- Дик, если ты не хочешь, что бы я был здесь, я уйду, - выкрикнул Раулинс. - Так, наверное, будет лучше для нас обоих. - Подожди. Постой. Ты плохо себя чувствуешь, когда находишься рядом со мной? - Немного как-то не по себе, - искренне признался Раулинс. - Ну не так чтобы уж очень... ну, я просто не знаю. На этом расстоянии мне как-то неспокойно. - Ты понимаешь почему? Судя по твоим рассказам, Нед, я думаю, что ты понимаешь. Ты только притворяешься, что не знаешь, чем наградили меня на Бете Гидры IV. - Ну, я кое-что припоминаю, - Раулинс покраснел. - Они воздействовали на вашу личность. - Вот именно. Чувствуешь, Нед, как моя болезненная душа вытекает в воздух? Ты получаешь волны излучения прямо из моего затылка. Правда, мило? Попробуй подойди немного ближе... достаточно! Раулинс остановился, а Мюллер сказал: - Ну, теперь это уже чувствуется более сильно. Большая доза. Запомни, что ты чувствуешь, стоя здесь. Никакого удовольствия, да? На расстоянии десяти метров это можно выдержать, но на расстоянии одного метра это становится невыносимым. Можешь ли ты представить себе, каково держать в объятиях женщину, которая излучает такую психическую вонь? Или как ласкать женщину на расстоянии в десяти метров? Я, по крайней мере, этого не умею. Садись, Нед. Здесь нам ничего не угрожает. У меня есть детектор массы, отрегулированный на тот случай, если сюда вдруг забредут какие-нибудь твари, а ловушек вокруг нет. Садись. Он сам первым уселся на огромную каменную плиту из неизвестного белого материала, который наощупь казался удивительно шелковистым. Раулинс, секунду поколебавшись, присел на корточки в нескольких метрах от него. - Нед, сколько тебе лет? - Двадцать три. - Женат? - Увы, нет. - Раулинс неловко улыбнулся. - А девушка есть? - Была одна. Контракт вольного союза. Впрочем, я его расторг, когда получил это задание. - Ага. А есть девушки в вашей экспедиции? - Нет. - Это жаль. Правда, Нед? - Да, конечно. Мы могли бы взять с собой несколько женщин, но... здесь небезопасно... - Сколько смельчаков вы уже потеряли? - Пятерых. Хотел бы я знать людей, которые смогли построить нечто подобное. Наверное, лет пятьсот создавался только проект... - Дольше. Это был триумф творчества их расы. Наверняка. Их шедевр. Их памятник. Как они должны были гордиться, создав эту смертоносную ловушку. Ведь это квинтэссенция всей их философии уничтожения пришельцев. - Это только домыслы. Или, может быть, есть какие-то следы, свидетельствующие об их культурных горизонтах? - Единственный след их культуры - то, что нас окружает. Но мне знакома эта психология, Нед. Я знаю об этом больше, чем любой другой человек, потому что только я сталкивался с негуманоидами. Уничтожить чужаков - это закон Вселенной. А если уж не убивать, то, по крайней мере, прижать немного. - Но мы ведь не такие. У нас нет инстинктивной враждебности к... - Чепуха. - Но... - Если бы когда-либо на одной из наших планет приземлился неизвестный космический корабль, то мы бы подвергли его карантину, экипаж посадили за решетку и пытали до изнеможения. Возможно, мы придумали себе миролюбивую философию. Но это лишь свидетельство нашего упадка и самодовольства. Мы притворяемся, что слишком благородны, чтобы ненавидеть чужаков, но это все от слабости. Возьмем, например, гидрян. Некоторая влиятельная фракция в правительстве Земли высказалась за то, чтобы растопить слой облаков, окружающих их планету, и добавить им немного солнца, прежде чем послать к ним эмиссара. - Да?! - Проект был отложен, но со... мной, скажем... обошлись жестоко, - что-то внезапно пришло ему в голову, и он, пораженный, спросил: - У вас были контакты с гидрянами за эти девять лет? Война? - Нет. Мы с ними стараемся держаться подальше друг от друга. - Ты говоришь мне правду, или, может быть, мы уже вышвырнули из Вселенной этих сучьих детей? Бог свидетель, я не был бы против этого, но ведь не их вина, что они так обошлись со мной. Просто они отреагировали по-своему, потому что гостеприимство им чуждо. Может, мы воюем с ними? - Нет. Клянусь тебе, нет. Мюллер немного успокоился, затем продолжил: - Хорошо. Но я попрошу тебя подробно рассказать мне о событиях в разных сферах. В принципе Земля меня не интересует. Как долго ты намереваешься оставаться на Лемносе? - Еще не знаю. Думаю, несколько недель. Собственно, мы даже не начали всерьез исследовать лабиринт, не говоря уж обо всей планете. Мы хотим сопоставить наши исследования с работами археологов, бывших здесь до нашей экспедиции, и... - Но это значит, что какое-то время ты здесь будешь. А что, твои коллеги тоже должны войти в центр лабиринта? Раулинс облизал губы. - Они послали меня вперед, чтобы я мог вступить в контакт с тобой. Пока у нас нет определенных планов. Все зависит от тебя. Мы не хотим навязывать тебе свое общество. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы мы работали здесь... - Да, не хочу, - быстро проговорил Мюллер. - Скажи своим коллегам. Через пятьдесят - шестьдесят лет меня уже не будет, и тогда пусть начинают здесь шнырять. Но пока я тут, я не желаю видеть никаких чужаков. Они могут работать в нескольких внешних секторах. Но если кто-нибудь из них поставит ногу в секторы А, B, С, то я убью его. Я смогу это сделать, Нед. - А я... меня ты примешь? - Время от времени я буду тебя принимать. Мне трудно предвидеть свои настроения. Если хочешь поговорить со мной - приходи. Но если я скажу тебе: "Убирайся ко всем чертям, Нед", то уходи сразу же. Понятно? Раулинс лучезарно улыбнулся. - Понятно, - он встал с мостовой. Мюллер тоже поднялся. Раулинс сделал пару шагов к нему. - Куда ты, Нед? - Хочу разговаривать нормально, а не кричать. Мюллер подозрительно спросил: - Ты что, какой-нибудь изощренный мазохист? - О, прошу прощения. Нет. - Ну что ж, а у меня нет склонностей к садизму. Не хочу, чтобы ты приближался. - Это, в общем, не так уж и неприятно, Дик. - Врешь. Не переносишь этого излучения так же, как и все остальные. Ну, скажем, я прокаженный. Если ты извращенец и тебя тянет к таким прокаженным, то я тебе сочувствую. Но не подходи слишком близко. Просто меня смущает вид кого-либо страдающего по моей вине. Раулинс остановился. - Уж если ты настаиваешь... Слушай, Дик, я не хочу доставлять тебе хлопот. Но предлагаю дружбу и помощь. Может быть, я делаю это так, что тебя это нервирует... Тогда скажи, и я попробую сделать это как-то иначе. Ведь у меня нет никакого желания усложнять и без этого сложную ситуацию. - Это звучит довольно расплывчато, парень. Чего именно ты от меня хочешь? - Ничего. - А зачем тогда ты морочишь мне голову? - Ты человек и сидишь здесь так давно. Совершенно естественно с моей стороны, что я хочу составить тебе компанию, по крайней мере, сейчас. Это тоже звучит глупо? Мюллер задумчиво пожал плечами. - Скверный из тебя товарищ. Шел бы ты лучше с твоими почтенными христианскими побуждениями подальше. Нет способа, Нед, которым ты бы смог мне помочь. Ты можешь только разбередить мои раны, напоминая мне о том, чего уже нет или чего я уже не помню, - ему захотелось есть, и настал час вечерней охоты для добычи ужина, поэтому он резко закончил: - Сынок, я снова теряю терпение. Тебе пора идти. - Хорошо, а могу я придти завтра? - Кто знает, кто знает. - Спасибо, что согласился поговорить со мной, Дик. До свидания. В беспокойном блеске лун Раулинс вышел из зоны А. Голос мозга корабля вел его обратно. Причем в местах, наиболее опасных, к этим указаниям присоединялся голос Бордмена. - Ты положил хорошее начало, - сказал Бордмен. - Это уже плюс, что он вообще тебя терпит. Как ты себя чувствуешь? - Паршиво, Чарли. - Потому что он находился так близко с тобой? - Потому что поступаю, как свинья. - Ты бредишь, Нед. Если я должен читать тебе мораль каждый раз, когда ты идешь туда... - Свое задание я выполню, - спокойно ответил Раулинс. - Но оно необязательно должно доставлять мне удовольствие. Он осторожно прошел по каменной плите с пружиной, которая могла сбросить его в подземелье, если бы он наступил не на то место. Какое-то маленькое, чертовски зубастое создание взвыло, как бы издеваясь над ним. На другой стороне плиты он нажал на стену в нужном месте, и она разошлась. Он пошел в зону B. Взглянув наверх, он увидел в углублении вещь, которая, без сомнения, была видеофоном, и улыбнулся ей на тот случай, если Мюллер наблюдает за его возвращением. "Теперь я понимаю, - думал он, - почему Мюллер решил отрезать себя от мира. Я бы в таких обстоятельствах сделал, вероятнее всего, то же самое. Или даже кое-что похуже. По вине гидрян душа Мюллера покалечена. Калека, который по своему достоинству принадлежит к славной плеяде мучеников в человеческой истории. Преступлением с точки зрения эстетики считается отсутствие конечности, глаз или носа. Эти дефекты легко исправить, и действительно, хотя бы из сочувствия к окружающим, нужно подвергаться преображениям. Но ни один специалист по пластическим операциям не смог бы вылечить Мюллера. Такому калеке только и остается изолировать себя от общества. Кто-то более слабый выбрал бы смерть. Но Мюллер выбрал изгнание". Раулинса время от времени передергивало - сказывался непосредственный контакт с Мюллером. Какое-то время он даже воспринимал рассеянное излучение резких внезапных душевных болей. Это состояние, эта волна, извергающаяся из глубин человеческой души без слов, вызывала ужас и подавляла. То, чем гидряне наделили Мюллера, не было телепатией. Он не умел читать или передавать мысли. Из него бил неконтролируемый гейзер темных сторон его личности. Кипящий поток самых дичайших расстройств. Река горести, грусти и печали, все душевные нечистоты. Он не мог этого удержать в себе. И в эту минуту, длинную, как вечность, Раулинс был этим сломлен. До этого и позже его охватывала беспредельная жалость. Он толковал это по-своему. Горести Мюллера не были только личными горестями, он передавал лишь сознание наказания, которое космос придумывает для своих жителей. Раулинс чувствовал себя тогда настроенным на каждый диссонанс этого Могущества - несбывшиеся надежды, увядшую любовь, скоропалительные слова и выводы, неоправданное сожаление, голод, алчность и жажду... Он познал тогда старение, потери, бессильное бешенство, беспомощность, одиночество, пренебрежение к себе и сумасшествие. Он услышал немой крик космического гнева. "Неужели мы все такие? - задумался он. - Неужели мы все передаем так же? И я, и Бордмен, и та девушка, которую я когда-то любил? Мы все, ходя по миру, передаем такие сигналы, только на другой частоте и не можем принимать эти волны? Это просто счастье, потому что слушать эту песню было бы невыносимо". Бордмен сказал: - Очнись, Нед. Перестань думать о таких грустных вещах, будь внимателен, пока тебя что-нибудь не убило. Ты уже почти в зоне С. - Чарли, а как ты чувствовал себя рядом с Мюллером, после его возвращения с Беты Гидры? - Мы поговорим об этом позже. - Ты чувствовал себя так, как будто понял, что такое все человеческие существа? - Я сказал тебе: позже... - Дай мне говорить о том, о чем я хочу говорить, Чарли. Дорога здесь уже безопасна. Я заглянул сегодня в человеческую душу. Потрясающе. Он... послушай, Чарли... невозможно, чтобы он действительно был таким. Это хороший человек, но из него бьет эта гадость. Не только шум. Какие-то отвратительные вопли, которые не говорят нам правды о Дике Мюллере. Что-то, чего слышать мы не должны, сигналы переформирования, как тогда, когда ты направляешь открытый аппликатор к звездам и, слыша скрежет призраков, знаешь, что дальше, от самой прекрасной звезды, долетает до нас страшный треск, но ты знаешь, что это только реакция аппликатора, не имеющая ничего общего с реакцией самой звезды, это... это... это... - Нед! - Прошу прощения, Чарли. - Возвращайся в лагерь. Мы все согласны, что Дик Мюллер - великолепный человек. Собственно, только поэтому он и стал нам необходим. Ты тоже нам необходим. Поэтому заткнись, наконец, и смотри себе под ноги. Теперь помедленней. Спокойно. Спокойно. Что это за зверь там, слева? Прибавь шагу, Нед. Но спокойно. Спокойно. Это единственный способ, сынок, спокойно. 