Фриц Лейбер. Мечи и черная магия -------------------- Фриц Лейбер. Мечи и черная магия ("Фафхрд и Серый Мышелов" #1). Пер. - И.Русецкий. Fritz Leiber. Swords and Deviltry (1970) ("Fafhrd and the Gray Mouser" #1). ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- 1. ВСТУПЛЕНИЕ Отдаленная от нас глубинами времени и неведомых измерений, спит древняя страна Невон, спят ее башни, черепа и драгоценные каменья, спят ее мечи и чары. Изведанные территории Невона сгрудились вокруг Внутреннего моря: на севере - это девственные леса Земли Восьми Городов, на востоке - степь, где кочуют всадники-минголы, и пустыня, по которой медленно идут караваны из восточных земель и с реки Тилт. На юге же, соединенные с пустыней лишь Зыбучими Землями и защищенные Большой Дамбой и Голодными горами, лежат тучные нивы и обнесенные высокими стенами города страны Ланкмар, самой старой и наиболее важной части Невона. А в укромном уголке между нивами. Великой Соленой Топью и Внутренним морем, прилепившись к илистому устью реки Хлал, возвышаются толстые стены, скрывающие лабиринты улиц и переулков самого Ланкмара - столицы всей области, кишащей ворами и бритоголовыми жрецами, изможденными магами и дородными купцами - Ланкмара Непобедимого, Города Черной Тоги. Если верить рунам Шильбы Безглазоликого, однажды ненастной ночью в Ланкмаре сошлись пути двух подозрительных типов, двух затейников-лиходеев - Фафхрда и Серого Мышелова. О месте рождения Фафхрда было нетрудно догадаться по его почти семифутовому росту, гибкому поджарому телу, а также по украшениям из кованого металла и громадному мечу - он явно был варваром из Стылых Пустошей, лежащих к северу от Восьми Городов и гор Пляшущих Троллей. О предках же Мышелова вряд ли можно было сказать что-то определенное, глядя на его почти детскую фигуру, серую одежду, клобук из мышиных шкурок, надвинутый на плоское смуглое лицо, и обманчиво-изящную шпагу, однако что-то при взгляде на него наводило на мысль о южных городах, темных улицах и вместе с тем о залитых солнцем просторах. Некоторое врем молодые люди с вызовом рассматривали друг друга сквозь черный туман, едва подсвеченный далекими факелами, и вскоре смутно почувствовали, что они - долго искавшие друг друга половинки великого героя и что каждый нашел себе друга, с которым пройдет через тысячи приключений и проживет рука об руку всю жизнь, а может, и множество жизней. Никому тогда и в голову бы не пришло, что совсем недавно Серого Мышелова звали Мышонком, а Фафхрд учился петь фальцетом, носил только белые меха и, несмотря на полные восемнадцать лет, все еще спал в одном шатре с матерью. 2. СНЕЖНЫЕ ЖЕНЩИНЫ В самый разгар зимы женщины Снежного клана опять развязали холодную войну против своих мужчин. Похожие в своих белых мехах на привидения, бродили они, почти неразличимые на фоне свежевыпавшего снега, сбивались в кучки, молчали или в крайнем случае шипели, как разъяренные призраки. Однако к Залу Богов, колоннами которому служили стволы деревьев, стенами - привязанные между ними звериные шкуры, а потолком - сосновые лапы, они приближаться избегали. Собирались женщины в большом овальном шатре и там без устали читали нараспев заговоры, грозно выли или молча колдовали, чтобы привязать своих мужей к Мерзлому Стану, заледенить им чресла и наградить жестоким насморком с надсадным кашлем и зимней трясучкой в перспективе. Любой мужчина, по неосторожности вышедший среди бела дня погулять, рисковал быть обстрелянным снежками, а в случае поимки даже получить взбучку - будь он даже скальд или могучий охотник. А попасть под обстрел женщин Снежного клана было испытанием далеко не шуточным. Швыряли они снежки из-за головы, неумело - это верно, но зато их мускулы были тверды как сталь, благодаря постоянной колке дров, обрубке сучьев и мятью кож, даже таких жестких, как кожа снежного бегемота. Кроме того, они иногда предварительно обливали снежки водой и замораживали. Жилистые, задубевшие от холодов мужчины сносили все это необычайно достойно, вышагивали, словно короли, разряженные в издалека заметные черные, коричневатые или окрашенные во все цвета радуги парадные шубы, пили мертвецки, но зато втихомолку и не хуже илтхмарцев торговали янтарем, серой амброй, видимыми лишь ночью снежными алмазами, блестящими мехами и снежными травами, получая взамен ткани, пряности, вороненое железо, мед, восковые свечи, порох для фейерверков, с ревом сгоравший разноцветным огнем, и другие прелести цивилизованного юга. И все же мужчины старались держаться группками, поскольку многие уже шмыгали носами. Нет, против торговли женщины не возражали. Их мужчины торговали вполне успешно, и они, то есть женщины, были тут главной заинтересованной стороной. Женщины предпочитали этот род деятельности пиратским набегам, в которые пускались время от времени их здоровяки, удаляясь вдоль восточного побережья Крайнего моря за пределы их женской досягаемости и даже, как порою опасались достойные жены, вырываясь из-под действия их могучего колдовства. Мерзлый Стан был самой южной точкой, до которой когда-либо добирался Снежный клан, проводивший большую часть жизни на Стылых Пустошах, в отрогах Великаньего плоскогорья и расположенный еще севернее гряды Бренных Останков, и таким образом это зимнее становище давало единственную возможность в году поторговать с предприимчивыми минголами, сархеенмарцами, ланкмарцами, а порой и с каким-нибудь замотанным одеждами по самые глаза жителем восточной пустыни в громадном тюрбане и чудовищных размеров перчатках и сапогах. Не возражали женщины и против бражничанья. Их мужья всегда были не дураки хлебнуть медку, эля и даже местного самогона из снежной картошки, гораздо более крепкого, чем все вина и прочие напитки, которые могли предложить им торговцы. Нет, Снежные женщины ярились и ежегодно затевали холодную войну, безо всякого удержу применяя физическое и магическое насилие, из-за театрального представления, отважные участники которого с потрескавшимися лицами и заледеневшими конечностями, дрожащие от холода, но с сердцами, учащенно бившимися в предвкушении легкого северного золота и заводной до неистовства публики, всегда приезжали на север вместе с торговцами. Для этого кощунственного и непотребного спектакля мужчины предоставляли Зал Богов (последних, впрочем, это ничуть не смущало) и не пускали на него женщин и подростков; занятые в представлении лицедеи по мнению женщин были иле грязные старикашки, или еще более грязные, тоните девки с юга, распущенные, как шнуровки их скудных одеяний, когда таковые вообще присутствовали. Снежным женщинам не приходило в голову, что грязная, голая, тощая девка, вся лиловая от гулявших в Зале Богов ледяных сквозняков, вряд ли может стать предметом вожделения, не говоря уж о том, что артистки постоянно рисковали отморозить себе что-нибудь. Поэтому ежегодно в самый разгар зимы Снежные женщины затевали войну с избегающими их величественными мужчинами, прибегая к наговорам, колдовству, слежке и снайперским обстрелам снежками, а нередко даже брали в плен какого-нибудь немощного калеку или неосмотрительного подвыпившего мужа и делали ему хорошую выволочку. Эта борьба, на первый взгляд комичная, имела и зловещую сторону. Собравшись вместе. Снежные женщины приобретали могучую магическую силу, особенно во всем, что было связано с морозом и его проявлениями: гололедицей, внезапными обморожениями, прилипанием кожи к металлу, повышенной хрупкостью разных предметов, угрожающе большими массами снега на ветвях и деревьях, а также чудовищными снежными лавинами. И не было в клане мужчины, который совсем не боялся бы гипнотической силы их голубых, как ледышки, глаз. Каждая Снежная женщина, обычно с помощью товарок, старалась держать своего мужа в узде, внешне предоставляя ему полную свободу; ходили слухи, что иногда непокорных мужей настигало увечье или даже смерть, обычно по какой-либо причине, непременно связанной с холодом. В то же время ведьмовские группировки и колдуньи-одиночки вели между собой жестокую борьбу за власть, в которой самые закаленные и отважные мужчины, даже вожди и жрецы были всего лишь пешками. В течение двух торговых недель, а также двух дней, когда давались представления, женский шатер со всех сторон охраняли старые карги и рослые, сильные девушки, а изнутри просачивалось то благоухание, то мерзкая вонь, по ночам в шатре то вспыхивал яркий свет, то было видно лишь прерывистое мерцание и беспрестанно слышалось полязгивание, позвякивание, потрескивание, похрустывание, сопровождавшееся бесконечными заклинаниями и бормотаниями. В то утро можно было подумать, что Снежные женщины заколдовали все вокруг: погода стояла пасмурная и безветренная, клочья тумана парили во влажном холодном воздухе, постепенно покрывая льдом все, что попадалось им на пути - кусты и деревья, сучья и ветви и в первую очередь кончики чего угодно - от мужских усов до ушей прирученных рысей. Сосульки были голубые и сверкающие, как глаза Снежных женщин, а человек с воображением мог заметить, что и формой своей они напоминали высоких, одетых в белые шубы с капюшонами колдуний, поскольку тянулись вверх, словно языки алмазного пламени. Этим утром Снежные женщины захватили, вернее, чуть было не захватили добычу, о какой можно было только мечтать. Дело в том, что одна из участниц представления то ли по неведению, то ли в порыве безрассудной отваги, а может, прельстившись мягким искрящимся воздухом, покинула безопасный актерский шатер, прошла по хрустящему снежку мимо Зала Богов к пропасти и оттуда, между двумя купами гигантских вечнозеленых деревьев, покрытых снеговыми шапками, двинулась к естественному каменному мосту, от которого некогда начиналась старая дорога на Гнамф-Нар, пока более полувека назад не обрушилась средняя его часть длиною в пять человеческих ростов. Немного не дойдя до загибающегося вверх края опасного обрыва, она остановилась и долго смотрела на юг сквозь клочья тумана, который вдали выглядел более плотным и походил на шерстяные очески. Далеко внизу, заснеженные верхушки сосен на дне каньона Пляшущих Троллей, казались совсем крошечными, словно шатры ледовых гномов. Взгляд девушки неспешно скользнул по каньону, от его устья на востоке, мимо самого узкого места у нее под ногами и дальше, туда, где он, расширяясь, поворачивал на юг и скрывался из виду за остатками бывшего каменного моста на противоположной стороне. Затем она окинула внимательным взглядом новую дорогу - та начиналась прямо за актерскими шатрам, и, сильно петляя, в отличие от гораздо более прямой и короткой старой дороги, спускалась в каньон и пропадала среди тянувшихся к югу зарослей сосен. По тоске, сквозившей во взоре девушки, можно было бы подумать, что это глупенькая, скучающая по дому субретка, которая уже сама не рада, что согласилась поехать в это турне, от которого кровь стынет в жилах, и мечтает теперь лишь о жарком, кишащем блохами актерском пристанище где-нибудь поюжнее земли Восьми Городов и Внутреннего моря - если бы не спокойная уверенность ее движений, гордый разворот плеч, да не опасное место, выбранное ею для созерцания пейзажа. А место это было опасным, и не только в прямом смысле, но и своею близостью женскому шатру, да и вообще на него было наложено табу: когда в свое время часть моста обрушилась, здесь нашли свою смерть вождь племени с детьми, а лет сорок назад временный и уже деревянный мост провалился под тяжестью повозки торговца спиртным. Спиртное он вез крепчайшее - потеря достаточно серьезная, чтобы объяснить строгость наложенного табу, которое включало запрет отстраивать мост заново. И словно всех этих трагедий оказалось недостаточно, чтобы умилостивить ненасытных богов и сделать табу абсолютным, всего два года назад искуснейший лыжник, каких в Снежном клане не рождалось уже много лет, некий Скиф, разгоряченный изрядным количеством выпитой снеговухи и ослепленный гордыней, решил попробовать перепрыгнуть каньон со стороны Мерзлого Стана. Разогнавшись до невероятной скорости и изо всех сил оттолкнувшись палками, он взмыл в воздух, словно ястреб, однако не долетел до противоположного заснеженного склона буквально на локоть, врезался