ос воздух, но почувствовал в ноздрях лишь вонь куриного помета, исходящую от грядок. Он с сожалением посмотрел на своего друга, который принялся повторять то же самое с еще большим воодушевлением: - Ассоциация - это удивительное сочетание представлений, под влиянием которого одно представление приводит к пониманию другого. Я совсем забыл, что мыловаренный завод "Чудный аромат" ищет человека на должность начальника отдела рекламы. Мой дядя является там директором-распорядителем. Могу порекомендовать тебя. Говори сразу, согласен ли ты принять эту должность? Йере не успел ответить, а Ахопалтио продолжал: - Работа в Выборге. Блестящая библиотека, пышущие здоровьем бойкие женщины, театр на открытом воздухе, автобусное сообщение с Терийоки... - Знаю, знаю. Выборг ведь моя родина. - Ну, значит, все ясно. Надеюсь, что ты приживешься на новой должности. Напишу тебе открытку с дороги. Привет! Ахопалтио при необходимости проявлял недюжинные способности оратора, который просто оглушал слушателя. Йере попытался сочинить ответ, но заметил, что стоит на дворе в одиночестве. Гостеприимный хозяин сбежал упаковывать вещи. Йере не удивился поведению своего друга, поскольку и раньше встречал людей, для которых сами исследования гораздо важнее результата. Если Ахопалтио вещал о женской красоте, то объяснял ее причины, исходя из типа расы и, соответственно, строения тела. Он заказывал себе к костюмам по две пары брюк, хотя и не вел двойной жизни. Йере, испытывая некоторое разочарование и тоску, двинулся по направлению к Гармонике. Вечер был прохладный и тихий. Скоро на землю пала ночь. С ближайшего луга вверх поднимались жиденькие полоски тумана. Казалось, что над кронами деревьев, как бы шелестя, сгущается темень. Сердце писателя, автора произведений для еженедельных журналов, сжалось, поглощенное борьбой за существование. В ушах звенели слова: "Надо выполнять нормальную работу". Обман во многих случаях допустим, на него временами можно опереться, но вечно обманывать невозможно. Йере медленно брел по тропинке и остановился перед воротами Гармоники. От стен исходил острый запах перечника. Йере думал о представлении, которое порождает новое представление. Он уставился на горшок с перечником, у него возникла ассоциация его с мыловаренным заводом "Чудный аромат". Голову философа редко посещали практические мысли, но, пожалуй, о предложении Ахопалтио следовало подумать. Конечно, сначала следует хорошенько выспаться, а затем позволить незнакомым импульсам начать действовать. Как говорил Талейран: помните, нельзя поддаваться служебному рвению! Мысли и планы мешали ему заснуть. Из щели приоткрытого окна в комнату проникали свежий воздух и шуршащие ночные звуки. Комнату уже осветили первые соломенные лучи утра, когда он наконец погрузился в беспокойный сон. Так началось повторение событий предыдущего дня. Он вновь переживал во сне то, что ему не удалось пережить наяву. Глава третья, в которой судьбу Йере решает психотехника Он получает влиятельную должность и множество новых знакомых Директор Сувисумпело бросил на Йере пронизывающий взгляд инквизитора, но ничего не сказал. Затем поднялся, приблизился к писателю, стоявшему в дверном проеме, и вдруг повернулся к нему спиной. Затылок у него был массивен и красен, словно шляпка мухомора. Вдоль и поперек его пролегли складки благополучия. Спустя мгновение директор снова развернулся фасадом к писателю, расставив ноги подобно заглавной букве "А". Нос цвета красной меди неоспоримо свидетельствовал о превосходстве коньяков высшего сорта над остальными и о зарождающейся болезни печени Тройной подбородок наводил на мысль о персонажах кисти художника эпохи Возрождения Наконец он медленно произнес: - Рекомендации моего племянника для меня пустой звук. Он, с позволения сказать, хуже моей тещи: какой-то странный дурак или, точнее, сумасшедший. Одно время ему всюду чудился запах гнилой селедки, а теперь его преследуют таинственные голоса. Муравьи завелись у него в мозгах, вот он и бежит за границу Якобы отдыхать, хотя и дня не проработал Поэтому рекомендациям этого мальчика верить нельзя Но если у вас есть литературные наклонности, вы не пьете, не воруете и способны продавать, то попытаться можно Директор Сувисумпело закончил свой пространный монолог и сел - Спасибо, - робко прошептал Йере - За что? Вопрос еще не решен. Первому встречному мы не доверим заведовать рекламой мыловаренной фабрики "Чудный аромат". На эту должность претендентов много. Все вы пройдете испытания. А что касается рекомендаций- Да, я уже вам сказал, какое придаю им значение. Йере уже готов был отказаться от своей затеи, но в этот момент открылась дверь и личный секретарь директора пригласил его в комнату, отведенную для экзамена. Здесь уже томились в ожидании два подопытных кролика. Один из них - магистр, многообещающий химик Вяхякуккула, а другой - лейтенант в отставке Лаулаяйнен, который до сих пор не удержался ни на одной должности. Господин секретарь, в прошлом проявивший недюжинные способности в должности ученика пекаря, предложил претендентам сесть за парты. В комнату вошел побагровевший от приступа астмы директор Сувисумпело и погрузился в кресло. Секретарь вынул из папки кипу чистой бумаги и голосом наставника произнес: - Господа, прошу тишины. Сувисумпело чихнул, шумно высморкался, затем рыгнул и расстегнул жилет Секретарь раздал претендентам бумагу, карандаши и воскликнул: - Приступаем к экзаменам! Внимание! Начали! Воцарилась тишина. Экзаменующиеся посмотрели на экзаменатора, а потом друг на друга. Секретарь выпалил: - Когда утонул большой танкер? Отвечайте сразу. Никто не ответил. Шансы претендентов остались равны. - Кто живет за стеной моей квартиры? - спросил секретарь. Снова сонная тишина. Экзаменатор ответил сам: - Конечно, сосед. Йере почувствовал признаки зарождающейся внутри ярости, направленной против психотехники. Магистр Вяхякуккула думал еще над решением первой проблемы, а лейтенант Лаулаяйнен перочинным ножичком выковыривал грязь из-под ногтей. Секретарь излучал торжество победы, ибо неоценимая помощь, которую он оказывал фабрике "Чудный аромат", как раз и состояла в умении тонко поставить вопрос Он спросил в третий раз: - Что может сберегать каждый человек? Магистр Вяхякуккула записал вопрос и принялся за разработку схемы ответа. По мнению лейтенанта Лаулаяйнена, человек ничего не может сберегать. Йере ответил: - Дневной свет. Секретарь растерялся. Директор Сувисумпело с очумелым видом уставился в пол. Его подбородок стал внезапно четырехэтажным. Затем он вопросительно посмотрел на помощника, тот, в свою очередь, выразил мысли шефа вслух: - Экзамен - не забава. Цель изучения личности - определить, пригоден ли человек для должности Тишина! Секретарь посмотрел на директора. Тот кивком головы одобрил поведение своего помощника. - Начинаем письменный экзамен, - объявил секретарь. - За десять минут вы должны написать рекламное объявление для газеты о продукции нашего завода, душистом мыле "Леммикки", на которое почему-то плохой спрос Этот экзамен окончательно решит, кто из вас подходит для должности заведующего рекламой на фабрике "Чудный аромат". - Что это за мыло? - поинтересовался магистр Вяхякуккула. - Какой у него запах? - спросил лейтенант. - Автору рекламы вовсе не нужно что-то знать о товаре, - отрезал секретарь. - Реклама - это тот же продавец, а от продавца требуется лишь уверенность в собственной правоте, а отнюдь не знания. Лейтенант прищурил глаза, поставил себя на место мужчины, который тайком, через замочную скважину, заглядывает в ванную комнату, и вообразил себя куском душистого мыла в руках красавицы. Магистр Вяхякуккула поковырял в ушах, извлек оттуда кусочки серы, кончиками пальцев скатал их в небольшие шарики и в очередной раз приступил к разработке схемы ответа. Секретарь провозгласил: - Приготовились, внимание, начали! Магистр и лейтенант сразу приступили к работе. Йере же, покусывая кончик карандаша, принялся сравнивать директора Сувисумпело с его племянником Ахопалтио. Наконец, когда пролетела добрая половина отведенного времени, он спохватился и начал торопливо что-то царапать на бумаге. Карандаши выписывали закорючки, в форме которых племянник директора и философ Ахопалтио наверняка нашел бы символику космоса и определил бы типы характеров. Десять минут истекли. Секретарь постучал по столу и объявил урок чистописания законченным. - Прочитайте ваши сочинения. Прошу по одному. Начнем хотя бы с магистра Вяхякуккула. Магистр трех степеней поднялся на своих могучих ногах и начал читать текст, явно написанный химиком. - Мыло в химическом отношении является натриевой солью жирных кислот В качестве сырья для его изготовления используют жиры, жирные кислоты и щелочи, поташный щелок, каустическую соду и ароматические вещества. Жиры - это соединения карбоновых кислот и глицерина. Химическая формула глицерина - С3 Н8 О3... - Довольно, идиот! - прервал магистра директор Сувисумпело. - Убирайтесь отсюда! Заведующий рекламой из вас не получится. Пораженный химик попытался в свою защиту сказать, что у него прекрасные оценки по многим предметам и он работал ассистентом у самого А.И.В. химиком и инженером по эксплуатации мыловаренной фабрики, также прачкой в своей семье Директор зарычал на него и предложил бедному магистру убираться туда, откуда он появился на свет. Вяхякуккула вылетел из комнаты, крикнув на прощание: - Вздор! Я буду жаловаться! Следом за разочаровавшимся магистром-неудачником настала очередь лейтенанта Лаулаяйнена. Он по-военному щелкнул каблуками и огласил свою литанию, точь-в-точь как приказ по батальону. - Господин директор, дамы и господа! Мойтесь мылом "Леммикки" фабрики "Чудный аромат"! Девять из десяти кинозвезд моют им руки, лицо, а в бане - и все тело. Вершина жизни - это марш-бросок, но после марша - в обязательном порядке мыло "Леммикки". Приказываю: покупайте сегодня! "Леммикки" обладает стойким ароматом, а на его обертке красивая женщина. Оно подходит и для туалетной комнаты офицерского казино. Этим мылом хорошо мыть и ноги, поскольку оно пенится, как лошадь после хорошей скачки. Приказ начальника рекламы. - Местами сойдет, - раздраженно выдохнул директор. - Согласен, что в вашем сочинении присутствует уверенность, но марш-бросок и лошадь в пене надо убрать. Идите в приемную, подождите. - Слушаюсь, господин директор, - ответил лейтенант и, уверенный в победе, чеканным шагом удалился из комнаты. Настала очередь Йере выступить с речью в пользу "Леммикки". Он устало взглянул на директора и секретаря. - Читайте! - бросил директор. И Йере начал: - Прекрасная жрица богини Афродиты, кожа которой была подобна нежнейшему алебастру, нашла свою вечную молодость в мыле, изготовленном из плодов масляничного древа. Прошли века, прежде чем люди смогли раскрыть тайну ее неувядаемой красоты. Ее раскрыл не Париж и не Голливуд, а мыловаренная фабрика "Чудный аромат", начавшая производить мыло "Леммикки". Сейчас каждая женщина с помощью этого мыла может достичь божественной красоты жрицы богини Афродиты. Оно уничтожает прыщи, веснушки и потливость, делает глаза и разум ясными, фигуру гармоничной, увеличивает притягательную силу женственности. Оно гарантирует каждой женщине прекрасное будущее. Взгляните, чего достигло "Леммикки": им пользуются уже все артисты. О, "Леммикки"! Ты источник вечной молодости и секрет красоты кинозвезд! Я избираю тебя моим другом, клянусь твоим именем. Кто бы... - Довольно, остановитесь! - воскликнул директор Сувисумпело. - Производительность нашей фабрики ограничена. Директор приблизился к Йере и пожал ему руку. - Рад с вами познакомиться, господин Суомалайнен. Как я уже говорил, я высоко ценю моего племянника, магистра Ахопалтио. Он знает людей, и у него, черт возьми, есть нюх! Йере еще полностью не осознал того, что говорил директор. Ему редко приходилось встречаться с деловыми людьми. Сувисумпело повернулся к секретарю и официальным тоном произнес: - Мутикаинен, закажите завтрак на двоих! И выпить! В голове Йере Суомалайнена произошло, выражаясь языком кинематографистов, короткое затемнение. Спустя полчаса Йере уже сидел в обществе директора Сувисумпело в ресторане "Кямпи" и предавался радостям жизни. Директор был предельно предупредителен, если позволительно такое выражение о человеке весом в сто сорок килограмм. - Я люблю стихи, - говорил директор. - В школе я читал "Фенриха Столя" и многое другое. Поэзия - это хорошая реклама. Как говорил Алексис Лейно: цену мы сами себе набиваем...