у того, кто не боится ни физических повреждений, ни бактериального заражения? Что еще может довести его до такого состояния, если не мозги? Но, может быть, вы соизволите более точно выразить свою мысль? Конвей почувствовал, как зарделись его уши и шея. Он промолчал. Хмыкнув, Маннон продолжил: - Он превращается в воду, именно в воду, содержащую лишь некоторое количество безвредных бактерий. Мы испробовали все известные физиологические и психологические методы лечения. И с нулевым результатом! Только что кто-то предложил его заморозить - чтобы прекратить таяние и чтобы у нас было время подумать. Предложение было отвергнуто большинством голосов, потому что в таком состоянии пациент немедленно отправится на тот свет. Мы обратились к коллегам-телепатам, чтобы они попробовали подействовать на него соответствующим образом, а О'Мара вообще прибегнул к древней методике, применив электрошоковую терапию, но все тоже безрезультатно. Все вместе и каждый в отдельности мы испробовали все возможные медицинские подходы, известные в обитаемой Галактике, и до сих пор не понимаем, чем же он болен... - Если это связано с психикой, то, полагаю, телепаты... - начал Конвей. - Нет, - перебил его Маннон, - у СРТТ мозг распределен равномерно по всему телу, а не сосредоточен в черепной коробке, иначе эти существа не могли бы так перевоплощаться. У нашего пациента мозг исчезает, тает вместе с телом, делится на все меньшие и меньшие частицы - настолько малые, что телепаты не могут с ними работать. И в самом деле, эти СРТТ невероятные существа, - задумчиво продолжал Маннон. - Естественно, они вышли из моря, но затем на суше начались вспышки вулканической деятельности, землетрясения. Сера и еще черт знает что покрыли всю поверхность планеты. К тому же стало угасать их солнце. В результате планета превратилась в пустыню и останется ею и поныне. Для того, чтобы выжить, им пришлось приспосабливаться. При их способе воспроизведения себе подобных от взрослой особи отпочковывается новорожденный, а родитель теряет значительную часть своей массы. И это весьма любопытно, ибо дитя рождается с частью клеток родителя. Память и сознательный опыт отца к нему не переходят, но он подсознательно сохраняет способность адаптироваться к новым условиям... Глава 6 Следовало как-то заставить беглеца перебраться в палату для выздоравливающих ДБЛФ, где установили ловушки. Однако прежде надо было убрать его из палаты АУГЛов. Двенадцать мониторов в тяжелых скафандрах барахтались в воде, проклиная все на свете, пока не загнали СРТТ туда, откуда был один выход - в люк, ведущий в палату ДБЛФ. Конвей, Приликла и группа охранников поджидали его в коридоре. Беглец еще раз изменил вид: на этот раз инстинкт самосохранения подсказал ему принять облик человека. СРТТ медленно бежал по коридору на мягких ногах, которые гнулись в самых необычных местах. Чешуйчатая серая кожа, которая до сих пор была у него, подергивалась, морщилась и снова расправлялась, приобретая цвет человеческого тела, облаченного в белый халат. Конвей мог спокойно смотреть на любое внеземное существо, страдающее самой отвратительной болезнью, однако вид СРТТ, который на бегу пытался превратиться в человека, вызвал в нем приступ тошноты. Неожиданно беглец кинулся в коридор МСВК, это застало преследователей врасплох, и, толкая друг друга, они сгрудились возле соединительного шлюза. МСВК были трехногими существами, внешне напоминающими журавлей, и могли существовать лишь в условиях малого притяжения; ДБДГ, как и Конвею, трудно было к ним быстро приспособиться. Однако, пока Конвей все еще медленно плыл по помещению, тренированные мониторы встали на ноги. СРТТ снова бросился в кислородный сектор. После нескольких неприятных минут Конвей с облегчением подумал, что, задержись беглец здесь, его нелегко было бы отыскать в плотном тумане, который называли атмосферой. Если он пропадет на этой стадии поисков... Нет, Конвей предпочитал не думать об этом. Теперь палата для ДБЛФ была почти рядом, и СРТТ направился прямо туда. Он вновь изменился, превратившись в нечто низкое и тяжелое, передвигающееся на четырех конечностях. Казалось, он сжимается, и на спине его образовалось нечто вроде черепашьего панциря. Тут из-за угла с криком, размахивая руками, выскочили два монитора и загнали его в коридор, куда выходили палаты... Но в коридоре никого не оказалось. Конвей выругался с досады. Шестеро мониторов должны были перекрыть коридор, но погоня добралась сюда слишком быстро, так что они не успели подготовиться - наверно, все еще устанавливали в палате оборудование. Но Конвей недооценил реакции Приликлы. Ассистент мигом разобрался в ситуации. Он подбежал к потолку, обогнал СРТТ и спрыгнул на пол. Конвей попытался было предостеречь Приликлу, крикнуть, что хрупкое насекомое не может остановить СРТТ, превратившегося в громадного и проворного бронированного краба. Это же самоубийство! И тут его глазам предстало удивительное зрелище. Перед СРТТ футах в тридцати в стене коридора была ниша, где стояли самоходные носилки. Конвей увидел, как Приликла замер у ниши, включил носилки и запустил их навстречу беглецу. Ассистент не отличался безумной храбростью, просто он соображал, что было куда важней. Носилки, промчавшись по коридору, столкнулись с СРТТ. Раздался грохот металла, взвились клубы желтого и черного дыма. И, прежде чем вентиляторы очистили воздух, помощники Конвея окружили оглушенного СРТТ и загнали его в палату для выздоровления. Не прошло и нескольких минут, как к Конвею приблизился офицер мониторов. Он кивком головы указал на приборы, принесенные в помещение, а также на людей в темно-зеленой форме, которые стояли вдоль стен. Они наблюдали за СРТТ, который медленно кружил по комнате, выискивая, куда бы скрыться. Без сомнения, офицер сгорал от любопытства, но голос его был сдержан: - Вы доктор Конвей? Так что же от нас требуется? Конвей облизнул губы. До сих пор ему некогда было подумать об этой стадии операции. Но теперь в нем проснулась жалость к беглецу. В конце концов это был всего лишь ребенок, от горя и страха утративший способность рассуждать. Если этот номер не пройдет... Конвей стряхнул с себя сомнения и неуверенность и резко сказал: - Видите этого зверя посреди комнаты? Напугайте его до смерти. Разумеется, ему пришлось уточнить, но мониторы быстро сориентировались и с энтузиазмом пустили в дело припасенное оборудование. Конвей мрачно наблюдал, как самые разные предметы и приборы, предназначенные для чистки воздуха и связи, а также посуда из диетической столовой выполняют отнюдь не свойственные им функции. Одни издавали резкий свист или гудение, будто огромные сирены, другие бряцали и звенели. Этот грохот сопровождали вопли и крики людей, орудовавших страшными предметами. И СРТТ испугался. Приликла регулярно докладывал о его эмоциональном состоянии. - Ти-ше! - неожиданно перекрыл шум голос Конвея. - А теперь - беззвучная атака. Чудовищная какофония была лишь увертюрой. Сейчас в бой вступало по-настоящему страшное оружие, но при этом все должно было проходить в полной тишине - чтобы был слышен каждый звук, исходящий от СРТТ. Вокруг существа взметнулись языки пламени, оно было ярким, но не обжигающим. Одновременно силовые лучи принялись толкать жертву, гонять ее, приподнимать и даже подбрасывать к потолку. Силовые лучи работали по тому же принципу, что и гравитационные пояса, но их можно было концентрировать в одной точке. Операторы метали в парящего в воздухе и сопротивляющегося беглеца ракеты и шаровые молнии, меняя в последний момент их направление. Теперь СРТТ был на самом деле перепуган, перепуган так, что это чувствовали даже люди, лишенные эмпатических способностей. Он принимал такие обличья, что Конвею были обеспечены ночные кошмары на много недель вперед. Конвей включил микрофон: - Есть ли реакция? - Пока нет, - загремел из стенного динамика голос О'Мары. - Придется подналечь. - Но он находится в состоянии крайнего возбуждения, и расстро... - начал Приликла. Конвей обернулся к ассистенту: - Если вам трудно, уходите. Можете вы как-то усилить давление на него? - спросил он у стоявшего рядом офицера. - Некоторых существ, способных вынести все, - сдержанно сказал офицер, - полностью выводит из строя вращение... Так ко всем пыткам, которым подвергался СРТТ, было добавлено вращение. Но не просто вращение, а дикое, неравномерное, сумасшедшее движение, на которое даже глядеть было тошно. Светящиеся ракеты и молнии вспыхивали и крутились над СРТТ, словно сошедшие с ума луны над дикой планетой. Собравшиеся почти утратили первоначальный энтузиазм, а Приликла покачивался на своих шести тонких ногах, охваченный эмоциональной бурей, грозившей унести его как былинку. Не следовало тащить сюда Приликлу, досадуя на себя, подумал Конвей. Для эмпата такое переживание подобно аду. Наверно, он, Конвей, ошибся. Придумать это было само по себе жестокостью, садизмом, да и вряд ли могло достичь цели. Он хуже любого чудовища... Вертящийся, дергающийся бурый комок посреди комнаты, в который превратился маленький СРТТ, издал резкий, высокий, горловой звук ужаса. И тут страшный грохот потряс стенные динамики; в нем смешались вопли, крики, шум ломаемой мебели, топот бегущих ног, и все это перекрывал низкий нескончаемый вой. Слышно было, как О'Мара старается кому-то что-то объяснить, затем неизвестный голос крикнул: - Ради всего святого, прекратите! Папаша проснулся и рушит все вокруг! Люди кинулись к СРТТ, осторожно остановили его и опустили его на пол. Из динамиков по-прежнему доносились крики и грохот. Вскоре они достигли апогея, а затем начали стихать. Люди замерли у стен, глядя друг на друга, на хныкающего СРТТ, на стенные динамики. Они ждали. И дождались. Раздался звук, похожий на тот, что недавно передавали в записи, но он был чистым, без космических помех. Трансляторы были у всех, так что все поняли, о чем речь. Это был голос старшего СРТТ, который снова стал единым целым. Ласково и строго он обращался к своему ребенку. Он говорил, что малыш плохо ведет себя, что он должен немедленно прекратить беготню и не доставлять больше беспокойства окружающим. И чем скорее малыш послушается, тем скорее они с отцом уедут домой. Для маленького беглеца это была страшная экзекуция. Может быть, они даже переборщили, подумал Конвей. Он напряженно следил за тем, как СРТТ, все еще напоминающий сразу и рыбу, и птицу, и зверя, пополз к стене. И когда он осторожно и покорно начал тереться головой о колено одного из мониторов, в комнате поднялось такое шумное веселье, что малыш чуть было снова не убежал. - Приликла объяснил мне, в чем заключается болезнь старшего СРТТ, и я понял, что лечение должно быть радикальным, - обратился Конвей к диагностам и старшим терапевтам, собравшимся вокруг стола О'Мары. Сам факт, что его допустили в столь высокое общество, означал, что его действия одобрили, и все-таки Конвей не мог побороть волнения. - Я решил использовать тесную физическую и эмоциональную связь, существующую между взрослым СРТТ и его младшим отпрыском, - продолжал Конвей. - Все вышло, как мы и рассчитывали. Старший СРТТ не мог лежать спокойно, когда его дитя находилось в опасности. Родительская любовь и привязанность победили и вернули больного к реальности. - Вы проявили явные способности к дедукции, доктор, - сердечно сказал О'Мара, - вы достойны... В этот момент загудел интерком. Мэрчисон сообщала, что у всех трех АУГЛов проявились признаки окостенения, и просила доктора Конвея немедленно прийти в палату. Конвей попросил выдать ему и Приликле мнемограммы АУГЛов и с сожалением подумал, что звонок Мэрчисон испортил ему триумф. - Не расстраивайтесь, доктор, - весело проговорил О'Мара, словно прочитав его мысли. - Позвони она минут на пять позже, и ваша голова так распухла бы от похвал, что в ней не осталось бы места для мнемограммы... Два дня спустя Конвей в первый и последний раз поспорил с Приликлой. Он утверждал, что только эмпатические способности ассистента и преданность сестры Мэрчисон помогли вылечить трех маленьких АУГЛов. Доктор Приликла возразил, что, хотя спорить с начальником не в его правилах, в данном случае доктор Конвей глубоко заблуждается. Мэрчисон не ответила, что рада оказаться полезной. Конвей продолжил спор с Приликлой. Он был совершенно уверен, что без помощи маленького эмпата не смог бы спасти АУГЛов. Спор, если так можно назвать дружескую перепалку, затянулся на несколько дней. И никто не подозревал, что тем временем к Госпиталю приближается потерпевший крушение корабль, а в нем - некое существо. Не знал Конвей и того, что две недели спустя весь персонал Госпиталя будет его презирать. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПАЦИЕНТ СО СТОРОНЫ Глава 1 Сторожевой крейсер "Шелдон" вынырнул из гиперпространства в пятистах милях от Главного Госпиталя. Его появление тут было вызвано аварией корабля в зоне действия поля надпространственных генераторов. Громадное, сверкающее огнями сооружение Госпиталя на таком расстоянии казалось светлым пятнышком, но капитан не решился сразу приблизиться к нему. В потерпевшем аварию корабле находился член экипажа, нуждавшийся в срочной медицинской помощи. Капитан крейсера был привержен соблюдению правил и опасался, как бы не причинить вред случайным "прохожим". Под прохожими в данном случае он имел в виду обитателей крупнейшего в Галактике межзвездного Госпиталя. Связавшись с его приемным покоем, капитан объяснил положение и его заверили, что пострадавшим займутся немедленно. Убедившись в поддержке, капитан решил приступить к исследованию потерпевшего аварию корабля, который в любой момент мог разлететься на части. Неловко примостившись в слишком мягком кресле в кабинете главного психолога, доктор Конвей через заваленный бумагами стол смотрел на квадратное, с резкими чертами лицо О'Мары. - Расслабьтесь, доктор, - проговорил вдруг О'Мара, как всегда угадав его мысли. - Если бы я вызвал вас для разноса, то предложил бы кресло пожестче. Но я получил указание погладить вас по шерстке. Вы, доктор, получили повышение. Поздравляю вас. Отныне вы - старший терапевт. Не успел Конвей и рта раскрыть, как О'Мара поднял большую квадратную ладонь. - Что касается меня, то я уверен, что произошла досадная ошибка, - продолжал он. - Однако ваш успех с растворявшимися СРТТ явно произвел впечатление на руководство. Они вообразили, что все решили ваши способности, а везение тут ни при чем. Что же касается меня, - ухмыльнулся он, - то я не доверил бы вам вырезать даже свой аппендикс. - Вы очень любезны, - сухо сказал Конвей. О'Мара улыбнулся. - А вы ожидали, что я буду вас нахваливать? Суть моей работы в том, чтобы мылить шеи, а не почесывать за ушком. Теперь я подарю вам минутку, чтобы вы привыкли к сиянию собственной славы... Конвей прекрасно понимал, что означает для него это повышение. Разумеется, он был польщен, он не рассчитывал получить это звание раньше, чем года через два. Однако это его и несколько испугало. Отныне на рукаве у него будут красоваться красные шевроны, он получит преимущество перед всеми, кроме коллег того же звания и диагностов, и сможет по своему усмотрению пользоваться любыми приборами и оборудованием Госпиталя. В то же время он будет нести полную ответственность за всякого доверенного ему пациента, переложить которую нельзя будет ни на кого. Да и свободного времени будет меньше. Придется читать лекции сестрам, проводить практикумы, почти наверняка его втянут в какое-нибудь коллективное исследование. Надо будет постоянно пользоваться мнемограммой, а то и двумя. Все это не очень веселило. - Поскольку вы теперь старший терапевт, - сказал О'Мара, - я поручу вам одно дело. Поблизости от нас находится потерпевший аварию корабль с раненым на борту. Доставить раненого в Госпиталь обычным путем мы не можем. Физиологические особенности существа неизвестны, не удалось определить, и откуда летел корабль. Так что мы не знаем, чем наш будущий пациент дышит, что ест и даже как выглядит. Я прошу вас туда отправиться, выяснить, что к чему, и принять меры к транспортировке пострадавшего. Известно, что он почти не подает признаков жизни, - поспешно закончил он, - так что задание это экстренное. - Хорошо, - Конвей вскочил с кресла. У двери он на мгновение задержался. Позднее он сам удивился, как у него хватило наглости сказать это главному психологу, не иначе подействовало неожиданное повышение: - Кстати, ваш проклятый аппендикс находится у меня, - торжествующе заявил он. - Три года назад его вам вырезал Келлерман и сохранил в банке. А потом проиграл мне в шахматы. Так что ваш аппендикс стоит у меня на книжной полке... О'Мара лишь слегка склонил голову, словно благодарил за комплимент. В коридоре Конвей подошел к ближайшему коммуникатору и вызвал транспортный отдел. - Говорит доктор Конвей. У меня срочный вызов. Прошу предоставить катер и медсестру, которая умеет обращаться с анализатором и, если можно, обладает опытом спасательных работ. Через несколько минут я буду у внешнего восьмого шлюза. Как только он добрался до восьмого шлюза, от приподнятого настроения не осталось и следа. Там его поджидала медсестра ДБЛФ - покрытое мехом многоногое существо. При виде Конвея существо стало покрикивать и присвистывать. Транслятор Конвея исправно превращал звуки чужого языка в английские слова, как он делал это со всеми прочими хмыканьями, скрипеньями и курлыканьями, что раздавались в Госпитале. - Я тут уже более семи минут, - заявила сестра. - Мне было сказано, что задание очень срочное, но вы отнюдь не торопитесь... - Транслятор не способен передавать эмоции. Так что ДБЛФ могла шутить, посмеиваться или просто констатировать факт без всякого желания уязвить. Правда, в последнем Конвей сомневался, но он знал, что выходить из себя бессмысленно. Он глубоко вздохнул и сказал: - Я мог бы сократить ваше ожидание, если бы всю дорогу бежал. Но я противник беготни - излишняя спешка в моем положении производит дурное впечатление. Окружающие решат, что я поддался панике, не будучи уверен в себе. Так что прошу запомнить. - Он перешел на официальный тон: - Я не медлил, а шел нормальным шагом. Звук, который издала ДБЛФ в ответ на эту тираду, не поддавался переводу. Конвей направился к переходному туннелю, и через несколько секунд они отчалили. Масса огней Главного Госпиталя в заднем обзорном экране стала тускнеть и сжиматься, и Конвей ощутил беспокойство и потребность разделить с кем-нибудь ответственность, хотя бы с доктором Приликлой. Сестра ДБЛФ, сообщившая, что ее зовут Курседд, все время полета испытывала терпение Конвея. Она была совершенно лишена такта, так что выдержать ее было нелегко. Курседд, как и все ДБЛФ, не обладала телепатическими способностями, но, наблюдая за собеседником, могла довольно точно угадать его мысли, а полное отсутствие у этой расы дипломатических начал постоянно ставило общавшихся с ее представительницей в тупик. Наконец они приблизились к сторожевому крейсеру и пришвартованному к нему аварийному кораблю. Корабль был ярко-оранжевого цвета и особенно не отличался от других потерпевших аварию судов. Конвей подумал, что корабли, как и людей, насильственная смерть лишает индивидуальности. Он приказал Курседд раз за разом облететь пострадавшее судно, а сам прильнул к иллюминатору. Корабль оказался разорванным пополам. По яркой окраске корпуса Конвей мог судить о характере зрительных органов построивших его существ, а также о плотности и прозрачности их атмосферы. Решив, что визуальный осмотр больше ничего не даст, Конвей велел причаливать к "Шелдону". Переходная камера крейсера была невелика и казалась еще меньше от того, что туда набились мониторы, которых он узнал по темно-зеленой форме. Они столпились вокруг странного механизма, очевидно, снятого с погибшего корабля. Специалисты перебрасывались техническими терминами, и никто не обратил внимания на вновь прибывших. Конвею пришлось дважды громко кашлянуть, прежде чем худой седоголовый офицер отделился от толпы и приблизился к ним. - Саммерфилд, - представился он, - капитан крейсера. Капитан говорил быстро, не отрывая заинтересованного взгляда от того, что лежало на полу. - Насколько я понимаю, вы медицинское начальство из Госпиталя? Конвей ощутил раздражение. Он мог понять интерес этих людей: разбитый корабль с другой планеты, принадлежащий неизвестной культуре, - редкая находка, технологический клад, ценность которого трудно переоценить. Но ведь самое важное - спасение живого существа. Поэтому он сразу перешел к делу. - Капитан Саммерфилд, - резко сказал он. - Необходимо как можно скорее и на катере, и в Госпитале воссоздать для пострадавшего привычные условия жизни. Прошу вас выделить мне провожатого на корабль. Желательно, опытного офицера, знакомого с... - Разумеется... - перебил его Саммерфилд. Казалось, он хотел еще что-то добавить, но раздумал, пожал плечами и позвал: - Гендрикс! К ним подошел молодой человек с несколько растерянным выражением лица, начавший было натягивать на себя скафандр. Капитан коротко представил ему врачей. Гендрикс понимал, что время не терпит. - Нам понадобятся скафандры высокой защиты, - сказал он. - Для вас, доктор, я подберу один, но вот что касается доктора Курседд... - Не беспокойтесь, - прервала его медсестра. - Мой скафандр в катере. Я буду готова через пять минут. - Известно, что здесь произошло? - поинтересовался Конвей, с любопытством оглядываясь вокруг. - Несчастный случай, столкновение? - Мы пришли к заключению, - ответил Гендрикс, - что по какой-то причине отказала одна из двух вар гиперпространственных генераторов. В результате корабль расколот надвое. Одну его половину тут же отбросило в нормальное пространство, то есть скорость ее стала значительно ниже скорости света. Другая, с отказавшими генераторами, какое-то время двигалась, так как после аварии оставшаяся пара генераторов еще несколько секунд продолжала работать. Автоматика ликвидировала повреждения и загерметизировала кое-какие отсеки, но, так как корабль в сущности развалился, мало что можно было сделать. К счастью, нам удалось поймать автоматический сигнал бедствия, и, когда мы отыскали корабль, в одном из отсеков, похоже, оставался воздух - мы услышали, как там кто-то двигался. Но мне не дает покоя мысль - что случилось со второй половиной корабля, - закончил Гендрикс. - Автоматический сигнал бедствия там не сработал, иначе бы мы его непременно услышали. Но ведь там тоже кто-то мог остаться в живых. - Давайте спасать хотя бы этого, поторопил Конвей. - Как к нему пробраться? Гендрикс проверил гравитационные пояса на своем скафандре, взглянул на показания приборов. - Вам не удастся это сделать, - сказал