о сих пор. Красавица заявила, что она пребывает в полном отчаянии. Мирей погибла на гильотине, и ее последними словами была просьба отдать и эту фигуру Талейрану, чтобы он спрятал ее, как прежде остальные. Так, по крайней мере, сказала ему Кэтрин Гранд. Женщина дрожала в его объятиях, слезы катились из-под густых ресниц, ее теплое тело прижималось к его телу. Она так плакала о гибели Мирей, так сердечно утешала Талейрана в его горе, так хороша была собой, когда упала к нему на колени, умоляя помочь ей в безвыходном положении! Морис всегда был падок на красоту, будь то произведения искусства, породистые животные или женщины. Особенно - женщины. Все в Кэтрин Гранд было прекрасно: цвет лица, волшебное тело, задрапированное в невесомые одежды и украшенное драгоценностями, фиалковый аромат ее дыхания, грива белокурых волос... И все в ней напоминало ему Валентину. Бее, кроме одного: она была лгуньей. Правда, она была прекрасной лгуньей. Как могла такая красавица быть столь опасной, вероломной и чуждой? Французы говорили, что лучшее место, где можно узнать человека, - постель. Морис признался себе, что хочет попробовать. Чем больше он узнавал о ней, тем больше она, казалось, подходила ему во всем. Возможно, даже слишком подходила. Она любила вина с острова Мадейра, музыку Гайдна и Моцарта, она предпочитала китайские шелка французским. Любила собак, как и он, и купалась дважды в день - привычка, которую Морис считал только своей. Вскоре у него не осталось сомнений, что она специально изучила его. Она знала о его привычках больше, чем Куртье. Однако то, что она рассказывала о своем прошлом, об отношениях с Мирей и о шахматах Монглана, звучало фальшиво. Тогда-то он и решил узнать о ней столько, сколько она знала о нем. Он написал тем, кому еще мог доверять во Франции, и его расследование началось. Переписка дала неожиданный результат. Она оказалась урожденной Катрин Ноэль Ворле и была на четыре года старше, чем утверждала. Ее родители были французы, но Катрин появилась на свет в голландской колонии Аранквебара в Индии. Когда ей исполнилось пятнадцать, родители из корыстного расчета выдали ее замуж за англичанина гораздо старше ее - Георга Гранда. А через два года любовник Катрин, которого ее муж грозился пристрелить, дал ей пятьдесят тысяч рупий, чтобы она навсегда покинула Индию. Эти сбережения позволили ей с роскошью жить в Лондоне, а затем в Париже, В Париже ее подозревали в шпионаже в пользу Британии. Незадолго до начала террора слуга Катрин был найден убитым на пороге ее дома, а сама она исчезла. Теперь, почти год спустя, она отыскала в Лондоне сосланного Талейрана - человека без денег, без титула, без родины и с весьма жалкими надеждами на перемены к лучшему. Зачем? Развязывая ленты на ее розовом одеянии и спуская его с плеч, Талейран улыбался самому себе. Кроме всего прочего, он сам сделал себе карьеру благодаря женщинам. Они принесли ему деньги, положение и власть. Как же он мог обвинять Кэтрин Гранд в том, что она, подобно ему самому, использовала те же средства? Но что ей было нужно от него? Талеиран думал, что знает это. Единственное, чем он владел и что ей было нужно, - это шахматы Монглана. Однако он желал ее. Хотя он знал, что она слишком опытна, чтобы быть невинной, слишком коварна, чтобы ей доверять, он желал ее со страстью, которую не мог контролировать. Хотя все в ней было искусственным, он все равно хотел ее. Валентина мертва. Если и Мирей тоже убита, то шахматы Монглана стоили ему жизни двух самых дорогих людей. Почему бы ему не получить что-нибудь взамен? Он обнял ее с неистовой, неодолимой страстью - так умирающий от жажды человек приник бы к сосуду с водой. Она будет его, и пусть провалятся в ад все демоны, которые его терзают. Январь 1794 года Однако Мирей была далеко не мертва - и недалеко от Лондона. Она была на борту торгового судна, которое рассекало темные воды Английского пролива. Приближался шторм. Когда судно взмыло на гребень огромной волны, Мирей увидела на горизонте белые скалы Дувра. Прошло шесть месяцев с того дня, когда Мирей сбежала из Бастилии. Теперь она была далеко. Аббатиса переслала ей немалую сумму денег - Мирей обнаружила их в ящике для красок. Благодаря им ей удалось нанять маленькую рыбацкую лодку на причале рядом с Бастилией и уплыть на ней вниз по Сене. Во время одной из остановок в пути Мирей обнаружила у пристани корабль, направляющийся в Триполи. Тайно пробравшись на него, она успела отплыть до того, как Шарлотту повели на казнь. Когда берега Франции таяли за кормой корабля, Мирей чудился грохот колес телеги, которая в эти минуты везет ее спасительницу на казнь. В своем воображении она слышала тяжелые шаги по эшафоту, бой барабанов, свист опускающегося ножа гильотины, крики толпы на площади Революции. Это холодное лезвие отсекло ту невинную часть души Мирей, которая хранила последние крупицы детской наивности. Теперь она жила только ради выполнения своей роковой миссии. Миссии, для которой она была избрана, - уничтожить белую королеву и собрать фигуры. Однако сначала ей предстояло более неотложное дело. Она должна была отправиться в пустыню, чтобы забрать свое дитя. Получив второй шанс, она больше не уступит настойчивым просьбам Шахина оставить Шарло в пустыне как инфанта Калима - спасителя его народа. "Если мой сын пророк, - решила Мирей, - пусть его судьба будет переплетена с моей". Но теперь, когда ветры Северного моря трепали огромные парусиновые полотнища у нее над головой и хлестали ее первыми колючими каплями дождя, Мирей терзалась сомнениями, правильно ли она поступила, исчезнув так надолго, прежде чем отправиться в Англию - к Талейрану, хранившему фигуры. Маленький Шарло сидел у нее на коленях, она держала его за руку. Шахин в своем длинном черном балахоне стоял рядом с ними, наблюдая за кораблем, идущим встречным курсом. Араб отказался расстаться с маленьким пророком, при рождении которого он присутствовал. Он поднял руку, указывая на меловые холмы: над ними клубились низкие серые тучи. - Белая Земля, - негромко сказал он. - Владения Белой Королевы. Она ждет - я чувствую ее присутствие даже отсюда. - Я молю Бога, чтобы мы не опоздали, - сказала Мирей. - Я чую беду, - отозвался Шахин. - Она всегда приходит с бурей, как дар коварных богов... Он продолжал следить за кораблем, распустившим по ветру свои паруса, пока тот не исчез в темноте, поглотившей пролив. Этот неизвестный корабль уносил Талейрана далеко в Атлантику. Единственная мысль, которая владела Талейраном, когда его корабль шел сквозь свинцовую мглу, была не о Кэтрин Гранд, а о Мирей. Пора иллюзий закончилась, жизнь Мирей, возможно, тоже. В свои сорок лет он собирался начать жизнь заново. В конце концов, думал Талейран, устроившись в своей каюте и перебирая документы, сорок лет - это не конец жизни, так же как и Америка - не край земли. Он запасся рекомендательными письмами к президенту Вашингтону и секретарю министерства финансов Александру Гамильтону, так что в Филадельфии его ждет приятное общество. Конечно, он знал и Джефферсона, который только что занял пост государственного секретаря, а раньше был послом во Франции. Мало что могло утешить Талейрана в его горе, но он радовался уже и тому, что был совершенно здоров, продажа библиотеки принесла ему немалую сумму, а главное, теперь у него было не восемь, а девять фигур шахмат Монглана. Ибо, несмотря на все хитроумие прелестной Кэтрин Гранд, ему удалось убедить ее, что безопаснее всего будет поместить ее золотую пешку в тайник, где он прятал свои фигуры. Талейран рассмеялся, когда вспомнил их трогательное прощание. Он попытался уговорить ее отправиться с ним. По его мнению, это было лучше, чем оставаться из-за каких-то фигур, которые он спрятал в Англии! Конечно же, благодаря расторопности его верного Куртье шахматы в ту минуту были в его багаже на борту корабля. Теперь они обретут новый дом, размышлял Талейран... И тут первый удар шторма сотряс корабль. Морис оторвался от своих раздумий - пол каюты ходил ходуном. Он уже собрался позвонить, когда в каюту ворвался Куртье. - Монсеньор, нас просили немедленно спуститься на нижнюю палубу, - произнес слуга. Он говорил своим всегдашним невозмутимым тоном, но резкость его движений, когда он упаковывал фигуры, доставая их из тайника, выдавала тревогу. - Капитан утверждает, что корабль несет на скалы. Мы должны приготовиться сесть в спасательные шлюпки. Верхнюю палубу просят не занимать, чтобы не мешать морякам, но мы должны быть готовы покинуть корабль немедленно в случае, если нам не удастся благополучно миновать мели. - Какие мели? - закричал Талейран, вскакивая в тревоге и чуть не опрокидывая письменные принадлежности и чернильницу. - Мы проходим мыс Барфлер, монсеньор, - спокойно сказал Куртье, подавая Талейрану визитку. Корабль неистово швыряло из стороны в сторону. - Нас несет на скалы Нормандии, - сообщил слуга, укладывая фигуры в сумку. - Боже мой! - воскликнул Морис. Схватив сумку, он оперся на плечо верного Куртье. Корабль дал сильный крен, и оба мужчины повалились на дверь. С трудом открыв ее, они стали пробираться по узкому коридору, где женщины визгливо торопили своих замешкавшихся детей. К тому времени, когда Талейран и его слуга добрались до нижней палубы, она была запружена людьми. Вопли ужаса, визг и стоны перемежались с криками матросов на верхней палубе и грохотом бушующих волн. А потом и без того перепуганные пассажиры с ужасом почувствовали, как палуба проваливается куда-то вниз. Не сумев устоять на ногах, люди повалились друг на друга. Корабль все падал и падал, казалось, это жуткое мгновение будет длиться вечно. Вот он содрогнулся от мощного удара в днище, раздался леденящий душу треск дерева, и в пробоину, смывая беспомощных пассажиров, хлынула вода - огромный корабль налетел на скалы. Ледяной дождь рушился на булыжные мостовые Кенсингтона. Осторожно ступая по скользким камням, Мирей шла к воротам в сад Талейрана. Следом за ней шагал Шахин с маленьким Шарло на руках. Черный балахон араба промок до нитки. Мирей и в голову не приходило, что Талейран мог покинуть Англию. Но она еще даже не открыла ворота, когда с тяжелым сердцем увидела, что сад пуст, беседка явно заброшена, ставни закрыты, а на передней двери задвинут железный засов. И все же она отворила ворота и двинулась по тропинке, задевая подолом платья лужи. На стук в дверь отозвалось лишь гулкое эхо, разнесшееся внутри пустого дома. Дождь заливал непокрытую голову Мирей, ей померещился ненавистный голос Марата, шептавший: "Ты опоздала, опоздала!" Она прислонилась к двери и стояла так, пока Шахин не взял ее бережно под локоть и не отвел через мокрую лужайку под крышу беседки. В отчаянии она упала ничком на деревянную скамейку и разрыдалась. Прошло немало времени, прежде чем на сердце у нее полегчало. Шахин усадил Шарло на пол, и ребенок пополз к матери. Держась за ее мокрые юбки, он нетвердо встал на ножки, ухватился за ее палец и изо всех силенок вцепился в него. - Бах, - сказал Шарло, когда Мирей посмотрела в его ясные голубые глаза. Мальчик сосредоточенно хмурил брови, глядя на нее из-под капюшона своей крошечной джеллабы. Мирей рассмеялась. - Бах, малыш, - ответила она, отбрасывая с лица сынишки капюшон и ероша его шелковистые рыжие волосы. - Твой отец исчез. Говорят, ты пророк, почему же ты не смог предвидеть этого? Шарло по-прежнему смотрел на нее серьезно и задумчиво. - Бах, - повторил он, Шахин сидел рядом с ней на скамейке. Его ястребиный профиль, окрашенный, как у всех его соплеменников, в синий цвет, в дрожащих отблесках молний казался еще более фантасмагорическим, чем обычно. - В пустыне, - сказал он, - человека можно найти по следу его верблюда. Следы зверей так же не похожи друг на друга, как человеческие лица, у каждого - свой. Здесь, в этом краю, это может оказаться не так просто. Но человек, как и верблюд, всегда оставляет след. Привычки, манера держаться, походка... Мирей от души рассмеялась, представив, как она идет по следу за Талейраном, хромающим по булыжным мостовым Лондона. Но потом она поняла, что имел в виду Шахин. - Волк всегда возвращается в свои охотничьи угодья? - спросила она. - Хотя бы ненадолго, - сказал