лепту внесли и разного рода лекарственные препараты, транквилизаторы едва ли не нервно-паралитического действия, которыми щедро потчевали свою пациентку доктора, причем иногда в самых удивительных и даже немыслимых комбинациях, о чем свидетельствуют записи в ее медицинских картах. Трудно судить, насколько оправданным было использование того или иного метода лечения. Примерно с 1962 года Дейрдре перестала разговаривать, во всяком случае хоть сколько-нибудь логически и связно. Как только действие транквилизаторов заканчивалось, она начинала плакать или кричать; время от времени ломала или разбивала вещи, а бывали периоды, когда она просто валилась на пол, закатывала глаза и беспрестанно выла. На протяжении многих лет мы продолжали скрупулезно собирать любую информацию о Дейрдре Мэйфейр, стараясь хотя бы раз в месяц встречаться с кем-либо из врачей, медсестер, сиделок или иных людей, побывавших в особняке на Первой улице. Тем не менее полученные сведения не всегда позволяли составить целостную картину происходящего за его стенами. Добраться до больничных архивов было еще труднее -- их сотрудники ревностно хранили врачебную тайну. Более того, как минимум в двух лечебных заведениях записи, касавшиеся Дейрдре, отсутствовали вообще. Один из докторов признался нашему агенту, что по собственной инициативе уничтожил историю болезни Дейрдре, а врач другой клиники уволился оттуда вскоре после выписки своей странной пациентки, оставив после себя лишь несколько загадочных строк "Неизлечима. Страшная трагедия. Тетушка требует продолжения лечения, однако данное ею описание симптомов и поведения больной невероятно и не заслуживает доверия". Естественно, мы по-прежнему вынуждены опираться и на светские сплетни, и на рассказы соседей и знакомых семейства Мэйфейр. Несмотря на то что практически всю свою, так сказать, взрослую жизнь Дейрдре находится под воздействием лекарств и сознание ее затуманено, возле нее, если верить слухам, продолжает появляться "загадочный темноволосый мужчина". Сиделки из лечебницы Святой Анны видели "какого-то человека, входившего в ее палату". В техасской больнице, где Дейрдре пробыла совсем недолго, врач несколько раз сталкивался с "таинственным посетителем", который "словно испарялся", прежде чем доктор успевал задать ему вопрос, кто он и что делает в палате. В санатории на севере Луизианы сиделка жаловалась своему начальству, что видела привидение. Чернокожие санитары сталкивались с незнакомцем чаще других. -- Уверяю вас, это не человек, -- твердо заявила нам одна из темнокожих женщин. -- Я могу определить это с первого взгляда. Я вижу духов. Я умею их вызывать. Я знаю, кто он, а он знает, кто я, и никогда не подходит ко мне близко. Как и во времена детства Дейрдре, рабочие отказываются приходить на Первую улицу и из уст в уста передаются все те же истории о том, что в доме обитает "какой-то человек", который не желает, чтобы там что-либо менялось. Тем не менее кое-что все же было сделано. В особняке обновили электропроводку и в нескольких комнатах установили кондиционеры. Все работы, однако, велись под строгим и неусыпным контролем самой Карлотты Мэйфейр. Старый садовник по-прежнему ухаживает за газонами и в случае необходимости подкрашивает проржавевшую ограду. Однако в целом особняк, почти скрытый от посторонних глаз огромными ветвями разросшихся дубов, постепенно ветшает. По ночам возле когда-то построенного Стеллой, а теперь заросшего лилиями и дикими ирисами бассейна поют лягушки. Деревянные качели Дейрдре давно упали со стоящего в самой глубине сада огромного дуба и превратились в кучу искореженных обломков, едва заметных в высокой траве. Многие из тех, кто, проходя мимо дома, останавливался, чтобы поглазеть на Дейрдре, неизменно сидящую в своем кресле-качалке на боковой террасе, видели рядом с ней "очень симпатичного молодого человека, наверное родственника". Сиделки, ухаживавшие за больной, часто увольнялись только потому, что их пугал "этот странный мистер", который вдруг появлялся возле их подопечной и так же внезапно исчезал -- "ну прямо как привидение". Иногда им казалось, что за ними кто-то наблюдает, но, обернувшись, они лишь краем глаза успевали заметить неясную тень. -- Около нее все время толчется какой-то призрак, -- заявила в агентстве по найму молоденькая сиделка, объясняя причину своего ухода из особняка-- Однажды он появился прямо среди бела дня -- знаете, ничего ужаснее в жизни своей не видела. Ноги моей больше не будет в том доме! Я пригласил девушку на ленч, и в разговоре она вспомнила еще несколько подробностей: -- В целом мужчина как мужчина. Темные волосы, карие глаза, одет хорошо; темный костюм, белая рубашка. " Но... Господи, мне стало вдруг так страшно! Он просто стоял рядом с ней, освещенный солнцем, и смотрел на меня... Я уронила поднос и закричала... Подобных отказов медицинского персонала различного уровня от работы в семействе Мэйфейр было немало. Мы не теряем из виду этих людей, по возможности встречаемся с ними и записываем их свидетельства. При этом, однако, сами стараемся не посвящать их в подробности и не открывать истинных причин нашего интереса к тому, что, где и когда им довелось видеть или слышать. Вывод, сделанный нами на основе полученной информации, был, мягко говоря, малоутешительным, даже пугающим. Вполне возможно, разум Дейрдре оказался разрушенным до такой степени, что она полностью утратила контроль над Лэшером и таким образом подсознательно позволила ему появляться рядом с ней не только в любое время, но и во вполне материализованной форме. Иными словами, она превратилась в лишенного разума медиума, в беспомощную ведьму, находившуюся во власти того, кто всегда был рядом. Существовала и иная вероятность. Лэшер мог появляться лишь затем, чтобы заботиться о Дейрдре, утешать ее и доставлять ей минуты счастья теми способами, о которых мы даже не подозреваем. В 1980 году мне в руки попала хлопчатобумажная накидка Дейрдре, выброшенная за ненадобностью в мусорный ящик на заднем дворе особняка. Я увез ее в Лондон и передал в руки Лорен Грант, наиболее сильному психометрику нашего ордена. До того момента Лорен ничего не знала о Мэйфейрских ведьмах, однако в данных обстоятельствах телепатия могла сыграть определенную роль, поэтому я постарался максимально закрыть от нее собственный разум. -- Я вижу сияние счастья, -- едва коснувшись накидки, сказала Лорен, -- эта вещь принадлежала человеку безгранично счастливому. Женщине, живущей словно во сне. Она грезит о зеленых садах и сумеречных небесах, она видит перед собой великолепные закаты. Ветви деревьев опускаются почти до земли. С одной из них свисают качели. Это девочка? Нет, подождите, это уже вполне взрослая женщина. Дует теплый ветерок. -- Лорен погладила пальцами материю и еще сильнее прижалась к ней щекой. -- О да! У нее есть прекрасный любовник. Красавец в духе Стирфорта из "Давида Копперфильда", Он удивительно нежен, а когда его руки касаются этой женщины, она буквально льнет к нему и готова ради него на все. Но кто же она? Ей можно только позавидовать. На ее месте захотела бы оказаться любая женщина в мире. Хотя бы на несколько мгновений! Действительно ли такова была подсознательная жизнь Дейрдре Мэйфейр? К сожалению, узнать это от нее самой нам не суждено никогда. Пожалуй, относительно одежды здесь уместно будет упомянуть одну деталь: что бы ни было надето на Дейрдре -- ночная рубашка или накидка, начиная с 1976 года на ее шее неизменно сиял фамильный изумруд Мэйфейров. Мне самому неоднократно удавалось видеть ее издали. До 1976 года я успел побывать в Новом Орлеане трижды, а после возвращался в этот город много раз, чтобы собрать как можно больше новой информации. Часть времени я обязательно проводил на улицах Садового квартала и, конечно же, прогуливался мимо особняка Мэйфейров. Я побывал на церемониях погребения мисс Белл, мисс Милли и мисс Нэнси, а также последнего из сыновей Кортланда -- Пирса, скончавшегося от инфаркта в 1984 году. На всех этих церемониях я сталкивался с Карлоттой Мэйфейр. Наши взгляды встречались. Трижды, проходя мимо, я вкладывал ей в руку свою визитную карточку. Она не сделала ни единой попытки встретиться со мной. Однако не было больше с ее стороны и угроз -- во всяком случае, явных. Карлотта Мэйфейр уже очень стара. Волосы стали совершенно седыми, а худоба производит впечатление болезненной. Однако она по-прежнему ежедневно появляется в своей конторе. Ей давно уже не по силам подняться по ступеням трамвая, поэтому приходится брать такси. В их доме на Первой улице осталась лишь одна чернокожая служанка, если, конечно, не считать преданной нянюшки Дейрдре. В ходе каждого своего пребывания в Новом Орлеане я находил все новых и новых "свидетелей", готовых рассказать мне о "темноволосом мужчине" и загадочных событиях, происходивших в особняке Мэйфейров. Все рассказы звучали очень похоже. Хотя Дейрдре Мэйфейр еще жива, ее история на самом деле практически окончена. Пора перейти к детальному описанию жизни единственной дочери и наследницы Дейрдре Роуан Мэйфейр, которая ни разу не была в родном городе с того самого момента, когда через шесть часов после ее рождения реактивный лайнер поднялся в воздух и увез девочку на противоположный край континента. В настоящий момент попытку собрать воедино имеющиеся у нас разрозненные данные следует, безусловно, считать преждевременной, однако та информация, которой мы располагаем, уже позволяет с большой степенью уверенности сделать весьма важный вывод: судя по всему, Роуан Мэйфейр, которой практически ничего не известно о ее настоящей семье, о ее исторических корнях и тем более о полученном ею наследии, возможно, является наиболее сильной и могущественной из всех когда-либо существовавших Мэйфейрских ведьм. 12 После уличной жары прохлада оснащенного кондиционерами помещения похоронной конторы "Лониган и сыновья" показалась ей особенно приятной. Однако уже через несколько мгновений она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок -- быть может, контраст между нестерпимой духотой и едва ли не ледяными струями воздуха был слишком велик. Стоя в уголке, никем не замеченная, она дрожала как в лихорадке, и все происходящее вокруг казалось каким-то фантастическим сном. Поначалу насыщенный теплом и влагой летний день не вызывал у нее никаких неприятных ощущений. Первые признаки слабости и озноба появились именно в тот момент, когда она подошла к мрачному особняку, стоявшему на пересечении Честнат-стрит и Первой улицы. И вот теперь, в этом зале с задрапированными белым дамастом стенами, освещенном небольшими хрустальными люстрами и заполненном приглушенным гулом голосов, она словно окончательно утратила чувство реальности и погрузилась в таинственный сон... Окон в зале не было, однако, вполне возможно, они скрывались за драпировками. С того места, где она стояла, невозможно было разглядеть, кто лежал внутри гроба, водруженного на высокий постамент возле дальней стены соседнего зала. Видны были лишь отполированное дерево, серебряные ручки и пышная шелковая обивка откинутой крышки, но и их время от времени заслоняли толпящиеся повсюду незнакомые, хорошо одетые люди. "Ты должна заглянуть в этот гроб, -- говорила она себе, чувствуя, как непроизвольно сжимаются от напряжения мышцы лица и каменеет все тело. -- Ты должна пересечь это зал и пройти через следующий. В этом нет ничего особенного. Посмотри. Все именно так и поступают... " Да, действительно, посетители один за другим подходили к постаменту, поднимались на возвышение и бросали прощальный взгляд на лежавшую внутри гроба женщину. Должен же кто-нибудь в конце концов обратить на нее внимание и поинтересоваться, кто она и что здесь делает. И тогда она вместо ответа задаст им свои вопросы: "Кто все эти люди? Почему они здесь? Знают ли они, кто такая Роуан Мэйфейр?" А пока ей оставалось только наблюдать... Мужчины в светлых костюмах, женщины в очаровательных платьях, некоторые даже в шляпках и перчатках... Человек двести, не меньше, всех возрастов... Как давно ей не приходилось видеть туалеты таких ярких тонов, пышные юбки, туго стянутые ремешками в талии... В толпе можно было видеть и совершенно