Брэм Стокер. Вампир




        Глава первая



        ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА
     (Записано стенографически)

     <i>3 мая.</i>

     Выехал из Мюнхена 1 мая в  8 часов 35 минут вечера и прибыл в Вену рано
утром  на  следующий день; должен был приехать в  6 часов 46 минут, но поезд
опоздал на час. Будапешт,  кажется, удивительно красивый  город; по  крайней
мере, такое впечатление произвело на меня то,  что я мельком  видел  из окна
вагона, и небольшая прогулка по  улицам.  Я боялся отдаляться  от вокзала. У
меня было такое чувство, точно  мы покинули запад и оказались  на востоке, а
самый западный из велико-лепных  мостов через Дунай, который достигает здесь
громадной ширины и глубины, напомнил мне о том, что мы находимся недалеко от
Турции.  Выехали мы  своевре-менно и прибыли в Клаузенберг после полуночи. Я
оста-новился на ночь в  гостинице  "Руаяль". К обеду  или,  вернее,  к ужину
подали цыпленка, приготовленного ка-ким-- то оригинальным способом с красным
перцем -- прекрасное оригинальное блюдо, но сильно возбуждаю-щее жажду.
     (Примечание: надо взять рецепт для Мины.)
     Я пришел  к  заключению, что, как ни скудны мои  по-знания  в  немецком
языке, все  же они оказали  мне боль-шую  услугу. Право, не знаю,  как  бы я
обошелся  без  них.  Во  время  моего  последнего  пребывания  в  Лондоне  я
воспользовался  свободным  временем,  чтобы посетить Британский  музей,  где
рылся  в книгах и атласах книж-ного отдела Трансильвании; мне казалось,  что
впослед-ствии,  при  моем сношении  с  магнатами этой страны, вся-кая мелочь
может пригодиться.  Я  выяснил,  что интересо-вавшая меня область  лежит  на
крайнем  востоке  страны, как раз на  границах трех областей: Трансильвании,
Молдавии и Буковины,  посреди  Карпатских гор; я убе-дился, что это  одна из
самых диких и  малоизвестных частей Европы и никакие географические карты  и
другие источники  не  могли  мне  помочь  определить  местополо-жение "Замка
Дракулы",  так  как  до сих  пор  нет подроб-ной  географической  карты этой
области.  Но  все же  мне  удалось  узнать, что  почтовый  город Быстриц  --
упомя-нутый графом Дракулой -- существует на самом деле. Здесь я внесу кое--
какие примечания, дабы впоследствии, когда  буду  рассказывать Мине о  своем
путешествии  и пребывании в этих краях,  восстановить в  памяти все виденное
мною. Трансильвания населена четырьмя  раз-личными  народностями: саксонцами
--  на севере, вала-хами -- на юге, мадьярами -- на западе и секлерами -- на
востоке и северо-- востоке. Я нахожусь среди послед-них. Они утверждают, что
происходят от Аттилы и гун-нов. Возможно,  что так оно и есть поскольку в XI
веке, когда мадьяры завоевали страну, она была сплошь за-селена гуннами.
     Я где-- то вычитал, что в  недрах  Карпатских гор за-родились суеверные
предания  и легенды  всего мира, как будто в них  находится центр водоворота
фантазии; если это так  на самом деле, то мое  пребывание здесь обещает быть
очень интересным.
     (Примечание: надо спросить об этом у графа.)
     Я  плохо  спал, хотя  кровать  моя  была довольно  удобна;  мне снились
какие-- то страшные сны. Какая-- то собака всю ночь завывала под моим окном,
что может быть и повлияло на эти сны, а может  быть, "паприка"  всему виною,
так  как, хотя  я выпил весь графин воды, все же  не мог утолить жажды.  Под
утро  я,  по--  видимому,  крепко заснул, так  как,  чтобы  добудиться меня,
при-шлось  с полчаса  неистово  стучать  в  дверь.  К  завтраку подали опять
"паприку",  затем  особую  похлебку  из  куку-рузной  муки,  так  называемую
мамалыгу,  и яйцеобраз-ные  питательные плоды -- Демьянку, начиненные мел-ко
нарубленным мясом -- превосходное блюдо; называ-ется оно "имплетата".
     (Примечание: необходимо раздобыть этот рецепт тоже.)
     Мне  пришлось  поторопиться  с  завтраком,  так  как  поезд отходил  за
несколько  минут до 8--  ми;  вернее, он  должен  был отойти в это время, но
когда я,  примчав-шись  на  станцию  в  7  часов  30  минут,  сел  в  вагон,
выяс-нилось,  что  ранее половины девятого поезд и не подумал трогаться. Мне
кажется,  чем  дальше к Востоку,  тем менее точны  поезда. Что же делается в
таком случае в Китае? Воображаю...
     В продолжение всего следующего дня мы любовались мелькавшими перед нами
картинами,  полными разнооб-разной  красоты. Мимо  проносились то  маленькие
города  или  замки  на  вершинах  крутых  холмов,  похожие  на  те,  которые
встречаются на гравюрах в старинных  книгах  Св. Писания; то бурные потоки и
реки,  окаймленные бе-лыми  каменными берегами. На каждой станции толпи-лась
масса людей в разнообразнейших нарядах.
     К  вечеру  мы добрались,  наконец,  до  Быстрица,  ока-завшегося  очень
интересным старинным уголком.

     Граф  Дракула  в  своих  письмах  рекомендовал  мне гостиницу  "Золотая
Корона",  которая оказалась,  к  мое-му  большому  восторгу,  выдержанной  в
старинном стиле; моим самым пламенным желанием было видеть все то, что могло
бы  дать  мне  верное  представление  о  стране. По--  видимому, меня  здесь
ожидали, так  как  в дверях мне встретилась веселая на вид, пожилая женщина,
одетая  в обычный  национальный крестьянский  костюм: в белую юбку с двойным
длинным  передником  из  цвет-ной шерстяной  материи.  Когда я подошел,  она
поклони-лась  и  спросила: "Господин  англичанин?" "Да,  -- отве-тил  я,  --
Джонатан  Харкер". Она улыбнулась  и что--  то  сказала  человеку  в жилете,
стоявшему  за  ней тоже в дверях; он вышел и сейчас же  вернулся с письмом в
ру-ках, которое передал мне. Вот оно:
     "Мой друг, приветствую Вас в Карпатах! С нетерпе-нием ожидаю Вас. Спите
спокойно  в эту ночь. Завтра в 3  часа  дилижанс отправится в Буковину; одно
место оставлено для Вас. В ущелье Борго Вас будет ожидать коляска, которая и
доставит Вас в замок.
     Я надеюсь, что Вы благополучно  приехали из Лон-дона и что Вам доставит
удовольствие пребывание в нашей великолепной стране.
     Ваш друг, <i>Дракула</i>".


     <i>4 мая.</i>

     Хозяин  гостиницы, должно быть,  получил письмо от  графа  с поручением
оставить  для меня место в дили-жансе; но  на мои расспросы он долгое  время
ничего не отвечал и делал вид, что не понимает моего немецкого языка. Это не
могло быть  правдой,  так как раньше он прекрасно  понимал его;  по  крайней
мере, в свое время на мои вопросы он отвечал. Хозяин и его жена погляды-вали
друг на друга и на меня с каким-- то  страхом. Нако-нец, он пробормотал, что
деньги  были  посланы  в письме и что  больше  он ничего  не знает.  Когда я
спросил, знает ли он графа Дракулу и не может  ли что-- нибудь расска-зать о
замке, то он и его жена перекрестились и, ска-зав что они  ровно  ничего  не
знают, просто-- напросто  отказались от дальнейших  разговоров.  Вскоре  мне
при-шлось отправиться в путь, а я так и не сумел никого расспросить. Все это
было  очень таинственно  и  отнюдь не действовало  на  меня ободряюще. Перед
самым  отъез-дом ко  мне вошла жена  хозяина  --  пожилая дама --  и  нервно
спросила:  "Вам  непременно   нужно  ехать,  о  молодой  господин?  Вам  это
необходимо?" Она была в таком возбуждении, что,  по-- видимому, забыла и тот
маленький запас немецких слов, который знала, и при-мешивала к немецкой речи
другой язык, которого  я со-вершенно не знал. Я  мог следить  за  смыслом ее
речи только благодаря  тому, что задавал много вопросов. Когда я сказал, что
должен сейчас  же  ехать,  что меня призывает туда  важное дело --  она меня
опять спро-сила: "Знаете ли вы, что за день сегодня?" Я ответил, что сегодня
4 мая; она покачала головой и сказала опять: "О, да. Я это знаю, я это знаю.
Но знаете  ли вы, что  за день сегодня?" Видя, что я понятия не имею, в  чем
дело, она продолжала: "Сегодня канун Святого  Георгия.  Разве вы не  знаете,
что  сегодня  ночью,  лишь  только  пробьет  полночь,  нечистая  сила  будет
властвовать  на земле? А имеете  ли вы представление о  том, куда вы едете и
что  вас  там  ожидает?"  Она  сильно  сокрушалась, и как  я ни старался  ее
утешить, все было безуспешно. В заклю-чение она упала передо мной на  колени
и начала умо-лять не ехать туда; или, по крайней мере, переждать день-- два.
Все  это  было в достаточной  мере смешно,  да  к  тому  же  я  неважно себя
чувствовал; тем  не менее меня призывали важные дела, и  я не мог допустить,
чтобы на мой отъезд влияли какие-- то бредни. Поэтому я  поднял ее с колен и
как можно строже сказал, что благодарю за предостережение,  но должен ехать.
Тогда она встала и, вытерев глаза, сняла со своей шеи крест и предложила мне
надеть его.  Я не знал, как  поступить,  так как, будучи членом англиканской
церкви,  с  детства  привык  смотреть  на  такие  вещи  как  на своего  рода
идо-лопоклонство, но я боялся, чтобы  мой отказ не  показался оскорбительным
для пожилой дамы,  которая была столь  благожелательно  настроена ко мне,  и
колебался, не зная, как поступить. Заметив мою  нерешительность, она  просто
надела  мне крест на шею, сказал: "Во имя вашей матери". Вношу это в дневник
в  ожидании  кареты, которая, конечно, запаздывает;  а крест так и остался у
меня на шее. Не знаю, страх ли пожилой дамы или те многочисленные рассказы о
привидениях,  которые гос-подствуют в  этой местности,  или сам  крест  тому
ви-ною -- не знаю, но я не чувствую себя так свободно, как всегда. Если этой
книге  суждено  увидеть Мину раньше  меня,  то пусть  она  передаст  ей  мой
последний привет. Вот и карета.


