Томас Делонэ. Джек из Ньюбери ---------------------------------------------------------------------------- Thomas Deloney. The pleasant Histoire of John Winchcomb in his yonguer yeares called Jack of Newbery Перевод О. М. Новиковой Предисловие П. С. Когана Редакция и вступительная статья Л. П. Гроссмана М.-Л., Государственное издательство, 1928 OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- ПРЕДИСЛОВИЕ  Герой труда. Делонэ писал в ту эпоху, когда о конфликтах между работодателем и рабочим в современном смысле не могло быть и речи. Он приводит тогдашнюю песню ткачей, мало похожую на грозную песню, которую поют ткачи в знаменитой драме Гауптмана. Делонэ пишет в эпоху гражданского мира. Его ткачи еще могут петь: "Ткач живет более свободно от забот, чем самые прославленные государи. Любовь и дружба согласовались, дабы связывать собою ремесло". В мастерских Джека из Ньюбери работают сотни людей. Но это не рабочие нашего времени, измученные тяжелым трудом, скудно питающиеся в капиталистических странах. Вот как определяет автор романа различные категории этих рабочих: "хорошенький мальчик весело управлял челноками", "двести веселых кумушек из всей своей силы чесали шерсть и, работая, все время пели", дальше "работали двести молодых девушек в красных юбках с белыми платками на голове", с рукавами, белыми, как снег, с лентами, "грациозно стягивавшими у кисти каждый рукав", "никогда не прерывавшие своей работы", "певшие своими нежными голосами подобно соловьям". И даже дети бедняков получали по пенни каждый вечер, "их кормили в продолжение всего дня", и это "было для них огромной помощью". В другой комнате гладильщики - "красивые мужчины", которых "ловкость и уменье можно было тут же наблюдать". Словом - не мастерские, а прекрасные залы для счастливых, обеспеченных людей, занимающихся физкультурой. Кормили этих счастливцев неплохо. Каждую неделю "истреблялось десять хороших, жирных быков, не считая хорошего масла, сыра, рыбы и всякой другой провизии" под руководством пяти поваров и шести поварят. Перед нами картина патриархальных ремесленных отношений. Идиллической системе производственных отношений соответствует и идиллическая государственная система. Добрый король, посетивший Джека, жертвует сто золотых "на удовольствия" рабочих и разрешает милостиво каждый год брать "четырех косуль в своем парке в Дюннингтоне", и вместе с королевой любуется на работу прядильщиц. И трудно не залюбоваться: "почти все они были красивы, хорошо сложены и все одеты одинаковым образом с головы до ног". Весь двор слушает песню "прелестных прядильщиц, и король щедро награждает их". Эти идиллические картины довольно четко характеризуют миросозерцание автора. Это - идеология гуманного и либерального хозяина, который сам вышел из рабочей среды, который близок к своим рабочим и не разобщен от них огромным расстоянием на социальной лестнице - расстоянием, отделяющим нынешнего капиталиста от пролетариата. Ни сам Джек не ощущает себя эксплоататором, и не мыслит его таковым и автор. Дело хозяина и рабочих - дело общее. Обогащение хозяина есть одновременно и рост благополучия рабочих. "Ремесло суконщика достойно быть названным прибежищем бедняка". Если верить автору, то в мирное время промышленная жизнь Англии представляет заманчивую картину общего благополучия, спокойствия и радости. Только один раз на протяжении романа Делонэ рисует момент кризиса, момент потрясения наладившейся хозяйственной системы. Это случилось не в силу внутреннего экономического развития, но благодаря внешней катастрофе, именно благодаря войне. Настали "великие затруднения, причиняемые суконщикам перерывом торговли с другими странами, из-за чего они не могли продавать своих тканей". Изображение этого кризиса - чрезвычайно ценный документ. Он свидетельствует о верном социальном чутье Делонэ. Замечательно, что уже в эпоху Шекспира мы находим выводы, не потерявшие ни на йоту своей свежести и в наши дни. Автор уже тогда уловил, на чьи плечи ложатся последствия войн. Любвеобильные хозяева - "прибежище бедняка" - сразу показали свои хищнические когти. Сытое существование размягчало их сердца и позволяло им бросать со своего пышного стола жирные куски и рабочим. Но раз убытки - они должны целиком лечь на плечи трудящихся, хозяин не должен понести ущерба. Кризис вызван войною, благодаря которой купцам было запрещено вести дела с Францией и Нидерландами. В свою очередь многие иностранные купцы не могли приезжать в Англию "по причине войн, которые наш король вел против других стран". Само собой разумеется, что автор не задумывается над этими причинами, войну он принимает как важное и нужное патриотическое дело, с глубоким сочувствием изображает те жертвы, которые принес Джек из Ньюбери на пользу английскому оружию. Но он четко и верно определяет последствия войны. Лишившись возможности продавать свой товар или продавая его по очень низкой цене, "едва оплачивающей шерсть и рабочие руки", суконщики "постарались возместить свои убытки, понижая жалованье бедным работникам". Но и этой меры оказалось недостаточно, пришлось уволить многих рабочих разных категорий, сокращая их число не менее, чем на пятьдесят процентов. Много бедняков, лишившихся работы, "были с женами и детьми доведены до нищеты, не одна бедная вдова должна была жить с пустым животом". Из повествования не видно, чтобы эти бедствия так или иначе отразились на образе жизни Джека из Ньюбери, дом которого оставался полной чашей. Кризис разрешается довольно просто. Джек обращается с письмом ко всем суконщикам Англии, и хотя "бедняки ненавидят богатых за то, что те не хотят давать им работы, богатые ненавидят бедных, потому что они являются для них обузой, те и другие страдают от недостатка заработка, но Джек напоминает им о матери Белиния и Брения, которых она убедила помириться в момент ожесточенной вражды, напомнив, что они "были зачаты в одном лоне и взаимно любили друг друга с самых ранних лет". Эта мать - символ корпорации суконщиков, вражда рабочих и работодателей, в сущности, вражда двух братьев, "зачатых в одном лоне". В Англии, когда все ответы на запросы Джека были получены, оказалось "суконщиков и все тех, кому они давали работу, шестьдесят тысяч шестьсот человек". Чрезвычайно показательно, что автор не отделяет дающих работу от тех, кому ее дают. Ему чужд дух классовой борьбы. Все участвующие в данном производстве одинаково заинтересованы в его процветании. Рознь между хозяевами и трудящимися - в сущности, вражда по недоразумению. Свою просьбу суконщики направляют королю, который велел рассмотреть внимательно жалобу "этих людей". Королевское решение было не сразу приведено в исполнение. Делегатам пришлось долго обивать пороги лорда-канцлера и даже отсидеть в тюрьме по приказанию вспыльчивого вельможи. Тем не менее, в конце концов, купцам удалось добиться свободы торговли, суконная промышленность вернулась к прежнему своему процветанию, и у бедняков было столько же работы, как и раньше". Такова идеология Джека из Ньюбери и его творца, несомненно, обрисовавшего в его лице тип идеального хозяина своего времени. Если объективные условия хозяйственной жизни Англии в шекспировскую эпоху не позволяли автору романа оценить свое время под тем углом зрения, под которым взглянет через три века на это далекое прошлое пролетариат, то тем не менее он остается передовым человеком своей эпохи, стоит на высокой ступени социальной мысли. В этом отношении большое обаяние Джеку из Ньюбери придает его непоколебимое демократическое чувство. Он помнит о той среде, из которой вышел сам, и не хочет подняться над нею. Он искренно верит, что является защитником ее интересов и что в этом - смысл и оправдание его материальных преимуществ. Он далек от образа будущего хищника-капиталиста, цель которого - праздное существование за счет чужого труда. Он выше всего ценит труд он чувствует поэзию труда. Он немыслим без постоянной работы и ощущает себя только первым между равными. Он находится на какой-то грани между мироощущением работника и психикой собственника. В нем есть черты первого - здоровый моральный инстинкт свежей, неиспорченной натуры, на своих рабочих руках и на своем разуме утверждающей свое право на сытный кусок хлеба, на здоровые радости, на всю полноту жизни. В нем есть черты и второго - никогда не умолкающая страсть к расширению сферы своего экономического влияния, к увеличению своего хозяйства. Он крепко держится за людей земли и труда, никогда не изменит трудовым традициям. Король предлагает ему звание рыцаря за его заслуги, но он просит оставить его жить среди "своих" людей, как это подобает "бедному суконщику". Обеспечивая существование своих людей, он "получает больше счастья, чем украсив себя суетным званием дворянина": "Трудолюбивые пчелы, которых я стараюсь защитить, пчелы, которых я выращиваю, вот мои товарищи". На замечание короля, что звание рыцаря ему не помешает, он заявляет, что пьющие из потока почета и уважения забывают сами себя: "Дабы помнить до конца дней моих как свое происхождение, так и свои обязанности, я умоляю ваше величество оставить меня спокойно носить мое простое шерстяное платье. Я хочу умереть бедным суконщиком, как я им был всю жизнь". "Бедность" Джека, конечно, относительна. Пышный прием, устроенный им королю, довольство и изобилие в его доме - все это плохо гармонирует с понятием бедности. Но в известном смысле Джек прав. У него нет суетных желаний, он не ищет ничего лично для себя, рост его богатства в его глазах органически сливается с ростом благополучия сотен людей, от него зависящих, с ростом самой производительности. Он весь пронизан идеей строительства и духом коллективизма. Он истинный "герой труда". Этими свойствами своими он органически противоположен духу мещанства, тому ложному антисоциальному, анархическому индивидуализму, который уже после него буржуазия сделает смыслом и целью жизни. От этих качеств его тянутся нити к нашим дням суровой социальной борьбы, к тому классу, которому ход истории назначил стать во главе мирового освободительного движения. Если в отдалении веков искать зародышей наших идеалов, типов, которые были неясными праобразами современных нам творческих классов, то Джек, конечно, должен быть помещен среди этих предшественников. Среди Гамлетов и Ричардов он был, несомненно, типом будущего. В литературу королей и дворян, свободных от "низкого" труда и занятых в силу огромного досуга высокими страстями, игрой честолюбий, любовью и ревностью, он явился с мироощущением работника, с пафосом труда, с могучим биением социального пульса, с гражданским, общественным горением. Он утверждал новые взгляды не проповедью, не теорией, а примером личного труда, своей неутомимой энергий. Эта книга - поучительная книга и неожиданная. Мы знаем блестящую шекспировскую Англию, Англию аристократов и богачей, Англию интенсивной индивидуальной жизни, бурных и роковых страстей. Но трудовая Англия того времени, та Англия, которая изображена в романах Делонэ, редко привлекала внимание истинных художников. А между тем теперь, когда и прошлое приходится переоценивать под углом зрения наших современных стремлений, нам необходимо знать не только золоченых фаворитов королевы Елизаветы, но и суконщика Джека. П. С. Коган. ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ РОМАН В ЭПОХУ ШЕКСПИРА.  I.  