>рное, онъ былъ тамъ давно, иначе его замeтилъ бы привратникъ при обыскe. Я вынулъ его и небрежно кинулъ на тюфякъ. Когда я спустился внизъ, онъ ужъ исчезъ. Я нисколько не сомнeвался, что его взялъ Лойза. Черезъ нeсколько дней его увели изъ камеры и помeстили этажомъ ниже. 254 Не полагается, чтобы двое подслeдственныхъ, обвиняемыхъ въ одномъ преступленiи, сидeли въ камерe вмeстe, -- объяснилъ мнe надзиратель. Я отъ всей души пожелалъ бeдному парню выйти на свободу при помощи моей пилки. 255 -------- МАЙ. На мой вопросъ, какое сегодня число -- солнце палило, какъ лeтомъ, а на мертвомъ деревe на дворe появилось нeсколько почекъ, -- надзиратель сперва промолчалъ, но потомъ все же шепнулъ, что уже 15 мая. Въ сущности, онъ не имeетъ права говорить, -- съ арестантами запрещено разговаривать, -- въ особенности нельзя говорить съ тeми, кто еще не сознался. Значитъ, я въ тюрьмe уже цeлыхъ три мeсяца, и все еще никакого извeстiя оттуда. По вечерамъ въ окно, остававшееся открытымъ въ эти теплые дни, доносились тихiе звуки рояля. Одинъ изъ арестантовъ сказалъ мнe, что это играетъ внизу дочь привратника. Дни и ночи я грезилъ о Мирiамъ. Хорошо ли ей? Временами я себя утeшалъ: мнe казалось, будто мысли мои проникаютъ къ ней, сторожатъ ея сонъ и съ нeжною лаской кладутъ ей руку на лобъ. Потомъ снова въ минуты отчаянiя, когда моихъ товарищей по камерe одного за другимъ уводили на допросъ, -- всeхъ, кромe меня, -- меня охватывалъ вдругъ смутный страхъ, что, можетъ быть, Мирiамъ уже давно умерла. Я допытывался тогда у судьбы, жива ли она или нeтъ, больна или здорова, -- я гадалъ на 256 пучкe соломы, которую вытаскивалъ у себя изъ тюфяка. Но почти всякiй разъ выходилъ неблагопрiятный отвeтъ. Я старался тогда проникнуть взглядомъ въ будущее, -- старался перехитрить свою душу, скрывавшую отъ меня эту тайну, вопросомъ, на первый взглядъ постороннимъ: настанетъ ли для меня еще когда-нибудь день, когда я снова буду веселъ и снова буду смeяться? Оракулъ всегда въ этихъ случаяхъ отвeчалъ утвердительно, и ненадолго я становился довольнымъ и счастливымъ. Подобно тому, какъ незримо растетъ и даетъ побeги растенiе, такъ и во мнe зародилась мало-помалу необъяснимая, глубокая любовь къ Мирiамъ, -- я не понималъ, какимъ образомъ могъ я такъ часто сидeть у нея, говорить съ ней и не чувствовать этого. Жгучее желанiе, чтобы и она думала обо мнe съ тeмъ же чувствомъ, часто превращалось въ эти минуты въ твердую увeренность: заслышавъ въ корридорe шаги, я испытывалъ почти страхъ, что меня могутъ выпустить на свободу, и грезы мои разсыпятся въ прахъ отъ грубой дeйствительности внeшняго мiра. Мой слухъ настолько обострился за долгое время тюрьмы, что я улавливалъ малeйшiй шорохъ. Каждый вечеръ я слышалъ вдали стукъ экипажа и ломалъ себe голову, кто можетъ въ немъ eхать. Было что-то странное въ мысли, что есть еще люди, которые могутъ дeлать все, что имъ хочется, -- могутъ свободно передвигаться, куда имъ угодно, не испытывая при этомъ чувства неописуемой радости. 257 Что и меня когда-нибудь ждетъ это счастье, что и я сумeю когда-нибудь свободно ходить по улицамъ, залитымъ солнцемъ, -- этого я никакъ не могъ себe представить. День, когда я держалъ въ своихъ объятiяхъ Ангелину, казался мнe невeроятно далекимъ, -- я думалъ о немъ съ той легкой грустью, какая охватываетъ человeка, когда онъ раскрываетъ книгу и находитъ въ ней увядшiе цвeты, которые носила когда-то возлюбленная его юныхъ дней. Сидятъ ли все еще каждый вечеръ Цвакъ съ Фрисландеромъ и Прокопомъ въ "Бездeльникe", -- смущаютъ ли они все еще добродeтельную дeву Евлалiю? Нeтъ, сейчасъ уже май: -- въ это время Цвакъ отправляется со своимъ театромъ марiонетокъ въ глухую провинцiю и на лужайкахъ разыгрываетъ "Синюю Бороду". -- -- -- -- -- -- Я былъ одинъ въ камерe, -- поджигателя Фоссатку, единственнаго моего сожителя за эту недeлю, увели часа два тому назадъ на допросъ къ слeдователю. Какъ невeроятно долго его сегодня допрашиваютъ. Но вотъ. Желeзный засовъ загремeлъ у двери. Сiяя отъ радости, Фоссатка ворвался въ камеру, кинулъ на койку узелокъ съ платьемъ и началъ быстро переодeваться, съ проклятiемъ скидывая съ себя арестантскiй халатъ. "Не удалось имъ меня уличить. -- Поджогъ! -- Какъ бы не такъ! Чернаго Фоссатку не такъ-то легко поймать. -- Я имъ сказалъ, что все это вeтеръ. И крeпко стоялъ на своемъ. Пусть они 258 ловятъ теперь -- -- этотъ вeтеръ. Ну, а пока честь имeю. Увидимся еще. У Лойзичека". Онъ поднялъ руки и началъ отплясывать. "Мой май -- -- веселый мeсяцъ май". -- Онъ нахлобучилъ на голову жесткую шляпу съ маленькимъ синимъ перомъ. -- "Да, графъ, вамъ будетъ интересно узнать. Вашъ прiятель Лойза сбeжалъ! -- Я сейчасъ какъ разъ объ этомъ узналъ. Еще въ прошломъ мeсяцe -- ужъ и слeдъ простылъ -- поминай, какъ звали". "Напильникъ", подумалъ я и улыбнулся. "Постарайтесь и вы, графъ, поскорeе выйти на волю", -- поджигатель по-товарищески протянулъ мнe руку. "Если вамъ когда нужны будутъ деньги, спросите у Лойзичека про чернаго Фоссатку. Каждая дeвочка тамъ меня знаетъ. Ну-съ. Честь имeю, графъ. Очень прiятно было познакомиться". Онъ стоялъ еще на порогe, когда надзиратель ввелъ въ камеру новаго заключеннаго. Я съ перваго взгляда узналъ въ немъ оборванца въ солдатской фуражкe, который стоялъ однажды, пережидая дождь, рядомъ со мной подъ воротами дома на Ганпасгассе. Какой прiятный сюрпризъ! Можетъ быть, ему извeстно случайно что-нибудь про Цвака, про Гиллеля и про всeхъ остальныхъ? Я сталъ его было разспрашивать, но, къ великому моему удивленiю, онъ съ таинственнымъ видомъ приложилъ палецъ ко рту и подалъ мнe знакъ, чтобы я замолчалъ. Оживился онъ лишь, когда привратникъ заперъ снаружи дверь и шаги его замерли въ корридорe. У меня отъ волненiя забилось сердце. 259 Что это значитъ? Развe онъ меня знаетъ? И вообще что ему нужно? Онъ первымъ дeломъ усeлся и снялъ лeвый сапогъ. Потомъ вытащилъ зубами затычку изъ каблука, вынулъ изъ образовавшагося отверстiя кусочекъ согнутаго желeза, оторвалъ слегка прикрeпленную подошву и съ гордымъ видомъ подалъ мнe то и другое. Все это онъ продeлалъ съ быстротой молнiи, не обращая ни малeйшаго вниманiя на мои взволнованные разспросы. "Вотъ вамъ. И еще поклонъ отъ господина Харузека". Я былъ такъ ошеломленъ, что не могъ произнести ни слова. "Этимъ желeзомъ вскройте ночью подошву. Или вообще, когда никто не увидитъ. Она пустая внутри", -- объяснилъ мнe съ важнымъ видомъ оборванецъ, -- "тамъ вамъ письмецо отъ господина Харузека". Я былъ въ такомъ восторгe, что бросился ему на шею; изъ глазъ у меня брызнули слезы. Онъ мягко отстранился и сказалъ наставительнымъ тономъ: "Возьмите себя въ руки, господинъ Пернатъ. Намъ нельзя терять ни минуты. Вeдь, чего добраго, они сейчасъ же замeтятъ, что я не въ той камерe. Мы съ Францлемъ обмeнялись у привратника номерами". Я скорчилъ, должно быть, очень глупую физiономiю, потому что онъ тотчасъ же добавилъ: "Если вы и этого не понимаете, Богъ съ вами. Словомъ, я тутъ -- и баста!" 260 "Скажите же", перебилъ я его, "скажите же, господинъ -- господинъ -- --" "Венцель", -- помогъ мнe оборванецъ, "меня зовутъ Венцель". "Скажите же, Венцель, что съ архиварiусомъ Гиллелемъ и какъ поживаетъ его дочь?" "Некогда мнe разговаривать", нетерпeливо прервалъ меня Венцель. "Меня могутъ вeдь каждую минуту выставить. -- Ну-съ, такъ вотъ: я попалъ сюда, потому что нарочно сознался въ ограбленiи -- --" "Неужели же спецiально ради меня, чтобъ попасть ко мнe, вы совершили ограбленiе, Венцель?" спросилъ я взволнованно. Оборванецъ презрительно покачалъ головой: "Если бы я дeйствительно совершилъ ограбленiе, не сталъ же бы я сознаваться. Что я дуракъ, что-ли?" Мало-помалу я понялъ: -- добрый парень пошелъ на хитрость, чтобы доставить мнe въ тюрьму письмо отъ Харузека. "Ну-съ! Такъ прежде всего" -- онъ принялъ опять важный видъ -- "я васъ долженъ научить эпилепсiи". "Чему?" "Эпилепсiи! Смотрите хорошенько и примeчайте. Вотъ: сперва надо набрать слюны"; -- онъ надулъ щеки и сталъ ими двигать, какъ будто полоща ротъ, -- "потомъ, чтобы появилась пeна у рта, вотъ такъ": -- онъ продeлалъ и это -- естественно, до тошноты. -- "Потомъ надо вывернуть пальцы, потомъ вытаращить глаза" -- онъ скосилъ зрачки -- "а затeмъ уже -- это немного труднeе -- нужно какъ слeдуетъ закричать. 261 Ну, вотъ такъ: бе--бе--бе и сейчасъ же упасть". -- Онъ съ грохотомъ растянулся на полу, -- быстро вскочилъ опять и добавилъ: "Это и есть настоящая эпилепсiя, какъ насъ училъ въ "батальонe" докторъ Гульбертъ -- царство ему небесное". "Да, да, очень похоже", согласился я, "но къ чему все это?" "Чтобы скорeе выбраться изъ камеры!" объяснилъ мнe Венцель. "Вeдь докторъ Розенблатъ набитый дуракъ! Человeкъ ужъ безъ головы, а онъ твердитъ все свое, да свое: здоровъ и здоровъ. Онъ признаетъ одну эпилепсiю. Кто умeетъ какъ слeдуетъ, тому нетрудно попасть въ больницу. -- -- А оттуда убeжать ничего не стоитъ! "-- онъ заговорилъ таинственнымъ тономъ -- "рeшетка въ больничной камерe перепилена и только сверху слегка заклеена. Это тоже наша батальонная тайна! -- Вы тогда по ночамъ хорошенько смотрите, -- какъ только замeтите передъ окномъ петлю веревки, такъ сейчасъ же потихоньку выньте рeшетку, чтобъ никто не проснулся, надeньте петлю подъ мышки, -- а мы ужъ васъ втянемъ на крышу, а оттуда прямо на улицу. Поняли?" "Зачeмъ же мнe бeжать изъ тюрьмы?" вставилъ я робко. "Вeдь я же ни въ чемъ не виновенъ". "Виновенъ ли, не виновенъ, а бeжать все-таки нужно", отвeтилъ Венцель и вытаращилъ отъ изумленiя глаза. Мнe пришлось пустить въ ходъ все свое краснорeчiе, чтобы опровергнуть его смeлый планъ, принятый, по его словамъ, по рeшенiю "батальона". 262 Онъ никакъ не могъ понять, какъ это я отказываюсь отъ "милости Божьей" и хочу лучше выждать, пока меня попросту выпустятъ изъ тюрьмы. "Во всякомъ случаe я отъ всей души благодаренъ и вамъ и вашимъ товарищамъ", сказалъ я растроганно и пожалъ ему руку. "Какъ только минуютъ для меня тяжелыя времена, я первымъ же дeломъ отблагодарю васъ". "Не за что", дружески отклонилъ мою благодарность Венцель. "Если поставите намъ пару пива, скажемъ спасибо, а больше ничего намъ не нужно. Панъ Харузекъ -- сейчасъ казначей у насъ въ батальонe. Онъ намъ разсказывалъ, что вы тайный благодeтель. Что ему передать, когда я черезъ пару деньковъ выйду отсюда?" Я обрадовался: "Пожалуйста, попросите его сходить къ Гиллелю и передать ему, что я очень безпокоюсь о здоровьи его дочери, Мирiамъ. Пусть господинъ Гиллель получше за ней смотритъ. Вы запомните фамилiю? Гиллель?" "Гиррель?" "Нeтъ, Гиллель". "Гиллеръ?" "Да, нeтъ же: Гилл--ель". Венцель чуть не сломалъ себe языкъ, стараясь произнести эту трудную для чеха фамилiю, но въ концe концовъ, скорчивъ гримасу, все же осилилъ. "И еще одно: пусть господинъ Харузекъ -- я его очень объ этомъ прошу -- пусть онъ, насколько можетъ, позаботится о "важной дамe" -- онъ ужъ пойметъ, о комъ я.