     <i>5 мая. В замке</i>

     Серое  утро  сменилось  ярким солнцем, высоко стоящим  над  горизонтом,
который кажется зубчатым.  Я  не знаю,  деревья или  холмы придают ему такую
форму -- все  так далеко, что  большие  и маленькие  предметы сли-ваются. Не
хочется спать, а так как меня не позовут, пока я  сам не проснусь, то я буду
писать, пока  не  засну.  Здесь происходит масса странных  явлений,  которые
нужно  отметить, но чтобы читатель  не вообразил, что я опять слишком хорошо
пообедал и поэтому  галлюцинирую из-- за тяжести в желудке, я подробно опишу
свой обед. Мне подали блюдо, которое здесь называется разбой-ничьим  жарким:
куски мяса и сала с луком, приправ-ленные паприкой, -- все это жарится прямо
на угольях, так же как в Лондоне кошачье мясо. Вино подали "Зо-лотой медок",
странно  щиплющее  язык,  но в общем не неприятное  на вкус; я  выпил  всего
только пару бокалов этого напитка и больше ничего. Когда  я сел в карету, то
кучер  еще  не занял своего  места, и я видел, как он бе-седовал с хозяйкой.
Они наверное говорили обо мне, так  как то и дело поглядывали в мою сторону;
несколько  соседей,  сидевших  на  скамьях  около  дверей,  подошли  к  ним,
прислушались к беседе  и  тоже  посмотрели  на  меня,  причем  большинство с
чувством  сострадания.  Я  мог  расслышать  массу  слов,  которые  они часто
повто-ряли,   --  странные  разнообразные  слова,  должно  быть,  на  разных
наречиях, так  как в толпе были люди раз-личных национальностей; я незаметно
вытащил из сумки свой многоязычный словарь  и начал отыскивать слова. Нельзя
сказать,  чтобы  найденные  слова  звучали осо-бенно ободряюще; вот значение
большинства из них: "ordog" -- дьявол, "pokol" -- ад, "stregoica" -- ведьма,
"vrolok" и "vikoslak" -- значение обоих слов  одно и  то же,  но  одно  по--
словацки,  а  другое  по--  сербски,  обо-значает  что--  то  среднее  между
оборотнем и вампиром.
     (Примечание: я должен подробно узнать у графа об этих суевериях.)
     Когда мы двинулись в путь, то вся толпа  высыпала  к дверям гостиницы и
все осенили  себя  крестным зна-мением,  причем два пальца были направлены в
мою  сторону.  С большими  трудностями я добился от одного из моих спутников
объяснения,  что все это значит; сначала он не хотел мне отвечать, но узнав,
что я  англи-чанин, объяснил, что это  служит как бы талисманом и защитой от
дурного глаза. Такое поведение мне не особенно понравилось, так как я ехал в
незнакомое  место,  чтобы  встретиться  с  незнакомым  человеком; но, говоря
правду, каждый из них был до того искренен, до того чистосердечно  огорчен и
высказывал мне  столько симпатии, что я невольно был тронут.  Покрыв широким
холстом сидение, наш кучер ударил своим длинным би-чом по четырем  маленьким
лошадкам,  которые дружно стронули  омнибус с  места  и  -- наше путешествие
на-чалось.
     Вскоре  я  совершенно позабыл о  страхе  перед приви-дениями,  невольно
залюбовавшись красотой  природы. Перед нами  расстилалась  зеленая, покрытая
лесами и  дубравами местность; то  здесь, то  там вздымались круп-ные холмы,
увенчанные  группами деревьев или же фер-мами, белые остроконечные края крыш
которых  были  видны  с  дороги.  Везде  по  дороге встречались в  изо-билии
всевозможные  фруктовые  деревья  в цвету -- груши, яблони, сливы, вишни,  и
проезжая мимо, я  ясно видел, как трава под фруктовыми деревьями была сплошь
усеяна опавшими лепестками.
     Посреди этих зеленых холмов  пробегала дорога,  то изгибаясь и кружась,
то свободно и широко  вновь по-являясь у опушки сосновых лесов. Дорога  была
неров-ная,  но  тем  не  менее  мы  неслись  по  ней  с  невероятной,  прямо
феерической скоростью.  Тогда  я  не понимал  при-чины  этой быстроты;  по--
видимому, кучеру был отдан приказ не терять времени и поспеть в определенный
час  в  ущелье  Борго.  За  зелеными волнистыми  холмами  воз-вышались  цени
Карпатских  гор, покрытые  могучими ле-сами.  Они возвышались по обе стороны
ущелья  Борго,  ярко  озаренные  заходящим  солнцем,  отливая всеми  цветами
радуги:  темно--  голубым  и  пурпурным  цветом  сияли  вершины,  зеленым  и
коричневым -- трава на ска-лах; а бесконечно тянувшаяся перспектива зубчатых
скал   и  заостренных  утесов  предстала   перед  нашими  взорами,  покрытая
величественными снежными верши-нами ослепительно белого цвета. Мы продолжали
наше бесконечное путешествие, а солнце за нашей спиной спускалось все ниже и
ниже, и вечерние тени начали расстилаться вокруг.
     Местами холмы были до того круты, что, несмотря на все старания кучера,
лошади могли двигаться  только шагом. Я  хотел, как это принято у  нас дома,
сойти  и помочь лошадям, но кучер и слышать об этом не  хотел. "Нет, нет, --
говорил он, -- вы не должны здесь ходить, тут бродят слишком свирепые собаки
и  затем, --  доба-вил  он, по-- видимому шутки ради,  так как  обернулся  к
остальным  пассажирам,  рассчитывая  на  ободряющую  улыбку, --  вам  и  так
придется  достаточно  подождать, прежде  чем удастся уснуть". Он только  раз
остановился, и то лишь затем, чтобы зажечь фонари.
     Когда начало темнеть, пассажиры заволновались  и один  за другим  стали
обращаться к кучеру с просьбою ехать быстрее. Ударом своего  длинного бича и
дикими криками кучер заставил  лошадей  положительно  лететь.  Затем  сквозь
темноту я увидел  над  нами какой-- то серый свет -- как будто  расщелина  в
холмах.  Волнение среди  пассажиров  все увеличивалось;  наша шаткая коляска
подскакивала на  своих  больших  кожаных  рессорах  и  раскачивалась во  все
стороны,  как  лодка в  бурном море.  Мне пришлось  крепко держаться.  Затем
дорога выров-нялась, и мы понеслись по ней. Потом  горы приблизи-лись к  нам
совершенно вплотную, и мы наконец въехали в ущелье Борго. Все пассажиры один
за  другим  приня-лись  наделять  меня  подарками;  они давали  их  с  такой
настойчивостью, что я положительно был лишен воз-можности отказаться; каждый
при  этом искрение верил, что подарки избавят меня  от дурного глаза, каждый
из них меня еще благословлял и крестил, точно так же, как на дворе гостиницы
в  Быстрице. Затем, когда  мы помчались дальше,  кучер  наклонился вперед, а
пасса-жиры, нагнувшись по обе стороны коляски, нетерпе-ливо вперили взоры  в
окружающую мглу.  Ясно  было, что впереди случилось или  ожидалось  что-- то
необыкновен-ное,  хотя, сколько я ни расспрашивал пассажиров, никто не давал
мне  ни малейшего объяснения. Это состояние всеобщего волнения  продолжалось
еще некоторое вре-мя, пока наконец мы не  увидели  впереди выезд  из ущелья.
Было  темно,   надвигающиеся  тучи  и  душный  воздух  предвещали  грозу.  Я
внимательно всматривался в дорогу в ожидании экипажа, который повезет меня к
графу. Каждую минуту я надеялся увидеть свет фонарей во мраке; но всюду было
темно.  Лишь в  лучах фонарей  омнибуса  виднелся  пар  от  наших  загнанных
лошадей,   поднимавшийся   облаком.  Теперь   мы   ясно  могли  рас-смотреть
расстилающуюся перед нами белую песчаную  дорогу, но на всем  ее  протяжении
даже и намека  не было на какой--  нибудь экипаж. Пассажиры вновь  спо-койно
уселись   с  явным  выражением   радости,   точно   в  насмешку   над   моим
разочарованием. Я задумался над тем, что предпринять, когда кучер, посмотрев
на часы, сказал что--  то другим, чего я, к  сожалению, не смог по-нять, так
как это было сказано очень тихо. Кажется он, сказал: "Часом  раньше".  Затем
он повернулся  ко  мне  и сказал на отвратительном немецком языке,  еще хуже
моего:  "Нет никакой  кареты. По--  видимому,  Госпо-дина не ожидают.  Лучше
пусть он поедет сейчас  с нами в Буковину, а завтра возвратится обратно, или
же на следующий  день --  даже лучше  на  следующий  день". Пока он говорил,
лошади начали ржать,  фыркать и дико рыть землю, так что кучеру пришлось  их
сдерживать, напрягая всю силу.
     Вдруг, среди хора визгов и воплей пассажиров,  осе-нявших себя крестным
знамением,  позади  нас  показа-лась запряженная четверкой  лошадей коляска,
которая, догнав наш омнибус остановилась. Когда лучи фонарей упали на нее, я
увидел  великолепных породистых воро-ных  лошадей. На козлах сидел человек с
длинной чер-ной бородой, в широкой черной шляпе, которая скры-вала его лицо.
Я смог  разглядеть блеск  очень больших глаз, казавшихся  красными при свете
фонарей, когда он повернулся к нам. Он обратился к кучеру: "Ты что-- то рано
сегодня приехал, друг мой". Возница, заикаясь, ответил:
     -- Господин англичанин очень торопил, -- на что незнакомец возразил:
     "Потому-- то ты, вероятно, и  посоветовал ему ехать в Буковину! Меня не
обманешь, друг  мой; я слишком много знаю,  да и лошади у меня быстрые". При
этом он улыбнулся, и луч фонаря осветил его холодный,  жесто-кий рот, ярко--
красные  губы и  острые  зубы,  белые,  как  слоновая  кость.  Один  из моих
спутников шепотом про-чел своему соседу строфу из Леоноры Бургера:
     "Так, как быстро скачет смерть".
     Незнакомец,  очевидно,  расслышал эти  слова,  посколь-ку  взглянул  на
говорившего  с  торжествующей  улыбкой.  Пассажир  отвернулся,  осеняя  себя
крестным знаме-нием. "Подай мне багаж господина", -- сказал незнако-мец, и с
необычайной  быстротою  мои  вещи  были вынуты  из дилижанса и  переложены в
коляску. Затем  я  вышел, но так как  коляска  была закрыта, кучер помог мне
взобраться,  подхватив меня  под локоть стальною  ру-кою, -- по--  видимому,
сила у него была необычайная. Молча дернул он  вожжами, лошади  повернули, и
мы  по-неслись  во  мраке ущелья. Когда я  оглянулся, то заме-тил  при свете
фонарей лошадей  дилижанса, а оглянув-шись вторично, увидел, как мои прежние
спутники пере-крестились, затем кучер щелкнул бичом, окликнул своих лошадей,
и они  помчались  дорогой в Буковину. Как только  они канули  во  мрак, меня
охватило  чувство оди-ночества  и странный озноб; но на  плечи сейчас же был
накинут плащ, колени укрыты толстым шерстяным одея-лом, и кучер обратился ко
мне на прекрасном немец-ком языке:
     --  Ночь  холодна, сударь, а  господин мой, граф, про-сил окружить  вас
вниманием.  Под  сидением  приготов-лена для вас фляжка  сливянки  --  нашей
национальной водки; если захотите, то легко ее достанете.
     Я не  коснулся ее,  но приятно было  сознавать,  что  она  под рукой. Я
чувствовал  себя  немного  странно,  но  не  ощущал  никакого  страха  и  не
сомневаюсь, что,  имея  возможность  выбирать,  без  сомнения  предпочел  бы
оста-новку  этому  ночному   путешествию  по   неведомым  доро-гам.  Коляска
повернула на какую--  то  извилистую  жест-кую дорогу,  тянувшуюся  довольно
долго,  потом  мы  круто  повернули  и  попали опять на прямую  дорогу.  Мне
казалось, что мы  попросту кружимся на одном  месте;  желая  проверить  свое
впечатление, я отметил в уме определенную точку и убедился, что это так. Мне
очень хотелось спросить кучера, что это значит, но я положительно боялся так
поступить, ибо  в моем поло-жении протест ни  к чему  не привел  бы, раз это
делалось  умышленно. Некоторое время спустя мне захотелось  узнать,  который
теперь час,  я чиркнул серной спичкой и при свете ее взглянул на  часы; была
полночь  без  не-скольких минут; это неприятно подействовало на меня. Я ждал
чего-- то с болезненной нерешительностью.
     Вдруг  где--  то  вдали на  ферме  завыла  собака  --  длин-ный тягучий
жалобный  вой, наполненный страхом. Ей ответила другая собака, затем третья,
четвертая  --   на-конец  эти  звуки  слились  в  дикое  бешеное  завывание,
исходившее,  казалось,  из  каждой  точки  окрестности.  При  первых  звуках
волнение лошадей достигло  чрезвы-чайных  размеров, и кончилось тем, что они
начали ста-новиться  на  дыбы, но  кучер  ласково заговорил  с ними,  и  они
успокоились, хотя и продолжали дрожать, тря-сясь от  какого-- то непонятного
мне  испуга. Потом далеко за  горами, по обе  стороны от нас, снова раздался
еще  более громкий  и пронзительный вой, --  на  этот  раз уже  вой  волков,
который  повлиял одинаково как на меня, так  и  на  лошадей:  мне захотелось
выпрыгнуть из  коляски и удрать, а лошади опять взвились на дыбы и сейчас же
рванулись вперед,  так что  кучеру  пришлось употребить  всю  свою громадную
силу, чтобы  сдержать их. Через несколько минут,  однако, мое ухо привыкло к
вою, и лошади успокоились  настолько, что  кучер  смог сойти  и  стать перед
ними.  Он их ласкал,  успокаивал и шептал что-- то на  ухо, т. е. употреблял
все приемы, которые  как я  и  слышал, пускаются в ход укротителями лошадей,
причем  успех  был  необычайный,  и лошади  опять  стали  смирными,  хотя  и
продолжали дрожать. Кучер снова  уселся на  козлы и, взяв  вожжи, тронулся в
путь крупной  рысью. Наконец, оставив ущелье, он внезапно свернул  на  узкую
темную дорогу, которая резко уходила вправо. Вскоре мы оказались окруженными
деревьями, которые  местами образовывали свод,  так что  мы проезжали как бы
сквозь  туннель;  а потом опять перед  нами с двух сто-рон открылись мрачные
утесы.  Хотя мы были под  их  за-щитой,  но  все же слышали завывание ветра,
который со стоном  и  свистом  проносился по  утесам, ломая ветви  деревьев.
Становилось  все холоднее и холоднее, и нако-нец пошел сильный снег, который
вскоре покрыл и нас и все окружающее белой пеленой. Резкий ветер доно-сил до
нас  лай  собак, который,  однако,  становился  все слабее  по  мере  нашего
удаления. Зато вой волков разда-вался все ближе и ближе, и казалось, что  мы
были  окру-жены ими со всех сторон.  Мне стало невероятно страш-но, и лошади
разделяли  мой  испуг,  но  кучер  не  выказы-вал ни  малейшей  тревоги.  Он
продолжал свой  путь, поворачивая  голову то  налево, то  направо,  что меня
очень удивило, так как я не мог ничего различить во мраке.
     Вдруг  слева  показался  слабый  мерцающий  огонек.  Кучер  моментально
заметил его;  он сейчас же  сдержал лошадей и,  спрыгнув на землю, исчез  во
мраке.  Я  не  знал,  что  делать,  тем более, что  вой  волков  почему-- то
ослабевал, но пока я недоумевал, кучер неожиданно  вернулся  и, ни слова  не
говоря, уселся на место,  и наше путешествие  продолжалось. Мне кажется, что
дальней-шие  события  я  видел  во сне,  так  как этот  эпизод  беспре-рывно
повторялся,  и теперь, оглядываясь  мысленно  назад, я думаю,  что это  было
больше  похоже на  ужасный ночной кошмар, чем на действительность.  Как-- то
раз огонек  показался  так близко от дороги,  что,  несмотря на полный мрак,
окружающий  нас, я мог совершенно ясно  различить  все движения  кучера.  Он
быстро  напра-вился  к  месту  появления  голубого  огонька  и  стал  делать
движения, точно  горстями собирал огонь  и укладывал его  на камни,  образуя
этим  как бы  преграду; странно было только то,  что вокруг этого пламени не
было ни-какого освещения -- по-- видимому, огонек был очень слабый. При этом
произошел  странный оптический  об-ман:  когда  кучер  стоял  между  мною  и
огоньком, он не  заслонял  собою этого пламени,  и  я продолжал  видеть  это
мрачное  мерцание как бы сквозь тело  кучера. Это явление поразило меня,  но
поскольку  все продолжалось  лишь  мгновение, я решил, что это обман зрения,
уто-мленного напряжением  глаз  в  абсолютной  тьме. Потом на время мерцание
синего  пламени  прекратилось, и  мы поспешно двигались вперед во мрак,  под
удручающий аккомпанемент воя волков, которые окружали  нас  со  всех сторон.
Наконец, при  последнем появлении  мерцающего  огонька,  кучер  отошел очень
далеко, и в его отсутствие лошади начали дрожать сильнее прежнего, все время
фыркая  и трясясь  от  страха.  Я никак не мог  понять причины, так как  вой
волков совсем прекратился; но в тот же момент я при свете луны, показавшейся
сквозь темные облака, увидел вокруг нас  кольцо  волков с белыми  зубами,  с
высунутыми красными языками, длинными мускулистыми ногами, покрытыми  грубой
шерстью.  Они  были  во сто раз  страшнее  теперь, в охва-тившем  их ужасном
молчании, даже  страшнее, чем  тогда, когда выли. Что касается меня, то я от
страха не мог двинуть  ни рукой, ни ногой  и потерял голос. Всю  силу такого
страха человек может понять, только очу-тившись лицом к лицу с таким ужасом.
     Вдруг волки снова пронзительно завыли, как будто лунный свет производил
на  них какое-- то особенное дей-ствие. Лошади  подскакивали и брыкались, но
живое  кольцо  ужаса  окружало  их  со  всех сторон  и  поневоле  заставляло
оставаться в центре  его. Я окликнул кучера; мне  казалось, что единственным
спасением для нас было бы прорваться сквозь кольцо с его помощью. Я кричал и
стучал, надеясь  этим  шумом  напугать  волков  и  дать  ему  таким  образом
возможность добраться до нас.
     Откуда он вдруг появился -- я не знаю, но я услышал  его голос, который
прозвучал  повелительным приказом, и посмотрев  перед собою, я увидел его на
дороге.  Он  про-тянул  свои  длинные  руки, как  бы  отстраняя  неосязаемое
препятствие,  и волки  начали  медленно  отступать, но  тут  большое  облако
заволокло лик луны, и мы опять очутились во мраке.
     Когда луна выглянула снова, я увидел кучера, взби-равшегося на сиденье;
а  волков  и след  простыл.  Все это было так  странно и  необычайно, что  я
почувствовал безумный страх и  боялся  говорить и  двигаться. Время тянулось
бесконечно. Дальнейшее  путешествие мы про-должали  уже в  совершенной тьме,
так   как  проносив-шиеся   облака   совсем  скрывали  луну.  Мы  продолжали
подниматься в гору,  только изредка периодически спу-скались, но потом опять
все время поднимались. Я не помню, сколько времени это продолжалось...
     Вдруг  я почувствовал, что мы остановились. Мы были на дворе обширного,
развалившегося  замка,   высокие  окна  которого  были  темны  и  мрачны,  а
обломанные  зуб-чатые стены при свете  луны  вытянулись  в  зигзагообраз-ную
линию.




