е. Они сделали его своим вождем, хотя он к этому и не стремился. А когда ящеры изгнали нацистских бандитов из Польши, они увидели, что евреи варшавского гетто признают Мойше своим вожаком, и начали вести с ним переговоры. Если бы не ящеры, он бы жил и умер самым обычным евреем -- более того, сейчас он и его семья были бы мертвы. Он неуверенно поделился своими мыслями с женой. Ривка выслушала его и покачала головой. -- Если ты и был им что-то должен, то уже давно расплатился по всем счетам, -- заявила она. -- Да, они спасли нас от нацистов, но ради собственного блага -- наша судьба их не волновала. Они просто использовали нас в своих целях -- и если им будет выгодно убивать нас, они долго раздумывать не станут. -- Наверное, ты права, -- сказал Мойше. -- Конечно, права, -- ответила она. Он улыбнулся, но потом его лицо вновь стало серьезным. Ривка многократно доказывала, что она гораздо лучше, чем он, умеет общаться с реальным миром. А потом он расхохотался: кто бы мог подумать, что поездка на Святую Землю станет реальностью? Глава 16 Уссмак сидел в танке, который, в свою очередь, находился внутри тяжелого транспортного корабля. И хотя толстые стены надежно защищали водителя от внешнего мира, ничто не могло избавить его от страха. После того, что он и его экипаж перенесли в Британии, он уже никогда от него не излечится. -- Как ваша рана, недосягаемый господин? -- спросил он в микрофон внутренней связи. -- С каждым днем все лучше, -- ответил Неджас. -- Самое время возвратиться в строй. -- Наступила короткая пауза -- вероятно, командир танка позаботился о том, чтобы его не услышал экипаж транспортного корабля, -- а потом Неджас заговорил быстро и взволнованно' -- У тебя случайно не осталось еще одной порции имбиря, водитель? -- Сожалею, недосягаемый господин, но у меня ничего не осталось даже для себя, -- ответил Уссмак Он жалел, что приучил своего командира к тосевитскому зелью. В противном случае им со Скубом пришлось бы оставить его на поле боя. Неджас не смог бы добраться до Тангмера и не дожил бы до эвакуации. Возможно, никто из них не покинул бы проклятый остров живым. -- Очень жаль, -- пробормотал Неджас -- Как мне его не хватает! -- Возможно, так даже лучше, недосягаемый господин, -- сказал ему Скуб. Стрелок служил с Неджасом задолго до того, как к ним перевели Уссмака; Скуб имел право говорить с командиром откровенно. -- Уж поверьте мне, достойным самцам не следует употреблять эту дрянь. То же самое Скуб говорил и в Британии, но не донес на Уссмака в штаб после того, как их эвакуировали на сравнительно безопасную базу в южной Франции. Даже здесь Большие Уроды умудрялись применять отравляющий газ, от которого страдали их собственные самцы и самки, работавшие на заводах Расы. Скуб отводил в сторону от командира оба глазных бугорка, когда Неджас продолжал употреблять имбирь, выздоравливая после ранения. Скуб не одобрял командира, но даже не помышлял о том, чтобы его предать. Стыд терзал Уссмака, как пламя -- подожженный танк. Под сиденьем у него было припрятано несколько порций имбиря -- может быть, даже больше, чем несколько. Он убеждал себя, что солгал Неджасу, поскольку хотел оградить командира от дальнейшей деградации, постигшей его самого. Но главная причина, по которой он отказал Неджасу, состояла в том, что он хотел сохранить весь имбирь для себя. -- Внимание, экипажи танков. -- Голос пилота транспортного корабля донесся из переговорного устройства, закрепленного на слуховой мембране Уссмака. -- Внимание, экипажи танков. Мы начинаем снижение. Приготовьтесь к посадке, будьте готовы к неожиданным толчкам. Благодарю вас. -- И вам большое спасибо, -- пробормотал Уссмак, предварительно отключив микрофон. "Будьте готовы к неожиданным толчкам!" Он уже летал в Британию, находясь внутри танка, на борту тяжелого транспортного корабля, и очень хорошо знал, что означают эти невинные слова. Если бы пилот был честным самцом, он бы сказал что-нибудь вроде: "Нам придется отчаянно маневрировать, потому что вонючие Большие Уроды делают все, чтобы сбить нас". К счастью для себя, Уссмак не знал, какими разнообразными возможностями обладают Большие Уроды, когда речь идет об уничтожении транспортных кораблей. Летать над Британией стало очень опасно. На небольшом острове имелось слишком много истребителей, у некоторых из них уже были реактивные двигатели и радары, помогавшие находить вражеские цели. Стоит ли удивляться, что в небе Британии погибло так много транспортных кораблей? Здесь, в восточной части СССР, было немного спокойнее, хотя Уссмак уже начал уставать от экспертов, которые сообщали ему ложную информацию о тосевитах. Он и сам воевал на территории СССР, в западной части страны, и знал, что, хотя по стандартам Больших Уродов у них хорошие танки, советские самцы отстают по части военной тактики и стратегии, что не позволяет им добиваться от своей техники максимальных результатов. Точнее, так было раньше. Он воевал здесь почти два года Расы назад -- или один год Тосев-3. Если бы речь шла о Расе, обитателях Работев-2 и Халесс-1, то данный промежуток времени не имел бы никакого значения. Но для стремительно развивающихся Больших Уродов этот срок равен тысячелетию. Со страхом Уссмак размышлял о том, каким новым хитрым приемам научились советские самцы, пока он воевал в других частях планеты. Уссмак вздрогнул. Именно советские самцы первыми применили атомное оружие. -- Пилот, какая погода в месте нашего приземления? -- спросил Неджас. -- Там холодно, командир танка, -- ответил пилот. -- Вода, к примеру, замерзла. -- Такое здесь случается часто, -- проворчал Неджас, стараясь храбриться. -- Не думаю, что Сибирь -- самое худшее место. -- Прошлой тосевитской зимой мы служили в юго-западной части большого материка, который Большие Уроды называют Африка, -- вмешался Скуб. -- Там стояла довольно приятная погода, если не считать слишком высокой влажности. И все же было тепло, чего нельзя сказать о многих других районах Тосев-3. Большую часть прошлой зимы Уссмак провел на госпитальном корабле, поправляясь после облучения, которое получил, выскочив из своего танка на пятно радиационного заражения, оставшееся после рейда Больших Уродов. Климат внутри корабля показался ему целительным. Однако цена, которую пришлось заплатить, чтобы туда попасть, показалась ему слишком высокой. Даже сквозь сталь и керамику танка Уссмак ощущал, как воют реактивные двигатели транспортного корабля. Сжавшись, он прислушивался к их голосам -- не будет ли резкого изменения в их тоне. Самой серьезной опасности они подвергаются в момент спуска, когда скорость неуклюжего транспортного корабля становится сравнимой со скоростью тосевитских истребителей. И хотя Уссмак находился под защитой двойной брони, ему вдруг показалось, что он в двойной ловушке. Резкой поворот заставил его сердце забиться сильнее. Тут же послышался голос пилота: -- Мы попали под удар мощных ветров, которые вам не видны. Вам не о чем беспокоиться; радар показывает, что рядом нет тосевитских истребителей. Вскоре мы приземлимся. -- Ну, что скажете? -- спросил Скуб. -- Кажется, для разнообразия хорошие новости? -- Император тому свидетель, мы очень в них нуждаемся после поражения в Британии, -- заявил Неджас. По его голосу чувствовалось, что ему срочно необходимо принять хотя бы немного имбиря. Когда приходится воздерживаться от наркотика, мир становится мрачным местом. Уссмак уже знал, что так проявляется влияние растения -- точнее, его отсутствия, -- а на самом деле мир совсем не таков. Некоторым любителям имбиря требуется много времени, чтобы понять столь простую истину. Другие так и остаются в неведении. Транспортный корабль дернулся. Уссмак подскочил на сиденье. Нельзя сидеть прямо -- можно разбить голову о потолок. Он вовремя вспомнил. -- Закрылки выпущены, -- сказал пилот. -- Сейчас начнется посадка. Экипажам танков приготовиться покинуть грузовой отсек. Последовал еще один рывок -- и корабль коснулся посадочной полосы. Несмотря на огромный вес, он подпрыгнул на месте, но потом уверенно покатил дальше. Взревели реактивные двигатели, заработавшие в тормозном режиме. Наконец они остановились. Уссмаку не терпелось покинуть транспортный корабль. Ему хотелось побыстрее оглядеться, выяснить, на что похоже его новое место службы (насколько вообще можно что-то увидеть через смотровую щель танка). И, что волновало его еще больше, познакомиться с новыми самцами и выяснить, как и где достать имбирь, поскольку его запасы не бесконечны. Нос транспортера открылся, и грузовой отсек заполнил холодный яркий свет. -- Водитель, заводи двигатель, -- приказал Неджас. -- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Уссмак. Как только танк выехал наружу, Неджас с грохотом захлопнул крышку люка. -- Там настоящий холодильник, -- объяснил командир. -- Даже хуже! В холодильник мы будем ходить греться. -- Словно в подтверждение его слов, включился обогрев танка, и внутренние помещения наполнил теплый воздух. Когда Уссмак разглядел самца, который с жезлом в руке руководил движением, он сразу поверил Неджасу. Несчастный был одет в костюм с электрическим обогревом -- нечто похожее носят пилоты самолетов, летающих на больших высотах, -- а сверху натянул плащ с капюшоном и сапоги, сделанные из меха тосевитских животных. Несмотря на все это, он выглядел смертельно замерзшим. Уссмак включил сцепление, и танк с грохотом съехал по спущенному трапу. Оказалось, что идет снег. Нагревательная система загудела громче, переходя на новый режим. Оставалось надеяться, что она выдержит такую нагрузку. Снег начал залеплять смотровую щель. Уссмак нажал на кнопку, и струя очищающей жидкости смыла снег, однако жидкость тут же замерзла -- и теперь он смотрел на окружающий мир сквозь тонкую пленку льда. -- Осторожно! -- закричал Неджас. -- Ты чуть не задавил самца. -- Прошу меня простить, недосягаемый господин, -- ответил Уссмак. -- Если вы видите дорогу, командуйте. -- Он объяснил, что произошло с его смотровой щелью. Повинуясь указаниям командира, Уссмак с большим трудом подвел танк к зданию, которое казалось ему заснеженной горой посреди белой пустыни. Неожиданно в сплошной белой стене открылась дверь. Стоявший снаружи самец указал на нее жезлом. -- Наверное, нам следует выйти из танка, -- сказал Неджас. -- Надеюсь, мы не успеем замерзнуть окончательно. Коротким конвульсивным движением Уссмак распахнул крышку люка у себя над головой и выбрался наружу. Холод оказался ошеломляющим. Мембраны, защищающие глаза, мгновенно закрылись -- чтобы спасти их от порыва ледяного ветра. Уссмаку пришлось несколько раз моргнуть, чтобы вернулось зрение; ему показалось, что еще немного -- и мембраны примерзнут намертво. Он сделал вдох и задохнулся -- у него возникло ощущение, будто в легкие попал огонь! Несколько мгновений кожа мучительно горела, но потом стала холодной и потеряла чувствительность. -- Сюда! Сюда! -- закричал проводник. Уссмак и остальные члены экипажа, спотыкаясь, бросились к двери. Им пришлось преодолеть совсем небольшой отрезок пути -- несколько длин тела, -- но Уссмак вдруг испугался, что превратится в глыбу льда. Как только экипаж танка оказался внутри здания, проводник захлопнул дверь. Они попали в узкое холодное помещение. Затем проводник распахнул следующую дверь. Изумительное тепло потекло им навстречу. Холодное помещение между бушевавшей снаружи метелью и оазисом тепла напомнило Уссмаку шлюз космического корабля. Впрочем, среда, которую он только что покинул, показалась ему куда более враждебной, чем вакуум космического пространства. -- Новые птенцы! -- закричал проводник, входя во внутреннее помещение, показавшееся им маленьким кусочком Родины, волшебным образом перенесенным на Тосев-3. -- Я привел новых птенцов! Несчастные глупцы еще не знают, что они оказались в самой клоаке этого отвратительного мира. Самцы, чья окраска указывала на принадлежность экипажам танков и броневиков, столпились вокруг Уссмака и его товарищей. -- Добро пожаловать в Сибирь, -- сказал один из них. -- Здесь так плохо, что сюда ссылают Больших Уродов. -- А земля находится в замерзшем состоянии полгода, -- добавил