в тебе Гансу виделось узким и мелким? Не это он любил! Ты - воплощение света, а он любил светловолосую девушку. Ты - сама грация, а он любил проказницу. Ты - сама романтика, а он любил романтическое приключение... Как только он догадается о своем заблуждении, ты его потеряешь... Ундина. Он этого не заметит. Если бы на его месте был Бертран, тот бы заметил. Но я предвидела такую опасность. Из всех рыцарей я полюбила самого глупого... Изольда. Самый глупый мужчина всегда видит достаточно ясно, чтобы стать слепым. Ундина. Тогда я скажу ему, что я русалка! Изольда. Это было бы хуже всего. Может быть, в данный момент ты для пего и есть что-то вроде русалки, потому что он не верит, что ты русалка на самом деле. Настоящей русалкой для Ганса станешь не ты, а Берта, если она нарядится в чешуйчатые штаны на каком нибудь балу-маскараде. Ундина. Раз люди не в состоянии вынести правду, я буду лгать! Изольда. Милое дитя, погонишься ли ты за правдой или за ложью, ты все равно никого не обманешь и сможешь предложить людям лишь то, что им больше всего ненавистно. Ундина. Верность? Изольда. Нет. Полную ясность. Они ее страшатся. Ясность кажется им наихудшей тайной. Как только Ганс увидит, что ты не сгусток воспоминаний, не скопление планов на будущее, не клубок впечатлений и желаний, он испугается, и ты пропала. Верь мне. Уходи, спаси его! Ундина. О, королева, все горе в том, что я не спасу его своим уходом. Если я возвращусь к водяным, они столпятся вокруг меня, привлеченные человеческим запахом. Мой дядя пожелает, чтобы я вступила в брак с одним из них. Я откажусь. Со злости он убьет Ганса... Нет! Я должна спасти Ганса здесь, на суше. Здесь, на земле должна я найти средство утаить от дяди, что Ганс мне изменил, если в один прекрасный день он перестанет меня любить. Но ведь пока еще он любит меня, правда? Изольда. Вне всякого сомнения. Любит всей душой! Ундина. Тогда зачем искать, королева? Лекарство у нас в руках! Эта мысль пришла мне в голову только сейчас, во время нашей беседы. Ведь всякий раз, как мне хотелось отвратить Ганса от Берты, я лишь толкала его к ней. Стоило мне дурно заговорить о Берте, как он брал ее сторону... Я буду действовать наоборот. Двадцать раз в день буду говорить ему, что она красива, что она во всем права. И тогда она сделается ему безразлична, станет неправа. Я устрою так, чтобы он видел ее каждый день, причем в самом выгодном для нее свете - под лучами солнца, в парадном платье. И тогда он будет видеть одну лишь меня. У меня уже есть план. Пускай Берта живет с нами в замке Ганса... Тогда они будут проводить жизнь рядом, и получится, что она далеко. Я не упущу ни одного предлога, чтобы оставлять их наедине - во время прогулок, на охоте, и получится, будто они постоянно окружены толпой. Они будут вместе, плечом к плечу, читать свои старинные рукописи; он будет щека к щеке глядеть, как она раскрашивает своп буквицы; они будут касаться друг друга, задевать друг друга рукою; и тогда они почувствуют себя разлученными, и желание не загорится в них. Тогда я стану для Ганса всем на свете... Как хорошо я понимаю мужчин, не правда ли, королева?.. Вот мое лекарство... (Изольда поднимается, идет к Ундине и целует ее...) О, королева, что вы делаете? Изольда. Изольда говорит тебе спасибо. Ундина. Спасибо? Изольда. Спасибо за урок любви... Пусть небо рассудит. Испробуем русалочий рецепт... Ундина. Да, я русалка. Изольда. И целебное зелье из пятнадцати лет... Ундина. Пятнадцать лет за один месяц. И я родилась много веков тому назад. И я никогда не умру... Королева. А вот и они... Ундина. Какое счастье! Я смогу попросить у Берты прощения! СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ Те же. Король. Все присутствующие. Ундина. Простите, Берта! Король. Отлично, дитя мое... Ундина. Я была права. Но ведь прощения просят только когда неправы, значит, я была неправа, Берта... Простите. Рыцарь. Отлично, Ундина, милая... В это мгновение появляется волшебник, и Ундина его увидела. Ундина. Отлично... Но она могла бы мне ответить!.. Рыцарь. Что такое? Ундина. Я здесь склоняюсь перед нею, - а ведь я куда выше ее, - унижаюсь перед нею, хотя чувствую, что гордость так переполняет меня, словно я ношу ее в своем чреве, а она мне даже не отвечает! Бертран. Это верно. Берта могла бы ей ответить... Ундина. Не правда ли, Бертран? Рыцарь. Не вмешивайтесь не в свое дело... Ундина. Пусть вмешивается. Это его дело. Король. Берта, эта девочка признала свою вину. Не затягивай неприятное для всех нас положение. Берта. Ладно, я ее прощаю. Ундина. Спасибо, Берта. Берта. При условии, что во время церемоний она будет держать мой шлейф. Ундина. Хорошо, Берта. Берта. Мой трен в двенадцать футов длиной. Ундина. Чем больше футов будет отделять меня от вас, тем больше я буду рада, Берта. Берта. Пусть она больше не называет меня Бертой, пусть говорит ваше высочество. Король. Ты неправа, Берта. Берта. И пусть публично заявит, что я не убивала снегиря. Ундина. Я это заявлю. Это будет ложь. Берта. Видите, отец, какая наглость! Король. Не начинайте все сначала!.. Ундина. Ее высочество Берта не убивала снегиря. Ганс не брал ее за руку... Поскольку Ганс не брал ее за руку, он не пожал ей руку. Берта. Она меня оскорбляет! Ундина. Ее высочество Берта не забавляется, выкалывая глаза своим снегирям, чтобы они пели! Утром, встав с постели, ее высочество Берта не ставит ноги на ковер, сделанный из ста тысяч мертвых снегирей! Берта. Отец, неужели вы потерпите, чтобы меня так унижали в вашем присутствии? Король. А зачем ты сама ее на это вызываешь? Рыцарь. Ундина! Ты говоришь с приемной дочерью короля!.. Ундина. С дочерью короля! Хочешь знать, кто она такая, эта дочь короля? Хотите знать вы все, дрожащие перед нею? Рыцарь. Да, Ундина, ты напомнила мне, какой порок низкое происхождение! Ундина. Низкое происхождение, милый мой слепец! Хочешь знать у кого низкое происхождение? Ты, воображаешь, что она родилась от героев, твоя Берта! А я знаю ее родителей! Они рыбаки на озере. И зовут их не Парцифаль и не Кудруна {18}. Их зовут Август и Евгения. Берта. Ганс, велите ей замолчать, а не то вы никогда в жизни больше меня не увидите!.. Ундина. Дядя, ты здесь? На помощь! Рыцарь (пытаясь ее увести). Иди за мной! Ундина. Покажи им всю правду, дядя! Найди способ показать им правду! Хоть раз в жизни услышь меня. На помощь!.. Внезапно гаснет свет, и камергер объявляет, Камергер. Ваше величество, интермедия {19}... СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ Глубина сцены изображает берег озера с хижиной Августа. Водяной царь разглядывает младенца в тростниковой колыбели, которого приносят ему русалки. С разных сторон из-за кулис поспешно выходят актер и актриса в костюмах Саламбо и Мато. Иллюзионист. Кто эти двое? Им здесь нечего делать. Камергер. Это певцы из оперы "Саламбо". Невозможно их удерживать. Иллюзионист. Заткните им рот. Камергер. Заткнуть рот певцам из "Саламбо"? Да это восьмой подвиг Геркулеса. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ Одна из русалок (разглядывая маленькую девочку). Ну, вот она. И что нам делать с нею? Водяной царь. Оставьте крестик у нее на шее. Мато (поет), Ах, почему наемник я простой! Маленький водяной. Отец! Она кусается! ой, ой! Водяной царь. Верните ей подвеску костяную. Что старый Август выточил вручную Из бивня океанского нарвала, Чтоб с амулетом девочка играла. Саламбо (поет). Я - дочь сестры любимой Ганнибала! Одна из русалок. Чертовка, оцарапала меня! Водяной царь. Отныне пусть живет она, храня Крест и подвеску. Их предназначенье - Таить до времени секрет ее рожденья. Саламбо (поет). О, страсть моя! Какое униженье! Мато (поет). О, страсть моя! Я гибну от огня! Одна из русалок. А правда ль, что однажды, на охоте, В корзинке принц нашел ее в болоте, И во дворце с тех пор она живет? Водяной царь. Да, с помощью живущих в лоне вод, Дочь рыбака с душою извращенной Вдруг станет в замке важною персоной И обретет корову и почет. Но срок величья скоро истечет. Русалка, Блеск золота для мелких душ - магнит. Водяной царь. Ее обман сначала будет скрыт, Но если нас девица оскорбит - Не избежать ей справедливой мести. Саламбо (поет). Возьми меня! И с Карфагеном вместе! Водяной царь. Как бы прекрасно средь дворцовых залов Ее другое имя не звучало, То, что она скрывает на груди, Откроется. И - слава позади. Мато (поет). Нагая ты! О, дивный взор! Приди! Русалка. Но крест сломаться может, он непрочен... Другая русалка. Подвеску стащит вор во мраке ночи... Саламбо (поет). Как вечер свеж! Ах, я озябла очень! Мато (поет). Окутайся божественным покровом! Водяной царь. Поэтому, не ограничась словом, Я мечу ей плечо значком багровым; Он до поры от взглядов будет скрыт, Здесь изображены и крест и кит. Саламбо (поет). Я овладела им! Мато (поет). Кем! Мной? Саламбо (поет). О, нет! Танит Священное вернулось покрывало! Мато (поет). Обманут я! Теперь мне ясно стало! Водяной царь. А рядом, чтоб она не отрицала, Родителей ее инициалы: Пусть не возникает даже и сомнения, В том, что родная мать ее Евгения. В тот миг под неба твердью голубою Она предстанет пред своей судьбою. (К Берте) Час пробил. Берта, встань перед людьми И покрывало с плеч своих сними! Вспыхивает свет. Смятение в зале. Берта встает. Ундина. Решайтесь, Берта! Берта. Сами решайтесь! Ундина срывает с плеч Берты покрывало. На плече у Берты видны знаки. Саламбо и Мато (поют вместе). Любовь лишь правит в этом дольнем мире! Одна любовь!.. Ундина. Они здесь, дядя? Иллюзионист. Они идут сюда. Август и Евгения