тиллерийском обстреле одной из баз, после которого танки Расы напоролись на мины, когда, преследуя отступающих Больших Уродов, подъезжали к мосту. -- Я слышал об этом эпизоде, -- прервал его Неджас. -- И у меня сложилось впечатление, что за наше поражение во многом в ответе любители имбиря. Они бросились вперед, не оценив возможного риска. -- Недосягаемый господин, вы правы, -- ответил Уссмак, вспомнив, что именно так все и произошло. -- Я имею в виду совсем другое. Если бы они проявили осторожность, то выбрали бы другой маршрут следования... но и там Большие Уроды заложили мощную мину. Мы проявляем хитрость в соответствии с нашей военной доктриной; им же коварство присуще чуть ли не с рождения. Они играют в гораздо более сложные игры, чем мы. Слова Уссмака проняли Скуба. -- Но как же тогда нам защититься от коварства тосевитов? -- спросил стрелок. -- Если бы я знал ответ на ваш вопрос, я был бы адмиралом, а не водителем танка, -- ответил Уссмак, на что оба новых члена его экипажа рассмеялись. Он продолжал: -- Могу сказать только одно: если следующий ход против Больших Уродов выглядит легким и очевидным, значит, нас ждут большие разочарования. Кроме того, не следует принимать и следующее очевидное решение -- оно также может оказаться неверным. -- Я понял, -- заявил Скуб. -- Мы должны поставить наши танки в круговую оборону посреди огромного поля -- после чего убедиться в том, что Большие Уроды не роют под нами подкоп. В ответ Уссмак приоткрыл рот: приятно видеть, что новичок наделен чувством юмора. Однако Неджас сохранял серьезность. Оглядев казармы, командир танка сказал: -- Какое сумрачное место, так и хочется побыстрее убраться отсюда и отправиться в сражение. Я ожидал, что здесь будет гораздо удобнее. Тут есть хоть какие-то плюсы? -- Превосходный водопровод, -- заявил Уссмак. Новички удивленно зашипели, и он объяснил: -- У Больших Уродов более твердые выделения организма, поэтому им необходим эффективный слив. Вся планета имеет такую высокую влажность, что местные жители используют воду даже для очистки своих уборных -- в Доме мы так никогда не делаем. К тому же, стоять под струями горячей воды очень приятно, хотя потом приходится подновлять раскраску. -- Покажи мне это устройство, -- попросил Скуб. -- Мы исполняли свой долг на континенте, который тосевиты называют Африка. Там довольно тепло, но вода есть только в реках, или потоками падает с неба; обитающие в Африке Большие Уроды даже не знают, что воду можно пускать по трубам. Неджас тоже довольно зашипел. -- Положите вещи на койки, -- раньше на них спали Хессеф и Твенкель -- и я вам покажу, что у нас есть. Все трое самцов с наслаждением плескались под душем, когда командир части, самец по имени Касснас, засунул голову в душевую и сказал: -- Всем на выход. Сейчас начнется оперативное совещание. Чувствуя себя несправедливо обиженными, не говоря уже о том, что они не успели, как следует высушить и подновить раскраску, Уссмак и его товарищи по экипажу слушали приказ Касснаса о предстоящем наступлении на Бельфор. Уссмак не узнал ничего нового, а Неджас и Скуб сидели, точно завороженные. Судя по всему, им не доводилось участвовать в серьезных операциях в Африке, уровень технологического развития тамошних Больших Уродов находился на низком уровне -- таким, по предположениям ученых Расы, должен был оказаться уровень всех жителей Тосева-3. Здесь дела обстояли иначе. Командир дивизиона отвел один глазной бугорок от голограммы, изображающей позиции войск дойче и Расы. -- Многие из вас попали сюда недавно, -- сказал Касснас. -- У нас возникли серьезные неприятности с этим гарнизоном, но клянусь Императором, -- командир и присутствующие танкисты опустили глаза, -- нам удалось решить почти все проблемы. Наши ветераны знакомы с коварством дойче. Новичкам необходимо прислушиваться к их советам, и самим постоянно оставаться начеку. Если что-то покажется вам слишком привлекательным, можете не сомневаться: неприятностей не избежать. -- Точно, -- прошептал Уссмак Неджасу и Скубу. Оба промолчали -- Уссмаку оставалось лишь надеяться, что они прислушаются к словам командира дивизии, если его слова они пропустили мимо ушей. -- Не позволяйте заманить себя на пересеченную местность, или в лес, -- продолжал Касснас. -- Как только ваш танк оказывается отсеченным от основных сил, вы сразу же становитесь уязвимыми -- Большие Уроды начнут обстреливать вас с разных сторон. Помните: они могут позволить себе потерять пять, шесть или даже десять танков за каждый наш -- и им об этом прекрасно известно. На нашей стороне скорость, броня и огневая мощь; они сильны числом, коварством и фанатичной храбростью. Нам необходимо использовать свои преимущества и минимизировать их достоинства. "Они враги -- всего лишь Большие Уроды -- поэтому мы называем их храбрость фанатичной", -- подумал Уссмак. -- "Сказав, что они изо всех сил стараются выжить, как и любое другое разумное существо, мы преувеличили бы их здравый смысл". Самцы поспешили к земляным насыпям, за которыми стояли танки; Уссмак показывал дорогу новому командиру и стрелку. На земле повсюду виднелись воронки, оставшиеся от разрывов тосевитских снарядов; на стенах зданий остались многочисленные следы осколков. Неджас и Скуб беспрестанно вращали глазными бугорками, стараясь рассмотреть все сразу. По-видимому, они не ожидали, что Большие Уроды оказывают Расе такое ожесточенное сопротивление. Как только Уссмак занял место водителя, он сразу же перестал тревожиться о том, что видели или не видели Неджас и Скуб. У него имелся флакон с имбирем, спрятанный в коробке с предохранителями, но сейчас он не собирался к нему прикасаться. Уссмак хотел сохранить ясность мыслей, ведь, возможно, в самое ближайшее время им придется встретиться с врагом. С оглушительным ревом в воздух поднялись боевые вертолеты. Они доберутся до цели гораздо быстрее танков. Если повезет, им удастся ослабить сопротивление дойче, а сами летчики не понесут серьезных потерь. Уссмак чувствовал, что командование придает наступлению большое значение; ведь вертолетов не хватало, и их старались беречь. Танки катили по улицам Безансона, мимо зданий с изящными балконами, витые железные перила которых всегда вызывали у Уссмака восхищение. Инженеры проверили, не приготовили ли тосевиты танкистам сюрпризов в виде расставленных заранее мин. Тем не менее, Уссмак опустил люк и смотрел на каждого Большого Урода через линзы перископа так, точно тот мог оказаться шпионом. Дойче узнают о наступлении еще до того, как прилетят вертолеты. Уссмак вздохнул с облегчением, когда танк с грохотом промчался по мосту через реку Ду. Теперь они ехали по открытой местности. Кроме того, Уссмак оценивал поведение Неджаса как командира. Быть может, новый самец и не имел большого боевого опыта, но производил на своего водителя хорошее впечатление. Уссмак не чувствовал себя членом настоящего экипажа танка с тех самых пор, как снайпер подстрелил Встала, его первого командира. Он и не подозревал, как ему недоставало этого чувства, пока не появилась надежда вновь его испытать. Откуда-то из-за деревьев открыл огонь пулемет. Пара пуль задела танк. -- Не обращайте внимания, -- сказал Неджас. -- Они нам не опасны. Уссмак зашипел от удовольствия. Он не раз видел самцов, которые, набравшись имбиря, ставили под сомнение успех всей операции, гоняясь за такими пулеметчиками. Колонна свернула на северо-восток. Они получили сообщение, что вертолеты нанесли серьезный удар по танкам тосевитов. Уссмак надеялся, что оно соответствует истине. Теперь, зная, на что способны Большие Уроды, Уссмак по-другому относился к войне с ними. Вспышка, мгновенная полоса огня и взрыв, от которого загудела броня. -- Повернуть пушку от нуля на двадцать пять градусов, -- резко приказал Неджас, однако, в его голосе не было паники, или ярости, свойственной любителям имбиря. -- Пулеметный огонь по ближайшим кустам. -- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Скуб. Башня повернулась на четверть круга с севера-востока на северо-запад. Застрочил тяжелый пулемет. -- Не знаю, удалось ли мне их достать, недосягаемый господин, но надеюсь, что некоторое время они не будут стрелять в наши танки. -- Хорошо, -- ответил Неджас. -- Нам повезло, что снаряд угодил в лобовую часть брони, иначе пришлось бы худо. Так нам говорили на инструктаже. -- На инструктаже не говорят и половины, недосягаемый господин, -- сказал Уссмак. Танковая колонна продолжала двигаться вперед. Периодически из-за кустов по танкам открывали огонь, но колонна не снижала скорости. Уссмак вел свою машину с опущенным люком. Он чувствовал себя наполовину ослепшим, но ему совсем не хотелось, чтобы одна из пуль снесла ему голову. -- Почему мы еще не покончили с бандитами? -- спросил Неджас после того, как очередной отряд тосевитов открыл по колонне огонь. -- Здесь наша территория; если мы не в состоянии защитить свои владения, то зачем мы, вообще, захватили эти земли? -- Недосягаемый господин, беда состоит в том, что практически все тосевиты охотно прячут у себя бандитов, и мы не можем установить, кто постоянно живет на фермах, а кто нет. Конечно, помогают удостоверения личности, но не сильно. В конце концов, это их планета и они знают ее куда лучше нас. -- Да, в Африке все гораздо проще, -- с горечью заметил командир танка. -- Там у Больших Уродов нет оружия, которое в состоянии причинить вред танку, и они делают то, что мы им приказываем. Пришлось наказать парочку мятежников, чтобы остальные начали вести себя смирно. -- Я слышал, что здесь тоже пытались прибегнуть к подобной тактике, -- ответил Уссмак. -- Еще до того, как меня сюда перевели. Проблема состоит в том, что Большие Уроды постоянно наказывают друг друга во время своих сражений, но войны между ними, тем не менее, продолжаются. Им наплевать на наши репрессии -- они сталкивались с такими вещами и раньше. -- Безумцы, -- сказал Скуб. Уссмак не стал с ним спорить. Теперь колонна двигалась по местам прежних боев. Кое-где виднелись следы пожаров, воронки от разрывов снарядов и каркасы сгоревших танков дойче. Часть из них представляла собой небольшие угловатые машины -- Уссмак часто видел такие на равнинах СССР, но среди них попадалось немало новых, которые представляли серьезную опасность для Расы, особенно в руках умелых командиров -- а дойче умели воевать. -- Впечатляющие корпуса, не так ли? -- спросил Неджас. -- На голограммах они выглядят совсем не такими жуткими. Когда я впервые увидел один из них, то удивился, почему наши самцы оставили свой танк на поле боя; я далеко не сразу сообразил, что их делают Большие Уроды. Прошу прощения за сомнения, которые я выразил, Уссмак. Теперь я тебе верю. Уссмак ничего не ответил, но его охватило радостное возбуждение, которого он не испытывал даже после того, как принимал имбирь. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз чувствовал единение с Расой. Два предыдущих командира воспринимали его, как нечто само собой разумеющееся, словно он являлся частью механизма машины. Даже то, что они вместе с Хессефом и Твенкелем употребляли имбирь, ничего не меняло. Вот почему он чувствовал себя одиноким, будто и не принадлежал к Расе. А теперь... казалось, он только что вылупился из яйца. Впереди возник лес. Над кронами деревьев поднимался дым. На обочине дороги разорвался артиллерийский снаряд: значит, вертолеты не сумели совсем покончить с дойче. Уссмак рассчитывал, что им останется лишь завершить дело. Конечно, он в это не верил, но надеяться не запрещено! Из-под прикрытия кустарника неожиданно выстрелила пушка. Бумм! Уссмаку показалось, что кто-то сильно ударил его по голове. Однако лобовая броня выдержала прямое попадание снаряда. Не дожидаясь приказа, Уссмак развернул танк в ту сторону, откуда раздался выстрел. -- Я чуть не испачкал свое сидение, -- сказал он. -- Если бы Большие Уроды дождались, пока мы подставим им бок и выстрелили... Только после долгой паузы Неджас ответил единственным словом: -- Да. -- Затем командир танка отдал команду Скубу: -- Стрелок! Снаряд! Скуб включил автоматическое зарядное устройство. С громким стуком закрылся затвор. -- Готово! -- доложил стрелок. -- Цель впереди! -- Цель найдена! -- ответил Скуб: он поймал цель в перекрестье прицела. -- Огонь! -- Исполнено, -- сказал Скуб. От мощной отдачи танк покачнулся, стена пламени ослепила Уссмака, от грохота заложило уши. И снова водитель ощутил удовольствие, сравнимое разве что со вкусом имбиря: именно так должен работать настоящий экипаж. Ничего похожего Уссмак не испытывал после смерти Встала. Он успел забыть это удивительное чувство. Как имбирь приносил наслаждение, продвигаясь от языковых рецепторов к мозгу, так и совместная работа спаянного экипажа давала свой результат: из-за кустов полыхнуло пламя, к небу поднялся столб черного дыма. Танк дойче, пытавшийся помешать продвижению Расы, заплатил за свою безрассудную смелость. Скуб застрочил из пулемета, расстреливая Больших Уродов, покинувших загоревшуюся машину. -- Вперед, водитель, -- приказал Неджас. -- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Уссмак. Уссмак направил танк по дороге мимо засады Больших Уродов. Остальные танки Расы устремились вслед за дойче, которые пытались остановить колонну. Яростный бой продолжался недолго. На открытой местности танки Расы заметно превосходили даже самые новые машины дойче. Очень скоро все танки Больших Уродов были уничтожены, и машины Расы присоединились к ушедшей вперед колонне. -- Эти Большие Уроды сражаются лучше других тосевитов, которых мне приходилось видеть, -- заявил Неджас. -- Однако мы легко сумели с ними разобраться. Уссмак задумался. Неужели его предыдущий экипаж настолько погряз в употреблении имбиря, что уже совсем не мог сражаться? Он не хотел в это верить, но понимал, что еще некоторое время назад такая засада доставила бы им множество проблем -- а сейчас они с легкостью одержали победу. Впереди, над грузовиками, перегородившими шоссе, поднимался черный дым -- тосевиты устроили баррикаду. Несколько передовых танков съехало на обочину, чтобы обойти преграду слева. Уссмак собрался последовать за ними, когда из-под гусениц одного из них фонтаном брызнула земля, и машина со скрежетом остановилась. -- Мины! -- закричал Уссмак и ударил по тормозам. Замаскированные танки дойче открыли огонь по поврежденной машине врага. Никакая броня не могла выдержать такого обстрела прямой наводкой. Синее пламя взметнулось над двигателем -- загорелся водород. Затем танк превратился в огненный шар. Из-за укрытия выскочило несколько самцов Больших Уродов со связками гранат, чтобы атаковать остановившиеся танки. Пулеметный огонь скосил почти всех, но двоим сопутствовала удача: одна связка гранат угодила в открытый люк, а другая попала в заднюю часть башни. Оглушительные взрывы потрясли Уссмака, хотя он и находился за толстой броней. -- Приношу свои извинения, водитель, -- сказал Неджас. Но уже в следующее мгновение снова принялся отдавать четкие команды. -- Стрелок... снаряд! Раздался выстрел, и танк Больших Уродов загорелся. Неджас снова обратился к Уссмаку: -- Водитель, справа, между обочиной дороги и деревьями, узкая щель. Попытайся проскочить в нее. В случае удачи мы окажемся в тылу у тосевитов. -- Недосягаемый господин, там, вероятно, тоже все заминировано, -- сказал Уссмак. -- Я знаю, -- спокойно ответил Неджас. -- Однако есть смысл рискнуть. Постарайся проехать как можно ближе к горящим машинам. -- Будет исполнено. -- Уссмак нажал на педаль газа. Чем скорее им удастся преодолеть опасный участок, тем быстрее перестанет зудеть чешуя, в ожидании сокрушительного взрыва. Через несколько мгновений они снова выехали на дорогу, и Уссмак с облегчением зашипел. Большие Уроды развернули в сторону их танка пулемет. Уссмак раскрыл рот -- он смеялся: пулемет тосевитам не поможет. Очень скоро прицельные выстрелы Скуба покончили с коварными дойче. -- Продолжаем движение вперед, -- решительно приказал Неджас. -- За нами осталось много наших танков и вездеходов с пехотой. Если мы зайдем Большим Уродам в тыл, положение неприятеля станет безнадежным. Уссмак вновь бросил танк вперед. Иногда скорость такое же важное оружие, как и пушка. Он увидел танк дойче, стремительно перемещающийся в кустах -- тосевиты пытались занять более выгодную позицию. -- Стрелок... снаряд! -- крикнул Неджас -- он тоже заметил противника. Однако на сей раз, Скуб не успел ничего ответить -- из кустов протянулась огненная полоса, и башня тосевитского танка загорелась. -- Недосягаемый господин, я полагаю, в бой вступила наша пехота, -- сказал Уссмак. -- Кто-то запустил противотанковую ракету. -- Ты прав, -- согласился Неджас. -- Сворачивай на правую обочину. Уссмак повиновался и тут же заметил еще один танк дойче. Неджас отдал приказ Скубу, раздался выстрел -- и танк тосевитов загорелся. Очень скоро Уссмак увидел то, чего ему не приходилось видеть с тех самых пор, как он сражался на бескрайних равнинах СССР: Большие Уроды выходили из укрытий с поднятыми вверх руками -- они сдавались. Уссмак удивленно зашипел. На миг к нему вернулась прежняя уверенность в неизбежности победы Расы -- ее испытывали все самцы до того, как поняли, каким серьезным противником являются Большие Уроды. Теперь Уссмак сомневался в том, что победа достанется им легкой ценой, однако дорога на Бельфор была открыта. Когда вечером, наконец, танки остановились, Уссмак решил, что может позволить себе немного имбиря -- чтобы отпраздновать победу. * * * Возле Дэнфорта, штат Иллинойс, Остолоп Дэниелс ощутил вкус жирной черной земли. Детство его прошло на ферме, и если бы у него не проявился талант к бейсболу, всю жизнь он провел бы там. Почва здесь была просто великолепной, потому и пшеница росла могучими зелеными волнами. Однако он предпочел бы оказаться здесь при других обстоятельствах. Земля попала ему в рот, потому что он лежал, распластавшись в борозде, чтобы хоть как-то укрыться от осколков. С приближением весны ящеры перешли в решительное наступление. Остолоп не знал, сумеет ли армия удержать Чикаго. -- Однако нужно попытаться, -- пробормотал он, выплевывая комья земли. Снова прогремели взрывы. Остолопа подняло в воздух и отбросило в сторону -- как борца во время боя. Только вот никто не догадался подстелить на арену мягких матов -- теперь вся спина у него будет в синяках. -- Врача! -- закричал кто-то рядом. В голосе звучало, скорее, удивление, чем страдание. Тут возможно два варианта: либо ранение легкое, либо человек еще не успел понять всей серьезности своего положения. Дэниелсу уже приходилось видеть подобные вещи -- люди вели себя с полнейшим хладнокровием, когда получали проникающие ранения в живот, и кишки у них вываливались наружу, а земля чернела от крови. -- Врача! -- крик повторился, но теперь в нем появилось отчаяние. Остолоп пополз в сторону крика с автоматом наготове. Кто знает, что может скрываться в густой пшенице. Однако он нашел лишь Люсиль Поттер, склонившуюся над Фредди Лапласом. Она пыталась заставить Фредди убрать окровавленные руки с икры. -- Боже мой, Фредди! -- воскликнул Остолоп, старавшийся не употреблять крепких выражений в присутствии Люсиль. Он переживал не только за Лапласа, но и за весь отряд -- Фредди считался у них лучшим разведчиком. -- Помогите мне, Остолоп, -- попросила Люсиль Поттер. Входное отверстие осколка выглядело аккуратным -- а вот выходное... Остолоп сглотнул. Ему приходилось видеть и более страшные вещи, но выглядела нога паршиво. Казалось, кто-то воткнул в икру Фредди здоровенный половник с острыми краями и вырезал солидный кусок мяса себе на обед. Люсиль уже обрезала штанину вокруг раны, чтобы иметь возможность ее обработать. -- Поосторожнее с ножницами, -- проворчал Лаплас. -- Мне и так уже крепко досталось. Остолоп кивнул; если Фредди так говорит, значит, он еще не понял, насколько серьезным является его ранение. -- Я постараюсь, -- мягко ответила Люсиль. -- Мы доставим тебя в госпиталь, но сначала Остолоп поможет мне перевязать рану. -- Прошу прощения, сержант, -- продолжал Лаплас все с тем же жутким спокойствием, -- не думаю, что я смогу дойти до госпиталя. -- Ни о чем не беспокойся, дружище. -- Остолоп тревожился, сумеет ли Лаплас сохранить ногу, а вовсе не о том, сможет ли он идти. -- Мы обо всем сами позаботимся. А сейчас не дергайся, пока мисс Люсиль тебя штопает. -- Я попытаюсь, сержант. Мне... больно. -- Фредди изо всех сил старался быть настоящим скаутом, но теперь в его голосе слышалось напряжение. Через некоторое время онемение проходит, и человек начинает понимать, что с ним произошло. Не самый приятный момент. Люсиль засыпала рану порошком сульфамида, после чего постаралась стянуть вокруг нее кожу. -- Слишком большая поверхность, я не смогу зашить, -- прошептала она Остолопу. -- Хорошо еще, что не задета кость. Но ходить он сможет -- нужно только время. -- Люсиль наложила марлевый тампон и осторожно забинтовала икру Фредди. Затем показала в сторону мельницы, над которой развевался флаг красного креста. -- Давайте отнесем его туда. -- Попробуем. -- Они подняли Фредди так, чтобы он руками опирался на их плечи, и медленно двинулись к мельнице. -- Наверное, здесь живут голландцы, -- задумчиво проговорил Остолоп. -- Никто другой не строит такие штуки. -- Верно, но точно не известно, -- ответила Люсиль. -- Мы слишком далеко углубились в северную часть штата, о местных жителях я мало что знаю. -- Все равно больше, чем я, -- сказал Остолоп. Фредди Лаплас им совсем не помогал. Его голова свесилась на грудь. Он потерял сознание -- быть может, к лучшему. -- О, Господи, еще один, -- сказал небритый врач, на рукаве которого выделялась грязная повязка с красным крестом, когда они притащили Фредди на мельницу. -- Мы только что принесли капитана Мачека -- его ранило в грудь. -- Дерьмо, -- твердо проговорила Люсиль, очень точно выразив отношение Остолопа к ранению капитана. Однако он изумленно на нее уставился. Врач тоже. Люсиль не опустила глаз, и врачу пришлось обратить свое внимание на Лапласа. -- Мы постараемся ему помочь. Похоже, вы сделали все, что нужно. -- Он потер глаза и отчаянно зевнул. -- Господи, как я устал. А еще приходится думать о возможном отступлении. В последнее время что-то слишком много мы отступаем. Остолоп чуть не наговорил ему гадостей -- всякий, кто поливает грязью Армию, достоин немедленно отправиться в ад. Однако врач был прав: скорее всего, им опять придется отступать. Не говоря уже о том, что медицинскому персоналу тоже приходится несладко; обычно ящеры с уважением относятся к красному кресту, но их оружие не разбирает, кто врач, а кто солдат. Вздохнув, Дэниелс молча покинул мельницу и направился к своему отделению. Люсиль Поттер последовала за ним. -- Теперь, когда капитан ранен, вам дадут чин лейтенанта и назначат командиром взвода, Остолоп. -- Да, может быть, -- ответил он, -- если не посчитают меня слишком старым. "Наверное, я бы справился", -- подумал Дэниелс, -- "уж если успешно руководил бейсбольной командой, то и со взводом у меня не возникло бы проблем. Интересно, сколько парней, которым уже стукнуло пятьдесят, стали офицерами?" -- В мирное время, -- возразила Люсиль, -- они бы еще сомневались, но не сейчас -- у них нет выбора. -- Может быть, -- пожал плечами Остолоп. -- Я поверю, когда услышу приказ. К тому же, вы совершенно правы, это не имеет большого значения. Ящеры могут пристрелить меня в любом чине. -- Вы правильно относитесь к происходящему, -- одобрительно заметила Люсиль. От ее комплимента Остолоп покраснел, как школьник. -- Я кое-чему научился, пока работал менеджером команды, мисс Люсиль, -- сказал он. -- Есть вещи, которые от тебя не зависят -- вы понимаете, о чем я говорю? И если ты очень быстро этого не поймешь, то моментально сойдешь с ума. -- Контролируй то, что способен, а об остальном не беспокойся, -- кивнула Люсиль. -- Разумный подход к жизни Прежде чем Остолоп успел ответить, с передовой донеслись выстрелы. -- Стрелковое оружие ящеров, -- сказал он и побежал к окопам. -- Мне нужно вернуться на позицию. Он полагал, что им довольно скоро вновь потребуется помощь Люсиль Поттер, но не высказал своих опасений вслух, как не стал бы напоминать питчеру о том, что ему пора подавать. Остолоп совсем не хотел кого-нибудь