нию и которых столь же легко можно было отправить обратно в ад, когда отпадала нужда в их услугах. Иными словами, я боролась с ним его же оружием. Голос Карлотты звучал словно издалека и, быть может, поэтому казался особенно зловещим. В течение всего своего рассказа она исподтишка следила за реакцией Роуан. -- Я заявила Джулиену, что никогда не рожу от него ребенка, что не желаю слушать его лживые речи и что его дьявольские средства обольщения на меня не подействуют. "Ты можешь сколько угодно раз принимать облик молодого красавца, -- сказала я ему, -- но я не брошусь в твои объятия, ибо всегда буду знать, что ты стар, и видеть перед собой твою морщинистую плоть. Даже если бы ты действительно был самым прекрасным мужчиной на свете, то и тогда не смог бы меня соблазнить. Неужели ты думаешь, что внешность имеет для меня хоть какое-то значение?" Я пообещала, что если он еще хоть раз осмелится ко мне прикоснуться, я использую всю силу своего дара, все свои способности, чтобы уничтожить его и вернуть туда, откуда он пришел, то есть в ад. И тогда я увидела страх в его глазах. Он знал, что я обладаю достаточно большой силой и непременно выполню свою угрозу. Хотя, возможно, страх его имел совсем другие истоки: это был страх перед женщиной, которую он не смог соблазнить, сбить с пути истинного и подчинить своей воле. -- Карлотта вдруг широко улыбнулась, открыв ровный ряд вставных зубов. -- А это, да будет тебе известно, действительно может привести в ужас существо, живущее только за счет обольщения. Карлотта замолчала, охваченная воспоминаниями. Роуан глубоко вздохнула. Она не замечала ни жара, исходящего от лампы, ни струившегося по лицу пота. Глядя на стоявшую в нескольких шагах от нее старую женщину, она словно вместе с ней заново переживала горечь потерь, годы мучительных страданий, одиночества и... веры, безграничной отчаянной веры, которая способна убить... -- Да, убить, -- подтвердила Карлотта -- Я сделала это. Во имя спасения живых, во имя избавления их от того, кто никогда не жил и непременно завладел бы ими, будь ему позволено... -- Но почему он выбрал нас? -- недоуменно спросила Роуан. -- Почему из всех живущих на этой земле именно нам суждено было стать игрушками в руках того, о ком вы говорите? Ведь способностью видеть призраков и духов обладаем не только мы. Ответом ей был лишь долгий тяжелый вздох. -- Вы когда-нибудь разговаривали с ним? -- не унималась Роуан. -- Вы говорили, что он являлся вам в детстве и нашептывал слова, которые могли слышать только вы. А сами вы спрашивали, кто он и чего добивается? -- Неужели ты думаешь, он сказал бы мне правду? Запомни, правды ты от него не услышишь. А заговорив с ним, ты только умножишь его силу, ибо беседы с нами для него все равно что пища для голодного или масло для этой лампы. Карлотта подошла ближе. -- Он сумеет найти в твоих же собственных мыслях такой ответ, который больше всего тебя устроит и поможет ему обрести над тобой власть. Он сплетет вокруг тебя такую густую паутину лжи, что сквозь нее ты никогда не увидишь ни единого проблеска истины. Он нуждается в твоей силе, и потому скажет и сделает все, чтобы ее получить. Разорви эти путы, дитя мое. Ты самая сильная из всех. Разорви цепь и отправь его в ад, ибо для него нет места на этой земле. И нигде больше не найдет он силы, сравнимой с твоей. Ведь ты -- его создание! Неужели ты не понимаешь, что он -- творец твоего дара. Ради появления на свет столь могущественной ведьмы, как ты, он заставлял совокупляться брата с сестрой, дядю с племянницей, сына с матерью... Да-да, не удивляйся, бывало и такое. Иногда он терпел поражения на этом пути, но уже в следующем поколении продолжал начатое и стократ восполнял потерю. И разве значили для него хоть что-то Анта или Дейрдре, если впоследствии он мог получить Роуан?!! -- Ведьма? Я не ослышалась? Вы произнесли именно это слово? -- Да Все они были ведьмами и колдунами. Разве ты до сих пор этого не поняла? -- Карлотта пристально вглядывалась в лицо Роуан. -- Твоя мать, мать твоей матери, ее мать... -- и так далее. И Джулиен, этот порочный и жалкий Джулиен, чьим сыном был твой отец, Кортланд... Та же участь ожидала и меня, но я взбунтовалась. Роуан так сильно сжала в кулак пальцы левой руки, что ногти глубоко впились в ладонь, и удивленно уставилась на Карлотту, которая, словно не замечая этого взгляда, продолжала: -- Инцест, моя дорогая, далеко не самый тяжкий из их грехов, хотя и служит для них одним из главнейших средств продолжения рода и умножения силы -- с его помощью они очищают кровь и из поколения в поколение обеспечивают рождение все более могущественной ведьмы. А род Мэйфейров корнями уходит в такую глубь веков, что истоки его теряются где-то в далекой истории Европы. Но об этом пусть тебе расскажет англичанин. Он знает историю лучше меня. Я имею в виду того англичанина, который пришел под руку с тобой в церковь. Попроси его назвать имена кукол, которые лежат в этом сундуке. Ему они хорошо известны. -- Я не могу больше оставаться в этой комнате, -- прошептала Роуан. Она резко повернулась, чтобы уйти, и луч света от лампы скользнул по площадке лестницы. -- Ты знаешь, что это правда, -- спокойно произнесла Карлотта за ее спиной. -- В глубине души ты всегда сознавала, что внутри тебя таится зло. -- Я не согласна с вашим выбором слов. Вы говорите о потенциальной готовности творить это зло. -- Что ж, в твоей власти покончить с этим. Ты обладаешь большей силой, чем я, а значит, сможешь гораздо успешнее бороться с ним. Точнее, с ними... Она протиснулась мимо Роуан, царапнув ее подолом платья, и направилась к лестнице, сделав знак Роуан следовать за собой. Едва Карлотта открыла вторую выходившую на площадку дверь, в нос Роуан ударил такой отвратительный запах, что она едва не задохнулась и невольно попятилась. Однако быстро взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и следом за ним несколько глотательных движений. Она знала, что только так можно будет вытерпеть эту вонь. Подняв повыше лампу, она увидела, что узкое помещение, в которое они вошли, представляет собой нечто вроде кладовой, забитой склянками и бутылками. Они стояли на самодельных полках и были заполнены густой темной жидкостью, в которой плавало нечто полуразложившиеся и отвратительное на вид. Запах химикатов и спирта не мог заглушить мерзкую вонь гниющей плоти. Невыносимо было даже представить, что произойдет, если кто-то разобьет или откроет хоть одну из этих емкостей. -- Они принадлежали Маргарите, -- пояснила Карлотта, -- матери Джулиена и Кэтрин, моей бабки. Тебе нет нужды запоминать всех. Их имена ты найдешь в книгах, хранящихся в соседней комнате, и в тех, что стоят в библиотеке на первом этаже. Однако ты должна знать вот о чем. Маргарита превратила эти склянки в хранилище жутких кошмаров. Позже, открыв их, ты сама в этом убедишься. И еще. Если не хочешь неприятностей, сделай это сама, без свидетелей. Подумать только! Она, целительница, -- и такие ужасы!.. -- Целительница! -- Это слово Карлотта повторила с таким презрением, будто плюнула кому-то в лицо. -- Она обладала не меньшим даром целительства, чем ты, умеющая сшивать и заживлять даже самые страшные раны или излечивать от рака. Но, вместо того чтобы избавлять от недугов страждущих, занималась вот этим!.. Поднеси-ка поближе лампу. -- У меня нет желания смотреть на это сейчас. -- Вот как? Но ты же врач, если не ошибаюсь? Разве тебе не приходилось производить вскрытие покойников любого возраста? Ты и сейчас этим занимаешься. Или я не права? -- Я хирург. Я оперирую людей, чтобы спасти их и продлить им жизнь. И не хочу видеть... Роуан оборвала себя на полуслове и уставилась на самый большой сосуд, жидкость в котором еще не до конца утратила свою прозрачность и позволяла увидеть, хоть и не очень отчетливо, что внутри плавает какой-то округлый предмет. Он напоминал... Нет, это невозможно! Внутри сосуда находилась голова человека! Роуан отпрянула, как от ожога. -- Расскажи мне, что ты видела. -- Ну почему, зачем вы меня мучаете? -- тихо спросила Роуан, не в силах отвести взгляд от склянки, от темных полуразложившихся глаз, плававших в жидкости, от волос, напоминавших морские водоросли. Наконец она отвернулась и прямо взглянула в лицо Карлотте: -- Я видела, как сегодня похоронили мою мать. Чего вы от меня хотите? -- Я уже объяснила. -- Неправда, вы мстите мне за то, что я приехала, хотите наказать за желание узнать правду и за то, что я расстроила ваши планы... По лицу Карлотты скользнула мимолетная усмешка. -- Как вы не понимаете? -- продолжила Роуан. -- Ведь я осталась там совсем одна и хочу познакомиться наконец со своими родственниками. Вам не удастся подчинить меня своей воле. Ответом ей было молчание. От жары, духоты и вони Роуан едва не теряла сознание и не знала, долго ли еще сможет выдержать весь этот кошмар. -- Именно так вы поступили с моей матерью? -- Голос ее зазвенел от бессильной ярости. -- Вы заставляли ее делать то, что было нужно вам? Она попятилась, как будто гнев отталкивал ее от Карлотты. Пальцы, сжимавшие лампу, напряглись почти до белизны, хотя стекло так нагрелось, что терпеть становилось невмоготу. -- Все, хватит! -- воскликнула она -- Я ухожу отсюда! -- Бедная девочка, -- заговорила наконец Карлотта. -- Да, в этом сосуде действительно мужская голова. Рассмотри ее получше, когда придет время. И все остальное в этой комнате тоже. -- Но все они давно разложились, сгнили и ни на что уже не годятся! Если вообще годились хоть на что-нибудь. Я хочу поскорее выбраться отсюда! И все же она не удержалась и напоследок, дрожа от ужаса, еще раз взглянула на сосуд. В полупрозрачной жидкости виднелся широко открытый рот, почти безгубый, внутри которого сверкали белизной два ряда зубов; студенистая масса глаз поблескивала, отражая свет лампы. Зажав рукой рот, Роуан перевела взгляд на соседнюю склянку. В ней что-то шевелилось... Черви! Печать на крышке была сломана. Роуан выскочила из комнаты и, закрыв глаза, прислонилась к стене, по-прежнему сжимая в руке лампу. Кровь стучала в ушах, и в какой-то момент Роуан показалось, что она больше не выдержит и ее стошнит прямо здесь, на площадке лестницы, на глазах у старухи. Как сквозь вату она услышала шаги Карлотты, которая медленно прошла мимо нее и теперь спускалась по ступеням. -- Иди вниз, Роуан Мэйфейр, -- окликнула ее Карлотта -- Погаси лампу, но прежде зажги свечу и принеси ее сюда. Роуан постепенно приходила в себя. Она провела рукой по волосам, откинула их с влажного лба, потом, изо всех сил борясь с новым приступом тошноты, направилась в спальню. Все ее движения были замедленными, как во сне. Поставив на столик лампу -- кале раз в то мгновение, когда ей показалось, что пальцы больше не вынесут жара, -- она поднесла руку к губам, чтобы хоть чуть-чуть унять боль, потом взяла свечу и сунула ее в отверстие колпака, стараясь не коснуться раскаленного стекла. Как только вспыхнул фитилек свечки, она погасила лампу, подняла повыше свечу и на минуту застыла, пристально глядя на бесформенный тюк возле камина и приставленные к нему ботинки. Нет, они не были приставлены... Нет! Все так же медленно она подошла к камину и кончиком туфли слегка толкнула ботинок, который чуть сдвинулся с места. Однако было совершенно очевидно, что его что-то держит, не давая упасть или сдвинуться дальше. Присмотревшись, Роуан увидела чуть высунувшийся из скрученного ковра край брюк, а между краем и ботинком блеснула белым кость человеческой ноги. Парализованная ужасом, Роуан несколько мгновений смотрела на кость, потом перевела взгляд на продолговатый тюк, действительно оказавшийся скрученным в рулон ковром. Как только она вновь обрела способность двигаться, Роуан прошла несколько шагов в сторону противоположного края рулона и увидела то, что прежде оставалось скрытым от ее глаз, -- тускло поблескивавшие темные волосы. Внутри рулона был мертвец! Причем пролежал он здесь очень долго. А вот и темное пятно на полу и такое же темное пятно на ковре, ближе к ногам, там, где засохли вытекшие из покойника соки. Она сумела разглядеть даже каких-то насекомых, попавших в эту липкую когда-то жидкость и высохших вместе с