фокса. - Вот истинная инженерия человеческих душ! Палафокс подошел к окну и стал глядеть на Реку Ветров. Он слегка улыбался, его черные глаза, всегда такие жесткие и суровые, затуманились. На одно мгновение Бустамонте увидел его настоящий возраст - вдвое или даже втрое больше, чем возраст самого Бустамонте, - но лишь на мгновение. Когда Палафокс снова повернулся, лицо его было как обычно бесстрастно. - Вы понимаете, что я говорю сейчас просто наобум - так сказать, формулирую общие черты идеи. Необходим детально разработанный план. Должны быть синтезированы новые языки. Должен быть подготовлен штат инструкторов для обучения этим языкам. В этом я могу положиться на своих сыновей. Нужно создать еще одну группу, или выделить из основной группы, - группу элитарных координаторов, в совершенстве владеющих всеми языками. Эта группа станет управлять корпорацией в помощь вашим гражданским службам. Бустамонте вздул щеки: - Ну... возможно. Настолько далеко заходящие полномочия этой группы кажутся мне нецелесообразными. Достаточно, если мы создадим военную силу, которая будет в состоянии смять Эбана Бузбека и его бандитов! Правитель Пао вскочил на ноги и в волнении зашагал взад-вперед по комнате. Вдруг он резко остановился и лукаво поглядел на Палафокса: - Мы должны обсудить еще один вопрос: какова плата за ваши услуги? - Шесть сотен женщин ежемесячно, - мягко ответил Палафокс, - физически и умственно развитых, в возрасте от четырнадцати до двадцати четырех лет. Время контракта не будет превышать пятнадцати лет, отправка их назад на Пао вместе с нестандартными сыновьями и отпрысками женского пола гарантируется. Бустамонте с понимающей усмешкой покачал головой: - Шестьсот в месяц - не слишком ли это много? Палафокс ответил пылающим взглядом. Бустамонте, осознав свою оплошность, поспешно добавил: - Тем не менее, я согласен с этой цифрой. Но вы взамен возвратите моего любимого племянника Берана, чтобы на Пао он мог подготовиться к дальнейшей карьере. - В качестве посетителя дна морского? - Мы должны исходить из реального положения дел, - пробормотал Бустамонте. - Согласен с вами, - бесцветным голосом сказал Палафокс, - и оно диктует, что Беран Панаспер, Панарх Пао, должен продолжить образование на Брейкнессе. Бустамонте отчаянно запротестовал, Палафокс отвечал резко. Он держался презрительно-спокойно, и в конце концов Бустамонте был вынужден согласиться на его условия. Сделку отсняли на кинопленку и стороны расстались если не дружелюбно, то, по крайней мере, довольные друг другом. 10 Зима на Брейкнессе была суровой и холодной, негустые облака бежали вниз по Реке Ветров, град, мелкий как песок, свистел в скалах. Солнце показывалось лишь ненадолго над громадным скальным зубом на юге долины, и почти весь день Институт Брейкнесса был погружен во мрак. Пять раз приходила унылая зима, пока Беран Панаспер не приобрел основы образования в Институте. Первые два года Беран жил в резиденции Палафокса, и все силы отдавал изучению языка. Его собственные представления о функции речи оказались для него бесполезными, ибо языки Брейкнесса и Пао различались слишком сильно. Язык Пао был из так называемых "полисинтетических", где корни, присоединяя приставки, суффиксы и окончания, меняли значение. Язык Брейкнесса был по своей сути "аналитическим", но уникальным в том отношении, что личность говорящего была как бы основой синтаксиса - это обеспечивало логическую стройность и простоту. Поскольку человеческое "я" подразумевалось всей структурой высказывания, отпадала необходимость в местоимении "я". Прочих личных местоимений также не существовало, за исключением некоторых конструкций третьего лица - хотя в действительности они состояли из существительных. В языке отсутствовало отрицание - вместо него существовало множество антонимичных пар, например, "иди" и "оставайся". Не было и пассивного залога - любая идея была обособленной: "ударить", "получить удар". Словарь был чрезвычайно богат словами, обозначающими мыслительные операции, но практически начисто отсутствовали лексические единицы, соответствующие эмоциональным состояниям человека. Если вдруг Магистр Брейкнесса решался приоткрыть свою индивидуалистическую камеру-одиночку и обнаружить перед собеседником свое настроение, он был вынужден прибегать к неловкому многословию. Такие обычные для паонитов понятия, как "гнев", "радость", "любовь", "горе" в словаре Брейкнесса не имели аналогов. Однако были слова для обозначения сотни способов логического мышления - тонкости, непонятные для паонита. Различие это настолько поразило Берана, что временами он опасался за свою личность, за целостность своего "я". Недели напролет Фанчиэль объяснял, иллюстрировал, перефразировал, понемножку Беран усваивал чуждый ему образ мысли - и Брейкнесс становился для него все понятнее... Однажды его призвал Палафокс и объявил, что познания Берана в языке достаточны для того, чтобы начать образование в Институте, что он должен незамедлительно стать учеником начальной ступени. Беран вдруг почувствовал себя покинутым, брошенным... В доме Палафокса он чувствовал себя в безопасности, хотя ему было и невесело - что же будет в Институте? Палафокс отпустил его, и через полчаса Фанчиэль уже проводил его к большому квадратному зданию из туфа, проследил, как он зарегистрировался и обосновался в комнате студенческого общежития. Затем Фанчиэль ушел, и с тех пор Беран не видел ни его, ни Палафокса. Так начался новый период жизни Берана на Брейкнессе. До сих пор за его образованием следили домашние наставники-паониты. Никогда он не принимал участия в традиционном паонитском процессе обучения, когда тысячи детишек скандировали в унисон - младшие выкрикивали числа: "Ай! Шрай! Вида! Мина! Нона! Дрона! Хиван! Импле!", старшие распевали эпические саги, чем, в сущности, и ограничивалось все паонитское образование. Поэтому Беран, пройди он через это, мог бы быть еще более поражен обычаями Института. Здесь каждый юноша воспринимался как личность, как индивидуальность, как одинокая звезда в безбрежности Космоса. Беран жил сам по себе, обособленный от прочих во всем, что касалось рутины. Когда возникала случайная общая беседа, то для того, чтобы ее поддержать, необходимо было привнести в дискуссию новую и оригинальную идею. И чем менее ортодоксальной она была, тем более яростно ее атаковали. Тот, кто выдвинул идею, должен был ее защищать, не выходя, однако, из границ логики. Если это ему удавалось, его престиж увеличивался. Если юноша терпел поражение - его престиж существенно страдал. Еще одна тема была популярна в студенческой среде - вопрос возраста и смерти. Строго говоря, это была запретная тема - особенно в присутствии Учителя - ибо на Брейкнессе никто не умирал от болезни или телесной немощи. Магистры путешествовали по всей Вселенной, множество их погибало насильственной смертью, несмотря на все средства защиты и удивительное вооружение. Большее число их, однако, проживало свою жизнь на Брейкнессе, не меняясь с годами - может быть, становясь лишь чуть более сухопарыми, угловатыми и костистыми. Но Время неумолимо приближало Магистра к особому статусу - Эмеритуса. Он становился все менее педантичным, более эмоциональным, его эгоцентричность начинала брать верх над социальной конформностью, учащались взрывы раздражения, гнева, и наконец, наступала настоящая мания величия - после этого Эмеритус исчезал. Беран, стеснительный, с недостаточно беглой речью, поначалу удерживался от участия в диспутах. Совершенствуясь в языке, он понемногу начал вступать в беседы, и, миновав неминуемый период поражений в полемике, уже мог добиваться и успеха. Так впервые за все время своего пребывания на Брейкнессе он испытал чувство удовлетворения. Взаимоотношения между студентами носили формальный характер - не были ни дружескими, ни враждебными. Юношей Брейкнесса весьма интересовала проблема деторождения, причем во всех возможных аспектах. Беран, на Пао усвоивший правила скромности, был вначале шокирован, но частые обсуждения со временем лишили сей предмет сладости "запретного плода". Он узнал, что престиж на Брейкнессе является результатом не только успехов в сфере интеллектуальной, но определяется также количеством женщин в гареме, числом сыновей, успешно прошедших тесты, степенью сходства их с родителем (психического и умственного), а также их успехами. Некоторые Магистры по этим показателям почитались особенно высоко, и чаще всего в связи с этим упоминалось имя Лорда Палафокса. Когда Берану пошел пятнадцатый год, репутация Лорда Палафокса стала конкурировать с престижем Лорда Кароллена Вампелльта, Главного Магистра Института. Беран не мог побороть чувства некоей причастности к Палафоксу и потому гордился. Через год-два после совершеннолетия юноше-студенту Института его родитель обычно дарил первую девушку. Беран, достигнув этого возраста, был юношей приятной наружности, - стройный, почти хрупкий. Волосы у него были темно-каштановые, глаза - серые и широко распахнутые, слегка печальные. По причине своего экзотического происхождения и врожденной застенчивости он редко принимал участие в студенческих сборищах, и без того нечастых. Наконец, Беран ощутил в крови волнение, предшествующее зрелости, и начал подумывать о том, какую девушку получит он от Палафокса. Однажды он в одиночестве брел в сторону космопорта. В тот день ожидалось прибытие транспортного судна с Джорнела, и Беран, придя как раз тогда, когда от борта находившегося на орбите корабля отделился лихтер, обнаружил, что в порту царит полнейшая суета. Отдельно стояли бесстрастными шеренгами женщины, чьи контракты закончились - с дочерьми и теми из мальчиков, кто не прошел тесты. Возраст женщин колебался от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Теперь они возвратятся на родные планеты богатыми дамами, у которых впереди вся жизнь. Нос лихтера ткнулся в раздвижные двери, из него гурьбой высыпали молодые женщины, оглядывая все вокруг с удивлением и подозрительностью, покачиваясь и приплясывая под ударами ветра. В отличие от тех, первых, чьи контракты завершились, эти были нервно возбуждены, они почти не скрывали страха, не выказывали повиновения. Они подозрительно озирались - хотели поскорее узнать, что это за мужчины, в наложницы которым они предназначаются. Беран глядел на эту картину в изумлении. Командир дежурного отряда отдал отрывистый приказ, группа новоприбывших потянулась через все здание космопорта к столу регистрации. Беран подходил все ближе, боком протискиваясь к одной из девушек. Она взглянула на него глазами цвета моря, чуть зеленоватыми, но вдруг отшатнулась. Беран шагнул к ней - и остолбенел. Эти женщины изумили его. Было в их облике что-то смутно знакомое, словно ветер принес аромат - приятный, но забытый, из давнего прошлого. Он услыхал их речь. Этот язык он слишком хорошо знал. Беран остановился рядом с девушкой. Она оглядела его враждебно. - Ты - паонитка? - воскликнул Беран, пораженный. - Что делают паонитские женщины здесь, на Брейкнессе? - То же, что и все прочие... - Но такого никогда раньше не было! - Ты слишком мало знаешь о Пао, - с горечью сказала она. - Нет, нет, я - паонит! - Тогда ты должен знать, что произошло там, на твоей родине. Беран покачал головой: - Я не был на Пао со времени гибели Панарха Аэлло. Она говорила приглушенным голосом, озираясь вокруг: - Тебе повезло, потому что дела плохи. Бустамонте - сумасшедший. - Он отправляет женщин на Брейкнесс? Продает? - спросил Беран хрипло. - Шесть сотен в месяц - из тех, кто выселен из родных мест или осиротел во время беспорядков. Голос Берана отказывался служить ему. Он все никак не мог заговорить, но когда, наконец, заикаясь, вымолвил первые слова, шеренга женщин тронулась с места. - Подожди! - крикнул Беран, быстро шагая рядом. - Что за беспорядки ты имеешь в виду? - Я не могу мешкать, - с горечью сказала девушка. - Заключен контракт. Я продана. Я - вещь. - Куда ты идешь? К какому лорду? - Я передана в распоряжение Лорда Палафокса. - Как тебя зовут? - настаивал Беран. - Скажи, как твое имя? Смущенная, она не отвечала