е. Не сомневаюсь, что и вы тоже. Хиппл не ошибся. Несмотря на то, что под камуфляжной сетью было темно, Гольдфарб сразу принялся за работу. Самолет ящеров, по-видимому, упал на брюхо, а не ткнулся в землю носом, благодаря чему и не пострадал так сильно. Часть обтекаемой носовой конструкции осталась на своем месте перед параболической антенной радара. И сама антенна была в целости и сохранности. Гольдфарб не ожидал, что она будет такой маленькой. По правде говоря, все устройство оказалось меньше, чем он предполагал. Не вызывало сомнений, что в самолете ящеров антенна установлена перед пилотом. Хорошее решение задачи, Гольдфарб пожалел, что радар, имеющийся у людей, слишком велик для того, чтобы расположить его в "Метеоре" так, как это сделали инопланетяне. Часть металлической обшивки радара была разворочена. Заглянув внутрь, Гольдфарб увидел сложное переплетение проводов и страшно расстроился, что не знает значений цветов. Даже несмотря на то, что Дэвид смотрел на обломки, он не мог не восхититься тем, как построен вражеский корабль. Гладкие ровные следы сварки, заклепки утоплены так, что находятся на одном уровне с обшивкой... Ему казалось, что когда он пытается отогнуть плоскогубцами рваные края отверстия, чтобы засунуть внутрь руку, он совершает преступление против совершенства. За антенной радара располагался магнетрон; Гольдфарб узнал его по слегка изогнутым очертаниям коробки. Все остальное было абсолютно чужим и непонятным. Магнетрон крепился при помощи штук, похожих на винты, только с нестандартными головками Вместо шлицев для отвертки у них имелись круглые углубления, расположенные точно по центру. Гольдфарб перебрал инструменты, висевшие у него на поясе, отыскал плоскую отвертку и приложил ее по диагонали к одному из винтов. Попытался повернуть. У него ничего не вышло, и он наградил винт суровым взглядом, который через мгновение превратился в задумчивый. Гольдфарб немного поизучал упрямца, а потом повернул отвертку в другую сторону. Винт сдвинулся с места. Со всех сторон слышались не слишком пристойные ругательства -- летчики изучали мотор. -- Винты у них устроены не так, как у нас, -- крикнул Гольдфарб. -- Против часовой стрелки -- закручиваются, по часовой -- откручиваются. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом послышались удовлетворенные возгласы. -- Спасибо, Дэвид, -- сказал Фред Хиппл. -- Одному Господу известно, сколько времени мы потратили бы зря, если бы не ваша подсказка. Иногда человек становится рабом очевидного. Гольдфарба чуть не разорвало от гордости. Ведь его похвалил человек, который за десять лет до начала войны изобрел и запатентовал реактивный двигатель для истребителя! Специалисты по двигателям перестали ругаться, когда им удалось снять кожух, и они смогли заглянуть внутрь. -- Они закрепляют лопасти турбины при помощи елочного замка, сэр, -- с возмущением заявил Джулиан Пиэри. -- Жаль, что вам так и не удалось убедить высшее начальство, какая это отличная идея. -- Ящеры используют данную технологию гораздо дольше, чем мы, подполковник, -- ответил Хиппл. Несмотря на то, что командование военно-воздушными силами демонстрировало стойкое равнодушие, а иногда и открытую враждебность, в его словах не было горечи. -- Посмотрите, -- вмешался Бэзил Раундбуш, -- лопасти слегка искривлены. Сколько лет назад вы предложили сделать то же самое, сэр? Два года? Три? Ответа Хиппла Гольдфарб не слышал. Он уже успел раскрутить достаточное количество винтов и снял обшивку с радара. Он не предполагал, что увидит там что-нибудь уж совсем непонятное -- поскольку законы физики должны быть одинаковыми во всей Вселенной, радар ящеров наверняка очень похож на то, что есть у людей. Да, конечно, он меньше и легче, и с инженерной точки зрения построен лучше моделей, имеющихся на вооружении у военно-воздушного флота Британии, но по сути... что тут может быть особенного? В конце концов, электронные лампы это электронные лампы -- если только ты не собираешься отправиться в Соединенные Штаты, где они превращаются в трубки. Но как только он внимательно посмотрел на радар, чувство гордости, испытанное им несколько минут назад, мгновенно улетучилось. Хиппл и его команда, разумеется, разберутся в том, что находится внутри двигателя. Детали радара представляли для Гольдфарба головоломку, не имевшую решения. Дэвид не сомневался только в одном -- он не видел здесь ни электронных ламп... ни даже трубок. Их заменяли листы серо-коричневого материала, разрисованного серебристыми линиями. На некоторых Дэвид заметил небольшие наросты разной формы, размера и цвета. Форма ничего не говорила об их назначении -- по крайней мере, Гольдфарбу. Бэзил Раундбуш выбрал именно этот момент, чтобы поинтересоваться: -- Ну, как идут дела, Дэвид? -- Боюсь, они никак не идут, -- сказал Дэвид и подумал про себя, что его слова прозвучали, как плохой каламбур. На самом деле, ему было все равно -- потому что он сказал чистую правду. -- Жаль, -- проговорил Раундбуш. -- Ну, не думаю, что нам необходимо получить ответы на все вопросы сегодня утром. Парочку из них можно отложить до вечера. Гольдфарб грустно усмехнулся. * * * Остолоп Дэниелс засунул тряпку в дуло винтовки. -- Оружие следует всегда содержать в чистоте, -- сказал он парням из своего отряда. Говорить -- или даже приказывать -- можно сколько угодно. Если хочешь добиться желаемого результата, покажи сам, что нужно делать. Кевин Донлан послушно принялся чистить винтовку. Он подчинялся Дэниелсу, точно родному отцу ("Вернее, -- печально подумал Остолоп, -- будто я ему дедушка". Дэниелс вполне мог быть дедом мальчишке, если бы он сам и его гипотетический ребенок рано женились и обзавелись детьми). Впрочем, Кевин, как и любой рядовой солдат, с подозрением относился к каждому, у кого чин был выше, чем у него -- что в данном случае означало всю армию. -- Сержант, а что мы вообще делаем в Маунт-Пуласки? Дэниелс перестал чистить винтовку, чтобы обдумать вопрос. Потому что, по правде говоря, внятного ответа у него не имелось. В прежние времена в подобных ситуациях он принимался жевать табак, и это очень помогало. Однако он успел забыть, когда видел его в последний раз. -- Насколько я понимаю, кто-то посмотрел на карту, увидел надпись "Маунт" и решил, что тут имеется серьезная возвышенность. Классная гора, верно? Парни рассмеялись. Деревушка Маунт-Пуласки располагалась выше своих соседей, где на тридцать, где на пятьдесят или даже шестьдесят футов. Она не производила впечатления места, за которое следует платить людскими жизнями, даже несмотря на то, что находилась на пересечении 121-ого и 54-ого шоссе. -- Начальство, наконец, сообразило, что нам не взять Дека-тур, -- вмешался Бела Сабо. -- И решило перебросить нас в другое место, чтобы посмотреть, какие мы там понесем потери. Сабо был не намного старше Кевина Донлана, но, похоже, жизнь, которую он вел до войны, сделала его настоящим циником. -- Не-е-е, Дракула, -- протянул, покачав головой, Дэниелс. -- На самом деле, командование хочет выяснить, сколько старинных зданий они смогут превратить в руины. Они здорово в этом насобачились. В данном случае он имел в виду здание суда в Маунт-Пуласки. Построенное почти сто лет назад, двухэтажное, в стиле Возрождения, из красно-коричневого кирпича, с простым классическим фронтоном. Точнее, таким оно было раньше: после того, как в него угодило несколько артиллерийских снарядов, большая его часть превратилась в груду обломков и мусора. Впрочем, осталось достаточно, чтобы понять, что его стоило сохранить. -- Ребята, есть хотите? -- услышали они женский голос. -- У меня тут пара жареных уток и форель, на случай, если вы проголодались. -- Женщина показала на большую плетеную корзину для пикников. -- Да, мэм, -- с энтузиазмом вскричал Остолоп. -- Будет просто здорово после того дерь... пакости, которой нас кормят в армии -- когда нас вообще кормят. Доставка провианта работала с перебоями, поскольку ящеры постоянно наносили удары по путям подвоза продовольствия. Если бы не помощь местных жителей, Дэниелсу и его парням пришлось бы по-настоящему голодать. Женщина подошла к крыльцу разрушенного дома, на котором разместился отряд. Никто из молодых солдат не обратил на нее особого внимания -- чуть за сорок, усталое лицо, мышиного цвета седеющие волосы... Они не сводили глаз с корзинки в руках незнакомки. Винтовки, имевшиеся на вооружении у отряда Дэниелса, были снабжены штыками, хотя какая от них польза в бою -- теперь? Зато получились отличные ножи для дичи. Остолоп выбрал утку -- он по-прежнему предпочитал форели зубатку. -- Очень вкусно, мэм, -- заявил Кевин Донлан и облизал пальцы. -- Как вам удалось добыть столько вкуснятины? -- Примерно в шести или семи милях отсюда Озера Линкольна, -- ответила женщина. -- На самом деле, никакие они не озера, просто гравийные карьеры, заполненные водой, но в них полно рыбы, а я, к тому же, неплохо управляюсь с ружьем. -- Да, я уже понял, -- пробормотал Остолоп, который пару раз отвлекся и, забыв об осторожности, чуть не сломал зуб о дробь, застрявшую в мясе. Отбросив в сторону обглоданную добела косточку, он сказал: -- Очень любезно с вашей стороны, столько хлопот из-за нас, мисс э-э-э... -- Меня зовут Люсиль Поттер, -- ответила женщина. -- А вас? -- Очень приятно познакомиться с вами, мисс Люсиль, -- проговорил Остолоп. -- Я Ост... хм-м-м, Пит Дэниелс. Он привык к прозвищу "Остолоп", полученному много лет назад, и считал его своим настоящим именем. Но он решил, что представиться _так_ женщине, да еще при первом знакомстве, будет неправильно. Ребята, конечно, не обращают на нее внимания -- они моложе большинства игроков в бейсбол, с которыми работал Дэниелс -- но ему Люсиль Поттер показалась чрезвычайно привлекательной женщиной. Проблема заключалась в том, что "Пита" парни ему не спустят. Кое-кто из них уже согнулся в приступе с трудом сдерживаемого хохота; даже Кевин Донлан фыркнул. Люсиль обвела их взглядом и спросила: -- А что тут смешного? -- По-настоящему меня зовут Пит, но все называют Остолоп, -- смирившись с обстоятельствами, объяснил Дэниелс. -- Вы предпочитаете это имя? -- спросила Люсиль Поттер. Когда Дэниелс кивнул, она продолжала: -- Почему же вы сразу не сказали? Что тут такого страшного? Ее резкий тон привел в чувство кое-кого из ребят, но большинство плевало на слова мисс Люсиль Поттер, даже несмотря на то, что она их накормила по высшему разряду. Уверенный тон и логика ответа заставили Остолопа внимательно посмотреть на новую знакомую. -- Вы учительница, мэм? Люсиль улыбнулась, усталость мгновенно куда-то подевалась, и Дэниелс увидел ее такой, какой она была в двадцать пять лет. Совсем неплохо! -- Вы почти угадали, только вот не обратили внимания на мои туфли. Они оказались белыми -- ужасно грязными -- на толстой резиновой подошве. -- Медсестра, -- сказал Остолоп. -- Именно, -- кивнув, подтвердила Люсиль Поттер. -- Впрочем, с того самого момента, как прилетели ящеры, мне пришлось заменить доктора. В Маунт-Пуласки имелся всего один врач, а чья-то бомба -- понятия не имею, чья -- упала к нему во двор как раз в тот момент, когда он выходил из дома. Он так и не узнал, что его убило. -- Господи, какая жалость, что мы не можем взять вас с собой, мэм, -- сказал Кевин Донлан. -- Потому что с медициной у нас проблемы, как-то все неправильно... Черт, ну и времечко! -- Это точно, -- согласился с ним Дэниелс. Армия старалась изо всех сил обеспечивать своих солдат медикаментами. Но здесь дела обстояли не лучше, чем с продовольствием, и частенько раненые не получали самого необходимого. Дэниелс подозревал, что их деды, участвовавшие в войне Севера и Юга, находились примерно в таком же положении. Да, конечно, врачи сегодня знают больше, но что с того? Никакие умения и опыт не помогут, если ты не в состоянии достать лекарства и инструменты, которые тебе необходимы. -- А почему, черт подери, не можете? -- спросила Люсиль Поттер. Остолоп от изумления вытаращил глаза. Его поразило то, как хладнокровно Люсиль выругалась, а потом, не дрогнув, согласилась на предложение Донлана, которое и предложением-то не было -- так, всего лишь грустное размышление