Шахин. - Лишь на то время, которое нужно, чтобы там остался его запах. Однако волк, чей запах они искали, покинул не только Лондон, но и корабль, который остался на коварных скалах. Талейран и Куртье вместе с другими пассажирами сидели в шлюпке и гребли к темным берегам Нормандских островов, обещавшим укрытие от бури. Для Талейрана эта цепь островков сулила спасение не только от буйства стихий, поскольку, хоть она и тянулась у самой границы вод Франции, на самом деле со времен Вильгельма Оранского эти земли принадлежали англичанам. Аборигены островов до сих пор говорили на древнем норманнском диалекте, непонятном даже для французов. Они платили налоги Британии за то, чтобы она защищала их от разбойных набегов, но хранили верность древним норманнским законам и любви к свободе, что во время войны сослужило им добрую службу. Нормандские острова славились опасными скалами, о которые разбился не один корабль, и огромными верфями, на которых строили все, от военных кораблей до крошечных каперов. На эти верфи и переправили разбитый корабль, билет на который по несчастной случайности купил Талейран. Бывший епископ не сетовал на судьбу: хотя острова не обещали роскошного отдыха, зато на их берегах ему не грозил арест по приказу французского правительства. Матросы налегали на весла, сражаясь с высокой волной. Шлюпка обогнула темные гранитные скалы и песчаниковые утесы, которые составляли береговую линию, и потерпевшие кораблекрушение наконец высадились на каменистой полоске пляжа и вытащили лодку на берег. Изможденные пассажиры под моросящим дождем побрели к городу по немощеной дороге, что тянулась через поля мокрого льна и нераспустившегося вереска. Прежде чем отправиться на поиски гостиницы, Талейран и Куртье зашли в придорожный кабачок, чтобы согреться, выпить бренди и посидеть у огня. Сумка с фигурами в кораблекрушении чудом уцелела, но Талейран и его слуга застряли на островах на неопределенный срок. Неизвестно, сколько недель или месяцев пройдет, прежде чем они смогут продолжить путешествие. Талейран стал расспрашивать бармена, как быстро работают их верфи и как много времени потребуется, чтобы залатать их корабль, так сильно пострадавший от шторма. - Спросите лучше мастера, - ответил мужчина. - Он только что вошел - должно быть, после работы, Пьет свою пинту в дальнем углу. Талейран подошел к указанному столику, за которым в одиночестве склонился над кружкой эля коренастый мужчина. На вид ему было немногим за пятьдесят. Увидев Талейрана и Куртье, корабел поднял голову и предложил им присесть. Вероятно, он слышал их разговор с барменом, потому что спросил: - Это вы - потерпевшие кораблекрушение? Говорят, ваш корабль плыл в Америку. Невезучая страна. Я сам оттуда. И что это вы, французы, все так стремитесь туда, будто это земля обетованная? Речь мужчины выдавала его знатное происхождение и хорошее образование, его жесты и осанка говорили о том, что большую часть жизни он провел в седле, а не на верфи. Он держался так, словно привык командовать. Но в то же время все в его тоне говорило об усталости и разочаровании в жизни. Талейрану захотелось узнать о нем побольше. - Америка действительно кажется мне землей обетованной, - сказал он. - Однако я человек, у которого нет особого выбора. Если я вернусь на родину, я быстро отведаю гильотины, а благодаря министру Питту мне недавно предложили покинуть и Британию. У меня есть рекомендательные письма к некоторым наиболее известным политикам - секретарю Гамильтону и президенту Вашингтону. Возможно, они сочтут меня полезным. - Я хорошо знаю их обоих, - ответил его компаньон. - Я долгое время служил под командованием Вашингтона. Именно он дал мне чин генерал-майора и поручил командование Филадельфийской бригадой войск. - Я потрясен! - воскликнул Талейран. Если этот парень занимал такие посты, какого черта он делает теперь в глуши, ремонтируя разбитые корабли на Нормандских островах? - Тогда не можете ли вы облегчить мне жизнь и написать еще одно письмо вашему президенту? Я слышал, с ним тяжело увидеться... - Боюсь, я не тот человек, который может дать вам рекомендации, - ответил мужчина с кривой усмешкой. - Позвольте представиться: я - Бенедикт Арнольд. Опера, казино, игорные дома, салоны... Места, в которых Талейран был частым гостем. Места, которые Мирей должна посетить, чтобы взять его след в Лондоне. Однако когда она вернулась в гостиницу, то заметила на стене афишу, изменившую все ее планы. СЕГОДНЯ! ИГРА ВСЛЕПУЮ! Более великий, чем Месмер! Обладатель невероятной памяти! Любимец французских философов! Человек, которого не смогли победить ни Фридрих Великий, ни Филипп Стамма, ни сир Легаль! Прославленный шахматист АНДРЕ ФИЛИДОР Кофейный дом Парслоу на Сент-Джеймс-стрит Кофейный дом Парслоу на Сент-Джеймс-стрит был кофейней и пабом, куда приходили ради игры в шахматы. В этих стенах можно было встретить не только лучших лондонских шахматистов, но и сливки общества всех европейских стран. Самым знаменитым был Андре Филидор, французский шахматист, чье имя гремело на всю Европу. Тем же вечером Мирен отправилась на Сент-Джеймс-стрит. Переступив порог кофейного дома, она будто оказалась в совершенно ином мире. Здесь царили покой и роскошь. Шаровидные дымчатые керосиновые лампы освещали полированное дерево, темно-зеленый шелк, толстые индийские ковры. В зале никого не было, кроме нескольких официантов, расставлявших стаканы на барной стойке, и старика лет шестидесяти, одиноко сидевшего в мягком кресле. Человек этот и сам был под стать креслу - мягок и пузат. У него были тяжелые челюсти и второй подбородок, закрывавший половину его вышитого золотом шейного платка. Он был одет в бархатный жакет глубокого красного цвета, который очень подходил к звездочкам выступивших сосудов у него на носу. Мутные глаза, прячущиеся в глубине мягких складок век, с любопытством изучали Мирей. Еще больший интерес у старика вызвал одетый в пурпурные шелка великан с голубым лицом, который стоял за спиной женщины и держал на руках рыжеволосого ребенка. Осушив до дна бокал ликера, мужчина со звоном поставил его на стол, требуя у бармена налить еще. Затем он встал на ноги и направился к Мирей, покачиваясь так, словно под ним был не пол, а палуба корабля. - Рыжеволосая девица, краше которой я не видел, - произнес он, цедя слова. - Золотисто-рыжие локоны, разбивающие мужские сердца... Из-за таких начинаются войны. Прямо вам Дейрдре, дочь печалей. Он снял свой дурацкий напудренный парик, прижал его к животу в шутливом поклоне и оглядел Мирей с ног до головы. После чего сунул парик в карман, схватил руку Мирей и галантно поцеловал. - Таинственная женщина и экзотический доверенный слуга в придачу! Позвольте представиться: я - Джеймс Босуэлл из Аффлека, юрист по профессии, историк по призванию и потомок красавчиков Стюартов! - заявил он, сражаясь с икотой, и взял Мирей под руку. Она поглядела на Шахина, но лицо охотника, поскольку он не понимал английского, оставалось равнодушной маской. - Не тот ли мсье Босуэлл, что написал знаменитую "Историю Корсики"? - спросила Мирей по-английски с очаровательным акцентом. Это казалось слишком большим совпадением. Сначала Филидор, а теперь и Босуэлл, о котором так много рассказывала Летиция Буонапарте. Возможно, что это и не совпадение вовсе. - Тот самый, - ответил пьяница, покачиваясь, и так навалился на руку Мирей, словно считал, что это она должна поддерживать его. - Судя по акценту, вы француженка и не разделяете моих либеральных взглядов, которые я, будучи молодым человеком, высказывал в отношении вашего правительства? - Напротив, мсье, - заверила его Мирей, - я нахожу ваши воззрения просто пленительными. У нас во Франции теперь новое правительство, оно разделяет ваши взгляды и взгляды Руссо, высказанные много лет назад. Вы были знакомы с этим джентльменом? - Я знал их всех, - беззаботно ответил он. - Руссо, Паоли, Гарик [Гаррик Дейвид (1717-1779) - английский актер. Прославился в пьесах Шекспира], Шеридан, Джонсон Джонсон Бенджамин [(1573-1637) - английский драматург.] - все великие, на том или ином поприще. Как бездомный бродяга, ночую я на холодной и грязной земле истории...- Он взял Мирей за подбородок и добавил с гнусным смешком: - И в других местах тоже. Они подошли к столу, где Босуэлла уже дожидалась новая порция ликера. Подняв бокал, он сделал изрядный глоток и зашатался. Мирей подхватила его. Этот пьяница вовсе не был глупцом. Конечно же, не могло быть случайностью, что два человека, связанные с шахматами Монглана, оказались здесь сегодня вечером. Надо держаться начеку: могут явиться и другие. - А мсье Филидора, который дает здесь сегодня представление, вы тоже знаете? - спросила она, изображая невинное любопытство. Ей удавалось ничем не выдать своего волнения, но сердце ее билось как сумасшедшее. - Все, кто интересуется шахматами, интересуются вашим знаменитым соотечественником, - ответил Босуэлл, не донеся бокала до рта. - Это его первое представление после перерыва. Он плохо себя чувствовал. Но, возможно, вы слыхали об этом? Поскольку вы здесь сегодня вечером... могу ли я предположить, что вы играете в эту игру? За мутной пеленой в его глазах промелькнула тревога. От Мирей не укрылось, что пьяница насторожился. - За этим я и пришла сюда, мсье, - сказала Мирей, прекратив изображать наивную школьницу и обворожительно улыбнувшись пьяному собеседнику. - Поскольку вы знаете этого джентльмена, может, вы представите меня ему, когда он появится? - Только под влиянием ваших чар, конечно, - пробормотал Босуэлл, хотя по нему не было заметно, что он очарован. - На самом деле Филидор уже здесь. Они готовятся к игре в задней комнате. Предложив ей руку, он повел ее в обитую деревянными панелями комнату, где горели медные канделябры. Шахин молча последовал за ними. Там уже собралось несколько человек. Долговязый юноша, не старше Мирей, с бледной кожей и крючковатым носом, расставлял фигуры на одной из шахматных досок в центре комнаты. За тем же столом стоял невысокий коренастый человек лет сорока. У него была великолепная грива желтых, как песок, волос, которые изящными локонами обрамляли лицо. Он говорил с сутулым стариком, стоявшим к Мирей спиной. Она и Босуэлл подошли к столу. - Мой дорогой Филидор! - воскликнул пьяный законник, с силой хлопнув пожилого мужчину по плечу. - Я прерываю вас только затем, чтобы представить вам эту юную красавицу с вашей родины. Шахина, который наблюдал за происходящим черными глазами хищной птицы, оставаясь у двери, Босуэлл упорно не замечал. Пожилой мужчина повернулся и посмотрел Мирей в глаза. Одетый по моде времен Людовика XV (хотя его штаны и чулки выглядели более чем потрепанными), Филидор держался как истинный аристократ и светский лев. Он был высок, но телосложения столь хрупкого, что походил на сухой цветочный стебель. Бледная кожа лица цветом почти не отличалась от напудренного парика. Склонившись в неглубоком поклоне, он прижался губами к руке Мирей и искренне сказал: - Редко встретишь такую красоту за шахматной доской, мадам. - Но еще реже ее можно встретить под руку с таким старым дегенератом, как Босуэлл, - вмешался мужчина с волосами песочного цвета, обратив к Мирей цепкий взгляд своих темных глаз. Он тоже склонился в поклоне и поцеловал ей руку, и молодой человек с крючковатым носом подошел к ней поближе, чтобы быть следующим. - Я не имела удовольствия встречаться с мсье Босуэллом, пока не переступила порог этого дома, - объяснила Мирей. - Я пришла, чтобы посмотреть игру мсье Филидора. Я большая его поклонница. - Не больше, чем мы! - подхватил первый молодой человек. - Мое имя - Уильям Блейк, а этот молодой жеребец, что бьет копытом за моей спиной, - Уильям Вордсворт. Два Уильяма по цене одного. - Полон дом писателей, - заметил Филидор. - А значит, полон дом неимущих, ибо эти два Уильяма зарабатывают на жизнь поэзией. Мирей лихорадочно вспоминала, что ей доводилось слышать об этих двух поэтах. Тот, что моложе, Вордсворт, бывал в якобинском клубе и там познакомился с Давидом и Робеспьером, которые, в свою очередь, оба знали Филидора. Давид Рассказывал ей о них. Она также припомнила, что Блейк, чье имя тоже было известно