нями головы змеям и грызунам и тут же съедал их, поскольку идея разжечь костер не приходила ему в голову. Пил он из подземных ключей, бивших в пещерах, где юноша прятался от дневной жары. От такого скудного питания Дрезэм исхудал. Его волосы посерели, потеряв былую красоту, а глаза стали большими и дикими. На сердце его лежала тяжесть, но несчастный не понимал, чем вызвана печаль, забыл, с чего все началось. Иногда ночью, под холодными звездами, юноша надрывно выл, и даже волк не смел вторить ему. Наступила ночь, такая же как все предыдущие, черная, как эбеновое дерево. В небе серебряными капельками блестели звезды. Луна медленно передвигалась по небосводу, но, опережая ее, по степи шел человек. За его спиной развевался черный плащ. У незнакомца были черные волосы и черные глаза. Дрезэму все люди представлялись врагами, с которыми надо драться, а потом убивать. Поэтому, завидев незнакомца, юноша, рыча, поднялся. Но черноволосый человек обратился в дым. Этот дым приблизился, окутал юношу и усыпил в нем дикого зверя. Глаза Дрезэма закрылись. Он больше не был убийцей. - Отныне ты будешь моим сыном, и я подарю тебе счастье. Бедный мальчик, ты слишком долго жил в степи, словно шакал, - произнес черноглазый человек, прекрасный, как сама ночь. Дрезэм поднял голову и встретился взглядом с незнакомцем. Взор черного человека, словно огонь, проник сквозь рой беспорядочных и туманных мыслей, заслонявших восприятие юноши. - Взгляни, - приказал Азрарн, указывая на груду бесформенных глыб гранита примерно в миле от них. Дрезэм проследил взглядом за рукой князя демонов. Даже ночь содрогнулась от такого коварства. Вся степь отозвалась, будто струны гигантской арфы, и тут с гранитной скалой, возвышавшейся посреди пустыни, произошли волшебные изменения. Теперь вместо нее возвышался дворец, настоящее чудо, созданное из блестящих черных кристаллов и полированного агата с серебряными башнями и медными крышами, окнами бирюзового и малинового цвета. Перед ними, словно ковры, раскинулись сады с черной бархатной травой, с дорожками, выложенными драгоценными камнями, с черными деревьями фантастической формы, лавандовыми фонтанами и пурпурными прудами. Соловьи пели в беседках с невыразимой сладостью, по газонам расхаживали важные черные павлины с зелеными и голубыми, будто живыми, изображениями глаз на хвостах. - Отныне, Дрезэм, ты будешь жить по ночам, как луна. Этот дворец я дарю тебе. Теперь ты не будешь ни в чем нуждаться. Азрарн повел молодого человека через сады во дворец, где их ждал накрытый стол и все было приготовлено для банкета. Дрезэма не требовалось приглашать к трапезе, как когда-то во дворце короля. Возможно, он заметил, что на этот раз стол оказался богаче. Когда Дрезэм насытился, Азрарн сказал: - Есть еще кое-что. Я напомню тебе. Девушка с серебряными глазами и розовыми волосами. Не советую тебе ею пренебрегать. Взяв глиняный кувшин, Азрарн произнес заклинание и перевернул кувшин в воздухе. Из него вылилось сияющее и ароматное облако, превратившееся в великолепную женщину. Конечно же, это была не Шезэль. Азрарн не мог позволить однажды разделенным душам объединиться. Месть демона обычно превращается в игру. Азрарн в своем магическом зеркале Нижнего Мира увидел, как Бизунех молится в своем жалком храме, а после ее смерти следил за ее дочерью и понял, что некая роковая стихия стремится спасти ее. Азрарн решил ей помешать. Женщина прелестного сложения, вылитая из глиняного кувшина, была одной из эшв. В этом и заключалась шутка Азрарна. Как у всех демонов, у нее были черные глаза, хотя и не серебристые, но зато серебряная тушь сверкала на ее веках. В ее волосы, такие же черные, как и у остальных демонов, было вплетено множество цветов. Но это не были безжизненные гирлянды, а настоящие цветущие растения, невидимо вырастающие из корней ее волос. Бледные желтые цветы, мелкие вечноцветущие примулы, густо усеяли черные локоны, будто роса на листьях. У Дрезэма перехватило дыхание. Столь пленительное создание задело даже его спящие чувства. Эшву звали Жазэв. Прежде молодой человек очень быстро уставал от одного тела, от одного лица. Но демоны - не люди, ни один мужчина и ни одна женщина не могли устать от них. Жазэв, воплощенное желание, раскрыла Дрезэму свои объятия. Азрарн ушел. Дрезэм утонул в потоке наслаждения. Он обнажил грудь демонессы, подобную снежным вершинам гор, она в ответ прильнула к его груди, золотой от загара. Юноша сорвал ткань с ее бедер, и цветущая черная долина, усыпанная желтыми цветами, предстала его взору. Тем временем губы Жазэв изучали бедра Дрезэма, подбираясь к горящей башне его страсти. Солнце всходило в теле Дрезэма, перепутав его с небосводом. Алые кони увлекли колесницу солнца вперед, все глубже погружаясь в бездонный тоннель особняка Жазэв. Кони так и не ослабили поводьев. Магия демона победила земного любовника. Он скакал, словно белый изогнутый лук на белом полумесяце ее тела, скакал до тех пор, пока не расплавился, пока огонь в нем не потух. Казалось, прошла вечность, и вот Дрезэм в безумном блаженстве пронзил желанную цель, вдребезги разбив солнце, и, рассыпавшись бисером, упал в океан, имя которому - Жазэв. x x x Как и обещал Азрарн, Дрезэм теперь жил, как и луна, только по ночам. Он просыпался, когда пропадал дневной свет, а в небе разгорались звезды. Тогда он вкушал пищу и отдыхал. Тысяча невидимых слуг обслуживали его, выполняли все его прихоти раньше, чем он успевал о них подумать. Когда ему хотелось с кем-нибудь бороться, в медных воротах появлялись гиганты и воины, вызывая его на бой. Он с гордостью убивал их, хотя это ему лишь казалось, ведь все они были иллюзиями. Но кровавые игрища удовлетворяли его первобытные инстинкты. Зов плоти утоляла Жазэв. Юношу возбуждал даже звук ее шагов по мраморным плитам пола. Бездна удовольствия, множество побед, бесконечные обольщения ублажали его пять ночей. И каждый раз, когда поднималось солнце, Дрезэм, обессиленный, падал на свою королевскую кровать и спал до тех пор, пока последний луч света не покидал небо. Дрезэм так ни разу и не увидел, что происходит с его дворцом, когда солнце поднимается над степью, во что превращается его королевская кровать; он не видел, как розы тают, словно утренний туман, за его спиной. Лучи солнца каждое утро уничтожали его дворец. Исчезало все, кроме прочного часового механизма, созданного дрином. Деревья расплывались, как чернила в воде, башни качались и исчезали, словно дым, павлины превращались в кучи вонючих лохмотьев. Стены дворца днем казались кучами гранитных валунов. Жазэв удалялась в Нижний Мир, чтобы не видеть дневного света. Дрезэм лежал один в волшебном оцепенении до наступления темноты. Тогда появлялся Азрарн, восстанавливал дворец, выливал из глиняного кувшина Жазэв, и примулы по- прежнему украшали ее черные волосы. Пять ночей Дрезэм бодрствовал, устраивая оргии, пять дней он спал, как мертвый. На пятый день его нашла Шезэль. Она исхудала и побледнела. Путь ее оказался невероятно утомительным, если не сказать ужасным. Девушка прошла грозные пустынные степи, опаленные безжалостным горячим солнцем, где после захода солнца дул холодный, пронизывающий ветер. Вся ее одежда превратилась в лохмотья, руки и ноги кровоточили, но несчастная ничего этого не замечала, физическая боль и мучения ничего не значили для нее. Перед ней стояла цель. Инстинкт вел ее, не оставляя места для колебаний. Неумолимая душа Шезэль болела, словно незаживающая рана. Увидев груду гранита перед собой, девушка почувствовала, что близка к цели. Ее сердце, казалось, готово было разорваться. Шезэль подбежала к скалам, поднялась по кручам и среди камней нашла того самого юношу, который заполнял все ее мечты, человека, в чьем теле пряталась ее вторая половинка. И сразу же Шезэль успокоилась, ее душа нашла утешение. В ней не осталось ни злости, ни горести. Ей не пришло в голову схватить Дрезэма и как-нибудь ранить, напротив, она полюбила его. В порыве чувств девушка встала перед ним на колени. Она целовала его губы, глаза, руки. Часть души юноши откликнулась на ее призыв, но князь демонов недаром задумал, чтобы Дрезэм крепко спал и никто не мог его разбудить. Весь день Шезэль просидела рядом с Дрезэмом среди гранитных валунов. Солнце зашло. В сумерках к скале подбежал черный волк. Он не был похож на других степных волков, опасавшихся близко подходить к Шезэль. Взгляд волчьих глаз прожигал мозг Шезэль насквозь. Азрарн, а это был именно он, заворожил девушку взглядом и подавил ее сознание. У Шезэль не осталось сил бороться с ним, впрочем, она и не пыталась. Князь демонов заставил ее отойти от Дрезэма и спуститься с гранитного завала, нанеся смертельную рану ее душе. Азрарн увел девушку в пустынную ночь. Далеко от гранитного завала Шезэль увидела свет вкрапленных в небо светильников. Девушка стояла одна в степи и плакала. Она думала: "Мой возлюбленный совсем рядом, что же мне теперь делать?" Шезэль начала размышлять. Девушка вернулась обратно по следам, оставленным ее босыми окровавленными ногами, когда черный волк заставил ее уйти. Она подошла к медным воротам с торчащими над ними на пиках отвратительными головами. За воротами виднелся сад и дворец. Шезэль почувствовала, что Дрезэм там. Девушка едва дотронулась рукой до ворот, как вокруг сада выросла стена из голубого пламени. Из огня выскочили ужасные чудовища, бросились на нее и прогнали, исхлестав плетками. Шезэль неподвижно лежала в пещере, будто окаменев, а ее кровь и слезы смешались на каменном полу. x x x Шезэль вернулась, когда солнце прошло почти весь свой дневной путь. Девушка встала на колени перед спящим Дрезэмом. Она сняла со своего тонкого запястья узкий поясок из свитых прядей цветного шелка и обернула его вокруг запястья Дрезэма. - Я узнала его по одному лишь волоску, запутавшемуся за струну арфы. Когда он проснется, то узнает меня по этому пояску, который я так долго носила. Он непременно узнает меня, и после этого мы уже не расстанемся. И, поцеловав возлюбленного, Шезэль ушла, чтобы спрятаться снова. Наступила ночь, время демонов. Дрезэм зашевелился на сатиновых простынях и гиацинтовых подушках. Когда он начал просыпаться, Жазэв подошла ближе и увидела изношенный поясок, повязанный вокруг запястья Дрезэма. В тот же миг она сняла поясок и бросила в очаг. Зеленое пламя тут же поглотило его. Бурная ночь прошла. Рассвело. Шезэль плакала. Перед закатом она опять разыскала то место, где спал Дрезэм. Девушка взяла острый камень, отрезала локон своих бледных волос и спрятала в его рубашке. - Он обязательно узнает меня по этому локону, и тогда, возможно, мы уже не расстанемся. Но когда ушло солнце и Дрезэм зашевелился на бархатной подушке с желтыми нарциссами, появилась Жазэв. Она улыбнулась и стала шарить под его рубашкой до тех пор, пока не нашла волосы. Не успел юноша проснуться, как демоническая женщина уже бросила их в очаг. И снова наступила ночь, снова ее сменил рассвет. Днем Шезэль смотрела на спящего