т туристы7 -- Мы сами предпочли такой порядок вещей. Но вот о чем я хочу спросить, мистер Хендерсон, и прошу дать однозначный ответ. Ни одна из этих женщин не понимает по-английски, так что пусть вас не смущает их присутствие. Мистер Хендерсон, вы мне завидуете? 3то был не тот случай, чтобы лгать. -- Вы имеете в виду -- поменялся бы я с вами местами, ваше величество? Без обид? Должен признаться, ваше положение представляется мне весьма заманчивым. Но мое собственное слишком незавидно, чтобы мое мнение можно было признать объективным. У короля было черное лицо типичного негроида со слегка вздернутым носом и красноватым блеском в черных глазах -- должно быть, это была фамильная черта, потому что я подметил такой же оттенок у Хорко. Но в короле все было более высокого качества. Он упорно гнул свою линию: -- Это из-за женщин? -- Я и сам знавал нескольких бабенок, ваше величество, хотя и не в один и тот же период моей жизни. В настоящее время я счастливо женат. Моя жена -- незаурядная личность, между нами существует духовное родство. В то же время я не настолько слеп, чтобы не замечать ее недостатков. Она хорошая женщина, но временами опускается до шантажа. Обожает меня пилить. Ха-ха-ха! Нет, если я вам и завидую, то потому, что вы существуете в лоне своего народа. Вы с ним заодно. Смотрите, как они лезут из кожи вон, чтобы вам угодить. -- Да -- пока я нахожусь в расцвете лет и сил. Но имеете ли вы представление о том, что будет, когда я одряхлею? -- И что же тогда будет? -- Эти самые дамы, которые ныне -- сама предупредительность, доложат о том, что я сдаю, и Бунам, наш верховный жрец, велит отвести меня в буш* и удушить. _________________ * Буш (обычно в Африке и Австралии), невозделанная земля, покрытая кустарником. _____________ -- Не может быть! -- Все именно так и случится. Таков удел правителей варири. Жрец останется рядом до тех пор, пока из моего мертвого рта не вылупится личинка. Он завернет ее в шелковую тряпицу и принесет домой, чтобы выставить на всеобщее обозрение и объявить воплощением королевской души. Спустя некоторое время он вновь отправится в буш и принесет маленького львенка. Он скажет, что личинка превратилась в льва. Который, в свою очередь, по истечении некоторого времени превратится в короля, моего преемника. -- Задушат? Вас? Боже, какое зверство! -- Вы все еще завидуете мне?-- мягко спросил король. Поскольку я замешкался с ответом, он продолжил: -- Насколько я могу судить после столь непродолжительного знакомства, вы имеете склонность к этому чувству. -- Какому чувству? Вы считаете меня завистливым?-- с обидой воскликнул я и тотчас понял, что забылся: амазонки, которые, вместе с женами Дахфу, расположились вдоль стен, насторожились. Король что-то сказал, и они успокоились. Я понял, что лучше сменить тему. -- Ваше величество, минувшей ночью случилось кое-что странное. Я уж не говорю о том, что на подступах к вашему городу нам устроили засаду, а затем у меня отобрали оружие, но в хижине, куда нас поместили, оказался труп. Это не жалоба: я умею обращаться с трупами. Просто подумал, что вам следует это знать. Похоже, это сообщение застигло короля врасплох. Его возмущение было стопроцентно искренним. -- Что? Это какое-то недоразумение. Если же это сделано нарочно, я буду чрезвычайно огорчен. Нужно будет разобраться с этой историей. -- Должен признаться, ваше величество, я тоже был чрезвычайно огорчен таким нарушением законов гостеприимства. Мой слуга, можно сказать, впал в истерику. Буду откровенен до конца. Возможно, я не имел права трогать ваших мертвецов, но я позволил себе дерзость убрать труп. Но что все это значит? -- Понятия не имею. Примите мои извинения. Он не стал расспрашивать меня о подробностях. Его не интересовало, чей это был труп: мужчины, женщины или ребенка. Я же был так рад сбросить с души этот камень, что не придал этому значения. -- Похоже, у вас сезон смертей,-- продолжал я.-- По дороге сюда я видел несколько человек, подвешенных за ноги. Дахфу уклонился от прямого ответа. -- Вы не должны возвращаться в злополучную хижину. Будьте моим гостем здесь, во дворце. -- Спасибо, ваше величество. -- Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами. -- Мой слуга Ромилайу взял их с собой. Но его задержали у входа во дворец. -- Не беспокойтесь, о нем позаботятся. -- А мое оружие? -- Когда придет время охоты, вы получите его обратно. -- И еще -- несколько раз я слышал поблизости рычание льва. Это как-то связано с тем, что вы рассказали мне о...? -- Что привело вас в наши места, мистер Хендерсон? Меня так и подмывало дать честный -- пусть даже невразумительный -- ответ. Но после того, как он уклонился от разговора о льве, я ограничился нейтральным упоминанием о себе как о путешественнике. Вдобавок мне было неудобно сидеть на трехногой табуретке, тогда как мой собеседник развалился на кушетке. Должно быть, я и впрямь поддался тому чувству, в склонности к которому меня заподозрил Дахфу, то есть зависти. -- Путешественники путешественникам рознь. К какой категории вы себя относите? Я замялся. -- Ну, это как сказать. Видите ли, ваше величество, такое путешествие по карману только очень богатым людям. Меня так и подмывало добавить: некоторые получают удовольствие от того, чтобы просто БЫТЬ (курсив -- В.Н.). Как там у Уитмена: "Достаточно просто быть! Достаточно просто дышать! Радость! Радость! Кругом столько радости"! Некоторые рождаются с талантом БЫТЬ. А другим суждено вечно лезть из кожи, чтобы СТАТЬ. Тем, кто умеет БЫТЬ, улыбается фортуна. А НЕСОСТОЯВШИЕСЯ пребывают в вечной тревоге. Им то и дело приходится давать объяснения и оправдываться. Вот что нужно иметь в виду, чтобы меня понять. Виллатале, королева арневи и женщина, достигшая высшей степени Биттаны, -- ярко выраженный образец человека, умеющего БЫТЬ. А теперь передо мной лежал, развалившись на зеленой кушетке, другой представитель того же типа -- король Дахфу. И если бы я обладал способностью к моментальному самоанализу, я должен был бы признать, что из меня самого СТАНОВЛЕНИЕ так и прет. Довольно! Хватит СТАНОВИТЬСЯ! Пора БЫТЬ! Взорвать сон души! Проснись, Америка! Посрамим знатоков-психологов! Вместо этого я сказал правителю дикарей: -- Считайте меня туристом. -- Или странником? Должен сказать, мистер Хендерсон, мне нравится ваша скромность. Я хотел отвесить поклон, но этому помешал ряд факторов, в частности, неудобная поза на низкой трехногой табуретке, где я сидел, прижавшись животом к голым коленям (вот когда я с особой остротой ощутил, что срочно нуждаюсь в ванне)! -- Вы делаете мне слишком много чести, ваше величество. Дома меня считают просто бродягой. Судя по всему, интерес ко мне со стороны короля с каждой минутой возрастал. Я тоже проникся к нему симпатией, но можно ли ему доверять? А если я не могу ему доверять, значит, нужно его понять. Но как? Это все равно что пытаться вытащить угря из ухи, где он плавает кусочками. -- После столь длинного перехода,-- заметил король,-- вы отнюдь не выглядите усталым. Вы, должно быть, очень сильный человек. Об этом можно судить уже по вашей победе над Итело. Опять вопрос о моем физическом состоянии! Сначала следователь разглядывал мой торс, а теперь Дахфу интересуется тем же! Мне снова стало тревожно; в голову полезли мысли о жертвоприношении. Жертва должна быть без изъяна! На всякий случай я возразил: мое состояние оставляет желать лучшего. У меня лихорадка. Кроме того, вчера вечером я сломал зубной протез. -- Что еще вас беспокоит?-- сочувственно спросил Дахфу. Я покраснел. -- Запущенный геморрой, ваше величество. И еще я подвержен обморокам. На этой печальной ноте я решил закончить визит. -- Спасибо за теплый прием, король, было чрезвычайно интересно поговорить. Кто бы мог подумать -- в центре Африки! Итело очень высоко отзывался о вашем величестве, и я вижу, что он нисколько не преувеличил ваших достоинств. Но я не хочу далее злоупотреблять вашим гостеприимством. Во время всей этой речи король энергично качал головой. Женщины поглядывали на меня недружелюбно; я расстроил их повелителя и отнял у него часть сил, которые пригодились бы на что-либо более приятное. -- Нет-нет, мистер Хендерсон,-- категорически заявил Дахфу.-- Мы не можем отпустить вас сразу же после столь многообещающей беседы. Думаю, нам суждены более близкие отношения. Теперь, когда близится время ритуального действа, я особенно прошу вас быть моим гостем. Он встал, но, как оказалось, только для того, чтобы перейти в гамак, болтающийся между двумя длинными шестами, которые амазонки водрузили себе на плечи и понесли. На голове у короля оказалась широкополая шляпа -- лиловая, как шаровары, но не из шелка, а из бархата. К тулье были пришиты настоящие человеческие зубы -- дабы защитить короля от дурного глаза. По просьбе Дахфу я пошел рядом с носилками. Мы спустились по лестнице и очутились во дворе. Там к процессии присоединился Хорко со всеми своими женами, амазонками, детьми со связками кукурузных листьев и мужчинами- воинами. Эти последние несли идолов -- беленых или выкрашенных в охру, таких безобразных, какими только их могла изобразить человеческая фантазия. Король обратился ко мне со словами: -- Скажите, мистер Хендерсон, у арневи тоже были проблемы с водой? Все кончено, подумал я, он знает о происшествии с цистерной! Но по виду короля никак нельзя было сказать, что он говорит с задней мыслью. -- Да, ваше величество. Должен сказать, им не повезло в этом отношении. -- Правда?-- задумчиво произнес он.-- А знаете, им вообще ни в чем не везет. Согласно легенде, когда-то давным-давно мы были одним племенем, но потом разделились по признаку везучести. По-нашему они называются nibai -- "невезучие", а мы -- ibai. -- Вот как? Варири считают себя баловнями Фортуны? -- О да. Во многих отношениях. Вы не представляете себе, сколь постоянна эта особа -- Фортуна! -- Значит, вы верите, что сегодня пойдет дождь?-- спросил я и мрачно ухмыльнулся. Он мягко ответил: -- Мне уже доводилось видеть дождь в такие дни, как этот.-- И добавил:-- Я понимаю ваше отношение, мистер Хендерсон. Арневи с их добросердечием произвели на вас сильное впечатление. Это естественно. Прошу не забывать, что Итело -- мой близкий друг; в каких только ситуациях мы не побывали вместе! Мне ли не знать его достоинства! Великодушие. Кротость. Порядочность. Высший сорт! В этом смысле я согласен с вами, мистер Хендерсон, на все сто процентов. Я подпер подбородок кулаком и уставился в небо. Боже мой! Встретить такую неординарную личность черт знает на каком расстоянии от дома! Вот вам и польза от путешествий! Но вообще-то, мир -- это в первую очередь сознание. Настоящие путешествия совершаются в душе. Напрасно я спорил с Лили и орал на нее до тех пор, пока Райси не испугалась и не сбежала с найденышем. Я утверждал, что лучше знаю реальную жизнь. О да! Мир фактов реален и неизменен. В нем действуют законы физики и прочих наук. Но есть еще область ноуменального*, и вот там-то мы находим простор для творчества! В споре с Лили я был по-своему прав: я действительно лучше знал жизнь, но не какую- нибудь, а свою, насквозь пронизанную МОИМИ ассоциациями, в то время как ее жизнь была наполнена ЕЕ ассоциациями. Вот когда мне открылась истина -- мне, Хендерсону! ________________ * Ноумен -- умопостигаемое в противоположность феномену, т.