бы мог быть этот благородный господин. Когда имя его стало известно, комиссары короля и большинство дворян обратились к нему с похвалой и приветствиями за его спешность и щедрость. Но один из них, уязвленный завистью, начал говорить, что Джек показал себя более расточительным, чем благоразумным, и более хвастливым, чем догадливым. - Самый крупный вельможа в стране, - сказал он, - был бы менее тщеславен. Он бы помнил, что королю часто представляется надобность требовать услуги от своих подданных. Следовательно, в этот раз он сделал бы лишь столько, сколько может сделать в следующий. Он прибавил: - Джек из Ньюбери, подобно аисту весной, думает, что самый высокий кедр чересчур низок для постройки его гнезда. Прежде нежели пройдет половина года, он будет, может быть, очень счастлив свить свое гнездо в каком-нибудь кусте. Эти злорадные пересуды дошли, наконец, до Джека из Ньюбери. Он был ими очень огорчен, но терпеливо переносил их до благоприятного момента. Спустя немного времени все ратники в Беркшире, Хамсшире и Уильтсшире получили приказ явиться перед королевой в Стони-Стретфорд; там ее величество, в сопровождении многочисленных лордов, рыцарей и дворян, была окружена тысячами вооруженных людей. Перед тем, как предстать перед королевой, Джек вымазал себе кровью лицо и свой белый плащ. Когда они явились перед королевой, она тотчас же спросила, кто были эти прекрасные "белые плащи". Сэр Генри Энглефельд, который командовал беркширскою частью, ответил следующими словами: - Да благоугодно будет вашему величеству узнать, что всадника, стоящего во главе их, зовут Джек из Ньюбери. Все эти молодцы в белом сукне - его подмастерья, работающие у него круглый год. Он снарядил их на свой счет, дабы в этот опасный час служить королю против его надменного врага. Ваше величество может быть уверенной, что нет лучших солдат под ее знаменами. - Добрый сэр Генри, - сказала королева, - приведите мне этого человека, мне нужно на него посмотреть. Джек сошел с лошади так же, как и все его товарищи, и они смиренно упали на колени перед королевой. - Встаньте, благородный дворянин, - сказала ее величество. И, протянув Джеку свою белую, как лилия, руку, она дала ее ему поцеловать. - Всемилостивейшая монархиня, - ответил он, - не дворянин я и не сын дворянина, а лишь бедный суконщик; у меня нет другого замка, кроме моей мастерской, и нет доходов, кроме тех, которые я получаю со спины барашков. Я не мог требовать иного герба, кроме деревянного челнока. Тем не менее, всемилостивейшая монархиня, мои бедные подмастерья и я сам готовы по приказанию вашего величества не только пролить свою кровь, но и отдать жизнь, если нужно, для защиты короля и родины. - Поздравляю тебя, Джек из Ньюбери, - сказала королева. - Хотя ты суконщик по ремеслу, но тем не менее дворянин сердцем и честный подданный. Если у тебя будут когда-нибудь дела при дворе, королева будет твоею заступницей. Дай бог, чтобы король имел побольше подобных тебе суконщиков! Но почему твой плащ выпачкан кровью, а лицо расцарапано? - Да благоугодно будет вашему величеству узнать, что я встретился с чудовищем, у которого тело человека, а голова собаки; его клыки, подобно зубам крокодила, были отравлены. Его дыхание, подобно дыханию Василиска, убивало на расстоянии. Если я хорошо понял, то его имя было з_а_в_и_с_т_ь. Невидимый, он напал на меня, подобно дьяволу из Майнца, который бросал камни, а его не видали {Беллефорест, Чудесные истории, 1597 г.}. Вот каким образом мое лицо оказалось в крови. Я этого даже не заметил. - Почему же это чудовище набросилось на тебя, а не на твоих товарищей или других солдат? - Благородная монархиня, этот смрадный пес показывает свои клыки всем, и немногие избегают его смертоносного дыхания. Он накинулся и на меня, хотя я не сделал ему ничего плохого. Но я выказал чересчур много любви моему монарху, и, как бедная вдовица, я отдал все своему господину и своей родине. - Англия была бы более счастлива, - сказала королева, - если бы в каждой деревне была виселица для этих чудовищ, которые, подобно эзоповским собакам, ложатся в свою кормушку и, не принося никакой пользы, злятся на тех, кто действительно приносит ее. После этого разговора королева выстроила свои войска и повела их на бой к Флудену, где король Яков расположился лагерем. Но пока войска проходили, появился гонец, посланный доблестным графом Сюррей. Он прислал сказать королеве, что она может теперь распустить свое войско, так как бог помог благородному графу победить шотландцев. Он только что разбил и умертвил их короля в генеральном сражении. Получив это известие, ее величество распустила свое войско и радостно, с улыбающимся лицом и хваля господа, направилась в Лондон. Она не забыла поблагодарить всех благородных дворян и всех солдат за их быстроту в оказании ей помощи, оказала всякие милости дворянству и раздала награды прочему военному люду. Она, конечно, не забыла и Джека из Ньюбери и надела ему на шею великолепную золотую цепь. Тогда все испустили радостный крик со словами: - Бог да хранит Катерину, благородную королеву Англии! Много шотландских вельмож было взято в плен, и много убито, и никогда еще Шотландия не терпела такого удара. Шотландский король надеялся, что завоюет Англию. Он ждал благоприятного случая для своего вероломного поступка. Наш король был тогда во Франции, воевал в Туркуэне и в Турнэ. Шотландцы подумали, что в Англии остались одни только пастухи и земледельцы, несведущие в военном деле, и что нет никого, кто был бы способен стать во главе войска. Ослепленный своим преимуществом, Яков наводнил страну войсками, хвастаясь своей победой еще до сражения. Это поражение было большим горем для его жены, королевы Маргариты, старшей сестры нашего короля. Для посрамления шотландцев и в память этой победы простой народ придумал песню, которую до сих пор помнят. ПЕСНЯ {*}. {* Один из наиболее подлинных образцов вольного стихосложенья, сохранившийся до нас. Эту песнь пели в Англии до Делонэ; он, может быть, ее дополнил.} _У короля Якова был прекрасный план. - Пусть он выполнит его, если может. - Он думал вступить в прекрасный Лондон - В день святого Якова. В день святого Якова, в полдень - В прекрасном Лондоне я буду. - Все вельможи веселой Шотландии - Будут там обедать со мной. Добрая королева Маргарита сказала тогда. - И слезы текли у ней из глаз: - Откажитесь от этой войны, благороднейший король. - Останьтесь верным. Вода в реке течет быстрая и глубокая. - От самого дна до берегов. - У моего брата Генриха крепкие войска. - Англию покорить трудно. - К чорту, - сказал он, - эту безумную. - Пусть запрут ее в тюрьме. - Она происходит от английской крови. - Смерть накажет эти слова. Тогда заговорил лорд Томас Говард. - Он был камергер королевы: - Если вы погубите королеву Маргариту, - Шотландия будет вечно раскаиваться в том. В своей ярости король Яков сказал: - Схватите этого безумца. - Он будет повешен, моя жена сожжена, - Как только я возвращусь. В Флуденфельд прибыли шотландцы. - Англичане пустили им кровь. - В Бремстон Грине произошла битва. - Там был убит король Яков. Вскоре шотландцы обратились в бегство, - Оставив позади себя свои пушки. - Их прекрасные знамена были все взяты. - Наши люди разбили их наголову. - Чтобы все вам сказать, их убили двенадцать тысяч. - Тех, что принимали участие в битве. - Много было забрано пленных. - Лучших солдат во всей Шотландии. Этот день создал ни одну сироту. - И не одну бедную вдову. - Много веселых дам шотландских - Пролило слезы в своем доме. Яков и его султан на голове - Хорошо похлебали пыли. - Его похвальбы были тщетны. - Мы заставили его проплясать такой танец, - Что он никогда не вернется к себе_. ГЛАВА ТРЕТЬЯ.  О том, как Джек из Ньюбери принимал короля, приехавшего в Беркшир, и как он устроил ему пир в своем собственном ломе. На десятый год своего царствования король приехал в Беркшир. Джек из Ньюбери одел тридцать человек из своих служителей, выбрав среди них самых высоких, в голубую одежду с шелковыми флорентийскими отворотами. Каждый из них имел по хорошему мечу и щит на плече. На самом Джеке был лишь хитон из простого бюра и штаны из простого белого сукна, без всякой отделки и канта. Его чулки, из цельного куска, были пришиты к подштанникам, а подштанники снабжены передним карманом, куда он втыкал свои булавки. Зная, что король будет проезжать через одну известную поляну, близко лежащую от города, он отбыл туда со всеми своими людьми. Затем он направился к большому муравейнику. Там он расположился и расставил своих людей округ этой горки с мечами наготове. Когда приехал король со своей свитой, он увидал их всех стоящими с обнаженными мечами и послал кого-то спросить их, в чем дело. Гарре, герольдмейстер, был его гонцом. - Добрые люди, - сказал он, - его величество хотел бы узнать, зачем стоите вы здесь с оружием, готовые к бою? Джек из Ньюбери выпрямился и ответил: - Герольд, подите скажите королю, что это бедный Джек из Ньюбери, жалкий маркиз Пригорка, которого избрали государем муравьев. Я стою здесь со стражей, дабы защитить моих бедных и несчастных подданных от могущества праздных бабочек. Я отброшу этих заклятых врагов нашей мирной республики, которая в это летнее время делает свои запасы на зиму. Герольд пошел сказать королю, что это некий Джек из Ньюбери, окруженный своими людьми, который стоит здесь, как сам он это утверждает, чтобы защитить какой-то муравьиный народ против ярости князя бабочек. Услыхав это известие, король от души рассмеялся и сказал: - Он прав, что приготовился к бою. У него очень страшный соперник. Господа, - прибавил он, - этот молодец любит посмеяться. Мы позовем его сюда, чтобы он нас повеселил. Герольд пошел сказать Джеку, что король его ждет. - Его величество, - сказал он, - имеет лошадь, а я ведь стою пеший. Король должен ко мне притти. Во время моего отсутствия наши враги могут на нас напасть, как шотландцы, когда король был во Франции. - Неужели ягненок не боится льва? - сказал герольд. - Да, - сказал Джек. - Если тут и есть лев, я знаю петуха, который его не боится. Скажите королю, что я был бы очень плохим правителем, если бы бегал ради своего удовольствия и оставлял бы свой народ на гибель" Ведь написано: "На кого возложены обязанности, тот должен их нести". Поди скажи это королю. Когда это поручение было исполнено, король засмеялся и сказал: - Раз он не хочет ничего слушать, мы сами отправимся к этому императору муравьев, который так исправен в своих обязанностях. При приближении короля Джек из Ньюбери и его слуги с криками радости побросали свое оружие, затем они подбросили кверху свои шапки в знак победы. - Вот как, - сказал король, - значит, война кончилась? Кто же генерал этой многочисленной армии? Джек из Ньюбери и его подмастерья упали на колени со словами: - Бог да хранит короля Англии! Один только его взгляд обратил в бегство наших врагов. Он приносит высший мир бедному, трудящемуся люду. - Клянусь, - сказал король, - вот достаточно крепкие молодцы, чтобы сражаться с бабочками. Какая храбрость против этих великанов... - Грозный повелитель, - сказал Джек, - я видел недавно во сне благоразумный муравьиный народ. Их нотабли были созваны и держали совет в знаменитом городе Сухая Пыль в двадцать первый день сентября. Меня избрали быть их королем. Несколько жалоб было предъявлено против плохих граждан республики: крота, например, который был уличен в государственной измене и изгнан навсегда из мирного царства муравьев; кузнечика и гусеницы, которые не только не работали, но жили трудом других. Бабочку еще больше ненавидели, но немногие нотабли смели посягнуть на нее из-за ее золотой одежды. Ее так долго переносили, что она сделалась властолюбивой и дерзкой {Вся эта аллегория имеет политический и экономический смысл. Она всецело направлена против Уольсея.