ней. "Роуан, никогда не езди туда. Помни о том, что ты мне обещала. Не возвращайся туда, Роуан". Откуда-то издалека, снизу, до нее едва слышно донесся голос Карлотты: -- Спускайся, Роуан Мэйфейр! Роуан Мэйфейр... Роуан Мэйфейр... Роуан Мэйфейр... Не в состоянии двигаться хоть немного быстрее, Роуан вышла из спальни и еще раз оглянулась на страшную находку -- на завернутого в ковер покойника и торчащую из рулона тонкую белую кость. Потом резко захлопнула дверь и, пошатываясь, стала спускаться по ступеням. Старуха молча ждала ее возле открытой двери лифта. -- Вы знаете, что я там нашла, -- сказала ей Роуан. Она держалась за перила, чтобы не упасть. Свеча в дрожащей руке плясала, бросая отблески на темный потолок. -- Ты нашла там мертвеца, завернутого в ковер. -- Господи! Что же творилось в этом доме? Вы что, все сумасшедшие? В свете лампы, горевшей внутри кабины лифта, Роуан видела, что Карлотта совершенно спокойна. Во всем ее облике чувствовалась даже некая отрешенность, если не сказать -- безразличие. -- Следуй за мной, -- повелительным тоном произнесла она. -- Я показала тебе все, что должна была показать, но еще не все рассказала... -- О, рассказать вы должны мне еще очень и очень многое, -- ответила Роуан. -- И прежде всего вот что. Показывали ли вы все это моей матери? Я имею в виду кукол, жуткие сосуды и... -- Не я свела ее с ума -- если тебя интересует именно это. -- Мне кажется, любой, кому пришлось вырасти в этом доме, нормальным человеком быть не может. -- Полностью с тобой согласна. Вот поэтому я и настояла, чтобы тебя увезли подальше отсюда. А теперь нам пора идти. -- Расскажите, что случилось с моей матерью. Роуан следом за Карлоттой вошла в кабину и сердито хлопнула дверью. Пока лифт спускался, она внимательно изучала профиль стоявшей рядом женщины: "Стара, да, очень стара. Желтая, как пергамент, кожа, такая прозрачная, что под ней отчетливо проступают все вены. Тонкая, высохшая шея, кажущаяся совсем хрупкой... Хрупкой..." -- Расскажите, что все-таки с ней случилось, -- повторила она свою просьбу, глядя в пол и не осмеливаясь больше в упор рассматривать Карлотту. -- Не о том, как он трогал ее во сне, а о том, что произошло с ней на самом деле. Лифт дернулся и остановился. Карлотта вышла первой. Едва Роуан закрыла за собой двери, лампочка внутри погасла и все вокруг погрузилось в прохладную тьму, пахнущую сыростью и дождем. Входная дверь по-прежнему оставалась открытой, и можно было видеть, как поблескивают в свете уличных фонарей мокрые листья, и слышать доносившиеся снаружи тихие звуки южной ночи. -- И все же расскажите, что случилось, -- в который уже раз попросила Роуан. Голос ее был тихим и печальным. Они оказались в длинном зале. Карлотта шла впереди, опираясь на палку и указывая дорогу, Роуан молча и покорно следовала за ней. Слабый свет свечи медленно плыл вместе с ними, но даже в этом свете можно было разглядеть некоторые детали, хотя большая часть их сейчас тонула в густой тени. Несмотря на царящее везде запустение, зал с его мраморными каминами и высокими зеркалами над ними, с окнами от пола до потолка был еще красив. Зеркала в противоположных его концах располагались одно против другого. Многократные отражения хрустальных люстр создавали своего рода анфиладу, уходившую в бесконечность. Роуан успела заметить и множество собственных отражений. -- Да, интересный эффект, -- подтвердила Карлотта. -- Эту иллюзию создал Дарси Монехан. Он сам купил и зеркала. Дарси готов был на все ради Кэтрин, ради того чтобы оградить ее от того зла, которое их окружало. Но он умер от желтой лихорадки -- здесь, в этом доме. Кэтрин оплакивала его всю жизнь. А вот зеркала остались на своих местах, там, где распорядился укрепить их Дарси, -- и на стенах, и над каминами. Она со вздохом остановилась и обеими руками оперлась на палку. -- Все мы когда-то... каждый в свое время... отражались в этих зеркалах. Теперь вот пришла и твоя очередь... быть пойманной в них... Роуан не ответила. Она с грустью размышляла о том, как хорошо было бы увидеть этот зал ярко освещенным, сияющим, рассмотреть резьбу на мраморе каминов и лепнину, украшающую потолок, вдохнуть свежий воздух, врывающийся в открытые окна и колышущий шелковые портьеры... Карлотта подошла к ближайшему из двух боковых окон. -- Подними, пожалуйста, раму, -- попросила она. -- У тебя хватит на это силы. Она взяла у Роуан свечу и поставила ее на маленький столик возле камина. Роуан дотянулась до простого по конструкции замка и с удивительной легкостью подняла массивную, с девятью стеклами раму. Окно выходило на затянутую сеткой террасу. Роуан с наслаждением и благодарностью вдохнула свежий, наполненный запахами цветов и дождя воздух теплой южной ночи и почувствовала, как легкий ветерок нежно касается ее лица и рук. Чуть сдвинувшись в сторону, она молча пропустила вперед подошедшую Карлотту. Язычок пламени оставленной на столике свечи какое-то время боролся со сквозняком, но в конце концов сдался и потух. Роуан шагнула в темноту и вновь почувствовала знакомый уже одурманивающий сладкий аромат. -- Ночной жасмин, -- пояснила Карлотта. Плети вьющихся растений густо опутали перила террасы, их тонкие побеги и листья, словно крылышки бабочек, бились о сетку снаружи, а прекрасные белоснежные цветы светились во тьме. -- Вот на этой террасе много дней сидела твоя мать, -- вновь заговорила старуха. -- А внизу, на плитах, умерла ее мать. Она упала туда из окна комнаты, которая сейчас прямо над нами и которая когда-то принадлежала Джулиену. Это я загнала ее туда, к самому окну, и, наверное, вытолкнула бы из него собственными руками, не прыгни она сама. Я едва не выцарапала ей глаза, как когда-то и Джулиену. Карлотта умолкла, всматриваясь в ночь сквозь проржавевшую сетку. Темные силуэты огромных деревьев четко вырисовывались на чуть более светлом фоне неба. Холодный свет уличных фонарей заливал ближнюю к ограде часть разросшегося сада и высокую траву давно не стриженных газонов. Он отражался даже от высокой спинки белого кресла-качалки, стоявшего на террасе. И вдруг ночь показалась Роуан чересчур жуткой и даже зловещей, а сам дом превратился в ее воображении в мрачную черную бездну, готовую засосать ее в свою неизмеримую глубину. Как ужасно жить и умереть в таком доме, провести много дней и ночей в этих страшных запущенных комнатах, чтобы потом окончить свои дни среди мерзости, грязи и нестерпимой вони. Невыносимо! Внутри у нее все дрожало от отвращения, густой волной поднимавшегося к горлу, готового вот-вот лишить ее возможности дышать. Нет, это невозможно выразить словами. Ни ее чувства, ни степень той ненависти, которую она испытывала сейчас к стоявшей рядом старухе. -- Это я убила Анту. -- Голос Карлотты звучал глухо. Она стояла спиной к Роуан, и та с трудом разбирала тихо произнесенные слова. -- Я убила ее, все равно как если бы действительно собственноручно выбросила из окна. Я желала ей смерти! Когда я вошла, она качала Дейрдре в колыбели, а он стоял возле нее, совсем близко. Он смотрел на малютку и заставлял ее смеяться! И она позволяла ему веселить свое дитя! Она разговаривала с ним и своим жеманным тихим голоском заверяла, что теперь, после смерти мужа, он ее единственный друг на всем белом свете. А мне заявила, что это ее дом и она в любой момент может выгнать меня отсюда. И тогда я пообещала выцарапать ей глаза, если она не прогонит его. "Ты не сможешь видеть его, лишившись глаз, -- сказала я. -- И избавишь от этого зрелища свою дочь". Карлотта замолчала. Потрясенная ее признанием, Роуан не проронила ни слова. Она неподвижно застыла в мучительном ожидании еще более ужасных откровений, прислушиваясь к приглушенным звукам ночи, доносившимся из сада. -- Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть, как бьется о женскую щеку человеческий глаз, вырванный из глазницы и висящий лишь на нескольких окровавленных ниточках? -- Голос женщины звучал глухо, но ровно. -- Я выполнила свою угрозу. Она рыдала и всхлипывала, как малое дитя, но меня это не остановило. А когда она помчалась наверх, обеими руками придерживая выпавшее глазное яблоко, я бросилась следом. И ты думаешь, он хотя бы попытался меня остановить? -- Я бы попыталась, -- ответила Роуан. -- Скажите, зачем вы все это мне рассказываете? -- Затем, что ты хочешь знать, что случилось! А чтобы понять, что произошло с одной, необходимо знать, что произошло с той, которая была до нее. И еще. Я хочу, чтобы ты знала, что все это я совершила с одной-единственной целью: разорвать адскую цепь. Старуха повернулась к Роуан лицом. Холодный белый свет уличного фонаря отразился в стеклах ее очков, превратив их в непроницаемые зеркала. -- Я совершила это ради тебя, ради меня, ради самого Господа Бога, если он таки существует. Я подтащила ее к открытому окну и заставила высунуться. "Посмотрим, -- кричала я, -- сумеешь ли ты увидеть его теперь, когда ты слепа! Сможешь ли заставить его прийти?!" И все это время твоя мать надрывалась от крика в своей колыбели. Мне следовало убить ее тогда же, пока Анта лежала бездыханная на плитах. Но Господь не дал мне смелости сделать это... Она опять помолчала немного, потом слегка вздернула подбородок, и холодная улыбка чуть тронула тонкие губы. -- Я ощущаю твой гнев и осуждение, -- сказала она. -- А разве в этом есть что-то удивительное? Карлотта опустила голову, и лицо ее оказалось в тени -- свет теперь падал только на волосы, отчего они казались совсем белыми. -- Я не посмела лишить жизни столь крохотное существо, -- устало проговорила она. -- Не нашла в себе сил принести подушку и положить ее на лицо Дейрдре. Я вспомнила старинные легенды о том, как на своих шабашах ведьмы приносили в жертву детей и после размешивали в котлах младенческий жир. Мы, Мэйфейры, тоже ведьмы. Так неужели и мне суждено было принести в жертву это невинное создание? Нет, я не смогла уподобиться им и совершить такое злодеяние! Конечно, он был уверен, что все произойдет именно так, что я не решусь... В противном случае он разнес бы этот дом в щепки, лишь бы не позволить мне... Она не закончила фразу. Роуан долго не могла прийти в себя. Она буквально задыхалась от переполнявших ее ненависти и гнева. -- А что вы делали с ней потом? -- наконец спросила она охрипшим голосом. -- Что еще вы делали с моей матерью, чтобы, как вы выражаетесь, разорвать цепь? Карлотта не ответила. -- Я хочу знать! -- настаивала Роуан. -- С самого раннего детства, -- со вздохом заговорила Карлотта, глядя куда-то в сторону сквозь ржавую сетку террасы, -- я уговаривала ее противостоять дьяволу, умоляла не смотреть на него, учила прогонять его прочь. И я выиграла эту битву! Вопреки всему -- ее приступам меланхолии и безумной ярости, рыданиям и шокирующим признаниям в том, что она в очередной раз позволила ему лечь с ней в постель, -- я выиграла! Но потом... Потом Кортланд изнасиловал ее. И мне не оставалось ничего другого, кроме как забрать тебя и сделать все возможное, чтобы она никогда не смогла тебя найти. Я сделала все, чтобы помешать ей сбежать из дома и отправиться на поиски, а потом предъявить на тебя права и вернуть сюда, в этот дом, в мир безумия и порока. Если в клинике отказывались лечить ее электрошоком, я переводила ее в другую, а если и там не считали необходимым давать ей успокоительное, везла в третью, четвертую... и так далее. Я знала, что и как следует говорить, чтобы ее привязывали к кровати, назначали соответствующие лекарства или сеансы электрошоковой терапии. Я знала, как разговаривать с ней, чтобы довести до очередного приступа, заставить рыдать и биться в истерике... -- Все! Хватит! Я не желаю вас больше слушать! -- Почему? Ведь ты же сама требовала рассказать обо всем подробно. Так вот, когда она начинала стонать и метаться в постели, сгорая от греховного желания, я просила врачей применять электрошок... -- Прекратите! -- Иногда сеансы приходилось проводить дважды, а то и трижды в день. Меня не пугало, что она может не выдержать и умереть, -- я просто не в состоянии была смотреть, как она стонет и извивается, и сознавать, что она всего лишь игрушка в его руках... -- Прекратите! Прекратите! Прекратите!!! -- Но почему? Ведь