лысых джентльменов в белых льняных костюмах и с тросточками в руках, и юношей, явно чувствовавших себя неловко в тугих воротничках и галстуках, и множество ребятишек -- от младенцев, ползавших по ковру или сидевших на коленях у взрослых, до подростков, игравших рядом со старшими... Она вдруг поймала на себе пристальный взгляд девочки лет двенадцати с рыжими, повязанными лентой волосами. Надо же! В Калифорнии ей никогда не доводилось видеть, чтобы девочки, в таком возрасте -- да и, если быть откровенной, в любом другом -- носили ленты. Голову этой девчушки украшал, огромный атласный бант персикового цвета. Все разодеты как на праздник, подумалось ей. И тон бесед, прямо сказать, весьма радостный. Такое впечатление, что все эти люди собрались здесь на свадебную церемонию, хотя ей еще не приходилось бывать на таких многолюдных свадьбах. В какой-то момент толпа вдруг расступилась, и она увидела на возвышении худощавого пожилого человека невысокого роста, одетого в костюм из легкой полосатой ткани. Он долго стоял, пристально всматриваясь внутрь гроба, потом с трудом опустился возле него на колени. Как это Элли говорила? "Я хочу, чтобы перед моим гробом стояла обитая бархатом скамеечка"? До сих пор Роуан никогда в жизни не встречала людей в таких костюмах. Видела их только в кино -- в старых, мрачно-зловещих черно-белых фильмах, где скрипели опахала, орали на жердочках попугаи и Хэмфри Богарт ссорился с Сидни Гринстрит. То, что она видела перед собой сейчас, очень походило на такие фильмы -- нет, не в смысле мрачной атмосферы, а в смысле отражения времени. Она словно вновь очутилась в прошлом, в той эпохе, которая осталась навеки погребенной в земле Калифорнии, и, быть может, потому испытала вдруг ощущение внутреннего покоя -- нечто схожее с тем, что испытал один из героев "Сумеречной зоны", когда, сойдя с поезда, неожиданно для себя оказался в маленьком городке, где на дворе по-прежнему неторопливо текло девятнадцатое столетие. "У нас, в Новом Орлеане, похороны проводились по всем правилам, -- вспомнились ей слова Элли. -- Пожалуйста, пригласи моих друзей... " Однако скромная, почти аскетичная церемония похорон Элли не имела ничего общего с тем, что Роуан видела сейчас. Тогда, в Калифорнии, на службе присутствовали лишь несколько друзей Элли. Худые, загорелые, они сидели на самых краешках откидных стульев в церкви и казались растерянными и словно обиженными смертью приятельницы. -- Она ведь просила не присылать цветов, -- оправдывались они перед Роуан. -- Да, но мне подумалось, что будет ужасно, если, их не будет вообще, -- отвечала она. Крест из нержавеющей стали... Бессмысленные, бесполезные слова, произнесенные совершенно посторонним человеком... А здесь... Здесь повсюду были цветы. Море цветов: великолепные розы, яркие гладиолусы, лилии... И еще, и еще, и еще... Она даже не знала, как они называются. Капли воды, в которых, причудливо преломляясь, отражался свет, сияли на трепещущих лепестках и листьях. Между стульями, в нишах и в углах залов на специальных проволочных треногах стояли огромные венки, украшенные белыми лентами и бантами, на некоторых можно было прочесть написанное серебром имя: Дейрдре. Дейрдре... И вдруг это имя -- имя матери -- запестрело везде. Куда бы она ни взглянула, повсюду лишь Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре... В то время как дамы в элегантных нарядах пили белое вино из высоких бокалов, а девчушка с лентой в волосах все так же пристально разглядывала Роуан, в то время как монахиня в темном одеянии, белом головном уборе и черных чулках, склонив голову, слушала мужчину, который что-то шептал ей на ухо, и одновременно присматривала за окружившими ее маленькими девочками, во всех концах зала серебром звенел безмолвный плач: Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре... А цветы все несли и несли -- миниатюрные деревья из проволоки, сплошь увитой папоротниками с искусно вплетенными среди них красными розами. Какой-то крупного сложения мужчина с пухлыми щеками поставил небольшой, но на редкость красивый букет почти возле самого гроба. В воздухе витал потрясающий аромат. Элли всегда жаловалась, что в Калифорнии цветы не имеют запаха. А здесь, в небольших залах, все было буквально пропитано им -- словно смесью самых изысканных духов. Да, теперь Роуан поняла, что имела в виду Элли. Здесь все было настоящим: и тепло, и влажность, и краски; здесь все становилось видимым и почти осязаемым. Но на Роуан вдруг снова накатил приступ дурноты, а душный, густо насыщенный запахами воздух еще больше усиливал неприятные ощущения. Толпа практически скрыла от нее стоящий в отдалении гроб. Ей вновь почему-то вспомнился высокий и мрачный особняк, стоящий "на самой окраине набережной в центральной части города", -- именно так описал его служащий в отеле. Это, должно быть, именно тот дом, который по-прежнему снился Майклу. Если, конечно, их здесь не тысячи -- с одинаковыми чугунными, украшенными розами оградами и зарослями бугенвиллей, скрывающими обветшавшие, блекло-серые стены. Господи, как же он красив, этот старый особняк! "Дом моей матери? Мой дом? Ну где же Майкл?" Внезапно толпа расступилась, и Роуан вновь увидела длинную стенку гроба. Ей показалось, или на фоне шелка перед глазами действительно на миг мелькнул профиль женщины, покоящейся внутри? Элли хоронили в закрытом гробу. А погребение Грэма свершилось вообще без официальной церемонии. Его друзья просто собрались в одном из баров. "Сейчас ты подойдешь к возвышению и поднимешься по ступеням к гробу, -- мысленно приказывала себе Роуан. -- Ты обязана это сделать. Разве не затем ты приехала сюда? Разве не ради того, чтобы бросить прощальный взгляд на свою мать, ты нарушила данное Элли обещание?.. Неужели я не сплю? Неужели наяву вижу эту девочку в перетянутом по талии пояском платьице и белых чулочках, обнимающую за плечи пожилую женщину?" Ах, ну почему здесь нет Майкла? Это его мир. Если бы он был сейчас здесь и мог снять перчатку и прикоснуться к руке мертвой женщины... Но что бы он увидел? Владельца похоронной конторы, впрыскивающего бальзамирующий раствор в вены покойницы? Или кровь, стекающую по специальному желобу под белым столом для бальзамирования? Дейрдре... Имя, написанное серебром на ленте, украшающей ближайший к Роуан венок из хризантем. Дейрдре -- на ленте, повязанной на венке из роз, стоящем напротив... "Ну же. Чего ты ждешь? -- Роуан не могла заставить себя сдвинуться с места, -- Давай же, иди". Она попятилась к двери и прислонилась к косяку. Трое маленьких ребятишек подбежали к пожилой светловолосой женщине, и та, раскинув руки, обняла их всех разом. Малыши по очереди целовали ее в трясущиеся щеки, а женщина в ответ лишь молча кивала головой. "Интересно, они тоже мои родственники?" -- подумала Роуан. И вновь перед ее мысленным взором возник старый особняк -- туманный, лишенный деталей образ, мрачный, почти фантастический. Она поняла, почему Майкл так любил этот дом, почему ему нравился квартал, где тот стоял. Но Майкл даже не подозревает, что этот дом принадлежал ее матери. Он не знает, что происходит. Майкл исчез. Возможно, он никогда больше не появится в ее жизни, и останется только воспоминание о проведенном вместе уик-энде и это непреходящее чувство... "Мне необходимо вернуться домой... Дело не в видениях... Просто я не могу здесь больше оставаться... Я понял это в тот день, когда оказался в океане... " Дверь за спиной Роуан распахнулась, и она молча отступила в сторону, пропуская входившую в зал пару. Мужчина в помятом белом костюме, слегка склонив толстую шею, что-то тихо говорил своей спутнице -- статной женщине в безукоризненно сшитом спортивного покроя платье с отрезной талией; ее седые, отливающие металлом волосы были туго скручены в узел на затылке. -- Беатрис! -- послышалось чье-то приветствие. Совсем еще молодой человек устремился им навстречу и расцеловался с женщиной. -- Я так рада видеть тебя, дорогая, -- прозвучал другой голос, женский. -- Нет, ее еще никто не видел, но она должна приехать с минуты на минуту. Их манера говорить походила на ту, что была свойственна Майклу, и одновременно разительно от нее отличалась. Двое мужчин с бокалами в руках, шепотом о чем-то беседуя, прошли между Роуан и недавно прибывшей парой и затерялись в толпе, заполнявшей второй зал. Входная дверь вновь открылась -- с улицы пахнуло жаром и донесся шум уличного движения. Роуан отошла в дальний угол. Оттуда ей наконец стал виден весь гроб. Половина крышки была опущена, скрывая под собой ноги и нижнюю часть туловища покойницы, и Роуан это показалось нелепым, хотя она и не смогла бы объяснить почему. На пышной шелковой подушке чуть выше головы лежал крест. Самой головы видно не было -- только легкая тень на фоне сияющего шелка. "Ну же, иди, -- подбадривала себя Роуан. -- Неужели подняться на это возвышение для тебя страшнее, чем войти, в операционную? Подойди к гробу. Да, ты окажешься у всех на виду. Ну и что? Они же не знают, кто ты". Однако тело вновь словно свело судорогой, и она не могла сделать ни шагу. Как будто издалека до нее донесся чей-то голос. Она понимала, что он обращен именно к ней, что следует повернуть голову и ответить, и тем не менее продолжала молча стоять в той же позе. Девчушка с бантом удивленно смотрела в ее сторону, недоумевая, почему эта женщина так странно себя ведет. -- ... Джерри Лониган. К вашим услугам. А вы доктор Мэйфейр, если не ошибаюсь? Роуан тупо взглянула на говорящего. Полный мужчина с тяжелой нижней челюстью и ярко-синими с зеленоватым отливом глазами... Нет, глаза скорее напоминали шарики из синего мрамора -- совершенно круглые и очень синие. -- Вы доктор Мэйфейр? Она бросила взгляд на его протянутую руку. Крупная, тяжелая, как звериная лапа. Роуан понимала, что достаточно просто коснуться, пожать ее, но напряжение во всем теле достигло такой силы, что она не смогла сделать даже это. Ей казалось, что застыли даже глаза. Господи, да что с ней такое? Откуда эта тревога? Почему тело отказывается подчиняться разуму? Ведь ради этой минуты она преодолела две тысячи, миль. -- Я хочу... -- Не в состоянии выдавить из себя еще хоть слово, она лишь качнула головой в сторону гроба. Мужчина обнял ее за плечи и слегка подтолкнул вперед. -- Вы хотите видеть ее, доктор Мэйфейр? "Видеть ее... Говорить с ней... Узнать ее получше и полюбить... Быть любимой ею... " Роуан сознавала, что похожа сейчас на ледяную статую с широко раскрытыми глазами. Она взглянула в маленькие синие глазки и молча кивнула. И вдруг наступила полная тишина, как будто кто-то нажал на кнопку и выключил звук. Неужели она мыслила вслух? Нет, она не произнесла ни слова. Мужчина повел ее к гробу, и все взгляды разом обратились в их сторону, ведь до того никто из собравшихся не знал ее в лицо. Под приглушенный шепот, передававший новость из уст в уста, они пересекли первый зал -- Роуан лишь на долю секунды задержалась возле рыжеволосой девочки -- и подошли к входу во второй. На самом пороге Роуан невольно застыла как вкопанная. Ее провожатый -- мистер Лониган -- тоже остановился. В зале перед ними словно вдруг стало темнее. Голосов не было слышно, никто не двигался. Даже детишки прекратили свои игры. -- Не хотите ли присесть, доктор Мэйфейр? -- участливо спросил мистер Лониган. Роуан продолжала стоять, уставившись в ковер. От гроба ее отделяли теперь метров шесть. "Только не смотри туда, -- говорила она себе. -- Только не смотри, пока не подойдешь и не поднимешься на возвышение. Не следует пытаться издали увидеть самое ужасное". Но что значит ужасное? Что может быть страшнее стола для вскрытия трупов? Только то, что в гробу лежит... ее мать! Женщина, сидевшая рядом с рыжеволосой девочкой, встала и положила руку на плечо малышки. -- Вы Роуан? Меня зовут Алисия Мэйфейр. Я приходилась Дейрдре четвероюродной племянницей. А это Мона, моя дочь. -- А я Пирс Мэйфейр, -- представился симпатичный молодой человек, стоявший справа от Роуан, и протянул ей руку. -- Правнук Кортланда. -- Дорогая, меня зовут Беатрис, я твоя кузина. -- Роуан окутало ароматом духов. Та самая женщина, с седыми волосами, слегка коснулась ее мягкой щекой. Огромные