, -- Лосада махнул рукой в сторону монитора на столе. -- Первоклассная работа, Перри. Прочтите ее оценки, если хотите. Только не в мое время. -- Отменены ли еще какие-то проекты по погружению? -- Нет. -- Тогда почему именно я и мой проект? Впервые на лице Лосады появился намек на сочувствие. -- Если вам от этого станет легче, данное решение не является следствием претензий лично к вам. Ваш проект стал жертвой грязных махинаций береговых политиков. Еще вопросы? -- Если моя работа прекращена, что будет со мной? -- Именно это я и имел в виду под политикой. Вот почему я сделал так, чтобы вы прилетели сюда. Вы получили плохие новости. Теперь давайте поговорим, и я расскажу вам, как все для вас еще может повернуться в лучшую сторону. Гораздо лучшую, если вы все сделаете верно. У штаба СГОМ есть заявка относительно гидротермальной отдушины на Европе. -- На Европе? -- Название вызвало в памяти образ трагически искалеченного северного континента, где теперь охотники за сокровищами в противогазах выискивали среди темного пепла уцелевших тератом. -- На Европе. На самом маленьком из четырех крупных спутников Юпитера. -- Я знаю. -- Не делайте оскорбленный вид. Множество сотрудников Тихоантарктики не отличит этот спутник от собственной задницы, пока вы не опустите его на тысячу метров в океан. Итак, вам известно, что море на Европе имеет гидротермальные отдушины, как на Земле? -- Не как на Земле. С гораздо более низкой температурой. -- Верно. Есть еще различия? -- Европейские дымари не так интересны, потому что они безжизненны. Как и весь океан Европы. -- А вот это неверно. Уже не безжизненны. Или -- возможно, уже не безжизненны. Слышали вы когда-нибудь раньше о докторе Хильде Брандт? -- Нет. -- Я тоже. Но она -- большая шишка в системе Юпитера. Помимо всего прочего, она директор Европейского научно-исследовательского центра. Шесть недель тому назад она прислала в СГОМ секретный доклад, объявляя, что вокруг европейской гидротермальной отдушины, судя по всему, была обнаружена жизнь. Местная жизнь, -- Лосада наклонил свою темную голову. -- Вы в это верите? -- Не вижу, почему бы и нет. -- Технический вопрос наконец-то вынудил мозг Джона начать работать. -- Там должна иметься химическая энергетическая основа, вероятно, сера -- как у отдушин на Земле. Это рядом с Юпитером, а значит, там масса электромагнитной и приливной энергии достаточна, чтобы расшевелить недра. Идея о том, что на Европе могла бы быть жизнь, витала в воздухе уже больше столетия. Но что Брандт имеет в виду, говоря "судя по всему, была обнаружена"? -- Они не располагают такими совершенными погружаемыми аппаратами, какие есть у нас на Земле, так что им приходится работать с примитивными ныряльщиками и непрямыми свидетельствами. Слышали вы когда-нибудь о Шелли Солбурн? -- Конечно, -- Джона заинтересовало, что последует дальше. Он хорошо помнил Шелли -- даже слишком хорошо. Талантливая, трудолюбивая и амбициозная, она имела несчастье родиться к северу от экватора. В цивилизацию южного полушария Шелли прибыла как круглогодично недовольная студентка, вечно жалующаяся на то, что место рождения лишило ее той жизни, которая ей полагалась по ее таланту. Десять лет продвижения по службе и профессиональных успехов должны были как следует ее обтесать. Но не обтесали. Прошло уже два года со времени вулканического выплеска Шелли Солбурн на Джона, но он до сих пор его не забыл. А ведь Джон тогда всего-навсего указал Шелли на то, что его жизненный старт был ничем не лучше, чем у нее. А также жизненный старт миллионов других младенцев, выросших без корней, без домов и без родителей непосредственно в послевоенный период. Как в северном полушарии, так и в южном число детей, вынужденных самим пробивать себе дорогу к выживанию и образованию, было неисчислимо. Самым ранним воспоминаниям Джона случилось быть связанными с южным полушарием, которое не так сильно пострадало в войну (там была уничтожена всего лишь половина населения), но представления о том, где и когда он родился, у него было не больше, чем у Шелли. Если у Джона и оставались живые родственники, он понятия не имел, кто они. Он попытался поддержать Шелли, говоря ей, что какие бы муки она ни испытывала, есть солидная группа таких же страдальцев, которые всегда обеспечат ей поддержку и сочувствие. Но она восприняла это как нападки. -- О чем ты мне толкуешь? Что я должна вечно жить как рабыня и мириться со всем этим дерьмом? -- Шелли обвела рукой убогую меблировку Тихоантарктики-14. -- Если ты такой полный мудак, сам все это кушай. А я лучшей жизни заслуживаю. Если ты такой осел, чтобы вести рыбье существование, болтаясь под водой все следующие пятьдесят лет, -- на здоровье, можешь этим заниматься. Возьми, если хочешь, и мою долю этого убожества. Всю, целиком! -- Часы тикают, доктор Перри. -- Голос Лосады ворвался в воспоминания Джона. -- Извините. Да, я знаю Шелли. Очень хорошо. Она сейчас на Тихоантарктике-девять, ближе к Галапагосским островам. -- Была, доктор Перри. Она была на Тихоантарктике-девять. Год назад она уволилась и отправилась в систему Юпитера. Именно она обнаружила свидетельства жизни на Европе. -- Тогда к этому следует относиться серьезно. Шелли Солбурн делала расшифровку генома для дюжины различных гидротермальных форм жизни. На Тихоантарктике-девять она была одной из самых лучших. -- К этому и отнеслись серьезно. Именно по этой причине доктор Брандт связалась со штабом СГОМ. Она запросила для использования один из наших глубоководных погружаемых аппаратов, чтобы исследовать одну конкретную европейскую отдушину и прямым наблюдением подтвердить, что там присутствуют аборигенные формы жизни. -- "Каплю"? -- Свет забрезжил в голове у Джона. -- Вы правильно меня поняли. Но есть кое-что еще. Брандт запросила погружаемый аппарат, и было принято решение -- как я уже сказал, на гораздо более высоком уровне, нежели мой, -- одолжить ей "Каплю". Однако персонал Европейского научно-исследовательского центра не имеет опыта глубоководного океанического исследования. Поэтому Брандт запросила также и земного оператора. -- Сидя напротив Джона, Лосада в открытую улыбался. -- Первоклассного оператора. Такого, который знает все про жизненные формы гидротермальных отдушин. И такого, которому случилось освободиться прямо сейчас. -- Но почему не Шелли Солбурн? Она уже там. -- Уже нет. Она славно поработала на себя и несколько месяцев назад вернулась на Землю богатой женщиной. Мисс Солбурн купила себе большую виллу в Дунедине, и она говорит, что не имеет большого желания снова покидать Землю. Так что она вышла из игры. Было упомянуто ваше имя, и Хильда Брандт одобрила вашу кандидатуру. Теперь понимаете, что я имею в виду, когда говорю про грязные политические махинации? Нелл Коттер по-прежнему оставалась в Стэнли, вне всякой досягаемости, а Джону отчаянно хотелось услышать ее совет. Он мог бы позвонить кому-то из своих коллег по Тихоантарктике, но они в таких вещах были так же невинны, как и он. Им недоставало чутья и береговой смекалки Нелл. Джон продолжал попытки. В итоге ему пришлось потратить больше двадцати четырех часов, и когда он наконец с ней связался, день уже клонился к вечеру. Нелл была довольно официально одета и явно находилась на каком-то приеме. Джон видел на заднем плане ярко разодетых людей и слышал танцевальную музыку. Нелл молча выслушала его рассказ. В конце, когда Джон сказал, что ему в целом понравился Мануэль Лосада, она покачала головой. -- Змея, мой милый, настоящая змея. Не верьте ему ни на секунду, когда он говорит, что приказы приходят откуда-то сверху и что он ничего не может с этим поделать. Лосада управляет штабом СГОМ. Он держит в своих руках всю организацию, сверху донизу. Знал ли он в точности, кто вы, когда вы вошли без объявления? Уверена, что знал. Министр -- тот парень, что над Лосадой, -- просто подставное лицо из Внутреннего Круга, и он океанов от ресторанов не отличит. -- Женщина внимательно изучила покрытое волдырями лицо Джона. -- Вас не затруднит рассказать мне, как именно вы обгорели? Должно быть, вы нашли какой-то новый и экзотический способ отпраздновать Летний фестиваль. Когда Джон дал ей сжатое описание процесса остановки сбежавшей платформы, Нелл воскликнула: -- Так это вы были тот герой! Все в Аренасе с ума посходили, пытаясь вас разыскать -- в особенности наши люди. На видео никак нельзя поставить "Гамлета" без принца. Не волнуйтесь, я никому не скажу. Да и в любом случае это уже вчерашние новости. -- Но что мне делать с предложением Лосады? -- Мой дорогой, это не предложение. Это изнасилование. Делайте то, что все делают, когда их насилуют. Расслабьтесь -- достаточно надолго, чтобы ему показалось, что он вас взял. А потом отбейте ему яйца. Так или иначе, на самом деле вам туда хочется. Я сужу об этом по выражению вашего лица. Вы страшно хотите блуждать по этому треклятому Европейскому океану. Так что вам терять? Вам следует немедленно вернуться к Лосаде и сказать, что вы беретесь за это задание. -- А как мне отбить ему яйца? Он хочет, чтобы я уже через трое суток покинул Землю и отправился на Ганимед. -- Над этим мы поработаем, когда я вернусь. Я буду в Аренасе завтра утром. Сейчас я должна бежать. А вы идите и сообщите Лосаде хорошие новости. Нелл прервала связь и задумчиво вернулась к своему столику. Глин Сефарис прибыл в ее отсутствие, чуть не опоздав на прием. Он сел с ней рядом. -- Проблемы? -- Глин был курносый, мальчишеского вида мужчина с коротким ежиком, а также озорным лицом и манерами. Требовалось приглядываться очень внимательно, чтобы разглядеть на его яблочных щеках морщинки. -- Только не у меня, -- Нелл улыбнулась ему с видом превосходства. -- Что скажешь, если я скажу тебе, что знаю, кто позапрошлой ночью остановил ту сбрендившую платформу? -- Скажу: "Ну и хрен с ней, с платформой. Ты на целые сутки опоздала. Такие новости уже ничего не стоят". А что, ты правда знаешь? -- Знаю. Это был Джон Перри. Ты работал с его материалом на съемках подводных отверстий, -- Нелл потягивала темное пиво, пристально наблюдая за Глином. -- Помнишь? -- Действительно работал. И наслаждался его снимками. Просто красавчик. Я бы и сам немного от этого самого не отказался. -- Как прошло его шоу? -- Твое шоу, моя милочка. Исключительно удачно. Конечно, пришлось малость над ним поработать. Вырезать оттуда массу разговорной чепухи про хемосинтез, фотосинтез и прочую бредятину, вклеить туда кое-какой старый материал с жуткими корчащимися червями, добавить зашкалившие манометры и говнометры. Чудесная драма. Какая удача, что вас угораздило в то подводное извержение влететь. -- Ну, если тебе желательно называть это удачей... -- Желательно. Откровенно говоря, с драматической точки зрения там только одного не хватало, -- Глин одарил Нелл ангельской улыбкой. -- Вот если бы корпус "Капли" к чертям разнесло давлением, и видеозапись пришлось со дна моря доставать... -- Пошел ты к дьяволу, Глин. -- Нет, правда, очень жаль. Просто невезение. -- Но рейтинги шоу были хороши? -- Лучше, чем хороши, -- он осторожно глянул на нее. -- Все путем, Нелл. Так в чем загвоздка? -- Как бы тебе понравилось свою высокорейтинговую звезду еще на одно задание послать? -- Новости того стоят? -- Могу поклясться. Только не спрашивай меня, что это, потому что я сама еще ничего толком не знаю. Мне придется отбыть довольно надолго, и все это в кругленькую сумму влетит. -- Цифры, моя милочка, цифры. Я не Крез. Мне нужны цифры. Как надолго, и сколько это будет стоить? -- Несколько недель по меньшей мере, а может, и больше. Я отправлюсь аж в саму систему Юпитера. На Ганимед, Европу, а может, и в другие места, -- Нелл подняла руку. -- Я знаю. Но не отменяй представления, пока не увидишь сценарий. Дай мне минуту поговорить. Она говорила гораздо дольше минуты, а Глин Сефарис тем временем хранил удивленное молчание. Когда Нелл закончила, он хранил это молчание еще тридцать секунд, поджимая губы и барабаня пальцами по столу. -- Опять Джон Перри, -- сказал он наконец. -- Давай уберем с дороги одну деталь. Ты его клеишь? -- Нет. -- Пока нет, ты хочешь сказать. Лучше не жди слишком долго -- другие в очереди