- ...несколько  сотен  тысяч считаются  погибшими, как мы уже говорили
раньше.  Судя по всему, среди погибших оказался вице-президент Генри Уоллес,
для повышения морали посещавший рабочих в осажденном городе.
     Гровс негромко присвистнул  и выключил приемник. Вот это новость! Когда
несколько  месяцев назад он  в  последний раз видел ФДР,  президент выглядел
ужасно. Если он умрет, кто займет его место? Государственный секретарь, если
он еще жив?  То  есть  Корделл  Халл? Генерал  задумался. Он  всегда  считал
Уоллеса тупоголовым,  так что Халл -- более подходящий кандидат на должность
президента. Но будет лучше, если Рузвельт  умрет от  старости в возрасте ста
тридцати одного года.
     Гровс   вновь  включил   приемник.  Диктор  продолжал   рассказывать  о
чудовищных  событиях   в   Сиэтле.  Нечто  похожее  произошло   в   Берлине,
Вашингтоне,' Токио  и Мюнхене,  а  для  ящеров  --  в предместьях  Москвы  и
Бреслау,  а  также  в  Чикаго.  После  того  как он  несколько раз прослушал
описание  ужасов,  они   не  казались   менее  реальными,   но   воображение
отказывалось воспринимать происходящее во всей полноте.
     Во время Первой мировой войны  солдаты и офицеры провели четыре года  в
окопах -- тогда  считалось,  что  ниже  пасть  человечеству  уже невозможно.
Прошли  десятилетия,  и  люди   пошли  гораздо  дальше   --  начали  бомбить
гражданское   население.   За  сравнительно  короткий  срок  взорвано  более
полудюжины атомных бомб -- и нет никаких оснований считать, что люди и ящеры
остановятся. Скоро ли чудовищные грибовидные облака будут восприниматься как
должное теми, кто сумеет их пережить?
     -- Но  у  нас  нет выбора -- в противном случае  ящеры нас покорят,  --
вновь заговорил вслух Гровс.
     И  вновь  стены ничего не  ответили.  Впрочем,  он  не  нуждался  в  их
комментариях. Вторая бомба уже вывезена из Денвера. Когда придет время, люди
ее  используют, и  войска  ящеров понесут  огромный  урон. А  потом еще один
американский город превратится в огненный ад. Что останется от страны, когда
все будет кончено?
     Как  говорят врачи? "Операция  прошла  успешно,  но пациент умер". Если
ящеры наконец сдадутся, нам  останется  выжженная  земля, и  можно ли  будет
считать  это победой? Во всем  есть оборотная сторона. А если  ящеры покорят
человечество,  что тогда? Отомстить _потом_ мы не сможем -- если мы потерпим
поражение _сейчас_, это уже навсегда.
     -- Может  быть,  когда все будет кончено,  что-нибудь останется,  -- со
вздохом проговорил Гровс. -- Нужно сохранять надежду.
     * * *
     Вячеслав Молотов  не  любил совещаний,  которые начинались  в два  часа
утра. Сталин славился тем, что обожал поднимать своих помощников среди ночи.
Молотов  постарался скрыть неудовольствие. История, которую  он рассказал  о
ненасытных  капиталистах   и   инопланетных  империалистических  агрессорах,
помогала ему сохранять самообладание.
     Сталин вел себя дружелюбно, угостил водкой, стаканом чая (заваренным на
листьях с экстрактом  черники -- отвратительный  вкус!), пирожными с медом и
сигаретами из грубого русского табака.
     "Приговоренный  к  смерти  получает  возможность последний  раз  хорошо
поесть",  --  промелькнуло в  сознании  Молотова.  Иногда  после  нескольких
вежливых фраз Сталин начинал вести себя ужасно.
     Теперь генеральный секретарь  пил, ел и пускал дым в потолок  маленькой
комнаты в Кремле, которую особенно любил. Наконец он небрежно проговорил:
     --  Я  слышал  любопытные  новости  относительно  бомб  из  взрывчатого
металла, которые немцы и американцы использовали против ящеров.
     -- И что вас заинтересовало, Иосиф Виссарионович? --  спросил  Молотов.
--  Вас  беспокоит,  что  их  сделали  из  металла, который проклятый  немец
умудрился доставить в Германию через  Польшу?  Да,  очень досадно, но  мы не
ожидали, что он выживет.
     -- Ожидали! -- Сталин  произнес это слово  как ругательство;  гортанный
грузинский акцент придал ему угрожающий оттенок. -- Нет, мы уже давно знали,
что  он  доставил  металл по  назначению;  тут  уж ничего не поделаешь, но в
будущем нам не следует допускать подобных ошибок.
     "Интересно, -- подумал Молотов, -- сколько человек погибло и отправлено
в лагеря во искупление этих ошибок?"
     Сталин между тем продолжал:
     -- Нет, то, что  мне  удалось узнать, не имеет отношения  к взрывчатому
металлу.  Это  заслуга наших  усердных радистов,  прослушивающих частоты, на
которых ведут переговоры ящеры.
     --  Хорошо, -- кивая,  сказал  Молотов. --  К  сожалению,  мы  не можем
внедрить  к  ним  разведчиков,  так  что  перехват  их переговоров  остается
единственным источником  информации. -- Он подождал, но Сталин молчал. Тогда
Молотов спросил: -- Так что же удалось узнать нашим усердным радистам?
     В следующее мгновение лицо Сталина утратило кроткое  выражение  --  его
черты  исказила ярость. Глаза подернулись  туманом,  казалось,  на  Молотова
смотрела ядовитая змея. Молотов неоднократно наблюдал такие превращения -- и
всякий раз  испытывал страх. Когда взгляд генерального секретаря  становился
немигающим, случались чудовищные вещи.
     -- Вячеслав Михайлович,  -- прошипел Сталин, --  они узнали, что бомбы,
взорванные гитлеровцами и  капиталистами,  частично  сделаны из  взрывчатого
металла, украденного у ящеров, но другую часть они произвели сами.
     -- Что ж тут удивительного? -- ответил Молотов. -- Наши физики сразу же
сказали, что им  хватит  взрывчатого металла для производства одной бомбы --
вот  почему мы  первыми применили  это страшное оружие против ящеров прошлым
летом.
     Он  замолчал,  охваченный  досадой.  Редкий  случай -- слова  опередили
разум.
     -- Да, теперь я понимаю, что  мы  тогда оказались  в тяжелом положении,
товарищ генеральный секретарь, -- добавил он уже совсем другим тоном.
     -- В  самом  деле? -- Взгляд Сталина стал еще  более завораживающим. --
_Хорошо_. Очень хорошо. Но я хотел обратить твое внимание на другое. Нацисты
сами сделали взрывчатый  металл. Американцы тоже. -- Его голос стал тише. --
Почему же мы не в состоянии начать его производить?
     Молотов сглотнул.
     -- Иосиф  Виссарионович, наши физики с самого начала предупреждали, что
это очень медленный процесс, который  займет больше года, нескольких месяцев
не хватит.  -- На самом  деле они говорили о  двух или трех годах, возможно,
даже больше, но Молотов не сказал об этом Сталину. -- Нам пришлось сражаться
с  фашистскими захватчиками. В  результате  абстрактные научные исследования
отошли на задний  план. Нам необходимо догнать противника, но невозможно все
сделать сразу.
     --  Советский Союз нуждается в  новом оружии, --  заявил Сталин, словно
одного его  требования было  достаточно,  чтобы  взрывчатый  металл  тут  же
появился  на  столе рядом  с пирожными. -- Если  люди,  которые  в настоящий
момент занимаются  исследованиями, недостаточно компетентны, мы их уберем, а
на их место посадим других, лучше понимающих поставленную перед ними задачу.
     Молотов боялся услышать эти  слова с тех  самых пор, как Игорь Курчатов
признался, что на первом этапе  удастся сделать  только одну  бомбу. Молотов
считал, что уничтожение  группы Курчатова приведет  к полной  катастрофе: на
сегодняшний  день все,  кто разбирался  в ядерной  физике, жили в  тщательно
замаскированном поселке под Москвой. Если  ликвидировать  физиков, останутся
только  шарлатаны, которые  пообещают в  кратчайшие  сроки  создать  все что
угодно.  Советский Союз  не может себе позволить оказаться в  таком  тяжелом
положении.
     Осторожно, словно шагая по минному полю, он сказал:
     --  Они хорошие работники, но им нужно  время. Если их заменить,  новой
команде придется начинать все сначала.
     Всякий  раз,  когда  Молотов  возражал  вождю,  сердце  у него начинало
мучительно биться, на лбу выступал обильный пот.
     На лице Сталина отразилось нетерпение.
     --  Они  не сумели  выполнить работу в срок, а вы хотите  дать  им  еще
время?
     --  Они делают все, что в  их силах,  товарищ генеральный секретарь, --
ответил  Молотов,  пот  градом  катился по  его  лицу. -- Если бы не  бомба,
которую они сумели взорвать, ящеры уже  захватили бы Москву.  --  Молотов не
знал, продолжил бы  СССР сопротивляться ящерам после того, как правительство
во главе со  Сталиным переехало бы  в Куйбышев. Не исключено, что у него еще
будет шанс узнать.
     -- Они сделали одну бомбу, -- покачал головой Сталин. -- Нам нужно еще.
У Гитлера есть  бомбы, из чего следует, что родина в опасности, даже если мы
забудем о ящерах.
     -- Гитлер  не  станет  использовать свои бомбы  против нас,  пока ящеры
находятся между Германией и Советским Союзом, -- сказал Молотов. -- А к тому
времени, когда Польша будет очищена от врага, у нас уже появится своя бомба.
-- Он вскользь подумал об иронии ситуации -- грузин называет Россию родиной,
но у него не хватило смелости сказать об этом вслух.
     -- Черт побери Польшу! --  Сталин использовал чисто русское выражение с
сардонической улыбкой -- он  прекрасно понимал, как странно оно звучит в его
устах, но всячески демонстрировал, что считает себя русским. -- Как без бомб
мы сумеем очистить нашу землю от ящеров?
     -- Зима  --  наш лучший союзник, --  не сдавался  Молотов. -- Мы смогли
довольно далеко продвинуться к югу от  Москвы, наша армия ведет  наступление
на Украине. На западе и  севере ящеры  ослабили свои  позиции, чтобы усилить
давление на Германию.
     -- Из чего следует только  одно:  нас они  презирают, --  резко ответил
Сталин. --  Ящеры считают, что нацисты для них опаснее. А  с нами  они могут
покончить  в  любой момент. А почему они  так думают? Нацисты сделали  бомбы
сами, а мы, похоже, не  в силах решить эту проблему. Теперь стало  ясно, что
исход войны будет зависеть от бомб из взрывчатого металла.
     Молотов хотел напомнить, что ящеры отвели часть своих войск на севере и
западе еще до того, как выяснилось, что у нацистов есть бомбы из взрывчатого
металла, и что  наличие такой бомбы у  немцев оказалось  для  ящеров  крайне
неприятным  сюрпризом.  Однако  он  оставил  свои  возражения  при  себе.  И
промолчал  вовсе не  из-за  того, что  боялся  возразить Сталину, -- хотя не
стоило испытывать судьбу  лишний раз. В конечном счете генеральный секретарь
прав.  Все  будет зависеть  от  бомб.  Если  Советский Союз  сумеет наладить
производство, он выживет. Если нет, он попадет в руки ящеров или окажется во
власти немцев или американцев.
     Молотов не сомневался, что Курчатов и его группа _могут_ создать бомбы.
Более того,  он  знал, что в Советском Союзе нет людей, способных решить эту
задачу в более сжатые сроки.
     Сталин бросил на Молотова свирепый взгляд.
     -- У бездельников, которых вы собрали вместе, Вячеслав Михайлович, есть
еще шесть месяцев. Если они не сделают бомбу, им придется за все ответить --
и вам вместе с ними.
     Молотов облизнул губы. Сталин никогда не забывал  своих  угроз. Молотов
глубоко вздохнул.
     -- Товарищ  генеральный  секретарь, если таково  ваше условие, вызовите
людей из  комиссариата  внутренних дел, пусть они заберут меня прямо сейчас.
Группа Курчатова не сможет  сделать  бомбу  через  шесть  месяцев.  А других
ученых такого уровня у нас нет.
     Он  не хотел идти  на такой серьезный  риск.  Сталин мог и в самом деле
вызвать  НКВД,  и  у  Советского  Союза  тут  же  появился  бы  новый  глава
комиссариата  иностранных  дел. Но  только таким  способом  он  мог избежать
возмездия через шесть месяцев.
     Сталин  продолжал  смотреть   на  него,   но  теперь  его  взгляд  стал
задумчивым.  Молотов никогда  ему не  возражал. Вячеславу Михайловичу  стало
холодно и жарко одновременно, колени дрожали. Одно дело -- вести  переговоры
с Черчиллем  или даже Гитлером и совсем другое -- возражать Сталину, который
обладал всей полнотой власти и мог сделать с Молотовым что угодно.
     Наконец генеральный секретарь сказал:
     -- Ну, посмотрим.
     Молотов чуть не  сполз со  своего стула  на пол -- такое  облегчение он
испытал. Ему удалось одержать победу.
     Он  убедил лидера  своей  страны сохранить группу  Курчатова,  а заодно
оставить  жизнь и  ему. Победа далась ему нелегко, но  теперь  у  Советского
Союза появились шансы на победу в жестокой борьбе.
     * * *
     Лю Хань ненавидела пекинскую зиму. Она  родилась в сотнях  и  сотнях ли
южнее, где зима была достаточно суровой,  но здесь, выходя из  дома, Лю Хань
всякий раз вспоминала,  что на  западе раскинулась  монгольская  степь.  Она
натягивала  на себя кучу стеганой одежды и становилась похожа на закутанного
до самых глаз младенца в коляске, но все равно ужасно мерзла.
     Тем  не менее сегодня  вечером  она вышла из дома и  зашагала в сторону
Запрещенного  города. Там  находился дворец, в  котором устроились маленькие
чешуйчатые дьяволы, а прежде жили китайские императоры.  Пусть ледяной ветер
попробует  ее победить. Сегодня  она  хотела находиться поближе к  маленьким
чешуйчатым дьяволам.
     Она повернулась к Нье Хо-Т'ингу.
     -- Надеюсь,  у  их Императора  будет  замечательный день  рождения,  --
мрачно сказала она.