носками лыж в скалу и канул в каменистые пучины каньона. Погруженная в мечты актриса была одета в длинную шубу из рыжих лис и подпоясана легкой позолоченной бронзовой цепочкой. Ее зачесанные кверху прекрасные каштановые волосы успели уже покрыться изморозью. Судя по тому, что девушка выглядела стройной даже в шубе, телом она была тоща или во всяком случае достаточно худа и мускулиста, чтобы соответствовать представлениям снежных женщин об актрисах, но зато росту в ней было около шести футов, а поскольку таких высоких актрис не бывает, это обстоятельство было еще одним оскорблением в адрес рослых снежных женщин, которые молчаливой белой шеренгой приближались к девушке сзади. Но тут под чьей-то неосторожной ногой скрипнул промерзший снег. Актриса обернулась и не раздумывая побежала туда, откуда пришла. Вначале наст начал ломаться у нее под ногами, и она замешкалась, но потом быстро сообразила, что по нему нужно не бежать, а скользить. Девушка высоко подобрала полы своей рыжей шубы. Под нею оказались высокие меховые сапожки и ярко-алые чулки. Снежные женщины понеслись за нею, на ходу обстреливая актрису своими твердыми как камень снежками. Один из них угодил девушке в плечо, и она обернулась. Это была ошибка. Тут же один снежок угодил ей в подбородок - прямо под ярко накрашенную нижнюю губу и другой - в лоб, над самой бровью. Актриса обернулась лицом к преследовательницам, и еще один снежок с силою вылетевшего из пращи камня врезался ей в живот, отчего она, с сипом выпустив воздух из легких, согнулась в три погибели. Через секунду девушка рухнула в снег. Грозя голубыми очами, женщины в белом ринулись к ней. В этот момент высокий человек, худощавый и черноусый, в коричневатой стеганой куртке и небольшом черном тюрбане, отделился от заиндевелой, покрытой шершавой корой живой колонны Зала Богов и бросился к упавшей женщине. Наст ломался под ним, но сильные ноги быстро несли незнакомца вперед. Внезапно он от изумления резко сбавил ход: мимо него пронеслась какая-то высокая белая фигура, да так быстро, словно сам он стоял на месте; на секунду незнакомцу показалось, что эта фигура бежит на лыжах. Затем у него промелькнула мысль, что это одна из снежных женщин, однако, увидев, что одета фигура не в шубу, а в короткую меховую куртку, мужчина в тюрбане решил, что это все же представитель мужской половины Снежного клана, хотя никогда раньше не видел их одетыми в белое. Необычная проворная фигура продолжала скользить, опустив подбородок и стараясь не смотреть в сторону снежных женщин, словно опасаясь встретиться с их гневными голубыми глазами. Когда фигура поспешно присела подле упавшей актрисы, из-под капюшона высыпалась копна длинных рыжевато-белокурых волос. По ним, равно как по стройной осанке их обладателя человек в черном тюрбане на секунду подумал, что это одна из снежных девушек, горящая желанием нанести первый удар. Но тут его взгляд упал на твердый мужской подбородок и два массивных серебряных браслета - из тех, что мужчины Снежного клана привозили из пиратских набегов. Подхватив актрису на руки, юнец заскользил с нею прочь от снежных женщин, которым оставалось лишь лицезреть обтянутые алыми чулками ноги их несостоявшейся жертвы. По спине спасителя застучал град снежков. Он чуть покачнулся, но тут же снова заспешил вперед, так и не поднимая головы. Самая высокая из снежных женщин с осанкой королевы, красивым, но изможденным лицом и седыми разметавшимися волосами резко остановилась и воскликнула низким голосом: - Вернись, сын мой! Слышишь, Фафхрд, вернись немедленно! Юнец чуть заметно кивнул понуренной головой, но бега не замедлил. Не оборачиваясь, он прокричал в ответ довольно высоким фальцетом: - Я вернусь, досточтимая матушка моя Мора, но позже! Остальные женщины заголосили: - Вернись немедленно! - причем кое-кто добавлял: - Распутный юнец! Бич доброй матушки Моры! Бабник! Коротким жестом руки, обращенной ладонью вниз, Мора остановила их и властно объявила: - Мы подождем здесь. Помедлив, человек в черном тюрбане направился за скрывшейся из вида парой, время от времени настороженно поглядывая в сторону снежных женщин. Как правило, на торговцев они не нападали, но ведь кто там разберет этих варваров? Фафхрд добрался до актерских шатров, раскинутых вокруг утоптанной площадки, которая находилась за алтарной частью Зала Богов. На ее дальнем от пропасти краю стоял высокий конусообразный шатер владельца театра. За ним - шатры самой труппы, формой несколько напоминающие рыбин и разделенные на мужскую и женскую половину. У самого каньона Пляшущих Троллей находился средних размеров шатер, полукруглая крыша которого была натянута на дугах. Прямо над шатром протянулась могучая заиндевелая ветвь вечно-зеленого снежного платана, которую с другой стороны уравновешивали ветки поменьше. В передней стенке шатра располагалась зашнурованная дверь, которую Фафхрду никак не удавалось развязать, поскольку он держал на руках безжизненное тело актрисы. К Фафхрду уже спешил пузатый старикашка, двигавшийся, как ни странно, по-юношески упруго. Он весь был увешан дешевыми позолоченными побрякушками, даже его длинные усы и козлиная бородка, обрамлявшие грязнозубый рот, посверкивали золотыми искорками. Воспаленные черные глазки с большими мешками под ними слезились, однако смотрели весьма пронзительно. На голове у старикашки покоился громадный фиолетовый тюрбан, увенчанный золоченой короной, которая была усеяна кусочками горного хрусталя, которые должны были изображать брильянты. За ним шел тощий однорукий мингол, далее жирный восточный человек с громадной черной бородой, от которой несло паленым, и завершали шествие две костлявые девицы; несмотря на раздираемые зевотой рты и плотные одеяла, в которые они были завернуты, актрисы явно были все время начеку, словно подзаборные кошки. - Ну что тут еще? - осведомился предводитель, окинув своими бегающими глазками Фафхрда и его ношу. - Влана убита? Изнасилована и убита, не так ли? Так учти же, злодейский недоросль, ты жестоко поплатишься за свои забавы. Возможно, ты не знаешь, кто я такой, но скоро узнаешь. Уж будь уверен, я потребую от ваших вождей возмещения убытков! И солидного! Я пользуюсь большим влиянием, можешь не сомневаться. Быть тебе без этих твоих пиратских браслетов и цепи, что болтается у тебя на шее! Семья твоя пойдет по миру, да и все родственники тоже. А вот что они с тобой сделают... - Вы - Эссединекс, хозяин театра, - авторитетно прервал его Фафхрд, фальцет которого, словно труба, прорезал хриплый баритон старика. - А я - Фафхрд, сын Моры и Нальгрона - Разрушителя Легенд. Танцовщица Влана не изнасилована и не мертва, ее просто оглушили снежками. Это ее шатер. Откройте его. - Мы сами позаботимся о ней, варвар, - заявил Эссединекс, но уже более спокойно, несколько удивленный и устрашенный педантической точностью, с которой молодой человек разложил по полочкам кто есть кто и что есть что. - Давай ее сюда и проваливай. - Я сам уложу ее, - не сдавался Фафхрд. - Откройте шатер! Эссединекс пожал плечами и кивнул минголу, который с язвительной ухмылкой развязав шнуровку входа с помощью пяти пальцев и локтя, откинул полог. Из шатра пахнуло сандаловым деревом и благовониями. Пригнув голову, Фафхрд вошел. Посреди шатра он увидел ложе в виде груды мехов и низенький столик с зеркальцем, стоявшим среди каких-то баночек и бутылочек. В дальнем конце шатра располагалась вешалка с костюмами. Обойдя жаровню, из которой тянулся легкий белесый дымок, Фафхрд осторожно встал на колени и нежно уложил свою ношу на ложе. Затем он пощупал пульс Вланы под ухом и на запястье, потом, отогнув девушке веки, заглянул в глаза и мягко ощупал кончиками пальцев внушительные шишки, выскочившие на подбородке и лбу. После этого он ущипнул актрису за мочку левого уха, но не дождавшись никакой реакции, распахнул лисью шубу и принялся расстегивать оказавшееся под нею красное платье. Эссединекс, вместе с остальными оторопело наблюдавший за происходящим, воскликнул: - Ну, знаешь... Немедленно прекрати, похотливый юнец! - Тихо! - скомандовал Фафхрд, продолжая расстегивать платье. Закутанные в одеяла девицы захихикали и тут же прикрыли рты ладошками, весело поглядывая на Эссединекса и прочих. Заложив свои длинные волосы за правое ухо, Фафхрд нагнулся к Влане и приложил его к коже между двух маленьких, словно половинки граната, грудей с розовато-бронзовыми сосками. Лицо его при этом сохраняло выражение торжественности. Девицы снова захихикали. Эссединекс сипло откашлялся, готовясь к очередной речи. Фафхрд выпрямился и сказал: - Душа ее скоро вернется в тело. К синякам следует прикладывать снеговые компрессы, меняя снег по мере его таяния. А теперь мне нужен кубок вашего лучшего бренди. - Моего лучшего бренди! - завопил возмущенный Эссединекс. - Это уже слишком. Сперва ты без спроса раздеваешь девушку, теперь тебе выпить захотелось! Убирайся немедленно, бесцеремонный юнец! - Я просто хотел... - начал было объяснять Фафхрд, в голосе которого появились угрожающие нотки. Спор прекратила сама болящая: она открыла глаза, покачала головой, поморщилась и решительно села на постели, но тут же сильно побледнела, а взгляд ее несколько затуманился. Фафхрд снова уложил ее и подсунул ей под ноги подушку. Затем он посмотрел ей в глаза. Девушка с любопытством разглядывала его. Ее скуластенькое личико было миниатюрным, уже не юным, но несмотря на шишки, отличалось какой-то кошачьей прелестью. Большие карие глаза с длинными ресницами должны были по идее таять от умиления, но почему-то не таяли. Это были глаза одинокого и решительного человека, который внимательно оценивает то, что видит перед собой. Девушка же увидела красивого светлокожего парня зим восемнадцати от роду, большеголового и с вытянутой нижней челюстью, словно он еще не перестал расти. Прекрасные золотисто-рыжие волосы падали ему на щеки. Зеленые и загадочные глаза смотрели пристально, как у кота. Полные губы были чуть сжаты, словно служили для слов дверью, которая открывалась только по команде загадочных глаз. Взяв бутылку с низкого столика, одна из девиц налила полкубка бренди. Фафхрд взял его и, приподняв Влане голову, помог ей сделать несколько маленьких глотков. Другая девица принесла немного снега в двух шерстяных тряпках. Став на колени по другую сторону ложа, она наложила компрессы. Спросив у Фафхрда, как его зовут, и подтвердив, что он спас ее от снежных женщин, Влана поинтересовалась: - Почему у тебя такой высокий голос? - Я беру уроки у поющего скальда, - ответил тот. - Они пользуются только фальцетом, это подлинные скальды, в отличие от тех, что рычат хриплым басом. - Какой награды ты хочешь за мое спасение? - без обиняков спросила Влана. - Никакой, - ответил Фафхрд. Девицы снова захихикали, но Влана взглядом заставила их замолчать. Фафхрд добавил: - Я счел своим долгом спасти тебя, потому что у снежных женщин верховодит моя мать. Я обязан не только уважать ее желания, но и удерживать ее от дурных поступков. - Вот как. А почему ты ведешь себя, словно какой-нибудь жрец или знахарь? - продолжала расспросы Влана. - Это одно из желаний твоей матери? - Влана и не подумала прикрыть грудь, однако Фафхрд не отрывал глаз от губ и глаз актрисы. - Врачевание - одно из искусств, необходимых поющему скальду, - ответил он. - А что касается моей матери, то я лишь исполняю свой долг по отношению к ней - и только. - Влана, вести подобные разговоры с этим юнцом неблагоразумно, - робко вмешался Эссединекс. - Он должен... - Заткнись! - бросила девушка и вновь обратилась к Фафхрду: - А почему ты ходишь в белом? - Все снежные люди должны носить только белое. Мне не нравится новый обычай, когда мужчины ходят в темных или крашеных мехах. Мой отец всегда носил белое. - Он умер? - Да. Когда пытался взобраться на запретную гору Белый Зуб. - И твоя мать хочет, чтобы ты ходил в белом, словно ты - вернувшийся отец? Услышав столь коварный вопрос, Фафхрд не ответил, а неожиданно спросил сам: - На скольких языках ты умеешь разговаривать, не считая этого ломаного ланкмарского? Актриса наконец улыбнулась: - Ну и вопросик! Ну что ж, я говорю, хотя и не безукоризненно, на