говорю". "Вы говорите, должно быть, о барынe, у которой была интрижка съ нeмцемъ -- какъ его? 263 -- съ докторомъ Саполи? -- Ну, такъ она уже развелась и уeхала и съ Саполи и съ ребенкомъ". "Вы навeрное знаете?" Я чувствовалъ, что мой голосъ дрожитъ. Какъ ни обрадовался я за Ангелину, -- все-таки у меня сжалось болeзненно сердце. Сколько заботъ я пережилъ изъ-за нея, а теперь -- -- теперь она попросту меня забыла. Быть можетъ, она повeрила, что я дeйствительно убилъ Цотмана? Меня охватило чувство горькой обиды. Съ чуткостью, характерной для всeхъ бывшихъ людей по отношенiю ко всему, что касается любви, оборванецъ понялъ, повидимому, мое состоянiе, отвернулся и ничего не отвeтилъ. "Можетъ быть, вамъ извeстно, какъ поживаетъ дочь господина Гиллеля, Мирiамъ? Вы ее знаете?" спросилъ я взволнованно. "Мирiамъ? Мирiамъ?" -- Венцель задумался и наморщилъ лобъ. -- "Мирiамъ? -- Она бываетъ по ночамъ у Лойзичека?" Я улыбнулся невольно. "Нeтъ. Нeтъ". "Значитъ, такой не знаю", сухо отвeтилъ Венцель. Мы помолчали немного. Можетъ быть, о ней есть что-нибудь въ письмe, надeялся я. "Что Вассертрумъ отправился на тотъ свeтъ", заговорилъ вдругъ опять Венцель, "вы уже, должно быть, слыхали?" Я вздрогнулъ отъ ужаса. "Ну, да". -- Венцель показалъ рукой на горло. "Тю -- -- тю! И никакихъ! Ну, и ужасъ же былъ это! Онъ два дня не показывался, лавку 264 взломали -- я, конечно, сунулся чуть ли не первый -- какъ же иначе? -- Вассертрумъ сидeлъ на своемъ паршивомъ креслe, -- грудь вся въ крови, -- а глаза, какъ стеклянные -- -- -- Знаете, я ужъ видалъ виды, а и у меня такъ помутилось въ глазахъ, что я чуть не упалъ. Только самъ сталъ себя уговаривать: Венцель, чего тебe волноваться, вeдь это всего навсего мертвый еврей. -- У него въ горлe торчалъ напильникъ, -- а въ лавкe все было вверхъ дномъ перевернуто. -- Убили и ограбили". "Напильникъ! Напильникъ!" Я чувствовалъ, какъ отъ ужаса у меня стынетъ кровь. Напильникъ! Такъ, значитъ, онъ все-таки нашелъ себe примeненiе. "Я-то знаю, кто это сдeлалъ", шопотомъ сказалъ Венцель черезъ минуту. "Никто другой, скажу я вамъ, какъ рябой Лойза. -- Я нашелъ въ лавкe на полу его ножъ и поскорeй сунулъ въ карманъ, чтобы не замeтила полицiя. Онъ пробрался въ лавку подземнымъ ходомъ -- -- --" Венцель неожиданно прервалъ свою рeчь, напряженно прислушался, потомъ бросился на нары и отчаянно захрапeлъ. Спустя мгновенiе загремeлъ въ двери засовъ: въ камеру вошелъ надзиратель и подозрительно уставился на меня. Я принялъ самый безучастный видъ, а Венцеля нельзя было добудиться. Наконецъ, послe здоровыхъ пинковъ онъ проснулся, поднялся зeвая и, еле очнувшись отъ сна, пошелъ слeдомъ за надзирателемъ. -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- 265 Дрожа отъ волненiя, развернулъ я письмо Харузека и началъ читать: "12 мая. Мой дорогой бeдный другъ и благодeтель! Недeлю за недeлей ждалъ я, что васъ, наконецъ, выпустятъ на свободу, -- но тщетно. Я предпринималъ всевозможные шаги, чтобы собрать матерiалъ, доказывающiй Вашу невиновность, но ничего подeлать не могъ. Обращался я и къ слeдователю съ просьбой ускорить Ваше дeло, но всякiй разъ онъ отвeчалъ мнe, что это зависитъ не отъ него, -- это компетенцiя не его, а прокуратуры. Канцелярская волокита! Только сегодня, часъ тому назадъ, мнe удалось сдeлать кое-что, и я твердо разсчитываю на успeхъ. Я узналъ, что Вассертруму золотые часы продалъ Яромиръ. Онъ нашелъ ихъ у своего брата Лойзы въ постели послe его ареста. У "Лойзичека" -- тамъ, Вы знаете, бываютъ и сыщики -- распространился слухъ, что у Васъ, въ качествe вещественнаго доказательства, были найдены часы убитаго Цотмана, трупъ котораго, между прочимъ, до сихъ поръ не найденъ. Остальное мнe стало ясно, конечно: Вассертрумъ и такъ далeе. Я сейчасъ же разыскалъ Яромира, далъ ему 1000 флориновъ -- --" Я опустилъ письмо, -- слезы радости выступили у меня на глазахъ: только Ангелина могла дать Харузеку эту сумму. Такихъ денегъ нeтъ ни у Цвака, ни у Прокопа, ни у Фрисландера. Значитъ, она меня все-таки не забыла! -- Я сталъ читать дальше: "-- далъ ему 1000 фл. и обeщалъ еще 2000 фл., если онъ отправится сейчасъ же со мною въ 266 полицiю и сознается, что онъ нашелъ часы у брата и продалъ ихъ Вассертруму. Все это будетъ сдeлано только послe того, какъ письмо пойдетъ уже къ Вамъ черезъ Венцеля. Я тороплюсь его отправить. Но будьте покойны: все будетъ сдeлано. И сегодня еще. Я Вамъ ручаюсь. Я ни минуты не сомнeваюсь, что убiйство совершилъ Лойза и что часы, дeйствительно, принадлежатъ Цотману. Если, вопреки всeмъ ожиданiямъ, это не такъ, Яромиръ уже знаетъ, что ему дeлать: -- онъ во всякомъ случаe признаетъ, что часы тe же самые. Итакъ, ждите и не падайте духомъ. День Вашего освобожденiя, можетъ быть, очень близокъ. Но настанетъ ли день, когда мы съ Вами увидимся? Этого я не знаю. Скорeе всего -- едва ли: мои дeла съ каждымъ днемъ все хуже и хуже, -- мнe все время приходится быть насторожe, какъ бы послeдняя минута не захватила меня врасплохъ. Но будьте увeрены: мы съ Вами все же увидимся. Быть можетъ, не въ этой жизни и не въ загробной, -- а тогда, когда остановится время -- и Господь, какъ сказано въ Библiи, извергнетъ изъ устъ своихъ тeхъ, кто были ни теплы, ни холодны. -- -- -- -- -- -- Не удивляйтесь, что я объ этомъ пишу! Я никогда не говорилъ съ Вами объ этихъ вещахъ и, когда какъ-то Вы произнесли слово "каббала", я уклонился отъ разговора -- -- но я знаю многое. 267 Быть можетъ, Вы понимаете, что я хочу этимъ сказать, -- если же нeтъ, вычеркните изъ своей памяти то, что я сказалъ Вамъ. -- Однажды, въ бреду, мнe показалось -- будто я видeлъ на Вашей груди знакъ. -- Можетъ быть, мнe только приснилось наяву. Если Вы и въ самомъ дeлe меня не поймете, -- предположите, что у меня еще съ дeтства были переживанiя, заставившiя меня пойти своимъ особымъ путемъ; -- переживанiя, не совпадающiя съ тeмъ, чему учитъ насъ медицина и которыхъ она еще, слава Богу, не знаетъ -- -- и, къ счастью, можетъ быть, никогда не узнаетъ. Я никогда не давалъ себя вводить въ заблужденiе наукe, -- ея высшей цeлью является сооруженiе "прiемной", которую давно слeдовало бы уничтожить. Но довольно объ этомъ. Я разскажу Вамъ лучше о томъ, что произошло за время Вашего отсутствiя. Въ концe апрeля Вассертрумъ былъ уже въ такомъ состоянiи, что мое внушенiе могло оказать свое дeйствiе. Я замeчалъ это по тому, что онъ постоянно жестикулировалъ и громко говорилъ самъ съ собою. Это вeрный признакъ, что мысли человeка готовы выступить противъ него грознымъ походомъ. Онъ купилъ себe записную книжку и началъ что-то записывать. Онъ писалъ! Какъ это ни странно! Да, онъ писалъ! Потомъ отправился къ нотарiусу. Внизу у дверей я зналъ, что онъ дeлаетъ наверху: онъ составлялъ завeщанiе. 268 Я не предполагалъ, правда, что онъ мнe оставитъ наслeдство. У меня, навeрное, сдeлалась бы пляска святого Вита отъ удовольствiя, если бы мнe пришла въ голову эта мысль. Онъ назначилъ меня наслeдникомъ потому, что по его мнeнiю, я былъ единственнымъ человeкомъ на свeтe, которому онъ бы могъ еще сдeлать добро и загладить свою вину. Совeсть перехитрила его самого. Быть можетъ, имъ руководила и надежда, что я благословлю его, когда послe его смерти благодаря ему окажусь миллiонеромъ, и сниму съ него то проклятiе, которое ему пришлось услыхать изъ моихъ устъ у Васъ въ комнатe. Такимъ образомъ, мое внушенiе сказалось въ трехъ направленiяхъ. Страшно забавно, что въ душe онъ, значитъ, все-таки вeрилъ въ возмездiе за грeхи въ загробномъ мiрe, между тeмъ какъ самъ всю свою жизнь упорно отрицалъ это. Но такъ бываетъ со всeми умниками: это видно по бeшенной злобe, овладeвающей ими, когда они чувствуютъ, что ихъ разоблачили. Съ того момента, какъ Вассертрумъ вернулся отъ нотарiуса, я не выпускалъ его изъ виду. По ночамъ я сторожилъ возлe ставенъ его лавки -- конецъ могъ наступить ежеминутно. Мнe кажется, я черезъ стeну услышалъ бы страстно желанный звукъ, съ которымъ онъ открылъ бы пузырекъ съ ядомъ. Оставался какой-нибудь часъ, и дeло моей жизни было бы сдeлано. Но тутъ между нами всталъ кто-то третiй и убилъ его, закололъ напильникомъ. 269 Пусть Вамъ разскажетъ подробности Венцель, -- мнe слишкомъ тяжело писать обо всемъ этомъ. Можетъ быть, это и предразсудокъ, но когда я увидeлъ, что была пролита кровь -- всe вещи въ лавкe были забрызганы ею -- мнe показалось, будто душа его не находится больше въ моей власти. Что-то -- -- какой-то неясный, но непогрeшимый инстинктъ -- говоритъ мнe, что далеко не то же самое, умираетъ ли человeкъ отъ чужой руки или отъ своей собственной: если бы Вассертрумъ унесъ свою кровь съ собой въ землю, только тогда моя миссiя была бы исполнена. -- Теперь же, когда все случилось иначе, я чувствую себя отвергнутымъ, -- какъ орудiе, признанное недостойнымъ для десницы ангела смерти. Но роптать я не хочу. Моя ненависть такова, что она пойдетъ за нимъ и по ту сторону жизни, -- у меня есть еще своя кровь, которую я могу пролить по своему желанiю, чтобы она послeдовала по пятамъ за его кровью въ царство тeней. -- -- -- -- -- -- Съ тeхъ поръ, какъ похоронили Вассертрума, я сижу каждый день у него на кладбищe и прислушиваюсь къ себe самому: что мнe дeлать. Мнe кажется, я уже знаю, но лучше подождать все-таки, пока внутреннiй голосъ, шепчущiй мнe, не станетъ яснымъ, какъ вода родника. -- Мы, люди, не чисты, и намъ нуженъ иногда долгiй искусъ и долгое бдeнiе, чтобы понять внутреннiй голосъ нашей души. -- -- -- На прошлой недeлe судъ оффицiально увeдомилъ меня, что Вассертрумъ оставилъ мнe все свое состоянiе. 