ты изучил хотя бы некоторые из афиш - реликвий моей сценической карьеры. Так? - Не совсем. Я только заметил их. Коулмен Коллинз, подумалось Тому, заслуживает доверия меньше, чем кто-либо на свете... - Ты еще узнаешь все, что с ними связано: этим летом я намереваюсь освободиться от груза прошлого. - Коллинз внимательно смотрел на Тома, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Почему-то в этот момент он напомнил Тому Лейкера Брума. - А сейчас я хотел бы поговорить с тобой о Дэле, после чего поведать - тебе и больше никому! - одну историю. Ну а потом ты наконец отправишься спать. Итак, сначала о моем племяннике. Видишь ли, судьба ему выпала очень и очень непростая. Из Эндовера его чуть не исключили за неуспеваемость. Спас Дэла только переезд Хиллманов. Судя по всему, у тебя сложилось о них весьма невысокое мнение - видишь, я с тобой предельно откровенен, однако, несмотря на все их недостатки, они всегда стремились оберегать Дэла, быть для него опорой и защитой. Именно в этом Дэл больше всего и нуждается. Говоря фигурально, без крепкого якоря - такого, как Том Фланаген, - его выбросит на скалы в бурном океане жизни. Ему необходима моя помощь, но и твоя поддержка, Том, необходима ему не меньше, а может, и больше. Так что, пожалуйста, оберегай его, я также попрошу тебя понаблюдать за ним. - Следить за ним, что ли? - Можно сказать и так. Следить, чтобы его не занесло в какой-нибудь водоворот. У тебя сложились вполне здоровые взаимоотношения с окружающим миром, у Дэла - нет. - Он еще ближе подтянул колени к подбородку. - Известно ли тебе, что это Дэл украл стеклянную сову из Вентнора? - Нет, - ошеломленно ответил Том. - А вот Хиллманы про это знают. Просто они не хотят, чтобы Дэла выгнали еще из одной школы. - Фигурку взял совсем не он. Есть свидетели. - Дэл заставил того, другого, парня, взять фигурку. Дэл ведь тоже маг, причем настолько хороший, что даже сам не знает всех своих способностей. Хотя они - ничто по сравнению с твоими, при условии, конечно, что ты ими сможешь овладеть. Сову украл именно Дэл, неважно чьими руками. Так что присматривай за ним. Уж я-то знаю своего племянника. - Это какое-то сумасшествие, - проговорил Том, отгоняя прочь возникшие было сомнения. - Как, впрочем, и то, что я способнее Дэла. Мне никогда не стать таким, как он. Хотя бы потому, что магия - это его жизнь. - То, что он умеет - и, надо признать, совсем неплохо, - ты сможешь освоить очень быстро. Однако послушай меня, птенчик: внутри тебя таится сила, о которой ты и не подозреваешь. - В его взгляде Том прочел нечто вроде родительской прозорливости по отношению к своему ребенку. - Не веришь... Хочешь, я тебе представлю доказательство, прежде чем рассказать обещанную историю? Ну, хочешь? - Он повернул голову. - Вон там валяется бревно, видишь? Подними его. - Том привстал было, но тут же последовал окрик: - Не двигаться! Подними его мысленно. Я помогу тебе. Давай, попытайся. Бревно, длиной фута в три, было сучковатым и высохшим - Торн, очевидно, не успел бросить его в костер. Том припомнил, как в самом конце одного из уроков мистера Фитцхаллена на его парте вдруг подпрыгнул карандаш. - Боишься даже попробовать? - подначил его Коллинз. - Ну доставь мне удовольствие, попытайся. Ну прошу тебя. Скажи про себя: бревно, вверх?. Потом вообрази, как оно поднимается. Ну прошу тебя. Может, я в тебе ошибся - тогда докажи мне, что я был не прав. У Тома чуть не вырвалось "не хочу!", но он вовремя прикусил язык: это звучало бы слишком по-детски. Зажмурившись, он принялся твердить про себя: "бревно, вверх." Потом открыл глаза - бревно продолжало преспокойно лежать в траве. - Я и не знал, что ты - трус, - сказал маг. Не закрывая больше глаза. Том постарался вообразить, как бревно медленно взмывает в воздух. Упрямая колода не двигалась. "Вверх, бревно, вверх!" Он принялся твердить это с каким-то исступлением, и тут, как ему почудилось, конец бревна немного шевельнулся. - Мышь, наверное, - невозмутимо проговорил маг. "ВВЕРХ!" Теперь Том по-настоящему разозлился: все его усилия были, похоже, тщетными. "ВВЕРХ, ЧЕРТОВА ДЕРЕВЯШКА!" Бревно послушно встало вертикально, точно кто-то дернул привязанную к одному концу веревку. "ВВЕРХ!" Бревно, лениво приподнявшись над землей, зависло. Том почувствовал, как его разум и он сам погружаются в черную, липкую, безнадежную бездну. Подступила тошнота. Бревно тем временем принялось вращаться вокруг своей оси все быстрее и быстрее, пока не превратилось в темное расплывчатое пятно. "Все, хватит!" Том произнес это про себя, и бревно, остановив вращение, упало с глухим стуком назад, в траву. Том ошалело уставился на него. Глаза болели, в желудке было такое ощущение, будто он объелся пауками. Ему захотелось вскочить и убежать куда глаза глядят, иначе его вытошнит. И тут раздались аплодисменты. - Получилось! - воскликнул Коллинз, хлопая в ладоши. - Я же говорил, у тебя все получится! Поганое ощущение во рту не покидало Тома. - Я ведь тебе и не помогал почти, вундеркинд ты мой. А теперь я, как и обещал, расскажу тебе одну историю. Случилось это в лесу. Как-то раз один воробей подсел к другому на ветку, просто поболтать. Некоторое время они обсуждали свои воробьиные дела, беззаботно и невразумительно чирикая о том о сем, как вдруг второй воробей спросил: "А знаешь ли ты, почему лягушки прыгают и квакают?" - "Нет, - ответил первый, - да и какое мне дело?" - "Когда узнаешь, тебе будет до этого дело", - пообещал ему второй и рассказал эту историю. Послушай ее, однако, в моей интерпретации, а не в воробьиной. Том непроизвольно перевел взгляд на бревно: оно опять зависло в воздухе и бешено вращалось. Глава 10 "СПЯЩАЯ ЦАРЕВНА" - В те далекие времена, когда люди жили в лесах дремучих, - начал Коллинз, - по самой темной и дремучей части леса пролетала как-то воробьиная стая. Сначала воробьи просто порхали без всякой цели, потом, проголодавшись, принялись разыскивать себе пищу. Как и все воробьи, они мало интересовались окружающим их миром, занимаясь своими делами: порхали там и сям, чирикали между собой, спорили друг с другом, иногда ссорились. - Как тихо в лесу, - сказал один воробей. - Да, но вчера было гораздо тише, - тут же возразил другой. Третий не согласился с ними обоими, и вскоре вспыхнула всеобщая перепалка. В конце концов они сошлись на том, что нужно взлететь повыше, прислушаться хорошенько и только потом продолжить спор. Тут выяснилось, что находились они прямо у царского дворца, где жил владыка этой части леса. Также выяснилось, что во дворце стоит гробовая тишина. Это уже было совершенно непонятно. Если лес, как прекрасно знали воробьи, обычно был наполнен сотнями разнообразных звуков, то во дворце и его окрестностях стоял настоящий гам: лошади ржали в конюшнях, собаки лаяли в своих конурах, слуги обменивались сплетнями повсюду, не говоря уже о звоне посуды на кухне, грохоте инструментов в мастерских, ударов молота о наковальню в царской кузнице... Теперь же до воробьиных ушей не доносилось ни звука, точно вокруг все вымерло. Тогда воробьи, такие же любопытные создания, как кошки, тут же забыв о своем споре, естественно, решили спуститься на землю и посмотреть, в чем дело. Спускались они, спускались, описывая круги над дворцом, однако оттуда по-прежнему не доносилось ни звука. - Летим отсюда, - чирикнул один из самых юных воробьев. - Тут произошло что-то ужасное, и, если мы приблизимся, то же самое случится и с нами. Разумеется, его слова проигнорировали. Птицы все снижались и снижались, пока не опустились за дворцовую ограду. Некоторые уселись на подоконники, другие - на булыжники мостовой, третьи - на водосточные трубы, кто-то устроился на воротах конюшни, но всюду тишину нарушали лишь издаваемые ими самими звуки. И тут они наконец поняли причину: дворец со всеми его обитателями был погружен в глубокий сон. Спали лошади в стойлах, спали слуги, привалившись к стенам, спали собаки в своих конурах. Даже мухи и тараканы спали. - Это проклятие, волшебное проклятие! - вскричал все тот же молодой воробышек. - Летим, летим отсюда, не то станем как они. - Прекрати! - цыкнул на него один из самых старых воробьев: он только что услыхал какой-то звук. Он был очень слабым, но все же старый воробей разобрал, что это был не просто звук, а человеческий голос, и принадлежал он, несомненно, самому царю. "О, горе мне, горе!" - стенал тот в одной из крепостных башен с таким отчаянием, что всех без исключения воробьев охватило сострадание. И тут один из них - это был очень храбрый воробей - услышал другой звук: кто-то ходил взад-вперед по длинным коридорам дворца. Воробей проскользнул в дверь - посмотреть, кто же это еще бодрствует в сонном царстве кроме самого царя. Перед ним был просторный зал, покрытый толстым слоем пыли, прямо посредине стоял громадный стол, из длинного ряда высоких стрельчатых окон падали лучи, освещая медленно двигавшуюся спиной к нему женскую фигуру в богатом длинном платье. Когда женщина достигла стены столовой - именно царской столовой был тот зал, - то повернулась и побрела назад, беззвучно рыдая и заламывая руки. Ее прекрасное лицо искажало такое горе, что сердечко храброго воробья дрогнуло и он подумал, что, ни минуты не колеблясь, сделает все возможное, чтобы хоть как-то облегчить ее боль. Разумеется, он узнал в этой красавице царицу, а воробьи вообще очень чутко воспринимают иерархию. Тут она заметила у двери воробья. Тот, чуть склонив головку, смотрел на царицу с таким пониманием и сочувствием в глазах, что она обратилась к нему: - Ах, маленькая птичка, если б ты знала человеческий язык... - Воробышек чуть ниже склонил голову, как бы кивая. - Я бы поведала тебе про то, как наша любимая дочка, царевна Роза, вдруг заснула мертвым сном и как после этого ушла жизнь из дворца и из всего нашего царства. Я бы тебе, воробышек, рассказала, как сначала уснули все животные и мы, как ни старались, не могли их разбудить, а потом та же страшная болезнь поразила и людей. Все, кроме меня и царя, внезапно уснули прямо там, где находились. Теперь же, милый мой воробышек, всех нас, конечно, ожидает смерть. Умрет каждый, кто обитает во дворце и в окрестном лесу: царь и его подданные, волки и медведи, лошади и собаки... Ах, воробышек, я почти уверена, что ты меня понимаешь. С этими словами она отвернулась и снова принялась печально бродить туда-сюда. Храбрый же воробей выскользнул обратно через дубовую дверь. Он громко свистнул, утихомиривая своих товарищей, после чего поведал им слово в слово все, что услышал от царицы. Когда он закончил свой рассказ, один из старших воробьев промолвил: - Мы должны что-то придумать, как-то помочь. - Мы? Мы? Помочь? - тут же зачирикали молодые воробьи. Подобная перспектива их не очень вдохновляла: одно дело - быть свидетелями из ряда вон выходящих, пусть и трагических событий, и совсем иное - попытаться что-либо сделать. - Безусловно, мы обязаны помочь, - сказал самый старший воробей. - Мы? Помочь? - продолжала возмущенно чирикать молодежь. - Любопытно узнать, что мы можем сделать? - Есть только один выход, - заявил самый старший. - Мы должны отправиться к волшебнику. Вот теперь молодые воробьи испугались по-настоящему и подняли невообразимый шум. Никто из них волшебника никогда не видел, но все, даже самые маленькие, наслышаны были предостаточно. Одно упоминание о нем приводило их в ужас, хотя всем было известно, что волшебник охотно исполнял почти любые просьбы, правда за это приходилось платить. - Другого выхода нет, - повторил самый старый воробей. Туг же возникла тысяча вопросов. Как его найти? Далеко ли он живет? А жив ли он еще? А вдруг мы заблудимся?.. - Я как-то раз видел его дом и, думаю, найду туда дорогу, - сказал старейший воробей. - Но это очень далеко, на противоположном конце леса. - Давай, показывай дорогу, - чирикнул воробей-храбрец, и стая взвилась в воздух и понеслась прочь от жуткого места. Долгие-долгие часы летели они над густыми зарослями и скалистыми горами, над бурными потоками и тихими зелеными долинами, мимо