ловить  минут примерно пятнадцать, и на Гранц-стрит Пумо
добрался  в  начале пятого. Войдя в  ресторан, он увидел  инспектора Брайана
Мекленбурга,  который  мерил шагами  кухню, делая какие-то пометки  в  своем
блокноте.
     --  Что ж, мистер Пумо, -- сказал он. -- С тех  пор, как я был  здесь в
последний раз, дело действительно сдвинулось с мертвой точки.
     -- Да, и не  только,  -- ответил Пумо, роняя  пальто на  стул.  Сегодня
предстояло еще посетить Арнольда Леунга.
     --  О, --  Мекленбург  обращал на Пумо не  больше внимания,  чем  любой
инспектор на свою жертву, -- вы хотите сказать, что наша цель достигнута?
     -- Избавление от насекомых?
     -- Конечно. А  что еще, по-вашему,  я мог  иметь в виду? Мекленбург сам
напоминал цель -- мишень для стрельбы. На нем был спортивного  покроя пиджак
в  желтую,  черную  и  оливковую  клетку и  коричневый трикотажный  галстук,
приколотый изнутри специальной булавкой.
     -- Окончание ремонта кухни, открытие  ресторана, процветание заведения,
популярность  у  клиентов,  --   перечислил  Пумо.  --  А  также   мирная  и
упорядоченная жизнь,  которая умудрялась бы быть в то же время интересной. И
чтобы личная жизнь всегда была в порядке.
     Тут он вспомнил довольную физиономию и широкую улыбку Дэвида Диксона, и
его понесло.
     --   Желаете   поговорить  о   целях,  мистер  Мекленбург?  Пожалуйста!
Уничтожение ядерного оружия и  мир  во  всем  мире.  Также  неплохо  было бы
довести  до  сведения  жителей Америки, что вьетнамская кухня  ничем не хуже
французской. Установить  памятник  погибшим  во  Вьетнаме  в  каждом крупном
городе.  Найти  способ  избавиться от  токсичных  отходов. --  Пумо  перевел
дыхание, прекрасно понимая, что инспектор смотрит на него, открыв рот.
     -- Хей, насчет ядерной энергии, хей... -- начал Мекленбург.
     -- Также над  покончить со всем этим дерьмом, касающимся звездных войн.
Открыть  бесплатные средние школы.  А религию вернуть в церкви, где ей самое
место.
     -- Вот тут я с вами согласен, -- произнес Мекленбург.
     Пумо повысил голос.
     -- А это чертово оружие держать подальше от гражданского населения.
     Мекленбург  попытался  перебить  его, и тут Тино  начал просто-напросто
орать. Волна какого-то сумасшествия захлестнула его мозг
     Мекленбург еще не услышал и о половине целей,  о которых хотел поведать
ему Пумо.
     -- А также попытаться  избирать людей, которые действительно знают, что
они  хотят  сделать,   а  не  тех,  кто  просто  хорошо  выглядит  и   умеет
притворяться, будто знает. Отобрать у подростков их дурацкие радио, чтобы  к
нам  опять  вернулась нормальная  музыка. На пять лет запретить телевидение!
Отрезать по одному пальцу  каждому политику, которого уличили во  лжи  своим
избирателям,  и каждый  раз,  как это повторится,  отрезать  еще  по пальцу!
Представляете, как все изменилось бы, если бы так было во времена  Вьетнама?
Хей, Мекленбург, это укладывается в твоей дурацкой башке?
     --  С  вами что-то  случилось? Вы  уверены,  что вы в  порядке?  Я хочу
сказать... -- Мекленбург торопливо засунул ручку в  карман и положил блокнот
в "дипломат". -- Я думаю...
     --  Вам  надо   расширять   свои  горизонты,   Мекленбург!  Как  насчет
искоренения  бюрократии?  Уменьшения  неоправданных трат  на  правительство?
Справедливое налогообложение! Отмена штрафов.  Реформа тюрем.  И  прекратите
наконец эту борьбу с абортами -- все равно ничего не добьетесь. А как насчет
наркомании? Почему бы  не выработать наконец политику, которая действительно
даст результат, а не делать вид,  что работают все  эти дурацкие запрещения.
--  Пумо  нацелился  в грудь инспектора указательным  пальцем  -- ему пришла
вдруг  в голову замечательная  новая цель. -- У меня  появилась  потрясающая
идея, Мекленбург.  Вместо  того, чтобы ожидать  его  все  время,  почему  не
посадить  кого-нибудь   вроде  Теда   Банди  в   стеклянную  клетку  посреди
Эпкотовского  Центра?  Вы меня понимаете? Чтобы  любая средняя  американская
семья могла остановиться и поболтать немного с Тедди. По пятнадцать минут на
каждую семью.  Понимаете?  <i>Вот  он какой,  вот он, один из них,  вот как  он
выглядит,  вот  как  он  чистит  зубы  и  вытирает  нос.  Посмотрите  своими
собственными глазами!  Хотите видеть, как  выглядит зло? Вон там  сидит один
сукин сын.</i>
     Мекленбург  поспешно натянул пальто и пятился теперь к дверям столовой,
где  несколько рабочих,  отложив  инструменты,  наблюдали за представлением,
устроенным Пумо. Кто-то из них кричал:
     -- Сюда, сюда, бэби!
     Остальные смеялись.
     -- А вы думаете,  что все зло в  насекомых, Мекленбург... Ради Бога, --
Пумо обхватил голову руками и начал оглядываться, ища, куда бы сесть.
     Мекленбург добрался наконец  до двери.  Пумо сидел с опущенной головой.
Он  увидел  вдруг  огромное  насекомое,  осторожно  вылезающее  из-за плиты.
Насекомое  было невообразимых размеров. Он  никогда не видел таких, несмотря
на  то, что  перед  закрытием ресторана  каждый сантиметр стен  кишел  всеми
известными  и  неизвестными  науке  видами ползучих  тварей. Когда насекомое
выползло из-за плиты, Пумо казалось, что оно размером с его ногу.
     Под улюлюканье рабочих Мекленбург хлопнул входной дверью.
     Пумо чувствовал себя так, будто вот-вот упадет в обморок. Или уже упал,
и это чудовищное существо привиделось ему в бреду. Насекомое было длинным, с
ножками, напоминавшими куски медной проволоки.  Коричневое тело его походило
на артиллерийский снаряд  и казалось отполированным почти до  блеска. Слышно
было, как стучат его лапки по кафельному полу.
     Пумо сказал себе, что этого не  может быть. Что никто никогда не слышал
о Кинг-Конгах среди тараканов.
     Гигантское  насекомое  неожиданно  почувствовало, что  Пумо смотрит  на
него, и ретировалось  обратно  под  плиту.  Еще несколько секунд слышно было
постукивание лапок о кафель, затем все стихло.
     Секунду  Пумо  стоял  молча, опасаясь  заглянуть  под  плиту.  А  вдруг
насекомое  притаилось  там  и  готовится  атаковать  его.  Что может сделать
человек  против таракана такого  размера?  На  него  не наступишь. Наверное,
единственный  способ  --  пристрелить его, как это делают иногда с  крысами.
Пумо  подумал о галлонах  отравляющего вещества, которое вылили дезинфекторы
на деревянные стены а цементный фундамент пола.
     Наконец Пумо опустился на колени и заглянул  под  плиту. Пол только что
закончили, и  там еще не успела скопиться пыль, только валялся моток кабеля,
брошенного  кем-то  из  электриков. "Антенна?" -- подумал  Пумо.  Он  ожидал
увидеть  если не самого гигантского  таракан, то хотя  бы дырку в фундаменте
величиной с человеческую голову. Но  он  не увидел даже самого фундамента --
согласно  правилам  противопожарной  безопасности  плита  стояла  теперь  на
толстой стальной плите.
     Мир показался Пумо полным  загадок  и  черных дыр. Он  встал и вышел из
кухни под одобрительные возгласы рабочих.
     3
     Арнольд  Леунг  десятилетиями  владел  огромными  мрачными   складскими
помещениями  в восточном конце Принс-стрит,  где сливались  вместе Маленькая
Италия,  Чайна-таун и Сохо. Теперь  Арнольд  считался пионером этих  мест --
хотя этот  район  еще  не  окончательно  был поглощен Чайна-таун,  несколько
итальянских  пекарен  за  последнее  время  уступили  место  магазинчикам  с
иероглифами  на  окнах,  там  оптом  торговали  китайскими  товарами.  Рядом
появились два ресторанчика  с названиями "Золотая судьба" и "Скорая  удача".
Темным  холодным  февральским  вечером  единственными  людьми,   попавшимися
навстречу Пумо, были две хорошо одетые китаянки с широкими смуглыми  лицами,
укутанные почти до бровей  толстыми шерстяными шарфами. Пумо свернул в узкий
проход, ведущий к складам Арнольда Леунга.
     Леунг был  одним из величайших открытий Пумо. Цены его были на двадцать
процентов ниже, чем у других поставщиков,  и доставлялись товары  мгновенно.
Фургон  его зятя  доставит ваши коробки прямо к входной двери  и оставит  их
там, не заботясь о том, есть ли кто-нибудь дома, чтобы  внести  их внутрь. И
цены, и скорость были как раз тем,  что ценил Пумо  в своем поставщике и его
зяте.
     В  конце  прохода  находилась одна из городских аномалий --  совершенно
пустое пространство  длиной примерно  в квартал, заваленное  грудами мусора,
который зимний  ветер разметал  по всему двору возле складов. Тино  бывал до
сих  пор  только  в  самом  первом  помещении, где  находился  офис  Леунга.
Единственное окно в здании располагалось как раз над столом владельца.
     Пумо открыл дверь и скользнул внутрь. Ветер тут  же  захлопнул  за  ним
дверь. Пумо услышал монолог Арнольда по-китайски. Вероятно тот  разговаривал
по телефону. Услышав хлопок  входной двери, Леунг замолк.  Из-за двери офиса
высунулась  голова владельца, оглядела Пумо и спряталась обратно. В  дальнем
конце склада  сидели  да ящиках  вокруг импровизированного  дощатого столика
четыре  человека,  которые тоже лишь мельком взглянули на Тино и вернулись к
игре,  прерванной его приходом. Не считая закутка, где  находился офис, весь
склад состоял из нагромождений ящиков и коробок, среди которых разъезжали на
тележках с  моторчиками рабочие Леунга. Голые маломощные  лампочки на шнурах
не слишком хорошо освещали помещение.
     Пумо  помахал  рабочим,  которые  не  обратили  на него  ровно никакого
внимания, и повернул  к  двери офиса. Пумо постучал кончиками пальцев, Леунг
приоткрыл дверь, довольно хмуро  взглянул  на него, сказал несколько  слов в
телефонную  трубку,  затем  открыл  дверь ровно настолько,  чтобы  Пумо  мог
проскользнуть внутрь.
     Положив трубку, Леунг поинтересовался:
     -- Итак, что же вам нужно сегодня?
     Пумо показал ему список.
     -- Слишком много  всего, -- объявил Леунг. --  Не могу поставить сразу.
Вам известно, что происходит? "Империя Цзехуан", вот  что происходит. Каждую
неделю  они открывают новые отделения. Вы, наверное, заметили. Три  в районе
Аппер Уэст  Сайд, один  в Вилидж. Мне приходится  заказывать  все  по  новой
каждые три месяца,  чтобы склад совсем  не опустел. Открылись бы, что ли, на
нашей улице, чтобы я мог посылать через дорогу за хорошей едой.
     -- Пришлите что можете, -- сказал Пумо. -- Мне нужно все это через  две
недели.
     -- Вы мечтатель. И вообще, зачем вам все это понадобилось. Ведь все это
у вас уже есть.
     --  У  меня  это было.  Назовите мне  некоторые цены. Неожиданно у Пумо
вновь появилось чувство, что  за ним следят.  Здесь это чувство  имело  даже
меньше смысла,  чем на Брод-роуд,  поскольку единственным человеком, который
смотрел  на него,  причем не скрывая этого и с видимым  неудовольствием, был
Арнольд Леунг.
     -- Вид у вас  какой-то нервный, --  заявил поставщик.  -- Впрочем,  это
неудивительно.  Все ножи,  указанные в  вашем списке, обойдутся  вам  в  сто
пятьдесят  -- сто  шестьдесят долларов. А  может  и больше, в зависимости от
того, что имеется на складе.
     "Хорошо,  --  подумал  про  себя Пумо.  --  Давай,  давай!" Леунг  явно
собирался разозлить его. Возможно, он даже желал отметить Пумо за то, что  в
прошлый  раз  тот  появился  у  него с Мэгги Ла. Как раз тогда,  когда  Пумо
услышал,  как  его называют  словечком "ло  фанг". Он не знал точно, что это
значит, но, должно быть, что-то очень близкое к "старикашке-иностранцу".
     Пумо  подошел к  окошку. Отсюда ему виден был весь проход от склада  на
улицу.  Холодная,  засыпанная  снегом  аллея,  в  конце которой  угадывались
контуры  проезжающих  машин.  Окно  Леунга  было  даже  не  из стекла,  а из
какого-то пластика, в нескольких местах потемневшего от времени. Та  сторона
аллеи,  которая оставалась в тени, была просто сгустком коричневой краски на
полотне.
     -- Поговорим о чугунных сковородках, -- произнес Пумо,  и уже готов был
повернуться  обратно  к  Леунгу,  как  вдруг  ему  показалось  что  какое-то
расплывчатое темное пятно приближается к складу  по  темной стороне улицы. В
одно мгновение Пумо испытал два совершенно противоположных чувства. Одним из
них было облегчение при мысли о том, что Мэгги Ла узнала от Винха, где он, и
пришла  сюда,  чтобы быть  с ним. Но в  противовес  этому  тут  же  возникло
глубокое раздражение по поводу того, что  он  не может избавиться  от Мэгги,
что бы не говорил и не делал по этому поводу.
     Когда  Леунг  увидит  Мэгги,  цены  его,  должно  быть,  подскочат  еще
процентов на пять.
     -- Нет проблем, --  ответил  Леунг.  -- Вы хотите поговорить о чугунных
сковородках? Давайте поговорим о чугунных сковородках.
     Движущее пятно за окном остановилось, и очертания его, а также какое-то
смутное предчувствие, подсказали Пумо,  что это  вовсе не Мэгги Ла. Это  был
мужчина.  Заметив взгляд  Пумо,  он  попятился, напомнив  Тино о  гигантском
насекомом, удравшем от него под плиту.
     -- Погодите немного, Арнольд. -- Обернувшись, Пумо встретился глазами с
классически-равнодушным   взглядом   китайца.  Никаких  скидок  для   старых
клиентов. Бизнес есть бизнес.