8 На следующее утро, когда они снова встретились, оба чувствовали себя более свободно. Раулинс, после того как хорошо выспался под проволочной сеткой, накрывающей лагерь, застал Мюллера у высокого пилона на краю большой центральной площади. - Как ты думаешь, что это такое? - начал Мюллер разговор, едва Раулинс подошел. - Такая колонна стоит на каждом из восьми углов площади. Я наблюдаю за ними уже много лет. Они вращаются. Вот посмотри. Он указал на один из боков пилона. Подходя, Раулинс с десяти метров начал воспринимать излучение Мюллера, но пересилил себя и подошел ближе. Так близко он не был от него вчера, кроме той минуты, когда Мюллер схватил его и притянул к себе. - Видишь? - Мюллер постучал по пилону. - Какой-то знак. Что это? - Я потратил почти полгода, чтобы его выцарапать осколками кристаллов вот с этой стены, там. Я посвящал этому час в день, иногда и два, но все-таки получил четкий след на металле. В течение местного года знак делает один полный оборот, а это значит, что столбы вращаются. Незаметно для глаза, но все-таки вращаются. Значит, это что-то вроде календаря... - Они... Ты... что ты когда-либо. - Говори яснее, парень. - Прости, - Раулинс пытался не показать, как плохо переносит близость Мюллера. Он был потрясен. На расстоянии пяти метров ему было уже несколько легче, но все же, чтобы оставаться там, он был вынужден внушать себе, что переносит ЭТО все лучше и лучше. - О чем ты спрашивал? - Ты наблюдаешь только за одним пилоном? - Я сделал знаки на паре других. Конечно, они вращаются, но их механизмы я найти не смог. Под этим городом скрыт какой-то древний фантастический мозг. Ему миллионы лет, а он продолжает работать. Может, это какой-то жидкий металл, в котором кружат элементы сознания. Это он вращает пилоны, управляет подачей воды, чистит улицы. - И расставляет ловушки. - И расставляет ловушки, - согласился Мюллер. - Но это для меня непонятно. Когда я пытался копать тут или под мостовой, я наталкивался только на землю. Может быть, вы, сучьи дети, археологи, сможете обнаружить мозг этого города? А? Есть у вас какие-нибудь предложения? - Пока нет. - Ты говоришь как-то неуверенно. - Потому что не знаю. Я не участвую ни в каких работах в районе лабиринта, - Раулинс невольно неуверенно улыбнулся, сразу же пожалел об этом и услышал напоминание Бордмена по контрольной линии, что неуверенную улыбку предвещает, как правило, ложь, и в любой момент Мюллер может спохватиться. - В основном я работаю снаружи, - объяснил он Мюллеру. - Вел операции у входа. А позже, когда вошел, отправился прямо сюда, поэтому я не знаю, что за это время открыли другие. - Они намереваются раскапывать улицы? - Не думаю. Мы не так уж часто копаем, у нас есть специальная исследовательская аппаратура. Сенсорные приборы, зондирующие излучатели, - восхищенный собственной ложью и импровизацией, он более гладко продолжал: - Археология когда-то была уничтожающей наукой. Например, чтобы исследовать пирамиды, их надо было сначала разобрать. Но теперь для многих работ мы используем роботов. Это новая школа, понимаешь? Исследование грунта без раскопок. Таким образом мы сохраняем памятники прошлого. - На одной из планет какие-то пятнадцать лет назад группа археологов совершенно разобрала древний павильон - захоронение. И как они ни пытались, так и смогли собрать это здание вновь, так как никто не знал, по какому принципу оно было построено. Как ни пробовали его сложить, оно разваливалось. И это была огромная потеря. Я случайно видел развалины несколько месяцев спустя. Конечно, ты слышал об этом? Раулинс об этом не знал. Он покраснел и сказал: - В любой области всегда найдутся какие-нибудь халтурщики... - Я не хочу, чтобы они приложили свои руки здесь. Я не хочу, чтобы они что-то уничтожили в лабиринте. Это не значит, что они это смогут, лабиринт хорошо защищает себя сам. - Мюллер небрежным шагом отошел от пилона. Раулинс чувствовал облегчение по мере того, как расстояние между ними возрастало, но Бордмен приказал ему подойти к Мюллеру. Чтобы сломить недоверие Мюллера, необходимо было умышленно подвергать себя воздействию излучения. Не оглядываясь, Мюллер пробурчал себе под нос: - Клетки опять закрыты. - Клетки? - Посмотри, вон там, на той улице. Раулинс увидел нишу в стене здания. Прямо из мостовой торчало несколько прутьев из белого камня, постепенно изгибающихся и уходящих в стену на высоте около четырех метров. Таким образом, они представляли собой нечто вроде клетки. Другую такую же клетку, он увидел дальше, вниз по этой улице. - Вообще-то, их штук двадцать, - сказал Мюллер, - расположены они симметрично по улицам, которые отходят от площади. Трижды с тех пор, как я здесь, эти клетки открывались. Прутья как-то входят в мостовую и исчезают. Последний раз, третий, это было позавчера ночью. Я никогда не видел, как они открываются или закрываются. Вот и на этот раз прохлопал. - А зачем нужны эти клетки, как ты думаешь? - спросил Раулинс. - В них держат опасных зверей или, может быть, пойманных врагов. Для чего еще нужны клетки? - Но они открываются и теперь. - Город все еще заботится о своих жителях. Во внешние зоны вошли враги, поэтому клетки ждут, готовые на всякий случай. - Ты говоришь о нас? - Да. О врагах, - в глазах Мюллера внезапно блеснуло параноидное возбуждение. Настораживающе быстро после холодного размышления наступил яростный взрыв. - Гомо сапиенс. Наиболее опасный и безжалостный, одно из подлейших созданий во всей Вселенной! - Ты говоришь так, будто веришь в это. - Верю. - Брось. Ты посвятил жизнь благу человечества. Невозможно, чтобы ты после этого верил... - Посвятил жизнь, - произнес Мюллер медленно. - Для блага Ричарда Мюллера. Он повернулся к Раулинсу. Их разделяли шесть-семь метров, но сила излучения была такой, как будто они стояли нос к носу. Мюллер продолжил: - Человечество, оно не беспокоило меня ни капельки. Я видел звезды и хотел ими владеть, считал себя богоподобным, одного мира мне не хватало. Я жаждал всех миров. Поэтому я выбрал себе профессию, которая должна была привести меня к звездам. Я тысячу раз рисковал своей жизнью, сталкивался со смертью, выдерживал фантастические перепады температур. От вдыхания удивительных газов у меня гнили легкие, и мне приходилось подвергаться восстановлениям. Я делал такие гадости, одни рассказы о которых способны вызвать рвоту у самого хладнокровного человека. Парни вроде тебя поклонялись мне и писали сочинения о самозабвении на службе для человечества! О моем ненасытном, неутолимом голоде знаний. А я тебе кое-что теперь объясню. Я так же полон самозабвения, как Колумб, Магеллан и Марко Поло. Это были великие открыватели и путешественники, конечно, но при этом они искали и собственную выгоду. Так вот, выгода, которую я искал здесь, - и я хотел вознестись на высоту в сотню километров, хотел, чтобы мои памятники из золота стояли на тысячах планет. Знаешь поэму: "Слава для нас острога... то последняя слабость нашего разума" Милтона? Знаешь также этих ваших греков: "Когда человек слишком высоко поднимается, боги сбрасывают его вниз"? Да, я упал, и причем довольно жестко. Когда я проваливался сквозь облака гидрян, я чувствовал себя Богом. Черт побери, я был Богом! И когда я улетал оттуда, я снова им был. Для гидрян, как я думал тогда: "Останусь в их мифах, и они всегда будут рассказывать легенды обо мне, искалеченном ими Боге. Существо, которое проникло к ним и обеспокоило их настолько, что они должны были его обезвредить..." Но... - Эта клетка... - Позволь мне закончить! - Мюллер топнул ногой. - Ты понимаешь, в действительности я обычный паршивый смертный, который питал иллюзии насчет своей божественности, пока настоящие боги не позаботились о том, чтобы он получил соответствующую науку. Это они сочли нужным напомнить мне, что под пластиковым комбинезоном скрывается обросший шерстью скот, что в этом гордом черепе - звериный, животный мозг. Это по их велению гидряне использовали хитрую хирургическую штучку, наверное, одну из своих тайных заготовок, и открыли для всех мой мозг. Не знаю, сделали они это по злому умыслу или сочли, что должны вылечить меня от моего врожденного недостатка, то есть от невозможности показывать свои чувства. Чуждые нам создания. Вообрази их себе. Но они проделали эту маленькую процедуру. Я вернулся на Землю. Герой и прокаженный в одном лице. Встань рядом со мной, и тебя начнет тошнить. Почему? Потому что исходящее от меня каждому напоминает, что он только лишь зверь. И в результате мы кружимся по кругу на ранее проложенной орбите. Каждый меня ненавидит, ибо узнает во мне свою собственную душу. А я ненавижу каждого, потому что знаю, как он вздрагивает рядом со мной. Понимаешь, я носитель страшной заразы, а зараза эта - ПРАВДА. Я утверждаю, что счастье для человечества - герметичность человеческого черепа, не пропускающего его чувства наружу. Если бы у нас было хоть немного телепатических способностей, то эта мутная сила - выражать свои чувства без слов - развалила бы цивилизацию. Мы не смогли бы вытерпеть друг друга. Существование человеческого общества стало бы невозможным. А гидряне могут читать мысли друг друга. И, по-видимому, это доставляет им удовольствие. А нам - нет. И, собственно, поэтому я говорю тебе, что человек - наиболее достойная презрения тварь во всей Вселенной, не способная даже перенести запах собственного рода, где душа не хочет знать душу... - Эта клетка, она открывается. - Что? Сейчас посмотрю! Мюллер не глядя побежал. Раулинс не успел отскочить достаточно быстро и получил дозу фронтального излучения. На этот раз это было не столь болезненно. Он увидел осень, засохшие листья, увядающие цветы, пыльных чертиков в дуновениях ветра, ранние сумерки. Он почувствовал скорее сожаление о краткости жизни и неизбежности смерти, чем уныние. Тем временем Мюллер, забыв обо всем остальном, внимательно смотрел на белые прутья, которые вошли в мостовую уже на несколько сантиметров. - Почему ты только сейчас сказал мне об этом? - Я пытался, но ты не стал меня слушать. - Да. Да. Это мои чертовы монологи, - Мюллер захохотал. - Нед, я ждал долгие годы, чтобы это увидеть. Эта клетка действительно открывается. Смотри, как прутья исчезают в мостовой. Это очень удивительно, Нед. Клетки никогда до сих пор не открывались даже два раза в год, а теперь делают это второй раз на этой неделе. - Может быть, ты попросту не замечал этого? Может, спал, когда... - Сомневаюсь. Смотри! - Как ты думаешь, почему они открываются именно сейчас? - Вокруг враги. Меня этот город уже принял, и я его постоянный житель. Я живу здесь долго, теперь речь идет о том, чтобы закрыть тебя - врага, человека. Клетка открылась совсем. Не было видно ни следа прутьев. Только в мостовой остался ряд маленьких отверстий. Раулинс спросил: - А ты пробовал что-нибудь посадить в эту клетку? Какого-нибудь зверька? - Я втянул раз в такую клетку большого зверя, которого убил. Она не закрылась. Потом посадил несколько маленьких животных. Но она тоже не закрылась. - Мюллер нахмурил брови. - Даже сам зашел, чтобы проверить, не закроется ли она, когда почувствует человека. Но нет. Советую тебе не делать таких экспериментов, когда ты будешь здесь один, - он помолчал. - Ты хотел бы помочь мне исследовать эту штуку, а, Нед? Раулинс вздрогул. Разреженный воздух вдруг обжег ему легкие. Мюллер говорил спокойно: - Ты только зайди внутрь и постой там несколько минут. Мы посмотрим, закроется ли клетка, чтобы схватить тебя. Это стоит проверить. - А если закроется? - Раулинс не принял это предложение всерьез. - У тебя есть ключ, чтобы выпустить меня оттуда? - Мы всегда сможем выломать эти прутья. - Так мы повредим клетку. А ты говорил мне, что не позволишь здесь ничего уничтожать. - Порой приходится уничтожать, чтобы добыть знания. Давай, быстрее, Нед, входи в нишу. Мюллер произнес это убедительно, приказывающим тоном. Он стоял теперь в какой-то причудливой позе, наполовину присев. "Как будто сам собирается бросить меня в клетку", - подумал Раулинс. В его ушах теперь уже зазвучал голос Бордмена: - Сделай это, Нед. Ну, войди в клетку. Покажи, что доверяешь ему. "Ему-то я доверяю. Но не этой клетке". Он вообразил себе, что едва войдет, прутья клетки закроются, пол провалится, и он упадет прямо в подземелье, в какой-нибудь бассейн с кислотой, в озеро огня или в какую-нибудь свалку для пойманных врагов. Откуда можно знать, что это не так? - Войди