другой самец. -- Воздух только кажется замерзшим, -- вмешался третий. Уссмаку еще не приходилось встречаться с такими циничными самцами. Должно быть, они любители имбиря, решил он, и ему стало немного легче. Неджас замахал руками, стараясь вставить слово. -- А где железная дорога, которую мы должны удерживать? Как можно перемещаться в пространстве, когда стоит такой холод, не говоря уже о том, чтобы воевать? -- Железная дорога расположена к югу, но недостаточно далеко, чтобы это могло нас утешить, -- ответил проводник. -- Мы ее испортили; но главная хитрость в том, чтобы не позволять русским переправлять грузы с одной стороны на другую. У них есть тягловые животные, а иногда они используют механические транспортные средства. Когда нам удается обнаружить караван, мы устраиваем настоящую бойню. -- Вот только засечь их довольно сложно, -- заговорил другой самец. -- Даже радар отказывает во время таких бурь -- а иногда он просто замерзает. -- Нам еще не так тяжело, -- вмешался третий самец, -- мы сидим внутри наших машин. А вот пехоте совсем плохо. Им приходится сражаться без оболочки, защищающей от холода. -- Пехота! -- воскликнул Скуб. -- Как можно воевать в таких условиях и в такой одежде? И я не понимаю, зачем? -- Потому что русские могут, -- ответил проводник. -- Если бы не наши пешие патрули, проклятые Большие Уроды подобрались бы на расстояние артиллерийского выстрела и разбомбили наши казармы. Или испортили боевую технику. Так уже не раз бывало -- и можете не сомневаться, русские на этом не успокоятся. Есть здесь имбирь или нет, но Уссмаку хотелось одного -- удрать отсюда куда-нибудь подальше. -- А я думал, что нет ничего хуже Британии и отравляющих газов. Возможно, я ошибался. В ответ раздался хор голосов: -- Добро пожаловать в Сибирь! * * * Ране Ауэрбах смотрел на затянутое тучами небо в надежде, что пойдет снег. До сих пор его молитвы оставались без ответа. Низкие грязно-серые тучи зависли над прериями восточного Колорадо, но снег или дождь -- он бы с радостью согласился даже на дождь -- отказывались низвергаться с небес. Он помахал рукой солдатам своей роты, предлагая еще больше рассредоточиться. Если их засечет вертолет ящеров, мало кто уйдет отсюда живым. Прошлой зимой, если верить рассказам местных жителей, ящеры не проявляли такой активности. На сей раз они на вертолетах переправили большие силы на запад, чтобы занять Шайенн-Уэллс, и, чтобы укрепить свои позиции, постарались оттеснить американскую пехоту на запад, вдоль шоссе 40. Если ящеры сумеют осуществить свои намерения, то положение Ламара, находящегося к югу от Шайенн-Уэллса по шоссе 385, станет тревожным. К несчастью, следующий город к западу от Шайенн-Уэллса по шоссе 40 -- Ферст-Вью: именно отсюда видны Скалистые горы. А там, в Скалистых горах, находится Денвер. Поскольку они выполняли задание вместе с Лесли Гровсом, Ауэрбах понял: в Денвере происходит нечто важное, хотя он и не знал, что именно. И наступление ящеров на этом направлении необходимо остановить любой ценой. Сейчас прерии казались абсолютно пустыми -- лишь его всадники нарушали однообразие открытых пространств. И если превратить всадников в бизонов, то можно легко вернуться во времена, когда здесь еще не ступала нога белого человека -- да и индейцев тоже, если уж на то пошло. Он повернулся в седле и позвал Билли Магрудера: -- Теперь я знаю, как себя чувствовали индейцы, когда выступили против кавалерии США во времена моего деда. Лейтенант кивнул. -- Сидящий Бык победил генерала Кастера, но этого оказалось недостаточно. Нам мало побеждать в отдельных сражениях, необходимо выиграть всю кампанию. Что же тут возразишь. К тому же самого Раиса учили мыслить категориями кампаний, а не отдельных сражений -- Сидящий Бык не учился в военной академии. "Интересно, -- подумал Ауэрбах, -- какой глобальной стратегии пытаются придерживаться ящеры?" У них наверняка имелся стратегический план перед началом вторжения, но им не удалось его реализовать из-за ожесточенного сопротивления людей. Как только его рота миновала озеро Шеридан, Ауэрбах приказал свернуть с шоссе 385. Ни одно гусеничное транспортное средство не в состоянии опередить лошадей на пересеченной местности. Во всяком случае, он попытался убедить себя в этом, хотя в действительности данное правило относилось к горам и болотам, а не равнинам возле границы со штатом Канзас. Но конницу труднее засечь среди полей, чем на шоссе. -- Сэр, вы хотите выйти на сороковое шоссе восточнее или западнее Арапахо? -- спросил Магрудер. Приказ, полученный Ауэрбахом, давал ему свободу действий. Арапахо находился примерно в десяти милях восточнее Шайенн-Уэллса, ближе к Канзасу. Если они выйдут на шоссе к западу от маленького городка, то рискуют привлечь внимание ящеров, расположившихся в Шайенн-Уэллсе. А если окажутся на шоссе с другой стороны Арапахо, до базы основных сил ящеров будет рукой подать. -- Мы выйдем на шоссе к востоку от Арапахо, -- решил Ауэрбах после коротких раздумий. -- Чем восточнее мы нанесем удар, тем сильнее отвлечем ящеров от движения на запад -- а перед нами поставлена именно такая задача. -- Капитан старался не думать о том, что его отряд становится уязвимее, удаляясь на восток. На ночь рота расположилась на заброшенной ферме, немного южнее сорокового шоссе. Когда на следующее утро они двинулись дальше, лошадей оставили на ферме. Все снаряжение пришлось тащить на себе, как пехоте. Ауэрбах отправил вперед разведчиков, а сам, пока разведчики _проверяли_, нет ли на шоссе патрулей ящеров, с большей частью роты залег в высокой желтой траве. Он в бинокль наблюдал за тем, как разведчики осторожно пробираются вперед, почти не видимые на фоне коричневой земли и увядшей травы. Только после того как разведчики показали, что путь свободен, Ауэрбах вышел на шоссе с отрядом подрывников. Двое солдат заложили взрывчатку, соединив отдельные заряды электрическими детонаторами. Затем они отошли на сотню футов и спрятались в канаве, после чего подорвали заряды. Дрогнула земля. Во все стороны полетели куски асфальта. Кто-то выругался: -- Проклятая штука ударила меня прямо в задницу, Говард. На чьей ты стороне? Именно Говард нажимал на ручку детонатора. -- Я на стороне хороших парней, -- ответил Говард. -- Так что теперь с тобой все ясно, Максвелл. -- Давайте взглянем на результаты собственных трудов. -- Ауэрбах встал и подбежал к полотну дороги. Сквозь клубящуюся пыль виднелась здоровенная воронка, испортившая обе полосы. Теперь здесь не проедет ни один грузовик, да и у танка возникнут определенные проблемы. Отряд взрывников выполнил свою задачу и превратился в обычных кавалеристов, на время ставших пехотой. Ауэрбах расставил своих людей вдоль северной стороны шоссе 40, рискнув оставить полосу шоссе между отрядом и лошадьми. С северной стороны начинался подъем и имелись более удобные позиции для пулеметных точек. После того как рота окопалась, оставалось только ждать. Ауэрбах жевал вяленую говядину и нервничал. Он не хотел подрывать шоссе слишком близко к Шайенн-Уэллсу, чтобы ящеры не успели атаковать его отряд до того, как солдаты успеют окопаться. Теперь он начал беспокоиться: а вдруг противник вообще не заметил взрыва? Билл Магрудер негромко проговорил: -- Сэр, что-то приближается к нам по шоссе с востока. Ауэрбах посмотрел в бинокль в указанном направлении и разглядел механическое транспортное средство -- нет, кажется, несколько. Ящеры. Он вновь навел на них бинокль. Два бронетранспортера. Капитан нахмурился. Он рассчитывал на броневик и грузовик с пехотой. Ну, не все надежды оправдываются. Броневики -- ящеры полностью поставили их на гусеницы -- притормозили, когда увидели воронку. В отличие от американских броневиков они были вооружены легкими пушками, а не пулеметами, и Ауэрбах с опаской наблюдал за стволами пушек. Один ящер вылез из люка и подошел к краю воронки. Никто в него не стрелял. Ящер вернулся в машину. Ауэрбах ждал, что будет дальше. Если противник решит дожидаться прибытия ремонтной команды, с его планом можно будет проститься. Через некоторое время из передней машины вылезло несколько ящеров. Двое забрались наверх, сняли чехлы с ножей бульдозера и быстро переставили ножи на передний бампер. Они решили засыпать воронку самостоятельно. Кавалеристы не стали вмешиваться. Ящеры вернулись в броневик. Он съехал на обочину дороги. Ножи бульдозера вгрызлись в мягкую землю. Двигатель загудел громче. Скорчившись за перекати-полем, Ауэрбах прикусил губу и ждал, скрестив пальцы на счастье. Когда прогремел взрыв, он получился не таким громким, как тот, от которого осталась воронка посреди шоссе, но его результаты оказались куда более впечатляющими. Противотанковая мина имела достаточный заряд, чтобы уничтожить "Шерман". Конечно, более мощным танкам ящеров такая мина не опасна, но с броневиком она справилась успешно. Он загорелся, из открытого люка повалил дым, правую гусеницу сорвало. Один за другим стали открываться люки, из которых, словно жареная кукуруза на сковородке, выпрыгивали ящеры Теперь рота Ауэрбаха открыла ураганный огонь. Ящеры падали один за другим, лишь немногие успели прижаться к земле и начать ответную стрельбу. С пугающей быстротой пушка второго броневика стала поворачиваться на север. Затем пушка и направленный вдоль ее оси пулемет открыли огонь по позиции, где стоял пулемет американцев. Нет, ящеры далеко не дураки, подумал Ауэрбах, стреляя в самца, сумевшего выскочить из горящего броневика. Они сразу открыли ответный огонь по самому опасному оружию противника. Точнее, по пулемету, который _казался_ самым опасным. Ауэрбах установил базуку на расстоянии в семьдесят пять ярдов от шоссе -- ближе было слишком опасно. Как и противотанковые мины, базуки не слишком эффективны против танков ящеров -- лобовая броня с легкостью отражает прямое попадание, даже удачный выстрел в борт или сзади не гарантирует успеха. Но броневикам маленькие уродливые ракеты могут причинить серьезный вред. Американская полугусеничная машина превратилась бы в огненный шар после прямого попадания базуки. Водородное топливо, которое использовали ящеры, не так взрывоопасно, как бензин, к тому же у ящеров более эффективные средства тушения пожара, чем ручные огнетушители в американских танках. Это помогло ящерам, но не слишком. Через несколько секунд после удачного выстрела базуки из горящего броневика начали выскакивать ящеры. Как и в первом случае, большинству не удалось отойти далеко от подожженного броневика, но некоторые залегли и открыли ответный огонь. По приказу Ауэрбаха два взвода начали обходить ящеров с флангов. Операцию необходимо быстро завершить, или... Ауэрбах не хотел верить своим ушам -- ну, не должны были вертолеты прилететь так быстро. Они приближались с запада, со стороны Шайенн-Уэллса. Во рту у него пересохло. Уничтожение двух броневиков с пехотой -- большая удача, но если он потеряет всю роту... Да и сам капитан не собирался умирать. Под брюхом вертолета вспыхнул огонь, и, хотя ящеры еще не могли определить местонахождение противника, но ракетный залп и не должен быть особенно точным. Ауэрбах вжался в землю, а ракеты принялись утюжить прерию. Неожиданно его подхватила взрывная волна, перевернула на спину и отбросила в сторону. Он услышал, как кричат его люди. Вертолет продолжал поливать землю из пулеметов, не торопясь уничтожая людей, осмелившихся бросить вызов могуществу ящеров. Ауэрбах и его товарищи -- те, кто еще оставался в живых и не получил серьезных ранений, -- стреляли в ответ. Капитан вдруг представил себе, как смеется над ними экипаж вертолета; его корпус невозможно пробить пулями из стрелкового оружия. Базука находилась совсем рядом с шоссе -- наверное, именно поэтому экипаж вертолета не обратил на нее внимания. Вертолет завис в воздухе неподалеку от горящих броневиков, в упор расстреливая залегших американцев В следующий момент противотанковая ракета устремилась к вражеской машине, оставляя за собой дымный след. Базука не приспособлена для стрельбы по летающим целям. Но если ракета попадет, то вертолету не поздоровится. Ракета попала. Вертолет вздрогнул, словно налетел на невидимую стену. Затем резко развернулся и рухнул на шоссе. На всякий случай базука всадила еще одну ракету ему в брюхо Начался настоящий фейерверк -- взрывались боеприпасы. -- Давайте уносить отсюда ноги! -- закричал Ауэрбах, чувствуя, как дрожит его голос. Парочка ящеров еще сопротивлялась, но американцы быстро прикончили их. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы перевязать раненых. Ауэрбах отчаянно торопил своих людей. Он хотел оказаться как можно дальше от места боя, пока ящеры не прислали еще один вертолет. -- Даже если они прикончат нас всех, мы расплатились вперед, -- бормотал он. И хотя он был совершенно прав, ему очень хотелось спастись. Победа намного слаще, если ты остаешься в живых, чтобы насладиться ею. А когда он вернется в Ламар, ему будет что рассказать Рэйчел Хайнс... и Пенни Саммерс. * * * Когда Дэвид Гольдфарб вернулся в Дувр, ему показалось, что он перенесся по времени в начало войны. Тогда все было проще, и беспокоиться следовало только о фрицах. К тому же, несмотря на обещания Гитлера, немцы так и не смогли вторгнуться в Англию. Все помнили выступления фюрера: "Не беспокойтесь... мы придем". Но вермахт так и не пришел. Пришли ящеры. В маленькую комнатку здания естественных наук дуврского колледжа, где работал Дэвид, вновь вернувшийся к изучению радара ящеров, вошел Бэзил Раундбуш. Усатый пилот что-то насвистывал, но Гольдфарб не узнал мелодии; в любом случае слова наверняка похабные. Появление Раундбуша заставило Дэвида вспомнить о месяцах, проведенных в Брантингторпе. Он оторвался от осциллоскопа и сказал с шутливым негодованием: -- Все время, пока я играл в пехотинца, меня не оставляла уверенность, что ты умер и больше не будешь действовать мне на нервы своими песенками. -- После небольшой паузы он добавил: -- Сэр. Раундбуш достойно воспринял шутку Дэвида. Оскалившись, словно лев, только что заваливший зебру, он ответил: -- Умер? Произошло нечто куда более страшное: меня повысили в чине. -- Да, сэр! Самый знаменитый капитан авиации Раундбуш, сэр! -- вскричал Гольдфарб, вскочил на ноги и отдал столь неистовый салют, что едва не вывихнул руку. -- О, нельзя ли приглушить звук, -- добродушно попросил Раундбуш. -- Давай лучше займемся делом. -- Давай, -- кивнул Гольдфарб. Насмешничество помогало ему скрыть восхищение, переходящее в благоговение. Во время службы в пехоте ему не раз приходилось подвергаться опасности. Однако вовсе не мастерство на поле боя помогло Дэвиду уцелеть. Пули и осколки носились вокруг и находили свои жертвы случайным образом. Если тебе везло, они в тебя не попадали. Если нет -- ты погибал или становился калекой. Но Бэзил Раундбуш остался в живых после множества боевых вылетов, причем ему приходилось воевать против ящеров, чьи самолеты и оружие гораздо эффективнее самолетов людей. Конечно, без везения здесь не обошлось, но пилоту истребителя в отличие от пехотинца одной удачи не достаточно. Ты должен в совершенстве владеть своим ремеслом, иначе никакая удача тебе не поможет. А Раундбушу не просто удалось выживать. Крест "За летные боевые заслуги", который он носил на офицерской гимнастерке, являлся ярким тому свидетельством. Бэзил обычно не любил хвастаться -- разве что перед официантками, -- но Гольдфарб слышал, что Раундбуш сумел сбить один из громадных транспортных кораблей ящеров, в котором мог поместиться целый полк. Рядом с ними транспортные "Дакоты", которые ВВС Великобритании начали получать от американцев незадолго до вторжения ящеров, напоминали игрушечные модели из дерева и бумаги -- а "Дакоты" были на порядок лучше английских транспортных самолетов. Именно за этот подвиг Раундбуш получил крест. И вот что он сказал: "В Лондоне сидит куча проклятых дураков. Красотки должны ненавидеть их всех до одного -- они думают, что размер важнее техники. И хотя у транспортного корабля размер кита, у него нет пушек, чтобы вести ответную стрельбу. Сбить истребитель ящеров -- несравнимо сложнее". Гольдфарб посмотрел на дождь, льющий со свинцового неба, и сказал: -- Если бы ящеры были умнее, они бы напали на нас сейчас. Мы не увидим их самолетов при такой тяжелой облачности, тумане и дожде, а они благодаря радарам могут летать совершенно спокойно. -- Они не любят холодную погоду, -- ответил Раундбуш. -- Я слышал, что они вторглись в Англию после того, как были вынуждены отступить в СССР. Красные применили бомбу из взрывчатого металла, и ящерам пришлось спасать свои чешуйчатые задницы. -- Он фыркнул. -- Нельзя позволять политикам принимать решения -- человек ты или ящер. -- Теперь, когда мы одержали победу, я даже рад, что они на нас напали. -- Гольдфарб показал на электронную аппаратуру, заполнявшую полки и столы лаборатории. Среди обломков самой разной аппаратуры попадались и неповрежденные приборы, которые удалось снять с самолетов и машин, доставшихся англичанам практически целыми после отступления ящеров. Бэзил Раундбуш в ответ развел руками. -- Как мне кажется, -- сказал он, -- перед нами стоят две задачи. Во-первых, использовать устройства, которые достались нам в рабочем состоянии. Во-вторых, разобрать поврежденные приборы на части, чтобы собрать два работающих из четырех сломанных. -- Было бы неплохо понять, как эти проклятые штуки работают, -- заметил Гольдфарб. К его удивлению, Раундбуш покачал головой. -- Вовсе не обязательно, по крайней мере сейчас. Краснокожие индейцы не имели понятия о том, как плавить металлы или производить порох, но они быстро научились стрелять в захватчиков. Сейчас у нас такая же задача: необходимо научиться использовать устройства ящеров в войне против них. А понимание придет потом. -- Краснокожие индейцы так и не поняли, как работает огнестрельное оружие, -- и что с ними стало? -- возразил Дэвид. -- В отличие от нас краснокожие индейцы не имели понятия о научных исследованиях и производстве, -- покачал головой Раундбуш. -- К тому же мы и сами были близки к внедрению радара, когда появились ящеры. У нас уже имелся радар: конечно, не такой эффективный, как у ящеров, но он существовал -- тебе об этом известно больше, чем мне. Кроме того, мы и немцы начали разработку реактивных двигателей. Было бы интересно полетать на их "мессершмитте", чтобы сравнить его с нашим "метеором". -- Интересно, где сейчас Фред Хиппл, -- вздохнул Гольдфарб. -- И жив ли он. -- Боюсь, что нет, -- ответил Раундбуш и заметно помрачнел. -- Я не видел Фреда после налета ящеров на Брантингторп. Наверное, он погиб вместе с другими офицерами в казарме. Во всяком случае, его не было среди нас, когда нашу команду собрали вновь. -- Я тоже ничего о нем не слышал, -- грустно ответил Гольдфарб. -- Меня отправили в пехоту. -- Ну, полковника авиации так легко в пехоту не заберешь, к тому же Фред Хиппл им бы сразу объяснил, кто они есть, -- проворчал Раундбуш и вздохнул. -- С другой стороны, его могли и не послушать. К сожалению, до войны никто всерьез не относился к реактивным двигателям. -- Но почему? -- спросил Гольдфарб. -- Ведь очевидно, что такой двигатель гораздо эффективнее. Как ни крути, "спитфайр" не может состязаться с "метеором". -- Совершенно верно. Я летая на обеих машинах. Раундбуш задумался, собираясь с мыслями. Он прекрасно соображал -- когда хотел. К тому же он был красивым и смелым. Когда у Гольдфарба случались приступы плохого настроения, он находил это сочетание удручающим. Раундбуш продолжал: -- Причин несколько. Мы сделали крупные вложения в поршневые двигатели, причем не только в заводы, которые их производят, но и в течение почти сорока лет исследовали оптимальные условия их работы. Кроме того, поршневые двигатели доказали свою надежность. Только очень смелый человек решится на такой кардинальный шаг, как переход на новый тип двигателей. Или нужно попасть в отчаянное положение. -- В этом что-то есть, -- ответил Гольдфарб. -- Против немцев мы бы попытались добиться превосходства, выжимая дополнительные пятьдесят или сто лошадиных сил. Немцы пошли тем же путем. В противном случае "мессершмитты" оказались бы в небе Англии гораздо раньше. Но в борьбе с ящерами необходимо изобрести что-то принципиально новое, иначе мы проиграем войну. -- Это очевидно, -- согласился Бэзил Раундбуш. -- А теперь перейдем к делу: сумеем ли мы установить радар ящеров на один из наших самолетов? Они небольшие и достаточно легкие. В случае успеха мы сможем видеть так же далеко, как и они. -- Мне кажется, это вполне возможно, если у нас будет достаточное количество радаров, -- ответил Гольдфарб. -- Они потребляют немного энергии, и нам удалось определить их рабочее напряжение и частоту -- примерно две третьих от наших стандартов, ближе к тому, что предпочитают американцы. Мы все еще работаем над калибровкой системы определения расстояния, кроме того, мы еще не решили, стоит ли устанавливать радары на земле, чтобы усилить эффективность противовоздушной обороны. Иногда бывает очень полезно вовремя засечь приближение авиации ящеров. -- Тут ты прав, -- неохотно признал Раундбуш. -- Но с другой стороны, ракетам ящеров, наверное, будет труднее засечь собственные радары, которые, ко всему прочему, еще и защищены от помех. Во время воздушного боя это может сыграть решающую роль. -- Но и на земле это существенно. -- Гольдфарб вспомнил первые дни вторжения ящеров, когда вражеские ракеты безошибочно находили английские радарные установки и уничтожали их. -- Уж лучше пытаться обнаружить их бомбардировщики в бинокль, чем пользоваться нашими радарами. -- В бинокль? Старина, уж лучше искать их в небе через монокль. -- Раундбуш изобразил олуха аристократа, по сравнению с которым Берти Вустер выглядел королем философов. Выпучив глаза, он выразительно посмотрел на Гольдфарба. -- Это разозлит пилота, не так ли? -- Я знаю, что ты давно сошел с ума, -- парировал Гольдфарб. -- Сэр. Раундбуш перестал корчить рожи и заговорил без прежней гнусавости. -- Одно мне известно точно: я должен пропустить пинту, а лучше три, когда мы закончим работу. Как называется пивная, в которую ты меня затащил, там еще работают симпатичная блондинка и рыженькая красотка? -- "Белая лошадь", сэр. Не думаю, что Дафна -- так зовут блондинку -- все еще там работает; она навещала старых друзей. Гольдфарб знал, что Дафна беременна, но он не стал делиться информацией, с Бэзилом. Он не имел к этому никакого отношения. К тому же Раундбушу явно понравилась Сильвия. -- Значит, пойдем в "Белую лошадь". Ни за что бы не смог вспомнить название, даже за деньги. -- Раундбуш выразительно посмотрел на Гольдфарба. -- Впрочем, все остальное про эту пивную я помню. Да и пиво там вполне приличное. А рыженькая... Ах! -- И он поцеловал кончики пальцев, как итальянский комик. -- Очень мила. -- Не стану спорить, сэр. Вернувшись в Дувр, Гольдфарб изо всех сил пытался подружиться с Сильвией -- а еще лучше забраться к ней в постель. И хотя главную задачу он пока решить не сумел, она уже стала ему улыбаться. Теперь он мог распрощаться с мечтами попасть в квартирку Сильвии. Женщины имели обыкновение вешаться на шею Бэзилу Раундбушу -- и обычно он не знал, как избавиться от тех, кто его не интересовал. Если он захочет Сильвию, шансы на успех у остальных упадут до нуля. Вздохнув, Гольдфарб склонился над радаром. Работа не поможет забыть неприятности, но помешает слишком сильно из-за них переживать. В мире, который с каждым днем становился все более несовершенным, на другое рассчитывать не приходилось. * * * Поскольку первая бомба, которую создал персонал Металлургической лаборатории, была большой и круглой, ее назвали Толстой Леди. Лесли Гровс смотрел на металлические обводы с таким восхищением, словно они принадлежали Рите Хейуорт [Звезда Голливуда сороковых годов]. -- Джентльмены, я ужасно горжусь всеми вами, -- заявил он. -- Теперь нам остается совсем немножко -- создать еще одну. Физики и техники удивленно посмотрели на него, а потом принялись смеяться и аплодировать. -- Мы даже начали беспокоиться, генерал, -- сказал Энрико Ферми. -- Мы не привыкли к похвалам с вашей стороны. Другой человек счел бы его слова за оскорбление, но Гровс отнеся к ним совершенно спокойно. -- Доктор Ферми, когда война закончится и Соединенные Штаты одержат победу, я