входят в залу и устремляются к Берте. Август. Дочка! Дорогая моя доченька! Берта. Вы! Не смейте меня трогать! От вас пахнет рыбой! Все водяные духи (неодобрительно). Ох! Ох! Евгения. Дитятко мое!.. Я так просила тебя у господа бога! Берта. О, господи боже, взываю к тебе, сделай меня хотя бы сиротой! Король. Стыдись, девушка! Вот что, оказывается, было причиной твоей нежности ко мне - мой трон! Ты попросту выскочка и неблагодарная к тому же. Проси прощения у своих родителей и у Ундины. Берта. Никогда! Король. Воля твоя. Если не будешь повиноваться, я удалю тебя из города и ты окончишь свою жизнь в монастыре. Берта. Она уже окончена... Все уходят, кроме Ундины, Берты, Рыцаря. СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ  Берта. Ундина. Рыцарь. Август и Евгения стоят в глубине залы. Когда Ундина говорит о их королевском достоинстве, кажется, будто на их головах появились золотые короны. Ундина. Простите, Берта. Берта. Оставьте меня... Ундина. Не отвечайте теперь. Я больше не нуждаюсь в ответе. Берта. Жалость для меня горше унижения. Рыцарь. Мы вас не покинем, Берта! Ундина. Я припадаю к вашим коленям, Берта! Вы родились от рыбака! Отныне вы моя королева. Водяные называют Августа "ваше величество". Рыцарь. Что вы теперь будете делать, Берта? Берта. Я всегда делала то, к чему обязывало меня мое положение... Ундина. Как я вам завидую! Вы будете делать то, что делают дочери рыбака! Рыцарь. Не настаивай на этом, Ундина. Ундина. Настаиваю, Ганс. Надо, чтобы Берта поняла, кто она такая. Пойми и ты. Август - великий король великого королевства. Когда Август хмурит брови, миллиарды форелей трепещут. Рыцарь. Куда вы пойдете, Берта? Берта. Куда мне идти? Все от меня отворачиваются. Ундина. Пойдемте с нами. Ведь ты согласишься принять мою сестру, Ганс? Потому что Берта моя сестра. Старшая сестра. Выше голову, Берта. Вы унаследовали свое достоинство от Евгении. У нас Евгения - королева. Благородна, как Евгения, - говорят пресноводные рыбы. Рыцарь. Мы не хотим больше жить при дворе, Берта. Ундина права. Нынче же вечером уедемте с нами. Ундина. Простите, Берта. Извините мою вспышку. Я все время забываю, что для людей то что было, то было. Как трудно у вас жить, когда нельзя взять обратно слова, которые ты произнес всего один раз, когда каждый твой шест сделан раз навсегда. Куда полезнее было бы, если бы слова ненависти, произнесенные другими, превращались бы у людей в слова любви!.. Для меня так оно и есть во всем, что касается вас, Берта... Камергер (высовывает голову). Король желает знать, было ли испрошено прощение. Ундина. Да, на коленях. Рыцарь. Поедем, Берта, у меня просторный замок. Вы будете жить, как пожелаете, - одна, если захотите жить одна, в том крыле замка, что выходит к озеру. Ундина. Ах, близ твоего замка есть озеро? Тогда Берта будет жить в другом крыле. Рыцарь. В том, что смотрит на Рейн? Как ей угодно. Ундина. Рейн? Твой замок соседствует с Рейном? Рыцарь. Только с востока. На юге струятся водопады. Поедем, Берта. Ундина. О, Ганс, нет ли у тебя замка на равнине без прудов и ключей? Рыцарь. Идите, Берта, скоро я к вам присоединюсь. Возвращается к Ундине. Рыцарь. Откуда такая водобоязнь? Что происходит между тобою и водой? Ундина. Между водой и мною - ничего. Рыцарь. Думаешь, я не замечаю? Ты не даешь мне приблизиться даже к ручейку. Ты становишься между мною и морем. Стоит мне присесть на край колодца, как ты уводишь меня прочь. Ундина. Берегись воды, Ганс. Рыцарь. Да, мой замок стоит среди вод, и утром я буду принимать душ под своим водопадом, в полдень удить рыбу в своем озере, а вечером купаться в Рейне. Мне знаком в нем каждый водоворот, каждая яма. Если вода рассчитывает меня испугать, она ошибается. Вода ничего не смыслит, вода ничего не слышит! Уходит. Внезапно взвиваются вверх струи всех водометов вокруг залы. Ундина. Она услышала! Идет вслед за рыцарем. Камергер (иллюзионисту). Браво, браво! Я горю нетерпением увидеть развязку. Когда продолжение? Иллюзионист. Прямо сейчас, если желаете. Камергер. Но что у меня с лицом? Теперь на нем морщины! Я лысый! Иллюзионист. Вы сами того хотели. За час прошло десять лет. Камергер. У меня фальшивые зубы? Я шепелявлю? Иллюзионист. Продолжать, ваша светлость? Камергер. Нет. Нет! Антракт! Антракт! ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ  Двор замка. Утро бракосочетания Берты и рыцаря. СЦЕНА ПЕРВАЯ  Берта. Ганс. Слуги. Слуга. Хористы прибыли и поднялись на хоры. Ганс. Что ты говоришь? Другой слуга. Он о певцах глаголет, что явились украсить песнею обряд священный брака. Ганс. А ты? Ты не можешь говорить по-другому? Более простым языком! Слуга. О, лета долгие графине Берте! Да здравствует прекрасная невеста! Ганс. Убирайся! Берта. Не гневайся, о Ганс, в такой чудесный день! Ганс. Как, и ты тоже? Берта. Твоей женой я стану через час, зачем же хмурить брови и сердиться? Ганс. Ты тоже! Ты говоришь, как они! Берта. А что дурного слуги говорят? Они лишь рады нашему блаженству. Ганс. Повтори свою фразу... Живо! Живо! Не меняя ни одного слова! Берта. А что дурного слуги говорят? Они лишь рады нашему блаженству... Ганс. Наконец-то! Спасибо! Берта. Ты пугаешь меня, Ганс! Уже несколько дней ты меня пугаешь... Ганс. Ты все знаешь о Виттенштейнах, узнай же еще и вот что: в тот день, когда дом Виттенштейнов должно посетить несчастье, их слуги без всякого повода начинают говорить торжественным языком. Их фразы становятся ритмичны, слова благородны. Все, чем обычно пользуются поэты, внезапно переходит к прачкам и конюхам. Простой люд вдруг начинает видеть то, чего прежде никогда не замечал - изгибы рек, шестигранники медовых сот. Он думает о природе. Думает о душе... Сегодня случится несчастье. Берта. Они не говорили стихами. Их фразы не рифмовались. Ганс. Когда Виттенштейн вдруг слышит, что один из слуг говорит в рифму, читает на память стихотворение, значит пришла смерть. Берта. О, Ганс, это потому, что в знаменательные дни ухо Виттенштейнов облагораживает все звуки. Но это наверняка справедливо не только для часов скорби, но и для празднеств! Ганс. Даже свинопасы! И сейчас мы проверим (слуге). Ты знаешь, где сейчас свинопас? Слуга. В долине каменных дубов... Ганс. Заткни глотку... Сходи за свинопасом. Слуга. ...в тени акации прекрасной... Ганс. Бегом! Берта. О, Ганс, я-то благодарна слугам за то, что нынешним утром все свои смиренные слова они оставили мне, чтобы я могла выразить, как люблю тебя. Я в твоих объятиях, Ганс. Почему же у тебя такое лицо, чего тебе не хватает в такой день? Ганс. Мести. Мне надо, чтобы перед лицом всех горожан она признала истинную свою сущность и свое преступление. Берта. Ты не смог забыть Ундину за те полгода, что она исчезла? Во всяком случае, сегодня как раз подходящий день для забвения! Ганс. Меньше, чем какой-нибудь другой. Если сегодня ты видишь недоверчивого, униженного, подавленного жениха, это ее работа... Как она мне лгала! Берта. Она тебе не лгала. Любой другой на твоем месте догадался бы, что она не нашей породы. Разве она хоть раз пожаловалась? Хоть раз воспротивилась твоей воле? Разве ты хоть раз видел ее рассерженной, нездоровой или властной? По каким же признакам распознаешь ты настоящих женщин? Ганс. По их изменам... Она мне изменила. Берта. Один только ты не видел. Один только ты не заметил, что она никогда не употребляла слова "женщина". Слышал ты, чтобы она когда-либо сказала: "Так не говорят с женщиной. Так не поступают с женщиной"?.. Нет... Все в ней вопило: "Так не говорят с русалкой, так не поступают с русалкой". Ганс. Забыть Ундину! Разве она позволяет мне это? Крик, которым она разбудила меня в день своего исчезновения: "Я изменила тебе с Бертраном!" - разве не доносится он до меня каждое утро из реки, из ручьев, из колодцев?.. Разве замок и город не откликаются ежеминутно на этот крик всеми своими фонтанами и акведуками?.. Разве деревянная русалка на башенных часах не вторит этому крику в полдень? Почему она так яростно оповещает весь мир, что изменила мне с Бертраном? Эхо. С Бертраном! Берта. Будем справедливы, Ганс. Ведь мы первые обманули ее. Может быть, она застала нас вместе и отомстила. Ганс. Где она? Что она делает? Все мои охотники, все рыбаки вот уже полгода тщетно гоняются за нею. И притом она где-то недалеко. На заре у дверей часовни нашли этот букет из морских звезд и морских ежей... Только она могла положить его там насмешки ради... Берта. Не думай так... Существа из сказочного мира не упорствуют во злобе. Едва разоблаченные, они исчезают, вновь погружаются во тьму... Я думаю, это касается и русалок... Она вновь погрузилась в воду, Ганс. Я изменила тебе с Бертраном!.. Кто это сейчас сказал? Эхо. С Бертраном! Берта. О, Ганс, мы расплачиваемся за твою ошибку. Что могло соблазнить тебя в этой девушке? Кто убедил тебя, что ты рожден для волшебных приключений? Ты - охотник за феями! Я-то тебя знаю. Если хочешь быть искренним с собою, признайся, что в зачарованном лесу твое сердце билось сильнее всего, когда ты видел какую нибудь хижину, покинутую дровосеком, заходил туда, пригнув голову на пороге, слышал запах рассохшейся утвари, находил тлеющий уголек, чтоб зажечь свою трубку, зажарить дрозда... Я вижу тебя в так называемых заколдованных дворцах... Уверена, что тебе не терпелось открыть шкафы, снять с крючков одежды, примерить старые шлемы... Ты думал, будто ищешь привидения. Ты всегда следовал лишь по человеческой тропе. Рыцарь. Плохо я по ней следовал. Берта. Ты с нее сбился, но вновь нашел ее. Той зимней ночью, когда ты сказал мне, что все еще любишь меня, а я убежала, ты вернулся на человеческую тропу, - позади старого замка, когда увидел следы моих ног на снегу. Опи были большие, глубокие; они выдавали всю мою усталость, мою тоску, мою любовь. То не были чуть заметные отпечатки ног Ундины, которых не различают даже твои собаки и которые остаются лишь бороздками на суше. То были следы женщины, чреватой человеческой жизнью, беременной твоим будущим сыном, следы твоей жены! На снегу не было обратных следов. Ты принес меня домой на руках. Ганс. Да, как Бертран, должно быть, унес ее... Чего тебе надо? Слуга. Вот свинопас, сеньер. Его вы призывали. Ганс. Ну-ка, подойди поближе, как там твои свиньи? Свинопас. Рожок мой из лозы, и нож мой из самшита! Ганс. Я говорю о твоих кабанах, о твоих свиньях! Свинопас. И под акацией... Ганс. Замолчи! Слуга. Он глух, сеньер. Он глух! Свинопас. ...