Она погрозила мне пальцем и
слизнула остатки вина с губ.
     -  Ты вечно берешь целую прорву. А нужны-то всего двое трусов - одни на
себе, другие стираешь, - купальник и пара платьев. Поверь мне.
     Я наклонилась,  взяла телефон и, набирая номер Джека, чувствовала  себя
ужасно виноватой. Надо было ему раньше позвонить.
     Хел потянулась, как сонная кошка.
     - Можешь утром взять такси. Что, не отвечает?
     - Занято. - Я положила трубку на место.
     - Да не волнуйся, у тебя с ним впереди целая неделя, - сказала она.

        * * *

     Оп-ля!
     Мои  попутчики  дружно  аплодируют, когда  наш  самолет приземляется  в
Греции, с опозданием на целый час. Я не разделяю их восторга.  Я совсем не в
радостном расположении духа. Ноги отекли, глаза опухли, и я потеряла столько
жидкости, что почти превратилась в чернослив.
     Джек как  раз  наоборот: выглядит свежо и с легкостью  выпрыгивает  под
палящее солнце. Он с удовольствием вдыхает раскаленный  воздух,  в то  время
как я сразу же превращаюсь в потную губку.
     - Отличная  погодка,  - говорит он, как будто здешний климат -  его рук
дело.
     Соня ведет нас  к  терминалу.  Что  бы  там Джек ни говорил о  чудесном
климате,  меня   не  проведешь.  Кажется,  Гамлет  как-то  заметил,  что   в
королевстве  Датском  попахивает  гнилью.   Надо  было  его  на  остров  Кос
отправить.
     Мы проходим  таможню, дожидаемся,  когда остальные получат  свой багаж,
усаживаемся в автобус, который бы не  приняли даже на свалку,  - и все это в
гробовом  молчании. Настроение испорчено окончательно и бесповоротно. К тому
же прикидываться чужими, когда вы знакомы с  самыми интимными запахами  друг
друга, практически невозможно. Все равно что сдавать экзамен без шпаргалки.
     Я  разглядываю Кос через грязное потрескавшееся  стекло  и грызу ногти.
Поездка все больше напоминает ад.
     И это остров моей мечты? Вот это?
     Когда наша колымага наконец  останавливается на главной площади, я могу
осмотреться. Еще  только полдень, а народу толпы. Судя по обгорелым носам  и
красным  спинам,  большинство  -  англичане. Иначе  почему  они не  замечают
музыки, что грохочет из паба "Бульдог" на углу?
     Соня берет автобусный микрофон, и тот начинает оглушительно свистеть.
     Так, ее соло.
     -  Раз,  раз-два-три,   -  объявляет  она  зычным  голосом  конферансье
Королевского  варьете. - Итаак, дрррррузья мои! Мы на "Вилла Стефано"! Добро
пожаловать на рррадостный и солнечный курррорт!
     Над  пабом и магазинчиками торчит здание, которое вполне могло бы сойти
за  гостиницу. Правда, такое чувство, будто  балконы  на него налепили через
много лет после постройки самого здания. Из бетонных стен над верхним этажом
торчат  ржавые прутья, - видимо, добавят еще этаж.  Два строителя  сидят  на
крыше у сломанной вывески "Вилла Стефано",  курят и подозрительно оглядывают
новоприбывших туристов.
     <i>Неужели здесь?</i> Не мог же Джек забронировать для нас <i>вот эту</i> дыру.
     Или мог?
     Соня все еще ведет перекличку. Семья  Расселов, которые сидели рядом  с
нами, все в одинаковых красных футбольных формах, толпой бегут к ней, громко
споря по  поводу клеенчатого сомбреро жуткого  зеленого цвета, что  украшает
башку  младшенького.  Шляпа  ему велика,  и  мальчишка ничего не  видит.  Он
спотыкается  обо все  сиденья,  разливает  свою  колу,  подгоняемый  криками
разгневанного  папаши. За  ним  следует  Демон Даррен.  Точнее, блондинистая
мамаша  тащит  его под мышкой,  а  он  ожесточенно дрыгается, пуская зеленые
сопли.
     До меня  доходит, что после  Расселов по алфавиту идет Росситер, но нас
почему-то не вызывают.
     Уф, пронесло, значит, мы все еще на пути к шикарной гостинице.
     Но через мгновение сбылись мои наихудшие  опасения. Соня, видимо, плохо
знает алфавит.
     - Пошли, нас зовут, - говорит Джек.
     Я перевожу взгляд с гостиницы (это же Алькатрас!) на пупок Джека.
     Нет.
     Этого не может быть.
     Мы  в Греции.  Я  в  отпуске.  И  раз  уж  я в  отпуске,  мне  жизненно
необходимы:
     -  Отдельные  апартаменты  в  удаленном  конце  здания,  С  собственным
балконом.
     - Большой номер на двоих с отдельной ванной.
     - Вид на море изо всех окон с обзором на все 360 градусов.
     - Полное отсутствие других туристов в радиусе 5 миль.
     - Наличие по  соседству  романтичных недорогих таверн, которыми владеют
приятные семейные пары.
     - Как минимум один пустынный пляж в наше личное пользование.

        * * *

     Я смотрела передачи про отпуск. <i>Я знаю свои права потребителя.</i>
     Что происходит?
     То, чего и следовало ожидать,  если организация  нашего отдыха поручена
Джеку. Джеку, который даже в борделе не сможет организовать нормальный секс.
     Дети  в футбольной форме  уже  буйствуют  в  холле гостиницы,  пока  мы
регистрируемся.  Нам дают  программу  пребывания. Над головой  читаю вывеску
огромными буквами: КАРАОКЕ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР! ЖИВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!
     Живое?
     Да я к концу недели сдохну.

        * * *

     На  четвертом этаже  в коридоре нет света. Я стою в темноте, у моих ног
забытый мешок с цементом. Джек  ковыряется с  замком.  Везде  запах плесени.
Покопавшись  минуты  две,  Джек  в  отчаянии   рычит  и  всем   своим  весом
наваливается на  дверь. Под его натиском та открывается, и Джек делает шаг в
сторону, пропуская меня. Я захожу, из комнаты опрометью выбегает таракан.
     Отлично! Отсюда бегут даже тараканы.
     - Не так уж и плохо, - словно прочитав мои мысли, защищается Джек.
     Ну да, трущобы в Калькутте намного хуже.
     Ставлю  сумку   на  пол  и  медленно  оглядываю  комнату.  Между  двумя
односпальными кроватями этажерка, на ней сломанная лампа. У  стены  огромный
стол.  На  нем  треснутая  ваза  с  цветами.  Провожу  пальцем  по   пыльным
пластмассовым лепесткам.
     - Как мило, - только и могу выдавить я, сгорая от желания швырнуть вазу
с цветами об стену.
     Джек распахивает дверь на балкон и осматривает окрестности.
     Вид открывается шикарный - соседнее здание.
     В следующую секунду комнату  наполняют ароматы с  улицы - запах жареной
еды и гнилых отходов.
     Я гневно зыркаю на Джека и удаляюсь в ванную. Надо успокоиться. Сидя на
унитазе,  считаю до  двадцати. Глубокий вдох.  Выдох.  Ну, давай, ты с  этим
справишься.
     Когда я выхожу из ванной, Джек распаковывает вещи.
     - Все в порядке? - спрашивает он.
     <i>Нет.</i> Не в порядке! Ты приволок  меня  в самый ужасный постоялый  двор в
мире,  и я  в шоке. Поверить не могу,  что ты такой скупердяй.  Вот что  мне
хочется сказать. Но я  этого делать не буду. Потому что я  взрослая женщина.
Вместо этого я просто  сижу  и дуюсь. Однако по сравнению с Джеком я  просто
любитель - он дуется прямо-таки профессионально.
     - Джек? - в конце концов произношу я.
     - Да?
     - Ты что, не собираешься со мной разговаривать?
     - А сейчас я что, по-твоему, делаю? Нет уж, я не сдамся.
     - Слушай, это глупо. Ну к чему такая напряженность в отношениях?
     - Напряженность? Это не я напрягаюсь. Я откидываю волосы.
     - Ты не присядешь на минутку?
     Джек кидает  футболку на кровать и усаживается на стул.  Складывает  на
груди  руки  и  делает  недовольное  лицо. Он сейчас  похож на преступника в
полиции во время допроса.
     - Я очень волновалась, когда ты опоздал в аэропорт, - начинаю я.
     - Я тебе  уже  говорил. У  меня  было похмелье, - прерывает он. - Я всю
ночь пил с Мэттом.
     - А я думала, Мэтт собирался на мальчишник.
     - Он ушел около восьми.
     - А ты чем занимался? - Понимаю, что допрашиваю слишком пристрастно, но
ничего не могу с собой поделать. Его ответы не добавляют ясности.
     - Я всю ночь пил в одиночку. - Он поднимает на меня глаза, сощуренные в
усмешке.
     - Ты напился, потому что не смог до меня дозвониться?
     - Эми, я напился, потому что мне так захотелось.
     От его тона мне становится не по себе.
     -  Джек, ты совсем не то подумал,  - говорю я.  - В смысле, то, что  ты
подумал, этого не было...
     - Ну давай. Говори, чего тянуть?
     - Да нечего говорить.  Ты <i>знаешь,</i>  что я вчера встречалась с Тристаном.
(Джек смотрит в  сторону и  втягивает  щеки.) Но  мы  всего  лишь выпили  по
стаканчику,  -  продолжаю  я, -  даже  не  пошли  в ресторан.  Расстались  в
полдевятого,  потому что  у него  в  ночном  клубе было назначено свидание с
другой девушкой. Поэтому я пошла к Хел.
     - Как мудро с твоей стороны.
     - Джек, прошу тебя. Я говорю правду.  Я хотела встретиться с Тристаном.
Обсудить  последние новости. Между нами ничего не было. Я тебе уже говорила.
Он мне просто друг. Как Хлоя тебе.
     - Я с Хлоей не спал, - не упускает возможности напомнить Джек.
     Мы смотрим друг на друга несколько секунд.  И я понимаю, что проиграла.
Я должна признать свою неправоту.
     - Прости,  Джек. Мне не  стоило с  ним  встречаться. Как  только я  его
увидела, сразу это поняла.
     - Все чисто и невинно, да? - Язвительность из него так и прет.
     - Да.
     - Ты могла бы мне позвонить.
     - Знаю. Я собиралась, но не заметила, как  пролетело время.  А  потом я
позвонила тебе от Хел, в два часа. Но у тебя было занято.
     Джек трет брови.
     - Да, все очень убедительно.
     - Это правда! Позвони Хел, если мне не веришь.
     - Да зачем? Ясно же, что она тебя прикроет.
     Я  хватаю  его  за  руку, чтобы  заставить посмотреть на  меня,  но  он
отворачивается, и моя рука падает рядом с его.
     - Джек. Это нечестно. Я не позволю тебе так мучить меня за то,  чего  я
не делала! - Меня душат слезы. Стараясь скрыть их, смотрю в потолок и горько
смеюсь. - А знаешь, что смешно? То, что <i>я сама</i> себе доверяю. Когда я увидела
Тристана, все мои мысли  были только о тебе и о том, как я предана тебе. Да,
мне  не следовало встречаться с ним, потому что тебе  это было  неприятно. Я
просто заупрямилась.  Признаю это и прошу, прости меня. Я не  сделала ничего
плохого. Я бы  ни за  что  не  смогла причинить тебе боль.  Я думала, ты это
знаешь.
     Надо убираться отсюда, пока я не задохнулась. Я хватаю сумку.
     - Эми, подожди. - Джек встает в двери, заграждая мне  проход. -  Прости
меня, ладно? Не уходи.
     Я  пытаюсь унять дрожь в подбородке, пока Джек объясняется. Но дрожь не
унимается. Как я и думала:  Джек проспал. Сегодня утром я два часа провела в
душевных муках, а он просто проспал!
     Иногда я до смерти ненавижу мужчин.
     - Ты правда хочешь уйти?
     Я трясу головой, роняю сумку на пол.
     - Нет! Я хочу, чтобы день начался сначала.
     - Ну прости меня, прости, - шепчет  Джек,  заключая меня в  объятия. Он
баюкает меня, целует в волосы. Потом тянет на кровать,  накрывает одеялом. -
Закрой глаза, - бормочет он гипнотизирующим голосом, - через минуту зазвонит
будильник.  Ты  проснешься  и  забудешь  все,  что  случилось  за  последние
несколько  часов.  Ты  почувствуешь легкость,  покой  и  безмятежность. Твой
парень перестанет вести себя как идиот, твой отпуск начнется заново, приятно
и весело. Дззззззззззынь!
     - Ладно, ладно!  -  смеюсь  я, откидывая  одеяло и  жадно вдыхая свежий
воздух.
     - Прости, - снова говорит он. Теперь я его узнаю. Это снова мой Джек.
     - И ты меня прости. - Мир?
     - Мир, - киваю  я, поднимаю его  футболку, наклоняюсь и целую  Джека  в
живот. Чувствую, как напряглись  его  мышцы, прижимаюсь щекой. Вдыхаю  запах
его кожи. - Что это? - спрашиваю я, заметив красное пятнышко около ремня.
     -  Где?  -  Джек  вскакивает,  с  ужасом оттягивает кожу  на  животе  и
разглядывает пятно.
     -  Не  волнуйся,  наверное,  след от сумки.  - Мне смешно,  что он  так
волнуется за свою внешность. - Загар оно тебе не испортит.
     Я толкаю его обратно на постель и целую в красное пятнышко, потом кладу
ему на живот голову. Джек напряжен, я чувствую, что он смотрит в потолок.
     - Ты думаешь о том же, что и я? - спрашиваю его.
     - Не знаю. А ты о чем думаешь?
     - Что это самый ужасный номер в моей жизни.
     - Нет, я не об этом думал.
     - А о чем?
     Джек садится и свешивает ноги с постели.
     - О еде. Умираю с голоду.