пещер, где живут медведи, и лисьих нор, гигантских муравейников и мирно пасущихся диких пони. И вот наконец над вершинами деревьев показался дымок. - Это дом волшебника, - сказал старый воробей. И они начали снижаться, снижаться и наконец увидели маленький деревянный домик с двумя окошками по обеим сторонам крыльца. Один за другим садились воробьи на толстую ветку возле одного из окон, а когда та под их тяжестью согнулась, следующие птицы принялись устраиваться на другом сучке, повыше, и так продолжалось, пока они не заполнили дерево до самой макушки. Тут все воробьи хором зачирикали. Дверь деревянного домика распахнулась, И оттуда появился волшебник. Был он очень стар, бел как лунь, а его украшенный золотыми звездами и месяцем халат так вытерся от времени, что кое-где проглядывало бледное морщинистое тело. Окинув взглядом дерево сверху донизу, он проговорил: - У меня, как я погляжу, сегодня гости... Так чего вы, воробьи, хотите от старого волшебника? Даже самый храбрый воробей почувствовал себя не в своей тарелке и на мгновение пожалел, что они сюда явились. И все же, преодолев страх, он рассказал волшебнику от начала до конца все, что услышал от царицы. - Ясно, - сказал старик. - Так, значит, вы просите меня вернуть царевну Розу к жизни? - Просим, просим, - в один голос зачирикали воробьи. - Ну, это нетрудно, - усмехнулся волшебник, - только как вы со мной расплатитесь за это? Воробьи чирикнули вопросительно. - Вы отдадите свои крылья? Ответом было протестующее чириканье. - Нет, это невозможно, - возразил самый старый воробей. - Ведь мы тогда не сможем летать. - А перьями пожертвовать вы согласны? Протестующее чириканье усилилось. - Нет, не согласны, - ответил тот же воробей. - Без перьев мы зимой все перемерзнем. - Ну а если вы больше не сможете чирикать? На мгновение птицы умолкли, затем в унисон ответили: - Мы согласны. Пусть это будет нашей платой. - Хорошо, - сказал волшебник. - Возвращайтесь во дворец. Взволнованные, они одновременно снялись с дерева и понеслись назад еще быстрей. Дворец их встретил так же, как и в первый раз: мертвой тишиной. Все его обитатели, исключая царя и царицу, спали как убитые. Воробьи недоуменно поглядывали друг на друга: неужели волшебник обманул их, приняв жертву, но не выполнив их просьбу?! И тут вдруг из дворца донесся тоненький голосок: - Ма-а-ма! Па-а-па! Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и оттуда показалась маленькая заспанная девочка. Спустя мгновение из конюшен донеслось ржание, во дворе раздался собачий лай, взлетели мухи, зашныряли тараканы, слуги, зевая, стали подниматься с земли. Жизнь возобновилась и в лесной глуши: в берлогах заворочались медведи, лисы высунулись из нор, волки забегали меж деревьев. И в тот же миг каждый воробей ощутил странные превращения своего тела, точно чья-то ледяная рука схватила его и принялась сжимать, выдавливая внутренности. Разум помутился, тельце каждой птицы стало растягиваться вширь, изменяя свое строение, клюв сделался мягким и тоже расширился, ноги сильно выросли. На подоконниках, на булыжной мостовой, карнизах, водосточных трубах - везде, где минуту назад были птицы, восседали теперь лягушки. К счастью для них, царь видел это превращение и понял, что произошло. Благодарно воздев руки к небу, он во всеуслышанье объявил, что отныне все лягушки царства находятся под его личным покровительством и защитой, ибо они на самом деле - птицы, принесшие великую жертву волшебнику ради спасения его дочери и всего государства. x x x - Вот почему лягушки прыгают и квакают, - объяснил воробей соседу по ветке, завершая свой рассказ. - Когда-то они были воробьями, но старый волшебник их надул. Они до сих пор пытаются чирикнуть и взлететь, но могут только квакать и подпрыгивать. Глава 11 - Ну вот тебе вторая сказка перед сном, - сказал маг Тому. - А теперь, боюсь, я вынужден тебя покинуть. Не сомневаюсь тем не менее, что ты без труда найдешь дорогу обратно, к теплой постельке. - Он уже начал подниматься, но что-то - очевидно, выражение лица мальчика - его остановило. - О чем задумался, Том? - О первом дне в школе... - Лицо его вдруг вспыхнуло от гнева. - Тогда директор задержал Дэла и еще одного мальчика у себя в кабинете и тоже стал рассказывать им сказки. И вам это отлично известно. Маг поднялся, заложил руки за, спину и потянулся всем телом, привстав на цыпочки. - Я только прошу тебя задуматься об одной вещи, Том. Чем бы ты пожертвовал ради спасения чьей-то жизни? Крыльями или... Кем ты себя видишь: воробьем или лягушкой? Он ослепительно улыбнулся, воздел руки в воздух и... исчез, как будто испарился. x x x - Нет! - закричал Том, и как был, на четвереньках, рванулся к тому месту, где только что стоял Коллинз. Пальцы его схватили только землю и траву. В каком-то исступлении он завертел головой, надеясь увидеть Коллинза убегающим в лес, однако, кроме деревьев и затухающего костра, вокруг ничего не было. Лишь за деревьями, вдали, мерцали еле различимые огоньки у дома. Коллинза и след простыл. Том со стоном опустился на жесткую траву. В голове его все смешалось: спящая мертвым сном Роза, воробьи и лягушки, старец-волшебник, бревно, взмывающее в воздух, подчиняясь его воле... На это лето я стану твоим отцом. Том поднялся с земли. Что ж, до дома он как-нибудь, наверное, доберется... Не успел он, однако, сделать и шага, как перед глазами все поплыло. Сначала он подумал, что сейчас снова потеряет сознание и окажется в потерпевшем крушение поезде, а вокруг будут крики и стоны, скрежет металла... И обжигающий спину кофе... (Может, ты выплеснул кофе на одежду?). И тут он осознал, что маг, встречая их в Холмистом Доле, уже тогда знал, что отправит Тома в тот поезд именно в момент аварии. (Несчастный случай? Что-нибудь действительно серьезное или, может, поезд просто сильно дернулся ?) А за мгновение до того, как лес перед ним исчез, испарился точно так же, как и Коулмен Коллинз, Тома осенила другая, еще более страшная, догадка: ведь это Коллинз каким-то образом устроил катастрофу на железной дороге, чтобы спустя несколько часов отправить туда его. Это - Уровень первый. Всякий настоящий маг знает, что в определенных ситуациях правилами можно - и даже необходимо - пренебречь. Из горла Тома рвался крик, который был бы таким же истошно-пронзительным, как вопли погибающих в искореженном вагоне, если бы страх не парализовал его голосовые связки. Стена деревьев расплывалась перед глазами, точно бледно-зеленая акварель под проливным дождем. Зеленая пелена, холодная, как полотно абстракциониста, обволокла его со всех сторон, и у него возникло ощущение, как будто он падает без парашюта с летящего на головокружительной высоте самолета. Внезапно перед ним материализовались белые колонны. Земля под ногами, чуть дрогнув, затвердела. Он сделал шаг и тут же споткнулся о какой-то металлический предмет, оказавшийся ножкой стула. - Боже милостивый! - прошептал Том. Он находился в просторном сводчатом помещении, прямо в центре длинных рядов кресел, чуть под уклон спускающихся к задернутой занавесом сцене. Белые колонны четко выделялись на фоне бледно-зеленых стен. Высоко под потолком горели несколько ламп. Он, несомненно, очутился каким-то образом в том самом Большом театре, где Коллинз собирался научить его летать. - Боже милостивый, - повторил Том, - как я сюда попал? Незряче, точно заведенный механизм, он двинулся между рядами к проходу, нащупал дверь, толкнул ее и оказался в холле, также освещенном несколькими лампочками. Коридор этот он сразу узнал: вход в Малый театр находился от него всего в пяти футах. Прикрыв за собой дверь, он взглянул на бронзовую табличку. Теперь на ней было выгравировано: "Большой театр иллюзий". Под табличкой висел белый листок бумаги. "Ступай в постель, сынок" - прочитал Том. Он побрел по коридору прочь отсюда, а за ним, одна за другой, гасли лампы. Сейчас ему хотелось только одного - завалиться спать и плюнуть на все эти штучки Коллинза, которые тот вывалил на него в избытке, точно из рога изобилия. Вот почему лягушки прыгают и квакают... Когда-то они были воробьями, но старый волшебник их надул. Они до сих пор пытаются чирикнуть и взлететь, но могут только квакать и подпрыгивать... Глава 12 - Нет, сначала ты ответь на мой вопрос. - Только после того, как ты мне расскажешь про Розу Армстронг. - Я хочу знать, чем ты занимался ночью. - Ничего не могу сказать тебе. - Дядя Коул запретил, да? - Нет. - Ну тогда ты можешь рассказать мне. Ведь ты спускался вниз, так? Выходил из дома? - Дэл водил туда-сюда ложкой в тарелке с овсянкой. - Кто-нибудь тебя заметил? - Ну хорошо, - сдался Том. - Я действительно спустился вниз, после чего стал следить за теми людьми, что были на террасе. - Что-что ты стал делать? - Дэл вытаращился на Тома, похоже совершенно потеряв самоконтроль. - Ну, пошел в лес, хотя теперь я уже ни в чем не уверен. А потом вообще наступила какая-то чертовщина. Короче говоря, пришел в себя я почему-то в Большом театре. - Та-а-ак... - Дэл слегка расслабился. - Значит, он хотел, чтобы ты вышел из дома. - Это точно? - Абсолютно, - без тени сомнения ответил Дэл. Они сидели за завтраком в его комнате: поднос с едой появился за дверью ровно в девять. - Я и сам тысячу раз прошел через нечто подобное. Он тебя заколдовал. Вот почему ты ничего не можешь толком рассказать мне: в голове у тебя все перемешалось. Я прав? Но ты не волнуйся - это нормально. Это - часть того, что мы и собирались здесь найти. Теперь-то я спокоен... А то боялся, что ты сотворишь нечто такое, за что он вышвырнет нас обоих. - Ну, раз ты успокоился, давай, рассказывай про Розу Армстронг. - А что ты хочешь знать про нее? - Например, с какой стати она подчиняется твоему дядюшке? Зачем она отправилась туда, в лес, глубокой ночью? Ей что, делать больше нечего? Дэл отодвинул от себя тарелку. - Вероятно, она просто помогает дяде Коулу. Другой причины, по-моему, нет... - Да, но почему? - Потому что он - великий человек. - Дэл посмотрел на Тома так, будто тот признался, что не знает, сколько будет дважды два. - Потому что она его уважает. Потому что ей нравится с ним работать. - А он ей платит за работу? - Понятия не имею, и вообще, спроси что-нибудь полегче. Я знаю только то, что родители ее умерли, а живет она с бабушкой в одном из городков неподалеку. Да будет тебе известно, что дядя Коул - местная знаменитость, да и не только местная. Когда-то, много лет назад, он много путешествовал, и люди это помнят. В Холмистом Доле он пользуется всеобщим уважением, даже любовью. Ты читал афиши там, внизу? - Нет еще, - ответил Том, - я собирался сделать это сегодня. - Ну, тогда сам увидишь. Где он только не побывал! А потом понял, что зря растрачивает свой талант, и обосновался здесь. - А сколько Розе лет? - Она примерно нашего возраста, ну, может, на год старше. - Тебе она нравится? - Конечно нравится. - Очень? - Что значит - очень? - Сам понимаешь. - Ну хорошо. Очень. - Ты с ней гулял? - Балда ты, - беззлобно сказал Дэл. - Это же совсем другое. - Ладно, просто я не так выразился. Твои отношения с ней позволяют тебе поговорить с ней откровенно? О твоем дядюшке, например? - В общем-то, да, с ней вполне можно поговорить и на эту тему. Вот только бесполезно это: она не знает, что стоит за тем или иным его поручением. Ход его мыслей напоминает.., ну, что-то вроде неимоверно сложной головоломки, в которой Роза, как, впрочем, и все остальные, - лишь один из маленьких фрагментов. - А ты с ней целовался и все такое прочее? - Не твое дело. - Брось. Ежу понятно - у тебя с ней шуры-муры. Говоришь, она на год старше тебя? И что, позволяет тебе ухаживать за ней? - Представь себе, иногда позволяет. - Она хорошенькая? - Сам увидишь. - Да, Найтингейл, в тихом омуте черти водятся, - с усмешкой прищурился Том. - Надо же, и молчал все это время... Она - твоя подружка, да? И каждое лето ты гуляешь с девочкой на год тебя старше? Вот это да! - Идем-ка вниз, - натянуто проговорил Дэл. - А сам-то ты? Разве не гулял с Дженни Оливер или Дианой Дарлинг? Это