красными
лицами.
-- Говр едет сюда, -- крикнул я им. -- Так что лучше убирайтесь.
-- Говр нам не помешает, -- ответил один из них.
-- Куда ты дел девчонку? -- рявкнул тот, что шел сзади.
-- Никуда я ее не девал, -- я потихоньку пошел в направлении гаража.
Хэнк Спелз с полуоткрытым от напряжения ртом последовал за мной.
Тот, что заговорил первым, в рубашке навыпуск, сказал:
-- Иди за ним, -- и Хэнк ускорил шаг, сопя как медведь в малине.
-- Иди сам сюда, Рой, -- сказал он. -- Куда ты ее дел?
-- Говорю тебе, он спрятал ее где-то здесь.
-- Он идет в гараж.
-- Пусть идет. Там мы его и накроем, -- у него было красное
возбужденное лицо школьного хулигана. Они медленно приближались ко мне через
лужайку.
-- Следите за ним, а то он может побежать к машине, -- крикнул сзади
третий.
Я подошел к гаражу, который был закрыт на замок, такой же ржавый, как и
детали у входа. Я ударил по замку какой-то железякой и открыл дверь.
Сигарета почти догорела, и я уже собирался ее выплюнуть, когда понял, что
мне нужно делать.
-- Иди-иди, мы скоро тебя догоним, -- крикнул их вожак. Стараясь не
торопиться, я вошел в полумрак гаража. Три десятигаллоновые канистры с
бензином стояли там же, где я видел их в день, когда сломал матросский
сундучок. Я поднял одну из них: полная. Я нагнулся и открутил крышку. Когда
я появился с канистрой на пороге, один из них осведомился:
-- Хочешь заправить машину, Тигарден? Только тип в рубашке навыпуск
понял мой план.
-- Черт, -- прошипел он и рванулся ко мне.
Изо всех сил я швырнул канистру в траву, где дымился брошенный мной
окурок. Обычно я гасил их, но сейчас было не до экологии. Жидкость сразу
начала течь из отверстия.
Какое-то мгновение все молчали, глядя на текущий бензин; потом
оглушительный взрыв прогремел за моей спиной, когда я уже бежал по тропинке
к дому Дуэйна. Мимо моей головы просвистел кусок раскаленного металла.
Кто-то из них закричал.
Мне как раз хватило времени добежать до угла дома. Оглянувшись, я
увидел, как двое из них бегут ко мне сквозь огонь. Третий, в кепке, катался
по земле. Всю лужайку усеивали островки пламени.
Если я не ошибался относительно погреба в доме Дуэйна, у него должен
был быть вход снаружи.
-- Дуэйн не поможет тебе, сукин сын! -- взвизгнул кто-то из них сзади.
Я пробежал через кусты кизила к основанию дома.
-- Держи его!
Подбежав к дому, я увидел, что был прав. У стены виднелись крашеные
белым двери погреба. Я, правда, сам не знал, что мне там нужно --
отсидеться, спрятаться или отыскать какое-либо оружие для обороны.
Я скатился по земляным ступенькам, едва не налетев на висящие топоры, и
вспомнил. У дальней стены, где стоял мой стол. Похожие на мумии. Ружья.
Я вслепую выхватил одно из них из чехла и прихватил стоявший рядом
мешочек с пулями. Потом поднялся наверх, к солнцу.
Хэнк Спелз и двое других были уже здесь. Я загнал два патрона в стволы
двустволки.
-- Стойте, где стоите, -- я поднял ружье и направил его в грудь мужчине
в рубашке навыпуск. Дыхание мое было таким прерывистым, что я с трудом мог
говорить. Они застыли на месте.
-- А теперь убирайтесь.
Вместо этого они осторожно, по-звериному, начали меня окружать.
-- Я никогда не видел той девушки, -- сказал я. -- И других тоже. Я
знаю от Белого Медведя, что она пропала, и все.
Я прижал приклад к плечу, продолжая целиться.
-- Прекратите двигаться. Стойте на месте.
Они подчинились. Тот, что в кепке, поднял руки вверх. Его рубашка
почернела, на лице и руках была кровь.
-- Теперь назад, -- сказал я. -- К машинам. Хэнк Спелз дико оглянулся и
начал пятиться назад. За ним остальные, не спуская с меня глаз.
-- Если ты ни в чем не виноват, почему ты так себя ведешь? -- спросил
мужчина в рубашке навыпуск. Я только погрозил ему ружьем.
-- Из-за этой старой ведьмы в лесу, -- сказал Хэнк Спелз. -- Вот
почему. А что насчет Гвен Олсон и Дженни Странд?
-- Вы не того спрашиваете, -- ответил я. -- А теперь садитесь в машины
и убирайтесь.
Когда они не двинулись с места, я перевел стволы вправо и нажал на
курок. Отдача едва не выбила ружье из моих рук. Звук был громче, чем взрыв
канистры. Они попятились прочь. Выстрел осыпал листья и цветы с одного из
деревьев. В воздухе висел запах дыма.
-- Ты чуть не убил Роя, -- сказал мужчина в рубашке навыпуск.
-- А что он хотел со мной сделать? Быстрее! -- Я поднял ружье, и они
пошли быстрее. За ними виднелась погибшая лужайка. Выжженный черный круг
показывал место, где взорвалась канистра. Пятна поменьше усеивали траву,
образуя в ней черно-желтые проплешины. Дверь крыльца украшала дыра. Животные
на дальнем конце двора исчезли.
-- Мы еще вернемся, -- погрозил один из них.
-- Хэнк, садись в свой пикап и уматывай, -- сказал я. -- Я скоро приеду
за моей машиной и надеюсь, что все будет в порядке.
-- Да, -- он нырнул в свою машину.
Мы трое смотрели, как он разворачивается и уезжает.
-- Теперь ты, Рой, -- мужчина в кепке мрачно взглянул на меня, опустил
руки и пошел за деревья, остановившись по пути, чтобы сбить пламя у подножия
одного из них.
-- А теперь твоя очередь, -- сказал я оставшемуся.
-- Почему ты не убил нас? -- спросил он воинственно. -- Тебе ведь
нравится убивать. Мы все про тебя знаем. Ты ненормальный.
-- Если ты не уберешься отсюда прямо сейчас, то, может быть, и
проживешь еще пару минут, но, уверяю тебя, что ты будешь рад умереть, -- с
этими словами я направил ружье на пряжку его ремня. Одновременно я сделал
то, что меня весьма удивило -- я рассмеялся. Отвращение к себе охватило меня
с такой силой, что меня едва не стошнило.
Показания Хэнка Спелза 16 июля
Я стоял там и смотрел на Майлса, и я сказал себе: друг, если ты
уберешься отсюда, то будешь ходить в церковь каждое воскресенье и не скажешь
ни одного ругательства, потому что этот Майлс выглядел совсем чокнутым, как
будто он готов был жевать стекло. Волосы у него торчали во все стороны, а
глаза были как щелки. Когда он выпалил из одного ствола, то я подумал, что
вторая пуля как раз для меня. Он ведь знал меня, видел на станции, и я не
хотел туда идти. Это Ред Сандерсон сказал, что мы все приедем туда и
хорошенько напугаем старину Майлса. Вот мы и поехали, а потом все дернули
оттуда, но я увидел, что Рой и Дон остались, и решил остаться с ними. Я ведь
думал, что он ее где-то там прячет.
Он был как крыса в капкане. Взорвал эту канистру так, что все
разлетелось. Ему на все было наплевать. Он и себя мог убить.
Поэтому я удрал оттуда, и пусть говорят, что я трус. Но я сделал
кое-что с его "фольксвагеном", такое, что этот сукин сын не мог уже ездить
быстрее тридцати пяти миль в час и больше одного раза в день. Уж в этом я
разбираюсь.
Но я знаю, что это он сделал. Иначе зачем бы ему было записываться под
фамилией Грининг? Скажите мне.
Вопль:
-- Майлс, ты ублюдок! Ублюдок! -- это был Дуэйн. Другой голос, потише:
-- Успокойся.
-- Убирайся отсюда! Сейчас же!
-- Тише, Дуэйн. Он уедет, только тише.
-- Черт тебя побери, сволочь! Ты что, спятил?
Я с опаской открыл дверь и увидел Дуэйна, сжавшегося от гнева в
маленький краснолицый комок.
-- Я говорил тебе, скотина! Держись подальше от моей дочери! И что все
это такое? -- он обвел руками лужайку, призывая в свидетели стоящего рядом с
ним Белого Медведя. От дома по тропинке уходила Алисон Апдаль. Один раз она
обернулась, бросив на меня взгляд, полный страха.
-- Они просто сидели в машинах, черт тебя побери, ничего не делали, а
что устроил ты? Что, скотина? Ты погляди на мой двор!
-- Я пытался тебе позвонить, -- я смотрел на Белого Медведя.
-- Повезло тебе, что я тебя сейчас не убил! -- завопил Дуэйн.
-- Мне повезло, что они не убили меня тогда. Белый Медведь опустил руку
на плечо Дуэйну:
-- Придержи коней. Дейв Локкен сказал мне, что ты звонил. Я не думал,
что тут что-нибудь случится, Майлс. Я ждал, что ты отнесешься поспокойнее к
тому, что они просто посмотрят на тебя.
-- Они просто сидели, -- подхватил Дуэйн, немного успокаиваясь.
-- Я не думал, что ты объявишь им войну.
-- А я не думал, что ты будешь таскаться за моей дочкой, -- прошипел
Дуэйн, и пальцы Белого Медведя сжались крепче. -- Я тебя предупреждал,
говорил -- держись от нее подальше. Но тебе на это, конечно, наплевать.
-- Они не просто сидели. Большинство из них уехали, когда увидели, что
я звоню по телефону, но трое остались и попытались напасть на меня.
-- И кто это были, Майлс?
-- Хэнк Спелз с автостанции, потом некий Рой и еще один, второго я не
знаю. Один из тех, кто кидал в меня камни.
-- Камни... камни... -- прошипел Дуэйн с таким презрением, что мне
стало его жалко.
-- И как ты все это устроил? -- он мотнул головой в направлении
выжженной лужайки.
-- Они почти все сделали сами. Затоптали все своими машинами. А я
только поджег канистру с бензином, чтобы их остановить. Ты знал, что они
собираются делать?
-- Да. Знал. Я думал, они просто хотели...
-- ...уберечь меня от неприятностей. Как Пола Канта.
-- Ага, -- от его улыбки во мне всколыхнулась гордость.
-- Вы с Дуэйном были вместе? И с Алисон?
-- Не погань ее имя, слышишь? -- рявкнул Дуэйн.
-- Да так, выпили пива в Боул-А-Раме.
-- Выпили пива. Хорошо ты ведешь следствие.
-- Даже полицейский не может работать все время, -- сказал он, и я
подумал: нет, Говр, ты работаешь все время, и поэтому ты так опасен. Он снял
руку с плеча Дуэйна и пожал плечами. -- Я хотел объяснить Дю-эйну, что ты
вроде как помогаешь мне с этими убийствами. Потом я узнал, что ты говорил
ему о том, о чем я просил тебя не распространяться. Что ты высказывал
какие-то сумасшедшие идеи. Я хочу, чтобы ты понял, что ошибаешься. Старина
Дю-эйн ведь не сказал, что ты прав? -- он смотрел на меня, лицо его было
открытым и дружелюбным. -- Так ведь, Дуэйн?
-- Я сказал, чтобы он поговорил с тобой.
-- Вот видишь, ты оставил его с его подозрениями.
-- По правде говоря, я понял все еще у пруда. Крик не могли услышать с
дороги.
-- Голый! -- обвиняюще воскликнул Дуэйн. -- Ты был голый!
-- Хватит, Дуэйн, не отвлекай нас. Если ты будешь это делать, старина
Майлс так и останется при своем неправильном мнении. Так вот, Майлс, Дуэйн
ведь не сказал тебе, что ты прав. Давай-ка спросим его прямо. Был ты там той
ночью?
Дуэйн покачал головой, сердито глядя под ноги.
-- Конечно, нет. По показаниям, собранным моим отцом, ты в тот момент
ехал по 93-му в другую сторону, к Либерти. Так?
Дуэйн кивнул.
-- Ты был такой же сумасшедший, как та девчонка, и хотел только
оказаться подальше от нее. Так? -- Дуэйн опять кивнул. -- И еще, Майлс, вряд
ли девушка, на которую напали знакомые ей люди -- ведь она нас знала, --
стала бы кричать. Как ты думаешь? Поэтому перестань болтать об этом, прошу
тебя, иначе ты сядешь в лужу еще глубже.
Не было смысла продолжать эту игру. "Та девчонка" -- неясная фигура на
опушке леса? "Та девчонка" -- огонь в глубине леса, порыв ледяного ветра,
шорох совиных крыльев в телефонной трубке? Я почувствовал запах холодной
воды.
Я думал о том, о чем не хотел думать, и опять вспомнил слова Ринн. Моя
вина тянула меня на дно. Дуэйн, по Другим причинам, тоже не хотел
продолжать:
-- Черт с ним, -- сказал он. Потом он выпрямился и смерил меня грозным
взглядом. -- Но от моей дочери держись подальше.
-- Она сама просила меня с ней поехать.
-- Вот как? Может, она и раздеться тебя просила?
-- Мы же просто купались. Она разделась первой. И этот парень тоже.
В присутствии Дуэйна я не мог высказать Белому Медведю свои подозрения
по поводу Зака. Я и так сказал слишком много.
-- Ладно, -- сказал Дуэйн. -- Может и так. Если ты ей что-нибудь
сделаешь, Майлс, я не стану дожидаться, пока кто-нибудь разберется с тобой.
Я сам это сделаю.
Белый Медведь и я смотрели, как он ковыляет прочь. Потом Говр
повернулся ко мне:
-- Что-то ты выглядишь возбужденным, Майлс. Признайся, ты выдумал это
купание в голом виде?
-- А ты признайся -- кто из вас изнасиловал ее?
-- Возьми себя в руки.