(*7) Йере готов уже был подхватить "хой лаари лаари ла", но вовремя обратил внимание на исключительную серьезность своего работодателя и вспомнил о том, как перед смертью восхищался собой Нерон: "Какой поэтический талант в моем лице уйдет со мной в могилу!" Йере больше уже не думал о том, что сдал психоаналитический экзамен лишь "со злости". Его мыльная лирика превратилась в продукт мысли, в целеустремленное ее выражение. Сейчас ему оставалось только осознать, что он стал начальником отдела рекламы мыловаренного завода и уже сегодня отправится в Выборг. После ленча оба господина на минуту заглянули в контору завода, где Сувисумпело передал Йере инструкции, деньги на дорогу и чек на небольшую сумму. При этом не произнес ни слова о всемирном кризисе и безработице. Затем он вложил под мышку новоиспеченного начальника рекламы портфель с документами и приступил к церемонии прощания. - Я сегодня сообщу в Выборг о вашем приезде. Спросите там инженера завода. Он даст более подробные инструкции и познакомит с предприятием. Да, вот еще что: постоянно поддерживайте связь с нами, с главной конторой, и помните, что руководство завода осуществляется из Хельсинки. Сувисумпело протянул потную ладонь, напоминавшую кусок парного мяса, и проводил подчиненного до двери. Оставшись один, он взял в руки "псалтырь" мыла "Лем-микки", написанный Йере Суомалайненом, сел в кресло и еще раз с удовольствием прочитал это произведение. Он был совершенно уверен, что новый начальник рекламы сможет распродать этот неудавшийся деготь, который уже неоднократно намеревались смешать с хозяйственным мылом для стирки белья. * * * Мысли Йере были далеки от мыла, ибо сейчас у него появилась должность и наполненный желудок банкира. Он, насвистывая, шел по направлению к железнодорожному вокзалу, и тросточка в его руках взлетала подобно палочке дирижера, отражая его прекрасное настроение. Он завернул на секунду на почту, послал отцу чек и поздравительную открытку. Затем начистил до блеска ботинки, дал человеку из конторы "Пикатоймистон Марсси" десять марок чаевых, купил билет и поспешил на поезд. Неукротимая тяга к путешествиям жгла его душу. Он был бы идеальным типом вечного странника, если бы не требовал от себя безупречного соблюдения приличий. Даже самая короткая поездка воздействовала на него, как валерьянка на старую деву: она успокаивала и одновременно возбуждала. Многие люди в поезде расслабляются, ведут себя непринужденно. Застенчивость уступает место сдержанной словоохотливости. Йере почувствовал это уже в самом начале пути. Господин, сидевший напротив него, представился, как только они подъехали к станции Пасила. - Надеюсь, вы меня знаете? - К сожалению, нет, - ответил Йере, смутившись. - Не знаете? - удивился вступивший в средний возраст сосед с бабьим лицом, патетическим голосом, чувственной нижней губой и довольно-таки распутными глазами. - Тогда разрешите представиться: Юхани Суомала, драматург, пионер финской драмы. Все знают мои исторические спектакли и неверную жену, они в равной степени полнокровны, полны страсти и красивы. Йере тоже назвал себя, но это не произвело ни малейшего впечатления на драматурга - тот слышал лишь один свой голос. Ноздрями Йере почувствовал, что автор исторических драм прибыл на поезд, побывав в кабаке. Он говорил торжественно, но в его речи отсутствовала духовность. На подходе к станции Керава он разнес вдребезги мировую драматургию, раздев ее догола, а начиная со станции Хювинкяя говорил уже только о своем творчестве. - Моя литературная продукция обширна и прекрасна, да и мощна, как черт, и держится на сценах, как тысячи чертей. Пассажиры стали поглядывать на спутника Йере. Вагон в мгновение ока превратился в малую копию ада, где ближайшим друзьям писатель-драматург раздавал ласкательные имена. Он был прекрасен, словно сам сатана, красив и грозен, как дьявол, страстен и грешен, будто чертовка. Йере он не давал вставить и словечка. Тому оставалось только смиренно слушать, изредка нервно подергиваясь и протирая запотевшие очки. Он всегда избегал сильных выражений, с помощью которых финские писатели пытаются спасти свою мужественность. Наконец драматург сменил тему разговора: - Простите, как вас все-таки зовут? Ах, да, да. А куда вы едете? - В Выборг. - В Выборг! Прекраснейшая преисподняя! И я туда же. Получил приглашение на торжества. - Юхани Суомала склонился к Йере, вытянул чувственные губы трубочкой и прошептал: - Там предстоит грандиозный кутеж. Для меня приготовили двух самых красивых женщин Выборга. Трудности жизни многих мужчин происходят от избытка женщин. У меня трудностей нет, а женщин всегда в достатке. Взгляните на мои бицепсы, вот здесь... и здесь... Пощупайте мышцы... Эту... нет, вот эту. Каковы? - Вы сильный. - И крепкий! Специально подготовился для Выборга. - Выборг - город веселый, - заметил Йере немного уставшим голосом. - Более того. Это город веселья. Это обворожительный ад! Вы же знаете Выборг! - Я родился там и учился в школе, - простодушно ответил Йере. - Никогда бы не подумал. У вас типичная морда уроженца губернии Хяме. Я не выношу выходцев из Хяме, хотя сам родился в Тампере. Но в моих жилах течет горячая кровь. Мать моя из рода Хагерти, тех самых красивых Хагерти. Я унаследовал от нее свой художественный талант, а мой брат не признает этого. Он завистлив, занимается производством бумаги, но презирает поэтов, которые пользуются его бумагой. Это составит концовку моей следующей пьесы. Однако послушайте, нам следует вместе пойти на этот торжественный прием. Там будет... - Суомала еще ближе придвинул свою массивную фигуру к Йере и зашептал: -...сотня красивых женщин, из которых я смогу выбрать свою... Йере поверил, ибо это было сказано шепотом. Драматург сладострастно засмеялся, и его мешкообразные веки задрожали. Через какое-то мгновение Суомала вышел из купе, а когда возвратился, то количество заготовленных для него в Выборге женщин поднялось до тысячи. - И учтите, - с ударением произнес он, - они самые красивые в мире. Но ведь и я неплохо выгляжу, как считаете? Взгляните на мою грудь и мышцы! - Он стукнул себя кулаком в грудь. - Весь Выборг ждет меня. Там знают, что без меня в Финляндии не было бы ни драм, ни исторических романов. - Станция Риихимяки, - крикнул в это время проводник, - стоянка восемь минут. - Финский театр не сможет существовать без моих драматических произведений... - Пересадка на поезда, следующие на север, - добавил проводник... - Не мешайте мне, - заметил драматург. Поезд остановился, и Суомала поспешил в вокзальный ресторан отведать селедки. Йере облегченно вздохнул и остался в вагоне. Прошло семь минут. Йере обнаружил, что на соседней скамейке сидит господин и пытается познакомиться с ним. - Мы не встречались раньше? - спросил тот. - Нет, - ответил Йере. Пролетело восемь минут, а автор драматических произведений все еще не появлялся. Поезд тронулся, Йере беспокойно осмотрелся. И в этот момент господин, сидевший на соседней скамейке, переместился на место Суомала и сказал: - Господин драматург отстал от поезда. Огромная потеря для Выборга. Разрешите я посижу на его месте? Йере кивнул. Он высунул голову в окно и увидел Суомала. Тот бежал за поездом и грозил ему кулаками. Однако сила пара победила финскую драму, и бегун отстал. Йере схватил с полки сумку писателя, трость и выбросил все это в окно на железнодорожную насыпь. Издалека послышался знакомый возглас "черт", заглушенный стуком колес поезда. Йере утратил было присутствие духа, но скоро пришел в себя. Закрыл окно и сел на свое место. На вешалке висело светлое пальто Суомала. Йере снял его и изучил содержимое карманов. Ему понравились сигары, способствующие рождению драматических произведений. Он попытался спрятаться за облаком дыма, исходящего от сигары, но человек, перебравшийся на место Суомала, не позволил ему сделать этого и спросил: - Я могу присесть здесь? - Пожалуйста. - У меня и билет есть. - В этом никто не сомневается. Состоялось взаимное представление, и через несколько минут сильная личность финской драматургии была полностью забыта. Йере совершенно не огорчился, ибо сейчас он познакомился с доктором Куралуома, ехавшим в Ленинград. Доктор также относился к тем людям, которые с большим удовольствием рассказывают о себе. Когда он увидел, сколь терпеливо выслушивал Йере сентенции Юхани Суомала, то пожелал раскрыть свою душу такому благодарному слушателю. - Я ученый, - скромно начал он свое выступление, когда поезд добрался до станции Хикия. - Ученые в большинстве являются мучениками своей науки, поскольку верят, что истина и наука - синонимы. Стоит им только отказаться от этого, они становятся богачами и отправляются путешествовать. Поездки обогащают знания человека, исключая, конечно, езду в трамвае в часы пик, где люди мельчают, становятся незначительными. Я обожаю путешествовать. Это придает науке вдохновение. - Вы, видимо, социолог? - Нет. Я биолог. Еду в Советский Союз не как социолог, а как естествоиспытатель. Решил выяснить, на каком языке поют там петухи. Я специалист именно в этой области, и будущее представляется мне весьма светлым. - Вы большой юморист, господин доктор, - льстиво заметил Йере, ибо знал по опыту, что художники и ученые легко поддаются на лесть. Лицо доктора Куралуома помрачнело. - Ошибаетесь, уважаемый. Юмора во мне меньше, чем волос на голове. К сожалению. Он погладил свое голое темя, словно оно впервые открылось ему, и через минуту продолжил: - Область моих исследований пока, как мне представляется, вам незнакома. Но позвольте я просвещу вас? - С удовольствием, господин доктор. - Ну-с. Вы наверняка знаете, что вся живность, населяющая земной шар, начиная от вшей и земляных червей вплоть до буйволов и китов, разговаривает исключительно на своем индивидуальном языке? И, что самое удивительное, в каждой стране у нее свой диалект. Эти говоры, конечно, нельзя сравнивать с одухотворенной системой понятия человека, хотя они и выражают различным образом переживания животных. Если диалекты языка животных были бы средствами цивилизованно раскрывающейся сущности, моя исследовательская работа была бы значительно затруднена, ибо лингвисты тут же стали бы утверждать, что существуют западные и восточные диалекты. К счастью, их интересуют только человеческие языковые распри, поэтому мне для беспрепятственной работы нет необходимости обращаться в общество защиты животных. Доктор Куралуома выражался точно, аккуратно подбирая слова, словно циркулем измеряя их размер и взаимосвязь. - Область ваших исследований, - искренне заметил Йере, - заинтересовала меня. Вы поистине великий юморист. Доктор Куралуома рассердился. - Я еще раз повторяю, я не какой-нибудь пустой юморист, а ученый. В моей жизни я десятилетиями не находил ничего смешного. Последний раз смеялся четырнадцатого июня тысяча девятьсот десятого года, когда мой отец вступил в новый брак (он был вдовцом шесть лет) с одной разведенной госпожой, которая оказалась матерью моей жены. Когда отец стал моим свекром, а я его зятем, тут уж я не мог удержаться от хохота. Сейчас же мне не до смеха, поскольку наши родственные связи настолько запутались, что иногда мне кажется, будто я становлюсь папой своему отцу и дедушкой себе. Однако я не силен в генеалогии. Моя специальность - фонетика животных, и следующей осенью в Хельсинкском университете будет создана такая кафедра. - Очень интересно, - воскликнул Йере. - Правда? В таком случае вы первый непосвященный, который оценил мою работу. Судя по всему, вы большой почитатель наук? Отбросим титулы! Анастасиус! - Йере! Случилось так, что они стали друзьями еще до приезда в Лахти. Поскольку дружба обязывает к делам, доктор