ничего. Еще два шага - и она исчезнет, слившись с безликой толпой. - Как твое имя? - Гитан Нецко, - бросила она через плечо и исчезла в дверях. Беран медленно побрел прочь из космопорта - маленькая фигурка терялась в огромном склоне горы, он спотыкался, наклонялся вперед, преодолевая сопротивление ветра. Миновав несколько домов, он вошел в резиденцию Палафокса. Перед дверью он слегка замешкался - перед его мысленным взором как живая встала высокая фигура обитателя этого дома. Он собрал все душевные силы и постучал по специальному щиту при входе. Дверь открылась, и он вошел. В этот час Палафокс обычно бывал в нижних этажах. Беран спустился по знакомым ступеням, прошел памятные ему комнаты со стенами из полированного камня и драгоценной твердой древесины. В свое время дом показался ему унылым и мрачным - и лишь теперь он оценил его своеобразную утонченную прелесть, которая словно делала эту постройку неотъемлемой частью ландшафта. Как он и ожидал, Палафокс сидел в своем кабинете, и, уже предупрежденный сигналом одного из множества своих "органов", ожидал Берана. Беран медленно шагнул вперед, глядя прямо в неприветливое лицо, на котором застыло вопросительное выражение, немедленно заговорил о деле - хитрить с Палафоксом не имело никакого смысла. - Я был сегодня в космопорту. Я видел паонитских женщин, которые находятся здесь по принуждению. Они говорят о беспорядках. Что произошло на Пао? Палафокс с минуту молча изучал Берана, затем кивнул с выражением удовлетворения. - Я вижу, ты достаточно вырос, чтобы часто посещать космопорт. Нашел ли ты какую-нибудь женщину себе по вкусу? Беран прикусил губу: - Меня волнует ситуация на Пао. Что там происходит? Никогда я не видел своих соплеменников настолько униженными... Палафокс изобразил изумление: - Но служить на благо Брейкнесса - никак не значит унизиться! Беран, чувствуя, что одно очко в этой схватке он выиграл, продолжал с жаром: - Ведь вы не ответили на мой вопрос! - Да, это правда. - Палафокс придвинул стул. - Сядь. Я расскажу тебе, что происходит на Пао на самом деле. Беран робко присел. Палафокс глядел на него, полузакрыв глаза. - То, что рассказали тебе о бедах и беспорядках - лишь полуправда. Нечто в этом роде, конечно, имеет место - это досадно, но неизбежно. Беран был озадачен: - Засуха? Эпидемия? Голод? - Нет. Ничего подобного. Лишь изменения в социальной структуре общества. Бустамонте отважился на принципиально новое, требующее изрядного мужества, предприятие. Ты помнишь вторжение вояк Батмарша? - Да, но где... - Бустамонте желает предотвратить любую возможность повторения этого постыдного факта в истории Пао. Он формирует военный корпус для обороны планеты. С этой целью он в качестве плацдарма избрал Химант Литторал на Шрайманде. Коренное население было перемещено. В этом регионе теперь проживает особая группа паонитов, которая воспитывается в воинственном духе и говорит на новом языке. На Видаманде Бустамонте предпринял аналогичные меры для создания мощного промышленного комплекса, чтобы Пао обрела независимость от Меркантиля. Беран молчал, пораженный масштабами этих потрясающих планов. Но сомнения у него все еще оставались. Палафокс терпеливо ждал. Беран неопределенно пожал плечами, прикусил костяшки пальцев, и наконец выпалил: - Но паониты никогда не были ни воинами, ни механиками, они сроду ничего не понимали в этих вещах! Как это удается Бустамонте? - Ты должен помнить, - сухо сказал Палафокс, - что я являюсь советником Бустамонте во всех этих предприятиях. Это встревожило Берана - между Палафоксом и Бустамонте явно существовала сделка. Беран подавил эти мысли, усилием воли загнав их в потаенный уголок сознания. Он лишь произнес подавленно: - А была ли необходимость в перемещении коренного населения? - Да. На этих территориях не должно оставаться ничего, что напоминало бы о старом языке и прежних обычаях. Беран, урожденный паонит, знавший, что бедствия таких масштабов обычны для Пао, принял объяснения Палафокса как должное: - А эти новые люди - они останутся истинными паонитами? Палафокс выказал удивление: - А почему бы нет? И по крови, и по рождению, и по воспитанию. Беран открыл было рот, но в замешательстве не сказал ничего. Палафокс ждал, но Беран, явно удрученный, все-таки не мог найти логического выражения своим эмоциям. - А теперь скажи мне, - тон Палафокса стал совсем другим, - как дела в институте? - Очень хорошо. Я закончил свою четвертую курсовую работу, и ректор заинтересовался моим последним эссе на вольную тему. - И какова же тема? - Исследование семантического поля паонитского ключевого слова "настоящее" с попыткой перенесения его на образ мышления, характерный для Брейкнесса. Голос Палафокса прозвучал резко: - Как ты можешь с такой легкостью анализировать образ мышления людей Брейкнесса? Беран, удивленный столь явным неодобрением, все же ответил смело: - Несомненно, именно я - уже не паонит, и еще не человек Брейкнесса, но частица обоих миров - могу легче всего сравнивать. - И может быть, даже легче, чем я? Беран осторожно произнес: - У меня нет оснований для подобного вывода. Палафокс ответил ему тяжелым взглядом, затем рассмеялся: - Я должен затребовать твое эссе и изучить его внимательно. Ты уже избрал основное направление твоей научной работы? Беран покачал головой: - Есть масса возможностей. Сейчас я поглощен историей человечества, возможностью существования общей модели развития, равно как и ее полного отсутствия. Но мне надо еще во многом разобраться, проконсультироваться со специалистами, и, может быть, в скором времени этот вопрос для меня прояснится. - Похоже, тебя вдохновляют идеи Магистра Арбурссона, Телеолога. - Да, я изучал его работы. - И они тебя не заинтересовали? Беран был осторожен: - Лорд Арбурссон - Магистр Института Брейкнесса, я - паонит. Палафокс издал короткий смешок: - Форма твоего высказывания как бы ставит на одну доску два образа существования, не так ли? Беран, удивленный придирчивостью Палафокса, ничего не отвечал. - Ну, хорошо, - сказал Палафокс, все еще слегка недовольно, - кажется, ты уже нащупываешь собственный путь в науке и делаешь успехи. - Он оглядел Берана с головы до ног. - Ты зачастил в космопорт? Беран, как истинный паонит, покраснел: - Да. - Настало для тебя время стать продолжателем рода. Несомненно, ты уже теоретически подкован? - Студенты - мои ровесники редко говорят о чем-либо другом. Но, Лорд Палафокс, сегодня в космопорту... - А, так вот в чем причина твоего волнения! Ну-ну, и как же ее зовут? - Гитан Нецко, - тихо сказал Беран. - Жди меня здесь, - Палафокс вышел из комнаты. Минут через двадцать он появился в дверях и сделал Берану знак идти следом. Бочкообразный летательный аппарат уже ждал около дома. Внутри, свернувшись калачиком, затаилась маленькая жалкая фигурка. Палафокс взглянул на Берана. - Наш обычай таков, что родитель дает сыну образование, его первую женщину и минимум беспристрастных советов. Ты уже сделал успехи на ниве просвещения, в этой машине - та, которую ты выбрал, машину также можешь оставить себе. А теперь совет - и запомни, никогда ты не получишь более ценного! Хорошенько контролируй эту паонитскую сентиментальность и мистицизм, что так въелись в твое сознание. Сдерживай эти импульсы, никогда не выпускай их наружу, никогда не давай им воли - иначе они в конце концов разрушат твои устои. - Палафокс обычным для Брейкнесса резким жестом вскинул руку: - А теперь я слагаю отныне с себя всю ответственность на твое будущее. Желаю тебе успешной карьеры и сотен сыновей, которые прославят твое имя своими достижениями, а также уважительной зависти равных тебе, - Палафокс церемонно и торжественно кивнул головой. - Благодарю вас, - столь же церемонно ответил Беран, повернулся и пошел по направлению к машине. Гитан Нецко вскинула на него глаза, затем отвела взгляд и засмотрелась на великую Реку Ветров. Беран сидел молча, его сердце переполняли чувства, и он не мог говорить. Наконец он протянул руку и коснулся руки девушки, она была мягкой и прохладной, лицо ее - спокойным. - Теперь я буду о тебе заботиться. Я - паонит... - Лорд Палафокс приказал мне служить тебе, - сказала она бесстрастно. Беран вздохнул. Он чувствовал себя несчастным, его одолевали сомнения - вот они, паонитские сентиментальность и мистицизм, которые Палафокс советовал ему подавлять. Машину подхватил ветер, и вскоре она уже снижалась над его жилищем. С противоречивыми чувствами он проводил девушку в свою комнату. Они стояли посреди строгой небольшой комнатки, с неловкостью изучая друг друга. Беран произнес: - Завтра я подготовлю более подходящую комнату, а сегодня уже поздно. Глаза девушки раскрывались все шире, и вдруг она опустилась на кушетку и заплакала от одиночества, унижения и горя. Беран, преисполненный чувства вины, присел рядом. Он держал ее за руку, гладил, бормотал слова утешения, но она, казалось, их не слышала. Он впервые видел горе так близко - это чрезвычайно взволновало его. Девушка говорила тихо и монотонно: - Мой отец был добрым человеком, он и мухи никогда не обидел. Нашему дому было почти тысячу лет. Дерево почернело от времени и все камни поросли мхом. Мы жили возле озера Мерван, а за озером были луга тысячелистника и сливовый сад на склоне голубой горы. Когда прибыли чиновники и приказали нам уезжать, отец был поражен. Оставить наш старый дом? Да это шутка! Никогда! Но они произнесли лишь несколько слов, и отец побледнел от ярости и замолчал. Но мы не уехали... И когда они снова пришли... - ее грустный голос прервался, слезы горячо закапали на руку Берана. - Все будет по-другому, я... - начал Беран. - Это невозможно. И я тоже скоро умру. - Нет, никогда не говори так! - Берану хотелось утешить девушку. Он гладил ее по волосам, целовал мокрые щеки. Юноша ничего не мог поделать - близость девушки волновала, и его ласки делались все более пылкими. Она не сопротивлялась, напротив, ласки утешали. ...Они проснулись ранним утром, небо все еще было стального цвета, склон - непроницаемо-черным, словно деготь. Река Ветров ревела во тьме. Чуть погодя Беран сказал: - Ты так мало обо мне знаешь - и не хочешь узнавать? Гитан Нецко уклончиво промолчала, и Беран почувствовал себя слегка уязвленным. - Я - паонит, - сказал он. - Я родился в Эйльянре пятнадцать лет тому назад. Временно я живу на Брейкнессе, - он сделал паузу, ожидая, что девушка поинтересуется причиной, но она отвернулась, глядя на небо сквозь высокое узкое окно. - Пока я учусь в Институте, - продолжал Беран. - До вчерашнего вечера я был в неуверенности - не знал, на чем буду специализироваться в дальнейшем. Теперь я это знаю. Я стану Магистром Лингвистики! Гитан Нецко отвернулась от окна и поглядела на него. В ее глазах Беран не смог прочесть никаких чувств. Они были большими, зелеными как море, и ярко выделялись на бледном лице. Он знал, что она на год моложе его, но, встретив этот взгляд, почувствовал себя маленьким и глупым. - О чем ты думаешь? - грустно спросил он. Гитан пожала плечами: - Почти ни о чем. - Иди ко мне, - он наклонился над девушкой, целуя ее лоб, щеки, губы. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на поцелуи. Беран взволновался: - Я не нравлюсь тебе? Я тебе неприятен? - Нет, - мягко сказала Гитан, - как же это возможно? Ведь по условиям моего контракта с Брейкнессом мои чувства ничего не значат. Беран резко вскочил: - Но ведь я - не человек Брейкнесса! Я же говорил тебе! Я - паонит! Гитан Нецко ничего не ответила и, казалось, целиком ушла в себя. - Когда-нибудь я вернусь на Пао. Может быть, уже скоро - кто знает? И ты вернешься туда со мной. Она снова не ответила. Беран начал выходить из себя. - Ты мне не веришь? - Если бы ты был настоящим паонитом, то понял бы, что верю, - глухо сказала она. Беран умолк. Наконец ответил: - Неважно, кто я, но я вижу, что ты не веришь мне. И тут она взорвалась: - Какая разница? С какой стати так гордиться тем, что ты паонит? Они - беспозвоночные, червяки дождевые, они позволяют тирану Бустамонте разорять их жилища, убивать их - и пальцем не шевельнут, чтобы воспротивиться! Они спасаются, как овцы во время бури, поворачиваясь задницей к противнику! Некоторые убегают на другие континенты, другие, - она холодно оглядела Берана, - на другие планеты. И я не горжусь тем, что я - паонитка! Беран мрачно поднялся, не глядя на девушку. Но вдруг увидел себя ее глазами и скривился: какое же он ничтожество! И ведь ему нечего сказать в свою защиту - ссылка на беспомощность и неведение была бы подобна овечьему блеянию, подлому и трусливому. Беран глубоко вздохнул и принялся одеваться. Вдруг он почувствовал прикосновение ее руки. - Прости меня - я знаю, ты не хотел ничего дурного. Беран покачал головой, вдруг ощутив себя тысячелетним старцем. - Ты права - я не хотел ничего дурного. Но то, что ты сказала... В мире так много правд - и как выбрать одну?.. - Я ничего не знаю об этом множестве правд, - сказала девушка, - я знаю лишь то, что я чувствую, и еще знаю, что если бы я была в силах, я убила бы тирана Бустамонте! Как только позволили Брейкнесские правила приличия, Беран появился в доме Палафокса. Один из сыновей хозяина, живущий в доме, приветствовал юношу, осведомился о его деле, но от обсуждения последнего Беран уклонился. В течение двух минут Беран, нервничая, ждал в строгой небольшой приемной в самом верхнем этаже дома. Инстинкт велел ему быть осмотрительным и прощупать предварительно почву, но он знал - и от этого знания ощущал противную тошноту, - что ему явно недостаточно мастерства в области дискуссий. Наконец его вызвали и проводили вниз по эскалатору в отделанную панелями темного дерева комнату для утренних приемов, где сидел Палафокс в темно-синем платье и ел кусочки маринованных фруктов. При виде Берана выражение его лица не изменилось, он кивнул. Беран же со своей стороны сделал церемонный жест уважения и заговорил так серьезно, как только мог: - Лорд Палафокс, я пришел к важному решению. - Почему бы нет? Что в этом особенного? Ты достиг возраста, когда человек уже отвечает сам за себя, и ни одно твое решение не должно быть легкомысленным. - Я хочу возвратиться на Пао, - сказал Беран резко. Палафокс помешкал с ответом, но было уже ясно, что решение Берана не встретило в Палафоксе сочувствия. Затем он сказал крайне сухо: - Я поражен отсутствием у тебя мудрости. Снова недолгое молчание, и обмен тонкими подспудными токами. Но на решимость Берана это никак не повлияло. - Я обдумал программу Бустамонте, и я обеспокоен. Да, она может принести очевидную выгоду, но во всем этом есть что-то ненормальное, неестественное. Губы Палафокса скривились: - Если допустить, что ты прав, что можешь ты противопоставить решимости Бустамонте? - Я - истинный Панарх, не так ли? А Бустамонте - не более чем Старший Аюдор. Если я предстану перед ним, он обязан будет мне повиноваться. - Теоретически - да, обязан. Но как ты докажешь, что ты - это ты? Ну предположим, что он объявит тебя сумасшедшим. Или самозванцем. Беран молчал - вот этого-то он и не предусмотрел. А Палафокс продолжал безжалостно: - Тебя уничтожат. Утопят. И чего ты достигнешь? - Ну, допустим, я не обнаружу себя перед Бустамонте. Если бы я прибыл на один из островов - на Фераи или Виамне... - Очень хорошо. Допустим, тебе удастся убедить некоторое количество людей в том, что ты - Панарх. Бустамонте будет продолжать сопротивляться. Ты можешь спровоцировать гражданскую войну. Если ты считаешь действия Бустамонте жестокими, то посмотри на свои собственные намерения в этом же свете. Беран улыбнулся: - Все-таки вы не знаете паонитов. Войны не будет. Бустамонте просто утратит всякую поддержку в народе. Палафокс не удовлетворился объяснениями Берана. - А если Бустамонте узнает о твоем прибытии, и корабль встретит отряд нейтралоидов, что тогда? - Каким же образом он узнает? Палафокс съел кусочек яблока и неторопливо сказал: - Я сообщу ему об этом. - Значит, вы пойдете против меня? Палафокс улыбнулся своей неуловимой улыбкой: - Никогда, если ты не будешь действовать вразрез с моими интересами, которые в данный момент совпадают с интересами Бустамонте. - И каковы же ваши интересы? - закричал Беран. - Чего вы хотите добиться? - На Брейкнессе - мягко сказал Палафокс, - не принято задавать такие вопросы. С минуту Беран молчал. Затем отвернулся, воскликнув с горечью: - Зачем вы привезли меня сюда? Зачем протежировали мне, помогли поступить в Институт? Палафокс расслабился и сел поудобнее - причина конфликта прояснилась для него. - В чем же тайна? Хороший стратег обеспечивает себя максимумом инструментов. Ты - козырная карта в игре против Бустамонте, если, конечно, возникнет надобность. - И сейчас я больше вам не нужен? Палафокс пожал плечами: - Я не провидец - в будущем читать не в моей власти. Но мои планы относительно Пао... - Ваши планы относительно Пао! - воскликнул Беран. - ...продвигаются гладко. И вот чего я достиг - ты больше не мой козырь, ибо теперь в тебе таится угроза успеху моего предприятия. В любом случае самое лучшее - это прояснить наши отношения. Я тебе никоим образом не враг, но наши интересы не совпадают. У тебя нет оснований для жалоб. Если бы не я, ты был бы уже мертв. Я обеспечил тебя пищей и кровом, дал прекрасную возможность для образования. И буду продолжать содействовать твоей карьере, если ты не предпримешь никаких действий против меня. Более мне нечего сказать. Беран встал и отвесил церемонный поклон. Он собрался было выйти, но замялся и оглянулся. Встретив взгляд черных глаз, широко раскрытых и пылающих, он словно ощутил удар. Это был не тот предельно рационалистичный Магистр Палафокс - разумный, модифицированный, чей престиж уступал лишь авторитету Лорда Вампелльта - этот человек был незнаком Берану и совершенно непредсказуем, от него исходила такая сила, что все это противоречило всякому представлению о нормальности. Беран возвратился к себе и нашел Гитан Нецко, сидящую на каменном подоконнике, с подбородком, упертым в колени, которые она обхватила руками. Девушка взглянула на него, и, несмотря на отчаяние, Беран ощутил приятное, незнакомое ему чувство властелина. Она была очаровательна - типичная паонитка с Вайнлэнда, стройная, хорошо сложенная, с чистой кожей и правильными, словно выточенными чертами лица. Выражение его невозможно было разгадать: Гитан ничем не проявляла своего отношения к нему, но так и полагалось на Пао, где интимные отношения юности исстари окутаны дымкой таинственности. Поднятая бровь может означать неистовую радость, а нерешительность и понижение голоса - абсолютное отвращение. Беран сказал резко: - Палафокс не разрешит мне вернуться на Пао. - Нет? И что же теперь? Он подошел к окну и мрачно поглядел в бездну, где клубился туман. - А теперь - я улечу без его разрешения, против его воли! И сразу, как только представится возможность. Она скептически оглядела его: - А если ты вернешься на Пао, какова будет польза? Беран покачал головой в сомнении: - Не знаю наверное. Я надеюсь восстановить прежние порядки. Она рассмеялась грустно, но без всякого оттенка пренебрежения: - Потрясающее самомнение. Хотелось бы это видеть. - Надеюсь, ты это увидишь. - Но я совершенно не понимаю, как ты этого добьешься. - Еще не знаю. Самое простое - буду просто отдавать приказы. Увидев выражение ее лица, Беран воскликнул: - Ты должна понять - я истинный Панарх! Мой дядя Бустамонте - убийца. Он умертвил моего отца, Аэлло. 11 Решение Берана возвратиться на Пао было очень трудно осуществить. У него не было денег, чтобы купить транспорт, и не было достаточного авторитета, чтобы его получить. Беран пробовал умолять, чтобы его и девушку доставили на Пао, но мало того, что ему отказали, его просто подняли на смех. Вконец расстроенный и рассерженный, он сидел у себя в комнатах, забросив занятия, редко перебрасываясь парой слов с Гитан Нецко, которая почти все время безучастно глядела в туман за окнами. Прошло три месяца. И однажды утром Гитан Нецко сказала, что она, по-видимому, беременна. Беран отвез ее в клинику и там зарегистрировал, чтобы до самых родов Гитан была под медицинским наблюдением. Его появление в клинике вызвало удивление и веселье персонала: "Ты зачал ребенка без посторонней помощи? Ну же, скажи нам, кто настоящий отец?" - Она по контракту - моя! - уверял возмущенный и рассерженный Беран. - Отец - я! - Прости наш скептицизм, но ты, похоже, еще не в том возрасте... - Но факт налицо! - возражал Беран. - Увидим, увидим! - врачи подошли к Гитан Нецко. - Пожалуйста, пройдите вместе с нами в лабораторию. В последний момент девушка испугалась: - Ой, пожалуйста, лучше не надо! - Это всего лишь часть обычной процедуры, - убеждал ее врач в приемной, - сюда, пожалуйста. - Нет, нет! - бормотала она, отшатываясь. - Я не хочу туда идти! Беран и сам был озадачен. Повернулся к врачу и спросил: - Ей действительно необходимо идти? - Непременно, - врач начинал раздражаться. - Мы должны провести стандартные тесты на генетическую совместимость, выявить отклонения от нормы, вдруг таковые имеют место. Если это обнаружить сейчас, то можно предотвратить трудности в дальнейшем. - А нельзя ли подождать, пока она овладеет собой, успокоится? - Мы дадим ей успокоительного, - врачи положили руки на плечи девушки. Когда ее уводили, она бросила на Берана взгляд, полный такой муки, что он сказал ему о многом. И о том, о чем они никогда не разговаривали. Беран ждал - прошел час, два. Он подошел к двери, постучал. Молодой врач вышел к нему, и по выражению его лица было ясно, что тот недоволен. - Отчего такая задержка? Я уверен, что уже сейчас... Медик жестом прервал его: - Боюсь, что есть некоторые сложности. Получается, что отец - не вы. - Какие сложности? - Беран ощутил холодок внутри. Врач, уже уходя, бросил через плечо: - Лучше вам вернуться домой. Ждать дольше нет надобности. Гитан Нецко провели в лабораторию, где подвергли множеству обычных в таких случаях обследований. Ее уложили на спину, на твердое ложе, под которое подкатили тяжелую машину. Электрическое поле успокоило мозговое возбуждение и обезболило ее на время, пока машина ввела невероятно тонкую иглу в брюшную полость, нащупала зародыш и взяла несколько клеток для анализа. Затем поле отключили. К Гитан Нецко вернулось сознание. Ее проводили в комнату ожидания на время, необходимое для определения генетической структуры клеток эмбриона. Эту структуру категоризировали и кодифицировали при помощи калькулятора. Был получен результат: "Ребенок мужского пола, нормальный во всех отношениях, предположительно класс АА". На табло появился ее собственный генетический тип, также и генетический тип отца ребенка. Оператор изучил отцовский индекс без особого интереса, затем взглянул на него снова. Он позвал ассистента, они посмеялись, и один из них что-то проговорил в коммуникационное устройство. В ответ послышался голос Лорда Палафокса: - Паонитская девушка? Покажите-ка лицо... Да, я помню - я оплодотворил ее, а потом отдал воспитаннику. Это действительно мой ребенок? - Действительно, Лорд Палафокс. Немногие генетические индексы известны нам столь хорошо. - Прекрасно, я переведу ее в свой дом. Палафокс появился минут через десять. Он отвесил церемонный поклон Гитан Нецко, глядевшей на него в страхе. Палафокс говорил вежливо: - Выяснилось, что ты носишь моего ребенка, предположительно класса АА - великолепного класса. Я возьму тебя под свое личное попечение, о тебе будут хорошо заботиться. - Я ношу вашего ребенка? - она мрачно поглядела на него. - Это показывают анализаторы. Если ты будешь хорошо справляться с этой задачей, то получишь вознаграждение. И уверяю, тебе не придется упрекать меня в скупости. Гитан Нецко вскочила на ноги, глаза ее пылали: - Это ужас - я не буду носить такое чудовище! Она стремительно побежала по комнате, выскочила в двери, врач и Палафокс бросились вслед. Гитан промчалась мимо дверей, ведущих в комнату, где некоторое время назад ее ожидал Беран, но увидела лишь огромный эскалатор. Около входа на него она замешкалась и оглянулась с гримасой ужаса. Худая фигура Палафокса была всего в нескольких ярдах позади нее. - Стой! - яростно крикнул он. - Ты носишь моего ребенка! Она не ответила - лишь глянула на лестницу. Потом закрыла глаза, вздохнула - и упала вниз. Лестница была очень крутой. Гитан катилась - вниз, вниз, ударяясь с глухим стуком о ступени, а Палафокс в изумлении глядел ей вслед. Наконец она остановилась - далеко внизу. Мягкий комочек, сочащийся кровью... Врачи тут же на носилках подняли ее, но было ясно, что ребенок погиб, и Палафокс отбыл в крайнем раздражении. У нее было множество других травм, и так как Гитан Нецко решила умереть, вся медицина Брейкнесса была бессильна вдохнуть в нее жизнь. Когда на следующий день Беран вернулся, ему сообщили, что дитя принадлежало Лорду Палафоксу, и что, узнав об этом, девушка вернулась к нему в дом, чтобы получить вознаграждение за вынашивание и рождение ребенка. Действительные обстоятельства дела тщательно скрывались: в Институте Брейкнесса ничто так не могло уронить престиж человека в глазах равных ему, как эпизод подобного рода - если женщина предпочла убить себя, только бы не носить его ребенка. Неделю Беран сидел у себя в комнате или гулял по холодным улицам до тех пор, пока его тело выдерживало напор ветра. Тогда ноги сами несли его домой. Никогда прежде собственная жизнь не казалась Берану гнетущей. Наконец он очнулся от столбняка и тоски и со всей страстью погрузился в учебу, набивая мозг знаниями, чтобы вытеснить горе. Прошло два года. Беран стал выше ростом, время обострило черты его лица. А Гитан Нецко осталась в его памяти как горькое, но приятное сновидение. За эти годы приключилось два странных события, которым он, как ни старался, не мог найти объяснения. Однажды он встретил в коридоре Института Палафокса - тот поглядел на него таким ледяным взглядом, что Беран застыл от изумления. Уж кому следовало печалиться, так это ему, Берану. Откуда такая враждебность Палафокса? В другой раз он случайно поднял глаза от книги в библиотеке, и обнаружил, что группа высокопоставленных Магистров, стоя поодаль, наблюдает за ним. Магистры выглядели довольными и глядели на него пристально с таким видом, будто только что смеялись над интимным анекдотом. Да, вот в чем было дело - причиной всему послужила бедная Гитан Нецко. Факт ее исчезновения скрывался слишком тщательно, и вот теперь эти мудрейшие с усмешкой указывали друг другу на Берана - того самого юношу, который, как они выражались, настолько "превзошел" Лорда Палафокса, что девушка убила себя, только чтобы не возвращаться в спальню Лорда. Шутка в конце концов утратила свежесть и поистерлась от времени. После исчезновения Гитан Нецко Беран снова зачастил в космопорт - как надеясь узнать последние новости с пао, так и разглядывая вновь прибывающих женщин. И вот во время своего четвертого визита он с удивлением увидел, что из лихтера высаживается большая группа юношей - сорок или пятьдесят - определенно паонитского происхождения. Когда он подошел достаточно близко и смог расслышать их речь, его предположение подтвердилось: да, это действительно были паониты! Он приблизился к одному из юношей, когда те стояли в ожидании регистрации - это был высокий молодой человек, едва ли старше самого Берана, со спокойным лицом. Беран старался говорить небрежно: - Как дела на Пао? Новоприбывший посмотрел внимательно и оценивающе, как бы взвешивая, насколько можно быть откровенным с этим человеком. - Настолько хорошо, насколько позволяет настоящее положение дел. Большего Беран и не ждал: - А что вы делаете здесь? Вас так много... - Мы студенты-лингвисты, прибыли сюда на стажировку. - Лингвисты? На Пао? Откуда? Что за новости?.. Юноша поглядел на Берана: - Ты говоришь по-паонитски так, будто это твой родной язык. Странно, что ты так мало знаешь о событиях на Пао. - Я живу на Брейкнессе вот уже восемь лет. Ты - второй паонит, которого я вижу за это время. - Да, теперь понятно... Ну, все очень сильно изменилось. И сегодня для того, чтобы просто попросить стакан воды, паонит должен знать пять языков. Движущаяся платформа подкатила к площадке. Беран шагал рядом с юношей, как когда-то с Гитан Нецко. Пока он смотрел, как имена паонитов заносили в книгу регистрации, в голову ему пришла мысль, настолько поразительная, что он с трудом смог проговорить: - А долго вы будете учиться здесь? - Год. Беран чуть отступил назад и внимательно оценил ситуацию. План казался осуществимым - да в любом случае, что он терял? Он оглядел свой костюм - типичная одежда Брейкнесса. Спрятавшись за угол, он стащил с себя блузу и фуфайку, надел их в обратном порядке и выпустил поверх брюк: так он более или менее стал походить на прочих паонитов. Беран встал в конец шеренги. Стоявший впереди юноша удивленно оглянулся, но ничего не сказал. Постепенно он продвинулся к столу регистрации. За ним хозяйничал молодой преподаватель института - всего четырьмя или пятью годами старше Берана. Преподавателю, казалось, наскучило его занятие, и он едва взглянул на подошедшего к столу Берана. - Имя? - с трудом выговорил он на паонитском. - Эрколе Парайо. Молодой учитель задумчиво изучил список. - По буквам, пожалуйста. Беран по складам произнес свое новое, только что придуманное имя. - Странно, - пробормотал молодой преподаватель, - вас нет в списке... Какой-то идиот... - его голос понизился до шепота, он крутил лист в руках, - снова по буквам. Беран по буквам снова произнес имя, и преподаватель вписал его в конец регистрационного списка: - Очень хорошо - вот ваш паспорт. Держите его при себе все время, пока вы находитесь на Брейкнессе. Когда будете возвращаться на Пао, паспорт сдадите. Беран прошел вслед за остальными к ожидающему их транспорту и уже в новом качестве - студента-стажера Эрколе Парайо, поехал в новое общежитие. Надежда казалась почти фантастической... А, впрочем, почему бы нет? Студентам-лингвистам было трудно обнаружить чужака: их мысли целиком были поглощены новизной Брейкнесса. И кому вообще придет в голову разыскивать Берана, отверженного воспитанника Палафокса? Да никому. Каждый из студентов Института отвечал лишь за себя. И как Эрколе Парайо, он будет обладать достаточной свободой, чтобы вновь превратиться в Берана Панаспера. Ему вместе с другими студентами-лингвистами с Пао указали общежитие и место за обеденным столом. Учащиеся класса были приглашены в пустой, без мебели, каменный зал с потолком из прозрачного стекла. Бледный солнечный свет косо падал на стену, лишь обозначая разницу между светом и тенью. Молодой преподаватель института, по имени Финистерл, один из бесчисленных сыновей Палафокса, обратился к группе с речью. Беран часто замечал его - высокий, даже более худощавый, чем средний человек Брейкнесса, с таким же острым носом, как у Палафокса, и решительным лбом, но с карими глазами и темной - цвета дубовой коры, кожей, унаследованными от безымянной матери. Он говорил спокойно, вежливо, переводя взгляд с лица на лицо, и Беран заволновался, что Финистерл может его узнать. - В каком-то смысле вы - экспериментальная группа, - говорил Финистерл. - Задача такова: большое количество паонитов должно быстро выучить много языков. Группа, обученная здесь, на Брейкнессе, явится средством для достижения этой цели. Возможно, некоторые из вас смущены. Почему, вы спрашиваете, должны мы выучить три новых языка? В вашем случае ответ простой: вы будете элитарной координирующей группой, в ваши задачи будет входить управление и инструктаж. Но это не все. Почему, спросите вы, вообще нужно изучать новый язык? Ответ на этот вопрос дает наука под названием динамическая лингвистика. И вот ряд основных ее положений, которые я сейчас сформулирую и которые, по крайней мере, первое время, вы должны принимать как данность, не обсуждая и не подвергая сомнению. - Язык, - продолжал Финистерл, - определяет образ мышления, ту последовательность, в которой различные формы реакции следуют за событиями. Нет нейтрального языка. Все языки формируют массовое сознание - некоторые легче, чем другие. Я повторяю, мы не знаем "нейтрального", а также "лучшего" или "оптимального" языка, несмотря на то, что язык А может быть более подходящим для контекста Х, чем язык Б. А в более общем плане мы замечаем, что любой язык внедряет в сознание определенный взгляд на мир. Что такое "истинная" картина мира? И есть ли язык, способный выразить эту "истинную" картину? Во-первых, нет оснований полагать, что "истинная" картина мира, даже если бы она существовала, кому-нибудь принесла бы пользу. Во-вторых, отсутствует критерий для определения, какая же картина мира является истинной. "Истина" всегда является плодом предубеждений того, кто хочет ее познать. Любая форма мышления, какова бы она ни была, предопределяет суждение о мире. Беран слушал в удивлении. Финистерл говорил по-паонитски с очень легким резковатым акцентом, обычном для Брейкнесса. Идеи, которые он излагал, были значительно более смягченными, чем общепринятые в Институте. Финистерл продолжал описывать систему обучения, и, пока он говорил, Берану казалось, что глаза преподавателя чаще всего останавливаются именно на нем. Сердце Берана замерло. Но когда Финистерл наконец закончил, он и не подумал заговорить с Бераном - напротив, он намеренно игнорировал его. Беран решил, что все-таки остался неузнанным. Беран для формы придерживался прежнего образа жизни, и старался бросаться в глаза преподавателям, посещая различные лектории, библиотеки и студии, дабы не создалось впечатления, что его активность снизилась. На третий день, входя в проекторную при библиотеке, он столкнулся с выходящим оттуда Финистерлом. Взгляды их встретились. Финистерл отступил с вежливыми извинениями и пошел своей дорогой. Беран с пылающим лицом вошел в демонстрационную кабину, но был слишком взволнован, чтобы заказать требующийся ему фильм. А на следующее утро, как нарочно, он был распределен в класс декламации, который вел Финистерл, и место его за столом темного дерева оказалось как раз напротив этого вездесущего сына Палафокса. Выражение лица Финистерла не изменилось, он был вежлив и сосредоточен, обращаясь к Берану, но молодому человеку уже чудились сардонические искорки в его глазах. Финистерл, казалось, был чересчур серьезен, чересчур вежлив, чересчур внимателен. Нервы Берана не выдержали. После занятий, когда все вышли, он остался сидеть на своем месте. Финистерл тоже поднялся, чтобы удалиться. Когда Беран заговорил с ним, он в вежливом удивлении поднял на него глаза. - У вас есть ко мне вопрос, студент Парайо? - Я хочу знать, какие у вас планы в отношении меня. Почему вы не доложите обо всем Палафоксу? Финистерл не стал делать вид, будто ничего не понимает: - О том, что как Беран Панаспер вы посещаете Институт Брейкнесса, а как Эрколе Парайо изучаете языки с паонитами? Какие планы? Почему я должен докладывать? - Я не знаю. Но хочу быть в курсе дела: собираетесь ли вы сделать что-нибудь в этом роде? - Не могу понять, какой стороной ваше поведение имеет отношение ко мне. - Вам, несомненно, известно, что я учусь в институте как воспитанник Лорда Палафокса. - О, конечно. Но блюсти его интересы я не уполномочен. Даже, - прибавил он деликатно, - если бы я этого хотел. Беран не мог скрыть изумления. Финистерл же продолжал тихим голосом: - Вы - паонит, вы не понимаете нас, людей Брейкнесса. Мы - совершенные индивидуалисты, у каждого своя личная цель, и паонитское слово "сотрудничество" в языке Брейкнесса даже не имеет эквивалента. Могу ли я что-либо выиграть, передав сведения о вас Лорду Палафоксу? Подобный акт совершенно бессмыслен. Я бы совершил нечто, не дающее никакой ощутимой выгоды мне самому. Если я ему ничего не скажу, то остается альтернатива... Беран пробормотал: - Верно ли я понял вас - вы не собираетесь докладывать обо мне? Финистерл кивнул: - До тех пор, пока это не станет мне выгодным. А предвидеть, когда это случится, и случится ли, я не могу. Прошел год - год волнений, скрытого торжества и тайно лелеемых надежд, год искусных махинаций, усердных занятий, где насущная необходимость учиться сама порождала силы и способности. Год, на протяжении которого Беран Панаспер, паонитский изгой, был прилежным, но нерегулярно посещающим классы студентом