жерелье. Неужели вы думаете, что я стал бы тратить свои собственные деньги на такую вещь? Вы же знаете, это на меня непохоже. Раз у меня появилось это ожерелье, значит, его мне прислали. Его прислал Уильямс. - Но с какой целью? - Чтобы доказать, что он действительно существует и говорит правду. Бриллиантовое ожерелье ровным счетом ничего не доказывает, кроме того, что оно у вас есть. - В таком случае я не стану его вам показывать. Вас все равно ничем не убедишь. Тем дело и кончилось. Больше Шелли ни разу не говорил со мной ни об Уильямсе, ни о каком-нибудь другом таинственном пришельце. Надо сказать, что я и раньше несколько раз отказывался верить в фантастические истории поэта. Думаю, что, если бы и другие с таким же недоверием отнеслись к подобным небылицам, Шелли не прибегал бы к ним столь часто; однако многие из тех, кто мог бы в них усомниться, ему с готовностью верили, тем самым лишь потворствуя его полуфантазиям. Я называю такого рода истории "полуфантазиями" потому, что большей частью они основывались на твердой убежденности, будто отец с дядей посягают на его свободу. На этом фундаменте его воображение выстраивало самые причудливые конструкции. Выдавая чистейший вымысел за реально существующий факт и будучи уличенным в непоследовательности, он, считая, что чувство его собственного достоинства задето, стремился обставить свой рассказ всевозможными подробностями, которые при наводящих вопросах рассыпались словно карточный домик - как, скажем, в случае с Уильямсом, который якобы остановился в "Голове сарацина". Должен заметить, что, когда его уличали, он не проявлял и тени запальчивости. Говорил откровенно, с выдержанностью и благожелательностью, никогда не изменявшими ему в дружеских спорах. Держался он прекрасно и терпеливо выслушивал мнение собеседника, даже если оно расходилось с его собственным. Самая животрепещущая проблема, как бы он сам ею ни увлекался, обсуждалась так сдержанно и спокойно, словно речь шла об отвлеченных вопросах метафизики. Вообще, огромное обаяние Шелли как собеседника заключалось главным образом в том, что, оспаривая чуждую ему точку зрения, он неизменно проявлял исключительную доброжелательность и терпимость. Мне не раз доводилось встречаться с выдающимися людьми, общение с которыми поучительно для всех тех, кому нравятся поучения (я не из их числа); однако беседовать с такими людьми было решительно невозможно. Стоило только вступить с ними в спор или хотя бы усомниться в правомерности их убеждений, как они немедленно выходили из себя. Как только этот недостаток проявлялся в ком-то из моих знакомых, я старался вести себя сдержаннее и впредь ему больше не перечить, дабы избежать очередной вспышки гнева. Я терпеливо выслушивал нравоучения и радовался, когда они кончались. Итак, Шелли во второй раз отправился в Швейцарию. Оттуда он написал мне несколько подробных писем, некоторые впоследствии были опубликованы миссис Шелли; остальные же до сих пор хранятся у меня. Копии двух писем попали к мистеру Миддлтону, который их выборочно напечатал в своей биографии. Дело в том, что миссис Шелли одно время имела обыкновение снимать копии с писем своего мужа, и эти копии были найдены среди бумаг, случайно оставленных в Марло, чем незамедлил со всей бесцеремонностью воспользоваться мистер Миддлтон. Мистер Миддлтон должен был бы знать, что он не имеет никакого права печатать адресованные мне письма без моего согласия. Я вполне мог бы наложить на его публикацию судебный запрет, однако решил этого не делать, поскольку его воспоминания о Шелли, хоть и изобилуют ошибками, позаимствованными у капитана Медвина и других биографов, проникнуты добрыми чувствами к памяти поэта. В Швейцарии Шелли познакомился с лордом Байроном. Они вместе совершили прогулку по Женевскому озеру, которую Шелли описал мне, прислав отрывок из своего дневника. Дневник этот был издан миссис Шелли, но имя лорда Байрона ни разу в нем не упоминалось; он всюду называется лишь "мой спутник". Дневник был издан еще при жизни лорда Байрона, однако почему надо было скрывать от читателей его имя, сказать не берусь. Хотя дневник и не претерпел существенных изменений, сочетание этих двух имен придало бы ему дополнительный интерес. К концу августа 1816 года чета Шелли вернулась в Англию, и поэт первую половину сентября провел со мной в Марло. Весь июль и август шли дожди, зато первые две недели сентября выдались на редкость солнечными. Вокруг Марло множество необычайно живописных мест, прекрасный вид на реку. Каждый день мы отправлялись в долгие пешие прогулки либо катались на лодке. Шелли купил в Марло дом - отчасти (а может быть, в основном), чтобы жить поближе ко мне. Пока дом приводился в порядок и обставлялся, Шелли жил в Бате. В декабре 1816 года Харриет утопилась в Серпантине (а не в пруду отцовского сада в Бате, как утверждает капитан Медвин). Ее отец тогда еще жил в доме на Чэпел-стрит, куда и было привезено тело дочери. 30 декабря 1816 года Шелли обвенчался со своей второй женой, и в первых числах нового года они поселились в своем собственном доме в Марло. Это был большой дом с множеством просторных комнат и огромным участком. Шелли приобрел его внаем на двадцать один год, изысканно обставил, в комнате величиной с бальный зал устроил библиотеку - словом, обосновался, как тогда ему казалось, на всю жизнь. Это был прекрасный для всех нас год. В Марло часто бывал мистер Хогг. Мы много плавали на веслах и под парусом, совершали долгие прогулки. Время от времени к Шелли приезжали и другие гости. Среди них был мистер Годвин, а также мистер и миссис Ли Хант. В Марло Шелли жил гораздо менее замкнуто, чем в Бишопгейте, хотя и не поддерживал отношений с ближайшими соседями. "Я еще не настолько низко пал, чтобы общаться с соседями", - не раз повторял он мне. Летом 1817 года Шелли написал "Восстание Ислама". Почти каждое утро с записной книжкой и карандашом он уходил в Бишемский лес и подолгу работал, сидя на пригорке. Впоследствии поэма была напечатана под названием "Лаон и Цитна". В этом произведении Шелли весьма недвусмысленно выразил свои моральные, политические и религиозные взгляды. Поскольку в то время печать подвергалась гонениям, издатель поэмы, мистер Оллиер {44}, пришел от нее в такой ужас, что вынужден был просить автора изменить многие отмеченные им места. Сначала Шелли был непреклонен, однако в конце концов, вняв уговорам друзей, он согласился все же внести изменения в текст поэмы, так как мистер Оллиер наотрез отказывался печатать ее в первоначальном варианте. Наконец, в значительно сокращенном виде, поэма увидела свет под названием "Восстание Ислама". Сохранилось всего три экземпляра "Лаона и Цитны". Один из них попал в "Куотерли ревью", где на Шелли за odium theologicum {враждебное отношение к религии (лат.).} не замедлили обрушиться с самыми злостными нападками, равных которым не было даже в то время и в таком издании. Живя в Марло, мы, бывало, ходили пешком в Лондон. Часто к нам присоединялся и мистер Хогг. Если было время, мы шли в Лондон через Аксбридж, сначала живописными полями, лесом, поросшими вереском лугами, а потом, из Аксбриджа, по лондонской дороге. До Тайбернской заставы было в общей сложности тридцать две мили. Обычно мы оставались в Лондоне дня на два, а на третий возвращались домой. Я ни разу не замечал, чтобы Шелли уставал от наших прогулок. На вид изнеженный и хрупкий, он обладал вместе с тем завидной физической силой. Мы обошли все окрестности Марло, и в радиусе 16 миль не осталось, пожалуй, ни одной достопримечательности, которой бы мы не видели. Среди прочих памятных мест мы побывали в Виндзорском замке и в окружавшем его парке, видели Виргинское озеро, посетили места, связанные с именами Кромвеля, Хэмпдена {45}, Мильтона, были в Чильтернском районе Бэкингэмпшира. Плывя на веслах и под парусом, мы совершали увлекательные прогулки по реке между Хэнли и Мейденхедом. У Шелли, как уже говорилось, было двое детей от первой жены. После смерти Харриет он предъявил на них отцовские права, однако ее близкие этому воспротивились. Они передали дело в Канцлерский суд, и лорд Элдон вынес решение не в пользу Шелли. Доводы, которыми руководствовался лорд Элдон при вынесении отрицательного решения, воспринимаются порой совершенно превратно. "Королева Маб", а также другие произведения, в которых проявились антирелигиозные убеждения поэта, являлись, с точки зрения истцов, основным пунктом обвинения против Шелли. Суд, однако, пренебрег этим обвинением и в своем решении руководствовался исключительно моральным обликом ответчика. В решении суда подчеркивается, что убеждения, которых придерживался Шелли в отношении некоторых наиболее важных сторон жизни, осуществлялись им на практике и что проведение этих принципов в жизнь, а никак не сами принципы, повлияло на отрицательное решение суда. Вместе с тем лорд Элдон дал понять, что его решение не окончательное, однако прошением в палату лордов Шелли все равно ничего бы не добился. Либерально настроенных лордов Канцлерского суда в ту пору не было, а на поддержку общественного мнения рассчитывать поэту не приходилось. Брак, заключенный без соблюдения надлежащих формальностей, к тому же в столь юном возрасте, ему еще можно было простить, но то, что он оставил жену после повторного бракосочетания в англиканской церкви, причем всего через два с половиной года после заключения брака, представлялось нарушением гораздо более ответственных и серьезных обязательств. Неудивительно, что очень многие в те годы полагали, будто суд - хотя бы отчасти - руководствовался религиозными мотивами. Однако Шелли сам говорил мне, что лорд Элдон заявил ему со всей определенностью, что религия здесь ни при чем, и это видно из текста судебного решения. Впрочем, решение мало кто читал. В газетах о нем не было ни строчки, писать о судебном заседании запрещалось. В Канцлерский суд Шелли сопровождал мистер Ли Хант. Лорд Элдон держался в высшей степени учтиво, однако дал вполне недвусмысленно понять, что любые сведения об этом деле будут восприниматься нарушением правовых норм. Насколько я могу судить, лорд-канцлер не хотел огласки главным образом потому, что боялся, как бы наиболее ревностные из его сторонников не поняли, чем именно он руководствовался в своем решении. В его политических интересах было гораздо выгоднее прослыть инквизитором у либералов, нежели запятнать себя хотя бы малейшим подозрением в богоотступничестве в глазах своих соратников по правящей партии. Когда эти строки были уже написаны, я прочел в "Морнинг пост" от 22 ноября сообщение о собрании Юридического общества под председательством лорда-канцлера, где некий ученый муж выступил с докладом, в котором предлагал возродить систему судебного преследования "по обвинению в богохульстве". Он между прочим сказал: "В свое время, согласно Parens Patriae {учредительным законам страны (лат.).