Питер Страуб. Обитель теней --------------------------------------------------------------- Перевод с английского В. Филиппенко OCR: Рудченко О.С. --------------------------------------------------------------- Анонс Стремление познать непознаваемое иногда уводит туда, откуда нет возврата, где правит Зло и жизнь оказывается страшнее самой Смерти. Юному Тому Фалангену, приглашенному в Обитель Тьмы, довелось против своей воли стать учеником Великого Мага и воочию увидеть ад на Земле. Впервые на русском языке блестящий роман соавтора и главного конкурента великого Стивена Кинга. Посвящается Бенджамину Биткеру Страубу "Малышка Красная Шапочка была моей первой любовью, а наша воображаемая свадьба стала пределом моих детских мечтаний". Чарльз Диккенс "Ключ от сокровища есть само сокровище". Джон Барт Обе школы - как старая, так и новая - являются плодами вымысла автора и не должны вызывать каких-либо ассоциаций с реально существующими учебными заведениями. Точно так же Обитель Теней, ее местонахождение и обитатели полностью вымышлены. Хотелось бы от всей души поблагодарить Хирама Стрейта и Барри Прайса за ценные советы и замечания по теме этой книги: магии и колдовству. Особо я признателен Корри Крэндел за знакомство с двумя вышеупомянутыми джентльменами и с Волшебным Замком. От автора ТОМ В "ЗАНЗИБАРЕ" Однажды, более двадцати лет назад, приятель Тома Фланагена, школьника-середнячка из Аризоны, пригласил его на рождественские каникулы в дом своего дядюшки. Том отказался. В школе никто не знал, что его отец умирает от рака. Дядя приятеля жил довольно далеко, и быстро вернуться оттуда домой было бы трудно. В конце учебного года приглашение поступило вновь, и на сей раз Том принял его. К тому времени отца его уже три месяца не было в живых, а вскоре после его смерти произошла трагедия в школе. Оба мрачных события настолько ошеломили мальчика, что он без долгих размышлений ухватился за возможность переменить обстановку и, быть может, выкарабкаться из депрессии. У него был и еще один довод в пользу поездки, кому-нибудь он мог показаться абсурдным, но для Тома был очень веским: он почему-то был уверен, что его друг нуждается в поддержке и защите. Теперь это казалось ему важнейшим делом в жизни. В то время, когда я впервые услышал от Тома Фланагена эту историю, он уже работал в одном из ночных клубов Лос-Анджелеса, на Сансет-стрип, но его по-прежнему недооценивали. Сама атмосфера "Занзибара" указывала на то, что это убогое заведение стало последним прибежищем для потерпевших крушение в бурном океане шоу-бизнеса. Вопреки моему убеждению, что Тому Фланагену тут совсем не место, сам он относился к своему пребыванию здесь совершенно спокойно, будто это некий перст судьбы или же он в жизни не видел ничего, кроме подобных "Занзибару" гадюшников. Впрочем, он работал здесь всего две недели. Очевидно, он делал передышку перед новым рывком, как поступал уже не раз со времени нашей совместной учебы - передышка и затем шаг вперед, передышка и снова шаг. Даже в обстановке столь кричащей безвкусицы Том выглядел, казалось, точно так же, как и семь-восемь лет тому назад, когда его рыжевато-русые вьющиеся волосы начали редеть. Несмотря на профессию, актерство было ему, как и раньше, совершенно не присуще. Он даже не взял артистического псевдонима, а на афише у входа в "Занзибар" значилось лишь: "Сегодня и ежедневно - Том Фланаген". Традиционную мантию он надевал лишь на время "разминки" и, переходя к основной части представления, с видимым удовольствием сбрасывал ее одним движением плеч, оставаясь или в смокинге, или даже в костюме обыкновенного посетителя, заскочившего в "Занзибар" пропустить с приятелем по кружечке пивка. Чаще всего он выступал в неопределенного цвета твидовом пиджаке от Харриса, рубашке от братьев Брукс с расстегнутой верхней пуговицей, пониже которой болтался галстук, серых брюках, которые он, похоже, гладил, укладывая на ночь под матрас. Я знал, что он стирает носовые платки прямо в раковине и высушивает их, плотно обернув вокруг трубы с горячей водой, а потом лишь встряхивает, перед тем как положить в карман. - Привет, старина! - Он поднялся навстречу мне, и его заметно увеличившиеся залысины сверкнули в лучах света, отраженного зеркалом по ту сторону стойки бара. Я отметил, что он по-прежнему в прекрасной физической форме, только вот морщинки вокруг глаз стали как будто глубже. Рукопожатие его было, как обычно, крепким, и я в который уже раз почувствовал глубокий шрам на внутренней стороне его ладони. - Чертовски рад тебя видеть! - Он одарил меня белозубой улыбкой. - Я тоже. Вот прослышал, что ты в городе, и решил повидаться. - Ты для меня, дружище, всегда словно бальзам на душу. А знаешь почему? Ни разу от тебя не слышал: "Как твоя работа?" - А что тут спрашивать? Уж мне ли не знать твоих способностей. В самом деле, он был лучшим фокусником из всех, кого мне доводилось видеть. - Стараюсь держаться на уровне, - скромно ответил он, выуживая из кармана карточную колоду. - Не хочешь попытать счастья еще разок? - Дай мне еще один шанс. Он перетасовал колоду сначала двумя руками, потом одной, разделил ее на три части, а затем сложил их снова вместе уже в другом порядке. - Так? - спросил он, протягивая мне колоду. - Угу... Я снял верхние две трети колоды и перевернул нижнюю карту. Это был трефовый валет. - Положи обратно, - сказал Том, отхлебывая пиво. На карты он не глядел. Я наугад сунул карту назад в колоду. - А теперь смотри внимательно, - улыбнулся Том, - сейчас будет один старый фокус-покус... - Он принялся довольно сильно похлопывать ладонью по колоде. - Да-да, я уже чувствую, как она идет наверх... - Том, подмигнув мне, похлопал еще, затем снял верхнюю карту и, даже не удосужившись взглянуть на нее, протянул мне. - Ну никак до меня не доходит, каким образом ты это проделываешь, - вздохнул я. При желании он мог выудить ту же карту из моего кармана или из заклеенного конверта, лежащего внутри запертого на ключ кейса, однако, по моему разумению, чем проще фокус, тем он больше впечатляет. - И не дойдет. Сказал же я тебе: смотри внимательно, а ты... Так что лучше уж пиши свои романы. - Но ведь не мог же ты прилепить ее к ладони. Ты до нее даже ни разу не дотронулся! - О, это действительно хороший старый фокус, вот только не для сцены. Даже здесь, в клубе, он не пойдет: слишком далеко от зрителей. Да и не ради карточных фокусов они сюда приходят... Том оглядел полупустой зал, словно измеряя расстояние от столиков до сцены, жалея, что не может показать здесь во всем блеске то мастерство, которое оттачивал на протяжении десятка лет. Я же задумался о другом расстоянии: о тех годах, что разделяли сидевшего передо мною Тома и рыжевато-русоволосого мальчика, жизнерадостного, кипевшего энергией молодости. Кто мог в то время предсказать, что ждет Тома Фланагена впереди? Учителя и одноклассники считали его потенциальным неудачником. Не таким, конечно, безнадежным, как, например, Маркус Рейли: тот и в самом деле плохо кончил, застрелившись в собственной машине, когда ему едва перевалило за тридцать. Были и другие: Том Пинфолд, ставший менеджером банка, выбросился из окна после аудиторской проверки, которая обнаружила недостачу в несколько сотен тысяч на счетах клиентов. Том Фланаген же считался как бы запрограммированным неудачником - ведь он не только не проявлял ни малейшего стремления к успеху, но и, похоже, делал это умышленно. Словно прочитав мои мысли, Том поинтересовался, не видел ли я кого-нибудь из наших бывших одноклассников, и мы немного поболтали о Хогане, Филдинге и Шермане, друзьях нынешних, которые двадцать лет назад были нашими товарищами по несчастью. Затем он спросил, над чем я сейчас работаю. - Ну, - замялся я, - вообще-то собирался начать книгу про то лето, что ты провел с Дэлом. Откинувшись на стуле, Том уставился на меня с явно наигранным изумлением. - И даже не пытайся возражать, - остановил я его. - Ведь за последние пять-шесть лет при каждой нашей встрече ты мне так или иначе напоминаешь о тех событиях: провокационными вопросами, таинственными полунамеками и черте как еще. Не отпирайся - ты сам хочешь, чтобы я об этом написал. Он ослепительно улыбнулся и на мгновение стал прежним, кипевшим энергией мальчишкой. - Что ж, может, ты и прав... Наверное, я смогу луг кое в чем тебе помочь. - Кое в чем? - передразнил я его. - Только и всего? - Кто из нас какой-никакой, а все-таки писатель? Ну разумеется, я кое-что готов тебе поведать, тем более что и сам в последнее время начал думать, что уже пора. - Тогда я тебя слушаю внимательнейшим образом. - Ну и замечательно, - удовлетворенно заметил он. - А кстати, с чего ты намереваешься начать? - Начать книгу? - уточнил я. - Думаю, с дома, с Обители Теней. На некоторое время он задумался, потирая подбородок. - Нет, не так. До этого ты все равно дойдешь. Начни-ка лучше с анекдота. С кошачьего короля... - Он снова призадумался, затем кивнул. Мне неоднократно доводилось наблюдать, как он точно так же размышляет над сценарием будущего представления, стараясь довести его до совершенства. - Да, с кошачьего короля... А может, лучше даже начни со школы - я хочу сказать, начни само повествование. Ты обнаружишь там кое-что действительно любопытное, если, конечно, вспомнишь. - Возможно, возможно... - Повторяю: если вспомнишь. Я помогу тебе. Он снова улыбнулся, чуть задумчиво, как будто сам погрузился в воспоминания, и в это мгновение я подумал, что, какими бы ни были обстоятельства его жизни и его теперешнее окружение, только полный идиот назвал бы этого человека неудачником. - Наверное, ты прав, - сказал я. - Но что это за кошачий король, и какое он имеет отношение к нашей истории? - О, пусть это тебя не беспокоит: кошачий король обязательно появится в нужное время в нужном месте. Так всегда бывает... А теперь извини: мне бы надо проверить кое-что из оборудования перед представлением. - Послушай, тебе не кажется, что это заведение не для тебя? - Ты так считаешь? Да нет, полагаю, мы с "Занзибаром" отлично подошли друг другу. Местечко это вовсе не такое уж плохое... Мы распрощались, и я направился к светло-туманному прямоугольнику распахнутой двери. Мимо промчался автомобиль, по тротуару процокала каблучками девушка, затянутая в узенькие джинсы, и неожиданно я понял, что покидаю клуб с явным облегчением. Том заявил, что он его вполне устраивает, но я ему не верил ни на грош. Лично у меня клуб "Занзибар" вдруг вызвал ассоциацию.., с тюрьмой. Уже у двери я обернулся и увидел, что Том сидит в полумраке, с закатанными рукавами, похожий на властелина этой пустой темной комнаты. - Ты остаешься здесь еще на две недели? - спросил я. - На десять дней. - Я сам уеду через неделю, так что до того нам надо бы повидаться. - Было бы замечательно. Да, кстати... Я вопросительно взглянул на него. - Это был трефовый валет? Я рассмеялся, а он отсалютовал мне кружкой пива. У Тома была привычка никогда не смотреть на карту, даже после фокуса. В таких вот маленьких чудесах и крылась вся прелесть его искусства. Так что там он говорил про кошачьего короля? Мне оставалось лишь теряться в догадках до тех пор, пока тот, как Том и обещал, не появился в нужное время в нужном месте, а именно в словаре-справочнике, попавшемся мне в руки несколько недель спустя. Когда я прочитал эту историю, то понял, что поразительная интуиция Тома не подвела его и на этот раз. Рассказ этот я изложу в той интерпретации, в какой его впервые услыхал мой друг. АНЕКДОТ - Вообразите птичку, - сказал фокусник, - дрожащую от страха, хлопающую крыльями, напуганную до смерти. Сейчас она вылетит из этой шляпы. Он сдернул белую шаль с шелкового цилиндра, и оттуда вывалился голубь того же цвета, что и шаль. Птица и в самом деле тряслась от ужаса, бессильно хлопала крыльями и, не в состоянии взлететь, упала на полированный стол. - Не правда ли, хорошенькая птичка? - Фокусник улыбнулся двоим мальчуганам, его единственным зрителям. - А теперь вообразите кошку. Он накрыл цилиндр шалью, сдернул ее, и из недр таинственной шляпы появился белый кот, причем он выполз