который не смешит... Несмотря на мысль о Елене, Фрэнк не решался покинуть Босолей. Он чувствовал, было что-то еще, вроде бы само собой разумеющееся, но важное. И на этот раз тоже какие-то детали. Незначительные детали. Конверт пластинки, обнаруженной на видеопленке, отражение в зеркале послания, оставленного Стриккером... Фрэнк заставил себя рассуждать спокойно. Пока Жан-Лу находился под наблюдением, возле его дома днем и ночью дежурили агенты. Как ему удавалось выходить, оставаясь незамеченным? Убийства всегда совершались по ночам, никто не тревожил Жан-Лу в часы, когда предполагалось, что он спит. Тем более после стресса от телефонного разговора с убийцей. Тут, казалось бы, все было ясно. Но дальше... Слева от участка, по ту сторону ограды уходил вниз к морю крутой, почти вертикальный откос. Такой крутой, что исключал всякую возможность спуститься по нему. Тем более ночью и без фонарика. Жан-Лу мог уходить через сад. В таком случае, чтобы оказаться на дороге, ему нужно было выйти из гостиной на площадку перед домом, возле бассейна, спуститься вниз, перелезть через ограду и пройти по саду соседнего дома-близнеца, где жил Паркер. Если так, то рано или поздно кто-нибудь все же увидел бы его. Либо отлично подготовленные агенты, хоть им и наскучило дежурить здесь, либо Райан Мосс и Натан Паркер -- люди, которые, конечно же, спали, закрыв только один глаз. Он мог спокойно пройти раз, другой, но в конце концов его ночные прогулки не остались бы не замеченными. Предположение трещало по всем швам. Или почти по всем. По логике вещей в доме должен быть другой выход. Об этом говорил сам характер постройки. Ведь в случае взрыва дом мог рухнуть, и люди погибли бы под руинами бункера, о котором почти никто не знал. Тем не менее, тщательного осмотрев подземное убежище, они не нашли никаких признаков другого выхода. И все же... Фрэнк снова посмотрел на часы. Подумал, без всякого юмора, что если будет смотреть на них так часто, то в конце концов от стекла на часах ничего не останется. Он сунул руки в карманы. В одной нащупал ключи от машины, в другом -- мобильник. Он подумал о Елене. Сидит, наверное, в пластмассовом кресле, положив ногу на ногу, и оглядывается вокруг в надежде увидеть его в толпе пассажиров. Ему захотелось наплевать на Паркера и позвонить ей, если только мобильник включен. Искушение было огромным, но Фрэнк удержался. Нельзя было выдавать Елену, нельзя было сейчас трогать генерала. Пусть лучше сидит себе там, обозленный на весь мир, и ждет, сам того не догадываясь, приезда Фрэнка. Он вынул руки из карманов и несколько раз широко раскинул их в стороны, пока не почувствовал, как спадает напряжение. И тогда Фрэнк Оттобре пересек двор и вернулся в убежище. Он вошел в бункер и остановился, осматривая это небольшое, скрытое под землей помещение -- царство Никто. В полумраке ярко светились красные и зеленые светодиоды дисплеев и электронной аппаратуры, по-прежнему включенной. Ему вспомнились сказки, какие рассказывал в детстве отец, -- о феях и гномах, о чудовищах, живших -- они воровали детей из кроваток и уносили в свое логово. Только сейчас он уже давно не ребенок, и речь идет не о сказке. А если все же о ней, то до счастливого конца еще далеко. Фрэнк включил свет. Атомный бункер оказался достаточно просторным. Паранойя той женщины и ее страхи по поводу будущего, очевидно, обошлись ее мужу тридцать лет назад в кругленькую сумму. Бункер был квадратным в плане и делился на три части. Одно помещение служило одновременно и ванной и кладовой. Фрэнк нашел здесь всевозможные консервы, аккуратно разложенные на деревянных полках, и такие запасы воды, что скрываться тут можно было до бесконечности. В другой комнате на козлах рядом с походной кроватью стоял стеклянный гроб. Фрэнк представил себе Жан-Лу, спящего бок о бок с трупом, и мурашки побежали по коже. Показалось даже, будто сзади повеяло холодом, и Фрэнк с трудом сдержался, чтобы не обернуться. Он внимательно оглядел и третью комнату, откуда двери вели в спальню и ванную-кладовую. Он открывал и закрывал глаза через короткие промежутки времени и, словно диапозитивы, проецировал в свое сознание то, что видел в комнате. Щелк. Какая-то деталь. Щелк. Ищет какую-то деталь. Щелк. Что-то не так? Есть что-то странное в этой комнате. Щелк. Какой-то небольшой предмет, и что-то не так... Щелк. Ты видел этот предмет тут, ты видел его, ты отметил его... Щелк, Щелк, Щелк... Комната появлялась и исчезала, как при вспышках стробоскопа. Фрэнк закрывал и открывал глаза, словно то, что он искал, должно было обнаружиться в комнате едва ли не по волшебству. Он использовал прием, который уже не раз давал отличный результат. Стена слева. Стеллажи до потолка, на них записывающая и прочая электронная аппаратура, при помощи которой Жан-Лу искажал свой голос, превращая его в голос Никто. Две колонки "Танной", размещенные так, чтобы достичь наилучшего стереоэффекта. Сложнейшей конструкции дека для компакт-дисков и мини-дисков. Си-ди-райтер. Стойка для аудиокассет и кассетная дека. Вертушка для винила. Пластинки, размещенные в нижней, чуть выступающей половине стеллажа. Слева -- долгоиграющие виниловые пластинки, справа -- компакт-диски. В центре -- свободное пространство, заменявшее письменный стол. Микшер и компьютер "Макинтош-G4", управляющий записывающими устройствами. В глубине у стены какой-то черный прибор, похожий на еще одну деку для компакт-дисков. Стена напротив. Металлический стеллаж, встроенный в нишу, пустой. Стена справа. Двери в другие комнаты, между ними деревянный стол и галогеновая лампа. Внезапно Фрэнк замер. Еще одна дека для компакт-дисков... Он внимательно осмотрел устройство, стоявшее на деревянной доске. Фрэнк не был аудиофилом и не очень-то разбирался в хай-фай аппаратуре, но его знаний хватало, чтобы понять: эта модель в черном металлическом корпусе -- примитивная, порядком устаревшая. Фрэнк подметил, что провода от прибора уходят в отверстие у основания стеллажа. На черном корпусе деки белым маркером были нанесены какие-то цифры. Кто-то пытался довольно неумело стереть их, тем не менее они читались. 1 - 10 2 - 7 3 - 4 4 - 8 Фрэнк задумался. Вроде бы не совсем это подходящее место для случайных записей... Нажал кнопку -- и слева от дисплея бесшумно выехал "трей". На нем лежал компакт-диск. Не оригинальный диск, а болванка, CD-R. На позолоченной поверхности печатными буквами красным маркером было выведено: "Роберт Фултон -- ""Украденная музыка"". Опять эта проклятая пластинка. Фрэнк подумал, что музыка эта и в самом деле преследует его, словно проклятье. Вполне естественно, что Жан-Лу сделал для прослушивания цифровую копию -- он берег драгоценный оригинал. Но тогда почему во время убийства Аллена Йосиды он использовал именно виниловую пластинку? Символическое действие? Но могла быть и другая причина... Фрэнк обернулся и отыскал взглядом среди прочей техники современную деку опять посмотрел на эту, простенькую. И задумался. Почему, имея в своем распоряжении сложнейшую и новейшую деку, Жан-Лу слушает музыку на этом дешевом старье? Можно найти тысячи ответов на этот вопрос, и каждый окажется вполне приемлемым. Но ни один из них не будет верным. Фрэнк потрогал черный металлический корпус прибора и белые цифры, ожидая обнаружить под пальцами выпуклость. Предположение -- это путешествие, которое может длиться месяцы, иногда всю жизнь. Интуитивное озарение возникает в мозгу молниеносно и дает незамедлительный результат. Мгновение назад вокруг был полный мрак, и вдруг -- все залито светом. Внезапно Фрэнк понял, чему служила допотопная дека и для чего нужны цифры, которые обитатель бункера пытался поспешно стереть. Эти белые цифры -- код. Фрэнк вернул "трей" на место и нажал кнопку "пуск". На дисплее высветились цифры, обозначающие, какая именно звуковая дорожка воспроизводится в данный момент и сколько времени она уже звучит. Фрэнк посмотрел на секунды, мелькавшие на маленьком освещенном прямоугольнике дисплея, и через десять секунд перевел воспроизведение с первой звуковой дорожки на вторую. Подождал, пока пройдет семь секунд и появится цифра 7, и перешел на третью. Когда высветилась цифра 4, перешел на последнюю, четвертую дорожку. И наконец, по истечении 8 секунд, как только появилась цифра 8, нажал кнопку "стоп". Щелк! Звук был таким тихим, что если бы в этот момент Фрэнк от волнения не задержал дыхание, то ничего и не услышал бы. Он обернулся вправо, откуда донесся звук, и увидел, что пустой металлический стеллаж выдвинулся на несколько сантиметров вперед... Стеллаж был так идеально состыкован со стеной, что стык оставался совершенно незаметным. Фрэнк сунул руку в щель у самого пола -- к направляющей дорожке, по которой сдвинулся стеллаж, и потянул на себя. Шкаф выдвинулся еще почти на метр, и за ним обнаружилась круглая металлическая дверь с точно таким же штурвалом, как и в другой части бункера. Когда обыскивали убежище, никто не задумался, почему полки этого стеллажа пусты. Теперь Фрэнк получил ответ на этот трудный вопрос, который, однако никому не пришел в голову. На самом деле стеллаж маскировал второй выход. Фрэнк без труда повернул штурвал против часовой стрелки и услышал, как щелкнул замок. Толкнул дверь, и она, бесшумно повернувшись на петлях, открылась. Сколько же сил и времени занимало у Жан-Лу Вердье обслуживание всей этой техники и сколько для этого нужно было знать! За круглой дверью оказался бетонный туннель диаметром метра полтора -- черная дыра, которая вела из убежища неизвестно куда. Фрэнк переложил мобильник в карман рубашки, снял пиджак и достал из кобуры пистолет. Присел и, изгибаясь, словно циркач, протиснулся между скобами, державшими стеллаж, в подземный ход. Постоял, стараясь привыкнуть к темноте. Слабый свет из комнаты почти не попадал сюда, заслоненный стеллажом и его собственным телом. Видно было на метр вперед, а дальше -- сплошной мрак. Фрэнк понимал, что отправляться в путешествие по этому подземному ходу вот так, практически вслепую очень опасно. Но тут же подумал о том, кто скрылся в нем и что совершил этот человек, -- и решительно направился в туннель. Фрэнк не отказался бы от своего намерения, даже если бы рисковал встретить на другом его конце расстрельную команду. 60 Пьеро выглянул из кустов, где прятался, и посмотрел на дорогу. С радостью убедился, что машины разъехались, не стало и полицейских. Хорошо. То есть теперь все хорошо, но сперва он очень даже перепугался... Выйдя из здания радиостудии, Пьеро направился к дому Жан-Лу со своим рюкзачком на спинке. Он немного нервничал, потому что не был уверен, хорошо ли помнит дорогу, хотя и бывал тут не раз. Прежде в Босолей его привозил Жан-Лу на своей машине под названием "мерседес". И Пьеро не очень-то обращал внимание, где они едут, был слишком занят -- без умолку смеялся и все время смотрел на своего друга. В обществе Жан-Лу Пьеро всегда смеялся. Ну, не так, чтобы уж совсем без умолку... Кто-то говорил, что только дураки всегда смеются, а ему не хотелось, чтобы про него говорили, будто он дурак. И потом, Пьеро не привык никуда ходить один. Мама всегда боялась, что с ним случится какая-нибудь беда или кто-то посмеется над ним, как дочь мадам Нарбонн, та, у которой кривые зубы и полно прыщей, но она все равно называет Пьеро придурком. Он не совсем понимал, что такое "придурок", и как-то спросил у матери. Та не успела отвернуться, и Пьеро заметил, как на глазах у нее блеснули слезы. Пьеро не удивился. У матери часто увлажнялись глаза, особенно когда смотрела по телевидению эти фильмы, в финале которых двое целуются под звуки скрипки, а потом женятся. Единственное, чего он действительно опасался, это как бы слезы матери не означали, что рано или поздно ему придется жениться на дочери мадам Нарбонн. Пьеро одолел, наверное, полпути, когда захотелось пить, и он, не останавливаясь, выпил банку кока-колы, которую захватил из дома. Он сделал это неохотно, он хотел разделить колу с Жан-Лу, но было очень жарко, и во рту совсем пересохло. И потом -- его друг, конечно же, не рассердится на Пьеро из-за такой