я досада, когда не умеешь как следует произнести такие слова!) - Вы понимаете, мне так неловко... - Я буду очень счастлив, если хоть чем-то смогу вам помочь... Последовала пауза. За поворотом открылась лужайка между живой изгородью и дорогой, заросшая тысячелистником и таволгой; в траве лежало упавшее дерево. Она спешилась, прислонила велосипед к камню и села. - Здесь мы можем поговорить, - сказала она. - Хорошо, - выжидающе сказал мистер Хупдрайвер. Она сидела, упершись локтем в колени, положив подбородок на руку, и глядела в одну точку. - Видите ли, - помолчав немного, сказала она, - я решила жить самостоятельно. - Разумеется, - сказал мистер Хупдрайвер. - Это вполне естественно. - Я хочу жить и узнать, что такое жизнь. Я хочу учиться. Все и вся торопят меня, а мне нужно время, чтобы подумать. Мистер Хупдрайвер был озадачен и в то же время восхищен. Удивительно, как ясно и гладко она говорила. А впрочем, легко человеку говорить ясно и гладко, когда у него такое горлышко и такие губки. Он знал, что ему далеко до нее, но все же старался, как мог. - Если вы позволите им толкнуть вас на необдуманный шаг, о котором вы потом пожалеете, это будет, конечно, очень глупо, - сказал он. - А вы не хотите поучиться? - спросила она. - Я как раз сегодня утром думал об этом, - начал он и запнулся. Она была слишком занята своими мыслями и не заметила, что он умолк на середине фразы. - Я иду по жизни, и она пугает меня. Мне порою кажется, что я пылинка, севшая на колесо, - оно вертится, и я вместе с ним. "Что я тут делаю?" - спрашиваю я себя. Просто существую, и все? Я задавалась этим вопросом неделю назад, вчера и сегодня. А дни проходят, заполненные всякими мелочами. Мачеха возит меня по магазинам, к чаю приходят гости, появляется новая пьеса - идешь на нее, чтобы убить время, а то едешь в концерт или читаешь роман. А колеса жизни все крутятся, крутятся. Это ужасно. Мне хотелось бы сотворить чудо, как Иисус Навин, и остановить их, пока я не додумаю всего до конца. А дома это невозможно. Мистер Хупдрайвер погладил усы. - Да, - сказал он задумчиво. - Жизнь идет своим чередом. Листья деревьев шелестели под легким летним ветерком; пух одуванчика взлетел комочком над зарослями таволги, ударился о колено мистера Хупдрайвера и рассыпался на множество пушинок. Они полетели в разные стороны и, когда ветерок затих, опустились на траву - одни, чтобы прорасти потом, другие - чтобы погибнуть. Мистер Хупдрайвер следил за ними, пока они не исчезли из виду. - Я не могу вернуться в Сэрбитон, - сказала Юная Леди в Сером. - Что?! - вырвалось у мистера Хупдрайвера, и он схватился за усы. Это была полная неожиданность. - Понимаете, я хочу писать, - оказала Юная Леди в Сером, - писать книги и переделывать мир. Творить добро. Я хочу жить самостоятельно и распоряжаться собой. Я не могу вернуться. Я хочу стать журналисткой. Мне говорили... но я никого не знаю, кто мог бы мне помочь. Мне не к кому обратиться. Есть, правда, один человек - это моя школьная учительница. Если бы я могла написать ей... Но как я получу ответ? - Хм, - с чрезвычайно сосредоточенным видом произнес мистер Хупдрайвер. - Вас я не могу больше затруднять. Вы и так пришли мне на помощь... с риском для себя... - Какие пустяки! - возразил мистер Хупдрайвер. - Я, так сказать, вдвойне вознагражден тем, что мог это сделать. - Это так любезно с вашей стороны. В Сэрбитоне все напичканы условностями. А я не желаю считаться с условностями - ни за что. Но нас держат в таких тисках! Если бы только я могла сбросить с себя все, что мне мешает! Я хочу бороться, завоевать свое место в жизни. Хочу быть сама себе хозяйкой, хочу сама найти свой путь. А мачеха возражает против этого. Сама она делает, что ей заблагорассудится, а меня держит в строгости, чтобы успокоить свою совесть. И если я вернусь сейчас к ней, вернусь побежденной... Она предоставила его воображению довершить картину. - Понятно, - сказал м-истер Хупдрайвер. Он _должен_ ей помочь. В уме он решал сложную арифметическую задачу с пятью фунтами шестью шиллингами и двумя пенсами. Каким-то непонятным путем он пришел к выводу, что Джесси старается спастись от навязанного ей брака и не говорит об этом только из скромности. Так ограничен был круг его представлений. - Вы знаете, мистер... Я опять забыла вашу фамилию. Вид у мистера Хупдрайвера был самый отсутствующий. - Конечно, вы не можете вернуться так вот, с повинной, - сказал он задумчиво. Уши его и щеки внезапно покраснели. - Как же все-таки ваша фамилия? - А, фамилия! - повторил мистер Хупдрайвер. - Фамилия... Бенсон, разумеется. - Ну да, мистер Бенсон, извините мою тупость. Но я никогда не помню имен. Надо записать вашу фамилию на манжете. - Она вынула маленький серебряный карандашик и записала. - Если бы послать письмо моей знакомой, я уверена, она помогла бы мне начать самостоятельную жизнь! Я могу написать ей или послать телеграмму. Нет, лучше написать. В телеграмме всего не объяснишь. Я знаю, что она мне поможет. Ясно, что в таких обстоятельствах джентльмену оставалось только одно. - В таком случае, - сказал мистер Хупдрайвер, - если вы не боитесь довериться чужому человеку, мы можем продолжать наше путешествие еще день или два... пока вы не получите ответа. ("Если тратить по тридцать шиллингов в день и взять четыре дня, тридцать на четыре - сто двадцать, иными словами: шесть фунтов; а если, скажем, три дня - это будет четыре фунта десять шиллингов".) - Вы очень добры ко мне. Его взгляд был красноречивее всяких слов. - Ну, хорошо, благодарю вас. Это чудесно, это больше, чем я заслужила... чтобы вы... - Неожиданно она переменила тему разговора. - Сколько мы истратили в Чичестере? - Что? - переспросил мистер Хупдрайвер, делая вид, будто не понимает, о чем идет речь. Они немного поспорили. Втайне он был восхищен ее упорным желанием участвовать в расходах. Она настояла на своем. Потом они заговорили о планах на этот день. Решено было поехать не спеша через Хейвант и остановиться где-нибудь в Фархэме или Саутгемптоне: предыдущий день утомил обоих. Держа карту на коленях, мистер Хупдрайвер случайно взглянул на велосипед, лежавший у его ног. - Этот велосипед, - заметил он вне всякой связи с разговором, - выглядел бы совсем иначе, если поставить на него большой двойной Иларум вместо маленького звонка. - Зачем? - Просто я так подумал. - Они немного помолчали. - Ну, так решено: едем в Хейвант и обедаем там, - сказала Джесси, поднимаясь. - А все-таки жаль, что нам пришлось украсть этот велосипед, - сказал Хупдрайвер. - Потому что, если разобраться, мы же его украли. - Чепуха. Пусть только мистер Бичемел станет вам докучать, и я расскажу всему свету... если потребуется. - Я верю, что вы так и сделаете, - сказал с восхищением мистер Хупдрайвер. - Видит бог, у вас хватит на это смелости. Спохватившись, что она стоит, он тоже встал и поднял ее велосипед. Она взяла машину и вывела ее на дорогу. Тогда он взял свой велосипед и остановился, разглядывая его. - Послушайте! - сказал он. - А что, если выкрасить этот велосипед в серый цвет? Она взглянула через плечо и увидела, что он вполне серьезен. - А зачем его надо маскировать? - Просто у меня мелькнула такая мысль, - как бы между прочим сказал мистер Хупдрайвер. По пути к Хейванту мистер Хупдрайвер подумал о том, что разговор у них получился совсем не такой, какого он ожидал. Но так с мистером Хупдрайвером бывало всегда. И хотя Ум его был начеку. Осмотрительность позвякивала монетами, а давнее Уважение к Собственности укоризненно покачивало головой, в душе его что-то громко кричало, заглушая все здравые соображения, - это была пьянящая мысль о том, что он будет ехать с Ней весь день сегодня, и весь день завтра, и, может быть, еще не один день; что он разговаривает с ней запросто, что называет себя братом этой стройной и свежей девушки и что золотая чудесная действительность намного превосходит все его мечты. Его прежние фантазии уступили место надеждам, таким же бесплотным, изменчивым и прекрасным, как летний закат. В Хейванте он улучил минуту и в маленькой парикмахерской на главной улице купил зубную щетку, ножницы для ногтей и бутылочку жидкости для окраски усов, которую хозяин горячо рекомендовал его вниманию и в конце концов всучил ему, воспользовавшись тем, что клиент явно думал о чем-то другом. 20. НЕОЖИДАННАЯ ИСТОРИЯ СО ЛЬВОМ Они поехали на Кошэм и там позавтракали - легко, но дорого. Джесси вышла отправить письмо своей школьной учительнице. Потом их соблазнила зеленая вершина Портсдаун-хилл, и, оставив свои велосипеды в деревне, они вскарабкались по склону к молчаливому кирпичному форту, который венчал холм. Оттуда в дымке жаркого дня они увидели Портсмут в окружении соседних городков, забитую кораблями гавань, пролив Солент и остров Уайт вдали, похожий на голубое облачко. В Кошэмской гостинице Джесси каким-то чудом вновь стала нормальной женщиной в юбке. Мистер Хупдрайвер грациозно возлежал на траве, курил "Копченую селедку" и лениво разглядывал укрепленный город, который, словно на карте, лежал у их ног, окруженный на расстоянии мили оборонительными сооружениями, точно игрушечными башенками, а дальше - маленькие поля и за ними - пригороды Лэндпорта и бесчисленное множество окутанных дымом домов. Справа, там, где у входа в гавань начинались отмели, за деревьями виднелся Порчестер. Тревога мистера Хупдрайвера отступила в какой-то дальний угол его сознания, и в его пылких, не вполне осознанных мечтах появилась Джесси. Он принялся гадать о том, какое мог произвести на нее впечатление. Он снова благосклонным взглядом окинул свой костюм и не без удовлетворения перебрал все свои деяния за последние двадцать четыре часа. Но тут мысль о ее бесконечном совершенстве отрезвила его. А Джесси уже около часа незаметно и весьма пристально наблюдала за ним. Она не смотрела на него прямо, потому что он, казалось, все время смотрел на нее. Тревога ее немного улеглась, и в ней пробудилось любопытство к этому по-рыцарски почтительному, но несколько странному джентльмену в коричневом костюме. Она припомнила своеобразные обстоятельства их первой встречи. Этот человек был ей непонятен. Следует иметь в виду, что ее знание жизни почти равнялось нулю, ибо было целиком почерпнуто из книг, и не надо принимать известное невежество за глупость. Для начала она провела несколько опытов. Он не знал ни слова по-французски, кроме "сиввурплей", что он, по-видимому, считал хорошей застольной шуткой. Его речь оставляла желать лучшего, но все же не была такой, какая в книгах отмечает людей из низших классов. Манеры у него, в общем, были хорошие, хотя, пожалуй, уж слишком почтительные и старомодные. Один раз он назвал ее "мэм". По-видимому, он человек состоятельный, без определенных занятий, и в то же время он ничего не знает о последних концертах, спектаклях и книгах. Как же он проводит время? Он, конечно, настоящий рыцарь, правда, немного простоватый. Она решила (так много значит костюм!), что никогда прежде не встречала таких людей. Кем же он может быть? - Мистер Бенсон, - начала она, нарушая тишину, в которой они созерцали пейзаж. Он перевернулся на живот и посмотрел на нее, подперев подбородок рукой. - К вашим услугам. - Вы рисуете! Вы не художник? - Видите ли... - Он нарочно помедлил. - Конечно, никакой я не художник. Но немного рисую. Так, разные забавные штучки... Он выдернул травинку и начал грызть ее. Это в общем-то не было такой уж ложью, но шустрое воображение побудило его добавить: - В газетах и тому подобное... - Понятно, - сказала Джесси, задумчиво глядя на него. - Художники, конечно, бывают разные, а гении всегда немного эксцентричны. Он опустил глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом, и продолжал кусать травинку: - Я, знаете ли, не очень много этим занимаюсь. - Так это не ваша профессия? - Что вы! - сказал Хупдрайвер, думая лишь о том, как бы выйти из положения. - Я этим не занимаюсь, нет. Разве что так, иногда придет что-нибудь в голову, я и нарисую. Нет-нет, я не профессиональный художник. - Значит, у вас нет постоянного занятия? Мистер Хупдрайвер посмотрел на нее и встретил ее безмятежный, доверчивый взгляд. У него мелькнула мысль вернуться к роли сыщика. - Видите ли, - начал он, чтобы выиграть