плавно, как змея, не сводя взгляда с голубя, и стал медленно подкрадываться к птице. Фокусник, похожий более на клоуна своим выбеленным мелом лицом и огненно-рыжим париком, из-под которого выбились иссиня-черные космы, ухмыльнулся мальчикам и внезапно сделал сальто назад, приземлившись на руки в перчатках. Постояв несколько мгновений на руках, он одним резким движением вернулся в первоначальное положение туда, где и стоял, после чего накрыл шалью неестественно длинное кошачье тело. Фокусник сунул руку под шаль, и та упала на стол, будто под ней ничего и не было. Чуть поодаль обезумевшая от страха птица неистово молотила крыльями по поверхности стола и издавала душераздирающие звуки. - Вот так, - пробормотал фокусник, - кошка и птичка, птичка и кошка... - Он по-прежнему ухмылялся. - Что ж, раз наша миленькая птичка так напугана, пусть лучше она исчезнет. Он щелкнул пальцами, накинул на голубя шаль, и тот действительно исчез. - При виде кошки мне вспоминается всякий раз одна абсолютно правдивая история, - обратился он к зачарованным мальчикам тоном рассказчика, единственная цель которого - развлечь публику. - Как и большинство самых правдивых историй, эта весьма стара: ее рассказывал еще сэр Вальтер Скотт Вашингтону Ирвингу, а также знаменитый монах Льюис не менее знаменитому поэту Шелли Мне же ее поведал один старый друг, между прочим, очевидец событий Ну так вот Тот самый мой приятель, о котором идет речь, направился однажды к своему другу (это был не я), намереваясь у него заночевать Он целый день провел в пути, устал смертельно и, когда уже смеркалось, подошел к давно покинутому полуразрушенному монастырю. Присев у входа, облокотившись о чугунную ограду, он сбросил башмаки и принялся массировать ноющие от усталости ноги Вдруг непонятные звуки заставили его обернуться и вглядеться во двор монастыря сквозь прутья решетки Перед ним на заросшем густой травой заброшенном дворе, выстроившись в две длинные шеренги, медленно шествовали кошки, множество кошек. Невиданное зрелище так его поразило, что он попытался просунуть голову между прутьев, чтобы вглядеться получше Тут он заметил, что кошки, следовавшие во главе процессии, несли на спинах маленький гробик, а направлялись они к небольшой разрытой могиле Изумленный до крайности, он всмотрелся еще пристальней и увидел, что маленький гроб увенчивает корона. Добравшись до могилы, кошки стали опускать гроб Картина эта настолько его ужаснула, что он, едва успев сунуть ноги в башмаки, опрометью бросился к дому своего друга За ужином он, разумеется, не смог сдержаться и рассказал об увиденном. Не успел он завершить рассказ, как хозяйский кот, до сих пор мирно дремавший у камина, вскочил словно ужаленный и, человеческим голосом проорав" "Теперь я кошачий король!", исчез в дымоходе. Вот, мои маленькие друзья, хотите верьте, хотите нет, но именно так все и было, и это - чистая правда. x x x Начать это повествование мне следовало бы не со слов "Однажды, более двадцати лет назад, приятель Тома Фланагена." и т.д., а, например, так: "В некотором царстве, в некотором государстве...", или же: "В те далекие времена, когда люди жили в лесах дремучих..."  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  ШКОЛА "Восславим же, друзья, родную нашу школу, Что высится там, на зеленом холме". Из школьной песенки Глава I СНЫ НАЯВУ Последний день летних каникул: синева ясного, безоблачного неба; сильная, изнуряющая жара; завершения и начинания; разочарования и обещания печально витали в воздухе... Возможно, грустил лишь мальчик, лежащий на животе в густой траве и размышляющий: сорвать ли одуванчик, что торчит прямо перед глазами ? И если сорвать, не сделать ли то же самое с другим одуванчиком, в трех футах от первого? Золотисто-желтый, напоминающий львиную гриву цветок мерно покачивался на чересчур тонком для него стебле. От сока одуванчиков руки так воняют... В этот последний день летних каникул не все ли ему равно - воняют руки одуванчиками или нет ? Он потянулся к ближнему цветку и, вырвав его с корнем, отбросил в сторону. Ему показалось, что он услышал тяжкий вздох одуванчика, прощавшегося с жизнью. Мальчик уже было протянул руку ко второму, но тут же отдернул: большой цветок на тонком стебельке выглядел настолько беззащитным, что он пожалел его - пускай живет... Мальчик перевернулся на спину и уставился в бездонно-голубое небо. "Прощай, прощай, - проговорил он про себя. - Прощай, свобода". И все же где-то в глубине души он с нетерпением ожидал предстоящих перемен: теперь он старшеклассник, а значит, его ждет, быть может, самая важная в жизни перемена - начало взросления. Как и все дети в этом переломном возрасте, он испытывал жгучее желание узнать, что его ждет дальше, хоть одним глазком заглянуть в будущее. Одинокая птица описывала круги прямо у него над головой, так высоко, что дышала, очевидно, совсем другим воздухом. Должно быть, он нечаянно заснул. По крайней мере, все происшедшее после того, как он у видел птицу, впоследствии казалось ему сном. Цвет неба постепенно изменился на дымчатый, почти что серебристый. Что, тучи набежали? Нет, ни облачка... Перевернувшись снова на живот, он рассеянно осмотрелся по сторонам: оттуда, где он лежал, были видны четыре двора. Качели во дворе у Трамбуллов настолько заржавели, что вряд ли простоят до будущего лета. Мистер Трамбулл слишком ленив, чтобы заняться ими, да и дети его уже выросли. В соседнем дворе Сисси Харбинджер только что вылезла из бассейна и, осторожно ступая по раскаленному кафелю, направилась к шезлонгу доводить до совершенства свой орехового оттенка загар. Во дворе вокруг белоснежного дома орудовал исполинских размеров газонокосилкой садовник Коллис Фальк, заклятый враг и безжалостный истребитель одуванчиков. Какой-то человек шел вдоль Мейса-лейн, по ту сторону дворов и домов. В этом старом пригороде пешеходы не являлись таким редкостным явлением, как в недавно отстроенных фешенебельных районах вроде Куантум-хиллз, но все-таки встречались не столь часто, чтобы не вызвать интерес. Мальчик все еще не сознавал, что видит сон. Возле белоснежного дома пешеход остановился. Возможно, он также пользовался услугами садовника и теперь ждал, пока Коллис Фальк, отвлекшись на секунду от своей тарахтелки, его заметит. Но нет, ему нужен не садовник: незнакомец завертел головой и взглянул на мальчика, как будто искал именно его... Их разделяло не менее трехсот ярдов... Предположение вдруг перешло в уверенность: а ведь и в самом деле этому типу нужен он. От этой мысли мальчику стало не по себе, его охватил непонятный страх. Он вжался в землю, стараясь спрятаться в густой траве. "Что за непонятный сон? - подумал он. - И чего я вдруг испугался?" Тем временем становилось все темнее. Воздух сделался каким-то серебристым. Незнакомец приближался. Коллис Фальк со своей неимоверной газонокосилкой находился теперь как раз между ними, скрыв мальчика от того типа. Ну же, самое время сматываться!.. И все-таки откуда этот внезапный, необъяснимый страх? Казалось, все вокруг дышало опасностью, таинственной угрозой, источником которой была, вне всякого сомнения, маленькая фигурка там, на Мейса-лейн. Невидимая сейчас, она тем не менее испускала некие флюиды зла, от которых шел мороз по коже... (Лицо у него какое-то ледяное.). Да нет, это просто бред... Вскочив на ноги, мальчик бросился бежать и только теперь окончательно понял, что это сон: в дальнем конце своего собственного сада он вдруг увидел дом, которого там никогда не было, равно как и окружавших его громадных деревьев. Дом этот под тростниковой крышей был не более двадцати футов высотой, с маленькой коричневой дверью между двумя окошками. Ни дать ни взять сказочная избушка, не только безопасная, но и уютно-гостеприимная. Она спасет его от неведомого зла, шагающего по Мейса-лейн. Мальчик сразу понял, что это дом доброго волшебника. Миновав обступившие дом деревья и распахнув дверь, мальчик ощутил глубокий вздох сожаления и досады, будто испущенный всем, что его доселе окружало: ржавыми качелями, бассейном Сисси Харбинджер, газонокосилкой Коллиса Фалька, но прежде всего незнакомцем с Мейса-лейн, понявшим, что мальчишка от него ускользнул. - А, это ты, - проговорил волшебник - старик в просторном, сильно поношенном халате, с изборожденным глубокими морщинами лицом, большую часть которого прикрывала пышная борода. Откинувшись на спинку стула, он улыбался мальчику. Тот как-то сразу понял, что перед ним старейший из волшебников, а сам он стал персонажем никем не написанной сказки. - Здесь ты в безопасности, - заверил его старик. - Да, я знаю. - Запомни это, - наставительно сказал волшебник. - И еще одно запомни: тут все иначе, нежели там.., снаружи. - Ведь это сон, да? - спросил мальчик. - Кто знает, что есть сон, а что - реальность ? - вздохнул волшебник. - Тот мир, в котором ты живешь, есть суета сует, а то, что порой считают вздором, нередко преисполнено глубокого смысла. Поверь мне на слово, глубокого смысла. Но ты хороший мальчик, ты это поймешь. - В руке волшебника возникла курительная трубка. Он глубоко затянулся и выпустил густое облако серого дыма. - О да, ты найдешь то, что должен найти. Все будет хорошо. Тебе, конечно, придется преодолеть смертельную опасность, сдать такой экзамен, к которому не готовят в школе. Будет у тебя и своя, - он хихикнул, - Красная Шапочка, а также серый волк и все такое прочее. Но у тебя есть голова на плечах, поэтому все испытания ты преодолеешь. - Настоящие Красная Шапочка и серый волк? Как в сказке? - Да, как в этой и в других сказках, - рассеянно проговорил волшебник и вдруг спросил: - Скажи-ка мне, как поживает твой отец? - Отец? По-моему, с ним все в порядке. Волшебник кивнул и выпустил очередное облако дыма. Мальчику показалось, что он очень слаб, этот древний-предревний волшебник, некогда могущественный, а теперь почти утративший силу и с трудом удерживающий даже трубку. - Я, конечно, мог бы научить тебя кое-чему, но, наверное, это тебе не нужно, - сказал старик. - Впрочем, кажется, я передал тебе главное. Это темный-темный лес. Не будь я таким дряхлым... Жаль, конечно, что я так стар... На какое-то мгновение он, похоже, задремал: лишь трубка во рту продолжала дымить, да кисти рук подрагивали на коленях. Но вот его водянистые глаза опять открылись. - У тебя ведь нет ни братьев, ни сестер? Мальчик кивнул. - Теперь можешь вернуться домой, сынок, - он уже ушел. - Волшебник улыбнулся. - И помни: отныне тебе предстоит вести борьбу, тяжелую борьбу. Волшебник вновь закрыл глаза. По логике вещей мальчику именно теперь полагалось пробудиться от сна, но просыпаться страшно не хотелось. Он выглянул в окно и вместо своего двора увидел лес. Плотные облака тумана окутывали деревья серой мглой. Старец пошевелился, открыл глаза и посмотрел на растерявшегося мальчика. - Да, вот еще что: сердце твое будет разбито, - промолвил он. - Ведь это то, что ты ожидал услышать? Так будь же к этому готов и знай, что иначе ты пропадешь, мой мальчик. За все нужно платить, и, к сожалению, тебе придется заплатить сполна. Ты меня понял ? - Понял, - пробормотал мальчик, пятясь к двери. - Спасибо за предупреждение. - Поверь, иного выхода для тебя нет. - Да, мне все понятно. - И остерегайся серых волков. Не забывай об этом. - Я буду помнить. Мальчик наконец покинул дом волшебника, думая, что тот опять уснул. Деревьев вокруг дома уже не было. Отойдя чуть дальше, он вдруг увидел самого себя, спящего в траве возле сорванного одуванчика. Глава 1 По целому ряду причин школа Карсона претерпела кардинальные изменения и даже называется теперь по-другому. Раньше это была школа для мальчиков, очень, старомодная, с причудливыми и порой чересчур суровыми порядками. Лишь повзрослев, мы, тогдашние ученики, уразумели, что железная дисциплина насаждалась с единственной целью: скрыть весьма убогую сущность родимой альмаматер. В самом деле, только во второразрядной школе такой человек, как Лейкер Брум, мог занять должность директора, а уж удержаться на этом месте сколь-нибудь продолжительное время он смог бы только в третьесортном