их в руках, да и то недолго". В лице Мышонка Ивриана увидела подтверждение этих слов. Шаг за шагом она стала приближаться к нему, не в силах более управлять своим телом, как это бывает в кошмарном сне. Она начала ощущать присутствие теней, словно прокладывала себе путь сквозь сотканную ими паутину. Девушка так близко подошла к Мышонку, что могла дотронуться до него рукой, но он не замечал ее, как будто его дух носился где-то среди звезд в стремлении обхватить собою мрак. Под ногой Иврианы хрустнула ветка, и Мышонок вскочил с устрашающей быстротой, высвобождая энергию каждого напряженного мускула. Выхватив меч, он бросился на пришелицу, и лишь когда зеленое лезвие уже было на расстоянии ладони от горла девушки, молодой человек с трудом задержал его полет. Оскалившись, он свирепо смотрел на нее; хотя удар и не был нанесен, Мышонок, казалось, с трудом узнал девушку. В этот миг на Ивриану налетел порыв ветра из пещеры, странного ветра, в котором кружились тени. Быстро перебегая по сучьям, зеленое пламя стало меньше, почти погасло. Потом ветер стих, и все окружила липкая темнота, на смену которой уже шел тусклый серый свет, возвещавший о приходе зари. Пламя из зеленого стало желтым. Ученик чародея покачнулся, и меч выпал у него из руки. - Зачем ты пришла сюда? - заплетающимся языком спросил он. Девушка увидела, что лицо его исхудало от голода и ненависти, а на одежду легли следы многих ночей, проведенных под открытым небом в лесу. И тут она вдруг поняла, что знает, как ответить на его вопрос. - Ах, Мышонок, - прошептала она, - давай уйдем отсюда. Здесь вокруг один ужас. - Он снова покачнулся, и она поддержала его. - Возьми меня с собой, - добавила она. Нахмурившись, он смотрел ей прямо в глаза. - Выходит, ты не испытываешь ко мне ненависти за то, что я сделал с твоим отцом? И за то, как я поступил с заветами Главаса Ро? - озадаченно спросил Мышонок. - Ты не боишься меня? - Я всего боюсь, - прижавшись к нему, прошептала девушка. - И тебя, даже очень. Но от этого страха можно отвыкнуть. О, Мышонок, ты заберешь меня отсюда? В Ланкмар или даже на край земли? Он обхватил ее за плечи и медленно произнес: - Я давно мечтаю об этом. Но ты?.. - Ученик Главаса Ро? - вдруг загремел резкий торжествующий голос. - Именем герцога Джанарла ты арестован за то, что наслал на него порчу! Из кустов выскочили четверо егерей с мечами наголо, за ними - Джискорл. Мышонок бросился к ним навстречу. За сей раз они быстро обнаружили, что имеют дело не с ослепшим от ярости юнцом, а холодным и расчетливым фехтовальщиком. Его старый клинок был словно заколдованным. Точным выпадом Мышонок распорол руку первого нападающего, неожиданным поворотом кисти обезоружил второго и стал хладнокровно отражать удары остальных, медленно отступая назад. Во тут набежали другие егеря и окружили сражающихся. Продолжая неистово отвечать ударом на удар, Мышонок все же уступил натиску превосходящих сил и упал на землю. Схватив его за руки, егеря подняли юношу на ноги. Из раны на щеке у него струилась кровь, но он высоко держал свою лохматую, как у зверя, голову. Налитыми кровью глазами он искал Ивриану. - Мне следовало бы догадаться, - спокойно проговорил он, - что, предав Главаса Ро, ты не остановишься, пока не предашь и меня. Ты справилась отлично, любезнейшая. Надеюсь, моя смерть доставит тебе удовольствие. Джискорл расхохотался. Слова Мышонка бичом ударили Ивриану. Она была не в силах встретиться с ним взглядом. Но тут за спиной у Джискорла она заметила всадника и, вглядевшись, узнала в нем своего отца. Он сидел в седле, скрючившись от боли, лицо его походило на смертную маску. Казалось чудом, что ему удается не упасть с лошади. - Скорее, Джискорл! - прошипел он. Но узколицый оруженосец уже что-то вынюхивал у входа в пещеру, словно хорошо натасканный хорек. Издав удовлетворенный возглас, он поднял маленькую фигурку, лежавшую на доске над огнем, и тут же затоптал костер. Фигурку он держал бережно, словно она была сделана из паутины. Когда он проходил мимо, Ивриана разглядела у него в руках глиняную куклу, очень толстую, одетую в коричневые и желтые листья и карикатурно похожую на ее отца. В нескольких местах из нее торчали длинные костяные иглы. - Вот она, хозяин, - подняв куклу, проговорил Джискорл, но герцог лишь повторил: - Скорее! Оруженосец начал вытаскивать самую длинную иглу, торчащую на груди куклы, герцог охнул от боли и воскликнул: - Не забудь бальзам! Вытащив зубами пробку из пузатой склянки, Джискорл облил куклу тягучей жидкостью, и герцог немного перевел дух. Тогда Джискорл принялся одну за одной вытаскивать иглы, и всякий раз герцог начинал дышать чаще и прикладывал руку то к плечу, то к бедру, как будто иглы выходили из его тела. Когда все было кончено, он обвис в седле и долго сидел, не произнося ни звука. Когда же он наконец поднял голову, все увидели, как удивительно преобразился их хозяин: лицо порозовело, вызванные болью морщины исчезли, голос стал громким и звучным. - Отведите пленника в замок - там он будет ждать нашего суда, - воскликнул он. - И пусть судьба его будет предостережением всем, кто захочет заниматься колдовством на наших землях. Джискорл, ты доказал свою преданность. - Взгляд герцога упал на Ивриану. - А ты слишком долго играла в ворожею, дочь, я сам займусь твоим воспитанием. Для начала ты будешь присутствовать при наказании этого мерзкого колдунишки. - Да ведь это для нее награда, герцог! - воскликнул Мышонок. Его посадили в седло и связали ноги под брюхом у лошади. - Убери с моих глаз свою дочь, эту гнусную шпионку! И не позволяй ей видеть мои мучения. - Эй, там, заткните-ка ему рот! - велел герцог. - А ты, Ивриана, поедешь сразу за ним, это приказ. В разгорающемся свете дня небольшая кавалькада медленно двинулась к замку. Ивриане привели ее лошадь, и девушка, сломленная горем и поражением, заняла свое место, как ей велел отец. Ивриане казалось, что перед нею развернулась вся ее жизнь - прошлое, настоящее и будущее, - которая состояла из страха, одиночества и боли. Воспоминания о матери, умершей, когда она была совсем маленькой, от ужаса, до сих пор заставляли биться сердце Иврианы чаще: это была отважная, красивая женщина, всегда с бичом в руке, которую побаивался даже отец. Ивриана вспомнила, что когда слуга принес весть о том, что мать упала с лошади и сломала шею, ее единственным чувством был страх: а вдруг ей солгали, вдруг это очередная уловка матери, чтобы усыпить ее бдительность, и вскоре последует какое-то новое наказание? А после смерти матери она не видела от отца ничего, кроме извращенной жестокости. Возможно, из огорчения, что у него родилась дочь, а не сын, герцог обращался с нею, как с трусливым мальчиком, а не как с девочкой, и всячески поощрял самых подлых из своих слуг к тому, чтобы они третировали ее - от горничных, которые изображали привидений у ее постели, до кухонных девок, которые клали ей в молоко лягушек и жгучую крапиву в салат. Порою же ей казалось, что злостью по поводу рождения дочери в полной мере объяснить жестокость отца нельзя, что он отыгрывается на ней за страх, который испытывал перед покойной женой, до сих пор оказывающей влияние на его поступки: герцог так и не женился вторично и даже не держал любовниц, по крайней мере в открытую. А вдруг то, что он сказал насчет ее матери и Главаса Ро - правда? Но нет, это дикие выдумки, порожденные его злобой. А может - как он сам порою ей признавался, - герцог хотел вырастить дочь по образу и подобию ее жестокой и кровожадной матери, пытаясь воссоздать свою ненавидимую и вместе с тем обожаемую жену в личности дочери и находя противоестественное удовольствие в преодолении неподатливого материала, с которым работал, и в нелепости всей затеи. И вот Ивриана нашла спасение у Главаса Ро. Когда она, скитаясь в одиночестве по лесам, впервые натолкнулась на этого седобородого старика, он лечил олененку сломанную ногу и сразу тихим голосом стал рассказывать ей о доброте и братстве между всеми живыми существами, людьми и животными. И она изо дня в день стала приходить к нему, чтобы услышать истину, о которой сама смутно догадывалась, чтобы спрятаться за его неизменной добротой... и чтобы поддержать робкую дружбу с его маленьким, но сметливым учеником. Во теперь Главас Ро погиб, а Мышонок вступил на паучью дорогу, змеиный путь, кошачью тропу, как старый чародей называл порой эту гибельную магию. Девушка подняла глаза и увидела Мышонка: со связанными за спиной руками, согнувшись, он ехал впереди, чуть сбоку от нее. Она почувствовала угрызения совести, потому что была виновной в поимке Мышонка. Но еще сильнее была боль из-за утраченной возможности: впереди ехал человек, который мог спасти Ивриану, вырвать ее из этой жизни, и этот человек был обречен. Тропа сузилась, и девушка оказалась рядом с Мышонком. Торопливо, стыдясь самой себя, она проговорила: - Если я могу сделать что-то, чтобы ты простил меня... Юноша бросил на нее снизу вверх острый, одобрительный и на удивление живой взгляд. - Вероятно, можешь, - тихо, чтобы не услышал ехавший впереди егерь, прошептал он. - Ты прекрасно понимаешь, что твой отец замучает меня до смерти. Ты будешь при этом присутствовать. Сделай вот что. Ни на секунду не спускай с меня глаз. Сядь рядом с отцом. Положи ладонь ему на руку и поцелуй его. Главное, не показывай, что тебе страшно или противно. Будь словно мраморная статуя. И просиди так до конца. Да, и еще одно: надень, если удастся, платье матери, или какую-нибудь другую ее вещь. - Мышонок слабо улыбнулся. - Сделай так, и я хоть немного утешусь, видя, как ты дрожишь, дрожишь, дрожишь! - Эй, хватит там бормотать всякие заклятья! - закричал внезапно егерь и дернул лошадь Мышонка за повод. Ивриана пошатнулась, как будто ее ударили по лицу. Ей казалось, что она так несчастна, что дальше некуда. Однако слова Мышонка довели ее до последней черты. В этот миг кавалькада выехала из леса, и вдали появился замок - черное зазубренное пятно на фоне восходящего солнца. Никогда еще замок не казался девушке столь чудовищным. Его высокие ворота были для Иврианы железными челюстями смерти. Спускаясь в находящуюся глубоко в подземелье камеру для пыток, Джанарл испытывал ликование, какое всегда охватывало его, когда он со своими егерями затравливал зверя. Однако захлестнувшая его волна радости была покрыта пеной страха. Он чувствовал себя, как изголодавшийся человек, приглашенный на роскошный ужин, но предупрежденный прорицателем, что яства могут быть отравлены. Герцога преследовало воспоминание об искаженном испугом лице егеря, раненного в руку позеленевшим мечом юного колдуна. Джанарл встретился взглядом с учеником Главаса Ро, чье полуобнаженное тело уже было растянуто на дыбе - к пытке, правда, еще не приступали, - и его страх усилился. Глаза Мышонка были такие испытующие, такие холодные и грозные, так явно чувствовалось в них колдовское могущество... Герцог сердито оборвал поток этих мыслей и в душе сказал себе, что немного боли - и взгляд этих глаз станет затравленным, испуганным. Он подумал, что до сих пор не пришел в себя после вчерашних ужасов, когда его чуть было не вколотили в гроб с помощью мерзкого колдовства. Но в глубине сердца он знал, что страх всегда жил в нем - страх, что однажды кто-то или что-то окажется сильнее него и заставит его страдать, как он сам заставлял страдать других, страх перед мертвыми, которых он погубил и перед которыми теперь бессилен, страх перед своей покойной женой, которая была сильнее и бессердечнее, чем он, и унижала его тысячью способами, о чем помнил он один. Но герцог знал и другое: скоро сюда придет его дочь, и он сможет переложить свой страх на нее, заставить ее бояться и тем самым вернуть себе мужество, как он уже делал бессчетное число раз. Поэтому Джанарл уверенно занял свое место и велел приступать к пыткам. Когда большое колесо заскрипело и кожаные браслеты на руках и ногах немного натянулись. Мышонок почувствовал, как его захлестывает волна беспомощности и паника. Она сконцентрировалась в его суставах - этих глубоко спрятанных сочленениях, обычно не подвергающихся опасности. Боли пока не было. Просто его тело немного напряглось, словно он зевнул