е стояла далекая цапля, замерев как камень. Длинная леска Пипа завивалась, словно бесшумный бич пастуха, движущийся в праздной арабеске, и, казалось, на мгновение замерла над его головой, чтобы затем мелькнуть в вертикальном броске. Крошечная золотистая муха опустилась и поплыла, искушающе приближаясь к легкой зыби. Затем Пип волнообразным движением, во время которого леса стала невидимой, ловко поднял ее в воздух. Он забрасывал ее снова и снова. Эффингэм мечтательно наблюдал, а затем стал думать о Ханне. Грациозное повторяющееся движение лески внезапно прервалось, и Пип резко бросился вперед в более глубокую воду. Эффингэм сосредоточился. Леска со свистом быстро убегала, так как форель мчалась к укрытию противоположного берега. Пип, широко расставив ноги, стоял уже в самом центре пруда, он дал леске размотаться, затем удержал ее и начал осторожно тянуть. Форель, почувствовав рывок, изменила направление и устремилась vniz по течению. Когда Эффингэм подошел к воде, Пип приблизился назад к берегу, спотыкаясь на камнях и скользких отмелях, и двинулся за форелью по направлению к следующему пруду, снова отпустив леску и обругав Эффингэма за то, что тот оказался на пути. Форель достигла узкой части ручья и на секунду промелькнула серебряной вспышкой в быстрой воде между камней. Пип бросился следом, высоко подняв удочку. Туго натянутая леса терлась о валуны, миновала их и поспешно скрылась в глубокой середине следующего пруда. Эффингэм, поскользнувшись на мокром камне и промочив одну ногу, отступил и величественно направился вокруг по упругой траве. Когда он снова догнал Пипа, все было почти кон чено. Пип стоял глубоко в воде, подтягивая к себе рыбу. Он почти с нежностью склонился над своей жертвой. Когда рыба оказалась совсем близко, поднявшись на свет в ярких переливающихся радугах, Пип медленно отступил, затем достал рыболовный сачок, который был прикреплен к его спине, опустил его, поместив ручку между ног, и быстро загнал в него рыбу. В следующий момент с возгласом триумфа он шлепал назад к берегу. -- Весит три фунта, Эффи! Ты принес мне удачу! Эффингэм смотрел на большую бьющуюся рыбу с жалостью и отвращением. Она была совсем живой. Пип за голову вытащил ее из сачка, освободил лесу и, прежде чем Эффингэм успел отвернуться, убил форель, положив большой палец ей в рот и сломав спину быстрым движением руки. Такой мгновенный переход, такая ужасная тайна. Эффингэм сел на камень, ощущая дурноту. Пип промок и перепачкался грязью почти до пояса. Лицо его сияло, а влажные волосы прилипли к маленькой круглой голове. Он начал стаскивать болотные сапоги, обнажая темные хлопчатобумажные брюки, прилипшие к ногам. Он казался длинным, тонким, коричневатым водяным эльфом. -- Ну, мне уже больше не повезет сегодня. -- Он согнулся около серебристой мертвой форели, лежавшей между ними на траве, и погладил ее. -- О чем ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, Эффи? Эффингэм, сгорбившийся над форелью и печально ее раз глядывавший, резко выпрямился. Пип стоял почти на коленях. Экзальтация перешла в веселое, возбужденное, поддразнивающее выражение. Небо позади него становилось золотистым. -- Все, -- сказал Эффингэм, настороженный и остро чувствующий переменчивое настроение Пипа. -- Но прежде всего о Скоттоу. Я nikogda не мог понять его роли здесь. Может, ты сможешь рассказать мне. Пип покачивался на каблуках, а затем опустился на траву, одна его рука легла на мертвую рыбу. Он смотрел в сторону от Эффингэма, на пруд, вновь ставший тихим и спокойным после недавней неистовой погони. Снова поднимались на поверхность форели. -- Ханна никогда не говорила с тобой о Джералде? -- Нет. Я никогда не спрашивал. -- Забавный ты парень, Эффи. Интересно, почему я никогда не хотел поговорить с тобой? Что ж, на это есть свои причины. Я расскажу тебе немного о Джералде, если хочешь. От этого не будет вреда. Джералд не совсем обычный, знаешь как это бывает? -- Гомосексуалист? Да. Кажется, я предполагал, что Джералд может оказаться кем-то подобным, -- медленно произнес Эффингэм, хотя он никогда так не думал. Из-за какого-то сверхъестественного уважения к Ханне у него не было никаких определенных мыслей о Джералде. -- Джералд местный парень, ты знаешь