а в серебристо-красном кимоно. Я сорвал перчатку и нащупал нож. Ничуть не волновался. Все будет как в симуляторе. Я умру первым, и все будет как во сне. Я словно оказался в другом мире, в котором призрак Флако обретает плоть. Со мной должны быть призраки, подумал я и почувствовал, что они следуют за мной. Побежал быстрее. Услышал гремящий звук, но и не подумал оглядываться. Это начали стучать мои зубы, точно так же они стучали, когда я убил Эйриша. Мы пробежали по коридору и достигли лестницы. Сзади крикнул Перфекто: - Подождите, я иду! Но мы не стали ждать. Я, не обращая внимания на ступени, схватился за перила и съехал на три уровня, иногда хватаясь крепче, чтобы затормозить спуск. Когда мы оказались на четвертом уровне, Мавро сказал: - По четвертому коридору и направо в конце. Я последовал его указаниям, и, когда подбегал к концу, из-за поворота показались люди в темно-синем - три самурая с мечами наголо, а за ними несколько латиноамериканцев. Я понял, что Кейго предупредил их, чтобы они нас остановили, но на ближайшей двери увидел надпись "Боевое помещение 79". Они опоздали. Я бросился в дверную нишу. Добежав до двери, я открыл ее. И увидел вспышку серебра и красное кимоно сержанта. - Тебе никто не говорил, что нельзя бить женщину? - закричал я, понимаю, что несу чушь. Люсио смотрел на пол, спускаясь из машины. Увидев меня, он удивленно открыл рот. Мой хрустальный нож разрезал ему левый глаз, прошелся по носу и дошел до нижней челюсти. Порез был глубокий. Люсио упал навзничь, и на меня брызнула кровь. Я удивился, как легко все произошло. Лезвие разрезало плоть и даже часть черепа, словно я резал торт. Кто-то за Люсио закричал: "Боже!" и попытался оттащить его подальше. Люсио вскочил, прыгнул ко мне и пнул в грудь. Удар пришелся в верхнюю часть живота. Воздух вырвался у меня из легких. Я пошатнулся и увидел, как из-за меня выскочил Перфекто. Он ударил меня по голове с большим энтузиазмом, чем нужно, и отбросил на безопасное расстояние. Я покачнулся, огни на мгновение вспыхнули очень ярко, и оказалось, что я сижу на полу и трясу головой, чтобы она не кружилась. У Перфекто из губы шла кровь, он склонился ко мне. Должно быть, я на секунду потерял сознание. Два самурая стояли между нами и людьми Люсио, у обоих были обнажены мечи. В глубине темного боевого помещения друзья поддерживали Люсио. Один из них сказал: - Стой спокойно, амиго. Он тебя сильно порезал. Ты тяжело ранен. Но Люсио вырывался, пытался броситься на нас, кричал: - Иди сюда, ты, шлюха! Отпустите меня! Я убью этого старого трахальщика! - И бил своих друзей. Я понял, что он кричит мне, потому что я его порезал, и постарался встать, но сделал это слишком торопливо. Закружилась голова. - Попробуй! - крикнул я. Мавро, стоя за мной, сказал: - Уходи отсюда, Анжело! Он спятил! В этом парне сильная кровь конкистадоров! В голове его звучали страх и уважение. Я повернулся и посмотрел на него. Выглядел он очень холодно и расчетливо. Серебряные слезы блестели. Я прыгнул к Люсио не потому, что хотел ударить его, я хотел кричать ему в лицо. Перфекто удержал меня, и я крикнул: - Во мне тоже сильна кровь конкистадоров, ты, mamon! - Ты сумасшедший! - закричал Люсио. Я чувствовал, как меня схватило несколько рук, Перфекто и Мавро потянули меня назад в коридор и начали уводить. Люсио кричал: - Я убью тебя и буду трахать твою женщину! Ты мертвец! Ты мертвец! Ты мертвец! А я кричал в ответ: "Трахай свою мать!" Тут я обнаружил, что еще не восстановил равновесие, и чуть не упал. Перфекто удержал меня, и мы пошли назад, к своему боевому помещению. Слышался только стук нашего вооружения и тяжелое дыхание. Я повернулся к Мавро. - Почему ты сказал, чтобы я уходил от Люсио? - Он сумасшедший. Плохо сражаться с человеком в таком состоянии. Ты можешь перерезать ему горло, и он еще пять минут будет рвать тебя, прежде чем поймет, что умер. Пусть успокоится. Тогда его легче убить. - Мне жаль, что мы потеряли твой нож, - сказал Перфекто. Я посмотрел на свою руку и понял, что в ней нет ножа. - Где он? - Его подобрал самурай. Однако в другой рукав к тебе он не заглянул. Он прав. К правому запястью по-прежнему прикреплен нож. Но я испытывал ощущение утраты. Нож был прекрасен. Мы подбирали части защитного вооружения, которые я разбрасывал на бегу. В боевом помещении нас ждал Кейго. Он посмотрел на нас и сказал кому-то в комлинк: "Они здесь". Абрайра сидела на месте водителя, Завала - рядом с ней. Он протянул руку, чтобы коснуться ее, утешить, однако не касался. Шлема на Абрайре не было. У нее было измученное и встревоженное лицо. Серебряные паутинки с ее глазах, казалось, расширились, и глаза перестали быть человеческими. Мавро хлопнул меня по спине и похвастал: - Какой сюрприз! Видели бы вы дона Анжело! Он махал ножом, нисколько не заботясь о здоровье и самочувствии Люсио! И чуть не отрезал ему голову. Удивительно! Посмотрите: на нем кровь! Можно подумать, он забил свинью. Мавро думал, что это забавно. Я взглянул на свою защиту и увидел, что она действительно забрызгана кровью. Абрайра странно смотрела на меня, словно собиралась что-то сказать, но передумала. Кейго закричал: - Все вниз! На колени! Он извлек меч и указал на пол перед собой. Мы осторожно подошли к помосту, глядя в землю, и склонились перед хозяином Кейго. Он долго смотрел на нас. Перфекто понимал самурая лучше нас всех. Он прижался лицом к полу и закричал: - Прости их, хозяин, потому что они действовали в порыве гнева. Кейго тяжело дышал сквозь зубы, потом спокойно спросил: - Что они сделали? - Напали на Люсио и разрезали ему лицо - но они помнили твой приказ и не убили его. Наступило неловкое молчание. Кейго смотрел на нас. Потом сказал: - Нужно было предварительно подумать. Нужно сначала думать, потом действовать. - Но... ты сам учил нас, что не должно быть никакого разрыва между мыслью и действием, - сказал Мавро. - Ты хорошо научил нас. Кейго закричал по-японский, и ожил и начал переводить крошечный прибор у него на воротнике: - Вы действовали безответственно и напали преждевременно. О чем вы думали? Где ваша честь? Мне это показалось странным вопросом. Я не понимал, почему мы обесчестили себя, напав на Люсио. Мавро сказал: - Я бы отомстил за свою честь, если бы убил их! - Но ты обесчестил бы своих нанимателей, если бы преждевременно убил этих людей! - кричал Кейго. Потом он успокоился и сказал более мягким тоном, словно спорил с другом: - Корпорации Мотоки нужно, чтобы все были живы, ne? О чем вы думали? Если восстановите свою честь, убив этих людей сейчас, вам придется совершать харакири. Но этого не должно быть! Если вы убьете их, а потом умрете от собственных рук, вы заберете у корпорации Мотоки десять жизней. Вы навсегда опозорите себя. Вы не выполните своих обязательств перед корпорацией! - Или вы хотите убить этих людей сейчас, а потом героически умереть в битве? Хотите стать Божественным Ветром и умереть героически? - Кейго широко раскрыл рот, чтобы мы видели его язык. В отвращении сморщил лицо. - Никто не может с уверенностью ожидать героической смерти. Вы не должны так думать. - Итак, я вижу только один путь, на котором вы сохраните свою честь. Вы можете убить их сейчас, отличиться в битве, а после войны совершить харакири. Но это очень неопределенный план. Даже если вы сумеете отличиться в битве, вы никогда не будете знать, какой ущерб могли бы нанести эти люди ябадзинам. Вы можете совершать чудеса в битве, но нельзя быть уверенным, что вы себя оправдали. Возможно, вы так считали в гневе, но сейчас гнев ваш уменьшился, и вы видите, что ни один из этих путей не ведет к чести! Мавро горько сказал: - Я не об этом думал. Я думал: мы убьем этих людей, а потом ты простишь нас. Я думал, ты поймешь, что мы должны отомстить за себя. - Я... понимаю, - сказал Кейго. - Я тоже отомстил бы за себя. Но... единственный путь, на котором вы можете отомстить своим врагам и выполнить свои обязательства перед Мотоки, единственный путь, который я вижу, - это ждать окончания войны. Вы сразитесь с ябадзинами, а потом убьете своих врагов. Так вы отплатите долг чести корпорации и отомстите за свою личную честь. Вы ведь не станете терять свои жизни в харакири, ne? Все очень просто. - Он улыбнулся, как будто объяснил простую истину умственно отсталым детям, и теперь надеется, что они поняли. Все молчали. Я поразился тому, как он ограничен в своем понимании нас. Мне его представление о чести, основанной на обязанностях перед корпорацией, так чуждо, что я с трудом его воспринимал. Я думал не о чести, а о мщении. В Панаме человек восстанавливает честь семьи, когда мстит за нее. Месть и честь - одно и то же. Но обязательства перед нанимателем к чести не относятся. Очень странная концепция. Абрайра высказала мои мысли. - Ты не понимаешь. Мотоки платит нам за работу, и мы стараемся выполнить эту работу. Таковы пределы наших отношений. Работа на корпорацию Мотоки не включает с нашей стороны понятие чести. Лицо Кейго исказилось в гримасе боли, шока и недоумения, словно Абрайра произнесла предельное богохульство. Он быстро заговорил по-японски. Послышался перевод: - У меня язык прилип от удивления! Как можно не исполнять обязательства перед корпорацией Мотоки? Родители дали вам жизнь, и вы у них за это в долгу, верно? Но теперь Мотоки дает вам еду, дает воду в глубинах пространства. Одежда на вас дана вам Мотоки. Атмосфера, которой вы дышите, создана Мотоки на вашем единственном спутнике и с большими расходами перекачана на корабль. За каждый ваш вздох вы в долгу перед Мотоки. Если забрать все, что дала вам Мотоки, вы мгновенно умрете! Взорветесь в глубинах космоса! Мотоки сохраняет вам жизнь. Разве это не означает долг чести? Разве этот долг не больше долга перед семьей? Прежде чем кто-нибудь из нас нашелся, Мавро сказал: - Нет. Мотоки использует нас как инструмент и платит за это. Кейго ошеломленно молчал. Потом поднял руку и погладил макушку, пригладил свои черные волосы. Несколько раз раскрывал рот, словно собирался заговорить, но снова закрывал. Очевидно, ему было очень трудно понять слова Мавро. Я не мог видеть мир так, как видит его он - своими хирургически преобразованными глазами, из-под идеологического покрова, наброшенного социальными инженерами корпорации Мотоки. Он абсолютно предан корпорации, готов умереть по ее приказу. Я не видел раньше чудовищной пропасти между нами: он в сущности никогда не понимал нас. Глаза его остекленели, он все с большим ужасом смотрел в пол, совершено отчужденный. Обычное деревянное выражение лица сменилось растерянным. Он махнул рукой в общем направлении симулятора. У нас остается еще несколько минут боевой подготовки. И мы подключились. Мы плыли над волнистым океаном с водой, чистой, как стекло. Со дна поднимались ленты красных водорослей и качались на воде, как гигантские красные оливы. Стаи пластиковых птиц Пекаря сидели на водорослях, опустив концы сложенных, как у бабочки, крыльев в воду. При нашем приближении они расправляли крылья и отлетали. Кейго отключил нас. Он поднял голову и заговорил, словно наш разговор не прерывался: - Я обдумал ваши слова. Вы говорите, что у вас нет долга чести перед корпорацией Мотоки, что нужды корпорации вам безразличны. Но если это так, как я могу убедить вас сохранить жизнь вашим врагам, пока мы не выиграем войну на Пекаре? Мы не знали, что ответить, и потому ничего не сказали. Он продолжал: - Если вы начнете драку с химерой Люсио и его людьми, я убью вас за то, что вы не подчинились моим приказам. Я говорил с хозяином Масаи, тренером Люсио. Если Люсио и его люди начнут драку с вами, их убьет Масаи. Абрайра сказала: - Мы будем сдерживаться до окончания войны на Пекаре. Но Люсио твое решение не остановит, особенно теперь, когда он ранен. Кейго потер подбородок. Он сказал: - Масаи говорил с людьми Люсио. Они понимают. Они тоже согласились на временное перемирие. - Придурки! - сказала Абрайра, как только мы вышли из боевого помещения. - Люсио собирается напасть на нас. Вероятно, он сейчас смеется, думая, что одурачил нас этим перемирием! - Она нервно шла по коридору, держа руку у рта. - Анжело, как