сглазить. Они бежали по пшеничному полю, и Дэниелсу казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди -- не только от усталости. А вдруг они случайно окажутся среди ящеров, и их прикончат прежде, чем он успеет понять, что происходит? Однако звуки выстрелов позволили ему правильно оценить направление, и они прибежали в расположение отделения Остолопа. Дэниелс быстро окопался в мягкой земле, лег на бруствер и принялся стрелять короткими очередями из своего автомата. Уже не в первый раз он пожалел, что у него нет такого же оружия, как у неприятеля. Впрочем, он уже говорил Люсиль Поттер, что есть вещи, которые от нас не зависят. Ящеры перешли в решительное наступление; теперь стреляли не только по центру, но и с обоих флангов. -- Придется отступить! -- крикнул Остолоп, ненавидя себя за эти слова -- Дракула, останешься со мной, чтобы прикрыть остальных. Потом мы тоже отойдем. -- Есть, сержант. -- Чтобы показать, что он все понял, Дракула Сабо выпустил очередь из своей автоматической винтовки Браунинга. Во время наступления -- если, конечно, у тебя есть опыт -- следует разбить свои войска на отряды, один из которых ведет стрельбу, а другой продвигается вперед Самое трудное придерживаться той же схемы при отступлении. Больше всего на свете хочется бежать с поля боя, причем как можно быстрее. Худшая стратегия из всех возможных, но очень трудно убедить свое тело делать что-нибудь другое. Парни из отделения Дэниелса были ветеранами; они знали, что от них требуется -- нашли подходящую позицию, сразу залегли и начали стрелять. -- Назад! -- закричал Остолоп Дракуле. Стреляя на бегу, они присоединились к своему отделению. Ящеры продолжали наступать. Еще несколько раз американцам пришлось повторить свой маневр, прежде чем они оказались в Дэнфорте. Когда начался бой, в городе находилось триста или четыреста мирных жителей; если бы они хоть что-нибудь соображали, то уже давно бросили бы свои аккуратные бело-зеленые домики. Впрочем, сейчас домики выглядели совсем не такими аккуратными, как раньше -- после того, как в них попали артиллерийские снаряды или авиационные бомбы, в воздухе висел одуряющий запах гари. Остолоп сердито постучал в дверь. Не дождавшись ответа, он решительно ее распахнул и вбежал внутрь. Одно из окон выходило на юг -- именно оттуда наступали ящеры. Он устроился возле окна и приготовился к встрече с врагом. -- Не возражаете, если я к вам присоединюсь? -- спросила Люсиль Поттер. Дэниелс подпрыгнул от неожиданности и навел свое оружие на дверь, но тут же опустил его вниз и махнул Люсиль, приглашая ее войти. Послышались громкие взрывы, которые заставили Остолопа завопить от радости. -- Самое время нашей артиллерии приняться за дело! -- воскликнул он. -- Пусть ящеры попробуют того угощения, которым потчуют нас! Очень скоро началась ответная бомбардировка. -- Как быстро они реагируют, -- заметила Люсиль. -- И стреляют с поразительной точностью. -- Да, вы правы, -- ответил Дэниелс. -- Но, если уж быть честным до конца, вся их техника превосходит нашу -- артиллерия, самолеты, танки и автоматы, которыми вооружена пехота. Всякий раз, когда им очень хочется занять какой-то объект, ящеры своего добиваются. К счастью, такое желание появляется у них не каждый день. -- Мне кажется, им пришлось рассредоточить свои силы, -- задумчиво проговорила Люсиль Поттер. -- Они ведь сражаются не только в Иллинойсе, или против Соединенных Штатов; ящеры вынуждены воевать со всем миром. А Земля довольно большое место. Удерживать позиции по всем земному шару не так-то просто. -- Господи, я очень надеюсь, что так оно и есть. -- Дэниелс обрадовался возможности отвлечься -- совсем не хотелось думать о том, что им сейчас предстоит. -- Мисс Люсиль, вы умеете заглянуть в суть вещей. -- Он немного помолчал, а потом добавил: -- Да и сами вы очень симпатичная. -- Остолоп... -- Люсиль с сомнение взглянула на Дэниелса. -- Вы не находите, что сейчас не самый подходящий момент для подобных разговоров? -- У меня сложилось впечатление, что для вас эта тема всегда кажется неподходящей, -- с некоторым раздражением возразил Остолоп. -- Я не пещерный человек, мисс Люсиль, я просто... И тут короткая передышка закончилась: часть артиллерии ящеров перенесла огонь на Дэнфорт. Приближающийся свист снаряда предупредил Остолопа, что он собирается упасть совсем рядом. Он бросился на пол еще прежде, чем Люсиль крикнула: "Ложись!" -- и даже успел прижать к полу ее голову. Обстрел напомнил Дэниелсу Францию 1918 года. Стекла вылетели из окон и мелким острым дождем пролились внутрь дома. Сверкающий осколок вонзился в пол всего в нескольких дюймах от носа Дэниелса. Остолоп тупо на него уставился. Один взрыв сменял другой, обстрел продолжался. Кирпичи трубы посыпались на крышу. Осколки снарядов пробивали стены дома, словно они были сделаны из картона. Несмотря на каску, Остолоп чувствовал себя обнаженным. При таком плотном обстреле, рано или поздно, тебя обязательно заденет. И никуда ты не денешься. А, получив свое, станешь ни на что не годным. Чем дольше продолжался обстрел, тем очевиднее становилось Остолопу, что удача вот-вот от него отвернется. Только то, что рядом находилась Люсиль Поттер, помогало ему сохранять спокойствие. Дэниелс отвел взгляд от осколка стекла и взглянул на Люсиль. Она лежала неподвижно, похоже, ей тоже приходилось не сладко. Впоследствии он не смог бы сказать, кто из них первым подкатился к другому. Так или иначе, но они лежали на полу и прижимались друг к другу. Несмотря на разговор перед обстрелом, в их объятии не было ничего сексуального -- просто утопающий всегда хватается за соломинку. Остолоп точно так же обнимался с пехотинцами, когда боши обстреливали американские траншеи во время предыдущей войны. Будучи ветераном Первой мировой, Дэниелс вскочил на ноги, как только убедился, что ящеры перенесли огонь с южной окраины Дэнфорта на центр и северную часть города. Он знал, что сразу за обстрелом в наступление пойдет пехота противника. Дэнфорт выглядел так, словно его пропустили через мясорубку, после чего некоторое время подержали в духовке. Теперь большая часть домов лежала в развалинах, повсюду виднелись воронки, оставшиеся от разрывов тяжелых снарядов. В воздухе клубились дым и пыль. И сквозь облака дыма Остолоп различил приближающуюся пехоту ящеров. Он прицелился и выпустил по неприятелю длинную очередь, стараясь, чтобы ствол автомата не задирался вверх. Ящеры повалились на землю, точно кегли. Дэниелс не знал, многих ли ему удалось подстрелить, или все успели залечь. Сбоку заговорила автоматическая винтовка Браунинга. -- Могли и сами догадаться, что Дракулу не так-то легко прикончить, -- заявил Остолоп. Если бы ящеры хорошо соображали, то один отряд подавил бы сопротивление огнем, а другой стремительным броском преодолел оставшееся до домов расстояние. Однако Дэниелс решил сбить их с толку. Быстро перебежав к другому окну, он сумел подстрелить еще парочку ящеров. Остальные вновь залегли. -- В старых фильмах в этот момент на горизонте появляется американская кавалерия, -- заметила Люсиль Поттер, когда ящеры открыли ответную стрельбу. -- Да, мисс Люсиль, сейчас самое время. Я бы очень им обрадовался, -- ответил Остолоп. Винтовка Дракулы продолжала стрелять, а у него был автомат (Дэниелс предпочел бы иметь побольше запасных магазинов), но кроме них стреляло всего лишь несколько человек. Конечно, ружейный огонь не так эффективен, как автоматический, но они прикрывали зоны, со стороны которых ящеры могли обойти Остолопа и Сабо. А потом, как и полагается по сюжету старого вестерна, на помощь пришла кавалерия. Взвод "шерманов" прогрохотал по улицам Дэнфорта, пара новеньких танков явно только что прибыла прямо с завода -- даже броню покрывал тонкий слой пыли, а не краски. Застрочили пулеметы, снаряды из танковых орудий рвались среди пехоты ящеров. У ящеров не было танков; они берегли свою бронетехнику с тех пор, как американцы начали активно использовать реактивные гранатометы, они же базуки. Впрочем, у них имелись противотанковые ракеты, и очень скоро два "шермана" превратились в горящие факелы. Однако остальные танки расстреляли ракетчиков, после чего сражение довольно быстро закончилось. Почти все ящеры полегли на поле боя. Часть попыталась отступить, но пулеметы моментально их достали. Тогда парочка ящеров вышла им _ навстречу с поднятыми руками -- они уже знали, что американцы вполне прилично обращаются с пленными. Дэниелс издал победный крик кугуара, который его прадеды называли кличем повстанцев. Дом, в котором он прятался вместе с Люсиль Поттер, теперь прекрасно проветривался, но его вопль гулким эхом отразился от стен. Он повернулся к Люсиль и обнял ее -- на сей раз с самыми серьезными намерениями: Остолоп поцеловал ее и крепко прижал к себе. Как и в том случае, когда он умудрился поджечь танк ящеров при помощи бутылки с эфиром, она не стала вырываться, но и не ответила на его поцелуй. -- Что с вами? -- прорычал Дэниелс. -- Я вам не нравлюсь? -- Вы прекрасно знаете, что очень даже мне нравитесь, Остолоп, -- спокойно ответила она. -- Вы хороший человек. Но из этого вовсе не следует, что я хочу с вами спать -- или с кем-нибудь другим, если уж на то пошло. В свое время Остолоп совершил немало поступков, которые доставили ему удовольствие -- далеко не всеми из них он потом гордился. Насилия по отношению к женщине, которая четко и ясно заявила, что не заинтересована в любовных утехах, он не совершал никогда. Остолоп так огорчился, что с трудом подбирал слова. -- Но... почему бы... и нет? Вы очень симпатичная леди, и не похожи на женщин, у которых не осталось... -- Вы правы, -- сказала она, и на ее лице появилось сожаление, что она с ним согласилась. -- Боже мой, -- пробормотал Остолоп. За свою долгую жизнь, полную путешествий по Соединенным Штатам, он видел такое, о чем многие и не слыхивали. -- Только не говорите мне, что вы одна из тех... как их называют -- лиззи, кажется? -- Да, что-то в этом роде. -- На лице Люсиль появилось выражение опытного игрока в покер, который блефует, имея на руках неполный флеш. -- Ну, Остолоп, а если и правда? Она не сказала "да", но и не стала ничего отрицать, лишь ждала его реакции. А Дэниелс не знал, что ответить. Ему приходилось сталкивался с гомосексуалистами, но сейчас, когда речь шла о женщине, которая ему по-настоящему нравилась, он не мог ей поверить, тем более после нескольких тяжелых месяцев войны -- неужели она и в самом деле такое странное существо, почти столь же чуждое, как ящеры... Остолоп испытал настоящее потрясение. -- Не знаю, -- наконец, ответил он. -- Обещаю, что буду помалкивать. Мне совсем не хочется потерять такого хорошего врача, как вы. Люсиль изрядно удивила его, когда быстро поцеловала в щеку. Однако уже в следующее мгновение на ее лице появилось смущение. -- Мне очень жаль, Остолоп. Я не хотела вас дразнить. Но вы были так добры ко мне. Если я хорошо делаю свое дело, то какое значение имеет все остальное? В голове у Дэниелса пронеслись слова вроде противоестественный и извращенец. Однако он уже не раз имел возможность убедиться, что Люсиль можно доверять -- она спасала его солдатам жизнь. -- Не знаю, -- повторил он. В это время ящеры начали снова обстреливать Дэнфорт -- вероятно, хотели помешать "шерманам" выдвинуться к югу. Остолоп никогда бы не поверил, что обстрел его обрадует, но сейчас именно так и произошло. * * * Лю Хань ненавидела ходить на рынок. Люди смотрели на нее с нескрываемым осуждением и шептались, как только она отворачивалась. Никто ее и пальцем не трогал -- маленькие чешуйчатые дьяволы могущественные защитники -- но ее постоянно преследовал страх. Маленькие дьяволы тоже часто ходили на рынок. Они были меньше ростом, чем люди, но никто к ним близко не подходил. Часто получалось, что на рынке только рядом с чешуйчатыми дьяволами не толпился народ. Ребенок пошевелился в животе Лю Хань. Теперь даже свободная блуза не скрывала ее беременности. Лю Хань не знала, что и думать о Бобби Фьоре: грусть из-за того, что он исчез, и тревога за него мешались со стыдом, когда она вспоминала о том, как чешуйчатые дьяволы заставили