     --  Знаете,  со  сковородками  сейчас  везде  плохо,  куда  бы   вы  не
обратились, -- продолжал Леунг.
     Пумо снова  посмотрел  в окно.  Мужчина  успел  подойти  чуть  ближе  к
освещенной части улицы, и теперь очень медленно пятился назад.
     -- У вас никогда не возникало чувства, будто кто-то  следит за вами? --
спросил Пумо Леунга.
     -- Все время, -- ответил тот. -- У вас тоже?
     Человек опять оказался вблизи освещенной середины аллеи.
     --  Привыкнете,  -- сказал  Леунг.  -- Ничего особенного.  Пумо  увидел
расплывчатые конторы лица, темную челку, худощавое тело под едва различимыми
очертаниями  одежды. Ему тут  же показалось, что перед ним  кто-то, кого  он
знает, и в следующую секунду Пумо понял кто. В голове у него прояснилось. Он
повернулся к Леунгу и сказал.
     -- Привезите все и пришлите мне счет.
     Тот пожал плечами.
     Человек  на аллее  был  Виктор  Спитални, и теперь Пумо знал,  что  его
подозрение, будто бы за  ним  следят, отнюдь не были  беспочвенны. Спитални,
вероятно,  преследует его уже не первый день.  Он даже крутился у ресторана,
где его заметил Винх.
     -- Я, должно быть, сумею  устроить  вам небольшую скидку на сковородки,
-- произнес Леунг.
     Вместо того, чтобы вступить в переговоры, как ожидал от него поставщик,
Тино  быстро   застегнул  пальто  и,  бормоча  удивленному  Леунгу  какие-то
невнятные извинения, поспешил выйти из офиса. Через несколько секунд  за ним
уже захлопнулась алюминиевая входная дверь.
     Пумо увидел,  как  худой  темноволосый человек  скрылся  за  пово-ротом
аллеи. Тино  заставил себя  идти  не торопясь  -- Спитални не понял, что его
раскрыли, и Пумо не хотел спугнуть его. Прежде всего, необходимо убедиться в
том, что следивший за ним человек  -- действительно Виктор Спитални. Ведь он
видел только расплывчатый контур  его лица при  тусклом уличном освещении. И
тут у Пумо засосало под ложечкой  -- он понял, что человеком, обыскавшим его
жилище, тоже был Виктор Спитални.
     Это Спитални  почти что поймал  его в ловушку в библиотеке, и он  будет
продолжать свою слежку, пока не поймает  и не убьет Пумо.  Это Спитални убил
Денглера или, по крайней мере, оставил его умирать,  а теперь он приступил к
своей кровавой охоте по всему миру. Спитални не умер, не погиб от наркотиков
или  от болезни, не  исправился и  не стал приличным  человеком.  Он улучшил
момент и улизнул.
     Улица  была   практически  пуста,  только   несколько  китаянок  лениво
прогуливались около своих домов,  да в самом конце квартала какой-то мужчина
в длинном черном пальто, поднявшись по лестнице, зашел  в  дом. Пумо брел по
холодной улице, леденея от страха, что его сумасшедший преследователь  может
скрываться за дверью любого магазина.
     Однако,  дойдя до  конца квартала, Пумо уже начал  сомневаться в  своих
выводах. Теперь  никто не шел за ним, и никто  явно не собирался выпрыгивать
из-за закрытых дверей и набрасываться на  него.  Единственным, что имелось у
него  в пользу предположения, что его преследует Виктор Спитални, был беглый
взгляд из  грязного окна на  полутемную улицу. К тому же, очень трудно  было
представить себе, чтобы Спитални пришло в  голову в библиотеке изображать из
себя  журналиста.  Нет,  конечно, Мэгги  была права,  и  человек с испанским
именем --  простое совпадение. Еще  час назад он готов был  поклясться,  что
видел гигантского  таракана.  Пумо снова оглядел пустую  улицу,  и тело  его
начало постепенно расслабляться.
     Он  решил пойти  домой и  снова  позвонить  Джуди  Пул.  Если  она  уже
поговорила с Майклом, то его друзья, должно быть, собираются скоро вернуться
домой.
     Пумо вернулся на  Гранд-стрит в половине шестого, как раз когда рабочие
паковали инструменты и  таскали оборудование  в грузовики.  Бригадир сообщил
ему,  что Винх  ушел куда-то примерно полчаса назад.  Во время реконструкции
ресторана дочь Винха  жила у  его кузины  в  квартире на Кэнел-стрит, и Винх
проводил там почти все вечера. Когда грузовики и  пикапы рабочих свернули на
Западный Бродвей, Пумо вновь оглядел улицу.
     Гранд-стрит   никогда   не   бывала  пустой,  и   тротуары  были  полны
преуспевающими  жителями  Нью-Джерси  и  Лонг-Айленда, которые  предпочитали
тратить деньги  в Сохо.  Мимо туристов с трудом пробирались местные жители с
Гранд-стрит, Западного Бродвея,  Спринг-стрит, Брум-стрит. Некоторые  махали
Пумо, и  он махал им в ответ. Знакомый  художник, поднимаясь  по  ступенькам
бара  "Ля Гамал", через улицу спросил  Пумо, когда тот  думает открыть  свое
заведение.
     --  Через  пару недель,  --  ответил  Пумо,  молясь про себя, чтобы это
оказалось правдой.
     Художник вошел в бар, а Пумо зашел в помещение "Сайгона". Он  подошел к
бару,  где  Гарри  Биверс  провел  столько  часов,  принадлежащих  по  праву
"Колдуэлл,  Моран  и Моррисей".  Бар  был  теперь отделан  под орех, за  ним
виднелась пустая, все еще не доделанная столовая.
     С трудом ориентируясь в темноте,  Пумо прошел в кухню. Здесь лампы были
подключены, и Пумо зажег свет. Затем  он встал на  четвереньки, заглянул под
плиту, под холодильник, за морозильные камеры и шкафы с продуктами, осмотрел
каждый сантиметр пола, но нище не обнаружил ни одного насекомого.
     Затем Тино прошел в небольшую комнатушку Винха. Постель шеф-повара была
аккуратно   застелена.   Книги   Винха  --  поэзия,   романы,   исторические
произведения, кулинарные книги на французском,  английском  и вьетнамском --
аккуратно  стояли  на самодельных  полках. Пумо  заглянул  под  шкафы и  под
кровать. Гигантского  насекомого  нигде не было. Никто не стучал  лапками по
полу.
     Пумо запер дверь и поднялся на антресоли, в  свое  жилище. Там  он снял
наконец  пальто, прошел в спальню  и,  не  зажигая света взглянул из окна на
Гранд-стрит.
     Люди продолжали подниматься  по ступенькам "Ля  Гамал". Многие из  этих
людей, будь у них сегодня такая возможность, принесли бы свои пустые желудки
и полные кошельки в "Сайгон".  Все довольно торопливо шли по улице, никто не
таился, не крался, не глядел на окна.  Мэгги еще  не решила, возвращаться ей
или нет.
     Наверное, останется у Генерала. Все это показалось Пумо  таким знакомым
-- Мэгги долго не будет звонить, он начнет сходить с ума, затем опять пойдут
эти маленькие загадочные объявления  в  "Войс", все опять начнется  сначала.
"Котик скучает по Молодой Луне". Может быть, в  этот  раз ему не понадобится
стать  жертвой  нападения и ограбления, чтобы Мэгги вернулась. Может, сам он
проявит чуть  больше здравого смысла, но сегодня ей  лучше остаться там, где
она находится. Пумо хорошо была знакома эта жажда  одиночества, когда никого
не хочется пускать в свои проблемы.
     Пумо сделал себе коктейль, отнес его  к  кушетке, улегся и  стал  ждать
Винха.
     Когда внизу позвонили,  первой мыслью Пумо было, что Винх, должно быть,
отправился к дочери, забыв захватить ключи, и он чуть было не  открыл  дверь
сразу же,  не  воспользовавшись  переговорным устройством.  Но  в  последний
момент он все же передумал и спросил:
     -- Кто здесь?
     -- Доставка, -- ответили из-за двери.
     Зять  поставщика  с  полным  фургоном  чугунной  посуды  и  несколькими
коробками ножей. Раз  Леунг прислал все это,  не переговорив с Пумо, значит,
счет будет выписан по старым ценам.
     -- Сейчас, -- Пумо нажал на кнопку, открывающую автоматический замок, и
впустил человека, стоявшего за дверью.
     4
     --  Итак, ты думаешь, что я должна вернуться к нему  сегодня? -- Мэгги,
как  котенок,  прижалась  к  Генералу,  как будто  тепло  его  широкой спины
позволяло ей чувствовать себя сильнее и увереннее.
     -- Я этого  не говорил, -- Генерал уселся на стул в одном  из рядов для
паствы  его  церкви.  Все вокруг  -- красный  винил,  которым были  обтянуты
сидения, желтые стены, на  которых изображен был масляными красками кудрявый
Иисус, борющийся  с  демонами на фоне туманного китайского  пейзажа, простое
светлое дерево алтаря -- сверкало  и переливалось  под резким  ярким светом,
который  Генерал  и  его паства предпочитали всем  другим  видам  освещения.
Генерал и Мэгги  разговаривали на кантонском наречии,  которым  оба  владели
прекрасно и на котором Генерал вел службы и читал проповеди.
     Мэгги, стоявшая  возле  закрытого ставнями окна, выходящего на одну  из
улиц Гарлема, напоминала бездомную сиротку.
     -- Тогда извини. Я не поняла тебя.
     Генерал  выпрямился  и  одобрительно кивнул.  Он  прошелся  вдоль  ряда
стульев, обошел Мэгги и направился к алтарю.
     Мэгги подошла к загородке.  Генерал несколько  секунд разглядывал белую
материю, покрывавшую алтарь, затем снова посмотрел на Мэгги.
     -- Ты всегда  была умной девочкой, --  сказал он. --  Только никогда не
понимала самое себя. Но то, что ты делаешь! То, как ты живешь!
     -- Я  не  делаю  ничего плохого, -- ответила  Мэгги. Все это напоминало
продолжение какого-то  старого-престарого  спора, и Мэгги  вдруг  захотелось
уйти  отсюда,  оказаться  в  компании   Джулиса  и  Перри  с  их  бездумным,
беспорядочным шатанием  по  клубам и готовностью  также  бездумно  принимать
Мэгги такой, какая она есть.
     --  Я хочу  сказать,  что  ты  живешь,  не зная себя,  --  мягко сказал
Генерал.
     --  И  что же я  теперь должна  делать? -- спросила  Мэгги, не в  силах
скрыть иронии.
     -- Твое  призвание -- заботиться о других. Ты из  тех, кто  всегда идет
туда,  где в нем нуждаются. Твой друг очень сильно нуждается в твоей помощи.
И ты смогла так быстро вернуть  ему  здоровье и уверенность в себе, что твое
присутствие  перестало быть необходимостью,  и  вернулись  все  его  прежние
проблемы. Я знаю таких людей, как он. Пройдет еще много  лет, прежде чем ему
удастся наконец пережить то, что он повидал на войне.
     -- Ты  думаешь, американцы слишком сентиментальны, чтобы быть здоровыми
солдатами?  --  спросила  Мэгги.  Ей  действительно  интересно  было  мнение
Генерала на этот счет.
     Тот удалился  за  алтарь и  вышел оттуда,  неся в  руках стопку гимнов.
Зная, что он нее требуется, Мэгги взяла книжечки у него из рук.
     -- Я не философ, -- сказал  Генерал, -- Но из тебя, возможно, получился
бы куда лучший  солдат, чем  из  твоего приятеля. Я знал многих людей твоего
типа, из которых получались прекрасные  офицеры. У твоего  отца был такой же
характер.
     -- Он всегда шел туда, где в нем нуждались?
     -- По крайней мере, он всегда приходил туда, где я в нем нуждался.
     Они шли вдоль рядов, раскладывая по стульям сборники гимнов<i>.</i>
     <i>--</i> А теперь мне кажется, что ты хочешь,  чтобы я отправилась куда-то --
сказала Мэгги.
     -- Ты, ведь ничем сейчас не  занимаешься. Только помогаешь мне в церкви
и живешь со своим  старым солдатом. И уверен, что ты много всего делаешь для
его ресторана.
     -- Я пытаюсь, -- подтвердила Мэгги.
     -- А если  бы ты жила  с художником, ты разыскивала бы лучшие  кисти  в
городе. Ты готовила бы ему холсты, как никто еще до сих пор их не готовил, а
затем  добивалась  бы, чтобы его картины  выставляли  в  лучших  галереях  и
музеях.
     -- Пожалуй так, -- удивленно произнесла Мэгги.
     -- Поэтому тебе  надо решить, хочешь ли ты выйти за кого-то замуж здесь
и жить его жизнью, быть его партнером, если он тебе позволит, или же прожить
свою собственную жизнь.
     -- В Тайване, -- Мэгги знала,  что в  конце  концов разговор сведется к
этому.
     -- Это место ничуть не хуже  любого  другого, а для тебя даже  лучше. Я
спокоен за Джимми. Джимми всегда одинаковый, где бы он ни был, и  он может с
тем же  успехом  оставаться  здесь.  Но  ты могла бы  поступить в колледж  в
Тайване и начать готовиться к карьере.
     -- К какой именно?
     --  К карьере врача. Я готов оплатить твое обучение.  Изумленная  Мэгги
чуть не рассмеялась, затем она попыталась обратить сказанное в шутку.
     -- Хорошо что не медсестры.
     -- Я думал об  этом.  -- Генерал продолжал  раскладывать гимны. --  Это
займет меньше времени  и стоить  будет  намного дешевле. Но тебе,  наверное,
больше понравилось бы быть врачом?
     Мэгги вспомнила о Пумо и сказала:
     -- Возможно, мне следует стать психиатром.
     -- Возможно, -- согласился Генерал, и Мэгги поняла, что он прочитал  ее
мысли.
     --  Твое призвание -- заботиться. Помнишь, как  мать  в  детстве читала
тебе "Варвара"? Книжку про слона.
     --  Книжки, --  поправила  Мэгги.  Она  прекрасно  помнила  французские
книжки, которые читали ей в детстве отец и мать.
     -- Я вспомнил одну фразу из этой книги. Король Варвар говорит:
     "Сказать по правде, это очень трудно -- воспитать свою семью".
     -- Уж тебе-то это удалось.
     -- Хотелось бы, чтобы это удалось мне лучше.
