я цепь - символ его власти - мягко поблескивала на фоне белой шелковой рубашки. Лицо Правителя выглядело бледным, изможденным и конвульсивно подергивалось. В зале толпились стражники; их немые невозмутимые шеренги вытянулись вдоль всех четырех стен. Окон в зале не было. Возможно, потому-то Правитель ее и выбрал: ведь снаружи среди вечерних звезд кружили черные летатели. - Колль получит свободу, - сказала Марис, стараясь скрыть напряжение. Правитель нахмурился и взмахнул ножом. - Приведите певца, - приказал он, и один из стражников торопливо вышел из залы. - Твой брат причинил мне много хлопот, - продолжал Правитель. - Его песни - измена, и я не вижу причины отпустить его. - Но мы заключили договор, - быстро возразила Марис. - Я пришла, и ты должен отпустить Колля. Губы Правителя задергались. - Не смей мне указывать, что делать. Какая спесь внушила тебе, будто ты можешь ставить мне условия? Договор между нами? Здесь я Правитель. Я - Тайос! А ты и твой брат мои пленники. - С'Релла знает о твоем обещании, - ответила Марис. - Она сразу поймет, что ты его нарушил, и скоро Правители и летатели всей Гавани Ветров будут извещены об этом. Твое слово станет прахом. Как же ты будешь править и заключать договора? Он прищурился. - Ах так? Что ж, пожалуй. - На его губах заиграла самодовольная улыбка. - Но я не обещал освободить его целым и невредимым. Как будет петься твоему брату, когда я прикажу вырвать его язык и отрубить пальцы на правой руке, а? У Марис все завертелось перед глазами, будто она без крыльев покачнулась у края бездонного обрыва. Но тут она почувствовала пожатие руки Эвана и быстро пришла в себя. - Ты не осмелишься, - сказала она. - Даже твои стражники устрашатся такого приказания, а летатели разнесут весть о твоем преступлении всюду, куда проникают ветры. И никакие ножи тебя тогда не спасут! - Я намерен отпустить твоего брата, - сказал Правитель как можно громче, - не потому, что меня пугают его друзья или твои пустые угрозы, а из милосердия. Но ни ему, ни другим певцам больше не петь о Тайе на моем острове! Он будет навечно выслан отсюда. - А мы? Правитель улыбнулся и провел большим пальцем по лезвию ножа. - Целитель - ничто. И даже меньше, чем ничто. Пусть убирается. - Он наклонился и нацелился ножом в Марис. - А ты, бескрылый летатель... я проявлю милосердие даже к тебе и отпущу на все четыре стороны. - И какую ты назначишь цену? - холодно спросила Марис. - Я хочу, чтобы черные летатели исчезли с моего неба. - Нет! - сказала Марис. - Не-ет? - Он взвизгнул от бешенства и всадил нож в подлокотник трона. - Где ты, по-твоему, находишься? С меня хватит твоего высокомерия. Да как ты смеешь отказываться?! Если пожелаю, я повешу вас на заре. Всех троих. - Ты нас не повесишь, - сказала Марис. Его губы тряслись. - А? Ну так давай, говори! Объясни мне, что я сделаю и чего не сделаю. Мне не терпится услышать! - Он хрипел от ярости. - Ты бы и рад нас повесить, - сказала Марис, - но не посмеешь. Из-за черных летателей, от которых тебе так хочется избавиться с нашей помощью. - Я уже посмел повесить одного летателя, - крикнул он. - Повешу и других. Твои черные летатели меня не пугают! - Да? Так почему же ты теперь не покидаешь крепости, даже чтобы поохотиться? Даже не выходишь прогуляться по двору? - Летатели дали клятву не брать в небо оружия, - взвизгнул Правитель. - Что они могут сделать? Пусть кружат там до скончания века! - Много столетий ни один летатель не брал с собой в небо даже ножа, - сказала Марис, тщательно подбирая слова. - Таков закон летателей, их традиция. Был у летателей и закон не вмешиваться в политику бескрылых и доставлять послания, не задумываясь над их смыслом. Но Тайя поступила, как поступила. И ты убил-ее-за это, поправ давнюю традицию, запрещавшую Правителю судить летателей. - Она была изменницей, - крикнул Правитель. - А изменников казнят, носят они крылья или нет. Марис пожала плечами. - Я ведь только хотела сказать, что традиция в эти тревожные дни плохая защита. Ты считаешь, что тебе ничего не грозит, так как летатели безоружны и небе? - Она смерила его ледяным взглядом. - Что же! Каждый летатель, приносящий тебе послание, будет в черном, а у некоторых и в сердце будет черное горе. И, выслушивая их, ты всякий раз будешь спрашивать себя: не этот ли? А вдруг это новая Тайя, новая Марис, новый Вэл-Однокрылый? Не будет ли сейчас древняя традиция утоплена в крови? - Этого не будет никогда, - перебил Правитель, но его голос сорвался. - Да, это немыслимо, - согласилась Марис. - Так же немыслимо, как то, что ты сделал с Тайей. Повесь меня, и это произойдет очень скоро. - Я казню, кого пожелаю. Мои стражники защитят меня. - Могут они остановить стрелы, пущенные с неба? Ты поставишь решетки на все свои окна? Не станешь впускать к себе летателей с посланиями? - Ты мне... угрожаешь?! - в ярости рявкнул Правитель. - Я тебя предостерегаю, - ответила Марис. - Возможно, с тобой ничего не случится, но знать этого наверняка ты не можешь. Черные летатели позаботятся, чтобы у тебя не осталось ни минуты покоя. До конца дней твоих они будут преследовать тебя, словно призрак Тайи. Ты взглянешь на звезды - и увидишь крылья. Едва по тебе скользнет тень, тебя охватит боязнь. Ты никогда больше не сможешь смотреть в окно или гулять под открытым небом. Летатели будут вечно кружить над твоей крепостью, точно мухи над, падалью. Ты увидишь их и на своем смертном одре. Твой собственный дом станет темницей, но и в нем тебе не будет покоя. Крепостные стены летателям не преграда, а стоит им снять крылья, и их уже не отличить от других людей. Глаза Правителя