во Франции, являлся автором произведений весьма мистического толка, некоторые из них были о Французской революции. Ну и совпадение! - Вы приехали посмотреть на игру вслепую? - говорю меж тем Блейк. - Это столь выдающееся достижение, что Дидро увековечил его в своей "Энциклопедии". Представлению скоро начнется. Тем временем мы, сложив свои скудные средства, можем угостить вас коньяком. - Лучше просветите меня, - сказала Мирей, решив пойти ва-банк. Такой шанс упускать было нельзя: вряд ли ей еще когда-либо доведется встретить этих людей всех вместе и в одной комнате, и без сомнения, они не просто так собрались здесь. - Знаете ли, я интересуюсь другой шахматной игрой. Возможно, мсье Босуэлл уже догадался об этом. Я знаю, что именно он пытался отыскать на Корсике много лет назад, знаю, что искал Жан Жак Руссо. Мне известно, что мсье Филидор узнал от великого математика Эйлера, когда был в Пруссии, и что вы, мсье Вордсворт, узнали от Давида и Робеспьера. - Не имеем представления, о чем вы толкуете, - вмешался Босуэлл. Филидор побледнел и стал оглядываться в поисках стула, чтобы присесть. - Нет, джентльмены, вы прекрасно знаете, о чем я говорю, - с достоинством заявила Мирей. Четверо мужчин уставились на нее во все глаза. - Я говорю о шахматах Монглана, по поводу которых вы собрались здесь сегодня вечером. Вам нет нужды смотреть на меня с таким ужасом. Думаете, я пришла бы сюда, если бы ничего не знала о ваших планах? - Она ничего не знает, - сказал Босуэлл. - Здесь люди, которые пришли посмотреть представление. Я предлагаю отложить разговор... Вордсворт налил в стакан воды и дал его Филидору - тот выглядел так, словно вот-вот упадет в обморок. - Кто вы? - спросил шахматист, глядя на Мирей, как на привидение. Она заставила себя успокоиться. - Мое имя Мирей, я приехала из Монглана, - сказала она. - Я знаю, что шахматы Монглана существуют. У меня есть фигуры. - Вы - воспитанница Давида! - воскликнул Филидор. - Та, которая исчезла! - подхватил Вордсворт. - Та, которую все ищут! - Нам надо кое с кем посоветоваться, - спешно вмешался Босуэлл, - прежде чем пойдем дальше... - Нет времени, - отрезала Мирей. - Если вы расскажете мне то, что знаете, я сообщу вам то, что известно мне. Однако сейчас, а не позже. - Выгодная сделка, на мой вкус, - ухмыльнулся Блейк, с задумчивым видом меряя комнату шагами. - Признаюсь, у меня есть на эти шахматы собственные виды. Что бы там ни воображали себе ваши сторонники, мой дорогой Босуэлл, я здесь ни при чем. Я узнал о шахматах из совершенно иного источника, мне поведал о них голос в ночи... - Вы глупец! - закричал Босуэлл, в пьяном остервенении колотя кулаком по столу. - Вы думаете, что привидение вашего братца дало вам право на единоличное владение этими шахматами. Существуют и другие, кто понимает всю их ценность, - те, которые не помешаны на мистицизме. - Если, по-вашему, мои мотивы слишком чисты, - упрямился Блейк, - вам не следовало приглашать меня присоединиться к вашему заговору этим вечером. - Он с холодной улыбкой повернулся к Мирей и объяснил: - Мой брат Роберт умер несколько лет назад. Роберт был для меня всем на этой земле. Когда его душа покинула бренное тело, она велела мне искать шахматы Монглана, средоточие и источник всей мистической науки с начала времен. Мадемуазель, если вы что-либо знаете относительно этого предмета, я буду рад поделиться с вами тем, что знаю я. И Вордсворт тоже, если я не ошибаюсь. Босуэлл в ужасе посмотрел на него и заспешил вон из комнаты. Филидор цепким взглядом оглядел Блейка и предостерегающе похлопал его по плечу. - По крайней мере, это дает мне надежду, - сказал Блейк, - что прах моего брата наконец обретет покой. Он предложил Мирей сесть на стул у стены и отошел, чтобы принести ей коньяк, Вордсворт помог Филидору устроиться за столом в центре комнаты. Комната быстро заполнялась новыми гостями. Шахин с Шарло на руках сел рядом с Мирей. - Пьяница вышел из здания, - спокойно сказал он. - Я чую опасность, аль-Калим тоже чувствует. Нам надо немедленно покинуть это место. - Не сейчас, - сказала Мирей. - Сначала я должна кое-что узнать. Вернулся Блейк с обещанным коньяком и сел рядом с ней. Когда последние гости занимали свои места, к ним присоединился Вордсворт. Какой-то человек, наверное распорядитель, объяснял правила игры, тогда как Филидор с повязкой на глазах сидел перед шахматной доской. Оба поэта наклонились к Мирей, и Блейк вполголоса повел свой рассказ. - Это хорошо известная в Англии история, - говорил он. - Она связана со знаменитым французским философом Франсуа Мари Аруэ, известным под именем Вольтер. Однажды вечером, в канун Рождества тысяча семьсот двадцать пятого года - за тридцать лет до моего рождения, - Вольтер сопровождал актрису Адриенн Лекуврер в парижский театр "Комеди Франсез". Во время антракта Вольтера публично оскорбил шевалье де Роан-Шабо, который кричал на все фойе: "Мсье де Вольтер, мсье Аруэ - вы что, не можете выбрать себе имя?" Вольтер за словом в карман не полез: "Мое имя начинается с меня, ваше вами заканчивается". Вскоре после этот шевалье отплатил Вольтеру за резкий ответ - нанял шестерых бродяг, которые жестоко избили поэта. Несмотря на то что дуэли были запрещены, - продолжал Блейк, - поэт отправился в Версаль и открыто потребовал у шевалье сатисфакции. За это его бросили в Бастилию. Когда он находился в камере, ему пришла в голову одна идея. Он обратился к властям с просьбой заменить ему тюремное заключение ссылкой в Англию. - Говорят, - продолжил его рассказ Вордсворт, - что во время своего первого пребывания в Бастилии Вольтер расшифровал тайную рукопись, посвященную шахматам Монглана. Тогда он решил отправиться в путешествие, чтобы предложить решить эту головоломку нашему знаменитому математику сэру Исааку Ньютону, чьими сочинениями он восхищался. Ньютон был стар и слаб, он потерял интерес к работе, поскольку загадки природы больше не бросали ему вызов. Вольтер надеялся, что документ, который он заполучил, сможет стать искрой, благодаря которой великий мыслитель снова загорится энтузиазмом исследователя. Сложность задачи состояла вовсе не в том, чтобы разгадать код, что Вольтер уже сделал, а в том, чтобы понять истинный смысл, скрытый за его содержанием. Потому как по слухам, мадам, эта рукопись хранила тайну шахмат Монглана - формулу беспредельной власти. - Я знаю, - прошипела Мирей, отрывая от себя маленькие пальчики Шарло, который норовил дернуть ее за волосы. Остальная аудитория не отводила глаз от доски в центре, где Филидор с завязанными глазами слушал каждый ход своего противника и выкрикивал ответ. - Удалось ли сэру Исааку Ньютону разгадать головоломку? - нетерпеливо спросила Мирей. Даже не оглядываясь на Шахина, она шестым чувством улавливала, как с каждой минутой растет его тревога. Шахин считал, что надо уходить. - Разумеется, - ответил Блейк. - Именно об этом мы и хотим рассказать вам. Год спустя великий физик умер, и последнее, что он успел сделать перед смертью, - найти разгадку шахмат Монглана... История двух поэтов Вольтеру было слегка за тридцать, а Ньютону - восемьдесят три, когда они познакомились в Лондоне в мае 1726 года. В течение последних тридцати лет Ньютон страдал от творческого кризиса. Он лишь изредка публиковал научные статьи. Когда они встретились, стройный, циничный, остроумный Вольтер сначала был разочарован, увидев Ньютона - толстого розового старика с гривой седых волос и вялыми, уступчивыми манерами. Хотя он заслужил славу и признание общества, Ньютон на самом деле был очень одиноким человеком, мало говорил и ревниво хранил свои мысли. В общем, он был полной противоположностью своему молодому французскому поклоннику, который уже дважды попадал в Бастилию за грубый и резкий нрав. Однако Ньютона всегда занимали вопросы без ответов, будь то задачи математического или мистического свойства. Когда Вольтер привез ему таинственный манускрипт, сэр Исаак тотчас же забрал рукопись и исчез в своем кабинете, оставив поэта в недоумении. Не показывался он оттуда несколько дней. Наконец великий физик пригласил Вольтера в кабинет, который был заставлен оптическими приборами и заплесневелыми книгами. - Я опубликовал только часть моей работы, - сказал ученый философу. - И то лишь по настоянию Королевского научного общества. Теперь я стар и богат и делаю что хочу, однако я до сих пор отказываюсь публиковать созданный мною труд. Ваш кардинал Ришелье понял бы меня, недаром он зашифровывал свои записи. - Итак, вы расшифровали дневник? - спросил Вольтер. - Да, и даже больше того, - сказал с улыбкой математик и повел Вольтера в угол кабинета. Там стоял большой металлический ящик, запертый на замок. Ньютон извлек из кармана ключ и испытующе посмотрел на француза, - Шкатулка Пандоры. Желаете открыть? - спросил он. Вольтер нетерпеливо кивнул, и они повернули ключ в ржавом замке. Там лежали рукописи многовековой давности, некоторые из них едва не рассыпались в пыль, так небрежно с ними обращались предыдущие хозяева. Однако большинство были просто основательно зачитаны - должно быть, самим Ньютоном, как заподозрил Вольтер. Физик осторожно извлек манускрипты из ящика, и Вольтер с изумлением прочитал заглавия: "De Occulta Philosofia", "The Musaeum Hermeticum", "Transmutatione Metallorum"... То были еретические сочинения Аль-Джабира, Парацельса, Виллановы, Агриппы, Люлли. Трактаты по черной магии, запрещенные христианской церковью. Здесь же были и десятки алхимических трактатов, а под ними, бережно завернутые в бумагу, лежали тысячи страниц протоколов экспериментов и теоретических заметок, сделанных рукой самого Ньютона. - Но ведь вы же величайший поборник разума и логики, какого только знает наша эпоха! - Вольтер уставился на названия книг, не веря своим глазам. - Как вы могли погрузиться в эту трясину мистицизма и магии? - Не магии, - поправил его Ньютон, - но науки. Самой опасной из всех наук, чья задача - изменить направление развития природы. Человек изобрел логику только затем, чтобы расшифровать формулы, созданные Богом. Во всем сущем заключен свой шифр, а к каждому шифру можно найти ключ. Я повторил множество опытов древних алхимиков, но документ, который вы привезли мне, говорит, что последний ключ скрыт в шахматах Монглана. Если это правда, я бы отдал все свои открытия за один только час работы с этими фигурами. - Что же такое скрывает этот "последний ключ", что все ваши исследования и эксперименты не смогли вам открыть? - спросил Вольтер. - Камень, - ответил Ньютон. - Ключ ко всем тайнам. Когда поэты остановились перевести дыхание, Мирей сразу же повернулась к Блейку. Игра вслепую была в разгаре, зрители увлеченно переговаривались вполголоса, и за этим ропотом никто не смог бы подслушать их беседу. - Что за камень он имел в виду? - спросила Мирей, схватив поэта за руку. - Ох, я забыл, - рассмеялся Блейк. - Я сам изучал алхимию, и мне стало казаться, что это все знают. Цель всех алхимических экспериментов - получить некий раствор, после выпаривания которого остается лепешка из красноватого порошка. По крайней мере, так пишут в трактатах. Я читал записи Ньютона. Поскольку никто не верил, что он занимался подобной чепухой, они не были опубликованы, но, к счастью, их не уничтожили. - А при чем здесь лепешка из красноватого порошка? - продолжала допытываться Мирей. От нетерпения она едва сдерживалась, чтобы не повысить голос. Шарло дергал ее за волосы и платье, но ей не нужно было пользоваться его пророческим даром, чтобы понять, что она и так уже слишком надолго тут задержалась. - А вот при чем, - сказал Вордсворт, наклонившись вперед. Его глаза горели от возбуждения. - Лепешка и есть камень. Его кусочек может превращать обычные металлы в золото. А если растворить его и выпить этого раствора, считается, что он излечит все болезни. Он зовется философским камнем... Мирей быстро суммировала все, что ей теперь было известно. Священные камни, которым поклонялись финикийцы. Белый камень из рассказа Руссо, вмурованный в стене в Венеции: "Если бы человек мог говорить и делать, что думает, - гласила надпись, - он бы увидел, как может измениться". Белая Королева, превращающая человека в Бога... Мирей порывисто