мелочи. В любом случае у него была еще банка швепса. Пьеро подошел к дому Жан-Лу вспотевшим и подумал, что надо было захватить майку, чтобы переодеться. Но и это не проблема. Он знал, что у Жан-Лу в одном из ящиков в подсобном помещении лежат майки, тот их надевает, когда занимается уборкой. Если майка совсем промокла от пота, Жан-Лу одолжит ему свою, а Пьеро, вернет ее, когда мать выстирает и выгладит. Так уже случилось однажды, когда они плавали в бассейне, и он уронил свою майку в воду. Жан-Лу дал ему тогда синюю майку с надписью "Martini-Racing", правда, Пьеро подумал, будто это на время, а оказалось -- в подарок. Сейчас Пьеро хотел прежде всего найти ключ. Он увидел алюминиевый почтовый ящик с внутренней стороны ограды, на нем той же темно-зеленой краской, что покрывала решетку, было выведено "Жан-Лу Вердье". Он просунул руку между прутьями, потрогал снизу металлическую коробку и нащупал там ключ, прикрепленный тонким слоем чего-то вроде высохшей жвачки. Пьеро уже собирался отлепить ключ, как вдруг на площадке возле ограды остановилась машина. К счастью, Пьеро скрывали кусты и кипарис, и человек в машине не мог его заметить. Пьеро выглянул и увидел, что в синей машине сидит тот американец, который прежде ходил с комиссаром, но потом Пьеро долго не видел комиссара, и кто-то сказал, что тот умер. Пьеро поспешил скрыться, чтобы американец не заметил его, а то еще начнет расспрашивать, что он тут делает, и вздумает повести в дом. Он прошел вверх по асфальтированной дороге, выше в гору. Откос здесь был такой крутой, что голова кружилась, стоило лишь взглянуть вниз, но, если пройти подальше, можно было спуститься и спрятаться в кустах, перебравшись через дорожное ограждение. Отсюда Пьеро хорошо видел двор дома Жан-Лу и с любопытством рассматривал людей, ходивших там взад и вперед. Особенно много было полицейских в синей форме, да и в обычной тоже, и людей в гражданской одежде. Увидел он и агента, который приходил на радио и никогда не улыбался, с кем бы ни говорил, а когда разговаривал с Барбарой, то улыбался всегда. Пьеро сидел в кустах, как ему показалось, необыкновенно долго, пока все не уехали и двор не опустел. Последним ушел американец, оставив открытой дверь в гараж. Хорошо, подумал Пьеро, что он пришел сюда, -- можно будет позаботиться о доме друга. Теперь он мог войти и проверить, все ли пластинки на месте, а перед уходом он обязательно закроет дверь в гараж, а то любой украдет что угодно. Он медленно поднялся с земли и, осматриваясь, выбрался из кустов. Он долго сидел скорчившись, и колени заныли, а ноги так затекли, что их кололо как иголками. И Пьеро принялся топать, как учила мать, чтобы прошло. Пьеро придумал, что будет делать дальше. Из кустов, откуда он наблюдал за происходившим, попасть во двор было невозможно по причине крутого склона. Значит, надо вернуться на асфальтированную дорогу, спуститься по ней к дому и посмотреть, не удастся ли перебраться через ограду. Он поправил рюкзачок на спине и собрался было подняться на дорогу, как вдруг краем глаза заметил в кустах пониже какое-то движение. Подумал, что ему показалось. Маловероятно, чтобы там кто-то был. Мимо никто не проходил, он сидит здесь уже очень давно, а снизу просто невозможно подняться. Все же на всякий случай он опять спрятался в кустах и раздвинул ветки, чтобы лучше видеть. Некоторое время все было спокойно, и он уже решил, что ему померещилось. Но вдруг снова заметил легкое движение в кустах. Всматриваясь, он приложил руку козырьком, защищаясь от солнца. То, что он увидел, заставило его открыть рот от изумления. Ниже по склону пробирался в зарослях кустарника его друг Жан-Лу в зелено-коричневой, защитного цвета одежде, с полотняной сумкой через плечо. Пьеро затаил дыхание. Он хотел было вскочить и окликнуть друга, обрадовать, что он тут, но подумал: а может, не стоит -- ведь если полицейские ушли не все, кто-то увидит их. Он решил подняться к дороге, пройти вправо и уж потом окликнуть Жан-Лу. Пьеро стал медленно продвигаться в том же направлении, куда шел его друг, двигавшийся в кустах так осторожно, что даже листья не шевелились. Когда Жан-Лу оказался в таком месте, где его не видно было со стороны дома, Пьеро заметил чуть ниже выступ, оттуда удобно было позвать друга. Он осторожно подобрался к выступу, оставалось только соскочить вниз. Пьеро слегка присел и, подняв руки, прыгнул. Но едва его ноги коснулись земли, рыхлый выступ обвалился под ним, и бедный Пьеро с воплем покатился по склону. 61 Фрэнк медленно продвигался в кромешной темноте. Осмотрев низкий подземный ход, он понял, что двигаться тут можно только на корточках. Не самое удобное положение, зато наименее рискованное. Он с горькой усмешкой подумал, что вряд ли какую другую ситуацию можно было бы с такой же справедливостью определить именно так -- "прыжок во мрак". Он и в самом деле вскоре оказался в кромешной темноте. И хотя глаза вроде бы привыкли к ней, он все равно не видел ровным счетом ничего. Фрэнк держал пистолет в правой руке, плечом слегка касался стены слева, а левую руку вытянул вперед, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие или -- того хуже -- куда-нибудь не провалиться. Случись с ним что-либо в этой дыре, он не вышел бы отсюда и до второго пришествия. Фрэнк осторожно продвигался на корточках, метр за метром. В ногах возникла боль, особенно в правом колене, том самом, что он повредил во время футбольного матча. Тогда у него сместился мениск и пострадали связки. Пришлось отказаться и от игры в команде колледжа, и от планов стать профессиональным спортсменом. Он хорошо натренировал мускулы на ногах, чтобы не иметь никаких проблем. Но с некоторых пор, к сожалению, мог лишь мечтать о тренировках, а теперешняя его скрюченная поза подвергла бы жестокому испытанию колени даже профессионального штангиста. Фрэнк поежился от озноба. В этой дыре было не жарко. Из-за нервного напряжения легкая рубашка промокла от пота. Пахло гнилой листвой, сыростью и цементом. Руки то и дело касались каких-то корней, пробравшихся в щели между трубами. Коснувшись их первый раз, Фрэнк вздрогнул и отдернул руку, словно обжегся. Подземный ход так или иначе вел наружу, и сюда могло забраться какое-нибудь животное, чтобы устроить себе тут логово или нору. Фрэнк отнюдь не был нервным типом, но сама мысль, что он может соприкоснуться со змеей или крысой, конечно же, не восхищала его ни сейчас, ни когда-либо прежде. Он подумал, что долгая охота на человека облекает фантазии плотью. Он невольно представлял себе что-то подобное всякий раз, когда думал о Никто. Продвижение ползком, украдкой, в холоде и сырости, в этом вековечном царстве мышей. И в таких же условиях они вели расследование: медленное, трудное движение, неровными шажками, в полнейшем мраке с надеждой, что слабый луч света коснется их наконец и вызволит из кромешной тьмы. Убивай нас, но при свете дня... Фрэнку вспомнился отрывок из "Илиады" -- знаменитая молитва Аякса. Он изучал ее в лицее, миллион миллиардов лет назад. Троянцы и ахейцы сражались на кораблях, и Зевс напустил дыма, дабы затмить зрение грекам, терпевшим поражение. Тогда Аякс обратился с молитвой к отцу всех богов -- со смиренной молитвой не о собственном спасении, а о том, чтобы они могли выйти навстречу мраку смерти при свете дня. Фрэнк помнил, что его любимый герой завершал свою молитву именно этими словами. Уклон туннеля изменился. Фрэнк почувствовал, что пол, вернее сказать, то, что находилось у него под ногами, пошло вниз. Вряд ли туннель стал непроходимым, его ведь строили для того, чтобы им пользовались люди, и наклон скорее всего был случайным. Возможно, при строительстве наткнулись на скалистый грунт, и пришлось его обходить. Он опустился на четвереньки и удвоил осторожность. Его не слишком встревожило, что уклон увеличился. Ведь этот путь, рассуждал он, не однажды проделывал Никто, туда и обратно, хотя, разумеется, с куда большим удобством: с электрическим фонарем и зная дорогу во всех деталях. Он же продвигался в полнейшем мраке и не представлял, что его ожидает впереди -- или вокруг, что было бы вернее. Зная, однако, характер Жан-Лу, он полагал, что следует быть вдвойне осторожным. При вероломной хитрости Никто нельзя было исключить, что он расставил какие-то ловушки возможному непрошенному гостю. И Фрэнк снова невольно задался вопросом, кто же такой Жан-Лу и самое главное -- кто его сотворил. Теперь уже очевидно, что это не просто психопат, человек слабый, не верящий в свои силы, в безумии совершивший несколько убийств, чтобы привлечь внимание печати и телевидения. Такое определение было далеко от подлинной сущности Никто, как земля от солнца. Психопаты -- люди обычные, слабовольные, не бог весть какого ума, чаще всего идущие на преступление под воздействием какой-нибудь внешней силы и с облегчением подставляющие руки под наручники. Никто был совсем другим. Бесспорно, труп в стеклянном гробу -- доказательство безумия. В его сознании несомненно буйствовали мысли, от которых содрогнулся бы даже самый закаленный психотерапевт. Но на том дело не кончалось. Жан-Лу был человеком сильным, хитрым, обученным, подготовленным к борьбе. Он был самым настоящим воином. Он убил Йохана Вельдера, Роби Стриккера -- двух молодых, отлично натренированных людей атлетического сложения -- со смехотворной легкостью. А решительность, с какой он избавился от трех агентов у себя в доме, окончательно снимала все сомнения по этому поводу, если они еще оставались. Казалось, в нем жили два различных человека, два противоположных характера, устроившие взаимную погоню в стремлении уничтожить друг друга. Наверное, вернее всего сказал о себе он сам, говоря измененным голосом: "Я -- некто и никто..." Жан-Лу был человеком очень, очень опасным, и обращаться с ним следовало соответственно. Фрэнк не считал, что действует с излишней осторожности. Иногда как раз в этих излишках и заключается разница между жизнью и смертью. Он хорошо понял это после того случая, когда вошел в помещение, повинуясь порыву, почти не раздумывая, а очнулся уже в больнице после взрыва и двухнедельного пребывания в коме. Если б он и забыл вдруг про это, ему напомнили бы бесчисленные шрамы по всему телу. И Фрэнк не хотел больше напрасно рисковать. Он сам решит, будет ли он и дальше полицейским. Он обязан этим женщине, которая сейчас ожидает его в аэропорту в Ницце. Он обязан этим Гарриет, дав ей обещание, что никогда не забудет ее. Фрэнк продвигался, стараясь производить как можно меньше шума. Возможно, Жан-Лу был сейчас уже бог знает где. Но нельзя исключить и другого -- что он затаился у выхода из подземного хода и ждет там удобного момента, чтобы уйти. В конце концов не могла же эта подземная дыра тянуться до самой границы, к Ментону. Она непременно должна выйти на поверхность где-то к западу от дома, на склоне холма. На дороге сейчас, конечно, людно, из-за блокпостов образовалась серьезная пробка, люди выходят из машин, привстают на цыпочки, пытаясь заглянуть вперед, спрашивают друг друга, что случилось. В сутолоке легко затеряться. Правда, фотография Жан-Лу напечатана во всех газетах, показана в теленовостях по всей Европе, но Фрэнк давно уже не верил в эффективность подобных мер. Обычно люди крайне невнимательны к окружающим лицам. Каждый видит только то, что хочет видеть. Жан-Лу достаточно было укоротить волосы и надеть очки, чтобы легко, без всякого риска смешаться с толпой. Однако там находилось и множество полицейских, они начеку, глаза их широко открыты. И это уже совсем другое дело. Любой из них с подозрением посмотрел бы на человека, вылезающего из кустов на склоне холма и карабкающегося к дороге. Было отчего забеспокоиться даже слепому, а полицейские, столько времени пребывавшие в сильнейшем напряжении, вполне могли сначала выстрелить, а уж потом задавать вопросы. Так что Жан-Лу будет настороже, прежде чем выйдет из своего убежища. Фрэнк продолжал двигаться. Шум, производимый трением брюк о бетон, казался ему грохотом Ниагарского водопада. Кроме того, это трение уже причиняло боль. Он остановился