}. Едва бедный муравей клал яйцо в свое гнездо, как она приходила и схватывала его, особенно перед Пасхой. Постепенно поднялось страшное неудовольствие против нее. Подобно р_а_з_н_о_ц_в_е_т_н_о_м_у о_с_л_у, бабочка заволновалась, собрала себе подобных и, став во главе их, стала вытеснять прилежный муравьиный народ вон из страны, затевая истребительные войны. Она думала сама сделаться повелительницей всех животных. - Какие же они тщеславные, эти бабочки! - сказал король. - Вот я и приготовился, - сказал Джек, - сопротивляться им, пока присутствие вашего величества не обратит их в бегство. - Тут не было большого риска, - сказал король, - эти насекомые не очень страшны. - Нет, - ответил Джек, - но их блестящая форма пугает простой люд... Тогда заговорил кардинал Уольсей: - Я вижу, - сказал он, - что ты, король муравьев, очень ненавидишь бабочек. - Мы ненавидим друг друга настолько, - сказал Джек, - насколько любят друг друга лисица и змея. Ловкая змея старается свести знакомство с хитрой лисой. Впрочем, я больше не хочу быть повелителем, величие короля затмило мою славу. Я подобен павлину, который, глядя на свои черные лапы, ни во что не считает свои яркие перья. Итак, я передаю его величеству все свои верховные права на жизнь и имущество моих подданных. Я бросаю к его ногам мое оружие и буду делать все, что соизволит он мне приказать. - Да благословит тебя бог, мой добрый Джек, - сказал король. - Я часто слышал, как говорили о тебе. Сегодня утром я хочу поехать посмотреть твой дом. Король, весьма веселый, поехал следом за ним до самого въезда в город, где огромное количество народа, не считая королевы Екатерины и ее свиты, ждало его. Среди радостных криков, которые испускал простой народ, король и королева отправились к веселому суконщику. Его супруга, окруженная шестьюдесятью служанками, преподнесла королю пчелиный улей, весь позолоченный. Пчелы снаружи были из золота, весьма тонкой работы. Зеленое деревцо было водружено на улей, на нем были золотые яблоки. Вокруг корней обвивались змеи и старались его уничтожить. Но осторожность и настойчивость попирали их ногами и держали знамя со следующей надписью: _Мы представляем вашим королевским взорам - Образ цветущей республики, - Где добродетельные подданные работают с радостью - И попирают ногами лентяев, живущих грабежом. - Тщеславие, Зависть и Предательство - Те ужасные змеи, которые стараются низвергнуть это плодоносное дерево. Но благородная осторожность, своим проницательным взором - Постигает их лукавый замысел, - И благородная Настойчивость, всегда рядом с ней стоящая, - Рассеивает их силы, готовые ко злу. - Так обмануты ожидания тех, кто хочет творить зло, - И, подобно рабам, они попираемы ногами_. Король соизволил принять эту эмблему и взял ее из рук женщин. Он приказал кардиналу позаботиться о ней и отправить ее в Виндзорский замок. Кардинал Уольсей был тогда великим канцлером. Это был очень тщеславный прелат, интриги которого были причиною многих распрей между королем Англии, королем Франции, императором Германии и еще несколькими христианскими государями. Всякая торговля между купцами этих стран была строго запрещена. Посему и царила тогда нищета в Англии, особенно среди суконщиков и ткачей. Они не могли продавать своего сукна и принуждены были распустить много рабочих, у них работавших. Я скоро скажу каковы были последствия этой безработицы. Его величество король был введен в большую залу, где четыре длинных стола уже были накрыты, оттуда он прошел вместе с королевой в обширную и красивую гостиную с великолепными обоями; там был приготовлен прибор для королевской четы. На том месте, где сидел король, пол был покрыт не так, как по обыкновению - свежим тростником, но широкими кусками сукна, сделанного из самой чистой шерсти небесно-голубого цвета. Каждый из этих кусков стоил сто фунтов стерлингов, они отданы были затем его величеству. Король сел, окруженный главными членами своего Совета. После изысканного обеда принесли десерт, который был роскошен и весь подан на хрустале. Описание и чтение всего этого заняло бы чересчур много времени. Большая зала была переполнена лордами, рыцарями и дворянами, им прислуживали подмастерья. Придворных дам и жен дворян обслуживали отдельно, в другой зале, служанки дома. Оруженосцы также были отдельно. Отдельно были и пажи и слуги, которых заботливо обслуживали ученики. Во все время пребывания короля пиршество не прерывалось. Рейнское и бордосское вина текли так же щедро, как легкое пиво. От самого важного до самого малого, со всеми обошлись так, что не было недовольных. Хозяин дома получил большую похвалу. Но кардинал Уольсей был задет за живое аллегорией о муравьях. Он сказал королю: - Если благоугодно будет вашему величеству хорошенько рассмотреть безумное тщеславие этих ремесленников, вы найдете в нем вред. Этот молодец, например, который нас только что угощал, не поколебался сегодня совсем разориться из-за чести принять у себя ваше величество. Он подобен Герострату, сапожнику, который сжег храм Дианы, чтобы увековечить свое имя. А вот что хорошо докажет недостаток любви Джека к вашему величеству. Стоит только обложить податью ему подобных для поддержания войн или еще каких-нибудь предприятий государства, и даже если на это пойдет всего лишь одна двадцатая их капитала, это вызовет в них такое горе и озлобление, какого и представить себе даже нельзя; они стали бы кричать, подобно людям, которых убивают. - Господин кардинал, - сказала королева, - я бьюсь об заклад на сто фунтов, что Джек из Ньюбери никогда не будет принадлежать к этому сорту людей. Спросите его мнение об этом, и я уверена, что он не обманет моих ожиданий. Я сама видела, каковы были его намерения, когда шотландцы к нам нахлынули. Джек должен был поставить только шесть человек, а он нам привел за свой собственный счет сто пятьдесят человек. - Дай бог, чтобы у меня было больше подданных, подобных ему, - сказал король. - Но тогда Генрих, - сказал шут Уилль Соммерс, - Энсом и Дюдлей не были бы предателями, и вам не пришлось, бы трудиться посылать их в темницу. - И те, которые замышляли против свободы других, - сказал король, - не потеряли бы своей. - Они были так ловки, что сломали себе шею, - сказал Уилль Соммерс, шут короля. Король и королева от души рассмеялись и встали из-за стола. Джек из Ньюбери послал всех своих людей на работу, чтобы его величество и двор увидали бы мастерскую в полном ходу. Впрочем, об этом попросила королева. Король мог посмотреть на сто станков, работающих в одной мастерской, по два человека при каждом станке. Вот что они пели: ПЕСНЯ ТКАЧЕЙ.  _Когда Геркулес прял, - Когда Паллада ткала шерсть - Тогда-то началось наше ремесло. - В те времена профессиональная совесть была еще в чести, - Любовь и дружба согласовались, - Дабы связывать собою ремесло. Когда царские дети пасли овец, - А королевы делали пшеничные пироги, - Все работающие не преследовали одну лишь свою выгоду, - И радость царила в каждом доме. - Любовь и дружба и т. д. Когда огромные и могущественные гиганты, - Чтобы сражаться, имели рогатины, тяжелые, как валы ткачей, - И спали на железных кроватях, - Они мучили бедный народ. - Однако же любовь и дружба и т. д. Юный Давид взял свои пращ и камень - Он не боялся могущества Голиафа, - Он разбил ему череп, пронзил мозг, - И человек в пятьдесят футов лежал без движения. - Ведь тогда любовь и дружба и т. д. В то время как греки осаждали Трою, - Пенелопа не переставала прясть, - А ткачи - весело работать. - Хотя их прибыль и была мала во время войны, - Но любовь и дружба и т. д. Если бы Елена удовольствовалась чесанием шерсти, - Вместо того чтобы порождать войну своею красотой, - она не сделалась бы любовницей господина Париса, - От нее не погибло бы столько людей - Мы же, в это-время, во имя любви и дружбы - Мы соединились, дабы поддержать ремесло. Если бы отважный сын царя Приама - Удовольствовался работою с челноками, - Он не был бы причиною гибели своих товарищей, - Шляясь по всяким местам до самой Греции. - Тогда любовь и дружба и т. д. Кедр подвергается чаще грозе, - Чем маленькие деревца у поверхности земли; - Ткач живет более свбодно от забот, - Чем самые прославленные государи. - И любовь и дружба и д. т. Пастух, сидящий в полях, - Настраивает весело свою свирель. - Когда князья шагают ночью с копьем и щитом на руке, - Бедняк крепко спит в своей кровати. - Любовь и дружба и т. д. Каждый день мы видим, с какой неблагодарностью - Мы получаем дары от бога; - Никого больше нет на всем белом свете, - Кто был бы доволен своею судьбой. - Теперь ни любовь, ни дружба - Не связывают больше собою ремесло_. - Хорошо спели вы, добрые друзья, - сказал король. - Беззаботные сердца и веселые души долго живут без седых волос. - Да, - сказал Уилль Соммерс, - но не без красного носа. - Вот вам, - сказал король, - сто золотых на ваши удовольствия. Справляйте каждый год праздник ткачей. И я разрешаю вам каждый год брать четырех косуль в моем парке в Дюннингтоне, и никто не сможет вам в этом помешать. - Ваше величество, - сказал Уилль Соммерс, - я умоляю вас, поставьте одно условие. - Какое? - сказал король. - О, всемилостивейший государь, - сказал он, - потребуйте, чтобы сторожа получили шкуры. - Зачем? - сказал король. - Они отдадут рога своим женам. - Фуй! - сказала королева, - убирайся! У тебя больше глупостей в голове, чем крон в кармане. Ткачи смиренно поблагодарили его величество. С тех пор у них существует обычай собираться каждый год в память короля после дня святого Варфоломея и справлять веселое пиршество. Его величество прошел затем к прядильщицам и к чесальщицам, там работа была в полном ходу. Уилль Соммерс покатился от хохота. - Чего это шут смеется? - сказал король. - Да глядя на этих девушек, которые зарабатывают себе на жизнь так, как быки, пережевывающие жвачку. - Каким образом? Что хочешь ты сказать? - сказала королева. - Да быки ведь едят, пятясь назад, а они, пятясь назад, растягивают свою нить. Бьюсь об заклад, что, пятясь таким образом, они упадут на свои задницы. - А ты-то, жулик, разве не упал на лицо в подвале у Кингсмелл? {Намек на местную историю. Кингсмелл жили в Кингсклере около Ньюбери.} - А вы, милорд, - сказал шут, - какое вы делали лицо, когда сэр Эми Полет приказал сжать вам лодыжки между брусьями для пытки? {Намек на эпизод из молодости Уольсея.} Тогда все громко рассмеялись. Король и королева и весь двор долго смотрели на работу этих женщин; почти все они были красивы, хорошо сложены, и все одеты одинаковым образом с головы до ног. Наконец, они почтительно поклонились и нежным голосом запели эту балладу; две из них запевали строфу, а все остальные подхватывали припев. БАЛЛАДА ПРЯДИЛЬЩИЦ.  _Это был красивый шотландский рыцарь. - Приди, моя любовь, перепрыгни поток! - Он был схвачен и заключен в темницу - Добрым графом Нортумберландским. В темницу, хорошо укрепленную, - Приди, моя любовь, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Где он не мог ни ходить, ни лечь, - Он был посажен туда добрым графом Нортумберландским. И когда в отчаянии он там пребывал, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Прекрасная дочь Нортумберландского графа, - А это был нортумберландский цветок. Прошла она, как ангел на небе, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - И слезы наполнили узника очи, - Когда он увидел нортумберландский цветок. Прекрасная дама, - сказал он, - сжалься надо мной. - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Не дай умереть мне в тюрьме, - О, прекрасный нортумберландский цветок. Как помочь тебе, милый рыцарь? - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Разве не враг ты моей стране? - А я прекрасный нортумберландский цветок! Прекрасная дама, тебе я не враг, - сказал он, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Из-за любви к тебе я закован, - К тебе, прекрасный нортумберландский цветок. Как был бы ты здесь из-за любви ко мне! - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - У тебя жена и дети в твоей стране, - А я чистый нортумберландский цветок. Клянусь святой Троицей я, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Ни жены, ни детей нет у меня, - У меня в веселой Шотландии. Если ты поможешь мне убежать, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Я клянусь, что женюсь на тебе, - Лак приедем в веселую Шотландию. Ты будешь владычицей многих дворцов, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - И воссядешь царицей в княжеском доме твоем, - Когда я буду у себя в прекрасной Шотландии. И ушла полная радости девушка, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Она завладела кольцом отца, - Чтобы помочь печальному рыцарю вернуться в Шотландию. Хитростью достала она много золота, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Чтобы несчастный рыцарь мог убежать - От отца ее и в прекрасную вернуться Шотландию. Две прекрасные лошади, верные и быстрые, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Велела она вывести из конюшни, - Чтобы ехать с рыцарем в прекрасную Шотландию. Она тюремщику послала кольцо, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - С приказанием выпустить узника, - И они вместе уехали в прекрасную Шотландию. Они приехали к прозрачной реке, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Милый рыцарь, как могу я за вами следовать - Я, прекрасный нортумберландский цветок! Вода глубока, и быстро течение, - Приди, моя любовь, перепрыгни , поток, - Я не смогу удержаться в седле, - Я, прекрасный нортумберландский цветок. Не бойся ты брода, прекрасный друг, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Я не могу тебя дольше здесь ждать, - Тебя, прекрасный нортумберландский цветок. И дама пришпорила коня своего, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - И лошадь вплавь переплыла реку - С прекрасным нортумберландским цветком. Она была мокра, от волос до ног, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Вот что я сделала из любви к тебе - Я, прекрасный нортумберландский цветок. Так ехали они всю эту зимнюю ночь, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - И в виду уж был перед ними Эдинбург, - А это город в Шотландии самый большой. Теперь выбирай, - сказал он, - влюбленный цветок, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Хочешь ты или нет моей любовницей стать? - Или в Нортумберланд вернуться назад? Да, у меня жена и пятеро детей, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Они все живут в Эдинбурге. - Вернись же в свою прекрасную Англию ты. Однакоже я сделаю милость тебе, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Я приму твою лошадь, ты вернешься пешком. - Итак, в дорогу, в дорогу, в Нортумберланд. О, рыцарь, лукавый обманщик, - сказала она. - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Возможно ли, что ты обидел меня - Меня, прекрасный нортумберландский цветок? Чем обесчестить имя отца, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Вынь ты свой меч, прекрати мой позор, - Ведь я прекрасный нортумберландский цветок. Он заставил ее слезть с благородного коня, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Он покинул ее, лишив всего, - Ее, прекрасный нортумберландский цветок. Она лежала там в глубокой тоске, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток. - Тут два рыцаря, наконец, появились, - Два благородных рыцаря прекрасной Англии. Униженно встала она на колени, - Приди, моя, любовь, перепрыгни поток. - И сказала: Милые рыцари, сжальтесь надо мной, - Ведь я бедный нортумберландский цветок. Я тяжко оскорбила своего отца, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Обманщик рыцарь привез меня сюда, - Добрый граф Нортумберландский от меня далек. Они взяли ее на лошадь, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - И привезли ее назад - К доброму Нортумберландскому графу. Прелестные барышни, узнайте отсюда, - Приди, моя любовь, перепрыгни поток, - Что шотландцы не были и не будут никогда - Верны своему господину, своей даме и прекрасной Англии_. Когда король и королева прослушали песню прелестных прядильщиц и щедро их наградили за труд, они прошли осмотреть сукновальни и красильню. Увидав, скольким человекам Джек давал возможность работать, его величество осыпал его похвалами и сказал, что ни одно другое ремесло в королевстве не заслуживает такого поощрения: "Ремесло суконщика, - прибавил он, - достойно быть названным п_р_и_б_е_ж_и_щ_е_м б_е_д_н_я_к_а". Король хотел уже садиться на лошадь и уезжать, когда предстала перед ним целая толпа девочек в белых шелковых одеждах с золотой бахромой, на головах у них были венцы из позолоченных ягод, к руке каждой из них было привязано по шарфу из зеленой тафты. В руках у них было по серебряному луку, а за поясом золотые стрелы. Та, которая была впереди, изображала Диану, богиню целомудрия, окруженную свитою прекрасных нимф. Они вели к королю четырех пленниц. Первой была женщина сурового и угрюмого вида; лицо ее было гневно, лоб покрыт морщинами, волосы черны, как смола; одежда ее была покрыта кровью, а в руках ее был большой окровавленный меч; это была Беллона, богиня войны. У ней было три дочери. Первая из них была высокая женщина, столь худая и некрасивая, что скулы, казалось, продырявливали ее бледные, синеватые щеки. Глаза ее глубоко сидели в орбитах; ноги были столь слабы, что едва удерживали тело. Вдоль ее рук можно было пересчитать все мускулы, суставы и кости. Зубы ее были длинны и остры. Она была так прожорлива, что, казалось, была готова порвать зубами кожу на собственных руках. Ее одежда была черна, разорвана и в лохмотьях; она шла босиком, и имя ее было Голод. Вторая была красивая, крепкая женщина с жестким взглядом и безрадостным лицом; ее одежда была из железа и стали; в руках ее было обнаженное оружие, имя ее было Меч. Третья была тоже, жестоким существом; ее глаза искрились, как горящие угли. Ее волосы были, как пламя, а одежда, как расплавленная медь; от нее исходил такой жар, что никто не мог рядом с него стоять, и имя ее было Пламя. Дети удалились, представив его величеству еще двух персонажей, вид которых был великолепен. Одежда их была роскошна и богата; один держал в руке золотую трубу, другой - пальмовую ветвь; это были Слава и Победа, которых богиня целомудрия навсегда оставила служить славному королю Генриху. Тогда весьма почтительно дети цепочкой прошли перед королем, и каждый вручил ему душистый левкой, как делают персы в знак верности и покорности. Глядя на привлекательные лица этих детей и на славную их осанку, король и королева спросили у Джека из Ньюбери, кто были их родители. Он ответил: - Да благоугодно будет вашему величеству узнать, что это дети очень бедных людей; они зарабатывают себе на жизнь, сортируя шерсть, и имеют едва один хороший обед в неделю. Король пересчитал свои левкои и узнал таким образом, что всего было девяносто шесть детей. - Право, - сказала королева, - бог посылает беднякам столь же красивых детей, как и богатым, и часто даже более красивых. Как бы они ни нуждались, бог в своей милости заботится о них. Я прошу, чтобы двое из этих детей остались для услуг при мне. - Прекрасная Екатерина, - сказал король, - у нас была одна и та же мысль в одно время. Эти дети созданы более для двора, чем для их деревни. Король выбрал из них двенадцать; он приказал, чтобы четверо были оставлены пажами при его королевской особе, а остальные были разосланы по университетам. Он назначил каждому содержание дворянина. Еще некоторые вельможи взяли нескольких детей для своих услуг, и скоро не осталось никого, чтобы сортировать шерсть. Все они были так хорошо пристроены, что родителям не нужно было о них заботиться. Бог даровал им свое благословение, и все они сделались людьми значительными и сильными в стране. Их потомки до сих пор пользуются уважением и известностью. Король, королева и вельможи перед отъездом осыпали Джека из Ньюбери благодарностями и подарками. Его величество хотел сделать его рыцарем, но он скромно отказался и сказал: - Я умоляю ваше величество оставить меня жить среди моих людей, как это и подобает такому бедному суконщику, как я. Обеспечивая существование своих людей, я получаю больше счастья, чем если украшу себя суетным званием дворянина. Трудолюбивые пчелы, которых я стараюсь защитить, пчелы, которых я выращиваю, - вот мои товарищи. Мы работаем на этой земле не для нас самих, но во славу божию и для нашего почитаемого монарха. - Но звание рыцаря тебе в этом не помешало бы. - О, мой уважаемый монарх, - сказал Джек, - почет и уважение могут быть сравнимы с водами Леты. Пьющие ее, сами себя забывают. Дабы помнить до конца дней моих как свое происхождение, так и свои обязанности, я умоляю ваше величество оставить меня спокойно носить мое простое шерстяное платье. Я хочу умереть бедным суконщиком, как я им был всю жизнь. - Нужно предоставлять каждому, - сказал король, - управлять своею судьбой. Сохрани же то, что тебе дорого. Ее величество королева, прощаясь с хозяйкой, поцеловала ее и подарила ей на память весьма драгоценный алмаз, оправленный в золото; вокруг него были искусно вделаны шесть рубинов и шесть изумрудов, оцененных в девятьсот марок. В это время Уилль Соммерс проводил время в обществе служанок и начал прясть, как они. Они сочли себя оскорбленными и наложили на него штраф в галлон вина. Уилль ни за что не хотел этому подчиниться. Он предложил им выкупиться поцелуями, предлагая за каждый платить по лиарду. - Мы отказываемся по двум причинам, - сказали служанки, - во-первых, наши поцелуи стоят дороже, а во-вторых, ты ведь должен платить, а не мы. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.  О том, как служанки отплатили Уиллю Соммерсу за его дерзость. Служанки, видя, что Уилль Соммерс изо всех сил старается над их работой и отказывается искупить свою вину, решили поступить с ним, как он того заслуживал. Сначала они связали ему руки и ноги, поставили его к столбу и привязали. Он находил такую шутку скверной, но не мог им противиться. Так как язык его, не переставая, работал, они засунули ему хорошую тряпку в рот; и как он ни старался, он не мог от нее освободиться. Так и стоял он с раскрытым ртом и не мог передохнуть. Одна из них взяла собачий помет, положила его в мешок, а затем сунула в лохань с водой. Другие же в это время отвернули воротник у куртки шута и обвязали ему вокруг шеи грубую тряпку, как салфетку при бритье. Служанка пришла с лоханью воды и со зловонным мешком в руке, которым и принялась сильно его ударять по губам и лицу. Вскоре лицо его стало желтоватым, как у сарацина. Другою рукой она старательно его обмывала после каждого удара. Запах становился невыносимым, Уилль мог объясняться только криком: "А-а-а!" Он охотно бы плюнул, но не мог этого сделать. И ему пришлось проглотить ликер, которого он никогда еще не пробовал. После такой стирки, спустя некоторое время, он соскользнул на колени и отдал себя в их власть. Девушки тогда вытащили тряпку из его рта. Едва вернулась к нему способность речи, как он стал отчаянно ругаться. Служанки, помирая от хохота, спросили его, пришлась ли ему по вкусу такая стирка. - Да, чорт вас возьми! - сказал он, - никогда еще меня так не мыли, и не было у меня таких цирюльников. Освободите меня, и я вам дам все, что вы захотите. С этими словами он бросил им английскую крону. - Нет еще, - сказала одна из служанок, - ты ведь пока только вымыт, мы тебя еще и выбреем, перед тем, как выпустить. - Ангелы доброты, - сказал он, - избавьте меня от этого, не брейте. Хватит с вас, что вы меня намылили. Если я прегрешил против вашего ремесла, простите меня, я никогда вас больше не оскорблю. - Полно тебе, - сказали девушки, - ты спустил ремни с наших колес и скривил зубцы на наших чесальных машинах. Такое преступление должно быть строго наказано. Что касается твоего золота, нам его не нужно. Раз ты теперь надушен по-собачьи, то должен пойти послужить нашим свиньям. Они твои настоящие братья. Мы тебя выпустим, если ты обещаешь выполнить эту свою службу с полным усердием. - Ох, - сказал Уилль, - огромный слон никогда не боялся сильнее глупого барана, чем я вашего неудовольствия. Отпустите же меня. Я выполню свою службу с полным усердием. Тогда они его развязали и отвели в середину огромного стада свиней. Когда Уилль их хорошо осмотрел, он выгнал их со двора, оставив одних боровов. - Что ты делаешь? - воскликнули девушки. - Чорт возьми, - сказал Уилль, - вы же говорили все только о братьях! - Правильно, - сказали они, - на этот раз ты нас поймал. Смотри же, не забудь ни одного борова. Уилльям Соммерс старательно засучил рукава, надел фартук на свои полосатые штаны и, взяв ведро, стал кормить животных, и весьма ловко. Когда он их всех накормил, он сказал: - Моя задача выполнена надлежащим образом. Я заслужил свою свободу. Борова хорошо поели. Прощайте же, замарашки! - Ну, нет, нежный друг, - сказали они, - самый настоящий боров еще ничего не поел. - А где же он, чорт его побери? - сказал Уилль. - Я его не вижу. - Он в располосых штанах, - сказали они. - Если ты возьмешь себя за нос, то будешь держать его за рыло. - Я никогда не был настолько боровом, чтобы отказать в моем животе женщине. - Если ты не станешь есть, как блудный сын, вместе с ними, с твоими друзьями, мы так тебя выбреем, что ты в этом раскаешься. Видя, что нельзя от них отделаться, он исполнил и это, и они его отпустили. Когда он вернулся ко двору и рассказал королю и королеве о своих приключениях у служанок суконщика, король и королева от души над этим посмеялись. ГЛАВА ПЯТАЯ.  