это. Он и Питер Крен- Смит ровесники и хорошо знали друг друга еще детьми, когда отец Питера, брат матери Ханны, приезжал в Гэйз поохотиться. Затем, когда они выросли, Джералд уехал, получил кое-какое образование и приобрел новое произношение. Была ли это идея Питера, я не знаю. Возможно. Во всяком случае, сразу же после женитьбы Питера Джералд был опять по соседству, и Питер поселил его в коттедже в имении, дав ему какую-то неопределенную должность. Пип помолчал, все еще глядя на пруд. Золотистый свет сгустился, очерчивая его голову на фоне обращенного к морю неба. Теперь он помрачнел и напрягся, словно удивляясь тем эмоциям, которые пробудили в нем его собственные слова. Он продолжил тихо, как будто про себя: -- Я думаю, Джералд и Питер всегда были очень привязаны друг к другу, если можно назвать их отношения привязанностью. Во всяком случае, одержимы друг другом. Видишь ли, Питер был таким же. Не знаю, почему я говорю о нем в прошедшем времени, -- наверное, выдаю желаемое за действительное. Да, Питер тоже необычный. Хотя он, конечно, бегает и за женщинами тоже. Inter alia (Между прочим (лат. ), несомненно. Это было наименьшее, что Ханне пришлось вытерпеть. -- Он снова замолчал, и глаза его задумчиво расширились. -- Так или иначе, женитьба Питера не прервала его отношений с Джералдом, хотя он, конечно, скрывал это от Ханны. Отношение Питера к Джералду в то время напоминало сексуальный феодализм. Джералд был его человеком, его слугой, его рабом. И он подстрекал Ханну и всех остальных, насколько я помню, обращаться с Джералдом как со слугой, даже слегка пинать его. Разумеется, все это было частью игры, от которой оба они получали огромное удовольствие. Затем два события произошли более или менее од новременно: я полюбил Ханну, а Питер влюбился в американского парня по имени Сэнди Шапиро. -- Я слышал это имя, -- сказал Эффингэм, -- он художник, не так ли? Живет в Нью-Йорке. А Питер все еще?.. -- Я не знаю, -- ответил Пии. -- Во всяком случае, Питер был без ума от этого красивого мальчика, а Джералд сходил с ума от ревности. Джералд всегда по-холопски заискивал перед Ханной, понимаешь, это было тоже частью игры. А затем, когда мы с Ханной... Джералд помогал нам. -- Джералд помогал тебе и Ханне? Из ревности? Но каким образом помогал? -- Вполне естественно, Ханна сама ввела его в курс дела. Видишь ли, она так привыкла обращаться с ним как со слугой, она ведь тоже наполовину феодалка. Ханна чуть не раздевалась в его присутствии, она считала его совершенно домашней прислугой. А он был очень полезен -- передавал письма, организовывал встречи и в конце концов выдал нас Питеру. -- О Боже! -- воскликнул Эффингэм. -- Я часто думал... извини... -- Как мы могли быть такими дураками, чтобы нас обнаружили подобным образом? Да. Это был Джералд. Пип снова замолчал, как будто подошел к концу своего рассказа. Он расслабился на траве, вытянув ногу во влажных брюках, чтобы помассировать икру. Солнце садилось в ярко-красных отблесках, и близлежащие окрестности окрасились в густо-зеленый и желтый цвет. Эффингэм наклонился вперед, почти умоляя Пипа продолжить рассказ. Чары не должны разрушиться. Он пробормотал мягко, убеждающе: -- А потом, а потом? -- Это был Джералд. Что ж, потом... О Боже... Так или иначе... -- Он снова замолчал, как будто сокращая историю, затем bystro продолжил: -- Ты спрашиваешь, что потом. Что ж, а потом Питер пришел в неистовство. -- Но разве Питер действительно любил ее? -- Этот вопрос преследовал Эффингэма годами. -- О да. Зачем в этом сомневаться? -- Пип внезапно заговорил своим обычным беспечным тоном, как будто это было не важно. Эффингэм почувствовал, что подошел слишком близко. Он посмотрел вниз на Пипа с благоговением и завистью. Этот мальчик знал обычную Ханну, принадлежащую привычному миру. В следующий момент Пип продолжил снова серьезно: -- Это его тайна. И ее тайна. Что чувствует Питер? Во всяком случае, он повел себя как ревнивый супруг и как ревнивый мужчина. -- А Джералд? -- Я не знаю, что произошло между ними. Но когда Питер уехал, он оставил ее на попечение Джералда. -- Тот стал ее тюремщиком. Вот каким было наказание Джералда -- стать евнухом Питера. Но почему он должен это выносить? -- Джералд? О, у