итывал все эти годы, пока с нею не познакомился? Только на себя самого. Вот и пускай сам разбирается. Небось не будет в следующий раз так вольничать с ее упряжкой и фургоном. Попотеет немножко, только на пользу пойдет... Озабоченное выражение на лице Ки сменила кривая усмешка. Да, пускай попыхтит. Она подъедет туда к нему денек этак на одиннадцатый, когда он ей на шею готов будет прыгнуть. Такому, как он, задиристому петушку не помешает разок вымочить перышки. Ки потянула носом, принюхиваясь. Потом поднялась на сиденье во весь рост. Стройное, худенькое тело покачивалось в такт движениям фургона, переваливавшегося на ухабах: Ки потягивалась, разминая онемевшие от долгого сиденья мышцы. Зеленые глаза щурились, пытаясь рассмотреть сквозь чащу, что там, впереди. Дорога состояла из сплошных поворотов, не больно присмотришься. Река еще не показалась, но Ки чувствовала ее близость по влажному запаху в воздухе. И еще по тому, как оживились и насторожили уши серые кони. Ки привычно посмотрела на солнце, потом безразлично пожала плечами. Решено: она выедет к реке и там заночует. Горькухи никуда от нее не убегут. Она остановится пораньше и пустит лошадей попастись, а сама как следует вымоется. И Ки вновь устроилась на сиденье, подумав о том, как славно будет опять ощутить себя чистой. По мере приближения к реке деревья стали редеть, уступая место широкому заливному лугу, окаймленному кустарником. Сухие сучья и мусор, запутавшийся в траве, указывали границы весенних разливов реки. Осень раскрасила луговую траву во все оттенки желтых и бурых цветов. Ки свернула с проселка и поехала вдоль реки; Высокие колеса хрустели подсохшими стоячими стеблями. Тяжеловозы мотали огромными головами: тянуть стало труднее, и им это не нравилось. Ки, однако, не давала им поблажки, пока не обнаружила то, что искала: уютную, огражденную кустами полянку прямо на берегу. Здесь были и трава для коней, и обширная мелководная заводь, в которой можно выкупаться. Послеполуденное солнце еще пригревало косыми лучами, когда она кончила распрягать серых и пустила пастись. Степенный, уравновешенный Сигмунд принялся щипать и пережевывать жесткую пищу, Сигурд же для начала опрокинулся на спину и начал валяться, блаженно почесываясь о колючие кочки. Ки невольно улыбнулась. Ей не приходилось бояться, что серые куда-нибудь денутся. Они не ведают другого дома, кроме своего фургона, и даже без привязи далеко не уйдут. Устройство стоянки не отняло много времени. Для начала Ки проверила груз, подергав крепежные веревки: не ослабли ли они и не перетерлись ли после целого дня тряски? Нет, все было в порядке. Остаток дня и весь вечер принадлежали ей безраздельно. Вновь забравшись на фургонное сиденье, Ки отодвинула в сторону дверцу кабинки. Глаза не сразу привыкли к относительным потемкам там, внутри. Маленькое окошко была забрано ставнями, так что внутрь проникали лишь слабенькие лучики света. Ки отвернула четыре задвижки, запиравшие ставню, и откинула деревянную створку. В открытый проем сейчас же ворвался речной ветерок. Зима была не за горами; Ки подумала о том, что надо будет купить кусочек промасленной кожи и затянуть им окно. Такая кожа худо-бедно пропускает свет, а от сквозняков все-таки защищает. Можно было бы вставить и стекло, но стекло стоило слишком дорого и к тому же могло не выдержать напряжения, ведь во время движения каждая доска и планка фургона ходила ходуном... Ладно, сказала себе Ки. Беспокоиться об этом будем потом. Ки сняла с гвоздика чистую рубашку и кожаный поясок. Немного помедлила - и достала из ящичка флакон с душистым маслом. То, что она купила это масло, само по себе было глупостью, а уж раскупоривать его прямо здесь, где и нюхать-то было некому, кроме нее самой, - глупостью вдвойне. Ну и что. Мелкие глупости тоже надо было иногда совершать. Выйдя на бережок, Ки сбросила с ног сапоги, стянула через голову блузу, потом расстегнула юбку, и широкая юбка свалилась к ногам. Ки перешагнула через ворох и положила сверху чистую рубашку и пузырек с маслом. Потом расплела две толстые косы - такова была ее дорожная прическа, иначе волосы мигом превратились бы в колтун, - и густая русая волна рассыпалась по спине и плечам. Пахли волосы пылью и потом. С реки веяло прохладой, и тело покрылось гусиной кожей. Ки пробрала было дрожь, но она решительно укрепила свой дух и, разбежавшись по береговой гальке, плашмя бухнулась в воду. Холодная вода оглушила ее. Ки вынырнула, отплевываясь и отдуваясь. Хватая ртом воздух, она подцепила с близкого дна пригоршню черного песка и принялась драить им свою кожу. Очень скоро все ее тело порозовело и прямо-таки засветилось от холода и чистоты. На всякий случай Ки нашла глазами пасшихся лошадей, потом зашла в реку поглубже. Тут она несколько раз погрузилась в воду с головой, так что с промокших волос побежали ручейки. Ки полоскала волосы, пока стекавшая с них вода не стала совсем чистой, без всякой там пыли и песка. Ки покончила с мытьем и принялась плескаться в воде просто для удовольствия, поднимая брызги, ныряя и наслаждаясь бесподобным ощущением воды, омывающей тело. Нырнув последний раз, она направилась к берегу. И тут с безоблачного послеполуденного неба послышался удивительный звук. Он был ясен и чист, словно крик птицы, но некоторым образом чувствовалось, что птичье горло не в состоянии издать ничего подобного. Источник звука определить было невозможно; казалось, он исходил непосредственно из небесной синевы. Ки застыла на месте, напряженно вслушиваясь; речные волны плескались вокруг ее бедер. Она не делала никчемных попыток прикрыть свою наготу. Но как бы ей хотелось, чтобы Вандиенова рапира оказалась здесь, рядом, на берегу... а не на своем обычном месте в фургоне. Неведомое лучше встречать во всеоружии... Странный звук постепенно затих. Ки оставалось только надеяться, что это был-таки крик какой-нибудь особо голосистой речной птицы. Сколько она ни оглядывалась, ей так и не удалось разглядеть на берегу никакого движения. Замерли даже кони - головы подняты, ушки на макушке. Шевелилась только трава, которую ерошил неизвестно откуда взявшийся ветер. Ки опять взял озноб. Она поспешила к берегу... Ветер между тем стремительно набирал силу, хлеща ее по лицу прядями мокрых волос. Ки выскочила наконец на сушу и обнаружила, что с трудом удерживает равновесие. Ветер обдавал мокрое тело ледяным холодом. Ки начала было вытираться пыльной юбкой, но ветер продолжал усиливаться. Она услышала испуганное ржание Сигурда и поспешно натянула чистую рубашку прямо на мокрые плечи. Скрутив мокрые волосы, Ки попыталась их выжать, но ветер ударил ее с новой силой и к тому же осыпал с головы до ног листьями, сорванными с ветвей. Коченеющими пальцами Ки как раз застегивала пряжку ремня, когда налетел уже настоящий шквал и попросту сшиб ее с ног. Ки кое-как приподнялась, одной рукой убирая с глаз налипшие волосы. Второй рукой она сгребла сапоги и одежду, не забыв и скляночку с маслом. Прижав к себе вещи и низко пригибаясь под напором сумасшедшего ветра, она неуклюже побежала к фургону. Фургон покачивался, высокие желтые колеса ходили туда-сюда. Ки была уже совсем рядом, когда послышался хлопок оборванной веревки, и одна из коробок с грузом, сброшенная ветром, обрушилась вниз. От удара о землю грубо сколоченные планки лопнули, ящик рассыпался. Волна неожиданной вони оглушила Ки, словно удар по голове. Она задохнулась и прижала ко рту и носу мокрую одежду, очумело озираясь в поисках источника смрада. Ничего! А залах, мерзкий запах протухшей, разложившейся крови, становился все гуще. Как и этот ветер, он шел ниоткуда. Предчувствие подняло дыбом все волоски на коже Ки, и без того пупырчатой от холода и испуга. Вонища забивала глотку, как кляп, Ки чувствовала, что вот-вот задохнется. Сигмунд заржал, Сигурд поднялся на дыбы, метя страшными передними копытами неизвестно во что. Клочья пены пятнали его серую шкуру. Вновь опустившись на все четыре ноги, он повернулся и кинулся наутек. Тяжеловесный скок сотрясал землю: Сигурд вломился в заросли и исчез в пригибаемом ветром лесу. Вместе с ним исчезла и вонь. Проклятье!.. Швырнув узел с одеждой внутрь фургона, Ки торопливо натянула на ноги сапоги и бросилась выручать груз. Свалившийся ящик оказался невелик. Ки подобрала его с земли. Сквозь трещины виднелась черная глазурь, усеянная мелкими самоцветами. Ки осторожно поставила коробку внутрь и закрыла деревянную дверцу. Остальные веревки, похоже, не пострадали. Да и уцелевшие сундуки были потяжелее, не больно-то сбросишь. Ветер по-прежнему свистел в ушах и награждал Ки, лазившую по фургону, полновесными оплеухами. Небо, однако, оставалось таким же голубым и чистым, как прежде. Ки некогда было предаваться размышлениям о странностях погоды. Она посвистела Сигмунду. Обычно кроткий и послушный, он так и плясал и дважды вывертывался из рук, прежде чем ей удалось твердо сгрести его за гриву и вскарабкаться на широченную спину. О, Луна, до чего же она не любила ездить на этих тварях верхом!.. Хоть как-то обхватить здоровенного тяжеловоза ногами было попросту невозможно. Никаких ног не хватало. Ки вцепилась обеими руками в густую гриву и заколотила пятками. Сигмунд тряхнул головой: носить на себе всадника ему нравилось не больше, чем Ки - этим всадником быть. Делать нечего, он смирился с судьбой и двинулся вперед. Ки сидела у него на хребте, вцепившись по-обезьяньи. Выследить Сигурда оказалось нетрудно. Его могучие копыта вывернули в стремительной скачке целые пласты лесной земли, а широкая грудь проложила в кустах настоящую дорогу. Дело стало за малым: надо было не только его выследить, но и поймать. Ки знай подгоняла Сигмунда, низко пригибаясь к его шее, чтобы нависшие ветки не разодрали лицо. Стояла уже глубокая ночь, когда измученная и ощипанная Ки вернулась по следу Сигурда в свой собственный лагерь. Перед этим беглый конь от души попетлял по лесу и дважды пересек реку. Все сходилось на том, что его что-то гоняло туда и сюда. Однако нигде не было никаких следов, кроме принадлежавших ему. Ки не могла уразуметь, что же происходило. Ясно было одно: за всем этим крылась какая-то тайна. Какая-то откровенно сволочная тайна, порядком испортившая ей жизнь. Впрочем, сейчас ей некогда было предаваться раздумьям о природе странного происшествия. Она была сплошь исцарапана цепкими ветками и с головы до ног облеплена грязью: в довершение всех бед ее угораздило свалиться со спины Сигмунда в какое-то болотце. Сигмунд выглядел не многим лучше ее самой - такой же ободранный и грязный. Никто не ждал их у фургона с ужином и костром. День, начавшийся как праздник, кончился невезением, здорово смахивавшим на издевательство. Ки устало сползла со спины Сигмунда наземь. Сигурд, свесив голову, стоял у передка фургона, словно ища утешения в близости знакомых предметов. Вся его шкура была заляпана успевшей высохнуть пеной. Когда Ки подошла поближе, он медленно изогнул шею и почесал голову о колено. Он выглядел сконфуженным, если вообще можно представить себе сконфуженного коня. Ки провела ладонью по его жесткой, мокрой, взъерошенной шерсти. Да, сегодня обоим коням требовалась хорошая чистка. Ки запустила пальцы в собственную спутанную гриву и подумала: и мне тоже. По счастью, ветер наконец прекратился. Настала тихая осенняя ночь, выплыл месяц, правда, он не столько светил, сколько сбивал с толку. Сундук, в котором хранилось все необходимое для стоянки, угловатой тенью маячил в потемках. Ки подобралась к нему, едва таща ноги и мысленно распределяя: сперва - костер; потом вымыться; потом привести в порядок коней; потом - поесть. И только тогда можно будет позволить себе задуматься о разбитой коробке и, соответственно, о нарушенной печати. Знакомая защелка сундука привычно откинулась. Ки вытащила мешочек с кремнем и кресалом. Пучок сухой травы с готовностью разгорелся. Ки сунула его в кучку загодя собранных веток. Славный маленький огонек живо разогнал тьму, внушая надежду, что к завтрему все как-нибудь образуется. По крайней мере, можно было притвориться, будто веришь, что все наладится. Запалив костер, Ки встала, дотягиваясь - у нее болела каждая косточка, - и вернулась к фургону. И тут же выругалась. Да так, что исторгаемые ею проклятия заставили Сигурда опасливо прижать уши. Когда же