О картинах, которые Джек из Ньюбери имел в своем доме, и как при посредстве их он поощрял своих служащих в достижении почестей и званий. В большой и красивой гостиной Джек из Ньюбери повесил пятнадцать картин; они были задернуты зеленой шелковой занавеской с золотой бахромой, и он имел обыкновение часто их показывать своим друзьям и подмастерьям. Первая картина изображала пастуха, перед которым стоял на коленях какой-то король, это был Вириаф, некогда монарх португальского народа. - Смотрите, - говорил Джек, - отец-пастух, сын-король. Этот король управлял Португалией и завладел Испанией; он был изменнически убит. Следующий портрет изображал Агафокла, который благодаря своей несравнимой храбрости и мудрости был сделан королем Сицилии и поддержал войну против Карфагена. Его отец был бедным горшечником, перед которым он часто становился на колени. Когда этот король устраивал пиршество, он имел обыкновение приказывать ставить на стол рядом с золотой посудой глиняные горшки, дабы это напоминало ему не только скромность его происхождения, но также дом и семью его предков. Третья картина изображала Исикрата, уроженца Афин, победившего спартанцев в правильном бою. Он был наместником Артаксеркса, царя персидского, хотя его отец был всего только сапожником; он тоже был изображен на картине. Четвертый портрет изображал Аетиуса Пертинакса, некогда римского императора, хотя отец его был всего только ткач. Для того чтобы дать людям низкого состояния пример уважения к людям, достойным этого уважения, он велел причудливо изукрасить мрамором мастерскую, где раньше работал его отец. Пятым был портрет Диоклетиана, прославившего Рим своими блестящими победами. Это был великий император, хотя и сын простого переплетчика (sic). Затем следовал Валентиниан, нарисованный с большим искусством. Он также был коронован императором, хотя и был сыном бедного канатчика. Его отец был изображен рядом с ним за своим ремеслом. Седьмым был портрет Проба, отец которого, бедный садовник, был представлен рядом, с лопатой в руках. Восьмым был портрет Марка Аврелия, столь чтимого во все века, таким он был мудрым и осторожным императором. Он был сыном скромного ткача. Девятый изображал доблестного императора Максима, сына кузнеца, изображенного тут же за своей наковальней. На десятой картине был изображен император Габиан, бывший раньше пастухом. После этой картины были помещены портреты двух римских пап; их звания и мудрость доставили им тиару. Один из этих портретов очень живо изображал папу Иоанна XXII, отец которого был сапожником. Избранный папой, он значительно увеличил доходы и имущество этой корпорации. Другой портрет изображал папу Сикста, четвертого с этим именем; он был сыном бедного моряка. Тринадцатым был портрет Ламазия, короля Ломбардии; он был всего только сыном простой проститутки. Изображен он был еще ребенком, совсем нагим, идущим в воде. Он держал за конец копье, которое было оружием его спасения. Вот как это было. После того как его мать произвела его на свет, она, вопреки всяким законам природы, бросила его в глубокий вонючий овраг, по которому протекал ручей. Король Агильмон проезжал в тех местах и увидел почти утонувшего ребенка. Чтобы лучше его разглядеть, он тихонько потрогал его концом копья. Ребенок, хотя и новорожденный, ухватился за конец копья своими ручонками и не выпустил его. Король был удивлен этой необычайной силой; он велел его взять и тщательно воспитать; он назвал его Ламазией - по месту, где он его нашел, - Лама. Впоследствии этот ребенок оказался таким храбрым и был так одарен богами, что его провозгласили королем Ломбардии. Он прожил очень долго, всеми почитаемый, а после него царствовали его преемники до времен несчастного короля Альбанины. Тогда его царство впало в расстройство и разрушение. Четырнадцатая картина изображала с большим искусством Примислава, короля Богемии. Перед ним стояла лошадь без узды и седла. Там же, в поле, работали земледельцы. - Вот почему, - говорил Джек, - этот король изображен таким образом. Монарх Богемии умер, не оставив потомства, и сильные войны возгорались между благородными вельможами, оспаривавшими друг у друга его наследство. Наконец, они сговорились выпустить на поле битвы лошадь без узды и седла и обязались признать королем того, перед кем остановится лошадь. Лошадь остановилась перед Примиславом, бедным крестьянином, работавшим с плугом. Они выбрали его тогда королем, и он управлял с большою мудростью. Он установил справедливые законы, окружил Прагу крепкими стенами и заслужил вечные похвалы еще многими другими своими поступками. Пятнадцатый портрет изображал Теофраста, философа, который был советником нескольких королей и другом многих вельмож. Его отец был портным. - Вот видите, добрые товарищи, - говорил Джек, - как благодаря мудрости, знанию и прилежанию все эти люди сделались богатыми и могущественными. Подражайте их добродетелям, и вы достигнете тех же почестей. Кто из вас может сказать, что бог не имеет для него в запасе той же судьбы? Как бы скромно ни было ваше происхождение, люди еще более низкого рождения добивались самых высоких почестей. Ленивый будет всегда ходить в лохмотьях, нерадивый будет жить в бесчестии. А всякий, кто поступает по чести и ведет себя благоразумно, будет пользоваться в жизни общественным уважением и умрет, оплакиваемый всеми. ГЛАВА ШЕСТАЯ.  О том, как все английские суконщики соединились и с общего согласия пожаловались королю на великие затруднения, причиняемые им перерывом торговли с другими странами, из-за чего они не могли продавать своих тканей. По причине войн, которые наш король вел против других стран, многие иностранные купцы не могли приезжать в Англию. Также было запрещено нашим купцам вести дела с Францией и Нидерландами; суконщики почти не могли больше продавать своего сукна, а то, что они продавали, шло по очень низкой цене, едва оплачивающей шерсть и рабочие руки. Они постарались возместить свои убытки, понижая жалованье бедным работникам. Но так как эта мера оказалась недостаточной, они отпустили многих из своих рабочих, ткачей, стригальщиков, прядильщиков, чесальщиков, так что где было в городе сто станков, осталось всего только пятьдесят. А те, у кого их было двадцать, оставили из них десять. Не один бедный человек, лишенный работы, был с женой и детьми доведен до нищеты, не одна бедная вдова должна была жить с пустым животом. Большая бедность стала ощущаться по всей Англии. Джек из Ньюбери решился, наконец, в интересах бедняков, представить прошение королю, а чтобы оно было более действительным, он разослал письма во все английские города со значительным суконным производством. ПИСЬМО.  Возлюбленные братья и друзья, хорошо зная всеобщую нищету и испытывая до некоторой степени сам суровость настоящего времени, я рассмотрел, какими способами мы могли бы притти к концу наших испытаний и вновь приобрести прежнее благосостояние. Хорошенько поразмыслив об этом, я обнаружил, что самое необходимое в этом случае - это полное единение между нами в намерениях. Эта рана может быть вылечена только согласием; как пламя истребляет свечу, точно так же разногласием люди истребляют друг друга. Бедняки ненавидят богатых за то, что те не хотят давать им работы; богатые ненавидят бедных потому, что они являются для них обузой; те и другие страдают от недостатка заработка. Когда Белиний и Бренний боролись между собой, королева, их мать, убедила их помириться в момент самой их сильной вражды, напомнив, что они были зачаты в одном лоне и взаимно любили друг друга с самых ранних лет. Точно так же наша корпорация суконщиков, завещавшая нам, как добрая мать, превосходство своих секретов, должна убедить нас соединиться. Хотя ремесло наше сейчас и находится а упадке, не будем обращаться с ним, как люди обращаются со своими старыми башмаками. Проносив их долго по грязи, они выбрасывают их в навоз. Не будем также подражать человеку, сжигающему свои ульи, чтобы получить мед. Дорогие друзья, подумайте, что наше ремесло дает нам возможность жить, если мы его поддержим, и что нет ничего подлого, исключая подло надуманного. Собирайтесь же в каждом городе и пересчитайте всех живущих этим ремеслом, запишите все эти числа на записке и перешлите мне. Процессы длинны и утомительны, как зимние ночи. Делайте же в каждом городе еженедельный сбор для уплаты расходов по суду; у дворянских секретарей и у хитрых адвокатов язык ленив, и ухо глухо, если их не смазывать каждый день сладостным маслом золотых. Так выберите же двух честных и умных людей от каждого города и пришлите их в Блэкуэлль Хелль в Лондон накануне праздника всех святых; мы подадим тогда нашу смиренную петицию королю. За сим прощаюсь с вами от всего сердца. Копии с этого письма были запечатаны и разосланы по всем английским городам с суконной промышленностью, и все ткачи приняли их с радостью. Когда все записки были собраны, оказалось, что суконщиков и всех тех, кому они давали работу, было числом шестьдесят тысяч шестьсот человек. Помимо того, каждый город с суконной промышленностью прислал по два человека в Лондон, и их оказалось сто двенадцать человек, смиренно упавших на колени перед его величеством, когда он гулял в Сент-Джемском парке, и передавших ему петицию. Прочитав ее, король тотчас же спросил, все ли они были суконщиками. И они ответили, как один человек: - Мы все бедные суконщики, о, многомилостивый король, и верные подданные вашего величества, - Господа, - сказал король, - рассмотрите весьма внимательно жалобу этих людей и восстановите их права, так как я считаю их одними из лучших людей моего королевства. Как духовенство нужно для души, солдат - для защиты родины, судья - для восстановления справедливости, землепашец - для того чтобы питать тело, так и искусный суконщик не менее необходим, чтобы одевать людей. Итак, мы должны их считать среди главнейших нотаблей страны. Зрачок глаза должен быть с нежностью охраняем от всякого зла, потому что он дает свет всему телу. Также нужно покровительствовать суконщикам, искусство которых снабжает нас одеждой для защиты наших голых членов от жгучих морозов зимы. Причин довольно, чтобы удовлетворить просьбу этих людей. Впрочем, достаточно моего приказания. Его величество передал петицию лорду-канцлеру, и все суконщики воскликнули: - Да хранит бог короля! Король был готов уже уйти, но внезапно повернулся и сказал: - Я помню, что есть некто Джек из Ньюбери. Я не был бы удивлен, если бы он приложил руку к этому делу, ведь он провозглашал себя защитником всех настоящих работников. Тогда герцог Соммерсетский сказал: - Можно сделать его ответственным всем его состоянием. - Ну, - сказал кардинал, - он уже вложил все свое имущество в войну против бабочек. При этих словах Джек выступил вперед и повторил королю жалобы своей корпорации. Его величество сказал ему: - Предстань перед моим Советом. Ты получишь ответ, который тебя удовлетворит. И его величество удалился. На Совете было решено дать купцам свободно торговать друг с другом. Это было обнародовано за морем и в самой Англии. Но очень долго эта мера оставалась без действия. Кардинал, который был лордом-канцлером, откладывал со дня на день ее применение. Суконщики не хотели покидать Лондона, не выиграв окончательно этого дела. Они ежедневно приходили на аудиенцию к кардиналу, но