270 Едва ли мнe нужно говорить Вамъ, господинъ Пернатъ, что я ни однимъ крейцеромъ изъ его денегъ не воспользуюсь для себя. -- Я не стану, конечно, давать ему въ руки никакихъ преимуществъ -- -- при нашей будущей встрeчe -- "тамъ". Дома, принадлежавшiе ему, я распорядился продать, -- вещи, къ которымъ онъ прикасался, всe сожжены, -- а изъ того, что будетъ по ликвидацiи выручено, треть перейдетъ къ Вамъ. Я мысленно вижу, какъ Вы вскакиваете и протестуете. Но могу Васъ успокоить. То, что получите Вы, -- Ваше законное достоянiе съ процентами. Я зналъ ужъ давно, что много лeтъ тому назадъ Вассертрумъ разорилъ Вашего отца и всю Вашу семью. Только теперь я получилъ возможность доказать это документально. Вторая треть будетъ распредeлена между 12 членами "батальона", знавшими еще лично доктора Гульберта. Мнe хочется, чтобы всe они разбогатeли и получили доступъ въ пражское "высшее общество". Остатокъ будетъ въ равныхъ доляхъ распредeленъ между ближайшими семью убiйцами-грабителями, которые за отсутствiемъ уликъ будутъ оправданы. Этимъ я отдамъ должную дань общественному негодованiю. Итакъ. Кажется, все. А теперь, дорогой другъ мой, прощайте. Вспоминайте иногда о Вамъ искренне благодарномъ Иннокентiи Харузекe". 271 Глубоко потрясенный, выпустилъ я изъ рукъ письмо. Меня не радовала даже мысль о предстоящемъ освобожденiи. Харузекъ! Бeдный! Онъ, какъ братъ, заботится обо мнe. И все за то, что я когда-то подарилъ ему 100 фл. Если бы только мнe удалось еще пожать ему руку. Я чувствовалъ, что онъ правъ: этотъ день никогда не наступитъ. Онъ стоялъ передо мной: съ горящимъ взглядомъ, съ узкими чахоточными плечами, съ высокимъ благороднымъ лбомъ. Быть можетъ, все было бы иначе, если бы къ нему во время протянулась щедрая, добрая рука. Я еще разъ прочиталъ письмо. Какая методичность въ безумiи Харузека! Но безуменъ ли онъ вообще? Мнe стало стыдно, что эта мысль могла мнe притти въ голову. Развe недостаточно его намековъ? Онъ такой же человeкъ, какъ Гиллель, какъ Мирiамъ, какъ и я самъ; человeкъ, которымъ овладeла его собственная душа, -- котораго черезъ дикiя разсeлины и пропасти жизни она возноситъ къ горнимъ вершинамъ обeтованной страны. Онъ, всю жизнь мечтавшiй объ убiйствe, развe не чище онъ тeхъ, кто ходитъ съ самодовольнымъ видомъ и якобы слeдуетъ прописнымъ заповeдямъ невeдомаго, мифическаго пророка? Онъ слeдовалъ заповeди, продиктованной ему могучимъ инстинктомъ, не помышляя ни о какой "наградe" ни здeсь, ни по ту сторону жизни. 272 Развe то, что онъ дeлалъ, не было благоговeйнeйшимъ исполненiемъ долга въ истинномъ, скрытомъ значенiи этого слова? "Трусливый, коварный, кровожадный, больной, загадочный типъ -- преступная натура" -- въ моихъ ушахъ уже звучалъ приговоръ толпы, которая заглянетъ къ нему въ душу и освeтитъ ее своимъ тусклымъ конюшеннымъ фонаремъ, -- той злобной толпы, которая никогда не пойметъ, что ядовитая белладонна въ тысячу разъ прекраснeе и благороднeе полезнаго лука. Снова загремeли засовы двери, и я услышалъ, что въ камеру впустили новаго арестанта. Я даже не обернулся, настолько былъ поглощенъ впечатлeнiемъ отъ письма. Въ немъ не было ни слова ни объ Ангелинe, ни о Гиллелe. Впрочемъ, Харузекъ писалъ, очевидно, второпяхъ. Это было видно даже по почерку. Получу ли я отъ него еще письмо такимъ же путемъ? Втайнe я возлагалъ большiя надежды на завтрашнiй день, на прогулку по двору, вмeстe съ другими арестантами. Вeдь очень возможно, что кто-нибудь изъ "батальона" сунетъ мнe въ руку записку. Чей-то тихiй голосъ вывелъ меня изъ раздумья: "Разрeшите представиться. Моя фамилiя Лапондеръ, Амадеусъ Лапондеръ." Я обернулся. Со мной любезно раскланивался худощавый, довольно молодой господинъ, невысокаго роста, въ изящномъ костюмe, безъ шляпы, -- какъ всe подслeдственные заключенные. 273 Онъ былъ гладко выбритъ, какъ актеръ, а его большiе, миндалевидные глаза съ свeтло-зеленымъ блескомъ сразу поразили меня тeмъ, что хотя и были прямо устремлены на меня, тeмъ не менeе, казалось, никого передъ собою не видeли. -- Въ нихъ было что-то -- -- разсeянное -- -- не отъ мiра сего. Я пробормоталъ свое имя, тоже раскланялся и хотeлъ было опять отвернуться, но долго не могъ отвести взгляда въ этого человeка, -- настолько странное впечатлeнiе произвелъ онъ на меня своей стереотипной улыбкой, которая застыла на его лицe, въ приподнятыхъ уголкахъ его красиво очерченныхъ губъ. Онъ отчасти походилъ на китайскую статую Будды изъ розоваго кварца -- своей гладкой, прозрачной кожей, дeвически тонкимъ носомъ и нeжными ноздрями. "Амадеусъ Лапондеръ, Амадеусъ Лапондеръ", повторялъ я про себя. "Какое же преступленiе совершилъ онъ?" 274 -------- ЛУНА. "Вы были уже на допросe?" спросилъ я немного спустя. "Я сейчасъ оттуда. -- Надeюсь, я васъ не долго буду стeснять", любезно отвeтилъ Лапондеръ. "Бeдняга", подумалъ я, "онъ не знаетъ еще, что значитъ находиться подъ слeдствiемъ". Я рeшилъ подготовить его понемногу: "Къ тюрьмe постепенно привыкаешь, -- тяжелы только первые, самые скверные дни". -- -- -- Онъ вeжливо улыбнулся. Молчанiе. "Васъ долго допрашивали, господинъ Лапондеръ?" Онъ отвeтилъ разсeянно: "Нeтъ. Меня только спросили, сознаюсь ли я, и дали подписать протоколъ". "И вы подписались, что сознаетесь?" "Конечно". Онъ сказалъ это такъ, какъ будто иначе и быть не могло. Навeрное, ничего серьезнаго, подумалъ я, -- онъ совершенно спокоенъ. Должно быть, вызовъ на дуэль или что-нибудь въ этомъ родe. "А я, къ сожалeнiю, такъ давно уже здeсь, -- кажется, цeлую вeчность", -- я невольно вздохнулъ, -- на его лицe сейчасъ же отразилось участiе. "Отъ всей души желаю, чтобы вамъ не 275 пришлось испытать того же, господинъ Лапондеръ. Судя по всему, что я вижу, васъ скоро выпустятъ". "Какъ знать", отвeтилъ онъ спокойно. Но мнe послышался въ его словахъ скрытый смыслъ. "Вы не думаете?" спросилъ я съ улыбкой. Онъ покачалъ головой. "Почему же? Развe вы совершили что-нибудь страшное? Простите, господинъ Лапондеръ, но я спрашиваю не изъ простого любопытства -- -- а изъ участiя". Онъ колебался мгновенiе, но потомъ сказалъ, не моргнувъ глазомъ: "Изнасилованiе и убiйство". Меня словно обухомъ ударили по головe. Отъ ужаса и отвращенiя я не могъ вымолвить ни слова. Повидимому, онъ это замeтилъ и деликатно отвернулся. Но на лицe его съ застывшей улыбкой не отразилось ни слeда обиды за мое, внезапно, рeзко измeнившееся отношенiе. Мы оба замолчали и старались не смотрeть другъ на друга. -- -- -- Когда стемнeло и я легъ, онъ послeдовалъ тотчасъ же моему примeру, аккуратно повeсилъ на крючекъ платье, вытянулся и, судя по спокойному, ровному дыханiю, повидимому, тотчасъ же крeпко уснулъ. Я всю ночь не могъ успокоиться. Постоянное сознанiе, что рядомъ со мной находится такое чудовище и что я вынужденъ дышать съ нимъ однимъ воздухомъ, было настолько отвратительно и тяжело, что впечатлeнiя истекшаго дня, письмо Харузека и вообще все пережитое отошло на заднiй планъ. 276 Я нарочно легъ такимъ образомъ, чтобы видeть передъ собою убiйцу, -- я былъ не въ силахъ сознавать, что онъ у меня за спиною. Камера была тускло озарена свeтомъ луны, и я видeлъ, что Лапондеръ лежалъ неподвижно, точно мертвый. Черты лица напоминали трупъ, -- полуоткрытыя губы еще болeе усиливали это впечатлeнiе. Нeсколько часовъ подрядъ онъ ни разу не шевельнулся. Только далеко за полночь, когда по лицу его скользнулъ тусклый лучъ луны, онъ точно вздрогнулъ слегка и зашевелилъ губами, какъ человeкъ, говорящiй во снe. Казалось, онъ произносилъ все время одни и тe же слова -- что-то вродe: "Пусти меня. Пусти меня. Пусти меня". -- -- -- -- -- -- Прошло нeсколько дней. Я не обращалъ на него никакого вниманiя, и онъ самъ ни разу не нарушилъ молчанiя. Держалъ онъ себя по-прежнему въ высшей степени деликатно. Когда у меня появлялось желанiе ходить взадъ и впередъ, онъ сейчасъ же замeчалъ это и, если какъ разъ сидeлъ на нарахъ, то вeжливо убиралъ ноги, чтобы мнe не мeшать. Я уже упрекалъ себя за свою суровость, но при всемъ желанiи не могъ побороть своего отвращенiя. Какъ ни старался я привыкнуть къ нему, мнe это не удавалось. Это чувство не оставляло меня и по ночамъ. Я не былъ въ состоянiи уснуть даже на четверть часа. 277 Каждый вечеръ происходило аккуратно одно и то же: онъ ждалъ учтиво, пока я лягу, потомъ снималъ костюмъ, педантично складывалъ его, вeшалъ на стeну и такъ далeе, и такъ далeе. -- -- -- -- -- -- Однажды ночью -- былъ, вeроятно, уже второй часъ -- я стоялъ, изнемогая отъ безсонницы, снова на полкe, смотрeлъ на луну, лучи которой, точно блестящимъ масломъ, заливали мeдный циферблатъ башенныхъ часовъ, и съ тоской думалъ о Мирiамъ. Вдругъ позади меня раздался еле слышно ея голосъ. Я мгновенно очнулся, пришелъ въ себя и прислушался. Прошла минута. Я думалъ уже, что ошибся, какъ вдругъ голосъ послышался снова. Отдeльныхъ словъ я не могъ разобрать, но мнe показалось что-то вродe: "Спроси меня. Спроси меня". Это, несомнeнно, былъ голосъ Мирiамъ. Весь дрожа отъ волненiя, я тихонько спустился внизъ и подошелъ къ нарамъ Лапондера. Лунный свeтъ падалъ прямо на его лицо, и я ясно различалъ, что его вeки были открыты, но видны были только бeлки глазъ. По неподвижнымъ мышцамъ щекъ я убeдился, что онъ крeпко спитъ. Только губы его опять шевелились. Мало-помалу я сталъ разбирать слова, вырывавшiяся изъ его устъ: "Спроси меня. Спроси меня". Голосъ изумительно напоминалъ Мирiамъ. 278 "Мирiамъ! Мирiамъ!" воскликнулъ я невольно, но сейчасъ же понизилъ голосъ, чтобы не разбудить спящаго. Подождавъ, пока его лицо стало вновь неподвижнымъ, я повторилъ тихо: "Мирiамъ? Мирiамъ?" Изъ его губъ вылетeло едва слышное, но все же внятное: "Да". Я приложилъ ухо вплотную къ его губамъ. И черезъ мгновенiе услышалъ шопотъ Мирiамъ, ея голосъ, настолько очевидно ея, что у меня пробeжалъ морозъ по кожe. Я такъ жадно впивалъ ея слова, что улавливалъ только ихъ общiй смыслъ. Она говорила о любви ко мнe, о несказанномъ счастiи, что мы, наконецъ, вновь обрeли другъ друга -- и уже больше никогда не разстанемся, -- она говорила быстро, безъ передышки, какъ человeкъ, боящiйся, какъ бы его не прервали, и желающiй использовать каждое мгновенiе. Потомъ вдругъ голосъ сталъ запинаться -- а минутами замиралъ вовсе. "Мирiамъ?" спросилъ я, дрожа отъ страха и затаивъ дыханiе. "Мирiамъ, ты умерла?" Долго никакого отвeта. И потомъ едва внятно: "Нeтъ. -- Я жива. -- Я сплю". И больше ничего. Я напряженно продолжалъ слушать. Но тщетно. Ни звука больше. Я былъ такъ потрясенъ и взволнованъ, что долженъ былъ сeсть на край наръ, чтобы не упасть на Лапондера. 