туда, Нед, - шептал Бордмен. Это был великолепный жест полного сумасшествия. Раулинс перешагнул ряд маленьких отверстий и встал спиной к стене. В ту же секунду прутья поднялись из мостовой и закрыли его. Пол не провалился под ним, смертоносное излучение не выстрелило из стены. Не произошло ничего такого, чего он опасался. Но он был заперт. - Любопытно, - сказал Мюллер. - Видимо, клетка распознает разумных существ. Поэтому и не удались пробы с животными. Живыми или мертвыми. Что ты думаешь об этом, Нед? - Я рад, что помог тебе в твоих исследованиях, но был бы рад еще больше, если бы ты выпустил меня отсюда. - Я не могу управлять этими прутьями. - Но ты говорил, что можешь их взорвать. - Зачем же начинать разрушать так быстро? Подождем, хорошо? Может быть, они откроются сами. В клетке тебе пока ничего не угрожает. Я принесу тебе поесть, если хочешь. А твои друзья не заметят, что тебя нет, если ты не вернешься перед сумерками? - Я пошлю им известие, - сказал Раулинс кисло. - Но надеюсь, что до той поры я отсюда выберусь. - Не горячись, - услышал он голос Бордмена. - В крайнем случае мы сами тебя оттуда вытащим. А пока угождай Мюллеру, как только сможешь, пока ты только действительно не заручишься его симпатией. Если ты слышишь меня, то коснись подбородка правой рукой. Раулинс коснулся подбородка правой рукой. Мюллер сказал: - А ты довольно смелый парень, Нед. Порой даже я бываю неуверен, но спасибо тебе, я должен был, наконец, разобраться с клеткой. - Значит, я все-таки пригодился тебе. Видишь, люди, несмотря ни на что, все-таки не такие уж сумасшедшие и ужасные. - Сознательно - нет. Только этот план в глубине их души пока остается. Но я напомню тебе. - Мюллер подошел к клетке, положил руку на белые, как кость, прутья, и Раулинс почувствовал усиленное излучение. - Я, конечно, сам никогда не смогу этого осознать, но на основе реакции других считаю, что это должно быть отвратительно. - К этому можно привыкнуть. - Раулинс уселся в клетке по-турецки. - А ты после возвращения на Землю с Беты Гидры пробовал этому как-нибудь помочь? - Я говорил с различными специалистами по перевоплощению, но они не поняли, какие перемены произошли в моих нервных клетках. И не знали, что предпринять. Приятно, правда? - А ты долго оставался на Земле? - Достаточно долго, чтобы сделать интересное открытие: все мои прежние знакомые зеленеют, едва я приближаюсь к ним. Я начал жалеть себя и ненавидеть. Намеревался даже покончить с собой, веришь? Чтобы освободить мир от этого несчастья. - Не верю. Некоторые люди попросту не способны на самоубийство, и ты - один из них. - Да, я сам об этом знаю. Я не ухлопал себя, можешь это заметить, я прибегнул к самым лучшим наркотикам, потом пил, потом пытался подвергнуть себя самым различным опасностям. И, как видишь, живу. Один месяц я даже как-то лечился в четырех психиатрических клиниках четырех миров. Пытался также носить мягко выстеленный свинцовый шлем, который должен был экранировать излучение мысли, но это было так же бессмысленно, как ловить нейтроны ведром. Я был причиной страшного переполоха в одном из публичных домов на Венере. Все девчонки выбежали голенькие на улицу, едва раздался этот вопль. - Мюллер сплюнул. - Знаешь, прежде я всегда мог иметь окружение, или не иметь его. Среди людей мне всегда было хорошо. У меня был довольно компанейский характер. Я не был таким сердечно-лучезарным типчиком, как ты, чересчур вежливым и благородным, но мог расположить к себе людей. Соглашался с ними, заключал договоры. Затем мог уехать на полтора года, не видеть никого, не говорить ни с кем. И мне тоже было хорошо. Лишь только с минуты, когда я отрезал себя от общества раз и навсегда, я понял, что люди мне необходимы. Но это уже конченое дело, я подавил в себе эту потребность. Я могу провести в одиночестве даже сто лет, не тоскуя по живой душе. Я перестроился, чтобы видеть человечество таким, каким оно видит меня... а это уже ввергает меня в темноту и уныние. Такое ползущее искалеченное создание, которое лучше обойти. Пусть вас всех заберет дьявол! Никому из вас я ничего не должен, у меня нет никаких обязательств. Я мог бы оставить тебя здесь, чтобы ты сгнил в этой клетке, Нед, и меня бы не стали мучить угрызения совести. Я мог бы приходить сюда по три раза в день и только бы улыбался твоему черепу. Не потому, что ненавижу бы тебя лично или всю эту Галактику, полную таких, как ты. Попросту я пренебрегаю тобой. Ты для меня ничто! Меньше, чем ничто. Горсть пыли. А ты знаешь меня? - Ты говоришь так, как будто принадлежишь к другой расе, - удивительно заметил Раулинс. - Нет. Я принадлежу к человеческой расе. Я наиболее человечный из всех вас. Потому что я единственный не могу скрывать своего человекоподобия. Чувствуешь ты это? Тебя печет? То, что во мне, есть и в тебе. Слетай к гидрянам, и они помогут тебе стать таким же, как и я. Потом люди побегут и от тебя. А все потому, что я говорю от имени человечества и говорю правду. Я - открытый мозг, только слегка прикрытый кожей и мышцами, парень. Я - отбросы, существования которых мы не признаем. Вся эта большая гадость - зависть, болезнь, похоть, - это я, который пытался стать Богом. Помни, что я такое на самом деле. - Почему ты решился прилететь на Лемнос? - Раулинс был спокоен. - Мне подал эту мысль Чарли Бордмен. Раулинс вздрогнул от удивления, когда услышал это имя. - Ты знаешь его? - спросил Мюллер. - Ну, конечно, он, он... большая фигура в нашем правительстве. - Можно было бы предположить это. Вот, этот Чарли Бордмен, лично и послал меня на Бету Гидры IV. Ох, он уговаривал меня, подлец. Ему не пришлось пускать в ход ни один из своих грязных трюков. Он слишком хорошо знал меня. Он попросту сыграл на моем честолюбии. Это планета, напомнил он мне, где живут чуждые человеку существа, и нужно, чтобы человек появился там. Возможно, это самоубийственная миссия, но вместе с тем это первый контакт человечества с негуманоидами. Разве ты не захотел бы взятся за это? Конечно, я взялся. Он предвидел, что я не смогу устоять перед таким предложением. Потом, когда я вернулся в таком состоянии, он пытался некоторое время избегать меня, потому что не мог выдержать моего излучения, или, может быть, его мучило сознание собственной вины. Но в конце концов я настиг его и сказал: "Посмотри на меня, Чарли, вот каким я стал. Говори, куда я должен отправиться и что сделать". Я подошел к нему близко, именно так. Лицо у него посинело, он даже вынужден был проглотить какие-то таблетки. Я видел в его глазах отвращение, и тогда он напомнил мне об этом лабиринте на Лемносе. - Почему? - Потому что считал, что это подходящее для меня укрытие. Не знаю, почему он это сделал, по доброте сердечной или из жестокости. Может быть, он думал, что лабиринт меня убьет. "Почетная смерть" для таких типов, как я, наверное, звучит все-таки лучше, чем "выпил растворитель". Но я действительно ему сказал, что мне и не снилось лететь на Лемнос. Я притворился разгневанным. Потом прошел месяц бездельничания в подземельях Нового Орлеана, а когда я вынырнул обратно на поверхность, то нанял корабль и прилетел сюда. Петлял как только мог, чтобы никто точно не знал, куда я лечу. Бордмен был прав, это действительно подходящее для меня место. - Но как ты добрался до центра лабиринта? - Попросту мне повезло. - Повезло? - Я хотел умереть в блеске славы. Я думал, что все равно, переживу я дорогу через лабиринт или нет. Попросту нырнул в этот клубок опасностей и волей-неволей дошел до центра. - Трудно в это поверить! - Тем не менее это было именно так. Суть в том, что этот тип, который может выдержать все - это я. Это какой-то дар природы, если не что-нибудь сверхестественное. У меня необычайно быстрая реакция. Шестое чувство, как говорят. Кроме того, я привез с собой детектор массы и много другой необходимой аппаратуры. Ну входил в лабиринт, а как только замечал лежащие где-нибудь скелеты, то начинал глядеть вокруг немного внимательнее, чем обычно. Когда чувствовал, что отказывают глаза, останавливался и отдыхал. В зоне N я был уверен, что встречу здесь смерть. Даже хотел этого. Но судьба распорядилась иначе: я сумел пройти туда, куда до меня никому проникнуть не удавалось... Наверное, потому, что я шел без страха, безразличный к смерти, во мне не было ни одной напряженной мышцы. Я двигался, как кот, мышцы у меня работали отлично, и к моему огромному разочарованию, преодолел все наиболее опасные части лабиринта, и вот я здесь. - А ты выходил когда-нибудь наружу? - Нет. Порой я хожу в зону Е, в которой теперь твои друзья, два раза я был в зоне А. Но в основном я обитаю в трех центральных зонах. Здесь я устроился очень удобно: запасы мяса я храню в радиационном холодильнике, кроме того, у меня есть здание, целиком отведенное под библиотеку. В другом здании я препарирую зверей, часто охочусь и посещаю лабиринт, пытаюсь исследовать все эти механизмы. Я надиктовал уже несколько кубиков мемуаров. Ручаюсь, что твои друзья, археологи, дорого бы дали, чтобы заглянуть в них. - Да, это наверняка дало бы нам много информации. - Знаю. Поэтому я расколю их вдребезги, чтобы ни один из них не уцелел. Ты голоден, парень? - Чуть-чуть. - Я принесу тебе поесть. Размашистым шагом Мюллер двинулся в сторону ближайшего здания. Когда он исчез из виду, Раулинс сказал: - Это страшно, Чарли, он сошел с ума. - Я в этом не уверен. Без сомнения, девять лет изоляции могут поколебать любой разум, даже и уравновешенный, а Мюллер, когда я его видел в последний раз, уже был несколько неуравновешен. Но, может, он начал вести с тобой какую-нибудь игру... Притворяется чокнутым, чтобы проверить, насколько легко ты в это поверишь. - А если он не притворяется? - Ну, в свете того, что нам нужно, его безумие не имеет никакого значения. Может только помочь. - Не понимаю. - А тебе и не надо понимать. Ты, главное, не волнуйся. Пока все идет нормально. Мюллер вернулся, принеся тарелку с мясом и красивый хрустальный кубок с водой. - Увы, ничем лучшим я тебя угостить не могу, - он протянул кусок мяса через прутья решетки. - Местная дичь. Ты обычно питаешься лучше, правда? - Да. - Ну, в твои годы так и надо. Сколько ты сказал тебе лет? Двадцать пять? - Двадцать три. - Значит, еще хуже. Мюллер подал Раулинсу кубок. Вода была вкусной, без всякого привкуса. Зачем в молчании он уселся перед клеткой и начал есть сам. Раулинс заметил, что излучение уже не так беспокоит его, даже на расстоянии меньше чем в пять метров. Видимо, можно приспособиться, решил он, если только это кому-то понадобится. После паузы он спросил: - Ты не вышел бы отсюда через пару дней, чтобы познакомиться с моими коллегами? - Исключено. - Но они просто мечтают поговорить с тобой. - Зато меня разговор с ними вовсе не интересует. Уж лучше я буду разговаривать с дикими зверями. - Но ты же разговариваешь со мной, - возразил Раулинс. - Потому что это мне пока интересно. И потому, что твой отец был моим другом. К тому же, как человек ты довольно сносен. Но никогда не придет в голову бредовая мысль оказаться среди археологов, которые станут таращить на меня глаза. - Но ты же можешь встретиться только с некоторыми из них, попробовать снова быть среди людей. - Нет. - Я не вижу при... Мюллер прервал его: - Погоди, погоди! Почему мне надо снова привыкать к людям? Раулинс, смешавшись, ответил: - Ну потому что люди уже здесь, потому что нехорошо жить без людей, вдали от... - Что ты замышляешь? Хочешь меня обвести вокруг пальца и вытянуть из лабиринта? Нет, парень, ты скажи, что ты задумал своим маленьким умом? Зачем тебе приучать меня к жизни? Раулинс колебался. Во время его неловкого молчания Бордмен быстро подкинул ему хитрую отговорку. Именно такую, какая была нужна. Потом он повторил эти слова, прилагая все усилия, чтобы они звучали естественно. - Ты делаешь из меня какого-то интригана, Дик. Но я клянусь тебе, у меня нет дурных намерений. Конечно, я признаюсь, что пробовал тебя задобрить, подольститься к тебе, снискать твое расположение, наверное, я должен рассказать тебе, зачем я это делал. - Ну уж, наверное, должен. - Это только из-за наших археологических исследований. Ведь мы можем провести на Лемносе лишь несколько недель. Ты же здесь уже несколько лет. Ты собрал столько информации