она до последнего своего дыхания принадлежала ему. И умерла с его именем на устах. Все, что я делала, я делала ради тебя, только ради тебя, Роуан. -- Прекратите! -- Это было уже скорее яростное шипение, а не крик. Роуан вскинула и выставила вперед руки с растопыренными пальцами. -- Прекратите! Я готова убить вас за те злодеяния, в которых вы только что признались. Да как вы смеете говорить о Боге и. о жизни, вы, сотворившая подобное с девочкой, которая выросла в этом ужасном доме и превратилась в беспомощного инвалида! Боже праведный! И вы могли так поступить с несчастным больным существом! Да поможет вам Господь! Нет! Да обрушит он на вас свою кару! Карлотта стояла потрясенная, с искаженным мучительной болью лицом. Но через несколько мгновений это выражение ушло -- лицо сделалось непроницаемым, рот словно провалился, а круглые стекла очков, за которыми не видно было глаз, превратились в две матовые пуговицы. Роуан со стоном вцепилась себе в волосы и крепко сомкнула губы, изо всех сил стараясь замолчать, сдержать выплескивающуюся из нее ярость, избавиться от раздирающей боли внутри, которая заставила ее согнуться едва ли не пополам. -- Будьте вы прокляты за свои деяния! -- захлебываясь от гнева, выкрикнула она. Карлотта нахмурилась и вдруг пошатнулась и выронила из рук палку. Она попыталась ухватиться за что-нибудь, сделала всего один неуверенный шаг вперед и, сумев-таки дотянуться до подлокотника кресла-качалки, медленно опустилась в него. Голова ее откинулась на спинку, рука соскользнула с подлокотника и бессильно повисла... В тишине ночи слышны были лишь шорохи каких-то мелких существ в траве, шелест листьев и отдаленный гул мчавшихся по автостраде машин. Где-то простучал колесами поезд, и его свисток показался Роуан похожим на прощальный всхлип... Безвольно уронив руки, Роуан застыла на месте, тупо наблюдая, как за ржавой сеткой покачиваются на фоне неба ветви деревьев. Доносившееся из сада кваканье лягушек стихло. По пустой улице проехала мимо ворот какая-то машина. Фары пронзили густую мокрую листву и на миг ярко осветили террасу. Роуан видела, как лучи света скользнули по ее коже, потом выхватили из тьмы валявшуюся на полу палку и ногу Карлотты в ботинке с высокой шнуровкой, неловко подогнутую, словно вывихнутую или сломанную в лодыжке. "Интересно, заметил ли кто-нибудь в этот миг мертвую женщину, сидящую в кресле, и высокую блондинку за его спинкой?" -- отчего-то подумалось ей. Роуан содрогнулась всем телом, потом наклонилась вперед, зажала в кулаке прядь волос и принялась дергать за нее изо всех сил, пока не почувствовала нестерпимую боль. Ярость словно улетучилась, не оставив и следа, в душе не было даже малейшего намека на прежний гнев -- только горечь и боль. По-прежнему сжимая дрожащими пальцами прядь волос, Роуан стояла в темноте. Одна. Ей стало вдруг зябко, словно духота и тепло южной ночи уступили место ледяному холоду, поднявшемуся из черной бездны и уничтожившему даже малейшие проблески надежды на радость и счастье в будущем. А вместе с надеждой исчез целый мир -- со всей его историей, суетностью, пустыми спорами и тщеславными планами, со всеми пустыми мечтами и бессмысленными успехами. Тыльной стороной ладони она медленно провела по губам, не сводя взгляда с безвольно свесившейся старческой руки и стуча зубами от пронзительного холода, охватившего все ее тело с ног до головы и, казалось, проникшего в каждую его клеточку. Потом встала на колени, чуть приподняла руку Карлотты и пощупала пульс, заранее зная, что его нет и быть не может. Осторожно положив руку на колени покойницы, она подняла глаза и только тут обратила внимание на струйку крови, вытекавшую из уха и медленно сползавшую по шее за белый воротник блузки. -- Я не хотела... -- едва слышно прошептала Роуан. За ее спиной застыла в ожидании темная громада пустого дома, но она не осмеливалась повернуться и ступить внутрь. Донесшийся до слуха непонятный звук наполнил ее таким животным ужасом, какого ей не приходилось испытывать никогда и нигде. При одной только мысли о возвращении в погруженные во мрак комнаты Роуан бросало в дрожь. Затянутая сеткой терраса превратилась для нее в своего рода ловушку. Медленно поднявшись на ноги, она стала всматриваться в черноту сада в надежде разглядеть хоть какие-то детали, но видела только густую траву, остроконечные листья вьющихся по решетке лиан и облака, плывущие по темному небу. Чуть позже Роуан услышала какой-то странный звук и не сразу поняла, что это стон, срывающийся с ее собственных губ, -- страшный, мучительный стон отчаяния, раскаяния, горя... -- Я не хотела... -- повторила она. "Что толку теперь молиться, -- печально думала она. -- Что толку теперь молиться -- да и кому? -- чтобы все вернулось на свои места, чтобы я никогда сюда не возвращалась, чтобы не видела всего этого кошмара и не совершила то ужасное, чего теперь не исправишь?" Перед ее глазами возникло лицо Элли на больничной койке: "Роуан, никогда не езди туда. Помни о том, что ты мне обещала..." -- Я не хотела... -- Шепот Роуан звучал так тихо, что никто, кроме разве что Господа Бога, не смог бы его услышать. -- Господи, я не хотела... Я не хотела делать это снова... Где-то далеко существовал иной мир... Там остались люди: и Майкл, и тот англичанин, и Рита Мей Лониган, и многочисленные Мэйфейры, собравшиеся за столиками в ресторане, и даже Эухения, исчезнувшая в недрах особняка и сейчас, возможно, мирно спавшая в своей постели... И многие, многие другие... А она, Роуан, стоит здесь одна. Она убила эту злую, отвратительную старуху, убила с не меньшей жестокостью, чем та в свое время убивала сама. И пусть Бог сурово покарает старую ведьму за все, что она совершила, пусть Бог навсегда отправит ее в ад... "Но я клянусь, Господи... Я не хотела..." Она еще раз провела тыльной стороной ладони по губам и обхватила себя руками за плечи, пытаясь унять дрожь. Надо идти. Надо заставить себя повернуться, преодолеть путь через погруженные во мрак комнаты, добраться до входной двери и бежать... Бежать прочь из проклятого особняка! Нет, она не может так поступить. Она должна позвонить кому-нибудь, должна сообщить о случившемся. Хотя бы позвать эту служанку, Эухению, и сделать все как подобает... И все же одна только мысль о том, что придется разговаривать с посторонними людьми, объяснять им что-то, лгать, придумывать какую-то официальную версию, была столь мучительна, что Роуан понимала: она не выдержит, это выше ее сил. Чуть склонив голову набок, она смотрела на безвольно обмякшее в кресле тело, на белые волосы, казавшиеся такими чистыми и мягкими... Какая ужасная судьба... Провести всю жизнь в этом мрачном особняке, всю свою жалкую, несчастную, полную боли и разочарований жизнь, и умереть вот так. Роуан зажмурилась и закрыла руками лицо. И вдруг слова молитвы как-то сами собой пришли ей в голову: "Помоги мне, ибо я не знаю, что делать, ибо не понимаю, что совершила, но не могу что-либо изменить или вернуть назад. Ибо все, что говорила эта женщина, правда, и я всегда знала, что внутри меня таится зло. Ибо все они несут в себе зло. Вот почему Элли увезла меня отсюда. Зло..." Перед ее мысленным взором вновь возник призрак, которого она видела за стеклянной стеной дома в Тайбуроне, а тело ощутило прикосновения невидимых рук, как тогда, в самолете... Зло... -- Ну где же ты? -- чуть слышно прошептала она, всматриваясь в темноту. -- И почему я должна бояться войти в этот дом? Услышав за спиной тихий скрип, она резко вскинула голову. Звук доносился из зала. Что это? Быть может, старая доска пола скрипнула под чьими-то шагами? Или вздохнуло деревянное стропило? Ведь недаром говорят, что дерево -- живой материал. А быть может, это просто крыса пробежала вдоль стены, едва слышно стуча своими мерзкими лапками? Нет, она знала, что это не крыса, поскольку явственно ощущала чье-то присутствие. В зале кто-то был, совсем близко, совсем рядом. И это не чернокожая служанка -- звук совершенно не походил на шарканье ее шлепанцев... -- Ну покажись, дай мне на тебя посмотреть, -- прошептала Роуан, чувствуя, как страх постепенно улетучивается и уступает место гневу. -- Давай, сделай это сейчас, не тяни. Опять послышался тот же звук. Роуан медленно повернулась. Тишина. Бросив последний взгляд на застывшую в кресле старуху, она шагнула в зал. В высоких узких зеркалах отражались лишь неподвижные тени. Пыльные люстры тускло поблескивали во тьме. "Я не боюсь тебя! -- как заклинание твердила про себя Роуан. -- Никто и ничто не испугает меня в этом доме. Покажись, сделай это, как делал тогда..." На какой-то миг ей показалось, что ожила даже мебель в зале, что кресла и стулья наблюдают за каждым ее движением, а книжные шкафы со стеклянными дверцами слышали ее призыв и теперь застыли в ожидании того, что произойдет дальше. -- Так что же? Почему ты не идешь? -- шепотом спросила Роуан. -- Или ты боишься меня? Пусто... Откуда-то сверху донесся едва различимый скрип... Слыша лишь звук собственного дыхания и ощущая напряжение во всем теле, Роуан медленно вышла в холл. За полуоткрытой входной дверью в молочно-белом свете уличного фонаря поблескивали мокрые листья дубов. Скользнув по ним взглядом, она с тяжелым вздохом отвернулась от этого умиротворяющего душу зрелища и направилась в глубину дома, туда, где сгущались до черноты тени и где на столе в столовой остался лежать в ожидании своей новой владелицы маленький бархатный футляр с изумрудом. Он здесь! Он должен быть здесь! -- Почему ты не приходишь? -- Роуан удивила слабость собственного голоса. Ей вдруг почудилось, что в воздухе шевельнулась тень, но различить какую-либо материализовавшуюся форму не удалось. Возможно, это всего лишь ветер чуть качнул пыльные портьеры. Под ногами что-то тихо хрустнуло. Футляр с фамильной драгоценностью лежал на столе. В комнате пахло воском. Дрожащими руками Роуан откинула крышку и кончиком пальца коснулась изумруда. -- Ну, давай же, дьявол, покажись! -- Она взяла в руки изумруд, оказавшийся на удивление тяжелым, подняла его повыше, так, чтобы тусклый свет заиграл в многочисленных гранях, после чего надела кулон на шею и щелкнула замком цепочки. И вдруг буквально на мгновение Роуан увидела себя словно со стороны: себя, Роуан Мэйфейр, заблудившуюся странницу, навсегда отрезанную от всего, что окружало ее прежде, а теперь стало недостижимо далеким, почти нереальным, стоящую в одиночестве посреди чужого и в то же время смутно знакомого дома. Особняк действительно казался знакомым, как будто она сотни, нет, тысячи раз уже видела и эту конусообразную дверь, и роспись на стенах, и... Здесь жила и умерла ее мать. По этим комнатам ходила Элли. А построенный из стекла и красного дерева дом в Калифорнии навсегда остался в том, другом, мире, куда нет и не может быть возврата. Ну почему, почему она так долго сюда не приезжала? В далеком прошлом судьба увела ее с предначертанного пути, заставила сделать крюк, прежде чем позволила воочию увидеть то, что всегда принадлежало ей по праву. Но разве могли иметь хоть какое-то значение все ее прежние устремления и достижения в сравнении с мрачным величием тайны, многие годы ожидавшей ее в этом особняке? И вот наконец она здесь! Роуан ни на минуту не переставала вертеть в пальцах тяжелый изумруд -- он словно магнитом притягивал их к себе. -- Ты этого добивался? -- все так же шепотом спросила она. Ответом ей послужил тихий звук в холле, едва слышный и тем не менее эхом отозвавшийся во всем доме, подобно тому как в недрах большого концертного рояля резонирует звучание даже самой тончайшей из струн, откликнувшейся на едва заметное прикосновение к одной из клавиш. Через мгновение звук повторился, негромкий, но явственный. В холле, несомненно, кто-то был. Сердце Роуан болезненно забилось. Она на минуту застыла, потом медленно, как во сне, повернулась и подняла голову. В нескольких футах от нее неясно вырисовывалась высокая мужская фигура. Все звуки ночи внезапно исчезли. Роуан изо всех сил вглядывалась во тьму, пытаясь лучше рассмотреть призрачное видение, но оно почти сливалось с сумрачными тенями. И все же ее не оставляло ощущение, что за ней пристально наблюдают чьи-то темные глаза, ей казалось, что она различает контуры головы, бледное пятно лица и даже уголок белого накрахмаленного воротничка. -- Прекрати издеваться надо мной! -- Роуан хотелось кричать, но голос не желал ей повиноваться. Тем не менее слова прозвучали вполне отчетливо, и вновь весь особняк откликнулся на них отдаленными вздохами, скрипом, потрескиванием... Очертания фигуры на миг стали более отчетливыми, но тут же вновь начали таять, растворяясь во мраке. -- Нет-нет, не уходи, пожалуйста, -- взмолилась Роуан, хотя в эту минуту уже сомневалась, что действительно кого-то видела. Она в отчаянии напрягала зрение, оглядываясь по сторонам. Большая часть холла тонула в темноте, и лишь в дальнем его конце, куда проникал свет с улицы, было чуть светлее. И вдруг на фоне тускло светящегося проема входной двери появился черный силуэт, а через мгновение в холле загремели чьи-то тяжелые шаги. Еще несколько секунд -- и у нее не осталось никаких сомнений: широкие плечи, черные вьющиеся волосы и... голос: -- Роуан? Роуан, ты здесь? Господи, это он! Живой, сильный и до боли знакомый! -- Майкл! -- охрипшим голосом воскликнула она и буквально упала в его раскрытые объятия. -- Слава Богу, наконец-то! Майкл!.. 