него сотни причин, -- сказал Пип беспечно и нетерпеливо, вырывал тонкую траву и посыпая ею влажную чешую форели. -- Зачем усложнять? У Джералда нет денег. Питер, должно быть, щедро платит ему за то, что он делает. -- Но Джералд в результате тоже заточен... -- Ты романтический осел, не воображаешь же ты, что Джералд все время сидит в Гэйзе? Он проводит здесь много времени. Но в промежутках он летает куда-нибудь на самолете. Аэропорт находится меньше чем в двух часах езды на машине, а оттуда он может вылететь в любую точку света. Я слышал о Джералде в Риме, Париже, Танжере, Марракеше. -- В Нью-Йорке? -- А, это другая тайна. -- Но Питер вернется назад ради нее, ради Джералда? Освободит ли он Джералда, освободит ли его после семи лет? Между ними существует незавершенное дело? -- Не знаю, -- сказал Пип. -- Я чертовски замерз, -- добавил он, поднимаясь. Он дрожал. -- В конце концов, -- сказал Эффингэм, -- какие бы ни были преимущества для Джералда, он, безусловно, не остался бы здесь, если бы между ним и Питером не было незаконченного дела? -- Я не знаю, не знаю. Мы опоздаем на обед. Темно-зеленое nebo прижимало закат к морю. -- У меня внизу машина. Что положит этому конец, Пип? -- Его смерть. Или ее нервы не выдержат. Или, или, или. Я не знаю. Он кинул гальку в пруд, наполненный теперь болотной тьмой. -- Спокойной ночи, рыба. ГЛАВА 14 -- Что мы с вами будем делать с миссис Крен-Смит? Эффингэм не ожидал такого. Или ожидал? Разве он с тех самых пор, как его взгляд упал на умную длинноносую девушку, не был готов, что его таким образом подведут к самой сути? Если только то, к чему его так резко подвели, было сутью. Он, безусловно, взволнованно ожидал чего-то с ее стороны, это ощущение не без приятности соединилось с откровенным интересом к девушке и желанием узнать ее получше. Урок греческого прошел хорошо. Конечно, Алиса настояла на том, чтобы приготовить кофе и принести печенье, разместив все в гостиной на специально установленном столике. И конечно же, мисс Тэйлор оказалась восхитительной и смышленой ученицей. Вооружившись заранее Эбботтом и Мэнсфилдом, она выучила алфавит, одолела флексии первого и второго склонений и обнаружила удивительную значительность глагола <развязывать>. И они утонченным образом пошутили о том, что греческий начинают со слов <я развязываю>, а латинский -- <я люблю>. Эффингэм заставил ее составить несколько элементарных предложений в строгой педагогической манере, что доставило им обоим удовольствие. Немедленно возникло взаимопонимание, и Эффингэм внезапно почувствовал ностальгию по тем дням, когда он преподавал. Было что-то необычайно очищающее в работе учителя. Он испытал удовольствие от присутствия усердного живого ума, жаждущего знаний, к тому же ему было приятно проявить внимание к привлекательной девушке. Быстро пролетело больше часа. Было все еще раннее послеполуденное время. Мисс Тэйлор пришла к ленчу и хорошо поладила с Максом. Алиса приняла веселый и дружелюбный вид, Пип проявил остроумие, что, впрочем, не скрыло его озабоченности своими мыслями. Сейчас они сидели у одного из окон большой гостиной. Терраса была пуста, если не считать сонного, скучающего Таджа. Солнце то выглядывало, то skryvalos" за облаками, так что замок Гэйз напротив периодически скрывался в тени и сливался со склоном горы. Множество маленьких пушистых золотистых облачков как будто толпой выходили из моря и быстро спускались за торфяное болото. В воздухе чувствовалось приближение дождя. Эффингэм быстро оглянулся вокруг, чтобы удостовериться, что дверь закрыта, и довольно твердо заявил: -- Не понимаю, что вы имеете в виду, мисс Тэйлор. -- Нет, понимаете. Простите меня за прямоту. Конечно, я знаю все о сложившейся ситуации, и мне смертельно хотелось с кем- нибудь поговорить. Безусловно, 1гужно сделать что-то, мы не можем позволить, чтобы все так продолжалось. Лицо Эффингэма застыло как маска. Он был встревожен и молча смотрел на нее. Затем он сказал: -- Вы только что приехали сюда и... -- Я только что приехала сюда, и вот почему у меня еще есть немного здравого смысла. Все остальные, кажется, совершенно отупели. Эффингэм закрыл книги. Ему следует быть бдительным и находчивым, имея дело с таким горячим молодым умом. Он был