мингольском, кварчишском, верхе- и нижнеланкмарском, квармаллийском, староупырском, на пустынном наречии и еще трех восточных языках. - Это здорово, - одобрил Фафхрд. - Но что же в этом такого? - Это означает, что ты цивилизованная женщина. - И почему же это здорово? - с кислой улыбкой осведомилась Влана. - Ты сама должна знать, ты ведь танцуешь в театре. Словом, меня очень интересует цивилизация. - Идет! - зашипел Эссединекс, стоявший у входа. - Влана, этот юнец должен... - Ничего он не должен! - Но мне и в самом деле пора, - вставая, проговорил Фафхрд. - Не снимай компрессы, - посоветовал он Влане. - Отдохни до заката, потом выпей еще бренди с горячим бульоном. - Почему тебе нужно идти? - приподнимаясь на локте, спросила Влана. - Я пообещал матери, - не оборачиваясь, объяснил Фафхрд. - Ох уж эта твоя мать! Нагнув голову, чтобы выйти, Фафхрд остановился и обернулся. - Перед матерью у меня много обязательств, - сказал он. - Перед тобой пока ни одного. - Влана, он должен уйти. Сюда идет... - хриплым драматическим шепотом начал Эссединекс, одновременно плечом выжимая из шатра Фафхрда, однако, несмотря на стройность молодого человека, старик с таким же успехом мог бы пытаться вырвать с корнями дерево. - Ты что, боишься того, кто сюда идет? - поинтересовалась Влана, застегивая платье. Фафхрд задумчиво посмотрел на нее. Затем, так и не ответив на вопрос, нырнул в низкую дверь, выпрямился и стал поджидать человека с разгневанным лицом, который сквозь туман приближался к шатру. Ростом этот человек был с Фафхрда, но раза в два корпулентное и старше, в котиковой шубе, увешанный украшениями из аметистов в серебре, с массивными золотыми браслетами на запястьях и золотой цепью на шее - отличительным знаком вождя пиратов. Фафхрд почувствовал укол страха - но вызвал его не приближающийся человек, а изморозь на шатре, слой которой стал заметно толще, чем раньше. Мора и другие ведьмы прекрасно умели повелевать холодом, они могли без особого труда заморозить человеку суп или чресла, могли заставить сломаться от холода меч или лопнуть веревку для горных восхождений. Фафхрд часто задавался вопросом: не Мора ли и не ее ли магия сделали таким холодным его сердце? А теперь холод приближался к танцовщице. Нужно ее предупредить, только ведь она девушка цивилизованная и поднимет его на смех. Рослый мужчина приблизился. - Досточтимый Хрингорл, - в знак приветствия мягко сказал Фафхрд. Вместо ответа тот смазал его тыльной стороной ладони по лицу. Фафхрд отпрянул, и удар пришелся вскользь. Ни слова не говоря, молодой человек пошел прочь. Тяжело дыша, Хрингорл еще несколько ударов сердца смотрел ему вслед, потом нагнулся и вошел в полукруглый шатер. Хрингорл без сомнения самый могущественный человек Снежного клана, думал Фафхрд, хотя и не входит в число вождей из-за своей задиристости и пренебрежения к обычаям. Снежные женщины ненавидели Хрингорла, но ничего не могли с ним поделать, потому что мать его давно умерла, а сам он так и не женился, довольствуясь наложницами, привозимыми из пиратских набегов. Фафхрд даже не заметил, как к нему откуда-то подошел темноусый человек в черном тюрбане. - Вы молодец, друг мой. И молодец, что спасли танцовщицу. Фафхрд бесстрастно проговорил: - Вы - Велликс-Хват. Черноусый кивнул. - Привез сюда из Клелг-Нара бренди на продажу. Может, отведаете со мной моего самого лучшего? - Мне очень жаль, - ответил Фафхрд, - но я уже договорился встретиться с матерью. - Тогда в другой раз, - не стал возражать Велликс. - Фафхрд! Это был голос Хрингорла, но уже беззлобный. Фафхрд обернулся. Здоровяк постоял у шатра и, видя, что Фафхрд не шелохнулся, широкими шагами направился к нему. Тем временем Велликс исчез с той же непринужденностью, с какою вел разговор. - Извини, Фафхрд, - ворчливо проговорил Хрингорл, - я не знал, что ты спас танцовщице жизнь. Ты оказал мне большую услугу. Держи! - Расстегнув один из своих тяжелых браслетов, он протянул его Фафхрду. Фафхрд все так же держал руки по швам. - Никакая это не услуга, - ответил он. - Просто я не дал матери совершить дурной поступок. - Да ты же плавал со мной! - внезапно заревел Хрингорл, багровея, но все еще стараясь улыбаться. - И будешь брать от меня подарки точно так же, как раньше выполнял мои приказы! Он схватил Фафхрда за руку, положил ему в ладонь массивное украшение, сомкнул расслабленные пальцы молодого человека и отступил назад. Фафхрд внезапно встал на одно колено и быстро проговорил: - Прости, но я не могу взять то, чего не заслужил. А теперь мне пора к матери. Он поспешно встал, повернулся и пошел прочь. Золотой браслет лежал, сверкая на снежном насте. Фафхрд слышал рев Хрингорла и сдавленное проклятие, но не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, подобрал ли тот столь надменно отвергнутый дар, однако с большим трудом удержался от того, чтобы не втянуть голову в плечи и не пойти зигзагом на случай, если Хрингорлу вздумается метнуть тяжеленный браслет ему в голову. Вскоре юноша уже подходил к матери, сидевшей в окружении семерых снежных женщин. При его появлении они встали. Не доходя примерно ярда до них, Фафхрд понурил голову и, глядя в сторону, произнес: - Я пришел, Мора. - Долго же ты шел, - ответила та, - даже слишком долго. - Шесть голов торжественно закивали. Но краем глаза Фафхрд заметил, что седьмая снежная женщина начала неслышно отходить назад. - Но я же пришел, - настаивал Фафхрд. - Ты не выполнил моего приказания, - холодно проговорила Мора. Ее осунувшееся и когда-то красивое лицо выглядело бы опечаленным, побудь в нем столько гордыни и властности. - Но теперь-то выполнил, - возразил Фафхрд. Он видел, что седьмая снежная женщина бесшумно бежит в развевающейся белой шубе между жилыми шатрами в сторону дремучего леса, который прижимал Мерзлый Стан к каньону Пляшущих Троллей. - Очень хорошо, - сказала Мора. - А теперь ты без возражений отправишься со мной в шатер сна для ритуального очищения. - А я ничем не осквернен, - заявил Фафхрд. - К тому же я очищаюсь иным способом, который тоже угоден богам. Ведьмы Моры неодобрительно закудахтали. Фафхрд вел смелые речи, но голову так и не поднял, чтобы видеть не их лица с завораживающими глазами, а лишь нижние части длинных белых шуб, похожие на березовые пни. - Посмотри мне в глаза, - велела Мора. - Я выполняю все общепринятые обязанности взрослого сына, - ответил Фафхрд, - от добывания пищи до вооруженной охраны. Но, насколько мне известно, смотреть в глаза матери в число этих обязанностей не входит. - Твой отец всегда меня слушался, - зловеще проговорила Мора. - Стоило ему завидеть высокую гору, как он взбирался на нее, слушаясь при этом лишь самого себя, - возразил Фафхрд. - Вот именно, оттого-то и погиб! - воскликнула Мора, благодаря властности сдерживая печаль и злость, но не пряча их. - А откуда именно на Белом Зубе взялся тот лютый мороз, из-за которого лопнула его веревка? - твердо спросил Фафхрд. У ведьм, как по команде, от возмущения занялся дух, а Мора звучно отчеканила: - Налагаю на тебя материнское проклятие, Фафхрд, за неповиновение и дурные мысли! С необычайной готовностью Фафхрд ответил: - Покорнейше принимаю твое проклятие, матушка. - Проклятие относится не к тебе, а к твоим злобным измышлениям, - пояснила Мора. - Все равно я сохраню его в сердце навеки, - отозвался Фафхрд. - А теперь, подчиняясь своему разуму, я ухожу до тех пор, пока демон гнева не оставит тебя. С этими словами, так и не поднимая головы и глядя в сторону, он повернулся и быстро пошел к лесу, взяв немного восточнее жилых шатров и западнее широкой полосы деревьев, простирающейся почти до Зала Богов. У себя за спиною он слышал злобное шипение ведьм, однако его мать не произнесла ни звука. Уж лучше бы она что-нибудь сказала, подумалось Фафхрду. У молодых людей раны заживают быстро. К тому времени, как Фафхрд, не задев ни одной заиндевелой веточки, вошел в свой любимый лес, все его чувства вновь приобрели былую остроту, к шее вернулась подвижность и сам он снова был чист, как нетронутый снег, и открыт для новых впечатлений. Фафхрд выбрал самую легкую дорогу, миновав покрытые изморозью заросли колючего кустарника слева и громадные, скрытые за соснами гранитные скалы справа. Он видел следы птиц и белок, суточной давности следы медведя; снежные птицы щелкали черными клювами в поисках красных снежных ягод, покрытая мехом снежная змея зашипела на него, и он не удивился бы, появись перед ним даже дракон с заиндевелым хребтом. Поэтому Фафхрд остался совершенно невозмутим, когда от ствола огромной сосны отделился кусок коры и в дупле появилась дриада лет семнадцати - улыбающаяся, голубоглазая и белокурая. Он, собственно говоря, даже ждал ее появления с тех пор, как увидел убегавшую седьмую снежную женщину. Однако в течение двух ударов сердца он притворялся изумленным. Затем, с криком "Мара, ведьмочка моя!" бросился вперед, оторвал девушку от ее маскировочного фона и обнял обеими руками; они стояли, словно одна белая колонна, капюшон к капюшону, губы к губам, на протяжении самое малое двадцати ударов сердца, ударов весьма громких и восхитительных. Затем Фафхрд залез ей рукой под шубу и, отыскав разрез в длинном платье, прижал ладонь к ее курчавому лобку. - Догадайся, - шепнула девушка, лизнув ему ухо. - Это нечто, принадлежащее девушке. Я думаю, что это... - начал Фафхрд очень жизнерадостно, хотя его мысли уже бешено неслись в совершенно ином направлении. - Да нет, дурачок, там кое-что принадлежит и тебе, - поправил влажный шепот. Путь, которым неслись мысли Фафхрда, превратился в обледенелый склон, ведший к печальной уверенности. Тем не менее молодой человек отважно проговорил: - Я и надеюсь, что с другими ты не проделывала это, хотя имеешь полное право. Должен сказать, что я польщен... - Глупая ты скотина! Я имела в виду, что там кое-что принадлежит нам обоим. Путь превратился в черный ледяной туннель с пропастью в конце. В соответствии с важностью момента сердце Фафхрда забилось чаще, и он машинально пробормотал: - Не может быть! - Я в этом уверена, чудовище ты этакое! У меня уже два месяца ничего не было. Губы Фафхрда сжались, выполнив свою задачу преграждать путь словам лучше, чем когда бы то ни было раньше. Когда же рот его раскрылся, то и он, и язык уже находились в полном подчинении у больших зеленых глаз. Посыпались радостные слова: - О боги! Как здорово! Я - отец! Ну и умница же ты, Мара! - Еще бы не умница, - согласилась девушка. - Думаешь, мне было просто сотворить такую тонкую штуку после всех твоих грубостей? А теперь мне придется отплатить тебе за твое постыдное предположение, что я могла проделывать это с другими. Задрав сзади юбку, она положила его руки на веревки, завязанные замысловатым узлом на крестце. (Снежные женщины носили шубы, меховые сапожки, меховые чулки, прикреплявшиеся к поясу на талии, и одно или несколько меховых платьев - одежда эта была не менее практичной, чем у мужчин Снежного клана, если не брать в расчет длинных платьев.) Ощупав узел, от которого шли три туго натянутые бечевки, Фафхрд заметил: - Мара, милая, не нравятся мне эти пояса целомудрия, это так нецивилизованно. И кроме того, они мешают правильному кровообращению. - Опять ты с этой твоей цивилизацией! Ну, ничего, я буду любить тебя так, что ты и думать о ней забудешь. Давай, развязывай узел - сам увидишь, что завязан он твоей рукой. Фафхрд подчинился и был вынужден признать, что узел и впрямь завязан им. Все это заняло известное время, которое Мара провела очень недурно, если судить по ее вскрикам, постанываниям, ласковым щипкам и покусываниям. В конце концов и у Фафхрда возник интерес к процессу. Когда же он завершился, Фафхрд получил награду, какую получает всякий учтивый лжец: Мара любила его, потому что он лгал ей именно так, как это принято в таких случаях, и, любя, завлекала так, что он приходил во все большее и большее возбуждение. После объятий и прочих знаков приязни молодые люди упали в снег, причем матрасом и одеялом им служили их меховые одежды. Какой-нибудь случайный прохожий мог бы подумать, что это оживший сугроб извивается в судорогах, давая рождение новому снежному человеку, эльфу или демону. Через какое-то