серые глаза. -- Сесилия Мэйфейр, внучка Баркли. Мой дед родился в особняке на Первой улице, он был вторым сыном Джулиена. А это... Позвольте познакомить вас с сестрой Мари-Клэр. Сестра, это Роуан, дочка Дейрдре. Наверное, монахиням полагается говорить что-то особенное, какие-то приличествующие случаю слова. Но сестра Мари-Клэр все равно бы их не услышала. Окружающие наперебой кричали ей в самое ухо: -- Это Роуан! Ро-у-ан! Девочка Дейрдре! -- Тимоти Мэйфейр, ваш четвероюродный кузен. Мы все рады наконец-то познакомиться с вами, Роуан... -- ... К сожалению, такой печальный повод". -- Питер Мэйфейр. Мы побеседуем позже. Мой отец Гарланд. Элли когда-нибудь рассказывала вам о Гарланде? Господи! Они все Мэйфейры! Полли Мэйфейр, Агнес Мэйфейр, дочери Филипа Мэйфейра, Эжени Мэйфейр... и так далее, и так далее... Сколько же их на самом деле? Не семья, а целый легион! Роуан без конца пожимала чьи-то руки, но при этом старалась ни на шаг не отходить от мистера Лонигана, который все это время оставался ее верной опорой. Она дрожала... нет, точнее будет сказать, ее трясло как в лихорадке. -- ... Клэнси Мэйфейр. -- Ее щеки легко коснулись губы очередной родственницы. -- Я правнучка Клэя. Дедушка родился в доме на Первой улице -- еще до Гражданской войны. Моя мать, Труди Мэйфейр, тоже здесь. Мама, подойди к нам, пожалуйста, пропустите маму... -- Рады познакомиться с тобой, дорогая. Ты уже виделась с Карлоттой? -- Мисс Карлотта очень плохо себя чувствует, -- вмешался в разговор мистер Лониган. -- Она будет ждать нас в церкви... -- ... Знаете, ведь ей уже девяносто... -- ... Быть может, стакан воды? Посмотрите, она же белая как бумага... Пирс, принеси ей стакан воды. -- Я Магдален Мэйфейр, правнучка Реми, который много лет жил на Первой улице. А это мой сын Гарви и дочь Линдси. А вот и Дэн. Дэн! Подойди и поздоровайся с доктором Мэйфейр. Дэн приходится правнуком Винсенту. Элли говорила вам о Клэе, или Винсенте, или... Нет! Никогда и ни о ком! "... Торжественно клянусь перед Богом в том, что никогда не вернусь в Новый Орлеан... и не стану пытаться получить какие-либо сведения о... " Но почему? Боже, почему? Ведь все эти люди... Зачем ей понадобилось составлять этот документ? Откуда такая таинственность? Какие секреты она пыталась сохранить? -- ... С ней Джеральд. Пирс заскочил туда по дороге и видел ее. Она чувствует себя вполне сносно и приедет прямо в церковь. -- Может, вам лучше сесть, милая? -- С вами все в порядке? -- Я Лили, дорогая. Лили Мэйфейр. Вам все равно не запомнить всех нас сразу. Даже не пытайтесь. -- ... Всегда к вашим услугам, Роуан. Вы хорошо себя чувствуете? "Я? О да, вполне. Просто я не в состоянии вымолвить хоть слово и не в силах сдвинуться с места... Я... " И вновь лицо Роуан свело словно судорогой. Не только лицо -- все тело. Она еще крепче вцепилась в руку мистера Лонигана. Он что-то говорил в тот момент столпившимся вокруг родственникам. Кажется, просил их дать возможность Роуан выполнить свой последний долг... оставить ее наедине с покойной... -- Меня зовут Гай Мэйфейр, -- послышался слева мужской голос, и кто-то тронул Роуан за руку. -- Я сын Андреа. А это моя жена Стефани, дочь Грейди и кузина Элли. Роуан хотелось ответить каждому, но она не знала, как именно. Достаточно ли просто пожать руку, кивнуть толовой или вернуть родственный поцелуи?.. Возле нее возникла еще одна фигура, но пожилой человек говорил так тихо, что она практически ничего не расслышала, кроме имени -- Шеффилд. Роуан боялась поднять глаза и взглянуть в ту сторону, где стоял гроб. "Но ведь ты только затем сюда и приехала, -- твердила она себе. -- Ты должна, обязана сделать это. Посмотри, их сотни, и все они... " -- Роуан, познакомьтесь, это Филдинг Мэйфейр, сын Клэя. Она увидела перед собой древнего старца, такого худого, что можно было различить каждую косточку на его черепе, просвечивающую сквозь бледную кожу; истончившиеся губы уже не скрывали зубов, а вокруг запавших глаз густой сетью легли морщины. Родственники поддерживали Филдинга с обеих сторон, ибо самостоятельно держаться на ногах он не мог. Столько усилий -- и все ради того, чтобы увидеть ее, Роуан?! Она протянула старцу руку. -- Он хочет поцеловать вас, дорогая, -- сказал кто-то. Роуан скользнула губами по дряблой щеке. Обратив на нее взгляд выцветших до желтизны глаз, старик медленно заговорил, но голос был таким тихим, а речь такой невнятной, что Роуан почти ничего не поняла. Лестан Мэйфейр... Ривербенд... Что такое Ривербенд? Тем не менее, не желая обижать престарелого родственника, она кивала головой и силилась подыскать в голове какие-то приличествующие случаю слова для ответа. Столь преклонный возраст сам по себе уже заслуживает почитания, а тем более если человек только из стремления: лично выразить ей свое уважение поистине героически сражался с собственной немощью. Однако когда Роуан взяла старика за руку, то была несказанно удивлена шелковистой гладкостью кожи и силой, по-прежнему таившейся в узловатых пальцах. -- Мне кажется, она вот-вот упадет в обморок, -- послышался чей-то приглушенный шепот. Неужели они говорили о ней? -- Хотите я провожу вас к гробу? -- Это был все тот же симпатичный юноша с чистым, как у школьника из приготовительного класса, лицом и сияющими глазами. -- Я Пирс, мы с вами познакомились минуту назад. -- Он сверкнул белозубой улыбкой. -- Кузен Элли. Да, к гробу... Наверное, пора наконец к нему подойти. Стоявшие впереди чуть расступились, и она все-таки нашла в себе силы посмотреть в ту сторону. Но тут же взгляд метнулся вверх, мимо головы, покоящейся на приподнятой подушке. Она увидела множество цветов, прислоненных к открытой крышке, а правее, в ногах гроба, уже знакомого седовласого человека Стоявшая рядом с ним темноволосая женщина перебирала четки, плакала и чуть шевелила губами -- видимо, молилась. Однако взгляды обоих были устремлены на нее, на Роуан. Но откуда она может знать его -- да и вообще кого-либо из собравшихся в похоронной конторе? И тем не менее... Нет, ошибки быть не может. Она знает его. Знает, что он англичанин, помнит даже звук его голоса. Джерри Лониган повел Роуан к гробу. Пирс держался рядом. -- Ей совсем плохо, Монти. -- Очень приятная пожилая дама повернулась к стоявшему возле нее мужчине. -- Принеси скорее воды. -- Дорогая, может, вам все-таки лучше присесть? -- Нет, -- почти беззвучно, одними губами, выдохнула Роуан и покачала головок, неотрывно глядя на седовласого англичанина и на женщину с четками. За неделю до смерти Элли вдруг попросила принести ей четки, и Роуан пришлось отправиться за ними в какой-то магазин в Сан-Франциско. Темноволосая незнакомка продолжала плакать, то и дело прикладывая к глазам носовой платок, а седовласый джентльмен что-то шепотом говорил ей, но глаза его при этом пристально следили за Роуан. "Я вас знаю". Он посмотрел на нее так, словно последние слова были произнесены вслух. И вдруг Роуан вспомнила! Кладбище в округе Сонома, где похоронены Элли и Грэм... Этого человека она встретила тогда возле их могил. "Я знаю вашу семью в Новом Орлеане". Неожиданно еще один фрагмент головоломки занял свое место. Этот же человек всего лишь два дня назад стоял неподалеку от дома Майкла на Либерти-стрит. -- Милая леди, может быть, вам все же стоит сейчас выпить воды? -- участливо поинтересовался Джерри Лониган. Но как? Почему? Что привело этого человека на кладбище и к дому Майкла? Какое отношение вообще имеет все происходящее к Майклу, который первым рассказал ей о доме с чугунной оградой, украшенной орнаментом из роз? Какая здесь может быть связь? -- Пусть она просто посидит. Вот здесь. -- Пирс направился за стулом для Роуан. Надо идти. Она не может и дальше стоять на одном месте, глядя на англичанина и мысленно требуя, чтобы тот объяснил причину своего появления на Либерти-стрит. Краешком глаза она по-прежнему видела то, что не желала и не имела сил видеть: стоящий на возвышении гроб, а в нем... -- Вот, Роуан, возьмите. Оно очень приятное и холодное. -- Роуан почувствовала запах вина, -- Выпейте, дорогая. -- Я бы с удовольствием. -- Роуан покачала головой и попыталась изобразить на лице благодарную и в то же время виноватую улыбку. -- Поверьте, я бы рада, но... "Но губы меня не слушаются. Мне кажется, я вообще утратила контроль над собственным телом. Не могу даже рукой шевельнуть. А все вокруг ждут, когда я подойду к гробу. И я действительно должна заставить себя сдвинуться с места. -- Ей всегда казалось, что только слабаки, не умеющие владеть собой, падают в обморок у прозекторского стола во время вскрытия. Такие процедуры не должны влиять на физическое состояние человека. -- Вот если бы меня кто-нибудь стукнул по голове бейсбольной битой, тогда я, наверное, могла бы отключиться. Господи! Похоже, здесь, в этом зале, передо мной начинают открываться совершенно новые стороны жизни! А в гробу лежит моя мать... А ты что думала? -- продолжала разговаривать сама с собой Роуан. -- Что она будет вечно ждать, живая и здоровая, пока ты наконец соизволишь приехать? Пока до тебя наконец дойдет... Здесь, в этом совершенно незнакомом тебе месте. Попав сюда, ты словно очутилась в чужой, неизведанной стране". Седоволосый англичанин направился в ее сторону. "Кто вы? Зачем вы здесь? Вам. здесь совершенно не место". Нет, она не права. Он-то как раз мало чем отличался от здешних жителей -- обитателей этого странного, чуждого ей самой мира с их колоритной внешностью, душевной мягкостью и добротой. В его лице она тоже не увидела ни тени иронии или самодовольства, ни намека на неискренность. Мягко отстранив молодого человека, англичанин придвинулся к Роуан почти вплотную. Ей вспомнились лица тех, кто присутствовал на похоронах Элли. Сколько же мук им пришлось претерпеть! Там не было ни одного человека моложе шестидесяти, но при этом ни одного седого волоса, ни единой ослабевшей мышцы, ни единой морщинки... Ничего похожего! Именно такими, по их мнению, и должны быть, как принято выражаться, "люди их круга". Роуан чуть опустила взгляд и увидела горы цветов, лежащие по обе стороны от обитой бархатом скамеечки. Буквально впившись ногтями в руку мистера Лонигана, она двинулась вперед -- словно в омут вниз головой... Только бы не остановиться вновь! Однако едва она попыталась чуть расслабиться, как почувствовала, что вот-вот упадет. Англичанин подхватил ее под руку слева, в то время как мистер Лониган оставался с правой стороны. -- Роуан, -- тихо прошептал англичанин, -- Майкл обязательно приедет, как только сможет. Скорее всего, сегодня. -- Его манера говорить по-прежнему оставалась четкой и в то же время мелодичной, -- А пока вместо него рядом с вами побуду я. Она бросила на англичанина удивленный и радостный взгляд, испытывая при этом чувство невероятного облегчения. Боже, как хорошо! Майкл приедет! Он уже совсем близко! -- Да, он уже недалеко, но его задержали непредвиденные обстоятельства, -- с искренним сочувствием подтвердил англичанин. -- Поверьте, Майкл очень расстроен тем, что не смог присутствовать... Перед глазами Роуан вновь возник неясный образ темного, обветшавшего дома на Первой улице, о котором столько раз рассказывал Майкл. А потом ей вспомнился маленький комок одежды на поверхности воды... Ее первая встреча с Майклом... Разве могла она подумать, что так далеко от берега, едва ли не посреди океана, вдруг обнаружит утопленника?.. -- Я могу вам чем-нибудь помочь? -- Голос англичанина звучал совсем тихо. -- Быть может, вы хотите подняться к гробу? "О да, пожалуйста, проводите меня. Помогите подняться по ступеням. Заставьте мои ноги двигаться..." И этот человек действительно совершил едва ли не чудо! Обняв Роуан за плечи, он повел ее вперед, не переставая что-то шептать в самое ухо. Она ловила лишь отдельные фразы и даже едва слышно отвечала ему, но разговор был отрывочным. -- ... На самом деле она просто не захотела присутствовать на прощальной церемонии... Она в ярости от того, что все мы здесь собрались... -- ... Не стоит так переживать. Ведь ей уже девяносто, а на улице жара. -- ... Я понимаю. После того как все закончится, те, кто пожелает, могут прийти ко мне... Роуан по-прежнему не поднимала глаз, смотря