-- Или вы сделали это по очереди?
-- Опять начинаешь, Майлс?
-- Опять.
-- Я же сказал, что ты можешь сесть в лужу еще глубже, -- Белый Медведь
шагнул ко мне, большой и серьезный, и я увидел темные пятна пота на его
форменной синей рубашке и синяки у него под глазами. -- Парень, ты, должно
быть, свихнулся -- бросаешь бомбы в мирных граждан, ищешь себе
неприятностей, -- он шел медленно, осторожно, и я подумал: сейчас он
бросится на меня. Но он остановился и провел рукой по лицу. -- Скоро все это
кончится, Майлс. Очень скоро, -- он отступил, унося с собой смесь запахов
пота и пороха. -- Майлс, черт тебя побери. Что ты там говорил Локкену насчет
дверной ручки?
Я не мог ответить.
В эту ночь и после я отключал газ там, где показала мне Тута Сандерсон.
По утрам, когда она являлась, сопровождаемая кашлем, шарканьем ног,
хлопаньем дверей и прочими звуками, среди них теперь слышалось и
недовольно-подозрительное кряхтение, когда она обнаруживала, что я опять это
сделал. Мне хотелось ее уволить, но я подозревал, что она все равно
продолжала бы ходить ко мне. На следующий день после визита Хэнка Спелза с
товарищами, услышав утром ее кашель и т. д., я сошел вниз и прямо спросил:
знала ли она о том, что должно было случиться? Она стала придуриваться: что
должно было случиться? А что случилось? По поводу состояния лужайки она
ничего не сказала. Я заметил, что ее сын, по моим данным, участвовал в этом.
"Ред"? Ред ни в чем таком не участвовал. Сколько яиц вам сегодня поджарить?
Я работал целыми днями, и никто мне не мешал. Казалось, о моем
существовании забыли. Тута Сандерсон, кроме своих утренних демонстраций,
хранила молчание; Дуэйн в редких случаях, когда ему приходилось ходить мимо
бабушкиного дома, даже не смотрел в мою сторону. Его дочь, без сомнения,
выпоротая или предупрежденная иным способом, тоже избегала меня. Иногда из
окна спальни я видел, как она идет в сарай или в кладовку, но она ни разу не
появилась у меня на крыльце или на кухне, уплетая что-нибудь из моих
запасов. Я часто просыпался ночью за своим столом, с карандашом в руке и
бокалом мартини у локтя, от гудения мотоцикла Зака, то ли приезжающего, то
ли уезжающего. Я писал. Пил. Спал. Лелеял свою вину. Надеялся, что скоро
Мичальски получат открытку от своей пропавшей дочери. Надеялся, что Белый
Медведь прав, и все вскоре кончится. Часто мне хотелось уехать.
Ночью мне бывало страшно.
Ринн не отвечала на звонки, и я каждый день собирался заехать к ней, но
я боялся и этого. Анонимные звонки прекратились: и от Лукового Дыхания, и
те, другие, с шелестом крыльев. Может, это были просто помехи в моем старом
телефоне.
Писем с чистыми листами я больше не получал, и пришло только одно,
короткое, с напечатанным вкривь и вкось:
"Мы тебе еще покажем, убийца".
Я запечатал письмо в конверт и отослал Белому Медведю.
Иногда мне казалось, что я уже умер.
Много раз я думал, что ошибся, там, у пруда. Что та бутылка из-под коки
оказалась там просто так, и дверная ручка -- тоже. Потом я вспоминал, как он
разрезал себе руку. И вспоминал Алисон Грининг, идущую ко мне, существо из
листьев и коры. И думал: я тоже мог ошибиться.
С Белым Медведем я так и не поговорил. И на послание мое он не ответил.
Когда днем в понедельник наконец зазвонил телефон, я подумал, что это
Говр, но услышал другой голос. Голос исхудавшего человека с черными
вьющимися волосами.
-- Майлс, -- сказал он. -- Ты просил меня позвонить, если мне
понадобится твоя помощь.
-- Да.
-- Я хочу уехать отсюда. У меня нет еды. В тот день я соврал тебе, что
я иногда выхожу. Я уже давно никуда не выходил.
-- Я знаю.
-- Кто тебе сказал? -- его голос зазвенел от страха.
-- Неважно.
-- Да. Наверно. Но я не могу оставаться здесь больше. Я думаю, они
хотят что-то со мной сделать. Не следят уже за моим домом, только говорят
друг с другом, что-то замышляют. Боюсь, они убьют меня. Я ничего не ел уже
два дня. Если... если я уеду, могу я приехать к тебе?
-- Конечно. Можешь остаться здесь. У меня есть ружье.
-- У них у всех ружья. Это не поможет. Я просто хочу уехать от них, --
в промежутках между фразами я слышал его прерывистое дыхание.
-- У тебя сломана машина. Как ты уедешь?
-- Уйду пешком. Если увижу кого-нибудь, спрячусь в кювете.
-- Это же десять миль!
-- Ничего другого не остается, -- и с тем же могильным юмором, уже едва
заметным. -- Не думаю, что кто-нибудь меня подвезет.
В полдесятого, когда начало смеркаться, я уже ждал его, хотя знал, что
его, скорее всего, не будет еще долго. Я бродил по дому, выглядывая в окна,
и ожидал увидеть, как он бредет через поле. К десяти, когда уже стемнело, я
выключил свет везде, кроме своего кабинета, чтобы его никто не увидел. Потом
сел на крыльцо и стал ждать.
Он шел четыре часа. В два ночи я услышал шорох за ореховыми деревьями
и, вскинув голову, увидел его идущим через разоренную лужайку.
-- Я на крыльце, -- прошептал я и распахнул ему дверь. Даже в темноте я
видел, насколько он истощен.
-- Держись подальше от окон, -- предупредил я и повел его на кухню. Он
упал на стол, тяжело дыша, весь в грязи и клочьях соломы.
-- Тебя кто-нибудь видел?
Он покачал головой.
-- Я дам тебе что-нибудь поесть.
-- Прошу тебя, -- прошептал он. Пока я жарил бекон с яйцами, он
оставался в том же положении, с согнутой спиной и потупившимися глазами.
-- У меня болят ноги, -- пожаловался он. -- И бок. Я упал на камни.
-- А как ты уходил, кто-нибудь видел?
-- Если бы видели, меня бы здесь не было.
Пока яичница жарилась, я предложил ему умыться.
-- А курить у тебя есть? Я не курил уже неделю. Я протянул ему пачку.
-- Господи, Майлс, -- он всхлипнул. -- Господи...
-- Хватит. Твоя еда почти готова. Можешь пока поесть хлеба, -- он даже
не заметил буханки, лежащей прямо перед ним.
-- Господи, -- повторил он и вгрызся в хлеб. Когда я поставил перед ним
тарелку, он начал есть, молча и жадно, как спасшийся от смерти.
После того, как он закончил, я выключил свет, и мы прошли в комнату и
сели в кресла. Я видел, как движется в темноте огонек его сигареты, когда он
качается в кресле.
-- Хочешь чего-нибудь выпить?
-- Майлс. Майлс. Ты возвращаешь меня к жизни, -- мне показалось, что он
опять плачет, и я был рад, что свет выключен. Я пошел на кухню и вернулся с
бутылкой и двумя стаканами.
-- Вот хорошо. Что это?
-- Джин.
-- Я его не пил. Моя мать никогда не держала в доме спиртное, а по
барам я не ходил. Мы пили только пиво. Знаешь, она умерла от рака легких.
Курила много, как и я.
-- Очень жаль.
-- Это было уже давно.
-- Что ты собираешься делать теперь, Пол?
-- Не знаю. Поеду куда-нибудь. В какой-нибудь город. Вернусь, когда все
это кончится, -- сигарета разгоралась от его затяжек, качаясь взад-вперед
вместе с ним. -- Еще одна девушка. Она исчезла.
-- Я знаю.
-- Потому они и хотели меня убить. Ее нет уже больше недели. Я слышал
по радио.
-- Майкл Муз.
-- Точно, -- он невесело засмеялся. -- Ты его, должно быть, не знаешь.
В нем фунтов триста пятьдесят, и он все время жует жвачку. Гротескный тип. С
такими свинячими глазками и усиками, как у Оливера Харди. Просто персонаж
"Бэббита". Он никогда не найдет себе работы нигде, кроме Ардена, и дети
смеются над ним на улице, но даже ему лучше, чем мне. Да, над ним смеются,
но его и уважают. Знаешь, почему?
-- Почему?
-- Потому, что он вырос у всех на глазах. И женился на женщине из
Бланделла, рыжей, которая работает на телефонной станции. Они его знают, и
он один из них, -- сигарета качнулась, и я смутно разглядел, что Пол Кант
подносит к губам стакан джина. -- А знаешь, в чем мое преступление? Я не
ходил с ними по барам. Я не женился. У меня никогда не было девушки, даже
мертвой, как у тебя, Майлс. Вот они и подумали, что это сделал я. Потому что
я другой. Не такой, как они.
Мы долго сидели молча, глядя друг на друга в темноте.
-- Ты знаешь, это началось не сейчас. В начальной школе все было
нормально -- я до сих пор вспоминаю ее, она мне кажется раем. А в старших
классах все началось. Понимаешь, я не был крутым. Таким, как Белый Медведь.
Не занимался спортом. Не гулял с девушками. Обо мне пошли слухи. К концу
школы людям уже не хотелось, чтобы я появлялся рядом с их детьми. Можно я
налью себе еще?
-- На полу, возле твоего кресла.
-- Поэтому когда случилось такое с девочками, они, естественно, решили,
что это я. Пол Кант, кто же еще? Он всегда был какой-то не такой. Не вполне
нормальный, в обществе, для которого нормальность -- высшая добродетель. И
потом случилось еще кое-что. Меня забрали в полицию. Били. Буквально ни за
что. Они говорили тебе?
-- Нет, -- солгал я. -- Ни слова.
-- Я пролежал семь месяцев в госпитале. Каждый день пилюли. Ни за что.
Когда я вышел оттуда, работу смог найти только у Зумго. С этими бабами.
Боже. Знаешь, как я шел сюда сегодня? Украдкой выбирался из собственного
дома. Знаешь, что стало с моей собакой? Они убили ее. Один из них пришел
ночью и задушил мою собаку. Я слышал, как она кричала, -- мне показалось,
что он снова плачет. В воздухе плыли запахи джина и сигаретного дыма.
Потом:
-- Так что ты скажешь, Майлс Тигарден? Или ты собрался только слушать?
Что ты скажешь?
-- Не знаю.
-- Ты был богатым. Ты мог учиться в частной школе, потом в
университете, и курить дорогие сигары, и ездить за границу, и жениться, и
покупать костюмы у "Брукс Бразерс", и делать, что захочешь. Да хоть
преподавать свою литературу в колледже. Я хочу еще джина, -- он нагнулся, и
я услышал, как бутылка звякнула о стакан. -- О, я немного пролил.
-- Ничего.
-- Я скоро напьюсь. Скажи, Майлс, это ты?
-- Что?
-- Ты этот тип? Может, ты оторвался от своей роскошной жизни на время и
приехал сюда, чтобы развлечься с несколькими девочками?
-- Нет.
-- И не я. Тогда кто же?
Я потупился. Прежде чем я решил рассказать ему про Зака, он заговорил
снова.
-- Нет, это не я.
-- Я знаю. Думаю, что...
-- Это не я. Они просто хотят, чтобы это был я. Или ты. Но насчет тебя
я не знаю. Ты так добр ко мне, Майлс.
Так добр. Должно быть, никто никогда не душил твою собаку. У таких, как
ты, наверное, особые собаки. Борзые или мастифы.
-- Пол, я пытаюсь помочь тебе, -- сказал я. -- Ты неверно представляешь
мою жизнь.
-- О, простите, сэр, я не хотел грубить. Я ведь всего лишь бедный
деревенский парень. Бедная тупая деревенщина. Я уже говорил, почему это не
я. Потому что я никогда не гулял с девушками. Ты помнишь, что я это говорил?
Я помнил и надеялся, что он не будет растравлять себя этим и дальше.
-- Помнишь?
-- Помню.
-- Понимаешь?
-- Да.
-- Да. Если бы я делал это, то с мальчиками. Ну не странно ли. Вот
почему это не я. Я не дотронулся ни до одной женщины. Никогда.
Он качался в кресле, мерцая огоньком сигареты.
-- Майлс?
-- Что?
-- Оставь меня одного.
-- Тебе это так важно?
-- Уходи отсюда, Майлс, -- он опять плакал. Вместо того, чтобы уйти, я
прошел мимо его кресла и подошел к окну, выходящему на дорогу. Я ничего не
видел, кроме темного отражения своего собственного лица. Сплошная чернота.
Позади меня всхлипывал Пол.
-- Ладно, -- сказал я. -- Я ухожу. Но я вернусь. Я в темноте поднялся
наверх и сел за свой стол. Было три пятнадцать. Утром начнутся неприятности.
Если арденцы вломятся в дом Пола и обнаружат, что его нет, об этом сразу же
узнает Белый Медведь. И потом они могут попытаться искать его в моем доме, а
если они застанут нас вдвоем, это только подтвердит их подозрения. Ружье
Дуэйна на этот раз не спасет меня. Мимо проехала машина, и я подпрыгнул.
Звук скрылся вдали.
Прошло пятнадцать минут. Достаточное время, чтобы Пол мог успокоиться.
Я встал, только сейчас заметив, как я устал.
Я опустился в темную комнату, где по-прежнему мерцал огонек сигареты.
Запахи джина и дыма казались очень густыми в холодном воздухе дома.
-- Пол? -- я подошел к креслу. -- Пол, ложись спать. У меня есть планы
на завтра.
И тут я увидел, что его нет. Кресло было пустым. Сигарета лежала на
краю пепельницы.
Я уже знал, что случилось, но все же зажег свет, чтобы убедиться. Возле
кресла стояли бокал и опустошенная на три четверти бутылка. Я заглянул в
кухню, потом в ванную -- Пола нигде не было. Я громко выругался, отчасти от
досады, на свою беспечность, отчасти от отчаяния.