     -- Да. -- Его  улыбка больше  напоминала гримасу хищника.  -- Они самые
странные  существа  на  свете  --  я  имею  в виду  маленьких  дьяволов. Они
праздновали  день рождения  Императора -- который  называют "Днем птенца" --
шесть месяцев назад, летом. Как может  человек  --  или чешуйчатый дьявол --
иметь два дня рождения в год?
     --  Они  пытались  мне объяснить, когда я жила  в  их самолете, который
никогда  не  садится на землю, -- ответила Лю Хань. --  И что-то  говорили о
разных мирах и годах. Но я ничего не поняла. -- Она опустила голову.
     Время, проведенное  в самолете, который никогда не  садится на землю, а
потом в лагере  чешуйчатых дьяволов и в городе, показало  Лю Хань, насколько
она невежественна. Если  бы она всю жизнь прожила в деревне, как большинство
китайских женщин, она никогда бы об этом не узнала.
     -- Да, они пришли к нам из другого  мира, -- сказал Нье. -- Ты права. Я
не  думал о том, как это  может повлиять на дни рождения,  но если у  них не
такой год, как у нас...
     Лю  Хань  уже имела возможность убедиться в том, что иногда даже знания
оказывается  мало. Нужно еще  понимать, как  разные вещи увязываются  друг с
другом.  Отрывочные сведения порой  ничего  не  дают. А вот если  удается их
соединить, у тебя появляется преимущество.
     -- Сколько еще ждать? -- спросила она. Нье  вытащил  часы  из  кармана,
посмотрел на них и быстро убрал.
     -- Пятнадцать минут, -- ответил он.
     Сейчас не  следовало  показывать  другим, что у тебя есть часы, -- люди
могли  подумать, будто  ты стал прислужником  маленьких чешуйчатых  дьяволов
или, наоборот, являешься лидером  сопротивления, которому  необходимо  знать
точное время для координации действий своих товарищей.
     Пятнадцать  минут. Еще никогда  время не  текло так медленно -- если не
считать родов.
     -- А мы услышим песни,  которых ждем  с  таким нетерпением? -- спросила
она -- чужой ни за что не догадался бы, что она имеет в виду.
     --  О да, --  заверил ее Нье. -- Я уверен,  мой друг из "Большой винной
бочки" будет петь громко и чисто, а он не  единственный артист в хоре. -- Он
приглушил голос,  хотя продолжал соблюдать конспирацию. -- Эту песню сегодня
услышит весь Китай.
     Лю Хань  обхватила  себя  руками, становилось  все холоднее.  Если  все
пойдет  так,  как  она  рассчитывала,  очень  скоро она  отомстит  маленьким
чешуйчатым  дьяволам,  которые  причинили ей  столько  горя.  Мимо  пробежал
мальчишка с пачкой бумажных листов в одной руке и баночкой с клеем в другой.
Найдя гладкий  участок стены, он  быстро намазал его клеем и налепил  сверху
две полоски бумаги. И побежал дальше, разыскивая подходящие места для других
листовок.
     -- Отличная  идея,  --  заметила Лю Хань,  кивнув  в сторону маленького
оборвыша. -- Чешуйчатым дьяволам ничего не  узнать от мальчишек,  которые не
умеют читать. Они  смогут только рассказать,  что им  кто-то заплатил за то,
чтобы они налепили на стены листовки.
     --  Ну,  это элементарная  теория, -- сказал  Нье. -- Если  используешь
кого-то  для  подобной  работы,  то  чем меньше  он знает, тем лучше. --  Он
ухмыльнулся. -- Наши певцы подобраны точно так же. Если бы они догадывались,
какого рода песни им предстоит исполнить, некоторые из них тут же сменили бы
профессию.
     -- Да. -- Лю Хань задумалась о теории.
     Нье почти всегда  знал,  что нужно делать,  --  ему даже не приходилось
задумываться. Та штука, которую он называл теорией, давала ему ответы на все
вопросы, словно  в голове у него кто-то бросал кости, сообщавшие  правильные
решения. Получалось, что теория -- весьма полезный инструмент. Однако иногда
Нье не мог выйти за ее рамки, словно она не служила помощником, а  управляла
им. Коммунисты в лагере чешуйчатых дьяволов вели  себя точно так же. Лю Хань
слышала,  как  христианские миссионеры говорили,  что они  обладают истиной.
Коммунисты тоже претендовали на знание  истины.  Иногда с  ними трудно иметь
дело, даже с учетом того, что Лю  Хань  никогда  не сумела бы без  их помощи
нанести такой сильный удар по чешуйчатым дьяволам.
     Нье  Хо-Т'инг  небрежно постукивал  ладонью по  бедру.  Его  губы почти
беззвучно произносили слова:
     -- Восемь, семь, шесть...
     Когда  он произнес: "пять",  из-за  стен  Запрещенного  города: донесся
резкий звук.
     -- Рано,  --  покачал головой  Нье, --  но совсем  неплохо.  -- Улыбка,
которая расцвела у него на лице, противоречила укоризненной интонации.
     Как только он замолчал, раздался звук нового взрыва, а потом еще и еще.
Лю  Хань чувствовала  себя так,  словно проглотила  много стаканчиков самшу,
хотя с самого утра пила только чай.
     --  Мы  устроили Императору веселый  день  рождения, --  сказала  она и
кашлянула, подчеркивая важность своих слов.
     Взорвались еще  две  бомбы, затем  еще  одна,  и  наступила тишина. Нье
Хо-Т'инг нахмурился.
     -- В  Пекине мы приготовили восемь штук, -- сказал он. -- Возможно, два
часовых механизма не сработали, или  чешуйчатые дьяволы успели их обнаружить
прежде, чем они взорвались.
     Его  слова  заставили  Лю  Хань  вспомнить, что  бомбы  попали  в  дома
чешуйчатых дьяволов не  сами по себе.  Коммунисты обещали, что позаботятся о
семьях  мужчин,  которые погибнут  во  время шоу, и она  им  верила; в таких
случаях они уже не раз  доказывали, что держат  слово. Но  никакие деньги не
смогут  утешить жен и детей,  оставшихся  без  мужа и отца.  Она знала,  как
трудно жить тем, кто теряет семью. С ней такое случалось дважды.
     Если  бы   ей  в  голову   не  пришла  эта  идея,  многие  из   мужчин,
организовавших шоу для  ящеров, были бы сейчас живы и продолжали работать на
благо  своих  семей. Она  помрачнела.  Конечно,  чешуйчатые  дьяволы понесли
большой  урон,  и  это  оправдывает  ее поступок, но гордиться собой  она не
сможет.
     Зашипели сигналы тревоги маленьких чешуйчатых дьяволов. Из Запрещенного
города  донесся треск автоматных  очередей.  Начались  облавы  --  маленькие
чешуйчатые дьяволы стреляли в  невинных  людей (в официантов и слуг, которые
еще были живы).
     Неожиданно Лю  Хань  и  Нье  Хо-Т'инг остались  чуть  не  в одиночестве
неподалеку от стен Запрещенного города.  Жители  Пекина видели  немало войн.
Они знали:  как только начинается  стрельба  и звучат  взрывы,  лучше  всего
оказаться где-нибудь подальше. Лю  Хань  поспешила за  разбегающейся толпой,
нетерпеливо потянув Нье за собой.
     -- Ты права, -- смущенно  пробормотал он, когда Лю Хань сумела привлечь
его внимание.
     Они  свернули  в  узкий переулок, когда  один из  маленьких  чешуйчатых
дьяволов начал стрелять со стены Запрещенного города. Через мгновение к нему
присоединились  его  товарищи,  поливая   огнем  пустеющие   улицы   города.
Отступление превратилось в паническое бегство, отчаянно кричали раненые.
     -- Быстрее!  --  позвала Нье Лю Хань. -- Нам  необходимо уйти подальше.
Если они  пошлют  самцов  за пределы Запрещенного города,  те  будут убивать
всех, кто попадется им на пути.
     Нье  побежал, но  на  его  обычно  серьезном  лице  расплылась  широкая
усмешка.
     -- Что смешного? -- нетерпеливо спросила Лю Хань. -- Они нас убивают.
     --  Вот  именно,  --  ответил  он, но  она  ничего поняла, пока  Нье не
объяснил: -- Они сыграли нам на руку. Если чешуйчатые дьяволы начнут убивать
людей, которые  не имеют никакого отношения к  тем, кто взорвал  бомбы,  они
добьются  только  одного: вызовут ненависть  к  себе  со  стороны  населения
Пекина.  Теперь  даже  самые преданные лакеи  дважды  подумают,  прежде  чем
поддержать  своих  нынешних  хозяев.  Возможно,  они начнут  передавать  нам
полезную информацию. Чешуйчатые дьяволы поступили бы мудро, если бы не стали
никого убивать, нашли  бы виновных  и только  потом  нанесли  ответный удар.
Тогда они могли  бы заявить, что наказание нашло тех, кто его  заслужил.  Ты
понимаешь?
     Таким тоном -- словно  он школьный  учитель -- Нье говорил с ней, когда
знакомил с  постулатами теории. Он смотрел на  мир совершенно равнодушно, Лю
Хань еще никогда не доводилось встречать людей, которые могли столь спокойно
наблюдать за  бушующей вокруг  смертью.  Впрочем,  он ведь боевой командир и
должен всегда сохранять хладнокровие.
     --  Некоторое время  нам  придется  оставаться  в  тени, пока маленькие
чешуйчатые дьяволы не прекратят нас разыскивать.
     Нье Хо-Т'инг покачал головой.
     -- Нет. Теперь мы  будем постоянно  наносить им все новые удары,  чтобы
помешать сосредоточиться на поисках. Если мы сможем постоянно выводить их из
равновесия, они начнут совершать ошибки.
     Они  мчались  по  узеньким  переулкам  города. Лю Хань размышляла о его
словах.  Им  пришлось  держаться  за  руки, чтобы  толпа,  бегущая  от  стен
Запрещенного  города, не оторвала их друг от друга. "Пожалуй, Нье прав",  --
подумала  Лю  Хань.  Если  ты решил с кем-то бороться,  нельзя  нанести  ему
чувствительный  удар, а  потом стоять в  стороне и ждать, что он предпримет.
Нужно атаковать врага снова  и снова, не давая ему возможности прийти в себя
и развернуть ответные действия.
     -- Закройте скорее дверь! --  крикнул хозяин их дома, как только увидел
вернувшихся постояльцев. -- Что там происходит?
     -- Понятия  не имею, --  одновременно ответили Нье и Лю  Хань  и дружно
рассмеялись.
     Лю  Хань многому научилась у Нье Хо-Т'инга.  Теория --  полезная штука.
Если  бы  Лю Хань  показала,  что  ей  что-то известно,  хозяин  мог  бы  ее
заподозрить.
     Хсиа Шу-Тао сидел в  столовой. Рядом с  ним устроилась красивая молодая
женщина в шелковом платье с  множеством разрезов. "Как же она не замерзла до
смерти?"  -- подивилась Лю Хань. Между ними  стоял кувшин  с самшу.  Судя по
глупому выражению лица Хсиа, кувшин был далеко не первый.
     -- Все прошло хорошо? -- спросил он у Нье.
     --  Да, наверное,  --  ответил  Нье,  бросив  выразительный  взгляд  на
спутницу Хсиа.
     Она взглянула  на него  как кошка, которую погладили  против шерсти. Лю
Хань испугалась возможной утечки информации. Сможет ли  Хсиа держать язык за
зубами, когда  поднимется наверх, чтобы получше рассмотреть ее тело? Лю Хань
очень на это надеялась, но  когда играешь  по таким высоким ставкам, надежды
недостаточно, необходима уверенность.
     -- Присоединитесь к нам? -- спросил Хсиа Шу-Тао.
     -- Нет, спасибо, -- холодно ответил Нье Хо-Т'инг.
     Хорошенькая девушка что-то пробормотала своими накрашенными губками; Лю
Хань не сомневалась, что не комплимент.
     Лю Хань понравился ответ  Нье. Она не  хотела  сидеть за одним столом с
Хсиа, хотя сейчас его внимание занимала другая женщина.
     Они с  Нье Хо-Т'ингом двинулись к лестнице. Хсиа ухмыльнулся, глядя  им
вслед,  и она еще сильнее на него рассердилась.  На лестнице было холодно  и
темно.  Она споткнулась. Нье  успел подхватить ее  под  локоть,  и  Лю  Хань
удержалась на ногах.
     -- Спасибо, -- сказала она.
     -- Всегда рад  помочь, -- ответил он и рассмеялся над собой. --  Я веду
себя,  как настоящий  представитель буржуазии, правда?  Но мне действительно
приятно. Твоя идея, товарищ, прекрасно  сработала, и я бы не хотел, чтобы ты
сломала  ногу  как раз  в  тот  момент,  когда  все  только  начинается.  Ты
заслуживаешь награды.
     -- Спасибо, -- повторила Лю Хань.
     Ее комната находилась несколькими этажами выше, чем комната Нье, но она
промолчала,  когда он  стал  подниматься наверх вместе с ней. "Интересно, --
размышляла она, -- почему я ему ничего не сказала?"
     Возможно, решила отомстить Хсиа Шу-Тао за насмешки... или разгадка -- в
ощущении триумфа,  охватившем все ее существо: ей  наконец удалось отомстить
чешуйчатым  дьяволам.  А быть  может,  после долгого  перерыва она захотела,
чтобы в ее  постели  оказался  мужчина. У  него  хорошая  рука -- а  Лю Хань
отлично  знала, что  ей  нужно.  Конечно, потом  он  не  станет  ее ласкать.
Впрочем, очень немногие мужчины так поступают, но надежда всегда остается.
     Не так давно она сказала Нье, что не хочет делить с ним постель. Однако
оба словно забыли о ее словах.  Лю Хань открыла дверь в свою комнату. Уходя,
она  оставила лампу гореть,  чтобы  воздух  в холодной комнате  хоть немного
нагрелся.
     Даже после того, как она закрыла дверь комнаты, Нье Хо-Т'инг колебался.
     -- Все хорошо, -- сказала она. -- Все просто чудесно.
     И  тогда  он  улыбнулся. Такое  случалось  редко.  Улыбка  удивительным
образом преобразила его лицо. Оно перестало быть  жестким и напряженным. Нье
казался счастливым,  более  того  --  удивлялся своему  счастью,  словно  не
ожидал, что такое возможно.