вслух. -- Но вы женщина, мэм, -- сказал он, полагая, что дал вполне исчерпывающее объяснение. -- Ну и что? -- спросила Люсиль, которая явно не поняла серьезности его довода. -- Вам не все равно, кто вынет пулю у вас из ноги? Или вы думаете, что ваши парни всем скопом бросятся меня насиловать, как только вы отвернетесь? -- Но... но... -- Остолоп булькал и икал, точно не умеющий плавать человек, который имел несчастье свалиться в реку и теперь пытается из нее выбраться. Неожиданно он почувствовал, что краснеет. Его ребята, лишившись дара речи, пялились на Люсиль Поттер. Слово "изнасилование" не произносят вслух в присутствии женщины. А уж услышать его от нее... -- Может быть, мне прихватить с собой ружье? -- продолжала Люсиль. -- Как вы думаете, тогда они будут прилично себя вести? -- Вы это всерьез? -- удивленно протянул Дэниелс, на сей раз с сильным южным акцентом, который появлялся у него только в минуты крайнего волнения. -- Конечно, всерьез, -- заявила Люсиль. -- Вот познакомитесь со мной получше и поймете, что я ничего не говорю просто так. Жители городка тоже сначала вели себя, как идиоты, пока не начали болеть, ломать руки и ноги и рожать детей. Тогда они узнали, на что я способна -- им не оставалось ничего другого. Но вы же не можете ждать подходящего случая, чтобы я показала вам, что умею, верно? Дайте мне пять минут, я схожу домой и возьму свой черный чемоданчик. Или обходитесь без медицинской помощи. -- Люсиль Поттер пожала плечами. Остолоп задумался. Конечно, с ней возникнет куча проблем, но совсем без доктора плохо. Так что пользы будет явно больше, чем неприятностей. Однако он хотел знать, с какой стати она вызвалась отправиться с ними. -- А почему вы хотите уехать из города? -- спросил он. -- Ведь вас некому заменить. -- Когда ящеры захватили эту часть штата, мне пришлось тут остаться -- кроме меня никто не мог оказывать медицинскую помощь жителям города, -- ответила Люсиль. -- А теперь сюда снова пришли люди и прислать настоящего врача не составит никакого труда. Кроме того, здесь я главным образом занималась тем, что штопала солдат. Мне неприятно говорить это вслух, Остолоп, но, подозреваю, вам я нужна больше, чем Маунт-Пуласки. -- Звучит разумно, -- сказал Остолоп. Взглянув на Люсиль Поттер, он подумал, что ее предложение звучит очень даже разумно. -- Вот что, мисс Люсиль, давайте-ка я отведу вас к капитану Мачеку, посмотрим, как он отнесется к вашей идее. Если он не станет возражать, я тоже буду всей душой "за". -- Он оглядел своих парней, они кивали. Неожиданно Остолоп ухмыльнулся и добавил: -- И прихватите с собой кусок утки. Она приведет его в нужное расположение духа. Мачек обедал с другим взводом, расположившимся неподалеку. Он был раза в два моложе Дэниелса, но отличался превосходным здравым смыслом. Остолоп еще радостнее заулыбался, увидев, как капитан запустил ложку в банку с тушеными бобами. Он поднял повыше утиную ножку и объявил: -- Мы вам принесли кое-что получше, сэр... А вот леди, которая пристрелила птичку. Капитан с восхищением посмотрел на утку, затем повернулся к Люсиль. -- Мадам, я снимаю перед вами шляпу, -- вскричал он и тут же претворил в жизнь свои слова, быстро стащив с головы покрытую маскировочной сеткой каску; его грязные светлые волосы в диком беспорядке торчали в разные стороны. -- Рада познакомиться с вами, капитан. Люсиль Поттер назвала свое имя и уверенно пожала Мачеку руку. Затем капитан забрал у Дэниелса кусок утки и впился в нее зубами. На лице у него мгновенно расцвела блаженная улыбка. -- Знаете, у нас к вам дело, капитан, -- проговорил Остолоп и рассказал Мачеку, зачем они пришли. -- Он правду говорит? -- поинтересовался Мачек. -- Да, сэр, правду, -- ответила Люсиль. -- Я, конечно, не настоящий врач и ничего такого не утверждаю. Но за последние несколько месяцев многому научилась. Кроме того, по-моему, лучше такой доктор, чем никакой. Мачек рассеянно откусил еще кусочек утки. Как и Остолоп несколько минут назад, он огляделся по сторонам, все с любопытством прислушивались к разговору. В армии невозможно поддерживать порядок, если постоянно спрашивать мнение солдат, но и совсем его игнорировать нельзя -- это знает любой разумный командир. Мачек глупостью не отличался. -- Чуть позже я поговорю с полковником, но не думаю, что он будет против, -- заявил он. -- Так, разумеется, не по правилам, но и вся эта дурацкая война ведется не по правилам. -- Пойду возьму свои инструменты, -- сказала Люсиль и зашагала прочь. Капитан Мачек несколько секунд смотрел ей вслед, а потом снова повернулся к Дэниелсу. -- Знаете, сержант, если бы вы пришли ко мне с какой-нибудь смазливой малышкой, я бы на вас очень рассердился. Но мисс Люсиль Поттер, мне кажется, нам подойдет. Эта женщина в состоянии за себя постоять, или я ничего не понимаю в жизни. -- Могу поспорить, что вы совершенно правы, сэр. -- Остолоп показал на косточки, которые капитан продолжал держать в руке. -- Кроме того, нам доподлинно известно, что она умеет обращаться с оружием. -- Чистая правда, клянусь Богом, -- рассмеявшись, согласился с ним Мачек. -- Да и, вообще, она многим нашим ребятам в матери годится. В вашем взводе кто-нибудь страдает эдиповым комплексом? -- Чем, прошу прощения? -- Остолоп нахмурился. Мачек, конечно, учился в колледже, но это еще не повод выставляться. -- Лично я считаю, что она очень даже симпатичная. Капитан открыл было рот, чтобы что-то сказать -- судя по блеску, появившемуся в глазах, непристойное или грубое, или и то, и другое одновременно -- но промолчал. Ему хватило ума не потешаться над своим подчиненным в присутствии такого количества свидетелей. -- Ну, как хотите, Остолоп, -- наконец, проговорил он. -- Только не забывайте, что она будет врачом для всей роты, а, может быть, и батальона. -- Ясное дело, капитан. Я понимаю, -- сказал Дэниелс, а про себя добавил: "Но я увидел ее первым". * * * У-2 летел сквозь ночь совсем низко, на уровне деревьев. В лицо Людмиле Горбуновой дул холодный ветер, но зубы у нее стучали вовсе не поэтому. Она находилась в самом сердце района, захваченного ящерами. Если что-нибудь пойдет не так, она не вернется на свой аэродром и никогда больше не увидит подруг, с которыми жила в крошечном домике неподалеку от посадочной полосы. Людмила прогнала неприятные мысли и заставила себя сосредоточиться на задании. Она уже давно поняла, что только так можно выжить и выполнить свой долг. Нужно думать о том, что ты должна сделать сейчас, затем о том, что будет после этого, и так далее. Стоит попытаться заглянуть вперед или посмотреть по сторонам -- жди неприятностей. Железное правило, которое срабатывало, когда она воевала против нацистов, и оказалось вдвойне полезным сейчас, в войне против ящеров. -- Сейчас я должна найти партизанский батальон, -- заявила она вслух, обращаясь к ветру, который подхватил и унес ее слова. Легко сказать! А как его найти в огромных лесах и на безбрежных равнинах? Людмила считала, что отлично справляется с навигационными задачами, но когда имеешь дело с компасом и обычными часами, неминуемо возникают непредвиденные ошибки. Она обдумывала, не подняться ли ей повыше, но тут же отказалась от этой идеи. Так ящерам будет легче ее заметить. Людмила тронула штурвал, У-2 полетел по широкой спирали, и она принялась внимательно вглядываться в местность внизу. Маленький биплан отлично ее слушался, возможно, даже лучше, чем когда был новым. Георг Шульц, немец-механик, конечно, нацист, но все равно он гений во всем, что касается поддержания самолета в порядке -- У-2 не просто летает, он летает почти безупречно. И это при том, что у них практически нет запасных деталей. Вон там внизу... кажется, свет? Да, правильно. Через несколько секунд Людмила разглядела еще два огонька -- ей сказали, что она должна искать равносторонний треугольник, составленный из огненных точек. Вот они! Людмила медленно кружила над поляной, надеясь, что партизаны правильно выполнят все инструкции. Так и случилось. Как только они услышали тихий шелест мотора У-2, напоминающий стрекотание швейной машинки, они разожгли еще два костра, совсем крошечных, которые показывали, где начинается относительно удобная для приземления поляна. Внутри у Людмилы все похолодело -- так происходило всякий раз, когда ей приходилось садиться ночью в незнакомом месте. "Кукурузник" -- достаточно надежная машина, но малейшая ошибка может оказаться роковой. Людмила подлетела к поляне со стороны огней, начала снижаться, сбросила скорость -- впрочем, нельзя сказать, что У-2 мчался вперед, точно ветер. В последний момент огни исчезли: их, наверное, специально маскировали, чтобы они были не заметны с земли. Сердце отчаянно забилось у Людмилы в груди, а в следующее мгновение ее самолетик сел и покатил по полю. Людмила нажала на тормоза, чем дольше биплан не останавливается, тем больше опасность, что колесо застрянет в какой-нибудь ямке, и У-2 перевернется. К счастью, через несколько метров он остановился. Какие-то люди -- черные тени на фоне еще более черной ночи -- подбежали к "кукурузнику" и окружили его еще до того, как перестал вращаться пропеллер. -- Вы привезли нам подарки, товарищ? -- крикнул кто-то. -- Привезла, -- ответила Людмила и услышала перешептывание: "Женщина!" Впрочем, она к этому уже привыкла; с презрительным отношением ей приходилось сталкиваться с того самого момента, как она записалась в Красную армию. Однако партизаны гораздо реже, чем военные на базах, позволяли себе насмешливые высказывания в ее адрес. Среди них было много женщин, и мужчины давно поняли, что они умеют отлично сражаться. Людмила выбралась из кабины и поставила ногу на ступеньку слева от фюзеляжа, чтобы забраться на заднее сидение самолета. Не теряя времени, она начала передавать партизанам коробки. -- Вот, товарищи, ваши подарки, -- проговорила она. -- Винтовки с боеприпасами... автоматы с боеприпасами. -- Оружие это, конечно, хорошо, только его у нас сколько хочешь, -- сказал кто-то. -- В следующий раз, когда прилетите, товарищ пилот, привезите побольше патронов. Вот их нам не хватает, расходуются просто страсть! Людмила услышала сдержанный хохот партизан. -- А боеприпасы для немецких винтовок и пулеметов имеется? -- крикнул кто-то из-за спин окруживших У-2 партизан. -- Мы не можем их использовать по-настоящему, патронов мало. Людмила вытащила холщовый мешок, в котором что-то звякнуло. Партизаны удовлетворенно загомонили, кое-кто от радости даже пару раз хлопнул в ладоши. -- Меня просили предать вам, -- заявила Людмила, -- чтобы вы не ждали, что мы будем каждый раз доставлять боеприпасы для немецкого оружия. Мы ведь их не делаем, приходится организовать специальные рейды, чтобы пополнить запасы. Да и производство боеприпасов для наших собственных винтовок и автоматов тоже дело не простое. -- Плохо, -- сказал тот, кто спросил про немецкое оружие. -- "Маузер" не слишком хорошая винтовка -- бьет, конечно, точно, но уж больно он не скорострельный и неудобный -- а вот пулеметы у них отличные. -- Может быть, мы сможем обменяться, -- сказал партизан, который первым поздоровался с Людмилой. -- Около Конотопа воюет отряд немецких партизан, у них, в основном, наше оружие. Эти несколько слов очень точно характеризовали сложную ситуацию, в которой оказался Советский Союз. Конотоп, расположенный примерно в ста километрах к востоку от Киева, родного города Людмилы, захватили немцы. Теперь там хозяйничали ящеры. Когда же советские рабочие и крестьяне смогут вернуть себе свою родную землю? Людмила начала передавать партизанам картонные тубы и банки с клеем. -- Вот, берите, товарищи. Войны выигрываются не только оружием, я привезла вам плакаты Ефимова и Кукрыниксов. Со всех сторон послышались радостные возгласы партизан. Газеты здесь, в основном, расхваливали идеологию нацистов, а когда пришли ящеры, в них появилась пропаганда их идей. Радиоприемники, в особенности, те, что ловили сигналы, передаваемые с территорий, удерживаемых людьми, были редкостью и не всегда являлись источником правдивой информации. Поэтому плакаты играли роль своеобразного оружия, наносящего удары по врагам. Оказавшись в считанные доли секунды