куда угодно -- на серебряные ручки гроба, на цветы, на бархатную скамеечку, -- но только не на ту, что лежала сейчас прямо перед ней... И вновь к горлу подступила дурнота. Жара ли тому была виной или, напротив, прохладный, пропитанный ароматами цветов воздух, она не знала и мысленно продолжала себя уговаривать: "Ты должна, ты обязана сделать это. успокойся, возьми себя в руки. Ты не имеешь права упустить единственную возможность. "... Никогда не вернусь в Новый Орлеан... и не стану пытаться получить какие-либо сведения..." Англичанин продолжал заботливо поддерживать ее обеими руками. "Майкл непременно приедет!" Роуан коснулась обитого бархатом гроба, потом медленно, с усилием оторвала взгляд от пола и посмотрела туда, где на атласной подушке покоилась голова усопшей женщины. И в то же мгновение рот ее начал непроизвольно открываться, словно сведенный судорогой. Она отчаянно пыталась преодолеть спазм, но все усилия были тщетными. Дрожь, охватившая Роуан с головы до нот, была столь яростной, что англичанин, почувствовав ее, как можно крепче сжал пальцы на ее локте. Он тоже пристально вглядывался в лицо покойницы. Он знал ее! Все окружающее утратило свою значимость. Осталось только желание вот так смотреть и смотреть на нее, не отрываясь, не отводя в сторону глаз, и никуда не спешить, ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться... Только вглядываться в это лицо, за которым остались навсегда скрытыми многие и многие тайны. "Лицо Стеллы в гробу казалось таким прекрасным... Ее великолепные черные волосы спадали волнами... " -- Да помогите же ей! Она вот-вот упадет в обморок! -- послышались голоса вокруг. -- Пирс, сделай же что-нибудь! -- Не волнуйтесь, все в порядке, -- успокаивал обеспокоенных членов семейства Джерри Лониган. -- Мы о ней позаботимся. Ужасно, что она мертва, но как она прекрасна в смерти! Ее с любовью подготовили к переходу в вечность. Удивительной красоты губы чуть тронуты розовой помадой, на по-детски безукоризненной коже щек алеют румяна, расчесанные черные волосы свободно лежат на атласе подушки... В пальцы покоящихся на груди рук вложены четки, а сами руки так совершенны по форме, что кажется, будто они никогда не принадлежали живому человеку, а были вылеплены искусным скульптором. За всю ее жизнь Роуан еще не доводилось видеть ничего подобного. Те, с кем ей приходилось иметь дело, -- утопленники, жертвы нападений, получившие ножевые ранения или поступавшие в клинику с проломленными черепами, -- умирали нередко. В таких случаях они либо подвергались вскрытию -- и тогда прозектор в резиновых перчатках один за другим вынимал окровавленные внутренние органы, чтобы внимательно осмотреть их и дать окончательное заключение о причине смерти, -- либо надолго становились учебными пособиями в анатомическом театре к лежали на столах, бледно-серые, насквозь пропитанные специальными растворами, с разверстыми грудными клетками. Но таких покойников -- окутанных голубым шелком и кружевами, благоухающих ароматом пудры, с четками в красиво сложенных на груди руках -- Роуан не видела никогда. Роуан не смогла бы определить даже возраст лежавшей в гробу женщины -- так безукоризненно и молодо она выглядела. Роуан вдруг нестерпимо захотелось, чтобы сомкнутые веки вдруг вздрогнули и поднялись, и тогда она получила бы возможность взглянуть в глаза своей матери. Она склонилась над гробом, осторожно высвободилась из рук англичанина и нежно коснулась пальцев усопшей. Холодные. Холодные и застывшие, такие же твердые, как вложенные в них четки, Роуан закрыла глаза и крепче прижалась рукой к неподатливой белой плоти. Никакого биения жизни. Мертва, Мертва навеки. Интересно, будь сейчас здесь Майкл, смог бы он узнать, мучилась ли мать перед смертью, боялась ли ее? А быть может, он объяснил бы Роуан, почему ее столько лет держали в неведении. Смог бы он, дотронувшись до мертвой плоти, услышать отголоски жизни? "Господи, ну почему, почему она от меня отказалась? -- думала Роуан. -- Кто мне объяснит? Как бы мне хотелось быть уверенной, что она покинула этот мир без страха и мучений, исполненная любви и внутреннего покоя. Я очень надеюсь, что все произошло именно так, ведь иначе ее лицо не было бы таким умиротворенным". Медленно подняв руку, она смахнула слезы со щек и вдруг осознала, что лицо уже не сведено судорогой, что она вновь обрела способность двигаться и говорить. В нескольких шагах от Роуан тихо плакала дама с седыми волосами. Темноволосая женщина вновь уткнулась в грудь стоявшего рядом с ней мужчины и содрогалась от беззвучных рыданий. Слезы текли из глаз большинства собравшихся в зале. А лица остальных, чьи глаза оставались сухими, приобрели то специфическое выражение, которое обычно бывает у всех присутствующих на похоронах, -- задумчивое и отрешенное. Эти люди как будто сошли с полотен великих флорентийских художников и теперь печально взирали на окружающий мир, в то время как души их по-прежнему пребывали в царстве мечты и снов, оставшемся за золочеными рамами. Не в силах оторвать взгляд от лица матери, Роуан попятилась от гроба. Англичанин проводил ее в первый зал, а мистер Лониган тем временем предложил всем родственникам подойти и попрощаться с покойной. Священник ждал, готовый выполнить свой печальный долг. Роуан с удивлением увидела, как высокий пожилой джентльмен склонился над гробом и поцеловал усопшую в лоб. То же самое следом за ним сделала Беатрис -- дама с седыми волосами -- и тихо прошептала несколько слов. Один за другим родственники поднимались на возвышение, чтобы сказать свое последнее "прости" и коснуться прощальным поцелуем той, которую, судя по всему, они очень любили... Мистер Лониган осторожно усадил Роуан на стул и хотел было отойти в сторону, но как раз в этот момент к ним подошла темноволосая женщина и, наклонившись к самому уху Роуан, торопливо прошептала: -- Она не хотела от вас отказываться. -- Рита Мей! -- прошипел мистер Лониган, хватая женщину за локоть и едва ли не оттаскивая ее прочь. -- Это правда? -- едва слышно спросила Роуан, пытаясь удержать ускользающую руку. Лицо мистера Лонигана вспыхнуло, челюсти слегка подрагивали, однако он промолчал и поспешно вывел женщину из зала. Англичанин, стоявший возле входа во второй зал, молча кивнул. Он смотрел прямо в глаза Роуан, и на лице его явственно читались печаль и недоумение. Роуан отвела взгляд. Мимо гроба все шли и шли родственники. Они по очереди поднимались на возвышение и склонялись к самому лицу покойной -- словно стремились в последний раз испить глоток воды из низко бьющего над землей фонтана... "Прощай, Дейрдре! Прощай дорогая!" -- то и дело доносилось до Роуан. Неужели все они помнят? Ну если не все, то хотя бы самые старые из них, те, что подходили к ней первыми. Слышали ли о ней когда-нибудь дети? А что знает вон тот симпатичный молодой человек, который так пристально наблюдает за ней из противоположного конца зала? "Она не хотела от вас отказываться". Какое чувство испытывает человек, целующий гладкую, холодную как лед кожу? А все они делали это так обыденно, с такой простотой и легкостью; матери поднимали на руки детей, чтобы те смогли дотянуться... А вот какой-то мужчина быстро склонился к гробу и отошел, уступая место следующему -- очень пожилому, с покрытыми веснушками руками и редеющими волосами... -- Помоги мне, Сесил! -- Та самая девочка, с лентой в волосах, -- на вид ей можно было дать лет двенадцать -- стояла на цыпочках возле гроба... -- Роуан, вы хотите еще раз остаться с ней наедине? -- послышался рядом голос мистера Лонигана. -- После того как все пройдут, у вас еще будет время. Священник подождет. Впрочем, вы не обязаны... Она взглянула на англичанина, но тот хранил молчание. Мистер Лониган выжидающе смотрел на нее своими маленькими круглыми глазками, с лица его все еще не сошла краска смущения -- или гнева? -- на лбу блестели бисеринки пота. Его жена, Рита Мей, стояла в дальнем конце холла, не решаясь войти. -- Да... Наедине... Еще раз... -- выдавила из себя Роуан и поймала на себе одобрительный взгляд Риты Мей. -- Все правильно, -- почти беззвучно, одними губами, шепнула та и кивнула головой. Да, все правильно. Она должна попрощаться, поцеловать мать, как только что целовали ее все эти люди... 13 ДОСЬЕ МЭЙФЕЙРСКИХ ВЕДЬМ Часть X РОУАН МЭЙФЕЙР Совершенно секретно. Данные обновлены и дополнены в 1989 году. Дополнительные сведения содержатся в секретном досье Роуан Мэйфейр, хранящемся в Лондоне. Для доступа к нему в компьютере необходимо знать пароль Роуан Мэйфейр была удочерена по всем правилам закона в день своего рождения, седьмого ноября 1959 года; приемные родители: Эллен Луиза Мэйфейр и Грэхем Франклин. В тот же день Роуан увезли в Лос-Анджелес, где вместе с приемными родителями она прожила до трех лет. Потом семья перебралась в Сан-Франциско, штат Калифорния, и в течение двух лет жила в Пасифик-Хейтс. Когда Роуан исполнилось пять лет, семья переехала в последний раз, теперь в Тайбурон, расположенный на противоположном берегу залива, в новый дом, который специально для Грэма, Элли и их дочери спроектировали архитекторы Траммель, Портер и Дэвис. Он практически весь построен из стекла и красного дерева и оснащен современными системами жизнеобеспечения -- водопроводом, канализацией и прочими, а кроме того, буквально напичкан разного рода бытовыми приборами и приспособлениями по последнему слову техники. Помимо всего прочего, возле дома прорыт судоходный канал и построен пирс для личной яхты. С огромных по площади плоских крыш открывается великолепный вид на залив Ричардсона, Сосолито и -- южнее на Сан-Франциско. В настоящее время Роуан живет в этом доме одна. В настоящее время Роуан около тридцати лет. Ее рост пять футов десять дюймов. Волосы светлые, довольно коротко подстриженные, глаза светло-серые, с длинными темными ресницами, брови темные, прямые. Удивительно красивой формы губы и гладкая, практически безукоризненная кожа довершают в целом весьма привлекательную картину. Тем не менее справедливости ради следует отметить, что она начисто лишена романтического очарования, свойственного когда-то Стелле, равно как миловидности Анты или загадочной, мрачноватой чувственности Дейрдре. Утонченность и изысканность Роуан сочетаются с несколько мальчишеской внешностью. На некоторых фотографиях она очень похожа на Мэри-Бет, особенно подчеркивают это сходство прямые темные брови. На мой взгляд, имеется неоспоримое сходство и между Роуан и Петиром ван Абелем, хотя в отличие от последнего волосы у нее не золотистого, а скорее пепельного оттенка и глаза посажены не так глубоко. Тем не менее овал лица и нордический тип внешности в целом, по моему глубокому убеждению, унаследованы ею именно от Петира -- достаточно взглянуть на его портреты, хранящиеся в архиве ордена. Очень многим Роуан кажется чересчур холодной. Однако в ее хрипловатом голосе присутствуют душевная мягкость и глубина. Знакомые Роуан утверждают, что полюбить эту женщину способны лишь те, кто очень хорошо ее знает. Странное убеждение, ибо, если верить нашим информаторам, Роуан Мэйфейр по-настоящему хорошо знают очень немногие, а вот любят практически все. Краткое изложение материалов, касающихся приемных родителей Роуан -- Элли Мэйфейр и Грэма Франклина Эллен Луиза Мэйфейр -- единственная дочь Шеффилда, сына Кортланда Мэйфейра, родилась в 1923 году. Ей было шесть лет, когда умерла Стелла. В восемнадцать лет Элли поступила в Стэнфордский университет и с тех пор почти безвыездно жила в Калифорнии. Она вышла замуж за выпускника юридического факультета Стэнфордского университета Грэхема Франклина, который был на восемь лет моложе ее. Самой Элли в ту пору исполнился тридцать один год. Следует отметить, что и до отъезда в Калифорнию контакты Элли Мэйфейр с семьей нельзя назвать тесными, ибо с восьми с половиной лет -- а именно столько было девочке, когда умерла ее мать, -- она воспитывалась в пансионе в Канаде. Отец Элли, Шеффилд Мэйфейр, похоже, до конца своих дней не мог смириться с потерей горячо любимой жены и вел уединенный, можно сказать, затворнический образ жизни. Он часто навещал дочь в пансионе, возил ее в Нью-Йорк и осыпал подарками, но