17 "Итак, -- размышляла она, сидя в одиночестве за обеденным столом, -- я становлюсь одной из тех женщин, которые с радостью бросаются в объятия мужчины, отдают себя в его власть и предоставляют ему право позаботиться обо всем". Но ей доставляло удовольствие видеть, какую бурную деятельность развил Майкл. Он позвонил Райену Мэйфейру, а потом в полицию и в похоронную контору "Лониган и сыновья", а когда в особняк заявились всякого рода сыщики и дознаватели в штатском и поднялись в верхние комнаты, Майкл говорил с ними очень уверенно и убедительно. Даже если они и обратили внимание на его затянутые в перчатки руки, то не подали виду и не задали по этому поводу ни одного вопроса -- быть может, потому, что он и без того достаточно ясно все им объяснил: -- Она только что сюда приехала и, естественно, понятия не имеет, кто этот человек. Она сама в шоке от увиденного. Старая хозяйка перед смертью ничего не успела ей рассказать. И потом, тело в мансарде пролежало так долго... Пожалуйста, можете забрать останки, но больше ничего в комнате не трогайте... Она не меньше вашего хочет знать, кем он был... А, вот как раз и Райен приехал! Райен, Роуан сейчас в столовой. Она в ужасном состоянии. Карлотта показала ей какого-то покойника, лежащего наверху. -- Покойника? Вы не шутите? -- Им необходимо увезти тело. Не могли бы вы или Пирс подняться вместе с ними и проследить, чтобы они не рылись ни в вещах, ни в книгах? Да, Роуан вон там. Но она совершенно измучена. Лучше поговорить с ней утром. Райен, конечно же, поспешил согласиться, и старая лестница заскрипела под тяжестью целой толпы, отправившейся в мансарду. Майкл и Райен приглушенными голосами обсуждали что-то в холле. До Роуан донесся запах сигаретного дыма, Чуть позже Райен вошел в столовую. -- Роуан, я зайду к вам завтра в отель, -- шепотом сказал он, -- А может, вам все-таки лучше вместе со мной и Пирсом поехать в Метэри? -- Нет, я должна остаться. Надо еще придумать, что врать им завтра утром. -- Ваш приятель из Калифорнии нам очень понравился. Он свой человек и явно родом отсюда. -- Вы правы, спасибо. Майкл не забыл позаботиться даже о старой Эухении. Обняв служанку за плечи, он привел ее на террасу, чтобы та попрощалась со своей "хозяйкой мисс Карл", прежде чем Лониган увезет тело. Бедняжка Эухения не могла вымолвить ни слова и только беззвучно плакала. -- Милая, хотите я позову кого-нибудь? -- предложил ей Майкл. -- Вам ведь несладко будет оставаться на ночь одной в этом доме. Что вы будете делать? Скажите, кого можно попросить прийти сюда и побыть с вами? Со старым приятелем Лониганом Майкл с ходу нашел общий язык. В беседах с ним он мгновенно утратил свой калифорнийский акцент и заговорил точно так же, как Джерри, и так же, как приехавшая вместе с мужем Рита. Как давно это было! Тридцать пять лет минуло с тех пор, как Джерри, сидя на ступеньках крыльца, пил пиво с отцом Майкла, а сам Майкл втайне от всех встречался с Ритой. И вот теперь она радостно бросилась ему на шею: -- Майкл Карри! Неужели это действительно ты? Роуан медленно побрела к входной двери. Повсюду был включен свет. В доме царила суета, все были, чем-то заняты, она на ходу ловила обрывки фраз... Пирс разговаривал с кем-то по телефону в библиотеке, куда Роуан до сих пор еще не заглядывала. В неярком электрическом свете она успела увидеть кожаную обивку старинной мебели и китайский ковер на полу... -- Послушай, Майк, -- втолковывал Лониган, -- ты должен объяснить доктору Мэйфейр, что старушке было уже девяносто и на этом свете ее удерживала только необходимость заботиться о Дейрдре. Я хочу сказать, все мы прекрасно понимали, что теперь, когда Дейрдре умерла, ее уход был только вопросом времени. И пусть доктор Мэйфейр не винит себя в случившемся. Ведь она всего лишь врач и не умеет творить чудеса... "Да уж, чего не умею, того не умею", -- усмехнулась про себя Роуан. -- Майк Карри? Да неужели? Сын Тима Карри? Черт побери, вот это да! А ты знаешь, что наши отцы приходились друг другу четвероюродными братьями? Да-да, они частенько сидели за кружечкой пива в "Короне". Наконец суета в доме прекратилась. Труп из мансарды хорошенько упаковали и увезли. Тело Карлотты осторожно подняли с кресла, словно живую, уложили на покрытые белой простыней носилки и перенесли в катафалк, чтобы отвезти в похоронную контору. Кто знает, возможно, ему сужено было оказаться на том же столе для бальзамирования покойников, на котором всего лишь днем раньше лежала Дейрдре. -- Никакой панихиды, никакой похоронной процессии и торжественной погребальной церемонии, -- распорядился Райен. -- Такова была ее воля. Она сама сказала мне вчера об этом. И Лонигану тоже. Только заупокойная месса через неделю. Вы еще побудете здесь? -- повернулся он с вопросом к Роуан. "А куда мне теперь ехать? -- подумала она. -- Да и зачем? Я вернулась в родной дом, к своим истокам. Я -- ведьма. Я -- убийца. Причем на этот раз я сделала это совершенно сознательно. Мое место здесь, в этом особняке". -- ...Я понимаю, как тяжело для вас все случившееся... Роуан направилась обратно в столовую. У двери в библиотеку стоял Пирс. -- Надеюсь, она не собирается провести здесь всю ночь? -- спросил он. -- Нет, мы возвращаемся в отель, -- ответил Майкл. -- Дело в том, что ей не следует оставаться в особняке одной. В этом доме иногда происходят весьма странные вещи. Он полон загадок. Не сочтите меня сумасшедшим, но вот только что, войдя в библиотеку, я увидел над камином чей-то портрет... А теперь там висит обыкновенное зеркало... -- Пирс! -- В голосе Райена прозвучали гневные нотки. -- Прости, папа, но... -- Пожалуйста, сынок, не будем сейчас об этом... -- Я вам верю, -- с легким смешком откликнулся Майкл. -- Я буду с ней рядом. -- Роуан! -- Райен обращался с ней бережно, мягко, ведь она только что пережила тяжелую потерю. "Все считают меня жертвой, -- подумала Роуан, -- в то время как на самом деле я преступница, убийца. Ну просто сюжет в духе Агаты Кристи! Только тогда я должна была бы воспользоваться чем-нибудь вроде канделябра." -- Да, Райен? Вы хотели мне что-то сказать? Он осторожно присел к столу, стараясь не коснуться пыльной поверхности рукавом своего безукоризненно сшитого траурного костюма. Лицо его было задумчивым, а в светло-голубых -- очень светлых, гораздо светлее, чем у Майкла, -- глазах застыло холодное выражение. -- Полагаю, мне нет нужды говорить, что отныне этот дом принадлежит вам. -- Я в курсе. Она сказала мне об этом вчера. Пирс молча стоял в проеме двери, прислушиваясь к их разговору. -- Думается, вы знаете не все, -- покачал головой Райен. -- Дом заложен? Имущество должно быть арестовано за долги? -- Нет-нет! Ничего подобного! Надеюсь, вы никогда не столкнетесь с подобными проблемами. Так что по этому поводу волноваться не стоит. Я просто хотел сказать, что вы можете в любое удобное время приехать к нам в контору, чтобы проверить счета и финансовые документы. Там мы обсудим все детали. -- Господи! -- послышался удивленный возглас Пирса. -- Неужели это тот самый знаменитый изумруд? -- Он только сейчас заметил лежавший на другом конце стола, куда почти не падал свет, бархатный футляр. -- А вокруг полно посторонних! -- Никто не осмелится украсть этот изумруд, сынок, -- со вздохом отозвался Райен. Он пристально и многозначительно посмотрел на сына, потом вновь повернулся к Роуан, и в его взгляде промелькнула тревога. Взяв со стола футляр, он словно в нерешительности повертел его в руках. -- В чем дело? -- спросила Роуан. -- Вас что-то беспокоит? -- Она говорила вам что-либо об этом? -- А вам кто-нибудь говорил? -- спокойно, без вызова задала Роуан встречный вопрос. -- Да так, слышал кое-какие сплетни, -- с натянутой улыбкой ответил Райен. Положив футляр на стол перед Роуан, он слегка похлопал рукой по бархату и поднялся. -- Им удалось установить личность того человека в мансарде? -- Скоро все прояснится. При покойнике, точнее при том немногом, что от него осталось, были найдены документы и еще какие-то бумаги. -- А где Майкл? -- Я здесь, дорогая, рядом. Мне остаться или ты хочешь побыть одна? -- Руки Майкла в черных перчатках практически сливались с тенью. -- Думаю, нам пора ехать. Я очень устала. Могу я зайти к вам завтра, Райен? -- В любое удобное для вас время. Райен в нерешительности топтался у двери. Майкл хотел было выйти, но Роуан поймала его за руку, вздрогнув от неожиданного прикосновения к холодной коже перчаток. -- Позвольте сказать вам кое-что напоследок, Роуан. -- В негромком голосе Райена явственно ощущалось волнение. -- Я понятия не имею, какой чертовщины наговорила вам здесь тетушка Карл и откуда взялся этот мертвец в мансарде, как и когда он вообще оказался в доме и что все это значит. Я не знаю, объяснила ли она, что такое наследие Мэйфейров. Как бы то ни было, важно другое. Вы должны как можно скорее очистить дом от старого хлама, сжечь его на заднем дворе. Пусть и Майкл вам в этом поможет. Позовите людей, попросите их вытащить всякую рухлядь, все эти древние книги и склянки. Проветрите как следует особняк, наймите прислугу. Но только не оставляйте все как есть и не пытайтесь тщательно исследовать каждую пылинку, каждое пятнышко в этом отвратительном и грязном месте. Дом -- ваше наследство, но не ваше проклятие. По крайней мере, он не должен таковым стать. -- Понимаю, -- коротко ответила Роуан. Возле входной двери возник какой-то шум, и в холл вошли двое чернокожих парней. Оказалось, они приехали, чтобы забрать бабушку Эухению. Майкл отправился наверх, чтобы помочь ей собраться. Райен и Пирс наклонились и по очереди коснулись поцелуем щеки Роуан. Как будто с покойницей простились, подумалось вдруг ей. Но тут же она поняла, что не совсем права: скорее, они целовали покойников так же, как целовали живых. За поцелуем последовали теплые рукопожатия, вспыхнувшая на прощание в полутьме белоснежная улыбка Пирса, обещание позвонить на следующий день, чтобы встретиться за ленчем и все обсудить, и так далее, и так далее... Послышался шум спускающегося лифта. В некоторых фильмах люди спускались в лифте в самое пекло ада... -- У вас есть свой ключ, Эухения. Приходите завтра, послезавтра... В общем, когда захотите или когда вам что-то понадобится. Кстати, милая, как насчет денег? Вам нужны деньги? -- Я получила все, что мне положено, мистер Майк. Спасибо за все, мистер Майк. -- Мы вам очень благодарны, мистер Карри, -- сказал один из парней, тот, что помоложе. Речь его была правильной, чувствовалось, что юноша получил неплохое образование. В дом вернулся полицейский. Судя по всему, он остался стоять возле входной двери, потому что Роуан с трудом могла расслышать его слова. -- Да, Таунсенд... Паспорт, бумажник... Да, все на месте... В кармане рубашки... Звук закрывающейся двери. Темнота. Тишина Шаги Майкла в холле. -- Ну вот, мы наконец остались с тобой вдвоем. Больше в доме никого нет, -- сказал он, остановившись в проеме двери в столовую. Роуан промолчала. Майкл достал сигарету и запихнул пачку обратно в карман. Наверное, нелегко делать это в перчатках, но, похоже, Майклу они не мешали. -- Что скажешь? Не пора ли и нам убраться к чертовой матери из этого дома? Во всяком случае, на сегодняшнюю ночь. Он постучал сигаретой по стеклу наручных часов, чиркнул спичкой, и его голубые глаза, оглядывающие росписи на стенах столовой, сверкнули в ярком свете внезапно вспыхнувшего огонька. Какими все же разными могут быть голубые глаза! И неужели его черные волосы могли так быстро отрасти? Или все дело в теплом и влажном воздухе юга, который заставлял их виться, и оттого они казались более густыми? Тишина звенела в ушах. В доме действительно не осталось никого, кроме них двоих. Он был в полном распоряжении Роуан, и все, что в нем находилось, словно застыло в ожидании. Но ей претила даже мысль о том, чтобы прикоснуться хоть к чему-нибудь. Все эти шкафы, комоды, горки, баночки и коробочки принадлежали не ей -- они были собственностью умершей женщины и казались Роуан липкими, вонючими, такими же ужасными, как их прежняя владелица. Роуан продолжала неподвижно сидеть в столовой, не находя в себе сил, чтобы встать, подняться по лестнице, открыть дверцу хоть одного из шкафов... -- Его звали Таунсенд? -- наконец спросила она. -- Да, Стюарт Таунсенд. Майкл с минуту раздумывал, потом смахнул с губы крошку табака и переступил с ноги на ногу. "Боже, как он все-таки хорош!