там, на деревенской площади. Убыстряя шаг, Хенн идет по улице. Наконец улица позади. Еще немного -- и он выходит к полям. Дальше, как можно дальше от этой большой деревни! Еще одна ночь, и еще одна ночь. Ночи без пристанища, без крова, ночи под открытым небом. Ночлег на голой земле, отчего поутру ноют кости. Но сон дарит усталому путнику новую надежду, новые силы. Еще один день, и еще один день. Бесконечный путь, полуденная жара, голод и жажда, отчаяние и упорство. Постоянные опасности, но однажды -- невероятное везение, почти счастье. Счастье является Хенну в виде пары новых резиновых галош, стоящих в передней дома, куда Хенн входит, чтобы как обычно попросить хлеба. Поблизости -- никого. Он быстро сбрасывает с ног старые, вконец изношенные галоши, надевает другие, еще раз оглядывается и исчезает. Сегодня он остался без хлеба. Но зато -- в новой, целой обуви! Теперь идти намного удобнее. Удобнее и быстрее. Курс -- на запад. Утро помогает ему собраться с духом. Ночью его охватывает чувство одиночества. Как далек родной дом! Он один под этим чужим небом. И должен рассчитывать только на себя. Он думает о товарищах, оставшихся там, в лагере для военнопленных. Конечно, спят они не на земле, а на нарах, у них есть хоть какой-то кров. Но спят-то они за колючей проволокой! А он -- на пути к дому. И он свободен. Свободен и одинок. И все еще на чужбине. Сжавшись от ночного холода, широко открытыми глазами вглядывается он в раскинувшееся над его головой звездное небо. Каким маленьким, каким беспомощным и потерянным кажется он себе! А если бы он умер от голода и истощения? Если бы его застрелил патруль? Кто горевал бы о нем? Только мать и отец. Больше никто. А земля по-прежнему будет вращаться вокруг солнца, как миллионы лет до этого. И одновременно с ним, в это же мгновение умерли бы где-нибудь две или три сотни людей, и столько же -- или даже больше -- появились где-нибудь на свет. Сколько же стоит одна человеческая жизнь? Никто не может измерить его страданий. Никто не знает, как он одинок. Никто? Никогда прежде не молился Хенн так, как в эти ночи -- от души, с глубокой верой, без страха, без пафоса. Если Создатель существует, тогда каждый человек имеет свою цену, свою значимость. А если никого нет, какую цену имеет тогда сама жизнь? Одиноким, потерянным чувствует он себя на бескрайних просторах Украины, под высоким украинским небом. Но его вера крепнет. Он верует. И этой верой он жив. В ней он черпает силу для того, чтобы идти дальше. Идти в неизвестность. Но этот путь -- путь домой. Хенн растирает затекшие от неудобного положение ноги. Он съедает остатки хлеба, выпрошенные минувшим вечером, и идет дальше. Он чувствует себя отдохнувшим и даже начинает насвистывать какую-то песенку. И вдруг останавливается в испуге: Петер Шмиц говорил ему, что свистеть попусту -- плохая примета. "Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!" Около полудня Хенн подходит к реке. Он замечает реку еще издали. Интересно, какова ширина этой реки? Метров тридцать-сорок, пожалуй, будет. Хенн мог бы переплыть ее, но знает, что несмотря на высокую температуру воздуха, вода в реке еще холодная. Правда, немного южнее -- деревня, а там -- мост через реку. Но на мосту стоит русский часовой. Что если пойти в обход? Может, удастся найти какой-то другой путь? Нет, это займет слишком много времени. А он должен идти дальше. Лучше всего перейти через мост. Но перейти, не вызывая подозрений. Хенн снова решает рискнуть. Нужно обмануть часового. Тео знает, как уважают в России людей, пострадавших в боях за родину. Значит, теперь он выступит в роли инвалида войны. Он плотно прижимает левую руку к туловищу так, чтобы кисть руки спряталась под брючным поясом. Теперь левый рукав его стеганки пуст. Полное впечатление, что рука ампутирована! Сделав большой крюк, Хенн выходит на главную улицу деревни, ведущую к мосту. На улице -- оживленное движение. С простодушным видом, неуклюже, Хенн идет позади двух женщин, нагруженных тяжелыми сумками. Он подходит к часовому все ближе. Сердце его учащенно бьется. Хенн замечает -- часовой никого не проверяет. Обогнав женщин и поравнявшись с часовым, он фамильярно, по-приятельски кивает тому. Часовой отдает честь проходящему мимо него однорукому инвалиду. Да здравствует нахальство! Отойдя метров двести от моста, Хенн высвобождает затекшую руку. Хитрость снова помогла ему избежать опасности. Он может идти дальше. С каждой преодоленной трудностью растет в нем уверенность в своих силах. Безжалостно печет солнце. Никогда Хенну так не хотелось пить, как в этот день. Он идет уже долго, очень долго, но по пути -- никакой воды. "Хорошо бы обзавестись бутылкой или фляжкой, чтобы иметь под рукой воду для питья", - думает Хенн. Силы его на исходе. В отчаянии он смотрит вокруг -- нет ли поблизости ручья или, на худой конец, даже лужи. Уже под вечер в наступающих сумерках Хенн различает вдали заросли камыша. Неужели действительно камыш? Или ему почудилось? Какое-то мгновение все плывет у него перед глазами. Да, это и вправду камыш. Собрав последние силы, он идет к зарослям камыша. Его предположение оказывается верным: там, где растет камыш, есть и вода. Хенн слышит кваканье лягушек. Он подходит ближе и в ужасе отшатывается: перед ним -- грязное болото с темной, скверно пахнущей водой. "Ква, ква, ква", - оглушающее звучит в ушах Хенна. Как будто тысячи насмешливых, издевательских голосов. Он опускается на колени, раздвигает руками болотную ряску. Опустив руки как можно глубже, Хенн зачерпывает воду ладонями -- может, в глубине вода все-таки чище. Нет, вода такая же грязная, как на поверхности и отвратительна на вкус. Но пить хочется нестерпимо, жажда почти лишает его рассудка. Снова и снова Хенн обеими руками зачерпывает воду, шумно, с жадностью пьет. Внезапно его охватывает чувство отвращения. Он быстро поднимается с колен и ищет подходящее место для ночлега. На этот раз его вечерняя молитва коротка: он просит Бога лишь о том, чтобы не заболеть... Весь следующий день Хенна не отпускает беспокойство -- вдруг он заболел, напившись болотной воды? Что будет с ним, если он подцепил какую-нибудь желудочную инфекцию? Однако проходит день, никаких признаков заболевания он не чувствует. Через пару дней он окончательно забывает о своих тревогах. Он идет дальше. Каждый он проходит от тридцати до сорока километров. И все больше растет в нем уверенность -- он выдержит, он преодолеет этот путь. Погода по-прежнему жаркая. Чтобы максимально экономить силы, Хенн разработал четкий распорядок дня: он встает на рассвете, около четырех утра, и идет до полудня. В полдень, когда солнце особенно жаркое, он отдыхает. А когда дневная жара спадает, снова идет до наступления темноты. Хлеб он обычно просит по утрам -- в это время почти наверняка в доме только женщины. И ему всегда везет. На третий день после вечера, когда он утолил жажду грязной болотной водой, Хенн, как обычно, собирается переждать самое жаркое время дня. Он ложится отдохнуть и уже почти засыпает, когда резкая колющая боль в среднем пальце правой руки заставляет его очнуться. Сначала он не принимает это всерьез -- наверное, его укусило какое-то насекомое. Но боль становится сильнее. Хенн внимательно рассматривает палец: лунка ногтя слегка покраснела. "А, пустяки", - думает он. Он идет дальше, надеясь, что боль в пальце постепенно успокоится. Но боль не успокаивается. Палец начинает дергать. И Хенн уже всерьез опасается заражения крови. Неужели он все-таки подцепил какую-то заразу, напившись грязной болотной воды? Несмотря на дергающую боль в пальце, он идет дальше, время от времени проверяя -- не ползет ли покраснение дальше? В голову лезет самое страшное: если это действительно заражение крови, ему придется где-нибудь остановиться и обратиться к врачу. В подобных ситуациях почему-то всегда воображаешь себе самое худшее. Особенно когда нервы напряжены до предела. Ближе к вечеру Хенн подходит к небольшому ручью, опускает распухший палец в прохладную воду. Ему становится легче, но палец по-прежнему дергает. Погруженный в мрачные мысли, он продолжает путь. И в друг с испугом замечает -- он приближается к группе людей, работающих в поле. В ту же секунду он резко сворачивает в сторону. Однако заметив, что люди прекратили работать и подозрительно смотрят ему вслед, он поворачивает обратно. Как будешь реагировать, когда кто-то за тобой наблюдает? В подобных ситуациях Хенн всегда задает себе этот вопрос. Ответ напрашивается сам собой: нужно вести себя как можно естественнее, тогда не вызовешь подозрений. И действительно: как только Хенн поравнялся с этими людьми, они перестали обращать на него внимание и опять принялись за работу. Наконец наступает ночь. Но эта ночь, пожалуй, хуже предыдущих. Сегодня Хенн чувствует себя более уставшим и обессиленным, чем обычно. Наверное, из-за этого проклятого воспаления. Заснуть в эту ночь Хенн не может: палец дергает так, как будто его сейчас разорвет. Спать! Когда же, наконец, удастся заснуть? С первыми лучами солнца Хенн снова в пути. С облегчением он замечает -- покраснение не распространяется по руке. Но как всегда бывает в таких случаях, он, как нарочно, все время задевает обо что-нибудь правой рукой. И каждое неловкое движение режущей болью отзывается в распухшем пальце. Снова жара. Жара и бесконечная степь. Хенн миновал холмистую местность и идет по равнине. Раньше он мог укрыться, спрятаться среди холмов. А сейчас вокруг, куда не кинешь взгляд, бесконечная равнина. За километр виден каждый куст, каждое дерево, заметен каждый человек. В этот день Хенн видит деревню еще издали. Он голоден. Ему нужно войти в эту деревню и попросить хлеба. Обычно он просил хлеб без стеснения. А сейчас смелость почему-то покинула его. Слишком напряжены нервы? А может, больной палец виноват? Мысли Хенна мешаются. Он больше не в состоянии просить. Просто не может больше -- и все. Имеет ли он право ради утоления голода ставить на карту свою свободу и свою цель? Имеет ли он право рисковать, когда нет доверия к самому себе? В ту минуту, когда Хенн решает не просить хлеб, он наталкивается на противотанковый ров, оставшийся со времен войны. Ров почти два метра в ширину, два-три метра в глубину. Хенн в раздумье -- может, здесь переночевать? Он не замечает, как к нему быстро приближается телега-одноколка. И приходит в себя, когда его окликает хриплый, громкий голос: "Стой! Документы!" Хенн ошеломлен. Он смотрит на сидящего в телеге человека рассеянным, отсутствующим взглядом. Но это длится лишь мгновение. В следующую секунду он понимает: у него есть единственная возможность уйти от опасности. Мощный прыжок -- и Хенн уже по другую сторону противотанкового рва. Здесь русскому в одноколке его не достать. Прежде чем тот понимает, что произошло, Хенн уже далеко. До Тео доносится громкая ругань. Обернувшись, он видит -- русский вытаскивает пистолет. Хенн бросается в сторону, одновременно убыстряя бег. Одноколка резко разворачивается, преследователь погоняет лошадь. Хенн догадывается, что задумал русский: через противотанковые рвы устроены проезды для транспорта. По одному из таких проездов русский хочет переехать на другую сторону, чтобы догнать Тео. И Хенн опять бежит, не останавливаясь. Он не знает, сколько времени прошло с того момента, как он перепрыгнул ров -- может, пять минут, а может, и все десять. Внезапно на его пути появляется небольшой холм. Такой же холм -- по другую сторону. Одноколка русского -- почти на одном уровне с Хенном. Теперь преследователь едет не так быстро. Он разворачивает лошадь и правит к переезду. И теряет время. Хенн пользуется этим. Расстояние между ним и русским снова увеличивается. Но в ту же минуту, когда русский, переехав на другую сторону, опять начинает погонять лошадь, беглец меняет направление: он бежит не параллельно рву, а поворачивается навстречу одноколке. К ужасу русского, Хенн вновь перепрыгивает через ров и оказывается на другой стороне. Преследователь снова достает пистолет -- беглец во второй раз оставил его в дураках! "Если он переедет на мою сторону, я опять перепрыгну", - решает Хенн. Он останавливается, чтобы перевести дух. С противоположных сторон Хенн и русский разглядывают друг друга. Этот человек даже чем-то симпатичен Тео. Со стороны, наверное, кажется, участвуют в соревнованиях, в какой-то игре. Но Хенн знает -- от исхода этой игры зависит его жизнь. Русский одет в военную форму. И он хотел проверить документы Хенна! И Тео Хенн попал бы в безвыходное положение -- ведь документов у него нет! У следующего переезда через ров русский в нерешительности останавливает лошадь. Очевидно, он колеблется -- имеет ли смысл еще раз переезжать