встала. Вордсворт и Блейк в изумлении вскочили на ноги. - Что случилось? - быстро прошептал молодой Вордсворт. Несколько человек раздраженно покосились на них. - Я должна идти, - сказала Мирей и чмокнула его в щеку. Поэт покраснел как свекла. Она повернулась к Блейку и взяла его за руку. - Я в опасности, мне нельзя здесь больше оставаться. Но я не забуду вас. Она повернулась и торопливо вышла из комнаты. Шахин двинулся следом, словно тень. - Возможно, нам следует пойти за ней, - пробормотал Блейк. - Однако мне почему-то кажется, что мы о ней еще услышим. Замечательная и запоминающаяся женщина, ты согласен? - Да, - ответил Вордсворт. - Я уже представляю, как ее образ воплотится в поэме. - Он рассмеялся, заметив встревоженное выражение на лице Блейка. - Нет, не в моей! В твоей... Мирей с Шахином быстро прошли через переднюю комнату, их ноги утопали в мягком ковре. Официанты толпились рядом с баром и вряд ли заметили их уход. Когда они вышли на улицу, Шахин поймал Мирей за руку и прижал ее к темной стене. Маленький Шарло у него на руках вглядывался в мокрую ночь, малыш видел в темноте, как кошка. - Что случилось? - прошептала Мирей, но Шахин молча прижал к ее губам палец. Она тоже стала напряженно всматриваться в темноту. Вскоре ей удалось расслышать тихие, крадущиеся шаги по мокрой мостовой. Из тумана появились две размытые тени. Тени воровато приблизились к двери заведения Парслоу и остановились всего в нескольких футах от того места, где не дыша замерли Мирей и Шахин. Даже Шарло был тих как мышь. Дверь клуба открылась, полоса света осветила фигуры на мокрой мостовой. Одним из пришедших оказался совершенно пьяный Босуэлл, кутающийся в длинный темный плащ. А другой... Мирей застыла с открытым ртом, когда увидела, как Босуэлл поворачивается и подает руку. Вторым оказалась женщина, стройная и красивая. Она отбросила с лица капюшон, и по ее плечам рассыпались белокурые локоны Валентины! Это была Валентина! Мирей издала сдавленный стон и шагнула было на свет, однако Шахин держал ее железной хваткой. Она взвилась от ярости, но он быстро наклонился к ее уху и прошептал: - Белая королева. Мирей в ужасе юркнула обратно в тень. Мгновением позже дверь клуба с грохотом захлопнулась, снова оставив их в темноте. Нормандские острова, февраль 1794 года За недели ожидания, пока отремонтируют его корабль, у Талейрана была возможность близко познакомиться с Бенедиктом Арнольдом, известным изменником, который предал свою страну и стал шпионить на британское правительство. Как ни странно, но они вдвоем часто сиживали в гостинице за шашками или шахматами. Каждый из них когда-то имел многообещающую карьеру, занимал высокие посты, пользовался уважением. Однако оба заслужили неприятие, которое стоило им репутации и средств к существованию. Арнольд, когда его раскрыли, вернулся в Англию и обнаружил, что его не ждут никакие посты в военном министерстве. К нему относились с презрением и не желали принимать в обществе. Этим и объяснялось то незавидное положение, в котором нашел его Талейран. Хотя Арнольд и не мог дать ему рекомендательных писем к высокопоставленным американцам, зато он мог рассказать много полезного о стране, куда Талейрану предстояло отправиться. Неделями Морис забрасывал корабельного плотника вопросами. И теперь, накануне отплытия в Новый Свет, Талейран продолжал за игрой в шахматы расспрашивать своего знакомца. - Чем занимается в Америке общество? - спрашивал Талейран. - У них есть салоны, как в Англии или Франции? - За пределами Филадельфии или Нью-Йорка, в которых полно иммигрантов из Европы, нет почти ничего, кроме городишек на границе цивилизации. Люди сидят у камина и читают книги или играют в шахматы, как мы сейчас. На восточном побережье мало чем можно заняться. Шахматы там чуть ли не национальная игра. Говорят, даже трапперы-охотники носят с собой маленькие шахматы. - В самом деле? - удивился Талейран. - Кто бы мог подумать, что в колониях, которые до недавнего времени были оторваны от мира, люди так высоко ценят разум! - Не разум, а мораль, - ответил Арнольд. - Во всяком случае, они это понимают именно так. Возможно, вы читали работу Бена Франклина, которая так популярна в Америке? Она называется "Этика шахмат", и в ней говорится о том, как много жизненных уроков можно почерпнуть, изучая игру в шахматы. - Он издал сухой смешок и посмотрел в глаза Талейрану. - Знаете, Франклин просто помешался на загадке шахмат Монглана. Талейран бросил на него испытующий взгляд. - Боже правый, вы серьезно? - спросил он. - Хотите сказать, что эта смешная легенда обсуждается даже на том берегу Атлантики? - Смешная или нет, - заметил Арнольд с усмешкой, смысл которой остался для Талейрана загадкой, - но говорят, старый Бен Франклин всю свою жизнь пытался разгадать ее тайну. Даже ездил в Монглан, когда был послом во Франции. Монглан - это такое местечко на юге Франции. - Я знаю, где это, - фыркнул Талейран. - Что же он искал? - Конечно же, шахматы Карла Великого. Я думал, здесь об этом каждый знает. Говорят, они были спрятаны в Монглане. Бенджамин Франклин был прекрасным математиком и шахматистом. Он рассчитал формулу прохода коня и утверждал, что в этой формуле заключено его представление о том, как должны быть расставлены шахматы Монглана. - Расставлены? - спросил Талейран. Он содрогнулся, осознав, что означают слова Арнольда: даже в Америке, за тысячи миль от ужасов Европы, он не будет чувствовать себя в безопасности от хватки этих проклятых шахмат, которые перевернули всю его жизнь. - Да, - сказал Арнольд, переставляя на доске фигуру. - Вы должны познакомиться с Александром Гамильтоном, он масон. Говорят, Франклин расшифровал часть формулы и перед смертью передал ее масонам... Восьмая линия - Наконец-то восьмая линия! - воскликнула Алиса, прыгнула через ручеек и бросилась ничком на мягкую, как мох, лужайку, на которой пестрели цветы. - Ах, как я рада, что я наконец здесь! Но что это у меня на голове? - воскликнула она и в страхе схватилась за что-то тяжелое, охватившее обручем голову. - И как оно сюда попало без моего ведома? - спросила Алиса, сняла с головы загадочный предмет и положила к себе на колени, чтобы получше разглядеть. Это была золотая корона. Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье. Перевод Н. Демуровой Когда я с горем пополам выбралась на полоску галечного пляжа, меня едва не стошнило соленой водой. Но я была жива. И благодарить за это следовало шахматы Монглана. Тяжесть фигур потянула меня на дно сразу же, едва я упала в воду, и это спасло меня от пуль, выпущенных прихвостнями Шарифа. Поскольку глубина здесь была всего десять футов, я благополучно выбралась на мелководье и, прячась за бортами лодок, рискнула высунуть нос, чтобы глотнуть воздуха. Вот так, используя рыбацкие корыта для маскировки, а сумку в качестве якоря, я и стала пробираться вдоль берега подальше от злополучного причала. Выйдя наконец на берег, я протерла глаза и огляделась, пытаясь понять, куда меня занесло. Хотя было уже девять вечера и почти совсем стемнело, мне удалось рассмотреть вдалеке дрожащее марево электрических фонарей - вполне возможно, это был порт в Сиди-Фрейдж. До него было не больше двух миль, и я могла бы добраться туда пешком, если, конечно, меня не схватят по дороге. Однако куда же подевалась Лили? Я порылась в своей насквозь мокрой сумке. Фигуры были на месте. Возможно, пока я тащила сумку по донному песку, оттуда что-нибудь и выпало, но рукопись двухсотлетней давности тоже уцелела. К счастью, дневник лежал в водонепроницаемой косметичке на молнии. Только бы она не протекла! Пока я обдумывала, что делать дальше, в нескольких ярдах от меня на прибрежную гальку выползло мокрое до нитки создание. В лучах догорающего заката существо здорово смахивало на только что вылупившегося цыпленка, но когда оно коротко тявкнуло и попыталось вскарабкаться ко мне на колени, стало ясно, что это просто-напросто мокрый и грязный Кариока. Вытереть беднягу мне было нечем, на мне и самой не осталось ни единой сухой нитки. Так что я просто встала и, засунув пса под мышку, направилась в сосновый лес, через который рассчитывала срезать путь домой. Во время блужданий под водой я потеряла одну туфлю, так что теперь я сбросила последнюю уцелевшую обувку и пошла босиком, ступая по ковру из сосновых иголок. Минут пятнадцать я шла наугад, положившись на свое чувство направления, когда услышала, как где-то рядом хрустнула ветка. Застыв на месте, я прижала к себе дрожащего Кариоку, моля Бога, чтобы пес не устроил такой же концерт, как в пещере с летучими мышами. Однако вскоре это стало уже не важно. Мгновение спустя в лицо мне ударил сноп света. Я замерла, затаив дыхание и зажмурившись. Затем в луче света появился солдат в хаки и шагнул ко мне. В руках у него был пулемет, сбоку зловеще свешивалась лента с патронами. Дуло пулемета смотрело мне в живот. - Стоять! - закричал он, хотя я и не думала двигаться с места. - Кто вы? Говорите! Что вы здесь делаете? - Я водила купаться свою собаку, - ответила я и подняла повыше Кариоку в качестве доказательства. - Я Кэтрин Велис. У меня есть документы... Тут я спохватилась, что мои бумаги, которые я собиралась показывать, промокли, а мне совсем не хотелось, чтобы военный обыскивал мою сумку, Я быстро затараторила: - Понимаете, я прогуливала свою собаку по Сиди-Фрейдж, и она свалилась с пирса в воду. Я прыгнула следом, чтобы спасти ее, потом нас подхватило течение...- Господи, что я несу! В Средиземном море нет никаких течений! Я заторопилась дальше. - Я работаю на ОПЕК, на министра Кадыра. Он может поручиться за меня. Я живу неподалеку, вон там... Я подняла руку, чтобы показать, и солдат дернул стволом пулемета вверх, направив его мне в лицо. Тогда я решила попробовать другую тактику - изобразить сварливую американку. - Говорю же вам, мне надо видеть министра Кадыра, - властным тоном заявила я, расправив плечи, хотя попытка принять горделивую позу, будучи мокрой как мышь, со стороны выглядела, наверное, смехотворно. - Да вы представляете, кто я? Солдат оглянулся на своего напарника, который стоял позади прожектора и потому оставался для меня невидимым. - Вы прибыли на конференцию? - спросил он, снова оборачиваясь ко мне. Ну конечно! Вот почему эти солдаты патрулировали лес. Вот почему на дорогах были проверки. Вот почему Камиль так настаивал, чтобы я вернулась к концу недели. Началась конференция стран - членов ОПЕК. - Именно! - заверила я патрульного. - У меня важный доклад. Меня непременно хватятся! Солдат удалился в темноту и заговорил со своим напарником по-арабски. Через несколько минут свет погас. Старший патрульный произнес извиняющимся тоном: - Мадам, мы проводим вас к вашей группе. Как раз сейчас делегаты собрались в ресторане "Дю Пор". Но вы, наверное, предпочитаете сначала заехать домой и переодеться? Именно это я и предпочла. Полчаса спустя я в сопровождении патрульного добралась до своей квартиры. Мой страж ждал снаружи, пока я быстро переоделась, высушила волосы феном и даже по возможности привела в порядок шерсть Кариоки. Оставлять фигуры в квартире явно не стоило, так что я раскопала в гардеробной шерстяной рюкзак и засунула внутрь шахматы, а сверху - Кариоку. Книга, которую дала мне Минни, немного подмокла, но благодаря водонепроницаемой косметичке не очень пострадала. Перелистав страницы, я слегка просушила их феном, после чего сунула дневник Мирей в рюкзак и вышла на лестницу, где меня ждал солдат. Ресторан "Дю Пор" занимал массивное здание с высокими потолками и мраморными полами, я часто обедала там, еще когда жила в "Эль-Рияде". От площади рядом с портом к нему шла дорожка, обрамленная двумя рядами изящных арок. Миновав ее, мы поднялись по широким ступеням, которые начинались у самой воды и вели к ярко освещенным стеклянным стенам ресторана. На лестнице через каждые тридцать ступеней, заложив руки за спину, стояли солдаты с винтовками за плечами. Мы добрались до входа, и я попыталась высмотреть через стеклянные стены Камиля. Столы в ресторанном зале были сдвинуты в пять рядов в сотню футов каждый. В центре, на П-образном возвышении, огороженном перильцами, восседали наиболее