е, ее раздражали. Но некоторые доставляли настоящее удовольствие. -- Шоу хорошо? -- спросил он и вопросительно кашлянул на манер ящеров. -- Шоу прошло просто замечательно, -- ответила Лю Хань и выразительно кашлянула в ответ. -- Ты очень здорово все проделал, особенно, в конце -- ты рискнул с бутылкой. Но у тебя получилось. Очень хорошо. В основном, она говорила по-китайски, а, значит, ей приходилось по несколько раз повторять свои слова или использовать совсем простые обороты. Когда Фьоре понял, что она сказала, он улыбнулся и обнял ее за пополневшую талию. Лю Хань специально уронила луковицу, чтобы высвободиться из его рук, делая вид, что ей необходимо наклониться. Она мечтала о том, чтобы иностранный дьявол побыстрее излечился от своей привычки демонстрировать чувства на людях. Такое поведение не только ее смущало, но и унижало в глазах тех, кто на них смотрел. Когда они подошли к хижине, в которой жили, она перестала волноваться по поводу таких мелочей. Возле их двери стояло сразу несколько чешуйчатых дьяволов -- тела двоих украшала необычная раскраска, другие держали в руках оружие. Один из чешуйчатых дьяволов с ярко раскрашенным телом заговорил по-китайски с сильным шипящим акцентом: -- Вы те человеческие существа, что живут в этой хижине, вас доставили сюда с корабля "29-й Император Фессодж"? -- Последние три слова он произнес на своем родном языке. -- Да, недосягаемый господин, -- ответила Лю Хань. Судя по удивлению, появившемуся на лице Бобби, он не понял вопроса. Несмотря на то, что чешуйчатый дьявол употребил знакомые ей слова, Лю Хань тоже с трудом разобрала, что он спросил. Назвать самолет, который никогда не садится на землю, кораблем! -- Кто из вас носит в своем животе зародыш, который в дальнейшем станет человеческим существом? -- спросил раскрашенный дьявол. -- Я, недосягаемый господин. Наверное, уже в сотый раз Лю Хань почувствовала презрение к маленьким чешуйчатым дьяволам. Они не только не научились различать мужчин и женщин, им все люди казались на одно лицо. А таких, как Бобби Фьоре с его длинным носом и круглыми глазами, в лагере вообще не было, однако чешуйчатые дьяволы не понимали, что он здесь чужой. Один из маленьких дьяволов с пистолетом показал на Лю Хань и что-то прошипел своему спутнику. Тот раскрыл мерзкую пасть -- так они смеялись. Им люди тоже казались отвратительными. Дьявол, говоривший по-китайски, заявил: -- Зайдите в маленький дом, оба. Нам нужно вам кое-что сказать и спросить. Лю Хань и Бобби Фьоре повиновались. Два ящера, занимавших высокое положение, быстро вбежали в хижину, чтобы занять места у очага на камнях, которые одновременно поддерживали и постель. С удовлетворенными вздохами они опустились на теплые глиняные плиты -- Лю Хань заметила, что маленьким дьяволам очень не нравится холодная погода. Охраннику, который тоже явно замерз, пришлось остаться возле двери, чтобы следить за опасными и свирепыми человеческими существами. -- Я Томалсс, -- представился дьявол, говоривший по-китайски, он слегка заикнулся на первом звуке и с шипением произнес последний. -- Сначала я хочу знать, что вы делали с этими странными вещами. -- Он повернул глазные бугорки в сторону мяча, перчатки и биты, которые Бобби держал в руках. -- Вы говорите по-английски? -- спросил Фьоре, когда Лю Хань перевела вопрос на язык, понятный только им двоим. Когда ни тот, ни другой дьявол ничего не ответили, он пробормотал: -- Вот дерьмо! -- А потом, повернувшись к ней, сказал: -- Ты отвечай. Они моего языка не знают. -- Недосягаемый господин, -- начала Лю Хань и поклонилась Томалссу, словно он являлся старейшиной ее родной деревни в те дни (неужели меньше года назад?), когда у нее была родная деревня... а в ней -- старейшина. -- Мы устроили представление, чтобы немного развлечь людей, живущих в лагере, а также заработать денег и продуктов для себя. Томалсс зашипел, переводя ее слова своему спутнику, который, скорее всего, не знал никакого человеческого языка. Тот что-то прошипел в ответ. -- А зачем вам это? -- спросил Томалсс по-китайски. -- Мы дали вам дом и достаточно денег, чтобы вы могли покупать для себя еду. Зачем нужно еще? Разве вам не хватает того, что вы получаете? Лю Хань задумалась. Вопрос чешуйчатого дьявола проникал в самую суть Тао -- иными словами, того, как должен жить человек. Иметь слишком много -- или стремиться получить как можно больше материальных благ -- считалось недостойным (хотя Лю Хань заметила, что почти никто из тех, кто был богат, не отказывался от своего имущества). -- Недосягаемый господин, -- осторожно проговорила она, -- мы стараемся запастись продуктами, чтобы не нуждаться в самом необходимом, если в лагере начнется голод. Деньги нам требуются по той же причине. А еще затем, чтобы сделать нашу жизнь более удобной. Разве мы плохо поступаем? Чешуйчатый дьявол не ответил прямо на ее вопрос. Он только спросил: -- А в чем суть вашего представления? Оно не должно представлять опасность для детеныша, который развивается внутри тебя. -- Оно не представляет никакой опасности, недосягаемый господин, -- заверила его Лю Хань. Она обрадовалась бы такой заботе, если бы Томалсс по-настоящему волновался за нее и малыша. Но на самом деле, на ее чувства ему было наплевать. Лю Хань, Бобби Фьоре и их будущий ребенок интересовали чешуйчатых дьяволов только как объекты экспериментов. Это тоже ее беспокоило. Что они сделают, когда Лю Хань родит ребенка? Заберут его так же, как отняли у нее родную деревню и все, что она любила? Захотят выяснить, как быстро она сможет забеременеть снова? Ужасных возможностей больше, чем достаточно. -- И как же вы развлекаете других? -- с подозрением спросил Томалсс. -- Главным образом, я говорю за Бобби Фьоре, который не очень хорошо знает китайский, -- ответила Лю Хань. -- Рассказываю зрителям, как он будет бросать, ловить и ударять по мячу. Этому искусству, с которым мы, китайцы не знакомы, он научился у себя на родине. Все, что для нас ново и необычно, веселит и помогает скоротать время. -- Какая глупость! -- возмутился маленький дьявол. -- Развлекать должно то, что хорошо известно и привычно. Неужели новое и непонятное может быть интересным? Вы же... как сказать... не знаете... Неужели вы не боитесь неизведанного? Лю Хань поняла, что он еще более консервативен, чем китайцы. Это открытие ее потрясло. Чешуйчатые дьяволы разрушили ее жизнь, не говоря уже о безобразиях, которые они устроили в Китае, да и во всем мире. Более того, маленькие дьяволы имели в своем распоряжении удивительные машины, начиная от камер, которые снимают картинки в трех измерениях, и кончая похожими на стрекоз самолетами, никогда не опускающимися на землю. Она относилась к ним, как к полоумным изобретателям -- американцы или еще какие-нибудь иностранные дьяволы, только с чешуйчатыми раскрашенными телами. А на самом деле все обстояло иначе. Бобби Фьоре пришел в восторг от возможности внести в их тоскливую жизнь в лагере что-то новое, да еще и заработать немного денег. Ей тоже понравилась его идея. Чешуйчатым дьяволам их поведение казалось пугающим и необъяснимым. Впрочем, ведь Лю Хань тоже не понимала их нравов. Ее задумчивость вывела Томалсса из себя. -- Отвечай! -- рявкнул он. -- Прошу меня простить, недосягаемый господин, -- быстро проговорила Лю Хань. Ей совсем не хотелось раздражать маленьких дьяволов. Ведь они могут выгнать их с Бобби из дома, отправить ее назад в самолет, который никогда не садится на землю, и снова превратить в шлюху. Они могут отобрать у нее ребенка, как только он родится... Они могут сделать столько всяких ужасных вещей, что ей даже не хватит воображения, чтобы их себе представить. -- Просто я думала о том, что человеческие существа любят все новое. -- Я знаю. -- Томалсс явно не одобрял такого отношения к жизни; короткий обрубок его хвоста метался из стороны в сторону, как у разозлившейся кошки. -- Ужасный недостаток, это ваше проклятье, Большие Уроды. -- Последние два слова он произнес на своем родном языке, но маленькие чешуйчатые дьяволы употребляли их достаточно часто, и Лю Хань знала, что они обозначают. Томалсс продолжал: -- Если бы не безумное любопытство обитателей Тосева-3, Раса давно покорила бы ваш мир. -- Прошу меня простить, недосягаемый господин, но я вас не понимаю, -- сказала Лю Хань. -- При чем тут новые или старые развлечения? Когда мы смотрим на одно и то же много раз, нам становится скучно. Лю Хань не могла взять в толк, как покорение мира связано с надоевшими представлениями. -- Раса тоже знакома с понятием, которое ты выразила словом "скучно", -- признал Томалсс. -- Но у нас такое состояние возникает гораздо медленнее и после очень длительного времени. Мы всегда довольны тем, что у нас есть -- в отличие от вас. Два других народа, с которыми мы знакомы, относятся к жизни точно так же. Вы, Большие Уроды, не укладываетесь ни в одну из знакомых нам схем. Лю Хань не особенно беспокоилась по этому поводу, хотя у нее и появились сомнения в том, что она правильно поняла чешуйчатого дьявола. Неужели, кроме них, на свете живут еще какие-то необычные существа? Не может быть. Однако год назад она ни за что не поверила бы в чешуйчатых дьяволов. Томалсс шагнул вперед и сжал ее левую грудь своей когтистой лапой. -- Эй! -- крикнул Бобби Фьоре и вскочил на ноги. Чешуйчатый дьявол возле двери тут же наставил на него оружие. -- Все в порядке, -- успокоила его Лю Хань. -- Мне не больно. Она не обманула Бобби. Прикосновение было мягким. И хотя когти проникли сквозь тонкую одежду Лю Хань, Томалсс ее даже не оцарапал. -- Ты дашь детенышу жидкость из своего тела, она будет вытекать из этих штук, чтобы он ел? -- Когда Томалсс заговорил о вещах, не знакомых представителям его вида, его китайский сразу стал не слишком внятным. -- Молоко. Да, -- ответила Лю Хань, специально назвав нужное слово. -- Молоко.. -- Томалсс повторил слово, стараясь его запомнить. Лю Хань поступала точно так же, когда Бобби произносил что-нибудь по-английски. Чешуйчатый дьявол продолжил допрос: -- Когда твоя пара, самец... -- Он показал на Бобби Фьоре... -- их жует, он тоже получает молоко? -- Нет, нет. -- Лю Хань с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. -- Зачем тогда он так поступает? -- поинтересовался Томалсс. -- Какова... функция? Я употребил правильное слово? -- Да, правильное, недосягаемый господин, -- со вздохом произнесла Лю Хань. Маленькие дьяволы так открыто рассуждали о спаривании, что она уже давно рассталась с чувством стыда и перестала смущаться. -- Он не получает из них молоко. Он доставляет мне удовольствие и возбуждается сам. -- Отвратительно, -- вынес окончательный приговор Томалсс. Затем он заговорил на своем родном языке с дьяволом, у которого была особым образом раскрашена шкура. Охранник у двери все время переводил свои глазные бугорки с Лю Хань на Бобби Фьоре. -- Что происходит? -- потребовал ответа Бобби. -- Милая, они опять задают неприличные вопросы? Хотя он любил публично демонстрировать свои чувства, чего не стал бы делать ни один китаец, Бобби по-прежнему вел себя гораздо сдержаннее, чем Лю Хань, когда речь заходила об интимных вопросах. -- Да, -- грустно ответила она. Чешуйчатый дьявол с ярким рисунком на теле, который не говорил по-китайски, что-то возбужденно сказал Томалссу, и тот повернулся к Лю Хань. -- Вы сказали kee-kreek! Это же наш язык, а не ваш. -- Прошу меня простить, недосягаемый господин, но я не знаю, что такое kee-kreek. -- ответила Лю Хань. -- Ну... -- Томалсс вопросительно кашлянул. -- Теперь понимаешь? -- Да, недосягаемый господин, -- сказала Лю Хань. -- Теперь понимаю. Бобби Фьоре иностранный дьявол, который приехал из далекой страны. У него и у меня разные слова. Когда мы находились на самолете, никогда не опускающемся на землю... -- Где? -- переспросил Томалсс, а когда Лю Хань объяснила, проговорил: -- А, на корабле. Лю Хань продолжала не понимать, как может называться кораблем то, что никогда не касалось воды, но маленький дьявол весьма уверенно настаивал на своем, поэтому она сказала: -- Когда мы были на корабле, недосягаемый господин, нам пришлось научиться некоторым словам из языков друг друга. А