сти, что не станет особенно возникать по поводу моей самовольной отлучки. Вы бы его слышали. "Мой лучший пилот не вернулся с задания. Что же теперь делать?" -- Он вдруг заговорил фальцетом, ни имевшим ничего общего с голосом полковника, но все равно получилось очень смешно. -- А как ты узнал, где меня искать? -- спросила Людмила. -- Я разбираюсь в показаниях компаса и решил, что тебе хватит ума достать свой и посмотреть на стрелки -- если ты будешь в состоянии, -- обиженно заявил Шульц. Но в следующее мгновение его лицо прояснилось, и он спросил: -- Ты хотела знать, как я догадался, по какой стрелке следует идти? -- Он провел пальцем по носу. -- Поверь мне, существуют разные способы. Людмила бросила взгляд на Шолуденко, который, вне всякого сомнения, внимательно прислушивался к их разговору. Впрочем, он только спросил: -- Как далеко мы от базы? -- Около восьмидесяти километров. -- Шульц посмотрел на Шолуденко, а потом на Людмилу и снова на офицера НКВД, и лишь после этого поинтересовался: -- А кто он все-таки такой? -- Тот человек, с которым я должна была встретиться. Вместо того чтобы доставить на базу важную информацию, имеющуюся у него, я приведу его самого. Вместо ответа Шульц только фыркнул. Людмила чудом удержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Он рассчитывал найти ее в степи, естественно, одну, и получить несколько дней на то, чтобы соблазнить. А если не получится, изнасиловать. Теперь же ему оставалось только гадать, переспала ли она с Шолуденко. "Не твое собачье дело, нацист поганый", -- подумала Людмила. Весело улыбнувшись, впервые с той самой минуты, как "кукурузник" развалился на части, Людмила сказала: -- Ну что, в дорогу, товарищи? Остаток пути до базы обещал быть исключительно интересным. * * * Йенс Ларсен вместе с остальными физиками внимательно наблюдал за тем, как Энрико Ферми убирал стержни автоматического регулирования кадмия из самой середины атомного котла, воссозданного под футбольным стадионом Денверского университета. -- Если наши расчеты верны, на сей раз k-фактор будет превышать единицу, -- тихо проговорил Ферми. -- И мы получим самоподдерживающуюся цепную реакцию. Стоявший рядом с ним Лесли Гроувс, проворчал: -- Мы добились бы этого несколько месяцев назад. Непременно. Если бы не заявились проклятые ящеры. -- Вы совершенно правы, генерал, -- обратился к нему Ферми, хотя Гроувс по-прежнему носил нашивки полковника. -- Но теперь работа пойдет заметно быстрее. Во-первых, потому, что нам удалось украсть у ящеров радиоактивное вещество. А во-вторых, мы поняли, что движемся в правильном направлении -- иными словами, создать атомное оружие можно. Ларсен вспомнил миф о Прометее, укравшем огонь у богов и подарившем его людям. И о наказании за преступление: боги навечно приковали Прометея к скале, приказав свирепому орлу клевать его печень. Йенс не сомневался, что всем его коллегам в разное время вспоминался этот миф. В отличие от большинства из них не только эксперименты в Металлургической лаборатории заставляли Ларсена думать о Прометее. Всякий раз, когда он видел Барбару, шагающую рука об руку с типом по имени Сэм Иджер, орел с удвоенной силой принимался терзать его печень. Работа стала чем-то вроде обезболивающего средства, хотя до конца справиться с тоской Йенс не мог. Он наблюдал за показаниями приборов, слушал нарастающий гул, а потом ровное рычание счетчика Гейгера, сообщающего о том, что в самом сердце атомного котла постепенно увеличивается облако нейтронов. -- Теперь -- в любой момент, -- тихонько проговорил он, словно обращаясь к самому себе. Ферми убрал стержни еще на несколько сантиметров, посмотрел на приборы, что-то быстро прикинул на листке бумаги. -- Джентльмены, у меня получается, что k-фактор равняется 1.0005. Котел производит больше нейтронов, чем поглощает. Кто-то из физиков захлопал в ладоши, несколько человек просто кивнули. Случилось то, что предсказывали расчеты. И, тем не менее, все понимали, что произошло важное событие. -- Моряк из Италии открыл Новый свет, -- заявил Артур Комптон. -- Значит, теперь мы можем производить взрывной металл, необходимый для бомб, ничем не отличающихся от тех, что имеются на вооружении у ящеров. Я правильно вас понял, джентльмены? -- спросил Гроувс. -- Мы значительно приблизились к решению данной задачи, -- ответил Ферми и опустил стержни назад в котел. На инструментальной панели рядом с ним стрелки приборов отклонились влево; счетчик Гейгера застрекотал медленнее, и Ферми вздохнул с облегчением. -- Складывается впечатление, что мы научились контролировать интенсивность реакции. Огромное достижение. Большинство ученых улыбались, Лео Силард рассмеялся, а у Ларсена возникло непреодолимое желание вытащить кадмиевые стержни из котла и оставить их лежать до тех пор, пока радиация не заразит все вокруг -- стадион, университет, Денвер. Он подавил его в себе, как и другие опасные для жизни окружающих, но менее зрелищные поползновения, возникавшие у него в последнее время. Лео Силард проявил практичность другого рода. -- У меня в кабинете есть бутылка хорошего виски, -- заявил он. -- Я считаю, нам нужно отметить успех. Его предложение получило единогласную поддержку. Йенс потащился в здание Научного центра вслед за остальными. Виски и вправду оказалось отличным; оно наполнило его рот едва уловимым ароматом дыма и проложило приятный теплый след прямо в желудок. Только вот чувствовать себя лучше Ларсен не стал, а ведь именно с этой целью люди начали производить виски. Силард поднял бутылку и посмотрел на свет -- на донышке осталось чуть-чуть жидкости цвета сияющей меди. Йенс протянул свой стакан (точнее, стомиллилитровую лабораторную колбу, в которой, как он надеялся, никогда не держали ничего радиоактивного). -- Да, ты заработал добавку, -- сказал Силард и вылил остатки виски Йенсу. -- Ты проделал такую огромную работу с котлом... Йенс быстро опорожнил стакан... и тут же вспомнил, что еще не завтракал. И что ему нечего праздновать. Да, он неплохо справился с решением своих задач, но зато его жизнь разрушена. -- Классная выпивка, -- сказал один из инженеров, работавших под его началом. -- Теперь нужно пойти и кого-нибудь трахнуть. Ларсен поставил колбу на полку и выскользнул из переполненного людьми кабинета. Он прекрасно понимал, что слезы, навернувшиеся на глаза, вызваны виски, но все равно чувствовал себя униженным. Неделю назад он подцепил какую-то шлюху в Денвере. Тогда Ларсен пропустил не два стаканчика, как теперь, а напился почти до потери сознания. У него ничего не получилось с той девицей. Она повела себя благородно, и от этого ему стало еще хуже. Йенс сомневался, что решится на повторение эксперимента в ближайшем будущем. Одна неудача -- очень плохо. Но две... Зачем жить на свете? Вот с такими невеселыми мыслями он спускался вниз по лестнице, чтобы забрать свой велосипед. Оскар стоял на посту рядом. Увидев Йенса, он молча кивнул. -- Назад, в общежитие? -- спросил он. -- Угу, -- сквозь стиснутые зубы промычал Йенс. Он ненавидел свою армейскую койку, ненавидел базу, ненавидел то, что ему приходится возвращаться туда, ненавидел полковника Хэксема непреодолимой и всепоглощающей ненавистью, которая зрела с каждым днем и становилась похожей на выдержанное бургундское вино -- чем дольше оно хранится, тем ярче букет. Иногда Ларсену хотелось засунуть полковника Хэксема вместо контрольного стержня прямо в атомный котел. Если бы только он обладал теми же свойствами, что и кадмий... И вот в довершение всех неприятностей Ларсен увидел Барбару, возвращавшуюся домой, в квартиру, которую выделили им с Сэмом Иджером. Иногда Барбара просто не замечала Йенса; ему ни разу не пришло в голову, что виной тому его собственное поведение. Впрочем, она всегда старалась соблюдать приличия и потому вежливо ему кивнула и даже немного замедлила шаг. Ларсен двинулся в ее сторону. Оскар никогда от него не отставал -- теперь у всех физиков имелся собственный телохранитель -- но сейчас сообразил, что подходить слишком близко не стоит. Слабеющий голос разума предупредил Йенса, что ничего хорошего из разговора с Барбарой не выйдет, но виски оказалось сильнее и заставило голос разума замолчать. -- Привет, дорогая, -- поздоровался Ларсен. -- Привет, -- ответила Барбара. То, что она произнесла всего одно слово, страшно возмутило Ларсена. -- Как дела? -- Как обычно, -- ответил он. -- Ничего хорошего. Я хочу, чтобы ты вернулась. -- Йенс, мы обсуждали это уже сотни раз, -- устало проговорила Барбара. -- У нас ничего не получится. Возможно, сразу, как только я приехала в Денвер, мы могли бы... Но сейчас, нет. Слишком поздно. -- Какого черта, я тебя не понимаю! -- Йенс разозлился еще сильнее. Глаза Барбары сузились, и она сделала шаг назад. Вместо того чтобы ответить на его вопрос, она сказала: -- Ты пьян. Йенс не стал объяснять ей, что праздновал победу вместе с остальными учеными. -- Ну, предположим, я выпил, -- заявил он. -- А что, святой мистер Иджер и капли в рот не берет? В тот самый момент, когда Ларсен произнес эти слова, он понял, что делать этого не следовало. Впрочем, легче ему не стало. На одно короткое мгновение Барбара замерла на месте. -- До свидания. Еще увидимся, -- сказала она и пошла прочь. -- Барбара, ты должна меня выслушать! -- схватив ее за руку, выкрикнул Ларсен. -- Отпусти меня! -- сердито потребовала Барбара и попыталась вырваться, но Йенс держал ее крепко. И тут, словно по мановению палочки злого волшебника, появился Оскар и встал между Йенсом и Барбарой. -- Сэр, леди попросила ее отпустить, -- напомнил он и высвободил руку Барбары из цепких пальцев Ларсена. Вид у него был достаточно суровый, и Йенс понял, что в случае необходимости Оскар без колебаний применит силу. В трезвом состоянии он бы никогда не решился броситься на своего охранника, но виски лишило его способности здраво мыслить. Видит Бог, он и сам крепкий парень... а Барбара, черт подери, все-таки его жена, не так ли? Оскар отбил его кулак и врезал ему в солнечное сплетение. Йенс сложился пополам и без особого успеха попытался сделать вдох. Его вырвало. Падая на колени, Йенс прекрасно понимал, что Оскар точно рассчитал силу удара. С такими ручищами он мог без проблем разорвать ему селезенку. -- Вы в порядке, мэм? -- спросил Оскар у Барбары. -- Да, -- ответила она и через минуту добавила: -- Большое спасибо. Нам всем непросто, но Йенсу досталось больше других. Я все понимаю, и мне очень жаль, что так получилось. Но я сделала то, что считала нужным. -- У нее чуть-чуть дрогнул голос, и она спросила: -- Вы не сильно его ударили, правда? -- Нет, мэм, не беспокойтесь. Через пару минут он придет в себя. А вам, пожалуй, лучше пойти домой. Йенс по-прежнему не сводил глаз с тротуара у себя под ногами. Но все равно слышал быстро удаляющиеся шаги Барбары. Оскар совершенно спокойно, словно ничего особенного не произошло, одним уверенным движением поставил его на ноги. -- Давайте, я стряхну с вас пыль, сэр, -- сказал он и потянулся к Ларсену. Тот сердито оттолкнул его руку и с трудом выдохнул: -- Да пошел ты... / Ларсен был готов умереть прямо здесь, на тротуаре возле здания Научного центра. Впрочем, он не сомневался, что минуты его сочтены -- ведь он по-прежнему задыхался. -- Слушаюсь, сэр, -- так же спокойно, ответил Оскар. И тут, наконец, Ларсен немного пришел в себя и сумел сделать настоящий полноценный вдох. Оскар удовлетворенно кивнул. -- Ну вот, все снова в порядке, сэр. Хорошо. Садитесь на велосипед, нам пора ехать в общежитие. А завтра утром попросите себе нового телохранителя. -- С удовольствием, -- сказал Йенс уже намного увереннее и громче -- легкие снова заработали, как полагается. -- Прошу прощения, сэр, но я полностью разделяю ваши чувства, -- ответил Оскар. Йенс сердито что-то проворчал и направился к своему велосипеду; Оскар от него не отставал. Ларсен помчался прочь от университета, Оскар -- за ним. Йенс уже давно понял, что отделаться от охранника не удастся. Впрочем, он и не пытался -- просто хотел поскорее избавиться от ярости, которая его пожирала. Из-под колес во все стороны брызнули мелкие камешки, когда он повернул