забегали, словно ища спасения от призрака черных летателей. Пока Марис говорила, Правитель сохранял полную неподвижность, и она внимательно вглядывалась в его лицо, надеясь, что производит нужное впечатление. В его опухших глазах сквозила какая-то дикость, необузданность, пугавшие ее. Голос Марис оставался невозмутимым, но на лбу выступили капельки пота, ладони стали влажными и липкими. Вдруг глаза Правителя заметались, словно ища спасения от черных призраков, а потом остановились на одном из стражников. - Приведи моего летателя! - приказал Правитель. - И немедля! Видимо, летатель ждал за дверью, потому что вошел почти сразу же. Марис узнала его, хотя и не была по-настоящему знакома с этим худым, сутулым, лысеющим мужчиной. - Сан! - позвала она громко, вспомнив его имя. Но он даже не взглянул на нее. - Мой Правитель... - произнес он дребезжащим голосом. - Она мне угрожает, - прохрипел Правитель. - Говорит: черные летатели будут преследовать меня до моего смертного часа. - Она лжет, - поспешно сказал Сан, и Марис, вздрогнув, вспомнила все, что знала о нем. Сан с Тайоса, прирожденный летатель, убежденный ретроград. Два года назад он проиграл крылья дерзкой однокрылой, а теперь получил их назад после ее смерти. - Черные летатели совсем не опасны. Они ничто! - Она говорит, что они никогда не оставят меня в покое! - Неправда! - ответил Сан все с той же угодливостью. - Тебе нечего страшиться. Скоро они улетят. У них, мой Правитель, есть обязанности, семьи, заботы, они должны переносить послания. Надолго они тут не останутся. - Их сменят другие, - перебила Марис. - В Гавани Ветров летателей много. И тебе никогда не освободиться от тени их крыльев. - Не слушай ее вздор, господин, - настаивал Сан. - Ее поддерживает только горстка однокрылых. Мусор, запорошивший небо. Когда они улетят, их никто не сменит. Тебе надо лишь немного выждать, мой Правитель. Чем-то интонации его голоса уязвили и ошеломили Марис сильнее произнесенных им слов. Внезапно она поняла: Сан говорил, как раб с господином, а не как равный. Он боялся Правителя и был обязан ему крыльями - его тон свидетельствовал, что он верит в это. Впервые летатель стал прислужником Правителя, покорным слугой! Правитель снова повернулся к ней, в его глазах был лед. - Так я и думал, - сказал он. - Тайя лгала мне, и я ее изобличил. Вэл-Однокрылый тщился запугать меня никчемными угрозами. А теперь вот ты. Все вы лжецы, но я умнее, чем вы думаете. Твои черные летатели ничего мне не сделают, они бессильны сделать что-либо. Однокрылые! Настоящие летатели и думать забыли про Тайю. Совет показал, как они к ней относились. - Да, - подтвердил Сан, усердно кивая. На мгновение Марис задохнулась от бешенства. Ей хотелось броситься через залу, вцепиться в щуплого летателя и трясти его, пока он не рухнет без чувств. Но Эван больно сжал ее руку и покачал головой. Тогда Марис мягко произнесла: - Сан! Он неохотно повернулся к ней, и она увидела, что его сотрясает дрожь. Уж не стыдится ли он того, чем стал? И Марис подумалось, что и в нем есть частица всех летателей, которых она знала. "На что мы не идем ради неба!" Она продолжила: - Сан! Джем не однокрылый, но он там, с черными летателями. - Да, - растерянно признал Сан. - Но он близко знал Тайю. - Если ты ходишь в советчиках своего Правителя, объясни ему, кто такой Доррель с Лауса. Сан замялся. - О ком она? - резко спросил Правитель, переводя взгляд с Марис на своего летателя. - Ну? - Доррель с Лауса, - с неохотой заговорил Сан, - западный летатель, мой Правитель. Происходит из древнего рода. Замечательный летатель, мой ровесник. - Ну и что? Какое мне дело до него? - нетерпеливо спросил Правитель. - Сан, - сказала Марис, - что, по-твоему, произойдет, если Доррель присоединится к черным летателям? - Этого не будет! - торопливо воскликнул он. - Доррель не однокрылый. Он никогда... - Ну а если? - Он пользуется большим уважением. К нему прислушиваются и за ним многие последуют, - через силу ответил Сан. - Доррель с Лауса прилетит с сотней западных летателей, чтобы присоединиться к кругу, - произнесла Марис грозно. (Сотни, скорее всего, не наберется, но они-то не узнают!) Губы Правителя задергались. - Это правда? - спросил он у своего послушного летателя. Сан боязливо кашлянул. - Доррель... мне... Трудно судить, господин. Он влиятелен, но... но... - Прикуси язык! - приказал Правитель, - не то я найду кого-нибудь еще для твоих крыльев. - Не слушай его! - резко сказала Марис. - Сан, у Правителя нет права давать или отнимать крылья. Летатели объединились, чтобы никто не нарушал это правило! - Тайя умерла, нося крылья, - пробормотал Сан. - И я получил их от него... - Но прежде они были твоими. И тебя никто не осуждает, - сказала Марис. - А вот Правитель поступил незаконно. Если для тебя это что-то значит, если ты согласен, что казнь Тайи - преступление, присоединяйся к нам! У тебя есть черная одежда? - Черная? Я... Есть. - Ты ополоумел? - Правитель ткнул ножом в сторону Сана. - Взять этого дуралея! Стражники нерешительно шагнули вперед. - Прочь! - крикнул Сан. - Я летатель, слышите? Они остановились, поглядывая на Правителя. Тот снова ткнул ножом, губы у него тряслись. Казалось, язык ему не повинуется. - Вы... вы... заберете Сана и... Он не договорил, так как двери распахнулись и двое стражников втащили в залу Колля и швырнули перед троном. Он упал на четвереньки, потом с трудом поднялся. Правая сторона его лица распухла, синяки под глазами были чернее одежды. - Колль! - в ужасе вскрикнула Марис. Он сумел улыбнуться. - Я сам виноват, сестрица. Но ничего страшного. Эван подошел