ел на Вильсу с жутким выражением типа "ударь меня", совершенно не подходившим к его радостному лицу. Была там Нелл Коттер, изучавшая Вильсу и Джона холодным, задумчивым взглядом. И, хуже всего, был там высоченный незнакомец по имени Дэвид Ламмерман, чье лицо озарилось радостью, когда он увидел размеры массивной фигуры, которую вытаскивали из вездехода. Но когда с Камиллы Гамильтон сняли шлем, и все увидели ее замерзшее, безжизненное лицо, Ламмерман охнул и застыл в неподвижности, пока слезы бежали у него по щекам. -- Можете вы ее опознать? -- спросила Хильда Брандт. Ламмерман молча кивнул. -- Очень хорошо. -- Директор научно-исследовательского центра взяла все в свои руки. По прибытии Джона и Вильсы она казалась такой же расстроенной, как все остальные, но после первого близкого осмотра лица Камиллы Хильда Брандт вдруг стала спокойна и деловита. -- Мы не можем оставить ее здесь. Давайте перейдем в мои помещения -- там теплее. Нам всем теперь нужно тепло. Вы четверо, помогите с носилками. -- Не надо. Я ее отнесу, -- Дэвид Ламмерман в одиночку поднял огромное тело, баюкая его на руках, и двинулся вслед за Хильдой Брандт. Остальные последовали за ними, направляясь к личным апартаментам Брандт. Джон Перри пошел рядом с Нелл Коттер и начал ей что-то говорить, тогда как Тристан тащился позади вместе с Вильсой, замыкая группу. -- Не ожидала тебя здесь увидеть, -- Вильса чувствовала, как неловко и с какими запинками она говорит. -- Я подумала, пропуск на Европу получить очень сложно. Так что когда у меня появился шанс здесь побывать... я подумала, что такого шанса у меня может больше никогда не быть... Как извинение эта фраза не прозвучала. По крайней мере, как настоящее извинение. Но Тристан все равно с благодарностью за нее ухватился. -- Обычно сюда почти невозможно попасть, потому что Хильда Брандт предпочитает держать лишних людей подальше. Но когда она узнала, что Камилла Гамильтон потерялась на поверхности, она выбросила все свои правила за борт. И допустила сюда Ламмермана. А Сайрус Мобилиус предоставил корабли для поиска высокого разрешения. Иначе... Внезапно он умолк и закрыл глаза. "Иначе?" -- мысленно повторила Вильса. Иначе, собирался сказать Тристан, мы бы опоздали. (И еще я поначалу подумал, что это ты.) "Но мы и так опоздали", -- подумала Вильса, протягивая руку и сжимая ладонь Тристана. Он отчаянно за нее ухватился, как утопающий за соломинку, и не отпустил ее, даже когда они вошли в апартаменты Хильды Брандт. Там присутствовали все, кроме Дэвида Ламмермана. Брандт велела ему отнести тело Камиллы куда-то еще. "В морг? -- задумалась Вильса, присаживаясь у самой двери. -- В морг на Европе. Но весь этот мир -- настоящий морг. Его жесткая, километровая в толщину корка -- не иначе как естественная гробница, саркофаг, способный вместить всех обитателей Солнечной системы, прошлых и нынешних". При этой мысли предательский разум Вильсы выдал приглушенную барабанную дробь, за которой последовала скорбная басовая фраза под сурдинку на виолончелях и контрабасах. Похоронная месса для Камиллы Гамильтон, с которой Вильса никогда в жизни не встречалась? Были вещи и еще более странные. Вильса позволяла Тристану держать ее за руку, пока она удалялась в то место, куда, знала она, никакие скорби проникнуть не могли. Она понимала, что остальные люди в комнате разговаривают, жестикулируют, спорят, но неспособна была их услышать. Нормальная речь просто не проходила, когда Вильсу захватывала композиция. Ее равновесие было нарушено физически. Причем очень настойчиво. Огромная ладонь схватила ее за руку. Вильса подняла глаза и обнаружила, что на нее таращится большое лицо с совершенно дикими глазами. Это был Дэвид Ламмерман, силой поднимавший ее на ноги. Казалось, он был так же неспособен говорить, как Вильса была неспособна слышать. Ламмерман вытащил ее в коридор, и Тристан последовал за ними. Нелл Коттер, повинуясь своему природному инстинкту, тихо встала, включила камеру и тоже вышла. Ламмерман положил тело Камиллы Гамильтон на длинный стол в соседней комнате. Ее шлем был снят, а двойной скафандр, который она носила, спущен до пояса. Вильса увидела раздутую, лишенную шеи голову и бледные, распухшие руки, каждая толщиной с ее собственное бедро. Кожа на этих руках ближе к плечам была полупрозрачной и туго натянутой, точно пленка из молочно-белого латекса. Ламмерман подтащил Вильсу поближе к столу. Она внимательно оглядела Камиллу Гамильтон и вдруг поняла, что каменная оцепенелость трупа постепенно исчезает в теплом воздухе. Выпуклые предплечья обвисали, их натянутая кожа бугрилась, пока жидкости тела стекали вниз под воздействием нежной гравитации Европы. -- Смотрите! Хватка Дэвида Ламмермана за руку Вильсы стала достаточно сильной, чтобы оставить синяк. Она снова опустила взгляд, ничего не увидела и попыталась отстраниться. Но затем рот трупа дернулся в едва заметном спазме. Выходят скопившиеся газы? Но мокрые ресницы слегка подрагивали. -- Боже мой. Она жива! -- Вильса тронула распухшую щеку. Кожа была липкой, но она уже разогрелась до температуры выше комнатной. Она повернулась к Тристану. -- Она точно жива. Нам нужен доктор. Тристан секунду поколебался, борясь с побуждением остаться и посмотреть. Затем он кивнул и вышел. Нелл Коттер двинулась вперед, низко склоняясь над телом. -- Она уже дышит. Поднимите ей голову. Но эти слова были не нужны. Голубые глаза на мгновение раскрылись, тогда как распухшие руки принялись скрести по столешнице. Послышались слабое кряхтение -- результат отчаянного усилия. -- Поможем ей, -- предложила Вильса. -- Она пытается сесть. Две женщины осторожно перевели тело в сидячее положение. Дэвид Ламмерман подался ближе. -- Камилла. Ты меня слышишь? Глаза ее остались закрыты, но из разошедшихся губ вылетело какое-то хныканье. -- Ей больно, -- заключил Дэвид. -- Камилла, как нам тебе помочь? Последовало молчание. -- Она вас не слышит, -- сказала Нелл. Но глаза Камиллы уже снова открывались. Туманный взгляд поблуждал по комнате и наконец сфокусировался сначала на Вильсе, затем на Нелл. Раздутые щеки опадали. А вялый рот заговорил: -- Туалет. Хочу... в туалет. Вильса и Нелл в замешательстве переглянулись. Но громадное тело уже пыталось встать. -- Возьмите ее под руку. -- Нелл ухватилась и стала поднимать. Вильса тоже ухватилась -- и считанные мгновения спустя Камилла Гамильтон уже стояла, пошатываясь, меж двух женщин. Она была огромна, вдвое шире любой из них. -- Туалет, -- повторила Камилла. -- Упрямая и... импульсивная. Хочу писать. -- Она знает, чего хочет, -- сказала Нелл. -- Давайте ее отведем. -- Это сюда, -- указала Вильса. Вместе они медленно повели Камиллу по коридору, а Дэвид Ламмерман беспомощно плелся позади. Прежде чем они добрались до туалета, из апартаментов Хильды Брандт уже торопливо прибыли все остальные. -- Освободите дорогу, -- твердо потребовала Нелл. То, что они с Вильсой проделывали, было достаточно мудрено и без столпившихся вокруг полдюжины человек. -- Мы идем в туалет. -- Хочу пописать, -- настойчиво сказала Камилла. Они сняли с нее остатки двойного скафандра. Обнажившееся тело было комковатым и гротескным, среди бесформенных выпуклостей жидкой хляби там оставались островки твердой плоти, и все это покрывала до предела натянувшаяся кожа. Едва освободившись от скафандра, Камилла целеустремленно заковыляла в туалет. -- Что происходит? -- Дэвид Ламмерман сунул туда голову. -- Здесь Габриэль Шуми -- начальник медицинской службы Европы. -- Она в туалете, -- сказала Нелл. -- Убирайтесь отсюда к черту и всем остальным тоже скажите держаться подальше. Доктор сможет ее осмотреть, как только она закончит. -- Когда Дэвид исчез, она обратилась к Вильсе: -- Если она вообще когда-то закончит. Это просто дикость. Уже несколько минут прошло. Сколько она еще будет продолжать? Вильса внимательно оглядела все еще раздутое тело и прислушалась к непрерывному и, похоже, нескончаемому извержению жидкости. -- Очень долго. Кажется, в нормальном состоянии она весила порядка пятидесяти кило. Сейчас она, пожалуй, куда ближе к ста пятидесяти. Думаю, почти все это просто лишняя вода. Когда она была во льду, она, должно быть, по меньшей мере сто литров выпила. -- Зачем, черт побери? Но Камилла уже пыталась встать. -- Кажется, я закончила, -- невнятным голосом пробормотала она. -- На данный момент. Но мне лучше далеко отсюда не уходить. Там еще прилично осталось. Они помогли ей надеть платье. Одетая, и на ногах, Камилла оказалась способна без посторонней помощи выйти в коридор. Но там ее ждала каталка, и стоящий рядом врач не позволил Камилле идти. Он уложил ее на каталку и уже через считанные секунды готов был ее увезти. Когда все остальные попытались за ним последовать, доктор Шуми только отмахнулся. Этого высокого, элегантного мужчину окутывала колоссальная аура авторита. "На Земле, -- подумала Нелл, -- он бы среди Внутреннего Круга просто фурор произвел". Но за профессиональной позой медика она уловила глубокую неловкость и быстро раскусила, в чем дело. Любому врачу, который решал практиковать на небольшой исследовательской станции вроде "Горы Арарат", следовало избегать медицинских проблем, а не решать их. Мелкие недуги лечились на месте, а с крупными людей сразу же переправляли в более серьезные медицинские учреждения Ганимеда. Габриэлю Шуми жилось легко. И он должен был испытывать огромную неловкость, когда у него на руках вдруг оказалась такая поразительная аномалия, как Камилла Гамильтон. -- Обещаю вам вернуться и доложить, как только смогу, -- сказал доктор. -- Но никаких зрителей я не допущу. -- С ней все будет хорошо? -- спросил Дэвид Ламмерман. -- Ну, знаете, сейчас еще слишком рано делать по этому поводу какие-то заключения. Нерешительный тон доктора подтвердил впечатление Нелл. Габриэля Шуми вытащили из его глубин, и ему это сильно не понравилось. Мертвецы, которые возвращаются к жизни, в его учебнике не значились. -- Никогда в жизни не видел такого отека, -- продолжал доктор. -- Задержка жидкости и разбухание. Ее тело, судя по всему, решило эту проблем путем... гм, естественным путем. Насколько я могу судить, она очень прилично выправляется. Но мне необходимо провести тщательное обследование. Габриэль Шуми отмахнулся от дальнейших вопросов и торопливо погнал каталку по коридору. Сразу же после удаления Камиллы вся группа разбилась на небольшие кучки, чтобы поговорить об увиденном; а затем, когда явление не поддалось логическому анализу, обсудить другие вопросы. Тристан и Вильса погрузились в оживленную личную беседу. Дэвид Ламмерман молча прислушивался к Баззу Сандстрему, который категорически отрицал, что вынуждал Камиллу выходить на лед. Впрочем, едва ли Дэвид слышал хоть слово. Его лицо сияло радостью, а не обвинением. Он не понимал, как Камилле удалось выжить. Его это, однако, и не волновало. Она была жива! Нелл стояла в одиночестве. Она не просто все увидела -- она все записала. Все подробности воскресения из мертвых имелись на видео, даже поразительная работа мочевого пузыря Камиллы. Вот только Нелл не знала, куда ей эту пленку пристроить. На Земле определенно нашлось бы место в программах по экстремальному спорту для сюжета о самом длительном мочеиспускании в Солнечной системе, но это составляло часть того бизнеса, которого Нелл благополучно избегала. Что же все это значило? Пока она этого не узнает, эта пленка будет оставаться просто курьезом. Нелл осмотрела группу. Когда она дошла до Хильды Брандт, директор научно-исследовательского центра встретила ее взгляд и мотнула головой, подзывая Нелл к себе. Нелл с неохотой подошла. -- Разве не славно иметь для разнообразия счастливую развязку? -- Брандт, как всегда, была предельно мила и непринужденна. -- Однако эта конкретная вечеринка, как я понимаю, закончена. И я знаю, что по крайней мере вы задумываетесь, что будет дальше. Боюсь, вас ждет разочарование. Джон Перри остается здесь и берется за работу, ради которой он прибыл на Европу. А все остальные должны отсюда отбыть. Здесь защищенная окружающая среда. Хотя я должна признать, что последние двадцать четыре часа она совсем таковой не выглядела. Глаза Хильды