на минутку, пытаясь найти более удобное положение. Решил двигаться, опять на корточках. Когда он привстал, "бип-бип" из мобильника, оповестившее о вхождении в зону приема, показался ему боем часов на колокольне в глубокой тишине сельской ночи. Сигнал мог выдать его присутствие, но он же означал, что выход уже где-то близко. Фрэнк сощурился. Ему показалось, что впереди появились какие-то светлые точки, словно пометки мелом на черной классной доске. Он попытался ускорить движение, сохраняя осторожность. Особенно теперь, когда сердце вдруг учащенно забилось. Левая рука скользила воль бетонной стенки, правая сжимала пистолет, колено дьявольски болело, но впереди был какой-то намек на свет и, не исключено, сидел в засаде кто-то, кого ни за что на свете нельзя было недооценивать. Белые точки на черной классной доске зашевелились, словно танцуя, и зависали в воздухе по мере того, как он приближался к ним. Постепенно они сделались крупнее, и Фрэнк понял, что подземный ход заканчивается в кустах, и ему виден свет, проникающий сквозь листву. Порыв ветра шевелил ветки, а его привыкшим к темноте глазам светлые пятна казались светлячками в ночи. Внезапно снаружи донесся чей-то отчаянный крик. Намерения Фрэнка соблюдать осторожность тотчас рухнули, словно карточный замок у включенного вентилятора. Он изо всех сил рванулся вперед и выбрался из подземного хода в скрывавшие его кусты. Раздвинул ветки и осмотрелся. Кругом был довольно густой и высокий кустарник, целиком закрывавший выход из туннеля. Крик повторился. Фрэнк медленно поднялся. Его колено произнесло несколько слов на языке, без изучения которого он охотно обошелся бы. Он огляделся и увидел, что стоит на небольшой естественной террасе на склоне горы. Кое-где тут росли деревья с тонкими стволами, кругом густые заросли типичного средиземноморского кустарника, но больше всего было ежевики. Позади виднелись два дома-близнеца с ухоженными садами. Наверху слева, метрах в пятидесяти проходила дорога. Фрэнк увидел, как человек в зеленой рубашке и в брюках цвета хаки с полотняной сумкой через плечо осторожно пробирается через кустарник вверх, к дорожному ограждению. Фрэнк узнал бы этого человека среди миллионов людей и через миллионы лет. Он вытянул руки, поднял пистолет на уровень глаз, взял эту фигуру на прицел и прокричал, наконец, слова, которые давно мечтал произнести. -- Стой, Жан-ЛуТы под прицелом. Руки вверх, на колени и не двигаться. Немедленно! Жан-Лу обернулся к нему. Неясно было, однако, узнал ли он Фрэнка и понял ли его слова и уж тем более ничто не говорило о его готовности повиноваться. Хотя Жан-Лу находился довольно близко и мог видеть пистолет в руках Фрэнка, он продолжал взбираться по склону, направляясь вверх и немного влево. Фрэнк почувствовал, как палец застыл на спусковом крючке. Снова раздался крик, громкий и пронзительный. Жан-Лу ответил, глядя вверх. -- Держись крепче, Пьеро, я уже близко. Не бойся, сейчас доберусь к тебе и вытащу. Фрэнк посмотрел в том направлении, куда кричал Жан-Лу. Пьеро висел, уцепившись за ветку невысокой акации, росшей на склоне. Его ноги болтались, пытаясь отыскать опору, но когда мальчик пробовал ступить на землю, рыхлая почва осыпалась, и он повисал на дереве. Под ним простирался крутой склон. Не совсем отвесная пропасть, но если бы Пьеро не удержался, то покатился бы, как тряпичная кукла, метров на двести вниз. Не удержится на дереве -- погибнет. -- Скорее, Жан-Лу. Больше не могу. Руки не держат. Фрэнк видел по лицу Пьеро, каких усилий ему стоит держаться, и слышал в его голосе отчаянный страх. Но почувствовал и другое: полнейшую уверенность, что Жан-Лу -- диджей, убийца, голос дьявола, его лучший друг -- придет на помощь и спасет. Жан-Лу не убегал, он спешил помочь Пьеро. Первоначально он, разумеется, планировал бежать. Он переждал в подземном ходе, пока закончится вся эта суматоха, и когда путь оказался свободен, выбрался оттуда, собираясь снова скрыться от охотившейся на него полиции. Но потом увидел, что Пьеро в опасности. Может, удивился, почему тот оказался здесь -- повис на дереве и зовет на помощь, как перепуганный ребенок, -- а может, и нет. Но мгновенно оценил ситуацию и принял решение. И теперь вел себя соответственно. Фрэнк почувствовал, как в нем растет глухая злоба, дитя досады. Он так долго ждал этого момента, а теперь, когда этот человек, которого он так отчаянно искал, оказался у него на прицеле, не мог спустить курок. Он снова поднял пистолет, держа его так твердо, как не держал оружие еще никогда в жизни. В прорезь прицела он видел фигуру Жан-Лу, пробиравшегося к дереву, где повис его друг. Вот Жан-Лу подобрался совсем близко. Их разделял провал в насыпи, образовавшийся после падения мальчика. Просто подать ему руку, как-то дотянуться до него было невозможно. Жан-Лу заговорил с мальчиком своим теплым, проникновенным голосом. -- Я здесь, Пьеро, я рядом. Не бойся, все будет хорошо. Только крепче держись и успокойся. Ты понял меня? Пьеро ответил умоляющим взглядом и своим обычным кивком. Глаза его были расширены от страха, но он был уверен, что друг сейчас поможет ему. Фрэнк увидел, что Жан-Лу, сняв с плеча, положил не землю сумку и принялся вынимать ремень из брюк. Фрэнк не представлял, что он собирается сделать, чтобы вызволить Пьеро из беды. Ему оставалось только стоять и смотреть. И по-прежнему держать Жан-Лу под прицелом. Когда Жан-Лу вынул кожаный ремень из последней шлевки пояса, неожиданно раздался звук, похожий на сильный хлопок духового ружья, и рядом с ним взметнулся комок земли. Жан-Лу мгновенно согнулся, и это инстинктивное движение спасло ему жизнь. Раздался новый хлопок и снова земля взметнулась точно там, где какую-то долю секунды назад виднелась голова Жан-Лу. Фрэнк посмотрел вверх. На краю склона, пониже дорожного ограждения, стоял по пояс в кустах капитан Райан Мосс. В руке он держал автоматический пистолет с глушителем. И тут Жан-Лу сделал нечто совершенно невероятное: он буквально нырнул в заросли мастичного дерева и исчез. Молниеносно. Вот он был, и вот его уже нет. Фрэнк замер с открытым ртом. Райан Мосс, наверное, был поражен не меньше, что не помешало ему, однако, сделать несколько выстрелов по кустам -- туда, где скрылся Жан-Лу. Но тут у него кончилась обойма. Он быстро достал новую из кармана пиджака, и вот его пистолет снова готов к бою. Капитан стал осторожно спускаться вниз, внимательно следя, нет ли движения в зарослях. Фрэнк нацелил пистолет на него. -- Уходи, Мосс. Это дело тебя не касается. Положи пистолет и уходи. Или помоги нам. Сначала надо подумать о мальчишке на дереве... Капитан продолжал спускаться с пистолетом в руке. Взгляд его был прикован к кустам. -- Говоришь, не касается? А я отвечу тебе, что касается, мистер Оттобре. И я решаю, что сейчас важнее. Сначала расправлюсь с этим сумасшедшим, а потом, если хочешь, помогу вытащить глупого мальчишку... Фрэнк смотрел в прицел на массивную фигуру Райана Мосса. И ему очень захотелось всадить в него пулю, почти так же сильно, как хотелось сразить Жан-Лу, не считаясь с тем, что диджей рисковал жизнью, спасая собаку или этого глупого мальчишку, как сказал Мосс. -- Повторяю, брось пистолет, Райан. Капитан злобно рассмеялся и с насмешкой спросил: -- А если не положу, выстрелишь в меня? И потом будешь ходить и рассказывать всем, что убил солдата своей страны, чтобы спасти шкуру убийцы? Опусти свой пугач и учись, как надо действовать... Продолжая держать Райана под прицелом, Фрэнк поспешил к Пьеро. Ему никогда еще не доводилось стоять перед таким сложным выбором. Опять послышался жалостный голос Пьеро. -- Помогите, не могу больше... Фрэнк опустил пистолет и рванулся туда, куда только несколько секунд назад направлялся Жан-Лу. Он чувствовал, как ежевика цепляется за одежду, словно чьи-то коварные руки, как по волшебству тянущиеся из земли. Он оглядывался на Райана Мосса -- тот продолжал спускаться по склону с пистолетом в руке и пытался разыскать в зарослях Жан-Лу. Неожиданно в кустах возле Мосса что-то шелохнулось. Мгновение назад там не было ни малейшего движения. И тот, кто внезапно возник оттуда, не был человеком, который спасается бегством, -- это был демон, изгнанный из ада, чтобы устрашить других демонов. В нем ощущалось какое-то невероятное, сверхъестественное напряжение, будто в его тело внезапно вселился свирепый зверь, одарив его силой своих мускулов и острым осязанием. Со всем великолепием звериной ловкости, силы и красоты Жан-Лу выбил ногой пистолет из рук своего противника, и тот отлетел далеко в кусты. Мосс был солдатом, бесспорно, отличным солдатом, обученным и готовым к любым неожиданностям. Кроме, пожалуй, сражения с призраками. Он мгновенно принял защитную стойку, присев на слегка согнутых ногах и выставив кулаки. Капитан был выше ростом и массивнее Жан-Лу, но угроза, исходившая от одного только облика этого парня, в какой-то мере уравнивала их. У Мосса было, однако, преимущество перед Жан-Лу: он не торопился, времени у него было сколько угодно. Ему было наплевать, что над обрывом повис на дереве мальчик, зато он знал, что противник спешит ему помочь. Этой спешкой Мосс и хотел воспользоваться, чтобы заставить Жан-Лу допустить какую-нибудь ошибку. Он не нападал, а ждал, отступая на шаг, как только тот приближался. А Жан-Лу, направляясь к нему, продолжал говорить с Пьеро. -- Пьеро, слышишь меня? Я здесь, не бойся. Еще минутку, и я подойду к тебе. Успокаивая мальчика, он как будто отвлекся на мгновение и утратил осторожность. Именно в этот момент Мосс и напал на него. Из того, что случилось дальше, Фрэнк понял только, что это был маневр Жан-Лу, желавшего побудить Мосса к действию. Все остальное произошло в один миг. Мосс сделал финт слева и нанес несколько ударов, которые Жан-Лу парировал с унизительной для противника легкостью. Мосс отступил. Фрэнк был слишком далеко, чтобы хорошо видеть, но ему показалось, будто капитан удивлен. Он сделал пару выпадов руками, а потом молниеносно еще один -- ногой. Фрэнк подумал, что это тот же прием, какой он испытал на себе, когда они схватились возле дома Паркеров. С той разницей, что Жан-Лу не попал в ловушку, как случилось с ним. Едва заметив, что Мосс заносит ногу, он уклонился, и нога оказалась высоко в воздухе. И тут Жан-Лу, присев на колено, молнией метнулся и ухватил ее левой рукой, отчего капитан слегка покачнулся. Затем Жан-Лу нанес ему сильнейший удар кулаком в пах и толкнул. Фрэнк отчетливо услышал, как мучительно застонал Мосс, падая. Его тело еще не успело коснуться земли, как Жан-Лу уже был на ногах. В правой руке он держал нож. Движение, каким он извлек его, было столь стремительным, что Фрэнку показалось, будто нож всегда был в его руке и только сейчас вдруг стал видимым. Жан-Лу наклонился и исчез в зарослях, куда упало тело Мосса. Когда он поднялся, зверь, которого, казалось, Жан-Лу носил в себе, исчез, а лезвие ножа было покрыто кровью. Фрэнк не видел финала борьбы. В это время он спешил к Пьеро, повисшему на дереве. Лицо парня искажал страх, силы его были на исходе, от напряжения руки сильно затекли. Фрэнк спокойно заговорил с ним, стараясь внушить мальчику уверенность, которой ему самому в этот миг весьма и весьма не хватало. -- Я тут, Пьеро. Сейчас помогу тебе. Мальчик так обессилел, что даже не мог ответить. Фрэнк осмотрелся. Он стоял там, где находился Жан-Лу, когда Мосс выстрелил первый раз, а тот вынимал ремень из своих брюк. Зачем? Фрэнк снова удивился: зачем Жан-Лу понадобился ремень? Как он собирался помочь Пьеро? Выше, метрах в двух, стояло точно такое же дерево, на каком повис Пьеро, только совсем высохшее. Листья давно опали, а ветви тянулись к небу, как если бы по забавной прихоти природы корни росли вверх, а не вниз. И вдруг он понял, что придумал Жан-Лу. Он отстегнул от пояса кожаную кобуру и вместе с мобильником положил на землю возле полотняной сумки Жан-Лу. Засунул пистолет за пояс брюк и поежился от холодного прикосновения оружия к коже. Снял свой ремень и проверил его на прочность. Застегнул пряжку на последней дырочке, и получилось широкое кожаное