стоят. -- У меня нет желания соблазнять Джона Перри и нет желания, чтобы он меня соблазнил. Держа одну руку под столиком, Нелл скрестила пальцы. -- Но ты определенно в нем заинтересована. -- Глин, ты не понимаешь. Перри -- это человек, с которым случаются события, и он проходит через них, не моргнув глазом. Там, на Тихоантарктике, его звали Ледяным Человеком. Я не понимала, почему, пока мы на моретрясение не напоролись. Он тогда не был напуган -- напротив, он наслаждался. И теперь посмотри, что случилось на фестивале в Аренасе. Перри увидел, что происходит с той платформой, когда больше никто этого не видел, спас кучу народа и ушел прочь с таким спокойствием, что будьте-нате. Ты признаешь, что он красавчик, а я думаю, что он представляет колоссальный интерес для публики. Теперь ты видишь, как из этого получается потрясающее шоу, в котором мы блуждаем по диким дебрям системы Юпитера. -- Не дави слишком сильно, моя милочка. Это привносит жутко хмурые черточки в твою очаровательную мордашку. -- Но что ты скажешь? -- Скажу, что ты первоклассный репортер. Ты напориста, когда гонишься за материалом, но при этом ты так напориста, что отталкиваешь от себя людей. И у тебя есть один дар, которому нельзя обучить и за который ты ничего не заплатила, -- у тебя есть нюх на события. Так же, как Перри, ты человек, с которым случаются события. -- Так ты согласен, что мне следует... -- Однако... -- Глин поднял руку, обрывая Нелл на полуслове, -- у тебя есть одна слабость. Ты обожаешь засовывать бедных беспомощных самцов под свое материнское крылышко и любовно их защищать. -- Ты просто представить себе не можешь, насколько Джон Перри далек от бедного беспомощного самца. -- Именно так ты говоришь. Всякий раз. Помнишь Робальо? -- Единственное, что я сделала с Пабло Робальо... -- Единственное, чего ты с ним не сделала... впрочем, давай не будем вдаваться в грязные подробности. Просто больше так не падай. Это не очень для тебя хорошо. Если ты отправишься с Перри, следи за своими дикими гормонами. Когда ты отбываешь? Нелл, которая уже раскрыла рот, чтобы заспорить, резко сменила направление: -- Так ты хочешь сказать, что даешь одобрение? -- Когда я мог что-то тебе запретить? Я спросил: когда ты отбываешь? -- Через трое суток. -- Тогда мне лучше начать бумажную работу прямо сейчас. -- Глин встал, оглядывая обеденный зал. Место было совершенно пустынным, если не считать нескольких других пар, глубоко погруженных в деловые переговоры. -- Да, кстати, -- Сефарис повернулся обратно к Нелл. -- Еще только одно. Помнишь, когда ты связалась со мной после того, как засняла обед Внутреннего Круга в честь Сайруса Мобилиуса, ты попросила меня поручить кому-нибудь выяснить насчет того нового крупного проекта, о котором он упоминал? Что ж, на это ушло немалое время, но сегодня днем я все-таки получил обратную связь. Это реально, и это может иметь потенциал для крупного репортажа. Проект связан с использованием колоссальных термоядерных установок -- тут никаких сюрпризов. Но если Мобилиус получит одобрение, они будут использованы не на Земле. Их разместят на Европе. Как тебе такой вариант? Несколько секунд перед тем, как он покинул обеденный зал, Глин Сефарис наслаждался выражением лица Нелл. Ее не так просто было чем-либо удивить. Глин знал, что Нелл хочет задать ему вопросы, но он сказал ей все, что знал о новом проекте Мобилиуса. Если она хочет большего, ей придется раскопать это самой. Глин не сказал Нелл только одну вещь -- и не был уверен, что собирался сказать. По крайней мере, пока она не отбудет в систему Юпитера. Утром он прочел блок входящих новостей из Аренаса. Путевой самописец со сбежавшей на карнавале платформы был исследован службой безопасности, и точность его работы оказалась теперь поставлена под вопрос. Если верить самописцу, во время своей бешеной гонки вниз по холму платформа достигла скорости более пятидесяти миль в час. Быстрее спринтера мирового класса. Гораздо быстрее, согласно данным технической службы Глина Сефариса, чем кто-то из людей когда-либо бегал. 7 ДАВАЙТЕ СДЕЛАЕМ МИР Это было самое печальное из всех возможных заданий -- все равно что бросать собственных малолетних детей. Камилла в состоянии транса сидела одна у компьютера, закрывая файлы, сворачивая эксперименты, ставя программы на консервацию. Через час с Камиллой Гамильтон будет покончено; в центре РСН не останется ничего от нее и ее работы. Так что прощай, НГК 3344. Спектроскопическое зондирование поперечного сечения низкоэнергетичной гелиевой термоядерной реакции в центре той идеальной спиральной галактики должно было закончиться. Прощай, СГК 11324. Больше никаких наблюдений за той мрачной тайной в трех миллиардах световых лет от Солнца. А теперь прощайте и особенные ее детишки: галактики столь далекие, что даже РСН не смогла бы разложить их центры на отдельные звезды. Камилла стерла программные последовательности для четырех из этих галактик. Приступая к стиранию пятой, она помедлила. Программа наблюдения для этого эксперимента в дальнем инфракрасном диапазоне была только-только начата. Камилла использовала мультимиллиметровые длины волн для исследования термоядерных процессов с более тяжелыми элементами, пока они прокладывали себе дорогу от углерода до железа. Ранние результаты из этой галактики, в семи миллиардах световых лет отсюда, уже показывали интригующие аномалии. Камилла получила тонкую россыпь точечных данных, очень далеких от того, что предсказывала теория. Должна ли она была стереть и этот эксперимент? В принципе -- должна. Таковы были полученные Камиллой инструкции. Но предположим, она просто перевела бы его в фоновый режим в программирующем алгоритме РСН? Тогда ее наблюдения проводились бы только в мертвое время, когда никакой другой наблюдатель не использовал бы блок телескопов. Никто не стал бы на это досадовать и, скорее всего, даже бы ничего не заметил. Такой способ проводить эксперименты был поистине варварским -- без всяких гарантий, что результаты когда-то будут получены. Однако посредством этого самого способа они с Дэвидом вынуждены были действовать в течение всего того периода, пока РСН проверялась. Камилла уже насобачилась обращаться с провалами в массивах данных и неполными циклами регистрации. И предположим, кто-то выяснит, что она сделала? Что ж, ей будет запрещено дальнейшее использование РСН -- и хуже, чем сейчас, все равно уже не будет. Камилла положила свой эксперимент на самое дно приоритетного списка РСН и присвоила ему совершенно безобидное название -- такое, которое случайный пользователь расценит как название собственных диагностических процедур блока телескопов. Она установила там наружный "жучок" со своим идентификационным номером, чтобы иметь возможность запросить соответствующий банк данных РСН издалека. Затем Камилла расписалась за систему, определенно чувствуя себя преступницей. Но преступницей нераскаянной. Наконец Камилла вышла из отсека управления РСН и направилась к жилому отсеку. Дэвиду следовало рассказать о том, что она проделала, и дать ему шанс проделать то же самое с одним из его любимцев. Отмена глубокого зондирования РСН произвела по меньшей мере один благотворный эффект; теперь им с Дэвидом больше не за что было сражаться. Они стали необыкновенно милы и нежны друг с другом. Камилла, задействовав колоссальный самоконтроль, сумела избежать дальнейшего разнюхивания про путешествие Дэвида на Землю. -- Хочешь знать, как выглядит закоренелая преступница? -- начала она рассказывать широкой спине, вплывая в отсек. И тут же резко оборвала себя. Дэвид Ламмерман был не один. Камилла отчетливо видела, что из-под маленького столика торчит еще чья-то пара ног. Лицо вновь прибывшего было защищено от обзора рядом буфетов с продуктами. Двинувшись мимо Дэвида, Камилла увидела торчащий нос, выдающиеся надбровные дуги и густую шапку седых волос. Она сразу же узнала этот волевой профиль. Всякий, кто работал с термоядерной энергией, пусть даже в абстрактной науке, а не в коммерции, знал его из сотен комиксов. Камилла смотрела на Сайруса Мобилиуса слишком пристально, чтобы проявлять вежливость, тогда как он непринужденно повернулся к ней и улыбнулся. Бледные, пустые глаза потеплели и осветили все его лицо. Человек-легенда протянул ухоженную руку. -- Доктор Камилла Гамильтон, рад с вами познакомиться. Ваша работа, разумеется, мне известна. Это было такой же колоссальной новостью, как и присутствие Солнечного Короля в центре РСН. Камилла никогда не проявляла ложной скромности на предмет своей ценности и компетентности. В том, чем она занималась, она была лучшей. Но занималась она частной и малоизвестной теорией, далекой от вещей того сорта, который волновал Сайруса Мобилиуса. Никакие иллюзии о собственном величии не могли убедить Камиллу в том, что она, подобно Мобилиусу, знаменита по всей Солнечной системе. Камилла повернулась к Дэвиду и заметила на его лице то же самое выражение неловкости, которое там появилось, когда его вызвали на Землю. Дэвид сплел свои толстые пальцы и нещадно ломал их. Его плечи застыли, губы были плотно сжаты. Он не проявлял ни малейшего желания представить Камилле Гамильтон Солнечного Короля. Машинально схватив протянутую руку Мобилиуса, Камилла получила в ответ деловое рукопожатие. Его ладонь оказалась маленькой, сухой и необычно теплой. Или это ее ладонь была неестественно холодной после долгого сидения за компьютером РСН? -- Что вы, черт побери, делаете в центре РСН? Вряд ли это было дипломатичное приветствие, однако Мобилиус по ходу дела его пропустил. -- Заехал сюда по пути с Земли в систему Юпитера. Я очень хотел поговорить с вами, доктор Гамильтон, но не позволите ли вы мне сначала на пару минут отлучиться? Мне нужно отправить сообщение через коммуникационную сеть. Протиснувшись мимо нее, Мобилиус покинул комнату, прежде чем Камилла смогла хоть как-то откликнуться. -- Это полный абсурд. Центр РСН не расположен ни на каком разумном маршруте от Земли до системы Юпитера. По крайней мере, еще шесть месяцев не будет расположен. Откуда ты знаешь Мобилиуса и зачем ты его сюда затащил? И почему он вышел в тот момент, как меня увидел? -- Вопросы так и сыпались из Камиллы, прежде чем Дэвид смог попытаться ответить хотя бы на один. -- Ведь это именно он заставил тебя отправиться на Землю, разве нет? Именно он сообщил тебе, что нас выбрасывают из программы РСН. Зачем он это сделал... и что ты ему про меня рассказывал? Теперь, когда Мобилиуса не было в комнате, напряженное, закрытое лицо Дэвида немного смягчилось. -- Ничего, что он сам не смог бы мне рассказать. Похоже, он знал про Камиллу Гамильтон еще до того, как я прибыл на Землю. -- Каким образом? -- Не знаю. Быть может... от того человека, который был здесь до меня, -- Дэвид не хотел упоминать его имени; он никогда его не упоминал. -- Разве он не отправился работать на Землю? -- Боже мой. Тим Кайзер. Это все он. Он отправился на Землю работать над термоядерными проектами. -- У Камиллы появилась новая тревога. Если представление о ней Мобилиуса основывалось на информации, исходившей от несчастного, страдающего и ревнивого Тима, убежденного в порочной развратности Камиллы... -- Но откуда ты знаешь Мобилиуса? Ты-то с Тимом Кайзером никогда не встречался. -- Ну да. -- Теперь Дэвид выглядел не просто неловко, а как-то даже нездорово -- хотя физически он был так же крепок, как Камилла. Она даже минуты не видела его больным. -- Я не знал Тима Кайзера, -- Дэвид буквально выталкивал из себя слова. -- И знать не хотел. Ты понимаешь. Но я действительно знаю Сайруса Мобилиуса. -- Кривая улыбка явно была не на месте на его пухлом добродушном лице. -- Можно сказать, я всегда знал Сайруса Мобилиуса. Или можно сказать, я его никогда не знал. Тут скованность ушла из плеч Дэвида, и он со взрывчатым вздохом огромного облегчения осел в кресле. -- Он мой отец, Камилла. Мой настоящий биологический отец, будь он трижды проклят. Камилла недоверчиво на него уставилась. Она понимала, что другие люди могут иметь знаменитых родственников, даже если у нее самой никого нет. Но Мобилиус как отец Дэвида... -- Ты никогда мне об этом не говорил. -- Конечно, не