Куралуома вынудил Йере выслушать следующий доклад: - Дорогой друг, ты знаешь, какие трудности испытывают финские ученые в своей работе. Художников, писателей жалеют, им собирают добровольные пожертвования, воздвигают памятники и надгробные плиты, нам же, ученым, не перепадает и гроша. Когда я в сорок два года защитил докторскую диссертацию на тему "Значение запаха в мире переживаний грудных детей в свете новейшей биологии", мне даже никто не посочувствовал, не говоря уже о славе. Тогда я решил сменить область моих исследований. Начал основательно и углубленно изучать современную науку о звездах, но не в качестве астролога или астронома, а как биолог. Целых три года трудился я совершенно бескорыстно и добился того, что смог опубликовать первую часть своих исследований, в которой подвергнул рассмотрению звезд киноэкрана и спорта. Что касается мира кинозвезд, то там восприняли мой труд как рекламу, а звезды спорта, в особенности боксеры, которые, став звездами, зарабатывают астрономические гонорары, заклеймили меня как врага спорта. По инициативе спортивных обществ, которым, кстати, государство оказывает помощь, мой труд был скуплен за один день до последнего экземпляра. Тома собрали на стадионе зоопарка и сожгли на костре. Тогда я поверил, что на звездное небо спортивного мира наложено табу, о котором не осмеливаются упоминать даже государственные ревизоры. Как мне сообщили, бегунов особо возмутила глава моего произведения под названием "Марка и метр" (*8). Боксеров же встретили в штыки главы: "С ринга в мир переживаний животных или в хирургическую клинику" и "Узаконенная драка с точки зрения собаки". В качестве исследователя звезд я, как видишь, мало чего добился. Поэтому переквалифицировался и занялся изучением языков животных и их диалектов. Пару раз мне выделяли деньги для моей темы, и работу считают очень полезной для общества. Месяца через два выйдет мое произведение "Языки животных", которое совершит переворот в картине мира. Многие тритоны глухи и немы, у бесхвостых лягушек имеется уже барабанная перепонка и слуховая кость, соединяющаяся с ушным лабиринтом. Язык лягушек - это вовсе не отмерший язык, как, например, латинский, хотя и намного старше латыни. На нем говорили очень широко в болотах каменноугольного периода, когда позвоночные еще только учились пользоваться органами речи. Если же мы углубимся в мою специальную область, язык птиц, то окажемся довольно близко к человеку. Поэтому не стоит удивляться сравнениям звуков, издаваемых человеком, с речью или пением птиц: гогочет как гусь, каркает словно ворона, говорит как попугай, и кудахчет подобно курице. Благодаря сильному развитию полосатого тела головного мозга слуховой аппарат многих крылатых более развит, чем у человека. Птица учится петь инстинктивно, человек - проделав огромную работу либо в консерватории, либо в певческом хоре. Песнь птицы, даже если она поет на диалекте, я слушаю с удовольствием, а при пении жены всегда приходит на ум толстоногая курица megapodius duperreyin, живущая на Соломоновых островах. Труд мой объемом более шестисот страниц, в который включены тысячи фотографий и фонетических схем, различные нюансы динамики и своеобразия форм, уже готовится к изданию. В нем отсутствует только пение русского петуха, послушать его я и еду сейчас... Выступление доктора Куралуома было прервано появлением в вагоне кондуктора, громко возвестившего: - Следующая станция Выборг! Торговцы, прибывшие из чужих краев, снимите кольца с пальцев. Отважный ученый посмотрел на Йере, как на своего ученика, но не заметил, что тот трет глаза, борясь со сном. Йере встал, надел на себя пальто драматурга Суомала, снова сел на скамью и промолвил с интересом: - Я полагаю, ваш научный труд редок по своему характеру и ценен. Я уже сейчас испытываю любопытство. Хотелось бы услышать пение петухов на различных языках. - С удовольствием! - воскликнул Куралуома. - Готов показать вам несколько образцов. Он вытащил из кармана записную книжку и принялся писать примеры пенья петухов из разных стран. - Пятилинейная система позволяет графически изобразить ноты. Взгляните внимательно! Для записи, помимо мелодии, важны еще и движения. Вот так обозначаются движения мелодии, связанные с крыльями петуха, а эти - с горлом и гребнем. В Китае, например, петух поет так: ки-ки-а-ки. Темп песни петуха и настроение в основном подчинены одной закономерности. Об этом лучше всего свидетельствуют следующие примеры: французский петух - coquerico; финский - kukkokiekuu; английский - cooc-a-doodle-coc; японский - cu-ca-ho-ca-cu-ca-hoo; греческий - cocoricoo; албанский - kokoriku; датский - kykkeliky; немецкий - kickeriki... Доктор Куралуома задохнулся, воспроизводя пение петухов, и закашлялся. В вагон вошел проводник в обществе двух сыщиков и с недоверием посмотрел на старуху, примостившуюся на скамье рядом с огромной корзиной. - Что у тебя в корзине? - А, чего... - Неужели не знаешь, что в вагоне для пассажиров нельзя провозить животных? - Знаю, знаю... Старуха заморгала глазами и начала твердить: - Когда лошадь у соседа чешется, то волосы дыбом встают. - У тебя в корзине петух? - Петух? Если на дороге найдешь лошадиный волос, то кажется, что нашел целую лошадь. - Неужто петух? Петуху петь не прикажешь, но и не запретишь. Проводник покинул вагон, а пришедшие с ним сыщики остались. Доктор Куралуома, набравший снова достаточно воздуха в легкие, внезапно закукарекал на санскритском языке. Поезд сбавил ход и остановился. Спутники попрощались, и Куралуома вышел проводить Йере в тамбур вагона. В этот момент сыщики схватили Куралуома за руки. - Куда едете? - спросил старший из них. - В Ленинград. - По какому делу? - Послушать пение русского петуха. - Не болтайте чепухи. Забирайте свои вещи и следуйте за нами. Вы задержаны. - Я? Младший сыщик принес дорожный саквояж, пальто и шляпу доктора. Ученый не стал возражать, ибо он когда-то слышал выражение, что полиция и право - синонимы. - По какой причине меня задерживают? - лишь поинтересовался он. - По приказу Центра сыскной полиции. Вы шпионите за голосами. В чью пользу? - В пользу науки. - Ладно! Вы еще расколетесь... - Я тоже задержан? - прямодушно спросил Йере. - Нет. У вас нет музыкального слуха. В этот момент из принадлежавшего русскому эмигранту курятника, пока еще не переделанного в летнюю дачу для писателей, раздалось веселое пение петуха. Доктор Куралуома восторженно воскликнул: - Друзья! Я слышал его! Это пел русский петух! - Он повернулся к сыщикам и продолжил: - Спасибо вам, представители благородной власти! Вы сэкономили мне время и труд. С удовольствием последую с вами в Хельсинки. Доктор вытащил из внутреннего кармана записную книжку и записал: Ку-ку-ре-ку. Он вознамерился было на прощанье протянуть руки Йере, но на них уже звякнули наручники. Йере посчитал для себя за благо исчезнуть и влиться в толпу милого сердцу родного города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и увидел рядом с собой тщательно выбритого молодого человека, который внешне напоминал воспитанника Оксфордского университета. - Простите, - любезно произнес молодой человек. - Я имею честь разговаривать с писателем Суома-ла?.. - Да, это я, - удивился Йере. - Вы, видимо, встречаете меня? - Вы правильно догадались. Меня зовут Янхукайнен. - Инженер завода, если не ошибаюсь? - Не инженер, а завхоз, - внес поправку Янхукайнен, широко улыбнувшись. - Директор сказал, что на вас будет светлое пальто, а в руках трость, по этим признакам я и осмелился... Да, прошу прощения, раньше я с вами не встречался. Правда, ваше фото было в газете. - Моя фотография? - снова удивился Йере, но тут же решил, что мыловаренный завод где-то раздобыл снимок и опубликовал его в выборгских газетах. Молодцы. Завхоз выразил сожаление, что у Йере нет багажа и похвастался силой своих рук. Рассказал, что когда-то работал носильщиком. Затем стал рабочим сцены в театре, а сейчас уже более года исполняет обязанности завхоза. Он выразил беспредельную радость по поводу того, что руководство доверило ему выполнять функции хозяина сегодняшнего вечера, принимая писателя. Он заказал гостю номер в гостинице и поинтересовался, где Йере желал бы поужинать. После этого в честь писателя будет организован торжественный прием, который намечено начать сразу после окончания спектакля. Йере в душе благословлял Ахопалтио. Без рекомендаций философа он не смог бы стать поэтическим воспевателем мыла, которого на новом месте встречают, словно князя, в ресторане. Он больше не метался между обманом и истиной подобно актеру, который играет выученную роль, а вел себя естественно и непринужденно. Стал почти независимым от изменений обстоятельств, превратился в человека с сильным характером, который психологически и эстетически казался значительной персоной, достойной уважения. Он овладел миром с помощью мыльного могущества. Когда Йере спустя некоторое время наслаждался крабами с белым вином в обществе завхоза, картина будущего открывалась перед ним ликующим амфитеатром. - Как, кстати, идет "Леммикки"? - спросил он у Янхукайнена, движения которого были столь отточены, что он наполнял бокалы, не проливая ни капли на скатерть. - "Леммикки"? - повторил бывший носильщик и рабочий сцены. - Господин писатель, конечно, имеет в виду "Стамбульскую розу". Благодарю, она идет довольно хорошо. Но рекламы о ней надо дать побольше. Это же просто оперетта из оперетт. - Оперетта! Блестящее название! Я, видишь ли, пока еще не знаком с вашим профессиональным словарным запасом. Говоря прямо, совершенно зеленый юнец в этой отрасли. - Ну-у, господин писатель слишком скромен, - произнес Янхукайнен. - Вы полностью созрели, более зрелый, чем все остальные. - Пожалуй, пожалуй. Но в каждой профессии сначала надо познать ее словарный запас. Возьмем, к примеру, профессию часовщика. Часовых дел мастер шпеньки, на которых вращаются стрелки, зовет "ямочками от улыбки", маятник - "барабанщиком", храповик - "Гитлером", а хроноскоп - "точнемером". Естествоиспытатели, в свою очередь, говорят, что глаза мухи фальцетные, писатели болтают об анекдотах, а петит называют "навозным жуком". Янхукайнен рассмеялся. - У нас тоже есть свои словечки. Вазелин называют "вассу", а одеколон - "скрипичным ключом". - "Чему мы при этом учимся?" - вопрошал в свое время дедушка Крылов, - рассмеялся Йере, - только тому, что во всех профессиях поначалу свои трудности. - Именно так, - согласился завхоз и бросил взгляд на часы. - Нам скоро надо отправляться. Для нас зарезервированы места в директорской ложе. - Неужели вы намерены затащить меня в театр? - Конечно. Вам же нужно присутствовать на премьере. - И не подумаю! Никогда не хожу летом в театр. Правда, за исключением хороших театров. На лице завхоза появилось темно-красное пятно от выпитого вина. - Этот спектакль отрепетировали хорошо, - сказал он в свою защиту. - Артисты были бы весьма благодарны, если бы увидели вас в зале. Янхукайнен снова бросил взгляд на часы. Но Йере беззаботно махнул рукой. - Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите-ка мне, у вас есть другие оперетты, которые нуждаются в рекламе? Для "Леммикки" мы со временем добьемся хорошего сбыта. - "Баядера" больше не пользуется успехом, и "Сильва" уже настолько навязла в зубах, что народ пресытился ею. - И для них откроется рынок. - Не скажите. Видимо, необходим некий тип, способный свести женщин с ума... - Какого черта! - оскорбленно воскликнул Йере. - Я справлюсь с этим не хуже любого. Не использованы пока еще все возможности. Мы же можем изменить их названия, поменять ароматические средства, а для внешнего оформления создать какие-нибудь новые нюансы. Женщин обмануть нетрудно, когда вопрос идет о таких опереттах. - У господина писателя блестящие идеи, - согласился завхоз, который, уподобляясь кассе театра, знал, что "дебет" на стороне кассового окошка, а "кредит" за дверью. - Может быть, все же пойдем в театр? Спектакль, правда, уже начался, но писатель имеет право опоздать из-за ужина. Йере почувствовал себя еще более польщенным. Но театр сейчас его совсем не