ного удивила меня. Нэнси  оказалась совсем
не такой, какой  я представлял ее когда-то.  Моя мать сказала, что  Нэнси --
тяжелый человек, а она совсем не такая. Но я понимаю, что имела в виду мать.
В Нэнси есть настоящая твердость характера.
     -- К тому же, она красива.
     -- Это ты  очень красивая, Сара, -- сказал Том. -- Ты бы видела  себя в
этой пелерине.
     -- Я хорошенькая, -- сказала  Сара. --  У меня  есть зеркало  и я много
знаю, что из себя представляю. Всю жизнь мне только и говорят о том, какая я
хорошенькая. Мне  повезло родиться с красивыми  волосами,  хорошими зубами и
высокими  скулами.  Если хочешь знать правду, мой нос немного  великоват,  а
глаза  слишком  широко посажены.  Я  смотрю на себя  в  зеркало, и вижу свои
детские  фотографии.  А из  зеркала  на  меня  глядит  типичная школьница из
Брукс-Лоувуд. Это просто отвратительно --  быть  хорошенькой.  Это означает,
что  ты  должна  проводить  большую  часть  времени,  думая  о том,  как  ты
выглядишь,  а  большинство  твоих  знакомых  считают  тебя игрушкой, которая
должна делать все, что им  нравится. Могу поспорить, что Нэнси Ветивер почти
никогда не  смотрится в зеркало.  Она наверняка постриглась  покороче, чтобы
можно было просто помыть волосы, стоя под душем, и высушить их полотенцем. А
купить  новую губную  помаду для нее целое  событие.  И все  равно она очень
красива.  Все  хорошее,  что в  ней есть,  все чувства,  которые  когда-либо
волновали  ее душу, -- все  это отражается у  нее на лице -- и по ней стразу
видно, что  ее  никто  не заставит плясать  под свою дудку.  Такие,  как  я,
наверное, кажутся ей просто смешными.
     -- Думаю, тебе надо жениться на Нэнси, -- сказал Том. -- Мы жили бы все
вместе в "Раю Максвелла" -- Нэнси, ты, я и  Билл. Сара изо  всех сил пихнула
его в плечо.
     -- Ты забыл Бинго, -- сказала она.
     -- По-моему, Бинго и Перси тоже неплохо поладили.
     Сара наконец-то улыбнулась.
     -- А  что ты имела  в виду, когда назвала себя игрушкой и сказала,  что
приходится плясать под чью-то дудку?
     -- О, не обращай внимания, -- сказала Сара. -- Я немного забылась.
     -- Я  вовсе  не считаю,  что  твои глаза  посажены слишком  широко,  --
успокоил  ее Том. --  Вот  у Поузи  Таттл -- у той глаза находятся по разные
стороны головы, и она видит ими разные вещи, как ящерица.
     Сара  свернула  с  Калле  Берлинштрассе  на  Эджуотер-трейл, и тут  они
увидели едущего им навстречу доктора Бонавентуре Милтона.
     -- Сара,  Том!  -- воскликнул он. -- Остановитесь! Я хочу  вам  кое-что
сказать.
     Сара подъехала  к его экипажу. Доктор серьезно  взглянул  на  сидящих в
белом  "мерседесе" юношу и девушку, затем  снял шляпу и вытер платком потный
лоб.
     --  Я  должен извиниться перед тобой, Сара,  -- сказал  он. --  Сегодня
утром я  увидел  во дворе  больницы  твоего маленького песика и  взял  его с
собой, собираясь завезти тебе,  как только  закончу с визитами.  Однако этот
маленький бандит  удрал от  меня где-то. Впрочем, я не  сомневаюсь,  что  он
вернется домой, как только проголодается.
     -- Не волнуйтесь, -- сказала Сара. -- Бинго был с нами почти весь день.
     Услышав  свое имя,  Бинго  встрепенулся  между  сиденьями и  залаял  на
доктора. Пони, испугавшись, дернулся в сторону.
     -- Что ж, -- сказал доктор Милтон. -- Ммм...  ууу...  Значит, я ошибся.
Хм-м-м...
     -- Но это так мило с вашей стороны, что вы беспокоитесь о моем  песике,
-- добавила Сара. -- Вы -- самый лучший доктор на всем нашем острове.
     --  А ты  прекрасно сегодня  выглядишь, моя  дорогая,  --  улыбнувшись,
Милтон галантно поклонился Саре.
     -- О, спасибо за комплимент, доктор.
     --  Не  за что, -- Бони  снова поднял  шляпу и  покачал  головой, затем
натянул вожжи, и поехал в сторону больницы.
     -- Мне надо домой, -- объявила Сара.  -- К нам скоро придут Редвинги --
хотят  обсудить  с  родителями  предстоящий полет. Я должна  успеть  принять
ванну. Хочу выглядеть точь-в-точь как на детских фотографиях.


     <i>23</i>
     --  Ты очень молчалив сегодня,  -- сказал  Виктор  Пасмор. -- Простите,
кто-нибудь что-нибудь  сказал или мне послышалось? Я ведь сказал только, что
"ты очень молчалив сегодня", не так ли?  Никто  ведь ничего мне не  ответил,
так что, возможно, мне это только показалось.
     Они ели  обед, который, ворча и жалуясь на  жизнь, приготовил Виктор, и
хотя  мать Тома не спускалась вниз с тех пор, как  он пришел,  для  нее тоже
была   поставлена   тарелка  с  какой-то  непонятной  пищей  и  гарниром  из
переваренных овощей. Крики и шум, доносящиеся из телевизора, заглушали звуки
музыки, звучащей в спальне Глории.
     -- Да ты всегда молчишь,  черт возьми, -- снова  заговорил Виктор. -- В
этом нет ничего нового. Мне пора бы привыкнуть. Ты говоришь что-то -- а твой
ребенок спокойно продолжает возить пищу по тарелке.
     -- Извини, -- сказал Том.
     --  Боже  правый! Он подал  признаки жизни! -- Виктор  печально покачал
головой. -- Наверное,  мне это снится. Как ты думаешь,  твоя мать  спустится
поесть? или так и будет сидеть у себя и слушать "Голубую розу"?
     -- "Голубую розу"?
     --  Ты хочешь сказать,  что впервые  слышишь это название? Твоя старуха
крутит  эту чертовщину по сто раз на дню, думаю, она давно  уже не разбирает
мелодии, просто...
     -- "Голубая роза" -- название пластинки?
     -- "Голубая роза" -- название  пластинки? --  жеманно передразнил  сына
Виктор. -- Да, это название пластинки. Знаменитый диск  Гленроя Брейкстоуна,
который предпочитает  слушать  твоя  мать,  вместо  того чтобы спуститься  и
съесть обед, который  я приготовил. Это тоже в порядке вещей,  как и то, что
ты сидишь напротив и смотришь в сторону, когда я спрашиваю, где ты  болтался
целый день.
     -- Я ездил кататься с Сарой Спенс.
     -- Ты стал совсем большой, а?
     Том посмотрел на  сидящего  напротив  отца.  Подбородок его был  чем-то
испачкан, а  под мышками на рубашке,  в которой он ходил  сегодня на работу,
виднелись пятна от пота. Вокруг носа Том разглядел сеточку лопнувших сосудов
и  открытые  поры.  Темные,  влажные волосы прилипли ко  лбу  Виктора.  Отец
согнулся над тарелкой, сжимая обеими руками стакан бурбона с содовой. Черные
глаза   его  блестели.   От  Виктора  исходила  почти   физически   ощутимая
враждебность. Пожалуй, он был гораздо пьянее, чем показалось Тому вначале.
     -- Что ты делал целый день? -- снова  спросил он. Том увидел,  что отец
хочет сказать  ему что-то  гадкое, слова  словно распирали  его, поднимались
изнутри, и он одним глотком осушил стакан, чтобы справиться с собой, а потом
ухмыльнулся,  как злобный карлик. Глаза его казались  совершенно плоскими, а
зрачков не было видно вообще.
     -- Сегодня ко  мне  в офис заезжал Ральф  Редвинг.  Сам  Ральф Редвинг.
Приехал поговорить  со мной. -- Виктор не мог  выложить то, что казалось ему
приятной  новостью, просто  так, сразу. То, что  он знал, как бы ставило его
выше  сына, которому  он  собирался об этом рассказать. Он сделал еще глоток
бурбона и снова  зловеще ухмыльнулся. -- Здание компании Редвинга  находится
всего  в  одном квартале  от  моего, но надеюсь, ты не думаешь, что он ходит
куда-нибудь пешком. Черта с два! Шофер привез его на  "бентли" -- он ездит в
этой машине по самым серьезным делам. Ральф  купил в киоске у нас в фойе две
сигары по  пять  долларов. И спросил,  на каком  этаже "Пасмор трейдинг". Ты
думаешь, он этого  не знает? Просто хотел  показать  всем, кто  там был, что
Ральф Редвинг уважает Вика Пасмора.
     -- Это просто замечательно, -- сказал Том. -- И чего же он хотел?
     -- Зачем мог Ральф Редвинг  прийти к  Вику  Пасмору? Существует  только
одна причина. Ты ведь не  знаешь своего отца,  Том. Тебе только кажется, что
ты  знаешь меня -- на  самом  деле ты  меня  не знаешь. Никто не  знает Вика
Пасмора. --  Он склонился  над  тарелкой  и  обнажил два ряда  мелких острых
зубов. Это напоминало скорее не улыбку,  а оскал злобной собаки,  охраняющей
какое-то отвратительное  сокровище. Затем  Виктор  выпрямился,  презрительно
посмотрел на сына, отрезал кусок мяса и начал медленно его жевать. -- Ты так
и не понимаешь, в чем дело, да? Ты понятия не имеешь, о чем я сейчас говорю.
Как ты думаешь, -- кому  обычно наносит визиты  Ральф  Редвинг. Для  кого он
покупает сигары по пять долларов за штуку?
     "Для  всякого, кого хочет обвести вокруг пальца",  -- подумал  Том,  но
вслух сказал:
     -- Думаю, немногие удостаиваются подобной чести.
     -- Никто и  никогда! Знаешь, в  чем  твоя  проблема?  Ты  не имеешь  ни
малейшего  представления  о  том,  что  происходит  вокруг.  Чем  старше  ты
становишься,  тем  чаще мне кажется,  что  ты -- один  из тех ребят, которые
ничего не добиваются в этой жизни. Ты слишком похож на свою мать, парень.
     -- Он предложил тебе работу? -- сказал Том.
     Виктору даже  не пришло  в  голову, что эти слова могут быть  для  него
обидными, он был во власти вечных истин, которые собирался сообщить Тому.
     -- Ты что, думаешь, человек вроде Ральфа Редвинга вбегает, приплясывая,
в  офис и говорит "Хей, Вик, как насчет новой работы"? Если ты действительно
так думаешь, ты -- полный идиот. -- Отец всегда вел себя примерно так, когда
бывал чем-то очень доволен. -- Он сказал, что обратил внимание, как хорошо я
веду  свое небольшое дело, не считая последних лет, когда  дела шли не очень
хорошо, а так, вообще. А потом он намекнул, что, может быть, ему понадобится
грамотный  менеджер по деловым вопросам,  кто-нибудь,  чьи глаза  не закрыты
шорами, как у большинства  этих идиотов  на Милл Уолк. Возможно, он  захочет
купить  мое  дело  и  перепоручить  его  кому-нибудь  другому,  чтобы  я мог
осуществлять для него более крупные проекты.
     -- Он так и сказал?
     -- Он намекнул,  -- снова жевание, снова глоток  бурбона.  -- И знаешь,
что я думаю? Пора мне наконец выбираться из-под опеки Гленденнинга Апшоу. Но
мне ведь просто нечем больше заняться на этом чертовом острове.
     -- А разве ты находишься под его опекой? -- усомнился Том.
     -- О, Боже! -- Виктор покачал головой. С лица его исчезло торжествующее
выражение. -- Давай предположим на секунду, что для жизни на Истерн Шор-роуд
требуется чертовски много денег, хорошо? И еще,  ну, скажем, когда я  только
появился  здесь, Глен помог мне начать собственное  дело  -- но  как  он это
сделал? Назначил  меня вице-президентом компании  "Милл Уолк  констракшн" --
я-то думал, что он сделает именно так. Но разве так твой Дедушка заботится о
людях? Нет, черт  побери! Я  сидел на этой  пресной  пище семнадцать лет,  а
теперь мне пора, черт побери, отведать подливки. Я это заслужил.
     -- Надеюсь, что так и будет, -- сказал Том.
     -- Ральф Редвинг держит весь этот чертов остров  у себя в кармане -- не
стоит обманываться на этот счет. Глен Ашпоу стар, и скоро сойдет  с арены. А
Ральф знает, как делать некоторые вещи!
     -- И что же это за вещи? -- поинтересовался Том.
     -- Я  не  знаю  точно,  какие,  но  знаю, что  это  так. Ральф  Редвинг
заботится  обо  всем заранее. Думаешь, он  долго еще  будет позволять  Бадди
вести  разнузданный  образ жизни? Бадди  держат  на  гораздо  более коротком
поводке, чем  тебе кажется,  сынок,  и очень  скоро  он  узнает,  что  такое
ответственность  -- попадется наконец в  капкан, расставленный Ральфом. Этот
человек не любит рисковать.
     На лице Виктора снова появилось выражение злобного триумфа.
     -- А что это за ловушка? -- спросил Том.
     --  Заканчивай  обедать  и убирайся  с  глаз  моих, -- потребовал вдруг
Виктор.
     -- Я уже закончил, -- сказал Том и встал из-за стола.
     -- Ты  проведешь в этом доме  еще  год, -- сказал  Виктор.  --  А потом
отправишься на  континент,  и Глен Апшоу  будет  выкладывать  по  четвертаку
всякий  раз,  когда тебе  захочется  пописать. --  Виктор  улыбнулся с таким
видом, словно  собирается  кого-то укусить. -- И поверь  мне,  для тебя  так
будет лучше. Я уже говорил тебе об этом. Пользуйся тем, что предлагают, пока
это предлагают. Потому что ты ведь не существуешь.
     --  Я существую!  -- закричал  вдруг Том.  Сегодня  отец зашел  слишком
далеко.
     -- Только не для меня. Меня всегда от тебя тошнило.
     Том чувствовал себя так, словно его поколотили дубинкой.
     Больше всего ему хотелось  схватить  со  стола нож и вонзить его отцу в
сердце.
     -- А  что ты хочешь? -- закричал он. -- Хочешь, чтобы я стал таким, как
ты? Я не буду  таким, как ты, даже за миллион  долларов. Ты всю жизнь жил на
деньги своего тестя, а теперь готов хрюкать от радости, как свинья в грязной
луже, потому что получил более выгодное предложение.