в тени ее прохладной... Ганс. Закрой ему рот рукой! Слуга. Глаголет в руку он, о сотах речь ведет... Ганс (другому слуге). И этому заткни рот... Второй слуга (который в свою очередь закрыл рукою рот первому). Что сталось с ними? Ах, все говорят стихами! Ганс. Приведите ко мне судомойку. Поняли? Посмотрим, что скажет судомойка. СЦЕНА ВТОРАЯ  Берта. Ганс. Рыбаки. Первый рыбак. Сеньер мой, мой сеньер! Ганс. Повтори это четыре раза, и получатся стихи, Второй рыбак. Она у нас! Мы ее поймали! Ганс. Поймали Ундину? Первый рыбак. В водах Рейна, пока она пела! Второй рыбак. Она как глухарь, когда поет, к ней можно приблизиться! Ганс. Это она? Вы уверены? Первый рыбак. Верно говорю, как перед богом. Она закрыла лицо волосами, но голос у нее чудесный, кожа бархатная, сложена на диво, - это она, чудовище! Второй рыбак. Ее сюда ведут, и с нею судьи. Берта. Какие судьи? Первый рыбак. Судьи из епископства и имперские судьи, которые ведут дела о сверхъестественных случаях. Они как раз объезжали округу. Второй рыбак. Они прибыли из Бингена, чтобы повесить змею-оборотня. Берта. Зачем им устраивать судебное заседание в замке. Разве здание трибунала не свободно? Первый рыбак. Они говорят, графиня, что русалок всегда судят на возвышенном месте!.. Второй рыбак. И подальше от реки, и еще, что нужно принять предосторожности, потому что они могут присосаться к животу, как пиявки, и что к тому же в этом процессе истец - наш сеньер. Ганс. Да, истец - я... Я жду этого часа уже полгода... Оставь нас, Берта. Берта. Ганс, не надо тебе снова видеться с Ундиной! Ганс. Я не увижусь с Ундиной, ты же слышишь, что они говорят... Я увижу русалку, существо лишенное человеческой жизни, человеческого голоса, которое меня даже в не узнает. Берта. Ганс, когда я была маленькой девочкой, я как-то влюбилась в горностая. Воображаемого. Его не существовало. Но мы спали вместе. У нас были дети. Так вот, даже теперь я с трепетом останавливаюсь перед клеткой с горностаем в зверинце. Он тоже забыл меня. Тоже забыл, что я надевала на него пурпурный капюшон, что он спас меня от гигантских карликов, что наши близнецы Гениевра и Вертелинга вступили в брак с королем Азии. Он здесь, со своим мехом, своей бородкой, своим запахом. Но мое сердце громко стучит. Но я чувствовала бы себя виноватой, если бы пошла повидаться с ним в этот день, свадебный день... Слуга. Судьи, сеньер. Ганс, Минуту, Берта, и мы будем спокойны, СЦЕНА ТРЕТЬЯ  Ганс. Судьи. Толпа. Первый судья. Чудесно. Срединное расположение. Мы как раз выше царства воды и ниже царства воздуха. Второй судья. На одном из этих холмов, добрые люди, стоял Ноев ковчег, когда спал потоп и Ной судил чудищ морских, чьи адские пары ворвались под арку через портики... Приветствуем вас, рыцарь. Ганс. Вы прибыли как раз вовремя. Первый судья. Тот факт, что мы живем среди сверхъестественных явлений, внушает нам предчувствие, неизвестное нашим коллегам, занимающимся вопросами нрава либо браконьерства... Второй судья. К тому же наша миссия куда более тяжкая. Первый судья. Разумеется, легче разрешить спор о границе между виноградниками двух горожан, нежели о границах между людьми и духами, но в данном случае, как нам представляется, ломание будет вести нетрудно... Мы впервые судим русалку, которая не отрицает, что она русалка. Второй судья. Ибо нет таких уловок, к коим не прибегли бы эти существа, дабы ускользнуть от нашего допроса, рыцарь. Порою они не упускают случая завлечь нашу мудрость на ложный путь. Первый судья. Воистину, так. Еще третьего дня они сбили нас с толку, любезный коллега, в этом Крейцнахском деле, когда мы судили мнимую Доротею, служанку помощника бургомистра. Вы были достаточно твердо уверены, что это саламандра. Чтобы убедиться в этом, мы отправили ее на костер. Она изжарилась... Значит, это была русалка. Второй судья. Равно как и вчера, любезный председатель, с этой Гертрудой, рыжей, с глазами разного цвета, той, что подавала пиво в Тюбингене. Кружки наполнялись сами собою и - чудо, не имеющее прецедента, - без пены. Вы решили, что она русалка. Мы велели бросить ее в воду, привязав за железную нить. А она захлебнулась насмерть. Следовательно, то была саламандра. Ганс. Вы привели с собою в замок Ундину? Первый судья. Прежде, чем ввести ее, рыцарь, нам необычайно ценно было бы узнать, поскольку истец - это вы, какого возмездия требуете вы для обвиняемой. Ганс. Чего я требую? Я требую того же, чего требуют эти слуги и эти девушки! Я требую, чтобы людям дали право жить спокойно, одним на этой земле. Господь Бог отвел нам не так уж много места - ее поверхность, да еще два метра в высоту между небом и адом!.. Не так уж привлекательна жизнь человеческая - надо мыть руки, сморкаться при насморке, волосы у тебя выпадают!.. Чего я хочу, это жить, не чувствуя, как вокруг нас кишат, кипят враждой все эти жизни, существующие вне жизни человечества, эти селедки с женскими торсами, пузыри с детскими головами, ящерицы в очках и с бедрами нимфы... В утро моей женитьбы я хочу находиться в мире, свободном от их посещений, их недовольства, их совокуплений, - быть одному со своей невестой, наконец-то одному. Первый судья. Это непомерное требование. Второй судья. Совершенно очевидно. Нас может смущать то обстоятельство, что они испытывают величайшую радость, видя как мы принимаем ножные ванны, обнимаем своих жен и служанок, сечем своих детей. Но факт неоспорим: вокруг каждого деяния человеческого, самого низменного, самого благородного, они толпятся и образуют хоровод, наспех выряженные в костяк либо бархатистую кожу, курносые или с задом в виде осиного жала, то ли для того, чтобы пожирать, то ли для того, чтобы сотворить чудо... Ганс. Значит не существовало такой эпохи, такого века, который не был бы ими зачумлен? Первый судья. Эпохи? Века? Насколько мне известно, рыцарь, был, в лучшем случае, один-единственный день. Один лишь раз я почувствовал, что мир свободен от присутствия этих тварей, этих адских двойников. В августе прошлого года, в окрестностях Аугсбурга. Стояло время жатвы, и ни один плевел не подделывался под колос, никакая ржа - под василек. Я растянулся под рябиной, надо мною сидела сорока и не притворялась вороной. Наша Швабия простиралась до самых Альп, зеленая и голубая, и над нею я не видел другой, воздушной Швабии, населенной ангелами с клювами, а под нею - адской Швабии, кишащей красными демонами. По дороге скакал на коне ландскнехт, и его не сопровождал всадник, вооруженный косой. Под майскими деревцами плясали парочками жнецы, и между ними не встревал некто третий, липкий, со щучьей мордой. Мельничное колесо вертелось, меля свою муку, и его не опоясывало другое, гигантское колесо, со спицами, ударяющими по спинам голых грешников. Все предавалось труду, крикам, пляске, и все же я впервые вкусил одиночество, одиночество рода людского... Прозвучал рожок дилижанса, и ему не вторила труба Страшного суда... Это был единственный миг в моей жизни, рыцарь, когда я почувствовал, что духи покинули землю, когда внезапный клич призвал их в иные пристанища, на другие планеты... Если бы это продолжалось, несомненно, пришел бы конец нашей карьере, любезный мой коллега. Но мы ничем не рисковали! Вдруг, в одну секунду ландскнехта настигла смерть, парочки оказались втроем, с облаков свесились метлы и клинки... Другая планета пришлась им не по вкусу; они возвращались. В один миг все вернулось обратно. Они оставили все: кометы, небеса, заоблачные игры, - чтобы снова поглядеть, как я вытираю пот и сморкаюсь в клетчатый носовой платок... Вот и обвиняемая! Пусть страж следит, чтобы она все время стояла. Если она ляжет на живот, получится как в воскресенье с той женщиной-пиявкой, она очутится в Рейне раньше нас... СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ  Ундина. Ганс. Судьи. Толпа. Второй судья. На руках нет перепонок. У нее на пальце кольцо. Ганс. Снимите его. Ундина. Ни за что! Ни за что! Ганс. Это обручальное кольцо. Оно мне сейчас потребуется. Судья. Рыцарь... Ганс. И ожерелье тоже. Этот медальон с моим портретом внутри! Ундина. Оставьте мне ожерелье! Первый судья. Рыцарь, могу я просить вас не мешать ведению допроса? Ваше негодование, как оно ни понятно, грозит нарушить порядок... Сперва процедура опознания!.. Ганс. Это она! Первый судья. Да, да! Но где рыбак, который ее поймал? Пусть приблизится поймавший ее рыбак! Ульpих. В первый раз довелось мне выудить русалку, господин судья. Ах, я так счастлив! Судья. Мы поздравляем тебя. Что она делала? Ульpих. Я чувствовал, что поймаю русалку! Целых тридцать лет чувствовал, что когда-нибудь да поймаю. Но нынешним утром я был в этом уверен. Судья. Я