тщетно. То им говорили: "Милорд отдыхает после обеда, никто не смеет его разбудить". Иногда им говорили: "Кардинал в своей канцелярии, никто не может его обеспокоить". Или же: "Он стоит на молитве, никто не может ему помешать". По той или другой причине, но было совершенно невозможно к нему приблизиться. Патч, шут кардинала знал суконщиков, так как часто их видел в передней. Однажды он сказал им: - Вы еще не говорили с милордом? - Нет, - ответили они, - он за своей работой; мы подождем, пока он не освободится. При этих словах Патч быстро ушел и тотчас же вернулся со связкой соломы на спине, - - Что ты хочешь делать со всей этой соломой? - сказали придворные. - Я хочу подостлать ее под ноги этих людей; они рискуют отморозить себе пальцы на ногах, пока их допустят к кардиналу. Придворные стали смеяться, а Патч унес свою солому обратно. - Хорошо, - сказал он, - въедет вам в копеечку хворост, чтобы отогреться сегодня вечером. - Если бы отец кардинала, - сказал Джек, - не убивал бы телят скорее, чем его сын принимает бедных людей, Уольсей никогда бы не носил митры. Джек говорил очень тихо, но достаточно громко, чтобы его услыхал один льстец, который передал его шутку придворным. А они донесли ее до ушей кардинала. Кардинал Уольсей был очень вспыльчив и надменен; Он страшно разгневался на Джека из Ньюбери. Его ярость дошла до того, что он велел заключить в тюрьму всех суконщиков, дабы никто из них не мог итти просить за других. Целых четыре дня оставались они запертыми в королевской тюрьме. Им удалось, наконец, подать прошение об освобождении, но друзья кардинала мешали довести об этом до сведения короля. Однако герцог Соммерсетский об этом узнал. Он повидался с кардиналом и посоветовал ему выпустить суконщиков, дабы избежать дела. - Вы знаете, - сказал герцог, - ведь король питает к их корпорации исключительное уважение. - Я легко, - сказал кардинал, - и оправдаюсь и объясню их заключение в тюрьму. Кто, как не еретик, мог посмеяться надо мной, как это сделал Джек? Если это рассмотреть, как надлежит, его, наверное, найдут зараженным духом Лютера, против которого наш король написал столь прекрасную книгу. Разве его величество не получил за это от его святейшества титула защитника веры! Такие негодяи, как Джек, скорее должны были бы быть сожжены, нежели выпущены. Однакоже, чтобы вам угодить, я соглашаюсь его выпустить. Кардинал действительно велел суконщикам явиться к нему в его новый дом в Уитхелле, около Вестминстера. Благословя их, он сказал: - Вы меня глубоко обидели. Тем не менее я прощаю вам, как Стефан простил врагам, которые побивали его камнями, и как наш спаситель - врагам, которые его распяли. Да, я хочу забыть оскорбление, нанесенное вами моему происхождению; ведь когда мы подражаем богу в его сострадании, это нас приближает к нему. Но берегитесь, не провинитесь вторично. Кроме того, вы выиграли свое дело. Королевское приказание войдет завтра в силу в Лондоне. Они ушли и, как и сказал им кардинал, выиграли свое дело. Купцы из Стилльерда очень этому обрадовались и устроили суконщикам большое пиршество. Затем каждый поехал к себе и повез счастливую новость об их успехе. Вскоре суконная промышленность вернулась к прежнему своему процветанию, и у бедняков было столько же работы, как и раньше. ГЛАВА СЕДЬМАЯ.  Как молодой итальянский купец, приезжавший к Джеку из Ньюбери, безумно влюбился в одну из его служанок и что с ним случилось. Среди служащих Джека было у него в доме шестьдесят молодых девушек, которые каждое воскресенье сопровождали его жену в церковь и возвращались с нею обратно. У них были различные обязанности: например, две из них были приставлены к весам и гирям, чтобы взвешивать шерсть, отдавать ее чесальщицам и прядильщицам и получать ее обратно. Одна из них была прелестная молодая девушка, красивая и любезная, она была рождена от богатых родителей и получила хорошее образование; звали ее Ионна. Один молодой и богатый итальянский купец часто приезжал из Лондона в Ньюбери, чтобы закупать сукно. В те времена сукно заказывалось заранее, и половина денег платилась при заказе. Этого купца звали мэтр Бенедикт; он безумно влюбился в молодую девушку и оказывал ей с тех пор различные знаки внимания. Он часто делал ей подарки, которые она с благодарностью принимала. Но Ионна не хотела замечать того чувства, которое она явно ему внушала. Целыми днями, пока она работала, он сидел рядом с нею и глядел, как она вешала шерсть, вздыхал, внутренне рыдая, и, однакоже, ничего не говорил. Он казался немым от рождения, как люди из Короманделя. На самом же деле он боялся говорить, потому что плохо говорил по-английски. Ионна, со своей стороны, замечала его смущение и таскала его за собою, как раба своей красоты. Она знала и ранее, что была красива, но никогда еще не ставила себя так высоко. Если она слышала, как он вздыхал, стонал или кричал, она беззаботно отвертывалась, будто родилась без ушей, подобно женщинам из Тапробаны {В Путешествиях Мандевиля значится, что Тапробана находится "к востоку от страны священника Иоанна", т. е. к юго-западу от Абиссинии.}. Когда мэтр Бенедикт увидел, что она не обращает никакого внимания на его вздохи, он начал бормотать на своем ломаном английском языке: - Мэтресса Ионна, я любить вас со всем моим сердцем, и если вы не любить меня обратно, я знать, я умирать. Нежная мэтресса Ионна, вы любить меня, и клянусь по правде, у вас ни в чем не будет недостатка; сначала вам дам я шелк, чтобы делать вам на платье, а также красивые, красивые кружева, чтобы сделать вами обшлага, и также я вам дам красивый платок, чтобы сморкать ваш нос. Она, ничего не понимая, рассердилась и сказала ему, чтобы он держал язык за зубами. - О, о, мэтресса Ионна, - сказал он, - ради бога, вот вы и рассердились! О, мэтресса Ионна, не сердитесь на вашего друга из-за пустяков! - Послушайте, сударь мой, - сказала она, - берегите вашу дружбу для тех, кому она нужна, и направьте вашу любовь на ту, которая может вас любить, ибо что касается меня, я говорю вам определенно: у меня нет намерения выйти замуж. - О, дело идет вовсе не о замужестве, но зайдите в мою комнату, разделите мою постель, дайте мне вас поцеловать. Хотя молодая девушка и была весьма Недовольна, при этих словах она не могла удержаться от громкого смеха. - Ага, мэтресса Ионна, я очень доволен, что вижу вас веселой. Протяните вашу руку, и вот четыре кроны за то, что вы смеялись надо мной. - Прошу вас, сударь, оставьте ваши кроны у себя, я в них не нуждаюсь. - О, клянусь богом, они будут у вас, мистрис Ионна, и вы будете их хранить в коробке! Она, плохо разбираясь в его скверном английском языке, не совсем поняла, что он хотел сказать, и, в конце концов, сказала ему, чтобы он ей не мешал. Однако его любовь к ней была так сильна, что он не мог обойтись без ее общества, и часто приезжал в Ньюбери, чтобы ее повидать. И, подобно тому как некий источник в Аркадии возбуждал жажду у тех, кто пил его воды, подобным же образом и Бенедикт изнурял себя, питая свое воображение юной красотою Ионны. Когда он бывал в Лондоне, он непрестанно томился. Он хотел бы иметь крылья, как у чудовищ Тартара, чтобы летать туда и сюда по своему желанию. Когда друзья Бенедикта говорили Ионне о любви, которую он питал к ней, она советовала им натереть его потом мула, чтобы тем ослабить его любовную страсть, или привезти ему воды из Беотии, чтобы потушить его жар. - Ибо, - говорила она, - пусть не надеется он, что я в этом ему помогу. - Но, - говорили они, - до тех пор, пока он не видел твоего соблазнительного лица, он был благоразумен и рассудителен. Теперь это настоящий сумасшедший, твоя красота лишила его разума, как если бы он напился из реки Сеа. Подобно волшебнице Цирцее, ты, вероятно, обратила его из человека в осла. Есть такие камни в царстве Понта, - говорили они, - которые жгут тем сильнее, чем глубже они в воде: влюбленных можно точно им уподобить. Их желания тем сильнее, чем решительнее отказано в их удовлетворении. Но так как он не имеет счастья тебе нравиться, мы передадим ему то, что ты сказала, и выведем его из отчаяния или предоставим его собственной судьбе. Тогда заговорил один из ткачей, который жил в городе и был родственником Ионны: - Я представляю себе, что мэтр Бенедикт не даст себя убедить, но, подобно ночному насекомому, будет играть с пламенем, которое обожжет ему крылья. Он должен или воздержаться от любви, или научиться говорить как следует, или же ухаживать за одной из своих соотечественниц. Моя кузина Ионна не для итальянца. Эти разговоры были переданы Бенедикту не без прибавлений. Когда наш молодой купец услышал столь определенный ответ, он дал себе обещание отомстить ткачу и посмотреть, не найдет ли он лучшего приема у его жены. Затаив свое горе и пряча свою печаль, он поторопился отправиться в Ньюбери и пошел засвидетельствовать свое почтение Ионне. Так как кошелек его был полон крон, он был очень щедр по отношению к рабочим, в особенности по отношению к родственнику Ионны, с которым часто даже гулял и которому обещал дать в долг сто ливров. Он выражал желание, чтобы тот ни у кого больше не служил, и делал многочисленные подарки его жене. За каждую выстиранную манжету он давал ей золотой; если она посылала кого-нибудь из своих детей за четвертью вина, он давал ему шиллинг за его труд. Это внимательное отношение изменило настроение ткача и заставило его сказать, что Бенедикт был весьма благородным человеком и достойным жены с более высоким происхождением, чем Ионна. Эти слова доставили большое удовольствие мэтру Бенедикту, но он сделал вид, что не обратил на них внимания. Часто, когда ткач находился на работе у своего хозяина, купец проводил время у него с его женою, веселясь и выпивая. Доброе товарищество установилось между ними, потом начались и фамильярности. Мэтр Бенедикт начал говорить комплименты Жилиане, уверяя ее, что ее очаровательное присутствие заставило его забыть страсть, которую он питал к Ионне. Жилиана одна была госпожею его сердца. Если она согласна отдаться ему, он принесет ей арабского золота, восточного жемчуга и браслеты с алмазами. - Твои одежды будут, - сказал он, - из самого лучшего шелка, какой только можно достать в Венеции, а твой кошелек будет полон золотых. Скажи мне, моя любовь, все, что ты хочешь, и не убивай меня своею суровостью, как это сделала твоя гордая кузина, презрение которой мне почти стоило жизни. - Мэтр Бенедикт, не думайте, что английские женщины могут быть завоеваны подарками или взяты прекрасными словами, как дети - сливами. Может быть, вы просто шутник. Вы, пожалуй, говорите так, чтобы испытать мою верность. Знайте же, что я ценю больше честь моего доброго имени, чем эфемерные богатства. Мэтр Бенедикт просил ее, раз уж любовь заставила его признаться в своей горячей привязанности, сохранить это, по крайней мере, в тайне, и простился с нею на некоторое время. Когда он ушел, молодая женщина начала размышлять о своей бедности, о привлекательности своей особы, о нежной прелести своего лица, и когда она об этом хорошенько подумала, у нее появились новые мысли, и она ощутила противоречивые чувства. Она говорила себе: "Неужели я должна покорно одеваться в дрогет, когда я могу кутаться в шелка, и чесать шерсть целый день ради нескольких су, когда я могла бы иметь в своем распоряжении кроны? Нет, - говорила она, - я не хочу более иметь столь покорную душу, я приму милости судьбы, пока они мне предлагаются. Нежная роза цветет всего один месяц, а красота женщин длится только в их юные годы. Как зимние морозы убивают весенние цветы, так же и старость изгоняет сладость наслаждения. О, славные деньги, как ваш запах сладок, а вид приятен! Вы подчиняете монархов и разрушаете царства; как может простая женщина противостоять вашей силе?" Она продолжала размышлять о возможном взлете своей судьбы и решилась рискнуть своей добродетелью ради потребности в роскоши, так же, как и хозяева развращают свою совесть ради богатства. Днем или двумя позже Бенедикт навестил ее снова, и она приняла его с улыбкой. Он, как обычно, велел принести вина, и они весело развлекались. Наконец, ва время винных излияний, он возобновил свое предложение. Поговорив еще