были девочки из школы Фиппса - Бернвуда; Том несколько раз появлялся с ними на танцах. - Иногда, - с важным видом сказал Том. - Ну и все тогда. Дэл поднялся, за ним и Том. - В тихом омуте черти водятся, - ехидно повторил он, и они вышли в залитый солнечными лучами коридор. Уже на лестнице Том продолжил тему: - А какая она? Блондинка? - Угу. - Ну расскажи же про нее что-нибудь еще, - не отставал Том. - Что тебе еще? Она блондинка, у нее есть нос, рот и два глаза. Ростом примерно как ты. Лицо... Господи, разве можно описать чье-то лицо? - Почему же нельзя? Ты попробуй. Они остановились в дверях гостиной. Том обратил внимание на то, что комната была тщательно прибрана, точно мистера Пита и его троллей тут никогда и не было. - Видишь ли... - Дэл замялся. - У нее всегда такое выражение лица, будто бы ее.., гм.., обидели или причинили боль. - Обидели ? - Том ожидал чего угодно, только не подобного определения, и от неожиданности рассмеялся. - Я же говорил, что это невозможно выразить словами. Пойдем, он ждет нас. Том посмотрел через плечо на афиши, развешанные по всей стене, отметив лишь, что напечатаны они были давно вышедшими из употребления литерами и что ни одно из красовавшихся на них имен не знакомо ему. Он проследовал за Дэлом. Сон, завтрак и сияющее солнце подняли ему настроение; теперь он воспринимал пребывание в Обители Теней как игру, причем такую захватывающую, с какой сталкиваться ему еще не доводилось. В самом деле, несмотря на все кошмары прошлой ночи, никто не причинил ему никакого вреда, даже не угрожал - он стал всего лишь жертвой или даже, скорее, участником мистификации, разыгранной настолько гениально, что только по-настоящему великому иллюзионисту такое под силу. Листка бумаги с надписью от руки на двери уже не было. А был ли он вообще, засомневался Том и подумал, что мало-помалу проникается атмосферой Обители Теней. - Ты когда-нибудь слыхал такое имя - Херби? Ничего оно тебе не говорит? - спросил он у Дэла. - Херби? - переспросил Дэл. - С Херби ты еще увидишься. x x x Обогнав замешкавшегося перед дверью Тома, Дэл вошел в бледно-зеленый зал с колоннами, уселся на первый ряд и, взглянув на сцену, расхохотался. Заинтригованный Том тоже посмотрел на сцену и опешил: на стуле с высокой спинкой восседал, раскинув руки и вытянув ноги, манекен в черном вечернем костюме, с выбеленной пудрой или мелом физиономией и в рыжем кудрявом парике. - А вот и Херби, собственной персоной, - объявил Дэл, как только Том плюхнулся рядом с ним в кресло. - Херби Баттер, прошу любить и жаловать. - Так это кукла?! - Тс-с-с... Рука манекена поднялась под углом в сорок пять градусов, голова повернулась сначала в одну, потом в другую сторону, затем точно так же вздернулась и вторая рука. Движения были как у робота: стремительные, дергающиеся, абсолютно нечеловеческие. Том расслабился в кресле - спектакль этот ему нравился. - Чудо механики - маг и акробат, - шепнул ему на ухо Дэл, как будто объявляя номер представления. Согнулась одна нога, потом другая, и тут робот-манекен поднялся со стула. Тому показалось, что он слышит, как внутри его работают механизмы. Манекен двинулся по сцене - сначала чуть неуклюже, был даже момент, когда он едва не свалился в зал, затем вдруг изменил походку и принялся вышагивать с потрясающе надменным видом. Тут на пути ему встретился тяжелый занавес. Сначала, видимо, манекен намеревался пройти прямо сквозь него, но потом все-таки остановился, немного подумал, вздернул руку и сдвинул портьеру в сторону. - Так это же твой дядя, - прошептал Том. - А то кто же? - усмехнулся Дэл. - Потрясающе! В ответ Дэл закатил глаза: ну, разумеется, потрясающе. Херби Баттер - он же Коулмен Коллинз - потешно расхаживал по сцене еще несколько минут, точно заводная игрушка, тупо таращась круглыми, лишенными всякого выражения глазами. Физиономия его под толстым слоем пудры казалась удивительно молодой и какой-то бесполой. Если бы не мужской костюм, это бледное личико под копной рыжих кудрей могло принадлежать довольно симпатичной девице чуть более двадцати лет. Затем Коллинз решил продемонстрировать им кое-что еще. Все теми же резкими, дергающимися движениями он переместился в середину сцены и тут на секунду замер, уставившись на мальчиков. - Теперь смотри, - Дэл толкнул Тома локтем в бок. Не успел он это произнести, как робот взвился в воздух, сделал сальто, приземлился на руки, раздвинул ноги и с легкостью несколько раз прошелся по сцене колесом. Потом из стойки на руках фигура с потрясающей быстротой и ловкостью принялась выполнять сальто назад с переворотом, приземляясь то на ноги, то на руки, мелькая в воздухе, и вдруг замерла на миг, тут же рухнув на сцену лицом вниз, точно ее выключили дистанционным управлением. Через несколько секунд Коллинз прямо так, как лежал на сцене, не изменяя положения рук и ног ни на миллиметр, медленно-медленно принял вертикальное положение - трюк этот, несомненно, требовал не только громадной физической силы, но и поразительного владения каждым мускулом тела. Том только ахнул. А Херби Баттер поклонился "публике" и, пятясь, исчез за занавесом, откуда через мгновение появился вновь, катя перед собой стол на колесиках, на котором был высокий шелковый цилиндр накрытый шелковой же белой шалью. - Вообразите птичку, - сказал он. Голос явно не принадлежал Коулмену Коллинзу: он был намного звонче и моложе. Маг сдернул шаль, и из цилиндра не вылетел, а выпал белый голубь. - А сейчас вообразите кошку... Белоснежный кот выбрался из шляпы через край и тут же стал подкрадываться к ошалевшей от страха птице. Херби Баттер в очередной раз сотворил сальто назад, приземлившись чуть ли не на кончики пальцев, затем вернулся в исходное положение и накинул на кота шаль. Она медленно опустилась на поверхность стола так, будто под нею ничего и не было. - Вот так: кошка и птичка, птичка и кошка... Именно в то, первое, утро он поведал Тому и Дэлу историю, оканчивающуюся словами: Теперь я кошачий король! - Можно вопрос? - сказал Том, поднимая руку, точно он был на уроке латыни. - Конечно. Маг присел на столик; голос его был все таким же звонким и бесполым. - Как у вас все это получается - я имею в виду акробатические трюки, - ведь вы хромаете? Том прямо-таки физически ощутил молчаливое неодобрение Дэла, однако маг и бровью не повел. - Хороший вопрос, и слишком откровенный, чтобы быть невежливым, так что ты, племянничек, не дуйся. Ответь я: потому что мне это нужно, ты бы вряд ли удовлетворился, хоть это и чистая правда, А потому я объясню тебе все подробно, но не сейчас, а через некоторое время, поскольку, Том, я намереваюсь научить тебя кое-чему похожему. Ты все со временем узнаешь, обещаю. Еще вопросы есть? Том отрицательно покачал головой. - Тогда прошу тебя подойти и пожать мне руку. Пожалуйста. Озадаченный, Том поднялся и направился к сцене. Маг, соскользнув со стола, подошел к самому ее краю, наклонился, но, вместо того чтобы пожать мальчику ладонь, сомкнул пальцы на запястье Тома. Тот удивленно поднял голову и взглянул в бесстрастное белое лицо. Ничего от Коулмена Коллинза в нем не было. - Все, что ты сейчас услышишь, - пальцы на запястье напряглись, - это для твоего же блага. Так вот, запомни: находясь здесь, ты столкнешься с очень многими странностями, с явлениями на первый взгляд совершенно невероятными и необъяснимыми. Учти только одно: все эти явления - порождение твоего разума, твоего сознания и подсознания, в том числе в результате взаимодействия с разумом моим. Вне тебя они не существуют, не существуют нигде. Херби Баттер отпустил руку Тома. - На протяжении трех месяцев - столько, сколько ты здесь пробудешь, - этот мир будет твоим, предназначенным для тебя и создающимся при твоем непосредственном участии, с твоей помощью. - Он улыбнулся. - Вот в чем смысл истории про кошачьего короля, по крайней мере отчасти. "Да, в самом деле", - подумал Том. - Прочувствуй это, посвяти этому всего себя. Ведь ты - один из очень немногих, кто на это способен. "Да, это так", - подумал Том, не обращая внимания на острые взгляды Дэла. - И вот еще что: этим летом ты будешь один. Твоя мама улетает завтра в Англию, а ее двоюродная сестра собирается замуж за.., за какого-то адвоката, да? Свадьба назначена на сегодня, и сразу после нее мама твоя отправится в Англию. Это так? - Да, но откуда... - Значит, это лето станет для Тома Фланагена периодом взросления, а я смогу наконец сбросить с себя непосильную уже ношу. Ты, Том, мальчик особенный, необыкновенный. Ночью ты мне это доказал. Потемневшее, задумчивое лицо Дэла встревожило бы Тома, но он не сводил взгляда с бледного бесполого лица наклонившегося к нему человека, узнавая в нем того крепкого, сильного Коллинза, которого ему довелось увидеть прошлой ночью. - Спасибо, - только и вымолвил он. Глава 13 - А теперь не развлечься ли нам? - сказал маг. - Вам нужно закрыть глаза. Том зажмурился, все еще ощущая жесткие пальцы Коллинза на запястье и все еще внутренне ликуя от похвалы маэстро. - Внимание! Уровень второй, - объявил маг. Том открыл глаза. Секундное воспоминание о крушении поезда заставило его рассердиться на самого себя: как он мог воспринять это всерьез и не распознать мистификацию?! Но ведь все было настолько достоверно, натурально... Том посмотрел на Дэла, но тот отвел взгляд. За те несколько секунд, что мальчики провели с закрытыми глазами, обстановка на сцене переменилась: место стола заняла громоздкая и сложная деревянная декорация, похожая на иллюстрацию из книги, причем, как показалось Тому, иностранной. Откуда-то лилась звонкая веселенькая мелодия. Шел 1959 год, и эта простенькая джазовая музыка живо напомнила двум пятнадцатилетним подросткам звуковое сопровождение диснеевских мультиков, которые они еще совсем детьми смотрели каждую субботу по утрам. Декорация на сцене изображала домик из мультфильмов, с надписью черным через все окно у парадной двери: "АПТЕКАРСКИЕ ТОВАРЫ". - Давайте заглянем внутрь, - предложил Коллинз. Теперь на нем был полосатый фартук и пенсне. Без клоунского грима он стал похож на старого доброго, всеми любимого дядюшку. Стены аптеки раздвинулись, выставляя напоказ то, что было внутри: длинные ряды полок, забитые пузырьками и склянками, прилавок, а на нем громадный черный кассовый аппарат. - Что вы хотели, молодые люди? Может, что-нибудь от кашля? Несколько пузырьков с этикетками "Микстура от кашля" радостно запрыгали на своей полке, при этом громко и назойливо кашляя. - Или снотворное? Теперь уже другие пузырьки оглушительно захрапели. - Или средство против роста? Две бутыли в одно мгновение уменьшились в размерах наполовину. - А может, вы желаете поставить банки? Стоявшая на прилавке коробка с банками открылась, и оттуда послышалась уже знакомая мелодия из мультиков. Том отчетливо разобрал рулады саксофона, переливы тромбона... - Крем, чтобы стать невидимками? Склянка рядом с банками будто растаяла в воздухе. Дэл хихикнул, и Том тоже. - Поздравительные открытки? Ящичек возле кассового аппарата, набитый открытками, внезапно ожил и заверещал наперебой: "Привет!", "Как делишки?", "Доброго здоровья, сосед!", "Да поможет вам Бог!", "Выздоравливайте скорей!", "Приятного путешествия!", "Не берите в голову!", "Бонжур!", "Шолом!"