поскольку мы оба знали кое-что из вашего, мы употребляли и их. И продолжаем так делать. Томалсс перевел ее слова другому чешуйчатому дьяволу, который что-то долго говорил в ответ. -- Старраф, -- назвал наконец Томалсс своего спутника по имени, -- сказал, что вам не пришлось бы переключаться с одного языка на другой, если бы вы все говорили на одном и том же наречии, как мы, например. Когда мы покорим ваш мир, все Большие Уроды, оставшиеся в живых, будут пользоваться нашим языком, так же, как работевляне, халессианцы и другие народы Империи. Лю Хань прекрасно понимала, что если люди будут разговаривать на одном языке, жизнь станет намного проще. Даже другие диалекты китайского она понимала не достаточно хорошо. Но от уверенности, прозвучавшей в словах Томалсса, ей стало не по себе. Казалось, маленький дьявол не сомневается в том, что они покорят ее мир. Более того, смогут сделать с его обитателями (точнее, с теми, кто останется в живых) все, что пожелают. Старраф снова заговорил, и Томалсс перевел: -- Вы показали нам, что Большие Уроды не безнадежно глупы и могут научиться языку Расы. Мы видели подтверждение своим предположениям и в других местах. Может быть, нам стоит заняться с теми, кто находится в лагерях. Так начнется ваш путь в Империю. -- Ну, что теперь? -- спросил Бобби Фьоре. -- Они хотят научить всех говорить так, как разговариваем мы с тобой, -- ответила Лю Хань. Она знала, что чешуйчатые дьяволы могущественны, с того самого момента, как они свалились с неба прямо на ее родную деревню. Однако Лю Хань не особенно задумывалась над тем, как они ведут себя в других местах. В конце концов, она всего лишь крестьянка, которую не беспокоят судьбы мира, если только они напрямую не влияют на ее собственную жизнь. Неожиданно она поняла, что маленькие дьяволы не только намереваются покорить человечество, они собираются сделать людей похожими на себя. Ее возмутило это даже больше, чем все остальное, но как помешать чешуйчаты дьяволам, Лю Хань не знала. * * * Мордехай Анелевич стоял по стойке "смирно" в кабинете Золраага, а правитель Польши его отчитывал: -- Ситуация в Варшаве с каждым днем становится все менее удовлетворительной, -- заявил Золрааг на очень неплохом немецком. -- Сотрудничество между вами, евреями, и Расой, процветавшее раньше, перестало приносить плоды. Анелевич нахмурился. После того, что нацисты творили в варшавском гетто, слово "евреи", произнесенное на немецком языке, вызывало очень неприятные ассоциации. К тому же, Золрааг употребил его с презрением, практически ничем не отличающимся от немецкого. Единственная разница заключалась в том, что ящеры относились как к существам второго сорта ко всему человечеству, а не только к евреям. -- И кто же виноват? -- поинтересовался он, стараясь не выдать Золраагу своего беспокойства. -- Мы приветствовали вас, как освободителей. Надеюсь, вы не забыли, что мы проливали свою кровь, чтобы помочь вам занять город, недосягаемый господин. И что мы получили в качестве благодарности? С нами обращаются почти так же возмутительно, как при нацистах. -- Неправда, -- проговорил Золрааг. -- Мы дали вам оружие. Вы теперь можете воевать не хуже Армии Крайовой, польской национальной армии. Вы даже превосходите их по количеству вооружения. Почему же вы утверждаете, что мы с вами плохо обращаемся? -- Вам наплевать на нашу свободу, -- ответил глава еврейского сопротивления. -- Вы используете нас для достижения собственных целей, а еще для того, чтобы поработить другие народы. Мы и сами были рабами. Нам это не нравится. И у нас нет никаких оснований считать, что другим такие порядки доставят удовольствие. -- Раса _будет_ править вашим миром и всеми его народами, -- заявил Золрааг с такой же уверенностью, как если бы он сказал: "Завтра взойдет солнце". -- Тот, кто сотрудничает с нами, займет более высокое положение. До войны Анелевич был самым обычным евреем, учился в польской гимназии и университете. И знал, как звучит по латыни словосочетание "сотрудничать". Он еще не забыл, как относился к эстонским, латвийским и украинским шакалам, помогавшим нацистским волкам патрулировать варшавское гетто -- а еще Анелевич отлично помнил, с каким презрением смотрел на еврейскую полицию, предававшую свой народ ради куска хлеба. -- Недосягаемый господин, -- серьезно проговорил он, -- очень хорошо, что ваше оружие помогает нам защищаться от поляков. Но большинство из нас скорее умрет, чем согласится помогать вам так, как вы того требуете. -- Да, я видел и не могу понять причин такого необычного поведения, -- сказал Золрааг. -- Зачем добровольно отказываться от преимуществ, которые дает сотрудничество с нами? -- Из-за того, _что_ нам придется сделать, чтобы получить эти самые преимущества, -- ответил Анелевич. -- Бедняга Мойше Русси не захотел выступать с вашими лживыми заявлениями, и вам пришлось переделывать его речи, чтобы они звучали так, как вам нужно. Не удивительно, что он исчез. И не удивительно, что, как только у него появилась возможность, он сообщил всему миру, что вы лжецы. Золрааг повернул к нему свои глазные бугорки. Медленное, намеренное движение было пугающим, словно на Анелевича уставились два орудийных дула, а не органы зрения. -- Мы и сами хотели бы побольше узнать о том, что тогда произошло, -- сказал он. -- _Герр_ Русси был вашим коллегой, нет, больше -- другом. Нас интересует, помогали вы ему или нет? И каким образом ему удалось бежать? -- Вы допросили меня, когда я находился под воздействием какого-то особого препарата, -- напомнил ему Анелевич. -- Нам удалось выяснить гораздо меньше, чем хотелось бы... учитывая результаты испытаний, -- признался Золрааг. -- По-видимому, те, над кем мы ставили первые эксперименты, нас обманули, и мы неверно трактовали их реакции. Вы, тосевиты, обладаете талантом создавать самые необычные и неожиданные проблемы. -- Благодарю вас, -- сказал Анелевич и ухмыльнулся. -- Мои слова не комплимент, -- рявкнул Золрааг. Анелевич это прекрасно знал. Поскольку он принимал самое непосредственное участие в эвакуации Русси и в создании знаменитой изобличительной речи и записи, он был рад услышать, что препарат, на который ящеры возлагали такие надежды, оказался совершенно бесполезным. -- Я позвал вас сюда, герр Анелевич, -- заявил Золрааг, -- вовсе не затем, чтобы выслушивать ваши тосевитские глупости. Вы должны положить конец безобразному поведению евреев, не желающих нам помогать. В противном случае, нам придется вас разоружить и вернуть туда, где вы находились перед нашим прилетом на Тосев-3. Анелевич наградил ящера серьезным, оценивающим взглядом. -- Значит, вот до чего дошло, так? -- сказал он, наконец. -- Именно. -- Вам не удастся разоружить нас без потерь. Мы будем сопротивляться, -- спокойно проговорил Анелевич. -- Мы победили немцев. Неужели вы думаете, что мы не справимся с вами? -- Не сомневаюсь, справитесь, -- ответил Анелевич. -- Но мы все равно будем сражаться, недосягаемый господин. Теперь, когда у нас есть винтовки, мы их добровольно не отдадим. Разумеется, вы одержите верх, но мы тоже сумеем причинить вам урон -- так или иначе. Скорее всего, вы попытаетесь напустить на нас поляков. Но если вы заберете у нас оружие, они будут опасаться, что с ними произойдет то же самое. Золрааг ответил не сразу. Анелевич надеялся, что ему удалось вывести ящера из равновесия. Представители Расы были отличными солдатами, и у них имелась практически непобедимая техника. Но когда дело доходило до дипломатии, они превращались в наивных детей и не понимали, к чему могут привести их действия. -- Мне кажется, вы не понимаете, герр Анелевич, -- проговорил, наконец, правитель. -- Мы возьмем заложников, чтобы заставить вас сложить оружие. -- Недосягаемый господин, по-моему, не понимаете вы, -- сказал Анелевич. -- Все, что вы собираетесь с нами сделать, уже было до того, как вы прилетели. Только в тысячу раз хуже. Мы станем бороться до последней капли крови, чтобы это не повторилось. Вы намерены возродить Аушвиц и Треблинку и другие лагеря смерти? -- Нечего говорить о подобных ужасах. Немецкие концентрационные лагеря привели ящеров, в том числе и Золраага, в ужас. Их возмущение сыграло им на руку. Тогда Русси, Анелевич и многие другие евреи не считали, что поступают плохо, помогая ящерам донести до всего мира рассказы о зверствах нацистов. -- Ну, в таком случае, выступив против вас, мы ничего не теряем, -- заявил Анелевич. -- Мы собирались вести боевые действия против немцев, несмотря на то, что у нас практически не было оружия. Теперь оно у нас появилось. Нацистского режима больше не будет. Мы вам не позволим его установить. Нам нечего терять! -- А жизни? -- спросил Золрааг. Анелевич сплюнул на пол кабинета правителя. Он не знал, понял ли Золрааг, сколько презрения содержится в его жесте. Но надеялся, что понял. -- А зачем нужна жизнь, когда тебя загоняют в гетто и заставляют голодать? Больше этого с нами никто не сделает, недосягаемый господин. Можете поступать со мной так, как сочтете нужным. Другой еврей, который станет вашей марионеткой, скажет то же самое -- или с ним разберутся свои же. -- Я вижу, вы не шутите, -- удивленно проговорил Золрааг. -- Конечно, нет, -- ответил Анелевич. -- вы говорили с генералом Бор-Комаровским о разоружении польской армии? -- Ему это не понравилось, но он повел себя совсем не так резко, как вы, -- сказал Золрааг. -- Он лучше воспитан, -- пояснил Анелевич и про себя добавил парочку ругательств. Вслух же он заявил: -- Не надейтесь, что он станет с вами по-настоящему сотрудничать. -- Никто из тосевитов не хочет с нами по-настоящему сотрудничать, -- грустно пожаловался Золрааг. -- Мы думали, что вы, евреи, являетесь исключением, но я вижу, мы ошиблись. -- Мы многим вам обязаны за то, что вы вышвырнули нацистов и спасли нас от лагерей смерти, -- ответил Анелевич. -- Если бы вы относились к нам, как к свободному народу, заслуживающему уважения, мы бы с радостью вам помогали. Но вы хотите стать новыми господами и обращаться со всеми на Земле так, как нацисты обращались с евреями. -- В отличие от немцев, мы не станем вас убивать, -- возразил Золрааг. -- Не станете, но сделаете своими рабами. А потом все люди на Земле забудут, что такое свобода. -- Ну и что тут такого? -- спросил Золрааг. -- Я знаю, что вам этого не понять, -- проговорил Анелевич -- печально, поскольку Золрааг, если сделать, конечно, скидку на его положение, был вполне приличным существом. Среди немцев тоже попадались нормальные люди. Далеко не всем нравилось уничтожать евреев просто потому, что они евреи. Но, тем не менее, они выполняли приказы своих командиров. Вот и Золрааг с презрением относился к разговорам о свободе. Тысяча девятьсот лет назад Тацит с гордостью заметил, что хорошие люди -- тот, кого он имел в виду, приходился ему тестем -- могут служить плохому Римскому императору. Но когда плохой правитель требует, чтобы хорошие люди совершали чудовищные поступки, разве могут они, подчинившись его воле, остаться хорошими людьми? Анелевич задавал себе этот вопрос бесконечное число раз, но так и не получил на него ответа. -- Вы утверждаете, будто мы не сможем силой заставить вас подчиниться, -- сказал Золрааг. -- Я не верю, но вы так говорите. Давайте, подумаем... есть ли в вашем языке слово, обозначающее перебор вариантов с целью оценить то, что не совсем понятно? -- Вам нужно слово "предположим", -- ответил Анелевич. -- Предположим. Спасибо. В таком случае, давайте предположим, что ваше заявление истинно. Как же тогда мы должны управлять вами, евреями, и одновременно добиваться того, чтобы вы выполняли наши требования? -- Жаль, что вы не спросили до того, как мы оказались по разные стороны баррикады, -- ответил Анелевич. -- Я думаю, разумнее всего не заставлять нас делать то, что причинит вред остальному человечеству. -- Даже немцам? -- удивился Золрааг. Глава еврейского сопротивления поджал губы. Да, в уме Золраагу не откажешь. То, что нацисты сделали с евреями в Польше -- да и по всей Европе -- требовало отмщения. Но если евреи станут сотрудничать с ящерами и выступят против немцев, они никогда не смогут сказать им "нет", когда речь