Института Брейкнесса, а Эрколе Парайо, паонитский лингвист-стажер, делал стремительные успехи в трех новых языках: валианте, текниканте и когитанте. К удивлению Берана и к его немалой выгоде, когитант оказался языком Брейкнесса, лишь слегка измененным с учетом субъективизма, присущего основному языку Пао. Беран предпочел не демонстрировать своего полного неведения в том, что касалось текущих событий на Пао, и не торопился с расспросами. Но все равно, окольными путями он узнал очень многое. На обширных территориях двух континентов - Химант Литторал на Шрайманде - и на побережье бухты Желамбре в северной части Видаманда царило насилие и беззаконие, а в лагерях для перемещенных лиц - беспросветная нищета. Никто со всей определенностью не знал планов Бустамонте - без сомнения, это входило в его задачу. В обеих зонах коренное население лишалось всех прав, тогда как новоязычные территории все расширялись, раздвигая границы исконных паонитских земель. Новые поселения были все еще относительно невелики, да и жители их слишком молоды: дети первого и второго восьмилетия жизни, руководимые небольшим количеством преподавателей-лингвистов и принуждаемые ими под страхом смерти говорить только на новом языке. Приглушенными голосами стажеры делились воспоминаниями о муках и страданиях своего народа: пассивное упрямство населения, даже перед угрозой голодной смерти - ответные действия, вызванные истинно паонитским пренебрежением к собственной жизни. Во всем же остальном Бустамонте проявил себя как достойный правитель. Цены были стабильны, гражданские службы функционировали успешно. Его собственный уровень жизни был достаточно высок, дабы удовлетворить паонитскую страсть к помпезности, но и не расточительно-экстравагантен. Недовольство проявлялось лишь на Шрайманде и Видаманде - разумеется, слово "недовольство" не вполне точно отражает царящую там ненависть, боль и горе. О детских сообществах, которые с течением времени должны были заселить все освобожденные территории, было известно мало, и Берану не удавалось отличить измышления от истины. Урожденный паонит наследовал нечувствительность к человеческим страданиям - не столько бессердечие, сколько покорность силам судьбы. Пао был очень густонаселенным миром, и любой катаклизм автоматически затрагивал огромную массу населения. Паонит скорее будет тронут видом птички со сломанным крылышком, чем известием о том, что десять тысяч человек погибли от цунами. Паонитское начало в Беране было затушевано его образованием, ибо население Брейкнесса воспринималось как собрание независимых личностей. Может быть поэтому он был глубоко тронут болью Шрайманда и Видаманда. Ненависть, чувство, до сего времени глубоко чуждое его натуре, формировалось в нем. Бустамонте, Палафокс - эти люди совершили тяжкий грех, им есть за что держать ответ! Год заканчивался. Беран, ввиду счастливой комбинации природного ума, энтузиазма и знания языка Брейкнесса, в качестве лингвиста-стажера получил достойный аттестат, а также добился кое-каких успехов в качестве студента Института Брейкнесса. Таким образом, Беран существовал как бы в двух ипостасях, что, впрочем, не доставляло ему особых хлопот, потому что в Институте Брейкнесса решительно никому не было дела до его проблем. В качестве же лингвиста-стажера ему было сложнее. Его соученики-паониты, повинуясь стадному чувству, были любопытными, и Беран снискал репутацию человека странного, так как у него не было ни времени, ни склонности разделять с остальными их досуг. Студенты изобрели шуточный язык-уродец, нечто среднее между паонитским, когитантом, валиантом, текникантом, меркантилийским и языком Батмарша, с синкретическим синтаксисом и пестрым словарем. Эта мешанина по-лучила название Пастич. Студенты упражнялись в беглости речи на этом языке и говорили на нем, к неодобрению наставников, считающих, что их усилиям можно было бы найти лучшее применение. А студенты, изучавшие одновременно валиант, текникант и когитант, возражали, что по всей логике переводчики должны говорить на своем, особом языке - так почему же для этих целей не подходит Пастич? Преподаватели в принципе соглашались с ними, но возражали против Пастича как языка бесформенного, более походившего на лоскутное одеяло, без стройности и стиля. Студенты отшучивались, но тем не менее предпринимали попытки придать своему детищу стройность и стиль. Беран вместе с остальными изучил Пастич, но в его совершенствовании участия не принимал. На лингвистические изыски у него уже не хватало энергии, так как для нее были иные области приложения. К тому же близилось время возвращения на Пао, и нервы Берана натягивались как струны. Остался месяц, потом неделя, и вот уже лингвисты не говорили ни о чем, кроме Пао. Беран держался в стороне, бледный и взволнованный, кусая губы. Он встретил Финистерла в одном из темных коридоров - и замер. Неужели Финистерл, которому он так глупо о себе напомнил, доложит о нем Палафоксу? Неужели Финистерл загубит труд целого года? Но Финистерл прошел мимо, сосредоточенный и погруженный в себя. До отправки на Пао оставалось четыре, три, два дня - и вдруг грянул гром. Удар был таким сильным, что Беран словно примерз к стулу, и розовый туман поплыл перед его глазами. Он едва слышал слова преподавателя: - ...сейчас вы услышите речь Великого Магистра, инициатора программы. Он определит рамки вашей деятельности и меру вашей ответственности. Прошу, Лорд Палафокс. Палафокс вошел в класс, глядя прямо перед собой. Беран скорчился в своем кресле, как кролик, который надеется, что орел его не заметит. Палафокс слегка поклонился студентам, скользнув взглядом по лицам. Беран скрючился в три погибели за спиной впереди сидящего, и глаза Палафокса не остановились на нем. Палафокс говорил: - Я следил за вашими успехами. Они значительны. Ваша учеба на Брейкнессе - чистый эксперимент. Ваши достижения мы сравнили с успехами аналогичной группы, работавшей на Пао. Очевидно, атмосфера Брейкнесса сама по себе является стимулом - ваши успехи существенно значительнее. Я знаю также, что вы даже изобрели свой собственный синтетический язык - Пастич, - он понимающе улыбнулся. - Это хитроумная выдумка и большое достижение, хотя языку, несомненно, недостает элегантности. Я надеюсь, что вы понимаете меру своей ответственности. Вы создадите не что иное как основу всех социальных структур на Пао. Без вашей помощи новые социальные механизмы на Пао не заработают. Магистр выдержал паузу, оглядел аудиторию - и снова Беран спрятал голову. Палафокс продолжал речь чуть иным тоном: - Я слышал много версий, объясняющих новации Панарха Бустамонте, но они большей частью ошибочны. Реальность же в основе своей проста, несмотря на грандиозность планов. В прошлом общество на Пао было единым организмом, со своими слабостями, которые словно притягивали всевозможных хищников. Новое социальное многообразие создаст предпосылки для развития мощи вашей планеты во многих направлениях, исчезнут слабые места. Но это лишь наше желание. Каких результатов мы достигнем - покажет будущее. И именно вы, лингвисты, внесете решающий вклад в возможный успех этого предприятия. Вы должны выработать гибкость, понять особенности каждого из новых паонитских сообществ, ибо главной вашей задачей будет примирять различные представления об одном и том же явлении в различных сообществах, а это неизбежно. В огромной степени ваши успехи предопределят будущее Пао. Палафокс еще раз поклонился и зашагал к дверям. Беран смотрел, как он приближался, с колотящимся сердцем. Палафокс прошел от него на расстоянии вытянутой руки, Беран ощутил даже движение воздуха. С огромным трудом он удержался, чтобы не спрятать в ладонях лица. Но Палафокс не повернул головы и вышел из комнаты, не замедлив шага. На следующий день класс с торжеством покинул корпус общежития и в полном составе на аэробусе направился в космопорт. Среди прочих был и Беран. Они вошли в здание космопорта и направились к столу регистрации. Шеренга продвигалась все ближе, соученики Берана называли свои имена, сдавали паспорта, получали контрольные талоны и следовали в ожидающий их лихтер. Беран подошел к регистратору: - Эрколе Парайо, - сказал он хрипло, кладя паспорт на стол. - Эрколе Парайо, - регистратор сверился со списком, подал удостоверение. Беран взял его дрожащими пальцами и пошел по направлению к лихтеру так быстро, как только мог. Он не глядел по сторонам, боясь встретить сардонический взгляд Лорда Палафокса. Он вошел в лихтер. Вскоре ворота порта закрылись, лихтер оторвался от каменных плит взлетной полосы и был подхвачен ветром. Он устремился вверх, к кораблю, ожидающему на орбите. И только теперь Беран позволил себе расслабиться - видимо, его план, который он претворял в жизнь целый год, удался. Лингвисты перешли на корабль, лихтер отчалил. По корпусу прошла дрожь, послышался глухой звук - путешествие началось. 12 Маленькое белое солнце удалилось, превратившись в звезду, одну из мириады. Корабль бесшумно мчался в черном космосе. Наконец желтый Ауриол стал ярким, а рядом с ним уже ясно виднелся зелено-голубой Пао. Беран не сводил с планеты завороженных глаз. Он смотрел, как его родной мир все приближается - планета из диска уже превратилась в сферу. Он уже различал очертания восьми континентов, шепча про себя имена сотен островов, самые крупные города. Прошло девять лет - почти половина его жизни; он не надеялся, что Пао все такой же, каким он его запомнил. А что, если его отсутствие в Институте Брейкнесса уже обнаружено? Что, если Палафокс уже связался с Бустамонте? Дурные предчувствия терзали Берана в течение всего полета. Если они оправдаются - тогда встречать корабль будет гвардия мамаронов. Вот как тогда будет выглядеть возвращение Берана на родину: взгляд-другой на родные пейзажи, а потом его поднимут на воздух, последует бросок, воздух засвистит у него в ушах, в глазах смешаются небо, земля и облака, затем его примут влажные объятья океана, и он будет погружаться все глубже и глубже, пока... Идея эта казалась ему не только вполне логичной, но и правдоподобной. Лихтер снижался. Беран вышел на палубу. Другие лингвисты болтали на старопаонитском, тут же шутливо переводя свои слова на Пастич. Лихтер приземлился на поле, люки открылись. Лингвисты счастливой гурьбой высыпали из него. Беран заставил себя подняться на ноги и осторожно последовал за ними. На поле не было никого, кроме обычных в таком случае служащих. Он глубоко вздохнул и огляделся. Было около полудня: пушистые облака плыли в ярко-голубом небе. Солнце согревало лицо Берана. Его переполняло чувство нечеловеческого счастья. Никогда больше не покинет он Пао - ни живым, ни мертвым. И даже если его здесь утопят, он предпочтет это жизни на Брейкнессе. Лингвисты потянулись с поля в простенький старый аэровокзал. Никто не встречал их, что удивило, впрочем, лишь Берана, привыкшего к автоматической расторопности служащих на Брейкнессе. Оглядывая своих спутников, он вдруг подумал: "Я изменился. Палафокс сделал со мной самое худшее, что только мог. Я люблю Пао, но я больше не паонит. Дыхание Брейкнесса отравило меня, я никогда уже не смогу стать полностью и безраздельно частью этого мира - или любого другого. Я лишен родины, я - космополит, мой язык - Пастич". Беран отделился от товарищей, подошел к главному входу и взглянул на затененную деревьями дорогу, ведущую к Эйльянре. Он мог сделать шаг - и никто бы не заметил этого... Но куда он пойдет? Если он появится во дворце, ему окажут самый короткий прием в истории Пао. Также Беран не чувствовал желания становиться фермером, рыбаком или грузчиком. Задумчиво он присоединился к толпе лингвистов. Прибыла официальная комиссия, один из сановников произнес торжественную речь - лингвисты церемонно поблагодарили. Затем они были препровождены в машину, которая отвезла их в одну из бесчисленных гостиниц Эйльянре. Беран, внимательно изучая жизнь улиц, был озадачен: он видел лишь обычную для Пао непринужденность. Конечно, это был Эйльянре, а не новые области Шрайманда и Видаманда; и все же должен быть хоть какой-то