он. - По крайней мере сейчас. Следуйте за мной, и вы поймете почему. Когда О'Мара предупредил, что до пациента трудно добраться, Конвей решил, что на корабле, как это часто бывает, обломками завалило отсек. Но при всей компетентности мониторов оказалось, что дело куда сложней. И все же, когда они ступили на корабль, выяснилось, что внутренние помещения вовсе не загромождены. По каютам летали предметы, но никаких завалов не было. Только приглядевшись к окружающему, Конвей осознал размах катастрофы. Вокруг не сохранилось ни одной целой, нетреснувшей, не сдвинутой с места трубы, гайки или секции. В дальней стене отсека Конвей увидел тяжелую дверь, а в ней выпиленное лазером отверстие, в которое был вставлен временный люк. - В случае аварии все герметические двери закрываются автоматически, - пояснил Гендрикс в ответ на вопросительный взгляд Конвея, - но, когда корабль в таком состоянии, закрытый люк вовсе не означает, что по другую его сторону имеется давление. Мы разобрались в ручном управлении, но вовсе не уверены, что, открыв одну дверь, не откроем тем самым все остальные двери на корабле. А тогда пострадавший погибнет... Конвей услышал в наушниках короткий грустный вздох. Промолчав, Гендрикс продолжил: - Пришлось поэтому установить на каждой двери герметические шлюзы, тогда, если в отсеке сохранилось давление, после того как мы прорежем в двери отверстие, оно почти не упадет. Но это потребует немало времени, а форсировать работы невозможно, не рискуя жизнью пострадавшего. - Тогда следует увеличить число спасательных команд, - предложил Конвей. - Если вас недостаточно, мы пришлем спасателей из Госпиталя. Это сократит время, которое требуется... - Нет, доктор, - горячо возразил Гендрикс. - Мы не случайно затормозили в пятистах милях от Госпиталя. Есть данные, что где-то на корабле имеется запас энергии. И, опока мы не знаем, что это за энергия и где она, следует действовать осторожно. Да, мы хотим спасти инопланетянина, но так, чтобы при этом самим не взлететь на воздух. Разве в Госпитале вам об этом не сказали? Конвей покачал головой. - Возможно, не хотели меня волновать. Гендрикс засмеялся. - Я тоже не хочу вас волновать. Откровенно говоря, опасность взрыва невелика, если не пренебрегать мерами предосторожности. Но, если куча людей набросится на корабль и станет растаскивать его по кускам, опасность станет реальной. Тем временем они миновали еще два отсека и короткий коридор. Конвей заметил, что каждое помещение покрашено в свой цвет. Видно, раса, построившая этот корабль, подумал он, очень чувствительна к цвету. - Как скоро рассчитываете вы добраться до пострадавшего? - спросил Конвей. - Ответить на этот вопрос не так-то просто, - отозвался Гендрикс. - Живое существо обнаружили по шуму, вернее, по вибрации корабля, вызванной его движениями. Однако аварийное состояние самого корабля и то, что неизвестное существо двигается все меньше, не позволяет определить его положение. Наши люди режут переборки, продвигаясь к центру. Скорее всего именно там сохранился неповрежденный отсек. К тому же шум, который производят спасатели, не позволяет прислушиваться к движениям пострадавшего. Полагаю, все это займет от трех до семи часов. А ведь после того, как спасатели доберутся до отсека, надо будет еще взять образец воздуха, подвергнуть анализу и воспроизвести атмосферу, определить давление и силу тяжести, естественные для этих существ, оказать пострадавшему первую помощь и подготовить к эвакуации в Госпиталь. - Слишком долго. - Конвей был расстроен. - Вряд ли пострадавший столько продержится. Придется готовить помещение, не дожидаясь пациента. Другого выхода нет. Вот что мы будем делать... Конвей приказал сорвать настил на полу, чтобы обнажить гравитационные установки. Сам он почти не разбирался в этом, но надеялся, что Гендрикс сможет хотя бы приблизительно определить их мощность. Во всей Галактике был известен лишь один способ регулировать гравитацию. Если инопланетяне пользовались каким-то другим способом - придется сдаваться. - Физические характеристики всякого существа, - продолжал Конвей, - можно определить по образцам пищи, размеру гравитационных установок и составу воздуха. Собрав эти данные, мы сможем воссоздать условия его жизни. - Какие-то из летающих вокруг объектов могут оказаться контейнерами с пищей, - предположила вслух Курседд. - Это мысль, - согласился Конвей. - Но в первую очередь следует определить состав атмосферы, которая была на корабле. Тогда мы узнаем и кое-что об обмене веществ пострадавшего и выясним, какие из контейнеров содержат пищу, а какие краску... Не откладывая, они занялись поисками образца воздуха. В любом помещении на всяком корабле имеется множество труб, но количество их здесь даже в самых маленьких отсеках удивило Конвея. Если все отсеки разделяли герметические двери, то и трубы, подающие в них воздух, должны иметь на входе и выходе клапаны, решил он. Пришлось прослеживать отрезок каждого трубопровода до его разрыва, чтобы убедиться, что он не принадлежит к воздушной системе. Работа оказалась долгой, кропотливой, и Конвей со злостью глядел на механическую головоломку, от решения которой зависела жизнь пациента. Через часа два круг его поисков, наконец, сузился до толстой трубы, которая, судя по всему, служила для отвода отработанного воздуха, и пучка тонких труб, по которым составляющие атмосферы поступали в отсек. Этих питающих труб было семь! - Существо, которому требуется семь различных химических... - Гендрикс растерянно замолчал. - Только по одной трубе подается основной компонент воздуха, - пояснил Конвей. - По остальным идут необходимые добавочные элементы и инертные компоненты, подобные азоту в нашем воздухе. Если, когда упало давление, регулирующие клапаны в отсеке не были перекрыты, мы сможем сказать, из чего состоял воздух. Конвей говорил уверенным тоном, но сам не чувствовал такой уверенности. Больше того, его мучили мрачные предчувствия. Тут на первый план выступил Курседд. Она достала из рабочей сумки маленький электрорезак, включила, сфокусировала пламя и осторожно подвела игольчатую струю к одной их семи входных трубок. Конвей, подойдя ближе, склонился с открытой пробиркой и инстинктивно отшатнулся, когда из трубы вырвалась струя желтоватого пара. В пробирку почти ничего не попало, однако того, что в ней оказалось, для анализа было достаточно. Курседд принялась за следующую трубу. - Судя по всему, это хлор, - сказала ДБЛФ, продолжая работу. - И если он является основным компонентом их атмосферы, мы можем поместить пострадавшего в модифицированную палату для ПВСЖ. - Боюсь, что все не так просто... - отозвался Конвей. Не успел он закончить, как из второй трубы вырвался фонтан белого пара, туманом окутавший комнату. Курседд, не выпуская резака, отпрянула назад. Пар, соприкасаясь с пламенем, превращался в дымящиеся шарики прозрачной жидкости, которые плавали вокруг. С виду они казались капельками воды. Конвей набрал этих капелек в другую пробирку. Пламя резака, попав в струю газа, вырвавшегося из третьей трубы, ярко вспыхнуло. Ошибиться было нельзя. - Кислород, - заключила Курседд, подтвердив мысль Конвея. - Или газ с высоким содержанием кислорода. - Образование воды меня не смущает, - заметил Гендрикс. - Но ведь кислород с хлором - смесь, малопригодная для дыхания. - Согласен, - отозвался Конвей. - Всякое существо, дышащее кислородом, в секунды погибает от хлора и наоборот. Но, может быть, один из этих элементов составляет лишь незначительную примесь в атмосфере. А может, оба эти газа - лишь незначительные примеси, основной же составляющей атмосферы мы пока не нашли. Разрезав последние четыре трубы, они собрали образцы газов. Все это время Курседд напряженно обдумывала слова Конвея и прежде чем отправиться на катер для анализа образцов, заговорила: - Если эти газы представляют собой только примеси, - бесстрастно перевел ее слова транслятор, - тогда почему здесь не только инертные элементы, но и кислород не смешиваются заранее, как для всех других существ, а поступают в отсек по отдельным трубам? Ведь выходят они по одной трубе. Конвей хмыкнул. Его тоже мучил тот же вопрос, ответ на который он не находил. - В настоящий момент мне нужен анализ образцов, - резко сказал он, - я прошу вас не задерживаться. Тем временем мы с Гендриксом постараемся вычислить размеры этого существа и соответственно подходящую для него силу тяжести. И не беспокойтесь, - добавил он сухо, - всякая тайна имеет разгадку. - Будем надеяться, что мы откроем ее при лечении, - парировала Курседд, - а не зафиксируем в заключении о смерти. Не дожидаясь указаний, Гендрикс стал открывать пластины пола, чтобы добраться до гравитационных установок. Конвей видел, что он знает свое дело, и отправился искать какую-нибудь мебель. Глава 2 Обычно на космическом корабле при катастрофе все предметы, как движимые, так и те, что принято считать неподвижными, срываются с мест и летят в направлении удара. Здесь же авария разорвала связующие силы корабля, нарушив положение каждой гайки, каждого шва. Мебель в таких условиях пострадала больше всего. Стул или постель могут рассказать многое о форме, количестве конечностей и весе того, кто ими пользуется. Важно и то, что предпочитает владелец вещей - твердое покрытие или мягкую подстилку. Изучение материалов и формы мебели позволяет также рассчитать нормальную для ее владельца силу тяжести. Но Конвею не везло. Если плавающие обломки и были остатками мебели, то составить из них целый предмет оказалось задачей неразрешимой трудности - так их измолотило и перемешало при ударе. Конвей, отчаявшись, решил было вызвать О'Мару, но вовремя отказался от этой мысли: вряд ли главному психологу интересно знать, как старший терапевт не справляется со своими трудностями. Конвей копался в обломках того, что когда-то, похоже, было шкафом, в надежде отыскать какую-нибудь одежду или даже наткнуться на сокровище в виде фотографии любимой девушки, когда его вызвала Курседд. - Анализ закончен, - сообщила медсестра. - Составляющие атмосферы нельзя назвать необычными, но смесь их смертельна для любого существа, наделенного органами дыхания. В какой пропорции их ни смешивай - результат одинаково ядовит. - Выражайтесь конкретнее, - перебил сестру Конвей. - Мне нужны факты, а не мнения. - Составляющие газы, - ответила Курседд, - это аммиак, двуокись углерода и два инертных газа. Вместе с уже известными элементами они образуют непрозрачную атмосферу, тяжелую и ядовитую... - Такого не может быть! - оборвал сестру Конвей. - Вы видели, как расписаны каюты корабля? Они любят тонкие цвета, разнообразные оттенки. Существа, живущие в непрозрачной атмосфере, не обладают чувствительностью к оттенкам... - Доктор Конвей, - послышался извиняющийся голос лейтенанта, - я проверил гравитационные установки. Они рассчитаны на гравитацию в пять "же". Притяжение, которое впятеро превышало земное, означало высокое атмосферное давление. Следовательно, существо дышит густым ядовитым сиропом. Это сулило крайне опасные осложнения. - Передайте спасателям, - сказал Конвей Гендриксу, - чтобы они приближались к пострадавшему особенно осторожно, но не теряя времени. Любая тварь, живущая при пяти "же", обладает мышцами. А существа, попавшие в подобную передрягу, нередко теряют рассудок. - Понятно, - встревоженный