зайдет о других народах. Именно эта дилемма заставила Мойше Русси сначала прятаться, а потом спасаться бегством. -- Вам не следует использовать нас в пропагандистских целях. -- Анелевич знал, что не ответил на прямо поставленный вопрос, но он не мог заставить себя сказать "да" или "нет". -- Не важно, каким будет исход вашей войны -- принесет он вам победу или поражение -- весь мир нас возненавидит. -- А почем нас должна волновать реакция тосевитов? -- спросил Золрааг. Проблема заключалась в том, что в его вопросе звучало, скорее, любопытство, чем желание отомстить. -- Потому что только так вы получите возможность править здесь спокойно, -- вздохнув, ответил Анелевич. -- Если из-за вас евреев будут ненавидеть, мы станем ненавидеть вас. -- Вы получили определенные привилегии, потому что помогли нам в войне против немцев, -- напомнил ему Золрааг. -- По нашим представлениям вы продемонстрировали неблагодарность. Угрозы не заставят нас облегчить вашу жизнь в дальнейшем Вы можете идти, герр Анелевич. -- Как прикажете, недосягаемый господин, -- холодно ответил Анелевич. "Вот теперь жди неприятностей", -- подумал он, выходя из кабинета правителя. Анелевич сумел убедить Золраага в том, что ему следует повременить с разоружением евреев Точнее, он так думал Ему удалось найти надежное убежище для Русси Теперь, пожалуй, придется искать для себя. Глава VII -- Как бы я хотела оказаться в Денвере, -- сказала Барбара. -- И я тоже, -- проговорил Сэм Иджер, помогая ей выбраться из фургона. -- От погоды все равно никуда не денешься. -- Поздние метели и снегопады задержали их на въезде в Колорадо. -- А Форт-Коллинз симпатичное местечко. Линкольн-Парк, в котором остановилось несколько фургонов Металлургической лаборатории, поражал своими контрастами. В центре площади стояла маленькая бревенчатая хижина -- первое строение, возведенное на берегу реки Пудр. Огромное серое здание из песчаника, в котором размещалась Публичная библиотека Карнеги являлось демонстрацией того, как далеко по дороге прогресса ушел городок всего за восемьдесят лет. -- Нет, я не это имела в виду, -- сказала Барбара и, взяв Сэма за руку, отвела его от фургона. Он оглянулся на Ристина и Ульхасса, убедился в том, что военнопленные никуда не денутся, и зашагал вслед за ней. Барбара подвела Сэма к пню, где их никто не мог слышать. -- Что случилось? -- спросил он, снова оглядываясь на ящеров. Они даже головы из фургона не высовывали, оставаясь на своих соломенных подстилках, где было немного теплее. Сэм не сомневался ни секунды, что они ни за что не решатся сейчас куда-нибудь сбежать, но чувство долга заставляло его за ними приглядывать. -- Ты помнишь ночь после нашей свадьбы? -- задала Барбара неожиданный вопрос. -- Хм-м-м? Вряд ли я ее когда-нибудь забуду. -- Счастливая улыбка расцвела на лице Сэма. -- Ты помнишь, чего мы не делали в ту ночь? -- совершенно серьезно спросила Барбара. -- Ну, мы много чего _не_ делали в ту ночь. Мы... -- Иджер замолчал, заметив на лице Барбары беспокойство и смущенную улыбку. Он сразу все понял и медленно проговорил: -- Мы не пользовались презервативом. -- Именно, -- сказала Барбара. -- Я думала, что это будет безопасно, но даже если и нет... Она снова улыбнулась, немного неуверенно. -- У меня должно было начаться неделю назад. Ничего не началось, а мой организм, как правило, работает как часы. Так что, мне кажется, я жду ребенка, Сэм. В нормальной ситуации он вскричал бы: "Как здорово!", но время сейчас было страшное, да и поженились они совсем недавно. Иджер знал, что она не хотела иметь детей -- пока. Он прислонил винтовку к пню и крепко обнял Барбару. Они простояли так несколько минут, а потом он сказал: -- Ничего, мы о нем позаботимся, и все будет хорошо. -- Я боюсь, -- призналась Барбара. -- Сейчас трудно с докторами и медикаментами, да и, вообще, идет война... -- Говорят, Денвер очень приличное место, -- попытался успокоить ее Сэм. -- Все будет хорошо, милая, -- повторил он. "Господи, сделай так, чтобы все действительно было хорошо", -- обратился он к Богу, который в последнее время, кажется, слегка оглох и ослеп. -- Надеюсь, родится девочка, -- неожиданно сказал он. -- Правда? Почему? -- Потому что она, скорее всего, будет похожа на тебя. Барбара изумленно на него посмотрела, а затем, поднявшись на цыпочки, быстро поцеловала в щеку. -- Ты такой чудесный, Сэм. Я ожидала немного другого, но... -- Она смущенно ковыряла ногой грязный снег. -- Но что тут поделаешь. Для игрока низшей лиги слова "Но что тут поделаешь?" всегда звучали, как заветы Моисея. Впрочем, Сэм знал, кое-что сделать всегда можно -- если захотеть. Но найти врача, который сделает аборт, не просто, а операция почти наверняка окажется опаснее, чем роды. Если бы Барбара сама заговорила об этом, он бы подумал. А так, пожалуй, лучше помалкивать. -- Мы постараемся сделать все, что в наших силах, правда? -- сказала она. -- Конечно, милая, -- ответил Сэм. -- Мы справимся. Знаешь, мне все больше и больше нравится, что так случилось. -- Я понимаю, что ты имеешь в виду, -- кивнув, проговорила Барбара. -- Я не хотела забеременеть, но теперь... мне страшно, и я счастлива. Мы умрем, а в мире останется частичка нас с тобой... как чудесно, правда? -- Точно. Иджер представил себе, как надевает маленькой девочке туфельки, или играет в мяч с мальчишкой и учит его правильно бросать, чтобы он мог стать великим бейсболистом Высшей лиги. Сын непременно покорит вершины, которые не дались отцу. По крайней мере, если им удастся прогнать ящеров, а бейсбол не умрет. Сейчас у Сэма начались бы весенние тренировки, он готовился бы к очередному сезону и переездам из одного городка в другой в надежде занять более высокое место (если в команде появятся новые хорошие игроки) и получить призрачный шанс попасть в Высшую лигу и обрести славу. Но... -- Возвращайтесь в фургоны! -- крикнул кто-то. -- Все! Быстро! Нас собираются разместить в колледже на южной окраине города. Иджер не думал, что Форт-Коллинз настолько велик, что в нем имеется собственный колледж. -- Всякое случается, -- пробормотал он. Эти слова могли бы стать лозунгом прошедшего года. Держась за руки, они с Барбарой вернулись к Ульхассу и Ристину. -- Будь осторожна, -- сказал Сэм, когда Барбара начала забираться в фургон. Она состроила ему гримасу и заявила: -- Господи, Сэм, ты думаешь, я сделана из хрусталя? Если ты собираешься обращаться со мной так, точно я вот-вот рассыплюсь в прах, нас ждут серьезные неприятности. -- Извини, -- пробурчал Сэм. -- Ты первая в моей жизни женщина, ожидающая ребенка. Возница, сидевший на козлах фургона, резко развернулся к ним и спросил: -- Вы ждете ребенка? Здорово! Поздравляю. -- Спасибо, -- ответила Барбара. Фургон покатил вперед, а Барбара лишь печально покачала головой. Иджер знал, что она рада случившемуся гораздо меньше, чем хотела бы. Он прекрасно ее понимал, потому что чувствовал то же самое. Худшего времени для того, чтобы обзавестись и растить ребенка, не придумаешь. Но иного выбора у них не было. Государственный сельскохозяйственный колледж штата Колорадо действительно находился на южной окраине города. Красно-серые кирпичные здания в беспорядке столпились вокруг дороги, проходившей через университетский городок. Столовая располагалась неподалеку от ее южного конца. Женщины в удивительных белоснежных передниках ловко раздавали тарелки с жареными цыплятами и бисквиты. Все оказалось вполне приличным, если не считать пойла из пригоревших зерен, которое они называли кофе. -- А где мы будем ночевать? -- спросил Сэм, выходя из столовой. -- В женском общежитии, -- сообщил какой-то солдат и махнул рукой на север. Ухмыльнувшись, он добавил: -- Господи, сколько раз я мечтал туда забраться, только сейчас не те времена. Снаружи закрывались только двери комнат для отдыха. К счастью, их оказалось три, и Сэм не испытал никакого чувства вины, поселив в одной из них пленных ящеров. Им с Барбарой выделили комнату на двоих. Поглядев на узкие железные кровати, Сэм сказал: -- Жаль, что нас не разместили у каких-нибудь симпатичных людей в Форт-Коллинзе. -- Ну, всего на одну ночь, -- успокоила его Барбара. -- Им легче за нами присматривать, когда мы вместе, а не разбросаны по всему городу. -- Наверное, ты права, -- невесело согласился Сэм. Поставив в угол свою винтовку, он вдруг вскричал: -- Я буду отцом! Как тебе это нравится? -- Как _тебе_ это нравится? -- повторила за ним Барбара. Комнату освещала одна свеча, и Сэм почти не видел ее лица. Электричество лишило ночь загадочности, превратив ее в яркий день, когда все ясно и понятно. Теперь же с возвращением полумрака, вернулась и тайна, иногда суровая, а порой мстительная. -- Мы сделаем все, что сможем, вот и все, -- проговорил Сэм, обращаясь к теням. -- Конечно, -- ответила Барбара. -- Что нам еще остается? Я знаю, Сэм, ты в состоянии позаботиться обо мне и о ребенке. Я очень тебя люблю. -- Да, я тоже тебя люблю, милая. Барбара села на одну из кроватей и улыбнулась. -- Как отметим знаменательное событие? -- Спиртного теперь не достанешь. Я уж не говорю о фейерверках... Придется нам устроить свой собственный праздник -- для нас двоих. Как тебе идея, нравится? -- Звучит неплохо. -- Барбара скинула туфли, затем встала, чтобы снять джинсы и трусики. Присев на мгновение на одеяло, она поморщилась и тут же вскочила. -- Шерстяное, кусается. Подожди секунду, я его сниму. -- Хочешь, я надену презерватив, на случай, если ты ошиблась? -- спросил Сэм через несколько минут. -- Не трать силы, -- ответила Барбара. -- Мой организм еще ни разу меня не подводил; даже когда я болею, цикл не сбивается. А я в последнее время не болела. Задержка у меня может быть только по одной причине. Так что, теперь нам больше не о чем беспокоиться. -- Отлично. Сэм наклонился над ней, и она чуть приподняла бедра, чтобы ему помочь, а потом обхватила его руками и ногами. Потом, когда все было кончено, Сэм задумчиво потер рукой спину -- Барбара довольно сильно его оцарапала. -- Может быть, нам следует чаще этим заниматься? -- сказал он. Барбара фыркнула и ткнула его под ребра так сильно, что он чуть не свалился с узкой кровати. Тогда она наклонилась и поцеловала его в кончик носа. -- Я тебя люблю. Ты спятил. -- Просто я счастлив. Сэм снова ее обнял, да так крепко, что Барбара тихонько взвизгнула. Именно о такой женщине он мечтал всю жизнь: привлекательная, умная, рассудительная и, как он в очередной раз имел возможность убедиться, потрясающая любовница. А теперь еще и станет матерью его ребенка. Иджер ласково погладил ее по волосам. -- Не знаю, можно ли быть счастливее. -- Я рада, потому что мне тоже очень хорошо с тобой. -- Барбара взяла его руку и положила себе на живот. -- Там, внутри, частичка нас с тобой. Я этого не ожидала и совсем не была готова, но... -- Она пожала плечами. -- Так уж получилось. Я знаю, ты будешь прекрасным отцом. -- Отцом... Я совсем не чувствую себя отцом. -- Рука Сэма медленно скользнула вниз, едва касаясь кончиками пальцев ее кожи, он ласково поглаживал внутреннюю поверхность бедер Барбары. И тут погасла свеча, но им уже было все равно. -- А _как_ ты себя чувствуешь? -- прошептала Барбара. На следующее утро Иджер проснулся и понял, что совсем не отдохнул за ночь. "У меня такое ощущение, будто вчера я сыграл два матча подряд". -- Он ухмыльнулся. -- "А ведь и в самом деле, сыграл". Когда он сел, кровать скрипнула, и Барбара проснулась. Ее кровать тоже отчаянно скрипела. "Да, вчера мы, похоже, немного пошумели", -- подумал он. Тогда они ничего не замечали. Барбара протерла глаза, зевнула, потянулась, посмотрела на Сэма и расхохоталась. -- Что ты увидела такого смешного? -- спросил Сэм. Теперь его голос звучал не так сердито, как несколько месяцев назад, он уже привык -- или просто смирился -- обходиться по утрам без кофе. -- У тебя лицо светится таким самодовольством... прямо большой кот, да и только. Ты ужасно забавный. -- Понятно. -- Обдумав ее слова, Сэм согласился с тем, что, наверное, и в самом деле выглядит смешно. -- Ладно. Иджер принялся натягивать свою капральскую форму. В последний раз ее стирали в Шайенне. Но он уже привык -- или смирился с тем, что