}, Канцлерский суд лишал отца права воспитания своих детей, если тот придерживался антирелигиозных убеждений, как это было в случае с поэтом Шелли". На это верховный судья заметил: "Причины вмешательства Канцлерского суда в дело о воспитании детей Шелли вызвали немало кривотолков. Суд исходил не из того, что отец был неверующим, а из того, что он отказался признавать и грубо нарушал общепринятые нормы морали". Последние слова выглядят довольно маловразумительными; думаю, они не являются ipsissima verba {точным выражением (лат.).} верховного судьи, ведь суть решения лорда Элдона сводится к следующему: "Мистер Шелли уже давно и во всеуслышание высказывает мнение, будто брак - это союз, действительный только до тех пор, пока он доставляет взаимное удовольствие супругам. Этого принципа он придерживается и в жизни и пока не сделал ровным счетом ничего, что бы доказывало, что он пересмотрел свою точку зрения. Я, со своей стороны, считаю подобное поведение пагубным для блага общества". Пусть только читатель не подумает, что я тем самым оправдываю лорда Элдона и поддерживаю принятое им решение. Я просто пытаюсь объяснить, чем он руководствовался, так как хочу, чтобы все те, кто рассуждает по этому поводу, знали, как именно обстояло дело. Некоторые из друзей Шелли говорят и пишут о Харриет так, словно нет иного способа оправдать поэта, не опорочив его первой жены. Думаю, им следует довольствоваться объяснением, которое давал своему поведению он сам: с интеллектуальной стороны вторая жена в точности соответствовала его идеалу подруги жизни. Между тем безвременная кончина Харриет причиняла ему тяжелейшие душевные страдания, тем более мучительные, что долгое время он никого в них не посвящал. Я, во всяком случае, узнал о его переживаниях совершенно неожиданно. Как-то вечером мы гуляли по Бишемскому лесу и по обыкновению беседовали на привычные для нас темы. Внезапно я заметил, что мой собеседник впал в мрачную задумчивость. Чтобы попытаться как-то вывести Шелли из этого состояния, я отпустил несколько насмешливых замечаний в его адрес, надеясь, что он сам посмеется над своей рассеянностью. Однако, не переменившись в лице, он неожиданно произнес: - Знаете, я окончательно решил, что каждый день на ночь буду выпивать большую кружку эля. - Отличное решение! Вот к чему приводит меланхолия! - ответил я со смехом. - Да, но вы не знаете, почему я принял это решение. Дело в том, что я хочу умертвить свои чувства, ведь у тех, кто пьет эль, чувств не бывает, я знаю. На следующий день он спросил: - Скажите, вчера вы, вероятно, решили, что я не в себе? - По правде говоря, да, - ответил я. - В таком случае я скажу вам то, что не сказал бы никому другому: я думал о Харриет. - Простите, мне это в голову не могло прийти, - сказал я. "Он уже очень давно не вспоминал о ней, и я, признаться, решил сначала, что он находится во власти какой-то беспричинной тоски, но теперь, если когда-нибудь опять увижу, что он погружен в себя, то не стану его беспокоить", - подумал я про себя. Нельзя сказать, чтобы у Шелли была очень веселая жизнь, однако его нелюбовь к новым знакомым приводила порой к забавным происшествиям. Среди тех, кто бывал у него в доме на Бишопгейт, был один человек, от которого он никак не мог отделаться и который всячески навязывал ему свое общество. Спускаясь как-то по Эгхем-хилл, Шелли издали заметил этого человека, тут же перепрыгнул через плетень, пересек поле и спрятался в канаве. Несколько мужчин и женщин, которые в это время косили в поле траву, прибежали узнать, что случилось. "Уходите, уходите! - закричал им Шелли. - Разве вы не видите, что это судебный пристав?" Крестьяне ушли, а поэт остался незамеченным. Через некоторое время после переезда в Марло, Шелли решил нанять одной гостившей у него даме учителя музыки, и я отправился в Мейденхед навести справки. Найдя подходящего человека, я договорился с ним, что он на днях зайдет к мистеру Шелли. Однажды утром Шелли ворвался ко мне в страшном возбуждении. "Скорее запирайте двери и предупредите прислугу, что вас нет дома! Т... в городе!" Он провел у меня целый день. Всякую минуту ожидая, что дверной молоток или колокольчик возвестят о прибытии непрошеного гостя, мы просидели взаперти до вечера, но тот так и не появился. Только тогда Шелли рискнул вернуться домой. Выяснилось, что имена учителя музыки и навязчивого знакомого Шелли очень похожи, и, когда слуга открыл дверь в библиотеку и объявил: "Мистер Т..., сэр", Шелли послышалось, что пришел Тонсон. "Только этого еще не хватало!" - воскликнул он, вскочил со стула, выпрыгнул в окно, пересек лужайку, перелез через ограду и через заднюю калитку пробрался ко мне в дом, где мы и отсиживались целый день. Впоследствии мы часто смеялись, воображая, как, должно быть, растерялся слуга Шелли, когда увидел, что его хозяин, узнав о прибытии учителя музыки, со словами "Только этого еще не хватало!" моментально выпрыгнул в окно и как бедному слуге пришлось потом оправдываться перед учителем за столь неожиданное исчезновение своего хозяина. Если уж Шелли смеялся, то смеялся от души, хотя, надо сказать, извращение духа комического вызывало у него не смех, а негодование. В то время, правда, еще не сочиняли тех непристойных бурлесков, которыми опозорила себя современная сцена. Если только шутка не оскорбляла его лучших чувств, не задевала нравственных устоев, он неизменно реагировал на нее со всей присущей ему отзывчивостью. В письмах Шелли, в отличие от его сугубо серьезных книг, проскальзывает порой чувство юмора. В одном из писем, присланных мне из Италии, он, например, следующим образом описывает своего нового знакомого, у которого был невероятных размеров нос. "Его нос имеет в себе нечто слокенбергское {46}. Он поражает воображение - это тот нос, который все звуки "г", издаваемые его обладателем, превращает в "к". Такой нос никогда не забудется, и, чтобы простить его, требуется все наше христианское милосердие. У меня, как Вы знаете, нос маленький и вздернутый; у Хогга - большой, крючковатый, но сложите их вместе, возведите в квадрат, в куб - и Вы получите лишь слабое представление о том носе, о котором идет речь" {Пер. З. Е. Александровой.}. По ходу дела замечу, что описание его собственного носа подтверждает уже высказанное раньше мнение о несхожести с оригиналом помещаемых в книгах портретов Шелли, на которых его нос изображается прямым, а не вздернутым. На самом же деле он был слегка вздернут - ровно так, как на портрете из Флорентийской галереи, о чем уже шла речь. Женское население Марло было занято в основном плетением кружев - трудом, оплачиваемым весьма скудно. Шелли постоянно навещал несчастных женщин и самым неимущим из них оказывал посильную помощь. У него был список нуждающихся, которым он выдавал еженедельное пособие. В начале 1818 года Шелли вновь охватила тревога. Он уехал из Марло и, недолго пробыв в Лондоне, в марте того же года покинул Англию - на этот раз навсегда. В последний раз я видел его 10 марта, во вторник. День этот запомнился мне еще и тем, что в тот вечер было первое в Англии представление оперы Россини и впервые на нашей сцене появился Малибран-отец {47}. Он исполнял партию графа Альмавивы в "Barbiere di Siviglia" {"Севильском цирюльнике" (ит.).}. Фодор пела Розину, Нальди - Фигаро, Амброгетти - Бартоло, а Ангрисани - Базилио. После оперы я ужинал с Шелли и его спутниками, которые отправлялись вместе с ним в Европу. На следующий день рано утром они уехали. Эти два совершенно разных события соединились в моей памяти. Теперь, по прошествии стольких лет, я вспоминаю, как сидел в тот вечер в старом Итальянском театре в окружении многих друзей (Шелли в том числе), которых давно уже нет в живых. Мне бы не хотелось прослыть laudator temporis acti {хвалителем былых времен {48} (лат.).