Гендрикс исчез за переборками. Конвей возвратился к Курседд. - Вы слышали, что сказал Гендрикс? - спросил он ее. - Испробуйте комбинации этих элементов при высоком давлении. И помните, что нам нужна прозрачная атмосфера. - Я подчиняюсь, после длительной паузы проговорила медсестра. - Но вынуждена добавить, что ненавижу попусту тратить время, даже если это приказ. Несколько минут Конвей молча боролся с собой, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Но постепенно гнев его на тупость и упрямство наглой сестры начал стихать. Возможно, Курседд и не была такой уж тупой. Возможно, она была и права в своем выводе о непрозрачности атмосферы. Но что это давало? Факты противоречили один другому. Весь этот корабль полон противоречий, устало подумал Конвей. И форма его, и конструкция свидетельствовали о том, что его хозяева не привыкли к большой силе тяжести, а гравитационные установки были рассчитаны на пять "же". Судя по окраске помещений, зрение их обитателей почти не отличалось от зрения самого Конвея, однако, если верить Курседд, в такой атмосфере нужен скорее радар, чем глаза. А уж о неоправданно сложной системе воздухоснабжения и ярко-оранжевой окраске корпуса и говорить не приходится. В который раз Конвей мысленно пытался нарисовать себе разумную картину из данных, какими располагал, но тщетно. Может, стоит иначе подойти к проблеме... Он резко включил рацию. - Гендрикс, соедините меня, пожалуйста, с Госпиталем, - попросил он. - Мне нужно поговорить с О'Марой. Я хотел бы, чтобы при разговоре присутствовали вы, капитан Саммерфилд и Курседд. Можно это устроить? Гендрикс хмыкнул. - Подождите минутку, - проговорил он. Конвей слышал, как прерываемый звонками, щелчками и разрядами голос Гендрикса вызывал радиста на "Шелдоне", тот связывался с Госпиталем и просил капитана Саммерфилда немедленно пройти в рубку. Радисту отозвался ровный, бесстрастный голос транслятора, переводивший инопланетного оператора в Госпитале. Через минуту сумятица вызовов стихла, и знакомый голос О'Мары произнес: - Главный психолог слушает. Говорите. Конвей коротко изложил ситуацию на погибшем корабле. - Спасатели пробиваются к центру корабля, - продолжал он, - потому что там наиболее вероятно обнаружить живое существо. Но не исключено, что оно скрывается где-то в боковых отсеках, если там сохранилось давление. В таком случае нам придется обшарить и отсеки, пока мы не найдем его. Это займет не один день. Если пострадавший еще жив, то он явно в тяжелом состоянии. У нас попросту нет времени. - И что вы намерены делать, доктор? - Трудно сказать, - уклонился от прямого ответа Конвей. - Могут помочь некоторые общие данные. Возможно, капитан Саммерфилд поделится какими-то сведениями: при каких обстоятельствах был найден корабль, в каком положении, куда направлялся, что еще не отметил. Не поможет ли направление полета определить планету, с которой корабль стартовал... - Боюсь, что нет, доктор, - послышался голос Саммерфилда. - Мы пытались проследить путь корабля, должно быть, он миновал солнечную систему, которая была обследована нами более столетия назад и зарегистрирована как возможный объект для колонизации, что, как известно, означает отсутствие там разумной жизни. Ни одна цивилизация не может за сто лет пройти путь от нуля до космических полетов, значит, корабль стартовал не оттуда. Продолжение этой линии вело в пустоту - в межгалактическое пространство. Видимо, катастрофа вызвала резкое изменение курса, так что положение корабля ни о чем не говорит. - Что ж, придется отбросить эту мысль, - с грустью произнес Конвей и добавил уже более уверенно: - Где-то находится вторая половина корабля. Если бы удалось ее обнаружить и если там сохранились тела других членов экипажа, это помогло бы разрешить все проблемы. Я понимаю, такой путь может показаться кружным, но в нашем положении он может стать самым быстрым из возможных. Я просил бы начать поиски второй половины корабля. Конвей замолчал в ожидании бури. Первым отреагировал капитан Саммерфилд. - Это невозможно! Вы плохо представляете, о чем говорите! Потребуется мобилизовать добрых две сотни кораблей - весь флот сектора, чтобы прочесать этот участок пространства. И все это ради того, чтобы найти каких-то мертвецов и приступить к лечению еще одного космонавта, который к этому времени тоже станет мертвецом. Мне известно, что для вас жизнь любого существа важнее материальных соображений, - продолжал Саммерфилд несколько спокойнее, - но ваше предложение граничит с безумием. Кроме того, я не имею права не только начать, но даже и предложить такую операцию... - Таким правом обладает Госпиталь, - вмешался О'Мара. - Вы, доктор, рискуете головой. Если вы найдете вторую половину корабля и в результате пострадавший космонавт будет спасен, мне наплевать, сколько это будет стоить и какой шум из-за этого поднимется. Мониторы будут даже рады, если вы поможете обнаружить неизвестную ранее цивилизацию. Но если пострадавший умрет или он уже умер, вся ответственность, доктор, падет на вас. Откровенно говоря, Конвей не знал, заинтересован ли он больше обычного в спасении пациента. Им руководило не столько любопытство, сколько неосознанное ощущение того, что противоречивые факты составляют часть единого целого, куда большего, чем погибший корабль и его единственный пассажир. Инопланетяне никогда не строят кораблей специально, чтобы привести в замешательство земных докторов, и эти противоречивые факты явно должны были что-то означать. На какое-то мгновение Конвей решил, что нашел ответ. В его сознание промелькнул туманный нечеткий образ... Но его тут же стер взволнованный голос Гендрикса: - Доктор, мы его нашли! Через несколько минут Конвей обнаружил, что между отсеками уже установлен временный шлюз. Гендрикс и спасатели разговаривали, не пользуясь радио. Но тут же Конвея поразила туго натянутая мембрана люка - в отсеке было давление! Включив радио, Гендрикс сказал: - Входите, доктор. Оказывается, можно было просто открыть дверь, а не резать ее. - Он указал на мембрану и добавил: - Давление в отсеке примерно двенадцать фунтов. Не так много, подумал Конвей, если учесть, что нормальная сила тяжести здесь пять "же" и соответствующая плотность воздуха. Он надеялся, что воздуха внутри достаточно, чтобы поддерживать жизнь пациента. Скорее всего после аварии воздух постепенно уходил из отсека. Но, может быть, внутреннее давление существа смогло скомпенсировать падение наружного давления. - Срочно передайте образец воздуха Курседд! - приказал Конвей. Как только будет известен его состав, нетрудно увеличить давление и на катере, который доставит пострадавшего в Госпиталь, подумал он. Пусть четверо спасателей находятся у катера. Чтобы извлечь пациента из отсека нам может потребоваться специальное оборудование. Конвей миновал люк, следом прошел Гендрикс, он проверил запоры и закрыл внешнюю дверь. Поскрипывание скафандра свидетельствовало, что давление ворвавшегося из отсека воздуха превышает наружное. Воздух был совершенно прозрачен, и отнюдь не походил на предсказанный Курседд густой ядовитый туман. Герметическая дверь открылась. - Не входите, пока я вас не позову, - тихо сказал Конвей и ступил внутрь. В наушниках послышалось, как согласно буркнул Гендрикс, а потом Курседд объявила, что включает запись. Войдя, Конвей увидел лишь неясные очертания этой новой формы жизни. Надо было с чем-то сопоставить представшее его взору существо, чтобы как-то определить его, а на это требовалось время. - Конвей! - прозвучал резкий голос О'Мары. - Вы заснули там, что ли? Конвей совсем забыл, что его сообщения ждут О'Мара, Саммерфилд и все те, кто подключен к его рации. Он коротко откашлялся и начал: - Существо имеет кольцеобразную форму, похоже на надутую автомобильную камеру. Диаметр кольца около девяти футов, толщина - два или три фута. Масса его, очевидно, вчетверо превышает мою. Пока не заметил ни движения, ни следов физических повреждений. - Он перевел дух и продолжил: - Его внешний покров гладкий, блестящий, серого цвета, с толстыми коричневыми прожилками и коричневыми пятнами. Пятна покрывают более половины наружного покрова, они походят на раковые образования, но могут быть естественным камуфляжем. Однако они могли возникнуть и в результате декомпрессии. На внешней стороне кольца видны два ряда коротких щупальцеобразных конечностей, в настоящий момент тесно прижатых к телу. Всего щупалец пять пар, пока о их специализации сказать ничего не могу. Не вижу и наружных органов. Придется подойти поближе. Существо никак не отреагировало на его приближение, и Конвей уже начал беспокоиться, не опоздали ли спасатели. Он все еще не видел ни глаз, ни рта, но разглядел нечто вроде жаберных щелей и ушных отверстий. Протянув руку, он осторожно дотронулся до одного из щупалец. Существо словно взорвалось. Конвей отлетел в сторону. Правая рука онемела от удара, который, не будь на нем тяжелого скафандра, размозжил бы кисть. Он поспешно включил гравитационный пояс, чтобы не взлететь к потолку, и отступил к двери. Из града вопросов, посыпавшихся из наушников наконец удалось выделить два: почему он вскрикнул и что за шум в отсеке? Голос Конвея дрожал: - Я... я установил, что пациент жив... - проговорил он. Гендрикс, наблюдавший за происходящим через люк, поперхнулся от смеха. - Клянусь, в жизни не видел более живого пациента! - восторженно воскликнул он. - Можете вы объяснить, что произошло?! - взревел О'Мара. Ответить было непросто, глядя, как пострадавший катается по отсеку. Физический контакт с Конвеем привел пациента в паническое состояние, а теперь столкновения с полом, стенами, предметами, что плавали в воздухе, вызвали цепную реакцию. Пять пар сильных, гибких конечностей взмывали вверх на два фута, какой бы частью тела существо ни касалось предметов. Улучив благоприятный момент, Конвей успел юркнуть в переходную камеру. Существо, беспомощно взлетев в воздух посреди отсека, медленно вертелось вокруг оси, напоминая одну из старинных космических станций. Оно постепенно приближалось к стене, и надо было принять меры, прежде чем оно снова начнет метаться по помещению. - Нам нужна тонкая крепкая сеть номер пять, - быстро произнес Конвей, - пластиковый мешок, в который он может поместиться, и несколько насосов. В настоящий момент не исключено содействие пациента. Поймав его в сеть и спрятав в мешок, мы накачаем туда насосами воздух и в таком виде доставим пострадавшего на катер. Давайте скорее сеть! Конвей не мог понять, как существо, живущее при такой силе тяжести, могло столь бурно двигаться в разряженном воздухе. - Курседд, есть ли результаты анализа? - неожиданно спросил он. Сестра медлила с ответом, и Конвей уже было решил, что она не расслышала его, но тут раздался ее бесцветный спокойный голос: - Анализ закончен. Состав воздуха в отсеке позволяет вам, доктор, спокойно снять шлем и дышать полной грудью. Вот оно, самое главное противоречие, подумал Конвей. Наверняка Курседд так же растеряна, как и он сам. И тут он рассмеялся, представив, что сейчас творится с медсестрой... Глава 3 Несмотря на отчаянное сопротивление, спустя шесть часов пациент был доставлен в палату 310-Б, небольшое помещение неподалеку от Главной операционной ДБЛФ. К тому времени Конвей уже не знал, чего он больше хочет: вылечить пациента лили не