на стене, они рассказывали о том, как обстоят дела в действительности. -- Ну, что теперь нарисовали Кукрыниксы? -- спросила какая-то женщина. -- По-моему, это их лучшие плакаты, -- ответила Людмила. Ее слова не были простой похвалой, поскольку художники Куприянов, Крылов и Соколов считались лучшими в искусстве политического плаката. -- Вот здесь изображен ящер в костюме фараона, который порет советского крестьянина, а подпись гласит: "Возвращение к рабству". -- Хороший, -- согласился с ней командир партизан. -- Он заставит людей задуматься о том, стоит ли им сотрудничать с ящерами. Мы расклеим плакаты в городах, деревнях и колхозах. -- А что, многие сотрудничают с ящерами? -- спросила Людмила. -- Руководству необходима информация. -- Ситуация не так плоха, как при немцах, -- ответил партизан. Людмила кивнула, вспомнив самое начало войны. Когда фашисты вторглись на советскую землю, многие приветствовали их как освободителей. Если бы враг воспользовался этим, а не старался доказать, что он еще более опасен и жесток, чем НКВД, Гитлеру удалось бы уничтожить советскую власть. -- Хотя, конечно, тех, кто сотрудничает с ящерами, немало, -- продолжал командир отряда. -- Многие люди пассивно принимают любой новый режим, а некоторые считают меньшим злом уродов, которые никого не угнетают В особенности, по сравнению с теми ужасами, что им довелось пережить. -- Разумеется, вы имеете в виду фашистов, -- сказала Людмила. -- Разумеется, товарищ пилот, -- ответил он с самым невинным видом. Никто не осмеливался говорить вслух о карательных акциях советского правительства против собственного народа, но страшная тень все равно нависла над страной. -- Вы говорите, что ящеры никого не угнетают, -- напомнила Людмила. -- Расскажите, пожалуйста, поподробнее об их методах правления. Разведанные иногда оказываются полезнее оружия. -- Ящеры забирают себе скот и часть урожая; в городах пытаются использовать промышленность, которая может оказаться им полезной: химические и сталелитейные заводы, и тому подобное. Но на то, что мы делаем -- как люди -- им наплевать, -- проговорил партизан. -- Они не выступают против церковных обрядов, но и не поощряют их. Даже не запретили Партию, что весьма неблагоразумно с их стороны. Получается, будто они считают ниже своего достоинства нас замечать -- если мы не оказываем им вооруженного сопротивления. Но ответные удары они наносят жестоко и беспощадно. Это Людмила знала на собственном опыте, но все остальное ее удивило. Судя по тону командира партизанского отряда, он тоже не понимал, почему враг ведет себя так странно. Они привыкли к режиму, который управляет всеми аспектами жизни своих граждан -- и безжалостно уничтожает их, если они не выполняют его требований... а иногда и без всякой на то причины. Равнодушие правителей в такой ситуации казалось диким и необъяснимым. Людмила надеялась, что руководство сумеет разобраться в том, что происходит. -- У кого-нибудь есть письма? -- спросила она. -- Я с удовольствием их заберу, хотя, учитывая, как теперь работает почта, они могут идти несколько месяцев. Партизаны выстроились в очередь, чтобы отдать ей свои записки, адресованные родным. Все они были без конвертов, которые закончились еще до того, как прилетели ящеры. Бумагу складывали треугольником, и тогда все знали, что им пришла весточка из армии. Советская почта доставляла их, пусть и долго, но зато бесплатно. Взяв последнее письмо, Людмила забралась обратно в кабину и сказала: -- Не могли бы вы развернуть мой самолет на сто восемьдесят градусов? Раз мне удалось приземлиться на этой поляне без неприятностей, хотелось бы и взлететь отсюда же. Маленький У-2 развернуть вручную ничего не стоило; он весил меньше тонны. Людмиле пришлось объяснить одному из партизан, что нужно делать, чтобы раскрутить пропеллер. Как и всегда во время выполнения подобных заданий, она подумала о том, что будет, если мотор не заведется. Вряд ли здесь найдется опытный механик. Но двигатель еще не успел остыть и потому практически сразу весело заурчал. Людмила отпустила тормоз, и "кукурузник" покатил по неровному полю; несколько партизан бежали рядом и махали руками, но довольно скоро отстали. Для взлета Людмиле требовался более длинный участок земли, чем для приземления. Впрочем, через несколько минут и пару неуклюжих прыжков, У-2 не слишком грациозно поднялся в воздух. Людмила развернула свой самолетик на северо-восток и взяла курс на базу, с которой стартовала. Чтобы вернуться домой, ей придется потратить сил не меньше, чем когда она высматривала поляну, где ее ждали партизаны. Базу нельзя "засветить", иначе ящеры непременно обратят на нее внимание. А дальше можно считать ее судьбу решенной. Она просто перестанет существовать. Впрочем, Людмила знала, гарантий, что ей удастся добраться до дома в целости и сохранности, нет никаких. Ящерам гораздо реже удавалось обнаружить и уничтожить маленькие У-2, чем другие советские самолеты, но "кукурузники" тоже далеко не всегда возвращались на свои базы. Вдалеке Людмила заметила вспышки, похожие на зарницы в жаркий летний день: артиллерия, скорее всего, ящеры. Она посмотрела на часы и компас, стараясь определить местоположение неприятеля. Вернувшись домой, она доложит полковнику Карпову о том, что видела. Может быть, наступит счастливый день, когда партизаны получат "Катюши" и смогут сделать мощный ракетный залп по вражеской батарее. Среди туч, затянувших небо, тут и там проглядывали звезды, весело подмигивая Людмиле. Пару раз ей удавалось разглядеть короткие вспышки на земле -- винтовочные выстрелы. Почему-то звезды тут же перестали казаться ей дружелюбными и мирными. Наблюдая за показаниями компаса и время от времени поглядывая на часы, Людмила искала базу. Посчитав, что подлетела совсем близко, она посмотрела вниз, ничего не увидела... и нисколько не удивилась. Заметить аэродром с первой попытки -- все равно что искать иголку в стоге сена. Она зашла на новый круг. Теперь ей приходилось следить за показаниями уровня горючего в баке. Если она заблудится, и ей придется совершить вынужденную посадку прямо на поле, это нельзя откладывать на самый последний момент. Когда Людмила уже практически не сомневалась в том, что другого выхода у нее нет, она разглядела спасительные огни и поспешила к ним. Если знаешь, где находишься, настроение сразу улучшается. Теоретически посадочная полоса считалась ровной, но на самом деле она мало отличалась от той, что подготовили для Людмилы партизаны. Маленький У-2 отчаянно трясло и подбрасывало на кочках, пока он, наконец, не замер на месте. "Зато такую взлетную полосу труднее заметить", -- утешала себя Людмила. Впрочем, можно ли считать это достаточной компенсацией за синяки и ссадины, которые она получает всякий раз, когда садится или взлетает? Наверное, можно. Она расстегнула ремни безопасности и выбралась из самолета. Навстречу уже бежали рабочие из наземной команды. Они откатили "кукурузник" в укрытие, где он стоял между заданиями, и набросили на него камуфляжные сети. -- Где полковник Карпов? -- спросила Людмила. -- Ушел спать примерно час назад, -- ответил кто-то. -- Сейчас около трех часов ночи. Твое сообщение не может подождать до утра? -- Думаю, не может, -- сказала Людмила. Она считала, что полковник должен узнать про артиллерию ящеров без промедления. Людмила медленно шагала вслед за "кукурузником" в сторону укрытия, не сомневаясь, что там обязательно окажется Георг Шульц. И, разумеется, не ошиблась. -- Alles корошо? -- спросил он на своей обычной смеси немецкого и русского языков. -- Gut, да, -- ответила Людмила на той же смеси. Шульц забрался в кабину. Даже под камуфляжной сетью фонари не зажигали; у ящеров имелись приборы, которые умели распознавать самые крошечные искры света. Впрочем, Шульц и на ощупь исключительно ловко справлялся со своими обязанностями. Он проверил педали и приборы, а потом, высунувшись наружу, сообщил: -- Провод левого элерона плохой -- немного болтается. Подправлю, как только станет посветлее. -- Спасибо, Георгий Михайлович, -- поблагодарила его Людмила. Ей казалось, что с проводом все в порядке, но если Шульц говорит, что его следует подтянуть, значит, так оно и есть. Людмила считала, что он обладает практически сверхъестественным талантом механика. Она на самолете летала, Шульц же отдавался машине целиком, словно становился ее частью. -- Больше ничего плохого, -- сказал он. -- Но... вот, держите. Вы уронили на пол. -- Шульц протянул Людмиле свернутый треугольником листок бумаги. -- Спасибо, -- повторила она. -- Наша почта и так работает из рук вон плохо. Если еще терять письма, прежде чем они успеют отправиться в путь... Людмила сомневалась, что Шульц ее понял, но ей вдруг стало все равно -- она жутко устала, и не хотела напрягаться и переводить свои слова на немецкий. Если полковник Карпов спит, почему бы и ей тоже не отдохнуть немного. Она сбросила парашют, проку от которого, на самом деле, было бы немного, если бы в У-2 угодил вражеский снаряд, ведь она всегда старалась летать как можно ниже, убрала его в кабину и направилась из укрытия в комнату, где жила вместе с другими женщинами-пилотами. Когда она проходила мимо Георга Шульца, он похлопал ее чуть пониже спины. Людмила на мгновение замерла на месте, а потом в ярости развернулась к механику. С тех пор, как она вступила в ряды Красной армии, подобные происшествия случались, но ей казалось, что Шульц -- человек воспитанный и должен вести себя пристойно. -- Никогда больше так не делай! -- крикнула она по-русски, а затем перешла на немецкий, чтобы до него полностью дошел смысл сказанного: -- Nie wieder, verstehst du? -- "Ты" в ее словах прозвучало как оскорбление. -- Что подумает о вас полковник Егер, если узнает? -- добавила она. Шульц служил стрелком в экипаже танка, которым командовал Егер, и очень его уважал. Людмила надеялась, что упоминание имени бывшего командира, приведет Шульца в чувство. Но он только негромко рассмеялся и ответил: -- Он подумает, что я не делаю ничего такого, чего не делал бы он сам. Наступило короткое, гнетущее молчание, которое нарушила Людмила, заявив ледяным тоном: -- А _это_ вас не касается. Если вам мало авторитета вашего командира, чтобы вести себя прилично, хочу напомнить, что вы немец и находитесь на базе вооруженных сил Красной армии -- один против большого отряда советских мужчин. Вас не трогают, потому что вы хорошо работаете. Но не скажу, что особенно любят. Понятно? Шульц вытянулся по стойке "смирно", изо всех сил постарался щелкнуть каблуками валенок и выбросил вперед руку в гитлеровском военном приветствии. -- Я все помню и понимаю, -- объявил он и, громко топая, удалился. Людмила с трудом сдержалась, чтобы не врезать ему как следует под зад. Ну, почему он не мог просто извиниться и заняться делами, вместо того, чтобы злиться, словно она его обидела, а не он ее? И что теперь делать? Если Шульц по-настоящему рассердился, может быть, он больше не захочет иметь дело с ее самолетом? В таком случае, кто будет его чинить? Ответ пришел сразу вслед за вопросом: какой-нибудь русский недоучка крестьянин, который с трудом отличает отвертку от плоскогубцев. Она, конечно, кое-что умеет и сама, но далеко не все, а кроме того, Людмила прекрасно понимала, что не обладает талантом Шульца чувствовать мотор. Вспыльчивый характер может стоить ей жизни. А что еще оставалось делать? Позволить Шульцу обращаться с собой, как со шлюхой? Людмила сердито покачала головой. Наверное, следовало ответить какой-нибудь шуткой, а не устраивать ему сцену. Ну, теперь уже поздно жалеть о том, чего изменить нельзя. Она устало побрела к дому, в котором расположились женщины-летчицы. Не слишком надежное укрытие: стенами служили мешки, наполненные землей, и охапки сена, а крышей -- неструганные доски, засыпанные сеном и прикрытые камуфляжной сетью. Крыша протекала, да и не особенно сохраняла тепло, но здесь все так жили, включая полковника Карпова. Дверь в импровизированный барак не имела петлей и сдвигалась в сторону, сразу за ней висел занавес затемнения. Людмила сначала закрыла дверь, и лишь потом отодвинула занавес. "Не дать ящерам увидеть ни