высокопоставленные особы. Даже издалека состав участников производил немалое впечатление. Собрались не только министры нефтяной промышленности, но и правители всех стран ОПЕК. Пестрота нарядов поражала воображение: здесь были и парадные мундиры с золотыми галунами, и расшитые балахоны, дополненные леопардовыми шапочками-"таблетками", и белые хламиды жителей пустыни, и черные деловые костюмы. Угрюмый охранник, стоявший перед дверью, отобрал у моего провожатого оружие и жестом показал на мраморное возвышение. Солдат зашагал передо мной между рядами столов, накрытых белыми скатертями, к короткой лестнице в центре. Уже с тридцати футов я смогла разглядеть на лице Камиля выражение ужаса. Я поднялась по лесенке, солдат щелкнул каблуками, Камиль встал. - Мадемуазель Велис! - сказал он и повернулся к военному. - Спасибо, что привели сюда нашего уважаемого сотрудника, офицер. Она сбилась с дороги? Краем глаза он следил за мной. Видно, скоро Камиль потребует от меня объяснений. - В сосновом лесу, министр, - ответил солдат. - Пес мадемуазель чуть не утонул. Мы так поняли, что она приглашена... Он глянул на стол. Места за ним были полностью заняты, Для меня места не было. - Вы правильно все сделали, офицер, - сказал Камиль, - Можете вернуться на свой пост. Ваше рвение не останется незамеченным. Солдат снова щелкнул каблуками и ушел. Камиль знаком подозвал официанта и попросил его поставить на стол еще один прибор. Он продолжал стоять, пока не принесли стул, только после этого мы с ним оба сели. - Министр Ямини, - произнес Камиль, представляя мне пухлого и розового министра Саудовской Аравии, сидевшего справа. Тот вежливо кивнул мне и слегка привстал. - Мадемуазель Велис - наш приглашенный специалист из Америки, это она создала ту великолепную компьютерную модель для анализа данных, о которой я говорил на встрече сегодня утром. Министр Ямини поднял бровь - по-видимому, это у него означало восхищение. - Полагаю, вы знаете министра Белейда, - продолжил Камиль. Абдельсалам Белейд, который подписал мой контракт, встал и пожал мне руку, украдкой подмигнув. Он чем-то походил на элегантного мафиозо: смуглая гладкая кожа, посеребренные сединой виски и блестящая лысина на макушке. Министр Белейд повернулся к мужчине, сидевшему от него справа, - тот увлеченно беседовал о чем-то с другим соседом по столу. Двое мужчин прервали разговор и посмотрели на Белейда. Только тут я поняла, кто они, и на меня накатила тошнотворная слабость. - Мадемуазель Кэтрин Велис, наш эксперт по компьютерам, - произнес Белейд. Длинное вытянутое лицо президента Алжира Хуари Бумедьена повернулось ко мне, а затем к министру. Во взгляде президента отчетливо читался вопрос, какого черта я делаю на этом приеме. Белейд неопределенно улыбнулся и пожал плечами. - Enchante [Здесь: рад вас видеть (фр.)], - сказал президент. - Король Саудовской Аравии Фейсал, - продолжил Белейд, указывая на серьезного, похожего на хищную птицу человека, который пристально смотрел на меня из-под белоснежного платка. Король не улыбнулся, но удостоил меня едва заметного кивка. Я подняла бокал с вином и сделала изрядный глоток. Как же мне рассказать Камилю, что происходит, и как мне убраться отсюда, чтобы спасти Лили? В таком обществе, как это, нельзя просто извиниться и улизнуть из-за стола, тут даже в туалет отлучиться - целое мероприятие. Внезапно в зале поднялась какая-то суета. Все заинтересованно завертели головами. Народу было много, не меньше шестисот человек, и все сидели за столами, кроме официантов, которые метались взад-вперед с корзинами хлеба, блюдами сладостей и графинами с вином и водой. Но вот в зал вошел высокий смуглый человек в длинном белом балахоне. С выражением ледяной ярости на красивом лице он вышагивал между длинными рядами столов, размахивая плеткой для верховой езды. Официанты сбились в кучу и не делали ни малейшей попытки остановить его. Не веря своим глазам, я смотрела, как он сшибает со столов винные бутылки. Люди за столами замерли, в зале повисла тишина, а он шел, круша бутылки направо и налево. Вздохнув, Бумедьен встал и быстро заговорил с услужливо подскочившим к нему мажордомом. Затем президент Алжира спустился вниз, где и стал дожидаться, когда разъяренный красавец, размашисто шагающий между столов, приблизится к нему. - Кто этот парень? - прошептала я Камилю. - Муаммар Каддафи, ливиец, - спокойно объяснил Камиль. - Сегодня на конференции он произнес речь о том, что последователям ислама не должно пить вина. Вижу, слова с делом у него не расходятся. Он просто сумасшедший. Говорят, он оплачивает покушения на известных министров ОПЕК в Европе. - Знаю, - сказал Ямини с ангельской улыбкой. - Мое имя в первых строках его списка. Кажется, это не слишком его беспокоило. Он взял веточку сельдерея и принялся с самодовольной миной жевать ее. - Но почему? -шепотом спросила я Камиля. - Только из-за того, что они пьют вино? - Потому что мы настаиваем, чтобы эмбарго было скорее экономическим, чем политическим, - ответил он. Понизив голос, Камиль произнес сквозь стиснутые зубы: - Пока у нас есть одна минута, скажите, что все-таки происходит? Где вы были? Шариф перевернул вверх тормашками всю страну, разыскивая вас. Едва ли он решится арестовать вас здесь, но у вас серьезные неприятности. - Знаю, - прошептала я ему, глядя на Бумедьена. Президент спокойно разговаривал с Каддафи, но выражения его лица мне разглядеть не удалось. Сидевшие за столами люди передавали разбитые бутылки официантам, которые немедленно заменяли их на новые. - Мне надо поговорить с вами наедине, - прошептала я. - Ваш персидский приятель захватил мою подругу. Я всего полчаса как выбралась на сушу. В моем рюкзаке мокрая собака и еще кое-что интересное. Мне надо убраться отсюда... - О Аллах! - тихо охнул Камиль. - Они действительно у вас? Здесь? Он оглядел присутствующих, пытаясь спрятать панику под натянутой улыбкой. - Значит, вы все-таки в Игре! - тихонько усмехнулась я. - А иначе с чего бы я позволил вам сесть за стол? - прошептал в ответ Камиль. - Мне было чертовски нелегко выкрутиться, когда вы исчезли перед самой конференцией. - Мы можем обсудить все это позже. А сейчас мне надо выбраться отсюда и спасти Лили. - Оставьте это мне, мы что-нибудь придумаем. Где она? - В Ла-Мадраж, - едва шевеля губами, пробормотала я. Камиль изумленно уставился на меня, но как раз в этот момент Хуари Бумедьен сел за стол. Все улыбнулись президенту, а король Фейсал заговорил на английском: - Наш полковник Каддафи совсем не такой глупец, каким хочет казаться. - Его большие, влажные, как у сокола, глаза остановились на президенте Алжира. - Помните, на встрече неприсоединившихся стран кто-то пожаловался на присутствие Кастро. Что он тогда сказал? - Король повернулся к министру Ямини, сидевшему справа от меня. - Полковник Каддафи сказал, что если какая-нибудь страна третьего мира будет исключена из состава участников только потому, что получает деньги у двух сверхдержав, то нам всем следует паковать чемоданы и отправляться домой. И напоследок зачитал список источников финансирования и вооружения половины стран, которые присутствовали, - совершенно спокойно, должен добавить. Я бы не стал сбрасывать его со счетов как религиозного фанатика. Отнюдь нет. Бумедьен теперь смотрел на меня. Президент Алжира был человеком-загадкой. Никто не знал ни его возраста, ни его прошлого, ни даже места, где он родился. С тех пор как десять лет назад он с успехом возглавил революцию и группу военных, которые помогли ему удержаться у власти, он сделал Алжир одной из наиболее значимых стран ОПЕК и Швейцарией третьего мира. - Мадемуазель Велис, - произнес он, впервые адресуясь прямо ко мне. - Доводилось ли вам сталкиваться с полковником Каддафи в ходе вашей работы на ОПЕК? - Ни разу, - ответила я. - Странно, - сказал Бумедьен. - Поскольку, когда мы с ним разговаривали, он заметил вас за нашим столом и сказал нечто интересное. Я почувствовала, как Камиль рядом со мной напрягся. Он схватил под столом мою руку и крепко сжал ее. - Правда? - осторожно произнес он. - И что же он сказал, господин президент? - Думаю, он обознался, - сказал президент, глядя на Камиля большими темными глазами. - Он спросил, неужели это та самая женщина. - Та самая? - удивился министр Белейд. - Что он имел в виду? - Полагаю, - осторожно заметил президент, - он имел в виду женщину, подготовившую компьютерные расчеты, о которых мы все так много слышали от Камиля Кадыра. Сказав это, он отвернулся. Я открыла было рот, чтобы спросить Камиля, но он покачал головой и повернулся к своему начальнику Белейду. - Нам с Кэтрин стоит еще раз проверить цифры, прежде чем завтра их огласят во всеуслышание. Может быть, нам будет позволено принести извинения и покинуть банкет? Иначе, боюсь, нам придется работать всю ночь. Белейд явно не поверил ни единому его слову, и это было отчетливо написано у него на лице. - Сначала мне хотелось бы перекинуться с вами несколькими словами. Он встал и отвел Камиля в сторонку. Я тоже встала, нервно теребя в руках салфетку. Ямини подался вперед. - Было приятно посидеть с вами за одним столом, - заверил он меня. - Жаль, что вы так быстро нас покидаете. Когда он улыбался, на щеках у него появлялись ямочки. Белейд и Камиль стояли у стены и о чем-то шептались. Тем временем официанты устремились к столам и стали разносить дымящиеся блюда. Когда я приблизилась, министр произнес: - Мадемуазель, мы благодарны вам за все, что вы для нас сделали. Не задерживайте Камиля Кадыра надолго, ему нужно выспаться. И он отправился на свое место. - Теперь мы можем улизнуть? - шепотом спросила я у Камиля. - Да, и мешкать не стоит. - Он взял меня под руку, и мы стали торопливо спускаться по лестнице. - Абдельсаламу сообщили из тайной полиции, что они разыскивают вас. Они утверждают, что вы сбежали при попытке задержания в Ла-Мадраж. Он узнал об этом во время обеда, но вместо того, чтобы сдать вас, согласился отпустить под мою ответственность. Надеюсь, вы понимаете, в какое положение поставите меня, если исчезнете снова? - Ради бога! - зашипела я на него. Мы все еще пробирались между столами. - Вы знаете, почему я отправилась в пустыню. И вы знаете, куда мы идем сейчас! Это я хотела бы услышать от вас объяснения. Почему вы не сказали мне, что вы в Игре? Белейд тоже игрок? А Тереза? И этот мусульманский крестоносец из Ливии, который сказал, что знает меня, - что все это значит? - Если бы я знал, - хмуро отозвался Камиль. Он небрежно кивнул охраннику, который склонился в низком поклоне. - Мы возьмем мою машину и отправимся в Ла-Мадраж. Вы должны рассказать мне обо всем, что произошло, только тогда мы сможем помочь вашей подруге. Мы сели в его машину, стоявшую на освещенной тусклым светом стоянке. Камиль повернулся ко мне, но в темноте я видела лишь отблески света уличных фонарей в его глазах. Я быстро поведала ему о незавидном положении Лили и спросила его о Минни Ренселаас. - Я знаю Мокфи Мохтар с детства, - сказал он. - Она выбрала моего отца для особой миссии - заключить союз с Эль-Марадом и проникнуть на территорию белых. Эта миссия стоила ему жизни. Тереза помогала моему отцу. Сейчас, хотя она и работает на Центральном почтамте, в действительности она служит Мокфи Мохтар, так же как и ее дети. - Ее дети? - спросила я, стараясь представить себе эту взбалмошную телефонистку в качестве матери. - Валери и Мишель, - сказал Камиль. - С Мишелем вы, наверное, знакомы. Он называет себя Вахадом. Значит, Вахад - сын Терезы! Да уж, интрига получалась тугой, как морской узел. И поскольку я больше не верила в совпадения, мне тут же вспомнилось, что домработницу Гарри Рэда тоже звали Валери. Однако разбираться с пешками было некогда - рядом плавала рыбка покрупнее. - Не понимаю, - перебила я. - Если ваш отец был послан с такой миссией и провалился, следовательно, фигуры, за которыми он отправился, достались белым, верно? Так когда же эта Игра закончится? Когда кто-нибудь соберет все фигуры? - Иногда мне кажется, что Игра будет длиться вечно, - горько сказал Камиль, поворачивая ключ зажигания; "ситроен" вырулил на длинную дорогу, которая тянулась между рядов кактусов до самого Сиди-Фрейдж. - А вот