вреди сугроб затих, и тому же самому прохожему пришлось бы наклониться очень низко, чтобы разобрать доносящиеся из-под снега голоса. Мара: Угадай, о чем я думаю? Фафхрд: О том, что ты - королева сладострастия. Ай! Мара: Вот тебе и ай! А ты - король скотов! Нет, дурачок, послушай. Я радовалась тому, что ты покончил со своими скитаниями по югу еще до нашей свадьбы. Я уверена, что ты изнасиловал десятки южных женщин и даже занимался с ними всякими извращениями - оттого-то у тебя и появился этот бзик насчет цивилизации. Но я не в обиде. Я буду так любить тебя, что ты позабудешь обо всем этом. Фафхрд: Мара, у тебя блестящий ум, но ты явно преувеличиваешь все, что касается единственного пиратского набега, в котором я участвовал под началом Хрингорла, и особенно возможности, какие у меня были в смысле любовных приключений. Прежде всего, жители прибрежных городов, которые мы грабили, и в первую очередь все молодые женщины убегали в горы еще до того, как мы высаживались на сушу. А если каких-то женщин и насиловали, то я как самый младший был последним в списке насильников и даже не пытался заниматься этим. По правде говоря, единственными интересными людьми, которых я встретил за все это скучнейшее путешествие, были два старика, захваченные нами, чтобы получить выкуп - от них я научился немного квармаллийскому и верхнеланкмарскому языкам - да еще один тощий парень, ходивший в подмастерьях у чародея. Он очень ловко управлялся с кинжалом и любил разрушать легенды - в точности как я и мой отец. Мара: Не печалься. Когда мы поженимся, жизнь станет куда более увлекательной. Фафхрд: А вот тут ты не права, милая Мара. Подожди, дай мне объяснить! Стоит нам пожениться, как Мора переложит на тебя всю готовку и работу по шатру. Она будет обращаться с тобой на семь восьмых как с рабыней и на одну восьмую - в лучшем случае - как с моей наложницей. Мара: Вот еще! Ну нет, Фафхрд, тебе еще предстоит научиться держать собственную мать в повиновении. Но не бойся, дорогой мой. Ты, понятное дело, еще не знаешь, каким оружием располагает молодая и неутомимая жена против старой свекрови. Я поставлю ее на место, даже если мне придется ее отравить - не до смерти, конечно, а просто, чтобы она стала послабее. Не пройдет и трех лун, как она будет трепетать от одного моего взгляда, а ты зато почувствуешь себя мужчиной. Я знаю, ты у нее единственный ребенок, твой бешеный отец погиб молодым, поэтому она и получила безграничную власть над тобой, однако... Фафхрд: Имей в виду, распутная и ядовитая ведьмочка, ледовая моя тигрица, что я чувствую себя вполне мужчиной и намерен доказать это без промедления. Защищайся! А ну-ка! Сугроб снова задергался, словно извивающийся в корчах гигантский белый медведь. Вскоре он медленно издох под звуки систров и треугольников - это звенели сверкающие кристаллики льда, в невероятном количестве наросшие на одеждах Мары и Фафхрда за время их диалога. Короткий день стремительно приближался к ночи, словно сами боги, управляющие солнцем и звездами, хотели поскорее посмотреть представление. Хрингорл совещался со своими приспешниками Хором, Харраксом и Хреем. Они хмурили брови, многозначительно кивали и один раз даже упомянули имя Фафхрда. Самый молодой муж из всех мужчин Снежного клана, этакий тщеславный и бессмысленный петушок, попал в засаду и был забит снежками до потери сознания дозором снежных жен, заставшим его за бесстыдными разговорами с актрисой-минголкой. Его супруга, которая азартнее прочих закидывала его снежками, принялась нежно, но очень медленно возвращать его к жизни, желая иметь душевный покой в течение двух дней, что давалось представление. Мара, счастливая, словно снежная голубка, забежала к ним в шатер, чтобы помочь по хозяйству. Однако, когда она понаблюдала за беспомощным мужем и ласковой женой, ее улыбки и чуть задумчивая грация куда-то исчезли. Девушка сделалась напряженной и при всей ее уравновешенности суетливой. Трижды она открывала рот, желая что-то сказать, но в конце концов ушла, так и не проронив ни слова. В женском шатре Мара с остальными ведьмами поколдовали немного, чтобы вернуть Фафхрда домой и заморозить ему чресла, после чего принялись обсуждать более серьезные меры, направленные против всех сыновей, мужей и актрис вообще. Второй заговор никак не подействовал на Фафхрда, вероятнее всего потому, что как раз в это время он принимал снежную ванну - ведь любому известно, что колдовство практически бессильно против тех, кто сам подвергает себя воздействиям, на достижение которых направлены чары. Расставшись с Марой, он разделся, нырнул в сугроб и растерся с ног до головы сухим обжигающим снегом. Затем он воспользовался колючей сосновой лапой, чтобы стряхнуть с тела снег и получше разогнать кровь по жилам. Одевшись, он почувствовал, что начинает действовать другое заклинание, но не поддался, а тайком пройдя в шатер двух старых торговцев-минголов Закса и Эффендрита, которые водили дружбу еще с его отцом, лег и проспал там на шкурах до самого вечера. Там материнские заговоры достать его не могли, поскольку согласно обычаю шатер считался мингольской территорией. Правда, его крыша вскоре покрылась неестественно толстым слоем кристалликов льда, и старые минголы, сморщенные и проворные как обезьяны, принялись со звоном сбивать их длинными шестами. Этот звук исподволь проникал в сновидения Фафхрда, но не будил его, что страшно раздражило бы Мору, узнай она об этом - колдунья считала, что наслаждения и отдых мужчинам вредны. А снилось Фафхрду, что Влана плавно изгибается в танце, одетая в платье из тонкой серебряной сетки, украшенной мириадами крошечных серебряных колокольчиков, - это видение раздражило бы Мору сверх всякой меры, но в данный момент она по счастью не пустила в ход свой дар читать мысли на расстоянии. Сама Влана дремала, а одна из девушек-минголок, которой актриса заранее заплатила целый смердук, меняла снеговые компрессы, а когда губы Вланы становились сухими, вливала в них несколько капель сладкого вина. В голове у актрисы роились всевозможные предположения и планы, однако, просыпаясь, она всякий раз успокаивала себя с помощью кольцевого восточного заклинания, которое звучало приблизительно так: "Баю-знаю, спать-опять, дрема-дома-сон-солома, гарь-янтарь-встарь-пескарь, труп-не люб, легла-дала, блядки-сладки-взятки-гладки, пять-отдать, чаю-с краю, баю-знаю", - и так далее до бесконечности. Влана знала, что морщины у женщины могут появиться не только на коже, но и в мозгу. Знала она и то, что лишь незамужняя женщина станет ухаживать за незамужней. И наконец она знала, что актер на выезде, как солдат, должен спать при любой возможности. Слоняясь по Стану, Велликс-Хват подслушал разглагольствования Хрингорла о кое-каких его замыслах, заметил, как Фафхрд входит в свое убежище, обратил внимание, что Эссединекс пьет больше обычного, и решил немного послушать его речи. А Эссединекс, стоя в женской части актерского шатра, спорил с двумя близняшками-минголками и совсем юной илтхмаркой относительно толщины слоя жира, которым они намеревались смазать свои бритые тела для вечернего представления. - Клянусь прахом, вы пустите меня по миру! - жалобно причитал он. - И будете выглядеть не соблазнительнее, чем три шматка сала. - Насколько я знаю северян, они любят, чтоб их женщины были с жирком, так почему бы ему быть только внутри, а не снаружи тоже? - спросила одна из минголок. - К тому же, - добавила ее сестрица, - если ты думаешь, что ради развлечения этих пентюхов мы готовы отморозить себе зады и сиськи, значит, ты и вовсе рехнулся. - Не беспокойся, Седди, - проговорила илтхмарка, потрепав старика по вспыхнувшей щеке и редким волосенкам, - я выступаю гораздо удачнее, когда вся лоснюсь от жира. Эти мужланы полезут из-за нас на стены, а мы будем выскальзывать у них из рук, словно мокрые арбузные семечки. - Полезут на стены? - Эссединекс схватил илтхмарку за худое плечо. - Чтобы сегодня вечером никаких оргий, слышите? Подразнить людей - дело другое. Но никаких оргий. Вопрос в том... - Да дал прекрасно знаем, папашка, до какого предела их можно дразнить, - перебила одна из минголок. - Мы умеем держать их в руках, - подтвердила ее сестрица. - А если мы не совладаем, то уж Влана всяко управится, - заключила илтхмарка. По мере того, как чуть заметные тени удлинялись, а туманный воздух темнел, вездесущие кристаллики льда, казалось, росли все быстрее. Гомон в шатрах торговцев, отрезанных полосой заснеженного леса от жилых шатров, стал тише, а потом и вовсе умолк. Нескончаемые тихие заклинания в женском шатре сделались слышнее и визгливее. С севера налетел ветер, кристаллики льда зазвенели. Но тут песнопения превратились в хриплый клекот, после чего ветер и звон льда как по команде стихли. С востока и запада снова поползли клочья тумана, и снова слой изморози стал расти. Женские голоса снизились до неясного бормотания. Весь Мерзлый Стан молчаливо и напряженно стал дожидаться наступления ночи. День катился за обледенелый западный горизонт, словно спасаясь бегством от темноты. В узком пространстве между шатрами актеров и Залом Богов вдруг началось какое-то движение, затеплился тусклый огонек, разгоравшийся постепенно в яркую точку - девять, десять, одиннадцать ударов сердца - и все вокруг осветилось яркой вспышкой, которая блистающей кометой, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее стала подниматься в ночное небо, разметывая искры со своего хвоста. Высоко над соснами, почти у самого края небес - двадцать один, двадцать два, двадцать три - хвост кометы погас, и она, оглушительно взорвавшись, разлетелась на девять ослепительно-белых звезд. Это была ракета, возвещавшая о начале первого представления. Внутри Зал Богов напоминал высокий нелепый драккар, холод и мрак которого едва разгоняли свечи, поставленные дугой в носовой части: весь год она использовалась в качестве алтаря, а теперь была превращена в сцену. Мачтами драккара служили девять живых сосен, вздымавшихся к небу в носу, корме и по бортам судна. Паруса, а говоря более приземленно, стены, были сделаны из звериных шкур, туго пришнурованных к мачтам. Взамен неба над головами зрителей было густое переплетение сосновых ветвей, припорошенных снегом и росших на высоте в пять человеческих ростов над палубой. Среднюю и кормовую части этого фантастического корабля, плававшего лишь на ветрах воображения, заполняли мужчины Снежного клана, разряженные в разноцветные и темные меха и сидевшие на пеньках или скатанных одеялах. Они смеялись хмельным смешком, перебрасывались замечаниями и шуточками, однако не слишком громко. Религиозный трепет и благоговение охватили их при входе в Зал или, вернее, Корабль Богов, несмотря даже на его столь кощунственное использование, а скорее всего, именно из-за него. В зале послышался ритмичный рокот барабана, зловещий, как поступь снежного леопарда, и поначалу такой тихий, что никто толком не мог сказать, когда он начался: еще секунду назад зал двигался и разговаривал, и вдруг все стихло, только ладони мужчин вжались в колени и глаза устремились на освещенную сцену, по бокам которой стояли две ширмы, расписанные черными и серыми завитушками. Рокот барабана стал громче, ускорился, разорвался в причудливый ритм и вдруг снова вернулся к поступи леопарда. Следуя барабанному ритму, на сцену выскочила серебристая, стройная и длинноногая самка леопарда с длинными настороженными ушами, длинными усами и длинными белыми клыками. Двигалась она на четвереньках. Человеческим в ней была лишь копна блестящих черных волос, перекинутых через правое плечо. Она трижды обошла сцену, ворча и нагнув голову, словно принюхиваясь к чему-то. Потом вдруг, заметив зрителей, с визгом отпрянула и присела на задние лапы, грозно взмахнув передними, которые заканчивались длинными блестящими когтями. Двое каких-то зрителей были настолько захвачены происходящим, что соседям пришлось схватить их за руки, чтобы те не бросили нож или топор с короткой ручкой в существо, которое они сочли самым настоящим и опасным зверем. А зверь уставился на них, скаля острые зубы с двумя торчащими громадными клыками. Он вертел мордой из стороны в