кольцо. Он внимательно оглядел склон, на котором стоял. Хоть и с трудом, к высохшему дереву все же можно было приблизиться. Осторожно ступая, держась за кусты в надежде, что у них крепкие корни, Фрэнк добрался до дерева. Прикосновение к морщинистой коре словно фотовспышкой высветило в памяти зрелище трупа, найденного в убежище. Дерево опасно скрипнуло под рукой, и картина тотчас сменилась -- Фрэнку представилось, как он летит вниз по откосу. Если дерево не выдержит, и он, потеряв опору, упадет, жив не останется. Он постарался отогнать эти мысли. Обняв ствол, Фрэнк наклонился, стараясь как можно ниже спустить ремень для Пьеро. -- Ну-ка, лови. Пьеро с опаской оторвал руку от ветки, за которую держался, и сразу же снова ухватился за нее. -- Не достать. Но Фрэнк и так уже понял, что тому не дотянуться. Оставалось только одно. Он зацепился за ветку ногами, изогнувшись, словно акробат на трапеции, и опершись туловищем о землю так, чтобы видеть Пьеро и подсказать ему, что делать. Держа двумя руками кожаное кольцо, он сумел опустить его достаточно низко, чтобы Пьеро мог ухватиться. -- Ну, вот и хорошо. Теперь берись за ремень. Осторожно, не спеши. Он следил за тем, как действовал Пьеро -- нерешительно, словно будто в замедленной съемке. Несмотря на расстояние, Фрэнк слышал как тревожно и тяжело тот дышит. Когда Пьеро повис на протянутом кольце, высохшее дерево печально скрипнуло от дополнительной нагрузки. Фрэнк тоже в полной мере ощутил всю тяжесть Пьеро в своих руках и ногах, держащихся за дерево. Он не сомневался: будь на его месте Жан-Лу, он тотчас без особого усилия поднял бы Пьеро по крайней мере туда, где тот уцепился бы за дерево, на котором он, Фрэнк, висел, словно летучая мышь. Он надеялся, что и у него хватит сил сделать так же. Он подтягивал Пьеро вверх, чувствуя как от чудовищного усилия и неудобной позы к голове приливает кровь. Он поднимал мальчика сантиметр за сантиметром, а Пьеро в свою очередь пытался дотянуться до дерева ногами, чтобы опереться на него. От напряжения Фрэнк ощущал мучительное жжение на руках, как если бы легкая ткань рубашки внезапно вспыхнула. Пистолет, засунутый за пояс брюк, выпал под действием силы тяжести, полетел вниз, слегка задел голову Пьеро, и, подскакивая, покатился по склону. Засохшее дерево издало звук, подобный треску поленьев в камине. Фрэнк изо всех сил тянул Пьеро. Боль от немыслимого напряжения в руках нарастала с каждой секундой, пока не сделалась нестерпимой, будто вены заполнились серной кислотой. Фрэнку казалось, его мускулы тают, растворяются, вот-вот от рук останутся одни кости, они оторвутся от плеч, и он полетит вниз вместе с кричащим Пьеро. И все же он продолжал отчаянно тянуть мальчика -- стиснув зубы, упираясь ногами и сам удивляясь своей выносливости. Каждую секунду ему казалось, что сил больше нет, что пальцы вот-вот разожмутся, утихнет терзающий их жар, и эта пытка прекратится, но откуда-то вновь появлялись силы, словно обнаруживались запасы энергии, накопленные глубоко в сознании, на каком-то тайном складе, ключом к которому служили только злость и упрямство. Пьеро поднялся уже достаточно высоко. Теперь Фрэнк изогнулся и смог надеть ремень себе на шею, перенеся таким образом основную тяжесть на мускулы спины и плеч. Руки словно вздохнули. Спустя секунду-другую, Фрэнк отпустил ремень и протянул руки к Пьеро. Тяжело дыша, он объяснил ему, что делать дальше. -- Теперь постепенно отпускай ремень, хватайся за мои руки и лезь вверх. Я тебя удержу. Фрэнк не был уверен, что выполнит обещание. И все же, когда Пьеро отпустил кожаное кольцо и шея Фрэнка освободилась, ему показалось, будто его мокрую от пота спину окатили холодной водой. Но он тут же почувствовал, как Пьеро лихорадочно вцепился в его руки. Потихоньку, сантиметр за сантиметром, беспорядочно хватаясь за его одежду, мальчик подтягивался вверх. Фрэнк удивился, что у Пьеро еще нашлось столько сил. Инстинкт самосохранения -- удивительный союзник, иногда он становится чем-то вроде естественного допинга. Фрэнк понадеялся, что эта сила не подведет его, не откажет внезапно именно сейчас, когда спасение уже рядом. Как только Пьеро оказался совсем близко, Фрэнк схватил его за пояс брюк и подтолкнул наверх, к стволу. Глаза его заливал пот, стекавший по лицу в неестественном, обратном направлении. Он ничего не видел, только ощущал торопливые движения Пьеро, взбиравшегося по его туловищу, которое теперь превратилось в один сплошной комок боли. -- Добрался? Пьеро не ответил, но Фрэнк внезапно почувствовал колоссальное облегчение. Он опустил голову, коснувшись ею влажной и теплой земли и скорее догадался, чем увидел, как кожаное кольцо скатилось с его шеи и отправилось вдогонку за пистолетом. Он отвернулся, чтобы не вдыхать пыль вместе с таким необходимым его легким воздухом, который он жадно и торопливо глотал широко открытым ртом. Давление в висках стало нестерпимым. Фрэнк услышал голос, прозвучавший откуда-то сверху, из-за спины, голос, донесшийся, казалось, совсем издалека. Погружаясь в какое-то оцепенение, он все же подумал, что голос этот ему знаком. -- Молодец, Пьеро. Держись за кусты и иди сюда, ко мне. Спокойно. Теперь все в порядке. Фрэнк ощутил легкий толчок, передавшийся его подвешенному телу, и услышал новый стон дерева, когда Пьеро оторвался от ствола. Он подумал, что высохшее дерево, освободившись от тяжести, тоже почувствовало, словно живое существо, огромное облегчение. Он сказал себе, что это еще не все. Ему необходимо одолеть странное оцепенение, сковавшее тело и мозг, едва он понял, что Пьеро спасен. И хотя Фрэнк не находил в себе ни малейших остатков сил, он понимал, что нельзя сдаваться. Если еще хоть на секунду он останется во власти этого странного оцепенения, то уже никогда больше не поднимется и не ухватится за дерево. Он подумал о Елене, ожидавшей его в аэропорту. Представил печаль в ее серых глазах, печаль, которую он хотел и мог стереть. Представил, как занес над ней свою руку, словно зверь -- когтистую лапу, Натан Паркер. Злость и ненависть пришли ему на помощь. Фрэнк стиснул зубы и собрал последние силы, какие оставались у него, прежде чем отлететь и раствориться в воздухе, словно дым из фабричной трубы. Сделав еще одно неимоверное усилие, преодолевая страшную слабость и, помогая себе руками, он постарался подняться. Мышцы живота, до сих пор почти не задействованные, тотчас напомнили ему, какой болью чревато излишнее усилие. Фрэнк наблюдал, как высохшее дерево медленно приближается к нему, словно мираж. Очередной, неизвестно какой по счету скрип напомнил, что, подобно миражу, дерево может в любое мгновение исчезнуть. Он заставил себя подниматься медленно, без резких движений, чтобы не повредить эту ненадежную опору. Наконец он ухватился за ствол обеими руками и каким-то чудом ему удалось сесть. От сильного притока крови, которая хлынула теперь в нормальном направлении, закружилась голова. Он закрыл глаза в ожидании, пока головокружение пройдет, надеясь, что его легкие, похожие на высохшие губки, все-таки вберут в себя спасительный воздух, который он жадно глотал. Он сидел, закрыв глаза, держась за ствол и прижавшись щекой к его шершавой коре, пока не почувствовал, что к нему вернулись хоть какие-то силы. Открыв наконец глаза, Фрэнк увидел в нескольких метрах от себя Пьеро. Тот стоял рядом с Жан-Лу, обеими руками обхватив его за пояс, как будто только что пережитый страх полететь вниз все еще заставлял его крепко держаться за что-то или за кого-то, дабы поверить, что он спасен. Жан-Лу обнимал его левой рукой за плечо. Правой он сжимал окровавленный нож. На какой-то миг Фрэнк испугался, что он использует мальчика как щит, возьмет его в заложники, станет угрожать, приставив нож к горлу. Фрэнк отогнал эту мысль. Нет, не может такого быть после того, как Жан-Лу отказался бежать, лишь бы прийти на помощь Пьеро. Фрэнк вспомнил Райана Мосса. И тут же понял, что судьба капитана его нисколько не волнует. Краем глаза Фрэнк уловил какое-то движение наверху и невольно посмотрел туда. У дорожного ограждения собралось немало народу, наверное, люди вышли из машин, обратив внимание на крики Пьеро или, еще проще: туристы, остановившиеся полюбоваться панорамой, наблюдали за спасением мальчика. Жан-Лу тоже посмотрел наверх и тоже увидел метрах в сорока над головой людей и машины. Его плечи, похоже, поникли, словно на них легла какая-то невидимая тяжесть. Фрэнк поднялся, держась за дерево, и двинулся в обратный путь. Он попрощался с безжизненным стволом, поблагодарив его, как верного друга, который помог выбраться из беды в трудный момент. Его руки снова ощутили живую зелень кустарника, держась за который он спешил снова ступить на твердую, спасительную землю. Перед ним стояли Жан-Лу и Пьеро. Фрэнк увидел, как сверкнули устремленные на него зеленые глаза Жан-Лу. Он чувствовал себя совершенно обессиленным и подумал, что ему ни за что не выдержать нового поединка -- нет сил. Кроме того, он видел, на что способен Жан-Лу, когда боролся с Моссом. Наверное, Жан-Лу понял, о чем он думает, -- и улыбнулся. В этой простой улыбке, осветившей вдруг его усталое лицо, читалась вся его жизнь, беспрестанные метания от света к мраку, от огня к холоду, от сознания к безумию и вечный выбор -- кем быть. Выбор между некто или никто. Улыбка Жан-Лу угасла. Его голос прозвучал так же завораживающе, как в эфире, спокойно и доброжелательно. -- Успокойся, агент Оттобре. Не бойся. Я в силах прочесть слово "конец". Фрэнк наклонился и поднял с земли мобильник. Набирая номер Морелли, он подумал о всей абсурдности ситуации. Он стоял тут, безоружный, целиком и полностью во власти человека, который мог стереть его в порошок одной левой, но решил не делать этого. Голос Морелли зазвучал в трубке. -- Алло. Фрэнк обессилено произнес: -- Клод, это я, Фрэнк. -- Где ты, что с тобой? Ответ стоил Фрэнку невероятных усилий. -- Приезжай быстрее к дому Жан-Лу. Я взял его. Он не стал слушать изумленных возгласов инспектора. Он не видел, как Пьеро опустил голову и еще крепче обнял своего друга, услышав последние слова. Опуская мобильник, Фрэнк только смотрел на руку Жан-Лу -- она медленно разжалась и выронила на землю окровавленный нож. 62 Машина с номерным знаком Службы безопасности Монте-Карло перешла на правую полосу и на сумасшедшей скорости вылетела на развязку автострады, спускавшейся к Ницце. Фрэнк сказал Ксавье, что речь идет о жизни или смерти, и агент понял его слова буквально. Несмотря на орущую сирену, он отчетливо слышал, как визжали шины, когда центробежная сила прижимала их на повороте к самому краю дороги. У развязки, где велись дорожные работы, Фрэнк подумал, что хоть он едет и на полицейской машине, это не отменяет законов физики, и Ксавье при всем своем таланте на это раз не удержит машину: они кубарем полетят под откос в заросшее травой и кустарником русло реки Вар, впадающей в море. Но любимый пилот снова восхитил его. Решительный поворот руля -- и машина вылетела на противоположную сторону дороги, а затем столь же уверенно вернулась на свою. Фрэнк увидел, как облегченно расслабился Морелли, когда понял, что остался жив. Промчавшись по короткой финишной прямой, Ксавье сбавил скорость и выключил сирену у второго терминала, в зоне выгрузки багажа и высадки пассажиров, где разрешалось находиться ровно столько, сколько требовалось для этого, отчего она и получила название Kiss and Fly. Фрэнк улыбнулся про себя: Kiss and Fly -- поцелуй и улетай. Он сомневался, что Паркер поцелует его перед отлетом. Дальше они свернули налево к зоне забронированного доступа, где у шлагбаума стояли охранники аэропорта "Лазурный берег". Увидев полицейские значки, они подняли шлагбаум, и вскоре машина мягко затормозила у терминала международных линий. Морелли повернулся к водителю. -- Если на обратном пути будешь так же вести машину, обещаю, что пересядешь на газонокосилку. Фирмы, обслуживающие сады и парки, охотно берут на работу бывших полицейских... Фрэнк улыбнулся и, дотянувшись с заднего сиденья, похлопал в знак солидарности агента по плечу. -- Не