- Мсье Фурье! - воскликнул Шарло. Выпустив руку Шахина, мальчик побежал к знаменитому физику. - Вы разгадали тайну пирамид? Вы были здесь так долго и трудились так упорно... - Боюсь, что нет, - улыбнулся Фурье и потрепал Шарло по голове. - Только числа в этих папирусах арабские, все остальное - сплошная тарабарщина, которую мы не можем прочесть. Рисунки и тому подобное. Говорят, нашли какой-то Розеттский камень, на котором на нескольких языках что-то написано. Возможно, это поможет нам разобраться в древних текстах. Его собираются отправить во Францию. Однако к тому времени, когда надписи на нем расшифруют, я, возможно, уже умру! Он рассмеялся и пожал руку Шахина. - Если твой маленький спутник действительно пророк, как ты заявляешь, он разгадает эти рисунки и избавит нас от кучи работы. - Шахин понимает некоторые из них, - с гордостью сказал Шарло, прохаживаясь вдоль пирамиды и рассматривая странные рисунки, нарисованные на ней. - Этот человек с головой птицы - великий бог Тот. Он был лекарем и мог вылечить любую болезнь. А еще он изобрел письменность. Это было его работой - записывать имена умерших в Книгу Мертвых. Шахин говорит, что каждому человеку при рождении дается тайное имя, записанное на камне. Когда человек умирает, ему отдают его истинное имя. А у каждого бога вместо тайного имени есть число... - Число! - воскликнул Фурье, бросив на Шахина быстрый взгляд. - Вы можете прочесть эти картинки? Шахин покачал головой. - Я знаю только древние истории, - произнес он на ломаном французском. - Мой народ поклоняется числам, считает, что они наделены божественными свойствами. Мы верим, что Вселенная состоит из чисел, нужно только найти верное их созвучие, и станешь подобным Богу. - Но это как раз то, во что верю и я! - воскликнул математик. - Я изучаю физику колебаний, пишу книгу, которую назвал "Гармоническая теория", поскольку мои рассуждения равно справедливы для света и для тепла! Вы, арабы, открыли те изначальные математические истины, на которых строятся все наши теории... - Шахин не араб, - вмешался Шарло. - Он синий человек из туарегов. Фурье смутился, посмотрел на ребенка, а потом снова повернулся к Шахину. - Однако вам знакомо то, что я разыскиваю: работы аль-Хорезми, принесенные в Европу великим математиком Леонардо Фибоначчи, арабские цифры и алгебра, которые совершили революцию в нашей науке? Разве все это родилось не в Египте? - Нет, - сказал Шахин, глядя на рисунки на стене. - Все эти знания пришли из района Месопотамии-Индии, а туда они попали с гор Туркестана. Единственным, кто знал их тайну и записал ее, был аль-Джабир-аль-Хаян, придворный химик Гаруна аль-Рашида в Месопотамии - халифа из "Тысячи и одной ночи". Этот аль-Джабир был суфийским мистиком, одним из хашашинов. Он записал эту тайну, за что был проклят навеки. Он спрятал ее в шахматах Монглана. Конец игры В темном и мрачном углу игроки Переставляют устало фигуры. Доска их продержит в плену до рассвета, Решетка квадратов, противостояние цвета. Горят сквозь фигуры их магии правила: Кони проворны, и туры как башни, Королева опасна, и робок король, Слоны хитроумны, и рвутся в бой пешки. И когда игроки удалятся, И когда поглотит их время, Обряд этот будет длиться и длиться. На востоке война эта вспыхнет пламенем, Весь мир сидит в ложах, глазея на зрелище. И та, и другая игра бесконечна. Бессильный король, ферзь кровожадный, Слоны, скользящие наискось, Прямолинейные туры и ловкие пешки - Все они ищут пути и сшибаются в битве. Фигурам неведомо, что их судьбы вершатся Гроссмейстера твердой рукой над столом, Неведомо им, что непреклонной силе Подвластны дни и воля их. Игрок и сам в плену (так говорил Омар) Другой доски, и тоже черно-белой: Из белых дней и черноты ночей. Бог направляет игрока, рука которого зависла над фигурой. Но кто тот бог, что за спиной у Господа плетет Тугой узор из праха, времени, и грез, и мук?.. Хорхе Луис Борхес. Шахматы Нью-Йорк, сентябрь 1973 года Мы приближались к очередному острову посреди рубиновых морских вод. Эта полоска суши протяженностью в сто двадцать миль неподалеку от Атлантического побережья известна как Лонг-Айленд. На карте остров похож на гигантского карпа, который нацелился проглотить остров Статен раскрытым ртом бухты Джемейка, а направленный в сторону Нью-Хейвена хвост бил по воде, разбросав брызги мелких островов. Но когда наш кеч заскользил к его берегам и легкий бриз наполнил паруса, длинная белая полоса песчаного пляжа с маленькими бухточками показалась мне раем. Даже названия, которые пришли мне на память, были экзотическими: Акуэбог, Патчог, Пеконик, Массапикуа... Джерико, Бабилон, Кисмет. Вдоль извилистого берега тянулась серебристая лента Файр-Айленда. Где-то за поворотом, пока еще невидимая, возвышалась над Нью-йоркским заливом статуя Свободы, держа свой медный факел на высоте трех тысяч футов и маня путешественников вроде нас поскорее зайти в золотые ворота капитализма и организованной торговли. Мы с Лили стояли на палубе и со слезами на глазах обнимали друг друга. Интересно, подумалось мне, что чувствует Соларин, глядя на эту солнечную землю благополучия и свободы, так непохожую на его Россию, окутанную тьмой и страхом. Чуть больше месяца потребовалось нам, чтобы пересечь Атлантику, целыми днями мы читали дневник Мирей и пытались расшифровать формулу, загадка которой терзала наши сердца и души и с наступлением ночи. Но Соларин ни разу не упомянул о возвращении в Россию или о своих планах на будущее. Каждый миг, проведенный с ним, казался мне золотой каплей, застывшей во времени. Подобно драгоценностям на темном покрове, эти мгновения были живыми и бесценными, а тьма вокруг них казалась непроницаемой. Соларин вел наше судно к острову, а я все ломала голову, что с нами произойдет, когда Игра все-таки закончится. Конечно, Минни уверяла, что Игра не имеет конца. Однако в глубине души я знала, что она близится к завершению, по крайней мере для нас, и это произойдет очень скоро. Вокруг нас, куда ни посмотри, будто яркие игрушки, подпрыгивали на легкой волне небольшие суда и лодки. Чем ближе мы подходили к берегу, тем более оживленным становилось движение: разноцветные флаги, наполненные ветром паруса, скользящие по барашкам волн, блеск полированных боков яхт и маленькие моторные лодки, снующие по воде во все стороны. Везде виднелись брызги, которые поднимали катера береговой охраны и большие морские суда, стоявшие на якоре неподалеку от берега. Кораблей было удивительно много, и мне оставалось только гадать, что же происходит. Лили ответила на мой вопрос. - Не знаю, повезло нам или нет, - сказала она, когда Соларин вернулся и взял штурвал, - но этот комитет по встрече собрался не в нашу честь. Вы знаете, какой сегодня день? День труда! Она была права. И если я не ошибалась, День труда также означал закрытие сезона яхтенного сезона, что и объясняло сумасшедший ажиотаж вокруг. Когда мы добрались до пролива Шайнкок, лодок вокруг стало так много, что даже нашему кечу было тесно маневрировать. Судов сорок стояли в ряд, ожидая своей очереди зайти через узкий проход в бухту. Так что мы отправились дальше, к проливу Моришес. Там береговая охрана была очень занята, буксируя лодки и вылавливая из воды подвыпивших людей. Мы решили, что в такой суете они вряд ли обратят внимание на то, как утлое суденышко вроде нашего, с нелегальными иммигрантами и контрабандой на борту, прошмыгнет у них под самым носом во Внутренний водный путь. Здесь очередь, похоже, двигалась быстрей, мы с Лили убрали паруса, а Соларин запустил мотор, чтобы провести лодку и ни с кем не столкнуться. Один корабль прошел встречными курсом почти вплотную к нашему борту. Какой-то человек в костюме яхтсмена, стоявший на его палубе, наклонился и вручил Лили пластмассовый бокал с шампанским, к ножке которого было привязано приглашение. В нем говорилось, что к шести часам вечера нас приглашают в яхт-клуб Саутгемптона. Очередь двигалась медленно, нам казалось, что прошло несколько часов. С каждой минутой напряжение вытягивало из нас силы, а гуляки вокруг веселились вовсю. Я подумала, что на войне часто последнее сражение, финальная битва решает все. И не менее порой солдата, у которого в кармане уже лежит приказ о демобилизации, снимает снайпер, когда он садится на самолет, чтобы лететь домой, И хотя нам ничего не грозило, если не считать таких пустяков, как штраф в пятьдесят тысяч долларов и двадцать лет тюрьмы за нелегальный ввоз русского шпиона, я старалась не забывать, что Игра еще не окончена. Наконец подошла наша очередь, и мы направили свою лодку к Уэстгемптон-Бич. Причалов поблизости не было, так что Соларин помог мне и Лили с Кариокой спрыгнуть на берег, швырнул нам сумку с фигурами и наши скудные пожитки, после чего бросил якорь в битком забитой бухте и одолел несколько ярдов до берега вплавь. Первым делом мы заглянули в ближайший паб, чтобы Соларин мог переодеться в сухую одежду. Кроме того, нам надо было обсудить наши дальнейшие действия. Мы все были как в дурмане, опьяненные успехом. Лили отправилась искать телефонную будку, чтобы позвонить Мордехаю. - Не могу дозвониться, - сказала она, вернувшись к столу. Передо мной уже стояли три "кровавые Мэри", украшенные листиком сельдерея. Нам необходимо было отнести фигуры Мордехаю. Но не сидеть же здесь, пока он отыщется... - У моего приятеля Нима есть дом неподалеку от мыса Монток, это примерно в часе езды отсюда, - сказала я. - Мы можем сесть на поезд и добраться туда, там есть станция. Думаю, надо отправить ему сообщение о том, что мы едем, и - в путь. Ехать сразу на Манхэттен слишком опасно. В центре города, в лабиринте улиц с односторонним движением так легко попасть в западню. После всех испытаний, которые выпали на нашу долю, оказаться запертыми подобно пешкам было бы преступлением. - У меня есть идея, - сказала Лили. - Почему бы мне одной не отправиться к Мордехаю? Он никогда не отходит далеко от ювелирного квартала, а это неподалеку отсюда. Он наверняка торчит в книжной лавке, где ты с ним когда-то встретилась, или в одном из ближайших ресторанчиков. Я могу поймать машину и привезти его на остров. Мы возьмем с собой фигуры, которые хранятся у него, а я позвоню вам на мыс Монток, чтобы сообщить, когда мы приедем. - У Нима нет телефона, - сказала я ей. - С ним можно связаться, только оставив сообщение. Надеюсь, он их читает, иначе мы только зря съездим. - Тогда давай договоримся о времени встречи, - предложила Лили. - Как вам девять часов вечера? У меня будет время отыскать Мордехая, рассказать ему о наших выходках и моих новых успехах в шахматах... И вообще, все-таки он мой дед. Я не видела его много месяцев. Согласившись с этим вроде бы приемлемым планом, я позвонила Ниму на компьютер и сообщила, что прибываю на поезде через час. Мы бросили наши бокалы недопитыми и пешком отправились на станцию: Лили - чтобы отправиться на Манхэттен искать Мордехая, а мы с Солариным - в другую сторону. Поезд Лили подошел раньше, около двух часов. Она села на него, зажав Кариоку под мышкой, и сказала: - Если что-то произойдет до