запас ругательств иссяк, Ки сжала губы в одну прямую черту и, обойдя фургон, приблизилась к грузу, полностью сброшенному с платформы, переломанному и раскиданному по земле. Схватив из костра горящую головню, она нагнулась рассмотреть поподробнее. Так и есть. Из семи сундуков осталось четыре, да и те были раскрошены в щепы. Содержимое было вывернуто наружу. Земля и камни. Ничего себе фамильные древности. Еще два ящика были разбиты уже так, что сложить их вместе не представлялось возможным. Как и установить, что же в них находилось. И при этом чувствовалось, что потрошил сундуки отнюдь не ветер: расщепленное дерево сохранило следы какого-то острого орудия. Ки смотрела на раскуроченный груз, задыхаясь от бессильной ярости и отчаяния. Здесь ничего уже невозможно было спасти. Совсем ничего. Семейные реликвии!.. Ки только фыркнула: для того чтобы ощутить удивление, тоже требовались силы, а их у нее не было совершенно. Четыре сундука земли и камней. Странно, с какой стороны ни погляди. Вдвойне странно, что кто-то не поленился наворожить ветер, чтобы раскидать подобную поклажу. Заклинание ветра считалось трудным и дорогостоящим делом. Кто-то не поскупился на затраты - почему?.. Ки осторожно попятилась прочь от развалившихся ящиков, стараясь как можно меньше топтать по земле. Чего доброго, утром, при солнечном свете, удастся разглядеть какие-нибудь следы. Смирившись с неизбежным, Ки взялась чистить коней. А потом - к их изрядному неудовольствию - обоих привязала, использовав уцелевшие веревки от груза. На тот случай, если опять налетит ветер и принесет с собой еще какой-нибудь смрад... Скоро выяснилось, что с запахами было отнюдь не покончено. Когда она вскарабкалась наверх по колесу и отворила дверцу кабинки, в лицо ей хлынула удушающая волна аромата. Душистое масло!.. Ну конечно же, стеклянный пузырек, брошенный внутрь вместе с одеждой, неизбежно разбился. Вот это и называется - пришла беда, отворяй ворота. Ки набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь не дышать, полезла в кабинку, чтобы снять с крючка последнюю оставшуюся рубашку. Потом она, во второй раз за один вечер, отмывалась в реке и полоскала грязные волосы. Вода была темна и холодна до судорог. Колотясь всем телом и ругаясь сквозь зубы, Ки встала на колени на мелком месте и принялась отстирывать перепачканную одежду. Следовало свыкнуться с мыслью, что запах благовоний не выветрится из синей блузы и юбки до конца дней. Оттирая и полоща, Ки пыталась прикидывать варианты дальнейших действий. Вариантов не было. Ей оставалось только ехать в Горькухи. Ко всему прочему, выплачивать оговоренные шесть дрю из задатка ей было попросту нечем. То есть забавная сцена с владельцами груза ей была обеспечена. И откладывать эту сцену было бессмысленно. Ступни у нее были сбиты и к тому же замерзли до потери чувствительности. Она вернулась к костру, ощущая, как жалуется каждая косточка, каждая жилка. Внутри фургона было по-прежнему не продохнуть. Ки вновь задержала дыхание и нырнула внутрь, чтобы добыть себе ужин: жесткий дорожный хлебец, колбаску и сухую заварку для чая. Собрав необходимое, она поспешно выскочила наружу. Выбравшись на сиденье, она откусила конец колбаски и задумчиво его прожевала. Она постояла так некоторое время, жуя и раздумывая. Потом вновь потянулась внутрь кабинки и - чего уж там! - выволокла последнюю коробку с грузом наружу. Присев у костра и ожидая, пока закипит котелок, Ки откусывала попеременно то от хлеба, то от колбаски, рассматривая ящичек, стоявший в ногах. Камешки, вделанные в черную глазурь, заговорщицки подмигивали ей сквозь трещину в доске. Ки бросила в кипяток пригоршню заварки и отодвинула котелок от огня. Вытаскивая из сундука глиняную кружку, Ки чувствовала, что голова у нее идет кругом. Она уселась на сундук, налила себе чаю и осторожно отпила из кружки. Потом пожала плечами и вытащила нож. И весьма по-деловому принялась отдирать уцелевшие планки, высвобождая внутреннюю, покрытую черным лаком коробку. Завтра ей предстояло расплачиваться за несчастье, в котором она не была виновата. Терять ей было нечего, так почему бы, в самом деле, и не доставить себе маленькое удовольствие, удовлетворив свое любопытство и узнав хотя бы, из-за чего городился огород?.. И вот на землю упала последняя расщепленная планка желтого дерева, и на коленях у Ки осталась черная лакированная коробка. Повертев ее, Ки обнаружила одну грань, на которой отсутствовали украшения, и решила, что это, по всей вероятности, дно. Она поставила коробку дном вниз и задумалась, как же она открывается. Не было видно ни петель, ни чего-либо хоть отдаленно напоминающего замок. Может быть, ящичек отпирался потайной пружиной, спрятанной под одним из вделанных камешков? Ки осторожно ощупала их, выискивая, не пошевелится ли какой. Все было напрасно. Ки поставила коробку рядом с собой на сундук и задумалась, неторопливо прихлебывая обжигающий чай. Разумно ли было вообще стараться заглянуть внутрь?.. Может, и нет, но тут уж на Ки накатил приступ упрямства. Она решила выяснить, что там, внутри, и она это выяснит. И наплевать. Ки снова взяла ящичек на колени и вынула нож... Но тут в пальцах правой руки началось какое-то странное покалывание, и пальцы безвольно разжались, выпустив нож. Покалывание распространилось по всей руке до плеча, и рука плетью повисла вдоль тела. Ки обдало холодом, сердце екнуло. Яд, подумала она и сама удивилась бесстрастной логике собственных рассуждений. Яд на одном из камней. Сейчас онемение охватит все тело и... Против ее ожидания, пальцы вдруг ожили и задвигались, но задвигались сами, по своей собственной воле. Рука поднялась, ладонь легла на боковую стенку коробки. Один из пальцев коснулся красного камешка, но Ки не ощутила не то что нажатия - даже и прикосновения. Рядом с красным самоцветом неожиданно замерцал белый, и другой палец сейчас же накрыл его. За белым камешком последовал синий, и к нему потянулся большой палец. Со стороны казалось, будто камни притянули к себе кончики пальцев и накрепко к ним пристали. Потом рука сдвинулась в сторону, и вместе с ней отошла пятигранная крышка коробки. По-прежнему подчиняясь чужой воле, рука Ки аккуратно положила крышку на сундук и вернулась, чтобы освободить от льняного покрывала то, что покоилось на небольшом постаменте, который Ки первоначально и приняла за дно коробки. Сняв покрывало, рука Ки засунула его в опустевшую крышку. Потом снова легла ей на колени. На какое-то время вернулось покалывание, но вскорости прекратилось, и Ки обнаружила, что ее рука вновь полностью ей принадлежит. Ки ошарашенно уставилась на свои пальцы, сомкнула кулак и вновь разомкнула. Все в порядке. Ки судорожно вздохнула, ей было жутко. Ночная тьма зловеще нависала над крохотным, слабеньким пламенем ее костерка. Она облизала пересохшие губы и только тогда решилась рассмотреть то, что хранилось в лакированной коробке. Это была голова статуи. Мужская голова. Ки осторожно опустила ее на крышку сундука и слегка наклонила, чтобы как следует рассмотреть при свете огня. Голова покоилась на низенькой подставке из пористого черного камня с кроваво-красными прожилками, и Ки смутно подивилась тому, какой грубый булыжник пошел на подножие для шедевра. Ибо голова была настоящим шедевром, из тех, что хранят в золотых ларцах и водружают на хрустальные постаменты. Она казалась совершенно живой: неведомый мастер с удивительным искусством передал не только скульптурные формы, но даже и цвет. Из какого камня, обладавшего фактурой живой человеческой кожи, была изваяна эта плоть? Какой художник покрыл его сероватым налетом, изображавшим, должно быть, смертную бледность?.. Прямые черные волосы были изображены прилизанными, но лишь для того, чтобы подчеркнуть аристократическую лепку черепа. Бледно-серые глаза под тонкими дугами черных бровей были слегка приоткрыты, словно бы в полусне. Нос был тонкий и прямой, а губы - полные, чувственные. Губы вдруг шевельнулись, раздвигаясь в улыбке, и Ки увидела мелкие ровные зубы. - Что за бардак ты устроила, Ки, из самого простого дела! - заявила голова и повернулась туда-сюда на своей подставке, ни дать ни взять разминая сведенные от долгой неподвижности мышцы. - Я, в общем, ждал, что возникнут кое-какие трудности, но такое!.. Подобной катастрофы мне и в страшном сне... Э, погоди, куда ты?.. Когда прозвучали первые слова, Ки застыла в столбняке. Когда же выяснилось, что ей не примерещилось, - сползла с сундука и стала пятиться прочь, за пределы освещенного круга. - Ты куда, Ки? - продолжала голова. - Неужели ты бросишь меня, своих коней и фургон и убежишь в лес? Ну убежишь, только отчет перед теми, кто снарядил тебя в эту поездку, держать все равно придется. Что же касается меня... Даже и в этом состоянии у меня еще есть кое-какие способности, но я все же чувствовал бы себя гораздо уютнее, будь при мне мое собственное тело. Руки и ноги, понимаешь? Заметим, те самые руки и ноги, которые ты столь безответственно потеряла... Ки стояла у самого края освещенного круга, и волосы у нее слегка шевелились. И в то же время незатронутая ужасом часть сознания понимала: ей знакомо это лицо и этот голос, вот бы еще вспомнить, кому они принадлежали. И, ко всему прочему, голова говорила здравые и разумные вещи, от которых даже в столь удивительных и жутких обстоятельствах отмахнуться было невозможно. А может, не "даже", а "в особенности"... Ки молча смотрела на незнакомца, не решаясь ни удрать, ни вернуться. - Да ладно тебе бояться! - продолжала голова снисходительным тоном. - Имей, в конце концов, вежливость. Я был бы весьма благодарен тебе, если бы ты дала мне хлебнуть своего чаю. В моем нынешнем состоянии телесные потребности не столь велики, но горло пересохло - сил нет. Неужели я по твоей милости еще и просижу тут всю ночь один?.. Ки расправила плечи и вернулась к нему, всем своим видом изображая храбрую решимость, которой на самом деле не было и в помине. Взяла свою кружку... Когда она поднесла ее к губам головы, ее руки дрожали, но лишь чуть-чуть. Незнакомец отпил. Ки поставила кружку и ретировалась на другую сторону костра. - Вот так-то лучше, - вздохнула голова, и Ки показалось, что серый оттенок начал покидать ее кожу. - Но я, кажется, тоже начинаю забывать, как надо себя вести. Я - Дреш, до недавнего времени - одно из влиятельных лиц Дайяла, а в будущем, надеюсь, - одно из влиятельных лиц Горькух. Это, впрочем, зависит от того, сколь успешно ты выполнишь обязательства, оговоренные подписанным тобою контрактом. Покамест ты, хм-хм... Надеюсь, это-то ты понимаешь? - Покамест я понимаю, что мне всучили груз, который я нипочем не повезла бы, если бы знала заранее, что он в действительности собой представляет! - отрезала Ки. Подхлынувшая ярость смыла страх. - И рожу твою я, кстати, узнала! Это ты изображал пьяного медника и мутил народ в той дайяльской таверне, толкая дурацкую речь против Заклинательниц. Это ты подбивал земледельцев и ткачей к открытому неповиновению, призывал сжигать шерсть и зерно, только чтобы дань Заклинательницам не платить! А когда началась заварушка, ты сбежал и предоставил мне возмещать все убытки... Пока Ки говорила, лицо Дреша начало неуловимо меняться. Его веки пьяно отяжелели, щеки обрюзгли и отвисли, мокрый рот приоткрылся... Еще мгновение, и пьяного медника как не бывало. Перед Ки снова было красивое, утонченное мужское лицо. И оно ей улыбалось. Будь оно при соответствующем теле, да в несколько иных обстоятельствах, и Ки, вполне возможно, улыбнулась бы в ответ. Но теперь его усмешка только обозлила ее. - Кто-то хочет намять тебе холку, Дреш, - сказала она. - Ой как хочет! Так хочет, что расстегнулся и аж заплатил золотом за заклинание ветра. Это магия не из дешевых! Тот, кто охотится за тобой, видно, достаточно богат, чтобы удовлетворять любую свою прихоть. И мне почему-то кажется, что мое вмешательство его вряд ли обрадует. Ты же, Дреш, нанял меня в качестве возчицы, а не телохранителя... - "Обязуюсь предпринять все от меня зависящее, дабы груз прибыл к месту своего назначения в целости и сохранности", - процитировал Дреш. - Сие было подписано, причем не просто твоим именем, но еще и знаком свободнорожденной, с пометкой об отсутствии вассальной зависимости. Так что твое собственное тщеславие, Ки, привязало