        Глава вторая

     Я, должно  быть,  задремал,  иначе наверное  заметил  бы  приближение к
такому замечательному месту. Во мраке двор казался обширным, но, может быть,
он, как и некоторые темные дорожки, ведущие от него к большим круглым аркам,
казался  большим, чем был на самом деле. Я до сих пор еще  не видел его  при
дневном свете. Когда коляска остановилась, кучер соскочил с козел и протянул
мне руку, чтобы  помочь сойти.  Тут я опять невольно обратил внимание на его
необыкновенную силу.  Его  рука  казалась  стальными клещами,  которыми  при
желании он мог раздавить мою ладонь. Затем он положил мои пожитки возле меня
на  выложенную мас-сивными  камнями площадку, на которую выходила гро-мадная
старая дверь, обитая большими железными гвоздями. Даже при тусклом освещении
я заметил, что камни были стерты от  времени и непогоды. Пока я стоял, кучер
опять  взобрался на козлы, тронул вожжами, ло-шади дернули и скрылись вместе
с экипажем под одним из темных сводов.  Я остался один среди двора в  полном
одиночестве и не знал, что предпринять. У дверей не видно было  даже  намека
на звонок  или молоток: не  было также и надежды на то, чтобы мой  голос мог
про-никнуть  сквозь  мрачные стены  и  темные  оконные  про-емы.  Мне  стало
казаться, что я жду здесь бесконечно долго, и меня начали одолевать сомнения
и  страх.  Куда я попал? К каким  людям? В какую ужасную историю я впутался?
Было ли это обыкновенным  простым приклю-чением  в жизни помощника адвоката,
посланного для разъяснений по  поводу приобретенного иностранцем  в  Лондоне
недвижимого имущества! Помощник адво-ката?..  Мне это звание ужасно нравится
-- да, я  и по-забыл, ведь перед самым отъездом из Лондона я узнал,  что мои
экзамены прошли успешно; так что, в сущности говоря, я теперь не помощник, а
адвокат... Я начал про-тирать глаза и  щипать себя, чтобы убедиться,  что не
сплю. Все это продолжало казаться мне каким-- то ужас-ным ночным кошмаром, и
я надеялся, что  вдруг проснусь у  себя  дома, совершенно разбитым,  как это
бывало иногда  при  напряженной мозговой  работе. Но, к сожа-лению, мое тело
ясно чувствовало щипки, и мои глаза не обманывали  меня. Я действительно  не
спал, а  нахо-дился в Карпатах. Мне оставалось только запастись терпением  и
ожидать наступления  утра. Как только я пришел к этому заключению, я услышал
приближаю-щиеся тяжелые шаги за большой дверью и увидел сквозь щель мерцание
света.  Потом  раздался  звук  гремящих  цепей,  шум  отодвигаемых массивных
засовов,  и большая  дверь  медленно распахнулась.  В  дверях стоял  высокий
старик с чисто выбритым подбородком и  длинными се-дыми усами; одет он был с
головы до ног  во  все черное. В  руке  старик  держал старинную  серебряную
лампу,  в которой пламя свободно горело без какого бы то ни было стекла  или
трубы  и  бросало  длинные, трепещу-щие  тени  от  сквозного  ветра.  Старик
приветствовал меня изысканным жестом правой рукой и сказал мне на прекрасном
английском языке, но с иностранным акцентом:
     -- Добро  пожаловать в мой  дом!  Войдите в него сво-бодно и по  доброй
воле.
     Он не сделал ни одного движения,  чтобы пойти мне  навстречу,  а  стоял
неподвижно, как статуя, будто жест приветствия превратил его в камень; но не
успел я пере-ступить порог,  как он  сделал движение вперед и, протя-нув мне
руку,  сжал  мою ладонь с такой силой, что заставил меня содрогнуться -- его
рука была холодна как лед и напоминала скорее руку  мертвеца, нежели жи-вого
человека. Он снова сказал:
     --  Добро  пожаловать  в  мой дом!  Входите смело, идите  без страха  и
оставьте нам здесь что-- нибудь из принесенного вами счастья.
     Сила его руки была настолько похожа  на ту, которую я заметил у кучера,
лица которого я так и не разглядел, что меня  одолело сомнение, не одно ли и
то же лицо -- кучер и господин,  с которым я в  данный момент разго-вариваю;
чтобы рассеять сомнения, я спросил:
     -- Граф Дракула?
     Он ответил:
     -- Я -- Дракула.  Приветствую вас, мистер Харкер, в моем доме. Войдите;
ночь холодна, а вы нуждаетесь в пище и отдыхе.
     Говоря это, он повесил лампу  на  крючок в стене и, ступив вперед, взял
мой багаж. Он проделал это так быстро, что я не успел его упредить. Я тщетно
попытался возразить.
     -- Нет,  сударь, вы мой гость. Теперь  поздно, и по-этому на моих людей
рассчитывать нечего. Позвольте мне самому позаботиться о вас.
     Он  настоял  на  своем, понес  мои пожитки  по  коридору  и поднялся по
большой винтовой лестнице, откуда мы  попали в другой широкий  коридор,  где
наши  шаги гулко раздавались благодаря каменному полу. В конце кори-дора  он
толкнул тяжелую дверь, и я  с наслаждением вошел в  ярко освещенную комнату,
где стоял стол, на-крытый к ужину, а в большом  камине  весело потрески-вали
дрова.
     Граф  закрыл  за нами дверь и,  пройдя через столо-вую,  открыл  вторую
дверь, которая вела  в  маленькую  восьмиугольную комнату,  освещенную одной
лампой  и, по--  видимому,  совершенно лишенную  окон. Миновав ее, он  снова
открыл  дверь в  следующее помещение, куда и  пригласил меня войти. Я  очень
обрадовался,  уви-дев  его:  оно  оказалось   большой  спальней,   прекрасно
освещенной,  в  которой  тепло  поддерживалось  топив-шимся  камином.  Граф,
положив  собственноручно при-несенные  им вещи,  произнес,  прикрывая  дверь
перед уходом:
     --  Вы  после  дороги  захотите,  конечно,  освежиться  и  переодеться.
Надеюсь, вы найдете здесь все необхо-димое,  а когда будете готовы, пройдите
в столовую, где найдете приготовленный для вас ужин.
     Освещение и  теплота,  а  также изысканное  обращение графа  совершенно
рассеяли  все  мои  сомнения и  страхи. Придя благодаря  этому  в нормальное
состояние,  я  ощу-тил невероятный  голод, поэтому,  наскоро переодевшись, я
поспешил в первую комнату.  Ужин был  уже подан. Мой хозяин, стоя у  камина,
грациозным жестом при-гласил меня к столу:
     -- Надеюсь,  вы меня извините, если я не  составлю вам компании: я  уже
обедал и никогда не ужинаю.
     Я  вручил ему запечатанное письмо от мистера Хаукинса. Граф распечатают
его, прочел, затем с очаровательной улыбкой передал письмо мне. Одно место в
нем мне в особенности польстило:
     "Я очень  сожалею,  что  приступ  подагры, которой я  давно  подвержен,
лишает меня  возможности предпри-нять какое бы  то ни было  путешествие; и я
счастлив,  что могу послать  своего заместителя, которому я впол-не доверяю.
Это энергичный и талантливый молодой человек. Во все время своего пребывания
у вас он будет к вашим услугам и весь в вашем распоря-жении".
     Граф подошел  к  столу, сам  снял крышку с блюда  -- и я  накинулся  на
прекрасно  зажаренного цыпленка. Затем  сыр и салат,  да еще бутылка старого
токайско-го вина, которого я выпил бокала два-- три, --  составили мой ужин.
Пока я ел, граф расспрашивал меня  о моем путешествии, и  я рассказал ему по
порядку все, пережи-тое  мною. Затем я придвинул свой  стул к огню и закурил
сигару, предложенную графом, который тут же извинил-ся, что не курит. Теперь
мне представился удобный  случай рассмотреть  его, и я нашел, что наружность
графа заслуживает внимания.
     У  него  было  энергичное,  оригинальное лицо, тонкий нос и какие--  то
особенные, странной формы ноздри;  надменный высокий лоб, и волосы, скудно и
в  то  же  время густыми клоками  росшие около  висков; очень  густые, почти
сходившиеся  на лбу  брови. Рот,  насколько  я мог разглядеть  под  тяжелыми
усами, был решитель-ный, даже жестокий на вид с необыкновенно острыми белыми
зубами,  выступавшими  между губами,  яркая окраска  которых поражала  своей
жизненностью у чело-века его лет. Но  сильнее всего поражала необыкновен-ная
бледность лица.
     До сих пор мне удалось заметить издали только тыльную сторону  его рук,
когда  он держал их  на коле-нях; при свете горящего  камина они производили
впе-чатление белых и тонких; но, увидев их теперь вблизи, ладонями кверху, я
заметил,  что  они были  грубы,  мяси-сты,  с  короткими толстыми  пальцами.
Особенно странно  было  то,  что  в  центре ладони росли  волосы. Ногти были
длинные и тонкие, с заостренными концами. Когда граф наклонился ко мне и его
рука дотронулась до меня, я не мог  удержаться от  содрогания. Возможно, его
дыхание было тлетворным, потому что мною овладело какое-- то ужасное чувство
тошноты, которого я никак не  мог скрыть. Граф,  очевидно,  заметил это, так
как сейчас же отодвинулся; и  с какой-- то угрюмой улыбкой опять сел на свое
прежнее место у камина. Мы оба молчали не-которое время, и когда я посмотрел
в окно, то увидел первый проблеск наступающего рассвета.
     Какая--  то  странная тишина царила всюду; но прислу-шавшись, я услышал
где-- то вдалеке как будто вой вол-ков. Глаза графа засверкали, и он сказал:
     -- Прислушайтесь к ним, к детям ночи! Что за му-зыку они заводят!
     Заметя странное,  должно  быть,  для  него  выражение  моего  лица,  он
прибавил:
     --  Ах,  сударь,  вы,  городские  жители,  не  можете  по-нять  чувство
охотника! Но вы наверное устали. Ваша кровать совершенно готова, и завтра вы
можете спать, сколько  хотите. Я  буду в  отсутствии  до  полудня; спите  же
спокойно -- и приятных сновидений!
     С изысканным поклоном он сам открыл дверь в мою восьмиугольную комнату,
и я прошел в спальню...