Брандт, ясные и невинные, впились в глаза Нелл, -- мне нужна помощь. Не поможете ли вы мне без лишнего шума всех отсюда убрать? Если вы это сделаете, даю слово, что вы будете в первом ряду, когда Джон Перри в следующий раз вернется со дна Европейского океана. Хильда Брандт вела себя так, как будто ничего сверхординарного не произошло. Небрежность ее манер снизила воскресение Камиллы из мертвых до повседневного события. Нелл кивнула, одновременно добавляя субвокальный комментарий: "Что она на самом деле обо всем этом думает? И почему я? Почему Хильда Брандт выбрала себе в помощницы именно меня?" Она смогла придумать только один ответ. Брандт, как никто другой во всей этой группе, понимала преимущество дружелюбного отношения прессы. Сравнивая это понимание с подростковой наивностью движения "Наружу", Нелл снова почувствовала резкое несоответствие. Члены движения "Наружу" и жизненная умудренность жили в разных вселенных. Но Хильда Брандт невесть каким образом населяла обе. Нелл попыталась гуртом погнать людей дальше по коридору. Но они не двинулись с места. Потребовалось бы физическое насилие, чтобы увести их отсюда, пока они не получили обещанный рапорт доктора Шуми о состоянии Камиллы. Тогда Нелл поймала взгляд Хильды Брандт и развела руками. Директор научно-исследовательского центра сочувственно улыбнулась, как будто заранее ожидала, что попытка Нелл окажется неудачной. И эта неудача ничуть ее не расстроила. В голове у Нелл продолжали крутиться недоуменные вопросы. "Зачем же она попросила меня, если знала, что все равно ничего не получится?" И, в какой-то вспышке вдохновения, ответ: "Она хотела дать мне задание, которое изолирует меня и не позволит мне разговаривать с остальными. Но почему?" И наконец, в порядке предупреждения себе самой: "Будь осторожна. У пешки на шахматной доске всегда очень узкий кругозор. Есть многое во Внешней системе, Нелл Коттер, что тебе даже во сне присниться не может. Если хочешь добраться до самой подноготной, тебе лучше этого не забывать. И если хочешь уберечься от беды, лучше тебе не путать заявления Хильды Брандт с ее мотивами". 18 ГЛУБИННОЕ ОТКРЫТИЕ Джон Перри чувствовал себя откровенно несчастным. Он никогда не отличался умением распознавать эмоции -- как свои собственные, так и чьи-то еще. Наблюдая за тем, как Нелл Коттер бродит среди группы, пытаясь убедить всех вернуться в апартаменты Хильды Брандт, он безуспешно пытался прочесть выражение на ее лице. В конце концов Джон все-таки к ней подошел. Нелл приветствовала его легким, отстраненным кивком. Она приняла его предложение помочь и даже достаточно свободно с ним поговорила; но это была всего лишь оживленная, безличная болтовня незнакомки в лифте. Пока, без всякого объявления войны, Нелл вдруг не повернулась к нему и низким, свирепым голосом не прошипела: -- Почему ты это сделал? И не вздумай спрашивать, что. Джон и сам об этом задумывался. Ему нравилась Вильса, и он чувствовал себя с ней совершенно непринужденно. Но вовсе не по этой причине он отправился с ней на Европу после того, как почти что дал Нелл обещание взять с собой именно ее. И Джон действительно хотел отправиться туда с Нелл. Он покачал головой. -- Я не знаю. Мне очень жаль, но я правда не знаю. Не знаю я, почему я это сделал. Нелл несколько секунд сверлила его взглядом, неподвижно стоя в своей характерной позе со склоненной набок головой. -- Ты только что спас свое лицо, Джон Перри. Не считая некоторых других твоих органов. Ты дал мне единственный ответ, в который я могу поверить. Ладно, проехали. Джон следил за ее взглядом, пока Нелл изучала остальных. Они медленно, но уверенно двигались к апартаментам Хильды Брандт. -- Остаток пути они могут пройти без нас. -- Нелл крепко взяла его под руку. -- Мы побудем снаружи. Я должна с тобой поговорить. -- Я уже несколько дней хочу с тобой поговорить. -- Тогда у тебя будет шанс. Но сперва ты послушаешь. Хильда Брандт хочет, чтобы я и все остальные в ближайшие несколько часов покинули Европу. Все, кроме тебя. Но Вильса говорит, что ее пригласили вернуться после очередной серии концертов. Скажи, это ты организовал? -- Нет. Честное слово, Нелл. Я даже об этом не знал. Я к Вильсе ничего такого не испытываю. -- А что ты тогда к ней испытываешь? Тьфу, черт, не хочу опять начинать. Но будь я проклята, если вернусь на Ганимед, тревожась о тебе и не зная, что будет дальше. Соберись с мыслями, Джон Перри. Будем мы вместе или нет? -- Ну-у... -- Не телись. -- Нелл потянулась схватить его за уши -- покрепче, чтоб было больно. -- Да или нет? -- Да. Определенно. Да. Я не телился. Я хочу тебя, хочу, чтобы ты была со мной. Я об этом думал еще когда мы только прибыли в Аренас. Ты такая... Остальная часть фразы была заглушена горячим и настойчивым поцелуем Нелл. -- Ты мне эти славные словечки как-нибудь в другой раз скажи, -- громко прошептала она, когда его отпустила. -- Все остальное придется отложить, потому что они уже идут. Но ты не думай, что я особенно терпеливая. Джон взглянул в сторону апартаментов Хильды Брандт и только затем понял, что Нелл смотрит совсем не туда. Из другого конца коридора приближался доктор Габриэль Шуми -- а вместе с ним шла пухлая женщина с роскошными светлыми волосами. Труп из ледяной гробницы. Лицо Камиллы Гамильтон было пятнистым от кровоподтеков, и доктор на всякий случай держал ее под локоть; однако, входя в апартаменты Брандт, она шла ровно и без посторонней помощи. -- Камилла Гамильтон, -- сказала Нелл. -- Идем. Я должна это заснять. Они с Джоном торопливо вошли в комнату как раз в тот момент, когда доктор Шуми начал говорить. Камилла, немного смущенная, как понял Джон, когда ему удалось заглянуть ей в глаза, села в широкое кресло с покрывалом в центре просторного помещения. -- Я обещал доктору Брандт доложить как можно скорее, иначе бы меня сейчас здесь не было. -- На элегантном лице врача было удрученное выражение. -- И если бы все, находящиеся в этом помещении, не заверили меня, что Камилла Гамильтон замерзла как сосулька и уже, судя по всему, час как мертва, я бы попросил вас прекратить свои розыгрыши и не отнимать понапрасну время у переутомившихся докторов. Мисс Гамильтон, пожалуйста, встаньте. И немного пройдитесь. Камилла так и сделала, слегка косолапя и понурив голову от смущения. -- Я чувствую себя призовым экспонатом на старомодной выставке домашних животных. Пожалуй, скорее индейкой, -- она взглянула на всех по очереди. -- А где Джон Перри и Вильса Шир? Я хочу поблагодарить их за то, что они спасли мне жизнь. -- Как вы все можете видеть, -- продолжал Шуми, -- она явно восстанавливается и уже функционирует почти нормально. Но Бога ради, не спрашивайте меня или кого-то еще из медсанчасти, как ей это удалось. Есть два-три совершенно безопасных способа довести температуру человеческого тела до отрицательной, и мы нередко проделываем это при сложных операциях. Но при этом никого просто-напросто не выставляют на чудовищный мороз. -- Люди, которые проваливаются под лед, -- отважился Тристан, -- в замерзающую воду... -- После чего все их системы отключаются и температура тела падает за несколько секунд. Потребление кислорода мозгом тоже падает. Только так они могут выжить, -- Габриэль Шуми жестом предложил Камилле снова сесть. -- Однако, согласно всему, что мне было рассказано, здесь случилось нечто совершенно иное. Температура в вездеходе должна была понизиться медленно, за определенный период времени. Это верная смерть. А еще страннее то, что у вас, мисс Гамильтон есть удержанная вода и... лед. -- Лед? -- Хильда Брандт улыбалась Камилле с каким-то собственническим выражением лица. -- Твердый лед, доктор Брандт. Когда мы доставили мисс Гамильтон в рентгеновское отделение, по всему ее телу, поблизости от кожи, оказались рассеяны комки льда. Самые разные -- весом от нескольких граммов до пары килограммов. По мере того как комки таяли, она избавлялась от избыточной воды естественным образом -- шестьдесят килограммов начиная с того момента, как она вошла в мою лабораторию и заканчивая тем, когда она из нее вышла. Можно сказать, чудесная прокачивающая работа для почек. Я так прикидываю, что еще должно выйти пятнадцать-двадцать килограммов, прежде чем мисс Гамильтон достигнет своего обычного веса. Но все это жидкость. -- Теперь уже никакой спешки, -- сказала Камилла и улыбнулась. -- Вы все в полной безопасности. Не беспокойтесь, я себя не опозорю. -- Могло ли как-то помочь образование льда? -- спросил Дэвид Ламмерман. На его лице непрерывно играла улыбка. -- Я хочу сказать, когда вода превращается в лед, она отдает свою скрытую теплоту. Эта теплота могла поддерживать нужную температуру в остальных частях тела. -- Действительно, при образовании льда так и происходит. И теплота действительно выделялась, -- Шуми покровительственно кивнул Дэвиду. -- Но я предлагаю вам объяснить мне, как это могло помочь в данном случае. Если я выпью пятьдесят-сто литров воды -- предполагая, что я смогу столько проглотить, а я уверен, что не смогу, -- и вы начнете меня замораживать, я могу начать образовывать комки льда по всему телу... но они безусловно не будут появляться в каких-то определенных местах, чтобы сохранить остальные мои органы от замерзания. -- А вы это проделывали? -- Дэвид Ламмерман бочком подбирался к Камилле. Ему хотелось ее обнять. -- Выпивали вы когда-нибудь сто литров воды? -- Дэвид, я сама не знаю, что я сделала, -- Камилла подалась вперед и протянула к нему руки. -- Насколько я знаю, все произошло именно так, как я рассказала доктору Шуми. Я сидела в машине, зная, что мне не хватает тепла, уверенная в том, что замерзну до смерти, прежде чем кто-то заметит мой маяк или хотя бы поймет, что я пропала. Затем я начала анализировать новые данные, которые я получила из центра РСН, -- догадываюсь, это был мой способ мысленного бегства от реальности. Последнее, что я помню, это что я находилась в самой середине вычислений, и они начинали становиться по-настоящему интересными. А потом я проснулась. Проснулась здесь. Я правда не помню, как пила воду, теряла сознание или что-то еще в таком роде. Быть может, мысль о том, что я сейчас замерзну, как-то повлияла на мой мозг, хотя сейчас я чувствую себя достаточно нормально. -- Ваш мозг ничто не затронуло, -- сказал доктор Шуми. -- По крайней мере, ни по одному из обычных вариантов. Я запросил с Ганимеда диаграмму вашего мозгового сканирования. Ваш мозг функционирует точно так же, как и всегда. -- Так что же все-таки со мной случилось? -- Как раз до этой точки мы и дошли. -- Габриэль Шуми бросил косой взгляд на Хильду Брандт. -- Я не могу ответить на этот вопрос. Хотя я признаю, что у вас, мисс Гамильтон, есть все основания его задать. Быть может, через несколько дней... -- У вас есть для меня какие-то рекомендации, доктор Шуми? -- Что ж, ей определенно не следует покидать Европу, пока она не вернется к нормальной физической форме, -- врач обращался к Хильде Брандт. -- А это может составить не меньше трех суток, если она сохранит прежние темпы восстановления. Хотя, разумеется, я бы хотел провести более тщательное обследование. -- Если она не возражает. Она, знаете ли, ваша пациентка, а не подопытное животное. -- Разумеется, -- Шуми был захвачен врасплох неожиданной резкостью в голосе Хильды Брандт. -- Очень хорошо, -- Брандт встала прямо перед Камиллой и внимательно посмотрела ей в глаза. Похоже, ее порадовало то, что она там увидела. -- Такие вот дела, моя милая. Даже если бы доктор Шуми не стал бы на этом настаивать, я собиралась отказаться отпускать вас еще по меньшей мере пару суток. Она выпрямилась. -- Что же касается всех остальных, для вас, боюсь, вечеринка закончена. Здесь научно-исследовательское учреждение, хотя после нынешних событий вам, быть может, трудно в это поверить. Мы найдем кого-нибудь, кто позаботится о том, чтобы организовать вашу доставку на Ганимед. В манере Хильды Брандт присутствовала какая-то небрежная уверенность, которая предотвращала все споры. Нелл, видя ее сейчас, уже ни секунды не сомневалась, что обращенная к ней не так давно просьба Хильды Брандт была сделана совсем по другим причинам. При желании директор