и потянулся. Прямо перед собой он видел низкий потолок. Неверное пламя факелов освещало швы между камнями и пыльную паутину. У своих ног Мышонок видел верхнюю часть колеса и две большие руки, которые легко и очень медленно проворачивали его, делая остановки в двадцать ударов сердца. Повернув голову набок и скосив глаза, он видел внушительную фигуру герцога - не такую толстую, какой была кукла, но достаточно массивную, - который сидел в резном деревянном кресле, а за его спиной стояли два вооруженных воина. Унизанные сверкающими перстнями смуглые пальцы герцога крепко сжимали подлокотники кресла. Ноги его твердо упирались в пол. Лицо выражало упрямство. И только в его глазах проскальзывала не то тревога, не то чувство беззащитности. Они бегали из стороны в сторону, суетливо и непрестанно, словно подвешенные на шарнирах глазки куклы. - Моя дочь должна быть здесь, - глухо и отрывисто проговорил герцог. - Поторопите ее. Нечего ей там копаться. Один из стражников немедленно вышел. И тут появилась боль: она вспыхивала то в предплечье, то в спине, то в колене. Усилием воли Мышонок сделал бесстрастное лицо. Он сосредоточил все свое внимание на окружавших его физиономиях, подробно рассматривал их, словно перед ним была картина, отмечая блики света на щеках и глазах, созерцая колеблющиеся в свете факелов тени на низких стенах. И вскоре эти низкие стены стали медленно таять, и перед Мышонком открылись невиданные им доселе просторы, словно расстояния вовсе перестали существовать: он увидел громадные леса, залитые светом янтарные пустыни и бирюзовые моря, увидел озеро Чудовищ, город Упырей, великолепный Ланкмар, Землю Восьми Городов, горы Пляшущих Троллей, сказочные Стылые Пустоши и там - спешащего куда-то рыжеволосого и высокого юнца с открытым лицом, которого он приметил когда-то среди пиратов и с которым потом разговаривал - увидел чужие места и чужих людей, но так ясно, словно перед ним была гравюра, сделанная художником-миниатюристом. Боль вернулась внезапно и сделалась ощутимее. Коварная длинная игла зашевелилась у него внутри, сильные пальцы поползли по рукам и ногам к позвоночнику, словно пытаясь раздвинуть бедра. Мышонок отчаянно напряг все свои мускулы. И тут послышался голос герцога: - Не так быстро. Погодите немного. Мышонку показалось, что он уловил в голосе герцога панику. Несмотря на острую боль, он повернул голову и посмотрел на беспокойные глаза Джанарла. Они продолжали бегать туда и сюда, словно крошечные маятники. Внезапно, словно время перестало существовать, Мышонок увидел сцену, происходившую в этом подземелье когда-то раньше. Герцог так же сидел в своем кресле, глазки у него бегали, как и сейчас, но выглядел он моложе, и на лице его была нескрываемая паника и ужас. Рядом с ним сидела вызывающе красивая женщина в темно-красном платье с низким вырезом и вставками из желтого шелка. На месте Мышонка, на дыбе лежала здоровая и привлекательная, но жалобно стонущая девушка, которую женщина в красном невозмутимо и подробно расспрашивала относительно любовных свиданий с герцогом и попытки отравить ее, супругу герцога. Зазвучали шаги, и сцена исчезла - как будто в воду с отражающимся в ней пейзажем бросили камень, прошлое уступило место настоящему. Послышался чей-то голос: - Твоя дочь, о герцог. Мышонок собрал в кулак все свое мужество. Только сейчас, несмотря даже на боль, он понял, как боится этой встречи. С горькой уверенностью он осознал, что Ивриана не выполнит его просьбу. Она не злая, он знал это, и не хотела его предать, но была начисто лишена мужества. Она начнет хныкать, своими страданиями лишит его остатков самообладания и развеет по ветру его последний невероятный замысел. Послышались легкие шаги - шаги Иврианы. Звучали они с несвойственной им размеренностью. Повернуть голову так, чтобы увидеть дверь, означало для Мышонка новую боль, но он пошел на это и стал ждать, когда девушка вступит в полосу красноватого света факелов. И тут он увидел ее глаза. Они были широко раскрыты и пристально смотрели прямо на него. И не убегали в сторону. Лицо девушки было бледным, но совершенно спокойным. Мышонок увидел, что она одета в темно-красное платье с низким вырезом и вставками из желтого шелка. Душа Мышонка возликовала: Ивриана все-таки выполнила его просьбу. Однажды Главас Ро сказал: "Жертва может перекинуть боль назад на своего мучителя, если того удастся обманом заставить открыть канал для ненависти". И теперь такой канал был открыт и вел к самой сути Джанарла. Мышонок жадно вперил взгляд в немигающие глаза Иврианы, словно это были заводи черной магии, мерцавшие в холодном свете луны. Он знал: эти глаза вберут в себя то, что он им пошлет. Мышонок смотрел, как девушка села подле герцога, как тот искоса взглянул на дочь и подскочил, как будто увидел привидение. Однако Ивриана, не глядя на отца, сжала пальцами его запястье, и он дрожа рухнул в свое кресло. - Продолжайте! - велел герцог палачам, и Мышонок по его голосу понял, что паника Джанарла вот-вот прорвется наружу. Колесо повернулось еще немного. Мышонок услышал свой жалобный стон. Но теперь в нем самом пробудилось нечто, что было выше боли и не имело отношения к стону. Он почувствовал, что между его глазами и глазами Иврианы пролегла связующая нить - канал со стенами из камня, по которому силы человеческого духа и даже другие, более могущественные силы могут нестись, словно сокрушительный горящий поток, и между тем Ивриана не отводила взгляда. Когда он застонал, на ее лице не дрогнул ни один мускул, и только глаза стали темнее, и сама она побледнела. Мышонок почувствовал, как преобразуются ощущения в его теле, из кипящих пучин боли на поверхность стала всплывать ненависть. Он толкнул ее вдоль по каналу с каменными стенами и увидел, что она достигла Иврианы: лицо девушки стало еще сильнее походить на смертную маску, пальцы сжались еще крепче на руке отца, который уже не мог побороть бившей его дрожи. Колесо повернулось еще немного. Откуда-то издалека Мышонок услышал ровный, душераздирающий стон. Но теперь часть его существа находилась за пределами подземелья - высоко, в леденящей пустоте над миром. Он увидел под собою ночную панораму лесистых холмов и долин. На вершине одного из холмов сгрудились крошечные каменные башенки. И, словно наделенный волшебным ястребиным зрением, Мышонок, глядя сквозь крыши и стены этих башенок, увидел в самом низу мрачную комнату, в которой, съежившись, копошились крохотные человечки. Кое-кто из них что-то делал с механизмом, причинявшим боль существу, похожему на белого корчащегося муравья. И боль этого существа, слабые крики которого едва проникали в сознание Мышонка, на этой высоте странно влияла на него: внутренние силы росли, а с глаз как бы спала пелена, скрывавшая до этих пор всю черноту вселенной. Мышонок услышал вокруг громкий шепот. В бесплодной черноте раздавалось биение каменных крыл. Стальные лучи звезд, словно ножи, без боли врезались в его мозг. Он почувствовал, как мрачный смерч зла стаей мчащихся черных тигров обрушился на него из вышины, но юноша знал, что способен повелевать ими. Он подождал, пока смерч прокатится по телу, и затем швырнул его в две точки мрака, горевшие в маленькой комнатке, - в широко раскрытые глаза Иврианы, дочери герцога Джанарла. Он увидел, как черная сердцевина вихря чернильным пятном расползается по лицу девушки, вливается в ее руки, окрашивает пальцы. Он увидел, как они судорожно сжались на руке отца. Увидел, как она протягивает к герцогу руку и полуоткрытыми губами прикасается к его щеке. И тогда, в тот миг, когда пламя факелов сделалось голубым и затрепетало в порыве самого настоящего ветра, обрушившегося на старые камни подземелья... в миг, когда палачи и стража побросали свои инструменты и оружие... в неизгладимый миг ненависти, которая нашла наконец выход, в миг свершившегося отмщения Мышонок увидел, как сильное, квадратное лицо герцога Джанарла исказилось от невыразимого ужаса, черты его сморщились, словно невидимые руки выжали его как тряпку, - и тут же обвисли: это было поражение, это была смерть. Нить, которая поддерживала Мышонка, лопнула. Душа его камнем рухнула в подземелье. Он почувствовал нестерпимую боль, но она предвещала не смерть, а жизнь. Над собою он снова увидел низкий каменный потолок. Руки на колесе были белые и тонкие. И тут он понял: ему больно оттого, что дыба больше уже не растягивает его члены. Очень медленно Ивриана отстегнула кожаные браслеты на руках и ногах юноши. Так же медленно она помогла ему встать на пол, изо всех сил поддерживая его, и они поковыляли через комнату, откуда все уже давно убежали, охваченные ужасом, не считая человека в драгоценных каменьях, съежившегося в резном кресле. Они немного постояли у кресла: Мышонок разглядывал мертвеца холодным, сытым и безразличным взглядом кота. А затем они двинулись прочь, Ивриана и Серый Мышонок, - двинулись по опустошенным паникой коридорам, прямо в ночную тьму. 4. ЗЛО ВСТРЕЧАЕТСЯ В ЛАНКМАРЕ Беззвучно, как привидения, два вора, долговязый и толстый, проскользнув мимо задушенного удавкой сторожевого леопарда в отпертую отмычкой дверь лавки Дженгао, торговца драгоценными камнями, двинулись сквозь редкий ночной туман на восток по Чистоганной улице Ланкмара, Города Ста Сорока Тысяч Дымов. И правильно сделали: немного западнее, на перекрестке Чистоганной и Серебряной постоянно дежурили неподкупные стражники в кирасах и шлемах из вороненой стали, непрерывно постукивающие по земле своими пиками, а дом Дженгао не имел черного хода и ни одного окна в стенах в три пяди толщиною и, кроме того, в его крыше и полу, почти таких же прочных, не было ни одного люка. Но длинный, с плотно сжатыми губами Слевьяс, соискатель степени магистра в своей профессии, и быстроглазый Фиссиф, вор второго класса, которого ожидало за эту операцию присвоение первого класса и ранга "талантливый шильник", ни в коей мере не беспокоились. Все шло в соответствии с планом. У каждого в кошеле лежал перевязанный ремешком маленький мешочек с камнями только чистой воды, поскольку Дженгао, который валялся сейчас оглушенный у себя на полу и хрипло дышал, нужно было позволить и даже помочь вновь развернуть свое дело, чтобы дать ему созреть для нового сбора урожая. Чуть ли не первой заповедью Цеха Воров было не убивать курочку, которая несет коричневые яички с рубинами вместо желтка или белые, но с алмазным белком. Помимо удовлетворения от хорошо выполненной работы, воры испытывали радость, что идут прямо домой, причем не к женам - избави Аарт! - и не к родителям и детям - упаси от этого боги! - а в Дом Вора, штаб-квартиру и казарму всемогущего Цеха, который был им отцом и матерью в одном лице, хотя женщинам было запрещено входить во всегда открытые высокие ворота на Грошовой улице. Несмотря на то, что вооружение каждого состояло лишь из предписанного правилами воровского ножа с серебряной рукояткой - это оружие использовалось лишь в междоусобных разборках и являлось скорее символом принадлежности к Цеху - оба вора чувствовали себя в безопасности: их сопровождали трое надежных профессиональных убийц, нанятых на вечер в Братстве Душегубов, причем один следовал далеко впереди в качестве головного дозора, а двое других двигались сзади, составляя арьергард и главную ударную силу; все трое перемещались, понятное дело, почти незаметно, ведь эскорт подобного рода не должен бросаться в глаза - так, по крайней мере, считал Кровас, великий магистр Цеха Воров. И словно всего этого было недостаточно, чтобы Слевьяс и Фиссиф чувствовали себя в полной безопасности, рядом с ними, в тени у домов бесшумно скользило если и не вполне уродливое, то во всяком случае какое-то большеголовое существо, которое могло быть или крошечной собачонкой, или котом-недомерком, или гигантской крысой. Порою оно довольно бесцеремонно, словно желая ободрить воров, подбегало к их осторожным, обутым в войлочные туфли ногам, но тут же снова пряталось в самую густую тень. Да и нельзя сказать, что спутники были в полном восторге от этого последнего стража. Отойдя шагов на сорок от лавки Дженгао, Фиссиф, продолжая идти на цыпочках, изогнул свои пухлые губы и тихонько шепнул в принадлежащее