отпечаток жестокой тирании Бустамонте! Но... лица всех идущих по проспекту были безмятежны. Машина въехала в Кантатрино, огромный парк с тремя искусственными горами и озером - мемориальный парк, сооруженный древним Панархом в память о его почившей дочери, легендарной Кэн. Машина миновала поросшую мхом арку, неподалеку от которой директор парка соорудил портрет Бустамонте из цветов. Кто-то уже успел выразить свое отношение к Панарху при помощи пригоршни какой-то черной дряни. Маленький, чуть заметный след - но говорил он о многом, если учесть, сколь редко паониты вообще имеют политические пристрастия и антипатии. Эрколе Парайо получил назначение в Школу Прогрессоров в Клеоптере, на побережье Желамбре, что на севере Видаманда. Эта территория по решению Бустамонте должна была стать промышленным центром Пао. Школа находилась в древнем скальном монастыре, построенном первыми поселенцами, никто уже не помнил, зачем. В огромных холодных залах, полных солнечного света, что сочился сквозь зеленую листву, ученики школы проводили время в атмосфере, где царил текникант, и овладевали (в соответствии с особой доктриной причинной связи) использованием энергетических устройств, математикой, инженерным делом и различными производствами. Занятия проходили в хорошо оборудованных классах и лабораториях, но студенты тем временем жили во второпях выстроенных общежитиях из холста и жердей, по одному в двух противоположных концах монастыря. Мальчики и девочки носили одинаковые темно-красные комбинезоны и клеенчатые шапочки, учились и работали с энергией взрослых. После положенных часов занятий ничто не сдерживало их активности на территории школы. Студентов кормили, одевали, обеспечивали жильем и мебелью только в пределах первой необходимости. Если они хотели чего-то большего - приспособлений для игр, специальных инструментов, персональных комнат, - то могли заработать, производя предметы для продажи, и потому почти все свободное время студенты занимались производством. Они делали игрушки, посуду, простейшие электрические устройства, выплавляли слитки алюминия из сырья, которое брали на ближайшем руднике. Даже выпускали периодические издания, отпечатанные на текниканте. Группа студентов восьмого года обучения занималась более сложным производством: работала на заводе по экстрагированию минералов из океанской воды и использовала все свои фонды для приобретения необходимого оборудования. Учителя большей частью были с Брейкнесса - молодые преподаватели Института. Беран сразу же был поражен каким-то их общим свойством, но он не мог уловить ни в чем оно состоит, ни, тем более, понять его суть. Только прожив на Клеоптере два месяца, он понял эту их странность. Дело было в том, что между всеми брейкнесскими преподавателями было нечто общее. Все эти юноши были сыновьями Палафокса. По традициям Брейкнесса им полагалось совершенствоваться в избранных областях науки в Институте Брейкнесса и готовиться к получению степени, заслуживая право на модификации. Берану такое отступление от традиции показалось таинственным. Его собственные обязанности были достаточно просты, а должность по паонитским представлениям - весьма престижной. Директор школы, протеже Бустамонте, являлся номинальным ее главой. Беран работал в качестве переводчика при нем, переводя на текникант те руководящие указания, которые директор в состоянии был сделать. В награду за эту службу Берана поселили в уютном коттедже, выстроенном из булыжников и вручную обтесанных бревен - бывшем жилище фермера. Ему платили хорошее жалованье, также ему было разрешено носить особую форму серо-зеленого цвета с белой и черной отделкой. Прошел год. Беран постепенно обнаружил хоть и слабый, но все же интерес к работе, и со временем даже ощутил причастность к планам и чаяниям студентов. Он пытался противиться этому, вызывая в памяти идиллические картинки прежней жизни Пао и описывая их своим ученикам, но наталкивался на равнодушие и полное отсутствие интереса. Их гораздо больше интересовали чудеса техники, которые он видел в лабораториях Брейкнесса. В один из выходных Беран предпринял печальное путешествие в старый дом Гитан Нецко, в нескольких милях вглубь от побережья. Преодолев некоторые трудности, он все-таки нашел старую ферму около озера Мерван. Сейчас она была заброшена: бревна рассохлись, поле тысячелистника заполонили плевелы. Беран опустился на шаткую скамью под низеньким деревом и предался грустным воспоминаниям... Затем он поднялся на вершину Голубой Горы и оглядел равнину. Безлюдье и запустение поразили его. До самого горизонта расстилались плодородные земли, прежде густозаселенные - и невооруженный глаз, кроме полета птиц, не мог заметить иного проявления жизни. Миллионы были выселены, в основном на другие континенты, остальные предпочли остаться в земле предков - лечь в нее навеки. А цвет страны - самые красивые и умные девушки - были отправлены на Брейкнесс - в счет уплаты долгов Бустамонте. Беран, подавленный, вернулся на побережье Желамбре. Теоретически в его власти было восстановить утраченную справедливость - но если бы он мог найти средства... Если бы он мог восстановиться в положении, принадлежащем ему по праву рождения! Трудности казались непреодолимыми. Он чувствовал себя бессильным, ни на что не годным... Движимый этими мыслями, он намеренно кинулся навстречу опасности и направился на север, в Эйльянре. Он снял номер в старой гостинице Морави, что на берегу Канала Прилива, как раз напротив стен Великого Дворца. Его рука замерла над журналом регистрации: он подавил безрассудное, совершенно безумное желание вывести "Беран Панаспер" и, наконец, записался как Эрколе Парайо. В столице, казалось, царило беззаботное веселье. Может быть, лишь в воображении Берана слышался гул подспудного эха злобы, неуверенности? Возможно: ведь паониты жили лишь сегодняшним днем, что диктовалось особенностями синтаксиса их языка, и ритм их дня из века в век оставался неизменным. С циничным любопытством он просмотрел архивы Библиотеки Правительственных Актов. Последний раз его имя упоминалось девять лет тому назад: "Ночью неизвестными убийцами отравлен всеми любимый юный Наследник. Так трагически прерывается прямая линия династии Панасперов, и ее сменяет боковая ветвь, представителем которой является Панарх Бустамонте - при самых добрых предзнаменованиях, обещающих славное продолжение династии". Нерешительный, неуверенный - и не чувствующий в себе сил обрести решительность и уверенность, Беран вернулся в школу на берегу Желамбре. Прошел еще год. Текниканты подросли, их стало больше, и они сильно продвинулись в своем образовании. Были запущены четыре маленьких производственных мощности - они производили инструменты, пластиковую пленку, промышленные химикаты, мерные приборы и шаблоны. Планировалось запустить еще дюжину заводов, и казалось, что, по крайней мере, эта часть мечты Бустамонте успешно осуществлялась. По истечении двух лет Беран был переведен в Пон, что на Нонаманде, суровом небольшом континенте в южном полушарии. Перевод этот был неприятным сюрпризом, так как Беран уже привык к своему образу жизни на берегу Желамбре. Еще более печальным было открытие: оказывается, Беран предпочитал рутину переменам. Неужели он уже обессилел - и это в двадцать один год! Куда канули его чаяния и надежды - неужели он уже отказался от них? Злясь на самого себя и приходя в ярость при мысли о Бустамонте, он летел на юго-восток над холмистыми равнинами Южного Видаманда, над плато Пларт, над фруктовыми садами и виноградниками полуострова Кураи на Мидаманде, над длинной извилистой бухтой, получившей имя Змеиной, над зеленым островом Фреварт с бесчисленными чистенькими и беленькими деревушками и через Великое Южное Море. Скалы Нонаманда появились вдали, проплыли внизу и остались позади - Беран летел прямо в бесплодное сердце континента. Никогда прежде он не бывал на Нонаманде - может быть поэтому исхлестанные ветрами скалы и "чертовы пальцы" с пучками черных трав, изогнутыми кипарисами казались ему совершенно непаонитскими, чужими... Впереди показалась Гора Сголаф - высочайшая вершина Пао. И вдруг, перевалив через покрытые льдом базальтовые скалы, машина оказалась над страной ледников, бесплодных долин и ревущих холодных рек. Транспорт описал круг над горой Дрогхэд, быстро приземлился на голое плато - так Беран прибыл в Пон. Селение было двойником (если не вполне по облику, то по духу) Института Брейкнесса. Множество построек, как бы случайно прилепившихся к скалам, окружали центральные, более массивные здания. В них, как знал Беран, располагались лаборатории, классные комнаты, библиотеки, общежития, административные корпуса и столовые. Почти сразу же Беран испытал отвращение к селению. Когитант, язык паонитских интеллектуалов, был слегка упрощенным языком Брейкнесса, лишенным некоторых свойственных ему условных слов-приказов и с более свободным употреблением местоимений. Тем не менее сама атмосфера селения была такой же, как на Брейкнессе, даже обычаи были теми же: все вполне и безраздельно подчинялись Учителям - действительно, Магистрам высокого ранга. Природа - конечно, не столь суровая, как на Брейкнессе, была тем не менее мрачной и отталкивающей. Несколько раз Беран собирался писать прошение о переводе - но всякий раз одергивал себя. Он не хотел привлекать внимания к своей персоне, что могло бы в конце концов обнаружить, кто он таков на самом деле. Учительский состав, такой же, как в школе Желамбре, набрали в основном из молодых преподавателей с Брейкнесса - вновь все они оказались сыновьями Палафокса. В резиденциях находилась дюжина министров-паонитов низшего ранга, ставленников Бустамонте, и функция Берана состояла в поддержании связи между двумя этими группами. Но вот что вызывало у Берана особое беспокойство - Финистерл, молодой брейкнесский преподаватель, знавший, кто такой на самом деле Беран, также работал здесь, в Поне. Трижды Берану с колотящимся сердцем удавалось проскользнуть мимо Финистерла так, чтобы тот его не заметил, но на четвертый раз встречи избежать не удалось. Финистерл лишь сухо поприветствовал Берана - и удалился, оставив его в недоумении. В течение следующих четырех недель Беран множество раз встречал Финистерла и наконец решился заговорить первым. Ответы Финистерла рассеяли всяческую неопределенность. Беран выяснил, что горячим желанием Финистерла было продолжать образование в Институте Брейкнесса, но оказался он в Поне по трем причинам. Первая: такова была воля его отца, Лорда Палафокса. Вторая: Финистерл хорошо понимал, что иметь сыновей гораздо проще на Пао, нежели на Брейкнессе. Он был достаточно честен, и о третьей причине красноречивее всяких слов говорило его молчание. Он считал Пао миром, который все время претерпевал изменения, миром огромных потенциальных возможностей, где человек достаточно предприимчивый и решительный может завоевать величайшую власть и престиж. А что же Палафокс? Беран был в недоумении. Но Финистерл переменил тему и, глядя на него, задумчиво произнес: - Странно думать, что даже эти скалы, и гора Сголаф когда-нибудь под напором ветра сравняются с землей. А, с другой стороны, самый безобидный холмик может превратиться в вулкан. - Да, без сомнения, это так, - сказал Беран. Финистерл упомянул также одно парадоксальное свойство человеческой натуры: чем более мощен и силен мозг Магистра, тем более яростны и дики его импульсы, когда начинается неизбежный склероз и его владелец обращается в Эмеритуса. Несколько месяцев спустя Беран, выходя из административного корпуса, столкнулся лицом к лицу с Палафоксом. Беран похолодел: Палафокс глядел на него с высоты своего огромного роста. Собрав в кулак всю свою силу воли, Беран сделал принятый на Пао приветственный жест. Палафокс отвечал сардоническим кивком: - Я удивлен тем, что вижу тебя здесь. Я предполагал, что ты прилежно учишься на Брейкнессе. - Я многому научился, - отвечал Беран, - и в моем сердце не осталось желания продолжать образование. Глаза Палафокса сверкнули: - Образование приобретается не посредством сердца. Это - систематизация ментальных процессов. - Но я сам - это далеко не только ментальные процессы, - ответил Беран. - Я - человек. Я должен считаться со всем своим существом. Вначале Палафокс, казалось, размышлял, пристально рассматривая Берана, затем взгляд его заскользил по скалам Сголафа. Когда он снова заговорил, голос его был дружелюбным. - Во Вселенной нет абсолютных истин. Назначение человека, его цель - кнутом вколотить порядок в визжащий поток вероятностей. Постоянное и непрерывное движение вперед немыслимо. Беран понял, какое значение скрыто в этих на первый взгляд довольно общих замечаниях Палафокса. - Поскольку вы уверили меня в том, что мое будущее вас более не интересует, я ощутил потребность в самостоятельных действиях. Я так и сделал - и возвратился на Пао. Палафокс кивнул: - Нет сомнения, что события вышли у меня из-под контроля. Но все же иногда можно извлечь большую выгоду из причуды судьбы, чем из тщательно взлелеянного плана. - Прошу вас и впредь не принимать меня в расчет, строя ваши планы, - раздельно проговорил Беран бесстрастным тоном. - Я обрел вкус к личной свободе. Палафокс рассмеялся с необычной для него искренностью: - Хорошо сказано! Ну и что ты думаешь об обновленном Пао? - Я озадачен. Не могу сделать однозначного вывода. - Что вполне объяснимо. Ведь для этого нужно оценить и согласовать между собой миллион фактов на тысяче различных уровней. И если человеком не движет амбиция, как мною или Панархом Бустамонте, ошибка неминуема. Для нас эти факты делятся на две категории: благоприятные и неблагоприятные. Отступив на шаг, Магистр оглядел Берана с ног до головы: - Так значит, ты занимаешься лингвистикой. Беран неохотно согласился. - Даже за одно это, - сказал Палафокс, - ты должен быть благодарен мне и Институту Брейкнесса. - Благодарность - примитив, только вводящий в заблуждение. - Возможно, это и так, - согласился Палафокс. - А сейчас извини меня - я тороплюсь на встречу с директором. - Одну минуту, - остановил его Беран, - я сбит с толку. Вас, похоже, совершенно не волнует то, что я нахожусь на Пао. Вы собираетесь информировать об этом Бустамонте? Палафокс кротко и прямо ответил на этот прямой вопрос, до чего Магистр Брейкнесса ранее никогда не снисходил: - Я не планирую вмешиваться в твои дела. - Он помедлил секунду, затем заговорил в совершенно новой, доверительной манере: - Может быть, ты знаешь, что обстоятельства переменились. Панарх Бустамонте с течением времени становится все большим интеллектуалом, и твое присутствие может оказаться весьма полезным. Беран начал было злобно возражать, но видя, что Палафоксу это весьма по сердцу, прикусил язык. - Я должен идти по своему делу, - сказал Палафокс. - События развиваются все стремительнее. В последующие год или два последние неопределенности исчезнут. Через три недели после этой встречи Беран был переведен в Деиромбону на Шрайманде, где множество детей - отпрыски пяти тысяч мирных паонитов - обучались искусству воинских состязаний. Многим из них до совершеннолетия оставалось уже немного. Деиромбона - старейшее поселение на всей планете, обширный город из коралловых плит, расположенный в лесу. По какой-то причине город не совсем опустел. Из него было выселено около двух миллионов жителей. Гавань Деиромбоны продолжала функционировать, и несколько административных зданий было отведено для координации событий в валиантских поселениях. Старые дома стояли будто окоченевшие скелеты, смутно белея под высокими древесными кронами. В Колониальном Секторе несколько бродяг скрывались в брошенных домах, делая редкие ночные вылазки, чтобы подобрать отбросы и что-нибудь стащить. Они рисковали жизнью, но поскольку власти вряд ли стали бы прочесывать лабиринты улиц, аллей, подвалов, магазинов, пакгаузов, квартир и общественных зданий, бродяги чувствовали себя в относительной безопасности. Военные поселения валиантов тянулись вдоль побережья, в каждом из них была штаб-квартира легиона мирмидонов, как воины-валианты именовали себя. Беран получил назначение в легион Деиромбоны, и в его распоряжении был целый заброшенный город, где он мог выбрать себе подходящее жилье. Он отыскал просторный коттедж в старом Лидо, где и разместился с комфортом. Во многих отношениях валианты были самым интересным из всех новых паонитских сообществ. По крайней мере, наиболее ярким. Как и текниканты с побережья Желамбре, и когитанты из Пона, валианты были молодой расой - старший из них не достиг еще возраста Берана. Когда они маршировали под паонитским солнцем, бряцая оружием, с глазами, устремленными вперед в какой-то фанатичной экзальтации - это было странное и яркое зрелище. Их одежды были очень сложны и многоцветны, но каждый носил персональную эмблему на груди и знак легиона на спине. В течение дня молодые мужчины и женщины тренировались врозь, осваивая новые виды вооружения, но ели и спали по ночам все вместе - различия обуславливались лишь рангом. Вообще какое-либо значение придавалось лишь служебным взаимоотношениям, борьбе за звание и честь. В первый же вечер по прибытии Берана в Деиромбону в военном поселении состоялась церемония. В центре площади-плаца на платформе пылал огромный костер. Позади возвышалась стела Деиромбоны - призма из черного металла, усеянная эмблемами. По обе стороны от нее стояли взводы молодых мирмидонов, этим вечером облаченных в простую одинаковую форму темно-серого цвета. В руках у каждого было церемониальное копье, на месте наконечника вспыхивало неяркое пламя. Зазвучали фанфары. Вперед выступила девушка в белом, неся в руках знак отличия из меди, серебра и латуни. Пока мирмидоны опускались на колени и склоняли головы, она обнесла знак трижды вокруг огня и прикрепила его на стелу - среди прочих. Огонь взметнулся к небу. Мирмидоны выпрямились и подняли свои копья вверх. Они построились в отряды и, чеканя шаг, ушли с плаца. На следующий день непосредственный начальник Берана, Суб-Стратег Жиан Фирану, наемный вояка из отдаленного мира, дал Берану необходимые пояснения. - Вы видели церемонию похорон героя. На прошлой неделе был проведен учебный бой между гарнизонами Деиромбоны и Тараи - ближайшего на побережье лагеря. Подводная лодка Тараи протаранила наше сетевое заграждение и приближалась к базе. Все воины Деиромбоны отважны, но Лемоден был первым. Он нырнул на пятьсот футов с газовой горелкой и срезал балласт. Подводная лодка всплыла и была захвачена. Но Лемоден утонул - вероятно, просто несчастный случай... - Вероятно? А как иначе? Я уверен, что Тараи... - Нет, не Тараи. Но это мог быть преднамеренный акт. Эти парни спят и видят свои эмблемы на Стеле героев - и они сделают что угодно, лишь бы войти в легенду. Беран подошел к окну. По Деиромбонской эспланаде расхаживали группы молодцеватых вояк. И это - Пао? Или какой-то фантастический мир, удаленный на сотни световых лет? Жиан Фирану продолжал говорить, но его слова не сразу дошли до сознания Берана: - Распространился слух, что Бустамонте - не настоящий Панарх, а лишь Старший Аюдор. Говорят также, что Беран Панаспер жив и вот-вот достигнет совершеннолетия, набираясь сил подобно мифическому герою. И когда пробьет час - есть такое предположение - он придет, чтобы сбросить Бустамонте в океан. Беран подозрительно поглядел на него, затем рассмеялся: - Я не слыхал подобного. Но, может быть, это и правда, кто знает? - Бустамонте не понравится эта история. Беран снова рассмеялся, на сей раз совершенно искренне: - Лучше, чем кто-либо другой, он знает, что в слухах сокрыта правда. Хотел бы я знать, кто их распространяет. Фирану пожал плечами: - А кто вообще распространяет слухи? Конкретно - никто. Они происходят от пустой болтовни и непонимания. - Тогда впереди крупные неприятности. И я возвращаюсь домой. Беран услыхал этот слух позже, в тот же день, но с подробностями. Оказывается, якобы убитый Наследник жил на необитаемом острове - у него в распоряжении был отряд железных воинов, неуязвимых для стали и огня. Делом всей его жизни было отомстить за смерть отца - и Бустамонте дрожал от страха. Разговор иссяк сам собой, затем, три месяца спустя, пополз новый слух. На сей раз поговаривали, будто тайная полиция Бустамонте прочесывает планету, будто тысячи молодых людей отправляли в Эйльянре для опознания, а затем казнили, чтобы тревога Панарха не стала достоянием гласности. Беран долго был уверен, что под именем Эрколе Парайо он в полной безопасности, но сейчас всякая уверенность покинула его. Он стал рассеянным и допускал промахи в работе. Коллеги с удивлением следили за ним, и наконец Жиан Фирану поинтересовался причиной его озабоченности. Беран пробормотал что-то о женщине в Эйльянре, которая беременна от него. Фирану грубовато посоветовал ему выкинуть из головы такую пустяковину или уж взять отпуск на некоторое время, пока он не почувствует себя достаточно свободным, чтобы сосредоточиться на работе. Беран поспешно выбрал отпуск. Он вернулся в свой коттедж и просидел несколько часов на залитой солнцем веранде, надеясь выработать какой-нибудь разумный план действий. Лингвисты, по-видимому, не будут в первых рядах подозреваемых, но не будут и в последних. Он мог, отказавшись от своих планов, полностью превратиться в Эрколе Парайо. Подумал он и о том, чтобы покинуть планету - но куда он отправится, даже если допустить, что ему удастся проникнуть на борт какого-нибудь корабля? Он не находил себе места. Даже в воздухе чувствовалось напряжение. Он поднялся на ноги и оглядел все вокруг: пустынные улицы, морскую гладь. Он побежал к берегу, в единственную все еще работающую гостиницу Деиромбоны. В таверне он заказал холодного вина и, сидя на затененной пальмами террасе, пил гораздо больше и поспешнее, чем обычно. Воздух сгущался. Он заметил, что вниз по улице по направлению к таверне движется группа людей: несколько человек в пурпурном и коричневом. Беран поднялся со стула, вглядываясь. Затем медленно сел и обмяк. Задумчиво он потягивал вино. Вдруг свет заслонила темная тень. Он вскинул глаза: прямо перед ним стояла высокая фигура Палафокса. Палафокс кивнул и сел рядом. - Оказывается, история современного Пао еще в развитии. Беран промычал что-то невнятное. Палафокс кивнул в ответ очень серьезно, как будто Беран изрек нечто бесконечно мудрое. Он обратил внимание на троих в коричневом и пурпурном, которые, войдя в гостиницу, беседовали с мажордомом. - Очень полезный в практическом отношении аспект паонитской культуры - это стиль одежды. Можно с одного взгляда определить род занятий человека по его костюму. Ведь пурпурный и коричневый - это цвета тайной полиции? - Да, - проговорил Беран. Внезапно его беспокойство улетучилось. Случилось самое худшее - и напряженность спала: невозможно ужасаться тому, что уже произошло. Задумчиво он произнес: - Я полагаю, они разыскивают меня. - В этом случае, - сказал Палафокс, - самым мудрым с твоей стороны будет исчезнуть. - Исчезнуть? Куда? - Туда, куда я укажу. - Нет, - сказал Беран. - Вашим орудием я больше не буду. Палафокс поднял брови: - Что ты теряешь? Я предлагаю спасти твою жизнь. - Но не из заботы о моем благополучии. - Разумеется, нет, - зубы Палафокса на мгновение сверкнули в ухмылке. - Только простофилю можно было бы так провести. Я окажу услугу прежде всего себе самому, а заодно и тебе. Если ты понимаешь это, я предлагаю сейчас же покинуть гостиницу. Я не хочу слишком явно обнаруживать себя во всей этой истории. - Нет. Палафокс начинал злиться: - Чего ты хочешь, в конце концов? - Я хочу стать Панархом. - Да, конечно! - воскликнул Палафокс. - С какой же, думаешь, стати я здесь? Пойдем, надо поскорее убираться отсюда - в противном случае ничем, кроме падали, ты не станешь. Беран встал, и они покинули гостиницу. 