спрашиваю тебя, что она делала, осел! Ульрих. И я поймал ее живьем! Ту, из Регенсбурга прикончили ударами весел. А эту я только стукнул головою о борт, чтобы оглушить. Ганс. Правда, скотина, кровь еще течет. Судья. Отвечай же на вопросы! Она плавала, когда ты ее поймал? Ульрих. Плавала, показывала грудь и ляжки, Она может десять минут оставаться под водой, я сосчитал. Судья. Пела она? Ульpих. Нет. Она тихонько лает, немного хрипло. Скорее, тявкает. Я очень хорошо помню, что именно она тявкала. Она тявкала: "Я изменила тебе с Бертраном". Судья. Ты мелешь вздор. Ты понимаешь тявканье? Ульpих. Обычное никогда. Тявканье есть тявканье. А это понял. Судья. От нее пахло серой, когда ты ее вытаскивал? Ульpих. Нет. От нее пахло водорослями, боярышником. Второй судья. По правде сказать, это не одно и то же! Чем она пахла, водорослями или боярышником? Ульpих. От нее пахло водорослями, боярышником. Первый судья. Оставим это, любезный коллега, Ульpих. От нее пахло запахом, который говорил: "Я изменила тебе с Бертраном". Судья. Теперь у тебя уже и запахи говорят? Ульpих. Верно. Вы правы. Запах есть запах. Но этот запах говорил. Судья. Она отбивалась? Ульpих. Наоборот! Она позволила себя схватить. Только дрожала! Дрожь ее бедер означала: "Я изменила тебе с Бертраном"! Ганс. Довольно кричать, болван! Судья. Извините его, рыцарь. Ничего удивительного, что он заговаривается. Простая душа не может вынести таких встреч. Но свидетельство профессионального рыбака требуется для опознания водяного чудища... Кажется, никаких сомнений не остается. Ульpих. Перед богом клянусь, что это оно и есть. Голова и грудь у нее как у той, из Нюрнберга, которую вырастили в бассейне. К ней поместили тюленя.... Они играли в мяч... У них даже были дети... Я спрашиваю себя, может, это та самая... Ведь для людей духи двоятся, верно? Первый судья. Не касайся нынче этого. Спасибо. Ульpих. А моя сеть? Могу я получить обратно свою сеть? Первый судья. Ты получишь ее в предписанный срок. На третий день после судоговорения. Ульрих. Ну, нет! Я хочу получить ее сейчас же. Как же без сети? Мне нынче вечером надо рыбачить!.. Второй судья. Отлично! Уходи прочь. Она конфискована. В ней нет ячеек. Первый судья. Заканчивайте установление личности, любезный коллега. Ране. Стойте! Куда вы идете? Второй судья. Я также и врач, рыцарь; мне необходимо обследовать тело этой девушки. Ганс. Никто не будет обследовать Ундину. Первый судья. Мой коллега - практик, не имеющий себе равных, сеньер. Именно он установил девственность курфюрстины Йозефы, с целью аннулировать ее брак, и она отдала должное его такту. Ганс. Я удостоверяю, что данная особа и есть Ундина, этого достаточно. Второй судья. Севьер, я понимаю, вам тягостно видеть, как пальпируют ту, кто была вашей подругой, но я могу, не дотрагиваясь до нее, изучить в лупу те части ее тела, в которых заметны отличия от тела человеческого. Ганс. Осматривайте невооруженным глазом и с того места, на котором стоите. Второй судья. Осматривать невооруженным глазом сетку трехлопастных вен, которую змей искуситель рисует под костяком русалки, представляется мне практически невыполнимой операцией. Не может ли она хотя бы пройтись у нас на глазах, скинуть эту сеть, расставить ноги? Ганс. Не двигайся, Ундина! Первый судья. Было бы неучтиво с нашей стороны настаивать, да и дознание, в целом, дало удовлетворительные результаты. Есть ли среди вас, добрые люди, кто-нибудь, кто оспаривает, что эта женщина русалка? Грета. Она была такая добрая! Второй судья. Это была добрая русалка, вот и все... Свинопас, Она любила нас. И мы ее любили! Второй судья. Имеются привлекательные разновидности даже у ящериц... Первый судья. Перейдем к судоговорению. Итак, вы, рыцарь, истец, в качестве супруга и господина обвиняете эту женщину в том, что, будучи русалкой, она своею сущностью и присутствием произвела в вашем окружении беспорядок и смуту? Ганс. Я? Никогда! Первый судья. Вы не обвиняете ее в том, что она внесла в ваш дом сверхъестественное, странное, демоническое? Ганс. Ундина, демоническое? Кто говорит такую ерунду? Судья. Мы спрашиваем, рыцарь! Что в этом вопросе необычного? Водяной царь (в облике человека из народа). Ундина демоническая! Судья. А ты кто такой будешь? Ундина. Велите ему замолчать! Он лжет! Второй судья. В подобном процессе соблюдается свобода слова. Водяной царь. Ундина демоническая! Наоборот, эта русалка отрицает русалок. Она их предала. Она могла сохранить их силу, их науку. Она могла Двадцать раз в день творить то, что вы называете чудесами, - наделить коня своего мужа хоботом, сделать его собак крылатыми. Река Рейн, небо могли бы откликаться на ее голос и показывать невероятные вещи. Так нет же, она выбрала сенной насморк, вывихи, пищу на сале! Это верно, рыцарь? Судья. Если я правильно вас понял, вы обвиняете ее в том, что она коварно приняла самое подходящее и самое лестное обличье, чтобы похищать человеческие тайны? Ганс. Я? Разумеется, нет! Водяной царь. Ваши тайны? Ах, если кто и пренебрегал человеческими тайнами, так это она. Конечно, у людей есть сокровища - золото, драгоценности, но Ундина предпочитала предметы самые низменные: табуретку, ложку... У людей есть бархат и шелк, она предпочитала бумажный плюш. Она, сестра природных стихий, низко обманывала эти стихии: она любила огонь из-за каминных решеток, воду из-за кувшинов и водостоков, воздух - из-за простынь, которые развешивают между ивами. Если тебе надо записывать, писец, пиши вот что: это самая человеческая из всех женщин именно потому, что сделалась женщиной по доброй воле; Судья. Свидетели утверждают, что она на целые часы запиралась на замок в своей комнате... Водяной царь. Это верно; а что делала твоя хозяйка, Грета, когда сидела вот так, взаперти? Грета. Пирожные, господин свидетель. Второй судья. Пирожные? Грета. Она трудилась два месяца, пока научилась делать рубленое тесто. Второй судья. Это одна из самых приятных человеческих тайн... Но рассказывают, что она растила животных в неогороженном дворе... Свинопас. Да, зайцев. Я приносил клевер. Грета. И кур. Она сама снимала у них типун с языка. Второй судья. Ты уверена, милочка, что ее собаки не разговаривали? Или ее кошки? Грета. Нет. А вот я с ними разговаривала. Я люблю разговаривать с собаками... Они никогда мне не отвечали. Первый судья. Спасибо, свидетель. Мы учтем это обстоятельство, когда будем выносить судебное определение. Поистине, мы не можем вменять в вину суккубам, инкубам {20} и прочим докучным посетителям, то, что они признают превосходство удела человеческого и людской изобретательности, что они ценят наши печенья, нашу луженую посуду, наши пластыри от ран и экземы. Второй судья. Я лично обожаю рубленое тесто. Перед тем, как ему подойти, она, должно быть, клала туда масло? Грета. Целыми комками! Первый судья. Тише. Вот мы наконец дошли до сути дела, Я наконец понял вас, рыцарь. Женщина, этот сеньер обвиняет тебя в том, что вместо любящей жены, на которую он мог рассчитывать я которую ты на некоторое время вытеснила, ты ввела в его дом существо, целиком поглощенное мелочными делами и презренными житейскими удовольствиями, существо эгоистичное и бесчувственное... Ганс. Ундина меня не любила? Кто посмел это сказать? Судья. Поистине, рыцарь, нелегко следить за вашей мыслью... Ганс. Ундина любила меня так, как никто не любил ни одного человека... Второй судья. Вы так в этом уверены? Взгляните на нее; послушать вас, выходит, что она дрожит от страха. Ганс. От страха? Поди, погляди на этот страх через свою лупу, судья! Она не дрожит от страха. Она трепещет от любви!.. Да, потому что теперь мой черед обвинять, и я обвиняю. Возьми свою чернильницу, писец! Надень свой колпак, судья! Когда голова в тепле, легче судить. Я обвиняю эту женщину в том, что она трепещет от любви ко мне, что не знает ни мысли, ни пищи, ни бога, кроме меня. Я бог этой женщины, слышите? Судья. Рыцарь... Ганс. Вы сомневаетесь? Какая твоя единственная мысль, Ундина? Ундина. Ты. Ганс. Каков твой хлеб, твое вино? Когда ты возглавляла мой стол и поднимала чашу, что ты пила? Ундина. Тебя. Ганс. Кто твой бог? Ундина. Ты. Ганс. Слышите, судьи? Она доводит любовь до богохульства. Судья. Не будем преувеличивать. Не усложняйте дело: она хочет сказать, что почитает вас. Ганс. Ничего подобного. Я знаю, что говорю. У меня имеются доказательства. Ты преклоняла колени перед моим изображением, не правда ли, Ундина? Ты целовала мою одежду! Ты молилась во имя мое! Ундина. Да. Ганс. Святые - это был я. Церковные праздники - был я. Кого ты видела в Вербное воскресенье, въезжающим на осле в Иерусалим {20}, с волочащимися по земле ногами? Ундина. Тебя. Ганс. А чем махали над моею головой все женщины, выкрикивая мое имя? То были не пальмовые листья, что это было? Ундина. Ты. Судья. Но куда все это заведет нас, рыцарь? Нам надо судить русалку, а не любовь. Ганс. Однако судебное дело именно в этом и заключается. Пусть любовь предстанет перед этим барьером, пусть предстанет Амур со своим колчаном со стрелами и разукрашенным лентами задом. Это его я обвиняю. Я обвиняю самую истинную любовь в том, что на самом деле она - самая лживая, самую неистовую любовь в том, что она самая низкая, ибо эта женщина, которая жила одной лишь любовью ко мне, изменила мне с Бертраном! Эхо. С Бертраном! Первый судья. Мы тонем в неясности, рыцарь! Женщина, которая любит вас до такой степени, не могла вам изменить. Ганс. Отвечай, ты! Изменила ты мне с Бертраном? Ундина. Да. Ганс. Поклянись перед судьями! Ундина. Клянусь, что