одняли его на щит в Регете, он клялся во второй раз: "Клянусь именем высочайшего Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву для блага готов". Ну, Витихис, теперь я напоминаю тебе об этой двойной клятве и спрашиваю: пожертвуешь ли ты, как клялся, своим счастьем, своей женой народу готов? Видишь, я также потерял для этого народа трех сыновей, но своего внука, последнего отпрыска моего рода, принес в жертву ради готов. Говори, сдержишь ли и ты свою клятву? Или хочешь преступить ее и быть проклятым среди живых и мертвых? Витихис застонал от боли при этих словах ужасного старика. Тут поднялась Раутгунда. -- Оставь его. Довольно! Он сделает, чего ты требуешь. Он не будет бесчестным клятвопреступником из-за своей жены. А теперь уйдите все, оставьте нас одних. Тейя направился к двери, Гильдебранд медлил. -- Уходи, -- сказала ему Раутгунда. -- Клянусь прахом моего ребенка, что к восходу солнца он будет свободен. -- Нет! -- вскричал Витихис. -- Ни за что не отпущу я свою жену! -- Я сама уйду от тебя. Раутгунда уходит, чтобы спасти свой народ и честь своего мужа. Сердце твое никогда не забудет меня. Я знаю, оно мое, с этого дня даже больше, чем прежде. Уходите же все, мы должны проститься без свидетелей. На следующее утро, прежде чем пропели петухи, из лагеря выехала покрытая покрывалом женщина. Рядом с ее лошадью шел мужчина в военном плаще. На расстоянии выстрела от них ехал слуга. Долго все двигались молча. Наконец, они достигли пригорка, возвышавшегося среди леса. Позади расстилалась широкая долина, в которой был расположен лагерь готов и Равенна, впереди была дорога на северо-восток. Женщина остановила лошадь. -- Сейчас взойдет солнце. Я клялась, что оно увидит тебя свободным. Прощай же, мой Витихис! -- Не торопись так уходить от меня, -- сказал он, сжимая ее руку. -- Слово надо сдержать, друг, хотя бы сердце и разбилось от этого. -- Тебе легче уйти, чем мне остаться. Она болезненно улыбнулась. -- За этим лесом я оставляю свою жизнь. Тебя же впереди ждет жизнь. -- Что за жизнь! -- Жизнь короля для своего народа, как этого требует твоя клятва. -- О, несчастная клятва! -- Справедливо было дать ее, и долг -- исполнить. А обо мне ты будешь помнить в раззолоченных залах, как и я о тебе -- в хижине среди горных утесов. Ты никогда не забудешь десяти лет любви и верности. Со стоном обнял ее Витихис и прижался головой к луке седла. Она склонила голову над ним и провела рукой по темным волосам. Между тем подъехал Вахис. С минуту он молча смотрел на них, затем не выдержал и осторожно потянул Витихиса за плащ. -- Господин, господин, послушай, я дам тебе хороший совет. -- Что ты можешь посоветовать? -- Едем с нами! Скорей на мою лошадь, -- и вперед! А уж я после приеду к вам. Пусть эти люди, которые вас так измучили, что на глазах у вас слезы, пусть они берут себе эту корону и распоряжаются ею, как хотят. Вам она не принесла счастья. Садись, и уезжайте вместе. А уж я найду вам такое гнездо среди горных скал, где разве только орел или горный баран найдут вас. -- Ты хочешь, чтобы твой господин бежал из своего государства, как дурной раб с мельницы? -- ответила ему Рауггунда. -- Прощай, Витихис. Вот медальон, возьми его -- в нем локоны с головки Атальвина и один, -- прошептала она, целуя его и надевая медальон ему на шею, -- от Раутгунды. Прощай, жизнь моя! Он выпрямился, взглянул ей в глаза. Она ударила лошадь: -- Вперед, Валлада! -- и поскакала. Вахис последовал за ней. Витихис же стоял неподвижно, глядя ей вслед. На повороте дороги она остановилась, обернулась, махнула ему рукой и вслед за тем исчезла. Витихис, точно во сне, прислушивался к стуку копыт, и только когда он смолк, повернул назад, но не мог идти. В стороне от дороги лежал огромный камень. Король готов сел на него и закрыл лицо руками. Крупные слезы текли сквозь его пальцы: он не обращал на них внимания. Так прошло много часов. Был уже полдень, когда он услышал, что его зовут. Он оглянулся: перед ним стоял Тейя. -- Едем назад, -- сказал он. -- Когда тебя не нашли утром в палатке, то по обоим лагерям разнеслось, что ты бросил корону и трусливо бежал. Скоро весть эта проникла в Равенну. Начинаются неурядицы: жители Равенны хотят впустить Велизария. Арагад и двое-трое других добиваются короны. Едем, спаси государство! -- Едем, -- спокойно поднимаясь, ответил Витихис. -- И пусть они остерегутся! Из-за этой короны разбилось лучшее сердце: она теперь освящена, и никто не смеет коснуться ее. Едем, Тейя, в лагерь! ГЛАВА X Действительно, в лагере было страшное смятение. Войско разделилось на несколько партий, готовых к восстанию. Одни хотели присоединиться к жителям Равенны, другие -- к бунтовщикам, третьи хотели покинуть Италию и уйти за, Альпы, иные требовали избрания нового короля, и только очень немногие не верили бегству короля и ждали его. Во главе последних стал Гильдебад. Он занял ворота, открывавшие дорогу в город и в лагерь бунтовщиков, и объявил, что не выпустит никого. Повсюду раздавались угрозы, брань, звук оружия, и Витихис, проезжая по лагерю, ясно понял, что если бы он отрекся от короны или бежал, дело готов погибло. Быстро решившись, вошел он в свою палатку, надел королевский шлем, взял золотой скипетр, сел на Борея, своего боевого коня, и поехал по улицам лагеря. За ним следовал Тейя с голубым королевским знаменем Теодориха. У западных ворот лагеря собралась толпа воинов, желавших уйти за Альпы. Гильдебад не выпускал их из ворот. -- Выпусти нас, -- кричала толпа. -- Король бежал, все погибло, мы хотим спастись! -- Король не такой трус, как вы! -- ответил им Гильдебад, отталкивая передних. -- Он изменник, -- отвечали из толпы. -- Из-за женских слез он все бросил! -- Да! -- кричали другие. -- Он убил три тысячи наших братьев и потом бежал! -- Ты лжешь, -- раздался подле него спокойный голос Витихиса, подъехавшего в эту минуту. -- Да здравствует король Витихис! -- торжествующе закричал Гильдебад. -- Видите, готы, он здесь. -- Да здравствует король! -- закричал подоспевший Гильдебранд. -- Герольды, объявите скорее по всему лагерю, что король здесь. И вскоре по всему лагерю гремело: "Да здравствует король Витихис!" -- Скорее, король, веди нас к победе! -- вскричал Гильдебад. -- Потому что Гунтарис и Арагад двинулись уже на нас, думая, что мы без главы. Веди же нас! Долой мятежников! Но король спокойно покачал головой. -- Нет, кровь готов не должна более проливаться от готского же оружия. Подождите меня здесь. Гильдебад, открой ворота. Никто не должен следовать за мной. Я один поеду в лагерь мятежников. Тейя, смотри за порядком в лагере. А ты, Гильдебранд, ступай к воротам Равенны и объяви, чтобы их открыли. Требование народа будет исполнено: сегодня же вечером в них въедет король Витихис и королева Матасунта. Гильдебад открыл ворота. Вдали виднелся лагерь мятежников. Там все было в движении, очевидно, готовились к бою: громко раздавался их военный клич. Витихис отдал свой меч Тейе и медленно поехал к противникам. Ворота закрылись за ним. -- Он ищет смерти! -- вскричал Гильдебранд. -- Нет, он ищет и принесет благо готам, -- ответил Тейя. Витихис между тем подъехал к Гунтарису. -- Я пришел поговорить с тобой о благе готов. Братья не должны более враждовать между собой. Вступим рука об руку в Равенну и соединенными силами отразим Велизария. Я женюсь на Матасунте, а вы оба будете занимать ближайшие места к трону. -- Ты забываешь, -- гордо ответил ему Гунтарис, -- что твоя невеста -- в нашей палатке. -- Герцог Гунтарис, я мог бы возразить тебе на это, что и мы скоро будем в твоих палатках: мы многочисленнее и не трусливее вас, притом на нашей стороне правда. Но оставим это. Допустим, что ты победишь нас. Что дальше? Можешь ли ты бороться с Велизарием? Ни в коем случае. Соединившись вместе, мы едва в состоянии будем побороть его. Уступи! -- Уступи ты, -- ответил Гунтарис, -- если тебе так дорого благо готов. Откажись от короны. Неужели ты не можешь принести жертву своему народу? -- Могу, я даже принес уже. Есть ли у тебя верная жена, Гунтарис? -- Есть, она мне очень дорога. -- Ну, видишь, я также имел очень дорогую мне жену и пожертвовал ею для народа: я отпустил ее, чтобы жениться на Матасунте. -- Значит, ты не любил ее! -- вскричал Арагад. Витихис потерял самообладание: щеки его вспыхнули, и он бросил уничтожающий взгляд на испуганного юношу. -- Не болтай мне о любви, глупый мальчишка. Из-за того, что тебе приснились алые губы и белое тело, ты толкуешь о любви? Что можешь ты знать о том, что я потерял в этой женщине, матери моего ребенка? Не раздражай меня. Я с трудом сдерживаю свою боль и отчаяние. Гунтарис все время молчал, задумавшись. -- Я был с тобой, Витихис, на войне с гепидами. Никогда не видел я, чтобы простой человек был так благородно храбр. Я знаю, в тебе нет никакого коварства. И знаю, как глубока бывает любовь к достойной жене. И ты пожертвовал для народа своей женой? Это великая жертва. -- Брат! -- вскричал Арагад. -- Что ты замышляешь? -- Я думаю, что дом Вельзунгов не должен допустить, чтобы кто-либо превзошел его в благородстве. Благородное происхождение, Арагад, обязывает к благородным поступкам. Скажи мне, Витихис, только одно еще: почему ты не отказался скорее от короны, даже от жизни, чем от своей жены? -- Потому что это погубило бы наше государство. Два раза я хотел уступить корону графу Арагаду. И оба раза первые люди при моем дворе клялись, что никогда не признают его. Явилось бы три, четыре короля сразу, но Арагада они не признали бы. Тогда я отпустил свою жену. Принеси же и ты жертву, герцог Гунтарис, отказавшись от притязаний на корону. -- В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король. Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись. -- Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! -- вскричал Арагад. -- То, что я сделал, делает мне честь, -- спокойно ответил Гунтарис. -- И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое он имеет право среди готов. -- В этот час, -- сказал Витихис, -- ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время. -- В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, -- сказал Гунтарис. -- Пусть будет по-твоему, -- ответил Витихис, протягивая ему руку. -- И ничья рука не понесет его с большим достоинством. -- А теперь к Матасунте! -- сказал Гунтарис. -- Матасунта! -- вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. -- Матасунта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моей. Тем более буду я защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женой врага. Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед. -- Оставь, -- спокойно сказал ему Гунтарис. -- Раз мы соединились, лам нечего бояться. Пойдем и как предводители примирим наши войска. И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву. Между тем Арагад вошел к Матасунте. -- Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мной! -- и он схватил ее за руку. Матасунта выдернула свою руку и отступила назад. -- Бежать? Куда? Почему? -- спросила она. -- Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него. -- Принудят? -- ответила Матасунта. -- Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! -- и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди. В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасунте и опустился перед ней на колени. -- Приветствую тебя, королева готов и Италии! -- мрачно сказал он. Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасунте. -- Вот, -- сказал он, -- корона и венок невесте, Матасунта. Носилки ждут, садись и поезжай венчаться и короноваться. Арагад схватился за меч. -- Кто прислал тебя? -- спросила Матасунта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал. -- Кто, как не Витихис, король готов? -- ответил Тейя. Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасунты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала: -- Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет... Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину. Они уехали. Арагад не в состоянии был вымолвить слова от изумления. К нему подошел один из его свиты. -- Ну, что же? -- спросил он. -- Лошадь готова. Куда же? -- Куда? Куда? -- повторил Арагад. -- Остается только одна дорога -- по ней я и пойду. Где теперь византийцы -- и смерть? Через неделю после этого в Равенне был большой пир в честь бракосочетания короля. Вечером Матасунта вошла в приготовленную для нее комнату. -- О, Аспа, -- вскричала она, остановившись на пороге. -- Как чудно, волшебно ты убрала ее! Вся в цветах! Но запах слишком уж силен. -- А ты как хороша теперь! -- вскричала Аспа, любуясь ею. -- Никогда, никогда не видела я тебя такой прекрасной. Ты точно богиня любви. Матасунта взглянула в зеркало и увидела, что Аспа права. -- Уйди, Аспа, я должна остаться одна с моими мыслями. Невольница повиновалась, Матасунта подошла к окну и открыла его. -- О, как чудно исполнилось мое предчувствие! Как некогда он осушил слезы девочки, привел ее, безнадежную, в дом, так и теперь он утишит все мой страдания. Во все эти одинокие годы, последние месяцы, полные опасности, внутренний голос громко говорил мне: "Это будет, будет так, как ты веришь! Твой спаситель придет!" И -- о несказанная милость неба! -- это свершилось: я -- его. Прими мою благодарность, ты, могущественная сила, которая указывает путь людям своей любящей, мудрой, благословляющей рукой. Я хочу быть достойной этого счастья: он должен жить, как в раю. Говорят, что я красива. О небо, оставь мне эту красоту для него! Говорят, что я обладаю сильным, быстрым умом. Боже, придай ему крылья, чтобы он мог следовать за его геройской душой! И вместе с тем, о Боже, дай мне силы исправить свои недостатки, победить гордость, упрямство, вспыльчивость. Она склонила голову на руки. В эту минуту комната ярко осветилась. Матасунта оглянулась: в открытой двери стоял Витихис, а за ним несколько знатнейших готов с факелами. -- Благодарю, друзья, -- сказал им Витихис. -- Благодарю, идите, продолжайте пир. Они ушли, Витихис и Матасунта остались одни. Невольно она отступила в дальний угол комнаты. Витихис заметил это. -- Королева, -- сказал он серьезным, торжественным голосом. -- Успокойся. Я догадываюсь о твоих чувствах. Но так должно быть: я не мог пощадить тебя. Благо готов требовало этого, и я женился на тебе. Но ты должна была заметить в эти дни, что я, по возможности, щажу тебя, -- я все время избегал тебя, охотно ушел бы и теперь, но это невозможно, ты знаешь обычаи готов: знатнейшие готы -- шесть мужчин и шесть женщин -- проведут ночь на страже у нашей двери, и если бы я вышел, это наделало бы шуму. Ты должна эту ночь потерпеть мое присутствие, хотя, -- верь мне, -- я гораздо охотнее склонил бы свою усталую голову на твердый камень самого пустынного горного ущелья, чем на пышное ложе здесь. Молча, дрожа всеми членами, Матасунта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки. -- Оставь, Матасунта, -- сказал он. -- Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, -- ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов! И он протянул ей руку. Матасунта не могла дольше владеть собой: быстро схватила она его руку и опустилась перед ним на колени. -- Нет, дорогой, я не хочу избегать тебя. Узнай наконец все. О, Витихис! Меня учили, что женщина должна скрывать свое чувство. Но я не хочу, я буду откровенна с тобой. Ты говоришь о принуждении и страхе. Витихис, ты ошибаешься. Меня не надо было принуждать, охотно... С удивлением смотрел на нее Витихис, теперь ему показалось, что он понял ее. -- Прекрасно и величественно поступаешь ты, Матасунта: ты так горячо любишь свой народ, что без принуждения жертвуешь ему своей свободой. Верь мне, я глубоко уважаю тебя за это, я тем лучше могу оценить эту жертву, что и сам сделал то же. Только для блага государства я женился на тебе, но никогда не могу любить тебя. Матасунта побледнела, руки ее бессильно опустились, она большими глазами смотрела на него. -- Ты не любишь меня? Не можешь любить? Так звезды лгут! Да разве уже нет Бога? Король не понимал. -- Матасунта, ты получила мою корону, но не мое сердце. Ты супруга короля, Но не жена бедного Витихиса. Знай: мое сердце, моя любовь навеки отданы другой. Раутгунда -- моя жена и всегда останется ею. -- А! -- дрожа, точно в лихорадке, закричала Матасунта. -- И ты осмелился! Ты осмелился! Прочь, прочь от меня! -- Тише, -- сказал Витихис, -- неужели ты хочешь созвать людей? Успокойся, я не понимаю тебя. Стыд и гнев, любовь и страшная ненависть бушевали в груди Матасунты. Она бросилась было к двери, но упала без чувств. Витихис положил ее на постель, а сам сел подле. "Бедное дитя! -- сказал он про себя. -- Здесь так душно. Она сама не знала, что говорила". Долго сидел он, склонив голову, прижав губы к медальону с волосами сына и жены. Наконец, пропели петухи, и стража ушла. Вслед за ней ушел и Витихис. ГЛАВА XI У подножья Апеннин, около горного местечка Таганы, стоял монастырь, построенный отцом Валерии. Кругом разросся роскошный сад. Однажды под вечер в саду сидела Валерия и читала. Было тихо, только из храма едва доносилось пение. Вдруг среди этой тишины раздался звук трубы и громкий военный клич готов. Валерия встрепенулась. -- Что это? -- сказал, подойдя к ней, Кассиодор. Между тем, прибежал старый привратник. -- Господин, целое войско стоит у стены, -- сказал он Кассиодору. -- Они шумят, требуют мяса и вина, а предводитель их -- он так прекрасен... -- Тотила! -- воскликнула Валерия и бросилась ему навстречу. -- Ты принес сюда эфир и свет! -- крикнула она. -- И новые надежды, и старую любовь! -- ответил он. -- Откуда ты? Тебя так долго не было. -- Прямо из Парижа, от двора Меровингов, королей франков. О, как прекрасно твое отечество, Валерия! Как забилось мое сердце, когда я снова увидел оливковые и лавровые деревья и глубокую синеву неба. -- Чего же добился ты от короля франков? -- спросил Кассиодор. -- О, многого, всего! Я застал у него при дворе посла Византии. За большую сумму ему почти удалось склонить франков выслать на помощь Велизарию значительное войско. Но я расстроил это дело. Король франков не пошлет своих войск против нас, и даже есть надежда, что он поможет нам. -- А что поделывает Юлий? -- Юлия проводил я в его отечество. Там он мечтает о вечном мире народов, о высшем благе и царствии небесном. Но как ни хорошо там, меня тянуло сюда, к моему народу. На обратном пути я встречал отряды войск, возвращавшихся в Равенну, я и сам веду большой отряд нашему храброму королю. Скорее бы собрать войска и можно было выступить против греков. Тогда мы отомстим за Неаполь. О, Кассиодор! Мужество, звон оружия, любовь к народу, сердце, полное любви и ненависти -- неужели не в этом жизнь? -- Да, конечно, когда мы счастливы и молоды. Горе же приводит нас к небу. -- Мой благочестивый отец, -- ответил Тотила, -- не годится мне спорить с тобой, ты гораздо старше, умнее и лучше меня. Но мое сердце создано другим. Если я сомневаюсь в существовании всеблагого Бога, то только тогда, когда вижу страдания невинного. Когда я смотрел, как умирала благородная Мирьям, мое сердце спрашивало: разве же нет Бога?.. Но в счастье, при сиянии солнца я сознаю и чувствую Его милость. Он наверно желает людям счастья и радости. Страдание же -- это Его святая тайна, которая откроется там. Здесь, на земле, будем счастливы сами и, насколько можем, будем доставлять счастье другим. А пока прощайте. Я тороплюсь привести свой отряд к королю Витихису. -- Уже уезжаешь? -- сказала Валерия -- Когда же и где снова увидимся? -- Увидимся, Валерия, верь моему слову. Я знаю, наступит день, когда я получу право вывести тебя из этих мрачных стен. Пока не тоскуй: наступит день победы и счастья. Меня укрепляет мысль, что я обнажаю меч сразу и за свой народ, и за свою любовь. Они пошли r воротам. Валерия видела, как он в полном вооружении вскочил на лошадь и поехал впереди отряда. Ярко блестели шлемы воинов на закате, легко развевалось голубое знамя. И она долго-долго с тоской глядела им вслед. Король Витихис деятельно готовился к войне. Последние тридцать лет правления Теодориха прошли в полном мире, работы было теперь много. Арсеналы и верфи были пусты, в громадных кладовых Равенны не было никаких запасов. Все это надо было снова пополнить. Притом каждый день к городу стекались то большие, то меньшие отряды войск, которые изменник Теодагад высылал из Италии. Витихис лично следил за всеми приготовлениями и этой неустанной работой заглушал сердечную боль. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет вывести сильное войско против врага. Но как ни хотелось ему борьбы, он не забыл долга короля: послать к Велизарию Гунтариса и Гильдебада для переговоров о мире. Занятый приготовлениями к войне, король почти не видел своей королевы и не думал о ней. Матасунта же целые дни думала о нем. Но теперь ее страстная .любовь обратилась в не менее страстную ненависть. Она с детства привыкла смотреть на него, как на идеал. Все ее надежды, ее любовь были связаны с его образом, и она с глубокой верой ожидала исполнения своих желаний. И вот он женился на ней, но сердце его вечно будет принадлежать другой. Он разбил ее жизнь, и из-за чего? Из-за короны, для блага государства. Но слова -- отечество, государство -- ничего не говорили ее душе, напротив, с детства с этими словами связывались воспоминания о страданиях. И вот теперь, когда ради этого государства была разбита ее жизнь, ею овладело страстное желание уничтожить это государство. "Он оттолкнул меня, разбил мое сердце из-за короны, -- думала она. -- Хорошо. Он раскается. Как он не пощадил меня, растоптал ногами мою любовь, так и я разобью его мечты: он увидит это государство уничтоженным, эту корону изломанной". Ненависть изощрила ее ум. Как ни хотелось ей сразу уничтожить это государство, но она понимала, что это невозможно. Надо было действовать очень осторожно, чтобы никто не заподозрил ее ненависти и жажды мести. Чтобы вредить Витихису, ей необходимо точно знать все его планы, распоряжения, намерения. Как королеве, ей, конечно, это было легко: никто не скрывался перед ней, старый Гриппа передавал ей все сведения, какие получал, а в важных случаях она сама присутствовала на совещаниях, которые происходили всегда в комнатах короля. Скоро она в точности, не хуже самого Витихиса, знала все о положении государства: его силы, разделение войск, наступательные планы полководцев, все их надежды и опасения, с нетерпением ждала она случая поскорее применить все эти сведения ради мести, на гибель готов. Но приходилось ждать. Вступить в сношения с самим Велизарием она не могла надеяться, оставались римляне, которые, как она знала, были враждебны готами. Но с кем из них завязать сношения? И она осторожно разузнавала, кто из римлян опаснее всех для государства. К кому ни обращалась она с этими вопросами, все в один голос отвечали ей: префект Цетег. Но он был далеко, в Риме, и она не могла теперь вступить в сношения с ним. Приходилось ждать, пока готы двинутся к Риму. Однажды она возвращалась домой в сопровождении только Аспы, стараясь избегать слишком людных улиц, В одном месте они встретили толпу, собравшуюся у стола фокусника. Аспа немного отстала, чтобы посмотреть фокусы. Матасунта, задумавшись, прошла дальше. Фокусник был молодой, высокий мужчина с длинными светлыми волосами, белым лицом и черными, как уголь, глазами. Он очень забавлял толпу. Постояв несколько минут около его столика, Аспа начала искать глазами свою госпожу и вскоре увидела, что толпа итальянских носильщиков, которые, очевидно, не знали Матасунту в лицо, загородили ей дорогу, и, как показалось Аспе, забрасывали камнями что-то лежавшее на земле. Только что хотела она бежать к своей госпоже, как вдруг фокусник, страшно вскрикнув, бросился в толпу. Там он на минуту нагнулся, поднял что-то и затем выпрямился. Тогда стоявшие подле него носильщики начали его бить. Фокусник с невероятной силой отбивался от них правой