е. постигаемому чувствами; термин впервые употреблен Платоном. ________________ Из глаз Дахфу на меня хлынул поток света, исполненный такой мощи и такого значения, что мне показалось: при желании он легко мог бы проникнуть мне в душу. Мог бы обогатить ее. Но поскольку я полный профан во всем, что касается высоких материй, я не знал, чего ожидать. Тем не менее, под этим лучистым взглядом я почувствовал, что, взорвав цистерну, еще не уничтожил свой последний шанс. Нет, сэр. Никоим образом. Дядя короля, Хорко, по-прежнему возглавлял процессию. Из-за стен, окружавших дворец, доносились оглушительные вопли и еще какие-то звуки, о которых я ни за что не сказал бы, что их способна исторгать человеческая глотка. Но в минуту временного затишья король снова обратился ко мне: -- Нетрудно догадаться, мистер Путешественник, что вы тронулись в путь ради достижения важной цели. -- Правильно, ваше королевское величество. Иначе я остался бы валяться на кровати, рассматривая картинки в атласе или слайды с изображением Ангкор Вата*. __________________ * Ангкор Ват -- крупнейший и лучше всех сохранившийся дворец из Ангкорского комплекса храмов, дворцов, водохранилищ и каналов близ города Сием-Реап (Кампучия), сооружен в 9 -- 13 вв. ________________ -- Вот именно. Это я и имел в виду. И вы оставили свое сердце у наших друзей арневи. Мы оба согласны в том, что они прекрасные люди. Я даже иногда думал: может, это -- влияние окружающей среды? Природы? Может, их достоинства носят врожденный, а не благоприобретенный характер? Много бы я дал за возможность повидаться с Итело! К сожалению, это невозможно. Мои служебные обязанности... Так доброта не оставляет вас равнодушным, да, мистер Хендерсон? -- Да, ваше величество. Кроме шуток. Настоящая доброта. Без подделки. Как перед Богом. -- Говорят, зло умеет эффектно подать себя. Ему присущи натиск, азарт, бравада. Поэтому оно воздействует на ум быстрее добра. По-моему, это неправильно. Возможно, это верно в отношении добра в обычном, общепринятом смысле слова. На свете великое множество хороших людей. О да! Они совершают хорошие поступки, потому что так надо, так им диктуют здравый смысл и собственная воля. Как просто! Простая арифметика! "Я не сделал того-то и того-то из того, что должен был сделать, и сделал то-то и то-то из того, чего не должен был делать". Это еще не жизнь -- убогая бухгалтерия! Моя точка зрения -- принципиально иная. Добро не имеет ничего общего с трудом или борьбой. Берите выше! О, мистер Хендерсон, оно может быть гораздо ярче, эффектнее, привлекательнее! Оно ассоциируется с вдохновением, а не борьбой, потому что в борьбе человек роняет себя, а взявшись за меч, от меча погибает. От скуки родится лишь скучное, неинтересное добро. Того, кто проводит линию фронта, потом находят лежащим на ней, как безжизненное свидетельство грандиозной попытки -- и ничего больше! Носилки остановились. Тронутый до глубины души, я воскликнул: -- О король Дахфу! Знаете ли вы женщину Битта, Виллатале, тетку Итело? Она хотела научить меня "грун ту молани", но тут произошло одно, другое, и.. . Амазонки двинулись дальше. Шум, крики, барабанная дробь за стенами дворца стали громче. А когда короля вынесли за ворота, какофония превзошла все, что было до сих пор. -- Ваше величество, куда мы... Он наклонился ко мне, и я услышал: -- Специальное место... арена... И все. Мы очутились в толчее -- ни дать ни взять метро в часы пик. Толпой владело возбуждение, граничившее с безумием. Вокруг, словно в вихре, мелькали мужчины, женщины, дети, идолы; слышались свист, гудение, дребезжание -- то словно скулит собака, то как будто затачивают серп. Из рожков вылетали звуки такой громкости, что любой шумомер зашкалило бы. Толпа насчитывала никак не меньше тысячи человек; почти все они были обнажены, одни -- в боевой раскраске, другие -- в броском, кричащем облачении. Наконец процессия достигла того, что можно было назвать стадионом, с четырьмя рядами скамеек из песчаника. Короля ждала отдельная ложа с навесом; я оказался там вместе с ним, его женами и высшими должностными лицами. Амазонки в корсетоподобных жилетах, с могучими гладкими телами и изящными, наголо обритыми черепами, по форме напоминавшими дыни, выстроились для охраны царственной особы. Четыре амазонки принесли складной стол и поставили на него деревянную чашу с парой черепов, которую я уже видел в апартаментах короля. Однако теперь сквозь глазницы были пропущены длинные блестящие голубые ленты. Хорко занял соседнюю ложу, слева от королевской. Рядом с ним я увидел вчерашнего следователя -- король назвал его верховным жрецом, Бунамом, -- и его ближайшего помощника -- того самого черного кожаного человека, который завел нас в засаду. -- Кто этот субъект, сморщенный, словно греческая смоковница?-- спросил я у Дахфу. -- Прошу прощения? -- Тот, что сидит рядом с Бунамом и вашим дядей. -- Ах, этот! Это жрец. Прорицатель. -- Вчера он попался нам с рогатиной,-- начал я, но тут как раз амазонки начали палить в воздух из мушкетов. Это был салют -- в честь покойного короля Гмило, самого Дахфу и, как сказал Дахфу, в мою честь. -- Нет, кроме шуток?-- изумился я.-- Что же -- я должен встать? -- Они будут счастливы. Я оторвал грузное тело от скамьи; публика разразилась оглушительным грохотом и аплодисментами. Должно быть, среди них распространилась весть о том, как я обошелся с покойником. Пусть знают: мне палец в рот не клади. Как всегда, очутившись в толпе, я испытал сильное волнение, почти расстройство. Однако нужно было ответить на приветствия, и я исторг из груди рев, не хуже Ассирийского быка. Реакция толпы превзошла все ожидания. На этот раз к моему волнению примешалось торжество. Так вот, значит, что это такое -- выступать перед огромной аудиторией! Теперь я понимал, почему Дахфу порвал с цивилизацией и вернулся к своему народу, чтобы стать королем. Хорошо быть королем -- хоть чего-нибудь! Настала очередь самого Дахфу. По сигналу из ложи Хорко король встал. Осанна! Фонтаны хвалебных выкриков! Лица с выражением восторга, гордости и прочих сложных чувств! Амазонки замахали лиловыми -- цвет короля -- знаменами. Король сошел вниз, на арену. На противоположном конце арены появилась высокая женщина, обнаженная до пояса, с кучерявой, как у барашка, шевелюрой. Когда она подошла ближе, я разглядел у нее на лице узор наподобие азбуки Брайля для слепых. Ее живот был выкрашен в тусклый золотой цвет -- цвет ржавчины. Судя по маленьким торчащим грудям, женщина была молода, с длинными худыми руками. На ней были лиловые шаровары, как у короля; очевидно, она должна была стать его партнершей в предстоящей игре. Только теперь я заметил на арене несколько зачехленных скульптур и догадался, что они олицетворяют богов. Вот вокруг них-то король Дахфу и позолоченная женщина и затеяли игру с черепами. Хорошенько раскрутив череп на длинной ленте, игрок подбрасывал его ввысь, а другой ловил. Все стихло. На стадионе воцарилась мертвая тишина. Вскоре я сообразил, что это не просто игра, но и состязание; естественно, я болел за короля. Я не знал, но догадывался, что наказанием за пропущенный "мяч" может быть смерть. Самому мне смерть была не в диковинку, и не только потому, что я был на фронте, но и по другой причине, которой я в настоящее время не хочу касаться, Так или иначе, смерть и я -- старые приятели. Но мысль о том, что что-нибудь может случиться с королем, привела меня в ужас. Слава Богу, все обошлось. Каждый из игроков зажал череп под мышкой, как фехтовальщик маску. Трибуны сотряс грохот ликования и восторга. Окружив короля, жены отерли его потное лицо и предложили ему прохладительный напиток. А поскольку здесь считается зазорным пить на людях, они загородили его от посторонних взоров. Мне очень хотелось сказать что- нибудь значительное, но я словно язык проглотил. Почему мы стесняемся выражать свои чувства? Не выражение ли это того рабства, о котором я говорил сыну Эдварду? Справившись наконец с волнением, я обратился к королю: -- Ваше величество, у меня было такое чувство, что, если бы один из вас оплошал, последствия могли быть самыми плачевными. Он облизал сухие губы. -- Я вам скажу, мистер Хендерсон, почему промашка была практически исключена. Пройдет время, и ленты будут пропущены вот через эти отверстия,-- он указал на свои глаза.-- Над ареной будет порхать мой собственный череп. ГЛАВА 13 Последовали жертвоприношения, а затем -- пляски дикарей и разные фарсовые сценки: например, старуха боролась с карликом; тот злился и все норовил ее стукнуть; она разразилась ругательствами. Одна из амазонок вышла на поле, подобрала карлика и, засунув себе под мышку, унесла прочь. Зрители реагировали рукоплесканиями и подбадривающими криками. Потом двое парней хлестали друг друга кнутами по ногам и подпрыгивали, чтобы избежать удара. Не могу сказать, что эти грубые развлечения в духе древних римлян пришлись мне по нраву. Я нервничал, словно предчувствуя что-то зловещее. И не мог спросить о том, что будет дальше, у Дахфу: тот еще не вполне отдышавшись, с непроницаемым видом наблюдал за перипетиями праздника. Наконец я не выдержал: -- Несмотря на принятые меры, солнце по-прежнему жарит вовсю, на небе ни облачка. По-моему, даже влажность не повысилась. -- Вы правы -- во всяком случае, в том, что касается видимости, мистер Хендерсон. Но мне приходилось наблюдать дождь точно в такие дни, как этот. Мне хотелось сказать: "Не будем морочить друг другу голову, ваше королевское величество. Неужели вы думаете, что у природы так легко вырвать то, что вам нужно? Я, например, никогда не получал от жизни того, о чем просил". Вместо этого я произнес: -- Знаете, король, я бы не прочь заключить пари. Вот не ожидал, что он немедленно согласится! -- Отлично. Пари так пари. -- Ваше величество, принц Итело говорил, будто бы вы занимались естественными науками... -- А он упомянул о том, что я окончил два курса медицинского колледжа? -- Не может быть! -- Абсолютная правда. -- О! Вы не представляете, что это значит для меня -- такая новость! Но в таком случае -- о каком пари может идти речь? Моя жена выписывает журнал "Сайнтифик Америкэн", так что я не совсем профан в вопросах дождя. Попытка зарядить облака частицами сухого льда оказалась несостоятельной. Мне больше импонирует теория о соленой океанской пыли, иначе говоря, морской пене как одном из главных ингредиентов дождя. Кристаллы соли конденсируют влагу. Частицам воды в воздухе нужно вокруг чего-то конденсироваться. Нет конденсатора -- нет дождя. Нет дождя -- нет жизни... -- Все это очень интересно,-- весело произнес король.-- Но давайте все- таки поспорим. Я открыл рот от неожиданности. Однако его заключительные слова прозвучали настолько безапелляционно, что пришлось согласиться. -- Хорошо, ваше величество, будь по-вашему. -- На что спорим? -- На все, что хотите. -- На все, что хочу. Замечательно! -- Но это нечестно с моей стороны! Я должен дать вам фору... Дахфу махнул рукой; на одном пальце сверкнул большой красный камень. Король перехватил мой взгляд. -- Вам нравится мой перстень, мистер Хендерсон? -- Он очень красивый... -- Что вы предлагаете со своей стороны? -- Я прихватил наличные деньги, но они вас вряд ли заинтересуют. Опять же, "Роллфлекс"; я им почти не пользовался -- так, несколько кадров. Или вот мой автоматический пистолет, "магнум-375", с оптическим прицелом. -- Не думаю, что смогу им пользоваться. -- Дома у меня есть несколько великолепных свиней тамвортской породы... -- В самом деле? -- Кажется, это вас не интересует? -- Предпочел бы что-нибудь более личное. -- Ах да. Такое, как перстень... Если бы я мог поставить на кон свои неприятности, ничего более личного не сыскать. Хо-хо. Впрочем, я бы не пожелал их даже злейшему врагу. Что ж, давайте подумаем: какая из моих вещей могла бы пригодиться вашему величеству? Ковры? У меня в студии лежит один, просто замечательный... Алый бархатный халат. И даже скрипка Гварнери. О! Могу предложить два замечательных портрета: мой собственный и моей жены. Писанные маслом. Я думал, он не слушает, но король прокомментировал это так: -- Не исключено, что у вас так и не найдется ничего подходящего. -- В таком случае, если я проиграю?.. -- Это будет занятно. Я ощутил тревогу. Король усмехнулся. -- Ладно, договорились. Перстень против двух портретов. Или нет, сделаем лучше так. Если вы проиграете, то еще некоторое время будете моим гостем. -- Какое время? Он отвел глаза. -- Ну, это пока еще чисто теоретически... Оставим вопрос о продолжительности визита открытым. В это время послышались то ли сердитые, то ли просто воинственные возгласы, и я понял: легкая часть программы закончена. Несколько дикарей с черными султанами из перьев принялись стаскивать чехлы со статуй богов. Как я понял, это делалось с нарочитой небрежностью. Потом началась забава. Туземцы прыгали рядом, норовя отдавить статуе ноги, а идолов поменьше использовали как кегли. Боги безропотно сносили все издевательства. В то же время они сохраняли достоинство тайны. Они имели власть над воздухом, горами, огнем, растениями, скотом, удачей, болезнями, облаками, рождением и смертью. Черт побери, даже ничтожнейший из них, ныне валявшийся в пыли, чем- нибудь да управлял. Возможно, племя хотело выразить ту мысль, что перед богами нужно являться такими, как есть, выставляя напоказ все свои пороки. Но, если я и ухватил общую идею, то счел ее ошибочной. Дешевка! Я сам натерпелся от богов, но все равно не стал бы так себя вести. Впрочем, я сидел и всем своим видом показывал, что это не мое дело. Наизгалявшись над мелкими божками, шайка вандалов перешла к большим статуям, однако не справилась и обратилась за помощью к болельщикам. Силачи один за другим спрыгивали на арену, чтобы попытаться свалить идола и вывалять в грязи. Наконец остались только две статуи: повелитель гор Гуммат и богиня облаков Мумма. После того, как все до одного богатыри потерпели фиаско, на арену вышел великан в красной феске и щегольском клеенчатом суспензории*. Быстрым шагом, раскинув руки, он подошел к Гуммату и распростерся перед ним на земле -- первое проявление почтительности за весь день. Потом он зашел к статуе с тыла и просунул голову ей под мышку. Широко расставил ноги. Вытер руки о свои же колени и одной рукой ухватил Гуммата за руку, а другой уперся в пах. Я хорошо рассмотрел его тугие, умело сгруппированные мышцы. Это был парень что надо, вроде меня самого. __________ * Суспензорий -- эластичный пояс с карманом, надеваемый тяжелоатлетом под трико для предохранения половых органов. _______________ -- Молодец, парень!