сильно ты порезал Люсио? - Глубокий порез, - ответил я. - Я ему разрезал один глаз и нос. Большую часть ночи проведет в операционной. И несколько недель не будет видеть этим глазом. - Хорошо. Сегодня вечером изготовим оружие. Можно расколоть твой сундук и сделать деревянные кинжалы - что-то, чем можно защищаться. Я вздохнул, мне не хотелось терять семейное наследие. Но она права. Нам нужно оружие. Мы поднялись по лестнице на первый уровень, и к концу подъема я совершенно выбился из сил. В коридоре мы увидели мертвеца: он лежал точно так же, как раньше. Горячий ветерок по-прежнему дул на него, вздымая волосы, а он смотрел в потолок, подняв одну ногу. Мы подошли к нему, и мне не хотелось поднимать ногу и переступать через него. При тяжести в 1,5 "g" казалось каким-то адским замыслом оставить здесь тело и заставить нас перебираться через него. Мавро шел первым. Подойдя к трупу, он пнул его в спину. - Кто оставил здесь Маркоса? - закричал он. - Почему никто не убрал его? Он снова пнул труп, на этот раз в ягодицы, и нога Маркоса упала. Мавро перешагнул через его тело. Маркос черными, непрозрачными глазами смотрел в потолок. Я увидел сходство с лицом Тамары, когда она глазами зомби смотрела в потолок. И снова почувствовал странную тягу, желание найти ее, узнать, что с ней все в порядке. Но желание слабое, я подавил его и переступил через труп. Она уже несколько дней в сознании, но не связалась со мной. Я для нее ничто. И то, что я по-прежнему о ней думаю, показалось мне шуткой. Мы добрались до своей комнаты, и Абрайра начала опустошать мой тиковый сундук. Достала сигары, лежавшие на дне, и спросила: - А эта книга тебе нужна? Она держала в руках небольшую книгу в кожаном переплете, красного цвета, с потрепанными страницами. Эту книгу я взял у Эйриша - "Святое учение Твила Барабури". - Конечно, - ответил я, думая, что духовное просвещение мне как раз сейчас необходимо. Она бросила мне книгу. Я подхватил ее и наудачу прочел стих: "Истинно говорю: не грех для праведного убить неверного, ибо разве не сам Господь поклялся уничтожить злых? Поэтому убивай неверных и осуществляй дело Господа". Я рассмеялся и бросил книгу на пол. Мне казалось, что святое учение должно быть несколько более святым. И какая ирония, что из всех книг на Земле я прихватил с собой именно эту! Но то, что эта книга нравилась Эйришу, конечно, имеет смысл. Я продолжал думать о мертвеце в коридоре. Меня беспокоили его открытые глаза. Очень напоминают глаза Тамары. Я вернулся, нашел труп и закрыл ему глаза. Но совершенно напрасно. Образ Тамары не так-то легко изгнать из сознания. Пока труп лежит здесь, он будет меня раздражать. И я подумал, не оттащить ли его в лазарет. В лазарете есть специальный желоб, ведущий в помещение двигателей. Тело спустят по этому желобу, и его масса будет преобразована в энергию и поможет двигать корабль или превратится в еду и воду. Но я не могу отнести труп в лазарет. Там Люсио. Я решил оттащить тело к лестнице и сбросить. Оно упадет на восемь уровней, и те, кто живет внизу, отнесут его в лазарет. Меня отыскал Перфекто. Он подошел, неслышно ступая босыми ногами. - Что ты здесь делаешь один? - Хочу избавиться от этого, - ответил я. Он кивнул, схватил труп за ногу и развернул вдоль коридора. Я взял за вторую ногу. Труп расползался и приклеивался к полу. Без Перфекто мне бы не дотащить его до лестницы. Мы подтащили тело к колодцу и приготовились сбросить его вниз. Лестница похожа на те, что ведут в канализацию: круглая дыра и ступени, уходящие на восемь уровней вниз. Можно одновременно двигаться в противоположных направлениях. В любой момент на лестнице могут находиться двадцать человек. Мы смотрели, как люди поднимаются и опускаются, и ждали возможности сбросить труп. Перфекто что-то задумал, но не решался сказать. Наконец он набрался решимости. - Знаешь, Мигель говорит, что хочет чаще тебя видеть. Он к тебе привязан. - Он и так держится поблизости. Меня это душит, - ответил я. - Он очень хочет тебя видеть. Очень. Если Люсио начнет завтра Поиск, Мигель хочет помочь тебе. Я колебался. Перфекто излишне опекает меня. Но я не мог представить себе, что и Мигель к нам присоединится. Однако кто знает? Большинству на корабле, кажется, все равно, если их убьют. Мигель может быть одним из таких людей. Неужели он бросится в огонь спасать меня, только потому что привязан? - А каково это - быть привязанным? - спросил я. Перфекто пожал плечами: - Не знаю, смогу ли я объяснить. Слова редко могут выразить эмоции. Похоже... похоже вот на что: я был в больнице, когда родился мой первый сын. До этого у меня было две дочери, и я не очень надеялся. Но когда я увидел сына, увидел, как он красив, хоть я его отец, я поднял ребенка и хотел ему только добра. Хотел, чтобы в мире его ждало только хорошее. - Перфекто говорил хриплым голосом. Он редко говорил о своей семье. - Такое чувство я испытываю и к тебе, Анжело, желание, чтобы тебя ждало только хорошее. И Мигель испытывает то же самое. Интеллектуально я мог понять такую эмоцию. У меня самого никогда не было детей, но хоть разделить это чувство я не мог, но понимал его. - Очень чистое чувство. Я бы хотел испытать нечто подобное. - Я порылся в своих ощущениях и нашел только пустоту. - Я удивлен, как ты, испытывая такие чувства, смог оставить семью. В глазах Перфекто показались слезы, он помигал. - Когда я узнал, что моя жена занимается любовью с другим мужчиной, я хотел умереть. И записался на Пекарь в поисках смерти. И так как корпорация Мотоки платит непосредственно моей семье, я решил, что мои дети будут хорошо обеспечены те двадцать два года, которые требуются, чтобы долететь до Пекаря. А после моей смерти получат страховку. Мне казалось это превосходным планом - пока я не увидел тебя. В тот момент у меня словно родился сын. Ты теперь моя семья. И то же самое испытывает Мигель. Ты позволишь нам защищать тебя? - Губы его дрожали от возбуждения, пока он ждал моего ответа. Я посмотрел на его густые волосы, на трехмерную татуировку зверя - зверь тоже возбужденно дрожал. И мне показалось странным, что он испытывает ко мне такое сильное чувство. - Нет. Я буду сам сражаться в своей битве. И если меня убьют, вы с Мигелем через неделю найдете кого-нибудь еще. И забудете обо мне. - Это не так легко. Привязанность нельзя порвать. Если тебя убьют, Мигель никогда не забудет чувства потери и своей вины. Я пожал плечами. Мигель меня не интересовал. И на Перфекто у меня нет сил. Я не могу открываться навстречу боли других. За последние недели психическое напряжение симулятора, беспокойство, страх, усталость, шок от собственной жестокости и жестокости других превратились в поток, затопивший меня. Вначале мне казалось, что я справлюсь. Но я только защищался. Больше ничего не мог сделать. Чувствовал, что если открою шлюзы, сойду с ума. Если позволю себе посочувствовать одному, беды всех остальных обрушатся на меня. И я подавлял собственное сочувствие, производил эмоциональное кастрирование. И в этот момент хотел только одного - сбросить тело с лестницы. Забота Перфекто обо мне казалась странной, несовместимой с тем, что я знал о химерах. Даже забавно. Из чистой жестокости я сказал: - Ты ведь знаешь, что только генетическое программирование заставляет тебя заботиться обо мне? Перфекто ответил: - Знаю. - Любовь с первого взгляда. Страсть, вызванная генетикой. Ну, наверно, это все же лучше, чем никакой страсти. - Мне показалось это остроумной шуткой. И моя собственная способность сочувствовать ускользала. Перфекто лучше меня. Он по крайней мере способен хоть кому-то сочувствовать. Лестница расчистилась, и мы столкнули тело вниз. Оно пролетело два уровня, ударилось, перевернулось в воздухе, зацепилось ногой и повисло. Тело раскачивалось головой вниз. Оно задержалось у самого входа в лазарет. Даже если бы мы нарочно это планировали, вряд ли справились бы лучше. Мы некоторое время смотрели, как оно качается, потом я импульсивно спросил: - Если бы там висела мертвая Абрайра... или Мавро, тебе не было бы все равно? Перфекто ответил: - Мне всегда нехорошо, когда умирает кто-то рядом, но я не стал бы особенно печалиться. - Почему? - Я с того самого времени, как попал на корабль, знаю, что многие из нас умрут. В нашем контракте Мотоки гарантирует, что выживет 51 процент, но это значит, что половина из нас умрет. Поэтому я заранее решил не горевать. Может, я подсознательно тоже реагировал на неизбежность смерти многих? И потому умерла моя способность к сочувствию? После смерти матери я опасался к кому-нибудь привязываться. И позже, когда мою сестру Еву изнасиловали, придушили и оставили у дороги, я научился обособляться от семьи, хотя в тот раз сестра выжила. И после того как погибла моя жена Елена, я не сближался с женщинами - пока не встретил Тамару. Меня привлекло что-то в ее глазах, то, как она двигалась и улыбалась. Я попытался вспомнить, каково это - заботиться о ком-то, но чувствовал себя опустошенным и изношенным, как старая пара джинсов. И не мог понять, что заставило меня принести Тамару на корабль. Эта часть меня уже умерла. Та часть, что заботится о других. И неожиданно я понял, почему все последние дни испытываю ощущение потери: умерла моя способность сочувствовать. Я оставил ее в Панаме, она лежит на полу, мертвая, рядом с телом Эйриша. Абрайра открыла дверь нашей комнаты и выглянула в коридор. Вышла, ступая очень тихо. Я окликнул ее: - А ты, Абрайра, если бы кто-то из нас умер, стала бы горевать? Она села рядом со мной и заглянула в лестничный колодец на раскачивающийся труп. - Нет, - сказала она. - В сражении нельзя горевать. Ты старик, и я думаю, тебя на Пекаре убьют, дон Анжело. И хоть ты мне нравишься, я не буду горевать ни о тебе, ни о ком другом на этом корабле. Я чувствовал себя странно, словно на пороге истерии. Я всегда считал, что в человеке заложена способность к сочувствию. Но теперь понял, что, возможно, это не так. И это понимание грозило уничтожить меня. И я сказал, желая отбросить ее ответ, доказать, что это искажение: - Конечно. Ты удивительное создание, но по твоей генной карте я понял, что у тебя нет способности к сочувствию. - Ты высокомерный глупец! - усмехнулась она. - Мы, химеры, не очень-то пользуемся сочувствием со стороны вас, людей! Она права! Она права! Мы никакого сочувствия к ее племени не проявляли! Я вспомнил фотографию маленькой химеры, похожей на летучую мышь; ее безжизненное тело свисало между двумя чилийскими крестьянами, которые забили ее до смерти. Эта фотография символизировала, как люди поступают по отношению к тем, кого не считают людьми. Во всех кровавых войнах, в каждом акте геноцида, в каждом убийстве, совершенном толпой или государством, того, кого убивают, прежде всего обвиняют, что он не человек, ниже человека. И я неожиданно понял, почему все племена каннибалов называют себя на своем языке "люди". Мы вначале убеждаем себя, что наши враги от нас отличаются, а потом убиваем их. Я понял, что жестокость и безжалостность, которую я всегда считал принадлежностью душевнобольных и злых, на самом деле составляет неотъемлемую часть меня самого. Я убил Эйриша и, если сложатся соответствующие обстоятельства, буду убивать снова и снова. Есть древнее изречение: "Некоторые потрясают мир, других потрясает мир". Я всегда гадал, к каким отношусь, и теперь понял: я тот, кого потрясает мир, меня потрясает картина мира, каков он есть. Я рассмеялся - конвульсивным смехом, почти рыданием. При первой встрече с Абрайрой я поклялся, что покажу ей человечество в лучшем виде, на самом же деле она показала мне меня в правильном свете, и зрелище это вызвало во мне отвращение. - Ты права. У меня самого немного сочувствия. Я всегда считал его очень важной особенностью. Но теперь я вижу, что по природе я убийца. Я убивал раньше и буду это делать впредь. И, возможно, способность быть безжалостным больше помогает мне выжить, чем я считал. Абрайра с любопытством взглянула на меня. То, что мне показалось решающим откровением, ее не взволновало. - Надеюсь, у тебя есть способность быть жестоким, - небрежно заметила она. - Если хочешь выжить в моем мире, нужно иметь не только еду, питье и воздух. Она встала и вздохнула. Сказала: - Перфекто, возвращайся в нашу комнату. Мне нужно поговорить с доном наедине. Перфекто ответил: "Si". Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за дверью. Абрайра негромко заговорила: - Дон Анжело, с самого первого момента на корабле я знала, что у нас будут неприятности с Люсио. Нападение сегодня в симуляторе доказывает, что я права. Он спланировал его недели назад. Должно быть, замышлял с самого начала и ждал возможности публично унизить нас. Это его способ провозглашения Поиска - если не веришь мне, спроси у любой химеры, что это значит. От этого не уйдешь. И тут нельзя колебаться, нужно сразу пускать в ход нож. - Конечно, - ответил я. - Ты готов убить его? - В голосе ее звучало напряжение, и я понял, что она собирается нанести удар первой. Прежде чем ответить, я обдумывал последствия. Абрайра сказала: - Анжело, в такой ситуации твои сомнения могут иметь драматичные последствия. Подумай о Перфекто: он слепо следует за тобой. Если почувствует твою неуверенность, в решающий момент тоже проявит колебания. Ты не должен проявлять никаких сомнений! Это не только глупо, это опасно. Мы должны ударить первыми. К дьяволу приказы Кейго, мы должны ударить! Я попытался разобраться в этой путанице. Не стал с ней спорить, но доводы в пользу сдержанности не противоречили бы моим предыдущим действиям. Я порезал Люсио, но Абрайра говорит об убийстве. И мне это кажется слишком хладнокровным. Абрайра заметила мое нежелание соглашаться с ее планом. - В первый же день я попросила тебя поговорить с Перфекто, чтобы я могла надеяться на его послушание. Ты этого не сделал. Ты возражал против мести Люсио. Видишь, к чему это привело? Ты ведь не говорил с Перфекто обо мне? - Нет, - ответил я. - Все время что-то мешало. Она махнула рукой, словно отбрасывая мои объяснения, и снова села рядом со мной. - Я тебя не виню. Такие слова должны исходить от сердца. Ты слишком стар, чтобы повиноваться мне без размышлений. Но, Анжело, в этом мне нужна твоя поддержка. Я кивнул. Пытался сказать, что поддержу ее. Но слова застряли у меня в горле. Абрайра покачала головой и прекратила спор. - Анжело, - сказала она негромко, - я никогда не любила мужчину. Никогда не отдавалась мужчине. Но меня трижды насиловали. Первый раз мне было девять лет. Я вышла за пределы поселка генных инженеров в Темуко. Старик поймал меня и чуть не задушил, он совал мне в рот свой пенис. Как раз в это время подняли крик, что Торрес создает нелюдей, вместо того чтобы совершенствовать обычных людей. Старик знал, что я химера и меня не защищают законы, как других девочек. Я пошла в полицию, и там захотели посмотреть мой геном, прежде чем действовать. Им выдали мой геном, и с тех пор я всегда знала, что я химера, потому что этого старика так никогда и не привлекли к ответственности. Она остановилась, тяжело дыша. Я знал, что она пытается убедить меня действовать своими эмоциональными аргументами. Неприкрытая попытка манипуляции. - Вторично меня изнасиловали четыре года спустя. После войны в Чили я пыталась заняться чем-нибудь полезным. Нашла работу, я продавала обучающие программы в Перу. Однажды я шла по улице, где несколько парней играли в бейсбол. Когда я проходила мимо игрока, отбивающего мяч, он взмахнул битой и ударил меня по голове. Шрам у меня есть до сих пор... Она отвела волосы, показав шрам над левым ухом. - Они привязали меня к столу в пустом сарае. Я находилась там три дня. Много раз они приходили и насиловали меня. Иногда приводили друзей. На четвертый день я высвободилась и пошла в полицию. Но полиция ничего не стала делать. И ничего мне не обещали: в Перу быть химерой еще хуже, чем в Чили. Я знала, что парни вернутся вечером, поэтому вернулась в сарай с ножом и стала ждать. Когда они вернулись, я их убила. И положила их пенисы на стол начальника полиции, а потом провела четыре года в женской исправительной колонии в Каджамарке. Она ненадолго смолкла. - В третий раз меня изнасиловали сегодня, в симуляторе. И хотя это не реально, но больно, как и в первые два раза, может, еще больнее, потому что я вспомнила два первые случая - сплошная ненависть и гнев. Но на этот раз было по-другому. Потому что кто-то что-то сделал. Ты разрезал Люсио лицо, я благодарна тебе за это. - Она улыбнулась. - Ты победил: если ты против того, чтобы мы ударили первыми, мы просто вооружимся и будем очень осторожны, ладно? Больше я ничего у тебя не прошу. Она наклонилась и легко поцеловала меня в висок, как друга, поцелуем благодарности. Потом встала и ушла. Она меня удивила. Я думал, что она пытается вовлечь меня в схватку, просит отомстить за нее. И она имела на это право. Возможно, больше всех, кого я знал, она имела право на справедливость. Она не поняла, что я еще не принял решения, как буду действовать. Сдалась слишком легко. Если бы она потребовала, чтобы я участвовал в Поиске и убил Люсио, я отказался бы. Но Абрайра оказалась более убедительной, чем сама думала. Я вспомнил слова Люсио: "Я убью тебя и буду трахать твою женщину" и понял, что он постарается выполнить это буквально. Я решил, что, пожалуй, лучше отправить Люсио и его людей в ад, потом встал и пошел в комнату. Немного погодя к нам зашел Гарсиа. Он был очень бледен и измучен и больше обычного шевелил руками. Он пришел заплатить Завале миллион песо и, по-видимому, хотел побыстрее покончить с этим. Он с беспокойством смотрел, как Мавро заостряет деревянный нож. Гарсиа сказал: - Надеюсь, вы не думаете начинать драку с самураями! Мавро ответил: - Я вообще ни с кем не собираюсь драться. Просто просверлю дыру кое в ком! Гарсиа облизал губы и сказал: - Несколько минут назад Эмилио Васкес решил отпраздновать наши победы в Южной Америке и не явился к симулятору. В комнату вошел самурай и приказал ему идти на тренировку, и Эмилио и еще один человек напали на самурая. Я сам все это видел! Эмилио один из самых сильных людей, каких я знаю, и он попытался задушить самурая, но самурай вырвался у него, словно Эмилио ребенок, потом ударил друга Эмилио по голове, разбив ему череп, и задушил Эмилио - а Эмилио вырваться не смог! Если не верите, можете сходить и посмотреть сами на голову Эмилио. Она висит на крюке на шестом уровне у лестницы. Если мне нужны были доказательства, что самураи так же сильны и быстры, какими кажутся в симуляторе, то я получил их! Гарсиа перевел на счет Завалы миллион песо, потом заплатил две тысячи МДЕ за мои антибиотики и быстро ушел. Завала подошел и похлопал меня по спине. - Прости, что так отнимаю у тебя твои лекарства. Я предпочел бы, чтобы ты отдал мне их как друг. Но теперь ты понимаешь: самураи побеждают нас потому, что их духи сильнее. Я рад, что мы узнали правду: есть заклинания, которые ослабляют духов врага. Мавро рассмеялся. - Прекрасная мысль! Ты произноси заклинания, а я буду острить нож! Я посмотрел Завале в глаза. Обычно круглое лицо и тонкие губы придавали ему вид глупого юнца, но теперь в глазах его горела решительность. Я взял медицинскую сумку и просмотрел антибиотики. Все свои лекарства я держал в маленьких контейнерах, напоминающих саквояж. В каждом крошечном саквояже несколько граммов лекарства. И еще у меня есть небольшое устройство, которое отмеряет дозы лекарств и смешивает их для приема внутрь или для инъекции. Это позволяет в небольшом пространстве хранить самые разнообразные лекарства. Я смотрел на сотни различных лекарств и думал, что нельзя давать Завале антибиотики: от них он только заболеет. Я бы излечил его, но он не болен. Я немного порылся в лекарствах, и мне пришла в голову блестящая мысль: ведь физически Завала не болен. Он просто считает, что болен, потому что в симуляторе испытал боль. Но эту боль можно снять блокировкой нервов. Жжение пройдет, и он решит, что вылечился! У меня было несколько мощных болеутоляющих без всяких побочных эффектов, и я начал готовить таблетки. Завала потер плечо у основания протеза руки и быстро проглотил первую таблетку. Потом сел на пол, а остальные отправились спать. Завала снял этикетку с бутылки виски и с помощью синей краски Перфекто на обратной стороне начал рисовать людей в судне на воздушной подушке. Он очень старался выписать все подробности. Время от времени начинал петь на индейском языке, а я посматривал на него, готовя лекарства. Глаза его остекленели, он впал в транс и начал обильно потеть. Закончив готовить обезболивающее, я лег в постель и попытался уснуть. Но пение Завалы не давало уснуть далеко заполночь. И я подумал, что в войне духов Завала был бы серьезным противником. 10 В моем сне солнце над озером Гатун оранжево-желтым светом озаряло кухню, отражаясь от противоположной окну стены. За кухонной дверью, в кустах у озера, жалобно мяукал котенок. Я вспомнил голубую чашку на пороге. Она должна быть полна молоком. Когда я в последний раз наливал в нее молоко? Не помню. Ускользнуло из памяти. Должно быть, уже недели. Котенок умирает с голоду. Несомненно, он может прокормиться и сам, подумал я. Есть много насекомых, рыбаки оставляют мелкую рыбу, котенок может ловить маленьких животных и останется жив. Котенок продолжал голодно кричать, и я открыл стеклянную дверь. На пороге лежал серо-белый котенок, такой худой, что я легко мог разглядеть каждую косточку в его хвосте. Шерсть у него облезала, глаза помутнели и ввалились. Он почти мертв. Даже приподняться не смог. Просто продолжал мяукать в последних отчаянных попытках раздобыть еду. И тут я увидел руку в траве, худую, сразу за котенком, высовывающуюся из куста. Я подошел, отвел руку и заглянул в кусты. На траве вытянулся Флако, его безглазый череп уставился в небо, в пустых глазницах собралась дождевая вода. Невероятно худой. Изголодавшийся. - Дедушка! - сказала маленькая девочка, испугав меня. Она коснулась моего локтя. - Дедушка, ты о них не позаботился! Ты допустил, чтобы они голодали. И я понял, что забыл накормить не только котенка. Забыл накормить своих друзей. И невольно произнес: - Я... не знал. Не знал, что должен был заботиться о них. Я вскочил. Глубокая ночь, Завала уснул за своими рисунками, он слегка храпит. Сердце мое дико билось, я вспотел. Этот сон встревожил меня сильнее любого кошмара. Я пытался понять его значение, вспоминал подробности. Сосредоточился на девочке с бледным лицом и темными глазами, которая появляется во многих снах. Может, я видел ее на ярмарке? Соседский ребенок? Я долго думал и убедил себя, что она ребенок соседей, девочка, которая жила в доме ниже по улице в Панаме. Но дом, в котором она жила, я не мог вспомнить. Впрочем, должно быть, я видел, как она ходит по утрам на ярмарку. В качестве эксперимента я закрыл глаза и попытался вспомнить ее во всех подробностях. И сразу в моем сознании возник ее образ. Она стояла передо мной, держа серо-белого котенка, протягивала его, чтобы я мог взять в руки. - Он немного одичал, - сказала она. - Ты о нем позаботишься? Образ казался очень живым и верным, но я знал, что не видел котенка до того дня, как вернулся домой и смотрел, как Флако и Тамара бросают ему на крышу мяч. Очевидно, сон примешался к моим воспоминаниям. Так как в одном и том же сне я увидел девочку и котенка, подсознание связало их. Я отогнал эту мысль подальше и попытался вспомнить имя ребенка. Оно крутится на языке, и я был уверен, что осталось только произнести его. Лицо вспотело, голова готова была разорваться, я пытался вспомнить. Это казалось необыкновенно важным. - Татьяна, - произнес я вслух в порыве вдохновения. И понял, что произнес правильно ее имя. Девочку зовут Татьяна. Я обрадовался, но чем больше думал, тем больше сознавал, что ничего не могу вспомнить, кроме ее лица. Ты сумасшедший, подумал я, но тем не менее поздравил себя с тем, что нашел имя для посетительницы своих снов. Утром одиннадцатого дня я проснулся от движений: тела передвигались в темноте, шелестели кимоно. Завала сидел на полу, скрестив ноги, перед листочком бумаги. Лицо его было истощено, глаза остекленели от бессонницы и болеутоляющих, которые я ему дал. Он негромко и хрипло напевал, и звуки его