Конец XVI века в Англии: 1596-1598. Театр в центре литературы и Шекспир в центре театра. Это апогей елизаветинской эпохи. Книгопечатание, ставшее уже в течение столетия видом промышленности, создает, особенно в народных низах, новую расу - "читателей", которым оно доставляет ряд еще неиспытанных наслаждений. Обширные толпы размещаются теперь за круглым столом рыцарских романов, размноженных печатными мастерскими Кекстона. Книга становится бродилом мыслей, знаний и действий. И если принять во внимание, что девять десятых этих читателей родились от матерей, не умевших читать, станет понятной небывалая сила их книжных впечатлений, вместе с глубокой страстностью их читательских восприятий. Писатели эпохи стремятся ответить этим потребностям разгоряченных умов. Ученые или авантюристы, воины или актеры, все они хотят насытить жадные воображения своей молодой аудитории сильными или нежными образами, резкими или жеманными описаниями. Героика любви и воинственных похождений - вот атмосфера литературного дня. Из среды этих воинствующих фантастов и трагических поэтов неожиданно выступает один смиренный ткач. Вся жизнь его прошла между станком и чернильницей. Безработица вместе с бродяжническим инстинктом вела его из одной мастерской в другую по улицам Лондона, по дорогам Англии и по всем придорожным кабачкам. Полунищий странник с виолой за плечами, распевая беспечные баллады, слагаемые им по пути, он в течение целого двадцатилетия собирал пестрые истории, предания и легенды о своем собственном ремесле и о нескольких других. Он становится поэтом бедствующих и неимущих, сказочником рабочих мастерских. Возбудив в одну голодную годину предместья Лондона и осмеяв королеву, он предпочитает не оправдываться перед излишне пытливыми властями и исчезает с их кругозора. Но вскоре затем он неожиданно печатает в каких-нибудь два года четыре романа о ремеслах, первые в этом роде и до сих пор единственные в европейской литературе. Среди целого поколения возбужденных и мечтательных умов он спокойно и радостно выкладывает свое словесное сокровище, созданное ежедневным опытом всенародного общения, собранное на месте, среди мастеровых, городских низов, кумушек и служанок, в самой гуще многокрасочного быта гильдий и корпораций. Зовут его Томас Делонэ. Вековые традиции рыцарских романов принимают у него характер его излюбленной среды - тон речей городского мещанства, промышленных общин или разгульной пригородной вольницы. К этому примешивается добрая доля сырых шуток и крепких словечек - наследия средневековых побасенок и старинных сказок. Написанные в самой живой и непосредственной прозе шекспировской эпохи, эти рассказы о цеховых нравах достигают сразу огромной популярности. В рабочем мире Англии Делонэ был также известен и, вероятно, гораздо более любим, чем сам творец Калибана. Если он не единственный изобразитель ремесленнического быта в Англии - никто, кроме него, не облекал этого богатого материала в форму романа. Шекспир и блистательная плеяда окружавших его драматургов не обращались к изображению низших ремесл. Творчество Делонэ остается вплоть до XIX века единственным ответвлением "рабочей литературы" в истории романа, единственной попыткой оформить романически историю труда. Знаменитый писатель XVII века, еще вызывавший перепечатки в начале XVIII, Делонэ приблизительно с тех пор исчезает с больших литературных дорог, прозябая только в грошевых изданиях уличного или простонародного характера. Лишь в последние 20 лет его снова извлекли из корзин книгонош; лишь в наши дни им начинают заниматься в Европе. Но до сих пор этот самый живой прозаик, самый яркий рассказчик елизаветинской эпохи еще не поставлен на достаточную высоту и ждет заслуженного признания как литературный свидетель в истории рабочего быта, как подлинный представитель низов в истории европейского романа. До начала XX века Делонэ остается забытым. В своей знаменитой "Истории английской литературы" Тэн ни разу не называет его. Известные исследователи литературной Англии - Жюссеран, Филон и ряд других, изучая английский роман, ни разу не упоминают писателя, который в XVI веке наиболее походит на нашего современника. Только в 1903 и 1904 гг. в Берлине в ученом издательстве "Палестра" выходит два романа Делонэ В 1905 г. известная кембриджская "История английской литературы" выдвигает его, наконец, в первые ряды. В главе, посвященной английскому роману XVI века, профессор Аткинс признает Делонэ чудесным юмористом и точным художником, сумевшим набросать широкой кистью картину своего времени. И вот в 1912 г. в Оксфорде известная Clarendon Press выпускает впервые полное собрание всех известных доныне сочинений Томаса Делонэ. Таким образом баллады, памфлеты и романы бедного ткача были собраны воедино и предложены вниманию культурного мира двумя знаменитыми университетами. Но в это время наступает война. И только в самые последние годы совершенно забытый и весьма актуальный романист встречает, наконец, справедливую оценку. Последний историк английского романа, профессор лондонского университета И. Е. Бекер видит в Делонэ "того из писателей шекспировской эпохи, который дал нам творения, наиболее похожие на современный роман". Французский исследователь А. Шевалье рассматривает творчество Томаса Делонэ как важнейшее литературное свидетельство об экономических судьбах Англии и одновременно как крупнейший социальный фактор в истории литературы. В его глазах это одинаково неоценимый документ для изучения романа и для истории пролетариата. "Настанет день, - говорит этот исследователь, - когда бесконечное богатство человеческого труда займет в литературе то же место, что и в жизни, т. е. первое место после любви. Вслед за несколькими поколениями, освобожденными, наконец, от подчинения борьбе за существование, дети ткачей найдут, быть может, в своей колыбели, вместе с желанием и возможностью широко ими воспользоваться, перо писателя и челнок ткача. Они вспомнят тогда о своем далеком предшественнике. И толпы читателей будут восхищаться этими первобытными романами, волнующими, как детство, ив то же время мощно призывающими к лучшим временам из пасмурной глубины рабочей истории. И, предчувствуя это будущее, все те, чье происхождение, опыт, жизненные корни и самый смысл существования уходят ч почву труда, должны чтить память и творчество их замечательного и трогательного предшественника, каким был Томас Делонэ" {Мы использовали для нашей статьи указанные источники и особенно книгу Шевалье, которую мы здесь сжато излагаем и частично переводим.}. II.  Жизнь Делонэ мало известна. Два-три документа, несколько беглых упоминаний в современной печати - вот все, чем мы располагаем. И все же место его происхождения и его ремесло остаются вне сомнений. Он был ткачом шелка и происходил из Норвича в Норфольке, одном из центров текстильной промышленности. Год его рождения неизвестен. Но к 1583 г. относится его первое печатное выступление, а от 1586 года дошло до нас свидетельство о рождении одного из его сыновей. В 1592 г. Грин в своей "Защите плутовства" называет Делонэ одним из первых балладников эпохи, а в 1596 г. Габриэль Харвей признает его известнейшим памфлетистом Лондона, намекая на вполне отрицательную оценку его творчества в кругах елизаветинских сподвижников. И действительно, в том же 1596 г. лондонский лорд-мэр почтительнейше доносит лорду-канцлеру, что он принял все законные меры против типографа, напечатавшего известную "Балладу о неурожае", возбуждающую нежелательные волнения. Ему удалось установить также имя автора. Это - некий Делонэ, бездельник весьма печальной известности по своим прежним предосудительным балладам, как и по своей вредной книге, написанной для ткачей шелка и полной бессмысленных революционных призывов. Негодование чиновника понятно. Баллада о неурожае представляла собою диалог между народом и королевой, полный - по терминологии властей - "возмутительных выражений и грубо преувеличивающий недовольство толпы, в целях вызвать смуту". Ни баллада, ни книга для ткачей до нас не дошли. Но зато как раз в это время Делонэ публикует сразу три романа: "Джек из Ньюбери" (1597), "Славное ремесло", две части в 1597 и, вероятно, в 1598 г. и, наконец, "Томас из Ридинга", о котором мы встречаем упоминание в 1600 г. А уже в апреле того же 1600 г. Кемп в своей книге "Преходящее чудо" говорит о недавней смерти Делонэ, поэта и романиста, скончавшегося в черной нужде, но погребенного с почестями. Во всяком случае несомненно, что в 1583 г. Томас Делонэ живет в Лондоне, в рабочем квартале Крипльгэт, густо населенном ткачами шелка. Этот предмет роскоши был ремеслом неимущих. Состоятельные женщины, впавшие в нужду, сироты, оставленные на попечении церковных приходов, неимущие всех родов и происхождений могли заниматься этим трудом. Это было одно из первых ремесл, которое покинуло патриархальное домашнее обзаведение для организации коллективной работы в закрытых помещениях. Плата за труд едва отличалась от милостыни, жестокие безработицы повторялись беспрерывно. Вот почему принадлежность к этому отверженному ремеслу, к этому промыслу обнищавших женщин и эксплоатируемых детей, к этой своеобразной "большой индустрии" до появления машин, означала пребывание на самом дне тогдашних низов. Здесь познакомился Делонэ с лондонской промышленностью. Неудивительно, что условия труда в других корпорациях казались ему превосходными. Все представлялось "буржуазным" и роскошным тому, кто приходил из Крипльгэта. Но в этих шумных мастерских лондонских предместий норвичский ткач собирает свое сокровище - сказки и притчи, басни и анекдоты, легенды и песни, представляющие самую народную струю в устном творчестве его времени. Этим пестрым, разнохарактерным и бойким говором мастерских наполняются понемногу строфы и главы нашего балладника и романиста. Периоды безработицы бросают его на большие дороги старой Англии. Он становится странствующим поэтом, литератором-бродягой, т. е. одновременно автором, певцом и аккомпаниатором. Жанр баллады становится излюбленной формой для его сатир и памфлетов. Что такое английская баллада в эпоху Шекспира? Приблизительно то же, что в XX веке роман, газета и песня. Происшествия дня, преступления, необычайные события вроде рождения трехногих телят или двухголовых детей, рассказы о чудесах, плутовские похождения, казни, истории рогоносцев, скабрезные или поучительные случаи, военные эпизоды, осады и поражения - все это немедленно же облекается в строфы и преподносится слушателю. Стоит представить себе наш газетный лист с его фельетоном и хроникой происшествий, превращенный в напевы и рифмы на перекрестках всех дорог, чтоб понять состав и характер баллад шекспировского времени. Таковы и песни Делонэ. Бродячий ткач прекрасно изучил вкусы уличных зевак и беспечных завсегдатаев дорожных харчевен. Он слагает песни "о разрушении грозою и пожаром города Бэкля в 1586 г.", "об отравлении монахом короля Иоанна", "об убийстве мистера Пэджа его женою и ее любовником, повешенными в Бернстепле в 1591 г.", "о бегстве и злоключениях герцогини Суффолькской" и т. д. Баллады о гибели Армады пишутся чуть ли не на другой день после события, когда остатки кораблекрушения еще не успели исчезнуть с морской поверхности. Так создавал свои песни Делонэ. Нужда привела его к риску попасть в тюрьму, к бегству и, наконец, к роману. В июле 1596 г. лорд-мэр Лондона энергично разыскивает этого "опасного вольнодумца", который с своей стороны нисколько не торопится откликнуться на настойчивые приглашения "отца Лондона". А уже в марте 1597 г. автор "Баллады о неурожае" публикует свой первый роман - "Джек из Ньюбери". Певец стал рассказчиком. В последующие годы он повторяет свои опыты в новом жанре, которые доставляют ему, как это видно из его романов, почетное признание и даже влиятельных покровителей. Томас Делонэ становится бытописателем ремесленных корпораций. III.  