     --  Ну  я ведь самая  маленькая из твоих семей. --  Мэгги  потянулась и
погладила руку Генерала. -- Я сто  лет не вспоминал  об этих книжках.  Что с
ними стало?
     -- Они у меня.
     -- Когда-нибудь я захочу взять их. Всегда очень любила маму.
     -- Еще одна заботливая личность.
     На этот раз Мэгги рассмеялась.
     --  Я  не хочу ничего тебе навязывать. Если захочешь  остаться  и выйти
замуж за своего старого солдата, я буду рад. Но хочу, чтобы ты понимала, что
всю  жизнь будешь  ему не  только женой, но и нянькой. Это было  уже слишком
даже для Мэгги, и она поспешила перевести разговор на более безопасную тему.
     -- Я могла бы петь ему песнь слонов. Помнишь?
     Генерал  покачал  коротко  остриженной головой. Мэгги  была  благодарна
старику  за то,  что  он не  отказался познакомиться  с Тиной  Пумо. Девушка
пообещала себе,  что  любого человека, который  будет ей небезразличен,  она
обязательно покажет Генералу.
     -- Все, что я помню, это  то, что  песня считается очень древней,  -- с
улыбкой  произнес  Генерал. -- Со  времен мамонтов. --  Последняя фраза была
сказана с таким видом,  точно  Генерал сам был  стар настолько, что когда-то
видел воочию доисторических животных. Мэгги запела песню из "Варвара":
     <i>Патали ди ропато, Сромда кромда рипало, Пата пата Ко ко ко.</i>
     <i>--</i>  Это  первый куплет. Я  не помню остальных, но  кончаются они также:
Пата пата. Ко ко ко.
     Пропев  эти  слова,  Мэгги поняла, что, конечно же, вернется сегодня на
Гранд-стрит.
     5
     Примерно в то же время, когда Тино Пумо открыл входную дверь ресторана,
а Мэгги Ла  поднималась по ступенькам  станции на  Сто двадцать пятой улице,
гадая, прошла ли у Пумо его утренняя дурь, Джуди Пул позвонила Пэт Колдуэлл,
зная,  что разговор  предстоит серьезный. Джуди казалось, что Пэт  --  самый
подходящий на свете человек для серьезного разговора. Она не осуждала людей,
как делали  это большинство знакомых Джуди, да и она сама. Джуди приписывала
это тому, что  Пэт родилась богатой наследницей  и  всю  жизнь  была  этакой
принцессой,  деликатно  снисходящей  до всех  остальных.  Пэт родилась очень
богатой,  богаче  даже  чем  Боб  Бане,  и  Джуди  считала,  что если бы  ее
угораздило родиться с такой огромной серебряной ложкой во рту, она бы  точно
так  же без особого  напряжения  скрывала  эту ложку  от окружающих.  Самыми
искренними  либералами могут быть  только  по-настоящему богатые  люди.  Пэт
Колдуэлл была знакома с Джуди Пул примерно десять лет, с тех пор,  как Гарри
и  Майкл  оставили  армию,  и  Джуди  считала,  что  они  неплохо  смотрятся
вчетвером.  Или  смотрелись  бы,  если  бы  Гарри  Биверс не  был  настолько
ненадежен,  -- Гарри практически разрушил их дружбу. Даже Майкл недолюбливал
его.
     -- Это все  из-за Я-Тук,  -- как-то сказала Джуди  Пэт.  -- Знаешь кого
напоминают мне наши  мужья? Людей, которые сбросили бомбу на Хиросиму.  Тех,
что потом запили и опустились. Они позволили этому взять над собой верх, как
будто ждали, что их накажут за содеянное.
     -- Гарри  никогда не ждал  наказания, -- возразила  Пэт. -- Гарри ни за
что не ждет наказания. Так что не будем слишком строги к Майклу.
     --  Я стараюсь,  --  сказала Джуди.  --  Но не  уверена,  стоит ли  это
по-прежнему моих усилий.
     -- О, Боже!
     -- Но ведь ты-то развелась.
     --  У  меня  были  на  то  причины. Причины выше причин. Причины внутри
причин. Тебе это будет неинтересно.
     Джуди было интересно  -- Майкл делился с ней предположениями, что Гарри
Биверс поколачивает жену, -- но она не решалась спросить.
     -- Майкл  звонил из Бангкока, -- произнесла Джуди после  паузы. -- И  я
ужасно с ним поговорила. Ненавижу себя, когда так веду.  Я даже сказала ему,
что иду обедать с другим.
     -- Понимаю, -- сказала Пэт. -- Когда кот выходит за порог...
     -- Боб очень симпатичный, преданный, очень стабильный человек. -- Джуди
как бы защищалась. -- Ведь со дня смерти Робби  мы с Майклом не  были близки
по-настоящему.
     -- Понимаю, -- повторила Пэт. -- Так у тебя с этим парнем серьезно?
     -- Могло бы быть. Он здоров. Он никогда никого не убивал. Он ходит  под
парусом. Он играет в  теннис. Ему не снятся кошмары, он не сеет вокруг  себя
горе и болезнь. -- К своему  собственному удивлению Джуди разрыдалась. --  Я
так одинока.  Это  Майкл делает меня  одинокой.  Все, чего  я хочу, это быть
самой обычной  женщиной  и жить самой обычной жизнью. -- Джуди  остановилась
перевести  дыхание.  Она  все  еще  плакала. Голос предательски  дрожал.  --
Неужели я прошу слишком много?
     --  Смотря у кого просить, --  рассудительно ответила  Пэт.  --  Но ты,
очевидно, так не думаешь.
     -- Не думаю, -- Джуди почти что выла. -- Я так тяжело работала вею свою
жизнь. Ведь ты  знаешь,  я  не родилась в  Уэстерхолме. Я горжусь  тем, чего
достигла  в  жизни,  --  своим  домом,  своими  успехами  в  работе,  своими
знакомыми. Это  важно для меня.  Я никогда  не  просила  ничьей  помощи,  не
пользовалась ничьей благотворительностью. Я завоевала себе место под солнцем
в  одном  из самых престижных,  самых дорогих  городов  во  всей стране. Это
что-нибудь да значит.
     -- Никто и не спорит, -- утешила ее Пэт.
     -- Ты не знаешь Майкла, -- сказала Джуди. -- Он хочет все это  взять да
и выкинуть.  Мне кажется, он  ненавидит Уэстерхолм. Он  хочет бросить все  и
переехать жить в трущобы.  Ему нравится посыпать голову пеплом. Он ненавидит
все красивое.
     -- Он болен? -- спросила Пэт. -- Ты сказала что-то о горе и болезни.
     -- Война поселилась внутри него. Он носит в себе смерть, видит весь мир
перевернутым. Единственный человек, который дорог ему  здесь,  это  девочка,
которая  умирает от рака.  Он  носится с ней,  достает ей  книги, выдумывает
разные предлоги, чтобы навестить ее. Все это ужасно, ведь он так заботится о
ней, потому что девочка умирает. Потому что она, как Робби. Наш милый Робби.
-- Джуди снова плакала. -- Я тоже  любила сына,  но когда он умер, заставила
себя забыть  обо всем, сказала себе, что  должна  оставить это позади и жить
дальше.  О, боюсь, ты  никогда не простишь  мне,  что я позволила  себе  так
распуститься.
     --  Конечно же прощу, да здесь и прощать  нечего. Ты расстроена. Уж  не
хочешь ли ты сказать, что  Майкл страдает от  какой-то болезни,  связанной с
Эйджент Оранж?
     -- Ты жила когда-нибудь с врачом? -- Джуди нервно рассмеялась.  -- Если
бы жила, то знала бы,  что  доктора невозможно заставить  сходить к доктору.
Майкл   нездоров,   но  это  все,  что  я  знаю.  Он  и  не  думает  сходить
обследоваться.  Он  как  какой-нибудь  упрямый  старик  -- ждет,  пока  само
пройдет. Но я-то  знаю, что это. Это Вьетнам! Это Я-Тук! Он проглотил Я-Тук,
он  разжевал его, он  его выпил, как выпивают яд, и  теперь все это пожирает
его изнутри. Но Майкл предпочитает обвинять меня во всех своих проблемах. --
Джуди сделала  паузу  и  попыталась взять  себя в руки. -- И как будто всего
этого мало, еще анонимные звонки. С тобой когда-нибудь бывало такое?
     -- Что-то было пару раз. И Гарри имел привычку звонить мне после  того,
как я заставила его съехать с моей квартиры. Он никогда не назывался, просто
дышал и  дышал в  трубку, видимо надеясь,  что во мне  проснется жалость или
что-нибудь в этом роде.
     --  Может,  это  Гарри  звонит  мне? --  Джуди  издала сдавленный звук,
который, очевидно, должен был изображать смешок.
     6
     Всю дорогу к дому Пумо  Мэгги  преследовало предчувствие, что что-то не
так. У самого выхода из метро ее окружила толпа подростков. Приплясывая, они
кричали наперебой:
     -- Пойдем со мной, косоглазая  малышка.  Мы  хорошо  проведем  время. Я
покажу тебе, как это делается.
     Они  были всего-навсего изнывающими от безделья юнцами, которые боялись
женщин, чтобы заговаривать с ними  по одному, но Мэгги вдруг испугалась и не
нашла ничего лучше, как поглубже засунуть руки в карманы, отвернуться и идти
прямо  вперед.  Вокруг подростков  висел в воздухе  запах марихуаны.  Где же
Пумо?  Почему  он  не  отвечал на  телефонные  звонки?  Один  из  подростков
продолжал тараторить:
     -- Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри на меня!
     Мэгги  повернулась  и  одарила  его таким  взглядом,  что  парень  даже
попятился.
     Остальные подростки шли за ней примерно с квартал, бормоча и выкрикивая
что-то  невразумительное. Стало  очень  холодно, ветер  обжигал лицо  Мэгги.
Уличные фонари освещали тротуар зловещим желтым светом.
     Мэгги требовалось время, чтобы  обдумать предложение  Генерала  Она  не
должна отвергать его, не обдумав как следует, возможно, она вообще не должна
отвергать его. Может быть, Генерала удастся уговорить согласиться, чтобы она
поступила в медицинский колледж  здесь в Нью-Йорке, если только ее  примут в
какой-нибудь из них Если Мэгги будет студенткой,  у  нее будет своя  комната
где-нибудь  на Вашингтон Хейт в Бруклине; если она будет  занята больше, чем
пятеро владельцев ресторана, если Пумо  увидит, что у нее своя жизнь  что ж,
тогда он не сможет винить ее в том, что приходится готовить самому.
     Эти приятные мысли вновь были  прерваны беспокойным чувством. С другого
конца квартала  Мэгги заметила  перед  дверью какой-то странный  серебристый
свет. Она решила, что это  кусок стекла или  диск металла, который  ожидает,
пока его употребят по  назначению строители. Сейчас Мэгги осознала  наконец,
что время слишком позднее для рабочих. И они наверняка не стали бы оставлять
что-то на ночь на улице в этом районе.
     Подойдя ближе к ресторану, Мэгги заметила, что входная дверь приоткрыта
и свет изнутри падает на тротуар.  Предчувствие неприятностей превратилось в
колокол, бьющий тревогу в голове. Пумо не мог оставить дверь открытой. Мэгги
прибавила шагу.
     Взявшись рукой за  дверь,  она  сказала себе, что если не  Пумо оставил
дверь  открытой,  то это  должен был сделать кто-то другой.  Она позвонила в
звонок, соединяющий вход с  квартирой Пумо  и,  едва  услышав звук,  тут  же
отдернула руку.
     Несколько секунд Мэгги стояла в дверях,  не зная, что делать. Затем она
нажала на кнопку звонка, проведенного в ресторан, подумав, что возможно Винх
уже дома. Она жала и жала на кнопку, но ничего не происходило. Винха дома не
было.
     За углом ресторана был телефон-автомат, и Мэгги уже двинулась к выходу,
чтобы вызвать полицию. Но вдруг Пумо просто  забыл  запереть дверь  и просто
сидит теперь у себя  наверху, мучимый очередным приступом черной меланхолии?
Или это Дракула вернулась, чтобы вновь поживиться чем-то в квартире Тино? На
Мэгги  нахлынули воспоминания о том, как она нашла Пумо лежащим на простынях
в лужах  засохшей  крови, и вновь  подняла  руку к звонку.  На сей  раз  она
звонила  еще  дольше,  чем в  ресторан, слушала, как переливаются  трели  за
закрытой дверью.
     --  Посмотри-ка  на эту бездельницу  Мэгги.  Держу  пари,  она  кого-то
выслеживает.
     Оглянувшись, Мэгги  увидела у себя за спиной Перри, своего друга из Ист
Виллидж, который держал под  мышкой  большой  черный портфель. Рядом  с  ним
гримасничал  Джулис.  Оба  парня, наверное!  вывалились  из здания  напротив
"Сайгона",  где  находились  офисы  нескольких  крупных  картинных  галерей.
Наверняка решили вновь продавать свои картины.
     <i>--</i>  Давай шпионить  вместе с ней,  -- предложил Джулис. -- Все веселее,
чем слушать, как обкладывают твою  работу эти придурки из картинной галереи.
-- Перри был англичанином и его акцент постепенно передался Джулису.
     --  Думаю,  что  не  возражал бы сейчас немного пошпионить,  --  сказал
Перри.  --  А  кто   наш  объект?  Враг  нации?   Эрнст   Ставро   Блофельд?
Постэкспрессионист?
     --  Я  никого не выслеживаю,  -- сказала Мэгги.  --  Просто жду  своего
друга.
     На  секунду  она  задумалась,  не попросить ли ребят подняться  с ней в
квартиру на антресолях. Но потом представила,  как скорее всего поведет себя
Перри, оказавшись в жилище  Пумо,  --  пройдется  по комнатам, сшибая все на
своем пути, выпьет  все,  что найдет, и будет всячески оскорблять привычки и
вкусы Пумо.
     --  Немного странный  способ ждать, -- ответил Перри. --  Какого друга?
Того, который бродил за нами  по магазину в прошлом  году?  Такой  противный
старикашка с выпученными глазами.
     -- Это был не он, но один из его знакомых, -- пояснила Мэгги.
     -- Пойдем  с нами, -- предложил Джулис. Это был шаг к восстановлению их
былой дружбы. -- Отнесем картины, а потом покажем тебе один новый клуб.
     -- Я не могу.
     -- Не можешь? --  Перри удивленно поднял брови. -- А мы, между  прочим,
никогда  не  убивали  азиатских детишек ни на  войне, ни просто  так.  -- Он
отвернулся  от  Мэгги  и пошел  прочь. Джулис  последовал  за  ним,  даже на
посмотрев в ее сторону.