     Виктор  вскочил,  опрокинув стул, и  ему  пришлось схватиться  за  край
стола, чтобы удержать  равновесие.  Кровь бросилась ему в  лицо, глаза и рот
стали  вдруг  маленькими  --  сейчас  он   действительно  напоминал  свинью,
краснолицую  свинью, шатающуюся  по загону. На секунду Тому  показалось, что
отец вот-вот бросится на него.
     -- Закрой варежку! -- пророкотал Виктор. -- Ты слышишь меня?
     Тома трясло, руки его непроизвольно сжались в кулаки.
     --  Ты ничего  обо  мне  не  знаешь,  --  произнес  Виктор  по-прежнему
повышенным тоном, но уже без крика.
     -- Я знаю достаточно, -- Том тоже повысил голос.
     -- Ты ничего не знаешь даже о себе!
     -- Я знаю больше, чем ты думаешь, -- прокричал в ответ Том.
     Наверху начала выть его мать, и Тому захотелось вдруг зарыдать, до того
отвратительной была вся эта сцена. Его по-прежнему трясло.
     Виктор Пасмор вдруг переменился прямо на глазах -- лицо его до-прежнему
было красным, но он, казалось, немного протрезвел.
     -- Что ты знаешь? -- спросил он.
     -- Неважно, -- с отвращением произнес Том.
     Наверху Глория принялась скулить размеренно и со  вкусом, как брошенный
ребенок, бьющийся головкой о край своей колыбели.
     --  Мало нам было всего остального  --  теперь  еще и  это,  --  сказал
Виктор.
     --  Поднимись и  успокой ее, --  сказал  Том. -- Или теперь, когда твой
друг Ральф купил тебе сигару, с этим тоже покончено?
     -- Я еще доберусь до тебя, умник, --  схватив со стола салфетку, Виктор
вытер  лицо.  Однако  воспоминание  о  Ральфе  Редвинге  и его  сигаре  явно
приободрило его.
     В кабинете зазвонил телефон.
     -- Возьми трубку, -- сказал отец, -- и, если это меня, -- скажи, что  я
перезвоню через пять минут.
     С этими словами Виктор вышел из столовой. Том прошел в кабинет и поднял
трубку.
     -- Что это так орет --  телевизор? -- раздался  на  другом конце  голос
дедушки. -- Убавь громкость -- мне надо сказать тебе кое-что.
     Том выключил телевизор.
     -- Нам надо обсудить предстоящую поездку на Игл-лейк,  --  сказал  Глен
Апшоу. -- Кстати, что ты делал в больнице сегодня утром?
     -- Хотел выяснить, что случилось с Нэнси Ветивер.
     -- Разве я не звонил тебе по этому поводу?
     -- Ты, наверное, забыл.
     --  Она  приступит к работе через  день-два. Твоя  Нэнси несколько дней
приходила  на  работу в  странном состоянии.  Доктор Милтон навел справки  и
выяснил,  что она  поздно ложится  спать, возможно, пьет каждый день. Доктор
отчитал  ее,  а Нэнси попыталась что-то ответить, но не смогла  связать двух
слов. Вот Милтон и  отстранил ее  ненадолго  от работы.  Надо было  показать
остальным,  что  не стоит так  себя вести. Конечно, все девицы,  которые там
работают, понятия не имеют, что такое воспитание -- в этом все дело. -- Глен
громко закашлял, и Том представил, как он сидит у телефона с трубкой в одной
руке и сигаретой в другой.
     -- Нэнси Ветивер не смогла связать двух слов? -- переспросил Том.
     -- Она попыталась что-то соврать. Сейчас не хватает медсестер, и даже в
Шейди-Маунт берут на работу кого попало. Я думаю, теперь этот вопрос закрыт,
-- сказал Глен после паузы.
     -- Да, закрыт, -- подтвердил Том. -- Абсолютно и навсегда.
     -- Рад, что ты не разучился прислушиваться к доводам рассудка. Теперь к
делу -- у меня  есть предложение, касающееся твоей  поездки на Игл-лейк.  --
Том молчал. -- Ты еще здесь? -- крикнул в трубку Глен.
     -- Здесь, -- слышно было, как наверху мать  запустила чем-то в отца. --
Здесь, только здесь и ни в каком другом месте.
     -- С тобой что-то не в порядке?
     -- Даже не знаю, что ответить. Я только что поругался с отцом.
     -- Дай  ему время успокоиться,  или  извинись, или придумай  что-нибудь
еще. -- Наверху снова закричала Глория. -- Что это было?
     -- Телевизор.
     Глен Апшоу вздохнул.
     -- Так вот, слушай, -- сказал он. -- В прежние времена, чтобы добраться
до  Игл-лейк,  мы  плыли  до  Майами,  ехали  на  поезде  до  Чикаго,  потом
пересаживались в другой поезд -- на Харли. Дорога занимала четыре дня. Но ты
можешь добраться  туда  за  один  день,  если только  готов  будешь  выехать
послезавтра.  -- Том  кивнул головой, но ничего не сказал. --  Ральф Редвинг
использует  иногда частный самолет,  чтобы доставить на  север своих друзей.
Послезавтра как  раз  прилетят за Спенсами.  Ральф  согласился  оказать  мне
услугу и позволить тебе лететь с ними. Так что собирай вещи и будь на летном
поле в пятницу в восемь утра.
     -- Хорошо, спасибо, -- сказал Том.
     --   Дыши  там   свежим  воздухом,   гуляй  по  лесу,   плавай.  Можешь
воспользоваться тем,  что я -- член клуба. Не волнуйся о том, как доберешься
обратно.  Я позабочусь  об этом,  когда придет время. -- Том  никогда еще не
слышал,  чтобы  голос его  деда звучал так  дружелюбно.  --  Тебе  там очень
понравится. Мы с Глорией иногда вспоминаем Игл-лейк и те счастливые времена,
когда проводили там лето. Она очень любила это место. Могла часами сидеть на
балконе и смотреть на лес.
     -- И на озеро? -- сказал Том.
     -- Нет. В  некоторых охотничьих  домиках есть балконы,  которые выходят
прямо на  озеро, но наш  находится  с другой стороны и смотрит  в лес. Но ты
можешь сидеть на пирсе и любоваться озером сколько угодно.
     -- А с балкона видны другие пирсы?
     -- А кому нужно смотреть на  чужие  пирсы? Мы  с  Глорией  отправлялись
туда, чтобы  спрятаться от  людей. Вообще-то, пока не  появился  ты  -- пока
Глория не вышла замуж и  не появился ты, -- я подумывал  иногда о том, чтобы
удалиться на  покой и поселиться  вместе с  ней на Игл-лейк. Но тогда мне не
приходило в голову, что когда подойдет время, я вовсе не захочу удаляться на
покой.
     -- Может, ей захочется поехать вместе со мной?
     -- Глория не может там находиться.  Мы попробовали однажды -- через год
после того,  как умерла  ее  мать. Но ничего не получилось.  Она не могла  с
собой справиться.  Наконец  я сдался и  уехал раньше,  чем  рассчитывал,  --
отправился по делам в Майами. Работал на благо своего будущего.
     -- На благо своего будущего? -- испуганно переспросил Том.
     -- Мы построили там  больницу в рекордно короткий срок.  -- Поняв,  что
Том  спросил  его совсем не  об этом, Глен сказал. -- Я договорился, чтобы в
Майами  Глорию осмотрел врач,  которого считали в те дни ведущим психиатром.
Но он  оказался  обыкновенным  шарлатаном.  Психиатры  почти все  такие.  Он
сказал, что мне надо ходить на его сеансы,  а я ответил ему, что  я  гораздо
нормальнее  его  самого.  Я  положил  конец  всем этим визитам.  Глория была
маленькой девочкой, которая за год до этого потеряла мать, -- вот и все.
     Том вспомнил, как мать отчаянно сжимала обеими руками стакан с мартини,
сидя на террасе в доме своего отца.
     --  А ты  не  можешь  вспомнить ничего другого,  что  расстроило ее тем
летом? -- спросил Том.
     -- Нет. Если  не считать болезни Глории,  это  было замечательное лето.
Один из младших Редвингов, Джонатан, женился на очень симпатичной девочке из
Атланты.  Свадьбы  Редвингов  --  это  всегда  целое  событие.  Нас  ожидало
замечательное лето с множеством вечеринок в клубе.
     -- Но оно не было таким, -- сказал Том.
     -- Тебе повезет больше, чем нам. Только не опоздай на самолет.
     Том пообещал, что не опоздает, дедушка  повесил трубку, не ожидая, пока
его поблагодарят еще раз.
     Том  не  помнил,  как вышел из кабинета и  оказался  возле лестницы. Со
второго этажа слышались крики и визгливые проклятия.  Том  заглянул в пустую
гостиную,  и ему  вдруг  пришло в  голову, что все  в  этой комнате мертвое.
Стулья, столы, длинный диван -- вся мебель была мертвой.
     -- Так значит, она не могла связать двух слов, --  произнес  вслух Том.
-- Попыталась что-то  соврать.  --  Сверху  послышались  крики отца.  -- Нас
ожидало замечательное лето.
     Сверху что-то с грохотом упало. Ноги словно сами принесли  Тома обратно
в кабинет. Он присел на  ручку  кресла  отца  и  несколько секунд  глядел  в
мертвый экран, прежде  чем сообразил, что  телевизор выключен.  Ноги подвели
его  к телевизору,  а рука  сама  нажала  на  кнопку. Джо  Раддлер  отчаянно
кривлялся,  сидя  за  столом  в  обществе  нескольких  мужчин  в  спортивных
пиджаках. Большие  буквы внизу экрана  сообщали, что через  несколько  минут
зрителей ждут "последние  новости  острова".  Джо  Раддлер  исчез,  и  стали
показывать рекламу блеска  для полировки машин. Том выключил звук, опустился
на старый продавленный стул и стал ждать.
     --  Надеюсь, ты сказал им, что я перезвоню, -- повернувшись, Том увидел
на пороге Виктора.
     -- Звонили не тебе, а мне. Это был дедушка.
     Виктор мгновенно побледнел.
     -- Мы говорили  очень долго. Я, кажется, никогда еще  не  говорил с ним
так долго -- я имею в виду, один на один.
     Том заметил, что у Виктора появились мешки под глазами.
     -- Ральф Редвинг предложил деду отвезти меня на Игл-лейк на собственном
самолете. Я лечу послезавтра. Дедушка был очень доволен собой.
     Мешки под  глазами напоминали синяки  -- нет, пожалуй, дело было скорее
не в мешках, а в выражении глаз.
     -- Я ничего не  рассказал  ему о знаменательном визите Ральфа и сигарах
по пять долларов за штуку. Да и как бы я мог? Ведь я не существую.
     Виктор  оперся о дверной  косяк и заглянул в комнату. Ко лбу его прилип
клок черных волос, и он по-прежнему выглядел побитым.
     -- Я займусь тобой потом, -- сказал он и отошел от двери.
     Из  телевизора  послышалась  быстрая, скачущая мелодия,  затем  звучный
голос объявил:
     -- Настало время "Последних новостей острова".
     Джо Раддлер  еще  несколько  секунд кривлялся на экране, пытаясь что-то
произнести,  затем  его  сменил  блондин  приятной  наружности  с  тревожным
выражением лица.
     --  Трагическая  смерть  героя  острова --  подробности через несколько
минут, -- произнес он, и исчез, уступив место рекламе шампуня.
     Через несколько  минут  блондин снова появился на  экране  и,  серьезно
взглянув прямо на Тома, произнес:
     -- Сегодня Милл Уолк потерял одного  из своих героев. Патрульный  Роман
Клинк,  один  из двух  полицейских,  пострадавших в  перестрелке  в туземном
квартале  при  попытке  взять  живым предполагаемого убийцу Мариты Хасслгард
Фоксвелла Эдвардса,  получил несколько  ранений, повлекших  за собой смерть,
пытаясь  предотвратить  вооруженное  ограбление  в районе  пивной "Малруни".
Когда патрульный  Клинк,  дежуривший в  пивной, достал револьвер и попытался
помешать  ограблению,  один  из  бандитов  выстрелил  ему  в  голову.  Клинк
скончался  на  месте.  Свидетели видели  трех  человек,  убегающих  с  места
преступления, и хотя никто не смог  дать четких  примет убегавших,  их арест
неизбежен.
     На экране появилась  расплывчатая черно-белая  фотография  широколицего
парня  в  полицейской форме,  взятая,  судя  по  всему,  из  личного  дела в
полицейской академии.
     -- Патрульный  Роман Клинк  умер в возрасте сорока двух лет,  прослужив
пятнадцать лет в  полиции  острова.  Он  оставил вдову и  сына,  --  блондин
опустил  глаза на текст, потом снова взглянул в  камеру. -- Напарник офицера
Клинка,  патрульный Майкл Менденхолл,  скончался  сегодня  утром  в больнице
Шейди-Маунт  от  ран,  подученных  в ходе той же  попытки  захвата Фоксвелла
Эдвардса  -- самой  кровавой  операции в истории полиции Милл  Уолк. Все это
время Менденхолл находился в коме. Оба полицейских будут похоронены со всеми
почестями на кладбище Кристчерч после службы в соборе Святой Хильды. Капитан
Фултон  Бишоп объявил, что  полиция  будет благодарна  всем желающим сделать
пожертвования  в фонд помощи  семьям полицейских.  --  Блондин  повернулся к
камере в профиль и сказал: -- А теперь грустный комментарий Джо Раддлера.
     На  экране  появилась  физиономия Джо  Раддлера. Казалось,  он  вот-вот
выскочит из синей рубахи, застегнутой на все пуговицы.
     -- Ужасно! -- заорал Джо. -- Невообразимо! Знаете, что я думаю? Я скажу
вам, что я думаю! Некоторые люди считают, что публичные казни...
     Том встал и выключил телевизор.
     -- Эй, это ведь был Джо  Раддлер, -- обернувшись, Том  увидел, что отец
снова стоит в дверях, засунув руки в карманы. -- Я люблю Джо Раддлера.
     Все тело Тома сжалось, словно в кулак. Он нагнулся к телевизору и нажал
на кнопку.
     -- ...Жалкие, подлые трусы, которые  не могут  принять...  -- голосил с
экрана Джо.
     Том выключил звук.
     -- Сегодня убили полицейского, -- сказал он.
     -- Копы знают, что их работа связана с риском. Можешь мне поверить, они
к  этому  готовы.  --  Виктор  вошел  в комнату.  Вид  у  него  был  немного
пристыженный. -- Знаешь, Том... ну, я  наговорил  тут тебе грубостей.  -- Он
покачал головой. -- Я не хочу, чтобы ты думал...
     -- Никто не хочет, чтобы я думал, -- перебил его Том.
     -- Да, да,  ммм, хорошо, что ты ничего не сказал Глену о... ты ведь  не
сказал, да?
     -- Я заметил  одну интересную  вещь,  -- сказал Том.  -- Дедушка  очень
любит  рассказывать  мне  всякие  интересные  вещи, но совершенно  не  любит
слушать их сам.
