е не хотелось бы возбуждать в вас несбыточные надежды. Мы хорошо исследовали вашу нервную систему и не можем локализовать изменений. Мне очень жаль. У него было девять лет, чтобы как следует изучить свои воспоминания. Он наполнил ими несколько кубиков. Занимался он этим в первые годы пребывания на Лемносе, когда еще думал, что иначе не будет помнить прошлого. Но потом обнаружил, что с возрастом воспоминания становятся все более живыми. Или, может, ему помогала его выучка. Мюллер мог вызвать в памяти пейзажи, звуки, вкус, мог воспроизводить целые беседы, цитировать полные тексты нескольких трактатов, над которыми когда-то трудился. Мог перечислить всех английских королей в хронологической последовательности от Вильгельма I, до Вильгельма IV. Помнил имя каждой своей девицы. Он признавал в глубине души, что если бы мог, то вернулся бы на Землю. Это было ясно как для него, так и для Неда Раулинса. Мюллер действительно относится к человечеству с пренебрежением, однако это не означает, что он желает остаться в изоляции. Он с нетерпением ждал нового посещения. И в ожидании выпил несколько кубков напитка, который поставлял ему город. Затем азартно охотился и настрелял столько зверей, сколько не смог бы съесть и за год. И одновременно вел сложные диалоги с самим собой, мечтал о Земле. Раулинс спешил. Запыхавшийся, раскрасневшийся, он вбежал в зону С и увидел Мюллера. Тот пришел аж сюда и теперь стоял на расстоянии ста метров от него. - Здесь надо ходить осторожней и медленней, - напомнил Мюллер. - Даже в этой относительно безопасной зоне. Никогда ничего нельзя предугадать... Раулинс упал в бассейн из песчаника, сжав руками его выгнутый край и переводя дыхание. - Дай мне напиться, - выдавил он из себя. - Этого... твоего... специального... - Ты хорошо себя чувствуешь? - Нет. Мюллер двинулся к ближайшему фонтану, наполнил плоскую бутылку ароматным напитком и подошел к Раулинсу. Нед даже не вздрогнул. Ему показалось, что он вовсе не воспринимает излучения. Он пил жадно, давясь, и капли сверкающей жидкости текли по его подбородку и падали на комбинезон. Закрыл глаза. - Ты странно выглядишь, - сказал Мюллер. - Совсем так, будто минуту назад тебя изнасиловали. - Потому что меня изнасиловали. - Не понимаю. - Подожди, дай мне отдышаться. Я ведь бежал всю дорогу от зоны F. - Тогда тебе повезло, что ты остался жив. - Ну да. - Выпьешь еще? - Нет, - Раулинс покачал головой. - Пока нет. Мюллер пригляделся к парню. Перемена в нем была поразительна, одна только усталость не могла быть ее причиной. Лицо у него горело, как будто опухло, застыло, глаза бегали по сторонам. Напился? Или болен? Или накачался наркотиками? Раулинс молчал. Через некоторое время, чтобы как-то заполнить тишину, Мюллер заговорил: - Я много думал о последней беседе. И понял, что вел себя, как последний дурак. Такая жалкая мизантропия, которой я тебя вчера угощал... - он присел и попробовал заглянуть в мечущиеся глаза Неда Раулинса. - Послушай, Нед. Я отказываюсь от того, что вчера наболтал. Я охотно вернусь на Землю, буду лечиться. Даже если лечение будет экспериментальным, все равно рискну. Если даже оно не удастся. - Нет никакой возможности вылечиться, - уныло сказал Раулинс. - Нет... возможности вылечиться... - Нет. Никакой. Это была ложь... - Да. Конечно. - Ты ведь сам сказал, - припомнил Раулинс, - что не веришь ни одному моему слову. Помнишь? - Ложь. - Да. - А я уже был готов вернуться на Землю. - Но ведь нет даже ни малейшей надежды на излечение, - Раулинс медленно встал и поправил рукой длинные золотистые волосы, одернул мятый комбинезон. Подошел к фонтану, брызжущему напитком, и наполнил бутылку. Вернувшись, отдал ее Мюллеру. Потом сам выпил из другой. Какое-то маленькое, явно хищное создание пробежало мимо них и юркнуло в ворота зоны D. Наконец, Мюллер спросил: - Ты хочешь мне что-нибудь объяснить? - Прежде всего мы не археологи. - Дальше. - Мы прилетели сюда специально за тобой. Все это время мы знали, где ты находишься. Тебя выслеживали с тех пор, как девять лет назад ты покинул Землю. - Я был довольно осторожен. - Все твои хитрости были ни к чему. Бордмен отлично знал, что ты улетел на Лемнос. Он оставил тебя в покое лишь потому, что ты не был ему нужен. Но когда наступила такая минута, он вынужден был прилететь сюда. Он держал тебя в резерве, скажем так. - Чарльз Бордмен прислал тебя за мной? - Да, мы все здесь именно поэтому, - сказал Раулинс бесцветным голосом. - Это единственная цель нашей экспедиции. А меня выбрали для контакта с тобой только потому, что ты знал моего отца и, конечно, мог мне довериться. И вид у меня довольно невинный. С самого начала Бордмен руководил мной. Говорил, что мне надо рассказывать, что мне надо делать, давал указания, как ошибаться, как петлять, чтобы все в конце концов удалось. Даже приказал мне войти в эту клетку, думая, что этим я расположу тебя к себе. - Бордмен здесь? На Лемносе? - В зоне F. У него там лагерь. - Чарльз Бордмен? - Да. Он. Лицо Мюллера окаменело, а в голове молниеносно закружились мысли. - Зачем он это сделал? Чего он хочет от меня? - Ты ведь знаешь, что во Вселенной кроме нас и гидрян есть и третья раса разумных существ. - Знаю. Мы открыли ее лет десять назад. Именно поэтому меня направили к гидрянам. Мне было поручено обговорить с ними дела оборонного союза, прежде чем та, внегалактическая раса доберется до нас. Но я не смог. А что это имеет общего с... - Ты много знаешь об этой расе? - Очень мало, - признался Мюллер. - Ничего, кроме того, что я тебе говорил когда-то. В первый раз я услышал о них в тот день, когда собрался отправиться на Бету Гидры. Бордмен сказал мне только, что в соседней Галактике живут какие-то существа, очень разумные, более развитые... и что у них есть возможность проникнуть в нашу Галактику и посетить нас. - Теперь мы знаем о них больше. - Но скажи сначала, чего Бордмен от меня хочет? - Всему своя очередь, - Раулинс усмехнулся. - Многого мы еще о них не знаем, об этих существах. Мы запустили к ним одну ракету. Она пролетела несколько тысяч или миллионов световых лет. Мы выпустили ее из гиперпространства... Точно я не знаю. Это была ракета с передатчиком видеоизображений, посланная в одну из зон с усиленным рентгеновским излучением. Информация строго секретная, но я слышал, что это галактика Сигнус II или Скорпиус А. Мы как-то обнаружили, что одна из планет этой галактики населена существами с высокоразвитой цивилизацией. Совершенно чуждые нам существа. - Совершенно? - Они видят в более низком спектре, - пояснил Раулинс. - А основное поле зрения у них на волнах высокой частоты, в рентгене. Кроме того, они, видимо, могут воспринимать и радиоизлучение или, по крайней мере, черпать из него какую-то информацию, а также большинство волн среднего диапазона. Но не очень интересуются тем, что лежит в промежутке между инфракрасным и ультрафиолетовым излучением, то есть тем, что мы называем видимым светом. - Подожди. Радиочувства? А ты знаешь, какой длины эти