й в руке просто невозможно
     "Дубинка для русских", -- подумал Егер.
     В прихожей перед кабинетом -- словно гестаповец был зубным врачом, а не
головорезом -- сидел профессор  Курт  Дибнер и листал журнал "Сигнал", такой
старый, что в нем не упоминалось об инопланетянах, речь шла лишь об  обычных
врагах Германии. Профессор кивнул Егеру.
     -- Что, вас тоже тут полощут, полковник?
     -- И не говорите. -- Егер с интересом взглянул на Дибнера. -- Вот уж не
ожидал, что  вы... --  Он замолчал не  в силах придумать, как бы потактичнее
закончить фразу.
     --  Остался  в  живых? -- Видимо, профессора вопросы такта  не особенно
занимали.  --  Счастливая  случайность, которая  иногда заставляет  человека
задуматься. Гейзенберг  решил вывести показатели за критическую  отметку как
раз  в тот момент, когда  я  отправился  навестить сестру.  Если  честно,  я
подозреваю, что везение тут не  при чем, просто ему не  хотелось делиться со
мной славой.
     Егер  не  сомневался,  что  Дибнер  прав.  Гейзенберг  держался  с  ним
демонстративно  высокомерно,  хотя  по мнению полковника  (следует заметить,
исключительно  непрофессиональному в данном вопросе) Дибнер добился не менее
значительных результатов, чем все остальные ученые, а иных и опередил
     --  Ящеры,  по-видимому,  знают,  что  нужно  делать,   чтобы  избежать
неприятностей во время производства взрывного металла, -- сказал Егер.
     Дибнер провел рукой по редеющим, зачесанным назад волосам.
     --  К  тому  же,  они   занимаются   исследованиями  в  данной  области
значительно дольше  нас,  полковник. Спешка --  вот  в  чем заключалась наша
ошибка. Вам известно, что означает высказывание "festina lente"?
     -- Торопись не спеша -- В гимназии Егер, как и все, изучал латынь.
     -- Вот именно.  В общем, очень даже неплохой совет, но  на данном этапе
войны мы не  можем ему следовать.  Нам необходимы эти  бомбы, чтобы победить
ящеров. Мы рассчитывали, что если реакция выйдет из-под контроля,  мы бросим
кусок кадмия в тяжелую воду, и сможем снова  управлять  атомным котлом. Наши
надежды  не оправдались.  Кроме  того,  если  я  не  ошибаюсь, на инженерных
чертежах  нет  пробки,  которая открывала  бы  путь тяжелой  воде из  котла.
Следовательно,   остановить   реакцию  таким   способом   не  представляется
возможным. Нам не повезло.
     -- В особенности,  тем, кто в тот момент  находился рядом с котлом,  --
заметил Егер.  -- Если вам известны причины катастрофы, доктор Дибнер,  и вы
все рассказали представителям властей, почему  же они  продолжают вести свои
бесконечные допросы и не оставят, наконец, нас всех в покое?
     --  Во-первых,  полагаю,  затем,  чтобы подтвердить мои слова...  кроме
того, мне известны не все факты, приведшие к  катастрофе, меня  же не было в
городе. Ну и, конечно же, они хотят найти человека, которого можно  обвинить
в случившемся.
     С точки зрения Егера это звучало разумно. В конце концов, он  как раз и
старался избежать  того, чтобы стать козлом отпущения. Вермахт славился тем,
что умел  ловко  возлагать  ответственность за  общие  неудачи  на отдельных
людей.  Ему  в голову  пришла  другая  поговорка:  "У  победы  много  отцов,
поражение  всегда  сирота".  Впрочем,  сейчас  это  тоже  не  совсем  верно,
поскольку  представители  властей  пытаются найти родителей  и для  неудачи.
Результат не всегда получался справедливым, но Егер подозревал, что правда в
данном случае мало кого волнует.
     На пороге  кабинета  появился  майор гестапо, скорее  всего,  для того,
чтобы  выяснить,  почему  не заходит Дибнер. Увидев, что  двое подозреваемых
беседуют в  приемной,  он нахмурился.  Егер смутился, но в следующую секунду
разозлился  на  офицера  тайной  полиции,  который  пытался   его  запугать.
Развернувшись, он молча направился к двери, где столкнулся с крупным высоким
человеком.
     -- Скорцени! -- вскричал он.
     -- А, они и тебя затащили в свои сети, --  весело проговорил офицер СС.
-- Меня собираются заживо поджарить на раскаленных углях, хотя я находился в
сотне километров от вонючего городка,  где у них  все  полетело в тартарары.
Какой-то майор должен заняться мной через пять минут.
     -- Он немного припозднился, -- сообщил Егер. --  Только что закончил со
мной и принялся за одного физика. Хочешь, пойдем куда-нибудь, выпьем шнапса?
Больше здесь делать нечего.
     Скорцени с удовольствием треснул его спине.
     --  Первая разумная мысль  с тех пор, как меня сюда приволокли, клянусь
Богом!  Идем,  даже  если  у  шнапса  теперь  вкус,  будто  его  сделали  из
картофельных  очистков, он нас отлично согреет. Кстати,  я рассчитывал  тебя
тут  встретить.  Я  работаю  над  одним  планом,  и  мне  кажется,   ты  мне
пригодишься.
     -- Правда?  -- Егер  удивленно  приподнял  брови.  -- Как благородно со
стороны СС проявить интерес к бедному, но честному представителю Вермахта...
     -- Да брось ты это дерьмо, -- скривился Скорцени. -- Твои знания  могут
оказаться мне  полезными.  Пойдем  и правда  чего-нибудь выпьем.  Сначала  я
накачаю тебя спиртным, а потом попытаюсь соблазнить.
     -- Понятно, тебе нужно мое тело, -- заметил танкист.
     -- Нет, только голова, -- поправил его Скорцени.
     Весело  хохоча, они нашли  маленький кабачок  неподалеку от здания, где
располагался  штаб  гестапо. Официант за стойкой  был в военной  форме, как,
впрочем, практически все в Берктесгадене.
     --  Сейчас даже шлюхи  носят серенькие штанишки, -- проворчал Скорцени,
усаживаясь за  столик в полутемном  подвале.  Подняв  стакан, он отсалютовал
Егеру, залпом его осушил и поморщился. -- Ну и гадость!
     Егер сделал большой глоток
     --  Не  стану с  тобой  спорить.  --  Но приятное  тепло  действительно
разлилось по  всему телу, немного успокаивая нервы.  -- Зато в состав входит
старый добрый  антифриз. -- Он  немного наклонился вперед и  проговорил:  --
Прежде чем ты на  меня набросишься, я попытаюсь тебя расколоть: что нашли  в
танке, который  ты  угнал  у  ящеров?  Я  все еще  делаю  вид,  что  остался
танкистом, а не физиком, или бандитом, как ты.
     -- Неприкрытая лесть не поможет, -- фыркнул Скорцени. -- Но я отвечу на
твой  вопрос -- почему бы и нет? Все равно я не понимаю  и половины  того, о
чем идет речь. Другая  половина остается загадкой для остальных -- вот в чем
проблема.  Ящеры  делают  машины,  которые  умнее  людей,  пытающихся  в них
разобраться. Но скоро мы начнем выпускать новые боеприпасы и новую  броню --
несколько слоев стали и керамики... уж не знаю, как они собираются соединить
их вместе.
     -- Ты же воевал на  русском фронте, --  сказал Егер. -- Новая амуниция,
новая броня -- прекрасно. Может быть,  даже наступит день, когда мне удастся
их испробовать. Похоже, не скоро, верно?
     Скорцени кивнул,  соглашаясь. Егер грустно вздохнул, допил свой стакан,
сходил  за  добавкой  и  снова уселся за стол. Скорцени набросился на  новую
порцию выпивки, словно оголодавший тигр.
     -- Ну, и как ты намерен меня использовать? -- поинтересовался Егер.
     -- Ах, да. Ты собирался  стать археологом перед тем,  как тебя засосала
военная трясина, так?
     -- Значит,  изучал  мое  досье,  -- довольно миролюбиво  заметил Егер и
подкрепил свои слова хорошим глотком шнапса. Теперь он уже  не казался таким
отвратительным -- наверное, первый стакан притупил все вкусовые ощущения. --
Причем тут археология?
     -- Тебе ведь известно, что ящеры захватили Италию,  -- сказал Скорцени.
-- Им  там  не так хорошо, как было в  начале, да и итальянцы не особенно их
жалуют.  Я  им немного помог -- нам удалось вывезти Муссолини  из  замка,  в
котором ящеры его прятали.
     Вид  у него  сделался чрезвычайно довольный, впрочем,  он имел  на  это
право.
     -- Ты  снова  собираешься туда отправиться и хочешь,  чтобы я  составил
тебе компанию? -- спросил Егер. -- Я буду там, как бельмо на глазу. Не из-за
внешности, как  ты, наверное, догадался,  а  потому, что  не знаю  ни  слова
по-итальянски.
     -- Не в  Италию,  -- покачав  головой, сказал Скорцени.  -- Ящеры  черт
знает  что творят  на  восточном берегу  Адриатики, в Хорватии. Я  с  трудом
переношу Анте Павелича [<i>Хорватский фашистский деятель</i>], но он наш союзник, а
нам совсем  не  нужно,  чтобы ящеры закрепились в том регионе. Тебе понятно,
что я имею в виду?
     -- Со стратегической точки зрения, понятно,  -- ответил Егер, умолчав о
том,  что  представитель СС  вообще  с трудом  кого-то  переносит.  До  него
доходили слухи, что хорватские союзники, или марионетки -- называйте их, как
хотите  --  относятся  к идеям фашизма  (кстати, и к  кровной  вражде  тоже)
чрезвычайно  серьезно.  Наверное,  слова  Скорцени  являются  подтверждением
слухов. -- Знаешь, я все равно не понимаю, при чем тут я? -- проговорил он.
     Скорцени стал похож на рыбака, решившего испробовать новую наживку.
     --  Предположим, я  скажу тебе,  что главная  база  ящеров  в  Хорватии
находится неподалеку от Сплита. Это тебе что-нибудь говорит?
     -- Дворец Диоклетиана, --  мгновенно ответил Егер. --  Я даже  там один
раз был,  во  время каникул, лет восемь или десять назад. Очень впечатляющее
сооружение, а ведь ему тысяча шестьсот лет.
     -- Я знаю.  Твой отчет, по-видимому,  использован во время планирования
операции "Возмездие". Мы примерно наказали югославов за то, что они нарушили
договор с нами. Однако это не имеет отношения к делу. Важно, что ты знаком с
местностью  --  ты  ведь  не только там  побывал,  ты  интересовался дворцом
Диоклетиана,  верно?  Вот  почему  я  сказал,  что ты  можешь оказаться  мне
полезным.
     -- Неужели ты собираешься его взорвать? -- взволнованно спросил Егер.
     Конечно, когда идет война страдают исторические памятники, и тут ничего
не  сделаешь.  Во время наступления  на  Россию Егер видел множество горящих
русских церквей, но они значили для него гораздо меньше, чем дворец римского
императора.
     -- Если возникнет необходимость, я его взорву, -- сказал Скорцени. -- Я
понимаю,  что  ты имеешь  в виду,  Егер,  но если  ты  придерживаешься таких
взглядов, значит, я ошибся и сделал неверный выбор.
     -- Может, и так. Ты не забыл, что к югу от Бельфора меня ждет мой полк?
     -- Ты отличный танкист, Егер, но не  гений, --  проговорил Скорцени. --
Твой полк  прекрасно  справится  со  своими  обязанностями,  если  им  будет
командовать кто-нибудь  другой.  А вот  для меня твои знания могут оказаться
исключительно полезными. Я тебя соблазнил или нет?
     Егер  почесал   подбородок.  Он  не  сомневался,  что  Скорцени  сумеет
добиться,  чтобы  его отправили  в Хорватию.  Он совершил  такое  количество
героических  поступков, что командование  непременно  пойдет ему  навстречу.
Вопрос заключался в другом: хочет ли он, Егер, попробовать что-то новенькое,
или предпочитает вернуться в свой полк и заняться привычным делом?
     -- Купи-ка мне еще стаканчик шнапса, -- попросил он Скорцени.
     -- Хочешь, чтобы  я сначала тебя  напоил, а потом ты заявишь,  будто не
понимал,  о  чем  идет   речь,  когда  согласился  на  мое  предложение,  --
ухмыльнувшись, сказал Скорцени. -- Ладно, Егер, будь по-твоему.
     * * *
     Генерал-лейтенант Курт  Чилл насмешливо  посмотрел  на  своих советских
собеседников.
     "Может,  мне  просто показалось", -- подумал Джордж Бэгнолл,  --  "и во
всем виноват пляшущий свет факелов?"
     Но нет, голос генерала тоже звучал насмешливо:
     -- Надеюсь, господа, нам удастся создать объединенный фронт для обороны
Плескау?  Мы  и  раньше  к  этому  стремились,  однако,  к  сожалению,  наше
сотрудничество носит весьма ограниченный характер.
     Командиры  двух партизанских  отрядов,  Николай  Васильев  и  Александр
Герман  с  трудом сохраняли  спокойствие.  Герман,  который знал  не  только
русский, но и идиш, понял слова генерала.
     --  Называйте  наш  город его настоящим  именем, а  не тем, которое вы,
нацисты, ему дали -- потребовал  он. -- Сотрудничество! Ха! По крайней мере,
раньше вы соблюдали приличия.
     Бэгнолл, знакомый с немецким весьма приблизительно, нахмурился, пытаясь
понять,   что   говорит  партизан.   Васильев,   который  не  знал  никакого
иностранного языка, подождал, когда переводчик закончит шептать ему в ухо.
     -- Да! -- прорычал он, а потом добавил что-то непонятное по-русски.
     --  Товарищ  Васильев  возражает против  термина  "объединенный фронт",
который следует употреблять,  только если речь  идет о  союзах прогрессивных
сил, нам с реакционерами не по пути, -- сообщил переводчик.
     Сидевший рядом с Бэгноллом Джером Джонс тихонько присвистнул.
     -- Он смягчил перевод. Васильев назвал немцев "фашистскими шакалами".
     --  И  почему я нисколько  не удивлен? -- прошептал в ответ Бэгнолл. --
По-моему,  уже  хорошо, что вместо  того, чтобы сразу прикончить друг друга,
они всего лишь мерзко ругаются.