время, - в общем-то есть. Но по некоторым причинам... это все, что я могу вам сказать... - Извините, что я вас допрашиваю. - Ничего страшного, - сказал мистер Хупдрайвер. - Только я не могу... Гадайте, пожалуйста... Я вовсе не хочу делать из этого тайны... ("Может быть, рискнуть и назваться адвокатом?.. Это, во всяком случае, что-то приличное. Но вдруг она знает про адвокатов?") - Мне кажется, я могу угадать, кто вы. - Ну попробуйте, - сказал мистер Хупдрайвер. - Вы приехали из какой-нибудь колонии? - Ну и ну! - сказал мистер Хупдрайвер, сразу поворачивая нос по ветру. - Как это вы узнали? (Герой наш родился в пригороде Лондона, дорогой читатель.) - Догадалась, - сказала она. Он поднял брови как бы в изумлении и сорвал новую травинку. - Вы росли на севере Англии. - Опять угадали, - сказал Хупдрайвер, снова перевернувшись и опершись на локоть. - Вы просто это... ясновидящая. - Он улыбнулся и прикусил травинку. - А из какой колонии я приехал? - Ну, этого я не знаю. - Угадайте, - сказал Хупдрайвер. - Из Южной Африки, - сказала она. - Я почти уверена, что из Южной Африки. - Южная Африка большая, - сказал он. - Но это действительно Южная Африка? - Тепло, - сказал Хупдрайвер, а тем временем его воображение лихорадочно работало, пытаясь представить себе эту незнакомую страну. - Так действительно Южная Африка? - не отступалась она. Он снова повернулся и, улыбнувшись, кивнул. - Я подумала о Южной Африке, потому что вспомнила этот роман Оливии Шрейнер, ну, вы знаете - "История одной африканской фермы". Грегори Роз так похож на вас. - Я никогда не читал "Историю одной африканской фермы", - сказал Хупдрайвер. - Надо будет прочесть. Как он выглядит, этот Роз? - Прочтите непременно. Какая это чудесная страна, - там такое смешение рас, и эта новая цивилизация, вытесняющая прежнюю дикость! Вы бывали возле Кхамы? - Нет, это далеко от тех мест, где я жил, - сказал мистер Хупдрайвер. - У нас там была небольшая ферма - мы, видите ли, разводили страусов - так, всего несколько сотен. Это будет поближе к Йоганнесбургу. - На реке Карру, да? - Совершенно верно. Часть земли досталась нам даром, просто повезло. И хорошо же мы там жили в свое время! Но теперь на ферме нет страусов. - У него уже был наготове рассказ об алмазных копях, но он остановился, чтобы дать волю воображению девушки. Кроме того, он вдруг, к своему ужасу, понял, что лжет. - Что же стало со страусами? - Мы продали их, когда расстались с фермой. Вы позволите мне закурить еще сигарету? Видите ли, я был совсем маленьким, когда у нас была эта ферма со страусами. - И там вокруг всюду были негры и буры? - О, множество! - сказал мистер Хупдрайвер, чиркая спичкой о подошву и чувствуя, что ему становится жарко от принятых на себя новых обязательств. - Как интересно! Вы знаете, а я никуда не выезжала из Англии, только была в Париже, Ментоне и Швейцарии. - Путешествия надоедают, знаете ли (затяжка), то есть, через какое-то время. - Вы должны рассказать мне о вашей ферме в Южной Африке. У меня всегда распаляется воображение, когда я думаю о таких местах. Я представляю себе целое стадо высоких страусов, которых гонят... на пастбище, верно? А что они едят? - Как вам сказать... Самые разные вещи, - сказал мистер Хупдрайвер. - У них, знаете ли, свои вкусы. Ну, конечно, фрукты там всякие, куриный корм и тому подобное. Тут дело не простое. - А вы когда-нибудь видели льва? - Они не часто встречались в наших местах, - скромно ответил мистер Хупдрайвер. - Но я их, конечно, видел. Раза два. - Подумать только! Видели льва! Вам было не страшно? Мистер Хупдрайвер уже глубоко сожалел, что попался на эту удочку с Южной Африкой. Он дымил сигаретой и задумчиво взирал на Солент, решая мысленно судьбу этого льва. - Я даже не успел испугаться, - сказал он. - Все произошло в один миг. - Продолжайте, пожалуйста, - сказала она. - Я шел через загон, где откармливали страусов. - Как, значит, страусов едят? Вот не знала... - Что их едят? Да, и часто. Хорошо фаршированный страус - очень вкусная штука. Так вот, шли мы, вернее, шел я через этот загон и вдруг вижу - кто-то стоит в лунном свете и смотрит на меня. - Мистер Хупдрайвер покрылся испариной. Его фантазия начала прихрамывать. - К счастью, со мной было отцовское ружье. Но все же, должен признаться, я испугался (затяжка). Я прицелился в то место, где, казалось мне, должна была находиться голова. И выстрелил (затяжка). И, можете себе представить, он упал. - Мертвый? - Совершенно мертвый. Это был один из самых удачных выстрелов в моей жизни. А мне тогда было немногим больше девяти. - Я, наверно, закричала бы и бросилась бежать. - Бывает так, что не убежишь, - сказал мистер Хупдрайвер. - А в данном случае бежать - это верная смерть. - В жизни не встречала человека, который бы убил льва, - заметила она, глядя на него все с большим уважением. Наступила пауза. Джесси, казалось, обдумывала, о чем бы его еще спросить. Мистер Хупдрайвер поспешил вытащить часы. - Смотрите-ка! - воскликнул мистер Хупдрайвер, показывая ей время. - Вы не считаете, что нам пора двигаться дальше? Лицо его горело, уши покраснели. Она приписала его смущение скромности. Он понуро поднялся - теперь к грузу, лежавшему на его совести, прибавился еще и лев - и протянул руку, чтобы помочь ей встать. Они спустились в Кошэм, взяли свои машины и неторопливо поехали по северному берегу большой гавани. Но мистер Хупдрайвер уже не чувствовал себя счастливым. Он никак не мог забыть об этой ужасной, отвратительной лжи. Зачем он это сделал! К счастью, она больше не просила его рассказать о Южной Африке, во всяком случае, до Порчестера, зато много говорила о желании Жить Самостоятельной Жизнью и о том, какие цепи накладывает на людей традиция. Она говорила удивительно хорошо, и ум Хупдрайвера заработал. Возле замка мистер Хупдрайвер поймал несколько крабов в прибрежной заводи. В Фархэме они остановились выпить чаю и выехали оттуда почти на закате при весьма ободряющем стечении обстоятельств, о чем вы узнаете в свое время. 21. СПАСАТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ А теперь вернемся к трем предприимчивым кавалерам - Уиджери, Дэнглу и Фиппсу - и к прекрасной даме по имени Томас Плантагенет, которую они вызволяют из беды и которая, как утверждают газеты, известна в обществе под именем миссис Милтон. Если мне не изменяет память, мы оставили их на станции в Мидхерсте, где они в волнении ожидали поезда на Чичестер. Вся спасательная экспедиция была исполнена сознания, что миссис Милтон стойко выносит почти неодолимое горе. Три джентльмена превосходили один другого в выражении сочувствия; они внимательно, почти даже нежно опекали ее. Грузный Уиджери теребил ус и смотрел на нее карими, по-собачьи преданными глазами, в которых отражались все его невысказанные чувства; стройный Дэнгл тоже теребил ус и старался выразить, что мог, своими серыми холодными глазами. У Фиппса, к несчастью, не было усов, которые он мог бы теребить, поэтому он, скрестив руки на груди, бодрым, безразличным тоном храбро разглагольствовал о железнодорожном сообщении между Лондоном, Брайтоном и Южным побережьем, чтобы хоть немного отвлечь бедную женщину от ее печальных мыслей. Даже миссис Милтон прониклась их возвышенной скорбью и постаралась показать это разными тонкими, имеющимися в распоряжении женщин способами. - Ничего нельзя предпринять, пока мы не доберемся до Чичестера, - сказал Дэнгл. - Ничего. - Ничего, - подтвердил Уиджери и добавил ей на ухо: - Вы сегодня почти совсем не кушали. - Эти поезда всегда опаздывают, - сказал Фиппс, поглаживая пальцами край воротничка. Дэнгл, надо вам сказать, будучи помощником редактора и обозревателем, чрезвычайно гордился своей интеллектуальной дружбой с Томасом Плантагенетом. Толстяк Уиджери, директор банка и хороший игрок в гольф, свое отношение к миссис Милтон воспринимал не иначе, как в духе прелестной старинной песенки: "Дуглас, Дуглас, нежный, верный..." Дело в том, что звали его Дуглас - Дуглас Уиджери. А Фиппс - Фиппс был еще студентом-медиком, и он считал, что положил к ее ногам свое сердце, сердце светского человека. Она же была по-своему милостива ко всем троим и настаивала на том, чтобы они оставались друзьями, несмотря на их несказанно критическое отношение друг к другу. Дэнгл считал Уиджери обывателем, крайне примитивно понимавшим достоинства "Высвобожденной души", а Уиджери считал, что Дэнглу не хватает гуманности и что он неискренен: готов покривить душой ради красного словца. Оба - и Дэнгл и Уиджери - считали Фиппса молокососом, а Фиппс считал Дэнгла и Уиджери неотесанными хамами. - Они должны были приехать в Чичестер к обеду, - сказал Дэнгл в поезде. - Может быть, немного позже. Во всяком случае, по дороге им негде пообедать. Как только мы туда приедем, Фиппсу придется обойти гостиницы и узнать, не обедала ли там девушка, похожая по описанию на нее... - Я-то обойду, - сказал Фиппс. - И даже весьма охотно. А вы с Уиджери, насколько я понимаю, будете болтаться... Он увидел страдание на кротком лице миссис Милтон и не закончил фразы. - Нет, - сказал Дэнгл, - мы не будем болтаться, как вы изволили выразиться. В Чичестере всего два места, куда могут пойти туристы, - это собор и превосходный музей. Я наведу справки в соборе, а Уиджери... - В музее. Отлично. А потом я еще кое-что предприму, - сказал Уиджери. Прежде всего они торжественно проводили миссис Милтон в "Красную гостиницу", устроили ее там и заказали ей чаю. - Вы так добры ко мне, - сказала она. - Вы все. Они ответили, что это пустяки, и отправились на поиски. К шести часам они вернулись, несколько поостывшие в своем рвении, без всяких новостей. Уиджери пришел вместе с Дэнглом. Фиппс вернулся последним. - Вы совершенно уверены, - спросил Уиджери, - в правильности ваших предположений? - Совершенно уверен, - кратко ответил Дэнгл. - Но ведь ничто не мешает им, - сказал Уиджери, - выехав из Мидхерста по Чичестерской дороге, в любую минуту изменить свои планы. - Мешает, дорогой мой! Вот именно мешает. Неужели вы считаете, что у меня не хватило сообразительности подумать о перекрестках! Напрасно. Но на этой дороге нет ни одного перекрестка, который мог бы побудить их изменить маршрут. Могли они свернуть сюда? Нет. А туда? Тоже нет. В мире куда больше неизбежного, чем можно себе представить. - Сейчас посмотрим, - сказал Уиджери, стоя у окна. - Вот идет Фиппс. Что касается меня... - Фиппс! - воскликнула миссис Милтон. - Он спешит? Какой у него вид? - Она порывисто поднялась, кусая дрожащие губы, и подошла к окну. - Никаких новостей, - сказал Фиппс, входя. - Ах! - вздохнул Уиджери. - Никаких? - переспросил Дэнгл. - Видите ли, - сказал Фиппс. - Тут один тип рассказывал какую-то странную историю про человека в велосипедном костюме, который вчера около этого времени ходил здесь и спрашивал о том же. - О чем же? - спросила миссис Милтон, стоявшая в тени у окна. Она говорила тихо, почти шепотом. - Как о чем? "Не видели ли вы молодой особы в сером велосипедном костюме?" Дэнгл прикусил нижнюю губу. - Что? - воскликнул он. - Вчера! Какой-то человек расспрашивал о ней вчера! Что это значит? - Бог его знает, - сказал Фиппс, устало опускаясь на стул. - Можете сделать из этого соответствующие умозаключения. - А что это был за человек? - спросил Дэнгл. - Откуда я знаю? Тот тип сказал, что он был в велосипедном костюме. - Ну, а рост? Телосложение? - Я не спросил, - сказал Фиппс. - _Не спросил_! Это же глупо! - воскликнул Дэнгл. - Спросите его сами, - сказал Фиппс. - Это конюх из "Белого оленя" - такой приземистый, плотный малый с красным лицом и грубыми манерами. Стоит у ворот. Видно, навеселе: от него так и несет виски. Пойдите и спросите его. - Конечно, пойду, - сказал Дэнгл, снимая соломенную шляпу со стеклянного колпака, под которым на шифоньерке стояло чучело птицы, и направляясь к двери. - Следовало бы мне раньше об этом подумать. Фиппс открыл было рот и снова его закрыл. - Вы, несомненно, устали, мистер Фиппс, - успокоительным тоном произнесла миссис Милтон. - Я позвоню, чтобы вам принесли чаю. Хорошо? Тут Фиппсу стало ясно, что он, как рыцарь, допустил промах. - Меня немного разозлило, что он погнал меня выполнять его поручение, - сказал он. - Но я готов сделать в сто раз