Светские писатели шекспировской Англии посвящали свои книги коронованным особам, знатным вельможам, иногда - прекрасным дамам. Томас Делонэ неожиданно посвящает свой первый роман: "Всем славным работникам английского сукна". Он выражает им при этом свое смиренное пожелание "жизни, благосостояния и братского содружества". "Вам, весьма достойные суконщики, я посвящаю мой настоящий и грубый труд, который извлекает из-под пыли забвения достойного и славного человека по имени Джон Уинчкомб, по прозвищу Джек из Ньюбери, жизнь и любовь которого я изложил кратко, смиренно и просто, дабы лучше быть понятым теми, в пользу кого я взял на себя труд составить его жизнеописание, т. е. благонамеренными суконщиками, которые смогут убедиться, каким почетом и признанием пользовались некогда члены их корпораций". Герой Делонэ - подлинное лицо. Джон Уинчкомб был действительно суконщиком в Ньюбери, в графстве Берк, в самом центре Англии, на полпути между Лондоном и Бристолем. Он скончался в 1520 г. Делонэ, живший в Ньюбери, мог легко собрать еще свежие воспоминания о нем. "Во времена короля Генриха VIII, - повествует наш бытописатель промышленных братств, - жил в Ньюбери в графстве Берк некто Джон Уинчкомб, рабочий по выделке шерсти. Это был парень с веселым нравом, прямой речью, изумительно любимый богатыми и бедными и настолько ценимый как добрый товарищ, что стар и млад одинаково называли его Джеком из Ньюбери. Он был настолько известен и любим во всей округе за свое доброе товарищеское отношение к окружающим... что как только в кармане его заводилась монета, он находил случай истратить ее". Патрон его умирает. Вдова хозяина находит Джека; вполне в своем вкусе и решает побудить его к женитьбе. Это первый эпизод романа: тема фаблио здесь разработана в духе семейного романа и цеховой легенды. Молодой ткач наивен, но недоверчив. Женщина, уже достигшая зрелости, решительна, но осторожна, хитра и весьма искусна в деле незаметных сближений. Она держит хороший стол и не скупится на продукты. У нее четверо богатых претендентов, которых она заставляет ухаживать за собою на глазах у Джека. Рассказ прерывается диалогами, подчас весьма жирными, и любовными сценами довольно откровенного свойства. После длинного ряда эпизодов на кухне и в спальной веселая вдовушка в один зимний вечер, под предлогом согреть замерзшие ноги, попросту укладывается под одеяло своего подмастерья. Джек дает себя женить. Но вскоре вспыхивают супружеские сцены. Однажды муж, чтоб наказать жену за частые отсутствия, оставляет ее ночевать на улице. Вскоре жена отплачивает ему тем же, заставляя его провести ночь под окном в одной сорочке. Здесь нетрудно узнать одну из новелл "Декамерона", разработанную в духе старинного английского рассказа. Между тем дела идут недурно. Джек в качестве мастера становится во главе "товарищей". Дело растет, людям живется вольготно. Хозяева щедры в отношении служанок и учеников. На этом заканчивается первая часть романа. К концу ее хозяйка умирает. Джек остается богатым вдовцом. Во второй части выступают во всей их славе мастера ткацкого дела, суконщики, шерстобиты, скотоводы, ткачи травчатых материй - одновременно собственники, рабочие-производители, капиталисты и ремесленники. Ставши вдовцом, Джек готовится к новой женитьбе. Он намечает для этого одну из своих "служанок". Слово это еще не предполагает ничего собственно "прислужнического" у работников, живущих в доме мастеров и участвующих в общих домашних делах. Но подруга Джека не соглашается выйти замуж даже за "мастера" без согласия своего отца. И вот он является - грузный беркширский крестьянин, который на своем сельском диалекте восхищается богатствами дома. Это дает возможность автору широко развернуть описание мастерских и мастерства в живописной и подчас даже рифмованной прозе. Двести станков, двести ткачей находятся за работой в одном помещении. Около каждого из них мальчишка изготовляет палочки для мотков. Невдалеке происходит чесание шерсти, которым занята добрая сотня чесальщиц, а в мастерской находятся двести ткачих в ярко-красных юбках, белоснежных платках и чистых блузах, причем рукава их нарядно перевязаны у кисти шелковой лентой. По целым дням они распевают, как соловьи. Но вот радужная картина несколько омрачается - идеализованная "Аркадия труда" раскрывает свою изнанку. При ручной очистке шерсти заняты сто пятьдесят детей. Это - дети бедняков, часто без родителей - по нашей терминологии - беспризорные. Они, впрочем, получают каждый вечер по одному пенни, не считая питания. Картина производства развертывается далее. Вот пятьдесят рабочих, стригущих сукно, и восемьдесят гладильщиков, заканчивающих выделку материи. Вслед за этим остается еще только произвести окраску ткани - работа, которою заняты сорок человек. Чтоб прокормить всю эту массу работников, Джек закалывает еженедельно десять жирных быков. У него годовой мясник, пивовар и пекарь, пять поваров, шесть поваренков и бесчисленное множество вертельщиков. Старого крестьянина, будущего тестя, ведут затем в кладовые, полные готовой шерсти, необработанного руна, марены и синильника для окраски, бесчисленных свертков тонкого сукна и всевозможных других тканей, развешенных на жердях или разложенных в сыром виде. Чувствуется в описании, что у автора разбегаются глаза от этих накопленных богатств, что он преисполнен корпоративной и профессиональной гордости. Может ли бедный крестьянин отказаться от такого славного зятя? Назначается свадьба. Пиршества длятся десять дней. Джек счастлив и щедр. Он широко одаривает свою новую семью, которая в благодарность подносит ему молочную телку. И вот Джек всемогущ. Он предоставляет государству двести пятьдесят своих подмастерьев - ткачей, чесальщиков и красильщиков, способствующих одержанию победы над шотландцами под Флоден-Фильдом. Он роскошно принимает Генриха VIII во время его проезда через город Ньюбери, и под видом аллегорического шествия муравьев и бабочек смелый Астер-суконщик преподносит королю едкую притчу о мудрых производителях и бессмысленных расточителях производства, прикрывающихся маской правителей для разорения страны. Чувство социального равенства вообще господствует в романе. Характерна в этом отношении глава, описывающая коллекцию портретов, собранных Джеком. Он развесил в одном помещении изображения всевозможных бедняков - пастухов, горшечников, кожевников, ткачей, уличных женщин, переплетчиков и кузнецов, которые достигли благополучия и известности. У портретов этих "выдвиженцев" XVI века он собирает своих товарищей рабочих, чтоб сказать им: "Вы то дерево, из которого вытачиваются великие мира сего". Наибольший социальный и корпоративный интерес сосредоточен в VI главе романа. Война разрушает промышленность. Английские суконщики не могут более свободно сноситься с их нидерландскими товарищами. Наступает жестокая безработица. Джек становится во главе протестующих. Мы присутствуем при одном из тех движений, когда дружно поднимаются щиты рабочих корпораций против войны и ее разрушений, против блокады и ее последствий, против эгоистической и близорукой политики "верхов", т. е. против всех тех общественных зол, которыми так богата экономическая история Англии с древнейших времен вплоть до наших дней. Таков этот первый роман Делонэ. Главы социально-корпоративного характера здесь перемежаются с шуточными эпизодами (например, в главе "о том, как ткачихи отомстили королевскому шуту, вымазав его собачьим пометом"). Но все эти веселые интермедии превосходно живописуют простонародную жизнь эпохи. Говор улицы, площади, рынка и мастерской здесь звучит в своей самой непосредственной передаче, а лукавый юмор вместе с живой изобразительностью сказочника превращает каждый эпизод в сочную новеллу. Томас Делонэ с его терпеливой верностью действительности, с его преданностью местной традиции и профессиональному опыту напоминает примитивных фламандских художников. Его роман - это запись фактов, выдержанная в духе цеховых нравов, вкусов и преданий. "Фламандской школы пестрый сор" здесь служит любовь ному и восхищенному изображению старинного рабочего быта в действии и борьбе. IV.  Мы рассмотрели то произведение Делонэ, в котором наиболее сказалась его тяга к изображению трудовых кругов старой Англии. Следующий его роман - "Славное ремесло" менее окрашен корпоративными и цеховыми традициями, хотя они и здесь достаточно представлены. В основу повествования второго романа Делонэ положено "славное ремесло" обувных мастеров. Роман состоит из двух больших разделов и даже часто толкуется как два произведения. Первая часть представляет собою заимствование из "Золотой легенды", смесь старинных преданий и хроник, и, наконец, разработку одного из корпоративных и муниципальных преданий Лондона. В основе романа - средневековая легенда о возникновении цеха башмачников. Некий мессир Гуг, подружившийся в своих скитаниях с одним странствующим сапожником, гибнет на виселице, прославляя славное мастерство своего товарища. Компания башмачников снимает с виселицы его тело и в честь покойного делит меж собой его кости для превращения их в инструменты своего производства. Так создаются клещи и колодки, шило и молоток, игла и резак. Саван превращается в фартук. С тех пор странствующие башмачники, нагруженные пакетом своих инструментов, завернутых в кожаный фартук, говорят, что они несут "кости св. Гуга"... Установив легендарное происхождение корпорации, Лелонэ обращается к жизнеописаниям "великих башмачников", развертывая ряд любопытных штрихов из производственной и торговой жизни своей эпохи. Так, в жизнеописании Симона Эйра, лондонского фабриканта обуви, упоминаются два подмастерья - Жан-француз и Ганс-голландец. Это присутствие в Лондоне иностранных ремесленников проливает поучительный свет на международную биржу труда в елизаветинскую эпоху. Такие же любопытные историко-экономические штрихи разбросаны в биографиях трех других "знаменитых башмачников", составляющих второй том романа. Характерные образы, сцены и эпизоды изобилуют в этой эпопее о смиренном и благородном ремесле. Великолепен образ "длинной Мэг", трактирной служанки, считающей девственность слишком тяжелой ношей и весьма своеобразно предлагающей снять мерку для своей обуви знаменитому красавцу и весельчаку - башмачнику Ричарду Кестелеру. Интересен компаньон этого "Вестминстерского петуха", некий Круглый Робин, умеющий так удачно говорить в рифму и слагать песни, что сам король требует его к себе и заслушивается его рассказами. Весьма выразительна также фигура бродяги Джона Ренсфорда, беспокойного бунтаря, ставшего жертвой своей совести, темперамента, социального порядка и дурных законов. Бедняга совершил преступление во имя справедливости: он бросил в яму одного продажного священника, не желавшего похоронить бедняка до получения денег от вдовы его. Наконец, история замужества мистрисс Фермер с влюбленным в нее подмастерьем как бы возвещает издалека характерные страницы будущего семейного романа в манере Ричардсона или Диккенса. "Славное ремесло" во второй своей части считается самым живописным и наиболее "городским" из всех романов Делонэ. Последнее дошедшее до нас произведение ткача-писателя - это его роман "Томас из Ридинга". Он считается наиболее удачно слаженным из всей серии, удачно нанизывающим на единую нить основной фабулы исторические предания, рыцарские легенды, народные анекдоты, уголовные рассказы, эпизоды из "Декамерона" и старинных хроник. Основная манера Делонэ сказывается здесь в изображении "искусства выделывать сукно" и в зарисовке славных мастеров этого производства. Как и в других эпопеях, этот современник Шекспира прельщен и восхищен теми, кого мы назвали бы сегодня "героями труда". Знаменитые суконщики, поражающие заезжих путешественников количеством производимого ими товара ("двести телег, переполненных сукном") - вот главные участники последнего романа Делонэ. Здесь находится самый драматический и композиционно наиболее стройный эпизод всей эпопеи - убийство Томаса из Ридинга. Эта глава восхищала своим сдержанным трагизмом и выразительною простотою изложения такого строгого судью, как поэт Суинберн. Таковы эти книги, написанные певцом-бродягой и мастером-ткачом, сумевшим сочетать в них двойной опыт своего поэтического и ручного ремесла. V.  