медля, прикончить его на месте. Судя по всему, спасатели и Курседд, транспортировавшая пациента, испытывали те же чувства. Конвей провел предварительный осмотр, насколько это позволяли сеть и прозрачный мешок, и взял для анализа кровь и соскреб с наружного покрытия пострадавшего. Образцы он отправил в Лабораторию патологии, наклеив на них красные этикетки "Крайне срочно". Курседд сама отнесла их в лабораторию, не доверив пневматической трубе: когда дело касалось цвета этикетки, работники лаборатории вдруг обретали удивительную слепоту. Наконец, Конвей приказал сделать рентгеновские снимки и, оставив пациента под наблюдением Курседд, отправился к О'Маре. Когда Конвей закончил свой рассказ, О'Мара с облегчением заключил: - Ну, самое трудное позади. Полагаю, вам хочется довести это дело до конца? - спросил он. - Н... н... не думаю, - отозвался старший терапевт. О'Мара нахмурился. - Если вы отказываетесь от пациента, так прямо и скажите. Не терплю уверток. Конвей втянул носом воздух, а затем медленно и раздельно проговорил: - Я хочу продолжать это дело. Мои сомнения относятся к вашему ошибочному утверждению, будто самое трудное позади. Самое трудное впереди. Я провел предварительный осмотр больного и, как только будут готовы результаты анализов, проведу более подробное исследование. Завтра при осмотре больного я хотел бы, если возможно, видеть докторов Маннона, Приликлу, Скемптона и вас. О'Мара поднял брови. - Странный набор талантов, - сказал он. - Не могли бы вы уточнить, доктор, зачем мы все вам понадобились? Конвей покачал головой. - Мне пока не хотелось бы говорить об этом. - Хорошо, мы придем. - О'Мара явно заставлял себя быть вежливым. - И я прошу прощения, что не так истолковал ваше невнятное бормотание, когда не мог разобрать более одного слова из каждых трех. Идите, доктор, и выспитесь, прежде чем я снова наброшусь на вас. Только тут Конвей понял, как устал. Кое-как доплелся до своей комнаты, и его походка напоминала стариковское шарканье, а вовсе не спешную, уверенную поступь старшего терапевта. На следующее утро Конвей два часа провел возле своего пациента, прежде чем собрался консилиум, о котором он накануне просил О'Мару. Нового выяснить ему почти не удалось, он только лишний раз убедился, что ничего не сможет сделать без специалистов. Первым появился доктор Приликла. О'Мара и Скемптон, главный инженер Госпиталя, пришли вместе. Последним появился доктор Маннон, задержавшийся в операционной ДБЛФ. Ворвавшись в палату, он притормозил, а затем медленно дважды обошел вокруг пациента. - Похоже на баранку с маком, - сказал он. Все поглядели на него. - Увы, это не мак, - вздохнул Конвей. - Совсем не так просто и безвредно. - Он подкатил к пациенту рентгеновскую установку. - Парни из Лаборатории патологии считают, что это злокачественные образования. А сам пациент, если вы присмотритесь внимательней, не имеет ничего общего с баранкой. Физиология, характерная для ДБЛФ, - цилиндрическое тело со слабо выраженным скелетом и сильной мускулатурой. Ложное впечатление создается тем, что по одному ему известной причине он старается проглотить собственный хвост. Маннон внимательно вгляделся в изображение на экране рентгеновской установки и, выпрямившись, развел руками. - Типичный заколдованный круг, - произнес он и добавил: - Поэтому-то вы и пригласили О'Мару? Подозреваете, что у пациента не все дома? Конвей пропустил вопрос мимо ушей и продолжил: - Поражение наиболее значительно там, где смыкаются рот и хвост пациента. В сущности, эти области настолько поражены, что трудно разглядеть границу между ними. Очевидно, опухоли весьма болезненны или по меньшей степени вызывают неодолимый зуд - вот почему он буквально вгрызается в свой собственный хвост. С другой стороны, такое положение тела может объясняться непроизвольным сокращением мышц, которое вызвано либо поражением, либо чем-то вроде эпилептической судороги... - Второе мне кажется реальней, - вмешался Маннон. - Чтобы поражение успело перейти с хвоста на ротовую часть, или наоборот, нужно, чтобы челюсти были сомкнуты длительное время. И на этот раз Конвей, казалось, не слышал замечания. - На погибшем корабле существовала искусственная гравитация, - продолжал он, - но я установил, что условия жизни пациента близки к нашим. Жаберные щели по обе стороны головы, не затянутые еще опухолью, служат для дыхания. Отверстия меньшего размера, частично прикрытые мышечными выростами, служат ушами. Пациент может слышать и дышать, но не может есть. Надеюсь, вы согласны, что сначала следует освободить рот? Маннон и О'Мара согласно кивнули. Приликла развел четырьмя манипуляторами, что означало примерно то же самое, а Скемптон глазел в потолок, размышляя, наверно, о том, не напрасно ли его пригласили. Однако именно к нему и обратился Конвей. Пока они с Манноном будут согласовывать ход операции, Приликле и главному инженеру придется взять на себя вопросы связи. В то время как Приликла будет изучать эмоциональную реакцию пациента, Скемптон с помощниками проведут ряд звуковых опытов. Как только будет установлен слуховой барьер пациента, следует модифицировать транслятор, и сам больной поможет врачам установить диагноз, а это упростит лечение. - Здесь и так многовато народу, - деловито сказал Скемптон. - Я и один справлюсь. - Он подошел к интеркому, чтобы заказать необходимое оборудование. Конвей обернулся к О'Маре. - Молчите, я хочу сам догадаться, - сказал старший психолог, прежде чем Конвей раскрыл рот. - Мне достанется самая легкая работа: как только мы найдем способ общения с пациентом, убедить его, что эти мясники - я имею в виду вас с доктором Маннон - не причинят ему вреда. - Совершенно верно, - улыбнулся Конвей и поспешил переключить его внимание на пациента. Конвею доводилось видеть злокачественные образования и на земных больных, и на инопланетных, а потому он понимал, что справиться с этим будет нелегко. Словно плотная волокнистая древесная кора, поражение совершенно скрывало место соединения ротовой полости с хвостом. Ко всем трудностям кости челюсти не просматривались на рентгеновской установке, так как опухоль была почти непрозрачна для рентгеновских лучей. Под корой скрывались и глаза пациента, что также требовало особой осторожности при операции. Указав на расплывчатый силуэт на экране, Маннон с чувством произнес: - Пусть бы он хоть почесался. Он так стиснул зубы, что едва не лишился собственного хвоста! Совершенно очевидно - это состояние эпилептического характера. Или же умственное расстройство... - Ну и ну! - с досадой воскликнул О'Мара. Тут прибыло оборудование Скемптона и он с Приликлой принялся калибровать транслятор. Испытания потребовали немалых усилий, так как больной находился в бессознательном состоянии, и Конвею с Манноном пришлось перейти в Главную операционную, чтобы решить, что предпринять дальше. Появившийся через полчаса Приликла сказал, что уже можно поговорить с пациентом, хотя тот пока не вполне оправился. Все поспешили в палату. О'Мара постарался внушить пациенту, что рядом с ним друзья, что пациент им симпатичен и что они сделают все, что от них зависит, чтобы ему помочь. Он тихо говорил в свой транслятор, а из аппарата, расположенного возле головы пациента, раздавались непонятные щелчки и скрипы. В паузах Приликла докладывал о моральном состоянии пострадавшего. - Растерянность, злость и страх, - говорил ГЛНО через свой собственный транслятор. Эмоциональные реакции пациента не менялись. Конвей решил предпринять следующий шаг. - Передайте, что я собираюсь войти с ним в физический контакт, - сказал он О'Маре. - Возможно, ощущения будут не из приятных, но я не собираюсь причинить ему вред. Он взял длинный заостренный щуп и осторожно дотронулся до наиболее пораженного участка тела. Приликла сообщил, что никакой реакции не последовало. Значит, существо впадало в ярость, только когда дотрагивались до непораженных участков. Наконец-то наметился какой-то прогресс. - Вот на это я и надеялся, выключив транслятор, проговорил Конвей. - Если пораженные участки нечувствительны к боли, нам удастся с помощью самого пациента освободить его рот, не прибегая к анестезии. Кроме того, мы не знаем, каков его обмен веществ настолько, чтобы решиться дать наркоз, не рискуя убить пациента. А вы уверены, что он слышит и понимает то, что мы говорим? - спросил он Приликлу. - Да, доктор, - подтвердил ГЛНО, - он понимает все, когда вы говорите медленно и четко. Конвей снова включил транслятор. - Мы собираемся вам помочь, - раздельно сказал он. - Вначале мы хотим освободить ваш рот, а затем мы удалим злокачественные... Внезапно сеть вздрогнула. Пять пар щупалец метнулись в разные стороны. Конвей отскочил, чертыхнувшись, в сторону. Он был зол на пациента, но еще больше на себя - за то, что слишком поспешил. - Страх и гнев, - констатировал Приликла и добавил: - Существо, похоже, имеет все основания для такой реакции. - Но почему? Я же намерен ему помочь... Судороги пациента достигли невиданной ранее силы. Хрупкое тело Приликлы дрожало от эмоциональной бури, разразившейся в мозгу пациента. Одно из щупалец на пораженном участке его тела запуталось в сети и оторвалось. Слепая, иррациональная паника, устало подумал Конвей. Но Приликла сказал, что пациент имеет для паники все основания. Конвей чертыхнулся. Даже мозг у этого существа работал необычно. - Ну! - требовательно сказал Маннон, когда пациент немного утихомирился. - Страх, гнев, ненависть переполняют его, - доложил ГЛНО. - Я уверен, что наша помощь ему нежелательна. - Нам попался очень больной зверюга, - заключил О'Мара. Слова главного психолога, казалось, ударами молота отдавались в мозгу Конвея все громче и настойчивей. В них был какой-то особый смысл. Разумеется, О'Мара имел в виду моральное состояние пациента, но это не играло роли. Очень больной зверюга - в этих словах крылась отгадка ребуса, и остальные части его начали проясняться. Чего-то все же не хватало, но и то, что Конвей понял, испугало его больше, чем что-либо прежде. Заговорив, он с трудом узнал собственный голос: - Благодарю вас. Я подумаю над другим подходом к нему и дам вам знать... Конвею хотелось, чтобы все ушли и дали ему подумать. Ему хотелось где-нибудь скрыться, хоты вряд ли во всей Галактике нашлось бы место, где он мог бы спрятаться от того, чего опасался. Присутствующие смотрели на него со смешанным чувством удивления, тревоги и растерянности. Пациенты часто не хотят принимать помощи, но это вовсе не значит, что при первом же признаке сопротивления врач прекращает лечение. Они явно решили, что он струсил, не желая проводить неприятную, технически сложную операцию, и каждый старался его переубедить, как мог. Даже Скемптон предлагал различные выходы из положения. - Вас беспокоит проблема анестезии? - говорил он. - А разве патологи не смогут создать наркотические средства на основании данных, полученных от мертвого или пострадавшего существа? Я думаю о предложенной вами программе... И мне кажется, что у нас есть все основания заказать... - Нет! Теперь они уже во все глаза глядели на Конвея. У О'Мары проснулся профессиональный интерес. - Я забыл сказать, что разговаривал с Саммерфилдом, - поспешно произнес Конвей. - Он считает, что доставшаяся нам половина корабля пострадала больше другой. Вторая половина не уничтожена, как можно было