Я вышел через крыльцо на лужайку. Он не мог уйти далеко. И тут я
вспомнил шум машины, который слышал сверху, и бросился бежать к стоянке.
Я выехал на дорогу и механически поехал к ферме Сандерсонов, в
направлении Ардена. Потом мне пришло в голову, что он мог выбрать и другой
маршрут, вглубь долины. И еще: что он мог уйти в поля, по которым пришел из
города. Я представлял, как он блуждает там или прячется где-нибудь за домом,
и говорил себе, что деться ему некуда и что скоро он обязательно вернется.
Я развернулся на темной дороге и поехал домой. Проехал еще немного в
другую сторону: бесполезно. Я добрался до дома, поставил машину и сел на
крыльцо ждать. Не больше часа, говорил я себе. Нужно подождать. Несмотря на
усталость, я сомневался, что смогу заснуть.
Через час меня разбудил звук, который я вначале не смог определить.
Высокий, возбужденный вой, чисто механический, раздавался откуда-то справа,
но спросонок я не сразу сориентировался: мне показалось, что я снова в
Нью-Йорке. Там я часто слышал этот звук. Пожарная сирена.
Я окончательно проснулся и обнаружил, что стою на крыльце в сером
утреннем свете и слушаю вой пожарной сирены. Туман ковром закрывал поля и
дорогу. Пока я пытался определить, откуда доносится звук, он внезапно смолк.
Я ворвался в комнату. Бокал и бутылка по-прежнему оставались на своем месте.
Пол Кант не вернулся.
Зная, что нужно спешить, я сбежал с крыльца. Туман, разлившийся по
лужайке, скрыл выжженные пятна. Я, спотыкаясь, пошел к дороге, начисто забыв
про машину. Потом побежал.
От дома Сандерсонов я уже мог видеть впереди на шоссе красный отблеск в
воздухе. Я перестал бежать и быстро пошел, пытаясь унять боль в груди. Я
прошел мимо школы, мимо церкви. Красные отблески плясали за скалой
песчаника. "Энди", -- подумал я и снова побежал. Мимо проносились машины,
двигались люди. Возле магазина Энди стояла пожарная машина, чуть поодаль, у
колонок -- полицейский автомобиль. Я услышал треск огня, этот ужасный звук
разрушения. Но горел не Энди; я увидел языки пламени за белым фасадом
соседнего магазина.
Я подумал, что вполне мог принять гудение мотоцикла за шум автомобиля.
Я слишком устал, чтобы обнаружить разницу.
Я прошел мимо Энди и свернул за угол. Сперва я увидел только горящий
Волшебный Замок Дуэйна, превращающийся в ничто, как того часто хотел его
создатель. Его рамы и перекрытия корчились в огне, как обугленные кости.
Трое пожарных в касках и резиновых сапогах поливали пожар бесполезной струей
из шланга. Из огня поднимались клубы пара. Потом я увидел Белого Медведя,
молча стоящего возле пожарной машины; он был без формы, в спортивной куртке
и коричневых брюках. Похоже, он лелеял свою бессонницу с бутылкой "Дикой
Индейки", когда его застал звонок из пожарной охраны. Было еще достаточно
темно, чтобы отблеск пожара окрасил небо и окна близлежащих домов зловещим
красным отсветом. Дейв Локкен в форме стоял рядом с Энди и его женой,
одетыми в халаты, с одинаково неподвижными лицами. Все трое заметили меня
одновременно и уставились, как на демона.
Белый Медведь помахал мне. Я продолжал смотреть на огонь; доски
рушились, поднимая охапки искр.
-- Тебя разбудила сирена? -- осведомился он. Я кивнул.
-- Ты вовремя. Спал одетым?
-- Я не из постели.
-- Я тоже, -- он печально усмехнулся. -- Хочешь расскажу кое-что? Тебе
будет интересно.
Я тупо смотрел на кучу серых армейских одеял, сложенных между горящим
Волшебным Замком и магазином Энди.
-- Конечно, они не погасят эту хибару, -- сказал он, -- но хотя бы не
дадут огню распространиться на магазин Энди Кастада. Позвонили слишком
поздно, чтобы им удалось спасти это творение нашего Дю-эйна, но об этом, я
думаю, никто не пожалеет, особенно он сам. Оно должно было рухнуть уже
давно. Что интересно, Энди с женой утверждают, что сначала услышали шум, а
потом уже огонь. Они проснулись, выглянули в окно и очень испугались.
Поглядев на Энди и его жену, я подумал, что это похоже на правду.
-- Так вот, старая Маргарет стала звонить пожарным, а Энди побежал во
двор, уж не знаю, зачем -- может быть, пописать. И там он увидел что-то.
Знаешь, что?
-- Понятия не имею, -- Белый Медведь использовал свой старый трюк.
-- Не имеешь? И ты не виделся этой ночью со своим старым другом Полом
Кантом? -- наклоненная голова, поднятые брови, нарочито безразличное
выражение лица. Еще один старый трюк.
-- Нет.
-- Ага. Ладно. Так вот, как я говорил, Энди выскочил из задней двери и
увидел это на пороге. Он, как и ты, не знал, что это такое, но решил узнать.
Вот он и взял грабли и вытащил это -- половина его уже обгорела. И когда он
разглядел, что это, он рванул домой и начал тоже мне звонить, но мы с Дейвом
уже выехали.
-- Ну, и что все это значит, Белый Медведь? -- жар огня, казалось,
увеличился, поджаривая мне щеку.
-- Я думал, ты догадаешься, -- он взял меня за руку и повернул к
магазину. -- Но тебе уже не о чем беспокоиться. Я поставил не на ту лошадь,
но так или иначе все закончилось. С этого момента ты свободен от всех
подозрений.
Я посмотрел в его большое лицо и разглядел за внешним дружелюбием
разочарование и злость. Он повел меня вперед, поддержав под руку, когда я
споткнулся.
-- Сейчас шестнадцатое июля, приятель, так что нечего тебе торчать
здесь до двадцать первого. Впрочем, как хочешь. Это ведь меньше недели.
Оставайся, если тебе так хочется, только держи язык за зубами.
-- Белый Медведь, -- сказал я, -- я не знаю, о чем ты говоришь, но
знаю, кого ты заподозрил.
-- Заподозрил?
Мы были уже возле груды одеял, и Локкен, Энди и Маргарет Кастад прянули
в стороны, явно не желая оставаться рядом со мной.
-- Там нашли человека, -- Белый Медведь нагнулся с видом человека,
поднимающего монету с тротуара.
-- Человека?
Он молча откинул край одеяла. Я увидел лицо лежавшего там. Половина его
лица обгорела, но глаза были еще открыты. Я почувствовал, что у меня
подгибаются колени. Белый Медведь опять сжал мою руку, и я вновь ощутил его
скрытую злость.
-- Это твой пропуск отсюда, Майлс, -- сказал он. Я посмотрел на его
освещенные огнем черты и обратно -- на тело Пола.
-- А что с его головой? -- спросил я и услышал, что мой голос дрожит.
-- Его как будто ударили дубиной.
-- На него рухнули доски.
-- Они не рушились до моего прихода.
-- Значит, упал. Я отвернулся.
-- И еще, Майлс, -- сказал Белый Медведь за моей спиной. Он подтащил
меня к другому одеялу, накрывающему еще что-то. -- Смотри. Энди нашел еще
кое-что, -- какое-то время я не мог угадать, что лежит под серой тканью, так
как металл почернел от огня. Это оказалась еще одна десятигаллоновая
канистра из гаража.
-- Так он поджег дом, -- подытожил Белый Медведь. -- Ясно, как день.
-- Что? Это канистра из моего дома.
-- Конечно. Он пробрался к тебе, стащил ее и вернулся сюда. Больше ему
негде было ее взять.
-- Постой, -- сказал я. -- Он был у меня этой ночью. Он пытался
сбежать, пока эта банда не добралась до него. Он не виноват.
-- Хватит, Майлс. Ты уже заявил, что у тебя его не было. Слишком поздно
лгать.
-- Сейчас я не лгу.
-- Раньше лгал, а теперь нет, -- он явно не верил как тому, что я
говорил раньше, так и тому, что говорю сейчас.
-- Он ушел от меня около трех. Должно быть, кто-то следил за ним все
это время. Кто-то убил его. Он этого и боялся. Я слышал машину.
Белый Медведь отступил на несколько шагов. Я видел, что он пытается
держать себя под контролем.
-- Мне кажется, Майлс, -- сказал он, опять поворачиваясь ко мне, -- что
коронер может взглянуть на это дело с одной из двух сторон. Ты слушаешь? В
зависимости от того, насколько ему дорога репутация Пола Канта, он может
посмотреть на это, как на самоубийство или как на смерть от несчастного
случая. Одна эта канистра послужит достаточным доказательством.
-- Только эти два вердикта?
-- Ага.
-- А если я ему подскажу?
-- Тебе нечего лезть в это дело, Майлс. Заканчивай свои исследования и
уезжай.
-- А кто здесь коронер?
Белый Медведь поглядел на меня торжествующе:
-- Я, кто же еще?
Я уставился на него.
-- Зачем в таком маленьком городке платить зарплату двоим?
Я молча повернулся к огню. Он стал намного ниже после того, как крыша и
дверной косяк рухнули в пылающее сердце огня. Одежда у меня прилипла к телу.
Кожа на лице и руках покраснела.
-- Он был у меня, -- сказал я, подходя к нему. Я не мог больше
сдерживаться. -- Он был у меня, а ты изнасиловал мою кузину. Ты и Дуэйн. Вы
убили ее. Может быть, случайно. Ты хочешь зарыть в землю те две смерти, но с
этой у тебя не получится.
Его гнев был страшнее, чем у Дуэйна -- он был более спокойным
-- Дейв, -- окликнул он.
-- Ты не можешь повесить их на невинного человека только потому, что он
мертв, -- продолжал я. -- Я знаю, кто это сделал.
-- Дейв, -- Локкен подошел ко мне. Я слышал скрип его ботинок по
гравию.
-- Это тот парень, Зак. Есть еще одна возможность, но слишком
безумная... так что это Зак, -- Локкен удивленно прошептал что-то за моей
спиной. -- У него в машине эти бутылки из-под коки и дверная ручка...
-- Ты знаешь, кто такой Захария, Майлс? -- спросил Белый Медведь тихим,
ровным голосом.
-- И пожары он любит, так ведь? Дуэйн сказал, что он их так любит, что
не будет ждать, пока их зажжет кто-то другой.
Дейв Локкен схватил меня за руки.
-- Держи его, Дейв, -- сказал Белый Медведь. -- Держи крепче, -- он
подошел ближе, и Локкен сжал меня так, что я не мог шевелиться. -- Ты
знаешь, кто такой Захария?
-- Теперь знаю, -- выдавил я.
-- Он мой сын. А теперь я поучу тебя, чтобы ты держал язык за зубами.
За секунду до того, как он меня ударил, я увидел его лицо, искаженное
гневом, и подумал, сказал бы мне Дуэйн то, что сказал, если бы не поранил
руку. Потом я уже не думал ни о чем. Осталась только боль. Локкен отпустил
меня, и я рухнул на гравий. Откуда-то издалека я услышал слова: "Локкен,
проваливай отсюда поскорее", -- и открыл глаза. Передо мной стояли его
ботинки; один из них поднялся и опустился прямо мне на лицо. Голос Белого
Медведя гремел, как гром:
-- Было бы лучше, если бы ты никогда не приезжал сюда, Майлс, -- я
услышал его тяжелое дыхание: смесь очень "Дикой Индейки" с запахом пороха.
-- Майлс, черт тебя побери, если ты скажешь еще хоть одно слово об этих
проклятых бутылках или о дверных ручках, я разорву тебя пополам, -- дыхание
его стало прерывистым, живот выпятился над пряжкой ремня. -- И запомни: твоя
кузина умерла двадцать лет назад. Кто бы ни был там в тот момент, он спас
тебя, вытащив на камни. Но в другой раз он может не повторить этого. Он
может просто бросить тебя назад в воду, -- он выпрямился и пошел прочь. Я
услышал, как шины царапают гравий, и закрыл глаза.
Когда я открыл их и потрогал лицо, оно было липким от крови. Вокруг
никого не было. От Волшебного Замка Дуэйна осталась только дымящаяся груда
обгорелых бревен. Тело Пола исчезло вместе с одеялами. Я лежал совершенно
один на белом гравии, рядом с угасающим огнем.
Десять
Началась финальная сцена.
Вернувшись домой, я отмыл лицо от крови, залез в постель и оставался
там тридцать шесть часов. Друзей у меня не было -- Пол погиб, Дуэйн
ненавидел меня, насчет отношения ко мне Белого Медведя тоже не оставалось
иллюзий. Осталось надеяться только на Ринн, которой было за девяносто. Но
если Белый Медведь и весь Арден очистили меня от подозрений, от кого мне
нужна защита? От Зака? Но ему явно нечего было меня бояться. Я лежал под
одеялами, потел и дрожал от страха.
Я помнил, что я сказал Белому Медведю, когда он обвинил Пола Канта: что
есть еще одна возможность, но слишком безумная. Этим, возможно, и был вызван
мой страх... но ничего не произошло, и страх постепенно рассеялся. В конце
концов я смог заснуть.
Проснулся я от запаха холодной воды, заполнившего комнату.
-- Алисон, -- сказал я.
Свершилось. Рука коснулась моего плеча. Я перекатился в постели и
ощутил под руками девичье тело. Оно было холодным, куда холоднее моего. Я
находился в полусонном состоянии, когда реальность представляется зыбкой. Я
думал только о ней, о том, что она вернулась. Мои руки ощупали ее лицо,
выступающие скулы, гладкие волосы. Я почувствовал под ладонью ее улыбку, и
не было никакого сомнения, что это улыбка Алисон Грининг. Чувство блаженства
охватило меня. Я касался ее гладких ног, обнимал тонкую талию, клал голову в
ямку между ключиц. Никогда еще я не ощущал такой радости.