встревожен, но в то же время и оживлен. Его лицо все еще сохраняло мрачное выражение. -- Хорошо, допустим, что вы знаете в общих чертах ситуацию. И я не могу приказать вам замолчать, зачем мне это? Что вы хотели сказать? -- Что мы должны спасти ее. Эффингэм раскинул руки и ощутил запах безнадежности, исходивший от потертой мебели. Комната хранила старые воспоминания о его прежних визитах в Райдерс. Он не раз бывал в этих местах. Небо темнело. Он сказал: -- Конечно, так каждый думает сначала. Но, поверьте мне, мисс Тэйлор, это не так просто. Миссис Крен-Смит не хочет, чтобы ее, как вы выразились, спасали. Ее устраивает нынешнее положение -- я полагаю, больше устраивает, чем мы с вами представляем, -- и мы должны уважать ее выбор. -- Чепуха! -- возразила мисс Тэйлор. Эффингэм почувствовал душевный трепет. Он не мог понять, был ли он просто взволнован оттого, что ему противоречила красивая умная девушка с лицом ангела Микелоцци, или от перспективы, что его заставят думать каким-то новым и драматическим образом о заточенной леди. После вчерашних otkrovenii Пипа ему снились плохие сны, и его посещение Ханны этим утром носило мучительно-волнующий характер. -- Послушайте, -- сказал он, -- это трудно понять постороннему. Это нечто очень тонкое и деликатное, как одна из тех странных раковин, которые Алиса собирает на берегу. Любое насильственное или неловкое вмешательство может принести только вред. Ханна так долго прожила со своей историей и примирилась с ней. Ее жизнь -- ее собственность, и какой бы странной и мучительной ни казалась она нам, у нас нет права пытаться изменить ее вопреки ее воле. Здесь много такого, что мы не в состоянии видеть, -- многое в Ханне и многое помимо нее. Мы даже отдаленно не можем предугадать последствия своих действий. Черт побери, мы обязаны уважать ее настолько, чтобы позволить ей самой решить, как она хочет жить! Здесь нет места спорам, нази даниям, уговорам. Мы можем много сделать для нее, просто дав ей понять, что любим ее, но полностью исключив всякое действие. Вы должны понять это, мисс Тэйлор. А теперь давайте завершим наш урок, хорошо? Во всяком случае он, кажется, закончился. Я предлагаю в следующий раз... -- Извините, -- сказал мисс Тэйлор. -- И пожалуйста, зовите меня Мэриан. Я тоже думала обо всем этом, и именно таким образом, но пока еще не пришла ни к какому мнению. Вы говорите, мы не можем предугадать последствия действий, но мы не знаем также и последствий бездействия, а бездействие -- это тоже своего рода действие. -- Пожалуйста, зовите меня Эффингэм, Эффи. В вашем возрасте, Мэриан, я был экзистенциалистом. Я советую вам прочесть... -- Пожалуйста, пожалуйста, не отделывайтесь от меня, -- взмолилась она, протягивая руки через стол, -- меня мучает эта история, по-настоящему. И совершенно не с кем поговорить. Эффингэм заколебался. Это правда, что бездействие -- тоже действие. Что заставило его видеть такие плохие сны прошлой ночью? Замечание Пипа -- <если ее нервы не выдержат>. Но почему ее нервы должны не выдержать, остались ли у нее еще нервы, чтобы не выдержать? Он почувствовал сильное желание отвести душу с Мэриан Тэйлор. Начинался дождь. Тадж стал скрести дверь, и Эффингэм встал, чтобы впустить его. Мокрый пес встряхнулся, а затем уделил много внимания Мэриан, вставшей на колени, чтобы поздороваться с ним. Эффингэм сказал: -- Думаю, мне следует разжечь огонь. Становится холодно. Они подошли к камину, и, пока Эффингэм склонился, чтобы поднести спичку к бумаге и прутьям, Мэриан и Тадж устроились на ковре. На девушке была длинная голубая юбка из тонкого местного твида, которую она, должно быть, купила в Блэкпорте. Она расправила ее, и пес с довольным видом устроился рядом. Эффингэм сел на скамеечку для ног, поправляя огонь. Сцена внезапно приняла более интимный вид. -- Как вы ладите там с людьми, я имею в виду остальных? Я знаю, что с Ханной у вас все в порядке. -- О, достаточно хорошо. Дэнис Ноулан довольно приятный и Джеймси очень милый. Я немного нервничаю в присутствии Вайолет Эверкрич, но она не беспокоит меня. Джералда Скоттоу я считаю совершенно очаровательным, только не могу понять его. Эффингэм был немного раздражен этим панегириком Скоттоу и секунду испытывал искушение