девяти часов, я оставлю сообщение на компьютере, номер которого ты мне дала. Нам с Солариным ничего не оставалось, как изучать расписание. Железная дорога Лонг-Айленда традиционно развешивала их повсюду. Я села на зеленую скамью, наблюдая, как толпы пассажиров снуют по платформе. Соларин поставил сумки и сел рядом со мной. Он разочарованно вздохнул, глядя на пустой путь. - Прямо Сибирь. Я думал, люди на Западе пунктуальны и поезда всегда приходят вовремя. Он вскочил на ноги и принялся метаться по платформе, как зверь по клетке. Я не могла смотреть на него, схватила сумку с фигурами, повесила ее на плечо и тоже встала. Как раз в этот момент объявили наш поезд. Хотя от Кугу до Монтока было всего сорок пять миль, поездка заняла у нас больше часа. Прошло около двух часов с тех пор, как мы добрались до станции. Столько же прошло с того времени, как я отправила Ниму сообщение из бара. И все же я не ожидала, что увижу его. Насколько я его знала, он вполне мог читать сообщения не чаще раза в месяц. Поэтому я была удивлена, когда, сойдя с поезда, увидела долговязую фигуру Нима, который шел по шпалам нам навстречу. Его медно-рыжие волосы развевались на ветру, длинный шарф колыхался при каждом шаге. Увидев меня, он заулыбался как сумасшедший, замахал руками и перешел на бег, расталкивая пассажиров, которые в страхе расступались перед ним, чтобы избежать столкновения. Когда он подбежал, то сразу заключил меня в объятия и спрятал лицо у меня в волосах. Он так сильно прижимал меня к себе, что я чуть не задохнулась. Ним поднял меня и закружил, затем поставил и отошел немного в сторону, чтобы как следует рассмотреть. - Господи боже мой! - шептал он срывающимся голосом и тряс головой. - Я был уверен, что вы погибли. Я не спал ни минуты с тех пор, как узнал, что ты бежала из Алжира. После шторма мы потеряли ваш след! - Ним не мог оторвать от меня глаз. - Я думал, что убил тебя, отправив... - Да уж, иметь тебя в наставниках не очень-то полезно для здоровья, - согласилась я. По-прежнему сияя улыбкой, Ним хотел было снова обнять меня, но вдруг окаменел. Он медленно отпустил меня, и я взглянула в его лицо. Он смотрел куда-то за мое плечо с выражением недоверия и изумления на лице. А может быть, это был страх... Быстро оглянувшись, я увидела, что Соларин, нагруженный нашими сумками, спускается на платформу. Он посмотрел в нашу сторону, и его лицо превратилось в ледяную маску, которую я помнила с нашей первой встречи в шахматном клубе. Он уставился на Нима, его бездонные зеленые глаза заблестели в лучах низкого солнца. Я быстро обернулась к Ниму, чтобы все объяснить, но его губы шевелились, и он не сводил глаз с Соларина, как будто тот был призраком или чудовищем. - Саша? - хрипло прошептал Ним. - Саша... Я снова повернулась к Соларину. Он замер на ступенях, пассажиры за его спиной нетерпеливо напирали. Его глаза были полны слез - они катились по щекам, лицо его искривилось. - Слава! - закричал он срывающимся голосом. Бросив сумки на землю и раскинув руки для объятий, Соларин бросился навстречу Ниму так порывисто, что чуть не уронил его. Я поспешно кинулась подбирать сумку с фигурами, которую он бросил на землю. Когда я вернулся, они все еще плакали от счастья, Ним сжимал в ладонях голову Соларина. Ним то отстранялся от него, чтобы как следует рассмотреть, то снова обнимал. Я не могла прийти в себя от изумления. Пассажиры обтекали нас, равнодушно не обращая на трогательную сцену никакого внимания, как могут только ньюйоркцы. - Саша, - бормотал Ним, снова и снова обнимая Соларина. Тот спрятал лицо на плече Нима, глаза его были закрыты, слезы струились по щекам. Одной рукой он сжимал плечо Нима, словно боялся, что не устоит на ногах. Я не могла поверить своим глазам. Ушли последние пассажиры, и я отправилась за нашими сумками, которые валялись на земле. - Давай я возьму их, - произнес Ним, шмыгая носом. Когда я оглянулась, он шел ко мне, одой рукой крепко обнимая Соларина за плечи, словно боялся, что тот исчезнет. Глаза его были красны. - Похоже, вы двое раньше уже встречались, - обиженно сказала я, удивляясь, что никто из них ни разу не упомянул об этом. - Двадцать лет назад, - ответил Ним, все еще улыбаясь Соларину, когда они наклонились, чтобы взять сумки. Затем он посмотрел на меня своими странными разноцветными глазами. - Милая, я до сих пор не верю счастью, которое ты мне подарила. Саша - мой брат. "Морган" Нима был слишком тесен даже для нас троих, не говоря уже о багаже. Соларин сел на сумку с фигурами, я устроилась у него на коленях, остальной багаж мы распихали куда попало. Пока мы ехали от станции до дома, Ним все не мог отвести от Соларина глаз. Странно было видеть, как эти двое, обычно такие хладнокровные и уверенные в себе, вдруг так расчувствовались. Сила переполнявших их эмоций была так велика, что мне казалось, будто сам воздух вокруг них звенит от напряжения. Похоже, чувства братьев были такими же загадочными и глубокими, как русская душа, и принадлежали только им одним. Машина ехала по дороге, и под деревянной обшивкой пола свистел ветер. Долгое время мы все молчали. Потом Ним наклонился и потрепал меня по коленке, которой я едва не задевала рычаг переключения передач. - Полагаю, я должен все объяснить, - произнес Ним. - Было бы неплохо, - согласилась я. Он улыбнулся мне. - Я ничего не говорил для твоей же безопасности, и нашей тоже. Иначе я бы сделал это раньше, - объяснил он. - Мы с Александром не видели друг друга с самого детства. Ему было шесть, а мне десять лет, когда нас разлучили... Слезы все еще стояли у него в глазах, он снова наклонился, чтобы взъерошить волосы Соларина. - Позволь мне рассказать об этом, - попросил Соларин, улыбаясь сквозь слезы. - Мы расскажем об этом вместе, - сказал Ним. Когда мы свернули и покатили в сторону его экзотического поместья на берегу моря, они принялись рассказывать мне историю о том, как они пришли в Игру и чего это им стоило. История двух физиков Мы родились в Крыму, на берегу Черного моря, о котором писал еще Гомер. Россия стремилась заполучить эти земли со времен Петра Великого. Наш отец был греческим моряком, который влюбился в русскую девушку и женился на ней. Это была наша мать. Он стал преуспевающим торговцем, имел маленькую флотилию небольших судов. После войны дела пошли хуже. Все перепуталось в мире, особенно на Черном море, окруженном странами, которые все еще считали себя находящимися в состоянии войны. Однако там, где мы жили, жизнь была прекрасна. Средиземноморский климат на южном берегу, оливковые рощи, лавр и кипарисы. Горы заслоняют эти места от снега и сильных ветров. Татарские деревни и руины древних крепостей тонут в зелени вишневых садов. Это был рай, расположенный вдали от сталинских репрессий и самого Сталина, который все еще управлял страной железной рукой. Тысячи раз наш отец обдумывал план отъезда. Хотя у него были связи с моряками на Дунае и Босфоре, которые уверяли его, что безопасно проведут нас через границу, он никак не мог решиться. "Куда ехать?" - спрашивал он. Конечно, не в его родную Грецию или Европу, все еще переживавшую послевоенный передел. И тогда случилось то, что перевернуло наши жизни. Это произошло в конце декабря 1953 года, дело шло к полуночи, с моря приближался шторм. Вся наша семья уже отходила ко сну, ставни на окнах дома были закрыты, огонь в печке догорал. Мы, мальчики, спали в комнате на нижнем этаже, поэтому мы первыми услышали стук в окно. Это не было постукивание веток дерева о ставни, что порой случалось при сильном ветре. Стучал человек. Мы открыли окно. На улице стояла женщина с серебристыми волосами, одетая в длинный темный плащ. Она улыбнулась нам и приблизилась к окну, чтобы забраться в комнату. Через некоторое время она уже стояла перед нами на коленях. Она была очень красива. - Я - Минерва, ваша бабушка, - сказала женщина. - Вы должны звать меня Минни. Я проделала долгий путь и очень устала, но времени отдыхать нет. Я в большой опасности. Разбудите маму и скажите ей, что я здесь. После этих слов она нежно обняла нас, и мы помчались наверх будить родителей. - Она все-таки пришла, твоя бабка, - буркнул отец нашей маме, его глаза слипались со сна, и он тер их рукой. Мы с братом удивились: Минни ведь сказала, что она - наша бабушка, как же она могла приходиться бабушкой нашей маме? Отец обнял жену, которую очень любил, а та стояла в темноте босая и дрожала. Он поцеловал ее медно-рыжие волосы, затем глаза. - Мы так давно ждали этого и боялись, - пробормотал он. - Наконец это произошло. Давай одеваться. Я пойду вниз, встречу ее. Подхватив нас, он спустился вниз, туда, где его ждала Минни, стоя рядом с уже почти погасшим камином. Она подняла на него свои большие глаза и шагнула, чтобы обнять. - Йозеф Павлович, - сказала она на чистом русском. - Меня преследуют. У нас мало времени. Мы должны бежать, все. У вас есть корабль где-нибудь в Ялте или в Севастополе, на котором мы можем отплыть сегодня ночью? - Я не готовился к этому, - начал он, положив руки нам на плечи, - Я не могу в такую погоду выйти в море с семьей. Вы должны были меня предупредить. Нельзя требовать от меня выходить в море в глухую ночь... - Говорю вам, мы должны уходить! - закричала она, хватая его за руки и выталкивая нас с братом на улицу. - Вы пятнадцать лет знали, что наступит такой день, - теперь он наступил. Почему же вы говорите, что вас не предупредили? Я проделала такой путь от Ленинграда... - Значит, вы нашли это? - спросил отец дрожащим от возбуждения голосом. - О доске ничего не известно. Но это я сохраню любой ценой. Откинув плащ, она подошла к столу и при тусклом свете лампы поставила на него не одну, а целых три шахматные фигуры, которые светились золотом и серебром. - Они были спрятаны в российской глубинке, - сказала она. Наш отец стоял, и его глаза не могли оторваться от фигур. Мы шагнули к столу, чтобы коснуться их. Золотая пешка и серебряный слон, инкрустированные драгоценными камнями, и конь, украшенный серебряной филигранью, - он стоял на задних ногах, ноздри его раздувались. - Вы должны пойти в порт и арендовать судно, - прошептала Минни. - Я присоединюсь к вам с моими детьми, как только они оденутся и упакуют вещи. Но, во имя Господа, поторопитесь и возьмите это с собой. Она показала на фигуры. - Это мои дети и моя жена, - запротестовал он. - Я отвечаю за их безопасность. Минни приблизилась к нам, ее глаза сияли огнем более ярким, чем фигуры. - Если эти фигуры попадут в чужие руки, вы не сможете защитить никого! - прошипела она. Отец посмотрел ей в глаза и, похоже, решился. Он медленно кивнул. - У меня есть рыбацкая шхуна в Севастополе, - сказал он. - Слава знает, как ее найти. Самое большее через два часа я буду готов выйти в море. Будьте там, и да поможет нам Бог. Минни сжала ему руку, и он в два прыжка взлетел по лестнице на второй этаж. Наша новообретенная бабушка велела нам немедленно одеваться. Родители спустились вниз, отец обнял маму и спрятал лицо у нее в волосах, словно хотел запомнить ее запах. Потом он в последний раз поцеловал ее в лоб и повернулся к