сторону, изучая их своими большими карими глазами и колотя по сцене хвостом, поросшим короткой шерстью. Затем начался танец леопарда, танец жизни, любви и смерти, который исполнялся то на задних лапах, то на всех четырех. Зверь прыгал и что-то вынюхивал, угрожал и отступал, бросался в атаку и обращался в бегство, мяукал и сладострастно извивался. Несмотря на длинные черные волосы, зрителям было трудно поверить, что перед ними женщина в облегающем меховом одеянии. К тому же передние лапы зверя были такой же длины, что и задние, и, казалось, имели дополнительный сустав. Тут из-за ширмы с клекотом выпорхнула какая-то белая тень. Большая серебристая кошка, подпрыгнув, сбила белую тень лапой и набросилась на нее. Все сидевшие в Зале Богов узнали крик снежного голубя и услышали хруст его шейных позвонков. Поднеся мертвую птицу к своей пасти, громадная кошка, стоя уже совсем по-женски, заставила зрителей испустить долгий вздох, в котором смешались отвращение и предвкушение, желание узнать, что будет дальше, и не пропустить ничего из того, что происходит в этот миг. Фафхрд, однако, не вздохнул. Во-первых, малейшее движение могло выдать место, где он прятался. А во-вторых, ему было прекрасно видно все, что делалось за ширмами с завитушками. Не имея возможности попасть на представление по возрасту, не говоря уже о желаниях и заговорах Моры, он за полчаса до начала вскарабкался на одну из сосен Зала Богов со стороны пропасти, где его никто не мог заметить. Благодаря веревкам, которыми были пришнурованы шкуры, залезть туда было проще простого. Затем он осторожно прополз по двум толстым ветвям, нависшим над залом, стараясь не потревожить их коричневые иголки и нанесенный сверху снег, пока не нашел место, откуда ему была видна вся сцена, а сам он был скрыт от чьих-либо взглядов. После этого ему оставалось лишь спокойно лежать, чтобы иголки или снег не посыпались вниз. Он надеялся, что если кто-то и глянет вверх, то примет в полутьме его белые одежды за снег. Теперь он наблюдал, как две минголки поспешно стаскивали с рук Вланы тесные меховые рукава, заканчивавшиеся дополнительными жесткими суставами с когтями, которыми актриса управляла, ухватившись за них изнутри. Затем они стянули у нее с ног меховые чулки, а Влана, сидя на табурете, сняла с зубов клыки, быстро отстегнула маску леопарда и меховой жилет. Несколько секунд спустя она, ссутулившись, уже медленно шла по сцене - пещерная женщина в короткой набедренной повязке из серебристого меха, лениво глодавшая внушительных размеров мосол. Началась пантомима, изображавшая день первобытной женщины: она поддерживала огонь, кормила младенца, шлепала ребенка постарше, мяла шкуры, что-то прилежно шила. Действие несколько оживилось с приходом ее супруга, невидимое присутствие которого мастерски изобразила актриса. Зрители без труда следили за развитием событий, ухмылялись, когда женщина поинтересовалась, какое мясо принес муж, фыркнула при виде скудной добычи и отказалась его поцеловать. Когда она попыталась огреть его костью, которую глодала, и, получив в ответ затрещину, распласталась прямо на куче своих детей, зал разразился хохотом. Так она и уползла со сцены за другую ширму, где скрывался вход для актеров (в обычное время - для Снежного Жреца) и сидел однорукий мингол, виртуозно игравший имевшимися у него пальцами на зажатом между колен барабане. Влана скинула с себя остатки мехов, четырьмя уверенными мазками гримировального карандаша изменила разрез глаз, одним движением накинула на себя длинный серый плащ с капюшоном и вернулась на сцену в образе минголки, обитательницы степей. После очередной короткой пантомимы, она изящно присела перед приподнятой авансценой, которая была уставлена разнообразными баночками, и начала причесываться и наносить на лицо косметику, пользуясь зрительным залом как зеркалом. Скинув плащ с капюшоном, она осталась в коротком алом платье. Было удивительно наблюдать, как она накладывает на губы, веки и щеки разноцветные румяна, пудры и блестки, как скручивает свои темные волосы в высокую прическу, скрепляя ее длинными булавками, украшенными драгоценными камнями. И тут выдержка Фафхрда подверглась серьезнейшему испытанию: кто-то с размаху залепил ему глаза пригоршней снега. На протяжении трех ударов сердца он оставался в полной неподвижности. Затем нащупал чью-то довольно тонкую кисть и немного отодвинул ее вниз, тихонько тряся головой и стараясь проморгаться. Пойманная кисть высвободилась, и комок снега упал за ворот волчьей шубы одного из людей Хрингорла, Хора, который сидел как раз под Фафхрдом. Странно крякнув. Хор посмотрел было вверх, но к счастью именно в этот миг Влана сняла свое алое платье и принялась умащивать соски бальзамом кораллового цвета. Фафхрд оглянулся и увидел, что рядом с ним, чуть сзади, тоже устроившись на двух ветвях, яростно скалится Мара. - Будь я ледовым гномом, ты был бы уже покойником! - прошипела она. - Или если бы я напустила на тебя своих четырех братьев! Зря я этого не сделала. Ты же совсем оглох, только пожирал глазами эту тощую шлюху! Я слышала, как ты сцепился из-за нее с самим Хрингорлом! И не взял в подарок золотые браслеты! - Должен признать, дорогая, что ты подкралась ко даю очень ловко и бесшумно, - задышал ей в ухо Фафхрд, - и что ты видишь и слышишь все, что происходит в Мерзлом Стане, и даже то, что не происходит. Но должен тебе сказать, Мара... - Ну-ну! Теперь ты будешь говорить, что я как женщина не должна находиться здесь. Привилегия мужчин, кощунственное отношение к сексу и прочее и прочее. Так вот, ты тоже не должен здесь находиться. После серьезных размышлений Фафхрд ответил: - Нет, я думаю, на представление должны приходить все женщины. Они могут научиться тут кое-чему полезному. - Скакать, как кошка в жару? Пресмыкаться, как глупая рабыня? Я тоже видела все это, пока ты был нем и глух и только пускал слюни. Вы, мужчины, готовы смеяться над чем угодно, особенно когда какая-нибудь бесстыжая сука выставляет напоказ свои костлявые телеса и делает вас краснорожими, задыхающимися похотливыми козлами! Жаркий шепот Мары становился опасно громким и мог привлечь внимание Хора и его соседей, однако удача вмешалась и на сей раз: под барабанную дробь Влана упорхнула со сцены, и зазвучала дикая, тонкая, какая-то подпрыгивающая мелодия - это к однорукому минголу пришла на помощь юная илтхмарка, игравшая на флейте с ноздревым звукоизвлечением. - Я не смеюсь, дорогая моя, - немного снисходительно зашептал Фафхрд, - не пускаю слюни, не багровею и не задыхаюсь, как ты, надеюсь, заметила. Нет, Мара, я здесь только потому, что хочу побольше узнать о цивилизации. Девушка посмотрела на Фафхрда, и ее ухмылка вдруг перешла в нежную улыбку. - Знаешь, мне кажется, ты действительно веришь в то, что говоришь, невероятное ты мое дитя, - задумчиво шепнула она. - Если, конечно, считать, что упадок, называемый цивилизацией, может для кого-то представлять интерес, а скачущая девка может быть выразительницей ее откровений или, вернее, отсутствия таковых. - Я не верю, я просто знаю это, - ответил Фафхрд, не обращая внимания на остальные слова Мары. - Весь мир считает так, а мы должны сидеть, тупо уставившись в свой Мерзлый Стан? Смотри вместе со мною, Мара, и набирайся мудрости. В танцах этой актрисы - культура всех стран и времен. Сейчас она изображает женщину Земли Восьми Городов. Возможно, Мара начала понемногу сдавать свои позиции. А может, дело было в том, что все ее внимание привлек новый костюм Вланы - узкая зеленая блузка с длинными рукавами, свободная голубая юбка, красные чулки и желтые туфельки, - а также то обстоятельство, что от быстрого танца на шее у актрисы вздулись жилы и участилось дыхание. Во всяком случае снежная девушка пожала плечами и, снисходительно улыбнувшись, прошептала: - Что ж, должна признать, что во всем этом есть некий отталкивающий интерес. - Я так и знал, что ты поймешь, дорогая. Ты ведь в два раза умнее любой женщины нашего племени, да и мужчины тоже, - заворковал Фафхрд, нежно, но несколько рассеянно поглаживая девушку и устремив взгляд на сцену. Затем, все так же молниеносно переодеваясь, Влана изобразила гурию востока, чопорную квармаллийскую королеву, томную наложницу Царя Царей, надменную ланкмарскую даму в черной тоге. Последнее было сценической вольностью: тогу в Ланкмаре носили только мужчины, однако этот род одежды был во всем Невоне как бы символом Ланкмара. Между тем Мара лезла вон из кожи, пытаясь разделить причуду своего нареченного. Сначала она была искренне увлечена и мысленно отмечала подробности нарядов Вланы, штрихи ее поведения, которые она могла бы перенять не без пользы для себя. Но затем у нее постепенно появилось ощущение, что эта старая по сравнению с ней женщина неизмеримо выше нее в смысле подготовки, знаний и опыта, научиться играть и танцевать так, как это делала Влана, можно лишь путем долгих и усиленных занятий. И как, а главное, где может снежная девушка носить такие наряды? Чувство собственной неполноценности уступило место зависти, а потом и злобе. Цивилизация отвратительна, Влану следует прогнать плеткой из Мерзлого Стана, а Фафхрду нужна женщина, которая устроила бы ему нормальную жизнь и не давала бы разгуляться его воображению. Не мать, разумеется - эта ужасная, со склонностью к кровосмешению женщина, поедом евшая собственного сына, а роскошная и практичная молодая жена. Например, она, Мара. Она начала внимательно наблюдать за Фафхрдом. Он вовсе не походил на потерявшего голову самца, напротив, выглядел холодным как лед, однако при этом не отрывал глаз со сцены. Мара напомнила себе, что некоторые мужчины умеют ловко скрывать свои чувства. Влана сбросила тогу и осталась в сетчатой тунике из тонюсеньких серебряных проволочек. В месте каждого их пересечения висел маленький серебряный колокольчик. Актриса качнулась, и колокольчики зазвенели, словно серебряные птички, сидящие на дереве и поющие гимн телу Вланы. Теперь она казалась по-девичьи стройной, ее большие глаза сверкали сквозь пряди волос таинственными намеками и призывами. Несмотря на всю выдержку Фафхрда, дыхание его участилось. Выходит, его сон в палатке у минголов был вещим! Его внимание, которое до этого улетело в страны и века, которые изображала в танце Влана, теперь сосредоточилось на ней и превратилось в желание. На сей раз его самообладание подверглось еще более тяжкому испытанию: Мара безо всякого предупреждения схватила его за промежность. Но продемонстрировать свое самообладание во всем блеске он не успел, так как Мара отдернула руку и, воскликнув: "Грязная скотина! Ты ее хочешь!", саданула его кулаком в бок, прямо под ребро. Балансируя на ветках, Фафхрд попытался поймать ее за кисти. Мара пробовала ударить его еще и еще. Сосновые ветви затрещали, вниз посыпались иголки и снег. Отвесив Фафхрду очередную затрещину по уху, Мара соскользнула грудью с веток, продолжая цепляться за них ногами. Пробормотав: "Чтоб тебя приморозило, сука!", Фафхрд схватился рукой за самую толстую ветку и свесился вниз, пытаясь поймать Мару за предплечье. Те, кто смотрел на них снизу - а такие уже нашлись, несмотря на большую соблазнительность происходящего на сцене, - видели две сцепившиеся фигуры в белом и две светловолосых головы, свесившиеся с ветвистого потолка, словно их обладатели собирались нырнуть вниз ласточкой. Через несколько секунд, не переставая бороться, фигуры скрылись за ветвями. Старейший мужчина Снежного клана заорал: - Святотатство! Другой, помоложе, поддержал: - Они подглядывают! Выбросить их отсюда! Его призыв несомненно был бы поддержан, так как четверть зрительного зала была уже на ногах, если бы не Эссединекс, наблюдавший за публикой через дырочку в ширме и умевший как никто справляться с беспорядками в зале. Он ткнул пальцем в стоявшего у него за спиной мингола и выбросил над головой руку ладонью вверх. Музыка заиграла громче. Раздался медный звон тарелок. Совершенно голые сестры-минголки и илтхмарка выскочили на сцену и принялись скакать вокруг Вланы. К ним тут же подковылял толстый восточный человек и поджег свою бороду. Все лицо его мгновенно оказалось в ореоле голубого пламени. Он не