        * * *

     Гипноз Джека сработал.  После обильного завтрака мы снова  в прекрасном
расположении духа. Он заявляет, что отныне мы живем по законам отпускников -
максимум   веселья   и  минимум   просиживания  в   гостинице.  Поначалу   я
сопротивляюсь  и  умоляю  переехать в  другую  гостиницу.  На  моем  Острове
Фантазий мы должны целыми днями блаженно  нежиться в  постели под прохладным
бризом  кондиционера,  а на  закате  выходить  на  личный  пляж  и  неспешно
потягивать мартини. Но Джек  на этом острове ни разу не был.  Он и слышать о
переезде не хочет. Не знаю, что на него нашло, но он вообще ни о чем слышать
не хочет. Его невозможно перекричать или переубедить.
     - К черту гостиницу. Да, тут ничего нет, но нам ничего и не надо. Лучше
мы с тобой все вокруг посмотрим. Давай, приключения нас  ждут, - возбужденно
агитирует он.
     - Но...
     - Нет, пожалуйста.  Только не говори мне,  что  ты из тех  девушек, что
готовы целыми днями валяться на пляже с бульварным романом в обнимку.  Прошу
тебя! Скажи, что ты не такая.
     -Я...
     - Значит, решено. Мы возьмем  напрокат мопед, посмотрим,  что  тут есть
интересного. Тут наверняка полно каких-нибудь достопримечательностей. Это же
Греция. Колыбель искусств. Мифы, храмы и  прочее... - Он разводит руками, на
лице дикая улыбка.
     - Но, Джек...
     -  И не  волнуйся,  я  сам  поведу.  Конечно,  это не  самый безопасный
транспорт, но я буду очень осторожен. Честное слово.
     - Да я не об...
     - Вот и отлично. Поехали! - Он вскакивает, тянет меня за руку.
     Я вопросительно на него смотрю:
     - Джек, ты хорошо себя чувствуешь?
     - Да!  Великолепно! И  готов пуститься в путь.  -  Он еще сильнее тянет
меня за руку, и я по привычке  сплетаю наши пальцы. Он на секунду  закрывает
глаза и целует мои  кулаки.  - Обещаю, что  это будет  лучший отпуск в твоей
жизни.
     Спустя  некоторое время Джек успокаивается,  но я  все  равно  чувствую
какую-то  перемену в нем.  Не  то чтобы он  отдалился от меня, наоборот.  Он
очень мил и нежен. Но за три дня мы ни  разу не  занялись сексом. Он со мной
обращается так, будто мы не любовники, а просто друзья. Возможно, мы слишком
устаем  - приходим в гостиницу  под вечер, буквально валясь с ног. Плюс  эти
односпальные кровати и обгорелые спины. И все-таки меня изводит сомнение,  а
поверил ли Джек моему рассказу о Тристане.
     Но  я  решаю  оставить все  как  есть и  больше не поднимать эту  тему.
Насколько  я знаю Джека, скоро гормоны возьмут  верх и  он  забудет  все  на
свете.  И  потом, у  этого  воздержания  есть  и  свои  плюсы. Мы  с  Джеком
наконец-то общаемся. По-настоящему.  И нам весело.  Время, которое ушло бы у
нас на секс, мы тратим на открытия. Мы открываем для себя не только остров с
его ароматными оливковыми рощами и пыльными дорогами, но и друг друга.  Джек
не  подпускает меня к своему  телу, но зато мне открыт доступ  к его душе. В
маленьких тавернах за графином сангрии он говорит о своих замыслах, о  новых
картинах;  рассказывает, как ему противно писать на  заказ только ради того,
чтобы  продержаться  на  плаву.  Каждую ночь,  возвращаясь  в  гостиницу,  я
понимаю, что влюбляюсь все сильнее и сильнее.
     Но  на четвертый день  все меняется. Потому что в этот день закончились
наши  поиски  идеального  пляжа.  Проезжая  по  прибрежному  шоссе, мы разом
заметили небольшую бухточку и долго не могли  понять, как же туда попасть. В
конце концов бросили мопед в кустах и начали спускаться по камням, но вскоре
наткнулись на ступеньки, выдолбленные в скале.
     Когда  мы  оказываемся  на  берегу,  у  меня  захватывает  дух.  Остров
Фантазий! Тьфу - и рядом не стоял. Это РАЙ!
     Через пару секунд мы, уже раздевшись,  бежим к  морю. Вода бирюзовая  и
такая прозрачная, что видно ногти на пальцах ног. Джек подныривает под волну
и выплывает подо мной, выталкивая из воды.  За последние  несколько дней это
первый тесный контакт  наших тел. Я обхватываю его  талию ногами. Ресницы  у
Джека слиплись, в глазах отражается море. Я улыбаюсь ему.
     - Восхитительно, - вздыхаю я, оглядываясь. На берегу ни души.
     - <i>Ты</i> восхитительна, - отвечает он.
     Я  провожу  рукой по  его волосам и  нежно целую. Все, больше  не могу.
Воздержание смертельно для меня. И наверняка опасно для здоровья. Постоянное
возбуждение без намека на удовлетворение - прямой путь к потере влечения.
     - Пойдем со мной, - шепчу я и тащу его по воде.
     - Куда? - спрашивает Джек.
     Я видела  это в кино.  И не  раз. И  твердо решила  заняться  сексом на
мелководье. Даже если для этого мне придется его изнасиловать.
     Но  насилие  не  понадобилось. Все  совершенно  добровольно.  Когда  мы
целуемся и  волны  плещутся у наших  ног, в Джеке что-то меняется. Как будто
вся страсть, которую  он  сдерживал последние дни,  вырвалась на свободу. Не
знаю, сколько раз мы с ним занимались сексом, но в сравнении с нынешним  все
блекнет. Это что-то!
     Джек  словно воплощение всех идеальных мужчин мира.  Да,  здесь слишком
жарко, и песок всюду лезет, но сегодняшний оргазм взлетел на верхнюю строчку
моего секс-парада.
     - Ух ты! - выдыхает Джек, когда мы наконец опускаемся с небес на землю.
     Он  целует  мои  веки,  нос,  щеки,  как  будто  я  его  самая  большая
драгоценность в мире. Я касаюсь его лица, он открывает глаза. И вот тогда  я
чувствую, как все мое тело пронзило, словно по венам потек чистый адреналин.
     Брови  у  Джека сведены. Взгляд такой, словно он сейчас расплачется. Он
бережно убирает мне с лица мокрый мышиный хвостик моих волос.
     - Эми, я... - начинает он.
     - Шшш,  - улыбаюсь  я, прикладывая  палец к его  губам.  Потому что мне
впервые не нужны эти слова. Я и так все знаю.

        * * *

     Следующие три дня мы нежились на пляже. В один из вечеров, вернувшись в
гостиницу, Джек стал  натирать  меня кремом.  Я  так расслабилась,  что и не
заметила, как уснула голой прямо на одеяле.
     Просыпаюсь от тихого шуршания.
     - Не двигайся! - приказывает Джек. Я напрягаюсь всем телом.
     - Пожалуйста, скажи, что это не паук!
     - Это не паук, - смеется Джек. - Не двигайся, я почти закончил.
     - Что закончил?
     - Подожди и сама увидишь.
     Я вслушиваюсь в шуршание, потом Джек подходит к кровати и садится рядом
со мной.
     - Теперь можно повернуться?
     - Да, - говорит он, и я поворачиваюсь к нему. - Вот, - и он протягивает
мне лист бумаги.
     Я  пристально рассматриваю рисунок, который  он сделал,  пока я  спала.
Удивительно.
     - Нравится? - спрашивает Джек. Я тянусь к нему и целую.
     - Очень. Долго ты рисовал?
     - Не знаю, ты спала минут тридцать.
     Я  снова  смотрю на рисунок. Неужели  у меня  и правда такой счастливый
вид, когда сплю? Джек смотрит мне в лицо:
     - Я  тебя не  приукрашивал.  Ты просто была такая красивая. - Он гладит
меня по щеке.
     Мысль  о  том, что он рисовал и Салли,  проносится у  меня в  голове. Я
невольно думаю, что с ней он мог быть так же близок.
     - Ты, наверное, всем девушкам это говоришь, - шучу я, но не могу скрыть
едкости.
     - Других девушек  нет. Больше нет. Только  ты. Я кладу рисунок на стол,
притягиваю  Джека  к  себе,  и  мы  вместе лежим  на  постели. Я  ему  верю.
Полностью. Я верю, что он только мой. Вдыхаю его запах. Да, я счастлива, как
никогда.
     Мы целуемся, и я ласково глажу его по голове.
     - Спасибо, - шепчу я, - пойдем, я угощу тебя ужином.
     Джек  улыбается  и садится  на краю постели.  Смотрю, как он натягивает
рубашку. Я снова  беру рисунок в руки. Не знаю,  целовать рисунок или Джека,
они оба так много для меня значат.
     Неделя -  для  отпуска  слишком  мало.  Это  все  знают. Но  я об  этом
вспоминаю,  когда пятница уже  на носу. Только я  расслабилась, только загар
начал становиться ровным, как уже пора уезжать.
     Несправедливо.
     В последний вечер мы нарядились и пошли ужинать в любимую таверну.
     - Не грусти, - шутит Джек, наливая мне знаменитую греческую ракию.
     - Не хочу уезжать, - принимаюсь стонать я.
     Мы сидим  на террасе над заливом. Темно. Только блестит на небе круглая
луна да бьется пламя свечи на столе.
     - Хочешь, хочешь, -  смеется Джек, - тебя ждет новая  работа, будет где
южным загаром щегольнуть. Только приедем,  сразу поймешь, как тебе  хотелось
домой.
     Подходит официант, и мы с ним болтаем. Он спрашивает, как мы отдохнули,
мы говорим, что здорово. Узнав, что завтра нам уезжать, он всем  своим видом
выказывает сожаление.
     Когда  официант уходит,  мы облокачиваемся  о деревянную  балюстраду  и
разглядываем звездный балдахин.
     - Ты права, - вздыхает Джек, - давай переедем сюда навсегда.
     - Договорились.
     - Найдем себе виллу в горах. Ты посвятишь себя  выращиванию бородавок и
усов, - шутит он, - а я буду лепить скульптуры из козьих какашек.
     - А что, если мы с тобой устанем друг от друга?
     - Ну, тогда я всегда смогу подыскать себе козу, а ты юного рыбака.
     - Отлично. Значит, остаемся. - Я наклоняюсь и целую его.
     - Не выйдет.  Мне  бы пришлось держать  тебя взаперти,  чтобы  никто не
украл, - шепчет он.
     Я прижимаю его ладонь к своей щеке.
     - Спасибо, что сдержал слово.
     - Какое?
     -  Ты обещал  мне лучший отпуск на свете, -  целую его ладонь, - так  и
вышло.
     Джек пальцем хлопает меня по носу.
     - Эй, рано сантименты разводить. У нас впереди еще праздничный ужин.
     Мы как-то незаметно выпиваем два графина  вина и только потом осознаем,
что времени уже за полночь. Я объелась - виноградная долма стоит в горле.
     - Пора возвращаться, - говорит Джек, когда  официант приносит нам счет.
Как всегда, мы - последние посетители заведения.
     - Я не хочу.
     -  Да ты что? Мы же пропустим  дискотеку. Я давно  хотел  добраться  до
этого караоке.
     - Врешь! - смеюсь .я.
     - А ты и не знала? Я же король караоке.
     - И что ты собираешься петь?
     - "Южные ночи", <i>естественно!</i>
     По  дороге в  город л прижимаюсь щекой к спине Джека  и  мурлычу что-то
себе под нос. Теплый соленый ветер путается в моих волосах. Я так счастлива,
что не сразу замечаю, как мы свернули не на ту дорогу.
     - Куда  мы  едем?  -  спрашиваю  я,  выпрямляясь. Джек  сворачивает  на
обочину.
     - Увидишь, - отвечает он и останавливает мопед.
     Он ведет меня по камням на вершину скалы.
     - Я не мог уехать, не взглянув на него на прощанье, - говорит он.
     Под нами, меж  двух  оливковых деревьев, наш пляж. С этой стороны я его
ни разу не видела. Стою, ошеломленная красотой  луны  и  сияющих  волн. Джек
стоит  сзади, обнимая  меня за  талию. Я  вдыхаю  густой  воздух,  напоенный
ароматами трав и стрекотом цикад.
     Великолепно.
     Наконец-то я нашла то, что искала.
     - Джек, - шепчу я.
     - М-м-м? - Чувствую, что он зарылся лицом в мои волосы.
     - Ты тоже это чувствуешь? - Что?
     У меня сердце сейчас из груди выпрыгнет.
     - Что все так, как должно быть. Что мы созданы друг для друга.  Что все
у нас всерьез?
     Поверить не  могу, что говорю такое  занудство, но я действительно  так
думаю.
     Джек  сжимает меня  еще крепче, кладет голову на плечо. Я ласково ерошу
ему волосы, он отстраняется. Поворачиваюсь к  нему,  разглядываю его черты в
лунном свете. Я знаю, что сейчас  он произнесет это.  Все  даже лучше, чем в
кино. Я почти не дышу, у меня трясутся коленки.
     - Пожалуй, нам пора, - говорит он, не глядя на меня.
     - Что?
     Он отпускает мою руку. Все еще прячет взгляд.
     - Уже поздно, пора возвращаться.