учебном заведении, каковым школа Карсона по сути и являлась. В ту пору, когда Джон Кеннеди был еще сенатором от штата Массачусетс, "Макдональдс" продавал не более двух миллионов гамбургеров в год, а узенькие галстуки и воротники с петлицами впервые входили в моду, школа Карсона славилась неумеренно спартанским воспитанием, гипертрофированной чопорностью и болезненной заботой о своей репутации. Теперь же это привилегированное учебное заведение для сыновей и дочек богатеньких родителей, которые гнушаются обычными, а тем более государственными школами. Столь же разительно изменилась и плата за обучение: с семисот пятидесяти долларов в год она подскочила почти до четырех тысяч. Школа теперь и расположена в другом месте. Когда я учился в ней вместе с Томом Фланагеном, Дэлом Найтингейлом и другими, она занимала старинный готический особняк на вершине холма и еще современную пристройку из стекла и стальных балок, причем старая часть как будто поглощала новую, а весь комплекс навевал смертельную тоску и чувство безысходности. Главное здание, как и расположенный позади него просторный и не менее старинный спортивный зал, было в основном деревянным. Полированные деревянные стены директорского кабинета, дубовые книжные стеллажи библиотеки, лестничные перила и в особенности натертый до блеска фигурный паркет коридоров неизменно очаровывали состоятельных родителей, демонстрирующих приверженность ко всему британскому. Классные комнаты напоминали большей частью крошечные камеры с окнами-бойницами, панельными стенами и уродливыми радиаторами отопления, которые почти не функционировали. Скорее всего, здание изначально было задумано как главное из усадебных строений, но по каким-то причинам переделано под школу, причем на скорую руку. Проезжая раз в два-три года мимо новой школы на Куантум-хиллз, я вижу ее удлиненный фасад из красного кирпича, стилизованный под строения эпохи английских королей Георгов, обширные ярко-зеленые газоны вокруг здания, а чуть поодаль - такое же изумрудное футбольное поле. Все это так похоже на университетский кампус, да и порядки тут, насколько мне известно, никак уж не сравнить с теми, что существовали в наше время. Наверное, в здешних школьных коридорах никогда не раздавался зловещий шепоток: "Ты ничтожество! Заруби себе на носу, что я - спаситель твой, твоя путеводная звезда, твой луч света во тьме". "Я - спаситель твой..." Так заявляло о себе зло. Это был голос дьявола - могущественного и одновременно бессильного в своей злобе. Глава 2 ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В ШКОЛЕ: 1958 Темная лестница, мерцающий полумрак в коридоре, освещаемом лишь расставленными вдоль одной из стен свечами в блюдцах, куда стекал воск. Наверное, распределительный щит взорвался или где-то сгорела проводка, а дворник, он же завхоз, не явится до завтрашнего утра, когда все остальные школьники придут на регистрацию перед началом учебного года. Даже загорелые за лето лица двух десятков новичков, слонявшихся по коридору, выглядели при свечах бледными и потому казались испуганными. - Добро пожаловать в нашу замечательную школу, - пошутил кто-то из четверых или пятерых учителей, собравшихся у прохода в еще более темный коридор, который вел в административную часть здания. - Не думайте, что тут всегда такой бардак: бывает и гораздо хуже. Один из новичков вымученно хихикнул. Строго говоря, новичком никто из них не являлся: все они учились в начальных классах той же самой школы Карсона, только не здесь, а в здании с мансардой, расположенном внизу. - Сейчас начнем, - оборвал смешок другой учитель. Он был самым старшим из всех и самым высокорослым, с узкой морщинистой физиономией, напоминавшей черепашью морду. На длинном носу красовалось пенсне, поблескивавшее, пока он вертел головой, стараясь выяснить, который из учеников хихикнул. Чуть вьющиеся волосы, разделенные идеально прямым пробором, придавали ему несколько карикатурное сходство с барменами конца прошлого века. - Так вот, дорогие мои, кое-кому из вас следует накрепко усвоить, что время игрищ и веселья кончилось. Здесь вам не младшие классы. Хоть вы пока еще и сосунки, к вам будут предъявляться требования как ко взрослым. Это понятно? Не услышав ответа, он громко засопел, что было, без сомнения, признаком приближающейся вспышки гнева. - Я спрашиваю: это понятно! Вы что, остолопы, оглохли? - Нет, сэр... То есть да, сэр, понятно. - Это ты, Фланаген? - Я, сэр, - отозвался ладно скроенный мальчик с копной рыжевато-русых волос. Лицо его в колеблющемся свете свечей казалось доброжелательно-учтивым. - Ты ведь играл в футбол за младшую команду, так? - Да, сэр. Все новички невольно напряглись. - Отлично. Крайним? - Да, сэр. - Великолепно. Подрастешь на фут, и через пару лет попробуем тебя в университетском дубле. Хороший крайний нам бы очень пригодился... - Учитель кашлянул в кулак, взглянул через плечо на темный коридор административной части и скорчил недовольную гримасу. - Полагаю, мне следует объяснить причину этого невероятного.., гм.., происшествия. Видите ли, школьный секретарь не может разыскать ключ вот от этой двери. - Он раздраженно постучал костяшками пальцев по тяжелой дубовой двери за своей спиной. - Разумеется, Тони ее открыл бы, однако он выходит на работу только завтра. Делать нечего. Думаю, мы сделаем все, что положено, и при свечах. Он оглядел нас так, словно последними словами бросил вызов. Лицо его показалось мне не шире ребра доски, а глаза были посажены так близко, что почти соприкасались. - Кстати, все вы будете зачислены в юниорский дубль футбольной команды университета, - заявил он. - Вас всего двадцать - один из самых малочисленных классов в школе, и на поле нам понадобятся все. Этот год станет для вас решающим. Конечно, сделать из всех вас более-менее приличных футболистов нереально, но, могу заверить, мы приложим все усилия. Другие преподаватели явно заскучали, однако он не обратил на это ни малейшего внимания. - Некоторых из вас я знаю по отзывам, кстати весьма лестным, Эллингхаузена, тренера восьмого класса, другие же мне совершенно незнакомы. Вот ты, к примеру. - Он ткнул пальцем в толстячка рядом со мной. - Имя? - Дейв Брик. - И все? - Дейв Брик, сэр, - поправился парнишка. - Ты будешь центровым. Дейв был явно ошарашен, однако покорно кивнул. - Ты? - обратился учитель к маленькому пареньку с кожей оливкового цвета и темными глазами. Тот вместо ответа только что-то пискнул. - Имя? - повысил голос учитель. - Найтингейл, сэр... - Надо бы тебе, Найтингейл, немножко нарастить мясца, а то что это - кожа да кости. Найтингейл кивнул, и я заметил, как у него дрожат коленки. - Ну-ка, малыш, отвечай как положено: да, сэр, нет, сэр... Кивок - это не ответ! - Да, сэр. - Мяч-то хоть перехватывать умеешь? - Думаю, да, сэр. Учитель фыркнул и опять обвел нас взглядом. Запах горящего воска в коридоре становился все сильнее. Внезапно узколицый протянул руку и ухватил Дейва Брика за свисавшую на лоб кудрявую челку. - Брик! Немедленно убрать эту гадость! Не то я тебе ее отстригу самолично! От неожиданности Брик дернулся назад. Кадык его заколыхался, словно он сдерживал подступившую тошноту. Учитель убрал руку и вытер пальцы о свои мешковатые брюки. Затем как ни в чем не бывало продолжил: - Сейчас, пока школьный секретарь готовит нужные вам бумаги - всякие там анкеты и тому подобное, я вам представлю присутствующих здесь преподавателей. Меня зовут мистер Ридпэт. Я веду всемирную историю и, как вы уже наверное догадались, тренирую футбольную команду. Предмет мой вы начнете изучать лишь через два года, а вот на поле мы увидимся гораздо раньше. Далее. - Сделав шаг в сторону, он повернулся так, что лицо его оказалось в тени. - Здесь перед вами большинство учителей, с которыми вы встретитесь в этом году. С мистером Торпом, преподавателем латыни, вы будете иметь удовольствие познакомиться послезавтра. Латынь - предмет такой же обязательный, как футбол, английский или математика. Мистер Торп - великий педагог и, кстати, такой же несговорчивый, как я. Во время Первой мировой войны он был летчиком. Для вас большая честь учиться у мистера Торпа. Мистер Уэзерби, учитель математики, станет вашим классным руководителем. Со всеми проблемами можете обращаться к нему, хотя, поскольку он перебрался к нам из самого Гарварда, вряд ли он снизойдет до вашей чепухи. Маленький человечек в роговых очках и изрядно помятом пиджаке, мешком свисавшем с плеч, поднял голову и улыбнулся. - Рядом с мистером Уэзерби - преподаватель английского мистер Фитцхаллен. Он из Амхерста. Моложавый, приятного вида мужчина - тот самый, что пошутил насчет школьного бардака, - поднял руку в приветственном жесте. Судя по выражению его физиономии, излияния мистера Ридпэта нагнали на него смертную тоску. - Мистер Уиппл, история Америки. - Этот был совершенно лысым крепышом с личиком настоящего херувима, в яркой, но не очень чистой спортивной куртке. Эмблема школы была приколота к ней простой булавкой. Он поднял руки и потряс сплетенными кистями над головой в знак приветствия. - Мистер Уиппл представляет в нашей школе университет Нью-Гемпшира. Ридпэт оглянулся в темный коридор. Лишь из-под одной двери пробивалась слабая полоска света. - Ты ей не поможешь? - обратился он к Уипплу из Нью-Гемпшира. Тот, кивнув, исчез во тьме. - Через пару минут бумаги будут готовы, а пока можете поболтать. Болтать мы, разумеется, не стали, а просто топтались в коридоре, пока мистер Ридпэт не окликнул нас: - Ну-ка подойдите все сюда. Кто те двое, кому выделена стипендия? Поднимите руки. Мы с Чипом Хоганом подняли руки. Все с любопытством посмотрели в нашу сторону. По сравнению с нами все остальные, включая даже Дейва Брика, выглядели просто богачами. - Так-так.., ваши имена? Мы назвались. - Так ты тот самый Хоган, который в прошлом году победил на дистанции в семьдесят пять ярдов? - Да, это я, - ответил Чип, забыв добавить обязательное "сэр", на что мистер Ридпэт почему-то не обратил внимания. - Вы оба сознаете, я надеюсь, какую грандиозную возможность получаете? - Да, сэр, - ответили мы в один голос. - А остальные? Вы все это сознаете? Нестройным хором новички ответили, что сознают. - Вы все должны понять, что вам теперь предстоит трудиться так, как вы никогда не трудились. То же относится и к спорту: мы вас заставим играть так, как вам никогда еще не доводилось. Это я вам твердо обещаю. Мы сделаем из вас настоящих мужчин, достойных школы Карсона. Таких, какими школа могла бы гордиться. А у кого кишка окажется тонка, - тут он презрительно скривился, - тому придется иметь дело с мистером Торпом, и я таким ох как не завидую. В коридор выплыла громадных габаритов пожилая дама, за которой следовал мистер Уиппл с ручным фонариком. Дама, в коричневой шерстяной кофте и с поблескивавшим на носу пенсне, держала толстую стопку рассортированных и сложенных крест-накрест бумаг. - Представляете, - сходу начала она, - нашла под копировальным аппаратом! Френчи не только чашки за собой никогда не моет, он даже не думает класть что-либо на место. - Не переставая ворчать, она с шумом опустила стопку бумаг на переднюю парту. - Помогите-ка мне разложить документы. Учителя поплелись выполнять просьбу. Ридпэт объявил торжественно: - А это миссис Олинджер, школьный секретарь. Прошу любить и жаловать. Миссис Олинджер с достоинством кивнула, взяла у мистера Уиппла свой фонарь и удалилась. - Разбирайте бумаги и заполняйте, - распорядился Ридпэт. Выстроившись согласно его указаниям в цепочку, мы стали обходить парты с разложенными документами, забирая по одному экземпляру каждого. Следовавший за мной парнишка что-то пробормотал. Ридпэт его расслышал и тут же взорвался: - Как это нет карандаша?! Первый день в школе и без карандаша! Ну-ка напомни, как тебя зовут. - Найтингейл, сэр. - Ах да, Найтингейл, - с гримасой отвращения повторил Ридпэт. - Послушай, откуда ты такой взялся? Где ты учился раньше? В какой школе? - В точно такой же школе, сэр, - промолвил Найтингейл своим девчачьим голосом. - Что-о-о?! - В Эндовере, сэр. Я учился в прошлом году в Эндовере. - Я