-- подумалось Роуан. -- Ну просто образец мужской красоты! И как безумно эротичен!" -- Я знаю, кем он был. -- Майкл тяжело вздохнул. -- Эрон Лайтнер. -- Ты помнишь его? Так вот, Лайтнеру известно все об этом человеке. -- О чем ты? Я не понимаю. -- Ты предпочитаешь разговаривать здесь? -- Майкл обвел взглядом комнату. -- За воротами стоит машина Эрона. Мы можем вернуться в отель или поехать в центр, посидеть где-нибудь. Он восторженно рассматривал лепнину на потолке, великолепные люстры, В его восхищении убранством особняка в столь трагический момент было нечто неприличное, и Майкл чувствовал себя виноватым, но не считал необходимым скрывать свои эмоции от Роуан. -- Это тот самый дом? -- спросила она, -- Тот, о котором ты мне рассказывал в Калифорнии? -- Да, он самый. -- Майкл перевел взгляд на Роуан и с печальной улыбкой кивнул. -- Тот самый дом, точно. Он сбросил в ладонь пепел с кончика сигареты, потом медленным шагом прошел к камину. Его тяжелая походка, каждое движение были невероятно эротичными, и Роуан, словно завороженная, следила, как он стряхивает в пустое чрево камина мельчайшие сероватые частички. -- А что ты имел в виду, говоря, что мистеру Лайтнеру известно все об этом человеке? Майкл выглядел смущенным. Безумно сексуальным и в то же время крайне смущенным. Он нервно затянулся и с тревогой, как будто в нерешительности, оглядел комнату. -- Лайтнер принадлежит к одной организации, -- наконец сказал он, потом порылся в кармане рубашки, вытащил оттуда маленькую картонку и положил ее на стол перед Роуан. -- Они называют эту организацию орденом. Но никакого отношения к религии их деятельность не имеет. Орден имеет собственное название -- Таламаска. -- Что-то вроде общества любителей черной магии? -- Нет, ни в коем случае. -- Но старуха говорила мне... -- Это ложь. Они верят в существование черной магии. Но сами ею не занимаются. -- О, вранья в ее словах было немало. Справедливости ради надо признать, что многое из того, о чем она рассказывала, правда, но зерна истины буквально тонули в потоке злобы, ненависти и отвратительной лжи. -- Роуан вздрогнула и поежилась. -- Меня почему-то бросает то в жар, то в холод, -- пожаловалась она. -- Знаешь, а я ведь уже видела точно такую же визитку. Лайтнер сам дал ее мне, еще в Калифорнии. Он говорил тебе, что мы встречались с ним там? -- Да. У могилы Элли, -- кивнул Майкл. -- Подожди, но как же это возможно? Я имею в виду, что он твой друг и что он знает, кем был человек, найденный в мансарде. Господи, Майкл, я так устала от всего, что, кажется, вот-вот закричу и никогда не смогу остановиться. И если ты сейчас же мне не расскажешь... -- Она не закончила фразу. -- Извини, я сама не знаю, что говорю... -- Этот человек... Таунсенд... -- Майкл говорил медленно, осторожно подбирая слова. -- Он был членом ордена. Он приехал сюда в 1929 году в надежде... установить контакт с семейством Мэйфеир. -- Зачем? -- Они вели наблюдения за этой семьей в течение трехсот лет и составляли досье... Тебе, наверное, трудно понять, но... -- И то, что этот человек стал твоим другом, лишь случайное совпадение? -- Нет, Роуан. Успокойся, пожалуйста. Никаких случайностей не было. Я столкнулся с ним возле этого дома в тот вечер, когда вернулся сюда. А еще раньше видел его в Сан-Франциско, вечером, когда ты приехала за мной. Помнишь? Ты тоже обратила на него внимание, но мы оба решили, что он всего лишь очередной репортер. До того момента я никогда не виделся с ним и тем более не разговаривал. -- Да, я помню... -- Так вот. Когда мы встретились здесь, у ограды дома, я был пьян. Напился еще в самолете, хотя и обещал тебе, что ни капли в рот не возьму. Признаюсь, не выдержал... Я приехал сюда и увидел того... ну, в общем, того человека, в саду... Только он не человек... Тот, кого я прежде принимал за мужчину, на самом деле им не был. Ведь я видел его еще в детстве... Каждый раз, когда проходил мимо особняка. Помнишь, я говорил тебе о нем? Наверное, я должен объяснить тебе... -- Не нужно объяснять, -- прервала его потрясенная до глубины души Роуан. -- Я это знаю. Потому что сама видела его. Ты продолжай. А когда закончишь, я расскажу тебе кое-что об этом. Однако Майкл смотрел на нее с тревогой и молчал, словно никак не мог поверить услышанному. Он стоял, облокотившись на каминную полку. Скудный свет, падавший из холла, не позволял как следует разглядеть выражение его лица, но Роуан видела, что он растерян, что он отчаянно ищет способ защитить ее и смертельно боится причинить ей новую боль. -- Продолжай, -- повторила она, -- Пойми, мне самой нужно рассказать тебе о многом, потому что ты единственный, кому я могу доверить столь ужасные тайны. И твой рассказ только облегчит мне задачу. До сих пор я даже не представляла, с чего начать, как признаться, что после твоего отъезда из Тайбурона я видела его за стеклом собственного дома в ту минуту, когда в Новом Орлеане умерла моя мать, -- хотя тогда я об этом даже не подозревала. Майкл кивнул, но продолжал подавленно молчать. -- Пожалуйста, Майкл, -- настаивала Роуан. -- Если я не смогу быть откровенной с тобой, то с кем-либо иным и подавно. Но и ты не должен ничего скрывать. Объясни, почему Эрон Лайтнер так заботился обо мне в твое отсутствие -- сегодня днем, во время погребальной церемонии? Я хочу знать, кто он и откуда его знаешь ты. Имею я право задать такой вопрос? -- Послушай, солнышко, ты можешь полностью мне доверять. Только прошу, не сердись на меня. -- О, не беспокойся. Ссора с любовником для меня еще не повод, чтобы заставить лопнуть его сонную артерию. -- Роуан, я не хотел... -- Знаю, -- прошептала она-- Я знаю. Но ведь и ты знаешь, что это я убила старуху. Майкл отрицательно качнул головой и сделал ей знак замолчать. -- Неправда, ты знаешь, что это сделала я. -- Роуан посмотрела ему прямо в глаза -- Ты единственный, кому известно... -- Взгляд ее вдруг сделался подозрительным. -- Надеюсь, ты не говорил Лайтнеру о моих способностях?.. О том, что я могу... -- Нет-нет, что ты! -- В голосе Майкла было столько искренности и мольбы, что Роуан не могла ему не поверить. -- Но... Но он знает, Роуан! -- Знает о чем? Майкл не ответил. Потом, в задумчивости глядя куда-то в сторону, едва заметно пожал плечами, достал из пачки новую сигарету и машинально одной рукой проделал тот трюк со спичками, который некогда так восхитил Роуан: выломав спичку, он закрыл пачку, чуть согнул тонкую палочку и, чиркнув ее головкой о полоску серы, прикурил. -- Даже не знаю, с чего начать, -- наконец заговорил он. -- Наверное, лучше с самого начала. -- Он выпустил изо рта колечко дыма и оперся локтем о каминную доску. -- Я люблю тебя. Очень. Сам не понимаю, как это случилось. Меня мучают подозрения, я напуган... И все же я люблю тебя. Если мне это было предначертано... то есть если такова воля рока... что ж, тогда я конченый человек. Потому что не верю в предначертания и не желаю быть игрушкой в руках судьбы. Но я никогда не предам свою любовь. Что бы ни случилось. Ты понимаешь, о чем я говорю? Роуан кивнула. -- Ты должен рассказать мне все о тех, других, людях, -- сказала она. А про себя добавила: "Знаешь ли ты, как сильно люблю и хочу тебя я?" Она поудобнее устроилась на стуле, лицом к Майклу, зацепилась каблуком за нижнюю перекладину и вновь зябко повела плечами, не в силах избавиться от физического влечения к стоявшему перед ней мужчине. "Что ж, -- думала она, -- существует только один способ избавиться от соблазна полакомиться мороженым: съесть его. Значит, нужно расставить все точки над "i". Пусть сначала Майкл объяснит, что означают его загадки, и тогда я расскажу ему о том, что случилось в самолете, и о том, как старуха спросила меня, чьи ласки приятнее -- призрака или обыкновенного смертного". Подняв глаза, Роуан поймала на себе пристальный взгляд Майкла и заметила, как потемнело вдруг его лицо. Да, он любит ее, несомненно. И он самый лучший мужчина из всех, с кем ей когда-либо приходилось заниматься сексом. Трудно себе представить, что будет, когда они расстанутся... -- Пожалуйста, Майкл, не скрывай от меня ничего, -- попросила она. -- Да, конечно. Только выслушай спокойно все, что я скажу, и не набрасывайся на меня раньше времени. Взяв один из стульев, стоявших у стены, Майкл развернул его спинкой к Роуан и по-ковбойски оседлал, широко расставив ноги и сложив руки на верхней перекладине спинки. В такой позе он тоже выглядел очень сексуально. -- Последние двое суток, -- начал он, -- я провел примерно в шестидесяти милях отсюда и все это время читал историю семейства Мэйфейр, написанную этими людьми. -- Из Таламаски? -- Да. А теперь позволь мне кое-что объяснить. Триста лет назад жил на свете человек по имени Петир ван Абель. Его отец Ян ван Абель был знаменитым хирургом и работал в университете города Лейдена, в Голландии. Книги этого врача и сейчас можно найти в библиотеках. -- Я знаю. Это был великий анатом. Майкл улыбнулся и покачал головой. -- Он один из твоих предков, детка. Ты очень похожа на его сына -- так, во всяком случае, утверждает Эрон. Так вот, после смерти отца Петир остался круглым сиротой и попал в Таламаску. Он умел читать чужие мысли и обладал способностью видеть призраков. Иными словами, люди непросвещенные сочли бы его колдуном, но орден приютил мальчика, и тот со временем стал одним из его агентов. Впоследствии частью его работы стало спасение тех, кого обвиняли в колдовстве. С этой целью молодой ван Абель разъезжал по многим странам, и если люди, которых ему удавалось уберечь от костра, действительно владели каким-либо сверхъестественным даром, то Петир привозил их в Амстердам, в Обитель Таламаски. И вот однажды ему довелось отправиться в Шотландию, где готовился суд над ведьмой по имени Сюзанна Мэйфейр. Петир намеревался предотвратить сожжение, но опоздал. Единственное, что ему удалось сделать, это забрать и увезти с собой в Голландию дочь Сюзанны Дебору, которую в родных местах, несомненно, ждала та же участь, что и ее мать. Однако, прежде чем они покинули Шотландию, Петир увидел того самого мужчину, точнее призрака. Убедившись в том, что призрака видела и маленькая Дебора, ван Абель пришел к заключению, что именно она и заставила его появиться. Дальнейшие события подтвердили правильность его рассуждений. Впоследствии Дебора покинула орден. Более того, соблазнив Петира, она родила от него дочь Шарлотту, которая много лет спустя перебралась в Новый Свет и стала там, если так можно выразиться, родоначальницей клана Мэйфейров. Однако после смерти Деборы, осужденной за колдовство во Франции, призрак вместе с ожерельем, лежащим сейчас перед тобой на столе, перешел по наследству к Шарлотте. С тех пор и вплоть до настоящего времени все Мэйфейры