их быть вместе. Вдобавок, она забеременела от иностранного дьявола. Лю Хань попыталась забыть о своих проблемах, погрузившись в неумолчный шум рынка. -- Огурцы! -- торговец вытащил два огурца из плетеной корзинки -- длинные и изогнутые, точно змеи. Рядом другой продавец расхваливал достоинства змеиного мяса. -- Капуста! -- Замечательная красная редиска! -- Свинина! -- Человек, продававший большие куски мяса, был одет в шорты и расстегнутую на груди куртку. Блестящий коричневый живот колыхался в такт крикам и удивительно напоминал его товар. Лю Хань остановилась между его прилавком и соседним, на котором продавались не только цыплята, но и веера, сделанные из куриных перьев, приклеенных к ярко раскрашенному роговому каркасу. -- Ну, решайся на что-нибудь, глупая женщина! -- закричал на нее кто-то. Лю Хань не обиделась; кричавший ничего не имел против нее лично. Лю Хань подошла к прилавку торговца цыплятами. Прежде чем она успела открыть рот, он негромко проговорил: -- Обратись к кому-нибудь другому. Я не беру деньги собак, которые бегают на поводке у чешуйчатых дьяволов. "Коммунист", -- с тоской подумала Лю Хань, и неожиданно разозлилась. -- А если я скажу чешуйчатым дьяволам, кто ты такой? -- резко ответила она. -- Ты не вдовствующая императрица, чтобы вселять в меня страх словом, -- парировал он. -- Если ты так поступишь, я успею исчезнуть прежде, чем меня схватят -- а если нет, о моей семье позаботятся. Но если ты начнешь петь, словно на сцене пекинской оперы, обещаю, ты горько пожалеешь о своей глупости. А теперь, проваливай отсюда. И расстроенная Лю Хань пошла прочь. Даже то, что ей удалось купить свинины по хорошей цене у типа с голым брюхом, не улучшило ее настроения. Как и крики продавцов, расхваливавших янтарь, тапочки с изогнутыми носами, ракушки, кружева, вышивки, шали и сотни других вещей. Маленькие чешуйчатые дьяволы были к ней щедры: почему бы и нет -- ведь они хотели узнать, как здоровая женщина рожает ребенка. Впервые в жизни Лю Хань могла получить почти все, что захочет. Однако она не чувствовала себя счастливой. Мимо пробежал маленький мальчишка в лохмотьях. -- Собака на поводке! -- прокричал он Лю Хань и исчез в толпе прежде, чем она успела разглядеть его лицо. Она запомнила его презрительный смех -- но больше ничего она не смогла бы рассказать чешуйчатым дьяволам, если бы решила сделать такую глупость. Ребенок снова пошевелился. Каким он вырастет, если даже уличные мальчишки презирают его мать? У нее на глазах выступили слезы -- теперь Лю Хань часто плакала. Она направилась к дому, выделенному им с Бобби Фьоре чешуйчатыми дьяволами. И хотя он оказался гораздо лучше хижины, в которой Лю Хань жила в своей деревне, он представлялся ей таким же пустым и неуютным, как сверкающая металлом камера в самолете, который никогда не садится на землю. Впрочем, на этом сходство не заканчивалось. Как и металлическая камера, хижина была клеткой, где чешуйчатые дьяволы держали ее в качестве объекта для изучения. Лю Хань вдруг поняла, что не может больше выносить такую жизнь. Возможно, чешуйчатые дьяволы ждут ее дома, чтобы сделать очередные фотографии, потрогать интимные места, задать вопросы, которые не имеют права задавать, или начнут говорить между собой на своем ужасном языке, состоящем из скрежета, свиста и шипения, словно она не разумное существо, а тупое животное. Но даже если сейчас ее дом пуст, они все равно придут завтра или послезавтра. В ее деревне гоминьдан был очень силен; никто не решался даже помыслить о коммунистах, хотя те отчаянно сражались с японцами. Бобби Фьоре тоже не слишком любил коммунистов, но охотно согласился пойти с ними, чтобы принять участие в рейде против чешуйчатых дьяволов. Лю Хань надеялась, что Бобби Фьоре жив; он, конечно, иностранный дьявол, но он ей нравился -- во всяком случае, больше, чем ее китайский муж. Если коммунисты сражались с японцами, если Бобби Фьоре отправился воевать с маленькими дьяволами... значит, коммунисты активнее других борются с чешуйчатыми дьяволами. -- Нет, я не могу позволить им так со мной обращаться, -- пробормотала Лю Хань. И вместо того, чтобы вернуться домой, она направилась к прилавку человека, который продавал цыплят и веера из перьев. Он торговался с худым покупателем из-за пары куриных ножек. Когда худой с мрачным видом достал деньги, расплатился и ушел, продавец враждебно посмотрел на Лю Хань. -- Что ты здесь делаешь? Я же сказал, чтобы ты проваливала отсюда. -- Да, сказал, -- ответила она, -- я так и сделаю, если ты действительно этого хочешь. Но если ты и твои друзья, -- она не стала произносить слово "коммунисты" вслух, -- интересуетесь чешуйчатыми дьяволами, которые приходят в мою хижину, ты попросишь меня остаться. Выражение лица торговца не изменилось. -- Сначала тебе придется заслужить наше доверие, доказать, что ты говоришь правду, -- холодно ответил он, но больше не прогонял Лю Хань. -- Я смогу заслужить ваше доверие, -- заявила она. -- И заслужу его. -- Тогда поговорим. -- И продавец в первый раз улыбнулся Лю Хань. Глава XVI Мойше Русси расхаживал взад и вперед по своей камере. Могло быть и хуже, он ведь не в нацистской тюрьме. Там с ним развлеклись бы по полной программе только потому, что он еврей. Для ящеров он представлял собой всего лишь одного из пленных, которого нужно подержать в заключении до тех пор, пока они не решат, что с ним делать. Он возблагодарил Бога за то, что ящеры никогда ничего не делают наспех. После ареста его допросили. В основном, он отвечал на вопросы честно, поскольку практически не знал имен людей, которые ему помогали. И уж можно не сомневаться, что им хватало здравого смысла подолгу не оставаться в одном и том же месте. Больше на допросы Мойше не вызывали. Держали в камере, кормили (он питался в тюрьме не хуже, чем на свободе) и позволяли сражаться со скукой всеми доступными ему методами. Камеры рядом с ним и напротив пустовали Но даже если бы там и были заключенные, ни ящеры, ни их польские и еврейские приспешники не позволяли пленным переговариваться между собой. Охранники-ящеры не обращали на него никакого внимания, поскольку он не доставлял им хлопот. Поляки и евреи, с которыми Мойше приходилось общаться, считали его насильником и убийцей. -- Надеюсь, прежде чем повесить, тебе, по очереди, отрежут яйца, -- заявил как-то поляк-охранник. Мойше давно оставил попытки объяснить им, что его обвиняют в преступлениях, которых он не совершал. Ему все равно никто не верил. Пара одеял, ведро воды, оловянная кружка, еще ведро для отходов -- вот и все его богатство. Мойше отчаянно мечтал о книге. Все равно какой. Он бы с удовольствием проглотил учебник по проверке годности электрических лампочек. Но ему оставалось только ходить, сидеть, стоять и зевать. Он здесь много зевал. Перед камерой остановился охранник-поляк. Переложил дубинку из правой руки в левую, чтобы достать из кармана ключ. -- Эй, ты, вставай, -- прорычал он. -- Ящеры хотят задать тебе парочку вопросов. Или разрезать на кусочки, чтобы посмотреть, как получилось, что ты превратился в такую гнусную тварь. Поднимаясь на ноги, Русси подумал, что есть вещи похуже скуки. Например, допрос. Самое страшное заключалось в неизвестности -- разве может человек предугадать, что сделают с ним ящеры? Бах-ба-бах! Кажется, в стену тюрьмы угодила бомба. Сначала, спотыкаясь и прижимая руки к ушам, Мойше подумал, что немцы нанесли ракетный удар по центру Лодзи. Но в следующее мгновение раздался новый взрыв, и поляка отбросило к решетке камеры Русси. Он сполз на пол оглушенный, потрясенный неожиданным грохотом, из носа у него шла кровь. Ключ он выронил. В историях про шпионов ключи вели себя исключительно благородно -- приземлялись прямо в камере, чтобы пленный мог бежать. Но в реальности он отлетел дальше по коридору, так что Мойше даже не мог мечтать до него дотянуться. Еще один взрыв -- теперь уже Русси потерял равновесие и рухнул на пол. В дальней стене появилась дыра, сквозь которую внутрь пролился дневной свет. Сжавшись в комок, перепуганный Мойше пытался понять, что тут происходит. Немцы не могли выпустить три ракеты за такой короткий промежуток времени... не могли? А, может быть, это артиллерийский обстрел? Тогда как же им удалось доставить артиллерию на территорию, охраняемую ящерами? В ушах у него звенело, но не настолько, чтобы он не слышал отвратительного стрекотания автоматического оружия. По коридору промчался ящер с автоматом в руках и принялся стрелять в дыру, проделанную в стене снарядом. Тот, кто находился снаружи, вел ответный огонь. Неожиданно ящер отлетел назад -- из нескольких ран в его теле хлестала красная, красная кровь. Кто-то, кажется, человек пролез в дыру. Тут же появился еще один ящер, но человек мгновенно среагировал, и охранник рухнул на пол. Автомат, который стреляет с близкого расстояния, может оказаться не менее смертоносным, чем оружие инопланетян. За первым внутрь ворвалось еще несколько человек. Один из них крикнул: -- Русси! -- Я здесь! -- завопил Мойше, быстро вскакивая на ноги. Теперь, когда к нему вернулась надежда, он забыл о страхе. Человек, позвавший его, говорил на идише с каким-то странным акцентом: -- Отойди назад, братишка. Я хочу взорвать замок на твоей двери. Порой истории про шпионов оказываются очень полезными. Русси показал на пол в коридоре -- Зачем взрывать? Вон ключ. Этот ублюдок собирался отвести меня на очередной допрос... -- Он махнул рукой в сторону так и не пришедшего в себя поляка. -- Ой! А нам бы пришлось тебя искать, -- последние слова он произнес на неизвестном Мойше языке; тот даже не понял, на каком. Впрочем, раздумывать было некогда. Незнакомец схватил ключ, вставил в замок и распахнул дверь. -- Выходи, пора отсюда выбираться. Уговаривать Мойше не пришлось. Где-то вдалеке раздался вой сирены -- тревога! По дороге к отверстию в стене Мойше спросил: -- А вы, собственно, кто такой? -- Твой кузен из Англии. Меня зовут Дэвид Гольдфарб. А теперь, давай помолчим немного, ладно? Мойше послушно затих. В воздухе снова засвистели пули, и он изо всех сил помчался вперед. Позади него кто-то дико вскрикнул, и студент медик в его душе завопил, требуя остановиться и броситься на помощь раненому. Но Мойше заставил его замолчать и продолжал бежать дальше -- сквозь отверстие в стене, по тюремному двору, потом через дыру, проделанную в колючей проволоке, мимо орущих, вытаращивших от удивления глаза людей, столпившихся на улице. -- На крыше установлены пулеметы, -- задыхаясь, проговорил он. -- Почему они не стреляют? -- Снайперы, -- ответил его кузен. -- Отличные. Заткнись. Не останавливайся. Мы еще не выбрались из этой кучи дерьма. Русси мчался вперед. Потом вдруг его спутники -- те из них, кто остался в живых -- завернули за угол и побросали оружие. За следующим углом они перешли на шаг. -- Теперь мы самые обычные прохожие, видишь? -- ухмыльнувшись, заявил Гольдфарб. -- Вижу, -- ответил Мойше, который сначала ничего такого не видел -- Это не надолго, -- сказал один из боевиков, сопровождавших Гольдфарба. -- Они перевернут весь город, чтобы нас найти. Стоит кому-нибудь прикончить ящера, как они сразу же звереют. -- Его зубы казались особенно белыми на фоне спутанной черной бороды. -- Следовательно, нужно выбраться из сети, прежде чем они отправятся на рыбалку, -- заметил Гольдфарб. -- Кузен Мойше, мы собираемся переправить тебя в Англию. -- Я не поеду без Ривки и Ревена. Мойше произнес эти слова, и ему сразу стало невыносимо стыдно -- так эгоистично и по-хамски они прозвучали. Люди рисковали жизнью ради него, несколько человек погибло. Разве он имеет право ставить какие-либо условия? Но он не стал извиняться, зная, что говорил совершенно серьезно. Он ожидал, что Гольдфарб начнет кричать, а его спутники, которые производили впечатление крепких ребят, пусть и находящихся в отчаянном положении, просто треснут ему чем-нибудь тяжелым по голове, а потом, когда он потеряет сознание, доставят, куда им нужно. Но они шагали рядом с ним с таким видом, будто его реплика не имела существенного значения -- например, как если бы он сказал, что сегодня холодно... -- Мы о них уже