направо, выехал на Аламеда, и помчался в сторону Лоури-Филд. Меньше всего на свете ему хотелось оказаться сейчас в армейской казарме в Лоури-Филд. Но больше идти некуда. Надо же где-то спать. На какое-то короткое мгновение Йенса охватило такое удивительное равнодушие, что ему стало совершенно все равно, где он будет ночевать. Приближалась база военно-воздушных сил, а ему хотелось только одного -- промчаться мимо, вперед, вперед, дальше, оставить за спиной казармы, бесконечные взлетные полосы... Все, хватит. Уехать отсюда, найти место, которое будет лучше отвратительного, мерзкого, вонючего Денвера, место, где его ждет другая, счастливая жизнь. "Если ты поедешь дальше, то непременно попадешь на территорию, оккупированную ящерами", -- напомнил ему внутренний голос. И Ларсен тут же повернул свой велосипед в сторону казарм -- прямо образцовый послушный мальчик, да и только. Но когда они с Оскаром ставили рядышком свои велосипеды, Ларсен продолжал смотреть на восток. * * * -- А ну-ка, жалкие лентяи... давайте, шевелите ногами, -- прорычал Остолоп Дэниелс. Шел такой сильный дождь, что вода стекала с его каски прямо за шиворот "Такого в жизни не случилось бы, если бы у нас были старые добрые английские каски", -- возмущенно подумал он. Злость прибавила резкости его голосу: -- Нас сегодня в новостях не покажут. -- Да уж, что верно, то верно, -- заметил Дракула Сабо. -- Юг Блумингтона давно остался позади. -- Вы абсолютно правы, рядовой Сабо, -- проговорила Люсиль Поттер строгим учительским тоном. Она показала рукой куда-то вперед, на низкие приземистые здания, которые начали проступать сквозь пелену дождя. -- Похоже на тюрьму города Понтиак. Когда они подошли поближе, Сабо фыркнул. -- Кажется, кто-то тут хорошенько по... хм-м-м, порезвился. -- Вполне возможно, что в прошлом году наши сражались здесь с ящерами, -- сказал Остолоп. Тюремный комплекс выглядел, как и любое укрепленное место, за которое велись активные бои, причем не один раз. Следует заметить, что осталось от него не так чтобы очень много. Испещренная пулевыми отметинами стена, часть здания примерно в ста ярдах от нее, еще кусок стены -- все остальное превратилось в руины. Блумингтон остался в тридцати пяти проклятых милях за спиной Остолопа. Большая его часть тоже лежала в развалинах после того, как ящеры в очередной раз вынудили армию покинуть город. За последний год Блумингтон трижды переходил из рук в руки. "Даже если ящеры уберутся восвояси, и завтра закончится война", -- подумал Остолоп, -- "Соединенным Штатам понадобится не один год, чтобы снова наладить жизнь". Он не представлял себе, что в собственной стране ему доведется увидеть картины, представшие его глазам во Франции в 1918 году. Остолоп изо всех сил гнал от себя печальные мысли. Сержант, как и менеджер, должен постоянно думать о том, что происходит сейчас -- можно за деревьями не увидеть леса, если проявить излишнее легкомыслие. Офицерам платят за то, чтобы они беспокоились о лесе. -- Здесь можно найти что-нибудь подходящее, чтобы разбить лагерь? -- спросил он. Кто-то у него за спиной ответил: -- Тут все неплохо защищено, сержант. -- Согласен, неплохо С земли, -- сказал Дэниелс. -- Но если ящеры начнут нас бомбить, мы будем у них, как на ладони. -- Здесь есть парк... кажется, он называется "Парк у озера", -- проговорила Люсиль Поттер. -- Мне там приходилось пару раз бывать. С трех сторон его ограничивает Красная река. Масса деревьев, скамейки и даже сцена со зрительным залом -- если, конечно, что-нибудь от него осталось. Это недалеко. -- А вы знаете, как туда добраться? -- спросил Остолоп. Когда Люсиль кивнула, он заявил: -- Ладно, пусть будет "Парк у озера". -- А затем громко крикнул: -- Эй, Фредди, больше жизни. К тебе идет мисс Люсиль. Она знает приличное место, где мы сможем устроить наши бренные тела на ночлег. "Надеюсь", -- добавил он про себя. Дэниелсу довелось видеть множество парков в Иллинойсе, и он примерно знал, чего ждать -- мягкая трава, огромное количество деревьев, место, где можно развести костер и приготовить походный обед, может быть, взять напрокат рыбачью лодку, ведь парк стоит на берегу реки. Впрочем, с тех пор, как явились ящеры, вряд ли кому-нибудь пришло в голову стричь здесь газоны, которые наверняка превратились в роскошные лужайки. Люсиль Поттер легко нашла "Парк у озера". Стоило ли тратить силы на то, чтобы его искать, уже другой вопрос. Как-то раз в одном из дурацких журналов, которые все время читал Сэм Иджер, Остолоп увидел изображение лунных кратеров. Прибавьте грязь и пару чудом уцелевших деревьев, и вы получите достаточно точное описание этого парка. Дэниелс сомневался, что в парке осталось достаточно деревьев, под которыми мог бы укрыться его отряд в случае атаки с воздуха. Остолоп уже успел убедиться в том, что дождь чешуйчатым ублюдкам не помеха. Они одинаково точно стреляют и в плохую, и в хорошую погоду. Дэниелс не знал, как им это удается. Он только молил поливающие их дождем небеса, чтобы ящеры, вообще, разучились стрелять. -- Тут из земли кости торчат, -- крикнул Фредди Лаплас. -- Правда? Ну, и что такого? -- ответил Остолоп. -- Здесь явно велись жестокие бои. -- Да знаю я, сержант, -- обиженным голосом проговорил Лаплас. -- Только мне кажется, часть из них принадлежит ящерам. -- В его тоне прозвучало любопытство и отвращение одновременно. -- Что такое? -- сердито поинтересовалась Люсиль Поттер. -- Ну-ка, дай мне взглянуть, Фредерик. Остолоп тоже отправился посмотреть на находку Фредди. По его мнению, кости ящеров являлись самым интересным аттракционом "Парка у озера". Можно, конечно, не ходить, но тогда придется достать лопатку и начать копать себе ямку в грязи, чтобы затем провести в ней ночь. Шлеп, шлеп, шлеп. Казалось, сапоги вот-вот слетят с ног, дождь лил, как из ведра, и отдыхать не собирался. Остолоп Дэниелс тяжело вздохнул. Жаль, что нельзя отменить войну по случаю дождя. Впрочем, может быть, и можно. На земле плохая погода, ветер и ливень наверняка доставляют ящерам больше неудобств, чем американцам. В воздухе, разумеется, дело обстоит иначе. -- Правда, не следует забывать, что мы отстали от них по части технического прогресса, -- проворчал он себе под нос. Фредди Лаплас, тощий, маленького роста паренек, который обладал сильно развитым чувством самосохранения, показал рукой на яму, быстро превращавшуюся в небольшой пруд. Да, из грязи действительно торчали белые кости. -- Они не человеческие, сержант, -- заявил Фредди. -- Ты прав, -- подтвердила Люсиль Поттер. -- Эти кости не принадлежат никакому существу, живущему на Земле. -- По-моему, очень даже похоже на руки, -- сказал Остолоп. -- Ну да, у них когти вместо пальцев... и что с того? -- Он поморщился. -- На них, кажется, еще есть немного мяса. Дождь смыл запах гниения, сохранившийся после сражения, но кое-что все-таки осталось. Люсиль нетерпеливо фыркнула. -- У вас глаза есть, Остолоп? Вам должно быть известно, как устроены руки у людей -- сначала идут две длинные кости, потом одна. Смотрите -- у ящеров все наоборот. -- Ну, будь я... -- воспоминание о мозолистой ладони отца заставило Остолопа оборвать себя на полуслове. Теперь, когда Люсиль показала ему на различие, он тоже его увидел. Знания анатомии Дэниелс получил не благодаря прилежному обучению в школе, а из личного опыта -- очень помогла работа на ферме, а потом общение со спортсменами, которые то и дело получали травмы, да и его самого не миновала сия чаша в те времена, когда он активно играл в бейсбол. Теперь же, присмотревшись повнимательнее, он добавил: -- Да и таких костей в запястье я никогда не видел. -- Они не могут не отличаться от наших, -- пояснила Люсиль. -- У нас кисть соединяется через запястье с двумя костями, а у ящеров с одной. Мышцы тоже должны быть совсем другими, только их тут их почти не осталось. Чтобы получше разглядеть скелет ящера, Фредди Лаплас немного расчистил грязь саперной лопаткой. Несмотря на дождь, вонь стала такой невыносимой, что Остолоп закашлялся. Он уже знал, что у ящеров красная кровь. А теперь увидел, что в смерти инопланетяне выглядят так же отвратительно, как и люди. -- Господи, хотел бы я знать, как они встречают свой Судный день, -- проговорил он так, словно спрашивал у Бога. Он вырос в баптистской семье и, став взрослым, ни разу не имел повода усомниться в том, чему его учили в детстве. Но если Бог создал ящеров в один из дней Творения (интересно, в какой?), неужели он позволит им возродиться в том же теле, когда наступит Конец Света? Остолоп не сомневался, что проповедников тоже занимает этот вопрос, на который они непременно должны найти ответ. Фредди раскопал часть грудной клетки инопланетянина. -- Ну и дела, -- задумчиво проворчал он. -- Больше похоже на замысловатую решетку, чем на настоящие ребра. -- А ты-то откуда столько про анатомию знаешь? -- спросил его Остолоп. -- Мой старик держит мясную лавку в Бангоре, штат Мэн, -- ответил Лаплас. -- Вот уж где я навидался разных костей, до конца жизни хватит! Остолоп кивнул, принимая его объяснения. -- Такие решетки отличаются особой прочностью, -- заметила Люсиль Поттер. -- Англичане использовали подобные конструкции в своих бомбардировщиках "Бленхейм" и "Веллингтон"... -- Правда? -- удивился Остолоп. Впрочем, он просто хотел поучаствовать в разговоре. Если мисс Люсиль что-то говорит, можно не сомневаться, что все именно так, как она сказала. -- А ты не мог бы выкопать для меня череп? -- спросила она у Фредди. -- Я попытаюсь, мэм, -- ответил Лаплас так, точно она вызвала его к доске и приказала решить трудную задачку на умножение. Фредди принялся соскребать грязь своей маленькой лопаткой, а Люсиль Поттер его подбадривала так, будто он вот-вот выкопает новенький "Шевроле" (не то, чтобы они где-нибудь имелись), а в придачу к нему еще и запас бензина, которого хватит на год. "Вот и пытайся понять женщин", -- подумал Остолоп, наблюдая за тем, как Люсиль вытащила из сумки с инструментами маленький скальпель. "Ее интересует дохлый ящер... а живой сержант -- ни капельки". Остолоп вздохнул. Он не сомневался, что Люсиль к нему неплохо относится. Он и сам к ней хорошо относился, даже больше. Кроме того, Дэниелс знал, что ей это известно. А как же иначе -- после того поцелуя... Ну, когда он воспользовался ее бутылкой с эфиром, чтобы взорвать танк ящеров. Только вот искра, загоревшаяся в его душе, почему-то не зажгла огонь в ее сердце. Наверное, где-то остался человек, которого она любит. Они расстались, когда Люсиль записалась в армию медсестрой, но она его помнит. Впрочем, Дэниелс в этом сомневался. Стоило только посмотреть на мисс Поттер, как сразу становилось ясно, что она старая дева. "Просто мне не везет", -- подумал он. Дэниелс никогда не предавался печальным размышлениям по поводу того, что он изменить не в силах. Впрочем, годы, проведенные на игровом поле, а потом в роли менеджера все равно сделали бы его таким: слишком часто приходится принимать сложные решения, которые не всегда оказываются правильными. Если ты не чувствуешь этого нутром, то имеешь все шансы закончить жизнь, как Виллард Хершбергер, кетчер "Красных", который перерезал себе глотку в номере нью-йоркского отеля после того как проиграл решающую подачу в матче на своем поле. И потому Остолоп отправился проверить, хорошо ли устроились его ребята, и нашел ли Дракула Сабо подходящее место, чтобы вести огонь из своей автоматической винтовки Браунинга. Дэниелс сомневался, что на них могут напасть, но возможности такой не исключал. -- Сержант, а у нас есть что-нибудь приличное пожевать? -- поинтересовался Сабо. -- Наверное, только пайки. Радуйся, что хоть они есть, -- ответил Остолоп. -- Уж можешь мне поверить, во Франции мы и такого не видали. На самом деле, Остолоп не имел ничего против консервов. Главная проблема заключалась в том, что парни из снабжения никогда не могли доставить их в достаточном количестве, чтобы он наелся досыта и забыл хотя бы на время об отвратительном чувстве голода. Впрочем, учитывая, что ящеры достаточно жестко контролировали воздушное пространство, перевозить продовольствие по земле стало делом очень не простым. По