фактически являются прямыми потомками Шарлотты. И в каждом поколении рождалась хотя бы одна девочка, наследовавшая дар и силу Сюзанны и Деборы, включая способность видеть этого призрака, мужчину с темными волосами. Вот их-то в Таламаске и называют Мэйфейрскими ведьмами. Роуан негромко вскрикнула -- в ее возгласе слышались и удивление, и нервное возбуждение, и определенная доза иронии. Тем не менее она не сказала ни слова и молча ждала продолжения, внимательно наблюдая за переменами в выражении лица Майкла, в то время как он обдумывал свое дальнейшее повествование. -- Таламаска, -- вновь заговорил он, тщательно отбирая слова, -- это орден ученых, в первую очередь историков. Они собрали и записали тысячи свидетельств о появлении темноволосого призрака здесь, в этом доме. А триста лет назад он свел с ума и в конце концов лишил жизни Петира ван Абеля, который отправился на Сан-Доминго, чтобы встретиться со своей дочерью Шарлоттой. Майкл глубоко затянулся и невидящим взглядом обвел столовую. Мысли его витали далеко, и перед глазами вставали совсем иные картины. -- Я уже упоминал о своих встречах с таинственным мужчиной. Впервые мне довелось увидеть его еще в шестилетнем возрасте, и с той поры каждый раз, когда я проходил мимо этого дома, он возникал в саду. Более того, в отличие от многих и многих очевидцев, чьи рассказы хранятся в архивах ордена, мне он являлся и в других местах. И что самое интересное... Знаешь, едва я после очень долгого отсутствия вернулся в Новый Орлеан и приехал к особняку, призрак появился опять. И когда я рассказал Эрону о странном видении, которое преследует меня с детских лет, и о том, что именно ты спасла мне жизнь, он показал мне досье Мэйфейрских ведьм, составленное в Таламаске. -- Так он не знал, что это я вытащила тебя из воды? Майкл покачал головой. -- Нет. Он приехал в Сан-Франциско, чтобы встретиться со мной из-за поднятой в прессе шумихи по поводу моих рук. Обретенная мною способность входит, если так можно выразиться, в сферу интересов ордена. И они рассматривали меня просто как очередной объект внимания, а для Эрона беседа со мной была таким же обычным заданием, каким было, например, для Петира ван Абеля задание спасти от костра Сюзанну Мэйфейр. Представь себе его удивление, когда возле моего дома он увидел тебя и узнал, что ты приехала туда за мной. Забавно, но поначалу он решил, что это ты предложила мне вернуться сюда и выяснить все, что удастся, о твоей семейке. Он в последний раз затянулся сигаретой и швырнул окурок в камин. -- Да-да, он действительно был уверен в этом, по крайней мере некоторое время. Пока я не открыл ему истинную причину твоего приезда и не рассказал, что ты не только никогда прежде не бывала в этом доме, но даже фотографий его не видела. Ну вот, а теперь этот особняк твой. Осталось только прочесть досье Мэйфейрских ведьм... Что же касается меня, то во всем этом существует еще одна загадка... И поиск ответа на нее самым непосредственным образом связан со мной... -- Твое видение? -- Да. -- Майкл улыбнулся, лицо его потеплело и сделалось еще привлекательнее. -- Именно видение. Если ты помнишь, я говорил тебе, что там была женщина и речь шла о какой-то драгоценности... -- Ты хочешь сказать, что эта драгоценность -- изумруд? -- Не знаю, Роуан, не знаю... И в то же время я уверен -- уверен так же твердо, как в том, что сижу сейчас здесь, перед тобой, -- что этой женщиной была Дебора Мэйфейр, что на шее ее сверкал именно изумруд и что меня послали сюда с какой-то определенной миссией. Я должен что-то сделать... -- Вступить в бой с призраком? -- Нет. Все гораздо сложнее. Вот почему совершенно необходимо, чтобы ты прочла досье. Роуан, поверь, тебе следует это сделать. И тебя не должно обижать или оскорблять само существование такого досье. Просто возьми и прочти его. -- А какие выгоды получает от этого Таламаска? -- Абсолютно никаких. Кроме знания. Знание составляет главную цель их деятельности. Они стремятся знать и понимать... Агенты Таламаски это своего рода детективы-экстрасенсы... -- Полагаю, орден весьма богат. -- Да, весьма. Деньжата у них действительно водятся немалые. -- Ты меня не разыгрываешь? -- Ни в коем случае. Они такие же собственники, как все. И владеют деньгами на тех же законных основаниях, что и ты. Или, например, католическая церковь. Или сам Ватикан. Но их богатство не имеет никакого отношения к тому, чего они хотят от тебя... -- Ладно-ладно, я верю. И все же как ты наивен, Майкл! Удивительно доверчив и наивен. -- С чего ты это взяла? Какого черта, Роуан? Ты уже не впервые заявляешь, что я наивен, но ведь это просто бред какой-то. -- Ничего подобного. Это правда. Ладно, признайся откровенно: ты по-прежнему считаешь, что твое видение несет в себе нечто хорошее? Что те люди, которые тебе в нем явились, действительно существа высшего порядка? -- Да, в этом я не сомневаюсь. -- Значит, та черноволосая женщина с изумрудом, осужденная на смерть ведьма, как ты ее назвал... та, которая столкнула тебя со скалы прямо в Тихий океан... -- Послушай, Роуан, никто не может сейчас доказать, что цепь этих событий была выстроена кем-то заранее! Все, что я знаю... -- Хорошо, оставим это. Ты сказал, что впервые увидел мужчину-призрака, когда тебе было всего шесть лет? Тогда позволь мне напомнить, Майкл, что он отнюдь не из числа хороших и добрых людей. И ты вновь встретил его здесь всего лишь пару дней назад. Нет ничего хорошего и в той женщине с черными волосами... -- А тебе не кажется, Роуан, что ты торопишься с выводами? -- Все, я умолкаю. Я вовсе не собираюсь выводить тебя из терпения. И не хочу, чтобы ты на меня сердился. Боже упаси! Ты даже представить себе не можешь, как я рада, что ты сейчас здесь, со мной, что ты меня понимаешь. Стыдно признаться, но я счастлива, что не осталась одна в этом доме... В общем, ты мне очень нужен, и в этом вся правда. -- Да, я знаю. И многое понимаю. Важно, что я рядом, что ты не одна... -- Но ты тоже не должен спешить с выводами. В этом особняке обитает какое-то ужасное зло. Я его чувствую. Мало того, ощущаю, что это зло затаилось и во мне... Подожди, не перебивай, дай мне договорить. Здесь скрывается нечто действительно страшное, и если оно вырвется на волю, то принесет боль и страдания многим, очень многим людям... А ты сейчас похож на мечтательного рыцаря, только что выехавшего из замка... -- Ты не права, Роуан! -- Ладно, пусть так. Они не утопили тебя в океане. И твое знакомство с Ритой Мей, с Лониганом и остальными не более чем случайное совпадение и никак не связано с тем, что произошло... -- Безусловно связано. Вопрос только в том, каким образом. Самое главное сейчас не форсировать события и не делать скоропалительных заключений... Роуан оперлась локтями о стол и обхватила ладонями голову. Она понятия не имела, сколько сейчас времени. Ночь стояла тихая. В самом доме что-то время от времени поскрипывало и потрескивало, но они с Майклом были в нем одни. Совершенно одни. -- Знаешь, -- заговорила она, -- стоит мне вспомнить о старухе, меня словно окутывает облако зла. Рядом с ней я чувствовала себя словно во власти греха и порока. А ведь она считала себя едва ли не воплощением добродетели и была уверена, что творит только благо. Она полагала, что борется с дьяволом. Боже, как все запутанно и мрачно! -- Это она убила Таунсенда, -- сказал Майкл. Роуан резко обернулась в его сторону. -- Ты уверен? -- Да. Я успел к нему прикоснуться. Точнее, к его кости. Это ее рук дело. Она завернула его в ковер и связала, -- возможно, предварительно отравив каким-то ядом. Но умер он уже внутри этого тюка. Он даже проел дыру в ковре. -- Боже! Какой ужас -- Роуан даже зажмурилась: богатое воображение живо нарисовало перед ней страшную картину. -- И все время, пока он медленно умирал, в доме были люди. Но никто ничего не слышал, а если слышал, то палец о палец не ударил, чтобы помочь несчастному. -- Но почему она так жестоко с ним поступила? -- Потому что ненавидела нас, я имею в виду Таламаску. -- Ты сказал -- "нас"? -- Я оговорился. И, наверное, не случайно. Дело в том, что я уже чувствую себя как бы частью ордена. Они предложили мне работать на них -- хотя бы время от времени. Должен признаться, что очень ценю их доверие. И все же точнее будет сказать, что она ненавидела всех, кто не принадлежал к семейству, но обладал хоть малой толикой информации о Мэйфейрах. Опасность существует до сих пор. Угроза жизни любого постороннего человека, который хоть что-то знает о них. В том числе и жизни Эрона. Ты спрашивала меня, какие выгоды орден извлекает из своей деятельности? Повторяю: никаких. Кроме риска потерять еще одного своего ученого агента. -- Объясни, я не понимаю. -- После похорон Эрон поехал за мной, и вдруг на загородном шоссе перед его машиной возник человек. Эрон резко взял в сторону, машина дважды перевернулась и взорвалась. Он едва успел выскочить, буквально за секунды до взрыва. Так вот, это был тот призрак. Я уверен. Да и Эрон тоже. Судя по всему, он уже сыграл свою роль в их дьявольском плане, и теперь, когда нужда в нем отпала, они решили избавиться от лишнего свидетеля. -- Он ранен? Майкл отрицательно качнул головой. -- Он ни на секунду не терял сознания и даже в самый момент катастрофы понимал, что происходит. Но по-другому поступить не мог. А что, если бы на дороге был не призрак, а живой человек, и Эрон сбил бы его? Он не позволил себе так рисковать. К счастью, его в определенной степени спас ремень безопасности. Насколько я знаю, дело ограничилось сильным ушибом головы. -- Его отвезли в клинику? -- Да, доктор. Он в порядке. Из-за этой аварии я так надолго задержался с приездом сюда. Эрон отговаривал меня, не хотел отпускать. Он хотел, чтобы ты приехала в их загородный дом и там прочитала досье. Но я настоял, потому что уверен: этот дьявол пока не намерен меня убивать. Я еще не выполнил свою миссию. -- Миссию, возложенную на тебя в видении? -- Нет, у него свои цели, у них -- свои. И цели эти не совпадают. Эти две силы борются между собой. -- А не сбежать ли тебе куда-нибудь? Ну, скажем, в Тибет? Интересно, что они станут делать тогда? -- Ты хочешь туда поехать? -- Если я отправлюсь с тобой, это уже не будет бегством. Ну а если серьезно... Что, если ты действительно где-нибудь укроешься? -- Откуда мне знать? Да и какой смысл гадать, если я не собираюсь прятаться? Уверен, они хотят, чтобы я сразился с ним и разрушил его планы, помешал ему выполнить задуманное. -- Они хотят, чтобы ты разорвал цепь, -- сказала Роуан. -- Так, по крайней мере, выразилась старуха. Под словом "цепь" она, насколько я поняла, подразумевала то наследие, которое было оставлено семье Шарлоттой, хотя о столь далеких предках она со мной не говорила. Сказала только, что пыталась это сделать сама и что это в моих силах. -- Версия вполне правдоподобная, -- заметил Майкл -- И очевидная. Но должно быть что-то еще, связанное непосредственно с ним. Ведь недаром же он появлялся именно передо мной. Этому должно быть объяснение. -- Согласна. Теперь выслушай меня внимательно. Я готова прочесть досье -- от корки до корки. Но я тоже видела этого призрака. И обратила внимание, что он появляется не просто так. Он каким-то образом воздействует на то, что происходит вокруг. -- Когда ты его видела? -- В ту ночь, точнее, в те минуты, когда умерла моя мать. Я попыталась позвонить тебе, но не застала в отеле. Я была напугана до смерти. Однако дело даже не в появлении самого призрака. Важнее другое. То, что сопровождало его появление. Вода вокруг ни с того ни с сего вдруг забурлила так сильно, что дом раскачивался на сваях, словно игрушка. Я уточняла: в ту ночь не было никакого шторма ни в заливе Ричардсона, ни в заливе Сан-Франциско, не было ни землетрясений, ни каких-либо иных аномалий -- в общем, ни единой причины природного характера. И это еще не все. В следующий раз я явственно ощущала его прикосновения. -- Когда это было? -- В самолете. Я думала, это просто сон. Но нет. Боль была такой, как если бы я занималась любовью с очень крупным мужчиной. -- Ты хочешь сказать, что он?.. -- Мне казалось, я сплю... Но сейчас важно не это. Важно то, что это существо отнюдь не всегда