больше, лишь бы это помогло вам найти ее. - Пауза. - Я в самом деле выпил бы чашку чаю. - Я не хочу вас напрасно обнадеживать, - сказал Уиджери. - Но я не верю, что они вообще были в Чичестере. Дэнгл, конечно, очень умный малый, но порой его умозаключения... - Вот так так! - сказал вдруг Фиппс. - Что такое? - спросила миссис Милтон. - Совсем забыл. Выйдя отсюда, я обошел все гостиницы и даже не подумал... Ну, ничего. Сейчас спросим, когда придет слуга. - Вы имеете в виду... Раздался стук в дверь, и она отворилась. - Чаю, мэм? Слушаюсь, мэм, - сказал слуга. - Постойте, - окликнул его Фиппс. - Скажите, молодая особа в сером, на велосипеде... - Останавливалась ли здесь вчера? Да, сэр. Ночевала. С братом, сэр, - молодым джентльменом. - С братом! - тихо повторила миссис Милтон. - Слава богу! Слуга взглянул на нее и все понял. - С молодым джентльменом, сэр, - сказал он, - очень щедрым. По фамилии Бомонт. После этого он рассказал еще несколько малосущественных подробностей, а Уиджери допросил его с пристрастием о планах молодых людей. - Хейвант! Где же это находится? - спросил Фиппс. - Я, кажется, слышал это название. - Тот человек был высокого роста? - тем временем продолжала допрос миссис Милтон. - Благородной осанки? С длинными светлыми усами? И говорит, растягивая слова? - Хм, - сказал слуга и задумался. - Усы у него, мэм, пожалуй, не такие уж и длинные, как будто только пробиваются: он ведь молодой. - Лет тридцати пяти, так? - Нет, мэм. Скорее двадцати пяти. А то и меньше. - О господи! - воскликнула миссис Милтон каким-то странным глухим голосом, ища нюхательную соль и проявляя отличное самообладание. - Должно быть, это ее младший брат. - Вы свободны, благодарю вас, - сухо сказал Уиджери, чувствуя, что ей легче будет перенести эту новость в отсутствии слуги. Слуга повернулся к двери и чуть не столкнулся с Дэнглом, который ввалился в комнату, тяжело дыша и прижимая к правому глазу носовой платок. - Хэлло! - сказал Дэнгл. - Что случилось? - Что с вами случилось? - спросил Фиппс. - Ничего особенного, просто побеседовал с вашим пьянчугой конюхом. Он решил, что все сговорились надоедать ему и что на самом деле никакой Юной Леди в Сером не существует. Ваше поведение навело его на этот вывод. Мне пришлось приложить к глазу кусок сырого мяса. А у вас, я вижу, есть новости? - Он ударил вас? - спросил Уиджери. Миссис Милтон встала и подошла к Дэнглу. - Не могу ли я что-нибудь для вас сделать? Дэнгл держался героически. - Только расскажите, что у вас нового, - сказал он, не отнимая от лица носового платка. - Вот какое дело, - начал Фиппс и довольно сбивчиво рассказал то, что они узнали. Во время этого рассказа, сопровождавшегося беглым огнем комментариев со стороны Уиджери, слуга внес поднос с чаем. - Расписание поездов на Хейвант, - тотчас потребовал Дэнгл. Миссис Милтон налила две чашки, и Фиппс с Дэнглом покорно, словно агнцы, проглотили чай. Они в последнюю минуту вскочили, в поезд. И отправились в Хейвант на поиски. Дэнгл ужасно кичился тем, что его предположение относительно Хейванта оправдалось. Принимая во внимание, что за Хейвантом с одной стороны дороги на Саутгемптон стоят крутые горы, а с другой - плещется море, он придумал великолепный план поимки молодых людей. Он и миссис Милтон поедут в Фархэм, а Уиджери и Фиппс сойдут на промежуточных станциях, один - в Кошэме, другой - в Порчестере, и, если не узнают ничего нового, приедут следующим поездом. Если же они не приедут, то сообщат в Фархэм по телеграфу, что произошло. Это был поистине наполеоновский план, и гордость Дэнгла уже не так страдала от насмешек хейвантских уличных мальчишек, шумно издевавшихся над его подбитым глазом, который он все еще прикрывал носовым платком. И в самом деле, план оказался настоящим совершенством. Беглецы едва не попались. В ту минуту, когда они вышли из "Золотого якоря" в Фархэме и собирались садиться на велосипеды, из-за угла появились миссис Милтон и Дэнгл. - Это она! - воскликнула миссис Милтон и чуть не закричала. - Тс-с-с! - сказал Дэнгл, сжимая ее руку, и в волнении отнял от лица носовой платок, обнажив приложенный к глазу кусок мяса, вид которого так неожиданно подействовал на миссис Милтон, что она сразу смолкла. - Сохраняйте хладнокровие! - продолжал Дэнгл, метнув на нее из-под мяса строгий взгляд. - Они не должны нас видеть. Иначе они сбегут. Вы не заметили наемных экипажей у вокзала? Тем временем молодые люди сели на велосипеды и исчезли за поворотом Винчестерской дороги. Если бы не боязнь привлечь всеобщее внимание, миссис Милтон, наверно, упала бы в обморок. - Спасите ее! - промолвила она. - Эх, экипаж бы! - сказал Дэнгл. - Одну минуту. Миссис Милтон осталась стоять в весьма патетической позе, прижав руку к сердцу, а он помчался в "Золотой якорь". Двуколка будет через десять минут. Готово. Мясо он где-то потерял, и теперь над глазом виднелась припухлость. - Я провожу вас на станцию, - сказал Дэнгл, - потом быстро вернусь сюда и отправлюсь в погоню за ними. Вы встретите Уиджери и Фиппса и скажете им, где я. Она была спешно доставлена на станцию и посажена там на твердой, шершавой деревянной скамье, на самом солнцепеке. Она устала, изнервничалась, чувства ее были в полном смятении, а сама она - вся в пыли. Дэнгл, бесспорно, был очень энергичен и предан, но кто мог сравниться в нежной заботливости с Дугласом Уиджери! Тем временем Дэнгл, позлащенный лучами заходящего солнца, погонял, как умел, большую черную лошадь, запряженную в двуколку, держа путь на северо-запад, к Винчестеру, Дэнгл, если не считать распухшего глаза, был худощавый, стройный человечек в охотничьей фуражке с козырьком и в темно-сером костюме. Шея у него была длинная и тощая. А двуколка, как вам, возможно, известно, - это большое, широкое и очень высокое деревянное сооружение; и лошадь тоже была большая, широкая и высокая, с шишковатыми ногами, длинной мордой, массивной нижней челюстью и твердым намерением двигаться только шагом. Цок, цок, цок, - уверенно стучали по дороге ее копыта, и вдруг у самой церкви она рванула в сторону при виде детской колясочки с поднятым верхом. Дальше история Спасательной экспедиции несколько запутывается. Уиджери был как будто крайне возмущен, найдя миссис Милтон одну на платформе в Фархэме. Весь этот день он без конца раздражался, хотя выехал из дому с самыми лучшими намерениями, и теперь он даже обрадовался, найдя хоть какой-то повод для своего недовольства. - Вот уж неуравновешенный человек! - сказал Уиджери. - Умчался куда-то! А мы, видимо, должны ждать здесь, пока он вернется. На него похоже. Он до того эгоистичен, этот Дэнгл. Вечно хочет все сделать сам и все испортит. - Он жаждет помочь мне, - не без укоризны заметила миссис Милтон, дотрагиваясь до его рукава. Однако Уиджери оказалось не так-то легко смягчить. - Но мне-то он не должен вставлять палки в колеса, - сказал он и умолк. - Впрочем, напрасно мы об этом говорим, вы ведь устали. - Я могу ехать дальше, - живо откликнулась она, - лишь бы нам найти ее. - Пока я дожидался в Кошэме, я купил карту графства. - Он достал карту и развернул ее. - Вот это дорога из Фархэма. - И спокойно, неторопливо, как и подобает деловому человеку, он принялся развивать свою мысль, сводившуюся к тому, что им надо сесть в поезд и ехать в Винчестер. - Они, _конечно же_, отправились в Винчестер, - заключил он. - Иначе и быть не может. Завтра воскресенье, в Винчестере есть собор, а по дороге никаких крупных населенных пунктов больше нет. - А как же мистер Дэнгл? - Он будет ехать, пока не наскочит на что-нибудь, и тогда свернет себе шею. Я видел, как он ездит. При такой езде на двуколке, да еще наемной, едва ли он сумеет догнать велосипедистов, притом прохладным вечером. Положитесь на меня, миссис Милтон... - Я в ваших руках, - с трогательной покорностью сказала она, глядя на него, как ребенок на большого, взрослого человека, и на минуту он забыл обо всех треволнениях этого дня. Все это время Фиппс стоял, опираясь на палку, в довольно унылой позе, теребил свой воротник и смотрел то на одного собеседника, то на другого. Мысль обогнать Дэнгла показалась ему превосходной. - Мы могли бы оставить записку там, где он брал двуколку, - предложил он, когда взгляды их встретились. Все трое необычайно оживились при этом предложении. Но они так и не уехали дальше Ботли. Ибо в тот самый миг, когда их поезд прибыл на станцию, они услышали страшный грохот; откуда-то сверху раздались громкие крики, кондуктор в изумлении застыл на платформе, а Фиппс высунулся в окно и, воскликнув: "Вот он едет!", - выскочил из вагона. Миссис Милтон, в тревоге последовавшая за ним, успела еще все увидеть. Уиджери же опоздал. Станция Ботли расположена в выемке между двумя холмами; поверху проходит дорога, по которой на фоне лимонно-желтых и багровых отблесков заката неслась огромная черная лошадь, похожая на длинноносого шахматного коня, виднелась верхняя часть двуколки и в ней, но где-то совсем не там, где полагается сидеть вознице, - Дэнгл. Чудовищная тень его бежала по другую сторону выемки. Все произошло в одну секунду. Дэнгл как бы подпрыгнул, на миг повис в воздухе и исчез, после чего раздался страшный треск. И две черные головы промчались мимо. - Давайте лучше сойдем, - сказал Фиппс, обращаясь к миссис Милтон, которая, оцепенев, стояла в дверях вагона. Через минуту все трое уже бежали вверх по лестнице. Дэнгл стоял без шляпы, с пораненными руками, а какой-то услужливый мальчик отряхивал его. Широкая неровная дорога шла под уклон, и вдали на ней виднелось несколько обитателей Ботли, державших под уздцы большую черную лошадь. Даже с такого расстояния видна была злобная гордость, написанная на морде этого чудовища. Морда эта была какая-то удивительно деревянная. Пожалуй, подобных лошадей я видел только в лондонском Тауэре, - там на них восседают рыцари в латах. Впрочем, сейчас нас интересует не столько лошадь, сколько Дэнгл. - Вы ушиблись? - взволнованно спросил Фиппс, шедший впереди. - Мистер Дэнгл! - воскликнула миссис Милтон, всплеснув руками. - Хэлло! - сказал Дэнгл, ничуть не удивившись при виде всей компании. - Хорошо, что вы приехали. Вы можете мне понадобиться. В недурную я попал переделку, а? Но я настиг их. И как раз там, где рассчитывал. - Настигли их? - спросил Уиджери. - Где же они? - Там, наверху, - сказал он, указывая головой куда-то назад. - В миле отсюда, за холмом. Я оставил их. Так уж вышло. - Не понимаю, - сказала миссис Милтон, и в глазах ее снова появились тоска и боль. - Вы нашли Джесси? - Да. Мне хотелось бы только смыть землю с рук. Вот как все произошло. Я выехал из-за поворота и наткнулся на них. При виде велосипедов лошадь шарахнулась в сторону. Они сидели у дороги и разглядывали цветы. Я успел только крикнуть: "Джесси Милтон, мы вас ищем!" - и эта проклятая скотина понесла. Я не смел даже оглянуться. Только о том и думал, как бы повозка не перевернулась, сами видите, что вышло. Я только крикнул: "Вернитесь к друзьям! Все будет забыто!" И унесся под грохот копыт. Не знаю, услышали ли они... - _Отвезите меня к ней_, - непререкаемым тоном потребовала миссис Милтон, поворачиваясь к Уиджери. - Извольте, - сказал Уиджери, внезапно оживившись. - Это далеко, Дэнгл? - Мили полторы-две отсюда. Я, знаете ли, твердо решил найти их. Но взгляните на мои руки! О, прошу прощения, миссис Милтон. - Он повернулся к Фиппсу. - Фиппс, где же все-таки я могу вымыть руки? И взглянуть на колено? - Вон там на станции, - сказал Фиппс, сразу изъявляя готовность помочь. Дэнгл сделал шаг, но ушибленное колено тотчас напомнило о себе. - Обопритесь на мою руку, - предложил Фиппс. - Где здесь можно найти экипаж? - спросил Уиджери у двух мальчишек. Мальчишки не поняли. И посмотрели друг на друга. - Здесь нет ни кэба, ни телеги, - сказал Уиджери. - Вот уж в самом деле: коня, коня, полцарства за коня! - Лошадь есть во-он там, - протянул один из мальчишек, показывая рукой. - А двуколку здесь где-нибудь можно нанять? - спросил Уиджери, устремив на мальчишку долгий свирепый взгляд. - Или повозку, или что-нибудь? - спросила миссис Милтон. - У Джона Хукера есть телега, только нанять ее нельзя, потому как он был пьяный и оглоблю сломал, - пропел старший мальчишка, отвернувшись и глядя куда-то вдаль. - И мой отец тоже не даст телегу, потому как у него сломана нога. - Даже телеги нет! Ну, конечно. Что же мы будем делать? Тут миссис Милтон подумала, что Уиджери, бесспорно, преданный кавалер, зато Дэнгл куда изобретательнее. - Я полагаю, - сказала она робко, - если бы спросить мистера Дэнгла... Вся позолота слетела с Уиджери. И он весьма грубо сказал: - Черт бы побрал вашего Дэнгла! По-вашему, он еще недостаточно напутал? Гнался за ними, чтобы сказать им, что мы их ищем, а теперь вы хотите, чтобы я спросил его... Ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Уиджери тотчас осекся. - Пойду спрошу Дэнгла, - сказал он только, - если вы этого хотите. И он зашагал к станции, оставив миссис Милтон посреди дороги под охраной двух мальчишек; в голове у нее, словно припев какой-то баллады, звучало: "Где теперь рыцари доброго старого времени?" Она почувствовала смертельную усталость и вообще была голодной, пыльной, растрепанной - короче говоря, настоящей мученицей. Не могу без волнения рассказывать о том, как кончился этот день: как беглецы канули в неизвестность; как не было больше поездов; как Ботли холодно, с издевкой взирал на преследователей, отказывая им в средствах передвижения; как поглядывал на них с недоверием хозяин "Цапли"; как на следующий день - в воскресенье - была такая жара, что воротничок Фиппса сморщился, юбки миссис Милтон смялись и безоблачное настроение всей компании испортилось. Дэнгл, с пластырем и синяком над глазом, почувствовал всю смехотворность роли Раненого Рыцаря и, сделав над собой небольшое усилие, отказался от нее. Взаимные обвинения, пожалуй, ни разу не занимали в разговоре главного места, но, как зарницы, то и дело обрамляли его. При этом в глубине души каждый сознавал, что они оказались в нелепом положении. И виновата во всем этом, конечно, была Джесси. Правда, самое худшее, что могло бы придать этому происшествию трагический характер, видимо, не произошло. Просто молодая особа - да что я говорю, еще совсем девочка - вздумала покинуть уютный дом в Сэрбитоне, отвергла радости пребывания в кругу утонченных, интеллигентных людей и сбежала, потащив нас за собой и заставив строить из себя рыцарей и мучиться ревностью друг к другу, и вот теперь, субботним вечером, швырнула нас, словно грязь с колес своего велосипеда, усталых, измученных жарой, в эту отвратительную деревню! И сбежала-то она не во имя Любви и Страсти, что является серьезным оправданием даже в глазах тех, кто это осуждает, а из Каприза, Причуды ради, просто вопреки Здравому Смыслу. Однако с присущим нам тактом мы продолжаем говорить о ней как о заблудшей овечке, принесшей нам столько волнений, и миссис Милтон, подкрепившись едой, по-прежнему выказывает самые возвышенные чувства. Замечу кстати, что сидела она в плетеном кресле с подушками - единственном удобном кресле во всей комнате, а мы на невероятно жестких, набитых конским волосом стульях, с салфеточками, привязанными к спинкам при помощи лимонно-желтых бантов. Это было как-то не совсем похоже на приятные беседы в Сэрбитоне. Миссис Милтон сидела лицом к открытому окну (ночь была такая спокойная и теплая) и удивительно хорошо выглядела в полумраке, так как мы не зажигали лампы. По голосу ее чувствовалось, что она устала, и, казалось, она даже склонна была винить себя за "Высвобожденную душу". Такой вечер вполне можно было бы запечатлеть в дружеских мемуарах, но тогда он казался довольно скучным. - Я чувствую, - говорила миссис Милтон, - что это я во всем виновата. Я ушла вперед в своем развитии. Моя первая книга - учтите, я не намерена отказываться ни от одного слова, написанного в ней, - эта книга была неправильно понята и неправильно истолкована. - Вот именно, - поддакнул Уиджери, стараясь выразить столь горячее сочувствие, чтобы оно было заметно даже в темноте. - Умышленно неправильно истолкована. - Не говорите так! - взмолилась леди. - Не умышленно. Я стараюсь думать, что критики - люди честные, по-своему, конечно. Но сейчас я имела в виду не критиков. Я хотела сказать, что она... - И миссис Милтон выжидающе умолкла. - Вполне возможно, - сказал Дэнтл, рассматривая свой пластырь. - Я пишу книгу и излагаю свои мысли. Я хочу, чтобы люди _думали_ так, как я советую, а вовсе не поступали. Это и значит учить. Только я свое учение преподношу в форме рассказа. Я хочу учить новым Идеям, новым Истинам, распространять новые Взгляды. Затем, когда Взгляды распространятся, тогда и в жизни начнутся изменения. А сейчас - безумие бросать вызов существующему порядку. Бернард Шоу, как вам известно, объяснял это применительно к социализму. Все мы знаем, что надо своим трудом зарабатывать то, что потребляешь, - это правильно, а вот жить на проценты с капитала - неправильно. Но пока нас еще слишком мало, чтобы начать такую жизнь. Это должны сделать Те, Другие... - Совершенно верно, - сказал Уиджери. - Те, Другие... Они должны начать первыми. - А пока вы должны заниматься своим банком... - Если я не буду, то будет кто-нибудь другой. - Ну, а я живу на деньги, которые приносит лосьон мистера Милтона, и тем временем стараюсь завоевать себе место в литературе. - _Стараетесь_! - воскликнул Фиппс. - Вы уже _завоевали_ его. - А это немало, - добавил Дэнгл. - Вы так добры ко мне. Но в данном случае... Конечно, Джорджина Гриффитс в моей книге живет одна в Париже и учится жизни, и у нее в гостях бывают мужчины, но ведь ей уже больше двадцати одного года. - А Джесси только восемнадцать, и к тому же она еще совсем дитя, - сказал Дэнгл. - Ну, конечно, тут все иначе. Такой ребенок! Это совсем не то, что взрослая женщина. И Джорджина Гриффитс никогда не рисовалась своей свободой - она же не разъезжала на велосипеде по городам и деревням. Да еще в нашей стране! Где все так придирчивы! Только вообразите себе - _спать_ вне дома. Это же ужасно. Если это станет известно, она погибла. - Погибла, - сказал Уиджери. - Никто не женится на такой девушке, - сказал Фиппс. - Это надо скрыть, - сказал Дэнгл. - Я всегда считала, что каждый человек, каждая жизнь - это особый случай. И людей надо судить в связи с теми обстоятельствами, в которых они находятся. Не может быть общих правил... - Я часто убеждался в том, как это верно, - сказал Уиджери. - Таково правило, которого я придерживаюсь. Конечно, мои книги... - Это - другое дело, совсем другое дело, - сказал Дэнгл. - В романе речь идет о типичных случаях. - А жизнь не типична, - чрезвычайно глубокомысленно изрек Уиджери. Тут Фиппс неожиданно для себя вдруг зевнул, и сам больше всех был этим шокирован и потрясен. Слабость эта оказалась заразительной, и собравшиеся, как вы легко можете понять, разговаривали уже вяло и вскоре под разными предлогами разошлись. Но не для того, чтобы тотчас лечь спать. Дэнгл, оставшись один, начал с безграничным отвращением рассматривать свой потемневший глаз, потому что, несмотря на свою энергию, он был большой любитель порядка. Вся эта история - уже приближавшаяся к развязке - оказалась ужасно хлопотной. А возвращение в Фархэм сулило новые неприятности. Фиппс некоторое время сидел на кровати, с не меньшим отвращением изучая воротничок, который еще сутки назад он считал бы совершенно неприличным надеть в воскресенье. Миссис Милтон размышляла о том, что и крупные, толстые люди с по-собачьи преданными глазами тоже смертны, а Уиджери чувствовал себя несчастным, потому что был так груб с нею на станции и особенно потому, что до сих пор не был уверен в своей победе над Дэнглом. И все четверо, будучи склонны придавать большое значение внешним обстоятельствам, терзались мыслью о завтрашней встрече с язвительным и недоверчивым Ботли, а потом с насмешливым Лондоном и строящим разные догадки Сэрбитоном. В самом ли деле они вели себя нелепо? Если нет, то откуда у них у всех это чувство досады и стыда? 22. МИСТЕР ХУПДРАЙВЕР - СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ Как сказал мистер Дэнгл, он оставил беглецов на обочине дороги примерно в двух милях от Ботли. До появления мистера Дэнтла мистер Хупдрайвер с превеликим интересом узнал, что у простых придорожных цветов есть названия - лютики, незабудки, иван-чай, иван-да-марья - причем, порою презабавные. Но, к счастью, фантазия выручила его и тут. - В Южной Африке, знаете ли, цветы совсем другие, - сказал он, объясняя свое невежество. Тут вдруг раздался цокот копыт и скрежет колес, и, нарушая тишину летнего вечера, с громом и грохотом возник Дэнгл. Раскачиваясь из стороны в сторону и отчаянно жестикулируя позади огромной черной лошади, он несся прямо на них, по пути окликнул Джесси, неизвестно почему свернул к живой изгороди и скрылся, мчась навстречу уготованной ему от сотворения мира судьбе. Джесси и Хупдрайвер едва успели вскочить и схватить свои машины, как громоподобное видение - еще сильнее, чем мистер Хупдрайвер, петляя по всей дороге, - исчезло за поворотом. - Он знает мое имя, - проговорила Джесси. - Ну конечно... Это был мистер Дэнгл. - А все наши велосипеды, - участливо, но без особого беспокойства сказал меж тем мистер Хупдрайвер. - Надеюсь, он не расшибется. - Это был мистер Дэнгл, - повторила Джесси, и мистер Хупдрайвер на этот раз услышал ее и вздрогнул. Его брови приподнялись. - Как! Вы его знаете? - Да. - Господи! - Он ищет меня, - сказала Джесси. - Это ясно. Он окликнул меня еще прежде, чем лошадь бросилась в сторону. Его послала моя мачеха. Мистер Хупдрайвер опять пожалел, что не вернул велосипеда владельцу, ибо он все еще не очень представлял себе, какие отношения существуют между Бичемелом и миссис Милтон. Все-таки честность, считал он, лучшая политика - во всяком случае, как правило. Он посмотрел в одну сторону, в другую. Вид у него был деловой и встревоженный. - Значит, он ехал за нами, да? Тогда он вернется. Но только он покатил вниз под гору и не скоро остановится, это уж точно. Между тем Джесси вывела на дорогу велосипед и стала садиться. Не отрывая глаз от поворота, за которым исчез Дэнгл, Хупдрайвер последовал ее примеру. Так на закате солнца они снова двинулись в путь - теперь в направлении Бишопс-Уолэм, причем мистер Хупдрайвер занял наиболее опасный пост, в арьергарде, и ехал, поминутно озираясь и петляя. Джесси из-за этого приходилось то и дело сбавлять скорость. Мистер Хупдрайвер тяжело дышал и ненавидел себя за то, что не может ехать с закрытым ртом. После часа безостановочной езды они очутились, целые и невредимые, в Винчестере. На улице, тускло освещенной желтыми фонарями, они не обнаружили ни следов Дэнгла, ни какой-либо другой опасности. Однако мили за две до Винчестера, хотя летучие мыши уже начали порхать над живыми изгородями, а в небе зажглась вечерняя звезда, мистер Хупдрайвер указал своей спутнице, сколь чревата опасностями остановка в таком населенном месте, и вежливо, но твердо настоял на том, чтобы заправить фонари и продолжать путь к Солсбери. От Винчестера дороги шли во всех направлениях, и, чтобы избавиться от погони, проще всего было круто повернуть, например, на запад. Увидев полную, желтую луну, всходившую сквозь дымку на горизонте, мистер Хупдрайвер подумал, что ему предстоит вновь пережить то, что он пережил, когда они ехали из Богнора, но почему-то, хотя луна и все атмосферные условия были те же, ощущения его были иными. Миновав окраины Винчестера, они поехали медленно, в полном молчании. Оба были совершенно измучены - ровная дорога казалась бесконечной, а самый маленький холмик представлялся препятствием, - вот почему в деревне Уолленсток они были вынуждены остановиться и попросить ночлега в деревенской гостинице, у владельцев которой - сразу видно было - дела шли исключительно хорошо. И хозяйка гостиницы, женщина соответствующей наружности, приняла их, ничем не посрамив своего заведения. Но когда они проходили в комнату, где им приготовлен был ужин, мистер Хупдрайвер мельком увидел в щели приоткрытой двери сквозь завесу табачного дыма три с половиной лица (ибо дверной косяк разрезал одно из них пополам) и накрытый суровой скатертью стол, где стояло несколько стаканов и большая пивная кружка. А "роме того, он услышал одну реплику. За секунду до этого мистер Хупдрайвер был горд и счастлив, он чувствовал себя наследником баронета, путешествующим инкогнито. С бесконечным