-- завопил я, не в силах сдержаться.-- Правильно работаешь грудью! А теперь заставь работать мышцы спины! Так! Давай! Ура! Получилось! Победитель взвалил статую на плечо и, пройдя футов двадцать, бережно водрузил на пьедестал. А затем обратил свой взор на Мумму, одиноко стоявшую посреди арены. Это была тучная, коротконогая и грудастая дама, довольно- таки безобразного вида -- чтобы не сказать уродина. Несмотря на внушительные габариты и грозный вид, она была настроена мирно; в ней даже чувствовалась беспечность. Похоже, она верила в свою неподъемность. Толпа криками подбадривала атлета. Все встали, даже Хорко и его друзья в соседней ложе. Упершись для равновесия руками в бока, счастливая деревянная Мумма ожидала своего покорителя. -- Ты ее уделаешь, сынок!-- крикнул я и повернулся к королю:-- Как зовут этого парня? -- Силача-то? А, это Туромбо. -- В чем дело, ваше величество? Вы не верите, что он с ней справится? -- Ему не хватает уверенности. Год за годом он поднимает Гуммата, но пасует перед Муммой. -- Сегодня у него получится! -- Боюсь, что нет,-- проговорил король на своем напевном, в нос, африканском варианте английского. Добродушная толстуха Мумма с круглым, лоснящимся на солнце лицом! Ее деревянная прическа расширялась кверху, как гнездо аиста. Довольная, глупая, совсем домашняя, она терпеливо ждала того, кто бы смог ее поднять. -- По-моему,-- сказал я королю,-- все дело в прошлых неудачах. Уж я-то знаю, что это такое! Туромбо действительно был во власти отрицательных эмоций. Его глаза, загоревшиеся влажным блеском, когда он обхватил Гуммата, потускнели. Мне было больно видеть его морально готовым к поражению. Тем не менее, он вступил в поединок с Муммой. По-видимому, Туромбо не страдал честолюбием, тогда как в моей груди клокотал поток... да что там поток -- во мне бурлил океан тщеславных надежд! Я был уверен, что смогу поднять Мумму, и умирал от желания выйти на арену. Пусть все видят, на что я способен! Я пылал, как тот куст, который я поджег, чтобы удивить ребятишек арневи. Прибыв к арневи и проникнувшись их бедами, я загорелся желанием сделать для них доброе дело. В дело борьбы с лягушками я вложил всю свою волю и амбиции. Я явился -- или думал, что явился -- в сиянии солнечных лучей, а ушел от арневи окутанный тьмой, опозоренный -- так что, пожалуй, лучше бы я подчинился первому импульсу, который ощутил при виде плачущей женщины: нужно уносить ноги! Выбросить на помойку автоматический пистолет и мою собственную свирепость -- и удалиться в пустыню, чтобы пребывать там до тех пор, пока я не буду лучше подготовлен к встрече с людьми. Так нет же, я загорелся желанием помочь арневи и, в частности, одноглазой Виллатале. Это желание, искреннее и сильное, все же не шло ни в какое сравнение с тем, что я ощутил в королевской ложе, рядом с предводителем дикарей в лиловых штанах и лиловой бархатной шляпе. Я умирал от желания сделать хоть что-нибудь! И это "что-нибудь" существовало, было мне вполне по силам! Пусть даже варири с их трупами -- порочнее всех жителей Содома и Гоморры вместе взятых, я все равно не мог упустить этот шанс совершить героический поступок. Пока не поздно, сделать еще один стежок на вышивке моей судьбы. Поэтому я был рад тому, что Туромбо заранее признавал свое бессилие перед Муммой. Она моя! Все вышло так, как и предсказывал король: Туромбо не смог сдвинуть статую с пьедестала. И я не выдержал: -- Сэр... сир... позвольте мне... Если король и ответил на мое бормотание, я этого не услышал, потому что увидел слева от себя одно-единственное лицо, чей напряженный взгляд был устремлен на меня. Лицо верховного жреца -- король называл его Бунамом. О, этот взгляд, вобравший в себя многовековой человеческий опыт! Он словно передавал мне послание из космоса. И я услышал -- о, что я услышал! "Ты, чучело! Внемли моим словам, презренный лжец, ничтожная козявка -- и все-таки человек! Не раскисай, брат, собери в единое целое все, что в тебе есть ценного. Это -- твой единственный шанс. Даже если ты будешь побежден и захлебнешься собственной кровью, смысл жизни все равно откроется: не тебе, так кому-нибудь другому!" На этом космический голос умолк. Он сказал все, что хотел. Вот когда мне стало ясно, зачем нам подбросили труп! За этим стоял Бунам. Он хотел знать, достаточно ли я силен, чтобы справиться с идолом. И я выдержал испытание. Черт возьми! На угрюмом, изборожденном морщинами лице "следователя" я увидел свою оценку. Он выставил мне высший балл. -- Я должен попытаться,-- произнес я вслух. -- О чем вы?-- удивился Дахфу. -- Ваше величество. Если это не будет вмешательством во внутренние дела, думаю, я смогу поднять статую богини Муммы. Мне бы искренне хотелось это сделать, потому что я располагаю соответствующими возможностями. Должен предупредить, что у арневи я не очень-то хорошо справился с чем-то подобным. Вместо того, чтобы принести пользу, нанес им непоправимый вред. На лице короля появилось смешанное чувство любопытства и сочувствия. -- Не слишком ли вы быстро вы скачете по свету, мистер Хендерсон? -- О да, король, мне не дано знать ни минуты покоя. Я просто не мог оставаться дома. Опять же, идея служения человечеству. Мой идеал -- доктор Уилфред Гренфелл. Я бы с удовольствием отправился куда-нибудь с миссией милосердия. Не обязательно на собаках. Это -- всего лишь случайная деталь. -- О да, я и сам интуитивно чувствовал что-то в этом роде. -- Позднее буду рад поговорить об этом подробнее, ваше величество. Сейчас меня больше всего интересует, могу ли я помериться силой с Муммой. Думаю, у меня получится. -- Должен предупредить, мистер Хендерсон: это может иметь далеко идущие последствия. Мне бы спросить, какие именно, но я доверял королю и не предвидел никаких особо скверных последствий. Это горение, эта жажда, этот неудержимый поток, эта волна честолюбия уже завладели всем моим существом. К тому же король улыбнулся -- и таким образом смягчил грозную силу своего предостережения. -- Вы в самом деле уверены, что справитесь? -- Вы только пустите меня к ней, ваше величество! Я жажду заключить ее в объятия! К нам подошел Бунам в леопардовой мантии и о чем-то тихо поговорил с королем, который все еще не решался дать согласие. После этого обмена мнениями Дахфу сказал мне: -- Бунам говорит, вас ждали. Вы пришли как раз вовремя. -- Ах, ваше величество, кто может знать наверняка? Если племя толкует знамения в мою пользу, тем лучше. Но послушайте. Я похож на хулигана -- и в то же время довольно чувствителен. Однажды я прочел стихотворение -- кажется, оно называлось "Написано в тюрьме". Всего не помню, но там были такие строки: "И мошке я завидую лесной, что нежится на солнце в летний зной". А заканчивалось так: "Смотрю на пляски мошек в вышине, и цель -- все неумолчнее во мне". Вы, король, не хуже меня знаете, какая это цель. Видите ли, ваше величество, мне противно жить по естественным законам распада и разложения. Долго ли еще наш мир Я почему-то верю, что это можно изменить. Вот почему и скачу по свету. Все остальные мотивы -- производные от этого. Тут и моя жена Лили, и дети... у вас, наверное, тоже есть дети, вы понимаете... -- Сожалею, если задел ваши чувства,-- молвил король. -- Ничего, ничего, Я неплохо разбираюсь в людях, а вы -- человек высокой пробы. От вас я и не такое снесу. К тому же, это правда. Если быть откровенным, я тоже завидовал мошкам. Тем больше оснований для желания освободиться из тюрьмы. Правильно? Если бы я имел склад ума, позволяющий спрятаться в свою раковину и считать себя королем необозримого пространства, это было бы просто замечательно. Но я устроен иначе. Я из тех, кто еще не СТАЛ, а только СТАНОВИТСЯ. Ваша ситуация в корне отличается от моей. Вы -- из категории состоявшихся. Мне же просто необходимо стать законченной личностью. Поэтому я и прошу пустить меня на арену. Мне трудно объяснить, но я чувствую к этому призвание. Каждый человек обязан положить всю свою жизнь на достижение определенной глубины... Так что я пошел, ваше величество. Вы ведь не хотите, чтобы я отступил? -- Нет-нет, мистер Хендерсон, ни в коем случае. Что бы ни случилось, я разрешаю вам это сделать. -- Спасибо, ваше королевское величество. большое спасибо. Я стянул тенниску через голову и, чувствуя себя громоздким и неуклюжим, спустился на арену, чтобы преклонить колена -- вернее, одно колено -- перед богиней Муммой. Натирая руки иссохшей землей, прикинул ее рост и вес. С трибун до меня, словно откуда-то издалека, долетали крики варири. Дикость этих людей, издевающихся над собственными богами и вздергивающих за ноги мертвецов, не охладила мой пыл. Я был сам по себе, они -- сами по себе. Я жаждал только одного: обхватить руками этого колосса женского пола и поднять в воздух. Недолго думая, я обнял ее могучие телеса. Странное дело -- от статуи исходил запах настоящей женщины. Да она и была для меня живым существом, а не идолом. Мы сошлись не только как противники, но и как любовники. Я согнул колени и тихонько сказал ей: -- Поехали, моя прелесть. Сопротивление бесполезно: даже если бы ты стала вдвое тяжелее, я поднял бы тебя. И добродушная, улыбающаяся Мумма сдалась мне на милость. Я поднял ее над землей и, пройдя с ней двадцать футов, присоединил к пантеону остальных богов. ГЛАВА 14 После этого меня даже не слишком удивило, когда небо начало заволакиваться облаками. Более того, я принял это как должное. -- Вот этот оттенок -- то, что доктор прописал!-- сказал я королю Дахфу, когда над нами поплыла первая туча. Постепенно мое возбуждение улеглось. Однако варири продолжали меня чествовать: махали флагами, стучали трещотками и звонили в колокольчики. С моей точки зрения, это было совершенно лишним: ведь я выиграл от этого больше всех. Так что я сидел, изнемогая от жары, и делал вид, будто не замечаю, как племя сходит с ума от восторга. -- Эй,-- воскликнул я вдруг,-- посмотрите-ка, кто пришел! Бунам. Он остановился у входа в королевскую ложу с гирляндой из листьев. Рядом с гордым видом стояла толстуха в итальянской пилотке времен первой мировой войны -- та, что пожала мне руку от имени Дахфу и которую он назвал генеральшей. Предводительница амазонок. Ее окружало довольно большое число женщин-воительниц в кожаных жилетах. Здесь же была высокая девушка, партнерша Дахфу по игре с черепами и явно важная персона. Не могу сказать, чтобы я очень обрадовался ухмылкам Бунама. Может быть, он пришел, чтобы выразить мне благодарность? Или за этим -- судя по гирляндам -- кроется нечто большее? Меня также смущала странная экипировка женщин. Две из них держали черепа на длинных, ржавых железных пиках. Остальные были вооружены чем-то вроде мухобоек -- кусочков кожи на длинных ручках, -- но, судя по поведению амазонок, эти штуки явно предназначались не для насекомых. Я увидел также короткие хлысты. К этой группе присоединились барабанщики, и я решил, что сейчас начнется церемония награждения -- все ждут только знака Дахфу. -- Чего они хотят?