приходится -- носить грязную одежду. Сейчас практически все ходили в грязном; так что, капрал Сэм Иджер ничем не отличался от остальных. Прихватив свою винтовку, он сказал: -- Я иду вниз, выпущу Ристина и Ульхасса. Думаю, они с удовольствием немного разомнутся. -- Может быть. По-моему, жестоко держать их взаперти всю ночь. -- Барбара снова засмеялась, на сей раз своим собственным словам. -- Я с ними провела столько времени, что начала считать их людьми, а ведь они ящеры. -- Да, я тебя понимаю. У меня тоже часто возникает похожее чувство. -- Иджер задумался, а потом сказал: -- Давай, одевайся. Пойдем с ними вместе в столовую, позавтракаем. На завтрак им подали яйца с беконом. Толстые, большие куски бекона были явно приготовлены в какой-то маленькой коптильне, и Сэм сразу вспомнил свое детство на ферме в Небраске. Бекон, который продавался в картонных коробочках и вощеной бумаге, не имел такого восхитительного аромата, как домашний. Ящеры не притронулись к яйцам, скорее всего, потому, что сами вылуплялись из яиц. Но бекон им понравился. Ристин слизал жир своим длинным змеиным языком -- так они вытирали рот. -- Как вкусно! -- сказал он и кашлянул особым образом, подчеркивая свои слова. -- Напоминает наш аассон. -- Для аассона мало соли, -- заявил Ульхасс, потянулся к солонке, присыпал солью бекон, откусил кусок. -- Так намного лучше. Ристин тоже взял солонку и зашипел от удовольствия, когда попробовал, что у него получилось. Сэм и Барбара обменялись взглядами: с точки зрения людей соли в беконе хватало. Будучи человеком любознательным, Сэм тут же попытался понять, почему он показался ящерам пресным. Они говорили, что их Дом намного теплее Земли, а моря значительно меньше. Значит, наверняка они более соленые -- например, как озеро Солт-Лейк. Когда они приедут в Денвер, надо будет у кого-нибудь спросить. И вот они уже снова заняли места в фургонах. Ульхасс и Ристин залезли в свой и быстро накрылись соломой и одеялами, под которыми прятались, чтобы хоть немного согреться. Иджер собрался помочь Барбаре (плевать на ее возмущение, он хотел знать наверняка, что у нее все в порядке!), когда увидел всадника, направлявшегося прямо к ним. Незнакомец в потрепанной зеленой форме и каске вместо кавалерийской шляпы почему-то вызвал у Сэма ассоциацию с Диким Западом. Большая часть фургонов еще оставалась пустой, поскольку многие не успели закончить завтрак и начать погрузку. Заметив Сэма и Барбару, всадник натянул поводья. -- Мадам, -- крикнул он, -- вы случайно не знаете, где я могу найти Барбару Ларсен? -- Я... была... Я Барбара Ларсен, -- ответила она. -- А что вы хотите? -- Сразу нашел! -- обрадовался всадник. -- Вот уж повезло так повезло! Он спрыгнул с лошади и подошел к Барбаре. "Наверное, дело в его сапогах", -- подумал Сэм Иджер. Высокие, черные, блестящие, казалось, что пройти в них можно не более пары футов. Незнакомец засунул руку в карман куртки, вытащил конверт и протянул его Барбаре. -- Вам письмо, мэм. Уже в следующее мгновение он вскочил на своего коня и, не оглядываясь, умчался прочь. Иджер некоторое время смотрел ему вслед и только потом повернулся к Барбаре -- Что тут происходит? -- спросил он. Она не ответила, только смотрела на конверт и молчала. Тогда и Сэм на него взглянул. Ни марки, ни обратного адреса, только имя Барбары, и больше ничего. Барбара смертельно побледнела. -- Почерк Йенса, -- прошептала она. Иджер сообразил, что это значит, только через пару секунд. -- Господи Иисусе! -- пробормотал он. У него появилось такое чувство, точно рядом с ним разорвался снаряд ящеров. -- Открой, -- посоветовал он Барбаре, и ему показалось, будто его голос доносится откуда-то издалека. Барбара неуверенно кивнула. Потом чуть не разорвала письмо, пытаясь вскрыть конверт. Сэм заметил, что, когда она разворачивала листок бумаги, у нее дрожали руки. Записка внутри была написана тем же почерком, что и имя на конверте. Заглядывая через плечо Барбары, Иджер прочитал: "Дорогая Барбара, мне пришлось долго топать ногами, прежде чем я получил разрешение отправить тебе письмо, но в конце концов я своего добился. Ты, наверное, уже поняла, что я нахожусь в городе, в который ты направляешься. На обратном пути мне пришлось пережить массу интересных (!!) приключений, но все закончилось благополучно. Надеюсь, ты тоже в полном порядке. Я так рад, что ты скоро приедешь... я по тебе ужасно соскучился. С любовью, Йенс". И ряд букв "X" чуть ниже подписи. Барбара посмотрела на письмо, потом на Сэма, и снова на письмо. Она держала его в правой руке. А левая, которая, судя по всему, не имела ни малейшего представления о том, что делает правая, словно по собственной воле легла на живот поверх старого шерстяного свитера. -- О, Господи, -- проговорила Барбара, обращаясь то ли к себе, то ли к Сэму Иджеру, то ли к самому Богу. -- И что же мне теперь делать? -- Что _нам_ теперь делать? -- поправил ее Иджер. Она посмотрела на него так, словно на минуту забыла о его присутствии, потом заметила свою руку с растопыренными пальцами, прикрывавшую живот, и быстро ее отдернула. Сэм отшатнулся, точно она его ударила. -- Сэм, прости меня, -- воскликнула Барбара. -- Я не имела в виду... -- Она расплакалась. -- Сама не знаю, что я имела в виду. Все вдруг перевернулось с ног на голову. -- Это точно, -- согласился с ней Иджер и вдруг, удивляясь своей реакции, рассмеялся. Барбара сердито на него посмотрела и поинтересовалась: -- Что смешного в таком, таком... -- она не закончила фразы, и Сэм ее не винил -- разве можно найти слова, которые описали бы то безумное положение, в котором они оказались. -- Вчера вечером я узнал, что стану отцом, -- сказал он. -- А сегодня уже не уверен, могу ли продолжать считать себя мужем. По-моему, очень забавно. Хороший сюжет для Голливуда. Нет, пожалуй, слишком фривольный. Жаль. Сэм представил себе Кэтрин Хепберн и Кэри Гранта -- или, например, Янга в роли парня, оставшегося с носом. Потрясающий фильм, убьешь несколько часов в кинотеатре и выйдешь, насмеявшись вдосталь. Но если такое происходит с тобой, это совсем не то же самое, что на экране... в особенности, когда ты не знаешь наверняка, чья роль тебе отведена -- Кэри Гранта или Роберта Янга... но практически уверен, каким будет ответ. Барбара улыбнулась, и Сэму показалось, будто лучик солнца выглянул из-за туч. -- Действительно забавно. Похоже на дурацкий фильм... -- Знаешь, я тоже об этом подумал, -- радостно сообщил ей Иджер; сейчас любое, даже крошечное подтверждение того, что их мысли совпадают, было даром Небес. Тучи снова набежали и скрыли солнце. -- Кому-то будет очень больно, Сэм, -- сказала Барбара. -- Мне придется заставить страдать человека, которого я люблю. А я не хочу. Но я не знаю, что тут можно сделать. -- Я тоже, -- проговорил Иджер. Он изо всех сил старался не показать ей, как взволнован и обеспокоен. Пользы от этого никакой. Почему-то Сэму вспомнился отбор в профессиональную команду, который он проходил... полжизни назад -- тогда он тоже не знал, возьмут его или нет. Но как ни старался Сэм скрыть свои опасения, они никуда не девались, и его мучили жестокие сомнения. Разве может Барбара его выбрать? Они с Йенсом прожили вместе много лет, а с ним она знакома всего несколько месяцев, да и любовниками они стали совсем недавно. И, вообще, между физиком-ядерщиком и игроком низшей лиги с травмированным коленом, которое каждый раз предупреждает его о том, когда начнется дождь, огромная пропасть. Но ведь Барбара беременна, она носит его ребенка. Это ведь не мелочь, верно? Господи, в обычных обстоятельствах на них, точно стая растревоженных тараканов, набросились бы возмущенные адвокаты. И полиция. Двоеженство, супружеская неверность... Получается, что вторжение ящеров, которое нарушило привычное течение жизни, не такое уж и зло. -- Милая? -- вздохнув, сказал Сэм. -- Что? -- устало спросила Барбара, которая снова перечитывала письмо. Иджер не винил ее, он просто расстроился. Сэм взял ее руки в свои, и она не стала возражать, но не сжала их, как делала всегда. Край сложенного листка бумаги больно впился Сэму в ладонь, но он заставил себя думать о другом и постарался сосредоточиться на том, что собирался ей сказать. -- Милая, -- повторил он и замолчал, словно искал подходящие слова, хотя Барбара знала о словах столько, сколько ему не узнать, даже если бы он прожил сто лет. -- Милая, для меня самое главное в мире, чтобы ты была счастлива. Поэтому делай то, что считаешь нужным... поступай, как тебе кажется правильным... я приму любое твое решение, потому что я тебя люблю и не хочу, чтобы ты страдала. Барбара разрыдалась, спрятав лицо у него на груди. -- А как я должна поступить, Сэм? -- всхлипывая, спросила она, голос ее звучал жалобно и совсем тихо; Сэм практически не разбирал слов. -- Я тоже тебя люблю, и... и Йенса. А ребенок... Иджер продолжал ее обнимать, сам с трудом сдерживая слезы. И тут появился Энрико Ферми, который направлялся к ним, держа за руку свою жену. -- Что-нибудь случилось? -- спросил он с беспокойством. -- Можно сказать и так, сэр, -- ответил Иджер. Неожиданно он понял: физик должен узнать о том, что Йенс Ларсен жив. Он погладил Барбару по спине и сказал: -- Милая, покажи письмо доктору Ферми. Барбара молча протянула письмо. Физик надел очки, прищурился и принялся изучать листок бумаги. -- Какая чудесная новость! -- вскричал он, и на его лице расцвела радостная улыбка. Затем, повернувшись к жене, он что-то сказал ей по-итальянски. Она ответила ему с некоторым сомнением в голосе, и улыбка Ферми погасла. -- Ой! Как все... сложно. -- Он кивнул, довольный тем, что ему удалось найти нужное слово. -- Да-да, сложно. -- Уж можете не сомневаться, -- грустно согласился с ним Иджер. -- Не просто сложно, -- вмешалась Барбара. -- У меня будет ребенок. -- Ой! -- выдохнули одновременно Ферми и его жена Лаура. -- Боже! Ферми чувствовал себя абсолютно уверенно и спокойно в туманном царстве мысли, куда Сэм Иджер даже и не мечтал проникнуть. Но когда дело доходило до самых обычных жизненных проблем, Нобелевский лауреат ничем не отличался от простых смертных. Когда Сэм это понял, ему почему-то стало легче. -- Мы хотим сказать вам поздравления, -- с еще более чудовищным акцентом, чем у мужа, проговорила Лаура. -- Но... -- она беспомощно развела руки в стороны. -- Вот именно, -- согласился с ней Иджер. -- Но... Ферми вернул Барбаре письмо. -- Вы прекрасные люди, -- сказал он. -- И я не сомневаюсь, что вам удастся найти выход, который устроит всех. -- Затем, чуть прикоснувшись пальцами к полям шляпы и взяв за руку жену, он развернулся и зашагал прочь. Сначала Сэма тронул комплимент, который сделал им с Барбарой физик, но довольно быстро он сообразил, что именно хотел сказать Ферми. "Не мое это дело, ребята". Он чуть было не разозлился, но вскоре понял, что физик совершенно прав. Они -- Барбара, Йенс и сам Иджер -- разберутся со своими проблемами... так или иначе. Только вот он не знал, каким будет исход. В тот день они проехали около тринадцати миль, и почти все время молчали. Барбара, казалось, погрузилась в собственные мысли, и Сэм не хотел ей мешать. Ему и самому было необходимо подумать; может быть, Барбара нарочно давала ему возможность осознать случившееся. Ульхасс и Ристин, ничего не замечая, болтали между собой, но когда они пару раз перешли на английский и решились задать какой-то вопрос, в ответ они услышали невнятное мычание, и оставили все попытки привлечь к себе внимание Сэма и Барбары. Отель "Сент-Луис" на авеню Сент-Луис в Ловленде видал лучшие времена. Еда здесь оказалась хуже, чем та, которой их кормили в столовой колледжа накануне, а комната, выделенная Сэму и Барбаре, совсем маленькой и не слишком чистой. Зато здесь стояла двуспальная кровать. Увидев ее, Сэм сначала обрадовался; он очень любил спать рядом с Барбарой, такой теплой и желанной. А заниматься любовью в просторной постели было просто чудесно -- по крайней мере, до сих пор. Барбара посмотрела на кровать, потом на Сэма и снова перевела глаза на кровать. Он понимал, что в голове у нее проносятся те же мысли, что и у него, но молчал. Решение принимать не ему. Барбара быстро