Хотя нет: в первые годы брака я так же просыпался, полусонный, обнимая
Джоан, и думал: "Алисон", -- и занимался с ней любовью, видя в ней черты
давно умершей девочки. В те ночи я испытывал то же блаженство, тот же
экстаз; но сейчас эти ощущения были необычайно яркими. Я сдавил ее в
объятиях и вошел в нее, чувствуя под собой ее тонкое тело, напряженное, как
струна. С меня свалилось все, все злоключения предыдущей недели. Если бы мы
были на поле боя, я не заметил бы ни пуль, ни разрывов снарядов.
По мере того, как ее тело теплело, начались странности. Не то, чтобы ее
тело изменилось, но что-то происходило с отдельными его частями: одну
секунду это было то самое тело, которое я видел белеющим в воде, а в другую
оно делалось полнее, больше. Нога, прижатая к моему боку, вдруг наливалась
весом и начинала давить сильнее. Груди под моим весом были маленькими, потом
большими; талия, которую я обнимал, была тонкой, потом раздавалась в объеме.
Один раз, на долю секунды, мои руки как будто коснулись чего-то
странного, непохожего на плоть.
Часы спустя я открыл глаза и увидел перед собой изгиб юного тела,
оказавшийся плечом. Руки обнимали меня, круглое колено было просунуто меж
моих ног. Постель купалась в запахах -- острый запах секса, тальк, молодая
кожа, свежевымытые волосы. И еще запах крови. Я вскинул голову -- рядом со
мной лежала Алисон Апдаль.
-- Ты?
-- Мммм, -- она чуть отодвинулась. Ее глаза были такими же прозрачными
и спокойными, но лицо стало мягче.
-- Как давно ты здесь?
-- Где-то с часа ночи. У тебя все лицо было разбито, когда мистер Говр
тебя избил. Этот его болван помощник, Дейв Локкен, все рассказал в городе. О
том, что между вами случилось. Вот я и решила тебя утешить, пусть даже ты и
пытался обвинить Зака. Но это просто глупо.
-- Уходи.
-- Не волнуйся насчет папы. Он ничего не знает. Сегодня среда, а по
средам он всегда ездит в кооперацию. Он даже не знает, что я не ночевала
дома.
Я внимательно посмотрел на ее довольное лицо.
-- Ты была здесь всю ночь?
-- Что? Да, конечно.
-- Ты не заметила ничего странного?
-- Только тебя, -- она хихикнула и обняла рукой мою шею. -- Ты очень
странный. Не нужно было говорить мистеру Говру про Зака. Заку ты правда
нравишься. Он даже прочитал некоторые книги из тех, что ты ему дал, хотя
обычно он читает только книги о преступлениях. Ты сказал это из-за того, что
было на пруду? Мы же просто подурачились. Тебе самому понравилось. Я помню,
как ты на меня смотрел, когда я была голая.
Она поморщилась, очевидно, почувствовав что-то острое в постели, и
повернулась, открыв моему взгляду все свое крепкое тело. Я вновь испытал
вожделение -- она была права. Я словно не занимался любовью много месяцев.
Нагнувшись, я погладил рукой ее грудь. Снова запахло горячей кровью. В этот
раз мои ощущения были совсем иными, чем ночью. Ее тело казалось мне чужим,
наш ритм не совпадал, ее резкие движения убивали во мне желание. Потеряв
терпение, я быстро перешел к заключительному этапу, чего она, видимо, и
хотела. Я попытался вновь пробудить ощущение двойственности, но не вышло --
теперь это было лишь тело Алисон Апдаль, незнакомое мне.
Когда все кончилось, она села:
-- Хорошо. Но в этот раз вы не вкладывали души.
-- Алисон, -- спросил я, -- это Зак сделал это? Эти убийства? Это ведь
не Пол Кант, что бы там Белый Медведь ни говорил.
Ее мягкость исчезла раньше, чем я кончил говорить. Она села на край
кровати, отвернувшись, и я увидел, что плечи ее вздрагивают.
-- Зак только говорит обо всем этом, он никогда ничего такого не делал,
-- она подняла голову. -- А чем вы занимались в этой постели? Меня все утро
что-то кололо, -- она встала и откинула простыню. В ногах были разбросаны
порыжевшие сосновые иглы, целая пригоршня. -- Пора вам сменить простыни. Они
уже начинают прорастать.
Я смотрел на иголки, не в силах выговорить ни слова Она повернулась к
выходу.
-- Алисон, -- сказал я, -- ответь мне на один вопрос.
-- Я не хочу говорить на эту тему.
-- Нет. Слушай, это не вы с Заком заказывали по радио песню две недели
назад? От А до З?
-- Да. Но я же сказала, что не хочу говорить об этом.
Конечно, Алисон не знала, что означают для меня эти похожие на пальцы
иголки, и не обратила особого внимания на мое возбуждение.
-- Не похоже на прощание любовников, верно? Одни глупые вопросы, --
сказала она, натягивая майку и влезая в джинсы. -- Вам, похоже, и правда
нравится все портить. Не волнуйтесь, больше я не нарушу ваше уединение, --
увидев, что я не протестую, она поглядела на меня внимательней. -- Эй,
Майлс, что случилось? На вас лица нет, прямо как в первый день.
-- Неудивительно, -- сказал я. -- Это по той же причине. Слушай, уходи,
ради твоего же блага.
-- Ради моего блага? Ну вы и тип!
-- Конечно, конечно. Уходи, -- она сунула ноги в сандалии и скатилась
по ступенькам, даже не попрощавшись.
Другие объяснения. Должны быть другие объяснения. Я подцепил эти иголки
в лесу или просто когда бродил по ферме. Или они забились в мою одежду,
когда меня бил Белый Медведь. Я встал и вытряхнул простыни, потом по
какому-то наитию оделся, взял карандаш, бумагу и спустился вниз, чтобы
поработать за столом в кухне. Вскоре явилась Тута Сандерсон, и я попросил ее
сменить простыни.
-- Слышали о том, что стряслось у Энди вчера утром? -- спросила она,
уперев руки в бока.
-- Ага.
-- Должно быть, рады.
-- Кто же не рад хорошему битью?
-- Ред говорит, что Полу Канту нужно было сбежать уже давно.
-- Это похоже на Реда.
-- Я думаю, он убил себя. Этот Пол всегда был какой-то странный.
-- Да, это ваша любимая теория.
Показания Туты Сандерсон 18 июля
Я так думаю, что не стоит просто поддаваться общему мнению. Пользы от
этого мало, правда? Мне кажется, Пол Кант просто струсил -- он ведь всегда
был слабым. Ведь он ни в чем не признался, разве не так? И ту, другую,
девушку еще не нашли.
Поэтому я не перестала следить за Майлсом. Если он решит удрать или еще
что. И в среду утром я пришла как обычно, и я скажу вам, о чем я думала -- о
том разорванном фото дочки Дуэйна. Это меня прямо жгло. Вы знаете, какие
мысли могут быть в голове у мужчины, когда он рвет фотографию девушки?
И вот в то утро я, подходя к дому, увидела, как она оттуда выходит, и
сказала себе: вот оно, случилось, и я немного задержалась, чтобы он не знал,
что я это увидела. И когда он попросил меня сменить простыни, я сразу
поняла, чем они там занимались. Можно солгать любому, но женщину, которая
стирает вам простыни, не так легко одурачить.
Вот я и решила рассказать об этом Реду. Я знала, что он от этого
взовьется, но ведь он мужчина и должен был решать, говорить ли Дуэйну, что
творится у него в доме.
Раз пять в тот день я готов был уехать -- сесть в машину и отправиться
куда глаза глядят. Но я все еще не забрал свою машину и все еще думал, что
могут быть Другие объяснения кроме тех, что приходили мне в голову, когда я
стоял вечером у окна и смотрел на далекий силуэт на опушке леса. Но страх
оставался, и его нельзя было рассеять никакими объяснениями. Он поднимался
со мной по лестнице, он не оставлял меня, когда я ел, спал, работал, он
холодком пробирался под мою одежду.
Она -- твоя ловушка, сказала тетя Ринн. Вся моя жизнь демонстрировала
справедливость этих слов.
Мысли об этом обратили меня к тому, с чего все началось, -- к той ночи
в лесу. Я попытался восстановить свои впечатления. Позже я уверял себя, что
это фантазии, замешанные на литературе, но в ту ночь я не чувствовал ничего
литературного -- только чистый, всепоглощающий ужас. Мы именуем злом силы,
которые можем понять; но как назвать то, что бесконечно превосходит наше
понимание? Не вызвал ли я эти могущественные и враждебные силы, пытаясь
воскресить мою кузину? Она не обещала мне утешения, подумал я, снова
вспомнив о фигуре на краю леса; не обещала ничего, что я мог представить
себе.
Ночь, которая изменила все, начались обычно, как все мои ночи. Я
пожевал кое-что -- о.решки, сыр, пару морковок -- и вышел на лужайку. Ночь
была теплой, полной запахов сена и свежескошенной травы, и я слышал, как
стрекочут кузнечики и поют где-то далеко птицы. Я вышел на дорогу. Оттуда не
было видно леса, но я чувствовал его -- пятно холода в сердце теплой ночи. С
тех пор, как все обитатели Ардена решили, что я невиновен, я ощущал еще
больший контроль за собой, чем раньше.
Я подумал об иголках в моей постели и вернулся во двор.
Пододвинул стул к столу и начал писать. Через несколько минут меня
встревожило изменение атмосферы: воздух в комнате наполнился движением.
Лампочка под потолком замигала, делая темнее мою тень на страницах. Запахло
холодной водой.
Порыв ледяного ветра вдруг выхватил карандаш из моих рук.
Свет померк, и мне показалось, что дух Алисон стремится войти в меня. Я
замахал в воздухе руками и в ужасе закричал. Она лезла в меня через ноздри,
через уши, через глаза. Стопка бумаги взлетела в воздух и разлетелась на
отдельные листы. Мое сознание сделалось нечетким, ускользающим; я чувствовал
ее в себе, внутри себя, и за моим животным ужасом ощущал ее ревность и
ненависть. Мои ноги бешено пнули стол, и он слетел с козел. Машинка
грохнулась о пол; следом упал и я, правой рукой зацепив полку с книгами,
которые фонтаном взмыли в воздух. Я чувствовал ее ненависть всеми органами:
темнота, обжигающий холод, запах воды, свистящий шум и вкус огня во рту. Это
было наказанием за недавнее тоскливое животное совокупление, совершившееся в
бессознательном состоянии. Она вселилась в мое тело, заставляя его,
изогнувшись, биться о доски пола. Слезы и слюна текли у меня по лицу. На миг
я воспарил над собственным телом, видя, как оно бьется в конвульсиях,
разбрасывая книги и бумаги; потом снова вернулся в него, мучаясь и
содрогаясь, подобно раненому зверю.
Ее пальцы, казалось, просунулись внутрь моих; ее тонкие кости проникли
вглубь моих, причиняя ни с чем не сравнимую боль. В ушах у меня звенело все
громче и громче. Потом вспыхнул свет.
Когда я открыл глаза, все кончилось. Я уже не кричал, а скулил. Я не
помнил ее ухода, но знал, что она ушла. В окно заглядывала луна, освещая
перевернутый стол и разбросанные бумаги.
Потом у меня схватило живот, и я едва успел сбежать вниз. Изо рта
хлынула горькая коричневая жидкость. В это время я сидел на унитазе,
извергая такую же жидкость из противоположного конца тела. Я отвернул голову
к раковине, закрыв глаза и чувствуя, как по лицу струится пот.
Кое-как я доплелся до кухни и выпил стакан холодной воды. Холодная
вода. Ее запах пропитал весь дом.
Она хотела моей смерти. Хотела забрать меня с собой. В какую-то
бесконечно далекую ночь. Ринн предупреждала меня: "Она значит смерть".
А те девушки? Я впервые понял, что это значит. Я сидел в комнате,
которую приготовил для нее, и пытался осмыслить то, о чем раньше не
осмеливался думать: ту другую возможность, о которой говорил Белому Медведю.
Я разбудил дух Алисон, ту ужасную силу, которую чувствовал в лесу, и я знал
теперь, что этот дух полон ненависти к жизни. Она должна была явиться
двадцать первого -- и она сделала бы это, как я теперь понимал, даже если бы
я не готовил с такой заботой для нее окружение, -- но с приближением этой
даты она становилась все сильнее. Она могла убивать. И пользовалась этой
возможностью с того дня, когда я появился в долине.
Я сидел в холодной комнате, оцепенев до самого мозга костей. Алисон.
Двадцать первое начинается ночью двадцатого. Через день после того дня, что
уже встает пурпурной полоской над черной полосой леса.
Пока я перебирался на крыльцо, пурпурная полоска стала шире, освещая
внизу желтые и зеленые квадраты полей, на которых открывались все новые
детали. На полях белыми клоками ваты лежал туман.
Меня разбудили шаги. Небо сделалось бледно-голубым, и туман исчез
отовсюду, кроме самой кромки лесов. Это был один из тех дней, когда луна
висит в небе все утро, как белый мертвый камень. Тута Сандерсон прошла по
дороге, топоча так, будто туфли у нее были залить! бетоном. На плече у нее,
как всегда, болталась сумка.
Увидев меня, она насупилась и поджала губы. Я подождал, пока она
откроет дверь.
-- Можете больше сюда не ходить, -- сказал я. -- Ваша работа закончена.
-- Что это значит? -- в ее выпученных глазах мелькнуло подозрение.
-- Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Все. Конец. Капут. Финиш.
-- Вы что, сидели тут всю ночь? -- она скрестила руки на груди, что
потребовало от нее значительного напряжения. -- Пили джин?
-- Прошу вас, идите домой, миссис Сандерсон.
-- Боитесь, что я что-нибудь увижу? Что ж, я уже видела.
-- Вы ничего не видели.