бесплотный призрак. Оно может становиться вполне материальным, но эта материальность проявляется в какой-то специфической форме. И меня очень интересуют его параметры. -- Твой научный подход к делу заслуживает одобрения! А позволено мне будет спросить, вызывали ли его прикосновения менее научную реакцию с твоей стороны? -- Конечно. И ощущения были приятными, потому что я была в полусонном состоянии. Но как только очнулась, почувствовала себя как будто изнасилованной и не испытывала ничего, кроме отвращения. -- Чудесно! -- воскликнул Майкл. -- Просто великолепно! Послушай; ты обладаешь достаточной силой, чтобы избавить себя от таких оскорблений. -- Да, теперь я знаю, с чем имею дело, и не допущу ничего подобного. Но если бы еще пару дней тому назад кто-нибудь сказал мне, что некое невидимое существо собирается залезть мне под юбку в салоне авиалайнера, летящего в Новый Орлеан, я бы не поверила и все равно не была бы готова дать ему достойный отпор. Тем не менее мы точно знаем и другое: призрак не намерен причинять мне зло. И мы почти уверены, что он не желает зла и тебе. По крайней мере, пока. Но мы так же точно знаем, что он готов уничтожить любого, кто встанет на его пути к цели. И в данный момент это Эрон. -- Все правильно, -- подтвердил Майкл. -- А теперь вот что. Ты выглядишь очень усталым -- как человек, мечтающий вернуться в отель и улечься в мягкую постельку. -- Роуан едва заметно улыбнулась. -- Так почему бы нам не отправиться туда? Майкл ответил не сразу. Выпрямившись на стуле, он потер ладонями затылок. -- По-моему, ты кое-что недоговариваешь. -- Что именно? -- Я тоже ни словом не упомянул об этом. -- Так что же тебе мешает? Скажи, -- негромко откликнулась Роуан. -- Разве тебе не хочется поговорить с ним -- спросить, кто же он все-таки на самом деле и чего добивается? Вполне вероятно, с тобой он будет более откровенным, чем с кем-либо еще из вашей компании. Нет? А мне хочется. Очень. Пусть он сам скажет, зачем позволял мне видеть себя, когда я был ребенком, и зачем появился прошлой ночью, причем так близко, что я едва не коснулся его ботинка. Что бы там ни говорил Эрон, я уверен, что у меня хватит мозгов, чтобы заставить его выложить всю правду. Знаешь, иногда мне кажется, что именно этого он и ждет от всех, кому является: этакого всплеска своего рода гордости и самолюбия. Может, именно на это он и рассчитывает? Если у тебя такого желания не возникало, что ж, наверное, ты намного умнее и сильнее меня. Никогда прежде мне не приходилось общаться с призраком, или духом, или кто там он еще... И сейчас, извини, несмотря на все, что недавно узнал, и на то, что он сделал с Эроном, я ни за что не упущу такую возможность. -- Согласна -- Роуан кивнула. -- Ты все очень резонно объяснил. Может, он действительно играет на наших чувствах, на том тщеславии, которого отнюдь не лишены некоторые из нас, предпочитающие не быть похожими на других и идти своим путем. Но между мной и этим существом есть что-то еще. Оно прикасалось ко мне. И после этого у меня осталось ощущение, как будто меня изнасиловали, осквернили, -- очень неприятное, скажу тебе, ощущение. В наступившей тишине Роуан на миг показалось, что она слышит, как шумит кровь в голове пристально смотревшего на нее Майкла, как крутятся колесики в его мозгу. Наконец он встал, пододвинул по столу поближе к себе бархатный футляр, открыл его и принялся внимательно разглядывать изумруд. -- Ну же, решайся, -- подбодрила его Роуан. -- Дотронься до него. -- Он совсем не похож на тот, что нарисовал я, -- прошептал Майкл. -- В моем воображении он выглядел совсем иначе, а вспомнить я не мог... Он потряс головой и уже собирался было закрыть футляр, но передумал. Медленно сняв с руки перчатку, он коснулся пальцами поверхности камня. Роуан молча ждала, однако по липу Майкла видела, что тот разочарован и чем-то встревожен. -- Я видел твой образ, -- закрыв футляр, со вздохом ответил Майкл на застывший в ее глазах, но так и не высказанный вопрос. -- Видел, как ты надеваешь его на себя, а я стою напротив. Он неторопливо натянул перчатку. -- Изумруд был на мне, когда ты вошел. -- Вот как? А я даже не заметил. -- Было темно. -- Просто в тот момент я мог видеть только тебя. -- Ты полагаешь, это имеет значение? -- Роуан пожала плечами. -- Я сразу же сняла его и положила обратно в футляр. -- Не знаю. -- А когда ты касался его... Видел ли ты что-нибудь еще? Майкл покачал головой. -- Только то, что ты любишь меня, -- вполголоса ответил он. -- Действительно любишь. -- Ну-у, чтобы сделать такое открытие, тебе достаточно было коснуться меня. Майкл улыбнулся, но улыбка получилась печальной и смущенной. Потом засунул руки поглубже в карманы, словно они мешали ему, и опустил голову. Роуан молчала -- ей тяжело было видеть его таким -- грустным и расстроенным. -- Все, хватит, поехали отсюда, -- наконец сказала она. -- Здешняя обстановка действует на тебя еще хуже, чем на меня. Пора вернуться в отель. -- Да, -- кивнул он, -- Только сначала дай мне стакан воды. Есть в этом доме холодная вода, как ты думаешь? Жарко, да и во рту совсем пересохло. -- Понятия не имею, -- ответила Роуан. -- Не знаю даже, есть ли здесь кухня. Может, вместо нее имеется только колодец с замшелым ведром или волшебный источник. -- Ладно, тогда поищем вместе, -- с тихим смешком откликнулся Майкл. Через расположенную в дальнем конце столовой дверь они попали в буфетную с небольшой раковиной и высокими застекленными шкафами, забитыми фарфором Майкл внимательно осмотрелся и даже пощупал стены, как будто измеряя их толщину. -- Туда, -- сказал он, направляясь к двери, противоположной той, в которую они вошли. Роуан последовала за ним. Майкл нажал на почерневшую от времени кнопку в стене, и под потолком тускло вспыхнула покрытая слоем пыли лампочка. В неярком свете они увидели длинное, расположенное на двух уровнях помещение. Верхняя его часть представляла собой стерильно чистую кухню, а нижняя, с камином, служила, судя по всему, небольшой столовой, где обитатели особняка могли позавтракать. Одну из стен почти полностью занимал ряд застекленных дверей, выходивших в заросший зеленью внутренний двор. С улицы доносилось громкое и отчетливое кваканье лягушек. Северный угол двора полностью загораживало от взгляда огромное дерево, черные очертания которого проступали даже на фоне темноты. В целом все здесь выглядело очень элегантно, удивительно старомодно и в то же время эффектно. В противоположную стену был встроен большой холодильник. Его массивная дверь по своим размерам не уступала дверям в морозильные складские камеры крупных ресторанов. -- Только не говори мне, что и там лежит чье-нибудь мертвое тело, -- усталым голосом попросила Роуан. -- Я не желаю об этом знать. -- Нет-нет, не беспокойся, только продукты, -- улыбнулся Майкл, -- И холодная вода. -- Он извлек на свет чистую бутылку с прозрачной жидкостью. -- Позволь тебе напомнить, что ты на юге. А его обитатели всегда держат в холодильниках бутылочку-другую. Заглянув в угловой шкафчик над раковиной, он достал оттуда два стакана и поставил их на безукоризненно чистый кухонный стол. Роуан с наслаждением пила ледяную воду. И вновь ей вспомнилась старуха. Да, это был ее дом, это был ее стакан... Тот, из которого она пила... Охваченная внезапным отвращением, Роуан поставила стакан в стальную раковину. Да, действительно, все здесь как в ресторане. Кто-то еще давным-давно обставил и оборудовал эти помещения в соответствии с модой тех лет, убрав из них все предметы викторианской эпохи, столь популярные сейчас у жителей Сан-Франциско. -- Что будем делать, Майкл? -- спросила она, Майкл долго смотрел на зажатый в руке стакан, потом перевел взгляд на Роуан, и в его глазах было столько нежности, любви и заботы, что у нее защемило сердце. -- Любить друг друга, Роуан, -- наконец ответил он. -- Любить друг друга. Как бы там ни было, что бы ни означало мое видение, я уверен, что наша любовь не входила в чьи-либо планы и не была предопределена какими-то сверхъестественными силами. Она подошла к нему вплотную и обняла за грудь, чувствуя, как его пальцы скользнули по ее спине вверх, погладили шею и запутались в волосах на затылке. Прижав Роуан к себе, он уткнулся лицом ей в шею, потом нежно поцеловал. -- Люби меня, Роуан, люби меня и верь мне. А разве она могла не поверить человеку, чей голос был исполнен такой искренности и такой боли? Майкл чуть отстранился и, казалось, о чем-то задумался, потом взял Роуан за руку и повел к одной из стеклянных дверей. Они постояли немного, вглядываясь в темноту. -- Мы можем выйти туда? -- спросил Майкл, открывая незапертую створку. Похоже, запоры на этих дверях вообще отсутствовали. -- Конечно. Почему ты об этом спрашиваешь? Он смотрел на нее так, словно хотел поцеловать, но не решался. Тогда Роуан сама поцеловала его, чувствуя, как от одного только вкуса его губ к ней вновь возвращаются все прежние ощущения. Прижавшись к Майклу всем телом, она застыла так на несколько мгновений, а потом первой шагнула за порог. Они очутились на небольшой террасе, гораздо меньших размеров, чем та, где умерла старуха, и, пройдя по ней, открыли маленькую, затянутую сеткой и снабженную пружиной дверцу, которая тут же захлопнулась за их спинами. По деревянным ступеням они спустились в вымощенный плитами двор. -- Неплохо отремонтировано, -- заметил Майкл. -- А сам дом? -- спросила Роуан. -- Как думаешь, его еще можно спасти или уже слишком поздно что-либо исправить? -- Вот этот особняк? -- переспросил Майкл, с улыбкой посмотрев на нее и затем окидывая сияющим взглядом стену дома с узким балконом наверху. -- Солнышко, он в порядке, в полном порядке. Он еще нас с тобой переживет. В жизни не приходилось бывать в таких домах -- ни здесь, ни в Сан-Франциско. Мы вернемся сюда завтра, и я покажу его тебе при солнечном свете. Ты увидишь, какие толстые и прочные у него стены, какие мощные стропила... Если, конечно, захочешь, -- добавил он, запнувшись и чувствуя неловкость за столь бурное проявление восторга рядом с печальной Роуан, погруженной в мрачные размышления о недавней смерти старой хозяйки этого прекрасного особняка. А Роуан думала в тот момент и о Дейрдре. Сколько еще вопросов, связанных с Дейрдре, по-прежнему остаются без ответа! Да, Майкл рассказал ей о многом, но как много еще неясного, темного, мрачного... Нет, лучше уж смотреть на него, видеть восторг в его глазах, когда он вот так внимательно рассматривает стены и двери особняка, подоконники и ступени... -- Тебе он нравится, да? -- спросила она. -- Я влюбился в этот дом, когда был еще ребенком. Он привел меня в восхищение два дня назад, когда я сюда вернулся. Я люблю его и сейчас, несмотря на то что знаю, какие события здесь происходили, несмотря даже на смерть того парня в мансарде. Я люблю этот дом, потому что он твой. И потому... И потому, что он действительно прекрасен -- прекрасен вопреки всему, что творилось за его стенами, вопреки всему, что творили с ним самим. Он был великолепен, когда его построили, и будет не менее великолепным через сто лет. Майкл снова обнял Роуан, и она в ответ прижалась к его груди, ощущая тепло его тела и чувствуя себя рядом с ним в безопасности. Он коснулся поцелуем ее волос, пальцы в перчатках легко погладили щеку. Роуан хотелось сдернуть с них эти перчатки, но она не решилась. -- Забавно, -- усмехнулся Майкл. -- За годы, прожитые в Калифорнии, мне приходилось работать во многих домах, но ни один из них не заставлял меня чувствовать себя ничтожным смертным. А рядом с этим особняком я испытываю именно это чувство. И знаешь почему? Потому что он действительно простоит века после моей смерти. Они направились в глубь сада, каким-то чудом находя среди зарослей вымощенные плитняком дорожки. Огромные, острые, как лезвия ножей, листья банановых деревьев царапали лица. Слабо освещенные окна кухни скрылись за густой зеленью кустов. Вокруг царила кромешная тьма. Они поднялись по каким-то каменным ступеням, и в нос ударил запах водорослей и мокрой травы -- так обычно пахнут болота. Роуан догадалась, что перед ними пруд. Он сильно зарос, и открытыми оставались лишь крохотные участки его поверхности -- они