радиоволны? Чтобы черпать какую-либо информацию, нужно обладать огромными рецепторами. Каковы же размеры этих существ? - Примерно со слона. - Разумные формы жизни не могут быть такими. - Что это за критерий? Их планета - огромный газовый шар, одни моря, силы притяжения, о которой вообще стоило бы говорить, никакой. Они парят над поверхностью своей планеты. Им не знакомы квадратные и кубические фигуры. - То есть это стада суперкитов, достигших технической культуры. Но ведь ты не хочешь убедить меня в том, что... - Вот именно. Достигли. Повторяю тебе, у нас с ними нет и не может быть ничего общего. Сами они не способны сооружать механизмы. У них для этого есть рабы. - Ага, - сказал Мюллер. - Мы, наконец, поняли, что там происходит. До меня доходят только обрывки этих сообщений, строго секретных, но я их сопоставляю и знаю, что существа эти используют других, то есть превращают их в какое-то подобие автоматов, управляемых по радио. Они используют всех, кто только обладает конечностями и может двигаться. Начали с маленьких животных на своей планете, подобных дельфинам, может, даже разумных, а потом и дальше развивали свою технику, пока не вышли в космос. Добрались до ближайших планет... овладели там какими-то существами вроде псевдошимпанзе. Теперь им нужны пальцы. Это для них очень важно. Сейчас зона их влияния охватывает около восьмидесяти световых лет и, насколько мне известно, расширяется поразительно быстро. Мюллер покачал головой. - Это еще худшая чепуха, чем твои рассказы об излечении. Слушай, скорость передачи радиоволн ограничена, правда? Если эти существа контролируют работу невольников на расстоянии в восемьдесят световых лет, эти же восемьдесят лет должна длиться передача приказов, каждое дрожание мысли, мельчайшее движение... - Они могут покидать свою планету, - сообщил Раулинс. - Но если они так велики... - Невольники построили им собиратели силы притяжения. Они могут развивать также и межзвездную тягу. Всеми их колониями управляют надзиратели, которые находятся на орбитах, на высоте несколько тысяч километров, в капсуле с атмосферой родного им мира. Для каждой планеты достаточно одного надзирателя. Думаю, это какой-то сменяющийся дежурный. Мюллер закрыл глаза. Вот непонятное гигантское чудовище распространяется по своей далекой галактике, подчиняя себе всех живых тварей, и постепенно создает рабовладельческое государство из послушных биологических роботов. Затем уже какие-то космические киты кружатся вокруг планет, контролируя свои великолепные предприятия, оставаясь при этом неспособными даже к незначительному физическому действию. Просто моря чудовищной стеклообразной массы, розовой протоплазмы, напичканной органическими рецепторами, которые охватывают оба конца спектра. Шепчут что-то друг другу вспышками рентгеновского излучения. Передают приказы по радио. "Нет, - подумал он. - Нет". - Гмм... - сказал он осторожно. - Ну и что из этого? Они ведь в другой галактике? - Нет. Они уже добираются до наших колоний. Знаешь, что они делают, когда наталкиваются на планету, заселенную людьми? Оставляют надзирателя на орбите и полностью господствуют над колонистами. Они уже поняли, что люди - наилучшие рабы. Сейчас они захватили уже шесть наших миров. Завладели бы и седьмым, но там удалось уничтожить надзирателя. Теперь это не так просто. Они отводят наши снаряды в сторону, отбрасывают их назад. - Если ты все это придумал, - вскричал Мюллер, - то я тебя убью. - Клянусь, это правда. - А когда это началось? - В прошлом году. - И что происходит? Эти существа все больше и больше людей в нашей Галактике превращают в живые трупы? - По мнению Бордмена, у нас есть возможность остановить это. - Как? Раулинс пояснил. - Они, наверное, не отдают себе отчета, что мы тоже разумные существа. Потому что мы не можем с ними договориться. Они немые. Общаются каким-то телепатическим способом. Мы пытались по-разному передать им информацию, бомбардируем их на всевозможных частотах, но все напрасно. Видимо, они нас не понимают. Бордмен считает, что если бы мы убедили их в том, что у нас есть чувства и душа, то они, может быть, оставили бы нас в покое. Бог знает, почему он так думает. Вполне возможно, что у этих существ есть какой-то план, по которому они собираются поработить полезных, по их мнению, созданий, не наделенных, однако, разумом. Поэтому если бы мы смогли им доказать... - Но ведь они должны видеть, что у нас большие города, что мы уже вышли в космос. Разве это не доказательство нашего разума? - Бобры тоже строят плотины, но ведь мы не заключаем с ними союза, не платим за возмещение убытков, когда осушаем их территорию. Мы знаем, что по каким-то нашим правам чувства бобров в расчет не принимаются. - Знаем? Скорее всего, мы считаем, что бобров можно уничтожать. И это значит, что все рассуждения об уникальности разумных существ - просто болтовня. Мы, конечно, умнее обезьян, но разве это качественная разница? Или мы считаем себя умнее, потому что можем регистрировать наши знания? - Я сейчас не буду вдаваться в философские дискуссии, - резко ответил Раулинс. - Я только объяснил тебе ситуацию... насколько это касается тебя. - Хорошо. Насколько это касается меня? - Бордмен убежден, что мы действительно можем выгнать этих бестий из нашей Галактики. Если докажем им, что мы ближе всех созданий, которых они держат в рабстве, подошли к их уровню разума. Если как-нибудь покажем им, что мы тоже что-то чувствуем, переживаем. Что у нас есть желания, стремления, мечты. Мюллер сплюнул и процитировал: - "Или у Иудея нет глаз? Или у Иудея нет рук, членов, органов, разума, чувств, страстей? Когда нас уколешь, разве у нас не течет кровь?" Шекспир. "Венецианский купец". - Именно так. - Но не совсем так, раз уж они не знают речи. - Не понимаешь? - спросил Раулинс. - Нет. Я... да. Так, теперь я понимаю. - Среди миллиардов людей есть только один человек, который говорит без слов. И он выражает свои самые скрытые чувства, обнажает свою душу. Мы не знаем, на какой частоте, но, может быть, они в этом разберутся. - Да. Да. - Поэтому Бордмен хотел просить тебя, чтобы ты еще раз послужил человечеству. Чтобы полетел к этим существам. Чтобы позволил им воспринять то, что ты излучаешь. Чтобы показал им, что мы нечто большее, чем животные. - Зачем тогда понадобилась эта болтовня об излечении, о том, чтобы забрать меня на Землю? - Трюк. Ловушка. Ведь мы должны были как-то вытянуть тебя из этого лабиринта. Потом мы объяснили бы тебе, в чем дело, и попросили бы тебя помочь. - Признав, что излечение в любом случае невозможно? И вы допускаете, что я пошевелил бы хоть пальцем для защиты человечества? - Твоя помощь могла бы и не быть добровольной. Теперь все это излучалось с огромной силой - ненависть, мука, ревность, зависть, страх, страдание, упорство, ехидство, обида, пренебрежение, расстройство, злая воля, бешенство, резкость, возмущение, жалость, совесть, боль и гнев - весь этот огонь. Раулинс отшатнулся, как ошпаренный. Мюллер оказался