на другую сторону? Наконец, он делает еще одну попытку. Но едва он успевает переехать, как Хенн снова оказывается на противоположной стороне рва. Одноколка замедляет ход. Хенн оборачивается, смотрит на русского и крутит пальцем у виска. На лице русского -- досада: беглец снова обманул его! Он останавливает лошадь, слезает с одноколки и пытается догнать Хенна пешком. Однако скоро он прекращает преследование - Хенн бежит гораздо быстрее и расстояние между обоими увеличивается. В быстро сгущающихся сумерках преследовать беглеца становится все труднее. Хенн видит, как русский возвращается к одноколке. Вскоре он совсем исчезает из глаз в наступившей темноте. Только теперь Тео чувствует -- он совершенно выдохся. Больной палец опять начинает дергать. Но Хенн не позволяет себе передышки -- на рассвете этот русский может появиться с подкреплением, его могут окружить! Несмотря на страшную усталость, он заставляет себя идти дальше. Он идет медленно и осторожно, пристально вглядываясь в темноту, чтобы не упасть случайно в противотанковый ров или колодец. Шаг за шагом -- вперед! Мысли Хенна все еще заняты случившимся. Сумасшедшая игра с прыжками через ров спасла ему жизнь. Противотанковые рвы! Сколько этих рвов, вырытых и русскими, и немецкими солдатами, оказались бесполезными! Напротив, очень часто линия фронта проходила как раз в стороне от них. А сейчас именно противотанковый ров помог ему сохранить свободу. Никогда еще Хенн не чувствовал себя таким уставшим и обессиленным. Если бы то, что случилось с ним сегодня, произошло в первые два дня после побега, он наверняка бы не выдержал. Теперь от ежедневной многочасовой ходьбы его ноги стали крепче. И еще одно уяснил он себе: надо по возможности беречь силы, не расходовать их попусту. Ближе к полуночи Хенну становится ясно -- все, он выдохся окончательно. Ног он вообще не чувствует. Прямо посреди поля Хенн расстилает свою стеганку, заворачивается в нее, подтягивает колени почти до подбородка. Но уснуть не может -- слишком велико было нервное напряжение, да и палец болит непереносимо. Почти без сна пролежал он до наступления рассвета. Усилием воли он заставляет себя подняться. Он должен идти дальше, несмотря на усталость, на боль в распухшем пальце, на голод и жажду. Тео Хенн идет на запад, упрямо, вопреки всем тяготам и опасностям. Он хочет домой. И он обязательно вернется домой. Снова, несмотря на страх и неуверенность, он стучит в двери домов и просит хлеба, всегда по утрам, когда дома -- только женщины. Средний палец правой руки по-прежнему распух и ужасно болит. Хенн постоянно должен следить за тем, чтобы ненароком не ударить его обо что-нибудь. Но страх перед заражением крови прошел. Тео боится только одного -- случайной встречи с русским патрулем. На просторы Украины опускаются сумерки. Беглый немецкий военнопленный Тео Хенн уже подумывает о том, где можно устроиться на ночлег, как вдруг замечает, что стоит на берегу широкой реки. Он подошел к реке неожиданно для самого себя -- слишком постепенно, незаметно плоская равнина перешла в речной берег. Хенн прикидывает -- ширина реки по меньшей мере метров четыреста. Наверное, это Днепр. Название реки будит в нем воспоминания. Всего лишь два или три года назад это название в течение многих недель звучало по радио в военных сводках, не сходило со страниц немецких газет. Поэтому Хенн не удивляется, заметив вдалеке силуэт разбитого танка. Но сейчас -- не время для воспоминаний. Сейчас важнее всего подумать, как перебраться на другой берег. Он мог бы перебраться вплавь, но это только в случае, если не будет другого выхода. Но где-нибудь поблизости (это же река!) наверняка можно найти лодку. А на лодке переплыть реку легче. Хенн шагает вдоль берега реки. Уже очень поздно, почти ночь, но полная луна ярко освещает все вокруг. Еще пара километров -- и впереди возникают очертания деревни. Здесь беглецу нужно быть осторожнее. Предположение Хенна оказывается верным -- у берега недалеко от деревни много лодок! На его счастье, деревня расположена несколько в стороне от реки. Хенн осторожно подходит к лодкам. Все лодки прикреплены цепями к вбитым в землю кольям. Он замечает, что у одной из лодок цепь совсем проржавела. Хенн вынимает со дна лодки деревянное весло, оборачивает вокруг него проржавевшую цепь, потом сильно дергает. Цепь разорвана! Вокруг по-прежнему тихо. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Хенн толкает лодку в воду, затем сам прыгает в нее. Лодка медленно отплывает от берега. С помощью весла Хенн разворачивает лодку, она бесшумно скользит по реке. Сверкают звезды, ярко светит луна, отражаясь в воде. Но Тео Хенну сейчас не до романтики. Он пристально вглядывается в противоположный берег. Берег выглядит ровным, пустынным. На середине реки лодку начинает сносить сильным течением. Но с каждым взмахом весла противоположный берег все ближе. Минут через десять лодка причаливает к берегу. Хенн спрыгивает в мелкую воду, вытаскивает лодку на сушу. Какое-то время он идет по берегу, потом устало опускается на землю и засыпает. Как всегда, Хенн просыпается рано, словно по звонку будильника. Он доволен -- преодолено еще одно препятствие! Хенн спускается к реке, умывается, пьет холодную, чистую воду. Потом решает -- нужно воспользоваться случаем и постирать одежду. Свои вещи он сушит во время ходьбы, повесив их на спину. Они быстро сохнут под горячими солнечными лучами. В это утро Хенн снова вспоминает о прошедшей войне. На его пути то и дело встречаются разбитые, покореженные танки -- и русские, и немецкие. Он идет мимо полузасыпанных окопов, мимо глубоких противотанковых рвов. Вокруг -- невспаханные, невозделанные поля, повсюду следы минувших боев, следы жестокой, бессмысленной войны. Сколько тысяч солдат -- русских и немцев -- нашли здесь свою могилу? Почему эти люди должны были погибнуть? Множество вопросов проносится в голове Хенна. Лет десять назад вряд ли кто-нибудь знал об этом месте. А еще через десять лет никто, пожалуй, и не будет знать о нем. Но для сотен тысяч людей эта приднепровская равнина стала судьбой. Конец мая 1946 года. В этот жаркий день Тео Хенн прошел больше тридцати километров. Он одержим желанием проходить ежедневно как можно больше. Он идет не останавливаясь, несмотря на палящее солнце. В горле у него пересохло. Ноги даже не болят -- он их просто не чувствует. День клонится к вечеру, когда перед Хенном возникает город. Это спасение. Может, это просто мираж? Игра воображения? Нет, это не город. Он подходит ближе. Теперь он видит -- это десяток деревянных повозок, поставленных кругом. Какое-то мгновение в голове у него проносится -- нет ли здесь опасности? Наверное, не стоит подходить к этим повозкам слишком близко. Но жажда сильнее всех его опасений. Хенн подходит к повозкам. В этот момент он понимает -- свободным он отсюда не уйдет. Но повернуть назад он уже не может. В жизни почти каждого человека бывают моменты, когда его волей овладевает какая-то скрытая, тайная сила и он перестает контролировать свои действия и поступки. Внутри образованного повозками круга много мужчин -- и молодых, и постарше. Похоже, они только что вернулись с полевых работ. Тео Хенн жестом показывает, что хочет пить. Ему сразу же дают напиться. "Хочешь есть?" - спрашивает его кто-то, также поясняя вопрос жестом. Хенн утвердительно кивает. Один из мужчин подводит его телеге, наливает в миску из бидона суп, ставит перед ним. Хенн берет миску, жадно и быстро ест. Один за другим к нему подходят другие мужчины, с любопытством разглядывают его, перешептываются. И вдруг происходит ожидаемое и неожиданное, пугающее и неминуемое. Один из мужчин спрашивает Хенна по-немецки: "Ну что, приятель, вкусно?" Хенн смотрит на говорящего. Видимо, он был недостаточно осторожен и чем-то выдал себя. Человек, задавший вопрос, хитро и в то же время бесцеремонно смотрит на Хенна. "Сознайся, - ведь ты немец!" - говорит другой. "Мы с самого начала это поняли", - тоже по-немецки подхватывает третий. Хенн удивлен -- откуда эти русские знают немецкий язык? И осознав ситуацию, отвечает по-немецки: "Да, спасибо, вкусно". Мужчины выжидающе смотрят на него. Уверенным тоном Хенн продолжает: "Хорошо, будем разговаривать по-немецки. Моя мать была немка, поэтому я свободно говорю на этом языке". На лицах русских -- напряженное внимание. Они слушают, стараясь не пропустить ни слова. "Но хотя моя мать немка, по рождению я француз!" - выкладывает свой главный козырь Хенн. Слушатели озадаченно смотрят на него. Этого они не ожидали. "Я француз", - повторяет Тео. -- "Вместе с другими иностранцами я подлежал отправке на родину. На остановке я сошел с поезда, пошел в деревню купить еды и опоздал -- поезд уже ушел. Я заблудился, ищу железнодорожную станцию, чтобы попасть на следующий поезд". Хенн видит -- русские удивлены. Они, конечно, ожидали, что он или соврет, или сознается, что он немец. Но что он -- француз?... А Хенн продолжает: "Я не говорю по-русски, поэтому я жестами попросил напиться..." Русские понимающе кивают. Кажется, все верят Хенну. Один из мужчин рассказывает: они долгое время были вынуждены работать в Германии, поэтому и знают немецкий. Но теперь они поплатились за это и несколько лет обязаны работать на полях Украины, чтобы доказать свою благонадежность. Как говорится, доверяй, но проверяй. Под предлогом проверки бывшие "остарбайтеры" не отпускают говорящего по- немецки француза. Двое мужчин приводят его в ближайший населенный пункт. Хенн не сопротивляется. Он понимает -- возможности убежать нет. Интересно, что русские собираются с ним сделать? Может, они все-таки поверили в то, что он француз? Его приводят в местную тюрьму, вводят в темное, без окон, помещение. В этот же вечер его допрашивает русский офицер -- начальник тюрьмы. Допрос начинается с обычного: фамилия, имя, сколько лет, где родился, семейное положение. "Фюрстенбергер Пауль, двадцать восемь лет, родился в Эльзасе, в деревне Хюнинген, женат, двое детей", - отвечает на вопросы Тео. Офицер кладет перед собой толстую амбарную книгу, раскрывает ее, перелистывает. Спрашивает Фюрстенбергера, как зовут родителей, нет ли сестер и братьев, как их зовут. "В каком подразделении служили солдатом?" - неожиданно спрашивает офицер. Однако Хенн не дает захватить себя врасплох. "Я не был солдатом", - отвечает он. -- "В качестве иностранного рабочего я находился в Берлине, а в сорок пятом, после захвата немецкой столицы русскими войсками, был взят в плен". Он снова рассказывает выдуманную им легенду: как иностранец подлежал отправке на родину, сошел на стоянке, чтобы купить еды, опоздал на поезд.Хенн сам уже почти верит в эту историю так часто он ее рассказывал... Офицер еще раз проверяет правильность написания фамилии Фюрстенбергера, снова сверяет что-то в толстой книге. Потом рукой делает конвоиру знак - увести. "Может, в этой книге записана моя настоящая фамилия -- ведь я убежал и меня, наверное, ищут", - думает Хенн по дороге в камеру. Конвоир вводит его в небольшое, метров десять-двенадцать, помещение. Вначале Хенн решает, что это -- камера-одиночка. Однако примерно через час в камеру вталкивают еще двух мужчин. Пленные недоверчиво глядят друг на друга. Хенн молчит, не проявляя особого интереса к соседям по камере. Через какое-то время эти двое начинают перешептываться, и Хенн с удивлением слышит, что они говорят по-русски. Внезапно один подходит к нему, отрывисто спрашивает: "Тоже в Херсон?" Хенн недоумевающее пожимает плечами. Второй мужчина указывает на товарища, показывает три пальца и объясняет: "Нас отправляют на три года в Херсон". Хенн знает: Херсон -- это не только название города на Днепре. Там находится пользующийся дурной славой лагерь. В этот лагерь постоянно отправляют тысячи русских заключенных. Неужели и его, "интернированного француза", тоже собираются отправить туда? Через два дня опасения Хенна подтверждаются: вместе с другими его отправляют в Херсон. Он решает на следующем допросе энергично протестовать против отправки. Ему нужно играть свою роль как можно правдоподобнее -- он возмущен таким решением, он французский гражданин, и отправлять его в лагерь несправедливо. Хенн не подозревает, что именно в Херсоне в его судьбе произойдут перемены. Майор Петр Нимич недоволен своим положением. Полгода назад военное начальство назначило его комендантом херсонского лагеря для заключенных. Этот лагерь считается филиалом главного лагеря в Николаеве. А комендант филиала -- должность второстепенная. Такое положение не устраивает майора. Хотя ему уже сорок семь лет, на запасной путь ему еще рано. Он участвовал в сражениях за Днепр, имеет награды. Но несмотря на все заслуги, начальство назначило