достоинством, непринужденно передал он велосипеды слуге и с поклоном распахнул дверь перед Джесси. Он представил себе, как люди станут спрашивать друг у друга: "Кто это такие?" И кто-нибудь окажет: "Какие-то богачи, судя по велосипедам". После чего воображаемые наблюдатели начнут обстоятельный разговор о том, что велосипед вошел в моду, что и судьи, и биржевые маклеры, и актрисы - в общем, все сливки общества - ездят теперь на велосипедах и что великие мира сего, презрев большие отели и низкопоклонство городской толпы, часто оригинальности ради отправляются инкогнито в деревню вкусить прелестей тамошней жизни. Заметят они, наверно, и тот непередаваемый аристократизм, который сквозит во всем облике дамы, только что переступившей порог гостиницы, и красивого светлоусого, голубоглазого кавалера, сопровождающего ее, и переглянутся. "А я скажу, кто это, - тихим внушительным голосом промолвит один из деревенских стариков и, выражая общее мнение, как обычно пишут в романах, добавит: - Это, должно быть, какие-то баронеты решили поразвлечься, а может, кто и повыше..." Таковы были туманные и приятные мысли мистера Хупдрайвера до того, как он услышал слова того человека. А слова эти заставили его опуститься на землю. Мы не намерены воспроизводить здесь их в точности. Просто это было какое-то замечание сатирического характера в духе Стрефона. Если вас, дорогая леди, заинтересует оно, наденьте современный велосипедный костюм, возьмите в спутники одного из самых хилых своих знакомых и отправляйтесь в следующую субботу в какой-нибудь трактир, где собираются здоровые, простые люди. Тогда вы услышите сколько угодно того, что услышал мистер Хупдрайвер, возможно, даже больше, чем вам захочется. Надо добавить, что слова эти касались мистера Хупдрайвера. Они указывали на полное неверие в его высокое социальное положение. В один миг они разрушили великолепный замок, созданный его фантазией и доставлявший ему столько радости. Все его глупое счастье исчезло, как сон. И нечего было сказать в ответ, как вообще нечего бывает сказать в ответ на любую издевку. Возможно, человек, сказавший это, получил какое-то удовлетворение, думая, что осадил самодовольного болвана, но, возможно, он и не знал, насколько прямо в цель попал его случайный выстрел. Он бросил свою насмешку наугад, как мальчишка бросает, не целясь, камень в птицу, и не только разрушил глупое самодовольство, но и ранил. Слова эти в самой грубой форме задевали Джесси. Она не слышала их, как мистер Хупдрайвер понял по ее дальнейшему поведению, но во время ужина, который им подали в маленькой отдельной столовой, он все думал об этом, хотя она оживленно болтала. Неясные звуки голосов и смех проникали из общей залы сквозь герани, стоявшие на открытом окне. Хупдрайвер чувствовал, что разговор идет все о том же - прохаживаются на его и на ее счет. И потому он отвечал Джесси невпопад. Она сказала, что устала, и вскоре ушла к себе. Мистер Хупдрайвер любезно распахнул дверь и с поклоном пропустил Джесси вперед. Он стоял, прислушиваясь, боясь новых оскорблений, пока она шла наверх и огибала выступ, где под птичьими чучелами висел барометр. Затем он вернулся в комнату и остановился на коврике перед камином. "Негодяи!" - в ярости прошептал он, услышав новый взрыв смеха. Все время за ужином он сочинял язвительную отповедь, блестящую, остроумную обличительную речь, которую он должен произнести. Он распечет их, как подобает дворянину. "Вы называете себя англичанами - и оскорбляете женщину!" - скажет он; возможно, запишет их имена и адреса, пригрозит пожаловаться местному лорду, пообещает, что они еще о нем услышат, и выйдет, оставив всех в оцепенении. Это в самом деле следовало бы сделать. - Надо проучить их как следует, - свирепо сказал он и больно дернул себя за ус. Как они там говорили? Для разжигания собственной ярости он оживил в памяти неприятные слова и затем повторил основные положения своей речи. Он откашлялся, сделал три шага к двери, потом остановился и вернулся на коврик. Нет, пожалуй, лучше не ходить... Но разве он не Странствующий Рыцарь? Может ли баронет, путешествующий инкогнито, не отчитать и не обуздать таких людей? Великодушие? Посмотреть на это так? Грубияны не заслуживают даже презрения? Нет, это просто трусливая отговорка. Надо все-таки пойти. Он снова направился к двери, но внутренний голос по-прежнему твердил ему, что он ведет себя, как вспыльчивый осел. Однако он только еще решительнее шагнул вперед. Он прошел через холл, мимо бара и вошел в комнату, из которой донеслись те слова. Резко распахнул дверь и остановился на пороге, мрачно глядя на сидевших там людей. "Ты только сделаешь хуже", - заметил скептический голос внутри него. В комнате было пятеро: толстяк с несколькими подбородками, сидевший с длинной трубкой в кресле у огня и очень приветливо пожелавший мистеру Хупдрайверу доброго вечера; молодой человек, куривший пенковую трубку, вытянув скрещенные ноги в гетрах; маленький человечек с бородой и беззубой улыбкой; спокойный человек средних лет, с живыми глазами, в вельветовой куртке, и щеголеватый молодой блондин в желтовато-коричневом готовом костюме и белом галстуке. - Хм, - мрачно кашлянул мистер Хупдрайвер. И затем угрожающим тоном человека, не терпящего вольностей, произнес: - Добрый вечер! - Очень хорошие в этих местах дороги, - сказал молодой блондин в белом галстуке. - Оч-чень, - с расстановкой произнес мистер Хупдрайвер, решительно придвинул к камину коричневое кресло и сел. С чего же это должен он начать свою речь? - Очень хорошие в этих местах дороги, - сказал молодой блондин в белом галстуке. - Очень! - поддержал мистер Хупдрайвер, мрачно глядя на него. (Надо же было с чего-то начать). - Дороги здесь хорошие и погода хорошая, но я пришел сказать вам вот что: чертовски неприятная здесь публика, чертовски неприятная! - Ого! - произнес молодой человек в гетрах и, судя по всему, мысленно пересчитал перламутровые пуговицы на них. - Откуда вы это взяли? Мистер Хупдрайвер положил руки на колени, выставив вперед острые локти. В душе он злился на себя за идиотское безрассудство, с каким полез дразнить этих львов, ибо это действительно были львы, - но теперь надо было доводить дело до конца. Господи, только бы голос не сорвался! Он остановил взгляд на лице толстяка с многоэтажным подбородком и заговорил тихим выразительным голосом. - Я приехал сюда, сэр, - сказал мистер Хупдрайвер и сделал паузу, чтобы набрать воздуху, - я приехал сюда с дамой. - С очень красивой дамой, - сказал молодой человек в гетрах и склонил голову набок, любуясь перламутровой пуговицей на изгибе своей икры. - В самом деле очень красивой. - Я приехал сюда, - повторил мистер Хупдрайвер, - с дамой! - О господи, мы все это видели, - сказал толстяк с многоэтажным подбородком каким-то удивительно хриплым голосом. - Что ж тут особенного? Можно подумать, что у нас нет глаз. Мистер Хупдрайвер откашлялся. - Я приехал сюда, сэр... - Мы это уже слышали! - раздраженно сказал человечек с бородой и хихикнул. - Мы уже выучили это наизусть, - добавил он. Мистер Хупдрайвер потерял нить мысли. Он возмущенно посмотрел на человечка с бородой, пытаясь вспомнить свою речь. Наступила пауза. - Так вы говорили, - очень вежливо напомнил ему молодой блондин в белом галстуке, - что приехали сюда с дамой. - С дамой, - задумчиво произнес тот, что любовался пуговицами на гетрах. Человек в вельветовой куртке, молча смотревший своими живыми, проницательными Глазами то на одного собеседника, то на другого, рассмеялся, как будто выиграл очко, и, остановив на мистере Хупдрайвере выжидающий взгляд, побудил его высказаться. - Какой-то хам, - сказал мистер Хупдрайвер, уловив наконец нить своей речи и внезапно рассвирепев, - произнес тут что-то, когда мы проходили мимо двери. - Потише! Будьте любезны не обзывать нас. - Одну минуту! - прервал его мистер Хупдрайвер. - Не я начал первый. ("А кто же?" - спросил человек с многоэтажным подбородком.) Я не называю вас хамами. Пусть у вас не будет такого впечатления. Но кто-то в этой комнате произнес слова, показывающие, что он не заслуживает даже того, чтобы отхлестать его по физиономии, и со всем уважением к тем джентльменам, которые в самом деле джентльмены (мистер Хупдрайвер огляделся, ища моральной поддержки), я хотел бы знать, кто это. - Зачем? - спросил молодой блондин в белом галстуке. - Затем, что я собираюсь сейчас же отхлестать его по физиономии, - сказал мистер Хупдрайвер, снова свирепея и в то же время сознавая, что у него и в мыслях до этого не было применять силу. Он сказал так потому, что не мог придумать ничего другого, и угрожающе выставил локти, чтобы скрыть собственный испуг. Просто удивительно, как обстоятельства подчиняют нас себе. - Эге, Чарли! - сказал человечек с бородой. - Ну и ну! - воскликнул обладатель тройного подбородка. - Вы собираетесь отхлестать его по физиономии? - спросил молодой блондин с легким удивлением. - Да, - решительно сказал мистер Хупдрайвер и в упор посмотрел на молодого человека. - Совершенно справедливо и разумно, - сказал человек в вельветовой куртке, - если только вам это удастся. Интерес присутствующих, казалось, целиком сосредоточился на молодом человеке в белом галстуке. - Но если вы не сможете обнаружить, кто это был, вы, видимо, намерены, не скупясь, отхлестать по физиономии всех, кто находится в этой комнате? - заметил молодой человек все тем же безразличным тоном. - Этот джентльмен - чемпион в легком весе... - Признайся уж, Чарли, - сказал молодой человек в гетрах, на мгновение подняв глаза. - И не втягивай в это дело своих ближних. Что справедливо, то справедливо. А тебе от этого не уйти. - Значит, этот... джентльмен? - начал мистер Хупдрайвер. - Видите ли, - сказал молодой человек в белом галстуке, - раз вы говорите о том, чтоб отхлестать по физиономии... - Не только говорю, но так и сделаю! - сказал мистер Хупдрайвер. Он оглядел присутствующих. Это были уже не противники, а зрители. Теперь ему придется довести дело до конца. Но поскольку он говорил так негодующе только об обидчике, обстановка в комнате несколько изменилась, и Хупдрайвер уже не был один contra mundum [против всех (лат.)]. По-видимому, предстоит драка. Ограничится ли дело подбитым глазом, или его основательно поколотят? Господи, только бы не этот здоровый парень в гетрах! Что же, теперь он должен встать и начать бой? Что она подумает, если он явится утром к завтраку с синяком под глазом? - Это и есть тот человек? - спросил мистер Хупдрайвер деловито спокойным тоном и еще больше выставил локти. - Ату его! - воскликнул маленький человечек с бородой. - Съешьте его с потрохами... - Постойте! - остановил его молодой человек в белом галстуке. - Подождите минуту. Если я случайно сказал... - Так это вы сказали? - спросил мистер Хупдрайвер. - Отступаешь, Чарли? - заметил молодой человек в гетрах. - И не думаю, - сказал Чарли. - В конце концов, имеем же мы право пошутить... - Я научу вас держать свои шутки при себе, - сказал мистер Хупдрайвер. - Бра-во! - воскликнул обладатель стада подбородков. - Чарли иной раз заходит слишком далеко в своих шутках, - сказал человечек с бородой. - Это совершенно омерзительно, - сказал Хупдрайвер, возвращаясь к сочиненной им речи. - Стоит даме поехать на велосипеде за город или одеться не совсем обычно, как всякая мразь считает своим долгом оскорблять ее... - Я не думал, что молодая леди услышит то, что я сказал, - возразил Чарли. - Может же человек болтать с друзьями! Откуда я знал, что дверь была открыта... Хупдрайвер начал подозревать, что его противник, если только это возможно, еще больше него встревожен перспективой драки, и приободрился. Этих молодцов надо как следует проучить. - _Конечно_, вы знали, что дверь была открыта, - негодующим тоном заявил он. - _Конечно_, вы рассчитывали, что мы услышим ваши слова. Не лгите. Нечего говорить ерунду. Вы хотели поразвлечься и развлеклись. А я хочу наказать вас в назидание другим, сэр. - Имбирное пиво, - доверительно сказал человечек с бородой человеку в вельветовой куртке, - так и бродит в жару. Бутылки повсюду сами рвутся. - Что толку препираться в трактире? - сказал Чарли, обращаясь ко всей честной компании. - Если драться, так драться, чтоб никто