к нему и начал осматривать лицо. - Я не приказывал применять к нему насилие, - возмутился Правитель. - Ты приказал, чтобы он не смел петь, - ответил один из стражников, - а он пел и пел. - Кости целы, - объявил Эван, - а опухоль пройдет. Марис с облегчением вздохнула. Что бы она ни говорила о готовности умереть, разбитое лицо Колля вызвало у нее шок. - Я устала от пустых разговоров, - сказала она Правителю. - Если хочешь узнать наши условия - слушай! - Условия?.. - Он, казалось, не верил своим ушам. - Я - Правитель Тайоса, а ты никто и ничто. Ты не можешь ставить мне условия! - Могу, и я их ставлю! Лучше выслушай меня. Не то пострадаешь не ты один. По-моему, ты просто не понимаешь, в какое положение поставил себя и Тайос. По всему острову люди поют песню Колля, другие певцы переезжают с ней с острова на остров, так что скоро весь мир узнает, как ты приказал убить Тайю. - Она была лгуньей и изменницей. - Летатели не подданные и изменниками быть не могут, - возразила Марис. - А солгала она, чтобы предотвратить бессмысленную войну. Нет, она всегда будет предметом споров, но ты выставишь себя глупцом, если отмахнешься от того, чего могут добиться певцы. Тебя уже начинают повсюду ненавидеть. - Молчать! - крикнул Правитель. - Твои люди никогда тебя не любили, - упрямо продолжала Марис. - Сейчас они напуганы черными летателями, тем, что певцов бросают в темницы, летателей вешают; торговля замерла, война, которую ты начал, обернулась фарсом - даже твои стражники разбегаются. И причина всего этого - ты! Рано или поздно люди решат избавиться от тебя. Они ведь уже начинают понимать, что только это заставит черных летателей покинуть небо Тайоса. Марис перевела дух и продолжила: - О чем только не говорят! Что Тайос проклят, что его ожидают бессмысленные беды. Что призрак Тайи бродит по крепости, а Правитель помешался. От тебя все отшатнутся, как от первого безумного Правителя Кеннехата. И твои люди долго терпеть такого не станут. Они знают, как все исправить. Они поднимут восстание. Певцы высекут искру, черные летатели раздуют ее в пламя, и ты будешь испепелен. Правитель улыбнулся хитрой, жутковатой улыбкой. - Нет, - отрезал он. - Я убью вас всех - и дело с концом. Марис тоже улыбнулась. - Эван - целитель, посвятивший себя Тайосу, тысячи людей обязаны ему жизнью; Колль слывет одним из лучших певцов Гавани Ветров, его знают и любят на сотне островов; а я - Марис с Малого Эмберли, та, о которой слагают песни, та, что изменила мир. Люди, никогда меня не видевшие, чтут меня, как героиню. Ты убьешь нас троих? Прекрасно! Черные летатели узнают и разнесут весть об этом повсюду, певцы сложат песни. И надолго ли ты останешься Правителем после этого? Следующий Совет Летателей будет един в своем решении - и Тайос уподобится Кеннехату, станет мертвым островом. - Лгунья! - Правитель поигрывал ножом. - Мы не хотим зла твоим людям, - продолжала Марис. - Тайя мертва, и ничто ее не воскресит. А ты примешь мои условия, или произойдет все то, о чем я тебя предупредила. Во-первых, ты выдашь тело Тайи, чтобы ее по обряду летателей погребли в море. Во-вторых, ты заключишь мир, которого желала она, и откажешься от своих притязаний на рудник, из-за которого начал воевать с Тройном. В-третьих, каждый год ты будешь посылать ребенка из бедной семьи в Эйрхоум, учиться летательскому искусству. Думаю, Тайя этого хотела бы. И, наконец... - Марис замолкла, видя, как потемнели глаза Правителя, точно море перед штормом. - Ты отречешься от престола и вместе с семьей уедешь на какой-нибудь дальний остров, где в безвестности спокойно доживешь свои дни. Правитель порезался лезвием ножа, но как будто не заметил этого. Капелька крови запятнала белый шелк рубашки. Губы у него тряслись. В тишине, воцарившейся после ее слов, Марис ощутила глубокую усталость. Она сделала все, что могла. Сказала все, что могла сказать. Теперь оставалось только ждать. Эван обнял ее за плечи. Краешком глаза Марис увидела, как разбитые губы Колля сложились в улыбку, и внезапно ей стало почти хорошо. Будь что будет, ее совесть чиста. Ей показалось, что она вернулась из долгого-долгого полета, руки и ноги ноют, одежда промокла насквозь, она промерзла до костей, но в ее памяти небо, крылья, несущие ее над морем, и этого достаточно. Да, она сделала все, что могла. - Условия! - злобно крикнул Правитель и поднялся с трона, сжимая окровавленный нож. - Вот тебе условия! - Он указал на Звана. - Уведите старика, отрубите ему руки и вытолкайте вон, пусть исцелит сам себя. Любопытное будет зрелище! - Он захохотал и повернулся. Теперь нож указывал на Колля. - Певец останется без правой руки и языка. - Затем пришла очередь Марис. - Ну, а ты... Раз тебе нравится черный цвет, ты сможешь насладиться им сполна. Тебя запрут в темнице без окон, без светильника, где будет одинаково черно и днем и ночью. И ты останешься там, пока не забудешь, что такое солнечный свет. Тебе нравятся эти условия, летатель? Нравятся? На глаза Марис навернулись слезы, но она сдержала их. - Мне жаль твоих людей, - сказала она мягко. - Они ничем не заслужили такого Правителя, как ты! - Уведите их, - распорядился Правитель. - И выполняйте приказ! Стражники переглядывались. Один нерешительно шагнул вперед, но тут же попятился, обнаружив, что остальные не шевельнулись. - Чего вы ждете! - завопил Правитель. - Заберите их! - Господин, - с достоинством сказала высокая женщина в форме начальника стражи, - прошу тебя, возьми свои слова назад. Мы не можем искалечить певца или запереть в темницу Марис с Малого Эмберли. Мы погибнем. Летатели уничтожат нас всех. Правитель