беспокойся, чемпион. Морелли лает, но не кусает. Мобильник Фрэнка зазвонил. Он догадывался, кто это. Сунул руку в карман. Звонок был обжигающе требовательным. -- Алло? -- Алло, Фрэнк. Это я, Фробен. Где ты? -- В аэропорту. Выхожу из машины. -- В голосе комиссара прозвучало не просто облегчение, а настоящее ликование. -- Слава богу. Наш друг мечет громы и молнии. Еще немного и объявит личную войну Франции. Я уж не говорю тебе, сколько мне пришлось выдумывать, чтобы удерживать его. -- Представляю. Но уверяю тебя, это не мой каприз. Ты оказал мне самую большую за всю мою жизнь услугу. -- О'кей, американец, еще чуть-чуть, и я расплàчусь от волнения, испорчу мобильник, будешь потом покупать мне новый. Кончай угодничать и поспеши лучше забрать у меня из рук эту горячую картошку. Иду навстречу. Фрэнк открыл дверцу машины. Голос Морелли остановил его, когда он уже вышел. -- Ждать тебя? -- Нет, поезжайте. Доберусь обратно сам. Он повернулся, собираясь уйти, но передумал. Как ни спешишь, а нельзя забывать о благодарности. -- Ах, Клод... -- Что? -- Спасибо бесконечное. Вам обоим. Морелли посмотрел на него с переднего сиденья. -- За что? Иди, тебя ждут... Прежде чем выйти, Фрэнк хитро посмотрел на Ксавье. -- Ставлю тысячу евро против визитной карточки Ронкая, что не сможешь вернуться быстрее, чем приехал сюда... Он закрыл дверцу, широко улыбнувшись в ответ на протесты Морелли. Но когда услышал за спиной шум отъехавшей машины, улыбка исчезла с его лица. Арест Жан-Лу и конец кошмара вызвали у сотрудников Службы безопасности Монте-Карло нечто вроде преждевременной рождественской эйфории. Без украшений и праздничных огней, без радостных тостов: гора трупов, оставленных Жан-Лу, не допускала никакой шумихи. Но сам факт, что Никто приехал в полицейское управление в наручниках, выглядел в разгар лета прекрасным новогодним подарком. Если кто-то и подумал о том, что нет здесь Никола Юло, чтобы порадоваться вместе со всеми, то промолчал. Гениальная интуиция Фрэнка и тот факт, что он взял Жан-Лу один, невероятно подняли его авторитет. Фрэнк улыбался, когда надо было улыбаться, пожимал руки, протянутые с поздравлениями, но не смог до конца разделить всеобщую радость, хотя ему и не хотелось оказаться единственным человеком на общем снимке, кто не улыбается. И все же ему пришлось сделать жест, которому суждено было в этот день стать едва ли не ритуальным. Фрэнк посмотрел на часы и попросил машину, чтобы как можно скорее помчаться в аэропорт, в Ниццу. Он быстро прошел по тротуару. Стеклянная дверь терминала увидела, что он спешит, и мягко открылась перед ним. У входа его встретила дружеская фигура Фробена. Комиссар изобразил глубокий вздох и сделал жест, как бы вытирая пот со лба. -- Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. -- Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю. Оба говорили вполне искренне. -- Мне пришлось волчком вертеться, чтобы убедить генерала не требовать официального вмешательства. По сути я задержал его, когда он уже набирал номер президента Соединенных Штатов. Только знаешь, как бы это сказать... Свой рейс они пропустили, а следующий в Штаты будет через час с небольшим. Уверяю тебя, генерал Паркер -- не самый приятный собеседник в таких обстоятельствах. -- Что бы ты ни сказал мне о Паркере, я ни в чем не усомнюсь. А вот я тебе мог бы рассказать о нем действительно невероятные вещи. Они быстро прошли к пункту таможенного контроля у металлодетектора. Комиссар показал значок агентам службы безопасности аэропорта. Им помогли обойти очередь пассажиров, ожидавших досмотра багажа, и они свернули налево, к выходам на посадку. -- Кстати о невероятном. Как обстоят дела с тем самым?.. Есть какие-нибудь новости? -- Ты имеешь в виду Никто? -- Конечно. -- Мы взяли его, -- спокойно произнес Фрэнк. Комиссар в изумлении воззрился на него. -- Когда? -- Примерно час назад. Сейчас он уже в тюрьме. -- И ты говоришь мне об этом вот так запросто? Фрэнк обернулся к Фробену с легким жестом. -- Все окончено, Клод. Глава закрыта. Он больше ничего не успел добавить, потому что они уже подошли к залу ожидания, возле которого дежурил полицейский. Фрэнк остановился. За этой дверью находились генерал Натан Паркер, Елена и Стюарт. Один был помехой Фрэнку в его настоящем. Двое других были частью его будущего. Фрэнк смотрел на дверь, словно она была прозрачной и он мог видеть, что делают люди по ту сторону. Фробен подошел к нему и положил руку на плечо. -- Нужна помощь, Фрэнк? Фрэнк уловил в этом вопросе желание защитить. Капитан тонко чувствовал, хотя это и не вязалось с его обликом лесоруба. -- Нет, спасибо. Всю помощь, какая мне была нужна, ты уже оказал. Теперь я должен выйти из положения сам. Фрэнк Оттобре глубоко вздохнул и открыл дверь. Помещение было одним из тех комфортабельных "ви-ай-пи"-салонов, какие имеются в аэропортах для пассажиров, путешествующих в бизнес-классе. Кожаные кресла и диваны, пастели на стенах, ковровое покрытие на полу, торговый автомат в углу со спартанским набором продуктов, репродукции Ван Гога и Матисса рядом с рекламными проспектами аэрокомпаний в рамках из сатинированной стали. Создавалось ощущение какой-то ненадежности, несмотря на комфорт, какой-то безутешности. Елена сидела на диване и листала журнал. Стюарт играл в карманную видеоигру. Возле них на низком деревянном столике со стеклянной столешницей стояли пластиковые стаканы и банка "фанты". Генерал Паркер в другом конце комнаты, заложив руки за спину, рассматривал копию "Распятия" Дали, висевшую на стене. Услышав, что дверь открылась, он обернулся. Он посмотрел на Фрэнка, как смотрят на человека, которого давно не видели и не сразу припоминают его имя. Елена оторвала взгляд от страницы и подняла голову. Ее лицо просияло. Фрэнк, увидев ее, поблагодарил судьбу за то, что она сохранила для него этот светлый взгляд. У него не было времени в полной мере порадоваться ее улыбке. Гнев Паркера прорвался и накрыл его, словно черная туча солнце. В два шага он оказался между Фрэнком и Еленой. Ненависть пылала на его лице ярче пламени пожара. -- Мне следовало догадаться, что это ваши происки. Вы допустили последнюю ошибку. Я вам уже сказал это однажды. Вы -- конченый человек. Может быть, по своей глупости думаете, будто я бросаю слова на ветер. Как только вернусь в Америку, немедленно постараюсь, чтобы от вас не осталось даже крошек, сделаю все, чтобы... Фрэнк устремил равнодушный взгляд на пылающее лицо генерала. В душе у него бушевала буря, от которой скрипели легкие мостки причала. Тем не менее, голос, которым он прервал Паркера, прозвучал настолько спокойно, что еще больше взбесил противника. -- На вашем месте, генерал, я бы успокоился. В ваши годы, несмотря на отличное здоровье, надо быть осторожнее с сердцем. Не думаю, что вам хочется получить инфаркт и освободить меня от вашего присутствия таким приятным образом. То, что в одно мгновение пронеслось по лицу старого солдата, походило на внезапный взмах тысяч знамен, каждым из которых двигал ветер войны. Фрэнк с удовольствием отметил, что кроме ненависти, гнева и неверия в глубине этих беспощадных голубых глаз мелькнула и тень тревоги. Наверное генерал задавался вопросом: откуда у Фрэнка силы, чтобы разговаривать с ним в таком тоне? Спустя мгновение во взгляде Паркера вновь читалось выражение презрительного всевластия, а на губах играла довольная улыбка. -- Нет, мне жаль разочаровывать вас, молодой человек. На ваше несчастье, сердце у меня крепкое, как скала. А вот ваше, похоже, сбивается с ритма. И это еще одна из ваших ошибок. Моя дочь... Фрэнк снова прервал генерала, к чему Натан Паркер не привык. -- Что касается вашей дочери и вашего внука... Фрэнк сделал короткую паузу перед словом "внук", понизив голос так, чтобы ребенок не слышал. Ошеломленный Стюарт следил, сидя на диване и сложив руки на коленях, за их ссорой. Электронная игра, оставленная без внимания, продолжала издавать свое отчаянное бип, бип, бип... -- Так вот, что касается вашей дочери и вашего внука -- я посоветовал бы им пойти прогуляться в местный "дьюти-фри". А то, что нам необходимо сказать друг другу, пусть лучше останется между нами. -- Нам не о чем с вами разговаривать, агент Оттобре. И моя дочь, и мой внук не пойдут ни в какой распроклятый "дьюти-фри". Это вы должны открыть вон ту дверь и навсегда исчезнуть из нашей жизни, а мы садимся на самолет и отправляемся в Америку. Повторяю, что... -- Генерал, вы, кажется, так и не поняли, что когда блефуют, в итоге проигрывают. Рано или поздно объявится игрок посильнее и пожелает заглянуть в ваши карты. И победить. Вы лично меня нисколько не интересуете. Если б я увидел, что вы горите заживо, я бы не доставил себе удовольствия даже помочиться на вас. Если предпочитаете, чтобы я сказал то, что должен сказать, в их присутствии, я так и поступлю. Знайте, после такого возврата нет. Хотите рискнуть... Голос Фрэнка звучал теперь совсем тихо, и Елена удивилась про себя, то же такого он сказал ее отцу, вынудив того согласиться. Фрэнк посмотрел на нее и слегка кивнул. Елена поднялась с дивана и взяла сына за руку. -- Пойдем, Стюарт. Пойдем погуляем. Думаю, тут вокруг много интересного. Мальчик послушно, без всяких капризов отправился с нею. Как и его мать, он жил в доме генерала Паркера. Он не привык получать советы, только приказы. А приказы не обсуждаются. Они подошли к двери. Ковровое покрытие заглушило их шаги. Слышно было только, как стукнула дверь. Фрэнк прошел к дивану и сел туда, где только что сидела Елена. Он ощутил тепло, оставшееся от ее тела, и оно передалось ему. Он указал на кресло перед собой. -- Садитесь, генерал. -- Не указывайте мне, что я должен делать! Фрэнк отметил в голосе Паркера истерическую нотку. -- Выкладывайте лучше побыстрее ваши бредни. У нас самолет через... Генерал посмотрел на часы. Фрэнк улыбнулся про себя. Для генерала, похоже, это тоже стало сегодня привычным жестом. Фрэнк отметил, что Паркер довольно далеко отодвинул руку, чтобы рассмотреть стрелки. --...Наш самолет вылетает менее чем через час. Фрэнк покачал головой. Нет, не так, мистер. -- Не хотелось бы вам перечить. Но вам следовало бы сказать не наш, а мой самолет. Паркер посмотрел на Фрэнка так, словно не мог поверить своим ушам. На его лице возникло изумление человека, до которого не сразу дошла шутка. И вдруг Паркер расхохотался. Фрэнк с удовлетворением отметил, что смех искренний, и подумал, с каким бы удовольствием заткнул генералу рот. -- Ну, что ж, смейтесь, если нравится. Это не меняет дела. Вы улетите один, а ваша дочь и ваш внук останутся здесь. Во Франции, со мной. Паркер покачал головой, изображая сострадание, с каким обычно выслушивают болтовню идиота. -- Да вы просто свихнулись. Фрэнк улыбнулся и откинулся, положив руку на спинку дивана и ногу на ногу. -- Не хотелось бы снова перечить вам. Когда-то, наверно, я и вправду был сумасшедшим. Но вылечился. На вашу беду, я никогда не был настолько в здравом уме, как сейчас. Видите ли, генерал, вы все тыкали пальцем в мои ошибки и позабыли о своих, а они оказались намного серьезнее. Генерал посмотрел на дверь и направился к ней. Фрэнк тотчас пресек его намерение. -- Не ждите оттуда никакой помощи. Не советую привлекать местную полицию. Если же надеетесь на капитана Мосса, то знайте -- в данный момент в морге с перерезанным горлом. Генерал вздрогнул. -- Что вы такое говорите? -- То, что уже сказал Раньше. На каждого сильного человека всегда найдется кто-то посильнее. Ваш прихвостень был отличным солдатом, но надо признать, что Никто, человек, которого Мосс должен был убить, намного превзошел его. Он избавился от него так же легко, как сам Мосс собирался расправиться с ним. Паркер так и сел. На его загорелом лице неожиданно появился серый оттенок. -- Как бы там ни было, что касается убийцы вашей дочери, знайте, мы взяли его. Месье Никто поместят в психиатрическую лечебницу для уголовных преступников, и он никогда оттуда не выйдет. Фрэнк позволил себе помолчать. Потом подвинулся к краю дивана и внимательно посмотрел на человека, сидевшего перед ним в странном