дам ему карандаш, сэр, - вмешался Том Фланаген. Покончив с разбором бумаг, мы выстроились в дальнем конце коридора, в кромешной темноте, ожидая дальнейших указаний. - По лестнице наверх, в библиотеку, - устало приказал Ридпэт. Глава 3 Мы поднялись по лестнице туда, куда несколько минут назад удалилась миссис Олинджер. Ступени были освещены лучами предзакатного солнца, пробивавшимися сквозь окна-бойницы, а вот здесь окна между стеллажами были внушительных размеров, и, если бы не сумрачный интерьер, свойственный любой библиотеке, помещение просто сияло бы. К тому же наверху я заметил громадные люстры-канделябры, которые, надо думать, ярко горели в обычные дни занятий. Теперь же длинные ряды полок, уставленные книгами, в большинстве своем без суперобложек, придавали помещению пустынно-мрачноватый вид. Широкие и длинные письменные столы, также из темного дерева, были расставлены в два ряда в центре свободной от стеллажей части помещения. Мы положили на них наши бумаги. Прямо перед нами находился стол библиотекаря, рядом с ним - отдельный стеллаж со словарями и справочниками, а также ящички картотеки. Миссис Олинджер наблюдала, как мы гуськом входили в библиотеку и рассаживались, а возле нее стояла незнакомая худая дама с завитыми белокурыми волосами; черное платье и очки в золотой оправе неплохо сочетались с ниткой жемчуга вокруг ее шеи. Последними вошли учителя и, разместившись за одним задним столом, тут же принялись переговариваться. - Минуточку внимания, - миссис Олинджер укоризненно взглянула в их сторону, и учителя тут же замолчали. Лишь кто-то из них принялся постукивать карандашом по столу, чем и продолжал заниматься все время, пока мы оставались в библиотеке. - Позвольте вам представить миссис Тьют, нашего библиотекаря, - сказала миссис Олинджер. Худая дама с ниткой жемчуга кивнула как-то нервно, словно у нее был тик. - Таким образом, вы сейчас находитесь в ее владениях. Сейчас вы заполните регистрационные анкеты, после чего миссис Тьют покажет вам библиотеку и объяснит, как ею пользоваться. Если у кого-то возникнут вопросы по анкетам или по информации, изложенной в других листках, которые вам розданы, поднимите руку, и кто-нибудь из учителей поможет вам. Карандаш продолжал барабанить по столу. Покончив с анкетой, я огляделся. Большинство новичков, за исключением одного-двух, уже закончивших, продолжали писать. Злосчастная челка Дейва Брика опять упала ему на лоб. Физиономия его от натуги покраснела и покрылась капельками пота: у него, очевидно, были проблемы. Брик поднял руку, и мистер Фитцхаллен не спеша проследовал к его столу. - Похоже, он мужик что надо, - шепнул мне на ухо Боб Шерман. Мы оба принялись наблюдать, как Фитцхаллен, вытащив руки из карманов элегантного пиджака, склонился к бумагам Брика. Изящество, судя по всему прирожденное, сквозило во всем облике учителя, но не оно вызвало у Шермана симпатию. Среди преподавателей мистер Фитцхаллен был самым молодым - ему, очевидно, не исполнилось и тридцати. Даже беззаботно-рассеянное выражение его лица, чуть отстраненное и в то же время доброжелательное, сближало его скорее с нами, чем с коллегами-учителями. Фитцхаллен выпрямился, подошел к столу библиотекаря и вернулся с шариковой ручкой, которую и протянул Брику коротким жестом, при этом вид его, как и этот жест, выражал чуть насмешливое добродушие. Этот короткий эпизод словно говорил нам, что еще недавно мистер Фитцхаллен был таким же школьником и что его теперешнее положение служит для нас живым примером, которому неплохо было бы последовать. Этот образ - один из трех, оставшихся со мною навсегда со школьных дней, - быть может, менее яркий, чем два других (о которых ниже), но точно так же неразрывно связан, хоть и по-своему, с дальнейшими событиями. Сейчас, оглядываясь в прошлое, вспоминая тот добродушно-насмешливый жест молодого учителя, протягивающего шариковую ручку злополучному страдальцу Дейву Брику, я не перестаю удивляться тому, как легко нас, маленьких простачков, можно было обмануть элегантным внешним видом и безукоризненными манерами. x x x Полдюжины листков, полученных нами вместе с анкетой, содержали самую разнообразную информацию о школе. Тут был текст школьной песенки ("Восславим же, друзья, родную нашу школу, что высится там, на зеленом холме"), гимн футбольной сборной ("Зеленое на золотом"), девиз школы на латыни: "Alls volat propriis" - со следовавшим тут же переводом: "Летящий на собственных крыльях". Кто этот "летящий", было непонятно. Скорее всего, это относилось к Б. Тармену Бантеру, который в 1901 году основал предшественницу школы - академию Лоудстар. Свое теперешнее наименование школа Карсона обрела в 1914 году, когда директором был Томас А. Роуэн, "англичанин по рождению с ирландскими корнями", как следовало из пояснения. Отдельный листок содержал перечень директоров школы, начиная с Роуэна и заканчивая нынешним, Лейкером Брумом. В списке преподавательского состава было десятка три имен, причем последнее - Александр Уэзерби - вписано чернилами. Выяснилось также, что книжный фонд библиотеки насчитывает двадцать тысяч томов, что число учеников так называемой Верхней школы (в противоположность Нижней - начальной) равняется ста двенадцати, что школа располагает двумя футбольными полями и столькими же площадками для бейсбола. Был даже отдельный список учащихся старших классов, где звездочками отмечались имена старост. Какая-то возня сзади заставила меня обернуться. Возле одного из столов я увидел побагровевшего мистера Ридпэта. Левой рукой он ухватил за шиворот беднягу Найтингейла, а правую сунул под стол, пытаясь добраться до какой-то штуковины, которую насмерть перепуганный Найтингейл хотел передать соседу, Тому Фланагену. Тот тоже выглядел испуганным, хотя и не так, как Найтингейл. Наконец, завладев столь разгневавшим его предметом, мистер Ридпэт триумфально воздел руку. - Что-о-о?! Карты?! - зарычал учитель. Это была и в самом деле упаковка от игральных карт, и еще даже не закрытая, значит, колоду только что засунули обратно, когда заметивший криминал мистер Ридпэт поднял шум. Трое остальных преподавателей и все ученики ошеломленно уставились на эту сцену, а раскрасневшийся Ридпэт принялся допрашивать виновников происшествия: - Кто из вас принес эту гадость в школу? Чьи карты? А ну, быстро признавайтесь! - Мои, - выдавил Найтингейл. Сейчас он напоминал мышонка в когтях кошки. - Та-а-ак... - Учитель, дернув мальчика за воротник, злобно оглянулся по сторонам: он определенно не верил, что такой замухрышка способен на подобное. - Ничего не понимаю... А ну, говори ты, Фланаген! - Сэр, он всего лишь собирался показать мне новый карточный фокус. - Новый. Карточный. Фокус, - раздельно повторил Ридпэт, вздергивая Найтингейла за шиворот так, что его галстук зацепился за ухо. - Новый карточный фокус! - Внезапно Ридпэт выпустил из рук воротник мальчика. Колода с глухим стуком шлепнулась на стол. Впрочем, учитель тут же накрыл ее ладонью. - Эту мерзость я выброшу. Миссис Олинджер, подойдите, пожалуйста. Она приблизилась к столу. Мистер Ридпэт убрал ладонь с колоды. Миссис Олинджер взяла карты, даже не взглянув на них, затем направилась к мусорной корзине, после чего вернулась на место. - Так вот, фокусники, - проговорил мистер Ридпэт, - на сей раз вам это сойдет с рук, но лишь потому, что сегодня ваш первый день в школе. - Склонившись над столом, он переводил взгляд с одного мальчика на другого. - Но больше чтоб такого не было. Никогда карты в школе больше не появятся. Понятно вам? - Найтингейл с Фланагеном согласно кивнули. - Ишь, фокусники... Лучше бы хорошенько запоминали то, что напечатано на этих вот листках: вам это очень пригодится. А ты, Фланаген, учти: свою карьеру в школе ты начинаешь из рук вон... Слова эти прозвучали как угроза. Вернувшись за свой стол, Ридпэт утомленно сжал пальцами виски. - Передайте регистрационные анкеты по рядам вперед, - распорядился мистер Фитцхаллен. Взглянув на Найтингейла, я увидел, что оливковая кожа его лица от только что пережитого испуга стала пепельно-серой. Спустя несколько минут мы через темный холл направились на нашу первую аудиенцию у директора Лейкера Брума. Кабинет директора располагался внизу, в самом сердце старинного особняка. Миссис Олинджер, что-то бормоча себе под нос, спускалась первой и освещала карманным фонариком путь остальным. За нею шли учителя, последний из которых, мистер Уиппл, держал свечу для нас, замыкающих шествие. На лестнице, впрочем, это казалось лишним - через окна-бойницы все еще проникал свет, а вот в вестибюле уже было совсем темно. Именно отсюда начинался коридор, ведущий в административную часть здания, откуда к нам впервые вошла миссис Олинджер. Пол был застлан восточным ковром. Напротив резной деревянной арки, обозначавшей вход в коридор, виднелась тяжелая дверь, также из дерева, с прикрепленными крест-накрест длинными стальными пластинами. Она походила на парадный вход в церковь. Остановившись в зыбком свете свечи, мы притихли. Мистер Фитцхаллен лишь один раз стукнул в тяжелую дверь. Проговорив: "Удачи вам, мальчики", миссис Олинджер исчезла в коридоре вместе со своим фонариком. Фитцхаллен открыл дверь, и мы вошли. x x x В глаза ударил яркий свет, а в нос - сильный запах воска: на каждом свободном дюйме стояла по меньшей мере пара свечек. Впечатление, что мы вдруг очутились в церкви, усилилось. За письменным столом восседал директор, сняв пиджак и закинув руки на затылок. Директор встретил нас улыбкой: - Подойдите ближе, мальчики, дайте мне вас рассмотреть. Когда мы скучились перед столом, он опустил руки и поднялся. - Только постарайтесь не уронить какую-нибудь свечку, хорошо? - шутливым тоном проговорил он. - Обожаю свечи, однако они могут быть опасны в смысле пожара. - Он был невысокого роста, худощавый, с коротким ежиком седеющих волос и глубокими бороздами морщин у рта. - Знаете, директор напоминает невольника: он должен быть на рабочем месте, даже когда занятий нет. Тем самым я хочу сказать, что при необходимости вы можете меня здесь найти практически в любое время. Зовут меня мистер Брум. Ну что вы так робеете? Не стесняйтесь. Если у вас ко мне возникнут какие-то вопросы, обратитесь к миссис Олинджер, и она назначит время, когда я вас приму. Скрестив руки на груди, он сделал шаг назад и облокотился о темный книжный шкаф. Директор носил очки в тяжелой роговой оправе. Сорочка на нем была тщательно выстиранной и отутюженной. Вообще все, что касалось директора, было безукоризненным: от внешнего вида самого мистера Брума до его кабинета, обставленного несколько старомодно, но со вкусом. - Конечно, - продолжал он, - гораздо более вероятно то, что вас будут приглашать в сей кабинет по необходимости, причем отнюдь не всегда для вас приятной. - Рот его слегка скривился. - Надеюсь, однако, что это относится лишь к немногим. Большинство наших учеников прилежны и трудолюбивы, а потому проблем у них не возникает. Тем не менее должен предупредить вас: те, у кого они в самом деле появляются, в нашей школе не задерживаются. Если вы хотите пользоваться сполна теми преимуществами и благами, которые дает учеба в школе Карсона, вы обязаны усердно заниматься, быть послушными, достойно вести себя и не отлынивать от занятий спортом. Учитывая отмеченные мною преимущества и блага, требования эти не столь уж обременительны. - Он снова одарил нас улыбкой. - Настаивать на их строжайшем исполнении не только наше право, но и долг. Я, как и весь педагогический коллектив, имею твердое намерение работать так, чтобы в каждом из вас школа оставила добрый след, чтобы, кем бы вы впоследствии ни стали, люди говорили бы о вас с гордостью как о выпускниках школы Карсона. Вот так. Он посмотрел поверх наших голов на учителей, и большинство из нас обернулись. Мистер Уиппл листал заполненные нами анкеты. Мистер Ридпэт стоял, как солдат по команде "вольно": расставив ноги и заложив руки за спину. Двое остальных вперили взгляд в пол, словно не желая встречаться глазами с директором. - Бумаги у вас, мистер Уиппл? - осведомился тот. - Дайте их