уставился на нее, а затем взмахнул ножом. - Ты тоже арестована за измену. Тебя посадят в темницу рядом с ней, раз она тебе так нравится! Взять их! - крикнул он стражникам. Те остались на месте. - Изменники! - проговорил он. - Меня окружают одни изменники. Смерть всем вам, всем! - Его взгляд упал на Марис. - А ты будешь первой! Я сам тебя прикончу. Теперь Марис видела только нож - тусклая бронза, окровавленное лезвие. Она почувствовала, как рядом с ней напрягся Эван. Правитель улыбнулся и пошел к ним. - Остановите его! - сказала женщина, которую он хотел арестовать. Голос ее был усталым, но твердым, я тотчас Правителя окружили. Дюжий мужчина схватил его за руки, тоненькая девушка вырвала нож таким быстрым и плавным движением, точно извлекла кинжал из ножен. - Я очень сожалею, - сказала женщина-начальник. - Отпустите меня! Я ваш Правитель! - крикнул он. - Нет, - ответила она. - Нет, господин. Боюсь, ты тяжело болен. Старая угрюмая крепость еще никогда не видела такого веселого праздника. Серые стены пестрели яркими знаменами и цветными фонарями, а в воздухе ароматы яств и вин мешались с запахами дыма и фейерверка. Ворота были гостеприимно распахнуты. По стенам, правда, еще расхаживали стражники, но почти все сняли форму, а об оружии и упоминания не было. Виселицы спилили, а эшафот приспособили для выступления жонглеров, фокусников, клоунов и певцов, развлекавших праздничные толпы. Внутри тоже были открыты все двери, а залы заполнили веселящиеся горожане. Из темниц выпустили заключенных, и даже самым последним бродягам с задворок Порт-Тайоса разрешили присутствовать на празднике. В парадном зале столы ломились под тяжестью огромных кругов сыра, корзин с хлебом и всевозможной рыбы - копченой, маринованной, жареной. От очагов все еще доносились ароматы жареной свинины и морских кошек, а на плитах пола блестели лужицы пива и вина. Воздух звенел от музыки и смеха. Никто из старожилов Тайоса не помнил такого пышного и многолюдного празднования. Среди жителей мелькали фигуры в черном - но вовсе не скорбящие, судя по их лицам. Летатели! Эти летатели - и однокрылые и прирожденные, - вместе с изгнанными певцами были почетными гостями, которых все поздравляли наперебой, за которых усердно пили. Марис бродила по шумным залам, вздрагивая при мысли, что кто-то снова кинется восхвалять ее. Пожалуй, праздник слишком затянулся. Она устала и чувствовала себя отяжелевшей от всего съеденного и выпитого по настоянию восторженных поклонников. Ей хотелось только одного: найти Эвана и тихонько уйти домой. Кто-то окликнул ее по имени, и Марис неохотно обернулась. Она увидела нового Правителя Тайоса и длинном вышитом платье, которое совсем ей не шло. Без формы она словно чувствовала себя неловко. Марис с трудом улыбнулась. - Я слушаю. Правитель. Недавний начальник стражи поморщилась. - Наверно, я привыкну к такому обращению, но пока оно лишь вызывает у меня неприятные мысли. Сегодня мы почти не виделись. Ты не уделишь мне несколько минут? - Конечно, сколько пожелаешь. Ты ведь спасла мне жизнь! - Невелик подвиг. Твои поступки требовали куда большего мужества, чем мои, и в них не было и тени своекорыстия. А про меня будут рассказывать, как я плела интригу, чтобы низложить Правителя и занять его место. Это не так, но когда певцов волновала правда? Марис посмотрела на нее с удивлением - такая неподдельная горечь прозвучала в ее голосе. Они переходили из залы в залу, где игроки бросали кости, веселые компании провозглашали тост за тостом, а влюбленные обнимались, пока не отыскали местечка, чтобы сесть и поговорить без помех. Так как Правитель молчала, Марис заговорила первая: - Но ведь никто не жалеет о прежнем Правителе. Его же не любили! Новый Правитель нахмурилась. - Да, о нем не жалеют, как не пожалеют и обо мне, когда меня не станет. Он много лет мудро руководил островом, пока его не одолели страхи и не толкнули на всякие глупости. Мне не хотелось делать того, что я сделала, но иного выбора не было. И праздник этот я устроила для того, чтобы веселье, а не боязнь, сопровождало переход власти. Мне пришлось влезть в долги, чтобы мои люди почувствовали себя состоятельными. - По-моему, они оценили это по достоинству, - сказала Марис. - Довольны, кажется, все. - Да, но у них короткая память! - Она передернула плечами, словно отгоняя неприятную мысль. Морщинка между ее бровями разгладилась, лицо стало менее суровым. - Я не хочу надоедать тебе своими заботами и привела сюда, чтобы сказать: я благодарна тебе за усилия сохранить мир между летателями и жителями Тайоса. Марис почувствовала, что ее щеки заливает краска. - Пожалуйста! - пробормотала она. - Не надо. Я... если говорить честно, я думала о летателях, а не о людях Тайоса. - Неважно. Главное то, чего ты достигла, рискуя жизнью. - Я сделала все, что могла, - сказала Марис, - но мало чего достигла. Всего лишь перемирия, а не прочного мира. А главное - трения между прирожденными летателями и однокрылыми, между Правителями и летателями сохраняются и вспыхнут вновь... - Она замолчала, поняв, что ее собеседнице вовсе не по вкусу слышать подобные речи, и она не хочет этого знать. - На Тайосе летатели больше ничего опасаться не должны, - сказала Правитель, и Марис подумала, что у этой женщины есть удивительная способность придавать простой фразе весомость закона. - Мы здесь почитаем летателей... и певцов тоже. - Разумно! - засмеялась Марис. - Иметь певцов на своей стороне никогда не помешает. Правитель продолжала, словно не услышав ее: - И тебе, Марис, всегда будут рады на Тайосе, если ты захочешь погостить у нас. - Погостить? - Марис