рукой, а левой придерживал что-то у груди. Эта неравная борьба продолжалась недолго, наконец, фокусник упал. Тут Матасунта закричала: -- Оставьте несчастного! Я, королева, приказываю это вам! Сбежались готы и разогнали толпу. Фокусник поднялся и приблизился к Матасунте. -- Спаси меня! Защити меня, белая королева! -- прошептал он, и упал у ног ее. В эту минуту подбежала Аспа. Внимательно посмотрела она на фокусника и вдруг, скрестив руки, опустилась подле него. -- Аспа, что с тобой? -- спросила королева. -- О, госпожа, -- ответила девочка, -- он сын моего народа. Он молится богу-змею. Смотри, эти светлые волосы не его, они сдвинулись теперь в сторону, а под ними, видишь, какие черные. И кожа его, смотри, на груди такая же темная, как у меня. А вот на груди надпись -- это священное письмо моей родины. -- Однако он подозрителен. Зачем это переодевание? Его надо взять под стражу. -- О, госпожа! Нет, не позволяй этого! Знаешь, что написано на его груди? Никто, кроме меня, не поймет этого, -- прошептала Аспа. -- Там написано: "Сифакс обязан жизнью своему господину, префекту Цетегу". Да, да, это Сифакс, он моего племени, я узнаю его. Сами боги посылают его нам! -- Да, Аспа, боги мести, -- ответила королева и велела отнести человека дворец. ГЛАВА XII Через несколько дней король созвал совет. Матасунта также присутствовала нем, должны были решаться важные вопросы. Войска готов уже все собрались, они ожидали начала войны. Возвратились и послы от Велизария. -- Что же ответил Велизарий на мои предложения? -- спросил Витихис Гунтариса. -- Он сказал, что согласен на мир только с одним условием, если все войск готов сложит оружие, весь народ перейдет за Альпы, а король и королева отправятся, как заложники, в Византию. Ропот негодования раздался в зале. -- Ну, король, теперь довольно медлить! Веди нас в битву! -- Сочтем же сначала свои силы, -- ответил Витихис. -- Каждый начальник пусть говорит, сколько у него воинов. -- У меня три тысячи пеших и конных, -- начал Гильдебад. -- У меня сорок тысяч пеших и конных, -- сказал герцог Гунтарис. -- У меня сорок тысяч пеших, -- сказал граф Гриппа. -- У меня семь тысяч, -- заявил Гильдебранд. -- Кроме того, шесть тысяч всадников привел Тотила, -- добавил Витихис. -- Да четырнадцать тысяч у Тейи. Где он? Его здесь нет? И, наконец, у меня пятьдесят тысяч пеших и конных. Итого сто шестьдесят тысяч готских воинов, -- с торжеством заключил король. -- Теперь нам нет нужды медлить. -- Ни минуты нельзя медлить! -- вскричал Тейя, вбегая в залу. -- Мести, король! Мести! Совершилось ужасное преступление, которое вопиет о мести! Веди нас скорее в битву! -- Что случилось? -- спросили несколько голосов. -- Один из полководцев Велизария, гунн Амбацух, давно уже окружил, как вы знаете, крепость Петру. Помощи не было ни откуда. Только молодой Арагад, -- он, видимо, искал смерти, -- вступил с ним в бой со своим маленьким отрядом и был убит. Крепость была полна народа, в нее собрались все старики, женщины и дети из окрестных долин. Небольшая кучка воинов защищалась отчаянно, но наконец голод заставил их открыть ворота. Гунн поклялся не проливать крови. Когда их впустили, он велел собраться всем готам в церкви. И когда они собрались -- пять тысяч стариков, женщин и детей, и двести воинов... Тейя вздрогнул и на минуту умолк. -- Когда они собрались, -- продолжал он, -- он запер двери и сжег всех вместе с церковью. -- А договор! -- вскричал Витихис. -- Да, так кричали и несчастные из пламени. Но он, смеясь, ответил: "Договор исполнен, ни капли крови не пролито". И византийцы смотрели, как пять тысяч готов -- стариков, больных, женщин и детей -- слышишь, Витихис, детей, -- задыхались и горели. -- Веди нас в битву, король! Надо отомстить! -- закричали голоса. -- Да будет так! -- спокойно ответил король и взял в руку голубое королевское знамя, которое висело за его креслом. -- Вы видите в моей руке старое знамя Теодориха, с которым он шел от победы к победе. Конечно, теперь оно в худшей руке, чем его, но не робейте. Вы знаете, что я не самонадеян. Но теперь я слышу, как знамя это шепчет о победе, великой мести. Следуйте за мной! Войска должны двинуться тотчас. Начальники, распорядитесь, идем на Рим! -- На Рим! На Рим! -- повторили все. Между тем, Велизарий, видя, с какой легкостью он овладевает почти всей Италией, решил покинуть Рим и идти к самой Равенне, последнему убежищу, варваров. Он был вполне уверен, что легко овладеет крепостью и скоро кончит свое дело в Италии. Цетег старался отговорить его от этого похода, указывая, что если он до сих пор почти не встречал сопротивления, то только потому, что войска готов удалены из Италии, но они скоро возвратятся и тогда будут драться отчаянно. Но Велизарий не верил, в предложении Витихиса о мире он увидел доказательство их слабости. -- Оставайся за стенами Рима, если боишься варваров, -- гордо закончил он разговор. -- Я выступаю немедленно. -- Нет, -- ответил префект. -- Поражение Велизария -- слишком редкое зрелище, я должен увидеть его. Я иду с тобой. И они выступили. Между тем, начали носиться темные слухи о приближении огромного войска готов. Велизарий не придавал им значения. Остановились на ночлег. Перед рассветом Цетег лежал в своей палатке, как вдруг к нему вбежал Сифакс. -- Господин, готы идут. Они сейчас будут здесь. Я ехал на самой лучшей лошади королевы, но этот Тотила -- он ведет передовой отряд -- мчится, точно ветер пустыни. А у вас здесь никто даже не подозревает этого. Они взяли уже башню у Атио и мост через нее. -- Недурно, -- сказал Цетег. -- Не можешь ли ты хоть приблизительно судить о силах неприятеля? -- Приблизительно! Я знаю их число также точно, как и сам король Витихис. Вот список их войск, королева посылает его тебе. Цетег с удивлением взглянул на него. -- Да, господин, сама королева Матасунта. Просто чудеса: эта красавица хочет погубить свой народ из-за одного человека -- из-за своего мужа. -- Ошибаешься. Она чуть не с детства любит его. -- Да, она любит его, но он -- нет. -- Ну, едва ли она говорила с тобой об этом, -- усомнился префект. -- Не она, но Аспа, ее раба. Она дочь моего народа и знает меня. Королева все говорит Аспе, Аспа -- мне. Матасунта хочет погубить государство готов. Она будет писать тебе через Аспу на нашем языке, которого никто не знает здесь, обо всех планах короля. -- Сифакс, да это известие стоит короны! Умная, жаждущая мести женщина стоит целых легионов. Теперь берегитесь вы все, Витихис, и Велизарий, и Юстиниан! По какой дороге идут готы? -- По Саларийской. -- Хорошо! Дай мне план этой дороги -- вон он на столе. Подай вооружение и сейчас позови Марка Лициния и Сандила, начальника моих исаврийцев. О приближении же готов не говори никому ни слова. Сифакс ушел, а Цетег погрузился в рассмотрение плана. -- Да, значит, они идут отсюда, спускаются с северо-запада, -- сам с собой рассуждал он. -- Горе тому, кто вздумает остановить их! Дальше идет глубокая долина, где находится наш лагерь. Здесь произойдет битва, она, бесспорно, будет проиграна. Готы погонят нас назад к юго-востоку. Здесь нам преградит путь этот ручей. Мосты наверно не выдержат, и множество наших потонет. За ручьем обширная плоская равнина -- какое чудное поле для готской конницы, которая будет преследовать нас! За этой равниной -- густой лес и за ним -- узкое ущелье с разрушенным замком Адриана. В эту минуту вошел Лициний. -- Марк, -- сказал ему Цетег. -- Мы сейчас уходим через ручей в лес. Всем, кто будет спрашивать, куда мы идем, отвечай -- назад, в Рим. -- Как? Без битвы? Домой? -- с удивлением спросил Марк. -- Но ведь ты знаешь, что предстоит сражение. -- Именно поэтому мы и уйдем, -- ответил Цетег и пошел к Велизарию. Велизарий был уже на ногах. -- Знаешь ли, префект, -- вскричал он, увидя его, -- беглые крестьяне говорят,! что приближается кучка готских всадников?! Безумцы воображают, что дорога] свободна до самого Рима. Они погибнут. -- Но говорят, что эти всадники -- только передовой отряд, что за ними след громадное войско, -- заметил секретарь его, Прокопий. -- Глупости! Они побоятся прийти, эти готы. Витихис не осмелится напасть на меня. -- Ошибаешься, Велизарий, -- заметил Цетег. -- Я знаю наверно, что приближается все войско готов. -- Так возвращайся домой, в Рим, если боишься, -- ответил ему Велизарий. -- Хорошо. Я воспользуюсь твоим позволением и ухожу со своими исаврийцами. -- Уходи, мне не нужен ни ты, ни твои исаврийцы. Цетег вышел из палатки. Пока он садился на лошадь, к палатке подъехал отряд всадников. -- Цетег, это ты? -- сказал их предводитель. -- Неужели правда, что ты уходишь в Рим? Неужели оставишь нас в опасности? -- А, Кальпурний, -- ответил Цетег. -- Я и не узнал тебя, ты так бледен. -- Проклятые варвары, -- со страхом сказал Кальпурний. -- Теперь уже известно, что это не отряд, а огромное войско. Сам король Витихис быстрым маршем идет сюда через Сабину. Сопротивляться им -- безумие, погибель. Я пойду с тобой. -- Нет, -- ответил Цетег. -- Ты знаешь, что я суеверен: я не езжу с людьми, которых преследуют боги. А тебя наверно скоро постигнет наказание за трусливое убийство мальчика. Кальпурний бросился к Велизарию. -- Магистр, вели отступать, скорее! -- вскричал он. -- Почему, -- спросил тот. -- Приближается сам король готов. -- А встретит его сам Велизарий. Но как ты смел покинуть свой пост? Ах, римляне, вы не стоите того, чтобы освобождать вас. Ты дрожишь? Трус! Сейчас ступай на свое место, в передовой отряд. Анталлас, Кутургур, возьмите его с собой и не отставайте от него. Он должен быть храбр, слышите? Но уже пора, через час взойдет солнце, а оно должно встретить все наше войско на тех холмах. Позовите сюда Амбацуга, Бесса, Константина, Дмитрия, пусть тотчас ведут все войско навстречу врагу. Велизарий вышел из палатки. В лагере поднялась суета. Через четверть часа все двинулись к холмам. Туда вели только две узкие дороги, пехота и конница в беспорядке двинулись вместе и много раз сталкивались, мешая друг другу. Они подвигались гораздо медленнее, чем предполагал Велизарий, и когда достигли холмов, солнце взошло, и на всех высотах засверкало оружие готов: варвары опередили Велизария. С быстротой молнии бросился Тейя к королю. -- Король, -- вскричал он. -- Там, у подошвы горы, стоит Велизарий! Он был так безумен, что выступил нам навстречу. Он погиб, клянусь богом мести! -- Вперед! -- крикнул Витихис. -- Вперед, готы! Он подъехал к краю горы и осмотрел расстилающуюся у подошвы ее долину. -- Гильдебад -- на левое крыло! Ты, Тотила, со всадниками бросайся на центр. Я буду держаться справа, готовый следовать за тобой и прикрывать тебя. -- Этого не понадобится, -- ответил Тотила. -- Ручаюсь тебе, что они меня не задержат. -- Мы отгоним неприятеля назад в лагерь, возьмем лагерем. А тех, кто уцелеет, пусть ваша конница, Тотила и Тейя, гонит по долине к Риму. -- Да, если нам удастся первыми занять ущелье за лесом, -- сказал Тейя. -- Оно еще не занято, кажется. Вы должны достичь его вместе с беглецами, -- сказал Витихис. -- Но вот неприятельская пехота движется к нам. -- А, это гунны и армяне! И их ведет Амбацуг, клятвопреступный поджигатель-убийца! -- закричал Тейя. -- Вперед, Тотила, -- сказал Витихис. -- Из этого отряда -- ни одного пленного! Быстро полетел Тотила навстречу врагу. Спокойно выступил Амбацуг, испытанный воин, ему навстречу. -- Дайте им подойти вплотную, -- спокойно сказал он своим армянам. -- И тогда, только тогда, не раньше, бросайте в них копья. Цельте прямо в грудь лошадям. А после этого за мечи. Таким образом я разбил много конницы. Но вышло иначе. Точно громадная лавина, с быстротой молнии спустился Тотила со своей конницей на врага и, прежде чем армяне успели поднять свои копья, он уже смял первый ряд их. Пораженный Амбацуг хотел дать приказ остальным отрядам опуститься на колени и выставить копья вперед, но увидел, что и второй, третий и четвертый ряды уже смяты. Тотила ударом меча разрубил его шлем. -- Возьми выкуп! -- закричал