научно-исследовательского центра одна могла спокойно очистить любое помещение на "Горе Арарат", причем всего за пару минут. -- Но я должен остаться, Нелл, -- прошептал Джон. -- Уже через час-другой я отправлюсь к "Капле". Если ты хочешь, чтобы я еще раз попытался убедить доктора Брандт насчет тебя... -- Пустая трата времени. Ты только на нее посмотри. Джон уставился на спокойное, добродушное лицо Хильды Брандт. -- По-моему, она вполне доброжелательна. -- Это потому, что ты совершенно ее не знаешь. Она вполне доброжелательна, но "да" она тебе нипочем не скажет. -- Что, если ты еще несколько минут побудешь со мной, прямо сейчас... -- Зачем, Джон? Ты хочешь по-быстрому перепихнуться? Вообще-то мысль неплохая, но я уже так не думаю. Я это уже лет десять как прекратила практиковать. Теперь я обожаю хорошенько поваляться, -- Нелл протянула руку и похлопала его по щеке. -- Ну вот, я тебя шокировала. -- Ты ведь это не всерьез! -- Да-да, знаю -- ты таким не занимался. Ты сам мистер Невинность. Это все мой испорченный нрав, и я должна сказать, что испытываю немалое искушение. Очень хочется увидеть тебя голым. -- Нелл поколебалась и наконец покачала головой. -- Нет. Иди занимайся своей "Каплей" и держи свои сексуальные руки под контролем. Но помни -- я вернусь. Как только найду способ устроить это дело. Европа сейчас -- главное место действия. "Это все мой испорченный нрав". Джон решил, что ему это определенно по вкусу. Он никогда не встречал женщины, которая бы так разговаривала -- по крайней мере, с ним. Всю дорогу до Вентиля Джон думал о Нелл. И как это он ухитрился ее подцепить? И почему она назвала его "мистер Невинность"? Он был вполне опытным, а вовсе не невинным. Когда Джон наконец оказался на ледяном спуске Вентиля, он понял, что Хильда Брандт была мудрее, чем ему казалось. Предварительное погружение, которое они с Вильсой Шир предприняли в "Данае", в то время представлявшееся Джону не особенно нужным, позволило ему теперь сосредоточиться на "Капле", а не тревожиться о том, что будет дальше. При том, что ему действительно требовалось сосредоточиться. По европейским стандартам Джон был опытным оператором системы Вентиля, а потому никого не послали помогать ему со спуском по льду в воду. Однако солидная часть его разума была по-прежнему с Нелл. Они обязательно будут друг с другом долго-долго. Они разделят множество чудных лет. Если только раздумья о Нелл сперва его не убьют. Джон оторвал взгляд ото льда и понял, что "Капля" уже от него ускользает. Однако ее балансировка была совсем другой, чем у "Данаи", и в результате Джон разместил буксировочные дреки не в тех местах. Округлое, прозрачное судно наклонялось далеко вперед. Гонясь за ним и исправляя крен, Джон неверно оценил оставшееся у него время. Когда он снова поднял взгляд, погружаемый аппарат уже находился на полпути по ледяному скату, его люк был широко раскрыт. Джону пришлось запрыгнуть на борт и задраивать люк, когда погружаемый аппарат одолевал последние тридцать метров наклонной дорожки. Но даже тогда герметичные затворы еще не сработали. Они все-таки встали на место, когда вода уже плескала по основанию судна. В конце концов "Капля" оказалась отбалансирована и освободилась от дреков, плавно скользя по ледяному спуску в спокойные воды Вентиля. Первые пять минут Джон позволял погружаемому аппарату бесконтрольно падать сквозь толстенный щит, что огораживал Европейский океан. Только когда он прошел мимо нижней границы льда, где давление уже составляло пятнадцать земных атмосфер, Джон оторвал глаза от индикаторов и мониторов. Единственным, что поразило его, была незнакомая зелень индикатора давления. Этот дисплей модифицировали, изменив шаг увеличения давления от десятой доли атмосферы на метр, каким он был на Земле, до всего-навсего восьмидесятой доли атмосферы на метр, более соответствующей Европе. Всего-навсего -- если не считать того, что Джон держал путь к черным глубинам, неслыханным в земных океанах. Скорее по привычке, чем по необходимости (Джон инстинктивно знал, где он и куда направляется) он сверился с инерциальной навигационной системой. Удовлетворенный увиденным, Джон установил неспешный курс на Жаровню: глубина сорок семь километров, давление шестьсот земных атмосфер. Область высокого давления даже по земным стандартам. Джон взглянул на новый индикатор. Текущая глубина: пять с половиной километров. Давление: восемьдесят шесть атмосфер. Он выслал вперед один из свободноплавающих источников света, или попросту плывунов, и включил его. Вода была менее прозрачна, чем во время его последнего вояжа. Либо уровень апвеллинга здесь был выше, либо больше мусора выплавлялась и падало со дна ледяного слоя наверху. Так происходило и на Земле -- в Северном Ледовитом океане. Но здесь имелось одно колоссальное отличие. Мутность европейской воды могла обусловливаться присутствием любых видов неорганических соединений, однако в нее не вносил свой вклад завораживающий, невероятно разнообразный детрит живых существ -- смесь, благодаря которой каждый отбор пробы земной воды становился экспериментом, в результате которого можно было обнаружить ранее неклассифицированные формы жизни. Джон хотел исследовать как можно больший участок океанского дна по пути до Жаровни. Он позволял "Капле" падать, пока не оказался в тридцати метрах от дна и не смог с легкостью увидеть в прозрачной воде неровные контуры океанского ложа. Остроконечные каменные выступы подобно сине-черным зубам акулы угрожающе выпирали в сторону прозрачного корпуса его судна. Маршрут проносил Джона мимо северной подводной оконечности горы Арарат. Он обогнул плоское каменное плато, которое, согласно картам, местами поднималась почти через весь ледяной слой примерно до двухсот метров от поверхности Европы. Расплавить ледяное покрывало, и оно обратится в воду, которая составит лишь девять десятых первоначального объема. Тогда уровень поверхности упадет -- быть может, достаточно глубоко, чтобы это каменное плато обнажилось. Джон подумал о термоядерном проекте Мобилиуса. Успех этого проекта обратил бы близкие к поверхности подводные шельфы вроде этого в превосходные места для заселения их изобильной жизнью, подобной колониям кораллов на подводных шельфах Земли. И если это случится, смогут ли аборигенные формы жизни соперничать? Даже учитывая минимальное тепло и свет, земные формы жизни были энергичными, агрессивными, бескомпромиссными. Европейская жизнь могла сохраниться только под защитой недоступности, изолированная пятьюдесятью километрами океана. Глубина: девятнадцать километров. Давление: двести шестьдесят атмосфер. От термоядерного проекта мысли Джона перешли к Камилле. Ее прибытие на Европу с благословения Мобилиуса, ее странное исчезновение и новое появление привлекли на спутник всех остальных. Теперь они удалились на Ганимед, оставляя у Джона неловкое чувство, будто он упустил из вида что-то важное. Это напомнило ему другой его опыт, двумя годами раньше. Работая на склонах Тихоантарктического гребня в "Капле", он следовал за светящимися желто-зелеными огнями огромной колонии спирул, особого вида каракатиц, курсируя от километровой глубины до всего лишь пары сотен метров от поверхности океана. Из-за того, что Джон двое суток находился без связи с поверхностью, он ничего не слышал о солитоне. Гигантская изолированная волна, более пятидесяти метров в вышину и тысячу километров в длину, проносилась тогда по всей южной части Тихого океана, и курс ее не прервался массивами суши. Пока Джон наблюдал за спирулами, главный гребень солитона прошел как раз над ним. Хотя одинокая волна несла в себе неисчислимые гигаватты энергии, Джон и "Капля" находились в полной безопасности. Солитон был настолько широк, что даже плавучие базы на открытой поверхности с легкостью поднимались все выше и выше, а затем с такой же легкостью опускались. И только встроенное в Джона чувство абсолютной ориентации уловило необъяснимый подъем и опускание "Капли". Еще раньше, чем приборы подтвердили перемещение и изменение давления, волоски у него на спине встали дыбом. Было что-то чудовищно тревожное в присутствии незримой силы, которая могла прибыть без предупреждения, сделать свою титаническую работу и так же безмолвно и загадочно исчезнуть. Но почему он подумал об этом сейчас, причем не в связи с Европейским океаном, а с событиями на базе "Гора Арарат"? Потому что Джона на какой-то миг переполнило ощущение присутствия тех же самых великих сил, направленных на производство колоссальных эффектов. Однако, подобно солитону, эти силы двигались дальше, их энергии рассеивались, не оставляя за собой ни следа. Не оставляя совсем ничего, кроме этого чувства неловкости, чудовищной мощи, вышедшей из-под контроля... Глубина: сорок пять километров. Давление: пятьсот семьдесят атмосфер. Острые зазубренные скалы уже закончились, сменившись гладкой, рассыпчатой поверхностью -- снежным полем бледной голубизны, что простиралось так далеко, насколько огни "Капли" могли уследить. Ни один человек еще не проникал так глубоко в чистый жидкий шар Европейского океана. Жаровня предположительно располагалась двумя километрами глубже, и, согласно поступающим к Джону данным, отдушина находилась менее чем в одном километре впереди. Однако голубая равнина перед ним была абсолютно гладкой. Что-то должно было измениться. Джон переключился на ультразвуковое получение изображений и заметил первые признаки перемены. Впереди, не так далеко от погружаемого аппарата, в равнине показалась трещина, узкая, ровная и прямая, как будто проведенная по линейке черта. Джон снизил скорость и осторожно двинул "Каплю" вперед. Две минуты спустя он уже парил над кромкой расщелины с острыми краями, менее трехсот метров в ширину. Температура наружной воды составляла экстраординарные для Европы двадцать градусов Цельсия. Комнатная температура. Это был верх Жаровни, самой теплой из известных отдушин Европы. На дне должно было быть еще горячей. Джон выслал вперед плывунов, настроив их на пульсирующую работу лазеров, и перешел в режим получения изображений высокого разрешения. Краткие вспышки света вырывали из темноты голые вертикальные стены, что ныряли к незримому океанскому ложу. Джон установил "Каплю" на сохранение постоянной дистанции в пятнадцать метров от стены и принялся курсировать взад-вперед километров на пять, медленно опускаясь. Очень долго Джон ничего такого не замечал. После первого часа ему стало казаться, что весь этот поиск просто нелеп. Он пытался выполнить невозможное. Надеяться найти изолированную точечку жизни на двадцати пяти квадратных километрах дна Европейского океана... Если не считать того, что "Капля" следовала по курсу, проложенному незримой указкой теплового потока. Погружаемый аппарат шел по температурному градиенту, вдоль и вниз по расщелине. Наружные показания непрерывно росли. До тридцати градусов Цельсия. До сорока. По европейским понятиям тепло внутри этой скалистой расщелины было просто невероятным, выше нормальной температуры тела. И приборы Джона показывали, что состав окружающей воды и подводного утеса идеален для развития жизни: карбонаты, сера, фосфаты, магний. Все ингредиенты имелись здесь в изобилии. Хотя, конечно, жизнь требовала нечто гораздо большего, чем просто нужные ингредиенты. Быть может, Шелли Солбурн просто нашла эти элементы и по их наличию в определенной пропорции ошибочно заключила, что все это автоматически определяет присутствие в Европейском океане живых организмов? Джон двигался дальше, моргая через определенные промежутки времени, чтобы избежать пропуска регулярных вспышек освещения. И совершенно внезапно, в конце третьего часа, искомое доказательство появилось. Джон остановил погружаемый аппарат. В одном из световых импульсов от плывунов он заметил несколько липнущих к стене зернистых наростов, бледно-голубых и округлых. Тонкие, как волоски, усики, тянувшиеся из центров наростов, шевелились в теплой воде, нежно покачиваясь, пока они просеивали идущие вверх потоки. Шелли Солбурн не ошиблась. Жизнь! Наросты были совсем крошечные -- самый большой составлял не более половины сантиметра в поперечнике. Но Джона это не