искорки света" -- правило, которому Людмила следовала так же неукоснительно, как и "Взлетай по ветру". Впрочем, в бараке царил полумрак: горело несколько свечей и масляная лампа, однако, Людмиле хватило их света, чтобы не спотыкаться о женщин, которые, завернувшись в тонкие одеяла, спали на соломенных тюфяках. Зевая, Людмила медленно пробиралась к своему месту и вдруг заметила белый прямоугольник поверх сложенного одеяла. Когда она отправлялась на задание несколько часов назад, его там не было. -- Письмо! -- радостно прошептала она. Да еще от кого-то гражданского, иначе его сложили бы по-другому. Людмилу охватило возбуждение, ведь она не слышала о своей семье с тех самых пор, как прилетели ящеры. Она уже потеряла надежду, а, может быть, у них все в порядке? В тусклом свете Людмила не сразу сообразила, что письмо в конверте. Она перевернула его и поднесла поближе к глазам, чтобы посмотреть на обратный адрес. Ей потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что часть его написана латинскими буквами, а часть старательно выведенными печатными русскими. И тут она посмотрела на марку. Если бы год назад кто-нибудь сказал ей, что она обрадуется, увидев портрет Адольфа Гитлера, Людмила посчитала бы, что этот человек окончательно выжил из ума или сознательно хочет нанести ей смертельное оскорбление -- скорее всего, и то, и другое. -- Гейнрих, -- тихонько выдохнула она, постаравшись правильно произнести чужой для русского языка звук в начале имени. Людмила быстро вскрыла конверт и достала листок бумаги. К своему огромному облегчению она увидела, что Егер почти все написал печатными буквами: Людмила практически не понимала его почерк. Она прочитала: "Моя дорогая Людмила, надеюсь, ты в полном порядке, жива и здорова, и мое письмо тебя отыщет. Буду просить всех святых, чтобы отыскало". Людмила представила себе, как дрогнул уголок его рта, когда он написал эти слова. Она так ясно его видела, что только сейчас поняла, как сильно по нему соскучилась. "Я выполнял задание в городе, имя которого не имею права называть вслух, иначе цензору придется вооружиться бритвой и вырезать кусок из моего послания к тебе. Через несколько дней я отправляюсь в танковый полк, о нем я тоже не могу ничего сообщить. Лучше бы я вернулся к тебе, или ты ко мне. Ведь на самолете намного легче путешествовать, чем на лошади или даже в танке". Людмила вспомнила рассказы Егера о том, как он путешествовал верхом на лошади по Польше, занятой ящерами. По сравнению с этим все, что она делала на своем У-2, казалось детскими игрушками. "Мне жаль, что мы не вместе. Даже когда все хорошо, нам так мало отпущено времени на этой земле, а ведь сейчас идет война, и о многом прекрасном приходится забыть. Но без нее мы с тобой никогда бы не встретились. Так что, оказывается, и в войне есть что-то хорошее". -- Да, есть, -- прошептала Людмила. Завести роман с врагом не слишком умный поступок (наверное, Егер тоже так думал), но она никак не могла заставить себя относиться к происшедшему, как к чему-то плохому или постыдному. Дальше в письме говорилось: "Я благодарю тебя за то, что ты присматриваешь за моим товарищем Георгом Шульцем; твоя страна так велика, что только благодаря счастливой случайности он оказался на одной с тобой базе. Передай ему от меня привет. Надеюсь, у него все в порядке". Людмила не знала, смеяться или плакать. У Шульца все в полном порядке, и она действительно за ним присматривает, а он мечтает только об одном -- затащить ее к себе в постель. Может быть, ему станет стыдно, если она покажет ему письмо Егера. Впрочем, никто не заставляет ее принимать решение сейчас. Ей очень хотелось поскорее дочитать письмо и хоть немного поспать. Все остальное подождет. "Если судьба будет благосклонна, мы снова встретимся, когда наступит мир. Если война не закончится, мы встретимся, несмотря на нее. Она не может быть столь жестокой, чтобы разлучить нас навсегда. С любовью и надеждой на то, что с тобой не случится ничего плохого. Гейнрих". Людмила сложила письмо и засунула в карман летной куртки. Затем сняла кожаный шлем и очки. Дальше она раздеваться не стала, оставила даже валенки, потому что в бараке было холодно. Она быстро улеглась на свой тюфяк, накрылась с головой одеялом и мгновенно заснула. Когда на следующее утро Людмила проснулась, она обнаружила, что спала, засунув руку в карман, в котором лежало письмо. Она улыбнулась и решила немедленно на него ответить. А покажет ли она его Шульцу... что же, потом будет видно. Скорее всего, покажет, но не сейчас, а когда они оба немного успокоятся и перестанут сердиться друг на друга. И тут Людмила вспомнила, что так и не доложила полковнику Карпову об артиллерийской батарее ящеров. * * * Охранник-ниппонец вручил Теэрцу обед. Тот вежливо поклонился в знак благодарности, одновременно наставив один глазной бугорок на содержимое миски, чтобы посмотреть, что ему принесли. И чуть не зашипел от удовольствия: рядом с рисом лежали большие куски какого-то мяса. Большие Уроды в последнее время стали лучше его кормить; опустошив миску, он практически насытился. Теэрц пытался понять, чего от него хотят Большие Уроды. Плен научил его, что они никому не делают ничего хорошего просто так. До настоящего момента они вообще ничего хорошего ему не делали. Перемена в их поведении вызывала у него серьезные опасения. Его размышления прервало появление майора Окамото и охранника с каменным лицом и винтовкой в руках. Окамото говорил на языке Расы. -- Пойдешь со мной, -- приказал он. -- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Теэрц, который всегда покидал свою камеру с огромным облегчением. Теперь он держался на ногах гораздо более уверенно, чем раньше; поднимаясь вверх по лестнице в комнату для допросов в тюрьме Нагасаки, Теэрц размышлял о том, что это приятное физическое упражнение, а не тяжелый физический труд. "Просто поразительно, что делает с самцом приличное питание", -- подумал он. Поджидавшие их ниппонцы были одеты в белые халаты ученых. Большой Урод, занимавший центральное кресло, что-то сказал, и Окамото перевел: -- Сегодня доктор Нишина хочет обсудить природу бомб, при помощи которых Раса уничтожила Берлин и Вашингтон. -- Пожалуйста, -- добродушно согласился Теэрц. -- Бомбы сделаны из урана. Если вы не знаете, что такое уран, я вам скажу -- девяносто второй элемент периодической таблицы. Он позволил себе немного раскрыть пасть от удовольствия. Большие Уроды такие варвары! Конечно же, они не имеют ни малейшего представления, о чем он говорит. Окамото перевел его ответ ниппонским ученым, они некоторое время что-то между собой обсуждали, а потом майор сказал, обращаясь к Теэрцу: -- Я не знаю необходимой терминологии, чтобы правильно поставить необходимые вопросы и прошу тебя помочь мне, а, кроме того, по возможности, попытаться понять нас и без терминов. -- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- по-прежнему дружелюбно ответил Теэрц. -- Хорошо. Окамото задумался; лицо Большого Урода, точно сделанное из резины, отражало его мысли и сомнения. Наконец, он проговорил: -- Доктор Нишина хочет знать, при помощи какого процесса Раса отделяет легкий, взрывной уран от обычного, тяжелого. У Теэрца возникло ощущение, будто в мягком кусочке мяса ему неожиданно попалась острая кость. Даже в самых диких кошмарах -- несколько раз после пленения его посещали невыносимо ужасные видения -- он не мог предположить, что Большим Уродам известно хоть что-нибудь про атомную энергию и уж, тем более, про уран. Если это правда... Вдруг Теэрц понял, что тосевиты представляют для Расы реальную опасность. Раньше он думал, что они всего лишь отсталые дикари, от которых следует ждать мелких неприятностей, но не более того. Обращаясь к Окамото, он проговорил: -- Скажите ученому доктору Нишине, что я не имею ни малейшего представления о том, какие процессы он имеет в виду. Ему стило огромного труда заставить себя не смотреть на инструменты, при помощи которых ниппонцы пытали своих пленников. Окамото одарил его злобным взглядом -- Теэрцу уже довелось видеть такой -- но передал его слова Нишине. Тот что-то долго говорил в ответ, время от времени загибая пальцы, совсем как самец Расы Когда он закончил, Окамото перевел его слова: -- Доктор Нишина говорит, что теоретически имеется несколько возможностей решения поставленной задачи. Среди них следующие -- последовательное распределение барьеров для прохождения газа, содержащего уран; нагревание газа до тех пор, пока часть, в которой содержится более легкий уран, не начнет подниматься над другой; применение электромагнита... -- Последнее слово оказалось довольно трудным, и Окамото пришлось пуститься в сложные объяснения. -- И быстрое центрифугирование с целью выделения более легкого урана. Какой из них применяет Раса? Теэрц не мог оторвать от него глаз. Он был потрясен даже больше, чем когда Большие Уроды сбили его истребитель. Тогда речь шла только о его собственной судьбе. Сейчас ему приходилось беспокоиться о том, знает ли Раса о планах тосевитов. Конечно, они самые настоящие варвары, но им слишком много известно. Следовательно, Теэрцу необходимо соблюдать крайнюю осторожность, когда он будет отвечать на их вопросы. И постараться сделать все возможное, чтобы не выдать никакой важной информации. Он так надолго задумался, что Окамото потерял терпение и рявкнул: -- Не пытайся нас обмануть. Отвечай доктору Нишине. -- Извините, недосягаемый господин, -- сказал Теэрц и добавил: -- Gomen nasai... я искренне сожалею, что заставил вас ждать. Часть проблемы заключается в том, что мне не хватает словарного запаса, чтобы дать вам исчерпывающий ответ, но главная причина -- мое невежество, за которое я прошу меня простить. Вы не должны забывать, что я... был всего лишь пилотом. И не имел никакого отношения к урану. -- Ты довольно многословно распространялся на эту тему некоторое время назад, -- заявил Окамото. -- Ты же ведь не хочешь, чтобы я заподозрил тебя во лжи. Кое-какие из инструментов, которые ты видишь перед собой, очень острые, другие можно нагреть... у нас много разных приспособлений. Может быть, желаешь с ними познакомиться? -- Нет, недосягаемый господин, -- задыхаясь, честно ответил Теэрц. -- Но я и в самом деле не владею необходимой вам информацией. Я же ведь не физик-ядерщик. Все, что мне известно про самолеты, я вам добровольно рассказал. Но я не специалист в области ядерного оружия. Я учился в школе, когда был маленьким, и обладаю знаниями обычного среднего самца Расы. -- Мне трудно поверить в то, что ты говоришь правду, -- заметил Окамото. -- Совсем недавно ты нам кое-что сообщил об уране. "Я даже представить себе не мог, что вам про него известно", -- подумал Теэрц. Его мучили сомнения, поскольку он не понимал, что ему следует сделать, чтобы сохранить свою шкуру в целости и сохранности. Лгать ниппонцам он не мог -- кто знает, как далеко они продвинулись в своих исследованиях? Если ученые сообразят, что он водит их за нос, его тут же накажут -- причем исключительно болезненно. -- Мне известно, что в ядерном оружии используется не только уран, -- сказал он -- В некоторых видах необходим еще и водород -- но деталей я не знаю. "Пусть ниппонцы помучаются над решением этого парадокса", -- подумал он. -- "Как в оружии могут сочетаться самый легкий и самый тяжелый элементы одновременно?" После того, как Окамото передал его слова ученым, Большие Уроды принялись что-то оживленно обсуждать. Затем Нишина, который явно занимал главенствующее положение, задал Окамото вопрос: -- Получается, что в результате взрыва урана температура повышается до такой степени, что водород ведет себя так же, как на солнце и превращает огромное количество массы в энергию? -- спросил майор. Теэрца охватил самый настоящий ужас. Каждый раз, когда он пытался выбраться из кошмарного положения, в котором оказался, его падение в пропасть становилось все стремительнее. Значит, Большим Уродам известно про реакцию синтеза. С точки зрения Теэрца, продукта цивилизации, шагающей вперед с черепашьей скоростью, знание всегда связано со способностью претворить его в жизнь. А если тосевиты в состоянии сделать