он, упав на колени. -- Я сдаюсь. Тотила протянул уже руку, чтобы взять от него оружие, но тут подскочил Тейя. -- Вспомни о крепости Петре! -- закричал он, и новым ударом Тотила разрубил голову армянину. Витихис громким криком приветствовал победу Тотилы. -- Посмотри, -- сказал он старому Гильдебаду, который испросил себе право; нести боевое знамя готов. -- Смотри, вот двинулась конница неприятеля -- гунны, которые стоят прямо против нас. Вот Тотила поворачивает к ним. Но гунны гораздо многочисленнее. Гильдебад, скорее на помощь своему брату! -- А кто же это, -- вскричал старик, нагибаясь вперед, -- римский трибун среди двух телохранителей Велизария? Витихис также наклонился, несколько секунд пристально всматривался и вдруг диким голосом закричал: -- Кальпурний! И вскачь бросился прямо вниз, без дороги, через рвы и скалы. Из страха! упустить убийцу своего сына, он забыл обо всем. Он несся, точно на крыльях,! точно сами боги мести несли его. Старик Гильдебад, много переживший на своем! веку, на минуту растерялся при виде такой безумной скачки, но затем опомнился! и с криком: "За ним, за вашим королем!" -- бросился также с горы, распустив! голубое знамя. Все готы, впереди конные, а за ними и пешие, бросились прямо на гуннов. Кальпурний услышал крик Витихиса, и он показался ему призывом к страшному суду. Он повернул лошадь -- бежать, но мавр схватил лошадь за узду повернул его назад. -- Не туда, трибун. Враг там, -- спокойно сказал он, указывая на конницу Тотилы. Но в эту минуту на них, точно с неба, свалились с крутизны готы, за которыми без тропинки, прыгая, цепляясь за скалы, спускалось целое войско. -- Витихис! -- с ужасом завопил Кальпурний, опустив руки. Но его лошадь спасла его. Раненная и испуганная, она сделала дикий прыжок в сторону и помчалась вперед. Витихис бросился за ним, рубя направо и налево всех, кто пытался заградить ему путь. Так пронеслись они по рядам конницы, которая в ужас расступалась перед ними и не могла уже сомкнуться. Вслед за Витихисом несся Гильдебад с конницей и пехотой. Вскоре подоспел и Тотила. Гунны были разбиты и бросились бежать. Между тем, Витихис нагнал Кальпурния. Трусливый римлянин выпустил из рук оружие и, как тигр, бросился на Витихиса. Но тот одним ударом разрубил ему голову. Ступив ногой на грудь врага, он глубоко вздохнул: "Вот я отомстил, -- сказал он сам себе. -- Но разве это вернет мне моего мальчика?" Между тем готы, разбив оба фланга врага, устремились на центр, которым начальствовал сам Велизарий. Одна минута -- ужасное столкновение, тысячеголосый крик боли, ярости и ужаса, несколько минут общего смятения, затем громкий торжествующий крик готов: телохранители Велизария были уничтожены. Велизарий, спокойный и все еще уверенный в себе, велел отступать к лагерю. Но это было не отступление, а бегство. Быть может, его войску и удалось бы достичь лагеря раньше готов и укрыться в нем, но Велизарий, слишком уверенный в победе, вел за собой и обоз, и даже стада скота и овец на убой. Эти телеги и стада затрудняли бегство. Всюду слышались крики, споры, угрозы, жалобы. И вдруг среди этого общего смятения раздался крик: "Варвары, Варвары!" То пехота Гильдебада достигла лагеря. Снова ужасное столкновение -- и затем беспорядочное, неудержимое бегство из лагеря. Велизарий, с остатками своих телохранителей, с большим трудом старался удержать готов, прикрывая беглецов. -- Помоги, Велизарий, -- закричал в это время Айган, начальник массагетов, вытирая кровь с лица. -- Мои воины видели сегодня черного дьявола среди врагов. Меня они не слушают. Но тебя они боятся больше, чем дьявола. Велизарий заскрежетал зубами. -- О, Юстиниан! -- вскричал он. -- Как плохо держу я свое слово сегодня! Но вдруг сильный удар в голову оглушил его, и он упал с лошади. -- Велизарий умер! Горе! Все погибло! -- закричали его войска и неудержимо бросились бежать. Напрасно храбрейшие из войска старались после этого удержать готов. Они могли только спасти своего начальника. Готы между тем зажгли лагерь. -- Очистите лагерь! -- со вздохом приказал пришедший в себя Велизарий. -- И скорее к мостам! Войска густой массой бросились к реке. Вдруг звук готских рогов раздался совсем близко: это Тотила и Витихис гнались уже по пятам. -- Скорее к мостам! -- закричал Велизарий своим сарацинам. -- Защищайте их! Но было уже поздно. Легкие мосты, не выдержав тяжести массы людей, толпившихся на них, обрушились, и тысяча гуннов и иллирийских копьеносцев -- гордость Юстиниана -- полетела в воду. Велизарий пришпорил своего коня и бросился в грязный, окрашенный кровью поток. Добрый конь вынес его вплавь на другой берег. -- Соломон! -- сказал там Велизарий. -- Возьми сотню из моей конной стражи, и мчитесь во всю прыть к ущелью в лесу. Вы должны -- слышите, должны быть там раньше готов. Слышишь? Соломон помчался. Велизарий собрал, что было возможно, из оставшихся войск. Вдруг Айган вскричал: -- Вот Соломон скачет назад! -- Господи! -- издали кричал сарацин. -- Все потеряно! В ущелье сверкает оружие: оно уже занято готами. И в первый раз в этот несчастливый день Велизарий вздрогнул. -- Ущелье потеряно? -- медленно сказал он. -- В таком случае, не спасется ни один человек из войска моего императора. Прощай -- слава, Антонина и жизнь! Айган, возьми меч, не допусти меня попасть живым в руки варваров. -- Господин! -- сказал Айган. -- Никогда еще не слыхал я от вас ничего подобного. -- Потому что никогда еще и не было со мной ничего подобного. Сойдем же с лошадей и умрем, -- ответил Велизарий и занес уже ногу, чтобы спрыгнуть, как вдруг раздался крик: -- Утешься, начальник. Ущелье наше! Его занял Цетег. -- Цетег! Возможно ли? Правда ли? -- возразил Велизарий. -- Да, Цетег. Отряд готов, посланный Витихисом, раньше нас достиг ущелья. Но когда они хотели войти в него, Цетег со своими исаврийцами бросился и отбил их. -- Наконец-то! Первый луч победы в этот черный день! -- сказал Велизарий. -- Скорее к ущелью! И он быстро тронулся с остатком своих войск. -- Добро пожаловать в безопасное убежище, Велизарий, -- крикнул Цетег, завидя его. -- С восхода солнца жду я тебя здесь, потому что знал наверно, что ты придешь. -- Префект Рима, -- отвечал Велизарий, протягивая ему руку, -- ты спас императорское войско, которое я погубил. Благодарю тебя. Наступили сумерки, Витихис с готами торжествовали победу. Велизарий привел, насколько было возможно, в порядок свои потрепанные войска и повел их в Рим. ГЛАВА XIII На следующий день все громадное войско готов двинулось к Риму, и началась знаменитая осада "Великого города". Витихис разделил войска на семь отдельных лагерей. Шесть из них были расположены против главных ворот на левом берегу, а седьмой -- на правом. Каждый лагерь был окружен рвами и насыпями. Велизарий и Цетег, со своей стороны, также разделили людей для защиты города. Велизарий защищал северную часть, Цетег -- западную и южную. Особое внимание было обращено на ворота у гробницы Адриана, на правом берегу, против лагеря готов, эти ворота были самым слабым местом города. Сначала готы старались вынудить город к сдаче без боя. Они отрезали четырнадцать водопроводов, так что римлянам пришлось довольствоваться во до из колодцев в частях города, прилежащих к реке. Но меры эти не привели ни чему: в Риме были скоплены громадные запасы провизии, было много колодцев и жители не терпели недостатка ни в чем. Тогда Витихис стал готовиться к штурму. Он построил высокие деревянные башни -- выше, чем городские стены, -- изготовил множество штурмовых лестниц и четыре огромные стенобитные машины. Велизарий и Цетег, со своей стороны, установили на стенах машины, которые бросали на большие расстояния целые заряды копий с такой силой, что они вонзались в человека, одетого в полную броню. Но сами римляне говорили, что, несмотря на все их усилия, готы скоро бы ворвались в город, если бы префект не был чародеем. И действительно, было замечено: как только варвары начинали готовиться к приступу, Цетег шел к Велизарию и точно указывал день нападения. Как только Тейя или Гильдебад задумывали уничтожить какие-нибудь шанцы или разбить ворота, Цетег заранее предупреждал об этом, и варвары встречали удвоенное против обыкновенного число врагов. Так прошло несколько месяцев, и готы, несмотря на постоянные нападения, не имели успеха. Долго они бодрились. Но, наконец, ощутили недостаток в припасах и среди войска начался ропот. Наконец, и сам король, видя, что точно какой-то демон разрушает все его прекрасно задуманные планы, стал мрачен. А когда он, усталый и угнетенный, возвращался с какого-нибудь неудавшегося предприятия в свою палатку, молчаливая королева смотрела на него с таким гордым презрением, что он вздрагивал и отворачивался. -- С Раутгундой ушла не только моя радость, но и счастье, -- сказал он как-то Тейе. -- Точно проклятие лежит на моей короне. А эта дочь Амалунгов, мрачная и молчаливая, бродит около меня, точно воплощенный рок. -- Быть может, ты более прав, чем сам подозреваешь, -- мрачно ответил Тейя. -- Но мне хочется разрушить эти чары. Дай мне отпуск на эту ночь. В тот же день Иоанн Кровожадный также просил себе на эту ночь отпуска у Велизария. -- Пора положить конец этому глупому положению, в котором находимся мы все, не исключая и тебя, начальник. Вот уже сколько месяцев варвары стоят под стенами города и без малейшего успеха; мы шутя отбивали их. И кто же собственно делает это? Ты и войско императора? Так следовало бы думать? Ничуть! -- Все делает только один этот холодный, как лед, префект. Он сидит в своем Капитолии и смеется над всем и всеми, над готами, над императором и его войском и, больше всего, над тобой. Откуда же знает он все, что замышляют готы, -- знает так подробно и точно, будто сам заседает в совете короля Витихиса? Старухи и римляне говорят, что он чародей, что демон сообщает ему обо всем, иные верят, что он узнает все от своего ворона, который прекрасно понимает людскую речь и сам говорит. Римляне, конечно, могут верить этому, но не я. Давно уже я поручил своим гуннам следить за ним. Это очень трудно, потому что мавр Сифакс по ночам ни на шаг не отходит от него. Только днем мавра не видно. Но все же нам удалось узнать, что каждую ночь префект выходит из Рима иногда через ворота святого Павла, иногда через портуэзские. И те, и другие охраняются его исаврийцами. И вот сегодня ночью я решил проследить, куда он ходит и с кем видится. Дай же мне отпуск на эту ночь. -- Хорошо, -- ответил Велизарий. -- Но ты сам говоришь, что он выходит то через одни, то через другие ворота. Как же ты уследишь за ними? -- Я просил моего брата Персея помочь мне. Он будет сторожить ворота святого Павла, а я -- портуэзские. Наступила ночь. Из ворот святого Павла вышел человек и двинулся к развалинам старого храма, который находился неподалеку от самого крайнего рва, окружавшего город. Человек, видимо, избегал света полной луны и старался держаться в тени стен и деревьев. Подойдя к последнему рву, он остановился в тени огромного кипариса и внимательно осмотрелся: нигде кругом не видно было ничего живого. Тогда он быстро пошел к церкви. Как только он двинулся, изо рва выскочил другой человек и в три прыжка был уже под кипарисом. -- Я выиграл, Иоанн, мой гордый братец! На этот раз счастье на моей стороне: тайна префекта в моих руках. И он осторожно пошел за первым, который успел уже достичь церкви. Но тут префект вдруг сразу исчез, точно провалился сквозь землю. Армянин также подбежал к стене, окружавшей храм, но никакой двери там не было. Он обошел всю стену кругом, -- нигде ни двери, ни отверстия, попытался перебраться через стену, -- это оказалось невозможно: она была слишком высока. Наконец, ему удалось найти в одном месте небольшой провал, и он пролез через него во внутренний двор храма. Здесь было совершенно темно. Вдруг мелькнула узкая полоска яркого света. В стене храма оказалась трещина, и сквозь нее он увидел, что свет шел от потаенного фонаря, который держала