его на эту второстепенную должность. Свое недовольство он вымещает на подчиненных. Но больше всего -- на заключенных. Первый же заключенный, которого Нимич в это утро приказывает привести к нему, доводит майора до белого каления. Всех заключенных, прибывших в лагерь накануне, он сразу же приказал посадить в карцер. Но на этого карцер, похоже, не подействовал. Новый заключенный невероятно упрям. "Фюрстенбергер", - называет он свою фамилию. "Ага!" - вырывается у майора. -- "Значит, немец!" За выявление как можно большего количества немецких военнопленных ему полагается поощрение по службе. "Француз!" - возражает заключенный. "Немец!" - кричит Нимич. "Нет, француз. Мой отец..." Не давая Фюрстенбергеру договорить, майор наотмашь бьет его по щекам. Пленный стоит молча -- ни стона, ни жалобы. Это приводит майора в еще большую ярость. Однако на этот раз он сдерживается и действует по-другому. "Мне очень жаль", - притворно раскаивается Нимич. -- "Я не должен был бить вас. Но почему вы не сознаетесь, что вы -- немецкий военнопленный? Тут в лагере тысячи ваших земляков, все они скоро будут отпущены. Скажите, наконец, правду, вам за это ничего не будет!" Майор с наигранным дружелюбием улыбается стоящему перед ним человеку. Тот смотрит прямо перед собой. На его щеках -- красные пятна от пощечин. "Я интернированный француз", - упорствует он. Глаза Нимича суживаются от нового приступа ярости. "Ну-ка, приведите его в разум!" - приказывает он трем молодым офицерам, присутствующим при допросе. Офицеры набрасываются на пленного. После первых ударов он, прикрывая лицо, оседает на пол. Но мучители безжалостно бьют лежачего ногами. Наконец они оставляют его в покое. Майор с удовлетворением смотрит на происходящее, покуривая папиросу. Когда пленный медленно, с трудом поднимается, Нимич снова с притворным участием обращается к нему: "Ну что же ты такой упрямый, приятель? Скажи наконец правду! Правда поможет и тебе, и мне. Ну сознайся, что ты немец! За это я обещаю с первой же группой немецких военнопленных отправить тебя домой!" В душе у Хенна все кипит. Тело болит от побоев. Но он знает -- теперь все зависит от его самообладания. Ему ни в коем случае нельзя сознаваться, что он немец, иначе он неминуемо будет приговорен к принудительным работам. Может, на двадцать лет, а может, и пожизненно. Нужно стоять на своем: он -- интернированный француз. Собрав последние силы, с трудом шевеля разбитыми губами, он отвечает на вопросы майора: "Француз я, француз, француз..." Губы Нимича сжимаются в тонкую линию: "В карцер!" Два конвоира уводят пленного. В карцере Тео Хенн бессильно опускается на нары. Он лежит в полузабытьи и не замечает, как в карцер приводят еще двух заключенных. Лишь когда в полдень приносят еду, Хенн видит: он здесь не один. Неожиданно он слышит родную речь. Оказывается, заключенный, принесший еду, его земляк. Прошло уже больше четырех недель с тех пор, как Тео потерял Петера Шмица. За это время он ни с кем не разговаривал по-немецки. Правда, он слышал ломаный немецкий "остарбайтеров". Допрашивали его тоже по-немецки. А тут -- родной рейнский диалект! Земляк Хенна принес только одну миску с едой -- на всех троих. Оба соседа Тео сразу почти все съедают, оставив ему на донышке. Когда его соотечественник приходит опять, чтобы забрать пустую миску, Хенн спрашивает по-немецки: "не могу ли я получить добавку? Эти двое почти все съели сами!" "Не повезло тебе -- еда кончилась", - отвечает тот на рейнском диалекте. -- "Я могу принести тебе еду только вечером". Хенн кивает -- вечером так вечером! Но больше всего Тео радует возможность поговорить на родном языке. "Откуда ты?" - спрашивает он земляка. "Разве ты не слышишь? Я родом из Рейнланда, из Гревенбройха". Как хочется Хенну сказать, что он тоже из этих мест, из Оберхаузена! Но ему нужно быть осторожным. И на вопрос нового знакомого Хенн отвечает: он -- из Эльзаса, из Хюнингена. Но добавляет тут же: у него родственники в Германии, в Рурской области. Там он и вырос. Человек из Гревенбройха внимательно рассматривает Хенна: "Где это тебя так отделали?" Хенн осторожно трогает свое разбитое лицо, помедлив, отвечает: "Здесь, в лагере -- меня допрашивали". "Вот оно что!" - говорит рейнландец. Больше вопросов он не задает. "Пока. Вечером приду!" Хенн поворачивается на жестких нарах на бок, пытается заснуть. Но тут приподнимается -- возле него стоит один из соседей и обращается к нему по- немецки, с сильным славянским акцентом: "Минуточку. Мы хотим дать тебе совет -- будь осторожнее, когда что-то говоришь. Мы югославы, но говорим и понимаем по-немецки". Хенна как обухом по голове ударили. Неужели он чем-то выдал себя? А может, югославы сердиты на него за то, что он пожаловался на них? "Мы говорим по-русски, по-сербски и по-немецки", - продолжает черноволосый югослав, - "но разыгрываем из себя дурачков. Понимаешь, главное тут -- дурачком прикинуться". Хенн кивает. Югослав возвращается в свой угол. Мысли Хенна лихорадочно работают. Ясно -- в чем-то он дал промашку. Он должен быть чрезвычайно осторожным. Но эти югославы не кажутся стукачами. Ну что же -- ему опять повезло. Вечером пленный немец снова приносит еду, но сначала дает миску Хенну. Тот с жадностью проглатывает пару полных ложек. Он замечает -- югославы из своего угла внимательно наблюдают за ним. Хенн очень голоден, но не съедает даже своей доли и протягивает миску югославам. К удивлению Тео, югославы, поев, возвращают ему миску с остатками еды. С этого момента между тремя пленными воцаряется атмосфера взаимного доверия. Однако на следующее утро югославов куда-то уводят. И совершенно неизвестно, какая судьба ждет самого Хенна. В это же утро его тоже выводят из камеры. Новый допрос? Опять побои? Но что бы с ним не делали, он будет стоять на своем. Это единственная возможность вырваться отсюда, единственная возможность когда-нибудь попасть домой. Хенна приводят в комнату для допросов. Русский офицер неожиданно сообщает ему, что его переводят в лагерь, находящийся в Николаеве. Хенн не знает, что ожидает его в николаевском лагере. Но зато он знает, что Николаев расположен в шестидесяти километрах отсюда, в северо-западном направлении. Это же как раз то направление, которое нужно Хенну! И еще одно: в Николаеве есть порт, связывающий город с Черным морем. Вооруженный конвоир приводит Хенна на рыночную площадь. Там уже ждет грузовик. В кузове -- четверо мужчин. Что это за люди, откуда они -- Хенн не знает. Он уже твердо решил -- разговаривать с ними он не будет. По опыту Тео знает -- дороги в России ухабистые, неровные. Он занимает место позади кабины водителя -- так будет меньше трясти. Хенн сидит молча, глядя прямо перед собой. Время тянется медленно. В грузовик подсаживаются еще несколько мужчин. Наконец машина трогается. Путь от Херсона до Николаева занимает более полутора часов. Перед въездом в город -- большой мост. За мостом -- пустынная, с редкими строениями местность. Скоро они подъезжают к большой деревне, окруженной забором. Грузовик въезжает в ворота. Позже Хенн узнает: это -- старый жилой район, расположенный между реками Ингул и Буг. Жители были выселены из домов, и теперь это помещения для военнопленных. Хенна размещают в старом одноэтажном доме, комнаты которого переоборудованы в камеры для пленных. Сердце Тео тревожно бьется, когда его приводят на первый допрос. Им снова овладевает страх -- не выдаст ли он себя неосторожным словом? А если его опять станут бить?... Нет, это обычный, рутинный допрос: имя, фамилия, место рождения. Этой ночью уставший Хенн впервые за много времени спит спокойно. Он твердо решил в самое ближайшее время разузнать, есть ли возможность для нового побега. На следующее утро всех пленных ведут на кухню, устроенную в отдельно стоящем доме. Хенн делает открытие: в лагере -- только венгры и австрийцы. Ни одного немецкого военнопленного. Хороший знак! И кроме того, в первый раз за все время -- нормальная, в достаточном количестве, еда. После завтрака пленных везут к большой реке. Это Буг. У Николаева Буг впадает в Черное море. Хенн сразу видит, какая работа их ожидает: из неглубокой ямы пленные лопатами должны насыпать в тачки гравий, по откосу везти тачки к берегу реки и по транспортеру сгружать гравий на пароход. Это тяжелая работа. Жарко, почти все пленные работают в плавках. Но у Хенна плавок нет, он вынужден работать в своих стеганых штанах. Работа идет в быстром темпе. "Давай, давай!" - покрикивают русские конвоиры. Перед возвращением в лагерь конвоиры разрешают пленным искупаться в реке. А в лагере их ожидает сытная еда. На второй день Тео просит конвоира отвести его к врачу. Его палец все еще не в порядке. Нагноение захватило весь ноготь -- наверное, его придется удалить. Конвоир разрешает Хенну пойти в санчасть одному. Врач в санчасти -- австриец. Хенн беззаботно болтает с ним по-немецки. Пожалуй, слишком беззаботно. Тео уже настолько успокоился, что перестал контролировать себя. "Фамилия?" - задает вопрос врач. "Тео Хенн..." И сразу осекается, бледнеет -- он выдал себя! Назвал свое настоящее имя! Что теперь с ним сделает этот австриец? "Как?" - переспрашивает врач. "Фюрстенбергер", - отвечает Хенн. Краем глаза он заглядывает в регистрационный журнал -- какую фамилию написал врач, вымышленную или настоящую. "Имя?" "Пауль". Голос Хенна дрожит. И опять -- в которы й раз ! -- ему везет. Только надолго ли хватит этого везения? Врач удаляет ноготь, накладывает повязку. В этот вечер Хенн долго не может уснуть. Как он смог допустить такую ошибку? Конечно, совсем непросто превратиться в другого человека, забыть свое имя. Ведь так привыкаешь быть тем, кто ты есть, привыкаешь к имени, данному тебе при рождении. И сколько масок не одевай на себя, в какую одежду не переодевайся -- все равно хоть раз, но проявится твое истинное, твое настоящее лицо. Неужели невозможно до конца изменить свою сущность? Ответа на этот вопрос Тео Хенн не знает. Но он знает, что будет и дальше играть роль Пауля Фюрстенбергера. Иначе он никогда не станет свободным, не увидит родного дома... Николаев расположен у широкого устья Буга, поэтому большие морские суда свободно заходят в его гавань. С территории верфи пленные видят большие корабли, стоящие у причала и в прибрежных водах. Чаще всего это грузовые суда. На мачтах многих кораблей -- иностранные флаги. В гавани Николаева бросают якорь греческие и французские корабли. Они приходят сюда за русским зерном. За зерном, которого так нехватает коренному населению. Улучив удобный момент, Тео Хенн обследует территорию николаевской гавани. Он замечает даже американское грузовое судно, которое швартуется поблизости от большого зернохранилища. Да ведь это же идеальная возможность убежать! Вырваться на свободу в одном из иностранных кораблей! По Черному морю! Осуществить это было бы очень просто: попасть с территории верфи на набережную особого труда не составит. Правда, ночью корабли стоят на якоре в гавани, метрах в пятидесяти от набережной. Но такое расстояние Хенн может одолеть вплавь. Впрочем, не следует сбрасывать со счета и некоторые затруднения. Как сможет он подняться на борт? От поверхности воды до палубы по крайне мере метров десять. Окликнуть кого-нибудь из матросов, чтобы тот помог Хенну подняться на палубу? Исключено -- в русской гавани ни один из иностранных моряков на такое не решится. Остается только якорная цепь. По ней можно взобраться наверх. Как бы получше сделать это? Если бы у него были прочные куски дерева, их можно было бы вставить в звенья якорной цепи. Получилась бы лестница, по которой можно подняться наверх. Но на какую высоту? Все якорные цепи пропущены через отверстия, настолько маленькие, что человеку через них не протиснуться. И расположены эти отверстия не на палубе, а добрых два метра ниже. Нет, без посторонней помощи он не сможет осуществить этот план. В помещении, где Хенн ночует вместе с пятьюдесятью австрийцами, он давно присматривается к молодому, мускулистому мужчине. Он хочет осторожно намекнуть этому человеку на возможность побега, рассказать о своем плане. С молодым австрийцем Хенн познакомился за шахматной доской. Этот парень производит впечатление молчаливого, но умного и выносливого человека. Вечером Хенн подсаживается к молодому австрийцу и тихо говорит: "А хорошо бы нам вместе смыться отсюда!" Тот ничего не отвечает. "Иногда я думаю", - медленно продолжает Хенн, - "если сам не позаботишься об этом, вообще домой не попадешь". Молодой австриец внимательно смотрит на Хенна. По его взгляду Хенн догадывается -- парень понял намек. "Ну и как же ты собираешься это сделать?" Хенн старается не выдать охватившего его волнения. "Например, на