юношу в скалах. - Возможно, ты меня не узнаешь. Может быть, твоя часть души выросла безмолвной. Мне больше нечего тебе оставить. Я больше не приду. Потом она наклонилась, поцеловала его губы, глаза, руки, ушла в пещеру и легла там, как когда-то лежала Бизунех, ожидая прихода смерти. Опустилась черная ночь. Дрезэм зашевелился на шкурах, на этот раз под его головой оказались фиалки. Жазэв тщательно обыскала юношу, но не нашла ни пояса, ни локона, ничего, что могла бы оставить Шезэль. Но все же Шезэль кое-что оставила, сама того не подозревая. И даже колдовство не помогло Жазэв отыскать это. Серебряная ресница Шезэль упала на ресницы Дрезэма, когда она целовала его. А когда юноша проснулся, то ресница попала в его глаз. Эта ресница не мешала ему видеть, но странным образом повлияла на его зрение. Чудесный дворец задрожал и стал туманным, соблазнительные формы Жазэв приобрели ужасные очертания, будто бы некое свечение исходило от ее костей. Внезапно чувство невосполнимой утраты нахлынуло на Дрезэма. Он знал, что это отчаяние ему когда-то было знакомо. Он протер глаз рукой и вынул серебряную ресницу. Как только он прикоснулся к ней, то сразу же почувствовал, что именно с ним случилось. Его половина души стучалась в ворота его сердца и всего его тела. И тогда Дрезэм громко воскликнул: - Я должен найти ее. И затем с такой скоростью, что все ловушки, расставленные темнотой, не смогли удержать его, юноша бросился в степь. Он бежал, не понимая, как находит единственно верный путь, ведущий к той пещере, где лежала Шезэль. x x x Глубокой ночью Азрарн шагал по степи. Наконец он увидел на скале две сидящие под открытым небом фигуры. Волшебный дворец пропал, Жазэв вернулась в кувшин. Павлины больше не расправляли свои хвосты, а соловьи неподвижно лежали в мастерских дрина. Азрарн окликнул парочку на скале: - Повернись, Шезэль. Повернись, Дрезэм. Я здесь. Они без колебания обернулись. Азрарн смог разглядеть их в ярком сиянии луны. Эти двое были прекрасны, как могут быть прекрасны только две половинки, составляющие единое целое. Не только руки, но и формы любых других частей их тел безупречно подходили друг к другу, изгибы ее щеки и ее груди, казалось, идеально подходили к форме его тела. У Дрезэма были серебряные волосы, а у Шезэль такие же глаза. Золотые развевающиеся волосы Шезэль тон в тон подходили к темно-золотым глазам юноши. Его неистовство улеглось; ее безразличие пропало. Выражения их лиц стали одинаковыми, и такими останутся навсегда. Крайности каждого из них, уравновешенные своей противоположностью, стали идеальными. Отрицательное выравнивалось положительным, расходящиеся тропинки сошлись. Железо стало шелком, шелк стал железом. В результате возникло спокойствие, разум, сила и магия уникального совершенства. Никто из них не испугался, да и как такое могло случиться? Влюбленные с безразличием смотрели на Азрарна. Эти двое выглядели словно боги или Бог с неразделенной цельной душой. Они оставались двумя существами и в то же время были единым целым. Азрарн поплотнее завернулся в свой плащ. Его очень тронул их вид. Эта пара понравилась ему, и князь демонов забыл про свою врожденную жестокость. - Они слишком прекрасны, чтобы их разлучать. Что идеально в мире, то я благословляю, - произнес он. Глава 4 Меж скалистых холмов к городу, раскинувшемуся у моря, вела старая дорога, которой, однако, пользовались крайне редко. Уже более сотни лет люди избегали ходить этой дорогой, поскольку, по слухам, даже в разгар дня из недр холмов раздавался вой чудовища. Ведь как знать, вдруг чудовище однажды выскочит на дорогу и съест неосторожного путника. И все же нашелся один могущественный волшебник - Качар, которого не пугала перспектива быть проглоченным и уж тем более услышать какие-то завывания. Его слуги даже смеялись над россказнями о чудовище. В тот день, когда маг решил проехаться по старой дороге, он надел черно-зеленый шелковый плащ, а на одном из его пальцев красовалось рубиновое кольцо размером с глаз газели. Волшебник ехал в открытом экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Один из слуг почтительно держал зонтик с оборками над головой своего хозяина. - Это же Великий Качар! Допустим, под землей действительно затаилось чудовище. Но пусть только оно попробует выскочить. Несомненно, Качар тут же его съест! - утверждали слуги. Волшебник тем временем ехал все дальше и дальше. Еще до захода солнца он хотел добраться до города и его морского порта. Он выбрал эту дорогу только потому, что она была самой короткой. Чародей ездил в столицу приморского государства, чтобы с помощью своей магии излечить старшего сына короля, теперь же, когда чудо свершилось, он мечтал поскорее добраться до корабля и вернуться домой. Старая дорога пылила и местами была завалена камнями. Волшебник расчищал путь лишь парой коротких слов, превращавших камни в дым. В час дня компания подъехала к пересохшему колодцу. - Настало время поить лошадей, - сказал Качар. Он подъехал к обрывистому склону холма, из которого бил ключ, образовавший удобный для лошадей пруд. Именно в этот момент из глубины пустого колодца раздалось печальное завывание. Слуги волшебника ничуть не испугались, поскольку верили в могущество своего господина. Качар подошел к колодцу и нагнулся, чтобы лучше расслышать звуки, исходящие оттуда. Вскоре пугающие завывания повторились. - Пожалуй, я не прочь увидеть это существо, - проговорил Качар. Он сотворил незажженный факел, дунул на него, и тот зажегся. Тогда волшебник опустил его в колодец и заставил повиснуть в воздухе, а сам смотрел вниз через волшебное стекло, пытаясь рассмотреть то, что находится внизу. - Ну вот, так я и думал. Демоны силой своей магии превратили обычного человека в странную тварь, - проговорил волшебник, увидев несчастное создание в своем зеркале. Качар щелкнул пальцами, и из них вылетели искры. Искры закружились и образовали сеть, которая поплыла вниз в колодец. Раздался ужасный крик, стук копыт, скрежет зубов, скользящее шлепанье и жалобный лай. Из колодца поднялся факел. Следом за ним показалась искрящаяся сеть с запутавшимся в ней отвратительным животным, которое крутилось, брыкалось и корчилось. У чудовища была голова волка, передняя часть туловища борова и гигантский хвост ящера. Животное барахталось, ревело, выло, дико вращало глазами и скрежетало зубами. Сотню лет оно бродило по пещерам и подземным ходам, соединявшим холмы. Оно даже не могло умереть, навечно погребенное под землю по прихоти демона. Побои нисколько не повредили ему, как и падение на дно колодца; горящее сено обожгло и напугало его, но не смогло сжечь насмерть. Конечно, чудовище давно забыло, с чего начались его мучения. Несчастное создание забыло, что когда-то было красивым и сильным молодым человеком, как однажды оно заснуло рядом со своей любимой молодой женой, а проснулось в проклятой шкуре, которую по приказу Азрарна сделал дрин. Муж Бизунех, обреченный на страдания, все еще мучился, тоща как она уже давно превратилась в прах. Качар проследил всю его историю, пусть даже в самых общих чертах. Он не отличался особой жалостливостью, но его нельзя было назвать несправедливым. Пока грязное зловонное ужасное существо металось и стонало в магических сетях, Качар послал слуг за волшебным порошком, поручил им вынуть свой амулет из шкатулки, а шкатулку убрать на место. В полдень он приступил к колдовству. Заклинание еще не начало действовать, а утомившееся солнце уже приближалось к своей далекой постели в голубых холмах. Несчастное создание не раз меняло форму, не переставая жаловаться. Когда же красный свет покинул небо, по спине животного прошли судороги. Словно змея, сбрасывающая кожу, оно выползало из своей сморщенной шкуры. К ногам Качара в изнеможении упал мужчина. Уже далеко не юноша и вовсе не красавец. Но все же он был человеком. Он забыл свое имя, как и всю свою прежнюю жизнь. Он смутно сознавал, что однажды его обманули, жестоко лишив радости жизни безо всякого предупреждения. Его память была заполнена образами темных сырых тоннелей, гулких пустых ущелий, вторящих его нечеловеческим крикам, и грязных дыр, где он прятался от непонятных страхов. Качар накормил его и напоил вином из сосуда, сделанного из желтого нефрита. - Ты будешь служить мне два года в благодарность за мой труд. Я назову тебя Кебба, что означает "Тот, о котором много говорят". Кебба не отказывался ни от работы, ни от своего нового имени. Его лицо было серым и осунувшимся, как лицо человека, умирающего от нескончаемого и неутолимого голода. Он с трудом мог говорить членораздельно. Кеббе разрешили ехать на запятках экипажа. Иногда в забытьи его язык высовывался изо рта, а взгляд становился диким, как у лесного зверя. Люди, видевшие это странное создание, когда экипаж волшебника проезжал по городу, принимали его за лунатика и удивлялись, недоумевая, почему он сопровождает Великого Качара. Был уже поздний вечер, но, несмотря на это, судно ожидало волшебника. На пирсе в результате странных манипуляций Качара прекрасный экипаж уменьшился до размеров ореха, и волшебник положил его в карман. Шесть черных лошадей превратились в шесть чудесных жуков, черных с белыми крапинками. Качар поместил их в удобной коробочке. В сопровождении слуг и под приветственные возгласы удивленной команды и восторженной толпы на берегу он взошел на борт. Кебба последовал за ним. Море было спокойным, дул легкий попутный ветер. Через два дня корабль подошел к заповедному острову. Черные обсидиановые скалы подпирали голубое небо. Шлюпка с судна уткнулась носом в галечную береговую полосу. Волшебник и его слуги сошли на берег. Этот бесплодный остров и был домом Качара. Вскоре судно, словно розовая чайка, скрылось из виду. Качар ударил по непроницаемой обсидиановой скале, и огромная дверь, невидимая до сих пор, отворилась, пропустив их внутрь, а потом со скрежетом закрылась. За скалистой грядой остров показался вовсе не таким бесплодным и мрачным, каким выглядел снаружи. Внутри скал притаился чарующий и необычный сад. В саду Качара росли усыпанные розами деревья, высотой с вековые сосны, светло-зеленого и пурпурного цветов. Розовые ивы склонялись к розовым прудам, где вместо воды плескалось вино. На синих газонах резвились львы. Они подбегали к магу и, играя, лизали его руки, словно собаки. Совы с круглыми изумрудными глазами мелодично пели, будто молодые девушки. Дом мага был сделан из зеленого фарфора с крышей из разноцветного стекла, пропускающей свет. Аллея черных деревьев с плодами из чистого золота вела к главному входу. Кебба оглядывался вокруг, ошеломленный видом волшебного сада и произошедшими с ним самим переменами. - Только предупреждаю, пока ты будешь мне служить, тебе придется обучиться кое-какой магии. Но не пытайся узнать слишком много или неосмотрительно использовать то, что узнаешь. И никогда не срывай золотых плодов с этих деревьев, - посоветовал Качар. Дом мага оказался не менее удивительным, чем