     -- Здесь не слишком много места, чтобы лечь вместе, -- грустно заметила
Лю Хань. -- И даже под одеялом будет холодно.
     --  Тогда  мы  постараемся согреть  друг друга, --  сказал  он и  вновь
улыбнулся своей неуверенной улыбкой. Она  стала шире, когда Нье  увидел, что
Лю  Хань улыбается в  ответ. Он  посмотрел на маленькую бронзовую  лампу. --
Задуем ее?
     -- Зачем? -- ответила она. -- Мы же будем под одеялом.
     -- Верно.
     Однако Нье все же задул лампу, и комната сразу погрузилась в темноту.
     Лю Хань быстро высвободилась  из своих многочисленных одежек  и нырнула
под одеяла. Нье едва не наступил на нее, когда разделся и подошел к постели.
     Она задрожала, когда его руки пробежали по ее телу, от возбуждения и от
того,  что они оказались холодными. Но его тело  было теплым; Лю Хань бедром
ощутила  эрекцию.  Когда  она  прикоснулась к нему  рукой,  он  вздрогнул --
очевидно, по тем же причинам.
     Нье  поцеловал  ее, и  она погладила его по  щеке.  Его кожа  оказалась
удивительно гладкой, совсем  не такой,  как  у  Бобби Фьоре. Грудь Нье  была
совершенно  лишена волос --  ничего  похожего  на джунгли,  росшие  на  теле
американца. Когда она занималась любовью с Бобби в первый раз, волосы у него
на теле показались ей отвратительными. Потом она к ним привыкла.
     Теплые губы Нье коснулись ее  левой груди,  язык ласкал сосок.  Лю Хань
вздохнула и положила руку ему на затылок. И хотя ей нравились его ласки, они
напомнили Лю Хань о ребенке -- пусть это всего лишь девочка.
     Губы  Нье  переместились  к другой  груди,  а  пальцы  сжали  сосок  --
достаточно сильно,  чтобы доставить  удовольствие, не причиняя боли. Лю Хань
вновь вздохнула. Другая рука Нье  скользнула между ее ног, но  пальцы еще не
касались самых потаенных мест, лишь дразнили -- пока  она  не  забыла, что в
комнате холодно. Его не придется учить терпению, как Бобби Фьоре.
     Прошло некоторое время, и Лю Хань решила, что Нье слишком терпелив. Она
сомкнула  пальцы, мягко  оттягивая  назад  кожу.  Он  застонал  и  мгновенно
оказался  на  ней.  Она  раздвинула  ноги и выгнула спину,  чтобы помочь ему
войти.
     В комнате было так темно, что Лю Хань не видела лица Нье. Неважно.  Она
знала, что  в те мгновения, когда их  губы не  соединялись  в  поцелуе,  они
мучительно  продолжали  искать  новой  возможности  для  слияния.  Ее  бедра
равномерно поднимались  и  опускались,  усиливая  удовольствие, которое  она
испытывала.
     Она   дышала  так  часто,  словно  пробежала  большое  расстояние.  Нье
застонала содрогнулся, но продолжал  двигаться  до тех пор, пока Лю  Хань не
вскрикнула  не в силах сдержать свои чувства.  Только  после этого он улегся
рядом с  ней,  чтобы не раздавить ее своим весом,  из-за  которого  Лю  Хань
неожиданно начала задыхаться.
     Он коснулся ее щеки.
     -- Ты такая, как я себе представлял, но только еще лучше, -- сказал он.
     Его слова понравились и одновременно насторожили Лю Хань.
     -- Я не  буду твоей игрушкой  или  твоей --  как  ты говорил?  -- твоим
лакеем, да, кажется так, -- из-за того, что между нами произошло, -- заявила
она.
     Голос Лю Хань прозвучал неожиданно резко, но так даже лучше. Нье должен
понимать, что отношения между ними не изменятся только  из-за  того, что она
однажды  легла  с  ним в постель.  Коммунисты  обещают  женщинам  прекрасное
будущее. На  примере  Хсиа Шу-Тао она успела убедиться, что далеко не все из
них имеют в виду то, что говорят. Она думала, что Нье не такой, -- теперь Лю
Хань предстояло узнать, не ошиблась ли она.
     -- Что ж, это честно, -- ответил он. Его голос также звучал холодно. --
Но и ты не думай, что если я побывал в твоей постели, то буду без  колебаний
воплощать в  жизнь  все твои  идеи.  --  Потом  он  приподнялся  на локте  и
поцеловал ее в щеку. -- Впрочем, твой предыдущий замысел был превосходным.
     -- Я рада, что ты так думаешь, -- сказала она.
     Станет ли она использовать свое тело, чтобы влиять на Нье? Рассчитывает
ли  таким образом упрочить свое влияние среди  революционеров, сражающихся с
чешуйчатыми дьяволами? Следовало признать,  что такие мысли  приходили ей  в
голову.  В  мире мужчин тело  женщины --  единственное  оружие,  которым она
обладает,  а Лю  Хань  хотела  занять  такое  положение,  чтобы  к ее  идеям
относились  всерьез.  Тогда  она сумеет  по-настоящему  отомстить  маленьким
чешуйчатым дьяволам. Однако предложение Нье ей понравилось.
     -- Товарищ, мы договоримся.
     Его руки словно случайно скользнули по ее телу к бедрам.
     -- И как мы закрепим нашу сделку? -- лукаво спросил он. Она колебалась,
чувствуя,  как  у него  вновь появляется эрекция. Она  и сама была не против
продолжения.
     -- Нет, _не так_, -- твердо сказала она, убирая его руку. -- Неужели ты
не слышал, что я сказала?
     К ее облегчению, голос Нье прозвучал вполне дружелюбно.
     -- Я слышал, но иногда -- и довольно часто -- люди произносят ни к чему
не обязывающие  слова.  Гоминьдан,  к примеру,  называет себя  революционной
партией. -- Он презрительно фыркнул.  -- Но  ты,  Лю Хань,  говоришь то, что
действительно думаешь. И мне хотелось это услышать.
     --  Хорошо,  -- подумав,  ответила Лю  Хань. -- Тогда мы подтвердим наш
договор таким способом. -- Она поцеловала его. -- Достаточно?
     * * *
     Голографическое изображение Императора сияло посреди зала кают-компании
"127-го Императора Хетто". На  трех  мирах  Империи миллиарды представителей
Расы, Работев-2 и Халесс-1 праздновали  "День птенца" своего суверена. Атвар
чувствовал  себя  частью  огромного  сообщества,  созданного  Расой,  а   не
ввязавшимся  в  бесконечную  войну чужаком,  изменившимся  за  годы  ужасных
событий на Тосев-3.
     Некоторые капитаны кораблей так разбушевались,  что Атвар засомневался,
а не приняли ли они  хорошую дозу имбиря, тайно доставленного на флагманский
корабль?  Ему даже думать  не хотелось  о  том, что командиры столь высокого
ранга  могут пасть жертвой вероломного тосевитского  растения, но на Тосев-3
то, что ему нравилось, и реальность имели мало общего.
     Неподалеку парил Кирел,  который забыл о  своей обычной сдержанности  и
оживленно беседовал с двумя самцами, которые принадлежали к фракции Страхи в
те дни, когда у Страхи еще имелась своя фракция. Атвар порадовался тому, что
его  помощник пребывает  в  хорошем  настроении, вот  только его собеседники
вызывали  у  командующего  флотом  беспокойство.  Но  с другой  стороны,  за
отставку Атвара  с поста главнокомандующего после  того,  как  СССР  взорвал
атомную бомбу, проголосовало  довольно большое  количество  самцов, так  что
Кирел  попросту не мог игнорировать всех -- в противном  случае ему пришлось
бы общаться всего с несколькими капитанами.
     И  еще  здесь был  бедный, работающий на износ  Пшинг. В руке  адъютант
держал  резиновый  сосуд, наполненный соком  каких-то  тосевитских  фруктов.
Большие  Уроды, не  чувствительные  к действию  имбиря, употребляли этиловый
спирт  с  самыми разнообразными вкусовыми  добавками.  Самцы  Расы  находили
некоторые из этих смесей отвратительными -- зачем, например, пить виски, так
и осталось тайной для Атвара, -- но кое-какие напитки  стоило экспортировать
на Родину, когда покорение будет завершено.
     Атвар подплыл к Пшингу и зафиксировал  свое положение, уцепившись одним
когтем за специальное кольцо.
     --  Как ты себя чувствуешь  сейчас,  когда тебе не нужно никого будить,
чтобы сообщить об очередной катастрофе? -- спросил он.
     Глаза Пшинга никак не могли сфокусироваться. Очевидно, он  успел выпить
несколько емкостей красного вина.
     --  Недосягаемый командующий флотом, я чувствую себя _замечательно_! --
воскликнул  Пшинг, добавив  соответствующее  покашливание, чтобы подчеркнуть
истинность  своего утверждения.  -- Вонючие  Большие Уроды для  разнообразия
ведут себя тихо.
     --  Действительно,  -- со  вздохом согласился Атвар. -- Вот если бы все
так и оставалось. -- Он подплыл к консоли, где стояли напитки, привезенные с
Родины,  а  также  местные,  заключенные  в  специальные  емкости  с  яркими
этикетками.  Атвар не хотел праздновать "День птенца",  употребляя  напитки,
произведенные на Тосев-3. Император  являлся  символом  Родины и  всего, что
стояло  за этим словом. Уж лучше выпить бренди из ягод худипара, чем местное
вино.
     Внимание Атвара  привлек самец, вошедший в зал,  -- он явно  разыскивал
главнокомандующего. Хорошее  настроение моментально покинуло  Атвара. Рокойс
был  заместителем  Пшинга  и сегодня  исполнял  обязанности  адъютанта. Если
Рокойс появился в зале, значит, что-то случилось. Опять.
     Атвару ужасно захотелось спрятаться среди  других  самцов, чтобы Рокойс
его не заметил Неужели он не может хотя бы один раз, как Пшинг, отдохнуть от
плохих новостей. Но, даже спрятавшись  от Рокойса, ему не  избежать  взгляда
императорских  глаз. Благодаря хитрому трюку  глаза голограммы  следовали за
ним,  где  бы  он ни  оказывался.  Впрочем,  Атвар никогда  не  увиливал  от
исполнения долга.
     Но как велико искушение!
     Вместо  того  чтобы сбежать от заместителя адъютанта, Атвар оттолкнулся
от консоли  и поплыл ему  навстречу, успев,  впрочем,  подхватить емкость  с
бренди из худипара. Рокойс принял позу уважительного повиновения и начал:
     --  Недосягаемый командующий флотом,  я  должен  с сожалением сообщить,
что...
     Хотя  он  говорил  негромко,  его слова заставили замолчать  почти всех
высших офицеров, присутствовавших в зале. Не только Атвар заметил  появление
Рокойса,  многих  заинтересовало,  какое  сообщение  достойно   того,  чтобы
оторвать  командующего  флотом  от  празднования  дня  рождения  Императора.
Неужели  Британия,  или  Ниппон,  или  еще  какая-то  не  слишком  серьезная
тосевитская империя или не-империя сумела взорвать атомную бомбу? Или, может
быть, Дойчланд, Соединенные Штаты или СССР?
     -- Скажи мне, Рокойс, -- прервал его Атвар, -- какие ты принес новости?
     -- Недосягаемый командующий флотом, создается  впечатление, что Большие
Уроды узнали, что  у нас принято праздновать "День птенца" нашего Императора
На торжество были приглашены тосевиты, устраивающие представления с местными
животными. Речь идет о крупных городах в восточной части  главного материка:
это большая многонаселенная не-империя, которая носит название Китай.  Из-за
плохой работы охраны они сумели пронести не только животных, но и взрывчатые
вещества.  На  мероприятии  присутствовали наши офицеры  и  лояльная  к  нам
администрация.
     -- Значит, они тоже погибли? -- спросил Атвар.
     Защищаться против подобных самцов почти невозможно. К счастью, фанатики
встречались редко даже среди отчаянных Больших Уродов.
     -- В большинстве случаев, -- ответил Рокойс. -- Мы сумели  поймать двух
тосевитских  самцов  и  обезвредить  их  бомбы.  Они  утверждают,  будто  их
обманули, заверив, что  они  несут с  собой  камеры,  которые  будут снимать
представления.
     Послышался возмущенный ропот капитанов. Атвар их прекрасно понимал: его
обуревали  такие же  чувства. Если ты готов лгать, тебе вовсе не обязательно
искать фанатиков, готовых  расстаться с жизнью. У любой нации, в том числе и
у Расы, всегда  найдется  достаточное количество простофиль,  которых  легко
обмануть.
     Как  и  всегда  во  время  больших несчастий,  Атвар  постарался  найти
положительное в том, что произошло.
     --  Если  нам  удалось  задержать хотя  бы  часть  этих самцов, то  они
приведут нас к тем, кто сумел уговорить их участвовать в представлениях.
     --  Пусть события подтвердят  вашу  правоту,  недосягаемый  командующий
флотом, -- сказал Рокойс. -- Часовые механизмы на захваченных бомбах сделаны
ниппонцами,  хотя  схваченные  самцы  упорно  повторяют,  что  представление
организовали китайцы.
     --  Возможно, они использовали подставных лиц на нескольких уровнях, --
заметил Атвар. -- Или взяли именно такие взрыватели, чтобы специально ввести
нас в заблуждение. Что еще удалось узнать?
     --  Есть еще  одна вещь,  подтверждающая, что это дело рук китайцев, --
ответил Рокойс.  -- В районах,  соседствующих с  административными центрами,
обнаружены листовки. Нам  с большим  трудом удалось их перевести  -- китайцы
пользуются  невероятно  сложным шрифтом. В них  требуют возвращения  птенца,
который для  исследовательских целей отобран у самки Больших Уродов по имени
Лю Хань.
     --  Большие Уроды не  могут ничего у нас  требовать, -- с  негодованием
воскликнул Атвар.
     Впрочем, он тут же усомнился в своей правоте. С военной точки зрения их
действия вполне грамотны, если не сказать больше.
     -- Нам следует провести расследование.
     --  Будет исполнено, недосягаемый командующий флотом. -- Рокойс не имел
никаких  обязательств по расследованию и прекрасно это знал. Он лишь сообщал
о принятых решениях,  не  участвуя  в  их обсуждении. После  небольшой паузы
Рокойс  продолжил: -- Недосягаемый командующий флотом, из сообщений следует,
что  потери среди администрации и старшего офицерского состава в Китае могут
оказаться весьма тяжелыми. Во время представления они занимали первые ряды и
пострадали от взрыва больше других.