я изменила тебе с Бертраном. Судья. Значит, она вас не любит! Ее утверждения ничего не доказывают: вы поистине не оставили ей выбора в смысле ответа. Любезный коллега, вы, кому удалось уличить саму Женевьеву Брабантскую, когда она уверяла, будто предпочитает своему мужу лесную лань, ноздри своей лани щекам своего мужа, задайте этой русалке три положенных вопроса... Первый... Второй судья (указывая на Ганса). Ундина, когда этот человек бежит, что ты делаешь? Ундина. Я задыхаюсь. Первый судья. Второй!.. Второй судья. Если он ушибется, прищемит палец? Ундина. Я истекаю кровью. Первый судья. Третий!.. Второй судья. Когда он говорит, когда храпит в постели... Извините, сеньер. Ундина. Я слышу пение. Второй судья. В ее словах нет ничего сомнительного. Она кажется искренной!.. И этому человеку, который для тебя - все, ты изменила? Ундина. Да, я изменила ему с Бертраном... Водяной царь. Не кричи так громко, я слышу... Второй судья. Ты любишь только его. Существует только он один. И ты ему изменила? Ундина. С Бертраном. Ганс. Ну, вот. Теперь вы все знаете! Второй судья. Известно ли тебе, какое наказание положено жене, нарушившей супружескую верность? Известно ли тебе, что признание не только не смягчает вину, а лишь усугубляет ее? Ундина. Да, но я изменила ему с Бертраном. Водяной царь. Ты обращаешься ко мне, не так ля Ундина? Ты вовлекаешь в судебный процесс меня? Как тебе угодно! Мой допрос будет короче, чем допрос твоих судей. Где Бертран, Ундина? Ундина. В Бургундии. Я должна встретиться с ним там. Водяной царь. Где изменила ты с ним своему супругу? Ундина. В лесу. Водяной царь. Утром? Вечером? Ундина. В полдень. Водяной царь. Было холодно? Или тепло? Ундина, Подмораживало. Бертран даже сказал: "Пусть лед поможет сохраниться нашей любви"!.. Такие слова не забываются. Водяной царь. Отлично... Приведите Бертрана... Из очной ставки всегда рождается истина. Судья. Вот уже полгода, как Бертран исчез. Человеческое правосудие не смогло разыскать его. Водяной царь. Потому что оно не очень-то могущественно... Вот он! Появляется Бертран, Ундина. Бертран, мой возлюбленный! Судья. Вы граф Бертран? Бертран. Да. Судья. Эта женщина утверждает, что изменила с вами рыцарю. Бертран. Если она так говорит, значит это правда. Судья. Где это было? Бертран. В ее собственной спальне, в этом замке. Судья. Утром? Вечером? Бертран. В полночь. Судья. Было холодно? Тепло? Бертран. В очаге горели поленья. Ундина даже сказала: "Как жарко в преддверии ада"... Такие слова нельзя выдумать. Водяной царь. Превосходно. Теперь все ясно. Ундина. Что ты находишь превосходным! Зачем сомневаться в моих словах? Если наши ответы не совпадают, это потому, что мы любили друг друга беззаветно, без удержу, потому что страсть лишила нас памяти... Только сговорившиеся лжецы и преступники отвечают одинаковыми словами! Водяной царь. Граф Бертран, обнимите эту женщину и поцелуйте ее... Беpтpан. Я получаю приказания только от нее. Первый судья. А ваше сердце вам не приказывает? Водяной царь. Веля ему поцеловать тебя, Ундина. Как тебе верить, если ты не позволяешь ему тебя поцеловать? Ундина. Как угодно. Поцелуйте меня, Бертран. Бертран. Вы этого желаете? Ундина. Я этого требую. Поцелуйте меня! Это всего одна секунда, одна короткая секунда... Если при вашем приближении, Бертран, я отскочу, стану отбиваться, это будет помимо моей воли. Не обращайте внимания. Водяной царь. Мы ждем. Ундина. Нельзя ли мне получить плащ, платье? Водяной царь. Нет. Пусть руки у тебя останутся голыми. Ундина. Очень хорошо... Тем лучше... Я обожаю, когда Бертран целует меня, лаская мои обнаженные плечи. Помните тот прекрасный вечер, Бертран!.. Погодите!.. Если я закричу, когда вы меня обнимете, Бертран, это потому, что у меня натянуты нервы, потому что сегодня такой день. Не надо обижаться на меня... Впрочем, весьма возможно, что я не закричу... Водяной царь. Решайтесь. Ундина. Или если я потеряю сознание. Если я потеряю сознание, вы можете целовать меня как вам будет угодно, Бертран, как вам будет угодно! Водяной царь. Пора. Бертран. Ундина! Он целует ее. Ундина (отбиваясь). Ганс! Ганс! Водяной царь. Вот и доказательство, судьи. Для рыцаря и для меня процесс окончен. Ундина. Какое доказательство? (судьи поднимаются со своих мест). Что с тобой? Что ты думаешь? Что если я кричу "Ганс!" Когда Бертран меня целует, это доказывает, что я не изменяла Гансу? Если я по любому поводу кричу "Ганс!" это как раз потому, что я больше не люблю Ганса! Потому что его имя испаряется из меня. Когда я говорю "Ганс", это значит во мне осталась самая его малость. А как я могу не любить Бертрана? Поглядите на него. У него рост, как у Ганса! И лоб, как у Ганса! Второй судья. Суд говорит. Первый судья. Рыцарь, наша роль в этом деле окончена. Разрешите огласить наше суждение. Эта русалка виновна в том, что ввела вас в заблуждение, что покинула свою природную среду. Но выясняется, что она принесла сюда, к людям, только доброту и любовь. Второй судья. Немного больше, чем следует: если люди примутся так любить, это не облегчит нашу жизнь... Первый судья. Почему она хотела уверить нас в своей связи с Бертраном, этого мы не внаем и не желаем выяснять, поскольку это область отношений между супругами и мы уважаем ваше право проявлять в этом вопросе сдержанность. Пытка и публичная казнь для нее отменяется. Нынче ночью ей отрубят голову без свидетелей, а до тех пор мы назначаем ей в качестве стражей палача и этого человека, в благодарность за его помощь суду. Указывает на Водяного царя. Второй судья. И поскольку брачный кортеж ожидает перед часовней, позвольте нам следовать за вами и принести вам наши поздравления! Появляется Судомойка; для одних она красавица, для других замарашка... Ганс. Кто это? Судья. О ком вы, рыцарь? Ганс. Кто она, та, что движется прямо на меня, как слепая, как ясновидящая? Судья. Мы ее не знаем. Слуга. Это судомойка, сеньер, вы ее вызывали. Ганс. Как она прекрасна! Первый судья. Прекрасна? Эта карлица? Грета. Как она прекрасна! Слуга. Прекрасна? Ей шестьдесят лет! Судья. Пожалуйте вперед, мы за вами, рыцарь. Ганс. Нет, нет, сначала положено выслушать судомойку. Мы узнаем от нее конец этой истории... Мы слушаем тебя, судомойка. Второй судья. Он решился ума... Судья. Мне жаль его. Но тут можно голову потерять... Судомойка. Я судомойка. С виду я грязна. Но чистых чувств душа моя полна. Ганс. Это рифмуется, не правда ли? Судья. Ни коим образом. Судомойка. Занятье незатейливо мое: Чулки заштопать, починить белье. Ганс. Вы скажете, что и эти стихи не рифмуются? Судья. Эти стихи? У вас в ушах звенит. С чего вы взяли, что это стихи? Свинопас. Разумеется, это стихи! Судья. Для твоих свиней - да! А для нас это проза. Судомойка. Я - судомойка, женщина простая, Но от любви не меньше я страдаю, Чем королева или сам король, И от измен моя не легче боль. Я в конюха, не в принца влюблена, Но и моя душа оскорблена Его обманом: я горю от гнева И слезы лью, совсем как королева. Коль пред тобой предстанем мы, о боже, Поймешь ли ты, что с нею мы похожи, Что горьких мук на нас одна печать? Ты с ней меня не станешь различать, На нас обеих глянешь благосклонно, Наденешь мне, как у нее, корону И скажешь: вы страдали, но теперь Для вас обеих в рай открыта дверь! Ганс. Это то, что называется стихотворением? Это стихотворение? Первый судья. Стихотворение! Я слышал, как замарашка жаловалась, что ее обвинили в краже серебряных ложек. Второй судья. И что ступни у нее кровоточат с самого ноября. Ганс. Что она держит сбоку, косу? Судья. Нет, тряпку. Грета. Косу, золотую косу! Слуга. Тряпку. Свинопас. Косу. И хорошо наточенную. Я в этом толк знаю! Ганс. Спасибо, судомойка. Я приду на свидание!.. Пойдемте, господа! Слуга. Служба начинается, сеньер... Все уходят, кроме Ундины, ее дяди и палача. СЦЕНА ПЯТАЯ  Ундина, Водяной царь, который мановением руки превратил палача в красную снежную статую. Водяной царь. Конец близится, Ундина... Ундина. Не убивай его... Водяной царь. Этого требует наш договор. Он изменил тебе. Ундина. Да, он мне изменил. Да, я хотела, чтобы ты поверил, будто я изменила первая. Но не суди о чувствах людей по нашим меркам водяных духов. Часто мужчины, которые изменяют, любят своих жен. Часто те, кто изменяет, - самые верные. Многие обманывают тех, кого любят, чтобы избежать гордыни, чтобы отречься от любви, чтобы почувствовать себя ничтожными рядом с женщинами, которые для них - все. Ганс хотел сделать из меня лилию своего дома, розу рассудительности, ту, кто никогда не оступается... Он был слишком добр... Он мне изменил. Водяной царь. Вот ты уже почти женщина, бедная Ундина! Ундина. У него не было иного выхода... Я иного не вижу. Водяной царь. У тебя всегда не хватало воображения. Ундина. Нередко вечерами, после народных гуляний, видишь, как мужья возвращаются опустив голову, с подарками в руках. Они только что изменили. Но их жены сияют. Водяной царь. Он причинил тебе горе... Ундина. Конечно. Но и тут мы все еще находимся среди людей. То, что я несчастна, еще не доказывает, будто я несчастлива. Ты в этом ничего не пони- маешь; а ведь выбрать на этой земле, пестрящей красотами, единственное место, где непременно встретится измена, двусмысленность, ложь и ринуться туда сломя голову - именно в этом и состоит счастье для людей. Те, кто этого не делают, резко выделяются среди прочих. Чем больше человек страдает, тем более он счастлив. Я счастлива. Я самая счастливая. Водяной царь. Он умрет, Ундина. Ундина. Спаси его. Водяной царь. Что тебе