     -- Хорошо, хорошо, --  забормотал Виктор. -- Не хочешь подняться наверх
и взглянуть на свою маму. Только сначала прибавь, пожалуйста, звук.
     Том повернул ручку громкости, и комната наполнилась воплями:
     -- Тогда стреляйте в меня! Вот что я думаю!
     Отец  быстро  взглянул на Тома и уставился  в телевизор.  Том вышел  из
комнаты и поднялся на второй этаж.
     Глория  лежала на кровати  в измятой мужской пижаме,  положив под спину
подушку.  Кругом  валялись  поверх покрывала разные  журналы.  На  туалетном
столике горела покрытая шарфом лампа. Окна  были закрыты  ставнями. Еще одна
лампа,  стоявшая  обычно  рядом  с  кроватью, лежала  теперь  рядом  с  ней,
разломанная на две части. Рядом с  тем местом, где раньше была лампа, стояла
на  полу   коричневая  пластиковая  бутылочка   с  отпечатанной  на  машинке
этикеткой. На  полу  блестело разбитое стекло. Том  начал подбирать  с ковра
осколки.
     -- Ты ведь порежешься, мама, -- укоризненно произнес он.
     -- Я весь день чувствовала себя такой усталой, что не могла подняться с
постели, а потом услышала, как вы с Виктором кричали друг на друга внизу.
     Том посмотрел на мать. Глория закрыла лицо руками. Он ухватил как можно
больше  осколков и положил  их в корзину для мусора  поверх валявшихся там в
несметном  количестве использованных белых  салфеток. Потом он сел  рядом  с
матерью.
     --  Мы поссорились,  но теперь уже помирились, -- сказал Том.  Он обнял
мать. Тело ее казалось почти бесплотным и одновременно каким-то напряженным.
-- Вот и все, ничего особенного.
     Глория на секунду положила голову на плечо сына, но тут же вздрогнула и
отстранилась.
     --  Не прикасайся ко мне. Я не люблю этого, -- сказала она.  Том тут же
разжал  руки.  Глория  посмотрела  на  него  туманным взглядом  и  запахнула
поплотнее пижамную куртку.
     -- Ты хочешь, чтобы я ушел? -- спросил Том.
     --  Вообще-то нет. Просто я  не люблю ссоры. Я так пугаюсь,  когда люди
ссорятся.
     -- А я не люблю  слышать, как ты кричишь.  Я так  ужасно себя чувствую,
когда слышу эти крики. Я понимаю, что ничего не могу для тебя сделать.
     -- Думаешь, мне это нравится? Это случается как-то само по себе. Что-то
щелкает  внутри, и я  перестаю понимать, где нахожусь. Раньше  мне казалось,
что  настоящая  Глория ушла куда-то,  а мне приходится  прятаться внутри  ее
тела, пока она  не вернется. А потом  я поняла,  что это  полумертвое тело и
есть настоящая я.
     -- Но ты ведь не всегда такая, -- сказал Том.
     -- Ты не мог бы выключить проигрыватель. Пожалуйста.
     Только   сейчас  Том  заметил,  что   на   портативном   проигрывателе,
поставленном на туалетный столик, вращается какая-то пластинка. Обернувшись,
Том  нажал  на кнопку, пластинка  постепенно остановилась, и тогда  он  смог
прочесть, что  на  ней  написано. Это  была  та  самая "Голубая  роза" Глена
Брейкстоуна и группы "Таргетс". Том снял пластинку с проигрывателя и поискал
среди груды пластинок, лежащих на полу возле кровати, конверт, в котором она
лежала. Наконец он обнаружил его почти уже под кроватью. В нескольких местах
конверт  был  порван  и  подклеен  прозрачной  пленкой. Том  засунул в  него
пластинку.
     -- Что он  сейчас делает?  Смотрит  телевизор? -- спросила мать, имея в
виду Виктора.
     Том кивнул.
     -- И  как  это он всегда умудряется  дать мне понять, что он выше меня,
потому что я  лежу здесь и слушаю музыку,  а он смотрит внизу этот  дурацкий
телевизор и накачивается виски?
     -- Тебе ведь сегодня лучше, -- напомнил ей Том.
     -- Если бы мне стало по-настоящему лучше, я бы, наверное, не знала, как
себя  вести. Глория села повыше  и  вытянула  ноги под  покрывалом. При этом
несколько  журналов  слетели  на  пол.  Глория  натянула покрывало  повыше и
откинулась на подушку.
     Том  вдруг  подумал,  что  спальня  Глории  напоминает комнату  молодой
девушки  -- проигрыватель  на  туалетном  столике,  куча  журналов,  мужская
пижама,  полутьма,  односпальная  кровать.  Не  хватало  только  плакатов  и
вымпелов на стенах.
     -- Ты хочешь, чтобы я ушел? -- снова спросил он.
     -- Можешь посидеть  еще немного. -- Глория закрыла  глаза. -- Ему  было
стыдно за свое поведение, да?
     -- Думаю, да, -- ответил Том.
     Он отошел от кровати и сел на  кресло перед туалетным столиком, все еще
держа в руках конверт с пластинкой.
     -- Только что звонил дедушка.
     Глория  открыла  глаза  и  выпрямилась.  Затем  она  протянула  руку  к
бутылочке с пилюлями и вытрясла две таблетки себе на ладонь.
     --  Правда? --  переспросила  Глория,  разламывая  таблетки  пополам  и
проглатывая одну за другой две половинки.
     --  Он  хочет,  чтобы я уехал на  Игл-лейк послезавтра. Я могу полететь
вместе со Спенсами на самолете Редвингов.
     -- Спенсы летят на север на самолете Редвинга? -- После небольшой паузы
Глория спросила. -- И ты полетишь вместе с ними?
     -- Хочешь, чтобы я  остался дома? --  спросил Том. --  Я ведь  вовсе не
обязан туда ехать.
     --  Пожалуй, нет. Наверное,  тебе  лучше вырваться  ненадолго из  этого
дома. На севере тебе будет веселее.
     -- Ты ведь тоже ездила туда на лето, -- сказал Том.
     -- Я много куда ездила. Я вела совсем другую жизнь, но это продолжалось
недолго.
     -- А ты помнишь ваш дом на озере?
     -- Это был очень  большой  дом. Деревянный. Там  все дома деревянные. Я
знала, кто где живет. Я даже знала, где живет Леймон фон Хайлиц. В тот день,
когда мы ездили в Клуб основателей -- помнишь, за ленчем? -- твой дедушка не
хотел, чтобы  я  говорила  о  нем.  Но  я  всегда  считала  его  потрясающим
человеком.
     "Интересно, почему?" -- подумал Том.
     -- Он был очень знаменит, -- продолжала Глория.
     -- И еще я  дружила  там с одной леди по имени  Джанин. Но это еще одна
ужасная история. Одна ужасная история за другой -- такова вся моя жизнь.
     -- Ты знала Джанин Тилман?
     -- Мне о многом запрещают говорить. Вот я и молчу.
     -- А почему тебе запрещают говорить о Джанин Тилман? -- спросил Том.
     -- О, это не  имеет больше  никакого значения, --  голос  Глории звучал
сейчас более осмысленно, чем в  начале разговора. -- Я могла делиться  с ней
своими секретами.
     -- Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? -- спросил Том.
     -- Четыре. Я  долго не понимала, что с ней случилось -- думала, что она
просто уехала далеко-далеко, чтобы сделать мне больно. Хотела наказать меня.
     -- А за  что  ей было тебя наказывать? Глория широко открыла  глаза, ее
опухшее лицо казалось сейчас почти детским.
     -- Потому что я  плохо  себя вела.  Из-за  моих секретов. Иногда Джанин
приходила специально, чтобы поговорить со мной. Она держала меня на руках, а
я рассказывала ей свои секреты Я надеялась, что она станет моей новой мамой.
Мне по-настоящему этого хотелось!
     -- Мне  всегда  было очень интересно, как умерла моя бабушка  -- сказал
Том. -- Но никто никогда не говорил мне об этом.
     -- Мне тоже! Маленьким детям не говорят о таких вещах.
     -- О каких вещах?
     --  Бабушка  покончила  с  собой,  --  произнесла  Глория безо  всякого
выражения. -- Мне не полагалось об этом  знать. Отец не хотел  даже говорить
мне, что ее нет в живых. Ты ведь знаешь своего дедушку. Очень скоро он начал
вести себя так, словно у него  никогда не было никакой жены. Нас было только
двое. Она и она папа. -- Глория  натянула покрывало повыше, журналы, лежащие
поверх него, тоже поползли вверх. -- Только она и она папа. И больше никого.
Потому  что он  любил  дочь, а дочь любила его. Но она знала обо  всем,  что
случилось.  -- Глория улеглась  поудобнее. -- Но  все это  было  очень-очень
давно. Джанин очень рассердилась, а потом один человек  убил  ее и сбросил в
озеро.  Я  слышала  как  он  стрелял.  Я была  у  себя в  спальне и услышала
выстрелы.  Хлоп!  Хлоп!  Хлоп!  Я  выбежала на  веранду  и  увидела мужчину,
убегавшего  в лес. Тогда я заплакала  и стала искать отца,  но его  нигде не
было. А потом я, наверное,  заснула, потому что  когда проснулась --  он был
уже рядом. Я рассказала  ему обо всем, что видела, а он отвел меня к Барбаре
Дин. Он считал, что там я буду в безопасности.
     -- Ты хочешь сказать -- он взял тебя с собой в Майами.
     -- Нет. Сначала он отвел меня в деревню к Барбаре  Дин.  Я провела  там
несколько  дней. А  отец  снова  пошел на озеро  искать Джанин.  А  потом он
вернулся, и только тогда мы поехали в Майами.
     -- Я не понимаю...
     Глория закрыла глаза.
     -- Я  не любила Барбару Дин.  Она никогда не разговаривала со мной. Она
была противная.
     Глория замолчала, дыхание ее было тяжелым.
     -- Завтра тебе будет лучше.
     Том обошел вокруг кровати и склонился над матерью. Веки ее затрепетали.
Том нагнулся, чтобы поцеловать ее,  но  едва губы его коснулись лба  Глории,
она вздрогнула и пробормотала:
     -- Не надо!
     В кабинете Виктор Пасмор спал в кресле с откидывающейся  спинкой  перед
работающим  телевизором. В пепельнице  дымилась  забытая  сигарета, успевшая
превратиться в столбик серого пепла.
     Том  тихонько  подошел к  входной двери и  вышел  на  прохладный ночной
воздух. В зашторенных окнах Леймона фон Хайлица горел свет.


     <i>24</i>
     -- Ты чем-то расстроен, -- сказал фон Хайлиц, увидев на пороге Тома. --
Заходи скорее внутрь и дай мне посмотреть на тебя как следует.
     Том вошел в дверь, двигая ногами словно из последних сил, и прислонился
к  шкафчику  с  картотекой.  Мистер  Тень закурил сигарету и,  выпустив дым,
внимательно посмотрел на Тома. --  Ты выглядишь абсолютно измученным, Том. Я
налью тебе чашку кофе, и ты обо всем мне расскажешь.
     Том выпрямился и потер лицо руками.
     -- Здесь,  у вас, мне немного лучше, -- сказал он. -- Сегодня я столько
всего услышал, столько всего узнал, что голова просто идет кругом. Я не могу
понять, что к чему.
     -- Позволь за тобой поухаживать,  -- сказал  фон Хайлиц.  -- У тебя был
сегодня очень тяжелый день.
     Он провел Тома в кухню, достал и поставил на стол две чашки с блюдцами,
и  налил  в  них  кофе  из  черного  кофейника, стоявшего  на черной газовой
горелке, -- и  горелка, и  кофейник принадлежали еще  родителям фон Хайлица.
Тому  нравилась  его  кухня,  отделанная  деревянными  панелями, с  висячими
светильниками,  старомодными  раковинами,  высокими  деревянными  полками  и
чистым дощатым полом.
     --  Думаю,  что по такому случаю мы имеем право добавить в кофе кое-что
покрепче,  --  сказал старик,  снимая с одной  из  полок  бутылку  коньяка и
наливая по нескольку капель в каждую чашку.
     -- По какому случаю? -- спросил Том.
     --  По случаю твоего прихода, --  улыбнувшись, фон  Хайлиц подвинул ему
одну из чашек.
     Том  отхлебнул  горячего  ароматного   напитка   и   почувствовал,  как
напряжение постепенно проходит.
     -- Я не знал, что вы знакомы с Хэтти Баскомб, -- сказал Том.
     -- Хэтти Баскомб -- одна из самых необычных женщин на этом острове. Раз
ты знаешь о нашей дружбе, значит, наверное,  виделся, с нею сегодня. Но я не
собираюсь  весь вечер держать тебя  в  кухне. Давай переберемся в комнату, и
там ты расскажешь, что же так расстроило тебя сегодня.
     В комнате Том устроился поудобнее на кожаном диване  и положил  ноги на
заваленный книгами журнальный столик.
     --  Одну минутку,  -- сказал фон Хайлиц, включая стереосистему  и ставя
пластинку.
     Том приготовился снова выдержать пытку Махлером, но вместо этого мягкий
тенор  саксофона начал  играть одну из любимых мелодий мисс  Эллингхаузен --
"Только не для меня". Том подумал, что мелодия имеет тот же вкус, что и кофе
с коньяком. И тут он вдруг узнал пластинку.
     -- Это ведь "Голубая роза", -- сказал Том. -- У моей  матери  тоже есть
эта пластинка.
     -- Один  из лучших дисков Гленроя Брейкстоуна. Сегодня мы будем слушать
только его. -- Том посмотрел  на  старика со  смешанным  чувством смущения и
боли.  -- То, что ты сейчас  испытываешь -- я знаю,  как это  ужасно, но это
означает, что  ты уже почти  преодолел себя. События  происходят теперь сами
собой, но начало им положил ты. -- Усевшись напротив Тома, фон Хайлиц сделал
глоток кофе. -- Сегодня убили еще одного человека, убили по ряду  причин, но
одна из них состояла в том, что он слишком много говорил.
     -- Тот полицейский?
     --  Он был  конченым человеком.  Они  не  могли  доверять ему и поэтому
избавились от него. Они сделали бы так же с тобой и со мной, если бы знали о
нас. Поэтому теперь нам надо быть очень осторожными.
     -- Вы знали,  что  моя бабушка  покончила  с собой? -- спросил Том. Фон
Хайлиц  замер, не донеся до рта кофейную чашку. -- Наверное, я должен быть в
шоке, но я почему-то не испытываю ничего подобного. Но вы -- вы солгали мне,
--  Тома  словно  прорвало.  -- Мой  отец  не  мог видеть  с  балкона причал
Тилманов.  Его балкон выходит  на  лес, а  не на озеро. Зачем вы сказали мне
это? Почему все постоянно лгут мне? И почему моя мать такая беспомощная? Как
мог мой дедушка  бросить  ее у кого-то в доме и отправиться на озеро? -- Том
вздохнул,  вернее, почти всхлипнул,  и  закрыл  лицо руками. -- Извините, --
сказал  он  после  паузы. --  Просто я  пытаюсь  думать  о  пяти-шести вещах
одновременно.