говорил. Я не хотел, чтобы ты знала... не хотел, чтобы вообще кто-то знал. -- Но Дэвид Ламмерман... -- Ламмерман -- фамилия моей матери. Они с Мобилиусом прожили вместе всего шесть месяцев. После войны -- когда он впервые прибыл на Землю с Пояса. -- И он от тебя отрекся? -- Нет. Это она от него отреклась. Она даже не хотела, чтобы я упоминал его имя. Никогда. Я этого и не делал. Зато она упоминала его достаточно часто. Она уверяла меня, что он страшный человек -- ничего похожего на того симпатичного индивида, которым он притворяется. Я ей верил -- в конце концов, я был всего лишь ребенком. Теперь я вижу, как она была неразумна и жестока, но тогда я этого не знал. Она умерла, когда мне было семнадцать, и оставила меня одного. Но я бы никогда ничего у него не попросил -- даже ради спасения собственной жизни. Он сам пришел ко мне через месяц после ее смерти. Он был слишком велик, чтобы я мог с ним справиться. Знаешь, я никогда не мог набраться духу, чтобы попросить его уйти, хотя мне действительно этого хотелось. Он сказал мне, что есть банковский счет для оплаты моего образования, нравится мне это или нет. Он сказал, что не станет подсовывать мне еще какие-то деньги или хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, и держал слово до прошлого месяца, когда вдруг возник из ниоткуда и попросил меня прилететь на Землю. Он заплатил за поездку и сообщил мне новости о том, что наша работа с РСН прекращается и что мы должны отсюда убираться. Словесный выплеск Дэвида закончился. Камилла кивнула. В каком-то странно-извращенном виде это имело смысл. Отвергнутый -- или отвергающий -- сын в присутствии могущественного отца. Сайрус Мобилиус по-прежнему был слишком велик, чтобы Дэвид мог с ним справиться. В то же время это не имело никакого смысла. Что Дэвид еще от нее утаивал? -- Дэвид, я не понимаю. Зачем Сайрус Мобилиус вызвал тебя аж на Землю, чтобы сообщить то, что мы через несколько недель и так бы узнали? Не существует способа, посредством которого отмену программы глубокого зондирования РСН смогли бы сохранить в тайне. Добрая сотня других экспериментаторов затронута здесь так же, как и мы. Все научное сообщество РСН буквально гудело новостями уже через неделю после того, как ты сюда вернулся. Дэвид пожал плечами, но ничего не сказал. Припоминание своих взаимоотношений с Сайрусом Мобилиусом, похоже, вконец его опустошило. Камилла не стала давить дальше. Вместо этого она вернулась к своим тревогам относительно того, зачем здесь Сайрус Мобилиус, а также к плачевному состоянию Дэвида. Если Мобилиус собрался помыкать Дэвидом, ему сперва придется разобраться с Камиллой Гамильтон. А она все зверела и зверела. Они с Дэвидом просидели пять минут в неловкой тишине, пока Мобилиус не вернулся. -- Итак, доктор Гамильтон? -- Солнечный Король имел радостный вид и не чувствовал повисшего в комнате напряжения -- или прикидывался, что не чувствует. -- Что вы думаете о моем предложении? Камилла взглянула на него и озадаченно нахмурилась. Бросив мгновенный взгляд на Ламмермана, Мобилиус за долю секунды уловил суть дела. Дэвид покачал головой, но ничего не сказал. -- Нет? Тогда, полагаю, лучше попытаться мне, -- Мобилиус вернулся к столу, сел напротив Камиллы и приставил друг к другу кончики пальцев. Она снова обратила внимание на его маленькие аккуратные ладошки -- совершенно не похожие на здоровенные лапы Дэвида. Рост и массивное телосложение, следовало полагать, Дэвид унаследовал от матери. -- Я много слышал о вас от Тима Кайзера, -- продолжил Мобилиус. -- Кое-какие из этих сведений вам бы сильно не понравились. Кайзер рассказал мне, что вы упрямы как ослица и так целеустремленны, что если вгрызаетесь в проблему, то уже нипочем ее не отпускаете. -- Вы не решите сложную научную проблему, если будете легко сдаваться, мистер Мобилиус. "А если ты вырос чумазым и нищим на Марсе, -- добавила Камилла про себя, -- ты вообще ничего не получишь, если будешь легко сдаваться. Даже очередной обед". Свое образование Камилла получала точно так же, как и свои обеды: со скрежетом зубовным. Ее упорство было всего-навсего детской привычкой к выживанию, перенесенной во взрослую жизнь. Но будь она проклята, если станет плакаться Мобилиусу в плечо, рассказывая ему, как ей всегда было тяжело. -- Но Тим говорит, что, хотя вы упрямы, -- продолжил Мобилиус, -- вы также порой импульсивны. Даже когда вы не правы, пустая трата времени вас переубеждать. Не волнуйтесь, я не стану это проверять -- обо мне люди говорят то же самое. И Тим также настаивает, что вы лучший теоретик термоядерных процессов, какого он в жизни встречал. Он говорит, что вы, похоже, всегда знаете, что происходит с термоядерной стабильностью, даже в самых запутанных ситуациях. Причем вам даже не надо об этом думать. Когда компьютерные модели дают ответы, которые вам не нравятся, вы ищете ошибки в программах. -- Нет. -- С этим Камилла, по крайней мере, могла разобраться, не затевая драки. -- Он ошибается. Я все-все вычисляю, и я не доверяю интуиции. Просто так получилось, что я открыла кое-какие способы визуализировать сложные взаимодействия для получения быстрых результатов. Вроде термоядерной версии диаграмм Фейнмана. -- Это еще лучше, -- Мобилиус вроде как восторженно улыбнулся. -- Я всего-навсего экспериментатор, так что я тоже выучился не доверять интуиции чистых теоретиков. Это обычно не лучше экстраполяции решенных случаев. Камилла начала понимать, почему Мобилиуса прозвали Солнечным Королем. Раньше она думала, что это прозвище он получил за разработку "мобилей" и необычайное мастерство в практическом, коммерческом применении термоядерной реакции. Но с таким же успехом Мобилиус мог его получить, благодаря теплоте и личному обаянию. Теперь его безучастные глаза уже вовсе не были пусты, и Камилла чувствовала, как его интерес к ней буквально расплескивается по столу. Просто невозможно было таить на него злобу. "Бедняга Дэвид! -- подумала Камилла. -- Как было юнцу совладать с такой силищей?" -- Итак, -- продолжал Мобилиус, -- я изложил вам все эти личные вещи. Но я здесь вовсе не за этим. Могу я злоупотребить еще несколькими минутами вашего времени и объяснить причину? Видите ли, у меня проблема. Вскоре я рассчитываю начать работу над самым крупным проектом в моей карьере, и мне нужна помощь. Вы все поймете, когда я расскажу, что я задумал. И если то, о чем я сейчас расскажу, покажется вам грандиозным, то это потому, что так оно и есть -- даже для меня. Я хочу добавить к Солнечной системе кое-что очень солидное. По сути, я хочу дать человечеству целую новую обитаемую планету... -- Мобилиус взял секундную паузу, изучая реакцию Камиллы, а затем рванул дальше. -- Европу. Вы, надо полагать, знаете о Европе не меньше моего, но я все же хочу предложить вам собственное резюме. Я постараюсь вкратце. Пожалуйста, прерывайте меня, если будете несогласны с тем, что я говорю. Камилла обратила внимание, что, несмотря на вежливые слова, Мобилиус начал сразу же, не дожидаясь позволения. Она очень много знала о Европе, так что у нее появился шанс оценить подготовку Мобилиуса. Он использовал простой, приземленный стиль, не обращаясь к Камилле ни свысока, ни подобострастно, но внимательно наблюдая за ее лицом на предмет признаков замешательства или скуки. Предложенное описание было кратким и логичным, с приемлемым количеством цифр. И Мобилиус, судя по всему, верно излагал факты. Европа: второй по близости к Юпитеру из галилеевых спутников, кружит на орбите менее чем в семистах тысячах километров над планетой. Обрабатываемая по всей своей поверхности дождем частиц большой энергии еще более интенсивным, нежели тот, что поливал Ганимед, Европа делила с Землей, и только с Землей во всей Солнечной системе одну общую необычную черту: водный океан. В случае Европы этот океан лежал под километрами льда. Лед Европы оказывался защитным одеялом, переменным по толщине, но непрерывным по всей поверхности, не считая одного места на стороне, постоянно отвращенной от Юпитера. Здесь выпирали наружу небольшие земляные массивы горы Арарат, располагаясь достаточно далеко, чтобы обеспечить место приземления и базу для поверхностных операций. Слабая гравитация Европы позволяла горе Арарат подниматься от самого дна океана, которое в основном располагалось на глубине пятидесяти километров, хотя порой ныряло до сотни. Небольшая по планетарным масштабам, Европа тем не менее располагала самыми крупными запасами жидкой воды во всей Солнечной системе -- и в отличие от земных океанов, это была чистая, свежая вода. Просачивание минералов с поверхности почвы, всегда добавлявшее соленость и неорганические вещества в воды Земли, никогда не имело место на Европе. Свежий, холодный и более миллиарда кубических километров в объеме, океан Европы оставался безжизненным и бесполезным из-за толщины его ледяного щита. -- Но так совсем не обязательно должно быть всегда. -- Мобилиус держал свое обещание быть кратким. -- Если лед растапливать снизу, пока он не станет всего в пару метров толщиной, он по-прежнему будет щитом защищать Европейский океан от жесткой радиации -- как и раньше. А под тонким слоем льда будет более чем достаточно света, чтобы позволить растениям процветать. Нужные разновидности уже существуют. То же самое с питательными апвеллингами. Весь вопрос в энергообеспечении, а также в детальном вычислении и контроле теплового баланса. Я планирую обеспечить эту дополнительную энергию. Я разрабатываю серию термоядерных реакторов, более крупных, чем все, что существовали до сих пор. В океане Европы имеется весь водород, необходимый для термоядерной реакции, который нам может потребоваться. -- Вы можете получить водород, но вы никогда не получите разрешение. -- Раз Камилле предложили перебивать, она решила, что настала пора это сделать. Дэвид определенно не стал бы вмешиваться -- он таращился на своего отца беспомощным взглядом кролика, загипнотизированного удавом. -- Генеральная Ассамблея Юпитера тридцать лет назад приняла решение о сохранении Европейского океана и предоставлении его для глубоководных экспериментов. Если вы измените окружающую среду, вся научная работа пойдет прахом. -- Разрешение безусловно станет проблемой. И мы должны максимально удовлетворить ученых, -- Мобилиус кивал в знак согласия, но Камилла читала в его манере намек на то, что разрешение никакой проблемой не станет. Можно было каким-то образом доказать, что ученые на Европе -- просто мазилы и неудачники. Нужные шестеренки в Генеральной Ассамблее уже были смазаны. -- Что ж, есть еще более крупная проблема, чем эта, -- сказала Камилла. -- Вы могли быть слишком заняты, чтобы видеть объявление, но научный телеграф слухов уже доверху этим полон. На Европе предположительно состоялось открытие жизни -- аборигенной жизни, внизу, на дне океана. Если это правда, все развитие Европы будет отложено на неопределенный срок. Но Мобилиус снова кивал -- спокойно и рассудительно. -- Я тоже об этом слышал. Если это правда, то такое известие, безусловно, внесет большие изменения. Но я также слышал, что пока все это базируется на косвенных доказательствах. Нам следует подождать и посмотреть. А тем временем... Он сделал паузу. -- Тем временем позвольте мне быть с вами откровенным. Я основываюсь на том предположении, что выгоды проекта развития Европы Генеральная Ассамблея Юпитера расценит как перевешивающие все возможные недостатки. Вот почему я здесь. Я знаю, что вы об этом задумывались, ибо не способны себе представить, каким образом центр РСН может находиться на одном из разумных маршрутов перелета с Земли на Юпитер. Впрочем, вполне возможно, что в последнее время я не чувствую себя особенно разумным. Я сказал, что разрабатываю термоядерные реакторы, и это заявление -- чистая правда. Но правда и то, что я сталкиваюсь с жуткими проблемами термоядерной стабильности, с чем мне не приходилось иметь дело при работе с меньшими термоядерными блоками Мобилиуса. Это будут "мобили-монстры". Я не могу проделать всего при помощи небольших экспериментов и экстраполяции. Мне нужна помощь теоретика. Блестящего теоретика. Мне нужны вы, доктор Гамильтон. Через