позаботились, -- успокоил его Гольдфарб. -- Они будут нас ждать. -- Как... чудесно! -- смущенно пролепетал Мойше. События происходили с такой головокружительной быстротой, что он за ними не поспевал. Он шел за своим кузеном и его товарищами по улицам Лодзи, наслаждаясь сладостным и неожиданным чувством свободы. У него слегка кружилась голова, словно он сделал несколько хороших глотков сливянки, да еще на пустой желудок. На стене одного из домов Мойше заметил потрепанный плакат со своим портретом и описанием преступлений, которые он совершил. Он задумчиво потер подбородок рукой. Ящеры не давали ему бриться, и у него снова выросла борода -- конечно, не такая длинная, как раньше, но довольно скоро он станет похож на человека, изображенного на снимках, сделанных Золраагом. -- Все нормально, -- проговорил Гольдфарб, когда Мойше поделился с ним своими опасениями. -- Выберемся из города, и тогда решим и эту проблему. -- А как вы вывезете меня из города? -- поинтересовался Мойше. -- Не волнуйся, все будет хорошо, -- повторил Гольдфарб. -- Советовать еврею не волноваться, все равно что просить солнце не вставать утром, -- рассмеявшись, проговорил его безымянный спутник. -- Можешь, конечно и попытаться, но вряд ли у тебя что-нибудь получится. -- Мойше весело рассмеялся. Довольно скоро они вошли в большой жилой дом. А в Лодзи уже начался самый настоящий переполох -- где-то вдалеке раздавались взрывы и выстрелы. Город бурлил, слухи о происшествии в тюрьме разнеслись с головокружительной скоростью. Две женщины, вошедшие в дом вслед за Мойше и его спутниками, взволнованно обсуждали случившееся, пытаясь понять, кто же сбежал. "Если бы они только знали", -- невесело подумал Мойше. Они поднялись по лестнице. Товарищ Гольдфарба, чьего имени Мойше так и не сообщили, постучал в дверь -- один раз, два, снова один. -- Шпионские штучки, -- пробормотал Мойше себе под нос. Парень без имени ткнул его локтем в бок, чтобы он немного отошел от открывшейся двери. -- Входите, входите. -- Невысокий, тощий, лысый человек, который их встретил, ужасно походил на портного, только вот портные не ходят с автоматом в руках. Он оглядел своих гостей с головы до ног, а потом спросил: -- Только трое? А где остальные? -- Только мы трое, -- ответил Гольдфарб. -- Несколько человек ушли на другие квартиры, кое-кому уже больше никогда не нужно будет прятаться. Мы, собственно, были к этому готовы. -- От того, как спокойно он говорил о смерти, Мойше стало не по себе. Однако его кузен продолжал: -- Мы не собираемся тут задерживаться. У тебя есть то, что нам нужно? -- Вы спрашиваете! -- возмущенно фыркнув, маленький лысый человечек махнул рукой в сторону кучи одежды на диване. -- Валяйте, переодевайтесь. -- Одежда -- это еще не все, -- сказал приятель Гольдфарба. -- А как насчет остального? -- Об остальном я тоже позаботился, -- лысый снова фыркнул, на сей раз сердито. -- Иначе, какая от нас польза, верно? -- А кто, вообще, знает, какая от нас польза? -- заявил безымянный боевик и, сбросив свой потрепанный шерстяной пиджак, принялся расстегивать рубашку. У Мойше пиджака не было, поэтому он охотно скинул одежду, в которой просидел в камере с тех самых пор, как его схватили ящеры. То, что ему выдали, не очень подходило по размеру, но тут уж ничего не поделаешь, зато все чистое. -- Хорошо, что ящеры не придумали тюремной одежды для своих пленных; иначе, не представляю, как бы нам удалось вытащить тебя из-за решетки, -- сказал Гольдфарб, тоже переодеваясь. Он говорил на идише свободно, но использовал огромное количество необычных оборотов и фразеологизмов, которых, казалось, не замечал, точно переводил их с английского. Скорее всего, так оно и было. -- Ты останешься здесь, Шмуэль? -- спросил хозяин квартиры. Безымянный боевик, обретший, наконец, имя, кивнул. Маленький человечек тоже кивнул, а потом повернулся к Гольдфарбу и Мойше. Он вручил каждому из них прямоугольник из какого-то блестящего материала, размером с игральную карту. Мойше увидел свою фотографию и прочитал биографические данные, которые не имели никакого отношения к действительности. -- Не доставайте карточки, если только не возникнет серьезной необходимости, -- сказал лысый. -- Если повезет, вам удастся выбраться из города до того, как ящеры расставят кордоны. -- А если не повезет, можно будет больше ни о чем не беспокоиться, -- заметил Гольдфарб. -- Тип на фотографии больше похож на Геббельса, чем на меня. -- Лучшее, на что мы способны, -- пожав плечами, ответил лысый еврей. -- Вот почему я не советую вам размахивать карточкой перед носом у ящеров, пока они вас не попросят. Впрочем, они, скорее всего, не станут смотреть на фотографии, просто засунут пропуск в свою машину и получат ответ -- вам разрешено покинуть Лодзь в течение двух недель с целью сделать закупки для лавки. -- Он грустно поцокал языком. -- Пришлось хорошенько заплатить поляку, работающему на ящеров, а он берет самое дорогое. -- Золото? -- Хуже, -- ответил хозяин квартиры. -- Табак. Золото, по крайней мере, никуда не девается. А табак выкурил -- и нет его! -- Табак, -- печально проговорил Гольдфарб. -- Я бы все отдал за одну затяжку. Не помню, когда курил в последний раз. Русси спокойно относился к табаку. Он так и не начал курить, а учеба в медицинском институте убедила в том, что делать этого не стоит. Но зато теперь он понял, какую огромную цену подполье заплатило за его освобождение. У него потеплело на душе, в особенности, если учесть, что кое-кто из соплеменников считал Мойше предателем -- ведь он участвовал в радиопередачах от имени ящеров. -- Я не знаю, как вас благодарить, -- сказал он. -- Я... -- Послушайте, -- перебил его Шмуэль, -- Вам нужно уходить, и как можно быстрее. Хотите нас отблагодарить, выступите по радио из Англии. -- Он прав, -- сказал Дэвид Гольдфарб. -- Идем, братишка. Если мы и дальше будем стоять тут и чесать языками, наши шансы дожить до пенсии заметно снизятся -- впрочем, они у нас и так не особенно высоки, судя по тому, как складываются обстоятельства. Они вышли из квартиры, а потом из дома. Шагая на север, прислушивались к разговорам прохожих на улицах. -- Все пленные разбежались... -- Тут замешаны немцы. Моя тетка видела человека в немецкой каске... -- Я слышал, что в городе перебили половину ящеров... -- Брат моей жены говорит... -- Завтра все будут утверждать, что ящеры сбросили на Лодзь атомную бомбу, -- сухо заметил Гольдфарб. -- Вы слышали, что сказал тот человек? -- вскричал какой-то прохожий, шедший им навстречу. -- Они сбросили атомную бомбу, чтобы взорвать тюрьму! Гольдфарб и Мойше переглянулись, покачали головами и весело расхохотались. С того момента, как в тюрьме прогремел первый взрыв, прошло меньше часа, а на улицах, ведущих из гетто, уже стояли пропускные пункты -- ящеры, их приспешники поляки и представители Охраны порядка не теряли времени зря. Многим хватало одного взгляда на них, чтобы остаться дома; другие выстраивались в очередь, стараясь продемонстрировать, что они имеют право свободно ходить по улицам Лодзи. Мойше попытался встать в очередь к польским охранникам. Гольдфарб потащил его за собой, громко причитая: -- Нет, нет. Иди сюда. Тут меньше народа. Естественно, здесь стояло меньше народа, поскольку документы тут проверяли ящеры -- целых три штуки Никто в здравом уме не станет доверять свою судьбу инопланетянам, когда рядом люди. Конечно, нет гарантии, что они не окажутся подонками, но все-таки свои. Однако Мойше не мог вытащить Гольдфарба из очереди, которую тот выбрал, и не поднять шума, а он прекрасно понимал, что привлекать к себе внимание не стоит. Не сомневаясь в том, что его собственный кузен навлечет на них обоих беду, Мойше занял свое место. Ждать пришлось совсем не долго. Ящер повернул один глазной бугорок в сторону Русси, а другой наставил ан Гольдфарба. -- Ты есть? -- спросил он на идише и повторил свой вопрос на еще более отвратительном польском. -- Адам Сильверстейн, -- Гольдфарб, не колеблясь, назвал имя, стоявшее на блестящей карточке. -- Феликс Киршбойм, -- запинаясь, ответил Мойше и приготовился к сигналу тревоги: он не сомневался, что ящеры, не теряя времени, тут же возьмут их на мушку или даже откроют огонь. Но ящер только протянул руку и сказал: -- Карточку. И снова Гольдфарб мгновенно выполнил приказ охранника, а Мойше медлил ровно столько, чтобы вызвать у ящера подозрение. Инопланетянин засунул карточку Гольдфарба в щель небольшого металлического ящика, стоявшего на столе рядом с ним. Тот проглотил ее, словно голодный зверь. Когда Русси сотрудничал с ящерами, он видел такое количество разных необычных приборов, что ничему не удивлялся. Машина выплюнула фальшивый пропуск Гольдфарба, а ящер посмотрел на дисплей, который держал в руке. "Похоже на миниатюрный киноэкран", -- подумал Мойше Русси. -- Ехать по делу? Назад -- семь дней? -- сказал он, возвращая карточку Дэвиду. -- Совершенно верно, -- подтвердил тот. Затем карточка Русси отправилась в брюхо машины. Он чудом сдержался, чтобы не сорваться с места и не броситься бежать, когда глазной бугорок ящера уставился на экран; он не сомневался, что там непременно появятся слова "предатель" или "беглец". Но, очевидно, ничего подобного не произошло, потому что ящер дождался, когда машина выдаст назад пропуск и спросил: -- Тоже по делу семь дней? -- Да, -- ответил Мойше, чудом не прибавив "недосягаемый господин" в конце. -- Ты оба едешь семь дней? -- спросил ящер. -- Вы идешь... как говорить? Вместе? -- Да, -- подтвердил Мойше. Наверное, ящеры ищут людей, путешествующих небольшими группами. Однако охранник всего лишь вернул ему пропуск и приготовился к проверке тех, кто стоял в очереди позади Русси. Как только они отошли на сотню метров от контрольно-пропускного пункта и границы гетто, Дэвид Гольдфарб громко и с облегчением перевел дыхание. -- Благодарение Господу, -- прошептал Мойше, а потом добавил: -- Я решил, что нам обоим придет конец, когда ты затащил меня в очередь к ящеру. -- Ерунда, -- Гольдфарб довольно хмыкнул. -- Я знал, что делаю. -- Тебе даже меня удалось обмануть! -- Да, в самом деле... смотри, что получается... Если бы мы подошли к поляку или офицеру Охраны порядка, он непременно посмотрел бы на фотографии на пропусках -- и тогда нам бы ни за что не унести ноги. Они сразу поняли бы, что мы не похожи на людей на пропуске. А для ящеров все люди на одно лицо. Вот почему я хотел, чтобы именно они проверили наши документы. Мойше обдумал его слова и кивнул. -- Знаешь, братишка, -- с восхищением сказал он, -- ас мозгами у тебя все в порядке. -- Иначе мне не удавалось бы заманивать девчонок в свои сети, -- ответил Гольдфарб, ухмыляясь. -- Ты бы видел одного парня, с которым я служил... его звали Джером Джонс. Вот уж кто ни одной юбки не пропускает. Глядя на то, как Гольдфарб улыбается, Мойше вдруг вспомнил мать. Однако кроме диковинных фраз и выражений, в нем было что-то еще, чужое и непривычное, запрятанное очень глубоко внутри... В отличие от польских евреев, Дэвид Гольдфарб держался спокойно и, похоже, не знал, что такое страх. -- Так вот что значит вырасти в свободной стране, -- пробормотал Мойше. -- Что ты сказал? -- Не важно. А где мы встретимся с Ривкой и Ревеном? Русси понимал: чтобы заставить его делать то, что ему нужно, Гольдфарб вполне мог обмануть его, и он больше никогда не увидит свою семью. Но тот только спросил: -- Ты уверен, что хочешь знать? Предположим, ящеры тебя поймают, а меня убьют? Чем меньше тебе известно, тем меньше им удастся у тебя выпытать. -- Они не настолько хорошо умеют это делать, как принято думать, -- сказал Мойше. -- Им даже близко не удалось подойти к тому, что я знаю. -- Однако он больше не повторил свой вопрос. Боевики из отряда Мордехая Анелевича твердо усвоили правило: не-спрашивай-если-тебе-не-нужно-знать. Значит... -- Ты был... Ты солдат? -- Да, военно-воздушные силы. А ты собирался стать врачом перед тем, как Польшу захватили нацисты. Мой отец постоянно меня этим попрекал; а мне больше всего на свете нравилось разбирать и собирать радиоприемники и всякие приборы. И вот я оказался очень ценным кадром, когда началась