в голосе он ответил: -- Боюсь, что единственная граница -- это наше воображение. x x x Я давно грозился сделать это. И вот наконец в последнюю серию мы ввели персонаж Бога. Настоящего Бога. Он соответствует облику, который приписывает ему большинство верующих. -- Луи, ты считаешь, этого достаточно для описания Бога? -- Покажи-ка... Вернувшись с утренней пробежки, Брюно встречает величественного старца, облаченного в белое одеяние. Его прекрасное лицо с впалыми щеками вызывает смесь трепета и ликования... Вполне достаточно. Лине, "охотнице за актерами", придется потрудиться, чтобы найти типа, взгляд которого вызывает смесь трепета и ликования. Даже когда искали актера на роль Существа, и ради этого ее агентов послали в Венгрию, в какую-то актерскую коммуну, сколько было шума. В конце концов, пусть Лина выпутывается, а ее эмиссары оправдывают свою зарплату. -- Кстати об актерах, -- говорит Жером. -- -- Им нужно найти девушку на роль Дюны. -- Напомни, кто такая Дюна. -- Крошка, удравшая из секты язычников. Ей лет двадцать пять-тридцать, она довольно красива, вот и все. -- Все? -- спрашивает Матильда. -- Двадцатипятилетняя красотка, и это все, что приходит вам в голову? -- Женщины никогда не были его коньком, -- ухмыляется Тристан. -- Под его внешностью скрывается робкий тип. Подростком он пытался завлекать девушек домой, обещая показать им "человека-кушетку". Помнишь ту, рыженькую? -- Мог бы и помолчать, -- бурчит побагровевший Жером. -- И догадайтесь, кто изображал "человека-кушетку"? -- Когда я описываю красивого парня, -- говорит Матильда, -- то черпаю вдохновение в своих воспоминаниях. Им может стать как сосед по площадке, так и голливудская звезда. -- Неужели нет ни одной актрисы, которая бы тебе нравилась? Говорят, они готовы на все, лишь бы попасть в "Сагу". -- Не уверен... -- В таком случае ее нужно придумать, -- предлагает Луи. -- Опиши нам свой идеал женщины. Просто удовольствие наблюдать, как Жером теребит пальцами, вперившись в свои кроссовки. И это он, кто издевается надо мной каждый раз, когда какая-нибудь девица проходит по коридору. Он, для кого женщины -- услада для воина, если только сами они не Рэмбо в чулках в сеточку. Через несколько минут мы узнаем, что Жером на редкость сентиментален. -- Перестаньте на меня пялиться. Я никогда не задумывался над этим. -- Брюнетка или блондинка? -- А может рыжая? -- хохоча спрашивает Тристан. -- Скорее, брюнетка. С длинными волосами, жесткими, как проволока. -- А глаза? -- ... У нее должны быть синие глаза и матовая кожа с легким медным оттенком, как у индианок, и потом... -- Что потом? -- ... Улыбка... неуловимая, как у гейши. Ноги от ушей, небольшая грудь. Тоже с медным оттенком. -- А психологический портрет? -- Очаровательная шалунья? -- Роковая женщина? -- Только не это. Каждый ее жест говорит об искренности, ее лицо -- открытая книга, а смех напоминает журчание ручейка. -- У нее будут какие-нибудь пристрастия? -- Что ты имеешь в виду? -- Ну, не знаю... теннис, прыжки на батуте, чечетка... -- Она должна говорить на разных языках. Мне нравятся женщины, которые говорят на разных языках. По-французски говорит с небольшим акцентом. В определенных ситуациях, по неизвестной причине, переходит на японский. Иногда цитирует Шекспира. Кроме того, она должна уметь бросать бумеранг... Луи прерывает наступившее молчание, вырывая страничку из своего блокнота. -- Кажется, я ничего не забыл. Посмотрим, сколько им понадобится времени, чтобы найти Дюну. -- Такой девушки не существует! -- орет Жером. -- Лина разошлет своих агентов по всему свету, даст объявления на всех пяти континентах, но найдет ее! Старик прав. Пока мы обладаем властью, надо ее использовать. Двадцать первого июня нас вышвырнут за дверь, но до этого мы еще им себя покажем! -- Мне сорок лет, -- говорит Матильда, -- то есть, мне понадобилось дожить до сорока лет, чтобы наконец найти человека, удовлетворяющего все мои капризы. Его зовут Сегюре, и я использую его на всю катушку, как это делают танцовщицы, доводящие до разорения своих любовников-банкиров. Я наливаю всем перцовки, и мы пьем за здоровье Дюны, с которой должны вскоре познакомиться. Жером пожимает плечами, он думает, что Луи над ним издевается. Матильда смотрит на часы и первой уходит домой. Тристан берет костыли и отправляется на вечернюю прогулку в монтажную. Луи говорит, что хотел бы составить ему компанию и посмотреть, как работает Вильям. -- Отлично, вы поможете мне открывать двери, -- с улыбкой отвечает Тристан. Они уходят. Я ищу куда-то подевавшуюся бутылку водки, Жером споласкивает стаканы. Внезапно начинает работать факс, но в такой поздний час это не сулит ничего хорошего. -- Если этот козел Сегюре снова хочет подкинуть нам работенку, то пусть катится ко всем чертям. Жером отрывает полоску бумаги и читает текст. Я замираю, ожидая худшего. -- В студии вечеринка. -- Когда? -- Сегодня вечером. -- Как это любезно -- предупреждать нас в последнюю минуту. -- Они решили приурочить день рождения Джонаса к окончанию съемок 67-й серии. -- Тебе это интересно? -- Мы же никого там не знаем. И как будем выглядеть? x x x Глубоко задумавшись, мы молча сидели в такси, которое везло меня домой, а Жерома -- в контору. Мы порядком накачались шампанским. Сегюре вихрем пронесся мимо, не заметив нас. Никто нас не узнал, никто не спросил, что мы тут делаем, и никто ни разу к нам не обратился. -- Девушка, что играет Эвелин, выглядит симпатягой. Стол был роскошным, шампанское отличным, а повара приготовили на горячее легкие блюда. -- Кто этот тип, который лишь сморщился, когда у него спросили, что он думает о последней серии? -- Тот, что похож на Вальтера? -- Да-да. -- Это и был Вальтер. Перед началом пиршества я поприсутствовал на окончании съемок. Я и не подозревал, что увижу необычный балет, вальсирующие декорации и десятки кружащихся вокруг них типов. Потом забрел в настоящий музей современного искусства, полный картин и скульптур. Недавно мне захотелось устроить встречу Брюно с невестой именно в таком месте, и я даже начал придумывать ради потехи произведения. Гиперреалистическая фигура обнаженной женщины у радиатора, композиция из тарелок и фотографий Дали, пирамида из сломанных ксероксов, разорванный оранжевый лист. Я разошелся вовсю на своем компьютере, придумывая новые концепции и невероятные сочетания красок, будучи уверенным, что режиссер, не задумываясь, отправит все эти тщательные описания в мусорную корзину и купит несколько бездарных репродукций на толкучке в Сент-Уэн. Так вот! Они сделали все по моему описанию! Моя ню у радиатора -- настоящее чудо! А моя пирамида из ксероксов достойна того, чтобы се выставили в Бобуре! Оказывается, я настоящий художник! Художник! -- Ты слышал, какую они придумали игру? -- Нет. -- Они собираются пустить в продажу игру "гусек" с персонажами "Саги". -- Шутишь. -- Ничуть. Представь себе: вы продвигаетесь на три клетки, и Милдред проверяет ваш умственный коэффициент. Если он ниже ста, вы отступаете на пять клеток. Чтобы не стать жертвой покушения Педро Менендеса, вам надо перескочить сразу через четыре клетки. И так далее. -- И ты думаешь, на этом можно заработать? -- Кто знает. Мне понравилась речь одного из владельцев канала. Он сказал, что "Сага" -- это большая семья, и стал одного за другим благодарить всех ее членов. Список был длинный, начиная с актеров главных ролей и кончая самыми мелкими техническими работниками, включая, естественно, все руководство канала. Отдельно был упомянут и наш общий отец -- Ален Сегюре. И лишь ни один сценарист не был назван. Он пожелал Джона-су счастливого дня рождения и начал раздавать подарки. Это был самый большой сюрприз: коробка с четырьмя кассетами, на которых собраны первые двенадцать серий "Саги". Гром аплодисментов. Мне удалось стащить одну коробку, а вот Жеро-му не повезло. -- До завтра, парень. Когда я нырнул в постель, у меня все еще шумело в голове от шампанского, и я заговорил с Шарлоттой, словно она была рядом. -- Знаешь, сегодня я ввел в сценарий Бога. -- Я так и знал, что ты это скажешь, но представь себе, что я больше не знаю, то ли это Бог, о котором все говорят, то ли я сам Его создал.' -- Да, завтра он поговорит с Брюно. Может, Бог произносит только искренние фразы. -- Возможно, но только не сразу. Сначала мне нужно устроить ему встречу с беднягой пастырем, который сомневается в его существовании. А что нового у тебя на работе? x x x Сегодня, еще до десяти часов утра, Вальтер попал в автомобильную катастрофу. Жером подошел к делу исключительно серьезно: машина врезалась в телефонную будку, три раза перевернулась в воздухе и рухнула в бассейн. Луи полагает, что Сегюре еще может согласиться на падение, но только не на гибель Вальтера. Отъезд Марии и так переполнил чашу терпения. Но Жером уперся как бык. Он готов вступить в схватку с Сегюре и всей шайкой распорядителей, если не удовлетворят его требования. -- Вальтер будет лежать в коме по меньшей мере две серии, до моего нового распоряжения. Видел бы ты вчера его рожу! С каким высокомерием в окружении почитателей он рассуждал о сценарии. -- Видите ли, ему не понравилась сцена, где он на коленях умоляет призрак Лоли не преследовать его, -- вставляю я. -- Зато теперь пусть заткнется! С сегодняшнего дня будет лежать в больнице, подключенный к аппарату искусственного питания, который в любой момент можно отключить, если не принять все меры предосторожности. Пусть кто-нибудь объяснит этому козлу, что его ждет. Это сказал Господин Мститель. А Луи, старая каналья, добавляет с ехидной ухмылкой: -- Зрители будут в восторге. Представляете, таинственный призрак бродит по больнице с ножницами в руке. Когда мы собираемся вчетвером, то шумим намного больше, чем все болельщики на стадионе Парк-де-Прэнс. Это здорово, дух команды! В конце дня мы позволяем себе совершенно расслабиться. С тех пор как мы пишем по шесть дней одну серию в девяносто минут, то все чаще устраиваем себе перерывы, чтобы побездельничать и посмеяться. И, конечно же, не упускаем возможности подышать свежим воздухом в небольшом сквере в конце авеню. Солнце светит в окно. -- "Сага" умрет естественной смертью с наступлением лета, -- говорит Луи, -- но это не повод, чтобы следовать за ней в могилу. Что вы собираетесь делать дальше? Он застал нас врасплох, словно до этого никто и не думал, что когда-нибудь нам придется расстаться. Но неожиданно ответы сыплются один за другим, будущее каждого из нас обрисовывается несколькими словами. Какой-то американский телеканал предложил Жерому должность "консультанта", чтобы сохранить дух французского сериала, когда начнутся съемки "Саги". Как они угадали, что из нас четверых только Жером мечтал о работе в Америке? Если бы он захотел, то мог бы отправиться туда уже сегодня, но он предпочитает дождаться двадцать первого июня вместе с нами. Затем, если все пойдет по плану, Жером все лето проведет на какой-то вилле в Санта-Монике, где к нему будут приезжать местные Сегюре для уточнения концепции Четверти Часа Искренности (которую он уже называет High Quality Frankness). Матильда пока выбирает между двумя проектами, один из них -- сериал, показ которого планируется на будущее лето. История о любви и сексе на примере трех поколений, всего восемь серий. Обычно, когда летний сериал умеет успех, он регулярно потом повторяется, что гарантирует Матильде стабильный заработок. Кроме того, ей предлагают написать книгу по ее сценарию, то есть, вернуться к роману. Когда же я спрашиваю ее о втором проекте, она сразу же, словно улитка, прячется в раковину, отвечая, что речь идет о се тайном саде, и больше она об этом пока ничего не скажет. Я же рассказываю о режиссере, предложившим мне