несколько дней вы здесь окажетесь без работы, так что более удачное время выбрать было просто нельзя. Я был бы безумно счастлив, если бы вы отправились со мной на Европу. Дэвид, разумеется, тоже. Тут и говорить нечего. Если он, конечно, согласен. -- Мобилиус бросил до странности умоляющий взор на Ламмермана, и Камиллу вдруг посетило внезапное прозрение, что взаимоотношения этих двух мужчин вовсе не так просты, как могло показаться. Не служила ли она всего-навсего приманкой, чтобы заманить на Европу Дэвида? -- Мне бы страшно хотелось вас заполучить, -- продолжал Мобилиус. -- Вас обоих. И подумайте о представившейся возможности, о том, что вы сможете рассказать вашим детям и внукам, -- Мобилиус улыбнулся, и его обличье Солнечного Короля снова засияло в полную мощь. -- Сколько людей в истории человечества могли сказать, что создали целый новый мир? 8 "ГАЛИЛЕЕВА СЮИТА" Высокоскоростной привод стал прямым результатом Великой войны, следствием классической эскалации разработки оружия. Многие ученые заявляли о том, что, будь высокоскоростной привод доступен до начала войны, самой большой травмы в истории человеческого рода можно было бы избежать. Их логика была проста и правдоподобна: довоенное путешествие с Земли во Внешнюю систему было мучительно медленным. Перелет до Пояса или до Юпитера даже на самом лучшем из кораблей с низкотолчковым ионным мотором отнимал годы. Туристические поездки практически невозможно было себе представить. Миры Солнечной системы находились далеко друг от друга физически, а потому становились все дальше друг от друга культурно и социально. Но послевоенное путешествие с высокоскоростным приводом, даже ограниченным по ускорению до одного "жэ" по причинам экономии, разрушило все прежние масштабы Солнечной системы. С постоянным ускорением времена перелетов росли всего лишь как корень квадратный от расстояния. Поездка от Земли до Пояса оказывалась ненамного дольше поездки от Земли до Марса. Юпитер был в неделе полета, Сатурн немногим больше, и даже отдаленный Нептун находился чуть более чем в двух неделях. Объединенная система снова стала реальна. Если бы подобное единство было возможно до войны, утверждали ученые, занимавшиеся проблемами воздействия технологии на историю... Впрочем, очень может быть, что ими просто руководили благие пожелания. Ибо с более легким путешествием уже психологическая дистанция определяла новую метрику Солнечной системы. Местное окружение, местные календари, местные длины суток -- все это значило куда больше абсолютного местоположения. Легкое путешествие могло перекинуть мост через физическую пропасть, однако местная окружающая среда обеспечивала постоянный рост социального разделения. И на самом базовом уровне обитаемые миры были слишком отличны друг от друга. Джон Перри и Нелл Коттер непосредственно испытали эту обширную пропасть между мирами -- психологическую, социальную и обусловленную окружающей средой, -- когда стрелой пролетели от Земли до Ганимеда на межпланетном транзитном судне. МТС было построено с упором на эффективность, а не на комфорт. Там отсутствовали обзорные иллюминаторы. Два пассажира сели на борт на геосинхронической орбите Земли, где Солнце казалось неистовым белым шаром. Меньше недели спустя они покинули герметичную коробку МТС на поверхности Ганимеда, обнаруживая Солнце уменьшившимся до одной пятой его обычного диаметра. Крошечный пылающий диск казался достаточно незначительным. Место Солнца заняла широкая, разбухшая физиономия Юпитера, в полторы тысячи раз крупнее, неподвижно нависающая над их облаченными в скафандры телами. Высаживаясь на поверхность, Нелл испытывала смешанные чувства. Ей отчаянно требовалось убраться с этого корабля, потому что она уже сходила с ума, упакованная на семь дней в трехметровое пространство без всякой надежды на избавление. Очень удачно со стороны Глина Сефариса было отпускать шуточки перед отбытием насчет "межпланетного любовного круиза" для Нелл и Джона Перри. Идея вроде бы и впрямь казалась классной, да и Джон во время их последнего лихорадочного дня на Земле проявлял признаки того, что готов для этого дела, как только окажется свободная минутка. Никакой надежды! Только не по соседству со скучающим капитаном корабля, летевшего по простейшей МТС-траектории, что представляла собой едва ли не прямую линию. Капитан торчал так близко к Нелл, что она могла пересчитать волоски у него в ноздрях. На этом судне не было решительно никакого уединения! "Капля" путешествовала вместе с ними. Погружаемый аппарат, который изнутри казался таким маленьким, теперь разбух до невозможности. Он застолбил за собой большую часть обычного жилого пространства, а то и дело повторявшийся совет Джона: "Расслабьтесь, мы скоро там будем" -- только все усугублял. Он-то привык жить в такой теснотище, и внутри МТС действительно было куда больше пространства, чем в любом погружаемом аппарате. А Нелл требовался воздух, свобода и ветерок на лице. Чего ей, к несчастью, теперь довольно долгое время получить не светило. Высадившись с МТС, Нелл оглядела неровную поверхность Ганимеда, после чего заговорила в свой субвокальный диктофон: "Что ж, я ошиблась. Мне сказали: "Камень, холод и лед", а я сказала: "Отлично -- совсем как в Антарктике". Но мой рассудок меня предал. Здесь гораздо пустыннее и неблагодарнее. Ни снега, чтобы припорошить наклоны, ни атмосферы, чтобы сгладить острые грани. Лед я действительно вижу -- здесь его навалом. Но солидная его часть вовсе не водяной лед. Это замерзший углекислый газ и аммиак, связанный в твердую форму холодом за пределами всякого антарктического опыта, даже в самую трескучую из морозных июльских зим. Я также испытываю странные ощущения. Готова вот-вот всплыть вверх, к чертям собачьим. Гравитация здесь, должно быть, еще меньше, чем на Луне". Была здесь и еще одна странность. Слева, светясь возле укоротившегося горизонта в зловещем полумраке, зиял громадный разрез в поверхности. Это был шрам, оставленный каменным метеоритом, что нанес Ганимеду скользящий удар. Логика подсказывала Нелл, что это случилось давным-давно, быть может, миллиард лет тому назад. Однако очертания борозды были такими четкими, такими острыми, что она словно бы не далее как этим утром образовалась. И, вполне возможно, точно такой же метеорит мог прибыть прямо сейчас. Нелл обвела небо своей видеокамерой. Там виднелось еще одно небесное тело, совершающее транзит по румяной физиономии Юпитера. "Европа, должно быть, -- прокомментировала Нелл. -- Именно туда мы и направляемся -- по крайней мере, Джон. Мне еще предстоит найти способ попасть туда вместе с ним. И она кажется большой, куда больше, чем я ожидала. Такой же большой, как Луна с Земли". Европа, подобно Юпитеру, была в полуфазе. С трудом верилось в то, что неистовая искорка Солнца, далеко справа от Нелл, могла отбрасывать достаточно света, чтобы озарять всю гигантскую планету, нависающую над ее головой. Нелл сделала наезд на морозное полумесячное изображение Европы и внезапно заметила сбоку камеры мигающий огонек. "Разумные" схемы внутри аппарата предупреждали ее о том, что какая-то гадость вмешивается в их деликатную электронику. Нелл потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять, что это должна быть за гадость. Дождь незримых, но вполне смертоносных частиц хлестал по ней и отражался ее скафандром, но у камеры не имелось скафандра. Высокоскоростные протоны прожигали ее внутренние схемы, ибо она не была рассчитана на использование в подобных условиях. Нелл забеспокоилась, что камера может быть безнадежно испорчена. Затем ее посетила еще более скверная мысль. "Эти частицы подлетают на считанные миллиметры к моей коже, сдерживаемые полем скафандра, -- подумала Нелл. -- Но что, если скафандр выйдет из строя? Я этого не узнаю, пока капитально не поджарюсь, а тогда уже слишком поздно будет по этому поводу беспокоиться". Люди вокруг Нелл явно не разделяли ни одну из ее тревог. Посредством коммуникационного блока, штуковины странно усовершенствованного дизайна, который позволял сигналам входить и выходить, одновременно отваживая мародерствующие протоны большой энергии, она слышала беззаботную болтовню поверхностной бригады, пока та выгружала "Каплю" и задвигала МТС под защитный колпак. Люди обменивались шутками и оскорблениями, совершенно не торопясь бежать вниз, в безопасное укрытие внутренностей Ганимеда. Если бы не облегающие скафандры и причудливое окружение, это вполне могла быть бригада докеров, беспечно разбирающаяся с грузовым кораблем где-нибудь в Аренасе. Джон Перри ни с кем не общался. Нелл знала почему. "Теперь-то я его раскусила, -- подумала она. -- Он -- Ледяной Человек только в тех случаях, когда присутствует какая-то внешняя опасность. А когда это какие-то внутренние тревоги или проблемы общения с людьми, он не спокойней меня. Куда меньше спокоен. Сейчас он беспокоится о том, какое впечатление он произведет на Хильду Брандт". -- Вперед, -- сказал незнакомый голос прямо в ухо Нелл. МТС теперь оказался в безопасности под колпаком, и к вновь прибывшим наконец-то обратились напрямую. Полдюжины поверхностных рабочих стали двигать "Каплю", и Нелл с Джоном повели в том же направлении. Нелл вдруг поняла, что смотрит на гигантскую шахту, почти вертикальный тоннель. Вход туда изначально был одним из кратеров, образовавшимся после метеоритного удара. В шахте имелся гигантский лифт, и она представляла собой одну из многих входных точек в бесконечные километры внутренних пещер Ганимеда. Наверху стояла массивная кабина, и "Капля" уже почти заняла свое место внутри нее. Нелл последовала за Джоном в кабину и вскоре услышала треньканье пульсирующих магнитных полей. Затем кабина медленно заскользила вниз, двигаясь соответственно низким ускорениям в гравитации Ганимеда. Двое рабочих отправились вместе с ними; остальные остались заниматься другой работой на поверхности. Нелл с Джоном последовали примеру своих гидов и сняли поверхностные скафандры прямо в лифте, как только приток теплого воздуха нормализовал внутреннее давление. Все молчали. Нелл не хотелось пользоваться своим субвокальным диктофоном, хотя картинки "Капли" и их спуска на лифте она все-таки засняла. Ее камера, похоже, пережила воздействие убийственного потока частиц на поверхности. Достигнув нужного уровня, они вышли. И тут наконец-то, впервые за неделю, Нелл почувствовала себя комфортно. Если не считать отсутствия окон и неестественно низкой гравитации, она вполне могла находиться на подвальном уровне здания где-нибудь в Стэнли или Дунедине. Мысленно Нелл экстраполировала ледяную пустыню поверхности Ганимеда на все его недра, ожидая чего-то смутного, мрачного и запретного. Однако увидела она ярко освещенное помещение, где стены так и пылали красками и жизнью. Повсюду там были растения -- от знакомых видов, которые запросто можно было встретить на улицах Пунта-Аренаса, до чужеродной экзотики, длинные, изгибающиеся стебли которой могли развиться только в мире, где гравитация оказывалась очень слабым ограничением для роста. Прибывших поджидали -- по крайней мере, Джона. Не успел он выйти из лифта, как какая-то женщина подошла его поприветствовать. -- Доктор Джон Перри? Добро пожаловать на Ганимед. Я Хильда Брандт. Проигнорированная Нелл тут же нацелила свою камеру и добавила сжатое субвокальное описание. "Доктор Хильда Брандт. Совсем не то, чего я ожидала. Она чертовски старая. Догадываюсь, где-то к семидесяти. Каштановые волосы, ярко-карие глаза, очень смуглое лицо. Коренастого телосложения. Одежда удобная, но не стильная. Вид добродушно-веселый и... как бы сказать? Какой-то материнский. Сложно увидеть в ней не только главного ученого Европы, но и вообще ученого. Хотя это всего лишь мои предрассудки. Ученым полагается быть целеустремленными, серьезными и сосредоточенными. Как же так получается, что они никогда такими не бывают?" Джон уже отступил обратно в лифт и принялся показывать Хильде Брандт главные особенности прибывшего погружаемого аппарата. Его манеры так и остались скованными и официальными. Нелл, стоя поодаль, внимательно изучала их обоих. Что-то странное было в том, как они стояли, но