     <i>7 мая.</i>

     Опять раннее утро. Вчера я спал до вечера и про-снулся сам. Одевшись, я
прошел в комнату, где нака-нуне ужинал, и нашел там холодный завтрак и кофе,
ко-торое подогревалось, стоя  на огне в камине. На  столе  лежала карточка с
надписью:
     "Я должен ненадолго отлучиться. Не ждите меня. Д."
     Радуясь  свободному  времени,  я уселся  за  еду. Позав-тракав, я  стал
искать  звонок, чтобы дать знать прислуге, что я окончил трапезу; но  звонка
нигде не оказалось. В  замке, как  видно, странные недостатки, особенно если
принять  во  внимание  чрезмерное   богатство,  окружаю-щее  меня.  Столовая
сервировка  из золота, да такой  вели-колепной  выделки, что стоит  наверное
громадных денег. Занавеси, обивка стульев и кушетки -- прекрасного ка-чества
и  потребовали,  без   сомнения,  баснословных  за-трат  даже  тогда,  когда
приобретались,  так  как этим вещам  много сот лет, хотя все  сохранялось  в
идеальном порядке. Я видел нечто подобное в Хемпстонском двор-це, но там все
было  порвано, потерто и изъедено молью.  Но странно,  что во  всех комнатах
отсутствовали  зеркала. Даже туалетного зеркала  не  было на моем столике, и
мне пришлось вынуть  маленькое зеркальце из несессе-ра,  чтобы  побриться  и
причесаться.  Кроме  того, я не видел ни  одного слуги и не слышал ни одного
звука вблизи замка за  исключением волчьего  воя.  Покончив с едой, я  начал
искать что-- нибудь для чтения, так как без разрешения графа мне не хотелось
осматривать за-мок. В столовой я ровно ничего не нашел --  полное отсутствие
книг, газет, даже всяких письменных  принад-лежностей; тогда я открыл другую
дверь и  вошел в биб-лиотеку. В библиотеке я нашел,  к великой моей радости,
большое количество  английских изданий -- целые полки были  полны  книгами и
переплетенными за долгие годы  газетами и журналами.  Стол посредине комнаты
ока-зался завален английскими журналами, газетами, но лишь старыми номерами.
Книги  встречались  разнообраз-нейшие:   по  истории,  географии,  политике,
политической экономии, ботанике, геологии, законоведению -- все от-носящееся
к Англии  и  английской жизни, обычаям и нравам. Пока  я рассматривал книги,
дверь  отворилась и вошел  граф.  Он  радушно  меня  приветствовал,  выразив
надежду, что я хорошо спал в эту ночь. Затем продолжал:
     -- Я очень рад, что вы сюда  зашли, так как убежден, что здесь найдется
много  интересного  для  вас  мате-риала. Они,  --  и граф  положил  руку на
некоторые книги,  -- были мне преданными друзьями в течение не-скольких лет,
когда  я еще и не  думал  попасть  в Лондон; книги  эти  доставили мне много
приятных часов. Благо-даря им я ознакомился с вашей великой Англией; а знать
-- значит  любить.  Я  жажду попасть на пере-полненные  народом улицы вашего
величественного Лон-дона, проникнуть в самый круговорот суеты человечест-ва,
участвовать в этой жизни и ее переменах, ее смерти, словом, во всем том, что
делает эту страну  тем, что она есть. Но, увы! Пока  я знаком с вашим языком
лишь по  книгам. Надеюсь,  мой друг, благодаря  вам  я научусь и изъясняться
по-- английски как следует.
     -- Помилуйте, граф, ведь вы же великолепно вла-деете английским!
     -- Благодарю вас, друг  мой, за ваше слишком лестное обо мне мнение, но
все же я боюсь, что в знании языка нахожусь еще только на полпути. Правда, я
знаю грамматику и слова, но я еще не знаю, как их произно-сить и когда какое
употреблять.
     -- Уверяю вас, вы прекрасно говорите.
     -- Все это не то... Я знаю, что живи и разговаривай я в  вашем Лондоне,
всякий тотчас узнает во мне ино-странца. Этого  мне мало. Здесь я знатен;  я
-- магнат; весь народ меня знает, и я -- господин. Но иностра-нец на чужбине
--  ничто; люди  его не знают, а не знать человека -- значит не заботиться о
нем. В таком случае я предпочитаю  ничем не  выделяться из толпы, чтобы люди
при виде меня  или  слыша мою английскую  речь  не  останавливались бы и  не
указывали  на  меня паль-цами. Я  привык быть  господином и хочу им остаться
навсегда или же,  по  крайней мере, устроиться так, чтобы никто не мог стать
господином надо мною. Вы приехали сюда  не только для того, чтобы разъяснить
мне все от-носительно  моего нового  владения в  Лондоне;  я надеюсь, что вы
пробудете  со мною  еще  некоторое  время, чтобы  благодаря вашим беседам  я
привык  и  изучил  разговор-ный  язык.  Поэтому  я  настаиваю  и  прошу  вас
исправлять мои ошибки в произношении наистрожайшим образом.
     Я,  конечно, сказал, что прошу его не стесняться меня, а затем попросил
пользоваться библиотекой по своему усмотрению.
     Он ответил:
     -- О,  да...  Вообще,  вы  можете  свободно  передвигаться по  замку  и
заходить, куда вздумаете, за исключе-нием тех комнат, двери которых заперты;
впрочем,  туда вы и  сами наверное не захотите проникнуть. Есть уважительные
причины  для того,  чтобы все было так как есть,  и если бы вы глядели моими
глазами и обладали моим знанием, то, без сомнения, лучше бы все поняли.
     Я сказал, что и не сомневаюсь в этом, и он продолжал дальше:
     -- Мы в Трансильвании, а Трансильвания -- это не Англия, наши дороги --
не ваши дороги, и тут вы встре-тите много странностей. Ну, хотя бы из вашего
корот-кого  опыта  во  время поездки сюда,  вы уже знаете кое---  что  о тех
странных вещах, которые здесь могут проис-ходить.
     Это  послужило  началом  длинного  разговора;  я  задал  ему  несколько
вопросов по  поводу необычайных проис-шествий, участником которых я был  или
которые обра-тили  на себя мое внимание. Иногда он уклонялся от вопроса  или
же переводил беседу  на  другие темы, делая вид, что не понимает меня; но, в
общем,  он  отвечал  со-вершенно  откровенно  и  подробно.  Немного  погодя,
осме-лев, я спросил его о некоторых странностях, происшед-ших прошлой ночью,
например, почему  кучер  подходил к  тем  местам, где  мы видели синие огни.
Правда ли, что они указывают на места, где зарыто и  спрятано золото?  Тогда
он мне  объяснил, что простонародье верит, будто в определенную  ночь в году
--  как раз  в прошлую ночь -- нечистая сила  неограниченно господствует  на
земле, и тогда-- то появляются синие огоньки в тех местах, где зарыты клады.
     Затем мы перешли на другие темы.
     -- Давайте  поговорим  о  Лондоне и о том доме,  кото-рый вы  для  меня
приобрели, -- сказал он.
     Извинившись за оплошность, я пошел в свою  комнату, чтобы взять бумаги,
относящиеся к покупке. В  то вре-мя, как я вынимал их из чемодана и приводил
в  порядок, я слышал  в соседней комнате стук  посуды и  серебра,  а  ко-гда
возвращался в библиотеку, то проходя через столо-вую,  заметил, что стол был
прибран, а  комната  ярко освещена  лампами; уже  темнело. Лампы горели  и в
биб-лиотеке.  Когда  я вошел,  граф очистил  стол от  книг и журналов,  и мы
углубились   в   чтение   всевозможных  документов,   планов  и   бумаг.  Он
интересовался   положи-тельно  всем   и  задавал  мне   миллиарды   вопросов
относи-тельно местоположения дома  и его окрестностей.  Оче-видно, он раньше
изучил все, что  касалось приобретения, так  как в конце  концов выяснилось,
что он обо  всем  знает  гораздо больше меня. Когда  я  ему  это заметил, он
ответил:
     -- Да, друг мой, но разве  это не естественно? Когда я туда отправлюсь,
то окажусь  в совершенном одино-честве,  и моего друга Джонатана  Харкера не
будет рядом, чтобы  поправлять меня и помогать  мне. Он будет в Эксетере, на
расстоянии многих  миль,  увлеченный,  вероятно,  изучением законов с другим
моим другом, Пи-тером Хаукинсом. Не так ли?
     Мы снова углубились в дело о покупке недвижимого имущества  в Пэрфлите.
Когда я изложил ему суть дела, дал подписать  все  нужные  бумаги и составил
письмо мистеру  Хаукинсу, он стал  расспрашивать меня, каким образом удалось
приобрести такой подходящий  участок. На что я прочел ему все  мои  заметки,
которые тогда вел. Вот они:
     "В Пэрфлите,  проходя по окольной дороге, я случайно набрел на участок,
который,  как  мне показалось, и был  нужен нашему клиенту. Участок  окружен
высокой  стеной старинной архитектуры, построенной из мас-сивного камня и не
ремонтированной уже много-- -много лет.
     Поместье   называется  Карфакс,  должно   быть,  иско-верканное  старое
"quatres faces"  -- четыре фасада, так как дом четырехсторонний. В общем там
около  20  акров  земли,  окруженных  вышеупомянутой каменной стеной.  Много
деревьев, придающих поместью местами мрачный вид, затем имеется еще глубокий
темный пруд или, вернее, маленькое  озеро, питающееся, вероятно, подзем-ными
ключами,  поскольку  вода в  нем необыкновенно прозрачна, а  кроме того, оно
служит началом довольно порядочной речки. Дом очень  обширный и старинный, с
немногими высоко расположенными окнами,  загоро-женными тяжелыми  решетками.
Он скорее  походит на часть тюрьмы и  примыкает  к какой-- то старой часовне
или церкви. Я  не смог осмотреть ее, так как ключа от двери, ведущей из дома
в  часовню,  не  оказалось.  Но я  снял своим "кодаком"  несколько  видов  с
различных  то-чек. Часть дома  была  пристроена впоследствии,  но  до-вольно
странным  образом, так  что  вычислить  точно, какую  площадь занимает  дом,
немыслимо; она, должно быть, очень велика".
     Когда я кончил, граф сказал:
     -- Я рад, что  дом  старинный и  обширный; я сам из  старинной семьи, и
необходимость  жить в  новом доме убила  бы  меня. Дом  не может сразу стать
жилым;  в сущ-ности,  как мало дано дней, чтобы  составить  столетие... Меня
радует  также  и  то,  что  я  найду  там  старинную  часовню.  Мы,  магнаты
Трансильвании, не можем до-пустить, чтобы наши кости покоились среди простых
смертных. Я не  ищу ни  веселья, ни радости, ни  изоби-лия солнечных лучей и
искрящихся вод, столь люби-мых молодыми и веселыми людьми. Я уже не молод; а
мое сердце, измученное годами печали, не приспособ-лено  больше к радости; к
тому же  стены  моего замка  разрушены; здесь  много  тени,  ветер  свободно
доносит свои холодные дуновения сквозь разрушенные стены и раскрытые окна. Я
люблю  мир и тишину и хотел бы быть наедине со своими мыслями, насколько это
воз-можно.
     Иногда слова графа  будто шли вразрез с его общим видом, а может  быть,
это происходило от особого свойства его лица -- придавать улыбкам  лукавый и
сар-кастический  оттенок. Спустя  немного  времени  он изви-нился и  покинул
меня, попросив собрать все мои бумаги.
     В  его  отсутствие  я  стал  подробно  знакомиться  с  биб-лиотекой.  Я
наткнулся на атлас,  открытый, конечно, на карте Англии;  видно было, что им
часто  пользова-лись.  Разглядывая  внимательно   карту,   я  заметил,   что
определенные пункты на ней были обведены кружками, и присмотревшись, увидел,
что  один из них находился  около Лондона с восточной стороны, как  раз там,
где на-ходилось вновь приобретенное им поместье; остальные два были: Эксетер
и Уайтби, на Йоркширском побе-режье.
     Через полчаса граф вернулся.
     -- Ах! --  сказал  он, -- все еще за книгами!  Вам не следует так много
работать... Пойдемте: ваш ужин готов и подан.
     Он взял меня под  руку, и  мы вышли в столовую, где  меня действительно
ожидал великолепный ужин. Граф опять извинился, что уже пообедал  вне  дома.
Но так же, как и накануне, он  уселся  у камина  и болтал, пока  я ел. После
ужина  я закурил сигару,  как и в  прошлую  ночь, и  граф просидел со  мной,
болтая и задавая  мне  вопросы,  затрагивающие различные темы; так проходили
часы за часами. Хотя я и чувствовал, что становится очень поздно, но  ничего
не говорил,  поскольку решил, что дол-жен быть к услугам хозяина и исполнять
его  малейшие   желания.  Спать  же  мне  не  хотелось,  так  как  вчерашний
продолжительный  сон подкрепил  меня; но вдруг  я  по-чувствовал то ощущение
озноба,  которое всегда овладе-вает людьми на рассвете или во время прилива.
Говорят, люди ближе всего к  смерти и умирают обычно  на рассвете или  же во
время  прилива.   Вдруг   мы   услышали   крик   пе-туха,   прорезавший   со
сверхъестественной пронзитель-ностью  чистый утренний воздух.  Граф  Дракула
момен-тально вскочил и сказал:
     --  Как,  уже  опять утро!  Как  непростительно с  моей стороны, что  я
заставляю вас так  долго бодрствовать!.. Не говорите со мной о вашей  стране
--  меня  так  интере-сует  все, что  касается моей новой родины --  дорогой
Англии, --  что  я  забываю о времени, а  в  вашей занима-тельной беседе оно
проходит слишком быстро!
     И, изысканно поклонившись, он оставил меня.
     Я прошел к себе в комнату и записал все, что про-изошло за день.


     <i>8 мая.</i>

     Когда я  начал записывать в эту  тетрадь  свои заметки, то  боялся, что
пишу слишком  подробно, но  теперь счаст-лив,  что  записал  все  мельчайшие
подробности  с самого начала, ибо здесь происходит много  необычного, -- это
тревожит меня; я  думаю только  о  том, как  бы  выйти здра-вым и невредимым
отсюда, и начинаю жалеть о том, что приехал;  возможно, ночные бодрствования
так от-зываются на  мне,  но если  бы  этим все и ограничивалось. Если можно
было с  кем  поговорить, мне стало бы  легче,  но, к сожалению, никого  нет.
Только граф, а он... Я начи-наю думать, что здесь я единственная живая душа.
По-звольте мне быть прозаиком, поскольку того требуют факты; это поможет мне
разобраться  во всем,  сохранить здравый  смысл и  уклониться от все более и
более  овладе-вающей  мною власти фантазии...  Иначе я  погиб!..  Дайте  мне
рассказать все, как оно есть...
     Я  проспал всего  несколько  часов  и, чувствуя, что больше  не  засну,
встал.  Поставив  зеркало  для  бритья  на окно, я  начал бриться.  Вдруг  я
почувствовал руку на своем плече и услышал голос графа. "С добрым утром", --
сказал он. Я замер,  так как меня изумило, что я не вижу его в зеркале, хотя
видел в зеркале всю комнату. Остановившись  внезапно, я слегка порезался, но
не  сразу  обратил  на  это  внимание.  Ответив  на  привет-ствие,  я  опять
повернулся к зеркалу, чтобы посмот-реть, как я мог так ошибиться. На сей раз
никакого со-мнения не было: граф стоял почти вплотную ко мне, и я мог видеть
его через плечо. Но его отражения в зеркале  не было!..  Это потрясло меня и
усилило странность  происходящего;  мною  снова  овладело  чув-ство смутного
беспокойства,  которое  охватывало  меня всякий  раз, когда  граф  находился
поблизости. Только теперь я заметил свой порез.  Я отложил бритву в сторо-ну
и повернулся  при этом вполоборота  к графу  в поисках пластыря. Когда  граф
увидел мое лицо, его глаза сверк-нули каким-- то демоническим  бешенством, и
он внезапно схватил меня за горло. Я отпрянул, и его рука косну-лась шнурка,
на котором висел  крест. Это сразу  вызвало в нем  перемену,  причем  ярость
прошла с такой быстро-той, что я подумал, была ли она вообще.
     -- Смотрите, будьте осторожны, -- сказал он, -- будьте осторожны, когда
бреетесь. В наших краях это гораздо опаснее, чем вы думаете.
     Затем, схватив зеркало, он продолжал:
     -- Вот эта  злополучная  вещица все и натворила! Ничто иное, как глупая
игрушка человеческого тще-славия. Долой ее!
     Он открыл  тяжелое окно одним взмахом своей  ужасной руки  и  вышвырнул
зеркало,  которое  разбилось на тысячу  кусков, упав на  камни, которыми был
выложен двор. Затем, не говоря ни слова, удалился. Это ужасно неприятно, так
как  я  положительно  не знаю, как  я  те-перь  буду  бриться,  разве  перед
металлической  коробкой  от  часов,  или  перед  крышкой  моего  бритвенного
при-бора, которая, к счастью, сделана из полированного металла.
     Когда я вошел в столовую, завтрак был уже на столе, но графа я нигде не
мог  найти. Так я и позавтракал в одиночестве. Как странно, что я до сих пор
не  видел  графа  ни  за  едой,  ни  за  питьем.  Он,  вероятно,  совершенно
необыкновенный  человек.  После  завтрака я  сделал не-большой обход  замка,
который меня сильно взволновал: двери,  двери, всюду  двери, и все заперто и
загорожено...  Нигде никакой возможности выбраться  из  замка, разве  только
через окна! Замок -- настоящая тюрьма, а я -- пленник!..