о лабиринте, и было бы просто нечестно с твоей стороны держать ее у себя и не поделиться. Поэтому у меня была надежда как-нибудь убедить тебя. Я думал, ты сперва подружишься со мной, а потом, может быть, придешь к тем, в зону N. Поговоришь с ними, ответишь на их вопросы, поделишься наблюдениями... - Значит, бесчестно с моей стороны утаивать эту информацию? - Конечно. Скрывать знания - просто грех. - А порядочно ли со стороны человечества называть меня нечистым и избегать? - Это другое дело. И нельзя так относиться к этому. Это результат твоего личного несчастья, которое ты, конечно, не заслужил. И все сожалеют, что такое несчастье приключилось с тобой. Но в тоже время ты должен понять, что людям трудно принимать это твое... - Мою вонь, - подсказал Мюллер. - Ну, хорошо, я понимаю, что меня трудно выдерживать, поэтому и предпочитаю не навязывать свое общество твоим друзьям. И не думай, что я буду говорить с ними, распивать чаи или иметь какие-нибудь дела. Я изолировал себя от человечества и в этой изоляции останусь. И то, что я сделал для тебя исключение и позволил докучать мне, вовсе ни очем не говорил. А раз уж тебе это объясняю, то знай, что мое несчастье не было незаслуженным. Я заслужил его, потому что совал свой нос туда, куда совать его было не положено. Меня просто распирало честолюбие. Я был убежден, что смогу добраться в любой закуток. Проникнуть всюду. И начал считать себя сверхчеловеком. Бордмен быстро давал Раулинсу указания. Чувствуя терпкий вкус своей лжи, Раулинс продолжал без запинки: - Я не могу обижаться на тебя, Дик, за твое упрямство. Но думаю, однако, что ты не прав, отказываясь поговорить с нами. Вспомни свои собственные исследования, когда ты был молод. Когда ты высаживался на какой-нибудь планете и там находился кто-то, кто знал нечто ценное и важное, не делал ли ты все, что мог, чтобы заполучить эту информацию? Если бы даже у кого-то были личные проблемы, которые... - Я весьма сожалею, - холодно произнес Мюллер. - Но меня это уже не касается. - И ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусочками мяса и почти пустым кубком. Подождав немного, Бордмен сказал: - Да, он раздражителен, конечно, я и не рассчитываю, что он проявит слабость характера. Ты начинаешь допекать его, Нед. В тебе самым лучшим образом соединены хитрость с наивностью. - И поэтому я сижу в клетке. - Это не беда. Мы можем прислать робота, и он освободит тебя. - Мюллер отсюда не выйдет, - прошептал Раулинс. - Он полон ненависти. Прямо-таки полыхает ею. Его нельзя будет уговорить сотрудничать. Я никогда не видел столько ненависти в человеке. - Ты еще не знаешь, что такое ненависть. Да и он, в общем-то, не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Несомненно, нас ждут еще поражения, но главное - он говорит с тобой. И он не хочет ненавидеть. Создай такие условия, чтобы лед растаял. - А когда вы пришлете ко мне роботов? - Позже. Если это будет нужно. Мюллер не возвращался. Наступили сумерки и похолодало. Озябший Нед представил себе город, когда тот был жив, а клетка служила для показа созданий, пойманных в лабиринте. Сюда приходили создатели города, сильные, коренастые. В клетке сидело создание, похожее на гигантского скорпиона. Глаза его горели, белые клыки царапали мостовую, хвост хлестал прутья сильными ударами, а зверь только ждал, чтобы кто-нибудь подошел слишком близко. И пронзительная чужая музыка звучала в городе, чужаки хохотали. От них исходил теплый пижмовый запах. Дети плевали в клетку. В искрящемся свете лун плясали тени. Жуткий пленник чувствовал себя одиноким без сородичей, которых полным-полно в светящихся туннелях на планете Альфекка или Маркаб - очень далеко отсюда. А здесь целыми днями строители города приходили, издевались, дразнили. Создание в клетке не могло смотреть на их невысокие фигуры, сплетенные длинные пальцы, плоские лица и жуткие клыки. В один из дней мостовая под клеткой проваливалась, потому что им уже наскучил вид их пленника из другого мира, и существо, отчаянно хлеща хвостом, падало в пропасть, напичканную остриями ножей. Пришла ночь. Раулинс уже несколько часов не слышал голоса Бордмена, а Мюллера не видел с раннего полудня. По площади сновали животные. В основном маленькие, с жуткими клыками. А он на этот раз пришел без оружия. Раулинс готов был раздавить любого из этих зверей, если бы тот решился проскользнуть в клетку. Он трясся от холода, ему хотелось есть. Но сколько он ни высматривал в темноте Мюллера, того не было видно. Это уже все меньше походило на шутку. - Ты слышишь меня? - раздался в темноте голос Бордмена. - Мы скоро тебя оттуда вытащим. - Да, но когда? - Мы послали робота, Нед. Хватит и четверти часа, чтобы он добрался до тебя, ведь это безопасная зона, - он на секунду замолчал. - Мюллер час назад остановил нашего робота и уничтожил его. - Ты не мог сказать это сразу? - Мы сейчас высылаем несколько роботов одновременно. Мюллер наверняка пропустит хоть одного. Все будет отлично, Нед. Тебе не угрожает никакая опасность. - Если ничего не случится, - буркнул Раулинс. Но не стал продолжать этот разговор. Все более мерзнущий, голодный, он ждал, опираясь на стену, и смотрел, как на расстоянии ста метров от площади маленький юркий хищник притаился в засаде. И вот он, прыгнув на зверя, значительно более крупного, убивал его. Почти тотчас же туда примчались твари, питающиеся падалью, чтобы урвать кусок кровоточащего мяса. Раулинс слышал треск раздираемых мышц, хруст перегрызаемых костей и чавканье. Поле зрения у него было несколько ограничено, поэтому он чуть не сворачивал себе шею, пытаясь увидеть робота, посланного ему на помощь. Но робота не было. Он чувствовал себя, как человек, принесенный в жертву, избранник смерти. Трупоеды, окончив свою работу, медленно двинулись через площадь, направляясь к нему. Маленькие, похожие на ласок, хищники, с постепенно суживающимися мордами, лопатообразными лапами и желтыми, загнутыми внутрь клыками. Они сверкали на него красными горящими глазами, пялили желтые белки глаз и рассматривали его то с любопытством, то задумчиво-серьезно. Их морды были перемазаны густой пурпурной кровью. Подошли. Раулинс увидел длинную узкую морду между прутьев клетки. Пнул. Морда исчезла. А с левой стороны уже другой зверь пытался пролезть сквозь прутья, а затем еще три... И вдруг эти наглые чудища начали проникать в клетку со всех сторон. 9 Бордмен в лагере, расположенном в зоне F, свил себе уютное гнездышко. Конечно, его возраст сам по себе оправдывал это. Он никогда не был спартанцем, а уж теперь решил вознаградить себя за изнурительное и опасное путешествие. Он захватил с собой с Земли все, что ему доставляло удовольствие и обеспечивало комфорт. Робот за роботом приносили ему вещи с корабля. В молочно-белой шарообразной палатке он устроил себе дворец с центральным отоплением, световым жалюзи, нейтрализатором силы тяжести, даже с баром, полным напитков. Все необходимое для роскошной жизни было у него под рукой. Бордмен спал на мягком надувном матрасе, прикрытом красным толстым покрывалом, набитом теплым волокном. Он знал, что остальные люди в лагере вынуждены довольствоваться куда меньшими удобствами, но они совсем не обижаются на него, понимая, что Чарльз Бордмен должен жить хорошо, где бы он ни находился. Вошел Гринфильд. - Мы потеряли еще одного робота, сэр. Это значит, что в центральных зонах их осталось только три. Бордмен сунул в рот самозажигающуюся сигару. Втянул дым. Сел, закинув нога на ногу. Затем выпустил дым через ноздри и усмехнулся: - Что, Мюллер и этих уничтожил? - Боюсь, что да. Он знает входные трассы гораздо лучше, чем мы. И все их контролирует. - А вы послали хоть одного робота по трассе, которой нет на нашей карте? - Двух, сэр. И оба пропали. - Гмм. Нужно было послать больше роботов одновременно. Тогда есть надежда, что хоть один сумеет ускользнуть от Мюллера. Парень нервничает в этой клетке. Перемените программу, хорошо? Компьютер как-нибудь справится с диверсионной тактикой. Пусть пройдут двадцать роботов. - Но у нас осталось только три, - напомнил ему Гринфильд. Бордмен закусил сигару. - Три в лагере или три вообще? - Три в лагере. Снаружи лабиринта есть еще пять, но они уже входят внутрь. - Как вы могли это допустить? Поговорите с Хостоном. Нужно отлить новые по шаблонам. Завтра к утру мне нужно пятьдесят, нет, восемьдесят роботов. Что за безнадежная глупость, Гринфильд? - Так точно, сэр! - Убирайся! Бордмен в бешенстве затянулся дымом сигары. Он поманипулировал с наборным диском и из бара появилась бутылка коньяка - густого, великолепного напитка, который приготавливают отцы-пролептиканты на планете Денеб XII. Он разнервничался так, что одним залпом выпил полрюмки, а затем наполнил рюмку снова. Он знал, что ему грозит потеря чувства перспективы - самый худший из всех грехов. Деликатный характер этой миссии уже основательно ему наскучил. Все эти мелкие шажки, маленькие осложнения, кропотливое подбирание к цели, отступления. Раулинс со своей скурпулезностью. Мюллер со своим психопатическим мировоззрением. Маленькие хищники, которые кусают человека за пятки, только и думая о том, чтобы прыгнуть ему на горло. Эти ловушки, расставленные какими-то дьяволами... Там притаившаяся внегалактическая раса существ с огромными глазами, каких-то ужасных радиочудовищ, в сравнении с которыми даже Чарльз Бордмен чувствителен не более, чем какой-нибудь кактус. Угроза уничтожения, висящая над всем. Взбесившись, он погасил сигару в пепельнице, и сразу же посмотрел на этот длинный окурок с удивлением. Выбросить такую сигару! Самостоятельно она уже не зажжется. Но ведь есть еще и инфракрасный излучатель. Он вновь зажег сигару и начал энергично затягиваться. Небрежным движением руки он нажал клавишу связи с Недом Раулинсом. На экране Бордмена увидел выгнутые прутья, сверкающие в блеске лун, и мохнатые морды с блестящими острыми зубами. - Нед! Это Чарли. Мы посылаем тебе много роботов, парень. Мы освободим тебя из этой идиотской клетки в пять минут. Ты слышишь? Пять минут! Раулинс был очень занят. Это казалось почти смешным. Со всех сторон без конца подбегали и подбегали эти создания. Они просовывали свои остренькие мордочки сквозь прутья клетки по несколько одновременно. Ласки, норки, горностаи и черт знает, какие еще звери. В темноте почти ничего не было видно. Одни только зубы и красные маленькие глазки. Но ведь они питались только падалью. Сами не убивали. Неизвестно, что притягивало их к клетке. Зверьки влезали в клетку, сновали мимо Раулинса, жесткими шкурками терлись о его лодыжки, были лапками, вспарывали когтями кожу, грызли его ногти, кусали за икры. Нед топтал их. Проще всего, как он быстро убедился, справиться с ними было так: прижав шею тяжелым ботинком, сломать позвоночник. Молниеносным пинком он отбрасывал свои жертвы поочередно в угол клетки, куда сразу бросались стаей другие маленькие бестии. Каннибалы. Постепенно он вошел в ритм. Поворот, нажим, пинок. Поворот, нажим, пинок. Хруп. Хруп. Хруп. Но они кусали его и царапали немилосердно. Поворот, нажим, пинок. В течение первых пяти минут у него почти не было времени, чтобы перевести дух. Он уничтожил за это время штук двести злобных тварей. В углу клетки росла груда растерзанных маленьких трупиков, возле которых крутились живые создания, как бы выискивая лучшие куски. Наконец, наступила минута, когда пировали все находящиеся в клетке и никто больше не пытался проникнуть снаружи. Держась за прутья, Раулинс поднял левую ногу и стал осматривать многочисленные ранки, укусы и царапины. "Дают ли посмертно Звездный Крест, если ты умер от какого-нибудь галактического бешенства?" - задал он себе вопрос. Ноги у него были в крови до колен, и эти раны, хотя и были неглубокими, сильно болели. Внезапно Раулинс понял, почему звери, питающиеся падалью, примчались к нему. Вдохнув воздух, он почувствовал сильный запах протухшего, разлагающегося мяса и почти тут же представил большую груду падали с распоротыми внутренностями, красными и липкими, больших черных мух над ними, червей, кишащих в этой груде... Но здесь, в клетке, нет ничего разлагающегося. Мертвые трупоеды еще не успели протухнуть, впрочем, гнить было уже нечему: от них остались лишь обгрызенные дочиста кости. Значит, это