предположить, и, по-видимому, сможет добраться до дома своим ходом, так что поиски ее ни к чему не приведут. Конвей отчаянно надеялся, что Скемптон не станет настаивать на проверке этой информации. Саммерфилд и в самом деле говорил с Конвеем, но его выводы не были столь категоричны, как их представил старший терапевт. Одна мысль о кораблях мониторов, рыскающих в этом секторе пространства, теперь заставила его покрыться холодным потом. Но Скемптон только кивнул и переменил тему. У Конвея немного отлегло от сердца, и он быстро сказал: - Доктор Приликла, я хотел бы побеседовать с вами относительно эмоционального состояния пациента в последние минуты. Нет, не сейчас, несколько позднее. Еще раз спасибо за вашу помощь и советы... Он их буквально вытолкал из комнаты и по выражениям их лиц догадывался, что они понимали это, - наверняка ему потом придется ответить за все. Но в тот момент Конвей не думал о возможных неприятных вопросах О'Мары. Он попросил Курседд осматривать пациента каждые полчаса и вызвать его как только произойдут какие-то изменения. Затем он направился в свою комнату. Глава 4 Конвей порой ворчал на тесноту каморки, где спал, хранил свои немногочисленные пожитки и изредка потчевал коллег. Но сейчас именно ее теснота успокаивала его. Он сел - ходить было негде - и постарался прояснить картину, вспыхнувшую в его мозгу, когда они были в палате. С самого начала все было очевидно. Во-первых, гравитационные установки: Конвей непростительно упустил из виду, что их можно регулировать, устанавливая любую силу тяжести от нуля до пяти "же". Затем сложная система подачи воздуха: она была противоречивой, только если считать ее предназначенной для одного вида существ. А если для нескольких? Наконец, физическое состояние пациента и ярко-оранжевая окраска корпуса. Земные корабли такого типа обычно окрашены в белый цвет. Потерпевший аварию корабль был "каретой скорой помощи"! Но межпланетный корабль такого типа мог быть продуктом исключительно развитой цивилизации, охватывающей множество звездных систем. Значит, создавшая его культура достигла высокого уровня. В Галактической цивилизации такой ступени достигли лишь культуры Илленсы, Тралтана и Земли. Как же могло случиться, что культура такого масштаба оставалась неизвестной? Конвей поежился. У него был ответ и на этот вопрос. Саммерфилд полагал, что найденная половина была наиболее поврежденной, и остальная часть корабля могла продолжить путь к ближайшей ремонтной базе. Таким образом, секция с пациентом оторвалась во время аварии и передвигалась в пространстве тем же путем, что и корабль до катастрофы. Следовательно, корабль шел с планеты, зарегистрированной как необитаемая, но за сто лет кто-то основал там базу или даже колонию. И "карета скорой помощи" следовала с той планеты в межгалактическое пространство... Цивилизация, способная преодолевать межгалактическое пространство и создавать базы на окраине другой галактики, внушала уважение и мысль о мерах предосторожности в обращении с ней. Особенно если учесть, что единственного ее представителя пока при всех стараниях нельзя было отнести к сговорчивым существам. Его соотечественникам, искушенным в области медицины, не по душе придется, если кто-то станет плохо обращаться с их занемогшим собратом. Да и вообще при таком положении дел они вряд ли хорошо отнесутся к кому бы то ни было или к чему бы то ни стало. Неожиданно загудел коммуникатор. Курседд сообщала, что пациент спокоен, но раковое поражение быстро распространяется, угрожая одному из дыхательных отверстий. Конвей ответил, что сейчас придет. Он вызвал к себе доктора Приликлу и снова уселся на диванчик. Он не решался сообщить кому-либо о своем открытии. Сделать это - означало послать в межзвездное пространство сторожевые корабли, которые могут установить преждевременный контакт - преждевременный, с точки зрения Конвея. Он опасался, что первая встреча двух цивилизаций может кончиться недоразумением, а спасение пациента смягчит обстановку, если, конечно, Федерации удастся вылечить его. Естественно, не исключено, что пациент не типичен для расы, что у него, по предположению О'Мары, умственное расстройство. Однако вряд ли в глазах инопланетян это может быть достойным оправданием, чтобы не принять все меры для его спасения. Любопытно, что страх пациента был связан с ненавистью к лицу, старавшемуся его вылечить. На какое-то мгновение Конвею пришла в голову дикая мысль: не существует ли во Вселенной антитезной логики, согласно которой помощь вызывает не благодарность, а ненависть. Даже тот факт, что существо было обнаружено в "скорой помощи", не мог развеять сомнений. Для людей, подобных Конвею, "скорая помощь" - олицетворение альтруизма, милосердия и тому подобного. Но многие расы, среди них и входящие в Федерацию, относились к болезни как к проявлению физической неполноценности. Покидая комнату, Конвей все еще не представлял себе, каким образом примется за лечение пациента. Не знал он, и сколько времени отпущено ему на это. Капитан Саммерфилд, Гендрикс и те, кто исследовал корабль, были сейчас слишком поглощены множеством загадок, которые тот преподнес, чтобы подумать о чем-либо ином. Но придет время и они задумаются над тем же, над чем ломал голову Конвей. Их отделяло от этого всего лишь несколько дней, а может, и часов. Затем мониторы вступят в контакт с неизвестными, а те, естественно, захотят узнать о судьбе их больного брата, который к тому времени либо совсем выздоровеет, либо будет выздоравливать. Или же... Конвей всеми силами пытался отогнать мысль: "А что, если он умрет?" Прежде чем приступить к очередному исследованию, он расспросил Приликлу об эмоциональном состоянии пациента, но не узнал ничего нового. Существо было неподвижно и, по-видимому, находилось без сознания. Однако как только Конвей обратился к нему с помощью транслятора, больного снова охватил страх, хотя, как уверял Приликла, он понимал, о чем говорит Конвей. - Я не причиню вам вреда, - медленно и четко выговаривая слова, Конвей приближался к пациенту. - Но мне необходимо до вас дотронуться. Поверьте, я не желаю причинять вам вред. - Он вопросительно посмотрел на Приликлу. ГЛНО сказал: - Страх и... беспомощность. И еще покорность наряду с угрозой... нет, с предупреждением. Он явно верит вам, но пытается о чем-то вас предупредить. Ну, так-то лучше, подумал Конвей: существо не возражало против прикосновения. Он подошел к нему и дотронулся рукой в перчатке до участка чистой кожи. Руку его снова отбросило сильнейшим ударом. Охнув, он отскочил в сторону и, потирая руку, выключил транслятор, чтобы дать выход своим чувствам. Чуть помолчав для приличия, Приликла счел нужным пояснить: - Нам удалось получить очень важную информацию, доктор Конвей. Бурная физическая реакция пациента ничуть не изменила отношения его к вам. - Ну и что из того?! - раздраженно воскликнул Конвей. - А то, что реакция была непроизвольной. Конвей подумал над выводом Приликлы и сказал не без горечи: - Значит, общая анестезия исключена, даже если бы у нас и был подходящий наркоз - сердцем и легкими управляют непроизвольные сокращения мышц. А это еще одно осложнение. Мы не можем его анестезировать, а он не собирается нам помочь... Конвей подошел к контрольному пульту и нажал несколько кнопок. Замки сети раскрылись, и сеть оттянуло в сторону. - Он сам себе наносит травмы, - пояснил Конвей, - бьется о сеть. Вы видите, он почти лишился второго щупальца. Приликла возражал против того, чтобы убрать сеть, он считал, что, оказавшись на свободе, пациент может нанести себе более серьезные повреждения. Конвей возразил, что пострадавший в его положении вряд ли сможет свободно передвигаться. Ему пришла мысль, что поза, принятая существом, идеальна для обороны. Она напомнила позу кота во время драки, который опрокидывается на спину, чтобы пустить в ход все четыре лапы. Вот и этот десятилапый мог защитить себя от нападения с любой стороны. Инстинктивные реакции существа были продуктом эволюции. Иначе зачем ему принимать эту оборонительную позицию, не подпуская к себе никого именно тогда, когда оно нуждается в помощи?.. И тут Конвея словно озарило - он нашел ответ на свой вопрос! Нет, поправил он себя, стараясь успокоиться; он уверен, что нашел ответ. Все их выводы относительно сущности болезни изначально были неверными. Они пришли к ложному заключению, казалось, простому и единственному, - отсюда и диагноз. Если изменить этот диагноз, становятся объяснимыми физическое и моральное состояние пациента, истоки его враждебности. Тогда нащупывается и единственно верный метод лечения. Больше того, появляются основания полагать, что пациент отнюдь не так злобен и враждебен, как это могло показаться. Единственным слабым местом в теории Конвея была вероятность того, что она могла оказаться ложной. Конвей не мог ни с кем обсудить намеченный курс лечения - это привело бы к служебным неприятностям. Вздумай он настаивать на этом лечении, в случае неудачи и смерти пациента его бы, как лечащего врача, просто уволили. Конвей снова приблизился к пациенту и включил транслятор. Он знал наперед, какой будет реакция пациента - ведь то, что он собирается сделать, было жестоким испытанием для больного, но Конвей не мог поступить иначе. Он сказал: - Не беспокойтесь, молодой человек, мы вас быстро вернем в нормальное состояние... Реакция пациента была настолько бурной, что доктору Приликле, который следил за чувствами пациента, пришлось покинуть палату. И лишь тогда старший терапевт принял окончательное решение. Три следующих дня Конвей регулярно посещал пациента. Он отмечал, с какой скоростью растет жесткий покров, охвативший уже две трети тела пациента. Не было сомнений, что поражение распространяется чрезвычайно быстро, и опухоль становится все толще. Он отослал образцы в Лабораторию патологии. Оттуда ответили, что пациент страдает весьма активной формой рака кожи, и запрашивали, возможно ли хирургическое вмешательство или лечение радиоактивными изотопами. Конвей отвечал, что и то и другое исключено, так как усилит опасность для жизни пациента. Конвей распорядился, чтобы никто не смел утешать больного ибо он и так уже достаточно пострадал от такой доброжелательной тупости. Если бы Конвей мог запретить доступ в палату всем, кроме себя, Курседд и Приликлы, он сделал бы это, не задумываясь. Однако Конвею все время приходилось убеждать себя, что он поступает правильно. Со дня первого консилиума он сознательно избегал доктора Маннона, не желая обсуждать с ним ход болезни, - старый друг был слишком умен и его невозможно было провести, а правду Конвей не мог сказать даже ему. Он страстно желал, чтобы капитан Саммерфилд был с головой занят делами на корабле, чтобы О'Мара и Скемптон забыли о существовании Конвея, а Маннон не совал нос не в свое дело. Однако этого не случилось. Когда утром пятого дня Конвей вторично зашел в палату, его там поджидал доктор Маннон. Согласно всем правилам хорошего тона, он попросил разрешения взглянуть на пациента. Затем, покончив с формальностями, сказал: - Послушайте, юный наглец, мне надоело смотреть, как вы разглядываете свои ботинки или потолок, стоит мне только подойти к вам. Не будь у меня такой же непробиваемой шкуры, как у тралтанина, я бы не выдержал подобного пренебрежения. Известно, что вновь назначенных старших