на дне одиночества. Трюк. Все это было только трюком! Еще раз стать орудием Бордмена! Он весь кипел. Говорил немного. Это само изливалось из него бурным потоком. Когда он овладел собой, то спросил: - Значит, Бордмен бросил бы меня на растерзание этим чужакам даже вопреки моей воле? - Да, он сказал, что дело очень важное, чтобы оставлять тебе свободу выбора. Твое желание или нежелание в расчет тут не принимались бы. Со смертельным спокойствием Мюллер ответил: - И ты участвуешь в этом заговоре. Не понимаю только, зачем ты мне все это рассказываешь? - Я подал в отставку. - Ну, конечно. - Нет, правда. Я участвовал в этом. Рука об руку с Бордменом... и лгал тебе... Но я не знал финала. Того, что у тебя не будет выбора. Поэтому я должен был сюда придти. Я бы не позволил им это сделать, я должен был все сказать тебе. - Очень мило с твоей стороны. Значит, у меня есть альтернатива, да, Нед? Я могу дать вытащить себя отсюда, чтобы снова стать козлом отпущения Бордмена... Или могу застрелиться, послав человечество ко всем чертям. - Не говори так, - взволнованно сказал Раулинс. - Почему? Ведь у меня только такой выбор. А раз уж по доброте сердечной ты предоставил мне возможность выбирать, я могу выбрать то, что захочу? Ты принес мне смертный приговор, Нед. - Нет! - А как это называть иначе? Я должен снова дать себя использовать? - Ты мог бы сотрудничать с Бордменом, - Раулинс облизал губы. - Я знаю, это кажется сумасшествием, но ты мог бы показать ему, какого покроя ты человек. Забыть о своих обидах. Подставить вторую щеку. Помнить, что Бордмен - это еще не все человечество. Есть и миллионы, миллионы людей... - Господи, прости им, они не знают, что творят. - Правильно! - Каждый человек из этих миллионов избегал бы меня, если бы я попытался к нему приблизиться. - Ну и что? Здесь ничего нельзя сделать! Но ведь эти люди такие же, как ты! - И я один из них! Только они не думали об этом, когда отталкивали меня! - Ты размышляешь нелогично. - И не собираюсь. И даже если бы я мог полететь как посол к этим радиочудовищам и хоть как-нибудь повлиять на судьбы человечества, во что все равно никогда не поверю, то, и тогда мне было бы очень приятно уклониться от такой обязанности. Благодарю, что ты предостерег меня. Теперь, когда мне уже известно, о чем идет речь, я нашел оправдание, которое все время искал. Я знаю тысячи мест, где смерть подстерегает быстро и почти безболезненно. Я... - Прошу, не двигайся, Дик, - сказал Бордмен, останавливаясь примерно в тридцать метрах за спиной Мюллера. 12 "Все это, конечно, мне не по вкусу, но тем не менее необходимо", - думал Бордмен, вовсе не удивленный тем, что события приняли такой оборот. В своем начальном анализе он предвидел два события с одинаковой вероятностью: Раулинс или сумеет ложью вытянуть Мюллера из лабиринта, или в конце концов взбунтуется и выложит тому всю правду. Бордмен был готов как к одному, так и к другому. Теперь он пришел из зоны F сюда, в центр лабиринта, за Раулинсом, чтобы не потерять контроля над ситуацией, пока это еще возможно. Он знал, что одной из вероятнейших реакций Мюллера может быть самоубийство. Мюллер, конечно, не стал бы убивать себя от огорчения. Но запросто мог ухлопать себя из желания отомстить. С Бордменом пришли Оттавио, Дэвис, Рейнольдс и Гринфильд. Хостон и другие ждали их во внешних зонах. Люди Бордмена были вооружены. Мюллер обернулся. На его лице было написано изумление. Бордмен сказал: - Прошу прощения, Дик. Но мы должны были это сделать. - Ты совсем потерял совесть? - Там, где речь идет о безопасности Земли, у меня ее нет. - Я понял это уже давно, но думал, Чарльз, что ты человек. Я не знал, до чего ты дойдешь. - Я бы хотел, чтобы в этом не было необходимости, Дик. Что ж, другого способа я не вижу. Пойдем с нами. - Нет. - Ты не можешь отказаться. Этот парень объяснил тебе, в чем дело. Мы и так уже должны тебе больше, чем в состоянии заплатить, Дик, но тебе придется увеличить кредит. Прошу тебя. - У меня нет никаких обязательств по отношению к человечеству. Я не покину Лемнос. И не буду выполнять ваши задания. - Дик... - В пятидесяти метрах от того места, где я стою, на север, - сказал Мюллер, - есть яма, полная огня. Я пойду к ней, прыгну туда и через десять секунд не будет никакого Ричарда Мюллера. Этот несчастный случай перечеркнет тот. А Земле не будет хуже от этого, чем тогда, когда у меня еще не было моих способностей. Чего ради я должен их использовать? - Если ты хочешь убить себя, то, может отложишь это на пару месяцев? - Нет. У меня даже на секунду не мелькнула мысль служить вам. - Это ребячество. Самый последний грех, в котором тебя можно было подозревать. - Ребячество с моей стороны - мечта о звездах. Я попросту последователен. Мне все равно, Чарльз, пусть эти чуждые существа слопают тебя живьем. Ты не хотел бы стать рабом, правда? Что-то там, в твоем черепе, будет жить и дальше. Ты будешь пищать, умолять об освобождении, но радио не перестанет диктовать тебе, какую руку ты должен поднять и как должен двинуть ногой. Жалею, что не доживу до этого дня и не увижу тебя в таком виде, но все-таки иду в огненную яму. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Приблизься, но медленно, чтобы я мог коснуться твоего плеча. Мне бы хотелось угостить тебя изрядной порцией своей души. Первый и последний раз. Я перестану тебе докучать, - Мюллера всего трясло, лицо его было мокрым от пота, а верхняя губа дрожала. - Проводи меня до зоны F. Мы там спокойно сядем и обсудим все за бутылкой коньяка. - Мы усядемся рядом? - Мюллер фыркнул. - Да ведь тебя вырвет. Ты не выдержишь. - Я хочу с тобой поговорить. - Да, но я этого не хочу, - отрезал Мюллер. Он сделал один нетвердый шаг в северо-западном направлении. Его большая сильная фигура казалась теперь какой-то съежившейся как будто мышцы не слушались его. Но он сделал еще один шаг. Бордмен смотрел. Оттавио и Дэвис стояли слева от него, Рейнольдс и Гринфильд - справа, между Мюллером и огненной ямой, Раулинс, о котором все забыли, - один напротив этой группы. Бордмен почувствовал, как у него сжало горло. Он чертовски устал и одновременно испытывал безумное упоение, как никогда, со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать третий шаг к смерти, потом небрежно щелкнул двумя пальцами. Гринфильд и Рейнольдс бросились на Мюллера, как дикие коты, и схватили его за локти. Сразу же их лица исказились под действием излучения. Мюллер вырывался и боролся с ними. Но вот уже Дэвис и Оттавио схватили его. Теперь в сумерках все вместе казались ожившей группой Лаокоона. Мюллера, самого высокого из них, сжавшегося в этой отчаянной схватке, было видно только наполовину. "Все было бы проще, если бы мы использовали оглушающие пули, - подумал Бордмен. - Но по отношению к людям это рискованно". Еще минута - и они повалили Мюллера на колени. - Разоружите его, - приказал Бордмен. Оттавио и Дэвис держали Мюллера. Рейнольдс и Гринфильд обыскали его карманы. В одном из карманов Гринфильд нашел