об этом, она сдалась и даже назначила день, когда она придет его повидать. Чтобы поблагодарить ее за эту благосклонность, он дал ей полдюжины португальских дублонов. Час или два спустя, придя в себя и вспомнив, с какою преступною легкостью она себя продала, она принялась упрекать себя. "Боже мой! - говорила она. - Неужели я нарушу святой обет, который я дала при замужестве, и замараю таким образом тело, которое наш спаситель освятил? Могу ли я преступить повеление бога и не быть проклятой? Быть неверной моему мужу, не покрыв себя позором? Я слышала, как мой брат читал в одной книге, что Буцефал, конь Александра, позволял на себе ездить только императору, а это было всего лишь животное; неужели: же я позволю на себе ездить кому-нибудь другому, кроме моего мужа? Артемида, языческая дама, так любила своего мужа, что проглотила его пепел и погребла его в своих внутренностях, а я, христианка, неужели же я изгоню моего мужа из своего сердца? Римские женщины венчали своих мужей лаврами в знак победы, неужели же я увенчаю своего мужа парою рог в знак бесчестия? Шлюху ненавидят все добродетельные люди; неужели же я сделаюсь такой шлюхой? О, господи, прости мои грехи и очисти мое сердце от этих преступных видений!" В то время как она так печаловалась, муж ее вернулся домой, и ее плач усилился, как прибывает вода на реке от дождей. Ее муж хотел узнать причину этого горя, но очень долго она не хотела его открыть. Она бросала на него жалостные взгляды, качала головой и, наконец, сказала: - О, дорогой муж мой, я согрешила против бога и против тебя; я своим языком совершила ошибку, которая жжет мне совесть и ранит мое сердце горем, подобно мечу. За мною ухаживали, как за Пенелопой, но я не ответила, как Пенелопа. - Так что же, жена! - сказал он. - Если ты согрешила только словами, зачем так убиваться? Язык женщины, как хвост барашка, никогда не бывает в покое. Мудрец гласит: где много слов, там неизбежна обида. Красота женщин хорошая мишень для блуждающих глаз, но не все стрелы попадают в цель, и не всякий влюбленный получает милости от своего предмета. Не все осажденные крепости сдаются, и не все женщины, за которыми ухаживают, падают. Жена моя, я убежден, что твоя верность достаточно тверда, а твое постоянство достаточно прочно, чтобы противостоять приступам влюбленных. Никто, кроме меня, не может взять крепость твоего сердца. - О, мой нежный муж, - сказала она, - самая сильная башня падает, в конце концов, от силы пушек, хотя эти ядра всего только из железа. Но слабый оплот женской груди может ли устоять, когда теплые кулеврины {Старинные пушки.} любовного слова заряжены золотыми ядрами, каждое величиною в португальский дублон? - А, если так, жена моя, я считаю себя отлично обманутым мужем, а тебя за очень честную женщину. Так как Марс и Венера танцевали совсем голые в сетке, то я полагаю, что ты играла совсем голая в постели с каким-нибудь лакеем. Но, клянусь честью, я отошлю тебя, маленькая самка, к твоим друзьям. Раз ты продала свою честь, я отказываюсь от тебя. - Мой нежный муж, - сказала она, - я хотя и обещала, но я не сдержала своего слова. Товар проданный - еще не товар отданный. Как Иуда отнес тридцать сребренников, цена его предательства, так же и я, сожалея о своем безумии, отошлю это золото, из-за которого я хотела оскорбить моего мужа. - Скажи мне, - сказал муж, - кто это. - Это мэтр Бенедикт, который из-за любви ко мне отказался от любви к вашей кузине и объявил себя навсегда моим слугою. - О, вероломный итальянец, - сказал он, - я отомщу тебе! Я знаю, что каждый взгляд моей кузины Ионны заставляет его бежать к ней, как бежит человек, укушенный бешеной собакой. Следуй же моим советам, и ты увидишь, что я ему отплачу его же собственной монетой. Она очень обрадовалась, услышав эти слова, и сказала, что Бенедикт придет сегодня же вечером. - Это меня очень устраивает, - сказал муж. - Я пойду, приглашу мою кузину Ионну. А пока ты приготовь хорошую кровать в приемной. Он ушел, купив порцию снотворного у аптекаря, и дал ее проглотить молодой свинье, которая была у него на дворе, затем уложил животное в кровать и задернул занавески. Когда наступил час ужина, пришел мэтр Бенедикт, рассчитывая найти только хозяйку. Но Ионна подошла со своим кузеном и села с ними ужинать. Мэтр Бенедикт очень удивился их внезапному появлению, но он был счастлив увидеть Ионну и провел весь ужин в веселых разговорах. Ионна была в этот вечер любезнее с ним, чем обыкновенно, и он поблагодарил за это хозяина. - Мой добрый мэтр Бенедикт, - ответил хозяин, - вы не можете себе представить, сколько труда мне стоило и что мне пришлось предпринять, чтобы моя кузина приняла вашу любовь. Но, в конце концов, я уговорил ее прийти сюда. Она совсем не ожидала вас здесь найти, и притом в таком веселом настроении. Но все это вам на благо. Поверьте мне, ничто на свете не сможет впредь изменить ни ее чувств, ни ее любви к вам. И все это настолько, что она обещала переночевать в моем доме, не желая покинуть вашей компании. В благодарность за те милости, которыми вы меня осыпали, я буду счастлив проводить вас к ее кровати. Но не забудьте того, что она наказала мне вам передать. Подойдите к ней как можно тише, ничего не опрокиньте по дороге - из боязни смять ее красивое платье и шляпку, которые она положит рядом с кроватью вместе со своими самыми тонкими манжетами. Если вы будете осторожны, вы сможете остаться с нею всю ночь, но, главное, не говорите ни одного слова, пока будете с нею в кровати. - О, - сказал он, - мистрис Ионна, добрая мистрис Ионна, я не хотел бы и за тысячу ливров помять ее красивое платье! Ах, я любить мистрис Ионну гораздо больше, чем мою жену! Когда ужин кончился, они поднялись из-за стола. Мэтр! Венедикт поцеловал Ионну в благодарность за ее милое! присутствие. Тогда Ионна вернулась к своим хозяевам, ничего не подозревая о затеянной шутке. В ожидании заката солнца, мэтру Бенедикту каждые Час казался за два, так он торопился очутиться в кровати со своей возлюбленной. Наконец, этот момент наступил, и он вернулся в дом своего друга. - Мэтр Бенедикт, - сказал этот последний, - вы знаете, что ни в каком случае не надо зажигать света, чтобы войти в комнату, иначе моя кузина рассердится. Да, впрочем, ведь в темноте оказываешься наиболее блестящим. - О, - сказал Бенедикт, - свет не нужен мне, я найду мистрис Ионну и впотьмах. Войдя ощупью в приемную, он почувствовал под пальцами платье и шляпу. - О, мистрис Ионна, вот ваше платье и ваша шляпа! Я не хотел бы их испортить и за тысячу ливров! Тогда он встал на колени подле кровати и, думая, что обращается к Ионне, стал держать к свинье следующую речь: - Моя любовь и моя радость! Это твоя красота соблазнила мое сердце. Твои блестящие серые глаза, твои белые, как лилии, руки, гармоничные пропорции твоего тела заставили меня забыть свою жизнь, чтобы вернуться к тебе, и потерять свою свободу, чтобы тебя завоевать. Но вот наступил час, когда я пожну плоды обильной жатвы. Теперь, о, возлюбленная, позволь мне вдохнуть с твоих губ благоуханный аромат твоего дыхания и ласкать моими руками эти розовые щеки, на которые я глядел с таким удовольствием. Прими же меня в твою кровать с поцелуем твоего цветущего рта. Почему не говоришь ты, моя возлюбленная? Почему не простираешь ты свои алебастровые руки, чтобы обнять своего возлюбленного? Зачем этот злосчастный сон закрывает кристальные окна твоего тела и лишает тебя пяти благородных слуг, которыми ты приветствуешь своих друзей? Пусть ухо твое не будет в обиде услышать меня! Если ты дала обет молчания, я не буду этому противиться. Если ты предписываешь мне тишину, я буду нем. Но не бойся выражать свои чувства - ночь покрывает все. После этого мэтр Бенедикт, уже раздетый, юркнул в кровать, где свинья была обернута в простыню с головою, обвязанной тонкою тряпкой. Как только он лег, он принялся целовать свою подругу и, приблизив свои губы к морде свиньи, почувствовал короткое и частое дыхание. - Э, - сказал он, - моя любовь, не больны ли вы, мистрис Ионна? Вы дышите слишком сильно, - не сделали ли вы в кровать? Свинья, почувствовав, что е прижимают, начала ворчать и отбиваться. На это мэтр Бенедикт выскочил из кровати, крича, как сумасшедший: - Дьявол! Дьявол! Хозяин дома, который все это устроил, прибежал с полдюжиной соседей и стал расспрашивать, что с ним было. - Прости, господи, - сказал Бенедикт, - в этой кровати - толстый дьявол, который кричит: "Хо-хо-хо!" Клянусь, мне кажется, что вы надо мной подшутили. Но вы мне за это заплатите! - Сударь, - сказал он, - я знал, что вы любите свиную корейку, и я дал вам целую свинью. Тратьте в другом месте ваши португальские дублоны, раз вы любите эти развлечения. Отправляйтесь подобру поздорову, беркширские девушки - не девки для итальянцев, а женщины из Ньюбери не будут служить им подстилкой. - Беркширская собака! - сказал Бенедикт. - Чорт тебя побери вместе с твоей женой! Если бы не любовь моя к нежной Ионне, моя нога не была бы в твоем доме, но прежде чем с тобою проститься, клянусь честью, я раскровяню твой кабаний нос! Честный малый и его соседи разразились смехом Бенедикт вышел посрамленный и покинул Ньюбери в тот же день. ГЛАВА ВОСЬМАЯ.  Как Джек из Ньюбери хорошо содержал свой дом - для своих служащих и для блага бедных, как он заслужил большую славу и как одна из кумушек его жены осуждала его за это. - Э, здравствуйте, кумушка, как я рада вас видеть в добром здоровья! Как поживаете, госпожа Уинчкомб? Как ваш живот? Еще не потолстел? Ваш муж изрядный ленивец. - Толстый живот, говорят, приходит скорее, чем новое платье. Но нужно ведь поразмыслить, что мы не очень-то давно еще женаты. Я очень рада вас видеть, кума. Прошу вас, садитесь, и мы перекусим чего-нибудь. - Нет, право, кумушка, я не могу остаться - мне нужно уйти; я хотела только забежать взглянуть, как вам живется. - Вы должны обязательно остаться хоть немножко, - сказала мистрис Уинчкомб. И в то же время она велела постлать белую скатерть на стол в приемной, близ огня, и подать хорошего холодного каплуна и много других вкусных вещей; также пива и вина в значительном количестве. - Я вас прошу, кума, кушайте. Я прокляну вас, если вы не будете как следует угощаться. - Спасибо, добрая кумушка, - сказала та, - но скажите, ваш муж - любит ли он вас, заботится ли он о вас со всею нежностью. - О, да, слава богу, - сказала она. - Честное слово, если бы это было иначе, ему было бы стыдно, я могу вам это сказать; хотя вы и немного принесли в дом, но вы достойны быть женою такого человека, как он. - Клянусь, я не хотела бы переменить моего Джона даже на самого маркиза. Женщина может быть только счастлива, когда она живет, как я, в сердечном удовлетворении и когда у нее есть все, что нужно. Правда, он не может видеть, чтобы у меня хоть чего-нибудь не хватало бы. - Бог тебя благословит, - сказала кума. - Вот хорошие новости! Но, видите ли, я слышала, будто ваш муж будет нашим представителем в парламенте; правда ли это? - Да, правда, - сказала жена. - Только он не очень этого хотел, так как это обойдется ему недешево. - Так... так... Только не нужно говорить про это. Благодаря бога, ни один человек в Беркшире не может нести лучше эти расходы. Но скажите мне, кумушка, могу ли я задать вам один вопрос? - Да, конечно, - ответила она. - Я слышала, что муж ваш хочет купить вам французскую шапочку {Французская шапочка была в то время признаком элегантности и солидности. Это был род головного убора, закрывавшего голову, шею и спускавшегося на плечи.