зможно, что ты даешь увиденному неверное истолкование. -- Мои воспоминания слишком отрывочны, это правда, -- согласился Майкл. -- Ты подозреваешь, что они спровоцировали твое падение в воду? -- Н-не знаю... Честно говоря, мне это в голову не приходило. -- Неужели? -- Картина всегда представлялась мне несколько иной: произошедший со мной несчастный случай дал им шанс, и они им воспользовались. Предположение, что вся ситуация ими же и спровоцирована, кажется мне чудовищным. Ведь это в корне изменило бы порядок вещей... Ты согласна? -- Не знаю... Я смотрю на это с иной точки зрения. Коль скоро эти существа -- кем бы они ни были -- обладают достаточной силой и смогли внушить тебе нечто важное относительно какой-то цели, если они сумели поддержать в тебе жизнь, в то время как по всем законам природы ты был обречен, если в их власти было не позволить тебе умереть и обеспечить твое спасение... то почему они не могли спланировать и осуществить несчастный случай, а потом вызвать у тебя провалы в памяти? Ее предположение буквально лишило Майкла дара речи. -- Ты действительно никогда не задумывался об этом? -- Это ужасно, -- прошептал он. Роуан хотела было продолжить, но Майкл жестом попросил ее обождать. Он пытался подобрать слова, чтобы точнее выразить свою мысль... -- У меня сложилось совсем другое представление, -- наконец сказал он. -- Я убежден, что они обитают в иных сферах -- как в духовном, так и в физическом смысле. Они... -- Высшие существа? -- Да. И еще... Думается, они узнали обо мне и получили возможность вступить со мной в контакт только потому, что я оказался поблизости, иначе говоря -- между жизнью и смертью. То есть... я хочу сказать, здесь не обошлось без... мистики -- жаль, не могу сейчас подобрать другое слово. Наше общение стало возможным только потому, что физически я был мертв. Роуан молча ожидала продолжения. -- Суть в том, что они -- существа иного порядка. Они не способны заставить человека упасть со скалы и утонуть в море. Ведь обладай они возможностью совершать в материальном мире подобные действия, зачем, черт побери, им тогда понадобился бы я? -- Я понимаю ход твоих рассуждений, -- сказала она -- И тем не менее... -- Что? -- Ты полагаешь, что они -- существа высшего порядка и имеют лишь добрые намерения. И считаешь себя обязанным выполнить их повеление. Майкл снова не знал, что сказать. -- Возможно, я сама не понимаю, о чем говорю, -- спохватилась Роуан. -- Нет, думаю, понимаешь, -- возразил Майкл. -- Ты права. У меня именно такие представления о них. Но все дело здесь в ощущении. Я проснулся с ощущением, что они имеют добрые намерения. Я вернулся, имея подтверждение их доброты, убежденный, что сам согласился исполнить предназначение. Я не сомневался в своих предположениях, а ты считаешь, что следовало бы. -- Я могу ошибаться. Наверное, я вообще не должна была высказывать свое мнение. Но ты помнишь, что я рассказывала тебе о хирургах. Мы входим в операционную, размахивая не кулаками, а скальпелем. Майкл засмеялся. -- Ты даже не представляешь, как важна для меня сама возможность поговорить об этом, просто высказать вслух свои мысли. Но улыбка его быстро погасла, Роуан догадывалась, как тяжело Майклу обсуждать случившееся, с каким трудом он сохраняет душевное равновесие. -- Есть еще один момент, -- сказала она. -- Какой? -- Всякий раз, упоминая о силе, появившейся в твоих руках, ты словно не придаешь ей особого значения, отводя первостепенную роль видению. Однако я уверена, что одно тесно связано с другим. Разве тебе не приходило в голову, что эта сила -- дар именно тех, с кем ты встретился в видении? -- Не знаю, -- ответил Майкл. -- Я думал об этом. Мои друзья тоже высказывали такое предположение. Но я не считаю его правильным. Напротив, мне кажется, что проявившиеся способности служат своего рода отвлекающим моментом. Все советуют мне активно использовать обретенную силу, но если я начну это делать, то никогда не вернусь назад. -- Понимаю. Но ты коснешься руками того дома, когда окажешься возле него? Майкл задумался. Признаться, он представлял себе все несколько иначе -- ожидал более скорого и чудесного прояснения сути событий. -- Ну... думаю, что да. Если сумею, дотронусь до ворот. Потом поднимусь по ступеням и коснусь двери. Откуда этот страх? Да, увидеть дом -- это прекрасно, но прикоснуться к нему... Майкл покачал головой и, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди. Дотронуться до ворот... Коснуться двери... Они, конечно же, могли наделить его этой силой... Но почему он сомневается? Особенно если все связывается в единое целое... Роуан сидела молча и выглядела озадаченной, даже встревоженной. Майкл не в силах был отвести от нее взгляд -- как не хотелось ему расставаться с этой удивительной женщиной! -- Майкл, не уезжай, побудь со мной еще, -- вдруг попросила она. -- Роуан, могу я задать тебе один вопрос? Та бумага, которую ты подписала по просьбе Элли... обещание никогда не ездить в Новый Орлеан... Ты считаешь ее все еще действительной? По-прежнему полагаешь, что данная тобой клятва сохраняет свою силу и после смерти Элли? -- Разумеется. -- Голос Роуан прозвучал глухо и был полон печали. -- Ты ведь и сам так считаешь. -- Неужели? -- Конечно, ведь ты же человек чести. Из тех, кого с полным основанием можно назвать порядочным и достойным уважения. -- Согласен. По крайней мере, надеюсь, что это так. Думаю, я неверно сформулировал вопрос. Суть вот в чем: ты хотела бы увидеть город, в котором родилась? Нет, я неискренен. Порядочным людям врать не к лицу. На самом деле я хотел спросить о другом: есть ли хоть какой-нибудь шанс, что ты поедешь туда вместе со мной? Ответом было молчание. -- Понимаю, это самонадеянно с моей стороны, -- снова заговорил Майкл. -- В этом доме перебывало достаточно мужчин, и я для тебя отнюдь не свет в окошке... -- Перестань. Я могла бы полюбить тебя, и ты это знаешь. -- Тогда выслушай меня, пожалуйста, ибо сейчас речь идет о нас двоих, о тех, кто продолжает жить на этом свете. Возможно, я уже... то есть... я хочу сказать... Если тебе по-прежнему хочется поехать туда... если у тебя не пропало желание своими глазами увидеть места, где ты родилась, и попытаться узнать хоть что-то о своих настоящих родителях.. Тогда, черт побери, почему бы тебе не отправиться туда вместе со мной? -- Майкл вновь со вздохом откинулся назад и засунул руки в карманы брюк. -- Мне кажется, это был бы огромный шаг вперед с твоей стороны. Согласна? Конечно, я рассуждаю как эгоист. Мне очень хочется увезти тебя отсюда. Ну как? Ты все еще считаешь меня порядочным и честным? Роуан оцепенело смотрела в пространство, закусив губу, чтобы не расплакаться. -- Мне очень хочется туда поехать, -- с трудом выдавила она. По щекам покатились слезы. -- Боже мой, Роуан, прости, -- поспешно извинился Майкл. -- Я не имел права задавать такие вопросы. Она продолжала глядеть куда-то на воду, словно это было единственной возможностью справиться с эмоциями. Майкл видел, как напряжены ее плечи, как судорожно подергивается горло, сглатывая непослушные слезы. Более одинокого человека, чем Роуан, он еще не встречал. В Калифорнии полно одиноких людей, но она, казалось, вообще существовала отдельно от остального мира. Майклу стало страшно за нее, страшно оставлять ее одну в этом доме -- в этом чувстве не было и тени эгоизма, какого-либо проявления его собственных корыстных желаний. -- Послушай, Роуан, мне действительно очень жаль. Я не должен вмешиваться, -- сказал он. -- Это касается только тебя и Элли. Ты поедешь, когда почувствуешь себя готовой. А сейчас ехать нужно мне, и совсем по иным причинам. Мне придется расстаться с тобой, хотя и чертовски не хочется. Слезы опять хлынули по ее щекам. -- Роуан... -- Майкл, -- прошептала она -- Это мне следует просить у тебя прощения. Это ведь я бросилась в твои объятия. Так что не надо обо мне беспокоиться. -- Не говори так. Он хотел обнять ее и уже сделал движение, чтобы подняться, но она жестом остановила его порыв, и Майклу не оставалось ничего другого, кроме как тихо добавить: -- Если ты думаешь, что мне не доставляло удовольствия держать тебя в своих объятиях и осушать твои слезы, тогда ты просто не применяешь свой дар. Или совершенно не понимаешь мужчин вроде меня. Роуан вздрогнула и крепко сцепила руки у груди, пряди волос упали на лицо. В этот момент она казалась такой несчастной, что Майклу нестерпимо захотелось прижать ее к себе и целовать, целовать, целовать... -- Ну скажи, чего ты боишься? -- спросил он. Произнесенный шепотом ответ звучал так тихо, что Майкл едва его расслышал. -- Того, что я плохая, что я действительно обладаю ужасающей способностью творить зло. И та сила, которая во мне заключена, -- какой бы по сути своей она ни была -- говорит мне именно об этом. -- Роуан, совсем не грешно быть лучше Элли или Грэма. И совсем не грешно ненавидеть их за то, что они обрекли тебя на одиночество, оторвали от родных корней и лишили всех кровных связей. -- Я все это знаю, Майкл. Она благодарно улыбнулась, но было очевидно, что его слова прозвучали неубедительно. Роуан чувствовала, что ему не удалось постичь нечто очень важное в ее жизни, и Майкл это понял -- он вновь, как и вчера на палубе яхты, потерпел неудачу. -- Роуан, что бы ни произошло в Новом Орлеане, мы с тобой непременно встретимся, причем скоро. Я мог бы тебе поклясться на целой стопке Библий, что вернусь сюда, но, если честно, мне так не кажется. Такое же чувство было у меня, когда я уезжал из своего дома на Либерти-стрит: я твердо знал, что покидаю его навсегда. Но мы увидимся с тобой в другом месте. Если ты не можешь поехать в Новый Орлеан, только скажи -- и я примчусь туда, куда ты велишь. Вот вам, придурки потусторонние, -- подумал он, глядя на воду залива, в которой отражалось грязно-голубое калифорнийское небо. Вот вам, неведомые существа. Вы втянули меня во все это и смотались, не пожелав помогать дальше. Ладно, я поеду в Новый Орлеан, раз вы этого хотели. Но то, что существует между мною и этой женщиной, принадлежит только мне. Роуан хотела отвезти его в аэропорт, но он настоял на вызове такси. Путь неблизкий, а она слишком устала и должна выспаться. Майкл принял душ и побрился. Уже почти двенадцать часов он не притрагивался к выпивке. Удивительно, ничего не скажешь. Когда он спустился вниз, Роуан вновь сидела на каменной плите перед камином, скрестив ноги. В белых шерстяных рейтузах и в длинном свитере толстой вязки она была очень красивой и грациозной, как лань. От нее исходил слабый аромат каких-то духов -- Майкл забыл их название, хотя этот запах всегда ему нравился. Он крепко прижал ее к себе, поцеловал в щеку и долго не отпускал. Скользя губами по гладкой, упругой коже, он вдруг с болью вспомнил о том, что их с Роуан разделяет восемнадцатилетняя, если не больше, разница в возрасте. Потом Майкл написал на бумажке название отеля -- "Поншатрен" -- и телефонный номер. -- Могу я позвонить тебе в клинику? -- спросил он, протягивая ей листок. -- Или не стоит? -- Позвони обязательно. На работе я периодически прослушиваю сообщения с автоответчика. -- Роуан подошла к кухонному столу и на вырванном из блокнота листке написала свои номера, -- Вот, держи. И если возникнут проблемы, скажи, что я жду твоего звонка, -- Она встала чуть поодаль, засунула руки в карманы и тихо попросила: -- Только не пей больше. -- Слушаюсь, доктор, -- засмеялся он. -- Я бы мог встать на одно колено и дать тебе торжественную клятву, но... А вдруг в один прекрасный момент стюардесса подойдет и предложит... -- Майкл, не пей в самолете и, когда прилетишь туда, тоже. Тебя захлестнут воспоминания. А рядом не будет никого. -- Вы правы, доктор, -- кивнул он. -- Я буду осмотрителен и постараюсь вести себя хорошо. Майкл раскрыл чемодан и достал из бокового кармана плейер фирмы "Сони". Потом проверил, на месте ли приготовленная в дорогу книга. -- Вивальди, -- пояснил он, запихивая в карман куртки плейер и маленькие наушники. -- А вот мой Диккенс. В полете я без них просто свихнусь. Клянусь, это лучше, чем водка и транквилизатор. Роуан рассмеялась. -- Подумать только! Вивальди и