дать Мэриан кое-какую информацию, но сдержался. -- Вы ни с кем не говорили о Ханне? Кто рассказал вам о ситуации? -- Ноулан. Но я не обсуждала ее с ним. Мне кажется, он отнесется враждебно к любой идее что-то предпринять. -- Тогда он окажется без работы! -- сказал Эффингэм. -- Он не должен проявлять недоброжелательности к Скоттоу. -- Не в этом дело, -- серьезно возразила Мэриан. -- Он действительно верит, что она должна остаться здесь. Мне кажется, он довольно религиозен или что-то в этом роде. -- А вы не религиозны? Я-то нет. Я, безусловно, не думал ничего подобного о Ханне. -- Итак, вы видите, -- продолжила Мэриан, неотступно следуя за ходом своих мыслей, -- здесь действительно нет ни одного человека, на которого я могла бы рассчитывать -- в деле спасения, я хочу сказать. Я думала о Джеймси, но он слишком молод и глуп. И мне еще не удалось узнать Скоттоу. -- Оставьте Скоттоу. Но вы говорите, как будто действительно что-то планируете. Будьте реалисткой. Что вы могли бы сделать? -- Это вы поможете мне решить. -- Она обратила к нему свои горящие карие глаза. -- Вы единственный человек, который может помочь, и вы должны помочь. -- Она сидела на ковре, почти касаясь его коленей, ласкала собаку и умышленно пристально глядела на него. -- Вы сошли с ума! -- воскликнул Эффингэм. -- Я уже сказал вам, что здесь ничего сделать невозможно. Но может, вам лучше избавиться от всего этого, рассказав мне о своих замыслах. Тогда я смогу, образумив вас, отослать вас назад. Продолжайте. -- Он до смерти желал услышать, что она собирается предпринять. -- Моей первой мыслью, -- сказала Мэриан, -- было просто поговорить с Ханной и убедить ее подготовить свой отъезд. Я не могла сначала поверить, что разумный человек -- а она, конечно, разумна, -- может вынести такую ситуацию и не воспользуется случаем уйти, если какой-то благожелательный человек пожелает помочь ему. Я думала, она не уехала потому, что, наверное, боялась кого-то в доме или потому, что не смогла сама подготовить свой отъезд. Она ужасно непрактична. -- Ради Бога, надеюсь, вы ничего ей не сказали? -- Нет. Я почему-то почувствовала уверенность, что она не позволит мне убедить себя. Она бы в ответ завела какой-нибудь бессмысленный разговор. И не было смысла просто расстраивать ее. Тогда я начала думать о том, чтобы похитить ее. -- Похитить ее? -- Да. Я думала, если мне удастся добиться, чтобы кто-то помог мне, мы бы могли просто втолкнуть ее в машину и увезти. -- Вы законченная романтическая дура! -- воскликнул Эффингэм. Образ, вызванный этими словами, действительно очень напугал его. Он мысленно представил Скоттоу на дороге позади них. Здесь бы не обошлось без насилия. И он бы не хотел быть тем, кто разбудит его. -- Это совершенно немыслимо, вы должны были это понять, когда обдумывали свой замысел. -- Я обдумала, Эффингэм. Пожалуй, я буду называть вас Эффингэмом. И действительно, я решила, что это нехорошо, так как слишком несправедливо по отношению к ней и вполне могло не получиться. Затем у меня возникла третья идея. -- Ну, надеюсь, она лучше, чем две предыдущие! -- Он подложил немного торфа в огонь. На улице лил дождь. -- Моя третья идея такая, -- продолжила Мэриан, -- это идея смягченного освобождения. Видите ли, все зависит от того, что вы думаете о состоянии ее духа. Насколько я вижу, ее настроение очень противоречивое. Простите, что я говорю о ней таким образом. Вы знаете ее значительно дольше, чем я. Но я <новая метла> и не могу удержаться, чтобы не вести себя соответственно. Я действительно очень полюбила ее, очень. Вначале, как мне predstavlialos', она просто испугалась этого ужасного человека и была парализована страхом, затем стала равнодушной и несчастной, потом сочла свое положение по-своему интересным, духовно инте ресным. Люди стремятся выжить, и они всегда изобретают какой- нибудь способ выживания, хотя бы стараются увидеть свое положение сносным. В то время когда Ханна могла бы выжить -- возненавидев их всех или взорвавшись, -- разнести все окружение на кусочки, она вместо этого решила стать религиозной. -- Вы не очень высокого мнения о таком решении? -- В общем я ничего не имею против религии, хотя и не верю сама. Но тот, кто к ней обращается, должен принять ее