мнению Остолопа у Сабо было лицо настоящего городского жулика: иногда непроницаемое, порой лукавое и одновременно все понимающее, словно он давал вам знать, что готов в любой момент над вами посмеяться и только ждет подходящего повода. Такая физиономия сама напрашивалась на хорошую оплеуху. И нужно заметить, Дракула научился отлично ее использовать в собственных интересах. Вот и сейчас он засунул руку под пончо и вытащил трех цыплят. -- Думаю, нам удастся отыскать что-нибудь получше скучного пайка, -- заявил он, ухмыляясь, совсем как лис, только что побывавший в курятнике. "Возможно, так оно и было", -- подумал Остолоп. -- Предполагается, что мы не должны грабить своих, -- сказал он, чтобы соблюсти порядок; жареный цыпленок действительно лучше, чем тушенка. -- Они просто гуляли по улице, и никого вокруг... ни одной живой души, -- объяснил Сабо с таким невинным видом, точно говорил истинную правду. Возможно, он даже немного перестарался. Но он знал, что командир не станет поднимать шум и наказывать его. -- Я рад, что так получилось, -- заявил Дэниелс, -- Но если ты будешь э-э-э... находить цыплят, когда неподалеку находятся их хозяева, мисс Люсиль придется выковыривать дробь из твоей задницы. Если повезет мелкую, а если нет -- картечь. -- Ну, это если я случайно буду без своего автомата, -- успокоил его Сабо. -- Мне кажется, мисс Люсиль говорила, будто здесь есть сцена со зрительным залом. Под крышей приготовить моих птичек будет гораздо проще. Остолоп огляделся по сторонам. Парк занимал большую территорию, а, учитывая, что шел проливной дождь, разглядеть что-нибудь, похожее на здание, не представлялось возможным. -- Я ее спрошу, -- предложил он и пошлепал по лужам туда, где Люсиль, точно безумный ученый, колдовала над останками усопшего ящера. -- Вы только посмотрите, Остолоп, -- вскричала она, когда он подошел. С энтузиазмом, размахивая скальпелем, Люсиль показала на челюсти ящера. -- Куча маленьких зубов, и все одинаковые, не то что у нас. -- Да, я уже видел их зубы, когда захватил в плен парочку живых тварей почти сразу после того, как они на нас напали, -- проговорил Остолоп и отвел глаза -- на черепе оставалось еще достаточно плоти, чтобы лишить его аппетита навсегда. -- Вам удалось поймать ящеров, сержант? -- с восхищением в голосе спросил Фредди Лаплас. Люсиль, как всегда, просто приняла к сведению его слова. Остолопу отчаянно захотелось поменяться местами с Фредди. Но тут ничего не поделаешь! Он спросил Люсиль, где находится концертный зал, и она показала на восток. Остолоп отправился на поиски, надеясь, что от него хотя бы что-нибудь осталось. Его труды увенчались успехом, и вскоре он обнаружил небольшое здание театра. В него угодил снаряд, превратив одну стену в подобие детского заборчика из кубиков -- все остальное, вроде бы, уцелело. Когда льет сильный дождь, найти что-нибудь, находящееся на расстоянии пятидесяти ярдов, практически невозможно. Жидкая грязь заливалась Остолопу в ботинки и уже давно промочила носки. Он практически не сомневался, что его ждет грипп или воспаление легких. -- Стой! Кто идет? -- донесся из-за водяной стены голос Сабо, который звучал так, будто тот спрятался в водопаде. Дэниелс Дракулу не видел. Сабо, конечно, ворует цыплят и все такое прочее, но солдат он очень даже неплохой. -- Это я, -- крикнул Остолоп. -- Нашел театр. Если дашь мне твоих птичек, я их приготовлю. Я вырос на ферме, могу побиться об заклад, что у меня все равно лучше получится, чем у тебя. -- Ладно. Я здесь. -- Сабо встал, чтобы Остолоп смог его разглядеть. -- Думаю, сегодня ящеры вряд ли наведаются к нам в гости. Сержант, вы не возражаете, если я тут пару часиков погуляю, а вы бы оставили мне немного курятинки? -- Валяй, -- разрешил Остолоп. -- Только прежде чем уходить, оставь кому-нибудь свою винтовку, ты меня слышишь? Если вдруг у нас возникнут проблемы, сам понимаешь, придется отстреливаться. -- Не волнуйтесь, сержант, -- ответил Сабо. -- Я не собираюсь подставлять свою задницу даже за кусок жареной курицы. В его голосе прозвучала неколебимая уверенность. Любому другому парню из своего отряда Остолоп поверил бы, не колеблясь, но с Сабо всегда следовало держаться начеку. Он отнес цыплят в маленький театрик. Тот, кто побывал здесь последним -- американцы или ящеры -- разрубил на куски стулья, стоявшие перед сценой. То, что надо. Воспользовавшись валяющимися без присмотра дровами, Остолоп нашел на бетонном полу старое кострище и соорудил на нем свой собственный костер. Затем, несмотря на то, что в кармане у него лежало несколько кремней, Дэниелс вытащил свою верную зажигалку "Зиппо". Интересно, сколько еще она тебе прослужит, дружище? -- спросил он у самого себя. Сейчас он заправлял зажигалку керосином, а кто знает, когда удастся пополнить запасы -- в такое то время. Пламя вспыхнуло с первой попытки. Остолоп довольно быстро понял, почему предыдущие посетители концертного зала использовали в качестве дров стулья: их покрывал блестящий лак, благодаря которому огонь разгорелся моментально. Остолоп снова вышел под дождь выбросить внутренности и отыскать подходящие палочки, чтобы нацепить на них куски цыплят. Когда с дымом костра смешался запах жарящегося мяса, в животе у Остолопа кто-то сердито заурчал. Наверное, его деды точно так же готовили себе ужин во время Войны Севера и Юга, только огонь разжигали спичками, а не зажигалкой "Зиппо". -- Готово! -- крикнул он, когда достаточное количество кусочков аппетитно подрумянилось. Ребята подходили по одному или парами, быстро ели и возвращались под дождь. Когда появилась Люсиль Поттер, Остолоп весело спросил: -- А вы руки перед ужином мыли? -- Представьте, да... причем с мылом. -- Будучи медсестрой, Люсиль очень серьезно относилась к вопросам гигиены. -- А вы свои помыли, когда разделывали и резали птичек? -- Ну, можно и так сказать, -- ответил Остолоп и подумал, что руки у него точно были мокрыми. -- Только без мыла. Люсиль наградила его таким возмущенным взглядом, что еще немного, и он превратился бы в горстку пепла. Но прежде чем он успел хоть что-нибудь ответить, появился Дракула Сабо. -- Сохранили для меня ножку, сержант? -- Вместе с бедрышком, дружок, -- ответил Остолоп. Сабо принялся с удовольствием уплетать свою долю, а Дэниелс снял с огня половинку грудки, помахал ею в воздухе, чтобы немного остудить, и тоже занялся ужином, время от времени выплевывая остатки перьев -- почистил он куриц не слишком старательно. Через некоторое время он замер на месте, так и не успев донести до рта кусок мяса. Сквозь ровное шелестение дождя послышалось низкое гудение моторов и скрежет гусениц по неровной земле. Мясо, которое Остолоп уже проглотил, превратилось у него в желудке в маленький кусочек свинца. -- Танки, -- выдохнул он так тихо, словно не верил собственным ушам. -- Танки! -- заорал Остолоп Дэниелс в следующее мгновение, вложив в свой вопль всю силу и страх, что охватил его существо. Дракула Сабо бросил на землю обглоданные косточки и помчался к своей автоматической винтовке Браунинга. Какая от нее польза против брони ящеров, Остолоп не представлял. А еще он сомневался, что отвратительная погода и дождь сыграют ему на руку и удастся еще раз поджечь вражеский танк при помощи бутылки с эфиром -- даже если у Люсиль остался эфир, в чем он, честно говоря, уверен не был. Остолоп отложил в сторону свой кусок мяса, схватил автомат и осторожно выглянул в маленькую дырку в стене. Танки грохотали где-то поблизости, но он их не видел. Огня они не открывали; может быть, не знали, что его отряд расположился в парке. -- Отлично, -- проворчал Остолоп. -- Не хватало только остаться за вражеской линией фронта. -- Вражеская линия фронта? -- Остолоп так старательно прислушивался к происходящему, что не заметил, как подошла Люсиль Поттер. -- Это наши танки, Остолоп, -- сообщила она. -- Едут с севера... либо ящеры не разрушили мосты через Красную реку, либо мы их восстановили. Кстати, они производят гораздо больше шума, чем машины ящеров. Остолоп немного успокоился и снова прислушался. После короткой паузы, которой он заменил нецензурное слово, наверняка смутившее бы Люсиль, Дэниелс проговорил: -- Вы правы. Господи, я чуть не начал стрелять в своих. -- Кое-кто наверняка так и поступит, -- напомнила ему Люсиль. -- Точно. -- Остолоп вышел из укрытия и крикнул, обращаясь к дождю: -- Не стрелять! В южном направлении двигаются американские танки. Не стрелять! Одна из ворчащих, фыркающих машин проскрежетала совсем рядом, и ее командир услышал приказ Остолопа. Дэниелсу он показался всего лишь размытой тенью, торчащей над башенкой, но слова он произносил, как самый настоящий выходец из Новой Англии. -- Точно, ребята, мы свои. Надеемся, ящеры нас в такой дождь не заметят. Преподнесем чешуйчатым ублюдкам подарочек, если они решили отправиться за вами в погоню, парни. -- Звучит неплохо, приятель, -- ответил Дэниелс и помахал рукой. Танк -- "Шерман", для "Ли" слишком большая башня -- покатил к южной границе парка. Неожиданно Остолоп позавидовал экипажам, которых от врага отделяло несколько дюймов прочной брони. А с другой стороны, ему нравилось воевать в пехоте. Ящеры не особенно обращали внимание на обычных солдат, их гораздо больше занимали танки, которые они обстреливали с особой жестокостью. Наверное, танкист из Новой Англии знает об этом гораздо лучше Остолопа. И все равно направляется на юг. "Интересно, сколько раз ему приходилось участвовать в боях?" -- подумал Остолоп. -- "А вдруг следующий будет последним?" Помахав колонне рукой, Дэниелс вернулся в разрушенный концертный зал, чтобы доесть своего цыпленка. Глава XIII Вячеслав Молотов, как простой крестьянин, трясся в самой обычной телеге рядом с двумя мешками редиски, которые он никогда в жизни не смог бы продать. Парень из НКВД, управлявший повозкой, вел себе так, словно Молотов был еще одни мешком редиски. Впрочем, советский комиссар иностранных дел не возражал. Он не любил праздной болтовни, и сейчас не собирался делать исключений из своего правила. Земля пробуждалась ото сна, в России началась весна. Солнце теперь вставало рано, а садилось поздно, и все растения радостно тянулись ввысь. Свежая зеленая трава сменила старую, порыжевшую. Ивы и березы, росшие по берегам реки Москва, оделись в новую яркую листву. В густых кронах щебетали птицы. Впрочем, Молотов с трудом отличил бы синицу от тукана, не говоря уже об их голосах -- да и тукана вы вряд ли нашли бы в России, даже весной. Утки ныряли в воду в поисках пищи. Возница взглянул на них и пробормотал: -- Жаль, нет ружья. Молотов посчитал, что ответа от него не требуется. Сам Молотов хотел бы не ружье, а машину. Да, бензина не хватало, почти все отправлялось на фронт. Но второй человек в Советском Союзе после Сталина вполне мог бы воспользоваться автомобилем. Однако ящеры гораздо охотнее стреляли в механические средства передвижения, чем в запряженные лошадьми повозки. Молотов не хотел рисковать. Когда возница свернул на проселочную дорогу, Молотову показалось, что они заблудились. Они подъезжали к небольшой ферме -- типичному колхозу. Вокруг суетились цыплята, в грязи барахтались свиньи. В полях одинокие фигуры крестьян медленно тащились за лошадьми. Настало время пахоты. Вдоль улицы теснились ряды низких домов колхозников и сараи для скотины. Затем один из крестьян, в сапогах, мешковатых штанах и ватнике, открыл дверь сарая и вошел внутрь. Однако прежде чем он закрыл за собой дверь, Молотов успел заметить, что помещение ярко освещено электрическим светом. Даже до вторжения немцев и ящеров далеко не в каждом колхозе имелось электричество. А теперь в такое и вовсе верилось с трудом. На лице комиссара неожиданно появилась широкая улыбка. -- Прекрасная маскировка, -- с удовлетворением заметил он. -- Тот, кто это придумал, заслуживает награды. -- Товарищ комиссар, мне сказали, что люди, отвечающие за реализацию проекта, получили повышение по службе, -- заявил возница. Он выглядел как крестьянин -- точнее, самый настоящий пьяница -- но говорил, как образованный человек. "Опять маскировка", -- подумал Молотов. Он прекрасно понимал, что пьющему