девочка в одежде рабыни. Свет ярко освещал две фигуры, стоявшие у большой статуи апостола Павла. Один из них был префект, другая -- высокая женщина с темнорыжими волосами. "Клянусь богами, это прекрасная королева готов! Недурно, префект! Но вот она говорит. Послушаем!" -- Итак, заметь, -- говорила Матасунта, -- послезавтра произойдет нечто серьезное у тибурских ворот. Я не могла узнать, что именно. А если и узнаю, то не смогу сообщить тебе. Я не решусь больше приходить ни сюда, ни в гробницу у портуэзских ворот. Мне кажется, что за нами следят. -- Кто? -- спросил префект. -- Тот, кто, как кажется, никогда не спит, -- граф Тейя. И он участвует заговоре против Велизария. Чтобы отвлечь внимание, будет для виду сделан приступ на ворота святого Павла. Предупреди же Велизария, иначе он не избегнет смерти. Их будет очень много, поведет их Тотила. -- Не беспокойся, я предупрежу. Рим для меня не менее дорог, чем для тебя. А когда и этот приступ окажется неудачен, варвары должны будут снять осаду сдаться -- и это будет твоей заслугой, королева! В эту минуту громко прокричала кошка. Префект выскочил в отверстие, королева же опустилась на колени у алтаря и приняла вид молящейся. "Так этот крик был условным знаком! -- подумал Персей. -- Значит, есть опасность. Но откуда же? И кто их предупреждает?" И он начал внимательно осматриваться. Было светло, полная луна вышла из-за облаков, и при свете ее Персей увидел готского воина, приближавшегося к храму, а в углублении стены -- Сифакса. "Вот и прекрасно, -- подумал Персей. -- Пока они будут драться, я буду уже в Риме". И он бросился к стене. Но тут Сифакс заметил его. С минуту он стоял, растерявшись. За которым из двоих гнаться? Вдруг ему пришла в голову блестящая мысль. -- Тейя! Граф Тейя! -- закричал он. -- Скорее на помощь! Тут римлянин. Спаси королеву! Там, вправо, у стены римлянин. Беги за ним, а я буду защищать женщину. Тейя бросился к стене, нагнал Персея и одним ударом разрубил ему голову, затем он бросился в церковь. На пороге его встретила Матасунта. С минуту оба молча и с недоверием смотрели друг на друга. -- Я должна поблагодарить тебя, граф Тейя, -- сказала наконец Матасунта. -- Мне грозила опасность во время молитвы. -- Странное выбираешь ты время и место для своих молитв, -- ответил Тейя. -- Я советую тебе оставить эти ночные моления, королева. -- Я буду делать то, что мне велит мой долг. -- И я буду исполнять свой, -- ответил Тейя и вышел из храма. Матасунта медленно и задумчиво пошла за ним в сопровождении верной Аспы. Утром Тейя стоял перед Витихисом с донесением. -- Но ведь это только подозрения, -- сказал Витихис. -- Доказательств нет. -- Подозрения, но очень серьезные. И ты же сам говоришь, что королева ведет себя очень странно. -- Вот потому-то я и остерегаюсь действовать по одним подозрениям. Мне иногда кажется, что мы были несправедливы к ней, почти также, как и к Раутгунде. Ночные же выходы я ей запрещу, ради нее самой. -- А этот мавр? Я ему также не доверяю. Он наверно шпион. -- Да, -- улыбаясь, ответил Витихис. -- Он шпион, но только мой. Он ходит в Рим с моего ведома и приносит мне оттуда сведения. -- Да, но всегда ложные. -- Вот и теперь он сообщил мне новый план, который положит конец всем нашим бедам и предаст самого Велизария в наши руки. ГЛАВА XIV В это же утро префект стоял перед Велизарием и Иоанном у ворот города. -- Префект Рима, где ты был эту ночь? -- сурово спросил его Велизарий. -- На своем посту, -- ответил тот спокойно. -- У ворот святого Павла. -- Знаешь ли ты, что в эту ночь один из моих лучших предводителей -- Персей, брат Иоанна -- вышел из города и исчез? -- Очень жаль. Но ты ведь знаешь, что запрещено выходить за стены города без разрешения. -- Но я имею основания предполагать, -- сказал Иоанн, -- что ты прекрасно знаешь, что сталось с моим братом, что его кровь -- на твоих руках. -- Клянусь, -- сказал Велизарий, -- ты раскаешься в этом. Наступит час расчета. Варвары почти уничтожены, а с твоей головой падет и Капитолий. "Вот как! -- подумал Цетег. -- Берегись же, Велизарий". -- Говори, что ты сделал с моим братом? -- вскричал Иоанн. Прежде чем префект успел ответить, вошел один из телохранителей Велизария. -- Начальник, -- сказал он. -- Шесть готских воинов принесли труп предводителя Персея. Король Витихис велел передать тебе, что граф Тейя убил его у стены сегодня ночью. Он посылает его прах для почетного погребения. -- Само небо обличает вашу наглую клевету, -- гордо сказал префект и медленно вышел. "Так ты грозишь, Велизарий? -- подумал он. -- Хорошо, посмотрим, не сможем ли мы обойтись без тебя". Дома его ждал Сифакс. -- Господин, важные вести: я узнал все о заговоре против Велизария -- место и время, и имена союзников. Это -- Тотила, Гильдебад и Тейя. -- Каждого из них в отдельности достаточно для Велизария, -- пробормотал префект. -- Кроме того, по твоему приказанию, господин, я сообщил варварам, что завтра сам Велизарий выйдет через тибурские ворота за провиантом, потому что гунны боятся выходить, и что с ним будет только четыреста человек. Заговорщики засядут с тысячью воинов у гробницы Фульвия, а Витихис, чтобы отвлечь внимание, сделает для вида нападение на ворота святого Павла. Я сейчас бегу к Велизарию предупредить его, чтобы он завтра взял с собой три тысячи. -- Стой, -- спокойно сказал Цетег. -- Не торопись. Ты ему ничего не скажешь. -- Как? -- с удивлением вскричал Сифакс. -- Но ведь он погибнет, если его не предупредить. -- Пусть завтра Велизарий испытает свою звезду. -- О, -- смеясь, ответил Сифакс. -- Вот ты чего хочешь? Ну, не хотел бы я теперь быть на месте великого Велизария. На следующее утро как в Риме, так и в лагере готов было сильное движение: Сифакс и Матасунта сообщили префекту верные сведения о планах готов. Действительно, трое друзей решили захватить Велизария и, отвлекая внимание византийцев от наблюдения за их предводителем, сделать легкий приступ на святого Павла. Но после этот план был изменен. Витихис решил сделать по последнюю попытку взять Рим и назначил на этот день общий штурм города. Вожди прекрасно понимали всю важность этого предприятия: войска были уже сильно утомлены, они выдержали под стенами Рима шестьдесят восемь сражений, -- все неудачных, благодаря измене Матасунты. Теперь будут напряжены послед силы, и, если приступ будет неудачен, дальнейшая осада окажется невозможной, придется уйти. В виду этого главные военачальники, по просьбе Тейи, дали клятву никому решительно не говорить о перемене плана. Поэтому ни Сифакс, ни Maтасунта ничего не знали о нем. В полночь Тотила, Гильдебад и Тейя без шума вывели конницу из лагеря расположились с ней в засаде у гробницы Фульвия, мимо которой должен был проходить Велизарий. Утром Велизарий, с небольшим отрядом своих телохранителей, выехал из рода, передав начальство над своими войсками Константину. Когда ворота за ни закрылись, Цетег позвал к себе Люция Лициния. -- Пойдем, Люций, -- шепнул он ему. -- Надо подумать, как нам быть в случае, если Велизарий не возвратится. Необходимо будет забрать начальство над его войсками в свои руки. По всей вероятности, дело не обойдется без борьбы, особенно у тибурских ворот и у бань Диоклетиана. Надо раздавить их там в их лагере. Возьми скорее три тысячи исаврийцев и расставь их вокруг бань, так чтобы их не было видно. Тибурские ворота непременно сейчас же захвати в свои руки. -- А откуда взять три тысячи? Цетег на минуту задумался. -- Возьми их от гробницы Адриана. Башня крепкая, притом нападение будет сделано только на ворота святого Павла. Лициний отправился исполнить приказание, окружил бани и сменил армян у тибурских ворот. --"Теперь, -- подумал префект, -- надо еще отделаться от Константина" -- и поехал к саларийским воротам, где тот находился. Едва он подъехал, как прискакал один сарацин. -- Начальник! -- крикнул он, обращаясь к Константину. -- Бесс просит подкреплений к пренестинским воротам. Готы подходят к ним. -- Глупости, -- уверенно сказал Цетег. -- Нападение грозит только моим воротам святого Павла, а они хорошо охраняются. Скажи Бессу, что он испугался слишком рано. Но вот появился другой всадник. -- Помоги, Константин, дай подкрепления! Твои собственные фламинские ворота в опасности! Бесчисленное множество варваров! -- И там? -- недоверчиво спросил Цетег. -- Скорее помощи к пинциевым воротам! -- издали кричал новый всадник, и вслед за ним примчался Марк Лициний. -- Префект, -- сказал он, едва переводя дыхание, -- скорее иди в Капитолий. Все семь лагерей двинулись. Риму грозит общий штурм всех ворот сразу. -- Едва ли, -- с улыбкой сказал Цетег. -- Но я сейчас буду там. А ты, Марк, скорее занимай тибурские ворота своими легионерами. Они должны быть мои, а не Велизария. Префект взошел на башню Капитолия, откуда была видна вся долина. Она была залита готскими войсками. В строгом порядке, медленно двигались они к Риму. Скоро со всех сторон началась борьба, и Цетег с досадой увидал, что готы всюду берут перевес. Вот старый Гильдебранд перебрался уже через рвы к самым воротам и начал громить их. Между тем, к префекту подбежал Сифакс. -- Горе, горе! -- кричал слишком уж громко этот всегда осторожный мавр. -- Какое несчастье, господин: Константин тяжело ранен, он назвал тебя своим заместителем. Вот его жезл военачальника. -- Этого быть не может! -- вскричал Бесс, подъехавший в эту минуту. -- Или он был уже без сознания, когда сделал это! Но Цетег, быстрым взглядом поблагодарив мавра, взял из его рук жезл. -- Следуй за ним, Сифакс, и хорошенько наблюдай, -- сказал префект, указывая на Бесса, который, бросив на него яростный взгляд, ускакал к своему посту. Тут подбежал исаврийский солдат. -- Помощи, префект, к портуэзским воротам. Отряд герцога Гунтариса взбирается туда по лестницам. -- Пятьсот армян от аппиевых ворот немедленно пусть спешат к портуэзским, -- распорядился префект. -- Помощи! Помощи к аппиевым воротам! -- кричал новый гонец. -- Все наши люди на стенах уже перебиты. Шанцы уже почти потеряны. -- Возьми сто легионеров, -- обратился префект к одному из начальников отрядов, -- и во что бы то ни стало надо удержать шанцы, пока подоспеет помощь. В эту минуту раздался страшный удар, треск и затем торжествующий крик готов. Цетег в три прыжка очутился подле ворот: в них был сделан широкий пролом. -- Еще такой удар, и ворота совсем падут, -- сказал ему византиец Григорий. -- Верно, нельзя допустить второго удара. Воины! Копья вперед! Захватите факелы -- и за мной! Откройте ворота. В эту минуту позади раздался страшный шум. Подскакал Бесс и схватил руку префекта. -- Велизарий разбит! Его воины стоят под тибурскими воротами и умоляют впустить их. Готы гонятся за ними! Велизарий убит! -- Велизарий в плену! -- кричал гонец от тибурских ворот. -- Готы, готы там, у номентайских и тибурских ворот! -- кричали голоса. -- Вели открыть тибурские ворота, префект! -- закричал Бесс, подскочив к нему. -- Твои исаврийцы заняли их. Кто послал их туда? -- Я, -- ответил префект. -- Они не хотят открыть ворот без твоего приказа. Спаси же Велизария! Спаси его труп! Цетег медлил. "Труп, -- подумал он, -- я спасу охотно." -- Нет, господин, -- закричал ему на ухо подбежавший Сифакс, -- я видел его со стены, он жив, он движется. Но Тотила и Тейя нагоняют его, он все равно, что в плену. -- Вели же открыть тибурские ворота, -- настаивал Бесс. -- Вперед, за мной! -- крикнул префект. -- Прежде Рим, а потом Велизарий! Ворота открылись, и префект, а за ним его отряд бросились на готов. Те, почти уверенные в успехе, никак не ожидали такой смелой выходки и были отброшены, а стенобитные машины их сожжены. После этого Цетег со своим отрядом возвратился в город. Тут к префекту подбежал Сифакс. -- Бунт, господин! -- кричал он. -- Византийцы не хотят повиноваться тебе. Бесс уговаривает их силой открыть тибурские ворота. Его телохранители грозят перебить твоих исаврийцев и легионеров. -- О, Бесс раскается, я ему припомню это! Люций, возьми половину