мне, пожалуйста. Уиппл, быстро обойдя нас, подошел к директорскому столу и положил стопку анкет прямо перед кожаным креслом. - Сэр, обратите внимание на две верхние анкеты, - сказал он, отходя. - Что? А, понятно. - Директор шагнул к столу, при этом оправа его очков блеснула в отблеске свечей красноватым светом. Он взял два верхних листка. - Так, Найтингейл и Шерман, попрошу вас остаться на минутку. Остальные пройдите в библиотеку, там получите учебники и расписание занятий. Мистер Ридпэт, проводите их. Минут через пятнадцать Найтингейл и Шерман вошли в библиотеку и будто сомнамбулы двинулись к столам, на которых теперь были разложены учебники. У Шермана горели щеки. - Ну что? - шепнул я ему. - Что ему от вас понадобилось? Шерман изобразил усмешку: - Да это просто старый вонючий пердун... Затем нам показали наши шкафчики в коридоре второго этажа новой пристройки. Стены здесь были из стекла, сквозь которое виднелся мощенный гравием школьный двор с единственным растением - лимонным деревом. Спустя несколько недель Том Фланаген поведал мне, почему директор задержал Боба Шермана и Дэла Найтингейла. Оказывается, Найтингейл не указал в анкете имена родителей. Родители его умерли, а жил он с крестными отцом и матерью, которые только что переехали из Бостона и поселились на Сансет-лейн, в четырех или пяти кварталах от школы. Случай с Шерманом был сложнее: мистер Брум устроил ему настоящую головомойку. Глава 4 НЬЮ-ЙОРК, АВГУСТ 1969-ГО: БОБ ШЕРМАН - Что я тут делаю? - допытывался у меня Шерман. - Ты можешь объяснить, за каким дьяволом я торчу здесь, вместо того чтобы балдеть где-нибудь на Гавайях, потягивая "Коорс" и таращась на океан? Мы сидели в его офисе, и говорил он громко, стараясь перекричать рок-музыку, несущуюся из стереосистемы. Офис занимал ряд комнат в здании, где раньше располагалось немецкое посольство. На потолках в двенадцать футов высотой сохранилась лепнина. Один диван, обитый натуральной кожей, стоял возле длинного письменного стола, другой такой же - у стены. Громадный бостонский папоротник в кадушке рядом с колонками фирмы "Боуз" выглядел так, словно его накачали витаминами. На полу по всему ковру с длиннющим ворсом были раскиданы пластинки. - У тебя ведь на любой вопрос был всегда готов ответ, - продолжал бесноваться Шерман. - Так поведай мне: что я забыл в этой занюханной дыре? Ты-то здесь потому, что я здесь, но я-то здесь зачем? Молчишь? Один из проклятых сакраментальных вопросов, да? Слушай, тебе эта музыка не осточертела? Пожалуй, сменю пластинку, если ты не возражаешь. Зазвонил телефон, уже в шестой раз с тех пор, как я вошел в офис. Произнеся: "О Господи!", Шерман поднял трубку, одновременно показав знаком, чтобы я поставил новую пластинку. Сделав это, я уселся на диван и вытянул ноги. По телефону Шерман разливался соловьем. Это он умел - недаром получил диплом юриста. А еще заработал язву, да и нервы у него были ни к черту. Такую вот цену пришлось заплатить за то, что зарабатывал он, пожалуй, больше всех наших бывших одноклассников. В одежде он теперь стал исключительно разборчив, вот и сейчас на нем был щегольской рыжевато-коричневый пиджак, желтоватые очки-хамелеоны и того же цвета туфли из мягчайшей натуральной кожи. Зажав трубку плечом и скрестив на груди руки, он облокотился о подоконник и кисло улыбнулся мне. - Вот что я тебе скажу, - начал он, положив наконец трубку. - Филдингу следует возблагодарить Господа за то, что не подался в музыкальный бизнес, хоть он и был в сто раз талантливее большинства этих лабухов, с которыми мне приходится иметь дело. Как он, кстати? Все еще пытается получить диплом доктора философии? Я кивнул. Вдруг мне пришло в голову: - Знаешь, когда ты стоишь вот так, облокотившись о подоконник, то чертовски напоминаешь Змеюку Лейкера. - Ну, теперь меня еще больше потянуло на Гавайи, - расхохотался он. - Да, Змеюка Лейкер, Лейкер Брум... Что это тебе напомнило о нем? - Да просто твоя поза. Он опустился на диван и взгромоздил ноги на стол. - Его давным-давно следовало запереть под замок. Надеюсь, теперь он уже не директорствует? - Он много лет назад ушел на пенсию, точнее, разумеется, его "ушли". Никогда бы я не согласился с ним работать. - Вообще-то, я и сам только что ушел из школы, где в течение трех лет преподавал английский. - Кстати, я никогда не спрашивал, а если и спрашивал, то забыл, что ты ответил: о чем это вы беседовали со Змеюкой в первый день? Ну, помнишь, когда он оставил тебя и Найтингейла в кабинете. - А, когда мы заполняли регистрационные анкеты? - ухмыльнулся он. - Старая задница, я же рассказывал, ты просто все забыл. Между прочим, это мой коронный номер на вечеринках. Если ты еще не передумал и зайдешь в субботу вечером, там мне и задай этот вопрос. Ну конечно же, теперь я вспомнил! В один неимоверно жаркий вечер (хотя дело и было поздней осенью) мы сидели в "берлоге" его отца и пили охлажденный чай из высоких бокалов с надписью "На здоровье!". - Приду всенепременнейше, хотя бы ради того, чтобы еще раз услышать это, - заверил я его. В Нью-Йорке я оказался проездом, по пути в Европу, и, кроме Шермана и Филдинга, мне в этом городе видеть не хотелось никого. К тому же Шерман умел отлично готовить, а его вечеринки отличались типично холостяцкой расточительностью. - Ну и отлично, - заключил он как-то отстраненно. Похоже, мысли его снова принялись витать вокруг забот, в избытке доставляемых ему двадцатилетними гениями, с которыми Шерману приходилось работать. - Да, - вдруг вспомнил он, - я тут случайно встретил Тома Фланагена. Представляешь, он выглядит по меньшей мере лет на сорок! Вообще-то, этот парень - полный придурок. Подвизается в каком-то бруклинском притоне под названием "Красная Шапочка". Это с его-то талантом! Да, магия деградирует... Я помню удивительные вечеринки у Шермана еще по временам, предшествовавшим его переезду в Лос-Анджелес, и эта, субботняя, соответствовала лучшим традициям. Сидевший слева от меня знаменитый фолк-певец, смахнув со своей пышной бороды остатки пищи, принялся рассказывать о миллионном деле с наркотиками, в которое были замешаны двое его не менее знаменитых коллег. Блондинка рядом с Бобом, похожая на англичанку, причем жительницу сельской местности (к этому типу старина Боб был всегда неравнодушен), откупорила бутылку коньяка. Шерман выковыривал вилкой кусочки ветчины из остатков салата. - Мой друг, что сидит напротив, хотел, если я не ошибаюсь, услышать одну старую историю, - сказал он. - Отлично, - произнес фолк-певец, решив, что обращаются к нему. - История эта про то, как небезызвестный в узких кругах Змеюка Лейкер оказал нам радушный прием в школе, где он был директором. В тот первый день мы заполняли регистрационные анкеты. В графу, где спрашивалось о любимом предмете, я вписал "финансовое дело". - Блондинка и фолк-певец расхохотались: Шерман слыл замечательным рассказчиком. - Один жирный маленький говнюк по имени Уиппл - он вел у нас историю - подсунул мою анкету директору, этому самому Змеюке Лейкеру, и тот, завершив свою приветственную речь, оставил меня в кабинете вместе с еще одним парнишкой, которого, впрочем, тут же отослал подождать в холле. Я от страха чуть в штаны не наделал: вид у Змеюки был такой, что он напоминал нечто среднее между владельцем похоронного бюро и профессиональным киллером высокого класса. Он восседал за своим столом и ухмылялся мне в лицо. Так, вероятно, ухмыляются, намереваясь отрезать кому-нибудь яйца. Подождав, пока смех стихнет, Шерман продолжал: - "Так ты, оказывается, большой шутник? - сказал Змеюка. - Ну, здесь, уверяю тебя, такие шутки не проходят. Впрочем, у тебя есть шанс: рассмеши меня. Валяй же, скажи что-нибудь смешное". Он заложил руки за голову, а я стоял как идиот, не в силах вымолвить ни слова. "Да ты никак дрожишь от страха, мистер Шерман? - усмехнулся Лейкер. - Скажи-ка мне, какой у нашей школы девиз. Молчишь? "Alis volatpropriis" - "Летящий на собственных крыльях". Ну, летящий, как я полагаю, должен время от времени приземляться, но главное то, что он летает, он умеет летать. Вот чего мы добиваемся от наших учеников, вот чего мы ждем от них, а вовсе не идиотских шуточек. Что ж, раз ты еще и трус - стоишь тут, будто воды в рот набрал, - тогда я расскажу тебе одну поучительную историю, а ты слушай внимательно. Давным-давно жил-был мальчик. Когда ему исполнилось, если мне память не изменяет, четырнадцать лет, он покинул уютный, безопасный отчий дом и решил жить самостоятельно. Он считал себя большим хитрецом и умницей, однако в действительности был трусом и простаком и рано или поздно непременно плохо кончил бы. Знакомясь с разными людьми, он то и дело сыпал шуточками, которые, как он воображал, их смешили. На самом же деле люди смеялись над его самонадеянностью. Однажды король этой страны проезжал по городу, и мальчик увидел его золоченую карету, настоящее произведение искусства, сработанное лучшими королевскими мастерами. Шесть великолепных вороных коней были впряжены в карету. Когда она проезжала мимо, мальчик, обратившись к стоявшему рядом горожанину, сказал: "Что это за старый шут в разукрашенной повозке? Да он, наверно, весит столько же, сколько все шесть лошадей, так он отожрался за наш с вами счет". Видишь ли, Шерман, его, как и тебя, страшно интересовали финансы... Глупый мальчик ждал, что его собеседник станет хохотать, однако тот пришел в ужас: все добропорядочные граждане этой страны любили и уважали своего короля. Случилось так, что король все слышал. Остановив карету, он велел своим людям привести маленького мерзавца во дворец. Слуги короля схватили мальчика и поволокли прямо по улицам, не обращая внимания на его вопли. Его провели по бесчисленным комнатам дворца и втолкнули в тронный зал. Два свирепых пса на цепи сидели по обе стороны трона. Они зарычали при виде мальчика, однако остались на месте - охранять владыку. Мальчик же не помнил себя от страха: псы, как он заметил, были не только свирепыми, но и явно голодными. "Ну, маленький шутник, рассмеши меня, иначе ты умрешь", - обратился к нему король. Мальчик, не в силах вымолвить ни слова, лишь дрожал как осиновый лист. "Даю тебе еще один шанс - рассмеши меня". И снова молчание. "Фас, Череп!" - крикнул король, и пес, что сидел справа от трона, рванулся к мальчику и вцепился ему в правую руку. "Последний шанс, шутник", - сказал король, и мальчик побелел как полотно. "Фас, Призрак!" Пес, сидевший слева, рванулся и вцепился в левую руку мальчика. "Теперь ты понял, к чему могут привести глупые шутки? Кушайте, мои собачки, кушайте", - заключил король". Шерман скорчил гримасу. - "Кушайте, мои собачки, кушайте", - повторил он. - От этих слов я чуть не блеванул прямо в директорском кабинете, а Змеюка стоял и ухмылялся. "Убирайся, и чтобы при подобных идиотских обстоятельствах мы с тобой больше не встречались", - проговорил он наконец. Повернувшись, я на негнущихся ногах побрел к двери и тут услыхал за спиной глухое рычание. Я обернулся - из-под директорского стола вылезал громадных размеров доберман. "Убирайся, живо!" - рявкнул на меня Лейкер-Змеюка, и я пулей выскочил в коридор. - Вот дерьмо, - пробормотал фолк-певец. Приятельница Шермана выразительно уставилась на него, ожидая эффектного финала рассказа. Я же теперь вспомнил все от начала до конца - и правда ведь, историю эту он рассказывал при мне уже не раз. Шерман усмехнулся, глядя прямо на меня: - Что, вспомнил? Это еще не все. Когда я уже был в дверях, этот садист крикнул из-за своего письменного стола: "Alis volatpropriis, мистер Шерман! Запомните это хорошенько!" А на стене рядом с дверью его кабинета я заметил табличку. Впрочем, ее нельзя было не заметить. Табличка гласила: "Не жди, пока станешь великим человеком. Будь великим учеником". - Будь великим засранцем, - проговорил фолк-певец. - Вот же подонок, этот твой директор! Мы с Шерманом расхохотались, чем немало его озадачили: история эта произвела на него впечатление и вряд ли показалась забавной. Блондинка, впрочем, хохотала тоже: у Шермана, был настоящий талант смешить, в особенности женщин. Давным-давно я понял, что