интересовал. Обязательство трезвости, данное им часовых дел мастеру Кахилусу, было полностью забыто. Он пребывал в состоянии прелестного опьянения и не желал, чтобы успех, сопутствующий ему, претерпел бы хоть внешнее изменение. Переход из ресторана в театр означал бы подчинение своего собственного "я" жестокой воле, и это сейчас глубоко разочаровало бы его или привело к нервозному состоянию. - Решим так, что в театр мы не пойдем, - пробормотал он. - Мне трудно изменить своим привычкам. Солнце уже давно скрылось за горизонтом. При входе в ресторан заиграли огнями чудесные фонари. Первое впечатление от новой должности оказалось весьма положительным. Если завхоз завода столь услужлив и гостеприимен, то каким же может быть главный инженер "Чудного аромата"?! Йере даже злился на себя за то, что раньше не стал начальником рекламного отдела. Столь много хорошей еды и выпивки ушло в рот кого-то из посторонних! Еще раз спасибо тебе, благородный и чудесный философ Ахопалтио, вытащивший из грязи унижения бедного писаку и изменивший его жизнь. Аюблю твое прекрасное выражение: совесть, подчиненная логике, - это сверхзнание... Веселый вечер скатился к границе темноты. Еще некоторое время тому назад завхоз беспокойно поглядывал на часы и его лоб покрывался потом, похожим на пахту, выделяющуюся в маслобойке бедняка. Но затем он освободился от груза обязанностей. Если писатель не хочет идти на премьеру пьесы, его капризы следует выполнять. Да и выполнение их для Янхукайнена было абсолютно безболезненным делом, ибо он также любил оживленную жизнь ресторана "Эспиля", тем более на халяву. Почти пятичасовое общение в компании с крабами и белым вином полностью изменило наших господ. Разговаривать они стали громко и махнули рукой на малые недоразумения. Йере почувствовал симпатию к Янхукайнену, а тот влюбился в Йере. Завхоз уже полностью соглашался, что упаковку "Баядеры" необходимо обновить, а ароматические вещества заменить. Ему очень нравился словесный стиль писателя, которым тот расцвечивал понятие "оперетта": "хорошая оперетта молодит, ее пена подобна сливкам". - Точно, точно... - И если я не смогу ее продать, то тогда никто не сможет... - Никто, нет. Стрелка часов ^приближалась к самой высокой цифре на циферблате. Тут Йере вспомнил, что Янхукайнен в начале вечера говорил о каком-то торжественном приеме. Сейчас он был готов на любой поступок, ибо чувствовал себя крепче вина в рюмке. Завхоз оплатил счет чеком, и они отправились, дружески поддерживая друг друга. Йере крепко прижимал под мышкой портфель с документами мыловаренного завода, который вручил ему на попечение директор Сувисумпело перед отъездом. Начальник отдела рекламы, так блестяще начавший свою карьеру, чувствовал, что шагает несколько неуверенно. Хозяин вечера, заметив это, предложил ему свою руку. По мнению Йере, это было самое прекрасное гостеприимство, которое когда-либо ему было оказано. Подобное возможно только в Выборге, где на премьере в театре можно увидеть слезы на глазах у зрителей^ - Вы настоящий господин, - пробормотал Йере. - Господин, которого можно и постирать, и выгладить. Я дам вам хорошую должность. Янхукайнен поблагодарил. Выйдя на улицу, они сели в автомобиль. Янхукайнен назвал водителю адрес и шепотом сообщил Йере: - Мы едем сейчас в "Золотой теленок". Это увеселительное место для актеров, где можно кутить круглые сутки. Посмотрим, что скажет директор о том, что мы не пришли в театр. - Летом по театрам не ходят, - стоял на своем Йере и начал напевать песенку, сочиненную Малышкой Лехтиненом: Внебрачная связь не кончается... Янхукайнен был несколько обеспокоен. - Господин писатель, конечно, выступит с той речью, о которой, насколько я знаю, была договоренность с директором? - Я ничего не помню... Да и о чем я должен говорить? - Точно не знаю, но, видимо, вам надо сказать о сегодняшнем вечернем спектакле. Это же первое представление вашей новой пьесы. Йере почувствовал, что почти пришел в себя. Он опубликовал в издательстве "Каристо" несколько миленьких пьес, но они никогда не видали сцены. Даже не были поставлены в хельсинкском Народном театре. - Ой, дорогой друг! Об этих пустячках и разговаривать не стоит. Беспокойство завхоза усилилось. Видимо, писатель объелся раков. То он становился самой скромностью, то превращался в гордого и самоуверенного. Если писатель не выступит с речью на празднике артистов, вину за это, конечно, возложат на завхоза, который легкомысленно распорядился средствами предприятия, где он состоит на службе. "Золотой теленок" был сердцем Выборга. В этом здании в притемненных залах, разместились различные клубы. У Йере было божественное настроение, а Янхукайнена мучил душевный столбняк. Когда они вошли в зал приема, там возникла необыкновенная тишина. Все повернулись, уставясь друг на друга. Дородный господин маленького роста подошел к Янхукайнену. Это был директор театра Туннюрлампи, внешним видом напоминавший управляющего имением, а по характеру - ректора института. - Где вы проваландались целый вечер? - крикнул он, глядя на Янхукайнена, который напоминал заблудившегося в цирке провинциала. - Ну-с, объяснитесь! Где? - В "Эспиле" немного посидели, - ответил обвиняемый и, обращаясь к писателю, взмолился о помощи. - У нас был веселый вечер... - Скотина! - взревел Туннюрлампи. - В "Эспиле" напились, где же иначе? Вы же должны были встретить писателя. - Правильно. И мы вместе с ним сидели весь вечер... Неужели господа не узнают друг друга? Туннюрлампи осуждающе посмотрел на Йере и помотал тыквообразной головой. - Я имею в виду писателя Суомала! А это что за господин? - Писатель Суомалайнен, - ответил Йере за себя и за завхоза. В тот же миг ему стало ясно, что блестящий прием, крабы, вино и любезности предназначались не ему, а совсем другому. Завхоз также понял ужасную ошибку. Он попытался что-то лепетать о том, что его ввели в заблуждение, об обновлении аромата "Баядерки" и опереттах. Директор театра подошел вплотную к Йере и начал извергать слова. Но Йере оставался спокойным и поправлял свои очки, которые сползали вниз. Когда Туннюрлампи прервался, чтобы набрать в легкие воздух, Йере спросил: - Полегчало? - Мошенник! - Прошу прощения, не мошенник, а писатель. - Бандит! - Не бандит, а Суомалайнен. Йере схватил маленького человека за грудки и дрожащим голосом произнес: - Сожалею, что произошла ошибка. Но, несмотря на это, надеюсь, что вы будете обращаться с начальником рекламы завода "Чудный аромат" более любезно. Если это составит для вас трудность, продолжайте ваше представление. Характер разговора сразу изменился. Когда Туннюрлампи услышал, с кем имеет честь обмениваться мыслями, он прибегнул к помощи профессии, которая давала ему возможность зарабатывать на жизнь. На его круглом лице появилось подобие дружеской улыбки: - Ну, значит, ошибка оказалась двойной и забавной. Разрешите пригласить вас к столу? Туннюрлампи повернулся к Янхукайнену и как бы мимоходом заметил: - Мы продолжим за счет театра. Йере сел рядом с директором и, к своему ужасу, обнаружил, что он все время говорил одну лишь правду. Общение теперь стало непосредственным^и раскрепощенным, как и полагается за кулисами театра. Йере узнал, что представляемый им мыловаренный завод постоянно публикует свою рекламу в театральных программах, что предприятие подарило театру большое количество душистого мыла и крема для кожи. Сотрудники "Чудного аромата" оказывают театру помощь, а его руководители - ведущие члены общества поддержки театра. Следовательно, Йере является господином, достойным торжественного приема и подарков. Ночное веселье двигалось к утру, и Йере чувствовал себя все более влиятельной персоной. Обычно он требовал от ближних такой благопристойности, какая сродни инквизиции, но сейчас был готов даже на маленький дебош. Он был в восторге от женщин, которые ухитрялись прикрыть свое тело тремя лоскутами чего-то похожего на пластырь. Он обещал актерам бесплатно выдать подарочные наборы, мыло, кремы и даже наградить их поездками за рубеж. Кто-то сравнил его с рождественским Дедом Морозом, но Туннюрлампи пошел еще дальше: - Дед Мороз - это просто Дед Мороз, но его прообраз - Кай Кильний Меценат. Первый любовник труппы потер виски и громко произнес: - Шведы меня не интересуют. - Он был римлянином, - внес поправку Туннюрлампи. Янхукайнен, услышав о подарках и благотворительности, начал приходить в себя. - У него в Финляндии есть какая-нибудь фабрика? - поинтересовался он. - Я имею в виду этого римлянина... Туннюрлампи не удостоил прилежного завхоза ответом, а поднял бокал и предложил тост в честь начальника рекламы "Чудного аромата", за финскую мыловаренную промышленность: - Дорогие дамы и господа! Еще в древнем Риме были благородные люди, любившие искусство и поддерживавшие его экономически. Гораций, Проперций получали средства от Кая Кильния... - Не забудь о Йере Суомалайнене! - прервал его Янхукайнен. Один из молодых актеров затолкал салфетку в рот Янхукайнену. Во время дружеской потасовки Туннюрлампи пел дифирамбы благородному характеру Йере, который действительно управляет делами завода: Сувисумпело лишь теоретически его начальник... - Схема организации пока еще только разрабатывается, - заметил Йере и вылил из своего бокала несколько граммов вина на декольтированную грудь сидевшей рядом дамы. Говорил он невнятно но каждый понимал его намерения. В целях рекламы Йере дарил театральным деятелям Выборга всю продукцию мыловаренного завода. Он уже уверовал, что является главным акционером предприятия, и был богат, поскольку не играл на бирже ценных бумаг. Туннюрлампи продолжал произносить начатый полчаса тому назад тост. Он благодарил создателя мира за то, что драматург Суомала не присутствует на торжествах, не устраивает скандалов, не омрачает чудесного настроения. Говорят, Суомала повсюду прославился как драчун, а вовсе не как драматург. Когда Туннюрлампи спустя некоторое время вновь упомянул имя Суомала, из-за стола, поддерживаемый соседями, поднялся некий старый господин, постучал по бокалу и произнес с достоинством: - Что касается Суомала, то нам только что принесли короткую телеграмму, которую я и зачитаю во всеуслышание: "Я, черт возьми, отстал от поезда в Риихимяки. С приветом, Юхани Суомала". - Дорогие дамы и господа! Предлагаю выпить бокал по поводу этой великой радости. Все, за исключением Йере, осушили до дна фужеры. А начальник рекламы заснул за столом. К счастью для актеров, он уже успел сделать крупные подарки и напоминал пустой кошелек, который потерял свою форму. Глава четвертая, в которой Йере после многочисленных ресторанных состязаний удается покинуть своих празднующих друзей. Но в то же время его свобода подвергается опасности. Чтобы защитить себя, он снимает придающие ему достоинство очки и прячет их в карман Йере медленно открыл глаза. Комната была маленькой и без окон. Слабо светила лампочка, завешенная зеленой бумагой. Он спал на узкой деревянной скамье в пальто драматурга Суомала. Под головой вместо подушки лежал портфель с документами, рядом с ложем приткнулась трость. Смятая шляпа валялась на полу, словно кающаяся грешница. Он начал смутно подозревать, что на свет божий ночью выползли неведомые комплексы. Возможно, он совершил невразумительные поступки, которые наверняка раскрыли, что с головкой у него не все в порядке. Он, безусловно, нуждался сейчас в помощи Ахопалтио по части толкования снов и в рюмке для опохмелки. Он не понимал, как оказался в этом незнакомом леденяще безликом и необставленном помещении. Во рту оставался вязкий вкус празднества, а в висках стучала кровь. Йере медленно встал на ноги, протер очки и приготовился отправиться в разведку. Он подозревал, что все еще находится в "Золотом теленке", где женщин можно было разделить на две группы: на тех, кто изменял мужу, и на тех, у которых мужей вообще не было. Мужчины же продолжали оставаться ненасытными псами, которые охотятся за женщинами до тех пор, пока те сами не приберут их к рукам. Он вышел в слабо освещенный коридор и остановился, прислушиваясь. Из-за одной из широких дверей доносился невнятный шум, раздавались