все же старался держать девочку подальше от дома. Из всех сыновей Кортланда Шеффилд был, пожалуй, самым спокойным и замкнутым. Он неустанно трудился в семейной фирме, однако крайне редко принимал сам или участвовал в обсуждении наиболее важных решений. После смерти сына Кортланд, однако, заметил, что от Шеффилда зависели буквально все. Для нашего повествования важен тот факт, что с восьмилетнего возраста Элли практически не общалась с остальными членами семейства Мэйфейр. Круг ее друзей составляли люди, с которыми она познакомилась в Калифорнии, и несколько бывших соучениц по пансиону. Что именно было ей известно о жизни и смерти Анты и даже о Дейрдре, мы достоверно не знаем. Судя по всему, Грэм Франклин знал о семье Элли еще меньше, то есть практически не знал ничего. Об этом свидетельствуют его высказывания, сделанные в разные годы: "Она из семьи плантаторов"; "Ее родственники прятали золото под полом"; "Кажется, их предки были пиратами"; "А, вы спрашиваете о семье моей жены? Они были работорговцами. Я прав, дорогая? В их жилах течет цветная кровь"... Если верить семейному преданию, прежде чем забрать Роуан, Элли Мэйфейр по требованию Карлотты подписала обязательство никогда не открывать приемной дочери тайну ее рождения и не позволять ей в будущем вернуться в Луизиану. Такой документ действительно есть в числе других официальных документов и персональных соглашений, составленных в момент удочерения Роуан. Следует отметить, что суммы, фигурирующие в этих бумагах, поражают. В течение первого года жизни Роуан со счетов, находившихся в распоряжении Карлотты Мэйфейр в Новом Орлеане, в банки Калифорнии на имя Элли Мэйфейр было перечислено более пяти миллионов долларов. На протяжении последующих двух лет половина этой суммы перешла в огромный трастовый фонд, созданный Элли для приемной дочери. Элли и сама обладала немалым состоянием, доставшимся ей по наследству от отца и позднее пополненным деньгами Кортланда. (Возможно, Кортланд, будь у него время, изменил бы свое завещание, составленное за несколько десятилетий до его смерти.) Вторая половина денег, полученных от Карлотты, была передана в распоряжение Грэхема Франклина, который использовал большую их часть на покупку золотоносного прииска в Калифорнии. Как талантливый, очень квалифицированный адвокат, Франклин получал высокие гонорары, но изначального наследственного капитала у него не было, и своим благосостоянием к концу жизни он обязан в первую очередь собственной смекалке, интуиции и умению весьма выгодно вкладывать деньги Элли. У нас имеются вполне достоверные свидетельства, что зависимость от жены -- как психологическая, так и финансовая -- раздражала и оскорбляла преуспевающего юриста. Тем не менее Франклин вынужден был сохранять брак, ибо даже очень высокие гонорары не позволили бы вести тот образ жизни, к которому он привык, -- пришлось бы навсегда забыть о яхтах, спортивных машинах, экзотических путешествиях и расстаться с шикарным домом в Тайбуроне. Светские сплетники на протяжении многих лет судачили о поистине фантастических суммах, которые Грэм Франклин тратил на своих многочисленных любовниц. Те из них, с кем довелось беседовать нашим агентам, характеризуют Франклина как тщеславного, довольно-таки жестокого и в то же время совершенно неотразимого мужчину. Любая из них готова была бороться за него, что называется, до конца, пока не осознавала, что, несмотря на бесконечные измены, Грэм действительно искренне любит Элли. -- И дело было совсем не в деньгах, -- в один голос утверждали они. -- Он просто не мог бросить жену, потому что время от времени ощущал непреодолимую потребность в ее обществе. Одной из своих подружек -- молоденькой стюардессе, которой он впоследствии оплатил обучение в колледже, -- Франклин признался, что жена подавляет его и постоянно держит на крючке и что, дабы не чувствовать себя полным ничтожеством, ему просто необходимо иметь кого-нибудь "на стороне". Известие о том, что Элли неизлечимо больна, повергло Франклина в ужас. Партнеры по бизнесу и друзья вспоминали, что он был "совершенно выбит из колеи": отказывался от встреч с ее лечащими врачами, ни с кем не желал обсуждать ее состояние и даже не мог заставить себя войти в палату и встретиться с женой. Прямо напротив своего офиса на Джексон-стрит в Сан-Франциско Франклин снял квартиру для любовницы и посещал ее там иногда по три раза в день. Более того, он задумал объявить Элли недееспособной и разработал изощренный план, согласно которому вся их с женой совместная собственность -- а к тому времени состояние супругов исчислялось невообразимо огромной суммой -- переходила в его руки. Внезапная смерть от паралича разрушила планы Франклина -- в те дни он как раз искал возможность продать своей любовнице дом в Тайбуроне -- и свела его в могилу на два месяца раньше Элли, которая осталась единственной и полноправной владелицей всего имущества. Карен Гарфилд. юная модель из Нью-Йорка, последняя любовница Грэма, потягивая коктейль, жаловалась нашему агенту: -- Полмиллиона долларов это, конечно, неплохо, но мы с Грэмом мечтали провести вместе всю жизнь, побывать на Виргинских островах, на Ривьере... Она попыталась встретиться с Роуан и "все ей объяснить", но... -- Представляете! Эта ведьма даже на порог меня не пустила! -- возмущалась Карен. -- Убирайся, говорит, из дома моей матери! Так и сказала! А ведь я всего лишь хотела взять несколько вещиц на память. Через час после этого визита у Карен случился первый, но достаточно тяжелый инфаркт, за которым последовали еще несколько. Всего лишь через две недели после посещения дома в Тайбуроне Карен Гарфилд скончалась. За эти две недели она успела высказать в адрес дочери Франклина множество нелицеприятных эпитетов, однако ей и в голову не пришло связывать с этой встречей свой внезапный недуг. Да и в самом деле, какая могла быть между ними связь? Однако, как станет ясно из дальнейшего повествования, нам удалось эту связь выявить. Со смертью Элли Роуан, по ее собственному признанию, лишилась лучшего и единственного своего друга. Возможно, так оно и было. Элли Мэйфейр была неизмеримо доброй и деликатной женщиной, пользовавшейся огромной любовью не только своей приемной дочери, но и многочисленных друзей и знакомых, которые с нежностью говорили, что она удивительно гармонично сочетала в себе изысканное очарование южанки прежних времен и энергию вполне современной жительницы Калифорнии. Внешне ей можно было дать как минимум лет на двадцать меньше, чем было на самом деле. Некоторые добавляли при этом, что забота о собственной внешности и счастье приемной дочери составляли, пожалуй, главный смысл существования Элли Мэйфейр. После пятидесяти лет она дважды делала пластические операции, регулярно посещала дорогие салоны красоты и постоянно красила волосы. На фотографиях, сделанных за год до смерти, Элли выглядела гораздо моложе мужа, преданность и любовь к которому сохраняла в течение всей их совместной жизни. Она неизменно, и не без основания, прощала ему многочисленные романы, а в ответ на упреки приятельниц в излишней терпимости поясняла: -- Он всегда приходит домой к обеду и проводит ночи рядом со мной. Разве этого не достаточно? Трудно судить наверняка, но, по нашему мнению, источниками неотразимой привлекательности Грэма как для Элли, так и для остальных служили его неуемная жажда жизни, поразительное обаяние личности и внимание к окружавшим его людям. -- Ему всегда удавалось выйти сухим из воды после каждой новой интрижки, -- говорил один из давних друзей Грэма, пожилой адвокат, нашему агенту, -- потому что он всегда был очень заботлив и нежен с Элли. Кое-кому из нас стоило бы у него поучиться. Ведь что больше всего ненавидят женщины? Холодность и невнимание по отношению к ним, А если ты обращаешься с женщиной как с королевой, то почему бы ей не смириться с тем, что за стенами дворца тебя ждет пара наложниц. В настоящий момент мы еще не приняли решение о целесообразности дальнейшего сбора информации о Грэме Франклине и Элли Мэйфейр. Достаточно того, что мы знаем: приемные родители Роуан принадлежали к верхним слоям среднего класса калифорнийского общества и, несмотря на измены Грэма, были вполне счастливы вплоть до последнего года своей совместной жизни. По вторникам они бывали в опере, по четвергам посещали симфонические концерты, время от времени смотрели балетные спектакли. В их личном гараже стояли новейшие модели "бентли", "роллс-ройсов", "ягуаров" и других самых модных и дорогих машин. На обновление своего гардероба супруги ежемесячно тратили не менее десяти тысяч долларов. Они устраивали шикарные приемы для своих друзей, а как только появлялась возможность, всей семьей путешествовали по Европе или Азии, отдыхали на самых фешенебельных курортах. Но главной их гордостью всегда оставалась Роуан -- "наш доктор", как, шутя, представляли они ее друзьям. В определенной мере Элли обладала телепатическими способностями, но они служили ей скорее для развлечения. Так, например, еще не успев снять трубку телефона, она всегда знала, кто именно звонит, или могла угадать карты в руках играющего. Во всем остальном эта женщина ничем не отличалась от остальных, за исключением разве что огромного личного обаяния, свойственного практически всем потомкам Джулиена Мэйфейра, и также унаследованных Элли от прадеда таланта почти мгновенно располагать к себе собеседника и удивительно приятной, соблазнительной улыбки. Моя последняя встреча с Элли состоялась на похоронах Нэнси Мэйфейр в январе 1988 года. В ту пору ей было уже за шестьдесят, но в памяти осталась удивительно красивая женщина ростом около пяти футов шести дюймов, загорелая, с блестящими черными волосами. Ее голубые глаза скрывались за темными стеклами очков в белой оправе, стройную фигуру плотно облегало безукоризненно сшитое платье из хлопка... Истинная жительница Калифорнии, она действительно походила на голливудскую звезду. А через полгода Элли Мэйфейр умерла. После ее смерти Роуан унаследовала все, в том числе личные деньги Элли, а также трастовый фонд, созданный приемной матерью в год рождения Роуан, -- о существовании этого фонда она даже не подозревала. Тем не менее полученное наследство никоим образом не повлияло на образ жизни Роуан Мэйфейр. Как прежде, так и сейчас она остается увлеченным своей работой практикующим хирургом. Однако обо всем по порядку. Жизнь Роуан Мэйфейр с детства до настоящего времени Даже поверхностное наблюдение позволяло с уверенностью утверждать, что Роуан всегда была не по годам развитым ребенком и обладала неординарными экстрасенсорными способностями, хотя ее приемные родители, похоже, этого не замечали -- или не желали замечать. Есть данные, свидетельствующие о том, что Элли решительно отвергала какие-либо намеки со стороны окружающих на "необыкновенность" и даже "странность" ее дочери. Как бы то ни было, Роуан неизменно оставалась "гордостью и отрадой" как Элли, так и Грэма. Как уже отмечалось, глубочайшая привязанность между матерью и дочерью сохранялась вплоть до последнего дня жизни Элли. Тем не менее в отличие от матери Роуан совершенно не интересовали шумные приемы, совместные обеды, походы по магазинам за новыми нарядами и украшениями и тому подобные развлечения. Ни в юности, ни став уже достаточно взрослой, она не стремилась войти в тот обширный круг приятельниц, где так уютно чувствовала себя Элли. Зато Роуан с удовольствием ходила с родителями в море. С самого раннего возраста они брали ее с собой в походы под парусом, а в четырнадцать лет Грэм впервые позволил дочери самостоятельно управлять маленькой парусной шлюпкой. После того как Грэм приобрел большую океанскую яхту под названием "Великолепная Анджела", они по нескольку раз в году всей семьей отправлялись в долгие морские путешествия. Когда Роуан исполнилось шестнадцать, Грэм подарил ей двухмоторную яхту морского класса, которую она назвала "Красотка Кристина". "Великолепная Анджела" к тому времени уже несколько устарела, и потому семейные прогулки стали совершать на "Красотке", однако шкипером ее безоговорочно признавали Роуан. С тех пор, несмотря на решительные возражения родителей, она часто