в немалой степени благодаря этой способности он неизменно пользовался успехом у слабого пола. Глава 5 Выйдя из школы, Том Фланаген и Дэл Найтингейл остановились на минутку, чтобы примерить школьные фуражки, розданные всем еще в библиотеке. Обоим они были велики так, что сваливались с головы. - Какого они размера? - буркнул Том. - Разве что на головастиков... Ну ладно, завтра обменяем: там, в коробке, их еще осталось до черта. Кстати, известно ли тебе, как нужно их носить? Козырек должен отстоять от переносицы на два пальца. Он продемонстрировал, как правильно надевать фуражку. Найтингейл попытался сделать то же самое, однако козырек упрямо сползал ему до кончика носа. - Ничего, их придется носить только до конца первого семестра, - успокоил его Том. Тем не менее оба поначалу с удовольствием щеголяли в дурацких головных уборах. Для Тома фуражка символизировала начало взрослой жизни. Старшие классы были в его глазах воротами в этот загадочный и пугающе-желанный мир взрослых, а старшеклассники выглядели почти как настоящие мужчины. Для Дэла же все обстояло гораздо проще: быть может, подсознательно он ощущал, что новая школа может стать для него домом. По его мнению. Том-уже теперь чувствовал себя там как дома. В ту минуту Дэла обуревало одно-единственное желание: подружиться с Томом Фланагеном. x x x Я не уверен, что точно описываю душевное состояние четырнадцатилетнего Дэла Найтингейла. Однако несомненно, что в те первые недели в школе Карсона он чувствовал себя страшно одиноким. Том сказал мне как-то: - Мне не доводилось видеть человека, который так нуждался бы в друге, как Дэл. По своей наивности я в то время не мог этого понять. И потом, ты же знаешь школьную среду: если кто-то мечтает о понимании и дружеской поддержке, да просто о сочувствии, о возможности излить кому-то наболевшее, можно с уверенностью сказать, что он этого не дождется. Такова реальность, как это ни печально. Никогда не предполагал, что Том настолько чувствителен к чужой душевной боли. Сентиментальность никак не сочеталась с его обликом: буйная копна рыжеватых волос, невысокая, атлетически сложенная фигура, довольно дорогая, хоть и слегка помятая одежда. Но дело даже не в этом - всякий, кто мало-мальски знал Тома Фланагена, мог бы утверждать, что он просто не способен на дружескую привязанность, поскольку сам в ней не нуждается. В действительности это было совсем не так. По-моему, Дэл Найтингейл распознал истинную сущность Тома еще тогда, когда примерял постоянно сваливавшуюся ему на нос школьную фуражку. x x x - В моей книжке про карточные фокусы нет того, что ты мне пытался показать, - заметил Том. - При переезде я прихватил с собой много таких книжек, - ответил Дэл, не решаясь сказать большего. Однако Том сам взял на себя инициативу: - Здорово! Покажешь? Идем к тебе, а оттуда я позвоню маме. Она собиралась заехать за мной в школу после регистрации, но кто же мог сказать, когда все это закончится? Ну так как мы до тебя доберемся? Доехать на чем-нибудь можно? - Тут близко и пешком... - Дэл слегка замялся. - Вообще-то, дом это не мой: крестные снимают его. Том лишь пожал плечами - дескать, не важно, - и они. спустившись по ступеням парадного входа, пересекли бульвар Санта-Роза, после чего двинулись по аллее Мира. Карсон был старым пригородным районом, вдоль тротуаров выстроились мощные дубы и раскидистые вязы. Дома, мимо которых они проходили, были знакомы Тому с пеленок: в большинстве своем двухэтажные, с удлиненным фасадом, каменные или деревянные, но все белого цвета. В каждом квартале обязательно были одно-два здания с крытыми галереями-верандами вдоль всего фасада. Сквозь многочисленные трещины бетонных плит тротуара проросла жесткая трава. Дэл, вся сознательная жизнь которого прошла в городских школах-интернатах, воспринимал всю эту патриархальную обстановку как нечто нереальное, похожее на сон. На какой-то миг он даже забыл, где находится и куда сейчас направляется. - Не думай о Ридпэте, - сказал вдруг Том. - Он, конечно, псих, но тренер хороший. А вот кое-кого ожидают серьезные неприятности... - Кого? - дрожащим голосом спросил Дэл: вне всякого сомнения Том имел в виду именно его. - Да этого - Брика. Долго ему не протянуть. Держу пари, он вылетит из школы еще до конца года. - Почему ты так уверен? - Даже не знаю, как тебе сказать. Выглядит безнадежно, да к тому же глуповат. Помнишь, как Ридпэт сходу прицепился к его волосам? Вот если бы его папаша был в совете директоров или же вся его семья окончила эту школу... Ну, ты понимаешь. Походка Фланагена, как Дэл впоследствии заметил, была типичной для выходцев из Карсона: от покачивания плечами галстук ходил из стороны в сторону, словно маятник. - Да, кажется, понимаю. - Ну конечно. Погоди, ты еще увидишь Харрисона - он помладше. У него точно такие же волосы, как у Брика, однако папаша его - большая шишка. В прошлом году он пожертвовал школе пятнадцать тысяч на приобретение лабораторного оборудования... Так, ну и где же твой дом? Непривычная обстановка и чарующая перспектива обрести наконец товарища в лице Тома настолько захватили Дэла, что он совсем забыл, куда и зачем они направлялись. - Ах да... На следующей улице. Дойдя до перекрестка, они повернули. Дэлу до сих пор не верилось, что теперь он здесь живет. - Мистер Брум хотел поговорить с тобой... - начал Том. - А, да... - У тебя отец посол или кто-то в этом роде? - Мой отец умер. И мама тоже. - О господи, извини, - быстро проговорил Том и мигом сменил тему. Как выяснилось, его собственный папаша в последнее время что-то зачастил в больницу Святой Марии: то ему понадобится срочно сделать рентген, то пройти некие процедуры, вот только торчал он там почему-то до глубокой ночи. На самом деле Хартли Фланаген, юрисконсульт крупной корпорации, был здоров как бык: еще студентом он играл защитником за сборную Стэндфордского университета, да и сейчас мог свободно подтянуться на перекладине раз пятнадцать, хоть и выкуривал по три пачки в день. Тут же Том перескочил совсем на другое: - Знаешь, мистер Ридпэт вовсе не плохой, хотя, быть может, и не слишком деликатный. - Оба мальчика рассмеялись. - А вот с его сынком надо вести себя поаккуратнее. Этого Стива Ридпэта я хорошо запомнил еще в младших классах. - Он что, еще похуже папаши? - Ну тогда он был гораздо хуже, может, теперь потише стал. - По выражению лица Тома Дэл понял, что он в этом сильно сомневается. - Однажды он мне прилично начистил физиономию, которая ему почему-то не понравилась. Он учился в восьмом классе, а я - в пятом. Один из учителей видел все это, и тем не менее Стива не исключили. Ну а я принял кое-какие меры, чтобы больше не попадаться Стиву под руку. - Вот и дом, - сказал Дэл, все еще не в состоянии произнести слово "мой". - А как он выглядит? Прежде чем ответить. Том снял школьную фуражку и сунул ее в карман. - Кто, Стив Ридпэт? Кстати, его прозвище - Скелет, но не дай Бог, если он услышит, что ты его так называешь. Да и вообще постарайся с ним не общаться ни при каких обстоятельствах. Ну так что, зайдем мы или нет? Дверь дома вдруг открылась, и оттуда выглянул негр в форменной одежде. - Я видел, Дэл, как вы с твоим другом подходили, - сообщил он. Глава 6 УДЭЛА - Скелет... - повторил Дэл, качая головой. Том же удивленно разглядывал высокого лысого негра, который их впустил. В самом деле было чему удивляться: лишь немногие семьи этого, хоть и весьма зажиточного, пригорода могли себе позволить держать проживающую вместе с ними прислугу, а уж дворецкий был явлением из ряда вон. Присмотревшись, Том понял, что одежда дворецкого была никакой не формой, а просто темно-серым костюмом с подобранным ему в цвет шелковым галстуком на фоне белоснежной сорочки. Негр улыбнулся Тому, явно наслаждаясь произведенным на него впечатлением. Его широкое лицо выглядело моложаво, однако короткие завитки волос, в особенности на висках, уже посеребрились. - Ну, молодой хозяин, - сказал он, - у тебя будет все в порядке в новой школе, раз ты уже успел завести такого симпатичного друга. От этих слов Том слегка смутился, а Дэл тем временем представил их друг другу: - Это Бад Коупленд, он работает у моего крестного. Бад, это Том Фланаген из моего класса. Они дома? - Мистер и миссис Хиллман уехали осматривать дом, - ответил негр. - Что вам принести: "колу" или, может, чаю со льдом? Вы где будете? - Спасибо, Бад, мне "колу", - попросил Дэл, пока Том размышлял, нужно ли обменяться с дворецким рукопожатием. Поняв, что делает это с явным опозданием, он тем не менее протянул негру руку: - Рад с вами познакомиться, мистер Коупленд. Мне тоже, пожалуйста, "кока-колу". Дворецкий, улыбнувшись еще шире, пожал руку. - Очень приятно, Том. Значит, две "колы"... - Мы будем в моей комнате, Бад, - сказал Дэл и повел Тома внутрь. Помещение, заставленное ящиками и коробками, служило, очевидно, гостиной. Столовую почти полностью занимал громадный прямоугольный обеденный стол красного дерева. - Какой же еще дом они поехали осматривать, раз вы сюда только что переехали? - удивленно спросил Том. - Им хочется купить что-нибудь попросторнее, с большим участком, может, даже с бассейном... Здесь, как они говорят, слишком похоже на пригород, так что они бы предпочли переехать в настоящий пригород. - Дэл вел Тома по лестнице наверх. Светлые прямоугольники на обоях указывали на то, что здесь когда-то висело множество картин или фотографий. - Не думаю, что они станут распаковываться. Они ненавидят этот дом. - Почему? Мне кажется, он вполне приличный. - О, надо было видеть, как они жили в Бостоне. Большую часть времени я проводил с ними, а летом... Дэл как-то настороженно оглянулся на Тома: то ли он боялся лишних вопросов, то ли, наоборот, ждал их. - Что летом? - Ну, летом меня увозили в другое место... Да, в Бостон. Знаешь, у них там было нечто совершенно грандиозное. Бад тоже переехал оттуда с нами. Ко мне он относился всегда просто замечательно. Ну, вот и моя комната... Пока они шли по коридору и черные как смоль волосы Дэла мелькали где-то на уровне глаз Тома, он подумал, что дома его новый друг вел себя гораздо увереннее, нежели в школе. Остановившись возле одной из дверей, Дэл обернулся. На сей раз в выражении его лица не было никакой неопределенности, а лишь радостное возбуждение. - Итак, говоря "высоким штилем", добро пожаловать в мою маленькую вселенную, в мой мир. Ну заходи же! Охваченный смутной тревогой, Том Фланаген переступил порог и очутился, как ему показалось, в кромешной тьме. Неяркий свет струился только из коридора за спиной. Послышался высокий голос Дэла, уверенности в котором теперь было чуть-чуть меньше: - Ты, надеюсь, понимаешь, что я хочу этим сказать? Глава 7 РИДПЭТ ДОМА Припарковав свой черный "студебеккер", Честер Ридпэт потянулся через сиденье за кейсом, пестревшим, как и кузов машины, множеством заплат, причем некогда черная изоляционная лента, из которой они были сделаны, уже частично посерела. Ридпэт - пальцы его тут же прилипли к ручке - водрузил на колени увесистый кейс, внутри которого чего только не было: программки футбольных матчей (некоторые из них относились к году, когда он только приобрел свою развалюху), заметки о расстановке игроков и тактическом рисунке игр, учебники, планы уроков, а также памятки для учителей, при помощи которых Лейкер Брум предпочитал общаться с педагогами. Управление на расстоянии - таков был излюбленный стиль директора. Даже на совещаниях, созываемых руководством университета, которому подчинялась школа Карсона, директор сидел отдельно от преподавателей. Все распоряжения доводились до сведения персонала через Билли Торпа: тот не только преподавал латынь, но и занимал должность заместителя директора и при этом пережил трех шефов. Иногда Честеру Ридпэту он представлялся единственным достойным уважения человеком во всей вселенной. Во всяком случае, невозможно было даже вообразить, что у Билли Торпа мог быть такой сын, каким был его Стив. Тяжко вздохнув и стерев пот со лба. Честер Ридпэт вылез из машины. Кейс его, казалось, был наполнен кирпичами. Нащупав в кармане связку ключей и с трудом