Романы Делонэ - богатейшая руда сведений о быте, обычаях и нравах ремесленников шекспировской Англии. Жилища, обстановка, костюмы, уборы, еда, напитки - все конкретные черты материального быта отражены в этих обширных эпопеях о старинном ручном труде. Живописец цехов и корпораций показывает нам ту конкретную среду, в которой движутся его герои и протекает его повествование. Изображением характерных подробностей он вводит нас в материальную обстановку эпохи, которая неожиданно выступает перед нами в живых и рельефных чертах. Мы узнаем из его описаний, что у богатых мастеров в просторных помещениях, отделанных деревом, развешены картины голландских художников, занавешенные зеленым шелком с золотой бахромой. Мы узнаем, что в харчевне "Парящего орла" имеются широкие камины, просторная кухня, отверстие в стене для передачи блюд и наблюдения за служанками. Это тем примечательнее, что жилища мещан и мастеровых еще крайне примитивны, кухонный дым здесь еще выходит через отверстие в крыше, соседняя комната отапливается каким-нибудь первобытным очагом, а земляной пол еле покрыт цыновками. Впрочем, в елизаветинское время это элементарное домоустройство заметно улучшается: появляются внутренние лестницы, звонки и молотки у дверей. Домашний быт совершенствуется и по-немногу приобретает даже явные признаки довольства и роскоши. Буфеты наполняются посудой, скамьи покрываются коврами, столы - тонкими скатертями, кровати - суконными одеялами. Резное дерево, дорогие занавески, обильная утварь - вот обстановка зажиточных людей эпохи Делонэ, запечатленная в его точных и правдивых описаниях. На-ряду с обстановкой домоустройства Делонэ занимают и вопросы пищевого режима. Он вводит нас в кухню и столовую и показывает нам, как и что ели в его эпоху. Он описывает сильно просоленную и перченную телятину, запеченных ягнят, пряно приготовленных поросят, холодных каплунов, разнообразную птицу и дичь. Сахар еще считается роскошью у цеховых, его еще приносят по кусочку в таверну, чтоб опустить в рейнское или бордо. Пиво еще считается новостью, не им увлекаются все. Глиняная посуда вытесняет старинные деревянные тарелки, большие солонки отмечают на столах места мастеров и подмастерьев. Вилки ни разу не упоминаются у Делонэ, хотя они уже существовали в то время. Весьма возможно, что он находил это орудие излишним при наличности своих десяти пальцев. Он совершенно неисчерпаем по части описания костюмов, головных уборов, обуви. Всевозможные тончайшие различия в одежде, чудачества и странности тогдашних английских мод, служившие предметом изумления и насмешек в остальной Европе, - все это любовно зачерчено ткачом шелка, знавшим толк в тонких тканях. Куртки и камзолы, широкополые фетры, перья, жилеты, гамаши, воротники, меха, перчатки, цепи, браслеты и даже перстни - какой-нибудь массивный рыцарский перстень из литого металла на указательном пальце - все это с тончайшими деталями запечатлено в описаниях Делонэ. Характерная черта быта - пристрастие всего этого трудового люда к музыке и песням. Балладник Делонэ понимал в этом не менее, чем в шелках. Всякий случай хорош для музыкального аккомпанемента. Беднейший из товарищей-башмачников, Жан из Франции, назначая свидание своей подруге в одном из кабачков, задерживает в нем маленький оркестр из виол. У некоторых знатных горожан имеются инструменты с золотыми струнами и серебряными смычками. Мы узнаем, наконец, как путешествовали по дорогам "веселой Англии". Мастера-суконщики скачут верхами, товарищи-подмастерья передвигаются по способу пешего хождения. Иногда есть возможность воспользоваться лошадьми только что организованной королевской почты. В важных случаях, например, в момент смерти Елизаветы 1603 г., курьеры ухитряются проделать по 300 километров в день. Пути сообщения шекспировской Англии впервые раскрываются перед нами во всех своих деталях в истории странствий славных ремесленников Томаса Делонэ. А по пути он не упускает случая познакомить нас с излюбленными своими героями по всей территории старого Лондона: следуя за женой Сеттона в ее разъездах провинциалки по столице, мы посещаем кварталы ювелиров и мануфактуристов, суконщиков и башмачников, рыбопромышленников и ткачей. Промышленная и торговая топография Лондона во всю ширь развертывается перед нами среди приключений и неожиданностей одной веселой поездки. Таков культурно-бытовой материал этих старых романов. И после того как мы проникли вслед за старинными героями Делонэ во все эти кривые улицы и переулки, дома, гостиницы, лавки, таверны, после того, что мы побывали у Джека, Томаса, Ричарда, Печи, слышали, как беседуют в мастерских их товарищи и помощники, сопровождали их жен в кладовые, кухни, на рынок, иногда в церковь и - странное исключение - никогда в театр; после того, что мы воочию ознакомились с их одеждой и мебелью, трапезами и обычаями, - мы получаем такое полное и осязательное ощущение народной жизни в эпоху Шекспира, словно огромные сокровищницы затерянных документов были внезапно найдены и обнародованы во всем свое объеме. VI.  Более того: перед нами картина социальной жизни Англии в эпоху Возрождения и незаменимое изображение ее оживленного производственного быта. Это громадное целое, созданное из сырых кусков жизни, непосредственно вырванных из довольно сложного экономического состояния трудовой Англии шекспировской эпохи. По своей точности и полноте она превышает любой подлинный документ. Здесь фактические материалы и точные выводы научных исследований предстают перед нами во всей своей жизненности. По ним мы воспринимаем во всем его конкретном значении переход старинных корпораций, еще хранящих на себя следы семейного быта, к новым формам большой индустрии. Романы Делонэ раскрывают перед нами целую толпу рабочих, незаметно переходящих от цеховых организаций к фабрикам. Делонэ - зритель и художник этого перелома. Со всей непосредственной свежестью и беззаботной правдивостью народного сказочника он воспроизводит почти бессознательно громадное экономическое движение нового времени в его живом, стихийном устремлении. И наконец, за всеми этими фактами и образами, эпизодами и картинами смиренный художник старинных ремесл раскрывает нам свое учение о социальном равенстве. Прелестная притча иллюстрирует праведную и мудрую мораль ткача. Когда Генрих VIII проезжает через Беркшир, Джек выстраивает тридцать своих лучших мастеров по пути короля, в открытом поле, перед муравьиной кучей. Король удивлен и осведомляется об этой группе людей. Джек отвечает, что он - князь муравьев и защищает своих подданных от роя ленивых бабочек. Он не может оставить свой пост. Пусть король подойдет к нему. Генрих, смеясь, приближается. Джек сообщает королю, что муравьи, собравшись на митинг, постановили изгнать кузнечиков и гусениц, "которые не только ведут праздную жизнь, но живут трудом других". Они особенно ненавидят мотылька, этого "торжественного бездельника", хотя никто не смеет сказать это ему, боясь его золотого одеяния. Но они сумеют себя защитить от него. Премьер-министр короля кардинал Уольсей узнает себя в этом портрете и приходит в ярость. Он заявляет Генриху, что. все суконщики - тщеславные наглецы, отказывающие королю в малейшей поддержке для ведения внешних войн. Но король берет сторону Джека и предлагает ему изложить подробно жалобу его цеха. Мастер из Ньюбери организует ткачей и суконщиков всего королевства для совместного выступления и протеста. Характерна и другая сцена. Джек отказывается от дворянского титула, предложенного ему королем: "Я умоляю вашу милость предоставить мне право жить попрежнему среди моих простолюдинов, как и подобает бедному суконщику, ибо большую радость доставляет мне возможность давать беднякам источники существования, чем получать праздные и пустые звания. Я стремлюсь только защищать трудолюбивых муравьев и рабочих пчел..." VII.  Таков Томас Делонэ, основатель производственного романа, Пьер Амп XVI века - одна из любопытнейших и наименее известных фигур шекспировской Англии. Это был единственный романист старой Европы, взявший в качестве господствующей темы своего повествования труд и трудящихся. Широко и свободно он ввел в роман пестрые эпизоды торговых площадей и рабочих мастерских, заполнив сцену своей эпопеи характерными обликами новых героев - ремесленников и крестьян. Делонэ был их первым изобразителем. В истории европейского искусства он отважился сделать из ремесл тему для романа, одновременно превращая роман в одно из своих смиренных ремесл. Любовно заинтересованный широким производственным движением своей страны и своей эпохи, он оставил нам описательные страницы, которые могут служить превосходным материалом для хозяйственной истории новой Европы, сохраняя при этом все качества выразительной и яркой живописи. Он дал в них выпуклые типы представителей различных цехов и внутри каждой корпорации зачертил характерные фигуры руководителей и учеников, мастеров и подмастерьев. Развернув картину рабочих мастерских в их движении и действии, он показал нам, какие нравы, мысли и правила корпоративной этики слагались вокруг станков и верстаков старого Лондона. И взвешивая разнообразные свойства его художнического дела, необходимо признать, что этот писатель-ткач одинаково заслуживает нашего признания и благодарности как превосходный труженик романа и как первый романист труда. Леонид Гроссман. Забавная история Джона Уинчкомба, прозванного в его молодые годы Джеком из Ньюбери, достойного и славного суконщика Англии, повествующая о его жизни, любовных похождениях, а также о его добрых деяниях и великом дружелюбии, и каким образом он постоянно доставлял работу пятистам беднякам для наибольшей выгоды государства. (Полное заглавие "Джека из Ньюбери" по титульному листу десятого издания романа, Лондон, 1626.) ПРЕДИСЛОВИЕ.  Всем славным работникам английского сукна желаю я счастья в этой жизни, благосостояния, братского содружества. Между всеми ручными ремеслами страны ни одно не может сравниться с самым славным, самым выгодным и самым, необходимым ремеслом суконщика. Оно столь же выгодно, сколь занимающиеся им достойны всяческой похвалы и поддержки. Многие люди, разумные и догадливые, хорошенько поразмыслив об этом вопросе, щедро вносили средства свои на процветание и поддержку этой чудесной промышленности, которая давала и дает возможность прокормить несколько тысяч бедняков. Вам, достопочтенные суконщики, я посвящаю мой грубый труд, который лежит перед вами. Он извлекает из-под пыли забвения достойного и славного человека по имени Джон Уинчкомб, по прозвищу Джек из Ньюбери. Жизнь и любовь его я изложил кратко, смиренно и просто, дабы лучше быть понятым теми, ради которых я взял на себя труд составить его жизнеописание, т. е. благонамеренными суконщиками Англии, которые смогут убедиться, каким почетом и признанием пользовались некогда члены их корпорации. Если вы примете мое произведение благосклонно, мое желание исполнено, и мой труд достаточно вознагражден. Но если ваше благородное великодушие ответит на мои надежды, то оно также побудит меня представить вам давние и забытые истории Томаса из Рэдинга, Джорджа из Глучейстера, Ричарда из Ворчейстера, Вильяма из Салюсбери и многих других, бывших среди самых почетных членов не шей ассоциации, людей очень известных и достойных. Пока же оставляю вас на волю всевышнего, да поможет он преуспеянию и благоденствию промышленности суконщиков Англии. Ваш смиренно готовый к услугам Т. Д. ГЛАВА ПЕРВАЯ.  