     -- Я не лгал тебе, Том, -- сказал фон Хайлиц. -- Просто сказал не  все.
Я  не знал  тогда некоторых вещей,  а некоторые не  знаю и  сейчас. Когда ты
едешь на Игл-лейк?
     -- Послезавтра. -- Фон  Хайлиц вопросительно  взглянул на  Тома. -- Это
выяснилось  только  что. Мне  позвонил  дедушка и  сообщил, что  я  лечу  на
самолете Редвингов.
     --  Хорошо, хорошо,  -- положив ногу на ногу, фон  Хайлиц  откинулся на
спинку кресла. -- А теперь расскажи мне, что с тобой сегодня случилось.
     Том  посмотрел через  стол  на  собеседника, и фон  Хайлиц  ответил ему
взглядом, полным понимания и дружеского участия.
     И  Том  рассказал  ему все.  О  больнице,  Давиде  Натчезе,  о  мертвом
полицейском и докторе Милтоне,  об "экскурсии"  в старый туземный  квартал и
"Рай Максвелла", о том,  как  видел Фултона  Бишопа,  скользящего по первому
ярусу Райских  кущ, подобно голодному  удаву. О Нэнси Ветивер и  о  том, что
рассказал  ей  Майкл  Менденхолл,  об  экипаже  доктора  Милтона,  о  пьяной
враждебности отца и визите Ральфа Редвинга к Виктору Пасмору. И наконец -- о
звонке Глена Апшоу и о  матери, лежащей  на кровати в спальне и вспоминающей
детство и последнюю поездку на Игл-лейк.
     -- О, Господи!  -- сказал старик, когда Том закончил  свой рассказ.  --
Теперь я понимаю,  почему ты пришел  ко мне  в таком состоянии. Мне кажется,
тебе не повредит еще немного коньяка -- причем на этот раз уже без кофе.
     -- Я засну, если выпью коньяка, -- возразил Том. --  Я так вымотался за
сегодняшний день.
     Выговорившись,  Том почувствовал  себя  немного  легче, успокоился.  Он
действительно устал, но на самом деле ему вовсе не хотелось спать.
     Мистер Тень улыбнулся Тому, похлопал его  по колену  и, взяв его чашку,
понес ее в кухню.  Он вернулся с графинчиком бренди и поставил  его на стол,
затем перевернул  пластинку Гленроя Брейкстоуна,  и комнату наполнили звуки,
полные страсти, которые до конца жизни будут ассоциироваться в сознании Тома
не  только с  его матерью,  но  и с этим самым  вечером в доме  Леймона  фон
Хайлица.
     Старик  снова уселся  напротив  Тома и посмотрел ему в  глаза. Затем он
налил себе бренди.
     --  Ты  только что  сообщил мне два  очень  ценных  факта  и подтвердил
кое-что, о чем я давно догадывался: семь лет  назад ты был  в  районе  Парка
Гете  по той же самой  причине, по которой  твой  учитель английского привез
тебя не  так давно в  Уизел  Холлоу. Я видел тебя в  тот день и знал, что ты
тоже заметил меня, хотя и не узнал.
     Мистер  фон  Хайлиц выглядел  очень  возбужденным,  и  возбуждение  его
передалось Тому.
     -- Вы были там? Вы спрашивали меня, помню ли я нашу первую встречу. Так
вы имели в виду тот день?
     --  Но  ведь   ты  действительно  видел  меня,  Том.  Вспомни!   И  Том
действительно вспомнил мрачный дом в  готическом стиле  и лицо, напоминавшее
обтянутый кожей череп, выглянувшее из-за задернутой занавески. Широко открыв
рот, он смотрел на улыбающегося фон Хайлица.
     -- Так это вы были в том доме на Калле Бурле!
     -- Это был я, -- глаза старика сверкнули. -- Я  видел, как ты шел мимо,
заглядывая между домами, чтобы разглядеть Сорок четвертую улицу.
     -- Но что делали там вы?
     -- Я снимаю дома и  квартиры в разных частях острова и  пользуюсь  ими,
когда  мне надо понаблюдать за  кем-то или просто спрятаться. Из  того дома,
где ты  меня видел, я мог  следить  за Уэнделлом  Хазеком,  живущим на Сорок
четвертой. Оттуда мне был виден весь квартал, где стоял его дом.
     -- Уэнделл Хазек,  -- произнес Том, и тут  же увидел  этого человека --
коротко стриженного толстяка, выглядывающего из окна желто-коричневого дома,
а затем его же, машущего рукой с порога.
     -- Он был там, -- сказал Том. -- Он, наверное, увидел меня. И послал...
--  Том  запнулся, теперь  перед глазами его стояли мальчик  и  черноволосая
девочка.    Джерри-волшебник.    "И   что   же   ты   собираешься    делать,
Джерри-волшебник?" -- Он  послал  своих детей разделаться со  мной. Джерри и
Робин.  Они хотели знать... --  "Ты хочешь знать,  что происходит? Почему бы
тебе не сказать мне об этом, а? Что  ты здесь делаешь?" -- Они хотели знать,
зачем я пришел туда.
     Теперь Том видел двух других мальчишек -- сердитого толстяка и другого,
худого,  как скелет, который как раз сворачивал за угол какой-то хибарки. На
него вдруг нахлынули воспоминания о тех минутах -- как Джерри ударил  его, и
Том почувствовал жгучую боль. Как он бросился в ответ на Джерри и сломал ему
нос.
     "Нэппи! Робби! Хватайте его!"
     Он  вспомнил  блеснувшие лезвия  ножей. Вспомнил, как побежал. А  потом
увидел  Уэнделла   Хазека,   выбежавшего,   размахивая   руками,  на   порог
собственного дома.  Он  вспомнил свой  страх, чувство  полной беспомощности,
вспомнил, что двигался, как на кадрах замедленной съемки или, точнее, словно
во сне.
     -- Потом Джерри, наверное, позвал на помощь друзей. Том вдруг задрожал.
Он вспомнил все --  блеск лезвий, как кто-то звал Робби, как он побежал, как
разглядел в пурпурном  воздухе название улицы  -- Ауэр-стрит. Уверенность, с
которой Робби собирался воткнуть в него нож. Вспомнил, как врезался  в  гущу
движения  на  Калле Бурле, как балансировал на велосипеде,  словно  клоун  в
цирке, седоволосый  велосипедист. Он закрыл глаза  руками и вспомнил решетку
радиатора и надвигающееся на него лицо.
     -- Нэппи и Робби, -- сказал он.
     -- Нэппи Лабарре и Робби Уинтергрин. Это были они. "Уличные мальчишки".
     Том унял дрожь и удивленно посмотрел на фон Хайлица.
     --  Так  они  себя называли,  --  пояснил детектив. --  Все эти  ребята
бросили  школу лет в четырнадцать  и работали на  Уэнделла Хазека. Воровали,
следили за полицией.  Так они жили лет до двадцати, а потом все вдруг  стали
добропорядочными гражданами и работают теперь на компанию "Редвинг холдинг".
     -- И что же они делают на службе? -- спросил Том, но тут  вспомнил, что
говорила сегодня днем Сара. -- Понимаю -- они телохранители.
     -- По крайней мере, так их называют.
     -- А Робин, что стало с ней?
     Фон Хайлиц улыбнулся и покачал головой.
     -- Робин  стала  сиделкой  при одной  пожилой  даме. Старушка умерла во
время путешествия на  континент,  и Робин  унаследовала  все  ее  состояние.
Родственники подали на нее в суд, там же, в Америке, но Робин выиграла дело.
И теперь она проживает полученное наследство.
     -- Хазек  узнал меня, -- сказал  Том. -- Поэтому  он и натравил на меня
"Уличных мальчишек". За несколько дней до  этого  он приходил к нашему дому.
Наверное, он выследил моего деда. По дороге Хазек явно  заглянул в несколько
баров  --  он еле  держался  на  ногах. Он  кричал на всю  улицу  и швырялся
камнями.  Дедушка  вышел из дому,  чтобы успокоить его.  Я пошел за  ними, и
Хазек видел  меня.  Спровадив  Хазека,  дедушка  вернулся в дом  и  поднялся
наверх. Там они  стали обсуждать происшествие  с  отцом и матерью. Я слышал,
как кричала моя мать. "Откуда пришел этот человек? Чего он хотел от нас?"  А
дедушка ответил:  "Он живет на  углу Сорок четвертой и Ауэр-стрит, если тебя
так это интересует. Что же до того, чего он хочет -- он хочет денег, чего же
еще?"
     -- Ты слышал этот разговор и через несколько дней отправился в ту часть
города -- сам, один,  через весь остров  -- а ведь  тебе было только  десять
лет! -- потому что ты слышал достаточно, чтобы решить:  если ты пойдешь в ту
часть города, то  сможешь  узнать  и понять  все. А  вместо этого ты чуть не
лишился жизни и оказался надолго прикованным к больничной койке.
     -- И все допытывались  у меня, что я делал в том районе, -- сказал Том,
окончательно успокаиваясь. -- А что вы делали сегодня в больнице?
     --  Хотел увидеть  своими  глазами то, что ты узнал от Нэнси Ветивер. Я
знал, что  бедный  Майкл Менденхолл протянет недолго, и поэтому  проводил по
нескольку часов в  день в холле  больницы,  чтобы  посмотреть, что начнется,
когда он умрет.  И  я узнал  то, что хотел, --  мое мнение о Дэвиде  Натчезе
оказалось правильным -- он  действительно стоит за правду.  А  то, что он до
сих пор жив, означает,  что мы имеем дело с сильной личностью. Этот  человек
понадобится нам однажды -- а мы понадобимся ему.
     Фон Хайлиц встал  и, засунув руки  в карманы, начал прохаживаться между
столом и стулом.
     -- Позволь мне  задать  тебе еще  один вопрос, -- сказал он.  -- Что ты
знаешь об Уэнделле Хазеке?
     -- Он был  ранен когда-то --  при ограблении кассы компании моего деда.
Грабители были застрелены, но денег так и не нашли.
     Фон Хайлиц  остановился и стал пристально  вглядываться  в  висящую  на
стене танцовщицу Дега. Казалось, что он внимательно прислушивается к музыке.
     -- Это ни о чем тебе не напоминает? -- спросил он наконец.
     Том кивнул.
     -- О многом. Например, о Хасслгарде. О деньгах казначейства. Но что...
     Фон Хайлиц резко повернулся к нему лицом.
     -- Итак, Уэнделл Хазек,  который был на Игл-лейк в то лето, когда убили
Джанин  Тилман, пришел к  твоему  дому, разыскивая  твоего дедушку. Он хотел
денег,  или,  по крайней мере, так это выглядело. Мы можем предположить, что
он  считал, будто заслуживает большего после ранения, которое получил в ходе
ограбления.  Хотя он  и  без  того  получил достаточно  денег, чтобы  купить
собственный  дом. А когда через  несколько дней  ты появился  у его  жилища,
Хазек так  встревожился, что послал своих детей и  их друзей выяснить, зачем
ты  пришел. Разве это  не  доказывает,  что он что-то скрывал? -- Фон Хайлиц
буквально сверлил Тома глазами.
     --  Может,  это  он  организовал  ограбление, -- предположил Том. --  И
получал от моего деда деньги за увечье, которое получил намеренно.
     -- Может быть, --  фон Хайлиц облокотился о спинку стула, глядя на Тома
все с тем же восторженным возбуждением. Том понял, что старик говорит ему не
все. Это его "может  быть" означало наличие другой возможности, но он хотел,
чтобы Том додумался до всего сам.  Фон Хайлиц решил вдруг сменить тему. -- Я
хочу, чтобы на  Игл-лейк ты  внимательно наблюдал  за  всем, что  происходит
вокруг. И обязательно напиши мне обо всем, что  привлечет  твое внимание. Не
надо опускать  письма в  почтовый ящик -- передавай их прямо Джо Трухарту --
сыну Майнора. Он работает на почте я прекрасно помнит, что я сделал когда-то
для  его  отца.  Но  постарайся,   чтобы  никто  не  видел,  как  ты  с  ним
разговариваешь. Не стоит рисковать понапрасну.
     -- Хорошо, -- сказал Том. -- Но о каком риске вы говорите?
     -- Вся эта  история достигла определенного пика, -- сказал фон  Хайлиц.
--  Ты можешь спутать  чьи-то карты самим фактом своего присутствия.  Вполне
возможно,  что Джерри Хазек  и  его друзья узнают  тебя. И они,  несомненно,
узнают  твое  имя.  А  ведь  им, возможно, казалось, что тебя задавило тогда
насмерть  и с  тобой  докончено. Если они  помогали Уэнделлу Хазеку  прятать
что-то семь лет назад, возможно, это необходимо прятать и сейчас.
     -- Деньги?
     -- Когда я наблюдал за домом Хазека из своего убежища на Калле Бурле, я
видел, как к дому подъехала машина, из которой  вылезал человек с портфелем.
Его  впустили в дом.  Во второй раз подъехала другая  машина, и из нее вылез
другой  человек.  Оба раза  Хазек выходил из дому с заднего  хода,  открывал
сарай, стоявший в  глубине сада, и выносил оттуда небольшие свертки, которые
передавал своим визитерам.
     -- Но почему он отдавал им деньги?
     --  Откупался,  -- фон Хайлиц  пожал плечами,  словно  не зная, что еще
предположить  в подобном  случае.  --  Конечно, часть  этих  денег  получила
полиция, но  кому  достались остальные --  на  этот вопрос мы пока  не можем
ответить.
     -- Так он хранил украденные деньги, -- сказал Том.
     --  Деньги,  добытые  во время  ограбления.  -- У  Тома  снова возникло
ощущение,  что фон Хайлиц  чего-то не  договаривает. Опустив голову,  старик
разглядывал затянутые в перчатки руки, лежащие на изогнутой спинке стула. --
Ты  сказал  мне одну  очень  странную вещь. А  другая информация,  которую я
получил  от  тебя  сегодня,  добавляет  несколько  кусочков  к общей картине
трагедии на Игл-лейк. Знаешь, что я понял сегодня? И вижу теперь, что только
собственное тщеславие мешало мне понять это раньше.
     Фон  Хайлиц  был слишком возбужден, чтобы  спокойно стоять на месте. Он
снова начал расхаживать между столом и стулом.
     -- Что же это? -- встревоженно спросил Том.