}, но должен сказать, что постановка оперы в Англии за это время значительно изменилась к худшему. Замена двухактной оперы, дивертисмента и балета на четырех-пятиактную оперу, в которой нет или почти нет танцев, себя совершенно не оправдала. Поневоле приходит на ум старая пословица: "Хорошенького понемножку". Теперь на смену достойным, выдержанным зрителям, про которых Шелли в свое время говорил: "Какое удовольствие видеть, что человек бывает таким цивилизованным существом", пришла громкоголосая публика, которая неутомимо бисирует исполнителям, снова и снова вызывая их к рампе, и засыпает цветами, бурно выражая свой непомерный восторг. Ко времени отъезда за границу у Шелли от второй жены было двое детей: Уильям и Клара. Ходили слухи, будто решение покинуть Англию поэт принял отчасти из страха, что по указу Канцлерского суда у него могут отобрать детей, однако никаких оснований для подобных опасений не было. В самом деле, кому нужны были его дети? Отбирать их у родной матери не было никаких причин, да и председатель суда занялся бы этим вопросом лишь в том случае, если бы кто-то предъявил на его детей свои права, - но кто?! В действительности же решение поэта уехать объясняется в первую очередь охватившей его тревогой, - а ведь еще Ньютон говорил, что для объяснения любого явления достаточно найти всего одну причину. Дети умерли в Италии: Клара, младшая, в 1818 году, Уильям - годом позже. О смерти сына Шелли писал мне в письме из Рима от 8 июня 1819 года: "Вчера, проболев всего несколько дней, умер мой маленький Уильям. С самого начала приступа уже не было никакой надежды. Будьте добры известить об этом всех моих друзей, чтобы мне не пришлось писать самому. Даже это письмо стоит большого труда, и мне кажется, что после таких ударов судьбы радость для меня уже невозможна" {}. Чуть позже, в том же месяце, Шелли пишет мне из Ливорно: "Здесь заканчивается наше печальное путешествие; но мы еще вернемся во Флоренцию, где думаем остаться на несколько месяцев. О, если бы я мог возвратиться в Англию! Как тяжко, когда к несчастьям присоединяются изгнание и одиночество - словно мера страданий и без того не переполнилась для нас обоих. Если бы я мог возвратиться в Англию! Вы скажете: "Желание непременно рождает возможность". Да, но Необходимость, сей вездесущий Мальтус, убедил желание, что, хотя оно и рождает Возможность, дитя это не должно жить" {Пер. З. Е. Александровой.}. И вновь из Ливорно - в августе 1819 года (во Флоренцию они решили не ехать): "Я всей душой хотел бы жить вблизи Лондона. Ричмонд - это чересчур далеко, а все ближайшие места на Темзе не годятся для меня из-за сырости, не говоря о том, что не слишком мне нравятся. Я склоняюсь к Хэмпстеду, но, может быть, решусь на нечто более подходящее. Что такое горы, деревья, луга или даже вечно прекрасное небо и закаты Хэмпстеда по сравнению с друзьями? Радость общениея с людьми в той или иной форме - это альфа и омега существования. Все, что я вижу в Италии, - а из окна моей башни мне видны великолепные вершины Апеннин, полукругом замыкающие долину, - все это улетучивается из моей памяти как дым, стоит вспомнить какой-нибудь знакомый вид, сам по себе незначительный, но озаренный волшебным светом старых воспоминаний. Как дорого становится нам все, чем мы в прошлом пренебрегали! Призраки прежних привязанностей являются нам в отместку за то, что мы отвернулись от них, предоставив забвению" {Пер. З. Е. Александровой.}. Эти строки никак не вяжутся с записью, которую миссис Шелли сделала в своем дневнике уже после возвращения в Англию: "Единственный мой Шелли! Какой ужас питал ты к возвращению в эту жалкую страну. Быть здесь без тебя - быть в двойном изгнании, быть вдали от Италии - значит потерять тебя дважды" (Воспоминания о Шелли, с. 224). Возможно, впрочем, миссис Шелли так любила Италию, что поэт, дабы не огорчать ее, тщательно скрывал свое давнее желание поскорее вернуться на родину, куда он стремился всей душой. Возможно также, что рождение их последнего ребенка несколько примирило Шелли с жизнью за границей. В том же году супругам наконец улыбнулось счастье: 12 ноября 1819 года у них родился второй сын, ныне здравствующий сэр Перси Шелли. Жизнь Шелли в Италии лучше всего отражена в его письмах. Он от души наслаждался величественной природой: горами, реками, лесами, морем; любовался древними развалинами, над которыми и по сей день витает бессмертный дух античности. В своих письмах и стихах Шелли запечатлел итальянский пейзаж с необыкновенной изобразительной силой, причем в стихах населил его героями неземного благородства и красоты. В этом отношении "Освобожденный Прометей" не имеет себе равных. Только один раз, в трагедии "Ченчи" {Оценка, которую дал этим двум произведениям Хорейс Смит {49}, представляется мне вполне справедливой: "На прошлой неделе я получил от Оллиера экземпляр "Освобожденного Прометея". Это безусловно, необыкновенно оригинальное, значительное, а местами и просто потрясающее сочинение, в котором, на мой взгляд, талант Ваш раскрылся как никогда прежде. Вместе с тем, в отличие от Вас, я отдаю все же предпочтение "Ченчи", ибо в этой трагедии проявилась глубокая заинтересованность судьбами людей, чего нам всем так не хватает в "Прометее". Сам Прометей, разумеется, образ очень проникновенный, однако после освобождения он отступает на второй план. Хотя я и не сомневаюсь, что "Прометей" будет считаться самым лучшим Вашим произведением, эта поэма вряд ли будет пользоваться таким же читательским спросом, как "Ченчи"" ("Воспоминания о Шелли", с. 145). (Примеч. автора.).}, Шелли опустился с небес на землю. "Ченчи", бесспорно, является произведением огромной драматической силы, однако бесспорно и то, что для современной английской, сцены эта трагедия не подходит. "Ченчи" имел бы огромный успех во времена Мэссинджера {50}, но не теперь. Шелли прислал мне экземпляр трагедии с просьбой предложить ее театру "Ковент-Гарден". Я отнес пьесу в театр, но результат оказался ровно таким, как я и предполагал. В театре пьесу принять отказались, хотя и по достоинству оценили огромный талант автора, выразив надежду, что он преуспеет еще больше, если обратится к герою не столь отталкивающему. Шелли, естественно, не пожелал подстраиваться под убогие возможности современного сценического искусства. Тем не менее поэт не расстался с мыслью и в дальнейшем писать для театра и даже выбрал себе нового героя - Карла I и однако дальше замысла дело так и не продвинулось. И все-таки я склоняюсь к мысли, что, не оборвись его жизнь так внезапно, он еще создал бы драму, достойную лучших времен театральной литературы. Если бы возвышенные образы его поэзии не были оторваны от реальной жизни, если бы он умел наделить своих исключительных героев собственными глубокими мыслями и проникновенными чувствами, он поставил бы свое имя в один ряд с величайшими драматургами мира. Шелли неутомимо изучал искусство драмы в высших его проявлениях: греческие трагедии, Шекспира, Кальдерона. В одном из писем ко мне от 21 сентября 1819 года из Ливорно он пишет о Кальдероне: "По пути в Вену у нас остановился Ч. К. {52} Он больше года прожил в Испании и выучил испанский язык. По моей просьбе он целыми днями читает мне вслух по-испански. Это необыкновенно могучий и выразительный язык, я уже овладел им настолько, что без большого труда читаю их поэта Кальдерона. Я прочел десяток пьес драматурга. Некоторые из них, безусловно, можно причислить к величайшим и наиболее совершенным творениям человеческого разума. Кальдерой превосходит всех драматургов Нового времени, за исключением Шекспира, которому он не уступает ни по глубине мысли, ни по богатству воображения. Их роднит также редчайший дар усматривать комические черты, скрытые и явные, в самых трагических ситуациях, не умаляя при этом их значимости. Кальдерона я ставлю гораздо выше Бомонта и Флетчера". В письме к мистеру Гисборну {53}, помеченном ноябрем 1820 года, он пишет: "Я просто купаюсь в сиянии и благоухании витиеватых и светозарных ауто. Я прочел их все, и не один раз". Речь идет о религиозных драмах Кальдерона, напоминающих пьесы, которые во Франции и Англии назывались "мистериями", только несравненно более высокого поэтического достоинства. Когда мистер Трелони впервые увидел Шелли, в руках у него был том Кальдерона. Он переводил отрывки из "Magico Prodigioso" {"Искусного чародея" (исп.).}. "Приехал я поздно и сразу поспешил в Тре Палацци на Лунжарно, где в разных квартирах, но под одной крышей, как принято в Европе, жили Шелли и Уильямсы. Уильямсы приняли меня, как всегда, тепло и радушно. Мы давно не виделись, и вскоре между нами завязался оживленный разговор, как вдруг, повернувшись к открытой двери, я поймал на себе пристальный взгляд блестевших в темноте глаз. Миссис Уильямс, со свойственной женщинам наблюдательностью, перехватила мой испуганный взгляд, подошла к двери и со смехом сказала: "Входите, Шелли, это же приехал наш друг Тре". В комнату вбежал, покраснев, словно девушка, высокий худой юноша и протянул мне обе руки. Хотя, глядя на его покрасневшее женственное простодушное лицо, никак не верилось, что это и был Шелли, я ответил на дружеское пожатие. После обычного обмена любезностями он молча сел за стол. От удивления и я не мог вымолвить ни слова: неужели этот застенчивый безусый юноша и есть ополчившийся против всего света страшный монстр, который отлучен от церкви, лишен безжалостным судом лорд-канцлера гражданских прав, изгнан родными из семьи и разоблачен злопыхательствующими литературными оракулами как основоположник Сатанинской школы?! Нет, не может быть! Тут какой-то обман. Одет он был как мальчишка: в черную курточку и брючки; создавалось впечатление, что либо он из них вырос, либо его портной решил, как водится, самым бессовестным образом сэкономить на материале. Миссис Уильямс заметила мое замешательство и тут же пришла мне на помощь, спросив у Шелли, что за книгу он держит в руке. Лицо его просияло, и он быстро ответил: ""Magico Prodigioso" Кальдерона. Я перевожу отдельные отрывки из пьесы". - Пожалуйста, почитайте нам! Отвлеченный таким образом от обыденных тем, нисколько его не заботивших, и обратившись к предмету, который, напротив, представлял для него значительный интерес, Шелли мгновенно забыл обо всем, кроме книги, бывшей у него в руке. Искусство, с каким он анализировал достоинства