Диккенс... -- У всех есть свои слабости, -- пожал плечами Майкл. -- Боже, ну почему я уезжаю отсюда? Наверное, я действительно сошел с ума. -- Если ты не позвонишь мне вечером... -- Я позвоню тебе раньше и буду звонить чаше, чем ты думаешь. -- А вот и такси. Майкл тоже услышал сигнал машины. Он обнял Роуан, поцеловал, порывисто прижал к себе и надолго застыл, не в силах сдвинуться с места. Ему вновь вспомнилось ее предположение, что во всем случившемся виноваты те самые таинственные существа и они же могли вызвать у него потерю памяти. Майкл почувствовал, как по спине пополз холодок, и ощутил нечто похожее на безотчетный страх. А что, если все-таки остаться здесь, с нею, и навсегда выбросить их из головы? Пока у него еще есть такая возможность, последний шанс... -- Мне кажется, я люблю тебя, Роуан Мэйфейр, -- прошептал он. -- Я слышу тебя, Майкл Карри, -- ответила она. -- И полагаю, что это чувство взаимно. На лице Роуан вновь засияла ослепительная улыбка, а в глазах ее Майкл увидел ту же силу, что так будоражила его в течение нескольких последних часов, и одновременно великую нежность. И грусть. До самого аэропорта Майкл, закрыв глаза, слушал Вивальди. Но это не помогало. Теснившиеся в голове мысли не давали покоя и попеременно то уносили его в Новый Орлеан, то вновь возвращали к Роуан -- туда-сюда, словно маятник... Казалось бы, она не сказала ничего особенного, но ее слова потрясли Майкла, перевернули душу. Все это время он цеплялся за идею о некой величественной картине событий, о стоявшей перед ним высокой цели. Но стоило Роуан задать ему несколько элементарных, но вполне логичных вопросов, и вера его улетучилась, рассыпалась в прах. Нет, он не согласен с тем, что случившееся с ним было кем-то подстроено. Все гораздо проще: его смыло волной со скалы и в результате он оказался в ином мире, куда до него попадали и другие. Там и нашли его эти существа. Но они не способны действовать во вред и манипулировать людьми словно марионетками! "А как, дружище, насчет твоего спасения? -- тут же вопросил внутренний голос. -- Каким образом Роуан перед самым наступлением темноты оказалась на своей яхте именно в том месте?" Боже, безумие возвращается снова! Майкл был сейчас в состоянии думать лишь о том, как бы оказаться рядом с Роуан или... раздобыть хорошую порцию бурбона со льдом. Только когда Майкл сидел в аэропорту в ожидании посадки, в голову ему неожиданно пришла мысль, до тех пор его не посещавшая. Они с Роуан трижды были близки, а он и не подумал предпринять обычные меры предосторожности и даже не вспомнил о презервативах, которые постоянно таскал с собой в бумажнике. И ничего не спросил на этот счет у Роуан. Ничего себе! Впервые в жизни он утратил контроль в подобной ситуации. Хотя... ведь она же врач и уж конечно позаботилась о безопасности. Наверное, стоит позвонить ей сейчас и спросить об этом. Вряд ли ему будет больно услышать ее голос. Майкл закрыл "Давида Копперфильда", встал и поискал глазами телефон. И вдруг он наткнулся взглядом на уже знакомого человека -- седовласого англичанина в твидовом костюме. Тот сидел через несколько рядов от Майкла, держа в руке сложенную газету; рядом лежали зонтик и портфель. "Нет уж, -- мрачно подумал Майкл, снова опускаясь на стул. -- Только его мне сейчас и не хватает". Объявили посадку. Майкл с тревогой смотрел, как англичанин поднялся с места, собрал свои вещи и двинулся к выходу. Ho, когда спустя несколько минут Майкл прошел мимо него и занял свое место у окна почти в самом конце салона первого класса, пожилой джентльмен даже не поднял голову. Его портфель был открыт, а сам он что-то быстро записывал в объемистую тетрадь в кожаном переплете. Прежде чем самолет поднялся в воздух, Майкл заказал себе порцию бурбона и упаковку холодного пива. К тому времени, когда они прилетели в Даллас, где по расписанию у самолета была сорокапятиминутная стоянка, Майкл пил шестую банку пива и читал седьмую главу "Давида Копперфильда". Про англичанина он и думать забыл. 7 Майкл попросил таксиста притормозить и отправился за очередной полудюжиной банок пива. От ощущения вновь окутавшего его теплого летнего воздуха все внутри, ликовало. Машина свернула со скоростной магистрали на знакомую и незабываемо грязную мостовую Сент-Чарльз-авеню, и Майкл едва не заплакал при виде темнолиственных старых дубов с их черной корой и длинного узкого трамвая, который все так же, со звоном и грохотом, катился по рельсам. Даже в этой своей части, с множеством убогих закусочных, обшарпанных деревянных баров и заброшенных бензоколонок, среди которых торчали к небу новые многоквартирные дома, возвышавшиеся над тентами магазинных витрин, это был его родной город -- старый, прекрасный, полный зелени. Майкл с любовью смотрел даже на сорняки, пробившиеся сквозь трещины в асфальте. Там, где асфальта не было, росла сочная, ярко-зеленая трава. Ветви ползучего мирта были густо усыпаны цветами -- розовыми, сиреневыми, густокрасными, как мякоть арбуза. -- Да ты посмотри вокруг! -- сказал он водителю, который без умолку болтал всю дорогу, жалуясь на резкий рост преступности и вообще на плохие для Нового Орлеана времена. -- Это фиолетовое небо я вспоминал все эти проклятые годы и видел так явственно, как будто кто-то раскрашивал его в моей памяти цветными карандашами. Майклу хотелось плакать. За все время, пока утешал плачущую Роуан, сам он не пролил ни слезинки. А сейчас ему хотелось буквально разрыдаться. И отчаянно не хватало рядом Роуан. Таксист слушал его с иронической улыбкой. -- Ну и что? Да, фиолетовое небо, если тебе так нравится. -- Нравится, и еще как, -- сказал Майкл. -- А ты родился между Мэгазин-стрит и беретом реки, точно? уж этот выговор я узнаю где угодно, -- добавил он. -- Ишь, завел тут речи, а сам-то как говоришь? -- не дал ему спуску таксист. -- Если тебе интересно знать, я родился между Вашингтон-авеню и Сент-Томас-стрит и был самым младшим из девяти детей. Теперь таких больших семей не встретишь. Машина медленно двигалась по улице, и сквозь открытые окна в салон проникал влажный августовский ветерок. Только что зажглись уличные фонари. Майкл закрыл глаза. Даже нескончаемые монологи таксиста казались ему музыкой. А это мягкое тепло... Как долго он всей душой тосковал по нему! Разве в мире существует еще одно такое же место, где воздух буквально живой, где ветер целует и ласкает тебя, а небо пульсирует, будто по его жилам течет кровь? Боже мой, как это здорово -- не ощущать больше пронизывающего холода! -- Поверь, честное слово, никого сейчас нет счастливее меня, -- сказал Майкл. -- Никого... Да ты только взгляни на деревья! Он во все глаза смотрел на черные изгибы ветвей. -- Черт побери, где же ты торчал, сынок? Таксист был невысок, коренаст; на голове привычно сидела фуражка с козырьком. Он управлял машиной, наполовину высунув в окно локоть. -- Я был в аду, дружище, -- ответил ему Майкл. -- И знаешь, что я тебе скажу: там совсем не жарко. В аду ужасно холодно... А вот и отель "Поншатрен" -- все тот же, ничуть не изменился. Нет, пожалуй, отель выглядел более элегантным и холодно-суровым, чем в прежние дни. Аккуратные голубые навесы, и такая же, как и раньше, гвардия привратников и охранников возле стеклянных дверей. От волнения Майкл ерзал на сиденье. Ему не терпелось выйти из машины, пройтись, ощутить под ногами старые тротуары. Но он попросил таксиста подбросить его до Первой улицы и там немного подождать. А потом они вернутся к отелю. К тому моменту, как они подъехали к светофору на перекрестке с Джексон-авеню, Майкл успел опустошить вторую жестянку пива. Вид за окнами машины совершенно изменился. Майкл не помнил, чтобы переход был столь резким. Но дубы стали выше и гуще, многоэтажные дома сменились белыми особняками с коринфскими колоннами, и весь призрачный, сумеречный мир неожиданно наполнился нежными отблесками зеленого покрова. -- Роуан, если бы ты была сейчас рядом, -- прошептал Майкл. На углу Сент-Чарльз и Филип стоял превосходно отреставрированный дом Джеймса Галье. На другой стороне находился дом Генри Хоуэрда, красующийся свежевыкрашенными стенами. За чугунными решетками виднелись лужайки и сады. -- Боже мой, я -- дома! -- шептал Майкл. Когда самолет приземлился, Майкл пожалел, что успел напиться. В таком состоянии нелегко тащить чемодан и искать такси. Но теперь все позади. Когда такси свернуло налево, на Первую улицу, и въехало под сень густой зелени Садового квартала, Майкл пребывал в состоянии экстаза. -- Понимаешь, здесь все осталось прежним! -- возбужденно воскликнул он, обращаясь к водителю. В порыве огромной признательности Майкл достал банку пива и протянул ее таксисту, но тот лишь усмехнулся и отдал обратно. -- Попозже, сынок. Куда теперь поедем? Словно в замедленном сне они скользили мимо массивных особняков. Майкл не мог отвести взгляд от кирпичных тротуаров и высоченных магнолий с темными блестящими листьями. -- Поезжай помедленнее. Пусть этот парень обгонит нас. Я скажу, где остановиться. Майкл пришел к выводу, что для своего возвращения выбрал самый прекрасный час вечера. Переполненный счастьем, он не вспоминал ни о видениях, ни о своем таинственном предназначении и мог думать только о том, что открывалось его глазам, и... о Роуан. "Вот оно, испытание любви, -- мечтательно размышлял он, -- когда тебе невыносимо быть счастливым, поскольку рядом нет другого человека". Слезы готовы были ручьем хлынуть у него из глаз. Таксист продолжал болтать, не умолкая ни на секунду. Теперь он говорил о родном церковном приходе Майкла, о том, каким он был в прежние дни и в каком запустении находится сейчас. Майклу, конечно же, хотелось увидеть старую церковь. -- А знаешь, мальчишкой я был прислужником в алтаре церкви Святого Альфонса, -- сказал он. Но церковь может ждать хоть вечность, и он пойдет туда позже, потому что сейчас Майкл наконец увидел тот дом. Длинное темное крыло здания, протянулось от самого угла, узор чугунных решеток по-прежнему составляли завитки розеток. Столетние дубы с гигантскими ветвями, похожими на мощные руки, все так же охраняли покой дома и его обитателей. -- Вот он! -- Майкл понизил голос до едва слышного шепота -- Давай, сверни направо и остановись. Взяв с собой банку пива, он вышел из машины и зашагал к углу, чтобы оказаться напротив дома, чуть по диагонали. Все звуки города словно перестали существовать. Впервые с момента своего приезда Майкл услышал пение цикад; их сочное стрекотание исходило отовсюду, словно взвихривая воздух вокруг, отчего каждая тень казалась живой. А чуть позже до Майкла донеслись пронзительные крики птиц. Надо же! Он успел напрочь позабыть о них. Как в лесу, думал он, вглядываясь в мрачные, погруженные в ранние сумерки, заброшенные террасы. Ни единого лучика света не мелькнуло из-за многочисленных узких и высоких деревянных ставен. Раскинувшееся над крышей фиолетово-золотистое, словно остекленевшее небо мягко освещало самую дальнюю колонну на высокой галерее второго этажа и беспорядочно свисавшие сверху великолепные плети ползучей бугенвиллеи, густо обвивавшиеся вокруг консолей карниза. Даже в темноте Майкл отчетливо различав пурпур ее чудесных цветов. Еще видны были в полумраке и завитки чугунной решетки, и детали капителей колонн. Здесь удивительно органично сочетались все три архитектурных ордера: боковые колонны были дорическими, нижний ряд колонн фасада украшали капители ионического ордера, а верхний -- коринфского. Майкл вздохнул -- протяжно и печально. Он не мог понять причину невыразимой грусти, всегда омрачавшей любую радость, поселявшуюся в его душе. И тем не менее даже на вершине счастья он всегда ощущал какую-то неясную печаль. Память обманула его лишь в одном: дом оказался намного больше, чем ему помнилось. И весь квартал -- обширнее. На какое-то время все вокруг показалось ему невообразимо громадным. Тем не менее его охватило ощущение живой, пульсирующей близости ко всему окружающему: к густой листве, сливавшейся с темнотой за ржавым металлом ограды, к пению цикад и к густым теням, протянувшимся от дубов. -- Как в раю, -- прошептал он. Майкл взглянул на покрытые зеленым наростом