жизнь вашей подруги может и закончиться, если мы быстро не доберемся до Ла-Мадраж. - Вы способны впорхнуть в их логово и забрать ее у них? На лице Камиля появилась холодная улыбка, отразившаяся в свете огоньков на приборной доске. Мы приближались к блокпосту, через который мы с Лили не проехали. Камиль высунул в окно свой паспорт, и стражник сделал ему знак проезжать. - Единственное, на что Эль-Марад может обменять вашу подругу, так это на то, что лежит в вашем мешке. Я не имею в виду собаку. Как вы думаете, это хорошая сделка? - Вы хотите отдать ему фигуры в обмен на Лили? - потрясенно спросила я. Затем до меня дошло, что это единственный способ войти и выйти оттуда живыми. - А может быть, поменяем только одну фигуру? - предложила я. Камиль рассмеялся, затем схватил меня за плечо. - Как только Эль-Марад узнает, что они все у вас, - сказал он, - он уберет нас с доски. Почему мы не захватили с собой взвода солдат или хотя бы нескольких делегатов ОПЕК? Мне бы сейчас очень пригодился Каддафи с его плеткой, хлещущий врагов, словно монгольская орда в одном лице. Вместо этого со мной рядом милашка Камиль, готовый без колебаний с честью броситься навстречу гибели, как, возможно, поступил десять лет назад его отец. Не останавливаясь перед освещенной пивной, где так и стояла машина, которую мы с Лили взяли напрокат, Камиль проехал дальше по безлюдной улочке. Она упиралась в лестницу, ведущую на вершину прибрежной скалы. Вокруг не было ни души, ветер гнал по небу рваные облака, и огромная луна то исчезала, то появлялась вновь. Мы вышли из машины, и Камиль показал мне на вершину скалы - там, среди зарослей ледяника, стоял маленький, но очень милый домик. Скала, уступами поднимающаяся с нашей стороны, отвесно обрывалась в море. - Летний дом Эль-Марада, - тихо сказал Камиль. Дом светился огнями, и мы начали восхождение по скрипучей деревянной лестнице. Из дома доносился шум, звуки эхом отдавались от скал. Я различила голос Лили, который перекрикивал шум волн. - Ах ты, шваль помойная, мерзкий наемник, убийца собак! - вопила она. - Только тронь меня пальцем - и считай, что ты труп! Камиль взглянул на меня при свете луны и улыбнулся: - Возможно, наша помощь ей не нужна. - Она разговаривает с Шарифом, - сказала я. - Это он швырнул собаку в воду. Кариока уже потявкивал у меня в рюкзаке - рвался на свободу. Я почесала его за ухом. - Делай свои дела, пушистик, - сказала я, выпуская Кариоку из мешка. - Думаю, вам надо отправиться к машине и завести ее, - прошептал Камиль и вложил мне в руку ключи от машины. - А прочее предоставьте мне. - Ни за что в жизни, - ответила я. Из домика доносилась приглушенная возня, и чем дольше я вслушивалась в эти звуки, тем больше меня охватывала злость. - Давайте застанем их врасплох. Я опустила Кариоку на ступени, и он поскакал наверх, словно сбрендивший мячик от пинг-понга. Мы с Камилем кинулись вдогонку. У меня в руках были ключи от машины. Та стена, что выходила на море, сплошь состояла из огромных окон от пола до потолка. Через них же и попадали в дом. Тропинка, которая вела туда, шла вдоль самой кромки обрыва, от пропасти ее отделял только невысокий каменный парапет, обсаженный настурциями. Это могло сыграть нам на руку. Кариока уже скребся в стеклянную дверь, когда я оказалась с ним рядом и быстро заглянула внутрь, чтобы оценить обстановку. У левой стены стояли трое громил, их пиджаки были расстегнуты, наплечные кобуры выставлены на всеобщее обозрение. Пол, выложенный голубой с золотом плиткой, казался очень скользким на вид. Лили сидела на стуле посреди комнаты, над ней угрожающе нависал Шариф. Услышав царапанье когтей Кариоки, она вскочила было на ноги, но Шариф силой заставил ее снова сесть. Похоже, на щеке у Лили был синяк. В дальнем углу на груде подушек сидел Эль-Марад и лениво переставлял фигуры на шахматной доске, лежащей на низком медном столике. Шариф повернулся к окну, где в ярком лунном свете стояли мы с Камилем. Я сглотнула тугой ком в горле и прижалась к стеклу лицом, чтобы он увидел меня. - Их пятеро, нас - трое с половиной, - прошептала я Камилю, который молча стоял рядом со мной, пока Шариф шел к дверям, дав знак своим бандитам приготовить оружие. - Вы берете на себя его парней, а я - самого Эль-Марада. Думаю, Кариока уже выбрал себе жертву, - добавила я, когда Шариф со скрипом распахнул двери. Увидев у наших ног своего заклятого маленького врага, Шариф сказал: - Вы входите, а эта тварь пусть остается здесь. Я отпихнула Кариоку с дороги. - Ты спасла его! - завопила Лили, посылая мне лучезарную улыбку. Она с усмешкой посмотрела на Шарифа и заявила: - Те, кто бьет беззащитных животных, часто пытаются таким образом скрыть импотенцию... Шеф тайной полиции рванулся к Лили с намерением снова ударить ее, но тут из дальнего угла донесся голос Эль-Марада, - Мадемуазель Велис, - сказал торговец коврами, снисходительно улыбнувшись. - Как удачно, что вы вернулись, да еще и с эскортом. Кто бы мог подумать, что Камиль Кадыр будет настолько неразумен, что приведет вас ко мне вторично! Однако теперь, когда мы все здесь... - Оставьте свои любезности, - заявила я, направляясь к нему. Проходя мимо Лили, я украдкой передала ей ключи от машины и прошептала: - К двери, быстро. - И, не сбавляя шага, громко сказала Эль-Мараду; - Вы знаете, зачем мы пришли. - А вы знаете, что мне нужно, - ответил он. - Может, договоримся о сделке? Я остановилась перед его низеньким столиком и оглянулась. Камиль занял позицию рядом с верзилами и попросил одного из них дать ему огня зажечь сигарету, которую держал в руках. Лили сидела на корточках у окна, за спиной у нее маячил Шариф. Она постукивала по стеклу своими длинными ярко-красными ногтями, а Кариока пытался лизнуть ее через стекло. Все мы заняли позиции. Теперь - или никогда! - Мой друг министр предупредил меня, что вы не слишком-то честно соблюдаете условия сделок, - сказала я торговцу. Он хотел что-то ответить, однако я не дала ему и рта раскрыть. - Если вам нужны фигуры, то вот они! Я сдернула с плеча рюкзак, отвела руку назад, размахнулась как следует - и обрушила весь немалый вес фигур шахмат Монглана на голову Эль-Марада. Глаза торговца закатились, и он стал медленно заваливаться набок, но прежде, чем он шлепнулся на ковер, я уже развернулась к хаосу, творившемуся у меня за спиной. Лили открыла стеклянные створки, Кариока пулей влетел в комнату, и я ринулась к громилам Шарифа, раскручивая рюкзак над головой, как пращу. Первый головорез успел только дотянуться до кобуры - и получил рюкзаком. Второму досталось кулаком в живот от Камиля. Мы образовали на полу кучу-малу, но тут третий амбал выхватил пистолет и направил его на меня. - Сюда, кретин! - заорал Шариф. Он скакал как сумасшедший, пытаясь отлягаться от Кариоки, а Лили тем временем выскочила за дверь и бежала прочь, только комья земли из-под каблуков летели. Громила прицелился ей в спину и нажал на спусковой крючок - в тот самый миг, когда на него сбоку налетел Камиль. Головорез влепился в стену, и пуля, предназначавшаяся Лили, досталась Шарифу. Шариф тоненько заверещал, прижимая сложенную чашечкой ладонь к раненому плечу. Кариока вертелся у него под ногами, выгадывая удобный момент, чтобы укусить. У меня за спиной Камиль боролся с горе-стрелком, пытаясь отобрать у него пистолет, а один из двух уложенных чуть раньше мордоворотов начал подниматься с пола. Я размахнулась рюкзаком и ударила непоседливого громилу вторично. На этот раз он остался лежать. Затем я прицелилась получше и от души врезала по голове противнику Камиля. Тот повалился на пол, а в руках у Камиля остался пистолет. Мы со всех ног кинулись к двери, но на пороге чья-то рука вдруг схватила меня за плечо и потянула обратно. Это был Шариф. В его лодыжку вцепился Кариока, из раны в плече текла кровь, он хромал, но упорно висел на мне. Так, вместе, мы и вышли из дома. Тем временем двое из его подручных очухались и побежали за нами. И тут я рванулась - но не к лестнице, а к обрыву. Камиль уже спустился до середины лестницы и в тревоге оглядывался на меня. А в самом низу, у подножия скалы, в лунном свете я разглядела Лили, которая неслась к машине Камиля. Не раздумывая, я перепрыгнула через низкий парапет и распласталась на узком карнизе, пока Шариф со своими приспешниками бежали к лестнице в обход дома. Рука у меня ныла, огромный вес шахмат Монглана тянул в пропасть. Я чуть не выронила рюкзак. Рядом со мной была пропасть глубиной в сотню футов, я слышала, как далеко внизу о скалу бьются волны. Ветер крепчал. Я затаила дыхание и что было силы вцепилась в лямку рюкзака. - Машина! - раздался вопль Шарифа. - Они бегут к машине! Я услышала, как они топочут по скрипучей лестнице, выждала немного и решилась выглянуть. Совсем рядом раздался какой-то хруст. Я приподнялась на руках, высунулась из-за парапета, оглядывая окрестности в бледном свете затянутой облаками луны, и мое лицо тут же облизал длинный язык Кариоки. Я уже хотела вскочить на ноги, когда луна вышла из-за туч и я видела третьего громилу. А мне-то казалось, что я его надолго вырубила! Он шел прямо на меня, потирая шишку на голове. Я спряталась снова, но слишком поздно. Он рванулся ко мне и, с силой оттолкнувшись от земли, перепрыгнул через парапет. Я распласталась ничком, прижимаясь к камням... и тут он заорал. Опасливо приподняв голову, я увидела прямо перед своим носом мужской ботинок. Громила отчаянно пытался удержать равновесие, балансируя над пропастью на одной ноге. Ему это не удалось. Не теряя больше ни секунды, я перелезла обратно, схватила Кариоку и бросилась к лестнице. Поднялся сильный ветер - похоже, надвигался шторм. К своему ужасу, я увидела, как автомобиль Камиля сорвался с места, подняв облако пыли. Шариф и двое его подручных кинулись вдогонку, стреляя по шинам. Затем, к моему изумлению, "ситроен" резко затормозил, включил фары и дал задний ход. Трое злодеев поспешно отскочили с дороги, и автомобиль пронесся мимо них. Лили и Камиль возвращались за мной. Я со всех ног кинулась вниз, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки. В одной руке у меня был Кариока, а в другой - мешок с фигурами. Я оказалась внизу одновременно с машиной. "Ситроен" затормозил, подняв облако пыли, дверь распахнулась, и я запрыгнула внутрь. Лили нажала на газ, когда я еще даже не успела закрыть дверь. Камиль сидел на заднем сиденье, высунув руку с пистолетом в окно. От грохота выстрелов можно было оглохнуть. Пока я пыталась закрыть дверь, я видела, как Шариф со своими людьми бегут следом за нами, - их машина стояла дальше по дороге, на краю порта. Когда мы проезжали мимо, Камиль начинил ее свинцом. Лили и в лучшие времена не была сдержанным водителем, а сейчас она вела машину так, словно у нее была лицензия на убийство. Одолев на всех парах грунтовку, мы выехали на автостраду. Все молчали, затаив дыхание, Камиль беспрестанно оглядывался назад. Лили разогнала машину до скорости восемьдесят миль в час, затем девяносто. Когда она собралась перевалить за сто миль в час, впереди показался кордон. Лили ударила по тормозам. - Красная кнопка на приборной доске! - заорал Камиль, стараясь перекричать визг шин. Я потянулась и нажала упомянутую кнопку. По ушам ударил визг сирены, а на панели замерцала маленькая красная лампочка. - Прекрасное оборудование! - бросила я через плечо Камилю, когда мы промчались мимо бросившихся врассыпную людей в форме. Лили, отчаянно лавируя на большой скорости, преодолела кордон. Мелькнули и исчезли бледные лица с удивленно вытаращенными глазами. - Пост министра дает некоторые преимущества, - скромно заметил Камиль. - Однако с другой стороны Сиди-Фрейдж стоит еще один кордон. - Торпеды к бою, машина - полный вперед!!! - закричала Лили, снова вдавив педаль газа в пол, и "ситроен" понесся по шоссе, словно вышел на финишную прямую. Второй кордон мы преодолели как и первый, оставив стражей порядка в облаке пыли. - Кстати, - сказала Лили, покосившись на Камиля в салонное зеркало, - мы ведь толком не знакомы. Я Лили Рэд. Слышала, вы знаете моего деда. - Следи за дорогой, - рявкнула я, когда машина неожиданно завиляла на крутом спуске. Мы ехали вдоль берега, и ветер был такой, что нас едва не сдувало. - Мордехай с моим отцом были очень близкими друзьями, - сказал Камиль. - Возможно, мы с вашим дедом еще когда-нибудь встретимся. Пожалуйста, передавайте ему от меня самые лучшие пожелания. Тут Камиль обернулся и уставился в заднее окно. Нас быстро догоняли фары какого-то автомобиля. - Прибавь газу! - велела я Лили. - Настало время поразить нас своим водительским мастерством. Камиль что-то пробормотал, держа под прицелом машину позади нас, которая тоже включила сигнальную сирену. Он пытался рассмотреть ее сквозь порывы ветра и пыли. - Иисусе! Это копы...