оригинала, убедительность раскрытия содержания пьесы, виртуозность перевода на английский язык самых утонченных и образных строк испанского поэта были просто поразительны - равно как и свободное владение обоими языками. Свое дарование Шелли продемонстрировал с таким блеском, что теперь у меня не оставалось никаких сомнений относительно того, с кем я познакомился. Наступила тишина. Я поднял голову и спросил: - Где же он? - Кто, Шелли? Он всегда появляется и исчезает как привидение. Никогда неизвестно, когда и откуда он возникнет, - ответила мне миссис Уильямс" (Трелони, с. 19-22). С этого дня мистер Трелони стал частым гостем в доме Шелли и, как мы убедимся в дальнейшем, его настоящим, преданным другом. В 1818 году Шелли возобновил знакомство с лордом Байроном и поддерживал с ним дружеские отношения до самой смерти. После рождения сына Шелли жил в основном в Пизе или в ее окрестностях либо на морском побережье между Генуей и Ливорно. В то время в жизни поэта не происходило ничего примечательного, за исключением, пожалуй, нескольких незначительных происшествий, одно из которых, по-видимому, явилось следствием его расстроенного воображения. Однажды на почте во Флоренции к нему подошел какой-то человек в военном плаще и со словами "Ты и есть тот самый проклятый безбожник Шелли?!" сбил его с ног. Никто, кроме Шелли, ни тогда, ни впоследствии этого человека не видел. Выяснилось, правда, что в тот же день из Флоренции в Геную выехал какой-то господин, похожий по описанию на обидчика Шелли; в дальнейшем, однако, след его затерялся. Мне кажется, что этот случай, как и покушение в Таниролте, относится к разряду тех полуфантазий, о которых уже приходилось говорить. По мнению капитана Медвина, "гнусное нападение" на Шелли могло быть инспирировано какой-нибудь статьей из "Ежеквартального обозрения". Тогдашние "Ежеквартальные обозреватели" и впрямь немало погрешили против истины, преследуя великих людей, всякий раз когда те выступали против их политической и религиозной нетерпимости; однако к "нападению" на Шелли они, слава богу, причастны не больше, чем к смерти Китса {54}. У Китса была чахотка, и он был заведомо обречен на раннюю смерть. Он был отнюдь не из тех, чей дух можно "укротить одной статьей ничтожной" {"Дон-Жуан", песнь II, 29. (Примеч. автора) {55}.}. С окончанием странствий прекратились и чудесные описательные письма Шелли. Страх потерять единственного выжившего ребенка пересилил любовь родителей к путешествиям. Последнее письмо такого рода я получил от него из Рима от 23 марта 1819 года. Впоследствии оно оказалось среди писем, опубликованных миссис Шелли. Этому письму предшествовали еще два из Неаполя: от 22 декабря 1818 года и 26 января 1819 года. Было и третье, на которое Шелли ссылается в начале письма из Рима: "Я писал Вам за день до нашего отъезда из Неаполя". Это письмо я никак не мог отыскать, когда передавал миссис Шелли остальные письма. Нашлось оно только через несколько месяцев в совершенно посторонних бумагах. Какие-то клеветнические слухи, о которых сообщил ему лорд Байрон, временно нарушили безмятежное существование поэта. Я не знаю, кто и о чем распускал эти слухи, и, по правде говоря, не понимаю, зачем нужно было посвящать в них Шелли. Тайна - это загадка, и людская доброжелательность всегда норовит разгадать ее самым невразумительным образом. Стычка на улицах Пизы оказалась гораздо более серьезным и опасным происшествием в жизни Шелли, чем дошедшие до него слухи. Шелли ехал верхом за городской стеной вместе с лордом Байроном, мистером Трелони и еще несколькими англичанами, как вдруг какой-то драгун самым вызывающим образом пустил своего коня прямо на них. Лорд Байрон призвал его к ответу. Завязалась потасовка. Драгун вышиб Шелли из седла, ранил в руку капитана Хэя, а сам был опасно ранен кем-то из слуг лорда Байрона. Впрочем, драгун со временем от раны оправился, лорд Байрон не замедлил уехать из Пизы, чем и кончилась история, у которой могли быть самые печальные последствия. Приведу отрывок из письма Шелли от 20 марта, которое он написал мне из Пизы и которое при нынешних обстоятельствах может показаться небезынтересным: "У меня на кольце выгравировано по-итальянски "Il buon tempo verra" {"Настанут хорошие времена" (ит.).}. Отдельные люди и целые народы ждут сейчас перемен в общественной и личной жизни. В Италии все по-прежнему. Мы живем в условиях вполне номинальной тирании, которая осуществляется в духе философских законов Леопольда {56} и модных здесь умеренных взглядов. Тоскана в этом отношении непохожа на все остальные итальянские государства". Последним пристанищем Шелли была вилла на берегу залива Спецция. Она описана у мистера Трелони. В числе новых друзей, приобретенных Шелли в Италии, были капитан Уильямс с женой. К ним очень привязался не только сам поэт, но и миссис Шелли. Капитан Уильямс увлекался парусным спортом и по собственной модели построил небольшое судно, которое назвал "Дон-Жуан". Несмотря на все возражения строителя из Генуи, а также их общего друга капитана Робертса, который руководил постройкой, Уильямс непременно хотел спустить судно на воду. Чтобы выровнять его на плаву, понадобилось две тонны железа для балласта, но и тогда в ветреную погоду парусник оставался неустойчивым. Наняв двух опытных моряков и юнгу по имени Чарльз Вивиен, мистер Трелони переправил парусник из Генуи. Юнгу Шелли оставил, а моряков отослал обратно. Вернувшись, они сообщили мистеру Трелони, что из Генуи доплыли благополучно, но парусник очень капризен в управлении, о чем они и предупредили джентльменов. У мистера Трелони, который выходил вместе с ними в море, сложилось впечатление, что единственным толковым моряком на борту был юнга. Они умудрились защемить грот-шкот и переложить румпель на правый борт вместо левого. - Если бы сейчас была буря, - сказал он, - нам бы пришлось как следует выкупаться. - Только не мне. Я бы, как балласт, сразу же пошел ко дну, - ответил Шелли, имея в виду сложенный в трюм балласт из железных брусьев. Тем временем по просьбе Шелли лорд Байрон пригласил в Италию мистера Ли Ханта с семьей. Было решено совместными усилиями выпускать ежеквартальный журнал, успех которого всецело связывался с именем лорда Байрона. Впоследствии вышло всего четыре номера злосчастного "Либерала" {57} (название придумал сам Байрон), который оказался на редкость неудачным изданием. Хотя провал "Либерала" можно объяснить многими причинами, мне кажется, что журнал с таким названием не могли бы спасти даже самые громкие имена. Литературно-периодический журнал следует называть как-нибудь понейтральнее, чтобы преждевременно не задавать тон направлению всех последующих выпусков. Журнал может быть, в зависимости от взглядов издателей, аристократическим или демократическим по своему характеру; вместе с тем называть журнал "Аристократом" или "Демократом" значило бы изначально погубить его. Ли Хант с семьей приехал в Италию 14 июня 1822 года, успев повидаться с Шелли в последний раз. Как раз в это время Шелли работал над поэмой "Торжество жизни". Сочинение этой поэмы, постоянная близость моря и некоторые другие причины (в отличие от миссис Шелли, я не могу отнести к ним его уединенную жизнь - никогда раньше он не был, пожалуй, окружен таким количеством знакомых) самым пагубным образом сказались на душевном равновесии поэта. Он сделался чрезвычайно взволнован, его начали посещать видения. Однажды ночью из гостиной донеслись громкие крики. Уильямсы в ужасе выбежали из своей комнаты, миссис Шелли тоже бросилась в гостиную, но у дверей потеряла сознание. Войдя, Уильямсы обнаружили Шелли, который, вероятно, находился в состоянии транса, ибо неподвижно сидел, с безумным видом уставившись перед собой. Они привели его в чувство, и он рассказал, что ночью к его постели подошла закутанная в плащ фигура и поманила за собой. Как видно, поэт, не просыпаясь, поднялся и последовал за привидением в гостиную, где таинственный пришелец, откинув капюшон плаща, воскликнул: "Siete sodisfatto?" {"Теперь ты доволен?" (ит.).} - и с этими словами исчез. Быть может, этот сон навеян эпизодом из какой-то драмы, приписываемой Кальдерону. Другое видение явилось Шелли вечером 6 мая, когда он гулял с Уильямсом по галерее. Вот что записал Уильямс в своем дневнике: "Погода стояла чудесная. С совершенно безоблачного неба упало несколько крупных капель дождя. Когда после чая мы с Шелли гуляли по галерее и наблюдали за игрой лунного света на воде, он пожаловался на необычную возбужденность, потом вдруг замер, вцепился мне в руку и уставился на белый гребень волны, разбившейся о берег у наших ног. Видя, что он чем-то сильно взволнован, я спросил, не плохо ли ему, но в ответ он только сказал: "Вот она, вот опять!" Немного погодя он пришел в себя и признался, что видел - так же явственно, как теперь меня, - обнаженное дитя: недавно умершую Аллегру {58}, которая поднялась из моря, улыбнулась ему и захлопала, как будто от радости, в ладоши. Это видение настолько сильно подействовало на него, что пришлось пустить в ход все уговоры и всевозможные логические доводы, чтобы окончательно привести его в чувство. Все дело, думаю, было в том, что мы с ним во время прогулки говорили на довольно грустные темы. Когда же я признался, что испытываю те же ощущения, что и он, его и без того пылкое, мятущееся воображение разыгралось еще больше" ("Воспоминания о Шелли", с. 191-193). 