сад. Разноцветные лучи света, попадавшие внутрь сквозь стеклянную крышу, придавали комнатам причудливые оттенки, солнечные блики играли на разнообразных предметах из драгоценных металлов. Большие водяные часы из меди и серебра в форме галиона показывали время. В сумерках лампы таинственным способом зажигались сами собой. В тайной комнате, расположенной за двумя большими черными лакированными дверями, Качар упражнялся в магии. Ручки этих дверей были сделаны в форме человеческих рук из белого нефрита. Чтобы открыть дверь, надо было пожать нефритовые руки и повернуть их. Это, как заметил Кебба, делали только особо доверенные слуги Качара, и то лишь тогда, когда волшебник вызывал их помочь при проведении некоторых экспериментов. Самого Кеббу туда не пускали. Он и не собирался входить в эту комнату без приглашения, но предполагал, что это место было достойно восхищения. Кебба занимался странными вещами. То ему поручали следить за большой птицей на полуденном небе, подсчитывать, сколько кругов она совершит над домом мага, пока не улетит прочь, и записывать это число на пергаменте. То ему приходилось идти к двенадцатому пруду, собирать камыши, растирать их в ступке и размазывать полученную пасту перед дверьми дома. Через каждые десять дней Кеббу посылали на крышу полировать стекло. Похоже, оно было очень толстым и прочным, поскольку ни разу не треснуло под ногами Кебба. Иногда ему приказывали пасти львов, которые питались травой и зеленым виноградом в другой части сада. Прошло два месяца. Кебба не знал ни счастья, ни горя. Он выполнял свой долг, ел мясо и хлеб, спал в предназначенном ему месте. Временами он поглядывал на черные лакированные двери с белыми ручками, но не думал туда входить. Он вообще ни о чем не думал. Даже теперь он порой забывался, высовывал язык, пытался волочить ноги, будто вместо них у него был хвост ящера. Однажды утром Качар позвал его и сказал: - Кебба, сходи к черным деревьям на главной аллее и сорви золотые фрукты. Кебба повернулся было, чтобы выполнить поручение, но потом, заколебавшись, напомнил: - Но хозяин, ты же говорил, что я не должен этого делать. В ответ на это Качар засмеялся и ушел. Он испытывал Кеббу, проверял, можно ли ему доверять. В тот же день он снова подозвал Кеббу: - Вот тебе золотое решето. Пойди ко второму пруду и принеси мне в нем вино-воду. Кебба на этот раз не стал спорить. Пусть это решето, но если волшебник требует, чтобы оно было наполнено, значит, оно будет наполнено. И действительно, когда Кебба зачерпнул им вино из второго пруда, ни капли воды не вытекло сквозь отверстия. Он принес решето Качару, и волшебник, улыбнувшись, сказал: - Я так и думал. За годы, проведенные в шкуре заколдованного животного, ты приобрел некоторую способность к колдовству. Теперь поедем, ты можешь войти в мой кабинет. Оказалось, что Кебба владеет магической силой, сам того не осознавая. С самого начала чародей подозревал это. Все задания Кеббы были лишь испытаниями. Кружащаяся птица была невидима для человеческого глаза, ни один человек не смог бы растереть магические камыши в пасту. Под ногами обычного человека стеклянная крыша непременно бы раскололась при первом же шаге, да и мало кто смог бы пасти синего и белого львов. Что касается последнего испытания, то кто, кроме владеющего магией, удержит воду в решете? Итак, Кебба вошел в комнату за черными лаковыми дверями. За окном кабинета волшебника виднелся вовсе не сад, а любая часть мира, которую хотел бы увидеть маг. В комнате оказалось темно, но тем не менее все предметы были различимы. На медной подставке лежал белый череп древнего Волшебника, которого Качар мог заставить говорить в случае необходимости. В хрустальном кувшине с агатовой пробкой притаилась крошечная женщина размером со средний палец. Но несмотря на свой размер, она была очень красивой, а ее волосы напоминали красновато-коричневый лист, обернутый вокруг ее тела. Когда Качар стучал по хрусталю, она сладострастно танцевала. Среди всех этих волшебных вещиц Кебба начал постигать магию под руководством самого Великого Качара. Обучение проходило в странной форме, приходилось поститься, вести аскетический образ жизни, а также использовать огонь и кровь. Мозг Кеббы, медленно реагирующий на события реальной жизни, быстро схватывал уроки волшебника. И по мере роста магической силы Кебба все более волновался. Все же он всегда ожидал указаний чародея, называл его "хозяин", целовал его рубиновое кольцо и всячески благодарил. Он был ребенком, а Качар стал его отцом. И это нравилось Качару. Волшебник строил далеко идущие планы относительно этого способного ученика и не видел в его растущем могуществе никакой опасности для себя. Талант Кеббы в сочетании с его невероятной тупостью превратили его в лучшего и наиболее полезного слугу. Кебба выполнял все поручения Качара, кроме одного. - Пойди и сорви золотые фрукты на аллее, - во второй раз предложил Качар. - Ты же мне запретил это делать, - удивился Кебба. В ответ на это Качар опять засмеялся. Но даже умные люди совершают глупости. Уже в третий раз Кеббе напоминали о существовании золотых фруктов. В первый раз это случилось, когда он был молодым, счастливым и сообразительным. И теперь какие-то забытые образы зашевелились в его голове. В эту ночь ему снилось, что он срывает множество золотых фруктов и они дождем сыплются на него. Когда же какой-нибудь из плодов касался его, Кебба будто бы чувствовал теплый поцелуй прелестной девушки, а сияние золота было сиянием ее волос в свете ламп. Кебба проснулся со слезами на глазах и, с трудом отдавая себе отчет в том, что делает, бросился в ночной сад. Подбежав к аллее черных деревьев, он протянул руку и схватил сияющий плод. И тут же в ветвях, извиваясь, появилась пятнистая, малиновая с зеленым, змея и вцепилась в руку Кеббы. На свое счастье, Кебба уже знал заклинание против зверей, летающих тварей и рептилий и, не мешкая, произнес его. Змея засохла, превратившись в перевитую веревку из зеленого и красного шелка, и упала в кусты. Расправившись со змеей, Кебба снова схватился за плод, но теперь золотой шар стал горячим, словно огонь. Кебба обжегся и не смог его удержать. Тогда он произнес заклинание, охлаждающее горячие предметы, и плод опять стал холодным. Потом Кебба взял двумя руками заветный плод и потянул его, но тот никак не срывался с дерева. Пришлось произнести заклинание, освобождающее предметы, и плод упал. Кебба осмотрел плод, лежащий на синей траве газона. Сорвав золотой шар, он не знал, что с ним теперь делать. Но через мгновение Кебба услышал шорох внутри плода, будто бы там что-то шевелилось, а потом раздался скрежет, словно это что-то хотело выбраться наружу. Ученик мага забеспокоился, но чувство тревоги не смогло ослабить страстного желания завершить начатое. Из дома мага вылетели лампы. Они парили в воздухе сами по себе, а вслед за ними шел Качар узнать, что происходит в полночь в саду. И тут Кебба произнес заклинание, открывающее предметы. Золотой плод разломился на две половинки, над ними появился слабый дымок. Осмелился бы кто-нибудь, кроме Кеббы, призвать такой дым? Одних он излечивал, других мог погубить. Когда его вдыхали, то казалось, что этот дым заполняет глаза, уши и мозг. Человеку, который много знал, он открывал новые тайны, но человек, знавший крайне мало, легко мог погибнуть. Дым этот называли самопознанием. Кебба вдохнул дым. Зашатавшись, он выронил половинки расколотого плода и схватился за голову. Он вспомнил все: свое прошлое, имя, юность, любовь, потери, ужасную жизнь в скалистых холмах. Несчастный понял, что с тех пор минуло сто лет и все, что он любил, уже давно исчезло с земли. Его обманули, и теперь он остался совсем один. Он нес на себе тяжесть человеческой злобы безо всякой вины. Люди смеялись, оскорбляли, били, жгли и проклинали его. И даже теперь кое-кто собирался обмануть его. Ему не пришло в голову, что Качар поступил справедливо, он забыл, что еще недавно уважал его и успокаивался в его присутствии, словно испуганный ребенок, оберегаемый отцом. Кебба считал, что его опять обманывают. Кебба знал, кто он есть, и теперь в нем кипели ярость и ненависть, он жаждал отплатить всему миру за то, что мир и его обитатели принесли ему боль. Ему, бедному Кеббе, который забыл даже свое настоящее имя. Конечно, теперь он вспомнил его, но это не помешало ему остаться бедным Кеббой, плачущим в саду волшебника. Тем временем Качар приблизился. Неровная тень упала на спину Кеббы, став последней каплей, переполнившей его терпение. Кебба вздрогнул, сбрасывая тень. - Ты все ищешь удобного случая, как бы обмануть меня! Ты превратил меня в червяка и теперь насмехаешься надо мной. Слишком часто ты смеялся над моей глупостью. Наконец я это понял. Я теперь умный, по неосторожности ты учил меня слишком хорошо. Я тоже стал чародеем! - прокричал Кебба. Качар произнес заклинание, которое должно было связать Кеббу крепче, чем веревка, но Кебба вывернулся и произнес ответное заклинание, снявшее чары. Тогда Качар побледнел и вцепился зубами в большой рубин на своем кольце. Кебба и в самом деле учился чересчур хорошо. Качар понял, что напрасно доверял своему ученику, животное так и не стало ручным. Но было уже поздно. - Замечательно! - победно воскликнул Качар. - Твое могущество только радует меня. Ты был моим слугой, теперь же ты станешь моим братом. Я спас тебя, ведь ты уже был заживо погребен, почти умер! Будь рассудительным. Безрассудство может сбить тебя с праведного пути. Но Кебба лишь ухмыльнулся, оскалив зубы. В нем еще оставалось кое-что от волка. - Однажды меня уже обманули. Как и ты сейчас, он пришел ночью, с той лишь разницей, что его я не видел. Мне не надо лживой доброты и подарков, не важно от кого, от людей или от демонов. Теперь я смогу сам защитить себя. Кебба повернулся и зашагал прочь. Качар испугался так, как не пугался уже много лет. Собрав всю свою силу, он метнул шаровую молнию вслед своему ученику, оказавшемуся таким негодяем. Но дым самопознания намного увеличил способности Кеббы. Он почувствовал приближение шаровой молнии и, повернувшись, бросил ей навстречу свою. Молнии столкнулись в воздухе и взорвались голубой вспышкой. - Теперь я знаю, что ты боишься меня, - засмеявшись, сказал Кебба. Рядом с утесом, в котором была потайная дверь, стоял лев. Он бил хвостом и рычал. Но Кебба без труда убил льва сверкающей пикой, которую тут же сотворил из воздуха, и вышел на берег моря. Несмотря на огромную силу приобретенного мастерства, Кебба не смог бы бороться с водой, поскольку море жило по своим собственным законам и там правили свои короли. Поэтому Кебба вынул из-за пояса кусок дерева, который подобрал в саду Качара, оторвал лоскут от рукава своей рубашки, произнес заклинание и бросил все это в воду. Материя и дерево превратились в небольшой корабль. Кебба поднялся на борт и навсегда покинул остров. Качар следил за его отплытием через магическое окно в своем кабинете за лакированными дверьми. Его