- охнула Лили, слегка сбросив газ. - Гони! - сердито рявкнул Камиль через плечо. Она послушно нажала на газ, "ситроен" чуть вильнул, но тут же выровнялся. Стрелка спидометра уперлась в отметку 200 километров в час. 120 миль в час, прикинула я. По такой извилистой дороге ни мы, ни наши преследователи не смогли бы ехать быстрее. Да и порывы ветра хлестали нас со всех сторон, усложняя задачу. - Есть еще один путь в Казбах, - сказал Камиль, продолжая смотреть назад. - Он займет всего десять минут, придется срезать через Алжир. Но я знаю эти окраинные улочки гораздо лучше, чем наш друг Шариф. Эта дорога приведет нас в Казбах через... В общем, я знаю, как найти Минни, - тихо добавил он. - Это ведь дом моего отца. - Минни Ренселаас живет в доме твоего отца? - закричала я. - Ты ничего не сказал мне об этом, когда мы были в горах. - Мой отец держал дом в Казбахе для своих жен. - Жен? - переспросила я. - Минни Ренселаас - моя мачеха, - объяснил Камиль. - Мой отец был черным королем. Наша машина покатилась по одной из боковых улочек, которые образовывали лабиринт верхней части Алжира. На языке у меня вертелся миллион вопросов, но я не отрывала глаз от машины Шарифа. Разумеется, стряхнуть преследователей с хвоста нам не удалось, но они отстали, света фар их автомобиля больше не было видно. Мы выскочили из машины и ринулись в лабиринт пешком. Лили наступала на пятки Камилю, держась за его рукав, я старалась не отставать. Улочки были такие темные и узкие, что я споткнулась и чуть не упала. - Я что-то не врубаюсь, - говорила Лили громким хриплым шепотом, пока я оглядывалась на предмет погони. - Если Минни была женой голландского консула Ренселааса, как могла она выйти замуж за твоего отца? Похоже, моногамия не слишком-то популярна в этих краях... - Ренселаас умер во время революции, - ответил Камиль. - Минни было необходимо остаться в Алжире, и мой отец предложил ей свою защиту. Хотя они относились друг к другу очень тепло, по-дружески, даже любили друг друга, я подозреваю, что это был брак по расчету. Как бы там ни было, после свадьбы мой отец не прожил и года. - Если он был черным королем и его убили, почему же Игра не закончилась? - просипела Лили. - Ведь "шах-мат" означает "смерть королю"? - Игра продолжается, точно как и в жизни, - ответил Камиль, быстро шагая по улочкам. - Король умер, да здравствует король! Я взглянула на узкую полоску неба над головой - улицы становились все более тесными, мы приближались к Казбаху. Ветер шумел в вышине, но не задувал в переулки, по которым мы пробирались. Сверху на нас сыпался тонкий слой пыли, какое-то темно-красное пятно заслонило луну. Камиль посмотрел на нас. - Сирокко, - осторожно сказал он. - Он приближается, нам надо поторопиться. Надеюсь, он не нарушит наши планы. Я снова посмотрела на небо. Сирокко - это песчаная буря, одна из самых страшных на земле. Мне очень захотелось очутиться под крышей, прежде чем она начнется. Камиль остановился в маленьком тупике и достал из кармана ключ. - Опиумный притон! - прошептала Лили, вспомнив наш последний поход в Казбах. - Или это был гашиш? - Это другой путь, - сказал Камиль. - Ключ от этой двери есть только у меня. В темноте он отпер замок, пропустил вперед сначала меня, а потом Лили. Я услышала, как он снова запирает дверь за нами. Мы очутились в длинном темном коридоре, в дальнем конце которого виднелся свет. В потемках ничего не было видно, под ногами мягко пружинил ковер. Пройдя коридор до конца, мы попали в большую комнату. Пол в ней был устлан дорогим персидскими коврами, в дальнем углу на столике стоял золотой подсвечник - единственный источник света. Однако его было достаточно, чтобы мы смогли разглядеть богатую обстановку комнаты: низкие столешницы из каррарского мрамора, желтый шелк оттоманок с золотой бахромой, кушетки глубоких, ярких тонов. На пьедесталах и на столах были расставлены статуи и статуэтки. Даже я, отнюдь не великий знаток искусства, смогла оценить их великолепие. В дрожащем золотистом свете свечей комната представлялась сокровищницей, поднятой со дна древнего моря. Воздух казался мне плотнее воды, когда я, преодолевая его сопротивление, шла через комнату. Лили не отставала от меня ни на шаг. В дальнем конце комнаты в платье из золотой парчи, расшитом сияющими в свете свечей монетами, ждала нас Минни Ренселаас. Рядом с ней с рюмкой ликера в руке стоял Александр Соларин. Соларин поднял на меня бледно-зеленые глаза и ослепительно улыбнулся. Я часто думала о нем с тех пор, как он исчез ночью из кабаре на пляже, и меня не оставляло ощущение, что мы еще увидимся. Он шагнул мне навстречу, взял за руку и повернулся к Лили. - Мы не были официально представлены, - произнес он. Она тут же ощетинилась и глянула так, словно хотела бросить ему перчатку - или шахматную доску - и немедленно вызвать к барьеру. - Я Александр Соларин, - как ни в чем не бывало продолжал русский. - А вы - внучка одного из самых блестящих шахматистов. Надеюсь, я скоро смогу вернуть вас ему. Услышав эту тираду, Лили немного смягчилась и пожала ему руку. - Достаточно, - сказала Минни, когда подошел Камиль и присоединился к нам. - Нельзя терять времени. Я так понимаю, что фигуры у вас? Я увидела стоявший рядом со столом металлический ящик, в котором хранился покров. Сняв с плеча рюкзак, я подошла к столу и принялась по одной вытаскивать фигуры. На столе при свете свечей драгоценные камни засверкали, а фигуры стали излучать то загадочное сияние, которое я заметила еще в пещере. Некоторое время мы все молча любовались ими. Сверкающий верблюд, конь, вставший на дыбы, ослепительные король с королевой. Соларин наклонился, чтобы коснуться их, затем посмотрел на Минни. Она первой нарушила молчание: - Наконец-то. Спустя столько лет они воссоединятся с другими фигурами. В этом твоя заслуга. За эти годы много людей погибло, но благодаря тебе их смерть была не напрасна. - С другими фигурами? - спросила я, вытаращившись на Нее в тусклом свете. - В Америке, - пояснила Минни с улыбкой. - Сегодня ночью Соларин заберет вас обеих в Марсель, там мы организовали проход для вашего возвращения. Камиль полез в карман своего пиджака и вернул Лили паспорт. Она взяла документ, однако мы обе в изумлении смотрели на Минни. - В Америку? - спросила я. - Но у кого эти фигуры? - У Мордехая, - все с той же улыбкой ответила она. У него еще девять фигур. Вместе с покровом у вас будет больше половины формулы, - добавила она, вручая мне шкатулку. - Впервые за последние двести лет удастся собрать так много. - Что произойдет, когда мы их соберем? - спросила я. - Это тебе и предстоит выяснить, - серьезно ответила Минни. Затем она снова посмотрела на фигуры на столе, все еще излучавшие сияние. - Теперь твоя очередь. Она медленно повернулась и коснулась руками лица Соларина. - Милый Саша, - сказала она ему со слезами на глазах. - Береги себя, дитя мое. Защити их... Она поцеловала его в лоб. К моему удивлению, Соларин обнял ее и спрятал лицо у нее на плече. Мы все удивленно наблюдали, как молодой шахматист и элегантная Мокфи Мохтар молча обнимают друг друга. Когда они разомкнули объятия, Минни повернулась к Камилю и пожала ему руку. - Проводи их до порта, - прошептала она. Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из комнаты. Соларин и Камиль молча смотрели ей вслед. - Вам пора, - сказал наконец Камиль, повернувшись к Соларину. - Я присмотрю, чтобы с ней все было в порядке. Да пребудет с вами Аллах, друзья мои. Он собрал фигуры, стоявшие на столе, и снова засунул их в мой рюкзак, затем взял у меня из рук шкатулку и уложил туда же. Лили стояла столбом, прижимая к себе Кариоку. - Не понимаю, - слабым голосом произнесла она. - В смысле - как это? Мы уезжаем? Но как же мы попадем в Марсель? - У нас есть судно, о котором никто не знает, - сказал Камиль. - Пошли, нам нельзя терять ни минуты. - А как же Минни? - спросила я. - Мы еще увидимся с ней? - Не теперь, - отрывисто сказал Соларин, выходя из оцепенения. - Нам нужно выйти в море до того, как разразится буря. Главное - выбраться из порта, дальше все просто. Я все еще пребывала в какой-то прострации, когда обнаружила, что мы снова очутились на темных улочках Казбаха. Мы молча торопливо шагали по узким переулкам, между домами, стоявшими так близко напротив друг друга, что над головой почти не было видно неба. Когда мы приблизились к порту, я поняла это по запаху рыбы. Мы вышли на широкую площадь рядом с мечетью Рыбака, туда, где много дней назад встретились с Вахадом. Казалось, что с тех пор прошли месяцы. По мостовой мела неистовая песчаная поземка. Соларин схватил меня за руку и быстро потащил через площадь, Лили с Кариокой на руках бегом кинулась вдогонку. Мы уже спускались по Рыбацкой Лестнице к порту, когда я наконец перевела дух и спросила Соларина: - Минни называла тебя "мое дитя" - может, она и тебе приходится мачехой? - Нет, - ответил он, волоча меня за собой через две ступеньки. - Я молю Бога, чтобы Он позволил увидеть ее еще раз перед смертью. Она моя бабушка... Затишье перед бурей Я шел один под звездами, хранящими молчанье, И размышлял о том, дана ли звукам власть И какова она... Я замер под скалой, во мраке ночи, Еще черней казавшейся пред бурей, И слушал шепот призрачный земли, Те голоса, что старше всех столетий, Чей дом в потоках ветра затерялся. И так стоял я, мнимой властью упоен... Уильям Вордсворт. Прелюдия Вермонт, май 1796 года Талейран, хромая, брел через лиственный лес. Кроны деревьев сплетались над головой, образуя своды диковинного собора зелени и весны, тут и там сквозь них прорывались столбы солнечного света. Яркие зеленые колибри порхали вокруг, собирая нектар с колокольчиков вьюнка, свисавшего со старого дуба подобно полупрозрачным занавесям. Земля под ногами еще была влажной после недавнего ливня, с листьев то и дело срывались капли воды, зелень вокруг была усыпана ими, словно сверкающими бриллиантами. Больше двух лет провел Талейран в Америке, здесь сбылись все его ожидания, но не надежды. Французский посол в Америке, бюрократ и посредственность, уловил честолюбивые политические устремления Талейрана, знал он и об обвинении в измене, которое все еще висело на бывшем епископе. Посол позаботился, чтобы Талейран не смог представиться Джорджу Вашингтону, и двери высшего общества Филадельфии так же быстро закрылись перед Морисом, как это произошло раньше в Лондоне. Только Александр Гамильтон оставался ему другом и союзником, однако не мог предложить ему никакой работы. Наконец сбережения Талейрана истощились, и он был вынужден продать свое поместье в Вермонте новоприбывшим эмигрантам из Франции. По крайней мере, это позволит ему не умереть с голоду. Теперь он, опираясь на прогулочную трость, брел по нетронутой земле поместья, измеряя участки, которые назавтра перейдут в собственность новых владельцев, и предавался горьким размышлениям о своей загубленной жизни. В самом деле, что у него осталось? И стоило ли за это малое так цепляться? Ему сорок два года, но ни многочисленные поколения родовитых предков, ни блестящее образование не помогли ему. За небольшим исключением все американцы были неотесанными дикарями и преступниками, изгнанными из цивилизованных стран Европы. Даже высший свет Филадельфии был образован хуже варваров вроде Марата, который имел медицинскую степень, или Дантона, изучавшего юриспруденцию. Однако большинство тех, кто провозгласил, а затем возглавил революцию, были мертвы. Марат убит; Камиль Демулен и Жорж Дантон оказались на той самой гильотине, куда отправляли других; Эбер, Шометт, Кутон, Сен-Жюст; Леба, который