Минни, которая тут же вручила ему фигуры. Он кивнул нам на прощание и исчез в ночи. Мама быстро причесала волосы, осмотрелась затуманенными глазами вокруг и велела нам с братом отправляться наверх и помочь ей собрать вещи. Когда мы бежали по лестнице, мы услышали, как она тихонько говорит Минни: - Итак, ты пришла. Бог тебе судья за то, что ты снова начала эту проклятую Игру. Я думала, что все окончено. - Не я начала ее, - ответила Минни. - Радуйся, что у вас было пятнадцать лет покоя, пятнадцать лет счастливой жизни с любимым мужем и детьми. Пятнадцать лет никто не дышал тебе в спину. Это гораздо больше, чем было у меня. Это ведь я держала тебя в стороне от Игры... Больше мы ничего не услышали, потому что женщины перешли на шепот. И тут на улице раздались чьи-то шаги, потом громкий стук в дверь. Мы переглянулись в тусклом свете лампы и хотели уже выбежать из комнаты, но в дверях появилась Минни, ее лицо светилось неземным светом. Мы услышали Шаги матери, поднимавшейся по лестнице, звук ломающейся двери и голоса, которые перекрикивали раскаты грома. - В окно! - велела Мини. Она помогла нам выбраться на ветку дерева, росшего у южной стены дома, на которое мы часто забирались забавы ради. Мы уже были на полпути вниз и висели на ветках, как обезьянки, когда услышали материнский крик. - Бегите! - кричала она. - Спасайтесь! Больше мы ничего не услышали, только стук дождевых капель. Через мгновение мы спрыгнули во тьму сада. Большие железные ворота особняка Нима распахнулись. Кроны деревьев, сплетающиеся над длинной подъездной дорогой, были пронизаны последними лучами заходящего солнца. Фонтан, который я видела зимой замерзшим, теперь был окружен цветущими георгинами и цинниями, струи воды звенели, когда с моря налетали порывы ветра. Ним подъехал к зданию и повернулся, чтобы посмотреть на меня. Сидя у Соларина на коленях, я чувствовала, как он напряжен. - Тогда мы видели нашу мать в последний раз, - произнес Ним. - Минни спрыгнула со второго этажа на мягкую землю под окнами, схватила нас за руки и потащила в сад прямо по лужам. Даже сквозь шум дождя мы слышали крики матери и тяжелые мужские шаги внутри дома. "Ищите в лесу!" - кричал кто-то, когда Минни волокла нас к скалам. Ним остановился и посмотрел на меня. - Господи! - пробормотала я, вся дрожа. - Они схватили вашу мать... Как вам удалось убежать? - За садом были скалы, которые обрывались прямо в море, - продолжил Ним. - Когда мы добрались до них, Минни спустилась вниз и спрятала нас под каменным карнизом. Потом в руках у нее появилась маленькая книжка в кожаном переплете. Бабушка достала нож, вырезала из книжки несколько страниц, быстро сложила их и засунула в карман моей рубашки. Затем она велела мне идти вперед, бежать к кораблю так быстро, как только я могу, и сказать отцу, чтобы он дождался ее с Сашей. Однако нам было велено ждать только один час. Если они не придут к этому времени, мы с отцом должны бежать, сказала она, чтобы спасти фигуры. Сначала я отказывался уходить без брата. Ним мрачно посмотрел на Соларина. - Но мне было только шесть лет, - сказал тот. - Я не смог бы пробраться через скалы так быстро, как Ладислав, который был на четыре года старше меня и мчался как ветер. Минни боялась, что нас всех схватят, если я задержу их. Поскольку Слава уходил, он подошел ко мне, поцеловал и велел быть храбрым... Я снова посмотрела на Соларина и увидела слезы в его глазах, когда он вспоминал свое детство. - Нам с Минни понадобилась целая вечность, чтобы спуститься со скал в такую грозу, - продолжал он. - И когда мы добрались до причала в Севастополе, корабль отца уже отплыл. Ним с каменным лицом вышел из машины, обошел ее, открыл мне дверь и подал руку. - Сам я раз десять упал, пока бежал, - сказал он, - поскальзывался на грязи и камнях. Когда отец увидел, что я один, он забеспокоился. Я рассказал ему, что произошло, что сказала Минни о фигурах. Отец заплакал. Он обхватил голову руками и зарыдал как ребенок. "Что произойдет, если мы вернемся и попытаемся их спасти? - спросил я. - Что случится, если эти фигуры попадут к ним в руки?" Он посмотрел на меня. Дождь смыл слезы с его лица. "Я поклялся твоей матери, что не допущу такого, - сказал он. - Даже если это будет стоить нам жизни". - И вы уплыли, не дождавшись Минни и Александра? - спросила я. Соларин вылез из машины следом за мной и захватил мешок с фигурами. - Не совсем так, - грустно сказал Ним. - Мы прождали гораздо дольше, чем нам разрешила Минни. Отец метался по палубе под дождем. Я залезал на мачту несколько раз, чтобы посмотреть, не увижу ли какого-нибудь сигнала. В конце концов мы поняли, что они не появятся. Их схватили, решили мы. Отец начал готовиться к выходу в море. Я умолял его еще немного подождать. И только тогда он рассказал мне свой план: мы не просто уходили в море, мы собирались плыть в Америку. С того дня, когда он женился на матери, а возможно, и раньше, отец знал об Игре. Он знал, что такой день может наступить, что однажды появится Минни и его семье придется принести жертву. Этот день пришел, и за несколько часов половина его семьи перестала существовать. Однако он сдержал первую и последнюю клятву, которую принес матери: он спас фигуры. - Великий Боже! - ахнула я, уставившись на братьев. Мы стояли на дорожке в саду. Соларин повернулся к цинниям и коснулся пальцами струй фонтана. - Как вы согласились участвовать в этой Игре, если она за одну ночь уничтожила всю вашу семью! Ним осторожно положил руки мне на плечи, и мы подошли к его брату, который молча разглядывал фонтан. Соларин взглянул на руку Нима, которая лежала на моих плечах. - Ты и сама через многое прошла ради Игры, - сказал он, - А ведь Минни тебе даже не бабушка. Кстати, это ведь Слава первым вовлек тебя в Игру, да? По его голосу и лицу невозможно было понять, что творится у него на душе, однако догадаться было не трудно. Я заглянула ему в глаза. Ним сжал мои плечи. - Mea culpa [Моя вина (лат.)], - признался он с улыбкой. - Что же произошло с тобой и Минни, когда вы обнаружили, что корабль уже отплыл? - спросила я Соларина. - Как вы спаслись? Он обрывал лепестки циннии и бросал их в фонтан. - Она отвела меня в лес, там мы прятались до тех пор, пока не прошла гроза, - ответил он, снова погружаясь в воспоминания. - Три дня мы шли пешком по берегу в сторону Грузии, притворяясь крестьянами, которые идут на рынок. Когда мы достаточно удалились от дома, чтобы чувствовать себя в безопасности, мы остановились и стали строить планы на будущее. "Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять то, что я скажу тебе, - сказала Минни. - Но все же слишком мал, чтобы помочь мне в этом деле. Когда-нибудь наступит день, и я пришлю за тобой и объясню, что ты должен будешь делать. Однако сейчас мне надо вернуться и попытаться спасти твою маму. Если я возьму тебя с собой, ты будешь только мешать и все мои усилия пойдут прахом". Соларин взглянул на нас. - Я отлично все понял тогда, - сказал он. - Минни вернулась, чтобы спасти вашу мать из лап советской госбезопасности? - спросила я. - Ты ведь сделала то же самое ради своей подруги Лили, не так ли? - сказал он. - Минни отдала Сашу в приют, - вмешался Ним, сжимая мои плечи и глядя на брата. - Отец умер вскоре после того, как мы добрались до Америки. Я остался здесь совсем один, как и Саша в России. Хотя я не знал наверняка, в глубине души я всегда верил, что тот мальчик-шахматист, про которого пишут в газетах и чья фамилия Соларин, - мой брат. Сам я взял фамилию Ним, это было мое шутливое прозвище в семье, и шаг за шагом начал устраивать свою жизнь. Только Мордехай, с которым мы познакомились в шахматном клубе Манхэттена, понял, кто я на самом деле. - Что же случилось с вашей матерью? - спросила я. - Минни опоздала, ей не удалось спасти маму, - мрачно произнес Соларин, отворачиваясь от нас. - Ей самой с трудом удалось уехать из России. Некоторое время спустя я получил от нее письмо. Там была просто вырезка из газеты, кажется из "Правды". Хотя в письме не было ни даты, ни обратного адреса и письмо было отправлено из России, я знал, кто послал его. В статье говорилось о том, что известный шахматист Мордехай Рэд прибудет в Россию, чтобы обсудить ситуацию, которая сложилась в шахматном мире, сыграть несколько показательных партий и найти талантливых детей, так как он написал книгу о детях, имеющих талант к шахматной игре. Одной из остановок на его пути был и мой приют. Минни попыталась связаться со мной. - Все остальное уже история, - заметил Ним, обнимая меня за плечи. Другой рукой он обнял Соларина и повел нас в дом. Мы прошли через большие светлые комнаты, в которых стояли вазы со свежими цветами и мебель, сияющая лаком в лучах заходящего солнца. В огромной кухне тоже было очень светло, солнце играло на стенах и полу, выложенном керамической плиткой. Цветастая обивка диванчиков показалась мне ярче, чем запомнилось. Ним отпустил нас, но снова положил мне руки на плечи и заглянул в глаза. - Ты сделала мне величайший подарок, - сказал он. - То, что Саша сейчас здесь, это просто чудо, но еще большее чудо - то, что ты осталась жива. Я никогда бы не простил себе, если бы с тобой что-нибудь случилось. Он снова обнял меня, потом отпустил и отправился в кладовую. Соларин поставил сумку с фигурами и подошел к окну. Он стоял и смотрел на зеленые лужайки, которые тянулись до самого моря. Лодки покачивались на волнах, словно белые чайки. Я подошла и встала с ним рядом. - Красивый дом, - сказал он, любуясь фонтаном, вода из которого каскадом стекала в бирюзовый бассейн. Соларин немного помолчал, затем добавил: - Мой брат влюблен в тебя. У меня противно засосало под ложечкой. - Не говори ерунды. - Надо будет обсудить это отдельно, - заметил он, поворачиваясь и устремив на меня свои светло-зеленые глаза, от одного взгляда которых на меня накатывала слабость. Он хотел погладить меня по голове, но в это время вернулся Ним и принес бутылку шампанского и бокалы. Он поставил их на низкий столик у окна. - Нам надо многое обсудить и многое вспомнить, - сказал он Соларину, пока тот открывал бутылку. - Я все еще не могу поверить, что ты здесь. Я думал, что больше не увижу тебя... Никогда больше не отпущу тебя! - Тебе придется, - сказал Соларин, беря меня за руку и усаживая на софу. Он сел рядом, Ним стал наполнять бокалы шампанским. - Теперь, когда Минни вышла из Игры, кто-то должен отправиться за доской в Россию. - Вышла из Игры? - переспросил Ним и застыл с бутылкой в руке. - Как она могла? Это невозможно... - У нас есть новая черная королева, - улыбнулся Соларин. - Кажется, ты сам ее выбрал. Ним повернулся ко мне. На лице его медленно проступило понимание. - Проклятие! - произнес он, снова принимаясь разливать шампанское. - Полагаю, теперь Минни исчезнет без следа, предоставив нам разбираться самим. - Не совсем. - Соларин залез в карман рубашки и достал оттуда конверт. - Она дала мне письмо, адресованное Кэтрин. Я должен был отдать его, когда мы прибудем на место. Я его не читал, но подозреваю, что в нем имеется необходимая нам информация. Он