сердце наполнилось гневом и волнением. x x x Кебба плыл семь дней и наконец добрался до скалы, уходившей высоко в небо. Она была высокой и широкой. Кебба решил построить свой дом именно здесь среди острых скал, поскольку красота и комфорт отныне стали ему отвратительны. Он питался растущими вдоль берега водорослями и рыбой, которую приносил прилив. Жажду он утолял вызванным с неба дождем, собирая воду в ладони. Кебба погрузился в пучину внутренней борьбы. Сила Качара заключалась в искусном владении магией, а бездонная сила Кеббы таилась в его неослабной, безумной, железной ненависти. Словно человек, на которого внезапно обрушилось горе, он бессознательно крушил все, что попадается под руку. Кебба даже пожелал смерти своему учителю, поскольку не мог отомстить настоящим обидчикам, искалечившим его жизнь. Он обрушился на старого колдуна, подобно безумному вихрю. Сначала Качар сосредоточился на защите. Кебба поступал по-детски, но его шалости от этого не становились менее опасными. То он посылал дождь из черных лягушек в сад Качара, то заставлял литься грязь; торнадо ударяли в скалы, небо темнело от туч насекомых или стай хищного воронья. Всю эту нечисть Качар отводил в сторону и обезвреживал. Вскоре в волшебном саду начались бедствия. Невидимый червь подточил розовые ивы изнутри, прелестные розы завяли, винные пруды покрылись отвратительной пеной. Качар восстановил сад и удалил невидимого червя. После этого он наложил печати и установил защиту на каждом дюйме земли. Теперь туда не могло проникнуть ни пылинки. Качар, сидя перед волшебным окном в своем кабинете, нашел остров, где лежал, изобретая пакости, Кебба. Лицо Кеббы позеленело от злости, а глаза ввалились, будто два злобных зверя, затаившихся в пещерах. Его зубы стали желтыми и острыми, потому что ему приходилось жевать морские водоросли и обгладывать рыбьи кости - такими же желтыми и острыми, как когда-то, когда у него была волчья голова. Одна нога Кеббы онемела из-за недостатка движений на узком острове и сырого климата. И теперь он, передвигаясь, волочил ногу, как когда-то тащил хвост ящера. Но его сердце, будто сердце борова, оставалось крепким и здоровым. Качар разными способами пытался избавиться от своего врага. Он посылал штормы в надежде, что они сокрушат скалу, но Кебба отбрасывал их назад. Качар послал женщину-призрак, которая разделась перед Кеббой, встряхнув своими рыжими волосами, но никакие соблазны, кроме желания отомстить, не привлекали несчастного. Он швырял в призрачную красавицу камни, пока она не исчезла. Качар послал необычайно мощную молнию, и она расколола остров на две части, словно он был игрушечный. Но Кебба уцелел и теперь лежал, усмехаясь, на большей из образовавшихся частей. Чародеи никак не могли побороть друг друга. Поэтому Качар решил обратиться к Кеббе сквозь волшебное окно: - Давай прекратим этот спор. Чего ты от меня хочешь? - Твою жизнь. Мои силы растут. Я это чувствую. Никто на земле не познает счастья, потому что я сам никогда не был счастлив. Никого не останется в живых, поскольку я сам никогда не жил по-настоящему. А любить они смогут только в могиле, потому что именно так выглядело мое любовное ложе, - ответил Кебба, и в его запавших глазах сверкнула ненависть. Качар понял, что все уговоры бесполезны. И тогда он наконец рассердился. И гнев его был совсем не таким, как ненависть Кеббы. Гнев Качара оказался тяжелым и устрашающим. Старый маг вызвал четыре шторма и из вихрей, созданных ими, из перевитых пульсирующих прядей свил магическую сеть. Затем Качар благодаря своему мастерству смог вызвать одного из морских королей. Неизвестно, как выглядел и как добрался до скалы этот король, возможно, он носил одежды из голубой чешуи, а вместо волос у него были потоки соленой воды. Вероятно, так же выглядели и его придворные. Они могли приехать на коралловых колесницах, влекомых упряжками огромных акул, черных и белых, питающихся людьми. Возможно, вокруг узких голубых зрачков их глаз сверкали золотые круги, как у некоторых глубоководных рыб. Скорее всего, им не очень понравилось, что воздух затрудняет их дыхание, из-за этого их тонкие суставчатые пальцы, сверкающие драгоценностями, украденными с утонувших судов, крепко сжимали трепещущие связки маленьких стеклянных шариков, в которых, словно любимые канарейки, летали драгоценные рыбки, распевавшие голосами, доступными лишь для слуха морских обитателей. Во всяком случае, сделка состоялась. Кольцо морской магии окружило скалу Кеббы и полностью отрезало несчастного от внешнего мира, исключив любую возможность побега. В качестве платы за эту службу Качар обязался кидать в море ежегодно в определенный день по прекрасному драгоценному камню. И пока Качар будет выполнять свою часть договора, морской король обязался выполнять свою. Так во второй раз за время своего несчастного существования Кебба оказался в заточении. Его магия оказалась бессильна, а его злость обратилась на него самого. Сначала он кричал сквозь невидимые, но непроницаемые стены своей ловушки. Но шум штормов заглушил его крик. Затем он пытался договориться с морским народом, но в этом не было никакого смысла, потому что Кебба ничего не мог предложить взамен. Океан остался глух к его мольбам. Наконец, он совершенно обессилел, уткнулся лицом в мшистую скалу среди выброшенных водорослей и больше не двигался. Однако мозг Кеббы продолжал работать. Он грыз себя изнутри, словно крыса. В его душе осталась только ненависть. И ненависть глодала его. Она добралась до его сердца. Эта ненависть не находила выхода, не могла реализоваться. И как всякая содержащаяся в чем-то большая сила, она начала бродить и бурлить. Время шло. Качар не жаловался на жизнь. Он продолжал творить чудеса и стал очень уважаемым чародеем. Каждый год в определенный день он бросал в море драгоценный камень. Он никогда не забывал об этом. Но однажды ночью, когда Качару исполнилось уже двести лет, он наконец устал от жизни и с улыбкой умер. В этот год никто не бросил в море драгоценный камень для короля, и магическая ограда вокруг скалы Кеббы рассеялась. Но, конечно же, Кебба, лишенный пищи, воздуха и движения, не дожил до этого времени Псевдобессмертие, дарованное ему пребыванием в шкуре чудовища, исчезло вместе с самой шкурой. Нет, Кебба не мог дожить до этого времени и не дожил. И само тело, разумеется, давно пропало со скалы, там не сохранилось даже его белых костей. И все же что-то осталось, то, что не могло умереть. То, что кипело, бурлило и приобретало все большую силу в этом заточении. Неослабевающая, бессмертная, голодная ненависть. И теперь она наконец вырвалась на свободу. Глава 5 Ненависть всегда существовала на земле, какой бы земля ни была, плоской или круглой. Ненависть Кеббы ринулась со скалы через море в раннюю ночную мглу. Она пока еще не обрела форму, но уже имела слабый запах металла, разъедаемого кислотой. Ненависть требовала пищи, поскольку до сих пор была вынуждена питаться лишь собой. А земля стала для нее изобильной кладовой с широко открытыми дверями. Начался шторм. Ураган разрывал небо, а океан вздымался навстречу ему. Ненависть Кеббы нашла тонущее судно. Его паруса были разодраны, как и само небо, а нижнюю палубу заливала вода. В трюмах пищали крысы, проклиная свою судьбу. Люди пытались спустить маленькую шлюпку с верхней палубы. Но они так ожесточенно боролись за место в шлюпке, что не успевал кто-нибудь убить своего соперника, как появлялся еще один и убивал его самого. Здесь Ненависть Кеббы пообедала и поужинала, набравшись новых сил. Подкрепившись, Ненависть полетела к берегу. В сосновом лесу пятеро разбойников напали на путника и зарезали его. Но, поскольку каждый пытался отхватить себе больший кусок добычи, началась драка. Ненависть снова перекусила. В освещенном многочисленными огнями городе муж навалился на жену, доказывая свои права на нее и проклиная несчастную за то, что она его ненавидит и хочет свести в могилу. Во дворе разъяренная женщина секла своего раба, еще совсем ребенка. Раб же, распластавшись на холодном камне, под ударами плетки мечтал лишь о том, как бы выбить ей глаз. В уютной таверне два бедняка замышляли убийство богача, завидуя его богатству. В башне девушка сидела на бархатной кровати и втыкала булавки в сердце восковой фигуры бросившего ее любовника. Под мостом двое подростков дрались за право обладать третьим, который лишь смеялся над ними, презирая обоих. На дороге до смерти забили прокаженного... Ненависть не просто кормилась, она пировала. Ненависть летела дальше по земле и пировала. Мир был большим банкетным столом, за которым подавались блюда на различный вкус. Ненависть, горячая как огонь, - та, что убивала; ненависть, холодная как лед, - та, что распространяла ложные слухи и лгала; еще одна ненависть, которая просто молчаливо ненавидела; была и черная, как глубокая шахта, самая жестокая из всех, ненависть, направленная внутрь. Она вбирала энергию зла и умножала ее. Вот какими деликатесами объедалась Ненависть Кеббы. И она, становясь все энергичнее, все активнее, набухала и давала ростки. Вскоре и она, защищенная своей аурой, научилась зарождать сама ненависть на земле. Там, где она проносилась по воле случая, летая, будто туча, неудовольствие перерастало в дикую скрипящую зубами ненависть. Девушка, утомленная болтовней своей сестры, хватала кинжал и пронзала грудь несчастной. Слуга, долгое время завидовавший богатству своего хозяина, наконец-то покупал яд. Все поддавались минутной слабости. Даже король, раздосадованный пустячной обидой, начал войну против своего брата. И тогда на земле наступила новая эра, эра Ненависти. Города и королевства воевали между собой. Убийства отдельных людей быстро переросли в массовую резню. Повсюду лилась кровь, свирепствовал огонь и раздавался лязг стали. Воздух наполнился плачем и проклятиями. Маленькое семечко, попадая на плодородную почву, прорастает и становится деревом. Ненависть Кеббы, небольшая по размерам, передвигаясь по земле, поглощала в себя все Зло и разрасталась. И вскоре это дерево накрыло своей тенью весь мир. Конечно, до того момента прошло много лет, но время не имеет значения для бытия. Пока Ненависть могла питаться, смерть ей не грозила. А еды на земле было предостаточно. Время играло ей на руку. Ненависть неустанно работала. Сама земля начала корчиться и стонать от злобы. Ее прекрасные просторы превратились в поля сражений, вороны хлопали крыльями над усеявшими ее трупами. Когда-то она гордилась своими лесами и огромными городами, теперь же все деревья были сожжены, а города превратились в руины. Землетрясения раскололи землю, горы изрыгали огонь, а моря бурлили, словно кипящие котлы. Некогда прекрасный лик солнца теперь был весь в синяках, а луна стала красной. Чума поднималась из болот, кутаясь в желтые и черные одежды. Голод шел по ее стопам, обгладывая собственные косточки. Смерть царила повсюду, но, возможно, даже Он, один из королей Тьмы, Владыка Смерти, с