13 Вдвоем они летели на юг над паонитскими поселками со множеством старинных усадеб, потом над морями, испещренными белыми точками - парусами рыбацких судов. Они летели все вперед и вперед, и ни один не проронил ни слова - каждый был погружен в свои мысли. Наконец Беран прервал молчание: - Каков же тот процесс, в результате которого я стану Панархом? Палафокс ответил коротко: - Он начался месяц назад. - Слухи? - Необходимо, чтобы до людей Пао дошло, что ты существуешь. - А чем я лучше Бустамонте? Палафокс сухо рассмеялся: - Ну, если в общих чертах - определенные планы Бустамонте не в моих интересах. - И вы надеетесь, что я буду снисходительнее к вам? - Во всяком случае, упрямее Бустамонте ты не будешь. - В чем же состоит упрямство Бустамонте? Он отказывается выполнять любые ваши желания? Палафокс гулко фыркнул: - Ах ты, юный негодяй! Да ты лишишь меня всех моих привилегий! Беран молчал, отчетливо сознавая, что если он действительно станет Панархом, в первую очередь сделает именно это. Палафокс продолжал говорить более примирительно: - Но это все в будущем и не должно сейчас нас беспокоить. Сейчас мы союзники. И в ознаменование этого союза я подготовил все для проведения твоей первой модификации, как только мы вернемся в Пон. Беран был потрясен: модификация? Секунду он размышлял, сомневаясь. - И какого рода? - Какую ты предпочитаешь? - ласково поинтересовался Палафокс. Беран скользнул взглядом по твердому профилю. Палафокс, казалось, был вполне серьезен. - Использование всех ресурсов мозга. - О, эта модификация - самая сложная и тонкая из всех прочих, и потребовались бы годы сложнейшей работы - даже в условиях Брейкнесса. В Поне это невозможно. Выбирай другую. - Вне сомнения, моя жизнь будет полна непредвиденных случайностей, - сказал Беран. - Способность испускать энергию из руки может очень пригодиться. - Правда, - согласился Палафокс, - но, с другой стороны, что может внести большее замешательство в ряды врагов, чем зрелище того, как ты поднимаешься в воздух и улетаешь? И поскольку разрушительная энергия твоей руки устрашила бы не только врагов, но и друзей, нам лучше избрать в качестве первой модификации способность к левитации. В иллюминаторе показались исхлестанные прибоем утесы Нонаманда. Путники миновали прокопченную рыбацкую деревушку, пролетели над отрогами Сголафа, скользнули над самыми скалами к главному хребту континента. Гора Дрогхэд оскалила свои страшные клыки. Они проплыли вокруг ледяных склонов и скользнули вниз, на плато Пон. Машина приземлилась неподалеку от низкого длинного здания с базальтовыми стенами и крышей из стекла. Двери отворились: Палафокс загнал машину внутрь здания. Они опустились на пол из белой плитки. Палафокс открыл ворота и вывел Берана. Тот замялся, подозрительно изучая четверых, идущих им навстречу. Они различались ростом, сложением, цветом кожи и волос, но все-таки были похожи. - Мои сыновья, - сказал Палафокс. - Везде на Пао ты встретишь моих сыновей... Но время дорого, мы должны приступить к модификации. Юноша вышел из машины и последовал за сыновьями Палафокса. Усыпив Берана, они уложили тело на кушетку, ввели тонизирующие и кондиционирующие средства. Затем, отступив назад, включили генератор. Послышался пронзительный вой, вспышка фиолетового цвета осветила все вокруг, пространство исказилось - создавалось впечатление, что вся картина видна сквозь постоянно движущиеся пластины некачественного стекла. Вой затих. Четыре фигуры снова шагнули вперед, к телу, теперь окоченевшему, затвердевшему, на вид мертвому. Плоть была жесткой, но эластичной, кровь свернулась, суставы утратили подвижность. Сыновья Палафокса работали быстро, с невероятной ловкостью. Использовали ножи с лезвиями толщиной лишь в шесть молекул. Ножи резали практически без давления, разделяя ткани на слои, прозрачные как стекло. Вскоре тело было распластано до середины спины, разрезы шли также вдоль ягодиц, бедер, икр. Легкими прикосновениями другого резака, странно жужжавшего, были срезаны подошвы ног. Плоть была твердой, как резина - не показалось ни капли крови, мышцы были совершенно обездвижены. Была удалена одна из секций легкого и на ее место вживлен яйцевидный энергоблок. В плоть также были вживлены проводники, связывающие энергоблок с гибкими преобразователями энергии, находящимися в ягодицах и с процессорами в икрах. Антигравитационная сетка была вживлена в подошвы ног и соединена с процессорами в икрах гибкими трубками, идущими вдоль ноги. Таким образом, цепь замкнулась. Ее проверили, проведя тесты. Выключатель был помещен под кожу левого бедра. И вот уже началась утомительная работа по регенерации рассеченных тканей тела. Срезанные подошвы ног были помещены в жидкий стимулятор и затем возвращены на прежнее место с точностью, позволяющей восстановить клетку из двух рассеченных половинок, встык соединить срезы артерий и нервных волокон. Разрезы на теле были тщательно сжаты, энергоблок аккуратно покрыт плотью. Прошло восемнадцать часов. Сыновья Палафокса удалились, чтобы отдохнуть, оставив неподвижное тело в темноте и одиночестве. Они возвратились лишь на следующий день. Генератор вновь взревел, и фиолетовые вспышки снова заметались по лаборатории. Поле, под воздействием которого находилось все это время тело Берана, понижало температуру его тела теоретически до абсолютного нуля. Сейчас оно ослабло, и молекулы постепенно возобновили свое движение. Тело вновь начинало жить. Целую неделю Беран провел в коматозном состоянии, и теперь постепенно выздоравливал. Когда сознание вернулось к нему, он сразу же увидел Палафокса, стоящего напротив кровати. - Поднимись, - сказал Палафокс, - встань на ноги! Беран с минуту лежал не двигаясь - что-то неуловимо подсказывало ему, что прошло довольно много времени. Палафокс, казалось, был в нетерпении и куда-то спешил. Его глаза сверкали, он сделал повелительный жест своей худой, но сильной рукой: - Поднимись! Встань! Беран медленно поднялся на ноги. - Иди! Беран прошелся по комнате. Он чувствовал смутное тянущее ощущение в ногах, энергоблок слегка давил на мышцы диафрагмы и ребра. Палафокс пристально наблюдал за движениями его ног. - Хорошо! - воскликнул он. - Я не вижу ни хромоты, ни нарушения координации. Пойдем со мной. Магистр провел Берана в комнату с очень высоким потолком, надел ему на плечи странную ременную упряжь и вдел шнур в кольцо на спине. - Прикоснись вот сюда, - он положил руку Берана на левое бедро. - Нажми слегка. Беран нащупал небольшое затвердение под кожей и нажал на него. Он перестал чувствовать ногами пол, желудок сжался в спазме, голова стала легкой, как воздушный шарик. - Это малая мощность, - сказал Палафокс. - Подъемной силы недостаточно, чтобы преодолеть гравитацию, которая компенсирует центробежную силу от вращения планеты. Он прикрепил конец шнура к рейке. - Нажми снова! Беран дотронулся до подкожной пластинки - и вдруг ему показалось, что все вокруг перевернулось вниз головой: Палафокс стоял, приклеившись к потолку, а он сам падал вниз головой на пол с тридцатифутовой высоты. Беран судорожно вздохнул, замолотил руками по воздуху, и только шнур удержал его от падения. Беран беспомощно глядел на улыбающегося Палафокса. - Для того, чтобы усилить антигравитационное поле, нажми нижнюю часть пластинки, - объяснил Палафокс, - чтобы ослабить - нажми верхнюю. Если нажать дважды, поле исчезнет. Беран, наконец, добрался до пола. Комната обрела прежний вид, но все плыло перед глазами, как во время приступа морской болезни. - Пройдет еще немало дней, пока ты привыкнешь, - сказал Палафокс. - Так как у нас мало времени, я предлагаю тебе осваивать это искусство старательно и прилежно. Беран глядел в спину уходящему Палафоксу, замерев от изумления. - Почему мало времени? - крикнул он вслед. Палафокс обернулся: - День Икс - это четвертый день третьей недели восьмого месяца. В День Канестид ты должен стать Панархом Пао. - Почему? - А почему ты все время требуешь, чтобы я раскрыл все свои тайны? - Я спрашиваю не из пустого любопытства, а для того, чтобы понять, как я должен действовать. Вы собираетесь сделать меня Панархом. И хотите сотрудничать со мной? Блеск в глазах Палафокса стал еще ярче. Беран продолжал: - Может быть, мне следовало сказать, вы хотите сделать меня вашим орудием и действовать в своих собственных интересах. Поэтому у меня возникает естественный вопрос: каковы ваши интересы? Палафокс с минуту изучал его, затем отвечал холодно: - Твои извилины ворочаются с изяществом червей в грязи. Естественно, я хочу, чтобы ты послужил моим целям. Ты планируешь, или, по крайней мере, надеешься, что я, в свою очередь, послужу твоим. В твоем понимании любой процесс познается по его плодам. Я прилагаю усилия, чтобы защитить права, принадлежащие тебе по рождению. И если я своего добьюсь, ты станешь Панархом Пао. А когда ты пытаешься докопаться до мотивов моих действий, то становится явным, что твой образ мысли - несовершенный, назойливый, поверхностный, неопределенный и бесстыдный. Беран уже хотел было с жаром опровергнуть его, но Палафокс жестом заставил его замолчать. - Естественно, что ты принимаешь мою помощь - а почему бы нет? Это только похвально - бороться за свою цель. Но, приняв мою помощь, ты должен сделать выбор: служить мне или бороться против меня. Либо действовать в соответствии с моими планами, либо пытаться воспрепятствовать мне. Существуют лишь два пути. Но ожидать, что я буду служить тебе жертвенно и бескорыстно - абсурд. - Но горе огромного народа - это далеко не абсурд, - сказал Беран резко. - Мои цели... Палафокс поднял руку. - Более не о чем говорить. О моих планах догадывайся сам. Делай умозаключения. Подчиниться или воспротивиться - все в твоей воле. Мне до этого дела нет, так как ты все равно бессилен что-либо изменить. День за днем Беран совершенствовался в практике полетов и постепенно стал привыкать к ощущению падения вверх головой, прочь от земли. Он научился двигаться в воздухе, наклоняясь в том направлении, в котором он хотел двигаться. Он научился спускаться так быстро, что воздух свистел в ушах, при этом успевая затормозить и приземлиться без малейшего толчка. На одиннадцатый день мальчик в ловко сидящем сером плаще, на вид не более восьми лет от роду - типичный сын Палафокса - пригласил Берана в апартаменты Магистра. Пересекая четкие четырехугольники панелей пола, Беран вооружал свою мысль и обуздывал чувства в преддверии беседы. Он решительно вошел в дверь. Палафокс сидел за рабочим столом, задумчиво перебирая кристаллы горного хрусталя. Он почти любезно предложил Берану сесть. Беран осторожно присел. - Завтра, - сказал Палафокс, - мы приступаем ко второй части программы. В народе царит чувство ожидания, эмоции весьма напряжены. И вот завтра - последний удар! Приличествующим случаю способом мы восстановим династию истинных Панархов Пао. А потом - кто знает? Бустамонте может покориться обстоятельствам, а может и воспротивиться. Мы должны быть готовы к любому повороту дела. Решимость Берана не смягчила неожиданная сердечность Палафокса. - Я лучше понял бы вас, если бы мы обсудили эти планы чуть позднее, - проговорил юноша. Палафокс добродушно фыркнул: - Невозможно, досточтимый Панарх. Вы должны четко осознавать, что здесь, в Поне, как бы генеральный штаб. Мы подготовили и детально разработали дюжины программ разной степени сложности. И сейчас происходят некие события, которые станут толчком для проведения в жизнь одного из этих планов. - Какие события? - Завтра три миллиона паонитов соберутся на певческом поле в Памалистене. И там ты объявишь о своем существовании. Телевидение разнесет твои слова по всей планете, везде увидят твое лицо! Беран прикусил губу, досадуя на собственную неловкость и неистощимую любезность Палафокса. - И каковы подробности программы? - Все невероятно просто. Песнопения начинаются через час после рассвета и продолжаются до полудня. В это время наступает перерыв. По толпе поползет слух, все будут ждать тебя. Ты появишься в черных одеждах. Ты будешь говорить, - Палафокс вручил Берану листок бумаги. - Этих нескольких фраз будет достаточно. Беран с сомнением пробежал глазами строчки. - Надеюсь, что события пойдут по вашему плану. Я не хочу ни насилия, ни кровопролития. Палафокс пожал плечами: - Предсказать будущее невозможно. Если все пойдет хорошо, то никто, кроме Бустамонте, не пострадает. - А если плохо? Палафокс засмеялся: - Те, кто плохо планируют, встречаются на дне