        * * *

     Сижу на мопеде позади Джека, почти не касаюсь его.
     Не понимаю.
     Почему? Этот вопрос терзает меня.
     Что со мной не так?
     Я думала, что у нас все  прекрасно. Что мы отличная пара. Нам весело, у
нас обалденный  секс, но  даже  этого ему недостаточно, чтобы  сказать мне о
своих чувствах.
     Может, я слишком давлю на него. Может, мысль о нашем совместном будущем
пугает его. Возможно, он еще не  готов к  этому.  Или  думает,  что я ему не
пара.  Может,  я  вообще  все  неправильно понимаю. Может, ему  нужно  нечто
большее. Но  что еще могу я ему дать? Я отдала ему всю себя. Больше  у  меня
ничего нет.
     И  что мне  теперь  делать? Бросить его?  Или забыть  все  и продолжать
отношения без шансов на серьезную перспективу? Измениться самой?
     Не могу понять, как  мы дошли до такого  кризиса.  Еще недавно все было
прекрасно, а теперь ни  с того ни с сего  стало ужасно. Как это возможно? Не
понимаю. Что я такого сделала?
     В голове кружится  рой мыслей, и я не  замечаю, как Джек все прибавляет
скорость.
     - Тише! - кричу я, когда он сворачивает на городское шоссе. Мы кренимся
к  дороге, но поворот слишком крутой. Чувствую, как  Джек напрягается и жмет
на тормоза. - Осторожно! - выдыхаю я, но уже поздно.
     Опомнилась я, лежа на земле с вытянутыми руками. Повсюду песок. И локти
болят. Вокруг темно и тихо.
     -  Эми? - доносится сдавленный  крик Джека,  но все еще не могу понять,
где я. - Эми? Ты в порядке?
     Я не могу говорить. Джек склоняется надо мной. Он испуган.
     - Давай, положи руки мне на шею, - шепчет он и сам кладет мои руки себе
на плечи.  Затем  осторожно поднимает  меня. И только тут я замечаю, что  он
плачет, а <i>я</i> стою и поддерживаю <i>его.</i>
     <i>-</i> Джек, что с тобой? - спрашиваю я хрипло.
     - Я думал, что убил тебя, - всхлипывает он, - думал, ты умерла.
     - Видишь, я в порядке. - Заглядываю  ему в лицо. Он как безумный трясет
головой. Мне становится страшно. - Джек, успокойся. Ничего не  случилось. Мы
упали, но все нормально. Я жива.
     Джек хватает ртом воздух. Он бьет себя по голове, дергает за волосы.
     - Ты не понимаешь. Я должен тебе кое-что сказать. Меня это мучает с тех
пор, как  ты спросила меня, что я чувствую... И подходим ли мы друг другу...
И я хотел тебе сказать... хотел сказать... но не мог...
     Я  протягиваю к нему руки, и мне вдруг  становится так легко. Все будет
хорошо. Он меня любит. Я знала, я  чувствовала. Пусть для этого понадобилось
попасть в аварию, но главное, что он это понял.
     Он отстраняется от меня и снова трясет головой.
     - Ну же, скажи, - подбадриваю я.
     Его  душат рыдания, и  мне его  ужасно  жаль.  Никогда не видела, чтобы
кто-то так страдал.
     - Я все испортил. Все.
     -  Ну что ты, вовсе нет, - успокаиваю  его  я. - Все  хорошо. Не бойся,
скажи. - Джек захлебывается слезами, как ребенок. - Ну что ты, успокойся.
     Он качает головой.
     - Маккаллен. Салли Маккаллен, - выдыхает  он, - та девушка с картины...
которую ты видела у Хлои...
     Он  замолкает,  пытается  отдышаться. Поднимает на  меня  взгляд, слезы
текут ручьем. Кажется, что его душит смех. И вдруг я все понимаю и делаю шаг
назад.
     - Что - Салли? - Он еще ничего не сказал, но я уже все знаю.
     Джек всхлипывает.
     - Кое-что произошло. В пятницу. Я думал, что ты была с Тристаном. Я все
звонил и  звонил  тебе. Но  тебя  не было.  Я напился,  - он  тяжело глотает
воздух, - и  тут пришла  она.  Прости... Прости  меня,  я  так виноват перед
тобой...
     Но я  его  уже  не  слышу.  Теперь мне все  ясно: почему  он  опоздал в
аэропорт,  почему так  странно себя вел,  когда  мы  сюда  приехали,  почему
избегал секса со мной, пятно на его животе...
     <i>Засос</i> на его животе.
     Чувствую, как Джек в темноте делает несколько нетвердых шагов ко мне.
     - Я не виноват. Я хотел тебе сказать.
     Вот сейчас я понимаю, что означает "глаза кровью налились". Я не слышу,
что пытается  сказать Джек, потому что мой  кулак  с размаху врезается в его
щеку.
     Он  вскрикивает, но я уже далеко. Я бегу изо всех  сил. У дороги нахожу
перевернутый мопед, мотор все еще работает. Упираюсь всем своим весом, и мне
удается поднять мопед. Когда Джек добегает до меня, я уже сижу на мопеде.
     - Эми! - умоляюще кричит он и пытается меня схватить.
     - Да пошел ты! - ору я, с размаху лягаю его в пах и уношусь прочь.
     Инстинкт самосохранения -  великая  сила.  Мне  кажется,  что  весь мир
рухнул,  но  я  все  равно  смогла  добраться  до "Виллы  Стефано"  живой  и
невредимой. Спокойно ставлю  мопед у гостиницы. Вазос,  владелец бара, ведет
караоке-дискотеку,  все веселы и  счастливы.  Мамаша  Даррена танцует пьяный
канкан  с одним из своих приятелей  под собственный  же  аккомпанемент жутко
исковерканной "Кармы Хамелеона". Я прохожу через бар к лестнице, меня  никто
не замечает.
     Но как только  оказываюсь в комнате, плотину  прорывает. Сначала я тихо
плачу, потом перестаю  сдерживаться. С жуткими ругательствами вышвыриваю  из
окна вещи Джека, пока окончательно не выбиваюсь из сил.
     Еще  в аэропорту было заметно:  что-то  произошло.  Я сразу должна была
догадаться.
     Но как он мог?
     Как он мог так поступить со мной?
     Я  падаю на  кровать  и прижимаю руки  к  груди. Мне  больно. Наверное,
сердце на самом деле разрывается на части.
     Спустя какое-то время всхлипы переходят в тихое хныканье,  и я  начинаю
различать отзвуки караоке. В голове теснятся вопросы.
     Как?
     Где?
     Почему?
     Когда?
     Не  знаю,  сколько  уже сижу в темноте,  пялясь на  стену  и придумывая
ответы на свои вопросы. В себя прихожу от тихого стука в дверь.
     - Эми, это я, Джек. Открой мне. Я зажмуриваю глаза.
     - Тебе все равно придется меня впустить. - Он стучит сильнее.
     Я затыкаю уши.
     -  Брось, - говорит он громче, - нам надо все выяснить. Я же знаю,  что
ты там.
     - Убирайся, - всхлипываю я.
     Мне  хочется  умереть.  Я сворачиваюсь  клубочком на кровати.  Не хочу,
чтобы он меня видел такой.
     - Эми, прошу тебя, - умоляет Джек; он уже колотит по двери.
     Я не  реагирую. Оказаться  бы сейчас дома, в  своей постели. В покое. И
зачем я только связалась с  Джеком. Зачем доверилась, открылась ему. Не хочу
быть тут, сейчас, не хочу быть собой.
     Позже, не знаю через сколько времени, я понимаю,  что в дверь уже никто
не стучит.
     Но  я не  сомневаюсь, что Джек не ушел, что он тут. Я  это чувствую,  я
вижу его. Он не выходит  у меня из головы. Я представляю, как мы целуемся на
пляже. Как он смотрит на меня в лунную ночь, как он смеется, и ветер треплет
его волосы.
     Я все это так явственно вижу.
     Но я не могу представить его с Салли.
     Я распахиваю дверь. Джек сидит на лестнице, обхватив  голову руками. Он
поднимает голову. Лицо все в синяках, глаза залиты кровью.
     - Что ты имел в виду? Что значит "кое-что произошло"?
     Он смотрит на меня бессмысленным взглядом.
     - Ну, что произошло? Джек не двигается.
     - Я ее не трахал, - шепчет он. Меня всю трясет.
     - Ну а что ты сделал?
     - Я ничего не делал. Она сама. Она все сама.
     - ГОВОРИ ЖЕ!
     Джек снова обхватывает голову руками.
     -  Я спал. Проснулся от  того,  что она мне делала минет. Клянусь тебе.
Больше ничего не было.
     - Ой! Так она тебе всего лишь минет делала! - кричу я. - Бедняжка.
     Джек встает.
     - Нет, все было не так.
     - Ну так просвети меня. Как это было?  <i>Как так вышло, что  она упала на
тебя и вонзила зубы в твой член?</i>
     Ему нечего сказать. Я смотрю на  него с таким отвращением, будто передо
мной куча дерьма.
     Потому что  теперь  я  это  вижу.  Вижу, как  его лицо  искривляется  в
блаженстве от прикосновений другой женщины.
     - Видеть  тебя больше  не хочу!  - выдыхаю  я, захлопываю дверь и снова
бросаюсь на кровать.
     Джек долбится  в номер, но  я  закрываю голову подушкой.  Он так громко
выкрикивает мое имя, что, наверное, уже распугал всю дискотеку.  Слышу,  как
снизу ему орут, чтобы он заткнулся.
     Потом  все стихает. Не знаю, утащили  Джека или  он все еще под дверью.
Мне плевать.
     Беру  со  стола плейер, надеваю наушники.  Включаю на  полную мощность,
чтобы не слышать собственных всхлипов. "Битлз" поют "Давай вместе".
     Очень к месту.