война. Меня тут же отправили учиться управлять радаром, так что во время наступления фрицев я практически ни на секунду не сводил с них глаз. Русси не очень понял, что сказал Гольдфарб. Несколько слов Дэвид произнес по-английски, которого Мойше не знал совсем. Он просто шагал рядом, наслаждаясь восхитительным чувством свободы и надеясь, что это состояние продлиться как можно дольше. Если его вновь приобретенный кузен служит в английской армии, может быть, где-нибудь возле берегов Польши их ждет подводная лодка, вроде той, с которыми поддерживал связь Анелевич. Он открыл рот, чтобы спросить, но потом передумал. Если он не должен знать, зачем задавать бесполезные вопросы? Гольдфарб быстро шагал по улице, нервно оглядываясь по сторонам. Наконец, он проговорил: -- Чем быстрее мы выберемся из Лодзи, тем спокойнее я буду себя чувствовать. Вне стен гетто еврей, как бельмо на глазу, так? -- Да, конечно, -- ответил Мойше. И тут же сообразил, что для его кузена в таком положении вещей нет ничего очевидного. Годы, проведенные в гетто, а перед этим в Польше, которая не знала, что ей делать с тремя миллионами евреев, приучили Мойше к роли всеми презираемого и во всем виноватого чужака. Он с потрясением узнал, что в других местах дела обстоят совсем иначе. -- Наверное, приятно быть, как все, -- печально сказал он. -- Вместо того, чтобы постоянно получать по морде только за то, что ты еврей? Ты это имел в виду? -- спросил Гольдфарб. Мойше кивнул, а его кузен продолжал: -- Да, конечно. Только все равно существует предубеждение... иногда так, мелочь, но все равно приходится сталкиваться с особым отношением. Люди считают, что ты дешевка, трус... ну, и прочая чушь. Но по сравнению с тем, что я увидел здесь, от чего бежали мои предки -- чтоб мне провалиться! -- Последнее он сказал не на идише, но Мойше понял Дэвида без проблем. Если приплывет подводная лодка и увезет его вместе с семьей в Англию... сможет ли он свыкнуться с практически неограниченной свободой? Выучить чужой язык трудно -- ведь он уже взрослый человек... От необходимости оставить все, что он так хорошо знал -- пусть жизнь здесь и причинила ему столько горя -- Мойше вдруг охватил такой нестерпимый ужас, что он чуть не остановился. Но тут они с Гольдфарбом поравнялись с двумя симпатичными польками, болтавшими на крыльце одного из домов. Обе замолчали и уставились на них так, словно боялись заразиться какой-нибудь мерзкой болезнью. Они продолжали молча смотреть вслед Мойше и Гольдфарбу, пока те не отошли достаточно далеко. -- Нет, может быть, я все-таки не буду жалеть, что уехал отсюда, -- вздохнув, проговорил Мойше. -- Я понимаю, о чем ты, -- ответил его кузен. -- Здесь все почему-то думают, будто мы прокаженные. Я и сам с удовольствием унесу отсюда ноги. Если все пойдет хорошо, через пару недель ты с семьей будешь в Англии. Ну как, устраивает? -- Просто потрясающе, -- ответил Мойше, а кузен с удовольствием треснул его по спине. * * * -- Быстрее! -- крикнула Людмила Горбунова. -- Если мне не удастся зарядить пулемет, я не смогу стрелять в ящеров! -- Терпение, терпение, -- ответил Георг Шульц, проверяя пулеметную ленту. -- Если произойдет осечка, когда ты начнешь стрелять, тебе твой пулемет вообще будет без надобности. Делай все хорошо с самого начала, и тогда не придется жалеть потом. Никифор Шолуденко немного помедлил, прежде чем передать Шульцу новую ленту. -- Советский Союз не твоя страна, -- заметил он. -- Тебе все равно, возьмут ящеры Сухиничи или нет. А для нас это будет означать, что Москва в опасности, совсем как в 1941 году, когда ей угрожали вы, фашисты. -- Да провались ваша Москва пропадом, -- ответил Шульц, наградив офицера НКВД недобрым взглядом. -- Если Сухиничи падут, это будет означать, что меня, скорее всего, пристрелят. Если ты думаешь, что мне все равно, ты не в своем уме. -- Слушайте, хватит! -- крикнула Людмила, которая повторяла эти слова с того самого момента, как немец и офицер НКВД встретились в первый раз. Ей приходилось следить за тем, чтобы они не прикончили друг друга по дороге из деревни, где все трое участвовали в перестрелке с противниками Толоконникова (Людмила так и не выяснила, кто такой Толоконников и какую группировку возглавляет), а иногда ей приходилось вмешиваться в их словесные бои, которые порой продолжались целых полчаса. -- А ты будь поосторожнее, -- заявил Шульц тоном не терпящим возражений -- так повел бы себя фельдмаршал или мужчина, который хочет с ней переспать. Людмила прекрасно знала, что в данном случае правильно. Желание переспать с ней было единственным, что объединяло Шолуденко и Шульца. Авиабаза нуждалась в политруке, но Шолуденко остался здесь не только поэтому, хотя официальная причина звучала именно так. Забравшись в кабину своего У-2, Людмила почувствовала определенное облегчение. Спорить или уговаривать ящеров не приходилось, они хотели только одного -- убить ее. Избежать этого намного легче, чем постоянно держать на расстоянии Шолуденко и Шульца, которые не теряли надежды затащить ее в постель. Шульц начал раскручивать пропеллер. Он оказался совершенно прав в одном -- полковник Карпов так обрадовался, когда опытный механик вернулся на базу, что не стал поднимать шума из-за его самовольной отлучки. Кроме того, Шульц доставил назад Людмилу -- еще одно очко в его пользу. Маленький пятицилиндровый двигатель "кукурузника" проснулся и тихонько зажужжал. Звук показался Людмиле не совсем таким, к какому она привыкла, но Шульц успокоил ее, заявив, что беспокоиться не о чем. В том, что касалось моторов -- в отличие от многого другого -- она полностью доверяла немецкому механику. Людмила отпустила тормоз, биплан помчался вперед по все еще не просохшей взлетной полосе, а потом медленно поднялся в воздух. Направляясь на юго-запад в сторону линии фронта, Людмила держалась на уровне крон деревьев. Летчики военно-воздушных сил Красной армии твердо усвоили одно правило -- чем выше поднимаешься в воздух, тем больше у ящеров шансов тебя сбить. И тогда не видать тебе родной базы никогда! Линия фронта к югу от Сухиничей, находилась совсем недалеко от базы и неуклонно к ней приближалась. Как только установилась хорошая погода, ящеры снова перешли в наступление и, устремившись к Москве, упорно пробивались сквозь остатки немецких и советских войск. Сквозь непрекращающийся шум помех удалось разобрать переданный по радио приказ Сталина -- "Ни шагу назад!" К сожалению, одно дело отдать приказ, и совсем другое иметь возможность его выполнить. Красная армия стянула сюда всю свою артиллерию в попытке задержать продвижение ящеров вперед. Людмила пролетела над голыми по пояс солдатами в брюках цвета хаки, которые, как заведенные, не останавливаясь ни на минуту, заряжали орудия. Когда пушка или целая батарея давала залп по врагу, маленький У-2 начинал метаться в воздухе, словно легкий листок, влекомый порывом ветра. Артиллеристы махали ей руками, но вовсе не потому, что она женщина, просто радовались, увидев в воздухе машину, построенную человеком. По грязным, разбитым дорогам грохотали танки. Часть из них изрыгала дым, чтобы замаскировать свое местоположение. Людмила надеялась, что им это поможет; иметь дело с бронемашинами ящеров хуже, чем с немецкими. Нацисты превосходили советскую армию с точки зрения тактики, но техника у них была не самая лучшая, в отличие от ящеров, которые заметно обогнали Советский Союз в технологическом развитии. Завеса дыма от взрывов снарядов отмечала линию фронта. Приближаясь к ней, Людмила тяжело вздохнула: находиться около завесы или за ней очень опасно -- она понимала, что может погибнуть в любой момент. Внутри у нее все сжалось, но она заставила себя расслабиться. Впрочем, сейчас Людмилу занимало совсем другое. Советская линия фронта была прорвана. Людмила задохнулась и отчаянно закашлялась от пыли и дыма, поднимающегося от горящих танков. Она сразу заметила, что остановить наступление ящеров пыталось всего несколько советских машин; одни теперь стояли на месте, другие, развернувшись, возвращались в Сухиничи. Людмила покачала головой. Так остановить наступление неприятеля не удастся, да и, скорее всего, придется отдать врагу важный железнодорожный узел. У немцев было на удивление мало танков, но они использовали всю свою технику, когда шли в атаку на советские войска. Людмиле казалось, что советское командование переняло их опыт. Однако сейчас она начала в этом сомневаться. Без поддержки бронемашин, пехота, засевшая в окопах, вынуждена защищаться без всякой надежды на помощь. Людмила сомневалась в том, что они останутся на поле боя и будут продолжать сражаться, даже если офицеры НКВД постараются при помощи пулеметов убедить их не делать глупостей. Некоторые пехотинцы, завидев "кукурузник", принимались махать руками, совсем как артиллеристы. "Интересно", -- подумала Людмила, -- "понимают ли крестьяне и рабочие, засевшие в окопах, что она собирается сразиться с ящерами на самолетике, который, даже по сравнению с техникой фашистской Германии, давно и безнадежно устарел?" Скорее всего, нет. Они видели только машину с красными звездами на фюзеляже и крыльях. И снова верили в успех. Через несколько минут Людмила перелетела через линию фронта и оказалась над территорией, удерживаемой ящерами. Земля внизу напоминала лунные кратеры, которые Людмила видела в одной научной книге: инопланетяне наступали в районе, где уже не раз велись боевые действия. Впрочем, кажется, их это не особенно беспокоило. Несколько пуль угодило в легированную ткань, покрывавшую крылья У-2. Людмила что-то сердито проворчала. Единственной защитой ей служит скорость самолета, а "кукурузник" не слишком быстрая машина... Сбоку в нескольких километрах она увидела уродливый боевой вертолет ящеров, нырнула в сторону и прижалась к земле. Печальный опыт научил ее, что вертолеты неприятеля могут легко сбить маленький самолетик, а ее пулемет опасен не больше, чем сердитое насекомое. Людмиле повезло: вертолет направлялся к линии фронта, и пилот не обратил на нее внимания. Зато она оказалась над конвоем из грузовиков -- построенных ящерами и реквизированных у немцев и русских -- которые везли боеприпасы своим солдатам. Людмила их не заметила бы, если бы ей не пришлось развернуться, чтобы избежать столкновения с вертолетом. С радостным воплем она нажала на гашетку пулемета. "Кукурузник" немного тряхнуло, когда оба пулемета застрочили одновременно. Оранжевые следы трассирующих пуль говорили сами за себя -- Людмила не промахнулась. Вскоре вспыхнул немецкий грузовик, который мгновенно превратился в огненный шар. Людмила издала победный клич. Из машин выскочили ящеры и принялись обстреливать маленький самолетик. Людмила поспешила убраться восвояси. После такой удачи она могла спокойно вернуться на базу и доложить об успешно выполненном задании. Но, как и большинство хороших военных пилотов, Людмила считала, что этого мало. Она полетела дальше. Позади линии фронта ее практически не обстреливали. Ящеры здесь особой бдительности не проявляли, или не думали, что противник сможет прорваться сквозь их оборону. Людмила пожалела, что управляет не тяжелым бомбардировщиком, который в состоянии взять на борт пару тысяч килограммов взрывчатки, а учебным самолетиком, вооруженным двумя пулеметами. Впрочем, известно, что ящеры без проблем сбивают большие самолеты, в отличие от маленьких и юрких "кукурузников". Людмила заметила несколько грузовиков, остановившихся, чтобы заправиться -- их явно сделали на каком-то заводе на Земле. Она полила их пулеметным огнем и испытала ужас и ликование одновременно, когда в небо взметнулся такой огромный столб пламени, что ей пришлось поднять свой самолет повыше, чтобы самой не погибнуть в чудовищном костре. Пулеметы работали просто превосходно, как, впрочем, и всегда. Людмила подумала, что, наверное, ей следует поблагодарить Шульца за постоянное стремление сделать свою работу идеально. Она прекрасно понимала, что во время боевых действий легкомыслие не допустимо. Людмила развернулась и полетела на север; у нее осталось мало горючего, да и боеприпасы она практически все расстреляла. Людмила не