крестьянину никогда в жизни не поручили бы доставить его в одно из самых важных мест Советского Союза, но свою роль возница играл превосходно. Молотов показал на сарай. -- Исследования проводятся здесь? -- Мне известно, что я должен вас сюда доставить. -- Я не имею ни малейшего представления о том, что они тут делают -- и не хочу ничего знать. Он натянул вожжи, и лошадь послушно остановилась. Молотов, который не отличался могучим телосложением (хотя и превосходил ростом Сталина), неловко слез с повозки. Когда он зашагал по тропинке к сараю, водитель вытащил из кармана фляжку и сделал несколько больших глотков. Возможно, он и был пьяницей. Дверь сарая выглядела, как самая обычная дверь. Впрочем, дальше внешнего вида маскировка не шла: из сарая пахло совсем не так, как должно пахнуть на крестьянском подворье. Молотов решил, что это не имеет значения: если ящеры окажутся настолько близко, что смогут что-нибудь унюхать, значит, Советскому Союзу пришел конец. Он открыл дверь и постарался тут же ее захлопнуть, совсем как вошедший перед ним крестьянин. Внутри царила безупречная чистота. Даже одежда "крестьянина", при ближайшем рассмотрении, оказалось идеально чистой. Он повернулся к Молотову. -- Товарищ комиссар, я рад вас приветствовать в нашей лаборатории, -- сказал он, протягивая руку. Перед Молотовым стоял широкоплечий бородатый человек лет сорока с умными глазами на усталом лице. -- Меня зовут Игорь Иванович Курчатов, я директор проекта по производству взрывного металла. -- Он отвел рукой прядь упавших на лоб волос (как у Гитлера, -- почему-то подумал Молотов). -- У меня два вопроса, Игорь Иванович, -- заявил Молотов. -- Во-первых, как скоро будет готова бомба из взрывного металла ящеров? Во-вторых, когда вы сможете начать производить свой собственный взрывной металл? Глаза Курчатова слегка округлились. -- А вы сразу берете быка за рога. -- Зачем тратить время на формальности, которые являются буржуазным пережитком, -- ответил Молотов. -- Вы ответите на мои вопросы, а я сделаю доклад товарищу Сталину. Сталин, конечно, регулярно получал отчеты о ходе работ. Сюда также приезжал Берия, чтобы лично проверить, как продвигаются исследования. Однако Молотов занимал пост заместителя Сталина в Государственном Комитете Обороны. Прежде чем ответить, Курчатов облизнул губы; он прекрасно знал, кто такой Вячеслав Молотов. -- Мы значительно продвинулись в создании бомбы. И собираемся в ближайшее время начать изготовление ее компонентов. -- Хорошая новость. -- Кивнул Молотов. -- Да, товарищ комиссар, -- продолжал Курчатов. -- Поскольку мы располагали достаточным количеством взрывного металла, нам оставалось лишь решить инженерную задачу о сближении двух масс металла, каждая из которых, сама по себе, не может взорваться, а вместе они превышают, так называемую "критическую" массу, необходимую для взрыва. -- Ясно, -- ответил Молотов, хотя, на самом деле, ничего не понял. Если что-то может взорваться -- так ему представлялось -- то какая разница, много вещества, или мало. Однако советские физики и другие ученые настаивали на том, что диковинный металл ведет себя особенным образом. И если Советский Союз получит обещанную бомбу -- что ж, значит, они не ошиблись. -- Каким образом вы решили сблизить две части? -- Мы полагаем, что проще всего придать одной части форму цилиндра, а внутри проделать отверстие, в которое будет идеально входить второй цилиндр меньшего диаметра. Специальное взрывное устройство заставит их совместиться. Мы постарались предпринять максимальные меры безопасности. -- Вы очень правильно поступили, товарищ Курчатов, -- заявил Молотов. И хотя его голос оставался ледяным, ему понравилось устройство, описанное физиком. Его отличала русская простота -- забить один цилиндр в другой и -- бум! Молотов прекрасно знал, что у его народа возникают серьезные проблемы, когда он сталкивается с необходимостью привести в исполнение какой-нибудь сложный план -- в отличие, к примеру, от немцев. Русские всегда старались возместить отсутствие хитрости грубой силой. Именно таким способом им удалось удержать немцев под Москвой и Ленинградом. Теперь пришла пора нанести могучий удар по ящерам, еще более страшным захватчикам. Могучий удар... -- После того, как вы используете запасы взрывного металла на создание бомбы, его больше не останется, верно? -- спросил Молотов. -- Да, товарищ комиссар, -- ответил Курчатов и вновь облизнул губы. Молотов нахмурился. Он боялся, что так и будет. Ученые имели обыкновение обещать Сталину луну с неба -- вне зависимости от того, могли они ее достать, или нет. "Может быть, лошадь научится петь", -- подумал он, вспомнив старую историю, которую прочитал еще в студенческие годы. Он покачал головой, сейчас необходимо сосредоточиться на насущных проблемах. Молотов понимал, что ученые стоят перед трудной дилеммой. Если они скажут Сталину, что не могут сделать то, что он просит, их отправят в лагерь... или пустят пулю в затылок. Впрочем, если они не исполнят своих обещаний, их тоже ждет бесславный конец. Советский Союз отчаянно нуждался в бесперебойном производстве взрывного металла. В этом Молотов полностью соглашался со Сталиным. (Он попытался вспомнить, когда в последний раз разошелся с Генеральным секретарем Коммунистической партии во мнениях, и не смог -- очень много лет назад!). -- С какими трудностями вы столкнулись, Игорь Иванович, и как намерены с ними справиться? Словно по невидимому сигналу, к ним подошел еще один человек в крестьянской одежде. -- Товарищ комиссар, -- сказал Курчатов, -- разрешите представить вам Георгия Александровича Флерова, который недавно открыл самопроизвольное деление ядра. Сейчас он возглавляет группу, занимающуюся интересующей вас проблемой. Флеров был моложе Курчатова; даже в крестьянской одежде он выглядел, как ученый. Флеров заметно нервничал. Поскольку он возглавлял группу исследователей, вся ответственность ложилась на него. -- Товарищ комиссар, ответ на ваш вопрос, вернее, на первую его часть, достаточно прост, -- заговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно. -- Главная трудность состоит в том, что мы не знаем, как это делать. В вопросах технологии ядерных исследований мы на несколько лет отстали от капиталистических стран и фашистской Германии. Нам приходится изучать то, что им уже известно. Молотов бросил на Флерова мрачный взгляд. -- Товарищу Сталину не понравится то, что вы сейчас сказали. Курчатов побледнел. Флеров тоже, однако, он набрался мужества и продолжал: -- Если товарищ Сталин решит ликвидировать нашу группу, то никто в Советском Союзе не сможет произвести взрывной металл. Все ученые, имеющие хоть какой-то опыт, собраны здесь. Других специалистов у нас просто нет. Молотов не привык к подобным заявлениям -- даже если они звучали из уст напуганного до смерти человека. -- Нам обещали наладить полномасштабное производство взрывного металла в течение восемнадцати месяцев. Если ваша группа не в состоянии... -- гневно заявил Молотова. -- По истечении указанного вами срока немцы не сумеют наладить производство металла, товарищ комиссар, -- сказал Флеров. -- И американцы тоже, хотя мы не слишком хорошо информированы об их успехах. "Ты хочешь сказать, что наши шпионы стали хуже работать", -- подумал Молотов. -- "Похоже, Флеров настоящий дипломат". Впрочем, все это не имело сейчас особого значения. -- Если вы не сможете сделать того, что обещали, -- заявил Молотов, -- мы заменим вас на тех, кто сумеет послужить Родине лучше вас. -- Удачи вам, и прощай Родина, -- сказал Флеров. -- Возможно, вам удастся собрать шарлатанов, которые наврут вам с три короба. Вы не найдете квалифицированных физиков -- и, если пустите нас в расход, никогда не наладите производство урана или плутония в Советском Союзе. Он явно не блефовал. Молотов много раз видел, как лгут люди, пытаясь спасти свою жизнь. Флеров говорил правду. Тогда Молотов повернулся к Курчатову. -- Вы руководитель проекта. Почему вы не сообщили нам, что не можете уложиться в срок? -- Товарищ комиссар, мы опережаем рабочий график создания первой бомбы, -- ответил Курчатов, -- и это является существенным плюсом в нашей работе, поскольку вторая часть проекта продвигается медленнее, чем мы рассчитывали. Кроме того, мы считаем, что взрыв одной бомбы произведет на ящеров очень сильное впечатление. -- Игорь Иванович... -- начал Флеров. Молотов поднял руку, прерывая Флерова. Он продолжал смотреть на Курчатова. -- Возможно, вы и в самом деле превосходный физик, товарищ, но ваша политическая наивность вызывает удивление. Предположим, мы потрясем ящеров одним взрывом, разве они не смогут ответить нам тем же? В резком свете электрических ламп лицо Курчатова стало серовато-желтым. -- Товарищ комиссар, мы рассуждали лишь теоретически, -- вмешался Флеров. -- Вам стоит заняться диалектикой, -- сказал Молотов. Он не сомневался, что Сталин не ошибся, предполагая, что ящеры нанесут ответный удар по той стране, которая использует против них взрывной металл. -- Мы сделаем так, как вы скажете, -- обещал Курчатов. -- Уж постарайтесь, -- с угрозой заявил Молотов. -- А пока Советский Союз -- не говоря уже обо всем человечестве -- нуждается в запасах взрывного металла. Вы не в силах начать его производство в течение восемнадцати месяцев -- так вы утверждаете. Ну и сколько же вам потребуется времени? -- Несмотря на невысокий рост, Молотов умел произвести на собеседника впечатление. Ну, а когда он выступал от имени Советского Союза, то и вовсе превращался в великана. Курчатов и Флеров переглянулись. -- Если все пойдет нормально, нам нужно четыре года, -- сказал Флеров. -- Если нам будет сопутствовать удача -- три с половиной, -- уточнил Курчатов. Флеров с сомнений посмотрел на своего коллегу, но потом все-таки кивнул. Три с половиной года? Или даже четыре? Молотов чувствовал себя так, словно его только что лягнули в живот. В течение всего этого времени у Советского Союза будет всего одна бомба, которую он не сможет использовать из страха перед чудовищной местью ящеров? А немцы с американцами -- может быть, и англичане с японцами -- опередят нас в производстве своей бомбы? -- Ну и что, по вашему мнению, я должен сказать товарищу Сталину? -- спросил он. Вопрос повис в воздухе. Гнев Сталина мог обрушиться не только на ученых за их не слишком оптимистический прогноз, но и на самого Молотов -- гонца, принесшего плохие новости. Если ученые и в самом деле незаменимы, Сталин, пожалуй, не решится их уничтожить. За долгие годы Молотов сделал все, что в его силах, чтобы стать для Сталина человеком необходимым -- но он прекрасно понимал, что это совсем не то же самое, что быть незаменимым. -- Могу ли я передать Генеральному секретарю, что вы добьетесь успеха через два с половиной, три года? В таком случае у нас появляются хоть какие-то шансы смягчить гнев Сталина. -- Товарищ комиссар, вы, конечно, можете сказать Сталину все, что посчитаете нужным, -- ответил Курчатов. -- Но когда пройдет время, а нам не удастся завершить работу, вам придется давать объяснения. -- Если ящеры дадут нам время, необходимое для завершения исследований, -- добавил Флеров; казалось, сомнения Молотова доставляют ему удовольствие. -- Если ящеры захватят вашу лабораторию, товарищи, уверяю вас, мало вам не покажется, -- сумрачно пообещал Молотов. Если бы немцы победили Советский Союз, Молотова поставили бы к стенке (с завязанными глазами, если бы повезло), но физики-ядерщики могли оказаться полезными и спасти свою шкуру, переметнувшись на службу к врагу. Впрочем, ящеры вряд ли захотят открыть людям секрет расщепления атома. Чтобы физики лучше его поняли, Молотов добавил: -- Если сюда заявятся ящеры, это произойдет, во многом, из-за того, что ваша команда не сумела решить поставленную задачу, а рабочие и крестьяне Советского Союза не получили необходимого оружия для борьбы с врагом. -- Мы делаем все, что в наших силах, -- запротестовал Флеров. -- Но мы слишком мало знаем. Теперь сомнения и неуверенность охватили ученых. Именно этого Молотов и добивался. -- Значит, нужно быстрее учиться, -- резко сказал он. -- Гораздо легче