Слевьясу ухо с крупной мочкой: - Будь я проклят, если мне нравится этот выкормыш Христомило, который болтается у нас под ногами, - неважно, охраняет он нас или нет. Плохо, что Кровас взял на работу или вынужден был взять чародея весьма сомнительной, если не сказать сильнее, репутации и внешности, но... - Заткни хлебало! - еще тише прошипел Слевьяс. Пожав плечами, Фиссиф умолк и стал с еще большей настороженностью озираться, особое внимание обращая на дорогу впереди. В той стороне, куда они направлялись, у перекрестка с Золотой улицей, Чистоганную пересекала закрытая галерея, располагавшаяся на уровне второго этажа и соединявшая два дома, в которых помещались мастерские знаменитых каменотесов и скульпторов Роккермаса и Слаарга. Фронтоны обоих домов были украшены неглубокими портиками с непропорционально большими колоннами разнообразных ордеров, выполнявшими скорее рекламную, нежели конструктивную функцию. Из-под галереи послышались два тихих коротких свистка, которыми шедший впереди наемник возвещал: засады или чего-либо подозрительного нет, на улице Желтого Дьявола тоже чисто. Фиссиф вовсе не обрадовался этому сигналу. Сказать по правде, толстому вору нравилось чувство настороженности и даже страха, во всяком случае до известных пределов. С трудом сдерживаемая внутренняя паника заставляла его сердце биться чаще и ощущать всю полноту жизни даже острее, чем забавы с женщинами, которые он время от времени себе позволял. Поэтому он пристально уставился сквозь редкий, отдававший сажей смог, на фронтоны и галерею домов Роккермаса и Слаарга, приближаясь к ним вместе со Слевьясом с виду ленивым, но довольно быстрым шагом. В стене закрытой галереи было прорезано четыре небольших оконца, а между ними в нишах стояли - тоже в качестве рекламы - три гипсовые статуи в натуральную величину, несколько изъеденные многолетней непогодой и окрашенные в различные оттенки серого цвета таким же многолетним смогом. Проходя перед ограблением мимо этих домов, Фиссиф успел рассмотреть статуи, бросив на них через плечо быстрый, но проницательный взгляд. И теперь ему показалось, что правая статуя претерпела какие-то неуловимые изменения. Она представляла человека среднего роста в плаще с капюшоном, который задумчиво стоял, скрестив руки на груди. Впрочем, нет, происшедшие изменения не были такими уж неуловимыми: теперь, как показалось Фиссифу, плащ, капюшон и лицо статуи приобрели более ровный темно-серый оттенок, черты ее лица стали более резкими, менее изъеденными временем, и - толстый вор готов был поклясться в этом - сама статуя сделалась ниже ростом! Более того: прямо под нишей появилась груда серых и белых камней, которых прежде тут, вроде, не было. Фиссиф попытался припомнить: не слышал ли он среди суматохи налета, среди всего этого оживления, когда они душили леопарда, оглоушивали хозяина лавки, и всего прочего - не слышал ли он какого-нибудь отдаленного грохота, и теперь ему казалось, что так оно и было. Живое воображение помогло ему представить дыру или даже дверь позади статуи, откуда последняя могла получить сильный толчок и обрушиться на какого-нибудь прохожего, к примеру, на него или Слевьяса; он подумал, что правая статуя была разбита в процессе испытания ловушки и потом заменена ей подобной. Когда они со Слевьясом будут проходить под галереей, нужно не спускать глаз со всех трех статуй. Если он увидит, что одна из них покачнулась, отпрыгнуть в сторону не составит никакого труда. Но если такое случится, следует ли ему столкнуть Слевьяса с опасного места? Это нужно хорошенько обмозговать. Затем неуемное внимание Фиссифа переключилось на портики с колоннами. Колонны, очень толстые и ярда три высотой, были расставлены через неправильные интервалы и различались между собой формой и расположением каннелюр, поскольку Роккермас и Слаарг слыли авангардистами и придавали большое значение впечатлению незаконченности, беспорядочности и неожиданности своих творений. Однако Фиссифу, который был уже начеку, показалось, что элемент неожиданности усилился, поскольку под одним из портиков стало на одну колонну больше, по сравнению с тем, что было недавно, когда он проходил здесь. Которая из колонн была новой, он с точностью сказать не мог, но был уверен, что таковая появилась. Поделиться своими подозрениями со Слевьясом? Вот-вот, а тот снова зашипит на него, и в его тусклых глазках снова блеснет презрение. Поперечная галерея была уже совсем близко. Фиссиф бросил взгляд на правую статую и заметил еще кое-какие ее отличия от той, которую запомнил. Несмотря на то, что она была ниже ростом, ее осанка сделалась более прямой, а в выражении темно-серого лица теперь присутствовало не столько философское раздумье, сколько презрительная ухмылка, пронырливость и явное самомнение. Впрочем, когда они со Слевьясом оказались под галереей, ни одна из статуй на них не рухнула. С Фиссифом случилось в этот миг совсем иное. Одна из колонн подмигнула ему. Серый Мышелов - так он теперь называл себя в разговорах с Иврианой - повернулся в своей правой нише, подпрыгнув, ухватился за карниз, бесшумно взобрался на плоскую крышу и прошел на ее другой край как раз в тот миг, когда внизу показались оба вора. Не раздумывая ни секунды, он прыгнул вперед и, держась прямо, как арбалетная стрела, полетел вниз, с соответствующим упреждением целясь подошвами башмаков из крысиной кожи в заплывшие жиром лопатки более приземистого вора. Когда Серый Мышелов прыгнул, долговязый вор глянул через плечо наверх и выхватил нож, однако не пошевелил и пальцем, чтобы оттолкнуть или выдернуть Фиссифа из-под живого снаряда. Мышелов на лету пожал плечами. Просто ему придется побыстрее заняться долговязым вором, после того как он собьет с ног толстого. Но тут Фиссиф гораздо быстрее, чем можно было подозревать, обернулся и пискнул: - Сливикин! Башмаки из крысиной кожи угодили ему прямо в брюхо. Мышелов словно приземлился на мягкую подушку. Уклонившись от первого выпада Слевьяса, он сделал сальто вперед и в тот миг, когда голова толстого вора с глухим стуком пришла в соприкосновение с мостовой, приземлился на него с кинжалом в руке, готовый встретить долговязого. Но нужды в этом уже не было. Слевьяс с остекленевшим взглядом лежал на земле. А произошло вот что. Пока Мышелов делал сальто, одна из колонн прыгнула вперед, волоча за собой просторный плащ. Большой капюшон откинулся назад, открыв юное лицо, обрамленное длинными волосами. Из широченных рукавов, образовывавших верхнюю часть колонны, вынырнули мускулистые руки, и кулак, которым заканчивалась одна из них, хорошо рассчитанным ударом врезался в подбородок Слевьяса. Фафхрд и Серый Мышелов уставились друг на друга, возвышаясь над поверженными врагами. Оба были готовы к атаке, но на время замерли. Каждый из них увидел в облике соперника нечто неуловимо знакомое. - Похоже, мы оба оказались здесь по одной и той же причине, - заметил Фафхрд. - Похоже? Да так оно и есть, - коротко отозвался Мышелов, впившись взглядом в своего потенциального недруга, который был выше долговязого вора на голову. - Как ты сказал? - Я сказал: "Похоже? Да так оно и есть". - До чего ж это цивилизованно, - с удовлетворением констатировал Фафхрд. - Цивилизованно? - покрепче сжав кинжал, подозрительно переспросил Мышелов. - Конечно - даже в пылу схватки следить за своей речью, - пояснил Фафхрд. Не выпуская Мышелова из поля зрения, он посмотрел вниз. Его взгляд скользнул по кошелю на поясе одного поверженного вора, потом другого. Он поднял глаза и улыбнулся Мышелову широкой, открытой улыбкой. - Поровну - и шито-крыто, - предложил он. Мышелов помолчал, спрятал кинжал в ножны и наконец бросил: - Идет! - Быстро наклонившись, он принялся развязывать кошель Фиссифа и приказал: - Займись-ка Сливикином. Было вполне естественно предположить, что толстый вор в минуту опасности позвал по имени своего подельца. Фафхрд встал на колено и, не поднимая головы, осведомился: - А этот... хорек, что с ними был - где он? - Хорек? - переспросил Мышелов. - Это была мартышка! - Мартышка, - задумчиво протянул Фафхрд. - Но ведь мартышка - это маленькая тропическая обезьянка, верно? Что же, может, это была и мартышка, но у меня сложилось странное впечатление, что... Три клинка, устремившиеся из темноты на Фафхрда и Мышелова, отнюдь не застали их врасплох. Каждый ожидал чего-то в этом роде, и ожидание мгновенно сменилось готовностью к немедленным действиям. Трое наемных убийц бросились на них одновременно - двое с запада и один с востока, все с мечами наизготовку, поскольку предполагали, что налетчики вооружены в лучшем случае ножами и, как это принято в воровских междоусобицах, не слишком-то охотно будут пользоваться своим оружием. Поэтому их охватило удивление и даже замешательство, когда с присущей юности молниеносной быстротой Мышелов и Фафхрд, вскочив на ноги, выхватили длинные грозные мечи и, встав спина к спине, приготовились отразить атаку. Неуловимым движением Мышелов выполнил отбив квартой, так что клинок нападавшего с востока наемника просвистел на волосок от его бока, и тут же сам сделал выпад. Его противник в отчаянном прыжке назад в свою очередь парировал удар из четвертой позиции. Почти не замедлив своего движения, кончик длинного и тонкого меча Мышелова с изяществом делающей реверанс принцессы подался вниз, уходя от отбива, после чего скользнул вперед и чуть вверх, и Мышелов в невообразимо длинном для такого невысокого человека, как он, выпаде пронзил соперника насквозь, словно сдобный бисквит, так что острие его меча, пройдя между двумя пластинками панциря бандита и его ребрами и проткнув сердце, вышло из спины. Между тем Фафхрд, встречая наемников, нападавших с запада, отбил их выпады широкой секундой и довольно низкой примой, затем резко взмахнул вверх своим мечом, который был так же длинен, как у Мышелова, но тяжелее, и в результате рассек справа шею своего противника, чуть не обезглавив его вовсе. Отскочив назад, он тут же приготовился покончить и с другим. Но в этом уже не было нужды. Узкая полоса окровавленной стали, направленная рукой в серой перчатке, просвистела из-за спины Фафхрда и поразила последнего наемника таким же манером, каким Мышелов прикончил первого. Молодые люди вытерли мечи и спрятали их в ножны. Проведя по плащу правой ладонью, Фафхрд протянул ее Мышелову. Тот снял с правой руки серую перчатку и пожал лапищу новоиспеченного приятеля своими мускулистыми пальцами. Не говоря ни слова, они встали на колени и вытащили у лежавших без сознания воров мешочки с драгоценными камнями. Воспользовавшись сперва промасленным, а потом сухим полотенцем. Мышелов наскоро стер с лица смесь пепла с сажей, которой оно было намазано, затем проворно скатал полотенца и сунул их в небольшую сумку у пояса. Затем он вопросительно глянул на восток, и после кивка Фафхрда друзья быстро пошли в том же направлении, в котором двигались воры вместе с эскортом. Оглядев улицу Желтого Дьявола, они пересекли ее и направились на восток по Чистоганной, как жестом предложил Фафхрд. - Меня ждет женщина в "Золотой Миноге", - пояснил он. - Давай заберем ее оттуда и пойдем домой, познакомлю с моей, - предложил Мышелов. - Домой? - учтиво переспросил Фафхрд с едва заметным удивлением. - Это в Тусклом переулке, - уточнил Мышелов. - Ты имеешь в виду "Серебряный Угорь"? - Нет, позади него. Посидим, выпьем чего-нибудь. - Я захвачу еще кувшинчик. Слишком много выпивки никогда не бывает. - Это точно. Возражений нет. Пройдя несколько кварталов и бросив на нового приятеля несколько испытующих взглядов, Фафхрд убежденно заявил: - А мы уже встречались. Мышелов ухмыльнулся. - На берегу у Голодных гор? - Точно. Я тогда был юнгой у пиратов. - А я - учеником чародея. Фафхрд остановился, снова вытер ладонь об одежду и протянул ее Мышелову. - Меня зовут Фафхрд. Эф, а, эф, ха, эр, де. Мышелов снова пожал протянутую руку. - Серый Мышелов, - проговорил он несколько вызывающе, словно приглашал посмеяться над своим прозвищем. - Извини, но как произносится твое имя? Фаф-хорд? - Просто Фаф-хрд. - Благодарю. Друзья двинулись дальше. - Серый Мышелов, да? - заметил Фафхрд. - Что же, сегодня ты прикончил пару крыс. - Да, прикончил, - Мышелов гордо выпятил грудь и откинул назад голову. Затем забавно сморщил нос, чуть ухмыльнулся и признал: - Второго ты мог запросто уложить сам. Я украл его у тебя, чтобы показать свою скорость. Ну, и к тому же завелся. Фафхрд хмыкнул. - Он еще будет мне говорить! Думаешь, я не завелся? Через несколько минут, когда они пересекли улицу Сводников, Фафхрд поинтересовался: - И многому ты научился по части магии? Мышелов опять откинул голову назад. Ноздри его начали раздуваться, уголки губ опустились: он приготовился держать хвастливую, полную недомолвок речь. Но тут же снова почувствовал, что нос его сморщился, а сам он ухмыляется. Что за чертовщина скрыта в этом дылде, что он, Мышелов, не может вести себя как обычно? - Достаточно, чтобы понять, что это вещь опасная. Хотя до сих пор иногда занимаюсь ею шутки ради. Фафхрд задавал себе похожий вопрос. Всю свою жизнь он не доверял низкорослым мужчинам, зная, что его рост мгновенно вызывает у них зависть. Но этот смышленый парнишка был исключением из правила. Быстро соображает, и управляется с мечом будь здоров, тут спору нет. Мысленно Фафхрд молил Краса, чтобы он понравился Влане. На углу Чистоганной и Бардачной медленно горящий факел, защищенный от ветра широким золоченым цилиндром, бросал один сноп света вверх, в потеющий ночной смог, а другой вниз, на мостовую перед дверью в таверну. Из окружающего мрака в нижний конус света вступила Влана, очень эффектная в узком черном бархатном платье и красных чулках; единственными украшениями на ней были висевшие на черном поясе кинжал с серебряной ручкой и в серебряных ножнах и шитый серебром черный кошелек. Фафхрд представил ей Серого Мышелова, который тут же повел себя чуть ли не с раболепной галантностью. Несколько секунд Влана пристально рассматривала его, после чего в качестве пробы одарила улыбкой. Под факелом Фафхрд развязал мешочек, взятый им у долговязого вора. Влана заглянула в него, крепко обняла Фафхрда и звонко расцеловала, а затем ссыпала камни себе в кошелек. Покончив с этим, Фафхрд заявил: - Послушай, я схожу куплю кувшинчик-другой. А ты, Мышелов, расскажи ей пока, что произошло. Когда Фафхрд вышел из "Золотой Миноги", то левой рукой он обнимал четыре кувшина, а тыльной стороной правой утирал губы. Влана стояла насупившись. Он улыбнулся ей. При виде кувшинов Мышелов аж причмокнул. Компания двинулась на восток по Чистоганной. Фафхрд понял, что за хмуростью Вланы кроется нечто большее, нежели неудовольствие по поводу кувшинов и предстоящей лихой мужской попойки. Мышелов тактично обогнал их, якобы показывая дорогу. Когда его фигура стала походить в густеющем смоге на кляксу, Влана хрипло зашептала: - Значит, ты оглоушил двоих из Цеха Воров и не перерезал им глотки? - Мы прикончили трех наемных убийц, - принялся извиняться Фафхрд. - Но я-то на ножах не с Братством Душегубов, а с этим мерзким Цехом. Ты же сам поклялся, что при любой возможности... - Влана! Я не хотел, чтобы Мышелов подумал, что я - напавший на воров любитель, охваченный истерикой и жаждой крови. - Он для тебя уже царь и бог, не правда ли? - Сегодня он, похоже, спас мне жизнь. - А он сказал мне, что перерезал бы им глотки не раздумывая ни секунды, если б знал, что я этого хочу. - Он просто был с тобою любезен. - Может, и так, а может, и нет. Но ты-то ведь знал и не... - Влана, замолчи! Хмурый взгляд девушки превратился в яростный, она вдруг дико расхохоталась, на губах у нее появилась кривая улыбка, словно она собиралась заплакать, но вскоре Влана взяла себя в руки и улыбнулась уже нежнее. - Прости меня, милый, - сказала она. - Временами тебе, должно быть, кажется, что я сошла с ума, да и мне тоже. - Ну, не надо, - коротко отозвался Фафхрд. - Подумай лучше о камешках, которые мы добыли. И веди себя с нашим новым другом пристойно. Выпей чуть-чуть вина и расслабься. Сегодня вечером мне хочется поразвлечься, я это заслужил. Влана кивнула и вцепилась сагу в руку - в знак согласия, а также для собственного удобства и спокойствия. Они поспешили следом за едва различимой фигурой впереди. Свернув налево. Мышелов прошел с полквартала на север по Грошовой улице, где от нее отходил на восток узенький переулок. Стоявший в нем черный туман казался твердым. - Тусклый переулок, - объявил Мышелов. Фафхрд кивнул - мол, знаю. - Сегодня вечером название Тусклый слишком слабо для него, слишком прозрачно, - проговорила Влана с резким смешком, в котором еще слышалась истерика и который разрешился приступом сиплого кашля. Переведя дух, она воскликнула: - Будь проклят этот Ланкмар с его ночным смогом! Что за дерьмовый город! - Здесь он ближе всего подходит к Великой Соленой Топи, - объяснил Фафхрд. В этом-то и была вся суть. Расположенный в низине между Топью, Внутренним морем, рекою Хлал и равнинными пашнями на юге, орошаемыми посредством каналов, протянутых от Хлала, Ланкмар с его бессчетными дымами был жертвой туманов и снегов. Поэтому ничего удивительного, что в качестве официальной одежды горожане выбрали черную тогу. Кое-кто утверждал даже, что первоначально тога была белой или светло-коричневой, но так быстро покрывалась копотью, требуя бесчисленных стирок, что бережливый сюзерен утвердил и сделал официальным такой цвет одежды, которого требовали природа и цивилизация. На полпути к Извозчицкой улице из темноты на северной стороне дороги показалась таверна. Ее вывеска представляла собою существо змееобразной формы с разинутой пастью, выполненное из светлого металла и довольно сильно закопченное. Внизу помещалась дверь, завешенная почерневшей кожей, из-за которой через щели выплескивались шум, мерцающий свет факелов и запах спиртного. Сразу за "Серебряным Угрем" Мышелов завел своих спутников в темнеющий проход, тянувшийся вдоль восточной стены таверны. Им пришлось двигаться в затылок, держась рукой за склизкую от тумана кирпичную стену. - Осторожно, здесь лужа, - предупредил Мышелов. - Глубокая, как Крайнее море. Вскоре проход расширился. В отраженном свете факелов, просачивавшемся сквозь густой туман, можно было разглядеть лишь контуры окружающих зданий. Справа тянулась высокая стена без окон. Слева, у задов "Серебряного Угря", поднималось к небу зловещее покосившееся строение из темного кирпича и старого почерневшего дерева. Фафхрду и Влане оно показалось заброшенным, но, задрав головы, они увидели над третьим этажом мансарду под крышей с изъеденными ржавчиной водосточными трубами. Сквозь плотно закрытые ставни мансарды тут и там пробивались желтые лучи. Неподалеку задний двор выходил на узкий переулок. - Переулок Скелетов, - с некоторою тожественностью объявил Мышелов. - Я называю его Навозным бульваром. - Да, ароматы тут подходящие, - подтвердила Влана. Теперь они с Фафхрдом могли разглядеть снаружи дома длинную и узкую деревянную лестницу: из дерева, крутая, без перил и с виду шаткая, она вела в освещенную мансарду. Отобрав у Фафхрда кувшины, Мышелов принялся проворно взбираться по лестнице. - Пойдешь, когда я буду наверху, - крикнул он Фафхрду. - Думаю, она тебя выдержит, но лучше поднимайтесь по очереди. Фафхрд легонько подтолкнул Влану к лестнице. Снова несколько истерично рассмеявшись и остановившись на полпути, чтобы унять приступ кашля, она поднялась к Мышелову, стоявшему перед открытой дверью, из которой струился желтый свет, быстро меркнувший в ночном смоге. Он слегка опирался рукой о большой кованый крюк для фонаря, вделанный снаружи в стену. Мышелов посторонился, и Влана вошла внутрь. Теперь пришла очередь Фафхрда; он полез по лестнице, ставя ноги как можно ближе к стене и готовый в любую минуту за что-нибудь схватиться. Лестница угрожающе трещала, каждая ступенька прогибалась под его весом. У самого верха раздался хруст полусгнившего дерева. Осторожно, как только мог, Фафхрд лег всем телом на ступеньки и витиевато выругался. - Не беспокойся, кувшины уже в безопасности, - весело прокричал сверху Мышелов. Остальную часть пути Фафхрд с довольно кислым видом проделал на четвереньках и встал на ноги, только когда преодолел порог. И тут от удивления у него занялся дух. Ощущение было таким, словно он стер паутину с дешевенького латунного колечка и обнаружил, что в него вправлен сверкающий бриллиант самой чистой воды. Богатые драпировки, кое-где расшитые серебром и золотом, закрывали все стены за исключением оконных проемов, причем ставни на окнах были позолочены. Низкий потолок был затянут похожим, но более темными тканями, образовавшими роскошный полог, на котором словно звезды, просверкивали крупинки серебра и золота. Повсюду были разбросаны мягкие подушки, тут и там виднелись низкие столики, уставленные горящими свечами. На стенных полках, как маленькие бревнышки, во множестве лежали запасные свечи, стояли разнообразные манускрипты, кувшины, бутылочки и эмалевые коробки. Небольшой туалетный столик с зеркалом полированного серебра был заставлен баночками с косметикой и шкатулками с драгоценностями. В обширном камине помещалась аккуратно выкрашенная черной краской небольшая металлическая печь с ажурной топочной дверцей. Рядом с печкой находилась пирамида, составленная из тонких длинных щепок с разлохмаченными концами, наструганных из какого-то смолистого дерева - для разжигания огня, и еще одна пирамида из метел с короткими ручками, небольших поленьев и блестящих кусков угля. У камина на невысоком помосте стояла широкая кушетка с короткими ножками и удобной спинкой, обитая золотой материей. На ней сидела изящная красивая девушка с бледным лицом, одетая в платье из плотного лилового шелка, украшенного серебряной нитью; вместо пояса у девушки вокруг талии была повязана серебряная цепь. На ее ножках изящно сидели туфельки из белого меха снежной змеи. Черные волосы, уложенные в высокую прическу, были заколоты серебряными булавками с головками из аметистов, на плечах лежала накидка из белого горностая. Грациозно, но несколько напряженно она протянула узкую, белую, чуть дрожащую руку, а Влана, уже стоявшая перед нею на одном колене, склонила голову, отчего ее прямые, блестящие темно-каштановые волосы почти закрыли ей лицо, осторожно взяла протянутую руку и приложила ее к своим губам. Фафхрд порадовался, увидев, что его дама ведет себя вполне достойно в этой явно необычной, хотя и очаровательной ситуации. Затем, взглянув на высунувшуюся из-под платья длинную ногу Вланы в красном чулке, он заметил, что пол повсюду устлан - кое-где в два, а кое-где в три и даже четыре слоя - плотными циновками, которые привозились в город из восточных земель. Не успев опомниться, он указал пальцем на Серого Мышелова и провозгласил: - Ты - похититель циновок! Ковровый вор! И еще - свечной корсар! - добавил он, имея в виду две серии нераскрытых краж, о которых судачил весь Ланкмар, когда месяц назад они с Вланой появились в городе. Мышелов невозмутимо пожал плечами, потом вдруг усмехнулся, его узкие глаза заблестели, и он, закружившись по комнате в импровизированном танце, подскочил сзади к Фафхрду, ловко сорвал с его плеч просторный балахон с капюшоном и длинными рукавами, встряхнул его, аккуратно свернул и положил на подушку. После долгой и чуть неловкой паузы девушка в лиловом нервно похлопала ладонью по кушетке рядом с собою, Влана уселась, но не слишком близко, и дамы повели тихую беседу, исподволь направляемую Вланой. Мышелов снял свой серый плащ с капюшоном, кое-как свернул его и положил рядом с плащом Фафхрда. Затем молодые люди отстегнули мечи, и Мышелов положил их на свернутую одежду. Без оружия и неуклюжей одежды оба они сделались вдруг совсем юными: у обоих были чистые, гладко выбритые лица, оба были изящны, даже Фафхрд, несмотря на свои мускулистые руки и ноги; длинные золотисто-рыжие волосы рассыпались у него по спине и плечам, у Мышелова оказались темные кудри с челкой надо лбом; на одном была коричневая кожаная туника, украшенная медной проволокой, на другом - короткая куртка из груботканого серого шелка. Молодые люди улыбнулись друг другу. Из-за ощущения, что они внезапно превратились в мальчишек, в их улыбках поначалу сквозило смущение. Мышелов откашлялся, отвесил, не спуская глаз с Фафхрда, легкий поклон и, плавно вытянув в сторону золоченой кушетки