тебя ко мне куда крепче, чем даже я сам мог бы подстроить. И, - тут Дреш поднял бровь, предупреждая новую вспышку со стороны Ки, - подумай вот еще о чем. Ты боишься, что навлекла на себя гнев некоторых богатых и влиятельных персон, которые, допустим, хотят до меня добраться. Так вот, это действительно так. Только Заклинательниц никто не нанимал, Ки. Они сами действуют против меня. И если ты меня здесь бросишь, любовью к тебе из-за этого они все равно не проникнутся. Ты прекрасно знаешь, что ромни их особым расположением не пользовались никогда. Уже то, что ты довезла меня сюда из Дайяла, они расценят как дерзкий акт прямого неповиновения и чуть ли не бунт. Так что вставай-ка лучше на мою сторону и помоги собрать мое тело воедино. По крайней мере хоть будешь под моим покровительством. И защитой, ибо я не так уж бессилен. Ки зло смотрела на него сузившимися кошачьими глазами, взвешивая про себя возможности, о которых он не упомянул. Во-первых, она могла попросту засунуть его голову в свой фургон и отвезти ее в Горькухи. Да, но там придется иметь дело с союзниками Дреша, или кто там его еще ждет. Во-вторых, она могла сама разыскать Заклинательниц, изъявить им нижайшую покорность и по доброй воле вручить им эту треклятую башку, если... Слишком много "если". Если они ей поверят. Если они вообще пожелают ее выслушать. Если она разыщет их прежде, чем они разыщут ее. И, самое главное, если БЫ она уже не дала своего слова. Не подписалась в том, что обязуется в целости и сохранности доставить этот, прах его подери, груз. Боги, ну и дела!.. Этот тип держал ее на тройном поводке: имя, рождение, вассальная верность. И врагов она по его милости себе нажила, каких врагу не пожелаешь: Заклинательниц Ветров!.. Ки чувствовала себя так, словно ввязалась в игру, где даже и начальные ставки были ей не по карману. Что остается делать? Разве только помереть... Она коротко кивнула голове, которая, словно читая ее мысли, следила за нею с самодовольной усмешкой. - Ну хорошо, - отпив из кружки, сказала Ки. - Если ты хочешь, чтобы я тебе помогала в этом сумасшествии, я должна по крайней мере знать, что происходит. Почему?.. - Что "почему"? - Во-первых, почему ты расчленен? Каким образом - этого я вообще знать не хочу. Во-вторых, с какой стати тебя понесло в таком виде путешествовать? В-третьих, почему мне предложили бешеные деньги за перевозку земли и камней? В-четвертых, зачем ты затеял ту свалку в таверне? В-пятых, почему они, захватив остальные твои части, не добрались до головы? И в-шестых, на что ты им нужен-то?.. - А в головке этой возчицы-ромни, оказывается, прячется недюжинный и любопытный умишко, - заметил Дреш. - Слушай, Ки, почему бы тебе просто не довериться мне и не делать то, что я скажу? Видишь ли, если я приоткрою тебе кое-какие истины, они могут смутить неподготовленный разум и вызвать страх, вовсе не соответствующий действительности. Ты же возчица и сама знаешь, что упряжка в шорах иногда идет надежнее, чем... - Я не лошадь, - мрачно заявила Ки. - Конечно нет. Я вовсе не имел в виду ничего подобного. Просто, как говорится, меньше знаешь - лучше спишь. Если... - Дреш, я не намерена пускаться темной ночью по незнакомой тропе, и... - О, эти причудливые иносказания ромни! Этот язык, так похожий на некий диалект Общего... Ты упряма, и у меня нет времени на пустые споры с тобой. Знай же... и сожалей о том, что тебе довелось это узнать! Да, объяснить тебе - это, пожалуй, будет короче, чем отговаривать. Так вот, уже некоторое время Заклинательницы видят во мне определенную помеху. Ну хотя бы то, что я слишком много знаю о них. Знаю - и потому страшусь их совершенно иначе, чем какой-нибудь невежественный обыватель. Удовольствуйся этим, ибо дальнейшие подробности - сугубо личного свойства. Зачем я себя расчленил? Видишь ли, мне стало известно, что Заклинательницы решили-таки освободить мой дух от его земной оболочки и отправить скитаться в глубинах Вселенной. А это меня не слишком устраивает. Те же охранные заклятия, которыми я окружил себя в Дайяле, с течением времени начали утрачивать силу. Слишком часто приходилось мне их обновлять. Мне нужен новый дом, который я смог бы окружить новыми оберегами. В Горькухах подвернулось нечто подходящее, но как туда добраться? Ехать в моем обычном телесном обличье - слишком опасно. Я бы сразу угодил к ним в лапы, едва шагнув за ворота. Сменить внешность? Это не провело бы их, разве что сделало бы игру немного занятнее. Дело в том, что я - маг. Это значит, что в тонких мирах я имею вполне определенный облик, свою собственную ауру. И этот облик они знают не хуже, чем ты - шрам на физиономии Вандиена... Дреш помолчал, улыбаясь, давая Ки время почувствовать этот укол. Потом продолжал: - Есть несколько - хотя и не особенно много - способов исказить свою ауру. Я мог бы, например, пригласить поприсутствовать вместе со мной в моем теле какой-нибудь менее значительный дух. Но я не хочу. Я мог бы также... впрочем, не будем отвлекаться, перечисляя, что я мог бы еще сделать, но не захотел. Я предпочел расчленить свое тело. Таким образом, мое отражение в тонких мирах будет также расчленено и изменится до неузнаваемости. И на некоторое время это в самом деле сбило их с толку. На какое-то время... Увы, они раскусили мою хитрость раньше, чем я предполагал. - Голова со вздохом умолкла. Дреш облизнул губы и задумчиво уставился на огонь. Ки вздохнула в ответ и, не дожидаясь просьбы, обошла костер, подлила в кружку горячего чая и поднесла к его губам. Он отпил немного и стал наблюдать за тем, как пьет она. - Ящики, которые ты везла, должны были пустить их по ложному следу. Этой же цели служил и черный дом, в котором ты подписывала контракт. Они должны были счесть, что твой груз слишком велик, чтобы являть собой всего-навсего бренное тело Дреша. Увы, и это отвлекло их ненадолго. А что касается того, почему они до меня не добрались... - Мелкие белые зубы раздумчиво прикусили полную нижнюю губу. - Вероятно, следует назвать это везением. Они не знали, на сколько частей я расчленен. Посланное ими существо стоит на низшей ступени разума - оно вдвое примитивней, чем даже возчица-ромни. Возможно, ему было ведено забрать и принести эмалевые коробки: эмаль, понимаешь ли, немаловажная часть магии, которую я применил. Так вот, коробка с моей головой, находившаяся внутри фургона, не привлекла его внимания. К счастью для нас обоих, они не сразу поймут, что произошло. В отличие от... некоторых дур, они относятся к моим ящикам с должным почтением и не станут ковырять их ножом. Они догадаются, что секрет замка - в камнях. Камней же на каждой коробке много, возможных сочетаний - не перечесть. Однако при достаточном терпении и упорстве их можно открыть, ну а упорства и решимости им не занимать. К тому же самого главного - времени - у них в избытке, и они это знают. Я не могу бесконечно долго существовать в своем нынешнем состоянии. Драгоценное время уходит, причем прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем. Я отсюда чувствую, как некто наделенный Силой трудится над коробкой, в которой лежат мои руки. Еще одна Сила, помельче первой, бдит над ящиком с моим телом. Мы должны отбить у них мои разрозненные части, и чем скорее, тем лучше. Если они сумеют открыть коробки, они опустошат меня, и я умру. Мы должны действовать быстро, но не безоглядно, чтобы не оказаться полностью в их власти. И потом, сообразить, у кого находится, моя бренная плоть, это полдела. Надо еще угадать где... На какое-то время голова замерла в неподвижности. Потом, странновато улыбнувшись, Дреш кивнул в сторону кружки с чаем. Ки наклонилась и поднесла кружку к его губам. Он отпил, а когда она отняла кружку, прошептал: - Поцелуй меня, Ки. И... Ки обнаружила, что послушно наклоняется к нему, а ее губы ищут его губы. Они показались ей совсем холодными. Поцелуй оказался долгим, но наконец Дреш отпустил ее. Ки отшатнулась, а потом взвилась на ноги, тыльной стороной ладони утирая рот и глядя на Дреша как на змею. Потом, медленно, она опустила руку и плюнула наземь. И спросила, вернее, почти прорычала: - Как... как ты это сделал? - Надеюсь, ты меня простишь, - отвечал он невозмутимо. - Как я уже говорил, я волшебник, а большая часть нашей силы сосредоточена в голове и руках. Я просто решил устроить маленькое испытание, дабы доподлинно выяснить, какую часть своего могущества я еще сохраняю. Сознаюсь, кстати, - подобный эксперимент занимал мои мысли с той самой минуты, когда я впервые увидел тебя в таверне. И осмелюсь предположить, все это показалось бы тебе куда менее отвратительным, если бы моя голова сидела, как ей положено, на шее и руки были бы при мне, а не неизвестно где. Я знаю, вы, ромни, страшитесь колдовства и не доверяете ему. С другой стороны, голова, оставшаяся без тела, должна уж как-нибудь расстараться... И Дреш весело рассмеялся. Ки не разделила его веселья. - Это верно, у меня есть перед тобой некоторые обязательства, - негромко проговорила она. - Но если ты и впредь намерен поступать со мной как с игрушкой... смотри, не пришлось бы пожалеть. Не вздумала бы я купить расположение Заклинательниц, выдав им твою башку... - Ты этого не сделаешь, - спокойно заявил Дреш. - Ты ко мне привязана, причем трижды. - Может, и так. Но что помешает мне отвезти твою голову в Горькухи, разобраться с задатком и убраться на все четыре стороны? - Помешает, дорогая моя, помешает. Во-первых, твоя гордость. А во-вторых, отсутствие денег. Спешу, однако, заверить тебя, что подобных шуток я с тобой шутить больше не собираюсь. Увы, поддался первому побуждению. Помимо прочего, теперь я знаю все, что мне хотелось, так что и времени на милые пустяки у нас больше нет. Оставим забавы до того времени, когда мое тело снова будет при мне. Уверен, что тогда ты посмотришь на вещи несколько иначе, нежели теперь. Ты увидишь, что, составленный вместе, я отнюдь не дурен собой. У меня маленькие, но весьма ловкие руки, причем гораздо мягче твоих. Кроме того, у меня узкие бедра, а в плечах я пошире этого твоего бродяги Вандиена, так что... - Что тебе известно о Вандиене? - перебила Ки. - Все, что вообще можно о нем разузнать. Когда я нанимаю возчика для перевозки моих бренных членов, не следует покупать кота в мешке, а? Однако мы отвлеклись. Помимо прочего, у меня маленькие ноги и плоский живот. С левой стороны на груди есть небольшой шрам, но он меня отнюдь не портит, наоборот, многие женщины уверяли меня, что он лишь подчеркивает... Стой, Ки, ты куда? - Спать, - отрезала она. - Может, мне и придется помочь тебе отвоевывать твои руки-ноги, но выслушивать их подробное описание я уж точно не нанималась! - Какое же ты примитивное маленькое создание, Ки. Когда у тебя нет четкого плана дальнейших действий, а живот полон, тебя тянет только ко сну. Надеюсь, однако, ты не собираешься спать внутри фургона?.. - А почему бы и нет? - Там царит кошмарная вонь! - сказал Дреш. - Твое ароматическое масло сегодня едва не добило меня вернее всех, вместе взятых, ветровых заклинаний. Может, вынесешь свои одеяла наружу? Ты будешь спать, а я - караулить твой сон... - Не сомневаюсь, - буркнула Ки и полезла в кабинку. К ее молчаливому негодованию, выяснилось, что Дреш был совершенно прав. Запах душистого масла был до того густ, что вызывал тошноту. Ки сгребла одеяла и на всякий случай сунула под мышку вдетую в ножны рапиру. В кои веки раз ей потребовалось, чтобы за эту рукоять взялась умелая рука Вандиена, - и нате вам пожалуйста, этому типу потребовалось устроить себе отдых на морском берегу. Сама она тоже пыталась фехтовать, но получалось весьма неуклюже. Так или иначе, другого оружия в фургоне не было. Ки забралась на сиденье и задвинула за собой дверцу. И впервые поразилась странности представшего ей зрелища. Какое-то время она просто сидела на сиденье, соображая, действительно ли все это реально или просто приснилось. Перед ней догорал маленький костерок, казавшийся еще меньше под непомерно громадным куполом ночного черного неба. Немногочисленные звезды не давали почти никакого света, скорее, они казались бесстрастными глазами, наблюдавшими из немыслимой дали. Река за гранью светового круга казалась колышущимся омутом тьмы. А совсем рядом, черным силуэтом на фоне мечущегося пламени, виднелась