     -- В этом что-то есть, -- согласился Джонс.
     Он собрался еще что-то сказать, но тут снова заговорил Чилл:
     -- Если мы сейчас не объединим  усилия, причем мне наплевать, какое имя
вы  дадите  нашему  союзу,  ящеры  придумают  вашему  любимому  городу  свое
собственное название.
     -- Ну и как же мы им помешаем? -- Герман снова понял слова генерала  на
несколько  мгновений  раньше Васильева. Русский партизан  несколько  изменил
вопрос:
     -- Да, разве мы можем отправить своих солдат сражаться вместе с вашими,
не опасаясь выстрелов в спину?
     --  Можете,  потому что я тоже отправляю своих солдат сражаться рядом с
вашими,  -- заявил Чилл.  -- Не следует  забывать, что  у нас общий страшный
враг. А насчет выстрелов в спину... Сколько отрядов Красной армии шло в бой,
зная, что у них за спиной  идут офицеры  НКВД -- для обеспечения необходимой
степени героизма?
     -- Партизан это не касается -- ответил Герман и замолчал. Васильев тоже
ничего не сказал, из чего Бэгнолл сделал вывод, что Чилл заработал очко.
     -- Кто-нибудь из вас, господа, готов взять  на себя организацию обороны
Плескау... прошу прощения, Пскова? -- сложив руки на груди, спросил Чилл.
     Александр Герман и Николай Васильев переглянулись. Ни тот, ни другой не
испытывал  энтузиазма  по  поводу  предложения  Чилла.  На их месте  Бэгнолл
чувствовал  бы  себя  так  же.  Устраивать налеты,  подготовленные  на базе,
запрятанной глубоко в лесу, не  одно и то же, что сражаться в  открытом бою.
Партизаны отлично умели доставлять своим врагам мелкие неприятности. Но, вне
всякого сомнения, они отдавали себе отчет в том, что их действия не помешали
немцам занять Псков.
     --  Нет,   --  сказал  по-русски  Васильев,  а  потом  продолжил  через
переводчика: -- Вы сможете лучше организовать оборону, если, конечно, будете
защищать город, его население и советских солдат, а не станете думать только
о своих нацистах.
     --  Если я  беру на себя оборону какого-то района, я  отвечаю за все --
насколько, конечно, это в моих силах, учитывая количественный состав армии и
наличие боеприпасов, -- ответил Чилл.  -- Надеюсь, вы понимаете,  что если я
отдам приказ одному из ваших подразделений, оно должно будет его выполнить?
     --  Разумеется,  -- сказал Васильев.  --  Но  только  если  командир  и
политрук посчитают  ваш приказ отвечающим интересам общего дела, а не вашим,
личным.
     -- Нет, меня такая постановка вопроса не устраивает, --  холодно заявил
Чилл. -- Они должны быть уверены в том, что я действую из соображений общего
блага и выполнять мои распоряжения, считают они их правильными или нет. Одна
из причин,  по которой необходимо иметь человека, отвечающего  за проведение
всей операции, заключается в том, что он находится  в положении,  дающем ему
возможность увидеть то, что не видно его подчиненным.
     -- Нет, -- одновременно заявили по-русски Васильев и Герман.
     --  Ну вот, начинается, -- прошептал Бэгнолл Джерому Джонсу. Тот только
молча кивнул. -- Нужно что-то сделать,  прежде чем они снова пустятся в свои
идиотские  пререкания. Я еще не забыл, как большевики поцапались с нацистами
на прошлой неделе.  Не знаю, как ты, но мне не хочется оказаться  между двух
огней.
     --  Мне  тоже  не хочется,  -- прошептал  в ответ  Джонс.  --  Если так
сражаются на земле, благодарение  Богу, что  есть военно-воздушные силы, вот
что я вам скажу.
     -- Кто ж тут спорит?  -- согласился  Бэгнолл. --  Ты не забыл, мне  уже
пришлось почувствовать это на собственной  шкуре. Ты не  участвовали в рейде
на базу ящеров, расположенную к югу отсюда.
     "Они  не   захотели  тобой  рисковать",  --  подумал  он   без  особого
раздражения. --  "Мы с Кеном и бедняга Эл... ну, нас можно и заменить, а вот
ты... слишком хорошо разбираешься в своих радарных установках".
     -- Я просил, чтобы меня  тоже взяли в  тот рейд,  --  словно угадав его
мысли, проговорил Джонс. -- Но проклятые русские не пустили.
     -- Правда? Я не знал.
     Джонс сразу вырос в  глазах Бэгнолла. Добровольно пойти под  пули  мало
кто согласится, в особенности, если ты не обязан это делать.
     -- Да какая разница! Нам нужно подумать о том, что происходит сейчас, а
не вспоминать прошлое.  -- Он встал и  громко сказал по-русски: -- Товарищи!
-- Даже  Бэгнолл знал это  слово.  А Джонс, тем  временем, продолжал сначала
по-русски, а потом по-немецки: -- Если вы хотите преподнести Псков ящерам на
тарелочке с голубой каемочкой, давайте, продолжайте в том же духе.
     -- Так-так!  И какое же решение вы предлагаете? -- поинтересовался Курт
Чилл. -- Может быть, выбрать  главнокомандующим вас? -- Его холодная жесткая
улыбка напоминала волчий оскал. Джонс покраснел и быстро сел. -- Представляю
себе,  генералы  пляшут под дудку простого солдата, немного разбирающегося в
радарных установках. Ничего не выйдет.
     -- А почему? -- Бэгнолл поднялся на ноги. Он говорил только по-немецки,
да  и  то  не слишком хорошо, но  решил  не  отступать: --  Красная армия не
доверяет  Вермахту,  а Вермахт  --  Kpaq-ной  армии.  Мы, англичане, сделали
что-нибудь  такое, чтобы  вызвать подозрения  в нашей  лояльности у той  или
другой стороны? Пусть генерал Чилл командует. Если русским не понравятся его
предложения,  они  пожалуются нам.  Если  мы  посчитаем  приказы  разумными,
русские должны  будут  им подчиниться, словно их отдал сам Сталин. Разве  не
справедливо?
     Повисла   напряженная  тишина,  если   не  считать   тихого  бормотания
переводчика,   который  докладывал  Васильеву,  что  сказал  Бэгнолл.  Через
несколько секунд Чилл заявил:
     --  Вообще,  ослабление  командования  это  плохо, поскольку  тот,  кто
руководит  операцией,  должен обладать всей полнотой  власти.  Но  в данных,
особых обстоятельствах...
     --  Только  англичанам  придется принимать  решения  быстро, --  сказал
Александр  Герман.  --  Если они  будут  слишком долго  размышлять,  приказы
потеряют актуальность.
     -- Ну, это войдет в условия договора, -- успокоил его Бэгнолл.
     -- Англичанам  также  придется  помнить,  что все мы  здесь союзники  и
вместе  боремся против ящеров.  Речь не идет  о  коалиции Англии  с Россией,
выступающей против Рейха, -- проговорил генерал-лейтенант Курт Чилл. -- Если
решения  окажутся не объективными,  то очень скоро сооружение  рухнет,  и мы
снова начнем стрелять друг в друга...
     -- Да,  разумеется, -- нетерпеливо перебил  его Бэгнолл. -- Если  бы  я
сомневался  в том,  что мы с такой  задачей справимся, я  бы не стал  ничего
предлагать. Должен  заметить, в этой комнате не мне одному  трудно постоянно
помнить, что все мы союзники и должны вместе планировать свои действия.
     Чилл наградил его сердитым взглядом. Васильев и Герман тоже.
     -- Здорово  вы их! -- прошептал Джером Джонс. --  При  такой постановке
вопроса каждый  из них думает,  будто  вы  имели в виду другого.  Прямо-таки
византийская мудрость.
     -- Это комплимент? -- спросил Бэгнолл.
     -- Сказано, как комплимент, -- заверил его Джонс.
     --  Вас устроит такое распределение обязанностей,  господа? --  спросил
Чилл  русских  партизан.  -- Вы  согласны, чтобы англичане стали арбитрами в
нашем союзе?
     -- Уж очень сильно он  нажимает на слово "господа", -- прошептал Джонс.
-- В  противовес  "товарищам".  По-моему,  он  их специально  дразнит. Такое
обращение никак не укладывается в доктрину о диктатуре пролетариата.
     Бэгнолл  слушал  его в  пол-уха. Он наблюдал за двумя  людьми,  которые
возглавляли "лесную республику" перед приходом ящеров. Они что-то обсуждали,
причем  вид у  них  был  явно  не слишком довольный. Впрочем,  Бэгнолла мало
волновало, довольны  они или нет. Главное, чтобы Герман и Васильев соблюдали
условия договора.
     Наконец,  Николай  Васильев  повернулся  к  генералу  Чиллу и  произнес
по-русски одно единственное предложение. Переводчик повторил его по-немецки:
     -- Лучше англичане, чем вы.
     -- Полностью с вами согласен -- с точностью до наоборот, разумеется, --
сказал он  и насмешливо поклонился Бэгноллу. -- Примите мои поздравления. Вы
и двое ваших соотечественников только что стали фельдмаршальским советом  из
трех человек. Может быть, заказать вам жезл и приказать портному пришить вам
на брюки алые лампасы?
     -- Нет никакой  необходимости, -- ответил Бэгнолл. -- Мне нужно только,
чтобы  вы  и  ваши советские  коллеги заверили меня  в  том,  что вы  готовы
подчиняться решениям, которые мы примем. Иначе и начинать не стоит.
     Немецкий генерал наградил  его  внимательным взглядом, а потом медленно
кивнул.
     -- Вы  и  в самом  деле  осознаете,  с какими проблемами  вам  придется
столкнуться.  Я  в этом сомневался.  Хорошо, пусть будет  по-вашему. Клянусь
честью солдата и офицера Вермахта и Рейха, что приму ваше решение по спорным
вопросам без возражений.
     -- А вы? -- спросил Бэгнолл командиров партизанских отрядов.
     Александру   Герману  и  Николаю  Васильеву  такая  постановка  вопроса
пришлась явно не по душе, но Герман сказал:
     --  Если  возникнет  неоднозначная  ситуация,  и  ваше  решение   будет
противоречить  нашим  представлениям  о  том,   как  следует  поступить,  мы
подчинимся, как подчинились бы воле самого великого Сталина. Я клянусь.
     --  Да, -- сказал  Васильев,  выслушав переводчика.  -- Сталин,  --  он
произнес имя своего вождя с благоговением и восторгом,  так верующий человек
призывает себе на помощь Бога... или могущественного демона.
     -- Желаю получить  удовольствие  от ответственности, которая  легла  на
ваши  плечи,  мои  английские  друзья,  --  проговорил  Курт  Чилл  и, четко
отсалютовав Бэгноллу и Джонсу, вышел из комнаты.
     У Бэгнолла возникло  ощущение, будто вокруг  него  неожиданно сгустился
воздух, а на плечи лег непосильный груз.
     -- Кен будет недоволен, что мы его втянули, в особенности, если учесть,
что он не присутствовал на совещании, -- сказал он.
     -- Наказание за прогул, -- ответил Джонс.
     -- Возможно. -- Бэгнолл искоса  посмотрел на Джонса. -- Как ты думаешь,
немцы могут  потребовать, чтобы ты порвал с  прекрасной Татьяной заявив, что
иначе твое мнение нельзя будет считать объективным?
     --  Пусть только  попробуют,  --  заявил  Джонс. --  Вот тогда  у  меня
появятся основания для  необъективного отношения к ним. Она лучшее, что есть
в вонючем городе  под  названием Псков. Если кто-нибудь попытается ее у меня
отнять, ему очень сильно не поздоровиться. Уж это я вам обещаю.
     -- Что? -- Бэгнолл  удивленно приподнял  брови.  -- Тебя не вдохновляет
здешняя весна? Насколько  я помню,  когда мы летели  сюда в "Ланкастере", ты
так красиво о ней рассуждал.
     --  И весна тут вонючая,  --  заявил  Джонс и,  сердито топая, вышел из
комнаты.
     На самом деле весна  в Пскове была  очень  даже ничего.  Река  Великая,
наконец,  освободившись  ото льда, с ревом устремилась в Псковское озеро. На
крутых  склонах тут и  там  высились огромные серые с  розовыми вкраплениями
валуны, величественные на  фоне  зеленой стены  леса.  На улицах  окружавших
Псков покинутых жителями деревень росла высокая трава.
     Ослепительно голубое небо украшали медленно плывущие с запада на восток
маленькие белые облачка. На их фоне три параллельные, словно прочерченные по
линейке, линии казались особенно уродливыми.
     "Следы  самолетов ящеров",  --  подумал  Бэгнолл, и  у  него  мгновенно
испортилось настроение.
     Ящеры еще не перешли в наступление, но они готовятся.
     * * *
     Услышав вой  двигателей, Мордехай Анелевич поднял  глаза от свекольного
поля. Далеко на севере три крошечные серебристые точки уплывали на запад.
     "Садятся в Варшаве", -- подумал он по привычке.
     Сначала  он научился  опасаться немецких самолетов,  а потом  на  Землю
явились ящеры.
     Интересно, что они затеяли?
     Тот, кто сейчас возглавляет еврейское сопротивление, непременно имеет в
аэропорту  своего  человека,  который свободно  говорит  на языке  ящеров  и
наверняка   знает   ответ   на   этот  вопрос.   И,  конечно   же,   генерал
Бор-Коморовский,  из польской армии. Анелевич скучал по возможности получать
информацию практически из первых рук,  он привык постоянно  находиться среди
людей и вести  активный образ жизни. Покидая Варшаву и  направляясь в Лешно,
Анелевич не представлял, что его горизонты так катастрофически сузятся.
     В городе  имелось  несколько радиоприемников,  но какая  от них польза,
если нет электричества?  В крупных польских  городах с этим все в порядке --
относительно,  конечно.  Но  никому   не  пришло  в  голову  починить  линии
электропередач  в  небольших  населенных  пунктах.  Скорее  всего,  в  Лешно
электричества не  было и во времена  Первой мировой войны. Теперь, когда его
снова не стало, люди научились обходиться без него.
     Анелевич вернулся к работе. Вытащил сорняк, убедился в том, что в земле
не осталось корня, продвинулся вперед на пол метра и повторил все сначала.
     "Какое странное занятие", -- мелькнуло  у него в голове,  -- "думать не
нужно, а к  концу дня от усталости жить на свете не хочется. И непонятно, на
что ушел день".