ей потребовалось несколько секунд, прежде чем она это подметила. Джон Перри привез с Земли первоклассную субмарину, которую доктор Брандт специально запрашивала. В системе Юпитера имелись изощренные погружаемые аппараты для исследования атмосферы планеты, но ничего, специально предназначенного для воды. Хильда Брандт должна была быть предельно заинтересована тем, на что именно способна "Капля". Тем не менее она стояла лицом к Джону Перри, и все ее внимание казалось сосредоточено на нем. На "Каплю" она даже не взглянула. Ни разу. А выражение ее лица было при этом... каким? Нелл не на шутку этим озадачилась. "Дружелюбным? Это определенно. Собственническим? Близко к тому. Как будто она готова съесть Джона с костями. Жадным? Это еще ближе, потому что она словно бы едва удерживается от того, чтобы его обнять. Боже мой, клянусь, дело именно так и обстоит! Она хочет его обнять. Грязная старуха. Впрочем, я испытываю такое же желание и надеюсь по-прежнему испытывать его в ее возрасте. (Отредактировать! И ближе к делу!)" Хильда Брандт энергично трясла головой. Нелл с трудом перевела свое внимание на то, что эта женщина говорила. -- Очень деликатная окружающая среда. Возможно, самая деликатная во всей Солнечной системе. Мы безусловно хотим, чтобы вы исследовали европейское морское дно. В конце концов, именно за этим вы сюда с Земли и прибыли. Однако все передвижения погружаемого аппарата должны подчиняться жесткому контролю. Никаких случайных блужданий по Европейскому океану, -- Хильда Брандт улыбнулась. Ее карие глаза буквально заискрились, и она взяла Джона под руку. -- Извините, что приходится это говорить, но если вы из той породы ученых, что работают со мной, то уходить с проторенной дорожки должно быть вашим любимым занятием. А моя задача -- защитить Европу. По-прежнему держа Джона под руку, Хильда Брандт начала отодвигаться от "Капли", медленно, но достаточно твердо -- так, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений, что она больше не собирается тратить время на осмотр погружаемого аппарата. И что бы она там с Джоном ни проделала, это определенно подействовало. Судя по благодушному выражению его лица, он совершенно купился на обаяние директора научно-исследовательского центра. По пути вниз в лифте Джон не способен был хоть немного расслабиться, но теперь Нелл точно могла сказать, что он спокоен и расслаблен. После неполных пяти минут общения с Хильдой Брандт Джон был абсолютно с ней в ладах. "Может, доктор Брандт и меня научит паре-другой фокусов? -- подумала Нелл. -- Но, черт побери, как же мне на Европу пробраться? Джон, ты, свинья неразумная, ты даже не попытался меня представить". Хильда Брандт уже покинула вестибюль и теперь вела Джона по горизонтальному коридору, который, похоже, вознамерился тянуться вечно. Нелл тихо пристроилась позади них и ткнула Джона в спину. Он обернулся и получил мысленное послание. Затем он поманил Нелл к себе, чтобы она шла с ним бок о бок. -- Доктор Брандт, это Нелл Коттер. Она прибыла вместе со мной с Земли. Она сопровождала меня во время моих последних погружений на "Капле". Джон нашел неплохой способ все это изложить, особенно поскольку "последние погружения" сразу переводили все дело из единственного числа во множественное. Но Хильда Брандт на это не купилась. -- Сопровождала вас как научная сотрудница? -- сразу же осведомилась она. Карие глаза внимательно осмотрели фигуру и одежду Нелл, а когда добрались до лица, то показались скорее проницательными, нежели дружелюбными. Нелл начала пересматривать свои представления об этой женщине. -- Как... ассистент, -- начал Джон и был спасен от дальнейших объяснений другим голосом из двери слева по коридору: -- Хильда? Можно вас на минутку? Высокий худой мужчина лет тридцати с хвостиком выскочил в коридор. Глаза его были такими же яркими, что и у Хильды Брандт, но ему недоставало ее непринужденных манер. Он не просто посмотрел на Нелл и Джона -- он с откровенным любопытством на них уставился. Затем мужчина в ожидании повернулся к Брандт. -- Доктор Джон Перри, -- сказала она наконец. -- И Нелл Коттер. Брандт с первого раза запомнила имя и фамилию Нелл. Наблюдательность директора научно-исследовательского центра подскочила на шкале Нелл еще на одну отметку. -- Они прибыли с Земли всего несколько минут назад, -- Брандт повернулась к Джону и Нелл. -- Позвольте представить вам Тристана Моргана из проекта "Звездное семя". -- Я с Ганимеда, -- сказал Морган. -- Родился здесь, но жил в основном где приходилось. Мы с доктором Брандт старые друзья и сотрудники. Вы знаете про "Звездное семя"? -- У него была гиперкинетическая манера мигом перескакивать с одного предмета на другой. Вообще Тристан Морган напоминал человека, который двух минут спокойно не усидит. -- Знают они или нет, Тристан, -- твердо сказала Хильда Брандт, -- сейчас вы им об этом рассказывать не будете. -- Она повернулась обратно к Джону и Нелл: -- Тристан готов в любое время дня и ночи рассказывать всем, желают они того или нет, больше, чем им требуется знать о проекте "Звездное семя". -- О том беспилотном межзвездном зонде? -- спросила Нелл. -- С термоядерным приводом на смеси гелия-3/дейтерия? Не могу понять, почему вы просто не воспользуетесь "мобилем". -- Она была вознаграждена удивленно-одобрительным взглядом Хильды Брандт. Не было нужды объяснять, что Нелл в свое время монтировала несколько часов документального фильма о "Звездном семени". Разумеется, против собственной воли. Просто это было одно из первых заданий Глина Сефариса. -- Не подначивайте его, -- Брандт рассмеялась. -- Иначе вам уже никогда не отделаться. Итак, Тристан, что вам сейчас от меня нужно? Вы спросили, есть ли у меня минутка, и примерно минутка у меня как раз есть. Тристан Морган одарил ее взором оскорбленной невинности. -- Я собирался оказать вам большую услугу. Вы знаете, что Вильса Шир сейчас в системе Юпитера? Ну так вот, я взял ее на станцию "Геба", а затем в далекий круиз по атмосфере планеты. Ее агент чуть с ума не спятил, когда об этом узнал. Но ей страшно понравилось. И Вильса оказала мне ответную услугу. Сегодня вечером в семь пятьдесят она дает первое представление своей новой законченной работы, "Галилеевой сюиты". И она организовала для меня контрамарки. Целых три штуки. Я предлагаю вам одну! Не раздумывая, Нелл включила свою камеру. Тристан Морган был до странности импульсивным мужчиной, и слова выскакивали из него так, точно внутри у него было давление по меньшей мере в десять атмосфер. Вильса Шир? Это имя было Нелл смутно знакомо, но и только. Она видела его где-то в сводках новостей. Хильда Брандт качала головой. -- Я бы хотела, Тристан, очень бы хотела. Но у меня слишком плотный график. Я должна вернуться обратно на Европу, а сюда я прибыла только затем, чтобы встретить доктора Перри... -- она улыбнулась Джону, дублируя ту материнско-собственническую улыбку, которую Нелл уже успела подметить, -- и увидеть его знаменитый погружаемый аппарат. А теперь я должна бежать. -- Вильса Шир, -- неожиданно сказал Джон. -- Известная клавишница? У меня есть дюжина ее записей -- дома, в моей тихоантарктической коллекции. Она по-настоящему хороша -- так же хороша, как Фехманн. Я специально смотрел, не дает ли она концертов на Земле, но, по-моему, она их там не давала. Если вы не сможете остаться и послушать ее, доктор Брандт, вы очень многое потеряете. Джон обращался к Хильде Брандт, но смотрел на Тристана Моргана, причем так, что этот взгляд сложно было неверно истолковать. -- Разумеется, вы можете пойти, -- почти без паузы сказал Тристан. -- Теперь у меня есть две свободные контрамарки. Вы правы -- Вильса живет на Поясе и никогда не бывает на Земле. По сути, это ее первый визит в систему Юпитера. -- Тут в его глазах зажглась новая мысль. -- Знаете, очень забавно, что вам случилось упомянуть Фехманна, потому что не далее как вчера я слушал, как Вильса Шир исполняет клавишную аранжировку Фехманном финала моцартовского скрипичного квартета -- К 464. Вы ее знаете? -- У меня есть запись этой аранжировки, исполненной самим Фехманном. Ля-мажор, верно? Как он с полифонией справляется! -- Действительно. Однако Вильса смещает акцент, и получается еще лучше. Хильда Брандт поймала взгляд Нелл и снисходительно улыбнулась. "Ох уж эти парни", -- сказала ее улыбка. -- Итак, вы были с Джоном Перри на большинстве его последних погружений. -- Брандт уже не обращала внимания на двух мужчин, которые с головой ушли в обсуждение псевдофуговых форм, обнажая ту сторону Джона Перри, с которой Нелл еще не сталкивалась. -- Не был ли это, в частности, тот раз, когда погружаемый аппарат встретился с глубинным извержением и испытал превышение допустимого давления на корпус? Должно быть, это было очень страшно. -- Для меня, но не для Джона. Его ничто не пугает. -- Не то чтобы Хильда Брандт протягивала ей оливковую ветвь, но была близка к тому. И это давало Нелл возможность доказать, что она тоже кое-что знает -- да, узнала специально для программы, но разве об этом требовалось рассказывать? -- о глубоководных исследованиях и о формах жизни у гидротермальных отдушин. Лучший шанс ей представиться не мог. Нелл придвинулась поближе к Хильде Брандт и приступила к саморекламе. Джон Перри обожал жизнь на плавучей базе Тихоантарктики, но даже он вынужден был признать, что она имела свои ограничения. Наружная окружающая среда все время менялась. Джон испытывал постоянную радость, пока массивный сегментированный понтон двигался под солнцем и дождем, по плоским гладям и сквозь воющие штормы. И все же внутри этой меняющейся окружающей среды ему приходилось иметь дело с одной и той же фиксированной группой людей: персоналом Тихоантарктики-14, а время от времени со своими коллегами на других плавучих базах. Невесть по какой причине работа на Тихоантарктике привлекала очень мало меломанов. А потому, хотя Джон прослушивал массу записанной музыки, ему почти не с кем было о ней поговорить -- и уж совершенно определенно там не водилось таких знающих и горящих энтузиазмом людей, как Тристан Морган. Он уже знал, что будет скучать по Тристану, когда вернется на Землю. Кроме того, на Земле Джон находил еще меньшую возможность послушать живые музыкальные представления. За шесть лет на Тихоантарктике-14 ему удалось посетить всего лишь с полдюжины концертов. И ни один из них не давался в масштабах Большого концертного зала на Ганимеде. По сути, Джон не был уверен, что любой земной зал, до войны или после, смог бы посоперничать с тем, что он видел теперь. Он все оглядывался, пока опоздавшие члены аудитории устраивались на своих местах, и в итоге решил, что низкая гравитация отвечала за большую часть обескураживающего эффекта. В поле тяготения всего в одну седьмую земного стены могли воспарить до нелепых высот, тогда как гофрированные перекрестные детали далекого потолка поражали землянина своей неестественной тонкостью и хрупкостью. Весь зал был вычерпан из внутренностей Ганимеда со щедростью необычайной -- он составлял метров сто двадцать в вышину и еще больше в ширину. Сиденья были славно разделены, но расположены слоистыми уступами, так что зрители в передних ряды находились где-то у Джона под ногами. Он видел их сквозь тонкую сетку стекловолокна, что поддерживала ярус, где сидели он, Тристан Морган и Нелл Коттер. Это было все равно что занимать ненадежное сиденье в открытом космосе, если не считать того, что любое падение стало бы медленным, управляемым и вряд ли причинило бы упавшему серьезные повреждения. Одно, по крайней мере, было здесь общим с земными концертами. Хотя музыка по расписанию должна была начаться через считанные секунды, в публике все еще шло какое-то брожение. Всем вдруг вздумалось дружно откашливаться. Джон снова взглянул на программку. Концерт должен был начаться довольно традиционно, с клавишных произведений Баха, фантазии и фуги ля-минор. Дальше следовала посмертная соната си-бемоль Шуберта, а в заключение -- "Галилеева сюита". Вильса Шир изрядно рисковала, предлагая публике сравнивать свою новую композицию с двумя величайшими клавишными работами в истории. Занавеса там не имелось, но