оставшихся исаврийцев. Нет, бери их всех! Ты знаешь, где они стоят? И веди против телохранителей Велизария. Если они не сдадутся, руби их без пощады, руби всех до одного! Я сейчас сам буду там. -- А тибурские ворота?.. -- спросил Люций. -- Останутся заперты. -- А Велизарий?.. -- Пусть остается за ними. -- Но за ним гонятся Тотила и Тейя! -- Тем более, нельзя открыть ворота. Прежде Рим, а потом уже все остальное. Повинуйся, трибун! Люций уехал, а префект продолжал распоряжаться. Через несколько времени прискакал гонец от Люция. Префект бросился туда. В это время с запада, со стороны аврелиевых ворот, раздался крик, покрывший весь шум битвы: -- Горе! Горе! Все потеряно! Готы здесь! Город взят! Варвары! Цетег побледнел. -- Где они? -- спросил он гонца. -- У гробницы Адриана, -- ответил тот. Цетег должен был сознаться, что, думая только о том, чтобы погубить Велизария, он на время забыл о Риме. А Бесс кричал телохранителям со стены: -- Цетег оставил незащищенными аврелиевы ворота! Цетег погубил Рим! -- Но Цетег же и спасет его! -- вскричал префект. -- За мной, все исаврийцы и легионеры! -- А Велизарий? -- шепотом спросил Сифакс. -- Впустите его! Прежде Рим, а потом остальное! И, вскочив на лошадь, префект, точно ураган, понесся к аврелиевым воротам, войско последовало за ним, но далеко отстало. Через несколько минут он был уже там. -- О Цетег! -- закричал Пизон, начальник отряда, защищавшего ворота, -- ты явился как раз вовремя. Между тем, готы приставили уже лестницы ко внутренней стене и быстро взбирались по ним. -- Стреляйте! -- вскричал префект. -- У нас уже нечем стрелять, -- ответил Пизон. Число лестниц у стены все возрастало. Опасность усиливалась с каждой минутой, а исаврийцы префекта были еще далеко. Цетег дико осмотрелся. -- Камней! -- крикнул он, топнув ногой. -- Камней и стрел! В эту минуту раздался треск: узкая деревянная калитка подле ворот упала, и на пороге стал Витихис. -- Мой Рим! -- с торжеством прокричал он, опуская топор и вынимая меч. -- Ты лжешь, Витихис! В первый раз в жизни лжешь! -- ответил префект, одним прыжком очутившись подле него и со страшной силой ударив его в грудь. Витихис, не ожидавший удара, отступил на один шаг, Цетег тотчас стал на его место на пороге и своим щитом закрыл вход. -- Исаврийцы, сюда! -- кричал он. Но Витихис уже опомнился от удара и узнал Цетега. -- Итак, мы все же встретились на поединке у стен Рима, -- закричал он и, в свою очередь, нанес сильный удар Цетегу в грудь. Префект зашатался, готовый упасть, но удержался на ногах. Витихис отступил, чтобы нанести новый удар врагу. Но в эту минуту Пизон со стены и тяжело ранил его камнем, Витихис упал, воины унесли его. В эту минуту раздался звук римской трубы: подоспели исаврийцы и легионеры. Цетег еще видел падение Витихиса, услышал звук трубы и, прошептав: "Рим спасен! Спасен!", потерял сознание. Общий штурм, в котором готы напрягли все свои силы, окончился неудачей. После этого наступило долгое затишье: все три вождя -- Велизарий, Цетег и Витихис -- были тяжело ранены, и целые недели прошли прежде, чем они могли снова взяться за оружие. Да, кроме того, и настроение готов после этой неудачи было самое удрученное. Витихис понимал, что теперь надо переменить план войны. Взять город приступом уже нечего было и думать: громадное войско, приведенное к Риму, теперь сильно уменьшилось. В один этот день было убито тридцать тысяч воинов, а раненых было еще больше, да в прежних шестидесяти восьми битвах также погибло много готов. Если можно было взять Рим, то только голодом. Но и в лагере готов давно уже чувствовался недостаток пищи, начались болезни. Вечером, на другой день после битвы, Цетег пришел в себя. У ног его сидел верный Сифакс. -- Хвала всем богам! -- сказал он, когда префект открыл глаза. -- Господин, у тебя давно уже ждет посланный от Велизария. -- Введи его! Вошел Прокопий, секретарь Велизария. -- Префект, -- сказал он, -- Велизарий все знает. Как только он пришел в себя от раны, Бесс тотчас рассказал ему, что ты занял тибурские ворота своими исаврийцами и не позволил открыть их, чтобы впустить его, когда за ним гнались Тотила и Тейя. Он передал и твой возглас: "Прежде Рим, а потом Велизарий!" и требовал в совете твоей казни. Но Велизарий сказал: "Он был прав. Прокопий, возьми мой меч и все вооружение, бывшее на мне в тот день, и отнеси префекту в знак моей благодарности". И в своем донесении императору он продиктовал мне следующее: "Цетег спас Рим, только Цетег". -- Ну, а что решил он делать теперь? -- спросил префект. -- Он согласился на перемирие, которого просили готы, чтобы похоронить своих убитых. -- Как! -- закричал префект. -- Перемирие? Он не должен был соглашаться на него, это бесполезная потеря времени. Теперь готы обессилены, пали духом, теперь-то и надо нанести решительный удар. Передай Велизарию мой привет: сегодня же пусть отправит Иоанна с восемью тысячами воинов к Равенне. Витихис созвал сюда все войска, так что дорога туда свободна. А Витихис, узнав, что опасность грозит Равенне, его последнему убежищу, тотчас снимет осаду с Рима и поведет туда все свои войска. -- Цетег, -- сказал Прокопий, -- ты великий полководец! ГЛАВА XV Наступил последний день перемирия. Грустный, с тяжелой тоской на сердце, возвратился Витихис в свою палатку. Сегодня он в первый раз обошел лагерь в сопровождении своих друзей, и увидел печальную картину: из семи многолюдных лагерей три оказались совершенно пусты, а в остальных четырех было тоже немного воинов. Проходя между палатками, ни разу не слышал он радостного приветствия, всюду раздавались стоны, крики больных и умиравших. У дверей многих палаток лежали воины, обессилевшие от голода и лихорадки, они не жаловались, но ни на что уже и не надеялись. Здоровых едва хватало на важнейшие посты, стража волочила свои копья за собой -- люди были слишком изнурены, чтобы держать их прямо или через плечо. Правда, на днях должен был прибыть из Кремоны граф Одовинт с кораблями, нагруженными припасами, но это будет еще через несколько дней, а до тех пор сколько людей умрет от голода! Единственным и печальным утешением было то, что и римляне терпели голод и не могли продержаться долго. Вопрос был только в том: кто выдержит нужду дольше. -- Часто думал я, -- медленно говорил король, -- в эти тяжелые дни и бессонные ночи: за что, почему терпим мы все эти неудачи? Я был беспристрастен к врагам и все же нахожу, что правда и справедливость -- на нашей стороне. Но в таком случае, если на небе действительно владычествует Бог, добрый, справедливый и всемогущий, зачем Он допускает это незаслуженное несчастье? -- Ободрись, мой благородный король, -- сказал Тотила, -- и верь, что над звездами действительно властвует справедливый Бог, поэтому в конце концов правое дело победит. Ободрись же, мой Витихис, не теряй надежды! Но Витихис покачал головой. -- Я вижу только один выход из моего ужасного сомнения в существовании Бога. Не может быть, чтобы мы терпели все это безвинно. И так как дело нашего народа бесспорно справедливое, то вина должна таиться во мне, его короле. Как часто повествуют наши песни языческих времен о том, что, когда народ постигало какое-либо несчастье -- многолетний неурожай, болезни, поражение -- король сам приносил себя в жертву богам за свой народ. Он брал на себя вину, которая, казалось, тяготела над народом, и искупал ее или своей смертью, или тем, что отказывался от короны и отправлялся странствовать по миру, как не имеющий крова беглец. Я хочу сделать то же: я откажусь от короны, которая не принесла мне счастья. Выберите себе другого короля, над которым не тяготел бы гнев Божий. Изберите Тотилу или... -- Ты все еще в лихорадке! -- прервал его старый оруженосец. -- Ты отягчен виной! Ты, самый благородный изо всех нас! Нет, молодые, вы утратили и силу ваших отцов и их веру, и потому сердца ваши не знают мира. Мне жаль вас! И серые глаза старика загорелись странным блеском, когда он, глядя на своих друзей, продолжал: -- Все, что радует и печалит нас здесь, на земле, не стоит ни радости, ни горя. Одно только важно здесь: остаться верным человеком, не негодяем, и умереть на поле битвы. Верного героя Валькирии унесут с поля битвы на красных облаках в дом О дина, где мертвые воины встретят их с полными кубками. Каждый день с утренней зарей будет он выезжать с ними на охоту или на военные игры, а с вечерней зарей будет возвращаться в раззолоченную залу для пиршества. И молодых героев там будут ласкать прекрасные девушки, а мы, старики, будем беседовать со стариками -- героями прежних времен. И я снова увижу там всех храбрых товарищей моей молодости: и отважного Винитара, и Валтариса Аквитанского, и Гунтариса Бургундского. Там увижу я и того, кого давно желаю видеть: Беофульфа, который впервые разбил римлян и о котором до сих пор поют саксонские певцы. И я буду снова носить щит и меч за моим господином, королем с орлиными глазами. И так будем мы жить там вечность, в светлой радости, забыв о земле и всех ее горестях. -- Прекрасный рассказ, старый язычник, -- улыбнулся Тотила. -- Но что делать, если мы не можем уже верить и утешить им свое глубокое горе? Скажи ты, мрачный Тейя, что ты думаешь об этом нашем страдании? -- Нет, -- ответил Тейя, вставая, -- мои мысли было бы вам тяжелее перенести, чем это горе. Лучше я буду молчать пока. Быть может, наступит день, когда я заговорю. И он вышел из палатки, потому что из лагеря доносился какой-то неопределенный шум, раздавались какие-то голоса. Через несколько минут он возвратился. Лицо его было бледнее прежнего, глаза горели, но голос его был спокоен, когда он заговорил: -- Снимай осаду, король Витихис. Наши корабли в Остии -- в руках неприятеля. Они прислали в лагерь голову графа Одовинта. Из Византии явился на помощь Велизарию сильный флот. Иоанн взял Анкону и Аримин, и теперь грозит Равенне. Он всего в нескольких милях от нее. На следующий день Витихис снял осаду с Рима и повел остатки своих войск к Равенне. Вслед за ним туда же двинулся и Велизарий. Крепость Равенны считалась неприступной. И действительно, с юго-востока ее омывало море, а с остальных трех сторон -- целая сеть каналов, рвов и болот. Кроме того, стены города были необычайной толщины и крепости. Теодррих взял этот город только голодом после четырехлетней осады. Теперь Велизарий окружил его с трех сторон и сначала пробовал взять штурмом, но был отбит с большим уроном и понял, что эту крепость можно заставить сдаться только голодом. Но Витихис предусмотрительно скопил в городе громадные запасы. Прямо против дворца был выстроен огромный деревянный сарай, и еще до своего похода на Рим Витихис наполнил его зерном. Склад этот был гордостью короля. Его запасов было за глаза достаточно на два месяца, а между тем, переговоры с королем франков шли успешно и подходили к концу, так что в течение этих двух месяцев войска франков должны появиться в Италии, и тогда Велизарий вынужден будет уйти. Велизарий и Цетег также знали или подозревали это и потому всеми силами старались найти средство вынудить город к сдаче. Префект прежде всего решил снова завести тайные сношения с Матасунтой. Но теперь это было очень трудно: с одной стороны -- готы зорко охраняли все выходы из города, а с другой -- и сама Матасунта сильно изменилась в последнее время. Она ожидала быстрого падения короля, а такое долгое промедление утомило ее, и страшные страдания готов, которые падали в битвах, от голода и болезней, поколебали ее. Ко всему этому прибавилась еще сильная перемена в самом короле: недавно здоровый, крепкий, бодрый, он стал недомогать, и душа его была угнетена молчаливой, но глубокой скорбью. Хотя Матасунта и воображала, что ненавидит его всеми силами души, но эта ненависть была только скрытой любовью, и вид его глубокой скорби сильно печалил ее. В минуту гнева она охотно увидела бы его мертвым, но не могла выносить, как тоска изо дня в день разрушала его силы. Причем, с прибытием в Равенну ей показалось, что