     Работавший через несколько  грядок  от  него  поляк,  поднял  голову  и
крикнул:
     -- Эй  ты, еврей! Как называет себя существо, которое утверждает, будто
является губернатором Варшавы?
     В его обращении не прозвучало злобы,  он  всего лишь позвал  Анелевича,
нисколько не  намереваясь его обидеть.  Да ему и не пришло бы в  голову, что
тот может обидеться.
     --  Золрааг, -- ответил Мордехай,  старательно выговаривая двойной звук
"а".
     --  Золрааг,  --  не так уверенно повторил поляк.  Потом  снял  шапку и
почесал  в  затылке. -- Он  что, такой  же маленький,  как  и все остальные?
По-моему, это неправильно.
     -- Все самцы, которых мне довелось видеть, примерно одного размера,  --
ответил Мордехай.
     Поляк  снова почесал затылок; Анелевич имел дело с ящерами  практически
каждый  день  и  знал их настолько  хорошо,  насколько человек может  узнать
инопланетян. Здесь, в Лешно, о ящерах много говорили, но для местных жителей
они продолжали оставаться  загадкой. Их видели, когда  они изгнали из города
фашистов, и теперь, на дороге в Люблин, где они что-то покупали и продавали.
     -- Они  действительно  такие мерзкие, как о  них  говорят?  --  спросил
поляк.
     Ну и как отвечать на такой вопрос?
     -- Они не такие жестокие, как нацисты, -- медленно проговорил Анелевич.
-- И не отличаются особой сообразительностью -- точнее, дело в  том, что они
понимают людей  не лучше, чем мы их, вот и кажется, что они  глупее, чем  на
самом  деле.  Но  техника  у  них  такая,  что  немцам  и   не  снилось,  а,
следовательно, они очень опасны.
     -- Ты рассуждаешь, точно  священник, -- заметил крестьянин, и слова его
явно  не были  похвалой.  --  Задашь  простой вопрос, а тебе  говорят:  "Ну,
понимаешь, это так, а с другой стороны и не так. К тому же, и вообще..."  --
он сердито фыркнул. -- Я всего лишь хотел услышать "да" или "нет".
     --  Есть  такие  вопросы, на  которые  нельзя  дать  утвердительный или
отрицательный ответ, -- возразил ему Анелевич.
     Несмотря  на то, что он получил светское образование, среди его предков
имелись целые  поколения ученых талмудистов.  А  если ты еврей,  то довольно
быстро начинаешь понимать,  что в  жизни все не так просто,  как  кажется на
первый взгляд.
     Анелевич  видел,  что  поляк  ему  не поверил.  Он снял с пояса флягу с
водкой,  хорошенько к  ней  приложился  и  протянул  Анелевичу.  Тот  сделал
маленький глоток, водка помогала дожить до конца дня.
     -- Ну, и  из-за чего тебе пришлось бежать  из  Варшавы  в наш маленький
городок? -- спросил через некоторое время поляк.
     --  Последнего человека, задавшего  мне этот вопрос, я  пристрелил,  --
ответил Анелевич спокойно.
     Крестьянин удивленно на него вытаращился, а потом громко расхохотался.
     --  А  ты  веселый  паренек,  как я  погляжу.  Придется  нам  за  тобой
приглядывать,  верно?  -- Потом он поморщился  и  заявил: --  А  ты  знаешь,
кое-кто из девиц уже не сводит с тебя глаз.
     Анелевич пробормотал  нечто маловразумительное. Он знал.  И  не имел ни
малейшего  представления,  что  ему делать. Когда  он  возглавлял  еврейское
сопротивление, времени  на  женщин  у  него не оставалось,  кроме того,  ему
приходилось  думать  о  собственной безопасности,  а подруга  -- это  всегда
опасно. Сейчас он находился в  ссылке. Опыт  работы  в подполье подсказывал,
что и здесь следует держать себя в  руках. Но Анелевич не был монахом, да  и
молодая кровь играла.
     -- Когда идешь ночью облегчиться, главное не смотреть под  телеги или в
сторону сеновала,  --  ухмыльнувшись,  сообщил поляк, --  а  то, не дай Бог,
увидишь что-нибудь не подобающее.
     --  Правда? -- удивился  Анелевич,  хотя знал,  что это чистая  правда.
Поляки не  только отличались  менее  строгой  моралью,  чем евреи,  они  еще
использовали водку в качестве оправдания своему  недостойному поведению.  --
Не понимаю, неужели после целого дня в поле можно заниматься еще чем-нибудь?
Я мечтаю только об одном -- добраться до своей постели.
     -- Думаешь, мы сейчас  много работаем?  Подожди,  вот  начнем  собирать
урожай...  -- заявил поляк, и  Анелевич застонал.  Крестьянин рассмеялся,  а
потом  сказал  уже более серьезным тоном:  --  Старики,  те, что остались  в
живых, они нас презирают за то, что мы обходимся без тракторов и всякой  там
техники, с  которой, конечно,  было бы легче.  Но ее  нет, и потому  мы рады
любой паре рук.  Если мы не хотим голодать зимой, сейчас нужно работать.  --
Он наклонился, вырвал сорняк и двинулся дальше вдоль грядки.
     Наверное, его не волновало, что творится в двух километрах от Лешно, но
ему удалось  понять суть главной  проблемы.  Поскольку  сельскохозяйственная
техника в  большинстве своем вышла из строя, а та, что работала, нуждалась в
топливе, достать  которое не представлялось возможным, люди думали только об
одном -- нужно  сделать все, чтобы просто остаться в живых. А, значит, у них
не оставалось времени на то, чтобы сражаться с ящерами.
     "Наверное, ящеры именно на это и рассчитывают", -- подумал Анелевич.
     А  может  быть, и  нет.  Судя по  высказываниям  Золраага, инопланетяне
вообще не предполагали, что у людей есть машины. А представить себе, что они
научатся  обходиться без  них, ящеры, разумеется не  могли.  Но  если  ящеры
превратят все население Земли  в простых  крестьян, заботящихся лишь о куске
хлеба,  смогут  ли люди когда-нибудь их победить?  Анелевич потряс  головой,
совсем  как  лошадь, которой надоели  жужжащие целый день мухи. Он  не знал,
какое будущее ждет Землю.
     На какое-то время он погрузился в монотонную тяжелую работу и бездумную
пустоту. Когда  он в  очередной  раз поднял голову от грядки, оказалось, что
солнце  уже опускается за горизонт, утопая в тумане, клубящемся над влажной,
остывающей после жаркого дня землей.
     -- И  куда  только  подевалось время?  -- удивленно спросил  он  скорее
самого себя, чем кого-то еще.
     Поляк, который по-прежнему трудился неподалеку, весело рассмеялся.
     --  Убежало от тебя времечко, верно? Такое иногда  случается. Начинаешь
думать, на что же,  черт подери, ушел целый день, а потом посмотришь назад и
сразу все поймешь.
     Мордехай оглянулся и увидел, что действительно много сделал за день. Но
он  родился в городе и получил хорошее образование. Да,  крестьянская работа
очень важна и даже необходима, но он боялся,  что она сведет его с ума своим
однообразием и скукой. Анелевич не знал радоваться, или горевать из-за того,
что  этого  еще  не произошло.  Пожалуй,  надо бы  радоваться, но,  с другой
стороны, если человек, вроде него, в состоянии опуститься до уровня простого
крестьянина,  который  может  думать  только о поле и  урожае, что же  тогда
говорить о  человечестве  в целом?  Если ящеры  станут навязывать людям ярмо
рабства, смирятся ли жители Земли с таким положением вещей?
     Он  снова потряс головой.  Если  уж думать, так  о чем-нибудь приятном.
Туман  рассеялся,  солнце  село, и  теперь Анелевич мог спокойно смотреть на
кроваво-красный диск.
     --  Ладно,  хватит, -- заявил поляк. -- Все равно больше ничего сегодня
сделать не удастся. Пора возвращаться в город.
     -- Лично я не возражаю.
     Спина   Анелевича   отчаянно   запротестовала,   когда   он   попытался
выпрямиться.  Если у поляка  что-то болело, он этого не показал. Впрочем, он
проработал на земле всю жизнь, а не пару недель, как Анелевич.
     Лешно,  только  назывался  городом,  а на  самом  деле был  чуть больше
деревни. Там все  друг  друга  знали,  и  Мордехай  явно  привлекал  к  себе
внимание.  Тем не менее, встречные  поляки  и евреи,  завидев его  на улице,
дружелюбно  с  ним  здоровались  и  улыбались.  У  него,  вообще,  сложилось
впечатление,  что  обе  группы  сосуществовали здесь  достаточно  мирно,  по
крайней мере, лучше, чем в большинстве других городов Польши.
     Может  быть,  к  нему  так хорошо относились, потому  что он жил в доме
Ассишкиных.  Джуда Ассишкин  вот  уже  тридцать лет  лечил местных  евреев и
поляков,  а его жена,  Сара, акушерка, помогла  появиться  на свет  половине
населения городка. Если за  тебя поручились Ассишкины, значит, ты безупречен
-- так считали в Лешно.
     Евреи  селились  здесь,  главным образом,  в юго-восточной части. Как и
пристало человеку, работающему с обеими группами населения, доктор  Ассишкин
жил на границе еврейского квартала. А по соседству стоял дом поляка по имени
Роман Клопотовский.  Вот и  сейчас, завидев  Анелевича, Роман  приветственно
помахал ему рукой. А вместе с ним и его дочь, Зофья.
     Мордехай помахал  им  в  ответ,  и  лицо  Зофьи  засветилось  радостью.
Симпатичная светловолосая  девушка  -- нет, женщина,  пожалуй, ей уже больше
двадцати.
     "Интересно, почему она еще не замужем?" -- подумал Анелевич.
     Зофья явно имела на него вполне определенные виды.
     Мордехай не знал, что ему делать (точнее,  он прекрасно знал, что хочет
сделать, но сомневался, что это будет  правильно). Впрочем, сейчас он просто
поднялся по  ступенькам  на  крыльцо,  тщательно вытер  ноги  и вошел  в дом
доктора Ассишкина.
     -- Добрый вечер, дорогой гость, -- сказал Ассишкин и кивнул, получилось
очень похоже на поклон.
     Широкоплечий человек лет шестидесяти с кучерявой седой  бородой, умными
черными  глазами,  прячущимися  за очками  в тонкой металлической оправе,  и
немного   старомодными  манерами,  словно  олицетворял  собой  ушедшие   дни
Российской Империи.
     -- Добрый вечер, -- ответил Мордехай и тоже поклонился.
     Он   взрослел  в  беспокойное,  смутное  время   и  потому  не  обладал
безупречными  манерами  доктора.  Анелевич  наверняка  отнесся  бы к  ним  с
высокомерным  презрением,   если  бы  не  видел,  что  Ассишкин  ведет  себя
совершенно искренне без малейшего намека на аффектацию.
     -- Как прошел день? -- спросил Анелевич у доктора.
     -- Совсем  неплохо,  спасибо, что  поинтересовались.  Вот  если  бы  не
нехватка медикаментов, тогда и вовсе было бы не на что жаловаться.
     -- Нам всем не на  что было бы жаловаться, если бы  не  нехватка самого
необходимого, -- сказал Мордехай.
     Доктор поднял указательный палец вверх и заявил:
     --  А вот  тут  я  вынужден  с  вами  не согласиться,  мой  юный  друг.
Неприятностей у нас даже больше чем достаточно.
     Анелевич невесело рассмеялся и кивнул, показывая, что понимает,  о  чем
хотел сказать доктор.
     Тут из кухни вышла Сара Ассишкина и заявила:
     -- Картошки у нас  тоже достаточно,  по крайней  мере, пока.  Вас  ждет
картофельный суп, а уж пойдете вы есть или останетесь здесь философствовать,
решать  вам.  --  Улыбка,  с которой  она  произнесла свою  речь,  полностью
противоречила сердитому тону.
     Наверное, в  молодости Сара  Ассишкина поражала своей  красотой, она  и
сейчас  оставалась  очень  привлекательной  женщиной,  несмотря  на  седину,
слишком опущенные плечи  и лицо, видевшее много горя и  совсем мало радости.
Она  двигалась  грациозно,  словно  танцовщица,  а  ее  черная  юбка  легким
водоворотом окутывала ноги при каждом шаге.
     Над  кастрюлей с  картофельным  супом и тремя тарелками,  стоявшими  на
столе у плиты,  поднимался  аппетитный пар.  Прежде чем  взять  ложку, Джуда
Ассишкин  тихонько прошептал  молитву. Соблюдая  правила приличий,  Анелевич
подождал,  пока  хозяин  начнет  есть, хотя его  несчастный  желудок  громко
ворчал,  протестуя   против  задержки.  Сам   Анелевич  уже  давно  перестал
обращаться к Богу, который, казалось, оглох и ослеп.
     Суп  оказался  густым, с большим количеством лука и  тертого картофеля.
Куриный  жир, который плавал на поверхности симпатичными желтыми кружочками,
придавал ему особый, незабываемый аромат.
     -- В  детстве я называл их  глазками, --  сказал Анелевич и показал  на
кружочки.
     -- Правда? -- Сара, рассмеялась. -- Как забавно. Наши Аарон и Бенджамин
тоже.
     Впрочем, она  тут  же  погрустнела. Один из сыновей  Ассишкиных  служил
раввином в Варшаве, другой учился там же.  С  тех  пор, как ящеры изгнали из
города нацистов,  и гетто  перестало  существовать, от них  не  было никаких
известий. Скорее всего, оба погибли.
     Тарелка  Мордехая  опустела  практически  мгновенно.  Сара  налила  ему
добавки, но он опустошил ее с такой же головокружительной скоростью, как и в
первый раз.
     -- У вас отличный аппетит, -- с одобрением сказал Джуда Ассишкин.
     -- Если  человек пашет,  как лошадь, ему и есть  нужно,  как лошади, --
ответил Анелевич.
     Впрочем, немцы придерживались  на данный вопрос  совсем других взглядов
-- они заставляли  евреев работать, как слонов, а кормили, как  муравьев. На
самом деле, нацисты преследовали  только  одну  цель -- побыстрее освободить
страну от евреев.
     Ужин подходил к концу, когда раздался настойчивый стук в дверь.