} и шелковое платье. - Да, - сказала мистрис Уинчкомб, - но это делается против моего желания. Моя шапочка уже куплена, и мое платье уже шьется. Золотых дел мастер принес уже мою цепочку и браслеты, но, уверяю вас, кума, я предпочла бы сделать сто лье пешком, нежели носить все это. Мне было бы так стыдно, что я не глядела бы на своих соседок из боязни покраснеть. - А почему же, спрошу я вас, - сказала кума. - Тут нет ничего, отчего бы надо стыдиться и краснеть. Я думаю, ваш муж достаточно богат. Поверьте мне, эти наряды к вам очень пойдут. - Увы, - сказала мистрис Уинчкомб, - я не привыкла к. роскоши. Я <не знала бы, как мне себя держать. Да и к тому же мне как брюнетке шапочка эта не пойдет. - Нет, - сказала кума, - это клевета. Будь я проклята, если хочу вам польстить, но вы очень хорошенькая и очаровательная женщина. Нет лучше вас в Ньюбери. Не бойтесь же показаться в шапочке. Честное слово, хотя я и стара и в морщинах, но, наверное, хорошо бы выглядела в этакой шапочке! Я бы чувствовала себя в ней так же хорошо, как и всякая другая. И мне нечему было бы поучиться ни у какой другой женщины. Ведь в свое время я была очень мила и видала многие моды. Не бойтесь же, моя милая, ваше смирение и ваша красота заслуживают французской шапочки, будьте совершенно спокойны. Сначала, может быть, и будут к вам приглядываться, но не смущайтесь; пусть лучше поражаются вашему богатству, чем сожалеют о вашей нищете. После того как вас увидят раза два в ваших нарядах, никто уже больше не будет удивляться: всякое новшество сначала поражает, но как только оно немного распространится, к нему привыкают. - Это правда, кума, - сказала она, - очень глупо быть такой застенчивой. Нет никакого стыда пользоваться дарами господа, если это нам выгодно. Мой муж по праву мог бы считать меня недостойной его подарков, если бы я отказалась их носить. Не мне это говорить, но моя шапочка очень хороша. Здесь ни у кого нет лучше ее. Моя цепочка и мои браслеты тоже не из безобразных. Я вам их покажу, вы скажете мне ваше мнение. Затем она пошла за ними в свою комнату. Когда кума все это увидела, она сказала: - Пусть отсохнут мои руки, если все это не очень, очень красиво! Когда вы думаете надеть эти прекрасные уборы? - На Троицу, - сказала та, - если бог мне продлит жизнь. - Постарайтесь получше их показать, - сказала кума. - Я бы очень хотела быть при вас, когда вы будете одеваться; может быть, я была бы вам небесполезной. Я бы так вас нарядила, что никакая другая женщина, даже и благородная, не смогла бы вас затмить! Мистрис Уинчкомб очень ее поблагодарила за ее доброту и сказала, что, если будет нужно, она возьмет на себя смелость позвать ее к себе. Тогда кума затронула другую тему и стала упрекать мистрис Уинчкомб за ее огромные расходы по дому. Она начала так: - Вы, кумушка, еще очень молодая хозяйка, у вас совсем нет опыта; по моему мнению, вы несколько расточительны. Простите меня, милая подруга, я говорю ведь только для вашего же блага и позволяю себе вас упрекать только потому, что вас люблю. Скажу вам откровенно: если бы я была хозяйкой такого дома, как ваш, и имела бы такую крупную сумму на хозяйство, то откладывала бы, наверное, ливров двадцать в год, - вы же так их транжирите! - А как бы вы это сделали? - сказала мистрис Уинчкомб. - Это правда, я очень молодая хозяйка, и у меня мало жизненного опыта. Я с удовольствием поучусь. Я охотно принимаю все, что может итти на пользу моему мужу и мне самой. - Тогда послушайте меня, - сказала та. - Вы кормите ваших людей лучшими частями мяса и самой отборной пшеницей. Я не знаю ни одного рыцаря в нашей стране, который поступал бы так же. Разве дворянчики могли бы так жить, если бы они делали по-вашему? Подите к ним, и я ручаюсь, что вы увидите у них за столом на кухне один только черный хлеб; хорошо еще, когда это ржаной хлеб, тогда его очень хвалят. Но чаще всего это хлеб из ячменной или ржаной муки, смешанной с гороховой или какой-нибудь другой грубой мукой. Это стоит недорого. Они не допускают другого хлеба у себя, исключая собственного стола. Что же касается мяса, то всякий знает, что голова и вообще самый последний сорт мяса являются их обычной пищей. А так как куски эти постные, они прибавляют к ним кусок свиного окорока, и это делает бульон более жирным. Вот чему вам нужно поучиться. Грудная кость, щеки, бараньи головы, кишки, которые вы раздаете кому попало с порога вашего дома, - все это прекрасно могли бы употреблять ваши люди. Таким образом вы сберегли бы остальное ваше мясо. И каждый год у вас оставалось бы много денег, которые могли бы итти на ваши шапочки и шелковые платья. Вы даете вашим людям столько лишнего, что они портят почти столько же, сколько едят. Поверьте мне, если бы я была их хозяйкой, у них всего было бы немного меньше, и они были бы только счастливее от этого. - А ведь действительно, кума, - сказала мистрис Уинчкомб, - есть много правды в ваших словах. Наши люди до того избалованы, что нам очень трудно кормить их по их вкусу. Один говорит, что чересчур солоно, другой, - что густо, или сыро, или чересчур жирно. Они находят двадцать недостатков во всем, что бы им ни подавали. Они отрезают такие корки у сыра и оставляют столько хлебных крошек, что одними этими остатками могли бы пообедать еще два или три порядочных человека. - А отчего это происходит, - сказала кума, - как не от избытка хорошей пищи? Честное слово, если бы это были мои служащие, я бы заставила их довольствоваться теми крошками, которые они расточают. За сим я пью за ваше здоровье и благодарю вас от всего сердца за хорошее угощенье. - Желаю, чтобы оно пошло вам на пользу, моя добрая кума. Когда будете здесь проходить, заходите ко мне. - Обязательно, - сказала она и ушла. С тех пор мистрис Уинчкомб стала уменьшать порции для своих людей и давала худшего сорта мясо. Когда ее муж это узнал, он сильно рассердился и сказал: - Я не хочу, чтобы моих людей сажали на голодную порцию. Пустые тарелки порождают завистливые сердца. Там, где голод, аппетиты обостряются. Если вы любите меня, жена моя, вы перестанете урезывать у наших людей. - Послушайте-ка, муж мой, - сказала она, - я, конечно, хочу, чтобы у них было всего достаточно, но жаль смотреть и грех терпеть, как много они портят. Я согласна давать им досыта наедаться, но меня огорчает видеть их такими требовательными и всегда готовыми расточать. Уверяю вас, что весь город меня за это стыдит. Я и так себе напортила, что не умела лучше вести свои расходы. Можете мне поверить, меня так отчитали по этому поводу в моем собственном доме, что уши мои до сих пор горят от всего услышанного. - А кто это тебя отчитал, скажи, пожалуйста. Не старая ли твоя кума, мадам Всемнедовольная, мадам Тут и Там? Бьюсь об заклад, что она. - Хотя бы и она; ведь вы хорошо знаете, что она опытная женщина, что она отлично понимает жизнь, и если что и наговорила мне, то для моего же блага. - Жена моя, - сказал он, - я предпочитаю, чтобы ты не водилась с этою старою кумой; я тебе это говорил не раз, но ты не можешь решиться прервать с ней сношения. - Прервать с ней сношения? Раз это честная женщина, зачем же прерывать с ней сношения? Она ни разу в жизни не давала еще мне плохих советов. Она всегда была готова посоветовать мне что-нибудь полезное. Вы не хотите в этом сознаться. Но порвать с ней сношения! Я уже не дитя, прошу это помнить, и я не нуждаюсь, чтобы мне говорили, с кем я должна знаться. Я знаюсь только с честными людьми. Порвать с ней сношения, как бы не так! Бедная душа, вот награда за всю ее доброту! Говорю вам, повторяю вам, она вам более друг, чем вы сами себе. - Пусть она будет чем хочет, - сказал ее муж, - но если она опять появится ко мне, лучше бы ей ничем не быть. Я советую вам принять это как предостережение. И с этими словами он ушел. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.  Как один купец-суконщик из Лондона, который должен был очень много денег Джеку из Ньюбери, разорился; как Джек из Ньюбери его встретил с корзиной носильщика за спиной; как он помог ему, за свой собственный счет, занять вновь приличное положение; как этот суконщик сделался позднее альдерманом Лондона. Некто Рандоль Перт, купец-суконщик, живущий в Уитлинг-стрит, задолжал Джеку из Ньюбери пятьсот ливров сразу. В конце концов, он впал в глубокую нищету, был брошен в тюрьму, и его жена с пятью детьми осталась на улице. Все его кредиторы, исключая Уинчкомба, разделили между собою его товары и не позволяли ему выйти из тюрьмы до тех пор, пока у него оставался хоть один пенни. Когда эта новость дошла до Джека из Ньюбери, его друзья посоветовали ему опротестовать долговое обязательство. - Нет, - сказал он, - если он не мог мне заплатить, когда был свободен, тем менее он может это сделать, сидя в тюрьме. Лучше отказаться от моих денег, чем добавить горя его измученному сердцу, и притом безо всякой для себя выгоды. Неудачников попирают ногами многие люди. Когда они впадают в нищету, никогда не помогают им или помогают очень редко. Я не хочу коснуться ни одного волоса на его голове. Я был бы счастлив если бы он уплатил то, что он должен другим, и отсрочил бы его долг мне, давая ему возможность начать новую жизнь. Бедный суконщик долго оставался в тюрьме. В это время его жена, которая некогда из-за чистоплотности боялась замарать себе пальцы или повернуть голову, чтобы не смять складки на своем воротничке, была очень счастлива, если находила стирку грязного белья или поденщину у богатых людей. Ее нежные руки загрубели от подметания, а вместо золотых колец на ее лилейных пальцах были глубокие трещины от едкой стирки и других работ. Мэтр Уинчкомб, который, как вы знаете, был выбран в парламент как член от мещанства в Ньюбери, отправился по этому поводу в Лондон. Когда он слез на постоялом дворе, он оставил там одного из своих слуг, чтобы он потом доставил его в гостиницу. Бедный Рандоль Перт, который только что вышел из тюрьмы, не имея никаких других способов существования, сделался носильщиком. На нем была куртка, вся в лохмотьях, разорванные штаны, чулки в дырах, старые, стоптанные башмаки на ногах, веревка вокруг талии вместо пояса, старая, засаленная каскетка на голове. Как только он услыхал, что зовут: "Носильщик!" Он ответил: - Вот, господин; что надо нести? - Да вот этот сундук, - сказал человек, - в гостиницу "Распростертого орла". - Хорошо, хозяин, - сказал он. - Сколько вы заплатите? - Я дам тебе два пенса. - Дайте три, и я это сделаю. Соглашение состоялось, и он ушел со своею ношей. Придя к двери "Распростертого орла", он внезапно замечает стоящего там мэтра Уинчкомба. Он бросает наземь сундук и убегает, как только позволяют ему его ноги. Мэтр Уинчкомб спросил себя, почему этот человек убежал, и заставил своего слугу его догнать. Рандоль, видя, что его преследуют, побежал еще быстрее. На бегу он потерял один из своих башмаков, затем другой. Он каждую минуту оглядывался, как человек, которому угрожает смертоносное орудие и который каждое мгновение боится быть пронзенным. В конце концов, его штаны, державшиеся на одной булавке, также свалились, так он быстро бежал. Он в них запутался и упал прямо на улице, весь потный и задыхаясь. Слуга Уинчкомба таким образом мог схватить его за рукав; он так же задыхался, как и его пленник. Оба они так запыхалась, что в первую минуту не могли сказать ни слова. - Негодяй! - сказал слуга. - Ты должен итти к моему господину, ты разбил его сундук на куски, бросив его на землю. - О, ради самого бога, ради Христа, - сказал тот, - отпустите меня, иначе мэтр Уинчкомб велит меня арестовать, и я погибну навсегда. В это время Джек из Ньюбери велел внести свой сундук в дом и вышел поглядеть, что там происходит. Когда он услышал, что носильщик говорит про него, Уинчкомба, что он велит арестовать этого беднягу, он очень удивился. Совершенно забыв лицо Перта, очень изменившегося от тюрьмы и от бедности, Джек воскликнул: - А зачем же я велю тебя арестовать, молодец? У меня нет для этого никакого основания. - О, сударь, - сказал он, - дай бог, чтобы и у меня его не было. Тогда Джек спросил его имя, и несчастный человек воскликнул, упав на колени: - Мой добрый господин Уинчкомб, сжальтесь надо мною, не велите меня опять бросать в тюрьму; меня зовут Перт, я не отрицаю, что должен вам пятьсот ливров, но, ради бога, сжальтесь надо мною! Когда мэтр Уинчкомб услышал эти слова, он очень удивился и еще больше пожалел нищету этого человека, но не показал виду и сказал: - О, какая тоска! Но ведь ты, человече, никогда не сможешь мне заплатить. Носильщик не может заплатить пятьсот ливров долга. Вот куда привело тебя твое мотовство! Ты забросил свои дела. Ты больше думал о своих удовольствиях, нежели о выгоде. Потом, рассмотрев его поближе, он прибавил: - Как, ни башмаков на ногах, ни чулок, ни воротничка на шее, ни шапки на