маленький металлический шарик с квадратным окошечком. - Больше вроде бы ничего нет. - Проверьте досконально. Проверили. Мюллер с застывшим лицом и окаменевшими глазами оставался неподвижным. Как человек, стоящий на коленях перед плахой. Наконец, Гринфильд доложил: - Ничего. - В одном из верхних коренных зубов у меня ампула уриефагина. Я досчитаю до десяти, раскушу ее и растворюсь прямо перед вами. Гринфильд подскочил к Мюллеру сзади и схватил его за челюсть. Бордмен остановил его: - Не надо. Он шутит. - Но откуда мы можем знать... - Оставьте его, отойдите, - он показал рукой. - Встаньте там, в пяти метрах от него, и не подходите, если он не будет двигаться. Они ушли с явным удовольствием, не скрывая, что с радостью выберутся из зоны действия полного излучения Мюллера. Бордмен, находившийся в пятнадцати метрах от него, чувствовал только мимолетные укусы боли. Не подходя ближе, он сказал: - Теперь можешь встать. Только прошу тебя, никаких лишних движений. Честное слово, мне это крайне неприятно, Дик. Мюллер встал. Лицо у него почернело от ненависти. Но он молчал. - Если это будет необходимо, - проговорил Бордмен, - мы обольем тебя застывающей пеной и перенесем, как куклу, на корабль. Если понадобится, ты останешься в ней на все время полета. В ней же встретишь инопланетян. Совершенно беспомощный. Я не хотел бы этого делать, Дик. Альтернативой может быть только твое согласие сотрудничать. Сотрудничать добровольно. Сделай то, о чем мы просим тебя, помоги нам в последний раз. - Чтоб у тебя заржавели все потроха, - ответил Мюллер почти безразличным тоном. - Чтоб ты жил тысячу лет, окруженный одними червями. Чтоб ты задыхался от собственного самодовольства и никогда не сдох. - Помоги нам по своей воле. - Сажай меня в вашу колыбельку, Чарльз. Иначе я убью себя в первую же удобную минуту. - Каким негодяем я должен тебе казаться! Но я не хочу забирать тебя отсюда силой. Пойдем по-хорошему, Дик. Мюллер едва не зарычал в ответ. Бордмен вздохнул. Это был вздох нерешительности. Он повернул голову к Оттавио. - Давай колыбель из пены. Раулинс, который стоял как в трансе, внезапно начал действовать. Он выхватил из кобуры Рейнольдса пистолет, подскочил к Мюллеру и сунул ему оружие в руку. - Вот, - прохрипел он. - Теперь ты хозяин положения! Мюллер посмотрел на пистолет так, как будто никогда его раньше не видел, но его удивление длилось только миг. Умелым движением он схватился за рукоять и положил палец на курок. Оружие этого типа было хорошо известно ему, хотя из-за модификации оно немного изменилось. Молниеносным выстрелом он мог убить их всех, или себя. Мюллер начал пятиться с таким расчетом, чтобы они не зашли с тыла. Палкой, укрепленной на ботинке, он проверил стенку и, когда убедился, что она крепка, оперся о нее спиной. Потом описав пистолетом полукруг, охватывающий всех, приказал: - Встаньте в ряд так, чтобы я всех видел. Его развеселил унылый взгляд, которым Бордмен одарил Раулинса. Парень был ошеломлен, Как будто его неожиданно разбудили. Терпеливо ожидая, пока все выстроятся в ряд, Мюллер поразился своему спокойствию. Он заметил: - У тебя жалкая мина, Чарльз. Сколько тебе теперь лет? Восемьдесят? А ты бы хотел прожить еще лет семьдесят, восемьдесят, девяносто, я так думаю. Ты распланировал себе всю карьеру, и этот твой план, наверное, не предусматривает твоего конца на Лемносе. Спокойно, Чарльз. И выпрямись. Ты не разбудишь во мне жалость к располневшему старичку. Я знаю эти штучки, ты полон ими так же, как и я, хотя эти мышцы выглядят у тебя очень хлипкими. Ты даже здоровее меня. Выпрямись, Чарльз. - Дик, - хрипло сказал Бордмен, - если это тебя может успокоить, убей меня. А потом иди на корабль и сделай то, что от тебя требуется. Без меня свет как-нибудь простоит. - Ты это серьезно? - Да. - Может, и правда, - проговорил Мюллер задумчиво. - Ты, хитрая старая дрянь, предлагаешь мне обменную торговлю! Твою жизнь за мое сотрудничество! Но ведь это никакой не обмен. Я не люблю убивать. И не буду удовлетворен, если убью тебя. Проклятие и так будет висеть надо мной. - Я оставляю свое предложение в силе. - А я отвергаю его. Если я убью тебя, то не потому, что заключил с тобой договор. Еще более вероятно, что я сам себя убью. Знаешь, я ведь в глубине души порядочный человек. Конечно, несколько неуравновешенный, но порядочный. И уж скорее выстрелю из этого пистолета в себя, чем в тебя. Ведь это я страдаю. И могу покончить со страданиями. - Ты мог бы это сделать в течение всех девяти лет. В любую минуту. Но ты жив. И ты использовал всю свою ловкость и хитрость, чтобы выжить в этой бойне. - Да, но это было нечто иное! Какой-то абстрактный вызов: человек против лабиринта. Проба сил, хитрости. Ловкости. А теперь, если я убью себя, я перечеркну твои планы. Оставлю человечество с носом. Ведь я необходим, как ты говоришь? Какой же способ лучше заплатить человечеству я найду? - Мы очень сожалеем, что ты страдаешь, - сказал Бордмен. - Без сомнения, вы горько плакали надо мной. Но вы не сделали больше ничего. Вы дали мне тихонечко уйти, изболевшемуся, испорченному, нечистому, а теперь я могу освободиться. Это действительно не убийство, а только месть. Мюллер улыбнулся. Он отрегулировал пистолет на самый тонкий луч и приставил ствол к груди. Осталось только нажать на спуск. Он окинул взглядом их лица. Четверо солдат вовсе не были растроганы. Раулинс все еще пребывал в состоянии шока, только Бордмен был явно напуган и обеспокоен. - Я мог бы сперва убить тебя, Чарльз. Чтобы дать урок нашему молодому другу... Наказать за подлость смертью. Но это бы все испортило. Ты будешь жить, Чарлз. Ты вернешься на Землю и признаешь, что этот необходимый человек смог ускользнуть из твоих рук. Что за темное пятно на твоей карьере! Полный крах твоей самой важной миссии. Такова моя воля. Я упаду здесь мертвый, а ты обретешь то, что от меня останется, - и он положил палец на курок. - Раз. Два. - Нет! - закричал Бордмен. - Ради бога... - Ради человечества, - закончил Мюллер. Он рассмеялся и не выстрелил. Пальцы его обмякли. Он небрежно бросил пистолет в сторону Бордмена. Тот упал почти у самых ног старика. - Колыбель! - закричал Бордмен. - Скорее! - Не беспокойся, я пойду сам, - сказал Мюллер. Раулинсу нужно было какое-то время, чтобы это понять. Сперва они должны были выбраться из лабиринта, а это оказалось весьма трудно. Даже для Мюллера, их проводника, это было тяжелым заданием. Как они и предполагали, ловушки при выходе из лабиринта действовали иначе, чем при входе. Раулинс все еще опасался, что Мюллер ни с того ни с сего попытается броситься в какую-нибудь убийственную ловушку. Но Мюллер, по-видимому, хотел выйти из лабиринта целым и невредимым не в меньшей степени, чем все остальные. Бордмен, что самое удивительное, это знал. Хотя он и не спускал с Мюллера глаз, но предоставил ему полную свободу. Раулинс, чувствуя, что он в немилости, держался поодаль от остальной компании, почти не разговаривающей во время выхода из лабиринта. Он