корабле", - сдавленным голосом говорит он. "Бессмысленно", - качает головой его собеседник. Хенн не понимает, отчего австриец так скептически реагирует на его предложение. Он развивает свою мысль дальше: "Конечно, одному с этим не справиться, но вдвоем..." "Пустая затея", - прерывает его молодой австриец. -- "Даже и пытаться не стоит -- тебя немедленно выдадут лагерному начальству!" "Кто?" "Любой из корабельной команды. Они обязаны это делать. Однажды уже такое было. Пару недель назад двое из нашего лагеря забрались на американское судно. На другое утро капитан сдал их кому следует". Очередная надежда Тео Хенна лопается, как мыльный пузырь. Да, этот австриец прав -- ведь американцы и русские союзники! Французы и русские -- тоже союзники. Теперь все, кроме немцев, союзники русских. А австрийцы хотя и не считаются союзниками стран-победительниц, не хотят иметь с немцами ничего общего. Австрийцы, которые находятся в лагере, считают себя не пленными, а интернированными иностранцами. И убеждены, что их скоро освободят законным путем. А может, все же попытаться? Весь следующий день Тео Хенн ломает голову над этим вопросом. Что если спрятаться под спасательной шлюпкой? Он много раз читал о таком способе бегства. Конечно, его могут обнаружить. Но корабль, наверное, уже будет в открытом море. И Хенна вряд ли отправят назад в Россию. Но как попасть на борт? Вечером после возвращения всех обитателей лагеря построили на плацу. Обычная еженедельная перекличка: русский офицер называет фамилию, названный громко отвечает: "Здесь". В мыслях Тео Хенн уже на борту корабля. Сильный толчок в бок возвращает его к действительности: стоящий рядом пленный сердито смотрит на него и тихо говорит сквозь зубы: "Эй, ты разве не Фюрстенбергер?" "Фюрстенбергер?" - спохватывается Тео. -- "Да, это я". "Скорее кричи: "Здесь!" Твою фамилию уже три раза называли!" Хенн реагирует мгновенно и хрипло выкрикивает: "Здесь!" "Соня, тюфяк!" - вполголоса ворчит его сосед. Тео не обращает на бранные слова никакого внимания. Гораздо больше его беспокоит то, что русский офицер не стал называть фамилии дальше по списку, а трижды произнес именно его фамилию. Что с ним теперь будет? Хенн с трудом справляется с охватившим его волнением. Нужно немедленно взять себя в руки, постараться сохранить самообладание, иначе он погиб. Может, снова бежать, и как можно скорее? Или какое-то время выждать? Но сначала нужно привести в порядок нервы. В тот же вечер русский офицер появляется в помещении, где Хенн ночует. "Фюрстенбергер!" На этот раз Тео откликается сразу. Офицер объявляет -- Хенну не нужно завтра выходить на работу. Вместо этого он должен явиться в комендатуру лагеря. Явиться в комендатуру? Зачем? Неужели его в чем-то заподозрили? Или врач- австриец почуял неладное и доложил коменданту? Нервы Хенна напряжены до предела, он не может скрыть волнения. "Да что ты так нервничаешь?" - успокаивает его партнер по шахматам, молодой австриец. -- "Ничего плохого тебе не сделают. Наоборот! Если что-нибудь плохое, русские никогда не предупреждают заранее. Тебя отправляют домой". "Только бы этот парень оказался прав!" - думает Хенн. Действительно -- если бы было что-то плохое, русские не стали бы предупреждать его заранее. Да и убежать за такой короткий промежуток времени он не смог бы. Неизвестность пугает Хенна. На следующее утро Тео идет в комендатуру. Он уже успокоился. В комендатуре русский офицер приказывает ему и нескольким другим интернированным взять личные вещи и возвратиться назад для отправки. Куда? Личных вещей у Хенна нет, он остается в комендатуре. Через короткое время возвращаются другие пленные, назначенные к отправке. Все получают сухой паек -- хлеб и несколько кусков сахара. Затем раздается команда: в машину! Пленные еще не знают, куда их везут. Но водитель грузовика говорит мимоходом -- они едут в Одессу. Одесса! Хенна охватывает радость -- Одесса находится почти в двухстах километрах западнее Николаева. На двести километров ближе к дому! И не пешком, а на грузовике! Неважно, что ждет Хенна в Одессе. Самое главное -- он едет на запад. По направлению к дому. От Николаева до Одессы -- четыре часа пути. К удивлению Хенна и его попутчиков, тяжелый американский грузовик подъезжает к грузовой станции. Удивление возрастает еще больше, когда всех распределяют по вагонам стоящего на путях длинного товарного состава. "Фюрстенбергер, вагон 23", - читает по списку конвоир. Тео Хенн медленно идет вдоль поезда. Все вагоны уже заполнены. Конвоир сообщает -- поезд отправляется завтра утром. На каждом вагоне -- проставленный мелом номер. "Двадцать", - читает Хенн, - "двадцать один, двадцать два, двадцать три". Двадцать три? Номер совпадает. Однако в отличие от остальных вагонов этот вагон пуст. В соседнем вагоне Хенн узнает -- двадцать третий вагон предназначен для больных. Странно, думает Хенн. Но сильнее всего беспокоит его другой вопрос: куда направляется поезд?. "Направление на запад". Это все, что ему удается узнать. Куда именно -- никто не знает. Но кое-что Хенн все-таки узнает: первые доставленные на станцию пленные ждут здесь отправки уже шесть недель. Все шесть недель приводят новых людей. И все должны были ждать. Правда, все довольно свободны -- могут даже в город выходить, но к раздаче еды, к утренней и вечерней проверке должны быть на месте. Вечером, чтобы размять ноги, Хенн прогуливается по территории станции. Когда он медленно возвращается к своему вагону, среди пассажиров поезда замечает знакомые лица. Он не ошибся -- это солдаты-иностранцы из макеевского лагеря. Те, которых увезли за десять дней до его побега. А что если в одном из вагонов -- Петер Шмиц, его товарищ, с которым они вместе бежали? Но Шмица в этом поезде нет. Зато неожиданно он видит своего другого знакомого. Когда он поднимается в свой вагон, там уже находятся несколько больных. Через некоторое время в вагон входит еще один человек. От страха у Хенна стынет в жилах кровь -- это Шолль! Шолль, тот самый Шолль, который знает, что француз Пауль Фюрстенбергер -- на самом деле военнопленный немец Тео Хенн. Но ведь и Тео Хенн знает, что Шолль -- вовсе не врач. Несколько секунд оба выжидающе, не говоря ни слова, смотрят друг на друга. Их лица абсолютно бесстрастны -- никто не догадается, что эти двое друг друга знают. Шолль первым выходит из оцепенения и обращается к другим обитателям вагона: "Минутку внимания, друзья! Я врач и должен оказывать больным помощь". Шолль делает паузу. Он не смотрит на Хенна, хотя Тео знает, что мнимый младший врач узнал его. Хенн молчит. "У кого есть жалобы, обращайтесь ко мне", - продолжает Шолль -- "А сейчас каждый получит шерстяное одеяло". Больные молча получают одеяла. Хенн тоже получает от Шолля одеяло, хотя не числится больным. Оба не говорят друг другу ни слова. Никаких бесед, никаких вопросов. Так будет лучше всего. Скоро Хенн обнаруживает, что среди пассажиров поезда много чехов, хорватов, французов и голландцев. Русские, наверное, действительно отправляют всех на запад. "Только бы перед отправкой поезда не было еще одной проверки", - думает Хенн. Ведь Шолль может выдать его... Что тогда? Тревожные мысли долго не дают ему уснуть. Наконец усталость берет свое. Хенн засыпает. Раннее утро. На небе -- ни облачка. Ярко светит солнце. День обещает быть жарким, как и все предыдущие дни. Хенн еще не знает, что это -- его последний день в России. У длинного товарного состава оживление -- идет раздача еды. Затем - громкая команда : всем занять свои места! В вагонах -- напряженное ожидание. На путях появляется паровоз, сцепляется с составом. Всем ясно -- сегодня, наконец, день отъезда! Всеобщее ликование, радостные возгласы, смех. Состав трогается, грохочет по рельсовым стыкам, медленно набирает скорость. Одесский вокзал остается позади. "Едем на запад!" - глядя в раскрытую дверь двадцать третьего вагона, шепчет один из больных. "Погоди радоваться!" - обрывает его другой. -- "Направление может еще измениться". Однако направление больше не меняется. Поезд едет на запад. Теперь пассажиры не сомневаются -- поезд направляется к границе. Тео Хенн пытается скрыть охватившую его радость. Он прикидывает, с какой скоростью движется поезд и как долго еще ехать до границы. Он вспоминает то долгое время -- шестьдесят шесть дней! -- когда другой поезд вез немецких военнопленных в обратном направлении -- на восток, на Украину. Но теперь -- направление на запад. И уж, конечно, не шестьдесят шесть дней. В открытую дверь вагона Хенн смотрит на поросшую деревьями и кустарником равнину. Поезд медленно приближается к границе. Хенн замечает многочисленные пограничные вышки. Между вышками - широкая полоса земли, кустарник и деревья на ней вырублены. На каждом отдельном участке этой полосы -- сторожевые собаки. Нет, не удалось бы ему одному, да еще пешком, перебраться через границу. Это было бы совершенно невозможно. Не замедляя ход, поезд пересекает границу. Хенну хочется кричать от радости, но он сдерживается. Ему удалось вырваться! Вырваться исключительно благодаря стечению обстоятельств, благодаря везению. А что такое, собственно говоря, везение? Может быть, все уже было предрешено Тем, Кто управляет его судьбой? Конечно, у него хватило силы и мужества убежать из лагеря. Но Провидение хранило его. Только с Божьей помощью ему удалось все преодолеть, все выдержать. И за то, что он теперь покидает Россию, он тоже должен благодарить Бога. Впереди еще две тысячи километров. Через несколько дней пути пленных высаживают в Румынии и отправляют в лагерь для перемещенных лиц. Все уверены -- они скоро будут дома. Тео Хенн не подозревает, что именно в этом лагере ему угрожает новая опасность. Именно в этом лагере один молодой француз заподозрит Хенна в том, что тот вовсе не Пауль Фюрстенбергер из Эльзаса, и выдаст его. Не знает Тео Хенн и о том, что Шолль вовремя предупредит его о предательстве и что ему предстоит новый побег. IV Карпаты. Теплая, звездная ночь. Лагерь для пленных иностранцев близ маленького румынского городка погружен в глубокий сон. Несколько дней назад пленных привезли в этот лагерь из России. Все уверены -- скоро их отправят домой: в Чехословакию, во Францию, в Голландию. Однако никто не знает, когда это произойдет. Но двое обитателей лагеря не спят. Не замечаемые никем, они не спеша идут по ночному лагерю. Один из них, среднего роста, с коротко остриженными светлыми волосами, что-то рассказывает. Он говорит уже долгое время -- тихо, скупо, бесстрастно. Второй слушает -- сначала с недоверием, потом -- со все возрастающим интересом. Наконец рассказчик умолкает. "Если бы я не знал тебя раньше -- в том силезском лагере и в макеевском лагере для военнопленных, никогда не поверил бы в эту историю про побег. Но, похоже, ты рассказал правду. А теперь послушай, что расскажу тебе я: пару часов назад один француз сообщил коменданту лагеря -- у него есть подозрение, что ты совсем не тот, за кого себя выдаешь". Светловолосый молчит. Затем тревожно оглядывается и взволнованно говорит: "Значит, мне не остается ничего другого, как снова бежать!" "Думаю, ты прав", - после недолгого раздумья соглашается его собеседник. Светловолосый человек -- бывший немецкий военнопленный Тео Хенн, выдающий себя за уроженца Эльзаса Пауля Фюрстенбергера. Его собеседник -- бывший немецкий унтер-офицер, санитар Гюнтер Шолль, выдающий себя за врача и уроженца французского Саарланда. Оба мечтают о возвращении домой. Каждый из них боялся предательства со стороны другого -- ведь оба знали правду друг о друге. Только теперь и Хенн, и Шолль понимают: цель у обоих -- одна. Только теперь Хенн видит, что Гюнтер Шолль действительно хочет помочь ему. "Убежать отсюда нетрудно", - размышляет Шолль, - "лагерь почти не охраняется". То же думает и Хенн. Его охватывает странное спокойствие, ощущение уверенности в своих силах. Его судьба, его будущее снова в его собственных руках. "Возьми в бараке свои вещи", - говорит Шолль. -- "Я помогу тебе перелезть через стену". "Никаких вещей у меня нет", - отвечает Тео. - "Я готов бежать хоть сию минуту". "Вот и хорошо", - кивает Шолль. Через несколько минут Хенн благополучно перелезает через стену. "Счастливо добраться до дома!" - прощается с ним мнимый врач. "Ты мне очень помог! Без тебя я никогда не узнал бы, что меня хотят выдать!" - благодарно говорит Хенн. Он снова свободен. И снова должен рассчитывать только на самого себя. Хенн направляется к железной дороге. Его ближайшая цель -- Венгрия. Как было бы хорошо, если бы удалось забраться в какой-нибудь товарный поезд -- тогда он сэкономит кучу времени. Хенн знает -- сейчас между центральной Европой и Россией курсируют многочисленные составы. Эти