недоуменно нахмурилась. - Я понимаю, что теперь, когда ты больше не летатель, путешествие по морю может... - О чем ты говоришь? Правитель поморщилась, словно раздражаясь, что ее все время перебивают. - Я знаю, что вскоре ты покинешь Тайос и переедешь на Сиатут, чтобы занять свое место в академии "Деревянные Крылья". - Кто тебе это сказал? - Певец Колль. Его ведь так зовут? А это был секрет? - Вовсе нет. Хотя бы потому, что и скрывать нечего. - Марис вздохнула. - Мне предложили место в "Деревянных Крыльях", но я от него отказалась. - Если ты останешься на Тайосе, мы все, разумеется, только рады будем, и этот... и мой дом всегда открыт для тебя. Правитель встала, давая понять, что аудиенция окончена. Встала и Марис. Они обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, но мысли Марис были уже далеко: она снова думала о том, что считала уже решенным. Или Колль полагает, что может чего-то добиться, выдавая желаемое за правду? Придется с ним поговорить! Она отыскала его через минуту-другую в первом дворе. Он был не один - рядом стояли Бари и С'Релла с уже надетыми крыльями. Марис подбежала к ним. - С'Релла... ты улетаешь? Подруга крепко сжала ее руки. - Ничего не поделаешь! Правитель хочет послать со мной послание на Дит. Я сама вызвалась. Мне пора домой, и я все равно улетела бы на юг завтра или послезавтра. Зачем Джему или Сану отправляться в такую даль, если мне это по пути? Я как раз послала Эвана отыскать тебя, сказать, что я улетаю. Но ведь мы расстаемся ненадолго - до скорой встречи и "Деревянных Крыльях". Марис сверкнула глазами в сторону Колля, но он словно ничего не заметил, и она обратилась к С'Релле: - Но я же говорила тебе, что буду доживать свой век на Тайосе. На лице подруги отразилось недоумение. - Но ты же передумала? После всего, что произошло? И ты знаешь, в "Деревянных Крыльях" тебя ждут - а теперь даже с большим нетерпением. Ты опять стала героиней! - И ты тоже! - пробормотала Марис. - С какой стати я героиня? Что я такого сделала? Только чуть подлатала. Ничего же по-настоящему не улажено. И уж кому как не тебе это знать, С'Релла! Та нетерпеливо встряхнула головой. - Не увиливай! А как же твоя чудная речь о цели в жизни, без которой ты не можешь? И вот ты отворачиваешься от дела, для которого создана! Ты сама призналась, что целителем стать не можешь. Так чем ты займешься на Тайосе? Как распорядишься своей жизнью? Марис уже задала себе этот вопрос и почти всю ночь пролежала без сна в поисках ответа. - Я найду тут какое-нибудь занятие. Может, Правитель подыщет для меня что-то. - Какое бессмысленное решение для тебя самой и для всех! Марис, ты нужна "Деревянным Крыльям!", а они - тебе. Даже без крыльев ты - летатель, как и была, как будешь всегда! В глазах С'Реллы стояли слезы. Марис почувствовала себя в ловушке, и ее охватило раздражение. К чему этот разговор? Она сказала, стараясь, чтобы ее голос прозвучал спокойно и рассудительно: - Мне нужен Эван. Я не могу оставить его. - А как же примета, что, подслушивая, ничего приятного о себе не услышишь? Марис обернулась и увидела Эвана. В его глазах была такая нежность, что последние ее сомнения рассеялись. Она приняла верное решение! Расстаться с ним она не может! - Но ведь никто не просит, чтобы ты меня оставляла, - сказал он. - Я как раз потолковал с молодым целителем, который будет счастлив поселиться в моем доме и лечить моих больных. Через неделю я смогу уехать. - Уехать? - Марис уставилась на него. - Оставить свой дом? Но почему? - Чтобы отправиться с тобой на Сиатут, - улыбнулся он. - Плавание, наверно, ничего хорошего не сулит, но мы хотя бы поможем друг другу справиться с морской болезнью. - Но... я не понимаю - Зван, ты не можешь. Это же твоя родина! - Я хочу быть с тобой, где бы ты ни была, - ответил он. - Просить тебя остаться на Тайосе, просто чтобы не расставаться с тобой, у меня нет права. Каким бы эгоистом я оказался, если бы сделал это, зная, что ты нужна "Деревянным Крыльям", что твое место - там! - Но как ты уедешь? Как будешь жить? Ты же никогда не уезжал с Тайоса даже на короткое время! Он засмеялся немножко вымученно. - Ты говоришь так, словно я намерен поселиться в море! С Тайоса я уеду как все, на корабле. Моя жизнь вовсе не кончилась, а значит, я могу изменить ее. Наверно, старому целителю и на Сиатуте отыщется дело. - Эван... Он обнял ее. - Знаю, знаю. Поверь, я хорошо все обдумал. Неужто ты воображала, что я спал, пока ты всю ночь металась в постели, не зная, как поступить? Я понял, что не могу допустить, чтобы ты ушла из моей жизни. Впервые со дня рождения я должен проявить смелость в выборе своего пути. Я поеду с тобой! Марис не сумела сдержать слезы, хотя и не смогла бы объяснить, почему плачет. Эван обнял ее еще крепче и разжал руки, только когда она совсем успокоилась. Тут Марис услышала, как Колль втолковывает Бари, что ее тетя очень счастлива и плачет от радости. Она взглянула на С'Реллу, отошедшую в сторону. Лицо подруги сияло. - Ну хорошо, - сказала Марис слабым голосом, вытирая слезы ладонями. - Больше у меня нет отговорок. Я поеду на Сиатут... мы поедем на Сиатут, как только найдем корабль. Друзья собрались проводить С'Реллу на скалу летателей, но тотчас позади образовалась целая процессия из веселившихся горожан. Ведь на Марис, Эвана и Колля смотрели как на героев, и многим просто хотелось побыть с ними рядом, узнать, какие они - летатель, целитель и певец, которым удалось низложить тирана, правившего Тайосом, покончить с войной и развеять ужас, наводимый безмолвными черными летателями в вышине. Если кто-то и продолжал считать, что Тайя