трудом собирал такой урожай, его амбары были переполнены трупами. Люди начали проклинать богов. По утрам они убивали друг друга, по ночам же, после битв, они бесновались перед алтарями безмолвных богов. В слепой ненависти к своим богам они ломали их изображения и оскверняли их святыни. - Богов не существует. Но кто же тогда создал их для нас? - кричали тут и там. В свете раскалывающихся гор на берегах бушующих морей люди не видели накрывшую их тень, тень Ненависти, которую они сами же и вскормили. - Я знаю, кто источник всех наших бед. Это он - Владыка Ночи, приносящий мучения, с крыльями орла. Тот, о котором не принято говорить. Он сделал все это, - утверждали люди на разных концах земли. Если падали башни, то вспоминали о нем... Когда разверзалась земля и проглатывала людей, они, задыхаясь, выкрикивали его имя. Его перестали бояться. У людей появились новые, более жуткие страхи. - Азрарн придумал все это. Князь демонов хочет уничтожить мир. x x x А Азрарн был тут ни при чем. Шутка заключалась в том, что он, творец человеческих бед, даже пальцем не шевельнул - не считая мести в далеком прошлом - и ни о чем не ведал. Азрарн тем временем развлекался в Нижнем Мире. Это могла быть какая-то игра или спорт, в любом случае что-то держало его вдали от мира год или два - четыреста земных лет или больше. Возможно, он увлекся красивым мальчиком или мифической женщиной, нашел себе нового Зивеша, другую Зораяс, создал для себя что-нибудь наподобие Феразин или отыскал ту, которая, в отличие от Бизунех, не отвергла его. И они не приедались князю демонов, там, внизу под землей, в удивительном городе Драхим Ванашта, куда он, скорее всего, переносил их. Пока он наслаждался любовной игрой, прогуливался под черными деревьями в своем саду или дремал, видя сны, Ненависть поглощала мир. Мир не мог противостоять ей, он начал съеживаться и умирать. Князь демонов посеял безграничную боль, войну и печаль, гнев и смерть на земле. - Азрарн уничтожает нас! - кричали люди. Ваздру, уловив своим мистическим внутренним слухом жалобы и стоны, доносящиеся с земли, высыпали на улицы Драхим Ванашты, чтобы увидеть своего улыбающегося князя. Но Азрарн больше не улыбался. Он прошел мимо нефритовых дворцов, сел на лошадь из мерцающей тьмы и синего тумана и проскакал сквозь три пары врат. Поднявшись от центра земли сквозь жерло вулкана, он увидел новые вулканы, извергающие огонь по всей земле, а там, где не было вулканов, бушевало пламя городских пожаров. Азрарн увидел, что пришли Чума, Голод, Смерть и захватили весь мир. Моря затопляли землю, из воды тут и там торчали разрушенные башни, повсюду плыли раздувшиеся трупы, а там, где из-под воды поднялись новые земли, воевали армии. Битва шла везде - и на суше, и на море. А сверху безжалостно сияла кровавая луна, чтобы князь демонов смог разглядеть все, ничего не пропустив. Азрарн направился к острой вершине скалы. Он посмотрел на восток и запад, на север и юг, его лицо побелело. И чем пристальнее он вглядывался в мир, тем больше бледнел. Ни один смертный не смог бы так побелеть. И тогда Азрарн вспомнил слова Казира, слепого поэта. Тогда князь демонов показал ему все, чем владеет, и спросил, чего же ему не хватает, без чего он не сможет существовать, поэт тихо ответил: "Без людей". Азрарну вспомнилась холодная песня Казира, в которой говорилось, что все люди умерли, мир опустел, а солнце всходило и заходило над безжизненной пустыней. Азрарн же летал в виде орла над безмолвными городами, над океанами, где не белело ни одного паруса, и разыскивал людей. Но ни одного человека не осталось, чтобы заполнить дни демона радостью, предоставив возможность вершить Зло. Не осталось никого, кто мог бы прошептать имя Азрарна. Ледяной страх сковал его сердце. Даже далекие звезды не могут жить без неба, поддерживающего их, ведь у них нет другой опоры в бездонной пропасти. Невероятно, но Азрарн, повелитель Страха, испугался. Он увидел скорую смерть человечества. Князь демонов рассматривал Ненависть, словно черную луну, поднимающуюся в небе, и видел горе людское, ведь он-то мог видеть саму суть Ненависти, не имевшей формы, чувствовать ее запах, запах металла, разъедаемого кислотой, только теперь эта кислота разъедала жизнь на земле. И Азрарн бросился прочь, кинулся в свой город в Нижнем Мире, забился в самую дальнюю комнату своего дворца и там, дрожа, заперся в одиночестве, чтобы никто не стал свидетелем его ужаса. Да, ужаса Азрарна, повелителя Ужаса, того, кого называли Ужасающим. x x x Безмолвный страх накрыл город демонов Драхим Ванашту. Ваздру не шутили и не пели, затихли звуки хоров, арф, стук игральных костей, лай собак. Эшвы плакали, не понимая, отчего. У черного озера смолкли удары молотков дринов, и красные кузнечные горны покрылись золой. Потом появился Азрарн, его лицо напоминало прекрасное изваяние, высеченное из камня, а глаза пылали. Он созвал дринов и дал им задание. Князь демонов поручил им построить для него летающий корабль с крыльями, такой могучий, чтобы он мог взлететь в самую высь и проникнуть туда, куда ни смертные, ни птицы не могут добраться, в чудесную страну Верхнего Мира, царство самих богов. Дрины трудились, хотя в их темных маленьких сердцах поселился страх. Они взяли много серебра и белого металла, слиток золота, не любимого демонами, голубую сталь и красную бронзу. А пока дрины работали, ваздру влетали и вылетали из дворца Азрарна, одни прикасались к его рукам, другие падали ниц перед ним, но все они умоляли князя не покидать их. Азрарн же молча отстранял их, сидя с каменным выражением лица и нетерпеливо постукивая пальцами, украшенными перстнями, по книге из слоновой кости. И вот наконец корабль был готов. Его борта блестели и сверкали разноцветными полосками металла, синими и серыми, желтыми и красными. У него был навес, созданный из дыма, серебряные паруса, сотканные из ветров, и румпель из драконьей кости. Крылья корабля напоминали лебединые, но перья их были изготовлены из волшебного льна, который растет на берегах Сонной Реки. Азрарн подошел к кораблю и похвалил работу, а уродливые дрины лишь покраснели и стали глуповато ухмыляться. Князь демонов взошел на корабль, произнес заклинание и взялся за румпель. Ваздру затрепетали, а корабль поднялся через четверо врат, сквозь жерло единственного не ожившего на земле вулкана. Корабль поднимался ввысь сквозь черный и насыщенный гарью воздух. Наконец оставшаяся далеко внизу земля стала казаться бурлящей смолой. Паруса летающего корабля надувались и разворачивались. Корабль пролетел мимо полной луны, так ослепительно и ужасно сверкавшей в темноте. Небесный фрегат прокладывал свой путь сквозь корни звездных садов, сквозь крышу мира, равномерно взмахивая крыльями. Он влетел в широкие невидимые ворота Верхнего Мира, куда ни разу не поднимался ни один корабль, созданный смертными, не залетала ни одна вольная птица. В Верхнем Мире всегда было светло. Горел немеркнущий, удивительно ясный свет, чем-то напоминающий освещение в мире демонов, поскольку свет Верхнего Мира походил на свет ясного морозного зимнего утра, когда солнце еще не взошло, а небо с землей кажутся неразделимыми. Верхний Мир оказался холодной голубой страной, что, впрочем, соответствовало сути бесстрастных божеств, населяющих его. Поверхность Верхнего Мира была ровной, лишенной рельефа. Повсюду разливалась голубизна, как у лезвия бритвы, а вдали смутно виделись остроконечные голубые горы, покрытые алмазными снегами. Казалось, что у этих гор не было основания, к тому же эти недостижимые вершины всегда оставались вдали, даже если идти к ним семь лет. Иногда в тумане вырисовывались очертания замков богов, на очень большом расстоянии друг от друга. Эти сооружения резко отличались от земных замков и дворцов в Драхим Ванаште. Они напоминали вечные арфы или струны арф, представляя собой стройные колонны с чистым золотым сиянием, слабо вибрировавшие в такт едва различимой музыке. Рядом с невидимыми вратами, там, где Азрарн остановил свой корабль, чтобы передохнуть, находился Священный Колодец, из которого можно было выпить эликсир бессмертия. Но Колодец, созданный по прихоти богов, оказался бессмысленным: сами боги не нуждались в нем, будучи и без нее бессмертными, а люди, жаждущие глотнуть волшебного эликсира, не имели ни малейшей надежды добраться сюда. Однажды, правда, образовалась маленькая трещина в дне этого стеклянного Колодца, и через нее просочились несколько капель драгоценного эликсира. Поскольку Колодец состоял из стекла, свинцово-серый эликсир бессмертия был хорошо виден в нем. Вблизи на скамейке из тончайшей платины сидели две согнутые фигуры в серых капюшонах - Стражи Колодца. Азрарн сошел с летучего корабля, и Стражи тут же подняли головы. У них не было лиц, их заменяла огромная выпуклость с единственным внимательным глазом, а голос их раздавался откуда-то из груди. - Тебе нельзя пить эту воду, - обратился один из Стражей к Азрарну, разглядывая его своим безжалостным страшным глазом. - Да, это так, - подтвердил второй, также рассматривая гостя. - Я здесь не для того, чтобы пить. Разве вы не знаете меня? - удивился князь демонов. - Бесполезно знать что-нибудь, поскольку все внизу проходит и меняется, ухудшается и умирает, а наверху все остается неизменным, - отозвался первый Страж. - Все люди знают меня, - сказал Азрарн. - Люди... Кто они такие, чтобы нас интересовало, что они знают, а что - нет? - пробормотал второй Страж. Азрарн завернулся в плащ и прошел мимо них. Увидев, что незнакомец не пытается пить, Стражи опять склонили головы и, казалось, задремали рядом со свинцовым эликсиром Вечной Жизни. Азрарн, князь демонов, один из Владык Тьмы, шел сквозь красивое холодное пространство, словно единственная здесь черная тень. Множество земных дней и ночей он приближался к недостижимым горам и наконец добрался до начала бесконечного пола из шашечных клеток. Клетки были двух цветов, никогда не виданных ни на земле, ни под землей, цвета глубокого одиночества и полного равнодушия - только здесь можно было найти богов. Некоторые из них медленно прогуливались, но большинство стояло неподвижно. Ни одна бровь не дрогнула, ни одна рука не шевельнулась, когда Азрарн приблизился к ним, боги не говорили и не дышали. Их внешний вид ничуть не напоминал человеческий, хотя, возможно, в самом начале люди выглядели так же, ведь именно боги создали людей. В те дни, когда земля была плоской, богам позволялись такие причуды. Но какими хрупкими казались эти боги, состоящие из эфира! У них были светло- золотистые, почти серебряные волосы и прозрачная кожа, под которой не было костей, а их тела наполняло светлое, почти прозрачное вещество с фиолетовым оттенком. Их глаза походили на полированные стекла, которые ничего не отражали. Когда боги волновались, что случалось крайне редко, они удивительным, непостижимым образом менялись, и из-под их хрустальных одежд вылетали прекрасные бабочки, растворявшиеся, как пузырьки, в голубом