водородную бомбу... -- Отвечай ученому доктору Нишине! -- резкий голос майора Окамото вывел Теэрца из тоскливой задумчивости. -- Прошу меня простить, недосягаемый господин, -- поспешно проговорил Теэрц. -- Да, ученый доктор совершенно прав. Вот и все. Он сделал то, чего делать было нельзя ни в коем случае. Теперь следует ждать, что ниппонцы в любой момент применят ядерное оружие против представителей Расы, захвативших континент -- Теэрц рассматривал его как большой остров; он привык к тому, что воду окружает земля. А не наоборот. Он услышал, как Окамото подтвердил догадку ученых, передав им его ответ. Холод сковал все существо Теэрца, погрузившегося в печальные раздумья. Ниппонцы больше в нем не нуждаются. Судя по их вопросам, они выяснили все, что хотели, и собираются применить свои новые знания на практике. -- Вернемся к вопросу про более легкий уран, который является взрывчатым веществом, в отличие от других, стандартных типов, -- сказал Нишина. -- Нам не удалось его получить; по правде говоря, мы приступили к экспериментам совсем недавно. Вот почему мы намерены узнать у тебя, каким образом вы решаете данную проблему. Теэрц не сразу понял, что он имеет в виду. Представители Расы испытали настоящее потрясение, когда они прилетели на Тосев-3 и обнаружили, насколько далеко Большие Уроды продвинулись в своем развитии. Перед тем, как Теэрц попал в плен, среди пилотов ходило много разговоров на эту тему. Раса не предполагала встретить здесь никакого сопротивления, но против ожиданий тосевиты не пожелали сдаться на милость победителя. Конечно, их действия не слишком эффективны, да и технике далеко до совершенства, но это их не останавливает, и они яростно рвутся в бой. Как им удалось построить боевые самолеты всего за восемьсот местных лет, прошедших со времени разведывательной экспедиции, оставалось загадкой. Впервые Теэрцу показалось, что он начал понимать тосевитов. Раса сознательно вносила изменения в свою жизнь очень медленно. Когда делалось какое-то открытие, специалисты по экстраполяции производили сложнейшие вычисления, целью которых являлось выяснить заранее, как оно повлияет на жизнь общества, где давно царят стабильность и порядок. Главная задача ученых состояла в том, чтобы минимизировать отрицательные аспекты, не теряя при этом преимуществ изучаемого метода или устройства. У Больших Уродов все устроено иначе. Узнав что-то новое, они хватаются за свое открытие обеими руками и мусолят его до тех пор, пока оно не потеряет аромата. Им плевать на то, к каким последствиям приведет их деятельность через пять поколений -- или пять лет. Они хотят получить все преимущества _немедленно_, а будущие проблемы откладывают на потом. При таком отношении к жизни они рано или поздно сами себя уничтожат. Но сейчас они представляют для Расы чрезвычайно серьезную опасность. -- Я уже тебя предупреждал, чтобы ты не отнимал у нас время, пытаясь похитрее обмануть, -- сказал майор Окамото. -- Немедленно выкладывай доктору Нишине всю правду. -- Насколько мне известно, недосягаемый господин, правда заключается в том, что мы не прибегаем ни к одному из перечисленных вами методов, -- ответил Теэрц, и Окамото поднял руку, собираясь его ударить. Опасаясь, что его подвергнут таким страшным пыткам, каких ему еще не довелось испытать, Теэрц быстро проговорил: -- Мы используем более тяжелый вид урана -- он называется изотоп. -- Как вы это делаете? -- спросил Окамото после короткого диалога с ниппонскими учеными. -- Доктор Нишина утверждает, что более тяжелый изотоп не может взорваться. -- Есть другой элемент, номер девяносто четыре. Его не существует в природе. Мы получаем его из более тяжелого невзрывчатого изотопа урана -- доктор Нишина совершенно прав. Мы используем в наших бомбах его. -- Мне кажется, ты лжешь. Даю слово, тебя ждет суровое наказание, -- заявил Окамото, однако, слова Теэрца Большим Уродам в белых халатах перевел. Они тут же заговорили все одновременно, но Мишина собрал их мнения воедино и передал ответ майору Окамото -- По-видимому, я ошибся, -- сказал тот Теэрцу. -- Доктор Нишина сообщил мне, что американцы открыли элемент, о котором ты говоришь, и дали ему имя -- плутоний. Ты поможешь нам его получить. -- Кроме того, что я уже сказал, мне больше почти ничего не известно, -- прошептал Теэрц. Ему казалось, что он уже никогда не выберется из пучин отчаяния, в которые погрузился Каждый раз, когда он говорил ниппонцам что-то новое, его охватывала надежда, что технические трудности заставят их отступить, уйти с дороги, ведущей к изобретению ядерного оружия. Он мечтал о том, чтобы на Нагасаки упала плутониевая бомба Нет, это, конечно же, невозможно! Глава VI "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЧАГУОТЕР, НАСЕЛЕНИЕ 286 ЧЕЛОВЕК" -- гласила надпись на щите. Увидев ее, полковник Лесли Гроувс покачал головой. -- Чагуотер, -- проворчал он. -- Интересно, с какой стати он так называется? [Чагуотер (Chugwater, англ ) -- в буквальном переводе "пыхтящая вода"]. Капитан Ране Ауэрбах прочитал другую часть вывески: -- Население 286 человек. Лучше бы назвали его "Дыра". Однако Гроувс смотрел в будущее. Офицер-кавалерист, конечно, прав. Городок не сильно соответствует своему статусу, но зато вокруг него бродят стада скота, который щиплет травку на полях. Сейчас в конце зимы животные, разумеется, не слишком в теле, но им все-таки удается находить себе пропитание. Значит, здесь нет проблем с продовольствием. Из домов высыпали горожане, чтобы поглазеть на необычное зрелище -- целый кавалерийский эскадрон, заполнивший узкие улицы. Однако, казалось, особого впечатления появление военных на них не произвело -- в отличие от Монтаны и Вайоминга. Какой-то мальчишка в потертых джинсах сказал мужчине в рабочем комбинезоне: -- Парад на прошлой неделе мне понравился больше. -- У вас неделю назад состоялся парад? -- спросил Гроувс приземистого мужчину в черном пиджаке, белой рубашке и галстуке -- явно представителя местных властей. -- Ясное дело. -- Мужчина выплюнул на мостовую табачный сок. Гроувс позавидовал тому, что у него есть табак, хотя бы в таком виде. А тот тем временем продолжал: -- Тогда не хватало только духового оркестра. Куча телег, солдаты, какие-то иностранцы, которые ужасно смешно разговаривали по-нашему... и даже парочка ящеров -- ну и дурацкий у них видок! Ни за что не сказал бы, что от них может быть столько неприятностей. -- Да, вы правы. Гроувса охватило волнение. Похоже, тут проехала Металлургическая лаборатория в полном составе. Если он отстает от них всего на пару недель, они уже, наверное, в Колорадо и скоро будут в Денвере. Может быть, даже удастся догнать их прежде, чем они туда доберутся. Чтобы подтвердить свою догадку, Гроувс спросил: -- А они не говорили, куда направляются? -- Не-е-е, -- протянул приземистый мужчина. -- По правде говоря, те ребята все больше помалкивали. Но вели себя дружелюбно. -- Он выпятил грудь, однако, живот все равно выступал больше, и заявил: -- Я поженил одну парочку. Тощий жилистый парень, похожий на ковбоя, фыркнул: -- Давай, расскажи им, Гудок, как ты порезвился с невестой. -- Вали к черту, Фритци, -- ответил толстяк по имени Гудок. "Ковбой по имени Фритци?" -- подумал Гроувс. Но прежде чем он успел как следует удивиться, Гудок повернулся к нему и заявил: -- Я бы, конечно, не против. Уж очень она была хорошенькая. Кажется, вдова. Но капрал, за которого она вышла, выбил бы мне все зубы, посмотри я на нее хотя бы краешком глаза. -- И поделом тебе, -- Фритци совсем не по-ковбойски захихикал. -- Да заткнись ты! -- разозлился Гудок, а потом, повернувшись к Гроувсу, сказал: -- Итак, я не знаю, кто они такие, полковник. Мне известно только, что они направились на юг. Думаю, в сторону Денвера, а не Шайенна. -- Большое спасибо. Вы нам очень помогли, -- поблагодарил его Гроувс. Если речь идет не о компании Чикагского университета, он съест свою шляпу. Он в рекордно короткий срок проехал по Канаде, затем миновал Монтану и Вайоминг -- гораздо быстрее, чем физики двигались на запад по Великой равнине. Конечно, у него всего один фургон, да и тот практически пустой, в то время как они вынуждены ехать очень медленно. К тому же им, в отличие от его маленького отряда, приходится постоянно решать проблему фуража. Если ты не в состоянии разобраться с многочисленными задачами, которые ставит перед тобой дальняя дорога, какой же ты армейский инженер? -- Вы тут заночуете? -- спросил Гудок. -- Тогда мы заколем для вас упитанного тельца, как советует Писание. Кроме того, между нами и Шайенном нет ничего -- только мили, мили, мили и мили равнин. Гроувс посмотрел на Ауэрбаха. Тот ответил ему выразительным взглядом, словно хотел сказать: "Вы тут начальник". -- Я знаю, жизнь сейчас нелегкая, мистер э-э-э... -- Джошуа Самнер, но вы можете называть меня Гудок, как все тут. У нас достаточно еды, по крайней мере, пока. Накормим вас отличным бифштексом со свеклой. Клянусь Богом, вы будете есть свеклу до тех пор, пока у вас глаза не покраснеют -- в прошлом году мы собрали потрясающий урожай. В нескольких милях отсюда, прямо по дороге, живет семья с Украины. Они научили нас готовить блюдо, которое они называют "борщ" -- свекла, сметана и что-то еще... не знаю, что. Получается гораздо вкуснее того, что мы делали из свеклы раньше. Можете поверить мне на слово. Гроувс без особого энтузиазма относился к свекле -- со сметаной, или без. Но он знал, что дальше на юг по Восемьдесят седьмому шоссе он вряд ли получит что-нибудь лучше. -- Спасибо, э-э-э... Гудок. Тогда мы остаемся, если вы, ребята, не против. Никто в пределах слышимости не произнес ни единого звука против. Капитан Ауэрбах поднял руку. Кавалерийский эскадрон натянул поводья. Гроувс подумал, что старики, стоящие на улице, наверное, видели в своем городе кавалерию только в начале века. Ему совсем не понравилась ассоциация. Получалось, что ящеры вынудили Соединенные Штаты -- и весь мир -- вернуться назад в прошлое. Впрочем, мрачные мысли куда-то подевались после хорошего куска жирного, в меру прожаренного на огне бифштекса. Он съел миску борща, главным образом потому, что его принесла хорошенькая блондинка лет восемнадцати. Борщ оказался совсем не так плох, как ожидал полковник, хотя сам он вряд ли выбрал бы такое блюдо. Кто-то в Чагуотере делал домашнее пиво, причем гораздо более высокого качества, чем продукция пивоваренного завода в Милуоки. Гудок Самнер совмещал обязанности шерифа, мирового судьи и начальника почты в одном лице. Он не отходил от Гроувса, потому ли, что оба они возглавляли свои отряды, или потому, что были одинаковой комплекции. -- Ну, и что привело вас сюда? -- спросил Гудок. -- Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос, дружище, -- сказал Гроувс. -- Чем меньше я болтаю языком, тем меньше у ящеров шансов пронюхать о том, что им знать не полагается. -- Будто я стану им рассказывать! -- возмутился Самнер. -- Мистер Самнер, я же не знаю, с кем вы поделитесь тем, что услышите от меня, кому сообщит об услышанном ваш собеседник, и так далее, -- объяснил Гроувс. -- Я знаю только одно -- Президент Рузвельт _лично_ приказал мне хранить мою миссию в тайне. И я намерен выполнить его распоряжение. -- Сам Президент, говорите? -- Глаза Самнера округлились. -- Значит, дело важное. -- Он чуть склонил голову набок и внимательно посмотрел на Гроувса из-под широких полей своей ковбойской шляпы. Лицо Гроувса ничего не выражало. Примерно через минуту Самнер сердито проворчал: -- Черт подери, полковник, хорошо, что я не играю с вами в покер. Отправили бы меня домой в одних подштанниках. -- Гудок, если я говорю, что не могу ничего сказать, значит, я и в самом деле не могу, -- попытался успокоить его Гроувс. -- Дело в том, что маленькие городки, вроде нашего, живут за счет сплетен Если нам не удается узнать ничего интересного, мы медленно скукоживаемся и умираем, -- пояснил Самнер. -- Парни, что побывали тут пару недель назад, тоже держали рот на замке, совсем как вы. Нам не удалось вытянуть из них ни слова. Столько народа проехало через наш город, а мы даже представления не имеем о том, что тут происходит. Невыносимо! -- Мистер