279 Иллюзiя была настолько полная, что временами мнe казалось, будто передо мной дeйствительно лежитъ Мирiамъ, -- я долженъ былъ себя сдерживать, чтобы не запечатлeть поцeлуй на губахъ убiйцы. "Генохъ! Генохъ!" -- услыхалъ я вдругъ его лепетъ, все болeе внятный и членораздeльный: "Генохъ! Генохъ!" Я тотчасъ же узналъ голосъ Гиллеля. "Это ты, Гиллель?" Отвeта не было. Я вспомнилъ изъ когда-то прочитанной книги, будто для того, чтобы заставить говорить спящихъ, нужно обращаться съ вопросами къ нервнымъ узламъ подложечной ямки, а не шептать ихъ на ухо спящему. Я такъ и сдeлалъ: "Гиллель?" "Да, я тебя слушаю". "Здорова ли Мирiамъ? Ты знаешь все?" спросилъ я торопливо. "Да. Я все знаю. Я зналъ ужъ давно. Не волнуйся, Генохъ, не бойся ничего". "Ты прощаешь мнe, Гиллель?" "Я же сказалъ тебe: будь спокоенъ". "Скоро ли мы увидимся?" -- Я боялся, что не разберу отвeта. Послeднiя слова были уже едва внятны. "Надeюсь. Я подожду -- тебя -- по возможности -- потомъ мнe нужно уeхать -- --" "Уeхать? Куда?" -- я едва не упалъ на Лапондера. "Куда уeхать? Куда?" "Уeхать -- въ страну Гадъ, -- къ югу отъ Палестины --" 280 Голосъ замеръ. Тысячи вопросовъ безпорядочно закружились у меня въ головe: почему онъ назвалъ меня Генохомъ? Цвакъ, Яромиръ, часы, Фрисландеръ, Ангелина, Харузекъ. "Прощайте. Не забывайте меня", послышалось вдругъ опять громко и отчетливо изъ устъ убiйцы. На сей разъ голосомъ Харузека, но похоже, какъ будто я самъ произнесъ эту фразу. Я вспомнилъ: это были заключительныя слова изъ письма Харузека. -- Лицо Лапондера было уже окутано мракомъ. Лунный свeтъ падалъ только на изголовiе наръ. Черезъ четверть часа онъ совсeмъ исчезнетъ изъ камеры. Я задавалъ вопросъ за вопросомъ, но не получалъ никакого отвeта. Убiйца лежалъ недвижимо, какъ трупъ. Его вeки закрылись. -- -- -- -- -- -- Я горячо упрекалъ себя, что всe эти дни видeлъ въ Лапондерe только преступника и никогда не взглянулъ на него, какъ на человeка. Послe того, что я сейчасъ пережилъ, мнe было ясно, что онъ -- сомнамбула, -- человeкъ, поддающiйся влiянiю луны. Быть можетъ, и убiйство совершено имъ въ такомъ полубезсознательномъ состоянiи. Навeрное даже. -- Сейчасъ, когда уже брезжило утро, застывшая неподвижность его лица исчезла и смeнилась выраженiемъ блаженнаго спокойствiя. Я подумалъ: такъ спокойно не можетъ спать человeкъ, на совeсти котораго убiйство. 281 Я трепетно ждалъ минуты, когда онъ проснется. Знаетъ ли онъ о томъ, что съ нимъ было? Наконецъ, онъ открылъ глаза, встрeтилъ мой взглядъ и отвернулся. Я тотчасъ же подошелъ къ нему и взялъ его за руку: "Простите меня, господинъ Лапондеръ, что я все время былъ такъ непривeтливъ. Дeло въ томъ, что это такъ необычно -- --" "Не безпокойтесь, сударь", прервалъ онъ меня, "я прекрасно понимаю, какое ужасное чувство быть вмeстe съ насильникомъ и убiйцей". "Не говорите объ этомъ", попросилъ я. "Сегодня ночью я думалъ о многомъ, -- я не могу отдeлаться отъ мысли, что вы, можетъ быть -- -- -- --" я не могъ подобрать слова. "Вы думаете, что я боленъ", помогъ онъ мнe. Я кивнулъ головой. "Я заключаю это по цeлому ряду признаковъ. Вы -- -- вы разрeшите задать вамъ одинъ вопросъ, господинъ Лапондеръ?" "Пожалуйста". "Какъ это ни странно, но меня интересуетъ, что вамъ снилось сегодня". Онъ съ улыбкой покачалъ головой: "Мнe никогда ничего не снится". "Но вы говорили во снe." Онъ посмотрeлъ на меня съ удивленiемъ, задумался и потомъ сказалъ увeренно: "Это могло быть только, если вы меня о чемъ-нибудь спрашивали". -- Я отвeтилъ утвердительно. -- "Дeло въ томъ, что сновъ у меня никогда не бываетъ. Я -- -- блуждаю", добавилъ онъ спустя мгновенiе еле слышно. "Блуждаете? То есть какъ?" 282 Повидимому, ему не особенно хотeлось мнe отвeчать, и потому я счелъ своимъ долгомъ объяснить тe причины, которыя заставляютъ меня обратиться къ нему, и разсказалъ ему въ общихъ чертахъ все, что произошло ночью. "Вы можете быть твердо увeрены", отвeтилъ онъ серьезно, когда я кончилъ, "что все, сказанное мною во снe, въ точности соотвeтствуетъ дeйствительности. Если я вамъ прежде сказалъ, что я не вижу сновъ, а лишь "блуждаю", то этимъ я хотeлъ выразить, что мои сновидeнiя рeзко отличаются отъ сновидeнiй -- ну, скажемъ хотя бы -- нормальныхъ людей. Назовите это состоянiе, если хотите, отдeленiемъ духа отъ тeла. -- Сегодня ночью, напримeръ, я былъ въ какой-то очень странной комнатe, входъ въ которую ведетъ снизу черезъ подъемную дверь въ полу". "Какой былъ у комнаты видъ?" поспeшно спросилъ я. "Тамъ былъ кто-нибудь? Или никого?" "Тамъ была мебель; но очень немного. И постель -- -- на ней спала молодая дeвушка -- какъ будто мертвая, -- а рядомъ съ ней мужчина -- -- онъ держалъ у нея на лбу руку". -- Лапондеръ описалъ наружность обоихъ. Сомнeнiй не было: то были Гиллель и Мирiамъ. Я едва дышалъ отъ волненiя. "Разскажите же дальше. Былъ еще кто-нибудь въ комнатe?" "Еще кто-нибудь? Подождите-ка -- -- нeтъ: больше въ комнатe никого не было. На столe горeлъ семисвeчный канделябръ. -- Потомъ я спустился по винтовой лeстницe". "Она была сломана?" перебилъ я его. 283 "Сломана? Нeтъ, нeтъ: она была въ полномъ порядкe. Рядомъ съ ней была комната: тамъ сидeлъ человeкъ съ серебряными пряжками на башмакахъ и съ такимъ страннымъ лицомъ, какого я еще ни у кого не видалъ: желтаго цвeта, съ косымъ разрeзомъ глазъ; -- онъ сидeлъ согнувшись и какъ будто чего-то ждалъ. Словно чьихъ-то приказанiй". "А книгу -- старинную, большую книгу вы нигдe не видали?" продолжалъ я допытываться. Онъ потеръ себe лобъ: "Книгу, вы говорите? Да, вeрно: на полу была книга. Она была раскрыта -- -- вся изъ пергамента -- страница начиналась съ большой золотой буквы "А". "А не съ "И", можетъ быть?" "Нeтъ, съ "А". "Вы навeрное помните? Можетъ быть, это было все-таки "И"? "Нeтъ, нeтъ, навeрное "А". Я покачалъ головой и началъ сомнeваться. Очевидно, Лапондеръ въ полуснe прочелъ мои мысли и все перепуталъ: Гиллеля, Мирiамъ, Голема, книгу Иббуръ и подземный ходъ. "У васъ ужъ давно эта способность "блуждать", какъ вы говорите?" спросилъ я. "Съ двадцать перваго года моей жизни -- --" онъ замялся, ему не хотeлось, повидимому, объ этомъ говорить. Потомъ вдругъ на лицe его отразилось безграничное изумленiе: онъ вперилъ взглядъ на мою грудь, какъ будто на ней что-то увидeлъ. Не обращая вниманiя на мое недоумeнiе, онъ быстро схватилъ меня за руку и началъ просить -- -- чуть ли не умолять: 284 "Ради Бога, скажите мнe все. Сегодня я послeднiй день съ вами. Можетъ быть, черезъ часъ уже меня поведутъ, чтобы прочесть мнe смертный приговоръ -- --" Я въ ужасe перебилъ его: "Вы должны меня взять въ свидeтели. Я подъ присягой удостовeрю, что вы больной человeкъ. Вы лунатикъ. Васъ не имeютъ права казнить, не изслeдовавъ вашего душевнаго состоянiя. Послушайтесь же меня!" Онъ нервно отвeтилъ: "Это не важно, -- прошу васъ, скажите мнe все". "Что мнe сказать вамъ? -- Лучше поговоримъ о васъ и -- --" "Я знаю, -- вы должны были пережить много странныхъ вещей, которыя меня очень интересуютъ, -- гораздо больше, чeмъ вы думаете -- -- Прошу васъ, скажите же мнe все", продолжалъ онъ умолять. Я никакъ не могъ понять, почему моя жизнь интересуетъ его больше, чeмъ его собственное, во всякомъ случаe въ достаточной мeрe серьезное, положенiе. Но чтобы его успокоить, я разсказалъ ему все то непонятное, что мнe пришлось пережить за послeднее время. При каждомъ новомъ эпизодe онъ удовлетворенно кивалъ головой, какъ человeкъ, проникающiй въ самую суть дeла. Когда я дошелъ до описанiя, какъ ко мнe явилось существо безъ головы и протянуло мнe руку съ черно-красными зернами, онъ едва могъ дождаться конца. "Такъ вы, значитъ, разсыпали зерна", пробормоталъ онъ задумчиво. "Мнe никогда не приходило 285 въ голову, что можетъ быть "третiй путь". "Это былъ вовсе не третiй путь", сказалъ я, "это было все равно, какъ если бы я отказался отъ зеренъ". Онъ улыбнулся. "А по-вашему какъ, господинъ Лапондеръ?" "Если бы вы отъ нихъ отказались, вы бы пошли по "пути жизни", но тогда не осталось бы зеренъ, символизирующихъ магическiя силы. А такъ они разсыпались по полу. Это значитъ: они остались и будутъ охраняться вашими предками, пока не настанетъ пора ихъ созрeванiя. Тогда пробудятся къ жизни тe силы, которыя сейчасъ пока дремлютъ въ васъ". Я не понялъ его: "Мои предки будутъ охранять эти зерна?" "Вы должны понимать ваши переживанiя отчасти символически", отвeтилъ Лапондеръ. "Кругъ сiявшихъ голубоватымъ свeтомъ людей -- это цeпь унаслeдованныхъ "я", которую влачитъ за собой каждый смертный. Душа не есть нeчто "обособленное", -- она становится таковой лишь постепенно и тогда достигаетъ того, что мы называемъ "безсмертiемъ". Ваша душа состоитъ еще изъ многочисленныхъ "я", все равно какъ муравейникъ изъ множества муравьевъ. Въ васъ заложены душевные остатки многихъ тысячъ предковъ: -- главныхъ представителей вашего рода. И такъ у всeхъ живыхъ существъ. Развe могъ бы цыпленокъ, только что вылупившiйся изъ яйца, отыскивать потребную ему пищу, если бы въ немъ не былъ заложенъ опытъ миллiоновъ предшествующихъ поколeнiй? -- Наличность 286 "инстинкта" доказываетъ наличность предковъ и въ тeлe, и въ психикe. -- Но, простите меня, я не хотeлъ прерывать васъ". Я кончилъ разсказъ. Разсказалъ ему все. Даже то, что говорила мнe Мирiамъ о "гермафродитe". Когда я замолчалъ и взглянулъ на Лапондера, то замeтилъ, что онъ поблeднeлъ, какъ штукатурка на стeнe, -- по его щекамъ текли слезы. Я быстро всталъ, притворился, что ничего не замeтилъ и сталъ ходить взадъ и впередъ по камерe, чтобы дать ему время успокоиться. Потомъ сeлъ противъ него и пустилъ въ ходъ все свое краснорeчiе, чтобы убeдить его въ необходимости указать судьямъ на его несомнeнно болeзненное психическое состоянiе. "Если бы вы по крайней мeрe не сознались въ убiйствe!" закончилъ я. "Я долженъ былъ сознаться. Моя совeсть не позволила мнe солгать", наивно отвeтилъ онъ. "Развe вы считаете, что ложь хуже изнасилованiя и убiйства?" съ изумленiемъ спросилъ я. "Вообще говоря, можетъ быть, и нeтъ. Но въ моемъ случаe -- несомнeнно. -- Видите ли: когда слeдователь спросилъ, сознаюсь ли я, у меня нашлось достаточно силъ, чтобы отвeтить правду. Передо мной былъ, такимъ образомъ, выборъ: солгать или не солгать. Когда же я совершилъ убiйство -- -- прошу васъ, не спрашивайте меня о подробностяхъ: это былъ такой ужасъ, что я не могу объ немъ вспоминать -- -- когда я убивалъ, передо мной выбора не было. Не было выбора, хотя я и дeйствовалъ въ полномъ сознанiи: во мнe пробудилось нeчто, о существованiи чего я не имeлъ ни малeйшаго представленiя -- 287 -- пробудилось и всецeло мной овладeло. Неужели вы думаете, я убилъ бы, если бы передо мной былъ выборъ? -- Я никогда не убивалъ -- даже ничтожнаго насeкомаго -- -- а теперь и подавно не могъ бы убить никого. Допустите на минуту, что по закону человeкъ долженъ былъ бы убивать и что за неисполненiе этого закона грозила бы смертная казнь, -- ну хотя бы какъ на войнe, -- сейчасъ мнe несомнeнно былъ бы вынесенъ смертный приговоръ. -- У меня не было бы выбора. Я попросту не могъ бы сейчасъ убить. А тогда -- тогда было какъ разъ наоборотъ". "Такъ вотъ -- тeмъ болeе, разъ вы чувствуете себя сейчасъ совершенно другимъ, вы должны сдeлать все возможное, чтобы повлiять на судей!" замeтилъ я. Лапондеръ сдeлалъ отрицательный жестъ: "Вы ошибаетесь! Судьи со своей точки зрeнiя совершенно правы. Развe могутъ они отпустить такого человeка, какъ я? А что -- если завтра или послeзавтра повторится снова несчастье?" "Нeтъ, -- они должны помeстить васъ въ психiатрическую лeчебницу. Вотъ о чемъ я говорю". "Вы были бы правы, если бы я былъ сумасшедшiй", спокойно отвeтилъ Лапондеръ. "Но я не сумасшедшiй. Мое состоянiе, хотя и очень напоминаетъ сумасшествiе, но является его полной противоположностью. Послушайте. Вы сейчасъ поймете меня. -- -- -- И у меня тоже было когда-то такое же видeнiе, какъ и у васъ; призракъ безъ головы -- это символъ, конечно -- -- разгадку его вы легко найдете, если только хорошенько подумаете. Такъ вотъ: я взялъ зерна. И пошелъ, 288 слeдовательно, по "пути смерти". -- Величайшая святыня для меня -- сознанiе, что моими поступками руководитъ духовное начало, заложенное во мнe. Я слeпо, довeрчиво пойду за нимъ, куда бы ни повелъ меня этотъ путь: на висeлицу или на тронъ, къ нищетe или къ богатству. Я никогда не колебался, когда выборъ былъ въ моей власти. Поэтому-то я и не солгалъ, когда выборъ зависeлъ отъ моей воли. Вы знаете слова пророка Михея: "Человeкъ, тебe сказано, что есть добро и чего требуетъ отъ тебя Господь Богъ." У меня былъ выборъ, и если бы я солгалъ, я создалъ бы причину; -- совершивъ же убiйство, я никакой причины не создалъ, -- это было лишь слeдствiемъ давно заложенной и дремавшей во мнe причины, надъ которой я былъ уже не властенъ. Такимъ образомъ, мои руки чисты. Тeмъ, что мое духовное начало сдeлало меня убiйцей, оно произнесло надо мной смертный приговоръ; а тeмъ, что люди меня посылаютъ на казнь, достигается лишь то, что моя судьба отдeляется отъ судьбы прочихъ, -- я же обрeтаю свободу". Онъ святой, почувствовалъ я и содрогнулся при мысли о своемъ собственномъ ничтожествe. "Вы мнe разсказывали, что, благодаря гипнотическому внушенiю врача, у васъ совершенно изгладилось всякое воспоминанiе о молодости", продолжалъ онъ. "Это знакъ -- клеймо -- всeхъ тeхъ, кто укушенъ "змeей духовнаго царства". До чудеснаго пробужденiя въ насъ какъ будто слиты двe жизни, точно юный благородный побeгъ 289 на дикомъ деревe; -- то, что обычно раздeляется только смертью, совершается въ данномъ случаe путемъ угасанiя памяти -- иногда же попросту путемъ неожиданнаго внутренняго преображенiя. Я, напримeръ, безъ всякой внeшней причины на двадцать первомъ году проснулся однажды утромъ совершенно преображеннымъ. Все, что до тeхъ поръ было мнe дорого, стало вдругъ безразличнымъ: жизнь показалась нелeпой, какъ какой-то романъ съ приключенiями, -- она утратила для меня всякую реальность, между тeмъ какъ сновидeнiя стали дeйствительностью, конкретной, неопровержимой дeйствительностью, -- понимаете ли: неопровержимой реальной дeйствительностью, -- повседневная же жизнь стала сномъ. Всe люди были бы способны на это, если бы у нихъ былъ ключъ къ раскрытiю тайны. А ключъ этотъ состоитъ исключительно въ способности человeка сознавать во снe "обликъ своего я", такъ сказать свою "кожу" -- и найти ту узкую щель, сквозь которую проникаетъ сознанiе между бодрствованiемъ и сномъ. Поэтому-то я и сказалъ вамъ, что я "блуждаю", а не "грежу" во снe. Борьба за безсмертiе есть борьба за высшую власть противъ всeхъ заложенныхъ въ насъ отзвуковъ и призраковъ; а ожиданiе королевской короны для нашего "я" есть ожиданiе Мессiи. Призракъ Хабала Гармина, который вы видeли, "дыханiе костей" Каббалы, и есть этотъ король. Когда его головы коснется корона, -- сейчасъ же порвется веревка, которой вы внeшними чувствами и разсудкомъ связаны съ мiромъ. 290 Вы быть можетъ, спросите меня, какъ, несмотря на свою отдаленность отъ жизни, я въ одну ночь сталъ насильникомъ и убiйцей? Человeкъ -- точно стеклянная трубка, по которой катятся разноцвeтные шарики. Почти у каждаго человeка всю жизнь одинъ и тотъ же шарикъ. Если онъ красный, значитъ, человeкъ "дурной". Если онъ желтый -- человeкъ "добрый". Если два шарика катятся вмeстe -- и красный и желтый, -- значитъ, у человeка "неустойчивая" натура. Мы -- "укушенные змeей" -- испытываемъ въ теченiе жизни столько, сколько переживаетъ отдeльная раса за цeлую мiровую эпоху: по стеклянной трубкe съ бeшеной быстротой катятся одинъ за другимъ разноцвeтные шарики, -- а когда они всe прокатились -- мы стали пророками, -- стали зеркаломъ Господа Бога". Лапондеръ замолчалъ. Я долго не могъ промолвить ни слова. Его мысли ошеломили меня. "Почему вы такъ робко разспрашивали о моихъ переживанiяхъ, когда вы сами гораздо, гораздо выше меня?" началъ я, наконецъ. "Вы ошибаетесь", отвeтилъ Лапондеръ, "я стою значительно ниже васъ. -- Я васъ разспрашивалъ, потому что чувствовалъ, что у васъ есть тотъ ключъ, котораго мнe еще не хватаетъ". "У меня? Ключъ? Боже мой!" "Да, у васъ. И вы мнe его дали. -- Мнe кажется, я сегодня самый счастливый человeкъ въ мiрe". Послышался шумъ: снаружи отодвигали засовъ, -- но Лапондеръ не обращалъ никакого вниманiя: "Этимъ ключемъ былъ для меня вашъ разсказъ о гермафродитe. Теперь я обрeлъ спокойствiе. 291 Уже по одному этому я радъ, что за мною пришли, -- я теперь близокъ къ цeли". Отъ слезъ я не различалъ уже лица Лапондера, я только услышалъ въ его голосe улыбку. "Ну -- прощайте, господинъ Пернатъ, и знайте: завтра они повeсятъ не меня, а мою одежду. Вы раскрыли передо мной самое прекрасное -- -- совершенное, чего я до сихъ поръ не зналъ. Я иду какъ на свадьбу -- -- --", онъ всталъ и послeдовалъ за надзирателемъ -- "это тeсно связано съ моимъ преступленiемъ", -- услышалъ я его послeднiя слова, но только смутно ихъ понялъ. -- -- -- -- -- -- Всякiй разъ, какъ послe той ночи на небe свeтила луна, мнe казалось, я вижу вновь на сeрой грубой холстинe наръ спящее лицо Лапондера. Въ теченiе нeсколькихъ дней, послe того какъ его увели, ко мнe доносился со двора визгъ пилы и стукъ молотка, -- тамъ работали иногда всю ночь до утра. Я понималъ, что тамъ дeлали, и по цeлымъ часамъ сидeлъ, заткнувъ уши, -- лишь бы только не слышать. Проходилъ мeсяцъ за мeсяцемъ. По увяданiю чахлой зелени на дворe, по гнилому запаху, проникавшему сквозь стeны, я чувствовалъ, что кончается лeто. Когда во время прогулки взглядъ мой падалъ на засохшее дерево я на вросшую въ его стволъ икону, я невольно думалъ о томъ, что точно такъ же вросло и въ меня лицо Лапондера. Оно постоянно было со мной -- это лицо Будды съ гладкою, 292 ровною кожей, съ неизмeнной странной улыбкой. Еще одинъ разъ -- въ сентябрe -- меня вызвали къ судебному слeдователю. Онъ съ недовeрiемъ допрашивалъ меня, почему я заявилъ въ банкe, что экстренно долженъ уeхать, почему передъ арестомъ я былъ въ такомъ нервномъ состоянiи и почему, наконецъ, я положилъ въ карманъ всe свои драгоцeнные камни. Когда я отвeтилъ, что у меня было намeренiе покончить съ собой, за конторкой снова послышалось насмeшливое хихиканье. Долгое время я пробылъ одинъ въ камерe, -- былъ наединe со своими мыслями, со своей скорбью по Харузекe, который, я чувствовалъ, давно уже умеръ, по Лапондерe и со своей тоской по Мирiамъ. Потомъ появились новые заключенные: проворовавшiеся приказчики съ помятыми лицами, откормленные кассиры изъ банковъ -- "сироты", какъ назвалъ бы ихъ черный Фоссатка, -- и отравляли мнe и воздухъ, и настроенiе. Какъ-то разъ одинъ изъ нихъ сталъ съ возмущенiемъ разсказывать объ изнасилованiи и убiйствe, совершенномъ недавно въ городe. Къ счастью, преступника сейчасъ же поймали и быстро съ нимъ расправились. "Этого мерзавца, этого негодяя звали Лапондеромъ", закричалъ другой съ разбойничьей физiономiей -- онъ за истязанiе ребенка былъ приговоренъ къ двухнедeльному аресту. "Его застигли на мeстe преступленiя. Онъ уронилъ лампу, и вся комната выгорeла. Трупъ дeвушки весь обуглился, -- еще и теперь не могутъ 293 дознаться, кто это былъ. У нея были черные волосы и узкое лицо, -- вотъ все, что узнали. А Лапондеръ самъ такъ и не назвалъ ея имени. -- Если бы мнe его дали я бы содралъ съ него шкуру и посыпалъ бы перцемъ. -- Всe они такiе -- эти благородные господа! Разбойники -- одно слово! -- -- -- Какъ будто иначе нельзя развязаться съ дeвицей", закончилъ онъ съ циничной улыбкой. Я весь дрожалъ отъ злости и готовъ былъ броситься на негодяя. Каждую ночь онъ храпeлъ на нарахъ, гдe спалъ прежде Лапондеръ. Я вздохнулъ съ облегченiемъ, когда, наконецъ, его выпустили. Но и тутъ я отъ него, въ сущности, не избавился: его слова впились въ мою душу, какъ стрeла съ зазубреннымъ наконечникомъ. Все время, -- въ особенности, когда становилось темно, меня мучило страшное подозрeнiе, не была ли жертвой Лапондера Мирiамъ. Чeмъ больше боролся я съ этой мыслью, тeмъ сильнeе овладeвала она мною и въ концe концовъ превратилась въ навязчивую идею. Временами, -- въ особенности, когда черезъ рeшетку ярко свeтила луна, мнe становилось легче: я вспоминалъ часы, проведенные съ Лапондеромъ, и глубокое состраданiе къ нему разгоняло мои собственныя страданiя; -- потомъ наступали снова ужасныя минуты, когда я видeлъ передъ собой Мирiамъ, убитую, обугленную, -- мнe казалось, я схожу съ ума отъ ужаса. Ничтожные поводы моего подозрeнiя слагались въ эти минуты въ одно неразрывное цeлое, -- въ общую картину со всeми неописуемо страшными подробностями. 