воздвигнутая на походный сундук живая голова. По спине у Ки пробежали мурашки, но холод был тут ни при чем. Как бы она хотела оказаться как можно дальше отсюда... от всех этих дел. Насколько ей было известно, магия никого еще до добра не доводила. Что же касалось магии Заклинательниц... Более грозной мощи невозможно было себе вообразить, и против этой-то мощи она, слабосильная, собиралась ополчиться. Причем не по своей воле. Заклинательницы славились потрясающим бессердечием и какой-то небрежной жестокостью по отношению к смертным, в частности к людям. И это при том, что довольно большая часть Заклинательниц воспитывалась из обычных человеческих девочек. То, что впоследствии они поступали таким образом со своей собственной плотью и кровью, лишь увеличивало отвращение и страх, терзавшие Ки. Она бросила свои одеяла наземь, поближе к огню. И, против обыкновения, улеглась полностью одетой, даже не стряхнув с ног сапоги. Что-то подсказывало ей, что, возможно, придется двигаться и действовать быстро. Дреш молчал, вперив гипнотический взгляд в пляшущие языки огня. Ки проследила за ним и сонно подивилась вздымавшимся башням, сотканным из пламени, и углям, рушившимся, как разгромленные города. Когда она сомкнула веки и погрузилась в сон, огненные видения еще некоторое время плыли у нее перед глазами... - Ки!.. Просыпайся скорее, нужны твои руки!.. Выдернутая из весьма странного сна, Ки пробудилась к еще более странной действительности. Голос Дреша звучал требовательно и напряженно, темные брови сдвинулись к переносице. - Что случилось?.. - Ки выпуталась из одеял и встревоженно вскочила на ноги, подхватывая ножны с рапирой. Огонь почти совсем погас, и Ки тщетно вглядывалась во тьму. Ничего не было видно; тяжеловозы мирно пощипывали траву. - Что такое?.. Где?.. - Да уж не на телесном плане, дуреха!.. Заклинательницы вызвали обладающую Силой... колоссальной Силой! Я слышал их зов. Перед ней все мои коробки - что паутина, она видит их насквозь. Но, воззвав к ней, они тем самым выдали ее местонахождение. Я должен действовать немедленно - либо распроститься с надеждой. Для этого мне нужны руки, а рук у меня нет. Я воспользуюсь твоими, ведь, как-никак, это ты виновата в том, что мои не при мне. Сейчас ты будешь делать то, что я прикажу. Положи левую руку мне на голову. Правую вытяни прямо вверх... Ки не двинулась с места, только нахмурилась. - Поторопись, женщина!.. - Сперва объясни мне, что ты собираешься сделать, и я решу, стоит мне в это впутываться или нет. - Мы вызовем существо, которое поможет нам перенестись. Я засек место, где они держат мое тело, и мы полетим его отбивать. Живо клади левую руку на... - Нет, а с какой стати я с тобой полечу? Брошу коней и фургон на милость любого мимохожего вора?.. - Я уже окружил их, по мере моих нынешних сил, защитным кругом. Заклинательницу он, конечно, не удержит, но для какого-нибудь воришки его более чем достаточно. Я ведь, в отличие от тебя, не спал. Давай клади левую руку... - Что за существо ты собираешься вызвать? - Одно из тех, что странствуют между планами бытия, соединяя миры. Ну что, так и будем терять время? Может, ты еще потребуешь, чтобы я слепому от рождения объяснил, что такое цвета? Объяснять тебе, скудоумной, что это за существо, - примерно то же самое. Ну, положи левую руку мне на голову! Пожалуйста!.. - Пожалуйста, - прошептала Ки с ядовитым удовлетворением и медленно выполнила то, о чем он просил. - Подними правую руку вверх, перпендикулярно земле. Растопырь пальцы так широко, как только можешь. Очисти свое сознание от посторонних мыслей... насколько ты вообще на это способна. Еще не хватало, чтобы твои мыслишки помешали воззванию... Ну же! Опустив левую руку на темные кудрявые волосы колдуна, Ки испытала странное ощущение. Тугие, теплые, шелковистые завитки. Неведомо почему, Ки вдруг захотелось погладить их, как гладят по головке случайно встреченного ребенка. Конечно, она этого не сделала, но, глядя сверху вниз в серые глаза Дреша, поняла, что он, вполне возможно, перехватил ее мимолетный порыв. Ки попыталась очистить сознание, но волосы Дреша под ее ладонью по-прежнему не давали ей покоя. - Сперва изводишь вопросами, потом принимаешься льстить! - немедленно отреагировал он. - Воистину, с чем только не приходится сталкиваться... Но все, хватит! Воздень правую руку прямо над головой и коснись средним пальцем ладони, не складывая всех остальных... Ки попробовала, но удержать подобное положение пальцев оказалось очень непросто. Она попыталась выпрямить другие пальцы, и кисть сразу свело судорогой. - Выпрямляй! - рявкнул Дреш. - Живо!.. А в следующий миг Ки показалось, будто ее руку, державшую его мягкие волосы, приморозило к ним насмерть. Холод истекал из черепа Дреша и поднимался по внутренней стороне ее руки. Кости Ки превратились в трубки, по которым медленно полз вверх ледяной студень. Пальцы онемели и отнялись, а за ними и вся рука. Локоть, потом плечо, потом... Незримые щупальца холода оплели ее плечи и двинулись дальше по воздетой правой руке. Все существо Ки колотилось от ужаса, решаясь вырваться и бежать прочь от этого отвратительного внутреннего прикосновения. Тело, однако, двигаться не желало. Ки оставалось лишь бессильно наблюдать за собственным ужасом. Ее тело стало послушным орудием Дреша; ее воля была здесь больше не властна. Холодные, противные слизни вползли в кости ее правой руки, наполнили пальцы, и пальцы выпрямились сами собой, заняв требуемое положение. Ки успела подумать, что, верно, перенапряженные сухожилия сейчас начнут отрываться от костей, - но нет, они как будто даже расслабились, словно вспомнив некие давние навыки, которыми, как казалось Ки, ее тело никогда не обладало. Знак был составлен. И тут же из черепа Дреша ринулась вверх раскаленная струя жгучей кислоты. Ки испытала миг запредельной муки, которую не смог бы выразить никакой вопль, никакой крик. Кипящая кислота пронеслась из левой руки в правую, выжигая в костях мозг. Ки задохнулась, рот сам собой раскрылся, но не вырвалось ни звука. Боль вырвалась из четырех воздетых вверх пальцев и четырьмя вспышками унеслась в небо. Вспышки были невидимы и беззвучны, но Ки поняла, что это и был зов. А значит, где-то в далеких мирах было создание, готовое на него ответить. Ки с неожиданной яркостью представила себе стервятника, который кружится над облюбованной добычей... садится... - Теперь отдохни. - Ки узнала голос Дреша, но не взялась бы утверждать, как именно он к ней обратился - просто вслух или как-то еще. От перенесенной боли и душевного смущения в голове у нее помутилось. Она еще почувствовала, как ее тело наполнила сила, ей не принадлежавшая. Эта сила помогла ей совершить три коротких шажка, а потом оставила ее, и Ки рухнула на свои одеяла, как кукла-марионетка с обрезанными нитками. Некая весьма отдаленная часть ее сознания люто ненавидела Дреша и была полна решимости задушить его, как только... как только она чуть-чуть оправится. Все правильно, но у Ки уже не было сил прислушиваться. Она закрыла глаза и погрузилась в забытье более глубокое, чем сон. 5 Гриелия заглянула вовнутрь и помедлила на пороге, впиваясь черными глазами в ту, что сидела в пустой комнате. Всем своим существом она чувствовала напряжение женственного тела, укрытого изящными складками одеяний. Гриелия знала, что напряжение плоти объяснялось напряжением духа. Душу Рибеке, сидевшей в комнате, отягощали прегрешения и тайны. Более слабое существо неминуемо сломалось бы под их тяжестью, как тонкое деревце под снеговой шапкой. Но только не Рибеке, нет. Удел слабых созданий - не для нее. Гриелия бесшумно отступила назад, опустила очи долу и негромко, почтительно зашипела. Рибеке медленно подняла глаза, оторвав взгляд от бледно-голубой пирамидки, которую держала на коленях. Потом со вздохом отложила пирамидку на подушечку, лежавшую подле нее на полу. - Что тебе, ученица? - спросила она. Голос ее прозвучал вполне бодро, но Гриелия расслышала в нем и усталость, и плохо скрытое беспокойство. - Прибыла Меди, Мастерица Ветров, и просит у тебя разрешения войти. - Веди ее сюда немедленно, дитя, - сказала Рибеке. - Ее никогда не следует заставлять ждать. Гриелия кивнула, поклонилась и исчезла из комнаты. Рибеке поднялась на ноги, нервно расправляя длинное одеяние. По замыслу, складки мягкой небесно-синей ткани должны были излучать ледяное достоинство. Одежду венчал высокий капюшон с прорезью для лица. Лицо Рибеке - лицо человеческой женщины - казалось непропорционально маленьким из-за того, что под капюшоном прятался лоб высотой в две ладони. Однако, если не считать изменившегося черепа, ее тело все еще сильно напоминало человеческое. Вернее, оно еще не до конца позабыло, каким родилось на свет. - Входи, сделай милость. Мастерица Ветров... - Голос Гриелии звучал подчеркнуто безлично, она не поднимала глаз, словно бы робея перед столь значительным существом. Меди вошла и с удивлением обежала глазами пустую, голую комнату. Ее кобальтово-синие одеяния мели ничем не прикрытый каменный пол. Гриелия, раболепно согнувшись, осталась стоять у дверей, но черные глаза, зорко устремленные в спину рослой Мастерице, подметили некоторую неуверенность ее походки. - Добро пожаловать. Мастерица Меди. - Рибеке предпочла встретить ее официальным приветствием. - Благословен будь ветер, принесший тебя к нам... - От века благословен ветер, несущий меня на встречу с тобой, - также ритуальной фразой ответила Меди. Рибеке покосилась на ученицу: - Ступай, Гриелия. Я хотела бы, чтобы вы с Лизет заменили наблюдательниц, стоящих на страже. Отправьте тех, что бдят там сейчас, отдыхать, а по дороге велите ждущим у прудов созерцания удвоить внимание, ибо существо, которого они ждут, весьма необычно. - Слушаюсь, Мастерица Ветров, - отозвалась Гриелия. - Я все сделаю, как ты велишь. Она скользнула прочь, и Рибеке не осталось ничего, как только обратить взгляд на свою посетительницу. Меди казалась высокой, не в последнюю очередь из-за стоячего капюшона. У нее было смуглое, с тонкими чертами лицо; кожу покрывали чешуйки с темными ободками по краю, отчего лицо выглядело рябым. Синий цвет ее одеяний был глубже, что говорило о более высоком ранге. Руки Рибеке нервно затрепетали. Она поспешно воспользовалась тем, что церемониал встречи еще не был окончен, и двинулась навстречу Меди, чтобы приветствовать ее поцелуем и подобающими словами: - Да слетаются на твой зов послушные ветры, да целуют тебя небеса с той же любовью, что и я сейчас. Меди с протокольной вежливостью ответила на поцелуй. Рибеке отступила на шаг, решая, как быть дальше. Меди, казалось, не обращала на нее внимания, медленно поворачиваясь кругом и озирая аскетически обставленную комнату. Ее глаза обшарили голые черные стены, холодный каменный пол, потом снова вернулись к Рибеке и перехватили ее взгляд. Чешуйчатые губы сошлись в одну прямую линию. - Ты выяснила, что Дреш отбыл из своей резиденции в Дайяле самое меньшее три дня назад, - безо всяких предисловий начала Меди. Она больше не изъяснялась обиняками и не играла в вежливость. - И, зная это, ты почему-то до последнего момента воздерживалась от каких-либо действий. Да и меня вызвала чуть ли не задним числом. Если бы тебе удалось собрать все части, на которые расчленил себя чародей, я сомневаюсь, что ты вообще ко мне обратилась бы. Ты превысила, и намного, ту меру ответственности, которую на тебя возложили, приставив за ним наблюдать. И притом действовала весьма неуклюже. Я думаю, ты заранее знаешь, что скажет Высший Совет. Они заявят, что давно уже ожидали от тебя чего-то подобного; что знали - ты никогда не принадлежала нам безраздельно, тебя все еще колеблют неподобающие чувства и страсти - наследие беспризорного детства. Да, не зря Заклинательницы Ветров столь редко принимают к себе девочек старше пятнадцати лет!.. Тебя мы все-таки взяли, но ты, похоже, не оправдала надежд, которые на тебя возлагали, и доверия, которое тебе оказывали. Вот, значит, какова твоя благодарность?.. Зачем, почему ты сделала это? Хочешь таким образом привлечь к себе внимание Высшего Совета?.. Лицо Рибеке тоже было покрыто чешуйками, но все-таки было видно, как она побледнела. Взгляд ее синих с белизной глаз заметался по комнате, но так и не нашел, на чем бы остановиться. Она сделала