... - Ах, так вам никаких лекарств не нужно? - добродушно сказал старый аптекарь. - Вы здоровы? Тем лучше! Тогда давайте посмотрим поединок боксеров. Открытки перестали вопить, оркестр умолк, кашель и храп прекратились, полки с банками и склянками исчезли, сменившись окруженным по периметру канатами боксерским рингом. На ринге возник здоровенный амбал из мультиков, с квадратной челюстью и злобной физиономией. Послышались аплодисменты, приветственные крики. Амбал, сделав зверскую гримасу, бухнул себя кулаком в грудь и напряг татуированные бицепсы. - Это Блуто! - радостно взвизгнул Дэл, на что Том отозвался: - Нет, он мне напоминает... Кого? Он никак не мог вспомнить. Настойчиво зазвонил звонок. Добрый старый аптекарь, который теперь был в ярком клетчатом пиджаке и плоской твидовой кепке, торопил: - Быстрей, быстрей занимайте свои места, сейчас начнется первый раунд! Они взобрались на сцену и уселись на металлические складные стулья прямо у канатов. Рядом с ними, откуда ни возьмись, возник болельщик с моноклем и выпирающей вперед лошадиной челюстью. - Сейчас мы с вами увидим потрясающий поединок, - проговорил он с чуть забавным английским акцентом. - Этот мерзавец свое получит... Но где же наш герой-молодец? Похоже, Чеп немного задерживается... И тут на ринг выскочил ужасно знакомый кролик Багс из мультиков. Под оглушительный вой и свист публики он приветственно потряс над головой лапами в боксерских перчатках. Его злодей-соперник, нахмурившись, поплевал на свои перчатки и хлопнул ими друг о друга. Кролик же подскочил к нему (он был почти такого же роста), внезапно обнял его за жирную талию, оттолкнулся задними лапами от ковра, затем еще раз, и вдруг оба они взмыли в воздух. Том задрал голову: они все поднимались и поднимались, пока не стали точкой в небе, потом на миг остановились и вдруг стали стремительно падать. Вот-вот разобьются в лепешку... И тут кролик, отпустив амбала, раскрыл маленький зонтик со сборками и плавно опустился на сцену. А его соперник, рухнув с головокружительной высоты, расплющился словно монета. Тем не менее его плоская теперь туша приняла вертикальное положение, и он, яростно брызжа слюной, ринулся на кролика. Тот на своих мощных задних лапах легко и стремительно затанцевал вокруг противника, нанося короткие, но точные удары. Татуированный амбал, собрав все силы, размахнулся раздувшимся вдруг, точно воздушный шар, кулаком так, что вихрь взъерошил Тому волосы, а длинные кроличьи уши затрепыхались. И тут со злодеем-амбалом произошел конфуз: он, видно, так перенапрягся, что его боксерские трусы лопнули на заду с таким звуком, будто он оглушительно "подпустил ветра". Он покраснел как рак и, стыдливо прикрывая зад перчатками, в панике заметался по рингу. - Вот это облажался! - радостно взвизгнул сидевший рядом фанат. - А ведь он, похоже... Тут на мгновение испарившийся кролик Багс появился вновь, теперь уже на велосипеде, в сюртуке, цилиндре и с колокольчиком в лапе. Велосипед вихлялся из стороны в сторону в унисон со звоном колокольчика. На шее у кролика висела табличка с надписью: "Стайкен Тайм, портной, срочные заказы". Тайм... Том задумался: имя вроде бы знакомое. И тут он вспомнил тот апрельский день, порывы ветра, несущие песок и ворошившие цветы на могилах. И преподобного мистера Тайма, моловшего полную чушь. Том осознал, что его охватывает ужас. Это не может быть простым совпадением, никак не может. А Багс на велосипеде принялся выписывать круги по рингу. Теперь у него появилась громадная игла с продетой сквозь нее ниткой, более похожей на канат: двигаясь вокруг вконец растерянного амбала, он быстро-быстро упаковывал его словно в кокон. В точности как преподобный Тайм, Багс время от времени молитвенно соединял перед собой лапы, закатывал вверх глаза, кротко склонял голову - короче, пародировал священника как мог. Том как будто даже уловил запах мятной жвачки изо рта. Когда Блуто (или все-таки Снейл?) исчез в коконе вместе со своей татуировкой, беспомощно извиваясь червяком, Багс соскочил с велосипеда и принялся выделывать над коконом загадочные пассы - через секунду тот превратился в кафедру, на которой лежала раскрытая книга. Багс поклонился, сложил молитвенно лапы и стал занудливо читать проповедь. При виде столь блестящей пародии на ненавистного святошу Том почувствовал огромное облегчение. - Жуткий зануда, правда? - пробормотал фанат. - Еще какой! - ответил Том "Вот что делает магия", - подумал он с восхищением. Вот почему ее так ненавидят все эти ханжи в рясах и без оных: магия способна выставить их на посмешище, показав такими, как они есть. Ему вдруг стало так легко и свободно, как, наверное, никогда в жизни. А Багс начал выделывать пассы возле своего велосипеда: тот прозвенел звонком и вдруг выстрелил вверх множеством железок, которые тут же превратились в огни фейерверка. В лапах у кролика оказалось ружье. Он скинул сюртук, вывернул его наизнанку - теперь это была военная форма. Натянув ее на себя, Багс прицелился в воздух и нажал курок. Из дула вырвались огни фейерверка. Затем он упер ружье стволом в пол, рванул на себя приклад, словно рычаг, в полу сцены распахнулся люк, куда и провалилось спеленутое тело Блуто, в которое уже успела превратиться церковная кафедра. Исполнив победную пляску папуасов, кролик переломил ружье надвое - оно стало опять велосипедом, - вскочил в седло и умчался прочь со сцены. - Надеюсь, вам понравилось, - сказал фанат голосом Коулмена Коллинза. Том в возбуждении повернулся к нему: маг вернул свой нормальный облик. У него был чуть усталый, но страшно довольный вид, какой и положено иметь старому дядюшке-добряку, сумевшему великолепно развлечь любимого племянника и его лучшего друга. - Ну да, вижу, что понравилось. - Вдруг он протянул руку и ласково погладил Тома по волосам. - А ты, мальчик мой, просто чудо. Том невольно напрягся; приподнятое настроение почему-то сразу улетучилось. - Какой сегодня день? - осведомился тем временем Коллинз. Тома так ошарашил его неожиданный жест, что он лишь пожал плечами. Маг убрал руку с его головы. - Сегодня воскресенье, - сказал он, - а по воскресеньям полагается предаваться благочестивым размышлениям. Поэтому я счел необходимым включить в наш маленький спектакль хоть одну библейскую сценку. Он хлопнул в ладоши, и декорация стала поворачиваться. Веселенькая мелодия сменилась более спокойным, но каким-то пульсирующим ритмом. Том машинально принялся отбивать такт ногой, и маг одобрительно кивнул. А декорация уже полностью повернулась: на сцене появился длинный стол, заставленный блюдами и кубками с вином. В окно лились багровые лучи предзакатного солнца. Тринадцать фигур в хитонах за столом, хотя и знакомые, несомненно, не были столь легко узнаваемы, как кролик Багс или Блуто из мультиков. Раздался громкий смех Дэла, и Тома осенило. Как же он мог сразу не узнать знаменитую сцену: внимание одиннадцати за столом полностью устремлено на высокого, еще молодого человека с бородой, сидящего в центре, а тринадцатый куда-то отводит взгляд... - Та самая картина, - проговорил Том. Коллинз улыбнулся. Вместо религиозного гимна послышались вдруг бравурно-шаловливые аккорды фортепиано, собравшиеся за столом принялись размахивать руками, будто дирижируя, затем поднялись и пустились в пляс, горланя идиотские куплеты: Трали-вали, трали-вали, Трали-вали, семь пружин! На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. Меню у нас тут нету, Ведь мы не в ресторане. На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. Вчера мы ели рыбу, Сегодня - рыбу с хлебом, А завтра - хлеб без рыбы, Живем - не голодаем! Эх! На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. Бородатый извлек из-под хитона саксофон и выдал пронзительное, душераздирающее соло, остальные принялись размахивать руками и притопывать. Один из апостолов задудел в трубу. Хор сменился нестройными пьяными воплями: ЭХ-МА! На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. Декорация начала снова поворачиваться. На ужин у нас рыбка, Какая - мы не знаем. Стол вместе с людьми, горланящими идиотские куплеты, исчез из виду. Музыка - если ее можно так назвать - затихла. Теперь перед ними была лишь глухая черная стена. - Ну как вам это? - спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, добавил: - Может, перейдем теперь к Уровню третьему? Поучимся летать? - Да, да! - в один голос воскликнули оба мальчика. Глава 14 И тут внезапно все исчезло, испарилось, словно сон, день сменился ночью, стало гораздо холоднее... Том, совершенно обнаженный, завернутый лишь в мягкий плед, мчался на санях с Коулменом Коллинзом, а вокруг бушевал буран, почти скрывая лошадь впереди. Они неслись куда-то вверх, по обеим сторонам возвышались темные стены леса, и только серый силуэт лошади мелькал в белой пелене. Коллинз повернулся к Тому, и тот чуть не вывалился из саней: лицо мага походило на череп, мертвенно-бледная кожа обтягивала кости. Из провала рта послышались слова: - Не бойся, просто я решил уединиться с тобой на минутку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Все осталось как и было - не надо бояться. Теперь на Тома смотрел не череп, то была морда волка, только почему-то белого. - Я ничего тебе не запрещаю. Абсолютно ничего, - проговорило чудовище. - Можешь заходить куда захочешь, открывать любую дверь. Учти, птенчик, лишь одно - с чем бы ты ни столкнулся, что бы ни увидел, приготовься воспринимать это как должное, ничему не удивляться и ничего не бояться. Волчья морда оскалилась в зубастой ухмылке. А сани все неслись сквозь обжигающий ветер в снежную пелену. - Какой сегодня день, вернее, ночь? - выкрикнул Том. - Все тот же, тот же самый день. Или ночь, если хочешь. - А я летал или нет? Волк рассмеялся. Ты можешь открывать любую дверь. Лошадь все несла и несла их в гору, ночь становилась все черней и черней, мороз усиливался. - Все та же ночь, только шесть месяцев спустя, - прорычал волк. - Та же ночь, только в другом году. Зверь снова захохотал. Тома сковал такой жуткий холод, что впору было вывернуть собственное тело наизнанку, чтобы закутаться в него. - Так я летал? Скажи! И Коллинз в волчьей шкуре ответил ему: - Ты теперь мой, мальчик, мой и ничей больше. Так что все секреты и тайны магии перед тобой открыты. Лес остался позади, и сани, похоже, мчались по совершенно пустынной местности, все вверх и вверх. "Паужину нас рыбка", - пританцовывая, распевал Иисус... А зверь все говорил и говорил: - Когда я был таким, как ты, таким, как Дэл, - волк ухмыльнулся мальчику, наблюдая, как тот, трясясь от холода, старается поплотнее закутаться в плед, - у меня тоже был учитель, великий маг. Со временем я стал его партнером, и мы исколесили всю Европу. Ну а потом он сотворил такое, что и словами не выразить. После этого мы уже не могли работать вместе, более того, стали заклятыми врагами. Но я уже успел обучиться у него всему и сам стал великим магом. Вот тогда я и обосновался здесь, в моем царстве-государстве. - В вашем царстве? - переспросил Том, но волк, проигнорировав вопрос, продолжал: - Он, в частности, обучил меня наводить порчу как на людей, так и на неодушевленные предметы. Это его собственное выражение; таким языком он изъяснялся. Ну я и навел порчу на него самого. Длинные волчьи клыки блеснули в темноте. - А на поезд? На поезд вы тоже навели порчу? Волк стегнул лошадь кнутом. Точнее, не волк, а человек с головой волка. Не отвечая на вопрос Тома, он проговорил: - В будущем тебя ждет стена всеобщего отчуждения, непонимания. Ты станешь предлагать людям бриллианты, а они скажут тебе: забери назад свой мусор. Ты им предложишь вино, а они спросят тебя: это что, уксус? - Тут Том услышал злобный рык: - Так вот, мой мальчик, как только ты с такими людьми столкнешься, наводи на них порчу, не колеблясь ни минуты. Лошадь наконец достигла вершины холма и замерла, понурив голову и жадно втягивая в себя ледяной воздух. Из ноздрей ее валил пар. - Теперь посмотри вниз, - скомандовал его спутник. Перед ними лежала заснеженная, поросшая пихтами долина, покрытое льдом озеро, а за ним, на вершине холма, Обитель Теней, похожая на игрушечный кукольный домик с поблескивающими стеклами окон. - Вот оно, мое царство, мой мир. Он может стать твоим. Тут есть все, что и в большом мире, все его сокровища, все удовольствия и наслаждения. Взгляни. Домик перед ним вдруг вырос так, что Том в одном из верхних окон увидел обнаженную девушку. Она подняла руки, потянулась всем телом. Он не мог рассмотреть ее так ясно, как хотелось бы, но ощущение было такое, словно чья-то мягкая, теплая лапка легонько сжала и тут же отпустила его сердце. На него нахлынула томительная волна нежности. Это не имело ничего общего с рассматриванием фотографий в эротическом журнале: ток, посылаемый ему девушкой в окне, не шел ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал при виде глянцевых картинок. - И туда взгляни. В другом окне он увидел несколько человек за карточным столом - перед одним из них высилась внушительная горка купюр и монет. Том перевел взгляд на девушку, но теперь из окна лилось лишь ровное сияние. А ты, Роза, тоже принадлежишь ему? - И туда тоже взгляни, - сказал повелительно человек с головой волка. Картинка в другом окне: мальчик нерешительно открывает высокую дверь в неярком свете, и вдруг его - его, Тома? - фигурку охватывает внеземное сияние - столь ослепительно прекрасное, что мгновенно затмевает даже образ девушки. Да и сама девушка есть, судя по всему, лишь часть этого великолепия... - А теперь - туда. Еще в одном окне он увидел пустое, залитое светом помещение с зелеными стенами и белыми колоннами - Большой театр. И тут мимо окна в воздухе проплыло его собственное тело, парящее высоко над полом. Исчезнув на минуту из поля зрения, оно вновь появилось в проеме окна, только теперь тело его кувыркалось в воздухе непринужденно и легко, точно падающий с дерева сухой лист. - Я летал, - выдохнул он, не ощущая уже даже холода. - Ну разумеется, летал, - подтвердил маг. - Alis volat propliis. Хохот его разнесся по всей долине. Казалось, хохотали вместе с ним и пихты, и окрестные холмы, и морозный воздух, и даже лошадь, у которой из ноздрей валил пар. - Не дожидайся, мальчик, пока станешь великим человеком... - сквозь раскаты хохота донесся до него голос мага. Том вдруг почувствовал, что проваливается сквозь плед, сани, склон холма, буран и ветер, летя куда-то в неизвестность. - ..