окинула взглядом комнату, кроме кровати, здесь стоял маленький столик, несколько старых стульев и ночной горшок -- значит, канализация не работает. Барбара покачала головой. -- Я не собираюсь отправлять тебя спать на пол, Сэм, -- сказала она. -- Так нельзя. -- Спасибо, милая. Ему приходилось спать в самых тяжелых условиях, когда он участвовал в боевых действиях против ящеров; Сэм знал, что заснуть он сможет и на полу... но в одной комнате с собственной женой... это было бы невыносимо. -- Как все запутано, -- задумчиво проговорила Барбара. -- Сложнее, чем я думала. -- Она смущенно улыбнулась. -- А говорят, что так не бывает. -- Да уж. Сэм уселся на один из стульев и сбросил ботинки на потертый ковер. Барбара сняла с кровати покрывало. Под ним оказалась целая куча одеял, теплых и толстых -- лучшее, что могла предложить им комната. Вскрикнув от удовольствия, Барбара открыла свой чемодан и достала длинную фланелевую ночную рубашку. -- Сегодня нам не придется спать в одежде, -- сказала она и, подняв руки, собралась снять свитер, но замерла на месте и посмотрела на Сэма. -- Хочешь, чтобы я отвернулся? -- спросил он, хотя каждое слово причиняло ему страшную боль. Сэм Иджер сидел на своем стуле и наблюдал за тем, как Барбара пытается принять решение. Ее сомнения укололи его. Однако в конце концов она покачала головой и сказала: -- Да ну, что за глупости. Мы же все-таки с тобой женаты... в каком-то смысле. "Вот уж точно, в каком-то смысле", -- подумал Сэм, и в голове у него возникла очередная картина, изображавшая разъяренных адвокатов. Он снял рубашку и хлопчатобумажные брюки, Барбара -- свитер и джинсы. Ночная сорочка с тихим шорохом заскользила по гладкой коже. Ложась спать, Сэм старался снять столько одежды, сколько позволяла погода. Сегодня, когда у них много одеял, можно оставить носки, трусы и майку. Он быстро забрался в постель, в комнате было холодно. Барбара последовала его примеру. Потом задула свечу на ночном столике, и их окутал мрак -- при опущенных шторах и жалюзи, почти абсолютный. -- Спокойной ночи, милая, -- сказал Сэм и по привычке потянулся к Барбаре, чтобы поцеловать ее перед сном. Она не ответила на поцелуй, и он поспешно вернулся на свою половину кровати. Они лежали рядом, в одной постели, но между ними проходила Линия Мажино. Сэм вздохнул и подумал, что вряд ли сумеет сегодня уснуть. Он ворочался и пытался устроиться поудобнее, и снова ворочался. Он чувствовал, что Барбара тоже никак не может улечься, при этом они изо всех сил избегали прикасаться друг к другу. Через некоторое время, показавшееся Сэму вечностью -- но, скорее всего, где-то около полуночи -- он задремал. Сэм проснулся на рассвете от того, что понял -- нужно воспользоваться горшком. Несмотря на то, что вечером он и Барбара старались держаться подальше друг от друга, заснув, они снова оказались рядом -- замерзли, или безо всякой на то причины. Рубашка Барбары задралась, одну ногу она положила на ноги Сэма. Он лежал, наслаждаясь ощущением близости и гадая, доведется ли ему испытать его еще когда-нибудь. А потом Сэм задал себе очень трудный вопрос: зачем он над собой измывается, если знает почти наверняка, что Барбара выберет не его. Какого черта? Он провел столько сезонов на бейсбольном поле, упрямо пытаясь добиться успеха... По большому счету сейчас происходит то же самое. Все, горшок зовет. Стараясь не разбудить Барбару, Сэм осторожно выскользнул из-под одеяла. Однако она проснулась и подняла голову. -- Извини, милая, -- прошептал он. -- Мне нужно встать на минутку. -- Все в порядке, -- шепнула она в ответ. -- Мне тоже нужно. Давай, ты первый. Барбара откатилась на свою половину кровати, но на сей раз не так, словно боялась заразиться от него проказой. Сэм обошел столик, отыскал в темноте горшок, а потом протянул его Барбаре. Зашуршала ночная рубашка, затем Барбара убрала горшок с дороги и вернулась в постель. -- Еще раз спокойной тебе ночи, -- сказал Иджер. -- Спокойной ночи, Сэм. К его удивлению и удовольствию, Барбара скользнула к нему под одеяло и крепко его обняла, он быстро прижал ее к себе. Какое удивительное, чудесное ощущение! Но прошло всего несколько секунд, и Барбара отодвинулась, вернулась на свое место, а Сэм не стал ее удерживать. Он знал, что если попытается, потеряет навсегда. Он еще довольно долго не мог устроиться удобно и заснуть, но потом его все-таки сморил сон. Сэм пытался понять, какое значение для его будущего имеет это короткое объятие. Точно так же в ушедшее мирное время он старался разгадать слова менеджеров, которые несли в себе конец карьеры или, наоборот, ее расцвет. Но, как и в большинстве случаев тогда, так и сейчас он не имел ни малейшего представления о том, что его ждет. Впрочем, Сэм Иджер знал наверняка одно: то, что Барбара его обняла, прежде чем снова уснуть, согрело ему сердце. И еще -- что бы ни происходило, прежде чем будет принято окончательное решение, пройдет много времени. Эта мысль его успокоила и, в конце концов, он уснул. * * * Гейнрих Егер положил руку на грузовой отсек, расположенный поверх гусеничной цепи "Пантеры". Сталь согрела руку -- весна возвращалась во Францию быстрее, чем в Германию, не говоря уже о Советском Союзе, где он провел прошлую зиму. Экипажи танков стояли около своих машин, ждали, когда он заговорит. Сквозь ветви деревьев, надевших новый зеленый наряд, проглядывало солнце, и танкисты в комбинезонах походили на черные кляксы на ярком фоне. Специалисты по маскировке разрисовали танки в красно-коричневые и зеленые пятна, тут и там усеянные маленькими желтыми мазками -- они называли свое художество "раскраска для засады". Вермахт не смог больше ничего придумать, чтобы сделать машины невидимыми с воздуха. Насколько защита окажется эффективной, покажет время. -- Если не считать топливного насоса, -- сказал Егер и ласково похлопал "Пантеру" по теплому боку, -- это лучший в мире танк, сделанный человеческими руками. Экипажи "Тигров", входивших в его подразделение, начали бросать на него сердитые взгляды, но он и так знал, что они будут недовольны. Массивная 88-миллиметровая пушка "Тигров" нравилась им больше, чем 75-миллиметровая "Пантеры", даже несмотря на то, что новые танки, благодаря правильно изогнутой броне, оказались более маневренными. -- Однако, -- продолжал он и замолчал на одно короткое мгновение, -- если вы попытаетесь сразиться с ящерами, полагаясь только на свои машины, вас ждет неминуемая смерть. Вы должны помнить, что наша Родина не может себе этого позволить. Считайте, что вы идете в бой против "Т-34" на "Т-II". Вот теперь его слушали все. Рядом с самой могучей советской машиной старый немецкий танк с 20-миллиметровой пушкой и тонкой броней казался безвредной детской игрушкой, а родственников экипажа ждало сообщение следующего содержания: "С прискорбием извещаем...", и так далее. Однако, несмотря на технические недостатки машин, солдатам Вермахта все-таки удалось проникнуть вглубь России. -- Иными словами, нам придется наносить удары из засады, -- продолжал Егер. -- Мы приманим неприятеля на пару наших танков, а потом атакуем его с флангов и тыла. Вы все знаете, как это делается, потому что большинство из вас побывало на Восточном фронте. Егер уже в который раз порадовался тому, что ему дали возможность подобрать экипажи. Посылать против ящеров новичков нельзя -- они погибнут в первом же бою. Даже и сейчас жертв будет много. -- Оборудование и всякие там приборы у них лучше, чем у нас, -- напомнил он. -- Тактика хуже. Судя по тому, что я видел на Украине в прошлом году, ящеры еще больше, чем большевики, склонны к стереотипам. Но благодаря своей превосходной технике, они сумеют нанести вам существенный урон, если вы будете делать ошибки. Как танкисты, они ничего особенного собой не представляют, но я бы многое отдал за то, чтобы заполучить одного из них в плен. Вопросы? -- У нас будет поддержка с воздуха? -- спросил какой-то парень из экипажа "Тигра". -- Сомневаюсь, -- сухо ответил Егер. -- Все, что мы поднимаем в воздух, ящеры стараются немедленно сбить. Он подумал о Людмиле Горбуновой и ее маленьком самолетике. Егер так и не получил ответа на свое последнее письмо, однако сейчас почта работает просто отвратительно... Но он все равно ужасно волновался. Подниматься в воздух, чтобы сразиться с ящерами, такое же самоубийство, как воевать против них в танках. -- А их вертолеты мы увидим, верно? -- спросил тот же парень. -- Если вы уже знаете ответ, зачем задавать вопрос? -- поинтересовался Егер. -- Да, скорее всего, увидим. Если вы услышите шум двигателя, но вас не успеют заметить, со всех ног бросайтесь под прикрытие деревьев. Если взорвется танк из вашего отряда, а вы при этом не вошли в контакт с неприятелем, со всех ног бросайтесь под прикрытие деревьев. Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, тогда в путь. Хайль Гитлер! -- Хайль Гитлер! -- хором ответили экипажи танков и начали забираться внутрь. Егер пытался оценить их реакцию на свои слова Они больше не уверены в быстрой победе -- да и в победе, вообще -- как это было, когда Германия собиралась нанести удары по Польше, Франции и Советскому Союзу. Все знали, на что способны ящеры. Но солдаты, не колеблясь, шли в бой, стараясь остановить врага как можно дальше от Германии. Без особой надежды на успех, бесстрашно, они попытаются сделать все, что в их силах, чтобы выполнить приказ Вермахта. Егер забрался на свой танк, скользнул внутрь. У него за спиной заработал двигатель Майбаха. Егер пожалел, что он не дизельный, как у русских. Нефтеперерабатывающий завод не просто сгорел, когда в него угодил снаряд ящеров -- он взорвался. -- Держи на юго-запад, -- передал он по интеркому приказ водителю. -- Помни, мы ищем хорошую позицию с точки зрения обороны. Нужно засесть в засаду, прежде чем мы наткнемся на ящеров, направляющихся на север из Безансона. После прибытия на Землю, ящеры выработали свою особую стратегию наступления: они приближались к Бельфору медленно, но неуклонно. На самом деле, гораздо медленнее, чем планировали, поскольку им приходилось реагировать на огонь немецкой пехоты и французских партизан. Если повезет, танковый полк Егера -- вернее, танковое боевое подразделение, поскольку в его состав входили разные машины -- сумеет задержать неприятеля. А если _очень_ повезет, им удастся остановить инопланетян. У "Пантеры" ход был намного мягче, чем у старых танков, на которых Егер воевал в Советском Союзе. Причина заключалась в принципиально новой конструкции колес. Так что теперь, когда танк катил по дороге, у Егера не возникало ощущения, будто у него вот-вот оторвутся почки -- исключительно неприятное чувство. Вот если бы еще проклятый топливный насос не ломался... Несмотря на рокот двигателя и скрип гусениц, какое удовольствие ехать, высунув голову и плечи из башни в ясный весенний день, когда даже воздух пахнет как-то особенно -- зеленью и близким летом! На полях и в трещинах асфальтового покрытия появилась зеленая трава, тут и там высунули яркие разноцветные головки цветы. Конечно, если бы не война, трава на дороге давно пала бы жертвой безжалостного транспорта, а так, скорее всего, здешние места не видели никаких машин вот уже несколько месяцев. Расположившийся справа от Егера Клаус Майнеке громко чихнул, потом еще раз, и еще. Стрелок вытащил из нагрудного кармана платок и оглушительно, с удовольствием высморкался. -- Ненавижу весну, -- проворчал он. Глаза у него покраснели и ©пухли. -- Проклятая аллергия меня доконает. "Не бывает, чтобы все были счастливы", -- подумал Егер. Они миновали Монбельяр, где находились заводы "Пежо", их пришлось закрыть из-за нехватки топлива и сырья, затем выбрались на дорогу, которая шла параллельно реке Ду, к юго-западу от Безансона, и приближала их к ящерам, направлявшимся в Бельфор. Егер отчаянно вертел головой по сторонам, стараясь не пропустить появления самолета или вертолета противника, который без проблем превратит его танк в погребальный костер. -- А у вас настоящий взгляд немца, полковник, -- фыркнул Майнеке. -- Взгляд немца? Никогда не слышал, -- удивленно проговорил Егер. -- Меня призвали служить на "Пантерах" из