едва заметно поблескивали во тьме. Время от времени черная масса водорослей вздрагивала и внутри ее вспыхивали какие-то искорки. То тут, то там раздавалось кваканье лягушек. До слуха Роуан донесся звук льющейся воды -- как будто пруд пополнялся водой из фонтанов. Прищурившись, она сумела разглядеть кончики труб, из которых сочились и падали вниз тонкие, посверкивавшие струйки. -- Его построила Стелла, -- пояснил Майкл. -- Это бассейн. Пятьдесят лет назад он выглядел совсем иначе, а теперь природа вернула себе то, что всегда ей принадлежало. Голос его был печален. Так звучит голос человека, который неожиданно для. себя нашел подтверждение чему-то, во что прежде отказывался поверить. Произнесенное Майклом имя поразило Роуан -- она вспомнила, как впервые услышала его от Элли, когда та бредила незадолго до смерти: "Лицо Стеллы в гробу казалось таким прекрасным..." Тем временем Майкл отвернулся от бассейна и теперь смотрел на фасад дома. Проследив за его взглядом, Роуан увидела высокий фронтон верхнего этажа, каминные трубы на фоне неба и отсветы не то луны, не то звезд в прямоугольниках окон комнаты в мансарде, где умер тот человек -- Таунсенд -- и где бедняжка Анта пыталась спрятаться от Карлотты. А потом она упала вниз, на плиты перед домом... череп раскололся... серое вещество мозга и кровь растеклись по поверхности камня... Роуан обхватила Майкла руками за талию, сомкнув пальцы на спине, крепко прижалась к нему и буквально повисла на нем всей тяжестью, устремив взгляд в ночное небо с уже бледнеющими, но все еще отчетливо видными звездами. И вдруг ее словно опять накрыло темное облако зла -- вспомнилось выражение, застывшее на мертвом лице старухи, на память пришли ее последние слова... Потом перед глазами Роуан возникло лицо Дейрдре, утопающее в складках сверкающего шелка, спокойное, умиротворенное, как будто Дейрдре просто уснула в гробу... -- Что с тобой, дорогая? -- встревоженно спросил Майкл. Роуан прижалась щекой к его груди и отчетливо услышала в глубине тихое биение его сердца. Чувствуя, что Роуан вся дрожит, Майкл в свою очередь стиснул ее руками. Его почти болезненно сильные объятия принесли ей успокоение и доставили невыразимое удовольствие. Трудно было поверить, что всего в нескольких шагах от этих почти непроходимых зарослей, где в траве квакают лягушки, а в ветвях деревьев кричат ночные птицы, светятся огнями улицы большого города, по которым проносятся машины, что там, за густой завесой влажной зелени, стоят другие дома и живут другие люди... -- Я люблю тебя, Майкл, -- прошептала Роуан. -- Боже, как я тебя люблю! И все же ей никак не удавалось рассеять чары зла, вырваться из их плена. Они мерещились ей повсюду, и в темном ночном небе, и в листве огромною дерева над головой, и в черноте воды, и в буйстве заполонивших все сорняков... Но это зло таилось не где-то вовне -- оно было неотъемлемой частью ее самой. И виной тому не только воспоминания о злобной старухе и ее страшных преступлениях. Нет, все гораздо сложнее: она всегда ощущала в себе его присутствие. Усилия Элли оказались тщетными, изначально обреченными на провал, ибо Роуан с давних пор не покидало предчувствие, что в ее жизни есть некая ужасная, невообразимо огромная тайна и что настанет день, когда эта великая тайна откроется и затмит собою весь мир. Она будет постепенно приподнимать одну завесу за другой, позволяя проникнуть в свои глубины... События прошедшего долгого дня, проведенного в по-старинному гостеприимном, наполненном ароматами южном городе, и даже откровения старухи станут лишь началом прозрения. "И эта великая тайна берет свое начало и черпает силу там же, где лежат истоки моей силы: в добре и зле. Ибо на самом деле эти понятия неразделимы..." -- Роуан, позволь мне увезти тебя отсюда, -- прервал ее размышления Майкл. -- Нам давно уже следовало уехать. Это моя вина. -- Не беспокойся. Разве важно, здесь мы или в любом другом месте? -- шепотом ответила она -- А здесь так хорошо... Тихо, темно и удивительно красиво. -- Роуан вздохнула и вновь явственно ощутила уже знакомый аромат ночного жасмина -- так, кажется, назвала его старуха-- Какой чудесный запах, Майкл! Ты его чувствуешь? -- Это запах летних ночей в Новом Орлеане. Запах беспечных прогулок в одиночестве, когда ты можешь позволить себе ни о чем не думать, а просто бродить по улицам, насвистывая любимые мелодии и постукивая палкой по железным перекладинам оград... -- Майкл помолчал немного, потом наклонился к самому лицу Роуан и заговорил совсем о другом: -- Роуан, что бы ни случилось, прошу: никогда не отказывайся от этого дома. Даже если тебе придется уехать из него навсегда, даже если ты возненавидишь его, никогда не отдавай его в другие руки -- тем, кто не будет его любить. Он слишком прекрасен! Он должен выстоять и выжить в любых обстоятельствах. Так же, как и мы. Роуан не ответила. Даже себе самой она не хотела признаваться в том, что ее постоянно мучает страх. Ее пугали мысли о возможной утрате всего, что когда-то могло принести утешение, о том, что им не суждено выжить. Перед ней вновь возникло лицо старухи, его выражение в тот момент, когда она предложила Роуан "разорвать цепь". Да, старуха сделала выбор и пыталась разорвать цепь, но только по-своему: ее оружием стали насилие, злоба и холодность души. Тем не менее она была уверена, что все ее деяния и помыслы чисты и должны служить на благо Роуан. Подумать только! Старуха говорила об этом в мансарде, где много лет назад по ее вине мученически умирал завернутый в ковер и связанный цепями человек, в то время как в нижних комнатах особняка жизнь продолжалась как ни в чем не бывало! Она говорила об этом, стоя возле останков несчастного, которые пролежали возле камина вплоть до сегодняшнего дня! -- Пойдем отсюда, любовь моя, -- сказал Майкл. -- Я настаиваю. Пора вернуться в отель и отдохнуть. -- Давай прогуляемся пешком, Майкл. Ты не возражаешь? -- Конечно нет, дорогая. Если тебе хочется... Ключей от особняка у них не было. Оставив там все как есть, даже не выключив свет, они прошли по дорожке и прикрыли за собой ржавую створку ворот. Майкл отпер дверцу машины и взял с сиденья портфель. В этом портфеле, сказал он Роуан, лежит вся история семейства Мэйфейр, но ей не следует приступать к чтению до тех пор, пока он не объяснит ей кое-что на словах, -- слишком много там моментов, которые могут шокировать ее и лишить душевного равновесия. Они поговорят обо всем за завтраком. Эрон, добавил он, хотел, чтобы Роуан как можно лучше понял суть происходивших событий, а потому взял с него обещание не отдавать ей бумаги без предварительных объяснений. Роуан согласно кивнула. У нее не было оснований не доверять Эрону Лайтнеру. Ее не мог обмануть никто, а Лайтнер вообще не имел привычки обманывать. Роуан вспомнила, как заботливо и бережно поддерживал он ее под руку во время погребальной церемонии, и ее вдруг охватило тяжелое чувство. Господи, как он все-таки наивен и доверчив, этот мистер Лайтнер! Не в меньшей степени, чем Майкл. А все потому, что ни тот ни другой даже представить себе не могут, сколько злобы и подлости таится иногда в человеческой душе. Усталость... Она приходит независимо от того, что довелось увидеть и пережить человеку. Невозможно плакать и горевать круглые сутки, день за днем, час за часом -- наступает момент, когда силы иссякают и организм настойчиво требует отдыха. И сейчас Роуан чувствовала себя смертельно усталой. Тем не менее она еще раз оглянулась на оставленный дом, и перед глазами вновь возникло стоящее на террасе кресло-качалка и холодное тело старой женщины, чья смерть навсегда останется тайной и никогда не будет отмщена. "Если бы я ее не убила, то могла бы ненавидеть с чистой совестью, -- думала Роуан. -- Но теперь меня не оставляет чувство вины. Я утратила уверенность в собственной правоте, а ее рассказ не принес ничего, кроме страданий и мучительных сомнений". Заметив, что Майкл не отрываясь смотрит на входную дверь особняка, она чуть тронула его за рукав. -- Похожа на огромную замочную скважину, правда? Он кивнул, но мысли его в тот момент были далеко. -- Именно так ее и называют, -- задумчиво пробормотал он. -- Подобные формы были характерны для той смеси египетского, греческого и итальянского стилей в архитектуре, которая была в моде во времена постройки этого особняка. -- Что ж, строители отлично справились со своей задачей, -- устало откликнулась Роуан. Она хотела было рассказать Майклу об изображении такой же двери на фронтоне склепа, но передумала -- усталость брала свое. Они медленно побрели рядом, повернули на Филип-стрит, по ней -- мимо красивых оград и великолепных особняков, очертания которых то и дело выступали из темноты, -- дошли до Притания-стрит и в конце концов оказались на Джексон-авеню. На одном из перекрестков им встретился пустой трамвай. Сверкнув желтым светом за окнами салона, он с лязгом преодолел поворот и скрылся в ночи. Магазины и бары на Сент-Чарльз-авеню уже закрылись, огни в окнах многоквартирных домов давно погасли, и только редкие машины припозднившихся горожан иногда пролетали мимо них по мостовой. Вернувшись в отель, они вместе отправились в душ и долго занимались там любовью. Когда затянутые в перчатки пальцы Майкла касались обнаженного тела Роуан, осторожно скользя от груди вниз, она едва не сходила с ума от восторга. Особняк со всеми его страшными тайнами, мертвая старуха в кресле и даже несчастная красавица Дейрдре -- все они остались в прошлом. А рядом был только Майкл -- его крепкая грудь, о которой она столько мечтала, и мощная плоть, вздымающаяся кверху из темной массы густых блестящих волос... Когда-то давно один идиот, приятель по университету, убеждал ее за чашкой кофе в уютном кафе кампуса, что женщин совершенно не интересует мужская внешность -- для них гораздо важнее то, на что мужчина способен в действии. Однако у нее на этот счет сложилось другое мнение: она ценила в мужчинах и то и другое -- и красоту их тел, и их физические способности. И сейчас она восхищалась обнаженным телом Майкла -- его силой и упругостью, его нежными сосками и плоским тугим животом, его напряженным членом, который так приятно целовать и брать в рот; ей нравилось ощущать под пальцами его мускулистые бедра и, мягкие завитки волос в изгибе поясницы, его шелковистую кожу... Она провела руками по его бедрам, ласково пощекотала под коленками и крепко сжала мышцы икр. Боже, как он силен и красив! Опускаясь все ниже и ниже, она прижала Майкла к стене, взяла в рот его жаждущую плоть и принялась сосать, все ускоряя и ускоряя темп, лаская пальцами его мошонку и внутреннюю сторону бедер... Майкл сделал было движение, чтобы поднять ее, но Роуан лишь крепче прижалась к нему, обхватив ладонями ягодицы... Его восторженный стон стал для нее лучшей наградой и доставил невыразимое удовольствие. Позже, когда они лежали в постели, прислушиваясь к мерному гудению кондиционера, Майкл снял перчатки и все началось снова... -- Я не могу остановиться, -- шептал он. -- Мне необходимо вновь и вновь касаться тебя, ласкать, гладить... Но я хочу спросить... Как это было?.. Что ты чувствовала, когда это происходило?.. Знаю, не следует спрашивать об этом. И все-таки... Знаешь, мне кажется, я видел лицо мужчины, который тебя касался. Роуан откинулась на подушку и посмотрела ему в глаза. Ей нравилась ощущать на себе тяжесть его тела. -- Это было все равно что заниматься самоудовлетворением, -- задумчиво сказала она, потирая кулачком его небритый подбородок. -- Никакого ощущения, что рядом с тобой живое существо, сгорающее от страсти и нетерпения... -- А я вот сгораю... -- промурлыкал ей в ухо Майкл и впился поцелуем в губы. Ее ответный поцелуй был не менее жадным и требовательным... Роуан проснулась и бросила взгляд на часы. Четыре утра. Пора собираться в клинику. О нет, только не это! Майкл крепко спал рядом и даже не шевельнулся, когда она легким поцелуем коснулась его щеки. Набросив на себя толстый белоснежный махровый халат, Роуан прошла в гостиную. В номере было темно, и только сюда проникал свет уличного фонаря. Как здесь тихо, спокойно. Такое ощущение, что она оказалась на покинутой актерами посл