поработать над сценарием его будущего фильма. Мне очень понравилась его предыдущая работа, "Игорный дом", да и перспектива писать для кино ужасно соблазнительна. На этот путь меня подталкивает и Старик. -- Кино -- это уже другое занятие. Самое прекрасное из всех. Кино врезается в нашу память, а телевидение позволяет на минуту забыться. Нельзя работать в кинематографе, не будучи убежденным, что делаешь самый прекрасный фильм в мире. У этого занятия есть название -- любовь. Солнце светит в окно. -- А ты, Луи? Что будешь делать после "Саги"? С необычайной гордостью во взгляде он сообщает, что возвращается в Италию. -- Я нужен Маэстро, а я никогда не мог ему отказать. x x x Восемь часов вечера. Каждый четверг в это время я ищу, куда бы податься, все равно куда, лишь бы забыть, что сейчас девятнадцать миллионов людей уставились в одну и ту же точку. Оставаться дома -- невыносимо, телефон звонит беспрерывно, как только появляются первые титры. И его нельзя отключить -- может позвонить Шарлотта. На работе -- еще хуже, братья весь вечер торчат у Вильяма и возвращаются очень поздно. Сегодня вечером я согласился поужинать у друзей, с которыми не общался несколько месяцев. Надеюсь, семейная атмосфера подействует на меня благотворно, за мной начнут ухаживать, угощать спагетти и подливать в бокал красного вина, как это частенько бывало раньше. Может, от них я узнаю что-нибудь о Шарлотте. Но они меня ни о чем не расспрашивают. Впервые я чувствую себя холостяком. -- Немного пунша на аперитив, Марко? Чарли и Жюльетта заботятся обо мне, словно о вернувшемся из армии сыне. Я с удовольствием болтаю о погоде, цвете занавесок и о приятном аромате кэрри, доносящемся из кухни. Беатрис и Огюст приходят с бутылкой шампанского. Пылкие объятия. Я очень давно не видел Беатрис. Она рассказывает, что теперь работает в магазине пластинок. Оггост по-прежнему возит какого-то министра. Все говорят о работе, о чьей угодно работе, только не о моей, и у меня появляется ощущение, что после нескольких месяцев ссылки я вернулся к нормальной жизни. Чарли жалуется на перегруженность классов в своем лицее, Жюльетта -- на то, что совсем выбилась из сил, поскольку в их магазине проходит распродажа одежды. Как я их всех обожаю! Мне интересно все, о чем они рассказывают: о решении ректора лицея, противовзломных системах в больших магазинах, цене новой модели "сафрана" -- все кажется мне занимательным. Я слушаю, задаю вопросы, иногда выражаю сочувствие. Я -- весь внимание. Вот настоящие люди, живущие настоящей жизнью, и мне плевать, однообразна она, правдоподобна или реалистична. Общаясь с ними, я тоже чувствую себя нормальным, расслабляюсь, подливаю себе пунша, который слегка ударяет в голову, и начинаю вспоминать кое-какие истории из нашего прошлого, словно Шарлотта сидит вместе с нами. Жюльетта, нагнувшись, протягивает мне чашечку из акажу, и я не могу удержаться, чтобы не бросить взгляд на ее декольте. Она всегда волновала меня. И мне казалось, что она готова ответить взаимностью. Я вспоминаю Филиппа, дружка Джонаса, который... -- Марко! ... А если Камилла влюбится в Менсндсса? Тогда не нужно будет устраивать встречу с Филиппом, тем более, что Джонас скрывает кое-что от ФБР по его поводу. -- Эй, Марко! Вернись к нам! -- Извините, -- бормочу я, доставая записную книжку, -- я совершенно забыл поздравить отца с днем рождения, нужно сделать себе пометку, иначе снова забуду... Я знаю, что будет с Камиллой... Знаю! Необходимо немедленно записать эту мысль. Беседа возобновляется. Беатрис очень хочет завести второго ребенка, но Огюст не решается, остальные пытаются его убедить. Второй ребенок... Мы говорим о настоящей жизни! Важнейшее решение, недели надежды, месяцы беременности, суматошные приготовления, моральная и психологическая нагрузка -- и все для того, чтобы на свет появился новый человек. Этот человек может надеяться в среднем на семьдесят пять лет жизни. И эта жизнь будет состоять из обычных событий, хороших и плохих. И никаких страшных тайн, никаких приключений -- просто нормальная жизнь. Вот что такое рождение человека. Один только крик ребенка будет более реальным, чем весь вздор, порождаемый моим воображением. -- Вначале уложим детей, а потом сядем за стол. -- Марко, не хочешь ими заняться? -- Что? -- Не каждый вечер у нас дома сценарист. Я уже просто не знаю, что им еще рассказать, чтобы они поскорее заснули. -- Давай, придумай какую-нибудь историю! Для тебя же это пустяк. Все четверо забавляются от души. -- Да я не умею. У меня нет никакого опыта общения с детьми. Ну и дурацкий же у меня вид... Меня насильно тянут в детскую. Я оказываюсь на краешке кровати, в полумраке, в компании двух белокурых малышей с широко раскрытыми глазами. -- Мы ждем тебя к закускам, -- шепчет Жюльетта, закрывая за собой дверь. Я в ловушке. Роюсь в памяти в поисках принцесс, поросят, больших злых волков и ничего не могу вспомнить. Лес? Замок? Интересует ли это современных детей? Белокурые локоны делают их похожими на ангелочков, которые только и ждут, чтобы раскрыть рты от удивления. На самом деле это свирепые существа, потрошащие плюшевых мишек, разбирающие японскую электронику, готовые к схваткам в третьем тысячелетии. Принцессы сейчас интересуют только мою приятельницу Матильду. Но, может, у меня есть еще шанс обмануть их, выдать старое за новое и не скомпрометировать себя. Я почти уверен, что эти детки пока не смотрели "Основной инстинкт". -- Я расскажу вам историю про прекрасную белокурую даму, жившую в шикарном замке на берегу моря... x x x Невероятно медленно закрываю за собой дверь и бесшумно спускаюсь по лестнице. Похоже, я с честью вышел из трудного положения. Шэрон Стоун превратилась в колдунью, которая сводит с ума всех, кто к ней приближается. Нож для колки льда стал волшебным кинжалом, а полицейский Майкла Дугласа -- отважным рыцарем, заворожившим колдунью. Из гостиной доносятся женские голоса. Надеюсь, я заслужил свою порцию курицы с кэрри и стаканчик красного. Лестница поскрипывает под ногами, и я стараюсь ступать очень осторожно, чтобы, не дай Бог, не разбудить уснувших детей. Тогда мне придется рассказывать им "Механический апельсин". Кажется, внизу веселье идет полным ходом. -- На этом сериале он должен был заработать кучу бабок. -- Никто так и не знает, почему исчезла Шарлотта? -- Он выглядит совсем измученным. Я застываю на месте. Одна нога на ступеньке, другая в воздухе. -- Вы молодцы, что пригласили нас вместе с ним. -- И именно в четверг. -- Это мой единственный свободный вечер, и знаете почему? Министр остается дома, чтобы не пропустить очередную серию. Завтра утром мы будем обсуждать ее в машине. -- А вы бы видели, как сейчас продается Бах! Люди спрашивают уже не "Искусство фуги", а музыку, которая звучит в сериале. Мы даже устроили специальный стенд. -- В нашем магазине то же самое. Почти все дамы хотят такие же платья, как у Эвелин! А девчонки, подражающие Камилле, требуют куртку с бахромой в стиле семидесятых и черную ленту. -- А, помню-помню, наши бабушки носили такую на шее. Я осторожно сажусь на последнюю ступеньку. -- У нас в лицее настоящий дурдом. Завтра утром мне потребуется минут пятнадцать, чтобы успокоить учеников. Причем старшеклассники еще хуже пятиклассников. Все желают знать свой коэффициент умственного развития и все считают себя вундеркиндами. Мне даже пришлось прочитать лекцию о сюрреализме, так как Камилла процитировала одну фразу Бретона, не помню уже какую... -- "Вы, кто не видит, подумайте о тех, кто видит". -- Этого нет в программе и мне пришлось импровизировать на ходу. -- Реклама заканчивается! -- Сделай погромче, солнышко. -- Чем он там занимается наверху? Мне удалось незаметно взять свою куртку и бесшумно добраться до прихожей. Я закрыл за собой дверь в тот момент, когда квартиру заполонила музыка Баха. Незнакомый запах витает в нашем бюро. Возле компьютера меня ждет завернутый в бумагу подарок. Парфюмерный набор "Сага" для мужчин: лосьон после бритья, туалетная вода, мыло, гель для душа. И все с ароматом ванили. Жером пользуется туалетной водой вместо аэрозоли, чтобы уничтожить табачный запах, на который мы давно не обращаем внимания. Потребление ванили во Франции с января этого года выросло в три раза, сообщает нам надпись на визитке, нацарапанная Сегюре. Ее добавляют в йогурт, в крабовые палочки, в мороженое и даже в жевательную резинку. Если мы будем и дальше использовать в сериале сей драгоценный аромат, никто не станет жаловаться, особенно мы, заключает Сегюре. Я задумываюсь. Неужели это я создал мир, пахнущий ванилью? Вот прекрасный пример того, что называют эффектом бабочки. Бабочка взмахивает крылышками в Токио, а на Лос-Анджелес обрушивается потоп. Ничтожная причина -- разрушительные последствия. Если сегодня все импортеры, промышленники, крупные и мелкие коммерсанты потирают руки, если вся Франция благоухает одним ароматом, то все это лишь потому, что слово "жимолость" кому-то из нас показалось слишком длинным. -- Знаешь, я вчера смотрел "Сагу", -- обращается ко мне Жером. -- И как? -- Слишком слащаво. -- Слащаво? -- Будь у меня "Магнум" 44-го калибра, я, не задумываясь бы, разнес вдребезги этот паршивый телевизор... Страшно недостает насилия и секса! Зрители требуют, чтобы их было больше! Американцы давно это поняли! Именно потому они опережают нас и именно потому я еду к ним. Четверть Часа Искренности? Нет, что-то совсем противоположное. В словах Жерома горечь и бессилие, и я, кажется, понимаю, что довело его до подобного состояния. -- Посмотрите, что пользуется наибольшим успехом: кровавые сцены, секс, чуть ли не порнография. Герои -- настоящие людоеды, а кинозвезды только и делают, что раздвигают ноги. С "Сагой" у нас появилась уникальная возможность показать то, что нам хочется, но мы этим так и не воспользовались. Пресса официально сообщила о начале съемок "Борца со смер-тъю-2". Фантастические расходы, обилие звезд, и опять этот мерзавец Совегрэн купается в лучах славы. Сколько раз поздними вечерами Жером, как последний пьяница, рассказывал мне эту историю. Сколько ночей мы ломали голову, чтобы найти безотказный способ отомстить этому мерзавцу, используя сценарные приемы, разрабатывая интригу и неожиданный финал. Мы работали над этой проблемой так, словно зрители уже собрались в зале. Нет, Ивон Совегрэн заплатит за все. И скоро. Луи кладет руку Жерому на плечо, стараясь его успокоить. -- Американцы уже выиграли сражение. Я просто хочу, чтобы именно ты, Жером, нанес последний удар нашему гребано-му кинематографу, который сам себе вырыл могилу. Но если там, в Америке, ты будешь иногда вспоминать, кем был здесь, среди нас, не забывай, пожалуйста, правило: количество идей никогда не заменит качества. Всегда найдется кто-то, кто пойдет дальше тебя, сделает лучше, чем ты. Но никто лучше тебя не сможет изобразить Жерома Дюрьеца. Помни об этом на своей вилле в Пэсифик Пэлисейд. Телефонный звонок прерывает наше затянувшееся молчание. Луи снимает трубку и уединяется в углу комнаты. Жером включает компьютер, Матильда наливает себе кофе и садится просматривать почту. Я возвращаюсь к 33-й сцене 72-й серии. Фреду так и не удалось прийти в себя после отъезда Марии. Чтобы спастись от тоски, он как одержимый работает над виртуальной реальностью, синтезом изображений и голограммами. В душе у него -- ужасающая пустота. Чтобы заполнить ее, он должен воссоздать Марию. Всего-навсего. Эта идея не дает покоя Луи с тех пор, как он заинтересовался работой Вильяма в монтажной. Он в восторге от беспредельных возможностей техники, которая в случае с "Сагой" используется на десять процентов. Кроме того, она позволяет повторно просматривать не вошедшие кадры, пробы и