беспокоило. Размер ничего не значил. Людям на Земле случилось быть гигантами, однако почти все остальные формы жизни на планете оставались на миллиметровом уровне или еще мельче. Джон воспользовался манипуляторами с дистанционным управлением "Капли", чтобы отцепить от скалы и пристроить на хранение с полдюжины маленьких округлых ракушек. Этого было более чем достаточно, чтобы обеспечить те данные, за которыми он сюда явился, и Джон не хотел нарушать предположительно хрупкое местное равновесие. Он продолжал опускаться, пока муть апвеллинга не превратила всю воду вокруг "Капли" в густой суп, сквозь который огни плывунов пробивались всего лишь на метр-другой. Ультразвуковые датчики показывали, что расщелина сужается до такой точки, где погружаемый аппарат уже не способен был пройти. Температура воды стабилизировалась около сорока трех градусов Цельсия. А сама вода была богата минералами. Джон подвел "Каплю" на расстояние в несколько метров от другой стены и слегка увеличил плавучесть. Погружаемый аппарат начал дрейфовать вверх. Но полпути к краю бледно-голубой равнины Джон снова помедлил. Гладкая поверхность утеса уступила место множеству изломанных пластов, чьи неровные края образовывали ряд горизонтальных трещин. Каждая из сформированных таким образом полок была покрыта массой жирных червей, самые крупные из которых были толще руки Джона. Эти существа были яркими, в желто-голубую полоску, подобные гигантским цветным пиявкам, и они пульсировали в ленивом ритме расширения и сокращения, таком медленном, что требовалось несколько минут наблюдать, чтобы заметить движение. Так что имелись у Европы и собственные гиганты. Джон еще раз воспользовался манипуляторами, чтобы аккуратно разделить корчащиеся связки и поместить с полдюжины чудовищных кольчатых червей на хранение в герметичные, поддерживающие нужное давление контейнеры "Капли". Там они будут в безопасности, даже когда он вернется на поверхность и примется их анализировать. Быть может, именно с этой проблемой столкнулась Шелли Солбурн, когда обнаружила на Европе аборигенные формы жизни? Без герметичного хранения под давлением находки могли распадаться и терять всякую ценность, когда их поднимали. Тогда почему она не попыталась снова, изготовив свои собственные герметичные контейнеры? Сам Джон определенно бы это проделал. Наконец Джон перестал строить догадки о мотивах Шелли. Ему было прекрасно известно, насколько эта дамочка испорчена. Так или иначе, он уже переходил к собственному ликованию. Жизнь на Европе! Здесь могла быть сотня, даже тысяча гидротермальных отдушин, и каждая со своими собственными формами жизни. А если брать шире, вполне могла существовать далекая, потаенная жизнь, прячущаяся внутри ледяных шаров облака Оорта или на подобных Земле мирах, кружащих на орбите эты Кассиопеи. Могли даже существовать формы жизни открытого космоса, не привязанные ни к одному из материнских миров. Однако Джон был первым человеком, которому предстояло доказать, что существует аборигенная жизнь на другой планете, и пронаблюдать за ней в непосредственной близости. Он станет первым, кто добудет эти формы для научного исследования, первым, кто их назовет, установит их таксономию и тщательно их изучит. И внезапно проводимое им в глубоком океане время перестало казаться удовольствием. Джону захотелось поскорее начать исследование. "Капля" была чудесным судном, однако возможности для анализа, которыми она располагала, были весьма ограниченны. Они не позволяли Джону установить клеточную структуру или исследовать химию клеток. Он не мог запротоколировать главные органические функции -- от пищеварения до размножения. Не мог взглянуть на темпы роста или на механизмы получения энергии. Для этого ему нужны были микроскопы, геномеры, низкоэнергетичные лазеры, рестриктаза. Джону требовалась "Гора Арарат", а также четко определенная и контролируемая окружающая среда герметичной лаборатории. Но прежде чем он мог начать этот детальный анализ, следовало сделать объявление об открытии. Джон установил "Каплю" на максимальную скорость автоматического маршрута обратно к Вентилю, а сам тем временем, чувствуя приток адреналина, устроился поудобнее, чтобы составить сообщение, которое он пошлет, когда окажется на станции и доберется до открытого коммуникационного канала. Это должно было быть что-то интригующее, что-то впечатляющее. Причем с таким заголовком, который захватил бы даже людей, которые обычно не интересовались научными результатами. "Открытие: мы не одни". Нет -- недостаточно конкретно. "Открытие: существование инопланетных форм жизни подтверждено в Европейском океане". Именно что-то в таком роде, согласно Нелл, заставляло миллионы людей выключать свои телевизоры, не дожидаясь подробностей. "Пойми, Джон, людям нужны ужас, секс и насилие. И если они не могут получить всего этого в собственной жизни, лучше видео им ничего не найти". Ладно. А как насчет такого: "Ужасные гигантские полосатые пиявки с Европы. Фотографии прилагаются"? Джон ухмыльнулся, представив себе, как такое сообщение буквально прожигает себе дорогу по всем информационным каналам Солнечной системы. Затем он припомнил кое-что еще, сказанное ему Нелл, и ухмылка мигом исчезла. Во время просмотра записи его шоу еще там, на Земле, Нелл в одном месте кивнула на экран и сказала: "В основном все у тебя в порядке. Ты предстаешь трезвым, серьезным ученым, причем того сорта, которому люди доверяют. Но я то и дело вижу в тебе громадный шмат окорока, силящийся выбраться наружу. Ни в коем случае этого не допускай". Так Нелл в своем неподражаемом стиле указывала на толику дешевого актерства, сидящую в Джоне. Он мог придумать дюжину причудливых или шокирующих способов объявить о существовании на Европе аборигенных форм жизни. Но Нелл была права -- они никуда не годились. Сегодня никакого окорока. Сделанное им открытие было слишком важным для игривого тона, слишком фундаментальным для банальностей. Сообщение, которое Джон в конце концов послал на "Гору Арарат", было адресовано не всей Солнечной системе, а одной Хильде Брандт. И говорилось там только следующее: "Существование аборигенных форм жизни на Европе подтверждено. Приступаю к детальному анализу. Джон Перри". 19 МЕТОДЫ ТОРКВЕМАДЫ Порой самая прекрасная теория может униженно склониться перед уродливым фактом. Свами Савачарья почти готов был признать, что эта точка достигнута. Почти. Он хмуро взглянул на экран. -- Есть у вас физическое доказательство? -- Понятное дело, нет у меня физического доказательства. -- Морд хмуро взглянул на него в ответ. -- У меня вообще нет ничего физического. Я бестелесная сущность, помните? Призрак машины. Я не могу носить с собой чемодан с документами, фотографиями и дневниками, как вы таскаете с собой во-от такой вот пакет с пончиками. Но я уверен в своей правоте -- уверен точно так же, как в том, что вы там сидите и еще пуще свою жирную ряху откармливаете. -- И это было верно для всего периода войны? -- Не считая, быть может, недели-другой, когда ему пришлось отправиться на Цереру. Я почти каждый день видел его в столовой. Ему тогда, наверное, всего лет двадцать стукнуло, но котелок у него уже был полон всяких идей на предмет термоядерной энергии. Стоило только ему позволить, и он бы все уши вам прожужжал. -- Никаких полетов на Мандрагору? -- Черт, да не знаю я. А что с того, если они были? Разработка биологического оружия у Мобилиуса и в мыслях не ночевала -- это точно. Мы все были так дьявольски заняты, что даже вовремя отлить не успевали. Так или иначе, в биологии он не больше моего смыслил. И могу сказать вам как факт, что он был с нами на Палладе в конце войны. Отлично помню, как я с ним разговаривал. Мы тогда прикидывали, взорвут нас там на хрен или все как-нибудь обойдется. Камеры, которые служили Морду глазами, сделали наезд и взяли крупный план лица Савачарьи. Затем Морд фыркнул. -- И вообще я этого не понимаю. Вы сказали, что Мобилиус -- один из немногих, кому позволено приходить сюда без серьезных заморочек. Я подумал, он ваш приятель. -- У нас с ним во многом родственные души. И с той же определенностью он мой очень давний противник. Ибо он Торквемада, и в качестве такового сотворил очень многое... -- Сова вздохнул. -- Так что необходимо будет снова с ним встретиться. Лично. Вы хотите остаться? -- Я? Остаться? Вы, Мега-чипс, совсем из вашего крошечного умишки выжили. Опять сидеть и слушать, как вы двое сидите тут и друг другу свои слабоумные головоломки загадываете? Да я бы лучше умер. Если бы я уже не умер. -- Морд протянул имитированную руку к пульту и отключился. -- Слышали последние новости о Европе? -- Обычно разговор начинался далеко от главных забот и по спирали шел вокруг своей оси, проходя бесконечные витки отступлений. Но сегодня Свами Савачарья, судя по всему, не желал проявлять смутную черточку Мегахиропса. Сайрус Мобилиус пожал плечами. Как всегда на совещаниях с Совой, он не демонстрировал ни малейших признаков своей публичной цветистости. -- Я просмотрел их. Они предсказуемы. Я мог бы сам написать об их реакции. -- Но не стали бы. Они уверены, что получили те голоса в Генеральной Ассамблее, которые отменят ваш Европейский термоядерный проект. Предполагаемое подтверждение существования на Европе аборигенных форм жизни склонило чашу весов в их сторону. -- Так они говорят. Посмотрим, -- Мобилиус заерзал на сиденье, словно бы зараженный прямотой Совы и его стремлением двигаться дальше. -- Не думаю, что они победят. -- В самом деле? Работа доктора Перри дала им в руки крупные карты, а они давно были вашими заклятыми врагами. Так и тянет идентифицировать их как того тайного врага, чье присутствие вы зафиксировали в системе Юпитера, -- Сова спрятал глаза под черным капюшоном, и Мобилиус их не видел. Голос его был равнодушным, почти сонным. -- Но, разумеется, я не могу позволить себе подобной идентификации -- по двум причинам, хорошо вам известным. Во-первых, члены движения "Наружу" едва ли ваши тайные враги. Они не делают никаких попыток скрыть свои чувства в отношении вас. -- А вторая причина? -- После двадцати лет общения в Сети Головоломок Мобилиус хорошо знал повадки Мегахиропса. Дебютный гамбит уже развивался, но вовсе не он был главной целью этой партии. Сторонний наблюдатель смог бы увидеть просто двух мужчин, ведущих цивилизованную беседу. Другой уровень коммуникации -- или поединка, -- четырьмя-пятью уровнями глубже, оставался скрытым. -- Они не могут быть квалифицированы как ваши враги, Сайрус Мобилиус, потому что вы им не враг. Напротив, вы, как Торквемада, являетесь их главной финансовой поддержкой. И так было уже много лет. -- Странная мысль. -- Мобилиус улыбался той самой вежливой, осторожной улыбкой, которая так раздражала Нелл Коттер. -- Зачем бы я стал давать деньги людям, которые меня ненавидят, которые борются против всего, что я хочу сделать? -- Вы предлагаете мне выдвинуть предположение? Определенно было бы быстрее и точнее, если бы вы сами все объяснили. Ведь вы не предполагаете оспаривать мои заявления? -- Вовсе нет, -- Мобилиус резко рубанул ладонью по воздуху, подчеркивая, что все, сказанное Совой, было самоочевидно. -- Откуда вы хотите начать? Полагаю, вы уже знаете о "большом секрете" движения "Наружу"? -- Вы имеете в виду реальную цель проекта "Звездное семя" снарядить не беспилотный корабль к ближайшим звездам, а пилотируемый корабль, который понесет немногих избранных обследовать облако Оорта? Это очевидно, однако не афишируется. -- Да, но пилотируемый корабль с человеческой командой имеет другие потребности. -- Мобилиус, похоже, внимательно оглядывал Совиную Пещеру, не встречаясь глазами с самим Свами Савачарьей. -- Почему движение "Наружу" настаивает на гелий-дейтериевом двигателе? Потому что подобный мотор производит только заряженные термоядерные продукты, контролируемые магнитным полем, которые можно отводить от жилого отсека и других помещений, где находятся люди. Таким образом, нужна гораздо меньшая защита. А почему их это заботит? Только потому, что защита тяжела. Вот почему они избегают использования "мобилей", и вот почему они говорят, что я их враг. -- А вы им не враг? -- Я