Будь великой птицей. Вспомнил! Он все вспомнил! Просторное зеленое помещение. Коулмен Коллинз обращается к нему и Дэлу: - Сядьте на пол. Закройте глаза. Начинайте обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Вы спокойны, расслабленны. То, чем мы сейчас займемся, с физиологической точки зрения невозможно. Значит, мы должны натренировать тело так, чтобы оно восприняло невозможное, и тогда это станет возможным. После небольшой паузы он продолжил: - Невозможно дышать в воде. Невозможно человеку летать. Но и то и другое становится возможным, если мы обнаружим в своем теле скрытые мышцы и научимся правильно пользоваться ими. Очередная пауза. - Раскиньте, мальчики, руки, разверните плечи. Вообразите их мысленно, представьте себе мышцы, сухожилия, кости. Представьте, как они раскрываются.., раскрываются все шире.., развертываются. Том представил.., нет, он действительно увидел, как его мышцы распахиваются, раздаются вширь, в то время как в сознании его рождается нечто совершенно новое, безрассудно-отчаянное. - При счете раз глубоко вздохните, при счете два выдохните и очень спокойно, медленно-медленно вообразите, как вы поднимаетесь над полом на один-два дюйма. Раз. Воздух наполнил легкие Тома; новое ощущение в мозгу разгоралось ярко-желтым пламенем. - Два. Вдруг в памяти всплыла совсем другая картинка: Лейкер Брум словно помешанный носится по рядам, тыча пальцем то в одного, то в другого, громко выкрикивая имена. На Тома нахлынула волна ненависти. Он с силой выдохнул, и ему показалось, что деревянный пол под ним слегка задрожал. - Пусть ваше сознание как будто плывет по течению, - донесся тихий, но сильный голос. Том ощутил себя воздушным шаром, наполненным гелием, и тут его снова посетило непрошеное видение. Причем одно сменялось другим: сначала он увидел Лейкера Брума в позе драматического актера на сцене в наполненной дымом аудитории, затем - преподобного мистера Тайма на похоронах его отца и наконец - парящего в темной спальне Дэла. И тут ему привиделась, вероятно, самая жуткая из всех картин: солдаты, танки, искромсанные тела, шикарные леди со звериными головами - образы, наполненные непередаваемым словами ужасом, внушающие неимоверное отвращение. Поверх всего этого всплыл человек в длинном плаще с поясом и широкополой шляпе, по чьей команде все эти кошмарные порождения человеческого (человеческого ли?) разума вдруг одновременно пустились в дикий пляс... "А почему бы и нет? - подумал он. - Разве это так уж невозможно?" Внезапно потеряв вес, он перевернулся на спину и не ощутил под собою пола. Пламя, охватившее мозг, разгорелось еще сильней. Тут его посетило еще одно видение, чудовищнее даже предыдущего: внизу, под ним, был зал, заполненный ребятами и учителями, на сцене - Дэл и он сам в костюмах Найта и Фланагини. И в то же время он парит высоко над всеми, под потолком. Глаза его болят, голова готова взорваться от давления, а ставшее паучьим тело пронзили тысячи иголок. Именно таким, паукообразным, Том видел Скелета за мгновение до пожара, а теперь вдруг сам в него превратился и смотрит на все его, Скелета, глазами... Чуть не теряя рассудок, он мешком свалился на деревянный пол. Из носа хлынула кровь. - Теперь ты увидел, - шепнул, склонившись над ним, Коллинз. x x x - Разве ты не знал, что можешь дышать под водой? - спросил Коллинз. Все тело Тома разрывалось от боли и холода. - Ненависть - вот ключ ко всему, - продолжал маг. Мягкость его тона никак не сочеталась со страшным смыслом слов. - Точнее, секрет - в умении ненавидеть, и это умение заложено у тебя в генах. Том попытался еще плотнее обернуть вокруг себя плед. Казалось, уши вот-вот отмерзнут и отвалятся. - Хочу, мой юный друг, показать тебе кое-что еще. - Но я же не летал на самом деле, - пробормотал Том. - Я просто поднялся в воздух.., потом перевернулся... - Еще кое-что, - повторил маг. Ледяной вихрь накрыл их, и человеческое лицо вновь превратилось в волчий оскал. Коллинз одной рукой натянул поводья, другой хлестнул лошадь кнутом, пуская ее во весь опор по снежной целине. Лошадь пушечным ядром понеслась вниз по склону. Волк ухмыльнулся в лицо Тому как раз в тот миг, когда ветер выжал слезы из глаз и все вокруг сделалось расплывчатым, как там, в Большом театре. Том натянул плед на голову и вдыхал его пыльный, затхлый аромат, пока не почувствовал, что сани замедляют ход. Они были в долине. Луна освещала обширное заснеженное пространство, посреди которого стояло высокое здание, объятое пламенем. Том уставился на горящий дом: по мере того как они приближались, он почему-то уменьшался в размерах. Они подъехали достаточно близко, чтобы можно было почувствовать жар пламени. - Узнаешь? - спросил Коллинз. - Да. - Слезай с саней, - велел маг, - и подойди ближе. Сначала Том не двинулся, но Коллинз схватил его за локоть и вытащил за собой на снег. Плед соскользнул, но Том успел поймать его и снова набросить на плечи. Вокруг его горячих ступней на жестком снежном насте пошли трещины. - Мы в самом деле здесь? - спросил он. - Подойди и в самом деле удостоверься, - передразнил его Коллинз. Том приблизился к зданию, которое теперь было не выше его самого. Все верно: там кабинет Фитцхаллена, а там - Торпа. Огонь был таким сильным, что металлические балки гнулись и корежились от жара. Он слышал, как в спортивном зале лопались стекла. А здание все ужималось. Это что, какая-то проекция, что-то вроде кино? Тогда почему он чувствует жар? На глаза его вдруг навернулись слезы. - И что тебе все это говорит? - донесся голос из-за спины. - Думаю, это уже слишком, - выдавил из себя Том, не оборачиваясь, чтобы Коллинз не заметил слез. - Еще бы. Но так и было задумано. Посмотри-ка еще разок. Том взглянул на пылающую школу. - Ну же, прислушайся хорошенько к внутреннему голосу. Что он тебе говорит? - Говорит.., что надо отсюда сматываться. - В самом деле? Маг засмеялся: он-то знал, что это не так. - Пожалуй, нет... - Конечно нет. Он говорит тебе: живи, пока живется, и бери от жизни все, что можешь взять. И, между прочим, до сих пор у тебя это неплохо получалось. Тома начало трясти. Ноги его закоченели, лицо, наоборот, пылало. Было очевидно, что Коулмен Коллинз видел его насквозь, он словно препарировал его душу и делал это с поразительным цинизмом. Как и все молодые люди, Том (по крайней мере, так ему казалось) нутром чуял отношение к нему окружающих, и на мгновение у него мелькнула мысль, что Коулмен Коллинз ненавидит и его, и Дэла. Секрет - в умении ненавидеть... Дрожь колотила его так сильно, что плед едва не соскользнул с плеч, если бы Том не вцепился в него обеими руками. - Пожалуйста... - Он собирался попросить о чем-то таком, что не мог выразить словами. - Сейчас ночь. Тебе пора в постель. - Прошу вас... - Этот мир принадлежит и тебе, сынок. Настолько, насколько я того захочу, а ты сможешь взять у меня то, что будет тебе здесь предложено. - Пожалуйста.., отвезите меня обратно. - Сам найдешь дорогу, птенчик. Коллинз взмахнул кнутом, и лошадь рванулась с места. Маг исчез, даже ни разу не оглянувшись. Том бросился было за санями, но, споткнувшись, упал в снег. Холод обжег ему бедра и грудь: плед все-таки с него свалился. Он поднял голову - посмотреть на огонь, но и пылающая школа точно сквозь землю провалилась. Том встал на колени, потом неуклюже поднялся на ноги, пытаясь снова завернуться в плед. Прямо на него двигался снежный вихрь, настоящая белая стена. В отчаянии Том повернулся к ней спиной, стараясь хоть лицо прикрыть, и тут перед глазами его мелькнули зеленые блики - за мгновение до того, как налетевший вихрь сшиб его с ног и швырнул на... Никуда он его не швырнул. Вытянув руку. Том наткнулся на обитый чем-то мягким подлокотник кресла. Глава 15 Он снова был в Большом театре иллюзий. Прямо над ним одна-единственная лампочка излучала тусклый свет, создавая причудливую игру светотени там, где в беспорядке валялась его одежда. Том натянул штаны и сунул ноги в мокасины; носки и нижнее белье он, скомкав, запихнул в карман. Вслед за этим надел рубашку. Все это он проделал машинально - голова его, без единой мысли, звенела от пустоты. Том посмотрел на часы: было девять. Неужели прошло уже около десяти часов с того момента, как Коулмен Коллинз решил с ним "побеседовать с глазу на глаз"? И чем все это время занимался Дэл? Он вышел в полутемный коридор. Мысль о Дэле вывела его из прострации: нужно немедленно увидеться и переговорить с ним. Еще утром Том был страшно доволен, что приехал-таки с Дэлом в Обитель Теней, теперь у него опять возникло почти уже забытое ощущение приближающейся опасности. Тепло только начинало возвращаться в окоченевшие ступни. Том дошел до того места коридора, прямо перед поворотом в старую часть здания, где от него отходил еще один, короткий, коридор, ведущий к запретной двери. Он в раздумье остановился, глядя на перекрещивающиеся металлические пластины и вспоминая недавние слова Коллинза: "Это и твой мир, твое царство, сынок". "Что ж, - подумал он, - пора взглянуть в лицо, вероятно, самому ужасному, что есть в этом доме". И потом, разве он не доказывал Дэлу в первую же ночь, что сам запрет означает не что иное, как скрытое подталкивание к нарушению? - Я это сделаю, - неожиданно для самого себя сказал он во весь голос. Не успев начать отговаривать самого себя от вызывающе открытого неповиновения хозяину, он был уже у самой двери. Бронзовая ручка обожгла холодом ладонь. В памяти всплыла третья картинка, показанная Коллинзом там, на вершине холма: мальчик открывает дверь и окунается в изумительное, неземное, сладко поющее сияние. Чем ты пожертвуешь: твоими крыльями или твоей песней? Том распахнул запретную дверь. Глава 16 БРАТЬЯ - Ты только посмотри, Якоб, кто к нам пришел. - Незнакомец, оторвавшись от письменного стола, улыбнулся Тому. Его напарник тоже поднял голову от разложенных перед ним бумаг и одарил Тома такой же вопросительно-приглашающей улыбкой. - Нет, ты видишь? - продолжал первый с сильным немецким акцентом. - У нас посетитель, юный посетитель. - Вижу, вижу, - ответил второй, - глаза у меня пока на месте. Оба они были уже в годах, гладко выбриты, одеты несовременно, а старомодные очки, как и одежда, явно иностранного производства, несколько смягчали их суровые лица, придавая братьям сходство с университетскими профессорами. Восседали они за своими столами при свечах. Сзади виднелись высокие, почти до потолка, стеллажи