Самнер, очень даже может быть, что ни вам, ни вашему Чагуотеру и не стоит ничего знать, -- заявил Гроувс и поморщился, рассердившись на самого себя. Ему не следовало и _этого_ говорить. Интересно, сколько кружек домашнего пива он выпил? Он тут же успокоил себя тем, что ему удалось кое-что узнать у Самнера. Если компания, проехавшая через Чагуотер, вела себя так же сдержанно, как и его отряд, можно не сомневаться, что они из Металлургической лаборатории. -- Проклятье, приятель, -- сказал мировой судья, -- среди тех парней даже был итальяшка. А разве они не считаются самыми главными болтунами в мире? Но только не этот, поверь мне, братишка! Такой симпатяга, уж можешь не сомневаться, но спроси у него который час -- ни за что не ответит. Ничего себе итальяшка! "Умница", -- подумал Гроувс. Похоже, речь идет об Энрико Ферми... получается, он не ошибся. -- Один раз только и повел себя как человек, -- продолжал Самнер. -- Он был шафером на свадьбе, помните, я говорил... и так крепко поцеловал невесту, у меня аж дух захватило! А его собственная жена -- настоящая куколка -- стояла рядом и на него смотрела. Вот это по-итальянски! -- Может быть. Гроувсу стало интересно, где Самнер набрался своих идей по поводу итальянцев и того, как они должны себя вести. Уж, наверное, не в огромном городе под названием Чагуотер, штат Вайоминг. По крайней мере, Гроувс не видел здесь ни одного итальянца. Как бы там не обстояло дело с представителями южных национальностей, Самнер дураком не был и прекрасно видел все, что попадало в поле его зрения. Кивнув Гроувсу, он сказал: -- Складывается впечатление, что ваше дело, уж не знаю, в чем оно заключается -- и не собираюсь больше спрашивать -- каким-то образом связано с той компанией, что побывала тут перед вами. Мы не видели здесь людей из внешнего мира с тех самых пор, как год назад все перевернулось с ног на голову. И вдруг два больших отряда... оба направляются в одну сторону, практически друг за другом!.. совпадение? -- Мистер Самнер, я не говорю "да" и не говорю "нет". Я только утверждаю, что всем -- вам, мне и вашей округе -- будет лучше, если вы перестанете задавать мне подобные вопросы. Гроувс был настоящим военным, и для него вопросы безопасности стали такими же естественными, как и необходимость дышать. Однако гражданские люди не понимали таких простых вещей, они мыслили иначе. Самнер потер пальцем переносицу и подмигнул Гроувсу, словно тот, наконец, сказал ему все, что он хотел знать. Гроувс мрачно потягивал домашнее пиво и думал о том, что, скорее всего, так и произошло. * * * -- Ах, весеннее равноденствие, -- вскричал Кен Эмбри. -- Начало теплой погоды, птички, цветы... -- Да, заткнись ты, -- возмутился Джордж Бэгнолл. Вокруг губ обоих англичан собирались маленькие облачка пара. Конечно, по календарю весеннее равноденствие уже наступило, но зима все еще держала Псков своей железной хваткой. Приближался рассвет, и небо, обрамленное высокими кронами сосен, которые, казалось, тянутся в бесконечность, начало сереть. На востоке сверкала Венера, а чуть над ней тускло-желтым светом горел Сатурн. На западе полная луна медленно клонилась к земле. Глядя в ту сторону, Бэгнолл вдруг с тоской вспомнил Британию и подумал, что, возможно, больше никогда ее не увидит. Эмбри вздохнул, и его лицо тут же окутали клубы ледяного тумана. -- Тот факт, что меня сослали в пехоту, не очень радует, -- заявил он. -- И меня тоже, -- согласился с ним Бэгнолл. -- Вот что значит быть внештатным сотрудником. Джонсу не дали в руки оружие, чтобы он мог с честью отдать свою жизнь за страну и короля. Нет, они хотят, чтобы он рассказал им все, что ему известно про его любимые радарные установки. А мы, без "Ланкастеров", всего лишь люди. -- Только не за страну и короля, а за Родину и комиссара -- не забывай, где мы находимся, -- напомнил ему Эмбри. -- Лично я считаю, что лучше бы мы прошли соответствующую переподготовку и могли участвовать в боевых операциях на самолетах Красной армии. В конце концов, мы ведь ветераны военно-воздушных сил. -- Я и сам на это надеялся, -- сказал Бэгнолл. -- Проблема в том, что на всей территории вокруг Пскова в Красной армии не осталось ни одного самолета. А если их нет, о какой переподготовке может идти речь? -- Уж, конечно. -- Эмбри натянул поглубже вязаный шлем, который не прикрывал нос и рот, но зато грел шею. -- Да и железная шляпка, что нам выдали, мне тоже совсем не нравится. -- Ну так не носи ее. Я тоже от своей каски не в восторге. Вместе с винтовками типа "Маузер" оба англичанина получили немецкие каски. Как только Бэгнолл надевал на голову железный котелок со свастикой, ему сразу становилось нехорошо: среди прочего, он боялся, что какой-нибудь русский солдат, ненавидящий немцев больше, чем ящеров, примет его за врага и, не долго думая, пристрелит. -- А бросить жалко, -- задумчиво проговорил Эмбри. -- Сразу вспоминается предыдущая война, когда солдаты воевали вообще без касок. -- Да, трудная дилемма, -- согласился с ним Бэгнолл. Ему совсем не хотелось вспоминать о жертвах Первой мировой войны, а мысли о том, что тогда еще не изобрели каски, казалась чудовищной. К ним подошел Альф Уайт в немецкой каске на голове, и от этого вид у него сделался неприятно немецкий. -- Ну что, ребята, хотите узнать, как воевали наши отцы? -- спросил он. -- Да провались они пропадом, -- проворчал Бэгнолл и принялся притаптывать ногами. Русские валенки отлично грели, и Бэгнолл с радостью поменял на них свои форменные сапоги. Небольшие группы людей начали собираться на рыночной площади Пскова, тихонько переговариваясь между собой по-русски или по-немецки. Очень необычное сборище, а звучащие тут и там женские голоса делали его еще более странным. Спасаясь от холода, женщины оделись так же тепло, как и мужчины. Указав на одну из них, Эмбри проговорил: -- Не очень-то они похожи на Джейн, верно? -- Ах, Джейн, -- протянул Бэгнолл. Они с Альфом Уайтом дружно вздохнули, вспомнив роскошную блондинку из стрип-комиксов "Дейли миррор", которая всегда была, скорее, раздета, чем одета. -- Наверное, даже Джейн постаралась бы здесь одеться потеплее, -- продолжал Бэгнолл. -- Впрочем, сомневаюсь, что русские в наряде Джейн меня бы возбудили. Большинство из тех, что мне довелось видеть, либо сидели за рулем грузовика, либо работали грузчиками. -- Точно, -- согласился с ним Уайт -- Кошмарное место. Трое англичан мрачно закивали головами. Несколько минут спустя офицеры -- или, по крайней мере, командиры -- повели отряд за собой. Тяжелая винтовка Бэгнолла с каждым новым шагом колотила его по плечу, и у него мгновенно возникло ощущение, будто он стал каким-то кособоким. Потом он понял, что это не так уж и страшно. А примерно через милю вообще перестал обращать на такие мелочи внимание. Бэгнолл предполагал, что непременно увидит разницу между тем, как сражаются русские и немцы. Немцы славились точностью и исполнительностью, в то время как Красная армия гордилась своей храбростью, отвагой и равнодушием к внешнему виду. Довольно скоро он понял, чего стоят привычные клише. Порой ему даже не удавалось отличить одних от других. Многие русские партизаны воевали захваченным у немцев оружием, а те, в свою очередь, не гнушались пополнять свои запасы тем, что производилось на советских заводах. Они даже передвигались по местности одинаково, длинной цепью, которая становилась все более растянутой по мере того, как поднималось солнце. -- Пожалуй, стоит последовать их примеру, -- сказал Бэгнолл. -- У них больше опыта, чем у нас. -- Это, наверное, для того, чтобы минимизировать потери, если отряд попадет под обстрел с воздуха, -- заметил Кен Эмбри. -- Если _мы_ попадем под обстрел с воздуха, ты хотел сказать, -- поправил его Альф Уайт. Не сговариваясь, летчики быстро разошлись в разные стороны. Довольно скоро они вошли в лес южнее Пскова. У Бэгнолла, привыкшего к аккуратным ухоженным лесам Англии, возникло ощущение, будто он попал в другой мир. За деревьями никто никогда не ухаживал. Более того, он был готов побиться об заклад, что здесь вообще не ступала нога человека. Сосны и елки не подпускали к себе незваных гостей, хлестали их своими темными ветками с острыми иголками, будто хотели только одного на свете -- чтобы они поскорее убрались восвояси. Каждый раз, когда Бэгнолл видел среди сердитых хвойных деревьев белый березовый ствол, он смотрел на него с изумлением и жалостью. Березы напоминали ему обнаженных женщин (он снова подумал о Джейн), окруженных мрачными матронами, укутанными в теплые одежды. Где-то вдалеке раздался вой. -- Волк? -- спросил Бэгнолл и покрепче сжал в руках винтовку, только через несколько секунд сообразив, что в настоящий момент им ничто не угрожает. В Англии волков вывели около четырехсот лет назад, но он отреагировал на звук инстинктивно -- заговорила кровь предков. -- Далеко мы забрались от родных берегов, правда? -- нервно хихикнув, сказал Уайт; он тоже вздрогнул, когда услышал волчий вой. -- Да уж, чертовски далеко, -- согласился с ним Бэгнолл. Мысли о доме причиняли ему нестерпимую боль, и потому он старался вспоминать об Англии как можно реже. Пострадавшая от обстрелов, голодная родина казалась ему бесконечно ближе, чем разрушенный Псков, поделенный между большевиками и нацистами, или этот мрачный первобытный лес. Когда они оказались среди деревьев, колючий, непрестанный ветер слегка успокоился, и Бэгнолл немного согрелся. После того, как "Ланкастер" приземлился неподалеку от Пскова, такие счастливые моменты выпадали совсем не часто. А Джером Джонс говорил, что город славится своим мягким климатом. Тяжело шагая по снегу и ни на минуту не забывая, что уже началась весна, Бэгнолл, проклинал его за вранье -- по крайней мере, с точки зрения настоящего лондонца. "Интересно, здесь, вообще, весна бывает?" -- подумал он. -- А какое у нас задание? -- спросил Уайт. -- Вчера вечером я разговаривал с одним немцем. Бэгнолл немного помолчал, и не только затем, чтобы отдышаться. Он плохо знал немецкий и совсем не понимал по-русски, так что, предпочитал общаться с представителями Вермахта, а не законными хозяевами Пскова. Его это немного беспокоило. Он привык думать, что немцы -- враги, и любые контакты с ними считал предательством, даже учитывая тот факт, что они любили ящеров не больше, чем он сам. -- И что сказал твой немец? -- спросил Уайт, когда Бэгнолл замолчал. -- Примерно в двадцати пяти километрах к югу от Пскова имеется... я не знаю, как он правильно называется... что-то, вроде наблюдательного поста ящеров, -- сказал Бэгнолл. -- Мы собираемся его навестить. -- Двадцать пять километров? -- Будучи авиационным штурманом, Уайт легко переходил от одной системы мер к другой. -- Мы должны пройти _пятнадцать миль_ по снегу, а потом принять участие в сражении? К тому времени, как мы доберемся до места, наступит ночь. -- Насколько я понимаю, командование как раз на это и рассчитывает, -- сказал Бэгнолл. Возмущенный тон Уайта в очередной раз показал, насколько легкой была война для Англии. Немцы и, насколько понял Бэгнолл, русские отнеслись к необходимости дальнего перехода совершенно спокойно -- так надо, и все! Им приходилось принимать участие в гораздо более трудных марш-бросках, когда они воевали друг с другом прошлой зимой. Шагая вперед, Бэгнолл грустно жевал замерзший черный хлеб. Когда он остановился возле березы, чтобы облегчиться, вдалеке раздался вой самолета ящеров. Он замер на месте, отчаянно пытаясь понять, удалось ли ящерам их заметить. Деревья служили отличным укрытием, а большинство членов отряда надели поверх одежды белые маскхалаты. У него даже каска была покрашена белой краской. Руководители боевой группы (по крайней мере, так назвал их отряд немец, с которым Бэгнолл разговаривал вчера) решили не рисковать Они быстро приказали бойцам рассредоточиться еще больше, чем раньше. Бэгнолл подчинился, но никак не мог отделаться от неприятного чувства. Ему казалось, что нет ничего страшнее, чем сражаться в этом неприветливом лесу. А вдруг он заблудится? Ему стало нехорошо. Они шагали все вперед и вперед. Бэгноллу казалось, что позади осталось не меньше сотни миль. Разве сможет он принять полноценное