     --  Как и следовало ожидать. --  Атвар снова вздохнул. -- Но тут ничего
не поделаешь. Некоторые младшие офицеры получат повышение.  К сожалению, кое
у кого из  них недостаточно опыта для выполнения новых обязанностей. В таком
случае  мы  их   отзовем   и  заменим  более  достойными  самцами.  И  будем
господствовать в Китае. И на всем Тосев-3.
     "А  я выпью  столько бренди  из  ягод худипара,  чтобы  забыть  об этом
ужасном, ненавистном мире!"
     Несмотря  на  мрачное  настроение,  овладевшее  Атваром,  Рокойс  вдруг
преисполнился рвения и воскликнул:
     -- Будет исполнено, недосягаемый командующий флотом!
     --  И пусть  духи  ушедших  Императоров помогут нам.  --  Атвар немного
помолчал, а потом  добавил: --  Когда ты появился в зале, я опасался, что ты
принес весть о том,  что Большие Уроды  взорвали новую ядерную бомбу.  Слава
Императору, я ошибся. --  И вместо  того  чтобы  опустить глаза, он  обратил
глазные бугорки к голограмме правителя.
     --  Пусть этого никогда не случится,  --  выпалил Рокойс, вдохновленный
упоминанием Императора.
     -- Ты прав, да  будет так. -- Командующий флотом  сделал большой глоток
бренди.
     * * *
     Радар Теэрца показал ему новую цель, в визуальный контакт с ней он  еще
не  вошел. Сквозь  ветровое стекло  он видел лишь  облака, в просветах между
которыми проглядывала волнующаяся поверхность океана, разделявшего два самых
больших материка Тосев-3.
     Он радовался  тому,  что  ему  больше  не нужно летать над  Дойчландом.
Возможно, Мюнхен  и  заслужил  то, что  с ним  сделала Раса;  Теэрц  не  был
специалистом по выбору цели или капитаном корабля,  чтобы принимать подобные
решения,  располагая всей полнотой  информации.  Полеты  над  остекленевшими
развалинами огромного города наводили его на грустные мысли. Теэрц вспоминал
о  Токио -- если  бы  не он, гигантский город  мог бы  уцелеть. Одно дело --
ненавидеть ниппонцев и совсем другое  --  побывать  на  месте взрыва атомной
бомбы.
     Теэрц  прекрасно понимал, что  если бы ниппонцы могли, они  бы обрушили
атомный огонь  на Расу. Подобные мысли помогали, но он  продолжал испытывать
тоску.
     Он подумал, не принять ли немного имбиря, но решил еще потерпеть.
     --  Я  думаю  быстрее, вкусив  имбиря,  --  сказал  он,  предварительно
убедившись, что передатчик  отключен.  -- Но  не  лучше.  -- Он еще  немного
поразмышлял над собственными  словами  и пришел к  выводу,  что ему  удалось
высказать разумную мысль.
     Он опустился ниже облачного слоя.  Это будет третий корабль, который он
атакует  за время  полета от большего материка  к меньшему. Этих кораблей не
меньше, чем  всяких паразитов в воде.  Самцы  с  затейливой  раскраской тела
поступили правильно, обратив на них  внимание. С самого начала Раса считала,
что передвижения тосевитов по воде не имеют никакого смысла.
     -- Большие Уроды охотно делают то, что нам бы и в голову не  пришло, --
пробормотал себе под нос Теэрц.
     Чтобы помешать тосевитам использовать морские пути, нужно задействовать
много  истребителей  и  потратить  немало  боеприпасов.  А  если  попытаться
полностью  их  обезвредить,  потребуется  столько  самолетов,  что  едва  ли
останется возможность решать при помощи авиации другие задачи.
     Впрочем,  не ему принимать  подобные решения. Атаковать корабли  -- это
совсем не то же самое,  что разрушать  целые города. Уничтожать военную силу
противника  --  нормальное занятие  для любого самца Расы. Для  разнообразия
Элифрим отдал ему приказ, который не вызвал у Теэрца внутреннего протеста.
     Вот  он!  Листовой металл  и  дерево, грубый  и невзрачный, медленный и
приземистый,  за ним  тянется длинный  хвост  дыма. Тут  можно обойтись  без
ракет.  Теэрц  уже  использовал   все  самонаводящиеся  бомбы   против  двух
предыдущих целей, но у  него  остались пушка и обычные  бомбы, захваченные в
тосевитском арсенале. Их будет достаточно.
     Размеры корабля стремительно  увеличивались. Истребитель  Теэрца мчался
ему  навстречу  на  небольшой высоте.  Компьютер наведения сообщил, что пора
сбрасывать бомбы, он  нажал кнопку  сброса,  и истребитель попытался задрать
нос, однако Теэрц и автопилот удержали самолет на прежнем курсе.
     Он видел,  как тосевиты забегали  по  палубе. Снаряды врезались в воду,
вздымая  эффектные брызги и опережая  бомбы. На  несколько мгновений корабль
пропал из виду.
     -- Прощайте, Большие Уроды, --  пробормотал Теэрц, вновь набирая высоту
для следующего захода.
     Однако ему не  удалось потопить корабль. Радар сообщил ему об этом  еще
прежде, чем Теэрц  увидел вражеское  судно.  Впрочем,  теперь дым  валил  из
нескольких мест. Некоторые Большие Уроды неподвижно лежали на палубе, другие
пытались исправить причиненный ущерб.
     А  третьи  -- на  носу  корабля, сквозь клубы  дыма, полыхнул  огонь --
третьи  Большие  Уроды  стреляли  в  него!  На  корабле  оказалась  зенитная
установка, она вела  непрерывный  огонь по  истребителю Теэрца, хотя снаряды
уходили довольно далеко в сторону.
     -- Благодарение Императору! -- сказал Теэрц.
     Он  дал  себе слово,  что  больше  в плен  не  попадет.  У  него  будет
малопривлекательный выбор: утонуть или замерзнуть.
     Теэрц выпустил длинную очередь по тосевитской зенитной установке. Он не
сомневался, что ему еще раз  удалось  повредить вражеский корабль, но совсем
не  хотел приближаться  к  нему -- кто знает, может  быть, зенитка продолжит
стрельбу.
     Он  вновь ушел  за  облака,  чтобы увеличить дальность действия радара.
Теэрц с нетерпением  ждал того момента, когда  сможет приземлиться  в месте,
которое  Большие Уроды называли Флоридой.  На военно-воздушной базе  в южной
Франции,  с  которой он  взлетел, становилось слишком  холодно по стандартам
Расы.  Но во Флориде даже  зимой стояла  приятная погода,  хотя  воздух  там
отличался  слишком  высокой   влажностью  --   опять  каждое  утро  придется
разглядывать чешую, нет ли где-нибудь плесени.
     Теэрц проверил запас топлива. Дополнительные заходы при атаках  привели
к  тому, что  теперь ему  едва хватит  водорода,  чтобы  дотянуть  до  базы.
Все-таки тосевитские океаны невероятно огромны. На такой случай Раса держала
в воздухе пару самолетов-заправщиков. Через спутник Теэрц быстро  связался с
одним из них, и ему пришлось свернуть на север, к точке встречи.
     Операция требовала  полной концентрации. Оставалось только  радоваться,
что  он удержался  и не попробовал имбиря; Теэрц  знал, каким нетерпеливым и
нервным  становится под его  воздействием. К несчастью,  ему было  прекрасно
известно, каким угрюмым и печальным  он делается, когда организм нетерпеливо
требует новой порции.
     По  дороге  он  атаковал еще  один корабль.  Над водой  стелился густой
туман, поэтому  пришлось ориентироваться исключительно на показания  радара.
Теэрц увидел тосевитское судно в самый последний  момент, но успел выпустить
в него  еще несколько снарядов из  пушки -- в  дополнение  к бомбам, которые
сбросил раньше.
     Затем он вновь скрылся за облаками. Выше ослепительно синело небо, вода
в  просветах  была такого  же цвета,  лишь немного  более  темного  оттенка.
Тосев-3  вдруг показался  Теэрцу  прекрасным -- конечно, если  тебе нравится
синий  цвет. Дома  он  встречается гораздо  реже.  В настоящем  мире,  каким
представлял  его Теэрц,  должны доминировать  желтый,  красный  и оранжевый.
Синий хорош в качестве соуса, но не основного блюда.
     Радар  обнаружил землю  раньше,  чем  Теэрц  ее  увидел, --  прибор  не
обращает внимания на цвет. Теэрц был не самого высокого мнения о  местности,
к  которой приближался. Высокая влажность означала,  что все  вокруг покрыто
пышным слоем нездоровой растительности. Теэрц не слишком любил зеленый цвет,
хотя и предпочитал его синему.
     Лишь песчаные пляжи напоминали ему Родину, но  они должны быть широкими
полями, а  не  узкими полосками, граничащими с водой,  проникающей всюду. Он
вздохнул.
     Автопилот  легко  справится  с оставшейся частью  полета, подумал он  и
потянулся к имбирю.
     -- Я хочу, чтобы во время приземления у меня было отличное  настроение,
-- сказал он, обращаясь к приборному щитку; самолет послушно скользил  вдоль
морского побережья на юг.
     Периодически  он  пролетал  над  маленькими  тосевитскими городами.  Во
многих   бухтах   стояли   корабли.  После  приема   имбиря  Теэрцем  обуяло
воинственное настроение,  но Раса владела этими землями давно, и большинство
кораблей имело разрешение на торговлю.
     Сохранять  власть над  своими  поступками в первые несколько  мгновений
после приема имбиря всегда  непросто  --  корабли манили его к себе,  словно
просили,  чтобы  он  их  уничтожил.  Но  Теэрц уже  научился  контролировать
реальность  даже под  воздействием имбиря. Теперь  он  не разрешал  растению
брать над собой вверх, как бывало когда-то.
     Радар был привязан к  компьютерной  карте,  где фиксировались  названия
городов, над которыми он пролетал. До  Майами, рядом с которым располагалась
посадочная полоса, оставалось совсем  немного. Теэрц без  труда узнал Майами
-- самый крупный город, построенный Большими Уродами в этой части побережья.
Он  издалека увидел большой  порт, где стояли десятки  кораблей.  Рот Теэрца
приоткрылся в характерной "имбирной" усмешке -- он представил себе, какая бы
началась  паника, если  бы он немножко пострелял. Искушение  было велико, но
Теэрц знал, что удовольствие обойдется ему слишком дорого.
     А затем у него на глазах весь порт -- точнее, весь город -- превратился
в огненный шар.
     Теэрц знал, что  имбирь заставляет самца соображать  быстрее. Он  резко
развернул  истребитель,  уходя из сферы  действия огня. Ему  уже  доводилось
видеть такие чудовищные взрывы. Точно такой  же цветок  расцвел  над городом
дойчевитов. Пожалуй, этот шар поменьше, наверное, взрыв  произошел на земле,
а не в воздухе. Но взрыв ядерной бомбы ни с чем не спутаешь.
     Воздушная  волна ударила по  самолету. На несколько страшных  мгновений
Теэрцу показалось, что истребитель потерял  управление. Океан здесь считался
теплым,  но Теэрцу совсем не хотелось оказаться  в  воде.  К тому  же,  если
Майами взлетел на воздух, кто придет к нему на помощь?
     Он уже начал  готовиться к катапультированию, когда самолет вдруг вновь
стал подчиняться  его  командам. "Какую дозу облучения я  получил?" -- гадал
Теэрц. Он ведь  побывал  рядом с двумя атомными взрывами в течение короткого
времени. Впрочем, сейчас он ничего изменить не мог.
     Сейчас необходимо  выяснить, уцелела  ли посадочная полоса. Он  включил
передатчик.
     --  Пилот Теэрц  запрашивает  воздушную  базу  южной  Флориды.  Вы меня
слышите?  -- Никогда  прежде  он  не  задавал этот вопрос, имея  в  виду его
буквальный смысл.
     К его облегчению, ответ пришел практически  сразу, хотя голос оператора
заглушали помехи.
     -- Слышим вас хорошо, пилот Теэрц. Ваш истребитель пострадал от взрыва?
Что это?.. Возможно ли?..
     Теэрц не винил самца, который не мог произнести вслух роковые слова. Но
имбирь сделал его нетерпеливым, сейчас не время для недомолвок.
     -- Воздушная база, в Майами взорвалась атомная  бомба. Города больше не
существует.
     --  Но как они  могли?.. --  Самец был явно ошеломлен и не мог поверить
Теэрцу. -- Наш радар не засек  ни самолетов в воздухе, ни  запущенных ракет.
Нам  удалось  изгнать Больших Уродов с  полуострова.  Они  не могли пронести
бомбу по земле. Что же остается?
     Быть может, имбирь  действительно обострил восприятие! Теэрца, но он на
удивление быстро нашел ответ.
     --  Значит,  бомбу  доставили  по  воде,  --  заявил  он  без  малейших
колебаний.
     -- По  воде?  --  Самец добавил  щелчок к вопросительному покашливанию,
показывая, что не верит своим ушам. -- Но как?..
     --  Понятия не  имею.  -- Правый глазной  бугорок  Теэрца повернулся  в
сторону кошмарной тучи, поднимающейся над Майами. -- Но как-то они сумели.
     * * *
     Атвар  уже начал ненавидеть рекомендации специалистов по целеуказанию и
обсуждение  их  с  Кирелом, когда  они  решали,  какой именно город  следует
предать огненной смерти. Кирел вызвал на экран карту Соединенных Штатов.
     -- И вновь  наши специалисты  рекомендуют взорвать Денвер,  благородный
адмирал, впрочем, есть еще город ближе к границе.
     -- Благодаря усилиям  Больших Уродов  центральная  часть  материка  уже
достаточно сильно заражена радиоактивными осадками, -- ответил Атвар.
     Постоянные  повторения катастроф сделали их  почти привычными -- и  они
уже  не  вызывали прежнего ужаса.  После того  как тосевиты взорвали  первую
атомную бомбу, капитаны посчитали, что в этом  виновен Атвар. Когда  Большие
Уроды произвели целую  серию атомных взрывов,  самцы перестали все валить на
Атвара. Они поняли, что началась другая война.