руку, проговорил, немного запинаясь, но в общем вполне гладко: - Добрый мой друг Фафхрд, позволь представить тебя моей принцессе. Ивриана, дорогая, будь любезна проявить к Фафхрду благосклонность, потому что сегодня вечером дал бились с ним спина к спине с тремя врагами и победили. Чуть ссутулившись, Фафхрд шагнул к сверкающей кушетке и, встав на колено, как это чуть раньше сделала Влана, свесил перед Иврианой свои золотисто-рыжие волосы. Нежная ручка, протянутая к нему с виду вполне уверенно, все же чуть дрожала, как обнаружил Фафхрд, едва коснувшись тонких пальцев. Он взял ее осторожно, словно она была соткана белым пауком из шелковой паутинки, едва притронулся к ней губами и пробормотал какие-то любезности, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. До него пока еще не дошло, что Мышелов нервничает не меньше, чем он и, может, даже больше, и молится в душе, чтобы Ивриана не перегнула палку, играя роль принцессы, не унизила чем-либо гостей; и в самом деле: она могла внезапно задрожать, или разрыдаться, или броситься к нему либо в другую комнату, поскольку Фафхрд и Влана были буквально первыми живыми существами из всех зверей и людей - благородных, свободных или рабов, - которых Мышелов допустил в роскошное гнездышко, свитое им для своей аристократической возлюбленной, не считая, правда, двух попугайчиков, щебетавших в серебряной клетке, которая висела по другую сторону камина. Несмотря на врожденную проницательность и благоприобретенный цинизм. Мышелову и в голову не приходило, что отважная и вполне практичная девушка, четыре луны назад сбежавшая с ним из пыточной камеры своего отца, стала похожа на куклу только из-за того, что он так очаровательно, но нелепо с нею нянчился. Но наконец Ивриана улыбнулась, Фафхрд, осторожно отпустив ее руку, попятился, и Мышелов, переведя дух, принес два серебряных кубка и две серебряных кружки, шелковым полотенцем смахнул с них несуществующие пылинки, вдумчиво выбрал бутылку лилового вина, и вдруг, подмигнув Северянину, откупорил один из принесенных им кувшинов и налил до краев все четыре сосуда. Откашлявшись, он на сей раз без запинки произнес тост. - За мою самую крупную добычу в Ланкмаре, которую я, хочешь не хочешь, обязан разделить, - с этим вот здоровым, длинноволосым, неотесанным варваром! Досказав тост, он осушил четверть кружки приятно обжигающего вина - крепленного бренди. Отпив залпом половину своей кружки, Фафхрд произнес ответный тост: - За самого хвастливого, маленького и манерного из всех цивилизованных типов, с которыми мне приходилось делить добычу! Он одним глотком допил вино и, оскалившись в широченной улыбке, протянул кружку Мышелову. Тот налил ему еще, осушил свою кружку и, отставив ее, подошел к Ивриане и высыпал ей на колени драгоценные камни, забранные им у Фиссифа. Заняв новое и столь завидное место, они засверкали, словно лужица ртути всех цветов радуги. Ивриана отпрянула, чуть было не просыпав камни, однако Влана нежно, но твердо взяла ее за руку и, сдержав готовый вырваться крик удивления и восхищения, наклонилась к побледневшей девушке и принялась настойчиво, но с улыбкой что-то ей нашептывать. Фафхрд понял, что Влана играет роль, причем делает это удачно: вскоре Ивриана энергично закивала и принялась, тоже шепотом, что-то отвечать. По ее просьбе Влана принесла шкатулку из голубой эмали, инкрустированную серебром, и девушки переложили камни в ее голубое бархатное чрево. Ивриана поставила шкатулку рядом с собой, и они продолжили беседу. Потягивая вино, Фафхрд расслабился и стал осматриваться уже более осмысленно. У него прошло первое изумление, которое он испытал при виде этой, открывшейся ему среди трущоб тронной залы, яркая пышность которой только усиливалась, благодаря темноте и грязи, осклизлым стенам и полусгнившей лестнице, равно как близости Навозного бульвара; за роскошью комнаты Северянин стал замечать признаки разрухи и запустения. Тут и там из-под драпировок выглядывало темное, гнилое или сухое, растрескавшееся дерево, от которого тянуло тоскливым запахом старья. Покрытый циновками пол прогибался, посередине комнаты даже на целую пядь. По златотканой драпировке карабкался крупный таракан, другой полз в сторону кушетки. Ночной туман, сочившийся сквозь щели в ставнях, заволакивал черные арабески на золотом фоне. Камни камина были выскоблены и покрыты лаком, но раствора между ними почти не осталось и некоторые из них покосились, кое-где их не было вовсе. Мышелов разжигал печку. Сунув внутрь горящую лучину, он захлопнул дверцу и отошел. Словно читая мысли Фафхрда, он взял несколько конусообразных столбиков благовоний, поджег их концы и расставил по комнате в блестящие неглубокие чаши из красной меди, причем наступил на ходу на одного таракана и ненароком поймал и раздавил в кулаке другого. Затем он заткнул самые широкие щели в ставнях шелковыми тряпками и, подхватив свою серебряную кружку, послал Фафхрду весьма суровый взгляд, словно предупреждая, чтобы тот не вздумал сказать что-нибудь не то насчет восхитительного, но немного смешного кукольного домика, который он устроил для своей принцессы. Однако через мгновение он улыбнулся Фафхрду и поднял кружку; тот последовал его примеру. Друзья подошли к кувшину, и Мышелов, едва шевеля губами, объяснил sotto voce [вполголоса (итал.)]: - Отец Иврианы был герцогом. Я убил его, кажется, с помощью черной магии, когда он пытал меня на дыбе. Это был страшно жестокий человек, к своей дочери тоже, но все же герцог, поэтому Ивриана совершенно не привыкла заботиться о себе. А горжусь тем, что окружил ее таким великолепием, какого она не видела даже у отца со всей его челядью. Подавив чувство протеста, которое появилось у него по поводу занятой Мышеловом позиции, Фафхрд кивнул и любезно проговорил: - Да, вы уворовали себе очаровательное гнездышко, вполне достойное ланкмарского сюзерена Карстака Овартомортеса или Царя Царей Тизилинилита. Тут с кушетки раздалось сипловатое контральто Вланы: - Серый Мышелов, твоя принцесса хотела бы послушать рассказ о вашем сегодняшнем приключении. И можно еще вина? - Да, Мышонок, пожалуйста, - поддержала ее Ивриана. Чуть поморщившись, когда прозвучало его прежнее прозвище. Мышелов взглядом спросил у Фафхрда разрешения, и после одобрительного кивка своего друга приступил к рассказу. Однако, не успев толком начать, он тут же осекся: сначала нужно было налить девушкам вина. Во вина в кувшине оставалось уже немного, поэтому Мышелов откупорил еще один, а по минутном размышлении - и все остальные: первый кувшин он поставил у кушетки, другой - рядом с растянувшимся на ковре Фафхрдом, а третий оставил себе. Увидев, что зреет серьезная попойка, Ивриана широко раскрыла глаза, в которых читалась тревога, взгляд Вланы стал циничным и несколько сердитым, однако обе они промолчали. Мышелов не без блеска рассказал историю об ограблении воров, частично даже представив ее в лицах, причем приукрасил ее только один раз, но зато весьма артистически: перед тем как убежать, полухорек-полумартышка якобы забрался ему на плечи и чуть не выцарапал глаза. Прерван рассказ Мышелова был лишь трижды. Когда он сказал: "И тут я со свистом обнажил свой Скальпель", - Фафхрд заметил: - Так, значит, ты дал прозвище не только себе, но и своему мечу? Мышелов взвился: - Да, а кинжал называется у меня Кошачий Коготь, есть возражения? Может, скажешь, что это ребячество? - Вовсе нет. Я назвал свой меч Серым Прутиком. Оружие - вещь в каком-то смысле живая, цивилизованная и достойная носить имя. Продолжай, прошу тебя. Когда же Мышелов упомянул о неизвестном звере, бежавшем рядом с ворами (и чуть не выцарапавшем ему глаза), Ивриана побледнела и, вздрогнув, проговорила: - Мышонок! Сдается мне, это выкормыш какой-нибудь ведьмы! - Не ведьмы, а колдуна, - поправила Влана. - Эти мерзавцы из Цеха избегают иметь дело с женщинами за исключением случаев, когда те за деньги или по принуждению удовлетворяют их похоть. Но их теперешний принципал Кровас - человек суеверный и славится тем, что старается обезопасить себя со всех сторон. Поэтому он запросто мог взять к себе на службу какого-нибудь чародея. - Это очень похоже на правду и вселяет в меня ужас, - испуганно оглянувшись по сторонам, зловеще проговорил Мышелов. На самом деле он ничего такого не думал и не чувствовал и был наполнен ужасом не больше, чем порожний кувшин вином, однако умел тонко улавливать любые колебания атмосферы в процессе повествования. Когда оно подошло к концу, девушки, сверкая влюбленными очами, провозгласили тост за их с Фафхрдом ловкость и отвагу. Мышелов раскланялся, расточая улыбки, потом с тяжким вздохом растянулся на ковре, утер шелковой тряпкой пот со лба и сделал внушительный глоток из кружки. Спросив у Вланы разрешения, Фафхрд начал рассказывать о том, с какими приключениями они покинули Мерзлый Стан - он, убегая от своего клана, она - от актерской труппы - и добрались до Ланкмара, где сейчас нанимали комнатку в доме для артистов близ площади Тайных Восторгов. Обняв Влану, Ивриана с широко открытыми глазами вздрагивала всякий раз, когда речь заходила о ведьмах - как от восторга, так и от испуга, вызванного рассказом, как показалось Фафхрду. Он решил, что для такой куколки, как она, вполне естественно любить всякие истории с привидениями, однако не был уверен, что ее удовольствие было бы так же велико, узнай она, что его истории - самые что ни на есть правдивые. Она, казалось, жила в мире грез - по крайней мере наполовину благодаря усилиям Мышелова, снова подумал Фафхрд. Единственное, что он опустил в своем рассказе - это упрямое желание Вланы устроить Цеху Воров страшную месть, за то что Цех умертвил ее сообщников и выгнал ее саму из Ланкмара, когда она пыталась по собственному почину заниматься воровством, а в качестве прикрытия выступала с мимическими сценами. Не упомянул он, естественно, и о своем обещании - дурацком, как ему казалось теперь - помочь девушке в ее кровавом начинании. Закончив рассказ и собрав заслуженные аплодисменты, Фафхрд почувствовал, что несмотря на скальдовский навык у него пересохло в горле, однако с горечью обнаружил, что его кружка и кувшин пусты, хотя никакого опьянения он не ощущал похоже, он выговорил из себя все спиртное, которое, казалось, покидало его тело с каждым произнесенным им великолепным словом. В таком же состоянии пребывал и Мышелов - несмотря даже на то, что время от времени, прежде чем ответить на вопрос или сделать какое-нибудь замечание, он таинственно замолкал и взгляд его устремлялся в бесконечность. После очередного, особенно долгого созерцания запредельных миров, он вдруг предложил Фафхрду вместе с ним сходить в "Угорь" за добавкой. - Но в нашем кувшине еще много вина, - возразила Ивриана и, проверив, тут же поправилась: - Во всяком случае, еще чуть-чуть есть. К тому же у нас тут сколько угодно всяких вин. - Но только не этого сорта, дорогая, а первая заповедь, когда выпиваешь - это не смешивать, - пояснил Мышелов. - В противном случае тебя ждут болезни - да-да - и безумие. - Послушай, милочка, - приязненно сказала Влана, похлопав Ивриану по руке, - на любой вечеринке наступает момент, когда истинным мужчинам просто хочется куда-нибудь выйти. Это страшно глупо, но такова их природа, тут уже ничего не попишешь, поверь мне. - Но, Мышелов, мне страшно. Рассказ Фафхрда напугал меня. И твой тоже: я уверена, что когда вы уйдете, мне будет слышаться, как эта большеголовая черная не то крыса, не то не знаю что, скребется в наши ставни. Фафхрду показалось, что девушка нисколечко не боится, а просто пугает себя для собственного развлечения и хочет показать свою власть над возлюбленным. - Дражайшая моя, - чуть слышно икнув, ответил Мышелов, - все Внутреннее море, вся Земля Восьми Городов, все горы Пляшущих Троллей, достигающие вершинами неба, лежат между тобой и заиндевелыми призраками Фафхрда, которые, быть может, - прости меня, друг мой, но это не исключено - не что иное, как галлюцинации или просто результат стечения обстоятельств. Что же до всяких прирученных зверей, то это тьфу! Всегда, во все времена это были лишь безобидные и самые обычные домашние твари, которых держали при себе вонючие старухи да