было шаг к Меди, но передумала и откачнулась назад. - Нет, Меди, я не ищу внимания Высшего Совета, - сказала она. - Слишком долго они не принимали во внимание сделанное мною и рассуждали лишь о том, что еще я должна совершить... - По мере того как Рибеке говорила, ее голос крепнул и делался громче. - Я знаю, что они обо мне говорят. Я знаю, что они предпочитают мне своих, воспитанных в храмах. Я знаю, они думают: я слаба и страдаю от неуверенности, мне нельзя доверять. Иначе почему среди всех Заклинательниц присматривать за Дрешем назначили именно меня? Они только и ждут, чтобы я оплошала, и собираются с мудрым видом кивнуть и сказать: "Ну вот, мы же говорили". Да, я не торопилась действовать, и со стороны это вправду может быть истолковано как неуклюжесть. На самом же деле это всего лишь уважение к той Силе, которая есть Дреш. Добавим к этому, что я хорошо знаю образ его мыслей... Согласна, я не во всем преуспела. Но даже если бы мне удалось одним махом захватить все его части, я и тогда пригласила бы тебя, Меди, дабы разделить с тобой свой успех. Ибо не раз видела я, как слава и заслуженные почести обходили тебя стороной, доставаясь более молодым и сговорчивым Заклинательницам. А теперь я спрошу: почему они так поступают с тобой. Меди? Может быть, они нас с тобой боятся? Может быть. Высший Совет не желает вручать нам слишком большую власть, опасаясь, что мы слишком умело ею воспользуемся? Рибеке умолкла, облизывая пересохшие губы. Собственно, ее чешуйчатые губы пересохнуть попросту не могли и в смачивании не нуждались, - сработало человеческое, не до конца еще вытравленное в Заклинательнице. Меди молчала, не торопясь соглашаться; однако не выказала она и потрясения, хотя услышанное ею было прямым подстрекательством. Что было в ее молчании? Тайное сочувствие? Или она ожидала, чтобы Рибеке уже вовсе выдала себя с головой?.. Да какая разница. Время опасений и подозрений прошло. Если Меди не пойдет вместе с ней, Рибеке пойдет дальше одна. Власть была рядом, только протяни руку. У нее были тело и руки колдуна, - немало, даже и в отсутствие головы. Если бы она послала за ними более осмысленное существо... С другой стороны, кому из разумных она могла доверять? Трезво рассудив, она послала за ящиками безмозглого крылатого зверя, благо он забудет о поручении сразу, как только оно будет исполнено. Вот и не досталась ей голова. Зато у нее были тело и руки. Тот, кто знает, как подступиться, сумеет извлечь из них великую силу. И еще большую - если удастся завладеть головой. Вот в этом-то ей и могла помочь Меди. Но если она откажется... Рибеке вновь облизнула губы. Меди молчала по-прежнему, разглядывая пирамидку расслабления, лежавшую на подушке. Рибеке заговорила вновь - на сей раз тише и почти умоляюще: - Будь же свидетельницей тому, что я сделала. Меди. Я совершила то, от чего отступился весь Высший Совет, - отступился и поручил мне, чтобы полюбоваться, как я осрамлюсь. Верно, я допустила недосмотр и, захватив тело, опустила голову. Но и то, чего я достигла, - подвиг немалый, не каждой из нас по плечу. Обе мы с тобой хорошо знаем Дреша... Он не станет бездеятельно дожидаться, чтобы мы явились и забрали остальное. И уж ни в коем случае не примирится с тем, что некоторые части его тела оказались у нас. Нет, он попытается найти какую-нибудь лазейку, предпримет решительные действия и тем себя обнаружит. Не забудем: в его распоряжении лишь голова. Он упадет нам в руки, как спелый плод с дерева, колеблемого ветром! Мы захватим его всего, полностью, и заберем его Силу. И тогда... Станем ли мы собирать Высший Совет? Который немедленно заберет у нас по праву принадлежащее нам, да еще станет брюзжать, почему мы не выдали его раньше?.. А, Меди? Меди не улыбнулась. Лишь чопорность ушла из ее осанки, отчего Заклинательница стала как будто еще выше, еще грациозней; ее глаза смотрели куда-то вдаль и, казалось, были полны летящего ветра. Она заговорила не сразу, и, пока она молчала, неведомо откуда возник легонький ветерок, любовно тронувший складки ее одеяния. - Жила-была когда-то юная ученица, - тихо и задумчиво проговорила она. - Мы подвергли ее испытанию. Ее оставили одну на вершине обледенелой горы, и она стала петь. Сперва она убаюкала обитавший там ледяной вихрь, вихрь с тысячей отточенных жал. Никому не удавалось его успокоить и усыпить, но ей удалось. Не удовольствовавшись этим, ученица запела вновь, на сей раз - вызывая с далекого юга ласковый ветер. Долго она пела, - мало у кого хватило бы терпения, да и сил. Но наконец ветер пришел, теплый, еще хранящий ароматы южных цветов. Он растопил снега на вершине горы и понес воды вниз, туда, где отчаявшиеся земледельцы оплакивали свои поля, иссушенные, не способные родить. И тогда я подумала: вот та, которую никогда не подчинит себе Высший Совет, вот та, чьей силой он никогда не будет распоряжаться... Глаза Рибеке засияли и даже чуть увлажнились. - Долго я наблюдала за тобой. Меди, - дрогнувшим голосом выговорила она. - Все пыталась понять, станешь ли ты моей союзницей, согласишься ли разделить мой нынешний замысел? Скажи, не было ли и с твоей стороны чего-то подобного? Меди наконец улыбнулась: - Я ощущала твое внимание, Рибеке. К тому же я не слепа и видела, как с тобой обращались. Я видела, как ты трудилась, когда тебя послали в Даульскую долину. Ты не давала себе поблажки и возвышала свой голос в песнях и заклинаниях, совершая дела, которые, по мнению остальных, требовали слишком много усилий, а видимого результата не приносили. Ты облагодетельствовала тамошних пахарей великолепнейшей погодой: когда их земли жаждали напиться, шел дождь, нежное дыхание лета разносило пыльцу во время цветения полей. Бури, способные смять вызревающий урожай, не смели даже приблизиться, а тучи, полные града, стремглав уносились прочь. Как процвела и возрадовалась вверенная твоим заботам долина!.. Но вспомним, какой награды ты удостоилась за подобное чудо? Дань, которую выплатили тебе пахари, втрое превосходила ту, что угрозами и гибельными смерчами выбила из них твоя предшественница. И что же? Лично тебе досталось меньше, чем ей. Когда же ты стала ратовать эта то, чтобы в награду за прилежный труд оставить излишки крестьянам, дабы дети их не чахли в колыбелях от голода, а вырастали в крепких пахарей, хозяев земли, - над тобой попросту посмеялись! Совет не оценил твоей прозорливости. Нежное Сердце, Крестьянская Печальница, - как только тебя ни называли! И у тебя отобрали Даульскую долину и передали ее другой... В глазах Рибеке пробудились искры давнего гнева, потом ее плечи снова обмякли. У нее дрожали руки, и она сплела пальцы, чтобы скрыть дрожь. - Не знаю даже, как и ответить тебе. Меди. Я-то думала, мои труды, равно как и мои доводы, пропали втуне, - никем не понятые, а большинством и вовсе не замеченные. Но вот пришла ты, и мне кажется, будто внезапно распахнулась дверь, в которую я так долго ломилась... Меди пересекла комнату, подошла к Рибеке и взяла ее руки в свои - прохладные, длиннопалые. - Итак, - сказала она, - отныне мы с тобой заодно. Мы возьмем себе то, что и так наше по праву замысла и труда. Мы сами будем принимать решения, которые, будучи приняты другими, столь долго нас утесняли. Сила Дреша должна перейти в нас! И только тогда мы дадим знать Высшему Совету о нашем успехе! При этих словах по лицу Рибеке пробежала легкая тень. Она чуть не отвела глаза, избегая пронизывающего взгляда Меди. Потом словно бы вновь обретенная решимость выпрямила ее спину. Она вскинула подбородок и согласно кивнула, и скрытое волнение затлело в глубине ее глаз. 6 Как появился эфирный зверь, Ки не видела. Однако присутствие его ощутила даже сквозь дрему: ей показалось, что по поверхности привычного ей мира побежали словно бы какие-то волны. То есть на телесном плане не было ни звука, ни запаха, ни дуновения ветерка. Просто на какой-то миг неуловимо изменилось ощущение от прикосновения воздуха и земли к ее плоти. Забеспокоились и тяжеловозы. Сигурд принялся рыть землю копытом, причем с каким-то упрямым остервенением. Сигмунд высоко поднял тяжелую голову, топорща уши и раздувая чуткие ноздри... - Давай, Ки. Вставай. Задержимся - сами себе жизнь усложним. Ну же, Ки! Тихий голос колдуна звучал ободряюще. В его тоне ей послышалось нечто знакомое, она призадумалась, потом поняла. Должно быть, примерно так она увещевала свою упряжку перед тем, как пустить коней через какой-нибудь особенно опасный и трудный брод на реке. М-да. Тем не менее Ки поднялась, подхватила голову чародея вместе с ее подставкой из черного камня и прижала к своей груди, словно талисман, защищающий от неведомого... - Ки! - поторопил ее Дреш. - Зверь ждет, но терпение его иссякает. Мы должны войти в него... - Да где он хоть?.. - ничего не понимая, отозвалась она. В голове у нее плавал туман, так и не рассеявшийся с того самого времени, когда Дреш использовал ее в качестве маяка. Дреш хмыкнул, и этот смешок словно окатил Ки холодной водой, заставляя окончательно пробудиться и вступить в мир, внезапно наполнившийся чудесами. Она сама почувствовала, как прояснился ее разум, как воспрянул непокорный боевой дух. - "Ласточка, королева небес, попав в воду, превращается всего лишь в клубочек тонущих перьев", - насмешливо процитировал Дреш. - На какую глупость я, оказывается, способен. Ну конечно же, ты его видеть не можешь. И у меня, увы, нет времени настроить твой разум на понимание всего того, что, не сознавая, доносят ему глаза. Что ж, я буду смотреть вместо тебя. Держи-ка меня крепче... Ки послушалась и почувствовала, как меркнет боковое зрение. Серая мгла быстро смыкалась перед глазами, и наконец Ки словно бы вглядывалась в нескончаемую трубу, на другом конце которой горела светлая точка. Потом пропала и она. Остался сплошной серый туман. Он начал расходиться, и окружающий мир появился снова, правда, в несколько измененном виде. Деревья и трава сделались выше, а кони - еще крупнее и массивней обычного... Внезапное понимание ошарашило Ки: она видела все окружающее глазами Дреша, чью голову по-прежнему прижимала к груди. Дреш почувствовал, что до нее дошло, и вновь захихикал. - Итак, - сказал он, - ты видишь свой мир моими глазами. А теперь позволь пригласить тебя в один из МОИХ миров. Смотри же! Дреш моргнул - за себя и за нее, и глаза, ставшие общими, раскрылись в мир, в котором не было ночи. Царивший здесь свет, однако, ничего не освещал, ибо исходил не от солнца или луны, а от существ, его населявших. Там, где стояли привязанными Сигурд и Сигмунд, лучились буровато-зеленым сиянием две живые громады. Ее собственное тело, увиденное глазами Дреша, мерцало желтым. - Если бы ты только видела, каким опаловым сиянием кажусь я! - без ложной скромности похвастался Дреш. - А вот и наш зверь. Видишь его? Общим глазам предстало нечто, устроившееся среди буроватого тумана, которым стал лес. Ки пошла к нему сквозь смутное коричневое мерцание травы. Существо было не то чтобы белым, - свет, исходивший от него, можно было назвать скорее прозрачным. Ки чувствовала в нем жизнь, но ничего похожего на тело признать не могла. Не то пустотелая башня, не то вертикальный тоннель, уводивший с надежной земли куда-то во тьму. Добравшись наконец к подножию существа, Ки сумела заглянуть вовнутрь и вверх. Там, как и снаружи, лился все тот же прозрачный свет. Здравый смысл Ки был положительно поколеблен. - Входи! - В голосе Дреша отчетливо слышалось нетерпение. - Как входить?.. - не поняла Ки. Он что, собирался загнать ее в пасть, или в ноздрю, или, может, в какое другое телесное отверстие неведомого существа?.. Двигаться, однако, ей не пришлось. Дреш издал некий звук - он напоминал слово, которое могло бы произнести создание, не наделенное ртом, - и Ки почувствовала, как у нее зашевелились волосы, а потом они с Дрешем не то провалились в бездну, не то воспарили куда-то ввысь... Они стремительно мчались сквозь лучезарную внутренность твари. Ки не чувствовала прикосновения ветра к одежде, только волосы раздувались и падали на лицо. Она не могла понять, двигались ли они сами, или, может, сам эфирный зверь двигался мимо них? Любая попытка осмыслить происходившее оказывалась насилием над рассудком, вызывавшим смутную тошноту. Потом до сознания начал доходить шепот Дреша: - ...