отыскав нужный, Ридпэт открыл входную дверь и был тут же оглушен тяжелым роком - "скотской музыкой", как он ее называл. Он знал, что многие родители, возвращаясь с работы, окунались в подобный грохот, но как-то не верилось, что в столь же оглушительный. Стив, как только приволок свой граммофон из магазина, повернул ручку громкости вправо до отказа и с тех пор, похоже, к ней не прикасался. Ридпэт старался не заходить в комнату сына даже при крайней необходимости - тот все равно не расслышал бы его слов, да и, очевидно, не имел ни малейшей потребности общаться с родителем. - Я дома! - заорал Ридпэт-старший и изо всех сил хлопнул дверью: если его крика Стив и не расслышит, может быть, почувствует, как дрожат стены. Бардак царил дома так давно, что Ридпэт уже перестал обращать внимание на валявшиеся повсюду грязные рубашки и свитера, равно как и на заляпанный ковер. Этот цветастый ковер производства "Уилтона" они с Маргарет купили для гостиной сразу после того, как дом был приобретен в рассрочку на двадцать лет, и с тех пор, как жена ушла от него пятнадцать лет назад, Ридпэт неизменно получал болезненное удовлетворение от всяческих издевательств над этим мемориалом супружеской жизни. В отдельных местах - в частности, перед его любимым креслом и около дивана - ковер был так замызган, что даже изображенных на нем аляповатых цветов уже не было видно. Кучки грязной одежды и белья валялись вперемешку с искромсанными ножницами журналами и комиксами. Из них Стив вырезал свои "штуковины" (именно это слово он употреблял), которыми обклеивал стены спальни. Война в Корее несколько расширила круг любимых сюжетов: комната его пестрела теперь фотографиями кричащих детей, разбитых джипов и окровавленных трупов в хлопчатобумажных куртках. Танки, таранящие школьное здание, соседствовали с монстрами из комиксов. После появления этих новых "штуковин" Ридпэт и вовсе перестал заглядывать к сыну. Он тяжело плюхнулся в кресло, уронив рядом неподъемный кейс, и стянул через голову галстук, даже не удосужившись развязать узел. После этого швырнул на пол пиджак и потянулся к тумбочке, единственным предметом на которой был телефон. - Приглуши звук, черт тебя побери! - заорал он. Секунду подождав, он еще громче завопил: - Бога ради, сделай потише! Грохот самую малость поутих, и Ридпэт набрал номер Торпа. - Билли? - сказал он в трубку. - Это Честер. Думал, тебе будет интересно послушать про новичков. В большинстве своем - неплохие, однако отдельные экземпляры дают пищу для размышлений. Поэтому тебе и позвонил. Да, поделиться с тобой соображениями и, так сказать, скоординировать наши усилия. Идет? Ладно, перехожу к делу. Во-первых, есть один весьма перспективный футболист, по фамилии Хоган, вот только что касается учебы могут быть проблемы... Нет, не могу сказать ничего определенного, просто мне так показалось. Я вовсе не хочу, Билли, заранее настраивать тебя против парня, но ты его держи в ежовых рукавицах, ладно? У него есть задатки лидера, что, может быть, и хорошо, и плохо. Теперь перехожу к действительно плохому: есть среди них настоящее чудо в перьях. Зовут его Брик, Дейв Брик. Волосы как у вонючего зулуса, грязнее моей чертовой колымаги. Ну ты понимаешь, что отсюда следует. Полагаю, вопрос с ним необходимо решить немедленно и радикально, чтобы одна паршивая овца не испортила все стадо, то бишь всю школу. Кроме того, один умник по фамилии Шерман. Он успел уже кое-что ляпнуть в регистрационной анкете... Ты записываешь имена? Стерев с лица пот, Ридпэт покосился на лестницу: как можно слушать эту мерзость днями напролет? - И еще. Помнишь, попечительский совет перевел к нам из Эндовера одного сироту? Найтингейла. Зачислив его, мы, вероятно, сделали большую ошибку, Билли. То есть, быть может, Эндовер был рад-радешенек от него избавиться. Почему? Во-первых, его внешний вид. Он напоминает маленького грека, что ли, или итальяшку, да еще, похоже, трусоват... Ну, Билли, черт возьми, первое впечатление меня еще никогда не обманывало. И, между прочим, оно очень скоро подтвердилось: я его застукал с колодой карт. Да, можешь себе представить? В библиотеке... Говорит, что показывал карточный фокус Тому Фланагену. Да-да, карточный фокус... С ума сойти, да? Разумеется, карты я конфисковал. Думаю, этот парень станет битником или чем-нибудь еще похлеще. Конечно ты прав, Билли, никогда не надо говорить заранее, и все же... Да ты пойми: эти чертовы карты я сцапал прямо у него из рук, к тому же он попытался сопротивляться.,. Ну хорошо, Билли, только я все-таки думаю, что его следует зачислить в черный список вместе с этим Бриком... Некоторое время он молча слушал. Лицо его сначала напряглось, затем скривилось. - Да, безусловно. Со Стивом в этом году будет все нормально. Ты сам увидишь, как он переменился, - ведь он теперь выпускник. В этом возрасте они стремительно взрослеют. Наконец он с явным облегчением положил трубку. Стив взрослеет?! У Торпа было двое сыновей - приятной наружности, да к тому же вполне благополучных, и о ком Ридпэту меньше всего хотелось говорить с ним, так это о Стиве. Чем меньше тот узнает про него, тем лучше. "Скелет" - так прозвали его сына... О Боже! Поднявшись с кресла, Ридпэт лягнул кейс, полный футбольных программок, в задумчивости сделал несколько шагов к лестнице, затем повернулся и, подхватив чемоданчик, направился в полуподвальный этаж, в свой кабинет. Нужно было кое-что обмозговать насчет младшей команды перед первой тренировкой. Выходя из гостиной, он случайно заглянул в кухню и неожиданно увидел там на фоне окна тощий силуэт Стива. Перегнувшись через мойку, Стив уткнулся в стекло, выпачкав его сальным носом и губами. Так, значит, сын все-таки иногда спускается вниз из своей берлоги? Глава 8 "ВСЕЛЕННАЯ" ДЭЛА - Я тут всего четвертый день, но мне не хотелось сидеть на чемоданах, как они сидят. - говорил Дэл. Теперь он уже явно нервничал, это чувствовалось по голосу. - Поэтому и решил разобрать свои вещи. - В коридоре послышались шаркающие шаги. - Ну, что скажешь? - Ничего себе... - пробормотал Том. Обстановка комнаты Дэла, которую из-за полумрака он едва мог рассмотреть, поразила его. На стене над кроватью висела огромная карта звездного неба, а напротив - несколько фотографий в рамках. Он узнал Джона Скарна по фото, напечатанному в его собственной книжке про карточные фокусы, и, конечно, Гудини, однако остальные не были знакомы ему. Люди с серьезными лицами и пронизывающим взглядом, хотя в их облике присутствовало что-то театральное. Фокусники, наверно... С полки, подвешенной под фотографиями на уровне пояса, скалился череп, внутри находилась маленькая свечка, которую Дэл тут же зажег. Только сейчас Том обратил внимание на книги: ими была забита полка над черепом. Вся комната, включая и письменный стол, оказалась завалена самыми разнообразными предметами, имеющими отношение к магии. Он увидел хрустальный шар на куске бархата, миниатюрную гильотину, шляпу-цилиндр, несколько шкафчиков с выдвижными ящичками, украшенных филигранью и лакированных, с китайской росписью, черную трость с серебряным набалдашником. Высокие окна были полностью закрыты зеленым аквариумом, со дна которого сквозь стайки мельтешащих рыбок поднимались пузырьки воздуха. - Глазам своим не верю, - выдохнул Том. - Даже не знаю, чему больше удивляться. И это все - твое? - Ну, я это собрал не сразу, - ответил Дэл. - Кое-что было у меня давным-давно: лет этак с десяти, когда я начал этим делом увлекаться. Теперь-то я уже почти профессионал. Уверен, это мое будущее. - Ты собираешься стать фокусником? - удивился Том. - Ага. Ты тоже? - Вообще-то, я об этом никогда не думал. Но вот одна мысль пришла мне в голову именно сейчас. Дэл взглянул на него вопросительно и, как Тому показалось, чуть испуганно. - Предполагаю, что в этом году в школе станет гораздо интереснее - благодаря тебе. Дэл ответил шутливым поклоном. Бад Коупленд принес им два запотевших от холода бокала "кока-колы" со льдом и дольками лимона, после чего мальчики почти целый час рассматривали коллекцию Дэла. Затем тот своим тоненьким голоском принялся с энтузиазмом объяснять Тому секреты некоторых фокусов, которые, по его утверждению, неизменно приводили его в восторг, с тех пор как он заинтересовался этим делом. - Все, что иллюзионисты показывают со сцены, не стоит ломаного гроша, - заявил Дэл. - Я предпочитаю непосредственный контакт со зрителем. Как говорит мой дядя Коул, если ты можешь проделывать карточные фокусы на таком вот близком расстоянии, тебе удастся абсолютно все... - Дэл наставительно поднял указательный палец, что в сочетании с цилиндром, который он нахлобучил с самого начала, придало ему уморительный вид. - Нет, не совсем так. Не абсолютно, а почти все. Дядюшка, кстати, проделывает такое, что просто ахнешь, однако он не хочет раскрывать свои секреты даже мне. По его словам, некоторые фокусы - настоящее искусство, а не просто иллюзия, следовательно, это - настоящее волшебство. Дать этому разумное объяснение просто невозможно. - Поняв, что выглядит комично, Дэл опустил наконец палец. - По крайней мере, так утверждает он. Вообще мне кажется, что ему ведомо много такого, о чем ни одна живая душа даже не подозревает. Он довольно забавный, но иногда может нагнать такой страх, что душа уходит в пятки. Человек он просто выдающийся. Он лучше всех, по крайней мере я так считаю. Дэл настолько увлекся, что даже сквозь смуглую кожу на щеках проступил румянец. - Он фокусник? - Причем самый лучший. Но в отличие от других ни разу не выступал на сцене. - А где же? - Только дома. Он дает частные представления для узкого круга. Это даже нельзя назвать представлениями: он это делает главным образом для самого себя. В общем, мне трудно объяснить... Быть может, ты с ним когда-нибудь познакомишься и все увидишь сам. Дэл присел на кровать и взглянул на Тома так, как будто жалел, что сказал лишнее. Гордость за своего замечательного дядюшку боролась в нем с другими чувствами. И тут до Тома дошло: Дэла заставило разговориться его тягостное одиночество, и он, судя по всему, нарушил некий запрет. - Он тебе не разрешает говорить с кем-либо о себе? - полуутвердительно спросил Том. Дэл медленно кивнул. - Да. Это из-за Тима и Валерии. - Твоих крестных? - Конечно. Они его не понимают, не могут понять. Откровенно говоря, он ведь действительно немного не в себе. - Дэл тут же оборвал себя и, откинувшись назад, переменил тему: - Давай, покажи, что ты умеешь. У тебя есть с собой карты или возьмешь мои? x x x Спустя много лет Том Фланаген поведал мне, как Дэл - спокойно, ничуть не оскорбительно и даже с сочувствием - выставил его на посмешище: - Тогда, в четырнадцать лет, я воображал себя мастером карточных фокусов. После того как заболел отец, я просто-таки окунулся в это дело, чтобы хоть немного отвлечься. Те книжки, что у меня были, я вызубрил чуть ли не наизусть всего за месяц. Мы с ним беседовали в той самой "Красной Шапочке", о которой говорил Шерман, назвав это место притоном, что почти соответствовало истине. - После того, что я увидел в комнате у Дэла, можно было предположить, каков его уровень: если он пока и не профессионал, то очень близок к этому. И тем не менее я вообразил, что смогу с ним потягаться именно в том, в чем он себя чувствовал как рыба в воде: в карточных фокусах при непосредственном контакте со зрителем. Ну так вот, он знал, что я собираюсь делать, раньше, чем я это проделывал, и сам делал то же лучше меня раз в сто. От избитых приемов, вроде отвлечения внимания или банального шулерства, его просто тошнило. Дэл обладал просто фантастической памятью и наблюдательностью, используя эти качества на все сто. Я был просто поражен, я был уничтожен. Подобной ловкости рук я в жизни не видал. - Том вдруг расхохотался. - Да и что вообще я видел, прежде чем познакомился с Дэлом? x x x Дэл повернул череп со свечой лицом к стене, и полумрак в комнате, где громадный аквариум напрочь загораживал окна, стал не менее густым, чем в школьной библиотеке. - Черт, мне же надо позвонить домой, - спохватился Том. - Мама, наверное, недоумевает, куда