и в обращении его с ней произошла перемена. "Он раскаивается, -- думала она, -- что разбил мою жизнь". И Матасунта отказалась от дальнейших сношений с префектом. Но раньше еще, когда готы стояли под Римом, она сообщила ему, что Витихис ждет помощи от франков. И префект тотчас решил отклонить франков, лживость которых уже тогда вошла в пословицу, от союза с готами. У него были друзья при дворе франкского короля, и он тотчас вступил с ними в сношения, прося их содействия в этом деле. Когда они все подготовили, он послал франкскому королю богатые подарки и письмо, в котором предостерегал его не принимать участия в таком ненадежном деле, как дело готов. Со дня на день он ждал ответа на это письмо. Наконец, ответ был получен. Король франков сообщал, что он принимает разумный совет префекта и отказывается от союза с готами, потому что, кого покидает Бог, того должны оставить и люди, если они благочестивы и умны. Но так как войско его готово и жаждет войны, то он решил послать его в Италию, только не на помощь готам, а против них. "Но, конечно, -- писал он, -- я не стану помогать и Юстиниану, который не хочет признавать меня королем и наносит мне постоянные оскорбления. Я пришлю войско Велизарию. Его ведь Юстиниан также много раз незаслуженно оскорблял, я предлагаю ему теперь стотысячное войско в распоряжение. Пусть он завоюет с ним Италию и сам сделается королем Западной империи, а мне пусть уступит за это только маленькую полосу Италии до Генуи". С волнением прочел Цетег это письмо. -- Такое предложение и в подобную минуту, когда он только что получил новое оскорбление от неблагодарного Юстиниана! Конечно, он примет его, но он не должен жить!.. И в страшном волнении префект прошелся несколько раз по палатке. Вдруг он сразу остановился. -- Глупец я! -- спокойно усмехнулся он. -- Да ведь он, Велизарий, олицетворенная верность и преданность, а не Цетег! Никогда не изменит он Юстиниану. Скорее ручная собака обратится в кровожадного волка!.. Низостью франкского короля, однако, надо воспользоваться. Сифакс, позови ко мне Прокопия. Прокопий, секретарь Велизария, скоро пришел, и долго сидели они, запершись с префектом. Уже звезды начали бледнеть, уже заалела узкая полоска на востоке, когда друзья распростились. -- Хорошо, -- сказал на прощанье Прокопий. -- Я согласен действовать заодно с тобой, потому что хочу, чтобы мой герой как можно скорее покинул Италию. Но дальше наши дороги разойдутся. Поверит ли только Витихис измене Велизария? -- Не бойся, король Витихис -- прекрасный воин, но плохой знаток людей. Он поверит. Ведь ты же покажешь ему письма, -- сказал Цетег. -- В таком случае я сегодня надеюсь отправиться послом к Витихису. -- Не забудь же поговорить там с прекрасной королевой. ГЛАВА XVI Положение готов, между тем, все ухудшалось. Аримаин, Анкона перешли один за другим в руки Велизария, только Равенна держалась твердо. Но с падением Анконы прекратился подвоз припасов из южных областей Италии, и в городе скоро почувствовали сильный недостаток в провианте. Тут-то и пригодились запасы Витихиса: он отпускал из них хлеб не только войскам, но и населению, однако, чтобы не допустить каких-либо злоупотреблений или несправедливости, он сам наблюдал всегда за раздачей хлеба. Однажды Матасунта увидела его во время такой раздачи. Он стоял на мраморных ступенях церкви святого Апполинария среди толпы нищих, благословлявших его. Она стала рядом с ним и начала помогать ему. Вдруг она заметила среди теснящейся толпы одну женщину в темной одежде из грубой материи? голова ее была почти скрыта под плащом. Она не теснилась вперед, не старалась взобраться на ступени, чтобы получить хлеба, а облокотясь о мраморную колонну храма и склонив голову на руку, пристально, не отрывая глаз, смотрела на королеву. Матасунта подумала, что она из робости или стыда не хочет просить, и, наполнив одну из корзин провизией, дала Аспе, чтобы та отнесла ей. Когда она снова подняла голову, женщина в темном плаще исчезла. Матасунта не видела, как высокого роста мужчина, осторожно прикоснувшись к плечу женщины, сказал ей: "Идем, тебе не годится стоять здесь". И женщина, точно пробудившись от сна, ответила: "Клянусь, она чудно хороша!" Когда хлеб был роздан, Витихис обратился к Матасунте. -- Благодарю тебя, Матасунта! -- сказал он. В первый раз назвал он ее по имени. И его тон, и взгляд, который он бросил на нее, глубоко запали ей в душу. Слезы радости выступили на ее глазах. -- О, он добр, -- сказала она, направляясь домой, -- я также буду добра. Как только она вступила во двор, к ней подбежала Аспа. -- Посланный из лагеря, -- прошептала она. -- Он принес тайное письмо от префекта и ждет ответа. -- Оставь, -- сказала Матасунта. -- Я ничего более не стану ни слушать, ни читать. Но кто это? -- спросила она, указывая на группу женщин, детей и больных, готов и итальянцев, одетых в лохмотья и сидевших у лестницы, ведущей в ее комнаты. -- Это нищие, бедные, они здесь с самого утра. Их никак не могли выгнать. -- Их и не должны выгонять, -- ответила Матасунта, приближаясь к группе. -- Хлеба, королева! Хлеба, дочь Амалунгов! -- раздались голоса навстречу ей. -- Аспа, отдай им золото и все, что есть. -- Хлеба! Королева, хлеба, не золота! На золото теперь в Равенне нельзя достать хлеба. -- Ведь король раздает ежедневно хлеб у своих житниц. Я только что оттуда. Почему вы не пришли туда? -- Ах, королева, мы не могли протиснуться, -- жалобным голосом сказала одна истощенная женщина. -- Я сама стара, вот эта дочь моя больна, а тот старик слеп. Здоровые, молодые оттолкнули нас. Три дня мы старались пробраться к королю, и нас все отталкивали. -- Мы умираем с голоду, -- начал один старик. -- О, Теодорих, мой господин и король, где ты? При тебе мы жили безбедно. А этот несчастный король... -- Молчи, -- сказала Матасунта, -- король, мой супруг, делает для вас больше, чем вы заслуживаете. Обождите, я принесу вам хлеба. Аспа, идем! -- Куда ты? -- спросила девочка. -- К королю, -- ответила Матасунта. -- У него теперь посол от Велизария. Он давно уже сидит здесь. Подожди! В эту минуту дверь комнаты короля распахнулась. На пороге стоял недовольный Прокопий. -- Король готов, -- сказал он, еще раз обернувшись к Витихису. -- Это твое последнее слово? Подумай, я подожду до завтра. -- Напрасно. Я отказываюсь. -- Помни: если город будет взят штурмом, то все готы, -- Велизарий в этом поклялся, -- будут умерщвлены, а женщины и дети проданы в рабство. Понимаешь, Велизарий не хочет, чтобы в его Италии были варвары. Тебя может соблазнять смерть героя, но подумай об этих беспомощных: их кровь возопиет перед престолом Бога. -- Посол Велизария, -- прервал его Витихис, -- вы также находитесь во власти Бога, как и мы. Прощай! Слова эти были сказаны с таким достоинством, что византиец должен был уйти. Как только вышел Прокопий, в комнату вошла Матасунта. -- Ты здесь, королева? -- с удивлением сказал Витихис, сделав шаг навстречу ей. -- Что привело тебя сюда? -- Долг, сострадание, -- быстро ответила Матасунта. -- Иначе бы я... Я к тебе просьбой. Дай мне хлеба для бедных больных, которые... Король молча протянул ей руку. Это было в первый раз, и ей так хотелось пожать ее, но она не смела -- она вспомнила, как виновата перед ним. Витихис сам взял и слегка пожал ее руку. -- Благодарю тебя, Матасунта. У тебя, значит, есть сердце для твоего народ и сочувствие к его страданиям. А я не поверил бы этому. Прости, я дурно думал о тебе! -- Если бы ты лучше думал обо мне, быть может, многое было бы иначе. -- Едва ли. Несчастие преследует меня. И вот даже теперь разбилась последняя моя надежда: франки, на помощь которых я рассчитывал, изменили нам. Остается только умереть. -- О, позволь и мне разделить вашу участь! -- сказала Матасунта со сверкающими глазами. -- Ты?.. Нет. Дочь Теодориха будет с почетом принята при византийском дворе. Ведь всем известно, что ты против воли стала моей королевой. Ты заяви об этом. -- Никогда! -- горячо вскричала Матасунта. -- Но другие, -- продолжал Витихис, не обращая внимания на ее возражение, -- эти тысячи, сотни тысяч женщин, детей! Велизарий сдержит клятву. Для них есть еще только одна надежда -- на вестготов. Я послал просить, чтобы они выслали нам свой флот, потому что наш взят неприятелем. Если вестготы согласятся, то через несколько недель корабли могут быть здесь, и тогда все, кто не может сражаться, -- больные, женщины, дети -- могут отсюда бежать в Испанию. Ты также можешь уехать, если хочешь. -- Нет, я не хочу никуда бежать, я хочу остаться и умереть с вами! -- Через несколько недель корабли вестготов должны быть здесь. А до тех пор хватит запасов в моих житницах. Да, я и забыл о твоей просьбе. Вот, возьми: это ключ от главных ворот житниц. Я всегда ношу его у себя на груди. Береги его -- это последняя моя надежда. Право, я удивляюсь, как это до сих пор не разверзлась земля, не упал с неба огонь и не уничтожил их. Он вынул из кармана тяжелый ключ и подал его Матасунте. -- Благодарю, Витихис... король Витихис, -- быстро поправилась она, и руки ее дрожали, когда она брала ключ. -- Береги его, -- снова предостерег ее Витихис. -- Эти житницы -- единственное мое дело, которое не погибло без пользы. Право, меня точно преследует злой рок. Я много думал об этом, и теперь, кажется, понимаю, в чем дело. Все эти неудачи -- наказание свыше за мой жестокий поступок с прекрасной женщиной, которую я принес в жертву своему народу. Щеки Матасунты вспыхнули. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. "Наконец, -- подумала она, -- наконец-то сердце его смягчилось, он раскаивается... А я! Что я наделала!" -- Женщина, которая вытерпела из-за меня больше, чем можно выразить словами, -- продолжал Витихис. -- Замолчи! -- прошептала Матасунта, но так тихо, что он не расслышал ее. -- И когда в эти последние дни я видел, что ты стала более кроткой, мягкой, женственной, чем ты была раньше... -- О, Витихис! -- едва прошептала Матасунта. -- Каждый звук твоего голоса проникал мне прямо в сердце, потому что ты так сильно напоминала мне... -- Кого? -- побледнев, спросила Матасунта. -- Ее, ту, которую я принес в жертву, которая все вынесла из-за меня, -- мою жену Раутгунду, душу моей души. Как давно уже не произносил он этого имени! И теперь при этом звуке боль и тоска пробудились в нем с прежней силой. Он опустился на стул и закрыл лицо руками. Поэтому он и не видел, какой яростью блеснули глаза Матасунты. Вслед затем раздался глухой стук. Витихис оглянулся: Матасунта лежала на полу. -- Королева, что с тобой? -- закричал Витихис, бросаясь к ней. Она открыла глаза и с трудом поднялась. -- Ничего, минутная слабость... Уже все прошло, -- ответила она и вышла из комнаты. За дверью она без чувств упала на руки Аспы. Наступил вечер. Целый день, несмотря на то, что стоял уже октябрь, было невероятно душно. Солнце жгло невыносимо, не было ни малейшего ветерка. Животные предчувствовали нечто ужасное и целый день были неспокойны: лошади вырывались и, нетерпеливо фыркая, били копытами о землю, кошки, ослы жалобно кричали, собаки выли. А в лагере Велизария верблюды с яростью бились, стараясь вырваться на волю. Под вечер на горизонте появилось маленькое, но совсем черное облако. Оно быстро росло, увеличивалось и, наконец, покрыло все небо. С заходом солнца стало совершенно темно, но не посвежело. Вдруг с юга подул сильный ветер, он несся с пустынь Африки и был страшно удушлив -- в домах невозможно было высидеть, все вышли на улицы и, в ужасе глядя на совершенно черный небосвод, собирались в кучки. Матасунта, страшно бледная, лежала в своей комнате. Ни слова не ответила она Аспе на все ее вопросы, а когда та начала плакать, она велела ей уйти. Долго, целый день пролежала Матасунта, почти не шевелясь. Но она не спала: широко открытые глаза ее были устремлены в темноту. Вдруг ослепительно яркий, красный луч прорезал комнату, и в ту же секунду раздался страшный удар грома, удар, какого она не слыхала еще в своей