-- спросил я короля, который не сводил с меня глаз и не обращал внимания на Бунама, генеральшу и полуголых воительниц. Остальные тоже смотрели на меня, как будто пришли ко мне, а не к королю. Черный кожаный человек, направивший нас с Ромилайу в засаду, тоже был здесь -- очевидно, неспроста. Мне стало не по себе. Король что-то говорил о последствиях единобороства с Муммой. Но я же не проиграл! Я добился блестящего результата! -- Чего они от меня ждут?-- вновь обратился я к Дахфу. Если на то пошло, он тоже дикарь. Вон, до сих пор забавляется черепом на голубой ленте -- возможно, черепом своего отца -- и украшает шляпу человеческими зубами. Но он раздвинул в улыбке мясистые губы. -- У нас для вас новости, мистер Хендерсон. Тот, кто поднимет Мумму, получает титул короля дождя -- Сунго. Отныне, мистер Хендерсон, вы -- Сунго. -- Объясните на простом английском языке, что это значит.-- Про себя я подумал: хорошо же они отблагодарили меня за победу над Муммой!-- Эти люди словно ждут от меня каких-то действий. Каких именно? Слушайте, ваше величество, не отдавайте меня на растерзание. Я-то думал, вы мне симпатизируете. -- Я и вправду вам симпатизирую. Причем эта симпатия с каждой минутой крепнет. Чего вы испугались? Для этих людей вы -- Сунго. Они зовут вас с собой. Не знаю, почему, но в этот момент я не мог полностью доверять этому парню. -- У меня только одна просьба. Если со мной должно случиться что- нибудь плохое, я просил бы дать мне возможность написать жене. Просто попрощаться. Если говорить по большому счету, она ко мне хорошо относилась. И не причиняйте зла Ромилайу. Он не сделал ничего дурного. Мысленно я уже слышал, как знакомые обсуждают мой конец: "Слышали? Хендерсон доигрался! Как, вы не знаете? Он сбежал в Африку и пропал без вести. Должно быть, стал задирать дикарей, и они пырнули его ножичком. Так ему и надо! Говорят, его состояние оценивается в три миллиона баксов. По- моему, он сам понимал, что у него не все дома, и презирал людей за то, что они дали ему уйти от ответственности за убийство. Он прогнил до мозга костей.-- (Сами вы прогнили, ублюдки!)-- Вечно предавался излишествам". (Моим самым большим излишеством была любовь к жизни. Что с вами, ребята, вы не верите в перерождение человека? По-вашему, ему только и остается, что катиться по наклонной плоскости)? -- Ну что вы, Хендерсон,-- укоризненно молвил король,-- откуда такие мысли? С чего вы взяли, будто вам и вашему слуге грозит опасность? Отнюдь. Просто вас просят принять участие в ритуале очищения колодцев и водоемов. Говорят, вы для этого сюда и посланы. Ха-ха-ха, мистер Хендерсон! Вы сказали, будто завидуете мне из-за того, что я -- заодно с народом. Но и вы сейчас -- тоже! -- Да, но я полный невежда в таких вещах. Вы же для этого родились. -- Не будьте неблагодарным, Хендерсон. Ясно же, что вы тоже для чего- нибудь да появились на свет. Это меня убедило. Я спустился вниз под крики и завывания толпы, похожие на те, что слышишь по радио во время трансляции бейсбольного матча. Подойдя сзади, Бунам снял с меня шлем. Тучная генеральша, с трудом нагнувшись, сняла с моих ног ботинки, а затем -- сопротивление бесполезно -- шорты. Я остался в несвежих трусах. Но и на этом они не остановились. После того, как на меня водрузили гирлянду из листьев, генеральша освободила меня от этого последнего клочка материи. "Нет, нет!"-- крикнул я, но трусы уже болтались вокруг колен. Случилось худшее -- я остался в чем мать родила. Я попытался прикрыть срам руками и листьями, но Тату, старшая над амазонками, разогнула мне пальцы и вложила в них плетку со множеством хвостов. Все закричали: "Сунго, Сунго, Сунголей". Итак, я, Хендерсон, стал Сунго. И мы побежали. Оставив позади короля и Бунама, понеслись прочь с арены и дальше, по извилистым улочкам. Я бежал на израненных ногах по раскаленным камням и, по наущению Тату, выкрикивал вместе со всеми: "Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!" По дороге амазонки сбили с ног пару подвернувшихся стариков. Мы обежали городок по периметру и очутились возле эшафота. Там вниз головой болтались повешенные тела; их терзали стервятники. Оттуда мы понеслись еще быстрее. Я задыхался и то ли кричал, то ли всхлипывал. Какого черта? Куда мы несемся во весь опор? Местом назначения оказался пруд, очевидно, служивший водопоем для скота. Неожиданно на меня набросился добрый десяток разгоряченных женщин. Они подняли меня в воздух и бросили; я очутился в горячей, мутной воде, где прохлаждалось несколько длиннорогих животных. Глубина воды составляла не более шести дюймов, так что можно сказать, что я приземлился в толстый слой ила. Не успел я подумать: уж не хотят ли они, чтобы меня засосало? -- как несколько воительниц протянули мне железные пики и помогли выбраться на берег. Но к тому времени я до того вымотался, что мне уже было все равно. Злиться было бесполезно. Чувство юмора здесь тоже не годилось: все делалось с умопомрачительной серьезностью. Я понадеялся, что хоть приставшая к телу грязь прикроет мой срам. Впрочем, эти могучие нагие женщины не обращали внимания. Возобновилась прежняя свистопляска; я вместе со всеми орал: "Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!" Посмотрите, вот он, Сунго, покоритель Муммы, чемпион по тяжелой атлетике! Вот он, Хендерсон, гражданин Соединенных Штатов, капитан Хендерсон, кавалер "Пурпурного сердца", ветеран фронтов Северной Африки, Сицилии, Монте-Кассино и так далее. Неугомонный искатель, жалостливый и грубый, упрямый старый дурак и пьяница со сломанными искусственными зубами, сеющий смерть и угрожающий самоубийством. О силы рока! О владыки небесные! Вот сейчас я испущу дух, и меня швырнут на кучу дерьма, на съедение грифам. В сердце моем родился крик: "Милосердия, о Господи!" И тотчас -- "Нет, справедливости!" А потом -- "Правды, правды!" И наконец -- "Да свершится воля Твоя!" Этот сердобольный забияка, падающий с ног задира возвышает голос до небес, требуя правды! Слышишь ли ты, о Господи? Описав круг, мы бешеным вихрем ворвались на стадион и остановились перед Дахфу. Я услышал его голос: -- А знаете, мистер Хендерсон, вы-таки можете проиграть пари. Небо заволокли тяжелые тучи, но дождя еще не было. Амазонки подхватили меня и увлекли на арену, где стояли статуи богов. Кнутами и мухобойками варири стали нещадно хлестать этих идолов. Подтащив меня к Мумме, женщины принялись поднимать и опускать мою руку с плеткой, заставляя меня выполнить обязанность Сунго, а я сопротивлялся и кричал: "Нет! Ни за что на свете!" Потом они начали избивать друг друга -- и меня, короля дождя. И вдруг, после могучего порыва ветра, с неба по нам ударили залпы чего-то тяжелого и мокрого. Словно одновременно взорвалось множество ручных гранат. Деревянное, смазанное маслом лицо Муммы покрылось серебряными пузырями; вокруг пьедестала образовалась пена. Амазонки бросились обнимать меня и друг друга. Я посмотрел вверх и не увидел короля. Зато мне на глаза попался Ромилайу, и я бросился к нему. Он шарахнулся от меня, как от прокаженного. -- Ромилайу,-- взмолился я,-- ты видишь, в каком я состоянии. Разыщи мою одежду и шлем, я без него не могу. Голый, я цеплялся за Ромилайу; ноги разъезжались в стороны. Он дотащил меня до королевской ложи, где четыре женщины держали над Дахфу подобие навеса. Они подняли носилки и понесли прочь. -- Король, король!-- взывал я вслед. Он выглянул из-под навеса. -- Что это за канонада?-- спросил я его.-- Кто по нам стреляет -- и чем? -- Это не канонада,-- ответствовал Дахфу.-- Это дождь. -- Дождь? Какой дождь? Больше похоже на конец... -- Мистер Хендерсон,-- произнес король,-- вы совершили подвиг и принесли нам огромную пользу. После всех трудов вам нужно отдохнуть и развлечься. И добавил, прежде чем его унесли прочь: -- Вы проиграли пари. Я остался стоять, как гигантский турнепс, в одежде из грязных комьев. bel08.txt ГЛАВА 15 Так я стал королем дождя. Поделом мне за то, что сую нос не в свои дела! Но соблазн оказался непреодолимым. И во что же я вляпался? Каковы эти самые "последствия"? Я лежал в маленькой комнатке на первом этаже дворца, грязный, нагой, весь в синяках и ссадинах. Дождь все шел -- тяжелый и зловещий, он буквально затопил город. Я укрылся от холода шкурой неизвестного зверя, натянув ее до самого подбородка. Лежал и уговаривал Ромилайу: -- Не сердись, пожалуйста. Откуда мне было знать, чем это кончится? Я так паршиво себя чувствую! Чертово пари, из-за него я оказался целиком и полностью в руках этого парня. Ромилайу, как прежде, был готов разбиться в лепешку. Все старался приободрить меня: мол, это еще не факт, что дальше будет хуже, -- я слишком рано отчаялся. В его словах был резон. Напоследок он сказал: -- Поспите, сэр. Завтра все спокойно обдумать. -- Знаешь, Ромилайу, я открываю в тебе все новые и новые достоинства. Ты прав, нужно подождать. Он преклонил колена и прочел вечернюю молитву. А потом, уже устроившись в любимой позе -- свернувшись калачиком и подложив под щеку руку, -- спросил: -- Зачем вы это делать, сэр? -- Ох, Ромилайу! Если бы я мог объяснить, меня бы здесь сейчас не было. Зачем мне понадобилось, закрыв глаза, взрывать священных лягушек? Почему мои порывы имеют надо мной такую власть? Никакие доводы рассудка тут не помогут, одна надежда на озарение. Авось небо, или что там еще, просветит меня. Но пока что ситуация представлялась совершенно беспросветной. Оставалось только последовать примеру Ромилайу и отключиться -- под глухой шум дождя и львиный рык, доносившийся откуда-то снизу. Тело и душа требовали отдыха. Сон был похож на обморок и длился не менее двенадцати часов. Когда я проснулся, на улице было светло и тепло. Ромилайу был уже на ногах. В маленькой комнатке, кроме нас, находились две амазонки. Я умылся, побрился и сделал, что нужно, в большой таз, специально поставленный для этой цели. Потом женщины, которым я велел на это время удалиться, вернулись и принесли одежду, так называемый костюм Сунго. Ромилайу убедил меня надеть его, чтобы не дразнить гусей. Ведь, что ни говори, я теперь -- король дождя. Шаровары были зеленого цвета, а в остальном -- точно такие же, как у короля Дахфу. -- Просвечивают насквозь,-- проворчал я, но все-таки надел эту гадость поверх трусов. Одна из амазонок, по имени Тамба, с безобразными волосками на подбородке, подошла сзади и, сняв шлем, расчесала мои волосы допотопным деревянным гребнем. Эти женщины были приставлены ко мне для услуг. Потом Тамба пролепетала: -- Йокси, йокси! -- Что ей нужно, Ромилайу? Что значит йокси -- завтрак? У меня нет аппетита. Я слишком возбужден, чтобы съесть хотя бы кусочек. Вместо этого я хлебнул из фляги немного виски. -- Сейчас покажут йокси,-- ответил Ромилайу. Тамба легла на пол вниз лицом, а другая женщина, Бебу, забралась на нее ногами и стала массировать ей спину и вправлять позвонки. Потом они поменялись местами. Лица обеих женщин во время и после процедуры сияли блаженством. Хорошенько истоптав друг друга ногами, они простучали друг дружке грудь костяшками пальцев. -- Поблагодари их от моего имени, Ромилайу. Отложим эту замечательную терапию до другого раза. После этого Тамба и Бебу распростерлись ничком в официальном приветствии. Каждая поставила себе на голову мою ступню, как в свое время принц Итело. Женщины облизали губы, чтобы к ним лучше прилипла пыль, -- знак самоуничижения. Явилась генеральша Тату в итальянской пилотке, чтобы сопровождать меня к королю. Она тоже совершил обряд почитания. Мои прислужницы принесли ананас на деревянной тарелочке, чтобы я смог подкрепиться. Я заставил себя проглотить кусочек. Мы поднялись по лестнице, причем Тату пропустила меня вперед. На всем пути следования обитатели дворца встречали меня улыбками, приветственными криками, благословениями и аплодисментами. Я еще не привык к зеленым шароварам -- штанины свободно болтались вокруг ног. С верхней галереи мне были видны горы; воздух был свеж и прозрачен. Трава и деревья поражали изумрудной зеленью; ярко алели цветы. Мы вошли в "гостиную" короля Дахфу. Кушетка пустовала, но в комнате было полно женщин, разлегшихся на подушках и матрасах в непринужденных позах и ведущих светскую беседу. Некоторые причесывались и стригли у себя ногти на руках и ногах. Открыв еще одну дверь в глубине комнаты, мы прошли в личный покой короля. На этот раз Дахфу сидел на невысоком табурете -- куске красной кожи, натянутом на остов. Такой же табурет поставили для меня. После этого Тату отошла к стене, и мы с королем очутились лицом к лицу. Нас больше не разделяли ни черепа, ни широченные поля его шляпы. На нем были облегающие брюки и расшитые туфли. Рядом на полу высилась стопка книг. В момент моего прибытия король читал; он загнул уголок страницы. Интересно, какое чтение могло занимать этот ум? Я не располагал ни единым ключом к разгадке. -- Ого!