        9
        ДЖЕК

        БРОШЕННЫЙ

     <i>-</i> Что она  сделала?  - спрашивает  Мэтт  с  недоверием, разглядывая мою
разукрашенную физиономию.
     - Бросила меня, - повторяю я. И на  случай, если это  выражение  ему не
вполне ясно, добавляю: - Кинула, оставила, отшила, отфутболила.
     И тут я вдруг понимаю,  что вот  так  бросить,  оставить и кинуть можно
только  что-то  ненужное.  Хлам. Мусор. Да, я хлам. Таким я себя и ощущаю. И
если бы  сейчас в  гостиную вполз таракан, то прямиком  двинулся бы к вашему
покорному слуге, поскольку мусор - это его, родное.
     Однако Мэтт, похоже, не в силах поверить в  услышанное. Он плюхается на
диван рядом со мной.
     Его  удивление  вполне понятно. Действительно, происшедшее не поддается
никакому объяснению с точки зрения логики или житейской мудрости.
     Я и сам бы рад удивиться.  И с удовольствием сейчас убеждал бы его, что
такая  милая девушка, как Эми,  ни за что на свете  не может  бросить такого
славного парня,  как  я. А  поскольку такое невозможно, то у меня, наверное,
какое-то ужасное помутнение рассудка, но оно скоро пройдет, и все встанет на
свои места. Однако отрицание очевидного - не мой конек. Поэтому я говорю:
     - Да, и такая фигня случается. На самом деле случается.
     Я знаю.
     Только что такая фигня случилась со мной.
     -  Но  все  было  так замечательно,  -  недоумевает  Мэтт,  -  вы  были
прекрасной парой.
     - Были.
     Несколько секунд он пристально смотрит на меня, потом спрашивает:
     - Ну и?..
     - Что - и?
     - И кто кому нагадил? - Почему...
     -  Ведь кто-то же виноват.  Так  просто люди не расстаются. По  крайней
мере, обычно.
     - Неправда, -  протестую я,  - люди расстаются по разным причинам. - Он
ждет  объяснений, и я  продолжаю: - Бывает, что один храпит,  а второй этого
терпеть не может. Или они  болеют за  разные команды. Или... да  что угодно.
Может, им просто стало не о чем разговаривать.
     - Значит, виноват ты? - заключает он.
     Врать Мэтту бесполезно.  Он меня  слишком хорошо  знает.  И  потом, мне
просто необходимо высказаться. Нужно, чтобы кто-то утешил меня:  мол,  жизнь
на этом не закончилась и все еще наладится.
     - Да.
     Он кивает:
     - Так я и думал. Не хочешь рассказать, что случилось?
     Хочу. И рассказываю с самого начала: как мы с Эми признались друг другу
во  всех прошлых  связях  и  как  легко  стало  после  этого  на душе. Потом
рассказываю  про вечеринку  у  Макса  - как  я ревновал  и как  выдвинул Эми
ультиматум,  а  она  обернула  его  против   меня.  И   про  Черную  Пятницу
рассказываю,  и про  то,  как  мучился подозрениями всю  ночь. И как  пришла
Маккаллен, и как наутро я выставил ее за дверь и сказал, чтобы  она не смела
больше здесь  появляться. И наконец,  про наш  отпуск, про  аварию, про  мое
признание и реакцию Эми.
     Когда я закончил сагу о своих несчастьях, первое, что сказал Мэтт:
     - Этот Тристан, похоже, тот еще говнюк.
     Я  ценю,  что  он  старается меня  ободрить,  но сейчас  у  него  плохо
получается. И машинально, уже без особой злости, я киваю и мысленно добавляю
к  списку вещей  более  приятных,  чем Тристан,  людей,  которые  едят  свои
козявки.
     Не дождавшись от меня полноценной реакции, Мэтт спрашивает:
     - На  кой черт ты сказал  Эми про Маккаллен? Вопрос логичный. Я впервые
задался им сразу  после того, как  Эми заехала  мне в  челюсть. И  с тех пор
вопрос этот не дает мне покоя.
     Верно, не  было никакой <i>необходимости</i> рассказывать ей об этом. Конечно,
мне пришлось бы  трястись от страха, что она рано или  поздно узнает правду.
Вдруг  бы  я  проговорился  во  сне.   Или  Маккаллен  проболталась.  Или  в
какой-нибудь  секте  меня  бы  заставили  сознаться  во  лжи  всем,  кому  я
когда-либо врал. Но, честно  говоря, и тогда и сейчас любой из  этих случаев
кажется мне маловероятным. А правда состоит в том, что, если бы я держал рот
на замке, все бы обошлось.
     Как раньше.
     И тогда не случилась  бы авария.  И в самолете  на обратном пути Эми не
сидела бы  рядом  как  чужая.  Наоборот, мы бы  стояли  на  скале в обнимку,
любовались  лунной ночью и пляжем.  Нашим  пляжем, на  котором мы занимались
любовью. Я, она и море - как в книжках. Черт!
     Но нет, Джек  Росситер не  ищет легких путей! Там, на скале,  когда Эми
спросила,  есть ли у  него к ней  чувства,  Джек Росситер  промолчал. А ведь
чувства-то  были. Впервые за  много лет. И впервые за много лет  рядом с ним
стояла девушка его мечты.  Проблема в том,  что все <i>казалось</i> слишком хорошо,
все казалось таким нереальным. Но все <i>было реальным.</i>
     <i>-</i> Я хотел быть с ней честным, - отвечаю я.
     - Честным? - вопрошает Мэтт. И смотрит на меня так, как будто  я только
что громко перднул.
     - Да, честным. Быть честным - значит не врать.
     - Я знаю, что такое честность, Джек.
     - Тогда что тебе непонятно?
     - Мне непонятно, при чем тут  честность, когда мы говорим об отношениях
между мужчиной и женщиной.
     - При том! - раздраженно отвечаю я. В его глазах искреннее недоумение.
     -  В  моих отношениях  она ни  при  чем.  И большинство живущих на этой
планете людей со мной согласятся. - Во взгляде Мэтта  мелькает подозрение. -
Надеюсь, ты не брал мою книжку "Десять шагов к вечной любви"?
     - Какую книжку?
     Мэтт встает и отходит к окну.
     - Ладно, проехали.
     - Я не хотел ее обманывать, - продолжаю я. - Это  было бы  неправильно.
Она  мне доверилась, а  я  продолжал  ей врать. И  чем  дольше я  откладывал
признание, тем омерзительнее становилось у меня на душе.
     Мэтт поворачивается. Глаза у него прищурены.
     - Ну-ка, ну-ка. Уж не  о совести ли ты талдычишь? Вроде как каждый раз,
взглянув на нее, ты чувствовал себя предателем, и это чувство отравляло тебе
жизнь,  так? Каждый ее поцелуй,  каждая  минута близости с ней казались тебе
новым  предательством,  так? И  всякий  раз,  оставаясь  с  ней  наедине, ты
понимал, что ваша  близость ничего не значит, ибо зиждется на  твоей измене,
так?
     - Да, - бормочу я. Мэтт попал прямо в точку. - Именно  так я и думал. -
Словно огромный груз упал с моей души. Хоть кто-то понимает мои чувства.
     Кто-то, только не Мэтт.
     - То есть ты  признался ей,  чтобы облегчить свою душу? А не лучше было
самому справиться  со своим  чувством вины?  Просто вынести  для себя урок и
никогда не изменять ей впредь? - спрашивает он, возвращаясь на диван.
     Несколько  секунд я прихожу  в себя - такое разочарование. Нет, никогда
нам с Мэттом не познать радости душевного единения. Ни в охотничий клуб,  ни
в клуб любителей природы меня не возьмут. Ну и ладно. Все равно обниматься с
деревьями я не люблю - того и гляди белка на голову  нагадит. И вообще, меня
исключили из скаутов за курение, когда мне  было девять лет. Так  что это не
для меня. Но все это ерунда. Я не злюсь на Мэтта. Я зол на себя.
     Не то  чтобы  его реакция  противоестественна.  Как раз  наоборот.  Вот
представим, что я сейчас провожу  социологический опрос среди представителей
нашего пола и задаю им следующие вопросы:
     A. Если вы напились и переспали с первой встречной, вы бы рассказали об
этом своей девушке?
     Б. Если вы завели  интрижку на  стороне,  но поняли, что  любите только
свою девушку, вы бы сказали ей о своих похождениях?
     B.  Если бы вы поимели шанс переспать с  кем-то  (включая  голливудских
звезд) так,  чтобы об этом  никто и никогда  не  узнал, вы бы  отказались от
такой возможности?
     Сомневаюсь, чтобы хоть один человек ответил утвердительно. Нет, в самом
деле,  в  наше время  никто  в измене не  признается. Одно  дело  рассказать
друзьям - это да. Но чтобы своей "половине"  - нет, это вряд ли. Да и зачем?
Правильно, незачем. Разве что собираетесь с ней разойтись.
     По крайней  мере, я так раньше  думал. Даже когда встречался с  Зоей. И
пусть  я  ни разу  ей не изменил, все равно знал: случись что-нибудь в  этом
роде, я бы и словом не обмолвился. Иначе хлопот не оберешься. Но с Эми я так
поступить  не  смог.  Отсюда  и  плачевные  последствия  - Джек  Росситер  в
греческой  трагедии  "Признание мотоциклиста".  Похоже,  честность оказалась
сильнее меня. Однако,  как и для Мэтта, честность для меня  не самоцель. Это
было бы  слишком  просто. Слишком легко. Конечно,  честность  имеет  большое
значение, но  суть в том, что она лишь  признак, симптом чего-то большего. У
моей  честности есть причина  -  глубокое  чувство.  А какое  чувство  самое
сильное и  глубокое? Это же очевидно!  И просто удивительно, как  долго я не
замечал причины моей патологической честности.
     Я смотрю Мэтту прямо в глаза и говорю:
     - Я ее люблю. Я рассказал ей про Маккаллен, потому что люблю ее.
     Мэтт поднимает руку:
     - Подожди-ка, дружище. - Что?
     -  Ты прекрасно знаешь  что.  Слово на  букву  "Л". Ты только  что  его
произнес. - Он грозит мне пальцем. - Произнес, произнес. И не отпирайся.
     - Я и не отпираюсь.
     Мэтт склоняет голову набок.
     - Не отпираешься?
     - Нет.  Я сказал  совершенно  сознательно. Я ее люблю.  - Вслушиваюсь в
звук этого слова. Приятный звук. Я  бы еще его послушал. - Я, Джек Росситер,
- говорю я громко, - будучи в здравом уме...
     - Ну, это еще вопрос, - замечает Мэтт.
     - ...Заявляю, что люблю  Эми Кросби. Мэтт долго и пристально смотрит на
меня.
     - Что ж, это все объясняет, - заключает он.
     - Что объясняет?
     - Причину  твоего неадекватного поведения.  - Несколько минут  мы молча
пялимся  друг на друга. - Так, значит, надо придумать, как  вытащить тебя из
этой заварушки, - произносит он наконец.
     Мэтт -  юрист,  и к решению  проблемы подходит  как  юрист.  Начинает с
фактов.  Задав  мне   пару  вопросов,   он  погружается  в   раздумья.  Лицо
сосредоточенное. Представляю, как его холодный  и острый ум ищет оптимальный
путь, строит логические цепочки. Мне вдруг становится спокойно. Если  уж кто
и способен найти выход из лабиринта лжи, то только Мэтт.
     - Случайная  оральная стимуляция, - выдает он. Потом чешет подбородок и
хмурится. - Да, тяжелый случай. Досадно.
     Признаться, не такого решения я ждал.
     - Нет, Мэтт, - поправляю я его, - это не <i>досадно.</i> Вот если бы я потерял
бумажник или огреб штраф за неправильную парковку, -  это было бы <i>досадно.</i> А
то, что случилось со мной, - катастрофа.
     Мэтт терпеливо ждет, когда я успокоюсь.
     - Главное, - размышляет  он, - определить, можно ли считать случившееся
изменой. Технически,  я думаю, - да.  Тебе  сделали  минет. Ее язык  касался
твоего  пениса.  Но  обратимся к  намерениям.  Хотя  с точки  зрения  закона
незнание не освобождает от ответственности, можно взглянуть на происшедшее с
другой стороны.  Находясь в полубессознательном  состоянии, ты не мог знать,
что  упомянутый  выше  язык  принадлежит  не твоей возлюбленной Эми  Кросби.
Отсюда  следует,  что  сексуальное  удовлетворение,  полученное  посредством
упомянутого выше языка, не может считаться эмоциональной изменой.
     - Здорово! Просто отлично! - прерываю я Мэтта в полном разочаровании. -
Ты Эми это  расскажи. Дорогая, он просто  не  успел установить ее  личность.
Дело-то  житейское,  чего  тут  расстраиваться.  Валяй,  Мэтт,  она  будет в
восторге.
     Мэтт косится на меня:
     - Слушай, тебе надо научиться управлять своей агрессией. Так нельзя.
     - Что?
     - Сделай глубокий вдох, - требует Мэтт. - Что?
     - Расслабься,  успокойся.  Плыви по течению. И он еще будет мне  сейчас
эту хрень втирать.
     Тоже мне хиппи, дитя природы. Да он же горох от гречки не отличит.
     -  Расслабься?! - огрызаюсь я. - Как тут, к  черту, расслабиться?! Меня
девушка бросила!
     Несколько секунд он ждет, когда остынет мой гнев, потом говорит:
     - Слушай, все не так плохо, как кажется.
     - Да что ты? Ну просвети меня.
     - Попробуй взглянуть на вещи объективно.
     - Объективно?! - едва не кричу я.
     - Вот  именно. Представь,  что ты стоишь на  горе и смотришь вниз. Тебе
все сразу станет ясно. Так ты сможешь увидеть все со стороны.
     -  Мэтт,  я сильно сомневаюсь,  что,  взобравшись  на какую-то гребаную
гору, я почувствую себя лучше.
     Он раздраженно закатывает глаза.
     - Дай мне закончить.
     - Хорошо, продолжай.
     Мэтт закуривает, затягивается пару раз.
     -  Объективно дело  обстоит так. Женщина, которую ты любишь,  больше не
хочет иметь с тобой ничего общего.  Она узнала, что ты совал свой член в рот
кому  попало. В результате, поскольку ты ей  сразу в этом не признался,  она
сочла тебя кучей вонючего  дерьма и надеется, что  ты будешь гореть в геенне
огненной  до скончания  веков.  Надеюсь, ты и сам понимаешь,  что видеть она
тебя больше не хочет?
     - Спасибо тебе, Мэтт, - благодарю я, начиная сильно сомневаться  в  его
адвокатских способностях. - Не  проще ли было  просто  вручить  мне бритву и
посадить меня в теплую ванну?
     - Ладно, - отвечает Мэтт. - Хрен с ней, с объективностью. Ты прав, тебя
кинули. Но, - тут он выдерживает паузу, - все могло быть еще хуже.
     Наконец что-то дельное.
     - Да,  -  соглашаюсь я, - я мог бы оказаться посреди пустыни  без капли
воды. Меня могли бы заживо скормить червям. Или заставить смотреть все серии
"Санта-Барбары". Если  исключить эти  возможности,  то,  откровенно  говоря,
хуже, чем есть, уже быть не может.
     Мэтт игнорирует поток моего сарказма.
     - Серьезно, Джек. Все могло быть намного хуже. Ты жив. Она тоже. Всякое
бывает. У всех в жизни случаются черные полосы.
     - Нет, Мэтт, я так не думаю. У тебя они случаются? Лично у тебя  бывали
<i>настолько черные</i> полосы?  А? Я могу ошибаться,  но,  по-моему,  тебя любимая
девушка пока не бросала. Так?
     - Да.
     - Ну, значит, <i>всякое</i> случается не со всеми. Только с некоторыми. С этим
я готов смириться.
     - А с чем не готов?
     - Я не готов смириться с тем, что это произошло <i>со мной, -</i> огрызаюсь я.
     - А что, ты особенный?
     Я опускаю голову, прячу лицо в ладонях.
     -  Я  ей  <i>доверился,</i> Мэтт. Вот  что меня  убивает. Понимаешь?  Всю свою
сознательную жизнь  я врал  своим женщинам. Но  не ей. Я сказал Эми  правду,
потому что поверил ей. Потому  что люблю ее. И что в итоге? В итоге она меня
бросила. И даже не захотела слушать.
     - Ты думаешь, что-то изменилось бы, если бы она тебя выслушала?
     - Да, - бормочу я,  - думаю. Но какая теперь разница?  Я звонил ей весь
день, но она не подходит к телефону.
     Мэтт кладет руку мне на плечо:
     - Может, ей просто нужно время, чтобы успокоиться? Оставь ее на время в
покое.  Поверь, она  не  сможет  ненавидеть  тебя  всю  жизнь.  Знаешь,  как
говорится? Если любишь - отпусти. Вернется - будет твоей навеки. Не вернется
- значит, и не любила никогда.
     Для  Мэтта это  необычно мудрая  мысль.  Одно знаю  точно:  сейчас  мне
способен помочь только настоящий гений.