с книгами. - Пригласим его? - спросил второй. - Думаю, мы просто обязаны его пригласить. Заходи, мальчик, сделай одолжение. Проходи, проходи. Вот так, сюда. В конце концов, мы тут работаем и ради тебя тоже. - Это Вильгельм, а меня зовут Якоб, - представился второй с легким поклоном. Был он шире в плечах и более коренаст, нежели его напарник с лицом добряка. Поднявшись из-за стола, он вышел навстречу Тому, и тот обратил внимание на его вымазанные глиной ботинки. В нос ударил сигарный запах. - Пожалуйста, присаживайся. Вон туда, - он указал на длинный мягкий диван справа от своего стола. По мере того как глаза привыкали к полумраку, Том рассматривал детали интерьера комнаты: картины темных тонов и какие-то документы в рамках на стенах, чучело птицы на одной из книжных полок, стеклянный колокольчик, высушенные цветы. - Я знаю, кто вы, вернее, догадываюсь, - проговорил он, присаживаясь на диван. - Мы - те, кем хотели быть всю жизнь, с самого детства, - заявил Вильгельм. - И в этом наше великое счастье. Сколько еще людей могут похвастать тем же? Мы хотели оставаться вечно молодыми, и нам это удалось. - Вторая наша радость - коллекционирование, - добавил Якоб. - И этим мы тоже занимаемся всю жизнь, с самого детства. - Не знаю, что бы я делал без брата, - снова вступил в разговор Вильгельм. - Это так важно - иметь брата. У тебя есть брат, мальчик? - Ну, в какой-то степени есть, - ответил Том. Ответ этот рассмешил братьев. Смех был таким искренним, таким заливистым, что и сам Том к ним присоединился. - Так чем же вы тут занимаетесь? - поинтересовался он. Братья переглянулись. Их веселое настроение начало заражать и Тома. - Чем занимаемся? Сочиняем разные истории, - ответил Якоб. - Истории? Какие истории? - Разные - окутанные тайной, завораживающие, забавные, страшные... - А для кого вы их сочиняете? - Просто сочиняем, для того чтобы сочинять, - сказал Якоб. - Разве не понятно? Да ведь у нас и в жизни было много сказочного, и почти всегда со счастливым концом. Даже ошибки были счастливыми. Помнишь ту нашу историю про бедную девочку-сироту, в конце концов попавшую на королевский бал? В нашем оригинале туфелька ее была из меха, а в переводе она оказалась хрустальной. - И получилось намного лучше, - подхватил Вильгельм. - А помнишь, братец, мой странный сон про тебя: стою я на вершине горы.., идет снег.., а передо мною - клетка, как в зоопарке, и в клетке этой сидишь ты и дрожишь от холода... а я смотрю на тебя сквозь прутья... - Да, ты был в ужасе, но ужас твой смешался с изумлением. Мы хотим, чтобы и наши читатели изумлялись, узнавая сказочный мир, полный чудес. - Истории эти не для каждого ребенка, не всем они подходят. Там всегда присутствует нечто ужасное, и это ужасное - реально. Но против страха есть лекарство, оно - в природе, в естестве, и это наша лучшая защита от страха. Разве не так? Они ждали ответа, и Том, хоть и не очень понимал их рассуждения, ответил: - Да, так. - Молодец, ты быстро усваиваешь науку. - Якоб отложил в сторону ручку, которой поигрывал все это время. - А знаешь, о чем говорил Вильгельм перед смертью? О своей жизни, спокойно и просветленно. - Потому что мы с братом приняли предложенный нам дар, за что и были вознаграждены тысячекратно, - сказал Вильгельм. - Этот дар, это сокровище - страна чудес, где мы провели лучшие наши годы. Но это была и жертва: если бы наш отец не умер молодым и у нас было бы нормальное детство, как у всех, возможно, мы никогда бы не открыли для себя эту замечательную страну. - Ты хорошо понимаешь, что хочет сказать Вильгельм? - спросил Якоб. - Думаю, да, - ответил Том. - Разумеется, наши сокровища, наши сказки предназначены в том числе и для детей. Однако... Том кивнул. Он понял: к нему эта оговорка не относится. - Ребенок еще не может постичь их глубинный смысл, - закончил мысль Вильгельм. - Мы пожертвовали своими крыльями, чтобы сохранить нашу песню, без которой для нас жизни нет, - сказал Якоб. - Что же касается тебя... Во взгляде братьев Том увидел снисходительность умудренных опытом людей. - Никогда не разбрасывайся предложенными тебе дарами, - продолжал Якоб. - А когда тебя призовут... - Мы сразу откликнулись, когда были призваны. Это долг каждого - откликнуться на зов. - Вильгельм посмотрел на часы. - О Боже, по-моему, мы тут слишком увлеклись. Уже поздно. Давай-ка, братец, отложим нашу работу до утра - нас ждут жены. Они подняли большие карие глаза на Тома, ожидая, что он удалится. - Скажите только одно: что ждет меня дальше? - взмолился Том, почти уверенный, что уж братья-то должны знать. - Твоя история еще только-только начинается, - ответил Якоб. - Как и в любой истории, у нее, конечно, будет свой конец после долгой череды довольно неожиданных сюжетных поворотов. А пока, сынок, прислушайся к нам: не отвергай дара, который тебе предлагают. Вот это - самый лучший наш тебе совет. Теперь же извини - нам пора. Том в замешательстве поднялся с дивана: как много здесь оканчивается внезапным исчезновением или в лучшем случае прощанием, как теперь. - Но куда вы торопитесь? И вообще, где, по-вашему, мы находимся? - Как это где? - хохотнул Вильгельм. - В Обители Теней, где же еще? Для нас Обитель Теней - все, как она может стать и для тебя. Это не только наш дом, но и наша жизнь. Вероятно, она станет и твоей жизнью. Где бы ты ни был - в дремучем лесу... - Или в санях, мчащихся по снежной целине... - Сгорая от любви к спящей царевне... - Или задумчиво взирая на костер, в огне которого перед твоим взором предстают видения... - Или даже просыпаясь в холодном поту у себя в постели, разбуженный ночным кошмаром... - Ты все равно остаешься в Обители Теней. Братья засмеялись, задувая при этом свечи на своих столах. - Только один вопрос, последний, - крикнул Том в темноту. - Спроси у сказок, сынок, - донесся до него удаляющийся голос. Послышался легкий шорох, и наступила тишина. Братья Гримм исчезли. - Но ведь сказки все время дают разные ответы, - растерянно пробормотал Том. Дверь он отыскал на ощупь. Глава 17 Свернув за угол в главный коридор, он сразу же наткнулся на Коулмена Коллинза: тот стоял в полумраке, загораживая проход. На Тома накатила липкая волна страха: он нарушил один из основных запретов, и маг это знал. Он, безусловно, видел, откуда вышел Том. Оставалось только ждать реакцию Коллинза. Лицо его скрывала тень, он сутулил плечи и держал руки в карманах. Лишь тигриные глаза зловеще светились в темноте. - Да, я был в той комнате, - просто сказал Том. Коллинз кивнул, не вынимая из карманов рук и продолжая сутулиться. - И вы заранее знали, что я обязательно туда пойду. И опять Коллинз молча кивнул. Том попытался проскочить мимо него, прижавшись к стене, но Коллинз решительно загородил путь. - Вы знали, - повторил Том, - и вы сами этого хотели. Помните, что вы мне говорили? Так вот, я понял и принял все, что там увидел. Том сам услышал в своем голосе нотки упорства, смешанного со страхом. Коллинз склонил голову и сделал шаг вперед. Теперь можно было рассмотреть выражение его лица: задумчиво-отрешенное. Внезапно маг поднял голову и уставился Тому прямо в глаза - взгляд его был холоднее льда. Может, он просто ломает комедию? Этого Том не знал. Единственным его ощущением в этот момент был страх, более сильный, чем даже там, в санях, на морозе. И уж конечно, в тысячу раз сильнее того страха, который нагонял, бывало, разбушевавшийся мистер Торп. Глаза Коллинза точно пригвоздили Тома к месту. - Разве вы не этого хотели? Не об этом говорили мне? Коллинз шумно выдохнул, сжал губы в струнку и наконец заговорил: - Самонадеянный молокосос, неужели, по-твоему, ты можешь знать, чего хочу я? Язык Тома примерз к небу. Вдруг Коллинз пошатнулся, сделал шаг назад и ударился головой о стену. Волна вонючего перегара обдала Тома. - Всего за два дня ты предал меня дважды. Я этого не забуду. - Но ведь я думал... Маг так резко подался к нему, что Том отшатнулся: похоже, Коллинз собирался его ударить. - Он думал! Тоже мне, мыслитель. А я вот думаю о том, что ты уже два раза меня ослушался. - Глаза его бешено сверлили Тома. - Ну и что же от тебя ждать дальше? В следующий раз ты залезешь в комнату ко мне? Станешь рыться в моем письменном столе, да? Ну вот что, мальчик мой, ты, как я погляжу, нуждаешься не в развлечениях и мультиках, а кое в чем другом. - Но вы ведь сами мне сказали, что можно... - Я тебе сказал - нельзя! Том сглотнул. - Так, значит, вы не хотели, чтобы я их видел? - Видел кого, ты, предатель? - Тех двоих, Якоба и Вильгельма. - Там никого нет. А теперь ступай к себе. Я собирался предостеречь твоего друга, так что передай ему это от меня. Все, брысь отсюда! Убирайся! - Предостеречь насчет чего? - Дэл знает сам. Просто передай ему это, и все. Ну что, У тебя плохо со слухом? Я сказал - иди отсюда! Он шагнул в сторону, и Том наконец проскользнул мимо него. Вдогонку он услышал бормотание: - Надо будет проучить тебя хорошенько... С трудом сдерживая себя, чтобы не припустить бегом, Том быстро, как только мог, добрался до лестничной площадки. Только теперь он осознал, что весь мокрый: пот струился даже по ногам. Из коридора доносились прихрамывающие шаги Коллинза - тот удалялся в направлении своих "театров". Следующий миг принес новое потрясение. Взглянув вверх, он увидел, как с площадки второго этажа на него с ужасом смотрит высохшее как грецкий орех старушечье лицо. Поняв, что он ее заметил, старуха в длинном черном платье с наглухо закрытым воротом отпрянула и поспешила скрыться. - Эй! - крикнул Том ей вдогонку. Ответа не было. Он бросился наверх, пробежал мимо спален, но заметил лишь уголок черного платья, тут же скрывшийся за поворотом в дальнем конце коридора. В окне он краем глаза увидел хорошо знакомую картину: лес, весь в огоньках, отражающихся в темной ледяной поверхности озера. Только добежав до конца коридора, он понял, что еще ни разу тут не был. Старуха, проскользнув в дверь, которой он тоже раньше не видел, спускалась по наружной лестнице, ведущей во двор. Прежде чем дверь захлопнулась, Том успел выскочить на эту лестницу и дотронуться до плеча старухи. Та остановилась и застыла как вкопанная. На ее высохшем лице промелькнула сложная гамма чувств. Том увидел над ее верхней губой несколько седых волосков, тогда как брови ее были черны как смоль. Глаза были темно-карими, почти черными. Том одновременно осознал две вещи: во-первых, она была иностранкой, а во-вторых, почему-то ужасно стыдилась того, что он увидел ее. - Прошу прощения, - сказал он, - я вовсе не хотел вас напугать. Она резко двинула плечом, освобождаясь от его руки. - Я просто хочу поговорить с вами. Она покачала головой. Глаза ее были холодны как льдинки. - Вы тут работаете, да? Она опять не ответила. Единственное, чего она хотела, - чтобы Том от нее отстал. - Почему мы вас до сих пор не видели? Молчание. - Вы знаете Дэла? Что-то неуловимо промелькнуло в ее лице, и Том понял: знает. - Скажите, что здесь происходит? То есть как это все получается? И почему вы нам не показывались? Вы готовите пищу, да? Или, может, убираете комнаты? Никакого ответа, ни даже намека на то, что она его слышит, - одно лишь нетерпеливое стремление от него избавиться. Тогда Том жестами попытался изобразить процесс приготовления яичницы. Старуха коротко кивнула. Том, ободренный успехом, спросил: - Вы говорите по-английски? Она отрицательно покачала головой. Затем, резко повернувшись, заторопилась по лестнице вниз. Том облокотился на перила, задумчиво вглядываясь в даль, туда, где таинственно поблескивало льдом озеро. Он попытался отыскать вершину, куда Коулмен Коллинз отвез его на санях, однако все окрестные холмы были определенно ниже. Может, все это и в самом деле ему привиделось? Из глубины леса до него донесся человеческий крик... x x x В его комнате все было приготовлено для сна: покрывало свернуто, лампа у изголовья зажжена, возле нее лежала книжка Рекса Стаута. Кажется, вчера вечером он ее читал, но что именно - напрочь вылетело из головы. Дверь, соединяющая их с Дэлом спальни, была