.. ФУЧИЛЕТТО. Что он говорит? МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Я не понял. МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. По-моему, ему мешает свет. С этими словами он поднимается и идет гасить лампу под абажуром; Фучилетто в это время выключает торшер. Дыхание медиума становится хриплым и прерывистым. В этот момент в библиотеку входят обе певицы. ФУЧИЛЕТТО (от неожиданности хватается за сердце). Ох, из-за вас у меня молоко в груди перегорело! РУФФО САЛЬТИНИ. Это все она. Не хотела идти! ФУЧИЛЕТТО (предостерегающим шепотом). Потише... Он уже в трансе! ВАЛЕНЬЯНИ. Ему плохо? ДАМА-ПРОДЮСЕР (поворачиваясь к Валеньяни). Садитесь здесь. (Всем остальным.) Дайте друг другу руки. Маэстро! Дайте руку мадам. Участники сеанса образуют цепочку. ФУЧИЛЕТТО. И я тоже? ДАМА-ПРОДЮСЕР. Да. (Рубетти-второму.) А вы не хотите сесть с нами? МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Спасибо. Предпочитаю не участвовать в этом деле. Если мать Анджела узнает, что я здесь, она целую неделю продержит меня на хлебе и воде. Все очень осторожны, переговариваются только шепотом. Медиум издает хриплые стоны, что-то бормочет, его лицо исказила гримаса, со лба стекают струйки пота; узел галстука распустился. МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Ну, смелее, задайте ему какой-нибудь вопрос. Первой отваживается Руффо Сальтини; после некоторых колебаний она спрашивает: - Эдмея... прости... я всегда хотела у тебя спросить... Какое произведение причиняло тебе больше всего страданий? Медиум лишь слегка шевелит пальцами на подлокотниках своего глубокого кресла. РУФФО САЛЬТИНИ (за кадром). Что за глупый вопрос я задала... Граф ди Бассано ломает руки. РУФФО САЛЬТИНИ (за кадром). Понимаете, однажды она мне сама сказала... Ой!!! Все вздрагивают от звука неожиданно выпавшей из шкафа книги. МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Что там упало? ФУЧИЛЕТТО. Я не знаю. ДАМА-ПРОДЮСЕР. Не разрывайте цепочку, это опасно. Фучилетто быстро подходит к шкафу и удивленно восклицает: - Книга! Она открылась! Подняв книгу, он разглядывает ее, показывает остальным: - Смотрите-ка... "Джоконда". На странице книги действительно репродукция знаменитого портрета Леонардо. Книжка открылась на "Джоконде". Он подходит к сидящим и показывает: - Смотрите! "Джоконда". ДАМА-ПРОДЮСЕР. Просто невероятно! Какой потрясающий медиум! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Вы правы! Поразительное совпадение! Руффо Сальтини не может сдержать волнения. Она обращается к медиуму и лепечет едва слышно: - О-о-о-о... "Джоконда"... Она мне говорила. Именно "Джоконда"!.. Эдмея... Медиум слегка качает головой, откинутой на бархатную спинку кресла; на его бледном лице блуждает какая-то потусторонняя улыбка. Граф ди Бассано, охваченный необычайным волнением, вскакивает с места. - Я больше не могу здесь оставаться! Это жестоко... Не могу! Простите! Он направляется к двери и выходит. Руффо Сальтини никак не придет в себя. Фучилетто, стоящий позади нее, спрашивает: - Можно я тоже задам вопрос? Ему отвечает сам медиум, отрицательно покачав головой. ФУЧИЛЕТТО (не в силах сдержаться, на ухо маэстро Альбертини). Не хочет. Она, хитрюга, поняла, что человек, который... так хорошо ее знает, может задать вопросик... Маэстро подавляет ехидный смешок. РУФФО САЛЬТИНИ. Тссс! Теперь медиум поднимает обе руки ладонями к себе и машет кистями - как бы в знак приветствия или прощания. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Смотрите, именно таким жестом она выражала свою признательность... Медиум начинает проявлять признаки мучительного перевоплощения; подергавшись, словно марионетка, он наконец затихает, уронив голову на грудь. И тут вдруг появляется женская фигура в белом одеянии; лицо ее прикрывает кружевная накидка; впечатление такое, что это действительно призрак Тетуа. Минута всеобщего смятения. Руффо Сальтини, лишаясь чувств, успевает выдохнуть: - Эд-мея... Эд-мея... Первым приходит в себя маэстро Альбертини. - Да что же это такое... Кто ты? Включите свет! Он вскакивает и бежит к лампе под абажуром. - Что за глупые шуточки! В этот момент мнимый призрак исчезает, выскользнув за дверь. ВАЛЕНЬЯНИ (изо всех сил стараясь не упасть в обморок). Кто это был? Скажите мне - кто?.. Нет, вы скажите!.. А-а-ах!.. Наш отважный романьолец Фучилетто, выскочив из библиотеки, бежит вдогонку за призраком, а дирижер тем временем пытается всех успокоить: - Это же шутка! Над нами просто подшутили! Он пробует привести в чувство Валеньяни, хлопая ее ладонью по щекам; поднять лежащую в обмороке на диване Руффо Сальтини: - Да что с тобой! Открой глаза, дурочка! Инес, да будет тебе, нашла из-за чего в обморок падать! Через открытую дверь видно, как бегущий по коридору Фучилетто хватает фигуру, закутанную в белое покрывало, и тут же разражается веселыми криками: - Да это ты?! Вы только посмотрите... Иди-ка сюда, покажись всем, шут гороховый!.. - Он тузит незадачливого шутника, волоча его за собой, срывает у него с головы шаль. - Полюбуйтесь-ка на вашего призрака!.. - И, разражаясь хохотом, добавляет: - Это же граф ди Бассано! Призрак - а им действительно оказывается граф ди Бассано, напяливший на себя один из дорогих театральных костюмов покойной певицы, - обессиленно прислоняется к двери ближайшей каюты и со слезами в голосе говорит: - Пусти меня, пусти!.. Оставьте ее в покое... ФУЧИЛЕТТО. Да он у нас великий актер! Давайте поаплодируем ему, браво! На какой-то миг даже я поверил! Молодой человек с подведенными глазами вырывает у него из рук кружевную шаль, истерически кричит: - Это профанация! Будьте вы прокляты! - и убегает прочь. Но Фучилетто никак не уймет свой пыл: - Эй, да они тут все из-за тебя чуть со страху не умерли! (Смеясь, он возвращается в библиотеку.) ФУЧИЛЕТТО (за кадром). И вы, маэстро, тоже... простите меня!.. По-моему, у вас до сих пор еще поджилки трясутся! А Инес? Где она? Все еще без чувств?! В коридоре из-за угла, за который свернул граф ди Бассано, появляется Орландо. На лице у него написан немой вопрос - как у человека, силящегося понять, что происходит. 46. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ По залитой лунным светом палубе прогуливаются, беседуя, оба маэстро Рубетти и монахиня. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Вообще тебе лучше помолчать: вдохи и выдохи нужно делать в ритме шагов. Неожиданно перед ними появляется девочка лет пяти-шести. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Глядите-ка! А эта синьорина откуда взялась? МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Я ее никогда раньше не видел! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Что ты здесь делаешь в такой поздний час? Ты кто? А она премиленькая! Он подходит к девочке, которая стоит и спокойно смотрит на них огромными глазищами, такими яркими на маленьком смуглом личике. Волосы девочки заплетены в косы. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Да, она очень мила! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Ты знаешь, какая ты хорошенькая? И какие косички у тебя красивые! (Вкрадчиво проводит ладонью по волосам девочки.) Ну что за прелесть! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Ладно, Вольфганг, оставь ее в покое... МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Как же тебя зовут? (Снова гладит ее по головке.) В этот момент на палубе появляется незнакомая женщина; схватив девочку и присев на корточки, она, словно желая защитить, прижимает ее к груди. Затем, произнеся несколько взволнованных фраз на каком-то славянском языке, берет девочку на руки и уходит. Теперь на палубе собираются какие-то новые пассажиры; на фоне лунного неба вырисовываются их черные силуэты. Оба маэстро Рубетти и монахиня оторопело смотрят на них. А этих женщин и мужчин разного возраста много, и все они молчат. У них красивые лица цыганского типа - настороженные и гордые. Один из матросов спешит погасить костерок, который эти люди разложили прямо на палубе. МАТРОС. Вы что, пожар тут решили устроить?! Не понимаю, что ты там говоришь! И, пытаясь, чтобы его самого поняли, добавляет: - Огонь здесь нет! Нельзя огонь! ДРУГОЙ МАТРОС. Нельзя разводить огонь на палубе! (Подойдя к одной из женщин, заботливо.) Ну как тут ваша бабуля? Кто-то из незнакомцев пытается объясниться на своем языке, но его не понимают. В неверном предутреннем свете на палубе торопливо натягивают полотняный тент для этих новых пассажиров. МАТРОС. Тяни! Натягивай сильнее! Давай, подтяни-ка еще! Куффари в пеньюаре и ночном чепце с тревогой наблюдает за происходящим. Подошедший бас Зилоев пытается выразить свою симпатию этим