это я запропастился. - Тебе надо идти домой? Прямо сейчас? - Я мог бы попросить ее заехать за мной через часик. - Да, так было бы лучше. Мне бы не хотелось, чтобы ты уходил прямо сейчас. - Мне тоже. - Ну и отлично. Телефон в соседней спальне - ты можешь позвонить оттуда. Том прошел через холл в соседнюю спальню, которой, судя по всему, пользовались крестные родители Дэла. Дорогие кожаные чемоданы, наполненные кое-как сложенной одеждой, валялись на неубранной кровати; на стульях высились штабеля коробок с наклеенными на них бирками. Телефонный аппарат стоял на одной из прикроватных тумбочек, рядом со справочником, раскрытым на страницах с адресами и телефонами агентов по торговле недвижимостью. x x x Набрав домашний номер, Том переговорил с матерью и положил трубку как раз в тот момент, когда снаружи послышался звук мотора. Он подошел к окну - у ворот гаража остановился серый "ягуар", похожий на быстроходный катер. Из машины вышла пара. Похоже, оба пребывали в отвратительном настроении: либо они только что поругались, либо таким было их перманентное состояние. Мужчина - крупный блондин, кричаще и безвкусно одетый. Женщина - тоже блондинка, в тонком, как паутинка, платье. Черты лица обоих сильно различались: крупные, несколько размытые, у мужчины и тонкие, резкие - у дамы. Из вестибюля их голоса зазвучали громче; Том даже уловил слабый бостонский акцент. Будь он в гостях у кого-нибудь другого, скажем у Морриса Филдинга или Хоуи Стерна, то, конечно же, спустился бы вниз, чтобы поздороваться, а уж незнакомым тем более надо бы представиться. Однако при виде этой до крайности раздраженной пары у Тома не возникло ни малейшего желания знакомиться с Хиллманами, как, впрочем, очевидно, и у них самих, да и Дэл вряд ли был бы рад такому проявлению вежливости. Поэтому Том предпочел вернуться в комнату Дэла, его "вселенную", по пути раздумывая о том, каким он хотел бы видеть свой собственный "мир". x x x Когда мать приехала за Томом, он вслед за Бадом Коуплендом спустился к парадному входу. В заполненной коробками и ящиками гостиной он заметил Тима и Валерию: они стояли с бокалами в руках и даже не взглянули в его сторону. Бад Коупленд, выпустив его, высунулся в дверь. - Вы ведь подружитесь с нашим Дэлом, да? - мягко проговорил он. Том кивнул и машинально протянул руку. Коупленд, широко улыбаясь, горячо сжал его ладонь. На лице дворецкого мелькнуло выражение признательности и тут же исчезло. - Я вижу, Фланагены из Аризоны - истинные джентльмены, - проговорил негр, все еще сжимая руку мальчика. - Удачи тебе. Рыжик, и будь осторожен. Уже в машине мать сказала Тому: - Я и не знала, что этот дом купила негритянская семья. Удачи тебе, Рыжик, и будь осторожен... Глава 9 СОН ТОМА Странное предупреждение Бада Коупленда определенно наложило отпечаток на сон, привидевшийся Тому той же ночью. Приснился ему гриф - Тому доводилось видеть этих пернатых страшилищ, когда он путешествовал с родителями по аризонской пустыне. Грифы, как правило, неподвижно восседали на возвышении: островерхой крыше дома, верхушке одиноко растущего дерева или же на вершине скалы... Местность была пустынной, поросшей чахлым кустарником. Гриф уставился на Тома холодным пронизывающим взглядом, будто все-все знал про него и видел всю его подноготную. Чудовищная птица напоминала сфинкса, равнодушного ко всему - к жаре и холоду, к жизни и смерти. Как и древний сфинкс, гриф невозмутимо взирал на окружающий его мир, жизнь в котором текла своим чередом, нисколько не волнуя бесстрастного наблюдателя. Сколько этому грифу было лет? Сколько эти птицы живут вообще? Наверное, долго-долго, а этот, надо думать, уже был пожилым. Перья его слиплись от многолетней грязи, клюв потемнел. Сначала мерзкое существо пожрало его отца, теперь настал черед самого Тома. Ничто его не остановит, жизнь идет своим чередом, время от времени предоставляя грифу пищу, чтобы тот насытился. Так было и будет всегда... Отец умер, и тело его стало для грифа пищей. Теперь это был дочиста обглоданный скелет. Отвратительная птица внезапно шевельнулась и, подпрыгивая на когтистых лапах, приблизилась к Тому, вперив немигающий взгляд прямо ему в лицо. И вдруг чудовище заговорило. Если б змеи, крысы или летучие мыши обладали даром речи, они бы, наверное, говорили так же: слишком быстро, хрипловато-клекочуще, трудноразличимо для человеческого уха. Гриф говорил что-то чрезвычайно важное, но разобрать слова с первого раза было совершенно невозможно, а повторять птица, похоже, не намеревалась. Да и сам Том от души надеялся никогда больше не слышать этот жуткий голос-клекот. Нимало не заботясь, понял ли Том его слова или нет, словно тот был не более чем иссохшим сучком, упавшим с растущей чуть поодаль юкки, гриф склонил лысую голову набок, повернулся и запрыгал прочь, в пустыню. Жара становилась все более невыносимой. Внезапно - как это обычно случается во сне - Том очутился вместо пустыни в болотистой местности, поросшей густым папоротником, а удалялся от него уже не гриф, а человек в длинном пальто. Походка его напоминала птичью, а двигался он, не оборачиваясь, не обращая ни малейшего внимания на мальчика. Постепенно силуэт его растворялся в серовато-мглистом, насыщенном влагой воздухе. Фигура на секунду скрылась за валуном, появилась снова и наконец исчезла. Оттуда, где только что Том видел таинственного незнакомца, вдруг бесшумно взлетела громадная белесая птица. Взмахнув крыльями, она воспарила ввысь... Том проснулся, уверенный, что отец умер. Его бездыханное тело лежит сейчас в родительской спальне, рядом с еще не пробудившейся и ничего не подозревающей матерью. Боль и отчаяние охватили Тома. Сердце его бешено заколотилось и вдруг подпрыгнуло куда-то к горлу. Сбросив одеяло и глухо застонав, с трудом сдерживая рвущийся наружу крик, мальчик вскочил и, окруженный кромешной, враждебной тьмой, кинулся в холл. Дрожа всем телом, он схватился за ручку двери родительской спальни, на мгновение прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, мягко нажал на ручку. Переступив порог, Том выдохнул так громко, что разбудил мать. Она лежала одна на широкой двуспальной кровати, которая с отцовской стороны даже не была застелена. - Том? - удивилась она. - Папа... - Он же в больнице, Томми, ты что - забыл? На обследовании. Все будет в порядке, ты не беспокойся. Завтра он должен вернуться... Да что с тобой?! - Кошмар приснился... - пробормотал мальчик и, извинившись, побрел к себе в спальню. Глава 10 ПОЭЗИЯ Наутро, когда Рейчел Фланаген уехала за мужем в больницу Святой Марии, Том сел за письменный стол и написал стихи - в первый и последний раз в жизни. Что его к этому подтолкнуло, объяснить он был не в состоянии: поэзию он не любил и не понимал, стихов никогда не читал и как их сочинять - понятия не имел. То, что вышло из-под его пера, по его мнению, и стихами-то назвать было нельзя, поэтому он даже не побеспокоился о заголовке. Вот что он написал: Летящий человек, твои ли это крылья? Звери и птицы говорят с тобой, и ты Там, в вышине, понимаешь их слова. Сны, фокусы, футбол - все так перемешалось В моей несчастной голове. Перед глазами - Россыпи карт в безжизненной пустыне. Летящий человек, ты ль мне явился Как птица в небесах? Летящий человек, вернешь ли мне отца? Теперь, когда перед тобой, передо мной и перед ним Есть время - вечность... Два года спустя мистер Фитцхаллен задал классу неимоверно трудное задание - написать стихи. Том, как ни старался следовать рекомендациям учителя ("Каждую строку можете начинать с одного и того же слова. Можно также повторять в каждой строке название какого-нибудь цвета или какой-то страны, особенно в конце строки - для рифмы"), не смог выжать из себя ни строчки. Тогда, отчаявшись, он вдруг вспомнил про то, давнишнее стихотворение и отыскал его в недрах письменного стола. Переписав его в тетрадку и сдав учителю, он получил свое произведение обратно с оценкой "отлично" и с комментарием, написанным каллиграфическим почерком Фитцхаллена: "Стихотворение проникнуто глубоким, зрелым чувством. Тебе пришлось над ним изрядно потрудиться, не правда ли ? А почему нет заголовка ? Если не возражаешь, я бы хотел поместить твое стихотворение в школьном журнале". И действительно, под заголовком "Когда люди жили в лесах дремучих..." оно появилось в зимнем номере школьного литературного журнала. Глава 11 "СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК" Как нам было указано, мы заняли первые два ряда самой большой аудитории, расположенной чуть дальше по коридору от нашей классной комнаты. Перед нами восседали в громоздких деревянных креслах мистер Брум, миссис Олинджер и высокий седовласый незнакомец с суровым, слегка удлиненным лицом, похожий на президента какого-нибудь банка. Справа от них высилась кафедра из дерева янтарного цвета. Обернувшись, я заметил мистера Уэзерби, подсевшего к учителям на задний ряд. В промежутке между нашим классом и преподавателями рассаживались прочие ученики в порядке старшинства: за нами - второклассники и так далее, вплоть до выпускников, располагавшихся перед учителями. Многие были в костюмах, и почти каждый - в голубой блузе А аккуратно повязанном галстуке. Два выпускных класса здесь занимали явно привилегированное положение, что прямо-таки читалось на физиономиях старшеклассников. Да и весь их облик носил оттенок снисходительного превосходства. Мистер Брум взобрался на кафедру и окинул начальственным взором аудиторию, в особенности первые ряды. - Давайте, мальчики, начнем с молитвы, - возгласил он. По аудитории пронесся шорох - более сотни ребят преклонили колени. - Господи, дай нам разум, чтобы отличить хорошее от плохого, и укажи нам путь к пониманию того, что есть благо, а что - зло. Научи нас впитывать в себя знания и пользоваться ими, чтобы стать лучше, чем мы есть. И да преисполнимся мы в новом учебном году надеждой, усердием, дисциплиной и еще большим прилежанием. Аминь. Он обратил взгляд на нас. - Итак, начинается новый учебный год. Что это означает? Это означает, что вы, мальчики, должны проявить еще большее трудолюбие - ведь с каждым новым годом вы приближаетесь к колледжу, где нет места ленивым. И здесь, в школе, лентяев и бездельников мы тоже не потерпим. В особенности это относится к выпускному классу: в этом году вас ждет множество испытаний. Однако мы, преподаватели, не стремимся к развитию интеллекта за счет духовности. Более того, лично я ставлю превыше всего именно духовное начало, и этот принцип, по моему разумению, должен лежать в основе нашей школьной жизни. Предупреждаю: некоторые из вас не смогут доучиться до конца года, и не обязательно из-за плохой успеваемости. Долг каждого из вас - неуклонно следовать моральным принципам нашей школы везде: на уроках, в спортзале, в ваших взаимоотношениях, наконец, в повседневной жизни. Мы будем внимательно следить за тем, как вы следуете этим благородным принципам, проявляя честность, порядочность, самоотверженность и прочие необходимые качества. Я хочу заверить как новичков, так и выпускников, а также всех, кто сидит в этой аудитории между ними, что сорняки на нашей ниве мы будем выпалывать безжалостно. В других школах для них хватит мест, но здесь мы их терпеть не станем. Если в стаде появляется паршивая овца - в этом виновата она сама, а вовсе не стадо. Мы распахиваем перед вами ворота в мир, ваша же задача - доказать, что вы того достойны. Я закончил. Старшеклассники, прошу вас выходить первыми. - Вот уж настоящий снежный человек, прямо чудище какое-то, - шепнул мне Шерман на ухо, когда пришла наша очередь двигаться к выходу. - Подожди, я тебе еще расскажу про собак... Глава 12 Высокий, седовласый незнакомец, похожий на банкира, оказался не кем иным, как знаменитым мистером Торпом. Он уже сидел за учительским столом, когда мы вошли в предназначавшийся нам класс - тесное помещение в старой части школьного комплекса. Возле учителя стоял русоволосый парень в темных очках. Они о чем-то беседовали и замолчали, как только мы заняли места за партами. Затем мистер Торп объявил: - Это один из учащихся выпускно