Африканского корпуса, а не из России, -- объяснил стрелок. -- Это мы так шутили. Нам приходилось постоянно ходить, задрав голову -- следить, не появится ли самолет англичан, а потом и ящеров. Заметишь в небе точку, ищи скорее ямку, в которой можно спрятаться. Перед тем, как на Землю прилетели ящеры, Егер завидовал тем, кто служил в Северной Африке. Война с англичанами велась там чисто, по джентльменским правилам -- "такой и должна быть война", считал Гейнрих Егер. В России обе армии сражались отчаянно, яростно и жестоко. Бабий Яр и массовое убийство евреев, да и многое другое... просто чудо, что польские евреи не прикончили его, когда он возвращался в Германию. Впрочем, Егер не любил предаваться размышлениям на подобные темы, потому что у него мгновенно возникал очень неприятный вопрос: "Что делает его страна в покоренных странах?" -- Ну, и как изменилась жизнь в пустыне после прихода ящеров? -- спросил он. -- К худшему, -- ответил Майнеке. -- Мы побеждали британцев, они очень храбрые, но их танки не идут ни в какое сравнение с нашими, я уж не говорю про тактику. Если бы мы вовремя получали боеприпасы и все необходимое, мы разбили бы их наголову, но Восточный фронт считался главным и снабжался в первую очередь. -- Нам тоже вечно чего-то не хватало, -- заметил Егер. -- Наверное, полковник. Но многое из того, что отправлялось нам, попадало на дно Средиземного моря. Впрочем, вы же спросили меня про ящеров. Они разбили наголову и нас, и англичашек. Им в пустыне _понравилось_, а нам там негде было прятаться от их самолетов. Знаете, по правде говоря, "немецкому взгляду" научились и англичашки тоже. -- Беда не приходит одна, -- глубокомысленно заметил Егер. Затем, продолжая оглядываться по сторонам, неожиданно скомандовал водителю: -- Стой! Большой боевой танк замедлил скорость, а потом замер на месте. Егер еще больше высунулся из башни и помахал рукой колонне, приказывая остановиться. Затем принялся внимательно изучать небольшую горную гряду, появившуюся сбоку от дороги. Она заросла низким кустарником и молодыми деревьями, а ее вершина находилось примерно в четырехстах метрах от дороги. Нужно разведать, что лежит за холмами, предусмотреть пути отступле-йия -- они ни в коем случае не могли себе позволить встретиться лицом к лицу с ящерами: так можно и без головы остаться. Егер велел водителю "Пантеры" въехать по склону на самую вершину гряды. Чем больше он изучал обстановку, тем больше ему нравилось выбранное место -- лучшего для организации обороны не найти. Следуя приказу, большинство танков расположилось вдоль склонов гряды. Затем Егер отправил четыре "T-IV" и одного "Тигра" навстречу ящерам, чтобы заманить ничего не подозревающих инопланетян в ловушку. Теперь оставалось только ждать и не пропустить решительный момент. Позади гряды располагался маленький прудик, в который впадала речка. Из воды то и дело выпрыгивали большие рыбины, охотившиеся на мух, а потом с громким плеском возвращались на глубину. Егер вспомнил, что где-то в его хозяйстве имеется крючок и тонкая веревка. Жареная форель или щука -- звучит очень соблазнительно. Намного приятнее, чем давно осточертевший концентрат из пайка. Из кустов, росших на дальнем берегу пруда, вышел француз в гражданской одежде. Егер нисколько не удивился, увидев у него на плече винтовку. Он помахал ему рукой, тот ответил на приветствие, а потом снова скрылся в кустах. До появления ящеров французское Сопротивление сражалось с немцами, оккупировавшими их страну. Теперь они объединились против нового захватчика: с точки зрения местных жителей немцы представляли собой меньшее из двух зол. "Уже неплохо", -- подумал Егер. В Польше меньшим из двух зол евреям показались ящеры. Судя по тому, что ему стало известно про деятельность его соплеменников, он их за это не винил. Пару раз он пытался разговаривать с офицерами, которым доверял, о том, что делала Германия на востоке. Ничего у него не вышло -- всякий раз его категорически отказывались слушать, словно хотели сказать: "Я не желаю ничего знать". Он уже и не помнил, когда обсуждал эти темы в последний раз. Издалека донесся грохот пушечного выстрела, и тут же в наушниках раздался громкий крик: -- Вступили в бой с передовыми силами противника. Постараемся привести разработанный план в исполнение. Будем... -- передача резко оборвалась; Егер знал, почему. Прогремели новые выстрелы из 75-миллиметровых пушек "Т-IV"; глухо, мощно заговорила 88-миллиметровая пушка "Тигра"; в ответ раздались похожие на громыхание грома залпы орудий ящеров. Затем Егер услышал совершенно иной звук -- не такой громкий, рассеянный, перемежающийся короткими взрывами и щелчками. Значит, горит танк. -- Пробили броню, -- прошептал он. Заряжающий отправил снаряд с черным носом в дуло пушки. Где-то на дороге взорвался танк. Егер прикусил губу; гибли люди, его товарищи по оружию, умирали страшной мучительной смертью. "А если все танки сгорят, не успев привести за собой врага, какой смысл в моей засаде?" -- спросил человек-Егер у Егера-офицера. Он знал, что жертвы будут, но считал, что должен постараться сохранить как можно больше жизней. Егер выпрямился и подал рукой сигнал приготовиться. Командиры танков молча повторяли его жест. Пользоваться передатчиком он сейчас не хотел. Ящеры обладали потрясающей способностью перехватывать радиосигналы своих врагов. Словно глядя на себя издалека, Егер почувствовал, как отчаянно бьется в груди сердце, и все замирает внутри. Вот что делает с человеком страх. Но ты не должен позволить ему взять верх! По дороге мчался "T-IV", двигатель у него явно барахлил, а люди внутри превратились в кровавое месиво Танк грохотал, рычал и скрипел, словно был готов в любую минуту развалиться на части. Его преследовал танк ящеров, который скользил по дороге практически бесшумно, а за ним еще один, и еще, и еще... Егер знал, что они играют с подбитым танком, точно кошка с мышкой, потому что на их орудиях имелись специальные стабилизаторы, позволявшие вести прицельный огонь на ходу. Но прежде чем уничтожить врага, ящеры решили сначала немного развлечься. "Посмотрим, как вы сейчас развлечетесь", -- подумал Егер и крикнул: -- Огонь! Из-за того, что он так и остался снаружи, грохот выстрелов его оглушил. Из дула вырвалась вспышка пламени, танк окутал дым. -- Попал! -- радостно завопил Егер. И действительно снаряд угодил в самую середину вражеского танка, башня накренилась, ее практически сорвало с места. Егер подумал, что не хотел бы оказаться внутри машины, в которую попал почти семикилограммовый снаряд. Но броню ящеры делали превосходную, очень прочную. Снаряд сорвал бы башню с британского танка или даже советского "Т-34" и в единую долю секунды превратил бы его в настоящий огненный ад. Однако машина противника не только не загорелась, водитель сумел развернуться и бросился наутек из западни, приготовленной Егером. -- Огонь! Еще раз в ту же цель! -- крикнул Егер. Новый залп поставил восклицательный знак в его приказе. Остальные немецкие танки, расположившиеся на склонах горной гряды, тоже открыли огонь. Ящеры предоставили в их распоряжение мишень, о которой танкист может только мечтать -- менее защищенные бока своих машин и отсеки, где располагались двигатели. Один из них уже вспыхнул веселым оранжевым пламенем -- снаряд (интересно, чей -- "Пантеры" или "Тигра"?) угодил в какой-то жизненно важный орган машины. Егер знал, что ящеры не способны быстро реагировать на атаки с флангов -- в этом смысле они даже хуже русских, которые не знают, что им делать в нестандартных ситуациях. Неприятель потерял несколько важных минут -- кто-то попытался повернуть назад и спастись бегством, другие, оставаясь на месте, разворачивали орудия в сторону немецких машин. В результате немцы получили возможность обстрелять более уязвимые части их танков. Еще одна вражеская машина превратилась в огненный шар, еще... Впрочем, через некоторое время ящеры пришли в себя и начали по очереди поворачиваться в ту сторону, откуда по ним вели огонь немецкие стрелки. Ни одно земное орудие не могло пробить передние прозрачные пластины, установленные на танках ящеров. Стрелок из экипажа Егера попытался, но его выстрел не причинил неприятелю никакого видимого урона. И тут инопланетяне повели ответный огонь. Им приходилось целиться в небольшие мишени, но в других они и не нуждались: система наведения у них была лучше, чем на новых "Пантерах". А кроме того, ракеты ящеров срезали башни немецких танков, точно нож масло Находившийся неподалеку от "Пантеры" Егера "T-IV" неожиданно лишился "головы", внутрь посыпались осколки, а сама башня покатилась вниз по склону и рухнула прямо в пруд. Корпус танка охватило пламя, от которого занялись близлежащие кусты. Затем снаряд ящеров, будто играючи, снес башню "Тигра". Егер был потрясен. Он надеялся, что 100-миллиметровая броня послужит надежной защитой в сражении с ящерами. Оказалось, что он ошибся. Он взял в руки передатчик. -- Отступаем! -- приказал он. Двигаться, не останавливаться, создать неразбериху, чтобы ящеры запутались, не поняли, что происходит -- вот наш единственный шанс спастись в сражении с _таким_ неприятелем. В стационарном бою нам ничего не светит. Словно оказавшись на противоположном склоне гряды, Егер понял, какие мысли проносятся в голове командира ящеров. Если они поднимутся вверх по склону и начнут преследовать отступающие немецкие машины, те не смогут причинить им особого вреда, потому что передняя броня у них практически неуязвима. Затем ящеры спокойно уничтожат отряд, заманивший их в ловушку, и продолжат путь в Бельфор. Егер снова включил передатчик: -- Отступайте так, чтобы оказаться по обе стороны гряды. Нужно хорошенько обстрелять их с флангов, когда они бросятся нас догонять. Его "Пантера" промчалась по маленькой речке, впадавшей в пруд; во все стороны полетели фонтаны брызг. Как Егер и предполагал, несколько машин противника покатило вверх по склону, наступая на немецкие танки. Они ни секунды не сомневались в собственной неуязвимости; будь он инструктором во время учений, он бы поставил им очень низкую оценку. Правильное тактическое решение заключалось в следующем -- остаться на противоположном склоне в полузакрытой позиции и обстрелять неприятеля, подвергая при этом себя минимальной опасности. Егер вспомнил свое первое большое сражение с ящерами. Тогда они совершили такую же ошибку, и ему удалось подстрелить вражескую машину из своего старенького танка -- мало кто из немецких танкистов мог похвастаться таким достижением. Однако на сей раз он не успел пробить снарядом брюхо вражеского танка в том месте, где броня была совсем тонкой. Один из ящеров выстрелил, и соседний "T-III" охватило пламя. Однако немцы продолжали отстреливаться, и их высокоскоростные снаряды причиняли ящерам серьезный ущерб, если попадали куда следует. Одна из машин неприятеля сбросила скорость и остановилась: снаряд угодил прямо в колеса. Впрочем, от этого танк не перестал представлять опасность; его орудие оставалось в исправности, а башня быстро развернулась в сторону "Пантеры". Ящеры расправились с ней при помощи всего одного выстрела, разворотив изогнутую переднюю пластину, которая считалась неуязвимой. Еще несколько снарядов угодило в замерший на месте танк противника. В башне и со стороны водителя открылись люки, и ящеры начали выбираться наружу, но их тут же сразил пулеметный огонь. На одно короткое мгновение Егеру стало их жаль -- они сражались храбро, хоть и не слишком умно. Впрочем, это не помешало ему издать воинственный клич, когда он увидел, как они повалились на землю. Через минуту после того, как из танка вылез последний ящер, которого, разумеется, тоже пристрелили, машина загорелась. Круг дыма, ровный, точно его выпустил старик, который всю жизнь курит сигары, вырвался из открытого люка над местом командира. Затем, по-видимому, взорвались все боеприпасы, имевшиеся внутри, потому что танк превратился в пылающий шар, а во все стороны полетели охваченные пламенем обломки. И тут над грядой появился вертолет ящеров, который тут же начал выпускать ракеты, похожие на раскаленные ножи. Пулеметчики открыли по нему огонь, но особого