-- воскликнул король.-- После отдыха и бритья у вас совсем другой вид! -- Я ощущаю себя участником маскарада. Но, наверное, у вас были причины желать, чтобы я напялил на себя эти тряпки, и я помню условия пари. Могу лишь сказать, что, если бы вы меня отпустили, я был бы чрезвычайно признателен. -- Понимаю. Но этот наряд -- действительно необходимый реквизит Сунго. За исключением шлема. -- Он защищает меня от солнечного удара. И вообще, я привык, что у меня на голове что-то есть. В Италии я даже спал в железной каске. -- Но в помещении головной убор необязателен, не так ли? Я сделал вид, будто не понял намека. Чернота кожи Дахфу делала его чужим и загадочным. Он был темен, как... как богатство. Тем заметнее на этом черном лице выделялись сочные алые губы. О его волосах было недостаточно сказать -- "растут": они казались живыми. Глаза, так же, как у его дяди Хорко, имели красноватый оттенок. Даже сейчас, когда он восседал на табурете без спинки, от его фигуры, кроме ощущения красоты, исходило ощущение абсолютной непринужденности и покоя. -- Король! По моему решительному тону Дахфу угадал и предвосхитил мой вопрос. -- Мистер Хендерсон, вы вправе претендовать на любые объяснения, которые я в силах дать. Дело в следующем: Бунам выразил уверенность в том, что вы сможете поднять Мумму, и я согласился с его оценкой. -- О'кей, я действительно силен. Но как все это случилось? У меня сложилось впечатление, будто вы заранее предвидели подобный поворот событий. Вы пошли на пари... -- Это было самое обыкновенное пари -- и ничего больше. Он рассказал мне о себе, и этот рассказ вполне вязался с тем, что я уже знал от Итело. В тринадцатилетнем возрасте его послали учиться в город Ламу, а затем -- в Малинди. -- Вот уже несколько поколений правителей считают для себя необходимым побольше узнать о мире. Как правило, все они учатся в одной и той же школе. Проходят курс обучения и возвращаются домой. Обычно молодого наследника престола сопровождает дядя. -- И ваш дядя Хорко тоже? -- Да. Он служил связующим звеном. Девять лет прождал меня в Ламу, когда мы с Итело отправились странствовать по свету. Мне было неинтересно там, на юге, где училась испорченная золотая молодежь. Эти юнцы сурьмили веки, румянились и обожали сплетни. Я хотел чего-то другого. Из Малинди мы отправились в Занзибар. Потом нанялись на корабль палубными матросами и поплыли в Индию и дальше, на Яву. Наш обратный путь лежал через Красное море, Суэцкий канал. Потом пять лет в миссионерской школе в Сирии. Там учили на совесть. Особенно хорошо преподавались основы естественных наук. Я собирался защищать диплом доктора медицины и защитил бы, если бы не смерть отца. -- Здорово!-- откликнулся я.-- Но мне трудно примирить эти факты с тем, что было вчера. С черепами, Бунамом, амазонками и всем прочим. -- Согласен, здесь можно усмотреть противоречие. Но, Хендерсон... Хендерсон-Сунго... не в моей власти сделать мир логичным. -- Вам, должно быть, не хотелось возвращаться? Он ответил уклончиво: -- У меня было много причин желать, чтобы мой отец пожил подольше. Наверное, его родителя удушили. От этой мысли на моем лице отразилось раскаяние, и король поспешил его развеять. -- Не волнуйтесь, мистер Хендерсон... впрочем, вас теперь следует называть Сунго... Не волнуйтесь. Это было неизбежно. Пришло его время умирать, он и умер, а я стал королем и должен захватить льва. -- Какого льва? -- Я же вчера рассказывал -- должно быть, вы забыли. Мертвое тело короля, личинка, вылупившаяся у него изо рта, душа короля, львенок... Этого львенка, отпущенного на волю Бунамом, здравствующий король обязан выследить и поймать в течение одного-двух лет, когда щенок станет взрослым львом. -- Вы будете на него охотиться? Он усмехнулся. -- Охотиться? Нет, мои обязанности состоят в другом. Я должен поймать его живым и держать у себя во дворце. -- То-то я слышал где-то внизу львиный рык! Это тот самый лев? -- Нет-нет,-- в присущей ему мягкой манере возразил король.-- Вы слышали другого зверя, Хендерсон-Сунго. Того льва, Гмило, мне еще только предстоит поймать. Так что я еще не СОСТОЯВШИЙСЯ король. И начался разговор, который не мог произойти ни в каком другом месте земного шара. Меня все еще лихорадило, но я собрал всю свою волю в кулак и постарался произнести как можно тверже: -- Ваше величество, я -- человек с принципами и не стану нарушать условия пари. Но к чему все-таки обязывает костюм короля дождя? -- Дело не только в костюме. Вы, Хендерсон, -- Сунго. В буквальном смысле. Я бы не смог сделать из вас Сунго, если бы у вас не хватило сил поднять Мумму. -- Прекрасно, но что дальше? Должен признаться, король, мне здорово не по себе. Обо мне нельзя сказать, что я вел добропорядочную жизнь. Да вы присмотритесь, это же прямо на мне написано.-- Король кивнул.-- Я-таки покуролесил и на фронте, и на гражданке. Сказать по совести, я не заслужил даже того, чтобы мое имя увековечили на туалетной бумаге. Но когда на моих глазах началось избиение Муммы, Гуммата и других богов, я выпал в осадок. Вы не заметили... -- Заметил. Знаете, Хендерсон, это была не моя идея. У меня совсем другие идеи. Когда-нибудь я вам расскажу. Только это должно остаться между нами. -- Ваше величество, хотите сделать мне одолжение? Самое большое, какое только возможно? -- Естественно. -- Позвольте говорить вам только правду. Это -- моя единственная надежда. Без этого все может катиться к черту. Он расцвел в улыбке. -- Ну конечно, разве я могу вам отказать? Я очень рад, Хендерсон-Сунго, и вы должны разрешить мне то же самое, иначе это не имеет смысла. Но в какой форме вы готовы воспринять правду? Что, если она явится в несколько необычном виде? -- Договорились, ваше величество. О, вы не представляете, как это для меня важно. Покидая арневи... должен признаться, я там наломал дров, может, вы слышали?... Так вот, покидая арневи, я был уверен, что профукал свой последний шанс. Только-только у меня появилась надежда на то, чтобы понять суть "грун ту молани", -- и вдруг эта катастрофа, происшедшая исключительно по моей вине... Я почувствовал себя навсегда опозоренным. Видите ли, ваше величество, время от времени меня посещают мысли о сне души и как его взорвать. Вчера, перед тем, как стать королем дождя... какое фантастическое переживание! Смогу ли я поделиться им с Лили? Лили -- это моя жена. -- Я высоко ценю вашу откровенность, Хендерсон-Сунго. Не скрою, я нарочно задержал вас здесь, так как надеялся на важный взаимный обмен мыслями. Мне трудно самовыражаться в лоне своего собственного народа. Здесь только Хорко, кроме меня, видел мир, а с ним я не могу откровенничать. Он в стане моих противников. Он сказал это конфиденциальным тоном -- и умолк. В комнате стало очень тихо. Амазонки лежали на полу и как будто дремали, а на самом деле настороженно поглядывали из-под полуприкрытых век. На женщинах не было ничего, кроме обычных кожаных жилетов. Тишина стояла такая, что мне было слышно, как ходят жены Дахфу в соседней комнате. -- Вы правы,-- сказал я,-- дело не только в правде, но и в одиночестве. Можно подумать, что человек -- своя собственная могила. А когда он пытается из нее вырваться, то не способен отличить добро от зла. Вот мне и пришло в голову: возможно, существует связь между истиной и ударами судьбы. -- Как это? -- Попробую объяснить. Прошлой зимой, когда я колол дрова, огромная щепка перебила мне нос. При этом моей первой мыслью было: "Вот он, момент истины!" В ответ король доверительно заговорил о вещах, которые никогда не приходили мне в голову. Я только и знал, что таращить глаза. -- В данном случае одно может и не быть связано с другим. Но у меня стойкое ощущение, что в человеческом обществе действует закон сохранения насилия. Человек не способен пассивно получать удары. Возьмите лошадь -- она понятия не имеет о реванше. Или вол. Человек же полон мстительных замыслов. Если ему грозит наказание, он стремится его избежать, а если это не удается, его сердце полнится злобой. Брат поднимает руку на брата, сын на отца -- ужасно, не правда ли? -- а отец на сына, причем это -- перманентный процесс, ибо, если отец не ударит сына, они не смогут чувствовать себя равными. Тем самым они увековечивают сходство. Да, Хендерсон, человек не способен спокойно сносить удары! Каждый из нас до сих пор чувствует боль от ударов, нанесенных на заре человечества. Предполагается, что самый первый был нанесен Каином, но как это могло произойти? В начале времен некая рука нанесла удар, от которого мы до сих пор стараемся увернуться. Каждый хочет, чтобы удар пришелся по кому-нибудь другому. Это представляется мне непреложным законом земного существования. Но что касается связи насилия с истиной, это уже отдельный разговор. -- Минуточку, сир! Правильно ли я вас понял -- душа умрет, если ее хозяин не причинит другому такие же страдания, как те, что выпали на его долю? -- К сожалению, только после этого она обретает покой и радость. Я поднял брови -- надо сказать с трудом, так как накануне мне порядком исхлестали незащищенные участки лица. -- Вы говорите "к сожалению", ваше величество? Уж не потому ли статуи богов и я были избиты? -- Да, Хендерсон, пожалуй, мне следовало подготовить вас к тому, что ждет вас в случае победы над Муммой. В этом смысле вы правы. Я воздержался от дальнейших упреков. -- А знаете, ваше величество, есть люди, умеющие воздавать добром за зло. Даже я, при всех моих заскоках, способен это понять. Он неожиданно согласился -- вроде бы, даже обрадовался этой ремарке. -- Это -- образ мышления гордого и смелого человека. Ему противно участвовать в эстафете зла. А ударил Б; Б ударил В... тут никакого алфавита не хватит. Смельчак постарается переломить ситуацию -- сделать так, чтобы на нем зло и кончилось. Удержит собственную руку, готовую нанести удар. Это -- высшая доблесть! И, подумав, добавил: -- Да, возможно, вы правы: воздаяние добром за зло -- лучший ответ. Лично я -- обеими руками "за", но, боюсь, для человечества в целом это -- отдаленная перспектива. Я не пророк, Сунго, но скажу вам: на улице благородных душ еще будет праздник! Я едва устоял на ногах. Боже! Я отдал бы все на свете за то, чтобы услышать такое из уст другого человека! От избытка чувств мое лицо начало растягиваться и, наверное, вытянулось, как городской квартал. От столь возвышенного разговора мною овладело не только нервное, но и умственное возбуждение. Я обрел способность видеть вещи не с двух или трех, а со многих сторон сразу, и они засверкали всеми цветами радуги. Дахфу вырос втрое в моих глазах; казалось, я видел исходившее от него сияние. Он говорил со мной не одним, а сразу несколькими голосами. Напрасно я щипал себе ноги под прозрачными зелеными шароварами -- это происходило наяву. Никогда еще я не встречал в людях такого величия, как то, которое встретил здесь, в самом центре тьмы, мракобесия и невежества, в городе, где мне пришлось сражаться с трупом и тащить его на себе под зеленеющим в лунном свете шатром ночи. Если бы паук ни с того, ни с сего начал читать лекцию о ботанике, я и то был бы меньше удивлен. Наконец ко мне вернулся дар речи. -- Король! Надеюсь, вы считаете меня своим другом. Ваши слова произвели на меня сильное впечатление. Хотя, должен признаться, у меня голова идет кругом от всей этой новизны. И странности. Тем не менее, я счастлив. Вчера меня ни за что, ни про что подвергли порке. Ладно. Кажется, это было не напрасно. Но объясните -- как вы представляете себе этот праздник на улице благородных душ? -- Хотите понять, что дает мне такую уверенность? -- Да. Хотелось бы услышать, как это будет на практике. -- Не скрою, Хендерсон-Сунго, у меня есть кое-какое мнение на этот счет. И я не собираюсь держать его в секрете. Я просто жажду поделиться им с вами, ибо несказанно рад, что вы считаете меня своим другом. Я искренне сожалею о том, чтО (ударение на "о" -- В.