гасил его - с помощью мокрого полотенца, которое было у него с собой, - пока Эссединекс громко не прошептал в дырочку: - Достаточно. Они снова у нас в руках. Черная борода укоротилась наполовину. Артистам нередко приходится идти на большие жертвы, которых не только всякие мужланы, но даже их собратья по ремеслу не могут оценить по достоинству. Пролетев последнюю дюжину футов по воздуху, Фафхрд приземлился в высокий сугроб, наметенный у Зала Богов, и в ту же секунду Мара тоже оказалась внизу. Они стояли друг напротив друга, провалившись по щиколотку в наст, на котором горбатая луна рисовала узоры из света и тени. Фафхрд спросил: - Мара, кто тебе наплел, что я сцепился с Хрингорлом из-за актрисы? - Вероломный развратник! - воскликнула в ответ девушка и, саданув Фафхрда в глаз, бросилась стремглав к женскому шатру, захлебываясь в рыданиях и крича: - Все скажу братьям! Вот увидишь! Фафхрд попрыгал немного от боли, бросился было за Марой, но шага через три остановился как вкопанный, приложил пригоршню снега к горящему глазу, и когда боль немного успокоилась, начал думать. Осмотревшись вокруг с помощью здорового глаза и никого не обнаружив, он дошел до купы вечнозеленых деревьев у края пропасти, спрятался в их гуще и продолжил размышления. Слух говорил ему, что представление в Зале Богов идет полным ходом. До него доносились смех и ликующие возгласы, порой заглушавшие даже неистовую музыку барабана и флейты. Зрение - второй глаз уже вернулся в строй - говорило, что поблизости никого нет. Фафхрд взглянул на актерские шатры, стоявшие у того конца Зала Богов, где начиналась новая дорога на юг, потом перевел взгляд на конюшни позади шатров, затем на шатры торговцев за конюшнями. После этого взор Фафхрда вернулся к ближайшему шатру - тому самому, в котором жила Влана. Он был покрыт толстым слоем изморози, посверкивавшей в лунном свете; казалось, что по его крыше, как раз под веткой вечнозеленого платана, ползет гигантский ледянистый червь. Фафхрд заскользил к шатру по искрящемуся насту. Узел, которым была завязана шнуровка на входе, не был освещен и казался на ощупь незнакомым. Тогда Фафхрд обошел палатку, выдернул из земли два колышка, змеей прополз под низом шатра и, оказавшись под висевшей на вешалках одеждой Вланы, сунул колышки назад, встал, отряхнулся и, пройдя несколько шагов, улегся на ложе актрисы. Тлеющие уголья в жаровне струили легкое тепло. Немного полежав, Фафхрд нагнулся к столику и налил себе кубок бренди. Наконец он услышал голоса. Они приближались. Пока снаружи кто-то расшнуровывал вход, Фафхрд нащупал нож и приготовился натянуть на себя большой ковер. Со смехом, но решительно проговорив: "Нет-нет", Влана поспешно вступила в шатер спиною вперед, закрыла клапан и, стянув шнуровку, оглянулась. Едва Фафхрд успел заметить на ее лице изумление, как оно сменилось приязненной улыбкой, из-за которой нос девушки забавно сморщился. Отвернувшись от Фафхрда, она тщательно подтянула шнуровку входа и завязала узел. Затем подошла к ложу и встала на колени перед Фафхрдом. Перестав улыбаться, она устремила на молодого человека таинственный задумчивый взгляд, он попытался ответить ей тем же. На актрисе был надет мингольский плащ с капюшоном. - Итак, насчет награды ты все же передумал, - спокойно, даже суховато проговорила она. - А вдруг я тоже передумала - откуда ты знаешь? В ответ на первую фразу девушки Фафхрд молча покачал головой. Затем, помолчав, добавил: - Тем не менее я выяснил, что хочу тебя. - Я видела, как ты наблюдал за представлением с... с галерки, - сообщила Влана. - Ловко придумано. А что это за девушка была с тобой? Или это был парень? Я толком не разглядела. Слова Вланы Фафхрд оставил без внимания и вместо ответа спросил: - И еще я хочу задать тебе кое-какие вопросы относительно твоих искуснейших танцев и... игры на сцене в одиночестве. - Пантомимы? - подсказала Влана. - Ну да, пантомимы. И мне нужно поговорить с тобою о цивилизации. - Да, верно, утром ты спрашивал меня, сколько языков я знаю, - проговорила Влана, глядя на стенку шатра мимо Фафхрда. Было ясно, что она тоже любит поразмышлять. Взяв у него кубок с бренди, она отпила половину и вернула кубок Фафхрду. - Ну, хорошо, - все с тем же выражением наконец проговорила она. - Я сделаю все как ты хочешь, милый мальчик. Но сейчас не время. Уходи и возвращайся, когда зайдет звезда Шадах. Разбудишь меня, если я задремлю. - Но ведь это будет всего за час до рассвета, - ответил Фафхрд. - Мне будет холодновато так долго ждать в снегу. - Не надо ждать в снегу, - поспешно отозвалась Влана. - Закоченевший ты мне не нужен. Иди туда, где тепло. Чтобы не уснуть, думай обо мне. И не пей слишком много вина. А теперь ступай. Фафхрд встал и попытался было обнять девушку. Та отпрянула со словами: - Потом. Потом - что угодно. - Фафхрд направился к двери, но девушка покачала головой и сказала: - Тебя могут увидеть. Уходи тем же путем, каким вошел. Вновь проходя мимо Вланы, Фафхрд задел за что-то головой. Потолок шатра между двумя средними дугами прогнулся внутрь, а сами дуги искривились от давившего на них сверху веса. На мгновение Фафхрд съежился, готовый схватить Влану и отскочить в сторону, но потом принялся методически наносить удары по вздутиям на потолке. Послышался громкий треск и звон: наросшие на крыше шатра кристаллы льда, напомнившие ему гигантского червя - теперь они, должно быть, походили уже на гигантскую снежную змею! - ломаясь, скатывались вниз. Фафхрд заметил: - Не любят тебя снежные женщины. Да и моей матушке Море ты не приглянулась. - Неужто они думают, что я испугаюсь какого-то льда? - презрительно осведомилась Влана. - Мне ведь доводилось видеть восточную огненную ворожбу, перед которой эти жалкие потуги... - Но сейчас ты находишься на их территории и во власти их стихии, а она более жестока и таинственна, чем огонь, - перебил актрису Фафхрд, сбивая последние вздутия, так что дуги шатра снова встали как надо и кожа между ними натянулась. - Не следует недооценивать их могущество. - Спасибо, что не дал моему шатру обрушиться. А теперь ступай, и поскорее. Влана говорила вполне непринужденно, но ее большие глаза были задумчивы. Перед тем как нырнуть под заднюю стенку, Фафхрд оглянулся. Влана снова сидела, уставившись перед собою и держа в руке пустой кубок, однако, заметив его движение, ласково улыбнулась и послала Фафхрду воздушный поцелуй. Снаружи тем временем стало еще холоднее. Тем не менее Фафхрд снова направился в свои любимые вечнозеленые заросли, поплотнее завернулся в шубу, надвинул на лоб капюшон, стянул его тесемкой и уселся лицом к шатру Вланы. Когда холод начал забираться под его меховые одежды, он стал думать о Влане. Внезапно он резко сел на корточки, готовясь вытащить из ножен кинжал. Держась по возможности в тени, к палатке Вланы крался какой-то человек. Одет он был во все черное. Фафхрд неслышно приблизился. В неподвижном воздухе послышалось тихое царапанье ногтя о кожу шатра. Из открывшегося входа блеснул тусклый луч света. Этого было достаточно, чтобы Фафхрд узнал Велликса-Хвата, который вошел в шатер, после чего раздался шорох затягиваемой шнуровки. Отойдя шагов на десять от шатра, Фафхрд остановился и замер дюжины на две вдохов, затем начал осторожно обходить шатер, держась на том же расстоянии. Через вход высокого конусообразного шатра Эссединекса пробивался слабый свет. Чуть дальше, в конюшне, дважды заржала лошадь. Фафхрд присел и заглянул в низкий освещенный вход шатра, находившийся от него на расстоянии брошенного ножа. Покрутив головой вправо и влево, он различил напротив входа стол, заставленный кувшинами и кружками. По одну сторону стола сидел Эссединекс, по другую - Хрингорл. Поглядывая, не сторожит ли где-нибудь поблизости Хор, Харракс или Хрей, Фафхрд обошел шатер и приблизился к задней стенке, на которой слабо вырисовывались силуэты двух мужчин. Высвободив из-под капюшона ухо, он приложил его к коже шатра. - Три золотых слитка, больше не дам, - прозвучал уверенный голос Хрингорла, гулко отдававшийся в натянутой коже. - Пять, - отозвался Эссединекс, и тут же булькнуло льющееся в глотку вино. - Послушай, старик, - хрипло и грозно проговорил Хрингорл. - Ты мне вообще-то не нужен. Я могу сам умыкнуть девицу и не заплатить тебе ни гроша. - Ну нет, капитан Хрингорл, так дело не пойдет, - прозвучал веселый голос Эссединекса. - Ведь в таком случае мой театр никогда больше не приедет в Мерзлый Стан, и вашим соплеменникам это может не понравиться. И девушек от меня вы больше не получите. - Ну и что? - беспечно ответил пират. Его слова прозвучали неотчетливо, поскольку сопровождались хорошим глотком вина, однако Фафхрд все же уловил в них некоторую напряженность. - У меня есть мой корабль. Я могу прямо сейчас перерезать тебе глотку и похитить девицу. - Милости прошу, - радостно согласился Эссединекс. - Только позвольте мне глотнуть еще разок. - Ну ладно, старый скупердяй. Четыре слитка. - Пять. Хрингорл цветисто выругался. - Когда-нибудь ты доведешь меня, старый сводник. К тому же девица уже не первой молодости. - И тем большее удовольствие она может доставить. Я вам рассказывал, что она была в обучении у колдунов Азорки? Они хотели сделать ее наложницей Царя Царей и своей шпионкой при дворе Горбориксов. Ну вот, она научилась всевозможным эротическим премудростям, а потом очень ловко смылась от этих мерзких некромантов. Хрингорл расхохотался с деланной беспечностью. - Да я и серебряного слитка не заплачу за девку, которой до меня владели дюжины. Она же просто забава для мужиков. - Не дюжины, а сотни, - поправил Эссединекс. - Сами знаете, искусство приходит лишь с опытом. И чем обширнее опыт, тем больше искусство. Но эта девушка вовсе не забава. Она наставница и педагог, она играет с мужчиной ради его удовольствия и способна заставить его почувствовать себя королем вселенной, а быть может, - кто знает? - и стать таковым. Разве существует невозможное для девушки, которая посвящена в наслаждения богов - да-да, богов и архидемонов? А между тем - вы можете не верить, но это правда, - между тем она в известном смысле осталась девственницей. Ни один мужчина не подчинил ее себе. - Ну это мы еще посмотрим! - расхохотавшись, воскликнул Хрингорл. Снова забулькало вино. Пират заговорил потише: - Ладно, ростовщик, пять золотых слитков. Доставишь мне ее завтра, после представления. Золото по получении. - Через три часа после представления, когда девушка уснет и все будет тихо. Не нужно понапрасну вызывать ревность ваших соплеменников. - Лучше через два часа. Договорились? А теперь о наших делах на будущий год. Мне понадобится чернокожая девица, чистокровная клешитка. Но уже не за пять слитков. Никаких колдовских чудес мне больше не нужно, только молодость и красота. - Поверьте, - отозвался Эссединекс, - узнав и - да сопутствует вам удача! - покорив Влану, вы других женщин и видеть не захотите. Нет, конечно, я полагаю... Фафхрд отбежал на несколько шагов от шатра и встал, широко расставив ноги: он чувствовал какое-то странное головокружение - а может, это был хмель? Он давно уже догадался, что разговор шел о Влане, однако когда ее имя было произнесено вслух, расстроился гораздо сильнее, чем ожидал. Два открытия, последовавшие одно за другим, наполнили его смешанным чувством, какого раньше он никогда не испытывала всесокрушающей яростью и желанием расхохотаться во все горло. Ему захотелось иметь длиннющий меч, которым он мог бы вспоить небеса и выгнать обитателей рая из их постелей, ему захотелось отыскать зажигаемые перед представлением ракеты и выстрелить ими в шатер Эссединекса. Ему захотелось обрушить Зал Богов со всеми его соснами и протащить его по актерским шатрам. Ему захотелось... Фафхрд повернулся и быстро зашагал к конюшне. Единственный конюх храпел на охапке соломы рядом с легкими санками Эссединекса; подле него стоял пустой кувшин. Фафхрд скверно ухмыльнулся, обратив внимание на то, что лошадь, которую он знает лучше других, принадлежит Хрингорлу. Он отыскал хомут и свернутую кольцами легкую, прочную веревку. Затем, что-то тихонько приговаривая, чтобы лошадь не тревожилась, вывел ее из стойла. Конюх лишь захрапел еще