дизайнеры сотворили какую-то хитрость со светом и зеркалами. В один момент сцена казалась голой. А в следующий Вильса Шир уже сидела там за открытым роялем. К публике был обращен ее профиль. Она начала сразу же, после самого кратчайшего взгляда и улыбки в сторону слушателей. Джон уловил вспышку белых зубов на темно-коричневом лице. Музыка началась, и он в нее погрузился. Вильса Шир исполняла Баха с такой свободой в аппликатуре, какую Джону прежде слышать не доводилось; каждая клавиша словно бы представляла собой отдельный инструмент. И все же каждый артикулированный голос дополнял остальные, создавая идеальное музыкальное равновесие. А когда фантазия и фуга подошли к концу, Вильса сделала довольно странную вещь. Она совершенно внезапно, не позволяя публике откликнуться аплодисментами, перешла ко вступительным аккордам Шуберта. Эти два произведения, всего лишь на полутон разделенные в ключевых знаках, однако далекие друг от друга во всем остальном, никак не должны были состыковаться. И все же они прекрасно состыковались. За полифоническим совершенством последовала подлинная мечта мелодии и отважные гармонические секвенции -- с той же неизбежностью, с какой на Земле одно время года сменяет другое. В конце длинного финального аллегро Шуберта Джон вышел из оцепенения и огляделся. Знала ли публика, что она слушала? Раздались аплодисменты, но вовсе не оглушительные. Джон заподозрил, что многие здесь, как нередко бывает на премьерных представлениях, пришли только ради новой работы -- причем даже не послушать ее, а просто чтобы их увидели присутствующими на знаменательном событии. Тогда Джон глянул вправо. Его приговор мог относиться к большинству зала, но только не к его соседу. Тристан Морган бешено аплодировал. Он кивнул Джону. -- Великолепно, правда? Разве это не волшебство? -- Абсолютная магия. -- Но говорил ли Тристан о Вильсе Шир или о ее концерте? -- Она лучшая из всех, кого мне доводилось слышать. Морган ухмыльнулся Джону. -- Тогда немного подождите. Вы еще ничего не слышали. На сцене происходила еще одна загадочная трансформация. Вильса Шир, похоже, не сдвинулась с места, но рояль перед ней исчез. Его место занял двухклавиатурный синтезатор, который медленно поднимался над сценой. Вскоре публика смогла увидеть ноги Вильсы Шир, обтянутые синими брюками. Синтезатор и исполнительница продолжали подниматься. Наконец показалась третья клавиатура, на уровне ног исполнительницы. И тут Джон, вместе с остальной публикой, впервые увидел голые коричневые ступни Вильсы Шир. Он охнул. Пальцы ее ног тянулись по всей длине ступни, до самой лодыжки. Джон завороженно наблюдал, как она сгибает их и разводит, беря интервал чуть ли не в тридцать сантиметров пальцами каждой ступни. Он снова повернулся к Тристану Моргану. -- Она была модифицирована. Я этого не знал. -- Большинство жителей Пояса таковы. Это большое преимущество при по-настоящему низкой гравитации. Но это не так важно -- главное то, что посредством этого делает Вильса. Вы сами увидите и услышите. Тем временем Вильса Шир повернулась лицом к публике и впервые к ней обратилась. -- Дамы и господа. "Галилеева сюита: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто". И она снова начала без малейшей задержки. Музыка "Ио" была быстрой, пульсирующей и энергичной, с синкопированной вибрацией в глубоком басу и вспышками пламени в сопрано. Синтезатору приходилось постоянно работать с широким разнообразием оркестровых красок, которые его заставляли производить. То, каким образом эти звуки безотказно предлагали человеческому уху и мозгу пульсирующую, сернистую преисподнюю Ио, просто озадачивало. Но она определенно была там, во всем своем вулканическом неистовстве. "Европа" по контрасту была холодной загадкой: четыре плавные атональные темы лениво переплетались и в итоге разрешились твердым гармоническим результатом. "Ганимед" начался как бравурный, экстравертированный марш, который где-то в середине сменился благороднейшей из мелодий -- гимном столицы системы Юпитера, решил Джон, если таковой когда-либо требовался, -- прежде чем вернуться к маршу, еще более громкому, на терцию выше и в удвоенном темпе. "Каллисто", четвертая часть, испустила слабые вздохи кого-то из древних бессмертных -- быть может, Тифона, не умирающего, но пожранного собственным дряхлым возрастом. В этих медленных, болезненных диссонансах Джон смог почувствовать существующую уже многие эоны, растрескавшуюся и покрытую кратерами поверхность самого дальнего из галилеевых спутников. Аккорды финального пианиссимо пропадали один в другом, подобно серии эхо, которая должна была длиться вечно, становясь все тише и тише, но никогда не затихая совсем. Когда Вильса Шир подняла руки от клавиатуры, аплодисменты начались вяло и нарастали нерешительно. Джон разделял общее смущение. Это была странная и не особенно удовлетворительная концовка новой сюиты. Тут он вдруг понял, что после первой же части совершенно забыл о модифицированном теле Вильсы Шир. Джон видел только, как в точной координации работают пальцы и рук, и ног, но что-либо значила для него уже только музыка. Он наклонился к Тристану Моргану и Нелл Коттер: -- Странно. Я не знаю, что об этом подумать. И остальная публика тоже. -- И я вместе с ней, -- сказала Нелл. -- Это шедевр -- или как? -- Это шедевр, -- уверенно заявил Морган. -- Просто он еще не закончен. Подождите несколько минут. -- Но она уже закончила. Если не считать того, что, как только Джон это сказал, Вильса Шир заговорила, прерывая аплодисменты: -- И анкор концерта: "Амальтея". -- Это обман! -- прошептал Джон. -- Амальтея -- не галилеев спутник. -- Тсс! -- прошипел в ответ Тристан Морган. -- Неужели вы думаете, что здесь, в системе Юпитера, никто этого не знает? Джон осел на сиденье, задумываясь о том, что Вильса Шир сможет предложить для крошечной Амальтеи, неровного куска камня всего в паре сотен километров отсюда, несущегося по кругу далеко снаружи орбиты Ио. Он не на шутку удивился, когда музыка началась с краткой репризы четырех тем главных частей "Галилеевой сюиты". Предлагала ли Вильса публике вспомнить последнюю часть хоральной симфонии Бетховена, которая начиналась со схожего повторения? Если так, сравнение казалось очень рискованным. А затем туда вошел очень знакомый мотив, на пять четвертей, и стыдливо добавил себя к маршу "Ганимеда". Внезапно Джон четко понял, что происходит. Новая тема была "Марсом" -- из "Планет" Густава Хольста. И "Амальтея" должна была стать попурри -- музыкальной смесью, материал для которой брался отовсюду, сбрасываясь в творческий плавильный котел. Сложность музыки нарастала. Джон уловил другие отрывки "Планет", ошеломляющий фрагмент симфонии Моцарта "Юпитер", намек на мелодию "Венусберг" из "Тангейзера". Темы сливались в водоворот звука, чудесное переплетение, которое казалось невозможным производить и координировать с двадцатью или даже с тридцатью клавишами. А затем все уравновесилось и успокоилось в триумфальном повторении гимна из "Ганимеда", двигаясь к неизбежному завершению, пока другие темы кружили вокруг главной в демоническом контрапункте. На сей раз концовка пришла решительно. И публика уже не имела ни малейших сомнений как в ее наступлении, так и в своем энтузиазме. Пока аплодисменты набирали громкость, Джон испытал внезапное прозрение. Вильса откровенно назвала "Амальтею" анкором, однако исполнять "Галилееву сюиту" без нее было невозможно. Чувство музыкальной формы не вело Вильсу вслепую. "Обманная" пятая часть образовывала необходимое и естественное заключение, и начиная с сегодняшнего дня оно должно было играться после "Каллисто" без перерыва. Но теперь Джон уже был абсолютно уверен, что большинство людей не понимали, что они только что услышали. Он не сомневался, что он и сам не вполне это понимает, что он пропустил добрую половину всех музыкальных аллюзий. Вскоре Тристан наклонился к нему и подтвердил это мнение: -- Вам следует посмотреть партитуру "Амальтеи". Я уже смотрел и по-прежнему пытаюсь ее постичь. Темы не просто заявлены, как вы их слышите. Они также представляются инвертированными, отраженными в зеркале, данными в половинном и двойном темпе, а также представленными посредством способов, которых вы никогда не распознаете, если только не увидите их на бумаге. Вильса Шир уже встала и теперь двигалась вперед, чтобы поблагодарить публику за аплодисменты. Тут Джон Перри впервые хорошенько ее разглядел. Музыка Вильсы могла быть титанической, но сама она была низенькой полной женщиной, очень смуглокожей и улыбчивой. Облегчение оттого, что ее сюита получила хороший прием, ясно читалось на ее лице, все еще красноватом от усилий. Она должна была знать, что это волшебно, что это будет исполняться еще, быть может, не одно столетие -- но какое великое множество шедевров оказалось зашикано на премьере? Джон снова воззрился на Вильсу Шир. Затем он вдруг понял, что наклоняется к Тристану Моргану, пока гром аплодисментов воспарял до заоблачных высот. -- Есть ли хоть какая-то надежда пройти за кулисы, чтобы познакомиться с Вильсой Шир? -- Джона изумили собственные слова. Он вовсе не собирался этого говорить. -- Я бы очень хотел ее поздравить, -- добавил он. -- Лично. Нелл Коттер тащилась за двумя мужчинами, чувствуя себя совершенно позабытой. Ей очень нравилась музыка, и она слушала ее всякий раз, когда позволяло время. Но, судя по всему, для нее музыка не была делом такой колоссальной важности, как для Джона Перри и Тристана Моргана. Да и в любом случае добрая половина разума Нелл была во время концерта по-прежнему сосредоточена на Хильде Брандт. Внушила ли Нелл директору научно-исследовательского центра мысль о том, что она непременно должна сопровождать Джона на Европу точно так же, как она сопровождала его в систему Юпитера? Она этого не знала. Брандт оставалась совершенно непроницаемой. А Глин Сефарис не проявил бы ни малейшего сочувствия, если бы Нелл проделала весь этот путь и не сумела изыскать какой-нибудь трюк, чтобы добраться до Европы. Сефарис ожидал, что репортеры будут делать все возможное и невозможное, чтобы покрыть расходы. С такими вот мыслями, навязчиво засевшими в голове, Нелл получила от "Галилеевой сюиты" не такое сильное впечатление, какое, похоже, получил Джон. Однако Тристан Морган, судя по всему, счел желание Джона познакомиться с композитором самой естественной вещью на свете. -- Мы определенно сделаем попытку, -- сказал он. -- У меня есть друзья, которые должны пропустить нас за кулисы. Кроме того, я и сам хочу поздравить Вильсу. Только давайте подождем несколько минут, пока все уляжется. Судя по тону Тристана, он испытывал к Вильсе Шир нечто большее, нежели просто восхищение. Теперь он вел их по коридору справа от концертного зала. Публика расходилась, но никакой спешки не было. Тристан шел против течения, и прошло еще минут десять, прежде чем он кивнул женщине в официальном платье, стоящей у входа в анфиладу комнат за сценой. -- Вильса у себя? Женщина покачала головой. -- Еще туда не добралась. Она все бродит, пытается адреналин разогнать. -- Она взглянула на Джона и Нелл. -- Проходите, Тристан, если вы все вместе. Не думаю, что она расстроится. Нелл снова оказалась в хвосте, когда они пустились по еще одному коридору, где она помедлила, чтобы сделать видеоклип закулисных помещений. Она оказалась далеко позади Джона и Тристана, когда они подошли к Вильсе Шир, прислоняющейся к массивной белой колонне. Нелл услышала представление и маловразумительное замечание Джона о том, как чудесно прозвучала новая сюита, даже на первом исполнении. Но она не могла видеть его лицо или лица Тристана и Вильсы, пока не подошла, чтобы встать рядом. Нелл пододвинулась поближе к Тристану Моргану. И застыла, не на шутку озадаченная. Джон Перри прошел вперед и теперь стоял почти вплотную к Вильсе Шир, возвышаясь над ней. Находясь в каком-то полуметре один от другого, они смотрели друг другу в глаза. Вильсе пришлось для этого запрокинуть голову. Оба молчали, но какой-то поток чувств явно перетекал между парочкой -- достаточно сильный, чтобы начисто изолировать их от Нелл и Тристана. Нелл открыла было рот, чтобы заговорить. И, пораженная, закрыла его. Ибо на лицах Джона и Вильсы застыли совершенно идентичные выражения, причем такие, каких Нелл Коттер, искушенная путешественница и закаленный репортер, никогда в своей жизни не видела. 