     -- Сара, скорей! -- крикнул на идише перепуганный насмерть мужчина.  --
У Ханы начались  схватки,  почти без перерыва. Сара Ассишкина поморщилась  и
встала из-за стола.
     -- Могло быть и хуже, -- сказала она. -- Такое всегда случается в самый
разгар еды. -- Вопли и стук  в дверь  не  прекращались. Сара прикрикнула  на
нарушителя спокойствия:  --  А ну-ка, перестань ломать нашу дверь,  Исаак. Я
уже иду. -- Шум стих. Сара повернулась к мужу и сказала: -- Увидимся завтра.
     --  Скорее всего, -- ответил он. -- Надеюсь, ничего  непредвиденного не
произойдет, и тебе  не придется вызывать  меня раньше. У меня  есть  немного
хлороформа, но когда он закончится, пополнить запас будет негде.
     --  У  Ханы  третьи роды,  -- успокоила мужа Сара. --  Предыдущие  были
такими легкими, что я  могла спокойно остаться дома. -- Исаак снова принялся
колотить в дверь. -- Иду! -- крикнула Сара и вышла из кухни.
     --  Она права, -- сказал  Джуда Анелевичу. -- У  Ханы  бедра, как... --
Посчитав, что ведет себя  неприлично,  доктор  укоризненно покачал  головой.
Чтобы загладить свой промах, он предложил: -- Не хотите сыграть в шахматы?
     -- С удовольствием. Вы научите меня чему-нибудь новенькому.
     Перед   войной  Анелевич  считал  себя  сильным  шахматистом.  Но  либо
разучился играть за прошедшие четыре  года, либо Джуда Ассишкин мог спокойно
участвовать в турнирах,  потому что  Мордехаю только один  раз из двенадцати
удалось закончить партию в ничью.
     Сегодняшняя игра не стала исключением. Потеряв коня, он увидел,  что не
сможет  успешно защитить своего  короля  и положил его, чтобы показать,  что
сдается.
     -- Можно было играть дальше, -- сказал Ассишкин.
     -- Только не против вас,  -- ответил  Мордехай.  --  Я  уже ученый. Еще
партию? Обещаю постараться.
     -- Ваша очередь играть  белыми, -- сказал Джуда. Когда они  расставляли
фигуры на доске, он заметил:  -- Не всякий решится играть снова  после серии
поражений.
     -- Я у вас учусь, -- ответил Анелевич. -- Может быть, ко мне постепенно
возвращается прежняя  форма. Когда  я  наконец  стану играть в полную  силу,
возможно, мне удастся доставить вам пару неприятных минут.  -- Он сделал ход
пешкой.
     В самый разгар  жестокого  сражения,  обещавшего закончиться  ничьей --
Мордехай жутко  гордился,  что  за  несколько  ходов  до этого  ему  удалось
распознать хитроумную  ловушку --  в  дверь  так громко  постучали, что  оба
подпрыгнули от неожиданности.
     -- Доктор, Сара вас зовет,  -- крикнул Исаак. -- Она говорит, чтобы  вы
шли немедленно.
     --  Ой!  -- вскричал  Джудэ, забыв  на  мгновение  о  своих  прекрасных
манерах. Он быстро отодвинул стул и встал: -- Боюсь, игру придется отложить.
-- Затем, сделав ход пешкой,  сказал: --  А  вы пока подумайте,  как следует
поступить дальше.
     Схватив сумку с инструментами, доктор поспешил к испуганному Исааку
     Анелевич принялся изучать  доску.  Ход  пешкой не казался ему  особенно
опасным.  Может быть, Джуда просто хотел, чтобы  он  подумал... или все-таки
что-то здесь  не так. Мордехай снова посмотрел  на  фигуры, пожал плечами  и
собрался встать, намереваясь отправиться спать.
     Анелевич стаскивал рубашку, когда услышал рокот двигателей, заставивший
его  замереть на месте. Нет, не машины ящеров...  Мордехай Анелевич научился
узнавать и  ненавидел  этот  низкий гул  еще  в  1939  году,  когда Германия
подвергла жестокой бомбардировке беззащитную Варшаву. Однако сейчас самолеты
приближались  с востока.  Красная армия? После того, как немцы  вторглись  в
Польшу, русские предприняли несколько ответных воздушных рейдов.
     "Или нацисты опять что-то замышляют?" -- подумал он.
     Анелевич  знал,  что  наземные  силы  немцев  продолжают  вести  боевые
действия  на  территории Советского  Союза даже  после  того,  как появились
ящеры. Неужели, Люфтваффе все еще представляет опасность?
     Он  вышел  на  улицу.  Если целью бомбардировщиков  является Лешно,  то
разумнее было остаться в доме.  Впрочем, Анелевич  сомневался, что маленький
городишко может кого-то  заинтересовать.  Кроме  того, люди предпочитали  не
появляться над территорией, захваченной ящерами.
     На улице он увидел несколько соседей доктора Ассишкина, которые стояли,
задрав головы и пытаясь рассмотреть самолеты. Но небо затянули черные тучи и
увидеть  хоть что-нибудь не  представлялось возможным.  Скорее всего, пилоты
как  раз и рассчитывали на то,  что плохая  погода послужит для них надежным
укрытием. И тут на юге возник ослепительный столб пламени, потом еще один, и
еще.
     -- Ящеры стреляют ракетами, -- сказал кто-то по-польски и, обернувшись,
Анелевич увидел Зофью Клопотовскую.
     Ракеты исчезли  за  тучами,  а  в  следующее  мгновение  раздался такой
оглушительный взрыв, что в окнах зазвенели стекла.
     -- Целый самолет, с грузом бомб, -- грустно проговорил Анелевич.
     Среди  туч  заметалось  пламя,  которое  приближалось  к  земле,  а  не
поднималось вверх.
     -- Погиб,  --  так же грустно прошептала Зофья. А  еще через  несколько
секунд подбитый самолет рухнул на  землю  в  нескольких  километрах к югу от
Лешно.
     Остальные машины с  ревом устремились  к  своей  цели. Если бы Анелевич
находился за штурвалом и стал бы свидетелем  того, как погибли его товарищи,
он, не медля ни  секунды, развернул бы самолет и  помчался прочь,  в сторону
дома.  Последовал  новый ракетный залп,  еще  несколько  машин взорвалось  в
воздухе, на землю  огненным каскадом  посыпались обломки.  Остальные  упрямо
летели на запад.
     Когда стих рев  моторов, зрители поспешили разойтись по домам.  Правда,
кое-кто на улице остался.
     -- Наверное, я должна радоваться, что ящеры сбили немцев или русских --
уж  не знаю, кто там был  в  самолетах, -- проговорила  Зофья. --  Сейчас мы
живем гораздо лучше, чем при большевиках или немцах.
     -- Но они же пытаются превратить нас в рабов! -- удивленно взглянув  на
нее, вскричал Мордехай.
     -- Нацисты и большевики тоже пытались, -- возразила ему Зофья. -- А вы,
евреи, не слишком раздумывали, стоит ли вам дружить с ящерами, когда они тут
объявились. Сразу запрыгнули к ним в койку.
     Анелевич смущенно закашлялся -- он не привык, чтобы женщины употребляли
такие слова.
     --  Нацисты  не только  пытались превратить  евреев в  рабов,  они  нас
уничтожали, -- сказал он. -- Нам было нечего  терять, и в самом начале мы не
понимали, что ящерам нужны слуги,  а не партнеры.  Они собираются  сделать с
целым  миром то,  что немцы и русские сотворили с Польшей. Это  неправильно,
разве вы со мной не согласны?
     -- Может быть,  и неправильно, --  проговорила Зофья. -- Но если  ящеры
проиграют,  и сюда  вернутся немцы с  русскими,  Польша все  равно  не будет
свободной, а мы... вряд ли нас ждет что-нибудь хорошее.
     Анелевич  подумал о том,  как  отомстят Гитлер и Сталин народу, который
поддерживал ящеров. Ему стало не по себе, но он все равно ответил:
     --  А если ящеры одержат победу, на  всей Земле  не останется ни одного
свободного народа -- ни здесь, ни в Англии, ни  в Америке. Они смогут делать
все, что пожелают, с целым миром, а не только с одной маленькой страной.
     Зофья задумалась, или Мордехаю только так показалось -- уже стемнело, и
он почти не видел ее лица.
     --  Да, вы  правы,  --  наконец, сказала она. -- Мне трудно представить
себе мир за пределами Лешно. Я,  в отличие от вас, нигде не бывала  и ничего
другого  не видела. Вам проще думать о  нашей огромной Земле. -- В ее голосе
прозвучала грусть и, возможно, зависть.
     Мордехаю захотелось  рассмеяться. Он, конечно, много  путешествовал  по
Польше, но  не более того. Мир за  ее  границами  для  него  также оставался
загадочной и неизвестной землей. Но Зофья была права  в главном: он учился в
школе, и  книги  помогли  ему увидеть  места, в которых он никогда не бывал,
позволили шире  смотреть  на  жизнь  и ее  проблемы.  А сейчас  он  стоит  и
разговаривает  с хорошенькой девушкой  -- не самое худшее, что  когда-либо с
ним случалось.
     Мордехай  огляделся по  сторонам  и  с  удивлением  обнаружил,  что они
остались на улице одни. Соседи разошлись по домам и наверняка устраиваются в
своих теплых  постелях,  чтобы отойти ко  сну.  Он подождал, когда Зофья это
заметит,  пожелает  ему  спокойной ночи  и вернется в дом  отца.  Однако она
продолжала молча стоять  рядом, и тогда он, исключительно ради эксперимента,
потянулся и положил руку ей на плечо.
     Девушка  не  только его не  оттолкнула,  а, наоборот, подошла  поближе,
чтобы он мог ее обнять.
     --  Мне   было  интересно,  сколько  тебе  потребуется  времени,  чтобы
сообразить, -- тихонько рассмеявшись, сказала она.
     Мордехай разозлился и чуть не ответил что-нибудь резкое, но, к счастью,
ему в голову пришла другая, более разумная идея. Он прижал ее к  себе; Зофья
подняла голову, она явно ждала продолжения.
     -- Куда можно пойти? -- шепотом спросил Мордехай.
     -- Доктор не взял свою машину, верно? -- также шепотом  ответила Зофья.
Ассишкину  принадлежал  старенький "Фиат", один  из  нескольких автомобилей,
имевшихся  в городке.  -- Нет,  конечно  же,  не взял,  -- ответила  на свой
собственный вопрос Зофья. -- Достать бензин в наше время невозможно. Значит,
она стоит за домом. Нужно только не шуметь.
     Задняя дверь  "Фиата"  громко  заскрипела,  когда  Мордехай открыл  ее,
пропуская вперед  Зофью,  которая  еле слышно  фыркнула.  Анелевич  забрался
внутрь вслед за ней. Было ужасно тесно и неудобно,  но им  все равно удалось
снять  друг  с друга одежду.  Рука  Мордехая соскользнула  с груди  Зофьи  и
уверенно направилась вниз, к бедрам, замерла между ног.
     Она  тоже  не  теряла  времени  зря,  дотронулась  до  него,  удивленно
помедлила  несколько секунд, снова фыркнула  и проговорила, словно напоминая
себе собой:
     -- Ах, да, ты же еврей. Он у вас другой.
     Мордехай, разумеется, не сомневался, что Зофья давно не девушка, но все
равно издал неопределенный вопросительный звук.
     -- Мой  жених, его звали Чеслав, ушел сражаться с немцами, --  пояснила
Зофья. -- И не вернулся.
     -- О, извини.
     Мордехай пожалел, что не сдержался и выказал  свое удивление. Опасаясь,
не испортил ли он Зофье настроение, Анелевич снова ее поцеловал и понял, что
она не  обиделась. Она вздохнула и легла на спину на узком сидении машины --
насколько это, вообще, было возможно. Мордехай забрался сверху.
     -- Зофья, -- прошептал он, проникая в нее.
     В ответ она обняла его еще крепче.
     Когда Мордехай смог  снова видеть  окружающий мир, он заметил, что окна
машины,  которые Ассишкин  всегда держал закрытыми,  чтобы туда не забрались
насекомые, запотели. Он весело рассмеялся.
     --  Что  такое? -- спросила  Зофья,  которая  натягивала  через  голову
кофточку.
     Когда Мордехай объяснил ей, что произошло, она спокойно ответила:
     -- А ты чего ожидал?
     Анелевич тоже быстро оделся, что оказалось еще более трудным делом, чем
раздеться,  но  он  справился. Затем,  тихонько  открыв  дверцу машины,  они
выскользнули  на  улицу. Некоторое  время они просто стояли и молча смотрели
друг на друга. Как часто бывает в подобных ситуациях, Мордехай подумал:
     Интересно, куда заведет нас эта первая ночь?
     -- Возвращайся-ка домой, -- сказал он. -- Отец уже наверняка тебя ищет.
     На самом деле, он опасался, что  Роман  Клопотовский догадывается, куда
подевалась дочь, но решил вслух этого не говорить.
     Зофья встала на цыпочки и поцеловала Мордехая в щеку.
     -- За то, что беспокоишься обо мне, и тебе  не все равно, как отнесется
к моему исчезновению отец, --  заявила она и поцеловала его еще раз. -- И за
все остальное.
     Анелевич прижал ее к себе.
     -- Если бы я не устал на проклятом поле...
     Зофья так громко расхохоталась, что Анелевич испуганно оглянулся.
     --  Мужчины  такие  хвастуны.  Все  хорошо.  У  нас   будут   и  другие
возможности.
     Значит, она осталась довольна. Мордехаю показалось,  что он вырос сразу
на несколько сантиметров
     -- Надеюсь, -- ответил он.
     -- Конечно, надеешься. Мужчины всегда на это рассчитывают, -- беззлобно
проговорила Зофья  и  снова  рассмеялась.  --  Не  знаю,  зачем  вы,  евреи,
добровольно  причиняете себе боль,  чтобы быть другими. Когда он внутри,  не
чувствуется никакой разницы.
     -- Правда? Ну, тут я ничего не могу  поделать,  -- ответил Анелевич. --
Мне  жаль, что твой Чеслав  погиб. Слишком много людей, поляков и евреев, не
вернулось с войны.
     -- Я знаю. -- Зофья покачала головой. -- Видит Бог, это  правда. Прошло
много времени... три с половиной года. Я имею право на собственную жизнь, --
сказала она с вызовом, словно ждала от Мордехая возражений.