какой-то мираж, обман, ловушка на запах, приведенная в действие клеткой. Сама клетка выделяет такой запах. Но зачем? Видимо, чтобы приманить стаю пожирателей падали к тому, кто находится внутри. Изощренная форма издевательства. Не исключено, что это работа Мюллера. Он ведь мог пойти на ближайший центральный пульт и включить соответствующие приборы. Но на этом Раулинс был вынужден прервать свои размышления. Новая толпа трупоедов бежала к нему через площадь. Эти были немного крупнее предыдущих, но не настолько крупные, чтобы не пролезть сквозь прутья. Они скалили зубы, которые в блеске лун были просто отвратительными. Раулинс тут же растоптал трех нахальных каннибалов, все еще находящихся в клетке. И в каком-то озарении, нахлынувшем на него, выбросил их из клетки как можно дальше. Метров на девять. Отлично. Стая новых пришельцев остановилась и начала пировать, пожирая растрепанные, еще полуживые тела. Лишь некоторые направились к клетке, но их было немного, и он мог спокойно расправляться с ними и выбрасывать их тела на съедение примчавшейся орде. "В таком темпе, - подумал Раулинс, - если не появятся еще, я уж как-нибудь справлюсь со всеми". В конце концов они перестали ему надоедать. Он уже убил их штук семьдесят или даже восемьдесят. Пахло свежей кровью, и этот запах был сильнее синтетического запаха гнили. Ноги у него болели уже до невозможности, а в голове все крутилось. Но в конце концов все кончилось. Останки, и почти целые, и обглоданные скелетики, лежали широкой дугой, рассеяной перед клеткой. Кровь, густая и темная, образовала лужу в несколько квадратных метров. Обожравшиеся трупоеды ушли потихоньку, даже не пытаясь подобраться к заключенному в клетке человеку. Усталый, вымотанный до последней степени Раулинс, находящийся на грани истерики, уцепился за прутья и уже не смотрел на свои истекающие кровью ноги, которые пульсировали и горели. Он воображал себе, как целая флотилия неизвестных организмов кружит в его крови. Распухший, фиолетово-синий труп найдут рано утром. Мученик, перехитривший сам себя и Чарльза Бордмена. Только идиот мог войти в эту клетку! Кретинский способ снискать доверие Мюллера, действительно кретинский. Но тут он понял, что у клетки есть и свои достоинства. Три огромных зверюги трусили к нему рысцой с трех разных сторон. У них была походка львов, но по внешнему виду они скорее напоминали кабанов - низкие, килограммов по сто, наверное, создания с острыми хребтами и вытянутыми в формепирамиды лбами. Слюна капала с их узких морд, маленькие глазки, расположенные попарно с двух сторон, прямо под растрепанным обвислым ухом, слегка косили. Крючкообразные клыки торчали из-под более мелких собачьих клыков. Подозрительно поглядывая друг на друга, эти три чудовища причудливо подпрыгнули, что говорило об их тупости, потому что они петляли по кругу и наталкивались друг на друга вместо того, чтобы проверить территорию. Какое-то мгновение они рылись мордами в куче мертвых трупоедов, но, видимо, не питались падалью и искали живого мяса. Их пренебрежение к этим жертвам каннибализма было явным. Потом они повернулись, чтобы посмотреть на Раулинса, стоящего так, что любой из них мог направить одну пару глаз прямо на него. Теперь Раулинс понял, что клетка спасет его. Он не хотел бы сейчас оказаться снаружи, уставший и безоружный, когда эти три бестии бродят по городу в поисках ужина. Но что он мог поделать, если именно в ту минуту прутья клетки стали медленно уходить в мостовую. Мюллер, который как раз подходил, увидел эту сцену. Он остановился только на секунду, чтобы посмотреть, как исчезают прутья - постепенно, почти вызывающе. Он окинул взглядом трех голодных диких существ и ошеломленного, окровавленного Раулинса, внезапно оставшегося перед ними без всякой защиты. - Ложись! - закричал Мюллер. Раулинс, после того как пробежал четыре шага влево, послушался его и упал на скользкий от крови тротуар, лицом прямо в кучу маленьких трупов. Мюллер выстрелил. Он даже не стал утруждать себя регулировкой ручного прицела, так как звери были несъедобны. Тремя выстрелами он повалил этих чудовищ. Они не издали ни звука. Мюллер уже направился к Раулинсу, когда внезапно показался один из роботов, посланных на помощь из зоны F. Мюллер достал из кармана свой шарик-излучатель и направил окошко на робота. Тот повернул к нему свое бездушное лицо. Выстрел. Механизм распался на куски. Раулинс поднялся с кучи трупов. - Жалко, что ты его уничтожил, - пробормотал он, медленно приходя в себя. - Он шел сюда только для того, чтобы помочь мне. - Его помощь тебе не нужна. Ты можешь ходить? - Кажется. - Ты очень сильно исцарапан? - И даже покусан. Но это все не так страшно, как выглядит. - Следуй за мной. Маленькие гиены вновь собирались на площадь, притянутые таинственным телеграфом крови. Обнажив страшные жуткие клыки, они приступили к более солидной работе над тремя застреленными кабанами. Раулинс что-то бормотал себе под нос. Забыв о своем излучении, Мюллер схватил его под локоть. Парень вздрогнул, вырвался, но потом, как бы пожалев о своей бестактности, подал Мюллеру руку. Вместе они прошли через площадь. Мюллер чувствовал, как Раулинса трясет. Но он не знал, что это: реакция на приключение, или на свербящую близость неприкрытых чувств. Он жестко сказал: - Здесь. Они вошли в шестиугольную комнату, где Мюллер держал свой диагностат. Плотно прикрыв двери, он стал невидимым, и Раулинс очутился один на голом полу. Его светлые волосы приклеились ко лбу, глаза блуждали, зрачки были расширены. Мюллер спросил: - И долго они нападали на тебя? - Минут пятнадцать-двадцать, точно не знаю. Их было штук пятьдесят или даже сто. Я передавил их штук сорок и едва подумал, что все кончено и можно передохнуть, как пришли три больших чудовища и, конечно, клетка испарилась. - Не спеши. Ты говоришь так быстро, что я не все понимаю. Ты можешь снять ботинки? - То, что от них осталось. - Сними их, и мы посмотрим твои ноги. На Лемносе хватает всякой заразы. И примитивных организмов, и клопов, и черт знает чего еще. Раулинс схватился руками за ботинки. - Помоги мне. Я не могу... - Тебе будет плохо, если я подойду. - Ну и черт с ним! Мюллер пожал плечами, подошел к Раулинсу и стал копаться с изломанными молниями-замками на его ботинках. Металл весь был изгрызен острыми зубами, как, впрочем, и кожа самих ботинок. Через какое-то время Раулинс с голыми ногами лежал, вытянувшись на полу, скривившись от боли, и пытался прикинуться героем. Он страдал, хотя ни одна из царапин не была серьезной. Мюллер включил диагностат. Лампы засветились, блеснул сигнал готовности в щели рецептора. Нед сказал: - Ведь это старая модель. Я даже не знаю, как с ним обращаться. - Вытяни ноги под анализатором. Раулинс повернулся. Голубой свет падал теперь на его раны. В диагностате что-то заклокотало и забулькало, затем выдвинулась телескопическая ручка с тампоном, которая ловко промыла ему левую ногу до самого бедра дезинфецирующим раствором. Диагностат втянул окровавленный тампон и начал анализ микроорганизмов. Тем временем вторая телескопическая ручка прошлась тампоном по правой ноге Раулинса. Он прикусил губу. Тампоны сделали свое дело: коагулятор вызвал свертывание крови. Кровь была смыта, и все жалкие ранки были видны очень хорошо. "Это и теперь выглядит не очень приятно, хотя, конечно, не так жутко, как до промывания", - подумал Мюллер. Из диагностата появился ультразвуковой шприц. Он впрыснул какую-то золотистую жидкость Раулинсу в ягодицу. "Обезболивающее", - догадался Мюллер. Второй укол был темно-янтарным, это, вероятно, был какой-то сильный антибиотик. Раулинс явно успокаивался. Вскоре после этого из диагностата выдвинулось множество ручек, чтобы детально исследовать нанесенные повреждения и, где надо, заживить их. Раздалось жужжание, и три раза что-то громко треснуло. Диагностат принялся обрабатывать раны. Мюллер сказал: - Лежи спокойно. Через пару минут будет готово. - Ты не должен этого делать, - простонал Раулинс. - У нас ведь есть первоклассное медицинское оборудование в лагере. А ведь тебе уже наверняка не хватает множества полезных вещей. Если бы ты дал этому роботу забрать меня обратно в лагерь и... - Я не хочу, чтобы автоматы кружились у меня здесь под ногами. А мой диагностат снаряжен, по крайней мере, лет на пятьдесят. Я редко болею. К тому же, к этой штуке я добавил аппарат, который может сам синтезировать большинство необходимых лекарств. Надо только время от времени подкармливать его протоплазмой, а остальное он сделает сам. - Но позволь тогда, чтобы мы дали тебе некоторые очень редкие и новые лекарства. - Обойдусь. Я не нуждаюсь ни в чьем милосердии. Хватит! Диагностат уже совершил с тобой свои чудеса. У тебя, наверное, не будет даже шрамов. Наконец, аппаратура отпустила Раулинса. Он лег на спину и посмотрел на Мюллера. Тот стоял в одном из шести углов этого здания, прислонясь спиной к стене. - Если бы я мог предположить, - сказал Мюллер, - что они тебя атакуют, то не оставил бы тебя одного надолго. У тебя не было с собой оружия? - Нет. - Звери, которые питаются падалью, никогда не нападают на живых. Что их привлекло к тебе? - Клетка, - ответил Раулинс. - Она издает запах гниющего мяса. Я думал, что они съедят меня живьем. Мюллер улыбнулся: - Любопытно. Значит, эта клетка еще и ловушка. Благодарю тебя, ты помог мне немного углубить знания о лабиринте. Ну что ж, мы оба получили любопытную информацию благодаря твоему приключению. Я даже не могу тебе передать, как интересуют меня эти клетки. И как меня интересует все, что хоть как-то связано с лабиринтом. Акведук. Столбы-календари. Приспособления, очищающие улицы... - Я знаю еще одного человека, который так же смотрит на, жизнь. Для него неважно, кто рискует или сколько это стоит - лишь бы вытянуть из своих экспериментов полезные данные. Бордмен... Энергичным взмахом Мюллер прервал Раулинса. - Кто? - Бордони. Эсмилио Бордони, мой профессор системологии в университете. Лекции читал поразительно. Геоминистику... как учить... - Эвристику, - поправил Мюллер. - Ты уверен? Я готов спорить, что... - Ошибаешься. Ты говоришь с экспертом. Геоминистика - это дисциплина, занимающаяся интерпретацией священного писания. Твой отец знал это отлично. Собственно, моя миссия к гидрянам и была экспериментом по прикладной геоминистике. Но, увы, неудачным. - Эвристика, геоминистика, - Раулинс фыркнул. - Но во всяком случае, я рад, что помог тебе хотя в чем-то и чем-то. Но на будущее я хотел бы обойтись без этой эвристики. - Я думаю. - Мюллер почувствовал удивительный прилив добрых чувств. - Ты пьешь, Нед? - Спиртное? - Ну да, я это имел в виду. - Умеренно. - Здесь есть один напиток... Его делают какие-то гномы во внутренностях планеты, - он достал искусно сделанную плоскую бутылку и налил в кубки по глотку. - Я добываю это в зоне С. Там напиток бьет прямо из фонтана. Наверное, ему надо прилепить этикетку: "Пей меня!" - он подал один кубок Раулинсу. Раулинс осторожно попробовал. - Крепкий! - Примерно, шестьдесят процентов алкоголя. Даже понятия не имею, что в нем еще есть, как его приготавливают и для чего. Мне он просто кажется вкусным. Одновременно и сладкий, и выдержанный. Конечно, не очень сильно пьянящий. Думаю, это еще одна ловушка: достаточно выпить один стакан, чтобы окосеть, а остальное довершит лабиринт, - он поднял кубок. - Твое здоровье! - На здоровье! Они оба улыбнулись этому архаичному тосту и выпили. "Осторожно, Дик, - напомнил себе Мюллер. - Ты уже начинаешь брататься с этим парнем. Не забывай, где ты и почему". - Могу я взять немного этого напитка в лагерь? - спросил Раулинс. - Пожалуйста. Но для кого? - Для того, кто может его по достоинстову оценить. Он у нас дегустатор. Путешествует с запасом различных напитков. У него их, наверное, сто сортов. И, как мне кажется, со ста различных миров. Я даже не смог бы запомнить все названия. - А есть там что-нибудь с Мардука? С планет Денеба? С Ригеля? - Точно не знаю. Это значит: "Люблю пить, но не знаю названий". - А может, твой док захочет выменять какой-нибудь напи... - Мюллер оборвал сам себя. - Нет, нет. Забудь о том, что я сказал. Не хочу я никакой торговли. - Ты мог бы и сейчас пойти со мной в лагерь. Он бы с удовольствием угостил тебя