сцены, которые раньше не монтировались. Их можно прокрутить в обратную сторону, поменять местами, размножить. Можно переписать звуковые дорожки, диалоги и наложить на любое изображение. Луи утверждает, что подделку заметить очень трудно. "Именно техника должна быть на службе у писателей и халтурщиков". Это его главная теория. Мария может вернуться, для этого достаточно извлечь из мусорной корзины выброшенные куски пленки и наложить на них звук, чтобы получить новые диалоги из написанных ранее. Я наивно спрашиваю, зачем все это, и Жером отвечает вместо Луи: -- Ты никогда не мечтал посмотреть, как Мерилин Монро устраивает стриптиз в трех измерениях для тебя одного, в твоей комнате? Ты никогда не думал о римейке "Великолепной семерки" с Лоуренсом Оливье, Брюсом Ли, Марчелло Мастро-янни, Жераром Филипом, Орсоном Уэллсом, Робертом де Ниро и Аленом Делоном? А Шекспир? Шекспир, являющийся к тебе во плоти, чтобы почитать свой сонет, когда ты хандришь? -- Я знал, что водка рано или поздно ударит тебе в голову. -- Он почти не преувеличивает, -- говорит Старик. -- Я умру раньше вас, но если жизнь будет продолжаться, вы еще станете свидетелями великих событий. Американцы уже возрождают кинозвезд, используя их в рекламе, что порождает проблемы деонтологии, не говоря о юридических головоломках. Как только они сумеют соединить все это с голографией, вот тогда начнется настоящий цирк! Это уже будет не тройное наложение силуэта Марии на видеокартинку, которое нас пугает, милый Марко. Вильям даже сейчас делает невероятные вещи, а что будет в третьем тысячелетии... Возрождение Марии началось. Чем все это закончится? Продолжая висеть на телефоне, Старик просит Жерома сходить в агентство "Прима" за каким-то досье -- он явно желает от него избавиться. Матильда, кажется, поняла, в чем дело. Лина с другого конца света жалуется, что не может найти Дюну. Но Старик не хочет ничего слышать. -- Никаких девиц из Шри Ланки, черт возьми! Нам нужна индианка из Северной Америки! Да, с кожей с медным оттенком! По секрету он сообщает, что Лина разыскала великолепную индианку из племени шайеннов, но та не говорит по-японски. -- Об этом не может быть и речи! -- бросает Матильда. -- Не может быть и речи! -- рычит Старик в трубку. -- Скажи своим агентам, чтобы они поторопились. Дюна нужна нам на следующей неделе! x x x Поздно вечером мы с Жеромом устраиваемся перед телевизором, чтобы посмотреть "После работы" Мартина Скорсезе. Поставщик доставил нам разные деликатесы, а я откупорил бутылку пинара, которая обошлась мне в стоимость переделки одной из интриг. Мы уже приготовились насладиться этим недолгим счастьем, когда в коридоре мелькнул чей-то силуэт. -- В такое время это может быть только актер. Я жестом приглашаю незнакомца войти, но он лишь едва просовывает голову в приоткрытую дверь. Я тут же узнаю его, но не могу вспомнить настоящее имя, для меня он всегда был Вальтером. -- Мне сказали, что... -- Да, это здесь. Актер держится совсем не так прямо, как на том легендарном празднестве, где он так рисовался. Одет более скромно, а глаза не прикованы к зеркалу, которое отражает его в лучах славы. Мы знаем, почему Вальтер здесь, а он еще не догадывается, что мы это знаем. На то мы и профессионалы, чтобы узнавать раньше всех задние мысли людей. Я не такой садист, как Жером, и поэтому предлагаю гостю стул, стакан вина и улыбку. Он соглашается на все. -- Уже две серии я живу только благодаря аппарату искусственного дыхания. Друзья звонят к нам домой и спрашивают, не стало ли мне лучше. У моей жены скоро начнется депрессия. Мой портрет должен был появиться на фирменной марке одной из фирм грампластинок, но мне сообщили, что они не могут подписать контракт с человеком, находящимся в коме. Мои дети интересуются, встану ли я с больничной койки или умру. Люди, встречающие меня на улице, с трудом удерживаются, чтобы не перекреститься. Я испытываю некоторую неловкость, но Жерома прямо распирает от радости. На прошлой неделе мы ради хохмы решили ответить на вопросы, которые когда-то задал Прусту один журналист. На вопрос: "Какой недостаток вы считаете наиболее простительным?", Жером ответил: "Злопамятность". -- Все это еще ничего, -- продолжает Вальтер. -- Больше всего меня страшит странный персонаж, появившийся в 70-й серии и грозящийся перекрыть мне кислород. Идея Луи, но Жером настоял на том, чтобы самому описать этого типа. -- Я не собираюсь морочить вам голову. Я здесь, чтобы умолять вас... умолять, у меня нет другого слова. Даже Лоуренс Оливье не смог бы изобразить такой страх. Никаких дрожащих рук, ни капли пота, только замогильный голос и пустой взгляд. Внутренний страх. Даже Господин Мститель впечатлен и готов уступить. -- Возможно, этот тип не собирается перерезать шланг, -- говорит он. -- Вам не стоит доводить себя до такого состояния. -- Хотел бы я видеть вас в моем положении! С кислородной маской на лице, принужденный к молчанию... Беззащитный. Если вы уберете этого типа, я сделаю все, что вы захотите! Все! Мне достаточно одного взгляда, чтобы понять: Жером на него больше не злится. Чистосердечное раскаяние -- и Господин Мститель первым готов все забыть. Он медленно провожает Вальтера до дверей. -- Успокойте свою семью, мы навсегда избавим вас от злодея. Считайте, что вы вне опасности. И потом, кто знает, может, вы раньше выйдете из комы, чем предполагалось. -- ...Правда? -- Мы способны на чудо. -- От имени всех моих родных, спасибо! Мы смотрим, как он выходит из здания в темную ночь. Же-рому не хочется злословить по этому поводу, мне тоже. Я наполняю стаканы, он включает кассету. x x x -- Что это у вас такие мрачные физиономии? Луи вырывает из рук Жерома письмо. Старая сволочь! Ты последуешь в могилу вслед за своей шлюхой. Ты, а затем и ее дубина-муж, этот дерьмовый актеришка, которому я собирался дать лучшую роль в театре. Эта стерва Лиза должна была меня слушаться. Я расправился с ней, расправлюсь с тобой и ее мужем. Лиза останется моей. Сегодня утром, не обратив внимания на фамилию на конверте, я машинально распечатал письмо, адресованное Луи. Сейчас он долго читает эти несколько строчек. Никто не верит его небрежной усмешке. -- Надо показать его полиции, Луи. -- Они опять устроят мне допрос, который ничего не даст. Это уже не первое письмо. Письмо отпечатано на лазерном принтере, каких тысячи, да и текст не содержит ничего нового. -- Но он угрожает вам смертью, -- говорит Матильда. -- Луи, доставьте мне удовольствие, отправляйтесь немедленно и без разговоров в комиссариат. -- Мерзавец, написавший это письмо, не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к смерти Лизы. Это психически больной человек, читающий слишком много газет. Вам не кажется странным, что он появился в тот момент, когда "Сага" добилась успеха? -- Похоже, что он хорошо информирован. -- Это все из-за того придурка-актера, который дал интервью. Луи никогда не называет его по имени, только "актером". Если бы Лизу увел наемный убийца, бухгалтер или мануальный терапевт, Луи никогда бы не проявил столько презрения. Поскольку Матильда продолжает настаивать на том, что нужно предупредить полицию, он уходит в плохом настроении, держа в одной руке письмо, а в другой -- плащ. Мы молча беремся за работу, словно реальный мир внезапно обрушился на нас. Из-за того, что мы постоянно скрываемся за стенами вымысла, в мире, где являемся абсолютными хозяевами, мир реальный кажется нам невероятно далеким. И диким. Он не подчиняется никакой логике, никаким законам драматургии. С точки зрения правдоподобия, реальность не вызывает никакого доверия, но никто ничего не делает, чтобы хоть что-то изменить в ней. Нужно, наверное, специально подобрать сценаристов, чтобы они придумали нашу будущую историю. Тем не менее... Учитывая то, что я способен сейчас родить, я только ускорю приближение хаоса. Даже не знаю, граничит ли то, что я пишу, с абсурдом или просто с бредом. Матильда и Жером иногда задаются вопросом, не поехала ли у меня крыша. Старику нравится все, что я пишу. Он считает, что "Сага" должна нестись на всех парусах, преодолевать сумасшедшие бури и в один из июньских вечеров оказаться в порту назначения. Если то, что я пишу, зависит лишь от границ моего воображения, то я со злорадным удовлетворением раздвигаю их, чтобы они не мешали мне действовать. В трех последних сериях у меня появлялся и говорил сам Бог, я воссоздал пропавшую героиню и всерьез подумываю высадить на Землю нескольких инопланетян. Это будут не зеленые человечки с огромными глазами и антеннами на макушке, а существа, похожие на людей, ничуть не страшнее, чем обычный человек с улицы. Мои инопланетяне будут добродушными и человечными. Старик находит эту идею слишком экстравагантной и даже рискованной. Но, как всегда, одобряет ее. "Больше у нас никогда не будет такой свободы", -- не устает повторять он. x x x Оказывается, владыки мира сего тоже способны проливать слезы. Очевидно, сказывается накопившаяся усталость. Я открыл шкаф, чтобы достать чистую рубашку, и неожиданно громко разрыдался, просто так, сам не знаю почему. Через несколько минут я успокоился, глубоко вздохнул и все снова стало нормальным. На моем автоответчике мигает цифра 41, это сегодняшний урожай звонков. Я прослушиваю сообщения на тот случай, если Шарлотта решила за хорошее поведение смягчить мне наказание. Но на пленке ее голоса нет. Как всегда вечером по четвергам не знаю, чем заняться. Мне не хочется оставаться дома, но и не хочется видеть людей, которые будут говорить со мной о "Саге". Наша контора -- единственное место в мире, где после работы никто не говорит о сериале. Но сегодня, в чудный весенний вечер, мне хочется побродить одному по опустевшим улицам. Авеню Опера. Я останавливаюсь возле каждой витрины туристических агентств, предлагающих любые путевки. Остается только выбрать. Токио. Остров Маврикия. Вера-Крус. Рим. Нью-Йорк. Множество стран, где вас ждут живописные пейзажи, сказки, легенды. Однако название Осло на рекламной афише не вызывает у меня полета фантазии. Я просто представляю место, где люди живут спокойно и никогда не лгут. Место, где люди говорят "да", когда хотят сказать "да". Здания, не загораживающие панораму. Бары, где можно безопасно проводить время. Женщину, думающую только о настоящем. Чистый и светлый номер в гостинице. Может, на будущий год я туда съезжу. Прохожу мимо касс Лувра и присаживаюсь у пирамиды. Вдали уже закрывают вход в Тюильри. Иду дальше вдоль Сены. В нескольких шагах от Нового моста четверо бродяг расположились перед витриной большого магазина. Я замедляю шаг. проходя мимо них. По одному огромному телевизору демонстрируют художественный фильм, по другому -- документальный, но все взгляды прикованы к тем светящимся экранам, где снуют немые персонажи "Саги". Парни отпускают непристойные шуточки, потягивая дешевое красное вино. На улицах очень мало автомобилей. Не могу поверить, что отчасти это из-за меня. Сам, не заметив как, оказываюсь на левом берегу Сены. Площадь Одеон словно вымерла. Только билетерши из кинотеатров прохлаждаются у рекламных щитов. Кафе на бульваре Сен-Жермен полно людей. Захожу, чтобы выпить пива. Официант откупоривает бутылку, не сводя взгляда с экрана, и ставит ее на стойку, не глядя на меня. Мордекай только что оплатил все аттракционы на ярмарке и собирается развлекаться на них один. В том, как он садится на карусель, которая работает для него одного, есть что-то трогательное. Тысячи разноцветных лампочек горят для него одного. Какой-то клиент, стоящий рядом со мной, замечает вполголоса: -- Все-таки здорово иметь толстый кошелек! В следующей сцене во второй раз за весь сериал появляется Фердинанд. -- А это кто такой? -- Приятель