оцепенении. Он не мог представить, о чем тот думает, и ему было совершенно наплевать на это. Единственное, чего ему хотелось, поскорее увидеть спину генерала, когда тот отправится к трапу самолета. Отправится туда один. -- Полагаю, лучше всего начать с начала, -- заговорил Фрэнк. -- А оно связано со мной, не с вами. Едва ли нужно долго распространяться насчет моей жизни. Вы знаете ее даже слишком хорошо, не так ли? Вам все известно обо мне, о моей жене, о ее самоубийстве после того, как я чудом спасся во время взрыва, когда вел расследование по делу Джеффа и Осмонда Ларкиных, наркоторговцев, которые контролировали рынок в двести-триста миллионов долларов в год. Стараясь выбраться со дна колодца, куда рухнул, я приехал сюда и невольно втянулся в расследование дела серийного убийцы. Жестокого, как акула. Первой жертвой его стала, к сожалению, ваша дочь Эриджейн. И тут появляетесь вы. Прибываете в Монте-Карло, потрясенный горем и с желанием отомстить... Паркер воспринял эти слова так, как если бы Фрэнк усомнился в его горе. -- А вы как поступили бы, если бы кто-то убил вашу жену таким образом? -- Точно так же. Не успокоился бы, пока не прикончил убийцу собственными руками. Но в вашем случае все иначе... -- Что вы хотите сказать, клоун? Что вы можете знать об отцовских чувствах к своей дочери? Слова эти врывались у Паркера непроизвольно, и он тотчас понял, какую допустил ошибку. Фрэнку страшно хотелось в этот момент выхватить "глок", висевший на поясе, и всадить ему пулю прямо в лоб, чтобы серое вещество этого мешка с дерьмом разбрызгалось по всем этим рекламным постерам. Он подумал, что усилие, какое понадобилось, чтобы взять себя в руки, стоило ему, наверное, десяти лет жизни. Фрэнк ответил. И из уст его веяло холодом, словно от глыбы льда. -- Верно, генерал, я не знаю, что такое отцовские чувства. Но я отлично знаю, какими могут быть ваши чувства в отношении к дочери. Вы отвратительны мне, Паркер, буквально омерзительны. Я уже сказал вам, что вы -- презренное существо, и я раздавил бы вас, как таракана. Но в своем самомнении, в бреду своего всемогущества это вы не захотели мне поверить... Тень улыбки промелькнула на лице Паркера. Видимо, он посчитал реакцию Фрэнка на его слова небольшой личной победой. -- Если я не слишком любопытен, не объясните ли мне, как вы намерены действовать, чтобы достичь успеха? Фрэнк достал из внутреннего кармана пиджака толстый желтый конверт и бросил его на стеклянный стол, разделявший их. -- Все, что я собираюсь вам сказать, подтверждается бумагами в этом конверте. А теперь, если позволите, я хотел бы продолжить.... Паркер снисходительным жестом дал понять, что не возражает. Фрэнку пришлось сделать огромное усилие, чтобы преодолеть волнение и спокойно продолжить разговор. -- Как я уже сказал, вы приехали сюда, в Монте-Карло, сраженный горем из-за убийства дочери да еще таким варварским способом. И выразили, должен заметить, весьма несдержанное желание лично расправиться с убийцей. Настолько несдержанное, что это было даже подозрительно. Фрэнк помолчал, потом произнес, чеканя, едва ли не по слогам каждое слово. -- Вы были за сто километров от этого намерения. Вам необходимо было как раз совершенно противоположное -- чтобы маньяк продолжал убивать. Паркер вскочил, словно вдруг обнаружил в кресле кобру. -- Теперь я уверен. Вы буйно помешанный, и вас надо поместить в одну камеру с тем, другим. Фрэнк жестом предложил ему сесть. -- Ваша словесная акробатика похожа на попытку мыши выбраться из бутыли. Бесполезной попыткой. Вы еще не поняли, Паркер? Вы еще не поняли, что мне известно про вас все. И про капитана Мосса, по которому никто не прольет слез. -- Вам известно все? Все о чем?! -- Если соблаговолите не перебивать меня, то узнаете раньше, чем один сядете в свой самолет. Чтобы вам все было понятно, вернемся назад, к моей истории. Из двух наркоторговцев, о которых я говорил, один, Джефф Ларкин, был при захвате убит в перестрелке. Мир праху его. Другой, Осмонд, сидит в тюрьме. Расследуя дело этих двух джентльменов, ФБР начало подозревать, что с ними сотрудничает кое-кто наверху, кого, несмотря на все усилия, пока еще не удалось выявить... Лицо Натана Паркера превратилось в каменную маску. Сощурившись, он опустился в кожаное кресло и, положив ногу на ногу, ждал. Это уже не напоминало драку двух петухов в курятнике. Настал момент, когда Фрэнк выкладывал одну за другой свои карты, а генерал пока что, похоже, с интересом рассматривал их. Фрэнку не терпелось превратить это любопытство в осознание поражения. -- Когда Осмонд оказался в тюрьме, единственным его связным с внешним миром служил адвокат. Малоизвестный нью-йоркский юрист -- появился откуда ни возьмись специально, чтобы замутить воду. Возникло подозрение, что этот адвокат, некий Гудзон Маккормик, был не только защитником. Нетрудно было предположить, что благодаря адвокату поддерживался контакт с внешним миром, в котором тюрьма отказывала своему клиенту. Мой коллега по ФБР, тот, с кем мы вместе вели расследование по делу Ларкиных, прислал мне по электронной почте фотографию Маккормика, и надо же, какое совпадение -- Маккормик направился именно сюда, в Монте-Карло. Каких только странностей не бывает в жизни, не так ли? Официальная версия -- прибыл для участия в регате, но мы-то с вами хорошо знаем, что за официальными поводами нередко скрываются куда более важные неофициальные дела... Генерал поднял брови. -- Будьте так любезны, объясните мне, какое я имею отношение ко всей этой истории про охранников и воров? Фрэнк наклонился к столику и достал из желтого конверта фотографию, присланную Купером, -- ту, что была сделана в кафе. Он подтолкнул снимок через стол к Паркеру. Этот жест напомнил ему ту ночь, когда был арестован Мосс и он показывал ему фотографию трупа Роби Стриккера. -- Представляю вам несчастного Гудзона Маккормика, адвоката Осмонда Ларкина и последнюю жертву Жан-Лу Вердье, серийного убийцы, более известного под именем Никто. Старик рассеянно взглянул на снимок и тотчас поднял на Фрэнка глаза. -- Я знаком с ним лишь по фотографиям в газетах. Раньше я даже не слышал о его существовании. -- В самом деле? Странно, генерал. Видите этого человека, который сидит спиной за столом с Гудзоном Маккормиком? Лица его не видно. Но в помещении полно зеркал... Фрэнк заговорил другим тоном, словно размышляя о чем-то своем. -- Вы даже не представляете, какое огромное значение имели зеркала во всей этой истории... У зеркал отвратительная привычка отражать все, что находится перед ними. -- Я знаю, что такое зеркало. Всякий раз, когда оно оказывается передо мной, я вижу в нем человека, который превратит вас в горстку пепла. Фрэнк снисходительно улыбнулся. -- Неплохая острота, генерал. Чего не скажешь о ваших так называемых стратегических способностях и о подборе кадров. Как я уже говорил, в помещении, где был сделан этот снимок, много зеркал. С помощью одного очень, просто очень толкового парня, мне удалось установить личность человека, сидящего с Гудзоном Маккормиком за этим столом. И смотрите-ка, кто это оказался... Фрэнк достал из конверта другой снимок, и не взглянув на него, бросил на столик. На этот раз Паркер взял фотографию и долго рассматривал. -- Нельзя сказать, что капитан Райан Мосс был очень фотогеничен. Но вам он служил ведь не фотомоделью, не так ли, Паркер? Вам он был нужен тем, кем и был: своего рода психопат, преданный до фанатизма, готовый убить любого по мановению вашей руки. Фрэнк доверительно склонился к Натану Паркеру. В голосе его послышалась ирония, и отнюдь не случайная. -- Генерал, судя по недоверию на вашем лице, вы собираетесь отрицать что на этом снимке рядом с Гудзоном Маккормиком сидит Райан Мосс? -- Нет, я вовсе не отрицаю. Это действительно капитан Райан Мосс. Это означает только, что он был знаком с адвокатом, и больше ничего. А я тут при чем? -- Мы еще подойдем к этому, генерал, подойдем... Теперь на часы посмотрел Фрэнк. Не отводя их подальше от глаз, в отличие от Паркера. -- Более того, думаю, это нужно сделать это как можно быстрее. До вылета самолета осталось немного, поэтому изложу все вкратце. Вы и Мосс сговорились с Лораном Бедоном, режиссером передачи на "Радио Монте-Карло". Бедняга нуждался в деньгах больше, чем в воздухе, и уговорить его было нетрудно: деньги, которых у вас предостаточно, в обмен на любую информацию о ходе нашего расследования. Шпион, как на всякой уважающей себя войне. Вот почему после звонка убийцы, когда мы отправились к Роби Стриккеру, потенциальной жертве, Мосс уже был там, у него. Парня потом убили, а я так хотел обвинить Раяна Мосса, что допустил ошибку. Я забыл, что первое правило полицейского -- рассмотреть все имеющиеся улики со всех точек зрения. Представляете, какая ирония судьбы. Отражение в зеркале помогло Никола Юло понять, кто настоящий убийца, и точно так же помогло мне. Как все оказывается просто потом, не так ли? Фрэнк провел рукой по волосам. Сказывалась усталость, но расслабляться пока еще было нельзя. Позже у него будет и время, и подходящее общество для отдыха. -- Вы, должно быть, почувствовали себя несколько одиноким, пока ваш прихвостень сидел в тюрьме, не так ли? Досадное затруднение. Когда личность Никто была установлена, невиновность Мосса стала очевидной, и его выпустили из тюрьмы. Думаю, у вас как гора с плеч свалилась. Ничто не потеряно. Времени еще вполне достаточно, чтобы решить ваши личные проблемы, тем более, что вам к тому же по-настоящему повезло.. Фрэнк не мог не восхититься выдержкой генерала Натана Паркера. Он невозмутимо выслушал все это -- даже бровью не повел. Не случайно, видимо, люди, знавшие его, предпочитали не враждовать с ним. И вот генерал перед ним, и Фрэнку не терпелось поскорее избавиться от него. Он не испытывал никакого ликования, лишь глубокое ощущение пустоты. Он с изумлением обнаружил, что ему не нужна радость победы. Ему нужна другая радость -- больше никогда в жизни не видеть Паркера. Фрэнк продолжил излагать факты. -- И объясню вам, в чем именно вам повезло. Никто был опознан, но сумел скрыться. Во всем водовороте событий это оказалось единственное, во что вам с трудом верилось. Капитан Мосс снова находился в вашем распоряжении, а убийца на свободе и опять может убивать. Фрэнк посмотрел на тыльную сторону руки. Он отлично помнил время, когда вытягивая руку, обнаруживал, что она дрожит. Теперь его рука была твердой, сильной. Он мог крепко сжать кулак в полной уверенности, что генерал Паркер не вывернется. -- И действительно, вскоре Никто опять позвонил агенту Фрэнку Оттобре. Не прежним способом, однако. Теперь он звонил с мобильника, не чувствуя необходимости менять голос. К чему это? Все уже прекрасно знали, что он -- Жан-Лу Вердье, диджей "Радио Монте-Карло". Мобильник потом был оставлен на скамейке в Ницце. Мы засекли его специальным спутниковым пеленгатором. На аппарате -- отпечатки пальцев мальчика, нашедшего его, и никаких других. И это выглядело странно. Фрэнк посмотрел на Паркера так, словно у него еще не было ответа на заданный вопрос. -- Почему Никто позаботился стереть отпечатки, если прекрасно знал, что его личность нам известна? Поначалу на эту деталь не обратили внимания -- всех волновало содержание разговора. Убийца подтвердил свое намерение убивать и дальше, пусть даже полиция охотится за ним. Так и случилось. Труп Гудзона Маккормика с изуродованной головой нашли в машине Жан-Лу Вердье, оставленной возле полицейского управления. Мир пришел в ужас от нового убийства. Все спрашивали себя: неужели невозможно схватить это порождение дьявола, убивающее и исчезающее в пустоте, точно призрак? Фрэнк поднялся с дивана. Он чувствовал себя очень усталым и удивился, обнаружив, что колено почему-то согласилось дать ему передышку. Он прошелся по комнате, повернувшись спиной к генералу, недвижно сидевшему в кресле. Тот не обернулся, не проводил Фрэнка взглядом. -- Думаю, именно смерть Лорана Бедона заронила у меня сомнение. Смерть, казалось, совершенно случайная -- человек убит при банальной попытке грабежа. Однако она вызвала