-- У вас больной вид. Вы что, проглотили целую бутыль аспирина или что?
-- Без вас я самоубийств не совершаю.
-- Я имею право получить деньги за всю неделю.
-- Имеете. Даже за две недели. Пожалуйста, возьмите. Четырнадцать
долларов, -- я достал из кармана деньги, отсчитал две бумажки по пять и
четыре по одному и протянул ей.
-- За неделю, я сказала. Пять долларов. Я проработала три дня, и еще
сегодня, пятница и суббота, -- она взяла пятидолларовую купюру, а остальные
выложила на подоконник.
-- Чудно. Пожалуйста, уходите и оставьте меня. Я понял, что был
несправедлив к вам. Простите.
-- Я знаю, что вы сделали, -- сказала она. -- Вы хуже зверя в лесу.
-- Как красноречиво, -- я закрыл глаза. После этого дыхание ее стало
более ровным, и она повернулась к выходу. Теперь я чуял запах злобы. Спасибо
Алисон. Хлопнула дверь. Я не открывал глаз, пока не стих звук ее шагов.
Кто хуже зверя в лесу?
Тот, кто залез в муравейник.
Тот, кто сломал стул.
Тот, кто боялся.
Тот, у кого руки в крови.
Когда я открыл глаза, ее уже не было. Запыленный коричневый "форд"
почтальона проехал по дороге мимо моего дома. Писем от моей кузины больше не
будет. В этом есть смысл. Ее тело -- вернее, скелет, спустя двадцать лет, --
покоилось на Лос-анжелесском кладбище. Поэтому ей приходилось воссоздавать
себя из подручных материалов. Или быть просто ветром, холодным ветром из
леса. Листья, кора, иглы. Иглы, раздирающие плоть.
Я встал и вышел на улицу. Мне казалось, что я хожу во сне. Дверца
"нэша" вышла из пазов и, когда я ее открывал, испустила резкий визг.
Какое-то время я не знал, куда еду, а просто катил по дороге, медленно,
как Дуэйн на своем тракторе. Потом я вспомнил. Последняя надежда. Проезжая
мимо дома Сандерсонов, я увеличил скорость. Миссис Сандерсон смотрела в
окно, как я проезжаю. Школа, церковь, красный язык песчаника. Энди с лицом
цвета снятого молока качал бензин из колонки. За ним чернел квадрат
обугленной земли.
Достигнув узкой тропинки, петляющей среди деревьев, я резко вывернул
руль и поехал навстречу солнцу. Ряды пшеницы у дороги были смяты и вдавлены
в землю. Скоро поля скрылись и начался лес. Проехав мимо громадных дубов,
закрывающих ветвями солнце, я поставил машину возле красного курятника и
вышел. Сразу же меня оглушил гомон птиц; несколько перепуганных кур удирали
в лес, петляя из стороны в сторону.
Сперва я заглянул в курятник. Запах чуть не сшиб меня с ног. Он казался
еще сильнее, чем в тот раз, когда я помогал тете Ринн собирать яйца. Две или
три птицы хлопали крыльями на своих насестах. Их стариковские головы
повернулись ко мне; круглые глаза смотрели, не мигая. Я осторожно вышел.
Две курицы уже забрались на капот "нэша". Я направился к дому, который
выглядел темным и пустым. Здесь листья полностью закрывали небо, и солнечный
свет лишь немного раздвигал их своими лучами.
Тот, кто боялся.
Тот, у кого руки в крови.
На подоконнике в кухне стояла тарелка, накрытая красно-белой салфеткой.
Я откинул ткань. Это была лефса, уже покрытая зеленоватым налетом плесени.
Она лежала в спальне, посередине своей двуспальной кровати, накрытая
желтоватой простыней. В нос мне ударил медный запах. Я знал, что она мертва,
еще до того, как коснулся ее тела. Белые волосы рассыпались по подушке. Я
подумал, что она умерла два или три дня назад -- быть может, именно тогда,
когда тело Пола Канта вытаскивали из-под обгорелых остатков Волшебного Замка
или когда я отбивал собственное тело у призрака. Я отпустил ее одеревеневшую
руку и пошел звонить в полицию.
-- Ох, черт, -- сказал Дейв Локкен после первых моих фраз. -- Вы там? С
ней?
-- Да.
-- Вы ее обнаружили?
-- Да.
-- На ней есть какие-нибудь... э-э... следы? Что-нибудь, указывающее на
причину смерти?
-- Ей было девяносто четыре года, -- сказал я. -- По-моему, это
достаточная причина смерти.
-- Ладно. Черт. Вы говорите, что только что ее нашли? А что вы там
делаете?
Искал последней защиты.
-- Она сестра моей бабушки.
-- Значит, навестить решили? -- я понял, что он записывает. -- Так вы
сейчас прямо там, в лесу? На этой ее ферме?
-- Именно так.
-- Ладно, черт побери, -- я не мог понять, почему он так возбужден моим
сообщением. -- Смотрите не уезжайте, Тигарден. Оставайтесь там, пока я не
приеду со "скорой помощью". Ничего не трогайте.
-- Я хотел бы поговорить с Белым Медведем, -- сказал я.
-- Не получится. Шефа сейчас нет. Но не волнуйтесь, Тигарден, вы
поговорите с ним очень скоро, -- он повесил трубку, не попрощавшись.
Локкен казался здесь пришельцем из другого, грубого и злого, мира, и я
вернулся к Ринн и сел рядом с ней на кровать. До меня дошло, что я все еще
двигаюсь с трудом после ночи, проведенной мной в комнате, которую я
приготовил для Алисон Грининг, и я едва не упал на кровать рядом с телом
Ринн. Ее лицо, казалось, разгладилось смертью, стало не таким
морщинисто-китайским. За кожей щек отчетливо проступали кости. Я попытался
подтянуть простыню и закрыть ей лицо, но мешали руки; потом я вспомнил, что
Локкен велел ничего не трогать.
Через час, не раньше, я услышал шум машины со стороны дороги и, выйдя
на крыльцо, увидел подъезжающую полицейскую машину в сопровождении "скорой
помощи".
Хмурый Дейв Локкен вылез из машины и помахал двоим санитарам. Они тоже
вышли и двинулись к дому.
Один из них курил, и дым его сигареты поднимался к неподвижному
лиственному покрову наверху.
-- Эй, Тигарден! -- крикнул Локкен. Только сейчас я заметил
взъерошенного человека в костюме, стоящего за его спиной. На нем были
толстые очки. -- Тигарден, идите сюда! -- человек в очках вздохнул и потер
лицо, и я увидел в руках у него черную сумку.
Я сошел с крыльца. Локкен едва не подпрыгивал от нетерпения. Я видел,
как его живот колыхался под форменной рубашкой.
-- Хорошо. Ну, Тигарден, рассказывайте.
-- Я уже все рассказал.
-- Она в доме? -- спросил доктор, выглядевший очень усталым.
Я кивнул, и он пошел к дому.
-- Подождите. Сперва несколько вопросов. Так вы говорите, что
обнаружили ее. Правильно?
-- Да, я так говорю, и это правда.
-- Свидетели есть?
Один из санитаров хихикнул, и лицо у Локкена пошло пятнами.
-- Ну?
-- Нет. Свидетелей нет.
-- Вы говорите, что просто зашли сюда утром?
Я кивнул.
-- Когда точно?
-- Как раз перед тем, как позвонил вам.
-- Она была мертва, когда вы пришли?
-- Да.
-- Откуда вы приехали? -- этот вопрос он особенно подчеркнул.
-- С фермы Апдалей.
-- Кто-нибудь вас там видел? Подождите, док. Мне нужно сперва закончить
здесь. Ну?
-- Тута Сандерсон. Я уволил ее этим утром.
Локкен выглядел рассерженным этим уточнением, но решил не обращать
внимания:
-- Вы касались тела?
Я кивнул. Доктор впервые посмотрел на меня.
-- Что? Вы ее трогали? Как?
-- Я держал ее за руку.
Локкен покраснел еще больше, и санитар снова хихикнул.
-- Почему вы решили приехать сюда именно этим утром?
-- Хотел повидать ее, -- на его плоском лице явственно отразилось
желание меня ударить.
-- Тяжелый денек, -- заметил доктор. -- Дейв, кончайте поскорей, мне
нужно заполнить бумаги.
-- Ага, -- Локкен свирепо кивнул. -- Тигарден, ваш медовый месяц скоро
может кончиться. Плохо кончиться.
Когда они ушли, я посмотрел на санитаров. Они уставились в землю; один
вытащил изо рта окурок и разглядывал его, будто собирался сменить марку
сигарет. Я пошел в дом.
-- Смерть от естественных причин, -- сказал доктор. -- С этим никаких
проблем. Она просто удрала от этой жизни.
Локкен кивнул, что-то царапая в блокноте, потом поднял голову и заметил
меня:
-- Эй! Давайте отсюда, Тигарден. Вас не должно здесь быть.
Я вышел на крыльцо. Через минуту Локкен махнул санитарам, те исчезли в
машине и снова появились, волоча носилки. У них ушло всего несколько секунд,
чтобы уложить Ринн на носилки и вынести на улицу. Теперь ее лицо было
закрыто белым покрывалом.
Пока мы с Локкеном смотрели, как ее выносят, он исполнил целую симфонию
мелких движений: постучал ногой, почесал пальцами свою жирную ляжку,
проверил кобуру. Я понял, что все это отражает его нежелание находиться
рядом со мной.
-- Ну хватит. У меня работы еще на четыре часа, -- сказал доктор.
Локкен повернулся ко мне:
-- Ну, хорошо, Тигарден. У нас есть показания, что вас видели в этих
лесах. Так что поезжайте домой и ждите. Понятно? Вам понятно, профессор?
Все это объяснил визит, который мне нанесли в тот же день. Я убирался в
своем кабинете -- просто брал стопками бумаги и швырял в мусорное ведро.
Машинка не работала; бросив ее на пол, я свернул каретку. Пришлось снести ее
в погреб.
Услышав шум подъезжающего автомобиля, я выглянул в окно. Машина
подъехала уже близко, и я мог разглядеть, кто в ней сидит. Я ждал стука в
дверь, но так и не дождался. Тогда я спустился вниз и увидел стоящую возле
самого крыльца полицейскую машину и рядом с ней Белого Медведя, вытирающего
лоб большим клетчатым платком.
Увидев меня, он опустил руку и повернулся:
-- Иди сюда, Майлс.
Я продолжал стоять на крыльце, засунув руки в карманы.
-- Сожалею. Слышал про старую Ринн. Я должен извиниться перед тобой за
Дейва Локкена. Доктор Хэмптон сказал, что он был с тобой груб.
-- Ну, не по вашим меркам. Он просто дурак.
-- Да, он не гигант мысли, -- сказал Белый Медведь. В его словах и
манере было что-то, чего я не замечал раньше -- какая-то задумчивость. Мы
какое-то время смотрели друг на друга, потом он заговорил опять. -- Думаю,
тебе нужно это знать. Доктор говорит, что она умерла от сорока восьми до
шестидесяти часов назад. Похоже, она знала, что это случится, и просто легла
в постель и умерла. Сердечный приступ. Все просто.
-- А Дуэйн знает?
-- Ага. Он уже отвез ее в морг. Похороны послезавтра, -- он смотрел на
меня, прищурив глаза. Свет, отражавшийся от звезды на его фуражке, попадал
мне прямо в глаза.
-- Хорошо. Спасибо, -- я повернулся к двери.
-- И еще.
-- Что?
-- Я хочу объяснить, почему Дейв Локкен был так груб с тобой.
-- Мне это неинтересно.
-- Ты заинтересуешься, Майлс. Видишь ли, мы нашли эту девушку. Утром,
-- он одарил меня своей печальной улыбкой. -- Конечно, она была мертва. Не
думаю, что тебя это удивляет.
-- Нет, -- меня снова охватила дрожь, и я прислонился к двери.
-- Вот. Дело в том, Майлс, что она была как раз в том лесу -- ярдах в
трехстах от домика Ринн. Мы начали с шоссе, -- он махнул рукой в ту сторону,
-- осматривая каждую иголку, и вот сегодня мы нашли ее закопанной в земле на
поляне.
Я судорожно сглотнул.
-- Ты что, знаешь эту поляну?
-- Может быть.
-- Ага. Хорошо. Поэтому старина Дейв и пересолил с тобой -- мы ведь
только что нашли еще одно тело так близко, что ты мог до него доплюнуть. Это
такая маленькая аккуратная полянка, и посередине вроде кто-то разводил
костер.
Я кивнул. Руки у меня по-прежнему были в карманах.
-- Может, ты там и был. Это, конечно, неважно... а может, и важно.
Видишь ли, с ней все было еще хуже, чем с теми двумя. Ее ноги сожжены. И
голова тоже. Похоже, ее держали там долго. Где-то около недели. Этот
приятель привязал ее к дереву и приходил по ночам заниматься с ней.
Я вспомнил призрачную фигуру, ведущую меня на поляну, и теплые угли, в
которые я погружал руки.
-- Ты все еще не знаешь, кто мог это сделать?
Я готов был ответить "да", но вместо этого спросил:
-- А ты думаешь, что это Пол Кант?
Белый Медведь кивнул, как довольный ответом учитель:
-- Вот. Для этого нам нужно знать -- что?
-- Как давно она умерла.
-- Майлс, тебе нужно быть полицейским. Но мы не думаем, что она умерла
от... от опытов нашего приятеля. Ее задушили. На горле громадные синяки.
Доктор Хэмптон еще не определил, когда это могло случиться. Но предположим,
что это произошло после того, как Пол Кант убил себя.
-- Это не я, Белый Медведь.
Он смотрел на меня, ожидая продолжения. Потом, не дождавшись, сказал:
-- Ну, кто этого не делал, мы с тобой знаем. Я вчера говорил с твоим
главным подозреваемым. Он сказал, что такие бутылки из-под коки он видел в
подвале Дю-эйна, откуда ты легко мог их взять, а эту дверную ручку ты сам
выбросил. Он сказал, что не знает, как эти вещи оказались в его машине. И он
не ходил ночью в лес, потому что признался, чем он занимается по ночам, --
он опять улыбнулся. -- Они с дочкой Дю-эйна забирались в этот сарай возле
Энди. Гоняли дурака всю ночь. Пол Кант порушил их счастье.