отдавать приказы генералам, товарищ комиссар, чем природе, -- тихо ответил Курчатов. -- Она открывает свои секреты лишь тогда, когда пожелает. -- Она открыла свои тайны ящерам, -- заявил Молотов. -- То, что под силу им, не должно представлять проблему для советских физиков. -- Он повернулся к ним спиной, чтобы показать, что разговор закончен. Пожалуй, Молотов достаточно быстро пришел в себя после того, как ученые сообщили ему ужасную новость. К сожалению, он не мог предвидеть, как отреагирует на нее Сталин. * * * Торговец довольно улыбнулся, увидев серебряную марку с изображением кайзера Вильгельма, которую протягивал ему Дэвид Гольдфарб. -- Хорошие деньги, друг, -- заявил он. Вместе с запеченным яблоком на палочке, которое купил Гольдфарб, ему дали пригоршню меди и несколько металлических монет. Одновременно у продавца сделалось лукавое выражение лица. -- У тебя такие хорошие деньги, что я не стану обращать внимание на твой необычный идиш. -- Там, откуда я приехал, -- ответил Гольдфарб, чувствуя, как сильнее забилось сердце, -- все так говорят. -- Какое, наверное, невежественное место, -- проворчал торговец. -- Сначала мне показалось, что у тебя варшавский акцент. Но чем больше я тебя слушаю, тем очевиднее становится -- ты из Челма. Гольдфарб фыркнул. На самом деле, у него был варшавский акцент, который сильно изменился за долгие годы жизни в Англии. Ему это и в голову не приходило, пока английская подводная лодка не высадила его на побережье Польши. Теперь, когда он обращался к местным жителям, разговаривавшим на идише каждый день, ему оставалось лишь радоваться, что его вообще понимают. Чтобы не открывать, откуда он на самом деле приехал, Гольдфарб вгрызся в яблоко. Рот наполнил горячий, сладкий сок, и он застонал от удовольствия. -- С корицей было бы гораздо лучше, -- сказал торговец. -- Только корицы нет ни у кого -- ни за любовь, ни за деньги. -- Все равно вкусно, -- пробормотал с политым ртом Гольдфарб, больше не обращая внимания на полученный им в Англии акцент. Кивнув на прощание торговцу, он зашагал по грязной дороге на юг, в сторону Лодзи. До города, по подсчетам Гольдфарба, оставалось часа два пути. Он надеялся, что не опоздал. Из того, что он слышал перед отплытием из Англии, его кузен Мойше находится в лодзинской тюрьме. Интересно, как он его освободит. С сержантским фатализмом Гольдфарб выбросил сомнения из головы. Всему свое время. Сначала нужно добраться до Лодзи. Гольдфарб уже успел обнаружить, что несколько лет, проведенных в кабине самолета, отрицательно сказались на его физической форме. Сержант, отвечающий за физическую подготовку, остался бы им недоволен. -- Вот что бывает, когда перестаешь заниматься тяжелой работой, -- задыхаясь, пробормотал он по-английски. -- О, боже, во что я превратился бы, если бы у меня имелась возможность курить. И все же, сигарет ужасно не хватает. Дэвид огляделся по сторонам. Бесконечные поля Польши рассказали ему печальную историю страны. Англию защищал не только пролив Ла-Манш, но и горы на западе и севере, которые в течение столетий служили убежищем для валлийцев и шотландцев. Польша, поделенная между Германией и Советским Союзом, никакой защиты не имела, за исключением мужества своего народа. Однако когда приходится сражаться с врагом, который превосходит тебя численностью в три раза (как немцы), или в шесть или девять раз (как русские), даже безумной храбрости оказывается недостаточно. Вот почему польским евреям пришлось так несладко, -- неожиданно пришло в голову Гольдфарбу, -- уж с евреями поляки сумели разобраться. После поражения в войне с соседями так приятно расправиться с теми, кто живет в твоей стране. Гольдфарб не испытывал любви к людям, вынудившим его родителей покинуть Польшу, но эти рассуждения помогли ему их понять. Он снова посмотрел по сторонам. В Англии на линии горизонта почти всюду высились горы или холмы. Здесь воображение поражали бесконечные равнины. Огромные открытые пространства заставляли человека осознать собственную незначительность -- а, кроме того, ты тут торчал у всех на виду, точно муха на большой тарелке. Зелень польских полей отличалась от зелени английских -- она показалась Гольдфарбу немного тусклой. Может быть, все дело в свете или почве; так или иначе, но различие сразу бросалось в глаза. На полях тут и там копошились крестьяне. Англичане, обрабатывающие свои поля, были фермерами. Поляки, вне всякого сомнения, -- крестьянами. Гольдфарб вряд ли сумел бы объяснить, в чем состоит различие, но оно казалось ему очевидным. Возможно, дело было в том, как работали польские крестьяне. У Гольдфарба возникло ощущение, что они двигаются слишком медленно, словно уверены -- ничего не изменится от того, будут они стараться или нет. Им все равно не придется насладиться плодами своего труда. В небе что-то зашумело -- казалось, жужжит майский жук... Гольдфарб множество раз слышал подобные звуки -- гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он инстинктивно упал на землю. У него над головой пронеслась эскадрилья немецких бомбардировщиков. "Ю-88", -- подумал Гольдфарб, автоматически определив марку самолета по звуку и форме -- точно так же он отличил бы собственного дядю от отца. Он не раз молился, чтобы истребители и зенитки сбили побольше немецких бомбардировщиков. Но теперь желал им удачи. Что-то тут неправильно. Впрочем, после вторжения ящеров, многие понятия и представления перестали быть привычно однозначными. Он поднялся на ноги и посмотрел на юг. На далеком горизонте появился дым. "Наверное, там Лодзь", -- подумал Гольдфарб. Еще немного, и он попытается выполнить задание английского командования -- почему-то они решили, что Гольдфарбу такая задача по силам. Матерчатая фуражка, черная куртка и шерстяные брюки -- все кричало: Я еврей! Интересно, зачем Гитлеру понадобилось заставлять евреев носить желтую звезду? Даже нижнее белье здесь не такое, как в Англии -- периодически оно напоминало о себе исключительно неприятными ощущениями. Но он должен выглядеть, как еврей. Дэвид говорил на идише, но польского языка толком не знал. В Англии, даже до того, как он стал военным, Дэвид практически ничем не отличался от окружавших его людей. Здесь, в Польше, он чувствовал, что какой-то барьер отгораживает его от большинства местного населения. -- Нужно привыкать, -- пробормотал он себе под нос. -- В большинстве мест евреи чужие. На придорожном столбе он прочитал: "ЛОДЗЬ, 5 км". Рядом красовалась еще одна надпись: "Litzmannstadt, 5 км". Сердце у Гольдфарба сжалось, он стиснул зубы. Обычное немецкое высокомерие -- придумать собственное имя для города, который они захватили. Интересно, какое название дали городу ящеры. Через час с небольшим он шагал по окраине Лодзи. Ему сказали, что немцы, захватив город, не причинили ему серьезных разрушений. Лодзь выглядел очень прилично. Пока Гольдфарб плыл на подводной лодке, он прочитал, что немцы успели полностью привести город в порядок, прежде чем ящеры заставили их его покинуть. В предместьях Лодзи, в основном, жили поляки, которые провожали Дэвида мрачными взглядами и кривыми усмешками. Если в городе и остались немцы, то теперь они старались на улицах не показываться. Гольдфарб не представлял себе, что стал бы делать, если бы столкнулся с кем-нибудь из них. Он вдруг огорчился, что пожелал удачи бомбардировщикам. А потом рассердился на себя за глупые мысли. Конечно, нацистов трудно любить, но ведь сейчас немцы и англичане сражаются против ящеров вместе. Гольдфарб шел по улице Лагевника в сторону гетто. Стена, построенная нацистами, частично сохранилась, хотя на проезжей части ее разобрали, чтобы восстановить движение. Оказавшись на территории гетто, Дэвид решил, что если Германия и Англия стали союзниками, это вовсе не означает, что он должен хорошо относиться к немцам. Запахи и давка обрушились на него, словно удар молота. Гольдфарб всегда жил в домах с водопроводом и канализацией. И никогда не считал эти достижения цивилизации mitzvah, благословением, но теперь понял, как сильно заблуждался. Нечистоты, вонь, мусор, грязные, давно не мывшиеся люди... Дэвид пожалел, что природа наделила его обонянием. От побывавших в Китае и Индии знакомых он слышал рассказы об огромных толпах людей, но только сейчас понял, что они имели в виду. Улицы были буквально забиты мужчинами, женщинами, детьми, тележками, повозками -- население небольшого города собралось на территории нескольких кварталов. Обитатели гетто покупали, продавали, спорили, толкались, мешали друг другу -- Гольдфарбу показалось, что он попал в шумную лондонскую пивную. Люди -- евреи -- были грязными, худыми, многие больными. После высадки на польское побережье Гольдфарб отчаянно страдал от того, что не может как следует помыться, но всякий раз, когда он чувствовал на себе чужие взгляды, ему становилось не по себе -- уж слишком он казался упитанным по сравнению с другими обитателями гетто. Ему даже пришлось напомнить себе, что немцы ушли из Лодзи почти год назад. Теперь к евреям относились лучше и обращались с ними, как с человеческими существами. В какое же чудовищное положение попали евреи в гетто, когда у власти находились нацисты! -- Спасибо тебе, отец, за то, что ты вовремя отсюда уехал, -- тихонько проговорил Гольдфарб. Пару кварталов он просто плыл, точно рыба по течению. Наконец, решился и принялся пробиваться в нужном ему направлении. Плакаты с изображением Мордехая Хайяма Рамковского украшали почти все стены гетто. Некоторые успели потускнеть, другие казались новенькими. Заснятый в разных позах Рамковский смотрел на Гольдфарба -- и всякий раз вид у него был суровый, а взгляд строгий. Гольдфарб покачал головой: он успел немало прочитать о режиме Рамковского в Лодзи. В целом он очень напоминал карманного еврейского Гитлера. "Как раз то, что нам нужно", -- подумал Гольдфарб. Пару раз ему встретились люди с нарукавными повязками и дубинками в руках. Он обратил на них внимание еще и потому, что все они выглядели на удивление здоровыми и довольными жизнью. Карманное еврейское "СС", просто замечательно. Всякий раз Дэвид опускал голову и изо всех сил старался сделаться невидимым. Однако время от времени ему все-таки приходилось поднимать глаза, чтобы определить, где он находится; даже после тщательного изучения карты Лодзи он не слишком уверенно ориентировался в незнакомом городе. К счастью, толпа служила ему хорошей маскировкой. После того, как он трижды свернул не в том месте -- ничего другого он и не ждал -- Гольдфарб нашел нужный дом на улице Мостовской и начал подниматься по лестнице. Оставалось надеяться, что он выбрал правильную дверь. Гольдфарб постучал, и ему открыла женщина. Дэвид решил, что она на несколько лет его старше, красивое лицо портила излишняя худоба. Женщина испуганно смотрела на незнакомца. -- Кто вы такой? -- резко спросила женщина. Гольдфарбу вдруг показалось, что с ним произойдет нечто крайне неприятное, если он скажет что-нибудь не то. -- Я должен вам сообщить, что Иов не страдал вечно. Женщина расслабилась. -- Заходите. Должно быть, вы английский кузен Мойше. -- Верно, -- ответил Гольдфарб. Женщина закрыла за ним дверь, а он продолжал: -- Меня зовут Дэвид Гольдфарб. А вы Ривка? Где ваш сын? -- Ушел погулять. В толпе ему ничто не грозит, к тому же, за ним всегда кто-нибудь присматривает. -- Хорошо. -- Гольдфарб огляделся по сторонам. Крошечная квартира, такая пустая, что от этого она кажется больше. Он сочувственно покачал головой. -- Вам, наверное, до смерти надоело переезжать с места на место. Ривка Русси устало улыбнулась. -- Надоело. Мы с Ревеном трижды меняли квартиры после того, как Мойше не вернулся. -- Ривка вздохнула. -- Он подозревал, что кто-то его узнал. Мы слишком задержались на прежнем месте. Если бы не ребята из сопротивления, я не знаю, что бы мы делали. Думаю, нас давно поймали бы. -- Они сообщили о вас в Англию, -- сказал Гольдфарб. -- Там разыскали меня. -- "Интересно", -- подумал он, -- "как повернулись бы события бы, если бы не визит Черчилля в Брантингторп". -- Я должен помочь Мойше выбраться из тюрьмы и доставить его -- вместе с вами и мальчиком -- в