        Глава третья

     Когда  я  убедился, что  нахожусь в плену,  меня охватило бешенство.  Я
начал  стремительно  спускаться и подниматься  по  лестницам, пробуя  каждую
дверь,  высо-вываясь в  каждое окно, какое попадалось на  пути;  но  немного
погодя сознание полной беспомощности заглу-шило  все чувства.  Когда  спустя
некоторое время  я  при-поминал свое  тогдашнее  состояние, оно казалось мне
близким к сумасшествию, потому  что я вел себя, как  крыса в  мышеловке.  Но
придя  к   выводу,  что  положение  мое  безнадежно,  я  стал   хладнокровно
обдумывать, как  лучше  всего  выкрутиться из создавшегося  положения.  Я  и
теперь думаю  об этом, но до сих пор не пришел  еще ни к какому  заключению.
Ясно одно: нет никакого смысла сообщать графу о моих мыслях. Он ведь отлично
знает, что я пленник; а так как он сам это устроил и, без сомнения, имеет на
то свои причины,  он лишь  обма-нет меня, если я откровенно поведаю ему свои
мысли. Мне кажется,  прежде всего я должен зорко следить  за реем. Я сознаю,
что или  я  сам поддался, как младенец, влиянию мною же придуманного чувства
страха, или же  нахожусь в отчаянно затруднительном положении; если со  мною
приключилось  последнее,  то  я  нуждаюсь  и  буду  нуждаться  в том,  чтобы
сохранить  ясность  мыслей.  Едва я  успел прийти к  такому заключению,  как
услышал,  что  большая  входная  дверь  внизу  захлопнулась;  я  понял, граф
вернулся. Поскольку он не прошел в библиотеку, то я на цыпочках направился в
свою комнату  и застал  там графа,  приготовлявшего  мне постель.  Это  было
странно, но только  подтвердило  мои предположения,  что  в доме  совсем нет
прислуги. Когда  же  позже  я  за-метил сквозь щель в дверях столовой графа,
накрываю-щего  на  стол, то  окончательно убедился  в  справедли-вости  моих
предположений: раз он сам исполняет обя-занности челяди,  значит,  их больше
некому исполнять. Вывод  меня  испугал:  если  в  замке  больше никого  нет,
значит,  граф  и был  кучером  той  кареты, которая  при-везла меня сюда.  Я
ужаснулся от этой  мысли --  что же  тогда означает его способность усмирять
волков  одним движением руки, как  он  это делал  в ту ночь?  По-чему люди в
Быстрице и  в дилижансе так за  меня  боя-лись?  Чем руководились они, когда
наделяли  меня  кре-стом,  чесноком, шиповником  и  рябиной?  Да благословит
господь  ту  добрую,  милую  старушку, которая повесила  мне крест  на  шею,
поскольку каждый раз, как я до него дотрагиваюсь, я чувствую отраду и прилив
сил.  Как  странно,  что именно  то,  к чему я относился враждебно и  на что
привык смотреть как на идолопоклонство, в дни одиночества и тревоги является
моей  единственной  опо-рой  и  утешением.  Но  мне  нельзя  позволять  себе
отвле-каться:  я должен узнать все  о  графе  Дракуле, ибо только это  может
облегчить  мне  разгадку.  Сегодня  же  вечером  постараюсь  заставить   его
рассказать о себе, если только удастся навести  разговор на эту тему. Но мне
придется быть очень осторожным, чтобы не возбудить его подо-зрений.


     <i>Полночь.</i>

     У меня был длинный разговор с графом. Я задал  ему  несколько вопросов,
касающихся истории Трансиль-вании, и он живо и горячо заговорил на эту тему.
Он с таким воодушевлением  говорил  о  событиях,  народах,  в  особенности о
битвах, будто сам всюду присутствовал. Он это объясняет тем, что для магната
честь родины, дома и имени -- его личная  честь, победы народа -- его слава,
судьба  народа -- его  участь. Я очень хотел  бы  дословно  записать все его
слова, до  того они были интересны. Из разговора  я узнал историю его  рода,
при-вожу ее здесь подробно:
     -- Мы -- секлеры, имеем право гордиться  этим,  так как в  наших  жилах
течет кровь  многих храбрых племен, которые дрались, как и вы, за главенство
в  мире.  Здесь,  в  водовороте битв  и сражений,  выделилось  племя  угров,
унаследовавших  от  исландцев воинственный дух,  кото-рым их  наделили Тор и
Один, и  берсеркры их просла-вились на морских берегах  Европы, и Азии, даже
Аф-рики такою  свирепостью, что народы думали, будто яви-лись оборотни. Да к
тому же, когда  они добрались сюда, то  нашли здесь  гуннов, бешеная страсть
которых к вой-нам  опустошала страну подобно жаркому пламени, так что те, на
кого они нападали, решили, что в их жилах течет кровь старых ведьм, которые,
прогнанные  из  Ски-фии,  сочетались  браком  с дьяволами  пустыни.  Глупцы!
Глупцы!  Какая ведьма или  дьявол могли сравниться  с великим Аттилой! Разве
удивительно,  что  мы --  племя победителей?  Что  мы надменны?  Что,  когда
мадьяры,  ломбардцы,  авары, болгары  или  турки посылали к  нашим  границам
тысячи своих войск, мы их оттесняли? Разве странно,  что Арпад, передвигаясь
со  своими  легионами через  родину мадьяр,  застал  нас на  границе, и  что
Гон-фоглас был здесь разбит. И когда поток мадьяр дви-нулся  на  восток,  то
притязания секлеров как родствен-ного  племени были признаны  победителями--
мадьярами; и  уже целые столетия,  как нам было поручено охранять границы  с
Турцией; а бесконечные заботы об охране  границ  -- нелегкая задача, ибо как
турки говорят: "вода спит, но враг никогда не смыкает очей". Кто охотнее нас
бросался  в кровавый  бой с  превосходящими си-лами врага  или собирался под
знамена короля? Впослед-ствии, когда  пришлось искупать великий позор  моего
народа  --  позор  Косово  --  когда  знамена  валахов  и мадьяр  исчезли за
полумесяцем, кто же как не  один из моих предков переправился через Дунай! и
разбил турок  на  их земле? То  был действительно Дракула! Какое было  горе,
когда  его  недостойный родной  брат  продал туркам  свой  народ в  рабство,
заклеймив  вечным  позором! А  разве  не Дракулой  был тот, другой,  который
неодно-кратно отправлял свои силы через большую реку в Тур-цию и которого не
остановили никакие неудачи? Он про-должал отправлять все новые и новые полки
на  кровавое  поле  битвы и каждый раз возвращался  один; в конце  концов он
пришел  к  убеждению, что  может  одержать  окончательную  победу  только  в
одиночестве. Тогда его обвинили в том, что  он думает только о  себе. Но что
такое крестьяне без предводителя, без  руководящего ума и сердца?..  А когда
после  битвы  при Мачаге  мы  свергли мадьярское иго, то  вожаками оказались
опять--  таки мы, Дракулы,  так как  наш свободный дух не переносит ни-каких
стеснений! Ах, молодой  человек,  что  касается  благородной  крови, мозга и
мечей, то секлеры  и Дракулы могут  похвалиться древностью своего рода перед
всеми  королями  мира!..  Дни  войн  прошли...  Кровь  теперь,  в   эти  дни
бесчестного  мира, является  слишком  драгоценной;  и  слава  великих племен
теперь уже не более, чем древ-няя сказка!..
     При  этих словах как  раз  наступил  рассвет,  и  мы разо-шлись  спать.
(Примечание:  этот  дневник страшно  напо-минает  начало "Арабских ночей"  и
призрак отца Гам-лета -- как и там, здесь все прерывается при крике петуха.)


     <i>12 мая.</i>

     Вчера  вечером,  когда граф пришел  из своей комнаты, он задал  мне ряд
юридических вопросов по поводу своих  дел. Наводя справки,  он  задавал  мне
вопросы,  как  бы  руководствуясь  известной системой,  и  я  попробую  тоже
передать  их  по  порядку;  эти  сведения,  может  быть,  когда--  нибудь  и
пригодятся  мне. Прежде всего  он  спро-сил, можно  ли в  Англии иметь  двух
стряпчих.  Я ему  на это возразил, что  можно иметь хоть  дюжину, но  неумно
иметь  больше  одного  для одного  дела,  так  как  все  равно  двумя делами
одновременно не приходится заниматься, а смена  юристов всегда невыгодна для
клиентов.  Он,  по--  -видимому,  понял  и  спросил,  будет  ли  практически
осу-ществимо, чтобы один поверенный  сопровождал его, ну, скажем, в качестве
банкира, а  другой  следил  в это время за  погрузкой кораблей в  совершенно
другом  месте. Я по-просил его объясниться более определенно, чтобы уяс-нить
в чем дело, дабы не ввести его в заблуждение, и он прибавил:
     -- Представьте себе, например,  такой случай: ваш друг --  мистер Питер
Хаукинс,  -- живущий около вашей  великолепной  церкви в Эксетере, вдали  от
Лондона,  купил при вашем посредничестве, милый  друг, для  меня местечко  в
Лондоне. Прекрасно!  Теперь позвольте го-ворить  с вами откровенно, дабы вам
не показалось  стран-ным, что вместо того, чтобы поручить покупку иму-щества
человеку, живущему в самом Лондоне, я обратил-ся к человеку, живущему далеко
от города. Я стремился к тому, чтобы ничьи местные интересы не помешали моим
личным. А так как живущий  в  Лондоне  всегда может иметь в  виду  как  свои
интересы,  так  и интересы своих друзей, то  я и постарался отыскать агента,
который посвятил  бы все свои старания исключительно  в  мою пользу.  Теперь
допустим, что  мне, человеку деловому, необходимо отправить товар, скажем, в
Ньюкасл,  или  Дарем,  или  Гарвич,  или  Дувр, так  разве  не  легче  будет
обратиться по этому поводу к кому-- нибудь на месте?
     Я согласился с ним, но объяснил, что  мы, стряпчие,  имеем  всюду своих
агентов и всякое поручение будет исполнено местными агентами  по  инструкции
любого стряпчего.
     --  Но, --  возразил он, -- я  ведь свободно мог бы сам управлять всеми
делами? Не так ли?
     -- Конечно. Это принято среди деловых людей, которые не хотят, чтобы их
имена были известны кому бы то ни было.
     --  Прекрасно!  --  сказал  он  и  перешел затем  к  форме и  изложению
поручительства и ко всем могущим  при этом  возникнуть  затруднениям,  желая
таким образом за-ранее охранить себя от всяких случайностей.
     Я объяснил как мог точнее все,  что знал, и он в конце концов оставил у
меня впечатление, что сам мог бы стать великолепным юристом, так как не было
ни   одного  пункта,  которого  бы  он  не   предвидел.  Когда  граф  вполне
удовлетворился всеми сведениями и выслушал объясне-ния по  всем интересующим
его пунктам, он встал и сказал:
     --  Писали ли вы после вашего первого  письма ми-стеру Питеру  Хаукинсу
или кому-- нибудь другому?
     С  чувством  горечи я  ответил,  что  до  сих пор еще не  имел  никакой
возможности отослать письма кому бы то ни было.
     -- Ну, так напишите  сейчас же, мой дорогой друг, -- сказал он, положив
свою  тяжелую руку мне на плечо, -- и  скажите,  что  вы пробудете здесь еще
около   месяца,  считая   с  сегодняшнего   дня,   если   это  доставит  вам
удо-вольствие.
     -- Разве вы хотите задержать меня на столь продол-жительный срок?
     -- Я бы очень этого  желал. Нет, я не принимаю отказа! Когда ваш патрон
или хозяин, как  вам угодно, сообщил, что пришлет своего заместителя, то  мы
услови-лись,  что только  мои  интересы  будут приниматься во внимание. Я не
назначал сроков. Не так ли?
     Что же мне оставалось делать, как не поклониться  в знак согласия. Ведь
все это было не в моих интересах, а в интересах мистера Хаукинса, и я должен
был  думать прежде всего  о патроне, а не  о себе, да, кроме того, в гла-зах
графа Дракулы и во всем его поведении было нечто такое, что  сразу напомнило
мне   о   моем  положении  плен-ника.  Граф  увидел   свою  победу  в   моем
утвердительном поклоне и свою власть  надо мной  в тревоге, отразив-шейся на
моем лице, и сейчас  же воспользовался этим, присущим ему, хотя  и вежливым,
но не допускающим возражений способом.
     -- Но прошу вас, мой  дорогой друг, в ваших письмах не  касаться ничего
другого,  кроме  дел.  Без  сомнения,  вашим  друзьям  доставит удовольствие
узнать, что вы здо-ровы и надеетесь скоро вернуться домой, не так ли?
     При  этом  он протянул мне три листа бумаги  и три конверта.  Глядя  на
бумагу и на  него  и  обратив внимание на  его  спокойную  улыбку, открывшую
острые  клыкооб-разные зубы, я сразу  же  отчетливо  понял,  как если бы  он
заявил об этом прямо,  что я должен  быть очень  осторожным в своих письмах,
так  как ему ничего не стоило  прочесть их. Поэтому я решил написать при нем
только официальные  письма, а  потом уже тайком напи-сать обо  всем подробно
мистеру  Хаукинсу  и  Мине,  ко-торой,  к  слову   сказать,  я  могу  писать
стенографически,  что поставит  графа  в затруднение. Написав  два письма, я
спокойно уселся и начал  читать книгу,  пока граф  делал несколько  заметок,
справляясь в книгах,  лежащих на столе. Затем он забрал оба письма,  положил
их вместе  со  своими  около письменного  прибора  и  вышел  из ком-наты.  Я
немедленно  воспользовался  его  отсутствием,   чтобы   рассмотреть  письма,
лежавшие адресами вниз. Я не  испытывал при этом никаких угрызений  совести,
так  как  находил, что в данных  условиях, ради своего же спасения, я должен
был  воспользоваться  любыми сред-ствами.  Одно  из  писем  было  адресовано
Самуилу  Ф.  Бил-лингтону  и К°,  No  7, Крешенд, Уайтби; другое  госпо-дину
Лейтнеру, Варна; третье No Кутц и К°, Лондон; четвертое господам Клопштоку и
Бильрейту,  банкирам  в  Будапеште.  Второе и четвертое были не  запечатаны.
Только  я собрался прочесть их, как заметил  движение дверной  ручки.  Я еле
успел  разложить  письма  в  прежнем порядке,  усесться  в  кресло  и  вновь
приняться  за  книгу, как показался граф, держа в руках еще одно письмо.  Он
забрал со стола письма и, запечатав их, повернулся ко мне и сказал:
     -- Я надеюсь, вы меня простите за то, что я отлучусь на весь вечер, так
как мне предстоит много част-ных дел.
     В дверях он еще раз повернулся и сказал после ми-нутной паузы:
     -- Позвольте  посоветовать вам, мой  милый  друг,  вернее, предупредить
наисерьезнейшим  образом, что  если  вы покинете известные комнаты,  то  вам
никогда не удастся  обрести покой во всем замке.  Замок старин-ный, хранит в
своих  стенах  много воспоминаний и  плохо приходится  тем,  кем  овладевают
безрассудные  видения. Итак, вы предупреждены!  Как только почувствуете, что
вас одолевает сон, спешите  к себе  в спальню, или  в одну из этих комнат, и
тогда  ваш покой будет гарантирован. Но если  вы  будете неосторожны...-- он
докончил свою речь, сказанную зловещим тоном, движением рук, пока-зывая, что
умывает их.
     Я  отлично  понял его; но  усомнился в  возможности существования более
кошмарного сна, чем та неестест-венная, полная мрака, ужаса и таинственности
действи-тельность, которая окружала меня.