     --  Ты необходим  мне  гораздо  больше,  чем  я  необходим тебе. --  Он
остановился и посмотрел на Тома, затем вытянул вперед обе руки.  На лице его
отразилась сложная гамма чувств -- тут были и гнев, и отчаяние, и изумление,
и что-то вроде  довольства собой. Тому стало  вдруг  немного смешно. --  Это
правда, это чистая правда! -- фон Хайлиц опустил руки. -- Все в этом деле --
да-да,  одном  огромном деле  -- так или  иначе  зависит от тебя. Это скорее
всего  последнее и самое грандиозное дело из всех, над которыми я работал  в
своей жизни, это кульминация самой жизни, а для тебя оно  может стать первым
шагом  по этому  пути. Если  бы  не ты,  Том, я  так  и  копался  бы в своих
вырезках, гадая, когда  получу наконец то, что позволит двигаться дальше. Но
теперь  я вышел  на  сцену  для  последнего  поклона.  --  Рассмеявшись,  он
повернулся  лицом к комнате, словно призывая невидимых зрителей полюбоваться
на его выход. И снова засмеялся смехом абсолютно счастливого человека.
     Затем фон Хайлиц заложил руки за спину и  выгнул позвоночник. Он тяжело
вздохнул.
     -- И что же с нами теперь будет? -- старик  обошел  вокруг стола и  сел
рядом с Томом на диван. Он похлопал  мальчика по плечу. -- Что ж, если бы мы
знали это заранее, было бы неинтересно, ведь правда?
     Фон Хайлиц  положил  ноги на  край стола, Том последовал  его  примеру.
Несколько секунд они сидели, расслабившись, в абсолютно одинаковых позах.
     -- Могу я спросить вас кое о чем? -- нарушил молчание Том.
     -- О чем угодно.
     -- Что  я  такое  сказал вам?  Что заставило  вас яснее увидеть картину
преступления?
     --  Две  вещи. То, что твой дед  отвел твою мать  в  дом Барбары Дин на
несколько дней  после  убийства Джанин  Тилман.  И то, что  маленькая Глория
видела человека, бегущего в лес.
     -- Но она ведь не узнала его.
     -- Нет. Или узнала, но не хотела себе в этом признаваться. На  Игл-лейк
вряд ли были люди, которых не знала твоя мать.
     -- А что из сказанного мною показалось вам таким ужасным?
     --  Визит  Ральфа  Редвинга к  твоему отцу.  -- Фон Хайлиц снял ноги со
стола  и выпрямился. -- Обдумав все хорошенько, я нахожу это  обстоятельство
удручающим.  -- Он решительно  встал. Том последовал его примеру, гадая, что
произойдет  дальше.  Фон  Хайлиц  посмотрел  на  него  так, словно  к  горлу
подступали невысказанные слова. Но,  в отличие  от  Виктора  Пасмора, он  не
произнес эти слова вслух.
     -- Тебе пора идти, -- сказал  он вместо  этого. -- Уже поздно, и мне не
хотелось бы, чтобы тебе пришлось снова объясняться с отцом.
     Они прошли мимо шкафчиков с картотекой к входной двери. На секунду Тому
показалось, что  два  месяца -- чудовищно  большой срок, и он  может никогда
больше не увидеть этой комнаты.
     --  А что я  должен искать там,  на  севере?  -- спросил  он.  -- И что
делать?
     --  Расспрашивай всех о Джанин  Тилман. Выясни, не видел  ли кто-нибудь
еще  человека,  бегущего  в сторону леса. --  Фон Хайлиц открыл дверь.  -- Я
хочу, чтобы ты немного всколыхнул тех, кто причастен к этому делу. Посмотри,
не удастся ли заставить их действовать, не подвергая  себя лишней опасности.
Будь осторожен, Том. Пожалуйста.
     Том протянул старику руку,  но фон Хайлиц  снова удивил его. Словно  не
заметив протянутой руки, он крепко обнял юношу.


     Часть седьмая
     Игл-лейк

     <i>25</i>
     Два дня  спустя в  семь  тридцать  утра Виктор Пасмор поставил на землю
перед  главным  входом аэропорта  Дэвида  Редвинга один  из чемоданов  Тома.
Виктор  был небрит, от его мятой  одежды  пахло потом, табаком и бурбоном, и
даже брови его казались почему-то мятыми.
     -- Спасибо, что не поленился встать и отвезти меня, -- сказал отцу Том.
Ему очень хотелось бы найти в себе силы обнять отца и сказать ему что-нибудь
приятное, но Виктор был, как всегда, раздражен и мучился похмельем.
     Он отступил на шаг назад  и с  беспокойством посмотрел на свою  машину,
припаркованную через дорогу в неположенном месте.
     Почти  пустынное  летное  поле  в  лучах  утреннего  солнца  постепенно
начинало излучать жар.
     -- Ты уложил все, что тебе требуется? -- спросил сына Виктор. -- У тебя
все в порядке?
     -- Конечно, -- ответил Том.
     --  Я...  хм... мне  лучше  отогнать  отсюда  свою  машину.  --  Виктор
внимательно  посмотрел  на сына. Глаза его тоже казались мятыми. --  Знаешь,
лучше  не  говори  никому о  том,  что я  рассказал тебе. Ты понимаешь?  Это
по-прежнему большой секрет. Надо еще уточнить все детали.
     -- Хорошо, -- пообещал Том.
     Виктор кивнул. Тому ударил в нос кислый запах перегара.
     -- Ну. Относись к этому спокойно.
     -- О'кей.
     Виктор сел в машину и захлопнул дверцу, а затем  помахал сыну. Том тоже
помахал ему в ответ, и машина рванула вперед. Том видел, как отец смотрит по
сторонам  в надежде увидеть еще какие-нибудь  машины,  на  водителей которых
можно было бы рассердиться  за  то, что он  плохо справляется с управлением.
Когда машина Виктора  скрылась из  виду, Том  взял чемоданы  и направился  к
зданию аэропорта.
     Это  было  длинное бетонное  здание,  внутри  которого  находились  две
конторки для регистрации пассажиров, столик, возле которого можно было взять
напрокат  машину,  лоток с  сувенирами  и  стойка  с  журналами,  заваленная
номерами  "Леди",  "Харперс  Квин",  "Вог",  "Лайф"  и  других  американских
изданий.  В другом конце  зала находилось багажное  отделение  -- движущийся
транспортер и  двадцать квадратных  ярдов  заляпанного  линолеума,  а  также
непросыхающая   лужа  водянистой   желтой   жидкости   у   самой  стены,   В
противоположном конце находился бар под названием "Гарри-ураган" с плетеными
стульями, соломенной крышей и торговым  автоматом, выплевывающим по  желанию
клиента сэндвичи.
     В субботу Том трижды  пытался дозвониться  до  Леймона фон Хайлица,  но
мистер  Тень  не  поднимал  телефонную  трубку. Тому  очень  хотелось узнать
поподробнее о Барбаре  Дин. Он взял с полки в кабинете жестяную коробку, где
родители  хранили самые важные бумаги, и стал  доставать оттуда  по  очереди
документы на дом и машину, свидетельство о браке Виктора и Глории, множество
биржевых   сертификатов  и   других  бумаг,  пока  не  добрался  наконец  до
собственного  свидетельства   о  рождении.   Оно   было  подписано  доктором
Бонавентуре Милтоном, Барбарой Дин, Гленденнингом Апшоу в качестве свидетеля
и человеком по  имени  Уинстон Шоу, официальным  регистратором  острова Милл
Уолк, который заверял законность и правильность процедуры.
     Том снова вынул из коробки свидетельство о браке родителей. Свидетелями
на их бракосочетании также  были Гленденнинг  Апшоу и  Барбара Дин.  И снова
церемонией  руководил  Уинстон  Шоу.  Пятнадцатого февраля  тысяча девятьсот
сорок  шестого года  Глория Росс  Апшоу,  место  рождения остров  Милл Уолк,
вступила в  законный  брак с  Виктором Лоуренсом  Пасмором  из  Майами, штат
Флорида, Соединенные Штаты Америки.
     Сначала  Тому  показалось странным,  что  свидетельницей на  свадьбе  у
родителей была  акушерка, впоследствии принимавшая  у Глории роды, потом его
насторожила дата  бракосочетания.  Его родители поженились в  феврале, а  он
родился двадцатого октября. Посчитав на  пальцах, Том обнаружил, что эти две
даты разделяет ровно восемь месяцев.
     Так вот каким образом  рядовому служащему строительной компании удалось
жениться на дочери  босса. У них был роман, и когда Гленденнинг Апшоу узнал,
что его дочь беременна, он отвез  ее  и ее любовника на Милл Уолк и  заказал
свадебную церемонию,  точно так  же,  как  заказывают  обед или ужин в номер
отеля.
     Поставив коробку с документами на место, Том прошел на кухню, где перед
столом, на котором остались после ленча невымытые тарелки, сидела его  мать,
держа в одной руке пузырек с таблетками и тупо глядя в сторону холодильника.
Увидев сына, она улыбнулась  улыбкой человека, который с  трудом вспоминает,
как это делается, и медленно поставила одну тарелку на другую.
     --  Я помою,  --  сказал  Том,  забирая  у  нее тарелки  и  ставя их  в
посудомоечную машину. Глория передала ему стаканы. -- С тобой все в порядке?
-- спросил Том.
     -- Я чувствую какую-то слабость, -- пожаловалась мать.
     --  Помочь тебе подняться  наверх?  Или  хочешь перебраться в  соседнюю
комнату?
     Глория покачала головой.
     -- Нет.
     Том сел рядом с матерью. Он знал,  что,  если попытается  сейчас обнять
ее, Глория оттолкнет его руку.
     -- Я хочу узнать побольше о женщине по имени Барбара Дин, -- сказал он.
     Глория вскинула на него  удивленные глаза, потом отвела взгляд, и между
бровями ее появилась вертикальная морщинка.
     -- Она  поддерживает  порядок в  нашем  старом  домике на Игл-лейк.  Ты
знаешь ее?
     -- Она -- знакомая твоего дедушки.
     -- Она была когда-то его любовницей? -- спросил Том.
     Морщинка исчезла, и Глория улыбнулась.
     --  Она никогда  не  была ничьей любовницей. И уж, конечно,  не  твоего
дедушки. Барбара Дин работала в больнице.  -- Все это Том знал и сам.  И тут
Глория вдруг в упор посмотрела на сына. -- Держись подальше от этой женщины.
Она со странностями.
     -- И что же это за странности?
     -- О, я не знаю,  -- Глория вздохнула. -- Я не хочу говорить о  Барбаре
Дин.
     Но когда Том  поднялся  к себе  и стал упаковывать  вещи, мать пришла к
нему  в  комнату, чтобы убедиться, что он не забыл взять  купальный  костюм,
резиновые боты, свитера, галстуки и пиджак. Как-никак, ему предстояло занять
свое место в  избранном обществе,  но не стоило  забывать  и  о том,  что на
Игл-лейк бывают холодные ночи.
     Ровно в  восемь часов в здание  аэропорта вошел, неся  в руках огромный
чемодан, пузатый мужчина  в  темных  очках  и ковбойской  шляпе. За ним  шла
блондинка со стрижкой, как у Жаклин Кеннеди, в  огромных  солнечных очках  и
черной  мини-юбке. Она катила рядом с  собой небольшой элегантный чемоданчик
на колесах. Мужчина посмотрел  в сторону полутемного бара и чуть нахмурился,
увидев Тома.  Затем он кивнул женщинам  за столиками регистрации, и те сразу
как-то сникли под его взглядом. И тут во вращающуюся дверь вошла Сара Спенс.
В  руках девушка  несла совсем маленький  чемоданчик,  напоминавший рядом  с
багажом  родителей маленького  мишку из  сказки о трех медведях.  На девушке
были шорты цвета хаки и синяя рубашка на пуговицах с завернутыми рукавами.
     -- Том! -- воскликнула она,  увидев  его.  --  Бинго  так страдал.  Его
сердце,  наверное, разбито. Как жаль, что мы не можем дать ему, -- свободной
рукой она изобразила в воздухе передник, -- как у Перси.
     --  Что-что  как   у  Перси?  --  спросила   миссис  Спенс,  оценивающе
разглядывая Тома поверх очков.
     Мистер Спенс, успевший поставить свой чемодан, тоже внимательно смотрел
на стоящего перед ним юношу.
     -- Итак, это ты летишь с нами на север, не так ли? -- спросил он.
     -- Да, сэр, -- ответил Том.
     -- А кто такой этот Перси? -- продолжала расспрашивать мать Сары. --  И
что надо дать Бинго?
     -- Специальный корм для собак. Друг одного друга Тома, -- Сара ответила
на вопросы матери в обратном порядке.
     Миссис  Спенс  поправила  очки.  Она  была очень симпатичной  женщиной,
которая наверняка знала  по  имени всех членов Клуба основателей,  и ноги ее
сохранились  так  хорошо,  что  она   вполне  могла  позволить  себе  надеть
мини-юбку.
     Теперь миссис Спенс разглядывала уже сквозь очки багаж Тома.
     -- Оба эти чемодана ваши? -- поинтересовалась она. Том кивнул.
     -- Пилот, должно быть,  уже ждет нас, --  сказал мистер  Спенс.  --  Мы
договаривались на восемь. Наверное, мне надо пойти  посмотреть. -- Он  снова
кинул  взгляд на бар  и отправился в сторону  багажного отделения, туда, где
виднелась желтая лужа.
     -- Не думаю, чтобы в последнюю  минуту что-то изменилось, -- произнесла
в пространство миссис  Спенс. Затем она одарила  Тома лучезарной улыбкой: --
Глория Апшоу -- ваша мать, не так ли?
     -- Ее звали Глория Апшоу до того, как она вышла замуж, -- уточнил Том.
     -- Она такая милая, -- сказала миссис Спенс.
     -- Я все выяснил, -- объявил подошедший мистер Спенс. -- Пилот ждет нас
в зале Редвинга.
     -- Ну, конечно, -- сказала миссис Спенс.
     Мистер Спенс поднял свой огромный чемодан и направился  к двери рядом с
входом в бар, миссис Спенс семенила рядом, везя за собой чемодан поменьше, а
Сара быстро обняла  Тома,  пока не видели  родители, пхнула  в  спину  своим
маленьким чемоданчиком и прошептала:
     -- Не обращай  на них  внимания, я  вообще пропускаю мимо ушей все, что
они говорят.
     Помещение по  ту сторону двери  было застлано серым ковром, на  котором
стояли  вокруг  журнальных  столиков  с  мраморными  крышками черные кожаные
диваны и кресла. За стойкой бара стоял  официант в белой куртке, а на стойке
--  кувшин апельсинового  сока,  серебряный  кофейник и  подносы с  горячими
булочками для завтрака.
     -- О, Боже! -- сказала миссис Спенс. -- Я так и знала.
     С  одного из диванов встал, поставив на  столик  чашку с  кофе, высокий
загорелый мужчина в синей форме.
     -- Вы -- семья Спенсов? -- спросил он.