за дело? Человеческая память сохранится у тебя всего еще на несколько минут. Твои сестры трижды призовут тебя, и ты все позабудешь... Я сделаю так, что он умрет в тот самый миг, как ты его забудешь. Это достаточно человечно. Впрочем, у меня даже нет надобности его убивать. Он на пределе своей жизни. Ундина. Он такой молодой, такой сильный! Водяной царь. Он на пределе жизни. И это ты убила его. Ундина, ты пользуешься метафорами только, когда дело касается акул-катранов, так вот вспомни тех акул, которые однажды надорвались на плаву. В разгар бури они с легкостью пересекли Океан. А в один прекрасный день, в мирном заливе, при низкой волне, какой-то орган в них лопнул. Вся стальная сила моря собралась в гребне одной волны! Целую неделю глаза у них были тусклее обычного, губы обвисли... Они говорили, что здоровы... Они умирали... Так и с людьми. Дровосеки, судьи, странствующие рыцари истощают свои усилия не в борьбе с мощными дубами, преступлениями, чудовищами, а в соприкосновении с веточкой ивы, с невинностью, с любящим ребенком.... Жить ему осталось один час... Ундина. Я уступила свое место Берте. Все для него складывается хорошо. Водяной царь. Ты так думаешь? У него уже все смешалось в голове. В мозгу у него звучит предсмертная музыка. Эта история о ценах на сыр и яйца, которую рассказала судомойка, нестерпимым гулом отдалась в его ушах. Напрасно ожидают его в церкви; он не рядом с Бертой, он рядом со своим конем... Конь с ним разговаривает. "Прощай, прощай, мой добрый господин, - говорит ему конь, - недолго в вышнем мире будешь ты один!.." - Ибо сегодня его конь изъясняется стихами... Ундина. Я тебе не верю. Слышишь песнопение? Это его венчают. Водяной царь. Что ему венчание! Самая мысль о женитьбе соскользнула с него, как кольцо со слишком тонкого пальца. Он бродит по замку. Говорит сам с собою. Он несет околесицу. Так люди выходят из положения, когда натолкнутся на правду, на искренность, на сокровище... Они впадают в безумие, как это у них называется. Внезапно они становятся логичными, не отрекаются больше, не женятся на тех, кого не любят, обретают рассудительность, присущую растениям, водам, самому господу богу, - они безумны. Ундина. Он проклинает меня! Водяной царь. Он безумен... Он тебя любит! СЦЕНА ШЕСТАЯ  Ганс. Ундина. Он подходит к Ундине сзади, как когда-то в рыбацкой хижине Ундина подошла к нему. Ганс. Меня зовут Ганс. Ундина. Красивое имя. Ганс. Ундина и Ганс - это лучшие имена на свете, правда? Ундина. Или Ганс и Ундина. Ганс. О, нет! Сперва Ундина! Ундина - это заглавие... Ундиной будет называться сказка, в которой я появляюсь то тут, то там совершеннейшим дураком, просто олухом, в этой истории речь идет и обо мне! Я полюбил Ундину, потому что она этого захотела, я ей изменил, потому, что так было надо. Я родился для жизни между моей конюшней и псарней... Так нет же. Я, как крыса, попался в ловушку между всей природой и всею судьбой. Ундина. Прости меня, Ганс. Ганс. Почему они всегда так обманываются, зовут ли их Артемизией, Клеопатрой {23} или Ундиной? Мужчины, созданные для любви, - это маленькие длинноносые учителя, вислогубые рантье, очкастые евреи; у этих-то есть время доказывать свою любовь, наслаждаться жизнью, страдать... Так нет!.. Женщины бросаются на бедного полководца Антония, на бедного рыцаря Ганса, на жалкого среднего человека... И отныне для него все кончено. У меня вот не было в жизни ни одной свободной минуты, только воевал, чистил коня, возился с гончими псами, ставил капканы! Куда там, надо было прибавить к этому огонь в жилах, яд в глазах, ароматы и горечь во рту. На всем пространстве от неба до ада меня трясли, толкли, коверкали! Не говоря уже о том, что я лишен дара видеть живописную и романтическую сторону жизни... Не очень все это справедливо. Ундина. Прощай, Ганс. Ганс. И вот вам! В один прекрасный день женщины тебя покидают. В тот день, когда все становится ясно, когда ты понимаешь, что никогда никого не любил кроме нее, что ты умрешь, если она исчезнет хоть на минуту, - в этот самый день она уходит. Того дня, когда ты снова ее обрел, когда все вновь обретено навсегда, этого дня она не упускает, - ее челн подплывает к берегу, ее крылья распускаются, плавники бьются, она говорит тебе "Прощай". Ундина. Я скоро потеряю память, Ганс. Ганс. И настоящее "Прощай", понимаете? Влюбленным, которые обычно прощаются на пороге смерти, суждено немедленно увидеться снова, постоянно сталкиваться друг с другом в будущей жизни, то и дело сближаться, непрерывно проникать друг в друга, потому что они станут тенями в одних пределах. Они расстаются, чтобы никогда больше не расставаться. Но мы с Ундиной уйдем навеки каждый на свой борт. На бакборте - небытие, на штирборте - забвение... Не надо упускать случая, Ундина... Это первое настоящее "Прощай", сказанное на земле. Ундина. Постарайся жить!.. Ты тоже забудешь. Ганс. Постарайся жить!.. Легко сказать. Если бы мне хотелось жить! С тех пор, как ты ушла, мне приходится приказывать своему телу делать то, что прежде оно делало само собой. Я смотрю только, если велю своим глазам смотреть. Я вижу траву зеленой только, когда велю своим глазам видеть ее зеленой. Думаешь очень весело видеть черную траву?.. Это управление самим собой так изнурительно. Мне приходится приказывать пяти чувствам, тридцати мускулам, даже костям. Минута невнимания - и я забуду что надо слышать, дышать... Люди скажут: он умер потому, что ему надоело дышать... Он умер от любви... Что ты пришла мне сказать, Ундина? Зачем ты позволила себя поймать? Ундина. Затем, чтобы сказать тебе, что я буду твоей вдовой Ундиной. Ганс. Моей вдовой? Верно, я об этом уже думал. Я буду первым из Витгенштейнов, чья вдова не станет носить по мне траур и говорить: "Он меня не видит, надо быть красивой... Он меня не слышит, надо разговаривать для него". Останется только Ундина, все та же Ундина, и она меня забудет... Это тоже не слишком справедливо... Ундина. Вот, вот. Успокойся... Я приняла меры. Иногда ты упрекал меня в том, что я хожу взад и вперед по комнатам твоего дома, делаю одни и те же движения руками, отсчитываю шаги. Это потому, что я предвидела день, когда мне придется потерять память и вернуться в глубину вод. Я упражняла свое тело, принуждала его к неизменному маршруту. На дне Рейна, лишенное памяти, оно сможет лишь повторять те движения, к которым я привыкла близ тебя. Порыв, что отнесет меня от грота к корню дерена, будет таким же, как тот, что относил меня от моего стола к окну; я буду катать раковину по песку теми же движениями, какими раскатывала тесто для моих пирожных... Я поднимусь на чердак... я высуну голову. Среди русалок-сумасбродок всегда будет одна русалка-мещанка. О, что с тобой? Ганс. Ничего. Я забыл. Ундина. Что ты забыл? Ганс. Что надо видеть небо синим... Продолжай! Ундина. Они будут называть меня русалкой людской породы. Потому что я не стану больше нырять головой вниз, а буду спускаться в воду по лестницам. Потому, что я буду в воде переписывать книги. В воде отворять окна. Все уже готово. Ты не нашел моих светильников, моих стенных часов, моей мебели, потому что я велела все это бросить в реку. Там у лих есть свое место, свой этаж. Я уже от них отвыкла. Они кажутся мне неустойчивыми, зыбкими... Но нынче вечером, увы, они представятся мне столь же надежными и прочно стоящими, каковы для меня течения и водовороты. Я не сумею понять в точности, что они такое, но останусь жить близ них. И будет очень странно, если я ими не воспользуюсь, если мне не придет в голову усесться в кресло, зажечь рейнский огонь в подсвечниках. Поглядеться в зеркала... Иногда зазвонят часы. Целую вечность я буду слушать, как они отбивают время... У меня под водой будет наша спальня. Рыцарь. Спасибо, Ундина. Ундина. Так, разлученные забвением, смертью, веками, природными различиями, мы будем хорошо понимать друг друга, будем друг другу верны. Первый голос. Ундина! Ганс. Они тебя требуют. Ундина. Они должны позвать меня трижды. Я все забуду только после третьего зова... О, милый мой Ганс, дай мне воспользоваться этими последними мгновениями, спрашивай меня! Оживи воспоминания, ведь через миг они превратятся в пепел. Что с тобой? Ты так побледнел... Ганс. Меня тоже призывают, Ундина; великая бледность, великий холод зовут меня! Возьми это кольцо, будь моей настоящей вдовой в глубине вод. Ундина. Скорее! Спрашивай меня! Ганс. Что ты сказала, Ундина, в тот первый вечер, когда я тебя увидел, когда ты отворила дверь во время бури? Ундина. Я сказала: "Как он прекрасен". Ганс. А когда ты застала меня за блюдом с заварной форелью? Ундина. Я сказала: "Как он глуп"... Рыцарь. А когда я сказал тебе: "Думай об этом издали"? Ундина. Я ответила: "Мы потом будем вспоминать этот час... Час, когда вы меня еще не поцеловали". Ганс. Теперь мы не можем доставить себе удовольствие ждать, Ундина: поцелуй меня. Второй голос. Ундина! Ундина. Спрашивай! Спрашивай еще! У меня все уже мешается в голове! Ганс. Надо выбирать, Ундина: целовать меня или говорить. Ундина. Молчу! Рыцарь. Вот судомойка... С виду грязна, но чистых чувств душа ее полна... Входит судомойка. Он падает замертво. Ундина. На помощь! На помощь! СЦЕНА СЕДЬМАЯ  Ундина, Берта. Слуги. Грета. На приподнятой плите лежит Ганс со скрещенными руками. Водяной царь. Беpта. Кто зовет? Ундина. Гансу нехорошо. Ганс умирает. Третий голос. Ундина! Берта. Ты убила его. Это ты его убила? Ундина. Кого я убила?.. О ком вы говорите? Кто вы? Берта. Ты меня не узнаешь, Ундина? Ундина. Вас, госпожа? Как