     -- Хвала Императору, что мы не  отложили вторжение  на  Тосев-3 еще  на
одно  поколение,  как советовали некоторые любители  урезания  бюджета. Даже
если  бы мы  не  стали  применять  атомное  оружие, тосевиты  успели  бы  им
овладеть.  Не исключаю,  что  нам не удалось бы даже уничтожить Тосев-3,  не
говоря уже о том, чтобы его покорить.
     -- Верно,  --  согласился  Атвар.  -- Последняя  бомба, как  отмечено в
докладе,  полностью сделана  на  местном плутонии.  Большие  Уроды научились
производить его самостоятельно. Они бы овладели атомным  оружием, даже  если
бы  мы не появились на их  ужасной  планете.  Конечно, если бы мы прибыли на
поколение  позже,  они  бы могли начать собственную полномасштабную  атомную
войну, что облегчило бы нашу задачу.
     -- Нашу -- да, но не флота колонизации, -- заметил Кирел.
     -- Если бы Большие Уроды отравили Тосев-3,  колонизационный флот мог бы
оставаться  на  орбите до тех пор, пока  не  удалось  бы собрать топливо для
обратной  дороги, после чего  он вернулся  бы на Родину. Никто не смог бы их
упрекнуть, -- сказал Атвар. -- Но  раз уж Большие Уроды не успели испоганить
свою планету, мы не  имеем права так поступать. Мы знаем допустимые пределы;
им они, похоже, неизвестны.
     --  Мы  не  раз  говорили о  том,  что наши ограничения  очень помогают
тосевитам,  --  ответил  Кирел,   который  выделил  световым  пятном  второй
рекомендуемый объект для атомной бомбардировки. -- Я не понимаю, почему наши
специалисты  предложили именно это место,  недосягаемый командующий  флотом.
Оно слишком удалено от всего остального.
     -- Но только в том случае,  если  смотреть  на  проблему с точки зрения
самца  Расы,  --  заметил  Атвар.  -- А  для  тосевитов  это такой же важный
транспортный узел, как Чикаго.
     "И Чикаго они уничтожили сами", -- мысленно добавил Атвар.
     --  Я вижу, вы  решили выбрать самый  удаленный  объект,  -- проговорил
Кирел, всем своим видом давая понять, что он бы принял иное решение.
     "Что  ж, пока еще я командую флотом",  -- подумал Атвар. Теперь у  него
были веские основания считать, что Кирелу никогда не занять его места. Когда
возникают небольшие кризисы, самцы начинают  волноваться; но когда положение
становится по-настоящему  серьезным, они  предпочитают  прятаться за спинами
действующих командиров.
     -- Да, я сделал именно такой выбор, -- заявил командующий флотом.
     -- Очень хорошо, -- ответил Кирел. -- Будет  исполнено Мы сбросим бомбу
на Пирл-Харбор.
     * * *
     Томалсс  плохо читал по-китайски.  Однако немногие  самцы  Расы  вообще
могли  разбирать  этот  чудовищно  сложный  язык.  Отдельно  изучать  каждый
иероглиф,  обозначающий  новое  слово,  казалось  ему  бессмысленной  тратой
времени. Впрочем, он всегда мог прибегнуть к помощи  компьютера. Как Большие
Уроды способны запомнить столько разных иероглифов, Томалсс понять не мог.
     Ему  не  понадобилось  слишком  долго  размышлять,  чтобы  расшифровать
надпись на листках бумаги,  которые ему доставляли из восточной части Китая,
занятой Расой. Листочки были  наклеены на  стенах  вокруг тех  районов,  где
произошли взрывы бомб  и  погибло  много самцов. Часть листочков нашли среди
вещей тех Больших Уродов, которые не успели взорвать свои бомбы.
     Тосевитская  самка по имени Лю Хань не только хотела  получить  обратно
своего   птенца,   она  присоединилась   к   китайцам,  которые   продолжали
сопротивляться Расе.
     Томалсс повернул  глазной бугорок в сторону птенца,  произведенного  Лю
Хань. Во-первых,  это его требовали вернуть, а  во-вторых, Томалсс опасался,
как   бы  птенец  не  учинил  какое-нибудь   безобразие.  Теперь   он   умел
передвигаться  на  четвереньках и хватал все, до чего мог дотянуться.  После
чего засовывал добычу в рот.
     Ни один из захваченных организаторов шоу не признался, что слышал  о Лю
Хань. Томалсс сожалел,  что имел к  ней хоть  какое-то отношение.  Учитывая,
сколько  неприятностей доставил  ему этот птенец, он бы с  удовольствием его
вернул -- если бы не научная программа. Ну как можно прекратить эксперимент,
когда он наконец начал давать интересные результаты?
     --  Ну,  а  что  ты  скажешь? -- спросил он у  птенца,  добавив в конце
вопросительное покашливание.
     Птенец повернул голову и посмотрел на него. Томалсс уже столько времени
провел  с Большими  Уродами, что  они  перестали  его смущать.  Однако он не
переставал удивляться тому, какие они несовершенные -- даже не умеют вращать
глазами,  как  представители Расы.  На  лице  маленького тосевита  появилась
гримаса,  выражавшая  дружелюбие:  лица  у  них  отличались  гораздо большей
подвижностью, чем  у  представителей  Расы.  Однако Томалсс не  считал,  что
тосевиты  хоть  в чем-то  превосходят  Расу  --  наоборот,  они казались ему
страшными уродами.
     Птенец вновь скорчил гримасу и  издал звук, напоминающий вопросительное
покашливание.  Он  уже  и  прежде так  покашливал.  Сначала  птенец  издавал
бессмысленные звуки, а потом принимался повторять все, что слышал.
     Интересно,  подходят ли его голосовые связки для языка Расы?  Через две
или три тысячи лет после покорения Тосев-3  все Большие Уроды будут говорить
на языке  Расы и станут такими же достойными подданными  Империи, как народы
Работев-2   и   Халесс-1.   Многих   Больших   Уродов   природа    наградила
лингвистическими способностями. Впрочем, в  этом нет ничего удивительного --
на Тосев-3 так много различных языков! Но сейчас Томалсса интересовало,  как
сможет  овладеть  языком  Расы  птенец,  которого учат с  младенчества. Если
вернуть  птенца  Лю  Хань, придется начинать эксперимент с  самого начала. В
лабораторию заглянул Тессрек.
     --  Наслаждайся  обществом своего  Маленького  Урода,  пока можешь,  --
заявил он.
     Честно  говоря, Томалсс насладился бы, вышвырнув  Тессрека из шлюза без
скафандра.
     -- Птенец находится здесь не для моего удовольствия, -- холодно ответил
он.  --  Животные  нужны нам для  изучения,  мы не привязываемся к ним,  как
Большие  Уроды.  --  Вспомнив  свои  недавние  размышления,  он добавил:  --
Впрочем,  тосевиты  не животные. Когда  мы завершим покорение  Тосев-3,  они
станут подданными Империи.
     -- Лучше бы они оказались животными, -- заявил Тессрек. -- Тогда их мир
стал  бы нашим. Даже если бы они оказались варварами --  помнишь изображение
тосевитского воина, которое прислал на Родину зонд?
     -- Размахивающий  ржавой  железкой дикарь, который сидит  на  животном?
Такое не  забудешь.  --  Томалсс  вздохнул. Как жаль,  что в реальности  все
оказалось иначе.  Впрочем, Томалсс  не стал тратить время на  размышления  о
варварском прошлом тосевитов.  -- Что ты имел в виду,  когда сказал, чтобы я
наслаждался птенцом? Мне никто  не сказал, что принято решение  вернуть  его
Большим Уродам.
     --  Насколько  мне  известно,  такого  решения никто  не  принимал,  --
признался Тессрек. --  Но разве может быть  иначе? Конечно,  сейчас  глазные
бугорки  всех  представителей Расы  вращаются  в разные стороны  из-за серии
взрывов атомных бомб, но рейды китайцев унесли жизни многих толковых самцов.
Если  возвращение одного птенца даст нам хотя бы небольшую передышку, почему
бы не выполнить их требования?
     -- Тут все  не так просто, -- рассудительно проговорил Томалсс. -- Если
мы вернем птенца, Большие Уроды решат, что могут выдвигать новые требования.
Они должны нас бояться -- а не наоборот.
     -- Если  они  нас и боятся, то очень  ловко  это  скрывают,  -- заметил
Тессрек. -- Теперь, когда у  Больших Уродов есть  атомное  оружие, они могут
нанести нам серьезный урон. Возможно, мы будем вынуждены общаться с ними как
с равными.
     -- Чепуха, -- автоматически возразил Томалсс.
     Раса считала себя выше остальных народов. Да, представители Работев-2 и
Халесс-1 имели равные права почти во  всех областях жизни, у них сохранилась
собственная  социальная  иерархия,  но  их  миры находились  в  руках  Расы.
Впрочем,  если подумать, в  словах  Тессрека  есть доля  истины. Тосев-3  не
покорен. Томалсс  полагал,  что рано  или поздно  это свершится, но с каждым
днем его надежды становились все более и более призрачными.
     -- Кроме  того, --  продолжал Тессрек, -- многие  наши коллеги -- и я с
ними совершенно согласен -- заметили, что присутствие маленького тосевита на
борту нашего  корабля  оказывает отрицательное воздействие  на экологию.  Он
ужасно  воняет.  Многие самцы с удовольствием избавились бы от него по одной
этой причине, о чем они не раз говорили.
     -- Лично я  считаю, что такой  подход пахнет еще хуже, чем тосевиты, --
ответил Томалсс.
     Он  постарался  скрыть  охвативший  его  страх.   Если  все   остальные
исследователи и психологи объединятся против  эксперимента, он будет закрыт,
несмотря на его очевидную важность. Нечестно, но птенец проклевывается с той
стороны яйца, где ему удобнее.
     "Хм, --  задумался Томалсс, --  какое  влияние на  исследования Больших
Уродов оказывают личные отношения?" Наверное, никакого. В противном  случае,
как  им  удалось преодолеть  такой  огромный  путь от варварства до атомного
оружия --  ведь Раса объединилась задолго  до того, как Большие Уроды вообще
возникли. Сама  мысль  о том,  что тосевиты в  некотором смысле  превосходят
Расу,  вызывала возмущение. Томалсс старательно искал, но нигде  не  находил
логических ошибок.
     -- Пока я  не получу  прямого приказа, я буду продолжать эксперимент  в
его нынешней форме. В любом  случае  я не отдам  птенца на  милость  Больших
Уродов, если не будет принято соответствующее решение на самом верху. К тому
же многие меня  поддерживают. Моя работа необходима для разработки принципов
общения с тосевитами. Мы изучаем их сексуальность и ее влияние  на остальные
аспекты  жизни. Если  эксперимент  будет  прекращен, мы  потеряем  несколько
перспективных направлений исследования.
     -- А  тебе  придется  отправиться  на поверхность Тосев-3,  -- злорадно
заявил Тессрек.
     -- Ну, я уже не раз бывал на  планете,  -- парировал Томалсс. И хотя он
без особого энтузиазма относился к Тосев-3  и Большим Уродам, он добавил: --
Некоторые  самцы  считают,  что  исследования  можно   проводить  только   в
стерильных  условиях;  они  не  понимают, как важно  изучить  среду обитания
тосевитов.  Результаты, полученные в  лабораториях, не отражают реальности в
полной мере.
     --  А  некоторые  самцы   получают  удовольствие,  наступая  на   куски
экскрементов,  --  очевидно,  им нравится  очищать ноги от  кала. -- Тессрек
обратил  глазные бугорки в сторону тосевитского птенца.  -- А другие  самцы,
должен  добавить, не  имеют  никаких  оснований смеяться  над работой  своих
товарищей, когда сами уютно устроились в лаборатории на борту корабля.
     --  Условия  моего эксперимента  требуют, чтобы  я находился  здесь, --
сердито  ответил Томалсс. --  Я пытаюсь  выяснить, насколько  Большие  Уроды
способны адаптироваться к нашей системе ценностей, если они будут жить среди
нас с самого детства. Я привез  сюда птенца,  чтобы  лишить  его контактов с
другими Большими Уродами. На поверхности Тосев-3 добиться этого  практически
невозможно.
     -- В  результате ты вынудил _нас_  вступить в контакт с ароматами этого
жалкого   маленького  существа,   --  сказал  Тессрек.  --  Система  очистки
рассчитана на _наши_ запахи, так что нам приходится постоянно мириться с его
отвратительной вонью. -- И он добавил утвердительное покашливание.
     Птенец тут же  издал  звук,  который  при  желании можно  было  назвать
утвердительным покашливанием. Возможно, звук  получился даже  более  чистым,
чем предполагал Томалсс, поскольку Тессрек тут же обратил глазные бугорки на
маленького тосевита, а затем повернулся к  нему спиной,  словно  отказываясь
поверить в то, что услышал.
     -- Вот видишь!  -- торжествующе воскликнул Томалсс. -- Птенец, несмотря
на все свои недостатки, готов приспособиться к нашим обычаям, даже на ранних
стадиях своего развития.
     --  Он  просто  издал серию громких  неприятных  звуков, -- не сдавался
Тессрек.  --  Абсолютно  бессмысленных. -- И чтобы  подчеркнуть свою  мысль,
кашлянул.
     Томалсс с беспокойством посмотрел  на птенца. Даже он не всегда понимал
смысл звуков, которые издавал его  подопечный.  Только изучая птенцов такого
же возраста, он мог бы сделать обоснованные  выводы. Однако он бы с радостью
отдал все,  что заработал  за  очередной период, только чтобы  птенец  издал
утвердительное покашливание.
     Томалсс ни на что не рассчитывал, но тут -- как раз в тот момент, когда
он  расстался  с  последними  надеждами,  -- маленький  тосевит  кашлянул. И
получилось у него весьма недурно!
     -- Совпадение, -- изрек Тессрек, прежде чем Томалсс успел открыть рот.
     Однако Тессрек воздержался от третьего утвердительного, покашливания.
     -- Вовсе нет,  -- Возразил Томалсс. --  Именно так Большие Уроды учатся
языку. Поскольку  птенец общается только  с  нами,  а мы являемся носителями
языка, он  имитирует звуки, которые  слышит. Пройдет  некоторое время, и  он
научится увязывать звуки со смыслом -- иными словами, овладеет речью.
     --  Большие  Уроды  даже  на своем языке  не умеют  говорить внятно, --
высокомерно сказал Тессрек.
     Однако он не стал продолжать спор  с Томалссом -- очевидно, признал его
правоту.