буду превозносить вас до небес и даже выше. А до тех пор у нас слишком много работы, чтобы тратить время на комплименты. -- Никому и в голову не придет обвинять вас в излишней чувствительности, -- вмешался Лео Сцилард, вызвав новые раскаты хохота. Гровс даже заметил, как быстрая улыбка промелькнула по лицу Йенса Ларссена, который стал еще более мрачным и неразговорчивым с тех пор, как вернулся из Ханфорда и обнаружил, что программа создания бомбы успешно продвигается вперед без его участия. Гровс прекрасно понимал, какое это может вызвать раздражение, но так и не смог придумать надежного средства от меланхолии. Однако сейчас это не слишком его беспокоило. У него были совсем другие приоритеты. -- Я не шутил, друзья мои. При работе над первой бомбой нам не пришлось решать некоторые проблемы: англичане передали нам плутоний, который выделили им польские евреи, те получили его от немцев, при помощи русских отнявших взрывчатый металл у ящеров. В следующий раз нам придется действовать полностью самостоятельно Сколько времени потребуется на создание следующей бомбы? -- Теперь, когда задача уже один раз решена, будет легче; нам не придется повторять прежние ошибки, -- сказал Сцилард. Все, в том числе и Гровс, принялись дружно кивать головами. Любому инженеру известно, как трудно сделать опытный экземпляр. -- Нам не хватает совсем немного плутония на вторую бомбу, -- сказал Ферми. -- Но после того как она будет создана, все запасы будут исчерпаны. Однако производство плутония постепенно увеличивается. Учитывая, что вскоре будет запущен третий реактор, мы сможем делать несколько бомб в год. -- Именно такие слова я и хотел услышать, -- ответил Гровс. Он и сам знал все это по отчетам, но совсем другое дело -- услышать подтверждение выкладкам на бумаге от человека, который отвечает за работу реакторов. -- Теперь, когда у нас есть бомбы, -- заявил Сцилард, -- возникает следующий вопрос: как доставить их к месту назначения? -- Он махнул короткой рукой в сторону Толстой Леди. -- Нашему созданию придется сесть на диету, если она решит путешествовать на самолете, а ящеры успеют сбить любой наш бомбардировщик задолго до того, как он достигнет цели. Ученый был прав по обоим пунктам. Толстая Леди весила около десяти тонн -- бомбардировщик не мог нести такой груз. К тому же любой летательный аппарат, способный подняться в воздух, сразу же привлекал пристальное внимание ящеров. Гровс не представлял себе, как можно существенно уменьшить размеры и массу бомбы, но не сомневался: бомбы вовсе не обязательно доставлять по воздуху -- что бы ни думало по этому поводу люфтваффе. -- Я обещаю вам, доктор Сцилард: когда придет время, мы решим и эту проблему, -- сказал он и не стал больше развивать тему. Он не хотел, чтобы план доставки бомбы к месту назначения стал всеобщим достоянием. В отличие от войны с японцами и немцами система безопасности сейчас оставляла желать лучшего; впрочем, ему было трудно представить себе мерзавца, способного выдать тайну американского атомного оружия ящерам. Но Гровс был инженером и понимал, что его воображение имеет пределы. То, что казалось невозможным ему, другим могло показаться самым обычным делом. -- А как мы вообще вытащим ее отсюда? -- спросил техник. Он работал на реакторе и не участвовал в извлечении плутония и производстве бомбы. Гровс ткнул пальцем в деревянную тележку, на которой стояла Толстая Леди. У нее были колеса. Техник смутился. На самом деле ему не следовало смущаться. Перемещение при соблюдении полной секретности груза весом в десять тонн -- достаточно серьезная задача, в особенности если груз начинен сложной аппаратурой. Однако Гровс нашел ответы на большинство вопросов. К концу недели необходимо решить оставшиеся. Впрочем, перевозить очень тяжелые предметы человечество научилось .еще во времена фараонов. -- Наша бомба готова, -- сказал кто-то. -- А когда сделают бомбу немцы? И когда смогут взорвать вторую бомбу русские? Как насчет японцев? -- Если других вопросов нет, класс свободен, -- серьезно объявил Гровс. Послышался смех, на который он и рассчитывал. -- Немцы отстают от нас совсем незначительно. И если бы не... несчастный случай, они бы нас опередили. Информация, которой поделился Гровс, попала к нему не из первых рук. Большую часть он получил от Молотова, когда тот побывал в Нью-Йорке. Гровс не знал, каким образом она стала известна Молотову. В прошлом русские не раз ошибались относительно немцев, о чем им приходилось горько сожалеть. Гровс подробно рассказал о том, что произошло с немецким реактором, когда ученые попытались достичь критической массы. И хотя немцы недостаточно заботились о безопасности, проблема состояла еще и в том, что управление реактором не всегда зависело от объективных факторов. -- А русские? -- осведомился Энрико Ферми. -- Они первыми взорвали бомбу, но с тех пор от них давно не было никаких известий. -- Они утверждают, что у них будет бомба к весне, -- ответил Гровс. -- Я бы не стал на них особенно рассчитывать. Они получили большую фору, когда вместе с.немцами украли плутоний у ящеров. Благодаря этому они сумели быстро сделать первую бомбу. А потом... -- Он покачал головой. -- У России нет необходимой технологической и научной базы, чтобы самостоятельно довести дело до конца. Во всяком случае пока. -- И сколько им потребуется времени? -- спросили сразу трое. -- Ну, я не знаю -- может быть, в пятьдесят пятом году, -- совершенно невозмутимо ответил Гровс. Все снова рассмеялись. Конечно, он понимал, что русские решат проблему гораздо быстрее, но относительно следующего вторника он мог не беспокоиться. -- А японцы? -- спросил Лео Сцилард, словно опасался, что Гровс о них забудет. -- Чего ждать от них? Гровс развел руками. -- Доктор Сцилард, я не имею ни малейшего представления, что вам ответить. Они сумели продвинуться довольно далеко -- в противном случае ящеры не стали бы уничтожать Токио. Но мы не знаем, что сталось с их проектом, сколько ведущих ученых погибло, каковы их дальнейшие перспективы. Не стану вам лгать, нашей разведке почти ничего не известно. Сцилард кивнул. -- Мы понимаем, генерал. К сожалению, люди часто делают вид, что знают гораздо больше, чем в действительности. Приятно видеть, что вы с нами откровенны. Первый комплимент, который Гровс получил от Сциларда за время их совместной работы. Однако генерал пожалел, что не может дать венгерскому физику более уверенный ответ. Японцы тревожили Гровса. До Пирл-Харбора Соединенные Штаты не принимали Японию всерьез: _там живут не белые_. Впрочем, не важно, какого цвета японцы -- белые, желтые или ярко-синие, -- их военные корабли ни в чем не уступают американским, а самолеты даже превосходят американскую авиацию. Да, они маленькие ублюдки с выступающими зубами и раскосыми глазами, но тот, кто думает, что японцы не умеют воевать -- или обладают отсталой военной техникой, -- столкнется с жестокими разочарованиями [Японская военная техника развивалась крайне негармонично. Да, флот. Да, один (на всю войну) очень неплохой истребитель. Но вооружение сухопутных войск оставляло желать лучшего, а воспринимать японские танки как боевые машины мог только безграничный оптимист. -- Прим. ред.]. -- Что-нибудь еще? -- спросил Гровс. -- Да, -- сказал техник, который интересовался, как они вытащат бомбу наружу. -- Как насчет стрелки, на которой написано "этим концом вверх"? -- Какой стрелки? -- удивился Гровс и тут только сообразил, что техник его дразнит. -- Умник, -- проворчал генерал сквозь всеобщий смех. Гровс не обижался. Он прекрасно понимал, что направленные против него выпады помогают команде сплотиться и работать с полной отдачей. До тех пор пока они стараются изо всех сил, он не станет на них обижаться. Он оставил ученых и техников одних, чтобы они могли на свободе посмеяться над ним, и вышел на воздух. Изо рта шел пар. На западе высились побелевшие Скалистые горы. В Денвере уже несколько раз шел снег, но не в последнюю неделю. Гровс рассчитывал, что такая погода продержится еще некоторое время. Ему даже думать не хотелось о том, что придется перевозить Толстую Леди, когда земля покроется льдом и снегом. Впрочем, и эту задачу он решит, если потребуется. На самом деле заставить бомбу двигаться -- не так уж сложно, а вот остановить... Инженерам фараона не приходилось беспокоиться из-за снега. "Повезло паршивцам", -- подумал Гровс. В его офисе, находившемся в научном центре, было довольно холодно. Однако Гровс относился к этому спокойно. Совсем как медведь, собирающийся залечь в спячку, он нагулял достаточное количество жира и мог не бояться холода. Во всяком случае, так он себе говорил. Гровс снял с полки атлас и открыл его на карте Соединенных Штатов. Без самолетов им не удастся доставить бомбу в самое сердце территории, занимаемой врагом. Значит, необходимо отправить ее в такое место, которое находится на границе. Учитывая сложившуюся ситуацию в войне между людьми и ящерами, трудности не казались непреодолимыми. Где они взорвут Толстую Леди после того, как вывезут ее на грузовике из Денвера? Решение будут принимать другие -- его обязанности заканчиваются на погрузке бомбы в поезд. Однако он продолжал размышлять о ее судьбе. Его взгляд постоянно возвращался к одному и тому же месту. Нигде в стране не было такого мощного железнодорожного узла, как в Чикаго. Конечно, ящеры перерезали многие ветки, но до сих пор поезда могли добраться до окраин города с севера или востока. Поскольку в районе Чикаго продолжаются ожесточенные бои, если взорвать там бомбу, погибнет множество ящеров. Он кивнул. Да, Чикаго -- подходящее место. Может быть, _самое_ подходящее. А где взорвать вторую бомбу? Пока не понятно. Оставалось надеяться, что ящеры понесут максимальные потери. * * * Остолоп Дэниелс не первый раз видел, как в Чикаго идет снег. Однажды, в 1910 году -- или в 1911-м? -- во время открытия сезона. Точно он не помнил. Во всяком случае очень давно. Местная команда еще не играла на "Ригли Филдс", матчи тогда проходили на старом стадионе. Впрочем, когда снег идет в апреле, ты знаешь, что скоро все переменится, и погода станет достаточно жаркой и влажной, даже для человека, родившегося на Миссисипи. Но сейчас создавалось впечатление, что зима пришла всерьез и надолго. -- Ни газового, ни парового отопления, -- ворчал Остолоп. -- Нет даже приличного камина. Прошлой зимой было то же самое, порядочная гадость, скажу я вам. Слишком холодно. -- С вами не поспоришь, лейтенант, -- ответил сержант Малдун. -- Хорошо еще, что ящерам это тоже не в радость. -- Тут ты прав. Серьезная причина, чтобы полюбить снег, но у меня почему-то не получается, если ты понимаешь, о чем я. -- Остолоп вздохнул. -- Моя шинель -- неплохая штука, но я бы предпочел гулять без нее. -- Да. -- Шинель Малдуна была не такой новой, как у Дэниелса, и от нее сильно несло нафталином. Возможно, она хранилась где-то еще со времен предыдущей войны. Однако сержант умел во всем находить положительную сторону. -- У нас нет хорошего камина, лейтенант, зато, видит бог, полно дров. -- Это правда, -- кивнул Дэниелс. Каждый второй дом в Чикаго -- а в некоторых районах каждый первый -- был разрушен. И в тех местах, где огонь не уничтожил все, что могло гореть, сохранилось много топлива. Сейчас взвод располагался в одном из таких районов Чикаго: поблизости не осталось ни одного целого здания. С тех пор как началась зима, американцам удалось продвинуться вперед на пару миль. Ящеры прекратили наступление; теперь они только оборонялись. Людям приходилось платить кровью за каждый отвоеванный дом. Впрочем, от холода была еще одна польза -- запах гниющей плоти становился менее отвратительным. Повторяющиеся сражения на одном и том же участке земли привели к возникновению ландшафта, хорошо знакомого Дэниелсу -- и Малдуну -- еще по Франции 1918 года. Даже землетрясение не приводило к таким чудовищным разрушениям, как бесконечные артиллерийские обстрелы. Однако во Франции, стоило выбраться из города, как ты сразу попадал на природу. Конечно, развороченные взрывами поля не радовали глаз, но видеть ужасающие разрушения в местах, где еще недавно проживало