всем, что у него есть в баре. - Очень уж ты хитрый, Нед, - Мюллер уже уныло смотрел в свой кубок. - Я не дам себя охмурить. Не хочу иметь ничего общего с этими людьми. Мне жаль, что ты так уверен в этом. - А мне жаль, что ты так уперся. - Выпьешь еще? - Нет. Мне пора идти. Я ведь шел сюда не на целый день и мне, наверное, зададут в лагере, что я не выполнил дневного задания. - Но ведь ты просидел большую часть времени в этой клетке. Тебе не может попасть за это. - Могло бы. Мне и так немного попало за вчерашний день. Наверное, им не нравится, что я прихожу к тебе. Мюллер внезапно почувствовал, что сердце у него сжалось. Раулинс продолжал: - Я потерял весь сегодняшний день, поэтому не удивлюсь, если они мне и вовсе запретят приходить сюда. Итак уже держали зуб на меня, и раз уж знают, что ты не горишь желанием сотрудничать с ними, то уже точно считают мои визиты сюда пустой тратой времени. Допив кубок до дна, он встал, кряхтя, и посмотрел на свои голые ноги. Какая-то распыленная из диагностата субстанция покрыла ранки пленкой телесного цвета, так, что ран было совсем не видно. Он с трудом натянул свои разодранные ботинки. - Мостовая здесь очень гладкая, - сказал Мюллер. - Так ты дашь мне немного этого напитка для моего друга? Без слов Мюллер вручил Раулинсу флягу, заполненную наполовину. Нед пристегнул ее к поясу. - Это был очень занимательный день. Надеюсь, мы сможем встретиться снова. Когда Раулинс, хромая, шел в зону Е, Бордмен спросил: - Как твои ноги? - Измучился. Но ранки быстро заживают. Ничего страшного. - Ты смотри, чтобы у тебя не упала эта бутылка. - Не бойся, Чарльз. Я хорошо ее прикрепил. Мне не хотелось бы лишить тебя такого удовольствия. - Послушай, Нед. Мы действительно посылали за тобой много роботов. Мы все время наблюдали твою мучительную борьбу со зверями. Но мы ничего не могли сделать. Каждого робота Мюллер останавливал и уничтожал. - Все в порядке, - сказал Раулинс. - Но он действительно неуравновешен. Не захотел впустить ни одного робота в центральную зону. - Все хорошо, Чарльз. Ведь я жив. Бордмен, однако, продолжал говорить о том же. - Я даже подумал, что если бы мы не посылали роботов, то это бы было значительно лучше, Нед. Потому что они слишком долго занимали внимание Мюллера. А ведь за это время он мог вернуться и выпустить тебя. Или, по крайней мере, перебить этих зверей. Он... Бордмен замолчал, надул губы и скорчил гримасу перед зеркалом, взял себя за складку жира на животе. Проклятая старость. Пора снова подвергнуть себя преображению. Принять опять внешность шестидесятилетнего мужчины, одновременно вернув хорошее самочувствие пятидесятилетнего. После длинной паузы он добавил: - Думаю, Мюллер уже подружился с тобой. Я очень рад. Пришло время попытаться выманить его из лабиринта. - Как я должен это сделать? - Пообещай вылечить его. 10 Они встретились через два дня в южной части зоны B. Мюллер приветствовал Раулинса с явным облегчением, чего тому и надо было. Раулинс подошел к нему, пересекая наискосок овальный зал - наверное, бальный - между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул головой: - Ну как ноги? - Отлично. - А твой приятель... Ему понравился напиток? - Естественно. - Раулинс вспомнил блеск в глазах Бордмена. - Он прислал тебе какой-то особый коньяк и надеется, что ты еще угостишь его своим нектаром. Мюллер посмотрел на бутылку в вытянутой руке Раулинса и холодно сказал: - К черту все это. Ты не сможешь меня склонить ни к какой торговле. Если ты дашь мне эту бутылку, я ее разобью. - Почему? - Дай, я тебе это докажу. Нет, подожди. Не разобью. Нет, дай. Он взял обеими руками красивую плоскую бутылку, открутил колпачок и поднес к губам. - Вы черти, - сказал он уже мягче. - Что это? Из монастыря на Денеб XIII? - Не знаю. Он только сказал, что это тебе должно понравиться. - Сатана. Искуситель. Меновая торговля, черт вас побери! Но на этом конец. Если ты еще раз появишься с этим своим дьявольским коньяком... или чем-нибудь иным... даже элексиром богов, я его не приму. Что ты делаешь целыми днями? - Работаю. Я же говорил тебе. Им не очень-то нравятся мои визиты к тебе. "Все же он меня ждал, - подумал Раулинс. - Чарльз прав: он проникся ко мне. Почему он такой упрямый?" - Где они теперь копают? - спросил Мюллер. - Да не копают они. Аккустическими зондами исследуют границы зон E и F, чтобы установить хронологию... то есть, чтобы установить, сразу воздвигли весь лабиринт или слои нарастали постепенно, вокруг центра. А ты как думаешь, Дик? - Заруби себе на носу: ничего нового для своей археологии ты от меня не услышишь! - Мюллер сделал один глоток из бутылки. - Ты стоишь довольно близко. - В четырех с половиной или пяти метрах. - А ведь был еще ближе, когда подавал мне флягу. Я не заметил, что это тебе мешало. Ты ничего не чувствовал? - Чувствовал. - Только терпел, как подобает стоику, правда? Пожав плечами, Раулинс беззлобно ответил: - Мне кажется, что впечатление от "этого" раз за разом слабеет. Оно все еще довольно сильно, но мне уже легче выдерживать его, чем в первый день. А ты замечал это с кем-нибудь иным? - Никто другой не собирался наскакивать на "это" дважды. Иди сюда. Смотри. Это мой источник воды. Просто шик. Вот эта черная труба бежит вокруг всей зоны B. Из какого-то полудрагоценного камня. Ониксовая, вероятно. Довольно симпатичная, - Мюллер присев, погладил акведук. - Здесь какая-то система насосов. Тянет воду из глубины, может быть, в сотню километров. На поверхности Лемнос нет никаких открытых водоемов. - Есть моря. - Независимо от... но, чего бы там ни было, тут ты видишь один из этих каналов. Каждые пятьдесят метров есть такая штука. Насколько я понимаю, это снабжало водой весь город, а значит, его строителям не нужно было много воды. Водопровода я не нашел, канализации тоже. Хочешь пить? - Вообще-то нет. Мюллер подставил ладони под спиральный кран, украшенный затейливой гравировкой. Полилась вода. Он быстро выпил несколько глотков. Когда он убрал руки, вода перестала течь. "Автоматически, как будто что-то наблюдало за нами и знало, когда выключить воду, - подумал Раулинс. - Хитро. Каким же образом это просуществовало миллионы лет?" - Напейся, - сказал Мюллер, - чтобы уж и позже не чувствовать жажды. - Я не останусь здесь долго, - сказал Раулинс, но воды хлебнул. Неспеша они направились в зону А. Клетки были снова закрыты. Раулинс вздрогнул, увидев их. "Теперь бы я ни за что не согласился на подобный опыт", - подумал он. Они нашли скамьи из гладкого камня в форме кресел с подлокотниками. Видимо, они предназначались для каких-то созданий с более широкими спинами, чем у людей. Усевшись, они начали разговаривать. Их разделяло расстояние, достаточное, чтобы Раулинс не чувствовал себя плохо от излучения Мюллера. И все-таки они сидели довольно близко. Мюллер разговорился. Он перескакивал с темы на тему, порой сердился, порой жалел себя, но в общем говорил спокойно, и речь его была даже интересна. Это была беседа взрослого мужчины, которому небезразличен более молодой собеседник. Они выражали свои взгляды, делились воспоминаниями, философствовали. Мюллер рассказывал о начале своей карьеры, космических путешествиях, тонких переговорах, которые он вел от имени Земли с колонистами на других планетах. Часто он упоминал имя Бордмена. Раулинс старался не подать вида, что хорошо знает этого человека. Отношение Мюллера к Бордмену было смесью глубокого восхищения и предвзятой обиды. Он до сих пор не мог простить Бордмену, что тот использовал его слабость, послав к гидрянам. "Это нелогично, - подумал Раулинс. - Если бы во мне было столько любопытства и честолюбия, то я сделал бы все, чтобы мне поручили эту миссию. Несмотря на Бордмена. Несмотря на риск". - Ну что с тобой? - спросил Мюллер в конце. - Ты, кажется, притворяешься менее сообразительным, чем есть на самом деле. Кажешься несмелым, робким, но у тебя есть мозги, старательно скрытые под внешностью прилежного студента. Каковы твои планы, Нед? Что дает тебе археология? Раулинс посмотрел ему прямо в глаза. - Возможность понять миллионы прошедших цивилизаций, рас. Я так же увлечен этим, как ты своим делом. Я хочу знать, как и почему все это происходило. И почему так, а не иначе. И не только на Земле и в нашей Солнечной системе. Везде. - Хорошо сказано! "Ну да, - поддакнул про себя Раулинс. - Чарли, наверное, оценит этот мой прилив красноречия". - Может быть, я смог бы пойти на дипломатическую службу, как это сделал ты. Но вместо дипломатии я выбрал археологию. Я думаю, что не пожалею. Ведь столько интересных вещей можно открыть здесь или в другом месте. А ведь мы только начинаем осматриваться в космосе. - В твоем голосе слышан запал. - Ну да. - Приятно слышать. Это напоминает мне мои собственные слова в молодости. Раулинс вспыхнул: - Но чтобы ты не питал иллюзий, что я такой уж безнадежный энтузиаст, я скажу тебе искренне. Мною руководит скорее эгоистическое любопытство, чем абстрактная любовь к знаниям. - Понятно. Грех простимый. Ну что ж, мы действительно не очень отличаемся друг от друга. С той, конечно, разницей, что между нами... лежит... сорок с лишним лет. Но ты не слишком доверяй своим увлечениям, Нед. Не слишком доверяй своему внутреннему голосу. Летай к звездам, летай. Радуйся каждому полету. А в конце концов тебя сломает так же, как и меня. Но еще не скоро. Когда-нибудь... А, может быть, и никогда... Кто знает? Не думай об этом. - Постараюсь не думать, - он чувствовал теперь сердечность Мюллера, нить к настоящей симпатии. Но была, однако, еще эта волна кошмара, бесконечного излучения из нечистых глубин души. Волна, ослабленная расстоянием, но ощутимая. Движимый жалостью, Раулинс оттягивал ту минуту, когда ему надо будет сказать то, что он должен сказать. Разозленный Бордмен всячески торопил: - Ну, давай, парень, принимайся за дело! Возьми быка за рога! - О чем ты задумался? - спросил Мюллер. - Я думаю как раз о том, как это грустно, что ты не хочешь нам доверять... и что так враждебно относишься к человечеству. - У меня есть на то право. - Но ты не можешь всю жизнь прожить в этом лабиринте. Ведь есть какое-то другое решение. - Дать себя выбросить вместе с мусором. - Слушай, что я тебе скажу, - Раулинс глубоко вздохнул и сверкнул широкой открытой улыбкой. - Я говорил о твоем случае с врачом нашей экспедиции. Этот человек - специалист по нейрохирургии, ему знаком твой случай. Он утверждает, что теперь лечат и такие болезни. В последние два года был открыт новый метод. Можно найти и изолировать источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я уговорил тебя. Мы заберем тебя на Землю. там тебе сделают операцию, Дик. Операцию. И ты будешь здоров. Это сверкающее, остро ранящее слово среди потока деликатных слов попало прямо в сердце и пронзило его навылет. Вылечить! - эхом отразилось в темных стенах лабиринта. Вылечить. Вылечить! Мюллер почувствовал яд этого искушения. - Нет, - сказал он. - Чепуха. Вылечиться невозможно. - Почему ты так уверен? - Знаю. - Но наука эти девять лет шла вперед. Люди исследовали, как устроен мозг. Познали электронику мозга. И, знаешь, что они сделали? Построили в одной из лабораторий гигантскую модель... пару лет тому назад... И провели там всякие опыты с начала до конца. Наверняка, им будет страшно интересно, чтобы ты вернулся, потому что благодаря тебе они смогли бы узнать, верна ли их теория. Если ты вернешься именно в таком состоянии, в каком ты сейчас... Тебя прооперируют, затормозят твое излучение. И докажут, что они правы. Ты ничего не должен делать, только полететь с нами. Мюллер размеренно ударял кулаком о кулак. - Почему же ты не сказал мне этого раньше? - Я не знал. Ничего. - Конечно. - Но я действительно не знал. Ведь я не ожидал встретить тебя здесь, как ты не понимаешь? Сначала мы могли лишь только выдвигать гипотезы, кто ты такой и что ты тут делаешь. Лишь потом я тебя узнал. И только теперь наш врач вспомнил об этом методе лечения... А в чем дело? Ты мне не веришь? - Ты выглядишь, как ангелочек. Голубые глазищи полные честности и золотые кудряшки. В чем, Нед, заключается твоя игра? Зачем ты внушаешь мне эти глупости? Раулинс покраснел. - Это не глупости! - Не верю я тебе. Я тебе не верю. - Можешь не верить. Но сколько ты потеряешь, если... - Не угрожай! - Пожалуйста. Наступило долгое тягостное молчание. Мысли путались в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Забыть клятву, которую он дал здесь? Снова испытать любовь женщин? Груди, бедра, ноги, горячие как огонь... Уста. Восстановить карьеру? Еще раз взлететь на небеса. Снова найти себя после девяти лет мученичества, страданий? Поверить? Вернуться на Землю? Подвергнуть себя этому? - Нет, - осторожно сказал он. - Мой недуг вылечить не удастся. - Это ты только так говоришь. Откуда в тебе эта уверенность? - Попросту не вижу в этом смысла. Я считаю, что все случившееся со мной - божья кара. Кара за гордыню. Боги не посылают людям проходящее несчастье. Не снимают своего заклятья через несколько лет. Эдип не прозрел. Прометей не мог уже уйти со скалы. Боги... - Мы живем в нашем мире, а не в греческих мифах. В реальном мире все происходит по другим правилам и законам. Может, боги решили, что ты достаточно настрадался. И раз уж мы заговорили о литературе... Ореста простили, не правда ли? Почему же ты думаешь, что твоих девяти лет им мало? - А есть ли надежда на излечение? - Наш док говорит, что есть. - Мне кажется, ты врешь, парень. - Но зачем? - Раулинс покраснел. - Понятия не имею. - Ну хорошо. Пусть я вру. Я не знаю, как тебе помочь. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты покажешь мне фонтан с тем напитком? - Он в зоне С. Но сегодня мы туда не пойдем. Зачем тогда ты рассказывал мне эту историю, если это неправда? - Я же просил тебя, давай сменим тему. - Допустим, это правда, - настаивал Мюллер. - Если я вернусь на Землю, возможно, меня сумеют вылечить. Тогда знай: я этого не хочу. Я видел людей Земли такими, какие они есть на самом деле. Они пинали меня, упавшего. Но забава окончена, Нед. Они смердят, воняют, упиваются моим несчастьем. - Ничего подобного! - Что ты можешь знать? Ты был тогда еще ребенком. Еще более наивным ребенком, чем теперь. Они относились ко мне, как к какой-то мрази. Потому что я показывал им неведомую глубину их самих. Отражение их грязных душ. Зачем же я должен возвращаться к ним? Да на что они мне нужны? Черви. Свиньи. Я видел, каковы они, на протяжении нескольких месяцев, которые провел на Земле, вернувшись с Беты Гидры IV. Выражения их глаз, боязливые улыбки. Они избегали меня. "Да, господин Мюллер", "Конечно, господин Мюллер", "Только не подходите ближе, господин Мюллер". Парень, приходи сюда как-нибудь ночью, и я покажу тебе эти созвездия. Я назвал их по-своему, как смог придумать. Здесь есть Стилет, длинный, острый, направленный прямо в Хребет мрака. Стрела, Обезьяна и Лягушка. Эти два объединены. Одна звезда светит во лбу Обезьяны и одновременно в левом глазу Лягушки. Эта звезда как раз и есть Солнце, мой молодой друг. Земное Солнце. Отвратительная маленькая звезда, желтая, как водянистая рвота. И на ее планетах живут отвратительные маленькие создания, множество которых разлилось по Вселенной, как вонючая моча. - Могу я сказать тебе нечто, что может тебя обидеть? - спросил Раулинс. - Ты не можешь меня обидеть, но попробуй. - Я думаю, у тебя извращенное мировоззрение. За все эти годы, проведенные здесь, ты потерял пер-спективу. - Нет. Я научился смотреть правильно. - Ты обижен на человечество за то, что оно состоит из людей. А ведь нелегко принять тебя таким, каков ты сейчас. Если бы мы поменялись местами, ты бы это понял. Пребывать рядом с тобой больно. Больно. Даже в эту минуту я чувствую боль каждым нервом. Еще немного ближе к тебе - и мне захотелось бы расплакаться. Ты не можешь требовать от людей, чтобы они приспособились к тебе сразу. Даже твои любимые не сумели бы... - У меня не было никаких любимых. - Но ведь ты был женат. - Это кончилось. - Любовницы. - Ни одна из них не могла меня вытерпеть, когда я вернулся. - Приятели. - Убегали, куда глаза глядят. - Но ты не давал им опомниться. - Я давал им достаточно времени. - Нет, - решительно воспротивился Раулинс. Не будучи уже в состоянии усидеть, он встал с каменного кресла. - Теперь я скажу тебе нечто, что действительно будет тебе неприятно, Дик. И мне неприятно, но я должен. Ты несешь чушь, вроде той, что я слышал в университете. Цинизм студента второго курса. Этот мир достоин пренебрежения, говоришь ты. Ты видел человечество в действительности и не хочешь иметь с людьми ничего общего. Каждый так говорит, когда ему восемнадцать лет. Но это проходит. Мы стабилизируемся психически. И находим, что мир довольно пристоен. И люди стараются жить в нем, как умеют. Нет, мы, конечно, не совершенны. Но мы и не отвратительны... - Да, когда тебе восемнадцать лет, ты не имеешь права выдавать подобные суждения. А я давно уже имею на это право. Я шел к этой ненависти длинным и трудным путем. - Почему, однако, ты остался при своем юношеском максимализме? Ты любуешься собой, упиваешься собственным несчастьем. Покончим с этим. Вернись с нами на Землю и забудь о своем прошлом. Или, по крайней мере, прости. - Не забуду и не прощу. Мюллер скривился. Ему внезапно стало так страшно, что он задрожал. А что если это правда? Если есть какой-то способ излечения? Улететь с Лемноса? Он весь сжался, мысли его смешались. "Парень, конечно, прав, я циничен, как второкурсник. Нет, даже иначе. Неужели я такой мизантроп? Поза. Это он меня вынуждает. Только ради самой полемики. Теперь я просто задавлен собственным упрямством. Но я уверен, что излечение просто невозможно. Парень плохо умеет притворяться. Он лжет, хотя не знаю, зачем. Хочет заманить меня в какую-нибудь ловушку, в их корабль. А если не врет? Почему бы мне не вернуться на Землю? Снова увидеть эти миллиарды людей... Броситься в водоворот жизни. Девять лет провел я на необитаемом острове и боюсь возвращаться". Его охватила крайняя подавленность. Человек, который хотел стать Богом, теперь жалкий субъект, душевнобольной, цепляющийся за свою изоляцию. И обидчиво отталкивающий любую помощь. "Это грустно, - подумал Мюллер. - Это очень печально". - Я чувствую, - сказал Раулинс, - как меняются твои мысли. - Чувствуешь? - Ничего особенного. До этого ты был каким-то бешеным, запальчивым, предубежденным. А сейчас я воспринимаю какую-то тоску, что-то... даже не могу выразить... - Мне никто никогда даже не говорил, - удивился Мюллер, - что можно различать оттенки. Никто. Может, только... мне говорили только, что находиться рядом со мной жутко. - Ну почему тогда ты так успокоился? Ты вспомнил о Земле? - Быть может, - Мюллер опять набычился, стиснул зубы. Он встал и умышленно подошел поближе к Раулинсу, глядя, как тот борется с собой, чтобы не показать своих эмоций. - Ну что ж, тебе, наверное, уже пора возвращаться к своим археологическим делам, Нед. Твои коллеги снова будут недовольны. - У меня есть еще немного времени. - Нет, тебе пора. Иди. Вопреки явному приказу Чарльза Бордмена Раулинс уперся на том, что должен вернуться в лагерь, в зону F, под тем предлогом, что принесет новую бутылку напитка, которую он в конце концов заполучил у Мюллера. Бордмен хотел послать кого-нибудь за бутылкой, чтобы Раулинс не шел через ловушки зоны F без отдыха. Но тот потребовал личной встречи с Бордменом. Он был потрясен, чувствовал себя отвратительно и знал, что его нерешительность все время растет. Раулинс застал Бордмена за ужином. У старика перед носом стоял поднос из темного дерева, инкрустированного светлым. В красивой посуде лежали фрукты и сахар, овощи в коньячном соусе, экстракты из мяса, пикантные приправы. Кувшинчик вина темно-оливкового цвета стоял рядом с его левой рукой. Разные таинственные таблетки были разложены в углублениях длинной пластинки из темного стекла. Время от времени он клал одну из них в рот. Бордмен долго притворялся, что не замечает гостя, стоящего у входа в его палатку. - Я ведь говорил, чтобы ты не приходил сюда, Нед, - выговорил он, в конце концов. - Это тебе от Мюллера. - Раулинс поставил бутылку рядом с кувшинчиком вина. - Для того чтобы поговорить со мной, тебе не обязательно было наносить мне визит. - С меня довольно этих переговоров на расстоянии. Мне хотелось тебя увидеть. - Раулинс стоял, не приглашенный даже присесть, ошеломленный тем, что Бордмен продолжает жевать. - Чарльз... я думаю, что уже не смогу больше притворяться. - Сегодня ты притворяешься отлично, - сказал Бордмен, попивая вино. - Очень убедительно. - - Да, я учусь лгать, но что из этого? Ты слышал его? Ему отвратительно человечество. В таком случае, он не захочет сотрудничать с нами, когда мы вытянем его из лабиринта. - Ты неискренен. Ты сам сказал ему, Нед, что его рассуждения - глупый цинизм юного щенка. Этот человек любит человечество. Именно потому он так и уперся. Потому что его скрутила эта любовь, но она не перешла в ненависть, и в основе его поступков нет ненависти. - Тебя там не было, Чарльз. Ты не говорил с ним. - Я наблюдал, я прислушивался. Я ведь сорок лет знаю Дика. - Последние девять лет не считаются. Это особые года для него. Раулинс согнулся почти пополам, чтобы посмотреть в глаза сидящему Бордмену. Тот наколол грушу в сахаре на вилку, помахал ею и лениво поднес ко рту. "Он специально игнорирует меня", - подумал Раулинс и снова начал: - Чарльз, я хожу туда, изобретаю ужасную ложь, обманываю, околдовываю его этим излечением. А он отбрасывает это предложение мне в лицо. - Да, Нед, под тем предлогом, что не верит в такую возможность. Но он уже поверил в нее, Нед. Только боится выйти из этой своей гигантской крысоловки. - Прошу тебя, Чарльз, послушай. Ну, допустим, он поверил. Допустим, он выйдет из лабиринта и отдастся в наши руки. Что дальше? Кто возьмется объяснить ему, что его нельзя вылечить никаким из известных способов и что его бессовестным образом обманули. И все потому, что мы хотим, чтобы он снова был нашим послом у чуждых нам существ, в двадцать раз более удивительных и в пятьдесят раз более опасных, чем те, которые так испортили ему жизнь? Я, во всяком случае, ему этого не скажу! - Ты и не должен будешь делать это, Нед. Я сделаю это сам. - И как ты себе это представляешь? Ты думаешь, он улыбнется, поклонится и еще похвалит тебя за находчивость: "Ах, как ты чертовски хитро, Чарльз, снова добился своего". И будет тебе во всем послушен? Нет. Наверняка нет. Может, ты сумеешь вытянуть его из лабиринта, но то, как ты действуешь, не принесет тебе пользы. - Все может быть совсем иначе, - спокойно возразил Бордмен. - В таком случае, может быть, ты объяснишь мне, что ты собираешься делать после того, как сообщишь, что его излечение - это блеф, и что у тебя для него приготовлено новое рискованное задание. - Как мне кажется, это еще рано обсуждать. - Тогда я подаю в отставку, - твердо сказал Раулинс. Бордмен ожидал чего-нибудь в этом роде. Какого-нибудь благородного жеста, дерзкого вызова, прилива добродетели. Сбросив свое искусственное безразличие, он посмотрел на Раулинса внимательно. "Да, в этом парне есть сила. Детерминизм. Но нет хитрости. По крайней мере, не было до сих пор". Он медленно проговорил: - Хочешь уйти в отставку? После стольких разговоров о преданности делу человечества? Ты нам необходим, Нед. Необходим. Ты составляешь одно из звеньев цепи, связывающей нас с Мюллером. - Моя преданность людям касается также и Дика Мюллера, - проворчал Раулинс. - Дик Мюллер - тоже частичка человечества независимо от того, как он к нему относится. Я уже и так достаточно виноват перед ним. И если ты не скажешь мне, как намереваешься поступать дальше, то пусть черти меня возьмут, если я приму в этом какое-нибудь участие. - Мне нравится твоя решительность. - Я настаиваю на отставке. - Я даже согласен с твоей позицией. Я вовсе не горжусь здесь тем, что мы делаем. Но считаю это исторической необходимостью. Измены во имя высших интересов иногда необходимы. Пойми, Нед, у меня тоже есть совесть, восьмидесятилетняя совесть, и очень чувствительная, потому что совесть человеческая не атрофируется с годами. Мы только учимся примирять свои поступки с угрызениями совести, и ничего более. - Как же ты хочешь принудить Мюллера сотрудничать? С помощью наркотиков? Пыток? Может быть, мозгового зондирования? - По крайней мере, ни одним из этих способов. - А как? Я спрашиваю всерьез, Чарли. Моя роль в этом деле закончится теперь, если я не узнаю, правды. Бордмен