294 Въ началe ноября около 10 часовъ вечера -- было уже совершенно темно, и мое отчаянiе достигло такого предeла, что я, стараясь подавить мучительный вопль, зарылся съ головой въ тюфякъ, какъ затравленный звeрь, -- въ камеру неожиданно вошелъ надзиратель и позвалъ меня къ судебному слeдователю. Я настолько ослабeлъ, что едва былъ въ состоянiи идти. Надежда на то, что я когда-нибудь сумeю выйти изъ этой страшной тюрьмы, давно уже во мнe умерла. Я приготовился къ тому, что мнe зададутъ снова какой-нибудь ненужный вопросъ, что я услышу вновь стереотипный смeшокъ за конторкой и долженъ буду вновь вернуться въ непроглядную тьму. Баронъ Лейзетретеръ ушелъ уже домой, -- въ комнатe былъ только старый, горбатый писецъ съ крючковатыми пальцами, какъ у паука. Съ тупымъ чувствомъ я ждалъ, что со мной будетъ дальше. Я обратилъ вниманiе на то, что вопреки обыкновенiю надзиратель вошелъ вмeстe со мной и добродушно мнe улыбнулся, -- но я былъ слишкомъ разбитъ, чтобы дать себe отчетъ во всемъ, что происходитъ. "Слeдствiе выяснило", началъ писецъ, запнулся, влeзъ на стулъ и долго рылся въ дeлахъ на полкe, прежде чeмъ продолжалъ: "выяснило, что вышеупомянутый Карлъ Цотманъ, передъ своей смертью, назначилъ тайное свиданiе бывшей проституткe, дeвицe Розинe Метцелесъ, носившей тогда прозвище "рыжей Розины", выкупленной затeмъ изъ ресторана "Каутскiй" глухонeмымъ, 295 находящимся нынe подъ полицейскимъ надзоромъ, вырeзывателемъ силуэтовъ по имени Яромиръ Квасничка, и состоящей въ послeднiе мeсяцы въ незаконномъ сожительствe, въ качествe содержанки, съ его свeтлостью княземъ Ферри Атенштедтомъ, -- былъ коварно завлеченъ въ находящiйся подъ землей подвалъ дома номеръ conscriptionis 21873, тирэ римское III, расположеннаго по Ганпасгассе, подъ номеромъ седьмымъ, запертъ тамъ и обреченъ на смерть отъ голода или замерзанiя. -- -- Вышеупомянутый Цотманъ", продолжалъ писецъ, смотря поверхъ очковъ и перелиставъ нeсколько страницъ. "Слeдствiе выяснило, далeе, что у вышеупомянутаго Цотмана -- повидимому, уже послe его смерти -- были похищены всe находившiяся при немъ цeнности, въ особенности же прилагаемые при семъ карманные часы съ двойной крышкой со знакомъ P тирэ B" -- писецъ поднялъ часы за цeпочку. "Данному подъ присягой показанiю вырeзывателя силуэтовъ Яромира Кваснички, сына скончавшагося 17 лeтъ тому назадъ булочника подъ той же фамилiей, о томъ, что часы найдены имъ въ постели его брата Лойзы, находящагося нынe въ безвeстномъ отсутствiи, и проданы имъ затeмъ за нeкоторую сумму торговцу старымъ товаромъ, нынe покойному домовладeльцу Аарону Вассертруму, слeдствiе не могло придать значенiя въ виду его недостовeрности. Слeдствiе выяснило далeе, что въ записной книгe, обнаруженной въ заднемъ карманe брюкъ трупа вышеупомянутаго Карла Цотмана, имeются нeкоторыя замeтки, занесенныя въ нее, повидимому, за нeсколько дней до смерти, выясняющiя 296 обстоятельства дeла и облегчающiя императорско-королевскимъ судебнымъ властямъ изобличить преступника. Въ виду изложеннаго, императорско-королевскiй прокурорскiй надзоръ полагаетъ, что, вслeдствiе обнаруженныхъ записей Цотмана, подозрeнiе падаетъ нынe на находящагося въ бeгахъ Лойзу Квасничка и потому постановляетъ: содержащагося въ предварительномъ заключенiи, подъ судомъ и слeдствiемъ не состоявшаго, рeзчика камей Атаназiуса Перната освободить изъ-подъ стражи и дeло по обвиненiю его прекратить. Прага, iюль мeсяцъ. Подпись: Д-ръ баронъ фонъ Лейзетретеръ". -- -- -- -- -- -- У меня закружилась голова, и на минуту я потерялъ сознанiе. Когда я очнулся, я сидeлъ на стулe: надзиратель дружески похлопывалъ меня по плечу. Писецъ сохранилъ невозмутимое спокойствiе, высморкался, просопeлъ и сказалъ мнe: "Объявленiе постановленiя нeсколько затянулось, потому что ваша фамилiя начинается на букву "П" и находится во второй половинe алфавита". Онъ продолжалъ читать: "Сверхъ сего, надлежитъ довести до свeдeнiя рeзчика камей Атаназiуса Перната, что, согласно завeщательнаго распоряженiя скончавшагося въ маe сего года студента медицинскаго факультета Иннокентiя Харузека, ему причитается одна третья часть оставленнаго Харузекомъ имущества. По оглашенiи сего протокола отобрать у вышеупомянутаго Перната надлежащую расписку". 297 Писецъ обмакнулъ при послeднихъ словахъ перо въ чернильницу и началъ что-то строчить. Я ждалъ по обыкновенiю, что онъ захихикаетъ, но сегодня онъ молчалъ. "Иннокентiй Харузекъ!" пробормоталъ я безсознательно. Надзиратель наклонился ко мнe и прошепталъ на ухо: "Незадолго до смерти господинъ Харузекъ былъ у меня и справлялся о васъ. Онъ просилъ сказать вамъ, что очень, очень вамъ кланяется. Тогда я вамъ передать, понятно, не могъ. У насъ строго запрещено. А какой страшной смертью умеръ господинъ Харузекъ. Онъ покончилъ съ собой. Его нашли мертвымъ на могилe Аарона Вассертрума. Онъ вырылъ въ землe двe глубокiя ямы, вскрылъ себe жилы, легъ на животъ и засунулъ въ ямы обe руки. Такъ и изошелъ кровью. Онъ, навeрное, съ ума сошелъ, этотъ господинъ Хар -- -- --" Писецъ отодвинулъ безшумно стулъ и протянулъ мнe перо для подписи. Потомъ съ важнымъ видомъ выпрямился и произнесъ тономъ своего сiятельнаго начальника: "Надзиратель, проводите этого господина". -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- Снова, какъ когда-то давно, въ привратницкой человeкъ съ шашкой, въ подштанникахъ, снялъ съ колeнъ кофейную мельницу, -- съ той только разницей, что на сей разъ онъ меня уже не обыскивалъ, а вернулъ мнe драгоцeнные камни, кошелекъ съ десятью гульденами, пальто и все остальное. -- -- -- 298 Я очутился на улицe. "Мирiамъ! Мирiамъ! Наконецъ-то, я снова увижу ее!" -- Я подавилъ въ себe крикъ бурной радости. Была, должно быть, уже полночь. Сквозь дымку тумана, точно нечищенная мeдная тарелка, тускло свeтила луна. Мостовая была покрыта слоемъ липкой и вязкой грязи. Я окликнулъ извозчика, который въ туманe напоминалъ издали какое-то окаменeвшее допотопное чудище. Ноги отказывались служить мнe; я разучился ходить и шатался, точно табетикъ. "Извозчикъ, отвезите меня какъ можно скорeе на Ганпасгассе, домъ No. 7. Поняли? Ганпасгассе, 7". 299 -------- СВОБОДА. Черезъ нeсколько минутъ извозчикъ остановился. "На Ганпасгассе, сударь?" "Да, да, только поскорeе!" Извозчикъ проeхалъ еще немного. И снова остановился. "Боже мой -- въ чемъ же дeло?" "На Ганпасгассе, сударь?" "Да, да!" "На Ганпасгассе проeхать нельзя". "Почему нельзя?" "Тамъ всюду разрыта мостовая, -- въ еврейскомъ кварталe проводятъ канализацiю". "Такъ подъeзжайте поближе туда, -- только, ради Бога, скорeе!" Извозчикъ дернулъ; кляча сдeлала нeсколько скачковъ, но черезъ минуту снова еле-еле поплелась. Я опустилъ окна кареты и сталъ жадно впивать въ себя ночной воздухъ. Все было мнe какъ-то чуждо, какъ-то непонятно ново: и дома, и улицы, и закрытые магазины. По мокрому тротуару пробeжала съ недовольнымъ видомъ бeлая собака. Я посмотрeлъ ей вслeдъ. Какъ странно! Собака! Я совсeмъ позабылъ, что существуютъ такiя животныя. -- Отъ радости я, какъ ребенокъ, крикнулъ ей вслeдъ. "Послушай-ка! Почему ты такая сердитая?" -- -- 300 Что скажетъ Гиллель?! -- И Мирiамъ? Еще нeсколько минутъ, и я буду у нихъ. Я до тeхъ поръ не успокоюсь и буду стучать, пока не подниму ихъ съ постели. Теперь вeдь все хорошо, -- миновали всe бeды этого страшнаго года! Вотъ будетъ Рождество! На сей разъ ужъ я его не просплю, какъ въ прошломъ году. На мгновенiе мной снова овладeла страшная мысль: снова вспомнились мнe слова арестанта съ физiономiей, какъ у хищнаго звeря. Обугленный трупъ -- убiйство -- но нeтъ, нeтъ! -- Напряженiемъ воли я подавилъ въ себe подозрeнiе: нeтъ, нeтъ, быть не можетъ. -- Мирiамъ жива! Вeдь самъ же я слышалъ ея голосъ изъ устъ Лапондера. Еще минута -- еще полъ-минуты -- и -- -- -- Извозчикъ остановился у какой-то постройки. Повсюду баррикады изъ развороченной каменной мостовой. И красные фонари. При свeтe факеловъ копалась въ землe толпа рабочихъ. Дорогу преграждали повсюду ямы, кучи мусора и обломки стeнъ. Я то взбирался наверхъ, то увязалъ по колeно въ пескe. Здeсь, -- ну, да, здeсь должна быть Ганпасгассе! Я орiентировался съ величайшимъ трудомъ. Повсюду кругомъ однe лишь развалины. Вотъ тутъ долженъ быть домъ, гдe я жилъ. Вся передняя часть его сорвана. Я взобрался на кучу мусора. Внизу, глубоко, вдоль прежней улицы тянулся черный, выложенный 301 кирпичемъ ходъ. Я поднялъ голову: точно огромныя ячейки въ пчелиномъ ульe повисли въ воздухe отдeльныя комнаты, лишенныя передней стeны, освeщенныя факелами и тусклымъ свeтомъ луны. Вотъ тамъ наверху -- тамъ должна быть моя комната, -- я ее сразу узналъ по облицовкe стeны. Отъ нея осталась только одна небольшая полоска. А рядомъ съ ней ателье -- Савiоли. У меня стало вдругъ на душe какъ-то пусто. Какъ странно все-таки! Ателье! -- Ангелина! -- -- Какъ все это далеко, неизмeримо далеко отъ меня. Я обернулся: отъ дома, въ которомъ жилъ Вассертрумъ, не осталось камня на камнe. Все было сравнено съ землей: лавка старьевщика, подвалъ Харузека -- -- рeшительно все. "Человeкъ проходитъ какъ тeнь", вспомнилась мнe прочитанная когда-то фраза. Я спросилъ одного рабочаго, гдe живутъ теперь люди, которые выeхали отсюда, -- и не знаетъ ли онъ, можетъ быть, архиварiуса Шмаю Гиллеля. "По нeмецки не понимаю", отвeтилъ рабочiй по чешски. Я далъ ему гульденъ: хотя онъ и понялъ сразу нeмецкiй языкъ, но не могъ мнe дать никакихъ свeдeнiй. Не знали ничего и его товарищи. Можетъ быть, я узнаю что-нибудь у "Лойзичека"? "Лойзичекъ" запертъ, -- домъ перестраивается. Такъ нельзя-ли кого-нибудь разбудить изъ сосeдей? 302 "Тутъ нигдe никто не живетъ", объяснилъ мнe рабочiй. "Строго воспрещено. Изъ-за тифа." "Ну, а "Бездeльникъ" открытъ?" "Нeтъ, и тамъ заперто". "Навeрное?" "Навeрное". Я назвалъ наудачу нeсколько именъ мелочныхъ торговцевъ и сидeльцевъ табачныхъ лавокъ, жившихъ поблизости; потомъ имена Цвака, Фрисландера, Прокопа -- -- -- Но рабочiй только качалъ головой. "Можетъ быть, вы знаете Яромира Квасничка?" Рабочiй поднялъ глаза. "Яромира? Глухонeмого?" Я обрадовался. Слава Богу. По крайней мeрe, хоть одинъ знакомый. "Да, да, глухонeмой. Гдe онъ живетъ?" "Онъ вырeзаетъ картинки? Изъ черной бумаги?" "Вотъ, вотъ! Гдe мнe его найти?" Рабочiй подробно объяснилъ мнe, какъ разыскать ночное кафе въ центрe города, и тотчасъ же взялся опять за лопату. Больше часу блуждалъ я по грязи, переходилъ по шаткимъ мосткамъ и проползалъ подъ балками, преграждавшими улицы. Весь еврейскiй кварталъ превратился въ груду развалинъ, точно сдeлался жертвой землетрясенiя. Задыхаясь отъ волненiя, весь въ грязи, въ разорванныхъ сапогахъ я выбрался, наконецъ, изъ лабиринта. Еще нeсколько кварталовъ, и я очутился передъ подозрительнымъ заведенiемъ. "Кафе Хаосъ" -- стояло на вывeскe. 