подозрение. А подозрение -- как крошки в постели, генерал: пока не избавишься от них, не уснешь. Именно тогда все и началось. Смерть несчастного Бедона послужила толчком для распутывания всей этой истории. Я велел одному моему другу изучить снимок и узнал, что Райан Мосс -- тот человек, что сидел в нью-йоркском баре с Гудзоном Маккормиком. Тогда же я велел изучить запись последнего телефонного разговора с Никто. И знаете, что мы обнаружили? Все равно скажу, хотя вы и знаете. Мы обнаружили, что это монтаж. Ах, на что только не способна современная техника! Она может очень помогать людям, однако некоторые используют ее cum grano salis,[91] извините за латынь. Запись была проанализирована слово за словом, и оказалось, что некоторые слова в ней повторяются несколько раз -- "луна", "собаки", "говорить со мной". Анализ интонации показал, что эти слова были произнесены дважды совершенно одинаково. Звуковые графики слов, наложенные друг на друга, совпали идеально. Специалисты объяснили, что подобное совпадение совершенно исключено -- как не существует двух одинаковых снежинок и двух одинаковых отпечатков пальцев. Это означает, что слова были вырезаны и перезаписаны так, чтобы составить нужный текст. Пленка была использована для последнего звонка Жан-Лу ко мне. Это все Лоран, не так ли? Это он дал вам записи передач с голосом Жан-Лу, чтобы вам хватило материала для вашего замысла. Нужно ли что-то еще добавлять? Он говорил как человек, который разъясняет вполне очевидные вещи кому-то, кто упрямо не хочет их понять. -- После звонка Мосс поднялся в дом Жан-Лу, взял его машину, убил Гудзона Маккормика, проделал с ним то же, что проделывал Никто со своими жертвами, и оставил машину с трупом у полицейского управления. Фрэнк нарочно остановился напротив Паркера, чтобы вынудить старика поднять голову. Сейчас, в этой безликой комнате, он был судьей, и его приговор обжалованию не подлежал. -- Именно это было вашей истинной целью, Паркер. Исключить всякую связь отважного и могущественного генерала Натана Паркера с Джеффом и Осмондом Ларкиными, которым он обеспечивал прикрытие и протекцию в обмен за соответствующий процент с выручки. Спорю, что каждый раз, когда отважный генерал Паркер участвовал в какой-либо войне в одном из уголков мира, он не только защищал интересы своей страны, но заботился и о собственных... Не знаю, зачем вы это делали, да мне и наплевать. Это проблемы вашей совести. Хотя сомневаюсь, однако, чтобы она у вас была. Бедняга Маккормик, ваш связной с Осмондом Ларкиным, вошел в слишком крупную для него игру, знал про нее немало и мог впутать вас в неприятную историю, если бы заговорил. А он несомненно заговорил бы, спасая свою задницу. Поэтому и был убит -- таким образом, чтобы переложить вину на серийного убийцу. Если бы Никто после того, как его схватили, заявил о своей непричастности к убийству адвоката, кто бы ему поверил? Не могу без улыбки произносить это слово: никто. Должно быть, Гудзон Маккормик привез вам послание от вашего клиента. И тут только вы можете удовлетворить мое любопытство. Но позволю себе предположение: Осмонд Ларкин угрожал вам, что откроет свои бухгалтерские книги, если его немедленно не вызволят из тюрьмы. Тот факт, что он был убит во время драки заключенных, я мог бы счесть совпадением, но, по-моему, что-то уж слишком много совпадений в этой истории... Фрэнк опустился на диван, сохраняя на лице выражение человека, который и сам немало удивлен тому, что говорит. -- Сколько совпадений, не так ли? Как и с Тавернье, хозяином дома, который вы снимали. Когда вы уезжали, этот болтун наверное и вам рассказал про атомное убежище, построенное его братом для жены. Вы догадались, где скрывался Жан-Лу, и оставили Мосса заняться им. Не станет последнего свидетеля, и круг замкнется. Все голоса, какие могли спеть хором, умолкали один за другим. Хотите знать одну смешную вещь. -- Нет, но думаю, все равно скажете. -- В самом деле. Незадолго до приезда сюда я узнал, что убийца Лорана Бедона арестован. Обыкновенный грабитель, который чистил карманы людей, выходивших из казино с выигрышем. -- И что же тут забавного? -- Забавно то, что мои подозрения возникли именно после этой по сути случайной смерти. В преступлении, которое я поначалу приписал вам, вы были невиновны. Паркер молчал, будто размышляя о только что услышанном. Но Фрэнк не обманывался. Это была всего лишь передышка, а не сдача. Шахматист, услышав от противника слово "шах", взял тайм-аут прежде, чем сделать следующий ход. Паркер вопросительно посмотрел на него. -- Все это лишь предположения, и вы ничего не можете с уверенностью доказать. Ничего из того, о чем говорите. Вот он следующий ход, которого ожидал Фрэнк, хорошо понимая, что отчасти генерал прав. Ни одна из улик не могла в полной мере поддержать обвинение. Все свидетели мертвы, а показания единственного, кто еще жив, Жан-Лу Вердье, не имеют особой цены. Однако это был его блеф, и генералу теперь надлежало расплачиваться, чтобы узнать его карты. Фрэнк развел руками, как бы говоря: "Все может быть". -- Возможно, дело обстоит именно так, как говорите вы. А может, и нет. У вас есть средства оплатить адвокатов, способных вытащить вас из беды и не угодить в тюрьму. Что же касается скандала, то это совсем другое дело. Оправдательный приговор по недостатку улик позволяет вам избежать заключения, но оставляет жирное пятно на вашей репутации. А теперь поразмыслите... Неужели вы полагаете, будто президент Соединенных Штатов захочет снова прислушиваться к мнению военного советника, подозреваемого в связях с наркоторговцами? Генерал Паркер долго смотрел на него, не говоря ни слова. Провел рукой по коротко стриженным седым волосам. Его голубые глаза утратили воинственный блеск и наконец-то то стали глазами пожилого человека. И все же голос его, как ни странно, прозвучал решительно. -- Думаю, я понял, куда вы клоните... -- Вы полагаете? -- Если бы вам ничего не нужно было от меня, вы давно бы донесли на меня в ФБР и явились бы сюда не один, а с целой армией полицейских. В таком случае имейте мужество выражаться определенно. Фрэнк подумал, что Паркера оправдал свою репутацию: прекрасно понимая, что потерпел поражение, он, как все истинные солдаты, держался до последнего. -- Я выражаюсь более чем определенно, генерал. Можно даже сказать -- лапидарно. Будь моя воля, я был бы к вам беспощаден. Я считаю вас червяком. Я охотно подвесил бы вас на толстый крючок и швырнул бы в море в скопище акул. Вот что сделал бы я. В свое время я сказал вам, что каждый человек чего-то стоит, но вы не поняли, чего стою я. Так вот сейчас я назову вам свою цену. Елена и Стюарт -- в обмен на мое молчание. Помедлив, Фрэнк продолжал. -- Как видите, генерал, в чем-то вы правы. Мы с вами оба из одного теста.. Старик уронил голову, но тут же вскинул ее. -- И если я... Фрэнк покачал головой. -- Предложение не обсуждается. Или соглашаетесь или отказываетесь. И это еще не все... -- Что вы хотите сказать? -- Я хочу сказать, что сейчас вы вернетесь в Штаты и поймете, что слишком постарели и порядком устали, чтобы продолжать военную карьеру. Вы подадите в отставку. Вас попытаются отговорить, но вы останетесь непреклонны. По-моему, справедливо, чтобы такой человек, как вы, солдат, столько отдавший Родине, отец, столько переживший, провел последние годы своей жизни на покое. Паркер пристально посмотрел на него. Фрэнк все ожидал увидеть на его лице, но только не удивление. -- И вы так просто отпускаете меня? Куда же подевалась ваша совесть, специальный агент Фрэнк Оттобре? -- Туда же, куда и ваша. Но мне кажется, моя все-таки отягощена гораздо меньше. Наступившее молчание было достаточно выразительным. Больше говорить было не о чем. Тут, по идеальному совпадению, какое может подстроить только случай, дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Стюарт. -- О, Стюарт, иди, можешь войти, мы закончили наши мужские разговоры... Стюарт вбежал, за ним появилась стройная фигура Елены. Они ничего не понимали. Натан Паркер сообщил новость, обращаясь однако не к ней, а к ребенку, который думал, что он его внук, а на самом деле был сыном. Старик без видимого усилия опустился перед внуком -- нет, сыном! -- на колени и положил ему руки на плечи. -- Знаешь, Стюарт, у нас новость. Помнишь, я сказал тебе, что мы должны немедленно вернуться в Америку? Мальчик кивнул, и Фрэнку вспомнилась детская наивная манера Пьеро выражать согласие. Генерал указал на Фрэнка. -- Так вот, поговорив с моим другом, я подумал, что вам с мамой не стоит возвращаться. Я буду очень занят. Тебе хотелось бы остаться тут и отдохнуть еще немного? Мальчик, не веря свои ушам, широко открыл глаза. -- Неужели, дедушка? Может быть, тогда мы поедем в Париж и побываем в Диснейленде? Паркер посмотрел на Фрэнка, и тот еле заметно сощурился в знак согласия. -- Конечно, в Диснейленде. И увидите уйму других интересных мест... Стюарт вскинул руки и высоко подпрыгнул. -- Ура! Он бросился в объятия матери, на лице которой было написано недоумение. Она переводила ошеломленный взгляд с Фрэнка на отца, как человек, услышавший прекрасную новость, но еще не верящий в нее до конца. Стюарт звонким голосом обрушил на нее всю свою радость. -- Мама, мы остаемся, так сказал дедушка. Поедем в Диснейленд, поедем в Диснейленд, поедем в Диснейленд... Елена попыталась успокоить мальчика, приласкав его, но Стюарт был неудержим. Он принялся кружиться по комнате, без конца повторяя эти слова, словно детский стишок. В дверь постучали. -- Войдите, -- сказал Паркер, словно прижатый к земле восторгом Стюарта. Фрэнк подумал, что его положение как нельзя более точно отражало истинную суть дела: сейчас это был человек, во всех смыслах стоявший на коленях. В дверь заглянул Фробен. -- Извините... -- Заходи, Фробен, заходи... Комиссар был растерян. Он с облечением увидел, что атмосфера, хоть и напряженная, войной не пахла. Вернее, больше не пахла. Он обратился к Паркеру. -- Генерал, прошу прощения за досадную задержку. Я хотел сказать, что на ваш рейс только что объявлена посадка, мы уже позаботились о погрузке гроба и багажа... -- Спасибо, комиссар. В нашей программе произошли изменения. Мои дочь и внук останутся здесь. Не будете ли так любезны, погрузить только мой багаж. Я буду вам признателен. Его нетрудно узнать. Три синих пластмассовых чемодана фирмы "Самсонит". Фробен вежливо склонил голову. Фрэнк вспомнил, что именно так всегда отвечает дворецкий в английской комедии. -- Это самое меньше, что я в силах сделать для вас, чтобы заслужить прощение, генерал. -- Благодарю вас. Сейчас приду. -- Хорошо. Напоминаю, выход номер девятнадцать. Фробен удалился с таким чувством облегчения, будто только что побывал в дорожной катастрофе и не получил ни единой царапины. Паркер снова обратился к Стюарту. -- О'кей, мне надо идти. Будь молодцом. Вопросы есть? Мальчик вытянулся и отдал честь по-военному, видимо, это была какая-то их давняя игра. Паркер открыл дверь и вышел, не удостоив дочь ни взглядом, ни словом. Фрэнк подошел к Елене и ласково прикоснулся к ее щеке. Он сразился бы с целой армией генералов паркеров ради того, что увидел в ее глазах. -- Как тебе это удалось? Фрэнк улыбнулся. -- Всему свое время. Сейчас мне нужно проверить еще кое-что. Две минуты, и я вернусь. Он вышел и поискал глазами фигуру Натана Паркера. Тот удаляется по коридору рядом с Фробеном, провожавшим его на посадку. Фрэнк догнал генерала за минуту до того, как тот вошел в коридор-туннель, чтобы подняться на борт. Он был последним пассажиром. Привилегированное положение давало ему право опоздать. Увидев Фрэнка, Фробен скромно отошел в сторону. Паркер сам заговорил с Фрэнком, почти не оборачиваясь. -- Не уверяйте, будто почувствовали неудержимое желание попрощаться со мной. -- Нет, генерал. Я только хочу быть совершенно уверенным, что вы улетаете, и высказать вам последнее соображение. -- Какое соображение? -- Вы не раз говорили мне, что я -- конченый человек. Теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что конченый человек -- это вы. Мне безразлично, знает ли об этом весь мир... Они посмотрели друг на друга. Черные глаза встретились с синими. Ненависть в них не погаснет никогда. Ни слова не говоря, Натан Паркер миновал шлагбаум и направился к самолету. Уже не солдат, не мужчина, а просто старик. Все, что он оставлял за собой, больше не касалось его. Теперь проблемой было для него только то, что ожидало впереди. Его фигура отразилась в зеркале на стене. Совпадение, наверное, одно из многих. Еще одно зеркало... С этом мыслью Фрэнк провожал Паркера взглядом, пока тот не свернул за угол, и зеркало не опустело. 