     -- Конечно,  имеешь,  --  согласился он с ней. --  А теперь, давай, иди
домой.
     -- Хорошо. Скоро увидимся, -- пообещала Зофья и умчалась прочь.
     Анелевич вернулся  в  дом  доктора Ассишкина.  Хозяева вернулись  через
несколько минут, уставшие, но довольные и улыбающиеся.
     -- Родился отличный малыш,  мальчик. Думаю, с Ханной скоро все  будет в
порядке. Мне даже не пришлось  делать кесарево  сечение, за  что я благодарю
Бога, ведь  я  практически  не  имею возможности как  следует  стерилизовать
инструменты. А значит, пациенту грозит сепсис.
     -- Отличные новости, -- проговорил Анелевич.
     -- И правда, отличные. -- Доктор удивленно на него посмотрел и спросил:
-- А вы почему еще не спите? Наверное, изучали позицию на шахматной доске? Я
заметил, что вы не любите проигрывать, хотя всячески это скрываете  и ведете
себя вежливо. Ну, и каким будет следующий ход?
     С той самой минуты, как вой самолетов заставил Мордехая выйти на улицу,
он  напрочь  забыл о  шахматах.  Он  подошел к столу  и посмотрел на  доску.
Благодаря тому,  что  Ассишкин  сделал  ход пешкой,  Анелевич теперь  не мог
пойти,  как он  планировал, ферзем.  Он  поставил  его на  ту  диагональ, на
которую и собирался, только чуть дальше.
     Мгновенно,  точно атакующая змея,  Ассишкин  сделал ход конем  и взял в
вилку  короля  и ладью Анелевича. Мордехай с отвращением  посмотрел на доску
Да,  вот еще одна партия, в которой ему не суждено одержать победу. Ассишкин
прав, Анелевич терпеть не мог проигрывать...
     Совершенно неожиданно он подумал, что неудача волнует его совсем не так
сильно, как  раньше.  Ладно, он  еще  раз потерпел поражение, зато сыграл  в
другую игру и победил.
     * * *
     Лесли  Гроувс  посмотрел  на  ученых  из  Металлургической лаборатории,
собравшихся за длинным столом.
     -- Судьба Соединенных Штатов --  и, возможно, всего мира -- зависит  от
вашего   ответа  на  вопрос:  как   превратить  атомный  котел,   работающий
теоретически,  в  действующий  реально?  Нам  требуется  максимально  быстро
запустить процесс в производство.
     --  Здесь  необходимо  соблюдать определенную  осторожность, --  сказал
Артур Комптон. -- Нам стало известно, что  немецкие ученые потерпели неудачу
именно потому, что не подумали о последствиях своих экспериментов.
     -- Речь идет об  ошибке  инженеров, и мы знаем, о  какой, не так ли? --
заявил Гроувс.
     -- Ошибка? Можно сказать  и  так.  -- Энрико Ферми  презрительно махнул
рукой. --  Когда  их  котел достиг  критической  точки, они  не  сумели  его
отключить -- и реакция вышла из-под контроля.  Насколько мне известно, она и
сейчас  продолжается.  Никто  не  может  подойти  достаточно  близко,  чтобы
определить  наверняка. Из-за  этой, с  вашего  позволения,  ошибки  Германия
потеряла  очень  способных  людей.  В  данном  случае  мы  не  обсуждаем  их
политические взгляды.
     -- Например,  Гейзенберга,  -- сказал  кто-то  очень тихо, и над столом
повисло мрачное молчание.
     Многие  из  собравшихся  здесь  физиков лично  знали немецкого ученого.
Любой, кто занимался физикой ядра, был знаком с его работами.
     --  Я  не  позволю, чтобы несчастный  случай,  происшедший за границей,
помешал нашей работе и снизил темпы выполнения программы, --  заявил Гроувс.
-- В особенности,  если учесть, что нам  подобная катастрофа не грозит.  Они
бросали куски кадмия в тяжелую воду, чтобы замедлить реакцию, а мы придумали
кое-что получше.
     -- В данном конкретном случае -- да, придумали, -- вмешался Лео Силард.
--  Но   никто  ведь  не  знает,  какие   еще  проблемы  могут  прятаться  в
метафизических зарослях?
     Гроувс наградил венгерского ученого сердитым взглядом.
     Никто  не спорит,  он  блестящий  специалист  своего дела,  но каким-то
непостижимым  образом   умудряется  находить  варианты,  при  которых  могут
произойти  самые разные неприятности.  Возможно, природа наградила его таким
богатым воображением, что он видит недостатки там, куда никому не приходит в
голову заглянуть. Или просто дело в том, что он обожает проблемы?
     Однако Гроувс не собирался сдаваться.
     -- Если мы не будем искать новые пути и экспериментировать, -- прорычал
он, -- нам  не  придется беспокоиться о неудачах. Разумеется, если бы мы шли
этой дорогой, ящеры захватили  бы  нас через двадцать  минут после того, как
они  здесь  приземлились,  потому  что  мы до  сих пор жили бы в деревнях  и
приносили  в жертву  козлов,  дабы  умилостивить  богов.  А  посему мы будем
двигаться  вперед и решать наши проблемы по мере  их поступления. Возражения
есть?
     Возражений  не было. Гроувс удовлетворенно кивнул. Физики  представляли
собой  компанию капризных знаменитостей, а с такими людьми  Гроувсу в армии,
естественно, иметь дела  не  приходилось. Они, конечно, витают в облаках, но
зато соображают прекрасно, и все отлично понимают.
     --  Итак, вернемся к тому, с чего мы  начали, -- сказал он.  --  Что мы
можем  сделать, чтобы превратить наш атомный  котел  в  завод,  производящий
бомбы?
     -- Убраться из Денвера, -- проворчал Йенс Ларсен.
     Гроувс  метнул в него  свирепый  взгляд, ему  уже  давно  надоел  вечно
мрачный Ларсен, а заодно и его ядовитые замечания.
     И тут, к своему великому изумлению, он обнаружил, что несколько физиков
закивали,  соглашаясь. Гроувс постарался максимально успокоиться  и  придать
своему лицу спокойное выражение.
     -- Почему? -- почти ласково спросил он.
     Ларсен огляделся по  сторонам; скорее  всего,  ему  не  хотелось ничего
говорить. Но пути к отступлению не было. Он  засунул  руку в карман рубашки,
словно искал там пачку сигарет. Ничего не обнаружив, он ответил:
     --  Почему? Главная причина заключается  в том,  что  здесь  нет  воды,
которая нам понадобится.
     --  Как и  любой источник энергии,  атомный котел генерирует  тепло, --
пояснил  Ферми.  --  При наличии  проточной воды  охлаждение перестает  быть
проблемой.  Удастся ли нам организовать  процесс  таким образом, чтобы здесь
собралось достаточное ее количество -- я не знаю.
     -- Сколько нужно воды? -- спросил Гроувс.  -- Миссисипи?  Боюсь, сейчас
большая ее часть находится в руках ящеров.
     Он  надеялся, что  ученые услышат в  его  словах саркастические  нотки,
однако, Ферми совершенно серьезно ответил:
     -- В таком  случае,  мне кажется, лучше всего  для наших нужд  подойдет
Колумбия.  У  этой  реки  быстрое течение, она  многоводна,  а, кроме  того,
позиции ящеров на северо-западе не так сильны.
     -- Иными  словами, снова сняться с места? После того, как мы только что
здесь устроились? --  поинтересовался Гроувс. --  Хотите снова все сложить в
фургоны и отправиться в путь через Скалистые горы?
     Лично он  мечтал только об одном --  вышвырнуть их всех в окно,  причем
Нобелевских лауреатов первыми.
     --  В переезде,  подобном  тому,  что  мы  предприняли,  когда покинули
Чикаго,  нет  никакой  необходимости,  -- заверил  его  Ферми.  --  Мы можем
оставить здесь все, как есть, и продолжать исследования. А вот производство,
как вы выразились, лучше организовать в другом месте.
     Сидевшие за столом физики дружно закивали, и Гроувс тяжело вздохнул. Он
обладал всей полнотой власти, которой его наделили для претворения проекта в
жизнь,  и  надеялся  использовать  ее  для  борьбы  с  бюрократами и  тупыми
солдафонами. Однако  он и представить себе не мог, что  главные неприятности
будут доставлять ему ученые.
     -- Судя по всему, вы уже и местечко подходящее выбрали, -- сказал он.
     По крайней мере, он сам так и сделал бы. Впрочем, не следует  забывать,
что  он  самый обычный  инженер, а  головы у мальчиков,  живущих в башне  из
слоновой кости, устроены совсем  не так, как у простых  смертных. Однако  на
сей раз Ферми кивнул.
     -- Насколько мы можем судить  по  данным исследований,  город  Ханфорд,
штат  Вашингтон, отлично подходит  для  наших нужд. Но  придется кого-нибудь
туда послать, чтобы  он  на месте убедился в том,  что там есть все, что нам
нужно.
     Ларсен быстро поднял руку.
     -- Я поеду.
     Кроме него, вызвалось еще несколько человек.
     Гроувс сделал вид, что не заметил их.
     -- Доктор Ларсен,  мне кажется, я могу принять ваше предложение. У  вас
имеется опыт передвижения по территории, на которой ведутся боевые  действия
и... -- Он не договорил.
     Но Ларсен закончил предложение за него. * -- И всем будет лучше, если я
отсюда на некоторое время уберусь -- вы ведь это имели в виду? Я знаю, знаю.
Сказали бы что-нибудь новенькое. --  Он провел рукой по копне густых светлых
волос. --  У меня  один вопрос. Пленные ящеры останутся здесь или отправятся
туда, где будет развернуто производство?
     -- Не мое дело, -- ответил Гроувс и повернулся к Ферми: -- Профессор?
     -- Мне кажется, тут они принесут больше пользы, --  медленно проговорил
Ферми.
     -- Я тоже так думаю, -- заявил Ларсен. -- Тогда я согласен.
     Все присутствующие прекрасно поняли, что он имел в виду. Если ящеры  --
ас ними  Сэм  Иджер и Барбара,  бывшая Ларсен,  а теперь Иджер  -- останутся
здесь,  Ларсен, скорее  всего,  отправится  в Ханфорд,  если, конечно, место
подойдет для их нужд.
     Гроувс мгновенно встревожился.
     -- Доктор Ларсен, нам нужен абсолютно  беспристрастный и точный отчет о
том, насколько Ханфорд годится  для того, чтобы развернуть  там производство
атомных бомб.
     -- Вы его получите,  -- пообещал Ларсен.  -- Если  вас беспокоит, что я
начну извращать факты, чтобы туда перебраться, можете не волноваться.
     -- Отлично. -- Гроувс минуту  подумал, а  потом сказал: --  Нужно будет
отправить  с  вами  кого-нибудь  из солдат,  чтобы  он  проследил  за  вашей
безопасностью.
     Ларсен холодно посмотрел на него и совершенно спокойно сказал:
     --  Если вы пошлете со  мной кого-нибудь из армии, генерал, я никуда не
поеду. Армия уже доставила  мне пару  приятных  минут  --  с меня  хватит. Я
отправлюсь один  и обязательно вернусь. Не  нравится, валяйте,  ищите других
добровольцев.
     Глаза Гроувса  метали молнии, Ларсен с трудом  сдерживал ярость. Гроувс
отлично  понимал,  что ситуация  опять  вышла из-под  его контроля. Если  он
прикажет Ларсену заткнуться и делать, как ему говорят, физик почти наверняка
снова  начнет бунтовать  и, в конце  концов, окажется на гауптвахте, а  не в
Ханфорде. Но даже если отправить вместе с ним солдата, чего будет стоить его
отчет, когда он вернется? Ларсен уже  доказал, что он умеет путешествовать в
одиночку. Гроувс тихонько выругался. Ничего не поделаешь,  иногда приходится
рисковать.
     -- Хорошо, пусть будет по-вашему, -- проворчал он
     Ларсен остался доволен собой.
     Лео  Силард  поднял  над  головой  палец. Гроувс  кивнул  ему,  радуясь
возможности забыть о Ларсене, хотя бы на некоторое время.
     -- Строительство котла  серьезный  инженерный проект, -- сказал Лео. --
Нам придется  принять  необходимые меры для  того,  чтобы ящеры  не обратили
внимания на работы и не разбомбили все, что мы там соорудим. Подозреваю, что
больших промышленных предприятий в городке нет.
     -- Сделаем вид,  что возводим какое-нибудь самое обычное сооружение, --
сказал генерал Гроувс, немного подумав. -- Какое,  еще не  знаю. Пока доктор
Ларсен изучает обстановку  на  месте, мы  займемся  решением этого  вопроса.
Привлечем  к делу инженеров из Армии; нет никакой нужды полагаться только на
собственную сообразительность.
     -- Если бы я был ящером, -- заявил Лео  Силард, -- я бы равнял с землей
каждое  крупное здание,  которое начинают  строить люди.  На  всякий случай.
Инопланетяне наверняка знают, что мы пытаемся изобрести ядерное оружие.
     Гроувс снова  покачал  головой.  Предположение ученого  звучало  вполне
разумно, только генерала жутко раздражало, что венгр опять умудрился увидеть
новую проблему. Он не сомневался, что Силард  прав. Он и сам на месте ящеров
поступил бы точно так же.
     --  Прятать атомный  котел  в городе  тоже не слишком  умная  мысль, --
сказал он. -- Мы разместили Научный центр здесь,  потому что не было другого
выхода,  а, кроме того, мы тут  организовали экспериментальную базу. Если  с
большим  котлом что-нибудь произойдет, у нас будут  проблемы  не хуже, чем у
немцев. Сколько человек он убьет?
     -- Вы  совершенно  правы -- многие погибнут,  -- ответил Силард. -- Вот
почему мы остановили свой выбор на Ханфорде. Но мы должны иметь  в виду, что
как  только  начнется  строительство  завода,  враг может  обратить  на  нас
внимание. Главное  -- победа  в  войне. Но  прежде  чем приступить к работе,
следует, с  одной  стороны,  взвесить  риск,  которому  подвергаются  жители
города, а с другой -- попытаться понять, что будет угрожать нашему проекту в
целом, если мы, так сказать, выйдем из подполья.
     --  Лео,  ты  представил свои возражения на наше рассмотрение, когда мы
приняли  решение поставить  генерала  Гроувса  в известность  о  том, что мы
думаем по поводу разворачивания производства, -- вздохнув, проговорил Энрико
Ферми. -- Мы провели голосование. Большинство  тебя не поддержало. Почему же
сейчас ты снова поднимаешь вопрос, с которым все ясно?