8 июля 1822 года Шелли и Уильямс, которые отсутствовали уже несколько дней, возвращались на паруснике из Ливорно в залив Спецция. Трелони наблюдал за ними с "Боливара" - яхты лорда Байрона. День был знойный и тихий. - Скоро с берега подует попутный ветер, - сказал Трелони генуэзцу, служившему у него помощником. - Лучше бы его не было, - отозвался помощник. - На корабле без палубы и вдобавок без единого матроса на борту гафельный топсейль совершенно ни к чему. Взгляните на небо, видите черные полосы и грязные клочья, которые нависли над ними? Видите, как пар над водой клубится? Это дьявол кличет беду. Между тем парусник Шелли скрылся в тумане. "Хотя солнце едва пробивалось сквозь пелену тумана, по-прежнему было нестерпимо душно. В гавани стоял полный штиль. Раскаленный воздух и неподвижное море нагоняли на меня сон. Я спустился в каюту и задремал. Меня разбудил шум, который раздавался прямо над моей головой. Я вышел на палубу. Матросы выбирали якорную цепь, чтобы поставить другой якорь. Кипела работа и на других кораблях: меняли якоря, снимали реи и мачты, травили якорные цепи, подымали швартовы, спускали якоря, от судов к причалу и обратно беспрестанно сновали шлюпки. Потемнело, хотя было еще только половина седьмого. Море подернулось маслянистой пеной, стало твердым и гладким, словно свинцовая пластина. Дул порывистый ветер, но море оставалось совершенно неподвижным. Крупные капли дождя отскакивали от воды, как будто не могли пробить ее. С моря надвигался многоголосый, угрожающий шум. Тревога росла. Мимо нас, сталкиваясь друг с другом при входе в гавань, проносились на спущенных парусах промысловые и каботажные суда. До сих пор шум исходил только от самих людей, но внезапно их пронзительные крики разом перекрыл оглушительный раскат грома, грянувший прямо у нас над головой. Какое-то время слышны были лишь удары грома, порывы ветра и дождя. Когда шторм - а длился он всего минут двадцать - несколько стих и горизонт немного прояснился, я стал тревожно вглядываться в морскую даль, рассчитывая обнаружить парусник Шелли среди множества рассеянных по волнам суденышек. Я присматривался к каждой точке, возникшей вдали, очень надеясь, что "Дон-Жуан", как и все остальные парусники, которые вышли из гавани в том же направлении, отнесет ветром обратно в порт" (Трелони, с. 116-118). Миссис Шелли и миссис Уильямс провели несколько дней в мучительной неизвестности. Наконец, отчаявшись ждать, миссис Шелли отправилась в Пизу, ворвалась, бледная как полотно, в комнату лорда Байрона и спросила: "Где мой муж?!" Лорд Байрон потом говорил, что никакая драматическая трагедия не способна вызвать того ужаса, какой был написан в тот момент на лице миссис Шелли. Со временем худшие опасения подтвердились. Тела двух друзей и юнги вынесло на берег. Юнгу похоронили в песке, на берегу. Тело капитана Уильямса кремировали 15 августа. Его пепел был собран и отправлен для погребения в Англию. На следующий день состоялась кремация тела Шелли; впоследствии его прах был погребен на протестантском кладбище в Риме. На сожжении обоих тел присутствовали лорд Байрон и мистер Ли Хант. Всей процедурой, как, впрочем, и предшествовавшими поисками, руководил мистер Трелони. В те дни, да и в дальнейшем, он проявил себя по отношению к миссис Шелли настоящим, преданным другом. В письме из Генуи от 29 сентября 1822 года она мне писала: "Из всех здешних знакомых только мистер Трелони - мой единственный, бескорыстный друг. Только он один по-настоящему верен памяти моих незабвенных мужа и детей. Но каким бы добрым и отзывчивым человеком он ни был, заменить мне моих близких он, увы, не в состоянии". Через некоторое время парусник удалось найти. По всему было видно, что он не опрокинулся. Сначала капитан Робертс решил, что его захлестнуло волной, но когда при более тщательном осмотре он обнаружил, что на правой корме пробита бортовая обшивка, то пришел к заключению, что во время шторма парусник, по-видимому, столкнулся с каким-то небольшим судном. Первое предположение кажется мне более вероятным. Мачты на "Дон-Жуане" были сорваны, бушприт сломан. Чтобы поднять его из воды, мистер Трелони сначала нанял две большие фелюги с крючьями. Пять или шесть дней подряд они безуспешно выходили в море и наконец парусник отыскали, но поднять не смогли. Это удалось сделать капитану Робертсу. Скорее всего, однако, повреждения такому хрупкому паруснику, как "Дон-Жуан", были нанесены не рыболовным судном, которое налетело на него во время шторма, а драгой, которая тащила его с морского дна. Так погиб Перси Биши Шелли - в расцвете сил, но далеко еще не в расцвете своего таланта. Таланта, которому нет равных в описании всего, что прекрасно и величественно; которому нет равных в выражении страстной любви к идеальной красоте. Таланта, которому нет равных в передаче сильных чувств через столь же сильный образ; которому нет равных в бесконечном многообразии благозвучных рифм. С моей точки зрения, единственный недостаток его поэзии заключается в том, что героям, которыми он населил свои великолепные картины, которым он обращал или приписывал свои пылкие чувства, не хватает, как уже говорилось, жизнеподобия. Но Шелли, как мне кажется, уже приближался к пониманию реальной жизни. Жизненность - это то единственное, "чего не хватало его поэзии. Вместе с тем более ясное понимание того, каковы люди на самом деле, возможно, умерило бы пыл его суждений о том, какими они могут быть; омрачило бы его радужные мечты о грядущем счастье. И тогда, доживи Шелли до наших дней, он бы, словно Вольней {59}, взирал на мир из своего окна, устранившись от людской суеты. И может быть, подобно Вольнею или какому-нибудь другому великому апостолу свободы (сейчас я не припоминаю точно его слова), он бы желал видеть на своем надгробии лишь имя, даты рождения и смерти и одно только слово: "Desillusionne" {"Изверившийся" (фр.).}. ПРИЛОЖЕНИЕ  В июне 1860 года журнал "Макмилланс мэгэзин" поместил статью Ричарда Гарнетта {60}, озаглавленную "Шелли в "Пэлл-Мэлл"" {61}, где, в частности, говорится: "За последние три-четыре года о Шелли написано немало, причем к уже имевшимся биографическим данным прибавилось много новых подробностей - одни достоверные и важные, другие либо неинтересные, либо основанные на ошибках и домыслах. Разбор такого рода материалов не входит в задачу настоящей статьи, однако, учитывая, что среди новых материалов есть и такие, которые могут пагубно повлиять на устоявшееся мнение о личности Шелли; учитывая также и то, что они совершенно голословны и что их могут оспорить лишь те немногие, кто лучше осведомлен о жизни поэта, было бы непростительно упустить возможность прокомментировать эти материалы, тем более что такая возможность возникла совершенно случайно и может больше не представиться. Нетрудно догадаться, что речь в данном случае идет о публикации мистера Томаса Л. Пикока в январском номере "Фрейзерз магазин" {62}, где он описывает, как Шелли расстался со своей первой женой. Если верить мистеру Пикоку, супруги разошлись не по обоюдному согласию и не потому, что брак их был несчастлив. Недалеко то время, когда подобные утверждения будут документально опровергнуты семьей Шелли, которая, не желая торопить события, пока что воздерживается от публикации семейных архивов. Пока решение о публикации еще не принято, позволю себе без всяких обиняков заявить, что история разрыва Шелли с первой женой, смысл которой мне вполне понятен и доказательства которой могут быть в случае необходимости представлены семьей поэта, самым решительным образом противоречит голословным заявлениям мистера Пикока". Достаточно привести в хронологической последовательности всего несколько фактов из жизни поэта, чтобы доказать, что семья Шелли не только не располагает, но и не может располагать теми документами, о которых говорится в вышеприведенном отрывке. В августе 1811 года Шелли венчается с Харриет Вестбрук в Шотландии. 24 марта 1814 года поэт венчается с ней вторично, на этот раз в англиканской церкви, что следует из брачного свидетельства, приведенного в моей январской статье. Едва ли повторный брак был возможен при "несчастной супружеской жизни". В начале апреля 1814 года Шелли и Харриет гостили у миссис Б. в Брэкнелле {63}. Эта дама и ее семья были в числе немногих ближайших друзей Шелли. 18 апреля она писала мистеру Хоггу: "Шелли опять овдовел. Его очаровательная половина отправилась в четверг в Лондон с мисс Вестбрук, которая, по всей вероятности, будет жить в Саутгемптоне" {Хогг Т. Д., "Жизнь Перси Биши Шелли", т. 11, с. 533. (Примеч. автора).}. Следовательно, в то время Шелли и Харриет еще жили вместе, письмо миссис Б. доказывает, что она ровным счетом ничего не знает о размолвке между супругами, тем более о полном разрыве. В своей январской статье я писал: "Пока Шелли, вскоре после повторного венчанья, не познакомился с женщиной, которой предстояло стать его второй женой, он и не помышлял о разрыве с Харриет". Когда Шелли впервые увидел эту женщину, она только что вернулась из Шотландии, где гостила у каких-то своих знакомых, и была одета "в необычное для Лондона той поры платье из клетчатой шерстяной ткани" {Там же, с. 537-538. (Примеч. автора).}. Стало быть, в Лондоне она появилась недавно. Мистер Хогг впервые увидел Мэри Годвин 8 июня 1814 года, в первый день процесса лорда Кокрена {63}, когда отправился вместе с Шелли к мистеру Годвину. "Мы поднялись на второй этаж в гостиную... Уильяма Годвина не было... Дверь бесшумно приоткрылась. "Шелли!" - позвал взволнованный голос. "Мэри!" - отозвался другой голос, не менее взволнованный. И Шелли стрелой вылетел из комнаты" {Там же. (Примеч. автора).