отдал мне запечатанное письмо. Только я собралась открыть его, как неожиданно раздался какой-то странный дребезжащий звук. До меня не сразу дошло, что это попросту телефонный звонок. - Я думала, у тебя нет телефона! Я бросила на Нима обвиняющий взгляд, когда он быстро поставил бутылку на стол и ринулся куда-то в сторону шкафов и духовок. - У меня - нет, - ответил Ним. Достав из кармана ключ, он открыл один из кухонных шкафчиков и вытащил оттуда что-то очень похожее на телефон. Во всяком случае, звенело именно оно. - Этот телефон принадлежит кое-кому другому. Если хочешь, называй это горячей линией. Мы с Солариным вскочили на ноги. - Мордехай! - прошептала я, ринувшись к Ниму, который разговаривал по телефону. - Должно быть, Лили с ним. Ним мрачно посмотрел на меня и дал мне трубку. - Кое-кто хочет поговорить с тобой, - спокойно сказал он, глядя на Соларина с каким-то странным выражением на лице. Я взяла трубку. - Мордехай, это Кэт. Лили с вами? - Дорогая! - загремел голос, который всегда заставлял меня убирать трубку подальше от уха. Это был, конечно, бас Гарри Рэда. - Как я понимаю, арабы приняли тебя радушно, и вот ты вернулась! Нам надо собраться и отметить это. Однако, дорогая, мне жаль тебе это говорить, но кое-что случилось. Я сейчас у Мордехая. Он позвонил и сказал, что разговаривал с Лили, которая едет к нему с Центрального вокзала. Конечно, я сразу же помчался к нему. Но она не приехала. Новость была как гром среди ясного неба! - Я считала, что вы с Мордехаем не разговариваете! - прокричала я в трубку. - Дорогая, ты неправильно все поняла, - сказал Гарри. - Мордехай - мой отец. Конечно же, я разговариваю с ним. Я разговариваю с ним прямо сейчас, по крайней мере, он слушает. - Но Бланш сказала... - О, это другое дело, - вздохнул Гарри. - Жаль, что приходится говорить такие вещи, однако моя жена и свояк - не очень-то приятные люди. Я боялся за Мордехая с тех пор, как женился на Бланш Регине, если ты понимаешь, что я имею в виду. И я действительно не разрешал ему приходить к нам в дом. Бланш Регина. Регина по-латыни - королева. Конечно! Какой же я была идиоткой! Какого черта я не замечала этого раньше? Бланш и Лили - Лили и Бланш - оба их имени означают "белая", не так ли? Она назвала дочь Лили, надеясь, что та пойдет по ее стопам. Бланш Регина - белая королева! Моя голова чуть не лопалась, я изо всех сил сжимала трубку телефона, Соларин и Ним молчали. Конечно же, это Гарри, все время это был Гарри. Гарри как клиенту меня рекомендовал Ним. Гарри заставил меня подружиться с его семьей. Гарри, как и Ним, оценил по достоинству мою квалификацию в информатике. Гарри зазвал меня на встречу с предсказательницей, нет, он прямо-таки настоял, чтобы я пришла тогда встречать Новый год с ними. Затем наступил день, когда он пригласил меня к себе домой на ужин. Все эти деликатесы надолго задержали меня, и Соларин за это время сумел проникнуть ко мне в квартиру и оставить там послание! Именно Гарри на этом же ужине как бы случайно сообщил своей домработнице Валери, что я отправляюсь в Алжир, - той самой Валери, чьей матерью была Тереза, телефонистка, работавшая на отца Камиля в Алжире. А младший братишка Валери Вахад живет в Казбахе и охраняет черную королеву! Сол обманывал Гарри, а на самом деле работал на Бланш с Ллуэллином. Возможно, именно Гарри сбросил тело Сола в Ист-Ривер, чтобы все выглядело так, будто тот стал жертвой обычных грабителей. И этим он не только сбил с толку полицию, но и обвел вокруг пальца своих родственников! Именно Гарри, а вовсе не Мордехай отправил в Алжир Лили. С тех пор как она появилась на том шахматном матче, ей грозила опасность не только со стороны Германолда, который был простой пешкой, но и со стороны собственной матери и дяди! Конечно, Гарри намеренно женился на Бланш, белой королеве, так же как Талейран женился на "женщине из Индии" по настоянию Мирей. Но Талейран был всего лишь епископом, то есть слоном! - Гарри, вы - черный король, верно? - спросила я. Голова у меня шла кругом. - Дорогая, - произнес он успокаивающим тоном. Я словно видела его лицо, похожее на морду сенбернара, и печальные глаза. - Прости меня за то, что я так долго держал тебя в неведении. Теперь ты понимаешь ситуацию. Если Лили не с тобой... - Я перезвоню, - ответила я ему. - Тут нужен телефон. Я повесила трубку и вцепилась в Нима, который стоял рядом со мной. На лице его был неподдельный ужас. - Доставай компьютер, - велела я ему. - Думаю, я знаю, куда она пошла. Но она обещала оставить сообщение, если что-нибудь пойдет не так. Надеюсь, она не сделала ничего опрометчивого. Ним набрал номер, включил модем и установил связь. Я схватила трубку и спустя мгновение услышала голос Лили, точно воспроизведенный современной техникой: - Я в здании Палм-Корт на Плаза. Возможно, разыгралось мое воображение, но мне чудилось, что ее голос дрожит, хотя после передачи в виде цифрового сигнала нюансов интонаций различить невозможно. - Я зашла к себе, чтобы взять ключи от машины, которые мы храним в секретере в гостиной. Но боже мой!.. - Голос оборвался. Наступившая пауза была пронизана паникой. - Помнишь этот безобразный лакированный комод Ллуэллина, такой, с латунными ручками? Так вот, это вовсе не латунные ручки, это фигуры! Их шесть, они вставлены в комод. Их основания торчат наружу, как круглые ручки, но сами фигуры, их верхние части, скрыты за фальшивой передней стенкой ящиков. Один я открыла ножом для бумаги, принесла из кухни молоток и разбила панель. Я достала две фигуры и тут услышала, как кто-то входит в квартиру. Я побежала в задние комнаты и вызвала служебный лифт. Господи, Кэт, приезжай немедленно. Я не могу вернуться одна... Она со щелчком повесила трубку. Я подождала другого сообщения, но больше ничего не было, и я убрала телефон. - Нам надо ехать, - сказала я Ниму и Соларину, которые стояли рядом, сильно встревоженные. - Все объясню по дороге. - А как же Гарри? - спросил Ним, когда я сунула непрочитанное письмо от Минни в карман и принялась собирать фигуры. - Я позвоню ему и предложу встретиться на Плаза, - сказала я. - Заводи машину, Лили нашла еще несколько фигур. Все было как всегда: слалом на дороге и лавирование в транспортном потоке Манхэттена. В конце концов зеленый "морган" Нима остановился у Плаза, спугнув голубей, которые сидели у нас на пути. Я пробежала внутрь и осмотрела Палм-Корт, Лили нигде не было. Гарри сказал, что будет ждать нас, но никого не было видно, я заглянула даже в дамскую комнату. Я выбежала на улицу, махнула рукой и вскочила в машину. - Что-то случилось, - сказала я Ниму и Соларину. - Единственное объяснение - это что Гарри не стал ждать, когда понял, что Лили здесь нет. - Или увидел здесь кого-то другого, - пробормотал Ним. - Кто-то заходил в квартиру, и ей пришлось бежать. Те, кто пришел, должно быть, увидели, что она нашла фигуры, и могли выследить ее. Тогда они наверняка приготовили для Гарри теплый прием...- От досады он заставил мотор злобно взреветь. - Куда они отправятся сначала - к Мордехаю за остальными девятью фигурами? Или домой к Рэдам? - Поехали к ним домой, - решила я. - Это ближе. Кроме того, из нашего разговора с Гарри я поняла, что и сама смогу приготовить теплый прием. Ним удивленно посмотрел на меня. - Камиль Кадыр в городе! - сказала я. Соларин взволнованно сжал мне руку. Мы все понимали, что это означает. У Мордехая - девять фигур, у меня в сумке - восемь, шесть Лили видела в гостиной у Гарри. Этого достаточно для того, чтобы контролировать Игру, а возможно, и для того, чтобы расшифровать формулу. Кто выиграет этот раунд, тот выиграет всю Игру. Ним остановился перед домом, перескочил через борт машины и бросил ключи совершенно остолбеневшему швейцару. Не говоря ни слова, мы втроем ринулись внутрь. Я нажала кнопку лифта. Швейцар забежал за нами. - Мистер Рэд уже пришел? - бросила я через плечо, когда двери открылись. Привратник удивленно посмотрел на меня, но кивнул. - Около десяти минут назад, - произнес он, - вместе со свояком. Вот оно как... Мы вскочили в лифт, прежде чем он сказал еще что-нибудь, и собирались ехать наверх, когда я краем глаза кое-что заметила. Я быстро вставила ладонь между дверей, и лифт снова открылся. Внутрь ворвался маленький пушистый комок. Когда я наклонилась, чтобы поднять его на руки, то увидела, что через холл быстрым шагом идет Лили. Я схватила ее и втащила в лифт. Двери закрылись, и кабина поехала. - Они тебя не схватили! - воскликнула я. - Нет, но они забрали Гарри, - ответила она. - Я побоялась оставаться в Палм-Корт и отправилась на улицу вместе с Кариокой, чтобы подождать его у сквера через дорогу. А Гарри, как последний идиот, оставил свою машину у дома и отправился пешком отыскивать меня. Его они и выследили, а не меня. Я увидела, как по пятам за ним идут Германолд и Ллуэллин. Они шли мне навстречу, но не узнали меня и протопали мимо как ни в чем не бывало! Я засунула Кариоку в сумку вместе с двумя новыми фигурами. Они здесь. Она стала рыться в своей сумке. Господи, все наше вооружение было при нас! - Я отправилась следом за отцом и этой парочкой сюда, но остановилась на другой стороне улицы, потому что не знала, что делать, когда они зашли в дом. Ллуэллин все время держался рядом с Гарри - может быть, у него пистолет. Двери бесшумно раздвинулись, и мы вышли в холл, причем Кариока был первым. Лили доставала ключи, когда дверь отворилась. На пороге стояла Бланш в блестящем платье для коктейлей, со своей обычной холодной улыбкой. В руке у нее был бокал шампанского. - Итак, вот мы все и собрались, - промурлыкала она, подставляя мне для поцелуя фарфоровую щеку. Я сделала вид, что не заметила, тогда Бланш повернулась к Лили. - Возьми собаку и отнеси ее в кабинет, - ледяным тоном приказала она. - Думаю, на сегодня с нас достаточно приключений. - Минутку, - произнесла я, когда Лили наклонилась, чтобы взять на руки пса. - Мы здесь не для того, чтобы пить коктейли. Что вы сделали с Гарри? Я протиснулась мимо Бланш в квартиру, которую не видела целых полгода. Она не изменилась, но теперь я смотрела на нее другими глазами - мраморный пол в фойе был выложен в черно-белую клетку. Конец Игры, подумала я. - С ним все нормально, - сказала Бланш, идя вслед за мной по широким ступеням, которые вели в гостиную. Соларин, Ним и Лили наступали ей на пятки. В дальнем углу гостиной Ллуэллин стоял на коленях перед красным лакированным комодом, извлекая оставшиеся там фигуры. Их было четыре. Рядом с ним на полу валялись обломки дерева. Услышав мои шаги, он поднял глаза. - Привет, моя дорогая, - сказал Ллуэллин и встал с колен, чтобы поприветствовать меня. - Я жажду услышать, что ты забрала фигуры, о которых я просил тебя. Но ты играешь в эту Игру не по правилам. Я так понимаю, что ты переметнулась. Жаль. Ты мне всегда нравилась. - Я никогда не была на вашей стороне Ллуэллин, - произнесла я с отвращением. - Я хочу увидеть Гарри. Вы не уйдете, пока я не сделаю это. Я знаю, что здесь Германолд, но нас все равно больше. - Вовсе нет, - произнесла Бланш, наливая себе еще шампанского. Она