столько людей... -- И еще одно, -- заметил Остолоп, -- я больше не верю в привидения. -- Он подождал, пока раздастся несколько удивленных голосов, после чего пояснил: -- Если бы привидения существовали, они бы сейчас орали благим матом, глядя на то, что мы сделали с Чикаго и кладбищами их предков. Однако я не видел ни одного возмущенного привидения -- значит, их не существует. Откуда-то из глубины территории открыла огонь американская артиллерия. Остолоп прислушался к свисту пролетающих над головой снарядов -- ободряющие звуки, совсем не похожие на вой бомб, обрушивающихся на твою голову. Снаряды разрывались примерно в двух милях южнее развалин дома, в котором расположился взвод. Здесь грохот разрывов был едва слышен. Остолоп состроил гримасу. Они с сержантом Малдуном знали причину. -- Газ, -- проговорил сержант так, словно съел что-то тухлое. -- Верно. -- Именно газ стал одной из главных причин, заставивших ящеров приостановить наступление на Чикаго, но у Дэниелса применение отравляющих веществ не вызывало энтузиазма. -- Мы устроили в Чикаго ад -- гибнут и ящеры, и люди. Стоит ли удивляться, что здесь нет привидений? Полагаю, сейчас они боятся нас больше, чем мы их... -- Он почесал в затылке. -- Черт подери, ты помнишь слова песни, которую пел во время прошлой войны Ирвинг Берлин? "Оставайся в родных местах" -- да, правильно. Там еще дьявол говорит своему сыну, чтобы тот не появлялся на земле, поскольку там хуже, чем в аду. Может быть, дьявол знал, о чем говорил? -- Вполне возможно, -- кивнул Малдун. -- Но у нас нет выбора: либо мы делаем то, что делаем, либо ящеры превратят нас в рабов. -- Это точно, -- согласился Дэниелс. -- Кстати, ты мне напомнил -- пора проверить посты, вдруг ящеры придумали какую-нибудь гадость. -- Хорошая мысль, -- отозвался Малдун. -- Между войнами я вошел во вкус, и мне понравилось жить на свете. Хотелось бы продолжить это занятие. Но вам, лейтенант, следует быть поосторожнее. Ящеры видят в темноте, как кошки. -- Да, я помню, -- вздохнул Остолоп. -- Уж не знаю, глаза у них такие или специальные приборы. Не имеет значения. Они видят в темноте, это факт, а как -- не наше дело. Большинство офицеров имели пистолеты 45-го калибра. Остолоп служил сержантом и рядовым слишком долго, не мог привыкнуть к новому оружию и не расставался с пистолет-пулеметом Томпсона. Он немного постоял у развалин дома, в котором расположился взвод, чтобы глаза привыкли к царящей вокруг темноте. Дэниелс не обладал зрением кошки, да и прибора, улучшающего зрение, почему-то никто ему не выдал. Небо полностью затянули тучи, единственным источником света служили тлеющие очаги пожаров -- огромный Чикаго все еще продолжал гореть. Траншеи ящеров начинались примерно в полумиле к югу от позиций американцев. Между ними обе стороны расставили сторожевые посты и натянули колючую проволоку. По странной прихоти судьбы вокруг раскинулись кварталы домов, где жили представители среднего класса. Их развалины делали ничейную землю еще более опасным местом, чем поля Франции в 1918 году, -- для снайперов здесь был настоящий рай. "Как будто война и так недостаточно плоха -- отравляющие газы, танки, снаряды, самолеты, пулеметы и прочее дерьмо, -- думал Остолоп. -- Но нет, ты еще должен опасаться проклятых снайперов, которые только и ждут момента, чтобы всадить тебе в голову пулю, когда ты снимаешь штаны, чтобы облегчиться". Есть вещи, которые никогда не меняются. Один из его дедов воевал за армию северной Виргинии во время войны Штатов -- он тоже жаловался на снайперов. Обходя часовых, Остолоп шел по маршруту, который позволял ему большую часть времени оставаться под прикрытием стен: он не собирался облегчать снайперам жизнь. Он разработал несколько маршрутов для проверки постов и никогда не пользовался одним и тем же более двух раз подряд. И следил за тем, чтобы часовые тоже принимали самые жесткие меры предосторожности. Его усилия не пропали зря. За последние несколько недель ни один из его солдат не пострадал от снайперской пули. -- Кто идет? -- послышался негромкий, но угрожающий оклик. -- Кэп Энсон, -- назвал Остолоп пароль. -- Как дела, Джейкобс? -- Вы, лейтенант? -- Часовой тихонько рассмеялся. -- Уж если вы берете имена бейсболистов для пароля, то почему никогда не выбираете Димаджио, Фокса или Мела Отта, о которых мы столько слышали. Вечно вы называете старичков, игравших в незапамятные времена. Остолоп вспомнил, как впервые услышал о Кэпе Энсоне, еще когда был совсем мальчишкой. Неужели с тех пор прошло так много времени? Ну, если честно, то да. -- Ящерам известно о современных игроках, и они могут вас обмануть, -- ответил он. -- Да, конечно, но и мы можем забыть имена старых игроков, -- заметил Джейкобс. -- И тогда начнем друг в друга стрелять. "Неужели я так же разговаривал со своими офицерами во Франции?" -- спросил у себя Остолоп. Если подумать, именно так и разговаривал. Американские солдаты всегда отличались болтливостью -- с этим не поспоришь. Так было раньше, и с тех пор ничего не изменилось. Стоит только вспомнить, как в дедовские времена называли офицеров. Он вздохнул и сказал: -- Сынок, если ты не хочешь, чтобы твои друзья в тебя стреляли, не забывай пароль, вот и все дела. -- Да, конечно, лейтенант, но... -- Джейкобс забыл об иронии и принялся всматриваться в темноту. -- Что там такое? -- Я ничего не слышал, -- ответил Дэниелс. Однако его голос прозвучал едва слышно. Уши давно служили Остолопу и успели состариться. А Джейкобсу едва исполнилось девятнадцать. Он больше думал членом, чем головой, но слух у него был отменный. Дэниелс убедился, что находится в укрытии. Джейкобс указал направление, откуда доносился звук. Остолоп ничего не видел, но встревожился. Дэниелс выбрал кусок штукатурки размером с кулак и взвесил его в руке. -- Будь готов, парень, -- выдохнул он. Джейкобс приятно удивил его, не спросив: "К чему?" Лишь поудобнее перехватил винтовку и кивнул. Остолоп швырнул кусок штукатурки. Он упал футах в тридцати, ударившись, судя по звуку, о кирпичную трубу. Со стороны ничейной земли застрочили автоматы ящеров, пули ударялись в трубу. Джейкобс и Дэниелс открыли огонь по вспышкам. -- Мы его достали? -- нетерпеливо спросил Джейкобс, вставляя новую обойму в свой "спрингфилд". -- Похоже, гаду конец, -- ответил Остолоп. В ушах все еще звенело от грохота выстрелов. -- К сожалению, далеко не всегда удается так быстро решить проблему. А теперь нужно найти для тебя новую позицию. Мы только что сообщили ящерам, где ты находишься. -- Да, лейтенант, -- сказал Джейкобс. -- Сам я об этом не подумал, но... пожалуй, нужно срочно рвать когти. Дэниелс вздохнул. Он привык мыслить стратегически в отличие от многих других. -- Нужно соблюдать осторожность, -- прошептал он. -- Если мы не прикончили сукина сына, он постарается пристрелить нас. Кажется, там должен быть дом, -- он показал правой рукой на запад, -- до него около ста ярдов. Я попробую туда сбегать. Если ящер начнет в меня стрелять, постарайся заставить его замолчать. -- Да, лейтенант, конечно, -- ответил Джейкобс. Остолопу вдруг показалось, что солдат нарочно меняет слова местами -- видимо, он так развлекался. Дэниелс пополз на животе, словно рептилия, к развалинам соседнего дома. Часть второго этажа уцелела, что делало здание почти уникальным -- отличный наблюдательный пункт, пока ящеры не сообразят, что там кто-то есть. Тогда они вполне могут запустить ракету или даже сбросить бомбу, чтобы уничтожить дом. В нескольких футах впереди кто-то быстро пробежал мимо. Остолоп застыл на месте, но оказалось, что это всего лишь крыса. Воображение быстро дорисовало картину -- толстый довольный зверек, вроде тех, каких он видел в окопах во Франции. Лучше не думать о том, чем они питаются. Ему удалось благополучно добраться до соседнего здания. Ящеры так и не открыли стрельбу, похоже, они с Джейкобсом прикончили вражеского лазутчика. В доме царила тишина. Когда Остолоп начал подниматься по лестнице на второй этаж, она слегка закачалась. Зато из окошка наверху открывался отличный вид. Дэниелс вернулся к Джейкобсу: -- Все в порядке. Пойдем со мной, я покажу тебе твой новый пост. -- После того как солдат устроился на новом месте, Остолоп сказал: -- Я объясню твоему сменщику, где тебя найти. -- Ладно, хорошо, лейтенант, -- ответил Джейкобс. Когда Остолоп во второй раз приблизился к прежней позиции Джейкобса, ящер, устроившийся где-то на ничейной земле, выстрелил в него. Дэниелс упал лицом вниз, над ним со свистом проносились пули и с визгом отскакивали от кирпичных стен. -- Ах ты, подлый маленький ублюдок, -- пробормотал Остолоп, нажимая на курок, чтобы дать понять ящеру, что он все еще здесь. Противник принялся стрелять в ответ. Несколько минут они обменивались длинными очередями, а потом Остолоп отступил; ящер, наверное, тоже. "Ладно, ящер, -- подумал Дэниелс. -- Летом ты имел преимущество. А теперь, когда наступили холода, мы вышвырнем твою чешуйчатую задницу из Чикаго. Подожди и сам увидишь". * * * Тосевитский птенец перекатился по полу лаборатории, которая стала его домом с тех самых пор, как Томалсс начал о нем заботиться. Прошло некоторое время, и детеныш перекатился снова, а потом еще раз. И все три раза в одном направлении. Томалсс пришел к выводу, что он начинает понимать, что такое _направление_. Его ужасно интересовал любой прогресс, поскольку маленькое существо развивалось очень медленно. По стандартам Расы птенцы тосевитов вообще не должны были превращаться в Больших Уродов, оказавшихся удивительно опасными противниками. Если бы детеныши тосевитов оказались в изоляции от тех, кто за ними ухаживает, ни один из них не выжил бы. У Расы сохранилось немало историй о диких птенцах, вылупившихся из яиц, о которых забыли, и успешно доживших до взрослого возраста, -- многие такие рассказы имели вполне достоверные подтверждения. Среди тосевитов аналогичных историй он почти не встречал, и они больше походили на легенды, чем на факты. Что-то зашуршало -- маленькое существо взяло в руку кусочек целлофана, случайно оказавшегося на полу. Томалсс быстро наклонился и вытащил мусор изо рта тосевита. -- Это несъедобно, -- сказал он строгим голосом -- во всяком случае он надеялся, что голос прозвучал строго. Детеныш рассмеялся. Все, что попадало ему в руки, он засовывал в рот, и Томалссу приходилось постоянно за ним следить. "Просто удивительно, почему все Большие Уроды не отравились и не задохнулись", -- не уставал повторять Томалсс. Он взял птенца на руки -- опять весь мокрый. Томалсс отнес его на стол, где лежали куски ткани, впитывающие (хотя бы частично) влагу. Детеныш довольно залопотал. Иногда Томалссу казалось, что эти звуки напоминают щелканье и шипение языка Расы. Конечно, если бы птенец находился среди Больших Уродов, он бы издавал совсем другие звуки. Похоже, тосевиты обладают лингвистическими способностями. После того как Томалсс закончил мыть птенца, тот принялся издавать воющие звуки, означавшие, что он хочет есть. Томалсс дал ему пососать из бутылочки, а потом принялся ходить взад и вперед, держа детеныша на руках. Маленькое существо безуспешно сражалось со сном. Наконец Томалсс удовлетворенно вздохнул и положил птенца на мягкую подстилку, где тот спал. -- Хвала Императору, -- пробормотал Томалсс, поскольку птенец при этом не проснулся. С тех пор как он начал ухаживать за маленьким тосевитом, Томалсс стал измерять свое свободное время его сном. Даже в тех случаях, когда Томалсс покидал лабораторию, он всегда носил на поясе монитор. Если Большой Урод начинал кричать, ему приходилось срочно возвращаться и успокаивать его. К сожалению, никто не мог заменить Томалсса -- только он обладал необходимыми умениями. Не успел он на несколько шагов удалиться от подстилки, на которой лежал птенец, как другой психолог, самец по имени Тессрек, постучал когтями по дверной ручке, показывая, что хочет войти. Томалсс разрешил, и Тессрек тут же спросил: -- Как сегодня обходится с тобой юный тосевит, _мать_? -- И он приоткрыл рот, показывая, что шутит. Томалссу его шутка смешной не показалась. Он уже много раз слышал ее от своих коллег. Многие из них, как и Тессрек, заимствовали