крики. Йере понял, что артисты продолжают свой праздник. Они любили вино, как своего злейшего врага, и при этом стремились утонуть в нем. Собственным разумом пользовались не для укрощения страстей, а лишь для их не слишком категоричного осуждения. Йере чувствовал неодолимую ненависть к себе и к окружающему миру. Он больше не был могущественным нуворишем, а лишь кающимся грешником, которого мучила совесть, давила, словно тесная кожаная куртка. Похмелье, этот миссионер человеческой души, наполняло его энергией и решимостью превратиться в судью и моралиста. Ему хотелось сейчас раз и навсегда вырваться из этой обители нечестивости и высказать ее посетителям несколько слов правды. Он не какой-нибудь незваный гость богемных празднеств и не свадебный генерал, а порядочный писатель и заведующий рекламой мыловаренного завода и уже сегодня займет свою новую должность. Да, действительно сегодня. Он не имел ни малейшего понятия о том, какое сейчас время суток. Шум раздававшийся из-за широких дверей, заметно усилился. Йере принял решительную позу и с выражением оскорбленной добродетели на лице вошел в комнату. Остановился в дверном проеме, рассматривая празднующее общество, которое не заметило его беззвучного появления. Скоро он обнаружил, что среди присутствующих нет ни одной женщины. Человек тридцать мужчин сидели за длинным столом, и каждый из кожи лез, добиваясь, чтобы слушали только его. - Не говори ерунды, Сутинен! - кричал один - у него были правильные черты лица и могучий голос. - "Омегу" не превзойдет никто, даже Тиссо! Человек, названный Сутиненом, спокойно ответил: - Я и сейчас придерживаюсь мнения, что "Этерна" и "Зенит" являются ведущими моделями. На ход "Омеги" влияют колебания температуры. Ослабевает упругость круглой пружины балансира, в связи с чем удлиняется время колебания баланса и ход замедляется. Именно поэтому твои часы зимой отстают. - Господи, это же явная ложь! Баланс моих часов выполнен из двух слоев, внутренний слой стальной, а внешний латунный. Они не отстают, а вот твои "Этерны"... - Их балансир колеблется всегда с одинаковой скоростью. Невидимая рука словно вытолкнула Йере поближе к бурлящему застолью. - Прошу прощения, - произнес он робко. - Тут что, прием артистов? Тридцать пар глаз обернулись к писателю. Тот, кого звали Сутинен, хохотнув, ответил сухо: - Господин опоздал ровно на сутки. Актеров унесли в театр еще вчера вечером. Здесь сейчас годовое собрание часовых дел мастеров. Впрочем, остаюсь при мнении, что "Этерна" и "Зенит" - ведущие модели. Нужно было обладать настоящим талантом, чтобы описать состояние души Йере Суомалайнена. Он с огромной силой прижимал портфель с документами и старался удержать слезы. Каким же он был ослом! Отвратительнейшим образом зарыл свой драгоценный мыльный талант в землю. Но сейчас должен исправиться, стать другим человеком. Он молча поклонился часовщикам, балансы языков которых на секунду остановились, и шатаясь направился к двери. Но едва дошел до порога, как дверь распахнулась и часовых дел мастер Кахилус с шумом вошел в зал заседаний. Йере попытался прошмыгнуть мимо него, но часовщик широко расставил руки и воспрепятствовал намерению писателя. - Куда спешите, господин Суомалайнен? - На работу, на работу, - едва слышно ответил Йере. - Но не в такое же время, - улыбнулся Кахилиус и продолжал. - Можете остаться здесь и присесть за стол, хотя и не являетесь членом нашего цеха. - Сейчас нельзя. - А мне нужно. Кахилус проводил Йере к длинному столу, где уже который час текла непринужденная беседа. У Кахилуса имелся материал для обвинения, который он и решил обнародовать при свидетелях. - Дорогие коллеги, - начал он торжественно. - Перед вами господин Суомалайнен. Он бросил работу без предварительной договоренности, чем поставил меня в чертовски трудное положение, поскольку я перед этим только что выбросил на улицу Нюлунда, этого негодяя. Что думают господа об этом? Это уголовное преступление или нечто иное? - Спроси у полиции! - посоветовал Сутинен. - Я спрашивал, но они не знают. Их это только развеселило. Это же настоящая чертовщина, если люди в Финляндии будут так свободно появляться на работе и смываться. Вдобавок ко всему, он сломал пружину и боек часового звонка у будильника. Что, по-вашему, с ним делать? Поднялся мощный гул, из которого выделилось несколько отдельных голосов. Сутинен потребовал от обвиняемого, чтобы тот залпом выпил пол-литра водки и во всеуслышание заявил, что "Этерна" и "Зенит" являются ведущими мировыми моделями часов. Сосед Сутинена посчитал такой приговор слишком гуманным и, в свою очередь, предложил, чтобы обвиняемый в течение двух часов беспрерывно пел национальный гимн часовщиков: "Покупай, парень, часы с кукушкой!" Кахилус в качестве общественного обвинителя, истца и одновременно свидетеля полагал, что через два часа все мастера сами превратятся в кукующие ходики, поэтому цеху стоит, видимо, изобрести более короткое и более весомое наказание. Кто-то предложил изгнание, но Кахилус воспротивился этому: - Это сейчас уже вышло из моды да и будет стоить слишком дорого. Неужели у вас, черт возьми, отсутствует фантазия? Таковой у часовщиков не наблюдалось, хотя они и были людьми рачительными, основательными и неуклонно следили за постоянными колебаниями баланса жизни. Тогда слова попросил Йере и начал свою защитительную речь вот с какой основной идеи: - Уважаемые господа! Директор Кахилус совершенно прав: меня следует наказать. Но позвольте сначала произнести несколько слов в свое оправдание. Было бы грустно, если бы произошло убийство права... - Убийство? - прервал его Кахилус. - Не хватай через край, парень! Говори по делу! Кто здесь кого собирается убивать? Йере попытался продолжить: - Когда я предложил свои услуги Кахилусу в качестве помощника, я все время думал о Руссо... - Какой у них механизм? - прервал его теперь голос с другого конца стола. - Не те ли это малютки завода Тиссо, для которых невозможно раздобыть запчастей? Еще хорошо, если их пружины выполнены из палладия или из никеля ну а если нет... Йере попытался ответить, но человек по фамилии Сути-нен опередил его: - Считаю, что нам не следует импортировать часы "Руссо". Для нас ведущими моделями являются "Этерна" и "Зенит". Гул голосов за столом постепенно стих, и Йере воспользовался этой возможностью. Он чувствовал себя обязанным вступиться за философа Руссо, но сдержал себя. Взамен сообщил часовщикам, что он по профессии писатель, изучающий различные области человеческой жизни. Поскольку роман, который он сейчас пишет (вынужденная ложь иногда помогает человеку и без молитвы) повествует о благородной профессии часовщиков и их уважаемых традициях, ему захотелось детально познакомиться с их работой. Поэтому он и поступил на службу к Кахилусу, которого знал как достойнейшего представителя цеха часовых дел мастеров. Кахилус также являлся такой личностью, которому автор подарил бы первый авторский экземпляр своей книги и высказал бы сердечную благодарность от имени всего сообщества литераторов. Йере закончил свое выступление, в котором, как советовал ему Ахопалтио, воспользовался "пространственными ценностями" своего голоса и стремился быть ближе к слушателям. Некто Талейран наверняка сказал бы, что он воспользовался словами истинного мужа, с помощью которых без труда можно скрыть мысли, но часовщики придерживались абсолютно иного мнения. За здоровье Йере поднимали тос- ты, его начали превозносить как гениального изобретателя часов. Кахилус сиял счастьем первооткрывателя, а Сутинен пообещал подарить Йере "Этерну" или "Зенит" и больше не противился импорту часов "Руссо". И случилось так, что начальник рекламы мыловаренного завода пошел в "Золотом теленке" по второму кругу. У него хватило бы силы воли, чтобы терпеть мозоль из-за тесной обуви, но отказаться от предлагаемого угощения было выше его сил. Он забыл о времени, о своих обязанностях, перестал вздыхать о нравственном падении и вспоминать о совести. Если мир желает устраивать ему торжественные приемы, то остается одно - подчиниться. В жизненной дипломатии согласие нужно выражать словами, а отказ - мимикой. На празднике часовщиков на быстротекущее время просто махнули рукой. Оно могло нестись своим чередом. В заключительном заявлении годового собрания было сказано, что перемещения собственности, вызванные кризисом, касаются прежде всего владельцев часов, которые сдают часы в залог. У часовых же дел мастеров, наоборот, всегда есть работа: людям хочешь не хочешь приходится чинить старые часы, ибо ломбарды неисправные часы не принимают. Время суток определить было затруднительно, когда дверь в зал, где проходило торжество, распахнулась с грохотом и на пороге появился драматург Юхани Суомала. На праздник артистов он опоздал почти на двое суток. Но, будучи зеркалом национальной чести, соблюдал рекомендации предков: лучше поздно, чем никогда. Часовых дел мастера умолкли. Драматург устремился к праздничному столу и патетически произнес: - Надеюсь, господа знают меня? Я писатель-драматург Юхани Суомала, и я пьян. Прошу прощения за небольшое опоздание. Но поезд, черт бы его побрал, ушел без меня. Пришлось изменить программу поездки. Старший по празднику часовщиков вопросительно посмотрел на своих коллег, а затем предложил Суомала стул. - Пожалуйста, господин писатель. Добро пожаловать на наше небольшое торжество. Чем можем служить вам? - Какого черта притворяетесь. Ведь запрет на выпивку уже не действует? - Значит, вина? - А разве я в молоке нуждаюсь? А еще раздобудьте для меня миллион красивых женщин! Мужчина по фамилии Сутинен тут же отошел от стола и покинул зал. Он был председателем клуба часовщиков с характером вечного искателя. Суомала внимательно рассматривал сидевших за столом, их лица были ему незнакомы. Но вот его карие глаза остановились на Йере, тот, не дыша, притаился, но тщетно. - Ой, брат ты мой! - воскликнул Суомала. - И ты здесь! Ты оказал мне огромную услугу, выбросив из вагона мой чемодан. В противном случае мне пришлось бы две ночи спать без ночной рубашки. Суомала громогласно продолжил свой красочный рассказ, в котором упоминалось огромное число женщин. Он даже успел случайно побывать на нескольких сборищах. Сейчас, по его мнению, все проводят свое свободное время на собраниях. На конгрессе проституток он послушал два доклада и заснул на задней скамье. С заседания вегетарианцев его выставили за недостойное поведение, а на встрече карманников его лишили часов, кольца, денег и доверия к людям. - В новой драме, - торжественно возвестил Суомала, - я заклеймлю непорядочность, леность и нечистоплотность финнов. Суомала набросился на угощения. - Где директор Туннюрлампи? - спросил он наконец. Часовщики посмотрели друг на друга. Никто не знал хозяина часового заведения с такой фамилией. Тогда Йере тактично стал объяснять, что они находятся в обществе часовщиков, а не актеров. Распухшие веки Суомала замигали, и он выразил свои чувства сильными словами. Но положение спас все тот же господин Сутинен, который появился рядом с драматургом и прошептал ему на ухо: - Я сожалею, господин писатель, но в это время суток я смог собрать для вас всего лишь тридцать восемь дам. Но отменного качества. Они ждут вон в той боковой комнате. Суомала выронил из рук бокал и в результате доселе нервного потрясения оказался в глубоком обмороке. Сутинен растерялся - он не знал, идет ли вопрос об излишестве, или о недостаточности. Йере понял, что спасен. Он подбежал к побледневшему Суомала, пощупал у него пульс и покачал головой. - Сердечный приступ. У меня в кармане пальто есть нитро... Минуточку! И почти бегом покинул зал. Его бедное, измученное сердце стало биться свободнее. Иной возможности уйти от кукующих часов у него не было. Пришлось прибегнуть к небольшому обману. Но, как гласит финская пословица, кто быстрее бегает, тот первым бросает камень. Йере выскочил в темный коридор, схватил с вешалки свою трость и шляпу и отправился плутать в поисках выхода из лабиринта "Золотого теленка". Уже трое суток он ни разу не глотнул свежего воздуха. Горло сжимал слишком