}. Стало быть, Шелли познакомился с мисс Годвин где-то между 18 апреля и 8 июня, причем, очевидно, ближе ко второй дате, хотя точное число я установить не могу. 7 июля 1814 года Харриет написала письмо их общему другу (он еще жив), в котором выражала уверенность в том, что ему известно, где находится Шелли, и просила уговорить его вернуться домой. Даже тогда она еще не догадывалась, что Шелли окончательно бросил ее. 28 числа того же месяца Шелли и мисс Годвин уехали из Англии в Швейцарию. Промежуток между первым венчанием в Шотландии и вторым в Англии составляет два года и семь месяцев. Промежуток между вторым венчанием и отъездом в Швейцарию составляет четыре месяца и четыре дня. Если брать за точку отсчета письмо миссис Б. от 18 апреля, разъезд супругов по обоюдному согласию ограничивается 3 месяцами и тринадцатью днями; если же руководствоваться письмом Харриет от 7 июля, то на выяснение отношений ушло три недели. Следовательно, если семья Шелли и располагает каким-то письменным свидетельством, подтверждающим согласие Харриет на развод, этот документ должен доказать, что согласие было получено в один из этих дней. Между тем из моего последующего разговора с Харриет, суть которого я изложил в своей январской статье, мне стало известно, что она со своей стороны никакого согласия на развод не давала. Правда, поскольку наш разговор проходил без свидетелей, мистер Гарнетт может мне не поверить. Однако, если полагаться на свидетельства других очевидцев, все равно получается, что на "полюбовное соглашение" между супругами, - если таковое вообще имело место, - оставалось три недели. Опять же, если бы у родных Шелли были неопровержимые доказательства, они должны были бы знать, когда именно произошел разрыв и какие обстоятельства ему предшествовали. Между тем из заявления леди Шелли о том, что "к исходу 1813 года отчужденность, постепенно нараставшая между мистером и миссис Шелли, достигла предела, последовал разрыв, и Харриет вернулась в отцовский дом" {"Воспоминания о Шелли", с. 64-65. (Примеч. автора).}, со всей очевидностью можно заключить, что ни точная дата, ни обстоятельства разрыва родным поэта не известны. Леди Шелли не стала бы писать так, если бы знала дату повторного венчания или если бы обратилась к письму от 18 апреля 1814 года, опубликованному мистером Хоггом задолго до выхода ее собственной книги. * * * Предыдущую заметку я написал сразу же после появления статьи мистера Гарнетта, но отложил ее публикацию в надежде получить копии писем, представленные лорду Элдону в 1817 году. Я имею в виду девять писем Шелли к Харриет и одно письмо к мисс Вестбрук, написанное после смерти Харриет. Эти письма к делу подшиты не были, но на них в своих показаниях от 10 января 1817 года ссылается мисс Вестбрук. Цитирую по архивной копии, снятой с ее показаний: "Элизабет Вестбрук, девица, проживающая на Чэпел-стрит, Гровнор-сквер, приход св. Георгия на Гановер-сквер, Миддлсекс, под присягой показывает, что хорошо знакома с почерком Перси Биши Шелли, эсквайра, одного из ответчиков, ибо часто видела, как тот пишет; свидетельница показала, что просмотрела предъявленные ей под присягой записи, помеченные соответственно 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9; свидетельница показала, что особа женского пола, которая в письмах, помеченных соответственно 2, 4, 6, 9, именуется Мэри, а в прочих письмах той, с которой ответчик связал или соединил свою судьбу, в действительности зовется Мэри Годвин, которую Перси Биши Шелли примерно в середине 1814 года, при жизни жены, взял в сожительницы и с которой продолжал и продолжает сожительствовать. Свидетельница показала, что просмотрела предъявленную ей при даче показаний под присягой другую запись, помеченную цифрой 10. Свидетельница показала, что запись сделана рукой ответчика Перси Биши - Шелли и адресована свидетельнице после кончины ее сестры, покойной жены упомянутого Перси Биши Шелли. Свидетельница показала, что особа, о которой в последнем письме говорится как о "женщине, чей союз с ответчиком свидетельница может считать причиной гибели своей сестры", также является упомянутой Мэри Годвин. Другие показания касаются "Королевы Маб". Едва ли слова, взятые в кавычки, могли быть написаны Шелли, если его связь с мисс Годвин началась только после того, как он расстался с Харриет по обоюдному согласию. В показаниях, дававшихся во второй раз. 13 января 1817 года, мисс Вестбрук подробно изложила обстоятельства супружеской жизни Шелли, сообщив, что итогом ее было появление на свет двух детей, что после рождения первого ребенка - Элизы Ианты, когда сестра была беременна вторым - Чарльзом Биши, Шелли оставил свою жену и сожительствовал с Мэри Годвин, из-за чего Харриет с первым ребенком вернулась в отцовский дом, где и родился второй ребенок; что дети всегда были на содержании у отца Харриет и что сама Харриет находилась на его попечении вплоть до своей кончины, последовавшей в декабре 1816 года. Совершенно очевидно, что мисс Вестбрук не могла бы сделать подобное заявление, если бы ее слова не подтверждались письмами, о которых говорилось выше; иными словами, если бы из писем не следовало, что разрыв произошел, во-первых, не по обоюдному согласию и, во-вторых, не до, а после знакомства с Мэри Годвин. Далее в своих показаниях мисс Вестбрук говорит о том, каким образом мистер Вестбрук позаботился о будущем детей Харриет. На долю Харриет выпало немало страданий, а потому она заслужила, чтобы к памяти ее относились уважительно. Я всегда говорил всем, кого это касается, что сделаю все от себя зависящее, чтобы защитить ее честь от кривотолков. Шелли в такого рода оправданиях не нуждается. Не лучше ли, как я уже говорил {"Фрейзерз мэгэзин", январь 1860 года, с. 102. (Примеч. автора).}, довольствоваться объяснениями, которые он сам дал по этому поводу. В октябрьском номере "Ежеквартального обозрения" за 1861 год опубликована статья о жизни и личности Шелли, которая написана искренне и непредвзято, с явным стремлением взвесить факты и установить истину. В этой статье есть два отрывка, о которых я хотел бы высказать свои соображения, основываясь лишь на фактах. "Хотя галлюцинации Шелли ни в коей мере не являются свидетельством его умопомешательства, со здравым рассудком они также никак не совместимы. Его видения были следствием чрезмерной чувствительности, которая при малейшем нервном перенапряжении могла напрочь заглушить голос разума. Говорят, смерть жены настолько потрясла его, что какое-то время он был просто невменяем. Леди Шелли ничего не пишет об этом, равно как и другие, наиболее авторитетные биографы поэта. Однако это еще ничего не значит" (с. 323). В действительности все обстояло иначе. В то время Шелли приобрел дом в Марло, где тогда жил и я. Пока дом приводился в порядок, поэт жил в Бате, а я, по его просьбе, присматривал за тем, как подвигается работа в доме и в парке. Не проходило дня, чтобы я не получал письма от него или от Мэри. Шелли первым известил меня о смерти Харриет и спрашивал, не кажется ли мне, что ему следовало бы, как того требуют приличия, отложить женитьбу на некоторое время. На это я отвечал, что? по моему мнению, раз уж они живут вместе, то чем скорее их связь будет узаконена, тем лучше. Он последовал моему совету, вскоре после свадьбы приехал ко мне в Марло и мы вместе отправились посмотреть, как обстоят дела в доме и в саду. В парке произошла забавная сценка, которая мне хорошо запомнилась. Раньше на лужайке рос чудесный раскидистый остролист, от которого оставался теперь всего один ствол, так как садовник продал ветки на рождественские украшения. Увидев голое дерево, Шелли спросил садовника, зачем он погубил такой прекрасный остролист. Садовник ответил, что, на его взгляд, дерево от этого только выиграло. "Надо же быть таким глупцом!" - возмутился Шелли. Теребя пальцами швы на брюках, провинившийся покорно выслушивал громогласные обвинения своего хозяина, который не замедлил его уволить, наняв более подходящего садовника и несколько помощников, чтобы посадить побольше кустарника. Шелли пробыл у меня несколько дней. Я никогда не видел его более спокойным и уравновешенным. За это время, если не считать истории с остролистом, он ни разу не вышел из себя. В Марло переживания поэта, связанные со смертью Харриет, были еще не так заметны, по-настоящему он ощутил всю тяжесть потери гораздо позже. ""Восстание Ислама" нельзя рассматривать только как произведение искусства. Вначале поэма увидела свет под названием "Лаон и Цитна", но "Лаон и Цитна" по мысли была гораздо откровеннее "Восстания Ислама"; поэму почти сразу же изъяли из продажи, после чего она появилась уже в измененном виде под своим теперешним названием. Есть в этом что-то недостойное имени Шелли. С одной стороны, из соображений обычного благоразумия и страха перед общественным негодованием Шелли не должен был бы замалчивать идеи, проповедовать которые он считал своим долгом перед человечеством. Впрочем, все, кто близко знал Шелли, никогда бы не стали приписывать ему такие мотивы. С другой стороны, если бы он из добрых побуждений не стал публиковать сочинение, заведомо оскорбительное для чувств большинства своих соотечественников, то и второй вариант поэмы надо было бы запретить, как и первый" (с. 314-315). Шелли не руководствовался ни одной из вышеуказанных причин. Печатать поэму в первоначальном ее виде мистер Оллиер решительно отказался, а на другого издателя Шелли рассчитывать не приходилось. Долгое время он отказывался изменить хотя бы строку, но друзья в конце концов уговорили его пойти на уступки. И все же он не мог - или не хотел - собственноручно переделывать поэму, так что все изменения делались в ходе заседаний своего рода литературной комиссией. На каждое изменение поэт соглашался с большим трудом; что-то принимал, на гораздо чаще лишь смягчал первоначальный текст; заново же ничего сам не придумывал и постоянно повторял, что поэма его загублена. ПРИМЕЧАНИЯ  В основу настоящего издания в части, касающейся романов Томаса Лава Пикока, положен текст наиболее полного на сегодняшний день и компетентного с точки зрения аппарата десятитомного собрания сочинений писателя под ред. X. Ф. Д. Бретт-Смита и С. Е. Джонса, вышедшего в Лондоне ограниченным тиражом в 675 экземпляров в 1924-1934 гг. (Халлифордовское собрание сочинений) {Peacock Thomas Love. The Works: In 10 vols / Ed. by H. F. B. Brett-Smith, a. C. E. Jones. L.; N. Y., 1924-1934. (Halliford edition).