Брюно, подопытный кролик Фреда. Сидя в одиночестве в какой-то богемной квартире, Фердинанд пишет письмо любимой женщине. Голос за кадром. "Я не знаю, где ты, и поэтому вижу тебя повсюду. В метро, в которое саз/сусь, за дверями, которые распахиваю, на улицах, по которым хожу. Если бы ты знала, как это жестоко -- видеть, как разветвляется улица и бояться выбрать не ту. Когда я звоню одной из твоих подруг, то уверен, что она лжет, что ты знаками ей показываешь, чтобы она не проговорилась. Когда я звоню какому-нибудь приятелю, то представляю, что ты в его постели, в нескольких метрах от телефона. Иногда я боюсь, что тебе плохо, но чаще всего боюсь, что тебе хорошо. С тех пор, как ты исчезла, я каждый день, прожитый без тебя, отмечаю на стене своей комнаты палочкой, и сейчас написал: ОТСУТСТВИЕ НЕХВАТКА НЕДОСТА ЧА ЛИШЕНИЕ ОШИБКА ЗАБВЕНИЕ УПУЩЕНИЕ ПРОБЕЛ УДАЛЕНИЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПРОПАЖА ДЕФИЦИТ. У меня осталось два или три синонима, чтобы продержаться еще несколько недель. Мне бы хотелось просто узнать, где ты, Шарлотта. Я так люблю тебя". -- А кто она? -- Говорят тебе, его подружка. -- Подлей-ка нам немного "Кот-дю-рона", Рене. -- А с тобой такого не случалось? -- Как же, было. -- Чего тогда спрашиваешь... Иду пешком до Монмартра. У владельца бензоколонки на улице Асса тоже включен маленький телевизор. Мелькают последние кадры "Саги". Жизнь входит в обычное русло, террасы кафе заполняются людьми, машины несутся по бульвару. Пытаюсь убедить себя, что это такой же вечер, как и остальные, даже если по пути к авеню де Турвиль я слышу обрывки разговоров, знакомые имена и слова, вышедшие из-под моего пера. Тристан, похоже, скучает в одиночестве. Мне даже вначале показалось, что он выключил телевизор. Жером пошел в магазин за сахаром. Я спрашиваю у Тристана, что он думает о последней серии. -- Ваша четверка опять меня удивила. Иногда смотришь фильм как загипнотизированный, иногда думаешь: "Это черт знает что", но никогда не скажешь, что это нудно или прогнозируемо. Я спрашиваю, как он воспринял появление Марии, сцены с которой смонтированы из старых кадров, хотя для него это не сюрприз, поскольку он тоже присутствовал при монтаже. -- То, что это подделка, совершенно не заметно, веришь, что она действительно вернулась. Потрясающе! Для небольшого эпизода такой трюк подходит, но мы не должны злоупотреблять этим приемом, в конце концов, зритель поймет, что к чему. Было бы идеально, если бы настоящая Элизабет согласилась приехать и сыграть одну сценку, совсем небольшую. Она могла бы стать для нас "Special guest star"*, как говорит Жером. * Кинозвезда, приглашенная для участия в съемках. -- Кроме того, сериал пора завершать, -- продолжает Тристан. -- И завершать, пока он пользуется успехом. Было бы идиотизмом растянуть его еще на один сезон. Об этом можно не беспокоиться, у Сегюре такая идея даже не возникала. -- Шоколад, эскимо. Я взял порцию и для тебя, Марко. Я предлагаю Жерому позвонить Элизабет Pea, чтобы узнать, как у нее дела. Луи записал номер телефона ее отеля. x x x Дело обстоит следующим образом. Фред больше не может довольствоваться мимолетными приездами Марии, ему нужно видеть ее рядом, живую, дотрагиваться до нее, иначе он грозит прекратить все исследования, что означает миллиарды потерянных жизней. Как-то ненастным вечером Фред превращается в доктора Франкенштейна и создает клон своей горячо любимой невестки. Он не сумел овладеть настоящей Марией, зато теперь у него есть ее копия, которая во всем ему подчиняется. Кто из нас не мечал о чем-либо подобном? У Элизабет появился двухдневный перерыв в съемках фильма, и она с восторгом согласилась приехать и сыграть эпизод. Только ради нас и, конечно, ради девятнадцати миллионов поклонников. Сегюре едва не расцеловал нас, узнав, что Мария возрождается из пепла. Благодаря его поддержке, мы провернули операцию за несколько дней. Даже у НАСА не получилось бы быстрее. Эпизод, продолжительностью двенадцать минут, был отснят сегодня. Фреду в его лаборатории удается склонировать женщину, которую он всегда любил. Это существо из плоти и крови, как две капли воды похожее на оригинал. Единственное отличие: новая Мария по характеру очень послушна и не строит из себя недотрогу. Едва только клон превратился в женщину, как Фред тут же заперся с ней в своей комнате, чтобы предаться безумствам, о которых мечтал столько лет. Потом он расскажет Камилле и Брюно, что Мария верулась и они заживут вчетвером еще более счастливо, чем до появления Каллахэнов. Готов поспорить, что эта история с клонированием приведет зрителей в восторг, а журналисты используют ее как "бомбу". Не избежать, конечно, анафемы ханжей и злой критики интеллектуалов. Было бы забавно развить идею о превращении любимых существ в рабов, но у нас нет на это времени, так как Элизабет должна улететь сегодня вечером. Перед отъездом она захотела пообедать с нами. -- Съемки фильма Ганса продлятся еще три недели, а мне уже сделали новое предложение. Вы возродили меня не только в "Саге", но и вернули вкус к жизни, к моей профессии. Я больше не мадам Пластырь. Не знаю, как вас благодарить. Она смотрит на часы, не проявляя никакой нервозности. Видя, как она смеется и двигается, Матильда, Жером, Старик и я приходим к одной и той же мысли: мы дали возможность человеку почувствовать, что такое счастье. Однако у счастья, как известно, короткий век. Элизабет перестает улыбаться. -- Впрочем, я знаю, как вас отблагодарить, но, можете мне поверить, я бы предпочла сделать это по-другому. С самого начала обеда я хожу вокруг да около. Внезапно она становится похожа на врача, который консультировал Вальтера и не знал, как сообщить, что у него рак. -- Думаю, вам никто не говорил о втором сезоне "Саги". -- ...? -- Втором... Что? -- Шесть основных исполнителей уже подписали контракт о том, что будут сниматься в продолжении сериала, но все остальные пока не в курсе. Я знаю об этом, так как Сегюре предложил мне вернуться. Они набрали вторую команду сценаристов, которая будет работать все лето, и о возвращении "Саги" объявят сразу после летних отпусков. У Жессики уже есть сценарий первой серии. Могу вас заверить, что все держится в строжайшем секрете, особенно от вас. Но раз мне нужно кого-то предать, то я предпочитаю предать Сегюре. Простите меня за такую неприятную новость. Элизабет встает, смотрит на часы и берется за чемодан. Даже не решается нас поцеловать. -- Они вас ненавидят, всех четверых. Повернувшись, она выходит из ресторана. x x x На следующий день мы прекратили работу. Пока Луи не разузнает побольше об этой истории, нам нельзя ничего предпринимать. Каждый из нас захотел пережить этот первый удар в одиночку, и я провел весь день дома, в кресле. В нашем контракте обусловлено, что никто, кроме нас, не имеет права работать над восемьюдесятью сериями "Саги", но ничто не мешает дирекции выставить нас за дверь и запустить продолжение сериала. Как мы могли быть настолько наивны, чтобы поверить в желание Сегюре завершить "Сагу"! Да мы самые никудышные сценаристы в мире, раз не смогли предвидеть подобного поворота событий. Ну и кретины же мы! Придурки! Сами во всем виноваты! Позвонил Старик и сказал, что ему нужен еще день. На этот раз я несколько часов подряд просидел на скамейке в сквере. Хотя я и атеист, однако поплелся в церковь, надеясь найти там немного покоя. x x x Вся троица уже на месте. У Тристана на ушах наушники. Старик сидит на краю стола, и мы не в силах оторвать взгляд от рукописи в его руке. -- Как ты ухитрился раздобыть ее, Луи? -- Как мелкий воришка. Поздно вчером зашел в производственный отдел, подождал, когда все разойдутся, а потом несколько часов рылся повсюду, пока не нашел дискету в столе Сегюре. Сделал копию, а дискету положил на место. Я спрашиваю, прочитал ли он первую серию. -- Конечно, я не смог сдержаться. Сделайте себе копии, и мы поговорим об этом через час. x x x Мы с Жеромом закончили читать одновременно и молча стали ждать Матильду. Никому не хочется заговаривать первым. -- Не скажешь, что читается с трудом, -- произносит она. -- Одно очко в их пользу. -- Даже более гладко, чем у нас, -- говорит Жером. -- Профессионально. -- Выверено. -- Без сбоев. Можно сказать и так. При чтении этой серии я понял, что кража персонажей не самое страшное, что может случиться со сценаристом. Гораздо хуже, когда кто-то другой пытается идти по твоим следам и тщетно оставаться тебе верным. То же самое, что просить прощения за ошибки, которых не совершал. Джонас становится своего рода героем, сознательным полицейским, и в два счета отправляет Менендеса в тюрьму. Мордекай отдает все свое состояние бездомным детям. Существо отправляют в центр реадаптации. У Милдред случается выкидыш, но она быстро приходит в себя и возвращается в Штаты, собираясь сделать блестящую карьеру в университете. Вальтер излечивается от рака, а Фред отныне занимается разработкой экономичного и экологически чистого двигателя. Камилла вновь обретает вкус к жизни. Она мечтает о ребенке от Джонаса. Увы, не все так прекрасно в этом лучшем из миров -- пока в нем еще не удалось уничтожить всех отрицательных героев (надо же все-таки положительным героям с кем-то сражаться, чтобы продлить жизнь сериалу). Брюно становится банковским грабителем. Это трагедия для Френелей и психологическая драма для Джонаса, вынужденного охотиться за своим шурином. Эвелин превращается в настоящую стерву. Она невероятно ревнива и всю свою энергию тратит на то, чтобы поссорить большую и дружную семью Френелей и Каллахэнов. Переизбыток новых персонажей. Некий Тед, известный программист, общается с Милдред через Интернет. Можно предвидеть, что это будет идеальный жених. Кристина -- подружка Брюно, дряная девица, несущая несчастье -- балуется героином. Кроме них, есть еще: бойкий приятель Джонаса, делающий карьеру политика; красавица-принцесса из Ганы, ищущая любовь; неудачливый крупный промышленник, страдающий бессонницей, и многие другие. -- А как вы находите диалоги? -- Диалоги? -- Они немногословны. -- Удачны. Удачны, как выстрел из ружья, когда все остальные аргументы уже исчерпаны. От диалогов несет искусственностью, все эти люди говорят на мертвом языке -- языке бесцветном, фальшивом и плоском, который выражает все, что угодно, кроме того, что нужно. Искренность превращается в наивность, а наивность -- в дебильность. Любая, немного возвышенная фраза становится высокопарной, а уличный жаргон превращается чуть ли не в мат. Резкость выглядит вульгарной, нежность -- слишком слащавой. -- Что вы думаете об оригинальности? -- Оригинальности? -- Трудно сказать... Нет, вовсе не трудно; Они кастрировали боевого быка и сделали из него рабочего вола. Во время чтения меня не покидало ощущение, что авторы старательно зашлифовали все острые углы наждачной бумагой. Нет ни одной неровности, предмет настолько гладок, что выскальзывает из рук. Пытаюсь представить этих несчастных, получивших приказ: "Только не делайте то, что вам взбредет в голову! Только не делайте то, что вам взбредет в голову!". В том современном мире, который они нам показывают, никогда не было Фрейда и Маркса, его равновесие не нарушал сюрреализм, он не истекал кровью при фашизме и уж, конечно, не ввергнет нас в великий хаос в конце этого века. Я не уверен, что наша "Сага" намного лучше, но мы хоть пытались что-то сказать. -- Больше вам нечего добавить? -- спрашивает Луи. Нет, нечего или, наоборот, слишком много. Можно кричать, что это подлость, предательство, можно разыгрывать mater dolorosa*. Можно переходить от возмущения к огорчению и от огорчения к презрению. Но на самом деле все испытывают отвращение. * Скорбяшая Богоматерь. -- Юридически