пения напоминали шум ветра в сухой траве. Перфекто и Мавро стояли у двери, напряженные, в ожидании нападения. Мавро завязывал оби, пояс своего кимоно, держа деревянный кинжал в зубах. Эти ножи - по существу всего лишь заостренные палки, каждая в полметра длиной, резать ими нельзя, но колоть можно. Абрайра одевалась в крошечном туалете. Все они старались дышать медленно, но дыхание вырывалось неровно. Я почувствовал, как у меня самого грудь сжимается в ожидании. Я соскользнул с койки и поправил свое кимоно. Достал нож из ножен на запястье. Ноздри мои раздувались. - Что происходит? - спросил я, подойдя к Завале. - Мы не можем спать, - ответил Перфекто. - Значит, люди Люсио тоже не могут спать. Они скоро будут здесь. - Откуда ты знаешь? Мавро сказал: - Я только что вызвал по комлинку дежурную сестру. Она сказала, что сейчас Люсио осматривает врач. Через десять минут Люсио выйдет из лазарета. Эта новость удивила меня больше, чем я ожидал. До сих пор стычка с Люсио казалась только возможностью. Теперь же она стала неминуема. Сердце мое забилось в неожиданном приступе паники. Из туалета вышла Абрайра. Завала поднял свой рисунок, чтобы мы могли его видеть: Люсио и его люди, каждый изображен с мельчайшими подробностями, как на эскизе архитектора, и у каждого множество ран. Ножи в животе, ножи в горле, ножи в лице. Не отрывая взгляда от рисунка, Завала порылся во внутреннем кармане кимоно и достал зажигалку Мавро. Он запел громче, вытянул руку с рисунком, человеческую руку, и поджег рисунок. Пламя лизало его пальцы, но он держал листок, пока тот весь не превратился в пепел. Пальцы горели, дыхание его участилось, но рука не дрожала, и он держал рисунок твердо, пока тот не превратился в черный пепел, по которому ползали огненные черви. Потом кимеханической рукой Завала смял сгоревший листок. - Нужно действовать быстро, - сказал он, - пока заклинание сохраняет силу. - Взгляд его сфокусировался, Завала вскочил и уже через мгновение держал в руках нож. Перфекто побежал в туалет и помочился. Мавро встал у входа в туалет и зашел туда, когда вышел Перфекто. Я понял, что мне тоже нужно помочиться, и встал в очередь. Абрайра начала заправлять свою постель. Она делала это быстро, с нервной энергией. И заговорила скорее с собой, чем с нами: - Как только будем готовы, я думаю, нужно идти по коридору и вниз, на второй уровень. Выше они не пойдут. Не давайте спуску этим mamones. Режьте их быстро, словно режете скот, и вам платят за голову. Потом быстро уходите. - Ты, правда, думаешь, они придут? - спросил Завала. Он раскрыл дверь и выглянул в коридор. Блеснуло что-то белое, звякнул металл. Человек в белом кимоно, перевязанном вместо оби цепью, крикнул: "Подарок от conquistadores!" и просунул в дверь металлическую трубу. Завала упал, труба торчала в его животе. Человек, ударивший его - его имя Самора, - повернулся и побежал. Абрайра пробежала мимо меня, чтобы преследовать его. Самора взмахнул второй трубой. Абрайра попыталась увернуться, но труба скользнула по ее голове, и она упала. Я бросился ей на помощь, а Самора убежал к лестнице, прежде чем я успел выскочить в коридор. Я схватил Абрайру. Глаза ее закатились, виден был только белок. - Все будет в порядке, - сказал я. - Мы с тобой. Мавро начал браниться. Он поставил Завалу на ноги, и тот обеими руками схватился за трубу. Немного светлой жидкости, смешанной с кровью, вытекло из ее конца, словно кто-то забыл закрыть кран. Лицо Завалы побледнело, он не отрывался от трубы. Из туалета выбежал Перфекто. - Нужно отнести его в лазарет! - сказал Мавро. Он повел Завалу к лестнице, Перфекто пошел следом. Я посмотрел вдоль коридора. Люди Люсио будут ждать у лестницы, и когда мы будем проходить мимо их уровня, они на нас нападут. Я был уверен в этом. Они ударили Завалу, просто чтобы завлечь нас в ловушку. Ведь Люсио объявил Поиск, он не будет удовлетворен тем, что ранил Завалу. Одновременно со мной опасность положения поняли Мавро и Перфекто. - Подождите, - сказал Перфекто. - Я схожу за помощью! - Он подбежал к ближайшей двери и постучал. Оттуда выглянул самурай, они заговорили. Я успокаивал Абрайру и осматривал ее лицо. Когда я говорил, ее глаза не двигались. Зрачки так расширились, что готовы были, казалось, поглотить весь свет. Я забеспокоился, что она серьезно ранена. Повернул голову, чтобы осмотреть ее рану. На затылке, у основания черепа, темный синяк, сразу над черепной розеткой. Квадратная платиновая розетка сдвинулась на сторону, и из-под нее вытекала струйка крови. Я осмотрел розетку и обнаружил, что плавающая решетка продвинулась вперед. Это обычная проблема: в розетке у основания черепа имеется передвижная маленькая решетка; когда подключаешься к терминалу компьютера, решетка продвигается вперед и перекрывает поступление импульсов от нервной системы в мозг. И вместо них импульсы посылает компьютер. Удар продвинул решетку Абрайры вперед, и теперь она в сознании, но никаких импульсов извне не получает. Она слепа, глуха и полностью анестезирована. Я попытался выправить вилку, поставить решетку на место. Мимо нас пробежали несколько самураев вместе с Перфекто. Они подхватили Завалу и понесли его к лестнице с большим шумом и суетой. Коридор заполнился любопытными самураями. Все в синих кимоно, у многих влажные волосы, так как они сразу из своей общей ванны. Сквозь толпу пробился Кейго и склонился к нам. - Что здесь случилось? - спросил он. - Люди Люсио нарушили перемирие, - ответил Мавро. - Эти трусы напали на нас! Кейго насупил брови. Рявкнул: - Они нарушили клятву? Солгали мне? Эти люди не знают чести! Он вытащил свой меч и перешагнул через Абрайру. Язык его телодвижений: насупленные брови, выражение отвращения на лице - казался преувеличенным, не соответствующим происшествию, словно он плохой актер, играющий рассерженного человека. Я приметил это у всех самураев, и мне показалось странным: большую часть времени они старались казаться совершенно невозмутимыми, лишенными эмоций, но когда они проявляли эмоции, то показывали, что они полностью ими овладели. Кейго зашагал с таким выражением, словно собирался убить Люсио и его людей. Мавро закричал: - Подожди, хозяин! - Кейго повернулся и взглянул на нас. Самым покорным тоном Мавро сказал: - Хозяин, люди Люсио уже трижды нападали на нас. Позволь нам убить этих собак. Кейго дал согласие: - Hai! Мы втащили Абрайру в свою комнату и с помощью деревянного кинжала поставили на место черепную вилку. Абрайра немедленно пришла в себя, и мы рассказали ей о договоре Мавро с Кейго. Абрайра обрадовалась возможности отомстить. Перфекто вернулся с трубой, которой Самора ударил Завалу. Она была заострена на конце. - Завала ранен не тяжело, но при повышенном тяготении швы находятся под напряжением, и ему придется несколько дней провести в постели. Абрайра пожала плечами. - Значит, придется убить людей Люсио без него. Но прежде всего мы должны знать, где они. Перфекто и Мавро принялись связываться с друзьями, предлагали за сведения остатки наших сигар. Через три минуты Мавро получил ответ: - Васкес говорит, что только что видел их в коридоре третьего уровня, возле душа: они спорили, напасть ли немедленно или подождать, пока мы нападем на них. - Попроси Васкеса сказать им, что они видел, как мы прошли в лазарет, - сказала Абрайра. Мавро поторговался с Васкесом о цене предательства, договорились на двадцати сигарах. Васкес сказал, чтобы мы через минуту заняли позицию. Мы побежали к лестнице и спустились на два уровня. Перфекто прошел по коридору в противоположную от лазарета сторону. Было полутемно, по расписанию еще ночь. После такого смятения тишина казалась странной. Мы дошли до пересечения коридора с тем кольцевым, который ведет вокруг корабля, и здесь затаились. Только Перфекто оставался снаружи. Он смотрел на лестницу, ожидая появления людей Люсио. Ждали мы несколько минут. Шесть раз Перфекто прятался, когда кто-то показывался на лестнице, поднимаясь с четвертого уровня. Мавро сказал: - Я убью первым, - и осмотрелся, не возражает ли кто. Никто не возразил. - Ai, ya, yi, - нервно сказал Мавро, - надеюсь, тут кто-нибудь сумеет вытатуировать серебряную слезу. Он уже думал о третьей слезе у себя на щеке. Перфекто в седьмой раз отдернул голову. Он взглянул на нас и начал считать, чтобы дать возможность людям Люсио подняться выше по лестнице. Кто-то раскрыл дверь в коридор между нами, послышался смех. Перфекто перестал считать. Люди Люсио на лестнице будут следить за открытой дверью. Они остановятся. Но вот Перфекто снова начал счет, молча кивая головой, и неожиданно оттолкнулся от стены, гулко выдохнув. Мавро последовал за ним, дальше я. Перфекто уже находился на полпути к лестнице, он неслышно бежал босиком. Трое в белых кимоно вышли из спальни. Они еще смеялись, когда Перфекто пробежал мимо них. Один из них сказал: "Huy!" и отскочил назад, дав мне возможность увидеть лестницу. На лестнице был один человек - химера по прозвищу Бруто. В левой руке он держал заостренную трубу. От лестницы отходило шесть коридоров, и он пытался следить одновременно за всеми. Голова его была повернута под неестественным углом, чтобы он мог заглядывать за спину. Бруто заметил Перфекто и прыгнул с лестницы, разворачиваясь, чтобы встретить нападение лицом. По лестнице вслед за Бруто поднимался Люсио. Он не мог вовремя присоединиться к схватке. Понял это и скользнул вниз. Перфекто встретился с Бруто, и они остановились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Но положение у Бруто было неудобное. Он угрожающе держал свою трубу, правая рука развернулась для удара. Это нарушило его равновесие. Перфекто танцевал, наносил ложные удары, стараясь отвлечь Бруто, заставить ударять, и тут же отскакивал. Бруто отдернул руку с трубой, увидел ложный удар, потом передумал и не стал ударять. В момент его колебания Перфекто прыгнул вперед, мелькнул его нож. Казалось, Перфекто не попал. Бруто продолжал стоять на месте. Но вот он застыл, глядя прямо перед собой и чуть вверх. Он казался смущенным, ошеломленным, и тут из его сонной артерии брызнула кровь. Словно вода из шланга. Кровь обрызгала стену, и Бруто повернулся и посмотрел на нее удивленно. Второй поток крови ударил правее, потому что Бруто повернул туда голову. Он сделал шаг вперед, как будто хотел поймать хлынувшую кровь. Но, поднимая ногу, он сделал это невероятно грациозным жестом, словно танцовщик балета; он поднял ногу высоко, как на ступень большой лестницы. Глаза его уже стекленели, как у умирающего животного. Кровь не доходила до мозга, и он терял сознание. Несколько капель крови упали мне на лицо, и я застыл. Я не сознавал этого, но до того продолжал бежать. Бруто начал странный и грациозный танец, двигаясь как на замедленной съемке. Кровь продолжала бить из его горла, он поворачивался, делал в воздухе пируэт, и кровь падала ярко-красными каплями. Лазарет находился чуть ниже по коридору шесть, всего в сорока шагах от него, и я подумал: "Если быстро доставить его в лазарет, можно перекрыть артерию". Но я не пошевелился. Мысль сложилась, но действие не последовало. Перфекто нанес новый удар ножом, распоров Бруто живот. И прежде чем тело упало, он пробил голову Бруто его же металлической трубой и оставил лежать мертвым, исполнив кодекс Поиска. Я чувствовал себя странно - как наблюдатель, совершенно отстраненный и бесстрастный. Две недели назад такая сцена вызвала бы у меня отвращение. Но теперь я ничего не чувствовал. - Видели, какое у него было лицо, когда Перфекто ударил? - спросил негромко Мавро. - Как в мультике, когда герой падает с утеса и висит некоторое время в воздухе, лишь потом понимает, что падает. - Он громко рассмеялся, и я тоже захихикал, словно это очень забавная шутка. - Остальные на четвертом уровне, - сказал Перфекто, указывая вниз по лестнице. Он тяжело дышал, лицо его было выпачкано горячей парящей кровью. Такую горячую кровь мои глаза видят как раскаленную руду цвета киновари. Мне неожиданно стало холодно. - Я надеялся, еще хоть кто-нибудь из них сойдет с лестницы. Тогда схватка была бы получше. Я нервно хихикнул и посмотрел вниз по