     --  Потому что, примет генерал мои возражения или нет, он должен  о них
знать, -- ответил Силард, и Гроувс заметил, как лукаво блеснули его глаза за
толстыми стеклами очков.
     -- Окончательное решение будет зависеть от отчета  доктора Ларсена,  --
сказал  Гроувс,  --  Подозреваю,  нам придется хорошенько раскинуть мозгами,
чтобы придумать, как получше спрятать завод, если, разумеется, мы начнем его
строить в Ханфорде.  -- Он  одарил яйцеголовых умников  ехидной  улыбкой. --
Впрочем, у нас здесь собралось столько способных людей, что я уверен, мы без
проблем найдем выход из этой сложной ситуации.
     Кое-кто  из   простачков  радостно   заулыбался;   по-видимому,  у  них
испортились детекторы  сарказма. Несколько человек, отличавшихся вспыльчивым
нравом --  среди  них  и Йенс Ларсен,  конечно -- одарили Гроувса  сердитыми
взглядами. Еще пара  ученых погрузилась в раздумья --  перед ними  поставили
задачу, и  они сразу же приступили  к  ее решению.  Такое отношение  к  делу
Гроувсу нравилось -- он и сам сделал бы то же самое.
     -- Джентльмены, считаю, что на сегодня мы закончили, -- сказал он.
     * * *
     По мнению Теэрца, майор Окамото был здесь лишним. То, что Большие Уроды
называли  лабораторией, не могло произвести  никакого  впечатления  на самца
Расы: примитивное,  бездарно  расставленное  оборудование,  нигде  не  видно
компьютеров.  Один  их  ниппонцев  в  белом  халате  манипулировал  какой-то
диковинной штукой,  у  которой выдвигалась  средняя  часть  -- совсем  как у
музыкального инструмента.
     -- Что это такое, недосягаемый господин? -- спросил Теэрц у Окамото.
     --  Где?  -- По виду  Окамото казалось,  что больше  всего  на свете он
мечтает подвергнуть Теэрца  суровому допросу, а не  работать переводчиком, и
уж,   тем   более,   отвечать  на   вопросы  пленного   инопланетянина.   --
Логарифмическая линейка. На ней быстрее считать, чем вручную.
     -- Логарифмическая линейка,  -- повторил Теэрц, чтобы получше запомнить
новый термин. -- А как она работает?
     Окамото открыл рот, чтобы ответить, потом повернулся к  Большому Уроду,
работавшему с необычным артефактом, и что-то быстро сказал ему по-ниппонски.
     -- Она  складывает и вычитает логарифмы,  -- ответил ученый,  обращаясь
непосредственно к Теэрцу. -- Ты понимаешь это слово?
     -- Нет, недосягаемый господин, -- признался Теэрц. Ученый принялся  ему
объяснять и,  в конце  концов,  Теэрц понял. Чрезвычайно умное устройство --
только уж очень архаичное.
     -- А какова точность? -- спросил он.
     -- До одной тысячной, -- ответил ниппонец..
     Теэрц  не  поверил  своим  ушам.  Большие  Уроды  собираются  проводить
серьезные  научные  и  инженерные  исследования  с точностью всего  до одной
тысячной?  У него  появились  основания считать, что  им не удастся обуздать
атомную энергию. Теэрцу совсем не хотелось находиться где-нибудь поблизости,
если они все-таки сумеют добиться успеха. Ведь  они превратят огромный кусок
Токио в радиоактивную помойку.
     -- Когда нам нужно получить более  точный  ответ, мы  делаем расчеты на
бумаге при помощи ручки. Но так намного медленнее. Ты понимаешь?
     -- Да, недосягаемый господин.
     Теэрц  пересмотрел  свое  отношение  к  способностям  Больших Уродов --
слегка. Не  имея никаких  электронных  приборов,  они сделали все возможное,
чтобы считать быстрее.  Они отдавали себе отчет в том, что при использовании
логарифмической  линейки страдает точность, но нашли способ,  чтобы решить и
эту проблему.
     Представители  Расы  придерживались  совсем  иных  принципов.  Если они
попадали  в  какое-то  место,  где  возникала  необходимость в  двух  разных
качествах,  и им  пришлось бы лишиться  одного  ради  того,  чтобы  получить
другое,  они  предпочитали  подождать  наступления  момента, когда благодаря
течению  времени их  знания усовершенствуются  настолько, что  им  просто не
нужно будет делать выбор.
     То, что Большие Уроды называли технологией, не имело никакого отношения
к  настоящему  техническому  прогрессу.  Они  не  просто  не  заботились  об
установке   аппаратуры   для   автоматического   устранения  повреждений   и
обеспечения безопасности, но  у  Теэрца  даже сложилось  впечатление, что их
вообще  вопросы самосохранения не занимали. Большая часть Токио -- совсем не
маленького города  даже  с точки зрения  представителя  Расы -- построена из
дерева и бумаги. Теэрца поражало, что  он еще до сих пор не сгорел. Движение
здесь наводило на  него еще больший ужас,  чем  в Харбине. Если сталкивались
два автомобиля, или человек попадал под колеса машины -- ну, что же, считай,
тебе не повезло! Большие Уроды совершенно спокойно относились к смерти, если
она являлась ценой за достижение той или иной цели.
     Неожиданно Теэрц вспомнил, что слышал кое-что  интересное от ниппонских
ученых. Он повернулся к майору Окамото.
     --  Прошу меня  простить,  недосягаемый господин, могу  ли я задать еще
один вопрос? -- спросил он.
     --  Задавай,  --  ответил  Окамото  с  видом  самца,  который  занимает
исключительно  высокое  положение  и  оказывает  любезность  другому  самцу,
стоящему на  самой  низкой  ступени социальной  лестницы и не заслуживающему
такой чести.
     Несмотря на столько различий, делавших  представителей  Расы и  Больших
Уродов совершенно не похожими, в данном вопросе  они ничем  друг от друга не
отличались.
     -- Благодарю  вас за  великодушие, недосягаемый  господин, --  униженно
проговорил Теэрц, словно  обращался к  благородному адмиралу флота, а  не  к
толстому  тосевиту, чьей смерти он желал больше всего на свете. -- Правильно
ли  понял  ваш   недостойный   слуга,  что  другие   тосевиты,   проводившие
эксперименты со взрывным металлом, потерпели неудачу?
     И  снова  Окамото и ученый  принялись что-то обсуждать. В конце концов,
ученый заявил:
     --  А  почему  бы  не   сказать?  Если  у  него  когда-нибудь  появится
возможность  бежать,  значит, война находится  на такой  стадии,  что  мы не
сможем даже мечтать о победе.
     --  Хорошо. --  Окамото  снова  повернулся  к  Теэрцу. --  Да,  ты  все
правильно  понял. В Германии атомный котел -- правильно я  сказал? -- достиг
критической точки и вышел из-под контроля.
     Теэрц  в  ужасе  зашипел.  Большие Уроды  не  только  готовы рисковать,
похоже, они ни перед чем не остановятся, чтобы добиться своего.
     -- Как это произошло? -- спросил он.
     --  Я  не уверен, что известны  какие-либо подробности, в  особенности,
если учесть, что погибло несколько ученых, -- ответил Окамото. -- Но те, кто
остался  в живых, продолжают эксперименты. Мы не станем повторять их ошибок.
Американцам удалось  запустить  котел  и  не  отправиться  к  праотцам.  Они
поделились с нами кое-какими своими достижениями.
     -- Понятно, -- сказал Теэрц.
     Он отчаянно жалел, что  у него нет под  рукой имбиря, который помог  бы
растопить кусок  льда,  образовавшийся  в  животе.  Когда  Раса  прибыла  на
Тосев-3, крошечные  империи, разбросанные по всей поверхности планеты, стали
предметом  язвительных  шуток. Сейчас Теэрцу  было  совсем  не  весело. Дома
эксперименты проводились только в одной области и одновременно. Здесь же все
конкурирующие  между  собой  маленькие империи  трудились  отдельно друг  от
друга. Разъединение часто является причиной слабости,  но тут оно  оказалось
силой.
     В  комнату вошел  Йошио Нишина. Его пугающе  подвижные губы --  так, по
крайней   мере,   казалось   Теэрцу  --   раздвинулись,   и   Большой   Урод
продемонстрировал  всем  свои зубы. Теперь Теэрц уже знал, что таким образом
тосевиты демонстрируют удовольствие. Он  заговорил с другим ученым и майором
Окамото.  Теэрц  изо всех  сил старался понять, о чем идет речь, но довольно
быстро запутался.
     Окамото заметил, что он не понимает и сказал:
     -- Мы  достигли очередного успеха. После бомбардировки урана нейтронами
получили плутоний. Процесс идет  очень медленно, но нам будет легче выделить
из урана-238 плутоний, чем уран-235.
     --  Вот именно! -- радостно вскричал Нишина. -- Мы использовали элегаз,
чтобы отделять два изотопа урана друг от друга, но он обладает такой высокой
коррозийностью, что  работать с  ним  практически  невозможно?  А  выделение
плутония из урана всего лишь химический процесс.
     Майору Окамото пришлось перевести кое-что из сказанного Нишиной.  Они с
Теэрцем  употребляли  смесь  терминов  на  ниппонском  и языке  Расы,  когда
говорили о  ядерной физике.  Теэрц принимал, как  должное,  множество вещей,
которые Большие Уроды только открывали для себя, но хотя  он и знал,  что их
можно сделать, инопланетянин не имел ни  малейшего представления о том, как.
Тут они его опередили.
     --  Как только мы получим достаточное количество плутония, мы сможем за
короткое время сделать бомбу, -- заявил Нишина. -- И  тогда мы  поговорим  с
твоим народом на равных.
     Теэрц  поклонился -- он обнаружил,  что это  отличный ответ,  когда  не
хочется ничего говорить. У него сложилось впечатление, что ниппонцы не имеют
ни  малейшего  представления  о том, насколько  разрушительно и опасно такое
оружие. Может быть, причина в том, что на  них никогда не сбрасывали атомную
бомбу?
     Теэрц  уже,  наверное, в  тысячный  раз попытался объяснить  им,  каким
страшным может быть сражение, в котором используется ядерное оружие.
     Они снова не  пожелали его  выслушать,  потому что  считали,  будто  он
намеренно старается помешать их исследованиям (они,  конечно,  все правильно
понимали, и Теэрц знал, что только ухудшает свое положение).
     --  Еще сто лет назад моя страна считалась  одной из самых  отсталых  в
мире, --  сказал  Окамото.  --  Тогда мы поняли, что должны перенять  знания
других  тосевитских империй,  опередивших нас в развитии.  Или нам  придется
стать их рабами.
     "Меньше двух сотен наших лет", -- подумал Теэрц.  -- "Двести лет  назад
Раса находилась ровно на том же месте, что и сейчас,  а ее представители, не
спеша, обсуждали необходимость завоевания Тосева-3. Нужно подождать момента,
когда все будет готово. Несколько лет туда, пара лет сюда... какая разница?"
     Теперь он знает, что разница есть.
     -- Менее пятидесяти лет назад, -- продолжал Окамото, -- наши солдаты  и
моряки победили Россию, одну из империй, ушедших по  сравнению с нами далеко
вперед.  Менее двух лет  назад  наши самолеты и корабли  разбили  в сражении
корабли  и самолеты Соединенных Штатов  --  самой могущественной  империи на
Тосеве-3. К тому  моменту  мы уже были  сильнее их.  Ты понимаешь,  к чему я
веду?
     -- Нет, недосягаемый господин, -- ответил Теэрц, который к своему ужасу
обнаружил, что отлично понимает, о чем говорит майор.
     Окамото приступил к объяснениям с обычной тосевитской грубостью -- так,
по крайней мере, воспринимал его поведение Теэрц.
     --  Мы никому  не  позволим  опередить  нас в области  технологического
развития. И  вас мы  тоже догоним, и тогда вы узнаете,  что  на  нас  нельзя
нападать без предупреждения.
     Нишина и  другой ученый возбужденно закивали головами. Теэрцу не за что
было их винить -- абстрактно. Если бы  кто-нибудь атаковал Дом, он сделал бы
все,   что  в  его  силах,  чтобы   защитить  родную  планету.  Но  война  с
использованием  ядерного оружия не  имеет никакого отношения  к  абстрактным
понятиям -- а если ниппонцы действительно создадут и используют такую бомбу,
Раса  обязательно ответит  им  тем же. Причем  постарается  уничтожить самый
большой город Ниппона.
     "Иными словами, сбросит бомбу прямо мне на голову", -- подумал он.
     -- Не твоя забота, -- заявил  майор Окамото, когда Теэрц  высказал свои
опасения  вслух. -- Мы накажем  их за страдания, которые они  нам причинили.
Могу только добавить, что умереть за Императора огромная честь.
     Он  имел  в  виду  ниппонского  императора,  говорят,  его  родословная
началась  две тысячи  лет назад  --  очень  древний  род  по  представлениям
тосевитов.  Теэрцу  ужасно  хотелось  рассмеяться прямо  в  их мерзкие лица.
Умереть за Императора действительно большая честь, но ему совсем не хотелось
делать это прямо сейчас, тем более от рук своих соплеменников.
     -- Давай вернемся к тому, что мы обсуждали на прошлой неделе, -- сказал
Нишина. -- В какое место  атомного котла лучше всего поместить  уран? У меня
есть отчет американцев. Я хочу знать,  как решила данную проблему  Раса.  Вы
наверняка используете более продвинутые методы.
     "Уж можете не сомневаться", -- подумал Теэрц.
     --  А что  говорится в отчете  американцев,  недосягаемый господин?  --
спросил  он  с  самым  невинным  видом  в надежде  понять, насколько  далеко
продвинулись Большие Уроды в своих исследованиях.
     Да, ниппонцы  отстали в  области  технического  прогресса, но  зато они
обладали хитростью и многовековым опытом в искусстве обмана.
     --  Расскажи  нам, как это делаете вы, а мы сравним.  Остальное не твое
дело, или тебе придется пожалеть о своем любопытстве.
     Теэрц снова поклонился -- так ниппонцы приносили извинения.
     -- Да, недосягаемый  господин, --  проговорил  он  и рассказал то,  что
знал.