     Мэгги смотрела,  как удаляются по темной  улице  ее друзья, и понимала,
что они никогда не простят ей того, что она отказалась. Люди, вроде Перри  и
Джулиса, были уверены, что они нормальные, а весь остальной мир сошел с ума.
И отказавшись, Мэгги переступила границу мира сумасшедших.
     Весь их разговор занял не больше минуты. Мэгги распахнула настежь дверь
Пумо и застыла на пороге. Наверху было тихо.
     Девушка вошла внутрь и закрыла за собой дверь. Затем она нащупала рукой
перила и начала медленно подниматься.
     7
     Коко был в зените славы. Задача его казалась сейчас легче легкого.
     -- Человек несет с собой смерть, и он же несет воскресение из мертвых.
     Надо было  расплатиться за тридцать жизней. Пумо был десятым, а если бы
здесь была женщина, она стала бы одиннадцатой.
     Ни одна часть  животного  не пропала даром. Джокер перестал скалиться и
спокойно заснул внутри колоды.
     Когда Пумо-Пума открыл дверь и взглянул в лицо  Коко, он все  знал,  он
все  видел, он все понимал. Ангелы  подняли его обратно по лестнице,  ангелы
вернули его в сияющую  пещеру.  Слезы струились из глаз Коко, потому что Бог
действительно  успевает  все делать  одновременно,  и ему  жаль  было  Пумо,
который все понял, который вознесся, как душа его вознеслась, отлетев  туда,
откуда была родом. Глаза, уши, карту со слоном в рот.
     Затем Коко  услышал  громоподобный звук  дверного  звонка,  звук  этого
нетерпеливого  мира, стремящегося к  бессмертию. Он  быстро подбежал к шнуру
выключателя и погасил верхний свет. Теперь в пещере было темно. Коко вышел в
коридор и там тоже погасил свет.
     Затем  он вернулся в  гостиную  и стал  ждать. Снаружи  доносился рокот
моторов, напоминавший звуки, которые издает  стадо  диких  зверей,  бредущих
через джунгли. Отец наклонился к нему и сказал:
     "Если работать второпях, никогда не выйдет ничего хорошего".
     Вновь  зазвенел  звонок,  который на сей раз не  унимался, пока не стал
напоминать  жужжание  крупного  насекомого,  летающего  кругами по  комнате.
Наконец  насекомое  уселось  на тело  Пумо  и  сложило свои  большие сильные
крылья.
     Коко  взял с кушетки нож  и  притаился у двери,  ведущей  из коридора в
пещеру.  Он  сделался невидимым, неподвижным и немым.  Его отец и дружелюбно
настроенный демон ждали  вместе  с  ним,  молчаливо  одобряя,  и Коко  вновь
погрузился в мир ночного  кошмара, в котором  провел почти  всю  свою жизнь.
Шаги его делали землю черной, тринадцать детей вошли в пещеру, чтобы никогда
не выйти  назад, трое  солдат  вошли в пещеру  и  только двое  вышли  назад.
Джентльмены, вы -- часть  огромной убивающей  машины.  Наконец  Коко  увидел
приближающего к нему слона, кожа которого напоминала  шелковые серые одежды,
и Старуха произнесла:
     -- Джентльмены, пришло время вновь встретиться со слоном.
     Затем  он  услышал едва  различимый щелчок  входной двери, почувствовал
едва  различимое  колебание  воздуха  и понял,  что  кто-то  поднимается  по
ступенькам,   крадучись,  с   интервалами  между  шагами,  которые  человеку
невоенному должны были казаться верхом осторожности.
     8
     Мэгги дошла до верха, и,  взглянув на дверь,  тут же поняла, что та  не
заперта. Похоже было, что кто-то, выходя  из  комнаты, просто толкнул  дверь
локтем. Или входя  в комнату.  Мэгги  приоткрыла  дверь, и перед глазами  ее
предстала  прихожая Пумо с кучей пальто и шляп, висящих на  крючках вешалки.
Прихожая Пумо всегда выглядела так, будто в доме вечеринка.
     "В худшем случае, -- подумала Мэгги, -- Пумо  опять ограбили и придется
выводить его из очередной депрессии. А грабитель давно  ушел". Мэгги вошла в
квартиру,  включила  свет и прошла по небольшому коридору.  Войдя в спальню,
она тоже зажгла свет. Ничего не изменилось здесь  с утра. Постель до сих пор
была неубрана -- первый признак того, что Пумо в дурном настроения. Квартиру
наполнял какой-то странный запах, но Мэгги предпочла не задумываться над его
происхождением до  тех пор,  пока либо убедится,  что никакого  вторжения не
было, либо, что здесь действительно побывал грабитель, который оставил двери
открытыми, но  видимо,  не  нанес особого ущерба  имуществу. Мэгги  прошла в
ванную, где также не обнаружила ничего необычного, и направилась в гостиную.
Сделав  несколько шагов  в комнату,  Мэгги неподвижно застыла.  При  неярком
свете, падавшем  из коридора, она могла ясно  различить  очертания мужчины в
одном  из  низких  стульев  с  деревянными спинками,  которые  стояли вокруг
обеденного стола. Первой мыслью Мэгги было, что она попалась в ловушку очень
хитрого хладнокровного преступника. У нее все похолодело внутри. Затем глаза
девушки постепенно привыкли к темноте, и она поняла, что человек, сидящий на
стуле, ее  любовник. Мэгги шагнула вперед, готовая обругать его  или сделать
вид, что  ничего  не  произошло,  или  начать  утешать.  Открыв  рот,  чтобы
заговорить, Мэгги неожиданно поняла, что запах, заполнявший жилище Пумо, был
запахом  крови.  Она  инстинктивно  сделала  еще несколько  шагов  вперед  и
оказалась  достаточно близко,  чтобы  увидеть, что  вся  грудь  Пумо  залита
кровью,   а  ножки  стула  стоят  посреди  огромной   красной  лужи.  Нечто,
напоминающее именную табличку, высовывалось изо рта Тино.
     Вместо того, чтобы  закричать или обернуться к выходу,  что означало бы
неминуемую смерть  Мэгги,  девушка отступила  вправо,  в  неосвещенную часть
комнаты.  Будто она сделала это не сама, а какая-то высшая сила убрала ее из
освещенного треугольника,  падавшего из коридора. Она присела на корточки за
обеденным столом в дальнем правом углу комнаты, слишком испуганная тем,  что
увидела,  и даже своим  собственным движением, чтобы оказаться  способной на
что-то еще, кроме как оглядеть остальную комнату из своего укрытия.
     Ужас, должно  быть, обострил все ее чувства. Мэгги слышала одновременно
какофонию  звуков  с  улицы  --  счастливые  перекликающиеся  голоса,  скрип
тормозных колодок, даже стук чьих-то каблуков об асфальт тротуара -- и звук,
который  издавали  капли  крови падавшие  в  лужу  у ног Пумо.  И  запах  --
сгущавшийся над ней запах смерти.
     -- Выходи Дон, -- прошептал мужчина, и Мэгги вновь ощутила только запах
крови и ничего кроме него. -- Я хочу поговорить с тобой.
     Темное  пятно отделилось  от  двери  и  двинулось в  комнату.  Свет  из
коридора  позволял разглядеть в  очертаниях  этого  пятна контуры худощавого
мужчины, одетого в темное  пальто, которое  было ему  немного  велико.  Лицо
мужчины  казалось бледным  пятном,  а  волосы, Должно быть,  были такими  же
темными,  как у самой Мэгги, потому  что  их практически  не видно  на  фоне
темноты.
     Затем мужчина удивил Мэгги, тоненько захихикав.
     --  Я ошибся, --  сказал  он. --  Ты не  можешь по-прежнему  быть  Дон.
Извини.
     Мужчина сделал еще несколько  шагов вперед. В руке мужчины был огромный
уродливый нож с  черной  рукояткой. Он  шагнул в  сторону, в темноту, и стал
ждать. Мэгги продолжала потихоньку заползать  на четвереньках под  стол,  и,
оказавшись там, наконец собралась с силами и решила попробовать прорваться к
двери.
     -- Выйди и поговори со мной,  --  сказал мужчина. -- Все на свете имеет
причины, есть причины и у  этого.  Я не  лунатик,  действующий в  пустоте. Я
проделал много миль пути, чтобы стоять сейчас здесь, здесь, в середине мира.
И я хочу, чтобы ты это поняла.
     Последовала секундная пауза.
     --  Я  человек,  который  всегда  знает, что  случится.  А  это  должно
случиться. Ты сейчас встанешь и подойдешь ко мне. Ты напугана. Ты чувствуешь
запах  крови. Это оттого, что  уже случилось  много  лет назад, и  ты должна
понять, что случилось тогда  -- часть общей  схемы, и ты  тоже часть этой же
схемы. Барашек стоит пролитой крови. Он был  воином, и  я  был воином.  Меня
призвали обратно.
     Пока  мужчина  говорил,  Мэгги  избавилась от пальто, которое  бесшумно
опустила на  пол позади себя.  Она  проползла  под столом,  огибая стулья, и
очень медленно и осторожно двинулась  к  платформе.  Мужчина  испугал Мэгги,
неожиданно сделав шаг в ее сторону.
     -- Я знаю, где  ты, -- продолжал он. -- Ты под столом. Я мог бы  сейчас
присесть на корточки и выволочь тебя  оттуда. Но я не хочу  этого  делать. Я
даю  тебе шанс  подойти самой. Как  только ты  покажешься, сможешь уйти.  Ты
видишь, гце я сейчас. В дальнем углу комнаты. Обещаю тебе, что никуда отсюда
не двинусь. Я хочу видеть твое лицо, хочу познакомиться с тобой.
     Мэгги увидела, что мужчина перемещает в руке нож, так что теперь лезвие
было между большим и указательным пальцем, а рукоятка внизу.
     -- Это все слон, -- сказал он. -- В  мире не существует справедливости.
Это  -- выдумка человечества. Мир ненавидит возмездие,  возмездие запрещено,
проклято,  там, где  кончается возмездие, начинается любовь. Я сейчас открою
тебе одну тайну: я -- человек горя, я любил Пумо-Пуму.
     Мэгги  очень  медленно  и  осторожно  попятилась  назад.  Оказавшись  у
письменного  стола и нащупав рукой  одну  из его ножек, она  заставила  себя
двигаться медленнее. Продолжая отползать,  она наткнулась  на край глиняного
горшка. Когда-то там росла небольшая мальва -- подарок Мэгги.  Когда деревце
засохло от недостатка  света и нашествия клещей, Пумо выбросил его, а горшок
оставил, пообещав, что купит новое. С тех пор он  так и  стоял пустой  около
стола.
     -- В эту минуту  или  следующую  мы все  равно окажемся лицом  к  лицу.
Минутой позже, минутой раньше...
     Мужчина стоял теперь футах  в  пяти от  Мэгги, готовый  в  любой момент
кинуть нож ей в спину. Мэгги сняла горшок с подставки, мгновенно выпрямилась
и  подняла над  головой.  Мужчина  взглянул  на  нее  через  плечо,  начиная
понимать, в чем дело, и Мэгги дрожащими руками,  рыдая от  страха,  швырнула
горшок.  Она кинула  не  очень  метко,  но  мужчину подвела его  собственная
реакция: заметавшись в темноте, он будто бы сам подставил голову под тяжелый
горшок. Послышался звук удара,  вслед за которым  горшок раскололся о пол, а
убийца Пумо рухнул на кофейный столик, расколов его надвое, как кусок льда.
     Мэгги  прыгнула с  платформы и  успела  пробежать  к  двери, прежде чем
мужчина  сообразил, что  произошло,  и успел  подняться  из осколков.  Мэгги
распахнула  дверь и опрометью кинулась  по  лестнице. Как будто  на спине  у
девушки были  глаза, она ясно видела  огромную  тень появившуюся  на пороге.
Мэгги почти что летела с лестницы, но ей казалось, что она движется ужасающе
медленно,  как будто  в замедленном темпе. Должно быть,  убийца уронил  свой
нож, потому  что он все не кидал его.  Мэгги  выбежала  через входную дверь,
слыша, как гремят на лестнице его шаги.
     Она  опять  летела --  на  сей  раз  к свету, к шуму, к  людям. Девушка
совершенно не  замечала холода. Добежав до угла Вест Бродвей, Мэгги решилась
наконец обернуться. То,  что она увидела за  собой, показалось девушке таким
же неестественным,  декоративным, как  действие на  театральной сцене. Дверь
квартиры Пумо была распахнута настежь, и выбивавшийся оттуда свет сливался с
тусклым   уличным   освещением.   Несколько   человек,   идущих   по  улице,
оборачивались и глядели  вслед бегущей Мэгги. И посреди сутолоки Гранд-стрит
скользила,  приближаясь  к  Мэгги,  используя людей, как прикрытие, зловещая
черная  тень,  невидимая больше  никому.  Мэгги  повернулась,  вдохнула всей
грудью морозный воздух и побежала дальше.
     Мэгги пробежала  примерно квартал, руки и  ноги ее дергались туда-сюда,
как у марионетки.
     --  Беги  ко мне,  птичка, -- прокричал чернокожий  верзила,  когда она
пробегала  мимо. Видимо ужас, только  что испытанный Мэгги, не отразился  на
выражении ее лица.  Платье мешало Мэгги  бежать, она выбивалась из сил и уже
слышала, ясно слышала за спиной шаги  своего преследователя. Убийца настигал
ее.
     Метро было примерно  в квартале от Мэгги. Мэгги обливалась потом, у нее
перехватывало дыхание, но локти  и  колени по-прежнему равномерно мелькали в
воздухе. Подростки, по-прежнему толпившиеся рядом  со станцией, просто сошли
с ума, увидев бегущую Мэгги.
     -- Косоглазая!!! -- вопили они.
     -- Ты вернулась, девочка моя.
     Один  из  парней  с улыбкой от уха  до  уха,  прыгая перед ней, жестами
приглашал подбежать поближе. На груди его болтались золотая цепь, на которой
висела табличка с именем,  написанным крупными буквами. Мэгги  что-то орала,
подростки начали смыкать круг но, увидев выражение лица  девушки, немедленно
расступились.
     -- Убийца! -- кричала она. -- Остановите его.
     Через  несколько  секунд  Мэгги уже летела над ступеньками станции, как
будто  гравитация существовала не для нее. Сверху слышны были крики и что-то
похожее на звук падающего тела. Не  добежав немного до конца ступенек, Мэгги
услышала  звук  приближающегося  поезда.  На станции  было  примерно человек
пятнадцать и столько же на самой платформе. Сверху все еще слышались голоса.