вреда причинить не могли. Однако как раз в этот момент "T-IV", начал разворачивать пушку в сторону второго танка ящеров и оказался прямо под вертолетом. Егер так и не узнал, командир отдал такой приказ, или стрелок действовал по собственной инициативе, только 75-миллиметровый снаряд разворотил вражеской машине брюхо, и она, мгновенно загоревшись, рухнула на землю. Егер ликующе завопил. Командиру другого неприятельского танка, перебравшегося через горную гряду, следовало отдать приказ к отступлению. Но его башня отчаянно вращалась, словно сидевшие внутри инопланетяне не знали, что же им делать, куда стрелять. Немцы неуверенностью не страдали, и сомнения по поводу того, где находится мишень, их не мучили. А "Пантеры" и "Тигры", которые, конечно, уступали бронемашинам ящеров, могли нанести им серьезный урон, если оказывались в ситуации, требовавшей мгновенной реакции. Даже 75-миллиметровая пушка нового "T-IV", чрезвычайно уязвимого, когда он попадал под ответный огонь, практически не уступала орудиям "Пантер". Ящер, наконец, все-таки принял решение отступить, но опоздал. Из отсека, где располагался двигатель поднимался дым и тонкие синие языки пламени. Команда бросилась наружу. Егер не знал, все ли они погибли; слишком густой дым окутал танк. Но если кому-нибудь из них и удалось остаться в живых, то просто потому, что им повезло. -- "Пантеры" вперед! -- скомандовал Егер. -- "Тигры" и "Т-IV", прикройте нас. -- Сколько "Пантер" на ходу? -- спросил Клаус Майнеке. Егер удивленно заморгал, вопрос стрелка застал его врасплох, но на него следовало получить ответ Вряд ли стоит сломя голову, в одиночку бросаться на другую сторону гряды, где их поджидают ящеры... Нет, по крайней мере, еще два танка промчались мимо горящих машин врагов и друзей, чтобы снова броситься в бой. Самое разумное, что могли сделать в такой ситуации ящеры, это продолжать двигаться в сторону Бельфора и заставить немцев пуститься в погоню Учитывая, какие у "Пантер" топливные насосы, рано или поздно они застряли бы где-нибудь посреди дороги -- в особенности, если бы водители постарались выжать из них максимальную скорость Да и в любом случае танки ящеров гораздо быстрее. Гудериан и Манштейн изобрели такую тактику -- сначала навяжи неприятелю свой дебют, а потом будешь думать о последствиях. Но у ящеров, очевидно, своего Гудериана не было. Егер высунулся из башни, чтобы посмотреть, что они собираются делать. Повернувшись к горной гряде, танки неприятеля замерли на дороге. -- Стоп! -- крикнул он своим товарищам. И остановился сам -- какой смысл подставляться под огонь неприятеля, если в этом нет никакой необходимости? На короткое мгновение все машины застыли на своих местах. Егер считал, что стрелять сейчас нельзя. Они только зря потратят боеприпасы и дадут ящерам знать, где расположились их танки. Учитывая, что два танка, посланные вперед, не вернулись, ящеры больше на гряду не рвались. Они не были готовы к тому, что в танковом сражении неприятель сумеет причинить им достаточно серьезный ущерб. Егер не думал, что инопланетяне испугались; он научился по достоинству оценивать противника уже через пару недель, проведенных в России. Просто ящеры задумались, пытаясь понять, как же следует вести себя дальше. Он уже собрался отдать приказ зайти неприятелю с фланга под прикрытием горной гряды и густых кустов, когда в бок вражеского танка, стоявшего немного севернее, ударил снаряд, а через несколько секунд второй залп превратил его в пылающий костер. Егер все еще пытался понять, кто же стрелял, когда из горящей машины начали выскакивать ящеры, которые тут же бросились к кустам. Их сразил пулеметный огонь. Егер издал победный клич. -- Это "T-IV"! -- крикнул он. -- Им следовало его догнать и прикончить, а они занялись нами и про него забыли. Егер тоже про него забыл, но признаваться в этом не собирался даже себе. Ящеры действительно совершенно выпустили из вида еще один немецкий танк. Его неожиданное появление произвело на них ошеломляющее впечатление -- точно так же русские реагировали на какой-нибудь нестандартный маневр. Инопланетяне запаниковали и отступили (в чем не было никакой необходимости). Егер сделал несколько выстрелов в их сторону, просто чтобы напомнить, что его танки на месте, но преследовать неприятеля не стал. Вступать с ними в сражение на открытой местности -- все равно что совершить самоубийство. Клаус Майнеке поднял голову от прицела, и на лице у него расцвела радостная улыбка. -- Клянусь всеми святыми, полковник, у них такие же нежные бока, как у девственниц, с которыми мне приходилось иметь дело, -- вскричал он. -- Это точно, -- рассмеялся Егер, в соленой шутке стрелка содержалось зерно истины. Нечто похожее он видел, когда воевал против Красной армии. Если наступать в лоб, русские будут умирать тысячами, но не сдвинутся с места. Обойди их с флангов -- или только покажи, что собираешься это сделать, -- и они дрогнут. Обращаясь скорее к самому себе, Егер проговорил: -- Похоже, они плохо адаптируются к новым ситуациям. Им не хватает гибкости. -- Точно, господин полковник, -- согласился с ним стрелок. -- И они заплатили за свою медлительность. -- Верно, -- в голосе Егера прозвучало удивление. Его отряд уничтожил, по крайней мере, пять вражеских танков, не говоря уже о вертолете. Сами они понесли серьезные потери -- "Тигры", "Пантеры", "Т-IV" -- но зато сумели значительно потрепать неприятельские силы. Интересно, сколько времени требовалось танкам Вермахта, чтобы уничтожить пять бронемашин ящеров в прошлом году? "Т-II", "T-III", чешские машины, "T-IV" с их короткими 75-миллиметровыми пушками, которые использовались для поддержки пехоты -- детские игрушки по сравнению с танками ящеров. Наверное, он сказал это вслух, потому что Майнеке ответил: -- Ну, так то в прошлом году. Кто знает, что еще придумают наши ребятишки? Может быть, "Тигра" с покатой броней и длинной 88-миллиметровой пушкой. Вот тогда ящерам придется задуматься и почесать в затылке. Слова стрелка заставили и Егера задуматься. Идея ему понравилась. Затем он снова огляделся по сторонам. Он больше не видел дыма и пламени, уничтожающего плоть и металл. Ящеры бежали с поля боя. -- Мы выстояли! -- вскричал Егер. -- Да, выстояли! -- в голосе стрелка прозвучало удивление -- нет, скорее, изумление, которое испытал и Егер. -- Я к такому не привык. -- И я тоже, -- согласился с ним Егер. -- Однажды я попал в партизанский отряд, который организовал налет и немного потрепал силы ящеров, но каждый раз, когда мне доводилось принимать участие в настоящем сражении, мы всегда, в конце концов, отступали... до сих пор. -- Он задумался о том, что следует делать дальше. -- Теперь можно вызвать пехоту, отправить их вперед по дороге, чтобы они нас прикрыли. -- Пехота! -- Майнеке произнес это слово с презрением, присущим всем танкистам. -- Какой от пехоты прок против танков ящеров? -- По крайней мере, они нас предупредят, когда те выступят, -- ответил Егер. -- Снайперы снимут пару командиров; ящеры тоже любят высовывать головы из башни, совсем как мы, когда думают, что им ничего не угрожает. Может быть, подстрелят водителя. А еще я слышал, что у них на вооружении появились какие-то противотанковые ракеты -- американцы нам передали. -- Ну, это уже что-то, если, конечно, от них будет толк, -- сказал стрелок. -- Ящеры нас серьезно потрепали своими ракетами. -- Конечно, но ведь и их танки доставили нам немало неприятностей. Гораздо больше, чем сегодня. -- Егер почесал в затылке. Волосы у него спутались и намокли от пота. -- Мне еще ни разу не доводилось видеть, чтобы они вели себя так глупо... та парочка, что поперла прямо на нас. Похоже, они не понимали, что делают. Интересно, почему? -- Понятия не имею, господин полковник, -- ответил Майнеке, -- Но лично меня такое поведение вполне устраивает. А вас? -- Естественно, -- сказал Егер. * * * Уссмак отчаянно страдал от отсутствия имбиря. Ему хотелось почувствовать себя сильным и умным, способным держать ситуацию под контролем, даже несмотря на то, что он отлично понимал, что на самом деле, это всего лишь иллюзия. Сидевшие у него за спиной в башне танка Хессеф и Твенкель, вне всякого сомнения, погрузили свои языки в порошок, который прихватили с собой. Уссмак знал, что они рассматривают вынужденное бегство с поля боя, как мелкую стычку, небольшую трещину на дороге, ведущей Расу к неизбежной победе. Уссмак жалел, что не может разделить их оптимизма. Но он больше не доверял имбирю, который заставлял самцов совершать глупые поступки, грозившие им смертью. Два танка помчались в погоню за дойче и перевалили через горный хребет. Ни один из них не вернулся. Когда он сражался на равнинах СССР, все казалось таким простым: даже легче, чем во время тренировочных боев, которые планировались с учетом того, что техническое обеспечение противника соответствует нормам развитой цивилизации. Советские машины не шли ни в какое сравнение с танками Расы, да и с точки зрения тактики ничего особенного тосевиты предложить не могли. Когда Уссмак попал в Безансон, самцы предупреждали его, что дойче гораздо более опытные воины. Теперь он понял, что они имели в виду. Никто не обратил внимания на небольшую горную гряду, пока дойче не начали вести оттуда обстрел. Неожиданно Уссмак сообразил, что их самым настоящим образом заманили в западню. Но ведь Раса имеет дело всего лишь с Большими Уродами, которые не в состоянии обмануть ее представителей! А кроме того, тосевитские танки перестали быть легкой добычей для самцов Расы. Они намного тяжелее и больше русских машин, с которыми Уссмаку довелось познакомиться в СССР, не говоря уже о старых моделях дойче. Их пушки тоже теперь представляют для Расы серьезную угрозу. -- Иди сюда, -- услышал он голос Хессефа в микрофоне, прикрепленном к его слуховой перепонке. -- У нас порошочка, сколько хочешь. Можем с тобой поделиться, если у тебя своего нет. -- Скоро приду, недосягаемый господин, -- ответил Уссмак. Им просто повезло, что Хессефу не пришло в голову атаковать Больших Уродов и превратить свой танк, а вместе с ним и его экипаж -- включая Уссмака -- в пылающий шар. Ему хотелось открыть люк над своим сидением и глотнуть немного прохладного свежего воздуха, но он знал, что делать этого не стоит. Та часть дороги, что шла вдоль реки, не представляла никакой опасности -- здесь Большим Уродам с винтовками спрятаться негде. А вот в лесу, протянувшемся до самых гор на западе, может сидеть целая куча тосевитских бандитов, которые только и ждут того, чтобы какой-нибудь неосторожный самец на минутку высунул голову из люка. Огнестрельное оружие Больших Уродов тоже особой эффективностью не отличается: как правило оно в состоянии выпустить только одну пулю за раз, а пулеметы слишком массивны и неудобны для переноски. Но их не следует недооценивать, иначе вполне может так получиться, что такое вот примитивное орудие сразит тебя наповал, и не видать тебе больше родного Дома. Уссмак прополз назад через огневой отсек и высунул голову сквозь отверстие внизу башни. -- Смотри, у нас появился новый снаряд! Сейчас ка-а-а-к выстрелим! -- вскричал Твенкель. -- Ну, раз уж ты здесь, имбиря хочешь? Прежде чем Уссмак успел сказать "нет", его язык, словно обрел самостоятельность, вырвался изо рта и слизнул маленькую горку чудодейственного зелья с ладони стрелка. Он открыл пасть, медленно ее захлопнул, снова открыл... проглотил порошок. -- Как _здорово_!. -- вскричал он. Прошло всего несколько мгновений, а Уссмак чувствовал себя так, точно родился заново. Он тут же забыл о своих страхах, а неприятные мысли забылись. -- Вот бы нам сейчас попался какой-нибудь Большой Урод! -- Часть его существа твердила, что в нем говорит имбирь, но ему было на все наплевать. -- Это точно! -- яростно крикнул Твенкель. -- Если они думают, что я опять промахнусь, они очень даже ошибаются. Итак, значит, Твенкель промахнулся, не попал в цель. Находившийся под воздействием имбиря Уссмак испытал к нему почти такое же презрение, как и к Большим Уродам. "Он такой бесполезный, что и в целый город не попадет, даже если окажется в самом его центре!" -- подумал он. -- Да, мы справились со