303 Пустое, крохотное помeщенiе, въ которомъ едва хватало мeста для нeсколькихъ столиковъ, расположенныхъ вдоль стeнъ. Посрединe на треногомъ биллiардe громко храпeлъ лакей. Въ углу надъ стаканомъ вина клевала носомъ какая-то торговка съ корзиной овощей. Лакей соизволилъ, наконецъ, встать и освeдомиться, что мнe угодно. Только по наглому взгляду, которомъ онъ меня смeрилъ съ ногъ до головы, я понялъ, въ какомъ я, должно быть, убiйственномъ видe. Я посмотрeлся въ зеркало и дeйствительно ужаснулся: на меня глядeло чье-то чужое лицо, безъ единой кровинки, все въ морщинахъ, землисто-сeраго цвeта, съ колючей бородой, окаймленное спутанной копной длинныхъ волосъ. Я заказалъ себe черный кофе и спросилъ, здeсь-ли вырeзыватель силуэтовъ Яромиръ. "Не знаю, почему его нeтъ сегодня такъ долго", зeвая во весь ротъ, отвeтилъ лакей; затeмъ онъ снова улегся на биллiардъ и моментально уснулъ. Я взялъ со стeны "Прагеръ Тагеблаттъ" и -- сталъ ждать. Буквы, какъ муравьи, расползались по газетe, -- я не понималъ ни единаго слова изъ того, что читалъ. Часы шли одинъ за другимъ, -- за окномъ показалась уже подозрительная темная синева, которую всегда замeчаешь передъ разсвeтомъ, если смотришь на улицу изъ помeщенiя, освeщеннаго газомъ. Время отъ времени въ окна заглядывали полицейскiе съ зеленоватыми блестящими перьями на 304 шляпахъ и тяжелымъ, медленнымъ шагомъ проходили дальше. Потомъ въ кафе зашло трое солдатъ весьма подозрительнаго вида. Выпилъ рюмку водки метельщикъ съ улицы. И, наконецъ, появился Яромиръ. Онъ такъ измeнился, что я сразу его не узналъ: глаза потухли, переднiе зубы вывалились, волосы порeдeли, за ушами глубокiя впадины. Я настолько обрадовался, увидавъ знакомое лицо послe такого долгаго времени, что вскочилъ, пошелъ ему навстрeчу и взялъ его за руку. Но онъ былъ какъ-то странно напуганъ и все время озирался на дверь. Я всячески, различными жестами старался показать ему, что радъ его видeть. Но онъ долгое время, повидимому, не хотeлъ мнe повeрить. На всe мои вопросы онъ отвeчалъ однимъ и тeмъ же безпомощнымъ жестомъ полнаго непониманiя. Какъ же мнe съ нимъ все-таки сговориться? Вдругъ у меня блеснула мысль. Я велeлъ подать карандашъ и сталъ рисовать ему поочередно лица Цвака, Фрисландера и Прокопа. "Какъ? Никого изъ нихъ нeтъ въ Прагe?" Онъ оживленно помахалъ руками, сдeлалъ видъ, какъ будто считаетъ деньги, прошелся пальцами по столу и похлопалъ себe по ладони. Я понялъ: всe трое получили, очевидно, свою долю наслeдства Харузека, заключили торговую компанiю, расширили театръ марiонетокъ Цвака и пустились странствовать. 305 "А Гиллель? Гдe онъ живетъ?" -- Я нарисовалъ лицо, его домъ и рядомъ поставилъ вопросительный знакъ. Вопросительнаго знака Яромиръ не понялъ; -- читать онъ не умeлъ -- но понялъ все-таки, чего я хочу: взялъ спичку, подбросилъ ее какъ будто наверхъ, -- на самомъ же дeлe спичка исчезла, какъ у ловкаго фокусника. Что это значитъ? Неужели же Гиллель тоже уeхалъ? Я нарисовалъ еврейскую ратушу. Глухонeмой горячо закачалъ головой. "И тамъ нeту Гиллеля?" "Нeтъ!" (Новое качанiе головой.) "Гдe же онъ?" Снова тотъ же фокусъ со спичкой. "Онъ хочетъ сказать, что этотъ человeкъ уeхалъ, и никто не знаетъ, куда", вмeшался въ нашу бесeду метельщикъ, съ любопытствомъ все время слeдившiй за нами. Отъ страха у меня сжалось сердце: Гиллель уeхалъ! -- Значитъ, я одинъ во всемъ мiрe. Комната поплыла передъ моими глазами. "А Мирiамъ?" Руки у меня настолько дрожали, что я долго не могъ нарисовать ея профиль. "Мирiамъ тоже пропала?" "Да. Тоже пропала. Безслeдно". Я громко застоналъ и принялся бeгать взадъ и впередъ по комнатe. Трое солдатъ обмeнялись между собой недоумeвающими взглядами. Яромиръ старался меня успокоить и хотeлъ, очевидно, разсказать мнe еще что-то что ему 306 удалось узнать: онъ положилъ голову на руку, изображая спящаго. Я ухватился за столъ: "Ради всего святаго -- неужели Мирiамъ умерла?" Яромиръ покачалъ головой и снова изобразилъ спящаго. "Можетъ быть, она была больна?" Я нарисовалъ склянку съ лeкарствомъ. Опять отрицательный жестъ. И опять Яромиръ склонилъ голову на руку. -- -- -- Забрезжилъ разсвeтъ, газовые рожки погасли одинъ за другимъ, а я все еще не могъ догадаться, что хотeлъ мнe сказать Яромиръ. Наконецъ, я бросилъ его. И задумался. Единственное, что мнe теперь остается -- это какъ можно пораньше отправиться въ еврейскую ратушу и собрать тамъ свeдeнiя, куда уeхали Гиллель и Мирiамъ. Я долженъ за ними послeдовать. -- -- -- Молча сидeлъ я подлe Яромира. Такой же нeмой и глухой, какъ онъ самъ. Поднявъ черезъ нeкоторое время глаза, я увидeлъ, что онъ вырeзаетъ ножницами силуэтъ. Я сразу узналъ профиль Розины. Онъ подалъ мнe черезъ столъ силуэтъ, закрылъ рукою глаза -- -- и беззвучно заплакалъ. -- -- -- Потомъ вдругъ вскочилъ и, не простившись, вышелъ за дверь. -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- Архиварiусъ Шмая Гиллель въ одинъ прекрасный день безъ всякой причины не явился на службу и съ тeхъ поръ безслeдно исчезъ; дочь онъ взялъ, навeрное, съ собой, потому что и ее 307 больше никто не видалъ, -- сказали мнe въ еврейской ратушe. Большаго узнать я не могъ. У меня не было даже слeда, по которому я бы могъ ихъ разыскать. Въ банкe мнe заявили, что на моихъ деньгахъ имeется все еще судебное запрещенiе, но со дня на день его должны снять, -- тогда мнe ихъ выплатятъ. Съ наслeдствомъ Харузека тоже было связано еще много формальностей. Я съ жгучимъ нетерпeнiемъ ждалъ этихъ денегъ, чтобы имeть возможность начать розыски Гиллеля и Мирiамъ. -- -- -- -- -- -- Я продалъ драгоцeнные камни, бывшiе у меня въ карманe, и снялъ себe двe маленькiя, меблированныя смежныя комнатки въ мансардe на Альтшульгассе, -- единственной улицe, уцeлeвшей отъ перестройки еврейскаго квартала. По странной случайности, это оказался какъ разъ тотъ знакомый мнe домъ, про который ходили легенды, будто туда скрывается Големъ. Я освeдомился у сосeдей -- большею частью мелкихъ торговцевъ и ремесленниковъ, -- справедливы ли слухи о томъ, что въ этомъ домe есть "комната безъ дверей". Но меня только высмeяли. -- Какъ можно вeрить всeмъ этимъ глупостямъ! Мои собственныя переживанiя по этому поводу поблекли въ тюрьмe, какъ давно забытое сновидeнiе, -- они казались мнe только символомъ, безплотнымъ и мертвымъ, -- я совершенно вычеркнулъ ихъ изъ книги воспоминанiй. Вспоминая слова Лапондера, -- временами я такъ отчетливо слышалъ ихъ вновь, какъ будто 308 онъ сидeлъ передо мной, какъ тогда въ камерe, -- я все больше убeждался, что, повидимому, я лишь внутренне пережилъ то, что показалось мнe тогда реальной дeйствительностью. Развe не утратилъ я все, -- развe не исчезло все, что было вокругъ меня? И книга Иббуръ, и фантастическая колода картъ, и Ангелина, и даже мои старые друзья Цвакъ, Фрисландеръ и Прокопъ?! -- -- -- -- -- -- -- -- -- Наступилъ сочельникъ. Я купилъ себe маленькую елку съ красными свeчками. Мнe захотeлось снова почувствовать себя молодымъ, увидeть отблескъ свeчей и услышать ароматъ еловыхъ вeтокъ и горящаго воска. Черезъ нeсколько дней я пущусь въ путь-дорогу и буду разыскивать Гиллеля и Мирiамъ по весямъ и городамъ, -- повсюду, куда меня безотчетно потянетъ. Мое нетерпeнiе и ожиданiе мало-помалу исчезли, -- исчезъ и всякiй страхъ, что Мирiамъ могла быть убита, -- сердцемъ я зналъ, что найду ихъ обоихъ. Душа моя все время радостно улыбалась, -- прикасаясь къ чему-либо, я чувствовалъ, какъ отъ рукъ моихъ исходитъ цeлящая сила. Все мое существо было какъ-то странно проникнуто счастливымъ сознанiемъ человeка, который возвращается домой послe долгихъ скитанiй и уже издали видитъ башни родного города. Какъ-то я зашелъ еще разъ въ маленькое кафе, чтобы пригласить къ себe на сочельникъ Яромира. -- Онъ больше съ тeхъ поръ не показывался, сказали мнe тамъ. Я хотeлъ уже было съ досадой уйти, какъ вошелъ старый торговецъ и сталъ 309 предлагать всякiя бездeлушки и дешевыя старинныя вещи. Я принялся рыться въ его ящикe среди груды брелоковъ, маленькихъ распятiй, шпилекъ и брошей. Неожиданно мнe бросилось въ глаза сердечко изъ краснаго камня на потертой шелковой ленточкe: съ изумленiемъ узналъ я въ немъ сувениръ, который подарила мнe Ангелина, когда была еще маленькой дeвочкой, у фонтана, въ паркe ихъ замка. Передо мной сразу встала вся моя молодость, -- точно я взглянулъ черезъ окошечко райка на дeтскую картинку. Долго, очень долго стоялъ я потрясенный и смотрeлъ на маленькое, красное сердечко въ моей рукe. -- -- -- -- -- -- -- -- -- Я сидeлъ въ своей мансардe и прислушивался къ треску еловыхъ иглъ, -- то тамъ, то сямъ вeтки начинали тлeть отъ восковыхъ свeчекъ. "Можетъ быть, какъ разъ сейчасъ старый Цвакъ разыгрываетъ гдe-нибудь свой "Марiонетный сочельникъ", думалъ я, -- "и таинственнымъ голосомъ декламируетъ куплетъ своего любимаго поэта Оскара Винера: ...