закашлял, выпил рюмку до дна и съел сливу, затем проглотил одну за другой три таблетки. Он знал, что бунт Раулинса неизбежен, и приготовился к нему, но, тем не менее, ему было неприятно. Пришло время, чтобы умышленно рискнуть. Он сказал: - Ну что ж, я понимаю, что пора отбросить притворство, Нед. Я скажу тебе, что ждет Дика Мюллера... Но я хочу, чтобы ты все обдумал с более общих позиций, но не забывай, что игра, которую мы ведем на этой планете, - вопрос не личных позиций и морали. Хотя мы избегаем громких слов, я должен напомнить тебе, что ставка в ней - судьба человечества. - Я весь внимание, Чарльз. - Ну, хорошо. Дик Мюллер должен полететь к нашим внегалактическим знакомым и убедить их, что мы, люди, разумны. Согласен? Только он один может справиться с этим заданием, потому что только он не способнен скрывать свои мысли. - Согласен. - Мы не должны убеждать этих чуждых существ, что мы хорошие или почтенные, или попросту милые. Достаточно будет, если они узнают, что у нас есть разум и чувства и что мы отличаемся от животных. Что у нас есть эмоции. Что мы - не бездушно сконструированные машины. Неважно, что излучает Дик Мюллер, важно, что он вообще что-то излучает. - Начинаю понимать. - Когда он выйдет из лабиринта, мы сообщим ему, какое задание его ожидает. Он, несомненно, будет взбешен тем, что мы его обманули, но в нем должно победить чувство ответственности. Ты, наверное, думаешь, что нет. Но это ничего не изменит, Нед. Мюллеру не дано никакого выбора, пусть только выйдет из своего убежища. Его отвезут куда нужно, и он вступит в контакт с этими существами. Насилие, я понимаю. Но другого выхода нет. - Значит, здесь даже не принимается в расчет его желание сотрудничать? Его просто сбросят туда, как мешок? - Мешок, который может мыслить. В чем наши знакомые быстро убедятся. - Я... - Нет, Нед. Ничего не говори сейчас. Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе ненавистен весь этот заговор. Конечно. Мне это тоже кажется мерзким. Иди и задумайся над этим. Взгляни на это с разных точек зрения. Если ты решишь улететь отсюда завтра, то уведоми меня. Теперь уж как-нибудь мы справимся без тебя... Но поклянись, что удержишься от необдуманных поступков. Дело слишком важное. Несколько минут Раулинс был бледен, как полотно. Потом лицо у него запылало. Он закусил губу. Бордмен добродушно улыбнулся. Сжав кулаки и прищурив глаза, Раулинс быстро вышел. Продуманный риск. Бордмен проглотил таблетку. Наконец, протянул руку за бутылкой Мюллера. Сладкий, крепкий, изысканный напиток. Он старался как можно дольше сохранить этот вкус на языке. 11 Мюллер почти полюбил гидрян. Особенно грацию их движений. Действительно, они, казалось, парили в воздухе. А необычность собственных взглядов никогда особенно его не поражала. Он часто повторял себе: ты жаждешь гротеска, так надо тебе его искать за пределами Земли. Жирафы, омары, верблюды. Посмотри объективно - вот верблюд. Что, он выглядит менее причудливо, чем гидрянин? Его капсула села во влажной унылой части Беты Гидры IV много севернее экватора, где на амебоподобном континенте располагалось несколько больших квазигородов, занимающих пространство в несколько тысяч квадратных километров. У него были специальная аппаратура, спроектированная для этой местности и этой миссии, и фильтрующий комбинезон, который прилегал к телу, как вторая кожа. Он пропускал только чистый воздух. Двигаться он в нем было легко и свободно. Прежде чем он впервые встретил жителей планеты, наверное, целый час он пробирался сквозь заросли гигантских деревьев, формой похожих на грибы. Они достигали высоты несколько сот метров. Может быть, небольшая сила тяжести - всего пять восьмых земной нормы - была в этом повинна, но их изогнутые стволы не казались крепкими. Он подозревал, что под корой, толщиной, по крайней мере, в палец, находится какая-то кашица, похожая на студень. Кроны этих деревьев, скорее шляпки, вверху соединялись, создавая почти цельную крышу или навес над головой, так что свет только в некоторых местах достигал земли. Плотный слой облаков над всей этой планетой пропускал только туманный расплывчатый перламутровый свет, а здесь даже эти неяркие лучи поглощали деревья, потому всюду господствовали рыжеватые сумерки. Встретив гидрян, Мюллер был удивлен их огромным ростом - около трех метров. Со времени своего детства он не чувствовал себя таким маленьким. Он стоял среди этих существ, выпрямившись, как только мог, и пытался заглянуть им в глаза. Настало время использовать знания в области прикладной геоминистики. Он спокойно сказал: - Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл к вам с дружеским визитом от народов Земли. Конечно, гидряне не могли понять его слов. Но они стояли неподвижно, как будто прислушиваясь. Мюллер надеялся, что их молчание не означает недоброжелательности. Он опустился на колено, и на мягкой влажной земле начертил формулу Пифагора, затем поднял глаза и улыбнулся. - Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления. Гидряне наклонили головы. Ноздри, похожие на вертикальные щели, слегка дрожали. Ему показалось, что они обменялись взглядами. Когда у тебя столько глаз, сидящих вокруг всего тела, для этого даже не надо поворачиваться. - А теперь, - сказал он, - я покажу вам еще кое-что и кое-какие доказательства нашего родства. Он нарисовал прямую линию, рядом с ней - две линии, а немного подальше - три. Дополнил это изображение знаками: I + II = III. - Ну, как? - спросил он. - Мы называем это сложением. Соединенные суставами руки начали описывать окружность. Двое гидрян выпрямились. Мюллер вспомнил, как гидряне, едва обнаружив зонд, тут же уничтожили его, даже не попытавшись исследовать. Он был готов теперь к подобной реакции. Но они только слушали. Внимательно. Он поднялся на ноги и показал то, что начертил. - Ваша очередь, - сказал он. Он говорил довольно громко и улыбался. - Покажите мне, если поняли. Можете обратиться ко мне на универсальном языке математики. Ничего. Он снова показал на символы, а потом протянул раскрытую ладонь к гидрянину стоящему, ближе всех. После длинной паузы другой гидрянин вышел вперед, поднял ногу и легко задвигал своей шарообразной стопой. Черточки исчезли. Он расчистил грунт. - Хорошо, - кивнул Мюллер. - Теперь ты чего-нибудь нарисуй. Однако гидрянин вернулся на свое место в окружающей Мюллера толпе. - Еще один универсальный язык. Я надеюсь, что он не оскорбит ваши уши. - Мюллер вынул из кармана флейту и приставил ее к губам. Играть через фильтрующую оболочку было не очень-то легко. Но он уловил диатоническую гамму. Их конечности немного заколебались. Ага, значит слышат. Или, по крайней мере, чувствуют колебания. Он повторил диатоническую гамму. На сей раз в миноре. Потом начал играть хроматическую гамму. Они показались ему немного более возбужденными. "Это неплохо характеризует вас, - подумал он, - немного разбираетесь". Ему пришло в голову, что, может, полиотропная гамма более соответствует настроению этого унылого мира. Он сыграл ее и вдобавок кое-что из Дебюси. - Это до вас доходит? - спросил он. Они, вероятно, начали советоваться, затем ушли. Мюллер отправился за ними, но они передвигались очень быстро, и поэтому вскоре исчезли во мраке сумеречной чащи. Однако это не отбило у него охоту к контакту. И он, наконец, попал туда, где они стояли все вместе, ожидая его, как он подумал! Когда же он подошел, они опять ушли. Такими перебежками они довели его до своего города. Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы неразумно угощаться тем, что употребляют в пищу гидряне. Он чертил теорему Пифагора много раз. Выписывал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равнобедренные треугольники. Пускался в стереометрию. Пел. Говорил с гидрянами не только по-английски, но и по-французски и по-китайски, чтобы показать им, как разнообразна человеческая речь. Он показывал различные сочетания элементов периодической системы. Но и после шести месяцев пребывания на их планете он знал об их мышлении не больше, чем через час после посадки. Гидряне молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались жестами, прикосновением рук, вздрагиванием ноздрей. Какой-то язык у них был, но это был удивительный, полный всхлипываний шум, в котором он не различал никаких слов или хотя бы слогов. Он, конечно, все записывал, что слышал, но в конце концов, изрядно устав от его пребывания, они все же привыкли к нему. И только значительно позже он понял, что они с ним сделали, пока он спал. Ему было восемнадцать лет, и он лежал голышом под сиянием звездного неба Калифорнии. Он думал, что он может доставать звезды и срывать их с неба. Быть Богом! Овладеть Вселенной! Он повернулся к ней, холодной и стройной, немного напряженной. Накрыл сжатой ковшиком ладонью ее грудь. Потом погладил по плоскому животу. Она чуть дрожала. - Дик, - выдохнула она... - Ох... "Быть Богом", - подумал он и поцеловал ее нежно, а потом горячо. - Подожди, - шепнула она, - я еще не готова. Он ждал. Помог ей приготовиться, или ему казалось, что он ей помогает, и уже скоро ее дыхание участилось. Она снова выдохнула его имя... Сколько звездных систем успеет посетить человек за свою не слишком длинную жизнь?.. Бедра ее раскрылись. Он прикрыл глаза. Под коленями и локтями он чувствовал шелковистые иглы старых сосен. Она не была его первой девушкой. Но была первой, которую стоит считать. Когда его мозг пронизывала молния, он, как сквозь туман, чувствовал ее реакцию, сначала неуверенную, приглушенную, а затем пылкую. Сила ее страсти захлестнула его, и он утонул в ней. Но только на мгновение. Быть богом, наверное, нечто подобное. Он лег рядом с нею на бок. Показывал ей звезды, говорил, как они называются. Причем не меньше половины этих названий он перепутал. Она, однако, этого не знала. Рассказал ей о своей мечте. Позже они ласкались еще не раз, и было еще лучше. Он надеялся, что в полночь пойдет дождь и они смогут потанцевать в его струях. Но небо оставалось безоблачным. Тогда они пошли к озеру просто поплавать. Они вылезли из воды, дрожа и хохоча. Когда он повез ее домой, она запила свою противозачаточную таблетку ликером. Он сказал ей, что любит ее. Они обменялись открытками с поздравлениями на Рождество. И обменивались ими многие годы. Восьмая планета Альфы Центавра была гигантским газовым шаром с маленькой плотностью и такой же силой притяжения, как и у Земли. Мюллер провел там медовый месяц, когда женился во второй раз. Кроме того, он занимался там кое-какими служебными делами, так как колонисты на шестой планете этой системы стали уж чересчур самостоятельными. Хотели вызвать смерч, который всосал бы большую часть атмосферы восьмой планеты для нужд их промышленности. Мюллер провел довольно плодотворные конференции. Убедил местные власти, что стоит назначить плату за участие в использовании атмосферы, и даже удостоился похвалы за свой маленький вклад в межпланетную мораль. Все время своего пребывания в системе Альфа Центавра он и Нола были гостями правительства. Нола в отличие от Лорейн, его первой жены, очень любила путешествовать. Они совершили еще много совместных космических перелетов. В предохранительных костюмах они плавали в ледяном метановом озере. Смеясь, бегали по его аммиачным берегам. Нола, высокая, как и он, была рыжеволосой и зеленоглазой... Потом он обнимал ее в теплой комнате, все стены-окна которой выходили на безнадежно грустное море. - И мы всегда будем любить друг друга? - спросила она. - Да, всегда. Однако в конце недели они расстались, почти врагами. Но тогда это было только развлечением, потому что чем злее ссора, тем нежнее примирение. На какое-то время, конечно. А потом им не хотелось даже ссориться. Когда подошел срок возобновления контракта, оба отказались от него. С течением лет, когда его слава росла, Нола изредка писала ему дружеские письма. Вернувшись с Беты Гидры, он хотел с ней встретиться. Рассчитывал на ее помощь. Кто-кто, а уж она-то не отвернется от него. Слишком крепкая связь их связывала. Но Нола находилась на Весте со своим седьмым мужем. Сам он был третьим. И он не стал вызывать ее, понимая, что это не имеет смысла. Хирург сказал: - Мне очень жаль, господин Мюллер. Но мы ничего не можем для вас сделать. Мн