дубовые ветви, и слезы брызнули у него из глаз. Память вновь вернула его к видению -- оно сделалось зловеще близким и словно хлестало по нему своими темными крыльями. Да, Майкл, этот дом. Он застыл, буквально пригвожденный к месту. Банка пива холодила руку даже сквозь перчатку... Темноволосая женщина... Неужели она действительно говорила с ним тогда? Майкл знал наверняка, лишь одно: сумерки как будто ожили, все вокруг него пело, даже напоенный жарой воздух. Наконец он отвел взгляд от таинственного дома и принялся рассматривать соседние здания, отмечая плавную гармоничность оград, изящество кирпичной кладки и колонн. Он отчетливо видел даже тоненькие побеги, в борьбе за жизнь цеплявшиеся за бархатную зелень других растений. Что-то теплое наполнило и умиротворило его душу, на какое-то мгновение изгнав оттуда память о видениях и о данном обещании выполнить предназначенную ему миссию. Назад, назад во вновь обретенное детство, но не за воспоминаниями, а во имя целостности и непрерывности бытия. Мгновение разрасталось, вырывалось за пределы разума, и любые слова были бессильны выразить то, что чувствовал сейчас Майкл. Небо темнело, однако по-прежнему играло оттенками аметистового цвета, словно пытаясь своим неярким, переливчатым сиянием сопротивляться надвигающейся ночи. Тем не менее свет медленно отступал. Слегка повернув голову и взглянув вдоль улицы в направлении реки, Майкл увидел, что небо в том краю обрело цвет чистого золота. В глубине его души, конечно же, жили воспоминания о мальчишке из прибрежного квартала густонаселенных домишек, приходившем по вечерам на эту улицу, на то же самое место... Но настоящее продолжало затмевать собою все, и Майкл, не желая вторгаться в мир охвативших его чувств и тем самым нарушать момент истинного покоя в душе, не стремился воссоздавать перед глазами картины былого. Только сейчас, неторопливо обводя пристальным взглядом давно знакомый дом, Майкл обратил внимание на вдающийся вглубь здания и сделанный в виде громадной замочной скважины вход и опять вспомнил о своем видении. Вход... Да, конечно, они же говорили ему про какой-то вход! Но ведь речь не шла о входной двери в буквальном смысле... И все же эта огромная "замочная скважина" и темный холл за ней... Нет, они не могли иметь в виду какую-то реально существующую входную дверь! Чувствуя, что впадает в транс, Майкл несколько раз моргнул, потом перевел взгляд на окна комнаты второго этажа, выходящей на северную сторону, и вздрогнул, увидев вдруг зловещий отблеск огня. Нет, не может быть... И тут его осенило: это всего-навсего пламя свечей. Свет продолжал мерцать. Ну и странные вкусы у обитателей дома! Надо же -- жить с таким освещением! Сад все больше погружался во тьму. А ведь Майкл хотел еще пройти вдоль ограды и посмотреть, что делается вокруг. Надо поторопиться. Но северное окно на втором этаже по-прежнему притягивало его к себе, не позволяя тронуться с места. За кружевной занавеской промелькнула тень женщины. Приглядевшись, в верхнем углу комнаты Майкл различил цветочный узор старых, поблекших обоев. Что-то стукнулось о камни тротуара. Майкл вздрогнул и опустил взгляд. Выпавшая из его руки жестянка с пивом валялась под ногами, и пенный ручеек стекал в канаву. "Да я совсем пьян! Опять, идиот, допился до чертиков!" -- мысленно выругался он. Но сейчас это не имело значения, ибо Майкл ощущал в себе неизмеримую силу. Сам того не ожидая, он вдруг пересек улицу и подошел к воротам. Несмотря на охватившую его внутреннюю решимость, шаги были тяжелыми и неуверенными. Вцепившись пальцами в чугунное кружево ограды, Майкл обвел взглядом пыль и мусор, скопившиеся на обшарпанных досках передней террасы. Камелии разрослись, и крупные ветки перевешивались через ограду. Дорожка из плит песчаника завалена листьями. Майкл встал ногами на чугунные завитки. Через такие ворота несложно перемахнуть. -- Эй, приятель, ты что? Майкл изумленно обернулся и увидел рядом с собой таксиста. Совсем коротышка -- маленький человечек с большим носом. Тень от козырька фуражки не позволяла как следует разглядеть, какие у него глаза Словно злой тролль из сказки, таксист разрушил всю возвышенность момента. -- Что это за трюки, дружище? Ты, верно, потерял ключи? -- Я здесь не живу, -- ответил ему Майкл. -- И ключей у меня нет и не было. Он вдруг рассмеялся над полной нелепостью ситуации. Голова кружилась. Легкий ветерок, дувший с реки, был таким ласковым и ароматным, а темный дом высился прямо перед ним, почти на расстоянии вытянутой руки. -- Пошли отсюда, -- сказал таксист. -- Давай я отвезу тебя в отель. В "Поншатрен" -- ты ведь там остановился? Помогу тебе добраться до номера. -- Не торопись. Постой еще минутку. Майкл повернулся и пошел вперед по улице. При виде расколотых, выщербленных плит тротуара его охватила горечь. Он помнил, что они тоже были темно-фиолетовыми. Да есть ли здесь хоть что-нибудь, что не выглядело бы запущенным, обшарпанным и не вызывало бы раздражения? Майкл вытер лицо. Надо же -- слезы! Потом повернулся и заглянул в боковой двор. Ползучие мирты невероятно разрослись. Их бледные, отливающие воском стволы, стали довольно толстыми. Лужайку, которую он помнил, заполнили сорняки, а заросли старых самшитовых деревьев, давно не видевшие ухода, превратились в непроходимые джунгли. Но Майкл все равно смотрел на них с любовью. Ему было приятно видеть даже старые деревянные решетки для вьющихся растений в глубине двора, прогнувшиеся под тяжестью неуемного плюща. Знакомое миртовое дерево в дальнем конце двора все так же тянулось ввысь, карабкаясь по стене соседнего дома. Именно там всегда стоял тот человек... -- Где же ты? -- прошептал Майкл. Видения вдруг снова плотно окружили его. Он почувствовал, как упал на забор, услышал скрип ржавых чугунных завитков... Совсем рядом, справа, послышался негромкий шелест листвы в саду. Обернувшись в ту сторону, Майкл заметил в листве какое-то движение. На землю падали цветы камелии. Майкл опустился на колени, просунул руку сквозь решетку и подхватил один из них -- красный, со смятыми лепестками... Кажется, таксист что-то говорит ему? -- Я в порядке, приятель, -- откликнулся Майкл, пытаясь лучше рассмотреть в темноте увядающий цветок. Что это? Ему показалось, или в садовых зарослях действительно мелькнул черный ботинок? Снова зашелестели листья. А это еще что? Майкл вдруг обнаружил, что видит перед собой нижний край чьих-то брюк. Кто-то стоял совсем рядом, буквально в дюйме от него. Майкл поднял голову и тут потерял равновесие. Как только его колени ударились о тротуар, над ним склонилась какая-то фигура. Из-за ограды на него смотрели широко раскрытые незнакомые глаза, в которых играли искорки света. Таинственный мужчина словно примерз к месту -- зловеще напружиненный, он стоял в опасной близости от Майкла и сверлил его угрожающим взглядом. Когда незнакомец протянул руку, впечатление было таким, будто во тьме на миг мелькнула белая молния. Майкл, инстинктивно отпрянул, внутренне ощущая грозящую ему серьезную опасность, однако буквально через мгновение понял, что в густых зарослях по другую сторону ограды никого нет... Призрачная фигура как будто внезапно растворилась в воздухе... Пустота почему-то испугала не меньше, чем появление загадочного незнакомца. -- Боже, помоги мне, -- прошептал Майкл. Сердце колотилось так, что, казалось, билось о ребра. Не было сил встать. Таксист потянул его за руку. -- Давай-ка двигать отсюда, сынок, пока не появилась патрульная машина! Майкл с трудом поднялся, но его качало так, что, казалось, он вот-вот снова потеряет равновесие. -- Ты его видел? -- прошептал он, остановившимся взглядом уставясь на таксиста. -- Боже милостивый, это же был тот самый человек! Говорю тебе, тот же самый! -- А я говорю тебе, сынок, что намерен отвезти тебя в отель, и поскорее. Ты забыл, что это Садовый квартал? Здесь тебе не позволят выписывать пьяные вензеля! Майкл все же не удержался на ногах, упал и скатился с тротуара в траву. Перевернувшись, он зашарил руками в поисках дерева, за которое можно было бы ухватиться, но никакого дерева не оказалось. Водитель снова поддержал его, причем ему помогли еще чьи-то руки. Майкл обернулся. Если это опять тот человек." Нет, помощником таксиста оказался уже знакомый Майклу англичанин, седовласый джентльмен в твидовом костюме, с которым они летели в одном самолете. -- Какого черта вы здесь делаете? -- прошептал Майкл. Однако несмотря на пьяное отупение он все же сумел увидеть доброжелательное выражение лица незнакомца и оценить сдержанность и изысканность его манер. -- Я хочу вам помочь, Майкл, -- последовал весьма учтивый ответ. Столь выразительные и предельно вежливые интонации можно услышать только в речи англичан. -- Я буду вам признателен, если вы позволите мне доставить вас в отель. -- Похоже, самое время, -- ответил Майкл, ясно сознавая, с каким трудом дается ему каждое слово. Он вновь окинул взглядом заросли деревьев вокруг дома и высокий фасад, почти растворившийся во тьме, хотя сквозь узор дубовых ветвей еще тускло просвечивало небо. Таксист и англичанин вроде о чем-то беседовали. Кажется, англичанин с ним расплачивался. Майкл попытался добраться до кармана брюк и достать свой бумажник, но рука все время попадала мимо. Он подался вперед и, выскользнув из рук таксиста и англичанина, снова повалился на ограду. Теперь на лужайке было почти совсем темно, а в окружавших ее кустах и вовсе царил полный мрак. Густо увитые плющом деревянные решетки превратились в едва различимые на черном фоне силуэты. Тем не менее под самым дальним миртом Майкл вполне отчетливо видел худощавую человеческую фигуру, бледный овал лица и -- к своему полному недоумению -- тот же самый старомодный белый крахмальный воротничок и тот же самый шелковый галстук. Поистине герой старинного романа. Что удивительно, все эти знакомые детали испуганный, ошарашенный Майкл видел и всего лишь несколько минут назад. -- Пойдемте со мной, Майкл, позвольте отвезти вас в отель, -- вновь донесся до него голос англичанина. -- Сначала вы должны мне ответить на один вопрос, -- откликнулся Майкл, чувствуя, что его начинает бить дрожь. -- Скажите, вы видите того человека? Однако сам он видел сейчас лишь причудливые узоры, созданные темнотой. Откуда-то из памяти всплыл голос матери -- молодой, звонкий и до боли родной: "Майкл, да нет же там никакого человека". 