        ОЖИДАНИЕ

     <i>-</i> Я  знаю, что  ты меня слышишь, - говорю я. - Да,  ты, Эми Кросби. Я к
тебе обращаюсь.
     Несколько секунд жду ответа, но, увы, никто не отвечает. Но отступать я
не  собираюсь.  У  меня есть  цель. Я -  партизан в  тылу  врага. И  никакое
сопротивление не  заставит  меня  бежать с позором. Мы,  партизаны,  храбрые
ребята.  И препятствия нам  не  страшны  - чем больше риск,  тем  слаще вкус
победы.
     -  Ну и прекрасно,  - громко заявляю  я, - можешь  скрываться, пока  не
надоест. Я все  равно  никуда не уйду. Слышишь, Эми?  Я  не сдвинусь с этого
места ни на дюйм. Я  буду  тут сидеть, пока  ты не выйдешь  и не  выслушаешь
меня.
     Никакой реакции.
     Моя решительность  вдруг  куда-то  испаряется.  Я  прижимаюсь губами  к
домофону и шепчу:
     - Эми. Ну пожалуйста.  Я тебя люблю. Я тебя люблю и больше так не могу.
- Жду еще немного. Но в ответ - тишина.
     На другой стороне улицы  на скамейке сидит старик.  Он смотрит на меня,
закатывает глаза  и отпивает большой глоток из своей бутылки. Похоже, он все
это  уже видел, и не раз. Ну  и черт с ним. Я сказал то, что чувствую: я  ее
люблю.  И  мне  плевать,  кто  это  слышал.  Она  -  та  самая.  Она  -  Моя
Единственная. Все это время я искал ее.
     Вчера я сказал Мэтту,  что люблю Эми, и с той  минуты не  могу ни о чем
думать,  кроме как о  ней.  И сейчас, произнеся  эту  сакраментальную  фразу
вслух, я неожиданно понял, что  так оно и  есть. И  теперь  я не  боюсь, что
кто-то об этом  узнает. Наоборот,  пусть  все слышат.  И главное, пусть меня
услышит Эми.
     Для этого я сюда и пришел.
     Сегодня воскресенье, пол-одиннадцатого утра, и я  стою у ее подъезда. Я
здесь  с  девяти.  Если не  считать  старика  на скамейке,  улица совершенно
пустынна.  Мостовая  с обоих  концов  квартала перекрыта  -  идут  ремонтные
работы, поэтому даже  машин  тут нет.  Над головой, словно  отражение  моего
настроения, хмурое серое небо. Впервые за несколько недель. Я отхожу на пару
шагов, вытягиваю шею и смотрю на верхний этаж, на окно Эми.
     Внешних проявлений  агрессии нет. С вершины крепости не льется  кипящее
масло. В бойницах  не видно лучников. Но и признаков грядущего воссоединения
тоже  не  наблюдается.  Над  крепостью  не  реет белый флаг. Никто не  машет
ручкой,  приветственно   маня  взобраться  вверх,   не  спускает  веревочную
лестницу. Да  что там, она даже форточку не открыла. Ну и ладно. Я все равно
знаю, что она там. И я готов ждать. Если она хочет, чтобы я взял ее крепость
осадой, я так и сделаю. Если ей нужны доказательства моей любви, -  вот они.
А если не нужны... что ж, она их все равно получит.
     Я  возвращаюсь  к  двери  и  жму кнопку домофона. Звонок  как  жужжание
бешеной осы. А я жму и жму, представляя, как Эми сидит и слушает настойчивое
гудение. Ее это, наверное, ужасно бесит. Надеюсь,  что так. Согласен, звучит
жестоко, но в любви  все средства хороши. Главное, чтобы  она дала мне  шанс
все объяснить.  В  конце концов, у нас  в стране  демократия.  И  презумпция
невиновности. Она должна меня выслушать. Я облажался, знаю. Но мы все иногда
ошибаемся.  Я  вынес урок  из  своей  ошибки.  Больше такого не  повторится.
Ситуации, подобной происшествию  с Маккаллен, я не допущу. Я никогда не буду
больше врать Эми. Мне нужен один  только шанс,  чтобы сказать ей, что  люблю
ее.
     Нет ответа.
     Но я не унываю. Я готов к осаде лучше ее. Во-первых, еда. Что она будет
есть? Я знаю Эми. Запасов пищи у нее не бывает. Двух коробок молока  и банки
просроченного  перегноя в холодильнике ей надолго не хватит. И потом, у  нее
же  новая работа. Она  не сможет ее бросить, только чтобы не  встречаться со
мной. Работа для нее слишком много значит. Нет, вечно она от меня скрываться
не сможет. Скоро ей это надоест и  она либо впустит меня,  либо сойдет  вниз
сама, но  все-таки  выслушает  мои  объяснения. Так  что все  шансы на  моей
стороне.  Кроме  того, я  хорошо подготовился. У  меня с собой полный  набор
необходимых инструментов для Спасения Любви:
     A.  Дюжина алых  роз  (конечно, они завянут, но романтический потенциал
ведь никуда не денется).
     Б. Еда: большой  пакет  куриной поджарки  (единственное, что осталось в
холодильнике круглосуточного  киоска), мятный  рулет (длительного хранения),
пара пакетиков жареного арахиса (отличный источник белка).
     B. Напитки: две банки "Токсошока" (энергетический коктейль с  кофеином,
таурином и гуараной&lt;<i>Таурин - аминокислота, способствующая усвоению жиров;
гуарана - южноамериканский  кустарник с  тонизирующими свойствами.</i>&gt;) плюс
одна пачка "Нутрошейка" (с клубничным наполнителем).
     Г. Одежда: джинсы и футболка (все от Мэтта); походные ботинки (идеальны
для сурового климата).
     Д. Прочее: две пачки  "Мальборо" (легкие); одна  незадуваемая зажигалка
(бензиновая).
     Если  не считать одежды - я  поднимаю глаза к  сгущающимся  тучам, -  я
вполне мог бы продержаться несколько часов и даже дней. То есть у Эми нет ни
малейшего шанса  избежать  нашей встречи, если только  она не  смастерит  из
подручных средств  дельтаплан и не взлетит с крыши. Хочешь ты этого или нет,
а выслушать меня тебе придется.
     Крикнув напоследок: "Я все еще здесь", отпускаю кнопку звонка и сползаю
обратно на ступеньки. Что-то капнуло мне на лицо. Поднимаю голову и замечаю,
что начинается  дождь.  Прислоняюсь  к двери, вытаскиваю из рюкзака  пакетик
куриной поджарки. Пожевав без особого  аппетита один кусочек, выплевываю его
и закуриваю. В конце улицы бьют соборные колокола, созывая всех на заутреню.
     Пожалуйста, замолвите и за меня словечко.
     Этой ночью  я не сомкнул глаз. Лежал, смотрел на Толстого  Пса и считал
уходящие минуты. Само собой,  причиной моей бессонницы была Эми.  Ее не было
рядом,  и  мне  ее  не хватало. Ее  не  было  рядом,  потому  что  она  меня
возненавидела. Решила, что я мерзавец. И будь я  на ее  месте, подумал бы то
же  самое.  Что бы  я почувствовал, если бы Эми  сказала,  что ее  приласкал
какой-то мужик? Злость?
     Ревность? Отвращение? Да, все сразу. Но главное, я бы подумал, что меня
предали. Вот только я не предавал Эми. Я не собирался ей изменять. Я  просто
повел себя как дурак. Признаю, я поступил плохо. Но мне от этого не легче. Я
лежал на  кровати и даже  не мог обнять подушку,  потому что она  до сих пор
воняла  Маккаллен. Мне было  мерзко. Пусто.  Как  будто кто-то  разорвал мое
сердце пополам.
     Даже мой член со мной согласен. А это не в  его характере.  Обычно  (за
исключением   инцидента  с   Эллой   Трент)   в   любую  погоду  и  в  любых
обстоятельствах твердость моего маленького друга не вызывала нареканий.  Я и
предположить не мог, что он способен меня так подвести. Но факты налицо - он
похож на хомяка, впавшего  в спячку. Если бы  он мог говорить, наше общение,
вероятно, свелось бы к следующему:
     <i>Джек.</i> Что происходит?
     <i>Он.</i> Да ничего не происходит.
     <i>Джек.</i> Как ничего?
     Он. Вот именно - ничего.
     <i>Джек.</i> Не хочешь это обсудить?
     Он. Я вообще ничего не хочу. Отвянь.
     <i>Джек.</i> Ты об Эми?
     Он.  Эй,  неужто  бы я о Маккаллен  стал  говорить? После  того жалкого
подобия минета.
     <i>Джек.</i> Да? А я почти ничего не помню. Неужели все было так плохо?
     <i>Он</i>. Джек, я многое видел в  своей  жизни, но в тот раз все было  просто
хреново.  Лежу я  себе, значит, смотрю эротические  сны. Сон, скажу я  тебе,
шикарный. Сидим мы с тобой в сауне. Вокруг пар. И тут входит Эми в  школьной
форме...
     <i>Джек.</i>  В школьной форме? Да я  даже не  знаю, как выглядит ее  школьная
форма.
     <i>Он.</i> Пусти в ход фантазию, Джек. Я тебя умоляю...
     <i>Джек.</i> Понятно. Что дальше?
     <i>Он.</i>  Потом  появляется  эта  Маккаллен.  Нагло врывается,  бесцеремонно
отпихивает Эми и берет все в свои руки.
     <i>Джек.</i> Для фантазии все не так уж плохо.
     <i>Он.</i> Да, сразу  видно, что  ты всего не знаешь. Уж поверь мне  на слово,
Джек, после  "роллс-ройса"  на  "шкоде" ездить не  захочешь. Но даже  тут  я
справился. "Ладно, - думаю, - насладимся тем, что есть". Но ведь нет же!  Ты
не был готов подложить мне другую девицу. Больше того, как  только все пошло
на лад, ты меня вытащил! Просто вытащил, Джек! Как полный... профан!
     <i>Джек.</i> Ну  прости  меня. Больше такого  не повторится. Может, помиримся,
снова будем друзьями, как в старые добрые времена?
     <i>Он.</i> Старые добрые времена? Это что,  шутка? Ты  и я с флаконом детского
масла  и номером "Хастлера"? Конечно,  случались и  праздники  -  девочки на
ночь. Погружение в трехмерный рай, который исчезает с первыми лучами солнца.
Что и говорить, отличное было время. Но ты уж прости, если от такой радужной
перспективы я не начну скакать до потолка.
     <i>Джек.</i> Я уже извинился.
     <i>Он.</i> Да, да.  Просто знаешь, Джек, я по ней скучаю. Она была мне в самый
раз. Мой размерчик.
     Впервые в моей жизни мне пришлось признать, что мой член оказался умнее
меня.
     Я размышлял над словами Мэтта. О том, что  нужно дать Эми время. Может,
это последний  рубеж и его нужно преодолеть, но, по-моему, это для слабаков.
Я не  собираюсь <i>давать</i> Эми время, я хочу, чтобы это время мы провели <i>вместе.</i>
А  что  касается "если  любишь  -  отпусти",  пусть  Мэтт  сам  такой хренью
занимается. С чего мне отпускать ее? Конечно, это было бы верным решением. Я
бы  смог это сделать теоретически или даже на практике,  если бы требовалось
отпустить говорящего дрозда  или  домашнего тигренка.  Но  не  Эми, девушку,
которую я люблю. И по-моему, если уж и давать ей свободу  выбора, то сначала
надо дать  ей факты.  Она  приняла  решение, не зная  всех обстоятельств.  И
решение ее  оказалось  однобоким. Надо восстановить  справедливость.  Как ее
отпустить, когда Эми даже не знает,  что  я хочу, чтобы она  вернулась? Я ее
выпущу, она улетит и  так ничего и не узнает. И  что в результате? Птичка на
свободе, без  крыши  над  головой, я  дома в  полном одиночестве. Всем будет
только хуже.  И я не хочу ее отпускать. Я хочу вернуть ее обратно. Даже если
для этого мне придется драться за нее. Все десять раундов, с Мохаммедом Али.
Легко. Либо вот так сидеть под ее дверью. Под дождем. Без сна и отдыха.
     Я  скрючиваюсь  на  крыльце,  закрываю  глаза.  Просыпаюсь  в  четверть
четвертого.  Губы  будто  склеены обойным клеем. И что они кладут в  куриную
поджарку? Подозреваю, что это побочный эффект.
     С трудом встаю и несколько секунд разминаю затекшие ноги. Смотрю вверх,
- небо ясное, но мое настроение от этого не улучшается.
     Поворачиваюсь  и  снова жму на кнопку домофона. Эми,  конечно, опять не
отвечает.  Смотрю  на другую сторону улицы. Все  по-прежнему. Старик все еще
сидит  на  скамейке,  оранжевые  конусы  все  так  же перегораживают  улицу.
Вспоминаю свои студенческие летние каникулы - я как-то подрабатывал дорожным
рабочим.  Ностальгия.  Мы  прокладывали телевизионный кабель. Рыли  траншею,
потом закапывали, а когда  клали  новый  асфальт, наносили  на дорогу  новую
разметку.  Расплываюсь  в  широкой  улыбке,  потому  что  у  меня  появилась
блестящая идея.
     - Ладно,  Эми,  -  кричу я в домофон, - хочешь играть по-крупному? Вот,
смотри.
     Шагаю  через дорогу.  Старик,  завидев,  что спящий  красавец  очнулся,
ставит бутылку рядом с  собой и машет мне рукой. Я машу ему в ответ. Да, это
по-мужски. Парни  всего  мира будут  солидарны  со  мной.  Я намерен сделать
заявление.  Романтичное. Классное.  И  все  мужики  мира  обзавидуются  моей
храбрости.
     Сломать замок на разметочной машине, оставленной  у тротуара, оказалось
несложно. Пара  ловких ударов ломом, который я стянул из палатки дорожников,
- и готово. Свобода! Агрегат в моем распоряжении. Опускаю рычаг и делаю пару
шагов. Краска есть: белая линия длиной  в полметра  тянется следом  за мной.
Поднимаю рычаг и волоку каток на середину  улицы. Потом берусь за дело: пишу
послание Эми, которое она увидит, выглянув из окна.
     Что же написать?
     Эми + Джек? Слишком по-детски.
     Я тебя люблю? Слишком очевидно.
     Вернись ко мне? Не по-мужски.
     Что ж, вернемся к классике. Фраза, с которой не мог бы соперничать даже
Сирано  де  Бержерак.  Веду каток  по дороге, выписывая буквы. Да,  нелегкая
задача. Аппарат изобретали для  прямых линий, и мне приходится волочить  его
после  каждого штриха  к началу следующего.  Но ради  любви я готов на  все.
Работаю  без  устали.  Не прошло и  двадцати минут,  как надпись  готова. На
последней букве кончается краска. Ну и что? Читается же. Что еще надо?
     Возвращаю каток  на место, потом перехожу  через  дорогу на ту сторону,
где живет  Эми,  и оцениваю всю грандиозность творения.  Ничего  получилось.
Даже хорошо. Да что  там, просто  произведение искусства.  Шедевр покорил не
только меня, но и старика со скамейки. Краем глаза вижу, что впервые за день
он  встает  с  насиженного  места.  Старик  делает  пару  шагов  и  медленно
просматривает мою рукопись слева  направо.  Потом направляется  ко мне.  Как
пчела на цветок. Оценил  красоту на асфальте и теперь спешит узнать, кто  же
автор  этого  великолепия. Не желая показаться хвастуном,  я стою с каменным
лицом.
     - Эй, парень! - Старикан протягивает мне руку. - Клиффорд.
     - Добрый день, Клиффорд. - Я пожимаю его руку. - Ну, как вам?
     Какое-то время старик  смотрит на дорогу, явно не находя слов. Понимаю.
С  творениями  такого размаха не  каждый день  сталкиваешься. Позволяю  себе
насладиться  моментом   славы.  Интересно,  как  он   сумеет  выразить   тот
глубочайший восторг, который вызвали у него мои простые слова?
     А вот так:
     - Ты из "Гербалайфа", что ль, сынок?
     Я безмолвно пялюсь на него. Потом перевожу взгляд на почти опустошенную
бутылку  в его руках. Снова смотрю на  старика. Наконец  натягиваю  на  лицо
улыбку, словно понимаю, о чем он говорит.
     - Из "Гербалайфа"? Нет.
     Он окидывает меня взглядом и выдвигает другую версию:
     - Значит, из клиники?
     - С чего вы это взяли? - спрашиваю я.
     - Да ты  же  сам написал, парень, рекламу-то  свою. - Он отхлебывает из
бутылки. - "Вес". Если не "Гербалайф", то клиника, где худеют, да?
     - И то верно, - охотно соглашаюсь я. С такими людьми лучше не спорить.
     - Неплохо, сынок, неплохо. И главное, броско. Будь у меня лишний вес, я
бы тут же побежал худеть.
     А, вот теперь понятно. Что ничего не понятно.
     -  Папаша, ты о  чем?  -  спрашиваю я.  Старик  смотрит на меня как  на
полоумного.
     - Да почитай, - он тычет на асфальт, - почитай, чего написал-то.
     До этого момента  я предполагал, что Клиффорд  не умеет читать. Но  чем
дольше я вглядываюсь в буквы, тем больше убеждаюсь, что читает он нормально.
Наоборот. Это не Клиффорд не  умеет читать, это я не умею писать. Потому что
на дороге написано:

        Я ТВОЙ ВЕС

     Вместо  "Я ТВОЙ - ВЕСЬ". Это не мое романтическое  послание. Это вообще
не  послание, а какая-то чушь. Моя первая реакция - смех. Не может быть. Как
я  умудрился сделать  ошибку в  таком слове? Подбегаю  к надписи  и  пытаюсь
стереть  дурацкое  слово  башмаком. Бесполезно. Шаркаю  подошвой еще раз. Ни
царапины  на  идеально ровной  полосе краски.  Падаю на  четвереньки  и  тру
руками. Тщетно. И в машине краски не осталось. Нечем даже зачеркнуть.
     Целую  минуту  я стою как  вкопанный, пытаясь  осознать,  какую  ерунду
только что натворил. Потом поворачиваюсь к Клиффорду и спрашиваю:
     -  Вы  не против, если я глотну? - И, прежде чем он успевает  ответить,
хватаю его бутылку и выпиваю все до дна.

        ВЫХОД ИЗ ИГРЫ

     События выходных вымотали меня морально  и  физически,  поэтому большую
часть понедельника провожу в постели - сплю или валяюсь, уставясь в потолок,
и слушаю диски. Не бреюсь.  Не моюсь.  Не переодеваюсь. Пытаюсь ни  о чем не
думать.  Просто тихо загниваю, отвергнув  все условности цивилизации.  Разве
что в штаны не мочусь.  Мэтт уехал по делам,  и мои контакты с внешним миром
сведены к  нулю. Мне на все наплевать. Единственное,  чего я  сейчас хочу, -
чтобы время шло быстрее  и  Эми осталась далеко в прошлом.  Только так можно
унять боль.
     Во вторник днем желудок заставляет меня вынырнуть  из глубин депрессии.
Я поднимаю  телефонную трубку и  заказываю пиццу на  дом. Поглощая ее, вдруг
понимаю, что все делаю  не так. В любом случае хандрой  ничего не исправишь.
Да, затея с надписью  под окном  Эми  провалилась, но ведь  всего одна буква
отделяла  меня от победы! Значит, нужно придумать новый план. Другой подход.
Достаю  из  холодильника  бутылку  водки  и  возвращаюсь  в  спальню,  чтобы
хорошенько все обдумать.
     Вторник. Почти вечер. Я  все еще  в  своей комнате -  теперь это  приют
великого творца. У меня есть идея. Она так проста, что я  диву даюсь, почему
она не  посетила меня раньше. Тем более что  идея  все  это время фактически
маячила у меня под носом.
     Моя гитара.
     Вот она, висит тут с прошлого лета, когда я брал уроки (пять, если быть
точным). Песня.  Конечно! Серенада. Лучший способ заставить ее осознать, как
сильно я страдаю. Дело продвигается. Причем даже быстрее, чем я предполагал.
Сначала  слова шли  туго, но потом  стали  появляться  будто сами  собой.  И
мелодия отличная. Особенно если учесть,  что я знаю всего  три  аккорда. Все
идет  замечательно.  Дымятся   благовония.  Элвис  томно  напевает   мне  из
стереосистемы  - для вдохновения. И  последний  штрих: бандана,  как у Брюса
Спрингстина.
     К  одиннадцати я  готов  к премьере  песни.  Убираю подальше  недопитую
бутылку водки, чтобы  ненароком не опрокинуть,  вешаю  на плечо  гитару и  с
порога комнаты объявляю:
     -  А  теперь  мы  с  удовольствием представляем  вам  нашего  гостя  из
Голливуда. Впервые для вас живое выступление Джжжжееекки Рррросситера.
     Уверенным шагом  пересекаю комнату и  под гром аплодисментов выхожу  на
кровать.
     - Эту песенку я посвятил одной знакомой девушке. -  Стараюсь говорить с
тягучим южным акцентом.  - Девушке  по имени  Эми. Девушке,  которую я очень
люблю. Песня называется "Я больше не могу без тебя".
     Сбацав пару аккордов, начинаю:

     <i>Ты была как фея прекрасна.</i>
     <i>Без тебя жизнь моя ужасна.</i>
     <i>Без тебя я так болею.</i>
     <i>Без тебя я так хирею.</i>
     <i>Сердце рвется на части, и мне не до сна.</i>

     Дальше  припев.  Тут  мне  должно  подпевать  трио  вертлявых  девиц  в
ковбойском прикиде.