воздухе. Когда Азрарн прошел между ними, боги зашевелились, будто травинки на слабом ветру. Азрарн обратился к ним: - Земля умирает. Люди, созданные вами, умирают. Разве вы об этом не слышали? Но боги не ответили, они даже не взглянули на князя демонов, будто вовсе его не заметили. Тогда Азрарн рассказал им, как раскалывается и горит земля, как люди убивают друг друга, подстрекаемые пустившей корни магической Ненавистью, которая питается порожденными ею же несчастьями и растет, становясь все активнее. Азрарн рассказал им все, ничего не скрывая. Но боги снова не ответили и не взглянули на него, всем своим видом показывая, что не видят его. Тогда Азрарн подошел к одному из богов, возможно богине, хотя это не имеет значения, потому что боги были двуполыми, а некоторые и вовсе бесполыми. Князь демонов поцеловал бога в губы, и бог откликнулся, его веки затрепетали, а бабочки поднялись с его одежд. - Вы создали людей, но не меня. И я добьюсь от вас ответа, - заявил Азрарн. Наконец бог заговорил с Азрарном, если это можно так назвать. Князь демонов не услышал голоса бога - речи не было слышно, боги вообще не общаются посредством языка. Так или иначе, но бог отозвался: - Человечество для нас ничего не значит, как и сама земля. Мы ошиблись, создав людей. Боги тоже могут ошибаться. Но мы не собираемся повторять свою ошибку, спасая их. Пусть люди исчезнут с лица земли, а земля исчезнет из бытия. Для тебя, князя демонов, человечество является любимой игрушкой, но мы давно переросли столь банальные развлечения. Если ты хочешь, чтобы люди выжили, значит, тебе придется самому спасать их, потому что мы не будем тебе помогать. Азрарн ничего не ответил. Он лишь пристально посмотрел на них, и там, куда падал его взгляд, кромки хрустальных одежд богов съеживались, как обгорающая бумага. И это все, что смог сделать Азрарн, поскольку боги есть боги. Князь демонов возвращался из голубого холодного Верхнего Мира. Поравнявшись с Колодцем Бессмертия, он плюнул в него. Свинцовая вода помутнела и на мгновение стала чистой и прозрачной, пока серый цвет не овладел ею снова. Такова уж была сущность Азрарна. А Стражи по-прежнему сопели на своей скамейке. Тогда князь демонов взошел на летучий корабль и покинул Верхний Мир. Глава 6 Демон стоял на поросших белым льном берегах Сонной Реки. Перед ним с мрачным плеском текли тяжелые свинцовые воды, за его спиной замер, словно мертвый лебедь, летучий корабль. Даже самая мрачная глубина темноты не могла бы стать темнее, чем сердце Азрарна. До сих пор в нем всегда горел некий скрытый огонек, а теперь и он потух. Лицо князя демонов становилось все печальнее, пока он стоял, окутанный страхом, на речном берегу. Раньше Азрарн охотился здесь за душами спящих, теперь же на этом месте странные фантазии пленили его воображение. Размышляя, Азрарн не заметил, как из речных вод поднялся прозрачный образ, будто бы созданный из тонкой, как папиросная бумага, слоновой кости. Но это не могло быть душой спящего человека, поскольку немногим доводилось настолько крепко засыпать в эти ужасные дни, чтобы позволить душам заходить так далеко. Перед князем демонов поднялась душа мертвого. Азрарн разглядывал эту душу, а душа уставилась на князя демонов. У нее были глаза цвета синего вечера, янтарные волосы, а запястья и плечи украшали ожерелья глубоководных океанских водорослей. - Ты знаешь меня, Величайший из Владык. Не мог же ты забыть меня так же быстро и легко, как убил? Меня звали тогда Зивеш, и ты, еще недавно так любивший меня, из ненависти обрек меня на смерть, и я утонул ранним утром в зеленых водах. Мои кости давно сгнили на дне моря, но я задержался в этом призрачном теле, потому что даже за мистическими вратами, разделяющими жизнь и смерть, я продолжал любить тебя, того, кто отрекся и уничтожил меня. И моя любовь привязала меня к миру. Азрарн смотрел на душу своего умершего любовника, но ни один человек не мог бы догадаться, о чем он думал. - Десятки тысяч дней прошло с тех пор, как я расстался с тобой. Зачем ты пришел ко мне? - Мир умирает. Ты же больше всего на свете любишь мир. Я хочу знать, спасешь ты мир или позволишь ему умереть. Ведь вместе с миром умрет и князь демонов. Пусть ты будешь жить миллионы и миллионы лет, но без земли и людей твоя жизнь потеряет смысл. Ты будешь бесцельно скитаться, как и я сейчас, в тебе будет не больше жизни, чем во мне, - отозвался дух. Потом он приблизился к князю. Сквозь него виден был дальний берег и протекающая мимо темная река. Он поцеловал руку Азрарна, но прикосновение его напоминало прикосновение холодного тумана. А потом дух растаял, как лед на солнце. x x x Ненависть царила на земле, она проникла в самые глубокие пещеры и самые уединенные долины. Ненависть осквернила землю, и повсюду расцвели ее дети. Ненависть закрепила окончательную победу тем, что наконец-то обрела форму, напоминающую огромную голову или, скорее, рот. И ни один смертный, если бы он понял, в чем заключается причина бедствий человечества, не смог бы бороться с Ненавистью, ведь она не была драконом, которого побеждали герои. Ни один человек не вынес бы ее присутствия. Потому что ярость самого смелого и злого человека казалась крошечной по сравнению с Ненавистью Кеббы. Только князь демонов мог встретиться с ней, увидеть ее и вступить с ней в единоборство. Потому что ненависть была знакома Азрарну лучше, чем кому-либо другому, ведь именно в этом ему не было равных. Все его шутки являлись порождением ненависти, а она сама служила ему словно арфа, на которой он виртуозно мог исполнить любую мелодию. Где же располагалось сердце Ненависти?.. Скорее всего, это было некое мистическое место, расположенное вне реального мира. Местность вокруг напоминала землю: ряд безжизненных скал, у подножия которых чернели сожженные деревья, а у вершин клубились густые тучи дыма, отливающие странным коричневато-свинцовым светом. Когда в этом измученном мире наступал рассвет, над скалами поднималось солнце. Но сейчас здесь, как и на всей земле, воцарилась ночь. Сквозь нездоровый туман просвечивали красные звезды, напоминавшие капли крови. Где-то в тучах или в тумане рот, составлявший суть Ненависти, шевелил своими коричневыми пухлыми губами. Рот был постоянно открыт, и Ненависть видела через него, что происходит вокруг, хотя ее зрение и отличалось от зрения смертных. Сейчас внизу на склонах скалы сгустилась темнота. Постепенно этот сгусток мрака принял облик высокого красивого мужчины, черноволосого и черноглазого, закутанного в черный плащ, напоминавший крылья. Одеяние делало его похожим на орла. Еще никто и никогда не находил Ненависть, не добирался до ее цитадели и не стоял, глядя на нее. Ненависть почувствовала могущество таинственного создания, по своей силе сравнимое с ее собственным, но по существу другое, словно перед ней было само воплощение Зла. Ненависть не могла ни поглотить ее, ни противостоять ей. Ненависть заговорила - если так можно назвать способ ее общения. Голосом ей служил запах, напоминающий запах вулканической гари. Слова же были подобны конвульсиям, судорогам сухожилий, неприятному скрежету суставов. - Меня породило сознание человека. Именно там мои корни. Я уже забыла его, но меня вскормила его неистребимая жажда мщения. Ты же не человек. Почему ты здесь? Чего ты хочешь? - спросила Ненависть. Азрарн, стоявший на склоне, не ответил, вместо этого он начал подниматься к вершине. Он прошел сквозь кольцо слабо светящихся туч, а вскоре миновал еще одно. Вершина оказалась острием серой скалы. Здесь и остановился Азрарн. - В тебе много злобы. Я бы проглотила тебя, если бы могла. Давай поторгуемся. Подари мне свою злобу, и я стану королевой мира, - облизнувшись, произнесли губы Ненависти. Но Азрарн, ничего не отвечая, уселся на край серой скалы. - Ты многих убил. Убей и остальных... Я дам тебе армию, чтобы ты смог убивать, - она ринется в бой по первому твоему призыву. Зубы воинов будут блестеть в красном лунном свете, ты перебьешь всех людей, а я славно попирую... Соглашайся, и я найду тебе прекрасную женщину. Ты разрежешь ее жемчужное тело ножом, украшенным драгоценностями, и найдешь под ее кожей рубины... Я знаю склеп, где люди заживо сожгли прекрасного мальчика, я покажу его тебе. У этого несчастного тело было, словно из алебастра, и волосы цвета белого вина... На севере есть множество гор, извергающих огонь. Магма сбегает золотыми змеями на города у подножия каменных исполинов... На юге есть моря, которые набрасываются на землю, словно бешеные собаки... Соглашайся, и я подарю тебе все моря и горы. Соглашайся, - с жадностью прошептали губы Ненависти. Азрарн опять ничего не ответил, он лишь вынул из рукава трубочку из прекрасной бронзы и начал на ней наигрывать. Когда зазвучала музыка, густые тучи, окутывавшие горы, начали рассеиваться и вскоре превратились в отдельные туманные фигуры, которые танцевали и обнимались под музыку. Во рту у Ненависти пересохло. - Не надо так со мной обращаться. Это тебе ничего не даст, - сказала Ненависть. Тогда Азрарн вынул из плаща серебряную коробочку и рассыпал вокруг находившийся в ней порошок. Повсюду разлился удивительно сладкий запах. Коричневые губы Ненависти скривились. - Не делай этого. Мне это противно. Ты жестокий по своей природе, и мне кажется, что ты демон. Я уверена, что ты демон... Хорошо, будь демоном, пускай даже очень жестоким. Но не лишай меня радости жизни. Я не буду мешать тебе. Мы станем друзьями, ты и я. Потому что когда-то давным-давно ты сам посадил то семя, из которого я выросла, - проговорила Ненависть. Но Азрарн вынул из-за пояса единственный цветок, который нашел на земле. Он был сине-пурпурным, этот цвет мудрецы называют цветом любви. Когда Азрарн посадил его на голой вершине горы, цветок тут же пустил корни в бесплодную скалу и через минуту превратился в прекрасное дерево, цветущие ветви которого потянулись к низкому небу. - Однако ты плохо воспитан, мой незваный гость. Но мне не придется долго страдать. Взгляни на восток, и ты поймешь, что пришло время убираться отсюда, - сказал коричневый рот, несколько отстранившись, потому что цвет и запах цветов вызывал у Ненависти отвращение. Азрарн повернулся и посмотрел туда, куда указал ему рот Ненависти. Там, сквозь разросшийся туман, пробивался слабый луч, похожий на желтый меч - первый признак зари. Ни один демон не мог оставаться на земле, когда туда приходило солнце. Это было хорошо известно всем, и даже Ненависти. Азрарн положил бронзовую трубочку рядом с серебряной коробочкой и облокотился спиной о цветущее дерево. - Ты сказала уже достаточно, теперь пришла моя очередь. Никто не может встретиться с тобой, кроме меня. Но кому неизвестна изощренная хитрость демонов? Никто, кроме меня, не сможет тебя уничтожить, - прошептал Азрарн. Ненависть широко разинула коричневые губы и продемонстрировала гигантскую утробу без зубов, языка и горла - бездонный колодец, который было невозможно заполнить. - Разрушать - это моя