9 СОВИНЫЕ ИГРЫ Подобно Джону Перри, Нелл Коттер, Тристану Моргану и четырем сотням других ганимедских любителей симфонической музыки, Свами Савачарья тоже посетил премьеру в системе Юпитера "Галилеевой сюиты". Однако никому не удалось бы заприметить Сову среди публики. Мысль о том, чтобы сидеть в концертном зале, в окружении других людей, до смерти его ужасала. Нет, разумеется, Савачарья не страдал агорафобией, да и человеческие толпы не так уж его расстраивали. Определенно нет. Он просто предпочитал собственную компанию чьей-либо еще. Как любое разумное существо. А потому Сова посетил представление своим собственным оригинальным способом: посредством восприятия переданных в Совиную Пещеру звуков и видеосигналов, с кухней под рукой и массой лакомых кусочков еще ближе. Савачарье чрезвычайно понравилась новая композиция Вильсы Шир -- он не сомневался, что куда больше, чем тем несчастным в концертном зале, которым приходилось сидеть друг у друга на головах и дышать друг другу в уши. Если же во время лихорадочного галопа "Амальтеи" Сова почувствовал, что там есть что-то, лежащее за пределами его понимания, а рядом не было никого, с кем он смог бы обменяться мнениями? Что ж, это просто предлагало ему очередное уединенное удовольствие, подобно хитрому шифру, который непременно поддастся грядущей атаке. Савачарья был в превосходном настроении, когда концерт закончился -- не ему приходилось давить людей, пробиваясь к узким выходам, -- и устроился поудобнее для сеанса напряженной работы. Один, ибо любой нормальный человек предпочитает работать в одиночестве. Единственный вопрос заключался в том, следовало ли усталое, неприятное слово "работа" прилагать к тому, что, по крайней мере по мнению Совы, должно было стать чистым, неразбавленным удовольствием. Полетный самописец "Океана" был обнаружен. Затраты на поиск и восстановление получили благословение, в чем Сова и не сомневался, генерального инспектора Гобеля. Единственное условие заключалось в том, что Ярроу Гобеля следовало проинформировать о результатах и позволить ему периодически бродить среди трофеев Великой войны в Совиной Пещере. И теперь полетный самописец, адресованный Свами Савачарье и аккуратно доставленный ему с центрального склада на Поясе, стоял перед ним. Сова уже подсоединил его к своей компьютерной системе. Запрашивая сведения самописца, он мысленно обмозговывал соответствующие пункты. Каждому клочку данных следовало приписать его собственный показатель достоверности согласно первому правилу савачарьеанского анализа: "Не существует такой вещи, как достоверная информация -- лишь разные степени ненадежности и недостоверности". Итак, только факты: 1. Великая война закончилась 25 июля 2067 года. Даже Сова вынужден был признать, что это было столь несомненным фактом, насколько жизнь вообще могла позволить подобное. И далее, вне всякого конкретного порядка достоверности, ибо Сова еще не определился со своими собственными факторами вероятности: 2. "Океан" был уничтожен ракетой типа "искатель". Следы этого оружия были совершенно недвусмысленны, как ничто другое среди вооружения Великой войны. 3. Ракета типа "искатель" использовалась исключительно Поясом. Не имелось никаких данных о захвате таких ракет или их использовании вооруженными силами Внутренней системы. 4. "Океан" был кораблем Пояса. Не имелось никаких данных о его захвате вооруженными силами Внутренней системы. 5. Согласно полетному самописцу, "Океан" был уничтожен 29 июля 2067 года. Это было уже после официального прекращения огня. Сова никогда не слышал о более поздней жертве; впрочем, существовали и другие послевоенные жертвы -- просто потому, что некоторое оружие уже не могло быть отозвано назад после запуска. Необычность случая с "Океаном" заключалась лишь в том, что он был уничтожен спустя целых четверо суток после конца войны. 6. Согласно полетному самописцу, последним пунктом отбытия "Океана" являлся маленький и незначительный астероид, известный как Мандрагора. 7. Мандрагора была разгромлена в течение последних дней Великой войны. Мало что осталось от временного поселения на ней, и никаких документов не сохранилось. 8. Полетный самописец выдал информацию о девятнадцати людях на борту корабля, отбывшего с Мандрагоры, и об отсутствии всякого груза, кроме общих припасов. 9. Полетный самописец также указал, что "Океан" пытался предпринимать маневры уклонения от "искателя", но лишился горючего еще до своего уничтожения. И, наконец, Сова получил пригоршню заявлений, или выводов, которые, с его точки зрения, обеспечивали по меньшей мере некоторый элемент загадки: 10. "Океан", корабль Пояса, был уничтожен ракетой типа "искатель". Именно данный пункт первоначально возбудил его интерес, и это по-прежнему выглядело крайне странно. 11. Архивы Внутренней системы не содержали никаких свидетельств какой-либо атаки на Мандрагору в Великую войну. Сова признал, что это было слабым доказательством чего бы то ни было. Разумная ракета-истребитель Внутренней системы, соответствующим образом запрограммированная, могла оказаться уничтоженной, прежде чем она успела доложить о своих последних боевых действиях. 12. За несколько часов до атаки "искателя" полетный самописец показал уменьшение персонала на борту "Океана" с девятнадцати до десяти человек. Он также указал на запуск девяти спасательных капсул. И это было все? Сова скрючился на глыбе своего кресла, ложкой прокладывая себе дорогу через последний двухлитровый контейнер сливочного мороженого с ромом, и помрачнел от скудости своей информации. Был еще один последний блуждающий огонек, пункт столь смутный и субъективный, что он никогда бы не подчинился формальному анализу. Это было всего-навсего следующее: мировые линии пассажиров "Океана" представлялись слишком неполными. Они попросту представляли собой короткие сегменты, заблокированные в начале и в конце. Сова оказывался неспособен узнать, кто были эти пассажиры или что они делали до того, как покинули Мандрагору, а "искатель" аннигилировал всю информацию о них, начиная с момента их смерти. Это была точка, в которой Магрит Кнудсен или кто-то из ее подчиненных скорее всего бы сдался. Сова же еще только приступал. Многие его расследования Великой войны начинались с гораздо меньшего. Церерский музей был центральным хранилищем всех данных о Поясе военного времени. Он должен был располагать полным комплектом документов по Мандрагоре или хотя бы указанием на то, где теперь содержались дубликаты мандрагорских оригиналов. Сова запустил было последовательность связи с Церерой, но затем передумал. Коммуникационная геометрия Ганимед-Церера была скверной. Мало того, ей предстояло оставаться скверной еще год из-за орбитальной конфигурации. Ответа придется ждать почти час. Возможно, удастся проделать это здесь, на месте. Ганимед должен был располагать по крайней мере резюме документов с той же самой информацией. Сова задействовал свои связи. И считанные минуты спустя обнаружил, что они ведут в никуда. Архив Ганимеда сообщил, что все резервные данные по Мандрагоре хранились на Палладе. Но инвентарный файл Паллады в свою очередь ответил, что все эти резервные архивы ближе к концу войны были стерты. Причем стерты по незадокументированным причинам. Все, тупик. Сова крякнул. Он достиг той точки, в которой Магрит определенно бы сказала: "Ну и черт с ним" -- и бросила бы погоню. Однако Сове предстояло пройти еще очень долгий путь, прежде чем он решил бы признать свое поражение. Савачарья вернулся к размышлению над одним из фактов: "Океан" лишился горючего раньше, чем были выпущены спасательные капсулы. Капсулы, следовательно, были запущены баллистически, что в свою очередь означало низкоскоростное спасение с корабля. Чистый баллистический запуск, без привода, имел смысл и по другим причинам. "Искатель" наверняка уничтожил бы любой самоходный объект, покидающий "Океан". Однако баллистический запуск с его низкой относительной скоростью имел несколько следствий. Девять спасательных капсул во время их запуска должны были в непосредственном приближении сохранить скоростные данные самого "Океана". А инерциальное положение и скорость материнского корабля отслеживались полетным самописцем вплоть до момента окончательного разрушения судна. Предположим, спасательные капсулы не были уничтожены. Тогда начиная со времени их выпуска они вели бы себя как свободно-орбитальные тела, двигаясь под гравитационным воздействием более крупных тел Солнечной системы. Было бы элементарной, хотя и напряженной для компьютера задачей продлить во времени эти распространяющиеся траектории свободного падения. В любой отдельно взятый момент времени возможные скорости и траектории спасательных капсул очертят регион фазового пространства, крупный по повседневным меркам, однако небольшой по сравнению с набором всех скоростей и положений, возможных для тел, движущихся внутри Солнечной системы. Сова запросил необходимые программы и загрузил первоначальные орбитальные элементы из полетного самописца. Затребовав примерное время вычисления, он скривился от результата. Ответа следовало ожидать только через несколько часов. А пока Савачарья ждал, можно было и другими полезными делами заняться. Хотя резервные архивы Паллады о событиях на Мандрагоре в конце войны были стерты, решение произвести это стирание, а также все отсюда вытекающее, не могло быть принято машиной. Все это должно было включать в себя человеческое действие. Один или несколько этих людей должны были до сих пор быть живы и способны поведать, почему данные было приказано стереть. Большая проблема заключалась в отслеживании судеб этих людей. Персональные архивы военного времени для Пояса также хранились на Церере. И для них на Ганимеде не существовало никакого файла-резюме. Сова должен был добраться до источника, а это означало, что он возвращался к неизбежным часовым коммуникационным задержкам между Поясом и системой Юпитера. Он аккуратно составил вопросник, стараясь сделать его настолько самодостаточным, чтобы не пришлось тратить время на ответные вопросы от поисковых систем Пояса. На это занятие потребовалось больше времени, чем он ожидал, но Сове даже в голову не пришло его прекратить. Он просто наслаждался. И когда Савачарья услышал звук того, как скользящие двери в Совиную Пещеру открываются, его единственным чувством было раздражение от непрошеного вмешательства. Сова повернулся, ожидая увидеть Магрит Кнудсен. Все прошедшие восемь лет она оставалась единственной персоной, навещавшей его без специального назначения. Но это была не Магрит. У порога стоял мужчина, осматривая каземат с таким видом, будто он и понятия не имел, куда вторгся. Сова мрачно на него глянул. -- Хотя ваше лицо не является для меня незнакомым, должен заметить, что это частные владения. Ваше присутствие является неуместным. Я прошу вас уйти. Немедленно. Сайрус Мобилиус любезно кивнул. -- Поскольку вы меня знаете, а я, очевидно, знаю вас, формальные процедуры не кажутся мне необходимыми. -- Они так же неуместны, как ваше присутствие. Пожалуйста, удалитесь. Немедленно. -- Предположим, Сайрус Мобилиус согласится уйти -- но Торквемада спросит, нельзя ли ему остаться. Сова замер в кресле. -- Вы хотите сказать, что вы Торквемада? -- Я действительно Торквемада. -- Докажите. -- Я могу рассказать о двадцати годах вражды Торквемады и Мегахиропса в Супер-Головоломке. -- Бессмысленно. Любой мог изучить ведущих устраивателей и решателей проблем в Сети Головоломок. -- Тогда как насчет следующего: есть четырнадцать опубликованных решений для Лабиринта Грю. -- Это не лучше. Я знаю все четырнадцать. Их также знают еще десятки людей. -- А если бы я смог показать вам пятнадцатый вариант, нигде не опубликованный? Последовала пауза. -- Сделайте это... если сможете, -- Сова подтолкнул к Сайрусу Мобилиусу клавиатуру. -- Я могу, но только не на чем-то настолько маленьком. -- Мобилиус кивнул на стенной экран