вы прекрасны!.. Где я!... Как здесь плавать? Все твердое или пустое... Это земля? Водяной царь. Это земля... Русалка (беря ее за руку). Покинем ее, Ундина. Скорее! Ундина. О, да, покинем ее... Погоди! Кто этот прекрасный юноша на ложе... Кто он? Водяной царь. Его зовут Ганс. Ундина. Какое красивое имя! Почему он не двигается? Водяной царь. Он мертв. Другая русалка (возникает). Пора... Пойдем! Ундина. Как он мне нравится!.. Нельзя ли вернуть ему жизнь? Водяной царь. Невозможно! Ундина (позволяет увлечь себя). Как жаль! Я бы так его любила! Конец третьего действия Занавес ПРИМЕЧАНИЯ Ипполит Жан Жироду (1882-1944) - один из наиболее значительных французских писателей периода между двумя мировыми войнами. Родился в провинциальном городке Беллаке, уже в детстве обнаружил блестящие способности, в числе первых окончил престижное педагогическое заведение в Париже Эколь Нормаль Сюперьер, после чего получил место наставника в знатном семействе в Германии. С этого времени начинается серьезный интерес Жироду к немецкой истории и культуре, углубленное изучение германской филологии (чему способствовало прекрасное знание языка). Впоследствии в качестве высокопоставленного дипломата Жироду подолгу живал в Германии, продолжал свои историко-литературные занятия, особенно увлекаясь эпохой Гете и немецкими романтиками. Фронты первой мировой войны Жироду прошел в качестве сержанта французских войск и проявил личную отвагу, однако не поддался шовинистической пропаганде и, оставаясь патриотом, сумел сохранить уважение к культурным ценностям немецкого народа. Уже в ту пору он был убежденным антимилитаристом. В писательских кругах имя Жана Жироду стало известно еще до войны. В последующие два десятилетия он опубликовал около десятка романов, создавших ему популярность у читающей публики. Но определяющую роль в литературной судьбе Жироду сыграла встреча в 1926 г. с выдающимся французским актером и режиссером Луи Жуве, который побудил его обратиться к драматургии. С этого момента и до конца жизни писателя продолжалось творческое содружество Жироду и Жуве, - эти два имени неразрывно связались в сознании современников. Жироду стал постоянным автором труппы Жуве, сочетавшей смелый театральный эксперимент с возрождением на сцене классики. В парижском Театре Елисейских полей, затем театре Атеней, руководимых Жуве, в течение многих лет произведения других драматургов ставились только между пьесами Жироду, заслонившими его известность как романиста. В историю национальной и мировой культуры Жироду вошел как основоположник французской интеллектуальной драмы. Уже первая его пьеса "Зигфрид" (1928), переделанная из его же романа "Зигфрид и лимузинец" (1922), пьеса антивоенная и противошовинистическая, явилась скорее драмой идей, нежели драмой полнокровных человеческих характеров, и строилась по логике философской притчи. И в дальнейшем в драматургии Жироду не умолкала напряженная идейная дискуссия по важнейшим нравственным и философским проблемам, дискуссия, облеченная в изощренную и причудливую художественную форму. Эстетическая утонченность стиля, сочетание простоты и сложности, интеллектуализма и лирики, поэтической фантазии и быта, перегруженность культурно-историческими ассоциациями и аллюзиями, ирония и парадоксальность, пристрастие к пародии и к виртуозной словесной игре - все эти особенности Жироду как художника создали ему репутацию элитарного, "прециозного" писателя. Однако он обращался со сцены к широкой аудитории и на протяжении всего творчества утверждал общечеловеческие нравственные ценности - доброту, человечность, красоту естественных чувств, любовь к родине, радость сопричастности природе. Разумеется, Жироду не свойственна была такая активность и определенность гражданской позиции, какая отличала, например, Роллана, но он жил вопросами и тревогами своего времени и отражал их опосредованно, по-своему, не отступая от идеалов гуманизма и демократии. Немаловажно в этой связи то обстоятельство, что после вторжения гитлеровских войск во Францию Жироду уже в мае 1940 г. оставил высокий пост при коллаборационистском правительстве в Виши, жил отдельно от семьи, переезжал с места на место, может быть, выполняя задания антифашистского Сопротивления; во всяком случае, его внезапную смерть в гостинице "Кастиль" в Париже 31 января 1944 г. восприняли в прогрессивных кругах с большой долей вероятности как расправу со стороны оккупантов или профашистских сил. Подобно многим писателям XX в., Жироду охотно обращался к легенде, к мифу, как к некоей универсальной форме, которая позволяла через нее давать свое собственное толкование судеб мира и человека. Отталкиваясь от древнего сюжета, резко осовременивая проблематику, Жироду ставил на обсуждение в своих интеллектуальных драмах острые вопросы сегодняшнего дня. Так, одна из его лучших пьес "Троянской войны не будет" (1935) прозвучала предостережением о вновь нависающей военной угрозе; драма на библейский сюжет "Содом и Гоморра" (1942-1943) была вызвана к жизни трагедией войны и фашистской оккупации. Так же и "Ундина" с ее сказочным сюжетом и светлой поэзией должна оцениваться с учетом исторического контекста. Эта пьеса была впервые поставлена 27 апреля 1939 г., уже после аннексии Австрии, после Мюнхенского соглашения, за четыре месяца до начала второй мировой войны. И в самой драме, и в ее сценической интерпретации первые зрители ощутили элегическую печаль об утраченной миром гармонии, предчувствие беды, желание защитить красоту и человечность. Выпущенная к премьере театральная программа предварялась предисловием самого Жироду, в котором сообщалось об обстоятельствах создания "Ундины". По его словам еще в 1909 г. профессор Шарль Андле, возглавлявший в Сорбонне научение немецкой литературы, поручил студенту Жану Жироду написать и представить ему на следующей неделе комментарий к сказке де ла Мотт Фуке. Это послужило толчком к замыслу, который через много лет вылился в создание драмы "Ундина"; Жироду посвятил ее памяти своего учителя. Сюжет сказки был хорошо известен во Франции, так как "Ундина" де ла Мотт Фуке неоднократно, не только в XIX, но и в XX в. переводилась на французский язык. В своей пьесе Жироду лишь приблизительно следует за оригиналом, вкладывает в сюжет иное содержание, меняет характеры и состав персонажей, вводит новые сцены, эпизоды, линии действия, сочиняет принципиально другой финал. Простодушная романтическая сказка, тесно связанная с немецким фольклором, становится под пером Жироду явлением иной, французской литературной традиции, берущей начало в философской повести XVIII в. Здесь бросаются в глаза откровенная условность, вызывающее нарушение историзма и игра анахронизмами, блестящий диалог, лукавая ирония, временами переходящая в сатиру (как при изображении королевского двора), постоянные переклички с современностью. В пьесе содержится многослойная пародия - на литературные и театральные клише, на рыцарскую романтику, средневековую экзотику, книжную ученость. Вместе с тем "Ундина" полна проникновенного лиризма, поэтической фантазии и скрытого драматизма, нарастающего к концу действия. За сказочным сюжетом просматривается одна из сквозных тем творчества Жироду: столкновение лживой цивилизации с естественным миром правды, добра и любви, своеобразно "руссоистское" противопоставление поэтической природы прозаическому обществу, основанному на неравенстве и корысти. Таков смысл притчи о любви Ундины и Рыцаря. Встреча с Ундиной внутренне преображает Ганса, в скованном предрассудками узнике нелепого (в пьесе условного) феодального мира высвобождается духовность, выявляется истинная человеческая сущность. И приземленный, почти комедийный персонаж первых сцен как бы переселяется в сферу поэзии. Но вновь попав к людям, ко двору, Ганс снова оказывается во власти ложных ценностей и идет навстречу своей гибели, ибо силы природы восстают против человека, нарушившего непреложный закон Жизни. Неразрешимый конфликт между подлинной и выдуманной жизнью, поэзией и прозой, добром и злом разрывает душу Ганса, губит счастье Ундины, и только в трагическом и светлом финале вопреки разлуке, смерти и забвению теплится хрупкая надежда на неугасимость любви, на возможность воссоединения человека с природой. Не случайны в "Ундине" мотивы раздвоения человека, тяги к обретению внутренней цельности, мотив потери памяти и возможности начать жизнь сначала. Эти темы проходят через все творчество Жироду, начиная с "Зигфрида"; особенно ярко они звучат в созданной незадолго до "Ундины" драме "Интермеццо" (1933), где многие коллизии "Ундины" перенесены на почву современной французской провинции и поэзия родной природы, полет фантазии причудливо переплетаются с реальным бытом. В обеих пьесах гимн природе и не- приятие ложного общественного устройства парадоксальным образом уживаются с поэтизацией повседневности. В "Ундине" это видно в бытовых сценах первого акта, в завершающем эпизоде, где Ганс размышляет о судьбе заурядного "среднего человека", в речах Ундины о "русалке-мещанке", которая унесет с собою под воду милые привычки и аксессуары обыденного человеческого существования. Как и во многих произведениях Жироду, в "Ундине" намечена тема народа (более отчетливо она прозвучит в драме "Безумная из Шайо", 1944). Носители нравственного идеала, высокого человеческого достоинства - это старые рыбаки Август и Евгения, противопоставленные безнравственности придворной клики. Простые люди, труженики близки к природе, которая чтит их превыше земных властителей ("Когда Август хмурит брови, миллиарды форелей трепещут"). Рыбаков не смущает, что Ундина не мокнет под дождем, бегает по воде, спит на поверхности озера, они любят ее, как родное дитя; но вооруженный рыцарь, закованный в латы, для них чужак и посланец враждебного мира. Мысль о равенстве королей и людей из народа возникает и в песенке Судомойки, двоящегося персонажа, неспроста выбранного автором на роль вестника смерти Рыцарю. Жироду не ставит в своих произведениях социальных акцептов, но они временами прорываются даже в его пьесе-сказке, лишний раз подтверждая ее гуманистическую основу. Небезынтересна и сценическая судьба "Ундины". Премьера прошла с большим успехом, на нее откликнулись все парижские газеты {См.: Theatre, Р., 1939, N 465.