8 После отъезда Майкла Роуан несколько часов просидела в полусонном состоянии на открытой ветрам западной террасе, греясь на солнце и бессвязно размышляя обо всем произошедшем. В конце концов она пришла к выводу, что несколько шокирована и потрясена последними событиями, но, надо признаться, нанесенные раны довольно приятны. Конечно, ни стыд, ни чувство вины за то, что она взвалила на плечи Майкла груз своих сомнений и горя, никуда не исчезли. Однако сейчас Роуан это не особо тревожило. Слишком долгое копание в собственных ошибках еще никого не сделало хорошим нейрохирургом. Гораздо правильнее, с точки зрения Роуан, признать ошибку как свершившийся факт, подумать, как избежать подобных промахов в будущем, и продолжать жить дальше. Во всяком случае, именно так она всегда поступала в аналогичных обстоятельствах. Роуан критически проанализировала свое состояние: одиночество, грусть, необходимость поделиться с кем-то своими тревогами -- все это вместе и заставило ее броситься в объятия к Майклу. К тому же роль утешителя явно доставляла ему наслаждение. Все эти причины и свели их вместе, совершенно непредвиденным образом глубоко окрасив новые отношения неожиданными оттенками. Потом Роуан стала снова думать о Майкле. До сих пор у нее не было любовников такого возраста, и она даже представить себе не могла, что на свете существуют столь полное бескорыстие и абсолютная бесхитростность, какие явственно сквозили в словах и поступках Майкла. Роуан оказалась совершенно неподготовленной к этому и была буквально зачарована мягкостью и добротой встретившегося на ее пути мужчины. Что же касается его мастерства в постели, то оно было почти на уровне совершенства. Как и Роуан, он предпочитал горячий и спонтанный секс, что-то вроде взаимного изнасилования... Как жаль, что нельзя прямо сейчас повторить пройденное. Роуан слишком долго приходилось порознь удовлетворять свои духовные и телесные потребности: первые -- за операционным столом, а вторые -- с малознакомыми партнерами. Внезапно появившаяся возможность одновременно удовлетворить и то и другое с добросердечным, умным, неотразимо обаятельным мужчиной, обладавшим превосходной фигурой и притягательным сочетанием каких-то загадочных психологических проблем и экстрасенсорных способностей, оказалась слишком неожиданной. Роуан покачала головой и тихо рассмеялась, потягивая кофе. -- Диккенс и Вивальди, -- прошептала она, -- Возвращайся ко мне, Майкл, прошу тебя. Возвращайся скорее. Человек, выловленный ею из океанских вод, оказался поистине бесценным подарком. Но что будет с ним дальше, даже если он вернется оттуда незамедлительно? Навязчивая идея относительно видений, новоорлеанского дома и какой-то цели была для него губительной. И более того, у Роуан было ясное ощущение, что он не приедет в Сан-Франциско. Размышляя о Майкле под теплым послеполуденным солнцем, она ничуть не сомневалась, что он уже успел прилично нагрузиться, а к тому моменту, когда доберется до своего таинственного дома, станет еще пьянее. Конечно, было бы куда лучше, если бы Роуан сопровождала его в пути и помогала справиться с превратностями и неожиданностями этого путешествия. Ей вдруг пришло в голову, что она дважды бросила Майкла: первый раз, когда слишком поспешно передала его береговой охране, а второй -- сегодня, когда позволила лететь в Новый Орлеан одному. Разумеется, едва ли кто-либо мог ожидать, что она полетит вместе с Майклом в Новый Орлеан. Но никто и не знал, какие чувства они испытывают друг к другу. Роуан долго раздумывала над природой видений Майкла и не пришла к какому-либо окончательному выводу, кроме того, что они никак не связаны с физиологией. Ее пугала и приводила в растерянность их удивительная детальность и в то же время загадочность. Кроме того, при встрече с любым злом простодушие и наивность Майкла могли сослужить ему плохую службу. Добро он понимал лучше, нежели зло. И еще одно. Почему, когда они ехали из Сан-Франциско, он задал такой странный вопрос не пыталась ли она каким-то образом его предостеречь? Когда Майкл коснулся ее руки, то увидел смерть Грэма. Вполне объяснимо, потому что в тот момент она думала именно о ней. И воспоминание было мучительным. Но на каком основании Майкл воспринял это как намеренное предостережение? Что, если он смог открыть в ее душе нечто такое, о чем сама она даже не подозревала? Чем дольше Роуан сидела на солнце, тем яснее понимала, что не способна четко мыслить, что не в состоянии выдержать разлуку с Майклом, ибо тоска по нему терзала душу. Роуан поднялась в свою комнату и направилась в ванную, чтобы принять душ. И вдруг до нее дошло, что, ложась с Майклом в постель, она напрочь забыла о противозачаточных средствах. Она не впервые допускала такую глупость, но вот уже много лет ничего подобного с ней не случалось. Что ж, что случилось, то случилось. Роуан повернула кран и прислонилась спиной к плиткам стены, подставив тело под водяные струи. Она представила, что у нее может быть ребенок от Майкла. Безумная мысль. Роуан не хотела иметь детей. Никогда. Она снова вспомнила об утробном плоде в лаборатории, опутанном проводами и трубками. Нет, ее предназначение -- спасать, а не давать жизнь. И что теперь? Недели две она подергается, а потом, когда узнает, что беременности нет, все пойдет своим чередом. Когда Роуан вышла из душа, ее нестерпимо клонило в сон -- мысли путались, она с трудом сознавала собственные действия. Возле постели валялась брошенная Майклом рубашка -- он стянул ее с себя в прошлую ночь, Обычная рубашка синего цвета, какие носят на каждый день, но накрахмаленная и выглаженная не хуже той парадно-выходной, которая ей вчера понравилась. Роуан аккуратно сложила ее и легла, прижав к себе синий сверток словно любимое детское одеяльце или мягкую игрушку. Так она проспала шесть часов. Едва проснувшись, Роуан поняла, что не может оставаться одна в доме. Казалось, что каждый предмет в нем хранит на себе отпечаток Майкла, его тепло. Роуан слышала его голос, его смех, его широко распахнутые голубые глаза бесхитростно смотрели на нее сквозь роговые очки, а затянутые в перчатки руки нежно касались ее тела и лица. После его отъезда дом казался еще более пустым, а ждать от него звонка было еще слишком рано. Роуан позвонила в клинику. Разумеется, там требовалось ее присутствие -- это же субботний вечер в Сан-Франциско! Операционные в Центральной больнице города были уже переполнены. В травматологический центр университетской клиники поступали жертвы катастрофы -- на сто первом шоссе столкнулись сразу несколько машин. Как обычно, были и пациенты с огнестрельными ранами. К моменту приезда Роуан в клинику пациентка уже находилась в операционной. Ассистенты подключили все необходимое оборудование и сделали анестезию... Пока Роуан мыла руки, интерн докладывал о состоянии ее будущей подопечной. Женщину пытались убить топором. Большая потеря крови. Доктор Симмонс уже вскрыл черепную коробку... Войдя в холодную, точно ледник, операционную, Роуан заметила, как Симмонс облегченно вздохнул. Пока ее облачали в стерильный зеленый халат и эластичные перчатки, Роуан почти машинально отмечала про себя, с кем сегодня придется работать... Так... Две медсестры из числа самых лучших. Один интерн заболел, второй чрезмерно возбужден предстоящей операцией. Анестезиологи... Не из тех, с кем она любила работать, но вполне подходящие. Что ж, доктор Симмонс хорошо подготовил ей плацдарм. Пациентка... Совершенно незнакомая... Зафиксирована в неудобной сидячей позе: голова опущена, черепная коробка открыта, лицо и руки полностью укутаны несколькими слоями зеленых хлопчатобумажных простыней, безжизненно неподвижные ноги оставлены открытыми... Роуан подошла к торцу операционного стола и, кивнув в ответ на слова, брошенные ей анестезиологом, встала позади мешковатого тела. Правой ногой она нажала педаль, чтобы установить в нужное положение огромный хирургический микроскоп и максимально сфокусировать изображение открытого мозга, ткани которого удерживали блестящие металлические зажимы. -- Ну и месиво! -- прошептала Роуан. В ответ раздались негромкие смешки персонала. -- Вероятно, она узнала, что оперировать будете именно вы, доктор Мэйфейр, -- сказала старшая из медсестер, -- и потому попросила своего муженька шмякнуть ее топором еще раз. Роуан улыбнулась под маской, потом сощурила глаза. -- Как вы думаете, доктор Симмонс, мы сможем удалить кровь, не высасывая попутно слишком много мозгов у бедняжки? -- спросила она. В течение следующих пяти часов она ни разу не вспомнила о Майкле. Домой Роуан вернулась в два часа ночи -- там было темно и холодно. Другого она и не ждала. Но впервые после смерти Элли Роуан не будоражили тягостные мысли о приемной матери. И впервые воспоминание о Грэме не было мрачным и мучительным. Она прослушала автоответчик: никаких сообщений от Майкла. Это расстроило, но не удивило ее. Она живо представила, как пьяный Майкл, шатаясь, спускается по трапу самолета. В Новом Орлеане сейчас около четырех часов утра. Нет, нельзя так рано звонить в отель "Поншатрен". Лучше всего не забивать себе голову этими мыслями, решила Роуан, снова укладываясь в постель. Лучше не думать о бумаге в сейфе, запрещавшей ей возвращаться в Новый Орлеан. Лучше не думать о том, чтобы полететь туда ближайшим рейсом. И если не думать обо всем этом, то нечего тогда думать и об Эндрю Слэттери, которого не приняли на работу в Стэнфорд, и который, наверное, с удовольствием согласится подменить ее на пару недель в университетской клинике, Тогда какого черта она сегодня спрашивала Ларка о Слэттери, да еще и звонила ему среди ночи только ради того, чтобы узнать, нашел ли Эндрю работу? Что-то явно крутилось в ее воспаленных мозгах. В три часа ночи Роуан внезапно проснулась... В доме кто-то был. Она не знала, что именно разбудило ее, но не сомневалась, что в доме есть кто-то еще. Кроме дальнего зарева города, единственным освещением в комнате были цифры электронных часов. В окно резко ударил сильный порыв ветра, осыпав все вокруг множеством водяных брызг. Роуан чувствовала, как раскачивается на сваях дом. Послышался слабый скрип стекла. Роуан встала, стараясь двигаться как можно тише, вытащила из ящика комода револьвер тридцать восьмого калибра, сняла предохранитель и двинулась к лестнице. Револьвер она держала обеими руками, как учил Чейз, ее приятель-полицейский. Роуан упражнялась в стрельбе из этого револьвера и умела с ним обращаться. Она не столько боялась, сколько злилась, но оставалась при этом собранной и хладнокровной. Шагов не было слышно. До нее доносились лишь отдаленное завывание ветра в трубе и слабые стоны прочных стеклянных стен. С верхней ступеньки лестницы перед Роуан как на ладони открылось все пространство залитой голубоватым лунным светом гостиной. В окно ворвался новый фонтан брызг. Корпус "Красотки Кристины" с глухим стуком бился о резиновые шины на стенке пирса. Осторожно ступая по ступенькам, Роуан спускалась вниз, не забывая на каждом повороте лестницы обшаривать глазами все помещения. Вот наконец и нижний этаж. Отсюда ей был хорошо виден каждый уголок, за исключением ванной комнаты, оставшейся за спиной. Роуан осторожно двинулась в сторону ванной, пристально вглядываясь в темноту, но по-прежнему видя перед собой лишь пустое пространство гостиной и неуклюже раскачивающуюся на волнах "Красотку Кристину" за окном. В небольшом помещении ванной тоже не оказалось ничего подозрительного. Пустая кофейная чашка, оставленная Майклом на туалетном столике. Запах его одеколона. Прислонясь к дверному косяку, Роуан еще раз обвела взглядом комнаты. Ее тревожили яростные порывы ветра, сотрясавшие стеклянные стены дома. Но такие завывания она слышала множество раз, и только однажды стихии удалось разбить одно из стекол. Правда, в августе обычно не бывало штормов такой силы. Штормовым сезоном всегда была зима, когда вместе с ветром на окрестные холмы обрушивались проливные дожди, которые, наполняли улицы жидкой грязью, а порой и сносили с фундаментов дома. Роуан завороженно смотрела, как потоки воды с грохотом стекают по длинным открытым террасам, окрашивая их в темные тона. Она видела мириады мельчайших капель на ветровом стекле рубки "Красотки Кристины". Неужели ее обманул этот внезапно налетевший ураган? Роуан настроила свои невидимые внутренние антенны и прислушалась. Никаких посторонних звуков -- только стоны и скрип стекла и дерева И все же что-то было не так. Она в доме не одна. И тот, кто вломился сюда, сейчас находился на втором этаже, в чем Роуан не сомневалась. Он поблизости. Он следит за ней. Но откуда именно? Роуан не могла найти объяснение собственным ощущениям. Электронные часы на кухне едва слышно щелкнули, отмерив еще один интервал времени, и теперь показывали пять минут четвертого. Краешком глаза Роуан уловила какое-то движение. Она не обернулась, а, напротив, сочла за лучшее неподвижно застыть на месте. Чуть скосив глаза влево, она увидела фигуру мужчины, стоявшего на западной террасе. Незнакомец был худощав, очень бледен и темноволос. В его позе не ощущалось ни скрытой, ни явной угрозы. Он стоял удивительно прямо, спокойно опустив руки. Роуан не могла ясно различить все детали, но выглядел непрошеный гость весьма странно и в то же время неправдоподобно элегантно -- словно пришел на великосветский раут. Роуан была буквально вне себя от гнева, но при этом сохраняла внешнее хладнокровие и ясность мыслей. Она мгновенно оценила ситуацию. Незнакомец не мог проникнуть в дом через двери террасы. И уж тем более пробить брешь в толстом стекле. Ах, с каким удовольствием она всадила бы в него пулю, но тогда пришлось бы пробить заодно и дыру в стекле. К тому же, заметив ее, этот тип может выстрелить первым. Хотя... С какой стати? Обычно для грабителя главное -- проникнуть в дом. Да и он, конечно же, заметил ее давным-давно -- Роуан была почти