выводила свою любимицу из бухты и уходила в море одна. За многие годы такие прогулки вошли у Роуан в привычку. Едва успев прибежать домой из школы, она как минимум часа по два в одиночестве проводила в открытом море и лишь изредка брала с собой кого-нибудь из подруг. -- Она появляется дома не раньше восьми часов, -- сокрушалась Элли. -- А я волнуюсь, я за нее очень боюсь. Но лишить ее яхты это все равно что ее убить. Ума не приложу, что делать. Прекрасная пловчиха и уже достаточно опытный шкипер, Роуан, однако, отнюдь не относилась к числу так называемых сорвиголов. Построенная в Дании "Красотка Кристина" была достаточно тяжелой, устойчивой к качке и прочной яхтой, предназначенной для прогулок, но не для скоростных гонок. Главное, она давала Роуан возможность побыть наедине с собой, вдали от берега и всех проблем, причем независимо от любых капризов погоды, ибо выросшую на севере Калифорнии девушку не пугали ни холод, ни ветер, ни дождь. Все, кому доводилось в те годы встречаться с Роуан, характеризовали ее как очень замкнутую, спокойную девушку, склонную скорее к серьезным занятиям, чем к развлечениям. В школе ее называли усердной ученицей, в колледже -- одержимой исследовательницей. Ее шикарному гардеробу завидовали все девочки, но в этом, по признанию самой Роуан, была заслуга Элли. Как в юности, так и в зрелом возрасте Роуан оставалась равнодушной к нарядам, в свободное время ее любимой одеждой были джинсы, удобные кроссовки, просторные свитеры, кепки с большими козырьками и ветровки. Такой же "одержимостью" Роуан отличалась и в избранной профессии, хотя, быть может, людям непосвященным понять это было достаточно сложно. Коллеги считали, что Роуан прирожденный врач, однако тот факт, что она предпочла практическую нейрохирургию исследовательской работе, удивил многих. -- Когда Роуан запиралась в лаборатории, -- говорили они, -- матери приходилось звонить ей по нескольку раз, чтобы напомнить о необходимости перекусить и хоть немного поспать. Одна из учительниц начальной школы в характеристике восьмилетней Роуан Мэйфейр писала: "... Девочка считает себя взрослой. Она отождествляет себя со старшими и порой нетерпимо относится к другим детям, поскольку те ее раздражают. Тем не менее она слишком хорошо воспитана, чтобы открыто проявлять свои чувства. Девочка очень одинока..." Телепатические способности Телепатические способности Роуан проявились еще в школе, когда девочке было всего шесть лет. Вполне возможно, это произошло и раньше, однако достоверными свидетельствами на этот счет мы не располагаем. Учителя высказывали сомнения относительно правдивости рассказов о том, что Роуан Мэйфейр умеет читать чужие мысли. Тем не менее в нашем распоряжении нет никаких данных о том, что девочку когда-либо считали странной или психически неуравновешенной. Напротив, ее успехи в учебе всегда отмечали как наиболее выдающиеся и отношение к ней со стороны как соучениц, так и учителей оставалось неизменно добрым и благожелательным. На фотографиях Роуан тех лет мы видим красивую смуглокожую девочку со светлыми, почти до белизны выгоревшими на солнце волосами. Выражение ее лица нельзя назвать открытым, однако в нем нет и тени раздражения или смущения. На необыкновенные способности Роуан первыми обратили внимание учителя, причем все их свидетельства очень похожи одно на другое. -- Когда умерла моя мать, -- рассказывала учительница первого класса, -- я не смогла поехать на похороны и переживала по этому поводу просто ужасно. Естественно, об этом никто не знал. И вдруг на перемене ко мне подошла Роуан. Она села рядом, взяла меня за руку и сказала: "Мне очень жаль вашу маму". В ее жесте и словах было столько нежности, что я чуть не расплакалась. А потом мы сидели и молчали. Впоследствии, когда я спросила Роуан, как она узнала о том, что случилось, девочка ответила: "Мне просто пришло это в голову". Наверное, таким же образом ей становилось известно очень многое. Она, например, чувствовала, когда другие дети ей завидовали. И всегда была такой одинокой! А вот еще одно свидетельство. Ученица из младшего класса отсутствовала на занятиях три дня. Никто не знал, что с ней случилось, и руководство школы не могло связаться с ее семьей. Естественно, все очень волновались, но Роуан сказала директору, что никаких причин для беспокойства нет, что у девочки умерла бабушка, и вся семья уехала на похороны в другой штат, просто забыв сообщить об этом. Позже выяснилось, что все именно так и произошло. И вновь Роуан не смогла дать каких-либо объяснений, кроме: "Мне просто пришло это в голову". В нашем архиве более десятка подобных рассказов. Но главное, что поражает в каждом из них, это не телепатическое видение событий, а сочувствие и сопереживание со стороны Роуан -- явное желание успокоить, утешить тех, кто страдает. Причем, как правило, все они люди взрослые. Проявление телепатических способностей Роуан ни в коей мере не связано с попытками обмануть, напугать или поссорить между собой кого бы то ни было. По нашим сведениям, в последний раз Роуан использовала свои телепатические способности в 1966 году, когда ей было всего восемь лет. Она пришла к директору школы в Пасифик-Хейтс и сказала, что одна из девочек тяжело больна и скоро умрет, что ее непременно следует показать врачу, но она, Роуан, не знает, к кому обратиться. Директор пришла в ужас, немедленно вызвала к себе Элли и настоятельно посоветовала ей отвезти Роуан на консультацию к психиатру. Элли пообещала поговорить с дочерью. С тех пор Роуан никогда не рассказывала о своих телепатических видениях. Как бы то ни было, не прошло и недели, как у девочки, о которой Роуан сообщила директору, обнаружили какую-то редкую форму рака костей и вскоре -- еще до окончания учебного семестра -- она умерла. Множество раз пересказывая эту историю, директор сожалела о прискорбном недоверии, проявленном ею к Роуан, но главное -- о том, что поспешила вызвать миссис Мэйфейр, которая "ужасно расстроилась". Вполне вероятно, что именно из-за Элли Роуан навсегда закрыла "телепатическую страницу" в своей жизни. Друзья Элли вспоминают, что после случившегося в школе она "была близка к истерике" и заявила, что не желает слышать ни о каких "странностях" дочери. По мнению Грэма, все произошедшее было всего лишь совпадением. Узнав о том, что директор сообщила Элли о смерти той девочки, он устроил в школе настоящий скандал. Совпадение или нет, но печальная история стала последним публичным проявлением телепатического дара Роуан. Логично предположить, что она сочла за лучшее держать в тайне свое умение читать чужие мысли. Или, что тоже вполне вероятно, научилась подавлять в себе этот дар, максимально ослаблять его либо вообще сводить на нет. Все наши усилия обнаружить любые свидетельства его проявления в дальнейшем не увенчались успехом. Вспоминая о встречах с Роуан, люди говорили о ее невозмутимом спокойствии и таланте исследователя, о незаурядном уме, о безграничной любви к медицине, о неиссякаемой энергии -- но только не о телепатических способностях. -- А, это та девочка, которая собирала жуков и всякие камни и давала им какие-то непонятные латинские названия! -- восклицали ее соученицы. -- Она просто пугала меня своей увлеченностью! -- рассказывала нашему агенту преподавательница химии. -- Я бы ничуть не удивилась, узнав в один прекрасный день, что эта девочка в свободное от занятий время самостоятельно изобрела водородную бомбу! Кое-кто в Таламаске высказывал мнение, что подавление Роуан своих телепатических способностей могло оказать влияние на усиление другого ее дара -- телекинетического, что она, так сказать, перенаправила энергию в иное русло и, таким образом, речь в данном случае идет о "двух сторонах одной монеты". Иными словами Роуан предпочла перейти от духа к материи. В средней школе главными ее увлечениями стали научные исследования и практическая медицина. В юности у Роуан был только один бой-френд, такой же интеллектуал и отшельник по натуре, как и она. Однако, когда Роуан приняли в университет Беркли, а мальчик провалился на экзаменах, они расстались. Друзья винили в разрыве исключительно молодого человека, утверждая, что амбиции не позволили ему смириться с поражением. Позднее он переехал на восток и занялся научными исследованиями в Нью-Йорке. Один из наших агентов "случайно встретил" его на вернисаже и как бы между прочим подвел к разговору об экстрасенсорике и умении читать чужие мысли. В конце концов мужчина упомянул о своей подружке школьных лет, которая была экстрасенсом. -- Я очень любил эту девушку, -- с грустью признался он. -- Ее звали Роуан. Роуан Мэйфейр, Она была абсолютно не похожа на других и необыкновенно красива. Но при этом совершенно невыносима. Она знала, о чем я думаю, еще прежде, чем я сам это осознавал. Она всегда знала, где я и с кем встречаюсь, но относилась к моим "романам на стороне" с таким невозмутимым спокойствием, что мне становилось даже жутко. Насколько мне известно, теперь она нейрохирург. Честно говоря, это пугает. Вы только представьте, что может произойти, если накануне операции пациент подумает о ней плохо. А что, если она просто возьмет да и вырежет эти мысли из его головы? Следует здесь особо подчеркнуть, что никто из знавших Роуан не отзывался о ней, как о женщине мелочной, недалекой или мстительной. Многим она, как когда-то Мэри-Бет, казалась чересчур суровой, даже "грозной", но мы не услышали ни одного обвинения в проявлении несправедливости с ее стороны или неоправданных нападках на кого-либо. Поступая в 1976 году в университет Беркли, Роуан уже твердо знала, что будет врачом. Она выбрала для себя программу начальной медицинской подготовки, училась на одни пятерки, каждое лето занималась на дополнительных курсах (правда, не упуская при этом возможности хотя бы ненадолго отправиться куда-нибудь на отдых с Элли и Грэмом) и в результате, перескочив через два семестра, в 1979 году блестяще завершила обучение, возглавив список лучших выпускников университета. В двадцать лет Роуан поступила на медицинский факультет и была уверена, что делом всей ее дальнейшей жизни станут исследования в области неврологии. Ей удалось достичь феноменального успеха -- все без исключения преподаватели в один голос твердили, что такой блестящей студентки у них никогда не было. -- И дело здесь не только в потрясающих умственных способностях Роуан Мэйфейр, -- говорили одни. -- Гораздо важнее ее интуиция, благодаря которой она соединяет, казалось бы, несоединимое и приходит к удивительным заключениям. Такое впечатление, что она не читает, а проглатывает целые тома научных трудов, и тем не менее умудряется находить в них такие идеи, которые и в голову не приходили авторам изложенных там теорий. -- Студенты прозвали Роуан Доктором Франкенштейном, -- рассказывали другие, -- из-за ее одержимости идеей пересадки мозговых тканей и создания таким образом нового разума. И все же одним из основных ее достоинств, несомненно, следует считать человечность. Ибо даже самый блестящий, самый совершенный разум ничто, если у его обладателя нет сердца. -- О, Роуан! Помню ли я Роуан? Да вы, наверное, шутите! Она могла бы учить студентов вместо меня. Вас, наверное, интересуют какие-нибудь малоизвестные факты? Хорошо, расскажу, но только вы меня не выдавайте. Получилось так, что в конце семестра мне нужно было уехать из города, и я оставил Роуан на проверку курсовые работы студентов ее группы. Если об этом кто-нибудь узнает, я погиб! А тогда мы с ней заключили сделку. Роуан понадобился ключ от лаборатории на время рождественских каникул. Вот я и предложил: я ей -- ключ, а она мне -- оценки за курсовые работы. И знаете, что для меня было самым ужасным и удивительным? Впервые за годы своего преподавания я не получил от студентов ни единой жалобы по поводу несправедливо выставленных баллов! Роуан!.. Да разве такую забудешь! Люди вроде Роуан заставляют вас чувствовать себя полным ничтожеством! -- Нет, она не просто выдающаяся личность -- она нечто гораздо большее. Своего рода мутант, если позволите так выразиться. Нет, я серьезно. Ей достаточно внимательно осмотреть подопытное животное, чтобы сказать, что именно будет