их единственная надежда. Они не знают -- потому что я им еще об этом не сказал, -- что теперь у меня есть "мобили", производящие только заряженные термоядерные продукты. Время для этого откровения придет позже, когда "Звездное семя" будет готово к полету. А тем временем их нелюбовь к термоядерным двигателям Мобилиуса служит одной очень важной цели. Она объединяет движение "Наружу". Это один из немногих пунктов, по поводу которого все они соглашаются. -- А вы нуждаетесь в этом единстве. -- Нуждаюсь. Уверен, вы сможете сказать мне, почему, поскольку данный пункт подчиняется чистой дедукции. Если вы только не были слишком заняты, сидя там и еще пуще откармливая свою жирную ряху. -- Мобилиус повторил слова Морда, не меняя выражения лица, и у Совы они тоже никакой заметной реакции не вызвали. Однако то, что осталось невысказанным, было очевидно обоим. "У меня тут стоит жучок, который сообщает мне, что происходит в твоей предельно интимной Совиной Пещере". "Прекрасно об этом знаю. И ты знаешь, что я об этом знаю -- иначе бы не передал мне эту информацию в открытую. Однако, как ты также знаешь, в Совиной Пещере происходит очень многое, чего твой жучок не ловит". "Многое происходит в Совиной Пещере, и многое происходит в голове Свами Савачарьи. Вот почему я здесь". -- Если вы слышали эту фразу, -- отозвался Сова, -- вы также понимаете, что мое подозрение в отношении вашего участия в событиях на Мандрагоре было полностью снято. -- Я мог бы сам давным-давно дать вам заверение. -- Действительно, могли бы. Но разве бы я вам поверил? -- Давайте я вам скажу, а вы уж сами решайте, верить или не верить: я никогда не бывал на Мандрагоре. Ни разу. И я не могу вам сказать, кто проводил те биологические эксперименты во время Великой войны. Последовала минимальная пауза, столь краткое мгновение неопределенности, что никакой сторонний наблюдатель его бы просто не заметил. Эта пауза сказала обоим: "Вот самая суть, центральный момент всего совещания". -- Довольно странно, но я верю, что все эти заявления истинны, -- Сова улыбался какой-то тайной шутке. -- Язык -- восхитительно гибкое орудие, не так ли? Он позволяет сделать массу в буквальном смысле истинных заявлений, чье общее значение целиком зависит от интерпретации. Посему давайте лучше вернемся к загадке движения "Наружу". -- Мне вам сказать или вы сами скажете? Нет тут никакой загадки. Члены движения "Наружу" -- просто фанатики. Они страстно стремятся во Внешнюю систему -- к Сатурну и дальше. Они противостоят всему -- к примеру, тем крупномасштабным переменам, которые Сайрус Мобилиус, эта инкарнация дьявола, предлагает для Европы, -- что может сфокусировать внимание и ресурсы Солнечной системы на системе Юпитера. Им нравится думать, что они побеждают и что Европа останется неразвитой. Но вопрос еще очень далек от улаживания. Скоро состоится решающее голосование Ассамблеи. Теперь предположим, что в этот судьбоносный момент доктор Перри, главный земной эксперт по природному окружению гидротермальных отдушин, обнаружил на Европе аборигенные формы жизни. Полузакрыв глаза, Сова кивал. -- Этот результат еще не получил официального подтверждения. -- Однако ваши источники уже это зафиксировали, и многие другие источники тоже. Весть об этом просочилась в движение "Наружу", и не я ее туда передал. Используя все финансовые ресурсы, которые оно только может прибрать к рукам -- давайте не тратить понапрасну время, выясняя, откуда эти ресурсы взялись, -- движение "Наружу" сейчас трубит новости об этом открытии из каждой информационной дыры, а заканчивает выводом: "Европейская жизнь должна быть защищена". Они делают это прямо сейчас, пока мы здесь сидим. В ближайшие несколько дней все население Солнечной системы услышит их галдеж. -- И дело с вашим Европейским термоядерным проектом заглохнет. -- На какое-то время. Однако что, если движение "Наружу" будет затем дискредитировано и вынуждено признать свою ошибку? Что, если никаких аборигенных форм жизни на Европе нет? С подобным допущением доверие к движению "Наружу" упадет до нуля. Вся умеренная оппозиция Европейскому термоядерному проекту тоже исчезнет. Голосование за проект в Генеральной Ассамблее будет предрешено. И битва будет закончена. Глядя на Сову, Мобилиус поднял одну кустистую бровь и откинулся на спинку сиденья. У него определенно был вид человека, который сказал все, что требовалось. И он действительно сказал все, что требовалось. Сова мог видеть картину в таких подробностях, каких он даже и не желал. Он мог с легкостью заполнить все пробелы на полотне Торквемады. Не считая одного решающего элемента. -- Когда вы ожидаете второго объявления? Сайрус Мобилиус пожал плечами. -- Здесь я могу только догадываться. Данный элемент хронометража мной не контролируется. Но я буду очень удивлен, если на это уйдет больше нескольких дней. 20 БУРЯ НА ЕВРОПЕ "Гора Арарат" представляла собой небольшую научно-исследовательскую базу, рассчитанную на размещение всего лишь пары сотен сотрудников, однако на лабораторное оборудование для нее в свое время не поскупились. Джон сравнивал доступную ему теперь аппаратуру с той, что имелась у него на плавучих базах Тихоантарктики, и снова и снова решал в пользу Европы. В распоряжении исследователей Хильды Брандт было все самое лучшее. Оборудование "Горы Арарат" оказалось настолько превосходным, что наиболее заковыристой частью работы Джона стала самая первая задача: перенос образцов из контейнеров "Капли" в герметичные лабораторные резервуары. Джон проделал это сам, не позволяя кому бы то ни было еще касаться контейнеров. Официальная причина была такова, что он не хочет, чтобы другие люди подвергались риску, если один из контейнеров "Капли" вдруг откажет; поскольку их содержимое по-прежнему хранилось под давлением в шестьсот атмосфер, фактически каждый контейнер представлял собой бомбу. Однако настоящая причина ничего общего с безопасностью не имела. Просто Джона не на шутку заворожило то, что он обнаружил. Пока анализ не завершится, ему хотелось, чтобы европейские формы жизни находились только в его распоряжении. Первые несколько часов были проведены в размещении образцов по отдельным камерам, каждая всего тридцать сантиметров шириной. Затем Джон смог менять внутреннее давление в любом выбранном резервуаре, чтобы посмотреть, как на отдельные организмы будет воздействовать снижение давления. Он множество раз проделывал то же самое на Земле. Сначала изменялось общее поведение, а итоговое поражение принимало форму разрыва клеток. Впрочем, это если допустить, что европейские организмы имели клеточную структуру. Джону приходилось снова и снова себе напоминать: это иные формы жизни. Предполагать, что они имеют сходство с чем бы то ни было на Земле, значило подвергать себя риску совершения грубой ошибки. "Вспомни глинистый сланец Берджесса", -- говорил себе Джон. История земной биологии была полна случаев, подобных этому, пожалуй, самому знаменитому, когда один рабочий запихнул новые экспонаты к уже известным и обычным, на многие десятилетия введя в заблуждение целую научную область. Этот пример сидел у Джона в голове, когда он приступил к анализу общей структуры и анатомии образцов. Если уж он решил сыграть роль нового Линнея, ему следовало создать целую таксономию европейских форм жизни. Однако у Джона имелась аппаратура, о которой Карл фон Линней, проделавший свой титанический труд в восемнадцатом столетии, не мог даже мечтать. Облучение низкоинтенсивными частицами обеспечивало трехмерные томографические схемы внутренней структуры. Лазеры с подстраиваемыми частотами давали химический состав каждого органа, причем с субмиллиметровым разрешением. Интерференциометры тонко картографировали микроскопические магнитные поля, а также мизерные токи, которые их создавали. Работа шла медленно, но ни секунды скуки в ней не было. К концу второго дня Джон готов был перейти к следующей стадии: цитологии, деталям индивидуальных клеток. Он все сильнее горел желанием увидеть эту клеточную структуру, ибо в течение последних стадий предварительного анализа в голову ему стало закрадываться жуткое подозрение. Все началось как приятный сюрприз: европейские формы жизни могли иметь колоссальные отличия во внешности от организмов, обнаруживаемых на земной поверхности, даже хемосинтетических форм жизни, живущих на энергии, получаемой из серы, которая обеспечивалась океаническими отдушинами Земли; однако на деле оказались столь сходны, что некоторые описания Джона могли быть сделаны с использованием уже существующих цитат. Возможно, даже не понадобится изобретать для европейских форм жизни новую таксономию. А затем до Джона постепенно стало доходить: это были не просто общие черты; для больших пиявкообразных существ этих черт оказывалось слишком много. Итак, Джон записывал: многоклеточная структура с клеточной дифференциацией. Внутренняя телесная полость с пищеварительной трубкой и ртом. Жесткая наружная оболочка, эктодерма с нервной и сенсорной способностью. Двуполые органы размножения. Джон никогда не видел ничего подобного существам, которых он изучал; однако он вполне мог представить себе гибрид моллюска и кольчатого червя, который подходил под это описание. А на клеточном уровне? Джон проделал анализ, отчасти страшась того, что он обнаружит. Результаты пришли быстро. Настоящие эукариотические клетки, с хорошо очерченными ядрами. Двадцать знакомых аминокислот. Внутри -- митохондрии и АТФ для производства энергии. А затем последний гвоздь в гроб: результаты клеточного сканирования были совершенно недвусмысленными. Для кодирования генетического материала использовалась основанная на ДНК система, где в качестве передатчика генетической информации служила РНК. Внутри у Джона словно бы что-то опустилось, когда он увидел список оснований, полученных в результате первой части геномного сканирования. Даже кодоны РНК для аминокислот были те же самые: ЦГУ производил аргинин, АЦГ давал треонин, УАЦ кодировал включение тирозина... На самом базовом уровне организмы, которых Джон вычерпнул из глубин Жаровни, не просто были похожи на земные организмы -- они ими являлись. Разумеется, параллельная эволюция могла привести к использованию ДНК и РНК как наиболее эффективным переносчикам генетического материала, однако неизмеримо ничтожны были шансы на то, что совершенно случайно возникли те же самые аминокислоты и появился тот же самый симбиоз клетки и митохондрий. Куда вероятней -- убийственно вероятней -- оказывалось более простое объяснение: европейский карантин, разработанный так тщательно для защиты окружающей среды внутреннего океана, все-таки дал сбой. Когда-то -- надо думать, не раньше первых довоенных экспедиций -- земная жизнь пробила себе дорогу под ледяной щит и спустилась к теплым гидротермальным отдушинам. А там, не встречая никакой конкуренции, эта самая земная жизнь -- энергичная, угрожающая, бескомпромиссная -- нашла себе зацепку. Она росла, мутировала и множилось в буйное изобилие. Джона переполнило чудовищное, изводящее душу уныние. Он сгорбился у компьютера и опустил лицо на ладони. Новая биосфера? Черта с два. Вместо целого нового мира он открыл всего-навсего неосторожное заражение. По сути -- вообще ничего не открыл. Не стоило ему тащиться до самого Юпитера, чтобы обнаружить вот это. Такое было вполне обыденно на Земле. Чувство жуткого разочарования длилось не больше минуты. Его сменила еще более сильная эмоция: невероятное облегчение. Он подошел так близко к опасному краю! Джон, благодарение Богу, послал весть о подтверждении существования аборигенных форм жизни на Европе одной только Хильде Брандт. А если предположить, что он последовал бы своему первому побуждению и запустил бы сообщение во все средства массовой информации? Тогда он, Джон Перри, стал бы посмешищем для всей Солнечной системы. Джон вытряхнулся из лаборатории с копией своих результатов, убежденный в том, что он прежде всего трус и только где-то потом ученый. Разумеется, славно было бы стать новым Линнеем и жить в сиянии славы. Но что, если бы он сделал заявление на крупной публичной пресс-конференции раньше, чем провел бы детальный анализ? Ведь