уверена, что он следил за ней и продолжает следить. Она очень медленно повернула голову. Темнота внутри гостиной, похоже, не мешала странному посетителю видеть Роуан -- во всяком случае, он смотрел прямо на нее. Столь откровенная наглость привела ее в бешенство, Она чувствовала, что ситуация становится все более опасной. Внешне холодная, Роуан наблюдала, как мужчина приближается к стеклу. -- Ну, подходи же, придурок. Я с радостью тебя пристрелю, -- прошептала она, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке. По телу пробежал какой-то приятный холодок. Ей захотелось убить этого человека, кем бы он ни был -- непрошеным гостем, вором или сумасшедшим. Роуан хотелось уложить его прямо на террасе, будь то пулей тридцать восьмого калибра или любым иным доступным ей способом. Роуан медленно обеими руками подняла револьвер, направила его прямо на незнакомца и вытянула вперед руки, как учил ее Чейз. Однако тот ничуть не испугался и не отвел взгляда Сквозь спокойную, ледяную ярость Роуан с неподдельным интересом разглядывала загадочного гостя. Темнота мешала рассмотреть его как следует, но кое-что она все же смогла увидеть: темные вьющиеся волосы, неестественно бледное худощавое лицо, в выражении которого было что-то печальное и умоляющее. Незнакомец стоял, слегка склонив голову, словно разговаривая с Роуан, умоляя о чем-то. "Да кто же ты такой?" -- подумала она. До нее постепенно доходила вся нелепость этой сцены и одновременно в голове возникла совершенно сумасшедшая мысль: "Он совсем не то, чем кажется... не человек... Я наблюдаю некую иллюзию!" Гнев Роуан неожиданно сменился тревогой, которая в свою очередь переросла в страх. На какое-то время она утратила способность двигаться и буквально лишилась дара речи. Но потом, злясь на собственную беспомощность и ужас, взяла себя в руки и крикнула: -- Возвращайся в ад -- туда, откуда пришел! Ее громкий испуганный голос гулко разнесся по пустому дому. В ответ, словно желая выбить ее из колеи и полностью сломить, незнакомец медленно исчез. Его фигура стала прозрачной, затем полностью растворилась. Там, где он только что стоял, не осталось ничего, кроме привычного, а потому еще более шокирующего вида пустой террасы. Громада стеклянного дома вздрогнула. Затем раздался еще один удар, словно на здание со всего размаху налетел ветер. И вдруг море успокоилось. Умолк грохот волн. Дом затих. Даже "Красотка Кристина" перестала колотиться о стенку пирса. Роуан еще долго смотрела на пустую террасу. Потом до ее сознания дошло, что влажные от пота, трясущиеся руки по-прежнему крепко сжимают револьвер, сделавшийся вдруг необычайно тяжелым. Несмотря на дрожь во всем теле, Роуан направилась прямо к стеклянной стене и дотронулась до нее в том месте, которого касалась его рука. От стекла исходило слабое, но ощутимое тепло. Не такое, какое оставляет человеческая рука, -- столь странное эфемерное существо не могло нагреть холодную поверхность толстого стекла, -- но такое, словно стекло обдало горячей струей. Роуан еще раз внимательно осмотрела доски террасы, потом перевела взгляд на темную неровную поверхность воды и на приветливые огоньки Сосалито на другой стороне залива. Вернувшись наконец к кухонному столу, она положила револьвер, схватила телефонную трубку и дрожащим голосом попросила: -- Пожалуйста, соедините меня с отелем "Поншатрен" в Новом Орлеане. Ожидая ответа станции, Роуан пыталась успокоиться, используя для этого один-единственный аргумент: она снова и снова убеждала себя в том, что в доме, кроме нее, никого нет. Бесполезно проверять замки и задвижки. Бесполезно рыться в шкафах, заглядывать во все укромные места и совать нос в каждую щель. Все это бес-по-лез-но! К тому времени, когда в трубке раздался голос телефонистки отеля, Роуан пребывала в полном отчаянии. -- Мне нужно поговорить с Майклом Карри, -- сказала она, пояснив, что вчера вечером он должен был остановиться в их отеле. Да, она знает, что сейчас в Новом Орлеане только двадцать минут шестого, но это не имеет значения. Она просит соединить ее с номером мистера Карри. Роуан казалось, что ожидание длится уже целую вечность. Слишком потрясенная произошедшим, чтобы думать о том, удобно ли будить Майкла в такой час, она сгорала от нетерпения. -- Извините, но мистер Карри не отвечает, -- послышался наконец голос телефонистки. -- Позвоните еще раз. Пожалуйста, пошлите кого-нибудь к нему в номер. Мне крайне необходимо с ним поговорить. Гостиничным служащим так и не удалось добудиться Майкла. Входить в номер без его разрешения они отказывались -- вполне понятно: таковы правила, -- и Роуан не винила их за это. Попросив оставить для Майкла сообщение с просьбой срочно позвонить ей, она повесила трубку и села у камина с намерением спокойно все обдумать. Роуан не сомневалась в том, что видела: да, она абсолютно уверена, что на террасе стоял призрак и смотрел прямо на нее, а потом подошел совсем близко и начал разглядывать ее в упор! Это существо могло появляться и исчезать по собственной воле. Но тогда почему она видела отблеск света на кромке его воротничка, и откуда капельки влаги на его волосах? Почему стекло стало теплым от его прикосновения? Вопрос в том, было ли неизвестное существо материальным, находясь в видимом состоянии, а если да, то распадалась ли материя, когда оно "предпочитало исчезнуть". В конце концов ее разум по обыкновению стал искать научное объяснение произошедшего. Но эти поиски не могли развеять охватившую ее панику, избавить от сильного и ужасающего чувства беспомощности, заставлявшего Роуан испытывать страх в собственном доме, чего с нею раньше никогда не бывало. Почему ветер и дождь были составными частями всего этого кошмара? Ведь она явно не придумала жуткие завывания и капли на стеклах. И вопрос вопросов: почему странное существо явилось именно ей? -- Майкл... -- прошептала она, и имя его сорвалось с ее губ как молитва. Роуан негромко рассмеялась: -- Я их тоже вижу. Она встала и медленно обошла дом, стараясь ступать как можно увереннее и повсюду зажигая свет. -- Отлично, -- покончив с этим занятием, спокойно проговорила Роуан. -- Если ты вернешься, то будешь встречен ослепительной иллюминацией. Ну разве не абсурд? Существо, способное вызвать бурю в заливе Ричардсона, легко могло устроить и короткое замыкание. Но Роуан сама нуждалась в ярких огнях -- она была слишком испугана. Поднявшись в спальню, она повернула в замке ключ, потом заперла дверь ванной и шкафа с одеждой и только после этого улеглась в постель, повыше взбив под головой подушки и положив рядом револьвер. Она взяла сигарету, хотя и знала, что курить в постели опасно, а потому предварительно убедилась, что над головой мигает красный огонек пожарной сигнализации. "Призрак... -- размышляла она -- Допустим, я только что видела одного из них собственными глазами, хотя прежде никогда в них не верила. Это, несомненно, привидение -- ничем иным столь странная фигура быть не могла. Но почему призрак явился мне?" Роуан воскресила в памяти всю сцену, и все ощущения загадочной встречи нахлынули на нее снова. Как ужасно, что рядом нет Майкла -- единственного во всем мире человека, способного поверить ее словам, единственного, кому она могла довериться и рассказать о подобном. Роуан была взбудоражена и испытывала почти те же чувства, что и в тот вечер, когда вытащила Майкла из воды: "Я прошла через что-то волнующее и ужасное". Ей страстно хотелось с кем-нибудь поделиться. "Почему он появился передо мной?" -- вновь и вновь задавала она себе вопрос, лежа в тишине ярко освещенной спальни. Как изящно он двигался, когда шел по террасе, как странно смотрел на нее сквозь стекло, каким необычным был весь его облик... Судя по всему, иностранец... Таинственный чужеземец. Возбуждение не проходило. Но когда наконец взошло солнце, Роуан почувствовала облегчение. Рано или поздно Майкл пробудится после своей пьяной спячки, увидит сигнал о сообщении и обязательно позвонит. "Ну вот, мне опять что-то от него нужно, -- говорила сама с собой Роуан. -- Кто знает, что сейчас происходит с ним самим, а тут еще я лезу со своими проблемами и заявляю, что он мне нужен..." Охраняемая теплым, ласковым солнечным светом, заливавшим комнату сквозь стеклянные стены, Роуан постепенно погружалась в сон. Она поудобнее устроилась на теплых подушках, натянула на себя одеяло из разноцветных лоскутков и вновь вернулась мыслями к Майклу, вспоминая темные курчавые волоски на тыльной стороне его рук, его нежные пальцы и огромные глаза за стеклами очков. И только в последний момент, перед тем как окончательно провалиться в сон, она вдруг подумала: а не мог ли этот призрак быть каким-то образом связан с Майклом? Видения... "Это как-то связано с видениями?" -- хотелось ей спросить. Потом сон перешел в какую-то чепуху, и она проснулась, как всегда пытаясь поскорее прийти в себя и выбросить из головы нелепость и неправдоподобие увиденного. Из водоворота мыслей ярко выделилась одна: разумеется, Слэттери вполне может ее подменить, и если Элли сейчас пребывает в каких-то неведомых высях, то ей, скорее всего, безразлично, вернется Роуан в Новый Орлеан или нет. Там, за гранью земного, Элли должна быть счастлива... Роуан вновь погрузилась в тяжелый сон... 9 Майкл внезапно проснулся от жажды и жары, хотя воздух в комнате был довольно прохладным. Он лежал в трусах и рубашке, манжеты и воротник которой оставались застегнутыми. Перчатки не были сняты. В конце коридорчика, устланного ковром, ярко горел свет. Сквозь негромкое, обволакивающее гудение кондиционера доносился какой-то звук, похожий на шелест бумаги. "Боже милостивый, где это я?" Майкл сел на постели. За коридорчиком виднелась гостиная где возле занавешенного шторами с цветочным узором окна стоял кабинетный рояль из светлого, сверкающего полировкой дерева. Должно быть, он в своем роскошном номере в отеле "Поншатрен". Майкл не помнил, как оказался здесь, и страшно рассердился на себя за то, что явно перепил накануне. Вскоре, однако, к нему вернулось эйфорическое состояние вчерашнего вечера. Он вспомнил свидание с домом на Первой улице, над которым простиралось пурпурное небо. "Я в Новом Орлеане!" Охваченный приливом счастья, он напрочь забыл о замешательстве и чувстве вины. -- Я -- дома, -- прошептал Майкл. -- Что бы я там ни натворил, я -- дома. Но как ему удалось добраться до отеля? И кто там расселся в гостиной? Опять этот англичанин. Последнее, что четко отложилось в памяти, это беседа со странным английским джентльменом напротив того дома на Первой улице. Вместе с этим воспоминанием вернулось и другое: Майкл снова увидел темноволосого человека, глядевшего на него сквозь узор черной чугунной решетки, вспомнил загадочный блеск его глаз, бледное и бесстрастное лицо... Майкла охватило странное чувство. То не был страх -- то было глубинное, интуитивное ощущение угрозы. Как мог этот человек за столько лет так мало измениться? Как мог он мгновенно появляться и исчезать буквально на глазах? Майклу вдруг подумалось, что ему хорошо известны ответы на эти вопросы: он всегда понимал, что таинственный субъект не принадлежит к числу обыкновенных людей. Но такое внезапное постижение совершенно непостижимых вещей едва не заставило его засмеяться. -- Сходишь с катушек, приятель, -- прошептал он. Но как раз здесь, в незнакомом месте, ему надо держать себя в руках и не терять самообладания. Нужно узнать, что нужно этому англичанину и почему тот до сих пор торчит в чужом номере? Майкл быстро обследовал глазами комнату. Да, старый отель. На него повеяло комфортом и покоем, когда он увидел чуть вылинявший ковер, крашеный корпус кондиционера под окнами и массивный старомодный телефон, стоящий на небольшом инкрустированном столике. На аппарате мерцал сигнал, означавший, что для Майкла есть сообщение. Дверь в ванную была распахнута, открывая взору тусклый блеск белых кафельных плиток. Слева Майкл увидел шкаф и свои чемодан с откинутой крышкой. И -- о чудо из чудес! -- совсем рядом на столике стояло ведерко со льдом, в котором, подернутые мелкими капельками влаги, покоились три длинные банки миллеровского пива. -- Ну