     Он был готов  на все, что угодно, только бы не дать Окамото шанса снова
превратиться в офицера, ведущего допрос.

        Глава XV
     Ристин  широко  раскрыл  рот,  показывая  мелкие  заостренные   зубы  и
раздвоенный язык: он смеялся над Сэмом Иджером.
     --  Что у вас есть?  --  спросил он на довольно сносном английском.  --
Семь дней в неделе? Три фута в миле?
     -- В ярде, -- поправил его Сэм.
     -- А я думал, в ярде [<i>Английское слово yard имеет два значения -- "ярд"
и "двор"</i>] растет трава, -- сказал Ристин.  -- Ладно, не важно. Как можно все
это запомнить? Почему вы до сих пор еще не сошли с ума?
     -- Привычка, -- слегка смутившись, ответил Иджер.
     Он с тоской вспомнил, как в школе переводил пеки [<i>Мера  объема  сыпучих
тел; англ: -- 8,81 л., амер: -- 7,7 л.</i>]  в бушели и тонны -- одна из причин,
по которой  он,  как  только  у него появилась  такая возможность,  заключил
контракт с одной из команд низшей лиги  С тех пор, если не считать обращений
в банк и к букмекерам, Сэм навсегда забыл о математике.
     -- Почти во всем мире, за исключением Соединенных  Штатов, -- продолжал
Сэм,  -- используется метрическая  система, где счет идет десятками. -- Если
бы он не читал научную фантастику, то не знал бы этого.
     -- Даже  время?  --  спросил  Ристин  --  Разве  шестьдесят  секунд  не
составляют минуту, или час,  или как там вы его называете, а двадцать четыре
минуты или часа, не составляют день? -- Он зашипел, точно наделенная иронией
паровая  машина,  а  затем  добавил  покашливание, демонстрирующее,  что  он
действительно так думает.
     -- Ну,  конечно,  нет, -- сказал Сэм. -- Время во  всем мире измеряется
одинаково. Тут все дело в традиции. -- Он радостно улыбнулся -- ящеры жили и
умирали в соответствии с традициями.
     Однако на сей раз, Ристина объяснения Иджера не удовлетворили.
     -- В древние времена, сто тысяч лет назад, еще до того, как мы -- как у
вас говорят...  стали цивилизованными? -- да,  стали  цивилизованными, у нас
тоже  были такие  традиции  --  но они приносили больше  вреда, чем  пользы.
Какие-то из них мы заставили работать на нас, от других навсегда избавились.
И мы не жалеем о забытых традициях.
     -- Сто тысяч  лет назад, -- эхом отозвался Иджер. Он уже понял, что год
ящеров короче земного года, но все же... -- Сто тысяч лет назад -- пятьдесят
тысяч лет назад -- люди  были  дикарями и жили  в пещерах.  Они не  умели ни
читать, ни писать,  даже не научились выращивать себе пищу. Проклятье, никто
вообще ничего стоящего не знал.
     Глазные  бугорки  Ристина  слегка переместились.  Едва заметно. Но  Сэм
много  времени провел рядом  с ящерами, он знал, что инопланетянину пришла в
голову  мысль,  которой  он  не хочет  с  ним  поделиться.  Более  того, Сэм
догадался, о чем подумал Ристин.
     -- Мы и сейчас ничего толком не знаем -- ты ведь так считаешь?
     Ристин подскочил, словно Сэм воткнул в него булавку.
     -- Откуда вы знаете?
     -- Одна маленькая птичка нашептала, -- усмехнулся Сэм.
     -- Бабушке моей скажите, -- парировал ящер.
     Он смутно представлял себе, что  означает диковинная фраза, но научился
правильно ее употреблять. Сэм каждый раз едва удерживался от хохота.
     -- Может быть, выйдем прогуляться? -- предложил Иджер. -- Погода  стоит
просто отличная.
     -- Ничего подобного, -- возразил  Ристин.  --  Холодно. В вашем ледяном
мире всегда холодно. Впрочем, сегодня не так, как всегда.  Вы правы. Если вы
считаете, что нам следует погулять, значит, так и будет.
     -- Я вовсе  не  сказал,  что мы должны выходить  на  улицу,  -- ответил
Иджер. -- Я лишь спросил, хочешь ли ты!
     -- Не очень, -- признался Ристин. -- Прежде чем стать солдатом, я жил в
городе. Открытые пространства не для меня. Я на всю жизнь на них  нагляделся
во время долгого, долгого пути сюда из Чикаго.
     Сэм в очередной раз развеселился, услышав свои собственные слова из уст
существа  с далеких звезд. Ему казалось, что теперь  и он  принял участие  в
ходе истории.
     --  Пусть  будет  по-твоему, но я  не  стал бы  называть лужайки  возле
денверского университета открытыми пространствами. Может ты и прав;  Ульхасс
скоро вернется, и я отведу вас обоих в ваши комнаты.
     -- Вы им больше не нужны в качестве переводчика? -- спросил Ристин.
     -- Так они говорят. -- Иджер пожал плечами. -- Профессор  Ферми сегодня
меня не пригласил  -- значит, может справиться  собственными  силами. Вы оба
довольно прилично говорите по-английски.
     -- Если вы больше не будете переводить,  вас заберут? -- Ристин показал
зубы. -- Может быть,  нам  с Ульхассом забыть английский язык?  Тогда вы  им
снова будете нужны. Мы не хотим с вами расставаться. Вы к нам очень добры, с
тех  самых пор, как  нас поймали. Мы тогда думали, вы станете  нас  мучить и
убьете. Вы показали нам, что мы ошибались.
     -- Не тревожься обо мне. Со мной все будет в порядке, -- ответил Иджер.
Год назад он бы не поверил,  что существо с  диковинными глазами и свистящим
акцентом  сможет его так  тронуть. В  последнее время Сэму часто приходилось
напоминать  себе, что  Ристин и  Ульхасс  прилетели с далеких  звезд,  чтобы
завоевать Землю. -- Я и раньше немало времени проводил на скамейке запасных.
Это еще не конец света.
     -- Может быть,  -- очень серьезно  сказал Ристин. -- Если люди создадут
атомную бомбу,  а такое вполне  возможно, вы будете использовать  ее снова и
снова. И от вашей планеты мало что останется.
     --  Не мы  первые  взорвали  атомную  бомбу,  -- возразил Иджер. -- Как
насчет Вашингтона и Берлина?
     -- Ну, мы  хотели вас предупредить, -- ответил Ристин. -- И постарались
причинить вам как  можно меньше вреда, -- он проигнорировал сдавленный стон,
вырвавшийся из горла Сэма, -- у вас ведь не  было такого  страшного  оружия.
Если же мы начнем сбрасывать  друг на друга атомные бомбы, планета  серьезно
пострадает.
     -- А  если  мы  не  применим  атомное оружие,  скорее всего;  Раса  нас
покорит, -- сказал Иджер.
     Теперь  Ристин  издал звук,  который напомнил Сэму скрежет сломавшегося
пылесоса.
     --   Как  вы  называете  две  вещи,  которые  не  могут  быть   верными
одновременно, однако существуют?
     --  Парадокс?  --  предположил Сэм после  некоторых размышлений  --  он
далеко не каждый день употреблял столь мудреные слова.
     --  Хорошо. Парадокс, -- повторил Ристин. -- Вы можете проиграть  войну
без  этих  бомб,  однако,  существует  вероятность того,  что  вы  потерпите
поражение из-за них. Парадокс?
     -- Наверное, да.  -- Иджер пристально посмотрел на ящера. -- Но если ты
это  понимаешь,   почему   же   вы   с   Ульхассом   так  охотно   помогаете
Металлургической лаборатории?
     --  Сначала  мы не думали,  что  Большие Уроды  смогут  сделать  бомбу,
поэтому  не видели никакого вреда в сотрудничестве,  -- ответил Ристин.  Сэм
заметил,  что  ящер  волнуется: он  уже  давно  не называл  людей прозвищем,
придуманным самцами  Расы. -- Очень скоро мы  поняли, что жестоко ошибались.
Вы  знаете  вполне достаточно -- и даже больше, а нас использовали для того,
чтобы проверить  правильность полученных результатов. И тогда мы решили, что
хуже от нашей помощи никому не будет.
     -- Приятно слышать, что нам удалось вас удивить, -- заметил Иджер.
     Ристин открыл рот и слегка покачал головой: он смеялся над собой.
     -- Вся ваша  планета оказалось  одним сплошным неприятным  сюрпризом. В
тот момент, когда люди начали стрелять  в  нас из ружей и  пушек, мы поняли,
что наши сведения о Тосеве-3 неверны.
     Кто-то постучал в дверь кабинета, где разговаривали Иджер и Ристин.
     -- Ульхасс, -- сказал Сэм.
     Но когда дверь распахнулась, они увидели на пороге Барбару.
     --  Вы  не  Ульхасс,  --  строго сказал  Ристин, приоткрыв  рот,  чтобы
показать, что пошутил.
     -- Знаешь, что  я тебе скажу?  --  заявил Сэм.  -- Лично меня это очень
даже устраивает. Привет,  милая.  --  Он  обнял жену и поцеловал.  --  Я  не
ожидал, что тебя так рано отпустят с работы.
     -- У тех, кто специализируется на английском, есть одно достоинство: мы
умеем  печатать, -- заявила Барбара. -- Пока  у нас  не  кончатся  ленты для
машинок, у меня всегда будет  работа. Или пока не родится  ребенок  -- уж не
знаю, что случится раньше. Тогда им придется дать мне на пару дней отпуск.
     --  Пусть  только  попробуют  не  дать,  --  заявил Иджер  и  кашлянул,
подчеркивая  серьезность  сказанного.  Затем он  повернулся  к  Ристину:  --
Видишь, каким я стал из-за того, что связался с вами.
     -- И это цивилизованное обращение! -- прошипел в ответ  Ристин  и опять
по-своему рассмеялся.
     У  него  классно  получилось. Но  Сэм не  стал с ним пикироваться -- он
вновь заговорил с Барбарой:
     -- Почему тебя так рано отпустили?
     -- Я немножко  позеленела,  -- ответила она.  -- Уж не знаю, почему это
называется "утреннее недомогание". Мерзкие ощущения возникают у меня в любое
время дня и ночи.
     -- Сейчас ты выглядишь вполне прилично, -- заметил Сэм.
     -- Я избавилась от того, что меня мучило, -- уныло ответила Барбара. --
Хорошо  еще, что работает водопровод.  Иначе  пришлось  бы  устроить большую
уборку.
     -- Тебе  положено есть  за двоих,  а не отдавать обратно то, что  съела
одна, -- проворчал Сэм.
     --  Если ты знаешь секрет, позволяющий сохранить в  желудке  пищу, я бы
хотела, чтобы  ты  им  со  мной  поделился.  --  В голосе  Барбары появилось
раздражение. -- Говорят, что через некоторое время все пройдет. Надеюсь, они
знают.
     В дверь снова постучали.
     -- Добрый  день, капрал,  -- сказал молодой парень, одетый в комбинезон
из саржи. На боку у него висел пистолет. -- Я привел вашего любимого ящера.
     Ульхасс  вошел  в   кабинет  и  обменялся  свистящими  приветствиями  с
Ристином.  Парень,  который,  несмотря   на  пистолет,  больше   походил  на
старшеклассника,  чем на солдата, кивнул Иджеру, бросил  быстрый  взгляд  на
Барбару, решил, что она слишком стара для него, еще раз кивнул и ушел.
     --  Я  вовсе не  любимый ящер,  а самец Расы,  -- с видом оскорбленного
достоинства заявил Ульхасс.
     --  Я знаю, дружище, -- утешил его Иджер. -- Разве  ты не заметил,  что
люди далеко не всегда имеют в виду то, что говорят?
     -- Да, заметил,  -- сказал Ульхасс. --  Но  я  пленник  и не  стану вам
говорить, что думаю по этому поводу.
     --  А я и так  все  понял,  -- ответил Иджер.  -- Впрочем,  ты вел себя
чрезвычайно вежливо. Ну, пошли ребята, я отведу вас домой.
     Домом ящерам служил офис, превращенный в квартиру.
     "Может быть, тюремная камера более подходящее слово", -- подумал Иджер:
во всяком случае, ему еще никогда не приходилось видеть квартир с массивными
железными решетками на окнах и вооруженной охраной у двери.
     Однако Ристину и  Ульхассу она  нравилась. Никто заключенных  здесь  не
беспокоил, а  паровая  батарея обеспечивала  их теплом,  в  котором  они так
нуждались.
     Когда  их  благополучно   заперли,  Иджер  и  Барбара   пошли   немного
прогуляться. В отличие от Ристина, Барбара на холод не жаловалась.
     -- Жаль,  нет сигарет, -- вздохнула она. -- Может  быть, они помогли бы
мне удерживать в желудке то, что я ем.
     -- От сигарет тебе стало бы только хуже. -- Сэм обнял Барбару за талию,
которая все еще оставалась удивительно изящной.  --  Раз уж ты  освободилась
сегодня  пораньше, не хочешь  зайти  домой и... -- Он замолчал, одновременно
прижимая Барбару к себе.
     Она устало улыбнулась.
     --  Я бы  с удовольствием пошла домой, прилегла и немного вздремнула. Я
постоянно  чувствую  усталость,  а  желудок  опять  чем-то недоволен.  Ты не
возражаешь? -- В ее голосе послышалось беспокойство.
     --  Все  в порядке,  --  ответил Иджер. --  Пятнадцать  лет  назад я бы
страшно  распалился и обиделся, но теперь я  уже взрослый. Могу подождать до
завтра.
     "Мой член перестал принимать за меня  решения", --  подумал  Иджер,  но
говорить этого жене не собирался.
     Барбара положила руку ему на плечо.
     -- Спасибо, милый.
     -- Первый раз в жизни мне  сказали  спасибо  за то, что я постарел,  --
заявил он.
     Барбара скорчила ему рожу.
     -- Нельзя  усидеть на двух стульях. Ты взрослый  и говоришь, что  все в
порядке, поскольку все и в самом деле в порядке? Или ты стареешь и говоришь,
что все в порядке, поскольку чувствуешь себя слабым и усталым?
     -- Ох, -- Сэм сделал обиженный вид.
     При желании, Барбара могла заставить его бегать за собственным хвостом,
как ошалевшего  щенка. Он не  считал себя глупым  (а кто  считает?), однако,
никогда не изучал логику и не умел фехтовать словами. Обмениваться шпильками
с игроками своей команды или соперниками несравнимо проще.