был уверен, что его дипломатическая карьера уже окончена. Он рисковал человеческими жизнями и успехом операции и все же думал, что поступил правильно. Приходит минута, когда человек должен открыто воспротивиться тому, что считает неправильным. Над этим моральным удовлетворением, однако, преобладало ощущение, что его поступок был наивным, романтичным и глупым. Раулинс не смел смотреть Бордмену в глаза и не раз задумывался, не лучше ли умереть в какой-нибудь из этих ловушек во внешних зонах, но и это казалось ему наивным, романтичным и глупым. Он смотрел, как Мюллер, высокий, гордый и спокойный, размашистыми шагами идет вперед, и ломал себе голову над тем, почему Мюллер отдал пистолет. Бордмен, наконец, осчастливил его, когда они разбили лагерь на одной из наиболее безопасных площадей во внешней зоне G. - Взгляни на меня, - сказал Бордмен. - Что с тобой? Ты не можешь смотреть мне в глаза? - Не играй со мной, Чарльз. Давай уж покончим с этим сразу. - Что я должен делать? - Ну... выругай меня. Вынеси приговор. - Все в порядке, Нед. Ты помог мне достичь цели. Почему же я должен на тебя сердиться? - Но пистолет... я дал ему пистолет... - Ты забываешь, что цель оправдывает средства. Он возвращается с нами добровольно. И сделает все, что мы захотим. Это главное. - Ну, а если бы он выстрелил в себя... или в нас? - пробормотал Раулинс. - Не выстрелил бы. - Это ты теперь так говоришь. А когда он держал этот пистолет... - Нет. Я же говорил тебе, что нам надо обратиться к его чести, чувству, которое следовало воскресить. Ты это и сделал. Слушай, я ведь грязный агент аморального общества, ты согласен? Я - живое подтверждение наихудших обвинений Мюллера в адрес человечества. Разве захотел бы Мюллер помочь стае волков? А ты, молодой, наивный, полный мечты и надежды, ты для него живое воплощение человечества, которому он служил, прежде чем его начал проедать цинизм. Ты со своей неопытностью пытаешься действовать благородно в мире, в котором нет ни капли морали, никаких благородных поступков. Ты олицетворяешь сочувствие, любовь к ближним, чистые порывы во имя того, что правильно и истинно. Ты показал Мюллеру, что человечество еще не безнадежно, понимаешь? Ты наперекор мне дал Мюллеру оружие, чтобы он стал хозяином ситуации. Ведь он мог сделать очевидное - сжечь нас всех. Он мог сделать менее очевидное - уничтожить себя. Но он также мог встать на одну ступень с тобой, своим жестом продолжить твой. Решиться на самозабвение и выразить проснувшееся в нем чувство морального превосходства. И он сделал так. Ты был орудием, при помощи которого мы заполучили его. - В таком изложении все звучит так гадко, Чарльз. Как будто ты все это запланировал, спровоцировал меня на то, чтобы я дал ему этот пистолет. Ты ведь не знал... Бордмен усмехнулся. - Знал? Нет! - вскричал Раулинс. - Нет! Ты не мог запланировать такого оборота дела. Только теперь, после случившегося, ты стараешься приписать заслугу самому себе. Но я видел тебя в ту минуту, когда дал ему пистолет. На твоем лице были гнев, страх, боль. И ты не знал, как он поступит. А теперь, когда все завершилось столь удачно, ты утверждаешь, что именно так все и задумывал. Я вижу тебя насквозь. Я читаю тебя, как открытую книгу. - Приятно быть открытой книгой, - весело сказал Бордмен. Лабиринт, по-видимому, не собирался их задерживать. На пути к выходу они соблюдали все меры предосторожности, но ловушки больше не подстерегали их. И не было никаких серьезных опасностей. Они быстро добрались до корабля. Мюллеру отвели кабину в носовой части, отдельную от кабин экипажа. Он понимал, что так надо, и нисколько не обижался. Держался он замкнуто, порой иронически улыбался, и часто глаза его выражали презрение. Но охотно выполнял все приказания. Показал свое превосходство и теперь подчинился. Экипаж корабля под руководством Хостона готовился к старту. К Мюллеру, который оставался в кабине, Бордмен пришел на этот раз один и без оружия. Он тоже мог позволить себе благородный жест. Они сели за низкий стол друг против друга. Мюллер молча ждал. После длинной паузы Бордмен сказал: - Я благодарю тебя, Дик. - Оставь это. - Ты можешь меня презирать, но я выполняю свой долг, как и тот парень, как и ты вскоре выполнишь свое задание. Тебе не удалось забыть, в конце концов, что ты - человек Земли. - Жаль, что не удалось. - Не говори так, Дик. Это все пустые слова! Ненужная болтовня, бравада. Мы оба слишком стары для этого. Вселенная грозит нам опасностью. И мы приложим все старания, чтобы спастись. А все прочее не имеет значения. Он сидел совсем близко от Мюллера, чувствовал излучение, но не позволял себе сдвинуться с места. Волна расстройства, бьющая по нему, была повинна в том, что его так угнетало бремя старости, как будто ему было по крайней мере тысяча лет. Распад тела, крушение души, гибель Галактики в огне... приход зимы... пустота... пепел... - Когда мы прилетим на Землю, - сказал он деловым тоном, - ты пройдешь инструктаж. Узнаешь об этих проклятых радиосуществах столько, сколько знаем и мы. Однако мы знаем мало, и тебя придется в основном полагаться только на самого себя... Но ты наверняка понимаешь, Дик, что миллионы людей Земли молятся за успех твоей миссии. И кто говорит тут пустые слова? Ты хотел бы кого-нибудь увидеть сразу после приземления? - Нет. - Я могу передать сообщение. Есть люди, Дик, которые никогда не переставали любить тебя. Они будут ждать тебя, если я их уведомлю. Мюллер медленно произнес: - Я вижу, что ты напряжен, Бордмен. Ты чувствуешь излучение, и расстраиваешься. Ты чувствуешь это своими потрохами, головой, грудной клеткой, и лицо у тебя стареет, обвисают щеки. Даже если бы это грозило убить тебя, ты бы сидел здесь, потому что таков твой стиль. Но это для тебя ад. А если какая-то особа на Земле не перестала меня любить, Чарльз, то я могу сделать для нее только одно: избавить ее от таких эмоций. Не хочу ни с кем встречаться, не хочу ни с кем говорить. - Ну, как желаешь, - капли пота свисали с мохнатых бровей Бордмена и падали на щеки. - Может быть, ты передумаешь, когда будешь уже рядом с Землей. - Я никогда не буду близко к Земле, - сказал Мюллер. 