     --  И юноша  по имени  Том  Пасмор,  --  сказала миссис  Спенс. --  Вас
предупредили, что он тоже летит?
     -- Никаких проблем, миссис Спенс, -- улыбнулся  пилот. Он  открыл дверь
рядом с баром, и все вышли на летное поле. Невдалеке стоял отполированный до
блеска самолет с вензелем в виде буквы "Р".
     -- Я --  капитан  Морни,  -- представился пилот,  --  но гости  мистера
Редвинга обычно зовут меня просто Тед.
     -- О, Тед, -- спасибо вам большое, -- сказала миссис Спенс, устремляясь
к лестнице, ведущей в открытую дверь самолета.
     Интерьер  самолета  ничем не  уступал,  залу  ожидания  Редвингов.  Пол
покрывали все  те  же  серые ковры, кругом  стояли кожаные  диваны, кресла и
мраморные столики.  За  стойкой  бара стоял  стюард в белом кителе, а за его
спиной  находилась  отгороженная  занавеской  кухонька.  По  другую сторону,
напротив  бара и  кухни, Том заметил  два  отдельных помещения, отгороженных
перегородками из матового стекла. Открылась дверь в задней части самолета, и
носильщик стал  передавать стюарду  их чемоданы,  которые  тот расставил  на
полки и закрыл обитую серой ковровой тканью дверь багажного отделения.
     Стюард попросил пассажиров занять места и пристегнуть  ремни и удалился
на кухню.
     -- Что ж, Том, -- сказала миссис Спенс. -- Я думаю, мы сядем вот здесь.
И  она  уселась  на одно из трех  кресел, стоявших вокруг  столика,  а затем
посмотрела на Сару и похлопала по сиденью стоявшего рядом кресла.
     -- А мы с Томом можем  сесть вот тут, -- сказала Сара, садясь в одно из
вращающихся кресел в  ближайшем к матери ряду и  поворачиваясь к ней,  чтобы
показать миссис Спенс, как близко они будут сидеть.
     Мистер Спенс уселся рядом с женой и положил на столик ковбойскую шляпу.
Том занял место рядом с  Сарой. Все четверо пристегнули ремни. Миссис  Спенс
сдвинула очки на лоб и улыбнулась.
     -- Только  двадцать  человек  в Америке владеют  такими самолетами,  --
сказала она. --  Один из  них  -- Фрэнк Синатра. И еще, по-моему,  Либерейс.
Другие самолеты  выглядят красочнее, но  этот сделан с наибольшим  вкусом. Я
уверена,  что  получаю  гораздо  больше  удовольствия, сидя  именно  в  этом
самолете, а не в салоне у Фрэнка Синатры или Либерейса.
     --  О,  а  мне так  хотелось  бы  побывать  в  самолете  Либерейса,  --
воскликнула Сара.  --  Уж там-то  наверняка  все  покрыто  мехом  горностая.
По-моему, частные самолеты вовсе ни к чему отделывать со вкусом.
     --  Будет   гораздо  разумнее,  если  ты  научишься  восхищаться   этим
самолетом,  --  ледяным  голосом  произнесла  миссис  Спенс. -- В  нем  тебе
придется летать гораздо чаще. -- Она повернулась  на вращающемся кресле, при
этом  мини-юбка  задралась, обнажив  еще выше ее  стройные ноги,  и  окинула
взглядом  противоположный  конец  салона. -- Как  здорово  сделаны  эти  два
маленьких  кабинетика! --  воскликнула  она. -- Я просто в восторге. Я  ясно
представляю себе Бадди сидящим в одном  из них. Или  в кабине.  В Бадди ведь
есть что-то от пилота, правда?
     -- Я ясно представляю, как Бадди пилотирует бар, -- сказала Сара.
     -- Я не понимаю тебя, дорогая, -- почти прорычала в ответ миссис Спенс.
-- Ты говоришь иногда такие странные вещи.
     --  Том --  очень интеллектуальный  мальчик, мама.  Он  ходит  на такие
интересные экскурсии! И у него везде есть очень интересные друзья.
     --  Представляю себе, -- сказала миссис Спенс.  -- Как ты  думаешь, нам
подадут шампанское? Я думаю, шампанское было бы сейчас в самый раз, правда?
     Мистер  Спенс втянул живот, встал  и направился  в сторону бара.  Когда
перед ними поставили бутылку  пива, два стакана апельсинового сока и ведерко
со льдом, в котором лежала бутылка шампанского, миссис Спенс подняла бокал и
сказала:
     -- Здравствуй, лето!
     И все выпили.
     --  Вы  давно знаете  Ральфа  Редвинга? -- спросил вдруг Том.  Мистер и
миссис Спенс ответили на его вопрос почти одновременно.
     -- Конечно, -- сказала миссис Спенс.
     -- Не очень, -- пробормотал ее муж.
     И супруги раздраженно посмотрели друг на друга.
     -- Что ж, мы, конечно, вращались  в одном кругу с тех  пор,  как мистер
Спенс стал бухгалтером корпорации Ральфа, но сблизились по-настоящему лишь в
последние два-три года, -- пояснила миссис Спенс. -- Можно  сказать, что нас
сблизили Сара и Бадди, и мы очень рады этому обстоятельству. Очень рады.
     -- Так  вы  ведете всю  бухгалтерию "Редвинг холдинг"? -- спросил  Том,
оборачиваясь к мистеру Спенсу.
     -- Не совсем так. Я веду дела  консервной фабрики, агентств по торговле
недвижимостью, пивоваренного  завода и  некоторых других мелких предприятий.
Приходится  изрядно попрыгать. Надо мной стоит еще  главный бухгалтер, а над
ним -- вице-президент компании, курирующий финансовые вопросы.
     --  Но  вы ведь ведете  финансовые дела,  касающиеся  "Райских  кущ"  и
старого туземного квартала?
     Мистер Спенс кивнул.
     -- Это одна из статей дохода.
     --  Никогда не видела,  чтобы  шампанское  подавали в  такой прозрачной
бутылке, -- сказала миссис Спенс. -- Наверное, у других шампанское не такого
высокого качества.
     -- Ты можешь не знать этого, Том, -- продолжал мистер Спенс, не обращая
внимания на жену, -- но твой дедушка оказал мне когда-то большую услугу. Это
благодаря ему я работаю на Ральфа.
     -- Да, действительно?
     -- Я родом из Айовы. Там я и встретил миссис Спенс -- мы вместе учились
в  колледже. Когда  мы  поженились, она  захотела  жить  на  Милл Уолк,  где
родилась  и выросла. Мы  приехали сюда, и  я  устроился на  работу  к твоему
дедушке.  У нас  был милый маленький домик в Бухте вязов. Лет через десять я
уже  вел половину  всех  дел  Гленденнинга Ашпоу, и  мы  переехали в  дом на
Седьмой улице.
     -- Один из самых старых  домов в  восточной части острова,  -- вставила
миссис Спенс.
     -- В нем никто не жил около двадцати лет.  Он напоминал музей, когда мы
въехали туда. Года через два Глен позволил нам  выкупить дом. С тех пор, как
мы поселились на востоке, мы стали чаще общаться с Редвингами и их друзьями.
А  когда в  один прекрасный день Ральф пришел ко мне в кабинет и сказал, что
хочет дать мне  работу, твой дедушка одобрил эту идею, -- Спенс  поставил на
стол допитую бутылку. -- Так что, все работало на нас.
     --  А разве человек  по имени Антон  Гетц  не  владел  этим  домом?  --
удивился Том.
     -- Нет. Он работал на твоего дедушку и получал бешеные деньги -- я имею
в виду для бухгалтера. Но права на владение домом принадлежали некой теневой
компании,  которая была частью  "Милл Уолк констракшн".  Так же как и дом, в
котором мы жили раньше. Таким образом Глен экономил на налогах.
     -- Мне кажется, я слышал однажды, что Гетц владел  отелем "Сент Алвин",
-- сказал Том.
     --  Может, он говорил об этом  или даже значился в  каких-то документах
как один из владельцев,  но отелем до сегодняшнего дня владеет твой дедушка.
Вместе с Ральфом Редвингом, конечно же.
     --  Ну да,  конечно. И,  как я  догадываюсь, моему  дедушке принадлежит
часть "Райских кущ".
     --  А  также старого туземного  квартала.  Много лет назад  весь остров
практически  был  поделен  пополам  между  Ральфом Редвингом и Гленденнингом
Апшоу.  Поэтому  теперь  Глен  и   Ральф   являются   партнерами  во  многих
предприятиях.  Так  что  я обслуживаю  фактически  не только  одного,  но  и
другого.
     -- Хватит говорить о делах, -- перебила их миссис  Спенс. -- Я здесь не
для того, чтобы слушать о  трущобах  Милл  Уолк и  о том,  кто  ими владеет.
Осенью  Сара   уезжает  в  колледж...  Том,  --  казалось,  ей  трудно  было
произносить  его  имя. --  Мы  решили, что несколько  лет в  хорошем учебном
заведении помогут ей приготовиться к той жизни, которую мы  хотим для  нашей
дочери.  Я  сама пробыла  в  колледже  два  года,  и этого оказалось  вполне
достаточно Конечно, -- она хитро посмотрела на дочь, -- если она переведется
в Аризону, все может получиться по-другому.
     --  Мы с  Томом отправляемся на экскурсию, мама, -- заявила вдруг Сара.
-- Мы хотим исследовать заднюю часть  самолета а проверить,  не вмонтированы
ли в пепельницы подслушивающие  устройства.  -- Она встала и  взяла Тома  за
руку.
     -- Я давно заметил одну интересную вещь, -- сказал мистер  Спенс. -- Ни
один  из  клана  Редвингов  никогда   не  женился  на  женщине,  которая  не
принадлежала бы к их кругу. Таким образом они  поддерживают свою династию. И
еще один интересный факт, -- он подмигнул Тому. -- Все они женились на очень
хорошеньких девушках.
     --  Они выбирали  их в магазинах, торгующих  хорошенькими девушками  со
скидкой, -- Сара потянула Тома за собой. По  дороге Сара остановилась у бара
и спросила стюарда:
     -- А что пьют хорошенькие девушки? У вас есть напиток для хорошеньких?
     -- Следи за собой, Сара, -- воскликнула миссис Спенс.
     Стюард сказал, что знает один такой напиток, и, налив на донышко бокала
черносмородинового  ликера,  наполнил  его  до  краев  шампанским  из  новой
бутылки.
     -- Думаю, что  хорошенькие  женщины действительно пьют именно  это,  --
сказала  Сара,  отпив из  бокала. --  Спасибо. Том,  я почти уверена, что  в
задней части самолета скрываются злоумышленники. Пошли сразимся с ними.
     Она прошлась по салону, заглядывая в каждое отделение, пока не дошла до
самого последнего, находившегося напротив багажного.
     --  Ну так и есть, вот они, -- зайдя внутрь, Сара села в кресло, отпила
еще  немного из  бокала и  поставила  его на  стол. Том  опустился  в кресло
напротив.
     -- Злоумышленники -- это мы, -- пояснила Сара. -- Отпей  немножко. -- И
она протянула ему бокал. Он пригубил пенистый напиток и снова поставил бокал
перед  Сарой.  Девушка  сверкнула глазами  в его  сторону, схватила бокал  и
сделала  несколько  жадных  глотков.  --  Я  постригу  волосы,  буду  носить
водолазки с джинсами, жить с молчаливым братом по  имени Билл и обставлю дом
мебелью со свалки. Все  равно со вкусом  отделывает свои салоны только Ральф
Редвинг.
     В  динамиках послышался голос капитана Теда Морни,  сообщивший, что они
летят  на  высоте тридцать  тысяч  футов  над Северной Каролиной, собираются
приземлиться на  Игл-лейк по расписанию,  и что Тед желает им всем приятного
полета.
     Сара снова отхлебнула из бокала.
     --  Знаешь, я, кажется, начинаю понимать,  что быть  хорошенькой весьма
приятно. Ты не  мог бы пойти к бару и попросить у этого симпатичного стюарда
еще один коктейль. Будем чокаться, как тогда у Нэнси Ветивер.
     Том подошел  к бару и взял для Сары еще один  "ки рояль". Ни мистер, ни
миссис Спенс даже не посмотрели в его сторону.
     Когда он вернулся к Саре, она сказала.
     -- Спасибо. Ты тоже красивая  женщина. Наверное, ты тоже удачно выйдешь
замуж.
     Том сел рядом. Шипучий напиток приятно щипал язык.
     -- Как ты  думаешь, это очень занудно -- извиняться за своих родителей,
когда они ведут себя так ужасно?
     --   Тебе  незачем  извиняться,   Сара.   Мне   было   очень  интересно
разговаривать с твоим отцом.
     -- Особенно когда он стал  сообщать интересные  факты.  Оба  сделали по
глотку из бокалов.
     --  По крайней  мере,  теперь я  понимаю, что  ты  имела в  виду, когда
говорила, что тебе приходится жить по указке других людей.
     --  Да,  именно  это, -- подтвердила Сара. -- И  дело не  только в моих
родителях. Его родители тоже не лучше. Ральф присылает экипаж, чтобы отвезти
меня домой  с  урока  танцев.  Меня провожают  домой. Катинка Редвинг  хочет
научить  меня играть в  гольф.  И  почему, как ты думаешь, мы  летим  в этом
самолете?
     -- Но они ведь не могут заставить тебя выйти замуж за Бадди,  -- сказал
Том.
     -- Это все равно как с Далай-ламой, -- вздохнула Сара. -- Тебя выбирают
в  детстве, а потом планируют всю твою жизнь. Окружают тебя вниманием, дарят
дорогие подарки, дают  почувствовать, что ты не  такая, как все, потому  что
могла бы стать  одной из них, а потом  ты действительно становишься одной из
них.  Твоему  отцу  предлагают высокую  должность, а  твоя мать  решает, что
сбылись   все   ее   мечты   и  теперь  можно   чувствовать  себя  настоящей
королевой-матерью.
     -- И все равно ты не обязана выходить за него замуж, -- повторил Том.
     -- Выпей еще немного, -- сказала вдруг Сара.
     Том послушно сделал глоток.
     -- Еще!
     Он сделал два глотка, но Сара не  успокоилась  и на этом. Ее бокал  был
уже пуст.
     И вдруг Сара  обняла  его  и  прижалась  губами к губам  Тома.  Лицо ее
расплывалось  перед  глазами,  язык  проник  в  его рот.  Их  первый поцелуй
показался Тому бесконечным. Затем Сара быстро  пересела к нему  на колени, и
они поцеловались снова. Том слышал голоса родителей девушки, доносившиеся до
него словно из другого мира.
     --   А  для  чего  же,  по-твоему,  существуют  отдельные  кабинки,  --
прошептала Сара. -- Мы едва слышим их, а они не слышат нас вообще.
     -- А что если они зайдут сюда.
     -- Не осмелятся.