Поезд остановился справа от Мэгги, двери открылись. Сверху все еще слышались
голоса. Мэгги  продолжала  протискиваться сквозь толпу и, когда оказалась  у
турникета,  сделала  вид,  что  опускает  жетон,  и  быстро  поднырнула  под
загородки. Никто ничего не заметил.  Оказавшись за  турникетом, она рискнула
еще раз  обернуться и увидела лишь толпу людей, спешащих на  поезд. Затем за
спиной  одного  из  мужчин  возникла  серая  тень, и  Мэгги  показалось, что
преследователь улыбается, устремляясь к  ней.  Убийца приближался,  и  Мэгги
вновь стремглав кинулась к поезду. Она вбежала  в вагон, и как только  двери
закрылись, кинулась к ближайшему окну. Мужчина в черном пальто приближался к
турникету,  от  него  отделилось  что-то  серое,  неопределенных  очертаний,
протиснулось  между ним  и идущей  впереди женщиной,  ухмыльнулось, исполняя
какой-то свой невидимый танец, и поезд тронулся.
     Мэгги без  сил опустилась на сиденье. Ее всю трясло. -- Он убил его, --
вслух  произнесла Мэгги. Когда она  повторила эту фразу, несколько  человек,
сидевших рядом,  встали и перешли в другой конец вагона. Мэгги казалось, что
то, что убило  ее любовника и преследовало ее до станции, было не человеком,
а  какой-то  сверхъестественной  силой,  ухмыляющимся  злом,  которое  может
изменять очертания и становиться невидимым. Единственным доказательством его
телесной сущности  был звук  от  удара горшка о голову  убийцы и то, как  он
повалился на кофейный столик. Мэгги затошнило. Она отказывалась верить в то,
что произошло. Теперь Мэгги плакала, вытирая глаза  тыльной стороной ладони.
Она нагнулась и  посмотрела на  ноги. Туфли не  были испачканы  кровью, даже
подошвы остались чистыми. Мэгги снова  передернуло. Она так  и проревела всю
дорогу. Слезы катились по лицу  Мэгги, когда она пересаживалась с  поезда на
поезд.  Она чувствовала  себя, как  побитая  собака,  возвращающаяся  домой.
Иногда она принималась  рыдать  в голос: ей казалось, что она заметила вновь
тень  сумасшедшего  убийцы,  молча двигающуюся  между  людьми,  стоящими  на
эскалаторе, но затем люди расступались и тень таяла.
     На Сто двадцать пятой улице она  сбежала вниз по ступенькам, обняв себя
руками за  плечи,  чтобы было теплей.  Ей  казалось, что  слезы замерзают на
щеках и лицо постепенно превращается в ледяную маску.
     Она распахнула  двери церкви Генерала и вошла  внутрь, стараясь ступать
как можно тише. Ее окутало тепло и запах горящих свечей. Мэгги чуть не упала
в обморок. Паства  Генерала чинно сидела  на своих  местах.  Мэгги  стояла в
задней части церкви,  дрожа и не зная, что делать  дальше. Теперь, когда она
была  уже  здесь,  Мэгги уже ничего не понимала, она даже не была уверена  в
том, что  заставило ее вновь  вернуться в  церковь. Слезы  катились  по лицу
девушки.  Генерал   наконец   увидел   ее   и   приподнял   одну   бровь   с
добродушно-вопросительным   выражением   лица.   Во   взгляде   его   однако
промелькнула тревога.  "Он  ведь  не знает,  --  подумала Мэгги,  трясясь  и
продолжая молча плакать. --  Как он может не знать?" Затем Мэгги поняла, что
Тино  Пумо так и сидит до  сих пор  мертвый в своей квартире, и никто, кроме
нее и убийцы, об этом не знает. Ей придется позвонить в полицию.
     9
     Ничего не зная об этих событиях, которые  в скором времени заставят его
вернуться в Нью-Йорк, Майкл Пул уже второй раз  за сегодняшний  день свернул
на  Бэнг Люк,  улицу,  на которой находился  цветочный  рынок  и жилище Тима
Андерхилла, к северу, в сторону Чероен Кранг-роуд.  Было примерно полпервого
ночи, но  улица была заполнена еще  больше,  чем  обычно, и  в любых  других
обстоятельствах любой нормальный пешеход  предпочел бы подойти к  обочине  и
остановить такси, даже такой неутомимый пешеход, как Майкл Пул. Было все еще
очень  жарко, до отеля  -- не меньше двух-трех миль, да и вообще  Бангкок не
был городом для прогулок пешком. Но обстоятельства никак нельзя было считать
обычными, к тому же доктор Пул не имел привычки пользоваться машиной по пути
домой, в постель.  Сейчас  он торопился  оказаться  в  постели  меньше,  чем
когда-либо:  Майкл знал, что не заснет. Он провел больше семи часов с Тимоти
Андерхиллом,  и теперь ему требовалось время,  чтобы  подумать, и ничуть  не
меньше требовалось просто  пройтись, стараясь не думать ни о чем. По обычной
системе отчета ничего особенного  за последние семь часов не произошло: двое
мужчин разговаривали за выпивкой на террасе, затем,  не прерывая  разговора,
они  воспользовались рак-таком и перебрались в ресторан  "Золотой Дракон" на
Сакхумвит-роуд,   где   насладились   превосходной  китайской  пищей.  Затем
добрались в другом рак-таке  до меблированных комнат  над "Джимми Сиамом", и
все это время разговаривали, разговаривали, разговаривали.
     Голос Тима  Андерхилла до сих  пор звучал в ушах  Майкла. Ему казалось,
что он шагает в такт предложениям, которые произносит этот голос.
     Андерхилл был удивительным  человеком.  Он был удивительным человеком с
ужасной жизнью, удивительным человеком  с ужасными привычками. Он был ужасен
и он был удивителен (Майкл выпил за последние семь часов гораздо больше, чем
обычно  позволял себе,  но алкоголь только  согрел  и  расслабил  его).  Пул
понимал, что он  тронут, потрясен  и в каком-то смысле испуган  своим старым
товарищем,  точнее,  тем, что пришлось пережить Андерхиллу, чем он рискнул и
что преодолел. Но  больше  того,  Андерхилл убедил его. Было  ясно как Божий
день,  что Тим  не мог  быть  Коко.  Весь  их  разговор  подтвердил то,  что
почувствовал Пул при первых же словах Андерхилла на террасе.
     Куда  бы  не  забросила  его  жизнь, Тим  никогда не  забывал  о  Коко.
Размышляя над  тем всплеском ненависти и мести,  он  не просто  сделал Гарри
Биверса  героем   одного  из  своих  романов,  он  постарался  показать  всю
мелочность  и убогость методов Биверса. Пул брел на север по улицам,  полным
спешащих  куда-то равнодушных друг к  другу людей, и чувствовал,  как сильно
подействовал на него разговор с Андерхиллом. Восемь часов  назад доктор  Пул
пересек шаткий мостик  и почувствовал  себя на  грани  новой  жизни,  нового
отношения  к  своей  работе,  к браку, даже к  смерти. Как  будто он впервые
взглянул на смерть с должным уважением, достаточным для того, чтобы  постичь
ее. Он стоял и смотрел на смерть,  и все чувства  его были обострены, совсем
не как у  врача. Страх,  ужас --  они были  совершенно необходимыми, моменты
просветления,  понимания  неизменно  проходили  оставляя  после  себя   лишь
воспоминания,  но  Пул  помнил  резкий  соленый  привкус  соприкосновения  с
реальностью и то  унижение  которое испытывал перед этим. Что убедило  его в
невиновности Андерхилла, так  это то, что тот  в каком-то смысле,  в течение
многих лет, от книги к книге  пытался перейти точно такой же ручей судорожно
цепляясь за  перила. И чувства его все время были обострены. Он приложил все
силы, чтобы взлететь, подняться над всем этим. И Коко дал ему крылья.
     Андерхилл пролетел, сколько мог, и если  и  потерпел катастрофу что  ж,
полеты часто заканчиваются не слишком мягкой посадкой.
     Алкоголь, наркотики --  все это было не для того, чтобы продлить полет,
как решил бы  Гарри Биверс и люди вроде него, а чтобы окончательно разрушить
человека,  который  дошел до своего предела, но которому  по-прежнему  этого
мало. Андерхилл зашел  гораздо дальше  Пула,  у которого все  еще  была  его
память,  его любовь к Стаси Тэлбот,  служившая  своеобразной оболочкой  той,
старой  любви  к  Робби;  Андерхилл же  покорил собственное  воображение,  и
воображение  стало для него всем. Все это постепенно прояснилось  для Майкла
на  террасах,  в  шумном огромном зале китайского ресторана  и,  наконец,  в
квартире  Андерхилла. Андерхилл рассказывал  свою жизнь, не соблюдая никакой
последовательности, и перипетии его истории периодически отвлекали Майкла от
мыслей о Коко.  Жизнь Андерхилла была  сплошной цепью лавин  и обвалов, но в
данный момент он жил  тихо и спокойно и  надеялся вскоре  вновь приняться за
работу.
     --  Это как  заново учиться ходить, -- сказал он Пулу. -- Я спотыкаюсь,
падаю, опять встаю. В течение восьми  месяцев  дела  шли так,  что  я считал
большой  удачей,  если удавалось написать  хотя  бы абзац после  шести часов
работы.
     Он написал довольно странный роман под названием "Голубая  роза", затем
не менее странный -- "Можжевеловое дерево". Теперь Тим записывает  диалоги с
самим  собой -- своеобразная игра в вопросы и ответы  и собирается  начинать
новую  книгу.  Дважды  за  свою  жизнь  Андерхилл  видел  девочку,  бежавшую
навстречу ему с  окровавленным лицом и  руками,  издавая  неземные звуки  --
девочка была частью ответа на мучившие его вопросы, как казалось Андерхиллу:
она возвещала  близость вечности. Коко  был для Тима способом возвращаться в
пещеру Я-Тук, как  и видение девочки,  в панике бегущей по городским улицам,
как и все, что он написал.
     Гораздо  хуже,  по  мнению  Андерхилла,  было  то,  что  Коко, по  всей
вероятности, был Виктор Спитални, этот подонок из подонков.
     -- Я все рассчитал, -- сказал Тим Майклу  в  "Золотом Драконе". -- Одно
из  убийств  Коко  совершил  ты,  одно   я,  и  еще  одно,  я  думаю,  Конор
Линклейтер...
     -- Да, -- подтвердил Майкл. -- Ты прав. Одно он, одно я.
     -- Думаешь, по тебе  это было не видно? --  сказал Андерхилл.  -- Ты не
злодей  по  натуре, Майкл. Словом,  методом исключения я вывел, что  это мог
быть только  Виктор Спитални.  Если  только  не  ты и не Денглер, но и то, и
другое казалось и кажется мне одинаково невозможным.
     -- Я прилетел в Бангкок,  чтобы разузнать как можно больше о  последних
днях Денглера. Думал, что, может быть, это поможет мне  опять начать писать.
А потом, друг мой,  все пошло черт знает как. Начали умирать журналисты, как
заметили вы с Биверсом.
     -- Что значит -- журналисты? -- с искренним недоумением спросил Майкл.
     Андерхилл  удивленно смотрел  на друга несколько секунд,  затем  громко
рассмеялся.
     Дойдя  до  очередного перекрестка,  Пул постоял немного, вдыхая  душный
ночной  воздух.  Воспользовавшись  несколькими  занюханными  библиотеками  и
книжными  магазинами  Бангкока,  Андерхилл  обнаружил  то,  что  не  удалось
обнаружить  Гарри  Биверсу и всем его помощникам. Пула ошеломило сообщение о
том, что Биверс проглядел-таки связь между новыми жертвами Коко.
     Потому что связь эта означала, что все они  были в опасности. Андерхилл
был уверен, что Спитални преследует его. И в Сингапуре, и в Бангкоке.
     У  Тима все  время  было такое чувство,  будто  за ним следят, идут  по
пятам. В "Золотом Драконе" он сказал Майклу:
     -- Через несколько недель после того,  как обнаружили трупы, я вышел на
улицу и почувствовал, как что-то действительно очень  плохое,  но имеющее ко
мне самое прямое отношение, прячется где-то рядом и наблюдает за мной. Будто
у меня  был больной,  непутевый брат,  который вернулся домой  после долгого
отсутствия  и  собирается  превратить мою жизнь  в  ад,  прежде  чем  уехать
обратно. Я обернулся, но не увидел  никого, кроме торговцев цветами, а когда
вышел на улицу, ощущение, что за мной следят, и вовсе исчезло.
     Затем  в  своем перевернутом вверх  дном жилище  с масками  демонов  на
стенах Андерхилл сказал Майклу:
     --  Помнишь,  я  говорил  тебе  о чувстве, будто за мной  следят, будто
что-то вернулось ко мне из прошлого. Так вот,  я думаю, это был Спитални. Но
ничего не случилось. Он будто растворился. Затем, через несколько дней после
того,  как здесь  убили  французов,  то  же  чувство  посетило  меня  на Фэт
Понг-роуд. На этот  раз чувство  было гораздо  сильнее.  Я знал, что за мной
кто-то идет.  Я обернулся, почти уверенный,  что увижу преследователя  прямо
позади  себя. Но его не было ни позади меня, ни позади людей, следовавших за
мной. Его нигде не было видно. Но все же я увидел нечто весьма странное. Это
трудно  объяснить словами, даже мне, но ощущение  было  такое, будто от меня
вниз  по улице удаляется что-то похожее  на расплывчатую серую тень, искусно
лавируя  между  прохожими,  --  нет, даже  не  лавируя -- танцуя за  спинами
прохожих и ухмыляясь в мою сторону. Что-то мелькнуло и исчезло. Меня чуть не
вырвало.
     -- А что ты  собираешься делать теперь?  -- спросил Майкл. -- Не хочешь
ли вернуться в  Америку? Я  практически обязан  рассказать Гарри  Биверсу  и
Конору Линклейтеру о нашей встрече, но не знаю, как ты к этому отнесешься.
     --  Делай что хочешь, -- ответил Андерхилл. -- Но у меня такое чувство,
что ты  собираешься  выволочь меня  за волосы из моей пещеры.  А я вовсе  не
уверен, что хочу из нее выйти.
     -- Тогда не надо! -- почти закричал Майкл.
     -- Но, может быть, мы сможем помочь друг другу, -- произнес Андерхилл.
     -- Я могу снова встретиться с тобой завтра? -- спросил Пул.