слово "мать" из того тосевитского языка, который знали лучше. Получалось, что Томалсс не просто самец, который несет яйца, но еще и тот, у кого вылупился Большой Урод. -- У существа все в порядке, спасибо. Оно становится более подвижным и разумным. Впрочем, Томалсс прекрасно понимал: тосевитскому птенцу еще далеко до того, на что способен птенец Расы в тот момент, когда раскалывается скорлупа яйца. Однако насмешка коллеги над птенцом была равносильна неуважению к научным трудам Томалсса, и он приготовился защищать свою работу изо всех сил. Теперь рот Тессрека приоткрылся иначе -- он демонстрировал отвращение. -- Какое вонючее маленькое существо, -- заметил Тессрек. -- Ну, ты исчерпал все свои комплименты? -- холодно осведомился Томалсс. Они с Тессреком имели одинаковый ранг, что усложняло дело: поскольку ни один из них не должен был демонстрировать формальное уважение, им никак не удавалось скрыть взаимную неприязнь. Томалсс продолжил: -- Мои хеморецепторы не воспринимают никакого сильного запаха. Возможно, я просто привык. -- Не совсем правда, но Томалсс не собирался откровенничать с Тессреком. -- Вероятно, все дело в том, что ты вынужден проводить столько времени рядом с маленьким тосевитом, -- ответил Тессрек. -- И это притупило восприятие твоих хеморецепторов -- или даже уничтожило их. -- Вполне возможно, -- не стал спорить Томалсс. -- Пожалуй, ты прав, я провожу здесь слишком много времени. Мне даже не удается систематизировать собранные данные. -- Он обратил оба глазных бугорка на Тессрека. -- Кстати, ты мог бы отлично подойти на роль моего помощника. -- Я? -- Тессрек даже отпрянул назад. -- С какой стати? Должно быть, ты сошел с ума. -- Вовсе нет, коллега. Разве не ты занимался изучением тосевитского самца Бобби Фьоре, чьи совокупления с тосе-витской самкой, доставленной на наш корабль в исследовательских целях, и привели к появлению этого птенца? У тебя есть -- как говорят Большие Уроды? -- да, семейная связь, именно так. -- У меня нет никаких связей с уродливым маленьким существом! -- сердито ответил Тессрек. -- Тосевитский птенец -- твоя проблема и твоя ответственность. И в случае необходимости я готов повторить свои слова высокому начальству. Прощай. -- И он быстро вышел из лаборатории. У него за спиной Томалсс широко открыл рот -- иногда у шуток тоже бывают зубы. Он сделал свое предложение, чтобы заставить чесаться у Тессрека место под чешуей, до которого никак не добраться. Но сейчас после некоторых размышлений Томалсс понял, что это очень даже неплохая мысль. Ему необходима помощь в работе с тосевитским птенцом, и Тессрек -- самая подходящая кандидатура на роль его заместителя. Продолжая смеяться, он взял телефон и связался со старшим психологом. Глава 17 Сэм Игер ходил взад и вперед по вестибюлю военного госпиталя. Умеют ли местные врачи принимать роды? Большинство пациентов госпиталя -- мужчины... Откуда у врачей необходимый опыт? Возможно, медики принимали роды у своих жен? Только на это и оставалось надеяться. Из операционной донесся сдавленный крик. Игер так сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони, прикусил губу и ощутил во рту солоноватый вкус крови. Это кричала Барбара, изо всех сил стараясь вытолкнуть ребенка в мир. Ему ужасно хотелось быть рядом с ней, взять за руку, сказать, что все будет хорошо. (Пожалуйста, Господи, пусть все будет хорошо!) С другой стороны, он знал, что либо расстанется с завтраком, либо упадет в обморок, если увидит, как мучается его жена. Он начал ходить еще быстрее, сожалея, что у него нет сигареты, чтобы хоть немного успокоиться и занять руки. В южной части Миссури ему удалось выкурить несколько трубок, там выращивали табак. Но как только он узнал, что Барбара должна со дня на день родить, он тут же вернулся в Хот-Спрингс. Роберт Годдард отпустил его -- теперь Сэм перед ним в долгу. Барбара вновь закричала, теперь уже громче. Мужчина не должен слышать, как мучается его жена. Но что ему оставалось делать -- в операционную его не пускали, а достать где-нибудь бутылку виски и напиться... Нет, он не мог так поступить. Нужно оставаться здесь и набраться терпения. В некотором смысле сражаться даже легче. Во время боя опасность грозит ему лично, и у него есть возможность хотя бы частично контролировать ход событий. А сейчас он ничем не мог повлиять на происходящее. Может быть, хуже всего было то, что он не слышал слов врачей и медицинских сестер, до него доносились лишь крики Барбары. Он не знал, должна ли она так кричать, все ли идет нормально или возникли осложнения? Никогда еще Сэм Игер не чувствовал себя таким беспомощным. Он сел на жесткий стул и попытался расслабиться, словно ему предстояло выйти с битой против знаменитого подающего, способного швырять мяч с огромной силой. Он постарался отрешиться от всего, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце перестало колотиться с бешеной быстротой. "Так-то лучше", -- подумал он. В следующее мгновение Барбара издала новый звук, нечто среднее между криком и стоном. Казалось, она пытается сделать огромное усилие -- приподнять автомобиль, например. Сэм вскочил на ноги, забыв о бесплодных попытках расслабиться. Еще немного, и он превратится в мяч, посланный твердой рукой Хэнка Гринберга. Барбара вновь и вновь издавала странный пугающий звук. Потом, примерно на минуту, наступила тишина. -- Пожалуйста, Господи, пусть с ней все будет в порядке, -- пробормотал Сэм. Он не умел молиться; обращаясь к Богу, он просто просил его о том, что ему больше всего хотелось получить. И в следующее мгновение раздался пронзительный сердитый вопль, значение которого не вызывало сомнений: "что это за место и какого дьявола я здесь делаю?" У Сэма подогнулись колени, но, к счастью, он стоял рядом со стулом, и неожиданно оказалось, что он сидит. Вращающиеся двери распахнулись. Из операционной вышел врач, успевший снять марлевую повязку с лица; на белом халате виднелись следы крови. В одной руке он держал небрежно свернутую сигару, а в другой -- самое маленькое существо из всех, что Сэму доводилось видеть. Врач протянул сигару Сэму. -- Мои поздравления, сержант, -- сказал он. -- У вас родился замечательный мальчик. Я его еще не взвешивал, но думаю, он потянет на семь с половиной фунтов. У него все пальчики на руках и на ногах и хорошие легкие. И чтобы доказать его правоту, ребенок громко завопил. -- Б-б-б-б... -- Сэм сделал глубокий вдох и заставил себя говорить внятно: -- Как Барбара? С ней все в порядке? -- Она отлично справилась со своей задачей, -- улыбаясь, ответил врач. -- Вы хотите на нее взглянуть? -- Когда Игер кивнул, доктор протянул ему ребенка. -- Вот. Почему бы вам не взять своего сына? "Своего сына". От этих слов у Сэма вновь едва не подогнулись колени. Он засунул сигару в карман брюк и несмело протянул руки к ребенку. Врач показал ему, как следует держать младенца, чтобы головка не болталась, как рыба, вытащенная из воды. Теперь он мог пройти через двери, которые совсем недавно были для него закрыты. В операционной пахло потом и уборной; сестра уносила ведро с какой-то гадостью. Да, процесс появления человека на свет выглядит не слишком привлекательно. Сын пошевелился на руках Сэма, и тот едва его не уронил. -- Давай его сюда, -- велела Барбара, лежавшая на операционном столе. -- Мне показали его всего на пару секунд. Голос ее звучал едва слышно. Да и выглядела она не лучшим образом. Лицо побледнело и осунулось, под глазами появились темные круги. Кожа блестела от пота, хотя в операционной было прохладно. Сэм решил, что если он сыграет два матча в один день при тридцатиградусной жаре и девяностопроцентной влажности, то будет выглядеть примерно так же. Сэм показал Барбаре ребенка. Улыбка, появившаяся у нее на лице, на время прогнала усталость. -- Дай его мне, -- попросила она, протягивая руки. -- Если хотите, можете его покормить, -- сказал врач из-за спины Сэма. -- Пожалуй, лучше не откладывать. Теперь мало искусственно вскормленных детей. -- Наверное, вы правы, -- ответила Барбара. -- До войны большинство моих приятельниц не кормили детей грудью. Бутылочки казались всем удобнее и гигиеничнее. Но теперь их негде взять... -- Она сдвинула простыню, накрывавшую верхнюю часть ее тела. На мгновение Сэма удивило, что она обнажила грудь перед доктором. Потом он посоветовал себе не быть идиотом. Не следовало забывать, что этот человек помогал их ребенку появиться на свет и для него не осталось никаких тайн. Барбара приложила сына к груди. Малыш знал, что нужно делать. В противном случае люди давно бы вымерли, как динозавры. Мальчик тихонько причмокивал -- совсем как теленок или поросенок на ферме, где вырос Сэм. -- Как вы решили его назвать? -- спросил врач. -- Джонатан Филипп, -- ответила Барбара. Сэм кивнул. Не самое необычное имя -- в честь его отца и отца Барбары, -- но и не самое худшее. Если бы родилась девочка, они назвали бы ее Кэрол Паулетта, в честь своих матерей. -- Жаль, что мы не можем сообщить нашим родителям о рождении внука, -- сказал Сэм и добавил: -- Проклятье, неплохо бы сообщить им о нашей свадьбе или хотя бы о том, что мы живы. Я и сам не знаю, что стало с моими родителями; насколько мне известно, ящеры оккупировали Небраску в самом начале вторжения. -- А я бы хотела, -- заявила Барбара, сев и обернувшись простыней, как тогой, -- чего-нибудь поесть. У меня такое ощущение, будто две последние недели я копала траншеи. -- Никаких проблем, -- заверил ее доктор. И тут же в операционную вошла сестра и вкатила столик, на котором стояли тарелка с большим бифштексом и двумя печеными картофелинами, еще одна с тыквенным пирогом и две большие чашки. Показав на чашки, доктор извинился: -- Я знаю, в них должно быть шампанское, но мы налили вам наше лучшее домашнее пиво. Считайте, что это жертвоприношение войне. -- И он подкатил столик поближе к Барбаре. Поскольку жена продолжала кормить Джонатана, Сэм взялся за вилку и нож, иногда отрезая по кусочку мяса и для себя. Ему еще никогда не приходилось кого-нибудь так кормить. Барбара радостно улыбалась ему -- для нее это тоже было в новинку. Она действительно сильно проголодалась, еда исчезла с тарелки с поразительной быстротой. Домашнее пиво, как доктор и обещал, оказалось вкусным и довольно крепким. -- Если алкоголь попадет в молоко, Джонатан, наверное, опьянеет? -- Вполне возможно, -- ответил врач. -- И будет крепче спать. Не думаю, что вас это огорчит. "И как мы будем жить в одной комнате, -- вдруг понял Сэм, -- мужчина, женщина и ребенок". Впрочем, другие люди как-то справляются -- значит, и у них все будет в порядке Потом он вспомнил, что ему необходимо вернуться в Миссури. Он решил, что это нечестно по отношению к ним с Барбарой, но не знал, что с этим можно сделать. Нет, не совсем так. Он знал. Знал, что ничего сделать нельзя. Барбара закончила есть, и сестра унесла поднос. Сэм стал ждать, когда она вернется к Барбаре с креслом на колесиках, но потом сообразил, что из-за отсутствия электричества лифты не работают. -- Барбара не сможет подняться по лестнице, -- запротестовал он. -- Она справится, -- возразил врач. -- Люди гораздо сильнее, чем кажутся на первый взгляд. Впрочем, мы не позволим ей подниматься по лестнице. Мы с вами, сержант, сумеем донести вашу жену. И они решили эту задачу при помощи пожарной переноски, приспособленной для медицинских целей. Когда они поднялись на четвертый этаж, оба задыхались. -- Если бы не торжественность события, я бы предпочла подняться сама, -- сказала Барбара Она решила сама добраться до их с Сэмом комнаты. Правда, она с трудом ковыляла и так широко расставляла ноги, словно последние двадцать лет провела в седле. Страха вышел из своей комнаты посмотреть, что делается в коридоре. Раскраска его тела оставалась неизменной -- он все еще считал себя капитаном корабля. Для него не существовало официальной раскраски американского пленного. Он быстро подошел к сестре, которая держала на руках ребенка. Она невольно отступила на шаг, словно хотела защитить мальчика. -- Все в порядке, -- быстро сказал Сэм. -- Мы друзья. Пусть посмотрит на Джонатана. Сестра с некоторым сомнением показала