свободно и сознательно. Ханна обратилась к религии -- или духовной жизни, или черт знает к чему еще, -- как человек, прибегающий к наркотикам. Она была должна. -- Я считаю, это и есть путь обращения к религии, потому что человек должен. Но я понимаю, что вы имеете в виду. Продолжайте. -- И все время ее все более и более гипнотизировала сама ситуация и все окружающие ее люди, нашептывающие ей на ухо на разные голоса одно и то же: <Ты заточена>. И теперь она просто зачарована, психологически парализована. Она утратила чувство свободы. -- И что вы предлагаете делать с этим? -- Потрясти ее. Отвезти ее достаточно далеко, чтобы за ставить понять, что она свободна и обязана принимать свои собственные решения. Боюсь, это тоже слегка напоминает похищение. -- Продолжайте, Мэриан, -- сказал Эффингэм. Он говорил саркастически, но сердце его внезапно взволнованно забилось. Услышать, как кто-то говорит таким спокойным, аналитическим тоном о ситуации, говорит так, как будто существуют альтернативные действия, которые целесообразно рассмотреть, казалось святотатством. -- Вот что я предлагаю, -- сказала Мэриан. -- И мне нужен тот, кто поможет мне, и надеюсь, это будете вы. Мы заманим ее в машину. Это вполне реально. Вы часто подъезжаете к дому. Скажем, мы предложим ей немного проехать по подъездной аллее. Затем мы повернем и понесемся во весь опор в Блэкпорт, в рыбацкую гостиницу. -- А потом? В комнате стало темно и тихо. -- Я не знаю, что произойдет потом. Это будет зависеть от нее. Возможно, мы позавтракаем и отвезем ее назад в Гэйз. По крайней мере, она убедится, что не умрет, если выйдет за ограду. Знаете ли, иногда мне кажется, что она почти верит в это. В любом случае она переживет потрясение. И если хоть немного заколеблется и выразит малейшее желание не возвращаться назад, мы отвезем ее в аэропорт. -- Боже мой, -- пробормотал Эффингэм. Он посмотрел на нее с восхищением и ужасом, почувствовав, как прекрасна она, но и опасна, разрушительна. Он не должен больше слушать ее, и так как ему мгновенно подумалось, что он никогда не перескажет этот разговор Максу, он понял, как сильно она искушала его. Но все это было глупостью, опасной, безответственной глупостью. Торопливо вошла Алиса, толкая обильно уставленный чайный столик. -- Ну, хорошо прошел урок? Да вы совсем в темноте. Кэрри сейчас же принесет лампы. -- Хорошо, спасибо, -- сказал, вставая, Эффингэм. Золотистый свет лампы проник в комнату, и когда он озарил их лица, Эффингэм на минуту поймал взгляд Мэриан Тэйлор и медленно покачал головой.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  ГЛАВА 15 Дорогая Мэриан. Огромное тебе спасибо за письмо. Я тебе должен одно, я знаю, но был ужасно занят. Помнишь, я говорил, что буду писать листовку для Кампании? Теперь, когда дошло до исполнения, оказалось, что там есть пьеса для пятого класса, которую я якобы согласился поставить. (Никак не могу припомнить этого, а ты? Должно быть, был пьян! ) К тому же они решили изменить программу, я полагаю, ты читала об этом в газете, а я еще подхватил какой- то ужасный вирус, от которого никак не могу избавиться. Ну, довольно оправданий! Черт возьми! Завидую я тебе, старушка, если тебе больше нечего делать, как только читать <Принцессу Клевскую> с миссис, пока вы обе не заснете! (Я очень смеялся над твоим описанием. ) Хотя, серьезно, провинция, должно быть, изумительна. Надеюсь, ты много гуляешь. Расскажи мне о птицах, так как, по-моему, больше рассказывать не о чем. И не думай, что я смеюсь над тобой из-за вышесказанного. Оставаться под паром никому не повредит. Хотелось бы мне хоть пару часов побыть под паром. Однако я нахожусь в совершенно противоположном состоянии! Тем не менее есть одно яркое пятно на горизонте. Я со бираюсь полететь в Мадрид в середине семестра. Знаю, аморально тратить деньги на старика Франко, но я решил, что не хочу взлететь на воздух, не у видев <Менины> и <Пряхи>. Так что мы договорились отправиться компанией по дешевке. Эта девушка, Фреда Дарси, с которой ты училась в школе, тоже едет. Она нам пригодится, так как знает испанский. Должен заметить, что она не производит впечатления тупицы, хотя и слишком пухлая на вкус вашего покорного слуги. Я пришлю тебе открытку. Мне