обабившиеся старики. - "Угорь" в двух шагах отсюда, леди Ивриана, - вмешался Фафхрд, - и к тому же с вами будет моя милая Влана, убившая моего самого заклятого врага одним броском кинжала, что висит сейчас у нее на поясе. Метнув на Фафхрда короткий взгляд, словно говоря: "Ничего себе успокоил испуганную девушку!", Влана весело воскликнула: - Да пусть эти балбесы идут, милочка. У нас хоть будет возможность поболтать наедине и разобрать их по косточкам, от их хмельных голов до неугомонных ног. Словом, Ивриана дала себя убедить, и Мышелов с Фафхрдом, быстренько выскользнув за дверь, поскорее притворили ее за собой, чтобы не впустить в комнату ночной смог. Их стремительные шаги простучали по лестнице, старое дерево легонько поскрипывало и постанывало, однако никакие зловещие звуки не возвещали об очередной сломанной ступеньке или еще о чем-нибудь в том же роде. В ожидании пока из подвала будут принесены четыре кувшина, приятели заказали по кружке такого же или почти такого же крепленого вина и уселись в тихий уголок за длинной стойкой шумной таверны. По пути Мышелов ловко пришиб черную крысу, которая имела неосторожность высунуться из норы. После того, как друзья обменялись восторженными комплиментами относительно возлюбленных, Фафхрд неуверенно спросил: - Как ты думаешь - между нами, разумеется, - может, твоя прелестная Ивриана не так уж неправа, когда говорит, что эта маленькая черная тварь, бежавшая рядом со Сливикином и другим вором, какой-то домашний дух чародея или его хитрый прирученный зверек, натасканный в качестве связного и сообщающий о неприятностях своему хозяину, или Кровасу, или им обоим? Мышелов усмехнулся: - Ты придумываешь себе головную боль на пустом месте, в твоих рассуждениях нет никакой логики, брат мой варвар, если позволишь даю так выразиться. Imprimus [во-первых (лат.)], мы даже не знаем, имел ли этот зверь какое-либо отношение к ворам. Это мог быть бездомный котяра или большая наглая крыса, вот вроде этой! - он снова пнул ногой выглянувшего из норы грызуна. - А secundus [во-вторых (лат.)], если это и была какая-то обученная колдуном Кроваса тварь, то как она может что-либо сообщить? Я не верю, что животные могут разговаривать, если не считать попугаев и подобных им птиц, которые умеют лишь нести всякую чушь, не верю в животных, изъясняющихся знаками, доступными пониманию человека. Или ты можешь себе представить зверя, который макает свою лапу в горшок с чернилами и пишет свое сообщение на расстеленном на полу пергаменте? Эй, ты там, за стойкой! - обратился он к подавальщику. - Где мои кувшины? Парнишка ушел за ними несколько дней назад - его что, сожрали крысы? Или он просто помер с голоду, пока бродил там в погребе? Поторопи-ка его, а нам покамест налей еще!.. Нет, Фафхрд, даже если считать, что та зверюга имела какое-то отношение к Кровасу и вернулась в Дом Вора после нашего налета, то что она могла сообщить? Только что с ограблением лавки Дженгао вышло что-то не то. Так они и без этого догадались бы, увидев, что воры и охрана задерживаются. Фафхрд нахмурился и упрямо возразил: - Этот волосатый заморыш мог, однако, как-то передать наши приметы в Цех, а они выследят и нападут на нас дома. То же самое могли сделать Сливикин и его жирный приятель, придя в себя после нашей взбучки. - Мой почтенный друг, - с жалостью в голосе отвечал Мышелов, - боюсь, что крепкое вино, извини, ударило тебе в башку. Если бы в Цехе знали, как мы выглядим и где живем, они достали бы нас несколько дней, недель, даже месяцев назад. Похоже, ты не знаешь, что за сделанную на свой страх и риск или несогласованную с ними кражу у них одно наказание - смерть, причем по возможности после пыток. - Да все я знаю, а мое положение еще хуже твоего, - ответил Фафхрд и, попросив Мышелова держать язык за зубами, поведал ему историю о том, что Влана задумала вендетту и имеет весьма серьезные намерения отомстить. Тем временем из погреба появились кувшины, но Мышелов лишь велел еще раз наполнить глиняные кружки. - И вот, - закончил Фафхрд, - в результате обещания, данного влюбленным до безумия и невежественным юнцом на самом юге Стылых Пустошей, я теперь оказался в положении вполне трезвомыслящего - когда не пью, понятное дело, - человека, которого постоянно просят вступить в войну против силы, не менее могущественной, чем сам Карстак Овартомортес, поскольку, как ты, наверно, знаешь, у Цеха есть филиалы во всех более или менее крупных городах страны, не говоря уж о соглашениях с воровскими и бандитскими организациями других стран о выдаче нарушителей закона. Я искренне люблю Влану, уж будь уверен, она сама опытная воровка и без ее советов я вряд ли уцелел бы в свою первую неделю в Ланкмаре, но на этом вопросе она немного сдвинулась, у нее случился бзик, который не вышибить из нее ни логикой, ни убеждениями. И через месяц пребывания здесь я понял: единственный способ выжить в этой цивилизации - это придерживаться ее неписанных законов - они гораздо важнее, чем вырубленные на камне ее скрижали - и нарушать их только когда тебе угрожает опасность, причем делать это в глубокой тайне и со всеми возможными предосторожностями. Как я сегодня и поступил - это, кстати, не первый мой налет. - Воистину, выступать против Цеха в открытую - это безумие, тут ты совершенно прав, - заметил Мышелов. - Если ты не можешь силой или уговорами заставить свою очаровательную девушку отказаться от этой дикой затеи, а я вижу, что Влана бесстрашна и своенравна, значит, ты должен твердо отказывать ей всякий раз, когда она лишь заикнется об этом. - Воистину, должен, - согласился Фафхрд и с легким упреком в голосе добавил, - хотя, как я понимаю, ты заявил ей, что охотно перерезал бы глотки типам, которых мы уложили. - Да это ж простая любезность, приятель! Неужто я должен был вести себя неучтиво с твоей девушкой? Просто я хотел подчеркнуть и твое и мое рвение. Во не соглашаться с женщиной имеет право только ее мужчина. И в этом случае ты должен быть тверд. - Воистину, должен, - с чувством повторил Фафхрд. - А был бы болваном, если б выступил против Цеха. Конечно, попадись я им в руки, они убили бы меня за самоуправство и бандитизм. Но без всякой нужды открыто нападать на Цех, бессмысленно убивать его воров или даже стремиться к этому - чистейшей воды сумасшествие! - Ты был бы не только пьяным болваном с длинным языком, ты самое большее через три дня уже вонял бы после посещения королевы болезней - Смерти. За злоумышления против него, за удары, нанесенные организации, Цех карает вдесятеро строже, чем за нарушение других правил. Все запланированные ограбления и прочие акции были бы отменены, и Цех всею своею мощью и мощью своих союзников обрушился бы на тебя одного. Ты с большим шансами на успех мог бы схватиться в одиночку с воинством Царя Царей, чем с самыми захудалыми клевретами Цеха Воров. Благодаря своему росту, силе и уму ты стоишь, быть может, военного отряда, но не армии. Так что не поддавайся Влане. - Не буду! - провозгласил Фафхрд, сжимая в сокрушительном рукопожатии жилистую ладонь Мышелова. - А теперь пора возвращаться к нашим дамам, - сказал Мышелов. - Пора. Мышелов полез за кошельком, чтобы расплатиться, но Фафхрд бурно запротестовал. В результате им пришлось бросить монетку, и Фафхрд, выиграв, зазвенел серебряными смердуками по измызганной и замусоленной стойке, которая благодаря бесчисленным мокрым следам от донышек кружек напоминала чертежную доску безумного геометра. Наконец друзья встали и двинулись к выходу, причем Мышелов и тут не преминул сделать выпад ногою в сторону крысиной норы - на счастье. Тут мысли Фафхрда повернулись вспять, и он проговорил: - Даже если предположить, что эта зверюга не умеет писать лапой и говорить с помощью языка или еще чего-нибудь, она могла выследить нас, запомнить, где ты живешь и, вернувшись в Дом Вора, словно гончая, навести своих хозяев на наш след. - Дело говоришь, - похвалил Мышелов. - Эй, парень, тащи-ка сюда ведро пива! Да пошевеливайся! - Заметив недоуменный взгляд Фафхрда, он пояснил: - Разолью его вокруг "Угря" и в проходе, чтобы отбить наш запах. И стены обрызгаю тоже. Фафхрд понимающе кивнул. - А я уж думал, что ты надрался до зеленого змия. Оживленно беседовавшие Влана и Ивриана вдруг подскочили: на лестнице загрохотали шаги. Большего шума не сумело бы произвести даже стадо несущихся во весь опор бегемотов. Деревянная лестница скрипела и стонала вовсю, но тяжелые шаги приближались. Дверь распахнулась, и молодые люди, влетев в комнату под громадным черным грибом ночного смога, ловко перерезали его ножку дверной створкой. - Я ж говорил, что мы обернемся в один миг, - радостно закричал Мышелов Ивриане, тогда как Фафхрд, не обращая внимания на жалобно скрипевший под ним пол, протопал к Влане и воскликнул: - Сердце мое, я так по тебе соскучился! С этими словами, несмотря на протесты и сопротивление своей возлюбленной, он схватил ее в охапку и поцеловал, после чего снова водрузил на кушетку. Странное дело: на Северянина рассердилась Ивриана, а не Влана, которая лишь нежно и отчасти мечтательно улыбалась. - Господин Фафхрд, - с вызовом проговорила хрупкая девушка, упоров кулачки в узкие бедра, высоко задрав точеный подбородок и сверкая черными глазами, - любезнейшая Влана рассказала мне о том, насколько жестоко поступил Цех Воров с нею и ее близкими друзьями. Прошу извинить, что я, не успев как следует с вами познакомиться, высказываюсь столь откровенно, но мне кажется, что с вашей стороны просто недостойно отказывать ей в справедливой и столь желанной ею мести. Это относится и к тебе, Мышонок, тоже - ты ведь хвастался Влане относительно того, что сделал бы с ворами, если б знал ее историю, ведь ты без малейших угрызений совести убил моего отца - или предполагаемого отца - за его зверства! Фафхрду было совершенно ясно: пока они с Серым Мышеловом преспокойно бражничали себе в "Угре", Влана, не жалея красок, расписала свои обиды на Цех и безжалостно воспользовалась книжными представлениями наивной девушки о рыцарской чести. Ясно было и другое: Ивриана была уже немного на взводе, поскольку на низком столике рядом с дамами стояла на три четверти опорожненная бутылка с фиолетовым вином из далекого Кираая. Под суровым взглядом Иврианы, которой теперь пришла на помощь и Влана, великан лишь беспомощно развел длинными руками и склонил голову даже ниже, чем вынуждал его к этому низкий потолок. В конце концов девушки были правы. Он дал обещание. Поэтому первым попробовал отразить атаку Мышелов. - Да успокойся ты, крошка, - непринужденно воскликнул он, не прекращая вихрем летать по комнате, затыкать шелком щели от ночного смога, шуровать в печке и подбрасывать в нее дрова, - и вы тоже, прекраснейшая леди Влана. За последний месяц Фафхрд не раз попадал Цеху в самое больное место - болтающиеся у них между ног кошельки. То, что он отнимал у воров награбленное, можно сравнить с жестокими ударами в пах. Поверьте, это гораздо больнее, чем отнять у них жизнь с помощью меча - быстро и безболезненно. А сегодня и я помог сагу в этом ценном начинании и с радостью буду помогать и впредь. Давайте-ка лучше выпьем. Он схватил один из кувшинов, мигом вышиб из него пробку и наполнил серебряные кубки и кружки. - Месть торгаша! - презрительно отозвалась Ивриана, которую слова Мышелова не утешили, а разозлили еще сильнее. - Я знаю, что в сущности вы оба - верные и благородные рыцари, несмотря на то, что порою оступаетесь. Самое малое, что от вас требуется - это принести Влане голову Кроваса! - И что она с ней станет делать? Какой в ней прок? Только ковры перепачкает! - жалобно заметил Мышелов. Фафхрд же наконец собрался немого с мыслями, встал на колено и медленно заговорил: - Почтеннейшая леди Ивриана! Я и впрямь торжественно пообещал моей возлюбленной Влане, что помогу ей отомстить. Но ведь это произошло, когда я находился в далеком и варварском Мерзлом Стане, где кровная месть дело обычное, освященное традициями и практикуемое всеми кланами, племенами и братствами диких северян Стылых Пустошей. В своей наивности я полагал, что и месть Вланы будет того же рода. Но, оказавшись в самом средоточии цивилизации, я обнаружил, что правила и обычаи