Весьма приятная история о Джоне Уинчкомбе, по прозвищу Джек из Ньюбери, начинающаяся с рассказа о его любви и забавах. Во времена Генриха VIII, короля весьма благородного и доблестного, жил в Ньюбери, в графстве Берк, некто Джон Уинчкомб, рабочий по выделке тонкого сукна. Это был парень с веселым нравом, большой балагур, очень любимый богатыми и бедными. Особенно его ценили за то, что всегда он был весьма щедр и не стягивал никогда шнурков своего кошеля. Он был такой веселый товарищ, что стар и млад одинаково называли его Джеком из Ньюбери. Всюду находились у него знакомые, и лишь только в кармане его заводилась крона, как он находил случай истратить ее. Однако же он всегда старался быть прилично одетым и не предавался пьянству. Несмотря на свой веселый нрав и забавное балагурство, он умел вести себя так скромно, что все местные дворяне искали его общества. После нескольких лет такой славной жизни бедному, но всеми уважаемому Джеку довелось быть свидетелем смерти своего хозяина. Вдова покойного была женщина немолодая, но приветливая и с хорошим состоянием. Она вполне доверяла Джеку и поручала ему управление своими рабочими в течение целых трех лет. Он проявил такое усердие и старательность, что дела процветали великолепно. В течение всей недели ничто не могло его; отвлечь от работы. Однажды несколько молодых шалопаев стали над ним издеваться. - Какая-нибудь чортова баба, - сказал один из них, - наверное, волшебством приковала его к станку. Нужно быть зачарованным, чтобы так прилепиться к мастерской. - Я не буду оспаривать, - сказал Джек. - Но подождите только шесть дней и пять ночей. Очарование будет нарушено. Я надену свое праздничное платье и угощу вас за ваши старания кружкою пива. - Я дам голову на отсечение, - сказал другой, - что Джек не сможет оторваться от юбки своей хозяйки так же, как саламандра не может обойтись без огня. - А ты, - возразил Джек, - ты, как сельдь, вынутая из соленой воды; ты перестаешь существовать, как только оторвешься от вина. - Ну, Джек, довольно шутить. Пойдем-ка с нами хотя бы всего на минутку... - Да, на минутку! И чтобы не заставлять тебя врать, я лучше вовсе не двинусь с места. Ну, прощайте! Они ушли, но еще раз десять приходили его совращать; когда же увидели, что он не поддается соблазну, оставили его в покое. Каждое воскресенье и каждый праздник он проводил с ними днем несколько часов и был весел, как зяблик. У него было всегда порядочно денег, и часто у него занимали по мелочам. Но никогда не случалось, чтобы ему вернули хотя одно пенни. У него вошло в привычку никогда не иметь больше двенадцати пенни в кармане. Когда они бывали истрачены, он весело возвращался к себе, напевая: Мерси, но уже время собрать свои пожитки. Что за друг без денег? - Несчастный болван. Двенадцать пенсов - тю-тю! - что ни воскресенье. Но ведь это двадцать шиллингов в год. Это слишком, пожалуй, для подмастерья, А еще шикнешь, богатство - прощай! Нынче потратил, - завтра трудись и вернешь Но горе тому, кто зачерпнул из недели! Самые почтенные в городе люди обратили внимание на благоразумие Джека и весьма его одобряли. Хозяйка его радовалась, что у нее слуга, столь послушный и внимательный к интересам дома. Никогда не было у нее подмастерья более кроткого и исполнительного. Примером своим Джек приносил столько же пользы, как и трудом своим и усердием. Убедившись в его необыкновенной добродетели, вдова ласково обходилась с молодым подмастерьем и стала часто приходить поболтать с ним, когда он оставался один. Она стала ему рассказывать о своих женихах, об их предложениях, подарках и о той сильной любви, которую они к ней питали. Также спрашивала она его мнения относительно этих женихов. Когда Джек почувствовал себя доверенным этой дамы, он подумал про себя, что, верно, его благословили боги, и, угадав по нити, что ткань должна быть хороша, начал сам задавать ей вопросы. - Я всего лишь ваш слуга. Я не имею права вмешиваться в ваши дела и особенно в ваши любовные дела. Но раз вам захотелось об этом говорить, скажите мне, пожалуйста, имена ваших женихов и чем они занимаются. - Хорошо, - сказала она. - Возьми подушку и сядь поближе ко мне. - Спасибо, хозяйка, - сказал он, - но право на подушку надо ведь заслужить. - Ты мог бы его заслужить, но бывают солдаты, которым никогда не суждено иметь орденов. Джек ответил: - Вы ободряете меня. Я никогда не пытал счастья у девушек, потому что они боятся, у женщин, потому что у них есть мужья, ни у вдов, потому что опасаюсь их презрения. - Тот, кто боится женщин, не мужчина, - сказала она. - Прими себе за правило, что все на свете лишь видимость. Но вернемся к нашему разговору. Первый из моих женихов живет в Уолингфорде. Это кожевник с хорошим состоянием. Имя его Крафт. Он приятный из себя, прилично себя ведет, вдовец и очень уважаем своими соседями, у него порядочно земли и прекрасный, хорошо меблированный дом, детей у него нет, и он очень меня любит. - Тогда вам следовало бы согласиться. - Ты думаешь? Ну, я другого мнения. И по двум причинам: во-первых, он стар, и мне было бы противно его любить. Кроме того, есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. -- Обилие благ не мешает, - сказал Джек. - Но товар предлагаемый стоит на десять процентов меньше, чем товар, на который есть спрос. А кто же ваш второй жених? - Джек, - сказала она, - может быть, мне и не следует выдавать моих поклонников, но я знаю твою скромность. Ты ведь сохранишь мою тайну? Другой - старый холостяк. Он портной и живет в Хенгерфорде. Это, мне кажется, была бы хорошая партия. У него порядочные денежные сбережения, и он проявляет ко мне большую привязанность. Сложен он так, что наверняка всякому понравится. - Наверно, - сказал Джек, - раз он вам нравится. - Нет-нет! Мои глаза беспристрастны. Я могу ошибиться, но если он не обманывает меня какими-нибудь портновскими ухищрениями, он достоин хорошей супруги, и сам своею особой и по своему положению. - Тогда, сударыня... - сказал Джек. - Ведь вы уверены, что будете хорошей супругой. Вы уверены также и в нем. Лучшего выбора вам не сделать. - Да. Но тут тоже, Джек, - сказала она, - есть две причины, которые меня удерживают. Одна из них та, что ведь холостяки привыкли бегать и вряд ли могут остепениться. Другая же та, что есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. - Кто же это? - спросил Джек. - Третий мой жених - священник в Слинхомлэнде, у него богатый приход. Это святой человек и очень всеми любимый. Меня он обожает. - Вы, наверное, были бы очень счастливы с ним, сударыня, - сказал Джек. - Единственной вашей заботой было бы варить ему суп и служить богу. - Нет-нет, Джек, тело и душа не могут быть в согласии. Он так много времени посвящал бы своим книгам, что совсем забросил бы постель. Целый месяц работы для одной проповеди! А жену свою он забывал бы на целый год. - Одно слово, сударыня, в его защиту. Это слуга церкви, ваш собственный сосед, и в глубине души ведь вы его любите. Не так уже поглощен он своими книгами и преисполнен святого духа, что не имеет свободной минутки подумать о женщинах - у себя дома или еще где-нибудь. - Я так не думаю, Джек. Да потом есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. - Неудивительно, что вы такая разборчивая, у вас очень большой выбор. Но кто же тот счастливец, которого вы избрали? - Джек, - сказала она, - тот, кто не может сохранить тайны, недостоин ее знать. Мой избранник... Мой избранник должен остаться неизвестным. Это Господин моей Любви, Владыка моих Желаний. Ни кожевник, ни портной, ни священник не стоят его мизинца. Его присутствие сохраняет мое здоровье. Его нежные улыбки радуют мое сердце. Его слова - это божественная музыка для моих ушей. - Так знаете, сударыня, - сказал Джек, - для здоровья вашего тела, для радости вашего сердца и для услады ваших ушей не ждите больше. Поцелуйте его постелите ему постель рядом с вашей и перевенчайтесь завтра же утром. - Я вижу, - сказала она, - что ты одобряешь все, что тебе ни скажешь. По-твоему, я могу выйти замуж за кого бы то ни было, лишь бы выйти. Но я с тобой не согласна. Я не хотела бы, чтобы ты принадлежал другой, если бы не любила эту другую, как самое себя. - Спасибо на добром слове, сударыня. Но для молодого человека, не имеющего порядочного заработка, было бы безумием обзавестись женою. И мне лучше остаться холостяком. Женитьба причиняет много горя, когда ей сопутствует бедность. Очень трудно найти верную жену. Молодые девушки ветрены, а пожилые особы ревнивы. Одни приносят бесчестье, другие - мучения. - Но, Джек, непостоянство молодых является плодом их каприза, в то время как ревность женщин зрелых имеет в основе своей не что иное, как любовь. Следовательно, нужно переносить ее с терпением. - Нет, сударыня, - ответил Джек, - многие ревновали и безо всякой причины. Их подозрительная природа оскорбляется при малейшем намеке, взгляде, улыбке и даже еще чем-нибудь меньшим. Я знаю женщину, которая хотела покончить с собой, увидав, что рубашка ее мужа сохнет на заборе рядом с рубашкой ее служанки. - Это правда, есть женщины, одержимые таким бешенством, но другие жалуются не без основания. разве бывают когда-нибудь основания к такой ревности? - Да, клянусь пречистой девой! Если женщина способна во всех отношениях обеспечить счастье своего мужа как может она видеть без слез, что муж ею пренебрегает, что он бывает весел только с другими, что он развлекается вне дома с утра до полудня, а с полудня до вечера, вечером же, когда приходит спать и приближается к ней, действует столь плачевным образом, что внушает ей отвращение, а не радость? Можно ли осудить ее за недовольство? И у животных даже ревность является нестерпимым горем. Я когда-то слышала от своей бабушки, что баран, вожак стада, предпочитал одну из своих овец всем прочим. Видя, что пастух, Кратес, минуя всякие законы природы, мерзостно злоупотреблял ею, он не смог перенести этого оскорбления и стал искать случая отомстить ему. Однажды он нашел пастуха спящим в поле и бросился на него с такой силой, что ударом своих изогнутых рогоз разбил ему череп. Если баран не может перенести такого оскорбления, как же ты хочешь, чтобы женщина этому безропотно покорилась? - Если бы всех тех, кто - наставляет рога, преследовали рогатые животные, было бы меньше рогоносцев в Ньюбери... Но это чересчур серьезный разговор. Прекратим же нашу беседу. Я спою вам старую песенку, и затем мы пойдем обедать. _- Я боюсь жениться на красивой девушке. - Из боязни иметь голову Актеона. - Брюнетка часто надменна. - Маленькая женщина шумлива. - Высокая и стройная - она, говорят, склонна к лени. - Итак, красива иль нет, велика иль мала - все они имеют свои недостатки, но худший из них - худший, это, наверное, ревность. - Ведь ревность не только жестока и разрушительна, когда проявляется. - Но она горит на самом дне сердца, как огонь в аду. - Она кормит подозрения без основания. - Она насилует и разрушает все законы разума. - И никто так от нее не страдает, как тот, кто сам питает ее. - Да сохранит меня бог днем и ночью. - От этого ужасного кошмара, глупого и опустошительного! - Изо всех позорных болезней. - Самая секретная - это ревность. - Дай бог, чтобы все женщины были избавлены от этого демона!_ - Браво, Джек! Твоя песнь не говорит правды, но какой у тебя красивый голос! В наших желудках уже звонит час обеда. Оставим же эту тему, хотя и с сожалением, и пойдем сядем за стол. Она позвала своих людей. И они весело пообедали. После этого хозяйка решила развлечься и пошла погулять со своей соседкой. В это время Джек поднялся в свою комнату и стал размышлять о своем положении. Он догадывался о любви хозяйки и о том состоянии, в котором она находилась. Он думал об ее имуществе: дом - хорошо оборудованный, обученные люди и все, что нужно; для дела. Нельзя было упускать этого случая. Подобного ему никогда уже больше не представится. Но, с другой стороны, вдова была гораздо старше его: она долго была его хозяйкой. Ей трудно будет стерпеть, что бывший подмастерье станет управлять ею; может из этого выйти и плохое дело. Боясь всяческих осложнений, он решил молчать и выжидать, и он лег спать, а на другой день с утра, как только встал, принялся за работу, - будто ничего и не было. Хозяйка его, вернувшись, узнала, что Джек уже лег. Она плохо спала эту ночь. Очень рано она услыхала, как он поет за своим станком. Она встала пораньше, принарядилась, вошла в мастерскую, села там и принялась за работу. - Добрый день, хозяйка, - сказал Джек. - Как в поживаете? - Очень хорошо, слава богу, - сказала она, - но я видела волнующие меня сны. Мне казалось, что две горлицы отправились вместе в поле, они будто хотели беседовать и не собирали зерен. Они долго кивали друг другу головками, а затем начали клевать своими маленькими хорошенькими клювами рассеянные всюду зерна, которые оставила рука сеятеля. Когда они насытились, новая горлица села на то же самое место. Одна из первых двух подошла к ней, но когда она вернулась к своей прежней подруге, ее уже не было. С тревогой стала она искать ее между высокого жнивья и наткнулась на спящую свинью, которая так ее напугала, что она обмерла. Когда я увидала, что лапки ее подкашиваются, а крылышки бьются в судороге, меня охватила жалость, и я побежала, чтобы ей помочь. Но, приблизившись к ней, я увидала в своей руке свое собственное сердце. Оно было глубоко пронзено стрелой, и кровь струилась по ней и падала, как падают капли серебристой росы на зелень луга. Я стала плакать горькими слезами. Через мгновение я увидала женщину в