мы бессильны. Наши права распространяются только на серии, предусмотренные контрактом. Это моя ошибка, -- говорит Луи. -- Ничего подобного. Разве кто-нибудь из нас мог предвидеть в тот день, когда мы впервые здесь встретились, что станет с "Сагой"? В конце концов, "Сага" выполнила свою роль: помогла нам завоевать положение и даже принесла денег. Мы отлично развлеклись, и у нас появилась работа на два года вперед. Позднее, когда мы станем старыми и больными, нам достаточно будет посмотреть хоть одну серию "Саги", чтобы вспомнить часть своей юности. -- Вы снова сочтете меня сентиментальной, но больше всего мне жаль наших героев. Все, кого мы любили, станут мерзавцами. -- Можете назвать меня циником, -- говорит Жером, -- но попытайтесь представить, как они теперь наживутся. -- Знаю, что сойду за обычного демагога, -- говорю я, -- но мне больше всего жаль девятнадцать миллионов телезрителей, веривших нам до сих пор. Вы когда-нибудь видели сериал "Миссия невыполнима" ? До чего же разная реакция: от тоскливого ворчания Тристана до категорического "нет" Матильды. -- С каким напряжением я смотрел в детстве тридцать первых серий. Мне казалось, что внутри у меня все переворачивается, когда я слышал музыкальную заставку, и я бы убил отца и мать, если бы они помешали мне смотреть телевизор. Именно из-за этого сериала я и захотел стать сценаристом. И вот как-то сентябрьским вечером начали транслировать четвертую часть. Та же музыка, та же интрига, те же актеры, и в то же время все другое. Какое-то дерьмо. И никто не смог объяснить бедному мальчугану, куда пропало то волшебное зрелище, которое он считал самым прекрасным в мире. Много лет спустя я где-то прочитал, что право на сериал перекупил "Парамаунт" и, воспользовавшись тем, что постоянная команда сценаристов ушла в отпуск перед началом четвертого сезона, все изменил. Машина сломалась, хотя это не помешало им снять несколько десятков серий, о которых теперь никто не вспоминает. Тристан аплодирует моей маленькой речи, не переставая следить за метеосводкой. -- За время своей работы я получил столько оплеух, -- говорит Старик, -- что теперь меня ничем нельзя пронять. Но на этот раз у меня сложилось впечатление, что мы нашли своих учителей. -- ... ? -- Что? -- Луи! Ты действительно считаешь, что это хорошо? -- На первый взгляд это обычный дурацкий сценарий, который и выеденного яйца не стоит. Но когда в нем обнаруживаешь хорошо замаскированную идеологическую базу, то хочется рукоплескать их гениальности. В наших рядах воцаряется растерянность. Но Луи и не собирается шутить. -- Можно сказать, что они работают на уровне подсознания. -- Как 25-й кадр? -- Вот именно. В безобидные перипетии сюжета они заложили зачатки идей, распознать которые невозможно, но которые действуют на подсознание зрителя. -- Луи, ты свихнулся! Это от шока... -- Хотите примеры? История Кристины -- чистой воды пропаганда о вреде наркотиков в наименее раздражающем виде. Новые исследования Фреда показывают, что любые экологические законы имеют свои пределы. Страдающий бессонницей промышленник -- это попытка оправдать безработицу и возможность восстановить репутацию пошатнувшегося либерализма. Мне немного трудно следить за его мыслью. Но Луи, кажется, убежден в своей правоте. -- А вы заметили, как они обыграли "дробление" населения? -- Что? -- Дробление -- это явление, заключающееся в изоляции людей. Человек заказывает обеды домой, болтает с подружкой по Интернету, все время проводит у телевизора, живет как улитка в раковине, что считается чуть ли не главной добродетелью, и боится выходить из дома, так как улицы полны опасностей. -- Ты смеешься, Луи. Я не заметил ничего подобного. -- Именно этого они и добиваются, но я считал вас более проницательными. Только не говорите, что вы не оценили по достоинству типа, окончившего Институт политических наук. Совершенно не представляю, о чем он говорит. -- Вначале я даже не понял, зачем они его ввели, но потом догадался, что его значение будет постепенно расти. За три серии из него сделали ответственного руководителя -- амбициозного, но в то же время бескорыстного. Всего за три серии! И обыграли это настолько талантливо, что я позавидовал. Он обладает и чувством юмора, и небольшими недостатками, делающими его человечным, и моральными принципами -- в общем, отличным парнем. Если этот персонаж был создан не для того, чтобы примирять массы с политикой властей, то остается только пожалеть об этом. -- Бред! Бред-бред-бред-бред! Я тоже хотел бы присоединиться к Жерому и сказать, что это бред, но в примерах Луи есть что-то тревожащее. То, каким образом Сегюре пытается отобрать у нас "Сагу", не имеет ничего общего с рейтингом или большими деньгами. Давно известно, что телевидение -- главное оружие власти, и нет ничего удивительного в том, что государство вмешивается в творческий процесс, когда политика уже давно никого не интересует. -- Можете считать меня параноиком, но я уверен, что на роль бывшего студента они возьмут актера, чья внешность соответствует представлению об идеальном кандидате в президенты. Поскольку Жером продолжает считать, что Луи несет чушь, тот безжалостно наносит ему последний удар: -- Если мне скажут, что сценарий 81-й серии был написан во время последнего заседания Совета министров, я ничуть не удивлюсь. Жером хватается за грудь, словно его пронзили стрелой, и падает навзничь на диван. Я не совсем понимаю, что ему так не нравится в доводах Луи, если не считать вполне естественных преувеличений, как у любого человека, чье воображение слишком разыгралось. -- Девятнадцать миллионов зрителей, дети мои, девятнадцать миллионов! -- С тобой мы уже ничему не удивляемся, Луи, однако слышать от тебя о государственной пропаганде, сказках Биг Бра-зера и телевизионном оболванивании -- это уже слишком! Прямо политический триллер пятидесятых годов! -- Я понял этот текст именно так и никому не навязываю свое мнение. Очевидно одно: мы породили чудовище. А будет ли оно служить теперешней власти, торговцам ванилью или спровоцирует новый кризис, не имеет значения. Из этого дерьма нам уже не выбраться. Молчание. Матильда, стараясь не привлекать к себе внимания, закуривает сигариллу. Взглядом она спрашивает меня, что я об этом думаю, и я гримасой отвечаю, что ничего не понимаю. Тристан по-прежнему смотрит телевизор. Жером интересуется, что же теперь делать. Вопрос повисает в воздухе. Нам остается только что-то придумать, поскольку это наша профессия. Все принимаются ломать голову, словно речь идет о решающем эпизоде "Саги". -- Если у кого-нибудь есть идея... Идея, черт возьми! Единственная идея, чтобы помочь нам выбраться из ловушки, в которую мы сами себя загнали. Идея, чтобы показать, кто на борту хозяин. -- Я кое-что придумал, -- не разжимая губ, произносит Луи. Делая вид, что ничего не случилось, мы покорно принялись за работу. Ален Сегюре, с каждым днем становящийся все доброжелательнее, попросил нас особенно тщательно сделать пять последних серий. Он хочет, чтобы конец сериала произвел фурор и навсегда остался в памяти народа. "Сага" умрет естественной смертью, но эта смерть будет достойной!" -- сказал он. И добавил, что квоты на французские постановки перевыполнены, цель достигнута и дело закрыто. Он восхищает меня своим потрясающим апломбом, своей великолепно скрываемой двурушностью. У него даже хватило наглости заявить, что если у кого-либо из нас есть предложения по поводу нового сериала, то он с удовольствием рассмотрит их во время отпуска. Думаю, следует воздать должное его скрытности: продолжение "Саги" почти готово, но узнать эту тайну намного сложнее, чем ограбить Французский банк. Даже если порой Сегюре и ведет себя как домохозяйка из Вара, он никогда не забывает о блестящем будущем, обещанном ему в Национальной школе администрации. Чтобы удовлетворить его желания и показать, что тоже заботимся о качестве, мы изменили свой стиль работы, максимально пользуясь массой средств и временем, предоставленным в наше распоряжение. Мы исписываем в два раза больше страниц, чем нам нужно для каждой серии. Любой эпизод разрабатывается в трех-четырех вариантах, и все они снимаются, чтобы было что выбрать при монтаже. Сегюре и Старик, трудясь рука об руку, целыми днями просиживают у Вильяма, обсуждая каждый кадр и стараясь отобрать лучший. Сегюре, удивленный тем, что вновь контролирует "Сагу", в конце концов пристрастился к творчеству. Как настоящий сценарист он теперь умеет обосновать, почему выбирает ту или иную из предлагаемых ситуаций. Например, Фред разработал новое изобретение, которое способно: 1. Спасти мир. 2. Низвергнуть его в хаос. Сегюре склоняется к первому варианту, объясняя, что апофеоз вовсе не означает Апокалипсис. Первая ситуация приводит нас к новой альтернативе. Чтобы спасти мир, Фред должен: 1. Пожертвовать дорогим ему существом. 2. Заключить союз с оккультной силой, которая предоставит ему необходимые средства для исследований. Сегюре возмущен. Пожертвовать дорогим существом? Об этом не может быть и речи! Никто бы не поступил так, чтобы спасти миллиарды неизвестных людей. Несмотря на риск, принимается вариант 2. Оккультная сила, это: 1. Сверхмогущественная политическая организация, стремящаяся усилить противоречия между Севером и Югом. 2. Секта милленаристов, которая хочет во что бы то ни стало подготовить человечество к великому хаосу 2000 года. 3. Сказочно богатый Мордекай, пытающийся придать смысл своей жизни. 4. Лобби защитников Высшей Мудрости, которое хочет навести ужас на местную власть. 5. Экономическое сообщество, тоскующее по холодной войне. 6. Объединение фанов ролевых игр, считающих Землю театральной сценой. Во имя домохозяйки из Вара, рыбака из Кемпера и безработного из Рубе единственным приемлемым вариантом признается 3, и именно он затем снимается. Так же тщательно Сегюре проверяет и другие интриги, считая теперь, что нам повезло заниматься таким интересным делом. 76-я серия побила все рекорды по рейтингу, установленные на французском телевидении даже в те времена, когда зритель смотрел всего один канал. В эпоху, когда все превращается в культ имиф, "Сага" тоже не избежала подобных ярлыков. Еще до того, как была показана последняя серия, уже появилась книга о сериале. В ней рассказывается о нашей четверке, и хотя там нет ни слова правды, такое внимание показалось нам лестным. Помимо исторического экскурса и портретов каждого действующего лица, в книге есть глава, посвященная анализу типичного Человека "Саги". По мнению автора, благодаря "Саге" возникли "новый характер", "образ жизни" и "отношение к миру". Человек "Саги" близок всем, поэтому у него нет идеалов, и однако все его мысли могут быть выражены одной фразой: кто был ничем, тот станет всем. Он ищет в любой ситуации юмор, и это, пожалуй, лучше всего его характеризует, поскольку драмы и проблемы пробуждают в нем стремление к убийству. Однако он не переносит циников. В повседневной жизни часто исповедует сюрреалистические идеи, которые мы слишком быстро похоронили. Человек "Саги" убежден, что в конце этого века подлинно революционным может быть только счастье. Он не сторонник моногамии. Пьет много чая и умеет готовить прекрасные овощные блюда. И, разумеется, пользуется духами с запахом ванили. Я не мог не испытывать волнения при чтении этих страниц, но не представлял, стоит ли нам гордиться, что мы породили подобное детище. Возможно, в этом есть доля правды, но я всегда захожу в тупик, когда мне нужно что-нибудь анализировать или синтезировать. Так было и в детстве -- на уроках французского я всегда получал 18 баллов за сочинение и 2 балла за анализ текста. Что касается "Саги", то я один из четырех типов, находящихся в самом