     Лица  их были  так  близко, что  Том  не  видел ничего, кроме глаз Сары
Спенс.
     -- Сделай вот так, -- сказала  Сара, облизывая верхнюю губу. --  И  вот
так, -- она положила его правую руку на свою левую грудь.
     Том чувствовал  себя так, словно оказался  вдруг внутри теплого мягкого
облака. Голоса Спенсов вдруг стихли,  лицо Сары  плыло перед  ним в воздухе,
красивое  как  никогда. Ее плечи  и  маленькие круглые груди, прямая спина и
красивые круглые руки -- все это окружало его.
     Сара  села вдруг на  колени, словно оседлав  Тома и,  улыбаясь,  быстра
расстегнула ремень его брюк.
     -- Сними это, -- прошептала она. -- Я хочу видеть тебя.
     -- Здесь?
     -- Почему бы и нет. Я хочу почувствовать твое возбуждение.
     Рука Сары скользнула  под  резинку  его трусов, и девушка нежно провела
пальцами по возбужденному члену.
     --  Это так приятно чувствовать, -- прошептала  она,  уткнувшись Тому в
щеку.
     --  Ты  такая  красивая,  --  прошептал  он  в  ответ.  Сара  потерлась
проступавшими сквозь блузку сосками о его грудь. Том, приподнявшись, спустил
штаны.
     -- И что же мы  будем делать с  этой  штукой?  -- проворковала Сара. --
Здесь, в летающем любовном гнездышке Редвингов.
     В считанные доли секунды Сара  освободилась от одежды, и  ее обнаженное
тело  обвилось  вокруг  Тома. Сара  помогла  ему войти в  нее,  и  они стали
двигаться в такт. Том  чувствовал, что все его тело словно собралось в одной
точке,  и  он  вот-вот взорвется.  Сара укусила его  за  плечо, и Том  снова
напрягся. Она прижималась к нему все крепче, тело ее дрожало, Том чувствовал
ее жар,  и  после  нескольких  бесконечных  минут ему показалось, что  он --
дерево,  падающее  в  реку ее  страсти.  Содрогаясь  от  счастья  и  чувства
освобождения, Том понял,  что то же самое происходит сейчас с Сарой. Наконец
она  обмякла  в  его объятиях.  Щеки Сары  были мокрыми, и  Том  увидел, что
девушка плачет.
     -- Я люблю тебя, -- прошептал он.
     --  Я  очень рада, -- сказала  Сара, как когда-то  после  урока  у мисс
Эллингхаузен.
     Сара отстранилась, поцеловала Тома, затем быстро надела шорты, лифчик и
блузку.  Том  привел  в порядок  собственную  одежду,  чувствуя вокруг  себя
какую-то  невидимую ауру. Теперь они снова сидели рядом и держались за руки,
как и положено в семнадцать лет, но что-то между ними изменилось навсегда.
     -- Я  по-прежнему  чувствую  тебя  внутри, -- сказала Сара. -- Ну как я
могу  выйти  замуж за  Бадди Редвинга, когда  внутри  меня  -- Том Пасмор. Я
опозорена. Теперь на мне клеймо. Огромное клеймо с инициалами "Т" и "П".
     Несколько минут они сидели  в  тишине  и слушали, как  ревут  двигатели
самолета.
     -- Как вы там, дети? -- крикнул из бара мистер Спенс.
     --  Замечательно,  папа,   --  прокричала  в  ответ  Сара.   Голос  ее,
напоминавший звон колокольчиков, заставил сердце Тома больно сжаться. -- Нам
есть о чем поговорить.
     -- Развлекайтесь, развлекайтесь! В рамках дозволенного, конечно.
     -- Рамки  дозволенного не  имеют  с этим ничего  общего,  -- прошептала
Сара. Они снова прижались друг к другу и рассмеялись.
     --  Почему  бы  вам  не  вернуться  сюда  и не пообщаться  с  нами?  --
прокричала миссис Спенс.
     -- Через минуту, мама, -- ответила ей Сара.
     Они молча посмотрели друг на друга.
     -- По-моему, это лето будет очень интересным, -- сказала Сара.


     <i>26</i>
     Они  приземлились в  маленьком городке Гранд  Форкс в двадцати милях от
Игл-лейк. Сюда прилетало много туристов из Канады и с Милл Уолк, и поэтому к
зданию аэропорта был пристроен бетонный корпус, в котором находились таможня
и отдел виз. Капитан Морни проводил своих пассажиров к стойке  таможенников,
где инспектор поздоровался с пилотом по имени  и поставил  мелом крестики на
чемоданах Тома  и Спенсов безо  всякого досмотра. Затем сотрудник отдела виз
поставил печати в их ярко-малиновых паспортах.
     -- Надеюсь, Ральф прислал за нами  шофера? --  спросила  миссис Спенс с
таким видом,  словно  ее обижает  уже  сама  необходимость задавать подобный
вопрос.
     -- Обычно он так и делает, мэм, -- сказал Тед.  -- Если вы пройдете вон
через ту стеклянную дверь в зал ожидания, то наверняка найдете его там.
     Таможенник  и  сотрудник отдела виз восхищенно  пялились на ноги миссис
Спенс,   так  же  как  и  молодой   человек  в  коричневой  кожаной  куртке,
развалившийся в кресле, стоявшем у стены.
     Миссис Спенс снова надела огромные солнечные очки, закрывавшие половину
ее лица, и пошла к стеклянной двери, неся в руках только дамскую сумочку.
     --  Приятного  отпуска,  -- пожелал  им на  прощанье  Тед направился  к
улыбающемуся парню в кожаной куртке.
     Мистер Спенс взял чемодан Папы медведя и направился вслед за женой.
     На одном из чемоданов Тома был длинный  ремень. Он перекинул  его через
плечо, взял за  ручку тот чемодан,  что потяжелее,  а левой рукой схватил за
ремешок чемодан Мамы медведицы.
     -- О нет, позволь это сделаю я! -- воскликнула Сара. --  Как-никак, это
ведь моя ужасная мамаша, а не твоя.
     Она  взяла  из  руки  Тома  тоненький  ремешок,  и  оба  направились  в
стеклянной двери.
     Идя от самолета к таможне, Том был слишком захвачен присутствием  рядом
Сары Спенс, чтобы  замечать  что-нибудь вокруг. Он  успел лишь отметить  про
себя  свежесть  воздуха  и  пронзительную глубину неба. Но  теперь, выйдя на
улицу, Том почувствовал, что воздух был не только прозрачным, он был гораздо
холоднее, чем на Милл Уолк, и вспомнил, что никогда еще не бывал  так далеко
на  севере. Небо над Милл Уолк выглядело  по сравнению  с тем небом, которое
было над его головой сейчас, так, словно его  несколько раз выстирали.  Сара
открыла бедром дверь и подержала ее, чтобы успел пройти Том.
     Мистер и  миссис Спенс стояли в противоположном конце терминала рядом с
коренастым  молодым  человеком в  надвинутой на  глаза шоферской  фуражке  и
темно-синей  рубашке, которая  едва сходилась  у него  на  животе. Все  трое
нахмурились при виде Сары и Тома.
     -- Пойдемте, ребята, -- сказал мистер Спенс.
     -- Дай ему мою сумку, Сара, -- произнесла миссис Сцене.
     Шофер сделал шаг вперед и протянул руку к ремню, который держала Сара.
     У тротуара стоял  длинный черный "линкольн". При их приближении с крыла
вскочил полицейский  в синей форме с широким ремнем. Шофер погрузил чемоданы
в багажник и открыл заднюю дверцу. Спенсы уселись  сзади, а  Том забрался на
сиденье рядом с водителем.
     По дороге Спенсы вели между  собой оживленный разговор, а Том откинулся
на спинку  сиденья  и закрыл глаза.  Миссис Спенс делала какие-то заявления,
предназначенные явно для ушей шофера.  Том открыл  глаза  и поймал  на  себе
каменный взгляд последнего.
     Они  выехали  на  грунтовую  дорогу,  по  обе  стороны   которой  росли
высоченные  сосны.  То  здесь,  то  там  среди   огромного  лесного  массива
попадались небольшие мотели и рыбацкие деревушки. Написанные от руки вывески
сообщали проезжавшим  по  шоссе  их названия:  "Домик на  озере",  "Коттеджи
Гилбертсона  --  вид  на  озеро,  покой  и  беспечность",  "Боб  и Салли  --
экскурсии,  прогулки,  рыбалка.  Предоставляем  проводников". Возле стоянок,
устроенных  чуть в глубине  от  шоссе, стояли небольшие бары и  магазинчики,
торгующие рыболовными снастями. Вправо  от шоссе уходила асфальтовая дорога,
на въезде  красовался  огромный  плакат,  выполненный  уже  профессиональным
художником:  "Озеро Дипдейл --  коттеджи  Дипдейл --  ваш  ключ  к  красотам
Севера". На  пути им то и дело попадались раздавленные барсуки, напоминавшие
огромных кошек.
     Миссис  Спенс  задремала  на  несколько  минут,  затем встрепенулась  и
спросила шофера:
     -- Джерри, а мистер Бадди уже приехал на Игл-лейк?
     Том повернул  голову, чтобы разглядеть лицо  шофера.  Тот покосился  на
него  в ответ правым глазам.  Щека  вокруг правого  угла  его  рта  была вся
покрыта мелкими шрамами.
     --  Да, Бадди  уже  здесь,  --  ответил он на вопрос  миссис  Спенс. --
Приехал две недели назад с кучей приятелей.
     -- А я думала, вы называете его "мистер Бадди", -- сказала мать Сары.
     --  Те, кто работает на Редвингов уже давно, называют его просто Бадди,
-- шофер снова покосился на Тома.
     -- Постарайся поближе познакомиться с  друзьями Бадди, Сара, -- сказала
миссис Спенс. -- Тебе придется часто общаться с этими людьми.
     -- Большинство из них уехали в эту пятницу, -- сказал Джерри. -- Я  сам
отвозил их  в аэропорт.  А потом  почти целый час убирался в  салоне машины.
Один из этих придурков по дороге выпил залпом полбутылки "Саузерн комфорт" и
тут же сблевал себе под ноги как раз там, где сидите сейчас вы.
     -- О! --  воскликнула миссис  Спенс. -- И кто же из  нас  сидит на  том
самом месте?
     -- Мне  пришлось привезти  этого парня обратно  в усадьбу. Бадди скинул
его с мостков, чтобы парень протрезвел.
     --  О,  Боже!  --  Том  слышал,  как  заерзала  миссис  Спенс,  пытаясь
разглядеть, нет ли пятен на сиденье.
     --   Вам   никогда  не   приходилось  очищать  заблеванную  обивку?  --
поинтересовался шофер. -- В "кадиллаке"  вообще матерчатые  сиденья.  Теперь
мне   понятно,   почему  Ральф  всегда  посылает  за   приятелями  Бадди  на
"линкольне".
     -- Вы, наверное, часто видитесь с Бадди? -- спросила миссис Спенс.
     -- Я работаю на Ральфа, и когда Бадди  дома, мы часто сталкиваемся,  --
еще один косой взгляд на Тома.
     -- Мы не встречались раньше? -- спросил вдруг Том.
     Зрачок косящего в его сторону глаза быстро расширился и снова сузился.
     -- Я -- Том Пасмор. Когда-то давно я приходил к вашему дому.
     -- Не может быть, -- твердо сказал Джерри.
     -- Ваши друзья Нэппи и Робби преследовали меня  до самой Калле Бурле, а
потом я выскочил на дорогу и попал под машину. Они, должно быть, думали, что
я мертв.
     С  заднего сиденья раздались испуганные  возгласы  миссис Спенс. Джерри
улыбнулся Тому, напомнив при  этом о  стеклянных глазах и острых зубах рыбы,
нарисованной на одном из рекламных плакатов в аэропорту Гранд Форкс. Удалось
ли  ему  "всколыхнуть"  Джерри,  как  советовал ему  Леймон фон Хайлиц?  Том
почувствовал, как кровь бросилась ему  в лицо. У  него было  такое  чувство,
словно он становится постепенно невидимым под взглядом улыбающегося Джерри.
     Джерри снова свернул, и они поехали  по тоннелю  с зелеными  стенами. С
тех пор,  как  они  выехали из аэропорта,  их  не  обогнала  и  не  попалась
навстречу ни одна машина. Большая белая вывеска сообщила о том, что где-то в
глубине  леса  находятся  гостиница  а  охотничьи  домики  "Белый   северный
медведь". Рядом стоящий на  задних лапах белый медведь с  красной салфеткой,
повязанной вокруг шеи, приветственно приподнимал цилиндр.
     -- О,  "Белый  медведь"! -- воскликнул мистер Спенс. -- Там по-прежнему
так же хорошо кормят?
     -- Мы обычно едим в усадьбе, -- сказал Джерри.
     --  Последнее  время  я  постоянно думаю:  что случилось с собакой,  --
произнес вдруг Том.
     Крошечные  шрамы вокруг  рта Джерри напряглись, губы задвигались,  глаз
снова покосился на Тома.
     -- Что? -- переспросил его Том.
     -- Собака умерла, -- едва слышно произнес Джерри.
     -- О, это только облегчение, когда старая собака умирает, --  вмешалась
в разговор миссис Спенс. -- Так больно видеть, как страдают животные.
     Наконец они проехали мимо небольшой  таблички с  надписью "Игл-лейк  --
частные владения.  Границу  не  пересекать.  С просьбами не  обращаться",  и
Джерри повернул машину в небольшую просеку между соснами.
     -- Я что, спал? -- спросил, встрепенувшись, мистер Спенс.
     -- Да, папа, -- ответила Сара.
     Ветки сосен стучали по крыше машины.


     <i>27</i>
     -- Разве не здорово,  что место выглядит таким  уединенным? -- спросила
миссис Спенс. Вопрос не  был адресован никому конкретно, поэтому  никто и не
ответил на него. -- Мне очень нравится, что здесь так уединенно.
     По другую сторону  от  машины сквозь  просветы  между соснами  и дубами
виднелись бесконечные ряды деревьев, переходящие  в заросли настоящего леса.
Солнце, пробиваясь сквозь ветви,  отражалось  в  небольших лужицах у  корней
деревьев. По сучьям то и дело прыгали белки, в ветвях щебетали птицы. Машина
проехала мимо поляны, на которой стояла  засыпанная сухими  листьями длинная
деревянная скамья, затем мимо ряда почтовых ящиков, висящих на металлической
трубке. Том читал одно за  другим  хорошо знакомые имена: Тилман, Р.Редвинг,
Д. Редвинг, Г.Редвинг, Спенс, Р.Дипдейл, Джейкобс, Лангенхайм, фон Хайлиц.