-- Никто не может этого подтвердить.
Он скривился и недовольно хмыкнул:
-- Майлс, ты готов порушить чужое счастье от своей злости, -- он надел
свои темные очки и приобрел совсем зловещий вид. Такого не хотелось бы
встретить в темном переулке. -- Почему бы нам немного не прокатиться?
-- Куда?
-- Так, в одно место. Хочу показать тебе кое-что. Садись ко мне в
машину. Я остался на месте.
-- Двигай задницей, Майлс.
Я подчинился. Он вырулил на шоссе, не поворачивая головы ко мне. На
лице его застыла маска отвращения. Мы мчались к Ардену на скорости, миль на
двадцать превышающей допустимую.
-- Ты везешь меня к ее родителям. Он не ответил.
-- Решил, наконец, меня арестовать?
-- Заткнись.
Но мы не остановились возле участка. Белый Медведь промчался через
Арден на той же скорости. Ресторан, зал для боулинга и опять поля. Мы были
там же, куда он отвез меня в тот день, когда я повстречался с Полом Кантом.
Бесконечные желто-зеленые поля и сверкающая за деревьями река Бланделл.
Внезапно Белый Медведь снял фуражку и швырнул на заднее сиденье.
-- Чертовски жарко.
-- Не понимаю. Если ты хочешь опять меня избить, незачем было
забираться так далеко.
-- Не хочу тебя слушать, -- он повернул ко мне голову. -- Знаешь, что
находится в Бланделле?
Я покачал головой.
-- Ладно. Посмотришь.
Тощие коровы тоскливо смотрели, как мы проезжаем.
-- Больница?
-- Точно, -- больше он ничего не сказал. На полной скорости мы
пересекли городскую черту Бланделла. Он казался очень похожим на Арден --
одна главная улица с магазинами, деревянные дома, автостоянка с лениво
свисающими флагами. По тротуарам разгуливали люди в рабочей одежде и
соломенных шляпах.
Белый Медведь проехал город и свернул на узкую дорожку, ведущую в
какой-то зеленый массив.
-- Больница графства, -- буркнул он. -- Нам не сюда. Мы проехали серые
угрюмые здания больницы и свернули вправо. На аллеях и газонах не было видно
ни души.
-- Я оказываю тебе честь. Немногим туристам удается осмотреть эту
достопримечательность.
Дорога привела нас к стоянке рядом с серым приземистым зданием, похожим
на кубик льда. По бокам здания пробивались сквозь глинистую почву жесткие
кусты.
-- Добро пожаловать в морг графства Фурниво, -- Белый Медведь вылез из
машины и пошел вперед, не оглядываясь на меня.
Я дошел до двери как раз в тот момент, когда она захлопнулась за ним.
Открыв дверь снова, я оказался в белой прохладе вестибюля. За стеной гудела
какая-то машина.
-- Это мой помощник, -- бросил Белый Медведь, и я не сразу понял, что
он имеет в виду меня. Он снял очки
и заложил руки за спину. В стерильном пространстве морга он выглядел --
и пах, -- как буйвол. За столом сидел маленький человек в потертом белом
халате. На столе ничего не было, кроме радиотелефона и пепельницы. -- Хочу
показать ему новенькую. Человек равнодушно взглянул на меня.
-- Какую?
-- Мичальски.
-- Ага. Она как раз после вскрытия. Не знал, что у вас новый помощник.
-- Это доброволец, -- объяснил Белый Медведь. Человек встал из-за стола
и отпер зеленые железные двери в конце вестибюля.
-- После вас, -- Белый Медведь махнул мне рукой. Протестовать было
бесполезно. Я миновал вслед за смотрителем длинный ряд металлических дверей.
Говр шел сзади, едва не наступая мне на пятки.
-- Нравится? -- спросил он.
-- Не вижу смысла.
-- Скоро увидишь.
Смотритель остановился у одной из дверей и отпер ее длинным ключом из
связки, вытащенной из кармана.
-- Вытаскивайте.
Смотритель вытянул из камеры каталку, на которой лежало обнаженное тело
девушки. Я думал, что они накрывают их простынями.
-- Боже, -- я заметил, в каком она состоянии. Белый Медведь спокойно
ждал. Я посмотрел ей в лицо. В ледяном воздухе морга меня прошиб пот.
-- Она напоминает тебе кого-нибудь?
Я сглотнул. Если мне нужно было еще доказательство, оно лежало передо
мной.
-- А те две были похожи на нее?
-- В общем, да. Странд вообще могла показаться ее сестрой.
Я вспомнил ненависть, которую почувствовал, когда она пыталась
пробраться в меня. Да, она вернулась к жизни и убила трех девушек, случайно
оказавшихся похожими на нее. Я буду следующим.
-- Интересно, правда? -- спросил Говр. -- Закрывайте ее, Арчи.
Смотритель задвинул каталку обратно.
-- Пошли в машину.
Я вышел с ним в полдневную жару и сел в машину. Не говоря больше ни
слова, он отвез меня на ферму Апдалей.
Высадив меня, он вышел сам и некоторое время стоял, нависая надо мной,
как грозящая рухнуть скала.
-- Значит, договорились? Никуда не уезжай, пока мы не получим
заключения эксперта.
-- А почему ты не посадишь меня в тюрьму?
-- Майлс, ты же мой помощник, -- с этими словами он сел в машину. --
Тебе лучше поспать. У тебя неважный вид, -- когда он разворачивал машину, я
увидел у него на лице мрачную, довольную улыбку.
Проснулся я среди ночи. На столе в ногах кровати сидела Алисон Грининг.
В лунном свете я мог различить ее лицо и Очертания тела. Я испугался -- не
знаю чего, но я испугался за свою жизнь. Она сидела, не двигаясь. Я сел на
кровати, чувствуя себя совершенно беззащитным. Она выглядела совершенно
нормально; обычная юная девушка. Слишком обычная, чтобы вызвать все ужасные
события в Ардене. Лицо ее казалось восковым. Потом страх опять навалился на
меня, и я открыл рот, чтобы что-то сказать. Прежде чем я успел выдавить хоть
слово, она исчезла.
Я встал, потрогал стул и поднялся в свой кабинет. Бумаги так же лежали
на полу и торчали из мусорного ведра. Ее не было.
Утром я выпил полпинты молока, с отвращением подумал о еде и понял, что
нужно уезжать. Ринн была права. Мне необходимо как можно скорее покинуть
долину. Зрелище ее, неподвижно сидящей у моей кровати, ее лица, омытого
лунным светом, пугало сильней, чем взрыв ярости в моем кабинете. Я видел ее
лицо и не находил в нем ни одного из знакомых мне чувств. В нем было не
больше жизни, чем в маске. Я отставил бутылку, проверил в карманах ключи и
деньги и вышел на улицу. На траве еще лежала роса.
По 93-му до Либерти, подумал я, потом через реку в какой-нибудь
городок, где можно оставить "нэш", и послать телеграмму в "Нью-Йорк Кемикал"
с просьбой об авансе, и купить подержанный автомобиль, и поехать в Колорадо
или Вайоминг, где меня никто не знает. Я выехал на дорогу и, прибавив
скорость, направился к шоссе.
Поглядев в зеркальце обзора, я увидел, что меня догоняет другая машина.
Я попытался оторваться, но она продолжала следовать за мной на почтительном
расстоянии. Повторялась прелюдия той ужасной ночи, когда я потерял ее; ночи,
когда мы заключили клятву. Машина подъехала ближе, и, увидев черный и белый
цвета, я понял, что это полиция. Если это Белый Медведь, подумал я, я задушу
его голыми руками. Я надавил акселератор изо всех сил, проносясь мимо скалы
красного песчаника. "Нэш" начал вибрировать, будто готовясь развалиться.
Полицейская машина легко догнала меня и принялась оттирать к обочине. В
конце концов я вынужден был остановиться.
Я вышел из машины и встал рядом. Человек за рулем полицейского
автомобиля тоже вылез. Это был Дейв Локкен. Подходя ко мне, он держал правую
руку на кобуре.
-- Хорошая гонка, -- он подражал Белому Медведю и в выражениях, и даже
в медленной, вразвалку, походке. -- Вы куда?
-- В магазин.
-- Надеюсь, вы не собираетесь удрать? А то я уже два дня дежурю возле
вашего дома.
-- Следите?
-- Для вашей же пользы, -- он усмехнулся. -- Шеф сказал, что вас нужно
охранять. Подождите, медэксперт скоро позвонит шефу, и все станет ясно.
-- Вам нужно охранять не меня.
-- Сейчас вы скажете, что это Зак, сын шерифа Говра. Я уже слышал это
пару дней назад. Но тут вы прогадали. Сын -- это все, что осталось от его
семьи. Так что, езжайте-ка домой.
Я вспомнил бледную маску, глядящую на меня от изножья кровати, потом
взглянул на магазин Энди. Энди и его жена стояли у окна и глядели на нас:
один взгляд выражал ужас, другой -- презрение.
Я повернулся и пошел к машине. Через пару шагов я обернулся и спросил
его:
-- Что бы вы сказали, если бы узнали, что ваш шеф изнасиловал и убил
девушку? Двадцать лет назад?
-- Я сказал бы, что вы напрашиваетесь на неприятности. Как делали с
самого приезда сюда.
-- Что, если бы я сказал вам, что девушка, которую он изнасиловал... --
я поглядел в его злое лицо и не стал больше ничего говорить. От него пахло
жженой резиной. -- Я еду в Арден. Можете шпионить дальше.
Он следовал за мной всю дорогу, время от времени что-то сообщая по
радио. Когда я вылез возле автостанции, он поставил машину на другой стороне
улицы. Сперва Хэнк Спелз сообщил, что ремонт "фольксвагена" обойдется мне в
пятьсот долларов, и я отказался платить. Он сунул руки в карманы комбинезона
и уставился на меня с сонной злобой.
-- Что вы сделали?
-- Переделал мотор. Заменил кое-какие детали. Много всего.
-- Не смешите меня. Вы не смогли бы переделать даже сигарету.
-- Платите или не получите машину. Хотите, чтобы я вызвал полицию?
-- Пятьдесят долларов, и все. Вы мне даже квитанцию не выдали.
-- Пятьсот. Мы не выдаем квитанций. Люди нам доверяют.
Настал мой черед быть безрассудным. Я перешел улицу, вытащил Локкена из
машины и подошел вместе с ним к станции. Увидев его, Хэнк Спелз, похоже,
пожалел о своей фразе насчет вызова полиции.
-- Ладно, -- сказал Спелз, когда я посвятил Локкена в суть наших
разногласий. -- Сколько вы даете? Локкен смотрел на него с отвращением.
-- Тридцать долларов.
-- Вы же сказали пятьдесят!
-- Я передумал.
-- Заполняйте счет на тридцать, -- велел Локкен, и парень скрылся в
конторе.
-- Вот странно, -- сказал я Локкену, -- с вами в этой стране поступают
по закону, только когда у вас за спиной полицейский.
Локкен промолчал. Появился Спелз, ворча, что одни новые стекла стоят
больше тридцати баксов.
-- Хорошо. Я уплачу по кредитной карточке.
-- Мы не принимаем карточки, выданные за пределами штата.
-- Полиция! -- Локкен тут же возник рядом, как чертик из коробочки.
-- Че-е-рт, -- промычал парень. Я еще заставил его залить мне полный
бак бензина.
По пути назад Локкен подъехал ко мне и крикнул через открытое окно:
-- Я только что получил новости. Похоже, мне не нужно больше следить за
вами, -- он развернулся и поехал по Мейн-стрит в направлении полицейского
участка.
Я понял, как Хэнк Спелз переделал мотор, когда попробовал въехать на
холм за мотелем РДН. Мотор заглох, и мне пришлось остановиться и заводить
машину несколько раз. То же самое повторилось на холме с итальянским
пейзажем, и еще раз -- когда я спускался с последнего холма в долину. В
четвертый раз мотор заглох уже во дворе, и я бросил машину на газоне.
На обычном месте возле гаража стоял еще один полицейский автомобиль.
Это был шериф.
Я подошел к фигуре, сидящей на перилах крыльца.
-- На автостанции все в порядке? -- спросил Белый Медведь.
-- Что ты тут делаешь?
-- Хороший вопрос. Заходи, поговорим об этом. Когда я вошел внутрь, я
увидел, что Белый Медведь сидит рядом с кучей моей одежды.
-- Блестящая идея, -- сказал я. -- Забери у человека вещи, и он никуда
не убежит. Этому вас учат в полицейской школе?
-- Сейчас ты их получишь. Сядь, -- это был приказ. Я опустился в
кресло.
-- Медэксперт позвонил мне пару часов назад. Эта девушка умерла в
среду. Через сутки после того, как Пол Кант покончил с собой.
-- И за день до того, как вы ее нашли.
-- Верно, -- он уже с трудом скрывал свой гнев. -- Мы опоздали на день.
Мы могли бы и не найти ее, если бы нам не сообщили, что ты взял за привычку
прогуливаться в этих лесах. Если бы мы подоспели пораньше, может, и Пол Кант
был бы жив.
-- Может, тогда один из твоих сторожей не убил бы его.
-- Ладно, -- он встал и подошел ко мне. Доски пола скрипели под его
весом. -- Ладно, Майлс. Ты хорошо повеселился. Но веселье кончилось. Так
почему бы тебе не покончить со всем этим и не признаться? -- он улыбнулся.
-- Это моя работа, Майлс. Согласись, что я был терпеливым. Я не хотел, чтобы
какой-нибудь еврей-адвокат из Нью-Йорка заявился сюда и обвинил меня в
нарушении всех твоих прав.
-- Посади меня в тюрьму, -- сказал я.