Англию. Если у меня получится. -- А у вас получится? -- нетерпеливо спросила Ривка. -- Это знает один только Бог, -- ответил Гольдфарб. Ривка рассмеялась. Он продолжал: -- Я не боевик и не герой. Буду работать вместе с вашими людьми и сделаю все, что в моих силах. -- Я и не рассчитывала на такой честный ответ, -- рассудительно сказала Ривка. -- Мойше в Лодзи? -- спросил Гольдфарб. -- По нашей информации его никуда не успели перевезти, но ведь прошло время, и все могло измениться. -- Насколько нам известно, Мойше в Лодзи. Ящеры не особенно торопятся. Я их не понимаю -- ведь он немало сделал, чтобы им насолить. -- Они очень методичны и неторопливы, -- сказал Гольдфарб, вспомнив, что он прочитал про ящеров, когда находился в подводной лодке. -- И медленно принимают решения. Какие обвинения ему предъявлены? -- Неповиновение, -- ответила Ривка. -- Больше ни в чем они его обвинить не могут. Информация Гольдфарба совпадала с тем, что сказала ему Ривка. Ящеры почитают ранги, чины и обычаи, у них патологически развито чувство долга, по сравнению с ними даже японцы кажутся обезумевшими анархистами. В таком обществе неповиновение считается едва ли не самым страшным грехом -- например, как богохульство в Средние века. -- Значит, он все еще в Лодзи, -- задумчиво проговорил Гольдфарб. -- Хорошо. Польский штаб ящеров находится в Варшаве. Вытащить Мойше оттуда было бы значительно труднее. -- Он усмехнулся. -- Да и, вообще, мне совсем не хотелось бы уходить так далеко на восток, особенно, после того, как пришлось от самого побережья идти пешком в Лодзь. -- Хотите чаю? -- спросила Ривка. И тут же резко добавила: -- Что вас так рассмешило? -- Ничего особенно, -- все еще смеясь, ответил Гольдфарб. -- Просто любая женщина из нашей семьи задала бы точно такой же вопрос. -- А я и есть женщина из вашей семьи -- спокойно сказала Ривка. -- Вы правы. -- И они посмотрели друг на друга через пропасть долгих лет жизни, проведенных в разных странах. Родители Гольдфарба сумели избежать ужасов гетто; для него оно олицетворяло возврат в темное средневековье, а Ривка в длинном черном платье казалась частицей глубокого прошлого. Интересно, какое впечатление он на нее произвел: экзотический незнакомец из богатой и сравнительно мирной Англии -- несмотря на все, что сделали со страной немцы и ящеры -- человек, практически отказавшийся от иудаизма ради жизни в огромном мире? Он не знал, как спросить, и имеет ли право задавать подобные вопросы. -- Так вы хотите чашку чаю? -- снова спросила Ривка. -- Боюсь, у нас нет настоящего чая, мы делаем его из травы и листьев. -- Дома мы пьем то же самое, -- улыбнулся Гольдфарб. -- Да, я бы с удовольствием выпил чего-нибудь горячего, если вас не затруднит, конечно. Ривка Русси приготовила "чай" на электрической плитке. Она даже предложила Дэвиду сахар, молока у нее не оказалось. Так пили чай его родители, но Гольдфарб успел привыкнуть к традиционному английскому напитку. Впрочем, здесь не стоило спрашивать о молоке. Он сделал осторожный глоток. -- Очень неплохо. Даже лучше, чем я пил в последнее время. -- Чтобы доказать истинность своих слов, Гольдфарб быстро опустошил чашку. -- Вы поддерживаете связь с подпольем? -- Да, -- ответила Ривка. -- Если бы не они, меня и Ревена захватили бы вместе с Мойше. -- Вы поможете мне с ними встретиться? Нужно найти жилье. "Не могу же я жить в одной квартире с женой моего кузена, пока он сидит в тюрьме". -- Это совсем не так сложно, как вы думаете. -- В глазах Ривки появился смех. -- Пройдите по коридору до квартиры номер двадцать четыре. Постучите в дверь -- дважды, а потом еще раз. Представляясь Ривке, Дэвид назвал пароль. Теперь он должен воспользоваться специальным кодом, чтобы ему открыли дверь? Он всегда считал, что подобные вещи происходят только на страницах шпионских романов. Но теперь на личном опыте убедился, что ошибался. Если хочешь оставаться на свободе, когда все складывается против тебя, нужно найти способ не привлекать к себе внимания. Он пересек коридор, нашел потрескавшуюся дверь с потускневшей медной табличкой, на которой красовались цифры 24. Тук-тук... тук. Гольдфарб немного подождал. Дверь открылась. На пороге стоял крупный мужчина. -- Ну? -- Ну... меня послала к вам женщина, живущая напротив, -- ответил Гольдфарб. Больше всего хозяин квартиры номер 24 походил на главаря разбойников: густая черная борода, военная фуражка и гражданская одежда. Кроме того, он производил впечатление человека, которого лучше не раздражать. Гольдфарб порадовался, что не забыл по дороге пароль для Ривки Русси; без него громила спустил бы Дэвида с лестницы. Он правильно сделал, что тщательно подготовился к операции. Громила улыбнулся, продемонстрировав Дэвиду кучу гнилых зубов, и протянул руку. -- Значит, вы английский кузен Русси, не так ли? Можете называть меня Леон. -- Хорошо. -- Пожатие Леона оказалось очень крепким. Дэвид отметил, что, хотя польский еврей и назвал себя Леоном, на самом деле, он вполне мог носить какое-нибудь другое имя. Еще одна деталь из шпионских романов -- и необходимая предосторожность. -- Не стойте в дверях, проходите, -- предложил Леон. -- Никогда не знаешь, кто шатается в коридоре. -- Он закрыл за Гольдфарбом дверь. -- Снимайте рюкзак, похоже, весит он немало. -- Благодарю, -- сказал Гольдфарб. Квартира показалась ему еще более пустой, чем у Ривки. Лишь матрас на полу свидетельствовал о том, что здесь живут люди. -- Мойше все еще в Лодзи? -- Леон наверняка более информирован, чем Ривка. -- Да, в тюрьме номер один на Францисканской улице, -- ответил Леон, -- нацисты назвали ее Францштрассе. Точно так же они переименовали Лодзь в Лидсманштадт. Иногда мы и сами называем улицу Францштрассе, поскольку это название красуется на доме, стоящем напротив тюрьмы. -- Тюрьма номер один? -- спросил Гольдфарб. -- А сколько их здесь всего? -- Много, -- ответил Леон. -- Нацисты не только убивали, но и любили сажать людей за решетку. -- А вам известно, в какой части тюрьмы содержится Мойше? У вас есть план тюрьмы? -- Ну, а кто, по-вашему, превратил здание в тюрьму? Немцы не стали сами пачкать руки, -- усмехнулся Леон. -- Да, конечно, у нас есть планы. И мы знаем, где именно сидит ваш кузен. Ящеры не подпускают к нему евреев -- успели кое-чему научиться -- однако, они еще не знают, что часть поляков на нашей стороне. -- Иногда я чувствую себя полным идиотом, -- заметил Гольдфарб. -- Ящеры лучше относятся к евреям, чем немцы, но с точки зрения всех остальных инопланетяне самые настоящие чудовища, поэтому представителям других стран приходится работать заодно с немцами. Да и поляки не слишком любят евреев, но к ящерам относятся еще хуже. -- Да, ужасная путаница, -- согласился Леон. -- Остается только радоваться, что мне не нужно в ней разбираться. Вы хотите видеть планы -- я вам их покажу. -- Он вышел в соседнюю комнату и вернулся со связкой бумаг. Гольдфарб развернул их и увидел, что перед ним аккуратные немецкие чертежи. -- На крыше стоят пулеметы, -- показал Леон. -- Вот здесь и здесь. Вам придется их нейтрализовать. -- Да, -- тихо ответил Гольдфарб. -- Пулемет может проделать здоровенную дыру в наших планах, не так ли? Возможно, Леон в первый раз столкнулся с английским юмором. Он расхохотался. -- Проделать дырку в нас, вы хотите сказать, точнее, много дырок. Предположим, мы справимся с пулеметами -- В противном случае, нам там нечего делать, -- перебил его Дэвид. -- Именно, -- кивнул Леон. -- Итак, предположим, что с пулеметами мы разобрались. Вы должны были принести с собой подарки. Вам это удалось? Вместо ответа Гольдфарб развязал потертый польский военный рюкзак, который захватил с собой из Англии. Никто не обращал на него внимания. Почти половина людей на дорогах носила точно такие же -- у других были очень похожие мешки немецкого или русского производства. Леон заглянул внутрь и разочарованно вздохнул -- Выглядит довольно скромно, -- с сомнением заметил он -- Их не слишком удобно заряжать, но на близком расстоянии они прекрасно делают свое дело. Я их испытывал. Поверьте мне отличное оружие, -- заявил Гольдфарб. -- А это еще что такое? -- Леон показал на какие-то трубки рычаги и пружину, больше похожую на рессору от грузовика -- Механизм, чтобы ими стрелять, -- ответил Гольдфарб -- Его специально сделали разборным, чтобы из рюкзака ничего не торчало. Все вместе называется пехотный противотанковый гранатомет - ППГ. -- Последние слова он произнес по-английски Леон узнал слово "противотанковый" и покачал головой. -- В тюрьме нет танков, -- заявил он. -- Буду только рад, если вы не ошибаетесь, -- сказал Гольдфарб. -- Но снаряд, который сделает дыру в броне танка, пробьет здоровенную брешь в стене здания. Гольдфарбу показалось, что впервые за весь разговор ему удалось произвести на Леона впечатление. Человек из подполья (Гольдфарбу вдруг представилось, как Леон выходит из лондонской подземки) задумчиво подергал бороду. -- Может быть, вы правы. Какова дальность его стрельбы? -- Две сотни ярдов... или метров. Будь повнимательнее, -- сказал себе Гольдфарб, -- в противном случае ты можешь себя выдать -- здесь все пользуются метрической системой. -- Ну... должно хватить. -- Ироническая улыбка Леона показала, что он заметил оговорку Гольдфарба. -- Вы хотите взглянуть на тюрьму, прежде чем ее атаковать? -- Пожалуй, не помешает. Я ведь должен знать, какую задачу мне предстоит решить, не так ли? -- Да, конечно. -- Леон изучающе на него посмотрел. -- Надеюсь, вам довелось участвовать в военных действиях? -- Только в воздухе. На земле -- нет. -- Да, я знаю, -- кивнул Леон. -- Но даже и воздушного боя достаточно. Вы не запаникуете в критический момент. Почему бы вам не оставить ваше снаряжение здесь? Вы ведь не хотите гулять с ним по городу -- до того, как придет время им воспользоваться? -- Разумное предложение, если, конечно, вы уверены, что никто его не украдет, пока нас не будет. Улыбка Леона больше походила на волчий оскал. -- Всякий, кто у нас что-нибудь крадет... потом долго об этом жалеет, и никогда не повторяет своих ошибок. После одного или двух раз люди начинают понимать, что к чему. Гольдфарбу совсем не хотелось знать, что именно происходит с похитителями чужой собственности. Он оставил свой рюкзак на полу и вышел из квартиры вслед за Леоном. Улица Францисканцев находилась в десяти минутах ходьбы от дома Леона. И вновь им пришлось протискиваться сквозь толпу. А Гольдфарб в очередной раз напомнил себе, что нацисты давно оставили Лодзь. Дэвид изо всех сил старался не отставать от Леона; хотя он и запомнил карту города, ему не хотелось блуждать по нему в одиночку. -- Мы просто пройдем мимо, не останавливаясь. Никто не обратит на нас внимания, если мы не станем задерживаться и пристально разглядывать здание тюрьмы. Первое правило -- не привлекать к себе внимания. Гольдфарб лишь повернул голову к Леону, словно слушал интересную историю, а сам быстро посмотрел на тюрьму. На первый взгляд задача показалась ему совсем непростой: два пулемета на крыше, толстые решетки на окнах, по всему-периметру здания натянута колючая проволока. Но с другой стороны... -- Тюрьма расположена почти вплотную к соседним зданиям, да и охраны немного, -- заметил Гольдфарб. -- Нам прислали человека с зоркими глазами, -- просиял Леон, на радостях, переходя на ты. -- Ты оба раза прав. У нас есть шанс. -- И как мы провернем наше дельце? -- спросил Гольдфарб, когда тюрьма номер один осталась позади. -- Сейчас тебе ничего не нужно делать, -- ответил Леон. -- Сиди и жди подходящего момента. А я переговорю со своими ребятами и выясню, что необходимо подготовить для операции. * * * Бобби Фьоре шагал по грязной дороге... где-то в Китае. Его товарищи сообщили ему, что они находятся недалеко от Шанхая. С точки зрения Бобби -- абсолютно бесполезная информация, поскольку даже под угрозой электрического стула он не смог бы сказать, где расположен город Шанхай. Наверное, не очень далеко от океана: в воздухе чувствовал слабый соленый привкус, знакомый ему по выступлениям в штатах Вашингтон и Луизиана. Тяжесть пистолета на бедре успокаивала, как присутствие старого