перевернуты здесь с ног на голову. Однако же и в Ланкмаре, и в Мерзлом Стане, чтобы выжить, следует соблюдать правила и обычаи. Здесь самый могущественный, самый почитаемый идол - деньги, и люди ради них готовы горбатиться, воровать или притеснять других. Кровная месть здесь не входит ни в какие правила и наказывается суровее, чем буйное помешательство. Подумайте, леди Ивриана: принеси мы с Мышеловом голову Кроваса, нам с Вланой в тот же миг пришлось бы бежать из Ланкмара, поскольку все ополчились бы против нас, а вы неминуемо потеряли бы этот сказочный уголок, созданный для вас любящим Мышонком, и были бы вынуждены весь остаток жизни нищенствовать и находиться в бегах. Речь была изящно аргументирована и построена, но... не оказала ни малейшего воздействия. Пока Фафхрд ораторствовал, Ивриана успела осушить свой кубок. Когда же он умолк, она вскочила с горящим лицом, встала прямо, словно солдатик, и уничтожающе-едко бросила стоящему перед нею на одном колене Фафхрду: - Вы говорите мне о цене! Говорите о вещах, - она обвела руками окружающее их разноцветное великолепие, - о каком-то имуществе, пусть даже дорогом, когда на карту поставлена честь. Вы ведь дали Влане слово. О, неужели рыцарство погибло окончательно? И к тебе, Мышонок, это тоже относится - разве ты не поклялся перерезать глотки двум отвратительным ворам из Цеха? - Я не клялся, - слабо возразил Мышелов после внушительного глотка, - я просто сказал, что мог бы перерезать... Фафхрд лишь пожал плечами и, корчась внутри от стыда, принялся искать утешения в серебряной кружке. Дело в том, что Ивриана говорила тем же не терпящим возражений тоном и использовала те же не совсем честные, но раздирающие сердце женские доводы, что и его мать Мора, или же Мара, возлюбленная Фафхрда из брошенного им Снежного клана, супруга, брюхатая его ребенком. Завершила разгром приятелей мастерским ударом Влана, которая мягко потянув Ивриану обратно на золотую кушетку, с мольбою в голосе проговорила: - Да полно тебе, моя милая. С каким благородством ты встала на мою сторону! Поверь, я крайне тебе признательна. Твои слова возродили во мне чудные, прекрасные чувства, которые уже много лет были мертвы. Во из всех нас только ты подлинная аристократка, приверженная высоким идеалам. А мы трое - просто воры. Так что же удивительного в том, что кое-кто из нас ставит собственную безопасность выше чести и способности держать данное слово и весьма благоразумно не желает рисковать жизнью? Да, мы трое воры, и я оказалась в меньшинстве. Так что прошу тебя не упоминать больше о чести, душевных порывах и безрассудной отваге. Лучше сядь рядом и... - Ты хочешь сказать, что они просто боятся бросить вызов Цеху Воров, не так ли? - широко раскрыв глаза, сказала Ивриана, и лицо ее исказилось от отвращения. - Я всегда полагала, что мой Мышонок - в первую очередь благородный человек, а потом уже вор. Воровство это чепуха. Мой отец жил за счет того, что жестоко грабил богатых путников и более слабых соседей и притом оставался аристократом. Выходит, оба вы - малодушные ничтожества! Трусы! - закончила она, переводя гневный взор с Мышелова на Фафхрда. Такого Северянин вытерпеть не мог. Лицо его вспыхнуло, руки сжались в кулаки, и он вскочил, не обращая внимания, что его кружка громко стукнула о стол, а прогнувшиеся половицы громко затрещали. - Я не трус! - вскричал он. - Я нападу на Дом Вора, принесу сюда голову Кроваса и блещу ее, окровавленную, к ногам Вланы. Клянусь Косом, богом судьбы, клянусь почерневшими костями моего отца Нальгрона, клянусь висящим у меня на поясе его мечом. Серым Прутиком! Он хлопнул себя ладонью по левому бедру и, не обнаружив там ничего, кроме туники, довольствовался тем, что указал дрожащей рукой на лежащие поверх аккуратно сложенного балахона пояс и меч в ножнах, после чего схватил свою кружку, плеснул в нее вина и залпом выпил. Тут Серый Мышелов звонко и заливисто расхохотался. Все удивленно уставились на него. Танцующей походкой он приблизился к Фафхрду и, не переставая улыбаться, спросил: - А почему бы и нет? Кто тут говорит о страхе перед ворами Цеха? Кто может тревожиться в предвидении этого до смешного простого дела - ведь нам всем известно, что Кровас и вся его правящая клика - пигмеи по уму и искусству по сравнению со мной или Фафхрдом? Мне как раз пришел в голову на удивление простой и безотказный план, с помощью которого мы можем добраться до самой потаенной щели этого Дома Вора. Мы с храбрецом Фафхрдом приведем его в исполнение тотчас же. Северянин, ты готов? - Конечно, готов, - хрипло ответил Фафхрд, лихорадочно пытаясь сообразить, что еще намерен учудить его маленький приятель. - За несколько ударов сердца я соберу все что нужно и идем! - воскликнул тот. Схватив с полки внушительных размеров мешок, он принялся бегать по комнате и швырять в него мотки веревки и матерчатой ленты, тряпки, склянки с благовониями и мазями и прочие мелочи. - Но вы не можете идти прямо сейчас, - неуверенно запротестовала Ивриана, которая вдруг сделалась очень бледной. - Вы оба... ну, не в состоянии. - Вы оба пьяны, - хрипло поддержала ее Влана. - Пьяны до безобразия, и ничего, кроме гибели, в Доме Вора не найдете. Фафхрд, где твой холодный рассудок, благодаря которому ты убил несколько могущественных соперников, так что у остальных кровь застыла в жилах, и добыл меня - там, в Мерзлом Стане и в ледяных, опутанных колдовством глубинах каньона Пляшущих Троллей? Пусть он вернется к тебе! И вдохни его в своего непоседливого серого друга. - Ну нет, - ответил Фафхрд, надевая пояс с мечом. - Ты хотела, чтобы у тебя перед ногами лежала голова Кроваса в луже крови, и ты ее получишь, нравится тебе это или нет! - Полегче, Фафхрд, - остановил его Мышелов, который наконец перестал носиться по комнате и теперь завязывал мешок. - И вы, леди Влана и моя дорогая принцесса, тоже полегче. Сегодня я собираюсь только на разведку. Никакого риска, я лишь добуду сведения, необходимые для подготовки смертельного удара, который мы нанесем завтра или послезавтра. Так что сегодня никаких отрубленных голов - слышишь, Фафхрд? Что бы ни случилось. И облачись в свой балахон с клобуком. Фафхрд пожал плечами, кивнул и стал одеваться. Ивриана немного успокоилась. Влана тоже, хотя и не преминула заметить: - Все равно вы оба на хорошем взводе. - Оно и к лучшему! - с шальной улыбкой заверил ее Мышелов. - Хмель может замедлить руку с мечом и немного ослабить удары, зато заставляет шевелиться мозги и распаляет воображение, а это как раз то, что нам понадобится сегодня ночью. К тому же, - поспешно добавил он, чтобы Ивриана не успела ничего возразить, - подвыпившие люди невероятно осторожны. Разве не доводилось вам наблюдать, как какой-нибудь гуляка, у которого ноги заплетаются, при виде стражи берет себя в руки и осторожненько идет мимо? - Доводилось, - подтвердила Влана, - особенно, как он падает мордой в грязь, едва поравнявшись со стражниками. - Вот еще! - отозвался Мышелов и, откинув голову, торжественно двинулся в сторону девушки, пытаясь придерживаться воображаемой прямой линии. Внезапно, зацепившись за собственную ногу, он начал было падать вперед, но тут же выполнил невообразимое переднее сальто и четко приземлился на чуть согнутые для смягчения удара ноги прямо перед девушками. Пол даже не скрипнул. - Видели? - осведомился он, но вдруг качнулся назад, наступил на подушку, где лежали его плащ и меч, однако, ловко изогнувшись вбок, устоял на ногах и принялся поспешно одеваться. Тем временем Фафхрд под шумок проворно налил еще по одной себе и Мышелову, но Влана, заметив это, одарила его таким взглядом, что он поставил кружки и откупоренный кувшин на место столь поспешно, что даже чуть не запутался в своем балахоне, и отошел от столика, покорно пожав плечами и состроив Влане рожу. Мышелов закинул мешок за спину и отворил дверь. Молча помахав девушкам рукой, Фафхрд вышел на крошечную площадку. Смог стал таким густым, что Северянин почти пропал из виду. Мышелов махнул Ивриане и, тихо проговорив: "Пока, Мышка!", последовал за Фафхрдом. - Да сопутствует вам удача! - от всего сердца воскликнула Влана. - Будь осторожен, Мышонок, - пискнула Ивриана. Мышелов, казавшийся маленьким на фоне смутных очертаний фигуры Фафхрда, прикрыл за собой дверь. Машинально обняв друг дружку, девушки стали ждать неизбежного скрипа и стона лестницы, однако все вокруг было тихо. Уже рассеялись клубы смога, проникшего через дверь, а старые ступени так ни разу и не скрипнули. - Что они там делают? - шепнула Ивриана. - Прокладывают курс? Влана нахмурилась, сердито покачала головой, потом встала с кушетки, подошла на цыпочках к двери и, отворив ее, спустилась на несколько ступенек, которые жалобно застонали под ее тяжестью, после чего вернулась в комнату и закрыла дверь. - Они ушли, - широко раскрыв от изумления глаза, проговорила она и развела руками. - Я боюсь! - выдохнула Ивриана и бросилась через всю комнату к своей рослой подруге. Влана крепко прижала ее к себе, потом высвободила руку, чтобы запереть дверь на три массивных засова. Стоя в переулке Скелетов, Мышелов засунул назад в мешок веревку с узлами, по которой друзья спустились вниз, зацепив ее за фонарный крюк, и предложил: - В "Серебряный Угорь" зайдем? - Ты имеешь в виду, что мы просто скажем им, будто побывали в Доме Вора? - без особого возмущения осведомился Фафхрд. - Ну что ты, - возразил Мышелов. - Но ведь наверху ты не сумел выпить стременную, и я тоже. При слове "стременная" Мышелов взглянул на свои башмаки из крысиной кожи, чуть присел и принялся подскакивать на одном месте, мягко шлепая подошвами по камням. Тряхнув воображаемыми поводьями, он крикнул: "Вперед!" и ускорил галоп, потом резко откинулся назад с возгласом: "Стоп!", но тут Фафхрд с коварной улыбкой извлек из складок своего балахона два кувшина. - Захватил, когда ставил на стол кружки. Влана видит многое, но далеко не все. - Ты предусмотрительный и дальновидный тип, не говоря уж о том, что неплохо научился махать мечом, - с восхищением промолвил Мышелов. - Я горжусь таким другом. Приятели откупорили кувшины и от души глотнули. Потом Мышелов направился в сторону запада; приятели почти не пошатывались и не спотыкались. Не доходя до Грошовой улицы, они свернули на север и оказались в еще более узком и вонючем переулке. - Чумное Подворье, - заметил Мышелов. Фафхрд кивнул. Предварительно заглянув за угол, они быстро пересекли Ремесленническую и снова нырнули в Чумное Подворье. Почему-то стало немого светлее. Взглянув наверх, приятели увидели звезды. Но северного ветра не было. Воздух был совершенно неподвижен. В пьянственной озабоченности предстоящей задачей, да и просто перемещением в пространстве друзья шли не оглядываясь. А смог за их спинами все густел. Какой-нибудь круживший в вышине козодой увидел бы, как черный туман стекается из всех частей Ланкмара, с севера, востока, юга и запада, с Внутреннего моря. Великой Соленой Топи, прорезанных оросительными каналами полей и реки Хлал, соединяется в быстрые черные реки и ручьи, разливается, клубится и кружится, как вбирает в себя темный и копотный дух Ланкмара, испускаемый его железами для клеймения, жаровнями, кострами праздничными и погребальными, кухонными очагами, печами для обжига, кузнями, пивоварнями, винокурнями, бесчисленным горящим мусором, коптящими тиглями алхимиков и чародеев, крематориями, дымящими грудами древесного угля и многим, многим другим - и весь этот дым стекается к Тусклому переулку, точнее, к "Серебряному Угрю" и в особенности к покосившееся дому за ним, дому нежилому, если не считать мансарды. Чем ближе к этому месту, тем плотнее становился смог, полосы и клубы которого прилипали, словно черная паутина, к кирпичным стенам и шершавым камням на углах. Но Мышелов и Фафхрд лишь тихонько вскрикнули от удивления, увидев звезды, вполголоса обсудили, насколько их свет увеличит риск, связанный с вылазкой, и, осторожно перейдя улицу Мыслителей, которую моралисты прозвали проспектом Безбожников, дошли до развилки Чумного Подворья. Мышелов выбрал левую дорогу, ведущую на северо-запад. - Гибельный переулок. Фафхрд кивнул. Друзья попетляли по нему немного и вскоре шагах