людям. ЗИЛОЕВ. Здравствуйте! Где же это вы раньше были, а? Какая красавица! Увидев Ильдебранду, он покровительственно обнимает ее за плечи. КУФФАРИ. Илья, что это за люди? ЗИЛОЕВ. Право, не знаю, я... С капитанского мостика доносится голос Фучилетто: - Ильдебранда! Остальные певцы, покинув в такую рань свои постели, собрались, заспанные, наверху и с любопытством наблюдают за развитием странных событий. ФУЧИЛЕТТО. Это сербы. РУФФО САЛЬТИНИ. Поднимайся сюда! ЗИЛОЕВ. Погодите, надо же узнать... Между тем капитан дает объяснения публике: - Пока мы оставили этих людей на палубе, но уже начали готовить подходящее помещение в трюме, чтобы они не мешали работе экипажа и не беспокоили господ пассажиров. РУФФО САЛЬТИНИ. Но, капитан, как же это получилось... как все эти люди попали на судно?.. КАПИТАН. В связи с убийством австрийского эрцгерцога в Сараеве Австрия объявила войну Сербии, и тамошнее население, испугавшись вторжения войск, разъяренных гнусным покушением, решило укрыться в Италии. Вот эти люди и пустились по морю на чем попало. Группа пассажиров с удивлением и тревогой слушает эту коротенькую речь капитана. Один лишь Орландо отошел в сторонку и смешался с сербскими беженцами. Он в домашнем халате, его жидкие волосы растрепаны. Прислушиваясь к странному говору незнакомцев, он спрашивает: - Ничего не понимаю. На каком языке они говорят? МАТРОС. Синьор, это сербы. ОРЛАНДО. А как они все попали на судно? МАТРОС. Нынче ночью мы подобрали их в море. Это беженцы. Так мы по крайней мере думаем. Появляется один из поваров с бачком и поварешкой и начинает раздавать всем горячую похлебку. Орландо наклоняется к маленькой девочке, спящей на одеяле, разостланном прямо на палубе. - Здравствуйте, синьорина. Как, вы еще спите? Капитан продолжает давать пояснения гостям: - Наш судовой врач, конечно, всех их осмотрит. Мои офицеры и я сам с помощью переводчиков уже поговорили с большинством мужчин; это пастухи, крестьяне, цыгане. Мы подобрали их в море ночью. Среди них есть и студенты, преследуемые полицией... скорее всего необоснованно... Орландо продолжает бродить среди беженцев, сбившихся кучками, сидящих на битенгах или на бухтах канатов; лица сербских парней - почти детские у одних и покрытые первым пушком у других - выражают суровую решимость. В группе столпившихся на капитанском мостике пассажиров (в кое-как накинутых халатах и с сеточками на волосах) ощущаются растерянность, недовольство, безотчетная нетерпимость. ДАМА-ПРОДЮСЕР. Ты слышал? Какие-то цыгане из табора... Их полиция разыскивает. РИКОТЭН. Но послушайте, капитан, по какому праву вы вынуждаете нас совершать путешествие вместе с этими людьми, взявшимися невесть откуда? ДАМА-ПРОДЮСЕР. Он прав... КАПИТАН. Да ведь их плоты были перегружены и в любую минуту могли опрокинуться! СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Я полагаю, что... вы могли бы... избавить нас... КАПИТАН. Подобрав этих женщин... этих детей... эти несчастные семьи, я только выполнил свой долг! Все снова и снова оглядываются на сербов, завладевших нижней палубой. Небо посветлело. Наступает рассвет. 47. САЛОН-РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ К обеду почти все сербские беженцы столпились у огромных окон салона-ресторана и, широко раскрыв глаза, удивленно разглядывают роскошную обстановку и невиданные яства. Сабатино Лепори, держа карту вин, дает указания почтительно склонившемуся перед ним официанту: - Вчерашний помар был не из лучших. Я бы посоветовал жене и друзьям попробовать что-нибудь из белых вин... Ну, скажем, шабли. На нем и остановимся. Я же сохраняю верность своему шампанскому "Rayon de Soleil"... Только пусть его хорошенько охладят. Метрдотель ходит по залу, встревоженный назойливым любопытством беженцев. За столом капитана болтают о том о сем. КАПЕЛЛАН. Один из этих остановил меня и сказал, что его дед был итальянцем из Валь-ди-Сузы. ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Эй, вы там! Идите отсюда, идите! Он делает угрожающие знаки сербам, которые толпятся за окнами как раз напротив капитанского стола. Многие из гостей, например медиум, не могут оторвать глаз от беженцев. Рикотэн же наслаждается своими спагетти, стараясь навернуть на вилку побольше. РИКОТЭН. Вот как с ними надо управляться, смотри! БАНКИР. Нет, спагетти ты есть не умеешь! Дочка Куффари никак не усядется за стол, все ее внимание поглощено людьми, собравшимися там, за окнами. Мать окликает ее: - Моника, садись же! Девочка опускается на стул, но теперь уже певица оглядывается - беспокойно, сурово. Мать фон Руперта невозмутимо потягивает свой бульон; а ее сын, поправляя салфетку, ухитряется украдкой бросать взгляды в сторону беженцев. За капитанским столом Зилоев окликает Фучилетто: - Аурелиано, оглянись-ка. Прямо за спиной певца стоит, улыбаясь, красавица смуглянка. Фучилетто тотчас оборачивается к ней и говорит: - Что угодно прекрасной смуглянке? А? Русский бас, первым сделавший такое открытие, довольно улыбается. ЗИЛОЕВ. Правда, хороша? Красотка! (Подняв бокал.) За прекрасные глаза дикарки! МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ (сотрапезникам, доверительно). Честно говоря, мне как-то неловко есть на глазах у этих людей. МОНАХИНЯ. Божественное провидение позаботится и о них. Прислуга получает приказ опустить шторы. Маэстро Рубетти-второй поворачивается к монахине. - И правда, позаботилось... СЭР РЕДЖИНАЛЬД (раздраженно, но и с облегчением). Наконец-то догадались. А вот его супругу, леди Вайолет, такая мера удивляет. ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Но... зачем же? Зилоев шутливо говорит официанту, опускающему шторы у его окна: - Да не надо! Что ты делаешь! Я хочу любоваться своей невестой! Леди Вайолет молча поднимается из-за стола, идет за подносом и начинает накладывать на него всякую снедь. СЭР РЕДЖИНАЛЬД (с трудом сдерживая недовольство выходкой жены). Вайолет... прошу тебя! Потом обращается с риторическим вопросом к секретарю: - Эндрю, как по-вашему, что она собирается делать? СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ. Я полагаю, сэр, она хочет отнести еду людям, которые стоят там, на палубе. Баронет все еще пытается образумить жену: - Вайолет! Ради бога... Твои намерения, возможно, и похвальны, но это уж чересчур... Филантропия какая-то... Эндрю! СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ. Сэр? СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Эндрю, прошу вас, пусть вернется за стол! С этими словами он поднимается, но секретарь опережает его. - Я иду, сэр. - Он подходит к леди Вайолет, которая держит в руках уже полный поднос. - Please, сэр Реджинальд хотел бы... ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Я не нуждаюсь в помощи. (Одному из официантов.) Следуйте за мной с сервировочным столиком... В разговор вмешивается метрдотель: - Госпожа Донгби, простите, но там, на палубе, уже устроена столовая... ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Ну и хорошо, значит, сегодня им перепадет кое-что еще... МЕТРДОТЕЛЬ. Прошу прощения, но вам лучше послушать меня... ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ (официанту). Пошли! (Метрдотелю.) Откройте, пожалуйста, дверь. МЕТРДОТЕЛЬ. Извините. Он услужливо отдергивает шторы и открывает перед леди Вайолет большую застекленную дверь. За столом Куффари маленькая Моника спрашивает: - Мама, можно я тоже отнесу им свой суп? Мать ничего не отвечает, но с секретарем все же решает посоветоваться. - Ты не думаешь, что мне надо последовать ее примеру? Вместо секретаря ей отвечает концертмейстер: - Нет, Ильдебранда, по-моему, это неуместно. ДОЧКА КУФФАРИ. Ну пожалуйста, разреши мне тоже! КУФФАРИ. Помолчи! 48. НИЖНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Третий офицер быстро направляется к леди Вайолет, уже обходящей сербов со своим подносом. - Мадам, дайте поднос мне, я понесу его... - Поскольку леди Вайолет не соглашается, он добавляет: - Тогда я должен вас сопровождать. Прошу! - и начинает прокладывать ей дорогу. - Матрос Оле! Скажи этим людям, чтобы они отошли назад! Судовой врач между тем пытается осмотреть какого-то ребенка и уговаривает его с поистине неаполитанским терпением: - Давай-ка сядем вот так... Теперь посмотрим, может, ты тоже у нас певец... Скажи: а-а-а-а! Ну, смелее. Открывай рот. Открывай! ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Дети, не наваливайтесь, здесь всем хватит! Подождите, я сам, я сам! Но никто его не слушает - детские ручонки жадно хватают с подноса все подряд. ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Мадам, будьте благоразумны, вернитесь в салон, а я здесь сам обо всем позабочусь... Эй, ты зачем столько взял, тебе что, мало?! Многие мужчины с интересом поглядывают на леди Вайолет. Смотрит на нее и стоящий позади красивый цыган с шапкой черных кудрей. Она поворачивается к нему, словно притянутая магнитом, но тотчас маскирует свое возбуждение показной озабоченностью: - Офицер! Разрежьте торты! И сами раздайте детям, чтоб всем досталось! Какая-то женщина, сидящая прямо на палубе, берет ее руку. ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Вам что? Это цыганка. Она внимательно рассматривает ладонь леди Вайолет. Сначала ее что-то смущает, но потом она разражается неудержимым звонким смехом. Хохоча, цыганка закрывает лицо руками; уж не разгадала ли она какую-то тайну, что-то постыдное? Леди Вайолет в растерянности оглядывается по сторонам и невольно тоже начинает улыбаться. ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Что такое? Ну что же? Но цыганка не отвечает, она не может ничего сказать, настолько неприлично ее "открытие". ЦЫГАНКА. Нет, нет... (Мотает головой и очень заразительно, от души хохочет.) ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Ну что, что ты там увидела? (Окружающим, растерянно, но заинтересованно.) Отчего она смеется? Между тем ее самое уже начинает разбирать смех; взглянув на свою ладонь, леди Вайолет разражается хохотом - громким, безудержным, очистительным. 49. КАЮТА КАПИТАНА. ДЕНЬ Генерал, премьер-министр и начальник полиции Великого герцога Гогенцуллера выражают свое решительное неудовольствие поведением капитана, который спокойно и с достоинством сидит за своим письменным столом. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Это совершенно недопустимо!.. Какая-то банда сербских анархистов захватывает судно, а капитан не принимает никаких мер, чтобы воспрепятствовать этому. КАПИТАН. Позвольте. Любой капитан обязан подобрать в море терпящих бедствие, таков основной закон морского кодекса... Оказание помощи - наш долг... НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вам, капитан, конечно, известно, что среди тех, кого вы так мягко именуете беженцами, скрываются профессиональные убийцы... ПРЕМЬЕР-МИНИСТР (очень решительно и твердо). Совершенно верно! ГЕНЕРАЛ (поднявшись с места). Вы подвергаете опасности жизнь Его высочества. (Далее говорит на смеси немецкого и итальянского.) Мы выражаем протест вашему правительству. Капитан тоже встает, его внушительная фигура возвышается над столом. КАПИТАН. За безопасность Его высочества на этом судне... отвечаю я все двадцать четыре часа в сутки... Когда мы приняли потерпевших бедствие на борт, я приказал своим офицерам произвести проверку и изолировать тех, кто представляет потенциальную опасность. НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Это очень слабая мера, капитан, поскольку ваши так называемые беженцы свободно разгуливают по всему судну - и на палубе, и в баре, и в коридорах, и в салонах... 50. САЛОН-БАР "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Начинается "очистка" всех помещений от сербских беженцев. Они действительно заняли салон-бар, устроившись на диванах, и офицер Партексано с помощью одного из поваров пытается выпроводить их оттуда. ПАРТЕКСАНО. Кок, ты говоришь на их языке, скажи этим людям, что здесь им находиться нельзя. Пусть уходят отсюда. Это приказ капитана. Надо очистить салон! ПОВАР ВАЛЕНТИНО (по-сербски). Вы должны уйти отсюда. Здесь оставаться нельзя. Ясно? Ты, твоя жена, твои дети и все остальные - давайте-ка убирайтесь. Видно, как за окнами матросы сгоняют с места сербов, расположившихся прямо на палубе. ОДИН ИЗ МАТРОСОВ. Ну-ка поднимайтесь! Всем перейти на корму! В салон между тем заходит седовласый старичок - один из братьев Рубетти. Не обращая внимания на весь этот шум и перебранку, он направляется прямо к бармену. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Здравствуйте! БАРМЕН. Здравствуйте! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Пожалуйста, коробку печенья. Самого лучшего, разумеется! БАРМЕН. У нас есть бисквит в шоколаде. Желаете? МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Да, благодарю. Сколько с меня? Сколько? Вот, возьмите. (Уплатив деньги, с довольным видом уходит.) Появляется пятерка матросов, вызванных на подмогу. ПАРТЕКСАНО. Всех выставить на палубу! Живо! В группе сербов шум, возгласы гнева и возмущения. ПОВАР (по-сербски). Может, вы считаете, что лучше было отправиться на дно - кормить рыб? Ну так чего ж вы? Благодарите капитана, что он вас спас! А отсюда надо уйти! Но сербы упорствуют, доказывают что-то все сразу, возмущаются, жалуются; они устали, измучены. Среди беженцев есть больные, много беременных женщин. Матросы делают все, чтобы выполнить приказ, не прибегая к насилию. МАТРОС ОЛЕ. Всем выйти на палубу! Здесь оставаться запрещено! Одна из женщин не желает подниматься с дивана; кто-то из младших офицеров обращается к ее мужу: - Пусть поднимется! - но, увидев, что она в положении, добавляет: - Да вы что, все тут беременные?! Кое-кто уже пускает в ход кулаки. Матросы хватают отдельных сербов и силой выталкивают их из салона. Никакие мольбы и объяснения в расчет уже не принимаются. ОДИН ИЗ СЕРБОВ. Скоро родить... МАТРОС ОЛЕ. Ну и что? Не имеет значения! ДРУГОЙ СЕРБ. Я хочу говорить с капитаном. Где капитан? Все хотят что-то спросить, сказать, объяснить. Становится очевидно, что освободить салон можно, лишь прибегнув к самым решительным мерам. Матросы толстым канатом перегораживают палубу перед входом в салон-бар. Теперь это граница, которую беженцам переходить запрещено. Офицер Партексано продолжает энергично наводить порядок: - Не заставляйте нас применять силу! Все должны выйти на палубу, ну, поживее! - И, обернувшись к повару, добавляет: - Объяснил ты им или нет, что они должны очистить помещение? - И тут же отдает новое распоряжение подчиненным: - Матросам выстроиться на палубе. Втолкуйте им как-нибудь, что мы готовим для них помещение на нижней палубе. 51. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Операция по выдворению продолжается и на корме. Здесь тоже натянут канат ограждения и офицеры пытаются навести порядок. ПАРТЕКСАНО. Вы не имеете права выходить за эти канаты без разрешения вахтенного матроса. Давай, переводи! МАТРОС ОЛЕ. Слушаюсь! (Переводит.) Остальные матросы снимают между тем белье с веревок, натянутых беженцами по всей корме. ОДИН ИЗ МАТРОСОВ. Убрать эти тряпки, ясно? Ему приходится немного повоевать с отчаянно кричащими женщинами. Отовсюду сыплются проклятия. Но главное уже сделано. ПАРТЕКСАНО. Ну что, все поняли? Отсюда чтоб ни ногой... Но вот к натянутому канату подходит старик Рубетти, игнорирующий всю эту кутерьму. Он ищет сербскую девочку, которую мы видели прошлой ночью на палубе. Узнав ее, маэстро Рубетти-первый зовет: - Оленька... иди сюда! Иди сюда, моя хорошая! Девочка спрыгивает с какого-то ящика и идет к Рубетти, поднырнув под натянутый канат. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Любишь печенье? Бери... Это все тебе... (Протягивая открытую коробку, гладит девочку по головке.) Попробуй... положи в рот. Ах, какое у тебя хорошенькое платьице! Он прикасается к ее юбочке. Но, заметив обращенный на него свирепый взгляд одного из мужчин - должно быть, цыгана, - спрашивает с совершенно невинным видом: - Это ваша девочка? Какая миленькая! (По-русски.) Красивая! Я просто угощал ее печеньем... Бери, Оленька!.. (Отдав коробку девочке, напоследок проводит ладонью по ее косичкам.) 62. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ По коридору идет Ильдебранда. Во всей фигуре певицы - тревога и страх, заставляющий ее то и дело оглядываться, словно она хочет убедиться, что за ней никто не гонится. Развевающееся шелковое манто еще больше подчеркивает смятение ее чувств. 53. КАЮТА КУФФАРИ. ДЕНЬ Войдя в каюту, певица срывает с себя палантин из лисьего меха и бросается к шкатулке с драгоценностями. Она складывает туда не только все украшения, разбросанные на туалетном столике, но даже длинную нитку жемчуга, которую постоянно носит на шее. Ильдебранда явно чего-то боится и мечется со шкатулкой по каюте в поисках какого-нибудь укромного местечка, где можно было бы ее спрятать. 54. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ Оба телохранителя Великого герцога Гогенцуллера мерным шагом прохаживаются у дверей каюты Его высочества. 55. КАЮТА ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГА. ДЕНЬ Юный Великий герцог и его слепая сестра спокойно играют в шахматы вблизи большого иллюминатора. Зато неспокоен премьер-министр; он нервно расхаживает по каюте и наконец, не выдержав, замечает: - Вот вам и еще одно подтверждение того, что на итальянцев полагаться нельзя. Вы, Ваше высочество, имели возможность убедиться, насколько я был прав, предупреждая о рискованности этого путешествия. Но на его слова никто не обращает внимания. Принцесса Лериния, отпив глоток из своего бокала, подзадоривает брата: - Ну, смелее, ходи же... ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Дай подумать... (Про себя.) Если я пойду ладьей... Премьер-министр, сознавая, что он здесь лишний, откланивается: - Ваше высочество... - Но прежде, чем уйти, он замечает: - Простите, но из соображений безопасности я должен просить вас не покидать каюту до тех пор, пока на палубе не будет наведен порядок. Принцесса Лериния поворачивает к нему свое лицо с невидящими глазами и непонятно почему вдруг начинает смеяться. Великий герцог настроен менее сурово. - Ну, это уж, наверное, слишком. Но как бы там ни было, благодарю вас. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Прошу прощения. (Загадочно улыбнувшись, выходит из каюты.) ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Я никакой опасности не чувствую... (Легким движением пальцев нащупывает на доске фигуру и передвигает ее.) Ну вот тебе шах и мат. ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. С тобой невозможно играть: ты всегда выигрываешь! (Поднимается из-за стола. Лицо у него обиженное.) Под предлогом, что тебе приходится нащупывать фигуры, ты сдвигаешь их с места! ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Сыграем еще раз? Юноша не отвечает. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Что с тобой?.. ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Я боюсь. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Чего? ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Не знаю. Все так сложно! Словно обессилев, он опускается в небольшое кресло, стоящее рядом с кроватью. Принцесса Лериния тянется к нему. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Ничего сложного! Она шарит в воздухе рукой, пока Великий герцог не берет ее руку в свою и не пожимает ее. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Послушай... Ты помнишь это? (Начинает тихо напевать по-немецки грустную песню.) Музыкальная фонограмма 56. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. НОЧЬ "Глория Н.", маленькая и хрупкая в огромном ночном море; крохотные огоньки - это светящиеся во тьме иллюминаторы кормовой надстройки. 57. ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ Сербы сидят на кормовой палубе, в темноте, под открытым небом, слегка подсветленным серпом месяца. А все знатные гости корабля собрались на капитанском мостике и благодушно попивают чай. Журналист, сидящий за одним столом с директором "Метрополитен-опера" и его женой, говорит: - В пятом веке сербы спустились на Балканский полуостров, а потом захватили Эпир и Фессалию... так они вам и останутся на корме!.. В слабом лунном свете едва вырисовываются силуэты беженцев. Их томит тоска по родине. Одна из женщин, сидящих на дощатой палубе, берет в руки какой-то необычный струнный инструмент. Неуемный хвастун Фучилетто похваляется своими "подвигами". ФУЧИЛЕТТО. Смотрю на градусник: сорок! Что делать? Сорвать спектакль? Публика пришла ради меня... РУФФО САЛЬТИНИ. Смени пластинку! ФУЧИЛЕТТО. И я все-таки пел. О! Меня вызывали на бис семь раз! Фитцмайер в сторонке беседует с сэром Реджинальдом. ФИТЦМАЙЕР. Как же так? Вы устраиваете что-то вроде дыры, в которой едва помещаются пятьдесят оркестрантов, а потом хотите запихнуть туда весь состав оркестра - сто шестьдесят шесть человек?! У нас же оркестр не лилипутский! СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Но этот театр - памятник национальной культуры, не могли же мы его перестраивать! Леди Вайолет, которая стоит неподалеку, опершись о перила, стала объектом настойчивых ухаживаний второго офицера. ВТОРОЙ ОФИЦЕР. Сильный характер в сочетании с удивительно тонкой женственностью делает англичанок... Но леди Вайолет перебивает его своим журчащим смехом. ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. А я тебе говорю, не нужно терять времени на все эти прелюдии, разве не так? ВТОРОЙ ОФИЦЕР. Я хотел сказать... Между тем сербиянка начинает петь, привлекая внимание не только своих соотечественников, но и тех, кто собрался наверху, на капитанском мостике. Дирижер Альбертини даже встает с места и, поглядев вниз, на палубу, замечает: - В ней столько экспрессии, что кажется, понимаешь, о чем она поет... Куффари и Лепори реагируют очень сдержанно, однако можно заметить, что мелодия захватила и их. Зилоев, зачарованный песней, начинает с большим чувством подпевать сербиянке. А темные, безликие силуэты сербов лишь усиливают впечатление от этой импровизации. 58. ОДИН ИЗ ПЕРЕХОДНЫХ МОСТИКОВ НА НИЖНЕЙ ПАЛУБЕ. НОЧЬ У премьер-министра и принцессы Леринии тайное свидание в укромном уголке, где их наверняка никто не увидит и не услышит. Они разговаривают при слабом свете, льющемся из иллюминаторов. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Мой брат крепко спит... ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Принцесса, мы не можем больше откладывать... Надо принимать решение! Путешествие подходит к концу, и начальник полиции проявляет все большую подозрительность. ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Нет, все и так решится в нашу пользу, нам ничего не надо предпринимать. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Откуда такая уверенность, принцесса? ПРИНЦЕССА ЛЕРИНИЯ. Я видела сон... Мне снилось, будто мы вместе с братом в каком-то саду... Вдруг с неба прямо к нам спускается орел... Он хватает брата и, хлопая своими мощными крыльями, взмывает вверх. Но мой бедный братец такой тяжелый, такой тяжелый... Орел выпускает его из когтей, брат падает на землю и исчезает в огромном провале. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ты знаешь, как меня успокоить и заставить поверить всему, что ты говоришь. Он нежно обнимает принцессу и страстно целует ее. Принцесса отвечает ему таким же страстным поцелуем. 59. ПАЛУБЫ СУДНА. НОЧЬ Пение сербов заканчивается под аплодисменты и возгласы всеобщего одобрения. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Молодчина! Какой прекрасный тембр, правда? РУФФО САЛЬТИНИ. Интересно, кто она? В это время под звуки новой песни другая женщина начинает танцевать. Прямо там, на досках кормовой палубы, в темноте. Следом за ней в круг входит мужчина. Оба исполняют какой-то незнакомый танец, изобилующий легкими, высокими прыжками. ОРЛАНДО. Ну настоящие акробаты! Ловкость прямо-таки обезьянья! Количество танцующих пар все увеличивается, заразительный ритм пляски передается всем присутствующим. У Зилоева, хлопающего в такт, ноги сами просятся в пляс. ЗИЛОЕВ. Вот это огонь! Вот это страсть! ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Это не настоящий народный танец. При свете звезд в вихревой пляске кружатся и стар и млад. ЗИЛОЕВ. Погляди! Пляшут все, даже старики. ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Они же ничего не понимают! Ведь это один из древних языческих ритуальных танцев. Я в свое время изучал их! ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Разумеется! То, что делают они, похоже на венгерский чардаш. Это ритуальный танец, им отмечалось начало посева. Надо делать вот так, вот так. (Кружится, тяжело, по-медвежьи, притопывая ногами.) ОРЛАНДО. Браво! Все смеются. Зилоев распаляется все больше. ЗИЛОЕВ. О, да ты заткнешь за пояс саму Кшесинскую! У тебя получается даже лучше! Смех, поощрительные восклицания. ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Вот-вот: сначала правой ногой влево, потом левой ногой вправо! Вот так - правильно! ВТОРОЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Конечно! ЗИЛОЕВ. А ты спустись вниз, покажи им, как надо танцевать! И вы, профессор, тоже спускайтесь. Смелее! (Подталкивает обоих директоров к крутому железному трапу.) ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Ну что ж, я охотно... ФУЧИЛЕТТО. Браво, профессор! Поучите-ка их танцевать! Зилоев своим могучим басом объявляет "номер": - Внимание! Представляю вам двух великих специалистов хореографического искусства! Они покажут вам, как надо правильно танцевать! Оба профессора уже спустились на палубу и смешались с толпой сербов. ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Этим танцем люди просили своих богов пролить дождь на поля... Женщины танцуют, воздев руки, словно принимая в них небесную влагу... Он исполняет это па сначала один, потом вместе со всеми. Зилоев, тоже спустившийся на палубу, тянется к инструменту. ЗИЛОЕВ. А я сыграю! Дай-ка сюда! (Начинает водить смычком.) ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Мужчины топают ногами... сообщая семенам, что танец начался, чтобы семена открыли свой рот и приготовились пить влагу, ниспосланную небом... Вот так... вот так... вот так... Все танцуют. Фучилетто наблюдает за танцующими - главным образом за женщинами - с капитанского мостика. ФУЧИЛЕТТО. Я никого ничему не могу научить, но, сдается мне, сам кой-чему могу поучиться вон у той смугляночки!.. Ну-ка, позвольте, позвольте... (Тоже спускается вниз, к сербам.) Но вот второму директору Венской оперы становится плохо, и он обессиленно опускается на дощатую палубу. ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Евгений... Евгений!.. Что с тобой? Не пугай меня! Ответь своему кузену, Евгений! Все продолжают плясать, захваченные ритмом музыки. Фучилетто добрался-таки до своей смуглянки. ФУЧИЛЕТТО. Поди-ка сюда, моя чернявая! Самочувствие второго директора Венской оперы, похоже, улучшается. ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР ВЕНСКОЙ ОПЕРЫ. Ну как, тебе полегче? Престарелый профессор даже не успел сообразить, что с ним произошло, и вновь возвращается к теме, втянувшей его в этот вихрь: - Цель этой пляски - снискать расположение стихий, от которых зависит прорастание зерна... Лепори, оставшегося за столом, как водится, донимает его жена. ЖЕНА ЛЕПОРИ. О, por favor, не надо говорить неправду! Не нужно быть смешным, как nino [ребенок (исп.)]. ЛЕПОРИ. Но я не просил, чтобы с ней заключали контракт. Клянусь здоровьем мамы... ЖЕНА ЛЕПОРИ. Не клянись мамой! ЛЕПОРИ. ...что я ей вовсе не протежирую. Мне нет никакого дела до твоей Ригини Бьяджетти. ЖЕНА ЛЕПОРИ. Нет, есть. Я не имела в виду спорить о твои вкусы! Все удивляются, как такой hermoso [красивый (исп.)] мужчина мог потерять голову от Ригини Бьяджетти! Потаскухи!.. ЛЕПОРИ. О господи! Сэр Реджинальд, облокотившись о перила и не выпуская из рук стакана, не сводит глаз с жены, которая тоже присоединилась к танцующим и вскрикивает, попадая в объятия то одного, то другого могучего серба. Баронет терзает в руках стакан, то и дело разражаясь своим истерическим смехом. Сербы неутомимы, они выделывают сотни замысловатых фигур. Певицам Валеньяни и Руффо Сальтини тоже передается всеобщее возбуждение. РУФФО САЛЬТИНИ. А мы что же? Сплетя руки, они начинают кружиться в танце прямо на капитанском мостике. Зилоев, могучий, темпераментный, распаленный, тоже хочет подержать в своих объятиях леди Вайолет. ЗИЛОЕВ. Леди Донгби, разрешите пригласить вас на этот танец? В укромном уголке на капитанском мостике разгорается ссора между Рикотэном и его деспотичными спутниками. РИКОТЭН. Поймите наконец: я сам знаю, что мне делать, а чего не делать. И имею право раздарить все зажигалки мира кому захочу! Этот матрос так напоминает мне моего милого кузена! Дама-продюсер, опершись спиной о перила мостика, нервно похлопывает себя по ладони серебряным набалдашником трости и злобно шипит: - Ах вот как?.. РИКОТЭН. Почему я не могу сделать человеку такой пустяковый подарок? Я требую, чтобы меня не ограничивали в моих чувствах и не следили за мной круглые сутки, как за младенцем... Мне уже сорок лет, ясно? Оставьте меня в покое! Вот так! Он заканчивает свою тираду срывающимся голосом и, едва не плача, начинает хлопать в такт музыке, с тоской глядя на танцующих, к которым так хотел бы присоединиться назло своим "опекунам". В веселой неразберихе пляски партнеры то и дело меняются, и цыганка Регина вдруг оказывается лицом к лицу с леди Вайолет, которой она гадала по руке. Обе пляшут с довольным видом, обе смеются, у обеих блестят глаза: их объединяет стихийно возникшая женская солидарность. ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ (кричит). Да! Да! (И смеется, отдаваясь во власть этого взрыва жизненных сил и не стыдясь своей тайны.) Орландо, столкнувшись с прекрасной Доротеей и ее родителями, комически учтиво восклицает: - О Доротея! Уважаемый синьор родитель, синьорина, не окажете ли вы мне честь... ГОЛОС ОТЦА ДОРОТЕИ (он явно шутит). Нет! ОРЛАНДО (умоляюще). Прошу вас... Благодарю! Обхватив стан девушки руками, он увлекает ее в водоворот пляски. Веселье захватило всех. Даже вечно унылая и наводящая на всех тоску мамаша фон Руперта лихо кружится на капитанском мостике, издавая короткие восклицания. Сам фон Руперт, сидя за столом, пытается ее образумить: - Maman, ну хватит. Прошу тебя, сядь! Внезапно Куффари тоже покидает свой шезлонг и начинает кружить вокруг дирижера Альбертини, а тот в восхищении отбивает ей ритм ладонями. Счастливый Орландо танцует на корме с девушкой, словно сошедшей с полотна Боттичелли. А она во время танца обменивается взглядами и улыбками с сербским студентом, неподвижно сидящим на битенге. В эту ночь весь корабль превращается в сплошную танцплощадку; здесь, под усеянным звездами небосводом, царит безудержное веселье, которому, кажется, не будет конца. 60. САЛОН-РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ Несмотря на поздний час, танцы все продолжаются. За большими окнами ресторана черные силуэты, вырисовывающиеся на фоне уже голубеющего ночного неба, то сближаются, то рассыпаются в непрерывном движении под заворожившую всех музыку. Какой-то малыш нерешительно заходит в огромный салон ресторана, но его тотчас хватают руки матери - сербиянка пугливо прижимает ребенка к себе. В глубине ресторана за столиком сидит в одиночестве мужчина - он явно пьян, но не перестает накачиваться вином, бормоча что-то нечленораздельное. 61. НИЖНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ. ПОТОМ ДЕНЬ. ОТКРЫТОЕ МОРЕ Но вот все кончилось. Воцаряется тишина. На палубе судна вповалку тела обессиленных пляской и вином людей: их сморил тяжелый сон. Не спят только два серба. Облокотившись о борт, они стоят неподвижно и смотрят в море. А там, вдали, на горизонте, в первых бледных лучах восходящего солнца чернеет крошечный силуэт другого судна. Оба серба молча, неотрывно следят за ним глазами; а судно уже заметно приблизилось, и в свете раннего утра видно, что это тяжелый и грозный военный корабль, над которым зависло облако черного дыма, изрыгаемого его трубами. Рассвет. Палуба "Глории Н." оживает: хнычут дети, сербы перекликаются на своем языке. ПЕРВЫЙ СЕРБ. Пильтро, Пильтро, смотри, броненосец! ВТОРОЙ СЕРБ. Что теперь будет? Несколько беженцев - испуганных, настороженных - уже стоят у борта. 62. КАЮТА ГРАФА ДИ БАССАНО. РАССВЕТ Граф ди Бассано резко садится на постели. Лицо у него встревоженное. 63. КАЮТА РИКОТЭНА. РАССВЕТ Вскакивает и Рикотэн, не успев выпутать голову из простыни. 64. САЛОН-БАР "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Беженцев, устроившихся на ночь в баре на удобном диване, будит чей-то голос из-за окна: - Стае... Стае!.. СЕРБ. Я здесь... Иду! Молодой серб пробирается по темному салону к окну и раздвигает тяжелые бархатные шторы. Человек, стоящий за окном, сообщает ему новость. Мимо пробегают другие беженцы. ГОЛОС ИЗ-ЗА ОКНА. Иди посмотри сам! Тут военный корабль! Молодая сербиянка, вскочив с дивана, спрашивает в тоске и страхе: - Куда вы все бежите? Что случилось? Куда же вы?! 65. ОТКРЫТОЕ МОРЕ И ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Силуэт покрытого свинцово-серой броней корабля надвигается на "Глорию Н.". Взгляды сербов, рассыпавшихся вдоль борта, обращены теперь на капитанский мостик, с которого матрос-сигнальщик что-то передает флажками военному кораблю. Рядом с матросом стоят два офицера. Подошедший капитан спрашивает: - Что они отвечают? ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Это флагман австро-венгерского флота, капитан. Они требуют выдачи сербов, которых мы подобрали в море. КАПИТАН (обращаясь к Партексано). Спуститесь в телеграфное отделение. Затем, поднеся к глазам бинокль, сам начинает расшифровывать сигналы, передаваемые с броненосца. Матрос-сигнальщик "Глории Н." быстро докладывает: - За потерпевшими бедствие сербами с австро-венгерского броненосца прибудут офицеры! Капитан и его помощник обмениваются многозначительными взглядами. Между тем у бортов "Глории Н." собираются пассажиры и члены экипажа: все смотрят на окутанный дымом грозный военный корабль. Орландо, всегда готовый утешить тех, кто в этом нуждается, говорит сербам, большинство которых, естественно, поддалось панике: - Почему вы все так встревожились? Да, это австро-венгерский военный корабль. Ну и что? ОДНА ИЗ БЕЖЕНОК (на своем языке). Господин говорит, чтобы мы не боялись, нам не сделают ничего плохого, австро-венгерскому кораблю ничего от нас не надо. Но эти слова не могут успокоить собравшихся вокруг нее соотечественников. ОДИН ИЗ МОЛОДЫХ СЕРБОВ (на своем языке). Они хотят нас забрать! Посадить в тюрьму! ДРУГОЙ СЕРБ. Да, он верно говорит - в тюрьму! МОЛОДАЯ СЕРБИЯНКА. Синьор, это правда? ОРЛАНДО. Что сказал молодой человек? СЕРБИЯНКА. Никола говорит, что нас всех заберут в плен, что вас заставят выдать беженцев! Орландо, увидев проходящих мимо офицеров, решает обратиться к ним. - О, простите, сейчас мы все узнаем... Капитан! Капитан... Но тот уже скрылся за металлической дверью. Орландо остается ждать. Заглянув в один из иллюминаторов, он видит, как работает телеграфный аппарат. Тон разговора и выражение лиц офицеров не сулят ничего хорошего. Понемногу и остальные пассажиры собираются на верхней палубе - кто в пижаме, кто в домашнем халате. Партексано, напустив на себя солидный вид, пытается удовлетворить любопытство пассажиров, отделываясь, однако, общими фразами. ПАРТЕКСАНО. Это просто обмен сигналами с австро-венгерским броненосцем. ФУЧИЛЕТТО. Ну и что же вы ему передаете? ПАРТЕКСАНО. Не могу знать, я же не сигнальщик, Но в целом все в порядке, синьоры... ФУЧИЛЕТТО. А почему эти люди так напуганы? Завязывая на шее фуляр, он смотрит на плотную толпу сербов, таких же мрачных, как и их предчувствия. Капитан и его помощники быстро взбегают по трапу на капитанский мостик. Оттуда доносятся лишь отдельные взволнованные фразы. КАПИТАН. Из Рима передают, чтобы мы постарались выиграть время... Никого не пускать на борт! ПАРТЕКСАНО. Слушаюсь! Сэр Реджинальд, на которого никто не обращает внимания, все же задает вопрос: - Капитан, я не хотел бы показаться назойливым... но скажите, что происходит? Имеем же мы право быть в курсе дела!.. Под общий гомон Партексано пытается успокоить пассажиров, подкинув им очередное сообщение. ПАРТЕКСАНО. Ситуация, стало быть, такова: мы продолжаем им что-то передавать, только вот шифра я не знаю... ФУЧИЛЕТТО. А что передают из Рима? В разговор включается стюардесса: - Господам пассажирам, по-моему, незачем волноваться; капитан держится очень уверенно - не правда ли? Теперь все оборачиваются к журналисту. ДИРЕКТОР "МЕТРОПОЛИТЕН-ОПЕРА". Синьор Орландо, а что думаете обо всем этом вы?.. (Орландо не отвечает - он сам озабочен происходящим - и отворачивается от остальных пассажиров.) Вы тоже что-то скрываете? Тут Партексано переключает внимание пассажиров на передачу сигналов, и все поворачивают голову туда, куда он указывает. ПАРТЕКСАНО. Взгляните-ка, вон там... чуть пониже капитанского мостика, на броненосце, видно, как работает флажками их сигнальщик. Теперь его видим и мы. Крейсируя вокруг "Глории Н.", военный корабль несколько отдалился, но его грозное присутствие все же ощущается. На кормовом мостике капитан руководит передачей сигналов. Обращаясь к сигнальщику, он с искренним возмущением говорит: - Я не могу принять их требование выдать беженцев. Передавай! Тот проворно выполняет приказание. Капитан подносит к глазам бинокль. Все сербы, сгрудившись на палубе, тревожно и настороженно смотрят то на таящее в себе угрозу море, то на сигнальщика "Глории Н.", то на сигнальщика австро-венгерского броненосца, едва различимого в густом черном дыму, который валит из его труб. СИГНАЛЬЩИК "ГЛОРИИ Н." (капитану). Они требуют немедленной выдачи! Толпа сербов объята ужасом. Все в страхе отшатываются от борта. Окутанный клубами дыма неподвижный и грозный австро-венгерский военный корабль ощетинивается стволами пушек. В этот момент на верхней палубе "Глории Н." появляется Великий герцог со своей свитой. ОРЛАНДО. А, вот и Великий герцог... Ваше высочество! Все спешат помочь Великому герцогу подняться на кормовой мостик. ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Здравствуйте! ПАРТЕКСАНО. Ваше высочество, капитан ждет вас на мостике... Великий герцог, генерал, премьер-министр и начальник полиции подходят к капитану. КАПИТАН. Ваше высочество, с австрийского броненосца требуют немедленной выдачи потерпевших бедствие сербов. ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ (по-немецки). Сообщите им о моем пребывании на борту и о цели нашего путешествия. ПЕРЕВОДЧИК. Его высочество желает, чтобы вы сообщили им о цели нашего путешествия. КАПИТАН (своему помощнику). Передайте на броненосец, что мы непременно должны достичь острова Эримо! ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Слушаюсь! КАПИТАН. Прошу вас, Ваше высочество! Он подводит Великого герцога и его небольшую свиту к тому месту, откуда ведется семафорная связь. Сигнальщик приступает к передаче сообщения. ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ. Позвольте! Я хочу посмотреть! Партексано тотчас протягивает ему свой бинокль. Великий герцог, отрегулировав оптику, несколько мгновений разглядывает имперского двуглавого орла на флаге броненосца, затем, возвратив Партексано бинокль, становится навытяжку и отдает честь. Вся свита следует его примеру. Сигнальщик на броненосце, быстро работая флажками, передает очередное сообщение. Помощник капитана расшифровывает его: - Они разрешают нам следовать к острову. И приветствуют Его высочество Великого герцога. Переводчик тотчас же переводит его слова. КАПИТАН (несколько успокоенный). Мы берем курс на остров, Ваше высочество. Грозный броненосец отдаляется, а "Глория Н." продолжает свой путь. ОРЛАНДО (за кадром). И на военном корабле тоже знали и любили нашу Эдмею. Великий герцог добился от флагмана австро-венгерского военного флота разрешения завершить погребальную церемонию. Скоро мы увидим остров Зримо. И действительно, вдали, в туманной дымке, словно окутанный мягкой вуалью, показывается остров Зримо - одинокий и таинственный, как бы повисший между морем и небом. 66. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ Кузина покойной Эдмеи Тетуа в траурном одеянии и с опущенной черной вуалью выходит из своей каюты. Оба старых маэстро Рубетти вместе с монахиней тоже появляются в коридоре. Они выглядят очень торжественно в рединготах и при цилиндрах. Братья по своему обыкновению препираются. На этот раз - из-за цветка, который один из них всегда носит в петлице: другой считает, что в подобной ситуации цветок неуместен. МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Да убери ты свою маргаритку! МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Кому она мешает? Но все же прячет этот легкомысленный цветок. Поздоровавшись с дамой в трауре, все вместе отправляются на церемонию погребения. 67. КАЮТА КУФФАРИ. ДЕНЬ В слабом свете, проникающем в каюту через иллюминатор, Ильдебранда Куффари, тоже одетая в траур, завершает свой туалет перед зеркалом. Она в таком волнении, что, прежде чем выйти, бессильно опускается на несколько секунд в кресло. 68. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ По коридору, словно в настоящей похоронной процессии, движутся остальные гости. Появляется Ильдебранда Куффари, совершенно убитая горем, едва сдерживающая рыдания. К ней сразу же подходит Фитцмайер и, поздоровавшись, присоединяется к процессии. 69. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ И вот все пассажиры собрались на палубе, чтобы принять участие в погребальной церемонии. Одетые в траур мужчины и женщины располагаются на палубе группами. СЭР РЕДЖИНАЛЬД ДОНГБИ (капеллану). Однажды она мне призналась: "Вот вы все говорите о моем голосе... А у меня порой бывает такое чувство, что голос этот принадлежит не мне. Я - всего лишь горло... диафрагма... дыхание. Откуда берется голос - не знаю... Я - только инструмент, простая девушка, испытывающая даже какой-то страх перед этим голосом, всю жизнь делающим со мной все, что хочет он". На фоне свинцово-серого, затянутого тяжелыми тучами неба появляется почетный караул. "Глория Н." бросает якорь в виду острова Зримо - родины бессмертной певицы. У самого борта на специальном черном катафалке урна с прахом Эдмеи Тетуа. Слышны отчетливые команды вахтенного матроса. МАТРОС ОЛЕ. Смир-но! КАПЕЛЛАН. Прошу прощения, сэр Донгби, церемония начинается... МАТРОС ОЛЕ. Нале-во! КАПИТАН. Синьор Партексано, приступайте! Скорбящие гости подходят ближе к катафалку. МАТРОС ОЛЕ. Вольно!.. Смир-но! Головные уборы... до-лой! Великий герцог и все члены его свиты стоят навытяжку, с головными уборами в руках. Матросы, офицеры и вообще все присутствующие мужчины снимают бескозырки, фуражки, шляпы. Капеллан, стоя над урной, раскрывает Библию и читает: - Псалом Давида. Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего... Да услышь, Господи, молитву мою... Ты ведаешь что человек - прах и тлен: прах праху, тлен тлену Господь призрит мой уход и мой приход отныне и во веки веков!.. Эти скорбные и торжественные слова, отражаясь на сосредоточенных и напряженных лицах присутствующих, как бы колышутся в воздухе вместе с черными вуалями женщин. Прочитав молитву, капеллан отступает в сторону и делает знак продолжать церемонию. - Приступайте! В тот момент, когда Партексано берет урну в руки, за кадром раздается голос помощника капитана: - Почетный караул! Раздается шесть свистков. ПАРТЕКСАНО. Матрос... Один из матросов проворно уносит урну, в которой находилась капсула с прахом. КАПЕЛЛАН. Подойдите, синьора... Убитая горем бледная кузина Эдмеи Тетуа отделяется от группы гостей, чтобы исполнить долг, предписанный ритуалом. ПАРТЕКСАНО. Прошу вас, синьора, высыпать прах на подушку. Кузина певицы приступает к своей миссии, а в это время один из матросов запускает граммофон... Музыкальная фонограмма В воздухе разливается мелодичное пение Тетуа; голос ее возносится в сумрачное небо, на фоне которого Проходит вся траурная церемония. Ветер разносит прах Эдмеи Тетуа, присутствующие растроганно и взволнованно следят за свершением воли покойной. Под своей вуалью безутешно всхлипывает Ильдебранда Куффари. Дирижер Альбертини, стоя поодаль, с болью и сочувствием смотрит на нее. Плачут потрясенные Инес Руффо Сальтини и Тереза Валеньяни. В атмосфере всеобщей скорби один лишь бас Зилоев, закрыв глаза, откровенно наслаждается дивным голосом певицы. Даже у Орландо - журналиста, чуждого всяким эмоциям, в глазах блестят слезы и комок подступает к горлу. А граф ди Бассано, похоже, сам вот-вот испустит дух, посылая с морским бризом последние пламенные воздушные поцелуи вослед праху. На подушке больше ничего не остается. Погребальная церемония завершена. О ее окончании возвещает приказ вахтенного. МАТРОС ОЛЕ. Голову по-крыть! Матросы надевают бескозырки. - Напра-во! Левое плечо... впе-ред! Шагом марш! Матросы, печатая шаг, уходят. Премьер-министр стоит с опущенной головой. Но вот кто-то выводит его из задумчивости. Это начальник полиции, который говорит в совершенно несвойственном ему тоне: - Граф фон Гуппенбах... прошу вас вернуться в свою каюту и оставаться там впредь до нового приказания! Чуть в стороне генерал шепчет по-немецки Великому герцогу: - Арест премьер-министра, Ваше высочество, будет произведен без шума, в полном соответствии с вашим приказом... Удивленный и встревоженный премьер-министр озирается по сторонам. За оконным стеклом мы видим пустые глаза и коварную улыбку на ясном лице принцессы Леринии. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Что вы хотите этим сказать? НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Согласно приказу Ее высочества принцессы Гогенцуллер, вы арестованы! Губы премьер-министра трогает едва заметная презрительная усмешка; без лишних слов он подчиняется приказу и под конвоем уходит на нижнюю палубу. В отдалении виднеется австро-венгерский броненосец, все время сопровождавший "Глорию Н.". Его трубы извергают в небо черный дым. Взгляды всех гостей устремлены на эту зловещую громаду. Орландо, отойдя от трапа, ведущего на капитанский мостик, вместе со всеми направляется к люку, с горечью замечая: - Эх, как было бы хорошо, если бы... чувства, охватившие всех нас, тронули и сердце австрияков... Он уходит на нижнюю палубу, а офицеры и часть пассажиров еще задерживаются наверху. СУДОВОЙ ВРАЧ. Трогательно, даже горло перехватывает, до чего трогательно... ПАРТЕКСАНО. Я тоже потрясен... Какой голос!.. КАПИТАН. Великая была певица... Прекрасный голос... Такое мощное звучание!.. ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Мне не довелось ее слышать. Поразительный голос, прямо ангельский... 70. КАЮТА ОРЛАНДО. ДЕНЬ Орландо входит в свою каюту. Не переставая говорить, он снимает пиджак, жилет, спускает подтяжки, стаскивает брюки. - ...и тогда их военный корабль убрался бы восвояси... послав нам... прощальный салют! Но на деле все было не так: они опять потребовали выдать им сербов, а не то... И как потребовали! Ого! А еще лучше было бы, если бы мы на такое самоуправство ответили: "Нет! Мы их вам не отдадим!" 71. ОТКРЫТОЕ МОРЕ И ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Австро-венгерский броненосец подошел уже совсем близко: перед нами могучая свинцовая махина, вся в султанах черного дыма. И тут маэстро Альбертини становится своеобразным выразителем всеобщего гнева; он как бы высвобождает огонь, бушующий в груди каждого из певцов, и сплавляет всеобщий гнев в возвышенную героическую кантату. Таков ответ музыки, ответ бельканто. Маэстро Альбертини легким, изящным шагом пересекает палубу, становится в центре группы и, подняв свою дирижерскую палочку, исторгает из груди присутствующих чудесные гармоничные звуки, исполненные страсти и пафоса. (Этот хор будет сопровождать все последующие события до 92-й сцены включительно.) Музыкальная фонограмма Нет, мы их не отдадим! Нет, нет, нет, не отдадим! Сгинь, развейся, злая сила! Нам не страшен твой напор. Сколько б ты нам ни грозила, мы готовы на отпор. Нет, не отдадим! Нет, не отдадим! (Несколько раз.) О вечная радость, что светит над морем, над всем этим краем! Мы к тебе припадаем. Корабельные стоянки темнотой уже объяты, но во тьме гремят раскаты, тяжек ненависти зной; хоть неистовствует злоба, небо взрывами сверкает - пусть, о Мир, не умолкает зов гармонии земной. Паруса мятутся, небеса трясутся, голосят пещеры, дым от алтаря. Гневная Сивилла свой фиал разбила и вещать готова, яростью горя. Ну а видишь - пышет и резни не слышит день - сплошное диво, как подарок свыше? Кто там, в Элисии, встретит наши тени: Отче-вседержитель, Матерь всех прощений? Глянь-ка, кто тут стонет? Глянь-ка, кто там тонет? Кто других на битву кличет за собой? Тут слышны лишь охи, там слышны лишь вздохи... Здесь врага встречают, здесь крепчает бой. Вымыслы о страсти, нежность и упреки, радости, несчастья - нет вам возвращенья! Ветерки и росы, рощи и потоки, солнечные плесы - нет вам возвращенья! Скоро мы свободу принесем народам принесем народам Верь, душа, надейся, продолжай боренье, продолжай боренье с врагом! Победишь - путь отцов утвердишь. 72. КАЮТА ОРЛАНДО. ДЕНЬ Пожилой журналист в кальсонах и рубахе, прихватив что-то из ящика, закрывается в ванной, не прекращая, однако, своего репортажа. ОРЛАНДО. С другой стороны, командование броненосца должно было выполнить приказ австро-венгерской полиции и арестовать сербов. Ведь у нас на борту находился Великий герцог Гогенцуллер, представлявший Австро-Венгерскую империю. 73. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ОТКРЫТОЕ МОРЕ Австро-венгерский броненосец становится борт о борт с "Глорией Н.". Великий герцог Гогенцуллер проходит с эскортом вдоль цепочки матросов и покидает "Глорию Н.", чтобы переправиться на военный корабль. Фучилетто "оплакивает" это событие, не щадя легких, вкладывая в исполнение все свои силы, весь голос. Под аккомпанемент гневного и скорбного хора погружают в шлюпки и сербов. Они медленно и очень организованно проходят по палубе с узлами и котомками за спиной, а над ними, словно наблюдая за каждым их шагом, нависает громада австро-венгерского броненосца. Нежная юная Доротея при виде удаляющегося студента, в которого она уже успела влюбиться, не может справиться с отчаянием - она бросается к нему в объятия. - Мирко! Сияющие, счастливые, позабыв о трагической действительности, они целуются, обнимаются и, решив не разлучаться, присоединяются к партии беженцев, которую должны спустить на воду в первой шлюпке. Офицер Партексано руководит погрузкой, а один из матросов отдает последние команды: - Трави! Давай в сторону! Опускай! Майна! Майна! 74. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. ДЕНЬ Первая шлюпка уже на воде и под набухшим тучами небом движется к вздымающемуся рядом высоченному черному борту броненосца. Доротея печально и счастливо улыбается, ее окрыляет близость любимого человека. 75. НИЖНЯЯ ПАЛУБА АВСТРО-ВЕНГЕРСКОГО БРОНЕНОСЦА. ДЕНЬ Все пушки на борту броненосца приведены в боевую готовность. 76. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. ДЕНЬ Управляемая гребцами шлюпка рывками продвигается вдоль борта военного корабля. В этот момент кто-то - возможно, тот самый сербский студент - совершенно неожиданно бросает в одну из амбразур маленькую самодельную бомбу с зажженным фитилем. 77. НИЖНЯЯ ПАЛУБА БРОНЕНОСЦА. ДЕНЬ Бомба с шипением влетает в чрево могучего броненосца, рикошетирует от лафета, откатывается в сторону и проваливается в трюм - может быть, даже в пороховой погреб. Яркая вспышка, грохот взрыва, клуб белого дыма; орудие, приведенное в действие маленькой бомбой, произвело свой первый грозный выстрел. 78. КАЮТА ОРЛАНДО. ДЕНЬ Журналист, вышедший из ванной в отличном шерстяном купальном костюме и резиновой шапочке, видит, как содрогнулись стены каюты и вещи посыпались со своих мест. 79. НИЖНЯЯ ПАЛУБА БРОНЕНОСЦА. ДЕНЬ Матросы на броненосце быстро разбегаются по своим орудиям и исчезают в люках, зияющих между лафетами. 80. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. ДЕНЬ Голос Орландо комментирует стоп-кадры, в которых запечатлены события, предшествовавшие первому выстрелу: мы видим шлюпку с сербами и в ней нежно улыбающуюся Доротею; гигантскую махину броненосца, нависшую над шлюпкой; брошенную молодым сербом маленькую бомбу с горящим фитилем. ГОЛОС ОРЛАНДО. ТОЧНЫЙ ХОД СОБЫТИЙ ВОССТАНОвить почти невозможно. Похоже, что все началось с необдуманного поступка молодого сербского террориста, метнувшего бомбу на борт броненосца. Но неужели какая-то примитивная самодельная бомба могла спровоцировать катастрофу исторического масштаба?.. И можно ли с уверенностью сказать, что именно наш парень метнул бомбу? Если он в тот момент жил только своей любовью, зачем ему было спешить навстречу гибели? 81. КАЮТА ОРЛАНДО. ДЕНЬ Свой безупречный пляжный ансамбль журналист дополняет красно-белым спасательным кругом с надписью "Глория Н.". ОРЛАНДО. Однако похоже, так оно и было. По-видимому, бомба, попав в нутро броненосца... (запихивает свой блокнот за резинку носка) взорвалась прямо под лафетом одного из орудий... и... (озирается по сторонам: нельзя ли спасти еще что-нибудь в неотвратимой катастрофе) автоматически спровоцировала выстрел. (Берет в руки стоящую на комоде фотографию Гарибальди.) 82. САЛОН-БАР И САЛОН-РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Большой рояль, сорвавшись с места, тяжело скользит по полу на глазах у потрясенного и оцепеневшего от ужаса официанта. Затем рояль въезжает в дверь, ведущую из бара в ресторан, и крушит столы и стулья, скатывающиеся в ту сторону, куда кренится расстреливаемое в упор судно. В общем разгроме гибнут декоративные растения, посуда, сервировочные столики и всякие мелкие предметы. 83. КАЮТА ОРЛАНДО. ДЕНЬ Еле держась на ногах, хватаясь за каждый выступ и совершая немыслимые пируэты, журналист пытается во все нарастающей сумятице найти дверь и выбраться из каюты. Тем не менее он не прекращает своего репортажа: - Кое-кто утверждает, что выстрел первого орудия автоматически спровоцировал залп всей... 84. АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЙ БРОНЕНОСЕЦ. ДЕНЬ Броненосец в дыму и пламени. Матросы-артиллеристы продолжают заряжать орудия, которые, ведя непрерывный огонь, то показываются из артиллерийских портов, то вновь откатываются назад. ГОЛОС ОРЛАНДО. ...АРТИЛЛЕРИИ ОГРОМНОГО БРОНЕносца... Другие говорят, что не было никакого сербского террориста и никакой бомбы, просто командование броненосца намеренно спровоцировало международный конфликт. Есть и еще одна версия, но сообщить ее вам у меня не хватает духу: похоже, что... 85. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Развороченное нутро парохода заливает вода, топки в котельном отделении погасли. Несмотря на этот ад, на клубы дыма и языки пламени, охватившего весь корабль, пассажиры "Глории Н." под управлением отважного дирижера Альбертини продолжают петь все с тем же энтузиазмом. В это время на судне идут лихорадочные приготовления к спуску спасательных шлюпок. Вот одна большая шлюпка постепенно заполняется громко поющими пассажирами. Маэстро Альбертини все еще дирижирует хором. Офицер Партексано обращается к поющим со словами: - Господа, послушайте: спастись еще можно, вы только выполняйте наши приказания! Под аккомпанемент всего хора шлюпка опускается на воду. 86. КОТЕЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ В затопленном водой котельном отделении из топок вырываются последние языки пламени. Густой белый пар заполнил все огромное помещение; кочегары, ища спасения, цепляются за мостики и трапы, вертикально уходящие вверх по гладким металлическим переборкам. И даже эти обившиеся в маленькие группки и цепляющиеся за что попало люди с обнаженными, покрытыми копотью и блестящими от пота телами решительно присоединяются к хору. 87. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Вода захлестывает все судно. Бурный поток несется по коридору пассажирской палубы и заливает его уже до половины дверей, унося чемоданы, шляпные коробки, саквояжи: они плывут, покачиваясь, на поверхности воды. Плафоны гаснут; судно отдается во власть моря. 88. КАЮТА ГРАФА ДИ БАССАНО. ДЕНЬ На поверхности воды, затопившей каюту, плавают рамки, фотографии и прочие экспонаты из личного музея молодого романтика - графа ди Бассано; но он не сдается и с помощью портативного кинопроектора в последний раз пытается оживить на импровизированном экране божественную Эдмею Тетуа в зените славы. 89. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ЗАТЕМ ОТКРЫТОЕ МОРЕ. ДЕНЬ В густом дыму маэстро Альбертини энергично дирижирует хором пассажиров, еще не успевших погрузиться в шлюпки. И вдруг совсем близко, на охваченном пламенем броненосце, происходит мощный взрыв. Гигантское облако гари заволакивает корабль и шлюпку, в которой находятся Великий герцог и сербы. 90. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Над палубой судна разносится кантата, исполненная гнева и гордости. 91. МОРЕ. ДЕНЬ Окутанную дымом от взрыва шлюпку Великого герцога затягивает в водоворот. Она резко накреняется и уходит под воду вместе с августейшим пассажиром. Великий герцог в сверкающем шлеме, украшенном султаном перьев, погружается в пучину, выпятив грудь, словно оловянный солдатик. Броненосец являет собой груду искореженного металла, зловещую и мрачную, как само готовое поглотить ее море. 92. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ Кинооператор словно одержимый продолжает крутить ручку своей камеры, чтобы запечатлеть на пленке гибель грозного военного корабля. Ветер срывает с храбреца шляпу, валит штатив его кинокамеры, но он не сдается. Остальные в отчаянии бросаются к бортам, навстречу... 93. ПАВИЛЬОН N 5 В ЧИНЕЧИТТА. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ Музыкальная фонограмма ...кинокамере, укрепленной на стреле крана и снимающей всю эту немую сцену. Пиротехники заполняют черным дымом всю площадку и гигантскую платформу гидравлической установки, управляемой с помощью электронной аппаратуры и имитирующей килевую и бортовую качку; на этой платформе держится вся конструкция "Глории Н.". Батареи осветительных приборов льют свет на растянутую во всю ширину съемочной площадки синтетическую пленку; ассистенты реквизитора колышут ее, и она сверкает и переливается, как настоящая вода. Поглощенные своим делом, суетятся звукооператоры, осветители, камермены. Укрепленные на панорамных тележках кинокамеры ведут съемку одновременно с двух или трех разных точек. Следуют кадры, запечатлевшие ужасную катастрофу "Глории Н.", гибель которой все еще остается предметом репортажа нашего симпатичного журналиста. ГОЛОС ОРЛАНДО. Итак, я хочу сказать в заключение еще пару слов... Дело в том, что многим из тех, с кем вы здесь познакомились, удалось спастись... По мере того как Орландо произносит эти слова, кинокамера на тележке постепенно наезжает на большой черный стеклянный глаз стационарного съемочного аппарата, пока не растворяется в наплыве. Во время этого пассажа пленка утрачивает свои краски и снова вирируется в цвет сепии, как в самом начале. Перед нами опять черно-белые кадры какого-то старого фильма, спасенного от разрушительного действия времени. 94. ПАВИЛЬОН N 5. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. ДЕНЬ. ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ На этих черно-белых кадрах мы снова видим Орландо: журналист в своем шерстяном купальном костюме орудует длинными веслами большой спасательной шлюпки - судя по всему, он намерен побороть стихию и спастись собственными силами... Но ему еще надо изложить во всех деталях заключительный этап этой истории. ОРЛАНДО. ...Гидроплан подобрал тех, кто находился в шлюпке "Аврора"... Шлюпка "Звезда Севера" каким-то чудом добралась до Анконы. Что касается вашего покорного слуги, то у меня есть для вас одно важное сообщение... Он прикрывает рот ковшиком ладони, чтобы его доверительное признание не подслушал находящийся на шлюпке второй пассажир. И кто бы вы думали этот пассажир? Носорог!.. - Оказывается, у носорогов отличное молоко! Носорог, удобно расположившийся в шлюпке, смотрит на нас незлобивым бессмысленным взглядом, спокойно жуя свой пучок травы. Орландо весело подмигивает и, хохотнув, вставляет весла в уключины. Затем он принимается усердно грести и очень скоро исчезает за горизонтом широко раскинувшегося пластикового моря. На протяжении этой немой сцены мы слышим стрекотание старенькой кинокамеры, под аккомпанемент которого идут заключительные титры.