совершила преступление и заслужила свою судьбу, то он предпочитал держать это при себе и помалкивать. Однако Марис понимала, что в ликующей счастливой толпе по-прежнему тлеют старые раздоры. Ей не удалось уничтожить их навсегда - ни противостояние бескрылых и летателей, ни неприязнь между однокрылыми и прирожденными летателями. Рано или поздно с этим вновь придется бороться. В туннеле на этот раз жуткое ощущение одиночества возникнуть никак не могло. Веселые голоса эхом отдавались от каменных стен, а десяток пылающих факелов совсем преобразил темный сырой проход. Снаружи их поджидали темнота и ветер. Звезды попрятались в низких тучах. Марис увидела, что С'Релла остановилась у края обрыва, разговаривая с другим летателем - однокрылым и все еще в черном. При взгляде на подругу над этим таким знакомым обрывом Марис ощутила внезапную тошноту, голова у нее закружилась. Если бы Эван ее не поддержал, она упала бы. Нет, она не хотела смотреть, как С'Релла прыгнет с обрыва, с которого она упала - и не один раз, а два. Ее охватил ужас. Несколько юношей бросились к С'Релле, громко оспаривая право помочь ей приготовиться к полету. Но С'Релла повернулась и посмотрела на Марис, их взгляды встретились. Марис глубоко вздохнула, пытаясь перебороть страх, затем отпустила руку Эвана и шагнула к подруге. - Позволь, я помогу. Как все это ей знакомо! Гладкость металлической ткани, вес крыльев в руках, пощелкивание распорок. Пусть ей уже не суждено летать, но руки стосковались по работе, которую выполняли с таким умением! И готовить С'Реллу к полету было большим удовольствием, хотя и сопряженным с некоторой грустью. Когда крылья развернулись полностью и последние сегменты встали на свои места, на Марис снова нахлынул страх. Ничем не обоснованный, а потому сказать о нем С'Релле она не могла, и все-таки ей чудилось, что и С'Релла не взлетит с этого опасного обрыва, а упадет, как упала она, Марис. Кое-как совладав с собой, она сумела тихо выговорить: - Счастливого полета! С'Релла бросила на нее испытующий взгляд. - Марис, - сказала она, - ты не пожалеешь. Ты сделала верный выбор. До скорой встречи! - И, не найдя больше подходящих слов, С'Релла нагнулась и поцеловала ее. Затем повернулась к морю, к открытому небу и прыгнула. Зрители зааплодировали, наблюдая, как С'Релла поймала восходящий поток воздуха и описала грациозный круг над обрывом. Потом она поднялась выше, повернула к морю и почти тотчас скрылась из вида, словно слившись с ночным небом. А Марис все вглядывалась и вглядывалась в небо. Ее сердце переполняли разнообразнейшие чувства, но испытывала она не только боль: ее поддерживала твердая уверенность и даже отголоски былой радости. Она выдержит! И без крыльев она все-таки летатель! ЭПИЛОГ Дверь в комнату, где прочно обосновался запах болезни, отворилась, и дряхлая старуха открыла глаза. Комнату наполняли и другие запахи - моря, дыма, водорослей и душистого чая, остывающего возле ее кровати. Но над всем властвовал запах недуга - липкий, душный, тяжелый. В дверях стояла женщина с коптящей свечкой в руке. Старуха различала огонек - колеблющееся желтое пятнышко, различала очертания двух фигур за ним, но не лица. Зрение у нее было не то, что прежде. В висках стучала боль, как почти всегда, когда она просыпалась - вот уже много лет. Она поднесла дряблую, в синих прожилках руку ко лбу и прищурилась. - Кто это? - спросила она. - Одера, - ответила женщина со свечой, и старуха узнала голос целителя. - Он здесь. Тот, кого ты просила позвать. У тебя хватит сил, чтобы поговорить с ним? - Да, - сказала старуха. - Да. - Она попыталась приподняться. - Подойди поближе, я хочу на тебя посмотреть. - Мне остаться? - неуверенно спросила Одера. - Я тебе нужна? - Нет, - ответила старуха. - Не надо. Пусть останется он. Одера кивнула (старуха уловила движение), осторожно зажгла от свечи масляный светильник и вышла, закрыв за собой дверь. Посетитель подтащил к кровати деревянный стул с прямой спинкой и сел так близко, что она сумела его рассмотреть. Очень молодой. Совсем мальчик - наверно, и двадцати еще нет - безбородый, с белым пушком над верхней губой, не слишком-то похожим на усы. Волосы очень светлые и кучерявые, а брови почти не видны. В руках у юноши был инструмент - подобие гитары, но квадратный и с четырьмя струнами. Он принялся его настраивать. - Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю? - спросил он. - Назови песню. - Голос у него был приятный, напевный, с чуть заметным акцентом. - Далеко же ты заехал, - сказала старуха. Он улыбнулся. - Как ты догадалась? - По голосу, - ответила она. - Много лет прошло с тех пор, как я в последний раз слышала такой голос. Ты же с Внешних Островов? - Да, - подтвердил он. - Моя родина - крохотный клочок земли на краю света. Наверно, ты про него и не слышала. Он называется Молот Бури Самый Дальний. - А-а! - сказала она. - Я его хорошо помню. Башня Востока и развалины той, с которой раньше велись наблюдения. Ну и горькое же питье вы гоните из кореньев! Ваш Правитель как-то настоял, чтобы я отведала этого пойла, и расхохотался, увидев мою гримасу. Он был просто карлик. Я не видывала мужчины безобразнее и умнее, чем он. Певец растерялся. - Так он же умер тридцать с лишним лет назад! - сказал он. - Но ты говоришь верно. Я про него много историй наслушался. Значит, ты бывала там? - Раза три-четыре, - ответила она, довольная его изумлением. - Много лет назад, когда тебя и на свете не было. Я ведь летатель. - О! - сказал он. - Ну конечно: И как я не догадался? На Сиатуте ведь живет много летателей, правда? - Не очень, - ответила она. - Тут