}. Составитель и переводчики также пользовались двухтомным собранием "Романы Томаса Лава Пикока" под ред. Дэвида Гарнетта {Peacock Thomas Love. The novels: In 2 vol. / Ed. with Introd. and Notes by D. Garnett. L.; Rupert Hart Davis, 1948.}, в котором были сделаны некоторые текстологические уточнения, а также усовершенствован аппарат. Что касается эссеистического наследия Пикока, здесь за основу взят текст издания "Томас Лав Пикок: воспоминания, эссе, рецензии" под ред. Хауворда Миллза {Peacock Thomas Love. Memoirs of Shelley and Other Essays and Reviews / Ed. by H. Mills. L.; Rupert Hart Davis, 1970. 240 p.}, которое является первым полным собранием нехудожественной прозы писателя. Стихотворения Пикока, данные в разделе "Приложения", взяты из Халлифордовского собрания сочинений писателя. Расположения эпиграфов и сносок сохранены, как в рукописях Пикока. Примечания к тексту, принадлежащие Пикоку, помечены - "Примеч. автора". Поэтические переводы, включенные в тексты повестей и эссе, кроме особо оговоренных случаев, выполнены С. Бычковым. Некоторые переводы Шекспира, Мильтона, Попа выполнены Е. Суриц. Переводы античных авторов, строки которых составили эпиграфы, особенно в повести "Усадьба Грилла", даны в переводе не с подлинника, но с английского, поскольку английский перевод выполнен Пикоком. Исключение составили те случаи, когда к переводу авторов, цитируемых Пикоком, обращались такие переводчики, как В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, В. Иванов, С. В. Шервинский, С. А. Ошеров, М. Л. Гаспаров, Б. И. Ярхо. ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ  "Воспоминания" составились из четырех публикаций Пикока в журнале "Фрейзерз": рецензии, напечатанной в июльском номере, на "Жизнь Шелли" Хогга, "Воспоминания о последних днях Шелли и Байрона" Трелони и работу Миддлтона о Шелли; рецензии в январском номере за 1860 г., посвященной Shelley Memorials; публикации в мартовском номере 1860 г. писем Шелли из Италии с небольшой вступительной статьей Пикока; ответа Ричарду Гарнетту в 1862 г., критически отозвавшемуся о воспоминаниях самого Пикока о Шелли, к этому времени уже напечатанных. Впервые полностью эти материалы были напечатаны вместе в 3-томном собрании сочинений избранных сочинений Пикока, осуществленном Генри Коулом. Хотя Пикок всегда старался воздерживаться от суждений, касающихся его близких друзей и знакомых, свое отношение к роману Шелли, его разводу, новому браку поэта он выразил дважды - в "Аббатстве кошмаров" и в "Воспоминаниях о Перси Биши Шелли", причем в обоих случаях он пытался сохранить объективность. Однако многие современники Пикока приняли стремление к объективности за осторожность, а некоторые, настроенные особенно резко по отношению к автору "Воспоминаний", и за цинизм. Раздавались голоса, что Пикок избегает прямых оценок, старается не принимать чью-либо сторону, но сохранить в этой сложной ситуации хорошие отношения и с Харриет Вестбрук, первой женой Шелли, и с Мэри Годвин, второй женой поэта. Однако мотивы поведения Пикока были иными. В нем в первую очередь говорила терпимость, стремление понять поведение Шелли, которое ен далеко не всегда одобрял, но тем не менее не считал себя вправе навязывать свою точку зрения другу. Он и в самом деле тепло относился к Харриет и создал весьма привлекательный портрет этой женщины в "Аббатстве кошмаров". Столь же хвалебно и совершенно определенно он высказался о ней в "Воспоминаниях". С другой стороны, он не мог не понимать, что, несмотря на личные, с человеческой стороны весьма привлекательные качества Харриет, Мэри Годвин в интеллектуальном отношении гораздо больше подходила Шелли. Близкий друг Шелли и Харриет, он выслушивал доводы и жалобы Шелли, принявшего решение расстаться с женой, и Харриет, не желавшей смириться со своей участью. Пикок мог понять и мотивы Шелли, и плачевность, если не трагичность положения Харриет. Однако не позволил себе осуждения ни одной из сторон. Хотя, как можно судить хотя бы по "Воспоминаниям", имел совершенно определенную точку зрения на происходившее. Он был убежден, что Шелли, принимая во внимание его неуравновешенный характер, склонность к изменениям мнений и пристрастий, не стоило спешить с разрывом. Надо было дать себе время остыть, приглядеться к новой избраннице, которая вовсе не казалась Пикоку идеальной подругой для Шелли. В Харриет Пикок ценил, напротив, здравый смысл, природное чувство юмора. Он был в равной степени убежден, что недостаток романтического пафоса в ее характере уравновешивался его переизбытком у Шелли, Тогда как в Мэри Годвин его как раз и настораживал именно этот романтический энтузиазм. Но каковы бы ни были истинные предпочтения самого Пикока, после разрыва Шелли с Харриет он взял на себя трудную и неблагодарную роль посредника, в том числе и юридического. Кстати, от него же исходил совет Шелли как можно скорее оформить свои отношения с Мэри после самоубийства Харриет. Что касается Мэри Годвин, то она относилась к Пикоку настороженно, если не неприязненно. "Пикок обедает у нас каждый день, - пишет она в одном из писем, - хотя его никто не приглашает... Мне он несимпатичен..." 1 Чарлз С. Миддлтон - английский поэт, литератор. Эдвард Джон Трелони (1792-1881) - поклонник таланта Шелли, знакомый его и Байрона по Италии. Трелони руководил погребением праха поэта 16 августа 1822 г. и сам, по его желанию, был погребен рядом с Шелли на Новом протестантском кладбище в Риме, в земле, купленной им еще в 1823 г. Воспоминания Трелони о поэтах не слишком достоверны. Томас Джефферсон Хогг - см. примеч. 13 к "Аббатству кошмаров"; друг Шелли особенно в 1810-1812 гг. В марте 1811 г. вместе с Шелли был исключен из университета в связи с установлением авторства памфлета "Необходимость атеизма". В 1832 и 1833 гг. в "Нью мансли мэгэзин" Хогг поместил серию статей о жизни Шелли в Оксфорде. Позднее в 1855 г. семья Шелли поручила ему написать биографию поэта, вышли два тома (1858), жизнеописание доведено до весны 1814 г. 2 ...обособленный путь и жизни безвестной тропинка... - См. примеч. 99 к "Усадьбе Грилла". 3 ...отец Тимоти Шелли (1753-1844) - с 1815 г. баронет, убежденный консерватор, деспот; с детских лет вызывал в сыне чувство отчуждения, после разрыва с сыном ограничивал его в средствах. После смерти поэта сэр Тимоти дал скромное обеспечение внуку - Перси Флоренсу, поставив условием, что Мэри Шелли не будет писать о муже и популяризировать его сочинения. 4 капитан Медвин - См. примеч. 5 к "Письмам и дневникам лорда Байрона". 5 ...не уступает начитанности авторов "Эдинбургского обозрения"... - См. примеч. 7 к "Эссе о модной литературе". 6 ...позаимствованную Пейн Найтом... - См. примеч. 95 к "Усадьбе Грилла". 7 ...из перевода отрывка "Барда" Грея... - Имеется в виду вторая пиндарическая ода Грея "Бард" (1757), в частности строка из нее "Dear, at the ruddy drops that warm my heart". 8 Орбилий - Орбилий Пупилнй - римский грамматик времен Цицерона. 9 ...доктор Гуделл, чей нрав, характер и обращение вполне соответствовали его имени... - Гуделл - фамилия, значащая "сама доброта": от англ. "good" - добрый; "all" - все. 10 ... "когда мысль есть речь, а речь есть правда" - видимо, здесь Пикок несколько неточно цитирует строку из "Прометея освобожденного" Шелли. См. акт 2. сц. 4: "...и речь рождала мысль, а мыслью измеряется весь мир" (пер. К. Чемена). 11 Когда Шелли отчислили из Оксфорда... - см. примеч. 1. 12 ...недавно вернулся из Ирландии. - Шелли был в Ирландии в феврале-апреле 1812 г. Активно участвовал в политической жизни Дублина, поддерживал национально-освободительную борьбу ирландцев, к этому времени относится публикация его политических памфлетов "Обращение к ирландскому народу", "Декларация прав". 13 ...большинство поэтов, о которых пишет Джонсон... - Имеются в виду "Жизнеописания наиболее выдающихся английских поэтов" (1781-1799) Сэмюэла Джонсона - см. примеч. 30 к "Аббатству кошмаров". 14 ...про лорд-канцлера Элдона. - Джон Скотт Элдон (1751-1839) - английский реакционный политический деятель, лорд-канцлер (1801-1827). В 1817 г. решением канцлерского суда Шелли был лишен права воспитания своих детей от первого брака. 15 ...дочь знаменитого Керрана. - Джон Филпот Керран (1750-1817) - ирландский поэт, адвокат и знаменитый оратор. Прославился как борец за парламентскую реформу и эмансипацию католиков: защищал ирландских патриотов на судебных процессах. Его дочь, Амелия, была коротко знакома с семьей Шелли в Риме в 1819 г. и написала известный портрет Шелли. 16 ...его друг Уильямс... - Уильяме Джейн (ум. 1884) и Эдуард Эллернер Уильямс (1793-1822) - знакомые Медвина и Трелони по Швейцарии, прибыли в Ливорно 13 января 1821 г. Шелли с этого времени стал регулярно видеться с Уильямсами. Дневник Уильямса (21 октября 1821-1822 г.) представляет значительный интерес как документ жизни Шелли. Уильямс утонул вместе с Шелли. 17 ...учение Юма...- Девид Юм (1711-1776) - английский философ, экономист. Сформулировал принципы агностицизма в трактате "О человеческой природе" (1748); развил учение о чувственном опыте как источнике знаний. 18 ...посвящение Ф. Г. - это инициалы Фанни Имлей Годвин (1794-1816), дочери Мэри Имлей Уолстонкрафт (см. примеч. 