Ну, ну, Ки. Все в порядке, не бойся. Скоро все кончится. Я тут, с тобой. Ничего страшного не случится. Еще немножко, и все кончится. Не бойся... - Я не дитя, чтобы меня успокаивать!.. Ки казалось, что она выкрикнула эти слова. На самом деле они были выдернуты у нее изо рта и заметались внутри существа-трубы, отскакивая и возвращаясь обратно к ней. Совершенно бессмысленные слова. Более того, она ощущала их телом, словно удары камней. Постепенно они распались и багровыми ошметками осыпались вниз. - Ки, Ки, Ки!.. - Она чувствовала, что маг обращался к ней, старался утешить, но ни звука по-прежнему слышно не было. - Мы не говорим с помощью рта. По крайней мере внутри этого создания. А тебе вообще лучше помалкивать, только слушать. Нет, нет, держи свой разум в узде, не давай ему гадать о том, что он все равно не в силах постичь. Просто слушай меня. Еще настанет время, когда ты услышишь... когда ты ощутишь звук. Слух тут тоже будет ни при чем, ну да ты сама сразу все поймешь. Та боль, которую мы использовали, чтобы воззвать к этому зверю, та мука, которую ты не могла высказать... она вернется к тебе. Я заставил тебя метнуть ее в пространство, но физически она принадлежит только тебе. Большего я не в силах тебе объяснить. Будем доверять твоей интуиции... - Дреш помолчал, выжидая, пока уляжется паника, охватившая Ки, потом продолжал: - Ты ее узнаешь, не бойся. Ты сразу признаешь ее как часть себя, как нечто столь же знакомое, как твоя собственная рука. И как только узнаешь - хватай ее! Только смотри, меня не вырони. Обхвати меня левой рукой. Вот так, а правую держи наготове. Да смотри, когда ухватишь свой крик - держи крепко, не выпускай! И Ки поняла, что послушается, несмотря на яростный гнев, клокотавший в ее душе. Время шло - не то стремительно мчалось, не то ползло черепахой. Немыслимый полет продолжался. Ки заметила, что мимо них начали проплывать иные сущности, находившиеся внутри эфирного зверя. Ки УВИДЕЛА раскаты похоронного колокола и дрожащий плач ребенка, свалившегося в колодец. Она не понимала, откуда она, собственно, знает, что именно представляют собой эти бесформенные комки света или колючих теней. Она знала - и все. Вот мелькнул крохотный, внезапно лопнувший пузырь: последний вздох короля, убитого из-за предательства друга. Потом Ки пронесло сквозь осязаемо жуткий оранжевый туман. Какого-то человека забили дубиной во сне - он так и не проснулся, только и успел, что страшно закричать перед смертью. ...Ки едва не промахнулась. Она заметила и узнала свой собственный вопль в самый последний момент. Он был бело-желто-черный, местами угловатый, местами вспученный. Его невозможно было ухватить горстью. Он был слишком велик. Ки отчаянно попыталась сцапать его, но не сумела, он заскользил мимо, но все-таки ей удалось сгрести его одной рукой в охапку и крепко прижать к себе. Ей показалось, что ее рука попала внутрь быстро вращавшегося колеса. Ее бешено завертело, причем центром вращения служило правое плечо. Закружилась голова. Ки что было мочи прижимала к себе Дреша и свою боль и тщетно пыталась зажмуриться, чтобы только избавиться от видений проносившихся мимо миров. Она почувствовала, как пойманная боль начала втекать обратно в ее тело. Сперва она была несоразмерно велика, потом, проникая глубже, к самому средоточию ее существа, сделалась меньше, но вместе с тем и острее. Когда же она достигла каких-то окончательных глубин, о которых Ки дотоле и не подозревала, неведомо откуда возник твердый пол, больно ударивший Ки снизу в подошвы, так, что отдалось в позвоночнике, а сверху стремительно обрушился серый потолок. Объяснений Дреша не понадобилось: Ки и без него поняла, что их вышвырнуло в какую-то реальность. Ки опрокинуло навзничь, и она осталась лежать неподвижно: от удара дыхание на миг прервалось. Хуже всего пришлось спине и затылку; тем не менее Ки чувствовала себя куда лучше, чем во время путешествия. Здесь, по крайней мере вокруг, было что-то твердое, ощутимое. Соответственно, прекратилось и ощущение туманной неопределенности, нерешительности и неполноты, мучившее Ки с того самого момента, когда Дреш вызвал через нее эфирную тварь. То - что бы оно там ни было, - с чем Ки воссоединилась внутри зверя, выжгло туман, и к молодой женщине вернулась способность самостоятельно рассуждать. А вместе с нею - и ярость. Обретя вновь способность дышать, Ки осторожно прислушалась к своему телу, глядя при этом на потолок, изукрашенный серыми завитками. Потом приподняла голову, еще гудевшую после падения. Точка, с которой она созерцала комнату, при этом не изменилась, и так было до тех пор, пока она не села как следует, подняв с собой и голову Дреша. Ки ведь по-прежнему пользовалась его глазами. Она ощутила под своей рукой шевеление мышц: Дреш силился открыть рот. Только тут до Ки дошло, что она держала его не за каменную подставку, а прямо за лицо и хватки не ослабляла. Поняв это, она поспешно переменила положение руки. - Вот спасибо, - ядовито пробурчал Дреш. - Я уж думал, так и помру парализованным в твоих тисках! - По-моему, ты вполне заслужил еще чего похуже, - сказала Ки. - Я хочу пользоваться своими собственными глазами! - Пожалуйста, - с полным безразличием откликнулся Дреш. Ледяная ярость в голосе Ки ничуть его не смутила. Перед глазами Ки вновь заклубился, а потом рассеялся туман, и Ки заморгала, пытаясь сфокусировать зрение. То, что для Дреша было матово-черными стенами, превратилось в колышущиеся непрозрачные занавеси. Ки не могла разглядеть, что там находилось за ними, но не могла и убедить себя в их вещественной твердости. - Понравилось? - заботливо поинтересовался Дреш. - Может, просто поставишь меня где-нибудь в уголке - и айда вперед, вся такая из себя самостоятельная? Ки помедлила с ответом. Она все еще попыталась сосредоточить взгляд на стене, но от ее обычного глазомера здесь было весьма мало толку. Стена казалась расположенной прямо у нее перед носом; проходил миг - и Ки не взялась бы дотянуться до нее рукой; еще чуть-чуть - и до нее надо было шагать через всю комнату. Гордость не позволила-таки ей сдаться без боя, и Ки попробовала найти компромисс. - Честное слово, уж до чего я рада была бы бросить тебя здесь, Дреш, - сказала она, - но, увы, не отваживаюсь. Он ответил: - Тебе кажется, что я все время этак походя обижаю тебя, Ки, но на самом деле мною движут лишь спешка и жестокая необходимость. Так что, если ты не прекратишь все принимать близко к сердцу, мы с тобой никогда отсюда не выберемся. Ки закрыла глаза и почувствовала, что он вновь подчиняет себе ее зрение. - Придется уж нам с тобой еще попользоваться моими глазами, - сказал Дреш. - Похоже, ты считаешь это себе помехой, и немаленькой. Что до меня, я уже сомневаюсь в благоразумии затеянного предприятия. Полагаю, нам следовало бы отправиться в Горькухи, а там я без труда захватил бы какое-нибудь подходящее тело. Другое дело, мало что может сравниться с блаженным ощущением своего собственного тела. К тому же вместе с телом я лишился бы немалой доли своей силы, не говоря уже о секретах, которые в этом случае выведали бы Заклинательницы. Да что толку рассуждать! Нам теперь отступать некуда, можем идти только вперед. Так что вставай и дай-ка мне оглядеться... Ки поднялась молча и послушно, хотя властная речь Дреша больно ранила ее гордость. Вероятно, она с гораздо большей охотой приняла бы участие в навязанном ей приключении, если бы Дреш обращался с нею, как с равной. Но колдун явно видел в ней всего лишь руки и ноги, которые можно использовать, - она была для него чем-то вроде ездового животного или смирной упряжки. Подобное сравнение немало потрясло ее. "Когда-нибудь же я вернусь к своему ремеслу возчицы, - подумалось ей. - Смогу ли я смотреть на вещи совершенно так же, как прежде?.." Дреш между тем обозревал комнату, и Ки оглядывала ее вместе с ним. Комната производила странное впечатление: можно ли представить себе аскетическую роскошь? Матово-черные стены были голыми, как в тюремной камере, воздух был прохладен до холода, так что у Ки встали дыбом все волоски на коже. Однако в углу виднелось низкое ложе, так вот, оно было застелено самыми пышными оленьими шкурами, которые Ки когда-либо видела, притом бурый мех отливал фиолетовым - оттенок, свидетельствовавший о высшем качестве и немалой цене меха. В ногах постели лежали аккуратно сложенные одеяла, похожие на те, что керуги ткали из шерсти своих горных овец, но даже и тончайшие пальчики керуги никогда не сумели бы выпрясть такие нитки и выткать такую нежную ткань. В другом углу находился деревянный стол и при нем табурет самого незамысловатого вида. Породу дерева Ки так и не признала, тем более что оно вроде как мягко мерцало изнутри. А вот высокий хрустальный сосуд, стоявший посередине стола и наполненный бледно-лиловой жидкостью. - О-о, - удовлетворенно выдохнул Дреш. - А ведь не потерял я, Ки, былого искусства, не потерял. Ни в малейшей степени. Мы попали не только в ее царство, но даже прямо в ее спальню! Если только комната может говорить о том, кто в ней живет, то эта говорит о ней, о Рибеке. То она себя во всем ограничивает и урезает, а мгновение спустя любой своей прихоти потакает... - Рибеке?.. - удивилась Ки. - Заклинательница, которая стащила мои члены, - пояснил Дреш. - Самая жадная до власти ведьма, какую свет видел... Однако, пока он так говорил, перед глазами Ки промелькнул странный двоящийся образ. То есть внешне в комнате ничего не произошло, но впечатление было, как будто смотришь на каменистое дно пруда сквозь свое собственное отражение. Ки увидела женщину. Высокую женщину, и бледно-зеленая мантия, спадавшая с широких плеч до ступней босых ног, только подчеркивала ее рост. Белые цветки ветреницы выглядывали из травы у ее ног, пышно ниспадающие волосы так и блестели на солнце. "Рибеке..." - шептал ветерок, шевеля траву и заставляя кивать головки цветов. Но это была не Заклинательница, а женщина, человеческая женщина, вроде самой Ки. Ки успела задуматься об этом, но образ расплылся и померк, и перед глазами вновь была всего лишь пустая комната. Дреш продолжал о чем-то говорить, и Ки усомнилась, что он преднамеренно разделил с нею это видение. - ...и самая опасная среди них. Ибо она владеет собой настолько, что нет такого деяния, к которому она не смогла бы принудить себя, если сочтет, что оно доставит ей выгоду. Любое деяние, вне зависимости от того, какую боль оно ей доставит, вплоть до гибели. Вот если бы не она, а кто-то другой стащил мои сундуки!.. С другой стороны, ни у кого, кроме нее, и не вышло бы... - А сундуки-то где? - поинтересовалась Ки. Спина у нее и так уже трещала от постоянного напряжения, и потом, поди вот так потаскай с собой чью-то голову, да с каменным постаментом. Опять же, удовольствие намного ниже среднего - торчать в спальне Дрешевой первейшей врагини. Чего доброго, еще войдет в самый неподходящий момент... Одним словом, чем быстрее она, Ки, заберет доверенный ей груз и Дреш поможет им обоим убраться отсюда восвояси, тем и лучше. Стало быть, не место и не время предаваться пустой болтовне. - Терпение, - хладнокровно осадил ее Дреш. - Ты что же, полагаешь, Заклинательницы прямо так и позволили нам войти, забрать коробки и удалиться? Как же, как же. Начнем с того, что они их охраняют. Или ты думаешь, что мое тело - безделица, которой будет позволено валяться как попало? Может, ты думаешь, будто мы отыщем меня где-нибудь в пыли под кроватью?.. О нет, игры тут будут весьма тонкие. И ход теперь за нами. В этой их кажущейся утрате бдительности я усматриваю наблюдение даже более пристальное, чем ожидал. Уж не стоим ли мы одной ногой в западне?.. Надо подумать... Ки, однако, размышляла совсем о другом. - Рапира!.. - вырвалось у нее. Она подхватила голову Дреша сгибом локтя, отчего комната перед глазами одуряюще метнулась, и схватилась за свой пояс, а в животе стало пусто и холодно: она заранее знала, что ножен с оружием при ней не окажется. Растерянность и отчаяние заставили ее перейти на шепот: - Я так сглупила, Дреш... Я позабыла рапиру!.. - И котелок, и пузырек с душистым маслом... - передразнивая ее тревогу, добавил Дреш. - Они-то нам на что?.. - буркнула Ки. Паясничанье чародея бесконечно раздражало ее. - Говорю тебе: мы безоружны! - А еще у некоторых из нас нет