пора заканчивать, так как меня ждет целая куча отвратительных упражнений. Черт бы побрал всех детей! Почему их родители не могут держать своих золотушных маленьких зануд дома? Пиши, Мэриан, ты знаешь, как я рад вестям от тебя. Два твоих последних письма были такими короткими, я боялся, что ты обиделась на мое молчание. Но вспомни, что у тебя больше времени, чем у меня! С наилучшими пожеланиями тебе, ты stchastlivaia девочка, и как обычно с любовью от твоего старого приятеля Д. Мэриан сунула письмо Джеффри в ящик стола. Оно наполнило ее унынием, раздражением и немного пугающей тоской по дому. Она не могла откровенно писать Джеффри с тех пор, как узнала от Дэниса Ноулана, что в действительности происходит в Гэйзе. Она выжала из себя для видимости два хилых послания, описывающих пейзаж. Было невозможно рассказать ему всю правду. Он счел бы все это безумием и дал бы непродуманный совет. Но все это действительно выглядело безумием, и разве она сама не давала себе такого же непродуманного совета? Она посмотрела в зеркало. На ней было новое шелковое вечернее платье терракотового цвета, которое Ханна подарила ей, заказав его с несколькими другими и тайно отобрав специально для Мэриан. Девушка чувствовала себя неловко, принимая подарок, но сама идея и то, как очаровательно платье сидело на ней, доставило Ханне такое удовольствие, что Мэриан в конце концов не решилась отказаться. Конечно же, платье было замечательным. Ей, независимо от цены, никогда не хватило бы проницательности и мужества купить себе подобное. Так как ожерелье из рубинов и жемчуга не очень подходило к платью, она надела как завершающий штрих ожерелье из необработанного янтаря, которое после недолгих поисков Ханна выбрала в своих запасах и которое она предполагала оставить Мэриан, хотя пока еще тактично не сказала об этом. Джеффри всегда совершенно справедливо говорил Мэриан, что она не умеет одеваться. Она оказывала предпочтение бесформенным экзотическим одеяниям, ему же нравилась тусклая простота. В действительности у них обоих совершенно не было вкуса. Но теперь, оказавшись в Гэйзе, Мэриан почувствовала, что она перенимает определенные элементы хорошего вкуса от Ханны. Эти качества существовали в Ханне на уровне подсознания, но они заражали, и хотя теперь Ханна проявляла равнодушие и к своей внешности, и к окружающему, она была прекрасно обучена уважать и то и другое. Так что Мэриан пришлось отказаться от многих вещей, которые она привезла с собой, включая голубое платье, которое всегда так нравилось Джеффри, -- теперь она обнаружила, как ужасно оно скроено. Позже Мэриан поняла, что живет на двух уровнях мышления. На odnom уровне она органично вошла в маленькие драмы и радости, составлявшие жизнь в Гэйзе, которые, казалось, полностью занимали сознание Ханны. Мэриан никогда не видела никого настолько полно живущего в настоящем, и сама она тоже жила настоящим: с нетерпением ожидала еду и ритуал вечернего виски, создавала маленькие церемонии из прогулок к рыбным прудам, где любовалась закатом, наслаждалась литературой, как могут позволить себе только одинокие люди, у которых очень мало иных радостей. Они много читали вслух, рассматривали репродукции картин, какое-то время увлекались игрой, связанной с рифмами и рисованием. Иногда примеряли шляпы, которых у Ханны сохранился огромный запас с прошлых лет. Они говорили о маскарадном платье, о шарадах и о музыкальном вечере, который как раз сегодня и должен был состояться. После обеда, который при участии всех вскоре состоится внизу, что само по себе представляет редкое развлечение, должен будет начаться музыкальный вечер в гостиной. Так шла жизнь в удивительно инфантильном стиле Марии Антуанетты, и так половина сознания Мэриан принимала в ней участие, радостно присоединяясь к неутомимо жизнерадостному и озорному Джеймси, который был душой компании. Но остальная часть ее сознания была тайно занята другими вещами. Переговорив несколько дней назад с Эффингэмом Купером о возможности спасения Ханны, она чувствовала себя такой расстроенной и взволнованной, что не могла спать нормально, и порой ей становилось трудно вести себя естественно с Ханной. Общаясь с ней, Мэриан иногда внезапно начинала задыхаться и краснеть. Она