покосилась на Лили, которая сверлила ее взглядом, держа Кариоку на руках. Затем Бланш подошла ко мне и посмотрела на меня холодными голубыми глазами. - В задних комнатах есть несколько наших друзей: мистер Бродский из КГБ, который фактически работает на меня; Шариф, которого по моей просьбе прислал Эль-Марад. Они очень долго ожидали вашего прибытия из Алжира, следили за домом круглые сутки. Вы избрали такой романтичный маршрут! Мы с Солариным и Нимом переглянулись. Что ж, чего-то подобного следовало ожидать. - Что вы сделали с моим отцом? - заорала Лили, грозно надвигаясь на Бланш. Кариока рычал на Ллуэллина из своего убежища у нее на руках. - Он связан в задней комнате, - сказала Бланш, поигрывая жемчужными бусами. - Он жив и здоров и таким и останется, если ты будешь вести себя благоразумно. Я хочу эти фигуры. Довольно жестокости. Уверена, мы все устали от этого. Ничего ни с кем не произойдет, если вы отдадите мне фигуры. Ллуэллин достал из-под пиджака пистолет. - А по мне, жестокости недостаточно, - ледяным тоном проговорил он. - Почему бы тебе не отпустить это мелкую тварь, чтобы я наконец смог сделать то, о чем всегда мечтал? Лили в ужасе уставилась на него. Я положила руку ей на плечо, посмотрела на Нима и Соларина, которые отступали к стенам, готовясь к нападению. Больше тянуть время не имело смысла: все мои фигуры были расставлены там, где нужно. - Похоже, вы не слишком внимательно следили за игрой, - сказала я Бланш:. - У меня девятнадцать фигур. С теми четырьмя, которые вы отдадите мне, станет двадцать три. Этого достаточно, чтобы разгадать формулу и выиграть. Краем глаза я заметила, как Ним улыбнулся и кивнул мне. Бланш изумленно вытаращилась на меня. - Ты, должно быть, свихнулась, - грубо сказала она. - Брат держит тебя на мушке. Мой возлюбленный супруг - черный король - находится в дальней комнате под охраной трех мужчин. Цель игры - убить короля. - Не этой Игры, - сказала я и направилась к бару, рядом с которым стоял Соларин. - Вы еще можете выйти из Игры. Вы не знаете позиций, ходов, даже игроков. Вы не единственная, кто внедрил пешку вроде Сола в ваш собственный дом. Не у вас одной есть союзники в России и в Алжире... Я остановилась на ступеньках, взялась за бутылку с шампанским и улыбнулась Бланш. Ее и без того бледная кожа стала белее снега. Пистолет Ллуэллина был направлен на меня, но я надеялась, что он не нажмет на спусковой крючок, пока не услышит все. Соларин схватил меня под локоть. - Что ты сказала? - спросила Бланш, кусая губы. - Когда я позвонила Гарри и сказала ему ехать на Плаза, он был не один. Он был с Мордехаем, Камилем Кадыром и Валери, вашей верной домработницей. Они не поехали вместе с Гарри. Они пробрались сюда через служебный вход. Почему бы вам самой не посмотреть? И тут гостиная превратилась в сущий ад. Лили уронила Кариоку на пол. Пес ринулся к Ллуэллину, который секунду колебался, не зная, в кого выстрелить первым, - в Нима или собаку. Я перехватила бутылку шампанского поудобнее и метнула ее в голову Ллуэллину. Но тот успел нажать на спусковой крючок, и Ним скорчился от боли. Однако я уже пересекла гостиную, вцепилась Ллуэллину в волосы и навалилась на него всем весом, старясь повалить на пол. Пока я боролась с ним, краем глаза я видела, как в комнату кубарем ввалился Германолд и Соларин подставил ему подножку. Я вцепилась зубами в плечо Ллуэллина, Кариока проделал то же самое с его ногой. Было слышно, как на полу, в нескольких дюймах от нас, стонет Ним, а Ллуэллин пытается дотянуться до пистолета. Тогда я врезала братцу Бланш коленом в пах и разбила бутылку шампанского ему об голову. Он завопил, и у меня выдалась секундная передышка. Бланш попыталась улизнуть, но Лили перехватила ее на пути к мраморным ступеням, поймала за жемчужное ожерелье и хорошенько перекрутила его. Бланш принялась царапать когтями шею, пытаясь вырваться, лицо ее быстро наливалось кровью. Соларин схватил Германолда за ворот рубахи, поставил на ноги и отправил в нокаут таким ударом, какого я вовсе не ожидала от шахматиста. Мельком оценив ситуацию, я кинулась подбирать пистолет, пока Ллуэллин продолжал вертеться на месте, держась за пострадавшую от моей коленки часть тела. Завладев оружием, я склонилась над Нимом. Соларин уже бежал к нам. - Я в порядке, - прохрипел Ним. Его брат склонился над ним, чтобы осмотреть рану на бедре, вокруг которой расплывалось кровавое пятно. - Ступайте за Гарри! - настаивал Ним. - Оставайся здесь, - сказал Соларин, стиснув мое плечо. - Я вернусь. Он бросил на брата мрачный взгляд и ринулся к лестнице. Германолд валялся плашмя на ступенях, Ллуэллин в нескольких футах от меня визжал и стонал, прикрываясь от Кариоки, который успешно атаковал его лодыжки. Я стояла на коленях рядом с Нимом, зажимая рукой рану на его бедре. Кровь не останавливалась. Лили еще продолжала бороться с Бланш, чье разорванное жемчужное ожерелье рассыпалось по полу. Из дальней комнаты раздался шум. - Не смей умирать, - тихонько сказала я Ниму. - После того, через что мне пришлось пройти по твоей милости, я не собираюсь потерять тебя, прежде чем смогу отплатить. Его рана была небольшой, но глубокой, как будто в верхней части его бедра проделали тоненький туннель. Ним посмотрел на меня и попытался улыбнуться. - Ты любишь Сашу? - спросил он. Я закатила глаза и издала тяжкий вздох. - Ты поправишься, - сказала я, приподнимая его так, чтобы он мог сидеть, и вручая ему пистолет. - Пойду-ка я лучше удостоверюсь, что он жив-здоров. Я быстро пересекла комнату и вцепилась в волосы Бланш. Оторвав ее от Лили, я показала ей на пистолет у Нима в руках. - Он воспользуется им, - объяснила я. Лили отправилась следом за мной по лестнице в задние комнаты, где звуки борьбы прекратились и наступила подозрительная тишина. Как раз когда мы добрались до кабинета, в его дверях появился Камиль Кадыр. При виде нас он улыбнулся мне одними глазами, шагнул навстречу и взял меня за руку. - Вы молодцы! - радостно воскликнул он. - Похоже, все белые убраны с доски. Мы с Лили ворвались в кабинет, а Камиль отправился в гостиную. В кабинете сидел Гарри, держась руками за голову. Рядом с ним стояли Мордехай и Валери. Это она провела Камиля и Мордехая в квартиру через черный ход. Лили бросилась к Гарри и упала в его объятия, плача от радости. Он погладил ее по волосам, а Мордехай подмигнул мне. Быстро оглядевшись, я увидела, как Соларин завязывает последний узел на веревках, которыми был связан Шариф. Бродский, тип из госбезопасности, которого я видела в шахматном клубе, лежал рядом, уже связанный по рукам и ногам. Соларин засунул в рот Бродскому кляп и, повернувшись ко мне, схватил за плечо. - Мой брат? - прошептал он. - Он поправится, - сказала я. - Кэт, дорогая, - позвал из-за моей спины Гарри. - Спасибо, что спасла жизнь моей дочери. Я повернулась к нему, и Валери мне улыбнулась. - Жаль, что здесь нет мой маленький бра-ат, - сказал: она, глядя по сторонам. - Он очень огорчаться, что не биль при этом, он хороший боец. Я подошла и обняла ее. - Мы поговорим позже, - сказал Гарри. - А сейчас я хочу попрощаться со своей женой. - Я ненавижу ее, - сказала Лили. - Я бы убила ее, если бы Кэт не остановила меня. - Нельзя, дорогая, - сказал Гарри, целуя ее в голову. - Что бы она ни сделала, она - твоя мать. Тебя бы не было, если б не она. Никогда не забывай об этом. - Он посмотрел на меня своими печальными глазами. - И в каком-то смысле сам виноват, - добавил он. - Я знал, кто она, когда женился на ней из-за Игры. Понурив голову, он вышел из комнаты. Мордехай похлопал Лили по плечу, глядя на нее через очки с толстыми стеклами. - Игра еще не закончена, - негромко сказал он. - В каком-то смысле она только началась. Соларин схватил меня за руку и потащил в огромную кухню, смежную с гостиной. Пока остальные приводили все в порядок, он прижал меня к медному столу посередине кухни, крепко обнял и так впился губами в мои губы, словно хотел вобрать меня в себя. Темная волна его страсти захлестнула меня, и я вмиг забыла обо всем, что только что произошло и что еще должно произойти. Он жадно целовал мою шею, его пальцы скользили по моему затылку, и я едва не теряла сознание от восторга. Его язык коснулся моего, и я застонала. Наконец Соларин заставил себя остановиться. - Я должен вернуться в Россию, - прошептал он мне на ухо. - Мне надо забрать доску. Это единственный способ по настоящему закончить Игру... - Я еду с тобой, - сказала я и отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Он снова прижал меня к себе, принялся целовать мои глаза, и я вцепилась в него, не желая отпускать. - Невозможно, - произнес он. Его тело сотрясала дрожь желания. - Я вернусь, обещаю. Клянусь жизнью. Я никогда не отпущу тебя. В этот момент дверь со скрипом распахнулась, и мы обернулись, все еще сжимая друг друга в объятиях. В дверях стоял Камиль, рядом с ним, тяжело опираясь на его плечо, - Ним. Он привалился к Камилю, лицо его ничего не выражало. - Слава...- начал Соларин и двинулся к брату, все еще сжимая мою руку. - Вечеринка окончилась, - сказал Ним. На лице его медленно расцвела улыбка, полная понимания и любви. Камиль смотрел на меня, вопросительно приподняв бровь. - Пошли, Саша, - сказал Ним. - Пора заканчивать Игру. Команда белых - по крайней мере те, кого мы захватили- валялась связанной и упакованной в белые простыни. Мы вынесли их через кухню и спустили на служебном лифте к лимузину Гарри, который ждал в гараже. Там мы погрузили всех - Бродского, Германолда, Ллуэллина и Бланш - в просторный салон автомобиля. Камиль и Валери забрались в машину, держа в руках оружие. Гарри занял водительское место, Ним пристроился рядом. Еще не стемнело, но через затемненные стекла ничего не было видно. - Мы отвезем их на мыс, к дому Нима, - сказал Гарри. - А потом Камиль отведет туда же ваш корабль. - Мы можем погрузить их на борт прямо из моего сада, - рассмеялся Ним, который все еще держался за раненую ногу. - Поблизости нет домов, поэтому никто ничего не увидит. - А что вы будете делать с ними, когда погрузите? - полюбопытствовала я. - Мы с Валери выведем судно в море, - сказал Камиль. - Когда будем в нейтральных водах, я предупрежу алжирские патрульные суда, чтобы они встретили нас. Алжирское правительство будет радо заполучить подпольщиков, которые вместе с полковником Каддафи замышляли заговор против ОПЕК и планировали убить членов организации. Ведь это не так уж далеко от истины. Я давно подозревал об участии полковника в Игре, особенно с тех пор, как он начал живо интересоваться тобой на конференции. - Какая замечательная идея, - рассмеялась я. - По крайней мере, это даст нам время закончить то, что нам нужно, и они не будут стоять у нас на пути. - Наклонившись к Валери, я прошептала: - Когда будешь в Алжире, обними за меня свою маму и младшего братишку. - Мой брат считать тебя очень храбрый, - сказала Валери, сжимая мою руку. - Он просиль передать, он надеется, ты вернутсья в Алжир! Итак, Гарри, Камиль и Ним повезли заложников на Лонг-Айленд. Что ж, теперь Шариф и даже Бланш, белая королева, получат