привилегия, - сказала Ненависть. Затем ее губы вновь задвигались и добавили: - Свет все сильнее. Лучше бы ты ушел. Но Азрарн стоял, облокотившись на дерево, как на шелковое ложе. Он равнодушно наблюдал за рассветом, занимавшимся на востоке, где теперь к желтому лучу по бокам присоединились два розовых. Азрарн закрыл глаза. Он даже улыбнулся, хотя его губы побледнели. Рот в небе внезапно тоже побледнел, приобретя нездоровый грязно-белый цвет. - Иди, тебе надо уходить. Демоны не могут встречаться с солнцем, - произнесла Ненависть. Но Азрарн не двигался. Теперь на востоке поднимались уже десять лучей, семь серебряных и три золотых. - Но ведь это глупо, ради чего ты жертвуешь собой? Что для тебя значит мир? Пусть он исчезнет. Будут другие миры. Смотри, как ярко светит солнце. У тебя остался миг или чуть-чуть больше. Когда солнце всходит, как ты можешь думать о чем-нибудь другом! Думай об агонии этого света, света, от которого гибнет все, созданное демонами, и все демоны превращаются в пыль. Азрарн, Азрарн! - взвыл рот Ненависти, внезапно узнав князя демонов, дрожа и корчась. И от этого крика тучи вокруг закружились, а все вокруг загремело. - Ничего не может быть хуже такой смерти. Убегай, Азрарн, улетай, Азрарн!.. В Нижнем Мире прохлада и тень. Ведь ты не любишь землю так сильно, чтобы пожертвовать из-за нее своей вечной жизнью, - прошептала Ненависть дрожащим голосом. Теперь на востоке сверкали уже двадцать лучей: пять серебряных, двенадцать золотых и три из белой стали. Азрарн поднялся и встал под дерево. Все на небе и на земле задрожало от конвульсий, охвативших Ненависть. Но Азрарн был неподвижен, как скала и небо. Он смотрел прямо на солнце, как делают ныне орлы в память об этом взгляде князя демонов. Каждый луч стал теперь белым, а под ними выглядывала кромка белизны, но не белой, а слепящей до черноты. Солнце взошло. Две тонкие иглы пронзили глаза Азрарна, две другие - его грудь и три - бедра. Темная дымящаяся кровь заструилась из уголков его губ, из ноздрей и кончиков пальцев. Князь демонов не кричал от боли, разрывавшей его. Казалось, агония длится столетия, и в каждый следующий момент она становилась все тяжелее, мучительнее и слаще, превращаясь в поющую тонкую боль. А тем временем подступала и ревущая боль. Затем, наконец, нахлынула золотая боль, самая страшная, и от нее должен был бы кричать даже Азрарн, князь демонов, но в ту же секунду он превратился в дым и пепел. Наступила тишина. Ветер бросил пепел Азрарна в рот Ненависти. Ненависть не могла вынести этого. Вскормленная людьми, она теперь должна была проглотить любовь. Ненависть подавилась и задохнулась любовью. Любовью Азрарна, самой злобной из всех. Любовью его к земле, о которой забыли даже боги. Произошел яркий взрыв, и прогремел гром. Любовь демона к земле уничтожила земную Ненависть, так же как солнце уничтожило самого Азрарна. x x x Ненависть была уничтожена, но погиб и демон. Вслед за их смертью могла последовать лишь эпоха полной Невинности. Лик земли сильно изменился. На месте прежних континентов плескались воды морей и океанов, горы рассыпались или стали еще выше, леса выгорели. Но где-то устремились в небо ряды новых деревьев, проросших из случайных семян. Человечество выжило благодаря вмешательству Азрарна. Теперь люди удивленно оглядывались вокруг. Без большой Ненависти маленькие ненависти, оставшиеся в людях, сжались, и пройдет еще немало веков, пока они вновь вырастут до своих прежних, грязных, естественных размеров. Но в те дни все люди стали братьями. Они обнимались, рычали и вели друг друга из разрушенного прошлого в светлое будущее. Люди строили алтари и в тиши благословляли богов, которые снова не заметили этого. Не прошло и трехсот лет, и имя Азрарна позабылось, как забывается ночь после наступления дня. Наступила, без сомнения, сказочная пора. Короли справедливо управляли подданными, воры и убийцы почти не встречались. Шрамы быстро заживали. Земля купалась в цветах и плодах, высокие деревья укрыли плечи холмов, и даже горное пламя задремало в высоких голубых башнях. Говорят, что тигры ходили за молодыми девушками, будто собаки, и никогда их не трогали, единороги с золотыми рогами устраивали потешные битвы при свете ясного дня, каждый сороковой плод апельсинового дерева был с сюрпризом, а коты научились очаровательно петь. Только Драхим Ванашта погрузился в траур. Дрины расселись у своих холодных горнов среди заброшенных ржавеющих груд металла. Они стонали и хныкали, и их слезы стекали в черное озеро, на берегах которого стояли их кузницы. Эшвы плакали, и гладкие змейки, свернувшись кольцами в их длинных локонах, тоже роняли свои слезки. Но только ваздру поносили и проклинали человечество. Хотя ваздру с трудом могли плакать, из их глаз все же текла вода. Они надели траурные одежды желтого цвета, потому что солнце убило их любимого короля, они рвали на себе волосы и обжигали свои тела желтовато- зелеными бичами. - Человечество оскорбило Азрарна! - кричали княгини ваздру. - Давайте выйдем на поверхность земли и заставим людей сгореть со стыда. И вот однажды ночью ваздру посетили обновленную землю. Они, словно призраки, прошли по берегам морей, протиснулись сквозь высокие колосья злаков и пришли по дорогам в города. Свет ламп бросал отблеск на их одежды и прекрасные, обезумевшие от горя лица. Проходя мимо жилищ людей, демоны ударяли по струнам музыкальных инструментов, бренчали систрами и громко провозглашали: "Азрарн мертв! Азрарн мертв!" Они бросали перед собой черные цветы и скреблись шиповником из черного железа в двери домов. При их приближении собаки начинали выть, а соловьи замолкали. - О ком они говорят? - удивлялись люди. - Кто такой этот Азрарн? Но он, должно быть, великий король, раз по нему так скорбят. - И люди с почтением кланялись ваздру и предлагали им вино и деньги, не зная, что перед ними демоны. Но у ваздру не осталось злобы на людей после смерти Азрарна, и они ушли, плача в темноте. Однажды ночью на землю незаметно пробралась одна женщина эшва. Это была Жазэв, которую Азрарн вылил из кувшина, чтобы развлечь Дрезэма. Примулы больше не росли в ее волосах, в них снова притаились серебряные змейки. Она не плакала, поскольку постоянно думала о странных пейзажах, находящихся не то в мире, не то за его пределами - там, где деревья с сине- пурпурными цветами росли на бесплодных горных вершинах. Жазэв искала такое место несколько лет. Она ходила к четырем концам земли, но вернулась, ничего не найдя. Наконец она заметила дорогу, ведущую в странном направлении. Эшва направилась туда, где умерла Ненависть, - но теперь уже ей не пришлось пробираться через горы, потому что они рассыпались, а сожженный некогда лес теперь зеленел. Поднявшаяся луна освещала ужасный шрам на небе, когда-то зиявшую, а теперь затянувшуюся рану в том месте, где рот Ненависти был вырван из неба. Под шрамом стояло дерево, такое же, как в мечтах Жазэв. Правда, теперь его цветы утратили нежный оттенок и серели, словно пепел. Жазэв подбежала к дереву. Она поцеловала его стройный ствол и руками стала разгребать камни у его корней, пытаясь освободить их. От этого ее руки начали кровоточить, кровь капала на корни дерева, возвращая их к жизни. Наконец Жазэв освободила корни и взвалила деревце, оказавшееся очень легким, себе на спину. Она понесла его к плодородной земле. По пути ей пришлось сесть передохнуть, и дерево тут же запустило свои корни в плодородную почву. Жазэв огляделась и поняла, что они забрели в густой древний лес, переживший эпоху Ненависти. Ветви деревьев так плотно перевивались между собой, что под ними было темно, как ночью. К тому же стволы вековых деревьев теснились вокруг, будто стражи. Поэтому ни один луч солнца не проникал сюда даже в полдень. Увидев это, Жазэв сонно улыбнулась и ласково провела рукой по серой коре своего дерева. x x x По краю древнего леса проходила дорога, а у дороги стоял дом, окруженный возделанными полями, фруктовыми садами и виноградниками. У селянина, жившего тут, было семь дочерей, младшей из них исполнилось четырнадцать, а старшей двадцать. Они рождались каждый год друг за дружкой. Все семь девушек были красавицами. Их мать умерла давным-давно. Девушек звали Флит, Флейм, Фоум, Фэн, Фунтин, Фейвор и Фейр. Впрочем, сестры выросли не слишком скромными, несмотря на их невинный возраст. Их отец, грубый и бездушный человек, скупился наряжать своих дочерей. А в городе поблизости жил хитрый купец, торговец шелком, каждой из них он украдкой, бывало, говорил: - Твое тело, так напоминающее магнолию, будет смотреться лучше в шелковых нарядах, чем в домотканых одеждах. Заходи ко мне как-нибудь вечерком, и я подумаю, чем тебе помочь. Но ни одна из девушек так и не решилась прийти к нему. Они не хотели идти, поскольку, несмотря на всю свою наивность, отлично знали, что жирные желтые пальцы купца чаще касаются их тел, нежели рулонов шелка. Самая же младшая из сестер утверждала, будто он засунул себе в штаны какое-то животное, и оно шевелилось каждый раз, когда девушка склонялась, чтобы восхититься новыми образцами шелка, которые торговец не уставал ей показывать. Но несомненно одно - старый разбойник думал о девушках, а они ни на минуту не забывали о шелках. И однажды ночью сестры придумали план. Купец находился в дальней комнате своей лавки и подделывал записи в книгах, чтобы обмануть королевских сборщиков налогов. Вдруг в дверь стали осторожно скрестись. - Кто там? - взволнованно спросил купец. В те времена было мало грабителей, но он, будучи сам нечист на руку, хорошо знал об их существовании и был готов к встрече с ними в любой момент. - Не забывайте, что мой дом охраняют шестнадцать слуг и дикая собака. Но за дверью раздался сладкий голос: - Это я, дорогой купец, Фейр, седьмая дочь фермера. Но если у тебя здесь дикая собака... Купец подпрыгнул, обрадовавшись своей удаче, и настежь распахнул дверь. - Проходи же в мою недостойную лавку, - воскликнул он, пропуская Фейр внутрь. - Здесь никого нет, кроме меня, ты ослышалась. Дикая собака! Какая чепуха! Не бойся, подходи ближе, и я подберу тебе шелк на платье. Однако я не смогу удовлетворить твой вкус, пока ты одета. Тебе придется снять свою одежду, - игриво сказал ей торговец. Фейр быстро разделась. А купец тем временем облизывал губы и закатывал глаза. Фейр заметила, что странный зверь опять сидел в его штанах. - Теперь встань здесь, у стенки, а я обмерю тебя, - сказал купец. Фейр скромно повиновалась, и купец, не в силах больше сдерживаться, бросился на нее. - Неужели все это так необходимо? - удивилась Фейр, когда он обнимал и целовал ее. - Разумеется, да, - заявил купец, расстегивая штаны. - Что-то я сомневаюсь в этом, - сказала Фейр и, повысив голос, позвала своих сестер. Шесть девушек, ждавших снаружи ее сигнала, кинулись к сестре, размахивая различными предметами домашней утвари, которые тут же обрушили на купца. - Это я, Флит, старшая дочь фермера! - завопила Флит, ударяя его по левой голени