тесный воротник, а сердце - горечь. Из сумрака раздался голос, вслед за которым появился и сам человек. - Простите за беспокойство, но кого вы ищете? - спросил подошедший. - Освободителя, - страдальческим тоном ответил Йере. - Сектанты здесь собраний не проводят, - объяснил мужчина и, вытащив из кармана небольшую карточку, произнес: - Уголовная полиция. - Арестуйте, - вздохнул Йере. - Я готов. Сыщик осветил лицо Йере карманным фонариком. - Суомалайнен? - Да. - Йере или Еремиас? - Не отказываюсь... - Начальник отдела рекламы? - Признаю все... - Хорошо. Йере протянул руки. - Что вы хотите? - спросил сыщик. - Наручники. - Вы же пьяны. - Беспрерывно. Полицейский сменил тон голоса на отечески дружественный: - Попытайтесь вести себя пристойно. Вас никто не собирается задерживать. Было лишь заявление, что вы пропали и... ну да ладно. Я свою задачу выполнил. Прошу сюда... Идите, идите... На двери были живописные буквы, образовавшие следующие слова: "Кабинет красной подвязки, вход посторонним строго воспрещен". Сыщик открыл дверь, втолкнул Йере в комнату и сам вошел следом за ним. - Господин директор! Пропавший найден. - О Господи! - воскликнул директор Туннюрлампи и бросился обнимать Йере. - Мы спасены! Туннюрлампи повернулся на мгновение к полицейскому и сказал: - Пришлите счет. Сыщик вышел, а Йере остался в небольшом кабинете в обществе пяти господ. Спрашивать ему ни о чем было не нужно, а только слушать. Туннюрлампи прояснил ситуацию. В кабинете проводилось важное совещание. "Клуб джентльменов Выборга" две недели тому назад организовал широкомасштабный сбор денег в пользу безработных. В рабочий комитет вошли господа И., П., В., Я. и Туннюрлампи. Сегодня вечером они должны были решить вопрос о распределении собранных средств. Присутствие Йере считалось обязательным по следующим причинам. - Мы знаем, что вы лицо влиятельное и располагаете средствами, - сказал Туннюрлампи. - За две недели в нашей кассе оказания помощи накопилось шесть тысяч двести пять марок и тридцать пенни. Наш театр организовал в поддержку сбора средств благотворительное представление оперетты, но на спектакль пришло всего лишь шестнадцать платных зрителей. И сейчас мы обращаемся к вам. Директор Туннюрлампи бросил на Йере открытый взгляд, на который тот ответил обворожительно наивно: - Это была "Баядерка". - Да. Что вы думаете? - Попробуйте "Песнь прерий". Туннюрлампи закашлялся. - Я говорю не об оперетте, а о вашем заводе, большинством акций которого вы владеете. Не может ли "Чудный аромат" подарить нам в порядке благотворительности свою продукцию? Йере покачал головой. - Мы не намерены раздавать безработным мыло, - поправился Туннюрлампи. - Безработный и так всегда чист. Моя идея состоит в том, что вы дарите нам изделия завода, а мы организуем благотворительную их распродажу. - А доход без вычетов распределяем между безработными, - заметил председатель рабочей комиссии господин И. - Ну не совсем без вычетов, - проворчал господин Я. Йере не смог ответить, но, после того как просидел в этой дружеской компании без малого час, он стал мягким и сговорчивым. Сначала он обещал десять ящиков мыла "Леммикки", а после четвертого бокала коньяка добавил к десятке ноль. Господа были в такой степени восхищены его благородным сердцем и его социальной направленностью, что решили израсходовать часть собранных средств в честь гостя сегодняшнего вечера. Господин И., джентльмен с бабьим лицом, принимавший участие во всех благородных общественных начинаниях, выступил со следующей, несколько двусмысленной речью: - Я, представляющий беднейшую часть народа, выходец из семьи батрака, добившийся собственными силами кресла директора-распорядителя крупной фирмы, положительно отношусь ко всем хорошим начинаниям, которые улучшают условия жизни малообеспеченных людей. Предлагаю сейчас не раздавать собранные средства, ибо это вызвало бы раздоры, поскольку делить пришлось бы всего лишь немногим более шести тысяч. Да ресторанный счет надо оплатить и выдать нам возмещение за работу на заседании, а также суточные. Кроме того я считаю, что, если бы все люди трудились в жизни, как я, у них сейчас были бы средства жить без работы. Как уже сказал раньше, я отношусь положительно к операциям такого масштаба, однако заявляю, что шестью тысячами марок нельзя уничтожить безработицу в стране. Деньги эти нам следует израсходовать сегодня вечером на оплату расходов по организации заседания рабочего комитета, что, по моему мнению, явится умеренным вознаграждением за нашу добровольную работу. Я убежден, что безработные нас поймут - разделить между ними средства помощи во время кризиса невозможно. Господин Я. предложил, чтобы рабочий комитет взял себе в качестве вознаграждения только две тысячи марок, на оплату сегодняшнего вечера израсходовал бы три тысячи, а остаток раздал бы безработным. - Кому раздать такую ничтожную сумму? - спросил просидевший безмолвно весь вечер господин В. Директор Туннюрлампи предложил, чтобы возможный остаток был передан в кассу, которая образуется в результате благотворительных продаж, но председатель возразил ему: - Я представляю малообеспеченную часть народа и ко всему отношусь положительно, но, по-моему, не стоит раздражать трудящихся, раздавая им столь мизерные суммы. Повторяю свое недавнее предложение использовать деньги, имеющиеся в нашем распоряжении, полностью на оплату представительских расходов по организации заседания рабочего комитета - я не могу просиживать ночи бесплатно и не привык оплачивать ресторанные счета. Участники заседания единогласно решили: средства, собранные по подписным листам, и приложенную к ним выручку от спектакля в сумме ста пятнадцати марок, всего шесть тысяч двести пять марок и тридцать пенни, следует направить на устройство благотворительных торгов и на оплату расходов рабочего комитета. Решение свое они обосновали так: мыловаренный завод "Чудный аромат" для благотворительных торгов дарит различных изделий примерно на сумму сорок тысяч марок. В качестве программного лозунга торгов утвердили обращение, разработанное Туннюрлампи и исправленное Йере: "Помоги безработному сегодня, ибо сам завтра можешь стать безработным!" Председатель рабочего комитета оказался прав: доход от сбора благотворительной помощи оказался слишком мал, чтобы раздавать его. Когда казначей общества оплатил аренду помещения, в котором шло заседание, ресторанный счет и денежное возмещение участникам заседания, в кассе осталось всего лишь пятьдесят пенни. Казначей, господин В., покрутил эту маленькую монетку в руках и заявил: - Деньги - начало всякого зла, и его корни проникают всюду. - Но каждый понимает язык звонкой монеты, - заметил Туннюрлампи. - Совершеннейшая правда, - добавил директор И. - В моей семье он, ко всему прочему, является родным языком. В этот момент казначей выронил из рук никелевую монету. Она упала на пол и весело покатилась под стол. Казначей попытался на четвереньках догнать ее, но свалился набок. Туннюрлампи это сделать также не удалось. - Нам необходимо ее найти, иначе в кассе будет недостаток, - пробормотал казначей, ощупывая ботинок Йере. - Не найти, - разнервничался Туннюрлампи. - Темно, и становится еще темнее. Господин П., бизнесмен с достойными манерами, который, как правило, говорил мало, но хорошо, вытащил из бумажника купюру в сто марок, свернул ее трубочкой и зажег. Затем он протянул фонарь под стол и сухо произнес: - Посветите, так скорее отыщете... Казначей обжег себе руку, Туннюрлампи углубился еще дальше в темноту, а Йере вообще потерял сознание. Начальник рекламы мыловаренного завода впервые в жизни видел, как деньги дают миру свет. Очнулся Йере не в "Кабинете красной подвязки", а на жестком ложе, покрытом синим сукном. Его подняли (во всяком случае, он не помнит, чтобы добрался сюда на своих ногах) и уложили спать на бильярдный стол. Плечи и бедра ломило, язык был шершав, словно наждачная бумага. Он с трудом спустился с бильярдного стола, пригладил волосы и воскликнул: - Ой, черт возьми! Что же мне делать? Неподалеку раздался чей-то голос, и ему преподали умный совет: - Умри, тогда никого не обидишь. Хмурая старуха уборщица открыла окно и продолжила: - Лучше тебе уйти в ресторан. Сюда скоро придут игроки. - Какой сейчас час? - Подымись на этаж выше, узнаешь. Там собрались другие часовщики. - Благодарю вас! - Нечего умничать. Наверх Йере не пошел. Он хотел спуститься ниже и сбежал на один из нижних этажей. Годами ему приходилось жить за счет авансов и размышлять о будущем только в мрачном свете. Сколь жалким и бесполезным чувствовал он себя. В коридоре порхала моль и билась об его очки. Даже моль была не столь расточительна, как поэт: она была столь экономной, что не сжирала ткань целиком, а проделывала в ней дырки. Не болела она и страхом тюремной камеры, чего приходится бояться человеку, такому, как Йере Суомалайнен, стремящемуся вырваться на свободу. Но "Золотой теленок" не позволял своим клиентам сбе-гать так уж легко. Йере переходил из одного коридора в другой, из прохода в проход, но выбраться на улицу ему никак не удавалось. Постепенно его охватило чувство безнадежности, и он стал молиться, чтобы священник отпустил ему грехи. В конце концов он стал громко аукать. И тут перед ним из мрака коридоров появился крошечного роста вахтер в униформе и предложил свою помощь. - Вы доктор Андерссон? - спросил сообразительный малыш. - Нет. - Извините. Тогда вы наверняка член парламента Хиукканен? - Нет... Я... - Фермер Хуухкая из Оулу? Не так ли? Значит, я угадал. Нет, нет... Будьте любезны следовать за мной. Вас ждут. Йере пытался разъяснить нежданному доброхоту, что он не Андерссон, не Хуухкая, а всего лишь по ошибке оказавшийся в плохой компании гражданин, у которого отняли свободу. Но маленький проводник лишь понимающе улыбнулся. - Не беспокойтесь. Вас никто не выдаст. Вахтер проводил Йере до двери, косяки которой украшала толстая бархатная портьера, и прошептал: - Ваше место совсем рядом с той пальмой. Видите? Будьте добры. Вахтер раздвинул портьеру пошире и попытался втолкнуть Йере внутрь. Тот зло прошипел: - Вы что, за шута меня принимаете? Я не Хуухкая! - Тише, тише! - попытался утихомирить его проводник. - Там сейчас идет собрание господ, пострадавших от кризиса. Выбирают новых членов объединения. Не советую отказываться от работы в этом обществе, придающей разнообразие свободному времяпровождению. - Послушайте... Катитесь вы... - Тихо, тихо! Пожалуйста, господин Хуухкая. И хлопотливый вахтер отдернул портьеру и втолкнул Йере в комнату, где шло заседание. Тот лишь заморгал глазами от изумления и раскрыл рот: насколько же божественно выглядело кризисное время. За длинными, богато накрытыми столами сидели празднично одетые участники конгресса с мрачными, серьезными лицами. На них была шикарная одежда, и с ее помощью они стремились придать себе солидности. Йере взглянул на собственный потертый и измятый костюм: зримое доказательство бедности финского писателя. Естественная одежда его роли, придавшая ему уверенности в себя. По правде, он, а не кто-либо иной, был личностью, пострадавшей от кризиса м избранной народом! Прав был парнишка, сказавший: чем грязнее полотенце, тем чище лицо! Он храбро и решительно направился к пальме, стоявшей в конце зала, и уселся на стул, предназначенный для Хуух-кая. Метрдотель вписал его в число гостей, пострадавших от кризиса, и шепнул официанту: - Хуухкая начинает с закусок... Справа от Йере сидел раскрасневшийся агроном, владелец крупного поместья, слева приятная молодая дама, представившаяся мадам Торопайнен-Летьенен, которая тут же произнесла три слова по-французски, на что Йере ответил: - Si, Si, madame. (*9) Агроном рассказал Йере краткую историю своей жизни, которую постиг полный крах. Три года тому назад он купил второй "Паккард", но судьба машины оказалась плачевной. Его сын, возвращавшийся из изгнания, въехал в Ботнический залив близ города Вааза. Из воды не вытащили ни машину, ни сына. Он приобрел третий "Паккард", но у него уже накопилось столько долгов, что Национальный бизнес-банк забрал в счет их уплаты