не мешал, раз уж джентльмену так хочется. Он был явно ужасно напуган. Мистер Хупдрайвер почувствовал прилив ярости. - В любом месте, - сказал мистер Хупдрайвер, - где вам будет угодно. - Ты оскорбил джентльмена, - сказал человек в вельветовой куртке. - Не будь трусом, Чарли, - сказал человек в гетрах. - Да ты на целый пуд тяжелей его. - А я вот что скажу, - заявил джентльмен с избытком подбородков, усиленно стуча по ручкам кресла, чтобы обратить на себя внимание. - Если Чарли что-то сказал, пусть отвечает. Вот так-то. Пусть говорит, что хочет, - я не против, но тогда пусть и отвечает за свои слова. - И отвечу, не беспокойтесь, - сказал Чарли, язвительно упирая на "отвечу". - Если джентльмен согласен встретиться во вторник на той неделе... - Ерунда! - отрезал Хупдрайвер. - Сейчас. - Слушайте, слушайте! - сказал обладатель подбородков. - Никогда не откладывай на завтра того, что можно сделать сегодня, Чарли, - сказал человек в вельветовой куртке. - Придется пойти на это, Чарли, - сказал человек в гетрах. - Не отвертеться. - Послушайте, - сказал Чарли, обращаясь ко всем, кроме Хупдрайвера. - Завтра вечером я должен подавать обед у ее милости. Хорош я буду с синяком под глазом? А как я буду выглядеть на запятках с рассеченной губой? - Если ты не желаешь ходить с побитой физиономией, зачем же рот разеваешь? - сказала личность в гетрах. - Вот именно! - чрезвычайно свирепо поддакнул мистер Хупдрайвер. - Заткните-ка лучше свой гнусный рот! - Это может стоить мне места, - взмолился Чарли. - Надо было раньше об этом думать, - сказал Хупдрайвер. - Горячиться-то так не из-за чего. Я просто пошутил, - сказал Чарли. - Как джентльмен джентльмену говорю вам, что очень сожалею, если огорчил джентльмена... Все разом заговорили. Мистер Хупдрайвер принялся подкручивать усы. Чарли назвал его джентльменом, и мистеру Хупдрайверу казалось, что это в какой-то мере искупает обиду. Но он уже вошел в роль и считал необходимым покрепче придавить к земле поверженного врага. И, стараясь перекрыть шум, он выкрикнул еще что-то оскорбительное. - Ты настоящий трус, - говорил тем временем человек в гетрах, обращаясь к Чарли. Шум стал еще сильнее. - Только не думайте, что я боюсь, - уж во всяком случае не этого тонконожку! - закричал Чарли. - Его я совсем не боюсь. "Положение меняется, - подумал Хупдрайвер, слегка вздрогнув. - Что-то будет?" - Не сиди и не отругивайся, - сказал человек в вельветовой куртке. - Он сказал, что побьет тебя, и, будь я на его месте, я бы уже давно так и сделал. - Ну ладно, - сказал Чарли, внезапно переходя из обороны в наступление и вскакивая на ноги. - Если надо, так надо. Ладно! Тут Хупдрайвер, игрушка в руках Судьбы, тоже поднялся, с ужасом сознавая, что его внутренний советчик был прав. Все перевернулось. Он все испортил, и теперь ему, как видно, остается только ударить этого человека. Они с Чарли стояли в шести футах друг от друга, разделенные столом, оба разгоряченные, тяжело дыша. Вульгарная трактирная драка, да еще - теперь уже это ясно - с лакеем! Великий боже! Вот к чему привела его язвительная, полная достоинства отповедь! Как, в сущности, все это произошло? Теперь, наверно, надо обойти стол и ринуться на него. Но, прежде чем драка началась, вмешался человек в гетрах. - Не здесь, - сказал он, становясь между противниками. Все поднялись с мест. - Чарли - он ловкий малый, - сказал человечек с бородой. - Пошли на двор к Буллеру, - сказал человек в гетрах, беря на себя руководство с готовностью и охотой знатока. - Если джентльмен ничего не имеет против. - Двор Буллера был, по-видимому, вполне подходящим местом. - Там все можно будет сделать по правилам, как положено. И прежде чем Хупдрайвер успел осознать, что происходит, он уже шагал по задворкам гостиницы, направляясь на первый и единственный в его жизни кулачный бой, которым ему суждено было гордиться. Внешне, насколько можно судить при луне, мистер Хупдрайвер был спокоен и готов к драке. Но внутри у него царило полное смятение. Просто удивительно, как все произошло. Одна реплика так быстро следовала за другой, что ему было крайне трудно уловить развитие событий. Он отчетливо помнил, как прошел из одной комнаты в другую, полный достоинства, даже аристократизма, тщательно продумавший свою убедительную речь и жаждущий лишь отчитать несчастного деревенщину за неумение вести себя. Слово за слово - и вот он шагает по освещенному луной проулку, худая черная тень среди теней покрупнее, идет спокойно и деловито навстречу чему-то неизвестному и нелепому, что ждет его на дворе у Буллера. Драка на кулаках! Странно! Ужасно! Впереди смутно виднелась фигура Чарльза, и он видел, что человек в гетрах доброжелательно, но крепко держит его под руку. - Чертовски глупо, - говорил Чарльз, - устраивать драку из-за такой ерунды. Ему-то хорошо. У него отпуск, и ему не надо завтра вечером подавать этот проклятый обед. И перестань держать меня под руку, слышишь? Они вошли во двор к Буллеру через калитку. Во дворе стояли сараи - таинственные сараи, едва различимые в лунном свете, - пахло коровами и отчетливо виднелся насос, бросавший черную тень на побеленную стену. Вот здесь ему расквасят физиономию в лепешку. Он понимал, что это совершеннейшее безумие - стоять тут под ударами, но выхода из положения не видел. Однако что же будет дальше? Сможет ли он снова показаться ей на глаза? Он одернул свою спортивную куртку и стал спиной к воротам. Как принимают оборонительное положение? Так, что ли? А что, если повернуться сейчас, броситься бегом в гостиницу и запереться у себя в спальне? Оттуда они не заставят его выйти - ни за что. А попробуют - так он может подать на них в суд за нападение. А как, интересно, подают в суд? Тут он увидел перед собой Чарльза, мертвенно-бледного в лунном свете. Первый удар был нанесен ему в плечо, и он отступил. Чарльз теснил его. С силой отчаяния он двинул правой. Это был удар его собственного изобретения - экспромт, но он случайно совпал с существующим по правилам боковым ударом в голову. В восторге он понял, что попал кулаком Чарльзу в челюсть. Это был единственный миг удовольствия, которое испытал Хупдрайвер за время драки, и был этот миг быстролетен. Не успел он снова приблизиться к Чарльзу, как получил удар в грудь и отлетел назад. Он еле удержался на ногах. У него было такое чувство, точно ему сплющили сердце. - Черт возьми! - произнес кто-то, прыгавший позади него. Когда мистер Хупдрайвер зашатался, Чарльз издал громкий воинственный крик. Он словно вырос над Хупдрайвером в лунном свете. Кулаки его мелькали в воздухе. Это был конец - не иначе. Мистер Хупдрайвер, очевидно, присел, вывернулся, ударил и промахнулся. Чарльз пронесся мимо, левее него и тоже промахнулся. Удар скользнул по левому уху мистера Хупдрайвера, - боковой маневр был завершен. Следующий удар уже пришелся сзади. Небо и земля неистово завертелись вокруг мистера Хупдрайвера, и тут он вдруг увидел фигуру в светлом костюме, стремительно промчавшуюся к раскрытой калитке и исчезнувшую в ночи. Человек в гетрах ринулся куда-то мимо мистера Хупдрайвера, но слишком поздно: беглеца перехватить уже не удалось. Послышались крики, смех, и мистер Хупдрайвер, все еще стоявший в оборонительной позиции, понял тут великую и чудесную правду: Чарли бежал. Он, Хупдрайвер, дрался и победил по всем правилам войны. - Здорово вы ему дали в челюсть, - с неожиданным дружелюбием сказал беззубый человечек с бородой. - Дело в том, - говорил мистер Хупдрайвер, сидя у обочины дороги, ведущей в Солсбери, и прислушиваясь к далекому колокольному звону, - я должен был проучить этого малого, просто должен... - Как ужасно, что приходится драться с людьми! - заметила Джесси. - Эти грубияны стали совершенно невыносимы, - сказал мистер Хупдрайвер. - Если время от времени не ставить их на место, то даме-велосипедистке скоро невозможно будет показаться на дороге. - Я думаю, любая женщина отступила бы перед необходимостью применить силу, - сказала Джесси. - Видимо, мужчины в чем-то храбрее женщин. По-моему... я просто не представляю себе, как человек может войти в комнату, полную грубиянов, выбрать самого сильного и дать ему для острастки взбучку. Я при одной этой мысли содрогаюсь. Мне казалось, что только гвардейцы в книгах Уйды способны на такие вещи. - Это был всего лишь мой долг джентльмена, - сказал мистер Хупдрайвер. - Но идти прямо навстречу опасности! - Привычка, - скромно сказал мистер Хупдрайвер, стряхивая с колена пепел от сигареты. 23. УНИЖЕНИЕ МИСТЕРА ХУПДРАЙВЕРА В понедельник утром двое беглецов завтракали в "Золотом фазане" в Блэндфорде. Они двигались тщательно продуманным, извилистым путем через Дорсетшир к Рингвуду, где Джесси надеялась получить ответ от своей школьной учительницы. К этому времени они пробыли вместе уже около шестидесяти часов, и вы можете представить себе, что чувства мистера Хупдрайвера значительно углубились и усилились. Сначала Джесси была для него только импрессионистским наброском - чем-то женственным, живым и пленительным, чем-то, что было явно "выше" него и только по счастливой случайности оказалось рядом. На первых порах, как вы знаете, он стремился держаться с ней на равных, изображая из себя человека более незаурядного, более состоятельного, более образованного и, главное, более высокого происхождения, чем на самом деле. Его знание женской натуры ограничивалось почти исключительно юными леди, с которыми он вместе работал в магазине, а у представительниц этого сословия (как и среди военных и среди слуг) старая, добрая традиция резкого социального разграничения до сих пор свято блюдется. Он мучительно боялся, что она может счесть его "наглецом". Позже он начал понемногу понимать ее взгляды и вкусы. Полное отсутствие жизненного опыта сочеталось в ней с преклонением перед самыми смелыми отвлеченными идеями, и своей убежденностью она заразила и Хупдрайвера. Она собиралась начать Самостоятельную Жизнь - решительно и безоговорочно, и мистер Хупдрайвер глубоко проникся такой же решимостью. Как только он понял ее стремления, ему стало ясно, что и он с детских лет думал о том же. "Конечно, - заметил как-то он в приливе мужской гордости, - мужчина свободнее, чем женщина. Там, в колониях, знаете ли, нет и половины тех условностей, которые встречаются в нашей стране". Ему приятно было, что у нее сложилось самое высокое мнение о его смелости; это ободрило его. Раза два он попробовал показать ей свое презрение к условностям, даже не подозревая, что тем самым произвел на нее впечатление ограниченного человека. Отказавшись от многолетней привычки, он не предложил ей пойти в церковь. И вообще высказывал на этот счет весьма вольные взгляды. "Это не больше, чем привычка, - говорил он, - просто привычка. Право же, какой от этого может быть толк". И он отпустил несколько превосходных шуток по поводу пасторских шляп и их сходства с печными котлами, которые вычитал на обложке "Глобуса". Зато он продемонстрировал хорошее воспитание тем, что ехал все воскресенье в перчатках и нарочито бросил недокуренную сигарету, когда они проезжали мимо церкви, куда стекались прихожане к вечерней службе. Он предусмотрительно избегал в разговоре литературных тем, ограничиваясь легкими, шутливыми замечаниями, так как знал, что она собирается сама писать. В результате прослушать службу на галерее старинной Блэндфордской церкви предложила Джесси, а не он. Надо сказать, что Джесси испытывала жестокие угрызения совести. Она поняла, что все получается совсем не так, как она себе представляла. Она читала романы Оливии Шрейнер и Джорджа Эджертона и так далее, не слишком разбираясь во всем этом, как и положено молоденькой девушке. Она понимала, что самым правильным было бы снять квартиру, ходить в Британский Музей и писать передовые статьи в ежедневных газетах, пока не подвернется что-нибудь получше. Если бы Бичемел (эта отвратительная личность) сдержал свои обещания, а не повел себя так ужасно, все было бы хорошо. Теперь же единственной ее надеждой была свободомыслящая мисс Мергл, которая год назад выпустила высокообразованную Джесси в свет. Мисс Мергл сказала ей при расставании, что надо жить бесстрашно и честно, и подарила томик эссе Эмерсона и "Голландскую республику" Мотли, которые должны