большим крюком для мяса. - А это Флейм! - закричала Флейм, ударяя по другой голени маленькой сковородкой. - А это Фоум! - и девушка ударила купца по ягодицам. - А это Фэн! - и уже другая красавица ударила его по спине. - Вот тебе и от Фунтин, попробуй это! - провозгласила Фунтин, выливая на него холодное масло из кувшина. - А я Фейвор, - добавила Фейвор, ударяя его по голове щипцами. Купец заорал, запрыгал и, поскользнувшись на разлитом масле, растянулся на полу. Тогда семь девушек стали немилосердно его бить, пока несчастный не взмолился, предлагая сестрам забрать весь шелк, который они смогут унести, лишь бы они оставили его в покое. Последствий такого предложения торговец не мог предвидеть, поскольку дочери фермера предусмотрительно захватили с собой отцовскую телегу, запряженную быками, и теперь нагрузили ее доверху. Купец вьет и заламывал себе руки. - И не вздумай никому рассказывать, что мы были здесь, - посоветовала Флит. - Ты можешь сказать, что на тебя напали разбойники, - предложила Флейм. - Если ты решишь поступить иначе, - начала Фоум. - И если ты попытаешься обвинить нас, - поддержала Фэн. - Если случится что-нибудь в этом роде, - добавила Фунтин. - Мы расскажем, как ты заставил нашу младшую сестру стоять голой у стены твоей лавки, - продолжила Фейвор. - И собирался выпустить злобного, дикого зверя, вероятно дикую собаку, из своих штанов и натравить ее на меня, - закончила с негодованием Фейр, Поэтому купец разбудил весь город криками о напавших на него двадцати гигантских чернобородых разбойников с окованными железом палками, а сестры тем временем уехали домой на телеге, забитой шелком. Но когда нагруженная телега приблизилась к их дому, в том месте, где дорога подходила близко к древнему лесу, сестры увидели в лунном свете прекрасную женщину. - Должно быть, она очень богата. Смотрите, у нее в волосах серебряные змейки, так искусно сделанные, что кажутся живыми, - решила Флит. - Но посмотрите, у нее руки в крови, - заметила Фейр. - Что же она хочет от нас? - спросила Фэн. Когда женщина подошла ближе, быки вздрогнули и остановились, закрыв глаза. Женщина трижды обошла вокруг телеги, изучая каждую из сестер по очереди, а затем пошла вверх по дороге и вскоре свернула в темный лес. - Она, наверное, дух, - сказала Фоум. - Или изгнанная княжна, - предположила Флейм. Фунтин и Фейвор надменно фыркнупи. Демонов всегда привлекает запах озорства, поэтому Жазэв и вышла к девушкам. Но теперь она вернулась к дереву с серыми цветами и обняла его. Чуть позже она начала танцевать на плоской мшистой поляне между близко стоящими стволами старых деревьев. Это был дикий танец, призванный разбудить ночь, танец, вызывающий различные существа и создания. Первым прискакал черный заяц и сел, изумленно глядя на Жазэв своими круглыми бесцветными глазами. Затем появились лисы. Казалось, они даже не заметили зайца. Пришли два оленя с острыми, словно кинжалы, рогами; слетелись совы, крылья которых напоминали развевающиеся флаги, пришел старый лев с седой, как дым, гривой. К полянке подкрадывались также жители глубоких лесных омутов и болот, вызванные безмолвным танцем эшвы. Наконец, с востока в лес прилетел ветер, привлеченный ее чарами. Когда Жазэв услышала шум листвы на деревьях, она распустила свой шарф, и ветер подхватил его, раздувая, словно парус. Но Жазэв быстро связала концы шарфа узлом так, что ветер не мог вырваться на свободу - демоны обладали достаточной силой, чтобы провернуть такой фокус. Потом эшва перестала танцевать. Животные разбежались. Ветер вырывался из шарфа, жалуясь на свою судьбу, и тогда Жазэв надежно привязала шарф к ветвям дерева с серыми цветами. x x x Семь дочерей фермера сшили шелковые платья, но не отваживались носить их днем, боясь разоблачения. Со временем у них появилась привычка одеваться на ночь глядя и подкрадываться к кромке древнего леса. Здесь они прогуливались, воображая себя княжнами и обсуждая погоду, чем, судя по слухам, только и занимаются дочери князей, потому что все остальное им подвластно и поэтому не представляет никакого интереса. - Как странно, что сегодня нет восточного ветра, - произнесла Флит. - Уже несколько дней безветрие, - отозвалась Флейм. - Корабли стоят в море из-за штиля, - добавила Фоум. - И ветряные мельницы приходится крутить людям, - посетовала Фэн. - Что касается птиц, то они сидят на заборах и курлычат, поскольку не могут парить в воздушных потоках, - отметила Фунтин. - А пугала не шевелятся и не отпугивают голубей, - сказала Фейвор. - Зато неприятный запах от кучи мусора больше не доносится по утрам до виноградников, - заключила Фейр. В этот момент сестры заметили фигуру, стоящую перед ними среди деревьев. Это была та самая прекрасная незнакомка, которую они встретили в ночь ограбления. - Чего она хочет? Похоже, она зовет нас за собой. Но мы не должны этого делать, - говорили девушки друг другу, не замечая, что уже следуют за таинственной женщиной. Перед ними встал черный и таинственный лес, но сестры не боялись его. Женщина вела их все дальше и дальше в лесную глушь, но сестрам почему-то не хотелось поворачивать назад. Наконец они подошли к дереву, совсем не такому, как другие. На его ветках росли серые цветы, а в ветвях сам по себе развевался шарф. Пока девушки смотрели на дерево, Жазэв начала танцевать. Но на этот раз никто не вышел на опушку леса, поскольку второй танец предназначался для дерева, для ветра, привязанного в ветвях, и для семи девственниц. Внезапно сестры тоже стали танцевать, не пугаясь и не удивляясь этому, будто бы они каждую ночь, одетые в шелка, взявшись за руки и повторяя движения женщины со змейками с волосах, кружились в древнем лесу около дерева с серыми цветами. Они танцевали до тех пор, пока ими не овладела чудесная пульсирующая слабость. Тогда семь девушек опустились на траву вокруг ствола дерева, их головы легли на упругий мох, а глаза мечтательно затуманились. Жазэв проскользнула между ними и, дотянувшись, быстро развязала узел шарфа, выпустив на свободу восточный ветер. Ветер яростно рванулся на волю. Он хлестнул по дереву и встряхнул все цветы с такой силой, что серая пыль с их лепестков слетела густым облаком. Это был пепел. Именно он сделал цветы пепельно-серыми. Теперь ветер подхватил его и, закрутившись вихрем, сбросил его вниз. Пепел осел на семи девах, лежащих под деревом, и в этот момент все они застонали и начали извиваться, будто бы какая-то невидимая волна удовольствия захлестнула их. Затем каждая из них несколько раз громко вскрикнула и потом успокоилась. Пепел исчез, а ветер улетел. Жазэв вздохнула и тоже ушла, чтобы терпеливо ждать. Утром семь дев проснулись в древнем лесу, одетые в шелк. Красавицы вспомнили необычное приключение и покраснели. Над их головами возвышалось дерево с сине-пурпурными цветами. Теперь оно было не таким, каким они запомнили его ночью. Смущенные ночным происшествием, перешептываясь и хихикая, девушки медленно пошли к дому. Дома они сбросили шелковые платья и юркнули в постели. Через несколько месяцев ничего уже нельзя было скрыть. - Мои бедные дочери! Все семь потеряли невинность. Все семь беременны, - причитал селянин. И правда, все признаки случившейся беды были налицо. Поэтому семь красавиц с большими круглыми животами лишь скромно опускали глаза. - Кто тот негодяй, или их было несколько? - орал селянин. - Сон, - пробормотала Флит. - Сон о дереве, - добавила Флейм. - Цветок с дерева, - прошептала Фоум. - Нет, ветер, - возразила Фэн. - Горячий ветер, - подсказала Фунтин. - Пепел в ветре, - пошептала Фейвор. - Нет. Это был прекрасный мужчина с черными волосами и глазами, как горящие угли, - проговорила младшая из сестер, Фейр. - Стыд и позор! - ревел отец. Но соседям он сказал, что все его дочери заболели и их странная болезнь очень заразна. Поэтому он запер сестер дома и никого к ним не подпускал. Селянин по-прежнему утверждал, что они невинны, хотя их болезнь длилась уже семь месяцев. В последний день седьмого месяца после захода солнца семь сестер, как одна, вскрикнули и упали на кровати. Семь часов продолжались их стоны. В последнюю минуту седьмого часа каждая из семи сестер испустила победный крик, Старая служанка, помогавшая при родах, закричала вместо рожениц. Прибежавший на ее крик отец хорошенько встряхнул ее: - Говори же, сыновья или дочери? Прислужница, придя в себя, ответила: - Уверяю вас, что я ни разу не видела ничего подобного за всю свою долгую жизнь. Флит родила маленькую ручку, Флейм - другую ручку, и, разрази меня гром, если Фоум не родила ножку, а Фэн - другую ножку, тогда как бедная Фунтин - целое туловище, а Фейвор - головку. - А Фейр? - прошептал фермер. - Как сказать, не уверена, что смогу назвать то, что родила Фейр, но остальные заверили меня, что это был прекрасный образец, - мудро ответила служанка. Фермер заплакал. Успокоившись, он приказал собрать в простыню все части детского тела, появившиеся столь неестественным образом, и похоронить. Но как только эти части были завернуты в простыню, внутри нее что-то начало корчиться. Фермер убежал, а умная прислужница заглянула внутрь и увидела, что разрозненные части чудесным образом соединились, и теперь в простыне лежало целое и невредимое дитя поразительной красоты. - Интересно, у какой же из сестер найдется молоко, чтобы вскормить младенца? - произнесла служанка. Не успела бедная женщина прийти в себя, как ей пришлось пережить еще одно испытание. Оказалось, что ни у одной из сестер не было молока, но оно и не понадобилось. Обернувшись к ребенку с возгласом сожаления, служанка обнаружила, что он успел вырасти. И действительно, теперь на простыне лежал красивый мальчик примерно одиннадцати лет. - Ого, мой цыпленок, похоже, ты справишься сам, - воскликнула служанка. А ребенок тем временем чудесным образом рос, и вскоре на простыне лежал уже прекрасный юноша с черными волосами. Он выглядел настолько возбуждающе, что старая женщина задрожала. Потом юноша превратился в мужчину. Он лежал, раскинув руки, на полу. Казалось, его обнаженное тело излучало темный свет и сияло божественной красотой. И восемь охваченных благоговейным страхом женщин трепетали над ним Лицо спящего лишило их дара речи. Внезапно Фейр, младшая из семи сестер, подошла к окну и увидела на востоке желтый луч, предвестник восходящего солнца. Что заставило ее поступить именно так, она так никогда и не узнала, но девушка поспешно подошла к этому чудесному мужчине и, встав перед ним на колени, поцеловала его в губы и прошептала: - Азрарн, проснись, солнце уже возвращается на землю, а тебе надо успеть вернуться в свое королевство. Веки мужчины затрепетали, и два темных огня внезапно сверкнули между острыми ресницами. Азрарн улыбнулся, прикоснувшись прохладными пальцами к губам Фейр. И тут же исчез. Комната снова наполнилась восклицаниями. Тем временем черный орел, расправив широкие крылья, незримо поднялся с земли в небо и бесследно пропал. Через мгновение взошло яркое солнце.