Н.) вам пришлось вытерпеть при вступлении в должность Сунго. Но мы не могли не воспользоваться вашим появлением. Надеюсь, вы меня простите. -- Ни слова об этом, ваше величество. Я сам хотел, чтобы меня использовали. -- Благодарю вас, мистер Хендерсон-Сунго. Итак, с этим покончено. Но знаете ли вы, что с телесной точки зрения представляете из себя интереснейший феномен? Эта реплика показалась мне несколько двусмысленной, и я внутренне ощетинился. -- Неужели? -- Не будем отступать от нашего уговора говорить правду. Впрочем, я давно заметил, что человек считает правдой только то, что готов воспринять в качестве таковой. Тем не менее, факт есть факт. Ваша физическая сила -- явление высокого порядка. Она сама говорит за себя. Он указал взглядом на груду книг на полу. Я хотел прочесть названия, но в комнате было недостаточно светло. -- У вас очень свирепый вид,-- продолжил король. -- А что вы хотите? При моем образе жизни трудно не набить шишек и не обзавестись шрамами. Жизнь меня порядком потрепала -- не только на войне. Самая большая рана -- здесь,-- я постучал кулаком по груди.-- Но мне бы не хотелось, чтобы даже такая жизнь, как моя, была выброшена коту под хвост. Если уж мне не суждено внести положительный вклад, хотя бы послужу примером. Впрочем, у меня даже это не получается. -- Вот как раз в этом вы ошибаетесь!-- живо возразил Дахфу.-- В моих глазах вы -- прямо-таки кладезь поучительных примеров! Вы для меня представляете целый мир. Когда я занимался медициной, мне доставляло величайшее удовольствие классифицировать людей. Я изучал все типы. Мучеников. Обжор. Упрямцев. Толстокожих. Мне попадались люди -- умные свиньи. Истеричные фаталисты. Одержимые идеей смерти. Фаллические гении с признаками бесплодия. Чемпионы моментального засыпания. Самовлюбленные нарциссы. Безумные хохотуны. Педанты. Не сдающиеся лазари... О, Хендерсон- Сунго, какое множество типов! Несть им числа! -- К какому же типу вы отнесете меня? -- Ну... Вы, Хендерсон-Сунго, буквально каждой клеткой своего существа вопиете о спасении: "Помогите! Подскажите, что мне дальше делать? В чем мой долг? Что со мной будет?" И так далее. Мало хорошего. Будь я даже секретным агентом, и то не сумел бы скрыть свое удивление. Мне оставалось только пробормотать: -- Да. Видимо, то же самое хотела сказать Виллатале. "Грун ту молани" было отправной точкой. -- Мне знакомо этот термин, используемый арневи,-- сказал король.-- "Грун ту молани". Жажда жизни. Но это -- еще не все. Человеку, Хендерсон- Сунго, нужно нечто большее. Я хочу вам кое-что показать -- без этого вы никогда не поймете мою жизненную цель и мировоззрение. Идемте со мной. -- Куда? -- Не скажу. Вы должны мне доверять. -- Да, конечно. О'кей. Полагаю... Но ему было нужно только мое согласие. Он встал. Тату, сидевшая у стены в надвинутой на глаза пилотке, тоже встала. ГЛАВА 16 Из этой маленькой комнаты мы попали в длинную галерею, огороженную тростником. Тату последовала за нами. Король рванул вперед, оставив меня далеко позади. Я ускорил шаг -- и тотчас почувствовал, как сильно пострадали накануне мои босые ступни. Так что я еле ковылял, а мужеподобная Тату, с ее тяжелой поступью, наступала мне на пятки. Футов через пятьдесят нам попалась другая дверь. Генеральша подняла здоровенный засов. Он был из дерева, но, очевидно, не легче железного, потому что у женщины слегка подогнулись ноги, но она-таки взяла вес. Король юркнул в дверь. Последовав за ним, я увидел довольно широкую лестницу, уходившую во тьму. Оттуда дохнуло затхлостью и плесенью. Но король безбоязненно ринулся вниз. Я подумал: чего нам не хватает, так это шахтерской лампы и канарейки*. Но ничего не поделаешь, капитан Хендерсон, надо спускаться! В этот момент я сознательно старался пробудить в себе мой боевой дух. Я крикнул: "Король!"-- но не дождался ответа. Разведя руки в стороны, я поискал перил или хотя бы стены, но ничего не нащупал. Хорошо хоть ступеньки были широкими и гладкими. Когда Тату с лязгом водрузила засов на место, запирая нас снаружи, мрак стал кромешным. Мне оставалось только спускаться или сесть на верхнюю ступеньку и дожидаться короля, рискуя потерять его уважение и все, чего мне удалось добиться благодаря победе над Муммой. Так что я продолжал осторожно спускаться, мысленно уговаривая себя: "Не теряй веры, Хендерсон. Не теряй веры". Наконец впереди забрезжил свет, и я увидел нижний конец лестницы. Мы очутились в подвальном помещении под дворцом; свет шел из узенькой, как бойница, щели над головой. Как оказалось, лестница еще не кончилась, а только сделала поворот. Нам стали попадаться разбитые ступеньки; в просветы пробивалась трава. Я опять не выдержал: ___________ * Имеется в виду обычай пускать перед собой в шахту канарейку -- птицу, более других чувствительную к свежему воздуху. Если канарейка выживет, воздух в шахте пригоден для дыхания. Прим. переводчика. ________________ -- Ваше величество! Вы здесь? Эй, ваше величество! Снизу не донеслось ни звука; только ветер развевал в воздухе паутину. Я продолжил спуск. Нижние ступеньки оказались земляными. Мне вспомнилось потрясение, испытанное мною в Баньоле-сюр-Мер, когда я увидел в аквариуме ту тварь, прижавшую голову к стеклу. Постепенно стены расширились, образуя что-то вроде пещеры. Слева от себя я увидел черный вход в туннель; туда меня определенно не тянуло. Напротив стояла полукруглая стена с приоткрытой дверью. Король успел войти внутрь, но одной рукой все еще держался за косяк. Я хотел было спросить, куда мы направляемся, но оттуда послышалось львиное рычание, и надобность в ответе отпала. Я понял: он ведет меня в клетку льва -- очевидно, не того, которого обязан был добыть, чтобы стать полноценным королем. Я замер, как вкопанный. По всей видимости, мне тоже предстояло войти в клетку. Ни за что на свете! Доверие доверием, но как бывший солдат, я не мог не искать путей к отступлению. Наверху меня ждала запертая дверь. Тату ни за что не выпустит меня отсюда, а льву ничего не стоит в несколько прыжков догнать меня и обагрить морду моею кровью. На первое будет печень: хищники всегда начинают с этого вкуснейшего, жизненно важного органа. Другой путь вел в туннель, который наверняка приведет меня еще к одной запертой двери. Я стоял в этих несчастных зеленых штанах, надетых поверх нестиранных трусов, и размышлял, Рычание стало громче. Послышался голос короля: он разговаривал со зверем на варири, временами -- очевидно, ради меня -- переходя на английский. -- Ну-ну, милая. Не надо нервничать. Вот так, моя куколка. Итак, в камере была львица, и он ее успокаивал. Потом, не повышая голоса, обратился ко мне: -- Хендерсон-Сунго, она знает о вашем присутствии. Медленно, шаг за шагом, подойдите ко мне. Я сделал шаг вперед. Не стану отрицать: в этом сыграло определенную роль тяжкое бремя, лежавшее на моей совести после нападения на кота, подброшенного мне бывшими квартирантами. Король пошевелил пальцами, подзывая меня к себе. Я сделал несколько малюсеньких шажков. Отрывистые звуки, издаваемые зверем, впивались в меня колючками. Постепенно я смог разглядеть его целиком -- с хищной пастью, ясными глазами и массивными лапами. Король взял меня за руку и слегка подтолкнул к львице. Она подошла и ткнулась в меня мордой. Я ахнул. -- Не дергайтесь,-- предупредил король и снова ласково заговорил с львицей: -- Спокойно, куколка, это Хендерсон. Львица была довольно крупной -- нам до пояса. Она потерлась о ногу Дахфу и принялась обследовать меня. Я почувствовал ее нос у себя под мышкой, а затем между ног; от этого мой бедный член скукожился и устремился в естественное укрытие под брюхом. Не отпуская моей руки, король продолжал уговаривать львицу. От волнения я прикусил внутреннюю сторону щеки и от боли закрыл глаза, приготовившись к страданию. Однако львица оставила в покое мои половые органы и возобновила ходьбу. -- Все в порядке, Хендерсон-Сунго,-- заверил король.-- Вы ей понравились. -- Откуда вы знаете? -- Откуда я знаю?-- переспросил он, делая ударение на "я".-- Еще бы мне не знать: ведь это же Атти! Не правда ли, какая красавица? Стойте смирно, мистер Хендерсон-Сунго, не шевелитесь. Он старался внушить мне уверенность, но был столь явно очарован своей львицей, так жаждал показать мне, какие у них замечательные отношения, что я не мог не тревожиться. Слишком большое доверие приводит к плачевным результатам. Если это не так, значит, весь мой жизненный опыт ни черта не стоит. Он отвел львицу подальше от меня -- туда, где на довольно высоких столбиках держалось что-то вроде деревянной платформы. Там он сел, положил ее морду себе на колени и стал гладить и почесывать. Я по-прежнему стоял не шевелясь, даже не стал поправлять шлем, который сполз мне на лоб, сморщенный от напряжения. Король просто таял от блаженства. Приняв свою любимую позу -- полулежа, с опорой на локоть, -- он положил ногу львице на спину. Этот жест привел меня в состояние ужаса пополам с восторгом. Затем король вытянулся на платформе во весь рост. Не стану описывать его манеру расслабленно лежать, скажу лишь, что эта поза была доведена Дахфу до степени искусства. Возможно, он не шутил, говоря, будто обязан своей силой привычке как можно больше лежать. Львица принялась вышагивать взад и вперед, время от времени поглядывая в мою сторону. В этом взгляде не было злобы, направленной против меня лично, однако сверкавшая в них природная свирепость всякий раз бросала меня в дрожь. Я не мог избавиться от мысли, что ей известно о моем гнусном покушении на кота. Что, если меня ждет судный день, а вовсе не момент истины? Тем не менее, у меня не было выбора -- только стоять и ждать. -- Закройте, пожалуйста, дверь, мистер Хендерсон-Сунго,-- попросил король.-- Открытая дверь действует ей на нервы. -- А это не опасно -- двигаться? -- Нет -- только осторожно. Она будет делать только то, что я велю, и ничего больше. Осторожно приблизившись к двери, я испытал сильнейшее искушение дать деру. Но мог ли я рисковать близостью с королем? Так что я закрыл дверь и со вздохом подпер ее спиной. -- Теперь идите сюда. Маленькими шажками. Я стал медленно приближаться, в душе проклиная монарха с его окаянной львицей, чей хвост при ходьбе качался с размеренностью маятника. Посреди камеры я остановился. -- Ближе,-- подбодрил меня Дахфу.