были помочь Джесси преодолеть пороги юности. К этому времени Джесси уже с нескрываемым отвращением относилась к окружению своей мачехи в Сэрбитоне. В мире нет более напыщенных и серьезных особ, чем эти умненькие девушки, чьи школьные успехи помешали развитию женского кокетства. Несмотря на передовые мысли, заложенные в антиматримониальном романе Томаса Плантагенета, Джесси очень быстро разгадала все милые уловки этой милой женщины. Постоянно кого-то из себя строить для того, чтобы удерживать при себе свиту поклонников, - такая мысль доводила ее до белого каления. Как это глупо! И перспектива вернуться к этой жизни, смешной и нереальной, безоговорочная капитуляция перед Условностью доводила ее до отчаяния. Но что же делать? Теперь вы поймете, почему временами она бывала в плохом настроении (и мистер Хупдрайвер тогда почтительно молчал и был особенно предупредителен), а временами принималась красноречиво обличать существующие порядки. Она была социалисткой, как узнал мистер Хупдрайвер, и намекнул, что он в этом смысле идет еще дальше, имея в виду по крайней мере ужасы анархизма. Он охотно признался бы в разрушении Зимнего Дворца, если бы имел хоть малейшее представление о том, где находится Зимний Дворец, и был уверен, что тот действительно разрушен. Он искренне соглашался с тем, что теперешнее положение женщин невыносимо, но чуть было не сказал, что продавщице все же не следует просить продавца достать сверху коробку в ту самую минуту, когда он "занят" с покупателем. И, конечно, только потому, что Джесси была всецело поглощена собственными затруднениями и мыслями о преследователях и погоне, она не разгадала мистера Хупдрайвера за субботу и воскресенье. Что-то в нем казалось ей очень странным, но тщательно все продумать и сопоставить сейчас она была не в силах. Раза два, однако, он оказывался в ужасном положении - даже самые вопросы его выглядели подозрительно. Трижды он принимался за свои воспоминания о Южной Африке, в которых то и дело встречались провалы, и ему только чудом удалось избегнуть разоблачения. Особенно неприятно обернулся для него один рассказ о том, как на их ферму напали туземцы, выкрали всех страусов, и весь скот, и всех кур, и все белье, которое развесила его мать, - "словом, все, что попалось под руку", - и как он, с отцом и братом, вовремя подоспев к месту происшествия, целую ночь преследовали грабителей, ориентируясь по пятнам белых одежд, которые те на себя набросили. Ей показалось это "странным". Странным! Но одно как-то цеплялось за другое, и стиранное матерью белье, вначале обратившее на себя ее внимание, пришлось очень кстати, когда она спросила, как же можно ночью преследовать чернокожих. "Да, обычно это невозможно", - сказал он, запинаясь. И вот тут-то белье спасло его. Однако, если бы она подумала хоть немного, то поняла бы, как все это невероятно глупо! В воскресенье ночью на мистера Хупдрайвера неожиданно напала бессонница. Неизвестно почему он вдруг понял, что он презренный лжец. Наступил понедельник, а он все вспоминал свои выдуманные приключения и спасался бегством от суда негров племени матабеле, одетых в краденое белье; а когда он попытался отделаться от этих мыслей, перед ним возникла финансовая проблема. Он слышал, как пробило два часа, потом три. - Доброе утро, мэм, - сказал Хупдрайвер, когда Джесси в понедельник утром спустилась к завтраку в "Золотом фазане"; он улыбнулся, поклонился, потер руки, выдвинул для нее стул и снова потер руки. Она внезапно остановилась и озадаченно посмотрела на него. - Где я могла это видеть? - спросила она. - Стул? - спросил Хупдрайвер, вспыхнув. - Нет, эти манеры. Она подошла и протянула ему руку, с любопытством глядя на него. - И это "мэм"? - Это привычка, - сказал мистер Хупдрайвер с виноватым видом. - Скверная привычка - называть даму "мэм". Но это все наша колониальная дикость. Там, в глуши... знаете ли... дамы встречаются так редко... мы их всех называем "мэм". - У вас забавные привычки, братец Крис, - сказала Джесси. - Прежде чем вы продадите свои алмазные акции, и вернетесь в общество, и выставите свою кандидатуру в парламент - до чего же хорошо быть мужчиной! - вам надо избавиться от них. Например, эта привычка кланяться, и потирать руки, и смотреть выжидающе. - Но это привычка. - Понимаю. Но не думаю, чтоб это была хорошая привычка. Ничего, что я вам это говорю? - Нисколько. Я вам очень благодарен. - Не знаю, хорошо это или плохо, но я очень наблюдательна, - сказала Джесси, глядя на стол, накрытый к завтраку. Мистер Хупдрайвер поднес было руку к усам, но, подумав, что это тоже может оказаться дурной привычкой, полез вместо этого в карман. Он чувствовал себя чертовски неловко, по его собственному выражению. Джесси перевела взгляд на кресло, заметила, что у него отодралась обивка, и, вероятно, желая показать, как она наблюдательна, повернулась к мистеру Хупдрайверу и спросила, нет ли у него булавки. Рука мистера Хупдрайвера невольно потянулась к лацкану пиджака, куда он по привычке воткнул две случайно найденные булавки. - Какое странное место для булавок! - воскликнула Джесси, беря булавку. - Это очень удобно, - сказал мистер Хупдрайвер. - Я перенял это у одного приказчика в магазине. - Должно быть, вы очень аккуратный человек, - сказала она, опускаясь на колени возле кресла. - В центре Африки - я хотел сказать: в глубине - поневоле научишься беречь каждую булавку, - сказал мистер Хупдрайвер после заметной паузы. - Нельзя сказать, чтобы в Африке было много булавок. Они там на земле не валяются. Лицо его было теперь ярко-розового цвета. Где в следующий раз прорвется наружу приказчик? Он сунул руки в карманы, потом одну руку вынул, украдкой вытащил вторую булавку и осторожно швырнул ее назад. Булавка со звоном упала на каминную решетку. К счастью, Джесси ничего по этому поводу не сказала, занятая ремонтом кресла. Мистер Хупдрайвер не стал садиться, а подошел к столу и оперся на него, положив кончики пальцев на скатерть. Почему-то страшно долго не подавали завтрак. Он взял свою салфетку, внимательно осмотрел кольцо, пощупал ткань и положил салфетку обратно. Потом ему вдруг захотелось пощупать дупло в зубе мудрости, но, к счастью, он вовремя спохватился. Внезапно он заметил, что стоит за столом, словно за прилавком, и поспешил сесть. А сев, забарабанил пальцами по столу. Ему было страшно жарко и ужасно не по себе. - Завтрак запаздывает, - сказала Джесси. - Не правда ли? Разговор не клеился. Джесси спросила, далеко ли до Рингвуда. Затем снова воцарилось молчание. Мистер Хупдрайвер, не зная, куда себя девать и изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно, снова посмотрел на стол, потом неторопливо приподнял кончиками пальцев скатерть за углы и стал сосредоточенно ее рассматривать. "По пятнадцать шиллингов три пенса", - подумал он. - Что это вы делаете? - спросила Джесси. - Что? - переспросил Хупдрайвер, выпуская из рук скатерть. - Вы так смотрите на скатерть... Я еще вчера заметила. Лицо Хупдрайвера стало совсем красным. Он начал нервно дергать себя за усы. - Знаю, - сказал он. - Знаю. Это, видите ли, такая странная привычка. Но, видите ли, там, у нас, видите ли, слуги-туземцы, и - конечно, об этом даже смешно говорить - приходится, видите ли, следить, все ли чисто. Это уже вошло в привычку. - Как странно! - сказала Джесси. - Не правда ли? - промямлил Хупдрайвер. - Если бы я была Шерлоком Холмсом, - сказала Джесси, - я, наверное, по таким мелочам сразу определила бы, что вы из колоний. Но ведь я и так угадала это, правда? - Да, - печально ответил Хупдрайвер, - угадали. Почему бы не воспользоваться этим случаем для чистосердечного признания и не сказать: "К сожалению, на этот раз вы угадали неверно". Может быть, она догадывается? В этот психологически сложный момент горничная с грохотом открыла подносом дверь и внесла кофе и яичницу. - У меня хорошая интуиция, - сказала Джесси. Укоры совести, терзавшие его эти два дня, стали почти невыносимы. Какой же он жалкий лгун! А главное, рано или поздно, он все равно себя выдаст. Мистер Хупдрайвер положил себе на тарелку яичницу, но вместо того, чтобы приняться за еду, оперся щекой на руку и стал наблюдать, как Джесси разливает кофе. Уши у него горели, глаза тоже. Он неуклюже взял свою чашку, откашлялся, потом вдруг откинулся на стуле и глубоко засунул руки в карманы. - И все-таки я это сделаю, - сказал он громко. - Что сделаете? - удивленно спросила Джесси, поднимая глаза от кофейника. Она как раз приступила к яичнице. - Признаюсь во всем. - Но в чем же? - Мисс Милтон - я лжец! Он склонил голову набок и смотрел на нее, хмурясь от сознания своей решимости. Затем, покачивая головой, размеренно произнес: - Я продавец из мануфактурного магазина. - Вы продавец? А я думала... - Вы ошибались. Но рано или поздно это должно было выйти наружу. Булавки, манеры, привычки - все это достаточно ясно. Я младший продавец, получивший десятидневный отпуск. Всего-навсего младший продавец. Как видите, не так уж много. Приказчик. - Младший продавец - не такая должность, которой надо стыдиться, - сказала она, приходя в себя и еще не совсем понимая, что все это значит. - Нет, именно такая, - сказал он, - в наше время, в нашей стране, и для мужчины... Ведь я всего лишь подручный. И должен одеваться так, как прикажут, ходить в церковь, чтобы быть в чести у покупателей, и работать. Ни на одной работе не приходится выстаивать по стольку часов. Какой-нибудь пьяный каменщик - король по сравнению с приказчиком. - Но почему вы теперь мне все это рассказываете? - Надо, чтобы вы это знали. - Но мистер Бенсон... - И это еще не все. Если вы не против, чтобы я немножко поговорил о себе, то я хочу сказать вам еще кое-что. Я больше не могу вас обманывать. Меня зовут не Бенсон. _Почему_ я назвался Бенсоном, я и сам не знаю. Должно быть, потому, что я дурак. Видите ли, мне просто хотелось выглядеть получше. А фамилия моя Хупдрайвер. - Да? - И насчет Южной Африки и этого льва... - Что? - Все это ложь. - Ложь! - И алмазы, найденные на страусовой ферме. И нападение туземцев. Все это тоже ложь. И про жирафов - тоже. Я никогда не ездил на жирафе - я бы побоялся. Он смотрел на нее с каким-то мрачным удовлетворением. Как бы там ни было, он успокоил свою совесть. А она глядела на него в полной растерянности. Человек этот повернулся сейчас к ней какой-то совсем новой стороной. - Но зачем же... - начала она. - Зачем я говорил вам все это? Сам не знаю. Очевидно, по глупости. Наверно, мне хотелось произвести на вас впечатление. Но теперь почему-то мне хочется, чтобы вы знали правду. Наступило молчание. Завтрак стоял нетронутым. - Я решил все вам сказать, - продолжал мистер Хупдрайвер. - Это у меня, наверно, от зазнайства, не иначе. Я не спал почти всю эту ночь и думал о себе - о том, какой нестоящий я человек, и вообще. - И у вас нет алмазных акций, и вы не собираетесь баллотироваться в парламент, и вы не... - Все это ложь, - сказал Хупдрайвер замогильным голосом. - Ложь с начала и до конца. Как это вышло, я и сам не знаю. Она смотрела на него непонимающим взглядом. - Я никогда в жизни не видел Африки, - сказал мистер Хупдрайвер в заключение исповеди. Затем вынул правую руку из кармана и с безмятежным видом человека, для которого смертельная опасность миновала, стал пить кофе. - Все это немного неожиданно, - неуверенно начала Джесси. - Вы обдумайте, - сказал мистер Хупдрайвер. - Я искренне сожалею о случившемся. И завтрак продолжался в молчании. Джесси ела очень мало и, видимо, была погружена в глубокое раздумье. Мистер Хупдрайвер, в припадке раскаяния и тревоги, съел необыкновенно много, по рассеянности расправляясь с яичницей ложкой для варенья. Глаза его были опущены. А Джесси то и дело посматривала на него из-под ресниц. Раза два она чуть не прыснула со смеху, раза два приняла возмущенный вид. - Право, не знаю, что и подумать о вас, братец Крис, - промолвила она наконец. - Я, видите ли, считала, что вы удивительно честный человек. И почему-то... - Да? - Я и теперь так думаю. - Честный - после всего этого вранья! - Не знаю. - А я знаю, - сказал мистер Хупдрайвер. - Мне Стыдно за себя. Но во всяком случае... теперь я уже вас не обманываю. - Я думала, - сказала Юная Леди в Сером, - что в