предпочел выстрел в голову аресту; братья Робеспьеры, Максимилиан и Августин, чьи жизни, оборвавшись под лезвием гильотины, положили конец террору. Талейран вполне мог разделить их участь, останься он во Франции. Однако теперь пришло время собрать фигуры. Он коснулся письма, которое лежало у него в кармане, и улыбнулся. Морис принадлежал Франции, тусклому свету блестящего салона Жермен де Сталь, где можно было сплести великолепную политическую интригу. Ему нечего делать здесь, в этой Богом забытой глуши. Внезапно он осознал, что давно уже не слышал других звуков, кроме жужжания пчел. Морис наклонился, чтобы воткнуть в землю трость, затем устремил взор на листву деревьев. - Куртье, это ты? Ответа не последовало. Он позвал вновь, на этот раз громче. Из кустов раздался в ответ печальный голос слуги: - Да, монсеньор, к несчастью, я. Куртье пробрался сквозь кусты и вышел на открытое место. Через плечо у него висел большой кожаный мешок. Талейран оперся на плечо слуги, и они стали пробираться через подлесок обратно к каменистой тропе, где оставили телегу и лошадь. - Двадцать земельных участков, - размышлял Талей/ ран. - Идем, Куртье. Если завтра мы сможем их продать, то вернемся в Филадельфию с солидной суммой денег, которой хватит, чтобы оплатить проезд до Франции. - Так значит, в письме мадам де Сталь говорится, что вы можете вернуться? - спросил Куртье, его хмурое отрешенное лицо осветилось подобием улыбки. Талейран полез в карман и достал письмо, с которым не расставался последние несколько недель. Куртье посмотрел на почерк и цветастые марки, на которых значилось название Французской республики. - Как всегда, Жермен ввязалась в свару, - сказал Талейран, постучав пальцами по письму. - Едва лишь вернувшись во Францию, она тут же завела нового любовника - швейцарца по имени Бенжамен Констан. Она нашла его в шведском посольстве, под носом у своего мужа. Бурная политическая деятельность Жермен произвела такой фурор, что Конвент единодушно осудил мадам Неккер за подстрекательство к монархическим мятежам и наставление рогов супругу. Теперь ей запрещено приближаться к Парижу ближе чем на двадцать миль, но она продолжает творить чудеса, даже оставаясь за пределами столицы. Жермен - удивительно сильная и очаровательная женщина, кого я всегда буду считать своим другом... Он кивнул Куртье, разрешая прочесть письмо. И пока они нога за ногу брели к телеге, слуга углубился в чтение. "Твой день пришел, mon cher amie. Возвращайся скорей и получи награду за свое долготерпение. У меня остались друзья, сохранившие головы на плечах, которые помнят твое имя и былые заслуги перед Францией. С любовью, Жермена". Когда Куртье дочитал послание и поднял глаза на своего господина, во взгляде старого слуги светилась непритворная радость. Они подошли к телеге, запряженной старой усталой клячей. Лошадь лениво пощипывала сладкую траву. Талейран потрепал ее по шее и повернулся к Куртье. - Ты взял фигуры? - понизив голос, спросил он. - Они здесь, - ответил слуга, убирая письмо в мешок, висевший у него на плече. - А также проход коня мсье Бенджамина Франклина, который его секретарь Гамильтон скопировал для вас. - Формулу мы можем оставить себе, поскольку она не представляет интереса ни для кого, кроме нас. Однако везти во Францию фигуры слишком опасно. Вот почему я хочу оставить их здесь, в этом диком месте, где никому не придет в голову искать их. Вермонт - французское название, не так ли? Зеленые горы...- Он указал тростью на гряду округлых зеленых холмов. - Прямо здесь, на вершине изумрудных гор, которые так близки к Богу. Пусть Господь присмотрит за ними в мое отсутствие. Он озорно подмигнул Куртье, однако слуга снова загрустил. - В чем дело? - спросил Морис. - Тебе не нравится эта идея? - Вы так много рисковали из-за этих фигур, сэр, - вежливо пояснил Куртье. - Они стоили жизни многим людям. Оставить их здесь - это... Он умолк, мучительно пытаясь подобрать верные слова. - Это как если бы все было напрасно, - жестко сказал Талейран. - Простите меня за прямоту, монсеньор... Но если бы мадемуазель Мирей была жива, вы бы перевернули небо и землю, чтобы спасти эти фигуры. Она доверила их вам не затем, чтобы вы бросили их в этой дикой глуши. Он посмотрел на Талейрана с выражением мрачной уверенности. - Почти четыре года прошло - и ничего, ни слова, ни намека, - сказал Талейран, и голос его сорвался. - У меня не осталось ничего на память о ней, и все же я продолжал надеяться. До недавнего времени. Однако Жермен вернулась во Францию, и если бы о Мирей было хоть что-то слышно, это непременно дошло бы до ушей мадам Неккер с ее многочисленными связями. Ее молчание означает самое худшее. Возможно, если мы закопаем фигуры в этой земле, они дадут новые корни моей надежде. Тремя часами позже, когда они уложили последний камень на небольшой рукотворный холмик в глубине Зеленых гор, Талейран распрямил спину, посмотрел на слугу и задумчиво сказал: - Возможно, теперь мы можем быть уверены, что их не извлекут на свет еще тысячу лет. Куртье обрывал стебли плюща и маскировал ими захоронение. - Зато так, по крайней мере, они уцелеют, - мрачно произнес он. Санкт-Петербург, Россия, ноябрь 1796 года. Шесть месяцев спустя в одном из приемных залов Зимнего дворца в Санкт-Петербурге Валериан Зубов и его брат, красавец Платон, возлюбленный Екатерины Великой, перешептывались между собой среди толпы придворных, чередой проходивших в распахнутые двери царских покоев. Придворные все как один заблаговременно облачились в траур. На братьях тоже были черные бархатные костюмы, украшенные приличествующими рангу лентами. - Нам не жить, - шептал Валериан. - Мы должны действовать сейчас, иначе все потеряно! - Я не могу покинуть ее, пока она еще жива, - яростно прошептал Платон, когда последняя группа придворных скрылась в царских покоях. - Как это будет выглядеть? А вдруг она поправится? Вот тогда точно все будет потеряно! - Она не поправится! - ответил Валериан, силясь скрыть злость. - Это haеmorragie des servelle, кровоизлияние в мозг. Лекарь сказал мне, что это неизлечимо. А когда она умрет, царем станет Павел. - Он приходил ко мне, хотел примириться, - несколько неуверенно признался Платон. - Нынче утром это было. Обещал мне титул и дворец. Не такой великолепный, как Таврический, конечно. Что-нибудь в пригороде. - И ты ему веришь? - Нет, - признался Платон. - Но что я могу поделать? Далее если я наберусь отваги сбежать, мне не дадут добраться до границы... Аббатиса сидела рядом с постелью российской императрицы. Лицо Екатерины было белым, она лежала без сознания. Аббатиса держала в своих руках ее руку, глядя на ее бледную кожу, которая время от времени приобретала багровый оттенок, когда царица начинала задыхаться в последних смертных конвульсиях. Как это было ужасно - видеть на смертном одре свою дорогую подругу, всегда такую живую и энергичную. Никакая сила на земле не смогла бы спасти Екатерину от этой ужасной смерти. Ее тело было бледным, переполненным жидкостью, подобно перезрелому плоду, который слишком поздно упал с дерева. Это был конец, который Господь предрекает каждому - будь он высок или низок, святой или грешник. "Te absolvum, - думала аббатиса. - Отпускаю тебе грехи твои. Вот только поможет ли это? Однако прежде очнись, мой друг. Ибо мне опять нужна твоя помощь. Последнее, что ты должна непременно исполнить перед смертью. Скажи мне, где ты спрятала ту шахматную фигуру, которую я привезла тебе? Куда ты дела черную королеву?" Но Екатерина так и не пришла в себя. Аббатиса сидела в своих холодных покоях, глядя в пустой камин. Скорбь так истощила ее силы, что она даже не могла разжечь огонь. Она сидела в темноте и гадала, что же ей теперь делать. За закрытыми дверьми царских покоев весь двор пребывал в трауре. Однако горевали они не столько по ушедшей из мира императрице, сколько о собственной участи. Они тряслись от страха при мысли, что приключится с ними теперь, когда безумный князь Павел вот-вот будет коронован на царство. Говорили, что, едва Екатерина испустила дух, он ринулся в ее покои, выгреб все содержимое секретера и, не вскрывая и не читая, швырнул в камин. Павел боялся, что среди бумаг оказаться последняя воля Екатерины, которой императрица часто грозилась ему, - лишить его права наследования в пользу его сына Александра. Дворец превратился в казармы. Денно и нощно по коридорам маршировали солдаты личной гвардии Павла в мундирах прусского образца с начищенными до блеска пуговицами. Зычные команды разводящих заглушали топот сапог. Масоны и другие либералы были выпущены из тюрем, куда попали по воле императрицы. Павел был тверд в намерении разрушить все созданное Екатериной. Рано или поздно, понимал; аббатиса, он заинтересуется и друзьями матери... Скрипнула дверь. Подняв глаза, аббатиса увидела Павла он стоял на пороге и таращился на нее выпученными глазами. Павел по-идиотски хихикнул, потирая руки то ли в приступе злорадства, то ли от холода, кто его разберет. - Павел Петрович, я ожидала вас, - с улыбкой произнесла аббатиса. - Извольте называть меня "ваше величество" и вставать, когда я вхожу! - гаркнул Павел. Увидев, что аббатиса медленно поднимается на ноги, он взял себя в руки, пересек комнату и с ненавистью уставился на старую женщину. - С тех пор как я последний раз входил в эту комнату, расклад сильно изменился, не так ли, мадам де Рок? - Да, - спокойно ответила аббатиса. - Если мне не изменяет память, в тот день ваша матушка как раз объясняла, почему вы не унаследуете ее трон, но теперь, похоже, все обернулось иначе. - Ее трон?! - завопил Павел, в ярости ломая руки. - Это был мой трон, который она украла у меня, когда мне было восемь лет от роду! Она была деспотом! - кричал он, побагровев от ярости. - Я знаю, что вы с ней замышляли! Знаю, чем вы обладаете! Я приказываю сказать мне, где спрятаны остальные! С этими словами он вытащил из кармана камзола черную королеву. Аббатиса в страхе отшатнулась от него, но самообладание быстро вернулось к ней. - Это принадлежит мне, - спокойно произнесла она, протянув руку. - Нет, нет! - в ярости кричал Павел. - Я хочу все, так как знаю, что они собой представляют. Они все будут моими! Моими! - Боюсь, что нет, - ответила аббатиса, не опуская руки. - Возможно, пребывание в тюрьме сделает вас сговорчивей, - ответил Павел и, отвернувшись от нее, положил тяжелую фигуру обратно в карман. - Вы, конечно, не намерены исполнить эту угрозу. - Сразу же после похорон, - хихикнул Павел, застыв в дверях. - Какая досада, что вы не увидите представления. Я приказал извлечь из усыпальницы в Александро-Невской Лавре прах моего убитого отца, Петра Третьего, и принести в Зимний дворец, чтобы выставить его рядом с телом женщины, которая приказала умертвить его. На могиле моих родителей, которые теперь будут покоиться вместе, сделают надпись "Разделенные при жизни соединились в смерти". Их гробы пронесут по заснеженным улицам города бывшие любовники моей матери. Я даже устроил так, чтобы прах отца несли те, кто убил его. При этих словах Павел истерически расхохотался. Аббатиса смотрела на него с ужасом. - Однако Потемкин умер, - проговорила она. - Да, слишком поздно для его сиятельства, - засмеялся Павел. - Его кости извлекут из мавзолея в Херсоне и бросят собакам! - С этими словами он повернулся, чтобы выйти, затем снова остановился и бросил на аббатису последний взгляд. - Что касается Платона Зубова, последнего фаворита моей матери, он получит новое имение. Я отпраздную с ним это событие шампанским и обедом на золотой посуде. Но торжество его продлится только один день! - Наверное, по прошествии этого дня он, как и я, окажется в темнице? - предположила аббатиса, чтобы узнать о планах безумца как можно больше. - Такого глупца не стоит сажать за решетку! Как только он обустроится на новом месте, я пришлю ему приглашение в дальний путь. С удовольствием полюбуюсь на его лицо, когда он поймет, что в один день потерял все, что нажил за столько лет пребывания в ее постели! Как только занавеска за Павлом упала, аббатиса поспешила к письменному столу. Мирей жива, она знала это. Письмо, которое мадам де Рок отправила с Шарлоттой Корде, предъявлялос