68 к "Аббатству кошмаров"), приемной дочери Годвина. Страдала приступами депрессии, 9 октября 1816 г. покончила жизнь самоубийством. Шелли, привязанный к Фанни, тяжело пережил ее гибель. 19 А не в Гретна-Грине - Гретна-Грин - пограничная шотландская деревня, где заключались браки между специально приезжавшими из Англии молодыми парами, т. е. в Гретна-Грин сочетание совершалось без соблюдения всех установленных английским законом формальностей. 20 ...на озерах герцог Норфолк... и остальные. - В августе 1811 г. Шелли с Харриет поселялись в Кесвике (Кемберленде), где в ту пору жили Саути, Вордсворт, Колридж. 21 ... Куимэлан-хаус был родовым поместьем мистера Гроува... - Томас Гроув - дядя Шелли. 22 Д. Ф. Н. - имеется в виду Дж. Ф. Ньютон - см. примеч. на с. 385. 23 ...в древнем Зодиаке в Дендере... - Дендера - современное название местности на левом берегу Нила, где сохранились развалины построек, стены и потолки которых покрыты знаками преимущественно астрономического содержания, в частности здесь находились породившие огромную литературу знаки Зодиака. 24 ...верхняя была царством Оромаза - носителя добра, а нижняя царством Аримана... - т. е. зла. 25 Она унаследовала все божественные черты своей матери. - Имеется в виду миссис Бойнвил. Весной 1814 г. Шелли поселился в Брэкнеле, Беркшир, чтобы быть рядом с семьей Бойнвилей, родственников Дж. Ф. Ньютона (см. примеч. на с. 385), с членами которой в дальнейшем сблизился. Бойнвил, ее дочь Корнелия (миссис Тернер), сын Альфред, кружок друзей миссис Бойнвил упоминаются во многих письмах Шелли. 26 Тит Лукреций Карр. О природе вещей. Кн. 6. 1115-1116. 27 ...Эдвардса из Хорсхэма... - Пикок допускает ошибку: место в Шотландии, где была церковь преподобного Эдвардса, находится в Ворсхэме. 28 Он очень любил романы Брауна, Чарлза Брокдена Брауна... - Чарлз Брокден Браун (1771 -1810) - американский писатель, творчество которого тесно связано с просветительством, но содержит уже романтические черты. Браун испытал влияние английского "готического романа", предшественник Эдгара По. Первый в американской литературе описал жизнь индейцев. 29 ...на экземпляре "Замка праздности" Томсона. - "Замок праздности" - аллегорическая поэма Томсона (см. примеч. 12 к эссе "Четыре века поэзии", в которой он возродил спенсерову строфу. Свои "Стансы" Вордсворт первоначально написал на томике "Замка праздности". 30 Байрон. Чайльд Гарольд. Песнь 3, 70-74. 31 ...пойти на "Школу злословия"... - Имеется в виду комедия Ричарда Бринсли Шеридана (1751-1816) "Школа злословия" (1777). 32 ...с каким интересом он наблюдал за игрой мисс О'Нийл, исполнявшей роль Бьянки в "Фацио". - Элиза О'Нийл (1791-1872) - выдающаяся английская трагическая актриса. В 1815 г. Шелли видел ее в роли Бьянки в пьесе Генри Харта, английского драматурга, поэта, историка. 33 ...в письме из Милана... - Имеется в виду письмо Пикоку от 6 апреля 1818 г. "Вчера мы посетили оперный театр, выстроенный с большим великолепием. Сама опера была не из числа популярных, а певцы много хуже наших. Зато балет, или, вернее, род мелодраматической пантомимы с танцами, оказался лучшим зрелищем, которое мне довелось видеть. Здесь нет мисс Миллани, но в остальном Милан без сомнения нас превосходит. Выразительный жест, законченность сцен, отлично выражающих содержание, простая, естественная манера держаться, отличающая всех актеров..." (пер. 3. Е. Александровой). 34 ..."Женись и управляй женой" - комедия Флетчера (см. примеч. 3 к "Письмам и дневникам лорда Байрона"). 35 ...рассталась с жизнью по собственной воле. - В декабре 1816 г. Харриет Шелли покончила жизнь самоубийством. 36 ..."маленькому государству, где вспыхнуло междоусобье". - Ср.: Шекспир. Юлий Цезарь. Акт 2. Сц. 1 (пер. М. Зенкевича). 37 Не родиться совсем... возвратиться скорее. - Софокл. Эдип в Колоне (275-279) (пер. С. В. Шервинского). 38 Мэри Уолстонкрафт (1759-1797) - см. примеч. 68 к "Аббатству кошмаров". 39 ...из "Послания Амосу Коттлю"... - Амос Саймон Коттль (1768?-1800) - английский переводчик исландской поэзии, брат видного книгоиздателя Джозефа Коттля (1770-1853), печатавшего произведения Саути, Колриджа, Вордсворта. 40 Воспевшего изгнанника из Ардебейла... - Саути никогда не включал "Послание к Амосу Коттлю" в свои сборники. Комментаторы затрудняются сказать, кого он имеет в виду под "изгнанником из Ардебейла" и почему вообще он вспоминает этот город в Иране. 41 ...намекает на ее "Письма из Норвегии". - Имеется в виду книга путевых очерков Мэри Уолстонкрафт "Письма, написанные во время краткого пребывания в Швеции, Норвегии и Дании" (1796). 42 Серпантин - узкое искусственнее озеро в Гайд-парке. 43 ...называл пимперлимпимп, так как в это время читал "Сказку бочки". - Ср.: "Но особенно он (Петр. - Е. Г.) прославился открытием знаменитого рассола... Петр клал в него щепотку особого порошка пилимперлимпимп, после чего успех его" действительно был обеспечен" (Свифт. Сказка бочки. Разд. IV. Пер. А. А. Франковского). 44 ...издатель поэмы, мистер Оллиер... - Чарлз Оллиер (1788-1856) - Лондонский издатель, опубликовавший большинство сочинений Шелли, автор нескольких художественных произведений: "Олтам" (1818), "Инезилья" (1821). 45 ...Хэмпдена... - Джон Хэмпден (1594-1643) - английский политический деятель, член парламента, известен как лидер оппозиции Карлу I, который распространил налогообложение на приморские города и графства в военное время на земли" и внутри страны. 46 ...нечто слокенбергское... - Шелли имеет в виду юмористический трактат о носе в 4-й книге романа Стерна "Тристрам Шенди". 47 Малибран-отец, - Малибран - отец Гарсиа - известный итальянский тенор. 48 ...хвалитель былых времен... - Ср.: Гораций. Наука поэзии, 169-173. Старца со всех сторон обступают одни беспокойства - Все-то он ищет, а то, что найдет, для него бесполезно, Все свои дела он ведет боязливо и вяло, Медлит решенье принять, мечтает пожить да подумать, Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы. (Пер. М. Гаспарова) 49 Оценка, которую дал этим двум произведениям Хорейс Смит... - Хорейс Смит (1779-1849) - английский писатель, друг Шелли, в сотрудничестве со своим братом Джеймсом Смитом создал знаменитый сборник сатирических произведений "Отвергнутые речи" (1812). 50 ...во времена Мэссинджера... - Филип Мэссинджер (1583-1640) - английский драматург, сотрудник с Филдом, Деккером, Флетчером; преимущественно выступал в жанре любовной драмы. 51 ...даже выбрал себе нового героя - Карла I... - Карл I (1600-1649), английский король с 1625 г. из династии Стюартов. В ходе английской буржуазной революции низложен и казнен, "как тиран, изменник, убийца и враг государства". По воспоминаниям Мэри, Шелли побуждал ее написать драму на эту тему; в 1821-1822 гг. он сам взялся за работу, но драма не была окончена, фрагменты этой пьесы была опубликованы в "Посмертных произведениях" (1824). 52 Ч. К. - это инициалы брата Клер Клермонт - Чарльза. 53 В письме к мистеру Гисборну... - Джон Гисборн (?-1836) - близкий друг Шелли в итальянский период его жизни. 54 ...не больше, чем к смерти Китса. - В 1818 г. Кроукер опубликовал в "Ежеквартальном обозрении" весьма резкую статью об "Эндимионе" (1818) Китса, которая, как полагали, ускорила гибель поэта. 55 Пикок ошибается в указании стиха: не 29, но 60: А Джона Китса критика убила, Когда он начал много обещать, Но несмелой музе трудно было Богов Эллады голос перенять. Она ему невнятно говорила. Бедняга Китс! Что ж, поздно горевать... Как странно, что огонь души тревожной Потушен был одной статьей ничтожной. (Пер. Т. Гнедич) 56 ...философских законов Леопольда. - Имеется в виду Леопольд II (1797-1869) - герцог тосканский, один из либеральных правителей Италии; у него иногда находили приют эмигранты из соседних государств, печать пользовалась сравнительно большой свободой. 57 ...четыре номера злосчастного "Либерала". - В 1822 г. Байрон и Ли Хант начали - издавать журнал "Либерал". Вышло только четыре номера журнала. 58 ...умершую Аллегру... - 12 января 1817 г. в Бате у Клер Клермонт от Байрона родилась дочь, которая была названа Альбой (т. е. Зарей); в 1818 г. по желанию отца Байрона имя было изменено, и Альба стала Аллегрой; она умерла 1 апреля 1822 г. в монастыре Баньякавалло. 59 Вольней - Константин Вольней (1747-1820) - известный французский политический деятель, писатель, ориенталист, лингвист. В период империи решительно отошел от политической деятельности. 60 поместил статью Ричарда Гарнетта... - Ричард Гарнетт (1835-1906) - английский критик, литературовед, библиограф, мемуарист. В 1862 г. издал "Реликвии Шелли". 61 "Шелли в "Пэлл-Мэлл""...- Газета "Пэлл-Мэлл" основана в 1865 г. Фредериком Гринвудом (1830-1909). По своей литературной ориентации приближалась к журналам "Спектейтер" и "Сэтердей ревью". Название восходит к роману Теккерея "Пенденнис", где Шэндон в Маршалси обдумывает проспект газеты "Пэлл-Мэлл". 62 "Фрейзерз мэгэзин" - английский литературно-критический журнал. Основан в 1830 г. Уильямом Мэгинном и Хью Фрейзером. В нем печатались Карлайль, Теккерей, Саути; журнал закрылся в 1882 г. 63 В начале апреля 1814 года Шелли и Харриет гостили у миссис Б. в Брэкнелле. - Весною 1814 г. Шелли поселился в Брэкнелле, чтобы быть рядом с семьей Бойнвилей, родственников Дж. Ф. Ньютона (примеч. с. 385), с членами которой в дальнейшем сблизился. Миссис Бойнвил, ее дочь Корнелия (миссис Тернер), сын Альфред, кружок друзей миссис Брэкнелл упоминаются часто в письмах Шелли. 64 процесс лорда Кокрена - Томас Кокрейн (1775-1866), английский адмирал, в 1814 г. по обвинению в шпионаже на стороне французов предстал перед английским судом. Е. Гениева