     -- Поскольку идет постоянная видео-  и аудиозапись того, что происходит
в этом помещении, я хочу поблагодарить тебя за вклад, который ты внес в  мою
работу.
     Тессрек  прошипел  какую-то  гадость и  стремительно  удалился. Томалсс
приоткрыл  рот -- он  смеялся,  сегодня  его  победа  не вызывала  сомнений.
Тосевитский  птенец издал  звук, который заменял ему смех. Иногда  звуки, не
похожие на речь Расы, ужасно раздражали Томалсса. Теперь же он засмеялся еще
сильнее.  Птенец  понял  его  чувства  и  разделял  их. Чтобы  зафиксировать
достигнутый результат, Томалсс добавил:
     --   Растущий  уровень  взаимных  контактов   требует  новых  серьезных
исследований.  --  Неожиданно для себя он с теплотой посмотрел на маленького
тосевита. --  Пусть только попробуют тебя забрать. Ты  представляешь слишком
большую ценность, чтобы мы могли вернуть тебя Большим Уродам.


        Глава 20

     Йенс Ларссен выглянул в окошко фермерского домика, в котором  скрывался
несколько дней. Большую  часть времени, проведенного здесь, он  наблюдал  за
отрядом, прочесывающим местность. Рано или поздно они уйдут.
     -- Им меня не поймать, -- пробормотал он. -- Я слишком  умен для них. И
не позволю себя обнаружить.
     Он  не сомневался, что сумеет оторваться от погони, преследовавшей  его
от самого Денвера, и выйти на территорию, которую контролируют ящеры. Однако
проблема оказалась более  сложной.  Выяснилось, что  его ждут  на востоке. И
Ларссен не  забыл о телеграфе и телефоне  (даже если  они не работают, зачем
рисковать), а также о радиосвязи и почтовых голубях.
     Поэтому он ждал,  когда  его перестанут  искать.  Пройдет еще несколько
дней, или  даже недель, и они  решат, что он замерз  в горах во время метели
или  сумел проскользнуть  мимо постов. Наконец нельзя исключать, что военные
действия обострятся, и людям станет не  до  него. Тогда он вновь  пустится в
дорогу. Ему казалось, что это время уже почти пришло. Он рассмеялся.
     -- Им меня не поймать, --  повторил Ларссен. -- Черт побери, они были в
доме, но им не пришло в голову, что я здесь прячусь.
     Ларссен повел  себя умно. Конечно, всем известно,  что  физики обладают
высоким интеллектом. Он выбрал  домик с подвалом. Всякий раз,  когда  к дому
кто-то  направлялся, он прятался внизу.  Ему удалось  даже  накрыть ковриком
люк, ведущий в подвал. Не раз тяжелые сапоги  солдат  стучали по полу у него
над головой, но ни один из них не догадался, что он сидит в темноте, положив
палец на спусковой крючок "Спрингфилда".
     Йенс снова рассмеялся. У солдат не хватило ума заглянуть себе под ноги.
Ничего другого Ларссен от них и не ждал -- и не ошибся.
     --  Я почти  всегда  прав,  --  заметил  он. -- Если бы эти глупцы меня
послушали... -- Он покачал головой.
     Они не слушали. А вот ящеры не пренебрегут его мнением.
     Люди, построившие  дом, не были физиками, но казались  довольно умными.
Однако они куда-то исчезли --  значит, им не удалось спастись от ящеров. Или
просто не повезло. Так или иначе, они исчезли.
     Однако подвал остался, причем забитый продуктами, которых хватит, чтобы
прокормить целый  взвод в  течение месяца. Во всяком  случае, так показалось
Йенсу. Говядина, свинина, курятина,  овощи... Сада с фруктовыми деревьями не
было, и Ларссену не хватало сладкого, пока он не отыскал здоровенную банку с
пудингом  из тапиоки. Очевидно, хозяйка дома сделала слишком  большую порцию
лакомства, а остатки отправила в погреб. Он  ел пудинг до тех пор, пока  его
не затошнило.
     Ларссен отыскал  здесь даже сигареты, но не  стал курить, чтобы  его не
выдал запах. Вот когда он вновь окажется  на дороге -- тогда другое дело. Он
с нетерпением  ждал этого момента,  хотя и помнил, что когда  начинал курить
после  большого  перерыва, на  него нападал  кашель -- как  на  Тома Сойера,
которому Гек Финн предложил первую трубку.
     Йенс подошел к  окну, выходящему на поля и сороковое шоссе. Снова пошел
снег, не сильный, как во времена его детства  в  Миннесоте, но такой густой,
что видимость  существенно  ухудшилась.  В  некотором  смысле  снегопад  был
вреден,  поскольку он  мог  не заметить,  если  кто-нибудь подойдет к  дому.
Впрочем, сейчас Ларссен не ощущал опасности.
     Шоссе оставалось пустым  с тех пор, как  поисковый отряд три дня  назад
осмотрел дом. Кстати, снегопад мог сыграть и на руку  Ларссену -- при  такой
слабой видимости его будет трудно заметить, а тем более узнать.
     -- Ну, похоже, пришло время двигаться дальше, -- сказал Йенс.
     Он находился неподалеку от  Лимона. А там до границы рукой  подать. Ему
снова придется соблюдать осторожность: на границе много американских солдат.
Но если он правильно понимает,  их гораздо больше  будут занимать ящеры, чем
Йенс Ларссен.
     Он  был уверен, что рассчитал  все  правильно.  Ну,  не  мог он  больше
ошибаться.  Да, один  промах он совершил: сбежать  следовало гораздо раньше.
Ларссен спустился в  подземное убежище и  вытащил свой  велосипед. Выехав на
шоссе,  он сразу  закурит  сигарету. Наверное, его  затошнит,  но  он  вновь
почувствует замечательный вкус табака.
     * * *
     Русецкому  уже  приходилось   бывать  похороненным  заживо,  сначала  в
подземном бункере в Варшаве, а потом в подводной лодке, которая перевезла их
из Польши в Англию. Из чего вовсе не  следовало,  что Мойше  это  нравилось.
Впрочем, выбирать не приходилось.
     Светловолосый морской  офицер по фамилии  Стэнсфилд командовал  военным
кораблем "Морская нимфа".
     -- Добро пожаловать на борт, -- сказал он,  когда Мойше, Ривка и Рейвен
перешли на его корабль с грузового судна, на которое сели в Англии. Это было
где-то на побережье Португалии или Испании. -- Могу спорить, что вы мечтаете
погрузиться под воду.
     Как и многие другие военные, с которыми  Мойше приходилось встречаться,
--  поляки, нацисты,  англичане и даже ящеры,  -- он  до неприличия небрежно
говорил  о  своей  профессии. Может  быть, без  этого военным  не  удавалось
привыкнуть к постоянной опасности.
     -- Да,  -- коротко  ответил  Мойше,  решив,  что  не  стоит вдаваться в
подробности.
     Когда англичане решили отправить  его вместе с семьей  в Палестину, все
казалось  очень  просто: ящеры довольно редко  атаковали корабли.  Но  затем
американцы  взорвали одну за  другой  две  атомные  бомбы, сначала в Чикаго,
затем в Майами. Когда Мойше думал о Чикаго, он сразу вспоминал о гангстерах.
О Майами он и вовсе ничего не знал.
     Теперь уже не  имело значения, что он думал  об этих городах. Очевидно,
ящеры решили, что корабли каким-то образом связаны со взрывами атомных бомб,
поскольку  принялись  с упорством,  достойным лучшего применения, уничтожать
все морские  суда, которые попадались  им на  глаза Мойше  не мог сосчитать,
сколько раз он поднимал голову к небу, пока  они плыли из Англии в  Испанию.
Правда,  он  довольно  быстро  сообразил,  что  это  совершенно  бесполезное
занятие.  Ну,  заметит  он  самолеты  ящеров,  и  что  изменится?  Однако он
продолжал задирать голову вверх.
     Сначала  путешествие на  "Морской нимфе" показалось ему безопасным. Под
водой  им  не  только  не  угрожали  ящеры,  но  отсутствовало  и  волнение,
доставлявшее  ему  и Ривке  с  Рейвеном  немало  неприятностей.  На  больших
глубинах было совершенно спокойно.
     Отсутствие  волнения облегчало жизнь всем,  поскольку  в узких проходах
было полно труб  и торчащих  в  разные стороны  металлических предметов,  не
говоря  уже  о краях  огромных  люков,  при помощи  которых  одно  помещение
герметически  отделялось  от  другого.  Приходилось постоянно беречь голову,
плечи и ноги. Мойше  считал,  что все это следовало спрятать под обшивкой --
явная  недоработка  конструктора, который, наверное, имел не  самую  высокую
квалификацию. Интересно, почему?
     На своем не слишком уверенном английском он спросил об этом  у капитана
Стэнсфидда.
     Офицер удивленно заморгал и пожал плечами.
     -- Будь я проклят, если знаю ответ на ваш вопрос. Наверное, все дело  в
том,  что  подлодки  строились в такой  ужасной спешке, что инженеры  думали
только об одном: как бы побыстрее отправить корабль в плавание. Пройдет пара
поколений, и  в  подводных  лодках станет гораздо  приятнее  жить.  Впрочем,
говорят, что  по сравнению с лодками времен прошлой  войны  наши  корабли --
настоящий рай для моряков.
     Русецки не мог себе  представить, что райские кущи могут произрастать в
узкой  вонючей  и шумной трубе, освещенной  тусклыми  оранжевыми лампами. Уж
скорее  это  христианский  ад.   Если  нынешнее  положение  вещей   является
существенным  улучшением, остается только пожалеть матросов, которые служили
на таких лодках со времен рождения подводного флота.
     Мойше с семьей  разместили в каюте одного из старших офицеров. Даже  по
чудовищным стандартам  варшавского  гетто  здесь  было тесновато для  одного
человека, а уж втроем... Впрочем, по сравнению с кубриками простых матросов,
чьи койки громоздились в три этажа, их каюта казалась недостижимой роскошью.
Подвешенное на проволоке одеяло создавало иллюзию уединения.
     -- Когда мы  плыли из Польши в Англию, -- сказала на  идиш  Ривка, -- я
боялась, что буду единственной женщиной на корабле, полном матросов.  Теперь
это  меня  не  пугает.  Они  совсем не  похожи  на  нацистов  и не  пытаются
воспользоваться нашей беспомощностью.
     Мойше задумался, а потом сказал:
     -- Мы  на  одной стороне с англичанами, а для  нацистов мы были хорошей
дичью, на которую разрешили охоту.
     -- Что значит "хорошая дичь"? -- спросил Рейвен.
     Он помнил гетто, где  голодал и всего боялся, но с тех пор прошел почти
год.  В  жизни  маленького  мальчика  это  большой  срок.  Его шрамы  успели
зарубцеваться. Как жаль, что страшные воспоминания у взрослых не стираются с
такой же легкостью.
     После пребывания под  водой в течение  целого  дня -- заметим, когда ты
находишься в  темном  тесном  месте,  время  подчиняется  своим  собственным
законам  -- "Морская нимфа" всплыла. Открылись  люки, чтобы впустить  внутрь
свежий воздух  и  яркий солнечный свет, который  тут же проник  в  сумрачные
помещения подлодки. Никогда зимнее  солнце Варшавы или  Лондона не  казалось
Мойше таким ослепительным.
     --  Мы  войдем  в  Гибралтар,  чтобы поменять  батареи  и взять  свежие
продукты,  --  сказал  капитан  Стэнсфилд  Мойше.  --  Потом вновь  совершим
погружение  и  под водой  пойдем  в  Средиземное море на встречу  с  судном,
которое доставит  вас в Палестину. -- Он  нахмурился. --  Во всяком  случае,
таков  исходный план.  К  сожалению,  в Средиземном  море ощущается заметное
присутствие ящеров. Если их авиация столь же  активно атакует корабли, как и
в океане...
     --  Что мы  будем  делать  тогда? -- спросил  Мойше. Стэнсфилд состроил
гримасу.
     -- Я точно  не  знаю. Вероятно, ваша  миссия имеет большое значение:  в
противном случае  в ней не было бы  задействовано такое количество  людей  и
ресурсов. Однако  у  меня  нет  ни  топлива,  ни  припасов  для  длительного
путешествия, и сейчас никто не знает, удастся ли нам добыть все необходимое.
Возможно,  ситуация прояснится после того, как я свяжусь  с командованием  в
Лондоне. Будем надеяться, что до худшего не дойдет.
     -- Да, -- кивнул Мойше, -- всегда следует рассчитывать на лучшее.
     Они с Ривкой  и Рейвеном погуляли по палубе "Морской  нимфы",  пока шла
заправка  топливом и продовольствием. Зимнее солнце жарило  здесь  изо  всех
сил, и бледная кожа очень быстро начала розоветь.
     Немцы и  итальянцы бомбили Гибралтар еще  в те времена,  когда  в войне
участвовали  только  люди.  Затем пришел  черед  ящеров,  которые все делали
намного эффективнее.  Тем не менее порт остался  в  руках англичан. Здесь не
было мощных военных кораблей, но Мойше заметил еще две подводные лодки. Одна
заметно отличалась от  "Морской  нимфы". Возможно, ее строили не  англичане.
Неужели ось Берлин -- Рим использовала порт, который пыталась уничтожить?
     Когда команда лодки  задраила люки у них над головой, Мойше ощутил укол
в  сердце  -- ему вдруг показалось,  что  невидимая сила тащит  его в темную
пещеру. После  яркого средиземноморского солнца тусклые лампы  подействовали
на Русецкого особенно угнетающе. Однако через два часа он снова привык  к их
оранжевому свету.
     Время медленно  ползло вперед. Матросы либо  спали,  либо несли  боевое
дежурство.  Мойше также старался побольше спать, поскольку не  мог придумать
себе никакого полезного  занятия. Еще никогда в жизни он  не испытывал такой
скуки. Даже в  бункере, под  полом варшавской  квартиры, он  мог  заниматься
любовью с Ривкой. Здесь это было невозможно.
     Много времени отнимала возня с  Рейвеном. Его сын также  скучал и никак
не  мог понять,  почему нельзя выйти  в  коридор  и посмотреть,  что  делают
матросы.
     -- Так нечестно! -- снова и снова повторял он.
     Вероятно, он был прав, но выпустить мальчика из каюты Мойше не мог.