венце; она была, как королева. Она сказала мне, что сердце мое скоро умрет, если я не достану жира от этой свиньи, дабы смазать раны. Я бросилась бежать с кровавым сердцем в руках за этим гнусным животным, но оно, испустив противное хрюканье, быстро исчезло. Тогда я вернулась к себе и увидела, что свинья гуляет среди станков. Тут я и проснулась немного позже полуночи, вся в поту и в очень плохом состоянии. Ты не мог не слышать моих стонов. - Клянусь честью, я ничего не слышал, я чересчур крепко спал. - Спасибо, - сказала она. - Можно так умереть ночью, и ты не придешь посмотреть, что случилось. Впрочем, можешь успокоиться, Джек. Ты и не мог бы войти. Дверь в мою комнату была заперта на ключ. Но это для меня: урок. У меня не будет больше ключа и никакого запора, кроме щеколды, до тех пор, пока я не выйду замуж. - Так, значит, хозяйка, вы хоть и не можете решиться, а все-таки выходите замуж? - Конечно, - ответила она, - если ты мне в этом не помешаешь. - Я? Да ни в каком случае. Я скорее помогу вам в этом всеми своими силами. - Не будь дерзким; этого совсем не нужно. Наши соседи и так говорят, что я уже дала слово тебе. - А хотя бы и так, - сказал Джек, - все равно не нужно было бы ни скрывать, ни отказываться. Все чересчур хорошо знают, что я недостоин вас. - Остановимся на этом, - сказала она внезапно. - Подбери свои челноки, мне уже пора итти на рынок. Они не возобновляли разговора целых два или три дня. В это время она строила всякие планы, чтобы осуществить свое желание и завладеть Джеком. Много различных намерений и хитростей приходило ей в голову, но ни на чем она не могла остановиться. И посему стала она такой печальной и сосредоточенной, как все девяти сибилл, вместе взятых. Целых три недели, или даже целый месяц, пребывала она в этой меланхолии. В день святого Варфоломея был базар в городе, и она увидела, как ее Джек подарил пару перчаток какой-то хорошенькой девушке, и та приняла их с нежной улыбкой и поблагодарила его поцелуем. Вдова возымела от этого страшную ревность, но из осторожности сдержалась и прошла мимо них незамеченная. Неподалеку от них встретила она одного из своих женихов, портного, очень веселого и принаряженного, тот предложил ей выпить с ним. Пока она заставляла себе упрашивать, подошла одна знакомая кумушка, и они все вместе пошли в таверну. Никогда еще портной не удостаивался от нее такой благосклонности. Она была весела любезна. Увядав ее в таком хорошем расположении, он заказал еще бутылку вина и возобновил свое предложение. Вдова терпеливо его выслушала и мягко ответила, что, принимая во внимание его долгую привязанность, его любезности, подарки, а также ту внимательность, которую он только что ей оказал, она не хочет сразу ему отказать. - Но таверна, - сказала она, - неподходящее место для того, чтобы прийти к какому-нибудь соглашению. Могу ли я пригласить вас к себе в четверг? Я вас хорошо приму и открою вам свои намерения. Портной удостоился даже чести коснуться губ вдовы. Он расплатился и ушел. Едва только успел скрыться портной, как она встретила кожевника. Хотя он и был уже очень немолод, но молодцевато с ней раскланялся и в свою очередь предложил ей выпить; отказаться было трудно. Он настаивал так сильно, что вдова позвала опять свою кумушку, и они отправились все вместе. Старик заказал самое хорошее вино, самые лучшие блюда и приветствовал вдову весьма дружественным образом. Едва только они уселись, как пришла компания музыкантов, одетых во все коричневое; они приподняли свои картузы и предложили сыграть серенаду. Вдова сделала знак, что не надо, они и без того уже достаточно веселы. - Пустяки, - сказал старик, - посмотрим, приятели, что вы умеете изобразить. Сыграйте-ка мне "Начало света" {Название хоровой деревенской песни, которую поют вокруг майского дереза, сопровождая пение пляской.}. - Бог мой, - сказала вдова, - вам бы думать о конце. - Что такое? Начало света, сударыня, это сотворение детей. Если я этого не смогу делать, прогоните меня из кровати как неспособного и пошлите за церковным сторожем. Едва он это проговорил, как священник из Спина просунул в дверь голову в своей четырехуголке {Такой головной убор носило духовенство во времена Тюдоров.}. Увидев за столом вдову, он извинился и вошел. Она сказала: - За неимением церковного сторожа, вот и сам священник. Если он вам нужен... - Прекрасно, - сказал кожевник, - таким образом нам не нужно будет далеко итти, чтобы нас повенчали. - Сударь, - сказал священник, - я сделаю все наилучшим образом там, где это надлежит. - Что вы хотите сказать? - спросил кожевник. - Да то, что сам хочу на ней жениться, - сказал священник. - Увы, - сказала вдова, - ласточка не делает еще весны, а встреча - свадьбы. Я наткнулась на вас случайно, и ничего не принесла для свадьбы. - Я предполагал, однакоже, - сказал кожевник, - что вы пришли с глазами, чтобы видеть, с языком, чтобы говорить, с ушами, чтобы слышать, с руками, чтобы трогать, и с ногами, чтобы ходить. - Я принесла свои глаза, - сказала она, - чтобы различать цвета, свой язык, чтобы отвечать "нет" на вопросы, которых я не люблю, свои уши, чтобы отличить лесть от истинной дружбы, и свои ноги, чтобы убежать от тех, кто хочет причинить мне зло. - Итак, - сказал священник, - раз вы остаетесь здесь, значит, никто из нас вам не противен. - Сохрани меня бог опорачивать моих друзей, - сказала вдова, - а я вас всех считаю за таковых. - Но есть разного рода друзья, - сказал священник. - Это верно. Вас я люблю за ваше положение, кожевника - за его учтивость, остальных - за приятную компанию. - Этого недостаточно, - сказал священник. - Дабы не было никаких сомнений, выпейте-ка за того, кого предпочитает ваше сердце. - Как, - сказал кожевник, - вы, значит, надеетесь на ее любовь? - Конечно, как и всякий другой! - В таком случае садитесь-ка с нами. Вы разделяете мое желание и должны разделить с нами угощенье. Итак, сударыня, ради бога, сделайте так, как того хочет господин священник. - Вы в таком добром расположении, - сказала вдова, - что мне хочется удовлетворить вашу просьбу, только бы мой выбор не вызвал ссоры, и мне действительно было бы дано разрешение обнаружить, кого я предпочитаю. - Да, - сказал священник, - кто бы это ни был, я буду удовлетворен. - И я также, - сказал кожевник. - Так вот, - сказала она, - этот кубок красного подслащенного вина я пью за сына музыканта. - Как! Разве вы его любите больше всех! - сказал священник. - Я люблю больше всего тех, кто не спорит, когда с ними расплачиваешься. - Нет-нет, вдова, - сказали они, - мы хотим, чтобы вы выпили за того, кого больше всего любите, имея в виду замужество. - Ах, - сказала вдова, - вы должны были бы сказать это раньше, ведь совершенно неприлично для женщины публично сознаваться в своей тайной привязанности. Если хотите говорить о свадьбе, приходите тот и другой ко мне в следующий четверг. Вы будете желанными, гостями и, кроме того, узнаете о моих намерениях. Благодарю вас, господа, и до свидания. Уплатив за угощение и расплатившись с музыкантами, они все вместе ушли, - кожевник - к себе в Уилингфорд, священник - в Спин, а вдова - к себе домой, где с обычной степенностью принялась за свои дела. В следующий четверг она разукрасила свой дом и сама нарядилась в лучшее платье. Портной, отнюдь не забывая своего обещания, прислал вдове хорошую, жирную свинью и гуся. Священник, обладая также хорошей памятью, велел отнести к ней пару толстых кроликов и каплуна. Кожевник пришел сам с хорошей бараньей ногой и полдюжиной цыплят. Он захватил с собою, кроме того, галлон вина и полфунта лучшего сахара. Вдова получила всю эту провизию и дала ее приготовить своей кухарке. Когда наступил час обеда, все было накрыто и приготовлено достаточно прилично. Наконец, пришли гости, и вдова встретила их самым приветливым образом. Священник и кожевник, увидав портного, спрашивали себя, что же он-то тут делает. Портной в свою очередь изумлялся их присутствию здесь. Пока они так, пристально и недружелюбно, разглядывали друг друга, вдова, наконец, вышла из кухни; на ней было великолепное платье с длинным шлейфом, все усеянное серебром, на голове белый чепчик с длинными концами из тончайшего кружева, фартук на ней был белый, как падающий снег. Тогда весьма скромно. она сделала им реверанс и попросила их сесть. Но так как они стали соперничать друг перед другом в учтивости, вдова с улыбкой взяла священника за руку и сказала ему: - Сударь, как высшей духовной особе вам надлежит занять за столом лучшее место; прошу вас сесть там, где стоит скамейка. Вам, сударь, - сказала она кожевнику, - как человеку зрелых лет, богатому опытом, надлежит оказывать больше чести, чем молодым людям, эти холостяки далеко еще уступают вам в вашей степенности. Садитесь же с этой стороны стола, рядом со священником. Подойдя затем к портному, она сказала: - Молодой человек, хотя вы пришли и последним, но я так же вам рада, как если бы вы были первым. Ваше место определяется само собой, возьмите подушку и садитесь. Теперь же, - прибавила она, - чтобы дополнить стол и следовать пословице: "Без четырех углов изба не стоит", я, если вы позволите, позову одну кумушку, чтобы занять пустое место. - Охотно, - сказали они. В ответ на эти слова она привела старуху, у которой едва ли оставался один целый зуб во рту, и посадила ее рядом с портным. После этого люди вдовы внесли все блюда в определенном порядке. Джек первый прислуживал за столом. Вдова села на конце стола между священником и кожевником, который весьма учтиво отрезал кусок мяса, в то время как Джек ей подавал. Когда они уже некоторое время просидели за столом и достаточно поели, вдова наполнила хрустальный стакан красным вином и выпила за всю компанию. Священник отплатил ей тем же, и все проделали то же в порядке занимаемых ими мест. Но когда они пили, чара всегда проходила, не останавливаясь, перед самым носом старухи, и она, в конце концов, сказала шутя: - Я вкусно поела с вами, что же касается вина, то я не могу его похвалить. - Увы, милая кумушка, - сказала вдова, - я вижу, что никто еще не выпил за твое здоровье. - По правде говоря, да, - сказала старуха. - Духовные особы думают о кроликах, пожилые - о вкусных цыплятах, а молодые люди так увлекаются свининой, что старая свинья, твердая курица или седая кроличиха совсем им не подходят. Я это теперь замечаю: было бы иначе, на меня обратили бы больше внимания. - Послушай, старуха, - сказал священник, - возьми-ка ножку каплуна и заткни себе клюв. - Клянусь святой Анной, не смею. - Но почему? - спросил священник. - Очень просто, я не хочу, чтобы вы вернулись домой на костыле. Портной сказал: - Тогда съешь кусочек гусятины. - Избави меня бог, - сказала старуха, - оставьте гусыню с гусятами: у вас молодой желудок, ешьте ее сами, и да принесет это вам пользу, прекрасный молодой человек. - У старухи почти нет зубов, - сказал кожевник, - кусок нежного цыпленка подойдет ей лучше всего. - Если бы у меня было столько зубов, сколько у тебя способности к браку, я давно бы умерла с голода. На эти слова вдова от души рассмеялась, мужчины же были так смущены, что не проронили больше ни слова. По окончании обеда вдова и ее гости встали из-за стола, и после веселой беседы вдова приказала своему слуге Джеку принести ей кружку свежего пива, что он и исполнил. Тогда вдова сказала: - Господа, я благодарю вас от всей души за ваши подарки и любезности. В награду за ваши милости, благосклонность и дружбу я пью за ваше здоровье и позволяю вам уйти, когда вам захочется. При этих словах женихи переглянулись так кисло, будто откусили от зеленого яблока. Портной приосанился в своей шерстяной куртке и, надвинув шляпу на ухо, воскликнул: - Вы ведь знаете, прелестная вдова, зачем я здесь! Уже давно я надеюсь получить вашу руку, а сегодня вы мне обещали сказать ваше последнее слово. - Это правда, - сказала она, - я это обещала. За вашу любовь большое спасибо. Вы можете уйти, когда вам угодно. - Вы не будете моею? - сказал портной. - Увы, - сказала вдова, - вы пришли слишком поздно. - Милый друг, - сказал кожевник, - молодые люди должны предоставлять старшим