     <i>Без тебя его жизнь ужасна.</i>
     <i>Неужели он ждет напрасно?</i>
     <i>Вернись к своему</i>
     <i>Джеку любимому.</i>
     <i>Вам будет вместе так классно.</i>

     Теперь второй куплет. Я окончательно вошел в роль.

     <i>Без тебя я жить не могу.</i>
     <i>Я как рыба на берегу.</i>
     <i>Сжалься, приди</i>
     <i>И меня ты спаси.</i>
     <i>Задохнусь без тебя я и скоро умру.</i>

     Но до второго припева я так и не дошел, потому что услышал голос:
     - Ты что делаешь?
     Поднимаю глаза и вижу в дверях совершенно обалдевшего Мэтта.
     - Пою, - отвечаю я. - А что, незаметно? Немного подумав, он говорит:
     - Заметно, что у тебя окончательно крышу снесло.
     - Думай что хочешь.
     Он медленно оглядывает комнату:
     - Я так понимаю, что она не вернулась?
     - Правильно понимаешь.
     - Тогда  пора взглянуть правде в  лицо,  Джек. Она  не  вернется. -  Он
качает головой. - Все кончено. Смирись.
     - Ничего не кончено.
     - С завтрашнего дня.
     - Что?
     -  С  завтрашнего  дня  ты  прекратишь  это  безумие.   Никаких  больше
погребальных песен и  самоуничижения. - Он смотрит  на бутылку водки,  потом
окидывает меня презрительным  взглядом. -  И ты  не будешь больше напиваться
как  свинья. Понял?  - Я не отвечаю. - И  поверь  мне на  слово, друг. Как я
сказал, так и будет.
     И Мэтт уходит,  грохнув дверью. Пару  секунд я пялюсь на дверь, потом в
отместку со всей силы ударяю по струнам и продолжаю свои куплеты.
     Не  знаю,  когда  я отключился.  Просыпаюсь от  жуткой головной боли  и
голоса Мэтта:
     - Радиохэд... Ник Кэйв... Портишэд...  Боб Дилан.... Ник  Дрейк... Так,
"Смарф"&lt;<i>Компьютерная  игра  и  популярный  саундтрек к ней,  отличающийся
крайней  заунывностью.</i>&gt;  вроде  нет.  Собрания  рождественских  гимнов  в
исполнении церковного хора мальчиков тоже не видно.
     Быстро  открываю один  глаз и  вижу, что  в  комнате включен свет. Мэтт
сидит  на  полу и просматривает диски, которые я слушал последние  несколько
дней.
     - И что мы имеем?  - продолжает он.  - Все признаки приступа  жалости к
себе. Вот на этом наш приступ и закончится. Вставай!
     Комнату наполняет солнечный свет, и я - открыв второй глаз, - вижу, как
Мэтт  распахивает  окно. Еле оторвав голову от матраса, смотрю  на  Толстого
Пса.  Среда, утро, восемь  часов. Со стоном плюхаюсь  обратно и зарываюсь  с
головой под одеяло.
     - Я не  шучу!  - грозит Мэтт, срывая  с  меня одеяло. -  Я  вчера  тебе
сказал, что с этой ерундой пора кончать. И я не передумал.
     Только после этих слов я реагирую - хватаю ускользающее одеяло  за угол
и тащу на себя.
     - Отвали, - советую я и прячу голову под подушку.
     - Очень мило. - Короткая пауза, потом Мэтт говорит: - Значит, так, есть
два варианта: легкий и трудный. Либо ты поднимаешься сам, либо тебя поднимаю
я.  - Он  ждет моей реакции,  но я  притворяюсь  глухим. - Отлично.  Значит,
трудный вариант.
     Я  слышу,  как  он  выходит  из  комнаты, и  меня  охватывает  недоброе
предчувствие.  Я  знаю,  каким  бывает  Мэтт,  когда  твердо  решает  что-то
предпринять.  Он   действует  наверняка   и  идет   напролом.  Но   потом  я
успокаиваюсь. Если он не приставит мне  пистолет к виску, то ничем другим от
кровати меня  не отковыряет. А пистолет он не приставит. Он  же  юрист - ему
есть что терять. Так что все это  блеф. Потом вспоминаю про шрам над бровью,
оставшийся у меня после  его выстрела из духовика. Но думать об этом мне уже
некогда.
     На меня обрушивается поток ледяной  воды. Я бы закричал, но шок от этой
процедуры сковал мои легкие.
     - Ты, урод! - реву я. - Я весь мокрый!
     - Не могу сказать, что это меня удивляет  в  данных  обстоятельствах, -
соглашается Мэтт, покачивая пустым пластмассовым ведром.
     Я сажусь на кровати, вода стекает по лицу. Футболка и джинсы, которые я
не снимал с воскресенья, промокли до нитки. Кидаю на него злобный взгляд.
     - По-твоему, это смешно?
     - Кофе! - командует он, кивая на столик у кровати.
     Я неохотно протягиваю руку и делаю один глоток.
     - Вот, пожалуйста. Доволен?
     - Дело не в  том, доволен я или нет, -  беспристрастно сообщает  Мэтт и
молча наблюдает, как я допиваю кофе. - Так, теперь вставай!
     - Зачем?
     Он щурит глаза:
     - Делай, что говорят, Джек! Я не могу с тобой возиться весь день. Через
час я должен быть на работе.
     Смирившись с тем, что он не отстанет, пока не добьется своего, я встаю.
     - Посмотри на себя, - требует Мэтт. Смотрю на свое отражение в зеркале.
Да, надо сказать, зрелище не из  приятных. Ворот футболки посерел  от грязи;
ногти черные,  будто  я землю руками  рыл;  ко лбу прилипла какая-то  дрянь,
сильно смахивающая на ошметок  колбасы. Но самое страшное - это глаза. Точно
какой-то  гад  изрисовал  мне  белки  красным   фломастером.  Хотя  ни  один
мало-мальски здравомыслящий человек ко мне и на пушечный  выстрел не подошел
бы.  Скорее вызвал бы  полицию и  сообщил, что маньяк-убийца  разгуливает на
свободе.
     -  Позор, - объявляет Мэтт, с отвращением оглядывая меня. - Мне  стыдно
жить с тобой под одной крышей. Тебе есть что сказать в свое оправдание?
     Я смотрю в пол и бубню:
     - Ну ладно. Подумаешь, сегодня я не в лучшем виде.
     - Не  в  лучшем  виде? Да  ты даже не в худшем виде. У тебя вообще вида
нет.
     - Да! - начинаю злиться я. - Хреново выгляжу, и что?
     - Это  хорошо,  что  ты  признал наличие  проблемы,  - радуется Мэтт. -
Первый шаг к исцелению. Теперь повторяй за мной. Меня зовут Джек Росситер.
     - Какого... - пробую я возразить, но его грозный взгляд заставляет меня
вспомнить про ведро холодной воды. Напоминаю себе, что этот человек опасен и
способен на все. - Меня зовут Джек Росситер, - послушно повторяю я, стараясь
выдержать максимально скучающую интонацию.
     - Я - мужчина.
     - Я - мужчина, - вещает голос бездушного робота.
     - Сильный и независимый.
     - Сильный и независимый.
     - Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
     - Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
     - Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
     - Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
     - Я не просто мужчина, я свинья.
     Тут я понимаю, что впервые за несколько дней улыбаюсь.
     - Я не просто мужчина, я свинья.
     - Мне нужно как следует помыться.
     - Мне нужно как следует помыться.
     - Переодеться.
     - Переодеться.
     - Потому  что от меня  воняет.  Последнюю  фразу  я повторить уже не  в
силах, потому что сгибаюсь от хохота. Он достает откуда-то кусок мыла и сует
мне в руку. Потом  подталкивает к выходу и указывает на дверь ванной. Спустя
некоторое время, когда я вытираюсь, Мэтт просовывает голову в дверь:
     -  Вернусь  около шести. И  если снова застану  тебя в роли внебрачного
сына Бон Джови, разломаю гитару об твой зад.
     - Не волнуйся, - говорю я. - Призрак Хендрикса больше не появится.
     - Надеюсь. Да, кстати, еще кое-что. - Что?
     -  Вчера  звонила Хлоя. Ждет тебя к ужину,  в восемь.  - Он подмигивает
мне. - Это входит в программу твоей реабилитации.
     Все утро я навожу порядок  в квартире,  а днем  с головой  погружаюсь в
"Этюд  в  желтых  тонах".  Разговор  с  Мэттом  произвел столь  благотворное
воздействие,  что я смог  побороть  желание закрасить все полотно черным. Но
мое исцеление оказалось  неполным:  мысли  о Маккаллен то и  дело мелькают в
голове.  Наверное, это потому, что постоянно ловлю  на  себе ее  пристальный
взгляд - с портрета в углу.  Все,  она меня достала. Сую портрет под мышку и
выхожу в сад.
     В саду развожу  костер. Мне  ничуть  не  жалко картину.  Слишком  много
воспоминаний  связано с ней. И не только  события той памятной ночи. Слишком
много воспоминаний обо <i>мне, о</i> том, <i>каким</i> я был. О моем трепе,  манипуляциях,
методах и приемчиках. Теперь  я знаю - чушь это собачья. Все мои ухищрения и
донжуанские  штучки не помогли мне вернуть Эми. Она приняла  решение, и если
оно окончательное и  бесповоротное - то так тому и быть. И глупо было с моей
стороны полагать, что я способен заставить  Эми изменить его. На моих глазах
холст скукоживается и рассыпается в пепел.
     Я возвращаюсь в дом.
     К Хлое прихожу ровно в восемь.
     - Мэтт не шутил, - говорит она, открыв дверь.
     - Насчет чего?
     - Насчет тебя. Бедняжка. Выглядишь хреново.
     Выходит, я зря мылся и брился.
     - Зато ты выглядишь сногсшибательно.
     Это  верно.  В  коротком  черном платье  она  великолепна. Хотя в  моем
теперешнем состоянии мне это по барабану.
     - Иди сюда,  - Хлоя прижимает  меня к себе, - дай-ка я  обниму  тебя. -
Несколько  мгновений она  не отпускает меня, потом берет за руку и  ведет  в
столовую. - Надеюсь, ты голоден, - говорит она, наполняя мой  бокал вином, -
я приготовила столько, что и десятерых можно накормить.
     Пока  Хлоя  хлопочет  на  кухне,  я  оглядываюсь.   Действительно,  она
расстаралась  не  на  шутку:  на  столе  разложено шикарное  серебро, играет
приятная  музыка,  горят свечи. Опускаю  взгляд  на  свою помятую рубашку  и
выцветшие джинсы, но потом  говорю  себе: "Это же всего лишь Хлоя. Она  бы и
бровью не повела, если бы  на мне  была надета монашеская  ряса с ковбойской
шляпой".  Спустя пару минут Хлоя появляется с подносом  в руках и широченной
улыбкой на  лице. Она начинает говорить и с этого момента не замолкает ни на
минуту. В течение всего  ужина она искусно обходит стороной тему Эми, и даже
я на некоторое время о  ней забываю. Но когда мы  пьем кофе,  устроившись на
диване, уныние снова овладевает мной.
     -  Может, расскажешь,  -  предлагает Хлоя, -  куда подевался наш  Лихой
Джек?
     Я пожимаю плечами:
     - Пропал. Испарился. Ушел в творческий отпуск.
     - Когда вернется?
     - Если бы я знал... Все изменилось. Ни  одно из моих прежних правил уже
не действует. - Я с трудом подбираю слова.
     - В каком смысле?
     - Во всех. Вот женщины. Я думал, что все про них знаю.  Думал, что могу
влюбить в себя любую.
     - А теперь так не думаешь?
     - Нет. Я не понимаю их абсолютно.
     И я рассказываю  о том, как Эми не отвечала на мои звонки, как я торчал
у ее  дома, про надпись. Даже про то, что я  делал  вчера,  когда  Мэтт меня
застукал.
     -  Будут  и  другие  девушки,  -  убеждает  Хлоя,   -  <i>обязательно.</i>  Ты
симпатичный.
     На секунду я закрываю глаза и  пытаюсь представить эту другую,  но вижу
только Эми - в слезах стоящую у дороги.
     - Мне не нужны другие.
     Хлоя закатывает глаза и пихает меня под ребра.
     - Ну это ты расчувствовался. Надо смотреть  на вещи  реально.  Всех нас
жизнь бьет,  но мы встаем  и идем дальше. Так уж  устроен мир. -  Она кладет
руку  на мою ладонь. - Джек, это нужно пережить. Согласна, непросто, но рано
или поздно тебе придется это сделать.
     - Хлоя, мне так погано.
     Она проводит рукой по моим волосам.
     - Я знаю, милый. Знаю. Но ты справишься.
     - Не представляю, что мне делать.
     Мы молчим. Проходит минута или больше, и Хлоя говорит:
     - Я могла бы тебе помочь, если хочешь.
     Я поворачиваюсь к ней. Ее лицо всего в нескольких сантиметрах от моего.
- Как? Она подвигается ближе и шепчет:
     - Вот так.
     Я чувствую, как ее губы прижимаются к моим.
     - Не надо, - прошу я и отталкиваю ее. - Я не этого хочу.
     Видимо, по  выражению моего  лица  Хлоя понимает, что я  не  шучу.  Она
отодвигается, зажигает сигарету и упирается взглядом в темноту.
     -  Извини,  -  говорит  она,  снова  поворачиваясь  ко мне.  Лицо у нее
красное.
     - Хлоя, мы друзья,  - произношу я как можно мягче. - Хорошие друзья, но
не более того.
     -  Я  понимаю.  Извини,  глупо,  слишком  много  выпила. -  И  будто  в
подтверждение своих слов она берет стакан и наполняет его до краев.
     - Ничего страшного, - искренне отвечаю я. - Считай, что ничего не было.
     - Ты  ведь  действительно  любишь  ее,  да?  - спрашивает  она, докурив
сигарету.
     - Да.
     - Тогда напиши  ей. Расскажи, что ты чувствуешь. Вдруг поможет. В любом
случае стоит попытаться.
     - Правильно. Напишу сегодня же и завтра отправлю. Все остальные способы
я уже испробовал.
     Хлоя целует меня в щеку. Потом выпрямляется и с улыбкой качает головой.
     - Ни дать ни взять внебрачный сын Бон Джови. Какой же ты на самом деле,
Джек Росситер?
     Когда я возвращаюсь домой, Мэтт еще не спит. Он сидит на кухне и читает
журнал.
     - Рано ты, - замечает он, - я думал, вы всю ночь проболтаете.
     Сажусь  на край стола. Про  то, что  случилось у  Хлои, рассказывать не
буду. Незачем Мэтту знать.
     - Ужасно устал.
     - Вчерашний рок-н-ролл из тебя весь дух выжал?
     Я улыбаюсь:
     - Прости за вчерашнее. И спасибо, что вправил мне утром мозги.
     - Всегда пожалуйста. - Он внимательно смотрит на меня. - А теперь ты  в
порядке?
     Я киваю:
     - Не совсем, но со временем все наладится.
     - А пока, - заявляет Мэтт, - мы с тобой оторвемся по полной.
     - Оторвемся?
     -  Да,  если ты  еще  помнишь, как  это  делается. Пойдем  куда-нибудь.
Повеселимся. Девчонок снимем.
     -  Честно говоря,  Мэтт,  меньше всего  мне сейчас хочется  кого-нибудь
снять.
     - Да я не  о  <i>тебе</i> говорю. С таким лицом у тебя шансов заклеить девушку
не больше, чем у Квазимодо. Я про <i>себя.</i>
     Я встаю, зеваю.
     - Все равно я пас.
     - Логично,  - соглашается  он. -  Отсидись до субботы. Но потом тебе не
отвертеться. Пойдешь со мной в клуб. Я тебе напомню, что такое веселье.
     Поднимаюсь  к  себе, сажусь за стол и достаю ручку с  бумагой. "Дорогая
Эми",  -  начинаю я. И тупо смотрю на белый лист.  Он такой маленький, а мне
так много нужно сказать. Но все равно надо попробовать. Пробую, но ничего не
выходит. Потому что я даже не знаю, с чего начать: сказать ей, что я безумно
ее люблю и скучаю по ней, или просто изложить факты.  Но главное, я понимаю:
это будет конец. Сомнений нет. Сейчас мне остается только подписаться и уйти
в тень. Что будет дальше, зависит только от нее.