в тридцати узрели Грошовую улицу. Остановившись как вкопанный. Мышелов положил ладонь Фафхрду на грудь. На той стороне Грошовой виднелись широкие, распахнутые настежь двери, обрамленные закопченной каменной кладкой. К дверям вели две ступени, наполовину истертые за долгие века. Факелы, укрепленные по бокам дверного проема, струили оранжево-желтый свет. Что делалось в глубине проема, друзья не видели, поскольку Гибельный переулок выходил на Грошовую несколько под углом. Однако, насколько они могли разглядеть, нигде не было ни привратников, ни стражи - вообще никого, даже пса на цепи. Выглядело это зловеще. - Ну и как мы проберемся внутрь? - хриплым шепотом поинтересовался Фафхрд. - Поищем сзади, в Убийственном проулке, какое-нибудь запертое окно? У тебя в мешке, я полагаю, найдется медвежья лапа? А может, попробуем через крышку? Я уже знаю, ты в этом деле мастер. Заучи меня! Я умею лазать по деревьям и горам - заснеженным, обледенелым и по голому камню. Видишь стену? Фафхрд отступил, готовясь с разбега взлететь на нее. - Угомонись, Фафхрд, - сказал Мышелов, снова положив ладонь на широкую грудь Северянина. - Крышу мы оставим про запас. И стены тоже. Я готов принять на веру, что ты отлично лазаешь по горам. А внутрь мы просто войдем через дверь. - Он нахмурился. - Постукивая палочками и прихрамывая. Пошли, я по дороге все приготовлю. Он потащил скептически скривившегося Фафхрда назад по Гибельному переулку, и когда Грошовая скрылась из виду, объяснил: - Мы прикинемся попрошайками, членами Цеха Нищих, который входит в Цех Воров и, кажется, размещается в том же доме - во всяком случае попрошайки приходят с докладом в Дом Вора к нищмейстерам. Сделаем вид, что мы новенькие, ушли на промысел днем, поэтому ночной нищмейстер или стража не обязаны знать нас в лицо. - Но мы вовсе не похожи на попрошаек, - возразил Фафхрд. - У них всегда жуткие язвы, или скрюченные конечности, а то и вовсе нет рук или ног. - Вот этим-то я сейчас и займусь, - хмыкнул Мышелов, вытаскивая свой Скальпель. Фафхрд насторожился и попятился, однако Мышелов, не обращая на него внимания, задумчиво уставился на длинный узкий клинок, потом, радостно закивав, отстегнул от пояса ножны из крысиной кожи, вложил в них меч и проворно обмотал все это широкой матерчатой лентой, извлеченной из мешка. - Ну вот! - проговорил он, завязывая концы ленты узлом. - Теперь у меня есть клюка. - Что это? - удивился Фафхрд. - И зачем? - Затем, что я буду изображать слепого. - Шаркающей походкой он сделал несколько шагов, постукивая перед собой обернутым в ленту мечом, который держал за крестовину, так что вся рукоятка с навершием оказалась скрытой у него в рукаве, и выставив вперед другую руку. - Ну как, похоже? - спросил он Фафхрда. - По-моему, неплохо. Слепой как крот, ведь верно? Не волнуйся, Фафхрд, повязка на глазах у меня будет из реденькой ткани, я прекрасно все увижу. К тому же в Доме Вора мне не придется никого убеждать, что я действительно слепой. Сам знаешь, большинство попрошаек только прикидываются незрячими. Так, а что же мы будем делать с тобой? Изображать слепого тебе нельзя - это может вызвать подозрения. Мышелов откупорил свой кувшин и для вдохновения глотнул. Фафхрд из принципа последовал его примеру. Мышелов причмокнул и заявил: - Есть! Ну-ка, Фафхрд, встань на правую ногу, а левую согни в колене назад. Держись! Не падай! Да легче ты, держись за мое плечо! Вот так. Подтяни левую ногу повыше. А из твоего меча мы сделаем костыль - по размерам он вполне годится. Будешь себе прыгать, держась за мое плечо, - хромой ведет слепого, очень трогательно, театр, да и только! Да подтяни же повыше левую ногу! Нет, так не пойдет, придется ее привязать. Но сперва сними меч. Вскоре Серый Прутик стал похож на Скальпель, и Мышелов принялся привязывать левую лодыжку Фафхрда к бедру, причем затянул веревку страшно туго, однако Фафхрд, благодаря анестезирующему действию вина, этого не заметил. Опершись на свой костыль со стальной сердцевиной, он, пока Мышелов работал, хлебнул из кувшина и задумался. Когда он познакомился с Вланой, его очень заинтересовал театр, а сам дух актерского дома разжег этот интерес еще сильнее, так что теперь Северянин радовался случаю сыграть роль. Однако как ни блестящ был замысел Мышелова, в нем были и изъяны. Фафхрд попытался их сформулировать: - Мышелов, мне не слишком-то по душе, что наши мечи обмотаны лентой - в случае чего мы не сможем вытащить их из ножен. - Будем пользоваться ими как дубинками, - отозвался Мышелов, затягивая изо всех сил последний узел и тяжело дыша. - Кроме того, у нас ведь есть кинжалы. Да, поверни пояс так, чтобы твой кинжал оказался за спиной и его не было бы видно под балахоном. А я спрячу Кошачий Коготь. Нищие не носят оружие, по крайней мере открыто, а мы в каждой подробности нашего представления должны сохранять правдоподобие. И хватит пить, тебе уже довольно. Я сам сделаю лишь пару глотков, чтобы окончательно войти в форму. - Уж и не знаю, как я поковыляю в этот притон головорезов. Я скачу на одной ноге удивительно быстро, но бегаю все же быстрее. Думаешь, мы поступаем разумно? - Можешь отвязать ногу хоть сейчас, - раздраженно и немного злобно прошипел Мышелов. - Неужто ты не можешь пожертвовать хоть чем-нибудь ради искусства? - Ну ладно, ладно, - проговорил Фафхрд, допив кувшин и отшвырнув его в сторону, - разумеется, могу. - Что-то уж больно здоровый у тебя цвет лица, - критически оглядев товарища, заметил Мышелов, после чего тронул ему щеки и руки серым гримом и навел морщины. - И одет ты слишком опрятно. - Наковыряв между камнями грязи, он измазал балахон Фафхрда, потом попробовал немного разорвать его, однако материя оказалась слишком прочной. Он пожал плечами и засунул похудевший мешок за пояс. - Ты тоже, - заметил Фафхрд и, нагнувшись, зачерпнул полную пригоршню грязи, основным компонентом которой, судя по запаху, были испражнения. С усилием разогнувшись, он размазал жижу по плащу Мышелова и его серой шелковой куртке. Коротышка учуял вонь и выругался, однако Фафхрд напомнил ему о правдоподобии спектакля. - Это хорошо, что от нас воняет, - добавил он. - От попрошаек всегда смердит, потому-то люди им и подают - чтобы поскорей отвязаться. Вот и в Доме Вора никому не захочется нас обнюхивать. Ну, пошли, пока мы еще в форме. - Он вцепился Мышелову в плечо и гигантскими прыжками поскакал в сторону Грошовой, ставя далеко перед собой обернутый материей меч. - Да не спеши ты, остолоп, - вполголоса воскликнул Мышелов, которому приходилось трусить рядом со скоростью конькобежца и выбивать бешеную дробь по камням своею тростью, сделанной из меча. - Калека всегда немощен, этим-то и вызывает сочувствие. Глубокомысленно кивнув, Фафхрд поскакал чуть медленнее. Из-за угла снова показался зияющий пустотой жуткий дверной проем. Запрокинув кувшин над головой, Мышелов принялся допивать вино, но вдруг шумно закашлялся. Фафхрд выхватил у него кувшин, допил содержимое и отшвырнул сосуд через плечо: тот с грохотом покатился по булыжнику. Едва - один подпрыгивая, другой семеня - они вышли на Грошовую, как им пришлось остановиться, чтобы пропустить шикарную парочку. Мужчина был одет богато, но не вызывающе, выглядел пожилым и несколько грузным, лицо его казалось весьма суровым. Без сомнения, купец, причем вложивший деньги в Цех Воров - по крайней мере, для защиты, - раз может в столь поздний час ходить этой дорогой. Ярко, но не кричаще одетая женщина была красива и довольно молода, а выглядела еще моложе своего возраста. Почти наверняка, опытная куртизанка. Отведя взгляд, мужчина начал огибать зловонную и чумазую пару, но тут девушка бросилась к Мышелову: в ее глазах быстро, словно цветок в теплице, росла озабоченность. - Бедный мальчик! Слепой! Что за трагедия! - воскликнула она. - Подай ему что-нибудь, любимый. - Отойди от этих вонючек, Мизра, и пойдем скорее, - отозвался тот, произнеся последние слова крайне неразборчиво, поскольку зажал себе пальцами нос. Не удостоив спутника ответом, девушка запустила руку в его отделанный горностаем кошель, сунула монетку в ладонь Мышелова и согнула его пальцы в кулак, после чего взяла его ладонями за виски и успела нежно поцеловать, прежде чем мужчина оттащил ее прочь. - Хорошенько следи за своим маленьким приятелем, старина, - ласково крикнула она Фафхрду, в то время как ее спутник что-то там такое брюзжал; приятели сумели различить лишь слова "извращенная курва". Мышелов глянул на монетку, лежавшую у него на ладони, и долго смотрел вслед своей благодетельнице. Мечтательно и задумчиво он шепнул Фафхрду: - Смотри: золото. Золотая монета и сочувствие красивой женщины. Как ты думаешь, может, нам бросить свои дикие затеи и пойти в побирушки? - Тогда уж скорее в поблядушки! - злобно прошипел Фафхрд. Он взбеленился, когда девица назвала его стариной. - Ну, вперед, не дрейфь! Поднявшись по истертым ступеням, друзья вошли в дверь, обратив внимание на исключительную толщину стен. Перед ними тянулся длинный прямой коридор с высоким потолком, заканчивавшийся лестницей; из дверей по обе его стороны лился слабый свет, который сливался с сиянием укрепленных на стенах факелов. Коридор был пуст. Едва они перешагнули через порог, как оба почувствовали на шее холодок стали и укол в плечо. Откуда-то сверху два голоса в унисон скомандовали: - Стой! Несмотря на горячительное и опьяняющее воздействие крепленого вина, друзьям хватило разума замереть на месте и осторожно посмотреть наверх. Из глубокой ниши над дверью - потому-то она и была такая низкая - на друзей смотрели две мрачных, изборожденных шрамами и неописуемо мерзких рожи, увенчанные кричащими платками, стягивающими волосы. В кривых и узловатых руках было зажато по мечу, каждый из которых упирался острием новоявленному нищему в плечо. - Из дневной смены попрошаек, а? - заметил один из стражей. - Имейте в виду если выручка у вас плевая, вам придется попотеть, чтобы объяснить такое позднее возвращение. Ночной нищмейстер отпросился сбегать на Бардачную, так что доложитесь Кровасу. Боги милостивые, ну и воняет от вас! Лучше почиститесь, а не то Кровас велит обдать вас парком. Ступайте! Мышелов зашаркал ногами, Фафхрд поскакал - оба очень похоже. Один из стражников крикнул им вслед: - Хватит, ребята! Здесь вам прикидываться ни к чему. - Практика и еще раз практика! - не без дрожи в голосе отозвался Мышелов. Фафхрд в качестве предостережения впился пальцами ему в плечо. Дальше они пошли более естественно, насколько это позволяла подвязанная нога Фафхрда. - Тьфу пропасть, у этих нищих не жизнь, а малина! - заметил второй страж своему напарнику. - Никакой дисциплины, квалификация из рук вон! Практика, разрази меня гром! Да их выведет на чистую воду даже ребенок! - Некоторые дети и выводят, - отозвался второй. - Но их мамочки и папочки уронят слезинку и подадут, на худой конец пнут ногой. Взрослые слепы, погружены в свои заботы или мечты, если только не имеют профессии вроде воровства, которая заставляет их держать ушки на макушке. Подавив в себе желание поразмыслить над столь философическими умозаключениями и радуясь, что им не придется предстать пред проницательные очи ночного нищмейстера - ей-же-ей, подумал Фафхрд, сам Кос, бог судьбы, ведет их прямо к Кровасу, и очень возможно, что сегодня ночью им все же не обойтись без отрубленной головы, - друзья медленно и осторожно двинулись дальше. До них уже стали доноситься приглушенные обрывки разговоров и другие звуки. Они шли мимо дверей и у некоторых с удовольствием задержались бы, чтобы посмотреть, что делается внутри, однако из осмотрительности только кое-где замедляли шаг. По счастью, большинство дверей были распахнуты настежь и позволяли составить мнение о происходящей за ними деятельности. А деятельность эта была весьма любопытна. В одной из комнат мальчиков учили залезать в карманы и срезать кошельки. Школяр приближался сзади к учителю, и если тот слышал шарканье босой подошвы или чувствовал прикосновение пальцев, не говоря уж о звоне учебных свинцовых монет, мальчика ждала порка. Другие постигали практику группового воровства: надавить спереди, выхватить сзади и мгновенно передать похищенное собрату. В др