находится академия "Деревянные Крылья", и живут здесь главным образом мечтатели, которым еще предстоит выиграть крылья, и наставники, которые давным-давно сняли свои, как я. Я тоже была наставником, пока не заболела, а теперь лежу здесь и только вспоминаю, когда могу. Певец провел пальцами по струнам, и нежный аккорд постепенно замер в тишине. - Так что бы ты хотела послушать? - спросил он. - В Штормтауне все просто помешались на новой песне... - Внезапно его лицо порозовело. - Правда, она немного непристойная. Может, тебе не нравятся... Старуха засмеялась. - Как знать! Как знать! Ты бы вытаращил глаза, если бы знал, что мне порой вспоминается! Но я позвала тебя не петь. Он уставился на нее широко раскрытыми зелеными глазами. - Как? Но мне сказали... в гостинице, в Штормтауне... Я только-только вчера приехал с Востока... А тут прибегает мальчишка и говорит, что на Шотане нужен певец. - И ты отправился. Из Штормтауна. Дела у тебя шли не очень удачно? - Да нет, неплохо, - возразил он. - На Шотане я ведь раньше никогда не бывал, а постояльцы в гостинице и не глухие, и не скупые... Но мне же... - Внезапно смутившись, он умолк. - Но тебе сказали, что умирающая женщина попросила привести к ней певца. И ты сразу поехал. Он промолчал. - Не принимай близко к сердцу, - сказала она. - Ты не выболтал никакой тайны. Я знаю, что моя смерть близка. Мы с Одерой ничего друг от друга не скрываем. Наверно, мне следовало бы умереть несколько лет назад. У меня все время болит голова, я слепну, и я пережила почти всех, кого знала. Только не пойми меня превратно: умирать я не хочу. Но и тянуть так мне не слишком нравится. Боль, беспомощность... Смерть меня пугает, но она хотя бы освободит меня от запаха этой комнаты. - Она разглядела выражение его лица и мягко улыбнулась. - Не притворяйся, будто ты его не чувствуешь. Я же знаю, он все тут пропитал. Запах болезни... - Она вздохнула. - Я предпочла бы другие, более приятные запахи - пряностей и моря, даже трудового пота. Ветров. Бури. Я еще помню запах, который оставляет молния. - Но я мог бы спеть, - неловко сказал юноша. - Веселые песни, чтобы развлечь тебя. Смешные. Или, если хочешь, грустные. Может, они облегчат твою боль. - Ее облегчает кива, - ответила старуха. - Одера делает крепкую киву, а иногда добавляет в нее перелив-трапу или еще что-нибудь. И дает мне тесис, чтобы я заснула. Я не нуждаюсь в твоем пении для облегчения боли. - Я знаю, что еще молод, - сказал певец, - но я хорошо пою. Позволь, я покажу тебе. - Нет. - Она улыбнулась. - Я верю, что ты хорошо поешь, правда верю. Но, боюсь, не сумею оценить твой талант по достоинству. Может, уши отказывают, а может, из-за старости, только все певцы, которых я слышала последние десять лет, по-моему, хуже тех, кого я слышала в давние времена. А слышала я самых лучших! На Ведете я наслаждалась пением дуэта С'Ласса и Т'реньян. Давным-давно Джеред с Гира играл и пел мне, как и бездомный Герри Одноглазый, и Колль. Я была знакома с певцом по имени Холланд, и слышала от него песни, бьюсь об заклад, куда непристойнее той, что ты выучил в Штормтауне. А в юности я слышала Барриона, и не один раз. - Я не хуже любого из них! - упрямо сказал певец. Старуха вздохнула и прикрикнула на него: - Не злись! Я не сомневаюсь, поешь ты чудесно, но дряхлая развалина вроде меня этого не признает, как ни старайся. Он нервно щипал струны своего инструмента. - Если ты не хочешь, чтобы тебе пели на смертном одре, - сказал он, - зачем ты послала в Штормтаун за певцом? - Я хочу сама спеть тебе! - ответила старуха. - С болью я как-нибудь справлюсь, но играть мне не по силам. Я буду просто говорить нараспев. Певец отложил инструмент и, скрестив руки на груди, приготовился слушать. - Странное желание! - заметил он. - Но слушать я научился куда раньше, чем петь. Кстати, меня зовут Дарен. - Отлично, - сказала она. - Рада познакомиться с тобой, Дарен. Жаль, что ты не мог знать меня, когда я еще была полна сил. А теперь слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты выучил слова и пел эту песню, когда меня не станет. Конечно, если ты решишь, что она стоит того. Но в этом ты сейчас убедишься. - Я знаю очень много песен, - сказал он. - Но не эту. - Ты сама ее сочинила? - Нет, - ответила она. - Это как бы прощальный подарок мне. Ее пел, умирая, мой брат. Он заставил меня выучить все слова. Его мучили сильные боли, и смерть была для него желанным избавлением, но он цеплялся за жизнь, пока не убедился, что я запомнила каждое слово. Я плакала и старалась выучить песню как можно скорее, только тогда он спокойно умер. Было это в селении на Малом Шотане почти десять лет назад. Так что видишь, как много эта песня для меня значит. А теперь слушай! И она запела. Голос у старухи был очень слабый и дребезжащий, ей приходилось все время напрягаться, так что она часто кашляла и задыхалась. У нее не было музыкального слуха, и даже в юности верно петь она не умела, а уж теперь и подавно, это она понимала. Но слова она знает! Да, знает! Печальные слова, положенные на бесхитростный, нежный, грустный мотив. Песня о смерти прославленного летателя. Когда эта женщина состарилась, рассказывалось в песне, и дни ее были сочтены, она нашла крылья и, как во времена своей легендарной юности, надела их и побежала к обрыву. А все ее друзья побежали за ней, крича, чтобы она остановилась, вернулась: она ведь очень стара, слаба, не летала уже многие годы, и ее разум помутился настолько, что она даже забыла развернуть крылья! Но летатель не послушалась их, добежала до обрыва и прыгнула вниз. Ее друзья, вскрикнув, закрыли