невыгодном положении, чтобы ее оценивать. x x x Недели проносятся с бешеной скоростью, серии 77, 78 и 79 прошли одна за другой, и я даже не обратил на это внимания. В ожидании освобождения, которое должно наступить двадцать первого июня, я безропотно подчинил себя "Саге", начиная с того, что забыл о своей личной жизни Шарлотта так и не откликнулась на мой призыв, хотя я не знаю, услышала ли она его? Может, она сейчас далеко, в стране, где нет телевидения, спутниковых антенн, телефона, или там, где жизнь похожа на ту, которую показывают в рекламе. Совсем недавно я даже начал молиться, чтобы она вернулась. А потом задумался, почему я так поступил? Мне показалось, что после того, как Бог стал одним из моих главных героев, у меня с ним возникла некоторая близость (я ведь очень старался, когда писал для него диалоги -- Бог не может говорить лишь бы что). Я попросил его вернуть мне Шарлотту или указать путь к ней, взамен я пообещал сделать его элегантным, изящным и исключительно современным в глазах всех девятнадцати миллионов зрителей. Он бы от этого только выиграл: разве можно сравнить число его поклонников, посещающих воскресную церковь, и число моих, смотрящих сериал вечером по четвергам. Сегодня я уже сожалею, что торговался с ним как бродячий торговец. Он не только не сделал ничего, чтобы привести меня к женщине, которую я люблю, но, боюсь, решил еще больше отдалить ее от меня Я сделал все, чтобы превратить ее отсутствие в шутку, но эта шутка меня больше не забавляет. А после двадцать первого июня Шарлотта будет нужна мне как никогда. Утром двадцать первого я сойду на незнакомый берег, стану наконец сценаристом, но какой ценой? Решив не сдаваться, я применил радикальный способ, чтобы предупредить выходки моего либидо. Сам Сегюре не нашел бы столь блестящего выхода из положения. Я рассмотрел два возможных варианта: 1. Мастурбация. 2. Половой акт. Вариант первый, на первый взгляд наиболее подходящий, лишь заглушил бы чувство неудовлетворенности и, следовательно, заставил бы потерять драгоценное время. Вариант второй сразу же требовал уточнений: а) со старой знакомой; б) со случайно встреченной женщиной; в) с профессионалкой. Я как-то уже попробовал вариант "а", и больше у меня нет никакого желания к нему возвращаться. Поскольку я сценарист, то с величайшей осторожностью отношусь к случаю, поэтому вариант "б" отпадает сам собой. -- Только не говори, что пойдешь к проститутке! -- А вот и пойду! -- Но... Даже в шестидесятых годах перестали ходить к проституткам. Жером не может прийти в себя от изумления. Он смотрит на меня как на: а) тоскующего по временам, навсегда канувшим в лету; б) стыдливого извращенца; в) героя. Или как на смесь всех трех сразу, ни на мгновение не веря, что мною движет профессиональное любопытство. -- Послушай, а если тебе придется описывать падение Римской империи, ты что, напялишь на себя тогу? -- Быть с проституткой -- совсем другое дело. Это, пожалуй, самая отработанная ситуация в мире. Подмигиваешь, договариваешься, узнаешь тариф, поднимаешься в какую-нибудь квартиру, где тебя ждут отстающие от стен обои, бесчувственные губы, разочарование после коитуса. Затем кладешь купюру на край стола и сматываешься. -- Не похоже, чтобы ты ходил к проституткам. -- И однако ходил. -- Ну и как? -- Все происходит достаточно естественно, но поражает психология действующих лиц. Я не почувствовал себя потом настолько мерзко, как рассказывают, но и не представлял, что меня начнут мучить угрызения совести, как только я выйду из комнаты. Внезапно я понял, что во всем этом грязном действе было немного и альтруизма, доброжелательности к клиенту. Несмотря на банальности, которые говорила эта девица, ей удалось внушить мне, что она занимается этим ради меня. Ради нас, парней. Выполняет своеобразную миссию. Через это надо пройти, чтобы поверить, но я говорю, чистую правду. Если бы я в каком-нибудь эпизоде описал великодушную проститутку, мне бы никто не поверил. Тем не менее это так. -- Слишком неправдоподобно. -- Поэтому я и не стану об этом писать. Пусть проститутки хранят свой секрет для тех бедолаг, кто постучит в их дверь, а все остальные об этом никогда не узнают. Я махнул рукой на свою личную жизнь, в конце концов осталось ждать не больше двух месяцев. Да и вообще, так ли уж важно иметь личную жизнь, когда тебе доверяют и следуют за тобой девятнадцать миллионов зрителей. Доверяют... Доверяют... Это доверие смущает меня. Я не тот человек, которому можно доверять. Очевидно, именно мысль о доверии пугает меня, когда я представляю себя в роли отца. Бесконечное доверие ребенка. Это такое чистое чувство, что ты перестаешь спать по ночам, боясь совершить ошибку. Я никогда никого не просил доверять мне. x x x За эти два месяца нам пришлось пережить одно приятное событие. Потрясающее событие. Одно из тех, ради которых стоило браться за "Сагу". Все началось как дурная шутка, и никто не может сказать, чем все закончится. Это случилось в день святого Марка, двадцать пятого мая, но подарок достался не мне, а Жерому. Накануне я поехал в аэропорт встречать Дюну, хотя Лина и недоумевала, почему столько шума вокруг третьестепенного персонажа. Тем не менее Сегюре без малейшего возражения незамедлительно оплатил все расходы, убежденный, что это наш последний каприз. Когда я увидел Дюну, выходящую из самолета, то понял, что она и есть воплощение нашего каприза. Потрясающе красивая. По дороге из аэропорта моя рука, сжимавшая рычаг передач, задела ее бедро, и я получил доказательство, что рядом со мной существо из плоти. И что на самом деле она не каприз, не мираж, а самый настоящий соблазн. Женщина-соблазн. -- Вы... гм... Я хочу сказать... Вы... Вы говорите по-французски? -- Я постепенно забываю его с тех пор, как уехала моя соседка по квартире. Она была родом из Германтов и говорила длиннющими фразами. Забавно, не правда ли? Я понимающе хихикнул, недоумевая, что же тут забавного. Этим же вечером я заглянул в словарь. Похоже, ее слова имели отношение к Прусту. -- Так вы актриса? -- О, нет. Я заканчиваю диссертацию по японскому языку в университете штата Монтана. Подруга одной моей подруги увидела объявление вашего агентства по найму актеров. Там говорилось, что ищут актрису на какую-то роль во французской мыльной опере. Подруга сказала мне: "Оона, им нужна именно ты!". Она тоже из племени хопи, но агентство выбрало меня. Честно говоря, я даже не пыталась понять, почему им была нужна такая девушка, как я, но согласилась, так как мне обещали заплатить столько, сколько я получу за два года, подрабатывая в пиццерии. Я честно предупредила их, что я не актриса, но они ответили, что это не имеет никакого значения. Главное, что я существую. -- Нам всем очень хотелось, чтобы вы существовали... -- В вашем сценарии есть фразы на японском? -- Вряд ли. -- А эта Дюна действительно должна уметь бросать бумеранг? -- Уверен, вы это умеете. -- Никому не расскажете? -- Клянусь. -- Я сказала, что умею, но на самом деле научилась позднее, раз уж это необходимо для роли. -- Впрочем, я не жалею. Это очень чувственный жест и прекрасное развлечение в одиночестве! x x x Пока она принимала душ и переодевалась во что-нибудь "более европейское", я ждал ее в холле отеля. Перед тем как отвезти ее на студию к Сегюре и режиссеру, я спросил, не хотела бы она встретиться со сценаристами. -- Почему бы и нет? В конце концов, они больше всех знают о Дюне. -- Особенно Жером, это он придумал вашу героиню. -- Вы считаете, что я... как это вы говорите по-французски "сделаю дело"? Матильда и Луи с нетерпением ожидали нас, сгорая от любопытства, как дети. Увидев Дюну, Тристан шепнул мне, что его брат не устоит. Да и мы все подумали то же самое. А потом вошел и он, нагруженный бумажными пакетами, с двухдневной щетиной на лице, в дырявой куртке и жутко вытертых джинсах. -- Этот поляк совсем свихнулся. Двадцать монет за коробку "Смеющейся коровы"*, а литр кагора стоит у него как коньяк! Продолжая ворчать, он поставил пакеты, не глядя по сторонам. * Название плавленого сыра. -- Во Франции тоже есть "Смеющаяся корова"? -- с любопытством спросила Оона. Жером обернулся. К ней. Наступила абсолютная тишина. Скрее брюнетка. С длинными волосами, жесткими, как проволока. -- Оона, познакомься с последним членом нашей команды. Это Жером. -- Очень рада, -- сказала она, протягивая руку. -- Если я правильно поняла, то именно благодаря вам появилась Дюна, а я очутилась здесь. -- ... ? У нее должны быть синие глаза и матовая кожа с легким медным оттенком, как у индианок, и потом... -- Ты не хочешь поздороваться с Ооной, Жером? -- ... Оона? Улыбка... неуловимая, как у гейши. Ноги от ушей, небольшая грудь. Тоже с медным оттенком. -- Я подхожу на роль Дюны? -- ... ? -- Скажи ей, что она будет потрясающей Дюной, Жером. Каждый ее жест говорит об искренности, ее лицо -- открытая книга, а смех напоминает журчание ручейка. -- Кто-нибудь может показать мне сценарий? Я его еще не читала. -- Вам нужно будет заехать на студию после обеда, а затем вы сможете целый вечер учить к завтрашнему дню диалог. -- Подумать только, что еще вчера я разносила гамбургеры и, улучив свободную минутку, переводила хайку, а сегодня я в Париже и собираюсь играть в Катрин Денев! Поистине, наши мечты материализуются. По-французски говорит с небольшим акцентом. В определенных ситуациях, по неизвестной причине, переходит на японский. Иногда цитирует Шекспира. Кроме того, она должна уметь бросать бумеранг. -- Я отвезу вас на студию, -- сказала Матильда. Дюна пошла вслед за ней, но перед дверями с улыбкой обернулась. -- Только не бросайте меня одну в Париже! Если ни у кого нет желания заниматься Ооной, позаботьтесь о Дюне! Затем они ушли. Такой девушки не существует... Жером сел на диван. -- Сколько людей на этой чертовой планете? -- Шесть миллиардов. -- Знаете, у нас лучшая в мире профессия. x x x Если не считать истории с другом, встретившим девушку своей мечты, за эти два месяца не произошло ничего особенного. Но кто не утрачивает представления о времени, когда начинает обратный отсчет? Чтобы никто об этом не забывал, Старик отмечал каждое утро мелом на дверях количество дней, отделявших нас от двадцать первого июня. Съемки 80-й серии закончились за восемнадцать дней до двадцать первого числа, но я пришел в себя только сегодня, когда остается всего три дня. Несмотря на поздний час, Луи и Сегюре все еще в монтажной, им нужно уладить последние разногласия по поводу 21-го эпизода, в котором Брюно должен умереть. Сегюре не желает, чтобы кто-нибудь умирал, он считает, что это запятнает репутацию "Саги". Негодяй забывает добавить, что все актеры уже подписали контракты на второй сезон и Брюно должен стать одним из главных героев. В три часа утра я вижу, как Сегюре проносится по коридору, даже не заглянув в нашу комнату. Старик и Вильям вскоре присоединяются к нам. Луи вымотан до предела, он потягивается, затем ополаскивает лицо холодной водой. Вильям устало вздыхает и закуривает сигарету. -- Он терзает нас с этой чертовой 80-й серией вот уже две недели, -- говорит Старик. -- А точнее, шестнадцать дней. Маэстро был более великодушен. Из всех вариантов Сегюре выбирает самый бледный, самый бессмысленный, самый ко-мильфо. -- Вы закончили монтаж? -- Коробка почти заполнена, -- говорит Вильям. -- И на что похожа эта коробка? -- На здоровую видеокассету. В следующий четверг в 20.40 ее поставят в аппарат -- и поехало... -- Это будет конец путешествия, -- замечает Луи. Конец путешествия. Мы часто говорили об этом, но только сейчас эти три слова вплотную приближают нас к реальности. Матильда уже вернулась домой. Жером набивает своими вещами большие спортивные сумки. Сегодня вечером