составы идут в Россию из Австрии и Венгрии с самым различным грузом. Обратно они возвращаются пустыми. С одним из пустых составов Хенн рассчитывает добраться до Венгрии. Остаток ночи Хенн идет не останавливаясь. Его никто не задерживает. Но как он должен вести себя дальше? Нужно ли ему по-прежнему выдавать себя за француза? Он же не знает ни слова по-французски. Если его как француза отправят во Францию, обман быстро обнаружится. А если его опять задержат русские? Ведь комендант лагеря, из которого он бежал сегодня ночью, теперь знает, что Фюрстенбергер -- вовсе не Фюрстенбергер. Остается только одно -- постараться, чтобы его опять не задержали. И чем быстрее пройдет он путь до немецкой границы, тем меньше будет опасность быть задержанным. Но сколько еще километров ему нужно преодолеть? По предположению Хенна, от Бухареста до Вены должно быть около восьмисот километров. Это почти столько же, сколько от лагеря в Макеевке до Румынии. Но сейчас ему не так страшно -- ведь он уже не в России. А это -- главное. Выбраться из России -- вот что было самым трудным. Из миллионов немецких военнопленных это удалось лишь немногим. И если бы он, Тео Хенн, не выдал себя за француза, если бы у него не хватило силы воли выдержать до конца, он, наверное, еще и сегодня сидел за колючей проволокой где-нибудь в России. Балканы! Сколько романтики кроется в этом названии, как много интересных приключений обещает оно! Еще мальчишкой Тео Хенн мечтал когда-нибудь побывать здесь. Теперь его путь лежит через Балканы. Но сейчас все по-другому, чем тогда, в его мальчишеских мечтах. Сейчас он не путешественник, а беглец, незваный гость. А действительность сурова и далека от романтики. И все-таки Балканы прекрасны. Вдали под лучами солнца отсвечивают голубым вершины Карпат. До самого горизонта простираются густые, тенистые, шумящие свежей зеленью леса. В это раннее утро Хенн позволяет себе небольшую передышку. Отдохнув, он идет дальше. Как теперь пригодилась ему прочная обувь, которую он выбрал в румынском лагере! Хенн держится поблизости от железнодорожных путей, которые по его предположению ведут в Венгрию. После полудня он приближается к большому стаду овец, пасущемуся на холме. Верный выработанному еще в России правилу -- не сворачивать в сторону, чтобы не вызвать подозрений, - Хенн подходит к стаду все ближе. Пастух уже давно заметил приближающегося человека. В этом безлюдном месте редко кого-то встретишь. Хенн подходит совсем близко, останавливается. Пастух смотрит на него, приветливо кивает. Хенн тоже кивает в ответ. Он в раздумьи -- можно ли заговорить с пастухом по- немецки. Но тот опережает его и с акцентом, но на понятном немецком спрашивает: "Куда идешь?" И не дожидаясь ответа, продолжает: "На родину, я не ошибся? В Германию?" Хенн снова кивает. "Не бойся!" - успокаивает его пастух. -- "Я не сделаю тебе ничего плохого. Хочешь есть?" Он предлагает Тео поесть и напиться. Хенн рассказывает, что бежал из России и теперь через Венгрию и Австрию хочет добраться до Германии. Но ведет ли эта железная дорога в Австрию? Да, подтверждает пастух, но по этой линии ходят только поезда с русскими солдатами, возвращающимися в Австрию из отпуска. "Это меняет мои планы", - говорит Хенн. Пастух ободряюще смотрит на Тео: "Почему? Тебе только надо дождаться подходящего поезда -- ведь на поезде ты доберешься куда быстрее, чем пешком". Хенн озадаченно смотрит на собеседника. "Следующая станция -- в двадцати километрах отсюда", - продолжает пастух. -- "Там останавливаются все поезда -- к ним прицепляют второй паровоз, одному тяжело тянуть состав по горной дороге". "Понимаю!" - кивает Хенн. -- "Там легче всего забраться в какой-нибудь поезд". Он уверенно шагает дальше. Через пару часов перед ним появляются станционные платформы. По обе стороны платформ -- густой лес. За станцией -- небольшая деревня с приземистыми крестьянскими домами. "Это хорошо. Можно укрыться в лесу, а оттуда незаметно забраться в поезд", - думает Хенн. Но и здесь -- ни одного поезда. Хенн снова чувствует голод. Как обычно, он идет в деревню и просит хлеба. И опять изображает немого -- так ему кажется безопаснее. Хенну нигде не отказывают -- в отличие от Украины, в Румынии у людей достаточно еды. Да и урожай здесь получше. Ему даже удается припрятать немного хлеба прозапас. Он возвращается к железнодорожной станции и в ожидании поезда укрывается в придорожных кустах. Поезда все еще нет. "Пастух был прав", - думает Хенн. -- "Видно, и в самом деле поезда здесь нечасто ходят". Да сможет ли он незаметно забраться в проходящий состав? Им снова овладевают тяжелые раздумья. А если ему не удастся добраться на поезде? Опять идти пешком? День за днем, почти без остановок -- ведь до австрийской границы почти восемьсот километров... И опять каждый день просить хлеба? В густеющих сумерках внезапно раздается резкий свисток паровоза. Поезд! Наконец-то! С замирающим сердцем Хенн вслушивается в стук колес приближающегося состава. Сначала в поле его зрения появляется паровоз, затем -- пассажирский вагон, а за пассажирским вагоном -- бесконечная вереница товарных вагонов. "Десять, двадцать, тридцать, сорок", - считает Хенн. Это -- шанс, возможность двигаться дальше. Теперь все зависит от того, сможет ли он попасть на поезд, спрятаться в одном из товарных вагонов. Поезд, скрежеща тормозами, останавливается. Из пассажирского вагона выходят русские солдаты. Очевидно, возвращаются из отпуска. Но куда? Конечно, в Австрию! Этот поезд едет в Австрию! Непередаваемое волнение охватывает Хенна. Паровоз отцепляют от состава, он куда-то уезжает -- наверное, пополнить запасы воды и топлива. Тем временем к поезду прицепляют второй паровоз. Это длится бесконечно долго. Наконец возвращается первый, его тоже прицепляют к составу. Под покровом темноты Хенн подходит ближе к поезду. В одном из вагонов он замечает пустующую тормозную площадку. Путешествовать, забравшись на тормозную площадку! "Как Джек Лондон", - мелькает в г олове Хенна. С фонарем в руке путевой обходчик идет вдоль состава, проверяя каждый вагон. Однако Хенн остается незамеченным. Русские солдаты давно вернулись в пассажирский вагон. Раздается свисток головного паровоза. Ему отвечает свисток замыкающего. Хенн догадывается -- оба паровоза дают друг другу сигнал к отправке. Резкий толчок -- поезд приходит в движение. Хенн еще раз осматривается по сторонам, затем рывком вскакивает в вагон и забирается на тормозную площадку. От волнения у Хенна перехватывает дыхание -- вдруг кто-нибудь услышал его? Но колеса грохочут так громко, что не услышишь и собственного крика. Поезд тяжело движется вперед -- наверное, преодолевает перевал. Он движется так медленно, что Хенну кажется -- пешком идти быстрее. Но у него хватит терпения. Он в поезде, в безопасном месте. Поезд везет его в нужном направлении. К тому же он ведь решил -- ехать, пока есть такая возможность. Около полуночи поезд останавливается на маленькой станции, но стоит недолго. От состава отцепляют второй паровоз. Видимо, самый трудный отрезок пути уже пройден, и теперь поезд пойдет не так медленно. И действительно -- поезд набирает скорость. Хенн пытается заснуть, но это ему не удается. На тормозной площадке неудобно и тесно, даже ноги вытянуть нельзя. Поезд идет без остановок всю ночь. Утром он останавливается на какой-то станции, чтобы пропустить встречный поезд. В полдень поезд останавливается снова, на этот раз на два часа. Съежившись, Хенн сидит на тормозной площадке. Он слышит, как вдоль состава проходит путевой обходчик. Хенн раздумывает -- может, на короткое время сойти с поезда? Нет, не стоит -- риск слишком велик. Наконец поезд снова трогается. Монотонный стук колес действует усыпляющее, но заснуть Хенн не может -- чувство голода становится все сильнее. Припасенный хлеб он съел еще утром. Хенн пытается отвлечься от назойливых мыслей о еде, переключиться на что- нибудь другое. Он должен сосредоточиться на самом главном -- все ближе конец его долгого, нелегкого пути, все меньше расстояние между поездом и его родиной. "Двести километров, двести сорок километров", - в полудреме считает про себя Хенн. Все ближе граница, все реальнее окончательная, полная свобода на родной земле. Еще каких-нибудь двенадцать часов езды. Но двенадцать часов без еды он не выдержит. От голода у Хенна кружится голова, темнеет в глазах. Ему обязательно нужно поесть, ему нельзя терять силы, ведь впереди -- самое тяжелое: переход через границу. Он решает незадолго до наступления темноты спрыгнуть с поезда и в ближайшей деревне попросить хлеба. На крутом повороте поезд снижает скорость. Хенн вылезает из своего укрытия. Он останавливается на последней ступеньке, крепко хватается за поручни руками, затем спускает ноги вниз, но так, чтобы они не доставали до земли. Не касаясь земли, он перебирает ногами, как будто бежит. Хенн еще раньше видел, что так делали путевые обходчики, когда хотели спрыгнуть с идущего поезда и при этом не упасть. Толчок, Хенн опускается ниже, и вот уже его ноги бегут по гравию железнодорожной насыпи. Через несколько секунд он отпускает поручни и падает в придорожный ров. Тяжело дыша, Хенн смотрит вслед уходящему поезду. На тормозной площадке последнего вагона он видит проводника, но тот, кажется, ничего не заметил. Немного передохнув, Хенн трогается в путь. За большим полем он замечает несколько крестьянских домов. Он стучит в первый дом. Там только две старые женщины. Он по-немецки просит хлеба, но женщины не понимают его. Тогда он показывает жестами, что голоден и просит есть. Хозяйки подают ему хлеб с маслом и молоко. Хенн старается есть не спеша, он с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на еду как голодный зверь. Низко поклонившись, он благодарит женщин и покидает дом. Теперь, когда он сыт, ему опять не дает покоя вопрос: сколько километров до границы? Подойдя к следующему дому, Хенн через открытую дверь видит молодую женщину и трех детей. Недолго думая, он по-немецки спрашивает женщину, - далеко ли до границы. "До Венгрии -- шестьдесят километров!" - отвечает та с сильным акцентом. "Оказывается, Венгрия совсем близко!" - радуется про себя Хенн. Но его лицо остается бесстрастным, он старается не показать свою радость. Женщина задает Хенну обычный вопрос -- откуда он и куда направляется. "В Австрию", -отвечает Хенн. "Это очень нелегко! Прямых поездов нет. Сначала вам нужно доехать до Будапешта, а там вы узнаете, как ехать дальше". "А далеко ли следующая станция?" "Нет, не слишком далеко, примерно в трех часах пути отсюда", - отвечает женщина. Она предлагает Хенну поесть. Но Тео уже сыт, поэтому спрашивает, не может ли он взять еду с собой. Хозяйка утвердительно кивает. Затем по-румынски говорит что-то старшей дочери. Девочка выходит из комнаты и через несколько минут возвращается с маленьким пакетом, который отдает Хенну. Тем временем быстро темнеет, но Хенн все же решает идти по направлению к станции. В этот вечер он как никогда уверен в своих силах, уверен в скором, счастливом окончании своего пути. В мыслях он уже дома, в Германии. Все, что происходит с ним в следующие три дня, еще больше укрепляет эту счастливую уверенность. Прежние страхи и опасения постепенно покидают его. Он становится все беспечнее. На станции Хенн три часа ждет прихода поезда. Наконец к перрону подходит пустой товарный состав. В кабине паровоза -- венгерский машинист. Ни одного русского не видно. Под покровом темноты Хенну удается забраться в один из пустых вагонов. Он устраивается на ночлег на полу вагона. В таком же вагоне осенью прошлого года его вместе с другими военнопленными везли на Украину. Тогда в вагоне было сорок или даже пятьдесят человек. Но все это -- уже в прошлом. Теперь Хенн думает только о будущем. На следующий день его послеполуденную дремоту нарушает грохот вагонных колес. Звук такой, как будто катятся и гремят пустые бочки. Через щель в двери вагона Хенн видит, что поезд по железному мосту пересекает какую-то широкую реку. Вдали под жаркими лучами солнца блестят крыши большого города. "Это, наверное, Будапешт!" - догадывается Хенн. Через полчаса поезд останавливается на грузовой станции. Хенн осторожно открывает вагонную дверь, осматривается. Тихо и безлюдно. Кажется, что жизнь здесь замерла. Может быть, сегодня воскресенье? Хенн видит, как к открытой двери вагона подходит человек в форме железнодорожника. Похоже, это начальник поезда. Тео спрыгивает из вагона на землю. Человек испуганно останавливается, потом медленно подходит ближе. "Не бойся", - говорит по-немецки Хенн. -- "У меня не было мелких денег, чтобы купить билет на Восточный экспресс, вот я и ехал в "товарном экспрессе..." Секунду