63 Фрэнк проследовал по коридору к кабинету Ронкая. Подождал прежде, чем постучать. Вспомнил, сколько раз в жизни доводилось ему стоять перед закрытыми дверями -- и в буквальном и в переносном смысле слова. Эта была одна из многих таких дверей, только теперь все иначе. Теперь человек, известный под именем Никто, находился за надежной решеткой, и его дело пополнит статистический отчет о раскрытых преступлениях. Минуло четыре дня после ареста Жан-Лу и встречи с Паркером в аэропорту Ниццы. Все это время Фрэнк провел с Еленой и ее сыном, не читая газет, не включая телевизор, стараясь лишь навсегда позабыть всю эту историю. Но забыть ее навсегда было немыслимо. Он покинул "Парк Сен-Ромен" и вместе с Еленой и Стюартом нашел убежище в скромной гостинице вдали от моря, где можно было спастись от назойливости журналистов, преследовавших его по пятам. Они с Еленой пока не спали в одной комнате. Всему свое время. Днем он отдыхал, много времени проводил со Стюартом. Обещание Диснейленда сразу же заложило основы дружбы. А когда выяснилось, что каникулы продлятся еще десять дней, и они втроем проведут их на Южном канале[92] на борту пароходика, дружба еще более упрочилась. Стюарт был в восторге, когда Фрэнк сказал, что они пройдут шлюзы, останутся ночевать в лодке и Стюарт даже сам поведет ее. И теперь оставалось только ждать, чтобы цемент схватился. Фрэнк решился и постучал. Голос Ронкая пригласил его войти. Открывая дверь, Фрэнк не удивился, обнаружив в кабинете Дюрана. Но показалось странным присутствие доктора Клюни. Ронкай встретил Фрэнка своей обычной пиаровской улыбкой, теперь куда более естественной и непринужденной. Начальник полиции, переживавший свой звездный час, знал, как должен себя вести гостеприимный хозяин. Дюран приветствовал легким движением руки. -- Вот и хорошо, Фрэнк, очень кстати. Садитесь. Доктор Дюран тоже только что пришел. Тон разговора был таким светским, что Фрэнк удивился, почему на столе не видно ведерка с шампанским и бокалов. Или они появятся потом, в другое время и в другом месте. Ронкай сел за стол. Фрэнк опустился в кресло. Помолчали. Ему нечего было сказать. Хотелось лишь кое-что узнать. -- Поскольку мы собрались тут все, думаю, лучше перейти сразу к главному. В этой истории есть моменты, о которых вам ничего не известно. Они касаются Даниэля Леграна, то есть Жан-Лу Вердье. Вот в общих чертах, что нам удалось выяснить. Ронкай откинулся на спинку кресла, закинув ногу на ногу. Он делился сведениями с той же простотой и благожелательностью, с какой святой в свое время поделился плащом с нищим. -- Отец, Марсель Легран, был важной шишкой во французской секретной службе. Он руководил обучением разведчиков. В какой-то момент у него, похоже, появились признаки расстройства личности. Нам не известны точные подробности. Мы проникли, куда смогли, но французское правительство не слишком-то расстегнулось, в этом смысле. По-видимому, дело это доставило ему когда-то немало головной боли. Тем не менее добытой информации все же оказалось достаточно для понимания, что произошло. После нескольких, как было сказано, прискорбных эпизодов, Леграну предложили по собственному желанию оставить, так сказать, действительную службу и уйти на пенсию раньше положенного срока. Он, очевидно, тяжело переживал, и такое предложение оказалось, наверное, последним ударом для его пошатнувшейся психики. Он переехал в Кассис, с беременной женой и гувернанткой, работавшей в его семье с самого детства. Приобрел "Терпение", где и замкнулся отшельником, наглухо отгородившись от окружающего мира. И навязал те же условия жизни все остальным членам семьи. Никакого контакта ни с кем, ни по какому поводу. Ронкай повернулся к доктору Клюни и передал ему слово, как специалисту, который может изложить остальные факты с точки зрения психиатрии. Доктор снял очки и, как всегда, коснулся указательным и большим пальцем переносицы. Фрэнк до сих пор так и не понял, был ли это тщательно продуманной жест или же случайность. Так или иначе, Клюни привлек всеобщее внимание и снова надел очки. Многое из того, что он собирался сообщить, были новостью даже для Дюрана и Ронкая. -- Я беседовал с Жан-Лу Вердье, вернее, с Даниэлем Леграном -- таково его настоящее имя. Не без некоторого труда мне удалось составить общую картину, потому что он лишь изредка проявлял желание как-то открыться. А обычное его состояние -- полное отстранение. Итак, семья Легран, как только что сообщил начальник, прибыла в этот прованский городок. Мадам Легран, между прочим, была итальянкой. Этим, я думаю, и объясняется, почему Даниэль или Жан-Лу, как вам угодно, так хорошо говорит по-итальянски. Я бы предпочел его по-прежнему называть Жан-Лу, для большей ясности. Клюни огляделся, ища поддержки. Общее молчание подтвердило, что возражений нет. Клюни продолжал излагать факты. Или по крайней мере то, как, по его мнению, обстояло дело. -- Вскоре после того, как они переехали, мадам рожает. Согласно женоненавистнической логике мужа, превратившейся со временем в навязчивую идею, никакого врача приглашать нельзя. Мадам рождает, обратите внимание, не одного ребенка, а двух близнецов, Люсьена и Даниэля. Но Люсьен появляется на свет уродом. Лицо ребенка обезображено мясистыми шишками, они превращают его в настоящее чудовище. С клинической точки зрения не могу сказать точно, в чем причина, полагаюсь только на свидетельство Жан-Лу, а он на эту тему не очень-то расположен откровенничать. В любом случае анализ ДНК обнаруженного трупа вне всякого сомнения говорит о том, что они братья. Отец потрясен этой драмой, его психическое состояние ухудшается. Он отказывается от уродливого сына и официально заявляет о рождении только одного ребенка, Даниэля. Другого держат в доме тайком, сохраняя позорный для семьи секрет. Мать умирает через несколько месяцев после родов. В медицинском заключении врача, выдавшего свидетельство о смерти, говорится о каких-то банальных естественных причинах, и нет оснований предполагать что-либо другое. Дюран прервал Клюни, добавив: -- Мы порекомендовали французскому правительству эксгумировать труп мадам Легран, но думаю, что спустя столько лет вряд ли этот вопрос будет представлять для французов жизненно важный интерес. Дюран откинулся на спинку кресла с выражением человека, который порицает подобное отсутствие внимания к деталям. Затем опять передал слово Клюни. Доктор продолжал. -- Дети растут в жестоких, безжалостных руках отца, полностью взявшего на себя их воспитание и не допускавшего ни малейшего влияния извне. Ни детского сада, ни школы, ни тем более общения со сверстниками. Тем временем отец превратился в настоящего маньяка. Наверное он страдал манией преследования, его мучила навязчивая идея о каком-то "враге", которого он видел в каждом человеке вне дома, и семья замкнулась дома, словно в крепости. Это только мои догадки, не подкрепленные конкретными фактами. Единственный, кому дозволялись случайные контакты с внешним миром, непременно под строгим контролем отца, был Жан-Лу. Брат-близнец Люсьен жил пленником -- своего рода Железная Маска, если вспомнить известный роман. Оба получают суровое военное обучение, то самое, какое Легран давал агентам секретной службы. Отсюда отличные боевые навыки Жан-Лу и подготовка в самых разных областях. Не стану распространятся, но он сам рассказывал мне леденящие душу подробности, в полной мере совпадающие с его личностными характеристиками, какие проявились со временем... Клюни помолчал, как бы предпочитая ради всеобщего блага оставить эти подробности при себе. В свою очередь, Фрэнк начал кое-что понимать. Или во всяком случае начал представлять, что пришлось сделать в данном случае Клюни. Вырисовывалась история, плававшая во времени, подобно айсбергу в море, так что на поверхности виднелась лишь небольшая часть, покрытая кровью. И эту часть мир окрестил Никто. -- Могу утверждать, что Жан-Лу и его несчастный брат практически никогда не были детьми и не знали детства. Легран сумел превратить старинную детскую игру -- игру в войну -- в настоящий кошмар. Этот тяжелый опыт нерасторжимо сблизил братьев. А ведь отношения даже обычных двойняшек всегда намного прочнее дружбы обычных братьев, и примеров тому сколько угодно. Что же говорить об этом случае, когда один из братьев оказался вдобавок явно неполноценным. Жан-Лу взял на себя роль защитника и покровителя младшего, с которым отец обращался как с животным. Жан-Лу сам признался мне, что самым мягким определением, какое отец давал сыну, было "мерзкое чудовище"... Наступила тишина. Клюни дал всем время осмыслить услышанное. Выходит, личность Жан-Лу действительно сформировалась под влиянием травмы. Теперь они убеждались, что масштабы этой травмы выходили за рамки любых, самых фантастических предположений. И это было еще не все. -- Их связывало болезненное чувство. Жан-Лу переживал драму брата, как собственную, может, даже сильнее и глубже, потому что видел, насколько брат беззащитен перед гневом и издевательствами собственного отца. Клюни умолк. И опять вынудил присутствующих созерцать свой ритуал с очками. Фрэнк, Ронкай и Дюран терпеливо ждали. Он заслужил этого своими беседами с Жан-Лу, общением с его помутившимся разумом, попыткой через прошлое понять причины настоящего, не имеющего будущего. -- Не могу сказать точно, -- продолжал Клюни, -- что именно послужило толчком для тех событий, какие случились однажды ночью в доме Легранов много лет назад. Может, это был целый комплекс причин, создавших со времени идеальные условия для трагедии. Вам известно, что в охваченном огнем доме было найдено тело, с лица которого была снята кожа... Взгляд психопатолога блуждал по комнате, избегая других взглядов. Будто он тоже был отчасти виноват в том, что собирался сообщить. -- Это сам Жан-Лу убил своего брата. Переживания, больное сознание привели его к мысли, что это единственный способ вылечить брата "от его болезни", как он считал. Словно речь шла о самой обыкновенной болезни. Кроме того, это был символический жест: ритуал снятия кожи с лица для освобождения брата-близнеца от уродства. Затем он убил отца и гувернантку, которую, естественно, считал его сообщницей, и создал таким образом видимость двойного убийства, завершившегося самоубийством. Потом он поджег дом. Я мог бы говорить здесь и о символическом значении катарсиса, но мне кажется, это уже риторика... Потом он скрылся. Мне неведомы подробности его бегства... Ронкай прервал Клюни, чтобы спустить обратно на землю -- рассказ уж очень походил на сагу о ведьмах. -- По документам, обнаруженным в доме Жан-Лу, мы выявили счет в одном цюрихском банке. Возможно, это были деньги, положенные Марселем Леграном, весьма крупная сумма, между прочим. Жан-Лу достаточно было знать код, чтобы получить эти деньги. Нам неизвестно, где он жил до того, как появился в Монте-Карло, взяв имя мальчика, погибшего в море, в Кассисе. Относительно того, на что он жил, у нас нет никаких сомнений. Располагая такими деньгами, он вообще мог всю жизнь не работать Прокурор Дюран прервал его. -- Мы должны учитывать следующее. Поскольку официально в этом доме проживал только один мальчик, после пожара ни у кого не возникло никакого сомнения, что обнаружен труп Жан-Лу. Так или иначе, пожар опустошивший дом, не оставил никаких следов. Отсюда довольно поверхностное расследование, что и позволило этому сумасшедшему выкрасть тело брата с кладбища в Кассисе, когда он узнал, что оно не погибло в огне, а захоронено. Дюран замолчал. Поколебавши