-- Я знал, что ты так скажешь. Я давно тебе предлагал. Теперь сделай
еще одну вещь, и ты сможешь, наконец, отдохнуть.
-- Я думаю, -- горло мое сжалось, как лицо Галена Говра. -- Я знаю, это
прозвучит дико, но я думаю, что тех девушек убила Алисон Грининг.
Он поднял брови.
-- Она посылала -- я думаю, что это она, -- те письма. Я видел ее,
Белый Медведь. Она вернулась. В ту ночь, когда она умерла, мы дали клятву,
что встретимся в 1975-м, и я приехал сюда из-за нее, и она... она вернулась.
Я ее видел. Она хочет забрать меня с собой. Она ненавидит жизнь. Ринн это
знала. Она...
Тут до меня дошло, что Белый Медведь не слушает меня. В следующую
секунду он действовал быстрее, чем можно было ожидать от человека его
размеров, и выбил из-под меня стул. Я упал и откатился к двери; ботинок
Белого Медведя врезался мне в бедро.
-- Чертов идиот, -- прорычал он. В ноздри мне ударил запах пороха. Он
пнул меня в живот, и я сложился пополам. Как в ночь смерти Пола, Белый
Медведь склонился надо мной. -- Ты думаешь, что выпутаешься, если будешь
косить под сумасшедшего? Я расскажу тебе о твоей гребаной кузине, Майлс. Да,
конечно, я был там в ту ночь. Мы оба были там, Дуэйн и я. Но Дуэйн ее не
насиловал. Это сделал я. Дуэйн был слишком занят тобой, -- я слушал, боясь
даже вдохнуть. -- Я ударил ее по голове как раз тогда, когда Дуэйн саданул
тебя о камень. Потом я поимел ее. Она только этого и хотела --
сопротивлялась только потому, что ты там был, -- он взял меня за волосы и
стукнул головой о пол. -- Я не знаю, была ли она жива, когда я кончил. Она
морочила меня все лето, маленькая сучка. Может, я даже хотел убить ее. Не
знаю. Но я знаю, что каждый раз, когда ты произносил имя этой бляди, мне
хотелось убить тебя, Майлс. Ты не должен был лезть в это старое дело, -- он
снова двинул меня головой о доски. -- Совсем не должен был в это лезть, --
он убрал от моей головы руку и шумно вздохнул. -- И зря ты пытался
рассказать об этом, все равно никто тебе не поверил. Ты ведь это знаешь? --
я слышал его тяжелое дыхание. -- Так ведь? -- его рука вернулась и снова
придавила меня к полу. Потом он сказал. -- Пошли внутрь. Я не хочу, чтобы
нас видели, -- он втащил меня в дом и швырнул на пол. Я почувствовал острую,
режущую боль в носу и ушах.
-- Арестуй меня, -- сказал я, не слыша собственного голоса. -- Она меня
убьет.
-- Хочешь легко отделаться, Майлс, -- я услышал, как его нога двигается
по полу и приготовился к очередному пинку. Потом я услышал, что он пошел в
кухню и открыл глаза. Зажурчала вода. Он вернулся со стаканом.
Он сел на старый диван и отхлебнул воды:
-- Я хочу узнать кое-что. Как ты себя чувствовал, увидев в ту ночь Пола
Канта? Как ты чувствовал себя, глядя на этого несчастного педика и зная, что
все это случилось с ним из-за тебя?
-- Я не делал этого, -- сказал я или попытался сказать. Говр шумно
вздохнул.
-- Не заставляй меня начинать все сначала. Как же кровь на твоей
одежде?
-- Какая кровь? -- я попытался сесть.
-- Кровь. Я порылся в твоем шкафу. Кровь на штанах, и пара туфель с
пятнами крови наверху, -- он поставил стакан на пол. -- Сейчас я заберу это
все в лабораторию в Бланделле и узнаю, нет ли там крови одной из тех
девушек. У Кэндис Мичальски и Гвен Олсон был тип АБ, а у Дженни Странд тип
О.
-- Кровь на одежде? Ах, да. Я тогда поранил руку. В первый день, как
приехал. Она попала мне на туфли, пока я вел машину. Должно быть, и на
брюки.
Говр покачал головой.
-- И у меня тоже АБ.
-- Откуда ты знаешь?
-- Моя жена любила благотворительность. Мы с ней каждый год сдавали по
пинте в центр переливания на Лонг-Айленде.
-- Лонг-Айленд, -- он опять покачал головой. -- У тебя АБ? -- он прошел
мимо меня на крыльцо.
-- Майлс, -- окликнул он. -- Если ты такой невинный, почему ты
торопишься за решетку?
-- Я тебе уже сказал.
-- Бо-о-оже, -- он положил назад мои туфли и брюки. Потом опять подошел
ко мне. -- А теперь послушай, что я тебе скажу. Уже пошли слухи. Я никому не
буду мешать прийти сюда и разобраться с тобой. Немного закона джунглей тебе
не повредит. Мне ты больше понравишься мертвым, чем в тюрьме, приятель. И я
не думаю, что ты так глуп, чтобы попытаться сбежать от меня. На этой
развалюхе ты все равно далеко не уедешь, -- его нога приблизилась ко мне и
остановилась в дюйме от моих ребер. -- Понятно?
Я кивнул.
-- Мы еще увидимся, Майлс. Мы оба получим то, что заслужили.
После того, как я целый час отмокал в горячей ванне, выгоняя боль
вместе с паром, я поднялся наверх и работал несколько часов, пока не увидел,
что уже стемнело. Я услышал, как Дуэйн кричит на дочь -- сердито, монотонно,
повторяя какое-то одно неразборчивое утверждение. И его крики, и темнота не
давали мне больше работать. Провести еще одну ночь в старом доме казалось
невозможным: я все еще видел ее сидящей возле моей кровати и смотрящей на
меня пустыми глазами. Это была ее восковая модель, пускай и в точности
копирующая ее лицо и фигуру, тонкая оболочка, под которой скрывались звезды
и туманности. Я отложил карандаш, достал из шкафа куртку и спустился вниз.
Начиналась ночь. По небу неслись темные силуэты облаков. Над ними
висела добела отмытая луна. Холодный ветер, казалось, дул на дом прямо с той
дальней поляны в лесу. Я вздрогнул и забрался в "фольксваген".
Сперва я хотел просто колесить по дорогам, пока не устану, а остаток
ночи провести в машине; потом решил заехать к Фрибо и облегчить забытье
дозой спиртного. Забытье вряд ли обошлось бы дороже десяти долларов. Я
задребезжал по 93-му в направлении города, и потом подумал: за это время
новость о заключении медэксперта наверняка разошлась по Ардену. Я окажусь
или презираемым парией, или объектом охоты. На этом месте машина заглохла. Я
проклял Хэнка Спелза, представив, как возвращаюсь в Нью-Йорк в неспешном
ритме тридцати пяти миль в час. Нужно поскорее найти механика и за любые
деньги отремонтировать мотор. Потом я вспомнил о восковом лице со
скрывающимися за ним звездами и подумал, что буду счастлив просто добраться
до Нью-Йорка живым.
Наконец я смог завести проклятый мотор. Проезжая по окраине Ардена, я
увидел знакомую тень в окне и выпрыгнул из машины, прежде чем мотор опять
успел заглохнуть. Я пробежал по черному асфальту улицы, по газону и надавил
кнопку звонка Бертильсона.
Пастор открыл дверь, и на лице его отразилось изумление. Оно было так
же похоже на маску, как и у нее. Он игнорировал тревожные оклики жены: "Кто
это? Кто это?"
-- Ну? -- он улыбнулся. -- Вы пришли за моим благословением? Или хотите
исповедаться?
-- Впустите меня. Я хочу, чтобы вы меня защитили. За его плечом
появилось лицо жены, также похожее на маску.
-- Мы слышали об ужасных деталях смерти Мичальски, -- сказал он. -- У
вас отменное чувство юмора, Майлс, раз вы пришли сюда.
-- Прошу вас, впустите меня. Мне нужна ваша помощь.
-- Я лучше предложу помощь тем, кто примет ее с благодарностью.
-- Я в опасности. Моей жизни грозит опасность. Его жена сощурилась на
меня из-за плеча супруга:
-- Что ему нужно? Пусть уходит.
-- По-моему, он хочет остаться у нас на ночь.
-- У вас есть долг? -- спросил я.
-- У меня есть долг в отношении христиан. Вы не христианин. Вы
отступник.
-- Пусть он уходит.
-- Я умоляю вас.
Миссис Бертильсон от возмущения затрясла головой:
-- Вы отвергли нашу помощь уже не раз, и теперь мы не обязаны помогать
вам. Вы просите, чтобы мы оставили вас у себя?
-- Только на одну ночь.
-- Вы думаете, я смогу заснуть с вами под одной крышей? Закрывай дверь,
Элмер.
-- Подождите...
-- Отступник! -- он захлопнул дверь. Секунду спустя задернулись
занавески на окнах.
Беспомощный. Он не может помочь, ему не хотят помогать. История
человека, которого отказались даже посадить в тюрьму.
Я выехал на Мейн и остановил машину посреди пустой улицы. Надавил гудок
раз, потом другой. На какой-то момент опустил голову на руль, после открыл
дверцу. Рядом гудела неоновая реклама; надо мной прошелестели невидимые
крылья. Ничего не двигалось. Не было никаких признаков жизни. В домах и
магазинах не горел свет; машины уткнулись носами в обочину, как сонные
коровы. Я закричал -- мне не ответило даже эхо. Опустели и бары, хотя в
витринах их мигала реклама. Я пошел по улице в направлении Фрибо, чувствуя,
как за мной струится синий туман.
Камень размером с картофелину ударился о стену. Это могли быть снова
они, те, кто бросал в меня камни. Я поднял его, вспомнив, как в бурные
времена своего брака бил посуду, и швырнул в самую большую витрину Фрибо.
Стекло брызнуло на тротуар.
Потом опять все стихло. Никто не кричал, никто не бежал ко мне.
Единственным звуком было гудение рекламы. Я задолжал Фрибо долларов
пятьдесят, но никогда их не отдам. Пахло пылью и травой с полей. Я
вообразил, как люди, сидящие в баре, затаивают дыхание и прячутся, пока я не
пройду. Как они сидят за стойкой и лезут под столы. Мой последний шанс.
Утром двадцать первого я проснулся на заднем сиденье автомобиля. Мне
позволили пережить ночь. Из дома Дуэйна раздавались громкие крики. Проблемы
его и его дочери казались мне ужасно далекими и чужими, как проблемы
марсиан. Я встал с сиденья, толкнул дверцу и вылез. Моя спина ныла, и я
чувствовал острую, настойчивую резь в глазах. Посмотрев на часы, я увидел,
что до наступления темноты остается тринадцать часов. Я не мог убежать. Мой
последний день на земле был жарким и безоблачным. Футах в шестидесяти из-за
ограды высунула голову кобыла, глядя на меня бархатными глазами. Большая
зеленая муха налетела с сердитым жужжанием на крышу машины, целясь на кучки
птичьего помета. Все вокруг меня казалось частью воскрешения Алисон --
кусочками головоломки, которые легли на место после полуночи.
Я подумал: если я сяду в машину и попытаюсь уехать, она остановит меня.
Вихрь листьев залепит ветровое стекло, лианы обовьют акселератор. Я видел
это совершенно ясно, вдыхал похожий на сперму запах сока растений -- и со
стоном отдернул руку от крыши "фольксвагена".
Я не знал, как вынести напряжение предстоящих часов. Где мне ее
встретить?
С отчаянием солдата, знающего, что сражение состоится независимо от
того, готовится он к нему или нет, я решил, где я буду, когда наступит ночь.
Где же, как не в том месте, где это случилось? Я ждал этого двадцать лет и
теперь знал, как все произойдет -- как засвистит ветер и лес раскроется,
освобождая ее мне на погибель.
Время шло. Я сонно бродил по дому, время от времени удивляясь, почему
не идет Тута Сандерсон, потом вспомнил, что я ее уволил. Я сидел на старой
мебели, окунаясь в прошлое. Бабушка закладывала хлеб в печку; по радио вещал
Орэл Робертс; Дуэйн хлопал ладонью по ручке кресла. Ему было двадцать, и его
зачесанные волосы торчали наверху коком по тогдашней моде. Алисон Грининг,
четырнадцати лет, появлялась в двери (мужская рубашка, закатанные до колен
штаны; воздух вокруг нее пощелкивал от сексуального напряжения) и на
цыпочках проскальзывала на улицу. Наши матери говорили на крыльце. Я видел,
как Дуэйн смотрит на нее с ненавистью.
Потом я оказался в спальне, не помня, как поднялся по лестнице. Я
лежал, вспоминая груди, прижимавшиеся к моему телу -- сперва маленькие,
потом полные. Она все еще была внизу; я слышал ее легкие шаги в комнате,
слышал, как хлопнула дверь.
Ты снова влип в прошлом году. Мое лицо горело. Я вошел в кабинет и
увидел листы бумаги, торчащие из мусорного ведра. Разве птицы кашляют? Я
задыхался, воздух казался ватным, густым.
Я вернулся в спальню и сел на стол, где сидела она. Я потерял все. Мое
лицо застыло, как маска, будто его покрыли слоем бальзама Ринн. Даже когда я
начал плакать, лицо оставалось пустым и застывшим, как у нее, когда она
сидела на этом стуле. Она вошла в меня снова; она была внизу, попивая
"кул-эйд" 55-го года. Она ждала.
Через несколько часов, когда я сидел за столом и смотрел в окно, я
услышал вопль Алисон Апдаль. Это помогло мне очнуться. Она бежала по
тропинке к сараю; ее рубашка была разорвана сзади и хлопала. У сарая она не
остановилась, а побежала дальше, через ограду, по полю, к лесу на краю
долины. Это был лес, где Алисон Грининг и я искали индейские курганы. Когда
Дровосек одолела невысокий холм и начала спуск в лощину, поросшую желтыми
цветами, она сорвала рубашку и бросила ее в траву. Я увидел, что она плачет.