13 Через три недели Мюллер уже изучил все, что было известно о гигантах из другой галактики. Он уперся и не ступил ногой на Землю. О его возвращении публично не сообщали. Он получил квартиру в одном из бункеров на Луне, жил там спокойно в кратере Коперника и, как робот, прогуливался по серым стальным коридорам в блеске горящих ламп. Ему транслировали кубики видеофонов с материалом, собранным всевозможными датчиками и приборами. Он слушал, поглощал, но говорил мало. Люди старались не сталкиваться с ним, как и во время полета с Лемноса. Порой он целыми неделями никого не видел. Когда его посещали, то держались по крайней мере в десяти метрах от него. Он ничего не имел против этого. Единственным исключением был Бордмен, который навещал его два раза в неделю, всегда подходя слишком близко. Это казалось ему дешевой позой со стороны Бордмена. Старик, добровольно, и в общем-то напрасно подвергавший себя болезненным процедурам, хотел этим показать свое раскаяние. - Я желаю, Чарльз, чтобы ты держался подальше, - сказал Мюллер резко во время пятого визита Бордмена. - Мы можем поговорить и по телевидению. Ты мог бы остаться у дверей. - Мне не вредит близкий контакт. - Но мне вредит. Тебе не приходит иногда в голову, что я набрался такого отвращения к человечеству, что оно уже превысило то, что человечество питает ко мне. Запах твоего жирного тела, Чарльз, прямо убивает меня. Для меня омерзителен не только ты, но и все остальные. Гадость. Отвратительно. Даже ваши лица. Эта пористая кожа, это глупое шевеление губами, эти уши. Посмотри когда-нибудь внимательно на человеческое ухо, Чарльз. Ты видел что-нибудь более противное, чем эта розовая сморщенная мисочка? Все в вас мне противно. - Мне неприятно, что ты так все это воспринимаешь. Обучение продолжалось. Уже после первой недели Мюллер был готов к акции, но нет, они хотели напичкать его всей информацией, какой только располагали. Он усваивал данные, горя от нетерпения. Что-то от его прежних стремлений осталось в нем настолько сильным, что его захватила эта миссия. Он жаждал принять этот вызов, полететь к этим грозным существам, служить Земле, как и прежде. Хотел как можно лучше выполнить свое задание. В конце концов он узнал, что может отправляться. С Луны его забросили на планетолете с ионной тягой на внешнюю орбиту Марса, где его уже ждал корабль с гиперпространственным двигателем, соответствующе запрограммированный, который должен доставить его на окраину Галактики. На этом корабле он полетел уже один. Его не должны были занимать мысли о том, как воздействует его присутствие на экипаж. Это было принято во внимание при планировании его путешествия. Но важнейшей из причин, по которой его отправили одного, было то, что эту миссию считали почти самоубийством. А раз корабли могут совершать полеты без экипажа, то зачем подвергать опасности жизнь кого-либо, кроме Мюллера. Впрочем, он сам заявил, что не хочет иметь никаких спутников. В последние пять дней перед полетом не виделся ни с Бордменом, ни с Раулинсом, но сожалел лишь о том, что не может и часа провести в обществе Раулинса. Ведь парень настолько многообещающий, еще наивный, и в голове у него неразбериха, но в нем уже есть костяк человечности. Находясь в кабине маленького патрульного корабля, Мюллер наблюдал, как техники, болтаясь в невесомости, отключают линии питания и возвращаются на большой корабль. Затем он услышал последнее сообщение от Бордмена, этакое профессиональное бордменовское блюдо: лети и соверши свое дело на благо человечества и так далее и так далее. Он вежливо поблагодарил Бордмена за слова поддержки. Связь отключилась, и очень скоро Мюллер оказался в подпространстве. Эти неведомые существа завладели тремя системами на окраине Галактики, причем в каждой из систем были планеты, колонизированные землянами. По две в каждой. Мюллер летел прямо к зелено-золотистой звезде. Пятая планета этой системы была безжизненна, она принадлежала выходцам из Центральной Азии, пытавшимся привить на ней образ жизни кочевых племен. На шестой планете, которая климатом и топографией напоминала Землю, было несколько колоний, каждая на своем континенте. Отношения между колониями были довольно сложными. Но теперь это уже не имело никакого значения, так как двенадцать месяцев назад над обеими планетами была установлена власть надзирателя из чужой галактики. Мюллер вынырнул из гиперпространства на расстоянии шести световых секунд от шестой планеты. Корабль автоматически вышел на орбиту наблюдения, и приборы начали работать. Экраны передавали картину поверхности планеты, на которую была наложена прозрачная карта колоний, позволяющая сравнить теперешнее положение вещей с тем, которое было до вторжения чудовищ. Картины эти при увеличении были весьма любопытны. Первоначальные поселения колонистов обозначались на экране фиолетовым цветом, а их новое расположение - красным. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселения независимо от его плана, простирается широкая сеть улиц и бульваров, изогнутых и даже изломанных линий. Инстинктивно он понял, что это чуждая людям геометрия. Он вспомнил лабиринт. Эта архитектура вовсе не походила на принцип лабиринта, но для нее была характерна та же удивительная ассиметрия. Он отбросил допущение, что лабиринт на Лемносе был в свое время построен под руководством этих существ. То, что он теперь видел, напоминало ему лабиринт только из-за своей чуждости всему земному. Чуждые нам существа строят различными чуждыми нам способами. Над шестой планетой на высоте семи тысяч километров на орбите находилась какая-то сверкающая капсула неправильной формы, с диаметром основания, повернутого к планете, большим, чем диаметр противоположного края. Огромная. Размером с межзвездный транспортный корабль. Такую же точно капсулу Мюллер увидел на орбите над пятой планетой. Он знал, что это надзиратели. Ему не удалось вступить в радиосвязь ни с одной из этих капсул, ни с планетами под ними. Все каналы были заблокированы. Он крутил различные диски около часа, игнорируя гневные реакции мозга корабля, повторяющего, чтобы он отказался от этого замысла. Наконец, он уступил. Мюллер направился к ближайшей капсуле. К его удивлению корабль не потерял управления. Снаряды, которые посылали к этим капсулам, эти существа останавливали. А он вел свой корабль без помех. Хороший ли это знак? Он задумался: "Может быть, они за мной наблюдают, может, могут каким-то образом отличать корабль от оружия. Или попросту они меня игнорируют?" На расстоянии тысячи километров он сравнял свою скорость со скоростью капсулы, вошел в челнок и провалился в темноту. Мюллер оказался в чужих руках. В этом не приходилось сомневаться. Капсула приземления была запрограммирована так, чтобы в нужное время пролететь рядом со спутником. Но Мюллер не заметил, что быстро отклоняется от своего курса. Такие отклонения никогда не бывают случайными. Посадочная капсула развила скорость, не предусмотренную программой, а значит, что-то подхватило ее и поволокло. Он отметил это про себя с ледяным спокойствием, так как ни на что не рассчитывал и приготовился ко всему. Скорость падала. Вблизи возникла сверкающая громада чужого спутника. Металл коснулся металла. В оболочке спутника появилось небольшое отверстие, щель. Капсула Мюллера влетела в нее и остановилась на полу большого, напоминающего пещеру, зала. Мюллер в космическом комбинезоне вылез наружу. Он включил гравитационные подошвы, потому что, как и предвидел, сила гравитации тут была ничтожной. Во мраке едва светилось темно-пурпурная луна. Тишина здесь была гробовая. Несмотря на действие гравитационных подошв, у Мюллера кружилась голова, и пол под ним качался. У него создалось впечатление, что его окружает ртутное море: огромные волны бьют в изрытый берег, массы воды в шарообразном глубоком ложе