этой истории со львом... - Господи! - воскликнул мистер Хупдрайвер. - Не напоминайте мне об этом. - Я почему-то думала, я _чувствовала_, что не все там вполне правдиво. - Она вдруг рассмеялась, увидев выражение его лица. - _Конечно_, вы честный, - сказала она. - Как я могла в этом усомниться? Как будто я сама никогда не притворялась! Теперь мне все понятно. Она вдруг поднялась и протянула ему руку через стол. Он нерешительно посмотрел на нее и увидел ее веселые-дружелюбные глаза. Сначала он не понял. Он встал, продолжая держать ложку для варенья, и покорно "взял протянутую руку. - Господи! - вырвалось у него. - Какая же вы... - Я все поняла. - Новое открытие внезапно испортило ей настроение. Она вдруг села, и он тоже сел. - Вы пошли на это, - продолжала она, - потому что хотели помочь мне. Вы думали, что условности не позволят мне принять помощь от человека, который ниже меня по общественному положению. - Отчасти так оно и было, - сказал мистер Хупдрайвер. - Как же вы неверно обо мне судили! - сказала она. - Значит, вы не против? - Это было благородно с вашей стороны. Мне только жаль, - сказала она, - что вы подумали, будто я могла стыдиться вас из-за того, что вы занимаетесь честным трудом. - Но откуда мне было это знать? - сказал мистер Хупдрайвер. Он растерялся. Ему возвращали чувство собственного достоинства. Он был полезным членом общества - это решено и подписано, - и ложь его была самой благородной ложью. Он начал верить, что именно так оно и есть. Кроме того, Джесси снова упомянула о его необыкновенной храбрости. Конечно, признался он в душе, он вел себя храбро. И в результате к концу завтрака он чувствовал себя таким счастливым, каким не видел себя даже в мечтах, - счастливым и покрытым славой, и они с Джесси выехали из маленького кирпичного Блэндфорда так, будто их отношения никогда не омрачала ни малейшая тень. Но когда они сидели на обочине дороги среди сосен, на склоне холма между Уимборном и Рингвудом, дух откровенности самым странным и неожиданным образом снова заявил о себе, и мистер Хупдрайвер вернулся к вопросу о своем положении в обществе. - Так вы думаете, - начал он вдруг, задумчиво вынимая изо рта сигарету, - что продавец тканей может быть честным гражданином? - Почему же нет? - А если он, например, подсовывает людям товар, который им не очень нужен? - А разве это обязательно? - Это торговля, - сказал Хупдрайвер. - Не обманешь - не продашь. И ничего тут не поделаешь. Ремесло это не очень честное и не очень полезное; не очень почетное; ни свободы, ни досуга - с семи до полдевятого, каждый день. Много ли человеку остается? Настоящие рабочие смеются над нами, а образованные - банковские клерки, или те, что служат у стряпчих, - эти смотрят на нас сверху вниз. Выглядишь-то ты прилично, а, по сути дела, тебя держат в общежитии, как в тюрьме, кормят хлебом с маслом и помыкают, как рабом. Все твое положение в том и состоит, что ты понимаешь, что никакого положения у тебя нет. Без денег ничего не добьешься; из ста продавцов едва ли один зарабатывает столько, чтобы можно было жениться; а если даже он и женится, все равно главный управляющий захочет - заставит его чистить ботинки, и он пикнуть не посмеет. Вот что такое приказчик. А вы говорите, чтобы я был доволен. Вы сами-то были бы довольны, если б вам пришлось служить продавщицей? Она промолчала, и поле сражения осталось за ним. Немного спустя он заговорил. - Я все думаю... - начал он и остановился. Она повернула к нему подпертое ладонью лицо. Глаза ее сияли и от этого казались нежными. - Вы так скромны, - сказала она, - вы так себя принижаете. Мистер Хупдрайвер ни разу не взглянул в ее сторону, пока говорил. Он смотрел на траву и каждое свое слово подкреплял движением рук с покрасневшими суставами, которые держал ладонями вверх. Теперь они вяло лежали у него на коленях. - Я все думал, - повторил он. - Да? - сказала она. - Я все думал этим утром, - сказал мистер Хупдрайвер. - О чем? - Конечно, это глупо... - Что? - Ну в общем... Мне сейчас около двадцати трех. В школе я учился до пятнадцати. Восемь лет я уже не учусь. Начинать сейчас поздно? Я учился неплохо. Знал алгебру, прошел латынь до вспомогательных глаголов и спряжение по-французски. Так что основа у меня есть. - И теперь вы подумали, не продолжить ли вам учение? - Да, - сказал мистер Хупдрайвер. - Совершенно верно. Видите ли, в торговле тканями без капиталов много не сделаешь. Но если бы я мог получить хорошее образование... - А почему бы и нет? - сказала Юная Леди в Сером. Хупдрайвера удивил такой решительный подход к делу. - Вы думаете? - спросил он. - Конечно. Ведь вы мужчина. И вы свободны. - И она пылко добавила: - Как бы я хотела быть на вашем месте, чтобы попробовать свои силы в такой борьбе! - Только могу ли я назвать себя настоящим мужчиной, - промолвил Хупдрайвер, думая вслух. - Если бы еще не эти восемь лет! - добавил он, уже обращаясь к не". - Но вы можете наверстать их. Кто-кто, а вы, конечно, можете. Те, кого вы называете образованными, они ведь не развиваются дальше. Вы можете догнать их. Они всем довольны. Играют в гольф, думают о том, что бы сказать такое умное дамам, вроде моей мачехи, и ходят на обеды. А в одном вы уже и сейчас впереди них. Они думают, будто все знают. А вы так не думаете. А знают они очень мало. К тому же вы такой решительный, быстрый... - Господи! - сказал Хупдрайвер. - Как вы можете ободрить человека! - Вам мешает ваша скромность. Если бы я только могла вам помочь... - сказала она и многозначительна умолкла. Он снова задумался. - Значит, вы все-таки не очень высокого мнения о работе приказчика? - спросил он вдруг. - Для вас это, пожалуй, не место, - сказала она. - Но сотни великих людей вышли из самых низов. Берне был пахарем; Хью Миллер - каменщиком, и многие другие... Додели был даже лакеем... - Но не приказчиком! Слишком мы... Слишком много в нас убогого аристократизма, который мешает нам выбиться в люди. Глядишь, как бы, упаси боже, не помять пиджак или манжеты... - А по-моему, был один писатель - теолог по фамилии Кларк, который раньше был приказчиком. - Был один, который открыл швейную фабрику - о других я не слышал. - Вы читали "Восставшие сердца"? - Нет, - сказал мистер Хупдрайвер. И не дожидаясь, пока она объяснит, к чему клонился ее вопрос, поспешил поведать ей о своем литературном багаже. - Правду сказать, я очень мало читал. В моем положении много и не почитаешь. Есть у нас в магазине библиотека, так я всю ее прочитал. Много книг Безанта, а потом еще миссис Брэддон, и Райдара Хаггарда, и Мэри Корелли, и роман-другой Уйды. Это все, конечно, интересно, и писатели первоклассные, только меня все это мало волнует. Но, конечно, много есть на свете книг, про которые я слышал, а читать не читал. - Вы ничего не читаете, кроме романов? - Очень редко. Устаешь после работы, да и книг не достать. Я, конечно, ходил на популярные лекции; слушал курс "Драматурги-елизаветинцы", но это было слишком уж мудрено, и я занялся резьбой по дереву. Но из этого ничего не вышло, я порезал себе палец и бросил. Он являл собою зрелище весьма непривлекательное: лицо растерянное, руки повисли. На мгновение уверенность ее поколебалась. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что этот самый человек, словно разъяренный лев, выступил против хулиганов! Да еще считал, будто это сущие пустяки. До чего же непостижимы мужчины! - Тошно подумать, - продолжал он, - как меня дурачили, Моего школьного учителя надо было бы выдрать как следует. Ведь он же вор. Обещал сделать из меня человека и украл двадцать три года моей жизни - набил мне голову всякой дребеденью. Вот он я перед вами. Ничего не знаю и ничего не умею, а время учиться уже прошло. - Прошло? - повторила она. - Почему прошло?. Но он, казалось, не слышал ее. - Мои старики не нашли ничего лучшего, как заплатить тридцать фунтов за мое обучение в магазине - выложили тридцать фунтов наличными, чтобы сделать меня тем, что я есть, - приказчиком. Управляющий обещал научить меня ремеслу, а сделал из меня подручного. Так всегда бывает с учениками в магазинах. Если бы всех жуликов упрятали в тюрьму, вам не у кого было бы купить ленту или нитки. Очень хорошо, конечно, вспомнить про Бернса и прочих, но я не из таких. А ведь и я не такая уж дрянь, чтобы из меня ничего не вышло, если бы меня поучили. Интересно, кем были бы те, кто смеется и потешается надо мной, если бы их так же одурачили. Начинать сначала в двадцать три года, не поздно ли? Он поднял на нее глаза с грустной усмешкой - перед нею был Хупдрайвер более печальный и мудрый, чем он рисовал себя в самых смелых своих мечтах. - Все это сделали со мною вы, - сказал он. - Вы настоящий человек. И вы заставили меня задуматься над тем, что же я такое и чем я мог бы стать. Представьте себе, что все сложилось бы иначе... Она подумала, что его скромность может быть превратно истолкована всеми, кто понимал его не так хорошо, как она, и сказала: - Ну и _сделайте_ так, чтобы все сложилось иначе. - Как? - Работайте. Перестаньте плыть по течению. Вы уже доказали, что у вас есть смелость, решительность. Начинайте! - Ах! - сказал Хупдрайвер, искоса взглянув на нее. - Но даже и тогда... Нет! Ничего из этого не выйдет. Слишком поздно начинать. Наступило задумчивое молчание, и разговор на этом окончился. 24. СНОВА В ЛЕСУ В Рингвуде они позавтракали, а после завтрака Джесси ожидало разочарование. На почте для нее не оказалось письма. Напротив гостиницы "Клетчатый жеребец" помещался велосипедный магазин, в витрине которого был выставлен весьма и весьма подержанный трехколесный тандем марки "Марлборо клуб", а также объявление о том, что здесь можно взять напрокат велосипеды и тандемы. Заведение это запомнилось мистеру Хупдрайверу из-за странного его хозяина, который, перейдя через дорогу, принялся внимательно изучать их машины. Этот поступок вызвал у мистера Хупдрайвера ряд весьма неприятных мыслей, но, к счастью, ничего не повлек за собой. Пока они завтракали, в комнату вошел высокий священник с раскрасневшимся лицом и сел за соседний столик. Одет он был по-своему празднично: его застегивающийся сзади, несколько пострадавший от жары воротничок был выше обычного, а вместо длиннополого сюртука на нем был черный, на редкость короткий, пиджак. На ногах у него красовались тусклые коричневые ботинки, брюки посерели от пыли, а на голове вместо обычной мягкой фетровой шляпы возвышалась пегая соломенная. Он был явно общительного десятка. - До чего же чудесный день, сэр! - промолвил он звучным тенором. - Чудесный, - повторил мистер Хупдрайвер, не отрываясь от пирога. - Насколько я понимаю, вы совершаете поездку на велосипеде по этому дивному краю, - сказал священник. - Катаемся, - пояснил мистер Хупдрайвер. - Могу себе представить: если машина хорошо смазана, то нет более приятного и легкого способа ознакомиться с местностью. - Совершенно верно, - согласился мистер Хупдрайвер. - Неплохой способ передвижения. - Я думаю, велосипед-тандем должен быть особенно приятен для молодой супружеской пары: он допускает такую восхитительную близость. - Правильно, - согласился мистер Хупдрайвер, слегка покраснев. - А у вас тандем? - Нет, мы едем порознь, - сказал мистер Хупдрайвер. - Движение на воздухе, бесспорно, способствует возвышенному настроению. - И, изрекши эту истину, священник повернулся и твердым, решительным голосом заказал официанту: чашку чаю, две желатиновых таблетки, хлеб с маслом, салат и в довершение всего пирог. - Желатин совершенно необходим. Он способствует выделению танина из чая, - заметил он, не обращаясь ни к кому в частности, и, сложив руки, упершись в них подбородком, уставился на картинку, висевшую над головой мистера Хупдрайвера. - Я сам велосипедист, - произнес священник, внезапно опуская взор на мистера Хупдрайвера. - Все мы теперь велосипедисты. - И он широко улыбнулся. - Вот как! - сказал мистер Хупдрайвер и схватился за усы. - А какая, позволю себе спросить, будет у вас машина? - Я недавно приобрел трехколесную. Двухколесный велосипед, к сожалению, как бы это сказать... мои прихожане считают слишком несолидным. А ведь надо принимать в расчет и мнение малых сих, особенно в наши дни, когда церковь нуждается в помощи каждого. Поэтому я и