голове? О, Перт, как все это странно! Но хочешь ли ты быть честным и подписать вексель на мои деньги? - Да, сударь, от всего сердца, - сказал Перт. - Тогда пойдем со мной к нотариусу, - сказал он, - решайся, я не буду тебя мучить. Когда они пришли туда, и по их следам еще много народу, мэтр Уинчкомб сказал: - Послушай, нотариус, этот человек подпишет обязательство на пятьсот ливров; сделай все, что нужно. Нотариус посмотрел на этого бедного человека и, увидав его в таком состоянии, сказал Уинчкомбу: - Сударь, вам бы лучше составить закладную, чтобы иметь обеспечение. - Как, нотариус, тебе кажется, что этот человек не может подписать вексель на пятьсот ливров? - Если вы так думаете, сударь, то мы различного мнения, - Я тебе скажу одну вещь, - сказал Уинчкомб, - если не принимать в расчет, что мы все смертны, конечно, я одинаково верю как в его слово, так и в вексель и в закладную. Честность - это все в человеке. - А мы здесь, в Лондоне, - сказал нотариус, - мы доверяем больше обеспечению, нежели честности. Но когда же эта сумма должна быть уплачена? - А тогда, нотариус, когда этот человек будет шерифом в Лондоне! Тут нотариус и все присутствующие от души рассмеялись и сказали: - Тогда, сударь, не делайте ни того, ни другого; отпустите ему его долг полностью. Ведь одно стоит другого. - Нет, поверьте мне, - сказал Джек. - Делайте, как я вам говорю. Тогда нотариус составил бумагу об обязательстве Рандоля Перта уплатить долг, когда он будет шерифом, и поставил свою подпись как свидетель; то же сделали присутствующие здесь двадцать человек. Затем Джек спросил Перта, сколько он хотел получить за переноску сундука. - Сударь, - сказал он, - я запросил три пенса, но так как вы были столь добры, я возьму только два на этот раз. - Спасибо, добрый мой Перт, - сказал Джек, - вместо трех пенсов вот тебе три шиллинга. Не забудь прийти ко мне завтра пораньше. Бедняга пришел на следующее утро, и мэтр Уинчкомб велел принести для него с улицы Бьюрчин хорошее полное платье честного купца, хороший черный плащ и все прочее соответствующее. Затем он снял ему лавку на улице Коунг и наполнил ее большим количеством сукна. Таким способом и благодаря многим другим милостям мэтра Уинчкомба Перт вновь получил кредит. Наконец, он сделался так богат, что еще при жизни Уинчкомба был назначен шерифом. Тогда он выплатил свои пятьсот ливров до последнего пенни и умер альдерманом Лондона. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.  Как слуги Джека из Ньюбери отомстили болтливой куме. Однажды, когда мэтр Уинчкомб уехал куда-то далеко, а жена его вышла из дому, госпожа Лучшевсего, госпожа Тары-бары, кумовая кума, пришла, по обыкновению, к мистрис Уинчкомб, прекрасно зная, что хозяин дома уехал, но не подозревая, что хозяйка вышла. Когда она постучалась, Твидль вышел и спросил, кто там. Быстро открыв наружные двери, он увидел сразу это скверное животное; она спросила, дома ли его хозяйка. - Ах, это вы, мистрис Фрэнк! - сказал он. - Добро пожаловать! Почему вы так долго пропадали? Входите, пожалуйста. - Нет, я не могу оставаться, - сказала она. - Я пришла только сказать два слова вашей хозяйке; скажите ей, пожалуйста, что я тут. - Я скажу ей, - сказал он, - как только она вернется. - Как, - сказала женщина, - так она вышла? Ну, тогда до свиданья, добрый мой Твидль. - Значит, вы очень торопитесь, очень торопитесь, мистрис Фрэнк, - сказал он. - Но выпейте стаканчик перед отходом. Стаканчик нового хереса не повредит вашему старому желудку. - Ах, у вас уже есть херес из нового урожая? Честное слово, я еще не пробовала его в этом году; я с удовольствием выпью стаканчик перед уходом. С этими словами она отправилась в подвал вместе с Твидлем. Сначала он поставил перед ней кусок солонины, зеленой, как порей, затем пошел в кухню и принес ей кусок горячего жареного мяса, прямо с вертела. Несколько служанок и молодых людей, которые уже давно решили отомстить этой болтунье, пришли в подвал один за другим. Один из них принес большой кусок окорока. Каждый из них приветствовал мистрис Фрэнк. Затем первый выпил за ее здоровье, второй, третий, четвертый и пятый тоже, и мозги мистрис Фрэнк сделались более мягкими, чем яблоко ранет к Рождеству, и такими слабыми, что весь мир закружился вокруг нее. Видя, что она становится все более веселой, они всячески стали ее подзадаривать, говоря: - Пожалуйста, мистрис Фрэнк, главное, не воздерживайтесь, ведь вы здесь желанная гостья; у нас много причин вас любить, раз вы так любите нашу хозяйку. - Честное слово, - сказала она, запинаясь, так как язык ее становился чересчур толстым для ее рта, - я люблю вашу хозяйку, будто она моя родная дочь. - Да, но послушайте, - сказали они, - она начинает плохо вести себя с нами. - Так, мои ягнята, но в чем же дело? - А вот в чем, - сказали они, - она старается урезать наши порции и говорит хозяину, что он чересчур много тратит на содержание дома. - Тогда ваша хозяйка просто гусыня, дура; несмотря на свою новую шапочку, она девчонка по сравнению со мной. Ти-де-ри, ти-де-ри, я знаю-что знаю. Пейте же за мое здоровье. Посмотри, Твидль, я от всего сердца пью за твое здоровье! Ах, ты, сукин сын, когда же ты женишься! Ах, если бы я была еще девушкой, я могла бы тебя заполучить! Но это ничего не значит. Я всего лишь бедная женщина, но все-таки настоящая женщина. Чорт вас всех побери, вот уже тридцать зим, как я здесь живу! - Значит, вы здесь дольше живете, чем наш хозяин. - Ваш хозяин? Я знала его совсем ребенком, когда его звали Джек из Ньюбери, или просто Джек, - я его знала, когда он был еще бедный Джек. А ваша хозяйка! Теперь она богата, а я бедна, но это не мешает тому, что я знала ее совсем бедненькой, в коротких юбочках, слышите вы? - Но теперь, - сказали они, - она здорово набралась самоуверенности; она совсем забыла, чем она была. - Ба! Да чего ждать от такой зелени? Вот, за ваше здоровье! Пускай она только идет болтать, куда ей угодно... Да, но осторожно... Чем меньше говоришь, тем меньше раскаиваешься. Послушайте, друзья мои, хоть мистрис Уинчкомб и носит шапочку, но я ей не уступлю; можете ей это передать, для меня это безразлично. Я-то ведь не трачу деньги моего мужа, чтобы покупать вишни и зеленые яблоки {Вишни и маленькие еще незрелые яблоки из сладких сортов были большой роскошью во времена Елизаветы. В Англии было еще очень мало вишневых деревьев. Вишни часто продавались в июне-июле по 20 шиллингов за фунт.}. Полно-полно, я знаю, что хочу сказать. Слава богу, я ведь не пьяна. Госпожа Уинчкомб дама? Нет, Нанет Уинчкомб - вот ее настоящее имя. Даже просто Нанет. Я ведь была уже женщиной, когда она была еще бедной девчонкой, хоть и носит она теперь шапочку и золотую цепочку. Я ведь не нуждаюсь в ней, я! Я постарше ее. Знаю я все ее хитрости. Я знаю, что говорю. Смейтесь надо мной, если хотите, мне это безразлично, я ведь не пьяна, ручаюсь вам. И тут она начала, едва удерживаясь, чтобы не закрыть глаза, покачивать головой, проливать вино из стакана. Увидя это, они оставили ее в покое, вышли из подвала, когда она крепко заснула, и начали строить всякие планы, чтобы завершить свою злую шутку. Наконец, они решили положить ее за один дом, в полумиле отсюда, как раз у лестницы, так, что всякий, проходивший здесь, должен был ее увидать. Твидль остался стоять поблизости, чтобы узнать окончание этой истории. Вскоре пришел один крестьянин из Гринхэма, по дороге в Ньюбери; быстро направившись к лестнице, он наткнулся на кумушку и упал прямо на нее. Вставая, он заметил, что это была женщина, и закричал: - Эй, эй! - Что такое, в чем дело? - сказал Твидль. - Ох, это мертвая! - Мертвая? - сказал Твидль. - Не думаю. И он повернул ее на-бок. - Клянусь, - сказал Твидль, - это пьяная женщина. Она, вероятно, из Ньюбери. Очень жалко ее здесь оставлять. - Вы знаете ее? - сказал крестьянин. - Нет, - сказал Твидль, - но я дам тебе пол-денье, если ты возьмешь ее в свою корзинку за плечи и пронесешь по городу, чтобы увидать, не знает ли ее кто-нибудь. - Тогда, - сказал тот, - покажите-ка мне деньги. Клянусь, уж давно я не зарабатывал пол-денье. - Вот оно, - сказал Твидль. Тогда крестьянин взял и положил ее в свою корзину за спину. - Но от нее страшно разит вином или еще чем-то. А что мне нужно говорить, когда я приду в город? - Сначала, - сказал Твидль, - как только ты подойдешь к первым домам, ты крепко закричи: "Ох-э!", затем ты скажешь: "Кто знает эту женщину, кто?" Даже если тебе ответят: "Я ее знаю, я ее знаю", ты не спустишь ее, пока не дойдешь до перекрестка на рынке. Там ты повторишь то же самое, и если кто-нибудь будет так любезен, что укажет тебе, где она живет, ты пойдешь туда и будешь кричать прямо перед ее домом; если ты все это исполнишь в точности, я дам тебе еще пол-денье. - Мэтр Твидль, - сказал он, - я вас хорошо знаю. Вы ведь служите у мистера Уинчкомба, не правда ли? Честное слово. Если я не выполню все это точно, как вы мне сказали, не давайте мне ни ливра. И вот он ушел. Подойдя к первым домам, он закричал так громко, как сержант: - Эй! Ох-э! Кто знает эту женщину, кто? Тогда пьяная женщина, у которой голова качалась из стороны в сторону, закричала: - Кто зна... меня, кто? Он повторил еще: - Кто знает эту женщину, кто? - Кто зна... меня, кто? - сказала она снова. И каждый раз, когда он кричал, она отвечала всем тем же: "Кто зна... меня, кто ?" На это все прохожие так сильно смеялись, что слезы выступали у них из глаз. Наконец, один из них сказал: - Послушай, молодец, она живет на улице Нортбрук, немного подальше мистера Уинчкомба. Крестьянин спешно туда направился и там, перед сотней людей, опять закричал: - Кто знает эту женщину, кто? На что муж кумы вышел и завопил: - О, несчастие, я знаю ее чересчур хорошо, помоги мне, боже! - Тогда, - сказал крестьянин, - если вы знаете ее, берите ее. Я же ее знаю только как пьяную скотину. В то время как ее муж вынимал ее из корзины, она дала ему хорошую оплеуху, приговаривая: - Послушай-ка, хозяин, ты хочешь меня похитить? Ее отнесли к ней в дом. Но на другой день, когда она пришла в себя и голова ее просветлела от всех этих туманов, ей сделалось так стыдно, что она очень надолго перестала выходить из дому. Если кто-нибудь ей говорил: "Кто зна... меня, кто?", она впадала в такую ярость, что готова была зарезать, и рычала, как безумная, в гневе; можно было бы поклясться, что это была одна из тех безумных в горячечных рубашках, которых окунают в реку, чтобы смирить их припадок... Все то, что она говорила людям мистрис Уинчкомб об их хозяйке, поссорило ее с ней, и она больше не надоедала им своими посещениями и своими советами. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.  Как одна из служанок Джека из Ньюбери сделалась лэди. При взятии Морле во Франции благородный граф Сюсекс, бывший тогда генерал-адмиралом, возвел в звание рыцарей многих из сражавшихся, например, сэра Джорджа Риглей, брата сэра Эдварда Риглей, и многих других, у которых храбрость превышала их богатства. Когда мир исчерпал их кошелек и уменьшил их кредит в городе, они принуждены были искать убежища в деревне. Там они были уверены в хорошем приеме и в том, что они не подвергнутся насмешкам и презрению улицы. Джек из Ньюбери, у которого был всегда открытый дом, был одним из тех щедрых ремесленников, которые охотно принимали у себя таких солдат. Они знали, что найдут у него приветливые лица и хороший стол. Там им было столь же весело, сколь радушно их принимали. Сэр Джордж влюбился в одну из служанок Джека, такую же наивную, как и красивую. Он так соблазнил ее будущим браком, что она пожертвовала ему свои прелести, и так постаралась, что даже перестаралась. Чтобы стать выше, она поставила себя столь низко, что рыцарь упал на нее, и от этого падения у нее распух живот. Когда девушка почувствовала себя беременной, она пришла к рыцарю сетовать на свою судьбу. - Ах, сэр Джордж, вот настало как раз время, чтобы вы сдержали ваше обещание. Иначе вы покажете пример гнусности. Или вы выполните долг настоящего рыцаря, или нарушите клятву. Это дрянная честь, если она разрушает честь молодой девушки. Настоящие рыцари скорее должны были бы защищать невинность. - Как, потаскушка, ты хочешь подбр