было же такое искушение. Тогда его отлично бы помнили -- но не как нового Линнея, а как нового Ламарка, великого и некогда выдающегося ученого, который ныне известен большинству людей лишь как создатель дискредитированной теории. Джон мог насчитать с полдюжины других случаев великих лжеоткрытий -- от Н-лучей Блондлота в двадцатом столетии до поливоды и холодной термоядерной реакции. Он сплошь покрылся гусиной кожей при мысли о присоединении к этой замечательной лепрозной колонии научных парий. Еще одна мысль вдруг совсем все усугубила: а что, если уже слишком поздно? Что, если Хильда Брандт уже представила его раннее сообщение Генеральной Ассамблее Юпитера? Он должен был с ней поговорить. Немедленно. Джон вдруг понял, что стремительно несется по белым коридорам "Горы Арарат", а немногие попадающиеся по дороге люди удивленно на него оборачиваются. Хильда Брандт проводила совещание с несколькими членами своего старшего персонала. К счастью, Европа не обладала ни одним из тех многочисленных слоев бюрократии, которые так изводили Землю. Джон побарабанил в дверь и ввалился внутрь. Брандт бросила всего один взгляд на его лицо и повернулась к остальным. -- Вы вполне можете разобраться с этим вопросом без меня. Базз, я хочу, чтобы вы и дальше занимали свою должность. А когда Сандстрем и все остальные вышли, с досадой и нескрываемым любопытством поглядывая на Джона, она сказала: -- Выше голову, Джон Перри. Что бы ни случилось, это не может быть настолько скверно. -- Это гораздо хуже. -- Как лучше было ей сообщить? Напрямую. Другого пути не существовало. -- Все, что я сказал вам о европейских формах жизни, -- неправда. Это не аборигенные формы жизни. Произошло заражение из земного океана. Жизнь в Жаровне развилась из земных форм. Вот, взгляните. И Джон положил перед ней резюме своих результатов. Участливое, добродушное выражение лица Хильды Брандт не изменилось. И лишь вспышка в ярко-карих глазах показала, что она услышала Джона и поняла важность его заявлений. -- Вы уверены? -- Абсолютно. Достаточно мудрено оказалось взять в глубоком океане образцы и переместить их на "Каплю", но как только я вернулся к "Горе Арарат", весь анализ уже был вполне тривиальным. Ваш персонал сможет подтвердить результаты. -- Вы еще кому-нибудь об этом упоминали? -- Никому. Я пришел прямо сюда. -- Это хорошо. Не окажете ли вы мне услугу и не придержите ли их некоторое время? Ваше открытие имеет большое значение для Европы. Мне необходимо решить, как я доведу все это до своего персонала, а затем, как только прибудет корабль, мне придется совершить путешествие на Ганимед. Собственные проблемы Джона вдруг стали казаться ему совершенно незначительными. Зараженный Европейской океан мог сделать полной бессмыслицей десятилетия работы, проведенной на "Горе Арарат". Все программы Хильды Брандт могли оказаться в опасности. -- Я не скажу ни слова, пока вы мне не разрешите. Но как насчет Вильсы Шир? Вчера она дала свой последний концерт на Ганимеде, и предполагалось, что она может прибыть сегодня в любое время. Она наверняка спросит меня, как идут дела. -- Вильса уже здесь. Она приземлилась час назад. На ваших лабораторных терминалах стояла пометка "не беспокоить", так что я не стала вмешиваться. Вильса сейчас в четвертом гостевом номере. Можете сказать ей все, что хотите. -- Хильда Брандт стремительно собирала документы и задвигала ящички бюро. -- Но я не хочу, чтобы кто-то из вас пользовался коммуникационными системами, пока я не вернусь. Я намерена поручить Баззу Сандстрему перевести всю "Гору Арарат" в режим изоляции, пока мы не разработаем стратегию. Множество карьер сейчас поставлено на карту. Пухлое и стареющее тело Хильды Брандт способно было двигаться быстро и экономно. Прежде чем Джон успел задать еще какие-либо вопросы, она смела последнюю стопку документов в свой портфель, кивнула и направилась к двери. -- Мне нужно еще кое о чем позаботиться, прежде чем я смогу отбыть. А вам пока лучше убедиться, что ваши результаты выглядят опрятно и симпатично. Когда все дойдет до общественности, вас миллионами вопросов забросают. Хильда Брандт ушла, прежде чем Джон получил шанс упомянуть о новой тревоге. Когда он произнес слово "заражение", еще одна идея, с иными и более зловещими обертонами, вспыхнула где-то у него в затылке. Эту идею он мог и должен был подтвердить несколькими минутами работы. Джон ринулся прочь из кабинета Хильды Брандт, почти сталкиваясь в дверном проходе с Баззом Сандстремом. Мускулистый замдиректора в недоуменном раздражении сверкнул на него взглядом. -- Какого дьявола вы тут делали? Джон не обратил на него внимания и устремился обратно в лабораторию. Проделанное им геномное сканирование европейских организмов по-прежнему имелось в файлах немедленного доступа. Джон поискал и запустил соответствующие программы сопоставления, которые должны были взять его новые генетические данные и сегмент за сегментом исследовать их на предмет соответствия имеющимся в наличии геномам уже существующих форм. И он тут же напоролся на препятствие. У Джона было ясное представление о том, какие именно земные формы ему нужны: определенные кольчатые черви и какая-то разновидность моллюсков -- скорее всего, брюхоногие. Но эти геномы пропали из файлов. Случайность или умысел? Подозрения Джона росли. Научные сотрудники базы мало интересовались земными организмами; вполне возможно, было не слишком удивительно, что затребованные им геномы не обнаружились в банке данных. Однако тот факт, что геномы для множества других земных организмов там все же присутствовали, безусловно, имел существенное значение. Джон негромко выругался. Если бы ему только снова оказаться в "Капле". Он точно знал, что файлы ее бортового компьютера содержат все то, что ему требовалось. Тогда Джон все-таки запросил на дисплей европейские геномы и принялся изучать их визуально, сегмент за сегментом. Это был медленный, упорный труд, где многое зависело от его памяти. Джон, разумеется, не мог получить при этом такую же уверенность, какую ему обеспечило бы компьютерное сопоставление с использованием геномных данных, хранимых в "Капле". Однако то, что он увидел, оказалось достаточно ему знакомо, чтобы на каком-то глубинном уровне Джон убедился в своей правоте. Да, заражение. Но не естественное заражение, не случайный дрейф земных организмов в глубины Европейского океана. Это определенно могло случиться. Но этого не случилось. Ибо мутации, столь необыкновенно подходящие к химии и температурам европейского черного дымаря, менее чем за столетие произойти попросту не могли. Итак, умышленное заражение, целенаправленное занесение определенного генома; а еще... Следует использовать точные слова. План, заговор. Гигантские пиявки, равно как и все остальные формы жизни, которые Джон обнаружил, не были продуктами естественной эволюции. Они представляли собой генетические гибриды, спроектированные организмы, созданные из уже существующих земных форм, чтобы процветать и множиться в глубинах Европейского океана. Причем в поисках их создателя Джону не нужно было далеко ходить. Он снова воззрился на генетические последовательности и проклял свою слепоту. Шелли Солбурн. Мануэль Лосада еще в Пунта-Аренасе дал Джону все ключи, какие ему требовались. Шелли покинула Тихоантарктику-9 и направилась в систему Юпитера. Она обнаружила "косвенные" свидетельства существования европейских форм жизни. Но затем, вместо того, чтобы остаться и подтвердить их природу, как сделал бы любой нормальный ученый -- длительная и повсеместная слава первооткрывателю инопланетных форм жизни была гарантирована, -- она вернулась на Землю. Лосаду это не поразило, потому что замминистра ученым не был; но это должно было разом вскинуть миллион красных флажков перед Джоном. Он вспомнил слова Лосады: "Славно поработала на себя и вернулась на Землю богатой женщиной". И Джон оказался так наивен, что даже не подумал спросить, откуда взялось то богатство! Теперь ему уже не требовалось об этом спрашивать. Кто-то очень щедро заплатил Шелли за создание хемосинтезирующих гибридов, которые смогли бы процветать в гидротермальных отдушинах Европы. Она предельно компетентно выполнила свою работу -- как она всегда выполняла все, что ее касалось. Затем Шелли засеяла результатами глубокий океан, "обнаружила" их существование -- хотя, разумеется, не представила образцов для изучения -- и по-тихому вернулась на Землю богачкой. Почему Джон не последовал тогда в Аренасе своему первому побуждению? Он хотел повидаться с Шелли на ее дунединской вилле и обсудить открытие. А вместо этого он постоянно занимался чем-то второстепенным, после чего при первой же возможности сорвался с Земли и через трое суток прибыл на Ганимед. Никакой разумной причины для подобной лихорадки не существовало. И все это не закончилось, когда Джон покинул Землю. Безусловно, тот, кто заплатил Шелли Солбурн за засеивание Европейского океана, также запланировал, чтобы именно Джон обнаружил обман. Им манипулировали -- с начала и до конца. Но теперь с манипуляциями будет покончено. Хорошенького понемножку. Джон подтвердит свои подозрения напрямую, используя банки данных на "Капле". А затем, с доказательствами в руках, он начнет действовать. Джон медленно скопировал всю информацию о европейских геномах в переносное устройство хранения данных, сунул его в карман и направился к кабинету Хильды Брандт. Он не хотел доверять никому, но директор научно-исследовательского центра должна была стать исключением. Она, и только одна она, никак не могла участвовать в этом мошенничестве. Для Хильды Брандт было бы совершенно абсурдно нанять кого-то, кто разместил бы импортированные формы жизни в Европейском океане, а затем позволить Джону явиться сюда и доказать, что все ее усилия были сплошным подлогом. Брандт в кабинете не оказалось. Зато там оказался Базз Сандстрем. Он сидел за столом, сосредоточенно наклонив стриженую голову. -- Доктор Брандт еще здесь? -- Джон выпалил свой вопрос и только затем понял, что Сандстрем читает резюме его работы, оставленное там Джоном во время его предыдущего визита. Сандстрем поднял голову. Джон никогда не видел такого гнева ни на одном человеческом лице. -- Доктор Брандт отбыла на Ганимед, -- Сандстрем встал, мышцы его то и дело напрягались. -- Я здесь за главного. Она сказала, что на подходе скверные новости, но я понятия не имел, насколько скверные, пока вот это не увидел. Он похлопал ладонью по листкам резюме. -- Работа всех сотрудников "Горы Арарат" основывается на незараженной окружающей среде. Не понимаю, почему доктор Брандт позволила вам и этой дамочке Шир явиться сюда и все загадить. Вы разом перечеркнули все, чем мы долгие годы занимались. Джон с недоверием на него уставился. -- Мы? Но я ничего не заражал. Я только доказал, что глубокий океан был давным-давно заражен. -- И вы ждете, что я в это поверю? Пока вы сюда не прибыли, все с Европой было в порядке. Если океан теперь испорчен, то это из-за вас. Вы и ваше земное судно, ваша земная грязь -- вы нас погубили. Я всегда говорил, что слишком рискованно вас сюда допускать. А теперь вы открыли дверь для Мобилиуса с его вшивым термоядерным проектом. Джона так и подмывало подхватить гневный настрой Сандстрема и ответить в том же духе. Но это бы ничего не дало. Джон проглотил свое раздражение. -- Вы правы в одном, но ошибаетесь в другом. Некто действительно явился сюда с Земли и испортил этот океан. Но только не я и не мой погружаемый аппарат. Это сделала Шелли Солбурн. Это остановило Сандстрема. Джон высматривал на лице здоровяка любые признаки проявления чувства вины, но увидел там лишь удивление и гнев. Если Шелли работала на Европе с сообщниками, Сандстрем явно в их число не входил. -- И все еще хуже, чем вы думаете, -- продолжил Джон. -- В докладе, который вы прочли, сказано просто "заражение", потому что тогда я полагал, что оно было случайным. Но теперь я знаю, что все произошло иначе. Заражение было умышленным. -- Чушь! Кто станет нарочно губить целый мир? -- Не могу вам этого сказать. Я только говорю, что заражение Европейского океана было преднамеренным. Здесь были размещены модифицированные