ног, - фыркнул Дреш. - От твоей рапиры здесь толку, как от масла или котелка. Или, может, ты предполагала ворваться в покой, полный Заклинательниц, рубя направо и налево, и отвоевать мое тело, лишив жизни сотню колдуний? Нет, что за ребячество!.. Или я похож на дикаря, готового убивать? К тому же ты и так уже держишь в руках единственное оружие, которое может нам здесь пригодиться, - мою голову. Так что помолчи-ка лучше и дай мне подумать о том, что нам следует предпринять. - Рапирой не рубят, - мрачно поправила его Ки. Давно уже ей не приходилось чувствовать себя до такой степени дурой. Дреш присвоил себе власть над ней, словно так оно и разумелось, и гордый дух Ки жестоко страдал. И самое скверное, что при данных обстоятельствах он, несомненно, был прав. Ки до смерти хотелось грохнуть его башку Рибеке на стол и оставить там подле того сосуда с бледно-лиловой жидкостью, и пусть этот гад выпутывается сам, как умеет. Может, язык без костей и наглость - второе счастье - и помогут ему выбраться сухим из воды. Ки дала себе как следует понаслаждаться этой картиной, но после холодный разум снова взял верх. Дреш был ей нужен хотя бы затем, чтобы снова вернуться в свой мир. Опять же, она была привязана к нему узами своего слова, притом письменного, и, наконец, кто же откажется натянуть нос Заклинательницам в ими же затеянной игре?.. Они, значит, делают что хотят с ее грузом, а она слова в ответ не скажи?.. Это притом, что на Заклинательниц у нее был личный зуб, причем корни его уходили в прошлое дальше, чем простиралась ее память, - ее отец по какой-то причине люто ненавидел их, хотя вслух об этом не говорил никогда, а у самой Ки с младенчества жило в душе смутное ощущение, что Заклинательницы были некоторым образом причастны к ранней смерти ее матери - матери, которую ей не довелось запомнить. До сих пор Ки ничем внешне не проявляла своей нелюбви, лишь тщательно их избегала. А теперь ей думалось, что Вандиен, может, был не так уж и не прав и действительно пришло время воздать им за все оскорбления и обиды. Во всяком случае, судьба, похоже, недвусмысленно подталкивала ее именно в этом направлении. Ки набрала полную грудь воздуху, шумно выдохнула, усмиряя свои чувства, и стала ждать распоряжений колдуна. 7 Любопытные изящные пальчики порхали по мерцающим самоцветам, вделанным в черные эмалевые стенки коробки. Пальцы босых ног нетерпеливо подворачивались и вновь выпрямлялись, переступая по пышным перьям шкуры дикидика. Гибкое молодое тело так и ерзало, укутанное белыми одеяниями Заклинательницы самого низшего Посвящения. Гриелия явственно ощущала, что разгадка тайны ящика где-то здесь, рядом, еще чуть-чуть напрячь разум - и всплывет таинственная формула, основанная на численном законе, до постижения которого ей не хватало всего чуть-чуть. Гриелия на миг прикрыла глаза, как если бы предельное сосредоточение в самом деле могло приблизить ее к ощущению ауры колдовских самоцветов, услышать их неслышимый шепот, подсказку, как именно следовало расположить пальцы... - Рибеке ведь предупреждала нас, чтобы мы не трогали ящики, правда?.. В шепелявом голосе звучал изумленный вопрос: Гриелия в самом деле проявляла немалую дерзость, нарушая волю Мастерицы Ветров. Гриелия мигом раскрыла глаза и раздраженно уставилась на Лизет. Взгляд ее метал темные искры, и Лизет поспешно отвела бледные глаза. Паучье т'черийское тело съежилось под белыми одеяниями. Гриелия сморщила покрытый чешуйками нос, всем своим видом изображая презрение: будут еще тут всякие высказывать свое мнение!.. Мандибулы Лизет вновь шевельнулись: - Если мы хотим достичь полного Посвящения в Заклинательницы, Гриелия, мы должны приучать себя к строжайшему повиновению и самодисциплине. Прежде нежели править другими, нам следует научиться управлять собой... Даже трескучий, шепелявый т'черийский акцент не мог скрыть благочестия, звучавшего в голосе Лизет. - Следи за своим ящиком! - огрызнулась Гриелия. - А за своим я уж как-нибудь сама присмотрю! Лизет только изумленно щелкнула жвалами, но тут же совладала с собой. Как бы она хотела, чтобы ее телесное преображение в Заклинательницу происходило хоть немного быстрей. Она стыдилась тех непроизвольных движений, к которым было предрасположено ее т'черийское тело, тех звуков, которые оно издавало. Ах, если бы только ее панцирь начал покрываться чешуйками!.. Она не сомневалась, что именно по этой причине Гриелия так грубо с ней разговаривала. Больше никакой причины к тому не могло быть. Обе они стояли на одной и той же ступени Посвящения. К тому же ее ушей не минули слухи о Гриелии, о том, что ее отсылка к Рибеке была последней надеждой, ибо Рибеке славилась как наиболее строгая и требовательная из Мастериц. Гриелия же, как все знали, отличалась своеволием и упрямством. Подумать только, она пребывала на данной ступени уже второй срок!.. Лизет расправила все складочки на своем капюшоне и вновь обратилась к прямоугольной коробке. Пусть Гриелия играет с порученной ей коробкой, как ей заблагорассудится. И сама пожнет все последствия. Что до Лизет, она собиралась до последней мелочи исполнить полученные наставления. Ее совсем не привлекала холодная келья, куда запирали непослушных, и остывшая каша, которой их там кормили. Когда глаза-стебельки Лизет отвернулись прочь, по губам Гриелии скользнула тонкая улыбка удовлетворения. Она вновь склонилась над ящиком, стоявшим перед нею на низком столе, и пальцы заплясали над самоцветами... Ничего! Она помедлила и попробовала еще раз. Выждала - и попробовала очередную комбинацию... ...Не было никакого щелканья замка, которое могло бы выдать ее. Коробка под ее рукой лишь молча вздохнула. Гриелия покосилась через плечо. К ней был обращен укрытый белой одеждой спинной панцирь Лизет. Застывшая поза склоненного тела, увенчанного приземистым капюшоном, ясно говорила о том, что никакого участия в безумных выходках Гриелии Лизет принимать не желала. Гриелия насмешливо улыбнулась ей в спину и вновь повернулась к своему сокровищу. И в это время крышка коробки бесшумно заскользила по основанию. Гриелия взяла крышку и положила к себе на колени и нагнулась над долгожданной добычей. Ловкие пальцы проворно развернули длинное льняное покрывало... Основание коробки оказалось плитой белого камня, пронизанного черными и красными жилками. Оттуда, уходя в камень запястьями, как бы росли две руки, изящные, точно лилии-каллы. Они были мирно сложены вместе и ни дать ни взять ожидали, пока в них вложат погребальный цветок. Однако принадлежали они явно не мертвецу: под оливково-смуглой кожей чувствовалось биение жизни, и ожидали они не цветка, а воссоединения с хозяином. На одном из длинных, тонких пальцев сидел перстень. Кто-нибудь менее сведущий не обратил бы внимания на это дешевое с виду, ничем не украшенное кольцо из черного металла, но для Гриелии оно прямо-таки кричало о том, КТО его обладатель... Тут что-то встревожило ее, заставило напрячься всем телом: что там, уж не шорох ли легких шагов?.. Она кое-как набросила снятое покрывало обратно на эти руки. И улыбнулась рысьей улыбкой, задвигая на место послушную крышку. Невесомое прикосновение к волшебным камням вновь заперло хранимый ими замок. Так вот, значит, КТО был ставкой в той игре, которую здесь затеяли!.. Гриелия чуть наморщила поросший чешуйками лоб, добавляя эту новость в свой мысленный тайник тщательно отобранных сведений... - Оставьте бдение, - прозвучал голос, - и ступайте в свои комнаты отдыхать, а мы вас заменим. Этот голос, неожиданно раздавшийся за спиной, заставил Лизет испуганно подскочить. Зато Гриелия медленно подняла подбородок, одновременно опуская глаза. И улыбнулась, этак безропотно: - Да, Мастерица Ветров. - Да, Мастерица Ветров, - эхом откликнулась Лизет. Обе поспешили вон, метя по полу белыми подолами одеяний. Но отдыхать в свою комнату, как было предписано, отправилась только одна. Меди медленно вошла в оставленный ими покой. Восторг, с которым она созерцала две стоявшие там эмалевые коробки, скрыть было невозможно. Меньший из ящиков покоился на низком столе, к которому был придвинут табурет, тот, что побольше, стоял прямо на полу. Вообще эта комната была куда лучше обставлена, чем гостиная Рибеке. Там и сям были раскиданы шкуры редкостных зверей и птиц, защищавшие босые ноги от холода отполированного каменного пола. На стенах виднелись "небесные окна": прекрасной работы живые картины разных местностей и миров. Другое дело, единственными седалищами здесь были жесткие деревянные табуреты, с которых только что встали Гриелия и Лизет. Меди пренебрежительно покосилась на них и задумчиво провела длинным пальцем по крышке большего из ящиков: - Ну и как, по-твоему, лучше подступиться?.. Помедлив, Рибеке уселась на табурет, где раньше сидела Гриелия. - Чтобы вскрыть ящики, потребуется и терпение, и мастерство, - медленно проговорила она. - Дреш ведь сообразит, что мы с ними справимся, дай только время. Я думаю, он со всей возможной скоростью поспешит сюда, лелея надежду все-таки отбить свое тело. Конечно, мы могли бы прямо сейчас разделаться с ящиками и выцедить его силу. Но тем самым можно, с позволения сказать, вспугнуть дичь... - И ты веришь, что он пожалует сюда и попытается сам выручить свое тело?.. - Верю, - со спокойной убежденностью ответствовала Рибеке. - Да и кому лучше тебя знать, как он поступит? - Меди вроде безо всякого умысла обронила эти слова, но тишина в комнате вдруг стала мертвой. - Уж не попрекаешь ли ты меня моим прошлым? - тихо осведомилась Рибеке. - Отнюдь. Я не попрекаю тебя прошлым, я просто поражаюсь ему, как, впрочем, и многие до меня. Ты, должно быть, сама догадалась, почему Высший Совет нынче назначил хранительницей именно тебя. Тем самым они подвергают окончательному испытанию твою верность. Что, мол, изберет Рибеке, если предоставить ей выбор: Заклинательниц - или все-таки Дреша? - Рибеке выбирает Рибеке, - ответила та, и босые лодыжки обеих овеял чуть заметный ледяной сквознячок. - И никаких сожалений? - подтолкнула Меди. В ее голосе не было яда - просто естественный интерес старшей сестры. Карие с белым глаза смотрели заботливо, не более. - С сожалениями давным-давно покончено, Меди, - сказала Рибеке. - Давай для полной ясности воспользуемся метафорой. Допустим, у тебя была любимая собачка, и вдруг ее потянуло в дикую жизнь. Ты ведь отпустишь ее со всей любовью, не правда ли, и предоставишь ей жить так, как ей самой больше хочется? Предположим далее, что она не просто дичает, но и делается злобной, начинает тревожить стада твоих соседей. Как, ощутишь ты некоторую ответственность за происходящее? Не попытаешься своими силами что-то исправить?.. - Значит ли это, - спросила Меди, - что Дреш для тебя теперь не более чем беглый одичалый пес? - Я же сказала: "Воспользуемся метафорой", - с некоторой резкостью отозвалась Рибеке. Поднявшись, она проследовала к одному из небесных окошек. Перед нею была лесистая лощина; сквозь пышный мох пробивались белые ветреницы. Высокие стройные ели отгораживали их от синего неба. Рибеке подошла вплотную к окошку и глубоко вдохнула их аромат. В том мире только что прошел дождь, воздух был прохладным, чистым и свежим. - Понятно, - сказала Меди с другого конца комнаты. - Значит, ничего не предпринимаем и ждем, надеясь его заманить. Нам ни к чему отнимать у него надежду вернуть свое тело, не то он откажется от попытки его выручить и попросту захватит другое. - Вот именно, - едва слышным шепотом откликнулась Рибеке, не отрывая взгляда от лазурных небес мира за окном. Ее руки, одетые тончайшей чешуей, покоились на деревянном подоконнике. - И я думаю, что мое ожидание не затянется надолго. - Надеюсь, ты распорядилась, чтобы нас немедленно известили, как только его аура будет замечена на нашем плане? - Конечно. - Рибеке повернулась к ней и с деловым видом кивнула. - Я только не сказала своим ученицам, кого именно мы ожидаем. В его нынешнем состоянии его аура ущербна и весьма сильно отличается от целостной, так что не думаю, чтобы они заподозрили. С другой стороны, я достаточно подробно описала, что именно они должны увидеть. Навряд ли они ошибутся или пропустят... - Стало быть, ты не настолько им доверяешь, чтобы прямо сообщить, что у нас тут? - Длинные пальцы Меди легонько простучали по крышке коробки. Рибеке вновь пересекла комнату и опустилась на табурет. - Дело не в доверии, Меди, - сказала она. - Просто они все слишком юны и преисполнены идеальных воззрений на Заклинательниц. Вот я и сочла, что ни к чему смущать их, внушая излишние мысли и заставляя решать, кому в большей степени принадлежит их верность, кому в меньшей. В их возрасте слишком уж любят, чтобы все было ясно. День и ночь, мрак и свет, никаких полутонов. В результате кто-нибудь не так поймет то, что мы делаем, истолкует наши деяния как предательство. По-моему, нам с тобой ни к чему тревожить их понапрасну... - Мудро, - согласилась Меди. - Если мы преуспеем, они будут под нашей защитой. Если же нет... Я еще не настолько стара и не настолько цинична, чтобы с радостью заставлять этих невинных расплачиваться за наше дерзновение. Уберегая их умы от лишних сведений о нашем предприятии, ты тем самым ограждаешь их и от того, что некоторые, возможно, назовут нашей виной. Воистину, ты правильно поступила, сестра. В комнате воцарилась несколько неловкая тишина. Спустя время Меди заерзала на табурете: - Я предпочла бы несколько более удобное сиденье... - И я, - сказала Рибеке. - Неудобство, однако, способствует бдительности и вниманию. Не пристало нам дремать на бархатных подушках или услаждать себя вином, когда наконец появится Дреш. Сила его далеко не так велика, как полагает он сам, но ловкости и хитрости ему определенно не занимать. Я бы не стала его недооценивать, ибо такая оплошность может стать роковой. Терпение, Меди! Придет время - и мы отдохнем за едой, питьем и беседой, - думается мне, у нас с тобой есть о чем поведать друг дружке. Хотя бы о том, что Высший Совет не желает высказать Рибеке прямо в лицо, но зато, возможно, шепнул на ушко Меди. Или я не права? Меди едва заметно, но с явной горечью улыбнулась... 