разве это не рай земной? -- произнес он вслух. Майкл снял правую перчатку и коснулся одной из банок. Перед ним мелькнул официант в форменной одежде... Нет, хватит -- к чему эта лишняя информация? Он снова натянул перчатку, открыл банку и большими жадными глотками выпил половину ее содержимого. Потом встал и направился в ванную. Даже в неярком утреннем свете, пробивавшемся сквозь закрытые жалюзи, он сумел разглядеть свой туалетный набор, поставленный на мраморную поверхность туалетного столика. Майкл достал зубную щетку, пасту и почистил зубы. Боль в голове постепенно стихала, а вместе с ней Майкла покидало и ощущение собственной глупости и никчемности. Он причесал волосы, допил остатки пива и почувствовал себя почти что хорошо. Надев свежую рубашку и натянув брюки, он взял из ведерка вторую банку, прошел по коридорчику и остановился у входа в просторную, богато обставленную гостиную. Среди скопища обитых бархатом кушеток и стульев за небольшим деревянным столом сидел англичанин в серой домашней куртке с хлястиком и серых твидовых брюках; перед ним высилась гора папок из плотной бумаги и машинописных страниц. Наконец-то Майкл смог рассмотреть его получше: довольно худощав, лицо избороздили морщины, седая, но еще густая шевелюра, исключительно дружелюбный и понимающий взгляд не слишком больших блестящих голубых глаз... Англичанин встал. -- Надеюсь, мистер Карри, вы чувствуете себя лучше? -- спросил он. У него был один из тех звучных, присущих только британцам голосов, которые придают самым простым словам новый смысл, будто до сих пор эти слова произносились совершенно неправильно. -- Вы кто? -- спросил Майкл. Пожилой джентльмен подошел ближе и протянул куку. Майкл не стал пожимать ее, хотя ему было не по себе за столь грубое обращение с тем, кто выглядел таким дружелюбным, искренним и, в общем-то, симпатичным. Майкл снова приложился к пиву. -- Меня зовут Эрон Лайтнер, -- представился англичанин. -- Я приехал из Лондона, чтобы повидаться с вами. Он говорил учтиво, без малейшего признака обиды. -- Это я слышал от своей тети. Я видел, как вы околачивались возле моего дома на Либерти-стрит. Какого черта вы таскаетесь за мной по пятам? -- Потому что мне необходимо с вами побеседовать, мистер Карри, -- вежливо, едва ли не с оттенком благоговения ответил англичанин. -- Настолько необходимо, что я добровольно согласился вынести любые неудобства и хлопоты, с которыми мог столкнуться. Вполне очевидно, что я рисковал вызвать ваше недовольство. Весьма сожалею и прошу меня простить. В мои намерения входило лишь помочь вам добраться сюда, и, позволю себе заметить, вчера вы дали на то полное ваше согласие. -- Неужели? Майкл почувствовал, что свирепеет. Но, надо признать, этот парень умеет очаровывать людей. Взглянув на разбросанные по столу бумаги, Майкл разозлился еще больше. За каких-нибудь пятьдесят баксов, а то и меньше, таксист помог бы ему добраться до номера и не торчал бы здесь сейчас. -- Совершенно верно, -- подтвердил Лайтнер все тем же мягким, уравновешенным голосом. -- Возможно, мне следовало бы удалиться в свой номер, который находится этажом выше, но я не был уверен, что с вами все будет в порядке. И, честно говоря, я волновался еще и по другому поводу. Майкл не ответил. Он понял, что англичанин только что прочел его мысли. -- Что ж, вашим трючком вы сумели привлечь мое внимание, -- сказал он. "Интересно, может ли он проделать это снова?" -- подумал Майкл. -- Да, если желаете, -- отозвался англичанин. -- К сожалению, читать мысли человека, разум которого находится в таком состоянии, как сейчас ваш, довольно легко. Боюсь, что ваша возросшая восприимчивость работает в обоих направлениях. Однако я могу научить вас скрывать свои мысли и в любой момент, когда пожелаете, ставить защитный экран. Хотя, должен заметить, в этом нет особой необходимости, ибо людей, подобных мне, вокруг вас не так уж много. Майкл невольно улыбнулся. Благородное смирение, с каким все это было сказано, несколько смутило его и в то же время вполне убедило. Англичанин представлялся вполне искренним и правдивым человеком. Его очевидная доброжелательность бросалась в глаза и затмевала все остальные качества -- во всяком случае, именно такое эмоциональное впечатление осталось у Майкла, и это почему-то его удивило. Майкл прошел мимо рояля к цветастым портьерам и потянул за шнур. Он терпеть не мог искусственный свет по утрам. Выглянув из окна на Сент-Чарльз-авеню, на широкую полосу травы, трамвайные рельсы и пыльную листву дубов, он вновь почувствовал себя совершенно счастливым. Надо же, а он и забыл, что дубовые листья такого темно-зеленого цвета. Все, что он сейчас видел, казалось удивительно ярким, живым. И когда мимо окон медленно протащился в сторону окраины трамвай, этот давно знакомый грохот -- звук, который ни с чем не спутаешь, -- вновь привел Майкла в состояние возвышенного волнения. Какой удивительно знакомой и умиротворяющей казалась ему царящая вокруг сонная неспешность... Ему необходимо вновь отправиться к дому на Первой улице. Но Майкл прекрасно сознавал, что англичанин наблюдает за ним. И вновь не почувствовал в этом человеке ничего, кроме порядочности и искренней доброты. -- Да, я заинтригован, -- сказал Майкл, отворачиваясь от окна. -- И признателен вам. Но, честно говоря, все это мне не нравится. И потому -- я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, -- исключительно из любопытства и чувства благодарности я дам вам минут двадцать, чтобы вы объяснили, кто вы такой, почему вы здесь и с чем все это связано. Майкл поудобнее устроился на бархатной кушетке, стоявшей напротив заваленного бумагами стола, и выключил лампу. -- Да, спасибо за пиво, -- добавил он. -- Мой любимый напиток. -- В холодильнике имеется небольшой запас, -- ответил англичанин. Чертовски любезно с его стороны. -- Вы предусмотрительны, -- пробормотал Майкл. Как уютно в этой комнате... Детские впечатления изгладились из памяти, но ему все равно нравилась здешняя обстановка: темные обои, мягкая обивка мебели и низкие медные лампы. Лайтнер сел за стол. Только сейчас Майкл заметил среди папок небольшую бутылку бренди и рюмку. Возле соседнего стула стоял тот самый портфель, который он видел в аэропорту, а на спинке того же стула висел пиджак англичанина. -- Не хотите ли рюмочку? -- спросил Лайтнер. -- Нет. А почему вы разместились в номере надо мной? Что все это значит? -- Мистер Карри, я принадлежу к одной очень древней организации, -- сказал англичанин. Она называется Таламаска. Вам когда-нибудь доводилось слышать такое название? Майкл задумался. -- Н-нет. -- Мы существуем с одиннадцатого века Но на самом деле с гораздо более ранних времен. Просто именно в одиннадцатом веке организация стала именоваться Таламаской и у нее появились, так сказать, устав и определенные правила. Выражаясь современным языком, мы -- группа историков, занимающихся преимущественно исследованием паранормальных явлений. Колдовство, появление призраков, вампиры, люди, обладающие выдающимися парапсихическими способностями, -- все это нас глубоко интересует. Мы располагаем внушительными архивами, касающимися перечисленных направлений. -- И что же, вы занимаетесь этим с одиннадцатого века? -- Да, и, как я уже говорил, корни организации уходят гораздо глубже. По большей части мы играем роль пассивных наблюдателей и предпочитаем не вмешиваться в происходящее, Позвольте показать вам нашу визитную карточку -- там запечатлен наш девиз. Англичанин достал из кармана визитку, вручил ее Майклу и вернулся в свое кресло. Майкл прочел: "ТАЛАМАСКА. Мы бдим. И мы всегда рядом". Ниже были указаны телефоны организации в Амстердаме, Риме и Лондоне. -- У вас есть штаб-квартиры во всех этих городах? -- спросил Майкл. -- Мы называем их Обителями, -- пояснил англичанин. -- Позвольте мне продолжить... Как я уже сказал, мы в основном действуем пассивно: собираем данные, сопоставляем, перепроверяем и храним информацию. Но мы действуем очень активно, когда требуется довести нашу информацию до тех, кому она может пойти на пользу. О случившемся с вами мы узнали из лондонских газет, а также посредством контактов в Сан-Франциско и полагаем, что смогли бы... оказать вам некоторую помощь. Майкл медленно стянул и отложил в сторону правую перчатку. И вновь взял карточку... Перед ним вспыхнуло лицо Лайтнера, запихивающего в карман несколько таких карточек в другом номере этого отеля... Потом -- Нью-Йорк. Запах сигар. Шум транспорта на улице. Какая-то женщина, разговаривающая с Лайтнером... Быстрая британская речь... -- Почему бы, мистер Карри, вам не задать главный вопрос? Его слова вернули Майкла в реальность гостиной. -- Идет, -- согласился он. "Правду ли этот говорит человек?" Быстрая смена образов... Все более беспорядочная, сбивающая с толку... Голоса звучат все громче, смешиваются между собой, создавая все больше путаницы. Сквозь гул Майкл услышал голос Лайтнера: -- Постарайтесь сосредоточиться, мистер Карри, выделите и извлеките то, что важно, что вы хотите узнать. Мы -- хорошие люди или нет? Вас ведь это интересует? Майкл кивнул, мысленно повторив вопрос. Безудержный шквал информации буквально захлестнул его. Дрожащей рукой он осторожно положил карточку на стол, стараясь не дотрагиваться до его поверхности. Потом снова надел перчатки. Зрение прояснилось. -- Итак, что вы узнали? -- поинтересовался Лайтнер. -- Что-то там о тамплиерах... О том, что ваша организация украла их деньги, -- ответил Майкл. -- Что? -- Лайтнер был совершенно ошарашен. -- Вы украли их деньги. И на них понастроили повсюду свои Обители. Деньги вы украли давно, когда французский король приказал арестовать тамплиеров. Они отдали вам свои сокровища на хранение, и вы все сохранили. Теперь вы богаты. Все вы там, в своей Таламаске, жутко богаты. И вам стыдно за то, что случилось с тамплиерами, которых обвинили в колдовстве и казнили. Эти сведения мне, разумеется, известны из исторических книг. Моей специализацией в колледже была история. Я знаю о том, что случилось с тамплиерами. Король Франции стремился уничтожить их могущество. А о вас он явно ничего не знал. Майкл ненадолго умолк и тихо добавил: -- О вас было известно очень немногим. Лайтнер глядел на него с неподдельным изумлением, медленно покрываясь краской, -- похоже, он чувствовал себя все более неловко. Майкл не смог сдержать смех. Он пошевелил затянутыми в перчатку пальцами правой руки. -- Вы это имели в виду, когда просили меня сосредоточиться и извлечь информацию? -- Полагаю... да, именно это. Однако я не думал, что вы сумеете проникнуть в столь потаенные... -- Вас мучит совесть по поводу того, что случилось с тамплиерами. Да, и всегда мучила. Иногда вы спускаетесь в ваш лондонский подвал, где хранятся архивы, и внимательно читаете старые документы. Нет, не компьютерные выжимки, а старые документы, написанные чернилами на пергаменте. Вы пытаетесь убедить себя, что тогда ваш орден не в силах был помочь тамплиерам. -- Очень впечатляюще, мистер Карри. Однако если вы изучали историю, то знаете, что в то время никто, за исключением Папы Римского, не мог спасти тамплиеров. Разумеется, мы -- малочисленная, безвестная и строго секретная организация -- были не в состоянии что-либо сделать. Откровенно говоря, после многочисленных казней и сожжения на костре Жака де Молэ и его ближайших сподвижников не осталось никого из тех, кому мы могли бы вернуть деньги. Майкл снова засмеялся. -- Вам нет нужды оправдываться передо мной, мистер Лайтнер. Но вы действительно стыдитесь событий шестисотлетней давности. Странные вы ребята, надо сказать. Кстати, уместно, наверное, упомянуть, что когда-то мне пришлось писать курсовую работу о тамплиерах. Так что я согласен с вами. Насколько мне известно, им действительно никто не мог помочь, даже Папа. Попробуй вы тогда вмешаться, господа инквизиторы заодно отправили бы на костер и вас. Эрон Лайтнер покраснел. -- Несомненно, -- подтвердил он. -- Теперь вы убедились, что я вас не обманываю? -- Убедился? Да я просто потрясен! Майкл долго пристально разглядывал Лайтнера, все больше и больше убеждаясь, что перед ним человек, обладающий