друга. Мешковатая куртка скрывала миниатюрное оружие. Он обзавелся новой соломенной шляпой. Если не обращать внимания на нос и синеву на щеках, Бобби мало отличался от обычного китайского крестьянина. Он по-прежнему не понимал, кем являются остальные члены группы, шагавшие по дороге рядом с ним. Кое-кто из них входил в отряд коммунистов, к которому принадлежал и Ло. Они тоже выглядели, как обычные крестьяне. Впрочем, так оно на самом деле и было. А вот остальные... Он посмотрел на идущего рядом типа, одетого в рваную форму цвета хаки, с винтовкой в руках. -- Эй, Йош! -- позвал Фьоре и сделал вид, что стоит на второй базе и приготовился стартовать. Йоши Фукуока ухмыльнулся, обнажив пару золотых зубов, бросил винтовку и принял позу игрока, стоящего на первой базе, затем сделал вид, что поправляет воображаемую бейсбольную рукавицу, после чего прыгнул за воображаемым мячом. -- Аут! -- выкрикнул он, и Бобби выбросил руку с поднятым большим пальцем вверх. Красные начали с сомнением на них оглядываться. Они ничего не поняли. Для них Фукуока был восточным дьяволом, а Фьоре -- иностранным дьяволом, и единственная причина, по которой они оказались вместе, состояла в том, что ящеров они ненавидели больше, чем друг друга. Впрочем, Фьоре не особенно на это рассчитывал. Когда он забрел в японский лагерь -- и далеко не сразу сообразил, что перед ним не китайцы -- то пожалел, что рядом не нашлось священника, который мог бы его причастить. Поджаривание на медленном огне -- вот лучшее из того, на что ему следовало рассчитывать при встрече с японцами. Они разбомбили Пирл-Харбор, прикончили мужа Лю Хань -- чего еще от них ждать? Японцы тоже не сразу поняли, что он американец. Их китайский -- единственный язык, на котором они с ним объяснялись -- оказался почти таким же убогим, как и у Фьоре, а здоровенный нос и круглые глаза в первый момент нисколько их не удивили. Кроме того, японцев ввела в заблуждение его одежда. Когда же они сообразили, что он американец, то не проявили особой враждебности, а лишь встревожились. -- Дулиттл? -- спросил Фукуока, имитируя рукой летящий самолет. Хотя Бобби не сомневался, что его через несколько минут убьют, он расхохотался. Теперь он понимал, что был тогда близок к истерике. Он много слышал о рейде Джимми Дулиттла на Токио, который закончился посадкой в Китае, но то, что японцы перепутали его со знаменитым асом, почему-то ужасно развеселило Бобби. -- Нет, я не пилот бомбардировщика, -- ответил он по-английски. -- Я игрок второй базы, причем далеко не самый лучший. Он не особенно рассчитывал, что его слова что-то скажут японцу, но тот широко раскрыл глаза. -- Второй база? -- повторил он, показывая на Фьоре. -- Бейзо-бору? Когда Фьоре его не понял, Фукуока встал в позицию подающего, спутать которую Фьоре не смог бы ни при каких обстоятельствах. И тут Фьоре озарило. -- Бейсбол! -- закричал он. -- Сукин сын, невозможно поверить! Ты играл в бейсбол? Конечно, ему не удалось сразу же подружиться с Фукуокой, но любимая игра, по крайней мере, спасла его от пули или удара штыка, или еще чего-нибудь похуже. Его продолжали допрашивать, но до пыток дело не дошло. Когда, запинаясь, Бобби объяснил, что принимал участие в нападении на сторожевую вышку в лагере, он получил повышение -- превратился из пленника в бойца японского отряда. -- Ты хочешь убивать?.. -- Один из японцев добавил слово на своем языке. Увидев, что Фьоре не понимает, он добавил: -- Маленькие чешуйчатые дьяволы? -- Да! -- воскликнул Бобби. Японцы не знали английского, но на сей раз, прекрасно его поняли. И вот он шагает вместе с ними по дороге... где-то в Китае. Дикость положения, в котором он оказался, понемногу сводила его с ума. Японцы оставались врагами, они нанесли вероломный удар по США, когда напали на Пирл-Харбор, захватили Филиппины, Сингапур, Бирму и множество маленьких островов в Тихом океане, а он ел с ними рис из одной чашки. Очень похоже на измену. Ему даже представлялось, как его будут судить на родине -- если, конечно, он когда-нибудь вернется в Соединенные Штаты. Но японцы ненавидели ящеров сильнее, чем американцев; к тому же, оказалось, что он сам хотел воевать с инопланетянами гораздо больше, чем с японцами. И Фьоре остался. Красные присоединились к японскому отряду через несколько дней. Они легко договорились с японцами. Неожиданный союз удивил Фьоре: ведь они стреляли друг в друга перед тем, как появились ящеры. Да и перемирие между ними наступило далеко не сразу. Отрядом красных командовал боевик одного с ним возраста по имени Най Хо-Цин. Фьоре, в основном, общался с китайцами, делая исключение только для игравшего в бейсбол Фукуоки -- у них нашлись общие слова. Когда Фьоре спросил, почему они так легко договорились с бывшими врагами, Най посмотрел на Бобби так, словно он полнейший болван, и ответил: -- Враг моего врага мой друг. Японцы относились к данной проблеме точно так же. Они искали бойцов и знали, что красные готовы сражаться, остальное значения не имело. И если их тревожило что-то еще, то виду они не подавали. Шанхай находился в руках ящеров. Чем ближе подходил к нему отрад, тем сильнее волновался Фьоре. -- Что мы станем делать, если столкнемся с танком ящеров? -- спросил он у Ная. Китайский офицер пожал плечами, что привело Фьоре в ярость. -- Побежим, -- спокойно сказал Най, -- а если не сможем -- будем сражаться. И умрем, если другого выхода не будет. Захватив с собой как можно больше врагов. -- Огромное спасибо, -- пробормотал Фьоре по-английски. Он не сомневался, что Най Хо-Цин сказал правду. Перед началом решающих матчей Фьоре не раз видел в глазах своих товарищей по команде такое же фанатичное выражение. Это не всегда приводило к победе, но свидетельствовало о том, что команда будет сражаться до конца. И у японцев он не раз замечал такие же взгляды. На своем ужасном китайском Фукуока рассказывал ему истории о пилотах, направлявших свои бомбардировщики прямо на космические корабли ящеров -- они умирали ради того, чтобы причинить врагу максимальный урон. Фьоре содрогнулся. Жертвоприношения хороши в церкви, но в реальной жизни... Он никак не мог прийти к окончательному выводу -- они безумные храбрецы, или просто безумцы. Отряд подошел к дорожному указателю с надписью: "ШАНХАЙ 50 км" и разбился на небольшие группы, чтобы привлекать поменьше внимания. Бобби Фьоре почти ничего не знал о Шанхае. Город его мало интересовал. Он чувствовал себя, как человек недавно вышедший из тюрьмы. В сущности, так оно и было. После года, проведенного в Каире, штат Иллинойс, а потом на космическом корабле ящеров и в китайском лагере военнопленных, сама возможность свободно перемещаться из одного места в другое доставляла ему огромное удовольствие. Он был кочевником в течение пятнадцати лет, ездил на поездах и автобусах по всей территории Соединенных Штатов от одного маленького стадиона в провинциальном городке к другому, с апреля по сентябрь. Ему приходилось выступать зимой. Он не мог подолгу оставаться в одном и том же месте. Интересно, что сейчас делает Лю Хань? Бобби надеялся, что ящеры не причинят ей никаких неприятностей из-за его побега с красным Ло. Он покачал головой. Она очень милая... Интересно, как будет выглядеть их ребенок? Бобби потер нос и усмехнулся. Он не сомневался, что малыш непременно унаследует его нос. Однако путь назад для него закрыт -- если, конечно, он не собирается сунуть голову в петлю. Нет, он не из тех, кто возвращается. Фьоре всегда заглядывал в будущее: ждал новых матчей, следующей поездки, очередной девушки. Лю Хань подарила ему немало приятных минут, но она осталась в прошлом. А прошлое, как сказал кто-то умный -- вздор. Крестьяне, копошившиеся в своих огородах или на рисовых полях, поднимали головы, когда мимо проходили вооруженные люди, а потом снова принимались за работу. Они уже не раз видели разные отряды: китайцев, японцев и ящеров. И если в них не стреляли, они продолжали заниматься своим делом. В конечном счете, никто не сможет без них обойтись, ведь всем людям -- и ящерам тоже -- нужно что-то есть. Им навстречу что-то быстро двигалось. Ящеры! Бобби Фьоре сглотнул. Он получил очередное напоминание о том, что он здесь не на прогулке -- очень скоро ему предстоит сразиться с врагом. И -- кто знает? -- возможно, заплатить по счетам. Шедшие впереди японцы стали спрыгивать с дороги в поисках подходящего укрытия. Эта мысль показалась Бобби очень удачной. Он вспомнил ручей, пересекавший поле напротив лагеря военнопленных. Тогда ему удалось укрыться от пулеметного огня ящеров. Фьоре спрятался за большим кустом, росшим на обочине дороги. Через мгновение он пожалел, что не выбрал канаву, но было уже слишком поздно. Он изо всех сил пытался внушить японцам самую разумную в данный момент мысль: не начинайте стрельбу. Нападение на ящеров будет чистейшим самоубийством -- ружья против брони не оставят им никаких шансов. Сквозь густую листву он не мог как следует разглядеть врага, но у маленького отряда не было подходящего оружия для борьбы с танками или броневиками. Ящеры приближались. Их машины двигались почти бесшумно. Бобби вытащил пистолет -- жалкое оружие против моторизованного врага. Однако вместо того, чтобы нажимать на крючок, он пробормотал несколько слов молитвы. Кто-то выстрелил. -- О, проклятье! -- пробормотал Бобби тем же тоном, которым только что просил Господа Бога его защитить. Теперь он видел, с кем столкнулся их отряд: бронированные грузовики для перевозки пехоты. С пулеметами. Может быть, ящеры настолько глупы, что позволили японцам заманить их в ловушку. Фьоре полагал, что японцам вряд ли что-нибудь светило. Неужели они рассчитывают взять ящеров практически голыми руками? Стрелять в упор в бронированный грузовик не является признаком большого ума. Машины ящеров остановились и начали поливать все вокруг пулеметным огнем. Длинная очередь в одно мгновение снесла две трети куста, за которым прятался Бобби. Однако он успел упасть на землю, и его не задело. Фьоре положил перед собой оставшуюся гранату и пистолет, но не мог заставить себя воспользоваться оружием. Это привело бы к тому, что ящеры начали бы стрелять прямо в него -- а он не хотел умирать. Бобби не понимал, как люди, вообще, могут стрелять друг в друга. Ведь так и убить недолго. Впрочем, японских солдат это не слишком тревожило. Они продолжал палить по машинам ящеров -- во всяком случае, те из них, кого не скосили пулеметные очереди. Бобби не знал, понесли ли ящеры хоть какой-то урон, но не сомневался, что он минимален. Так и оказалось. Продолжая вести огонь из пулеметов, ящеры откинули задние борта грузовиков, и на землю начали соскакивать солдаты, вооруженные автоматами. Они не просто стреляли в японцев -- ящеры собирались стереть их с лица земли. -- О, проклятье, -- без особой уверенности в голосе снова пробормотал Фьоре. Если его поймают с пистолетом и гранатой, он труп. Бобби по-прежнему не хотел умирать, это желание так и не посетило его -- даже на короткое мгновение. Быстро засунув оружие под куст, он покатился вниз, и вскоре плюхнулся в лужу на рисовом поле. Здесь он скорчился, изо всех сил делая вид, что ковыряется в земле. Вокруг, по колено в воде, стояли настоящие крестьяне. Двое или трое из них уже никогда не встанут на ноги; многие убегали подальше от дороги, пытаясь спастись от пуль ящеров. Японцы не сдвинулись с места -- Фьоре, во всяком случае, не заметил, чтобы кто-нибудь из них побежал. Они сражались до тех пор, пока не погибли все. Превосходство ящеров было подавляющим, и они прикончили японцев, как человек, наступивший на таракана. Наконец, стрельба прекратилась. Фьоре отчаянно надеялся, что теперь ящеры вернутся к своим грузовикам и уедут. Однако они продолжали медленно продвигаться вперед, чтобы не оставить в живых ни одного врага. Один из них ткнул пальцем в Бобби Фьоре. -- Кто ты? -- спросил он на ломанном китайском. Ящер стоял всего в нескольких футах от куста, под который Бобби засунул свое оружие. Он вдруг понял, что спрятал пистолет и гранату недостаточно тщательно. -- Кто ты? -- повторил ящер. -- Меня зовут Най Хо-Цин, -- ответил Фьоре, назвав имя китайского