-- Она должна к вам привыкнуть. -- Если я раньше не сдохну. -- Ну, что вы, Хендерсон. Она будет благотворно влиять на вас -- так же, как на меня. Когда я очутился в пределах досягаемости, он схватил меня за руку и втащил на платформу. -- Да не дрожите вы так, Хендерсон-Сунго. Лучше полюбуйтесь ее красотой. Не думайте, что я подвергаю вас испытанию ради спортивного интереса. Вам кажется, это промывание мозгов? Запугивание? Клянусь честью, ничего подобного! Не будь я абсолютно уверен в своем контроле над ситуацией, не привел бы вас сюда. Он положил руку с гранатовым перстнем на спину зверю. -- Оставайтесь на месте. Неожиданно он спрыгнул с платформы и очутился в центре камеры. Львица прыгнула вслед за ним. Там она по его приказу легла на спину и открыла пасть. Он безбоязненно сунул туда руку. Снова велел ей встать. Подполз ей под брюхо и повис, обвил ее руками и ногами. Львица принялась ходить взад- вперед. нося короля под брюхом. И я еще думал, что видел мир со всеми его странностями! Но такого я даже представить себе не мог. Вот это мастерство, вот это доблесть! Очевидно, львица думала так же. Более того -- она любила этого парня. Она его любила! Своей звериной любовью. Я тоже почувствовал себя покоренным. Да и могло ли быть иначе? -- Сроду не видел ничего подобного! Король разжал ноги и руки и упал на пол. Коленом оттолкнул Атти и одним прыжком взлетел на платформу. Львица тотчас запрыгнула туда же и примостилась рядом. -- Ага, Хендерсон, вы изменили свое мнение! -- Это другое дело. Совсем другое. -- Но, я вижу, вы все еще боитесь? Я собрался было отрицать, но закашлялся и поднес ко рту кулак. А откашлявшись, пробормотал: -- Это рефлекс. Львица снова принялась бегать вдоль платформы. Когда она поравнялась с нами, король взял меня за запястье и прижал мою ладонь к звериному боку. От соприкосновения с шерстью по пальцам побежали искры. Ощущение было такое, словно мне в руку ударила молния и разрядилась в области сердца. -- Ну, вот вы до нее и дотронулись. Что вы чувствете? -- Что чувствую? Ох, ваше величество, умоляю -- не все сразу! Я стараюсь изо всех сил! -- Действительно, я взял слишком быстрый темп. Хочу в кратчайший срок покончить с вашими проблемами. Я понюхал свои пальцы и ощутил специфический запах львицы. -- Послушайте. Я сам страдаю нетерпением. Но это -- предел того, что я могу вынести за один раз. К тому же, у меня на лице свежие царапины -- как бы зверь не почувствовал запах крови. Если я правильно запомнил, в этом случае его никто и ничто не удержит. Дахфу, этот великолепный дикарь, рассмеялся. -- Хендерсон, вы восхитительны! Знаете, на свете немного людей, которые дотрагивались до льва! "Я бы преспокойно прожил без этого",-- вертелось у меня на языке, но, поскольку он был такого высокого мнения о львах, я придержал эти слова при себе. -- И до чего же вы напуганы!-- продолжал король.-- Какая прелесть! Я никогда не встречал столь явно выраженного страха. Знаете, многие сильные люди обожают эту смесь страха и восхищения. По-моему, вы -- из их числа. Кроме того, я обожаю вашу манеру шевелить бровями. Они великолепны! И этот синюшный цвет лица, и надутые щеки, и чересчур растянутый рот. А что было, когда вы заплакали! Дивное зрелище! Сделав еще несколько замечаний о моем носе, животе и форме колен, король сказал: -- Мы с Атти помогаем друг другу стать лучше. Присоединяйтесь к нашей компании. -- Правильно ли я понял, ваше величество: у вас есть какой-то план относительно меня и львицы? -- Да, и в ближайшее время вы все узнаете. -- Только давайте не будем торопиться. Не знаю, сколько еще выдержит мое сердце. -- Что ж, пожалуй, на сегодня с Атти достаточно. Король потянул за веревку и при помощи допотопной лебедки открыл дверцу, ведущую в другую, внутреннюю клетку. Атти послушно прыгнула туда, и это меня поразило. Ведь ни одно существо кошачьей породы ни за что не переступит порог иначе как по собственной воле и своим собственным манером. Впрочем, Атти не стала исключением: какое-то время она то входила, то выходила, пока король терпеливо удерживал веревку. И наконец исчезла за дверью. Мне снова вспомнилось пророчество Даниила, сделанное Навуходоносору: "Тебя отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями". От моих пальцев все еще исходил запах льва. Время от времени я нюхал их и вспоминал то лягушек арневи, то коров, то кота, которого пытался прикончить, -- не говоря уже о свиньях. Видимо, это пророчество касалось таких, как я, -- не способных ужиться с людьми. После небольшого отдыха Дахфу дал понять, что готов продолжить разговор. -- Ваше величество, вы обещали объяснить, почему мне будет полезно общаться с этой львицей. -- Я охотно пролью на это свет, но сначала позвольте рассказать вам кое-что о львах. Я поймал Атти год назад, для этого у варири существует специальная методика. Участники охоты бьют в колотушки и таким образом загоняют зверя в специальный загон -- так называемый "гопо". Потом его оттесняют из широкого конца "гопо" в узкий. Там имеется западня. Поймать зверя должен я, король. Так я добыл Атти. По закону я не имею права ловить какого-либо другого льва, кроме Гмило, моего отца. То, что я привел сюда Атти, было встречено в штыки. Особенно Бунамом. -- Они что, спятили, эти ребята?-- удивился я.-- Они не заслуживают такого правителя! Вы могли бы управлять гораздо бОльшим государством. Король был польщен, однако продолжил: -- Тем не менее, кое-кто доставляет мне немало хлопот. Это в первую очередь Бунам, мой дядя Хорко и еще несколько человек, не исключая королевы- матери и кое-кого из жен. Ибо, мистер Хендерсон, есть только один лев, присутствие которого допускается в городе, -- покойный король. Остальные считаются колдунами, способными причинить немало бед. Главная причина, почему покойный король должен быть пойман своим преемником, состоит в том, что ему нельзя находиться в обществе этих негодяев. Говорят, будто ведьмы- варири сношаются со львами. Их дети объявляются прОклятыми. Мужчина, заподозривший свою жену в прелюбодейной связи со львом, имеет право требовать высшей меры наказания. -- Да что вы! -- Итак,-- заключил король,-- меня критикуют сразу по двум пунктам. Во- первых, я еще не поймал Гмило, моего отца. А во-вторых, незаконно держу у себя Атти. Тем не менее, я не собираюсь от нее отказываться. -- Может, вам стоило бы отречься от престола, как герцог Виндзорский*? ________________ * Имеется в виду король Великобритании Эдуард YIII, который в 1936 году отрекся от престола, чтобы жениться на разведенной женщине. Прим. переводчика. _________________ Он издал короткий смешок. -- Очевидно, я должен вам еще кое-что объяснить. Исстари повелось, что король держит здесь, в этом помещении, своего предшественника. Я часто навещал льва -- своего дедушку. Его звали Суффо. Поэтому с малых лет я изучил повадки львов и подружился с ними. После смерти моего отца Гмило, смерти, положившей конец моим занятиям медициной, мне очень не хватало общения со львом. Скажу больше: такое общение дает мне силу. Конечно, было бы идеально сразу поймать Гмило. Но вместо этого подвернулась Атти, и я не мог упустить такой случай. Впрочем, это не освобождает меня от обязанности поймать Гмило. -- Желаю удачи! Он схватил меня за руку и крепко сжал. -- Я не сержусь на вас, Хендерсон-Сунго, за то, что вы считаете это навязчивой идеей. Но во имя нашего уговора -- говорить правду -- прошу иметь терпение и немного веры. -- О, я был бы только рад, если бы это оказалось иллюзией, сном, самовнушением,-- сказал он немного погодя, по-прежнему не выпуская моей руки. -- Люди с самым большим аппетитом более других склонны считать действительность иллюзией. Для них невыносимо видеть, как надежда оборачивается горем, любовь -- ненавистью, жизнь -- смертью. Разум имеет право на сомнения. Трудно поверить, что на столь коротком витке -- длиной в человеческую жизнь -- можно свершить что-то грандиозное. Что человек может додуматься до чего-нибудь великого. И тем не менее, человек, это смертное существо, -- гений воображения. Короче говоря, Хендерсон, не сомневайтесь во мне -- друге Итело, вашем друге! -- Хорошо, ваше королевское величество. Я вас не совсем понимаю, но обещаю не спешить с выводами. Если на то пошло, мало кто в такой степени, как я, имел дело с реальной жизнью во всех ее проявлениях. И хранил ей верность. Грун ту молани. -- Воистину так. Я целиком и полностью разделяю такое отношение. Грун ту молани. Любовь к жизни. Но в какой форме? Мистер Хендерсон, вы кажетесь мне человеком с широкими взглядами и богатым воображением, но вам постоянно чего-то не хватает. -- Вот именно,-- подтвердил я.-- Мой внутренний голос то и дело твердит: "Я хочу, я хочу, я хочу!" Бывают периоды, когда он звучит во мне постоянно, не давая ни минуты покоя. Он был явно поражен. -- И что, вы его слышите? -- Абсолютно явственно. -- Что же это может быть? Я еще не сталкивался с таким феноменом. Но он говорит, чего хочет? -- Нет. Мне ни разу не удалось заставить его назвать вещи своими именами. -- Как это необычно! И, должно быть, как мучительно! Но, мне кажется, он будет упорствовать, пока вы не ответите. Голод слишком силен. Мне приходит на ум сравнение с длительным тюремным заключением. Но в чем все- таки состоит неутоленная потребность? Скажите хотя бы -- он хочет жить или умереть? -- Нет, ваше величество, я так и не понял, чего он хочет. Должен признаться, время от времени я начинал сыпать угрозами покончить с собой, но это не помогало. Вероятно, ему нужно что-то другое. -- Теперь я не удивляюсь, Хендерсон, что вы смогли поднять Мумму. Вами двигало неутоленное желание. -- Вы это поняли, ваше королевское величество? Поняли, да? Вы не представляете, как я счастлив! И к чему все эти разговоры об иллюзиях? Очевидно, в нас сидит что-то очень реальное, цепкое, и мы можем не бояться никаких иллюзий. Он подвел черту: -- Оказывается, мистер Хендерсон, мы с вами очень хорошо понимаем друг друга. -- Спасибо, король! Наконец-то мы к чему-то пришли! -- Не спешите благодарить. Пока что мне, как и прежде, нужно ваше абсолютное доверие. И еще. Знайте -- если я покинул мир и вернулся к варири, то не затем, чтобы отрекаться. ГЛАВА 17 Король сказал, что рад моему появлению из-за возможности поговорить, и это было правдой. Мы вели долгие, долгие разговоры, и я не стану притворяться, будто всегда понимал его. Могу лишь сказать, что я всеми силами воздерживался от поспешных суждений. Просто слушал и держал ухо востро, памятуя о его предупреждении, что истина может облечься в самую неожиданную форму, к которой я могу быть неподготовлен. Попробую вкратце изложить суть его взглядов на мир. Ему была свойственна убежденность в существовании тесной взаимосвязи между внутренним и внешним, особенно в том, что касалось людей. Он был весьма начитан и мог этак небрежно уронить: "'Психология' Джеймса -- увлекательнейшее чтение"! Его захватила идея преобразования человеческого материала путем неустанной работы -- идя от оболочки к сердцевине или от сердцевины к оболочке. Плоть воздействует на сознание, сознание воздействует на плоть, та вновь воздействует на сознание, и так далее. Своей убежденностью он был похож на Лили. Оба были фанатичными приверженцами каких-нибудь идей и выдвигали любопытные гипотезы. Король тоже любил поговорить о своем отце. Тот, по его мнению, был настоящий лев -- если не считать отсутствия бороды и гривы. Из скромности Дахфу умалчивал о своем собственном сходстве со львами, но я-то видел! Видел, как он вихрем носился по арене и ловил черепа на длинных лентах. Видел его прыгающим в камере с львицей. Он шел от элементарного наблюдения, которое многие делали и до него: люди гор похожи на горы, люди равнин -- на равнины, люди, живущие у воды, уподобляются воде, а разводящие скот ("Да, да, друг мой, я говорю об арневи") -- домашним животным. "Нечто подобное можно найти у Монтескье",-- разглагольствовал король и приводил бесчисленные примеры. Сколько раз он наблюдал, как у любителей лошадей отрастали челка и "лошадиные" зубы, а смех начинал напоминать ржание. Люди и их собаки становятся похожими друг на друга, а супруги -- и подавно. От волнения я подался вперед. -- А как насчет свиней? Король ответил уклончиво: -- Природа -- великий имитатор. А человек, как венец природы, -- мастер адаптации. Он -- художник с изощреннейшим воображением. И он же -- главное произведение своего искусства. Преображая свою плоть, он трансформирует душу. Какое чудо! Какой триумф! И в то же время -- какая катастрофа! Сколько слез пролито! -- Действительно, ваше величество, если это так, то это очень грустно. -- Обломками кораблекрушения битком набиты гробы и могилы. Прах поглощает прах. Но животворный поток все еще течет; существует эволюция. Вот о чем нужно думать. С его точки зрения, мало сказать, что отдельные болезни тела начинаются в мозгу, -- они ВСЕ проистекают оттуда. -- Не хочу снижать пафос нашего разговора, но даже прыщ на носу дамы -- следствие какого-то завихрения в ее душе. Более того, сама форма носа, хотя и является отчасти наследственной чертой, в значительной мере выражает ее представления о мире. Голова моя стала