формы земной жизни -- специально разработанные формы. Я могу это доказать. До этого момента Сандстрем тянулся через стол, чтобы щелкнуть переключателем на панели. Теперь же он снова сел. -- Валяйте, доказывайте. -- На его лице уже выражался не гнев, а ледяная холодность. -- Мне нравилась Шелли Солбурн. Да, она прожила тяжелую жизнь и любила об этом поворчать. Но она умела и на славу поработать. Я не желаю видеть, как на нее здесь клевещут, когда она не может себя защитить. Вы говорите, что можете доказать то, что сказали. Тогда валяйте. Даю вам пять минут. Джон вынул из кармана блок хранения данных. -- Здесь содержатся генные коды организмов, населяющих европейские отдушины. Я изучил их и совершенно уверен, что это не естественным образом эволюционировавшие формы жизни. Это гибриды, генетически полученные из уже существующих земных форм с учетом их адаптации к окружающей среде глубокого океана. Шелли Солбурн разместила их здесь. И я могу это доказать, Все, что мне для этого нужно сделать, это сопоставить их ДНК с соответствующими земными формами. -- Так почему же вы этого не сделали? -- Генных карт для требуемых мне организмов нет в банках данных Европы. Зато они есть в моем банке данных на борту "Капли". Нам просто нужно вернуться к Вентилю... -- Вы что, с ума спятили? "Гора Арарат" переведена в режим изоляции. Доктор Брандт велела мне держать всех здесь. Вы не можете отправиться к Вентилю прямо сейчас. -- Она упоминала о сообщении с внешним миром -- чтобы информация о том, что происходит, не могла просочиться, пока она не решит, что с ней делать. Я уверен, она не имела в виду распространять эти ограничения на перемещение по поверхности. Говорю вам -- один быстрый визит на "Каплю"... -- А я говорю вам -- забудьте. И у вас еще хватает наглости стоять тут и просить меня предоставить вам еще один шанс взять ваш погружаемый аппарат и еще хуже загадить недра Европы? Я не стал бы этого делать -- даже если бы не получил особых инструкций на этот счет. Изоляция есть изоляция. Все, пять минут вы уже получили. -- Я и половины не получил! -- Неважно. Все, Перри, с вами закончено. Мы не позволим губить Европу, -- Сандстрем смотрел мимо него. Джон повернулся и обнаружил в дверях еще трех мужчин, таких же крепких и мускулистых, как замдиректора. -- Видите? Так что без резких движений, -- Сандстрем кивнул своим подручным. -- Ладно, отведите его в четвертый номер, где сейчас вновь прибывшая. Никому ничего не говорите. И позаботьтесь, чтобы все там было в ажуре, пока я не прикину, что делать дальше. Джон уже готов был заключить, что он в чем-то таком виновен; он, правда, сомневался, в чем именно, но, судя по тому, как с ним обходились, это было серьезное преступление. Ибо Вильса Шир оказалась еще злее Базза Сандстрема. Секунд тридцать она вела себя довольно мило -- пока не поняла, что дверь за Джоном крепко-накрепко закрывают. Тогда она, точно грозовая туча, буквально набухла от ярости -- все ее полтора метра -- и стала спешно оглядываться, ища, на кого бы громыхнуть. Кандидат имелся только один. Джон терпеливо дождался перемены погоды, затем объяснил ситуацию настолько подробно и последовательно, насколько это позволяли взбешенные вмешательства Вильсы. Процесс шел медленно, однако к тому времени, как Джон добрался до содержимого блока хранения данных, все еще зажатого в его потной ладони, и необходимости сравнить эту информацию с файлами, хранящимися на "Капле", вспышки молний из глаз Вильсы почти прекратились. Временами еще слышались раскаты грома, но они уже адресовались не ему. -- Значит, Базз Сандстрем намерен держать нас здесь, пока Хильда Брандт не вернется? -- Вильса оглядывала стены и дверь номера. -- Мне он не так сказал. Мне он сказал: "Пока я не прикину, что делать дальше". -- А Хильда Брандт спросила, кому ты еще об этом говорил, и ты сказал, что никому? -- Да. А что? -- Возможно, и ничего. А еще возможно, я слишком много оперных либретто перечитала. Но я не могу не вспоминать выражения их лиц, когда они тебя сюда запихивали. Ты и Сандстрем -- а теперь еще и я -- единственные, кто знает, что формы жизни Европейского океана вовсе не аборигенные. Мы единственные, кто может разрушить официальный статус Европы как закрытого, неприкосновенного мира. -- Хильда Брандт тоже знает. -- Если тебя это утешает, то на здоровье. -- Теперь лицо Вильсы было спокойным, но длинные модифицированные пальцы ее босых ног то и дело сжимались и разжимались. -- А лично я думаю о том, как было бы славно, если бы нам с тобой случилось оказаться где-нибудь подальше отсюда и никому твои находки не объяснять. Разве европейская администрация не заинтересована в том, чтобы новые анализы исчезли и мы вместе с ними? -- Чушь. Хильда Брандт на такое не пойдет. -- А ей вовсе не обязательно об этом знать. Сандстрем здесь за главного, пока она не вернется. Вильса принялась расхаживать из комнаты в комнату, хотя четвертый гостевой номер был слишком мал, чтобы привольно по нему побродить. Гостиная, обставленная столом и тремя мягкими креслами, вела в маленькую кухоньку. Вильса зашла туда и принялась открывать шкафчики, греметь посудой и бормотать себе под нос. По другую сторону от кухоньки задвижная дверь вела в спальню и компактную ванную. Там также имелась всего одна наружная дверь, ведущая в коридор. Когда Вильса закончила свою инспекцию, она вернулась в гостиную, чтобы пристально поглазеть на эту дверь. -- Заперто. Другого выхода нет, -- Джон мог прочесть ее мысли. -- Сядь, пожалуйста. Ты мне на нервы действуешь. Мы должны отсюда выбраться, -- Вильса резко развернулась и бросила на него гневный взгляд. -- Я не намерена оставаться взаперти. Ни за что. Для тебя все по-другому. Ты вырос на Земле. Земляне привыкли к физическим ограничениям. -- Неправда! Откуда ты это взяла? -- У вас на Земле до сих пор есть тюрьмы, разве нет? А я выросла на Поясе. Поясники должны иметь свободу передвижений, иначе они просто задыхаются. -- В погружаемом аппарате тебе было вполне комфортно. А он куда больше похож на тюрьму, чем этот номер. -- Это совсем другое дело. В погружаемом аппарате я находилась по своей воле. Это принципиальное отличие. -- Предположим, мы сумеем отсюда выбраться, -- Джон не был уверен, стоит ли ему воспринимать Вильсу всерьез. -- Но с Европы нам все равно не сбежать. Прежде всего, здесь нет кораблей -- Хильде Брандт пришлось вызвать корабль сюда, чтобы он отвез ее на Ганимед. -- Меня вполне устроит, если я уберусь с "Горы Арарат". Как насчет "Капли"? Она работает? -- Должна. Но она у Вентиля. -- Тогда мы сбежим отсюда, отправимся к Вентилю и заберемся в "Каплю". -- Ага. Конечно. Сбежим. Может, еще скажешь, как? -- На кухне нет еды. Я только что проверила. Они должны прийти и нас покормить -- если только они не решили совсем нас голодом уморить. Когда охранники принесут еду, ты их вырубишь. Вильса как пить дать шутила. -- Ага. Всех троих. А потом я хватаю их оружие, верно? -- Вот именно. Дальше мы бежим отсюда по коридорам, надеваем скафандры, берем вездеход... -- Но Вильса уже откровенно ухмылялась. -- Ты права, ты слишком уж оперных либретто начиталась. Ты видела, какая у этих парней мускулатура? Впрочем, если ты сначала отнимешь у них оружие, то пожалуйста. -- Кто знает, может, и отниму, -- Вильса наконец уселась в кресло. -- Но знаешь, насчет одной вещи я абсолютно серьезна. Я не стану сидеть здесь взаперти, если отсюда есть хоть какой-то выход. -- Так у тебя конкретные идеи имеются? -- Ни черта подобного. По крайней мере, пока что. Но ты ученый. А я композитор. Это твоя работа всякую всячину придумывать. -- Побеги из тюрем -- не наука. Это инженерное дело. -- Теперь уже Джон принялся расхаживать по номеру. -- Потолок твердый. То же самое -- стены и пол. Воздуховоды всего несколько сантиметров в ширину. -- А дверь? -- Сотовая графитовая матрица. Тверже стали. Легче было бы стены проломить. Короче, я сдаюсь. Вильса покачала головой. -- А я нет. Я не сдаюсь. Я уже сказала тебе, как я себя взаперти чувствую, -- она снова встала и прошла на кухоньку, чтобы осмотреть кухонную утварь. -- Какие чудные острые ножи. -- Забудь. Если только не собираешься сама ими воспользоваться. -- А как тебе вот эта ерундовина? Это скороварка, верно? Она под давлением варит. Если мы заблокируем предохранительный клапан, наполним ее водой и как следует подогреем... -- У тебя получится бомба, причем неизвестной мощности. Нравится тебе такое устройство? Лично мне категорически не нравится. Помещение она все равно не разрушит, зато перегретую воду расплещет так, что не дай Бог. Черт знает, во что она кухоньку превратит. И нас тоже, если мы где-то рядом окажемся. -- Мы сможем спрятаться в спальне. А если нам удастся устроить все так, чтобы она рядом с дверью рванула... -- ...то на двери, пожалуй, пара царапин останется... -- Однако брошенный Вильсой вызов уже возбуждал интерес Джона; он склонялся над плитой, разглядывая скороварку. -- Даже если ты заблокируешь предохранительный клапан, все равно не будет никакой возможности доставить ее к двери в тот момент, когда она рванет. Тебе придется до самого взрыва поддерживать нагрев под скороваркой. Попытка неплохая, но тебе нипочем не пробить себе путь на свободу с бомбой из скороварки. -- Тогда нужно что-то другое. -- Я пока еще этого не говорил, -- Джон склонялся над горшком из глянцевитой черной керамики, изучая предохранительный клапан. -- Заблокировать его и впрямь будет несложно -- видишь, вот здесь. Для начала сгодится. Дай-ка я попробую. -- У тебя есть идея? -- Не то чтобы совсем уж идея... пусть будет мысль. В нашу пользу работает одна вещь. Сандстрем ожидает, что мы будем вести себя так, как вел бы себя я, если бы ты меня не доставала. Он понятия не имеет, какая ты психованная, а потому не ожидает, что мы, как последние идиоты, будем отчаянно пытаться отсюда сбежать. Это дает нам шанс -- всего один шанс -- попытаться преподнести ему сюрприз. -- Но у нас нет никакого сюрприза. -- Я бы так не сказал. Давай-ка присядем и обсудим наши совместные действия. Прежде всего, ты должна любым способом дать мне пять минут после того, как они сюда войдут. 21 С ГОРЫ В ОКЕАН К тому времени, как дверь в номер наконец-то отперли снаружи, Джон Перри уже начал всерьез воспринимать мысль о том, что их с Вильсой Шир могли оставить здесь подыхать от голода. Шесть бесконечных часов он просидел у плиты, каждую секунду готовый действовать. Скороварка глухо кипела, и ее пришлось восемь раз доливать. Все напряжение давно уже уступило место элементарному голоду, и Джон как раз забывался неловким полусном, когда Вильса, стоя на коленях и приложив ухо к двери, вдруг прошептала: -- Идут! Джон резко проснулся, втолкнул импровизированную заглушку предохранительного клапана куда надо и поспешил вслед за Вильсой в спальню. Следующий большой вопрос заключался в том, последуют ли за ними их тюремщики. Они вполне могли просто выгрузить еду на кухоньке и уйти. Джон уже знал, что они несут обед -- от ароматов у него аж слюнки текли. -- Мы здесь, -- крикнула Вильса, когда наружная дверь распахнулась. -- В спальне. Несите сюда. Мы уже подумали, вы решили совсем нас голодом уморить! Они заранее договорились о том, чтобы именно Вильса как можно больше болтала... -- Это потому, что ты к публичным выступлениям не привык, -- так это объяснила она. Истинная правда. Джон не привык. И пусть даже он знал, что Вильса блестящая клавишница, множество раз выступавшая на сцене, все равно ему было совершенно невдомек, как она сумела заставить свой голос излучать такую жалобную смесь тревоги, раздражения и облегчения. Вошло то же мускулистое трио самцов, и их действия мигом разрушили иллюзию Джона и Вильсы, будто тюремщики не ожидают от своих пленников попытки к бегству. Первый подошел в двери спальни и подозрительно пригляделся из-за порога, прежде чем войти. Он увидел, что Джон с Вильсой сидят на кровати, но тем не менее неторопливо обошел всю комнату, а только потом позвал остальных. -- Поставьте на боковой столик, -- Вильса указала, но не двинулась с места. -- И скажите, когда нас отсюда выпустят. Я уже до смерти устала баклуши бить. Не затем я