     -- Ты можешь делать все, что захочешь, -- сказал Андерхилл. Преодолевая
последние метры перед  отелем, Майкл думал, что стад  бы  делать он, если бы
заметил сейчас  на  душной улице позади  себя  ухмыляющуюся и приплясывающую
серую тень. Будет ли ему  такое видение? Что  он станет делать? Повернется к
чудовищу  лицом  к  лицу и вступит  в бой?  Тот  факт,  что это  был  Виктор
Спитални, негодяй из негодяев  Виктор Спитални,  меняло  все. Пул понял, что
Гарри  Биверс,  должно  быть, уже получил достаточно  материала  для  своего
телесериала -- Спитални придавал всему действию совершенно новый колорит. Но
было ли это тем, зачем Майкл приехал на Восток?
     Впрочем,  это был один из самых легких  вопросов, которые  задавал себе
Майкл. К моменту, когда он поднялся по ступенькам отеля, Пул решил, что пока
не  станет никому сообщать о  встрече  с Тимом  Андерхиллом. Он подарит себе
день перед тем, как сказать Конору  и поставить в известность Гарри Биверса.
В  любом случае, как  заметил Майкл,  минуя  конторку портье, Конора  еще не
было. Пул надеялся, что приятель неплохо повеселится сегодня вечером.
        Часть пятая
        МОРЕ ЗАБВЕНИЯ
        <i>23</i>
        <i>Робби с фонарем</i>
     1
     Через  два  дня все  выглядело  так,  будто  мир  вывернули  наизнанку.
Неожиданность   происходящего,   спешные   приготовления   к   отъезду   так
подействовали на Майкла, что  сейчас, неся к столику бара для пассажиров, за
которым ждал его Конор, две бутылки пива, Майкл Пул не мог точно определить,
что же происходит с ними всеми.
     Андерхилл собирался лететь с друзьями в Америку. Во взгляде Конора ясно
читалось сомнение  в том,  что Тим  действительно придет  к  самолету. Конор
молча смотрел, как  Майкл  пробирается  через  толпу пассажиров, наполнивших
бар, ставит на  столик пиво и садится рядом.  Конор молча разглядывал пол  у
себя под ногами. Он был по-прежнему потрясен тем, что случилось в Нью-Йорке,
пока они с Майклом поврозь разгуливали по Бангкоку. Он и выглядел до сих пор
так, будто его только что разбудил громкий шум.
     Майкл  сделал  большой  глоток горького  темного  тайского пива. Что-то
выбило Конора из  колеи  пару  дней назад, но он не  хотел это обсуждать. Он
выглядел так, будто, вроде Андерхилла, играл сам с собой в вопросы и ответы.
Пулу казалось, что эти диалоги с самим  собой  были  для Тима  чем-то  вроде
способа вновь  запустить давно заглохший  двигатель: Андерхилл снова  учился
работать.  Он пытался описать некое чувство, которое сам называл Пан-ика. По
словам Андерхилла, чувство  это имело отношение  к  близости  вечных  вещей,
бессмертии и бесконечности.
     --  О  чем  ты думаешь,  Мики?  --  спросил Конор.  Пул  только покачал
головой.
     -- Разомнусь  немного,  --  Конор  встал  и  подошел к воротцам,  через
которые проходили  пассажиры международных рейсов. Их рейс, как  объявили по
радио, откладывался  на  час,  так  что до вылета  оставалось еще  пятьдесят
минут.  Конор,  покачиваясь  на  каблуках, изучал  людей,  проходящих  через
воротца, но потом  так разнервничался  по поводу Андерхилла,  что отошел  от
загородки  и  начал   бесцельно  блуждать  глазами  по  витрине  магазинчика
сувениров.  У  дверей  магазинчика   беспошлинной  продажи  спиртного  Конор
взглянул  на часы,  на  вновь  прибывших  пассажиров и зашел  внутрь.  Через
несколько  минут  он  вышел  оттуда  с  желтым  пластиковым пакетом  и вновь
опустился на свое место за столиком.
     -- Я загадал, что если зайду в этот магазин, то он появится, --  сказал
Конор.
     Он с безнадежным видом  рассматривал американцев, таиландцев японцев  и
европейцев, проходивших через регистрацию на международные рейсы.
     -- Надеюсь,  хотя  бы Биверс  не  опоздает  на  свой рейс. Гарри Биверс
должен был лететь в  Сан-Франциско, где собирался присоединиться к  друзьям,
чтобы всем вместе лететь в Нью-Йорк. Первой реакцией  Биверса на сообщение о
смерти Пумо было замечание, что если бы  старый осел  не остался в Нью-Йорке
играть в прятки со своей подружкой, а  поехал бы с  ними,  то был бы  сейчас
жив.  Затем  он лишь  расспрашивал,  почему  они не могут  дождаться  его  в
Бангкоке  и когда  планируют оказаться в Сан-Франциско. Биверс был вне себя:
ему  казалось  величайшей  несправедливостью, что  Андерхилла нашли Майкл  и
Конор. Ведь это была его идея, и успех должен был выпасть на его долю.
     -- Убедитесь,  что он сел  на самолет,  -- распорядился Гарри по поводу
Андерхилла. -- И не позволяйте ему врать вам.
     Пул заметил на это, что Тим явно не мог быть убийцей Тино Пумо.
     --  Тино жил  в Сохо, -- сказал  Биверс.  -- Открой  глаза, хорошо?  Он
содержал ресторан. А тебе известно, сколько торговцев кокаином живут  в этом
районе? Не все на свете так, как кажется на первый взгляд.
     Конор допил  пиво, вновь  отправился  изучать  прибывающих  пассажиров,
затем опять вернулся.  Все сидячие места в зале  ожидания  были уже заняты и
новые пассажиры либо  устраивались на полу, либо начинали  бесцельно бродить
между витринами беспошлинных киосков и магазинов. Наполнившись, зал ожидания
начал напоминать сам  Бангкок. Люди сидели  на стульях, на полу, воздух  был
жарким и прокуренным, отовсюду слышались выкрики: "Крэп крэп кроп кроп".
     После длинной тирады по-тайски, которую выдал микрофон и в которой Пулу
удалось  разобрать  только  слова  "Сан-Франциско", Конор  снова  вскочил  и
кинулся  проверять  пассажиров.  Рейс  снова  перенесли,  и  до  отправления
оставалось теперь пятьдесят пять  минут. Если только его не отложат еще раз,
друзья  приземлятся в  Сан-Франциско в то же  время,  что и Биверс,  который
никогда  не простит им того,  что остался в стороне, а они дали себя надуть.
Он будет  настаивать на  том,  чтобы  снова отправится  в  Бангкок.  У  него
наверняка стоит перед  глазами сцена сумасшедшей погони по  улицам Бангкока,
воя полицейских  сирен, схватка с злодеем и триумфальная  встреча с прессой,
рассказ  о том,  как Андерхилл убил журналистов и хитро организовал убийство
Тино Пумо.
     Пул  очень устал.  Он  почти  не  спал  прошлой ночью,  после  того как
позвонил Джуди, и та пересказала ему подробности  гибели Тино  Пумо. "Кто бы
ни  был  убийца,  --  сказала  она,  --  это  наверняка  тот  же,  кто  убил
библиотекаря. Ах да, ты  ведь не знаешь...". Не  в  силах скрыть торжества в
голосе, Джуди пересказала обстоятельства смерти доктора Майер-Холла.
     <i>--</i> Почему они думают, что это один и тот же человек?
     -- Там были две  китаянки, которые  видели Пумо среди  стеллажей  перед
тем, как нашли труп. Они  узнали  его,  когда  увидели фотографию в  газетах
сегодня утром.  Вот и все новости. Тино был главным подозреваемым -- девушки
видели,  как  он  выходил  из хранилища. По-моему, ясно как Божий день,  что
произошло.
     -- И что же произошло?
     --  Тино  потерялся  среди  стеллажей -- одному Богу известно,  что  он
вообще  делал  в  библиотеке,  --  и  видел,  как  этот  сумасшедший  убивал
библиотекаря.  Пумо удалось убежать, но  маньяк  выследил его и убил. Это же
ясно. -- После паузы Джуди добавила: -- Как жаль, что пришлось прервать вашу
увеселительную поездку.
     Майкл спросил, раздаются ли по-прежнему анонимные звонки.
     -- В последний раз он  пробормотал,  что  ничто  не заменит  масла  или
что-то вроде этого. Я сразу стираю с пленки ту чушь, которую он несет. Когда
этот парень был ребенком, кто-то  вбивал в его голову с утра до  ночи всякую
ерунду. Я уверена, что его обижали в детстве.
     Разговор их вскоре закончился.
     На несколько секунд  Майкл  увидел  перед  собой  Виктора  Спитални  --
маленького, узкоплечего,  черноволосого,  с вечно бегающими  под  узким лбом
темными  глазами, мокрыми губами и  дрожащим  подбородком. Когда им  было по
восемнадцать, вокруг  Виктора Спитални как  бы возвышалась  воздвигнутая  им
самим стена. Парень  явно был психопатом.  Если кто-то шел в его сторону, он
останавливался и  ждал,  пока  человек  пройдет  мимо и  отойдет  достаточно
далеко, чтобы Виктор мог чувствовать себя в безопасности. Наверное, он решил
убить  кого-нибудь  и  дезертировать,  как  только  впервые  услышал историю
Андерхилла про негодяя Ната Бизли.
     Из-за чего-то такого, что сказала жена  Майкла, ему  подумалось  вдруг,
что было бы интересно отправиться в Милуоки и посмотреть на места, тае вырос
Виктор Спитални.
     Ведь именно Милуоки был прообразом Монро, штат Иллинойс, где  боролся с
судьбой Хол Эстергаз. Если Андерхилл  все-таки появится сегодня в аэропорту,
он,  наверное, не откажется поучаствовать в этой поездке по  местам  детства
одного из своих героев.
     Он услышал хриплый вздох  Конора и через несколько секунд забыл о своих
мыслях.  Он смотрел на Андерхилла, пробирающегося  к  ним  через толпу.  Под
мышкой  он нес сверток,  перевязанный  шпагатом,  в  одной  руке --  кожаный
саквояж, в другой --  чемоданчик с допотопной портативной пишущей машинкой и
огромный пластиковый  пакет. На  нем  болтался просторный  полосатый пиджак.
Выглядел  он  как-то  по-новому  --  в  следующую секунду Майкл  понял,  что
Андерхилл постригся.
     -- Ты это сделал, -- произнес Майкл.
     --  Пока  не выйдет моя новая  книга,  -- сказал Андерхилл,  --  я буду
несколько стеснен в  средствах. Не купит  ли кто-нибудь из вас, джентльмены,
порцию кока-колы для старого приятеля?
     Конор вскочил и почти что побежал к бару.
     2
     Полет  был  как бы пародией на их  путешествие на Восток: у окна вместо
Гарри Биверса сидел  Тим Андерхилл,  Конор посредине Майкл у прохода. Майклу
явно  недоставало  блестящих черных  волос  и ямочек  Пан Йин -- сейчас  они
летели рейсом американской компании, и все стюардессы здесь были высоченными
блондинками  с профессионально равнодушными  лицами.  Остальные пассажиры на
сей  раз не  были  педиатрами. Это  были  по  большей  части  молодые  люди,
относящиеся  к  двум  категориям: служащие крупных международных корпораций,
которые  читали  "Мегатрендз" и "Уан Минит  Мэнеджер",  и  молодые парочки с
детьми или без, одетые в джинсы и ковбойки.  Когда Майкл  был в их возрасте,
они читали в подобных случаях Карлоса Кастанеду или Германа Гессе. На мягких
обложках книг, которые доставали одну за другой его попутчики, стояли  имена
Джудит Кранц и Сидни Шелдона или же это были произведения неких леди с тремя
именами, на обложках которых красовались средневековые замки  и позевывающие
единороги. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем  году богема -- или к кому
там относили себя эти люди -- не была особенно начитанной.
     "Ничего", -- подумал Майкл. В конце концов,  он тоже читал в  самолетах
книги  не самого высокого  пошиба. Конор вообще  ничего не  читал. Андерхилл
водрузил перед собой  толстенный том в мягкой обложке, который выглядел так,
словно до Тима его прочли человека три.
     Майкл вынул  из  сумки  "Послов"  Генри  Джеймса, которых навязала  ему
Джуди. В  Уэстерхолме  книга  показалась  ему вполне  интересной, но сейчас,
держа  ее  в руках, Майкл почувствовал, что ему  вовсе  не  хочется  читать.
Теперь,  когда они  были наконец в воздухе, Майкл не вполне  мог представить
себе, к чему он, собственно, возвращается.
     Небо за иллюминаторами было черным, на  нем вспыхивали время от времени
багрово-красные  точки и полосы.  Это небо как раз  подходило им: оно как бы
приближало друзей к миру Коко, где ничто не происходило просто так, где пели
ангелы, и демоны разгуливали по длинным коридорам.
     Конор спросил стюардессу, будет ли фильм.
     -- Как только закончится обед. "Никогда не говори никогда" -- последний
фильм с Джеймсом Бондом.
     Когда Конор ухмыльнулся, лицо стюардессы приобрело обиженное выражение.
     --  Это  по поводу одного  нашего знакомого,  --  пояснил  Пул. Ему  не
хотелось называть Биверса другом. Даже стюардессе,  с которой  он  больше не
встретится.
     -- Хей,  --  насмешливо произнес Конор. -- Я детектив из Нью-Йорка,  из
отдела расследования убийств. Я -- большая шишка. Я -- агент 007 номер два.
     -- Ваш  друг -- детектив из Нью-Йорка?  -- переспросила стюардесса.  --
Тогда  ему, должно быть, хватает  сейчас работы. Пару  недель назад прямо  в
аэропорту убили одного парня. -- Увидев, что  пассажиров явно заинтересовали
ее  слова,  стюардесса продолжала:  --  Какой-то  там  преуспевающий  делец,
который летел одним из наших рейсов. Моя подружка работает на рейсе Нью-Йорк
-- Сан-Франциско, так вот она сказала мне, что этот парень был их постоянным
клиентом. Темная лошадка. В газете написали, что он -- молодой преуспевающий
финансист, но,  думаю, его назвали  так потому, что  он просто был  довольно
молод и доверху набит деньгами. Из тех, кого называют "юппи".
     -- Что такое юппи? -- спросил Андерхилл.
     -- Молодой человек, доверху набитый деньгами.
     -- Или девица  в  сером фланелевом костюме и паре "Рибокс" на ногах, --
добавил Конор.
     -- А что такое "Рибокс"? -- опять поинтересовался Андерхилл.
     -- Так значит он был убит после того, как прилетел из Сан-Франциско? --
поинтересовался Пул.