     В лесу каркали вороны, по крыше машины шуршали падающие  листья, в окна
струился  золотой свет. Деревья впереди вдруг  расступились,  и  Том  увидел
огромное  пространство темно-синей воды, по которой прошла  рябь от моторной
лодки,  только что въехавшей в полосу падавшего на  воду света. Вокруг озера
стояли на расстоянии друг  от друга высокие  дома, позади  каждого виднелись
деревянные мостки, возвышавшиеся над блестящей поверхностью воды. На широкой
веранде большого трехэтажного здания с рядами русских окон и террас поменьше
официант  в белой куртке нес что-то на подносе джентльмену, развалившемуся в
шезлонге. Вдали показалась и скрылась из виду фигура человека на коне.
     -- Вон Бадди на лодке, -- сказала Сара, глядя в сторону озера.
     -- А Нейл Лангенхайм развлекается в клубе, --  эхом откликнулась миссис
Спенс.
     -- А кто это там с Бадди? -- спросила Сара.
     -- Его друг Кип, -- ответил Джерри. -- Кип Карсон. Из  Аризоны. Он один
из тех, кто остался, когда остальные разъехались.
     -- Интересно, Фриц тоже здесь? -- спросил Том.
     -- Фриц Редвинг? -- Джерри покачал головой. -- Он еще не приехал. Семья
Фрица прибудет недели через две. Сейчас слишком рано -- здесь  почти  никого
еще нет. Большинство усадеб пустует. Даже у нас непривычно мало народу.
     Стройный наездник на гнедой  лошади снова появился за деревьями и исчез
за одним из коттеджей. Машина начала съезжать с холма к озеру.
     -- Кто это там на коне? -- спросил Том.
     -- Саманта Джейкобс, -- сказала миссис Спенс.
     -- А мне показалось, что Кисеи Харбингер, -- возразил мистер Спенс.
     --  Джейкобсы поехали  во  Францию.  Их вообще не будет  в этом году на
Игл-лейк. А Кисеи Харбингер  вышла  замуж за какого-то  механика, --  сказал
Джерри. -- Родители увезли ее в Европу. Они не появятся здесь до сентября.
     -- Так кто же тогда проскакал на лошади, раз уж вы все про всех знаете?
     -- Барбара Дин, -- ответил Джерри. --  Она  выехала  на прогулку именно
сейчас, потому что кругом никого нет.
     -- О, Барбара Дин, -- повторила миссис  Спенс,  явно сомневаясь, что ей
знакомо это имя.
     Том  выпрямился, чтобы не пропустить следующего появления наездницы, но
стройная фигура на гнедом коне больше не показалась.
     Джерри доехал до подножия холма, где дорога у самого озера  расходилась
надвое. Машина остановилась у самой воды, Спенсы открыли окна, и стал слышен
рокот моторной лодки, напоминавший мотоцикл в тихую ночь.
     -- Куда вы хотите заехать в первую очередь? -- спросил Джерри.
     -- Я хочу поскорее выбраться из этой ужасной машины, --  сказала миссис
Спенс. -- Сиденье до сих пор мокрое.
     Открыв  дверь,  она  вылезла  из  машины  и  стала  вертеться,  пытаясь
разглядеть, нет ли пятен на юбке.
     Том тоже вышел из  машины и  пошел к узкой, заболоченной части озера. В
воздухе пахло  сосновой  хвоей и свежей водой. Поверхность озера покрывала у
берега ряска, из  которой торчали  то здесь,  то там, стебли  тростника. Том
шагал вдоль воды,  и болотистая  почва  хлюпала у него под ногами. Ему видны
были полосатые  бело-зеленые  зонтики  на  веранде  клуба.  Фасады  домиков,
стоявших вокруг  озера, были почти невидимы за окружавшими их  деревьями.  И
только один домик в конце озера стоял  посреди лужайки, на  которой не росло
ни одного дерева.
     -- Так значит это клуб, -- сказал Том, показывая  на здание с террасами
и окнами. --  А это -- усадьба Редвингов. -- Над высоким забором из  толстых
бревен, окружавших владения  клана,  можно  было  разглядеть  верхние  этажи
нескольких больших деревянных зданий.
     -- А рядом наш домик, -- сказала Сара.
     Охотничий  домик,  принадлежавший  когда-то  Антону Гетцу,  был  меньше
остальных, его  окружали огромные  дубы  и ели. Веранда  выходила  прямо  на
озеро.
     --  А дальше идет усадьба Глена Апшоу, где  будешь жить ты, --  сказала
миссис Спенс.
     Усадьба дедушки была  почти в  два раза больше домика  Спенсов.  На той
стороне, что выходила на берег,  было два  огромных окна и большой  пирс.  С
другой стороны можно было разглядеть только серую крышу.
     -- А дальше -- это уродство, которое построил Родди Дипдейл, -- сказала
миссис  Спенс, указывая на строение  из  дерева секвойи,  поражавшее обилием
стекла, торчащее  посреди  голого  газона вслед  за домом Глена Апшоу. -- Не
знаю,  как  это  ему разрешили  построить  здесь  это  убожество. Со  своими
коттеджами  Дипдейла  он может делать все,  что  угодно,  но  здесь... сразу
видно, что он никогда не был аборигеном Игл-лейк. Как, впрочем, и Милл Уолк.
     -- Но мы ведь тоже никогда ими не были, мама, -- сказала Сара.
     --   С  другой  стороны  от  этого  кошмара  --  дом  Тилманов,   потом
Лангенхаймов,  Харбингеров  и Джейкобсов.  Все дома  по размеру  были где-то
между  крошечным домиком Спенсов  и  огромной  усадьбой  Апшоу, у всех  были
пострадавшие от времени серые фасады, пирсы и балконы, выходящие на озеро. И
все, кроме дома Лангенхаймов, были заперты.
     На другой стороне озера,  как  раз  перед тем местом, где оно  начинало
сужаться,  превращаясь постепенно в болото, стоял окнами на холм высокий дом
с небольшим пирсом  и узкой верандой,  на которой едва могли бы разместиться
два  кресла  и круглый  столик. Дом  явно  нуждался в ремонте. Он также  был
заперт.
     Том спросил, кому он принадлежит.
     -- О, -- сказала миссис Спенс. --  Уж лучше смотреть на это безобразие,
чем на ту дрянь, что построил Родди.
     -- Но чей это дом? -- спросила Сара. -- Я никогда  не видела, чтобы там
кто-то жил.
     -- Я пытался купить его, -- сказал мистер Спенс. -- Но владелец даже не
стал со мной разговаривать. Этого человека зовут...
     -- Леймон фон Хайлиц, -- догадался Том. -- Он живет через улицу от нас.
     --  О,  посмотрите,  Бадди заметил  нас,  -- миссис Спенс  запрыгала  и
замахала руками.
     Моторная  лодка  с шумом  неслась  к другому  концу  озера.  Стоящий  у
штурвала  приземистый  Бадди  Редвинг   делал   руками  какие-то  совершенно
бессмысленные  жесты. Он нажал на  гудок, вспугнув птиц на берегу, изобразил
нацистское  приветствие, затем снова  нажал на гудок, резко повернул  руль и
развернул лодку,  чуть  не зачерпнув  бортом воды. Его спутник с  белокурыми
волосами до плеч не двигался и никак не реагировал на действия Бадди.
     -- О, что это за девушка там, с Бадди, -- удивилась миссис Спенс.
     --  Вовсе не девушка,  -- сказал Джерри. -- Это Кип.  Старый добрый Кип
Карсон, приятель Бадди.
     Лодка  Бадди причалила к центральному пирсу возле усадьбы Редвингов, он
спрыгнул на землю и обмотал веревку вокруг столба. Рыхлый живот Бадди свисал
поверх плавок его купального костюма.  И  еще у него  были  короткие  кривые
ноги. Бадди наклонился в сторону лодки и подал руку своему приятелю. Кип был
абсолютно гол, тело его  покрывал загар. Откинув назад волосы, он направился
в сторону калитки в  заборе. Бадди сделал правой рукой  движение, как  будто
пьет что-то из бокала, и направился вслед за приятелем.
     -- Кип -- хиппи, -- пояснил Джерри. -- Кажется, это называется так.
     Миссис Спенс объявила, что  Бадди пригласил Сару выпить  вместе с ним и
его приятелем, поэтому они заедут  за дочерью позже. Джерри может отвезти их
к  дому, а Том пусть отнесет вещи в Усадьбу Апшоу. Она снова села в машину и
решительно одернула Юбку.
     --   Думаю,  не   стоит  волноваться   по  поводу   того,  что   делают
интеллектуальные юноши, оставшись вдвоем, -- сказала  она. -- Наверное, этот
молодой человек был единственным, с кем мог общаться Бадди, пока не приехали
остальные.
     -- Нет, там еще пожилая леди, -- сказал Джерри. -- Но Бадди и Кип живут
сами по себе. Два дня назад они прострелили зеркало в баре "Белого медведя".
     Джерри  свернул  на  дорогу,  огибающую  озеро  с запада, и  вскоре они
проехали мимо пустой стоянки рядом с клубом.
     -- Интересно, что это за пожилая леди у них в гостях, -- сказала миссис
Спенс. -- Мы наверняка ее знаем.
     -- Ральф и миссис Редвинг зовут ее тетушка Кейт. Она тоже из Редвингов,
но живет в Атланте.
     -- О, конечно. Мы тоже знаем ее, дорогой, -- воскликнула миссис Спенс.
     -- Я  не знаю,  -- угрюмо  буркнул  ее муж.  "Линкольн"  остановился  у
главных ворот  усадьбы Редвингов, и  мистер  Спенс  вылез из  машины,  чтобы
выпустить Сару.
     -- Когда поздороваешься с Бадди, приходи домой, -- велела дочери миссис
Редвинг. -- Я уверена, что  вечером мы все вместе будем  обедать с Ральфом и
Катинкой.
     -- И Том тоже, -- сказала Сара.
     -- У Тома наверняка много дел. Мы не можем навязывать ему приглашение.
     Джерри  снова завел мотор, Сара  помахала им  вслед, и машина поехала к
домику Спенсов.
     -- Конечно, мы  знаем эту  тетушку Кейт, --  настаивала на своем миссис
Спенс. --  Она была замужем  за Джонатаном. Они  жили в  Атланте.  Ей сейчас
что-то около семидесяти. А  ее девичья фамилия была  -- видишь,  даже я  это
знаю, -- ее девичья фамилия была...
     -- Даффилд, -- подсказал Том.
     -- Вот  видишь!  -- торжествующе воскликнула миссис Спенс.  -- Даже  он
знает ее девичью фамилию.
     Джерри высадил своих  пассажиров у  домика  Спенсов,  мистер  и  миссис
Спенс, кивнув  на прощанье Тому, поднялись на  крыльцо, звеня ключами, а Том
взял свои чемоданы и пошел через лес к усадьбе Гленденнинга Апшоу.


     <i>28</i>
     Поднявшись  по длинной  лестнице из  залитого  бетоном  известняка, Том
оказался на крыльце. Справа от него виднелось то место, где  кончались сосны
и начиналась лужайка Родди Дипдейла.
     Дверь открылась перед Томом, и лучи солнца осветили темную прихожую. На
пороге стояла высокая молодая женщина.
     -- Итак, ты здесь, -- сказала она. -- Ты ведь внук Глена? Том Пасмор?
     Том  кивнул. Женщина чуть наклонилась вперед, чтобы  разглядеть, нет ли
кого-нибудь за его спиной, и впечатление молодости тут же исчезло. В волосах
виднелись седые пряди, а на щеках -- глубокие морщины. И все же, несмотря на
возраст, она была по-прежнему миловидна.
     -- Я -- Барбара Дин, -- сказала она, отступая на шаг, чтобы взглянуть в
лицо Тома, и тот вдруг сразу понял, что ей интересно, как он отреагировал на
ее имя.
     На Барбаре Дин  была черная шелковая  блузка, облегающая  верная юбка и
две  нитки  жемчуга. Эта одежда не привлекала к ней внимания и в то же время
не скрывала от взгляда линии ее тела, над  которыми,  казалось,  обязательно
должно было быть другое, более молодое лицо.
     -- Почему  бы  тебе  не внести  внутрь  чемоданы.  Я покажу  тебе  твою
комнату. Ведь ты здесь впервые, не так ли?
     -- Да, -- сказал Том, входя внутрь дома.
     -- На этом этаже у нас две  комнаты -- гостиная и кабинет,  из которого
можно  пройти на пирс. Кухня  вон под той аркой,  там  все в безукоризненным
состоянии. Флори Трухарт приходила убираться сегодня утром.
     Деревянные  стены и пол успели потемнеть  от времени. На стенах  висели
оленьи  рога  и  фотографии огромных  рыб.  Мебель  ручной работы  покрывали
выцветшие накидки. На небольшом пятачке рядом с кухней стояли стол орехового
дерева  и шесть стульев  с круглыми спинками. Высокие окна, покрытые  пылью,
едва пропускали свет.  Два окна выходили на  берег  озера, другие два  -- на
крыльцо. Том был почти уверен, что с мебели только сегодня сняли чехлы.
     -- Что ж, --  произнесла рядом с ним Барбара Дин.  --  Мы  сделали, что
могли.  Когда  ты  пробудешь  здесь  немного,  дом  станет  выглядеть  более
обитаемым.
     -- А миссис  Трухарт по-прежнему ходит сюда  убираться? -- спросил Том.
-- А я думал, она...
     --  Мисс Трухарт.  Флори.  Ее  брат работает здесь почтальоном. Барбара
решительно  направилась  к  широкой  деревянной  лестнице, покрытой  красным
индейским ковром,  и Тому снова показалось, что внутри ее живут две  женщины
-- сильная молодая женщина и еще другая -- пожилая и очень властная.
     --  Кстати, когда приносят  почту? -- спросил Том,  поднимая чемоданы и
направляясь вслед за Барбарой.
     Она удивленно взглянула на него через плечо.
     --  Кажется, письма опускают в ящик около четырех.  А что?  Ты ждешь от
кого-то известий?
     -- Думаю, я сам буду писать письма, пока живу здесь.
     Барбара кивнула, словно желая дать понять, что запомнит это.
     --  Спальни находятся на  втором этаже, --  сказала она. -- В первой  я
храню кое-какие вещи, поэтому тебе я решила отвести ту, что побольше. Справа
от нее  ванная. Тебе не надо помочь  с чемоданами? Надо было мне спросить об
этом раньше.
     Обливаясь потом. Том поставил чемоданы и энергично замотал головой.
     -- О, Боже, --  Барбара быстро  подошла к  Тому и  без  особого  усилия
подхватила чемодан побольше.
     Комната  Тома  была в задней  части дома,  здесь пахло  воском лимоном.
Паркет и деревянные панели, которыми  были  обшиты  стены, были  натерты  до
блеска. Барбара Дин поставила  чемодан на узкую  кровать, покрытую выцветшим
индейским пледом,  Том поставил  рядом чемодан, который  нес  сам.  Затем он
подошел к стеклянной двери, ведущей на балкон, рядо