}, поместившие восторженные отзывы и о самой пьесе и о ее постановке, о игре Луи Жуве в роли Рыцаря и актрисы Мадлен Озрей в роли Ундины (юность исполнительницы позволила Жироду уменьшить возраст Ундины с семнадцати лет, как было задумано в соответствии со сказкой де ла Мотт Фуке, до пятнадцати лет). Однако большая часть рецензентов восприняла пьесу как феерию (статьи в "Candide", "Revue Universell", "Annales"), восхищалась внешним блеском, сценической изобретательностью постановщиков, машинерией, декорациями и костюмами известного театрального художника Павла Челищева, "магией" стиля Жироду, не пытаясь проникнуть в нравственно-философское содержание пьесы. Все же были и попытки более углубленного истолкования "Ундины". Так, критик газеты "Mercure de France" увидел в ней не только столкновение реальности и идеала, человека и природы, протест против "фальшивого общества", но также некий "политический миф", изображение "буколического сообщества, созданного для солнца и игр в воде". Рецензент "Annales" отмечал "проницательный ум" и острую мысль Жироду. Интересен отзыв "Revue de Deux Mondes", в котором утверждалось, что стиль "Ундины" адекватен стилю цветных мультипликационных фильмов, и предсказывался такой же успех этой пьесе на сцене, какой имела "Белоснежка и семь гномов" Диснея на экране. "Ундина" была сыграна только один раз, после чего половица труппы Жуве оказалась мобилизована в армию. Лишь в феврале 1940 г. Луи Жуве удалось возобновить "Ундину", которая шла на сцене до середины мая, - почти до вторжения гитлеровской армии во Францию и падения Парижа. Цензура фашистских оккупантов запретила нее пьесы Жироду как "антикультурные". Писатель начал хлопотать о разрешении труппе Луи Жуве выехать на гастроли в Южную Америку, и 27 мая 1U40 г. она отбыла в Бразилию. Гастроли затянулись на целых четыре года, так как известному своими антифашистскими убеждениями Луи Жуве невозможно было продолжать творческую деятельность в оккупированной Франции. В тяжелых условиях труппа играла в 54 городах Южной Америки, Кубы и Гаити, причем "Ундина" неизменно входила в ее репертуар. С окончанием войны и возвращением труппы Жуве на родину "Ундина", уже после смерти ее автора, вновь появилась на парижской сцене. В последующие годы вплоть до кончины Жуве (1952) эта пьеса игралась во всех гастрольных поездках - от Польши, Австрии, Западной Германии до стран Африки, Канады и США. Пресса отметила спектакль на Бродвее в Нью-Йорке с Одри Хупберн в роли Ундины. В послевоенные годы "Ундина" ставилась и на одном из театральных фестивалей во Франции под открытым небом. Многие французские литературоведы и критики считают "Ундину" шедевром Жироду. "Жироду остается для нас прежде всего создателем "Интермеццо" и "Ундины"", - писал А. Моруа {Моруа А. Литературные портреты. М., 1970. С. 291.}. 1 ...по Фарамондскому и Осмондскому лесам". - Эти леса на территории древней Бретани были местом действия многих средневековых рыцарских романов, описывающих необычайные приключения героев в их чащах. 2 ...мы освобождали Андромеду...- По древнегреческому мифу, дочь эфиопского царя красавица Андромеда была обречена в жертву морскому чудовищу и прикована к прибрежной скале; герой Персей освободил Андромеду и взял ее в жены. Этот сюжет был использован в средневековых рыцарских романах "античного цикла". 3 ...веревки Одиссея. - Проплывая мимо острова сирен, которые завлекали моряков чарующим пением, а затем предавали лютой смерти, предусмотрительный Одиссей велел своим спутникам залепить уши мягким воском, а себя приказал накрепко привязать веревками к мачте корабля ("Одиссея", песнь XII). 4 Вольфрам фон Эшенбах (1170-1220) -крупнейший немецкий рыцарский поэт, автор любовных песен и романов. 5 ..."Саламбо". - Здесь и далее Ж. Жироду зло насмехается над оперой французского композитора Эрнеста Рейера "Саламбо" (1890), которая, по его мнению, опошлила знаменитый одноименный роман Г. Флобера (1863), положенный в основу либретто. 6 ...под волосами Мелисанды или под доспехами Гектора...- Еще один пример нарочитых анахронизмов Жироду. Герой мифа о Трояпской войне Гектор мог быть персонажем театральных спектаклей в разные времена. Мелисанда - персонаж драмы бельгийского драматурга Мориса Метерлинка "Пеллеас и Мелисанда" (1891). 7 Парковый театр - возможно, намек на Олений парк, где в XVIII в. находился тайный гарем французского короля Людовика XV и происходили ночные оргии. 8 ...улетают из театра вместе с пресловутыми голубками...- В романе Флобера голубки - атрибут богини Танит, покровительницы Карфагена; Саламбо в качестве жрицы этой богини окружена голубками, которым она пригоршнями бросает зерна ("Саламбо", гл. X). 9 ...наводнение в городе Ис, тем более колокольни, бьющие во все колокола. - Имеется в виду старинная кельтская легенда, ставшая известной во Франции по сборнику бретонских народных песен "Барзаз Брейз" (1839), опубликованному виконтом Эрсаром де ла Вильмарке: прекрасная Дагю, дочь короля Градлона, в ночь после пиршества в городе Кэр-Ис, похитила у отца ключ от потайной двери, чтобы впустить своего любовника, но этим открыла плотины, и хлынувшие воды океана затопили город. С тех пор бретонские рыбаки порою слышат в море звон церковных колоколов подводного города. Эту балладу использовал А. Блок (см. Жирмунский В. М. Драма Александра Блока "Роза и крест". Л.: Изд-во МГУ, 1964). 10 Троянский конь - деревянный конь с запрятанными внутри вооруженными воинами, посредством которого хитроумный Одиссей решил вопрос об овладении греками Троей (греч. миф.). 11 Иудейское дерево. - Имеется в виду декоративное дерево, которое перед появлением круглых блестящих листьев покрывается по всему стволу и ветвям розово-красными цветами. Завезенное из Средиземноморья, культивировалось и во французских парках. 12 Эта сцена останется для следующих веков...- Вероятно, намек на аналогичную сцепу в поэме "Освобожденный Иерусалим" итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544-1595): крестоносец рыцарь Танкред узнает в смертельно раненном им в бою мавританском витязе красавицу Клоринду, в которую влюблен. 13 Я переписываю "Энеиду"... позолотить слезы Овидия. - Древнеримский поэт Вергилий (I в. до н. э. - I в. н. э.), автор "Энеиды", пользовался уважением в эпоху рыцарской культуры позднего средневековья; знакомство с латинской поэзией входило в комплекс рыцарского, "куртуазного" воспитания. Младший современник Вергилия поэт Овидий был сослан императором Августом на берега Дуная и в "Скорбных элегиях" выразил тоску изгнанника по Риму. 14 ...Он спросит вас о шестом подвиге Геркулеса. - Согласно греческому мифу, герой Геркулес (Геракл) совершил двенадцать подвигов. Шестым по счету его подвигом была очистка конюшен царя Авгия. 15 ...Мессир Алькуин. - Жироду не раз давал своим персонажам имена реальных исторических лиц. Алкуин (738-804) - английский теолог, был одним из учителей в Палатинской школе, основанной франкским императором Карлом Великим. 16 ...никакой эта, обыкновенный эпсилон...- Имя Геркулес по древнегреческому написанию начиналось буквой "эта" (Н); имя Эрселе начинается со сходной по звучанию буквы эпсилон (>Σ). 17 Изольда. - Выбор этого имени для королевы, действующей в пьесе, связан с рыцарским романом о Тристане и Изольде и намекает на скрытую сердечную драму королевы, о чем глухо упоминается в тексте. 18 ...не Парцифаль и не Кудруна...- Рыцарь Парцифаль и прекрасная дева Кудруна - персонажи германского средневекового рыцарского эпоса, герои обширных поэм, названных их именами. 19 ...Интермедия. - Эта стихотворная интермедия, как отметила и французская критика, является пародией на мелодраму с ее стереотипными ситуациями (подкинутый ребенок с опознавательными знаками, сцена "узнавания", меняющая судьбу персонажа, наказанный порок и торжествующая добродетель и т. д.). Пародийность подчеркивается вмешательством не имеющих никакого отношения к происходящему певцов из "Саламбо" (прием, которым Жироду пользовался и в некоторых других своих пьесах). 20 ...суккубы, инкубы. - По терминологии средневековой христианской церкви - демоны, духи зла; инкуб - демон мужского рода, суккуб - женского. 21...на осле в Иерусалим...- Согласно Евангелию, Иисус Христос в сопровождении учеников въехал в Иерусалим верхом на осле, и народ восторженно приветствовал его как нового царя Иудейского. 22 ...Артемизия, Клеопатра. - Артемизия, царица Галикарнаса, в Карий; по преданию в 353 г. до н. э. воздвигла своему умершему супругу Мавзолу гробницу (мавзолей), считавшуюся одним из семи чудес света. Как и египетская царица Клеопатра VII (I в. до н. э.), известная своей страстью к римскому полководцу Антонию, упоминается здесь в качестве символа беззаветной женской любви. Сост. С. Р. Брахман