возможность узнать, что такое алжирская тюрьма, знакомства с которой мы с Лили едва избежали. Соларин, Лили, Мордехай и я взяли "морган" Нима. С последними фигурами, которые мы достали из комода, мы направились на квартиру к Мордехаю. Она располагалась в ювелирном квартале. Нам надо было собрать все фигуры и заняться настоящей работой - расшифровкой формулы, которую столько людей так долго искали. Лили вела машину, я снова сидела у Соларина на коленях, а Мордехай как-то ухитрился втиснуться в крошечный багажный отсек позади сидений. Кариока устроился у него на коленях. - Ну, песик, - приговаривал Мордехай, с улыбкой гладя Кариоку, - после всех приключений ты и сам стал настоящим шахматистом! А теперь мы добавим восемь фигур, которые вы доставили из пустыни, к шести, нежданно попавшим к нам в руки от белой команды. Поистине удачный день! - Плюс еще девять фигур, которые, как сказала Минни, есть у вас, - добавила я. - Всего двадцать три. - Двадцать шесть, - поправил Мордехай. - У меня есть еще те три, которые Минни нашла в России в пятьдесят первом году, те самые, которые Ладислав Ним с отцом потом переправили через море в Америку. - Точно! - воскликнула я. - Девять, которые есть у вас, были закопаны Талейраном в Вермонте. Однако откуда появились восемь, которые мы с Лили привезли из пустыни? - Ах, это. Все правильно. У меня для тебя есть еще кое-что, - весело хихикнул Мордехай. - Оно спрятано вместе с фигурами у меня дома. Возможно, Ним рассказывал тебе, что, когда Минни распрощалась с ним на скалах в России, она отдала ему некие бумаги огромной важности? - Да, - вмешался Соларин. - Она вырезала их из книги у меня на глазах. Я точно помню, хотя был тогда еще ребенком. Книга - это дневник, который Минни потом отдала Кэт? С того момента, как она показала его мне, я все гадал... - Скоро тебе больше не придется гадать, - сказал Мордехай. - Ты все узнаешь. Эти страницы, которые ты видел, откроют нам последнюю тайну. Секрет Игры. Мы оставили машину на стоянке и отправились к Мордехаю домой пешком. Соларин нес сумку с фигурами - теперь она стала слишком тяжелой, чтобы ее мог поднять кто-нибудь еще. Шел уже девятый час вечера, и ювелирный квартал был пуст. Мы проходили мимо магазинчиков, закрытых на железные решетки. На мостовой валялись мятые газеты. В День труда никто не работает. Где-то посередине квартала Мордехай остановился и отпер металлическую решетку. За ней оказалась узкая темная лестница. Мы поднялись на самый верх, и там Мордехай открыл еще одну дверь. Мы оказались в огромном помещении на верхнем этаже. Массивные светильники свисали с потолка высотой в тридцать футов. Когда Мордейхай включил свет, хрустальные подвески люстр отразились в высоких окнах. Он пересек комнату. Повсюду красовались пушистые ковры темных цветов, красивые деревья в кадках, кресла, застеленные богатыми мехами. Столы были завалены произведениями искусства и книгами. Примерно так выглядела бы моя квартира, если бы я была богаче, а мое жилье - больше. На одной стене висела шпалера, которая, наверное, была такая же древняя, как и сами шахматы Монглана. Соларин и мы с Лили расселись на мягких уютных кушетках. Перед нами на столе стояла большая шахматная доска. Лили сняла фигуры, которые стояли на ней, а Соларин принялся доставать из сумки наши фигуры и расставлять их. Шахматные фигуры Монглана были слишком большими даже для алебастровой доски Мордехая, но выглядели они великолепно. Мягкий свет люстр играл на драгоценных камнях и сверкающих гранях. Мордехай откинул шпалеру, открыл большой стенной сейф и достал ящик, в котором находилось еще двенадцать фигур. Соларин кинулся помогать ему. Когда все фигуры были расставлены, мы принялись их разглядывать. Здесь были кони, которые стояли на задних копытах, слоны, верблюды с похожими на маленькие башни сиденьями на спинах, заменявшие в шахматах Монглана ладьи. Золотой король сидел верхом на толстокожем животном, королева - в паланкине. Все фигуры были украшены драгоценными камнями и выточены с таким изяществом и скрупулезностью, что ни одному мастеру нашего тысячелетия не удалось бы сделать достойную копию. Отсутствовали только шесть фигур: две серебряные пешки и одна золотая, золотой конь, серебряный слон и белый король - тоже серебряный. Собранные вместе фигуры производили невероятно сильное впечатление. Они были ослепительны. Какой извращенный ум нужно иметь, чтобы соединить красоту и смерть! Мы достали покров и расстелили его на столе рядом с доской. У меня рябило в глазах от всех этих светящихся статуэток и драгоценных камней - сапфиров, рубинов, алмазов, желтых цитринов, светло-голубого аквамарина и светло-зеленого оливина, который цветом очень напоминал глаза Соларина. Соларин прижался ко мне, взял мою руку, и какое-то время мы сидели молча. Лили достала бумагу, на которой была изложена наша версия того, как работают ходы. Теперь она положила ее рядом с покровом. - Есть еще кое-что... Думаю, вы должны это увидеть, - сказал Мордехай и снова подошел к сейфу. Вернувшись, он вручил мне маленький сверток. Я заглянула в его глаза, поблескивающие за толстыми стеклами очков. Он протянул руку Лили, как будто ждал, что она встанет. - Пойдем, я хочу, чтобы ты помогла мне приготовить ужин. Подождем, пока не вернутся твой отец и Ним. Они будут очень голодны, когда приедут. Тем временем Кэт сможет прочесть то, что я ей дал. Несмотря на протесты, он потащил Лили на кухню. Соларин придвинулся ко мне поближе, когда я открыла пакет и достала оттуда большой свернутый лист бумаги. Как Соларин и предсказывал, эта была та же самая бумага, на которой был написан дневник Мирен. Я порылась в сумке и достала его. Мне хотелось сравнить бумагу - так мы смогли бы установить, откуда были вырезаны листы. Я улыбнулась Соларину. Он обнял меня, и я устроилась поудобнее, развернула лист и начала читать. Это была последняя глава дневника Мирей. История черной королевы В Париже как раз зацвели каштаны, когда весной 1799 года я покинула Шарля Мориса Талейрана, чтобы отправиться в Англию. Уезжать было горько, ибо я снова ждала ребенка. Внутри меня зародилась новая жизнь, а вместе с ней и росло и желание, которое всецело завладело мною: закончить Игру; раз и навсегда. Пройдет еще четыре года, прежде чем я снова увижу Мориса. Четыре года, за которые мир переживет много потрясений. Наполеон вернется, чтобы расправиться с Директорией, и назовет себя первым консулом, а затем и пожизненным консулом. В России Павел I будет убит собственными генералами и бывшим фаворитом своей матери Платоном Зубовым. Таинственный Александр, который был со мной в лесу рядом с умирающей аббатисой, станет обладателем фигуры из шахмат Монглана - черной королевы. Мир, который я знала: Англия и Франция, Австрия, Пруссия и Россия - будет неумолимо скатываться к новой войне. Талейран, отец моих детей, наконец получит от Папы разрешение на брак и женится на Катрин Ноэль Ворле Гранд - белой королеве. Но у меня был покров, рисунок, сделанный с доски, и уверенность, что семнадцать фигур я могу собрать, когда пожелаю. Не только те девять, что были закопаны в Вермонте, но еще восемь: семь, которые принадлежали мадам Гранд, и одна, что была у Александра. С этим знанием я и вернулась в Англию, в Кембридж, где, как рассказал мне Уильям Блейк, хранились заметки Исаака Ньютона. Блейк страдал почти нездоровой тягой к подобным вещам и добыл для меня разрешение ознакомиться с этими работами. Босуэлл умер в мае 1795 года, а великий шахматист Филидор пережил его всего на три месяца. Старые защитники были мертвы, невольные союзники покинули белую королеву в связи с кончиной. Я должна была сделать свой ход, прежде чем у нее появится время набрать новую команду. Незадолго до того, как Шахин и Шарло вернулись с Наполеоном из Египта, 4 октября 1799 года, в точности через шесть месяцев после моего собственного дня рождения, я родила в Лондоне девочку. Я окрестила ее Элизой, в честь Элиссы Рыжей, великой женщины, которая основала Карфаген и в честь которой была названа сестра Наполеона. Однако я чаще зову ее Шарлотой, не только в честь ее отца, Шарля Мориса, и брата Шарло, но и в память другой Шарлотты, которая отдала за меня свою жизнь. Именно в это время, когда Шарло с Шахином присоединились ко мне в Лондоне, и началась настоящая работа. Ночи напролет мы корпели над древними манускриптами Ньютона, при свечах изучали его многочисленные записки и опыты. Но все было тщетно. Спустя месяцы я пришла к выводу, что даже этот великий ученый не смог разгадать тайну. И вдруг я поняла, что не знаю, в чем на самом деле заключается секрет. - Восемь, - сказала я вслух как-то ночью, когда мы сидели в комнатах Кембриджа с видом на грядки, в комнатах, где почто сто лет назад трудился сам Ньютон. - Что в точности означает восемь? - В Египте, - произнес Шахин, - верят в восемь божеств, которые породили все остальное, что есть на свете, В Китае верят в восемь бессмертных. В Индии считают, что Кришна Черный, восьмой сын, также стал бессмертным, орудием спасения человечества. Буддисты верят в восьмеричный путь вхождения в нирвану. В мифах разных народов много восьмерок... - Все они означают одно и то же, - произнес вдруг Шарло, мой маленький сын, мудрый не по годам. - Алхимики искали нечто большее, чем умение превращать один металл в другой. Они хотели того же, что и египтяне, которые для этого строили пирамиды, того же, что и вавилоняне, когда те приносили младенцев в жертву языческим богам. Алхимики всегда начинают с молитвы Гермесу, который был не только проводником душ в Аид, но также и богом-целителем... - Шахин забил тебе голову всякой мистикой, - сказала я. - То, что мы ищем, - это научная формула. - Но, мама, это она и есть, разве ты не видишь? - ответил Шарло. - Именно поэтому они и поклонялись Гермесу. Первый этап состоит из шестнадцати шагов. Проделав их, алхимики получают в виде осадка красновато-черный порошок. Из него лепят лепешку, которую называют философским камнем. На втором этапе он используется в качестве катализатора при трансмутации металлов. В третьей, и последней, фазе этот порошок смешивается с особой водой - росой, которая выпадает в определенное время года, когда солнце находится между Тельцом и Овном. На всех картинках во всех книга: показано, что как раз в твой день рождения подлунная роса особенно тяжелая. Это время, когда начинается третья фаза. - Я не понимаю, - смутилась я. - Во что превращается эта вода, когда ее смешивают с порошком философского камня ? - Ее называют эликсир, - сказал Шахин. - Он приносит здоровье, долгую жизнь и излечивает все раны. - Матушка, - произнес Шарло, серьезно глядя на меня, это секрет бессмертия. Эликсир жизни. Четыре года ушло у нас на то, чтобы вплотную подойти к этому переломному моменту в Игре. Но хотя теперь мы знали, для чего нужна формула, мы по-прежнему не имели представления, как она работает. Стоял август 1803 года, когда я вместе с Шахином и двумя детьми приехала в Бурбон-Л'Арчамбо в центре Франции, город, от которого получила свое имя королевская династия