     <i>Позже.</i>

     Теперь, когда я заношу эти последние строки, о со-мнениях  уже не может
быть  и  речи.  Я  не  побоюсь спать во всем замке, лишь бы  его не было.  Я
положил  распя-тие у  изголовья кровати и  думаю,  таким образом  мой  покой
обойдется без снов. Здесь крест навсегда и оста-нется...
     Когда граф ушел, я удалился в свою комнату. Немного погодя, не слыша ни
звука, я вышел и пошел по каменной лестнице туда, откуда можно наблюдать  за
местностью  с  южной  стороны.  Тут  я  мог наслаждаться  свободой, глядя на
обширные, хотя и недоступные для  меня пространства;  все  же сравнительно с
черным мра-ком, царящим  на  дворе, тут был свет! Озираясь  кругом, я лишний
раз убедился,  что действительно нахожусь в тюрьме;  я жаждал  хоть подышать
свежим  воздухом. Я  любовался  великолепным видом,  озаренным мягким лунным
светом, пока не стало светло как днем. Нежный спет смягчал очертания далеких
холмов,  а  тени в доли-нах  и узких  проходах  покрылись  бархатным мраком.
Скромная красота природы  ободрила меня; с каждым  дыханием я как  бы вбирал
мир  и  покой.  Когда  я  высу-нулся  в  окно,  то  заметил,  что  что--  то
зашевелилось у окна, налево от меня, именно там, где по моим предпо-ложениям
находилось окно  комнаты графа.  Высокое и большое окно, у которого я стоял,
было  заключено в  каменную амбразуру,  которая,  несмотря на  то,  что была
источена временем, была цела. Я спрятался за амбразуру и осторожно выглянул.
     И вот  я заметил, как  из  окна высунулась голова графа. Лица его я  не
разглядел, но сразу узнал его по затылку и движениям плеч и рук. Я никак  не
мог оши-биться, так как много раз внимательно  присматривался к  его  рукам.
Вначале я очень заинтересовался этим явлением, да и вообще, много ли  нужно,
чтобы   заин-тересовать  человека,  чувствующего  себя   пленником!  Но  мое
любопытство  перешло  в ужас и страх,  когда я уви-дел, что он  начал ползти
вдоль   стены   над  ужасной  про-пастью,  лицом  вниз,  причем  его  одежда
развевалась вокруг  него,  как большие  крылья.  Я  глазам  своим  не верил!
Вначале  мне показалось, что это отражение  лун-ного света или игра капризно
брошенной тени; но про-должая смотреть, я отказался  от  своих сомнений, так
как ясно увидел,  как  пальцы и ногти  цеплялись за углы  камней, штукатурка
которых  выветрилась  от непогоды;  пользуясь  каждым  выступом  и  малейшей
неровностью. Граф, как ящерица, полз с невероятной быстротой вниз по стене.

     Что  это  за  человек,  или  что  это за  существо,  так  на-поминающее
человека? Я чувствую, что весь  ужас этой местности сковывает меня; я боюсь,
ужасно боюсь и нет мне  спасения! Я охвачен таким страхом  что не смею  даже
думать о...


     <i>15 мая.</i>

     Я опять видел графа, ползущего как ящерица. Он опустился на  добрых 400
футов  наискось влево.  Затем он  исчез в какой--  то дыре,  или окне. Когда
голова  его исчезла  из виду, я  высунулся в окно, стараясь просле-дить  его
путь, но безуспешно, так как расстояние было слишком  велико. Я знал теперь,
что он удалился из замка, и поэтому решил воспользоваться  удобным слу-чаем,
чтобы осмотреть все то, что  не успел осмотреть раньше. Я  вернулся к себе в
комнату  и,  взяв  лампу,  по-шел  пробовать все  двери. Все  они  оказались
запертыми,  как  я  и ожидал, причем  замки  были совершенно новы;  тогда  я
спустился по каменной лестнице в  зал. Я убе-дился, что болты довольно легко
отодвинуть  и  что не  трудно  снять  и большие  цепи  с  крючка;  но  дверь
оказа-лась запертой, и ключ был унесен. Ключ, должно быть в комнате у графа;
придется  дождаться случая,  когда  дверь его  комнаты будет  открыта, чтобы
иметь возмож-ность забраться туда и уйти незаметно. Я  продолжал осматривать
различные лестницы и проходы  и пробовал  все двери. Одна  или две маленькие
комнатки  близ  зала оказались не  запертыми, только  там  ничего не нашлось
интересного,  кроме старинной мебели, покрытой пылью и изъеденной  молью.  В
конце  концов на самой верхушке одной лестницы я все-- таки нашел какую-- то
дверь, которая  хоть  и  была  заперта,  но  при  первом  же  легком  толчке
поддалась. При более сильном толчке я почувствовал, что она действительно не
заперта.  Тут мне представился случай, который вряд ли вторично подвернется;
поэтому я напряг все свои  силы и  мне удалось настолько ото-двинуть  дверь,
что  я  смог  войти.  По  расположению окон  я  понял, что  анфилада  комнат
расположена на  южной стороне  замка, а окна этой комнаты выходят на запад и
юг. С той и с другой стороны зияла громадная пропасть. Замок был построен на
краю большого утеса, так что с трех сторон он был совершенно неприступен. На
западе виднелась большая долина, а за ней, вдали возвышались зубчатые утесы,
расположенные   один  за  другим;  они  были   покрыты  горными   цветами  и
терновником,  корни которого  цеплялись за  трещины и развалины  камня.  Эта
часть замка  была, по-- видимому,  когда-- то оби-таема,  так как обстановка
казалась уютнее, чем в осталь-ных частях. Занавеси на окнах отсутствовали, и
желтый свет луны, проникавший  сквозь  окна,  скрадывал  толстый слой  пыли,
лежавший  повсюду и прикрывавший изъяны, вызванные  временем. Моя лампа мало
помогала при ярком лунном свете, но я был счастлив, что она со  мною, потому
что ужасное одиночество заставляло холодеть мое сердце и расстраивало нервы.
Во  всяком  случае, мне  здесь  было  лучше,  чем в  тех комнатах, которые я
возненавидел  благодаря присутствию  в них графа;  я постарался  унять  свои
нервы и постепенно нежное спокойствие охватило меня.


     <i>16 мая. Утро.</i>

     Да хранит  Господь  мой рассудок,  так как  я  в этом  очень  нуждаюсь!
Безопасность  и уверенность  в безопас-ности -- дело прошлого!  Пока я здесь
живу, у меня только  одно стремление  -- как бы не сойти  с ума, если только
это  уже   не  произошло.  Если  рассудок  еще  при  мне,  то  действительно
сумасшествие  думать,  будто  из  всех мерзостей,  коими  я окружен  в  этом
ненавистном  месте, -- менее всего мне страшен  граф, и будто только  с  его
стороны я еще могу надеяться на помощь до тех пор, пока он во мне нуждается!
Великий  Боже!  Сохрани   мое  хладнокровие,  так  как  иначе   сумасшествие
действи-тельно неизбежно!..
     Таинственное предостережение графа теперь волнует меня; когда я об этом
думаю,  то  еще  больше пу-гаюсь,  так как  чувствую,  что  в  будущем  буду
находиться под страхом его власти  надо мною. Я буду бояться даже усомниться
в каждом его слове...

     Будучи сегодня ночью в комнатке наверху, я почув-ствовал, как сон начал
меня  одолевать. Я  вспомнил  предостережение  графа, но  страстное  желание
ослу-шаться его овладело  мною. Сон одолевал меня  все  силь-нее, и вместе с
ним   --  желание  борьбы.  Мягкий  лун-ный  спет   озарял  пространство,  а
водворившийся  покой  как--  то  освежал  меня.  Я   решил  в  эту  ночь  не
возвра-щаться больше  в свои мрачные комнаты, а  проспать  здесь. Я  вытащил
какую--  то  кушетку из  угла  и поставил  ее  так,  что мог  лежа  свободно
наслаждаться видом  на запад  и  на  юг,  и не  обращая внимания  на густую,
по-крывающую здесь все пыль, я собрался заснуть.
     Мне кажется,  вероятнее всего, что я и заснул;  я  на-деюсь, что  так и
было,  но все-- таки  ужасно боюсь, как  бы все,  что  затем последовало, не
происходило  наяву --  так  как  то,  что произошло,  было так  реально, так
яв-ственно, что  теперь,  сидя  здесь при ярком  солнечном свете, я никак не
могу представить себе, чтобы то был сон...
     Я был  не один... Комната  была та же,  нисколько не изменившаяся с тех
пор,  как  я  в нее  вошел. Я  мог раз-личить  благодаря лунному свету  свои
собственные следы, которые  разрушили сеть накопившейся  на  полу паутины. В
лунном свете против меня  находились три  молодые женщины; судя по одеждам и
манерам это были леди. Я думаю, что видел их сквозь сон, так как несмотря на
то, что свет луны находился позади них, от них не было никакой тени на полу.
Они подошли ко  мне вплотную  и, посмотрев на меня, начали  затем шеп-таться
между собой.  Две из  них были брюнетками, с тонкими орлиными  носами  как у
графа, с большими темными проницательными  глазами,  казавшимися со-вершенно
красными при бледно--  желтом свете луны. Третья леди была белокура -- самая
светлая блондинка, какая  только  может существовать,  с  вьющимися, густыми
золотистыми волосами и с глазами цвета бледного сап-фира. Мне  казалось, что
я  знаю  это  лицо,  что  я во сне  его когда--  то  видел, но никак  не мог
вспомнить,  где и когда именно. У всех  трех были  великолепные  белые зубы,
казавшиеся жемчугом среди рубиново-- красных сладострастных губ. В  них было
нечто такое, что сразу заставило меня почувствовать какую-- то неловкость. В
душе моей пробудилось какое-- то мерзкое желание,  чтобы они меня поцеловали
своими красными чувствен-ными губами.
     Они пошептались  между собой,  и потом  все трое рассмеялись каким-- то
удивительно серебристым му-зыкальным  смехом.  Блондинка  кокетливо  кивнула
го-ловкой, а другие подзадоривали ее. Одна из них ска-зала:
     -- Начинай! Ты  первая,  а  мы  последуем  твоему  при-меру. Твое право
начать.
     Другая прибавила:
     -- Он молод и здоров; тут хватит поцелуев на всех нас.
     Я  спокойно  лежал   и,  прищурившись,  глядел  на  них,  изнемогая  от
предвкушения наслаждения.  Светлая дева  подошла  ко мне и наклонилась  надо
мною так  близко,  что  я  почувствовал  ее  дыхание.  Оно было  какое--  то
слад-кое,  точно  мед, а  с  другой  стороны, действовало  на  нервы  так же
своеобразно, как и ее голос, но в  этой  сладости  чувствовалась какая--  то
горечь, какая-- то отвратительная горечь, присущая запаху крови.
     Я боялся открыть глаза, но прекрасно все видел, приоткрыв немного веки.
Блондинка стала на колени и наклонилась надо мной. Она наклонялась все ближе
и  ближе,  облизывая  при этом  свои губы,  как животное;  при свете  луны я
заметил, что ее  ярко-- красные губы  и кончик языка, которым она облизывала
белые острые  зубы, обильно покрыты  слюной. Ее голова опускалась нее ниже и
ниже,  и губы ее, как мне  показалось, прошли мимо моего  рта и подбородка и
остановились над самым горлом. Я ощутил какое-- то щекотание на коже горла и
прикосновение двух острых зубов. Я закрыл глаза в томном восторге  и ждал, и
ждал, трепеща всем су-ществом.
     Но  в то же мгновение меня с быстротою молнии охватило другое ощущение.
Я  почувствовал присутствие графа;  он был  в бешенстве.  Я невольно  открыл
глаза и увидел, как граф своей мощной рукой схватил женщину за ее тонкую шею
и  изо  всей  силы  швырнул  в  сторону,  причем  синие глаза его  сверкнули
бешенством, белые зубы  скрежетали от  злости, а  бледные щеки  вспыхнули от
гнева.  Но  что  было с графомНикогда  не  мог  вообра-зить себе, чтобы даже
демоны  могли  быть  охвачены такой свирепостью,  бешенством и  яростью! Его
глаза метали  молнии.  Красный оттенок их сделался еще ярче, как будто пламя
адского огня пылало в них. Лицо его было мертвенно бледно, и все  черты лица
застыли, как  бы окаменев;  а густые брови, и без  того сходившиеся  к носу,
теперь напоминали тяжелую прямую полосу добела раскаленного металла. Свирепо
отбросив жен-щину от себя, он сделал движение в сторону двух дру-гих, как бы
желая и  их  отбросить назад.  Движение  это  было похоже  на то, которым он
укрощал  волков; затем своим громким, твердым голосом, пронизывающим воз-дух
в комнате, несмотря на то, что он говорил почти шепотом, он сказал:
     -- Как вы смеете его трогать!  Как  вы смеете поднимать глаза  на него,
раз я вам  запретил?  Назад,  говорю вам! Ступайте все прочь!  Этот  человек
принадлежит мне! Посмейте только коснуться его, и  вы будете иметь  дело  со
мною!
     Светлая  дева  грубо--  кокетливым  движением  поверну-лась  к  нему  и
сказала, смеясь:
     -- Ты сам никогда никого не любил; и никогда ни-кого не полюбишь!
     Другие  женщины подтвердили это,  и раздался такой радостный и в  то же
время грубый и бездушный смех, что я чуть не лишился чувств,  казалось, бесы
справляли  свой  шабаш. Граф повернулся  ко мне  и, пристально  глядя мне  в
глаза, нежно прошептал:
     -- Нет, я тоже могу любить; вы сами могли в этом убедиться в прошлом. Я
обещаю вам, что как только покончу с ним, позволю вам целовать его,  сколько
захо-тите. А теперь  уходите. Я должен его разбудить, так как предстоит  еще
одно дело.
     -- А  разве мы сегодня ночью ничего не получим? -- со сдержанным смехом
спросила одна из них, указывая  на мешок,  который  граф  бросил  на  пол  и
который дви-гался, будто в нем находилось что-- то живое. Он  утверди-тельно
кивнул головой. Одна из  женщин моментально кинулась и развязала мешок. Если
только  мои  уши  не  обманули  меня,  то оттуда  раздались  вздохи и  вопли
полузадушенного ребенка. Женщины кружились  вокруг мешка, в то время  как  я
весь был охвачен ужасом; но когда я вгляделся пристально, оказалось, что они
уже исчезли, а  вместе с ними исчез и ужасный мешок. Дру-гой двери в комнате
не было, а  мимо меня они не  про-ходили. Казалось, они  просто испарились в
лучах лун-ного света и  исчезли в окне,  поскольку  я заметил, как их слабый
облик постепенно изглаживается на его фоне.
     Затем ужас охватил меня с такой силой, что я упал в обморок.