сомневалась, что время, которое она находилась в воздухе, Шульц потратил на то, чтобы заправить новые пулеметные ленты. По пути назад ее обстреляли не только ящеры, но и свои: опасность представляет все, что находится в воздухе, в особенности, если оно летит со стороны врага. Но "кукурузник", в основном, благодаря своей простоте, был очень надежной машиной. Чтобы его сбить, требовалось попасть в мотор, пилота или приборную доску. Людмила промчалась над наступающими танками ящеров. Они перебирались через маленькую реку; когда она направлялась на задание -- около часа назад -- ее берега удерживали советские войска. Людмила прикусила губу. Все случилось именно так, как она и предполагала. Несмотря на усилия Красной армии, несмотря на булавочные уколы, которые она наносила неприятелю на его территории, Сухиничи почти наверняка перейдут к ящерам. От Москвы врага будет отделять только Калуга. У-2 подпрыгнул на месте и остановился. Рабочие из наземной команды бросились подтаскивать к самолету канистры с бензином -- совсем не простое дело, ведь грязь еще не до конца высохла. За ними появился Георг Шульц весь обвешанный пулеметными лентами и отчаянно похожий на казака-разбойника. Он вынул из кармана форменной куртки немецкого пехотинца кусок белого хлеба и протянул Людмиле. -- Хлеб, -- произнес он единственное русское слово, которое сумел выучить. -- Спасибо, -- ответила она тоже по-русски и начала есть. Буквально тут же явился Никифор Шолуденко. Скорее всего, не хотел ни на минуту оставлять Людмилу наедине с Шульцем -- потому что они были соперниками, или потому что служил в НКВД. Людмила обрадовалась, она могла доложить ему о том, что ей удалось сделать, и не искать полковника Карпова. Или все-таки придется отправиться к непосредственному начальству. База напоминала растревоженный муравейник -- люди бесцельно метались взад и вперед, что-то кричали, размахивали руками. Прежде чем Людмила успела спросить, что тут происходит, Шульц развел руки в стороны и заявил: -- Большой драп. Мы удираем. Примерно то же самое говорили русские, когда в октябре 1941 года возникла опасность захвата немцами Москвы, и оттуда побежали начальники, занимавшие высокие посты. Людмила решила, что Шульц специально ее дразнит. -- Удираем? -- возмущенно переспросила она. -- Мы что, уходим отсюда? -- Точно, -- подтвердил Шолуденко. -- Мы получили приказ уменьшить, объединить и усилить фронт обороны. Он не стал говорить, что это означает "отступление". Точно так же слова "жестокие бои" переводятся на нормальный язык, как "поражение". Впрочем, Людмила не нуждалась в его объяснениях, она и.сама прекрасно все поняла. И, скорее всего, Георг Шульц тоже. -- Я успею сделать еще один вылет, прежде чем мы снимемся с места? -- спросила Людмила. -- Мне удалось доставить им кое-какие неприятности. Похоже, у ящеров здесь нет противовоздушной артиллерии. -- Разве можно защититься от такой штуки? -- сказал Шульц по-немецки и ласково похлопал рукой по фюзеляжу У-2. -- Ящеры, наверное, подглядывают в щелочки, когда ты писаешь. Шолуденко фыркнул, но, отвечая на вопрос Людмилы, покачал головой. -- Полковник Карпов приказал, чтобы мы не теряли ни минуты. Распоряжение пришло сразу после того, как ты улетела. Иначе нас бы здесь уже не было. -- А куда мы направляемся? -- спросила Людмила. Офицер НКВД вытащил какой-то обрывок бумаги и бросил на него быстрый взгляд. -- Новая база будет развернута в колхозе 139, азимут 43, расстояние пятьдесят два километра. Людмила оценила расстояние и азимут и получила точку на карте. -- Рядом с Калугой, -- недовольно произнесла она. -- Если быть до конца точным, чуть западнее, -- подтвердил Шолуденко. -- Мы будем сражаться с ящерами на улицах Сухиничей, защищая каждый дом и каждый переулок, чтобы задержать их продвижение вперед, пока готовится новая позиция между Сухиничами и Калугой. А потом, если понадобится, отстаивать каждую пядь земли в Калуге. Надеюсь, такой необходимости не возникнет. Он замолчал; даже полковник НКВД, который на базе ни перед кем не отчитывался, кроме самого себя, и, в самых чрезвычайных ситуациях, перед полковником Карповым, боялся сболтнуть лишнее. Но Людмила без проблем поняла, что он имел в виду. Шолуденко сомневался, что линия обороны к северу от Сухиничей остановит ящеров. Судя по всему, он предполагал, что и Калуга тоже попадет в руки врага. А Калугу от Москвы отделяют лишь равнины да леса -- и никаких городов, в которых смог бы застрять неприятель. -- У нас проблемы, -- заявил Шульц по-немецки, и Людмила поразилась его наивности: разве можно открыто говорить то, что ты думаешь? У нацистов, конечно же, нет НКВД, но зато у них имеется гестапо. Неужели Шульц не знает, что нельзя открывать рот в присутствии людей, которым ты не слишком доверяешь? -- Проблемы у Советского Союза, -- наградив его странным взглядом, сказал Шолуденко. -- Как, впрочем, и у Германии, и у всего остального мира... Прежде чем Шульц успел ему ответить, они увидели бегущего по взлетному полю полковника Карпова. • -- Выбирайтесь отсюда! Живее! -- крикнул он. -- Танки ящеров прорвали оборону к западу от Сухиничей и направляются в нашу сторону. У нас примерно час... или даже меньше. Уходим! Людмила забралась назад в свой "кукурузник", наземная команда поставила самолет по ветру, а Шолуденко раскрутил пропеллер. Надежный, хоть и маленький мотор заработал сразу, биплан промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух. Людмила повернула на северо-восток в сторону колхоза номер 139. Шульц, Шолуденко и Карпов стояли на земле и махали ей руками. Она помахала в ответ, не зная, увидит ли их снова. Неожиданно из пилота, выполняющего опасные задания, она превратилась в человека, у которого есть возможность спастись от ящеров. Если они всего в часе от базы, им не составит особого труда нагнать и уничтожить людей. Людмила проверила индикатор скорости на часах. На своем "кукурузнике" она доберется до цели за тридцать минут. Она надеялась, что сумеет разглядеть с воздуха новую базу. Но с другой стороны это будет означать, что у них плохая маскировка, и ящеры тоже обязательно ее заметят -- рано или поздно. Конечно, если маскировка сделана профессионально, ей придется летать кругами, а потом сесть где-нибудь не там, просто потому, что у нее закончится горючее. Индикатор скорости, часы и компас не слишком точные навигационные приборы, но других у Людмилы не было. Высоко в небе промчался военный самолет ящеров; рев двигателей напомнил Людмиле вой волков в зимнем лесу. Она ласково погладила борт своего У-2 -- он тоже отличная боевая машина, пусть маленькая и абсурдная по сравнению с могучими истребителями врага. Людмила все еще находилась в воздухе, когда самолет ящеров вернулся на прежний курс, направляясь назад, на свою базу. Он уже выполнил задание, а Людмила еще не успела понять, куда же ей нужно попасть. "Скорость", -- печально подумала она. Самолеты и танки инопланетян намного быстрее техники, имеющейся в распоряжении людей. Вот почему неприятель удерживает инициативу, по крайней мере, пока стоит хорошая погода. Воевать с ящерами все равно, что сражаться с немцами, только еще хуже. Невозможно выиграть войну, лишь защищаясь и никогда не переходя в наступление. Мимо головы Людмилы, грубо прервав ее размышления, просвистела пуля. Она бессильно погрозила земле кулаком. Какой-то дурак решил, что такая сложная машина, как самолет, не может не принадлежать врагу. Если бы Сталину удалось завершить мирное строительство социализма, такое вопиющее невежество за одно поколение отошло бы в прошлое, превратившись в историю. Атак... Крестьянин, работавший на ячменном поле, снял куртку и помахал ей, когда она пролетала над ним. У куртки была красная подкладка. Только через несколько минут Людмила сообразила, что к чему, и вскричала: -- Боже мой! Какая я дура! Представители военно-воздушных сил Красной армии не станут зажигать никаких огней, чтобы показать ей, где находится новая база. Иначе ящеры сразу все поймут, и базе конец. Приборы -- или, точнее, чистая удача -- помогли ей найти место своего назначения. Она развернула "кукурузник", сбросила скорость и начала снижаться, только сейчас разглядев опознавательные знаки на вспаханном поле. Теперь ей стало понятно, где садятся и взлетают самолеты. Людмила сделала еще один круг и аккуратно приземлилась. Словно по волшебству, на поле, где, как ей показалось, рос ячмень, появились какие-то люди. -- Вылезай! Быстро! Давай, давай! Людмила выбралась из своего У-2, спрыгнула на землю и начала докладывать: -- Старший лейтенант Людмила Горбунова прибыла... -- Оставь ты свои глупости, потом доложишь, -- прервал ее один из парней, тащивших маленький "кукурузник" в укрытие. Какое, Людмила так и не поняла. Затем, повернувшись к своему товарищу, он крикнул: -- Толя, отведи ее в безопасное место. Толя давно не брился и от него пахло так, словно он не мылся несколько лет. Впрочем, Людмила отнеслась к этому спокойно. Скорее всего, от нее воняло не меньше, просто она давно перестала обращать внимание на такие мелочи. -- Идемте, товарищ пилот, -- позвал ее Толя; похоже, его не особенно смущало то, что она женщина. Его товарищи растянули широкий брезент, который в точности воспроизводил кусок поля, где Людмила посадила свой У-2. Он накрывал траншею, достаточно большую, чтобы там мог поместиться самолет. Как только "кукурузник" исчез из вида, его тут же спрятали под брезентом. Толя повел Людмилу к домам, находившимся примерно в километре от поля. -- Нам практически не пришлось тут ничего строить для обслуживающего персонала, -- пояснил Толя. -- Здесь ведь находился колхоз, так что, мы разместили людей в домах, и все. -- Мне приходилось бывать на базах, где люди жили под землей, -- сказала Людмила. -- Нам было некогда заниматься земляными работами. Для нас главное -- машины. Кто-то развернул еще один кусок брезента и нырнул под него с зажженным факелом в руках. -- Он что, собирается разжечь костер? -- спросила Людмила. Толя кивнул. -- Зачем? -- Маскировка, -- пояснил он. -- Мы выяснили, что ящеры просто обожают обстреливать объекты, испускающие тепло. Не знаю, как им удается их обнаруживать. Если мы позволим им уничтожить что-нибудь, не имеющее никакого принципиального значения... -- Они израсходуют снаряды, -- кивнув, сказала Людмила. -- Очень хорошо. Несмотря на то, что они были в поле одни, Толя оглянулся по сторонам и заговорил тише: -- Товарищ пилот, вы летели над Сухиничами, как там дела? "Все разваливается", -- подумала Людмила. Но она не собиралась говорить это вслух, тем более человеку, которого не знала и которому не доверяла. Кем может оказаться парень в простой крестьянской рубахе и штанах неизвестно. Но и врать Людмиле не хотелось. -- Скажем так: я рада, что у вас тут не постоянная база с тяжелым оборудованием, и ее можно эвакуировать в любой момент, -- осторожно ответила она. -- Хм-м-м. -- Толя нахмурился, а потом проворчал: -- Понятно. Возможно, придется быстро сняться с места, так? Людмила молча шагала в сторону строений, оставшихся от колхоза. Толя фыркнул и не стал больше задавать вопросов. Он все понял и так. * * * Йенс Ларсен проехал много миль на своем велосипеде с рюкзаком за спиной и винтовкой на плече в полном одиночестве. С тех пор, как его "Плимут" приказал долго жить на дороге в Огайо, он добрался до Чикаго, а потом передвигался по Денверу на двух колесах. Однако сейчас все было по-другому. Во-первых, тогда он путешествовал по равнинам Среднего запада, а не пробирался по узким горным дорогам. Но самое главное, в тот раз его гнало вперед желание побыстрее попасть в Металлургическую лабораторию, где он надеялся встретиться с Барбарой. Теперь же Ларсен спасался бегством и знал это. -- Ханфорд, -- проворчал он. Йенс не сомневался, что всем только требовался повод, чтобы от него избавиться. -- Словно я какой-то прокаженный. Ну, предположим, ему не нравится, что его жена связалась с типом по имени Сэм Иджер. Он своего отношения к данному вопросу ни от кого не скрывал, они же все вели себя так, будто во всем виноват он, Йенс Ларсен, а не она. Барбара от него сбежала, а они ее