тащилась на Европу, чтобы меня тут заперли. И мне необходима практика для следующего концерта. -- Все от Базза зависит, -- сказал первый мужчина, пока двое остальных ставили два пластиковых подноса на столик. -- Базз здесь начальник. Хотя, конечно... -- явно запоздалое соображение, -- доктору Брандт мы обо всем доложим. Джон решил, что мускулистые ребята понятия не имеют, почему их с Вильсой тут заперли. Но Вильса была права -- они выполняли приказы, и им было вполне достаточно того, что Сандстрем так повелел. "Выбросьте этих двоих на лед. -- Есть, сэр! -- Нет, я передумал. Суньте их в Вентиль и утопите. -- Есть, сэр!" И все это время пульс в голове у Джона стучал как маниакальный метроном. Он уже попытался прикинуть момент взрыва скороварки, но в своих экспериментах ему приходилось заботиться о безопасности и останавливаться раньше, чем он смог бы обрести уверенность. Его самая лучшая прикидка составила от четырех до пяти минут. Однако это могло быть все что угодно -- от пары секунд до вечности. Что, если материал был слишком стоек и Джону вообще нечего было ожидать? Вильса творила подлинные чудеса беспечного самоконтроля. Она медленно-медленно встала и невесть как увела одного из мужчин к славно загруженным подносам. -- Знаете ли, мы с доктором Перри не привыкли к юпитерианской пище, -- затараторила она. -- Вполне возможно, мы даже не знаем, что это такое или как это есть. Не будете ли вы так любезны и не объясните ли мне, что именно вы принесли и как это было приготовлено... Мужчина казался не на шутку озадачен -- он знал, что Вильса уже бывала на Европе, -- но не встревожен. Поскольку два его товарища стояли у стены и следили за каждым движением Джона, никаких причин для тревоги быть не могло. Оружия у Джона и Вильсы не имелось. Он дождался, пока Вильса снимет крышки с блюд на подносе, и вместе с ней над ним склонился. В этот самый момент бомба рванула. Джон все время этого ожидал, страстно желая, чтобы это случилось, и готовя себя к шоку. Ему казалось, он готов для всего от негромкого хлопка отскочившей крышки до жуткого громового раската. Но даже при всем при том звук, ударивший ему в уши, оказался таким громким, что от него стало больно. В голове зазвенело, а сердце захолонуло. Прекрасно понимая, что случилось, Джон тем не менее был шокирован и выведен из равновесия. Все замедлилось до одной десятой своей обычной скорости. Первоначальный взрыв... (все еще продолжается -- извержение вулкана в считанных метрах оттуда)... осколки застучали по стенам... (это, должно быть полный распад всей скороварки)... приличная вибрация... (резонанс сотряс весь номер)... рев... (долгий, оглушительный)... Джон наблюдал, как куски черной керамики, запущенные ударной волной перегретого пара, летят во все стороны и разбиваются о стены кухоньки и гостиной. Ему показалось, целые их сотни, крошечные и острые как иголки, через открытую дверь влетели в спальню. Это было как сигнал чудовищного стартового пистолета. Прежде чем рокот затих, Джон и Вильса уже выскочили за дверь спальни в гостиную. Теперь для них была важна только скорость. Троим охранникам повезло -- ни один из осколков их не задел. Но когда, выбегая из спальни, Джон оглянулся, он заметил, что они не сдвинулись ни на миллиметр. "Огорошены приятным сюрпризом? -- подумал он. -- Будем надеяться". Кроме этого сюрприза, им с Вильсой нечего было преподнести своим тюремщикам. Однако взрыва скороварки оказалось вполне достаточно. Когда Джон повернулся, чтобы захлопнуть дверь, трое мужчин по-прежнему стояли как статуи. Он крутанул шифры, дернул за ручку, убеждаясь, что дверь заперта, и последовал за Вильсой по коридору. Когда они завернули за первый же угол, оказалось, что к ним с недоумением на лицах приближается пара людей. Джон и Вильса проскочили мимо, прежде чем кто-то из этих людей успел загородить им дорогу. За следующим углом Джон ухватил Вильсу, пытаясь снизить ее скорость до прогулочной. Однако собственные ноги отказались ему повиноваться. Они упрямо настаивали на том, чтобы нестись с максимальной скоростью, безотносительно к стараниям Джона иметь непринужденный вид. Над этой частью побега у них не было решительно никакого контроля. Впрочем, как раз об этой части Джон меньше всего беспокоился. В принципе все, чье внимание привлек взрыв, могли попытаться их остановить. Но если бы только Джону и Вильсе не выпало невезение наткнуться на самого Базза Сандстрема, ни у кого на "Горе Арарат" не имелось причины делать такую попытку. Приказы Базза никому ничего не говорить теперь работали в пользу беглецов. К счастью, "Гора Арарат" была так же безлюдна, как и всегда. Выбежав из коридора, ведущего к гостевым номерам, Джон все же заставил себя взять более умеренный темп. Впрочем, особой разницы это не составило, ибо до самого выхода к космопорту они так больше никого и не встретили. -- Я знаю, ты думаешь, что там нет корабля, -- сказала Вильса, пока они натягивали на себя поверхностные скафандры. -- Но было бы глупо хотя бы не посмотреть. Быть может, нам повезет, и мы совсем свалим с этой Европы. Но на данный момент их удача закончилась. На гладкой тарелке космопорта "Горы Арарат" никаких кораблей не наблюдалось. Тогда они поспешили к гаражу с вездеходами и обнаружили там еще одно разочарование. Большинство машин отправили на перезарядку, и в гараже имелась только одна. К счастью, энергии у нее было вполне достаточно, чтобы доставить их до Вентиля. -- По-моему, полный порядок, -- сказала Вильса, когда они забрались на борт. -- Раз мы этот вездеход прихватили, за нами уже никто не погонится. По крайней мере, пока они до перезаряжаемых машин не доберутся. Я опасалась, что нас поймают, прежде чем мы достигнем "Капли", потому что мы не сможем ехать так быстро, как опытный европеец. Но теперь все будет тип-топ. "Тип-топ?" -- задумался Джон. Все зависело от того, как понимать это выражение. Пожалуй, не стоило упоминать о том факте, что Базз Сандстрем, и без того не на шутку разозленный, истечет пеной, когда узнает об их побеге на поверхность Европы. Базз через считанные секунды пустится за ними в погоню, и было трудно поверить в то, что он их не поймает. -- А сколько пройдет времени, прежде чем тебя хватятся на Ганимеде и прибудут сюда? -- спросил Джон. -- У меня через пять дней концерт на Каллисто. Если Магнус Кляйн через три дня меня не увидит, он устроит личное вторжение на Европу. И Тристан поведет десантный отряд, потому что я обещала позвонить ему, как только сюда прибуду, но не позвонила. А как насчет тебя? -- У меня только Нелл Коттер, -- тут Джон рассмеялся. -- Нет, мне не стоило говорить "только". Ты знаешь Нелл. Она Сандстрема с костями сожрет, если он ей скажет, что мы пропали. Разговаривая с Вильсой, Джон продолжал вглядываться в трассу. Они на полном ходу неслись к Вентилю. Затем Джону пришло в голову, что вместо организации погони Сандстрему будет куда логичней позвонить на Вентиль и распорядиться, чтобы им перегородили дорогу. Теперь Джон запоздало пожалел о том, что так разоткровенничался с замдиректора насчет своего желания проконсультироваться с банком данных на "Капле". У него была масса времени и возможностей для раздумий. Перевалив через край космопорта "Горы Арарат", вездеход, похоже, поехал сам собой. Трасса впереди ярко освещалась висящими высоко в небе Ганимедом и Каллисто, и искрящаяся ледяная дорога была испещрена старыми следами других вездеходов, что ездили к Вентилю и обратно. Следуя по рыхлым колеям в слегка покатом льду, Джону оставалось лишь присматривать за расходом энергии и тревожиться о предположительно встречающей их у Вентиля группе товарищей. -- Есть проблема, -- внезапно сказала Вильса. Должно быть, ей тоже было в тягость просто грызть ногти, поскольку, пока Джон вел, она под высоким увеличением внимательно осматривала лежащий впереди горизонт. -- Машины? -- Нет. Но мы уже так близко в Вентилю, что "Каплю" я должна была бы разглядеть. А я ее не вижу. -- Быть может, она на полпути по ледяному скату. -- Но Джон в это не верил. В "Капле" хранилось его решающее доказательство, а ее бортовой журнал показывал, какие именно формы жизни были собраны у европейской гидротермальной отдушины. Уничтожить все эти записи значило уничтожить самого Джона. Кто тогда сможет доказать, что европейские формы жизни не были в этом мире аборигенными? Чтобы добыть новые доказательства, кто-то должен был совершить еще один вояж в глубины и собрать еще образцы. А весь подобный доступ полностью контролировала "Гора Арарат". Вильса на предельном увеличении вглядывалась в дисплей. -- На верху ската что-то стоит. Но я сомневаюсь, что это "Капля". Скорее, это на "Данаю" похоже. Те же очертания, тот же цвет. -- Есть там люди или машины? -- Ничего такого не вижу. Хочешь притормозить, чтобы я убедилась? -- Не-а. -- Джон хмыкнул, помотал головой и погнал вездеход дальше на максимальной скорости. Им с Вильсой все равно некуда было больше деваться. Он уже видел, что случилось с Камиллой Гамильтон, когда она попыталась поблуждать по незнакомой европейской местности. Через пару минут Джон смог подтвердить предположение Вильсы. Это действительно была "Даная". Погружаемый аппарат стоял в одиночестве на открытом льду. Джону потребовались считанные секунды, чтобы оглядеть строения вокруг Вентиля на предмет каких-либо признаков "Капли". Ни единого следа. А затем ему показалось, что далеко позади на ледяной трассе, что вела к "Горе Арарат", показалась темная точка. Решение врубить максимальную скорость оказалось верным. И теперь следовало выбросить из головы все мысли о том, чтобы побродить по округе и поискать "Каплю". -- Бежим. В темпе. А то у нас скоро компания окажется. -- Джон остановил вездеход, выпрыгнул наружу и побежал цеплять буксировочные тросы к "Данае". -- Если они уничтожили "Каплю", чтобы избавиться от доказательств, то это к лучшему, -- сказала Вильса, забираясь на борт. -- Тогда они не смогут за нами последовать. -- Это для тебя к лучшему, -- буркнул Джон, залезая следом. -- "Капля" -- не твое судно. А для меня последние семь лет она была настоящим домом. Но больше никогда не станет. Джон совершенно ясно это понимал. Что бы ни случилось дальше, его будущее не предвещало еще семи лет на Тихоантарктике-14. А что оно на самом деле в себе содержало, представлялось предельно туманным. Если, конечно, у Джона вообще было какое-то будущее на несколько следующих часов... Джон позволил Вильсе занять сиденье пилота, пока сам он проверял герметичные затворы "Данаи". Когда они двинулись вниз по скату, он оглянулся. Ганимед был в полной фазе, прямо над головой. Именно там была настоящая безопасность, а вовсе не в мрачных глубинах Европейского океана. Но на ближайшие пару дней у них с Вильсой выбора не имелось. Вскоре послышалось слабое шлепанье небольших волн по бортам погружаемого аппарата. А затем они уже оказались под холодной, прозрачной водой, дрейфуя все глубже и глубже. Знакомая окружающая среда глубоководного судна сразу же дала Джону комфортное чувство безопасности. Ложное чувство. Он знал, как это может быть опасно. Их преследователи прекрасно понимали, что они направляются к Вентилю. Звуковые детекторы легко могли выследить "Данаю" по шуму мотора. Когда погружаемый аппарат приближался к нижнему краю ледяного покрывала Европы, Джон поднял руку, предупреждая Вильсу. -- Глубже пока не надо. Держи нас здесь. -- Почему? -- Предположим, в одном из ангаров рядом с Вентилем у них стоит "Капля". Тогда они смогут последовать прямо за нами. -- Ну и что? Мы все равно не сможем их остановить. -- Думаю, сможем. Если поторопимся. Джону не пришлось упрашивать Вильсу поменяться сиденьями. С тем молчаливым пониманием, которое они делили с самой первой встречи, она уже отодвигалась вбок. Джон принял управление, включил все огни судна и взял курс к стене Вентиля. Во время обоих своих предыдущих погружений он подмечал массивные нагревательные блоки, что поддерживали жидкую колонну Вентиля, хотя и не слишком обращал на них внимание. Теперь же ему требовалось поближе их осмотреть. Прикрепленные к нижнему краю ледяного покрывала, три нагревательных блока образовывали горизонтал