цельностью натуры и во многом разделяющий его собственные взгляды на жизнь и ее ценности. -- Значит, вы преследовали меня по заданию своей организации? -- наконец спросил он. -- Следовали за мной повсюду, безропотно перенося, если верить вашим словам, любые неудобства и хлопоты, а заодно и мирясь с моим недовольством? Майкл взял карточку -- что, надо признаться, потребовало от него некоторых усилий, ибо затянутыми в перчатки пальцами нелегко подцепить тоненький кусочек картона, -- и опустил ее в карман рубашки. -- Причина не только в этом, -- ответил англичанин. -- Хотя мне очень хочется вам помочь -- прошу извинить, если мои слова покажутся вам чересчур снисходительными или оскорбительными. Поверьте, у меня и в мыслях не было ничего подобного. Я говорю совершенно искренне -- глупо лгать такому человеку, как вы. -- Что ж, думаю, вас совсем не удивит, что за последние несколько недель у меня бывали моменты, когда я вслух молил о помощи. Правда, сейчас я чувствую себя несколько лучше, чем два дня назад. Даже намного лучше. И я наконец-то на пути к своей цели -- к выполнению той миссии, которая, по моему внутреннему ощущению, мне предназначена... -- Вы обладаете колоссальными возможностями -- вы даже не представляете, какая в вас заключена сила! -- воскликнул Лайтнер. -- Сила -- это пустяки. Я говорю сейчас о цели. Вы читали в газетах статьи обо мне? -- Да, все, что только смог найти. -- Значит, вам известно, что после смерти меня посетило видение. Оно содержало в себе нечто... нечто такое, что объясняло цель моего возвращения в мир живых. Однако память об этом каким-то образом оказалась стертой. Да, все исчезло -- бесследно, подчистую. -- Понимаю. -- Тогда вы должны понимать, что все эти трюки с руками -- совершенная чепуха, -- Майклу стало не по себе. Он жадно глотнул пива, -- Стоит мне заговорить о цели, я чувствую, что мне, в общем-то, никто не верит. Но после того происшествия прошло уже более трех месяцев, а мои ощущения остаются прежними. Я вернулся к жизни ради определенной цели, и цель эта каким-то образом связана с домом, возле которого я бродил вчера вечером, -- со старым особняком на Первой улице. И я намерен продолжать свои поиски и в конце концов докопаться до сути -- выяснить, в чем состоит поставленная передо мной цель. Лайтнер буквально впился в Майкла пристальным, изучающим взглядом. -- Эта связь действительно существует? Старый дом имеет какое-то отношение к тому, что явилось вам за порогом смерти? -- Да, но не спрашивайте меня, какое именно. В течение нескольких месяцев я снова и снова видел этот дом, он снился мне по ночам. Связь несомненно есть. Только она заставила меня преодолеть расстояние в две тысячи миль -- связь между домом и моими видениями. Но, повторяю, не спрашивайте меня, какая и почему. -- А Роуан Мэйфейр? Какова ее роль в произошедшем? Майкл медленно поставил на стол пивную банку и окинул Лайтнера тяжелым, оценивающим взглядом. -- Вы знакомы с доктором Мэйфейр? -- Нет, но мне многое известно о ней и ее семье, -- ответил англичанин. -- Правда? О ее семье? Ей было бы очень интересно получить от вас эти сведения. Но откуда вы узнали? Что общего между вами и ее семейством? Насколько я помню, вы сказали, что торчали возле нашего дома в Сан-Франциско, чтобы побеседовать со мной. Лицо Лайтнера ненадолго помрачнело. -- Я в полном замешательстве, мистер Карри. Возможно, вы проясните ситуацию. Как доктор Мэйфейр оказалась возле вашего дома? -- Слушайте, меня уже тошнит от ваших вопросов. Она оказалась там, потому что пыталась мне помочь. Она ведь врач. -- Так она была там в качестве врача? -- полушепотом спросил Лайтнер. -- Значит, я все время действовал, руководствуясь ошибочными представлениями. Выходит, доктор Мэйфейр не отправляла вас сюда? -- Отправляла меня сюда? Боже мой, конечно нет. А с какой стати ей это делать? Скажу больше, доктор Мэйфейр была далее против моей поездки в Новый Орлеан, но я настоял, поскольку счел необходимым действовать сообразно собственному плану. Откровенно говоря, когда она усадила меня в свою машину, я был вдрызг пьян. Просто удивительно, как у нее хватило терпения возиться со мной. Жаль, что сейчас я не настолько пьян. А почему, мистер Лайтнер, у вас вдруг появилась такая идея? С какой стати Роуан Мэйфейр отправлять меня сюда? -- Могу я попросить вас об одолжении? -- Если это в моих силах. -- Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос: были ли вы знакомы с доктором Мэйфейр прежде, до того происшествия? -- Нет, не был. Да и после него не более пяти минут. -- Простите, я вас не понимаю. -- Лайтнер, эта женщина спасла меня -- вытащила из воды. Я впервые увидел ее лишь на палубе яхты, после того как она привела меня в чувство. -- Боже мой, я не мог и предположить!.. -- Я и сам понятия о ней не имел вплоть до вечера минувшей пятницы. То есть не знал ни ее имени, ни кто она -- вообще ничего. Ребята из береговой охраны прохлопали ушами и не удосужились записать ее данные и название яхты. Но она спасла мне жизнь. Она обладает мощным диагностическим чутьем, каким-то шестым чувством, безошибочно определяющим, останется пациент жить или умрет. Оно и заставило ее сразу же начать реанимацию. Мне иногда приходило в голову, что, если бы меня выловила береговая охрана, они, наверное, и пальцем бы не пошевелили. Лайтнер погрузился в молчание, внимательно изучая узор ковра. Он выглядел сильно обеспокоенным. -- Да, она замечательный врач, -- прошептал англичанин, хотя думал он в тот момент явно о другом и, казалось, пытался сосредоточиться. -- И вы рассказали ей о своем видении? -- Мне хотелось снова оказаться на палубе ее яхты. Не знаю почему, но я был уверен, что, стоит мне туда попасть и коснуться досок палубы, руки помогут вспомнить хоть что-нибудь... Что-то такое, что оживит память. Удивительно, но эта женщина не отвергла мою идею. Она действительно незаурядный врач. -- Совершенно с вами согласен, -- кивнул Лайтнер. -- И что случилось потом? -- Ничего, кроме того, что я узнал Роуан. Майкл замолчал. Интересно, догадается ли англичанин о том, что было между ним и Роуан? Сам он говорить об этом не собирался. -- Ну а теперь ваша очередь отвечать на вопросы -- мне кажется, вы у меня в долгу, -- сказал Майкл. -- Прежде всего, что именно вы знаете о ней и ее семье и что заставило вас думать, будто она послала меня сюда? Какого черта ей могло это понадобиться? Уж кого-кого, но меня?.. -- Именно это я и пытался установить. Я предполагал, что она, возможно, хотела воспользоваться даром ваших рук и попросила сделать для нее какие-то тайные изыскания. Других объяснений я найти не мог. Но как вы узнали о доме, мистер Карри? Я имею в виду, как вы выявили связь между своим видением и... -- Лайтнер, я вырос в этих местах. А этот дом полюбил с детства, очень часто ходил мимо него и помнил о нем все последующие годы. Незадолго до того происшествия я почему-то особенно часто думал о нем. Теперь я твердо намерен выяснить, кто им владеет и что все это значит. -- Надо же... -- тихо, почти шепотом, произнес Лайтнер. -- И вы не знаете, кому принадлежит этот дом? -- Я же сказал -- нет. -- И у вас нет никаких соображений на этот счет?.. -- Но я же только что сказал, что хочу это выяснить. -- Вчера вечером вы пытались перелезть через ограду. -- Помню. А теперь не будете ли вы любезны сообщить мне кое-что? Вам многое известно обо мне. Вам многое известно о Роуан Мэйфейр. Вы что-то знаете о доме и о семье Роуан... -- Майкл вдруг замолчал и пристально посмотрел на Лайтнера, -- Семья Роуан? -- спросил он. -- Дом принадлежит им? Лайтнер многозначительно кивнул. -- Это действительно правда? -- Они владеют особняком более века, -- тихо ответил ему Лайтнер. -- И если только я не допускаю печальной ошибки, он перейдет к Роуан Мэйфейр после смерти ее матери. -- Я вам не верю, -- прошептал Майкл. Однако на самом деле он верил каждому слову Лайтнера. Его снова окутало атмосферой видений, и опять она мгновенно рассеялась. Майкл уставился на Лайтнера, не в силах сформулировать ни одного вопроса, которые теснились в его голове. -- Мистер Карри, прошу вас, сделайте мне еще одно одолжение. Расскажите подробно, какая связь существует между этим домом и вашим видением? Точнее, как получилось, что вы еще в детстве обратили на него внимание и запомнили на долгие годы? -- Не раньше чем вы расскажете, что известно обо всем этом вам, -- ответил Майкл, -- Вы ведь понимаете, что Роуан... Лайтнер не дал ему договорить. -- Я непременно посвящу вас во все известные мне подробности, касающиеся и этого дома, и семейства Мэйфейр, -- заверил он. -- Но в обмен прошу, чтобы первым начали рассказывать вы -- обо всем, что вам запомнилось, что кажется вам важным... Меня интересуют любые детали, даже если сами вы не понимаете их сути и смысла. Возможно, я сумею в них разобраться. Вы понимаете, что я имею в виду? -- По рукам. Ваши сведения в обмен на мои. Но вы действительно поделитесь со мной всем, что вам известно? -- Да, абсолютно всем. Что ж, сделка стоящая. Предложение англичанина можно считать самым захватывающим событием из всех произошедших за последние дни, за исключением разве что появления Роуан у дверей его дома. Майкл с удивлением поймал себя на том, что ему просто не терпится выложить этому человеку все, вплоть до мельчайших подробностей. -- Ну, тогда ладно... -- начал он. -- Как я уже говорил, мимо этого дома я часто ходил еще мальчишкой -- специально делал крюк, чтобы оказаться поблизости от него. Я вырос на Эннансиэйшн-стрит -- это в шести кварталах отсюда, у реки. В саду возле особняка я часто видел одного человека, того самого, который был там и вчера вечером. Помните, я спросил вас, видели ли вы его? Так вот, вчера я видел его дважды -- возле забора и потом чуть поодаль, в саду. Что тут за чертовщина, не знаю, но будь я проклят, если на этот раз он не выглядел точно так же, как в дни моего детства. А мне было всего четыре года, когда я увидел этого типа впервые. В шесть лет я встретил его в церкви. -- Вы видели его в церкви? И снова Майклу показалось, что, слушая, Лайтнер буквально ест его глазами. -- Да, это случилось в Рождество, в церкви Святого Альфонса. Встречу с ним я запомнил навсегда, потому что он стоял не где-нибудь, а в святая святых... Вы понимаете, что я имею в виду? У алтарных перил установили ясли с младенцем Иисусом, а он стоял чуть сзади и сбоку, на ступенях алтаря. Лайтнер кивнул. -- Вы не сомневаетесь в том, что это был именно он? Майкл засмеялся. -- Учитывая, из какого квартала я родом, совершенно не сомневаюсь. А если говорить серьезно... Да, это был один и тот же человек. Была еще одна встреча... Я почти уверен, просто многие годы как-то не задумывался об этом. Однажды я увидел его на концерте. Сам концерт я запомнил навсегда, ибо тогда выступал Исаак Стерн. Я впервые услышал музыку не по радио, а со сцены. Так вот, среди публики я заметил все того же странного незнакомца. И он смотрел прямо на меня... Майкл замолчал. Он вдруг вновь окунулся в атмосферу того давнего незабываемого вечера. Непрошеные воспоминания о грустном и противоречивом периоде его жизни разбередили душу, и он тряхнул головой, словно сбрасывая и отгоняя их от себя. Майкл не сомневался, что Лайтнер снова читает его мысли. -- Когда вы расстроены, они лишаются ясности, -- мягко заметил Лайтнер. -- Но все, о чем вы рассказываете, очень важно, мистер Карри. -- Без вас знаю! Все это связано с тем, что я видел, когда утонул. Я пришел к такому убеждению, снова и снова перебирая в памяти события тех лет, поскольку после случившегося со мной не мог сосредоточиться ни на чем другом. Понимаете, я просыпался и видел перед собой этот дом -- и каждый раз в голове была только одна мысль: "Я должен туда вернуться". Роуан Мэйфейр назвала это навязчивой идеей. -- Значит, вы и ей рассказали... Майкл кивнул и допил пиво. -- Рассказал, и очень подробно. Она терпеливо слушала, но не могла понять. Хотя одно ее замечание показалось мне очень дельным. Роуан сказала, что все это слишком разумно и определенно, слишком конкретно, чтобы смахивать на обычную патологию. Мне думается, ее