громче. Тут Фафхрду на глаза снова попались легкие санки. В него вдруг вселился бес риска, и он принялся отвязывать задубевший просмоленный брезент, которым было прикрыто место для груза, помещавшееся за сиденьями. Среди прочего там находился запас ракет для представления. Фафхрд отобрал три самые большие - они были длиной с лыжную палку - и не спеша водворил брезент на место. Он все еще ощущал дикую тягу к разрушению, но теперь по крайней мере мог ею управлять. У конюшни Фафхрд надел на лошадь хомут и крепко привязал к нему конец веревки. На другом ее конце он сделал большую скользящую петлю. Затем, свернув веревку и сунув ракеты подмышку, он неуклюже сел на кобылу и пустил ее шагом к шатру Эссединекса. На его стенке все еще смутно вырисовывались силуэты двух мужчин, сидящих за столом. Фафхрд раскрутил петлю над головой и бросил. Она опустилась на верхушку шатра совершенно бесшумно, так как Фафхрд сразу выбрал слабину и веревка не успела стукнуть о крышу. Петля затянулась на верхушке среднего столба, подпирающего шатер. Сдерживая возбуждение, Фафхрд направил лошадь по искрящемуся снегу в сторону леса, на ходу вытравливая веревку. Когда в руке у него осталось всего четыре витка, Фафхрд пустил кобылу рысцой. Он сидел, вцепившись руками в хомут и крепко сжимая ногами бока лошади. Веревка натянулась, но кобыла уперлась и пошла дальше. Позади послышался ласкающий душу приглушенный треск. Фафхрд победно расхохотался. Лошадь рывками двигалась вперед. Оглянувшись, Фафхрд увидел, что шатер ползет за ними по снегу, блеснул огонь, раздались крики гнева и удивления. Фафхрд снова расхохотался. На опушке леса он вытащил нож и хватил им по веревке. Затем, спрыгнув на землю, он одобрительно прогудел что-то в ухо лошади, шлепнул ее по крупу, и она потрусила в сторону конюшни. Фафхрд подумал было выстрелить ракетами по упавшему шатру, однако нашел, что это испортит всю картину. Зажав их подмышкой, он краем леса направился домой. Он шел легко, заметая следы сосновой лапой, а где мог, ступал по камням. Фафхрд не ощущал больше ни подъема, ни ярости, настроение его стало подавленным. Он не испытывал больше ненависти к Велликсу или даже Влане, но цивилизация стала теперь казаться ому безвкусицей, не достойной его внимания. Нет слов, приятно, что он опрокинул шатер на Хрингорла и Эссединекса, но это ведь жалкие мокрицы. А сам он - одинокий призрак, осужденный скитаться по Стылым Пустошам. Быть может, ему следует двинуться лесами на север, пока он не найдет новую жизнь или не замерзнет, или надеть лыжи и попытаться перепрыгнуть через запретный провал, где нашел свою гибель Скиф, или достать меч и вызвать на поединок сразу всех приспешников Хрингорла - эти и сотни иных способов испытать судьбу роились у него в голове. В неистовом свете луны шатры Снежного клана напоминали бледные поганки. Одни имели цилиндрическую форму с конусообразной крышей, другие очертаниями напоминали репу. Как и грибы, они не касались самыми краями земли. Пол в каждом шатре был сделан из толстого слоя лапника, покрытого шкурами и лежавшего на толстых ветвях, которые в свою очередь покоились на врытых в землю коротких столбах, благодаря чему снег внизу не таял от тепла шатра. Громадный, древний снежный дуб с серебристым стволом, расщепленный когда-то ударом молнии и давно уже мертвый, словно палец с корявым ногтем указывал в небо рядом с шатром Моры и Фафхрда, а также рядом с могилой его отца, над которой стоял шатер. Его ставили там из года в год. В нескольких жилых шатрах и большом женском шатре в стороне Зала Богов еще виднелся свет, однако Фафхрд не встретил ни одной живой души. Удрученно ворча, он направился к своему жилью, но, вспомнив про ракеты, свернул к мертвому дубу. Ствол его лоснился, коры уже давно не было и в подгоне. Оставшиеся ветви были тоже голы, коротко обломаны и начинались высоко над землей. За несколько шагов до дерева, Фафхрд снова остановился и осмотрелся по сторонам. Убедившись в отсутствии соглядатаев, он разбежался и, в достойном леопарда прыжке, схватившись свободной рукой за нижнюю ветвь, мощным махом забросил на нее свое тело. Легко стоя на ветви и чуть придерживаясь за ствол, он еще раз удостоверился, что вокруг никого нет, и с помощью пальцев, а, главное, ногтей, открыл в гладком, на первый взгляд, стволе дверцу высотою с него самого, но раза в два уже. За лыжами и палками он нащупал длинный узкий предмет, трижды обернутый в чуть промасленную тюленью кожу. Это был мощный лук и колчан с длинными стрелами. Фафхрд присовокупил к ним ракеты, и, снова завернув все в тюленью кожу, сунул сверток в дупло, закрыл потайную дверцу, спрыгнул на снег и тщательно замел все следы. Входя к себе в шатер, он снова почувствовал себя призраком, тем более что перемещался совершенно бесшумно. Запахи дома показались Фафхрду неприятными, однако невольно успокоили его: пахло мясом, стряпней, застарелым дымом, шкурами, потом, ночным горшком, кисло-сладким запахом самой Моры. Пройдя по пружинящему под ногами полу, он, не раздеваясь, улегся на свое меховое ложе. Он чувствовал, что вконец выбился из сил. Вокруг стояла мертвая тишина, даже дыхания Моры не было слышно. Перед глазами у Фафхрда возник отец - такой, каким он видел его в последний раз: посиневший, с закрытыми глазами, переломанные руки и ноги выпрямлены, пальцы с посеревшими ногтями сжимают рукоять лежащего рядом обнаженного меча, самого лучшего. Фафхрд подумал, что сейчас Нальгрон лежит в земле под шатром - тело обглодано червями до костей, меч заржавел, глаза открыты - пустые глазницы вперились в мерзлую землю. Эту картину сменил образ живого отца: он бежит, длинная волчья шуба развевается, а Мора изрыгает ему вслед предостережения и угрозы. Но скоро перед глазами у Фафхрда снова появился обглоданный скелет. Это была ночь призраков. - Фафхрд? - тихонько окликнула Мора с другого конца шатра. Фафхрд застыл и даже задержал дыхание. Когда же стало невмоготу, он начал медленно и бесшумно дышать через открытый рот. - Фафхрд? - голос прозвучал чуть громче, но все равно напомнил всхлип призрака. - Я слышала, как ты вошел. Ты не спишь. Молчать дальше не имело смысла. - Ты тоже не спала, матушка? - Старики спят мало. Это неправда, подумал Фафхрд. Мора не была старухой даже по безжалостным меркам Стылых Пустошей. И в то же время это была правда. Мора была стара, как племя, как сами Пустоши, стара как смерть. Мора сдержанно заговорила - Фафхрд знал, что она лежит на спине, уставясь в потолок: - Я хочу, чтобы ты взял Мару в жены. Без особой радости, но хочу. В доме не помешает еще одна пара сильных рук - ведь ты вечно грезишь наяву, и мысли твои витают в облаках, словно стрелы, наугад выпущенные в небо, ты постоянно слоняешься неизвестно где или бегаешь за актрисами и тому подобной раззолоченной дрянью. К тому же у Мары будет от тебя ребенок, а ее семья пользуется известным влиянием. - Мара сегодня беседовала с тобой? - спросил Фафхрд. Он старался говорить бесстрастно, но его голос звучал придушенно. - Как и пристало любой девушке Снежного клана. Правда, ей следовало бы сделать это раньше. А тебе - еще раньше. Во ты унаследовал в троекратном размере скрытность своего отца вместе с его пренебрежительным отношением к семье и тягой ко всяческим бессмысленным авантюрам. В тебе, однако, эта болезнь приняла просто отталкивающую форму. Любовницами отца были ледяные вершины, а тебя тянет к цивилизации, этому вонючему гноищу жаркого юга, где нет морозов, чтобы наказывать тех, кто предается безумствам и роскоши, не соблюдая никаких приличий. Но ты еще увидишь: существует ведовской холод, который может достать тебя в любом уголке Невона. Когда-то лед сполз вниз и накрыл собою все жаркие страны в наказание за процветавшие там зло и разврат. А туда, где лед побывал хоть раз, его с помощью колдовства можно наслать снова. Тебе придется поверить в это и избавиться от своей болезни, иначе ты почувствуешь правоту моих слов на своей шкуре, как почувствовал ее твой отец. Фафхрд хотел было обвинить мать в убийстве мужа, на что он утром только слегка намекнул, однако слова застряли у него - не в горле, а прямо в мозгу, в который вторглось нечто постороннее. Мора уже давно заледенила его сердце. А вот теперь она добралась и до мозга, внедряя в его самые сокровенные мысли мельчайшие кристаллики, которые искажали все вокруг и не давали Фафхрду пользоваться единственным имеющимся у него против матери оружием: хладнокровным исполнением долга, подкрепленным трезвым рассудком, позволявшим ему еще как-то держаться. Фафхрд почувствовал себя так, словно его навеки замкнули в мир стужи, где лед, нравы и мысли были одинаково жесткими. И будто чувствуя свою победу и желая немного насладиться ею. Мора проговорила тем же мертвым рассудочным голосом: - Да, твой отец теперь горько сожалеет о Гран-Ханаке, Белом Зубе, Ледяной Королеве и прочих своих высокогорных пассиях. Они ему уже ничем не помогут. Они забыли о нем. А он смотрит и смотрит безглазыми глазницами на дом, который он презирал и к которому теперь так стремится - такой близкий и такой невообразимо далекий дом. Костями пальцев он слабо скребет мерзлую землю, тщетно пытаясь выскользнуть из-под ее гнета... И тут Фафхрд услышал тихое царапанье - должно быть, заледенелая ветка терлась о кожу шатра, - но волосы его встали дыбом. Он попытался подняться, но обнаружил, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Тьма вокруг него придавила его к постели. Он подумал, что Мора уже заколдовала его, и он сам уже лежит под землей рядом с отцом. Но на него давил груз гораздо больший, чем просто вес восьми футов мерзлой земли. Это был гнет всех убийственных Стылых Пустошей, всех табу и высокомерной ограниченности Снежного клана, гнет пиратской алчбы и грубой похоти Хрингорла, гнет веселой самовлюбленности и живого, но ограниченного ума Мары, и все это было придавлено весом Моры, которая, плетя сети ворожбы, быстро шевелила пальцами и на их кончиках при этом вырастали кристаллики льда. И тут Фафхрд подумал о Влане. Быть может, ему помогла вовсе и не мысль о Влане. Быть может, какая-то звезда, оказавшись над узким дымовым отверстием шатра, попала своей крошечной серебряной стрелой прямо в зрачок Фафхрда. Быть может, он так долго лежал затаив дыхание, что оно внезапно вырвалось у него из груди и легкие механически вдохнули новую порцию воздуха, благодаря чему Фафхрд понял, что его мускулы все же способны двигаться. Как бы там ни было, он вскочил и бросился к выходу. Почти физически ощущая на себе ледяные и острые пальцы Моры, он не стал терять время и развязывать шнуровку, а просто рванул закостеневшей правой рукой старую кожу и буквально выпрыгнул наружу, так как объеденные червями руки Нальгрона уже тянулись к нему из узкого пространства между мерзлой землей и приподнятым полом шатра. И тут Фафхрд побежал, как не бегал никогда прежде. Он бежал так, будто на пятки ему наступали все призраки Стылых Пустошей, и в каком-то смысле так оно и было. Миновав последние темные жилые шатры и чуть позванивающий женский шатер, он устремился вверх по пологому косогору, посеребренному лунным светом и ведущему к обрыву перед каньоном Пляшущих Троллей. Он чувствовал жажду броситься в пропасть - и будь что будет: возможно, воздух подхватит его и унесет на юг, а возможно, швырнет в мрак забытья; несколько секунд Фафхрду казалось, что третьего не дано. Он не столько убегал от холода и его морозящих кровь в жилах, сверхъестественных ужасов, сколько стремился к цивилизации, мечта о которой опять сияла у него в мозгу ярким символом, ответом на любую ограниченность. Потом Фафхрд побежал уже немного медленнее, и к нему стал постепенно возвращаться рассудок: он стал озираться, опасаясь не только демонов и привидений, но и запоздалых прохожих. На западе, над верхушками деревьев он увидел звезду Шадах. К Залу Богов Фафхрд приблизился уже шагом. Он прошел между ним и кромкой каньона, который больше уже не манил его в свои бездны. Он обратил внимание, что шатер Эссединекса снова стоит на месте и в нем опять горит свет. Снежный червь над шатром Вланы исчез. Ветка платана над ним искрилась в лунном свете от