        Глава четвертая

     Проснулся я  в собственной постели. Если только ноч-ное приключение  не
приснилось мне, значит, граф при-нес  меня сюда.  Целый ряд мелких признаков
подтвер-ждал это.  Мое платье было  сложено не так,  как  я  это обыкновенно
делаю.  Мои часы  остановились, а  я их всегда завожу на ночь,  и  много еще
аналогичных   подроб-ностей.   Но,   конечно,    они   не   могли    служить
доказатель-ством;  может быть, эти явления подтверждают только  то, что  мой
рассудок но той или иной  причине не совсем в порядке. Я должен найти другие
доказательства.  Чему  я,  однако, несказанно  рад,  так  это тому,  что мои
карманы  остались нетронутыми,  видимо  граф  очень спешил,  если только  он
перенес  меня  сюда и раздел.  Я уверен, что мой  дневник был  бы  для  него
загадкой, которую он не смог бы разгадать. Он, наверное, взял бы его себе и,
мо-жет   быть,   уничтожил.   Теперь   спальня,   всегда   казав-шаяся   мне
отвратительной,  является  как  бы  моим  свя-тилищем, так  как  нет  ничего
страшнее тех  ужасных женщин, которые ожидали и будут ждать случая высо-сать
мою кровь.


     <i>18 мая.</i>

     Я опять пошел в ту комнату,  так как должен же я,  наконец, узнать  всю
правду. Когда я подошел  к  двери на верхней площадке лестницы, то нашел  ее
запертой.   Ее  захлопнули  с   такой  силой,  что  часть   двери  оказалась
расщепленной. Я увидел, что  болт не был задвинут, и  дверь закрыта изнутри.
Боюсь, что все это -- не сон...


     <i>19 мая.</i>

     Я,  без сомнения, напал на след. Прошлой ночью граф наисладчайшим тоном
попросил меня написать три письма: в  первом сообщил, что мое дело здесь уже
бли-зится к концу и что через несколько дней я выеду домой; во втором -- что
я выезжаю на следующий день даты письма,  а в третьем -- что я  уже  покинул
замок  и  при-ехал в Быстриц. Мне страшно захотелось  запротесто-вать,  но я
понял,  что  в  моем  положении открыто  ссо-риться  с  графом  --  безумие,
поскольку я нахожусь це-ликом в его власти; а отказаться написать эти письма
значило бы возбудить  подозрения графа и навлечь на себя его гнев. Он  понял
бы, что  я  слишком много узнал и не  должен оставаться в  живых,  ибо  стал
опасен. Един-ственная моя надежда теперь -- искать и ждать удоб-ного случая.
Может быть, и  подвернется возможность бежать. В его глазах  я снова заметил
нечто похожее на тот гнев, с которым он отшвырнул от себя белокурую женщину.
Он объяснил,  что  почта  ходит здесь  редко и  не внушает доверия,  поэтому
следует  заранее известить  моих  друзей  о своем  приезде;  кроме того  он,
убеждал ме-ня, что если  мне придется продлить  свое пребывание  в замке, он
всегда  успеет  задержать  мое последнее  письмо  в Быстрице на  необходимое
время. Все это  было сказано  таким тоном, что противоречить ему  значило бы
вызвать у  него  новые  подозрения, поэтому  я  сделал  вид,  что совершенно
согласен и только спросил, какие  числа про-ставить в письмах.  Он на минуту
задумался, потом сказал:
     --  Первое пометьте 12  июня, второе и третье 29 июня. Теперь  я  знаю,
сколько дней я еще проживу. Да поможет мне Бог!


     <i>28 мая</i>

     Есть возможность сбежать или, по крайней мере, по-слать домой весточку:
цыганский табор пришел к замку и расположился во дворе.
     Я напишу  домой несколько  писем и  постараюсь добиться,  чтобы  цыгане
доставили их на почту. Я уже  завязал с ними знакомство,  через окошко.  Они
сняли при  этом шляпы и  делали мне какие-- то знаки,  так же мало понятные,
как и их язык.

     Я  написал письма.  Мине  написал стенографически,  а  мистера Хаукинса
просто попросил списаться с нею. Ей я сообщил о  своем положении, умалчивая,
однако,  об ужасах, в  которых я  сам  еще не вполне разобрался.  Если бы  я
выложил ей  всю душу, то она испугалась бы до  смерти.  Если  письма каким--
нибудь образом все-- таки  дойдут до графа, он, тем не менее, не узнает моей
тайны или, вернее того, насколько я проник в его тайны...

     Я отдал письма, я бросил их сквозь решетку моего окна вместе с  золотой
монетой и,  как  мог, знаками по-казал им,  что нужно опустить их в почтовый
ящик. Взявший письма прижал их к сердцу и затем вложил в свою шляпу Больше я
ничего не  мог сделать. Я про-брался в библиотеку и  начал читать.  Так  как
граф не приходил, то я и писал здесь...
     Граф пришел. Он уселся напротив меня и сказал своим вкрадчивым голосом,
вскрывая два письма:
     --  Цыгане  передали  мне  эти письма,  хотя я  и не знаю,  откуда  они
взялись. Мне  теперь  придется  быть  осторожным.  Посмотрим!  --  Он,  по--
видимому  их  рас-смотрел:  --  одно  из  них от  вас к моему  другу  Питеру
Хаукинсу; другое, --  здесь, открыв письмо, он увидел странные знаки, причем
его  лицо  омрачилось, и  глаза  сверкнули бешенством, -- другое  --  гадкий
поступок  и  злоупотребление дружбой и  гостеприимством.  Оно  не подписано.
Прекрасно! Так что оно не может нам по-вредить.
     И он  хладнокровно взял  письмо и конверт  и держал их над лампой, пока
они не превратились в пепел. Затем продолжал:
     -- Письмо, адресованное Хаукинсу, я конечно отправлю, раз  оно  от вас.
Ваши  письма  для меня святы. Вы мой друг, простите меня,  конечно,  что, не
зная этого, я их распечатал. Не запечатаете ли вы письмо вновь.
     Он протянул мне письмо и с изысканным поклоном передал чистый  конверт.
Мне  оставалось  только  над-писать адрес  и молча вручить письмо.  Когда он
вышел из  комнаты,  я  услышал, как ключ мягко повернулся в  замке. Подождав
минуту я подошел к двери -- она оказалась запертой.
     Спустя час  или два граф спокойно  вошел в  комнату; он  разбудил  меня
своим приходом, так как я заснул тут же на  диване. Он был  очень  любезен и
изыскан в споем обращении и, видя, что я спал, сказал:
     --  Вы  устали,  мой  друг?  Ложитесь  в  постель.  Там  удобнее  всего
отдохнуть.  Я лишен удовольствия бесе-довать с вами сегодня  ночью, так  как
очень занят; но вы будете спать, я в этом уверен!
     Я прошел в спальню и, странно признаться, велико-лепно спал. И отчаяние
имеет свои хорошие стороны...


     <i>31 мая</i>

     Когда я сегодня проснулся, то решил  запастись  бумагой и конвертами из
своего  чемодана  и хранить их в  кармане, дабы иметь возможность записывать
то,  что  нужно,  в случае необходимости немедленно,  но  меня ожидал  новый
сюрприз:  из чемодана  исчезла  вся  бу-мага  и  конверты  вместе  со  всеми
заметками,   расписа-нием  железных  дорог,   подробными   описаниями   моих
путешествий; исчезло и  письмо с аккредитивом,  словом все, что могло бы мне
пригодиться, будь я на воле. Я принялся  искать их в портмоне  и в шкафу где
ви-сели те вещи, в которых я приехал.
     Мой  дорожный костюм исчез; мой сюртук и одеяло  также.  Я нигде не мог
найти и следа их. Должно быть, новая злодейская затея.


     <i>17 июня.</i>

     Сегодня утром, сидя на  краю постели  и разбираясь в  событиях, я вдруг
услышал на дворе щелканье хлыста и стук  копыт лошадей по каменной дороге. Я
бросился  к  окну  и увидел  два  больших  фургона,  каждый  был  запряжен 8
лошадьми; у каждой пары стоял словак в белой шляпе, кушаке, грязных штанах и
высоких са-погах. В руках  у них были  длинные  палки.  Я  бросился к двери,
чтобы  скорее  спуститься вниз  и  пробраться  к  ним  через  входную дверь,
которая,  по  моему мне-нию,  была  не заперта. Опять  поражение: моя  дверь
оказалась запертой снаружи. Тогда я бросился к окну  и окликнул их. Они тупо
взглянули вверх, и тут к ним как раз подошел их предводитель; увидя, что они
по-казывают на меня, он сказал им что--  то, над чем они рассмеялись.  После
этого  никакие мои усилия,  ни жа-лобный  крик, ни отчаянные мольбы не могли
заставить их взглянуть на  мое окно. Они окончательно отвер-нулись  от меня.
Фургоны  были  нагружены большими  ящиками  с  толстыми  ручками;  они,  без
сомнения,  были  пустыми,  судя  по легкости,  с  которой их  несли.  Ящи-ки
выгрузили  и сложили в  кучу в углу двора, затем цыгане дали словакам денег,
плюнув на них  на счастье,  после  чего словаки  лениво  направились к своим
лоша-дям и уехали.