Страхе мальчика. Сэм заметил, что ящер смутился. -- Это тосевитский птенец? -- спросил он на своем шипящем языке. -- Маленький, а не Большой Урод. -- И он широко открыл рот, радуясь собственной шутке. Барбара ответила на его родном языке: -- Капитан, этой _мой_ птенец, и он совсем не уродлив. -- И она кашлянула в знак подтверждения. Игер также кашлянул, показывая, что согласен со словами жены. С точки зрения грамматики предложение было построено несколько нестандартно, но Страха его понял. -- Семейные привязанности, -- сказал Страха, словно напоминая себе. -- Уверяю, я не хотел вас обидеть. По тосевитским меркам он настоящий образец красоты. -- О чем он говорит? -- поинтересовался врач. -- Он утверждает, что у нас получился хорошенький ребенок, -- ответил Сэм. Он скептически относился к искренности Страхи, но ящер занимал слишком высокое положение, чтобы с ним спорить. К тому же -- если не считать несколько преувеличенных представлений о собственных достоинствах и значимости, характерных для многих ящеров, -- он был неплохим парнем. -- Ходить я могу, но стоять на одном месте трудно, -- сказала Барбара по-английски. -- Мне нужно прилечь. Она с трудом преодолела последние метры и открыла дверь в комнату. Сестра последовала за ней с ребенком на руках. Но прежде чем Барбара успела скрыться за дверью, появились Ристин и Ульхасс, пожелавшие взглянуть на ребенка. Они вели себя вежливее, чем Страха, но их явно распирало любопытство. Когда Джонатан открыл рот, чтобы закричать, Ристин воскликнул: -- У птенца нет зубов! Как он будет есть, если у него нет зубов? Барбара закатила глаза. -- Если бы у ребенка были зубы, он не смог бы питаться моим молоком, -- с чувством ответила она. -- Верно! Вы, тосевиты, сами кормите своих птенцов, -- задумчиво проговорил Ульхасс. -- Не сомневаюсь, что вы сделаете все необходимое для этого маленького -- кстати, он самец или самка? -- существа, выдающегося представителя своей расы. -- Спасибо, Ульхасс, -- сказала Барбара, -- но если мне придется простоять на ногах еще минуту, я превращусь в лежащего представителя своей расы. И она вошла в комнату, которую они с Сэмом теперь будут делить с сыном. Сестра внесла ребенка. -- Если потребуется какая-то помощь, позови меня, -- сказала она и вручила ребенка Барбаре. -- Удачи тебе, милая. -- С этими словами она ушла, закрыв за собой дверь. Сэму, несмотря на заверения сестры, вдруг показалось, что он, его жена и их ребенок остались единственными людьми во всем мире. Он вздохнул. Сумеет ли он справиться с такой ответственностью? Затем он сообразил, что задает бессмысленный вопрос. Ведь Джонатан и Барбара останутся здесь, а он вернется в Миссури. Барбара положила Джонатана в кроватку, которую Сэм купил в комиссионном магазине в Хот-Спрингс. Колыбелька была совсем маленькой -- хотя после ее появления в комнате стало не повернуться, -- однако ребенок не занял и половины отведенного ему места. Барбара с тихим стоном опустилась на кровать. -- С тобой все в порядке, дорогая? -- с тревогой спросил Сэм. -- Думаю, да, -- ответила она. -- Но я не уверена. Мне еще не приходилось рожать детей. Неужели я должна чувствовать себя так, словно по мне проехал паровой каток? -- Я знаю об этом еще меньше, чем ты, но если верить моей матери, именно так и должно быть. -- Хорошо. Мне хочется немного отдохнуть, пока ребенок спит, а потом, если он не проснется, я бы приняла душ. Благодарение небесам, источники дают нам горячую воду -- никогда еще я не чувствовала себя такой грязной. Это была тяжелая работа. -- Я люблю тебя, милая. -- Он наклонился и поцеловал ее в щеку, а потом повернулся и сурово погрозил пальцем Джонатану. -- А ты, парень, помолчи немного. -- Он рассмеялся. -- Вот, я уже показываю нашему сыну, кто здесь босс. -- А это и так ясно -- он. -- Барбара закрыла глаза. Сэм уселся на единственный стул, имевшийся у них в хозяйстве, а Барбара почти сразу заснула. Ее медленное, глубокое дыхание странным образом сливалось с быстрыми, неровными вдохами Джонатана. Ребенок спал беспокойно, постоянно ерзая, иногда принимался сосать простыни или одеяло. Периодически Игер подходил, чтобы на него посмотреть. Он пытался понять, на кого похож Джонатан, однако ни к какому определенному выводу так и не пришел. Ребенок казался ему каким-то сплющенным. Даже голова. Впрочем, врач и сестры ничего не сказали, значит, все в порядке. Примерно через час Барбара потянулась и сказала: -- Он похож на маленького ангела, правда? Пойду, помоюсь. Постараюсь долго не задерживаться. Если он проснется, возьми его на руки. Сэм об этом как-то не думал. Он собирался покинуть Барбару на неопределенный срок, но она женщина. Считается, что именно женщины должны ухаживать за детьми. А что он будет делать, если Джонатан заплачет? Джонатан заплакал. С минуту он лежал тихо, пофыркивая и постанывая, а потом завыл, как сирена, предупреждающая о налете авиации. Сэм подхватил его на руки, стараясь поддерживать головку, как показал ему врач, и сразу обнаружил, что ребенок мокрый. Рядом с колыбелькой лежала стопка пеленок; на комоде были приготовлены английские булавки. Сэм снял пеленку и обнаружил, что Джонатан не просто мокрый -- к пеленке прилипла какая-то масса. Сэм захлопал глазами: почему она имеет зеленовато-черный оттенок? Он не знал, но решил считать это нормальным, пока его не убедят в обратном. Он вырос на ферме и привык иметь дело с самой разной грязью. Сэм вытер сыну попку, отчего Джонатан завопил еще громче, сложил пеленку в виде треугольника и завернул в нее ребенка. Он умудрился уколоться только один раз, застегивая булавку, и посчитал это победой. Врач не сделал мальчику обрезание. Впрочем, Сэму его тоже не делали, поэтому он не стал тревожиться. Джонатан продолжал вертеться. -- Все в порядке, приятель, -- сказал Сэм, покачивая младенца на руках. Постепенно ребенок успокоился и заснул. Сэм осторожно положил его в кроватку. Мальчик не проснулся. Сэм чувствовал себя так, словно ему удалось поймать решающий мяч. Вскоре вернулась Барбара. -- Он _все еще_ спит? -- воскликнула она, взглянув на ребенка. Сэм показал эмалированное ведро, в которое бросил грязную пеленку. -- Я справился! -- объявил он и вдруг вспомнил про Остолопа Дэниелса -- интересно, что он сейчас делает? В последнее время из Чикаго приходили обнадеживающие новости, однако там все еще шли тяжелые бои. -- Как жаль, что завтра тебе нужно возвращаться, -- сказала Барбара, когда они укладывались в постель. -- Я бы и сам с удовольствием остался, -- вздохнул Сэм, передавая жене подаренную врачом сигару -- они курили ее по очереди. -- Но я ничего не могу поделать. Нам еще повезло, что доктор Годдард вообще меня отпустил. К тому моменту, когда он выполз из постели на следующее утро, Сэм уже сомневался в том, что ему не хочется уезжать. Теперь отъезд больше походил на спасение. Он предполагал, что Джонатан проснется ночью пару раз. Чего он никак не ожидал -- судя по ее несчастному виду, Барбара тоже, -- так это способности младенца будить их, не просыпаясь самому. Любой звук -- легкое сопение или всхлипывание -- моментально заставлял молодых родителей вскакивать с широко раскрытыми глазами. В большинстве случаев оказывалось, что они могли спокойно спать дальше. Сэм медленно одевался. Ему казалось, что будто он попал на дно океана и на него давит толща воды. Барбара выглядела и того хуже. -- Господи, -- хрипло пробормотал он, -- как жаль, что у нас нет кофе. -- Да, я бы тоже не отказалась от чашечки, -- вздохнула Барбара и с трудом улыбнулась. -- И все же во всем есть свои плюсы -- тебя не будет мучить похмелье, а я не стану тревожиться относительно твоей поездки. Нехватка спиртного пришлась кстати. -- Я уже забыл, когда в последний раз мучился от похмелья, -- проворчал Сэм, обнял жену и улыбнулся. -- И мне больше не мешает твой живот. -- Я все еще такая толстая... -- ответила Барбара. -- Надеюсь, что к твоему возвращению я похудею. -- Она покачала головой. -- Нет, не так, получается, что тогда я слишком долго тебя не увижу, а мне ужасно хочется, чтобы ты побыстрее вернулся. Я люблю тебя, Сэм, а Джонатану необходим отец. -- Да. Ребенок спал. Игер поцеловал кончик пальца и провел им по щеке мальчика. -- Пока, приятель. -- Он снова обнял Барбару. -- До свидания, дорогая. Я тоже тебя люблю. -- Вздохнув, Сэм выскочил из комнаты в коридор и торопливо зашагал к лестнице. У него за спиной послышался повелительный голос Страхи: -- Я должен заявить, что вопли твоего птенца мешали мне спать. Не сомневаюсь, что от них страдали и другие самцы Расы, живущие на этом этаже. Как долго мы будем терпеть ужасную какофонию? -- Ну, около шести месяцев, -- весело ответил Сэм. -- Это примерно год по вашему календарю, не так ли? Пока. Я возвращаюсь в Миссури, подальше от шума. И он начал быстро спускаться по лестнице, оставив за спиной недовольного капитана. * * * Георг Шульц крутанул пропеллер У-2. Пятицилиндровый радиальный двигатель Швецова сразу заработал. Из-за воздушного охлаждения он гораздо лучше чувствовал себя зимой, чем моторы других самолетов. Когда становилось особенно холодно, масло застывало, но сегодня погода была вполне приличной. Однако Людмила Горбунова не сомневалась, что зима еще преподнесет им немало неприятных сюрпризов. Шульц быстро отскочил в сторону. Людмила отпустила тормоза, и "кукурузник" покатил по неровной взлетной полосе. Когда самолет набрал достаточную скорость, она потянула рычаг управления на себя, и самолет начал медленно набирать высоту. Всякий раз, когда она поднимала в воздух свой маленький биплан, у нее возникало ощущение, что если бы она раскинула руки в стороны и побежала, то и сама могла бы взлететь. Воздушный поток от винта грозил заморозить щеки и губы -- все остальное лицо было надежно укутано от холода. Людмила сделала широкий разворот и полетела на юг. Георг Шульц уже ушел. "Наверное, направился в постель к Татьяне", -- насмешливо подумала Людмила. Но он прав: ей не на что обижаться. Она не хотела' Шульца и испытывала облегчение -- наконец он перестал к ней приставать. Она промчалась над линией укреплений к югу от Пскова, которые с таким напряжением строило гражданское население прошлым летом. Солдаты в окопах махали ей руками. Как водится, нашлась пара идиотов, которые стреляли в нее, -- они не верили, что в воздухе могут появляться люди. Людмила увидела несколько вспышек и даже услышала, как мимо просвистели пули. -- Вы думаете, я бабушка дьявола? -- прокричала она. Людмила почувствовала некоторое облегчение, хотя знала, что люди на земле ее не слышали. Иногда пули пролетали совсем близко от ее биплана, и Людмиле ужасно хотелось выпустить пару очередей по собственным окопам. Наконец она оказалась над территорией, которую контролировали ящеры. Она максимально увеличила скорость, хотя прекрасно понимала, что "кукурузник" быстро летать не может. Кое-кто из ящеров принялся в нее стрелять, но пули ее не доставали. Нет, их ей бояться не следует. Однако Людмила прекрасно понимала, что ящеры немедленно сообщат о ее появлении по радио, а вражеские зенитки гораздо опаснее автоматов. Миновав первую линию обороны врага, Людмила свернула на запад, потом на юг и вновь на запад. Затем она недолго летела в северо-восточном направлении. Опыт подсказывал, что только если траектория полета будет непредсказуемой, у нее появятся шансы благополучно вернуться домой. В нескольких километрах к югу от передовых позиций ящеров она заметила конвой -- несколько танков сопровождало колонну грузовиков, медленно катившую по грязной дороге. Теперь, когда на смену затяжным дождям пришел снег, дороги вновь стали проходимыми: грязь превратилась в ледяной наст. Однако внимание Людмилы привлекло совсем другое: танки и грузовики двигались на юг, удаляясь от Пскова. В колонне она заметила артиллерию, самоходные установки, а также пушки, захваченные у Красной Армии и у немцев. Она не стала подлетать к конвою слишком близко. На многих грузовиках были установлены пулеметы для стрельбы по низколетящим целям -- ей следовало держаться от них подальше. Убедившись, что они действительно движутся на юг, Людмила на максимальной скорости