и машину, и поместье. - Бог мой, какой ужас! - воскликнула участливо мадам Торопайнен-Летьенен и тут же спросила Йере: - А у вас какая марка? - У меня вообще нет автомобиля, - скромно ответил Йере. - Как этим банкам не стыдно! - возмутилась мадам. - Как же вы передвигаетесь? - Самый быстрый способ передвигаться - это стать пешеходом. - Je regrette beacoup, monsieur! (*10) - Si, Si, madame, - ответил Йере. - Вы блестяще говорите по-французски. - Si, Si, madame... - Я восхищена французским языком, учу его по одному часу в неделю. Но сейчас вынуждена прервать учебу. Видите ли, у моего мужа также исчез автомобиль, или, точнее говоря, его украли. - Угонщики автомашин многих владельцев автомобилей превратили в обычных пешеходов. - Ou, monsieur! Но машину моего супруга украл банк. Якобы за долги. Муж перевел свое имущество на мое имя, и теперь мы ездим на моей машине. Ох, этот кризис действует на нервы. А тут еще говорят о безработных. Небось они счастливы, что сидят без дела. Йере не смог ответить ей иначе, как по-французски: - Si, Si, madame. Мадам Торопайнен-Летьенен была жертвой Великого кризиса: беспросветной, но озаренной страданием. Ее мышление точно следовало модным течениям времени: пострадавшим от кризиса следует поднять мятеж против банков и правительства. Прямо-таки оставалось только любоваться ею, когда она думала о себе. Произносила всего несколько слов, но делала это часто. Председатель объединения постучал по бокалу и попросил тишины. Поскольку никто еще не прикасался к жаркому, можно было начинать выступления. За великой тишиной последовал единый общий вздох, один лишь Йере тайно попытался протолкнуть еду в рот. Кризис пока еще не лишил его аппетита. - Дорогие дамы и господа! - произнес председатель. - В нашем обществе появились три новых соискателя: консул Кафар, владелец поместья Кайнулайнен и бывший фермер Хуухкая. Месье Кафар первым расскажет о своих заслугах членам объединения. После этого состоится тайное голосование. В зале послышался шепот. Мадам Торопайнен-Летьенен фамильярно облокотилась на руку Йере и присоединилась к хору шептунов: - Мне так жаль этого беднягу, - заметила она. - У него больше нет автомашины. Да и жены тоже. Он потерял все. На будущей неделе собирается снова жениться - по его мнению, состоять в браке одно удовольствие. Йере ответил "si, si" и посмотрел на Кафара. Они были товарищами по несчастью: у обоих не было автомобиля. Почетный консул, француз по происхождению, служивший во Французском иностранном легионе в Марокко и занимавшийся посреднической торговлей пиломатериалами в Выборге, начал свою речь прелестно: - Господин председатель, уважаемые дамы и господа! Позвольте мне начать свою речь с краткого воспевания красоты? - Говорите, господин консул! - одобрительно воскликнула госпожа Бурлакова, урожденная Айраксинен, самая пожилая и самая накрашенная из всех присутствующих дам. Месье Кафар продолжил: - Поэт прав, сказав: "О, красота! Ты бедствие для души!" Мы, видимо, все можем присоединиться к этим словам поэта, хотя сами и не пишем стихов. Поэзия - это дар, и поэтому многие редакторы стремятся получать стихи бесплатно. Некоторые поэты надеются на то, что их произведения будут публиковаться в виде рекламы, и в этом их проклятие. Поэты вкладывают огонь в стихи, деловые же люди извлекают из стихов огонь для рекламы. И те и другие служат красоте, которая является отвратительнейшим бичом нашей души. Скажу больше: она бедствие для наших кошельков и банковских счетов. Сейчас же я сосредоточу ваше внимание только на одном качестве драгоценнейшей красоты: на красоте женского тела... - Господин консул, - прервала его мадемуазель Бирже, живущая в Выборге эмигрантка, которой только что исполнилось пятьдесят лет. - Я полагала, что не услышу непристойностей в таком блестящем обществе. В противном случае некто покинет это собрание, и этим некто будет тот, которого никогда не целовали, хотя он и разрешал это. - Не прерывайте оратора! - воскликнул председатель. - А что касается приличий, то здесь нет малолетних. - Никогда в присутствии женщин не произношу непристойных речей, - заметил консул Кафар. Послал воздушный поцелуй мадемуазель Вирже и продолжил: - Уважаемые товарищи по несчастью! Вам очень хорошо известно, сколько стоит поддержание женской красоты на уровне. Мне это встало в неисчислимую сумму марок, долларов, фунтов стерлингов и франков. Все то, что не запрещено, обязательно, вне зависимости от того, происходит ли это в рамках брака или вне его. Я стал жертвой кризиса из-за красоты. Сейчас нахожусь под опекой, но, несмотря на это, не вспарываю ножом свой живот. Следует предупреждать чрезмерное увлечение населения японским харакири. Что касается лично меня, то оно совершенно не подходит для моего французского нрава. Кроме того, трудно объяснять друзьям, особенно на пляже, историю появления рубцов на животе. Ни одна хирургическая операция не породила столь устойчивой темы для разговоров, как удаление ребра у Адама, от которой человечество страдает постоянно. Это оказало огромное влияние и на страдания в моей жизни, поэтому я почтительно прошу принять меня в члены вашего объединения. С удовольствием расскажу вам о начальных фазах этой истории. Согласитесь ли выслушать? - Только не начинай с Адама! - раздался откуда-то сзади мужской голос. Но все остальные кивнули головами в знак согласия. И консул Кафар рассказал следующую историю, сильно всхлипывая в паузах, которые соответствовали самым напряженным местам его повествования. Вот оно слово в слово. - Примерно пять лет тому назад я нанял новую служанку, уроженку Хейнявеси, молодую и здоровую, как сама природа, крестьянскую девушку. Она прослужила у меня полгода, и я не находил ее лучше других женщин, за исключением того, что она обладала прекрасным аппетитом. Но затем один из моих друзей, который верит в будущее финского кино, нашел, что у нее фотогеничное лицо и сексуальная улыбка. Друг стал восхвалять божественное обаяние девушки. Ее тогда еще звали Мимми Суокурппа - и он соблазнил ее заняться кинематографией. Сначала она готовила кофе, а затем служила уборщицей в одном из кинотеатров. Я начал сражаться за эту девушку и наконец вернул ее к себе, подняв ее месячную зарплату на десять марок. Хотя я и был холостяком, но всегда любил женщин. Будучи бизнесменом, я понял, что оболочка повышает цену товара, и поэтому купил этой девице красивую одежду и украшения. Спустя два месяца на пляже в Териоки организовали конкурс красоты, покровителем которого выступил директор театра Туннюрлампи. Мимми тоже приняла в нем участие и завоевала первый приз. Это было лишь скромное начало ее известности. Я решился обручиться с этой девушкой - находиться в состоянии помолвки всегда приятнее, чем в браке, - и отправил ее в Париж, в Институт красоты, изучать косметологию и хорошие манеры. Она пробыла там целый год и вернулась назад самим совершенством. Счет на четверть миллиона сократил мое состояние. Мне пришлось побывать в ломбарде и познакомиться со своими будущими друзьями. Невеста моя начала победный поход своей жизни: она побеждала как на национальных, так и на международных конкурсах красоты. Стала "Мисс Керава" и "Мисс Гамбург". Корреспонденты газет и киношники толпились вокруг нее. Ее фотографии продавали в художественных салонах и кондитерских. О ней было опубликовано полторы сотни фоторепортажей. Ее портрет украшал этикетки банок мясных консервов. Ее приглашали быть покровительницей соревнований тяжелоатлетов и христианских дней искусства. Ежедневно она получала тысячи писем от школьниц, которые хотели бы знать, какую мазь для кожи и маску для лица она использует. Только в течение первого месяца красоты нам прислали две тонны душистого мыла - из них четверть поступила от завода "Чудный аромат", тонну различных мазей для кожи, триста литров одеколона, одиннадцать галлонов духов, неограниченное количество зубной пасты, лака для ногтей, средств для удаления волос, губной помады, краски для ресниц, искусственных грудей, пудры, талька, искусственных ресниц, папильоток и нижнего белья, за что моей невесте и будущей жене приходилось постоянно отвечать благодарственными письмами. Я был настолько деловым человеком, что основал в Хельсинки в том же самом году фирму оптовой продажи химических товаров и заработал на этом чистых полмиллиона. А затем начались неудачи. Если требуешь, чтобы жена была красивой, обладала добрым сердцем и была экономна, тебе следует завести трех жен. Я же попытался удовольствоваться одной, в прошлом Мимми, а теперь именуемой Роза-Петронелла Кафар, поднявшейся на вершину славы наследницы праматери Евы. Первый брак создает трудности для всех мужчин, ибо им и сложно сладить с женой, и остаться без жены. Мужчина должен оказаться в объятиях женщины, а не в ее руках, и каждую минуту помнить, что жена - это любовница молодого мужчины, товарищ мужчины средних лет и сиделка при старике. Однажды наш специалист по красоте, превосходный доктор из Хельсинки по фамилии Куттер, заявил, что Роза-Петронелла слишком располнела. Полная грудь и широкие бедра к тому времени вышли из моды, Мы спешно отправились на Ривьеру купаться, и там нас поджидало несчастье. Я продавал пиломатериалы одному египтянину, который по грудь закопал себя в белый песок пляжа, а жена моя в это время демонстрировала танец живота, добиваясь, чтобы покупатель отказался от омерзительного сбивания цены. Вот тогда-то все и обнаружилось! Роза-Петронелла забыла в гостинице пляжные тапочки, и все дамы и господа увидели ее стопу. И я тоже. Левая нога Розы-Петронеллы была от рождения с изъяном: на ней было всего четыре пальца! На правой ноге, правда, имелось необходимое их количество, но, несмотря на это, египтянин, мой знакомый, отказался покупать пиломатериалы и обозвал меня закоснелым живодером. Месье Кафар вытер пот со лба и горько заплакал. Ему не удалось продать пиломатериалы на сумму десять миллионов марок. Спустя мгновение со слезами на глазах он продолжил: - Добрейшие дамы и господа! Вы хорошо знаете, что самой большой властью на земле после власти Папы Римского является власть зависти. Когда завистливые женщины обнаружили изъян у моей жены, они разожгли скандал, спаливший нас обоих. В газетах всего мира обсуждалась новость о пропаже у моей жены пальца на ноге, и нас обоих обвинили в обмане. Розу-Петронеллу обследовали полиция и врачи. Последние установили, что у моей жены в нижней части спины куча безобразных бородавок, которые она во время конкурсов красоты ловко прикрывала купальником. Истина часто оказывается удивительной, как миф, но это не дарует ей почет и уважение. Я израсходовал все имущество на восстановление красоты Розы-Петронеллы, но, насколько вам известно, уважаемые дамы и господа, пальцы на ногах не выращивают, как репу. Я утратил счастье, остался без копейки в кармане и понял, что душа Розы-Петронеллы с самого начала не была столь бела, как ее кожа. Она винила меня в духовной жестокости и безразличии, в том, что я якобы никогда не обращал внимания на то, что она ложилась в постель в чулках. Возможно, она была уверена, что брак - это лишь четыре голых ноги в одной постели. И на конкурсах красоты я якобы вел себя слишком пассивно, не понимал, что купальный костюм Розы-Петронеллы представлял собой как бы забор из колючей проволоки, назначением которого была защита моего имущества, а не прикрытие ее тела. Поскольку обвинения оказались столь серьезными, жена моя потребовала права на неверность. Величину оголенности бедер женщины ограничивает купальный костюм, терпению же мужчины приходит конец, когда жена начинает ему изменять. Мое терпение кончилось только тогда, когда жена потребовала развода и алиментов. Она наняла хороших юристов и победила. Я обанкротился, а жена разбогатела. Мой духовный соотечественник Анатоль Франс был совершенно прав: женщина совершает великий грех, отдаваясь за деньги, но еще больший грех и глупость, когда отдается бесплатно. Любовь ослепляет, дорогие друзья, а брак раскрывает глаза. Конечно, опыт учит, но, как правило, слишком поздно, и тогда мы видим, что