начальник поезда настороженно смотрит на Хенна, затем разражается громким смехом. "Молодец! Это мне нравится!" Он хорошо говорит по-немецки. "Это конечная станция?" - осведомляется Хенн. "А куда тебе надо?" Начальник поезда производит впечатление добродушного человека. "В Австрию". Начальник поезда оценивающе смотрит на безбилетного пассажира. "Идет ли этот поезд дальше?" - интересуется Хенн. "Поезд едет в Австрию. На этой станции меняется бригада, обслуживающая состав", - отвечает начальник поезда. -- "Оставайся здесь, в этом вагоне". "Я же говорил -- как в Восточном экспрессе", - смеется Хенн. "Мне бы твое чувство юмора! Восточный экспресс? Это в прошлом. Теперь ходят только товарные составы. Пассажирские поезда теперь невыгодны -- нынешние деньги ценности не имеют". Хенн непонимающее смотрит на собеседника. "Сейчас я тебе все объясню". Начальник поезда присаживается на корточки возле открытых дверей вагона. - "Я получаю жалованье -- двести пенге. А знаешь что это такое? Если я сразу же после получки не куплю за эти деньги пару буханок хлеба, то на следующий день за эту же сумму я смогу купить лишь маленькую булочку". "Но вы же выиграли войну!" - хочет сказать Хенн. Но не говорит ничего. "Ты немец?" - тихо спрашивает начальник поезда. Хенн кивает. Венгр достает из кармана какой-то пакет. "Ну что ж, желаю тебе благополучной поездки в этом "Восточном экспрессе"!" - говорит он, протягивает пакет Хенну и исчезает в здании товарной станции. Тео разворачивает пакет. В пакете -- несколько бутербродов. В ночь с первого на второе июля репарационный товарный состав пересекает венгерско-австрийскую границу. Начальник поезда, австриец, сменивший венгерского в Будапеште, на приграничной станции сдал, согласно правилам, проездные документы -- на них должны поставить печать. Дежурный по станции, советский офицер, оформляет все быстро, без проволочек -- для него это обычная, повседневная работа. Его не интересует, что везет товарный состав из Венгрии в Австрию. Главное -- репарационные поставки, провозимые через Венгрию и Румынию в Россию. Ни австрийский начальник поезда, ни советский офицер не подозревают, что в одном из сорока шести вагонов товарного состава границу пересекает беглый немецкий военнопленный. Равномерный стук вагонных колес стихает, и Хенн сразу же просыпается. Он уже привык к этому монотонному стуку и перестал замечать его. И даже крепче спит под этот шум. Поэтому он не заметил, как поезд пресек сначала румынско- венгерскую границу, а через несколько дней -- границу между Венгрией и Австрией. Примерно через поезд проезжает мимо Вены. Тео Хенн еще спит. Он спит, не зная, что этот вынужденный отдых поможет ему выдержать последний этап пути к дому. Та часть Австрии, по которой он сейчас едет, занята советскими войсками. И если его снова задержат, то могут отправить обратно. Туда, откуда он бежал -- в лагерь для военнопленных где-нибудь в России. Мимо маленького городка Грайн на Дунае все прогулочные пароходы проплывают не останавливаясь -- в нем нет никаких достопримечательностей. В десяти километрах от Грайна, в долине Дуная, приютилась маленькая незаметная деревушка. Однако война не обошла стороной ни этот городок, ни эту деревушку. Здесь расквартированы советские военные подразделения. Со стороны это почти не заметно, лишь иногда по улицам проезжают грузовики с русскими солдатами в кузове. Жена булочника Бергхубера не удивилась, когда под вечер в булочной появился незнакомый человек. С тех пор как закончилась война, через их деревню прошло много незнакомых людей, направляющихся в Вену из оккупированной Германии. "Желаете что-нибудь?" Женщина вопросительно смотрит на Хенна. "Можете дать мне кусок хлеба?" Жена булочника застывает в нерешительности. Незнакомец быстро добавляет: "Денег у меня нет..." "Откуда вы?" - спрашивает женщина. Она с интересом смотрит на незнакомого человека. В нем есть что-то располагающее. Хенну булочница тоже кажется довольно добродушной. Ей, наверное, можно сказать правду. Впервые за эти десять недель ему не нужно ничего придумывать. Он снова Тео Хенн. "Я из России", - тихо говорит он. "Откуда?" "Из России. Я бежал из лагеря для военнопленных". Булочница с недоверием смотрит на Хенна: "Не рассказывайте мне сказки!" Она смеется. Впервые Хенн сказал правду, но эта правда слишком неправдоподобна. Женщина не верит ему. "Но я в самом деле из России", - тихо повторяет он. И в доказательство снимает с головы кепку. Женщина видит его коротко остриженную голову и удивляется еще больше. "Куда вы направляетесь?" - спрашивает она. "Домой. В Германию. В Рурскую область". Хенн нерешительно вертит кепку в руках. Вот ведь как все оборачивается! Оказывается, совсем не просто снова стать тем, кем он был на самом деле -- немцем Тео Хенном. Хотя выдавать себя за уроженца Эльзаса, женатого человека, отца двух детей француза Пауля Фюрстенбергера тоже было ох как непросто. Он даже почти привык к своему новому имени. И вот теперь он -- снова Хенн, Тео Хенн из Рурской области, из Оберхаузена. И оттого еще тяжелее ему здесь, в Австрии, встречать недоверчивые взгляды людей, говорящих на одном языке с ним. Как многие женщины, булочница практически подходит к создавшейся ситуации: "Где вы собираетесь ночевать?" Хенн пожимает плечами -- об этом он еще не думал. "Идемте со мной!" Женщина открывает выкрашенную белой краской дверь позади прилавка. Хенн послушно следует за ней. "Пеперль", - обращается булочница к пришедшему из пекарни мужу. "Ты только подумай -- этот господин бежал из России. Пусть он у нас переночует". "Ну хорошо". Булочник вытирает о белый передник испачканные мукой руки. Кажется, его не слишком удивила сообщенная женой новость. Вечером все трое сидят за обильно нарытым столом. Хозяева слушают Тео. Тот рассказывает тихим голосом, скупо, часто останавливаясь на полуслове. Слишком много ему пришлось пережить. Он не знает, когда и как попадет домой -- ведь впереди еще одна, последняя граница. Зато теперь он знает, почему булочница с таким интересом и сочувствием отнеслась к нему: ее брат все еще в русском плену, и она надеется, что Хенн что-нибудь о нем знает. Но Тео должен разочаровать ее. Булочница предлагает Хенну пожить у них пару недель, прежде чем отправиться дальше. Но Тео отказывается -- деревня расположена в русской оккупационной зоне, и пока он здесь, спокоен он не будет. Утром Хенн прощается с хозяевами. Булочница сует ему в карман десять шиллингов. До немецкой границы остается километров восемьдесят -- два дня пути. Два дня, если все пройдет без осложнений. Тео Хенн шагает, насвистывая веселую песенку. "Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!" - внезапно проносится у него в голове. Попусту свистеть -- плохая примета. Такое уже было в России перед тем, как его снова схватили. Но ведь он уже почти в Германии! Что может с ним случиться? Его путь лежит вдоль Дуная. На другом берегу -- американская оккупационная зона. Если бы Хенну удалось перебраться на другой берег, это было бы окончательным спасением. Дойдя до следующей деревни, Тео выспрашивает у жителей, есть ли возможность незаметно перебраться на другой берег. В ответ он не получает ничего утешительного: Дунай постоянно патрулируется русскими. Может, ему удастся как-нибудь пересечь реку ночью. Беззаботно насвистывая, Хенн шагает дальше. "Документы!" Внезапный окрик возвращает Хенна к действительности. Русский патруль! Солдат останавливает Тео. "Документы?" Документов у него нет. Патрульный приказывает Хенну следовать за ним в местную комендатуру. И там Хенн с удивлением узнает, что дежурный офицер принимает его за русского солдата-дезертира! Подозрение вызывает его коротко остриженная голова. К тому же при личном обыске у него обнаружили русскую солдатскую пилотку. "Я немецкий рабочий!" - уверяет офицера Хенн. Но как он может доказать это? И тут в голову ему приходит совершенно бредовая идея: "Я спою песню на рейнском диалекте!" "Давай!" - со скучающим видом разрешает ему офицер. И в июле 1946 года в австрийской деревушке немецкий военнопленный поет русскому офицеру песню "Дойду до Кельна я пешком". Поет, чтобы доказать, что он -- немец. Только после этого офицер поверил Хенну и собирается передать его австрийской полиции. Через короткое время Хенн уже в полицейском участке. "Это не так страшно!" - думает он, стоя перед двумя австрийскими жандармами. Он охотно отвечает на все вопросы, которые ему задают. Однако скоро Тео убеждается, что австрийские жандармы слушают его ответы с недоверием. "Где вы провели минувшую ночь?" "Что означает этот вопрос?" - настораживается Хенн. И уклончиво отвечает: "Я ночевал в маленькой деревне примерно в двадцати километров отсюда. Названия ее я не знаю. Почему вы это спрашиваете?" Жандармы переглядываются. "В прошлую ночь недалеко отсюда было совершено серьезное преступление -- кража со взломом..." "Я ничего не украл!" - резко отвечает Хенн. "Сейчас проверим!" - говорит один из жандармов и выходит из помещения. "Куда это он?" - спрашивает Хенн у второго жандарма. "Преступника видела одна девочка. Она говорит, что хорошо разглядела его. И конечно, смогла бы снова узнать его". В голосе жандарма слышится скрытое злорадство. "Мне ничего не будет -- я же ничего не украл! А если девочка скажет, что я и есть вор? Ведь ребенок может ошибиться! И все же алиби у меня есть -- я могу сказать, что ночевал в доме булочника". Через десять минут первый жандарм появляется вместе с девочкой лет десяти. "Ну что, это тот самый?" Жандарм с девочкой подходят к Хенну. Девочка отрицательно качает головой: "Нет, это не он." "Не он?" Жандармы явно разочарованы. "Ты уверена?" - спрашивает один. "У этого господина очень короткие волосы". "А у того волосы были длиннее?" Девочка кивает. "Да. И тот был гораздо выше". Хенн облегченно вздыхает. "Я же говорил вам, что ничего такого не делал", - обращается он к жандармам. -- "А теперь отпустите меня. Я пойду дальше". Хенн поворачивается к двери, готовый выйти, но один из жандармов грубо останавливает его: "Куда, приятель? Очень сожалею, но вам придется остаться здесь -- у вас нет документов". Хенн хочет протестовать, но видит, что это бесполезно. "Мы доставим вас в Урфар, в отдел розыска при криминальной полиции. Там ваши показания проверят", - говорит жандарм. И с хитрой улыбкой добавляет: "Если ваши показания подтвердятся, вы сможете получить документы. Разумеется, временные. Без документов, сами понимаете, нельзя..." Урфар! Никогда прежде Хенн не слышал этого названия. Лишь когда на русском грузовике его привозят к зданию криминальной полиции, он узнает, что Урфар -- это район Линца. Тео узнает еще больше: Урфар, расположенный на северном берегу Дуная -- это советская оккупационная зона, а часть Линца, находящаяся на другом берегу - американская оккупационная зона. Может быть, ему повезет -- удастся перебраться на другой берег и покинуть, наконец, контролируемую русскими юго-восточную часть Европы. Может быть... В отделе розыска Хенна снова допрашивают. И снова Тео объясняет -- он немецкий военнопленный, бежал из России, направляется на Родину, в Западную Германию. Через некоторое время дежурный чиновник сообщает: "Спецпоезда в Германию пока нет. Поэтому я должен поместить вас в тюрьму". "В тюрьму?" Хенн не верит своим ушам. "Я же не совершил никакого преступления, ничего не украл, никого не убил... Почему я должен в тюрьму?" Чиновник пожимает плечами: "Но ведь у вас нет документов!" И в тот день, когда беглый немецкий военнопленный Тео Хенн надеялся ступить на немецкую землю, он снова оказывается в тюрьме. В камере вместе с десятью заключенными, среди которых один отравитель, один бандит и один мошенник, в тринадцатый раз привлекающийся к уголовной ответственности. Хорошенькое соседство! "А за что тебя посадили?" "Ни за что. Я ничего не сделал". "Рассказывай!" - смеется один из заключенных. -- "Мы все тоже это говорили!" Остальные с недоверием наблюдают за новеньким. Тот подозрительно часто исчезает в туалете, отделенном от камеры невысокой перегородкой. Из-за перегородки доносятся неприятные, щелкающие звуки. Заключенные переглядываются. "Вши!" - кричит один из них. И отчаянно барабанит в дверь камеры. Приходит надзиратель, и ему возмущенно сообщают: у новичка вши! Через короткое время в камере появляется санитар. Он обрабатывает Хенна порошком ДДТ. Впервые за все это время Тео избавляется от паразитов. "Не тюрьма, а какой-то пансион для благородных девиц!" - бормочет он, когда санитар выходит из камеры. Вечером, перед тем как заснуть, Хенн вдруг вспоминает -- а ведь сегодня утром он опять свистел!... Снова ожидание. Ждать. Ничего другого в этой тюрьме Хенн