        10
        ЭМИ

     - И не надейся, что в субботу я пойду с тобой в клуб, - в последний раз
говорю я.
     Хел подносит к  губам бутылку  с  пивом  и  смотрит на меня тяжелым  от
отчаяния взглядом.
     -  С таким настроением я  тебе  только вечер  испорчу,  -  продолжаю я,
загребая лепешкой остатки кормы&lt;<i>Индийское мясное блюдо со специями.</i>&gt; и
запихивая в рот.
     Мы  сидим  на  полу  в  моей  гостиной,  между нами  остатки  обеда  из
индийского ресторана.  Еду притащила  Хел - решила, что после такой душевной
травмы я могу совсем отощать.
     Ах, если бы.
     Хел расстегивает пуговицу на джинсах.
     -  О чем  мы с тобой только что говорили целый час? -  И,  не дожидаясь
моего ответа, продолжает: -  Что  тебе  нужно жить дальше. Нельзя  все время
откладывать жизнь на потом.
     -  Я  и  не   откладываю,  -  возражаю  я  и  чувствую,  как  усталость
расползается по всему телу. Откидываюсь на диван и смотрю в потолок.
     - Ну да. И поэтому все время работаешь как заведенная...
     - У меня новая работа, - перебиваю я.
     - Как же! Просто ты пытаешься не думать о Джеке. Пора с этим покончить.
К  тому же лучший способ  отвлечься - выйти в  люди. Эми,  билеты  халявные.
Новый бар - с музыкой, танцами. Упустить такой вечер  - это же преступление.
Пошли, развеем тоску-печаль.
     Подтягиваю колени, обхватываю их руками. А Хел все трещит и трещит. Ой,
что-то мне нехорошо. Может быть, объелась - нашего обеда хватило бы на целую
индийскую  деревню.  Или  потому что опять вспомнили Джека -  мне теперь при
упоминании его имени всегда дурно делается.
     Понятно, почему Хел так настойчиво пытается  вытащить  меня  из дому. Я
уже целую неделю сохну и покрываюсь плесенью, как сухарь  под холодильником.
Если бы  Хел вела себя  так, словно  завтра наступит конец света, я бы  тоже
приняла все меры  по ее  спасению. И тоже предложила бы напиться.  Но  чтобы
пойти в этот новый бар...
     Нет уж, лучше харакири.
     Я знаю,  что  поступаю  подло,  но  Хел  не такая  уж  альтруистка. Гэв
уезжает, вот она и решила, что отдохнет одна не хуже, чем он, вот и рвется в
бой. Гэв  неожиданно  заявил, что его компания устраивает выездной "семинар"
на  неделю - "чтобы сотрудники могли лучше узнать  друг друга в неформальной
обстановке".  Хел  это  известие восприняла  без особого  энтузиазма. По  ее
глубокому убеждению, гольф и прочее - забавы для идиотов.
     По-моему, она просто завидует.
     И поэтому  с тех пор,  как  я вернулась из  ЧП (чертовой поездки),  Хел
взялась за меня с особым рвением. Конечно, я очень ее люблю, но, пожалуйста,
отстаньте все от меня и оставьте в  покое мою измученную душу. Мне совсем не
хочется, чтобы меня вытягивали за волосы из трясины скорби. Мое единственное
желание - умереть, но Хел этого никак не возьмет в толк.
     Во-первых,  как она могла подумать, что я избегаю мыслей о Джеке?  Да я
ни  о чем другом и думать не  могу уже целую неделю. Джек  мельтешит в  моей
голове  целыми  днями,  не дает спать  по  ночам  и  ни  в  какую не  желает
убираться. Мне так надоело его  постоянное присутствие в моей голове, что  я
готова лечь в психиатрическую лечебницу на курс электрошока.
     На новой работе мне стоит неимоверных усилий сконцентрироваться даже на
самом простом поручении.  И  как только расслаблюсь хоть  на  секунду,  меня
снова одолевает хандра. Вот как сейчас.
     - Ну, девочка моя, успокойся, - вздыхает Хел и берет меня за руку.
     -  Извини. - Я глотаю слезы.  И откуда только они  берутся?  Сколько их
там? Разве в человеке может поместиться столько лишней жидкости?
     - Дорогая, вот  именно поэтому нам надо что-то придумать. Не  можешь же
ты вот так сидеть дома и реветь все выходные.
     - Могу, - всхлипываю я, уже не сдерживаясь.
     - Ты же всегда говорила,  что "Победитель получает  все" - твоя любимая
песня.
     Я громко шмыгаю и утираю нос.
     - Мне просто нравится "АББА".
     - Тебе надо больше бывать на людях. - Да отстань ты!
     Она озабоченно вздыхает:
     - А Джек наверняка так не убивается.
     У нее снова воинственное выражение лица. Хел восприняла поведение Джека
как личное оскорбление. Теперь  я  даже рада, что не познакомила их.  Думаю,
если  бы она случайно столкнулась с  ним, то задушила бы его голыми  руками.
Так и вижу статью в вечерней газете:

        НАПАДЕНИЕ В СУПЕРМАРКЕТЕ

     <i>Молодой донжуан двадцати семи  лет, Джек  Росситер, был сегодня зверски
избит в супермаркете  "Теско".  Нападавшая,  Хелен  Марчмонт, из  Брук-Грин,
избравшая  своим  орудием  пакет  замороженных  овощей,  не  раскаивается  в
содеянном и утверждает, что была полностью вменяема.</i>
     <i>"Он это заслужил!" - вопила она в присутствии шокированных покупателей,
пока  ее   не  сопроводили   в  полицейский   участок  Шепардз-Буш.   Врачам
потребовалось  два  часа,  чтобы   извлечь  из  тела  пострадавшего  початок
замороженной  кукурузы, после  чего Росситера  отправили  домой.  По  словам
хирурга, молодой человек  теперь будет прихрамывать всю жизнь. Однако  после
заявления  мисс  Марчмонт  разъяренная  толпа,  вооружившись   всевозможными
корнеплодами,  окружила любовное логово Росситера. Для наведения  порядка на
улицах власти стянули к месту осады специальный наряд полиции...</i>

     Я  киваю и подтираю  нос, на  радость Хел.  Кроме того,  когда мое лицо
уткнуто в салфетку, она не может догадаться, о  чем  я думаю. И мне бы этого
не хотелось. Потому что я  с ней  не  согласна. Я  уверена,  что Джек сейчас
страдает не меньше  моего, а может, и больше. И хотя это он обидел меня, мне
становится еще хуже, когда я думаю, как мучается он сам.
     Свободная женщина девяностых? Как же.
     - Я не хочу говорить о Джеке. Давай закроем эту тему.
     Но Хел никак не угомонится.
     - Что-то я не слышу, как  он долбится в твою  дверь, моля о прощении, -
язвит она.
     - Нет, но...
     - Что  "но"?  Он позвонил  тебе пару  раз, и что?  И ничего.  На этом и
успокоился. Разбил девушке сердце и бровью не ведет. Главное в отношениях  -
уважение, а с его стороны нет и намека на это.
     Я опускаю голову и молчу. Она права. Мне нечего  возразить, но, сама не
знаю почему, мне хочется его защищать. И Хел это замечает.
     - Эми, ты забыла, что он тебе изменил?
     - Он с ней не спал.
     - А, понятно. То есть все это ерунда? И ты готова принять его обратно?
     Что  тут ответишь? Сердцем  чувствую,  что  да.  Да, я хочу,  чтобы  он
вернулся.  За  эту неделю  я пережила все:  ярость,  обиду,  тоску, но  одно
чувство осталось неизменным. Я скучаю по нему. И я люблю его.
     Точнее, я любила его.
     И  да, я готова  принять  его обратно.  Джека,  с которым мы занимались
любовью на  пляже.  Который  всю ночь не  выпускал  меня  из своих  объятий,
который мог рассмешить и успокоить меня.
     Но не того Джека, который переспал с Салли Маккаллен и который врал мне
целую неделю.
     Вот в этом и проблема.
     Потому что оба Джека - один и тот же человек.
     Хел хмурится.
     - Если он изменил однажды, изменит снова, - пророчествует она. -  Такие
парни, как он, на все способны.
     - Я знаю.
     Сейчас она примется вещать об ужасах любви.
     -  Если  тебя устраивают такие отношения, то  пожалуйста.  Флаг тебе  в
руки. Только не беги ко мне жаловаться, когда все полетит к чертям собачьим.
     - Ты знаешь, что меня они не устраивают.
     - Доверие - это главное! - продолжает буйствовать Хел. - Если ты ему не
доверяешь,  то грош цена вашим отношениям. А Джек все испортил. Понимаю, это
трудно признать, но со временем все заживет.
     - Заживет?
     - Конечно!
     - Тогда почему сейчас я сама не своя?
     - Потому что тебе кажется, что ты по нему скучаешь. Но на самом деле ты
всего лишь скучаешь по тому, что с ним было связано - серьезные  отношения и
все такое.
     - А-а, - невнятно  тяну я. Такое чувство, что она доказала мне теорему,
а я ни  черта не поняла. Хел становится жуткой занудой, когда начинает учить
уму-разуму. И, судя по всему, это надолго.
     Хел встает, подает мне руку и тянет меня вверх.
     - Ты что? - пытаюсь сопротивляться я.
     Она  тащит меня в ванную,  включает  свет,  складывает  руки на груди и
кивает в сторону зеркала:
     - Взгляни-ка,  на кого ты стала  похожа. Только не на себя, это  точно.
Вид такой, будто меня  сквозь кусты  волокли. Глаза опухшие, а на подбородке
прыщ размером с Манчестер.
     - Хел, это глупо. - Нет.
     Я раздраженно смотрю на нее в зеркало.
     - Чего ты от меня хочешь?
     - Знакомьтесь, Эми Кросби. Девушка, которая обожает, когда на нее плюют
с  высокой  башни,  только  потому,  что  боится остаться одна.  Она  готова
встречаться   с  парнем,  который   ей  врет,  изменяет,  который  не  хочет
признаваться  ей в любви. Который повез ее в отпуск и  чуть не  убил, прежде
чем решился рассказать о своих шалостях.
     - Перестань! - Во мне закипает злость. - Я его бросила, не забыла?
     Хел кривит лицо.
     - Именно.
     Я вспоминаю свой отпуск, но Джек украл у меня все хорошие воспоминания.
То,  что он сделал,  полностью перечеркнуло  самую лучшую неделю моей жизни.
Влюбленная дура.  Мне  и в  голову  не приходило, что  у него в руках бомба.
Взорвавшись,  она  раскидала нас  в разные стороны.  Теперь я понимаю, о чем
говорит Хел.
     - Ты права.
     - Он тебя не заслуживает.
     Я вздыхаю и согласно киваю:
     - Не заслуживает.
     Хел меня крепко обнимает, и мы возвращаемся в гостиную.  Она  подбирает
коробки и складывает их в пакет.
     - Так, на  этом  и  закончим. И смотри  у  меня,  чтобы я тебя больше в
слезах не видела. - Потом идет к музыкальному центру  и  ставит диск. - Вот,
специально для  тебя.  -  Выкручивает  звук  на  максимум и  начинает  петь,
кривляясь, как Том Джонс.
     Хел знает, что рассказ об ужасах любви произвел на меня впечатление, но
для  пущего  эффекта  заставляет принять  и главное лекарство: она вынуждает
меня смеяться.
     Разве можно  ее не  любить! Хел  запрыгивает на диван и  тащит меня  за
собой. Мы дружно визжим под Глорию Гейнер  и  извиваемся, пытаясь изобразить
на диване подтанцовку.
     Мы грозим друг другу пальцами  и так громко поем  "Я выживу", что я  не
сразу слышу  звонок.  Спрыгиваю  с кровати  и делаю  звук  тише.  Фу-у, даже
вспотела.
     - Ты слышала звонок? - спрашиваю я, ринувшись к домофону.
     - Не-а.
     Я громко кричу в  домофон,  но никто  не откликается, поэтому я  бегу к
входной двери, распахиваю ее, выглядываю на улицу. Никого нет. И тут замечаю
на коврике письмо.
     Поднимаю его. Сердце бешено колотится.
     -  Что  там?  -  спрашивает  Хел,  когда  я возвращаюсь  в  гостиную, и
выключает музыку. В квартире воцаряется нестерпимая тишина.
     - Письмо... от Джека.
     Перевожу взгляд на нее, потом снова на письмо.
     Руки дрожат.
     Только у меня все наладилось, так нет же, опять он тут как тут.
     - Он тебе его сам отдал? - спрашивает она.
     - Нет. На коврике лежало.
     Хел  подходит ко мне,  и мы рассматриваем конверт.  На лицевой  стороне
зелеными чернилами  рукой  Джека  написано: "Э. Кросби.  Квартира на верхнем
этаже".
     Э. Кросби.
     Не Эми Кросби.
     Или просто Эми.
     Хоть бы марку нарисовал.
     Э. Кросби - может быть, это означает "эта... как ее... Кросби".
     Даже из  банка  мне присылают письма с  инициалами  Э. Л. -  Эми Лорен.
(Когда я родилась, папа с ума сходил по Лорен Баколл.)
     Сверлю письмо взглядом,  пытаясь угадать его содержание.  Переворачиваю
конверт. На обратной стороне ничего нет. Ничего. Нюхаю бумагу - ни малейшего
намека на запах лосьона.
     Мужчиной не пахнет.
     - Ты его читать будешь? - спрашивает Хел.
     - Не знаю.
     Я действительно не знаю.  Не уверена,  что смогу  вынести  то,  что там
написано. Вдруг мне станет еще хуже? Я не смогу пережить, если Джек написал,
что одобряет мое решение. И что он продолжает встречаться с Салли. И грязных
подробностей  знать  не  хочу. И  вообще  не  хочу, чтобы мне о  нем  что-то
напоминало.
     Хел касается моей руки:
     - Подумай хорошо. Могут ли его слова облегчить твои страдания?
     Да, его слова могли бы смягчить мою боль, но вряд ли в письме написано:
"Милая Эми, все это  неправда. Между мной и  Салли никогда ничего не было...
просто неудачно пошутил".
     И  даже  если бы  и так,  мне уже  слишком  многое пришлось из-за  него
пережить. Теперь могла бы только подумать, что он полный придурок.
     - Нет, - решительно говорю я. - Если он хочет мне что-то сказать, пусть
скажет прямо в лицо.
     Я сознательно упускаю из виду тот  факт, что до сих пор не дала ему  ни
единого шанса высказаться лично. Ну и что, это мелочи.
     И суть от того не меняется.
     - Вот и славно,  - Хел потирает руки. - Пора  с ним  покончить. Устроим
сеанс экзорсизма. За мной. И прихвати пиво.  Будешь мне ассистировать. - Она
выхватывает  письмо  у  меня  из  рук и  направляется на  кухню.  Подойдя  к
раковине,  Хел натягивает резиновые перчатки. -  Кастрюлю! - командует она с
уверенностью хирурга.
     Я молча снимаю с крючка кастрюлю и подаю ей. Она не смотрит на меня.
     Звучит еще один зычный приказ.
     - Бензин!
     Она  берет с  полки для  специй  бутылочку,  которую  я  держу там  для
заправки зажигалок,  и  я  начинаю смеяться.  Хел  кидает в кастрюлю письмо,
искоса смотрит на меня - глаза хитрющие.
     Я киваю.
     - Спички!
     Я подаю ей коробку спичек.  Как будто мы - Тельма и Луиза. Хел зажигает
спичку  и  легким  движением руки  отправляет  ее  в кастрюлю. Письмо  Джека
вспыхивает ярким пламенем. Мы отскакиваем назад.
     - Теперь  он ушел из  твоей жизни навсегда! -  объявляет Хел. Она берет
бутылку пива и салютует: - До дна!
     - До дна! - весело соглашаюсь я. Но на самом деле мне совсем не весело.
Потому  что,  несмотря  на  всю нашу белую  магию,  мои мысли  мечутся между
Эми-феминисткой и Эми-романтиком.
     <i>Феминистка.</i> Я - свободная и самодостаточная женщина. Джек  Росситер мне
не нужен. Он уже в прошлом.
     <i>Романтик.</i>  Он  был здесь сегодня.  На  моем крыльце.  <i>И он дышал тем же
воздухом, что и я.</i>
     <i>Феминистка.</i> Я  жила  раньше  одна. Смогу и  сейчас.  Джек  Росситер  не
соответствует моим требованиям.
     <i>Романтик.</i> Я скучаю по нему.  Наверное, он тоже скучает по мне.  Что  он
написал в том письме?
     <i>Феминистка.</i>  Он  позволил Гадине Маккаллен сделать ему минет. И тут ему
не отвертеться, будь он хоть придворным поэтом.
     - Я рада, - говорю я.
     Однако позже, когда Хел уходит и  я в ванной чищу зубы,  мне становится
совсем не до смеха. Иду в кухню и заглядываю в кастрюлю. Засовываю  щетку за
щеку и вытаскиваю обуглившееся письмо. Вверх взлетают только черные хлопья.
     Боже, я хочу знать,  что  написал  Джек.  И хочу, чтобы  тишину комнаты
наполнил  звук его голоса.  В глубине  души  я знаю,  что  это -  проявление
слабости, вызванное одиночеством. Но чувства заглушают здравый смысл.
     Впервые  с тех пор, как  я вернулась из Греции, делаю то, что зареклась
не делать. Поднимаю трубку  и  набираю оператора. Если  набрать  141 и потом
номер абонента, то мой номер не определится. Так и делаю: 141 и номер Джека.
Я еще не знаю, что сказать. Не знаю, как объяснить, что спалила его  письмо.
Просто хочу услышать его голос.
     Он берет трубку после первого же звонка, и мое сердце  екает  при звуке
его голоса.
     -  Алло?  -  говорит он.  Голос  подозрительно  спокойный-не  слышно ни
сдавленных  всхлипов,  ни  нервной дрожи. -  Это  ты?  -  немного  помолчав,
спрашивает он. <i>Ты? Кто такая "ты"?!</i>
     Я так потрясена, что не сразу  понимаю, что <i>ты</i> относится ко <i>мне.</i> И если
"ты"  означает <i>меня,</i>  то  с  чего это он такой  довольный?! Что он  там себе
вообразил?  Что достаточно подсунуть  мне  под дверь письмо, и я приму его с
распростертыми объятиями?  Сама  ему  позвоню  и все прощу? Вспоминаю, что у
меня полный рот зубной пасты, издаю сдавленное бульканье и бросаю трубку.
     По крайней мере, он не узнает, что это я звонила.
     Слава высоким технологиям.