Бурбонов. В этот город каждый август приезжал на воды Морис Талейран. Минеральный источник был окружен древними дубами, по обе стороны от тропинки, которая вела к нему, цвели пионы. В первое же утро я стояла на этой тропинке среди цветов и порхающих бабочек, одетая в такой же белый балахон, какие здесь носили все, и ждала, когда в конце тропинки появится Морис. За четыре года, которые прошли с тех пор, как я видела его в последний раз, он сильно изменился. Хотя мне не было еще и тридцати, ему скоро должно было исполниться пятьдесят. Его прекрасное лицо избороздили морщины, в напудреных вьющихся волосах солнце высвечивало серебряные пряди. Он увидел меня и застыл на тропинке, не отрывая взгляда от моего лица. Его глаза оставались такими же синими и сияющими, какими я запомнила их в то утро, когда впервые увидела его в студии Давида. Морис подошел ко мне, как будто ожидал найти меня здесь, провел рукой по моим волосам и принялся рассматривать меня. - Я никогда не прощу тебя, - были его первые слова, - за то, что дала мне узнать, что такое любовь, а затем бросила меня в одиночестве. Почему ты никогда не отвечала на мои письма? Почему ты исчезаешь, а потом появляешься ненадолго, снова и снова разбивая мое сердце? Иногда я ловлю себя на мысли, что лучше бы мне никогда не встречаться с тобой. Затем, опровергая свои собственные слова, он схватил меня и страстно прижал к себе. Его губы скользнули от моего рта к шее, затем к груди. Как и прежде, я почувствовала, как его любовь окутывает меня. Борясь с собственным желанием, я нашла в себе силы вырваться из его объятий. - Я приехала, чтобы взять с тебя обещание, - сказала я ему слабым голосом. - Я сделал все, что обещал тебе, и даже больше, - ответил он резко. - Я пожертвовал ради тебя всем, возможно, даже своей бессмертной душой. В глазах Господа, я все еще его служитель. Я женился на женщине, которую не люблю, которая никогда не родит мне детей. А ты, которая родила мне двоих, не даешь мне даже взглянуть на них. - Они здесь, вместе со мной, - сказала я. Он посмотрел на меня недоверчиво. - Но сначала, где фигуры белой королевы? - Фигуры...- В его голосе послышалась горечь. - Не беспокойся, они у меня. Я обманом выманил их у женщины, которая любит меня сильнее, чем ты любила когда-нибудь. Теперь ты используешь детей как заложников, чтобы получить эти фигуры. Господи, ты всегда поражала меня. - Он замолчал. Резкость, с которой он говорил со мной, никуда не исчезла, но она смешалась с темной страстью. - То, что я не могу жить без тебя, - прошептал он, - порой кажется мне самой страшной мукой. Он задрожал от обуревавших его эмоций. Его руки обхватили мое лицо, губы прижались к моим губам, хотя мы стояли на тропинке, где могли в любой момент появиться люди. Как всегда, сила его любви заслонила все. Мои губы возвращали ему поцелуи, руки ласкали его кожу. - На этот раз мы не будем делать ребенка, - прошептал он. - Но я сделаю так, чтобы ты полюбила меня, даже если это будет последнее, что я совершу в этой жизни. Чувства, которые испытал Морис, когда впервые увидел наших детей, трудно описать. Мы пришли в купальню в полночь, Шахин остался охранять вход в нее. Шарло уже исполнилось десять лет, и он выглядел как пророк, о котором говорил Шахин. У него была грива рыжих, волос, разметавшаяся по плечам, и синие сверкающие глаза, которые словно могли видеть сквозь время и пространство. Маленькая Шарлотта в свои четыре года напоминала Валентину, когда той было столько же лет. Она сразу же очаровала Талейрана, когда мы сели в ванну с минеральной водой. - Я хочу забрать детей с собой, - произнес Талейран в конце, гладя Шарлотту по волосам, как будто не мог отпустить ее. - Тот образ жизни, который ты ведешь, не для ребенка. Никто не узнает о том, что нас связывает. Я получил имения в Валенсии. Я могу передать детям свой титул и землю. Пусть их происхождение останется тайной. Только если ты согласишься на это, я отдам тебе фигуры. Я знала, что он был прав. Что за мать я для них, если моя жизнь - игрушка в руках неподвластных мне сил? В глазах Мориса я видела любовь к детям. Так может любить лишь тот, кто дал им жизнь. Однако все было не так просто... - Шарло должен остаться, - сказала я. - Он был рожден перед ликом богини, именно он разгадал эту головоломку. Так было предсказано. Шарло шагнул в горячей воде к отцу и положил ему руку на плечо. - Ты будешь великим человеком, - сказал он, - и великая власть будет дана тебе. Ты будешь жить долго, но после нас детей у тебя больше не будет. Ты должен забрать мою сестру Шарлотту. Выдай ее замуж за своего родственника, чтобы потом в ее детях снова слилась воедино наша кровь. Я должен вернуться в пустыню. Моя судьба там... Талейран изумленно посмотрел на мальчика, но Шарло еще не закончил. - Ты должен порвать с Наполеоном, ибо скоро он падет. Если ты поступишь так, то твое могущество переживет много катаклизмов, которые изменят мир. И ты должен сделать кое-что еще, для Игры. Забери у русского царя Александра черную королеву. Скажи ему, что я послал тебя. К твоим семи фигурам прибавится еще одна, и их станет восемь. - У Александра? - спросил Талейран, глядя на меня сквозь густые клубы пара. - У него тоже есть фигура? С какой стати он отдаст ее мне? - За это ты отдашь ему Наполеона, - ответил Шарло. Талейран встретился с Александром в Эрфурте. Не знаю, на каких условиях они договорились, но все шло так, как предсказывал Шарло. Наполеон пал, вернулся и снова пал, теперь уже навсегда. В конце он узнал, что это Талейран предал его. - Мсье, - сказал он ему как-то во время завтрака, в присутствии всего двора, - вы всего лишь дерьмо в шелковом чулке, и ничего более. Однако Талейран уже получил фигуру черной королевы. Вместе с ней он передал мне еще кое-что ценное: проход коня, рассчитанный американцем Бенджамином Франклином, который попытался таким образом выразить формулу. Вместе с Шахином и Шарло, взяв с собой восемь фигур, покров и рисунок, который сделала аббатиса, я отправилась в Гренобль. Там, на юге Франции, неподалеку от места, где впервые началась Игра, мы нашли знаменитого физика Жана Батиста Жозефа Фурье, с которым Шарло и Шахин познакомились в Египте. Хотя мы собрали немало фигур, все же многих не хватало. Тридцать лет потребовалось, чтобы расшифровать формулу. Однако мы сделали это. Как-то ночью, в темноте лаборатории Фурье, мы вчетвером стояли и наблюдали, как в тигле образуется философский камень. Много попыток провалилось за тридцать лет, и наконец мы прошли все шестнадцать шагов так, как нужно. Это называется "Женитьба красного короля на белой королеве", секрет, который был утерян тысячу лет назад. Прокаливание, окисление, застывание, закрепление, растворение, усвоение, дистилляция, выпаривание, сублимация, разделение, расширение, ферментация, разложение, размножение и теперь - создание. Мы наблюдали, как от кристаллов отделяются летучие газы, словно в стекле образуются созвездия Вселенной. Газы, по мере того как они поднимались, окрашивались в цвета: темно-синий, фиолетовый, розовый, красновато-лиловый, красный, оранжевый, желтый, золотой... Это называлось хвостом павлина - спектр длин видимых волн. Ниже располагались волны, которые можно было чувствовать, но не видеть. Когда все это растворилось и потом исчезло, мы увидели слой красновато-черного осадка на дне реторты. Мы соскребли его, завернули в пчелиный воск и поместили в философскую жидкость - тяжелую воду. Остался лишь один вопрос. Кто будет пить? Когда мы получили формулу, на дворе был 1830 год. Из книг мы знали, что этот эликсир может вовсе не даровать бессмертие, но отравить нас, если мы допустили хоть одну ошибку. Существовала еще одна проблема. Если то, что мы получили, действительно было эликсиром жизни, то мы должны были немедленно спрятать фигуры. На этот случай я решила вернуться в пустыню. Я вновь пересекла море, страшась, что это мое последние путешествие. В Алжире я вместе с Шахином и Шарло отправилась в Казбах. Там жил человек, который смог бы помочь мне в моей миссии. В конце концов я отыскала его в гареме, перед ним был расстелен холст, а вокруг него на диванах сидело множество женщин, лица которых были закрыты вуалями. Он повернулся ко мне, его синие глаза сверкали, темные волосы были растрепаны, как у Давида, когда я вместе с Валентиной позировала ему много лет назад в студии. Однако куда больше, чем на Давида, этот молодой художник походил на другого человека - он был почти двойником Шарля Мориса Талейрана. - Меня прислал к тебе твой отец, - сказала я молодому человеку, который был всего на несколько лет моложе Шарло. Художник бросил на меня странный взгляд. - Вы, должно быть, медиум, - посмеялся он надо мной. - Мой отец, мсье Делакруа, умер много лет назад. Он нетерпеливо взмахнул кистью, недовольный тем, что его отрывают от работы. - Я имею в виду твоего настоящего отца, - сказала я, и его лицо сразу же потемнело. - Я говорю о герцоге Талейране. - Эти сплетни совершенно беспочвенны, - резко сказал он. - Я знаю другое, - ответила я. - Мое имя Мирей, я приехала из Франции с миссией и нуждаюсь в твоей помощи. Это мой сын Шарло, он твой сводный брат. Это Шахин, наш проводник. Я хочу, чтобы ты вместе со мной отправился в пустыню, где я планирую предать земле кое-что, что представляет огромную ценность и власть. Я хочу попросить тебя сделать рисунок на том месте и предупредить каждого, кто может оказаться поблизости, что это место охраняется богами. Затем я рассказала ему свою историю. Прошло много недель, прежде чем мы добрались до Тассилина. Наконец в хорошо укрытой пещере мы нашли место, где можно было спрятать фигуры. Эжен Делакруа расписал стену, Шарло указал ему, где нарисовать кадуцей и лабрис белой королевы, которую он вписал посреди древней сцены охоты. Когда мы закончили работу, Шахин достал флакон с философской водой и пилюлю порошка, которую мы закатали в воск, чтобы он растворялся медленно, как было предписано. Мы растворили пилюлю и замерли, глядя на флакон у меня в руке. Я вспомнила слова Парацельса, величайшего алхимика, который обнаружил эту формулу. "Мы будем как боги", - сказал он. Я поднесла флакон к губам и выпила. Когда я закончила читать эту историю, меня затрясло с головы до ног. Соларин сжимал мою руку, его челюсти побелели. Значит, это формула эликсира жизни? Возможно ли, чтобы нечто подобное существовало на земле? Мысли метались у меня в голове. Соларин налил нам бренди из графина, который стоял на столе. Ученые, занимающиеся генетической инженерией, лихорадочно размышляла я, недавно расшифровали структуру ДНК, кирпичика жизни, который, подобно змеям на кадуцее Гермеса, представляет собой двойную спираль, похожую на восьмерку. Однако в древних манускриптах нет никаких намеков на то, что эта тайна была известна раньше. И как может то же самое вещество, что превращает один металл в другой, воздействовать на живую ткань? Мои мысли вернулись к фигурам, к месту, где они были спрятаны. Я пришла в еще большее замешательство. Разве Минни не сказала, что она сама закопала их в Тассилине, под