предпринять не может. Но ему обязательно нужно вырваться из тюрьмы и перебраться через Дунай. А там -- свобода! Однако из тюрьмы убежать невозможно. Но вот если его куда-нибудь отправят... Хенн должен ждать. Ждать случая. И через восемь дней случай представляется. Вместе с семью другими заключенными его направляют на уборку здания бывшей духовной семинарии. После войны в этом здании размещался русский военный госпиталь. Недалеко от Урфара, у подножия невысоких гор, словно крепость, возвышается монастырь. Высокая стена окружает четырехугольный, богато украшенный внутренний двор с монастырскими постройками и красивым фонтаном посередине. Хенн потрясен, видя, какой урон нанесла монастырю война - и монастырский двор, и постройки разорены и запущены. Но интересует Тео лишь одно: можно ли убежать отсюда? Окна первого этажа зарешечены. Единственный вход охраняется австрийским полицейским. Однако есть другая возможность, хотя очень опасная. И он обязательно рискнет. Прямо напротив главного входа из окна второго этажа Хенн видит телеграфный столб. Расстояние от окна до столба -- примерно два метра. Что если попытать счастья и прыгнуть на этот столб?... Итак, он должен поставить на карту все. Однако в первый день осуществить свое намерение он не решается. Чтобы не вызвать подозрение у полицейского, он намеренно не поднимается на второй этаж. На второй день появляется благоприятная возможность. Хенн посвящает в свой план двух австрийцев, с которыми убирает помещение. Оба сразу же соглашаются ему помочь. Один из них втягивает в долгую беседу полицейского, охраняющего помещение изнутри. Второй полицейский не опасен -- он охраняет вход в здание снаружи, с противоположной стороны. Когда другой австриец условленным знаком показывает Хенну -- опасности нет, тот, спружинив, прыгает из окна на телеграфный столб. Несколько секунд -- и он соскальзывает по столбу на землю. Только теперь Хенн чувствует, как горят его ладони -- он содрал на них кожу. Согнувшись, чтобы его не заметили, Тео бросается бежать. Вслед ему -- ни окрика, ни выстрела. Снова удалось! Он все еще в Австрии, на территории, занятой русскими. Но до границы с Германией -- только сорок километров. У молодых австриек Врони и Ценци сегодня прекрасное настроение. Запряженная двумя лошадьми повозка, в которой едут девушки, катит по лесной дороге. Врони правит, Ценци погоняет лошадей. "Посмотри-ка!" - вдруг говорит Ценци. Впереди, тяжело ступая, медленно бредет какое-то человек. Врони натягивает поводья. Когда повозка останавливается рядом с незнакомцем, тот с удивлением смотрит на молодых австриек -- в этих местах вероятнее всего встретить крестьянина или русского солдата, а тут -- девушки... "Не хотите немного проехать с нами?" - спрашивает Ценци. "Куда?" Незнакомец, кажется, не доверяет девушкам. "Мы едем в направлении границы". Незнакомец какое-то мгновение думает, затем влезает в повозку. Лошади трогаются с места. Тео Хенн обессилено сидит в повозке. После побега из монастыря он чувствует внезапный упадок сил. А ведь цель уже близка! Без всякой надежды он спрашивает: "Как мне лучше всего перейти границу?" Обе девушки с нескрываемым удивлением глядят на Хенна. "Однако вы отчаянный!" - произносит Ценци, когда к ней возвращается дар речи. "Я должен это сделать". Тео борется с охватившей его слабостью. "Мы покажем вам дорогу", - успокаивает его Ценци. Она видит, как устал и измучен этот человек. Перед въездом в деревню девушки высаживают Хенна из повозки. "Идите по этой лесной дороге", - объясняет Ценци. -- "Через десять минут вы выйдете к небольшому хутору. Скажете, что вас послала Ценци, и что вам нужно перейти границу. Хозяин хутора вам поможет". Хенн благодарит девушку. Какое облегчение -- идти всего десять минут! Он так устал, что каждый шаг для него -- мучение. Сумерки сгущаются, когда он подходит к хутору. Впереди -- решающая ночь. "Слышишь, стучат в дверь! Кто бы это мог быть?" Крестьянка вопросительно смотрит на мужа. С тех пор как граница проходит почти рядом с их хутором, к ним редко кто заглядывает. Разве что русский патруль, да еще люди, которые хотят нелегально перейти границу. "Пойду взгляну!" Хозяин хутора встает из-за стола. Через минуту он возвращается вместе с Хенном. Хозяйка пугается, увидев воспаленное лицо и лихорадочно блестящие глаза Тео. "Он хочет перейти границу", - говорит крестьянин. "Вы больны?" Женщина участливо смотрит на Хенна. Тот пожимает плечами. "Может быть. К тому же я смертельно устал". "Вы могли бы денек-другой побыть у нас", - говорит хозяин хутора, - "но это слишком опасно. К нам постоянно наведывается русский патруль". Хенн молча кивает. "Когда я могу отправляться?" "Через полчаса будет совсем темно". Крестьянка жестом приглашает Хенна к столу. "Садитесь, вам не мешает подкрепиться!" Хенну не слишком хочется есть. У него одно желание -- перейти, наконец, границу. "Это недалеко!" Крестьянин говорит сосем тихо, почти шепотом. -- "Примерно триста метров. Идите вдоль просеки". Рукой он показывает на северо-запад. Хенн только молча кивает. У него даже нет сил, чтобы поблагодарить. Последним усилием воли он заставляет себя идти. Идти в темноту. На запад. К границе. К свободе. Домой. Он идет почти наощупь. Темно так, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видно. Шаг, еще шаг. С каждым шагом -- все тяжелее. Кажется, что ноги приросли к земле. Позади -- сотни километров, пройденных пешком за три с лишним месяца. Но эти последние триста метров через пограничный лес между Австрией и Баварией для него несказанно труднее пройденного пути. Его пронизывает дрожь, холодный пот выступает на лбу. Это конец, думает он. Но эта мысль почему-то не вызывает в нем ни волнения, ни страха. Конец? Почему? Ноги отказывают ему. Он стоит? Нет, он падает. В изнеможении прислоняется он к стволу дерева. Ему хочется кричать. Но он спрашивает себя: неужели я перенес все лишения, весь этот ужас только для того, чтобы умереть? Умереть, когда цель уже достигнута? Ни звука не срывается с его губ. Вокруг -- мертвая тишина. Мертвая тишина? Звук человеческих голосов заставляет его вскочить. Он как будто выныривает из глубокого сна, из небытия. До его сознания доходит -- люди говорят по-английски. Он перешел границу! Он в Германии! Это Германия, его родина. Хотя и занятая американцами. Четырнадцать месяцев прошло после того, как он попал в плен. И три месяца после его побега из лагеря для военнопленных на Украине, в Макеевке. Тео не помнит, как оказался он возле дверей первого баварского дома. Дом старый, приземистый, как две капли воды похожий на крестьянские дома в приграничной Австрии. Он стучит в дверь, прислушиваясь к звукам внутри дома. Но дверь не открывается. В доме даже гаснет свет. Это страх, удрученно думает Хенн. Они боятся. Боятся еще больше, чем те, кто помогал ему во время пути. Больше двух тысяч километров прошел он пешком, и двери домов всегда открывались перед ним. Но дверь первого дома на его родной земле оказалась закрытой. Собрав последние силы, спотыкаясь, Хенн бредет дальше. Через поле, к следующему дому. Единственное, что он запоминает -- обращенные к нему настороженные лица и чей-то голос: "Ему нельзя оставаться здесь!" В эту ночь он спал на полу крестьянского дома -- хозяин, сжалившись над измученным путником, пустил его переночевать. Проснувшись на следующее утро, Хенн в первые минуты не осознает, где он. Постепенно до него доходит: это родина, он вернулся. В глазах крестьянина - неприкрытое беспокойство. Хенн понимает: оставаться дальше в этом доме он не может, для хозяина это может быть опасно. "Я знаю", - тихо говорит он, - "мне нужно быстрее уходить отсюда, ведь рядом -- граница, а у меня нет документов". Хозяин кивает. "Да, сначала вы должны получить необходимые бумаги. Без документов вам никак нельзя!" "А где я могу их получить?" "В Пассау, у оккупационных властей". Именно туда Хенн идти не может, но крестьянину об этом не говорит. Тот дает Тео немного еды и две марки на дорогу: "Отсюда до Пассау идет автобус, вы можете туда доехать". Хенн выходит на улицу. Несколько минут он стоит, вдыхая свежий утренний воздух. Он на родине, он дошел! Пока он едва понимает это. Он еще не оправился от напряжения последних сорока восьми часов. Путь к автобусной остановке кажется ему бесконечным. Пассау. В первый раз за долгое время Хенн снова в немецком городе! Но сейчас ему не до городских достопримечательностей. Он сидит на скамейке возле реки Инн. Какое блаженство -- спокойно посидеть пару часов на солнышке! Отдохнув, он находит отделение немецкого Красного креста и получает там тарелку горячего супа. Вкус супа кажется ему странным -- он отвык от такой еды. С каждым часом Хенну становится очевиднее -- его путь не завершен. Да, конечно, он уже в Германии. Но он все еще беглый немецкий военнопленный без документов.. И ему остается только одно -- идти дальше. Еще пятьсот километров. Но у него хватит силы и мужества преодолеть и это расстояние. Ведь он уже на родине, он почти дома! Обратно в Россию его вряд ли отправят. За городом Хенн сворачивает с главной магистрали. Он идет окольными путями, чтобы избежать встречи с полицией. Ближе к вечеру он подходит к деревенской гостинице. "Афельд", - читает он фамилию владельца. Афельд? Хенн останавливается. Эта фамилия ему знакома. Тео жил в одном бараке с Гансом Афельдом в макеевском лагере для военнопленных. Афельд был единственным человеком в лагере, носившем бороду. У него было прозвище "парень из Обераммергау". Хенн отчетливо помнит -- Ганс рассказывал ему, что у него небольшая гостиница и ферма в Баварии. "Парень из Обераммергау" часто, почти каждый день вспоминал о своей гостинице. Тогда в лагере многие пленные рассказывали о своем высоком служебном положении, которого в действительности не было, присваивали себе профессии, которыми никогда не владели. Проверить это никто не мог. Но быть может, Ганс Афельд говорил о себе правду. Хенн входит в помещение гостиницы. Гостиница пуста, лишь в углу комнаты сидит какой-то старик. Услышав шаги, он медленно поднимается и шаркающей походкой подходит к вошедшему. "Кто здесь?" - спрашивает старик. Хенн замечает, что старик почти слеп. "Вы господин Афельд?" Хенн опускается на стоящий рядом стул. Долгий путь от Пассау изрядно утомил его. "Да, это я". "Кажется, я смогу сообщить вам кое-что о вашем сыне. Ведь у вас есть..." Хенн не успевает докончить. "От Ганса?" - перебивает его старик. "Да", - подтверждает Хенн. -- "Человека, которого я знаю, звали Ганс Афельд. Ему около сорока, невысокий, черноволосый..." "Ганс жив!" Старик заметно оживляется. "Мария!" В комнату входит женщина. "Чего тебе?" - недовольно спрашивает она. Женщина примерно одного возраста с тем Гансом Афельдом, которого знает Хенн. Даже лицо похоже. "Ганс жив! Жив!" - с радостным волнением в голосе говорит старик. "Кто тебе сказал?" "Этот господин знает Ганса". И повернувшись к Хенну, поясняет: "Мария -- его сестра. Она заботится обо мне". Женщина молчит. У нее узкие губы, глубокие складки у рта. "Я убежал из России, из лагеря для военнопленных", - говорит Хенн. -- "Ганс Афельд жил в одном бараке со мной. Он вернется, обязательно вернется". "Этот господин -- наш гость!" Старик садится на стул рядом с Хенном.- "Пусть он отдохнет у нас неделю или больше, если захочет!" "Большое спасибо!" - благодарит Хенн. -- "Эту ночь, пожалуй, переночую, но дольше не могу". Сестра Афельда все еще недоверчиво смотрит на Тео. Она выходит из комнаты и через минуту возвращается с фотографией. На фотографии -- группа людей, среди них -- два солдата. "Который из них Ганс?" Хенн сразу узнает своего соседа по бараку и указывает на него пальцем. Сестра Афельда молча выходит из комнаты. За ужином Хенн рассказывает о лагере в Макеевке, о своем побеге, о полном опасностей пути через Россию и Балканы, о переходе границы в минувшую ночь. Беседуя с хозяевами, Хенн понимает, почему сестра обрадовалась известиям о брате меньше, чем старик-отец: если Ганс Афельд не вернется, она унаследует гостиницу и ферму. Этой ночью Тео Хенн спит глубоким, спокойным сном. Он спит почти до полудня. Младшая сестра Ганса приносит еду в его комнату. Старый Афельд и его младшая дочь принимают Хенна как родного. После завтрака Хенн опять засыпает -- сказывается напряжение двух последних дней. Проснувшись, он чувствует себя освеженным и отдохнувшим. Он снова полон желания идти дальше. Торопит его и другое обстоятельство. На другой день он поднимается рано. "Уже уходите?" - удивленно спрашивает Тео младшая сестра Афельда. "Да. Я должен идти". Молодая женщина вопросительно смотрит на него. "Мне предстоит преодолеть еще около пятисот километров. Кроме того, я дал себе обет -- если выберусь живым из России, то в Германии по пути домой разыщу родителей моих погибших однополчан". Женщина молча кивает. "Моя следующая цель -- Амберг", - говорит Хенн. Через несколько минут он прощается со старым хозяином. Тот тихо шепчет: "Может, я буду еще жив, когда Ганс вернется..." "...