юбка женщины становится знаменем мужчины. Уверен, что браков стало бы меньше, если бы цена венчания была равна цене развода, который многих мужчин лишил имущества и желания еще раз жениться. Откровенно признаю, что сейчас я бедняк. Немного зарабатываю себе на жизнь, продавая то самое душистое мыло и мази, которые заводы посылали когда-то моей жене. Значительную часть этой продукции я сохранил для рождественских подарков Армии спасения. Душистое мыло пока еще можно использовать для мытья рук и стирки белья, а мази для кожи, увы, годятся лишь для подмазки представителей официальных властей... Месье Кафар закончил свой грустный правдивый рассказ и, продолжая плакать, сел на свое место. В этот момент он заметил, что сидевшая с ним рядом мадемуазель Бирже покинула общество. Кто-то сказал, что у нее внизу на шее тоже две бородавки. В зале царило мрачное настроение. Мадам Торопайнен-Летьенен приникла к Йере и разразилась горькими слезами. Бывший владелец "Паккардов" закурил гаванскую сигару и в задумчивости выпустил дым в глаза Йере. Председатель объединения дрожащим голосом возвестил, что он, во всяком случае, за принятие консула Кафара в члены общества пострадавших от кризиса, поскольку консул самый достойный и самый несчастный из всех бедняков. - А сейчас мы можем ненадолго прервать заседание и обменяться мнениями, - добавил председатель. - Будьте добры, перейдите к маленьким столикам. Кофе и коньяк ждут. Употреблять алкоголь закон уже не запрещал, но пострадавшие от кризиса считали обязательным уничтожать его. Мадам Торопайнен-Летьенен заявила, что наслаждается коньяком, чтобы убить время, а агроном признался, что пьет его, поскольку больше нечего делать. Йере воздал должное их мнениям, поскольку они придавали известный смысл и его сидению за столом. Через неопределенное время Йере обнаружил, что оказался в одиночестве. Он понаблюдал со своего стоявшего в уголке стола, как люди вели энергичную борьбу с кризисом, и подумал о том, как бы сбежать. Но как только он вознамерился привести свой план в исполнение, к нему подсел приятный молодой человек, у которого были хорошо ухоженные руки и покрытые лаком ногти. Йере решил, что он еще одна из несчастных жертв кризиса, и начал вставать со стула. Но сосед предложил ему задержаться и представился. - Тату Хайстила, - с ударением произнес он. Новый знакомый действительно оказался знаменитой личностью, эквилибристом, каких в Финляндии осталось единицы. Он говорил увлекательно, вызывая при этом полное доверие. Когда Йере сказал, что ему пора на работу, Хайстила рассмеялся. - Зачем утруждаете себя работой? Я ничего не делаю вот уже восемь лет и ни в чем не испытываю недостатка. - Вы, очевидно, довольно богаты? - Ничего подобного. Например, сейчас я хочу попросить у вас пару марок для того, чтобы увидеть, как кланяется швейцар, когда я покину это заведение. - На что же вы живете? - удивился Йере. - Живу? Вот это вопрос! Прямо скажу вам, что последние восемь лет жил, используя свои артистические способности. - Значит, вы актер? - Извините, добрейший господин, я все же джентльмен, понимающий, что отверстие в пуговице всегда больше самой пуговицы. Господин Хайстила коротко рассказал о секретах своей профессии. Если человек умеет себя вести, ему не нужно ничего делать, кроме как играть роль, которую он для себя придумал. В городах постоянно бывают торжественные приемы или вечера. Когда выберешь подходящий момент - что, конечно, требует точной оценки состояния опьянения человека, - благовоспитанный господин всегда сумеет присоединиться к незнакомому обществу, хорошо поужинать, завязать знакомства и держаться в стороне от устроителей застолья. Особые возможности для таких артистов представляют коктейли, организуемые иностранными представительствами. Никто не спрашивает пригласительных билетов и не требует удостоверения личности. Чем сильнее толчея, тем в большей степени чувствуешь себя как дома. Если удается хорошо выступить, то новые знакомые могут оплатить счет отеля и расходы на поездки. Можно посетовать на то, что банки закрываются рано, а ты только что вернулся из-за границы и у тебя нет финской валюты. Поблагодарить своего благодетеля и обязательно спросить: "Вы позволите выдать вам чек? Мой секретарь решит вопрос завтра. Поверьте моей благодарности и слову благородного человека. Разрешите узнать ваш адрес, чтобы я смог послать цветы вашей супруге". Многие испытывают огромнейшее счастье оттого, что имеют возможность провести время в обществе настоящего джентльмена - воспитанного и образованного человека, воспоминание о личности которого после пьянки вызывает освежающее действие. Так происходит в городах, где люди в тесной толпе жмутся друг к другу, с тем чтобы иметь возможность лучше познать свое одиночество. В сельской местности образ действия следует менять, ибо тамошние жители более точны в определении людей: они считают каждый съеденный кусок, гостей и серебряную посуду на столе. - Жизнь - это театр, - с гордостью завершил свое выступление актер в жизни Хайстила. - Кроме того, что почетней, чем бизнес, где многие пачкают свои руки и честь и понапрасно расходуют мгновения своей жизни. Общее дело - это ничье дело. Поэтому следует стремиться к частной предприимчивости, а не попасть в парламент, которому ничего не светит, даже когда он уходит в отпуск. Идеальный бизнесмен - тот, кто в своем офисе говорит о только что закончившейся вечеринке, а на торжественном приеме - о делах фирмы. Хайстила позвал официанта и заказал - за счет объединения пострадавших от кризиса - выпивку и пять пачек сигарет, а также коробку сигар. Затем продолжил повествование. "Золотой теленок" сейчас наилучшее место для ему подобных. Пострадавшие от кризиса заседают уже полтора месяца. А кризис продолжается так же плодотворно. Однако Хайстила предположил, что в скором времени предвидятся изменения конъюнктуры. - Скоро может наступить день, когда нельзя будет больше тратить денег, которых нет. Преуспевающий мужчина, правда, зарабатывает всегда больше того, что женщина может пустить по ветру, но в нашем обществе есть глупцы, подобные консулу Кафару, неудачно вкладывающие денежные средства. Когда Хайстила узнал профессию Йере, он почувствовал, что нашел пропавшего двойняшку. - Послушайте, мы должны познакомиться поближе. У меня груды тем для романов. Они - единственное мое богатство. Если вы сможете выслушать, я тут же расскажу вам об одной из тем. Но за умеренное вознаграждение. - Я беден, - вздохнул Йере. - Обещаю вам кредит, мой дорогой. Если у вас нет гарантов, которым можно доверять, можете отдать мне хотя бы часы. Йере помотал головой. - Ничего не выйдет. Часы не мои. Я действительно гол как сокол. - Все мы сейчас без средств. Естествознание не может объяснить, как комары могут существовать без ночного сна, а экономическая наука - как люди, пострадавшие от кризиса, обходятся без автомобиля. Быть бедным - это не искусство, но быть внушающим уважение бедняком - вот это уже искусство, которому завидуют даже богатые. Каждый знает, что о стену банка можно опереться, но на ней нельзя сидеть. И все-таки редким из нас известно, что достойный человек может всегда сидеть в ресторане и опираться на неведомых плательщиков. Нет, нам действительно следует познакомиться поближе! Только тогда вы сможете написать роман вашей жизни о бедняках, обладающих достоинством, о финских аристократах, обладающих иммунитетом к труду. И, послушайте, я для вас могу оказаться главным героем романа - человек, у которого восьмилетний опыт и огромный круг знакомых! Актер вытащил из кармана визитную карточку и написал на ней свой адрес: "До востребования, Выборг-3", или "Карельская контора объявлений, псевдоним "Искатель". - По этому адресу вы найдете меня всегда, во всяком случае в течение двух месяцев. А может быть, и дольше. Все зависит от конъюнктуры. Я просто привязан к ней. Повторяю, что в любой момент готов продать вам тему для романов и общаться с вами. Вижу, что вы спешите. Рад был познакомиться с вами. Если вам понадобится моя помощь, обращайтесь ко мне. Мне вы всегда можете довериться. Господин Хайстила любезно встал одновременно с Йере, забрал со стола нераскрытую пачку сигарет и протянул ее своему приятелю. - Будьте столь добры! Не нужно стесняться! У меня всегда есть запасец для небольшого проявления гостеприимства. Жаль, что не могу предложить вам большего. Но мы ведь еще встретимся. Щедрый артист в жизни проводил Йере до передней, где вахтер низко поклонился Хайстила. - Неужели господин доцент намерен уйти? - Пока нет, но проводите этого господина к выходу. Хайстила вручил вахтеру две гаванские сигары и пачку сигарет, сердечно попрощался с Йере и вернулся в зал продолжать свой спектакль. Вахтер протянул Йере шляпу и трость. - Такси заказать? - Не нужно... У меня своя машина... - Извините... Конечно... Следуйте за мной, доктор Андерссон. - Ой, прошу прощения, господин Хуухкая. Пройдя несколько хитро устроенных коридоров и закоулков, они наконец добрались до выходной двери. Вахтер вытащил из кармана связку ключей и некоторое время прислушивался. Он уважал пасторов и полицейских и не хотел им доставлять дополнительных хлопот. - Который час? - спросил Йере с беспокойством, обнаружив, что его часы пропали. - Скоро пять, - ответил вахтер, открыл осторожно дверь и осторожно вытолкнул писателя на улицу. Теплое солнце летнего утра разбудило в парке Монрепо смешанный птичий хор. Бессловесные песни заполнили природу, которая неохотно встречала приближающуюся жару. На траве еще лежала светлая влага ночной росы, которая поблескивала на бутонах лютиков. Жаба с круглым животом скакала, словно опьяневшая, через песчаную дорожку, направляясь к небольшому озерку. Она оставляла на сухом песке след своих усилий, совсем как наш писатель, который почти неосознанно начертал на песке слово "дурак", а затем сразу же стер его. Йере сидел на садовой скамейке, следил за полным риска путешествием жабы и чувствовал себя товарищем по несчастью с этим маленьким живым существом. Они словно по уговору встретились на перекрестке дорог: она двигалась в сырое место, он выбирался из места, насквозь пропитанного влагой, но цель у обоих была одна - освободиться от давящего окружения. Словно убегая от города и от самого себя, Йере забрел в этот спокойный парк, в котором одна лишь природа произносила торжественные речи. Ощущения превратились в восприятия: цвета изменялись, и в поле зрения стали вырисовываться серые очертания предметов. Город еще спал утренним сном; только старательные подметальщики улиц и рыночные торговцы принялись за свои повседневные дела. Какая-то женщина устало брела по направлению к Коликкойнмяки и мурлыкала "Черного Рудольфа". Йере с интересом следил за продвижением жабы. Сердце ее, должно быть, сильно билось. Она отдохнула на песчаной дорожке и пристально посмотрела на расстилавшуюся перед ней пустыню. Но приближающаяся жара вынуждала ее продолжать путешествие. Дюйм за дюймом, и снова короткий отдых. Писатель встал на ноги и затолкал тростью жабу в траву. Затем снова уселся на скамейку как человек, сотворивший благое дело, проявивший сострадание к ближнему. Оказавшись один на один с самим собой, Йере притянул к ответственности начальника рекламы мыловаренного завода. Он наконец стал господином самого себя и не давал себе спуску. Какой же он был скотиной! Сейчас Йере был подобен солдату, который заснул на посту с винтовкой в руках. Правду говорят: каждому свое! Язык был настроен воинственно, а мозги все еще пытались выступать нейтрально: никогда не оставляй на завтра то, что можно сделать сегодня, ибо завтра можешь оказаться под судом! Йере так стукнул по земле тростью, что песок взметнулся столбом. Он определял время по солнцу. Примерно через три часа "Чудный аромат" откроет двери своей конторы. У него еще есть время, чтобы почиститься и исповедаться. Какой мелочью смог бы он отделаться, будь он католиком: купил бы индульгенцию за пару марок. Продажа индульгенций удовлетворяет всех деловых людей, поскольку она базируется на хороших купеческих обычаях и на мо