клубятся и шумят, мир колышется от его тяжести. Он почувствовал, как холод проникает сквозь его теплый комбинезон. Его влекла какая-то неодолимая сила. Шаги его были неуверенными, и он с удивлением заметил, что ноги слушаются его, хотя он с трудом управляет ими. Близость чего-то огромного, колышащегося, вздрагивающего, вздыхающего была ощутимой. Мюллер шел в темноте по бульвару. Наткнулся на длинную баллюстраду - темно-красную линию среди смолистого мрака, подошел поближе и двинулся вдоль нее вперед. В одном месте он подскользнулся, и когда ударился локтем, раздался металлический звон, который откликнулся приглушенным эхом. Как через лабиринт, он шел по коридорам и галереям, мимо анфилад камер, по мосту, переброшенному над пропастью, сбегал с наклонных пандусов в темные высокие залы, потолки которых были едва различимы. Не боясь ничего, он шел вперед, слепо веря только в себя. Он совсем потерял ориентацию. Не представлял себе, как может выглядеть план этого спутника. Не мог даже предположить, для чего служат внутренние перегородки. В непосредственной близости от скрытого гиганта тихо шумели волны. Напряжение все усиливалось. Мюллер буквально вздрагивал и трясся от этого напряжения. Наконец, он добрался до центральной галереи, и, когда посмотрел вниз, увидел в туманном голубоватом свете уменьшающиеся неисчислимые уровни и очень глубоко под его балконом какой-то большой бассейн, а в нем что-то огромное и сверкающее. Он сказал: - Вот я и пришел, Ричард Мюллер. Человек с Земли. Он сжал ладонями перила и глянул вниз, готовый ко всему. Зашевелится ли чудовище, эта жуткая тварь, двинется, захрипит? Отзовется языком, который он не понимает? Мюллер ничего не услышал, но почувствовал многое: какой-то контакт, связь, взаимоотношение. Он почувствовал, как душа его вытекает сквозь поры кожи. Это было безжалостной мукой, но он не сопротивлялся, он поддавался охотно, не жалея себя. Ужасное существо внизу высасывало его сознание, как если бы поглощало из открытых кранов его энергию. - Ну, прошу, - эхо его голоса раздавалось вокруг, замирая и вибрируя. - Пей! Тебе это нравится? Горек этот напиток, правда? Пей! Пей! Колени у него подогнулись, и он упал на перила, прижав лоб к холодному краю. Источник излучения иссякал. Но теперь Мюллер отдавал себя радостно. Сверкающими каплями выплывало из него все: его первая любовь и первое разочарование, апрельский дождь, лихорадка и боль, честолюбие и надежда, тепло и холод, пот и огорчения, запах вспотевшего тела и прикосновение гладкой, нежной кожи, грохот музыки и музыка грохота, шелковистость волос под его пальцами и чертежи, нарисованные на губчатой почве, фыркающие скакуны и серебряные стайки маленьких рыбок, башни Второго Чикаго, бордели подземного Нового Орлеана, снег, молоко, вино, голод, огонь, страдание, сон, грусть, яблоко, рассвет, слезы, фуги Баха, шипение жира на сковороде, смех стариков, солнце, уже скрывающееся за горизонтом, луна над морем, блеск далеких звезд, след пролетевшей ракеты, летние цветы рядом с ледником, отец, мать, Христос, полдень, ревность, радость. Он отдавал из себя все это и что-то еще, значительно большее, и ждал какого-то ответа. Напрасно. А когда в нем уже ничего не осталось, он повис на перилах лицом вниз, выжатый, пустой, слепо смотрящий в бездну. Мюллер улетел, как только немного пришел в себя. Ворота спутника открылись, чтобы выпустить его капсулу, сразу направленную в сторону корабля. Вскоре после этого он уже был в гиперпространстве. Он проспал почти весь путь. Только в районе Антареса он принял контроль над кораблем и запрограммировал изменение курса. Ему незачем было возвращаться на Землю. Станция мониторов зарегистрировала его требование, провела в пути обычную процедуру, проверила, свободен ли канал, и ему позволили отправиться сразу на Лемнос. Мгновенно он вновь оказался в гиперпространстве. Когда его корабль вынырнул в районе Лемноса, Мюллер увидел на орбите другой корабль, который явно дожидался его. Он игнорировал это, но с того корабля кто-то упорно пытался вступить с ним в контакт. В конце концов он откликнулся. - Здесь Нед Раулинс. Дик, зачем ты изменил курс? - раздался удивительно тихий голос. - А это важно? Я ведь выполнил задание. - Но ты не отдал рапорт. - Ну что ж, я отчитаюсь теперь. Мы с ним мило и дружески поболтали. Потом оно позволило мне вернуться домой. И вот я уже почти дома. Не знаю, как повлияет мой визит на будущие судьбы человечества. Я кончил. - И что ты собираешься делать? - Вернуться домой, как я и сказал. А дом мой здесь. - Лемнос? - Лемнос. - Дик, впусти меня на свой корабль, мы поговорим всего десять минут, лично... Прошу тебя, не отказывай. - Не откажу. Через минуту от того корабля отделилась маленькая ракета и поравнялась с его кораблем. Вооружившись терпением, он согласился на эту встречу. Раулинс вошел, снял шлем. Он побледнел, похудел, и выглядел состарившимся. Выражение его глаз было иным, чем раньше. Довольно долго они смотрели друг на друга молча. Потом Раулинс подошел к Мюллеру и дружески пожал ему локоть. - Никогда не думал, что увижу тебя снова, Дик, - сказал он. - Я хотел только... - он вдруг резко осекся. - Да? - спросил Мюллер. - Я не чувствую этого! - закричал вдруг Раулинс. - Не чувствую этого! - Чего? - Тебя. Твоего поля. Смотри, я стою рядом с тобой и не чувствую того отвращения, той боли, того расстройства... ты не излучаешь. - Это чудовище выпило меня до дна, - спокойно сказал Мюллер. - Я вовсе не удивляюсь, что ты ничего не ощущаешь. Оно вынуло из меня всю душу и снова возвратило ее полностью. - О чем ты говоришь? - Я чувствовал, как это существо высасывало из меня все, что во мне было. Я знал, что оно изменит меня. Неумышленно. Это только случайные перемены. Побочный эффект. Раулинс медленно произнес: - Значит, ты знал об этом. Еще прежде, чем я вошел сюда. - Это только подтверждает мои мысли. - И несмотря на это, ты снова хочешь вернуться в лабиринт? Почему? - Потому что там мой дом. - Твой дом - Земля, Дик. Почему бы тебе не вернуться на Землю? Ведь ты вылечился. - Да, счастливый конец всей этой жалкой истории. Я снова могу общаться с человечеством. Награда за то, что благородно рискнул жизнью во второй раз. Хорошо! Но достойно ли человечество общаться со мной? - Не надо высаживаться на Лемносе, Дик. Ведь ты сам знаешь, что болтаешь ерунду. Чарльз прислал меня за тобой. Он тобой дьявольски гордится. Все мы тобой дьявольски гордимся. Было бы непростительной глупостью замуровать себя в этом лабиринте теперь. - Возвращайся на свой корабль, Нед. - Я вернусь с тобой в лабиринт, если ты хочешь вернуться туда. - Если ты это сделаешь, я убью тебя. Я хочу быть один, Нед. Разве ты это не понял? Я выполнил задание, последнее. Я свободен от своих кошмаров и ухожу на пенсию. - Мюллер нашел в себе силы слегка улыбнуться. - И не пробуй сопровождать меня, Нед. Я доверял тебе, а ты хотел меня предать. Впрочем, это был случай. А теперь уходи. Мы сказали друг другу все, что могли, кроме "прощай". - Дик... - Прощай, Нед. И передавай привет от меня Чарльзу и другим. - Не делай этого! - На Лемносе есть нечто, чего я не хочу потерять. Я имею на это полное право. Поэтому держись подальше. Я узнал правду о людях Земли. Ну, иди. Раулинс молча послушался и двинулся к люку. Когда он выходил, Мюллер сказал: - Попрощайся со всеми от меня, Нед. Я рад, что последний человек, которого я вижу, это ты. Мне будет от этого легче. Раулинс исчез в люке. Вскоре после этого Мюллер запрограммировал корабль на гиперболическую орбиту с протяженностью в двадцать минут, вошел в посадочную капсулу и приготовился спуститься на Лемнос. Он быстро опускался и удачно сел всего в двух километрах от входа в лабиринт. Солнце стояло высоко в небе, было светло. Бодрым шагом Мюллер направился к лабиринту. Он совершил то, что от него хотели, и теперь шел домой. - Это опять его поза, - сказал Бордмен, - он не выйдет оттуда. - Я думаю, нет, - кивнул Раулинс. - Он говорил серьезно. - Ты стоял рядом с ним и ничего не ощущал? - Ничего. Он не излучает. - Он знает об этом? - Да. - В таком случае он выйдет. Будем наблюдать за ним и, когда он попросит, чтобы мы забрали его, мы сделаем это. Раньше или позже, но все равно он захочет общаться с людьми. Он столько пережил за последнее время, что ему надо все обдумать. Он, наверное, считает, что лабиринт - самое подходящее место для этого, и еще не готов нырнуть в водоворот нормальной жизни. Дадим ему года два, три, ну, четыре. И он выйдет оттуда. Ту обиду, которую нанес ему один из видов инопланетных существ, исправил другой вид. Дик теперь снова сможет жить в обществе. - Не думаю, - сказал Раулинс. - Не думаю, чтобы это не оставило в его душе никаких следов, Чарльз. Он, наверное, уже не совсем человек... не человек. - Хочешь, поспорим? - Бордмен рассмеялся. - Ставлю пять к одному, что Мюллер выйдет из лабиринта самое большее лет через пять. Добровольно. - Хмм... - Пари остается в силе. Раулинс вышел из офиса Бордмена. Была ночь. Он постоял на мосту перед зданием. Через час ему предстоит ужин с девушкой, серьезной, может быть, даже благосклонной к нему и нежной, которой явно импонировало то, что она подруга всем известного Неда Раулинса. Эта девушка умела слушать, умилялась, когда он рассказывал о своих подвигах, кивала головой, когда он сообщал ей о новых рискованных заданиях. Так же хороша она была и в постели. Теперь, шагая через мост, он остановился и посмотрел вверх, на звезды. Миллиарды светлых точек сверкали на небе. И Лемнос, и Бета Гидры и даже невидимые, но вполне реальные галактики тех, чужих. Где-то там был лабиринт посреди громадной равнины, где-то были джунгли губчатых деревьев стометровой высоты, где с неописуемой грацией прогуливались многорукие существа, и на тысячах планет росли молодые города людей Земли, и загадочная капсула кружила на орбите над одним из покоренных миров, а в капсуле было что-то невыносимо чужое, чуждое. Напуганные люди боялись будущего. А в лабиринте жил один... человек. "Может, - подумал Раулинс, - через год-два я навещу Дика Мюллера". Он знал, что еще рано строить планы, пока неизвестно, как отреагируют на то, что они узнали от Мюллера неведомые существа, если они вообще как-то отреагируют. Роль гидрян, усилия людей по обороне, выход Мюллера из лабиринта - это тайны, которые только предстоит разгадать. Однако все это только возбуждало и поддерживало в Раулинсе уверенность, что до разрешения этих загадок он доживет. Раулинс перешел через мост. Посмотрел, как космические корабли пересекают темноту космоса. Затем снова постоял без движения, чувствуя дуновение звезд. Вся Вселенная притягивала его, и каждая звезда участвовала в этом притяжении. Сверкание небес ошеломляло. Открытые звездные пути манили за собой, убегая в бесконечность. Он снова подумал о человеке в лабиринте, а также об этой девушке, гибкой и страстной, темноволосой, с глазами, как серебряные зеркала, о ее ждущем его ласки теле. И внезапно он стал Диком Мюллером, которому, как и ему было когда-то двадцать четыре года. И Галактика повиновалась одному его кивку. "Неужели ты, Дик, чувствовал себя тогда иначе? - подумал он. - Что ты чувствовал, когда смотрел вверх, на звезды? Где тебя это настигло? Здесь? Как раз здесь это настигло и меня. И ты отправился туда. И нашел. И утратил. И снова нашел, но уже нечто иное. Ты помнишь, Дик, как ты чувствовал себя когда-то, давным-давно? Сегодня, этой ночью, в жутком лабиринте о чем думаешь ты? Вспоминаешь ли? Почему ты отвернулся от нас теперь, Дик? И чем ты занят сейчас?" И Нед Раулинс поспешил к девушке, которая ждала его, и они пили молодое вино, терпкое и электризующее, улыбались друг другу в мерцающем свете сечей. Потом она отдалась ему, а позже они стояли вдвоем на балконе, и пред ними раскинулась панорама самого большого из городов человечества. Неисчислимые огни мерцали внизу, двигались, поднимались к огням на небе. Он обнял ее, прижал к себе, положив ладонь на обнаженное бедро. - Мы долго будем вместе? - спросила она. - Еще четыре дня. - А когда вернешься? - Когда выполню задание. - Нед, когда ты отдохнешь, когда ты, наконец, скажешь, что с тебя хватит? Ты уже не будешь больше летать, выберешь себе какую-нибудь одну планету и поселишься на ней навсегда? - Да, - сказал он неуверенно, - наверное, я так и сделаю когда-нибудь. - Ты только так говоришь. Никто из вас никогда не осядет. - Мы не можем, - шепнул он ей на ухо. - Мы всегда в движении. Нас всегда ждут какие-то миры, какие-то солнца. - Вы хотите слишком многого, Нед. Вы хотите познать всю Вселенную. А это грех. Ведь есть границы, которые нельзя пересекать. - Да, - признался он. - Ты права. Я знаю, что ты права, - он провел пальцами по ее гладкой, как атлас, коже. Она дрожала. - Мы делаем то, что должны. Учимся на чужих ошибках и служим нашему делу. Мы стараемся быть честными по отношению к самим себе. Может ли быть иначе? - Тот человек, который вернулся в лабиринт... - Он счастлив, - закончил он. - Он идет выбранным путем. - Как это? - Я не смогу тебе объяснить. - Он, наверное, жутко нас ненавидит, если ушел от всего мира? - Он поднялся выше ненависти, - попытался объяснить он. - Несмотря на то, кто он. - А кто? - Так, - сказал он мягко. Раулинс почувствовал ночной холод и увел ее в комнату. Они остановились возле кровати. Свечи погасли. Он торжественно поцеловал ее и снова подумал о Дике Мюллере. Задумался о том, какой лабиринт ждет его, Неда Раулинса, в конце его дороги. Он обнял девушку, и они опустились на кровать. Его ладони искали, хватали, ласкали. Она дышала неровно и все быстрее. "Дик, когда я с тобой увижусь, - подумал он, - я найду, что тебе сказать". - Но почему он снова заперся в этом лабиринте? - спросила она. - По той причине, по которой до этого отправился к чуждым существам. По той самой причине, по которой все произошло. - Не понимаю. - Он любил людей, - сказал Раулинс. Это было лучшей эпитафией. Он страстно ласкал девушку. Но ушел от нее до рассвета.