первую очередь. Зачем был бы я здесь, если бы вдова захотела тебя? Определенный отказ - вот отплата дерзкому влюбленному, но мне, прекрасная вдова, что ответишь ты мне? - сказал кожевник. - Сударь, - сказала она, - если вы так торопитесь, я очень хочу, чтобы вы взяли себе жену возможно скорее. - Назначь сама день, - сказал кожевник. - Ну, что же, тотчас же, как найдете охотницу выйти за вас, но на меня не рассчитывайте, я уже обещала. - Теперь, кожевник, - сказал священник, - вы становитесь в один ряд с портным, ведь вдова предназначается для меня. - Господин священник, - сказала она, - многие бегут до конца и, однако, не выигрывают. Не моя вина, если ваша надежда напрасна. Кроме того, ведь духовенство стало вступать в брак очень недавно, а что касается меня, я не люблю верхушки горшка. - Как, - сказал портной, - все это ваше пиршество свелось к тому, что вы так с нами со всеми разделались? Никогда еще не потратил я более глупо свиньи и гуся, когда я вошел сюда, я подумал, что священник приглашен вдовой, чтобы нас соединить, этот веселый кожевник - чтобы быть свидетелем, и старуха для той же цели. Иначе я не позволил бы ей так надо мной надсмеяться. - А я, - сказал кожевник, - зная, что ты портной, думал, что тебя позвали снять мерку для наших свадебных одеяний. - Как мы все хорошо попались, - сказал священник, - мы пришли дураками, а уходим болванами. - Это зависит от того, как посмотреть на это дело, - сказала вдова. - Я думала, что окончательный ответ возбудит вражду между вами, и потому я решила, что лучше покончить с этим у себя и разом, чем к этому возвращаться несколько раз в каких-то грязных трактиpax. Что касается провизии, то ведь я ее не просила, вы уже получили от нее свою долю, а если вы считаете нужным забрать с собой остатки, то откройте ваши торбы, я вам туда все положу. - Нет, - ответили они, - мы потеряли даром время, но не потеряли нашей благопристойности. Оставьте это все у себя. Пусть бог нам пошлет большего счастья, а вам того, чего желает ваше сердце. Вслед за этим все они ушли. Вдова была очень рада избавиться от своих гостей, когда Джек стал ужинать вместе с другими, она подошла к нему, села на стул рядом с ним и сказала: - Вы видели, дети мои, что ваша бедная хозяйка могла бы выбрать себе сегодня мужа, если бы этого хотела. Все эти люди весьма способны любить и предоставить ей приличное существование. - Это правда, - сказал Джек, - дай бог только, чтобы вы не отвернулись сами от своего счастья. - Не знаю, - сказала она, - может, это и так, виновата в этом моя глупая страсть. Так прошло время без всяких новых происшествий от святого Варфоломея до Рождества. Тут начал свирепствовать такой страшный холод, что все текущие округ города реки покрылись толстым слоем льда. Вдова была очень огорчена, что ей приходилось все еще спать одной. Однажды в холодный зимний вечер она разожгла сильный огонь и послала за своим слугой Джеком; она приготовила кресло и подушку и усадила его, затем велела принести полштофа лучшего вина; оба они сели ужинать. Когда наступило время ложиться спать, она шутя заставила служанку снять с него башмаки и панталоны {Это было во времена Елизаветы традиционное приглашение к любви.}. Затем она уложила Джека в кровать его хозяина, которая находилась в лучшей комнате и окружена была весьма хорошими занавесками. От всех этих ухаживаний он почувствовал себя благородным господином и скоро заснул на этой мягкой постели, как и подобает человеку после трудового дня и хорошего ужина. Около полуночи вдова, у которой сильно прозябли ноги, скользнула, чтобы их согреть, в кровать Джека. Когда он почувствовал, что кто-то приподнимает его одеяло, он спросил: - Кто там? - Это я, добрый мой Джек, - сказала вдова. - Ночь так холодна, а стены моей комнаты так тонки, что я положительно погибаю в своей постели. Я подумала, что лучше прийти сюда, чем подвергать опасности мое здоровье. Я хочу испытать твою любовь и занять маленькое место рядом с тобой. Джек, как добрый молодой человек, не захотел ни в чем ей отказать. И они провели остаток ночи в одной кровати. На следующее утро она встала очень рано, оделась и сказала Джеку, чтобы он поскорее принес ей факел, так как у ней была спешная работа на это утро. Джек послушался; она приказала ему нести факел перед собою, и они пошли в часовню святого Варфоломея, где сэр Джон, священник, с причетником и церковным сторожем их уже поджидали. - Джек, - сказала она, - войдем в часовню, прежде чем итти дальше, я хочу помолиться святому Варфоломею, чтобы лучше преуспевать в своих делах. Когда они вошли, священник, следуя ее наставлениям, подошел к вдове и спросил ее, где находится жених. - Я думала, - сказала она, - что он будет здесь раньше меня. Я сяду пока и прочитаю свои молитвы. Он подойдет к тому времени, как я кончу. Джек был очень удивлен, что его хозяйка так внезапно собралась венчаться, а он ничего этого не знал. Вдова встала после молитвы, священник сказал ей, что жениха еще до сих пор нет. - Возможно ли? - сказала вдова. - Я ждать его больше не буду, хотя бы он был такою же редкостью, как Джорж-э-Грин {Герой многих рыцарских романов времен Елизаветы.Герой многих рыцарских романов времен Елизаветы.}. Повенчайте же меня поскорее с моим Джеком. - Да что вы, сударыня, - сказал Джек, - вы шутите? - Ну, нет, я совсем не шучу, - как раз наоборот. Полно, Джек, не принимай такого сурового вида и вспомни, что ты поклялся мне не мешать, когда я приду в церковь венчаться, и даже наоборот - мне в этом помочь. Отложи-ка этот факел и дай мне руку, так как никто, кроме тебя, не будет моим мужем. Джек, видя, что делать было нечего, согласился: он понимал, что иначе этого дела никак нельзя было устроить, и их тотчас же повенчали. Когда они вернулись домой, Джек угостил свою жену поцелуем. Все другие нашли его очень смелым. Вдова велела подать на стол лучшие кушанья, бывшие в доме, и они пошли завтракать. Она усадила своего мужа на стул на самом почетном конце стола и разостлала перед ним красивую салфетку. Затем она позвала своих слуг, приказала им сесть за стол и принять участие в этом пиршестве. Они очень удивились, увидав своего товарища Джека за столом на месте их прежнего хозяина, и стали многозначительно улыбаться и даже громко смеяться, в то время как их хозяйка вся сияла, сидя рядом с Джеком. Тогда она спросила их, допустимо ли такое поведение за столом их хозяина. - Я объявляю, - сказала она, - что он мой супруг. Сегодня утром нас повенчали. Извольте впредь исполнять свой долг относительно него. Люди переглянулись между собою, пораженные этой странною новостью. Джек, понимая их смущение, сказал им следующее: - Милые мои друзья, не беспокойтесь. Хотя провидение и милость нашей госпожи и сделали меня из вашего товарища вашим хозяином, однакоже, я не так раздулся от гордости, чтобы позабыть свое прежнее положение. Но раз я должен поддерживать свое достоинство хозяина, разумно будет вам забыть то, чем я был, и принимать меня за то, что я есть. Если вы будете усердно исполнять свой долг, у вас не будет причины жалеть, что бог поставил меня вашим хозяином. Подмастерья, заранее уверенные, что он будет управлять ими справедливо, выразили ему свое уважение. На следующий день весь город знал, что Джек из Ньюбери женился на своей хозяйке. Когда она вышла из дому, каждый поздравлял ее и желал ей счастья и благоденствия. Одни говорили, что она вышла замуж на свое несчастье. Такой молодой хват не мог ее любить, она была чересчур стара. На это она ответила, что воспитает его, пока он носит еще свои свадебные башмаки, и испытает его терпение, пока он еще в цвету. Многие из кумушек в этом ее поддержали. Каждый день в продолжение первого месяца ее брака она уходила с утра к своим кумушкам или к знакомым и пировала в их компании. Она возвращалась только к вечеру и совсем не занималась своим домом. Когда она приходила, часто муж ее мягко ей выговаривал, указывал на неудобство такого поведения. Иногда она охотно его выслушивала, но случалось в другие разы с презрением ему говорила: - Хорошо я попалась, нечего сказать. Тот, кто был еще несколько дней тому назад моим слугой, будет теперь моим господином. Вот что бывает с женщиной, когда она принимает свою ногу за голову. Прошли деньки, когда я могла уходить, когда захочу, и возвращаться безо всякого надзора. Теперь я должна подчиняться власти Джека. Если я гуляю и широко трачу, то ведь не твое состояние я расточаю. Сжалившись над твоей бедностью, я сделала из тебя человека, хозяина дома. Но до самого своего последнего дня я не хочу быть твоей рабой; это, по правде говоря, прямо жалости достойно, что такой молодой парень, как ты, указывает мне на мои ошибки и дает мне наставления, будто я сама не знаю, как себя вести. Клянусь честью, сударь, вы не будете обращаться со мной, как с ребенком, вам не взнуздать меня, как осла. Раз тебе не нравится, что я выхожу одна, я буду ходить три раза туда, куда ходила один раз, и вместо часа буду оставаться там пять часов. - Ну, что же, - сказал он, - надеюсь, что ты образумишься. Затем он оставил ее, клокочущую от ярости, и пошел по своим делам. Так шло время. В один прекрасный день, когда она вышла по обыкновению и оставалась очень долго вне дома, он запер все двери и улегся в кровать. Около полуночи она пришла и стала стучать. Высунув нос в окно, он сказал: - Так это вы там стучитесь? Подите к ночному сторожу и попросите-ка его предоставить вам кровать, вы не будете сегодня ночевать здесь. - Надеюсь, - сказала она, - ты не выбросишь меня за дверь, как собаку, и не заставишь меня ночевать на улице, как девку. - Сука или девка, - сказал он, - для меня это все едино. Я ничего не могу еще прибавить, исключая того, что раз вы вышли на целый день для своего удовольствия, значит, можете оставаться на улице на всю ночь для моего удовлетворения. Все птицы и животные с наступлением ночи идут в место своего отдыха и следят, чтобы во-время вернуться к себе. Разве вы не видите, как даже несчастный паук, лягушка, муха и всякие другие твари возвращаются к себе в определенное время?.. Если же вы, будучи женщиной, не хотите делать так же, то и несите последствия вашего безумия. Затем всего хорошего! При этих словах жена стала жалобно и смиренно просить его впустить ее и простить ей обиду. Она клялась, что никогда в жизни не будет так поступать. Наконец, муж сжалился над ней, надел башмаки и спустился к ней в одной рубашке. Когда дверь была открыта, она вошла, дрожа от холода; он хотел уже запирать, как она сказала с сокрушением: - Увы, мой бедный друг, какая неудача - кольцо было, на моей руке еще минуту назад, я его уронила у самой двери. Добрый мой Джек, принеси свечу и помоги мне его поискать. Джек тотчас же вышел, и, пока он искал непотерянное кольцо, она быстро впрыгнула в дом и захлопнула дверь, оставив своего мужа на улице. Со свечой в руках он звал ее и умолял ему открыть, но она делала вид, что не слышит. Затем она поднялась в свою комнату, забрав с собою ключ. Когда он увидал, что она не отвечает, он стал стучать в дверь изо всех сил. Наконец, она высунулась в окно и закричала: - Кто там? - Это я, - сказал Джек. - Что все это значит? Прошу вас спуститься и отворить мне дверь. - Вот как, - сказала она, - так это ты? Нечего тебе больше делать, как бегать ночью по улицам? Точно пьяный ветрогон, который распугивает всех сверчков; тебе, верно, так тепло, что и дома-то не сидится. - Нет, прошу тебя, моя крошка, не укоряй меня больше и дай войти. - Вспомните, сударь, - сказала она, - как только что вы были у окна. Подобно судье, вы насмехались надо мной и не пускали меня войти. А теперь, Джек, мы сквитались. У тебя хватило духа запереть дверь перед носом у твоей жены! Ты, бездельник, говорил мне, чтобы я искала приюта у ночного сторожа. Я даю тебе разрешение пойти посмотреть, не предпочитает ли его жена спать с тобой, а не с мужем. Это вы, бесстыдник, оставили меня так долго зябнуть, что ноги мои замерзли, а зубы стучали. В это время вы читали мне проповедь о животных и птицах; вы рассказывали мне историю о пауках, мухах и лягушках. Пойди-ка теперь, погляди, примут ли тебя мухи, лягушки и паучихи у себя. Почему же ты еще не там? Не бойся, пойди с ними поговори. Я убеждена, что ты их найдешь у себя. И мужья их спят у себя дома. Терпение Джека подверглось такому жестокому испытанию, что он поклялся выломать дверь, если жена его не впустит. - Как ты горячишься! А ведь нельзя сказать, чтобы ты был тепло одет. Надеюсь, что этот урок послужит тебе для другого раза. Ты будешь помнить, что выставил меня из моего же дома. На, лови ключ, вернись, когда захочешь, и отправляйся спать со своими товарищами. Со мной ты сегодня спать не будешь. Она захлопнула окно и пошла спать, задвинув дверь своей комнаты засовом. Муж понял, что было бы совершенно напрасно стараться войти к ней в комнату, а так как было нестерпимо холодно, он нашел для себя место у своих служащих и там крепко заснул. На следующий день жена его встала очень рано, весело приготовила ему горячего подсахаренного вина, принесла его, пока он был еще в кровати, и спросила, как он себя чувствует. Джек сказал: - Как тот, кого опутала мегера: чем больше она стареет, тем хуже становится; как люди из Иллирии, которые убивали одним своим взглядом {В романах Делонэ встречаются сотни примеров и намеков из легендарной географии, из фантастической флоры и фауны.