своей задачей хуже, чем могли бы, -- проговорил Хессеф. -- В его голосе прозвучала печальная неуверенность; действие порошка заканчивалось, оставив в душе грусть и пустоту. -- Может быть, Уссмак прав, -- сказал он задумчиво, -- и нам не следует принимать имбирь перед сражением. -- Я полагаю, так будет правильнее, недосягаемый господин, -- сказал Уссмак. Сейчас любая идея, совпадавшая с его собственными мыслями, показалась бы ему превосходной. -- Нам кажется, что у нас все хорошо, когда мы находимся под воздействием зелья, но ведь на самом деле это не так. Противоречие между реальностью и представлениями о ней потрясло его так сильно, точно мудрую сентенцию произнес какой-нибудь великий Император прошлого. -- Может быть, -- тоскливо согласился с ним Хессеф, который явно падал с головокружительных высот эйфории в черную бездну безнадежности. -- Чушь, недосягаемый господин. -- Наверное, Твенкель принял новую дозу зелья, прежде чем предложил Уссмаку присоединиться к ним, потому что голос его звучал жизнерадостно и уверенно. -- Нам просто не повезло, вот и все. Нельзя постоянно попадать в цель, правда? А у Больших Уродов имелось преимущество -- более выгодная позиция. -- Точно, а как они получили преимущество? -- поинтересовался Уссмак и ответил на свой собственный вопрос: -- Они его получили, потому что мы бросились сломя голову вперед, не оценив местность, в которой оказались А причина в том, что слишком многие из нас приняли солидную дозу имбиря перед тем, как пуститься в путь, -- сказал он и от удивления раскрыл рот Ну вот, он жалуется на имбирь, а сам только что не смог удержаться и стал его жертвой. Какая восхитительная ирония! -- Мы их все равно раздавим, -- объявил Твенкель. -- Думаю, когда мы приземлились, мы могли бы их победить, -- сказал Хессеф. -- Сейчас нам приходится сражаться с усовершенствованными танками... а наши остаются такими же, какими были в самом начале. -- Однако они намного лучше того, что есть у Больших Уродов, -- с сердитым шипением заявил Твенкель; из-за наркотика его уверенность перешла в едва сдерживаемую воинственность. -- Даже их новые машины медленнее и слабее по сравнению с нашими. -- Да, верно, -- сказал Хессеф. -- Но они уже не такие медленные и слабые, как те, с которыми мы столкнулись, когда прилетели на Тосев-3. Кто знает, что еще построят тосевиты? -- Его передернуло. В то время как Твенкель под воздействием имбиря становился высокомерным и полностью игнорировал реальность, Хессеф видел эту реальность, словно под увеличительным стеклом, когда впадал в состояние депрессии. -- Если мы их подчиним себе, они больше ничего не построят, -- провозгласил Твенкель. Уссмаку его мысль понравилась. Поскольку имбирь играл у него в крови, он разделял все чувства Твенкеля: Раса добьется всего, чего только пожелает, и ничто ей не помешает. Но он знал, что нельзя полагаться на ощущения, возникающие под воздействием имбиря. К сожалению, большинство самцов, пристрастившихся к тосевитскому зелью, этого так и не поняли. Он пытался взглянуть на себя со стороны, словно на совершенно чужого самца, чтобы посмотреть, что делает с ним наркотик. -- Нам нужно победить их как можно скорее, -- заявил он. -- Иначе они построят новые машины. А каждая новая машина значительно усложняет наш путь к победе. -- Бегство от их танков не поможет нам одержать над ними победу, -- застонав, проговорил Хессеф. -- Мы потеряли в сражении целых пять машин! Настоящий кошмар! Одному Императору известно, что про нас говорят в Безансоне. Он опустил глазные бугорки к полу при упоминании суверена Расы и долго их не поднимал. Вне всякого сомнения, он бился к острых когтях послеимбирной депрессии. -- Вам нужно принять еще одну небольшую дозу порошочка, недосягаемый господин, -- проговорил Твенкель и, вытащив маленький флакон, высыпал немного имбиря себе на ладонь. Командир танка быстро высунул язык, и порошок исчез. -- Ну вот, уже лучше, -- сказал Хессеф, когда имбирь снова принял его в свои объятия. -- А чем лучше? -- вслух спросил Уссмак. -- Мир ничуть не изменился, он такой же. Только вот вы приняли новую дозу зелья. Все остальное осталось по-прежнему. -- Изменилось все, потому что внутри меня играет чудесный порошок. И не важно, насколько отвратительны Большие Уроды, мне плевать! И я не намерен из-за них переживать. Вот буду тут сидеть, на своем тепленьком местечке, и не стану ни о чем думать. "А если какой-нибудь тосевит выберет именно этот момент, чтобы нас атаковать, мы все погибнем, потому что ты не хочешь сейчас ни о чем думать". Уссмак промолчал. Несмотря на все, что ему довелось пережить, несмотря на то, что чудесный порошок бурлил в крови, послушание, воспитанное в нем с самых первых дней жизни, не позволило ему высказать вслух свои мысли. По правде говоря, он сомневался, что Большие Уроды решатся преследовать отступающие танки Расы. Зачем им это? Они собирались задержать продвижение Расы на север и выполнили поставленную перед собой задачу. Им побеждать не обязательно, им нужно оказывать сопротивление. "Как долго?" -- подумал Уссмак. Ответ, который напрашивался сам собой, ему совсем не понравился: пока у нас не закончатся снаряды и все прочее. Сегодня мы лишились пяти танков. Хессеф прав: в Безансоне, наверное, будут в ярости, когда узнают, что тут произошло. "Интересно, сколько всего танков, рассредоточенных по всему Тосеву-3, осталось у Расы?" -- подумал Уссмак. Во время первых дней вторжения, когда они одерживали одну головокружительную победу за другой, казалось, что такие мелочи не имеют значения. Они продвигались вперед в соответствии с планом и крушили все на своем пути. Однако теперь им приходится сражаться по-настоящему и нести потери. Да, конечно, тосевитам тоже достается. Уссмак отлично все понимал, несмотря на то, что радостное возбуждение, рожденное имбирем, пошло на убыль. Даже в сегодняшней стычке, в которой Раса проявила себя не лучшим образом, им удалось уничтожить больше неприятельских танков, чем потерять. Переписывая на диск свой отчет о сражении, командир подразделения наверняка представит его как победоносное. Но разве это победа? Способность делать ясные и четкие выводы, дарованная чудесным порошком, позволила Уссмаку увидеть ситуацию в ее истинном свете. Да, тосевиты в огромных количествах теряют свои машины, но они производят новые, которые оказываются лучше старых. Уссмаку вдруг стало интересно, сколько еще танков осталось на борту грузовых кораблей, доставивших их на Тосев-3 из Дома. А больше всего его занимал вопрос -- что станет делать Раса, когда их запас иссякнет. Когда он заговорил о своих сомнениях вслух, Хессеф ответил: -- Вот почему нам следует как можно быстрее подчинить их себе. Иначе нам просто нечем будет с ними сражаться. Даже несмотря на новую порцию имбиря, командир танка прекрасно понимал, как обстоят дела в действительности. -- Мы их раздавим, -- повторил Твенкель, который по-прежнему находился под воздействием порошка, и ласково похлопал рукой автопогрузчик. -- Таково наше предназначение. Мы -- Раса. -- Кстати, нужно его почистить, -- проговорил Уссмак. -- Мы ведь сегодня много стреляли. Иначе мы останемся с совершенно бесполезной пушкой. -- Все будет в порядке, недосягаемый господин, -- заявил Твенкель. -- До сих пор же ничего плохого не случилось, значит, и дальше не случится. Уссмак ожидал, что Хессеф строго отчитает стрелка: уход за техникой такая же необходимость, как и прием пищи. Однако Хессеф молчал -- имбирь сделал его более уверенным в себе, чем следовало. Уссмаку это совсем не понравилось. Если автопогрузчик не будет подавать снаряды в пушку, зачем, вообще, нужен танк? Их ждет неминуемая смерть! Несмотря на то, что стрелок имел более высокое звание, Уссмак сказал: -- Я считаю, что тебе следует заняться автопогрузчиком. -- Он отлично работает, уверяю тебя, -- сердито ответил Твенкель. -- Нужно только пополнить запас боеприпасов, и мы снова можем идти в бой. Словно услышав его слова, на дороге остановилось два грузовых автомобиля с боеприпасами. Один из них -- специализированный транспортер -- был сделан руками представителей Расы, а другой так скрипел и дребезжал, что наверняка прежде принадлежал тосевитам. Уссмак вернулся на водительское место, откинул крышку люка и выглянул наружу. Точно, рядом стояла машина, которая передвигается благодаря тому, что сжигает бензин. Уссмак отчаянно закашлялся от вонючих выхлопных газов. Когда водитель -- самец Расы -- выбрался из грузовика, Уссмак заметил, что к ногам он прикрепил деревянные колодки, чтобы дотягиваться до педалей с сидения, приспособленного для более крупных существ. Твенкель вылез из башни и подбежал к транспортерам. Как, впрочем, и стрелки остальных танков. После сказанных негромко слов одного из водителей, кто-то из них крикнул: -- В каком смысле только двадцать снарядов на машину? У меня половина места останется пустым. -- И у меня! -- заявил Твенкель. К нему присоединились негодующие голоса остальных стрелков. -- Извините, друзья, но мы ничем не можем вам помочь, -- сказал самец, который управлял тосевитским грузовиком. Из-за своих деревянных колодок он возвышался над остальными самцами, однако, ему это не помогло -- он стал основной мишенью их возмущения. Не обращая внимания на крики, он продолжал: -- Сейчас везде не хватает боеприпасов. Нам придется распределять их поровну. Но не волнуйтесь, в конце концов все будет в порядке. -- Нет, не будет, -- сердито рявкнул Твенкель. -- Разве ты не видишь, что нам здесь, в отличие от остальных мест, приходится сражаться с настоящими танками, у них улучшенные орудия и более прочная броня. Нам нужно больше снарядов, чтобы их уничтожить. -- Я не могу дать вам то, чего у меня нет, -- ответил водитель грузовика. -- Нам приказано доставить боеприпасы из расчета двадцать снарядов на машину, так мы и сделали. Уссмак подумал, что Раса столкнется с серьезными проблемами не потому, что у нее вышли из строя все танки. Просто закончатся боеприпасы. Для поражения этого будет достаточно. Глава VIII После тьмы -- свет. После зимы -- весна Глядя на север из окна третьего этажа здания Научного центра, Йенс Ларсен думал о том, что свет и весна пришли в Денвер одновременно. Еще неделю назад повсюду лежал снег, а сейчас на синем небе сияло солнце, люди разгуливали по университетскому городку без пиджаков и шляп, появились первые листочки и зеленая трава Зима еще может вернуться, но никто о ней сейчас не думал, и меньше всех -- Ларсен. Его сердце ликовало от счастья, но вовсе не потому, что стало тепло, и лужайки с деревьями начали одеваться в весенний наряд. И даже не потому, что вернулись птицы и принялись распевать свои веселые песенки. Причина его радости была более прозаической -- длинная вереница запряженных лошадьми фургонов, въехавших на бульвар и направлявшихся в сторону университетского городка. Он больше не мог утерпеть и сбежал вниз по лестнице, вслед за ним поспешил его телохранитель, Оскар. Когда Йенс добрался до первого этажа, сердце отчаянно колотилось у него в груди, он задыхался от предвкушения встречи и непривычной физической нагрузки Он помчался к своему велосипеду, и тогда Оскар спросил: -- Почему бы вам не подождать их здесь, сэр? -- Черт тебя подери, Оскар, в одном из фургонов моя жена, я не видел ее с прошлого лета, -- сердито ответил Йенс, подумав, что Оскар, наверное, еще ни разу в жизни не запыхался -- даже после постельных развлечений. -- Я все понимаю, сэр, -- терпеливо проговорил Оскар, -- но вы ведь не знаете точно, в _каком_ она фургоне. Более того, может быть, она, вообще, сегодня не приедет. Вам же известно, что они разделились на несколько групп, чтобы не привлекать внимание ящеров. "Правильно, неправильно, зато по-армейски", -- подумал Йенс, На сей раз получалось, что армия права. -- Ладно, -- сказал он, останавливаясь. -- Наверное, ты умнее меня. -- Нет, сэр, -- покачал головой Оскар. -- Просто в тех фургонах нет моей жены, и потому я могу размышлять спокойно. -- Хм-м-м. Понимая, что проиграл, Ларсен посмотрел на фургоны, первый из которых свернул с Университетского бульвара и, направляясь к Научному центру, выехал на Ист-Эванс