лестнице. - Ну, одного из их лучших бойцов мы уже свалили! - сказал я. - Я рад. И понял, что я действительно рад. У нас меньше на одного, у них тоже. Шансы равные. Перфекто сунул окровавленное оружие за пояс. Абрайра с тоской взглянула на лестницу. - Они ждут нас там в засаде, - прошептала она. - Не думаю, что нам нужно спускаться. А они, несомненно, не станут подниматься. По крайней мере несколько часов. Пошли позавтракаем. На полный желудок будем лучше сражаться. Я улыбнулся. Мне показалось забавным оставлять их там в ожидании на все утро. И мы пошли в столовую. Перфекто не потрудился убрать свое окровавленное оружие из-за пояса, и все время за завтраком на нас смотрели. Быстро распространилось известие о нашем сражении, и некоторые даже выкрикивали что-нибудь вроде: - Hola, muchachos, как идет Поиск? Мавро помахал этим людям и улыбнулся. - Перфекто растоптал обезьяну Бруто. Видели бы вы это! Мы выбрали столик в углу и поели булочек - муку делают из водорослей, булочки поливают тонким слоем сладкого коричневого сиропа. Мавро ел, приговаривая: - Que rico! Как вкусно! Словно знаменитая замороженная печенка, которую готовила моя невеста! За едой у меня дрожали руки. Казалось странным, что все знают: мы только что совершили убийство. И никто ничего не делает. Нет ни криков, ни протестов, ни обвинений. Никакой полиции. И тут я понял, что с того времени как убил Эйриша, я стал убийцей. Абрайра призналась, что убила троих парней в Перу. Мавро носит татуировку, показывающую, что он убивал в Картахене. Перфекто, не задумываясь, убил Бруто, словно растоптал таракана. И это единственные люди, которых я здесь знаю, - моя боевая группа. И если остальные группы таковы, то восемьдесят процентов людей на корабле - убийцы. Вступая в свою боевую группу, я представлял себе ее обществом - обществом, которому смогу служить. Мне казалось, что тут несколько человек объединились, чтобы вместе бороться с болью. Но можно ли служить обществу убийц? Когда я был ребенком, дон Хосе Миранда говорил мне, что обществу можно служить, только служа индивидуумам, составляющим это общество. Но как же служить обществу убийц? Вскоре мы поняли, что нам не следовало появляться на виду. В зале завтракали друзья Люсио, и не прошло и двух минут, как один из них выскользнул, чтобы сообщить Люсио о нашем местоположении. Кейго разрешил нам наказывать Люсио и его людей, но его благословение вовсе не означает, что мы победим. Завтракать должна была третья часть всех на корабле, и зал вскоре заполнился. Рядом со мной присел Фернандо Чин, ксенобиолог. Он сказал: - Эй, кто-нибудь из вас знает, почему прервана связь с модулем В? Что там происходит? Неужели правда там взорвалась бомба? - Боже! - сказал Мавро. - О чем ты говоришь? В дверях показались Люсио и трое его оставшихся в живых товарищей. Я смотрел на них и думал: - Бомба? Ну, это уж слишком! Можно справляться только с одним осложнением за раз. Но сойдешь с ума, если их будет несколько. Спокойней! Люсио выглядел ужасно, на лице большой шрам, где я его порезал. Повязка, телесного цвета, выглядела как глина, и казалось, лицо его не разрезано, а сильно деформировано. Он и его люди даже не взглянули в нашу сторону. Они точно знали, где мы. - Не знаю, была ли там бомба, но связь прервана, - сказал Чин. - Попробуй связаться по комлинку с кем-нибудь в модуле В и поймешь, что я имею в виду. Люсио и его люди встали в очередь в конце зала и заполнили свои тарелки, потом сели за стол и начали есть. Я посмотрел на Мавро. Он смотрел на них, губы его скривились в язвительной улыбке. Он ждал, пока кто-нибудь из них посмотрит в нашу сторону. Мавро крикнул: - Эй, кто-нибудь видел Бруто? Но Люсио и его люди не прореагировали. Абрайра сказала: - Нам пора на тренировку. Уже 10-25. Я удивленно посмотрел на нее. Мне казалось, что Поиск превыше всего. Абрайра посмотрела вдаль и сказала, ни к кому в особенности не обращаясь: - Им тоже придется идти на тренировку. Группа Люсио занимается одновременно с нами. Следующие два часа они будут заняты. Мы встали, отнесли подносы в посудомойку и осторожно отступили к выходу. В боевом помещении Кейго сидел на своем помосте и ждал нас. Он смотрел, как мы заходим, но ничего не сказал. Я был очень смущен. Наши белые кимоно забрызганы кровью Бруто. Очевидно, мы убивали людей. Кейго не спросил нас об этом. Он казался погруженным в размышления. На этот раз мне хотелось подключиться к симулятору. Предстоящая схватка казалась мне очищением. Мы надели свои защитные костюмы, забрались в машину, вооружились и погрузились в мир иллюзий. Мы двигались над соленым болотом, покрытым тонким слоем воды. Нас окружали темные мангровые заросли, их изогнутые корни торчали в солоноватой воде. Насекомые плясали на поверхности воды цвета пива и метались в тень под манграми при нашем приближении. Я сразу насторожился. Что-то изменилось, но я не мог определить, что именно. Что-то неощутимое. Я пытался смотреть во всех направлениях сразу. Сирена предупредила о приближении ябадзинов. Вместо того чтобы схватиться с самураями, Абрайра свернула направо, пронеслась между двумя группами мангров в более темную воду за ними. Мы пробирались через густые заросли, отбрасывали толстые листья, уклонялись от деревьев. Маленькая анаконда упала с ветвей к моим ногам, и я посмотрел вниз. Мы наскочили на подъем, и машина поднялась в воздух; я оторвал взгляд от змеи, и в это мгновение толстая ветвь ударила меня в лицо. Я перекатился через корму и перевернулся. В шлеме прозвучал сигнал, предупреждающий о появлении ябадзинов. Я высвободил лазерное ружье и постарался успокоиться. Шлем раскололся вдоль линии фильтров, вделанных в его поверхность. Я расстегнул магнитный замок, и шлем раскрылся надвое. Свежий воздух заполнил мои легкие. Свежий воздух! Не воздух симулятора, который пахнет так, словно шесть грязных крестьян одновременно с тобой втиснулись в твой костюм. Пахло травой, морем и немного гнилыми фруктами. И еще немного сахаром и скипидаром - какой-то сладковатый чуждый запах. Я видел в полном спектре, и Пекарь показался мне гораздо менее однообразным, чем в симуляторе: небо, как всегда, красноватого оттенка, но стаи желтых и зеленых опару но токо высоко в атмосфере окрашены по-разному. Там, где они пролетали, их сопровождало платиновое свечение. Среди мангров в соленом болоте виднелись туземные растения неправильной формы, похожие на водоросли, - не пурпурные, какими показывал их симулятор, а темно-ультрафиолетовые, и мои протезные глаза видели их почти черными. Я оставил шлем на земле, в нем продолжала непрерывно звучать сирена, и прошел к краю воды, на открытое место. Холодный ветерок овевал лицо. Тысячи прекрасных птиц, плоские пластиковые листы с короткими хвостами, парили над травянистыми болотами. Некоторые плясали у меня прямо перед лицом - небольшие существа размером с мотылька с расправленными крыльями. И почти сразу птица размером с малиновку повисла у меня перед лицом, свесив хвост. Она гудела, как колибри. Я описывал эти существа похожими на манту или ската, но это лишь поверхностное сходство. Передняя часть у них треугольная, гладкая, как стекло, по сторонам неподвижно закреплены два крыла. Крошечный плоский хвост плывет сзади; у меня на глазах крылья стремительно задрожали, а хвост согнулся, помогая существу повернуть. И оно медленно повернулось в воздухе передо мной. У него оказались два светло-желтых глаза, крошечный рот, похожий на клюв ласточки, а по сторонам его щупальца. А над глазами орган, который я могу описать только как переднее крыло, - тонкая почти прозрачная мембрана, которая быстро колеблется, направляя поток воздуха на неподвижно закрепленные крылья. Именно эта мембрана и издает гудящий звук. Земные птицы поднимаются с помощью мышц своих крыльев, они буквально взбираются, цепляясь пальцами своих крыльев. Крылья одновременно дают возможность и подниматься, и двигаться вперед. На Пекаре хрупкие "птицы" подают передним крылом-мембраной воздух на неподвижные крылья, тем самым создают подъемную силу. Я подумал, что на сильном ветру они могут расслабить переднюю мембрану и просто парить в воздухе, как земные чайки. Мне хотелось поближе рассмотреть это существо. Одни линии как будто соответствовали экзоскелету, другие - прозрачным мышцам, а синие и желтые нити в прозрачном теле - вены и внутренности. Но ничего из этого я не мог разглядеть ясно. Я быстро протянул руку, словно хотел поймать существо, но оно увернулось и стремительно унеслось над болотом. На земле ветви, отдельные травинки, какие-то черные насекомые. Сначала мне показалось, что это жуки-сверлильщики, но несколько из них толкали куски темных ультрафиолетовых листьев и сплетали их с помощью ветвей и камешков в небольшие гнезда размером с горсть. Гнезда очень напоминали крошечные хижины. Я перевернул одну, думая, что найду в нем что-нибудь интересное - может, насекомых, играющих в шахматы или высекающих изображения своих богов, - но увидел только толстых больших жуков, ухаживающих за маленькими белыми личинками. Я поставил гнездо на место, и песчаные мухи разлетелись от движения моей руки. Слишком много подробностей для иллюзии, созданной компьютером. Мир слишком завершен для симулятора. Насекомые, птицы, маленькие рыбки в воде, запахи - всего этого я раньше никогда не видел и не ощущал. И то, что компенсировались особенности моего протезированного зрения, означало, что иллюзия создана специально для меня. Искусственный разум корабля не мог сделать этого для всех - не для семисот человек, одновременно находящихся в симуляторах. Похоже на ловушку. Я вспомнил людей, умерших в симуляторе, людей, которые не в состоянии оказались перенести иллюзию. Может, их убили? Может, они погибли, как раз не вынеся такой иллюзии, как эта? Я поискал чего-нибудь неуместного: слишком симметричное и здоровое дерево, полоска земли, созданная уравнениями, а не природой. Но листья деревьев пожелтели и сморщились по краям, насекомые поедали друг друга. Поверхность не выглядела так, словно она создана с помощью уравнений: нет слишком большого количества ровных поверхностей и резких линий. Я не нашел ничего неуместного. Но если кто-то использует такой способ убийства, я решил, что не стану его жертвой. Сунул руку за шею и постарался нащупать место, где происходит соединение с компьютером. Бесполезно. На самом деле мое тело продолжает сидеть в машине, оно полностью отключено от реального мира. Я не могу преодолеть эту иллюзию, сбежать от нее. Я закричал Кейго: - Выведи меня отсюда! Я не понимаю больше, где реальность! Подождал, но ответа не было. Я коснулся шишки на голове, думая о своем положении. На руке кровь. Я лизнул ее, чтобы проверить вкус. Компьютер раньше никогда не симулировал вкусовые ощущения. Но кровь соленая, и у нее консистенция настоящей крови. Возможно, это испытание. Может, они хотят проверить, как я буду бороться, если моя жизнь в опасности, подумал я. Я понимал, что не могу преодолеть иллюзию и мне остается только выиграть эту битву. Под вопросом моя жизнь. Но мне было все равно. Я столько раз испытывал смерть в симуляторе, что знал: она означает только конец страданий. В густых зарослях, по другую строну болота, хрустнула ветвь. Оторвался большой лист со звуком разрываемой бумаги. Я сел и всмотрелся в том направлении: в кустах шло какое-то большое черное животное. На мгновение оно мелькнуло в просвете и снова скрылось в кустах. Черное и волосатое, влажное, словно только что из воды. Еще один хищник, изображенный компьютером, решил я. Я присел и прицелился лазерным ружьем меж двумя кустами, пытаясь угадать, где оно покажется в следующий раз. Животное фыркнуло, глубоко вдохнуло. Оно уловило мой запах. Бросилось вперед, и ноги его с громом ударились о землю. Оно прорвалось сквозь заросли и выбежало на небольшую поляну. И остановилось, тяжело дыша, на краю воды в десяти метрах от меня. Огромный бык, черный, как оникс, с большими широкими рогами. На шее у животного сидела черноволосая женщина в тонком белом платье, которое больше обнажало, чем скрывало ее тело. Она слегка улыбалась. - Браво... дон