происходить с ним дальше. Или, например, прикоснуться к нему рукой и заявить: "Нет, этот препарат не подействует". Более того, она умела лечить этих животных. Один наш старый доктор рассказывал мне, что, стоило ей перестать себя контролировать, и весь эксперимент шел насмарку. Потому что она обладала способностью исцелять. И я верю, что так оно и есть. Знаете, мы с ней... ну, в общем... встречались какое-то время. Нет, меня она ни от чего не вылечила, но... Она была такой горячей! В прямом смысле горячей. Это было все равно что заниматься любовью с женщиной, горящей в лихорадке. Те, кому доводилось иметь дело со знахарями, которые исцеляют методом наложения рук, меня поймут. Говорят, от их ладоней тоже исходит тепло. Охотно верю. Вообще, Роуан не следовало становиться хирургом -- из нее получился бы великолепный онколог. Она могла бы исцелить очень многих людей. А хирургия... Резать-то дело нехитрое -- с ним каждый справится. (Хочется здесь добавить, что последнее высказывание принадлежит врачу-онкологу, а те из докторов, кто использует безоперационные методы лечения, зачастую пренебрежительно отзываются о хирургах любого профиля, называя их мясниками и награждая весьма нелестными эпитетами. Хирурги, однако, в долгу не остаются и заявляют, что вся терапия не более чем подготовка пациента к попаданию на операционный стол.) Целительный дар Роуан Вскоре после прихода Роуан в клинику в качестве интерна (на третьем курсе медицинского факультета) рассказов о ее поистине чудесных целительных и диагностических способностях появилось столько, что нашим агентам приходилось записывать их выборочно. Таким образом, после Маргариты Мэйфейр, жившей в начале девятнадцатого столетия в Ривербенде, Роуан первой из Мэйфейрских ведьм была наделена даром целительства. Практически у каждой медсестры имелась наготове своя "фантастическая" история. Роуан могла поставить любой диагноз. Роуан всегда знает, что нужно делать. Роуан оперировала и сшивала даже таких пациентов, кому давно уже следовало бы лежать в морге. -- Она умеет останавливать кровотечение. Я собственными глазами видела, как она взяла мальчика за голову, пристально посмотрела на его нос и шепотом приказала: "Стоп!" И, представьте себе, кровь мгновенно перестала течь. Более скептически настроенные коллеги-доктора -- как женщины, так и мужчины -- склонны объяснять успехи Роуан "силой внушения". -- Знаете, это нечто вроде колдовства, вуду. Она просто говорит пациенту: "А теперь мы заставим кровь остановиться". И конечно, так и происходит, потому что все дело в гипнозе. Пожилые негритянки, работающие в клинике, уверены, что Роуан обладает "силой", и часто в открытую обращаются к ней с просьбой "наложить руки" на больное место. Они буквально молятся на Роуан. -- Ей достаточно посмотреть вам в глаза и спросить, где именно болит, а потом несколько раз провести по этому месту пальцами -- и все, боли как не бывало! Все свидетельства безоговорочно сходятся в одном: Роуан наслаждалась работой в клинике и выбор между научными исследованиями в лаборатории и практической медициной, позволяющей воочию наблюдать, как возвращается к жизни безнадежный, казалось бы, пациент, был для нее мучительным. -- Больно было видеть, как прощается со своим призванием прирожденный ученый, -- печально рассказывал один из университетских преподавателей Роуан. -- Мы понимали, что теряем ее. Как только Роуан переступила порог операционной, участь ее была решена. Что бы там ни говорили о чрезмерной эмоциональности женщин, которая не позволяет им успешно справляться с операциями на открытом мозге, к Роуан это ни в коей мере не относится. Из всех, кто работает в области нейрохирургии, у нее самые холодные руки. (Обратите внимание на парадоксальный факт: одни говорят о тепле, исходящем от рук Роуан, другие -- об их холодности.) Некоторые свидетельства говорят о том, что выбор между наукой и практикой дался Роуан, конечно, нелегко, но и не принес чрезмерных страданий. В течение осени 1983 года она много времени проводила с доктором Карлом Лемле из Института Кеплингера в Сан-Франциско, занимавшимся проблемами лечения болезни Паркинсона. По университетской клинике поползли слухи о том, что доктор Лемле настойчиво уговаривает Роуан перейти к нему, соблазняя ее высокой зарплатой и идеальными условиями для работы. Однако Роуан отвергла предложение, объяснив свой отказ нежеланием уходить из отделения экстренной помощи, из операционной и от своих пациентов. Во время рождественских каникул 1983 года между Роуан и доктором Лемле произошла крупная ссора, после которой она перестала даже отвечать на его звонки. Так, по крайней мере, говорил коллегам сам Карл Лемле. К сожалению, нам не удалось выяснить, что случилось на самом деле. Достоверно, однако, известно, что весной 1984 года они встретились за ленчем и вновь ожесточенно спорили о чем-то. Через неделю после этой встречи доктор Лемле перенес легкий паралич и попал в частную клинику при Институте Кеплингера. За первым приступом последовал второй, затем еще один, и через месяц Лемле скончался. Кое-кто из коллег осуждал Роуан за категорический отказ навестить Лемле в клинике. Ассистент Лемле, впоследствии занявший его место в Институте Кеплингера, в разговоре с нашим агентом недвусмысленно заявил, что Роуан Мэйфейр просто завидовала успехам его босса. Нам, однако, это кажется мало похожим на правду. Насколько нам известно, никто не заподозрил какую-либо связь между смертью Лемле и его ссорой с Роуан. Для нас наличие такой связи совершенно очевидно. Что бы ни произошло между Роуан и ее наставником, -- а именно так она часто называла Карла Лемле до момента их загадочной ссоры, -- но уже в начале 1984 года она окончательно сделала свой выбор: нейрохирургия. Завершив в 1985 году общий курс обучения, Роуан получила право самостоятельно оперировать и зачастую ей доверяли делать весьма сложные операции на открытом мозге, хотя формально она числилась всего лишь интерном. В то время, когда пишутся эти строки, Роуан предстоит получить диплом, и, скорее всего, вскоре она станет штатным нейрохирургом университетской клиники, ибо отзывы коллег о ее работе носят исключительно восторженный характер. В нашем архиве хранится великое множество свидетельств о том, как Роуан спасала жизни тех, кто попадал к ней на операционный стол, о том, что ей достаточно взглянуть на человека, поступившего в отделение экстренной помощи, чтобы безошибочно определить его шансы на выживание, о том, как искусно умеет она сшивать мельчайшие фрагменты поврежденной мозговой ткани... Пулевые ранения, удары топором, падение с большой высоты, страшные автокатастрофы и тому подобные происшествия, которые, к сожалению, случаются ежедневно, укладывали на операционный стол Роуан все новых и новых пациентов. Ее работоспособность тоже стала одной из легенд университетской клиники. Никто, кроме Роуан Мэйфейр, не мог по десять часов кряду стоять со скальпелем в руках и при этом не только не упасть в обморок, но и находить в себе силы подбадривать и приводить в чувство растерянных и испуганных интернов, а после окончания операционного дня еще и обойти все палаты интенсивной терапии, чтобы дать медсестрам строжайшие указания относительно ухода за каждым пациентом и необходимых ему процедур. Никто, кроме Роуан Мэйфейр, не умел с такой яростью и столь убедительно отстаивать свое мнение и давать отпор коллегам и руководству клиники в ответ на их обвинения в том, что иногда, принимая то или иное решение, она чрезмерно рискует. Несмотря на несомненные успехи Роуан у операционного стола, в клинике ее искренне любят и знают, что на нее всегда можно положиться. Особенной любовью и уважением пользуется она у медсестер. Их преданность Роуан и готовность ради нее работать без устали настолько поразительны, что этот факт, вероятно, требует некоторых пояснений. Дело в том, что Роуан всегда стремится установить как можно более тесный контакт со средним медперсоналом -- в подавляющем большинстве это женщины, хотя в клинике работают и несколько медбратьев. Она неизменно интересуется их личными проблемами и всегда готова в случае необходимости прийти на помощь. Хотя никто из медсестер не сообщал о каких-либо проявлениях телепатического дара Роуан, все в один голос говорят о том, что доктор Мэйфейр всегда знает о их плохом самочувствии или семейных трудностях и находит слова утешения и сострадания для каждой из них. Требовательность и строгость Роуан давно уже стали в клинике притчей во языцех, однако она никогда не забывает поблагодарить за самоотверженность в выхаживании послеоперационных пациентов. Взаимоотношения Роуан с медперсоналом в операционной удивляют многих: она находит общий язык даже с теми, чей неуживчивый и крутой характер доставляет массу неприятностей другим хирургам, особенно если эти хирурги -- женщины. Их почему-то медсестры недолюбливают особенно и в беседах между собой награждают массой нелестных эпитетов. Но когда речь заходит о докторе Мэйфейр, те же самые медсестры называют ее не иначе как святой: "Она никогда голоса не повысит"; "Она строга, но справедлива"; "Ассистировать ей одно удовольствие. Она лучше всех. Мне нравится наблюдать, как она оперирует. Ее работа это настоящее искусство"; "Копаться в моих мозгах я не доверила бы никому, кроме доктора Мэйфейр"... Иными словами, мы по-прежнему живем в мире, в котором операционные медсестры могут позволить себе отказаться ассистировать женщине-хирургу, а человек, поступивший в отделение экстренной помощи, скорее доверит свою жизнь новичку-интерну, чем гораздо более опытному и искусному врачу, если этот врач не принадлежит к сильному полу. Роуан Мэйфейр полностью разрушает такого рода предубеждения. Единственное, в чем ее могут упрекнуть коллеги, это в чрезмерной молчаливости и замкнутости. Она практически не комментирует ход операции стоящим рядом молодым хирургам, а без объяснений тем бывает достаточно трудно, а иногда просто невозможно понять, что и как она делает, и перенять ее опыт. Исходя из наблюдений, сделанных до 1984 года, можно заключить, что Роуан Мэйфейр не коснулось проклятие, висевшее над ее матерью и бабкой, и что в будущем ее ждет блестящая карьера. Тщательное изучение фактов ее предшествующей жизни не выявило присутствия Лэшера или какой-либо иной связи между Роуан и сверхъестественными силами, будь то духи, призраки или видения. Присущие Роуан телепатические способности, а также дар исцеления нашли чрезвычайно полезное применение в избранной ею профессии. Несмотря на поистине выдающиеся успехи доктора Мэйфейр как в научных исследованиях, так и в практической нейрохирургии, никому и в голову не пришло воспринимать их как нечто "странное", "ненормальное" или "необъяснимое". -- Она просто гений! -- так ответ на нашу просьбу высказать свое отношение к Роуан охарактеризовал ее один из докторов. Нам нечего добавить к его словам. Информация, полученная в последние годы Те сведения, которые агенты ордена собрали в течение недавнего времени, в корне изменили наши представления и крайне встревожили руководство Таламаски, ибо, похоже, в отношении Роуан Мэйфейр сбываются наихудшие из наших ожиданий. Часть полученной информации выходит, так сказать, за рамки наших интересов, однако упомянуть здесь о ней все же стоит. При всем обилии данных о Роуан Мэйфейр мы, однако, ничего не знали о, скажем так, интимной стороне ее жизни, что, естественно, вызывало некоторое недоумение. Вот почему в 1985 году руководители ордена дали задание нашим агентам попытаться прояснить ситуацию. Уже через несколько недель они сообщили, что на самом деле Роуан ведет достаточно активную, но весьма своеобразную сексуальную жизнь, что она предпочитает встречаться с разными мужчинами, главным образом принадлежащими к рабочему классу, которых находит, как правило, в одном из четырех баров в Сан-Франциско. В большинстве своем ее избранниками становятся пожарные или полицейские, непременно одинокие, обладающие привлекательной внешностью и хорошо сложенные. Интимные свидания Роуан происходят исключительно на борту "Красотки Кристины", которая мирно покачивается на волнах внутри бухты либо в открытом