они с Тристаном переезжают отсюда. Жером решил поселить брата в более комфортабельном месте, пока он будет готовить их переезд "туда". Я уже начинаю скучать по братьям Дюрьецам. -- У нас с Вильямом еще есть работенка, -- говорит Луи. -- А вы можете завтра отдохнуть. Мы договариваемся встретиться здесь послезавтра, двадцать первого июня, в тринадцать часов, чтобы еще до вечера посмотреть, что получилось из 80-й серии. Старик и Вильям возвращаются в монтажную. Мы с Жеромом немного наводим порядок, чтобы привести помещение в божеский вид. Еще никогда мы не двигались так быстро, еще никогда столько не молчали. Больше мы никогда не придем сюда ночью. Никогда не достанем из холодильника водку, не свесимся из окна со стаканом в руке, вслушиваясь в тишину. Никогда. Я подметаю пол, Жером вытряхивает пепельницы и завязывает мешок с мусором. Мне не хочется встречаться с ним взглядом, как, впрочем, и ему. Я помогаю Жерому поставить на ноги полусонного Тристана. Он спрашивает, куда они направляются, и Жером отвечает: -- В отель "Георг V". Перед тем как выйти в коридор, Тристан в последний раз бросает взгляд на свой диван и на мерцающий экран телевизора. x x x Четверг, 21 июня. 14 часов 30 минут. Наша комната опустела. Больше нет ни компьютеров, ни столов, ни стульев, ни диванов, ни кофейного автомата -- ничего нет. Осталась лишь видеоаппаратура. Запах жавелевой воды смешивается с запахом фиалок. Девяносто минут 80-й серии проходят в полной тишине. Никто не произносит ни слова. Только Жером аплодирует в конце, заглушая музыкальную заставку. Матильда, сидящая на полу, украдкой вытирает слезу в уголке глаза. Старик спрашивает, что мы думаем об увиденном, но никто не осмеливается ничего сказать. Серия снята очень близко к тому варианту, какой мы придумали все вчетвером во время наших тайных собраний. Зачем говорить что-то еще после столь ужасного зрелища. Мы договариваемся встретиться на прощание в нашем кафе в половине девятого, прямо перед началом сериала. Это уже будет настоящее прощание. А перед этим каждого из моих коллег ждет сведение счетов. Логическое завершение многих недель мозговой атаки. После чего они с легкой душой разъедутся кто куда. Поскольку мне одному нечего делать днем, я предлагаю Матильде проводить ее или хотя бы подождать в кафе. -- Вы очень любезны, Марко, но будет лучше, если я пойду одна. Вечером расскажу, как все прошло. -- Только не дайте ему заморочить вам голову, -- предостерегает ее Жером. -- Я прямо чувствую, как у вас дрожат ноги. -- Не беспокойтесь, Жером, партия, которую мне предстоит сыграть, мелочь, по сравнению с вашей. -- Мне абсолютно нечего делать. Теперь на сцену выходит сам Мститель. Сколько раз мы переписывали эту безумную пьесу, которая будет разыграна в ближайшие часы. Места в партере стоят дорого, и я жалею, что не посмотрю ее. Как и Матильда, Жером хочет самостоятельно закончить свою партию. Оказавшись на улице, мы расходимся в разные стороны. Некоторое время я иду рядом с Луи по направлению к Дому Инвалидов. Спрашиваю, в каком часу отправляется его поезд. Он достает билет, чтобы проверить. -- В 21.15. В Риме я буду ровно в десять утра. Завидую, что он покинет корабль еще до того, как тот подойдет к пристани. Заметив второй билет, торчащий у него из кармана, интересуюсь, едет ли он один. -- А, этот? Это билет в театр. -- В театр? -- Спектакль начинается в половине восьмого. Я пробуду там не больше десяти минут, а потом присоединюсь к вам в кафе. Мы молча пересекаем эспланаду и расстаемся перед зданием Палаты депутатов. -- До вечера, Марко! -- Не будьте с ним слишком суровы! Но он уже меня не слышит. Я остаюсь на набережной Сены в полном одиночестве, не представляя, чем заняться до вечера. Если бы мне удалось отыскать до завтрашнего утра Шарлотту, то все последующие дни были бы не такими мрачными. Остается надеяться лишь на случай. А я ненавижу случай. Что делать, профессиональный недостаток. КАК БУМЕРАНГ 1. Жером Сколько оставляют на чай парковщику в "Рице"? Вот вопрос, который Совегрэн все еще задает себе, хотя сам же находит его смешным, так как с некоторых пор стал стоить более шести миллионов долларов. Так и не разрешив сомнений, он протягивает типу в ливрее пятьдесят франков, входит в отель и останавливается у стойки администратора. -- Месье Сталлоне у себя? Администратор снимает трубку с вежливой улыбкой на губах. -- К месье Сталлоне посетитель... ваше имя... -- Ивон Совегрэн. -- Все в порядке, -- говорит администратор, опуская трубку. -- Вас проведут. Он делает знак дежурному по этажу. Совегрэн следует за ним к лифту, поднимается на второй этаж, идет по коридору. Через несколько секунд он впервые встретится с ним. Мужчина лет шестидесяти встречает его с широкой улыбкой. -- Присаживайтесь. Я секретарь Слая, он выйдет через минуту. Совегрэну знаком этот голос, секретарь несколько раз звонил ему из Лос-Анджелеса в Париж, чтобы договориться о встрече. Совегрэн делает ему комплимент за безупречный французский. -- О, я говорю далеко не так хорошо, как хотелось бы. Я всегда обожал Париж и готов на все, чтобы чаще бывать здесь. Кстати, вы в курсе, что Слай ни слова не говорит по-французски? -- Ничего страшного. Месье Сталлоне долго пробудет во Франции? -- Он собирается обсудить один проект со Стивеном Спилбергом, у которого сейчас съемки в Версале. Слай решил воспользоваться этим, чтобы объявить французским журналистам о "Борце со смертью-2". Именно поэтому он пожелал встретиться с вами. Мы благодарны, что вы можете уделить нам несколько часов. -- Ну что вы, это мелочь. В комнату заходит сияющий Сталлоне, застегивая на ходу рубашку. Он в маленьких круглых очках и бежевых брюках. Пожав руку Совегрэну, предлагает ему бокал вина, разыгрывая из себя хозяина дома. Кивком головы дает понять секретарю, что хочет остаться наедине с гостем. Совегрэн хорошо понимает по-английски все, что говорит Сталлоне, так как тот медленно произносит слова. -- Я уже давно хотел встретиться с создателем Мстителя, но вы знаете, как это бывает. Механизм запускается -- и кроме фильма ты уже ни о чем больше не думаешь. Скажите, вы были на премьере в Нью-Йорке? -- Да. -- И мой секретарь не организовал нашу встречу? -- Вы были очень заняты рекламой фильма. -- Ба-ба-ба... Все нужно делать самому. Примите мои извинения, месье Совегрэн. Они снова обмениваются рукопожатием, на этот раз более теплым. -- Мои сценаристы закончили работу над "Борцом со смертью-2", надеюсь, он вам понравится. Съемки начнутся через месяц. Калькутта, Лос-Анджелес и, может быть, сцена с Леди Либерти. -- В Нью-Йорке? -- Мы подумываем над одним трюком -- прыжок с... как вы ее называете во Франции? -- Статуя Свободы. -- Вот будет забавно, не правда ли? С контрактом все в порядке? Вам заплатили? -- Сейчас мой агент занимается этим. -- Вы правильно сделали, что продали нам эксклюзивные права на использование вашего замысла. Так ситуация более определенна. В последующем вы будете получать четыре процента от прибыли как создатель персонажа. Не думаю, что мы станем снимать "Борца со смертью-3", но кто знает, лучше все предусмотреть. Хотелось бы, чтобы вы оценили состав актеров, вам обязательно следует придать статус консультанта. В конце концов, это ведь ваш персонаж? -- Конечно... Множество мыслей в считанные секунды проносятся в голове Совегрэна. -- Вот увидите, второй фильм станет сильнее первого. Секретарь стучит в дверь, приоткрывает ее, но не входит. -- Стивен... -- Уже? Сталлоне выглядит смущенным, не зная, что делать. -- Попроси его подождать минутку. Совегрэн успевает разглядеть через приоткрытую дверь силуэт посетителя. -- Стивен Спилберг? -- Он предложил снять фильм о моей жизни! О жалком итальянском актеришке, игравшем второстепенные роли и неожиданно написавшем сценарий о боксе! Пока я сам отказываюсь в это верить! -- Но почему, если это правда? -- Да я уже не помню, каким был двадцать лет назад! В его глазах мелькает странный блеск, что Совегрэн принимает за ностальгию. -- Нам нельзя заставлять ждать месье Спилберга, -- говорит Совегрэн вставая. -- Сидите. Я должен кое-что уточнить. Ерунда, конечно, но это начинает действовать мне на нервы. Будет лучше, если мы займемся этим сейчас. Тон его голоса незаметно меняется. Совегрэн послушно садится. -- Имя Жерома Дюрьеца вам что-нибудь говорит? Кровь приливает к лицу Совегрэна, тело охватывает внутренний жар. -- Жером ... Дюрьец? Нет, я... -- Это французский сценарист, утверждающий, что именно он придумал Мстителя. Он осаждает мое бюро и моих финансовых партнеров. Мне совершенно не нравятся подобные истории. Совегрэн краснеет и вытирает вспотевший лоб. -- Кроме того, его имя приобретает у нас известность благодаря какой-то комедии, права на которую приобрела NBC. Совегрэн откашливается и нервно вертится в кресле. -- Послушайте, месье Совегрэн, в "Борца со смертью-2" мы собираемся вложить девяносто миллионов долларов, и подобная шумиха вокруг фильма никому не нужна. Мне плевать, чей это замысел: ваш, его или первого попавшегося кретина, понимаете? -- Да, я... -- У нас есть два выхода: если он лжет -- я втопчу его в грязь. Если это правда, мы решаем проблему иначе. Но мне нужно знать истину -- рано или поздно она все равно выплывет на поверхность, я это знаю по опыту. Слишком большие деньги поставлены на карту, вы меня понимаете? -- Но... -- Отвечайте, чей это замысел! -- Я... Голос Сталлоне звучит необычайно твердо. Он старается поймать взгляд Совегрэна, но тот не осмеливается посмотреть ему в лицо. -- Вы заставляете меня повторяться, а я ненавижу повторяться: чей это замысел? -- А нельзя ли... договориться? -- Договориться? Я правильно понял? -- Это он, месье Совегрэн? -- Скажем, я реализовал одну идею... -- Это он? -- Да. -- Вы правильно поступили, сказав мне правду. -- Мне остается надеяться, что он согласится держать язык за зубами за деньги, которые мы вычтем из вашей доли. Иначе... -- Иначе?.. -- Я знаю таких типов. Они мечтают, чтобы о них говорили, чтобы их имя было в титрах, они требуют огромных сумм в качестве возмещения ущерба. Скажите, вам это нужно? -- Что вы собираетесь делать? -- Месье Совегрэн, вернитесь на землю. Вы взломали двери Голливуда, и они распахнулись перед вами, как двадцать лет назад распахнулись передо мной. Вы теперь в когорте великих, разве вы не этого добивались? Главное -- зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать, понимаете? -- Да. -- Этот Дюрьец живет в Париже? -- Да. -- Тогда я советую вам ближайшие несколько недель провести где-нибудь на другом конце света. Ликвидировать человека -- значит ликвидировать и проблему. Я понятно выражаюсь? Совегрэн больше не размышляет. -- Поступайте, как считаете нужным. Неожиданно Сталлоне застывает на месте, глядя на зеркало. Молчание. Он на мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание. Из соседней комнаты доносится "Стоп!", и Сталлоне издает победный клич, как на спортивном чемпионате. Совегрэн слышит какие-то голоса за перегородкой. Из комнаты выбегают Жером и Лина и бросаются с поздравлениями к актеру. -- Я знала, что он будет великолепен! -- восклицает Лина. -- Как правило, двойники не умеют играть, но Джереми занимался на актерских курсах. Жером с глубочайшей признательностью пожимает руку Джереми. -- Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что все происходит на самом деле! -- Вы очень любезны, однако преувеличиваете... -- Ни капли! Особенно, когда вы произносили эту фразу "Вернитесь на землю... Вернитесь на землю...". Прямо, как в "Рэмбо". -- Вы обратили на это внимание? Я долго над ней работал. -- Кроме того, мне очень понравилось, как вы играете с очками. Где вы позаимствовали этот жест? -- В "Танго и Кэш". -- О да, конечно! Совегрэну кажется, что все это происходит не с ним. Оператор и звукорежиссер тоже выходят из соседней комнаты. Лина приглашает зайти артистов, сыгравших роли секретаря и Спилберга, чтобы поздравить их с успехом. -- У меня было двенадцать Сталлоне, но чтобы найти Спилберга, понадобилась уйма времени. К счастью, я встретила Стюарта. В номер заходит официант, катя перед собой тележку с шампанским. Через две минуты торжество в разгаре. Совегрэну протягивают бокал, но он отказыватся. Никто не обращает на него внимания. Все обращают на него внимание. Совегрэн пытается поймать взгляд Жерома, и тот наконец подходит к нему. -- Есть одна вещь, Совегрэн, которую я не понимаю. Как вы могли клюнуть на фразу: "Главное -- зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать...". Вы действительно поверили в этот идиотизм? Совегрэн изо всех сил старается сохранить спокойствие. -- Это так же бездарно, как самый бездарный гангстерский фильм. Вы самый бездарный сценарист в мире, который ничего не соображает в логике положений. Неужели такая звезда, как Сталлоне, опустится до уровня Аль Капоне? Даже в тридцатые годы это бы не прошло. Голливуд этим не занимается. Ключи от королевства всегда находятся в руках адвокатов. -- Тем более, что Слай действительно отличный парень и не впутывается в подобные делишки, можете спросить у Джереми. -- Что вы хотите? -- Я получил пленку, доказывающую, что вы украли у меня "Борца со смертью", не говоря уже о том, что дали согласие на мое убийство. И это могут подтвердить перед любым судом, от Парижа до Лос-Анджелеса, шесть свидетелей. -- Я спрашиваю, что вы хотите. -- Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, -- кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр! Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается. Жером смотрит ему вслед. -- Шампанское можете отнести на мой счет. 2. Матильда Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой. Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев. -- Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет. Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее. -- Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься. -- Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее. -- Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем. -- Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам. -- Думаю, я не ошибся в выборе профессии. -- Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: "До завтра, милая", -- Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай. -- Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева. Он убежден, что она шутит. -- Ты пьешь? -- Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда. -- Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда. -- Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен? -- Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой "Саги". Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Кар-тленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка -- США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис -- телевизионщикам. -- Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром. -- И это все, что ты можешь сказать? -- У меня не было права голоса. -- Мы теперь богачи, Матильда. Она некотрое время молчит, потом делает небольшой глоток виски. -- Как поживает твоя жена? -- Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился. -- Она подарила тебе двоих детей. -- Матильда! Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает. -- Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты. -- Зачем тебе искать кого-то другого? Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его. -- Сядь, Виктор. Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе. И подчиняется. -- Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав. -- Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты. -- У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее. -- ...? -- Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. "Финес-та", приобретшая 12 процентов акций издательства "Феникс", "Провоком", купивший 18 процентов, "Группа Берже" -- 11 процентов и, наконец, "Ти-Маль-Да", что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится. Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию. -- Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда. -- А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся. Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее. -- "Феникс" принадлежит мне, Матильда. Она разражается смехом. -- Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю. Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать. -- А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься. -- Ты же знаешь, что такое для меня "Феникс"! Если ты отнимешь его у меня, я... Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию. Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам. Некоторое время они молчат. Матильда вспоминает. Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать. -- Я придумала и другое решение... Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову. -- Я могу дать тебе шанс и сделать директором моего издательства. -- Все, что захочешь. -- Но при условии, что ты напишешь роман. -- ...? -- Большой любовный роман, полный искренних чувств. Виктор все еще ничего не понимает. -- Я хочу, чтобы ты рассказал историю Виктора и Матильды с первой минуты их знакомства. Первый взгляд, первые слова, первые жесты. Хочу знать все, что с самого начала происходило в твоей душе. Хочу, чтобы там были интимные постельные подробности; хочу вспомнить все, что ты шептал мне на ушко; хочу восторгаться любыми воспоминаниями, о которых могла уже и забыть. Хочу бесконечные описания наших ночных прогулок; хочу, чтобы ты написал о моих ногах, которыми восторгался в то время; хочу знать, о чем ты думал, когда целовал меня в общественных местах. Я хочу, чтобы ты вспомнил о каждом моем романе и о том, как себя вел, получая мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях, когда мы только начали работать, и о тех, что последовали за ними. Я хочу, чтобы ты показал расцвет нашей любви и ее упадок. Хочу знать все о твоей встрече с будущей женой, все, что ты скрывал от меня: твои измены, подлость, трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня страдать. Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной. Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен. -- Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы я читала его и рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я швырну его тебе в лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не превратится в маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня. -- ...Ты действительно потребуешь от меня такого? -- Уверена, что ты не станешь искать себе соавтора; не представляю, что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю! Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать. Она разражается хохотом. -- Теперь ты поймешь, легко ли писать о любви. Отправляйся домой и берись за работу. И помни, это должно быть талантливо! Она открывает дверь и выталкивает его на площадку. -- Тебе нужно всего лишь думать о нас... 3. Луи Луи входит в театр последним, когда публика уже сидит на своих местах, приготовившись к предстоящему зрелищу и овациям. Такая единодушная реакция зрителей, еще до подъема занавеса, всегда его раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь для того, чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной силе их таланта. Луи готов признать, что одни люди умеют сочинять фразы, а другие -- произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят вторых и забывают первых. Каждый раз при виде переполненного, как сегодня вечером, зала, он представляет, как молодой драматург, живущий в трех шагах отсюда в какой-нибудь жалкой лачуге, пишет пьесу, которая когда-нибудь произведет фурор. Опоздавшие ищут свои места, остальные уже проявляют признаки нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть зал, Луи бросает последний взгляд на зрителей, занавес, огромные люстры, вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за всего этого Лиза его и бросила. Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается за кулисы и без стука входит в уборную. Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам черным карандашом. Заметив в зеркале силуэт Луи, он удивленно оборачивается. -- Станик? Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него. -- Кто вам позволил войти? Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим. -- Мой выход через пять минут. -- Пять минут для актера -- очень много. За пять минут вы можете увести нас очень далеко. Наклонившись к зеркалу, актер, выставив подбородок, быстрыми движениями наносит на лицо пудру. -- Я что-то не видел вас на похоронах. -- Зато я видел ее тело на полу, кровь на виске, а вы в это время находились в Испании. -- Вы хотите сказать, что ничего не случилось бы, будь я рядом? -- Если такую женщину, как Лиза, оставляют одну на три месяца, это значит, что ее не любят. Актер вертит головой в разные стороны, чтобы размять шейные позвонки. -- И вы пришли сюда, Станик, только ради того, чтобы сказать мне это? Луи достает сложенный вдвое листок и протягивает его актеру. Ты, жалкий сценарист-неудачник! Можешь еще немного подождать, так как вначале я займусь дерьмовым актеришкой, и он подохнет, как Мольер! Хотя и недостоин такой смерти! А потом наступит и твой черед, Станик. Актер бросает бумажку на край стола и пожимает плечами. -- Какой-то безумец. Он уже присылал мне похожие письма. -- Самое непонятное в этом деле -- существование третьего мужчины. Он утверждает, что любил Лизу больше, чем мы вместе взятые, но только сумасшедший может говорить такое. Вы не знаете, кто бы это мог быть? -- Третьего мужчины не существует, Станик. Это просто какой-то неуравновешенный тип, начитавшийся газет. Полиция считает, что подобные психи никогда не переходят к действиям. Луи бросает взгляд на пачку писем, лежащую на стуле. -- Он не присылал вам записки с пожеланием успеха, чтобы еще больше нагнести обстановку? -- Может быть, но я никогда не читаю писем перед выходом на сцену. Суеверие. Несколько озадаченный, Луи на минуту задумывается. Он рассчитывал увидеть перед собой напуганного человека, но пока его ожидания не сбываются. -- Сегодня вечером я уезжаю. Писатель может писать в любой забытой богом дыре, это его единственная привилегия. Зато все заранее знают, где можно найти вас по вечерам в ближайшие три месяца. Прекрасно освещенная мишень. В дверь стучат, чтобы поторопить актера с выходом. В ответ он ругается. -- Вы пришли сюда ради этого, Станик? Вам хотелось увидеть мой страх? Молчание. Неожиданно актер разражается смехом, громким, искренним смехом человека, не нуждающегося в сочувствии. -- Знаете, Луи, почему мне плевать на эти угрозы? Потому что никто: ни вы, ни те, кто ждет в зале, ни даже этот идиот не могут представить, какой панический страх я испытываю сейчас, перед выходом на сцену. Бояться анонимного письма, мне? Бояться жалкого кретина, который хочет напасть на меня в городе? Да это просто смешно... Обманутый в своих надеждах, Луи утрачивает всю самоуверенность и превращается в обычного зрителя, наблюдающего за последними приготовлениями актера. -- То, что я испытываю сейчас, больше похоже на холодный ужас. Моя жизнь для меня не имеет никакого значения, я готов сбежать на другой конец света, послать все к черту, обрушить проклятия на весь мир, отрицать, что я существую, кричать, чтобы меня разбудили, звать мать, да, свою мать... кстати, где она сейчас, эта стерва?.. Успокойтесь, Луи, вам известен лишь жалкий страх, а