участие в сражении после такого перехода? Немцы и русские держались так, будто ничего особенного не происходило. Британский пехотинец, наверное, вел бы себя точно так же, но служащие ВВС попадали на поле боя в самолетах. Находясь в "Ланкастере", Бэгнолл мог делать вещи, которые пехоте и не снились. Но теперь он понял, что у медали есть и оборотная сторона. Солнце медленно путешествовало по небу, тени начали удлиняться, стали темнее. Каким-то непонятным самому Бэгноллу образом ему удавалось не отставать Когда наступили сумерки, он увидел, что солдаты, шагавшие впереди, легли на животы и поползли. Он последовал их примеру. Сквозь ветки он разглядел несколько домиков -- нет, скорее, сараев -- стоявших прямо посреди поляны. -- Это? -- шепотом спросил он. -- А я откуда знаю, черт подери? -- так же шепотом ответил Кен Эмбри. -- Только мне почему-то кажется, что нас здесь чаем не угостят. Бэгнолл сомневался, что тут слышали о хорошем чае. Судя по тому, как выглядела деревенька, ее жители, скорее всего, не знали о том, что царя свергли, и наступила новая эра. Деревянные домики, крытые соломой, казалось, сошли прямо со страниц романов Толстого. Единственным указанием на то, что на дворе двадцатый век, являлась колючая проволока, окружавшая несколько домов. Ни людей, ни ящеров видно не было. -- Что-то тут не так. Слишком уж просто... -- сказал Бэгнолл. -- А я бы не возражал, -- ответил Эмбри. -- Кто сказал, что обязательно должно быть трудно? Мы... Его перебил негромкий звук невдалеке -- БАХ! Бэгнолл уже давно потерял счет своим боевым вылетам, не раз побывал под противовоздушным огнем, но сейчас впервые в жизни принимал участие в наземном сражении. Миномет выстрелил еще раз, и еще -- Бэгнолл не знал, кто его заряжает, немцы или русские, но работали они быстро. В воздух поднялся фонтан снега и земли, когда снаряд угодил в цель. Один из деревянных домов загорелся, а в следующее мгновение веселое пламя поглотило крошечное строение. Люди в белом начали спрыгивать с деревьев, выскочили на поляну. Бэгнолл подумал, что лично у него нет никакой уверенности в том, что в деревне действительно располагается передовой пост ящеров. Бэгнолл выстрелил из "Маузера", передернул затвор, выстрелил еще раз. Он учился стрелять из "Ли Энфилда" и предпочитал это оружие всякому другому, в том числе и тому, что держал сейчас в руках. Затвор "Маузера" выступал и до него было трудно достать пальцем, что заметно замедляло стрельбу. Кроме того, в магазине немецкой винтовки имелось не десять, а пять пуль. Через несколько секунд огонь открыли остальные винтовки и несколько автоматов. Однако в деревне по-прежнему царила тишина. Бэгнолл уже больше не сомневался, что врага здесь нет. Его переполняли облегчение и злость одновременно -- облегчение от того, что ему больше не угрожает опасность, а ярость из-за того, что он, выбиваясь из сил, тащился сюда по снегу целый день. И тут один из бойцов в белом маскхалате взлетел в воздух -- он наступил на мину, и его буквально разорвало на части. А в следующее мгновение ящеры повели ответный огонь сразу из нескольких домов. Наступающие с победными криками солдаты, стали падать, словно подкошенные. Пули врезались в снег между Бэгноллом и Эмбри, в стволы деревьев, за которыми они прятались. Бэгнолл прижался к замерзшей земле, словно нежный любовник к возлюбленной. Открывать ответный огонь не входило в его намерения. Он пришел к выводу, что сражение на земле не имеет ничего общего с воздушным боем -- здесь намного страшнее. Находясь на борту самолета, ты сбрасываешь бомбы на головы людей, копошащихся где-то там, внизу, в тысячах миль от тебя. Они, конечно же, отстреливаются, но стараются попасть в твой самолет, а не в чудесного, незаменимого тебя. Даже истребители гонятся не лично за тобой -- их цель уничтожить машину, а твои стрелки в свою очередь делают все, чтобы попасть в них. Если же твой самолет падает, ты можешь выпрыгнуть с парашютом и спастись. Тут бой идет не между машинами. Ящеры старались проделать огромные дыры в твоем теле, заставить тебя кричать от боли, истечь кровью, а потом умереть. Нужно заметить, что действовали они чрезвычайно умело и эффективно. У каждого ящера, засевшего в деревне, имелось автоматическое оружие, которое выплевывало столько же пуль, сколько автоматы атакующих, и намного больше, чем винтовки, вроде той, что держал в руках Бэгнолл. Он почувствовал себя африканцем из книги Киплинга, выступившим против британской регулярной армии. Только здесь, если ты хочешь остаться в живых, ни в коем случае нельзя открыто идти в наступление. Русские и немцы, предпринявшие несколько попыток, лежали на снегу -- растерзанные минами или застреленные ящерами из автоматов. Те немногие, что по-прежнему оставались в строю, ничего не могли сделать и поспешили укрыться за деревьями. Бэгнолл повернулся к Эмбри и крикнул: -- Мне кажется, мы засунули голову прямо в мясорубку. -- С чего ты это взял, дорогой? -- Даже в самый разгар сражения пилоту удалось изобразить высокий пронзительный фальцет. В сгущающихся сумерках один из домов вдруг сдвинулся с места. Сначала Бэгнолл от удивления принялся тереть глаза, решив, что они сыграли с ним злую шутку. Затем, вспомнил Мусоргского и подумал про бабу Ягу и ее избушку на курьих ножках. Но как только деревянные стены отвалились, он увидел, что дом передвигается на гусеницах. -- Танк! -- крикнул он. -- Черт подери, тут танк! По-видимому, русские вопили то же самое, только слово произносили немного иначе. Вскоре к ним присоединились и немцы. Бэгнолл понял и их тоже. А еще он знал, что танк -- нет, уже два танка -- грозят им серьезными проблемами. Башни повернулись, и начался жестокий обстрел. Автоматчики тоже открыли огонь, свинцовый дождь пролился на броню танков, высекая из нее искры. Но стрелки могли с таким же успехом палить птичьими перьями -- машины ящеров выдерживали удары более тяжелой артиллерии, чем та, что имелась у людей. А в следующее мгновение экипажи ящеров открыли автоматный огонь, и вспышки выстрелов напомнили Бэгноллу ярких светлячков, порхающих в темной ночи. Замолчал один из пулеметов -- немецкий, нового образца, стрелявший с такой скоростью, что возникал непривычно резкий звук, будто могучий великан рвет огромный парус. Через минуту он застучал снова, и Бэгнолл восхитился отвагой того, кто заменил павшего стрелка. И тут в бой вступило главное орудие одного из танков. Грохот был оглушительным. Бэгноллу, находившемуся примерно в полумиле от него, показалось, будто наступил конец света, а языки пламени, вырвавшиеся из жерла, напомнили о геенне огненной. Пулемет снова смолк, и уже больше не оживал. Выстрелила пушка другого танка, затем машина чуть замедлила ход... теперь орудие указывало примерно туда, где находился Бэгнолл. Он помчался дальше в лес: сейчас он был готов на что угодно, только бы оставить позади страшный грохот и вой снарядов. Рядом бежал Кен Эмбри. -- Слушай, а как сказать по-русски "беги, как будто за тобой черти гонятся"? -- спросил он. -- Я еще не успел выучить. Только, думаю, партизаны и сами знают, что им делать, -- ответил Бэгнолл. Русские и немцы дружно отступали, их преследовали танки, которые, не переставая, стреляли -- складывалось впечатление, что их становится все больше. В воздухе носились осколки снарядов и щепки от деревьев, в которые угодили пули -- и те, и другие представляли серьезную опасность. -- Да, разведчики опростоволосились, -- заметил Эмбри. -- предполагалось, что у них тут пехота и небольшой сторожевой пост. О танках речи не шло. Бэгнолл только фыркнул. Эмбри говорил об очевидных вещах. Из-за ошибки разведчиков погибли многие. Сейчас он надеялся только на одно -- не попасть в их число. На фоне пушечной стрельбы возник другой звук -- незнакомый: громкое, ровное гудение, доносившееся откуда-то сверху. -- Что это? -- спросил он. Стоявший рядом Эмбри, пожал плечами. Русские с криками "вертолет!" и "автожир!" бросились врассыпную. К несчастью, ни то, ни другое слово для него ничего не значили. Где-то на уровне крон деревьев начался обстрел: огненные потоки лились на землю, словно "Катюши" покинули свои привычные места на грузовиках и поднялись в воздух. Начали взрываться ракеты, заполыхал лес. Бэгнолл вопил, точно заблудшая душа, но не слышал даже собственного голоса. Машина, обстрелявшая их ракетами, не имела ничего общего с обычным самолетом. Она висела в воздухе, словно комар, размером с молодого кита, и косила пулеметным огнем людей, имевших наглость атаковать позиции ящеров. Повсюду носилась шрапнель. Перепуганный до полусмерти, оглушенный Бэгнолл лежал на земле -- точно так же он стал бы вести себя во время землетрясения -- и молил всех святых, чтобы страшный грохот поскорее закончился. Но на юге появился еще один вертолет и выпустил две ракеты по партизанам. Обе машины болтались в небе и безжалостно обстреливали лес. А танки тем временем приближались, давя все, что оказывалось у них на пути. Кто-то пнул Бэгнолла ногой под зад и крикнул: -- Вставай и беги, кретин! Слова были произнесены по-английски, и, повернув голову, Бэгнолл увидел Эмбри, занесшего ногу для нового удара. -- Я в порядке, -- крикнул Бэгнолл и вскочил на ноги. Адреналин бушевал у него в крови, заставил устремиться вперед, в лес -- в эту минуту он напоминал самому себе испуганного оленя. Бэгнолл мчался на север -- точнее, в противоположную от танков и вертолетов сторону. Эмбри не отставал. Бэгнолл на бегу спросил: -- А где Альф? -- Боюсь, остался лежать там, -- ответил Эмбри. Это известие потрясло Бэгнолла так, будто в него ударила целая очередь из вражеской машины, висящей в воздухе. Глядя на русских и немцев, сраженных пулями или разорванных на куски минами, он испытывал к ним сострадание. Но потерять члена своей команды оказалось в десять раз тяжелее -- словно зенитный снаряд угодил в бок "Ланкастера" и убил бомбардира. А поскольку Уайт _был_ в Пскове одним из трех людей, с которыми Бэгнолл мог поговорить по-английски, он особенно остро ощутил потерю. Пули продолжали метаться между деревьями, впрочем, теперь, главным образом, позади спасающихся бегством англичан. Танки ящеров преследовали партизан не так упорно, как они ожидали. -- Может быть, не хотят попробовать "коктейль Молотова", который им сбросит на головы устроившийся на дереве партизан, прежде чем они успеют его заметить, -- предположил Эмбри, когда Бэгнолл поделился с ним своими наблюдениями. -- Может быть, -- согласился с ним борт инженер. -- Знаю только, что я боюсь их до смерти. Пушечный огонь, ракеты и пулеметная стрельба оглушили Бэгнолла, смутно, будто издалека, он слышал крики ужаса и стоны раненых. Один из вертолетов улетел, а за ним и другой, предварительно полив лес последней порцией огня. Бэгнолл посмотрел на запястье, светящиеся стрелки часов показывали, что с момента первых выстрелов прошло всего двадцать минут. Двадцать минут, которые растянулись, превратившись в пылающий ад. Не будучи религиозным человеком, Бэгнолл вдруг подумал, что не знает, сколько же продолжаются настоящие адские муки. Но в следующее мгновение он вернулся в настоящее, споткнувшись о тело раненого русского, который лежал в луже крови, черной на фоне ночного снега. -- Боже мой! -- стонал русский. -- Боже мой!.. -- Господи! -- выдохнул Бэгнолл, сам того не зная, переведя слова раненого. -- Кен, иди сюда. Помоги мне. Это женщина. -- Я слышу. Пилот и Бэгнолл остановились около раненой партизанки. Она прижала руку к боку, пытаясь остановить кровотечение. Как можно осторожнее. Бэгнолл расстегнул стеганую куртку и кофту, чтобы осмотреть рану. Ему пришлось заставить женщину убрать руку, прежде чем он перевязал рану, взяв бинт из своей аптечки. Она стонала, металась на земле, слабо сопротивлялась попыткам ей помочь. -- Немцы, -- стонала несчастная. -- Она думает, что мы немцы, -- сказал Эмбри. -- Вот, введи ей это. -- Он протянул ампулу с морфием. Делая укол, Бэгнолл подумал, что они только зря тратят драгоценный препарат: женщина все равно не выживет. Повязка уже насквозь промокла. В больнице ее, возможно, спасли бы, но здесь, в ледяной глуши... -- Artzt! -- крикнул он по-немецки. -- Gibt es Artzt hier? Здесь есть врач? Никто ему не ответил, словно раненая женщина и они с Эмбри остались одни в лесу. Партизанка вздохнула, когда морфий притупил боль, и через несколько секунд умерла. -- По крайней мере, она ушла спокойно, -- сказал Эмбри, и Бэгнолл понял: пилот тоже знал, что женщина не выживет. Он оказал ей последнюю услугу -- она умерла без боли. -- Теперь нужно позаботиться о том, чтобы самим остаться в живых, -- проговорил Бэгнолл. Посреди зимнего леса, после разгромного поражения, наглядно продемонстрировавшего, каким образом ящерам удается захватить и удерживать огромные территории, сражаясь с самыми мощными военными державами мира, стоило подумать, как претворить, казалось бы, такой простой план в жизнь. * * * -- Подходите и посмотрите, какие поразительные вещи выделывает иностранный дьявол, и всего лишь при помощи папки, мяча и перчатки -- зазывала Лю Хань -- Подходите и посмотрите! Подходите! Циркачи и представители шоу-бизнеса пользовались огромным успехом в лагере беженцев. Бобби Фьоре подбросил кожаный мяч, который сам смастерил, и легко ударил его своей особенной палкой -- он называл ее _бита_. Мяч взмыл в воздух на несколько футов и вертикально упал на землю. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, он ударил его снова и снова, и снова. -- Видите? -- показала на него Лю Хань. -- Иностранный дьявол жонглирует без помощи рук! Толпа разразилась аплодисментами. Несколько человек бросили монетки в миску, стоявшую у ног Лю Хань. Другие зрители складывали на подстилку рядом с миской рисовые лепешки и овощи. Все отлично понимали, что тот, кто их развлекает, должен есть, иначе он не сможет больше выступать. Когда поток подношений иссяк, Бобби Фьоре подбросил мяч в последний раз, поймал его свободной рукой и посмотрел на Лю Хань. Она окинула толпу взглядом и спросила: -- Кто хочет посоревноваться с иностранным дьяволом и выставить его на посмешище? Кто готов попробовать победить его в простой игре? Вперед выступило сразу несколько мужчин. Ничто не доставляло китайцам большего удовольствия, чем возможность посмеяться над европейцем или американцем. Лю Хань указала на миску и подстилку: хотите развлечься, платите. Почти все желающие принять участие в состязании сделали свои взносы без возражений, и только один сердито спросил: -- А что за игра такая? Бобби Фьоре протянул Лю Хань мяч. Держа его одной рукой, она наклонилась и подняла плоский холщовый мешок, набитый тряпками. Показала его зрителям. Затем она снова положила мешок на землю, передала мяч сердитому мужчине и сказала: -- Очень простая игра. Ничего сложного. Иностранный дьявол отойдет на достаточное расстояние, а потом побежит к мешку. Тебе нужно встать около него и коснуться мячом иностранного дьявола прежде, чем тот доберется до мешка. Если ты победишь, мы вернем тебе твои деньги и еще столько же в придачу. -- Ну, это _и в самом деле_ просто, -- мужчина, державший мяч в руках, выпятил грудь и бросил серебряный доллар в миску. Тот весело зазвенел. -- Я попаду в него мячом, что бы он ни делал. Лю Хань повернулась к толпе. -- Расступитесь, пожалуйста, дайте иностранному дьяволу место! Весело обсуждая сделку, зрители расступились, образовав узкий проход. Бобби Фьоре отошел примерно на сто футов, повернулся и кивнул своему противнику. Тот не посчитал необходимым ответить на приветствие. Несколько человек укоризненно покачали головой, осуждая его высокомерие. Впрочем, многие считали, что соблюдать правила приличия с иностранным дьяволом не обязательно. Бобби Фьоре еще раз поклонился, а затем помчался прямо на мужчину с мячом. Китаец вцепился в него обеими руками, словно держал в руках камень. Фьоре приближался, и он приготовился к столкновению. Но столкновения не произошло. В последнее мгновение Фьоре упал на землю, перекатился на бок, избежал неуклюжего броска, сделанного его противником, и коснулся ногой мешка. -- Игра! -- крикнул он на своем родном языке Лю Хань не очень понимала, что значит слово "игра" в данном случае, но твердо знала, что он победил. -- Кто следующий? -- выкрикнула она, забирая мяч у побежденного. -- Подождите! -- завопил тот сердито, а потом заявил, обращаясь к толпе: -- Вы все видели! Иностранный дьявол меня обманул! Лю Хань охватил страх. Она и сама называла Бобби Фьоре "янг квей-дзе" -- иностранный дьявол -- но только затем, чтобы зрители понимали, о ком идет речь. В устах разозленного китайца эти слова Прозвучали, как клич, который мог в любую минуту превратить веселую толпу в скопление разъяренных безумцев. Однако прежде чем она успела что-то ответить, Бобби заговорил на своем не слишком хорошем китайском: -- Нет обмана. Не говорить пусть. Кто быстрый, тот выиграть. А он медленны-ы-ый. -- Бобби протянул последнее слово так, как не произнес бы его ни один китаец, и потому оно прозвучало особенно обидно. -- Он прав, By... ты не достал на целый ли, -- крикнул кто-то из толпы. Конечно, ли -- треть мили -- многовато. Но мяч даже рядом не пролетел. -- Ладно, дай-ка _мне_ мяч, -- сказал очередной желающий сразиться с чужаком. -- Уж я-то точно попаду в иностранного дьявола. -- Он произнес эти слова без презрения, также, как Лю Хань -- чтобы обозначить, о ком идет речь. Лю Хань молча показала на миску. By, сердито топая, удалился, а следующий игрок сделал свой взнос бумажными деньгами. Лю Хань не любила их из-за того, что марионеточное японское правительство сделало с Китаем -- и ее собственной семьей -- перед приходом ящеров. Но японцы продолжали сражаться с инопланетянами, что поднимало их престиж и вызывало уважение, которого к ним никто не испытывал раньше. Она протянула мужчине мяч. Фьоре стряхнул грязь со штанов и попросил зрителей расступиться, чтобы иметь возможность стартовать. Китаец встал перед мешком, держа мяч в левой руке и, наклонившись чуть влево, словно стараясь помешать Бобби использовать его излюбленный трюк. Бобби снова пробежал между весело болтающими китайцами. Приблизившись на несколько шагов к поджидавшему его противнику, он сделал одно короткое движение в том направлении, куда наклонился китаец. Тот радостно крикнул "Ха!" и швырнул мяч. Однако ничего у него не вышло. Бобби Фьоре быстро переместил весь свой вес на другую ногу, и ловко, словно акробат, изменил направление движения. Мяч полетел влево, Бобби отскочил вправо. -- Игра! -- снова крикнул он. Его противник печально улыбнулся и бросил мяч Лю Хань, он понял, что его перехитрили. -- Посмотрим, удастся ли кому-нибудь попасть мячом в иностранного дьявола, -- сказал он с восхищением в голосе. -- Если мне не удалось, бьюсь об заклад, что не сможет никто. Еще один мужчина выложил хороший кусок свинины за возможность попытаться обыграть Бобби Фьоре. Предыдущий соперник Бобби начал заключать групповые пари. Он решил, что теперь, когда Бобби использовал свои два трюка, в запасе у него ничего не осталось. Однако иностранный дьявол тут же продемонстрировал, что это не так. Вместо того чтобы метнуться вправо или влево, он плюхнулся на живот и, просунув руку между ног своего изумленного противника, дотронулся до мешка, прежде чем мяч коснулся его спины. -- Игра! Теперь к его ликующему голосу присоединились и зеваки из толпы. Бобби выступал, пока оставались желающие платить за то, чтобы попытаться попасть в него мячом. Он прибегал к самым разным хитростям -- отклонялся то в одну сторону, то в другую, иногда мчался прямо по центру. Пару раз его противникам удавалось угадать направление движения, но Лю Хань внимательно следила за тем, чтобы в миске оставались деньги, а на подстилке продукты. Дела у них шли прекрасно. Когда зрителям начало надоедать развлечение, Лю Хань крикнула: -- Хотите взять реванш? -- Она подбросила мяч в воздух. -- Давайте, швыряйте мяч в иностранного дьявола. Он не станет уклоняться, и если вам удастся попасть куда-нибудь, кроме его рук, вы получите в три раза больше того, что поставили. Кто первый? Пока она раззадоривала толпу, Бобби Фьоре надел кожаную перчатку, которую сделал вместе с мячом. Он встал у стены хижины, затем сжал другую руку в кулак и ударил им в перчатку, словно не сомневаясь в том, что никто не сможет сделать меткого броска. -- А с какого расстояния? -- спросил мужчина, который заключал групповые пари. Лю Хань отошла примерно на сорок футов. Бобби Фьоре ей улыбнулся. -- Хочешь попытаться? -- спросила она у мужчины. -- Да, сейчас ка-а-к швырну, -- ответил тот, бросая деньги в миску. -- Вот увидишь, я попаду ему прямо между уродливых глаз. Уж можешь не сомневаться. Он несколько раз подбросил мяч в воздух, точно хотел почувствовать его вес в руке, а потом, как и обещал, метнул прямо в голову Фьоре. Бум! Звук, с которым мяч ударил в необычную кожаную перчатку, напоминал пистолетный выстрел. Лю Хань вздрогнула, а в толпе раздались испуганные крики. Бобби Фьоре откатил мяч Лю Хань. Она наклонилась, подобрала его и спросила: -- Кто следующий? -- Я готов поспорить, что следующий тоже не попадет, -- крикнул мужчина, которому понравилось заключать пари со зрителями. -- Плачу пять к одному. Он не сомневался, что раз ему не удалось попасть в Бобби Фьоре, то это, вообще, невозможно. Еще один смельчак заплатил Лю Хань и бросил мяч. Бум! Однако он попал не в перчатку, а в стену хижины -- не рассчитал силу броска, и Бобби даже не пошевелился. Фьоре подобрал мяч и предложил ему предпринять новую попытку. -- Давай, попробуй еще раз. -- Лю Хань научила его этой фразе. Но прежде чем китаец снова прицелился, из хижины вышла пожилая женщина и принялась кричать на Лю Хань: -- Что вы тут вытворяете? Собрались напугать меня до полусмерти? Ну-ка, перестаньте колотить по моему дому своими палками! Я решила, что мне на голову свалилась бомба. -- Никакая не бомба, бабушка, -- вежливо проговорила Лю Хань. -- Мы просто играем. Заключаем пари. Старуха продолжала сердито вопить, и Лю Хань дала ей три доллара. Та сразу же ушла в свою хижину -- очевидно, ее больше не беспокоила судьба дома. На сей раз паренек швырнул мяч удачнее, но Бобби все равно его поймал. Китаец разразился визгливыми ругательствами, словно кот, которому прищемили хвост. Если пожилая женщина в самом начале решила, что в ее хижину угодила бомба, к концу следующего часа она наверняка уже не сомневалась, что ящеры выбрали ее жилище в качестве боевого полигона для тренировки точности бомбометания. Наблюдая за происходящим, Лю Хань пришла к выводу, что ее соплеменники бросают из рук вон плохо. Двое даже в стену дома умудрились не попасть. Когда желающих посоревноваться с ловким иностранным дьяволом не осталось, Лю Хань спросила: -- У кого есть бутылка или глиняный горшок, с которым вам не жалко расстаться? Высокий мужчина сделал последний глоток сливового бренди и протянул ей пустую бутылку. -- У меня, -- заявил он, обдав ее густым сливовым перегаром. Лю Хань отдала бутылку Бобби, который поставил ее на перевернутое ведро перед стеной дома, а затем отошел и встал дальше того места, с которого его обстреливали желающие быстро заработать. -- А сейчас иностранный дьявол покажет вам, как следует правильно бросать мяч, -- проговорила Лю Хань. Она вдруг занервничала, ведь бутылка казалась такой маленькой. Бобби Фьоре может легко промахнуться и "потерять лицо". По тому, как он напрягся, она поняла, что он тоже боится промахнуться. Бобби отвел руку назад, затем выбросил ее вперед, одним уверенным скользящим движением -- ни один китаец так не делал. Набирая скорость, мяч помчался к цели и угодил прямо в бутылку. Во все стороны полетели зеленые осколки. Толпа возбужденно зашумела. Кто-то принялся аплодировать. Бобби Фьоре поклонился. -- На сегодня все, -- объявила Лю Хань. -- Через пару дней мы повторим наше представление. Надеюсь, вы получили удовольствие. Она собрала продукты, которые они с Бобби заработали. Бобби взял деньги, мяч, перчатку и биту. И этим тоже он отличался от китайцев, которых знала Лю Хань: они заставили бы ее нести все. Она уже успела заметить в самолете, который никогда не садился на землю, что Бобби обладал удивительными качествами, характерными только для иностранных дьяволов. Кое-какие из них, например, его пристрастия в ед