офицера. -- Я простой крестьянин. Рис нравится? -- спросил он, показывая на торчащие из воды ростки и надеясь, что ящер не обратит внимания на его ужасный китайский. Человека Фьоре обмануть не удалось бы -- акцент, темная щетина на щеках, нос и глаза -- но ящеры не отличали одного Большего Урода от другого. Ящер что-то прошипел на своем языке, а потом снова перешел на китайский. -- Ты знаешь плохих стрелков? -- Нет, -- с поклоном ответил Фьоре, чтобы ящер не видел его лица. -- Это восточные дьяволы, так мне кажется. А я добрый китаец. Ящер зашипел снова, после чего направился расспрашивать других крестьян. Бобби Фьоре стоял, не шевелясь, до тех пор, пока ящеры не забрались в свои грузовики и не уехали. -- Боже мой, -- сказал он, когда они скрылись из виду, -- я остался жив! Он быстро выбрался из лужи и достал спрятанное оружие. Без пистолета он чувствовал себя голым -- хотя против брони проку от него было мало. Да и граната придавала ему уверенности. Не он один побросал оружие. Японцы отправились на встречу со своими предками, но большинство красных китайцев, как и Бобби, прикинулись мирными крестьянами. Теперь они бродили среди трупов японцев, подбирая винтовки, пистолеты и автоматы. Кроме того, они обыскали трупы японских солдат, но им почти ничего не удалось найти. Подойдя к Фьоре, Най Хо-Цин скорчил кислую гримасу. -- Чешуйчатые дьяволы хорошие солдаты, -- огорченно сказал он. -- Они не оставляют оружие на поле боя. Очень жаль. -- Да, жаль, -- эхом отозвался Фьоре. Вода стекала с его штанов, и вскоре возле него образовалась небольшая лужица. Когда он сделал несколько шагов, в ботинках противно захлюпало. -- Ты правильно поступил, -- заявил Най. -- В отличие от дураков империалистов. -- Он показал на трупы японцев. -- Ты понимаешь, что такое партизанская война. Каждый партизан, чтобы не привлекать к себе внимания, может в любой момент превратиться в простого крестьянина. Фьоре понял только общий смысл того, что сказал Най. -- Похож на крестьянина. Они не стали стрелять, -- сказал он. -- Вот именно, -- нетерпеливо проговорил Най. Бобби Фьоре рассеянно кашлянул в ответ, чтобы показать, что он понял. Най уже отвернулся от него, собираясь уходить, его башмаки тоже громко хлюпали, но тут он резко повернулся к Бобби. -- Ты говоришь на языке чешуйчатых дьяволов? -- резко спросил он. -- Немного. -- Бобби сложил ладони, чтобы показать, как мало он знает. -- По-китайски больше. "И если от такой новости моя мать не упадет в обморок, то я буду сильно удивлен", -- подумал он. -- "Впрочем, у нее будет наполовину китайский внук, даже если ей не суждено об этом узнать". Однако Най Хо-Цина внуки мало интересовали. -- Но ты немного говоришь? -- настаивал китаец. -- А понимаешь больше? -- Да, пожалуй, -- ответил Фьоре по-английски, покраснел и торопливо перешел на китайский. Най кивнул. Он понял смысл слов Бобби. -- Да, мы с удовольствием возьмем тебя в Шанхай. -- Он похлопал Бобби по спине. -- Ты будешь нам очень полезен. У нас мало кто понимает язык чешуйчатых дьяволов. -- Хорошо, -- с улыбкой ответил Фьоре, чтобы показать, как он доволен. Он и в самом деле обрадовался -- красные могли хладнокровно пристрелить его и оставить у дороги, чтобы он не доставлял им неприятностей в будущем. Но раз иностранца можно использовать, они возьмут его с собой. Как и Ло, Най Хо-Цин не стал спрашивать у Бобби, как он сам относится к перспективе сотрудничества с коммунистами. Красные вообще редко задавали вопросы -- они попросту брали то, в чем нуждались. * * * -- Благородный адмирал, вот отчет, который вас порадует, -- сказал капитан корабля Кирел, вызывая на мониторе новый документ. Атвар внимательно прочитал несколько строк, а потом перевел взгляд на Кирела. -- Крупный выброс радиоактивности у дойче? -- сказал Атвар. -- И я должен обрадоваться? Неужели вы не понимаете, что Большие Уроды находятся всего в нескольких шагах от создания ядерной бомбы! -- Но они не знают, как сделать следующий шаг, -- ответил Кирел. -- Благородный адмирал, не желаете ли взглянуть на анализ. Атвар последовал совету своего заместителя. Чем внимательнее он читал, тем шире открывался его рот -- адмирал весело смеялся. -- Идиоты, глупцы, придурки! Неужели они создали ядерный реактор без соответствующей защиты? -- Судя по утечке радиоактивности, именно так они и поступили, -- радостно ответил Кирел. -- Началась неуправляемая реакция, они заразили всю близлежащую территорию -- к тому же, складывается впечатление, что погибли их лучшие ученые. -- Ну, если лучшие... -- удивленно прошипел Атвар. -- Они причинили себе вреда почти столько же, сколько мы им, когда сбросили атомную бомбу на Берлин. -- Вы, несомненно, правы, благородный адмирал, -- сказал Кирел. -- Одно из основных качеств тосевитов заключается в том, что они готовы хвататься за любую технологию, которая кажется им доступной. Вместо того чтобы сначала оценить возможные последствия, они бросаются вперед. Именно поэтому они так быстро превратились из дикарей с копьями в... -- В дикарей, вооруженных техникой, -- перебил его Атвар. -- Совершенно верно, -- согласился Кирел. -- Однако на сей раз, они свернут себе шею. Далеко не все эксперименты с новыми технологиями заканчиваются успешно. -- Наконец-то нам повезло! -- радостно заявил Атвар. -- С тех самых пор, как мы прибыли на Тосев-3, нас преследовали неудачи: два корабля погибли одновременно, мы потеряли пять танков в одном сражении, нас обманули дипломаты Больших Уродов, наши союзники нас предали... -- Самец из Польши, который нанес нам немалый урон, отказавшись от нашей дружбы, снова попал к нам в когти, -- заметил Кирел. -- Верно, я и забыл, -- задумчиво проговорил Атвар. -- Нам еще предстоит решить, как мы его накажем: нужно найти возможность напомнить тосевитам, которые к нам присоединились, кто их кормит. Здесь не следует торопиться. Он никуда от нас не денется. -- Вы правы, благородный адмирал, -- вновь согласился Кирел. -- Нам также следует подумать об усилении давления на дойче, в свете их неудачи с ядерным ректором. Вероятно, они сейчас деморализованы. Компьютерный анализ показывает, что так должно быть. -- Сейчас посмотрим, -- Атвар нажал на кнопку, и на экране появилась северо-западная часть самого большого континента Тосева-3. -- Партизаны в Италии тревожат нас не меньше, чем регулярные армии в других местах... и, хотя местный король и его самцы постоянно твердят о верности Империи, они помогают повстанцам. Наши атаки в восточной Франции снова отбиты -- вряд ли стоит удивляться: половина экипажей танков предпочитает имбирь сражениям. Мы до сих пор не завершили перегруппировку наших войск. Впрочем, на востоке можно кое-что сделать. -- Я позволил себе проанализировать наши резервы, а также войска, которые могут выставить против нас дойче, -- сказал Кирел. -- Я считаю, что у нас появилась надежда существенно продвинуться вперед. Более того, впервые за всю кампанию мы можем заставить дойче прекратить сопротивление. -- Замечательно, -- ответил Атвар. -- Если они капитулируют, то наша война с Британией и СССР перейдет в новую фазу. Они представляют для нас серьезную опасность. Их ракеты, реактивные самолеты и новые танки -- вот переменные, которые я предпочел бы исключить из уравнения. -- Они очень опасны, благородный адмирал, -- тихо проговорил Кирел. -- Мало того, что они убили своего императора, они сделали из убийства настоящий конвейер. Если мы с ними покончим, на планете станет легче дышать. Атвар вспомнил донесения и записи из лагеря смерти Треблинка, а также из еще одного -- Аушвица, который Раса захватила вскоре после того, как он начал работать. Раса никогда не осуществляла подобных проектов. Обитатели Халесси и Работева тоже. Удивительный мир этот Тосев-3! До самого обрубка хвоста Кирелу хотелось бы забыть о том, что он видел в тех чудовищных лагерях. -- Когда мы с ними покончим, тосевиты больше не смогут уничтожать друг друга с такой звериной жестокостью. Мы научим их вести себя как полагается: ведь они будут нашими подданными. В знак покорности Императору мы должны это сделать. Кирел вслед за Атваром опустил глаза. -- Так и будет, благородный адмирал. Я рассчитываю, что остальные Большие Уроды совершат такую же ошибку, что и дойче -- в результате их ядерная программа будет уничтожена Мне бы совсем не хотелось, чтобы тосевиты овладели ядерным оружием -- их жестокость не знает предела. -- Тут я с тобой согласен, -- сказал Атвар. Глава XIV Гейнрих Егер окинул человека, который его допрашивал, сердитым взглядом. -- Я уже много раз вам повторял, майор, что ничего не смыслю в ядерной физике и находился в сотне километров от Хайгерлоха, когда случилось то, что случилось. А раз так, я понятия не имею, чего вы от меня пытаетесь добиться. Офицер гестапо ответил: -- То, что произошло в Хайгерлохе, какая-то загадка, полковник Егер. Мы разговариваем со всеми, кто имел отношение к проекту, с целью выяснить, что там на самом деле случилось. Вы ведь не станете отрицать, что принимали участие в работе над проектом. -- Он показал на награду на груди Егера. Егер надел аляповато уродливую медаль, когда его вызвали в Берктесгаден, чтобы напомнить типам, вроде этой длинноносой ищейки, что награду вручил ему сам фюрер -- из рук в руки. А тот, кто решит, что он предал интересы Германии, пусть лучше держит свои идиотские подозрения при себе. Теперь же Егер отчаянно жалел, что не оставил медаль там, где ей и полагалось находиться -- в футляре -- Я принесу Рейху гораздо больше пользы, если меня пошлют в мой полк, -- сказал он. -- Профессор Гейзенберг со мной совершенно согласен и поддержал мое прошение о переводе из Хайгерлоха за несколько месяцев до несчастного случая. -- Профессор Гейзенберг мертв, -- ровным голосом сообщил гестаповец. Егер поморщился, ему никто не сказал, что физик погиб. Увидев его реакцию, человек, сидевший напротив, кивнул. -- Теперь вы, кажется, начинаете понимать размеры... проблемы? -- Возможно, -- ответил Егер. Если его догадка верна, офицер гестапо собирался сказать что-нибудь вроде "катастрофы", но в последнюю минуту заменил слово на более нейтральное -- "проблема". Ну, тут он прав. Если Гейзенберг мертв, претворение проекта в жизнь находится под угрозой. -- Вы все понимаете, но почему-то не хотите нам помочь? -- спросил гестаповец. Мимолетное сочувствие, которое Егер испытал к нему, растаяло, словно ударный батальон, раздавленный русскими танками в середине зимы. -- Вы понимаете по-немецки? -- спросил он. -- Я ничего не знаю. Разве я могу сообщить вам то, что мне неизвестно? Офицер тайной полиции отнесся к его вспышке совершенно спокойно "Интересно, кого он обычно допрашивает?" -- подумал Егер. -- "Сколько раз ему приходилось слышать отчаянные мольбы о справедливости -- правдивые и лживые?" Иногда невиновность хуже вины. Если ты совершил преступление, тебе, по крайней мере, есть, в чем признаться, чтобы положить конец своим мучениям. А вот если перед законом и совестью ты чист, тебя никогда не оставят в покое. Поскольку Егер был полковником Вермахта, участвовал в войне и получил не одну боевую награду, специалисты из гестапо не применяли к нему особых мер воздействия, к которым непременно прибегли бы, если бы им пришлось допрашивать русского офицера или еврея. Егер примерно знал, что представляют собой "особые меры воздействия", и радовался тому, что ему не довелось познакомиться с ними поближе. -- Ну, хорошо, полковник Егер, -- вздохнув, заявил майор гестапо; может быть, он сожалел, что лишен возможности привести более веские доводы, которые заставили бы несговорчивого полковника сотрудничать с тайной полицией. Или решил, что оказался не на высоте и не справился с заданием командования. -- Можете идти. Однако вам еще не позволено вернуться в полк. У нас могут возникнуть новые вопросы, когда мы продвинемся в нашем расследовании. -- Большое спасибо, -- сказал Егер и встал. Он не мог отказать себе в таком удовольствии, хотя и сомневался, что гестаповец в состоянии уловить иронию в его голосе. Майор производил впечатление человека, который с удовольствием орудует дубинкой. Представить его со шпаго