        * * *

     Косметика не помогает!
     Какое надувательство!
     Сегодня пятница,  утро.  Я положила  столько слоев пудры под глаза и на
нос, что похожа на Майкла Джексона, но круги под глазами все равно отчетливо
видны. С  таким лицом меня  можно  фотографировать для плаката "Наркотики  -
смерть". Почему я перестала  спать? Это  несправедливо. Раньше  я спала  как
младенец   -  в  любое  время,  в  любом  месте,  в  любой  позе.   Это  все
Джек-предатель  виноват.  Если  бессонница   не  пройдет,   придется  начать
принимать снотворное.
     Беру ключи и собираюсь выйти, но тут звонит мама.
     - Как ты, дочка? -  спрашивает она. Так и вижу, как  она изготовилась к
утренней серии реального шоу "Дочь в кризисе".
     Но  ее  добрые  намерения  не  вызывают  сейчас  у меня  ничего,  кроме
раздражения. Какая  же я дура!  Зачем  из аэропорта сразу помчалась к  маме,
будто  мне тринадцать лет? Конечно, после  ссоры  с Джеком  мне больше всего
хотелось  оказаться  дома,  где  меня  любят  и ждут.  Тогда  мне  и  правда
полегчало.
     Никто в мире не сможет так утешить и приласкать, как мама.
     Она  сварила  какао, уложила меня в постель и усыпила  нудным монологом
про то, что  все мужики сволочи. В воскресенье дала мне выспаться,  принесла
завтрак в постель, постирала всю мою одежду и вообще поддерживала и  утешала
меня  с  таким  рвением,  что  к вечеру я готова была бежать от нее на  край
света. Зато, вернувшись к себе, я уже могла смело смотреть жизни в лицо.
     Я  очень  люблю  маму,  ценю  все  ее  старания, но теперь  жалею,  что
рассказала  ей  о  своих  проблемах.  Мне двадцать пять лет  -  пора бы  уже
научиться самой разбираться со всеми трудностями.
     - У меня все в порядке, - говорю я. - Честно.
     - Точно? Если хочешь, приезжай домой на выходные.
     - Нет, мам. У меня тут дела. Но она меня не слушает:
     - После работы сразу прыгай в  электричку и приезжай сюда. Я приготовлю
ужин.
     Да-а, похоже, она уже все продумала. Закрываю глаза и заставляю себя не
грубить.  Она мне  своей заботой весь кислород  перекроет. Так и задохнуться
недолго. И вообще, я уже преодолела свой кризис... кажется.
     Тем не  менее ругаться не стоит. У  нас с ней наладились отношения  - я
нашла  работу и она перестала меня  жалеть.  Если сейчас  начну  дерзить, мы
опять погрыземся.
     -  Извини, никак  не  могу.  Я обещала  Хел пойти с  ней в клуб. Думаю,
немного общества и веселья мне только на пользу.
     Поразительно, как убедительно  я это сказала. Я и  не собиралась идти с
Хел, но в свете маминого предложения клуб кажется не такой уж плохой идеей.
     - Дорогая, ты уверена?
     - Абсолютно. Но все равно спасибо за приглашение. Мамочка, ты - чудо, -
добавляю я.
     - А для чего же еще нужны мамы? - По голосу слышно, что она довольна.
     Уф, пронесло.
     Запирая  дверь, сталкиваюсь с  Пегги - соседкой по лестничной площадке.
Пегги,  наверное,  лет  сто пятьдесят, и  она все  время проводит  у окна  -
смотрит за  всем, что происходит в округе. Просто  маниакальное любопытство.
Похоже, она уже не первый день охотится за мной.
     -  Деточка, а  тот сумасшедший к тебе больше не приходил? -  спрашивает
она.
     - Какой сумасшедший?
     - Ну, тот несчастный, что просидел у нашего подъезда все воскресенье.
     - Несчастный? - переспрашиваю я в недоумении.
     - Ох! Он так ужасно выглядел! -  причитает  она, оправляя свою шевелюру
баклажанового  оттенка.  -  Весь  промок.  Все  кричал тебе  по домофону.  Я
пожаловалась Альфу. Говорю ему, дескать,  надо этого бродягу прогнать. И что
Альф?  И пальцем не пошевелил. Приклеился намертво к телевизору. Там, видите
ли, бильярдный турнир транслировали.
     Ну вот, теперь меня посвятили в тайные пристрастия Альфа. Замечательно.
     - Я ничего не слышала, - говорю я, пытаясь протиснуться мимо нее.
     Но Пегги еще не все мне поведала.
     - Ой, значит, он ошибся домом, - продолжает она. - И потом исчеркал всю
дорогу. Пора жаловаться в управление. Раньше тут было тихо.
     Я любезно улыбаюсь, вспомнив ту  надпись,  что видела на дороге. Верно,
какой-то идиот написал эту чушь.
     - Да, Пегги, нынче детвора еще та, - отвечаю я и ухожу.
     По дороге на работу размышляю над ее словами. А что, если это Джек орал
весь  день в домофон? Как ни стараюсь, не могу подавить в себе чувство вины.
Вспоминаю,  как  пнула  его   в  пах.  Вспоминаю  его  побитое  лицо  и  как
отказывалась разговаривать с ним, пока мы летели  домой. И как я стирала все
его сообщения  на автоответчике, а потом  со злости позвонила  на телефонную
станцию и внесла  его  номер в  "черный  список".  И как мы сожгли на  кухне
письмо.
     Но потом вспоминаю его голос, когда  он поднял трубку, и слова Хел. Мне
не  за что себя винить.  Даже если в  своем  письме Джек поклялся в любви до
гроба, разве я могу ему верить после всего, что он сделал?
     Поздно.
     Слишком поздно.
     Я по-прежнему не  в духе, когда  дохожу до офиса на  Шарлотт-стрит.  Ну
почему все так сложно?
     Потому что легко бывает только в теории, но не на практике.
     В  теории жизнь  можно разделить  на три части: работа, любовь, обычная
жизнь (в том числе дом, друзья). Проблема в том, что на деле все три сразу в
руках  не удержать. Пока у  меня был Джек, в любви и обычной  жизни все было
замечательно, зато  с работой  дерьмово.  А теперь наоборот:  с работой  все
расчудесно, но вот с любовью - полный ивах.
     Мне это не нравится.
     Хочу все сразу!
     Настроение  улучшается, как только я оказываюсь на своем рабочем месте.
Мне  нравится  моя  работа.  Джулиус всю  неделю провел в  разъездах, и  это
хорошо. Он  не  стоял  ежеминутно  у меня  над  душой, и  я  смогла во  всем
разобраться  самостоятельно.  Сегодня у  нас с ним совещание  -  он попросил
представить ему полный  список  своих  предложений.  И  вот сейчас, добавляя
последние штрихи, я вне себя от счастья. Это мое первое настоящее задание на
настоящей работе. Я больше никого не замещаю.
     Я так увлеклась, что не замечаю,  как к моему столу  подошла Дженни. На
ней платье с сексуальным кружевным корсажем и дурацкий парик а-ля Клеопатра.
Вечером она идет на званый ужин, и велено явиться при параде.
     - Ну, как я выгляжу? - спрашивает Дженни, вертясь.
     -  Шикарно!  Мужики  все  глаза обломают.  -  Замечаю  на  своем  столе
фотоаппарат. - Стой, не двигайся.
     Дженни позирует,  и я  ее снимаю. После трех  кадров  кончается пленка.
Пока  она перематывается, Дженни стаскивает парик и  взбивает  волосы. Потом
присаживается на край стола, наклоняется ко мне и заговорщицки шепчет:
     - Я положила глаз  на одного красавчика. Ему двадцать три года, вылитый
Леонардо Ди... ну, ты знаешь. - Она складывает на груди  руки и подмигивает:
- Не сомневайся, я с ним непременно позабавлюсь.
     - Ты неисправима, - смеюсь я.
     - Да, исправлять  уже поздно, - ухмыляется она. Потом смотрит  на  меня
долгим взглядом. - А ты как? Полегчало?
     Дженни  и Сэм  на  этой неделе просто  душки.  Наверное, не стоило  мне
посвящать коллег в личные дела, но они были совсем не против. Благодаря им я
не скисла окончательно. Энди зовет нас "Зачарованные" и каждый раз, когда мы
возвращаемся  с перекура, кричит: "Атас, мужики! Они вам яйца поотрезают!" А
мы в ответ хохочем как дьяволицы. Кроме того, Сэм к нему неровно дышит.
     Я вытаскиваю пленку из фотоаппарата и поднимаю глаза на Дженни.
     - Он вчера принес письмо. - И?..
     - Я его сожгла, даже не прочитав.
     - Вот  и умница,  - улыбается она и одобрительно пожимает мне руку. - Я
знала, что ты придешь в себя. В твоем возрасте  не сто