дисплея. -- Он может быть установлен на полное разрешение? -- На любой предпочтительный масштаб. -- У вас где-нибудь хранятся опубликованные решения для Лабиринта Грю? Вместо ответа Сова склонился над клавиатурой. Через тридцать секунд дисплей заполнили четырнадцать отчетливых криволинейных паттернов, запутанных, со множеством ответвлений и тупиков. -- Известные варианты. -- Очень хорошо. Если бы я смог их немного подвигать... Сова передал ему клавиатуру. Мобилиус взял ее и занимался около минуты, перестраивая положение всех паттернов на громадном экране. -- Четырнадцатый, -- сказал он наконец и поднял кустистую бровь, вопросительно глядя на Сову. Тот кивнул. -- А теперь... Мобилиус начертил семнадцать сложно изогнутых линий, соединяющихся среди четырнадцати отдельных лабиринтов. -- Ах-х... -- Сова лишь несколько секунд внимательно смотрел на дисплей, прежде чем испустить длинный вздох восхищения. -- Суперлабиринт. Он содержит в качестве подблоков все известные варианты. Более чем удовлетворительно. Как вы его нашли? Мобилиус рассмеялся. Вопрос Совы был внутренней шуткой Сети Головоломок. Этот вопрос-клише задавали все несетевики: "Как вы нашли такие волшебные решения?" -- На сей раз я действительно вам отвечу, -- сказал Мобилиус. -- Аналогичная ситуация существует в теории конечных групп -- есть там такая группа-монстр, которая содержит множество меньших в качестве подгрупп. -- А на менее возвышенной плоскости расспроса, как вы меня нашли? -- Megachiroptera, как вам, разумеется, известно, латинское название крыланов, которых некоторые считают гигантскими летучими мышами. А где летучая мышь, там и Сова. Так что выбор идентификатора довольно прозрачный. -- Н-да, -- Сова пожал плечами. -- Признаю свою глупость. Правда, подобные уловки имеют свою привлекательность в сознании четырнадцатилетнего мальчишки, но вы все равно правы. Мне давно следовало сменить свое кодовое имя. -- Он указал на кресло в другой стороне помещения. -- Хотя я считаю за честь познакомиться с Торквемадой, должен признать, что мне предпочтительнее держать вас на расстоянии, как самого уважаемого врага в сети. -- Понимаю, -- Мобилиус отодвинулся, уважая потребность Совы в личном пространстве. -- Я пришел сюда только потому, что у меня возникла проблема. Это проблему я не могу обсудить через публичные каналы. И как ее решить, я тоже не знаю. -- Если эта проблема побеждает Торквемаду, откуда надежда на то, что Мегахиропс справится лучше? -- Потому что у вас есть информация об определенной активности в системе Юпитера, которой недостает мне, -- Сайрус Мобилиус откинулся на спинку кресла. Ему трудно было сохранять беспечные манеры, но он чувствовал, что его обычный стиль интенсивного межличностного взаимодействия стал бы катастрофой при общении со Свами Савачарьей. -- Мы с вами никогда не встречались, но я полагаю, вы слышали обо мне через стандартные каналы. Это не тщеславие с моей стороны, но я фигура публичная. -- Я знаю о вас... или, точнее, мне известны те стороны вашей публичной фигуры, которые вы предпочитаете делать публичными, -- Савачарья сидел совершенно неподвижно. Его коротко остриженная голова была такой же черной, круглой и невыразительной, как пушечное ядро. -- Тогда вы не удивитесь, если узнаете, что хотя я сделал все, чтобы завести себе друзей по всей системе, своими действиями я также завел себе врагов. Не потому, разумеется, что я этого хотел. Просто мои изобретения сорвали планы и надежды других. -- Вселенная не гарантирует равенства -- ни в таланте, ни в возможностях. Вы должны располагать весьма обширным опытом обращения с подобными противниками. Гораздо более обширным, нежели мой. -- Да, действительно. Если я знаю, кто мой враг. Но в данном случае я не знаю. У меня есть тайный враг -- кто-то из системы Юпитера. Я могу зафиксировать последствия его враждебных действий, но не могу отследить их источник. Однако вы, с вашим доступом к юпитерианским архивам и вашим навыком решения головоломок... -- Поберегите мою краску смущения. -- Сова казался так же неспособен покраснеть, как обсидиановая статуя. -- Я полагаю, вы желаете обеспечить меня теми намеками на присутствие вашего врага, о которых вы упомянули? -- Именно за этим я здесь. Но чтобы изложить мою историю, потребуется довольно много времени. -- Ночь еще молода, -- Сова встал из кресла и прошлепал на кухню -- громадный, сплошь облаченный в черное шар плоти, увенчанный лицом, которое хмурилось теперь только от радостного предвкушения. -- Я полагаюсь на вас, Торквемада, в том, что вы не станете тратить мое время на пустяки. Он принялся опустошать пакетики апельсиновых желейных конфет, мятных бонбошек и молочных шоколадок в большую керамическую чашу: -- Итак, вы предоставите мне удовлетворительную головоломку? Что ж, в таком случае с адекватным питанием для мозга никакого времени до скончания веков не может быть слишком много. 10 "НАРУЖУ" "Время", -- подумала Нелл. С субъективным временем порой происходили страннейшие вещи. Когда ты крутилась в студийно-производственной рутине совещаний и монтажа, время сжималось. В конце недели ты уже понятия не имела, сколько именно дней прошло. Но если ты отправлялась в какое-то новое место, туда, где ты никогда не бывала, и работала с совершенно другой группой людей, время растягивалось. Как сейчас. Нелл была на Ганимеде менее суток. И это уже казалось вечностью. Она таращилась на часы, которые ей вручили вчера вечером, и недоумевала, сколько же сейчас времени. Наручные часы показывали четыре пятьдесят. Но Ганимед, подобно остальной Внешней системе, перешел после войны на СДВ: Стандартное Десятичное Время. Нелл следовало вбивать себе в голову этот способ подсчета времени до тех пор, пока он не показался бы ей естественным. Земные сутки из двадцати четырех часов приравнивались здесь к десяти стандартным десятичным часам, каждый из которых состоял из ста десятичных минут, а каждая минута -- из ста десятичных секунд. Так что десятичная секунда была немного короче той секунды, к которой привыкла Нелл. В земных сутках получалось 100.000 десятичных секунд вместо обычных 86.400. Отлично. Сама Нелл никогда не находила ничего плохого в старой недесятичной двадцатичетырехчасовой/шестидесятиминутной/шестидесятисекундной системе, хотя ганимедцы насмехались над ней, заявляя, что она так же устарела, как сажени, футы, галлоны и фарлонги. И все-таки сколько же, черт побери, сейчас было времени? Ее встреча с Хильдой Брандт была назначена на одиннадцать -- но одиннадцать по земной системе счисления времени. Нелл произвела в уме перевод, пока проверяла в зеркале свою внешность. (Простая одежда, никакого макияжа. Всего одна незатейливая брошь на блузке. Ей следовало предчувствовать, что именно так следует выглядеть, еще до той первой встречи с Брандт.) Четыре пятьдесят ганимедского времени означали четыре с половиной десятичных часа, что составляло чуть меньше половины суток из десяти десятичных часов. Так что по-прежнему было утро, а точнее -- четыре с половиной десятых -- девять двадцатых -- всех суток. Девять двадцатых из двадцати четырех. Чуть раньше одиннадцати утра по земным меркам. А это означало, что Нелл уже близка к опозданию. Которое всегда расценивалось одинаково, какой системой счисления времени ни пользуйся. Нелл поспешила по коридору из своих спальных апартаментов, двигаясь гораздо медленней, чем ей бы хотелось, потому что ей никак не удавалось приспособить свою походку под низкую гравитацию. Она широко шагала и слишком надолго отрывалась от пола, а если пыталась ускориться, то просто поднималась еще выше и двигалась еще медленней. Машины техобслуживания это понимали. Они застывали при ее приближении, хотя выполняли свою работу, как обычно, поблизости от всех остальных. Ганимедцы же, мимо которых Нелл проходила, не застывали. Они просто наблюдали за ее усилиями и по-тихому ухмылялись. Наконец Нелл добралась до лифта, идущего до самой поверхности, и запрыгнула в кабину, мысленно желая, чтобы ей тоже хотелось ухмыляться. Однако в данный момент Нелл чувствовала себе преданной и брошенной. Логика подсказывала ей, что это чувство было сущей чепухой. Джон Перри не просил ее отправляться вместе с ним в систему Юпитера. Это была вовсе не его идея. Нелл сама вынудила его, мотивируя это тем, что Глин Сефарис хочет сделать программу о галилеевых спутниках. Потребовалось дополнительное усилие, чтобы убедить Джона, что раз они оба летят, есть смысл отправиться на одном и том же транзитном судне. А вчера Нелл пришлось специально подталкивать его, чтобы он познакомил ее с Хильдой Брандт. Джон ничего ей не обещал, не давал никаких обязательств. Он ничего не был ей должен, если, разве что, не считать возврата элементарной услуги обеспечения его местом для проживания, пока он находился в Аренасе. Так что же так сильно расстраивало Нелл в столь очевидной поглощенности Джона Перри и Вильсы Шир друг другом? Ей нравился Джон. Нелл охотно это признавала. Но неужели он настолько ей нравился? До такой степени? Глин Сефарис, мимолетно упомянув о старом романе Нелл с Пабло Робальо, сделал ей предупреждение: "Ты должна выполнить задание. Не позволяй личным чувствам становиться у тебя на пути, как ты делала раньше". Необходимо ли ей было такое предупреждение? Нелл отвергла даже саму мысль об этом. Ее задание требовало, чтобы она оставалось в физической близости к Джону Перри, но это вовсе не означало близости эмоциональной. Нелл непременно найдет способ отправиться с Джоном на Европу, но только затем, чтобы выполнить задание. А потребность достичь Европы делала ее скорую встречу с Хильдой Брандт более важной, чем любые эгоистичные понятия о личных неприятностях. Нелл отпихнула в сторону воспоминание о тихой уверенности Джона в экстремальной ситуации, о красивых руках, скользящих по пульту управления со сверхъестественной скоростью и точностью, о глазах, что вспыхивали энтузиазмом всякий раз, как он заговаривал о загадке и чуде океанских глубин. Прямо сейчас было крайне неподходящее время для подобного рода воспоминаний. Нелл наконец добралась до Палат Ассамблеи, где ей предстояло встретиться с директором Европейского научно-исследовательского центра. Хильда Брандт велела ей идти в самый конец Палат, где Брандт можно будет найти в частном обеденном секторе. Нелл снова взглянула на свои наручные часы. Четыре пятьдесят шесть. Что по земному счету означало одиннадцать... одиннадцать ли? Нелл напряглась, пытаясь сделать в уме перевод, но не смогла. Будь проклято все это десятичное время. Какого дьявола ей не дали часы с обеими системами счисления на циферблате? Впрочем, Нелл знала на это ответ. Как только тебе позволялось пользоваться старой системой счисления, ты уже никогда не переходила на новую. Люди оставались людьми -- что на Земле, что на Ганимеде. Вот почему сами ганимедцы не справились с введением временной системы, основанной на их собственном цикле день-ночь, который длился чуть больше земной недели, системы, соответствующей обращению спутника вокруг Юпитера. Может статься, в каком-то другом поколении они все-таки сумеют заставить себя это сделать и выбросят старые часы. Хильда Брандт была на месте, как и обещала. Она сидела и глазела на какой-то розовый шарик размером с кулак, что лежал перед ней на столике. У Нелл возникла несообразная мысль, что эта женщина вяжет, но затем она заметила, что шарик движется. Брандт выглядела такой же по-матерински добродушной, что и вчера, ее волосы были зачесаны назад от висков, а карие глаза не отрывались от странного круглого объекта, пока он ползал по столешнице. Когда Нелл приблизилась, Хильда Брандт все же подняла взгляд и, увидев выражение лица молодой женщины, хихикнула. -- Нет-нет, Нелл Коттер, он не живой. Не вполне. И он совершенно безвредный. Это разновидность "фон Нейманна", которую на Каллисто используют для сбора поверхностного металла. Этот конкретный фон Нейманн охотится за ванадием, и столешница явно его разочаровала. Меня попросили протестировать его на Европе. -- А я думала, что поверхность Европы -- сплошь водяной лед, не считая горы Арарат. -- Нелл обрадовалась возможности сразу же пере