инея. В шатер он проник с заднего входа и без предупреждения: молча вытащил расшатанные клинья и полез под стенку и вешалку с одеждой, держа наготове в правой руке кинжал. Влана спала в одиночестве, лежа навзничь на своем ложе; красное шерстяное одеяло закрывало ее до подмышек. Светильник едва теплился тусклым желтоватым светом, однако достаточно, чтобы понять, что в шатре больше никого нет. От недавно разожженной жаровни струилось тепло. Фафхрд спрятал нож и остановился, глядя на актрису. Руки у нее казались очень тонкими, пальцы были длинными, ладони - чуть широковаты. Ее лицо с закрытыми глазами выглядело совсем маленьким на фоне копны разметавшихся каштановых волос. Однако оно сохраняло выражение благородства и мудрости; большие влажные губы, недавно и тщательно накрашенные, возбуждали и манили Фафхрда. Кожа девушки лоснилась от притираний. В воздухе витал аромат ее духов. На какой-то миг поза Вланы напомнила Фафхрду о Море и Нальгроне, но эта мысль тут же растворилась в тепле раскалившейся жаровни, напоминавшей маленькое кованое солнышко, в богатстве тканей и изяществе всевозможных достижений цивилизации вокруг него, в самой красоте и милой грации Вланы, о которой девушка помнила, казалось, даже во сне. Влана была символом цивилизации. Фафхрд отошел к вешалке, разделся и аккуратно сложил свое платье. Влана не проснулась, по крайней мере глаз так и не открыла. Немного спустя Фафхрд вылез из-под красного одеяла, чтобы помочиться, а залезая назад, проговорил: - Теперь расскажи мне о цивилизации и о твоей роли в ней. Влана отхлебнула вина, принесенного ей, на обратном пути Фафхрдом, сладко потянулась и положила ладони под затылок. - Ну, начнем с того, что я не принцесса, хотя одно время и любила, чтобы меня так называли, - непринужденно заговорила она. - Должна тебе сообщить, милый мальчик, что ты овладел даже не дамой. Что же касается цивилизации, то она смердит. - Верно, - согласился Фафхрд, - я овладел самой искусной и замечательной актрисой во всем Невоне. Но почему ты считаешь, что от цивилизации дурно пахнет? - Полагаю, что разочарую тебя еще сильнее, миленький, - сказала Влана и машинально потерлась о его бок. - Иначе ты вобьешь себе в голову невесть что и станешь строить на мой счет всякие дурацкие планы. - Если ты говоришь о том, что притворялась шлюхой, чтобы обучиться эротическим искусствам и прочим премудростям... - начал Фафхрд. Девушка удивленно взглянула на него и довольно резко перебила: - По известным меркам я даже хуже шлюхи. Я воровка. Да, я срезала кошельки и обчищала карманы, обирала пьяных, грабила и перерезала глотки. Родилась я на ферме, поэтому по происхождению даже ниже охотника, который живет, убивая зверей, не пачкает руки в земле и собирает урожай только с помощью меча. Когда благодаря крючкотворству законников у родителей отобрали их клочок земли, чтобы присоединить его к одной из гигантских принадлежащих Ланкмару ферм, на которых трудились рабы, и родители в результате умерли с голода, я решила, что возьму свое с торговцев зерном. Город Ланкмар будет меня кормить, и хорошо кормить, а взамен получать шишки да царапины. Ну, я и отправилась в Ланкмар. Там встретилась с одной умненькой девочкой, которая думала примерно как я, и была довольно опытной. В течение двух лун или даже больше все шло замечательно. Мы работали во всем черном и называли себя "Черным дуэтом". Для прикрытия мы танцевали, главным образом на закате, пока не появятся серьезные клиенты. Потом стали также показывать пантомимы - нас обучал некий Хинерио, спившийся, но когда-то знаменитый актер - самый милый и обаятельный из старикашек, что клянчат на выпивку с утра и ухитряются приголубить девушку вчетверо моложе себя по вечерам. Короче, как я уже сказала, все шло хорошо, пока я нос к носу не столкнулась с законом, примерно так же как мои родители. Нет, милый мальчик, я имею в виду не суд сюзерена, не его тюрьмы, дыбы, плахи и топоры, хотя это и вопиющий стыд. Нет, я преступила закон, который старше самого Ланкмара, и столкнулась с еще более безжалостным судом. Словом, нас с подругой в конце концов разоблачил Цех Воров - древнейшая организация, имеющая свои отделения в каждом городе цивилизованного мира, которая принципиально не принимает в свои ряды женщин и очень не любит воров-одиночек. Еще на ферме я слышала об этом цехе и в своей невинности полагала, что удостоюсь чести войти в него, однако потом услышала их любимое изречение: "Лучше подарить поцелуй кобре, чем секрет женщине". Да будет тебе известно, милый мой ученик школы цивилизации, что если Цеху нужны женщины в качестве приманки, для отвлечения внимания и тому подобного, он нанимает их за почасовую оплату в Цехе Шлюх. Мне повезло. В тот час, когда меня намеревались медленно задушить на какой-то улочке, я заскочила домой, чтобы взять забытый ключ, и споткнулась о труп своей подруги. Я зажгла светильник в нашей комнатке с закрытыми наглухо ставнями и увидела искаженное болью лицо Вайлис и врезавшийся ей глубоко в шею красный шнурок. Но самая дикая ярость и самая ледяная злоба - о страхе, из-за которого у меня подгибались колени, я уж не говорю - нахлынули на меня, когда я увидела, что они задушили и старика Хинерио. Мы с Вайлис по крайней мере были для них конкурентками, поэтому по вонючим меркам цивилизации тут все в порядке, но Хинерио даже не подозревал, что мы воровки. Он просто полагал, что у нас есть другие любовники или, скажем так, клиенты. Из Ланкмара меня словно ветром сдуло, и я все время опасалась погони и в Илтхмаре встретилась с труппой Эссединекса, направлявшейся на гастроли на север. По счастью ей нужен был ведущий мим, а мое искусство вполне удовлетворило Седди. Тогда же я поклялась утренней звездой, что отомщу за гибель Вайлис и Хинерио. И рано или поздно я это сделаю! Все как следует обдумаю, найду себе помощников и новое прикрытие. Вот тогда многие крупные шишки из Цеха Воров узнают не только, как чувствует себя человек, которому медленно стискивают глотку, но и кое-что похуже! Но это скверная тема для такого приятного утра, любовничек, и я затронула ее только для того, чтобы ты понял, почему тебе не стоит связываться с такой грязной и порочной особой, как я. Прижавшись к Фафхрду, Влана легко поцеловала его в мочку уха, тот уже собрался было отплатить сторицей за эту ласку, но девушка отвела его жадные руки, обняла, так что он не мог пошевелиться, и, глядя на него своим загадочным взором, проговорила: - Милый мальчик, небо уже стало серым, скоро оно зарозовеет, поэтому тебе следует немедленно уйти отсюда, самое позднее, после того, как мы обнимемся еще разок. Ступай-ка домой, женись на этой веселой и шустрой девчонке - теперь я уверена, что это был не парень - и живи своею собственной, прямой как стрела жизнью, подальше от мерзостей и ловушек цивилизации. Послезавтра утром труппа уезжает, и я отправлюсь дальше по своей кривой дорожке. Когда ты немножко поостынешь, то будешь испытывать ко мне лишь презрение. И не спорь, я знаю мужчин. Хотя не исключено, что именно ты станешь вспоминать меня не без удовольствия. На этот случай мой тебе совет: ни слова жене! В свою очередь придав загадочность взгляду, Фафхрд ответил: - Принцесса, я был пиратом, то есть морским вором, и грабил людей таких же бедных, как твои родители. А варварство ничем не лучше цивилизации. Каждый шаг нашей одеревеневшей от мороза жизни ограничен бредовыми законами богов, которые мы называем обычаями, и всяческими зловещими нелепицами, от которых никуда не деться. Моему отцу переломало все кости - это был приговор суда, который я даже назвать не смею. А обвинен он был в том, что полез на гору. У нас и убивают, и воруют, и сводничают - я могу порассказать тебе такого... Он умолк, нежно приподнял девушку, так что она повисла у него на руках, и с жаром продолжал: - Позволь мне уйти с тобою на юг, Влана, вместе с труппой или одному. Хотя я и поющий скальд, но знаю пляску с мечом, умею жонглировать четырьмя кинжалами, с десяти шагов попадаю ножом в цель величиною с ноготь. А когда мы доберемся до Ланкмара, возможно, переодевшись северянами, рост у тебя подходящий, я стану твоей правой рукой, несущей месть. На суше я тоже умею воровать, поверь мне, и красться за жертвой переулками так же незаметно и неслышно, как и в лесу. Я умею... Вися у Фафхрда на руках, Влана приложила пальцы к его губам, рассеянно теребя другой рукой длинные волосы на затылке. - Милый, - проговорила она, - я не сомневаюсь, что для восемнадцатилетнего парня ты очень смел, верен и искусен. И для своего возраста ты вполне прилично занимаешься любовью, вполне достаточно для того, чтобы удержать свою невесту, разодетую в белые меха, и даже еще нескольких девиц, если захочешь. Но несмотря на свирепость твоих речей, я - прости уж за откровенность - чувствую в тебе честность, даже благородство, порядочность и некоторую мягкость. Сподручник, который нужен мне для мести, должен быть жестоким и вероломным, как змея, и знать не хуже моего все тайны больших городов и древних цехов. И, говоря без обиняков, он должен быть моего возраста, а ты моложе меня почти на столько же лет, сколько пальцев на обеих руках. Так что поцелуй меня, милый мальчик, давай насладимся еще раз и... Внезапно Фафхрд сел, посадил девушку боком себе на колени и обнял за плечи. - Нет, - твердо сказал он. - Не вижу смысла еще раз подвергать тебя своим неумелым ласкам. Однако... - Вот этого-то я и боялась, - удрученно ответила Влана. - Я вовсе не имела в виду... - Однако, - с холодной властностью продолжал Фафхрд, - я хочу задать тебе один вопрос. Ты уже выбрала себе сподручника? - На этот вопрос я тебе не отвечу, - отозвалась девушка, с не меньшей холодностью всматриваясь в Фафхрда. - Его зовут?.. - начал он и осекся, вовремя удержавшись, чтобы не произнести имя Велликс. С нескрываемым любопытством Влана ждала, что он сделает дальше. - Ладно, - проговорил он, размыкая объятия и опираясь на руки. - Насколько я понимаю, ты пытаешься действовать в моих интересах, и я отвечу тебе тем же. То, что я тебе расскажу, является обвинением и варварству и цивилизации. И Фафхрд поведал девушке о том, как решили поступить с ней Эссединекс и Хрингорл. Когда он закончил, Влана от души рассмеялась, хотя, как показалось Фафхрду, немного побледнела. - Да, я совершила промашку, - заметила она. - Стало быть, вот почему мое, в известном смысле довольно изысканное искусство сразу удовлетворило грубым вкусам Седди, вот почему для меня нашлось место в труппе, вот почему он не настаивал, чтобы я после представлений торговала своим телом в его пользу, как обязаны делать другие девушки. - Пристально взглянув на Фафхрда, Влана продолжала: - Ночью какие-то шутники опрокинули шатер Седди. Часом, уж не ты ли? Фафхрд кивнул. - Ночью у меня было необычное настроение, веселое и в то же время отчаянное. Девушка радостно рассмеялась и вновь пристально посмотрела на него. - Выходит, ты не пошел домой, когда я отправила тебя отсюда после представления? - Пошел, но не сразу, - ответил Фафхрд. - Я остался и решил понаблюдать. Влана взглянула на него нежно, немного насмешливо и как бы спрашивая: "И что же ты увидел?" До на этот раз не упомянуть имя Велликса уже не составило для Фафхрда никакого труда. - Значит, ты к тому же и рыцарь, - пошутила она. - Но почему ж ты сразу не рассказал мне о замысле Хрингорла? Решил, что я испугаюсь и не смогу любить тебя как следует? - Было немножко, - признался Фафхрд, - но главное в том, что предупредить тебя я решил только сейчас. По правде сказать, я вернулся сюда, потому что боялся призраков, но потом нашлись и другие веские причины. Знаешь, перед тем как я залез к тебе в шатер, страх и одиночество - и ревность в какой-то мере тоже - пробудили во мне искушение броситься в каньон Пляшущих Троллей или надеть лыжи и попытаться совершить почти невозможный прыжок, о котором я мечтаю уже много лет... Влана впилась пальцами в его предплечье. - Никогда и не думай об этом, - очень серьезно проговорила она. - Цепляйся всеми силами за жизнь. Думай только о себе. После плохих времен всегда наступают лучшие - или забвение. - Ну да, вот мне и захотелось