Анжело. - Между словами она делала паузы, словно для того, чтобы перевести дыхание. - Ты пришел... снова... чтобы спасти меня? Она ударила быка по ребрам, тот вошел в воду и направился ко мне. - Тамара? - Эта женщина не истощенная Тамара, какой я ее знал. Она прекрасна так, как никогда не была прекрасна Тамара. Волосы у нее темные и блестящие. Зубы белые, как хрустальная вода горного ручья. Груды полные и высокие. Но тонкие кости и мышцы говорят о хрупкости, какой тоже не было у Тамары. - Ты очень... похож... на то... что я помню, - сказала Тамара. Она внимательно наблюдала за мной. Губы ее затвердели. Выражение не было строгим или неодобрительным, скорее она казалась печальной и усталой. Слова по-прежнему произносила с промежутками. То, что даже в симуляторе она запинается, свидетельствует о серьезном повреждении центров речи. И если эта область повреждена, много ли осталось от той Тамары, которую я знал? Я подумал, что мне это в сущности все равно. То, что она наконец отыскала меня, установила контакт, вызывало лишь слабое любопытство. Но глаза у нее очень живые. Яркие. Неистовые. Бык остановился передо мной, и Тамара изящно соскользнула с его шеи. Я указал на быка. - В твоих прежних снах он был мертвым, - сказал я. - Разложившимся. Как зомби. Тамара озабоченно наморщила брови. - Правда? - устало спросила она. - Я... забыла. Поэтому я... пришла к тебе. - Хочу... заполнить... белые пятна. Заполнить... пятна. Я пожал плечами. - Насколько они велики, эти пятна? Насколько широки? - Кто знает? - ответила она. - Гарсон... говорит... что у меня... потеряно... сорок процентов. Я помню... кое-что... очень хорошо. То, что повторяется. То, что... хорошо знала. Отдельные люди. Случаи. Все ушло. Сорок процентов потери памяти - это очень много. Она должна все это время находиться под действием стимуляторов роста мозговой ткани, пока мозг не регенерируется. За две недели этот процесс должен только еще начаться. Восстановление начинается с молекулярного уровня. А отдельные нейроны, регенерированные в ее мозгу, не созреют и за годы. Связи между ними будут редки. Двигательные навыки пострадают. Ей придется много месяцев рассчитывать на механические системы жизнеобеспечения. - Поэтому ты пришла ко мне - узнать о своем прошлом? Она кивнула. - Узнать... что я тебе... говорила. Что ты... помнишь. Я пожал плечами. И рассказал ей все с самого начала. Дойдя до смерти Флако, я удивился тому, что ничего не чувствую. Как будто это произошло очень давно и с кем-то другим. Я спокойно продолжал рассказ. Рассказал, как она напала на меня в конце, как я убил Эйриша и принес ее на борт корабля. Когда я закончил, она некоторое время молчала. - Забавно... Когда. Мы. Впервые. Встретились. Я... часто... училась... умирать... в симуляторе. Теперь... ты... умираешь. Я начал возражать. Я не учусь умирать в симуляторе. Я пытаюсь научиться оставаться живым. Но тут я вспомнил совет, который часто повторяет Кейго: "Учитесь жить так, словно вы уже мертвы", и понял, что она права. Мы учимся умирать за корпорацию Мотоки. И что меня больше всего встревожило - я не испытал никаких эмоций. - Si. Я мертв внутри. Остальное во мне просто ждет, пока тело тоже умрет. - Она странно взглянула на меня, чуть повернув голову. Казалась озабоченной. Очень озабоченной. Я крикнул: - Убирайся в ад, шлюха! Мне не нужна твоя забота, твое сочувствие и опечаленное лицо. Чем ты занимаешься? Учишься в зеркале выглядеть опечаленной? - У тебя... больше нет... чувства... юмора. - Ничего смешного не осталось, - ответил я. - Кроме анекдотов Мавро. - Она продолжала смотреть на меня сочувственно. Я рассердился. - Что хорошего в твоем печальном лице? Сегодня утром моему товарищу трубой пробили живот. Почему ты не печалишься из-за него? Что хорошего приносит твое сочувствие? Мне бы лучше видеть дерьмо у тебя на лице, чем печальную улыбку. Ты шлюха! Здесь полно мертвецов, ходячих мертвецов! Они учатся умирать за корпорацию Мотоки. И знаешь почему? Ты и твои проклятые идеал-социалисты заставили их! Они отдают свои жизни, потому что все остальное ты у них отобрала. А теперь ты изображаешь сочувствие. - Не сочувствуй нам, шлюха! Хотел бы я подарить тебе все безобразие, что видел за последние две недели. Хотел бы вывалить его тебе в руки! - Я обнаружил, что кричу, и смолк. Я весь дрожал и испытывал сильное желание ударить ее. Она терпеливо слушала. Выражение сочувствия не исчезло, на глазах показались слезы. - Ты изменился. Ты... не спрашиваешь... каково мне. Прежде... ты бы спросил. - Ты права, - сказал я. - Спросил бы. Но не стал спрашивать. Она молчала. - Ростки чешутся, - сказала она. Чесалась отрастающая рука. Обычная проблема. Следовало бы смазать кортизоном. - Гарсон... обращается со мной... хорошо. Мы... заключили... сделку. Я говорю... ему все... что он хочет... узнать. А он... оставляет... мне жизнь. - Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой, сверкнули ее зубы. - Я не могу... ходить. Двигаться. Дышать... сама по себе. Но Гарсон. Хочет. Чтобы я. Училась. С помощью компьютера. Он ускорил. Ваш симулятор. Я попытался успокоиться, перейти к более безопасной теме. - Твои сновидения в моем маленьком мониторе дома были прекрасной работой. Я уверен, что и сейчас ты выполнишь работу отлично. Правда же заключалась в том, что это не просто отличная работа. С помощью искусственного разума корабля она создала иллюзию, которую я не могу преодолеть, а ведь она сделала это в очень трудных условиях. - Остаются самые частые мысли, - ответила она. Она хотела сказать, что много практиковалась раньше и потому не утратила способности создавать мир сновидения, когда был поврежден ее мозг. То, что мы совершаем часто, то, о чем особенно часто думаем, утрачивается при повреждении мозга в последнюю очередь. - А что ты делала, когда работала на разведку ОМП? - спросил я. - Была убийцей во сне? Ты убивала людей во сне? Она покачала головой. - Нет. Кое-что... кое-что... я скажу... тебе. Анжело... мне жаль... что я... причинила тебе боль. Ты был... добрее ко мне... чем я... заслуживала. Чем я... могла себе... представить. Она заплакала. Но мне было все равно. Я пожал плечами. - De nada [ничтожество (исп.)]. - Я знаю... тебе все еще... не все равно. Я... не могу... отплатить тебе. Мне бы хотелось... отблагодарить тебя. Я не очень... хорошо... говорю... Я вздрогнул, словно от сильного ветра. Ветер раскачивал вершины деревьев, и шум превратился в глухой рев. Закричали обезьяны и выскочили из своих укрытий вокруг и надо мной. Они создавали большой шум. Я вспомнил рев ветра из предыдущих сновидений Тамары, в том сне она напала на меня, и я направил ружье ей в грудь. Должна ли она будет отключиться, если я выстрелю, или на нее не действует симулятор? А Тамара стояла передо мной среди всего этого шума. Платье ее, раздуваемое ветром, стало белым, как молния, а лицо было бледным и прекрасным. Она достала из ложбинки меж грудей небольшой украшенный деревянный ящичек. Открыла ящичек и показала мне. В нем лежало маленькое сердце, размером с собачье; оно билось, словно его только что вырезали из живого тела. И сквозь весь этот шум я слышал удары этого маленького сердца. - Слушай. Слушай. - Она поднесла ящичек к моему лицу. Биение стало громче. Крики и вопли обезьян, шум ветра отступили на второй план. Стук сердца звучал мягко и настойчиво. - Научись бегло владеть... мягким языком... сердца. Я посмотрел Тамаре в лицо. Из ее глаз лились слезы. Ее неистовые глаза. - Вот что... я... сейчас... чувствую. Вот что... значит... жить. Она схватила маленькое сердце двумя пальцами и сунула мне в грудь. Все равно что дышишь ветром с поля мяты и греешься на солнце - нервы во всем теле ожили. Я как будто двинулся вверх и наружу, прошел невидимую стену, за которой остались боль, усталость и страх, а теперь стою в приятном теплом месте, в центре самого себя, где есть только радость. Я ощутил эмоции Тамары - ее спокойствие, благодарность, которую она испытывает ко мне за то, что я помог ей сбежать с Земли, и сочувствие, такое живое, такое сильное, что кажется непреодолимым. Она видит во мне сломанную куклу, маленькое существо, которое очень хочет починить. Я хотел рассмеяться над тем, как она представляет себе меня. Хотел сказать ей, что я не сломан. Но собственное тело казалось страшно далеким, и я не мог дотянуться до него. Она отдернула руку, убрала маленькое сердце, и я упал на землю. Тепло, сочувствие, энергия - все вытекло из меня. Я попытался почувствовать что-то. Порадоваться воздуху, вливающемуся в легкие, потрогать пальцами землю, коснуться глины. Но я ничего не чувствовал. Пальцы мертвы, а воздух кажется застоявшимся и пустым. Я пуст. Заброшен. Я попытался вспомнить только что испытанное ощущение, вспомнить, каково это - любить. Но разве я любил когда-нибудь? Я не позволял себе никаких сближений с людьми тридцать лет, со смерти жены. А в тех редких случаях, когда я испытывал что-то в груди, я не позволял себе действовать. Отступал. Все эти годы я делал вид, что служу обществу, изображал сочувствие, потому что верил в него на интеллектуальном уровне. Я поступал так, потому что это хорошо в теории. Но разве хоть однажды я чувствовал боль других? Если и чувствовал, то сейчас не мог этого вспомнить, оживить. Я прислушался к звукам собственного сердца. Но внутри ничего не было. Я действительно сломанная кукла, пустая и безжизненная, и, вероятно, починить меня невозможно. Я начал смеяться - пустым смехом, который постепенно перешел в рыдания. Упал к ногам Тамары, хватал ее за ноги и плакал от жалости к самому себе. Она протянула руку и гладила меня по голове, пока я не успокоился. И отключился. Я последним отключился от симулятора. Кейго заново проигрывал схватку, и на миниатюрной голограмме мы были разбросаны по всему полу. Мы отступили из соленых болот в лес перед ябадзинами. Я упал с машины, снял свой разбитый шлем, встал и прошел к краю болота - как раз навстречу ябадзинам. Они застрелили меня и преследовали моих товарищей. Мне потребовалось много времени, чтобы умереть в симуляторе. Тамара изъяла все следы нашего разговора. Кейго вместе с нами просмотрел схватку, указал на наши ошибки. Несколько явных ошибок он пропустил - в обычном состоянии этого никогда бы не произошло - и казался невнимательным. Потом снова подключил нас, и мы оказались в море. И пробыли в симуляторе всего несколько минут, как Кейго снова отключил меня. Остальные по-прежнему безжизненно сидели на своих местах, захваченные иллюзией. Куколки стрекозы. Хозяин Кейго стоял у машины. Он казался расстроенным. Доверенное лицо по вопросам культуры Сакура стоял рядом с ним. Хозяин Кейго сказал мне: - Сними защиту и немедленно отправляйся за Сакурой. Я подумал, в чем провинился, и стал снимать защиту. Сакура помог мне раздеться - необыкновенное происшествие. Японцы тщательно избегали притрагиваться ко мне во всех случаях, и мне казалось, что они себя считают оскверненными такими прикосновениями. Пока мы работали, Сакура негромко говорил: - Ты морфогенетический фармаколог, верно? Знаешь, как действовать генным резаком? Разбираешься в вирусах? - Конечно, - ответил я. - А что ты знаешь о военных вирусах? Тех, что использовались в биологических войнах? Я колебался. Об этих вирусах не принято говорить. Они слишком опасны, чтобы говорить о них открыто. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Разговор мне не нравился. Они хотят, чтобы я изготовил вирус, подумал я. Получили дурные новости с Пекаря и хотят уничтожить там все. Начать все заново. - Я кое-что знаю о вирусном оружии. Но как создавать вирусы, не знаю, - солгал я. Основные сведения об этом я знал. - Ах, нет! Мы не хотим, чтобы ты создавал их, мы хотим бороться с ними. В модуле В вспышка вирусной инфекции. Очень серьезная. Сердце у меня забилось сильнее. Я не мог представить себе, что наш корабль превращается в зачумленный. Я знал, что мы изолированы от модуля В. Но я же видел рабочего, переходящего из модуля в модуль. - Какая часть корабля заражена? - спросил я. - Мы не знаем. Работники из модуля В сообщают о нескольких случаях, все за последние три часа, и болезнь быстро распространяется. Они считают, что больше дня не продержатся. Здесь ни у кого нет симптомов. Я кончил снимать защитный костюм, и Сакура провел меня по коридору к лестнице. Мы достигли восьмого уровня, и Сакура нажал трансмиттер. Открылся шлюз, мы вошли в него. Эта часть корабля оказалась больше, чем я ожидал. Большие помещения, где размещаются механизмы для приготовления пищи, стирки, глажки, очистки воды, очистки воздуха. Мы вошли в небольшую комнату, где уже находилось трое латиноамериканцев. Они сидели у компьютерного терминала, задрав ноги, и следили за работой компьютера. Выражение у них было встревоженное, но они, казалось, не торопятся. Это немного успокоило меня. В комнате находились два рентгеновских микроскопа, несколько синтезаторов ДНК - очевидно, вспомогательное медицинское оборудование, которое должно использоваться наряду с оборудованием лазарета вверху. На верху компьютера располагался небольшой интерком. Канал был подключен к лазарету модуля В. Я слышал кашель, бред и взволнованные голоса. Сакура ушел. - Я Фидель, из отдела иммунологии. Это Хосе, - сказал маленький человек у ближайшего терминала. Он кивнул в сторону химеры с серебряными глазами, очень похожими на глаза Абрайры. - Он выполнял кое-какие работы по созданию своих младших братьев в Чили. А наш друг Хаун Педро вон там, он из пищевого отдела. Я посмотрел на Хуана Педро, высокого худого человека с курчавыми волосами. Он на корабле занимается выращиванием различных протеинов, добавляемых к водорослям, которые мы едим. Однообразная работа, требующая незначительных познаний в области генной инженерии: все протеины, которые он готовит, имеются в рецептах, и всю работу могут выполнить синтезаторы ДНК. Но все же он должен быть знаком с оборудованием. - Так ты тот, что делает нашу пищу? - спросил я. - Напомни мне, чтобы я убил тебя попозже. Хуан Педро опустил голову. - Все этого хотят. Фидель подозвал меня к терминалу и набрал несколько команд. - Вот с чем мы имеем дело. На экране появился вирус типичной внешности - крошечный чистый овал - примерно 24 микрона в диаметре, но у него есть хвост. Обычно такие хвосты бывают у вирусов, нападающих на бактерии. Внутри простой круг генетического материала, около 40 тысяч аминокислот длиной. - Химера? - спросил я. Термин "химера" применяется к любому созданному геноинженерами существу, которое несет в себе черты другого вида: то ли это бактерия, производящая инсулин, то ли более сложный организм Перфекто или Абрайры. - Похоже, - ответил Фидель. - Но он не вводит через хвост в своего хозяина ДНК, поэтому это не сложная химера. Клетки хозяина поглощают вирус. Хвост он использует, только чтобы ускорить движение. Вирус воспроизводится так: он вводит свой ДНК в клетку хозяина, тем самым преобразует ее репродуктивную систему, и она начинает производить множество копий вируса. Вирусы, размножающиеся в живых существах, часто отрезают целые секции ДНК клеток хозяина и потом используют их для производства своего потомства. Когда вирус готов покинуть клетку хозяина, он либо "прорастает", либо просто разрывает стену клетки. Обычно в таком случае клетка хозяина погибает. И так как наш вирус - биологическое оружие, можно ожидать, что он разрывает клетку, выпуская сотни собственных копий. На окне в углу экрана компьютера видны были десятки различных антител. Они должны прикрепляться к вирусу, чтобы привлечь к его уничтожению лимфоциты. Информация на компьютере показывала, почему все просто сидят. Ждут, пока синтезатор ДНК создаст антитела. - Похоже, я опоздал, - заметил я. - Работа уже выполнена. - Si, - ответил Фидель. - Генетики в модуле В работали над этим всю ночь. Работа уже сделана. - Он нажал кнопку, и на экране компьютера появились последовательности ДНК вируса, которые руководят капсидом, внешней протеиновой мембраной вибриона, клетки вируса. Рядом виднелось генетическое изображение внешней мембраны нейрона, нервной клетки человека. И они были почти одинаковы. Капсид вируса удивительно совпадает с мембраной нейрона. Следствия этого очевидны: все, чем мы будем бороться с вирусом, уничтожит заодно и нервную систему пациента. - Когда мы начали искать этот вирус, он казался невидимым: ни одно наше антитело к нему не приставало. Вначале мы думали, что вирус настолько чужд по своему строению, что человеческие антитела его просто не распознают. Но мы проделали анализ капсида и обнаружили, что он аналогичен мембране нейрона и антитела не нападают на него, потому что считают частью человеческого тела. И все наши антитела начинают уничтожать и нейроны. С антивирусными химикалиями та же проблема. Все они смертельны. Есть какие-нибудь предложения? Я напряженно думал. Первое, что пришло в голову, - субвирусы, крошечные паразиты, которые нападают на вирусы и уничтожают их, но я был уверен, что это они уже испробовали. Я слышал как-то о человеке, который создал искусственную иммунную систему. Он вывел бактерию, поедающую вирус, и затем настроил ее таким образом, что она становилась очень восприимчива к действию пенициллина. Вначале бактерия уничтожает вирус, а затем врач уничтожает бактерию с помощью пенициллина. Но любая искусственная иммунная система, созданная нами, будет уничтожать нерв, словно врага. В интеркоме прозвучало сообщение, адресованное еще не заболевшим в модуле В. - Всякий, кто за последние двадцать четыре часа не пил воду и у кого нет повышенной температуры, пожалуйста, явитесь на восьмой уровень для срочного помещения в криотанки чрезвычайного положения. Все остальные оставайтесь в своих комнатах. Не ходите в лазарет. Я посмотрел на Фиделя. - Они хотят заморозить тех, кто в лучшем состоянии, - сказал он. - Надеются, что когда мы найдем решение, сможем их спасти. - А сколько у них криотанков? - спросил я. - В их модуле около трехсот. Сможем спасти триста человек. Хосе рассмеялся. - Я говорил Фиделю, что нужно открыть внешние шлюзы модуля, и пусть всех вынесет в пространство. Быстрее, чем то, через что они проходят. Мы уже все испробовали - никаких результатов. Антитела не помогли. Мы испробовали субвирусы, но у этих крошек собственная иммунная система. Всякий субвирус, который пытается прикрепиться к нашему вирусу, попадает к нему на обед. С ними мы ни к чему не пришли. Нужно что-то более... элегантное. - В голосе его не было надежды. - Пытались нагревать вирус, подвергать ультрафиолетовому излучению, всякое такое? - Да. Лучше всего он воспроизводится при чуть повышенной температуре тела. Конечно, у всех пациентов температура повышается, и вирус начинает размножаться еще быстрее. Мы можем убить его радиацией, их вода и воздух уже очищены, но пациентам в модуле В это не поможет. Они получили вирус в воде вчера. И получили все. Один из самураев оказался агентом ябадзинов. Он нес вирус в специальной полости своего тела; должно быть, извлек его и опустил в питьевую воду. Его уже казнили. Большинство жертв получило двойную дозу: как только стала повышаться температура, они много пили. - Инфекция очень рассеянная: вирус нападает на все жизненно важные органы. Он вызывает повреждения легких, печени, кожи. Поражает кровеносные сосуды, которые начинают разбухать. Несколько пациентов умерли от тромбов: часть материи оторвалась где-то и по сосудам попала в мозг. - Ну, по крайней мере убийца умер раньше своих жертв, - сказал я. - Я уверен, ябадзин считал это выгодным. Он променял свою жизнь на тысячи жизней. - Мы не можем убить вирус, но, может, нам удастся стерилизовать его, - сказал Фидель. - Сейчас мы работаем над этим. Компьютер проверяет, как вирус разрушает репродуктивную систему клеток хозяина. Мы думали, что можем ввести субвирус, который смог бы проникнуть в вирус, в качестве вектора использовать прион или хотя бы нейтрализовать потомство вируса. - Мысль казалась не вполне нормальной: прион - это субвирус, который вводит свою ДНК в вирус-хозяин и тем самовопроизводится, точно так же как вирус для воспроизводства вводит свой генетический материал в клетку хозяина. Работая морфогенетиком, я часто создавал вирусы, которые должны были проникнуть в клетки хозяина и внести новую информацию в генетический код. Такие вирусы называются векторами, и с их помощью можно проделывать чудеса. Таким образом, возможно использовать субвирус, такой, как прион, в качестве вектора и ввести новую информацию в генетический код вируса, но на практике это очень трудно, потому что прионы - очень маленькие частицы живой материи, часто всего из нескольких десятков пар аминокислот. Они на грани живого, и я подумал, что будет очень сложно создать достаточно большой прион, который смог бы изменить генетический код вируса. Это вдвойне трудно, так как данный вирус создан как оружие и уже оказался иммунным по отношению к другим субвирусам. Его создатель затратил годы на совершенствование вируса. А у нас только часы, чтобы победить его. Возможно, если бы у нас было несколько месяцев, мы бы что-нибудь нашли. А так Фидель просто сказал: - Добро пожаловать ждать вместе с нами. Может, тебе придет в голову какая-нибудь мысль. Я вместе с ними ждал сообщения компьютера о системе воспроизводства вируса. Иногда интерком доносил звуки лающего кашля, шаги санитара, переходящего от пациента к пациенту. Они там негромко говорили друг с другом; готовясь к смерти, рассказывали о своей жизни, о людях, которых любили. Среди них была одна женщина, и я слышал, как она переходит от кровати к кровати, разговаривает с больными, утешает умирающих. Она говорила: - Меня зовут Фелиция. Хотите немного воды? Вам нужно одеяло? А потом начинала говорить о разных хороших вещах, о том, как она целый день провела на пляже и загорела до цвета сандалового дерева, о том, как отец научил ее делать себе обувь. Вначале это казалось простой болтовней, но больные успокаивались. Эта женщина показалась мне очень мудрой и сильной, и я внимательно слушал ее слова. Мне хотелось стать такой же, как она, хотелось спасти ей жизнь. Дважды японец объявлял по громкоговорителю в модуле В, что больные "должны бороться с болезнью силой духа". Храбрый жест. Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть. Мы сразу начали создавать векторный субвирус - существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно "элегантно", чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы смогли бы стерилизовать его. Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть, узнали все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус, всякий раз как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно рассчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник-грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме того, как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба. За следующие двадцать четыре часа мы много раз заходили в тупик. Пока мы работали, погибло около трех тысяч человек, и только тогда мы кое-что обнаружили - нашли семейство прионов, которые способны действовать как вектор и стерилизовать вирус, но мы установили также, что защитные механизмы тела разрушают наши субвирусы. Для того чтобы наши субвирусы подействовали, нам нужно ненадолго прекратить производство антител у пациента. Потом ввести в кровь пациента культуру субвируса. Мы немедленно начали выращивать культуры, но стала очевидной следующая проблема: потребуется не менее шести часов, чтобы создать одну дозу субвируса, через семь часов у нас будет четыреста доз. Рассчитав скорость болезни, мы поняли, что к тому времени пациентам помощь уже будет не нужна. Мы победили вирус, но опоздали. Мы решили все же начинать и произвести четыреста доз противоядия в надежде спасти хоть кого-то. Если через шесть часов кто-то там еще будет жив, корабельные вспомогательные роботы отнесут противоядие к криотанкам и введут его. Пять с половиной часов спустя меня по комлинку вызвал Мавро. Был почти полдень. - Hola, muchacho, как дела? - спросил он. - Прекрасно, - устало ответил я. - Ты слышал, что я вчера вечером убил этого слабака Самору? - Нет. - Si, мы гнались за Люсио и его людьми и в конце концов догнали Самору. Этот трахальщик порезал мне руку. Но не так уж сильно. Сегодня до завтрака мы искали Люсио, но не смогли найти. А теперь Кейго говорит, что мы не должны убивать Люсио из-за того, что случилось в модуле В. Японцам все нужны живыми. И теперь самурай охраняет Люсио, а потом, когда чума кончится, его переведут в модуль А. - О, - сказал я. - А хорошую новость слышал? Все мои последние новости плохие. Я сказал ему об этом. - Группа Гарсиа вчера вечером побила самураев! Они выиграли полмиллиона МДЕ. А сегодня утром с симуляторе мы уже сражались не с самураями, а с другими латиноамериканскими группами. Все четыре схватки сегодня утром мы проиграли, но это потому, что у нас двоих не хватает. Когда вернетесь вы с Завалой, наши дела пойдут лучше. Я смотрел шоу ужасов с Перфекто, узнавал, кто хорош, а кто не очень. Мы утром заключали пари на исход поединков. И я выиграл двенадцать тысяч песо. - Он говорил оживленно, но в тоне его звучало отчаяние. - Я знаю, у тебя есть деньги. Хочешь, поставлю от твоего имени? Я был уверен, что он, хоть и выиграл двенадцать тысяч песо, тут же их проиграет. И был разочарован, когда понял, что он позвонил мне только из-за денег. - Нет, - сказал я. - Я сам хочу посмотреть и узнать, кто фавориты. - Ну, хорошо. Скажи, дела в модуле В так плохи, как говорят? - Хуже, - ответил я. - О! Ну, я уверен, что такие умные люди, как ты, что-нибудь придумают. Adios. Я думал о его словах. Взвешивал добрые и дурные новости. Люсио нам больше не угрожает, и мы не будем сражаться с самураями. Но четыре тысячи наших компадрес умирают или уже умерли. Нечестная сделка. Мне казалось, что если хороший человек хорошо работает, у него должны быть какие-то шансы в жизни. Но у нас их почти нет. И я понял также, что за все время пути мы смотрели на самураев Мотоки как на своих врагов, на людей Люсио как на своих врагов. Но мы не считали своими подлинными врагами ябадзинов. Через семь часов мы обнаружили, что в криотанках живы еще сто тринадцать человек. Интерком перестал посылать аудиосигналы. Никто не двигался в том модуле. Никто не кашлял. Вспомогательный робот отнес туда противоядие и ввел его в криотанки вместе с необходимыми подавителями антител. Но три часа спустя все наши пациенты умерли. Когда умер последний, корабельный ИР вскрыл наружные шлюзы и выбросил трупы в космос. Холод стерилизовал эту часть корабля лучше любого лекарства. В первой схватке с ябадзинами мы потеряли больше, чем могли вообразить. Мы задержались еще на несколько часов, помогая корабельному компьютеру в очистке, приказывая роботам выбросить все тела из криотанков и мест, где они могут оказаться. Когда работы закончили, мы в течение двух часов прогревали весь модуль В при температуре в 110 градусов по Цельсию, потом заполнили его хлором. Когда мы кончили, пришел Сакура и открыл дверь. Я не спал почти двое суток, и у меня оставался только час до очередной боевой тренировки. Мне снилось, что мы спускаемся в шаттле на Пекарь. Из окна я видел сверкающий сине-зеленый рай, радужный диск в небе. Мы падали, падали, и сердце мое сильно билось от радости. Скоро мы окажемся в раю. Я попробую медовые плоды, густо висящие на деревьях! Я буду плавать в теплом океане и смотреть в небо! Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш шаттл, снижаясь для посадки. На городской улице нам махал старик японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас. Я прочел по губам девочки, что она сказала: - Дедушка, ты не позаботился о них! Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безвольных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их в космос: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и естественно теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут. 11 На тринадцатый день полета депрессия от наших потерь во время эпидемии повисла в воздухе, как густой темный дым. Я бродил утром по коридорам, чтобы размять ноги, и даже звук шагов босых ног по пластику пола казался приглушенным. За завтраком все шепотом обменивались новостями о смерти компадрес, и хотя слова звучали разные, но в целом все сводилось примерно вот к чему: - Слишком много наших умерло, чтобы можно было продолжать войну. Мы даже на тренировках не можем побить самураев, как же мы побьем ябадзинов на Пекаре? Как мы можем надеяться выиграть войну? Воздух был заряжен электричеством. Волосы у меня встали дыбом, во рту пересохло. Слишком много тишины в корабле, осторожной мышиной тишины. Как будто все сердца бились в унисон. Я чувствовал, что готов сломаться. И все готовы. Мавро набросился за завтраком на человека, сказавшего, что хочет домой. - Ты вол! Где твои яйца? - кричал Мавро. - Еще несколько недель тренировки, и самураи от страха покроются дерьмом! Мы занялись боевой тренировкой, словно ничего не произошло. Но депрессия не оставляла меня. Я устал душой и телом и хотел только избавиться от внутренней пустоты. В своей первой симуляции мы встретили пятерых компадрес из модуля А, которые были в красной одежде и представляли ябадзинов. Но я знал, что для них мы в красном представляем ябадзинов. Их боевой стиль отличался от нашего. И так как Завала все еще не оправился от раны, мы проиграли. Но во второй симуляции победили. Я впервые испытал победу в симуляторе. Мне следовало бы радоваться, но я чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным. Мы подключились в третий раз и оказались в местности недалеко от моря, неслись по рядам дюн, где жалящие насекомые были господствующей формой жизни. Мои протетические глаза регистрировали вспышки серебра среди кустов, и повсюду, куда бы я ни взглянул, в воздухе висели чайки. Я знал, что встречусь с Тамарой, и сердце при этой мысли забилось сильнее. Мы встретились с ябадзинами, и удачный выстрел быстро вывел меня из действия, но вместо того чтобы вернуться в боевое помещение, я вывалился из машины и съехал по песку к основанию дюны. Машина унеслась. Я снял шлем, и на холм поднялся большой черный бык Тамары, его брюхо лениво покачивалось из стороны в сторону на ходу; бык махал хвостом. На спине его удобно устроилась Тамара, одетая в желтое платье. Солнце, отражаясь от его ткани, ослепляло меня. - Я... искала... тебя. - Я был занят. - Ты... не мог... спасти их. - Знаю. - Анжело. Я слышала... разговор... Гарсона... с его советниками. Он... не знает... что я могу... разговаривать... с тобой. Ты... в тяжелом... положении. Я... хочу... извиниться... что вовлекла тебя... в неприятности. Я сразу насторожился. Гарсон ничего не заявлял о том, как эпидемия в модуле В отразится на всех нас. - Что сказал Гарсон? - Из-за нынешних... потерь... ИР корабля... предсказывает... что уровень смертности... теперь... семьдесят восемь... процентов. Прости... меня. Я пожал плечами. Не так уж плохо. Приходя на корабль, мы все знали, что можем умереть. Нам была дана гарантия, что шансы на выживание пятьдесят один процент. Следовательно, вероятность гибели возросла. - Неважно. Плечи Тамары устало опустились. По щекам потекли слезы. Она светилась, как призрак божества. Словно невидимый палец коснулся меня, напрямую стимулируя эмоции. Я увидел в ней такую красоту, что она вызывала физическую боль. - Прости меня, - шептала она, - прости. - Это не твоя вина, - сказал я. Мои слова прозвучали пусто. - Моя, - ответила она. В глазах ее светилось знание, опровергавшее все возражения. - Все равно я тебя прощаю, - сказал я. Она почесала голову быка. - Реальность... это боль... в ягодицах. Чем. Скорее. Мы. От нее. Избавимся. Тем. Лучше, - сказала она. - Когда... захочешь... отдохнуть... приходи... ко мне. Я приготовлю... для тебя... мир... здесь. - Она указала кивком головы. - Спасибо, - ответил я, и она начала расплываться. Стемнело, я приготовился отключиться, и вернулось прежнее угнетенное состояние. Я отключился от последней утренней схватки. Начал раздеваться и развешивать части своего зеленого костюма на колышки на стене. Глаза болели от недосыпания. Я подумал, как будут реагировать остальные на то, что сообщила мне Тамара. Захотят отправиться домой? Ну, не Мавро и не Абрайра. Перфекто будет терпеливо ждать моего решения. Но не сочтет ли Кейго мои слова предательством? Я ничего не сказал. Мы пошли в спортзал и занялись неторопливо упражнениями в повышенной силе тяжести. Два дня без упражнений сделали свое дело. Я так хорошо себя не чувствовал уже несколько месяцев. Мы поднимали тяжести, и я заметил, что в зале тише, чем обычно. Никто не шутил и не смеялся, слышался только шепот и негромкие удары металла, когда поднимались и опускались тяжести. Говорившие негромко хвастали своей доблестью в утренних схватках. Несколько незначительных побед заставили их чувствовать себя менее уязвимыми. И они говорили, что побьют ябадзинов так же безжалостно, как бьют друг друга. Было произнесено много храбрых слов, но я по-прежнему чувствовал электрическое напряжение. Их заставляет хвастать страх. Я упражнялся рядом с Гироном, человеком с маленькими мышиными глазками, который нервничал больше других. Он долгое время удерживал всеобщее внимание, рассказывая о своих подвигах в Перу. И если хотя бы половина его историй правдива, он в одиночку победил бы всех социалистов. Он на мгновение прекратил тренировать мышцы ног, и я вставил в наступившей тишине: - Жаль, что мы теперь не в Перу. Хотелось бы как следует побить этих социалистов. - Si, si, - ободрительно послышалось отовсюду. Дома шла война. Происходило сражение, которое мы могли выиграть. Я уверен, все об этом думали. Но только трус решился бы сказать об этом. Я сказал вслух достаточно громко, чтобы расслышали ближайшие: - Знаете ли вы, что ИР корабля предсказывает: семьдесят восемь процентов из нас погибнут на Пекаре? Мотоки нарушает наш контракт. И я не удивлюсь, если нас отправят домой, где мы сможем сражаться рядом со своими амигос. Все смотрели на меня в ошеломленной тишине. В дальнем углу зала упражнялся Гарсиа. Его химера Мигель, сидевший спиной ко мне, повернулся и крикнул: - Hola, Анжело, мой амиго, где ты это услышал? Я удивился, что Мигель слышит меня так далеко. - Мой друг в модуле А слышал слова генерала Гарсона, - ответил я. Имя Гарсона привлекло всеобщее внимание, и повсюду люди спрашивали друг у друга: - Что сказал Гарсон? А те, что были поближе ко мне, отвечали: - Мотоки нарушает наш контракт. Генерал сказал, что на Пекаре погибнет семьдесят восемь процентов. В зале поднялся гул. Кто-то издали спросил меня: - Это правда? Я кивнул. Несколько человек уже подключились, чтобы связаться с друзьями, которым будет интересно услышать эту новость. Неожиданно стало шумно, все старались перекричать друг друга. А ведь в зале всего двести человек. Я знал, что через десять минут все на корабле будут знать о расчетах ИР. Мавро закричал: - Какая разница? Просто схватка станет труднее! - и я рассмеялся про себя. Я всегда отказывался судить людей, размещать их по полочкам, однако я точно предвидел реакцию Мавро. Гирон сказал, ни к кому не обращаясь: - Мы должны потребовать, чтобы корабль повернул назад! Кое-кто кивнул, услышав эти слова. Повсюду слышались одни и те же слова. Я и мои товарищи по группе направились к выходу. Добежали до нашей комнаты. Трижды за последующие двадцать минут заглядывали люди с новостями. - Эй, вы слышали последнее предсказание о результатах войны? Я был очень доволен собой. Я посадил семя, и теперь мне нужно только подождать, пока оно прорастет. Днем мы оставались в своей комнате. Атмосфера становилась все напряженней, и мне показалось это странным: на корабле нет статического электричества, от которого зудит кожа и встают дыбом волосы. Но я все это испытывал. Я чувствовал, как собираются грозовые тучи. Может, возбужденные люди высвобождают особый феромон. Должно быть, так, хотя я никогда не читал статей на эту тему. Это имеет смысл: люди - стадные животные, и если они ощущают беспокойство друг друга, это полезно для выживания. Мавро подключился к монитору, следил за схватками и делал ставки. Потом лег на койку, и я слушал, как становится ровным его дыхание. Скоро я обнаружил, что все мы дышим в одном ритме. Но