когда он вернется!" Сколько отцов и матерей, жен и детей с надеждой повторяют эти слова в послевоенном 1946 году! Они не имеют никаких сведений о своих близких -- военнопленным не разрешается писать письма. Им остается только одно -- ждать и надеяться. Хенн считает своим долгом рассказать родным о тех, чьи имена помнит. О живых и о погибших. Их много, этих имен. Перед побегом Тео наизусть заучил их. И теперь они снова всплывают из глубин его памяти. Семнадцатилетний Фриц Крегер из Амберга, погиб в конце войны. Хенн должен сообщить эту горькую весть его родителям -- никто, кроме него, не видел гибели молодого солдата. Еще одно имя, еще одна горькая весть. Восемнадцатилетний Петер Лебер из Байройта. Погиб от той же гранаты, которая убила Фрица Крегера. Тео Хенн выполняет свой печальный долг перед погибшими -- ведь неведение и напрасная надежда порой мучительнее самой страшной правды... Летом 1946 года по расписанию ходят только товарные составы и поезда для военнослужащих оккупационных войск. Для немцев поезда в Германии ходят еще нерегулярно. На последнем этапе пути Хенн может добираться до дома только поездом. Он выходит к железнодорожной станции. Там он узнает, что эта железнодорожная линия ведет на Кассель и что до Рурской области сейчас можно добраться только через Кассель. На станции Хенн полушутя, полусерьезно спрашивает у железнодорожного служащего -- нельзя ли ему ехать до Касселя без билета. "Почему?" Железнодорожник внимательно разглядывает незнакомца. Без лишних церемоний Хенн говорит ему правду: "Я бежал из русского плена и добираюсь домой, в Рурскую область, но у меня нет денег". "Я дам тебе билет до Касселя, хорошо?" - подумав некоторое время, говорит железнодорожник. "Но я же не могу за него заплатить!" "Бери, не беспокойся!" Этот человек дарит Хенну билет! "Чем я могу отблагодарить..." "Ладно-ладно, поезжай!" - улыбается железнодорожник. -- "И еще одни совет: из Касселя в Рурскую область ежедневно отправляются за углем грузовые поезда. Постарайся попасть на один из них!" Скоро к перрону подъезжает пассажирский поезд. Впервые за последние несколько лет Тео Хенн едет в пассажирском поезде, да к тому же с билетом. Позади -- три долгих месяца долгого, невероятно тяжелого пути из русского лагеря для военнопленных. Три месяца нервного и физического напряжения, опасностей, голода и лишений. Он в Германии. Перейдя границу, Хенн был уверен, что уж теперь-то без труда доберется до Оберхаузена. Однако путь по родной немецкой земле оказался, пожалуй, еще тяжелее. Когда он говорил, что бежал из русского плена, ему почти никто не верил. Двери крестьянских домов захлопывались перед ним, когда он спрашивал разрешения переночевать в сарае. Хозяева принимали его за бродягу, за опасного преступника. Ему приходилось ночевать под открытым небом где-нибудь в поле. Хенн несказанно рад, что ему, наконец, поверили. Он даже получил в подарок билет до Касселя! Но именно в Касселе Тео подстерегает еще одна, последняя опасность. "Кассель. Конечная станция! Освободите вагоны!" Поезд замедляет ход, останавливается. Пассажиры выходят из вагонов. Среди них -- Тео Хенн. День клонится к вечеру. На этот раз ничего не случится -- ведь у Хенна настоящий проездной билет! Он держит билет в руке, чтобы предъявить контролеру на выходе из вокзала. У выхода -- какая-то задержка. В чем дело? У выходящих пассажиров проверяет документы американский патруль. Для Хенна остается только один выход: назад! Никем не замеченный, он возвращается к поезду, осторожно перебирается на другую сторону перрона. Позади перрона -- невысокий, местами прогнивший забор. Прыжок -- и Хенн уже за территорией вокзала. Он осматривается. Вокруг, куда ни глянь, развалины. Тео потрясен. Он даже не представлял, что немецкие города так сильно пострадали. И это -- перед самым концом войны! Единственное уцелевшее здаие -- барак с табличкой "Немецкий Красный Крест". Не раздумывая, Хенн входит в барак. Красный Крест! Это спасение! Перед небольшим окошком -- длинная очередь: людям выдают талоны на бесплатное питание. Хенн пристраивается в конец очереди. "Нужно показывать удостоверение, чтобы получить еду?" - спрашивает он у стоящего впереди человека, одетого, как большинство мужчин в очереди, в поношенную военную форму. "Само собой!" - отвечает мужчина. Хенн в нерешительности -- ведь документов у него нет! Однако когда подходит его очередь, он, не долго думая, объясняет, что бежал из русского плена. Чуть помедлив, сестра из Красного Креста дает ему талон. Получив талон, Хенн становится в очередь перед раздаточным окном. Обед выдает еще одна сестра из Красного Креста, - женщина с застиранной наколкой на голове, из-под которой выбиваются седые волосы. Тео дал бы этой женщине лет пятьдесят. А может, ей только сорок, но война наложила свой отпечаток на ее лицо. Женщина раздает еду привычными, автоматическим движениями. Видно, что она занимается этим не один год. Но во взгляде женщины, даже в ее движениях заметно сердечное сочувствие этим голодным, больным, нуждающимся людям. Сестра первая замечает вошедших в помещение американских военных полицейских -- раздаточное окно расположено как раз напротив входной двери. "Эм-пи", - вполголоса говорит она. "Милитери полис!" Мужчины, стоящие в очереди за едой, знают, что это -- американский военный патруль, проверяющий документы. На вошедших никто не обращает особого внимания. Сидящие за столами люди продолжают спокойно есть, курить, беседовать друг с другом. "Зачем они пришли?" - настораживается Хенн. Его первая мысль -- нужно бежать! Но он сдерживает себя. "Проверка документов", - спокойно отвечает стоящий перед ним мужчина. -- "Обычная процедура. Чистая рутина". Обычная? Хенн быстро подходит к раздаточному окну, жестом подзывает сестру. Та мгновенно оценивает ситуацию: "Что, документов нет?" Хенн кивает. "Можете спрятать меня в кухне?" - взволнованно шепчет он. Женщина бросает быстрый взгляд на американцев -- они проверяют документы в противоположном конце помещения. Не говоря ни слова, она открывает кухонную дверь, впускает Хенна. И пока тот прячется за большим котлом с супом, сестра с невозмутимым видом продолжает выдавать еду. Закончив проверять документы у сидящих за столами, американцы подходят к людям, стоящими в очереди к раздаточному окну. Наконец проверка стоящих в очереди закончена. Через раздаточное окно проверяющие бросают короткий взгляд в кухню. Хенна они не замечают. "Они ушли!" - говорит женщина. Облегченно вздохнув, Хенн выходит из своего укрытия, благодарит сестру и направляется к двери. "Ваш суп!" - сестра протягивает ему тарелку. Тео берет суп, находит в конце длинного стола свободное место, садится на деревянную скамью. Побыстрее съесть суп, а потом -- дальше! Хенн понимает -- домой он может добираться только тайком, окольными путями. Или безбилетником на поездах. И все потому, что у него нет документов. Сидящие за столом люди кладут на стол свои удостоверения. Хенн настораживается. Почему? В следующую минуту он понимает причину этого: в барак входят немецкие полицейские. Похоже, документы тут проверяют непрерывно! "Всем оставаться на местах! Предъявить документы!" Хенн в отчаянии озирается. Второй раз спрятаться в кухне он не может -- слишком далеко сидит. Сидящий напротив него человек жестом указывает вниз, под стол. "Полезай под сто!" Хенн втискивается под стол. Он слышит, как мужчина тихо говорит: "У него нет документов". Сидящие за столом тесно сдвигают ноги. Ограда из мужских ног, обутых в изношенные башмаки, в сапоги без каблуков, с дырявыми подошвами, защищает Хенна. "Эй, твой суп! Ешь, а то остынет!" Кто-то сует под стол тарелку с супом. В первый момент Хенн ошеломлен. Однако быстро успокаивается: здесь его никто не выдаст. Сидя под столом, он медленно, бесшумно ест суп. "Отбой, приятель!" Чьи-то руки помогают Хенну выбраться из-под стола. "Большое спасибо, друзья!" "Сбежал?" - без удивления, как будто о чем-то обыденном, спрашивает сидящий напротив человек. Хенн утвердительно кивает. И пока он раздумывает, рассказать ли правду о своем побеге, мужчина спрашивает его: "Ну и куда же ты хочешь?" "В Рурскую область. С пустым товарняком, если получится". "Товарная станция в пяти минутах отсюда. Выйдешь из барака -- все время иди направо. Сразу ее увидишь!" "Большое спасибо!" Хенн поднимается, перелезает через скамью и повторяет, обращаясь ко всем: "Большое спасибо!" Ему хочется как можно скорее уйти из барака -- не дай Бог, еще одна проверка! В тамбуре барака темно. Но у самого входа Хенн различает фигуры трех американских полицейских -- они собираются войти в барак. Тео бросается назад. Секунда -- и он прячется за открытой створкой входной двери. Затаив дыхание, он слышит приближающиеся шаги американцев. Полицейские один за другим входят в барак. Прежде чем они успевают обернуться, чтобы зарыть за собой дверь, Хенн молнией выскакивает наружу. Безопасность! Летом 1946-го, спустя почти полтора года после сокрушительного Третьего Рейха это слово по-прежнему остается ключевым у солдат американских оккупационных войск. Они усиленно охраняют места собственной дислокации и узловые транспортные пункты. Их страх перед диверсиями так же велик, как и во время войны. В этот июльский вечер американский часовой, охраняющий вход на товарную станцию Касселя, не особенно внимателен. Летняя жара разморила его, он почти дремлет. Внезапно он слышит чьи-то шаги. Всматриваясь в вечерние сумерки, он видит мужчину, приближающегося к станции. Неизвестный идет быстро, целеустремленно. "Наверное, немецкий железнодорожник", - думает американец. Но идущий -- вовсе не железнодорожник. Это беглый немецкий военнопленный Тео Хенн, у которого нет никаких документов. Пользуясь темнотой, он хочет забраться в какой-нибудь товарный поезд. Хенн видит несколько товарных поездов, стоящих на путях. Сердце его учащенно бьется. Еще сотня метров, и он у цели! Он осторожно озирается по сторонам. Американский часовой внимательно следит за действиями неизвестного. Нет, это, кажется, не железнодорожник -- он что-то слишком часто останавливается, озирается по сторонам, меняет направление. Когда неизвестный появляется в освещенном месте, часовой окликает его по-немецки: "Стой!" Хенн вздрагивает, затем, не оглядываясь, бросается назад, в темноту, и стремительно убегает. "Стой или я стреляю!" - кричит вслед ему часовой. Но Хенн не останавливается. Он бежит прочь, спотыкаясь о рельсы, прыгая через стыки. Его жизнь снова в опасности. Позади гремит первый выстрел. Тео укрывается за развалинами недалеко от железнодорожных путей. Теперь выстрелы его не достанут. Он тяжело переводит дыхание. Часовой стреляет еще два раза. На выстрелы откликаются голоса других американских часовых. Из своего укрытия Тео слышит, как американец объясняет подоспевшим товарищам, что от него ускользнул посторонний, кажется, немец. Хенн осторожно поднимает голову и на некотором расстоянии видит трех или четырех американских солдат с автоматами в руках. Они что-то оживленно обсуждают, показывая в направлении, куда убежал Тео. Хенн снова прячет голову за развалинами. В ночной тишине возбужденные голоса американцев раздаются по всей станции. Хенн слышит, как приближаются их шаги -- все громче, все отчетливей. Один часовой, перешагивая через шпалы, подходит прямо к укрытию Хенна. "Ну, все!" - думает Хенн. Он уже хочет встать, как вдруг замечает, что американец проходит мимо совсем рядом с его укрытием. Через какое-то время (Хенн уже потерял ему счет) американцы прекращают поиски. С напряженным вниманием ловит Хенн каждый звук. Наконец американцы возвращаются на наблюдательный пост. Выждав некоторое время, Хенн решается выйти из-за развалин. Чтобы ступать как можно тише, он снимает обувь. Несколько шагов -- и он подходит к забору, ограждающему территорию товарной станции, отыскивает в заборе дыру и выползает наружу. Товарная станция с американской охраной позади! Хенн переводит дух. Но как быть дальше? Он почти в отчаянии. "Лучше бы я вообще не приезжал в Кассель", - думает Тео. Здесь, в Германии, он не ожидал столкнуться с таким количеством трудностей и опасностей. Однако он быстро берет себя в руки. Сейчас ему нужно найти место для ночлега. Он отыскивает в развалинах какого- то дома сухое, укромное место и тотчас же засыпает. Рано утром Хенн просыпается от свистка маневрового па