     Поднимаясь по ступенькам, Барбара театрально застонала.
     -- Если так пойдет  и  дальше, я  просто умру, -- заявила она. -- Может
быть, следовало снять квартиру на первом  этаже. Впрочем,  теперь уже поздно
жалеть.
     Барбара  опустилась на  диван  и  снова  застонала,  но  на сей раз  от
удовольствия.
     -- Может быть, тебе будет удобнее на кровати? -- спросил Иджер.
     -- Пожалуй,  нет. Здесь  я могу задрать ноги.  Сэм  пожал плечами. Если
Барбара счастлива, его тоже все устраивает.
     Кто-то постучал в дверь.
     -- Кто там? -- в один голос спросили Сэм и Барбара.
     Почему бы вам не убраться восвояси?
     Однако  в дверь продолжали  настойчиво  стучать. Иджер вздохнул и пошел
открывать, намереваясь побыстрее избавиться от  бесцеремонного гостя. Однако
оказалось,  что их  решил навестить  Йенс  Ларсен. Он взглянул  на Сэма, как
человек, заметивший в своем салате таракана.
     -- Я хочу поговорить с моей женой, -- заявил Ларсен.
     -- Сколько раз можно повторять, что она больше не ваша  жена, -- устало
проговорил Иджер,  но руки у него сами сжались в кулаки. -- Что вы хотите ей
сказать?
     -- Не ваше дело, -- ответил Йенс, после чего чуть не началась драка. Но
прежде  чем Иджер  успел нанести первый удар, Ларсен добавил:  -- Я пришел с
ней попрощаться.
     -- Куда ты отправляешься, Йенс? -- Барбара подошла к Сэму так бесшумно,
что он ее не услышал.
     -- В штат Вашингтон, -- ответил Ларсен. -- Я даже  этого не должен тебе
говорить, но я хотел, чтобы ты знала -- на случай, если я не вернусь.
     --  Похоже,  мне  не следует  спрашивать,  когда  ты  отправляешься, --
сказала Барбара, и Ларсен кивнул. -- Удачи  тебе, Йенс, -- негромко добавила
Барбара.
     Ларсен густо покраснел.
     -- Я с тем же успехом мог бы отправиться в пустыню к ящерам -- тебе все
равно, -- заявил он.
     -- Не думаю, что ты так  поступишь, -- ответила Барбара,  но Ларсен был
прав: она нисколько не  встревожилась, узнав о  его отъезде.  Иджер изо всех
сил старался не улыбаться. Барбара продолжала:  --  Я искренне пожелала тебе
удачи. Не знаю, чего еще ты от меня хочешь.
     -- Тебе прекрасно известно, чего именно я от тебя хочу, -- сказал Йенс,
и Иджер  вновь напрягся -- если  Ларсен  хочет подраться,  что  ж,  он  свое
получит.
     -- Но этого я не могу тебе дать, -- спокойно проговорила Барбара.
     Йенс Ларсен бросил мрачный  взгляд на нее, а потом  на  Сэма, словно не
мог  решить,  на  кого  из них он  больше хочет  выплеснуть  свою  злость. С
проклятьями на английском  и  норвежском языках он с громким топотом  сбежал
вниз по лестнице и с такой силой  захлопнул входную дверь, что  задребезжали
стекла в окнах.
     -- Как бы я хотела, чтобы все сложилось иначе, -- сказала Барбара. -- Я
хотела бы... впрочем,  разве мои желания имеют какое-то  значение? Если Йенс
на некоторое  время  уедет, мы получим передышку, а, вернувшись, быть может,
он поймет, что ничего изменить нельзя.
     --  Господи, сделай  так,  чтобы  Йенс  Ларсен  немного  успокоился, --
ответил Иджер.  -- Он не  должен тебя мучить.  --  Иджер и  сам жил  как  на
вулкане, но говорить об этом не собирался.
     "Барбаре пришлось  пережить трудное время --  ведь  она любила Йенса --
пока считала, что он жив", -- подумал Сэм. Однако  после того как она решила
остаться Барбарой Иджер, а не возвращаться к Ларсену, Йенс сделал все, чтобы
вызвать к себе ее отвращение.
     Барбара  вздохнула  -- на  сей  раз Иджер  не  сомневался,  что  у  нее
испортилось настроение вовсе не из-за беременности.
     -- Трудно поверить, что всего год назад мы с Йенсом были счастливы. Мне
кажется, он стал  совсем  другим человеком.  Я никогда  не видела  его таким
ожесточившимся -- впрочем, раньше у него и поводов не возникало. Наверное, о
человеке можно судить только после того, как его покинет удача.
     -- Пожалуй, ты права. --  Сэм не раз видел подтверждение ее слов, играя
в бейсбол -- кто-то готов рисковать, другие предпочитают ждать, рассчитывая,
что им не придется делать серьезных ставок.
     --  Вот  почему люди так много  пишут  о  любви  и войне,  -- задумчиво
продолжала Барбара, -- именно на войне возникают ситуации, при  которых сила
духа подвергается самым серьезным испытаниям -- в результате, выявляются как
лучшие, так и худшие стороны человеческой природы.
     -- Звучит разумно. --  Иджер никогда об этом не задумывался, но считал,
что Барбара права.
     Он  видел войну достаточно близко, чтобы понять, как она ужасна. Читать
о войне гораздо интереснее, чем в ней участвовать. Только теперь Сэм  понял,
почему так получается.
     -- Ты помогла мне увидеть войну совсем в другом свете, -- добавил Сэм.
     Барбара посмотрела на него, а потом взяла его руки в свои.
     -- Ты тоже пролил новый свет на многие вещи, -- прошептала она.
     До самого вечера Сэму Иджеру казалось, что в нем  десять футов росту, и
он больше не вспоминал о Йенсе Ларсене.
     * * *
     -- Недосягаемый  господин, приветствую вас на нашей замечательной базе,
-- сказал Уссмак, обращаясь к новому командиру танка.
     "Мой четвертый командир", -- подумал Уссмак, -- "интересно, сколько  их
еще  будет,  пока мы  не  покорим  Тосев-3  --  если,  конечно,  это  вообще
когда-нибудь произойдет".
     Мрачные размышления  явились  жалким  отблеском прежнего духа братства,
объединявшего  Уссмака  с  другими самцами экипажа. С самого начала службы в
армии им внушали, что самец, оставшийся без команды, достоин жалости.
     С тех пор  многое изменилось. На глазах у Уссмака погибли два командира
танка  и  стрелок,  а  еще одного командира и стрелка  забрали  и увезли  за
чрезмерное увлечение имбирем. Уссмак смотрел на нового члена своего  экипажа
и размышлял о том, сколько тот здесь продержится.
     Однако  новый  командир   ему  понравился.   Аккуратный,  внимательный,
раскраска  нанесена  тщательно  и  аккуратно -- любители  имбиря  обычно  не
утруждали   себя   такими  мелочами  (впрочем,  тут  ничего  нельзя  сказать
наверняка; сам  Уссмак всегда следил за своим внешним видом, чтобы его ни  в
чем не заподозрили -- а на то имелись веские основания).
     --  Водитель  Уссмак,  я командир  танка  Неджас; тебя перевели  в  мой
экипаж, -- сказал самец. -- Скуб, наш стрелок, скоро вернется, ему  осталось
завершить кое-какие формальности. Мы оба рассчитываем на твой боевой опыт --
у тебя его больше, чем у нас.
     -- Я сделаю все, что в моих  силах, недосягаемый  господин,  -- ответил
Уссмак в соответствии с уставом.
     Он  старался  говорить искренне,  но  у него  плохо  получалось. Уссмак
надеялся, что попадет в экипаж к ветеранам, но ему не повезло.
     -- Дойче очень опасные противники, -- осторожно добавил он.
     -- Да,  мне сказали, -- заявил Неджас. -- Кроме того,  меня поставили в
известность, что гарнизон столкнулся с проблемами и  иного характера. Правда
ли, что Большие Уроды сумели похитить один из наших танков?
     -- Боюсь,  да, недосягаемый господин.  -- Уссмак и  сам чувствовал себя
неловко, хотя не имел к печальному происшествию никакого отношения.
     Получалось, что Дрефсаб не сумел поймать всех  любителей имбиря. Кто-то
из них  продемонстрировал,  что для  него на  Тосеве-3  имеет  значение лишь
наркотик.
     -- Отвратительно, -- заявил Неджас. --  Нам следует навести порядок  на
собственном корабле, если мы рассчитываем победить тосевитов.
     В казарму вошел  еще один  самец, поворачивая  в разные стороны глазные
бугорки  -- он  явно оказался  здесь впервые.  Осмотр, очевидно, не вызвал у
него энтузиазма. Уссмак прекрасно его понимал: в свое время он и сам испытал
похожие чувства. Говорили, что даже Большие Уроды сейчас живут лучше.
     Незнакомец  показался Уссмаку удивительно похожим на Неджаса.  Такая же
аккуратная раскраска, внимательный взгляд. Создавалось  впечатление, что они
совсем недавно  выведены из  холодного  сна,  и  ничего не  знают о войне  с
Большими Уродами. Наверное, им  неизвестно,  что  имбирь сделал  с экипажами
танков в Безансоне, или о том, сколько  неприятных сюрпризов  преподнес Расе
Тосев-3. Уссмак не знал, завидовать новичкам, или пожалеть их.
     -- Водитель Уссмак, перед тобой Скуб, стрелок нашего танка.
     Уссмак. внимательно  изучил раскраску  Скуба. Оказалось, что  у них  со
стрелком одинаковые звания. Нейтральное представление Неджаса говорило о том
же.  С другой стороны, ему  показалось, что  Скуб и Неджас давно  знают друг
друга.
     --  Приветствую  вас,  недосягаемый  господин,  -- сказал  Уссмак. Скуб
воспринял   уважительное  обращение  как  должное,  что  вызвало  у  Уссмака
раздражение.
     --  Приветствую тебя,  водитель,  -- ответил стрелок. -- Я надеюсь,  мы
уничтожим много тосевитских танков.
     -- Надеюсь, так и будет. -- Уссмаку ужасно захотелось  имбиря; уж очень
покровительственным тоном говорил  с ним Скуб.  Однако Уссмак отлично  знал,
что  многое зависит от того, как исполняет свои обязанности стрелок, поэтому
вежливо добавил:  -- Только вот нужно, чтобы Большие  Уроды не сожгли прежде
нашу машину.
     --  Какие   проблемы!  --   заявил  Неджас.  --  Я  внимательно  изучил
технические характеристики  тосевитских танков, в том числе новейших моделей
дойче. Да, они стали заметно лучше, но мы по-прежнему превосходим их по всем
параметрам.
     --  Недосягаемый  господин,   в  теории,  вы,  вне   всякого  сомнения,
совершенно правы, -- ответил Уссмак. -- Проблема, однако,  состоит  в том...
могу ли я быть откровенным?
     --  Да, пожалуйста, -- ответил Неджас, а Скуб  поддержал его мгновением
позже.
     "Они давно вместе", -- подумал Уссмак, -- "я  правильно сделал, что так
уважительно обратился к Скубу, хотя он мог бы вести себя и поскромнее".
     И все же, они были готовы его выслушать.
     --  Проблема с Большими Уродами состоит в том, что они сражаются совсем
не  так, как мы предполагаем,  или  не  так, как  воображаемый  противник на
компьютерных  симуляторах.  Они  мастерски  устраивает   засады  и  ловушки,
постоянно  используют местность для  маскировки,  делают неожиданные  ложные
маневры, ставят мины, а потом заманивают нас на минные поля. Я уже не говорю
о том, что у них превосходная разведка.
     -- Но наша должна быть лучше, -- возразил Скуб. -- Не следует забывать,
что у нас есть разведывательные спутники, которые дозволяют вести постоянное
наблюдение за передвижениями тосевитов.
     --  Да,  мы можем увидеть,  куда  они направляются, но далеко не всегда
понимаем, зачем, -- возразил  Уссмак. -- Они очень ловко научились  скрывать
свои истинные намерения. Да, у нас есть спутники, но население планеты на их
стороне   --  и  гражданские  тосевиты  сообщают  военным   обо  всех  наших
передвижениях. Здесь все не так, как  в  СССР,  где некоторые  Большие Уроды
предпочитают  нас дойче или русским.  Местные  Большие Уроды нас ненавидят и
мечтают о том, чтобы мы исчезли.
     Язык Неджаса  показался и тут же исчез -- словно у него во рту появился
неприятный привкус.
     -- Нам должны помогать экипажи боевых вертолетов, -- заявил он.
     --  Недосягаемый господин,  здесь  от них гораздо меньше  пользы, чем в
СССР, -- сказал Уссмак. -- Во-первых, холмистая местность дает дойче хорошее
прикрытие  --  я уже об этом  говорил. Во-вторых, они научились выдвигать на
передовые  позиции  противовоздушную   артиллерию.   Они   подбили   большое
количество наших вертолетов -- теперь летчики вступают в бой только в случае
крайней необходимости.
     -- Тогда какой от них толк? -- сердито спросил Скуб.
     -- Хороший вопрос, -- признал Уссмак. --  Но какой от вертолетов  будет
толк,  если  они  сгорят до того, как успеют причинить вред  танкам  Больших
Уродов?
     --  Ты  утверждаешь,  что  нам грозит поражение? --  в  голосе  Неджаса
слышался нескрываемый гнев.
     Уссмак сообразил, что Неджас послан выявить не только любителей имбиря,
но и тех, кто утратил боевой дух победителя.
     --  Недосягаемый  господин, я не  сказал  ничего подобного,  -- ответил
водитель.   --  Я  лишь  утверждаю,  что   нам   следует   быть  максимально
внимательными в войне с тосевитами.
     --  Вполне возможно, -- заявил Неджас  так, словно беседовал  с самцом,
умственные  способности  которого оставляют желать лучшего.  --  Однако я не
сомневаюсь,  что   когда  Большие  Уроды  столкнутся  с   серьезной  военной
доктриной, им придет конец.
     Уссмак тоже  не имел никаких сомнений  до тех пор, пока  не сгорели два
танка, в которых он находился.
     -- Недосягаемый господин, я хочу лишь заметить, что коварство тосевитов
превосходит все  наши военные доктрины.  --  Он  поднял руку, чтобы не  дать
Неджасу себя прервать, и рассказал  об ар