плотно задвинута. Он подошел к ней и тихо постучал. Ответа не было. Интересно, куда подевался Дэл? Должно быть, на улице: решил пойти по следам приключений Тома предыдущей ночью. Вероятно, насчет этого и собирался "предостеречь" его Коллинз. Том вздохнул. Впервые с того самого момента, как они с Дэлом сели в поезд, ему вдруг вспомнились Дженни Оливер и Диана Дарлинг, девочки из соседней школы. Жаль, что нельзя поговорить с любой из них: он так давно не имел возможности поболтать с какой-нибудь девчушкой... В памяти всплыла девушка в окне, показанная ему Коллинзом с видом торговца, раскладывающего свой товар на витрине. Внезапно его охватило чувство тоскливого одиночества. Он понял, как ему противно одному в этой до блеска вылизанной комнате с ее прямыми углами и спокойной, неброской раскраской, но куда-то пойти у него сейчас просто не было сил. Он затосковал по Аризоне, по маме, даже на миг почувствовал себя сиротой. Присев на край постели, он подумал, что, наверное, что-то похожее чувствуют заключенные в тюрьме. Весь Вермонт теперь казался ему тюрьмой. Том встал и принялся расхаживать из конца в конец комнаты. Было ему всего пятнадцать, на здоровье он не жаловался, поэтому эти несложные движения его взбодрили. И именно в тот момент он сделал над собой такое характерное для молодого Тома Фланагена и в то же время очень взрослое мысленное и духовное усилие, в результате которого, во-первых, к нему пришло понимание ситуации, а во-вторых, он принял решение - пожалуй, важнейшее в своей жизни. Он здесь насмотрелся уже достаточно, чтобы осознать одно: в Обители Теней его ожидал экзамен неизмеримо сложнее и важнее тех, что были в Карсоне. Это будет настоящий поединок, который нельзя проиграть, в котором придется, если потребуется, повернуть против Коллинза его собственное оружие, а для этого нужно выучиться тому, что считается невозможным. Что ж, он готов к борьбе. Том вдруг обнаружил, что охватившее его минутой раньше желание пустить слезу исчезло. И тут из комнаты Дэла донесся звук, точно кто-то хихикнул и тут же прикрыл рот ладонью. Том снова постучал. Опять послышалось хихиканье, теперь уже вполне отчетливо. - Ты тут, Дэл? - крикнул он. - Тише ты ради Бога, - донесся шепот Дэла. - В чем дело? - Потише, я говорю. Сейчас приду к тебе. Минуту спустя левая половинка двери сдвинулась на дюйм, и в щели показалась физиономия Дэла. - Ты где пропадал весь день? - осведомился он. - Слушай, нам необходимо поговорить. Понимаешь, он мне внушил, что сейчас зима... - А, галлюцинаторное изменение местности, - небрежно произнес Дэл. - Вообще, он все свое время тратит на тебя, а я тут вынужден торчать один как перст... - А еще я летал, но об этом у меня сохранилось лишь воспоминание. Говоря это. Том чуть ли не надеялся, что Дэл примется его разубеждать. Однако ничего подобного не последовало. - Да ты просто замечательно проводишь время, - сказал Дэл. - Что ж, я рад за тебя. - Еще я встретил старуху, которая не говорит по-английски. Еле ее поймал, так она от меня припустила. А твой дядюшка... Голос его оборвался: сквозь щелку он увидел девушку. На ней была одна из рубашек Дэла, накинутая поверх черного купальника. Волосы ее еще не высохли, глаза блестели. Дэл оглянулся через плечо, потом чуть раздраженно посмотрел на Тома. - Ну раз уж ты ее увидел... После ужина она купалась в озере, и я ее пригласил зайти. Ладно уж, заходи и ты. Девушка отступила к слегка помятой постели. Том не мог оторвать от нее взгляд. Красива ли она? Разобрать это он был не состоянии, как и в тот раз, когда видел ее на вершине холма ночью. Ясно было одно: она совершенно не походила на пользующихся успехом девочек из школы Фиппса - Бернвуда и тем не менее словно магнитом притягивала к себе взгляд. Она посмотрела на свои ноги, потом на Тома и смущенно запахнула на себе рубашку Дэла. - Ты, вероятно, уже догадался, что перед тобой - Роза Армстронг, - сказал Дэл. Девушка присела на кровать. - А я - Том Армстронг. Господи, что это я! Меня зовут Фланаген, Том Фланаген. Глава III ГУСИНАЯ ПАСТУШКА Достаточно было одного лишь взгляда, чтобы понять, почему Дэл говорил, что у нее "обиженное" выражение лица. Мне это сразу бросилось в глаза. Лицо ее было таким, точно ей нанесли тысячу оскорблений, причем не сразу, а постепенно, и она точно так же постепенно от них отмывалась. Так это или нет, в любом случае отмыться ей не удалось. Ей-богу, мне не верилось, что Дэл виделся с этой потрясающей девочкой каждое лето, что она сидела точно так же на его кровати, сжав колени. В тот миг я осознал, что в моих отношениях с Дэлом произошла необратимая перемена. Глава 1 МАЙАМИ-БИЧ, 1975 ГОД Но прежде чем мы рассмотрим Розу Армстронг глазами Тома Фланагена и вместе с тремя молодыми людьми станем свидетелями умопомрачительных событий, происшедших в те последние несколько месяцев их пребывания в Обители Теней, я должен сделать необходимое отступление. В повествовании моем до настоящего момента обитали два "призрака". Первым, разумеется, была Роза Армстронг, сидящая теперь в черном купальном костюме и рубашке своего приятеля на слегка взбитой постели Дэла и приводящая в смятение Тома Фланагена. Второй же призрак, лишь мельком упомянутый в первой части книги, скорее всего, уже забыт читателем - я имею в виду Маркуса Рейли. Для меня это - одна из ключевых фигур по двум причинам. Во-первых, потому, что самоубийство, в особенности совершенное еще достаточно молодым человеком, не так-то просто выкинуть из головы. А во-вторых, я в последний раз виделся с Маркусом Рейли за несколько месяцев до этой трагедии, и вот тогда он сказал мне кое-что, имеющее, на мой взгляд, прямое отношение к истории Дэла Найтингейла и Тома Фланагена. Впрочем, может, я и ошибаюсь. Как я уже упоминал в начале книги, Рейли оказался самым большим неудачником из моих однокашников. В то же время успехи его в Карсоне были неоспоримы, хотя и не имели отношения к учебе. Просто он был отличным спортсменом, а в числе лучших его друзей были Пит Бейлис, Чип Хоган, ну и, конечно, Бобби Холлингсуорс - последний, впрочем, находился в прекрасных отношениях практически со всеми. Крепкий, атлетически сложенный блондин, похожий на молодого Арнольда Палмера, Маркус был из тех, о ком говорят: светит, но не греет. Его главной чертой было стремление всегда плыть по течению, воспринимая окружающий мир таким, какой он есть. Семья у него была одной из самых состоятельных: их особняк на Куантум-хиллз превосходил по роскоши дом Хиллманов. Он мог считаться образцовым питомцем Карсона и с возрастом стал бы походить на мистера Фитцхаллена, хотя преподавательскую карьеру ни за что бы не выбрал. Окончив школу, Рейли поступил в частный колледж на Юго-Востоке, не помню, в какой именно. Помню только его восторг по поводу того, что наконец-то он нашел место, где активность в "общественной жизни" считалась столь же важной, как и учеба. После колледжа он закончил юридический факультет университета того же штата. Я уверен, он был там, так сказать, крепким середняком. В 1971 году я узнал от Чипа Хогана, что Рейли работает в адвокатской конторе в Майами. Что ж, и работа, и место проживания казались идеальными для него. Спустя четыре года один нью-йоркский журнал заказал мне статью о знаменитом писателе-политэмигранте, который как раз отдыхал зимой в Майами-Бич. В компании знаменитости я провел, вероятно, два самых тоскливых дня моей жизни. Свой отель на залитой солнцем Коллинз-авеню этот самовлюбленный зануда покидал исключительно в теплом фланелевом костюме, фетровой шляпе и с огромным зонтом в руках - слава Богу, он хотя бы держал его закрытым. Всемирно известный романист испытывал отвращение ко всему американскому, потому-то и решил провести два месяца именно в Майами-Бич. Даже американская денежная система выводила его из себя: "Вы это называете "четвертаком"? Боже мой, как грубо и пошло!" Собрав достаточно материала для будущей статьи, я решил временно выкинуть всю эту ахинею из башки и повидаться лучше с Бобби Холлингсуорсом, которого не видел по меньшей мере лет десять. Из журнала для выпускников привилегированных учебных заведений я знал, что он живет в Майами-Бич и является владельцем фирмы по производству сантехники. Однажды в аэропорту Атланты я забежал в туалет: на писсуаре красовалась табличка "ХОЛЛИНГСУОРС. КЕРАМИКА". В общем, мне захотелось посмотреть, каким он стал теперь, а когда я позвонил, он с радостью пригласил меня к себе. Его громадный особняк в испанском колониальном стиле выходил к бухте, на противоположном берегу которой красовались фешенебельные отели. У пирса стояла яхта сорокафутовой длины, выглядевшая так, будто Атлантический океан был для нее не более чем прудом. - Замечательное местечко, - заливался соловьем Бобби за ужином. - Здесь лучший в мире климат, полным-полно воды, а уж возможности для бизнеса поистине уникальные. Нет, без дураков, если и существует рай земной, то он - здесь. В Аризону я бы не вернулся и за целое состояние, не говоря уже о северных штатах - упаси Боже! В свои тридцать два года Бобби уже имел солидное брюшко, да и вообще был маленьким, кругленьким, как домашний кабанчик. На пальце-сардельке красовался перстень с бриллиантом размером почти с фасолину. Как и прежде, он сиял своей неизменной улыбкой, прямо-таки приклеенной к физиономии. Одет он был в желтую махровую рубаху и того же цвета шорты. Он явно упивался своим достатком, и я за него был искренне рад. Судя по всему, начальный капитал ему предоставила семья жены, и он сумел им распорядиться самым удачным образом, так, что новые родственники даже не ожидали. Его благоверная, Моника, за ужином все больше помалкивала, лишь выбегая без конца на кухню. - Она ко мне относится как к августейшей персоне, - самодовольно заявил Бобби, когда Моника в очередной раз отправилась присмотреть за кухаркой. - Дома я чувствую себя императором. Все, что у нее есть в жизни, это я да разве что вон та яхта. Когда я ее подарил Монике в прошлом году на Рождество, она прыгала вокруг меня, как щенок. Мне-то эта яхта до лампочки, но Моника счастлива, ну и замечательно. Послушай, если ты играешь в гольф, мы завтра можем отправиться в клуб - у меня есть запасной набор клюшек. - Извини, я не играю, - ответил я. - Ты не играешь в гольф?! - Бобби прямо-таки ошалел. Вероятно, он просто забыл, что я живу в несколько иных климатических условиях. - Ну, в таком случае, может, покатаемся на яхте? Побалдеем, немного выпьем, а? И Моника будет в восторге. Я ответил, что это - можно. - Отлично, старик. А знаешь, ведь именно к этому нас и готовили в школе. Разве я не прав? - К чему "этому", Бобби? Тут за стол вернулась его супружница, и Бобби не преминул похвалиться: - Завтра он пойдет с нами на яхте. Побалуемся спиннингом, поймаем что-нибудь на ужин... Моника устало улыбнулась. - Все будет просто замечательно. Так о чем я говорил? Ах да, о нашей старой доброй школе. Ведь ее главная цель - научить нас, как достичь того, чего я достиг, и какую жизнь вести потом, после достижения успеха - не важно, в какой сфере деятельности. Разве я не прав? Ты можешь исколесить весь Юго-Восток, и где бы ты ни остановился отлить, обязательно увидишь мое имя. Моника отвела глаза и принялась изучать салатный лист в тарелке. - Давно ты виделся с Маркусом Рейли? - перевел я разговор на другую тему. - Насколько мне известно, он тоже здесь живет. - Да виделись мы как-то раз, - нехотя ответил Бобби. - Не стоило мне это делать. Понимаешь, Маркус вляпался в какую-то темную историю, из-за чего его лишили адвокатской лицензии. Советую тебе держаться от него подальше. Он конченый человек. - В самом деле? - Я был поражен. - Ну, когда-то он действительно был шишкой, но потом серьезно влип. Так что послушайся моего совета... Я, конечно, могу дать его номер, но связываться с ним настоятельно тебе не рекомендую. Он - неудачник. Сейчас он вынужден лезть из кожи вон, чтобы хоть как-то удержаться на плаву. На следующее утро я набрал номер, который Бобби все-таки мне продиктовал. На