Потом на тропинке появился Дуэйн в рабочей одежде. Он шел ко мне, неся
ружье, но, похоже, не слишком сознавал, что собирается делать. Пройдя шагов
шесть, он посмотрел на ружье и повернул обратно. Еще пара шагов -- и новый
поворот в моем направлении. Еще три шага, опять взгляд на ружье и глубокий
вздох. Потом он решительно швырнул ружье в кусты возле гаража. Я видел, как
его губы выговаривают слово "сука". Он оглянулся на дом с таким видом, будто
хотел тут же сжечь его. Потом посмотрел на мои окна и увидел меня. Сразу же
я почуял запах пороха и обгорелой плоти. Он что-то сказал, но стекло
заглушало звуки, и я распахнул окно.
-- Выходи, -- говорил он. -- Выходи, сволочь.
Я сошел на крыльцо. Он шел по остаткам газона, нагнув голову и глубоко
засунув руки в карманы. Увидев меня, он изо всех сил пнул холмик грязи,
оставленный шинами моих линчевателей.
-- Я знал, -- хрипло прошептал он. -- Черт тебя подери. Черт подери
баб.
Я пригляделся. Его состояние было похоже не на вспышку ярости, какую я
видел раньше, а на подавленный гнев, которому я был свидетелем, когда он
чинил трактор в сарае.
-- Ты дерьмо. Дерьмо. Ты и ее смешал с дерьмом. Ты и Зак.
Я сошел с крыльца. От Дуэйна, казалось, идет пар, и дотронуться до него
значило обжечь пальцы. Даже в своем оцепенении я заметил, в каком смятении
находятся его чувства.
-- Я видел у тебя ружье, -- сказал я.
-- Ты видел и то, что я его бросил. Я бросил ружье. Но думаешь, я не
смогу убить тебя вот этими руками? -- еще градусов десять, и его лицо
взорвалось бы и разлетелось на сотню кусков. -- Ты думаешь, что так легко
отделался?
"От чего?" -- хотел спросить я, но решил не мешать ему изливать душу.
-- Нет, -- сказал он. Он не мог уже контролировать голос, срывающийся в
фальцет. -- Я знаю, что делают с такими; как ты, в тюрьме. Там из тебя
выдавят требуху. Ты захочешь поскорее сдохнуть. А может, окажешься в
дурдоме. Каждый день ты будешь жалеть о том, что еще жив. И это хорошо.
Такие, как ты, не должны жить.
Сила его ненависти поразила меня.
-- Так и будет, Майлс. Так должно быть. Ты вернулся сюда, Майлс,
хвастаться передо мной своим чертовым образованием. Ты ублюдок. Я бы выбил
это из нее, но она сама призналась, -- он пододвинулся ко мне, и я увидел
разноцветные пятна на его лице. -- Парни вроде тебя думают, что им все
сойдет с рук, да? Думают, что девушки никогда ничего не расскажут?
-- Тут не о чем рассказывать, -- я понял, наконец, о чем идет речь.
-- Тута ее видела. Как она выходила от тебя. Она рассказала Реду, а Ред
-- мой друг. Он сказал мне. Я знаю, Майлс. Ты испоганил ее.
-- Я ее не насиловал, Дуэйн, -- я с трудом верил в реальность этой
сцены.
-- Значит, так? Тогда скажи, что ты сделал. Ты ведь умеешь говорить,
так расскажи мне.
-- Она пришла ко мне сама. Я этого не хотел. Она залезла ко мне в
постель. Ее использовал кто-то другой. Конечно же, Дуэйн не так меня понял:
-- Кто-то другой?
-- Ее использовала Алисон Грининг.
-- Черт, черт, черт! -- он выхватил руки из карманов и хлестнул себя по
щекам. -- Когда тебя засадят в тюрьму, я сожгу этот дом, я сравняю его с
землей, я... -- он немного успокоился и снова устремил взгляд на меня. Глаза
его, как я впервые заметил, были того же водянистого оттенка, что и у его
дочери.
-- Почему ты не хочешь застрелить меня?
-- Потому что этого мало. Говорю, ты не отделаешься так легко, -- его
глаза снова блеснули. -- Думаешь, я не знаю про этого ебучего Зака? Я знал,
что она бегает к нему по ночам. У меня есть уши, и я знаю то, чего ты
никогда не узнаешь, пускай ты ставил им выпивку и все такое. Я слышал, как
она прокрадывается в дом по утрам. Такая же тварь, как все остальные. Как
та, по которой я ее назвал. Все они животные. Дюжина их не стоит одного
мужика. Не знаю, зачем я вообще женился. После той польской сучки я знал о
бабах все. Все они твари, такие же, как ты. Но ты мужчина, и ты заплатишь.
-- Ты ненавидишь меня из-за Алисон Грининг? -- спросил я. -- За что я
заплачу?
-- За то, что это ты, -- он сказал это ровно, как нечто само собой
разумеющееся. -- Для тебя все кончено. Говр скоро тебя достанет. Я недавно
говорил с ним. Если ты попробуешь удрать, тебя найдут.
-- Ты говорил с Говром? Он решил меня арестовать? -- во мне
шевельнулась надежда.
-- Угадал.
-- Как хорошо. Я этого и хотел.
-- О Боже, -- простонал Дуэйн.
-- Этой ночью вернется Алисон Грининг. Она не то, чем была раньше. Она
стала чем-то ужасным. Ринн пыталась меня предупредить, -- я смотрел в
недоверчивое лицо Дуэйна. -- Это она убила тех девушек. Я думал, это Зак, но
теперь я знаю, что это была Алисон Грининг.
-- Хватит-о-ней-говорить, -- промычал он. Я повернулся и пошел в дом.
Дуэйн что-то кричал мне вслед, и я, не оборачиваясь, сказал:
-- Я иду звонить Говру.
Он вошел следом за мной и наблюдал, как я набираю номер полиции.
-- Это тебе не поможет, -- пробормотал он. -- Тебе остается только
ждать. Или собрать вещички и попробовать удрать. Но Хэнк говорит, что ты
далеко не уедешь. Ты не успеешь добраться до Бланделла, как Говр тебя
сцапает, -- он говорил больше с самим собой, чем со мной.
Я слушал гудки, ожидая, что ответит Дейв Локкен; но трубку взял сам
Белый Медведь.
-- Шериф Говр слушает.
-- Это Майлс.
Дуэйн:
-- С кем ты говоришь? Это Говр?
-- Это Майлс, Белый Медведь. Ты собираешься ехать за мной.
Пауза, заполненная сопением. Потом он сказал:
-- Ох, Майлс. Я слышал, ты все никак не можешь остановиться. Надеюсь,
твой кузен Дю-эйн там, с тобой.
-- Да. Он здесь.
-- Конечно, черт побери, -- буркнул Дуэйн.
-- Так вот, мы получили результаты анализа. Действительно, это АБ.
Нужен еще день, чтобы выяснить, мужская это кровь или женская.
-- У меня нет этого дня.
-- Майлс, я не удивлюсь, если у тебя не будет и пяти минут. Дуэйн там с
ружьем? Я предложил ему взять ружье, когда узнал, что он собирается к тебе.
Знаешь, закон иногда смотрит сквозь пальцы на такие вещи.
-- Я прошу тебя спасти меня, Белый Медведь.
-- Многие считают, что тебе лучше умереть.
-- Локкен знает, что ты сделал? Он сдавленно хихикнул:
-- У Дейва сегодня дела на другом конце округа. Странно, правда?
-- Пусть едет сюда. Скажи ему, -- сказал Дуэйн. -- Я не могу больше
смотреть на тебя.
-- Дуэйн говорит, чтобы ты приезжал сюда.
-- Почему бы вам не разобраться самим? Мне кажется, так будет лучше, --
он повесил трубку.
Я повернулся, все еще держа в руках трубку. Дуэйн смотрел на меня.
-- Он не приедет, Дуэйн. Он хочет, чтобы ты меня убил. Он отослал
Локкена в какую-то глушь, чтобы никто не знал, как он все спланировал.
-- Ты врешь.
-- Разве он не говорил тебе про ружье?
-- Конечно. Он думает, что ты убил тех девушек.
-- Нет. Он рассказал мне про Алисон Грининг. Как все случилось тогда.
Поэтому он будет рад, если ты убьешь меня. Если я умру, на меня повесят эти
убийства, и я замолчу. Двойная выгода.
-- Молчи, -- он сжал кулаки. -- Хватит об этом!
-- Но ты не убивал ее. Зачем тебе моя смерть?
-- Я пришел сюда не затем, чтобы говорить об этом. Я хотел, чтобы ты
признался в том, что сделал с моей дочерью. Думаешь, мне хотелось выбивать
это из нее?
-- Да.
-- Что?
-- Да. Я думаю, тебе этого хотелось.
Дуэйн яростно вдавливал руки в кухонный стол, как до того в двигатель
трактора. Когда он повернулся ко мне, на губах его появилось подобие улыбки.
-- Теперь я знаю, что ты спятил. Может, мне и правда убить тебя, как
хочет Говр?
-- Может быть, -- согласился я. Я видел, как он пытается прийти в себя.
Его лицо теперь было бесцветным и рыхлым. Его личность, которая казалась мне
такой же крепкой и неповоротливой, как его тело, теперь разваливалась на
части.
-- Зачем ты вообще позволил мне приехать? -- спросил я. -- Написал бы,
что поселил в доме еще кого-нибудь. И почему ты изображал дружелюбие, когда
мы встретились?
Он ничего не сказал; только смотрел на меня, выражая гнев и смятение
каждым дюймом тела.
-- Я также невиновен в смерти этих девушек, как и в смерти Алисон
Грининг.
-- Я не собираюсь слушать твои бредни, -- сказал Дуэйн. -- Сиди здесь,
пока Говр не явится за тобой, -- он опять попытался улыбнуться. -- Вот тогда
я повеселюсь. Черт, если бы у меня сейчас было ружье, я бы разнес тебе
башку.
-- Тогда Алисон Грининг пришла бы за тобой.
-- Притворяйся сумасшедшим сколько угодно. Теперь это уже неважно.
-- Это точно. Неважно.
Уходя, Дуэйн сказал:
-- Знаешь, моя жена была такой же сукой, как все они. Она жаловалась,
что я прихожу с поля грязный, а я говорил ей: эта грязь ничто по сравнению с
грязью в твоей душе. Я только надеялся, что она родит мне сына.
Когда начало смеркаться, я знал, что мне осталось меньше трех часов.
Придется идти пешком. Иначе Дуэйн услышит машину, и позвонит Говру. Им не
нужно знать, куда я иду. Альтернативой было сидеть в доме и принимать каждый
скрип половиц за ее шаги. Нет. Все должно кончиться там же, где и началось
-- на старом пруду Полсона. Я должен пойти туда один, без Дровосека и Зака,
к этим гладким камням, к этой холодной воде. Я должен сдержать данную мною
клятву. Ярость Дуэйна, расчеты Белого Медведя меркли перед тем, что мне
предстояло. Я забыл о них сразу же после того, как Дуэйн покинул дом.
Изголодавшийся Пол Кант смог пройти через поле; смогу и я.
Я сделал это раза в четыре быстрее, чем Пол. Я просто шел по обочине
дороги в мягком свете заката. Один раз мимо проехал грузовик, и я переждал в
пшенице, пока его фары не скрылись за поворотом. Я чувствовал себя
невидимкой. Никакой болван на грузовике не мог остановить меня, как я не мог
остановить свою кузину. Я шел быстро, не глядя под ноги, превозмогая страх.
На вершине холма я дотронулся до плаката, рекламирующего городскую кассу, и
почувствовал под рукой мягкую древесную гниль. Отсюда еще был виден свет,
горевший в окнах Дуэйна. Мне вдруг показалось, что я могу оторваться от
земли и полететь, подхваченный холодными крыльями.
У подножия невысокого холма, за которым лежал пруд, я остановился
передохнуть. Было около девяти. В чистом небе повис белый камень луны. Я
шагнул на тропинку, ведущую к пруду; меня тянуло туда как магнитом. Лунный
свет выхватил из темноты ветку громадного дуба. Под корой перекатывались
мощные мускулы. Я сел на глыбу гранита, снял туфли и швырнул их в траву.
Потом на цыпочках двинулся дальше.
В конце тропинки гравий сменился сухой травой. Передо мной лежало бурое
ровное пространство с полоской кустов на краю. Быстро темнело. Я увидел, что
несу в руках куртку, и набросил ее на плечи. Алисон Грининг, казалось,
скрывалась в самом пейзаже, в каждый его детали. Она впечаталась в каждый
камень, в каждый лист. Я шагнул вперед -- самый отважный поступок в моей
жизни, -- и невидимость сомкнулась вокруг меня.
Когда я достиг другого конца бурой поляны, уже было темно. Переход от
сумерек к ночи занял какие-то секунды. Мои босые ноги нащупали камень. На
пятке у меня лопнул мозоль, и я увидел, несмотря на темноту, текущую кровь.
Я свернул к кустам, из которых тут же вспорхнула стайка птиц. Лунный свет
посеребрил их оперенные тельца и упал на скелеты кустов внизу. Я сделал еще
шаг, и передо мной открылся черный провал пруда.
В следующий момент луна, похожая на лицо Алисон, заискрилась на
поверхности воды. Я закрыл глаза. Мой рассудок заметался в клетке из
образов. Я не сразу смог вспомнить собственное имя: выскользнуло "Майлс",
потом "Тигарден". Я сделал еще шаг и почувствовал, что сияние тянет меня к
себе. Еще шаг. Весь пруд, обрамленный каменным поясом, как будто гудел --
нет, он гудел, вклинившись в пространство между бездонной глубиной и
пронизанным лунным светом небом.
Потом я оказался там, на дне. Холодные камни жгли мне ноги, но голова
горела в лунном огне. Вода потекла по моим рукам, но, когда я пощупал
рукава, они были сухими. На самом дне я запрокин