кадуцеем, глубоко в скале? Откуда она могла так точно знать расположение тайника, если Мирей оставила их там почти двести лет назад? Затем я вспомнила про письмо, которое мне отдал Соларин, когда мы были у Нима в доме, - письмо от Минни. Дрожащей рукой я достала его из кармана и вскрыла конверт, Соларин, не говоря ни слова, устроился рядом со своим бренди. Я чувствовала на себе его взгляд. Я извлекла письмо из конверта, развернула - и у меня перехватило дыхание, хотя я еще даже не начала читать. Почерк, которым было написано письмо, оказался тем же, что и почерк в дневнике! Письмо было написано на современном английском языке, а дневник на старофранцузском, но эти завитки, которые были в моде сотни лет назад, ни с чем не спутаешь. Я посмотрела на Соларина. Он тоже уставился на письмо, в глазах его читались ужас и недоверие. Наши взгляды встретились, а затем мы, не говоря ни слова, приступили к чтению письма. Я развернула его у себя на коленях, и мы прочли: "Моя дорогая Кэтрин! Теперь ты знаешь тайну, которой владеют лишь немногие. Даже Александр и Ладислав не знали, что я им совсем не бабушка, так как сменилось двенадцать поколений с тех пор, как я дала жизнь их предку - Шарло. Отец Камиля, который женился на мне за год до своей смерти, был потомком моего старого друга Шахина, чьи кости обратились в прах больше ста пятидесяти лет назад. Конечно, ты, если хочешь, можешь считать меня выжившей из ума старухой. А можешь и поверить - ведь теперь ты черная королева. Ты обладаешь осколками тайны столь же могущественной, сколь и опасной. У тебя их достаточно, чтобы разгадать головоломку, как это сделала я много лет назад. Захочешь ли ты? Это и есть тот выбор, который ты должна сделать, и сделать одна. Если хочешь моего совета, предлагаю уничтожить эти фигуры, расплавить их, чтобы они больше никому не доставили столько страданий, сколько я испытала за всю мою жизнь. Хотя, как показывает история, для человечества это может быть плохим выбором. Иди вперед и поступай как знаешь. Я буду молиться за тебя. Мирей". Соларин сжал мою ладонь, и я закрыла глаза. Когда я их открыла, Мордехай стоял рядом, обнимая Лили, словно хотел защитить ее. Позади них стояли Гарри и Ним - я и не слышала, как они вернулись. Они все взяли стулья и сели вокруг стола, за которым сидели мы с Солариным. На столе стояли фигуры. - Что ты думаешь обо всем этом? - спокойно спросил Мордехай. Гарри наклонился ко мне и похлопал по руке. Но я все еще не могла опомниться от потрясения. - Что, если все это правда? - спросил он. - Тогда это самая опасная штука, какую только можно себе представить, - сказала я, не в силах побороть дрожь. Хотя мне не хотелось в этом никому признаваться, но в глубине души я верила, что это правда. - Думаю, она была права: надо уничтожить фигуры. - Ты теперь черная королева, - сказала Лили. - Тебе не обязательно слушать ее. - Мы со Славой оба изучали физику, - добавил Соларин. - У нас в три раза больше фигур, чем было у Мирей, а она все-таки разгадала формулу. Хотя у нас нет информации, которая имеется на доске, мы можем расшифровать ее, я уверен. Я могу достать доску... - Кроме того, - с кривой усмешкой сказал Ним, держась за больную ногу, - я не прочь испробовать это средство на себе прямо сейчас, чтобы излечить раны. У меня все еще не укладывалось в голове, каково это - знать, что ты можешь прожить двести лет и даже больше. Что любые твои раны заживут, что никакие болезни тебе не грозят и умереть ты можешь, разве что разбившись в авиакатастрофе... Но хочу ли я узнать на собственном опыте, каково это - провести тридцать лет, расшифровывая формулу? Хотя, возможно, столько времени и не потребуется, но я убедилась на опыте Мирей, что поиск разгадки со временем может превратиться в одержимость, которая разрушила не только ее жизнь, но и жизни тех, с кем она соприкоснулась. Что же мне выбрать - долгую жизнь или счастливую? По ее же собственному признанию, Минни прожила две сотни лет в постоянном страхе и тревоге даже после расшифровки формулы. Ничего удивительного, что ей захотелось выйти из Игры. Теперь решение было за мной. Я посмотрела на фигуры, стоящие на столе. Это будет нетрудно. Минни выбрала Мордехая не только за то, что он был шахматистом, но и потому, что он был ювелиром. Несомненно, у него дома найдется все необходимое, чтобы сделать анализ фигур, узнать, из чего они сделаны, и превратить в бижутерию для королевы. Но стоило мне взглянуть на них, и я поняла, что не смогу заставить себя сделать это. От них исходило внутреннее сияние их собственной жизни. Между мной и шахматами Монглана образовалась связь, и я не могла ее разорвать. Я обвела взглядом лица тех, кто в молчании смотрел на меня и ждал. - Я собираюсь спрятать фигуры, - медленно произнесла я. - Лили, ты мне поможешь в этом, из нас вышла хорошая команда. Мы увезем их куда-нибудь в пустыню или в горы. Соларин вернется в Россию и попытается забрать доску. У этой Игры нет конца. Мы спрячем шахматы Монглана там, где никто не найдет их еще тысячу лет. - Но рано или поздно их все равно извлекут на свет, - мягко заметил Соларин. Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и между нами проскочила какая-то искра. Он знал теперь, что может произойти, и я тоже знала, что мы можем не увидеться еще очень долго, если я не изменю своего решения. - Может быть, за тысячу лет на планете появится новое поколение людей, которое не станет использовать эту тайну во имя стремления к власти, а обратит ее во благо, - сказала я. - А может быть, ученые сами выведут нечто похожее. Если информация, сокрытая в шахматах, больше не будет секретом, а станет обычным знанием, ценность этих фигур станет символической. - Тогда почему не расшифровать эту формулу сейчас? - спросил Ним. - И не сделать ее обычным знанием? Он подошел к самой сути проблемы. Многим ли из своих знакомых я могла бы даровать бессмертие? Злодеи вроде Бланш или Эль-Марада не в счет, возьмем совершенно обычных людей, например тех, с кем я работала, - Джока Уфама или Жана Филиппа Петара. Хочу ли я, чтобы такие, как они, жили вечно? Хочу ли я решать, жить им вечно или нет? Теперь я поняла, что имел в виду Парацельс, когда говорил: "Мы будем как боги". Такие решения никогда не были в компетенции смертных людей, этим занимались боги, или духи предков, или естественный отбор, в зависимости от того, во что верить. Обрести такую власть - значит превратить свою жизнь в игру с огнем. Не имеет значения, как ответственно мы подойдем к этому, как будем использовать это знание или контролировать его. Если мы не спрячем его подобно древним жрецам, мы окажемся в таком же положении, как ученые, которые открыли атомную бомбу. - Нет, - ответила я Ниму. Я все стояла и смотрела на фигуры на столе, фигуры, из-за которых я рисковала жизнью так много раз и так бессмысленно. Смогу ли я зарыть их в землю и ни разу не поддаться искушению снова извлечь их на свет? Гарри посмеивался надо мной, словно читая мои мысли. Он встал и подошел ко мне. - Если кто и сможет это сделать, то только ты, - сказал он, обнимая меня. - Вот почему Минни выбрала тебя. Видишь ли, дорогая, она считала, что у тебя есть сила, которой не было у нее, - противостоять искушению власти, обретаемой вместе со знанием... - Господи! Вы хотите сделать из меня какого-то Савонаролу, сжигающего книги! - воскликнула я. - В то время как я намерена всего лишь уберечь эти фигуры. Мордехай тихо вошел в комнату с блюдом, полным деликатесов, которые источали восхитительный аромат. Кариока выскочил из кухни, где "помогал" хозяину дома в приготовлении пищи. Мы все встали, принялись ходить по большой комнате и потягиваться. В наших голосах зазвенело жизнелюбие, которое приходит, когда с души наконец падает страшный камень. Я стояла рядом с Нимом и Солариным и закусывала, когда Ним снова потянулся ко мне и положил руки мне на плечи. Соларин на этот раз не возражал. - Мы тут поговорили с Сашей...- сказал Ним. - Может, ты и не любишь моего брата, но он тебя любит. Остерегайся страсти русских, она может тебя поглотить. Он улыбнулся и с любовью посмотрел на брата. - Меня не так просто поглотить, - сказала я. - Кроме того, его чувство совершенно взаимно. Соларин удивленно посмотрел на меня - уж не знаю, что его так поразило. Хотя рука Нима все еще лежала у меня на плечах, он сгреб меня в объятия и поцеловал. - Я больше не могу расставаться с ним, - сказал Ним, взъерошив мне волосы. - Я поеду с ним в Россию, за доской. Потерять единственного брата один раз - это больше чем достаточно. На этот раз если мы поедем, то вдвоем. К нам подошел Мордехай, вручил каждому по бокалу и налил шампанского. Выполнив обязанности виночерпия, он взял на руки Кариоку и поднял тост. - За шахматы Монглана, - сказал старик с лукавой улыбкой. - Да покоятся они с миром еще тысячу лет! Мы все выпили за это, и Гарри сразу потребовал всеобщего внимания. - За Кэт и Лили! - провозгласил он, поднимая свой бокал. - Они прошли через все испытания и опасности. Пусть они живут долго и продолжают дружить. Даже если они не будут жить вечно, пусть каждый день их жизни будет полон радости и веселья. Он повернулся ко мне. Наступила моя очередь. Я подняла свой бокал и оглядела лица моих друзей. Мордехай напоминал мне сову, у Гарри были глаза преданной собаки, Лили стала стройной и загорелой. Ним, с его рыжими волосами пророка и странными разноцветными глазами, улыбался мне, словно мог прочесть мои мысли. И Соларин, напряженный и порывистой, словно за шахматной доской. Все они стояли рядом со мной - самые мои близкие друзья, люди, которых я нежно любила. Однако они были смертными людьми, как и я, и со временем должны были умереть. Наши биологические часы продолжали тикать, ничто не в силах замедлить ход времени. На все наши начинания нам отпущено меньше ста лет, человеческий век. Так было не всегда. Жили ведь на земле когда-то великаны, если верить Библии, - люди огромной силы, которые жили по семь или восемь столетий. Где же мы совершили ошибку? Когда потеряли это умение?.. Я покачала головой и подняла бокал с шампанским. - За Игру, - сказала я. - За игру королей... Самую опасную, вечную Игру. Игру, которую мы только что выиграли, по крайней мере - этот раунд. И за Минни, которая всю свою жизнь боролась, чтобы уберечь эти фигуры от злых и корыстных людей. Пусть она живет в мире, где бы она ни находилась, да пребудут с ней наши молитвы. - За Игру! - крикнул Гарри. Но я еще не закончила. - Теперь, когда Игра завершена и мы решили спрятать фигуры, - добавила я, - пусть у нас хватит сил, чтобы противостоять искушению и не извлечь их снова на свет Божий! Все от души зааплодировали, осушили бокалы и со стуком поставили их на стол. Все происходило так, словно мы хотели убедить самих себя. Я поднесла к губам бокал и выпила его до дна. Мое горло защекотали пузырьки - колючие и немного горьковатые. Когда последние капли упали мне на язык, я снова - всего лишь на одно мгновение - задумалась о том, чего, возможно, никогда не узнаю. Интересно, каков на вкус эликсир жизни? КОНЕЦ ИГРЫ