     <i>24 июня. На рассвете.</i>

     Прошлой ночью  граф  рано  покинул  меня и заперся на  ключ  у  себя  в
комнате. Как только я убедился в этом, я опять помчался по винтовой лестнице
наверх  посмот-реть в окно, выходящее на юг.  Я думал, что  подстерегу здесь
графа,  поскольку, кажется,  что-- то затевается. Цыгане располагаются где--
то в замке и заняты какой-- то  работой. Я это знаю, так как порой слышу шум
езды  и глухой стук не то мотыги, не то заступа; что  бы они ни делали, это,
вероятно, должно означать завершение какого-- то жестокого злодеяния.
     Я  стоял  у  окна  почти  полчаса,  прежде  чем заметил, как  что--  то
выползало  из  окна комнаты  графа. Я подался  назад  и  осторожно наблюдал.
Наконец я увидел всего человека. Новым ударом было для меня то, что я увидел
на  нем свой дорожный костюм;  через  плечо висел  тот  самый ужасный мешок,
который, как я по-мнил, те женщины забрали с собой. Сомнений не остава-лось:
это он похитил мои вещи и нарядился в мое платье -- вот, значит, в чем смысл
его новой злой затеи. Он хочет, чтобы люди приняли его за меня, чтобы, таким
образом,  в  городе и  в деревнях знали,  что я сам  относил  свои письма на
почту, и чтобы  всякое злодеяние, кото-рое он совершит в  моем костюме, было
всеми местными жителями приписано мне.
     Я думал, что дождусь возвращения графа, и поэтому долго и  упорно сидел
у окна. Затем я  начал замечать в лучах лунного  света  какие-- то маленькие
мелькающие пятна, крошечные, как микроскопические пылинки;  они  кружились и
вертелись как-- то неясно и очень своеоб-разно.  Я жадно наблюдал за ними, и
они  навеяли  на меня странное спокойствие. Я уселся  поудобнее в амбра-зуре
окна и мог, таким образом, свободнее наблюдать за движением в воздухе.
     Что--  то  заставило меня вздрогнуть. Какой--  то громкий жалобный  вой
собак,  раздался со стороны долины, скры-той  от  моих взоров. Все громче  и
громче слышался он,  а  витающие  атомы  пылинок, казалось, принимали  новые
образы, меняясь  вместе  со звуками  и танцуя  в лунном  свете.  Я боролся и
взывал  к моему рассудку; вся моя душа  полусознательно  боролась вместе  со
всеми моими  чувствами и порывалась ответить на  зов. Я находился как бы под
гипнозом.  И  все быстрее кружились пылинки, а лунный свет как бы ускорял их
движение,  когда они проносились мимо меня,  исчезая в густом мраке. Они все
больше и больше  сгущались, пока не приняли фор-му мутных призраков. Тогда я
вскочил, опомнился, взял  себя  в  руки  и  с криком  убежал.  В  призрачных
фигурах, явственно выступавших при лунном  свете, я узнал очертания тех трех
женщин, в жертву которым я был обещан. Я убежал в  свою комнату, где не было
лун-ного  света  и  где  ярко  горела  лампа;  мне казалось, что здесь  я  в
безопасности.  Через несколько часов я  услы-шал в комнате графа какой--  то
шум,  точно резкий  вскрик, внезапно подавленный, затем наступило молча-ние,
такое глубокое и ужасное, что я невольно содрог-нулся. С  бьющимся сердцем я
старался открыть дверь; по я снова был заперт в своей тюрьме и ничего не мог
поделать.
     Вдруг я  услышал  на дворе душераздирающий крик женщины. Я  подскочил к
окну  и посмотрел на  двор  сквозь решетку.  Там,  прислонившись к калитке в
углу, действительно  стояла женщина с распущенными воло-сами. Увидя мое лицо
в окне, она бросилась вперед и угрожающим голосом крикнула:
     -- Изверг, отдай моего ребенка!
     Она  упала  на колени  и,  простирая  руки, продолжала  выкрикивать эти
слова,  которые ранили  мое сердце.  Она рвала на  себе волосы,  била себя в
грудь и  приходила  во  все большее  и большее отчаяние.  Наконец, продолжая
неистовствовать, она кинулась вперед, и хотя  я не мог ее  больше видеть, но
слышал, как она колотила во вход-ную дверь.
     Затем, откуда-- то высоко надо мной,  должно быть,  с башни, послышался
голос графа; он говорил что-- то своим повелительным, строгим, металлическим
голосом. В ответ ему раздался со всех сторон, даже издалека, вой волков.  Не
прошло  и нескольких минут, как целая стая их ворвалась сквозь  широкий вход
во двор, точно вырвав-шаяся на свободу свора диких зверей.
     Крик женщины прекратился, и вой волков как--  то внезапно  затих. Вслед
за тем волки, облизываясь, уда-лились поодиночке.
     Я не мог ее не пожалеть, так  как догадывался об участи  ее ребенка,  а
для нее самой смерть была лучше его участи.
     Что мне делать? Что я могу сделать? Как я могу убежать из этого рабства
ночи, мрака и страха?


     <i>25 июня, утром.</i>

     Ночью меня всегда тревожат  и терзают страхи и уг-рожают какие-- нибудь
опасности или  ужасы. Я до сих пор ни разу не видел графа при дневном свете.
Неужели  он спит,  когда другие бодрствуют, и бодрствует, когда другие спят?
Если  бы я  только мог попасть в его  ком-нату! Но нет  никакой возможности!
Дверь всегда за-перта, я никак не могу пробраться туда.
     Нет,  попасть туда можно!  Лишь бы хватило храбрости! Раз  попадает он,
почему же не попытаться дру-гому?  Я собственными глазами видел, как он полз
по стене, почему бы и  мне не последовать его примеру и не пробраться к нему
через  окно? Шансов мало, но и поло-жение отчаянное! Рискну! В худшем случае
меня  ждет только  смерть. Да поможет мне  Бог  в моем предприятии!  Прощай,
Мина,  если  я  промахнусь,  прощайте,  верный  мой друг,  мой  второй отец;
прощайте, и последний при-вет Мине!


     <i>Тот же день. Позже.</i>

     Я рискнул  и,  благодаря  Создателю,  вернулся опять  в  свою  комнату.
Совершенно  бодрый, со свежими си-лами, я подошел к окну, выходящему на юг и
на узкий каменный карниз. Стена построена из больших грубо отесанных камней,
и  известка  между  ними  выветрилась  от  времени. Я  снял  сапоги и  начал
спускаться  по  ужас-ному  пути.  Я  прекрасно  знал  направление,  а  также
расстояние  до   окна  графа,  считался   с  этим,  сколько  мог,  и   решил
воспользоваться   всеми   полезными    случайно-стями.   Я   не   чувствовал
головокружения  -- должно быть, я был очень возбужден, -- и время показалось
мне неве-роятно коротким, так как вскоре  я очутился у окна  ком-наты графа.
Тем не менее я страшно волновался, когда наклонился и спустил ноги из окна в
комнату. Я взгля-нул --  нет ли графа --  и с удивлением и радостью уви-дел,
что в комнате никого не было. Обстановка напоми-нала  стиль южных  комнат, и
так же покрыта пылью. Я стал искать  ключ; в  замке его не  оказалось, я его
нигде  не  находил. Единственное, что я обнаружил, --  целая  куча золота  в
углу:  золото всевозможного  рода  --  романские,  британские,  австрийские,
греческие и турец-кие  монеты, покрытые целым  слоем  пыли и,  должно  быть,
долго лежавшие в  земле.  Я не заметил  среди  них ни одной, возраст которой
насчитывал  бы менее  трехсот лет.  Там были еще цепи, украшения и несколько
Дра-гоценностей,  но все старое и в пятнах. В углу была  дверь. Я попробовал
ее открыть, так как, не найдя ключа от  комнаты или входной двери, что  было
главной целью моих поисков,  я  должен был продолжать свои исследо-вания для
того, чтобы все мои  труды не  пропали даром. Она оказалась  открытой и вела
круто  вниз  сквозь  камен-ный  проход  по винтовой  лестнице. Я  спустился,
внима-тельно  наблюдая  за  тем,  куда я  иду,  ибо  лестница была темная  и
освещенная лишь  редкими отверстиями в тол-стой  каменной  стене.  На  дне я
натолкнулся   на   темный   проход  туннеля,  откуда   несся   тошнотворный,
убийствен-ный запах  -- запах старой, только  что разрытой  земли;  по  мере
моего  приближения  запах становился все удуш-ливее  и  тяжелее.  Наконец, я
толчком  распахнул  ка-кую--  то  тяжелую полуоткрытую  дверь  и  очутился в
ста-рой развалившейся часовне, служившей, как видно, скле-пом. Крыша ее была
сломана, и  какие-- то ступени вели в трех местах  в углубления;  земля была
здесь недавно разрыта  и  насыпана в  большие  деревянные ящики, очевидно те
самые, что привезли словаки. Я начал искать еще какой-- нибудь выход, но его
не оказалось. Тогда я  исследовал  каждый  вершок пола, чтобы  не пропустить
какой-- нибудь детали. Я даже спустился в углубления, куда с трудом проникал
тусклый свет; спустился я туда  с чувством страха. Я обыскал два углубления,
но ни-чего там не нашел, кроме обломков старых гробов и кучи пыли. В третьем
я все-- таки сделал открытие.

     Там  в  одном из больших ящиков, которых  всего было  50 штук, на  куче
свежей земли  лежал граф!  Он или был мертв, или  спал, я не мог определить,
так как  глаза его  были открыты  и точно  окаменели, но без  остекленевшего
оттенка смерти, щеки  были  жизненны,  несмотря на блед-ность, а губы красны
как  всегда. Но лежал  он непо-движно, без пульса, без  дыхания, без  биения
сердца. Я наклонился к нему, стараясь найти какой-- нибудь признак жизни, но
тщетно.  Он, должно быть,  лежал здесь  недавно, так как  земля была свежей.
Около ящика покоилась крышка с просверленными в ней дырками.  Я подумал, что
ключи, вероятно,  находятся  у графа, но когда я начал  их искать,  взор мой
случайно встре-тился  с  мертвыми  глазами  графа,  и в них  я прочел  такую
ненависть, что  в ужасе  попятился назад и поспеш-но ушел  обратно, выбрался
через окно и, взобравшись по замковой  стене,  вернулся  к себе. Я бросился,
задыхаясь, в постель и постарался собраться с мыслями...


     <i>29 июня.</i>

     Сегодня срок моего последнего письма.
     Граф пришел ко мне и сказал:
     --  Завтра,  мой  друг,  вы  должны  выехать.  Вы  возвратитесь  в свою
великолепную  Англию, а  я  вернусь к  делу, которое, может быть, приведет к
такому концу,  какого мы вовсе  не ожидаем. Ваше письмо уже отослано; завтра
меня здесь не будет, но все будет приготовлено к ваше-му отъезду. Утром сюда
придут  цыгане и несколько словаков.  Когда  они уйдут, за вами приедет  моя
ко-ляска, которая повезет вас в проход Борго, где вы пере-сядете в дилижанс,
идущий из Буковины в Быстриц, по я  надеюсь,  что  увижу вас еще раз в замке
Дра-кулы.
     Я решил проверить ею искренность и спросил прямо:
     -- Почему я не могу выехать сегодня вечером?
     -- Потому что, дорогой мой, мой кучер и лошади отправлены по делу.
     -- Но я с удовольствием пойду пешком, я сейчас же готов уйти.
     Он улыбнулся так  мягко, так нежно и в  то же время  такой демонической
улыбкой, что мои подозрения воскресли с новой силой. Он спросил:
     -- А ваш багаж?
     -- Я могу прислать за ним. Сейчас он мне не нужен.
     Граф  встал и сказал  с  такой поразительной  изыс-канностью, что я  не
поверил себе, до того это было иск-ренне:
     -- У вас, англичан,  есть одна пословица, которая  близка моему сердцу,
так  как  ею   руководствуемся  и   мы,  магнаты:  добро  пожаловать,  гость
приходящий,  и  спе-ши -- уходящий. Пойдемте  со мною, дорогой мой друг, я и
часу не хочу оставлять вас против вашего желания. Идемте же!
     Необыкновенно  любезно, держа в руке лампу, граф спустился со  мной  по
лестнице, освещая мне дорогу. Но вдруг он остановился и вытянул руку:
     -- Слушайте!
     Раздался вой волков, точно вызванный движением его руки. После минутной
паузы мы  пошли дальше и достигли  двери; он  отодвинул  болты и снял  цепи,
после чего начал открывать дверь.
     К моему величайшему  изумлению  оказалось, что дверь не была заперта на
ключ. Я подозрительно огля-дел ее: нигде не было видно даже следа от замка.
     Когда дверь стала постепенно открываться, то  вой  волков снаружи  стал
раздаваться все громче и громче. Тогда я понял,  что против графа открыто не
пойдешь.  С  такими противниками,  да  еще когда они под командой  графа,  я
ничего не мог сделать. Но дверь продолжала медленно раскрываться; граф стоял
в  дверях  один.  У меня  на мгновение мелькнула  мысль, вот, вероятно,  моя
участь: он бросит  меня волкам --  и  я  сам же помогу ему  сделать  это.  В
подобном плане было достаточно дьявольского замысла. Не видя другого исхода,
я крикнул:
     -- Закройте дверь; я лучше дождусь утра!
     Одним взмахом  своей могучей руки граф захлопнул дверь, и большие болты
с шумом вошли на свои места.
     Когда я был уже у себя в комнате и собирался лечь, мне послышался шепот
у моих дверей. Я тихо подошел к ней и прислушался. Я услышал голос графа:
     --  Назад, назад, на свои места! Ваше время  еще не настало. Подождите!
Имейте терпение! Завтра ночью! Завтрашняя ночь ваша!
     Вслед за этим раздался тихий нежный хохот; я с бешенством раскрыл дверь
и увидел  этих трех ужасных  женщин,  облизывающих  свои губы. Как  только я
пока-зался, они разразились диким смехом и убежали.
     Я  вернулся  в  комнату  и  бросился на колени.  Неужели  мой конец так
близок? Завтра! Завтра! Создатель, помоги мне и тем, кому я дорог!


     <i>30 июня, утром.</i>

     Быть может, это мои последние строки  в дневнике. Я  спал  до рассвета;
проснувшись,  я опять  бросился на колени, так как решил, что если меня ждет
смерть, то надо к ней приготовиться.
     Помолившись, я открыл дверь и  побежал в перед-нюю. Я ясно помнил,  что
дверь  была не  заперта  -- значит,  мне представилась  возможность  бежать.
Дрожащими  от волнения руками я  снял цепь и  ото-двинул болты. Но дверь  не
поддалась! Отчаяние овладело мною.
     Дикое   желание  раздобыть   ключи  привело  меня   к   ре-шению  снова
вскарабкаться по  стене и пробраться в комнату графа.  Пусть он  убьет меня,
смерть теперь ка-залась мне лучшим исходом. Не  задумываясь, я ринулся вверх
по  лестнице  к восточному окну и  пополз вниз по  стене,  как  и  раньше, в
комнату графа. Я отправился через дверь в углу вниз по  винтовой  лестнице и
по тем-ному проходу в старую часовню. Я знал теперь, где найду страшилище.
     Большой ящик  все еще стоял на прежнем месте, у са-мой темной стены, но
на  этот раз на нем лежала крышка,  еще не приделанная, но с приготовленными
гвоздями, так  что  оставалось  только  вколотить их.  Мне  нужно  было  его
проклятое тело из--  за ключа, так что  я снял крышку и поставил ее к стене.
Предо мною лежал граф, но наполовину помолодевший, так как его седые во-лосы
и  усы потемнели.  Щеки  казались  полнее,  а под  белой  кожей  просвечивал
румянец;  губы  его были ярче обыкновенного, так  как на них еще сохранились
свежие капли крови, капавшие из углов рта и стекавшие но под-бородку на шею.
Дрожь пробежала  по моему  телу, когда я  наклонился  к нему, чтобы до  него
дотронуться;  но  я должен  был найти  ключ,  иначе  я  погиб.  Быть  может,
следующей  ночью  мое  тело послужит добычей  для  пир-шества  трех  ужасных
колдуний. Я обыскал все  тело, но не  нашел ключей.  Тогда  я остановился  и
посмотрел на графа. На его окровавленном  лице блуждала ирони-ческая улыбка,
которая, казалось, сведет меня  с ума. У меня  не было  под  рукой  никакого
смертоносного ору-жия, я схватил лопату,  которой рабочие  наполняли ящики с
землей и, высоко взмахнув  ею, ударил острием вниз прямо в ненавистное лицо.
Но  тут голов