другом конце провода ответили: - "Вентуорс" слушает. - Маркуса, пожалуйста. - Кого-кого? - Маркуса Рейли. Можно его к телефону? - Ах да. Секундочку. Это был, похоже, коммутатор: в трубке опять послышались длинные гудки, потом ее подняли, не произнеся, однако, ни слова. - Это ты, Маркус? - спросил я и назвался. - Дружище, чертовски рад слышать тебя! - донесся хрипловатый голос Маркуса Рейли. - Ты в городе? Как насчет повидаться? - Может, отобедаем? - Отлично, только угощаю я. Отель "Вентуорс" знаешь? Это на Коллинз-авеню, с правой стороны, сразу за Семьдесят третьей улицей. Я буду тебя ждать у входа. В двенадцать, идет? Я перезвонил Бобби Холлингсуорсу - предупредить, что не смогу покататься с ним на яхте. - Ничего страшного, - ответил Бобби. - В следующий раз возьмем с собой парочку знакомых девочек. Договорились? - Договорились, - сказал я, отчетливо представляя, как он в этот момент, откинувшись в кресле и накачивая свое брюшко пивом, пудрит какой-нибудь шлюшке мозги насчет того, что его фамилию можно лицезреть в любом сортире по всему Юго-Востоку. Коллинз-авеню теряла свой шик в той ее части, где жил Маркус Рейли. По тротуарам мимо магазинчиков уцененных товаров, сомнительного вида забегаловок и бесчисленных лавочек со всякой всячиной брели в основном старики в застиранных панамах, с отвисшими животами да старухи в несвежих платьях и громадных солнечных очках. Я с удивлением обнаружил, что конторка портье отеля "Вентуорс" располагалась вне здания, в каком-то закутке, отгороженном от тротуара просто ширмой. В пять минут первого оттуда появился Маркус в костюме из шотландки. Он проскочил мимо старух и стариков, расположившихся за металлическими столиками открытого кафе у входа в отель, с такой скоростью, точно боялся, что кто-нибудь его непременно остановит. - Рад, чертовски рад видеть тебя, - приговаривал он, тряся мою руку. Теперь он нисколько не напоминал молодого Арнольда Палмера. Щеки у него раздулись, глаза, наоборот, сузились, волосы на жарком влажном воздухе завились в колечки. Костюм его никак не соответствовал погоде, но в отличие от писателя-политэмигранта внутреннего, так сказать, кондиционера у него не было. Вел себя Маркус как-то нервно: прищелкивал пальцами, потирал ладони, озирался по сторонам. - Боже мой, это сколько же лет прошло? Пятнадцать? - Что-то около того, - ответил я. - Идем-ка, старина, отсюда. Покажу тебе окрестные пейзажи. Давно ты здесь? - Да всего-то пару дней. Не дожидаясь меня, Маркус зашагал по улице. - Так-так... А где остановился? Я назвал отель. - Дыра. Вонючая дыра, поверь мне на слово. - Повернув за угол, он открыл дверцу зеленого "гремлина" с проржавевшим насквозь правым задним крылом. - Впрочем, то же самое можно сказать про весь этот чертов городишко. Кинь все это назад. - Я убрал с переднего сиденья несколько старых номеров "Майами геральд" и грязных, скатанных в комок рубашек. - Что сначала: пообедаем или выпьем? - Выпить было бы неплохо, Маркус. - Так и сделаем. - Он включил зажигание и отъехал от тротуара. - Тут в паре кварталов есть неплохое местечко. - Мы свернули за угол. Маркус говорил так, точно времени у него было хоть отбавляй. - Вообще-то, и в Майами-Бич есть свои плюсы; кроме того, у меня еще много чего впереди, так что и в этой дыре жить можно. Угнетает только то, что людям здесь органически чуждо элементарное чувство благодарности. Прямо-таки один подонок на другом сидит и третьим погоняет... И это те, кому я помог встать на ноги, ради кого делал все возможное и невозможное... Ты ведь уже знаешь, что меня лишили адвокатской лицензии? Наверняка Бобби рассказал, ведь это он дал тебе мой номер? - Он, - подтвердил я. - Ага, король сортирный. "В шести штатах отливать вы будете обязательно на мое имя" - говорил он так? Остряк чертов. А ведь это я помог ему, когда он только переехал в Майами. - Маркус вел машину точно тяжелый грузовик. Пот с него лил градом, завитки волос стали как у негра. - Плевать, что он женился на богатой сучке, никогда бы он не получил таких контрактов без моих связей. Это - железное правило в Майами, да и повсюду. И после этого он от меня шарахается как от зачумленного. Ну да хрен с ним, с Бобби. Он все равно не доживет и до сорока - от ожирения подохнет. Все, приехали. Маркус шмякнул "гремлин" о бордюр тротуара, пулей вылетел из машины и почти вбежал в бар под названием "Ураган". - Господин адвокат! - приветствовал его бармен. - Пару пива, Джерри, - бросил ему Рейли, плюхнулся за стойку и стал прикуривать. - Познакомься, Джерри, это мой старинный приятель. - Рад видеть вас, - сказал мне Джерри, ставя перед нами кружки. Маркус тут же схватил свою и залпом осушил половину. - Без связей в этом городе - труба, будешь тыкаться, как слепой котенок, и все без толку. Уж чего-чего, а связей у меня навалом, так что все будет в порядке. Ты не поверишь, какие я дела сейчас стараюсь провернуть. Я ведь совсем еще молодой... - Мы с ним были одного возраста, но выглядел он лет на десять старше. - Я руководствуюсь жизненным правилом, которое гласит, что человека нельзя считать конченым, пока он сам не сдался. Хочешь верь, хочешь не верь, но даже то, что я торчу в таком гадюшнике, как "Вентуорс", идет мне на пользу: человек с адресом на Коллинз-авеню имеет в этом городе определенный вес. Вот увидишь, два-три года - и они вернут мою лицензию. Вот тогда-то и старина Бобби приползет ко мне... У меня ведь все схвачено, абсолютно все, я могу провернуть что угодно, любую сделку. А это единственное, за что здесь могут уважать: способность оказать услугу по принципу "ты - мне, я - тебе". - Он заглотнул остаток пива. - Ну что, идем теперь обедать? Маркус оставил два доллара на стойке, и мы вышли на улицу. Через пару кварталов он открыл дверь заведения под названием "Кафе-мороженое дядюшки Эрни". - Тут великолепные сандвичи, - так объяснил он этот странный выбор. Мы сели за столик в глубине зала и заказали хваленые сандвичи. - Школу еще помнишь? У меня-то это место никак не выходит из головы. Вот и Холлингсуорс все время говорит о школе, правда другим тоном. Послушать его, так это по меньшей мере что-то вроде Итона <Элитарный колледж для мальчиков из аристократических семей, основан в 1440 г, неподалеку от Лондона.>. Даже сидя за столом, Маркус не переставал жестикулировать. Он то и дело барабанил пальцами, потирал руки, взъерошивал себе волосы, тер ладонями щеки. - А помнишь, что учудил Змеюка Лейкер тогда, на общем собрании? - Еще бы. - Псих ненормальный. Скотина. А Фитцхаллен с его сказками? Я бы ему такие сказочки порассказал - закачаешься. Вот, например, в прошлом году, когда у меня еще была лицензия, я тут связался с этими, ну, ты понимаешь, с крутыми. Серьезные мужики, я тебе скажу. Может, и зря я это сделал, но ведь адвокаты им всегда нужны, а мне нужны такие, как они. Ты ведь знаешь, обид я не прощаю, так что и здесь они всегда могут понадобиться. Ну так вот, через них-то я и вышел на ребят с Гаити. Вообще-то, здесь полным-полно гаитян, большей частью нелегалов, но это совсем другие люди. Серьезные, не какая-нибудь шантрапа. Ты что, все еще мурыжишь сандвич? - Свой он проглотил уже давным-давно. - Я тут хотел показать тебе кое-что, как раз по твоей части - ведь я знаком с твоей работой. Это имеет отношение к моим друзьям с Гаити. Наконец я покончил с сандвичем. Маркус вскочил, швырнул на столик деньги и потащил меня на улицу, залитую солнцем. Здесь он принялся шептать мне чуть ли не в самое ухо: - Сейчас как раз я проворачиваю с ними одно дельце. Плевать им на мою лицензию: у гаитян довольно гибкое отношение к закону. Я с ними собираюсь работать по-крупному. Тебе известно что-нибудь про Венесуэлу? - Очень мало. - Мы хотим купить остров у побережья, большой остров, который в настоящее время именуется национальным парком. Переименовать-то его можно в два счета: один из моих гаитян имеет прочные связи с венесуэльским режимом. Не это главное. Остров тот битком набит ошеломляющими, просто поразительными вещами. Не понимаешь, о чем я? - Он вдруг ухватил меня за локоть и повлек за собой на противоположную сторону улицы. - Не возражаешь, если мы заскочим в "Макдональдс"? Я, кажется, все еще голоден. Я пожал плечами, и Маркус втащил меня в сверкающий чистотой зал. - Биг-Мак, хрустящий картофель, - бросил он официантке. - В следующий раз пойдем с тобой к Джо, в его "Скалистый утес". Обалденное местечко! - Взяв поднос с заказом, он принялся, стоя, поглощать пищу. - Ладно, давай продолжим. Скажи, что ты думаешь о рассуждениях Фитцхаллена? - По поводу чего? - По поводу того, какая магия может считаться "правильной". - Поясни, пожалуйста. - А вот Бобби не нужно объяснять, что значит "правильная". По его мнению, "правильно" - это когда у тебя есть яхта, особняк, когда ты носишь туфли за две сотни. Я помог ему получить контракт на производство джакузи <Ванна с гидромассажером, названа по торговой марке фирмы-изобретателя.>, и это, конечно, хорошо. Ты тоже так считаешь? - Ну, иногда... - А я считаю это свинством - то, как он со мной обошелся. Но это так, к слову. В общем, я с этими ребятами такого насмотрелся... У них довольно странные верования. - Маркус, вытирая руки о штаны, подался к выходу. - Им ничего не стоит лишить кого угодно зрения или слуха. Или, наоборот, заставить видеть всякую чертовщину. Они это называют магией. Так вот, по моему убеждению, магия - это плохо. Я понял на собственном опыте, что "хорошей" магии не существует. - Но Том... - Да, Фланаген, - перебил он. - Конечно. Мы с ним как-то раз встречались, здесь, в Майами-Бич. Вот только... - Внезапно лицо его стало как бы распадаться на части. Впечатление было как в фильме-катастрофе про рушащийся небоскреб. - Видишь птицу, вон там? Я посмотрел, куда он показывал. Ничего необычного, лишь витрины магазинов да вездесущие старики и старухи на тротуаре. - Ладно, не обращай внимания. Давай прокатимся. Он рыгнул, и я почувствовал запах мяса. Мне было уже жаль, что я так опрометчиво отказался от прогулки на яхте, даже если бы опять пришлось выслушивать разглагольствования Бобби о его ошеломляющих успехах в унитазном бизнесе. Я взглянул на часы. - Извини, мне пора... - Нет, подожди. - Маркус смотрел на меня умоляюще. - Я еще хотел показать тебе кое-что. В голосе его мне послышались нотки отчаяния. Не менее удивительна была настойчивость, с которой он потянул меня за собой к "гремлину". Добрых полчаса мы бесцельно колесили по пригородам Майами-Бич, и все это время Маркус не закрывал рта. Он сворачивал наугад, иногда притормаживал, словно пропуская вперед кого-то невидимого, или, наоборот, рискованно подрезал другие машины. - Смотри, вон библиотека, а вот тут - книжный магазин. Выбор в нем богатейший, ты бы глазам своим не поверил. Вообще, в Майами-Бич для тебя есть масса любопытного. Я мог бы свести тебя с кем надо, помочь раскопать такой материал, о котором ты и не мечтаешь. Ты бывал на Гаити? - Нет, я не бывал... - Настоятельно рекомендую. Великолепные отели, пляжи, хорошая пища... А вот парк. Очень красивый парк. Ты уже был в Ки-Бискайне? Нет? Давай съездим? Это недалеко. - Извини, Маркус, не могу. Ей-богу, мне пора. Я уже давно подозревал: всего, что он мне так настойчиво обещал показать, либо просто не существовало, либо он в последний момент решил, что мне ни к чему это видеть. В конце концов мне удалось уговорить его подвезти меня к отелю. Прощаясь, он взял мою ладонь обеими руками и как-то очень жалобно посмотрел на меня своими водянисто-голубыми глазами. - Мы ведь неплохо провели время, правда? Теперь, дружище, смотри в оба. Скоро обо мне напишут в газетах. Когда его потрепанная тачка сворачивала на Коллинз-авеню, мне почудилось, что он, сидя за рулем, разговаривает сам с собой. Поднявшись в номер, я первым делом принял душ, потом заказал выпить, после чего лег в постель и проспал три часа кряду. Спустя два месяца я узнал о самоубийстве Маркуса Рейли. В завещании своим душеприказчиком он назвал меня, вот только имущества у него не оказалось никакого, за