     "Морская нимфа" плыла на восток, отрезанная от остального мира. "Похоже
ли путешествие  между  мирами на  космических  кораблях  ящеров на  то,  что
происходит сейчас с нами?" -- гадал Мойше. Он понимал, что ящерам приходится
проводить в своих кораблях гораздо больше времени.
     Когда  субмарина вновь поднялась  на  поверхность, вокруг царила  ночь.
Ящеров опасаться не приходилось,  но пересадка в темноте оказалась непростым
делом.
     -- С  таким же  успехом можно искать  черную кошку в  подвале с углем в
полночь, -- проворчал капитан Стэнсфилд. -- Я уже не говорю о том, что кошки
там, вполне возможно, и нет.
     -- Насколько  точно вы можете  определить  местонахождение корабля  под
водой? -- спросил Русецки.
     --  Лодки,  -- рассеянно поправил  его  Стэнсфилд.  -- Конечно,  задача
довольно  трудная.  Если мы в нескольких милях от цели,  то с тем же успехом
можем быть  и в Колорадо. -- Он  улыбнулся, словно  вспомнил  старую  шутку.
Однако Мойше  не  понял  ее смысла.  Стэнсфилд продолжал:  --  Ночь  сегодня
выдалась ясная.  Мы можем узнать наше положение по звездам и переместиться в
нужном направлении. Но очень  скоро рассветет -- мы находимся заметно южнее,
и ночь кончается раньше, чем в британских водах, -- мне  совсем  не хочется,
чтобы нас засекли.
     --  Да, я понимаю, --  кивнул  Мойше. -- Вы можете доплыть  обратно  до
Гибралтара под водой?
     --   Мы   воспользуемся   дизельным   двигателем,   чтобы   подзарядить
аккумуляторы, -- ответил капитан субмарины.
     Далеко  не сразу Русецки  понял, что  Стэнсфилд  не дал полного ответа.
"Морская нимфа"  подвергалась  серьезной  опасности, доставляя  Мойше  и его
семью на место встречи.
     Стэнсфилд достал секстант, и тут из боевой рубки вышел матрос и сказал:
     -- Сэр, мы засекли корабль в полумиле по правому борту. Похоже, они нас
не заметили. Это то судно, которое мы ищем?
     -- Вряд ли здесь  будет болтаться другой корабль, -- ответил Стэнсфилд.
-- А если  и  так,  они все равно никому  про нас  не расскажут.  Мы об этом
позаботимся.
     Мойше не  сразу понял, что имеет в виду Стэнсфилд. Капитан был  военным
человеком -- и совершенно спокойно говорил о необходимости убивать людей.
     "Морская нимфа"  почти бесшумно заскользила  навстречу другому кораблю.
Мойше  хотелось выйти на палубу, но он понимал, что будет только путаться  у
матросов под ногами, в точности  как  Рейвен. Мойше не  любил, когда за него
решали его судьбу -- это случалось слишком часто.
     Послышался стук шагов по ступенькам железной лестницы, ведущей в боевую
рубку.
     --  Сэр, мадам, капитан просит вас  собрать  вещи и пройти со мной,  --
сказал матрос.
     Речь матроса была не слишком чистой, но это не смутило Мойше, который и
сам говорил  с ошибками. Они  с  Ривкой  подхватили  свой скромный багаж  и,
пропустив Рейве-на вперед, начали подниматься вверх по лестнице.
     Мойше  вглядывался  в темноту.  Грузовой пароход покачивался на  волнах
совсем рядом с "Морской  нимфой".  Даже в  темноте Мойше разглядел, какой он
старый  и грязный.  Подошел  капитан  Стэнсфилд  и показал на стоящее  рядом
судно.
     -- Это "Накос", -- сказал он. -- Он отвезет вас на Святую Землю.  Удачи
вам. -- Он протянул руку, и Мойше пожал ее.
     Зазвенели цепи, и с "Наксоса" спустили шлюпку. Мойше помог жене  и сыну
забраться в нее, затем перебросил вещи и сел сам. Один из матросов на веслах
что-то сказал на не  знакомом Мойше языке. К его удивлению, Рейвен  ответил.
Матрос удивленно посмотрел на мальчика и расхохотался.
     -- Это  какой  язык? Когда ты успел  его выучить? -- спросил  на идиш у
сына Мойше.
     -- Что значит, какой язык?  -- ответил Рейвен тоже на  идиш. --  Матрос
сказал те же слова, которые говорили близнецы Стефанопулос, и я ему ответил.
Мне нравилось с ними играть, хотя они и не евреи.
     -- Он  выучил греческий,  -- с  укором сказал  Мойше  Ривке,  но  уже в
следующую минуту рассмеялся.  -- Интересно,  успели ли близнецы Стефанопулос
продемонстрировать матери знание идиш?
     -- Да,  они пользуются моими словами, папа, -- сказал Рейвен. -- В этом
нет ничего  плохого, правда?  -- Мальчик встревожился, не выдал  ли он своим
друзьям какую-то тайну; в гетто быстро узнаешь, что болтать опасно.
     -- Все в  порядке, --  успокоил сына Мойше.  -- Более  того,  я горжусь
тобой.  Ты быстро выучил слова чужого  языка. -- Он  почесал  в  затылке. --
Надеюсь, что не только ты сможешь объясняться с матросами.
     Когда они поднялись на  палубу "Наксоса", капитан  испробовал несколько
языков, прежде чем выяснилось, что оба говорят по-немецки.
     -- Меня  зовут Панайотис  Маврокордато, --  сказал капитан,  театрально
ударяя  себя в грудь. -- Они наши общие враги, но мы  вынуждены пользоваться
их  языком, чтобы говорить друг  с  другом. -- Он сплюнул  на палубу,  чтобы
показать, что он думает о немцах.
     -- Теперь общими врагами стали ящеры, -- сказал Мойше.
     Грек поскреб подбородок, кивнул и вновь сплюнул.
     "Морская  нимфа"  исчезла под волнами Средиземного моря, и Мойше  вдруг
почувствовал  себя одиноким и беспомощным. Он  доверял  британским матросам.
Кто  знает,  какие планы у команды маленького  греческого парохода? Если они
решат  выбросить его за  борт, кто им помешает? При  желании  капитан  может
передать их первым же попавшимся ящерам.
     -- Куда мы поплывем? --  осторожно спросил Мойше. Маврокордато, загибая
пальцы, принялся перечислять города:
     -- Рим, Афины, Тарсус, Хайфа. В Хайфе вы сойдете на берег.
     --  Но...  --  Неужели  Маврокордато  пытается  его  обмануть?  --  Рим
находится в руках ящеров. Ими захвачена большая часть Италии.
     --  Вот почему  мы отправляемся туда. --  Маврокордато сделал  вид, что
слизывает что-то с ладони. -- Ящеры будут очень gamemeno рады нас видеть.
     Мойше не знал, что значит слово gamemeno. Рейвен ахнул и захихикал, что
приоткрыло  завесу тайны над смыслом слова. Впрочем, Мойше  уже догадался, о
чем говорит грек.  Значит, он  перевозит имбирь. Инопланетяне будут рады его
видеть -- а капитан не сдаст семейство евреев официальным властям ящеров.
     -- Они отдают нам немало интересных штучек  в обмен на... --  продолжал
Маврокордато, вновь сделав знакомый жест. -- Мы привозим то, что им нужно. У
нас  отличные доходы. А когда англичане заплатили нам за вашу доставку... --
Он поднес пальцы к губам и поцеловал их.
     Русецки впервые видел этот жест, но понял его и без переводчика.
     Капитан "Наксоса" отвел их в каюту. В ней стояла узкая койка для него и
Ривки,  на полу  лежал соломенный тюфяк для  Рейвена.  Каюта была  тесной  и
грязноватой, но после  пребывания на борту "Морской нимфы"  новое пристанище
показалось им загородной виллой.
     --  Зажигайте  свет только  после того,  как  плотно закроете  дверь  и
опустите занавеску на  иллюминатор, -- предупредил Маврокордато. -- Если  вы
этого не сделаете, мы будем очень вами недовольны,  сколько бы англичане  за
вас ни заплатили. Вы меня поняли?
     И, не дожидаясь ответа, он присел на  корточки и, обращаясь  к Рейвену,
медленно произнес короткую фразу на греческом.
     -- _Нет,  нет_, --  ответил Рейвен -- или так  только показалось Мойше?
Его сын явно рассердился, что с ним говорят, как с ребенком,  и добавил:  --
Malakas.
     Глаза  Маврокордато  округлились,  и  он принялся  неудержимо хохотать.
Выпрямившись во весь рост, он сказал:
     -- У вас  замечательный мальчик.  Из него получится настоящий  мужчина,
если его кто-нибудь не задушит раньше.
     Через пару часов, когда взойдет солнце,  у нас будет завтрак -- булочки
и  паршивый чай. Присоединяйтесь к нам. -- Коротко поклонившись, он вышел из
каюты.
     Ривка  закрыла дверь,  опустила  затемнение  на иллюминатор  и включила
свет.  Загорелась тусклая  лампочка  на  потолке,  защищенная  металлической
сеткой, очень похожая на те, что были на борту "Морской нимфы". Однако Мойше
пришлось прикрыть веки -- после темноты глаза начали слезиться.
     Он  оглядел каюту.  Много  времени  не  потребовалось: если  не считать
отслаивающейся краски и следов ржавчины, смотреть было не на что.
     -- Половина пути, -- сказал он.
     -- Половина пути, -- повторила Ривка.
     -- Мама, папа, мне нужно в туалет, --  сказал Рейвен. Мойше взял его за
руку.
     -- Пойдем, -- сказал он. -- Поищем, где здесь гальюн.
     * * *
     Еще  никогда в жизни Уссмаку не приходилось надевать  на  себя  столько
одежды. Дома он вообще ничего не носил, если  не считать раскраски и пояса с
сумками. Но если бы он в таком виде вышел на улицу, то замерз  бы до смерти,
не успев добежать до танка. Он повернул один  из глазных бугорков и осмотрел
тяжелые перчатки у себя на руках.
     --  Интересно, как  можно  работать в этих  неуклюжих штуках?  -- не  в
первый раз пожаловался он. -- С тем же успехом я мог бы управлять танком при
помощи обрубка хвоста.
     -- Мы  обязаны  управлять  танком в  любых условиях, -- ответил Неджас.
Командир танка, как и Уссмак, закутался в теплую  одежду до  самого носа. --
Машина должна находиться в  идеальном состоянии,  повсюду чистота, двигатель
тщательно смазан. Если у нас будут даже минимальные неполадки, Большие Уроды
моментально прикончат нас  --  мы и заметить ничего  не успеем -- Он немного
помолчал и добавил: -- Мне бы не помешала щепотка имбиря.
     -- Я бы и сам не отказался, недосягаемый господин, -- ответил Уссмак.
     Он знал, что спас Неджасу жизнь, дав ему имбирь, когда командир получил
ранение во время вторжения в Британию.
     Однако  имбирь обострил мировосприятие Неджаса. Он и раньше стремился к
совершенству  во всем;  теперь  же малейшие  недочеты приводили командира  в
ярость.  Имбирь  также  усилил  свойство  Неджаса  из-за всего  тревожиться,
особенно когда он надолго лишался наркотика.
     Многие  самцы  давно  лишились  душевного  равновесия  в  этой  забытой
Императором части  Советского Союза.  Им целыми  днями приходилось  сидеть в
казармах -- однообразие жизни нарушало лишь патрулирование.  И еще они могли
наблюдать  по видео  за  тем, как  идет  покорение  Тосев-3. И  хотя дикторы
старались  подчеркнуть даже минимальные успехи, любому здравомыслящему самцу
становилось ясно: положение не улучшается.
     --  Недосягаемый  господин, а  будет ли от  планеты хоть  какой-то толк
после того, как мы ее покорим? --  спросил Уссмак. -- Если дело пойдет так и
дальше, очень скоро от нее ничего не останется.
     --  Не  нам  подвергать  сомнению  стратегию  командования.  Мы  должны
выполнять  приказы, -- ответил Неджас; как и всякий достойный самец Расы, он
умел не только отдавать приказы, но и подчиняться им.
     Может быть,  причина  заключалась  в  имбире  или в  количестве  убитых
товарищей  по оружию,  а может быть,  в  дикторах, не  имеющих  ни малейшего
представления о том,  что такое  настоящая война,  --  но Уссмак  больше  не
чувствовал себя достойным самцом.
     --  У   меня  и  в  мыслях   нет  выказывать  неуважение  недосягаемому
командующему  флотом  и тем, кто дает ему советы, недосягаемый господин,  но
слишком многие из  их замыслов не удалось осуществить. Взгляните  на то, что
произошло в Британии. А как насчет отравляющих газов и атомных бомб, которые
Большие Уроды применяют против нас?
     Скуб также успел нацепить на себя множество одежек, без которых самцу в
Сибири не выжить. Стрелок недовольно сказал:
     -- Наши командиры лучше  знают, как  завершить покорение Тосев-3, разве
не так, недосягаемый господин? -- И он повернулся к Неджасу.
     Скуб  не  получил  ранений  во  время  кампании  в  Британии; он  также
удержался от соблазна засунуть язык  в растолченный имбирь,  хотя и научился
отводить в сторону глазные бугорки, когда  этим  занимались  его товарищи по
экипажу.  Но   каким-то   непостижимым  образом   Скуб  умудрился  сохранить
поразительную невинность  и  не замечал коварства тосевитов,  подобно самцам
Расы,  только что  прилетевшим  на Тосев-3.  В  некотором  смысле Уссмак ему
завидовал.  Сам он  сильно изменился, а для Расы любые изменения  есть повод
для сомнений и неуверенности.
     Да  и  Неджас изменился --  не так  сильно,  как Уссмак, но заметно. Со
вздохом командир танка ответил:
     -- Стрелок, иногда я задаю  себе вопрос: а что  на  уме у  командующего
флотом? Я повинуюсь -- но вопрос остается.
     Скуб  посмотрел  на  своего  командира  так, словно  тот  сдал  их базу
русским. Стрелку осталось только искать утешения в работе.
     -- Тогда, недосягаемый господин, давайте убедимся в том, что наш танк в
полном  порядке.  Если техника  перестанет  нам  подчиняться,  мы не  сможем
выполнять приказы командиров.