Сердечко изъ коралла На ленточкe изъ шелка! Семь долгихъ лeтъ сердечку я Служилъ душою вeрно, -- Не отдавай его другимъ, Не разлучай меня ты съ нимъ, -- Люблю его безмeрно!" -- -- -- -- -- -- Вдругъ какъ-то странно торжественно стало у меня на душe. 310 Свeчи догорeли. Только одна мерцала еще. Комната наполнилась дымомъ. Какъ будто меня дернула чья-то рука, -- я вдругъ обернулся и увидeлъ: На порогe стояло мое подобiе. Мой двойникъ. Въ бeлой мантiи. Съ короной на головe. Одно лишь мгновенiе. Потомъ тотчасъ же въ деревянную дверь ворвалось пламя, а за нимъ клубы удушливаго горячаго дыма: Пожаръ въ домe! Пожаръ! Пожаръ! -- -- -- -- -- -- Я раскрываю окно. Вылeзаю на крышу. Издали слышны уже рeзкiе звонки пожарныхъ. Блестящiя каски, -- отрывистые крики команды. Потомъ призрачное, ритмичное, пыхтящее дыханiе насосовъ, -- точно духи воды готовятся къ прыжку на смертельнаго врага: на огонь. Звонъ стеколъ, -- красные языки отовсюду. Разстилаютъ тюфяки, вся улица устлана ими, -- люди прыгаютъ на нихъ, расшибаются, ихъ уносятъ. А во мнe все ликуетъ неистовымъ безумнымъ экстазомъ. Я не знаю самъ, почему. Волосы становятся дыбомъ. Я отбeгаю къ дымовой трубe. Пламя меня окружаетъ повсюду. Вокругъ трубы обмотанъ канатъ трубочиста. Я разворачиваю его, хватаюсь руками и ногами, какъ дeлалъ когда-то ребенкомъ во время гимнастики, и спокойно спускаюсь вдоль стeны дома. -- Спускаюсь мимо одного изъ оконъ. Заглядываю туда: 311 Внутри все залито ослeпительнымъ свeтомъ. И вдругъ я вижу -- вижу -- -- все мое существо превращается въ одинъ громкiй ликующiй крикъ: "Гиллель! Мирiамъ! Гиллель!" Стараюсь уцeпиться за рeшетку. Хватаюсь за стeну. Выпускаю изъ рукъ канатъ. На мгновенiе повисаю между небомъ и землей внизъ головой, скрестивъ ноги. Канатъ трещитъ отъ толчка. И лопается отъ напряженiя. Я падаю. Сознанiе мое гаснетъ. Уже падая, хватаюсь за выступъ стeны. Но руки скользятъ. Не за что уцeпиться: Камень гладкiй. Гладкiй, какъ кусокъ сала. -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- 312 -------- ЗАКЛЮЧЕНIЕ. "-- -- -- какъ кусокъ сала". Это и есть камень, видомъ своимъ напоминающiй кусокъ сала. Слова эти звучатъ еще у меня въ ушахъ. Я подымаюсь и стараюсь понять, гдe я. Я лежу въ постели, въ гостиницe. Моя фамилiя вовсе не Пернатъ. Неужели мнe все лишь приснилось? Нeтъ, такихъ сновъ не бываетъ. Я смотрю на часы: я спалъ всего одинъ часъ. Еще только половина третьяго. На стeнe виситъ чужая шляпа: я обмeнялъ ее сегодня въ соборe на Градчинe во время обeдни. Нeтъ ли на ней имени владeльца? Я беру ее и читаю, хотя и чужое, но все же столь знакомое имя -- золотыми буквами на бeлой шелковой подкладкe: ATHANASIUS PERNATH Я не могу уже успокоиться. Быстро одeваюсь и спускаюсь по лeстницe. "Швейцаръ! Откройте мнe дверь! Я пойду еще погулять". "Куда вы, сударь?" "Въ еврейскiй кварталъ. На Ганпасгассе. Есть тамъ такая улица?" "Есть-то есть" -- швейцаръ лукаво улыбается. -- "но вообще въ еврейскомъ кварталe почти ничего не осталось. Тамъ все заново выстроено". 313 "Ничего не значитъ. Гдe эта Ганпасгассе?" Швейцаръ водитъ толстымъ пальцемъ по плану: "Вотъ, сударь". "А кабачокъ "Лойзичека?" "Вотъ тутъ". "Дайте мнe большой листъ бумаги". "Пожалуйста". Я завертываю шляпу Перната. Какъ странно: она почти новая, безукоризненно чистая, а все-таки отъ нея вeетъ стариной. -- Дорогой я думаю: Все, что пережилъ этотъ Атаназiусъ Пернатъ, пережилъ я тоже во снe, -- видeлъ, слышалъ и испыталъ въ одну ночь, -- какъ будто я былъ имъ самимъ. Почему же я не знаю, что онъ увидeлъ за рeшеткой окна въ то время, какъ оборвалась веревка и онъ закричалъ: "Гиллель, Гиллель!" Въ это мгновенiе онъ отдeлился отъ меня, мелькаетъ у меня въ головe. Я долженъ найти этого Атаназiуса Перната, хотя бы мнe пришлось искать его три дня и три ночи! -- -- -- -- -- -- -- -- -- Такъ вотъ это, значитъ, Ганпасгассе? Я видeлъ ее во снe совершенно другою. Тутъ все сплошь новые дома. -- -- -- -- -- -- Спустя нeсколько минутъ я сижу въ кафе Лойзичекъ. Простое, довольно опрятное помeщенiе. У задней стeны эстрада съ деревянными перилами. Есть все же какое-то сходство съ тeмъ "Лойзичекомъ", котораго я видeлъ во снe. "Что прикажете?" спрашиваетъ кельнерша, пухлая дeвица, затянутая въ красный бархатный фракъ. 314 "Коньяку, фрейлейнъ. -- Благодарю васъ". -- -- -- -- -- -- "Послушайте, фрейлейнъ!" "Что угодно?" "Кому принадлежитъ это кафе?" "Коммерцiи совeтнику Лойзичеку. Ему принадлежитъ и весь домъ. Онъ очень богатый". -- Ага! Тотъ самый со связкой свиныхъ зубовъ на цeпочкe часовъ, вспоминаю я. У меня мелькаетъ счастливая мысль. Она послужитъ мнe руководящею нитью: "Фрейлейнъ!" "Что угодно?" "Когда былъ разрушенъ каменный мостъ?" "Тридцать три года тому назадъ". "Гмъ. Тридцать три года тому назадъ!" -- Я соображаю: рeзчику камей Пернату должно быть теперь почти девяносто лeтъ. "Фрейлейнъ!" "Что угодно?" "Нeтъ ли у васъ кого-нибудь изъ посeтителей, кто бы помнилъ, какъ выглядeлъ тогда старый еврейскiй кварталъ. Я писатель, -- меня это очень интересуетъ". Кельнерша думаетъ: "Изъ посeтителей? Нeтъ, никого. -- Постойте, постойте: вотъ видите тамъ биллiарднаго маркера, -- того, что играетъ въ карамболь со студентомъ? Вотъ этотъ съ носомъ крючкомъ, старый -- -- онъ жилъ здeсь всегда и все вамъ разскажетъ. Позвать его, когда онъ кончитъ играть?" Я смотрю въ ту сторону, куда указываетъ дeвица. У зеркала стоитъ и мeлитъ кiй высокiй, сeдой старикъ. Помятое, но несомнeнно аристократическое лицо. Кого онъ мнe напоминаетъ? 315 "Фрейлейнъ, какъ зовутъ маркера?" Кельнерша стоитъ, опершись локтемъ на столъ, слюнитъ карандашъ, безчисленное множество разъ пишетъ свое имя на мраморной доскe и сейчасъ же быстро стираетъ его мокрымъ пальцемъ. Время отъ времени она бросаетъ на меня болeе или менeе пылкiе взгляды, -- смотря по тому, какъ они ей удаются. При этомъ она подымаетъ, конечно, и брови, -- это придаетъ загадочность взгляду. "Фрейлейнъ, какъ зовутъ маркера?" повторяю я свой вопросъ. Я вижу -- ей было бы прiятнeе, если бы я спросилъ: фрейлейнъ, почему вы во фракe? или еще что-нибудь въ этомъ родe. Но я ее объ этомъ не спрашиваю: я еще весь полонъ своимъ сномъ. "Ну, какъ его -- --" сердится она. "Его зовутъ Ферри. Ферри Атенштедтъ". "Вотъ какъ? Ферри Атенштедтъ! -- Гмъ -- значитъ, еще одинъ старый знакомый". "Разскажите мнe о немъ, фрейлейнъ, все, что вы знаете", разсыпаюсь я передъ ней и подкрeпляю себя еще рюмкой коньяка. "Съ вами такъ прiятно бесeдовать!" (Я противенъ себe самому.) Она таинственно наклоняется ко мнe, щекочетъ мнe волосами лицо и шепчетъ: "Ферри, -- онъ прошелъ прежде огонь и воду. Говорятъ, онъ изъ старинной дворянской семьи -- можетъ, такъ говорятъ только потому, что онъ бреетъ и усы и бороду, -- говорятъ, онъ былъ прежде страшно богатъ. Но его раззорила какая-то рыжая еврейка, -- еще совсeмъ молоденькой она стала "такой особой" -- кельнерша опять нeсколько разъ пишетъ свое имя на мраморномъ 316 столикe. "Ну, а когда у него не осталось ни гроша, она ушла и женила на себe важнаго господина: знаете --" -- она шепнула мнe на ухо какую-то фамилiю, но я не разслышалъ. "Этому господину пришлось, понятно, распрощаться со всeми своими почестями. Послe женитьбы онъ принялъ фамилiю фонъ-Деммериха. Ну, такъ вотъ. А что она была прежде "такой особой", съ этимъ, онъ, конечно, ничего подeлать не могъ. Я всегда говорю -- --" "Фритци! Получите!" кричитъ кто-то съ эстрады. Я окидываю взглядомъ кафе и слышу вдругъ позади себя тихое металлическое жужжанiе -- точно пeнiе сверчка. Съ любопытствомъ я оборачиваюсь. И не вeрю глазамъ: Въ углу, повернувшись лицомъ къ стeнe, старый, какъ Мафусаилъ, съ музыкальнымъ ящикомъ, величиной не больше папиросной коробки, въ дрожащихъ костлявыхъ рукахъ, сидитъ, сгорбившись въ три погибели, слeпой, дряхлый Нефтали Шафранекъ и вертитъ маленькую рукоятку. Я подхожу къ нему ближе. Почти шопотомъ, путаясь, напeваетъ онъ про себя: "Госпожа Пикъ, Госпожа Хокъ, Про красныя, синiя звeздочки Бесeду ведутъ межъ собой." "Не знаете ли, какъ зовутъ этого старика?" спрашиваю я проходящаго мимо кельнера. "Нeтъ, сударь, никто не знаетъ ни его самого, ни его имени. Онъ самъ позабылъ, какъ его 317 зовутъ. Онъ одинъ-одинешенекъ. Еще бы -- ему ужъ 110 лeтъ. Мы ему каждую ночь даемъ изъ милости кофе". Я наклоняюсь къ старику и кричу ему прямо въ ухо: "Шафранекъ!" Онъ вздрагиваетъ. Что-то бормочетъ и задумчиво проводитъ рукою по лбу. "Господинъ Шафранекъ, вы меня понимаете?" Онъ киваетъ головой. "Такъ вотъ, слушайте. Мнe надо о чемъ-то спросить васъ, о прошломъ. Если вы мнe отвeтите, какъ слeдуетъ, я вамъ дамъ гульденъ. Вотъ, я кладу деньги на столъ". "Гульденъ", повторяетъ старикъ и начинаетъ сейчасъ же яростно вертeть ручку своего музыкальнаго ящичка. Я беру его за руку: "Постарайтесь вспомнить! Не знали ли вы тридцать три года тому назадъ рeзчика камей по фамилiи Пернатъ?" "Гадрболеца? Рeзника?" -- еле бормочетъ онъ, задыхаясь, и старается засмeяться, полагая, что я разсказываю ему забавный анекдотъ. "Нeтъ, не Гадрболеца -- -- а Перната!" "Перелеса?!" -- онъ внe себя отъ восторга. "Не Перелеса -- -- Пер--ната!" "Пашелеса?!" -- онъ гогочетъ отъ радости. Я разочарованно отказываюсь отъ дальнeйшихъ попытокъ. "Вы желали меня видeть, сударь?" -- передо мной стоитъ маркеръ Ферри Атенштедтъ и холодно раскланивается. "Да, очень радъ. -- Мы можемъ сыграть партiю на биллiардe". 318 "Угодно на деньги? Я согласенъ дать вамъ 90 очковъ изъ 100 фору". "Согласенъ -- -- на гульденъ. Начинайте, господинъ маркеръ". Его свeтлость берется за кiй, цeлится, киксуетъ и строитъ печальную физiономiю. Я понимаю, въ чемъ дeло: онъ дастъ мнe сдeлать 99 очковъ, а потомъ съ одного удара кончитъ всю партiю. Мною все больше овладeваетъ странное чувство. Я задаю ему прямо вопросъ: "Господинъ маркеръ, постарайтесь вспомнить: не знавали ли вы уже очень давно, приблизительно въ тe годы, когда былъ разрушенъ каменный мостъ, въ старомъ еврейскомъ кварталe -- -- нeкоего Атаназiуса Перната?" Человeкъ въ бeлой парусиновой курткe съ красными полосками, съ косыми глазами и маленькими золотыми серьгами въ ушахъ, сидeвшiй все время у стeны на скамейкe и читавшiй газету, вздрагиваетъ, смотритъ на меня и крестится. "Пернатъ?" повторяетъ маркеръ и старается вспомнить -- "Пернатъ? Высокiй, худой? Шатенъ, съ острой бородкой съ просeдью?" "Да, да". "Ему было лeтъ сорокъ тогда? Онъ былъ похожъ -- -- " Его свeтлость съ удивленiемъ смотритъ вдругъ на меня. -- "Вы, можетъ быть, его родственникъ?" Косой у стeны снова крестится. "Я? Родственникъ? Откуда вы взяли? -- Нeтъ, нeтъ. Меня онъ просто интересуетъ. Можетъ быть, вы еще о немъ что-нибудь знаете?" спрашиваю я съ показнымъ равнодушiемъ, -- на самомъ 319 же дeлe чувствую, какъ у меня больно сжимается сердце. Ферри Атенштедтъ снова задумывается. "Если не ошибаюсь, его считали тогда сумасшедшимъ. Однажды онъ заявилъ, что его зовутъ -- постойте, какъ это -- да, Лапондеромъ! А еще какъ-то онъ сталъ выдавать себя за нeкоего Харузека". "Ничего подобнаго!" перебиваетъ косой. "Харузекъ былъ самъ по себe. Мой отецъ получилъ отъ него въ наслeдство нeсколько тысячъ флориновъ". "Кто этотъ человeкъ?" спрашиваю я тихо маркера. "Это лодочникъ. Зовутъ его Чамдра. -- Да, а что касается Перната, то я сейчасъ вспомнилъ -- или, можетъ быть, мнe такъ кажется, -- онъ женился впослeдствiи на очень красивой, смуглой еврейкe". "На Мирiамъ!" говорю я про себя и начинаю такъ волноваться, что у меня дрожатъ руки, и я бросаю играть. Лодочникъ крестится. "Что это съ вами сегодня, господинъ Чамдра?" удивленно спрашиваетъ маркеръ. "Пернатъ вовсе никогда не жилъ", кричитъ косой. "Я никогда не повeрю". Чтобъ онъ сталъ словоохотливeе, я наливаю ему коньяку. "Есть даже люди, которые говорятъ, будто Пернатъ и сейчасъ еще живъ и живетъ на Градчин