море. Редко с кем из партнеров Роуан встречается более трех раз. Несмотря на то что Роуан очень скрытна и не афиширует своих отношений, она уже успела стать предметом разговоров среди завсегдатаев тех баров, где бывает наиболее часто. Двое из ее прежних партнеров, обиженные "отставкой", охотно беседовали с нашими агентами, однако, как выяснилось, не знали о Роуан практически ничего. Они называли ее "богатенькой девочкой из Тайбурона", которая использовала их ради собственного развлечения, причем один упорно называл "Красотку Кристину" "шикарной папашиной яхтой". Остальные мужчины были более объективны: -- Ясно, что эта женщина чувствует себя очень одинокой. Мне она понравилась, и я с удовольствием встретился бы с ней еще пару раз, но желание должно быть взаимным. А она не стремится к прочным связям с такими, как мы. Что ж, ее можно понять: женщина она образованная и, наверное, предпочитает иметь дело с людьми иного сорта. По сведениям наших агентов, в 1986--1987 годах в доме Роуан побывали двенадцать мужчин. Все они были пожарными или полицейскими с безукоризненной репутацией, многие имели награды за проявленный героизм. Как выяснилось в дальнейшем, родители Роуан были в курсе ее сексуальных пристрастий и предпочтений -- знали о них еще со времен ее учебы в университете. Грэм однажды сказал своему секретарю, что Роуан и близко не подойдет к парню с университетским дипломом, что ей гораздо больше нравятся "бугаи с волосатой грудью", но настанет день, когда она наконец поймет, как опасно связываться с этими безмозглыми мужланами. Причуды дочери беспокоили и Элли. -- Она заявляет, что пожарные и полицейские спасают людские жизни, -- жаловалась Элли одной из своих приятельниц. -- Мне кажется, она сама не понимает, что делает. Но пока она, слава Богу, не собирается выходить за кого-либо из них замуж, я думаю, особо волноваться не стоит. Видела бы ты, кого она привела вчера вечером! Рыжеволосый, веснушчатый -- ну просто классический ирландский коп! Я принял, решение прекратить дальнейший опрос свидетелей и закрыть расследование в этом направлении, ибо счел, что мы не вправе вмешиваться в частную жизнь Роуан, Кроме того, интерес, проявленный нашими агентами, привлекал повышенное внимание к Роуан в тех барах, где она привыкла бывать, и некоторые не слишком порядочные люди, на самом деле ничего конкретного о ней не знающие, принялись пересказывать услышанные от других сплетни, зачастую искажая реальность, или просто придумывали то, чего никогда не было, Полагаю, этот аспект жизни Роуан не должен входить в крут интересов ордена. Мы можем отметить лишь тот факт, что столь же случайные и непродолжительные связи с мужчинами в свое время предпочитала иметь Мэри-Бет и что они еще раз подчеркивают внутреннее одиночество Роуан и отсутствие понимания со стороны тех, кто ее окружает. Естественно, с партнерами по сексу она не делится своими мыслями и переживаниями -- едва ли она способна откровенно рассказать о них кому-либо вообще. И в этом, быть может, содержится ключ к постижению ее характера и амбиций. Телекинетические способности Роуан Для исследования, проводимого орденом, гораздо более важен другой аспект жизни Роуан, на который мы обратили внимание совсем недавно, но который может стать одним из поворотных моментов в истории семейства Мэйфейр. Вот почему мы твердо намерены продолжить изучение этого аспекта и рассмотреть возможность непосредственного контакта с Роуан в самое ближайшее время. Проблема состоит в том, что Роуан абсолютно ничего не знает о прошлом своей семьи, а встреча с нами неизбежно повлечет за собой разрушение ее неведения. Последствия могут быть весьма серьезными и непредсказуемыми. В 1988 году мы получили от нашего агента известие о смерти Грэхема Франклина, Причина -- кровоизлияние в мозг. Описание случившегося было кратким, но содержало одну немаловажную деталь: Франклин скончался на руках у Роуан. Зная о серьезных разногласиях -- едва ли не о разрыве -- между Грэмом Франклином и его умирающей женой, мы очень внимательно отнеслись к докладу своего агента, пытаясь понять, могла ли Роуан быть каким-либо образом причастна к его смерти. В поисках более подробной информации о планах Франклина развестись с Элли Мэйфейр агенты ордена встречались с последней любовницей Грэма Карен Гарфилд, а вскоре сообщили о том, что она перенесла несколько сердечных приступов и скончалась. Информаторы не придали особого значения встрече Карен и Роуан как раз незадолго до первого серьезного приступа, случившегося фактически на глазах у нашего агента спустя всего лишь несколько часов после посещения Карен дома в Тайбуроне. В отличие от непосвященных для нас связь между этими двумя событиями была совершенно очевидной. Карен Гарфилд было всего двадцать семь лет. Исходя из без труда полученного нами заключения, сделанного по результатам вскрытия, она страдала врожденной слабостью сердечной мышцы и стенок сосудов. Внезапное ухудшение состояния, разрыв артерии и быстро прогрессирующая сердечная недостаточность в конце концов привели к смерти. Спасти молодую женщину могла только операция, но у Карен была очень редкая группа крови, а времени, чтобы найти подходящего донора, оказалось слишком мало. Ситуация показалась нам тем более странной, что никогда прежде Карен на здоровье не жаловалась. Кроме того, прочитав отчет о вскрытии Грэма Франклина, мы выяснили, что он скончался от аневризмы артерии, -- иными словами, причиной послужила все та же слабость стенок сосудов, -- но приступ был столь силен, что смерть наступила почти мгновенно. Мы отдали распоряжение агентам как можно тщательнее изучить прошлое Роуан и выяснить, не умирал ли внезапно кто-либо из окружавших ее людей от сердечной недостаточности, поражения сосудов головного мозга или иных внутренних заболеваний подобного характера. Им предстояло осторожно опросить бывших учителей и одноклассниц Роуан, ее университетских преподавателей и коллег в клинике. На первый взгляд задание не из легких, но таким оно может показаться только тем, кто плохо знаком с методами нашей работы. Откровенно говоря, я очень надеялся, что результат будет отрицательным. Сообщений о людях, обладающих столь мощным телекинетическим даром, то есть способных нанести удар по внутренним органам человека, крайне мало даже в архивах Таламаски. Никто из членов семейства Мэйфейр, по нашим данным, таким даром прежде не обладал. Многие из них могли передвигать предметы, захлопывать двери, вдребезги разбивать стекла. Но все это было чистой воды колдовством, то есть способностью заставить действовать Лэшера или иных, низших, духов. Никакого отношения к телекинезу такие "фокусы" не имели -- скорее они служили своего рода развлечением, не более. Все рассказы о Мэйфейрских ведьмах это повествования об использовании дара колдовства. И если среди свидетельств встречаются упоминания о применении телепатии, чудесных исцелениях или иных экстрасенсорных способностях Мэйфейров, то лишь изредка и вскользь. Я сам тщательнейшим образом проанализировал всю имевшуюся в распоряжении ордена информацию о Роуан. Мне искренне хотелось верить, что Дейрдре Мэйфейр была бы счастлива узнать об успехах своей дочери, о том, что она добилась поистине выдающихся успехов, что она любима и уважаема всеми, кто ее знает. И я поклялся себе, что не стану тревожить душевный покой Роуан Мэйфейр рассказами о прошлом ее семьи. И если истории Мэйфейрских ведьм суждено завершиться, если дочь Дейрдре свободна от родового проклятия, что ж, нам остается только порадоваться, закрыть досье и никогда впредь не вмешиваться в ее жизнь. Следует принять во внимание, что даже малая часть сведений, которыми располагает Таламаска, способна в корне изменить судьбу Роуан, а потому мы не вправе рисковать и, как только Дейрдре Мэйфейр обретет вечный покой, обязаны прекратить расследование. Однако мы должны быть готовы и к тому, что после смерти Элли Роуан все же вернется в Новый Орлеан и попытается выяснить правду о своем происхождении. В этом случае наше вмешательство окажется неизбежным. В течение двух недель после похорон Элли нам удалось узнать, что Роуан не намерена ехать в Новый Орлеан. Она в то время завершала курс практического обучения в качестве ординатора университетской клиники, и времени на поездку просто не было. Кроме того, как выяснили наши агенты, Элли заставила дочь подписать некий документ -- своего рода торжественную клятву в том, что Роуан никогда не вернется в Новый Орлеан и не будет искать своих настоящих родителей. Судя по всему, Роуан намеревалась сдержать клятву. Кто знает, быть может, она никогда не увидит дом на Первой улице, быть может, "проклятие" ее не коснется, быть может, Карлотта Мэйфейр в конце концов одержит победу... С другой стороны, зарекаться рано. Никто и ничто не помешает Лэшеру возникнуть однажды перед глазами этой поистине сверхъестественно одаренной молодой женщины, способной явственно читать чужие мысли. Ведь на самом деле она гораздо более мощный экстрасенс, чем ее мать или бабка, чем большинство предков, от которых она унаследовала столь великую силу и непомерные амбиции. Да, сейчас имена Мари-Клодетт, Джулиена или Мэри-Бет не скажут Роуан ничего. Но что, если настанет день, и она узнает всю правду о тех, кому они принадлежали? Размышляя об этом, я часто вспоминал Петира ван Абеля. Имя его отца -- великого лейденского хирурга и анатома -- золотыми буквами внесено в историю медицины. И мне страстно хотелось сказать Роуан: "Вот о ком вы должны помнить! Вот от кого через века и поколения вы унаследовали свой талант в искусстве врачевания!" Ход моих мыслей резко изменился в 1988 году, когда от наших агентов стали поступать первые сообщения о загадочных заболеваниях и смерти так или иначе связанных с Роуан в прошлом людей. Так, например, девочка, с которой Роуан поссорилась на школьном дворе в Сан-Франциско, внезапно умерла от кровоизлияния в мозг, прежде чем успела приехать "скорая помощь". В 1974 году Роуан чудом избежала изнасилования: в то время как она пыталась вырваться из рук напавшего на нее мужчины, у того случился инфаркт. В 1984 году доктор Карл Лемле из Института Кеплингера пожаловался своей секретарше Беренис на жуткую головную боль, попросил принести аспирин и в разговоре упомянул о том, что незадолго до этого случайно встретил в университете Роуан и был поражен ее необъяснимой враждебностью: в ответ на приветствие мисс Мэйфейр бросила на него яростный взгляд и отвернулась. Ситуация была тем более неприятной, что все это произошло на глазах у многих коллег. За первым приступом последовали еще несколько, и вскоре Лемле скончался. Итого пять смертей. Пять человек из близкого окружения Роуан Мэйфейр внезапно скончались от сердечно-сосудистых заболеваний. Трое из них -- в присутствии Роуан, двое -- вскоре после встречи с ней. Понимая, что на это потребуется не один месяц, я все же дал задание нашим агентам проверить всех соучеников и коллег Роуан, записать имена тех, кого уже нет в живых, и выяснить обстоятельства их смерти. Вскоре мне позвонил внештатный агент Таламаски Оуэн Гандер. Этот человек не состоит в ордене, но вот уже двадцать лет с успехом выполняет его задания и считается одним из наших лучших осведомителей. Ему не раз доводилось бывать в лондонской Обители. Чуть позже Гандер прислал письменный отчет, в котором сообщил, что ему удалось выявить еще одну смерть. В 1978 году, в годы учебы Роуан в университете Беркли, у нее произошел конфликт с одной из студенток, которая, как считала Роуан, совала нос не в свое дело и без разрешения пользовалась лабораторными приборами Роуан. Во время ссоры Роуан до такой степени потеряла контроль над собой, -- а это случалось с ней крайне редко, -- что даже сбросила что-то с лабораторного стола. Девушка в ответ только смеялась, а потом еще долго издевалась над Роуан, пока ее не утихомирили другие студенты. На следующий день студенты разъехались на весенние каникулы, после которых девушка в университет не вернулась. Как выяснилось, еще до их окончания она умерла в своем родном городе -- в Пало-Альто, штат Калифорния. Что самое удивительное, Роуан об этом даже не знала! Получив