8 Первый же день, проведенный Вандиеном за перегонкой упряжки, оказался сплошной пыткой, способной поколебать даже долготерпение дина. Он без конца укорачивал и замедлял шаг, пока не почувствовал себя жертвенным животным, ведомым в кандалах на заклание. Тем не менее, как он с самого начала наступал на пятки своим скильям, так и продолжал наступать. Они вразвалочку передвигались по улице, щурясь и моргая от пыли. Вандиен начал было экспериментировать со стрекалом, но выяснил лишь, что стоило ему прикоснуться им к какому-нибудь зверю, как тот плюхался на брюхо и немедленно засыпал. Из этого он заключил, что стрекало на самом деле служило для того, чтобы останавливать скилий, не подвергая опасности руки и ноги, - челюсти-то у милых зверюшек были что надо. Тащась следом за ними, он на ходу сжевал кусок купленной на рынке ковриги, а остальное сунул под мышку. Растягивать единственный хлеб на всю дорогу до Обманной Гавани ему вовсе не улыбалось, но другой возможности он покамест не видел. Что ж: оставалось только напомнить себе, что ему случалось одолевать и больший путь, причем на тощий живот. Итак, Вандиен двигался вперед ленивым прогулочным шагом, предаваясь досужим размышлениям об однообразии открывавшегося перед ним пейзажа. Дорога вилась между невысокими холмиками, спускаясь в низины, то тут, то там на ней виднелся овечий помет. Время от времени он видел в стороне от дороги отары. Скильи не проявляли к овцам никакого интереса, но Вандиен заметил, что овцы сбивались в кучу и принимались беспокойно вертеться всякий раз, когда ветер доносил до них запах его упряжки. Пастухи-люди с руганью принимались сновать туда-сюда, разгоняя по пастбищу сопротивляющихся животных. Чувствовалось, что овцы старались держаться от скилий как можно дальше. Одна отара при их приближении разбежалась в стороны, усеяв живыми точками склоны холмов. К большому облегчению Вандиена, пастухи обвиняли и поносили все-таки не его, а своих безмозглых подопечных. Овец было много: отару за отарой гнали через дорогу на зимние пастбища, и Вандиену ничего не оставалось, кроме как мрачно плестись по густо унавоженному большаку. Вечер застал его на вершине небольшого холма. Он порядком устал, но не столько от ходьбы, сколько от ее несусветно медленного темпа. Со своего взгорка он видел перед собой появлявшуюся и пропадавшую дорогу, похожую на серую ленту, кем-то настриженную и разбросанную по холмам, заросшим кустарником. Ни дерева, ни хижины пастуха - не на чем остановить взгляд. Кусты же и трава были сплошь тусклыми, от пыльно-лилового до угрюмо-зеленого. Скильи, размеренно переваливаясь и принюхиваясь неизвестно к чему, заковыляли вниз по склону. Вандиен только вздохнул. Неожиданно одна из пастей выбросила длинный серый язык и тотчас же его вобрала. Тварь взвизгнула, и в тот же миг повод вылетел из руки Вандиена. Шлепая плоскими лапами, упряжка ринулась наутек. Приземистые крапчато-серые спины извивались туда-сюда: скильи точно текли вниз под уклон, чем-то напоминая струю воды, пролитой из ведерка. Плетеный кожаный повод волочился следом по грязи. Раздумывать было некогда. Вандиен во всю прыть бросился следом, прыгнул, как кот, и успел ухватить вожжи. Его изрядно протащило по навозу и колючим кустам, и связанный узлом конец повода снова вырвало из ладони. Со сдавленным проклятием он вскочил на ноги, на бегу вытирая о куртку исполосованные и грязные руки. Он то скользил в овечьем дерьме, то перепрыгивал цепкие жилистые кусты. При этом он умудрялся не отставать от скилий и во все горло орал "Стоять!!!" поочередно на всех известных ему языках. Языков он в своих странствиях нахватался немало, но зловредные скильи не обращали на него ни малейшего внимания. Как же он костерил себя за то, что слишком скоро вручил Паутинному Панцирю заветный кристалл. Он знал, какие части тела скильям следовало почесывать для их полного удовольствия; знал, какие водоросли давать им от поноса; знал, наконец, как выводить у них паразитов... в общем, все, кроме того, как остановить сбежавшую упряжку. Он только и добился от осоловевшего т'черья, что, мол, скильями легче было управлять, нежели объяснять в деталях, как это делается. Потом впереди показалась какая-то речка, и Вандиен принялся с жаром молиться, чтобы она их остановила. Может, здесь когда-то и был мостик, но теперь от него и следов не осталось. Борозды от колес свидетельствовали, что телеги и экипажи пересекали речку вброд, но его-то ящероподобным глотателям пыли, любителям дрыхнуть на солнцепеке такой подвиг был, конечно же, не под силу. Уткнувшись рыльцами в берег, они несомненно свернут вправо или влево. Если повезет. Тут-то он их и перехватит... ...Они влетели прямехонько в реку и исчезли в ней, точно камбалы, зарывшиеся в морской ил. Вандиен видел только, как дергалась сбруя: твари пластались по дну, стремясь полностью погрузиться. Длинные змеиные хвосты распрямились и начали ожесточенно хлестать, попадая когда по воде, когда по бокам соседей. Вода кругом так и кипела. Туча мути, поднятой со дна шестнадцатью широкими лапами, взвилась и уплыла вниз по течению. Упряжь дергалась и путалась: вся четверка лезла друг под друга, в самую глубину. Где чей хвост, где чья щелкающая зубами морда - поди разбери. Чешуйчатые плечи и крупы остервенело толкались и пихались... А потом все кончилось - так же внезапно, как и началось. Скильи замерли, скрывшись в воде и грязи. Над поверхностью не стало видно даже носов. Закрылись вытаращенные глаза, обмякли хвосты, и лишь течение продолжало их шевелить. Вандиен опасливо приблизился, борясь с подступающим ужасом. Скильи не подавали признаков жизни! Он осторожно подобрал плетеный повод и нерешительно потянул... Никакого ответа. Он явственно видел под водой ноздри скилий и то, что из них не поднималось ни пузырька. Ни единый мускул не напрягался под шкурами. Вандиен дернул еще раз, посильнее, но безвольные туши лишь чуть пошевелились от его рывка. Он вспомнил про стрекало, которое обронил, когда упряжка понесла. Быть может, если подобрать его и несколько раз хорошенько им вмазать... Нет. Он не осмеливался оставить скилий без присмотра. Он вошел в воду и что было сил пнул в круп ближайшего зверя. Как в стенку!.. Вандиен предпринимал еще и еще усилия, столь же мучительные, сколь и неблагодарные. Он вымок насквозь, пытаясь вытащить скилий из реки. Сколько он ни тянул то за хвост, то за лапу - сдвинуть с места хотя бы одну тварь ему так и не удалось. Четверка как будто стремилась слиться в единое целое. Здоровенные плоские лапы были надежно погребены под слоем грязи и речной гальки. Мертвый якорь. Животы плотно прижимались ко дну. Вода перекатывалась через хребты... К тому времени, когда закатилось солнце, Вандиен был мокр до нитки, несчастен и зол. Выбравшись на бережок, он молча созерцал скилий, окаменевших на дне, начиная понимать, что выпереть их оттуда силой - занятие безнадежное. Оставалось одно: взять их измором. Дождаться, покуда вылезут сами. В конце концов, весь день он гнал их по вполне сухопутной дороге. Должен же им когда-то понадобиться воздух?.. То и дело оглядываясь через плечо, он устало зашагал обратно на холм, чтобы забрать там стрекало и хлеб, потерянные во время погони. Вернувшись к реке, он обнаружил, что скильи не сдвинулись ни на волосок. Усевшись на мшистом берегу, Вандиен положил наземь стрекало и вытащил поясной нож. Кусок краюхи пришлось не отрезать, а скорее отпиливать. Хлеб вконец зачерствел, Вандиен не жевал его, а грыз, как сухарь. Отойдя чуть выше по течению - впрочем, так, чтобы не терять из виду утопившуюся упряжку, - он опустился на колени и запил хлеб речной водой. Водяная трава с плоскими зелеными листьями показалась ему знакомой; вновь вытащив нож, он принялся откапывать корни. Вытащив корневище, он соскреб с него землю и хорошенько промыл. В отчищенном виде оно напоминало плотно сросшиеся белые зерна. Ему с детства не приходилось есть корни лилии-вонючки, но он помнил, что и тогда предпочитал их разваренными до мягкости, но никак не сырыми. Сырыми они были почти безвкусны, только отдавали крахмалом. Ладно, не до жиру, быть бы живу, безрадостно напомнил сам себе Вандиен. Надо же что-то сунуть в живот. При таких темпах путешествия ему свою краюху до Обманной Гавани, хоть тресни, не растянуть. Отправляя в рот последний кусочек корневища, он услышал чавкающий звук, потом плеск, как бывает, когда свинья вскакивает из грязи. Вандиен сразу подхватил хлеб и стрекало, и весьма вовремя: скильи начали шевелиться. Одна из тварей как раз вытянула шею и шумно вбирала в легкие порцию воздуха. Ее хвост вновь покоился на крупе, свернутый в тугую баранку. Еще одна верещала и пускала пузыри, высвобождая голову, угодившую между лапами товарки. Они выбрались из воды, переваливаясь и неуклюже подскакивая в мокрой перепутавшейся-упряжи. Ил и грязь стекали с пятнистых боков. Вода смыла со спин налипшую пыль, и чешуйчатые шкуры радужно переливались в неверном свете луны. Бока скилий после пребывания в реке положительно округлились, звери выглядели довольными. Влажно клацали зубастые пасти, мокрые змеиные тела весело извивались. Вандиен смотрел, как они пытались выпутаться из перекрученной сбруи, и с некоторым запозданием понял, что при этом скильи боком-боком двигались от него прочь. Со сдавленным воплем он ринулся наперехват и на сей раз вспомнил, что стрекало вроде как подавало им команду стоять. Ткнув сперва одного, потом другого, третьего и четвертого зверя, он добился-таки, что вся упряжка плюхнулась на живот и замерла в неподвижности. Вандиен принялся шарить среди распростертых тел, отыскивая запропастившийся повод. Одна из тварей начала подниматься. Вандиен решительно ткнул ее стрекалом, и она вновь улеглась. Он стоял над умиротворенными скильями, непроизвольно сжав кулаки. Потом усилием воли принудил себя успокоиться. Сунув стрекало под мышку на тот случай, если кто-нибудь опять зашевелится, он принялся расправлять сбрую. Т`черья пряжек не признавали; сложное сооружение держалось исключительно на узлах. Вскоре Вандиен убедился, что развязать их в потемках было совершенно невозможно, тем более что долгое вымачивание в воде превратило каждый узел в монолитный кожаный шарик. Пришлось тянуть, толкать и этим довольствоваться. Стрекалом Вандиен пользовался безо всякого стеснения, и скильи вели себя смирно. Лишь один раз ему пришлось по настоящему туго. Хвост одной из бестий переплелся с упряжью, точно вьющаяся л