глаза, не желая смотреть, как она упадет в море. Но в последнюю минуту крылья внезапно развернулись у нее за плечами - серебряные, тугие, ветер подхватил ее, поднял в вышину, и все услышали ее смех. Она кружила высоко над ними, ветер развевал ее волосы, а крылья были светлыми, как надежда, и друзьям показалось, что она вновь стала юной. Она помахала им на прощание, приветственно покачала крыльями и полетела на запад, исчезнув в лучах заходящего солнца. Больше ее никто никогда не видел. Когда старуха кончила петь свою песню, в комнате воцарилась тишина. Певец зачарованно смотрел на мерцающий огонек светильника, словно не видя его. Наконец старуха раздраженно кашлянула. - Ну? - спросила она. - А? - Он словно очнулся. - Прости. Замечательная песня. Я просто представлял, как она прозвучит под музыку. - И если ее будут петь не дребезжащим осипшим голосом! - Она кивнула. - Тогда песня прозвучит чудесно, вот как она прозвучит! Ты запомнил слова? - Конечно. Хочешь, чтобы я спел? - Да, - ответила старуха. - А то как же я узнаю, что ты запомнил все правильно? Певец весело ухмыльнулся и взял инструмент. - Я знал, что ты не откажешься, - сказал он радостно и прикоснулся к струнам. Пальцы его двигались с обманчивой медлительностью, но комнату обволокла тихая скорбь. И тут он запел высоким, звонким, чудесным голосом. Закончив, он улыбнулся. - Ну как? - Не задирай нос! - сказала она. - Все слова ты запомнил верно. - А как я пою? - Хорошо, - признала она. - И будешь петь еще лучше. Комплимент ему понравился. - Вижу, ты действительно разбираешься в пении. - Они улыбнулись друг другу. - Странно, что я не знал этой песни. Конечно, все другие о ней я пел, но только не эту. Я даже не знал, что Марис выбрала такую смерть. - Он не спускал с нее зеленых глаз. Отражавшийся в них свет придавал его лицу тихую задумчивость. - Не лукавь, - сказала старуха. - Ты прекрасно знаешь, что она - это я, что этой смерти я не выбирала, как и никакой другой. То есть пока. Но скоро, скоро. - Ты правда еще раз украдешь крылья и прыгнешь с обрыва? - Чтобы пара хороших крыльев пропала зря! - Она вздохнула. - Не думаю, что в таком возрасте мне удастся "Падение Ворона". Хотя мне всегда хотелось попробовать. За всю свою жизнь я видела этот полет не больше шести раз, а последней была девушка, у которой сломалось крепление, и она погибла. Сама я так и не попыталась. Но я мечтала об этом, Дарен, как мечтала! Единственное в моей жизни, что я хотела сделать - и не сделала. Не так уж плохо для такого долгого пути, как мой. - Совсем неплохо! - сказал он. - Ну, а что до моей смерти, - продолжала она, - думаю, умру я здесь, на этой кровати и не в столь отдаленном будущем. Может быть, я попрошу, чтобы меня вынесли наружу, и в последний раз посмотрю на закат. А может быть, и нет. Глаза у меня никуда не годятся, так что даже заката я толком не увижу. - Она прищелкнула языком. - Все равно, когда я умру, какой-нибудь летатель подвесит мое тело на ремнях, с трудом наберет высоту и полетит над морем, чтобы предать мое тело волнам но обряду летателей. "Воздушное погребение", как его называют. Но почему, я не знаю - труп ведь не летает. Когда перерезают ремни, он падает вниз, точно камень, и тонет. Или его съедают сциллы. Тогда зачем все это? Но такова традиция. - Она вздохнула. - Вэл-Однокрылый был нрав. Он погребен прямо здесь, на Сиатуте, в большой каменной гробнице, а над ней стоит его статуя. Все сделано по его собственным рисункам. Только я никогда не умела идти против традиций, как Вэл. Он кивнул. - А потому ты хочешь, чтобы помнили эту песню, а не то, как ты умрешь на самом деле? Старуха презрительно поморщилась. - А я думала, ты певец, - сказала она, глядя мимо него. - Певец бы понял. Песня... она о том, как я умру на самом деле. Колль знал это, когда слагал ее для меня. - Но... - нерешительно начал Дарен. Дверь открылась, и на пороге вновь появилась Одера, со свечой в одной руке и с кружкой в другой. - Довольно пения, - сказала она. - Ты переутомишься. Пора выпить сонный настой. - Да. - Старуха кивнула. - Голова у меня совсем раскалывается. Постарайся, Дарен, не падать с обрыва на камни. А уж если пролетишь вниз тысячу футов, побереги голову. - Она взяла кружку и выпила тесис. - Какая мерзость! - сказала она. - Хоть бы ты его чем-нибудь сдобрила! Одера проводила Дарена к двери, но на пороге он остановился. - Песня... - сказал певец. - Я буду ее петь. И другие будут. Но я подожду, пока... пока не узнаю, понимаешь? Она кивнула, а по ее телу уже разливалась сонливость, забвение, даримое тесисом. - Да, конечно, - сказала она. - Но как она называется? Песня? - "Последний полет", - ответила старуха с улыбкой. Ее последний полет, но и последняя песня Колля тоже! - "Последний полет", - повторил он. - Марис, по-моему, я понимаю. Песня - это же правда, ведь так? - Да, правда, - согласилась она, но подумала, что он ее вряд ли услышал. Голос у нее был такой слабый, а Одера уже увела его и закрыла дверь. Потом целительница вернулась, погасила светильник и снова вышла, а она осталась одна в темной комнатушке, пропитанной запахом болезни. Под древним залитым кровью камнем "Деревянных Крыльев". Почему-то тесис не действовал. Ею овладело странное волнение - пьянящее, захватывающее чувство, которого она давно не испытывала. Ей чудилось, что она слышит, как в вышине над нею начинается гроза, как дождь барабанит по выветренным скалам. Крепость построена прочно - так прочно! - и не могла обрушиться. И все же что-то говорило ей, что наступает та ночь, когда через столько лет она наконец-то отправится навестить своего отца.