     -- Верно, -- согласился Неджас. -- Я не хочу спорить или огорчать тебя,
Скуб, но и лгать  у меня нет ни малейшего желания. В противном случае ты мог
бы  подумать, что  я говорю  с тобой с экрана видео. --  На Неджаса  уже  не
производил  благоприятного впечатления  поток хороших  новостей,  льющийся с
экрана.
     Поддержание  танка в рабочем состоянии  стало настоящим  кошмаром. Даже
если бы Уссмак не страдал от  холода, задача оставалась чрезвычайно трудной.
Замерзшая  вода заполняла  все  пространство  между  колесами, гусеницами  и
ходовой частью, превращая их  в единое целое.  От невероятного холода металл
становился  хрупким.  Смазка при таких  морозах  переставала выполнять  свои
функции. Двигатель постоянно ломался, а запасных частей не хватало.
     Пока он размораживал крышку  люка, которая никак не желала открываться,
Уссмак сказал:
     -- Хорошо еще, что нам удалось захватить  все необходимое, чтобы  самим
делать запасные детали. Если бы не это и не разборка подбитых машин, большая
часть наших танков уже вышла бы из строя.
     -- Истинно, -- отозвался Скуб, занимавшийся смазкой двигателя.
     Возможно,  это лишь  послышалось  Уссмаку, поскольку  завывающий  ветер
относил слова стрелка в сторону.
     Уссмак старался дышать часто и неглубоко. И хотя воздух проходил сквозь
плотную   материю,   он  обжигал  легкие.  На  маске  образовывались  мелкие
кристаллики льда. Глаза, единственная часть тела, открытая холоду, все время
норовили замерзнуть, и ему приходилось постоянно мигать.
     -- Ну, ладно, достаточно, -- наконец  сказал Неджас. --  Нам  необходим
огнемет,  чтобы привести  в  порядок  ходовую  часть  танка.  Иначе  лед  на
гусеницах не растопить.
     Экипаж двинулся обратно к казармам.
     --  Я разговаривал  с самцами,  которые  находятся  тут  уже  давно, --
сообщил Уссмак. -- Они  говорят, что зимы здесь  тяжелые, но местная весна в
сотни раз хуже. Замерзшая вода начинает таять. Они утверждают, будто за день
или два -- но я не  могу им  поверить! -- все погружается в  глубокую грязь.
Иногда, если повезет, удается вытащить танк на твердую почву.
     --  Ты  ведь служил в  СССР,  не так ли?  -- спросил  Неджас.  --  Тебе
приходилось видеть нечто похожее?
     --  Да,  я  видел ужасную грязь весной,  а потом  получил  ранение,  --
ответил Уссмак. --  Было  плохо.  Но  тогда  шли ливневые дожди. Насколько я
понял, грязь, появляющаяся после таяния снега, гораздо хуже.
     Он оглядел  бескрайние белые  пространства с  сугробами  выше взрослого
самца. До  конца зимы  оставалось  еще  много  времени;  сезоны  на  Тосев-3
тянулись  вдвое  дольше,  чем на  Родине.  Здесь, в Сибири,  зима составляла
большую часть года.
     Он вздохнул, и дыхание легким облачком вырвалось у него изо рта.
     -- Надеюсь, мы проживем достаточно долго,  чтобы увидеть местную грязь,
-- негромко проговорил он.
     * * *
     Ранс Ауэрбах смотрел  на засыпанные  снегом прерии восточного Колорадо.
Повсюду царило спокойствие,  что  его вполне устраивало. Ему хотелось  вновь
сражаться  с  ящерами, а не  выполнять функции военной полиции.  Однако  его
желания далеко не всегда совпадали с приказами, которые действовали на нервы
не только Рансу. Лейтенант Магрудер подъехал к нему и спросил:
     -- Кто этот парень, которого  мы опять должны разыскивать? Пустая трата
времени и сил, если кого-то интересует  мое мнение. -- Впрочем, его никто не
спрашивал.
     -- Полковник Норденскольд  сказал, что его  зовут  Ларс-сен. -- Ауэрбах
рассмеялся.   --  Один   квадратноголовый  приказывает  нам  найти  другого.
Полковник получил депешу  от генерала Гровса, в которой говорится, что  этот
Ларссен  прикончил двух человек и двинулся на  восток. Они не  хотят,  чтобы
Ларссен добрался до ящеров.
     -- А почему? Почему-то никто не хочет ответить на такой простой вопрос,
-- проворчал Магрудер. -- Если он ублюдок и решил перейти на сторону ящеров,
пусть они сами с ним разбираются.
     -- Полковник Норденскольд сказал мне ровно столько же, сколько я говорю
тебе, -- ответил Ауэрбах. -- Я больше ничего не знаю.
     Конечно,  он  мог  бы  сделать  ряд  предположений. Однажды  его  отряд
сопровождал Гровса -- тогда он был полковником -- от восточного побережья до
Денвера. Ране не знал, что находилось в тяжелых, наглухо закрытых ящиках, но
у него имелись догадки. Взрывы в Чикаго и Майами подтвердили его подозрения.
     Если Гровс требует остановить Ларссена, значит, Ларссен имеет отношение
к  взрывам.  И если  Ларссен  доберется  до  ящеров,  кто знает,  что  может
произойти?  Самое  естественное  предположение -- Денвер исчезнет  в  адском
пламени.  И  тогда шансы Соединенных  Штатов на победу  улетучатся  вместе с
дымом над Денвером.
     Если, если, если... Все это лишь  догадки и предположения. Тем не менее
Ауэрбах ни с  кем  не делился  своими мыслями совсем по  другой причине. Чем
меньше людей знает о больших бомбах, тем меньше  шансов,  что о  них  станет
известно  ящерам. Он был готов обсуждать с Магрудером  любые  предположения,
кроме этого. Больше того, Ране жалел, что вообще сообразил, в чем тут дело.
     Магрудер решил сменить тему.
     -- Он рассчитывает проскользнуть мимо нас на _велосипеде_? -- Лейтенант
потрепал по шее свою лошадь, и та в ответ тихонько заржала.
     -- Говорят,  он  овладел  искусством выживания в  трудных условиях,  --
ответил Ауэрбах. -- Возможно,  он  бросит  велосипед и пойдет пешком. Вокруг
огромные пространства, а нас совсем мало. Он может проскользнуть. Проклятье,
Билл, нельзя исключить, что он _уже_  оставил нас с носом. С другой стороны,
он может находиться совсем близко. Мы не знаем.
     --  Да,  не знаем,  --  эхом  отозвался  Магрудер.  -- В  результате мы
разыскиваем этого  типа, вместо  того чтобы  бить  в рыло  ящеров.  Дурацкое
занятие. Должно быть, он важная шишка, если Гровс так хочет его поймать.
     -- Других объяснений я не нахожу, -- согласился Ауэрбах.
     Он чувствовал, что Магрудер не спускает с него глаз, но сделал вид, что
ничего не  замечает.  Конечно, лейтенант знает  мало, но он достаточно умен,
чтобы додумать остальное.
     Ауэрбах посмотрел на юг от шоссе 40. Примерно в двух милях располагался
небольшой городок Бойеро. Один из его взводов сейчас входил  туда. Остальные
кавалеристы  Ауэрбаха рассыпались  вдоль грязной проселочной дороги, ведущей
от Бойеро  к  шоссе и  на  север к Аррибе по шоссе 24.  Территорию  дальше к
северу  контролировали кавалеристы  из Барлингтона.  Возможно,  одиночке  не
проскользнуть сквозь такую сеть, но они живут в  большой  стране, а солдат у
них не так уж много.
     --  И  еще  одно,  --  сказал  Магрудер,  пытавшийся  во  всем  увидеть
положительную  сторону.  --  Ему  не  удастся  нас   обмануть,  прикинувшись
кем-нибудь другим. На дороге вообще нет людей.
     --  Тут ты  совершенно  прав,  -- кивнул  Ауэрбах.  --  Здесь  даже  до
появления ящеров было  народа не так чтобы много. А теперь и вовсе никого не
осталось.
     За   тяжелыми  тучами  солнце  клонилось  к  далеким  Скалистым  горам,
прячущимся за  пеленой облаков.  "Хватит ли  у  Ларссена  мужества  выйти на
дорогу ночью?" -- задумался Ауэрбах. Сам бы он и пытаться не стал. Во всяком
случае  на велосипеде.  Быть может, на своих двоих... Таким  образом  у него
увеличивались  шансы  ускользнуть от  преследователей, но  утром он рисковал
оказаться на открытой местности, где его будет легко заметить.
     По  проселочной  дороге  к шоссе  40  скакал всадник.  Ауэрбах  заметил
выбившиеся из-под шлема светлые волосы и хмыкнул -- Рэйчел Хайнс ни с кем не
перепутаешь.
     Она остановилась возле Раиса, отдала честь и доложила:
     -- Сэр, нам со  Смитти показалось, что  мы видели,  как кто-то движется
через поля.  Он  нас  заметил и сразу  же залег.  Он не мог принять  нас  за
ящеров, так что...
     --  Он догадался, что  мы  его разыскиваем, -- закончил Ауэрбах, ощутив
возбуждение. Он не рассчитывал,  что ему удастся поймать Ларссена, но теперь
ему не терпелось броситься в погоню. -- Я поеду с тобой, -- сказал он. -- Мы
прихватим с  собой всех, кого встретим  по дороге.  -- Ауэрбах повернулся  к
Магрудеру. -- Билл,  остаешься за старшего.  Если у  нас возникнут проблемы,
пришлешь помощь.
     --  Есть, сэр, -- безнадежно отозвался Магрудер. -- Ну, почему я ничего
другого от вас не ждал?
     -- Потому что ты хорошо соображаешь. Поехали, Рэйчел.
     Ауэрбах  пустил  свою лошадь быстрой рысью.  Рэйчел  примчалась к  нему
галопом, но сейчас держалась рядом. Через каждые несколько сотен ярдов к ним
присоединялся  еще  один  всадник.  К тому моменту,  когда  они добрались до
Смитти, в распоряжении Ауэрбаха собрался целый взвод.
     -- Мы  его поймаем, правда, капитан? -- спросила Рэйчел. Ауэрбах уловил
нетерпение  в ее голосе. -- Уж не знаю, почему мы за ним гоняемся, но теперь
он от нас не уйдет.
     -- Надеюсь. -- Ауэрбах  отчетливо услышал вопрос в голосе Рэйчел, но уж
если он не поделился своими  догадками с  Магрудером, то  и Рэйчел ничего не
скажет.  Он  обратился  к  остальным кавалеристам. -- Исбелл, вы  с  Эверсом
останетесь с лошадьми. Если у нас возникнут проблемы, один из вас поскачет к
лейтенанту Магрудеру за подкреплением.
     Солдаты печально подтвердили  приказ.  Ауэрбах  принялся вглядываться в
окутанную снегом прерию. Ничего. Что ж, Ларссен наверняка знает, что делает,
раз уж ему столько времени удавалось успешно скрываться.
     -- Ладно, растянемся в цепь. Будьте очень осторожны. У него винтовка, и
он неплохо стреляет.
     Прежде чем занять свое место в цепи, Рэйчел Хайнс сказала:
     -- Спасибо, что не оставили меня с лошадьми, капитан.
     Ауэрбах  сообразил, что  эта мысль  ему  даже  в голову  не  пришла. Он
воспринимал  Рэйчел как  самого  обычного  солдата. Ране покачал головой. До
войны он и представить себе такого не мог.
     Капитан  шел по промерзшей  земле.  Вероятно,  до прихода  ящеров здесь
расстилались пшеничные поля, но в  последние два года люди перестали сеять и
собирать урожай. Даже в середине зимы многие растения доходили ему до бедра.
Местность была  довольно  ровной,  но  человек  мог легко  спрятаться  среди
кустов.  К  тому же из-за  высокой  травы снег лежал  неровно,  и на нем  не
оставалось следов.
     Если Ларссен умен, он будет сидеть тихо и ждать, пока они пройдут мимо,
-- если, конечно,  он здесь. Но быть  таким хитрым не  так-то  просто;  если
Ауэрбах отправит на поиски целую роту, рано или поздно Ларссена найдут.
     Однако Ране не хотел снимать всю роту. Если Ларссена здесь нет, то путь
на восток будет открыт.
     -- Ларссен! -- крикнул Ауэрбах. -- Выходи с поднятыми  руками,  и никто
не пострадает. Не создавай себе проблем. -- "И не создавай проблем для нас".
     Ларссен не  вышел. Впрочем,  Ауэрбах не слишком на это  рассчитывал. Он
сделал еще несколько шагов в ту сторону, где Рэйчел и Смитти видели какое-то
движение. Мимо  его уха просвистела пуля.  Через мгновение  он услышал  звук
выстрела, но уже успел броситься на землю.
     -- Ложись! -- крикнул он из-под куста и огляделся, но густой  кустарник
помешал ему оценить ситуацию. -- Обойдите его справа и слева.
     Теперь  они  знали,  где  находится  Ларссен.  Взять  его будет  совсем
непросто,   но  эту  работу  его  люди   делать  умели,  дальше  все  пойдет
автоматически.
     Ларссен выстрелил еще раз, но теперь он целился не в Ауэрбаха.
     --  Вы  все  против  меня!  -- завопил  Ларссен.  --  С  двоими  я  уже
рассчитался. И прикончу еще  много мерзавцев, даже если это будет последнее,
что я сделаю в жизни.
     С обоих  флангов кавалеристы Ауэрбаха начали стрелять в Ларссена, но не
для  того,  чтобы  попасть,  --  они  прикрывали  своих  товарищей,  которые
старались  подобраться к нему поближе. Неподалеку от  Ауэрбаха Рэйчел  Хайнс
выстрелила дважды подряд.  Ране тут же вскочил на  ноги, пробежал  несколько
шагов  вперед и  упал  на землю за  следующим  кустом. Затем Ауэрбах  трижды
выстрелил и услышал, как Рэйчел и двое других солдат побежали вперед  справа
и слева от него.
     Если тебя  атакуют  с  фронта и с двух флангов, как  это происходило  с
Ларссеном, есть  два выхода -- и  оба  не самые лучшие. Можно  оставаться на
прежнем  месте --  и  тогда  тебя  точно прикончат  -- или можно  попытаться
убежать. И тогда тебя пристрелят почти наверняка.
     Ларссен  остался  на  месте.  Слева  от  Ауэрбаха кто-то  вскрикнул  --
очевидно,  Ларссен попал. Ауэрбах прикусил губу. Потери  неизбежны,  все это
прекрасно  понимали. Когда  ты отпра