слова отнюдь не лишены смысла. -- Прошу вас набраться еще немного терпения, -- сказал Лайтнер. -- Пожалуйста, постарайтесь припомнить какие-нибудь подробности вашего видения, быть может, мелкие детали... Вы говорили, что они не полностью стерлись из вашей памяти. Майкл проникался все большим и большим доверием к этому человеку. Возможно, манеру поведения Лайтнера, следовало бы назвать авторитарной, но он обладал даром повелевать в мягкой форме. И никто еще не расспрашивал Майкла о видениях так серьезно и заинтересованно, даже Роуан. Исходившие от англичанина понимание и сочувствие обезоруживали. -- Вы правы, -- поспешно произнес Лайтнер. -- Поверьте, моя совершенно искренняя симпатия к вам вызвана не только произошедшим с вами печальным инцидентом, но и тем, что вы неколебимо верите в истинность случившегося. Прошу вас, расскажите мне о видении. Майкл коротко описал ему черноволосую женщину, драгоценный камень, связанный с нею, и неясный образ (или идею?) некого входа... или портала... -- Не входной двери, нет. Но этот вход имеет какое-то отношение к дому. Было еще какое-то число, которое напрочь вылетело у него из головы. Нет, не номер дома. Число было совсем коротким, состоящим всего из двух цифр; тем не менее оно имело громадное значение. И, разумеется, цель. Цель стала его спасением, она обусловила его возвращение. Правда, Майкл четко помнил, что у него был шанс отказаться. -- Мне не верится, что они дали бы мне умереть, если бы я отказался. Они предоставили мне выбор во всем. Я предпочел вернуться и выполнить порученную мне миссию. Открывая глаза, я твердо знал, что должен осуществить какую-то чертовски важную задачу. Лайтнер выглядел совершенно ошеломленным и даже не пытался скрыть свое изумление. -- Вы помните еще что-нибудь? -- Нет. Иногда мне кажется, что я вот-вот вспомню все. Однако каждый раз образы быстро ускользают, не успев проясниться. О старом доме я вспомнил только почти через сутки после случившегося. Нет, наверное, даже чуть позже. И тут же у меня возникло ощущение взаимосвязи между ним и видением. То же ощущение появилось у меня вчера вечером. Я оказался там, где следовало оказаться, чтобы найти ответы на все вопросы, но я по-прежнему не могу вспомнить! Это просто сводит меня с ума. -- Охотно верю, -- негромко отозвался Лайтнер, до сих пор не сумевший оправиться от удивления, точнее, от полного замешательства, вызванного рассказом Майкла -- Позвольте мне высказать предположение, -- добавил он: -- Не могло ли случиться так, что, когда вы пришли в себя на палубе яхты и коснулись руки Роуан, образ этого дома перешел от нее к вам? -- Я бы не исключил такую версию, если бы... если бы не одно весьма важное "но". Роуан понятия не имеет о старом особняке в Новом Орлеане, как, впрочем, и о самом городе. Они не знает никого из членов своей семьи, кроме приемной матери, которая умерла в прошлом году. Похоже, Лайтнер просто ушам своим не верил. Майкл понял, что чрезмерно увлекся. Ему было приятно беседовать с Лайтнером, но разговор зашел слишком уж далеко. Майкл решил повернуть его в иное русло: -- Знаете что, мистер Лайтнер, теперь ваша очередь рассказывать. Прежде всего, откуда вы знаете Роуан? Когда она приехала за мной в прошлую пятницу и заметила вас, то упомянула, что, как будто, видит вас не впервые. Пожалуйста, будьте откровенны со мной. При чем тут Роуан? Что и откуда вам о ней известно? -- Я непременно все расскажу вам, -- с неизменно присущей ему учтивостью ответил Лайтнер. -- Но позвольте спросить: уверены ли вы, что Роуан никогда не видела этот дом -- хотя бы на фотографиях? -- Уверен. Мы говорили с ней об этом. Она родилась в Новом Орлеане... -- Да, это правда... -- Но ее увезли из города в тот же день. Впоследствии приемная мать заставила ее подписать некую бумагу -- обещание, что Роуан никогда не вернется сюда. Я спрашивал, попадались ли ей на глаза какие-либо снимки или рисунки с видами Нового Орлеана. И ответ был отрицательным После смерти приемной матери Роуан не удалось отыскать ни малейших сведений о здешних родственниках. Неужели вы не понимаете? Образ дома исходил не от Роуан! Но во что-то связанное с этим домом Роуан втянута точно так же, как к я. -- Что вы хотите этим сказать? Майкла удивил вопрос Лайтнера. -- Я хочу сказать, что их выбор обусловлен всей моей жизнью -- всем тем, что со мной когда-либо происходило, тем, кто я и что я, и тем, что мое детство прошло именно здесь, в Новом Орлеане. Неужели вам еще не ясно, что все это взаимосвязано? Однако центром событий являюсь не я. Возможно, центр событий -- Роуан... Извините, я должен сейчас же ей позвонить и сообщить, что дом, о котором мы столько говорили, на самом деле дом ее матери. -- Прошу вас, Майкл, не делайте этого. -- Что?!! -- Майкл, пожалуйста, сядьте. -- Да о чем вы говорите? Вы что, не понимаете, это же уму непостижимо! Дом принадлежит семье Роуан, а она ничего не знает о своей семье. Не знает даже имени своей матери. -- Я не хочу, чтобы вы ей звонили! -- В голосе Лайтнера неожиданно прозвучали твердые нотки. -- Прошу вас не забывать, что я еще не выполнил свою часть сделки. Вы еще не слышали моего рассказа. -- Боже, ну как вы не понимаете? Возможно, в ту самую минуту, когда меня смыло со скалы, Роуан еще только выводила в море свою "Красотку Кристину"! Наша встреча не должна была состояться... А потом те люди, те, что все знали, решили вмешаться. -- Да, понимаю... И прошу вас только об одном; прежде чем вы позвоните Роуан, позвольте мне завершить наш обмен информацией. Англичанин еще что-то говорил, но Майкл его не слышал. Он вдруг ощутил резкое головокружение, перед глазами все поплыло -- он словно терял сознание. Чувствуя, что вот-вот окончательно провалится в темноту, Майкл крепко вцепился в стол. Однако падало вовсе не его тело -- куда-то соскальзывал разум. На долю секунды видение появилось снова... Черноволосая женщина что-то говорила, обращаясь непосредственно к нему. Затем откуда-то с невообразимой высоты, из восхитительного, наполненного воздухом пространства, где он был невесом и свободен, Майкл увидел внизу, на воде, маленькую точку яхты и сказал: "Я это сделаю". Затаив дыхание и неподвижно застыв, Майкл отчаянно пытался удержать возникшее перед глазами видение. Он сознательно не подключал свой разум, не стремился сделать картину более четкой и детальной. Однако видение все равно уходило, постепенно рассеивалось, в который уже раз оставляя его в недоумении и замешательстве, наедине с давним, хорошо знакомым чувством тоски, боли и гнева. -- Боже мой, -- прошептал Майкл. -- Роуан даже и представить не может... Он вдруг сообразил, что вновь сидит на кушетке, и догадался, что этим обязан Лайтнеру, который вовремя подхватил его и не позволил рухнуть на пол. Майкл опять закрыл глаза. Но видение ушло. Вместо него перед глазами возникла Роуан, нежная, милая, с чуть взъерошенными волосами, -- в знакомом ему белом махровом халате она сидела, склонив голову, и плакала Светлые волосы упали на лицо. Майкл открыл глаза и увидел сидящего рядом Лайтнера. Господи, сколько же драгоценных секунд, если не минут, он потерял, пока находился в бессознательном состоянии?! Как ни странно, присутствие англичанина не только не раздражало, но даже успокаивало. Кажется, несмотря ни на что, этот странный человек действительно относится к нему по-доброму, с искренним сочувствием и уважением. -- Прошло не более двух секунд, -- сообщил Лайтнер. (Он снова прочел его мысли!) -- У вас закружилась голова, и вы едва не упали. -- Вы не знаете, как ужасно себя чувствуешь, когда силишься что-то вспомнить, но память ни в какую не желает возвращаться. Между прочим, у Роуан возникло весьма странное соображение на этот счет. -- Какое? -- Возможно, именно они лишили меня памяти. -- И это предположение показалось вам странным? -- Да, потому что на самом деле они хотели, чтобы я помнил. И чтобы выполнил то, что мне предназначено. Моя задача каким-то образом связана с входом. Уверен, что связана. И еще с числом тринадцать. Роуан высказала и другую мысль, которая, честно говоря, меня поразила, Она сомневается, что у этих людей были добрые намерения, и спросила, почему я однозначно решил, что они преследуют какую-то благую цель и не несут ответственности за случившееся -- за мое падение в воду. Господи! Говорю вам, я просто схожу с ума. -- Вполне резонные соображения, -- вздохнув, заметил Лайтнер. -- Вы назвали число тринадцать? -- Я назвал? Что, так и сказал? Не может... впрочем, наверное... Да, там было число тринадцать. Боже, я наконец вспомнил. Да, число тринадцать. -- А теперь, Майкл, я хочу, чтобы вы послушали меня. Не звоните Роуан. Я хочу, чтобы вы оделись и поехали со мной. -- Постойте, друг мой. Забавный вы парень, надо сказать. Даже в домашней куртке вы выглядите элегантнее любого актера из старых фильмов, и тон ваш убедителен, и манеры безупречны, но... Но сейчас я нахожусь именно там, где хочу находиться, и впредь пойду туда, куда сам сочту нужным. После того как позвоню Роуан, я снова отправлюсь к тому дому... -- А что конкретно вы намерены там делать? Позвонить в дверной звонок? -- Нет, я дождусь приезда Роуан. Вы же знаете, она рвется в Новый Орлеан и давно мечтает встретиться со своими родственниками. Вот тогда мы и узнаем, что к чему. -- А тот человек? Какое отношение, по-вашему, он имеет ко всему этому? -- спросил Лайтнер. Майкл буквально застыл на месте и уставился на англичанина. -- Вы его видели? -- удивленно прошептал он. -- Нет, он не пожелал появиться передо мной. Он хотел, чтобы его увидели вы. И мне очень интересно знать почему. -- Вам ведь о нем все известно, так? -- Да. -- Ладно, теперь ваш черед говорить, так что начинайте. -- Да, таково было условие нашего договора, -- согласился Лайтнер. -- Сейчас мне как никогда важно, чтобы вы узнали все. Англичанин встал, медленно подошел к столу и начал собирать разбросанные по нему бумаги, аккуратно складывая их в большую кожаную папку. -- В этом досье содержится все. Майкл подошел ближе и бросил взгляд на скопище листов: текст на большинстве из них был машинописным, но некоторые исписаны от руки. -- Послушайте, Лайтнер, я жду, -- напомнил он о себе. -- Мне необходимо услышать от вас исчерпывающие ответы на многие вопросы. -- Здесь, Майкл, содержится вся информация. Это материалы из наших архивов, и все они целиком посвящены семейству Мэйфейр. История рода уходит корнями в далекое прошлое, в тысяча шестьсот шестьдесят четвертый год. Однако прошу, выслушайте меня и поймите правильно. Я не могу отдать вам эти материалы здесь. -- Тогда где? -- Неподалеку отсюда расположена одна из наших резиденций. Уединенная и тихая старая плантаторская усадьба. Вполне уютное место. -- Нет! -- нетерпеливо отрезал Майкл. Лайтнер жестом остановил его возражения. -- Ехать туда менее полутора часов. Извините, но я настаиваю, чтобы вы оделись и поехали со мной в Оук-Хейвен, где вы сможете спокойно и без помех прочесть все досье. И еще. Прошу вас отложить все вопросы до того момента, когда закончите чтение и все нюансы этого необычного дела станут вам ясны. Как только вы внимательно изучите записи, моя просьба повременить со звонком Роуан перестанет казаться вам неправомерной. Думаю, вы не пожалеете, что согласились со мной. -- Роуан должна увидеть эти бумаги. -- Конечно должна. И если вы сделаете нам одолжение и согласитесь лично вручить их ей, мы будем вам бесконечно признательны, честное слово. Майкл изучающе глядел на англичанина, пытаясь преодолеть очарование манер этого человека и постичь ошеломляющий смысл сказанного им. С одной стороны, он испытывал к Лайтнеру расположение и не сомневался в его глубочайших знаниях. С другой -- никак не мог избавиться от смутных подозрений на его счет. Но каковы бы ни были внутренние ощущения Майкла, наибольшее удивление вызывал у него тот факт, что каким-то непостижимым образом фрагменты столь запутанной головоломки постепенно четко становятся на свои места. Неожиданно обнаружилась и еще одна интересная деталь. Дело в том, что одна из причин ненависти Майкла к внезапно возникшей в его руках силе состояла в том, что,