     Стюардесса кивнула.  Это  была очередная высокая блондинка, чья именная
табличка сообщала,  что девушку звали Марни. Выражение глаз  было  игривым и
одновременно каким-то напряженным.
     -- Моя подруга Лиза говорила, что видела его по крайней мере раза два в
месяц.  Мы раньше  работали  с Лизой вместе,  но  потом  она  перебралась  в
Нью-Йорк, и теперь мы общаемся только по телефону. Но она все рассказала мне
об этом парне. -- Стюардесса бросала на Конора довольно любопытные взгляды.
     -- Можно я вам кое-что скажу? -- спросила она.
     Конор кивнул. Марни наклонилась и зашептала ему на ухо.
     Майкл  слышал,  как  Конор  чуть  не  задохнулся  от  изумления,  затем
рассмеялся так громко, что  люди, сидящие в соседних креслах,  прервали свои
разговоры.
     --  Еще увидимся, ребята,  -- сказала Марни и  пошла дальше вдоль рядов
кресел.
     -- Что это было? -- спросил Майкл.
     В ответ Конор покраснел. Тим Андерхилл лукаво улыбнулся.
     -- Ничего, -- ответил Конор.
     -- Она приставала к тебе?
     -- Не совсем. Отстань.
     -- Старая добрая Марни, -- ухмыльнулся Андерхилл.
     -- Сменим тему. Отстаньте, -- занервничал Конор.
     -- Хорошо, тогда  послушайте  вот что, -- сказал  Майкл Пул. --  Некто,
летевший из Сан-Франциско, был  убит в нью-йоркском аэропорту. Спитални  мог
прилететь из Сан-Франциско, как это собираемся сделать мы, а затем пересесть
на самолет до Нью-Йорка, опять же как планируем мы.
     -- Притянуто за уши, -- сказал Андерхилл, -- но довольно интересно. Как
зовут подругу стюардессы? Ну ту, которая знала убитого?
     -- Лиза, -- ответил Конор, лицо которого все еще пылало.
     --  Интересно, не  заметила ли  Лиза, кто разговаривал с ее  постоянным
клиентом?
     В начале фильма "Никогда не говори никогда" Джеймса Бонда отправляли на
курорт. Каждые десять минут кто-то пытался  его убить. Симпатичные медсестры
отправлялись  с ним  в  постель.  Красивая  женщина  снимала  с  себя  змею,
обмотанную вокруг шеи, и кидала ее в окно машины Бонда.
     Когда Марни вернулась, Майкл спросил ее, как фамилия Лизы.
     -- Майо. Как в Ирландии. Как у Хиллмана.
     Все  казалось  притянутым   за  уши,  но  таков  уж  Бангкок.  И  таков
Уэстерхолм. Да и вся жизнь в каком-то смысле была притянута за уши.
     -- Знаете, -- сказал Андерхилл,  --  в  Бангкоке можно заплатить  около
шестидесяти баксов и посмотреть, как  в каком-нибудь подвале мужчина убивает
девушку.  Сначала  избивает,  а  потом  приканчивает. Ты смотришь,  как  она
умирает, и отправляешься домой.
     Конор снял наушники и в упор смотрел на Андерхилла.
     -- Ты кажется знал об этом, -- сказал Тим. -- Ходил туда?
     -- А ты? -- выдавал из себя Конор.
     Андерхилл покачал головой.
     -- А если честно?
     -- Нет. Только слышал об этом.
     -- Не ври мне, парень.
     -- Я не вру. Конор нахмурился.
     -- Ты, кажется,  интересно провел  время, встретил интересных людей, --
сказал Андерхилл. -- Я хочу кое-что рассказать тебе.
     3
     Как умер Денглер (2)
     Надо  было вам видеть капитана Батчитарьяна. Надо было видеть его стол,
его офис, его лицо.
     Все было грязным, поломанным и каким-то подозрительным -- пахло Ливолом
и смертью. Единственная  лампа под металлическим абажуром сначала светила на
его  руки,  лежавшие на металлической  поверхности пустого стола,  затем как
будто поднялась сама собой и стала слепить мне глаза.
     Да,  это  его ребята выезжали на  инцидент  в  Пэтпонге  в  тот день, о
котором спрашивает  Андерхилл.  Это  он,  в то  время  сержант  Батчитарьян,
сопровождал  изуродованный труп в городской  морг, он извлекал  из  кровавой
мешанины, в  которую  превратили грудь того парня, его именные таблички. Это
было  отвратительно.  Отвратительным  было  не  только само  зрелище,  но  и
сознание того, что он сопровождает  тело белого американского солдата. И все
время казалось, что  этот  парень,  лежащий  рядом  в машине,  был к чему-то
причастен, хранил какой-то секрет.
     Были в его практике и другие  случаи, когда  американцы сходили с ума и
кидались на местных жителей.  За два года до смерти  Денглера сержант Уолтер
Ноффи, изрубив на куски нескольких завсегдатаев бара "Секс-секс", выбежал на
улицу, где  убил  зазывалу  из  массажного  салона. Спокойнейший  парень  из
Оклахомы по  имени Марвин Спрингуотер,  любивший цитировать  Библию, зарезал
прямо на улице трех маленьких мальчиков.
     Поэтому отвращение к тому, чье тело он вез, имело под собой основания.
     Интересно,   откуда  Андерхиллу  стало  известно   о  ребенке?  Ребенок
действительно был, но его никто никогда не опознавал, и нигде не упоминалось
о  нем,  точнее, о  ней.  Ей  повезло,  что  она закричала,  эта неизвестная
девочка. Два мужчины и девочка находились в довольно  узкой  аллее, а  крики
привлекли к ним внимание прохожих. Не прекращая кричать, девочка выбежала из
аллеи.
     Никто не знал  девочку.  Она была здесь чужой. Ничего удивительного  --
Пэтпонг  был не тем местом, где знали  в лицо детей. Ясно было -- девочка не
была из бара или массажного салона. На этот счет сошлись во мнениях все, кто
видел,  как  она выбежала,  истошно  вопя,  из  темной  аллеи. Она  не  была
таиландкой. Может, камбоджийкой, китаянкой или вьетнамкой.
     Солдаты, скорее всего, не знали этого. Для  них все  азиатские  женщины
были на одно лицо.
     И тогда толпа, собравшаяся в тот день  на  Фэт Понг-роуд, накинулась на
американского солдата, вернее, накинулась на обоих американских солдат. Один
убежал, другой остался лежать посреди улицы, изрезанный на куски.
     "Знаете, кто из них не был виноват ни в чем?" -- спросил капитан.
     Девочка, конечно, да и толпа тоже.
     Итак,  один из солдат, а может, и  оба упали перед разгневанной толпой.
Свидетели  никак не могли сойтись в этом  пункте. Все  свидетели  твердили в
один голос лишь про бегущую девочку, и, конечно же, ни один из них в схватке
не участвовал.
     "Тысячу лет  назад, --  сказал капитан, -- из этой  истории сделали  бы
эпическую  поэму.  Невинная  девочка и  ее  мучители,  растерзанные  толпой,
охваченной  праведным гневом. Четыреста лет назад  это стало бы легендой, по
которой сложили бы песню, и эту песню знал бы любой ребенок на юге Таиланда.
Исчезнувшая девочка.  Она, должно  быть, исчезла  <i>туда.</i> Сейчас  же  о ней не
напишут  даже  романа, даже  песенки  в стиле  рок-н-ролл.  Даже  комикса не
нарисуют".

     За месяц  до разговора  с капитаном Тимоти Андерхилл  стоял посреди Фэт
Понг-роуд  и смотрел на девочку, бегущую  ему  навстречу.  Он не  пил  и  не
кололся уже  девять недель.  Тим пытался писать. На этот раз роман.  В мозгу
его созревало  что-то такое о парне, которого вырастили в сарае на задах его
дома,  как  животное. Да, он не  пил вот уже три  месяца. Он  услышал крики,
которые звучали так,  будто в горло девочки был вставлен микрофон. Он увидел
ее кровавые ладони и слипшиеся от крови волосы. Она неслась прямо  на Тима с
открытым  ртом  и вытянутыми  вперед руками.  Никто,  кроме  него, не  видел
девочку.
     Андерхилл опустился на тротуар, незамеченный людьми, идущими  мимо.  Он
снова был здесь. Он снова был жив.
     -- Я пошел домой, -- сказал он  Пулу, --  и написал "Голубую розу".  На
это ушло шесть  недель.  Потом я  написал "Можжевеловое дерево".  Это заняло
месяц.  И с тех пор я все время пишу. Вы действительно решили, что я опоздаю
на  самолет?  После  того,  как  я  увидел  ее, мне пришлось  увидеть  и все
остальное.  Дальше  оставалось только  следовать сюжету.  Такого  больше  не
будет. Ко мне должны были прийти  либо вы, либо он, но не это.  Я и не знал,
что жду вас или Коко, но именно это я делал.
     4
     Начался еще один фильм, но глаза Майкла закрылись  еще  прежде, чем  по
экрану поплыли титры.
     Он вел  машину по длинной темной дороге куда-то в пустоту  напоминавшую
пустыню. Он путешествовал уже много дней.  Непонятно каким образом, но Майкл
знал,  что находится  в  романе Тима Андерхилла  "В темноту". Дорога вела  в
ночь, Майкл ехал по ней. Он  был Холом  Эстергазом, детективом, расследующим
убийства,  и  ехал с места одного из преступлений  к месту другого,  которое
было далеко. Он  ехал  уже много недель, двигаясь от трупа к трупу по следам
убийцы, но не приближаясь к нему. Трупов было много, и все они  были трупами
людей, которых он знал когда-то в той далекой призрачной жизни, до того, как
над ним сгустилась тьма.
     Далеко  впереди он  увидел  два желтых  огонька,  сверкающих  у обочины
дороги.
     В романе герой едет в течение всего действия в темноте среди постепенно
пустеющего мира. Он так и не найдет убийцу, потому что роман "В темноту" был
подобен  теме,  которая  повторялась  бесконечное  множество  раз  в  разных
вариациях, все время развиваясь по  кругу и возвращаясь на  круг. Настоящего
конца у книги  не было. Просто в  один прекрасный  день  убийца удалялся  на
покой  выращивать орхидеи или просто превращается в струйку дыма, и на  этом
пропадал весь смысл, мелодия  распадалась, превращаясь в какофонию случайных
звуков.  Его  работой было  собирать  убийства, и самым  лучшим концом  этой
истории мог бы быть эпизод, когда он входит в один из множества попадавшихся
на его пути темных подвалов и встречает там убийцу, держащего в руках нож.
     Теперь  он  видел, что два светящихся желтых пятнышка у обочины  дороги
были двумя  фонарями, отбрасывающими рассеянный желтый свет. Только подъехав
совсем  близко,  он увидел, кто держит эти  фонари. Его  сын Робби, которого
звали  теперь Варвар,  стоял  неподвижно, подняв над  головой один  из  них.
Рядом, одного роста с мальчиком, стоял  кролик  Эрни на  задних лапах, держа
передними второй фонарь. "
     Мальчик  по имени Варвар  и кролик  проводили  машину  добрыми  мягкими
взглядами. Фонари сияли в их руках.
     Он почувствовал покой и умиротворение.
     Машина  миновала милого мальчика и кролика на задних  лапах,  и он  еще
долго видел в зеркале заднего вида свет их фонарей. Чувство умиротворения не
покидало его, пока дорога не оборвалась  у темной бурлящей реки. Он вышел из
машины и стал  смотреть, как  движется мимо мускулистая  река, выставляя  то
сильное плечо, то упругое бедро.
     Затем он понял, что, как  и убийца,  является одной из  частей могучего
тела реки, и внутри его, глубоко-глубоко, родилось смешанное чувство боли  и
радости,  которые  звучали  на  разные  голоса.  Он  закричал  и  проснулся,
по-прежнему видя перед глазами реку.
     -- Хей, Мики, -- произнес Конор, улыбаясь другу.
     Майкл понимал только,  что познал  сущность Коко. Затем и  это  чувство
ушло,  и он помнил только, что смотрел на реку и ехал в машине  мимо  Робби,
которого звали Варвар и который держал над головой фонарь.
     В темноту.
     -- С тобой все в порядке, Мики? -- спросил Конор.
     Пул кивнул.
     -- Ты наделал тут шума.
     -- Шум --  не то  слово, -- вмешался  Андерхилл. -- Ты  все  равно  что
пропел "Звездно-полосатый флаг".
     Пул  смущенно  потирал висок. Экран  успели уже убрать, и большая часть
салона была погружена в темноту.
     -- Мне показалось, что я что-то понял о Коко, но это ушло, как только я
проснулся.
     Конор издал какой-то нечленораздельный, но полный понимания звук.
     -- С тобой случалось такое? -- спросил Андерхилл Конора.
     --  Не  могу говорить  об этом,  но  мне  как-то показалось, что я тоже
что-то понял, -- пробормотал Конор. -- Это было очень  странно. -- Он поднял
голову и взглянул на Андерхилла. -- Ты ведь бывал в этих местах? Где убивают
девчонок?
     -- Иногда  мне  кажется,  что у  меня  есть  двойник-злодей, --  сказал
Андерхилл. -- Как человек в железной маске.
     Они замолчали, и забытое было понимание опять вернулось к Майклу. Будто
фонарь  его  сына  пролил свет  на  события пятнадцатилетней давности. Майкл
увидел пологий склон,  ведущий к стоящим в кружок сараям,  женщину,  несущую
вниз воду, пасущихся  быков. Дым серой струйкой поднимался вверх. В темноту,
вот куда.
        <i>24</i>
        <i>В пещере</i>
     Рука Денглера была обернута бинтами и заклеена пластырем, лицо его было
белым, в  глазах  стоял  туман.  Он  сказал, что  ему  не больно  и  наотрез
отказался спрятаться и подождать, пока остальные вернутся за ним. Считалось,
что именно из Я-Тук был  родом снайпер Элвис, что именно в этой деревне было
его убежище, именно здесь он  пополнял запасы еды, и Денглеру хотелось  быть
со всем отрядом, когда они войдут в деревню. Со дня событий в Долине Дракона
лейтенант  Биверс  следовал  установленной   тактике,  и  отряд  по-прежнему
отыскивал противника,  но старался  избегать  схватки.  Я-Тук  был для  него
шансом  отличиться.  Разведка  доложила,  что  в  деревне   находится  склад
продовольствия и  оружия,  и  Жестянщик  надеялся добыть  трофеев,  а  также
предъявить солидное количество убитых вьетконговцев, чтобы продвинуться хотя
бы на ступеньку ближе к званию полковника. Жестянщик всегда требовал отчетов
о  количестве   убитых  и   доказательств,  потому   что   только   половине
подполковников во  Вьетнаме удавалось добиться  повышения, поэтому Жестянщик
использовал любую возможность отличиться, и этой тоже не собирался упускать.