полетела назад. -- Что они делают? -- спросила она вслух. Если бы не толстые кожаные перчатки и шлем, она бы почесала в затылке. Ей еще никогда не приходилось наблюдать такого крупномасштабного отступления ящеров. Она промчалась над самыми кронами деревьев, ей вслед раздалось несколько выстрелов, но биплан уже был далеко. Людмила напряженно размышляла. После маневров за линией фронта она слегка потеряла ориентировку, но если она не ошиблась, то, пролетев немного на юго-восток, она окажется над другой дорогой. Вот, все правильно! Как и большинство дорог, соединявших советские города, она не была заасфальтирована. Людмила уже не удивилась, увидев, что по ней движется большая колонна техники ящеров. И тоже на юг! Точнее, на юго-юго-восток, в соответствии с направлением самой дороги, ведущей в сторону Даугавпилса, раньше находившегося на территории Латвии. Два года назад Советский Союз присоединил к себе эти земли. -- И что же они задумали? -- повторила Людмила свой вопрос, хотя уже знала ответ. Отступают от Пскова или отводят войска для нанесения удара в новом направлении. -- Но почему? -- задала она себе следующий вопрос. Людмила не верила, что ящеры посчитали Псков неприступным. Наверное, решили нанести удар на другом направлении. Она не могла выяснить, где они готовят новый удар, впрочем, это и не входило в ее обязанности. Ее дело -- доставить информацию тем, кто решает стратегические задачи. Людмила уже в который раз пожалела, что на "кукурузнике" нет радиопередатчика. Она вздохнула, вспомнив, что на многих советских самолетах и танках также отсутствует радиосвязь. Конечно, страна экономит на производстве и установке радиопередатчиков; к тому же не нужно готовить радистов, умеющих обращаться с рацией. Безграмотного крестьянина не так-то просто приспособить к относительно сложной технике. Ну а проблемы, которые возникают из-за отсутствия связи, -- что ж, всякий раз их как-то удается решить. Когда "кукурузник" побежал по посадочной полосе, ее никто не встречал. Людмила никогда не возвращалась так быстро. Ей пришлось оставить самолет у самой опушки леса, чтобы ящеры не заметили его с воздуха. Оставалось надеяться, что враг сейчас занят другими проблемами. -- Ничего, -- вздохнула Людмила, -- тут ничего не поделаешь. Она поспешила в город. К тому моменту, когда ей удалось добраться до Крома, она вспотела, летный комбинезон был очень теплым. Она наткнулась на Джорджа Бэгнолла, когда тот выходил на улицу. -- Что случилось? -- спросил он по-русски. Она тут же принялась рассказывать, сначала на русском, но потом, когда сообразила, что он не понимает, перешла на немецкий. -- Мне необходимо срочно повидать генерал-лейтенанта Шилла и советских командиров, -- закончила Людмила свой сбивчивый рассказ. Немецкий язык хорошо подходит для срочных сообщений. Даже если тебя не слишком хорошо понимают, настроение передается безошибочно. Бэгнолл кивнул. -- Да, им нужно поскорее узнать новости, -- согласился англичанин, положил руку ей на плечо и повел Людмилу за собой. Они быстро прошли мимо часовых и вскоре оказались в штабе. Людмила рассказала о том, что видела, на смеси русского и немецкого языков, которую использовала в разговоре с Бэгноллом. Александр Герман переводил с русского на немецкий для Шилла и с немецкого на русский для Николая Васильева. Все командиры пришли в возбуждение. Васильев стукнул кулаком по столу. -- Мы можем отбросить их от нашего города! -- закричал он. -- Мы уже и так ведем наступательные операции, -- возразил Шилл. -- Нам необходимо понять, _куда_ они направляются -- и зачем? Нужна информация. Я организую дополнительные вылеты авиации. -- Он потянулся к полевому телефону. Командиры не станут принимать серьезных решений, пока не получат дополнительной информации, -- это показалось Людмиле весьма разумным. Они с Бэгноллом оставили Шилла и партизанских вожаков обсуждать ситуацию и вышли на улицу. -- Вы правильно сделали, что вернулись так быстро, -- заметил Бэгнолл. -- Вы показали, что у вас много... -- Он никак не мог вспомнить подходящее слово ни на русском, ни на немецком. Людмила решила, что он имеет в виду инициативу. Она пожала плечами. -- Так требовали обстоятельства. -- И только после того, как слова прозвучали, она сообразила, что поступила необычно для советского солдата. "Ты делаешь то, что тебе приказали, и ничего другого. И тогда у тебя не будет неприятностей". Она успела заметить, что немцы требовали больше инициативы от своих младших офицеров. Относительно англичан она не могла сказать ничего определенного. -- Das ist gut, -- сказал Бэгнолл, а потом повторил по-русски: -- Хорошо. Людмила решила, что он одобряет проявление инициативы. Как и большинство советских граждан, она с недоверием относилась к этому понятию. Как сохранить равноправие, если одни люди будут расталкивать других? Но когда они вышли из темных коридоров Крома на улицу, она забыла об идеологических проблемах. Пока она рассказывала о своем полете, солнце выглянуло из-за туч, и его лучи отражались от снега, выкрасив весь мир ослепительно белой краской. Было не слишком тепло -- вот уже несколько месяцев стояли холода, -- но красота зимнего пейзажа завораживала. Должно быть, Бэгноллом владели схожие чувства. -- Вы не хотите прогуляться вдоль реки? Людмила взглянула на него краешком глаза. Да, он определенно верит в инициативу. Она улыбнулась. -- Ну, почему бы и нет? -- ответила она. Может быть, она питает слабость к иностранцам -- что может легко сойти за подрывную деятельность. Потом она покачала головой. Нет, Георг Шульц -- иностранец, однако ее от него тошнит. Возможно, ей просто нравятся _культурные мужчины_? В Советском Союзе их почти так же трудно отыскать, как иностранцев. Река Пскова замерзла, тут и там виднелись пробитые во льду дыры, возле которых пристроились рыбаки. Некоторым удалось поймать по несколько щук и лещей -- рыба лежала рядом на льду, чтобы все могли полюбоваться на их трофеи. -- Рыба здесь остается свежей всю зиму, -- заметил Бэгнолл. -- Да, конечно, -- ответила Людмила. Потом она сообразила, что в Англии зимы, должно быть, совсем не такие суровые, как в Советском Союзе. Через некоторое время он остановился и посмотрел на противоположный берег реки. -- Что это за церковь? -- спросил Бэгнолл. -- Кажется, она называется церковь Святых Козьмы и Дамиана в Примостье, -- ответила Людмила. -- Но это я должна задавать вам вопросы -- ведь вы пробыли в Пскове гораздо дольше меня. -- Вы правы, -- ответил он и смущенно рассмеялся. -- Но это ваша страна, я подумал, что вы должны знать такие вещи. Я слишком легко забываю, что Англию можно бросить в любом месте Советского Союза и она там просто потеряется. Людмила кивнула. -- После прихода ящеров я несколько раз летала в Швецию, Данию и Германию. -- Она не стала говорить, что ее пассажиром был Молотов. -- Они показались мне такими маленькими и такими... прибранными. Здесь так много земли, что мы сами не знаем, как с ней поступать. А в других странах все иначе. -- Да, вы правы, -- ответил Бэгнолл. -- У нас обычно проблема состоит в том, чтобы найти подходящий участок земли для реализации своих замыслов. -- После короткого колебания он рассмеялся. У него был приятный смех; даже когда Бэгнолл смеялся над собой, он делал это искренне. -- Оказался рядом с хорошенькой девушкой, а сам веду разговоры о церквях и земле. Наверное, я старею. Людмила посмотрела на него. Он всего на несколько лет старше, чем она, но... -- Вас еще рано отправлять в _мусорный ящик_, -- заявила она. Людмила не знала, как это звучит по-немецки, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить смысл своих слов на русском. Нечто похожее происходило, когда Бэгнолл подыскивал перевод для слова "инициатива". Когда Бэгнолл ее понял, он вновь рассмеялся и сказал: -- Тогда будем считать, что меня заставила так себя вести молодая огненная кровь. -- И он обнял ее за плечи. Когда Георг Шульц пытался ее лапать, Людмила всегда ощущала желание сбросить его руки, ей казалось, что он сейчас сорвет с нее одежду и повалит на землю. Бэгнолл не производил такого впечатления. Если она скажет "нет", он ее послушается. "Да, мне нравятся культурные мужчины", -- подумала Людмила. И поскольку она чувствовала, что может сказать "нет" в любой момент, она промолчала. Бэгнолл осмелел настолько, что наклонился и поцеловал ее. Она позволила его губам коснуться своих, но не ответила на поцелуй. Шульц бы ничего не заметил, а даже если бы и заметил, ему было бы все равно. Однако Бэгнолл ощутил ее сомнения. -- Что-то не так? -- спросил он. Людмила ничего не ответила, и он задумался. Потом стукнул себя по лбу ладонью, Людмила уже видела у него этот жест. -- Какой же я идиот! -- воскликнул он. -- У вас кто-то есть. -- Да, -- ответила она. В некотором смысле он не ошибся, хотя время, проведенное с Генрихом Ягером, измерялось часами, а еще они обменялись несколькими письмами. Затем, к собственному удивлению и смущению, Людмила разрыдалась. Когда Бэгнолл погладил ее по плечу, в его жесте не было ничего сексуального. Впрочем, когда кто-то кажется тебе привлекательным, ты всегда прикасаешься к нему со смешанными чувствами. Но он старался ее утешить. -- Что случилось? -- спросил Бэгнолл. -- Ты не знаешь, что с ним? -- Да, не знаю, -- ответила она. -- Я вообще ничего не знаю. Она посмотрела на его длинное лицо и увидела, что англичанин встревожен. Она бы никогда не стала рассказывать свою историю соотечественнику. А с иностранцем чувствовала себя в безопасности. Всхлипывая, мешая немецкие слова с русскими, Людмила рассказала Бэгноллу о том, что так долго от всех скрывала. К тому моменту, когда она закончила, у нее возникло ощущение, будто ее переехал поезд. Бэгнолл потер подбородок. Пальцы коснулись щетины: с лезвиями для бритья и горячей водой в Пскове было тяжко. Английский пилот что-то сказал по-английски. Людмила ничего не поняла. Увидев вопрос в ее глазах, он вновь перешел на смесь немецкого и русского: -- Вы ничего не делаете легко, не так ли? -- Верно. -- Она внимательно посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, о чем он думает. Задача оказалась непростой. Правду говорят об англичанах: они не посвящают других в то, что происходит у них в душе. По крайней мере, он не назвал ее предательницей и шлюхой за то, что она делила постель с немцем, когда они встретились в Берхтесгадене. А это уже немало. -- Значит, вы должны знать, что чувствует красавица Татьяна, -- он назвал ее "die schone Татьяна", и Людмила не смогла сдержать улыбки, -- когда встречается с Георгом Шульцем. -- Не исключено, хотя я сильно сомневаюсь, что она мне посочувствует. -- Она посмотрела Бэгноллу в глаза. -- Теперь вы знаете, почему я не могу, не хочу -- как это говорится? -- начинать роман с вами. "О чем ты думаешь? Твое лицо так же невозмутимо, как у Молотова". -- Да, теперь я понимаю, -- ответил Бэгнолл. В его голосе появилась грусть. Людмила почему-то почувствовала удовлетворение, хотя минуту назад сама сказала, что не хочет быть его любовницей. Тщательно подбирая слова, он продолжил: -- Наверное, ваш немец -- хороший человек, если ему удалось завоевать вашу любовь. "Ваш немец". Людмилу вновь захлестнуло чувство вины. Даже после полутора лет союза с нацистами против ящеров она не могла забыть вероломного нападения гитлеровской Германии. Но все остальное... Людмила встала на цыпочки и поцеловала Бэгнолла в колючую щеку. -- Спасибо вам, -- прошептала она. Он смущенно улыбнулся. -- Если вы будете так поступать, я быстро забуду о своих благородных намерениях. -- С вами я готова рискнуть. Существовало религиозное понятие, над которым Людмила, никогда не верившая в Бога, всячески посмеивалась. Однако теперь, впервые в жизни, она поняла, что такое отпущение грехов. И не важно, что это сделал англичанин, а не священник. Учитывая ее неверие в Бога, так даже лучше. * * * Тип, который зарабатывал на жизнь, показывая навозных жуков, говорил так быстро и взволнованно, что Нье Хо-Т'инг с трудом его понимал. -- Им понравилось, понравилось, говорю я вам! -- восклицал он, заглатывая очередной стакан самшу -- крепкого, трижды очищенного