}, так убивает она своего мужа, вызывая своими поступками его гнев. Уверяю вас {В английском языке времен Шекспира употребление "ты" (уже архаичного) и "вы" (еще не всеобщего) управлялось весьма неопределенными оттенками мысли и чувства. Делонэ, отражая народный обычай, заставляет своих действующих лиц переходить от "ты" к "вы".}, жена моя, - сказал он, - ум ваш настолько извращен, что вы меняете, как паук, сладостный цветок доброго совета на злейший яд. Я предоставлю вас впредь вашей природной злобе и не буду больше стараться вас удерживать. Если бы я был более умен вчера вечером, я сохранил бы в доме покой, а себя уберег бы от насморка. - Муж, - сказала она, - ты должен помнить, что женщины подобны скворцам, которые скорее готовы проклевать себе брюхо, чем отдаться в руки птицеловам, или подобны сколопендре, которую небезопасно трогать. Тем не менее как самая твердая сталь подается под ударами молотка, так жены поддаются своим мужьям, когда те не слишком сердиты. Раз ты поклялся предоставить мне свободу, я уверяю тебя, что эта свобода не пойдет тебе во вред. Природа женщин, муж мой, столь благородна, что они подобно пеликану не поколеблются пронзить себе сердце для блага тех, кого любят. Простим же друг другу наши прошлые обиды, ведь мы, тот и другой, испытали наше терпение; потушим горячие уголья разногласия столь сладостным соком любовного поцелуя. Пожмем друг другу руку и забудем наш гнев за этим горячим вином. Ее муж охотно на это согласился, и с тех пор они жили вместе, по-христиански мирно и любовно, пока она, наконец, не умерла, оставив своего мужа очень богатым. ГЛАВА ВТОРАЯ.  О большом богатстве Джека из Ньюбери, о числе работающих у него людей и как он привел во Фледенфильд к королеве Екатерине двести пятьдесят вооруженных за его счет людей против шотландского короля. Джек из Ньюбери был вдов и мог выбирать между многими женщинами, дочерьми весьма влиятельных людей и очень богатыми вдовами. Но он имел склонность лишь к одной из своих служанок; в продолжение года или двух он испытал ее способности в управлении домом. Зная, насколько она была старательна в делах, добросовестна в счетах, и какая она была хорошая хозяйка, он решил, что лучше жениться на ней, хотя у нее не было ничего, чем на другой с целым богатством. Кроме всего прочего, она была стройна телом, красива и свежа лицом. В один прекрасный день он поделился с ней своими намерениями и спросил ее, хочет ли она за него выйти замуж. Принимая с благодарностью это предложение, молодая девушка заявила, что не может ни на что решиться без согласия своих родителей. Тогда было отправлено письмо к ее отцу, бедному крестьянину, жившему в Айльсбюри, в графстве Бюкингам. Весьма обрадовавшись такому счастью для своей дочери, он очень скоро приехал в Ньюбери и был дружески принят Джеком. Хорошенько его накормив, Джек повел показать ему всех своих людей за работой и все службы своего дома. В большой и широкой мастерской стояло двести станков, и двести человек работало за этими станками. Рядом с каждым из этих рабочих сидел хорошенький мальчик и весело управлял челноками. Совсем близко отсюда в другой зале двести веселых кумушек изо всей своей силы чесали шерсть и, работая, все время пели. В соседней комнате работали двести молодых девушек в красных юбках с белыми платками на голове; их рукава были белы, как снег, падающий зимой на западные горы, а у кисти каждый рукав грациозно стягивался лентой. Эти хорошенькие девушки никогда не прерывали своей работы, целый день они пряли. Во время работы они пели своими нежными голосами подобно соловьям. Наконец, они подошли к другой мастерской, где находились бедно одетые дети. Каждый из них сортировал шерсть, отделяя грубую от тонкой; их было числом сто пятьдесят человек. Это были дети бедняков, за работу им платили по пенни каждый вечер, не считая того, что их кормили в продолжение всего дня, и это было для них огромною помощью. В другой комнате они увидали еще пятьдесят человек, красивых мужчин, все это были гладильщики; их ловкость и уменье можно было тут же наблюдать; совсем рядом с ними находились восемьдесят тачечников, которые также усердно работали. У Джека была еще красильня, которая давала работу около сорока человекам, и суконовальня, где было занято двадцать человек. Чтобы прокормить всех служащих в его предприятии, ему нужно было каждую неделю десять хороших, жирных быков, не считая хорошего масла, сыра, рыбы и всякой другой провизии. У него был отдельный мясник на весь год, также и пивовар для эля и пива, и пекарь, чтобы печь хлеб, необходимый в таком большом предприятии. Пять поваров в его обширной кухне были заняты весь год приготовлением этого мяса, шесть повалят им помогали и мыли посуду" горшки и кастрюли, еще несколько бедных детей приходило каждый день вертеть вертел. Увидав все это, старый крестьянин был весьма поражен, как этого и можно было ожидать: значит, это был великий суконщик, слава о котором останется навеки. Когда старик осмотрел этот огромный дом и всю эту семью, его повели по кладовым; одни из них были полны шерстью, другие - руном, третьи - синильником и мареной; наконец, другие еще были наполнены штуками тонкого и толстого сукна, совершенно готового и выкрашенного, там же находилось большое количество других штук, вытянутых на тендерах, повешенных на шестах и лежащих еще мокрыми на полу. - Сударь, - сказал старый крестьянин, - я вижу, что вы о_т_ч_а_я_н_н_о б_о_г_а_т_ы, как говорят у нас, и я буду рад отдать вам свою дочь. Да благословит вас обеих бог так же, как я благословляю вас. - Но, отец, - сказал Джек, - что дадите вы мне за ней? - Послушайте, - сказал старик, - я всего только бедный человек. Но, благодарение богу, меня уважают мои соседи и следуют во всем моим советам с большей охотой, чем советам богатого человека. То, что я дам вам, будет дано от чистого сердца, так как всюду я слышу вам лишь одну похвалу. Я дам вам двадцать ноблей {Старинная английская монета, равная 6 шиллингам и 8 пенсам.} и теленка, а когда мы с женой умрем, к вам перейдет все мое достояние. Когда Джек выслушал это, он остался очень доволен, придавая больше значения скромности женщины, нежели деньгам ее отца. День свадьбы был назначен, и все было приготовлено для церемонии. Заказано было царское угощение, и к нему были приглашены соседние вельможи, рыцари и дворяне. На невесте было платье из тонкого бюра и плащ из прекрасного тонкого сукна. Голова была украшена золотой повязкой, а белокурые волосы были тщательно заплетены в две длинные косы, по обычаю того времени. В церковь она прошла в сопровождении двух прелестных мальчиков, шелковые рукава которых были украшены цветами розмарина. Один из них был сын сэра Томаса Перри, а другой сэра Фрэнсиса Хенгерфорд {Два нотабля из Беркшира, существование которых в начале XVI века подтверждается местными документами.}. Впереди нее несли прекрасную чашу новобрачной, всю из золота и серебра. Красивая позолоченная ветка розмарина, перевязанная разноцветными лентами, выступала из чаши. Группа музыкантов, игравшая всю дорогу, предшествовала невесте; за ней следовали девушки из лучших семейств, одни из них несли огромные свадебные пироги, другие же - гирлянды из колосьев, перевитых золотыми нитями. Таким образом вступила она в церковь. Я не буду останавливаться на женихе. У него было так много друзей, из самых знатных, что свадебный поезд его был очень велик. Несколько купцов из Стилльерда {Стилльерд - квартал в Лондоне, где жили ганзейские купцы.} приехало также на его свадьбу. По окончании церемонии все в том же порядке вернулись домой и сели обедать. Не было недостатка ни в яствах, ни в музыке. Рейнское вино лилось столь же обильно, как пиво и эль, так как ганзейские купцы прислали его десять бочек. Это свадебное празднество продолжалось десять дней, на пользу всех местных бедняков. Наконец, отец и мать новобрачной пришли выплатить приданое своей дочери. Новобрачный рассыпался перед ними в благодарности. Он не хотел еще отпускать их домой и, чтобы их задержать, сказал им: - Отец мой и мать моя, всю благодарность, на которую способно мое бедное сердце, обращаю я к вам за ваше доброе расположение, расходы и подарки. Пока я жив, обращайтесь ко мне без боязни, и я всегда помогу вам, как могу. В ответ на дар, который вы сделали мне, вот вам двадцать ливров, располагайте ими, когда представится на то случай. Взамен времени, которое вы потратили, и дорожных расходов, вот вам столько тонкого сукна, сколько нужно на плащ для вас и на праздничное платье для моей матери. Когда это сукно износится, приезжайте ко мне, и я вам дам другое. - Милый мой сын, - сказала старуха, - да будет благословение Христа всегда с тобою. Говоря по правде, мы продали всех наших коров за наличные деньги, имея в виду эту свадьбу. Мы не могли бы опять их купить ранее семи лет. Но мы продали бы все, что у нас есть, только бы наша дорогая дочь не отказалась от своего благополучия. - Я, - сказал старик, - продал бы плащ, который я ношу, и кровать, на которой сплю, только бы дать возможность моей дочери выйти за вас. - Благодарю вас, добрый мой отец и добрая моя мать, - сказала новобрачная. - Молю бога, чтобы он долго сохранил вас в добром здравии и благополучии. Затем она стала на колени и выразила свое почтение родителям, которые ушли, плача от радости. Немного времени спустя, когда наш славный король сражался во Франции, Яков, король шотландский, вероломный клятвопреступник, наводнил Англию многочисленными войсками. Он произвел страшные опустошения около границ. Каждый подданный английского короля был тотчас же назначен на должность, смотря по его способностям, и также получил приказание под страхом смерти быть наготове и в течение часа собраться с своими людьми и оружием. Джек из Ньюбери получил от королевских комиссаров приказание поставить шесть человек, из них четырех, вооруженных пиками, и двоих - аркебузами; они должны были отправиться в Бюкингамшир навстречу королеве. Она собрала там большие силы, чтобы итти против вероломного шотландского короля. Когда Джек получил это приказание, он спешно вернулся к себе и раскроил целую штуку сукна на плащи для всадников и еще несколько штук на капюшоны для пехотинцев. В короткое время он снарядил пятьдесят конных рослых молодцов; у них были белые плащи, красные шапки с желтыми перьями и копья; затем еще пятьдесят пехотинцев, вооруженных пиками, и пятьдесят стрелков, тоже в белых плащах; они были так искусны, >что не имели себе равных в войске. Сам он, вооруженный с головы до ног, сидел верхом на лошади, которая также была в полном боевом снаряжении; он ехал во главе своего отряда с копьем в руке и с красивым султаном из желтых перьев на нашлемнике. Таким образом предстал он перед комиссарами, вербовщикам короля. Увидав его, они стали спрашивать себя, кто