Он уже видел себя командиром дивизии с двумя  звездами на погонах.  Он очень
боялся, что так  и  не выдвинется дальше офицера среднего корпуса, что война
может  доконать его  раньше. Знал ли об этом лейтенант Биверс. Можно держать
пари, что этот негодяй знал все.
     Когда они вышли из-за деревьев,  женщина бежала  по склону  холма. Вода
выплескивалась из ведер,  качавшихся на коромысле каждый  раз, когда женщина
отталкивалась ногой от земли, но она, видимо, рассчитала, что в каждом ведре
все еще будет  больше половины, когда она доберется до деревни. Пул не знал,
почему она бежала. Это было серьезной ошибкой.
     --  Подстрелите  ее, прежде чем она доберется  до деревни,  -- приказал
Биверс.
     -- Лейтенант, -- начал было Пул.
     -- Пристрелите ее, -- повторил Биверс.
     Спитални уже  успел прицелиться, и Майкл видел за затвором винтовки его
злорадную ухмылку. За ними выходили  из-за деревьев еще несколько человек, и
глазам  их открывалась та же  картина:  бегущая  по склону холма женщина,  и
Виктор Спитални, приникший к прицелу.
     -- Смотри  не промахнись,  Спит, --  сказал  кто-то из ребят.  Это была
шутка. Сам Спитални был чьей-то дурной шуткой на этом свете.
     Он  выстрелил, девушка подпрыгнула  и пролетела несколько футов, прежде
чем рухнуть на землю и покатиться вниз по склону.
     Проходя мимо тела девушки,  Майкл вспомнил открытку с  надписью "Девять
правил",  которую вместе с еще одной, на которой было написано "Враг в твоих
руках",  вручили  ему вместе  с  назначением  в  отряд. В  "Девяти правилах"
говорилось о вьетконговцах, что их можно  победить сочетанием силы, смекалки
и великодушия по отношению к мирному населению.
     Третьим правилом было: "Относитесь к женщинам вежливо и с уважением". А
четвертое:  "Старайтесь  завести  друзей  среди солдат  и  мирных  жителей".
Вспоминать  становилось  все  забавнее и  забавнее.  Пятое  правило гласило:
"Всегда давайте вьетнамцам беспрепятственно пройти туда, куда им нужно".
     "Там, в деревне, -- думал Майкл, --  они наверняка  заведут себе просто
кучу друзей". Денглер плелся рядом, явно прилагая усилия, чтобы не показать,
как  ему  тяжело  и  больно.  Питерс  вкатил  ему   изрядную  дозу   чего-то
тонизирующего, что должно было помочь Денглеру дойти до  конца операции, раз
уж он отказался остаться и переждать. Снайпер  все  еще был где-то сзади,  в
джунглях. Отряд растянулся -- приходилось думать об опасности, которая могла
прийти  не  только  спереди,  но и  с  тыла,  быть  в постоянной  готовности
отреагировать на любое движение в чаще джунглей.
     -- Питерс, ты уверен, что Денглер  способен выдержать все до конца?  --
спросил Майкл.
     -- М.О.Денглер мог бы дойти отсюда до Ханоя, -- ответил Питерс.
     -- Но смог бы он вернуться обратно?
     -- Я в порядке,  --  вмешался  в разговор Денглер. --  Давайте прочешем
деревню. Давайте сюда карты. Надо прочесать рисовое поле.  Давайте вычислим,
где оружие. Давайте превратим это место в мясорубку.
     Неделю назад отряд Биверса успешно поучаствовал  в подобной  мясорубке,
когда  сообщения Жестянщика о  передвижениях вражеских  войск подтвердились,
что бывало  далеко  не всегда.  В сообщении говорилось, что небольшой  отряд
должен  проходить  по  Тигровой тропе. Жестянщик  выслал  отряды  "Альфа"  и
"Браво", которые должны были упредить отряд и уничтожить его. Солдаты засели
над Тигровой тропой,  которая  была  фактически просекой шириной около ярда.
Тропа была видна на протяжении примерно тридцати футов. Они взяли под прицел
открытое пространство и стали ждать.
     И "мясорубка" сработала. Сначала в  нее  попался  один солдат,  тощий и
усталый мужчина лет тридцати. Пул чуть  не свалился с дерева. Солдат, ничего
не замечая,  продолжал  идти,  а  за  его  спиной  появился  отряд  человек,
наверное, из пятидесяти или шестидесяти. Они тоже были далеко не мальчиками.
Шума от них было  примерно  столько же, сколько от  ломящегося через джунгли
стада  оленей. Пулу  очень хотелось  перебить  их всех.  Несколько  секунд в
пределах видимости  Майкла находился  весь  отряд. Над  головой Майкла вдруг
запела птичка,  и  несколько вьетнамцев одновременно  подняли  голову. Тогда
все,   кто  засели  среди  деревьев,  одновременно  открыли  огонь.  Колонна
рассыпалась,  люди  падали, как подкошенные,  один за одним. Затем  внезапно
наступила  полная  тишина. Тропа  под  деревьями  блестела  всеми  оттенками
красного цвета.
     Когда сосчитали тела, вышло, что убито тридцать два человека. Сосчитали
валявшиеся  отдельно руки,  ноги,  головы,  оружие,  и  получилось сто  пять
убитых.
     Лейтенанту Гарри Биверсу понравилась тактика мясорубки.
     -- Что сказал этот парень? -- переспросил Спэнки Барредж.
     Биверс  настороженно  поглядел  на  Денглера, ожидая  подвоха.  Он  был
напряжен до предела, и Пулу было хорошо видно, что лейтенант на грани срыва.
Новый Биверс, кроме беды, не  мог принести ничего. После триумфа на Тигровой
тропе Биверс ослабил хватку -- несколько  дней назад он попытался рассказать
ему  про  Гарвард.  Майкл  был абсолютно  уверен, что он  никогда  не  видел
колледжа, о котором рассказывал, и уж тем более не посещал.
     Пул поглядел через поле на  другую сторону деревни. Двое быков, которых
вспугнул было  выстрел  Спитални,  теперь  опять спокойно  паслись на  лугу,
погрузив морды  в яркую зелень травы. Все  казалось неподвижным,  застывшим,
как  на  фотографии.  Пул от  души  надеялся,  что, услышав выстрелы, жители
деревни убежали, оставив им в качестве трофея несколько мешков риса и, может
быть какую-нибудь подземную дыру, полную гранат и других боеприпасов.
     "Элвис не  может  жить  в  деревне,  -- думал  Пул.  --  Элвис живет  в
джунглях, как обезьяна,  питается крысами и насекомыми. Элвис  вообще  давно
уже утратил человеческую сущность. Он видит в темноте и летает во сне".
     Андерхилл с половиной отряда стал огибать деревню справа, Пул -- слева.
Единственным  звуком,  нарушавшим  тишину,  был  шелест солдатских  подошв о
траву. Мэнли, шедший рядом  с Пулом, тяжело дышал. Майклу казалось, что  ему
слышно даже, как выступает пот на лбу Мэнли. Отряд начал рассредоточиваться.
Спитални тенью скользнул за Денглером и Конором к казавшимся пустыми сараям,
в одном из них запищал  цыпленок и захрюкала свинья. В огонь подкинули дров,
Майкл услышал, как  полетели искры  и осыпался пепел. "Хоть бы они  ушли, --
думал он. -- Хоть  бы  они все были уже в ан Лат, соседнем местечке". Справа
от  Майкла  кто-то  передернул  затвор винтовки,  и свинья  захрюкала как-то
испуганно и вопросительно. Пул  неслышно скользнул  вдоль одного из сараев и
обменялся взглядами с Тимом Андерхиллом, который появился с  другой стороны.
Слева от Пула по периметру деревни тянулся редкий лесок, и на  секунду  Пулу
показалось, что  за  каждым деревом  притаился  вьетнамец,  который  целится
именно в  него.  Пул испуганно взглянул  в сторону деревьев.  Солдат  он  не
увидел, но заметил довольно высокий холм,  который на секунду показался  ему
сделанным  человеческими  руками  из  гипса  и  бетона,  окрашенных  разными
красками, как  холмики в Диснейленде.  Но  для Диснейленда  это было слишком
уродливо  -- не  декоративно-уродливо, как  замок  чудовищ,  а по-настоящему
уродливо, как проказа или  бородавки. На  другой  стороне лужайки  Андерхилл
прислонился спиной  к сараю и  опять посмотрел на Пула. Между ними на костре
красовался  огромный  черный котел.  К небу поднималась  струйка дыма.  Чуть
дальше от Андерхилла лейтенант Биверс  открыл рот и беззвучно что-то спросил
или  отдал  команду.  Пул  кивнул  Андерхиллу,   который  тут  же   закричал
по-вьетнамски:
     -- Выходите!
     Никто не появился, но  Пул услышал в сарае позади себя перешептывание и
хлопанье босых ног по деревянному полу. Андерхилл выстрелил в воздух.
     -- Немедленно!
     Пул двинулся к выходу из ближайшего  сарая и чуть не сбил с ног женщину
с  редкими  седыми  волосами и  беззубой  улыбкой. За ней  семенил старик  с
загорелым костлявым лицом. Пул молча махнул ружьем в сторону центра деревни.
Изо  всех  остальных  сараев  вылезали люди  с поднятыми руками, в  основном
женщины лет пятидесяти-шестидесяти.
     -- Здравствуйте, мистер солдат, -- сказал старик и поклонился,  все еще
держа руки высоко в воздухе.
     Спитални выкрикнул  какое-то  ругательство  и  ткнул старика  ружьем  в
бедро.
     -- Стоять! -- кричал Андерхилл. -- На колени!
     И старики опустились на колени вокруг костра.
     Биверс  заглянул в котел, который все еще дымился, затем ногой сбил его
с костра.
     Завизжала свинья. Биверс  обернулся и  пристрелил ее.  Одна  из  старух
что-то закричала ему по-вьетнамски.
     -- Пул, пусть твои люди проверят сараи. Оттуда должны выйти все.
     -- Они говорят, что здесь есть дети, лейтенант, -- сказал Андерхилл.
     Биверс что-то заметил в  золе  под  тем  местом, где  стоял  котел.  Он
нагнулся  над костром и засунул  руку  почти что в огонь.  То, что привлекло
внимание лейтенанта, оказалось обугленным по краям листочком бумаги, судя по
всему, вырванного из блокнота.
     -- Спросите  их, что это,  --  приказал  Гарри  Биверс и, не  дожидаясь
выполнения приказа, сам сунул  листок  под  нос к старику,  стоявшему к нему
ближе всех и сказал:
     -- Что это? Что здесь написано?
     -- Но бик, -- пробормотал старик.
     -- Это список? -- заорал Биверс. -- Это похоже на список.
     -- Но бик.
     Пулу тоже показалось, что листочек напоминает  список. Он знаком  отдал
приказ Денглеру, Блевинсу, Барреджу и Пумо обследовать ближайшие сараи.
     Старики,  все  еще  стоявшие  на  коленях  возле  угасающего  костра  и
опрокинутого котла, протестующе загудели.
     Пул  услышал, как в  одном из соседних сараев  заплакал ребенок. Сам он
вошел в сарай, из  которого  вышли  старик с беззубой старухой.  Внутри было
темно. Майкл весь напрягся.
     --  Он  говорит,  что  это список имен,  --  слышны  были  через  стену
объяснения Андерхилла.
     Пул  прошел в середину сарая. Он обследовал пол, надеясь обнаружить люк
в  подвал,  потыкал  ружьем циновки, затем вышел на улицу, чтобы обследовать
следующий.
     -- Спроси их о снайпере, -- вопил Биверс.  --  Вытащи из них  все. -- В
этот момент он заметил Пула. -- Мы должны все узнать.
     -- Да, сэр, -- сказал Пул.
     Пумо вынес  на  середину деревни плачущего  мальчонку  лет  пяти-шести,
которого тут же взяла из его  рук  одна  из  старух. Денглер щурился в лучах
солнца, взгляд его блуждал.
     Майкла   пронзило  вдруг  чувство  страшной  потери,  какой-то  зияющей
пустоты.  Он повернулся, чтобы войти в сарай  слева от себя. Тут  он услышал
плач   со  стороны  полей  и  увидел  краем   глаза,  как  лейтенант  Биверс
нетерпеливым жестом послал туда Спитални и Спэнки Барреджа. Он вошел в сарай
и  увидел,  как  что-то зашевелилось  в темноте  в  дальнем  углу.  Какая-то
расплывчатая фигура двинулась в сторону Майкла.
     В этот момент с дальнего конца  деревни послышались пулеметные очереди.
Пул инстинктивно нажал на курок, понимая, что уже поздно. Он был уже мертв.
     2
     Громкие  душераздирающие стоны  раздавались  откуда-то  из-за  входа  в
сарай. Каким-то чудом оставшись в  живых и  постепенно начиная отдавать себе
отчет, что соседний  сарай взорвался от брошенной врагом гранаты, Майкл,  не
чувствуя под  собой ног, вышел наружу. И увидел прямо у порога Томаса Роули,
половина  внутренностей второго волочилась  за ним  по  траве,  окрашивая ее
кровью и какой-то  серой слизью. Лицо Роули  было  белым  как  мел.  Рот его
беззвучно  открывался и закрывался.  Пул  пополз. Повсюду  стреляли. Сначала
Пулу показалось, что  убили  всех стариков-вьетнамцев, но потом  увидел, что
они стараются вжаться в землю вокруг костра.
     Сарай позади Майкла не взорвался.
     Биверс приказал Денглеру проверить лес слева от деревни. Как только тот
двинулся  к лесу,  оттуда  раздались  очереди.  Денглер упал успев  показать
жестом, что он цел и невредим, и начал стрелять в сторону леса.
     --  Элвис!  --  завопил Биверс,  но  Майкл понимал, что это была полная
чушь: Элвис никогда не стрелял из пулемета. Биверс увидел Майкла и прокричал
ему:
     -- Тяжелую артиллерию! Авиацию!
     Затем он повернулся к другим солдатам и прокричал:
     --  Выволакивайте их всех из сараев! Это оно, это  оно!  Через какое-то
время  огонь  утих. Роули  лежал мертвый перед сараем, в  котором  Пул  убил
вьетконговца. Пул никак не мог понять, что хотел сказать Биверс словами "это
оно".  Он  встал  и  увидел,  что  проис