специалистов первые недели работы прямо-таки распирает от самомнения, но ваше поведение переходит все границы. Подняв руку, он остановил попытку Конвея ответить, и продолжил: - Принимаю ваши извинения. Теперь перейдем к делу. Я говорил с Приликлой и с ребятами из патологии. Они сказали мне, что поражено все тело, что новообразование непроницаемо для рентгеновских лучей безопасной концентрации, а потому о состоянии внутренних органов можно только догадываться. Удаление наростов исключено - для этого требуется парализовать щупальца, а это в свою очередь может остановить сердце. При действующих щупальцах операцию тоже нельзя провести. В то же время пациент слабеет день ото дня, но вы не можете накормить его, не освободив ему рот. К тому же последние анализы свидетельствуют, что опухоль распространяется не только вширь, но и вглубь, и есть основания полагать, что, если не провести операцию немедленно, хвост полностью срастется со ртом. Разве не так? Конвей кивнул. - Допустим, - переведя дух, продолжил Маннон, - вы ампутируете конечности и удалите опухоль с головы и хвоста, заменив кожу подходящим синтетическим материалом, а как только пациент достаточно окрепнет, повторите эту операцию на остальных участках тела. Согласен, этот путь невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности... - Нет! - с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то всякая операция на этой стадии окажется роковой. Если же нет и если пациент на самом деле такой злобный и непреодолимо враждебный, как представляется с первого взгляда, и если друзья его разыщут... Чуть успокоившись, Конвей пояснил: - Представьте, ваш друг с заболеванием кожи попал в руки к инопланетному доктору и тот не придумал ничего лучшего, как заживо содрать с него кожу и оторвать ему руки и ноги. Обнаружив его в таком состоянии, вы придете в негодование. Даже если предположить, что вы цивилизованное, терпимое и готовое на компромиссы существо - а эти качества мы пока не можем приписать нашему пациенту, - я беру на себя смелость предположить, что вы выйдете из себя. - Это же несопоставимо, вы же отлично понимаете! - горячо возразил Маннон. - Порой приходится рисковать. Перед нами как раз такой случай. - Нет, - ответил Конвей. - Может быть, у вас есть лучшие предложения? Конвей не спешил с ответом, тщательно взвешивая каждое слово: - У меня есть одна идея, но пока я не хотел бы ее обсуждать. Если что-нибудь получится, вы узнаете об этом первым. Если не получится - все равно узнаете. Узнают все. Пожав плечами, Маннон направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился. - Что бы вы ни делали, - произнес он, - это достаточно серьезно, раз вы решили держать все в секрете. Однако, если вы поделитесь этим со мной, в случае неудачи я разделю с вами и вину... Все-таки есть настоящие друзья, подумал Конвей. Соблазнительно было бы поделиться с Манноном - он был дотошным, добрым и весьма знающим специалистом, чрезвычайно серьезно относившимся к своей профессии, хотя и имел обыкновение подшучивать над собой. Однако вряд ли он сможет делать то, о чем его попросит Конвей, и вряд ли он будет хранить тайну, если этим Конвей займется сам. И Конвей с сожалением покачал головой. Глава 5 Когда Маннон ушел, Конвей возвратился к своему пациенту. Теперь больной напоминал не просто баранку, а баранку, ссохшуюся и изрезанную морщинами. Конвею трудно было убедить себя, что с того дня, как пациент прибыл в Госпиталь, прошла всего неделя. Его задетые опухолью щупальца напряженно торчали под разными углами, подобно засохшим сучьям на мертвом стволе. Понимая, что опухоль закроет дыхательные пути, Конвей вставил в них трубки, чтобы обеспечить нормальное дыхание. Трубки помогли, однако дыхание пациента замедлилось и утратило глубину. Биение сердца участилось, удары его ослабли. Неуверенность изматывала Конвея. Он записал в историю болезни пульс и частоту дыхания больного и решил, что пришло время чаще его осматривать, а также договориться с Приликлой, чтобы делать это вместе. Курседд не спускал с Конвея глаз. Он не стал предупреждать ее, чтобы она молчала, так как это породило бы еще больше разговоров и сплетен. Конвей и так стал уже притчей во языцех у медсестер, а в последнее время обратил внимание, что старшие медсестры отделения стали относиться к нему с заметной прохладой. Но, если повезет, руководство еще несколько дней не будет знать об этом. Три часа спустя он вернулся в палату вместе с Приликлой. Сам снова проверил пульс и дыхание, а ГЛНО выяснил эмоциональное состояние пациента. - Он очень ослабел, - задумчиво сказал Приликла. - Жизнь в нем еле теплится. Дыхание почти неощутимо, а пульс частый и слабый... - Мысль о смерти была особенно невыносима для эмпата, и чувствительный Приликла не смог заставить себя закончить фразу. - Убедить его мы ни в чем не можем, - размышлял вслух Конвей. - Питаться он не способен, запасов энергии почти не осталось... Конвей продолжил осмотр, но его неожиданно прервали. Существо, что с трудом протиснулось в дверь, было тралтанином. Трудно отличить одного тралтанина от другого, но этого Конвей узнал. Это явился не кто иной, как Торннастор, диагност, заведующий лабораторией патологии. Выпучив глаза на Приликлу, он загудел: - Выйдите, пожалуйста. И вы, сестра. - Затем он обратил все четыре глаза на Конвея. - Я решил поговорить с вами один на один, - сказал Торннастор, когда Приликла и медсестра вышли. - Так как мои отдельные замечания будут касаться вашего профессионального поведения, я не хочу смущать вас присутствием свидетелей. Но начну я с добрых вестей. Нам удалось подобрать средство, останавливающее разрастание опухоли. Оно не только прерывает рост злокачественного образования, но и размягчает уже пораженные участки, а также регенерирует ткани и поврежденные сосуды. Черт побери, подумал Конвей, а вслух воскликнул: - Замечательное достижение! - И это было правдой. - Мы не добились этого, если бы не направили на погибший корабль нашего сотрудника с инструкциями исследовать все, что касается обмена веществ пациента, - продолжал диагност. - Совершенно очевидно, что вы недооценили этот источник информации, ибо занялись им лишь однажды, впервые ступив на корабль. И потому вам удалось найти лишь малую долю того, что там было. Позвольте сказать вам, что я считаю это вашим просчетом, доктор, больше того: лишь ваши прошлые заслуги спасли вас от понижения в должности и отстранения от пациента... Наш успех оказался возможен только потому, что мы обнаружили весьма прилично оборудованную аптечку. Ее содержимое, а также другие принадлежности среди оборудования корабля подтолкнули нас к выводу, что корабль этот был специализированным медицинским судном. Офицеры монитора были весьма взволнованы, когда мы им это сообщили... - Когда? - резко спросил Конвей. Все его построение рухнуло в мгновение ока. Конвей почувствовал, как у него похолодели руки. Но, может быть, еще не поздно? - Когда вы сказали им, что это медицинский корабль? - Такого рода информация не может представлять для вас особый интерес. - Торннастор извлек из сумки большую колбу, помещенную в футляр. - Вы должны интересоваться в первую очередь пациентом. Вам понадобится вот это средство и в большом количестве. Мы принимаем все меры, чтобы ускорить его синтез. Однако и того, что я даю, достаточно для пораженных участков головы. Проводите инъекции согласно инструкции. Эффект скажется примерно через полчаса. Конвей осторожно взял колбу. Стараясь потянуть время, он спросил: - А каковы побочные эффекты?.. Не хотелось бы рисковать... - Доктор, - перебил его Торннастор, - мне кажется, ваша осторожность граничит с глупостью, даже преступлением. - Голос диагноста звучал в трансляторе монотонно, но, я не будучи эмпатом, можно было догадаться, что собеседник крайне разгневан. Последние сомнения Конвея рассеялись, когда он увидел, как яростно посетитель протопал к двери. Терапевт мрачно выругался. Вот-вот и мониторы вступят в контакт с колонией, если они это уже не сделали. Еще немного - и соотечественники пациента окажутся в Госпитале и будут справляться, что же сделали с больным. И если их собрату будет плохо, возможны неприятности, какими бы доброжелательными ни оказались пришельцы. Но еще скорее следует ожидать неприятностей в самом Госпитале - Конвею не удалось убедить Торннастора в своей профессиональной пригодности. Конвей сжимал в руке колбу, содержимое которой могло помочь пациенту. В любом случае оно уничтожит внешнюю причину его болезни. Поборов минутное колебание, Конвей упрямо решил держаться своей линии - решения, принятого им несколько дней назад. Он поспешил спрятать колбу, прежде чем вернулся Приликла. - Послушайте меня внимательно, - проговорил Конвей прерывающимся голосом. - Я знаю, на что иду, но, если я ошибаюсь и вы примете участие в этом эксперименте, ваша репутация пострадает. Вы понимаете меня? Приликла заговорил, все шесть его тонких ног дрожали. Дело было даже не в словах, а в чувствах, охвативших доктора. Конвей понимал, что исходящие от него эмоции не могут благотворно действовать на Приликлу. - Понимаю, - сказал Приликла. - Отлично. Теперь вернемся к работе. Я хочу, чтобы вы вместе со мной проверили дыхание и пульс больного, не прекращая следить за его эмоциями. Я ожидаю изменений в его состоянии и не хотел бы пропустить нужный момент. Два часа кряду они неотрывно следили за пациентом, однако никаких изменений не происходило. Только на некоторое время Конвей позволил себе отвлечься, стараясь связаться со Скемптоном. Но ему ответили, что тот три дня назад спешно покинул Госпиталь, оставив координаты пункта своего назначения, однако установить с ним контакт опока не представляется возможным. Конвей опоздал, не сумев помешать мониторам установить контакт с цивилизацией своего пациента. Единственное, что ему теперь оставалось - вылечить его. Если только ему позволят... Настенный динамик, прохрипев, произнес: - Доктора Конвея просят немедленно пройти в кабинет главного психолога. Конвей подумал, что это Торннастор, не теряя времени, успел уже пожаловаться. В этот момент Приликла подал голос: - Дыхание почти исчезло. Пульс нерегулярный. Схватив микрофон интеркома, Конвей крикнул: - Говорит Конвей! Передайте О'Маре, что я занят! - Затем он обернулся к Приликле. - Вы правы. Как насчет эмоций? - При перебоях пульса эмоциональное излучение несколько возрастает, но теперь вошло в норму. Организм продолжает слабеть. - Понятно. Будьте внимательны. Конвей взял пробу воздуха из жабер и пропустил через анализатор. Даже при разряженности дыхания результат анализа не оставлял сомнений. Конвей почувствовал себя увереннее. - Дыхание почти исчезло, - сказал Приликла. Прежде чем Конвей ответил, в дверь ворвался О'Мара. Почти вплотную подойдя к Конвею, он нарочито спокойно произнес: - Чем же вы так заняты, доктор? Конвей едва не перебирал ногами от нетерпения. - Ваше дело не может подождать? - умоляюще спросил он. - Нет. Да, ему не отделаться от психолога, не объяснив как-то свое поведение. Но так нужно было, чтобы хотя бы еще час ему не мешали! Он быстро подошел к пациенту и, не глядя на О'Мару, в двух словах высказал главному психологу свои соображения относительно инопланетной "скорой помощи" и колонизованной планеты, откуда она стартовала. Он закончил тем, что