легкой, как плетеная корзинка. -- Прыщ, говорите? -- Да, прыщ. Он -- свидетельство рвущихся наружу желаний. При этом нельзя никого осуждать. Мы далеко не в полной мере -- хозяева положения. Главное, что я хочу сказать, -- все идет изнутри. Болезнь -- язык души. Если позволите, приведу метафору из жизни цветов. Роза говорит о любви, лилия -- о чистоте и невинности. Так же и части тела. Определенная форма щек свидетельствует о надежде, ног -- о почтении, рук -- о справедливости. Должен, однако, заметить, что душа -- великий полиглот. Одни и те же симптомы могут быть свойственны разным болезням. К примеру, страх способен принимать ту же форму, что и надежда. -- Признаться,-- сказал я во время одной из бесед,-- ваши взгляды задевают меня за живое. Разве я виноват в том, какая у меня внешность? Вообще-то я и сам немало размышлял о своем физическом облике. В этом смысле я для себя -- загадка. -- Действительно,-- ответствовал король,-- я никогда не видел такого носа. С точки зрения теории превращений ваш нос -- находка. -- Право, король, ничего более неприятного вы не могли сообщить -- разве что уведомить меня о кончине близкого родственника. Разве я несу ответственность за форму моего носа? Будь я ивой, вы бы не сказали ничего подобного. В ответ Дахфу засыпал меня рассуждениями о мозжечке, вегетативной функции и прочих малопонятных вещах. Мало того -- он завалил меня книгами. В то же время он по-прежнему очень серьезно относился к моей должности короля дождя и резко одергивал меня, если я позволял себе шутить по этому поводу. Необходимость просматривать горы специальной литературы вызвала во мне большое внутреннее сопротивление. Во-первых, я боялся разочароваться в короле. Стоило переться в самое сердце Африки, поднимать Мумму и терпеть издевательства, связанные со вступлением в должность короля дождя, чтобы убедиться в том, что Дахфу -- всего лишь маньяк или просто экзальтированная натура. Кроме того, мне присуще особо эмоциональное отношение к книгам. Какая- нибудь одна фраза способна вызвать у меня в мозгу извержение вулкана. Я начинаю думать сразу о многих вещах. Лили говорит, что я обладаю повышенной умственной энергией, а Фрэнсис -- что, наоборот, она у меня напрочь отсутствует. Я полагал, что вся эта литература, которой меня завалил Дахфу, имеет отношение ко львам, но о львах там не было сказано ни слова. Одна медицина. Я попытался было осилить первую главу книги какого-то Шеминского, так как первый абзац показался мне легким. Однако дальше пошло гораздо хуже. Во всяком случае, я думал так до тех пор, пока не наткнулся на "аллохирию Оберштейнера". Эта "аллохирия" меня доконала. Какого черта? Если я признался, что всегда мечтал стать врачом, это еще не повод забивать мне голову абракадаброй. Тем не менее, я все же не бросил читать. БОльшая (ударение на "о" -- В. Н.) часть книг была посвящена взаимозависимости тела и мозга и внушению. Например, человека с нормальной конечностью можно убедить в том, что у него -- слоновья нога. И тому подобное. * * * Однажды, когда я, отдыхая от Шеминского, отводил душу за пасьянсом, в мою комнату на первом этаже вошел дядя короля, Хорко, в сопровождении Бунама, за которым тенью следовал его помощник -- черный кожаный человек. Выстроившись у порога, они пропустили внутрь пожилую женщину, по всем признакам вдову. Она-то и была главной посетительницей. У нее было круглое асимметричное лицо, курносый нос и крупные, словно вывернутые наизнанку, губы. Несмотря на беззубый рот, по этим губам и красноватому оттенку глаз я сразу признал в ней родственницу Дахфу. "Должно быть, это его матушка". -- Ясра,-- представил ее Хорко.-- Королева. Мама Дахфу. -- Мадам, вы оказали мне большую честь,-- галантно проговорил я. Она взяла мою руку и возложила себе на голову -- разумеется, обритую наголо. Все замужние женщины варири ходили с обритыми головами. Из вежливости я снял тропический шлем и тоже положил себе на голову ее руку. -- Леди, Хендерсон к вашим услугам. Переведи, Ромилайу. И еще -- скажи ей, что у нее прекрасный сын. Мы с королем большие друзья. Я горжусь таким знакомством. Мысленно я говорил себе: "Дамочка попала в плохую компанию. Ведь это обязанность Бунама -- устранять пошатнувшегося монарха. Так сказал Дахфу. Бунам отправил на тот свет его отца. А королева, как ни в чем не бывало, наносит вместе с ним светские визиты". Должно быть, мать Дахфу прочла мои мысли, потому что на ее лице появилось выражение грусти и тревоги. Бунам пялился на меня, очевидно, надеясь когда-нибудь со мной разделаться; Хорко был мрачен. Цель их визита была двоякой: разведать насчет львицы и употребить все мое влияние на короля, чтобы он от нее избавился. Из-за Атти короля ждали большие неприятности. Хорко заговорил, мешая английские, французские и португальские слова -- должно быть, на этих языках говорили в Ламу, когда он ждал там короля. Он сказал несколько слов об этом современном городе с разноязычным говором, автомобилями, кафе и музыкой. "Tres distingue, tres chic"*,-- так и сыпалось у него изо рта. Когда я ответил ему по-французски, он значительно оживился. Чувствовалось, что он влюблен в этот город. Это был его Париж. Там он снял себе дом, завел слуг и девочек и проводил целые дни в кафе, одетый в легкий полосатый пиджак -- может быть, даже с бутоньеркой. И при этом осуждал племянника, который умотал Бог знает куда на добрых восемь или девять лет. ___________ * "Изысканно, шикарно" (фр.). (В слове tres -- надстрочный знак над "e". В.Н.). __________________ -- Уехал школа Ламу,-- рассказывал Хорко.-- Плохо, плохо. Он далеко, мы далеко. Папа Гмило умирать. Мы искать Дахфу. Один год. Заметил, что меня коробит его раздраженный тон, Хорко переменил тему: -- Вы -- друг Дахфу? -- Черт меня побери, если это не так! -- О, я тоже. Новый король. Новые цели. Не пыль в глаза. Однако опасно. -- Не понимаю, к чему вы клоните. Королева-мать неожиданно запричитала: -- Саси ай. Ай саси. Сунго. Для убедительности она принялась целовать мне костяшки пальцев -- все равно что Мталба накануне инцидента с лягушками. -- Не надо, леди! Ромилайу, скажи ей, чтобы немедленно прекратила. Что ей нужно? Эти ребята явно оказывают на нее давление. -- Спасите ее сына, сэр. -- От чего спасти? -- Она плохая львица, сэр. Колдунья. Очень, очень плохая львица. -- Запугали старушку, чертов пономарь. Навозный жук. Мало ему возни с трупами! А посмотрите на эту летучую мышь, его кожаного дружка! Мог бы играть в "Привидении оперы". Душегуб поганый! Передай им мое мнение: Дахфу -- умнейший, благороднейший человек! Пусть старая леди знает. Но, сколько бы я ни расхваливал короля, эти трое упорно возвращались к одной и той же теме -- теме львов. Они пришли меня просветить. Все львы, за исключением одного, служат воплощением душ злых колдунов. Король поймал Атти и поселил во дворце вместо своего покойного отца Гмило, который все еще бродит на воле. Они принимают это очень близко к сердцу и пришли предупредить меня, что Дахфу вовлекает меня в черную магию. -- Ну что вы,-- со вздохом произнес я.-- Какой из меня маг? Тем не менее, они довели до моего сведения: дело пахнет керосином. Народ волнуется. Львица приносит беду. У нескольких женщин, бывших в прошлой жизни ее врагами, случился выкидыш. Она же вызвала засуху, от которой я спас народ варири, подняв Мумму. Поэтому я пользуюсь большим авторитетом. (У меня порозовели щеки). Но мне не следовало спускаться в подземелье. Пока Дахфу не поймал Гмило, он -- ненастоящий король. Бедному бывшему королю приходится влачить свои дни в буше, в плохой компании. Львица хочет соблазнить Дахфу, чтобы он не смог выполнять свои прямые обязанности. И она же не дает Гмило приблизиться к городу. Я пытался втолковать им, что существует иная точка зрения на львов. Нельзя считать их всех, кроме одного, исчадиями ада. Я обратился непосредственно к Бунаму, так как, судя по всему, именно он возглавлял антильвиную коалицию: -- Вам следует поддержать короля. Он -- исключительный человек и делает исключительные вещи. Иногда великие выходят за рамки общепринятого. Например, Цезарь. Или Наполеон. Или зулус Чака. Король Дахфу увлекается наукой. И, хотя я не специалист, мне кажется, он объемлет мыслью человечество в целом. То самое человечество, которое устало от самого себя и нуждается во внутривенной инъекции, дабы избавиться от рудиментов звериной натуры. Вам бы следовало радоваться, что он -- не Чака и не посылает вас в нокаут. Когда Ромилайу кончил переводить, Бунам зловеще сверкнул глазами и щелкнул пальцами, давая знак своему помощнику. Тот вытащил из складок одежды то, что я спервоначала принял за увядший баклажан. Помощник, держа за стебель, поднес его к моему лицу. На меня смотрели два сухих мертвых глаза, а в бездыханном рту сверкали зубы. Это было черное, сухое, злобно скалящееся чучело головы то ли ребенка, то ли карлика, повешенного за шею. Мертвец что-то говорил мне невразумительным шепотом. Оказалось, что это голова одной из женщин -- ведьм, имевших сношения со львами. Она отравляла и насылала проклятия на людей. Помощник Бунама разоблачил ее. Ее пытали и удушили. Но она возродилась в облике Атти. -- Откуда такая уверенность?-- пробормотал я, не отводя глаз от скукоженной головы с застывшим выражением безысходности. Она силилась что- то сказать мне -- как осьминог за стеклом аквариума в Баньоле. И так же, как тогда, у меня мелькнула мысль: "Это уже конец". ГЛАВА 18 В тот вечер Ромилайу молился особенно горячо. Он сильно выпячивал губы; мышцы тяжелыми буграми так и ходили под черной кожей. -- Правильно, Ромилайу,-- молвил я,-- молись. Молись так, как никогда в жизни. Вложи в молитву всю душу без остатка. Мне показалось, что он недостаточно старается, и я поверг его в изумление тем, что сполз с кровати и присоединился к нему. Если хотите знать, это был не первый раз за последние годы, когда я обращался к Богу. Ромилайу взглянул на меня из-под падающей на низкий лоб копны курчавых волос, из-за чего он был похож на пуделя, а потом глубоко вздохнул, и по всему его телу пробежала судорога -- вот только не знаю, от радости ли, что во мне обнаружилась искра веры, или от моего уродства. Тот череп и вид несчастной королевы Ясры произвели на меня глубочайшее впечатление, так что я забормотал: -- Эй, там!.. Кто-нибудь!.. Помоги мне исполнить волю Твою! Ты, кто дал мне сбежать от свиней, -- не допусти, чтобы меня растерзал лев! Прости мне все заскоки и преступления и позволь вернуться к Лили и детям! Я был в полном смятении чувств, ибо ясно увидел себя меж двух огней. С одной стороны -- король, а с другой -- фракция Бунама. Дахфу с головой ушел в наш эксперимент. Он считал, что человеку даже в зрелом возрасте не поздно измениться. В качестве примера он выбрал меня и был абсолютно уверен в моей способности перенять от настоящего льва львиные качества. После визита Хорко, Бунама и Ясры я попросил об аудиенции и был принят королем в его личном павильоне. Это был своего рода садик с четырьмя карликовыми апельсиновыми деревьями по углам. Цветущие виноградные лозы оплели дворец, словно бугенвиллии. Там-то я и нашел короля сидящим под раскрытым зонтиком. На нем была здоровенная шляпа из лилового бархата с нашитыми человеческими зубами. Жены отирали ему лицо разноцветными шелковыми лоскутками, раскуривали для него трубку и подавали прохладительные напитки. При каждом глотке они закрывали его от посторонних взоров, ибо пить на людях было не принято. Под одним из апельсиновых деревьев старик играл на каком-то струнном инструменте. Очень длинный -- ненамного короче виолончели -- и закругленный снизу инструмент стоял на чем- то вроде пенька; музыкант водил по нему смычком с конским волосом. Человек этот был, что называется, кожа да кости, сморщенный, с ногами, согнутыми в коленях, и лоснящимся лысым черепом. Немногие оставшиеся седые волосы развевались на ветру тонкой паутинкой. -- А, Хендерсон-Сунго, хорошо, что вы пришли. Будем развлекаться. -- Ваше величество, нам нужно поговорить,-- сказал я, отирая лицо. -- Само собой -- но сперва потанцуем. Моим дамам хочется развлекаться. "Дамам!"-- подумал я и повел глазами по сто