жалеют, в то время как он всего лишь пытался ее образумить. -- Неправильно получается, -- пробормотал Йенс. -- Она отвалила, а я остался ни с чем. Ларсен знал, что стал хуже работать с того самого момента, как Металлургическая лаборатория прибыла в Денвер. Вот вам еще одна причина, по которой все мечтали от него избавиться. Но разве мог он сосредоточиться на показаниях осциллоскопа или вычислениях, если перед глазами у него постоянно стояла обнаженная, смеющаяся Барбара, занимающаяся любовью с жалким капралом по имени Сэм Иджер? Йенс дотронулся левой рукой до дула "Спрингфилда", висевшего на правом плече. Пару раз ему приходила мысль подкараулить где-нибудь Иджера и положить конец мучительным видениям. Но ему хватило здравого смысла сообразить, что его обязательно поймают, а кроме того, даже если он прикончит нового мужа Барбары, она все равно к нему уже не вернется. -- Хорошо, что я не дурак, -- сообщил он асфальту шоссе под колесами велосипеда. -- Иначе накликал бы я на свою голову беду. Ларсен оглянулся через плечо. От Денвера его отделяло миль тридцать, дорога уходила вверх, и он видел внизу не только город, но и равнину за ним, которая почти незаметно сбегала к Миссисипи. На равнине господствовали ящеры. Покинув Денвер, Йенс направился на запад, а мог бы спокойно поехать и на восток. Впрочем, если рассуждать здраво, в таком поступке еще меньше смысла, чем в убийстве Сэма Иджера. Однако здравый смысл и чувства -- вещи практически несовместимые. Вместо того чтобы бежать от Иджера, он мог бы сообщить ящерам о Металлургической лаборатории и отомстить тем, кто его обидел -- всем сразу. Эта мысль имела для него какую-то необъяснимую жутковатую притягательность -- так язык сам собой тянется к острому концу сломанного зуба... Он будто хочет сказать: "Почувствуй. Так не должно быть, но все равно иногда случается". Ехать на велосипеде по горной дороге, на высоте семидесяти пяти футов оказалось гораздо труднее, чем по сельским равнинам Индианы. Йенс часто останавливался, чтобы отдышаться и полюбоваться великолепным видом, открывавшимся впереди. Скалистые горы обступили его со всех сторон, только позади вилась ровная лента дороги. В чистом прозрачном воздухе казалось, будто белые снежные вершины и зеленый плащ сосновых лесов оказались совсем рядом -- стоит протянуть руку, и ты до них дотронешься. А небо поражало своей ослепительной синевой -- такого удивительного цвета Йенсу еще никогда видеть не доводилось. Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание Йенса и шелест листьев на ветру. Ни грохота грузовиков, ни урчания моторов легковых автомобилей. Некоторое время назад, выезжая из Денвера, Ларсен миновал несколько запряженных лошадьми фургонов, и еще пару телег -- и все. Он знал, что отсутствие настоящего движения (дело рук ящеров) плохо сказывается на войне, но зато творит чудеса для туристического бизнеса. -- Только вот туристический бизнес умер, -- сказал он вслух. Привычка разговаривать с самим собой, когда он оказывался в полном одиночестве на своем велосипеде, вернулась на удивление быстро. Ларсен снова налег на педали и через несколько минут остановился возле вывески, гласившей: "АЙДАХО-СПРИНГС, 2 мили". Йенс задумчиво почесал затылок. -- Айдахо-Спрингс? -- побормотал он. -- Совсем недавно я еще был в Колорадо. Через сто ярдов он наткнулся на новое объявление. "ГОРЯЧИЕ ИСТОЧНИКИ -- 50 центов; ПАРНЫЕ ПЕЩЕРЫ -- всего 1 доллар". Теперь понятно, почему городок так называется. Только как получилось, что кусок Айдахо сдвинулся на юго-восток? Перед тем, как прилетели ящеры, население города, скорее всего, составляло около тысячи человек. Он примостился на склонах узкого каньона. Большинство домов пустовало, а двери нескольких магазинов грустно болтались на своих петлях. Йенс уже видел множество таких городков. Но если люди бросили свои жилища, куда же они уехали? Печальный вывод напрашивался сам собой -- наверное, погибли. Впрочем, в Айдахо-Спрингс кое-кто, похоже, остался. Из лавки, торгующей одеждой, вышел лысый мужчина в черном комбинезоне и помахал Ларсену рукой. Тот сбавил скорость и остановился. -- Вы откуда, мистер? -- спросил мужчина. -- И куда направляетесь? Йенс уже собрался сообщить ему, чтобы он не совал нос не в свои дела, но заметил какое-то движение в одном из окон второго этажа. Ветер не мог так сдвинуть в сторону занавеску -- скорее всего, там затаился кто-то с оружием в руках. Значит, жители Айдахо-Спрингс готовы постоять за себя. Вместо того чтобы послать лысого типа куда подальше, он осторожно проговорил: -- Я из Денвера, направляюсь на запад, у меня задание командования. Если хотите, могу показать бумагу. Документ подписал не генерал Гроувс, а полковник Джон Хэксем, которого Ларсен люто ненавидел. Пару раз его даже подмывало использовать официальное письмо вместо туалетной бумаги, но теперь он порадовался, что устоял против соблазна. Черный Комбинезон покачал головой. -- Не стоит. Будь вы из плохих парней, вряд ли предложили бы мне посмотреть на бумаги. -- Занавеска в окне снова дрогнула -- невидимый наблюдатель отошел вглубь комнаты. -- Мы можем вам чем-нибудь помочь? В животе у Йенса заурчало, и он сказал: -- Я бы не отказался перекусить... и что-нибудь выпить, если у вас, конечно, найдется лишний стаканчик. А нет, так и ничего страшного, -- поспешно добавил он: наступили трудные времена, и люди неохотно расставались со своими припасами, в особенности, когда речь шла о спиртном. -- Думаю, мы сможем с вами поделиться, -- ухмыльнувшись, ответил Черный Комбинезон. -- Мы всегда старались запастись выпивкой -- для тех, кто отдыхал на источниках. В последнее время у нас тут совсем тихо. Двигайте вперед, примерно через квартал увидите "Кафе на первой улице". Скажите Мэри, что Харви велел вас накормить. -- Спасибо, Харви. Йенс снова налег на педали. Проезжая мимо окна, за которым скрывался невидимый стрелок, он почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Но сейчас там все было спокойно. Выходит, удовлетворив своим ответом Харви, Йенс успокоил и того, в чьи обязанности входило защищать город от нежелательных гостей. Муниципалитет размещался в кирпичном здании, двор перед ним украшало два огромных жерновых камня. Табличка сообщала, что они из мексиканского arastra -- устройства, в которое запрягали мулов и которое размалывало руду так же, как обычная мельница мелет муку. Йенс не знал, что у Колорадо такая богатая история. В отличие от муниципалитета, "Кафе на первой улице" внешне ничем не отличалось от обычного современного банка. Его название было написано большими золотыми буквами на стеклянном окне у входа. Йенс притормозил и поставил велосипед у дверей, посчитав, что вряд ли его здесь украдут. Тем не менее, он решил сесть так, чтобы видеть улицу. Ларсен открыл дверь и услышал мелодичный звон колокольчика. Немного привыкнув к полумраку, он заметил, что в кафе пусто, и удивился, поскольку в воздухе витали восхитительные ароматы. -- Джек? -- крикнула женщина откуда-то из задней комнаты. -- Нет, -- ответил Йенс. -- Я приезжий. Харви любезно сказал, что я могу попросить вас меня накормить. Если вы, конечно, Мэри. Последовало короткое молчание, а потом он услышал: -- Значит, Харви говорит, что я должна вас накормить, да? Жаркое из цыпленка подойдет? Все равно другого ничего нет. -- Жаркое из цыпленка очень даже подойдет, большое спасибо. Йенс понял, чем так восхитительно пахло. -- Хорошо. Я сейчас. Садитесь, где хотите, у нас тут не слишком много народа, как видите. -- Рассмеявшись, Мэри скрылась на кухне. Йенс выбрал столик, сидя за которым мог наблюдать за своим велосипедом. Из задней комнаты доносился звон посуды и столовых приборов. Мэри тихонько напевала, Йенсу показалось, что это не совсем пристойные куплеты, популярные среди солдат, живших в казарме в Лоури-Филд. Услышав такое от какой-нибудь другой женщины, Йенс был бы шокирован, но Мэри песенка каким-то необъяснимым образом подходила. Он видел ее всего секунд тридцать, но тут же вспомнил Сэл, разбитную официантку, с которой -- и другими пленниками -- ящеры заперли его в церкви в Фиате, штат Индиана. Черноволосая Мэри ни капельки не походила на крашеную блондинку Сэл, но Йенс увидел в ней тот же характер. Ларсен все еще жалел, что не переспал с Сэл, в особенности, учитывая, как повернулась его жизнь. Он вполне мог это сделать, но думал, что его ждет Барбара, и потому решил вести себя прилично. "Вот как я здорово разбираюсь в жизни", -- с горечью подумал он. -- Ну вот, приятель. -- Мэри поставила перед ним тарелку и дала нож с вилкой. Цыпленок в густом соусе с клецками и морковкой выглядел исключительно аппетитно. А его запах свел бы с ума кого угодно. Йенс попробовал жаркое, которое превзошло все его ожидания. Он и представить себе не мог, что еда может быть такой потрясающе вкусной. Набив полный рот, он пробулькал что-то нечленораздельное. -- Я рада, что вам нравится, -- весело проговорила Мэри. -- Знаете, пора обедать, а у нас, как я уже говорила, не слишком людно. Не возражаете, если я принесу свою тарелку и поем с вами? -- Ну что вы! -- отозвался Йенс. -- С какой стати я должен возражать. Это же ваше заведение, а жаркое такое потрясающее... -- Он собрался еще что-то сказать, но не удержался и засунул в рот очередную порцию цыпленка. -- Я приду через пару минут. Она отправилась на кухню, чтобы взять себе жаркого. Йенс посмотрел ей вслед. "Настоящая женщина", -- подумал он. -- "Какая неожиданность!" Длинная юбка практически скрывала ноги Мэри, но лодыжки у нее были очень даже ничего. "Интересно, она моложе или старше меня?" -- задал самому себе вопрос Йенс. И решил, что они, скорее всего, ровесники. Мэри вернулась с тарелкой и двумя стеклянными пивными кружками, наполненными темно янтарной жидкостью. -- Полагаю, вы не откажетесь от кружечки пива, -- сказала она и села за стол напротив Йенса. -- Домашнее, но совсем неплохое. Джо Симпсон, который его варит, работал на пивном заводе "Курс" в Голдене, так что он знает свое дело. Йенс сделал несколько больших глотков. Не "Курс", конечно, который он пил в Денвере, но действительно очень приличное пиво. -- О, Господи! -- восторженно вскричал он. -- Выходите за меня замуж. Мэри замерла на месте, так и не успев положить в рот кусок клецки, а потом одарила Йенса оценивающим взглядом. Он почувствовал, что краснеет. Кажется, неудачная вышла шутка. Впрочем, похоже, Мэри понравилось то, что она увидела. -- Ну, не знаю, -- сдержанно улыбнувшись, ответила она. -- Но это самое лучшее предложение, которое я получила сегодня. Уж можете не сомневаться. А если вы угостите меня сигаретой, я за себя не ручаюсь. -- К сожалению, не угощу, -- печально проговорил Йенс. -- Я и сам не видел сигарет уже несколько месяцев. -- Да, и я тоже. -- Мэри горестно вздохнула. -- Понятия не имею, с какой стати я задала этот идиотский вопрос. Если бы у вас были сигареты, я бы почувствовала запах, как только вы вошли в кафе. -- Она немного помолчала, а потом спросила: -- Может быть, скажете, как вас зовут? Ларсен назвал свое имя и узнал, что фамилия Мэри -- Кули. "Черноволосая ирландка", -- подумал он. Да, все сходится: очень, очень голубые глаза, белая кожа, скорее, даже прозрачная. Мэри, конечно, не почувствовала аромат табака, но уж запах пота наверняка уловила -- крутить педали велосипеда работенка не из простых. Год назад Ларсен ужасно расстроился бы. Сейчас ему было наплевать. Мэри тоже не благоухала розами. Поразительно, как человек привыкает к тому, что люди перестают соблюдать правила гигиены. Если все вокруг забыли, когда в последний раз мылись по-настоящему, что же, значит, так и должно быть. Йенс доел жаркое и так тщательно подобрал вилкой соус, что тарелка заблестела, как свежевымытая. Ему ужасно не хотелось отсюда уходить. Он чувствовал себя сытым и счастливым, словно попал в уютный дом, которого лишился. Придумав повод задержаться, он поднял кружку и спросил: -- А можно мне еще? Первая оказалась очень кстати, но добавка не помешала бы. -- Конечно, приятель. Сейчас принесу. Мэри снова ушла на кухню, и Йенсу показалось, что на сей раз она заметила, как он ее