попросил О'Мару задержать Скемптона, пока не удастся получить больше сведений о состоянии пациента. - Значит, вам известно было все уже неделю назад и вы мне ни слова не сказали... - задумчиво проговорил О'Мара. - Я способен понять ваши побуждения. Но мониторы не впервые устанавливают контакт и обычно справляются с этим отлично. Это люди, специально подготовленные для таких встреч. Вы же действовали как страус - спрятали голову под крыло и ждали, что проблема разрешится сама собой. Что же касается цивилизации, способной преодолеть межгалактическое пространство, - тут никак нельзя уклониться. Подобную проблему следует решать быстро и позитивно. Идеальной демонстрацией наших добрых чувств было бы - вернуть им больного выздоровевшим... Тут О'Мара перешел на яростный шепот, приблизившись к Конвею так, что тот почувствовал на своей шее его горячее дыхание. - При первом же осмотре пациента вы убежали в свою комнату, никак не облегчив его участи. Это позорно с профессиональной точки зрения, но я отнесся к этому снисходительно. Впоследствии доктор Маннон предложил лечение, хотя и рискованное, но вполне допустимое и явно показанное пациенту. Вы отказались что-либо предпринять. Патологи разработали вещество, способное за считанные часы вылечить пациента, но вы не захотели использовать даже это средство! Обычно я не обращаю внимания на слухи и сплетни в Госпитале. - О'Мара повысил голос. - Но когда эти слухи становятся столь настойчивыми, особенно среди медсестер, которые знают, о чем говорят, я вынужден обратить на них внимание. Мне стало совершенно ясно, что, несмотря, на постоянное наблюдение, частые осмотры, многочисленные образцы, что отправлялись вами в патологодиагностическую лабораторию, вы ровным счетом ничего не сделали для пациента. Он умирал в то время, как вы делали вид, что лечите его. Вы были так перепуганы возможными неблагоприятными последствиями для себя, что оказались не в состоянии принять простейшее решение. - Нет, - возразил Конвей. Обвинение задело его, хотя и было необоснованным из-за недостатка информации. Гораздо хуже слов было выражение лица О'Мары - на нем читались гнев, скорбь и разочарование в человеке, которому он доверял и как профессионалу, и как другу и который его так жестоко подвел. О'Мара корил себя не меньше, чем Конвея. - Осторожность можно довести до абсурда, - продолжал он почти грустно. - Иногда приходится быть смелым, если надо принять рискованное решение, вы должны принять его и стоять на своем, как бы... - А что же, вы полагаете, черт возьми, яростно воскликнул Конвей, - я делаю?! - Ничего, - ответил О'Мара. - Ровным счетом ничего! - Правильно! - крикнул Конвей. - Дыхание исчезло... - тихо сказал Приликла. Конвей повернулся к пациенту и нажал кнопку звонка, вызывая Курседд. Затем спросил: - Сердце? Мозг? - Пульс участился. Эмоциональное излучение несколько усилилось. Появилась Курседд, и Конвей начал давать указания. Ему нужны были инструменты из соседней операционной ДБЛФ. Он уточнил: никакой асептики, не нужна и анестезия. Лишь большой набор режущих инструментов. Сестра исчезла. Конвей вызвал лабораторию патологии и спросил, какой коагулянт они могут рекомендовать для пациента, если потребуется длительная операция. Они обещали прислать препарат через несколько минут. Как только Конвей отошел от интеркома, О'Мара заговорил снова: - Вся эта ваша бурная деятельность - одно очковтирательство, она ничего не доказывает. Пациент перестал дышать. Если он еще не мертв, то настолько близок к этому, что здесь почти нет разницы. И вы за это в ответе. Конвей покачал головой. - Я не могу сейчас объяснить вам всего, но буду очень признателен, если вы свяжетесь со Скемптоном и попросите его не торопиться. Мне нужно время, но сколько именно - не знаю. - Не знаете, когда поставите на этом крест, - зло сказал О'Мара, но тем не менее подошел к интеркому. Пока он добивался связи, Курседд вкатила столик с инструментами. Конвей установил его рядом с пациентом, затем через плечо бросил О'Маре: - Подумайте вот над чем: последние двенадцать часов из легких пациента выходил совершенно чистый воздух... Пациент дышит, не видоизменяя состав воздуха в организме... Наклонясь к больному, он приложил стетоскоп. Удары сердца участились, тоны усилились, но пульс оставался нерегулярным. Доносившиеся сквозь толстую твердую оболочку, покрывшую коркой все тело, звуки казались гулкими и искаженными. Конвей не был уверен, биение ли это сердца или что-то еще. Он не знал, нормальное ли это состояние или нет. - Что вы несете?! - прервал ход его мыслей О'Мара. Конвей понял, что размышляет вслух. - Не хотите ли вы сказать, что пациент вовсе не болен?.. - Мать перед родами может страдать, но ее не назовешь больной... - рассеянно отозвался Конвей. - Конвей! - О'Мара с таким шумом втянул воздух, что слышно было по всей палате. - Я вышел на связь с кораблем Скемптона. Они уже установили контакт с той цивилизацией. Сейчас Скемптон подойдет к микрофону... Я усилю звук - вы тоже услышите, что он скажет. - Не слишком громко, - предупредил Конвей. Затем обернулся к Приликле: - Каково эмоциональное излучение? - Повысилось. Я снова улавливаю различные эмоции. Подавленность, нетерпение, страх - возможно, клаустрофобия, - состояние, близкое к панике. Конвей внимательно, не спеша осмотрел неподвижного пациента и отрывисто произнес: - Дальше мы не можем рисковать. Может быть, он слишком ослабел, чтобы справиться самому. Ширму, сестра. Ширма была предназначена лишь для того, чтобы О'Мара не мог следить за ходом операции. Если бы главный психолог мог следить за тем, что намерен делать Конвей, он пришел бы к еще более ложным выводам и прибегнул бы в отношении Конвея к силе. - Растет беспокойство, - внезапно произнес Приликла. - Ощущение боли отсутствует, но начались интенсивные схватки... Конвей кивнул. Он взял скальпель и начал резать опухоль, стараясь установить ее толщину. Она была похожа на пробку и легко поддавалась ланцету. На глубине восьми дюймов он обнаружил нечто похожее на сероватую, маслянистого вида податливую мембрану, однако никакой жидкости в операционном поле не появилось. Конвей с облегчением вздохнул, убрал скальпель и сделал следующий разрез. На этот раз мембрана была зеленоватой и слегка вибрировала. Он продолжал резать. Оказалось, что толщина опухоли достигает в среднем восьми дюймов. Работая с лихорадочной быстротой, Конвей сделал надрезы в девяти местах, примерно на равном расстоянии друг от друга по всему кольцу тела. Затем вопросительно посмотрел на Приликлу. - Гораздо хуже, - сказал тот. - Невероятная моральная подавленность, отчаяние, страх, чувство... удушья. Пульс учащается и остается нерегулярным - большая нагрузка на сердце. Пациент снова теряет сознание... Не успел эмпат договорить, как Конвей взмахом скальпеля соединил разрезы в одну глубокую рану. Он жертвовал всем ради быстроты. При всем желании его действия нельзя было назвать хирургической операцией - любой мясник с помощью тупого топора провел бы ее аккуратней. Закончив, он какое-то время смотрел на пациента. Не уловив никакого движения, Конвей отбросил скальпель и начал руками рвать кору. Внезапно палату заполнил голос Скемптона, который возбужденно рассказывал о посадке в иногалактической колонии и об установлении связи с ее обитателями. - ...Послушайте, О'Мара, - продолжал он, - социологическая структура тут невероятная. Ни о чем подобном я не слышал. У них две различные формы... - Принадлежащие к одному и тому же виду, - вставил Конвей, не прерывая работы. Пациент явно оживал и начинал помогать врачу. Конвею хотелось кричать от возбуждения, но он продолжал: - Одна форма - десятиногий друг, что лежит здесь. Правда, ему не положено совать хвост в рот. Но это лишь переходная ступень... Другая форма, это... это... - Конвей замолчал, вглядываясь в появившееся на свет существо. Куски "опухоли" падали на пол. Отчасти ее срезал Конвей, а отчасти сбрасывал и сам новорожденный. - Кислорододышащее, - продолжал Конвей. - Яйценосное. Длинное, гибкое тело, снабженное четырьмя ногами, как у насекомого, манипуляторами, обычными органами чувств и тремя парами крыльев. Внешне напоминает стрекозу. Похоже, что первая форма, судя по примитивным щупальцам, приспособлена для тяжелого труда. До тех пор, пока она не минует стадию "куколки" и не превратится в более подвижное, изящное существо, она не может считаться полностью сформировавшейся и готовой к исполнению ответственной работы. Полагаю, это и ведет к созданию сложного общества... - Я как раз собирался сказать, - в голосе Скемптона звучало разочарование человека, которого лишили возможности произвести сенсацию, - что два таких существа находятся на борту нашего корабля и они возьмут на себя заботу о пациенте. Они настаивают, чтобы с пациентом ни в коем случае ничего не делали... Тем временем О'Мара проник за ширму. Он во все глаза смотрел на пациента, расправлявшего крылья, затем с трудом взял себя в руки. - Полагаю, вы примете мои извинения, доктор, - сказал он. - Но почему вы никому ничего не сказали?.. - У меня не было никаких доказательств своей правоты, - ответил Конвей. - Когда пациента при попытке ему помочь охватывала паника, я предположил, что его опухоль - нормальное состояние. Всякая гусеница будет противиться попыткам содрать с нее оболочку куколки, потому что это ее убьет. Были у меня и другие соображения. Отсутствие органа для приема пищи, защитная позиция с вытянутыми щупальцами, сохранившаяся с тех дней, когда естественные враги угрожали новому существу, спрятанному внутри медленно твердеющей оболочки. Наконец-то, что в последней стадии воздух, выходящий из легких, не был видоизменен, значит, легкие и сердце, которые мы прослушивали, не имели уже прямой связи с организмом. Конвей рассказал, что на первых порах он вовсе не был уверен в своей теории, но все же не последовал советам Маннона и Торннастора. Он исходил из того, что состояние пациента является нормальным или относительно нормальным и лучшим решением будет выждать, ничего не предпринимая. Так он и поступил. - Наш Госпиталь горд тем, что в нем все делается для блага пациента, - продолжал Конвей. - И я не мог представить, чтобы доктор Маннон, я сам или кто-либо из наших коллег мог бы бездействовать, когда у него на глазах умирает больной. Возможно, кто-то и принял бы мою теорию и согласился бы сотрудничать со мной, но я в этом сильно сомневался. - Хорошо, хорошо, - перебил его О'Мара, подняв руки. - Вы гений, доктор, или что-то в этом роде. Что же дальше? Конвей почесал подбородок и задумчиво сказал: - Мы должны были помнить, что наш пациент находился на борту "скорой помощи", значит с ним было что-то не так. Он нуждался в помощи - видно, сам оказался слишком слаб, чтобы пробить кокон. Возможно, в этом и заключалась его болезнь. Если он страдает еще чем-нибудь, то теперь дело за Торннастором и его сотрудниками, они мигом вылечат его, тем более, что могут получить квалифицированный совет от его соотечественников. Если только наши первоначальные ошибочные действия не вызвали в нем психических сдвигов, - добавил он обеспокоенно. Включив транслятор, он пожевал губами и обратился к пациенту: - Как вы себя чувствуете? Ответ был кратким, но конкретным и совершенно успокоил взволнованного доктора: - Я голоден, - сказал пациент.