жизни. Из соседних комнат донесся крик ее женщин. Королева приподнялась. Кругом стояла страшная тишина. И снова молния и громовой удар. Сильный порыв ветра распахнул окно, выходившее во двор. Матасунта подошла к нему. Гром гремел уже непрерывно, темнота ежеминутно сменялась ярким светом молнии. В комнату вошла Аспа с факелом, пламя которого было заключено в стеклянный шар. -- Королева, -- начала Аспа, -- ты... Но, боги, ты теперь походишь на богиню мести. -- Я хотела бы быть ею! -- ответила Матасунта, продолжая смотреть в окно: молния за молнией, удар за ударом. Аспа закрыла окно. -- О, королева, христиане говорят, что это наступил конец света, что сейчас явится Сын Божий на огненном облаке, чтобы судить живых и мертвых. Ах, какая молния! Никогда не видела я такой грозы. И ни капли дождя! Страшен гнев богов. Горе тому, на кого они гневаются! -- О, -- вскричала Матасунта, -- я завидую им! Они могут любить и ненавидеть, как им вздумается. Они могут уничтожать того, кто противится их любви. -- Ах, королева, я только что с улицы. Все люди бегут в церковь. Я тоже молилась Астарте. А ты, госпожа, разве ты не молишься? -- Я проклинаю. Это также молитва. -- О, какой удар! -- закричала Аспа, падая на колени. -- Великие боги, сжальтесь на людьми! Будьте милосердны! -- Нет, не надо милосердия! -- дико закричала Матасунта. -- Проклятие и горе всему человечеству! О, как это прекрасно! Слышишь, как они ревут на улице от страха? О Боже, или боги, если вы существуете, одному только завидую я -- силе вашей ненависти, вашей быстрой смертоносной молнии. В ярости бросаете вы ее в сердца людей, и они гибнут, а вы смеетесь, смеетесь при этом, потому что гром -- ведь это ваш смех. Ах, такого удара еще не было! И что за молния! Аспа, взгляни, что это за громадное здание, вот прямо против дворца? Оно, кажется горит? Аспа поднялась с пола. -- Нет, слава Богу, оно не горит, оно только освещено молнией. Это житницы короля. -- А, житницы! Что же, боги, вашей молнии не хватает на то, чтобы зажечь их? -- закричала королева. -- Но ведь смертные сами могут из мести вызвать огонь. Схватив факел, она быстро выбежала из комнаты. На ступенях храма святого Апполинария, прямо против двери житниц, сидела женщина в темном плаще. Она сидела мужественно, не боясь, руки ее не дрожали, а спокойно были скрещены на груди. За ней стоял высокий мужчина. Мимо прошла другая женщина. При блеске молнии она, видимо, узнала сидевшую на ступенях. -- А, ты здесь, крестьянка! Без крова? Но ведь я же сколько раз приглашала тебя в свой дом. Идем, ты, кажется, чужая в Равенне. -- Да, я здесь чужая. Благодарю, -- ответила она, не двигаясь. -- Идем в церковь, помолимся там. -- Я молюсь здесь, и Господь слышит меня. -- Помолись за короля. Он каждый день дает нам хлеб. -- Да, я молюсь за него. В эту минуту раздался звон оружия, и с двух сторон подошла стража, обходившая город. -- Это ты, Гильдебад? -- спросил начальник одной из них. -- Где король? В церкви? -- Нет, -- ответил тот. -- Он на стенах, охраняет город. Вперед, воины! И они пошли. -- Идем домой, -- сказал мужчина женщине в темном плаще. -- Нет, Дромон, иди, я останусь. Мне нужно еще о многом передумать, много молиться. Дромон ушел. Женщина осталась одна. Скрестив руки на груди, она устремила взгляд на черное небо, только губы ее слегка шевелились. Но вот она заметила, что в громадном деревянном здании против нее, в житницах короля, показался свет. Он появлялся то в одном, то в другом окне, -- очевидно, кто-то ходил там с факелом. С удивлением, но зорко следила женщина за светом. Вдруг она быстро вскочила: ей показалось, будто мраморная ступень, на которой она сидела, пошатнулась под ней. Гром стих в эту секунду, и из житниц донесся громкий, резкий крик. Свет на минуту ярко вспыхнул и затем исчез. Женщина на улице также вскрикнула в испуге, потому что не было уже сомнения -- земля колебалась. Вот легкий толчок, затем второй, третий, более сильный. Все жители в ужасе кричали и метались. Толпа молящихся в храме бросилась в смертельном страхе на улицу. Вот еще удар, сильнее прежних. И вслед затем из дальней части города донесся глухой шум, точно от падения какой-то громадной массы. В Равенне разразилось страшное землетрясение. ГЛАВА XVII Между тем, со стороны житницы до слуха женщины донесся глухой шум, точно отворилась тяжелая дверь. Женщина напряженно всматривалась, но в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Ей только послышалось, будто кто-то осторожно крадется вдоль наружной стены. Раздался легкий вздох. -- Стой! -- закричала женщина. -- Кто там? -- Тише, тише, -- прошептал какой-то странный голос. -- Видишь, земля от ужаса поколебалась, затряслась. Мертвецы встают. Наступает день, когда все откроется. Он скоро все узнает. Громкий, протяжный жалобный вопль -- и затем тишина. -- Где ты? -- спросила женщина. -- Что, ты ранена? Тут блеснула молния, первая с минуты землетрясения, -- и женщина увидела у своих ног закутанную фигуру. Она нагнулась к ней, но та вдруг вскрикнула и мгновенно исчезла. Все это произошло быстро, как сон. Только широкий золотой браслет с зеленой змеей из смарагдов, оставшийся в руке женщины, доказывал, что это было наяву. В это время Цетег вошел в палатку Велизария. -- Что ты тут медлишь, полководец? Скорее! Стены Равенны обрушились. Что ты тут делаешь? -- сказал он, сверкая глазами. -- Я славословлю Всемогущего, -- с благородным спокойствием ответил Велизарий. -- Ну, этим ты можешь заниматься завтра, после победы. А теперь на штурм! -- На штурм! Теперь! -- вскричала Антонина, жена Велизария. -- Но ведь это преступление! Земля всколебалась, испуганная, потому что сам Господь выражает свой гнев в этой грозе. -- И пусть себе гневается, -- с нетерпением закричал Цетег. -- А мы будем действовать. Велизарий, башня Аэция и часть стены обрушились. Пойдешь ты на штурм? Теперь самое время: варвары молятся Богу и забыли о враге. Между тем в палатку вбежали Прокопий и Лициний. -- Велизарий, -- сообщил первый, -- землетрясение опрокинуло твои палатки у северного рва, и половина твоих иллирийцев погребена под ними. -- На помощь! На помощь! Мои бедные люди! -- вскричал Велизарий, бросаясь из палатки. -- Цетег, -- сообщил Лициний, -- и твои исаврийцы погребены под развалинами. -- А что, ров перед башней Аэция высох? Вода не ушла в трещину? -- нетерпеливо прервал его Цетег. -- Да, ров высох. Но слышишь крики? Это твои исаврийцы стонут. Они молят о помощи под развалинами. -- Пусть кричат! -- сказал Цетег. -- Так ров высох? В таком случае -- на штурм! Приведи всех солдат, которые еще живы! И среди страшных раскатов грома и блеска молний он бросился к месту, где стояли его легионеры и остатки исаврийцев. Их было мало для штурма, но он знал, что, в случае его успеха, Велизарий не выдержит и явится, к нему на помощь. -- Вперед! -- закричал он. -- Обнажите мечи! Но ни одна рука не шевельнулась. Онемев от изумления, с гневом смотрели на него все, даже вожди, даже братья Лицинии. -- Ну, что же вы? Вперед! -- нетерпеливо крикнул Цетег. -- Начальник, -- ответил Лициний, -- они молятся, потому что земля колеблется. -- Что же, вы боитесь, что Италия поглотит ваших детей? Нет, вы, римляне, не бойтесь: земля поглощает варваров, она сама старается сбросить с себя их иго и разрушает их стены. Идем же на штурм, за вечный Рим! Это подействовало. -- За вечный Рим! -- крикнул сначала Лициний, а за ним тысячи молодых римлян, и бросились вперед. Быстро перебрались они через высохший ров. Цетег все время был впереди, отыскивая дорогу впотьмах, потому что ветер загасил все факелы. -- За мной, Лициний, провал должен быть здесь! -- крикнул Цетег. И он прыгнул вперед, но тотчас отскочил назад, так как наткнулся на что-то твердое. -- Что там? -- спросил Лициний. -- Вторая стена? -- Нет, -- ответил спокойный голос, -- готские щиты. -- Это король Витихис, -- с досадой вскричал Цетег, и глаза его блеснули ненавистью: Но тут подошли войска Велизария. -- Что же вы остановились? -- спросил Велизарий. -- Новая стена? -- Да, живая стена: готы стоят там, -- ответил префект. -- Как? Стоят под падающими башнями? Храбрые же они люди! Еще минута, и началась бы ужасная резня. Но вдруг все небо словно загорелось. Над городом поднимались высокие огненные столбы, и мириады искр падали вниз. Казалось, огненный дождь падал с неба. Вся Равенна была залита заревом. Войска, готовые сразиться, остановились. -- Пожар! Король Витихис! Пожар! -- кричал всадник, скачащий из города. -- Вижу, -- спокойно ответил король. -- Но теперь пусть горит. Сначала надо сражаться, а потом тушить. -- Нет, король, нет! Горят твои житницы!.. -- Житницы горят! -- закричали в один голос византийцы и готы. Витихис замер. Рука его, вынимавшая меч, бессильно опустилась. -- Теперь, -- сказал Цетег, -- теперь на штурм! -- Стой! -- громовым голосом крикнул Велизарий. -- Кто поднимет меч, тот будет убит на месте. Равенна теперь моя. Завтра она падет сама собой. Войска повернули за ним. Цетег с досадой заскрежетал зубами. Рано на следующее утро Цетег вошел в палатку Велизария. -- Вот к чему привели твои планы, твоя хитрость, ложь! -- закричал Велизарий. -- На, читай. И он протянул ему письмо. Цетег с удивлением увидел подпись Витихиса. "Вчера я узнал, что при помощи франков ты хочешь вырвать из рук своего императора Италию и предлагаешь готам свободный переход за Альпы, если они сложат оружие. И я ответил тебе, что готы никогда не сложат оружия и не уйдут из Италии, завоеванной их великим королем. Прежде я погибну здесь со всем своим войском. Так я сказал вчера. Так говорю я и сегодня, хотя огонь и вода, воздух и земля вооружились против меня. Но теперь я убежден в том, что давно уже смутно предчувствовал: готы гибнут из-за меня, я приношу им несчастье. Этого не должно быть. Слушай же! Ты восстаешь против Юстиниана -- и имеешь на то право: он неблагодарный и лживый человек. Но он враг не только тебе, но и нам. Так зачем же тебе призывать коварных франков на помощь? Вместо них обопрись на весь народ готов, сила и верность которых тебе известны. С франками тебе придется делить Италию, с готами ты будешь владеть ею целиком. Позволь мне первому приветствовать тебя, как императора западной империи и короля готов. Все права моего народа должны остаться нетронутыми, ты просто займешь мое место. Я сам возложу свою корону на твою голову, и никакой Юстиниан не вырвет ее у тебя. Если же ты не согласишься на мое предложение, то готовься к битве, какой ты еще не видел. Я ворвусь в твой лагерь с пятьдесятью тысячами готов. Мы падем, но и все твое войско также. Я поклялся. Выбирай! Витихис". На миг Цетег страшно испугался и бросил испытующий взгляд на Велизария. Но тотчас успокоился. "Ведь это же Велизарий!" -- подумал он. -- Ну, что же, -- крикнул между тем Велизарий. -- Помоги же теперь, дай совет. Я не могу, конечно, принять его предложения, потому что я -- не изменник. Но и отказаться не имею права, потому что погублю в таком случае все войско императора. Цетег на минуту задумался. Вдруг у него блеснула смелая мысль. --"Прекрасно, -- подумал он, -- таким образом, я погублю их обоих!" -- Ты можешь сделать одно из двух, -- сказал он, -- или действительно принять предложение... -- Префект! -- с угрозой начал Велизарий, хватаясь за меч. -- Или, -- спокойно продолжал тот, -- принять его только для вида и получить Равенну без боя и... корону готов вместе с их королем отправить в Византию. -- Но это будет бесчестно! Я не смогу после этого ни одному готу смотреть в глаза. -- Этого и не нужно будет: пленного короля ты отправишь в Византию, а обезоруженный народ перестает быть народом. -- Нет, нет! -- закричал Велизарий. -- Я не могу этого сделать! -- В таком случае вели всему своему войску писать завещания. Я же ухожу в Рим. Прощай, Велизарий! Я не имею ни малейшего желания видеть, как будут сражаться пятьдесят тысяч отчаявшихся готов. А как доволен будет Юстиниан, узнав, что лучшее его войско погибло!