говорила с Эффингэмом страстно и решительно, как будто обдумала все эти планы заранее, но на самом деле они прояснились для нее во время разговора. Само присутствие этого умного интеллигентного человека, замечательная непринужденность их отношений ученика и учителя -- все это заставило принять определенную форму то, что казалось кошмарно-трудным и неясным, и она увидела с ужасающей четкостью, что следует предпринять. С тех пор ее колебаниям пришел конец. Она постоянно думала об этой проблеме и была почти уверена, что шоковая тактика, попытка разрушить чары с помощью намеренного насилия не причинит вреда, а, напротив, может привести к добру. Даже если предположить, что в Блэкпорте Ханна жалобно попросит отвезти ее обратно в Гэйз, -- что ж, они отвезут ее назад. Никто не сможет обвинить ее в том, что произошло, и предательская идея поселится " ее голове: она безнаказанно сможет покинуть место. Она может покинуть его. Пугала, конечно, сильная вероятность того, что участники переворота будут навсегда отлучены от Ханны, если она вернется в Гэйз. На это обратил внимание Эффингэм, когда на следующий день они снова заговорили об этом. На этом основании и по множеству иных причин Эффингэм отказался принимать какое-либо участие в ее замысле. Однако Мэриан считала, что ей, возможно, удастся переубедить его, если она решится действовать. Он уже признался ей, что умная женщина может убедить его в чем угодно. С некоторой долей фатализма она чувствовала, что продолжит поиски выхода из тупика с помощью или без помощи Эффингэма. Как она доказывала ему в споре -- его или ее могут в любой момент выгнать из Гэйза. Было не похоже, что кому-то нравилось существующее положение вещей, и насколько им было известно, дни их в Гэйзе сочтены. Эффингэму не понравилась эта метафора. Он спросил, что она имеет в виду, когда говорит, что дни сочтены, есть ли у нее какие-то реальные основания думать, что время не терпит и ситуация становится опасной. Какой вред будет Ханне от того, что все останется как прежде? Нет, у Мэриан не было реального основания тревожиться. И все же она чувствовала, что необходимо поторопиться, поскольку она обладает сейчас предельной властью и доверием, которые по возможности должна использовать. Но главным образом она ощущала желание освободить Ханну, разбить вдребезги все ее магическое окружение и наконец впустить сюда свежий воздух, даже ценою ужасного страдания. Итак, она почти решилась действовать, с Эффингэмом или без него. Но без Эффингэма невозможно, пока она не найдет кого-то еще. Она сама не умеет водить машину, и ей понадобится шофер. Кто? Это привело ее опять к постоянно возникающему вопросу о взаимоотношениях с другими обитателями Гэйза. Мэриан долго, но бесполезно наблюдала за Скоттоу, замечала его приходы и уходы, его частые отлучки по делам имения и веселые возвращения. Ей доставляли удовольствие его слегка задиристое очарование и шут ливая беседа, в которую он ее втягивал. Его внешность приводила ее в трепет. Она никогда прежде не хотела так прикоснуться к человеку, с которым не могла поддерживать дружеские отношения. Увы, она не в состоянии была общаться с ним, и ее план помочь Ханне, подчинив себе Скоттоу, безусловно, дал осечку. Она не utratila надежды каким-то образом узнать Скоттоу получше, но для ближайших целей он был непригоден. Нечего было и думать о Вайолет Эверкрич. Дэнис Ноулан никогда бы не одобрил ее замысел. Так что оставался только Джеймси. Мэриан теперь часто виделась с Джеймси, много смеялась с ним, он часто возил ее по окрестностям, но она не могла узнать его лучше, чем во время их первой поездки в Блэкпорт. Джеймси не предпринимал теперь попыток добиться большей близости. Казалось, его предостерегли или же он предпочел простые веселые отношения с Мэриан горячности первого восторга. Простым и веселым он и был с ней, но станет ли он союзником? Джеймси водил машину и полностью распоряжался <лендровером> и старым <моррисом>, которые составляли машинное хозяйство Гэйза. Мэриан пришло в голову, что было бы удобно в момент побега весь остальной транспорт вывести из строя. Но можно ли довериться Джеймси, и если даже можно, не подвергнется ли он репрессиям? Подумав, Мэриан решила, что готова рискнуть Джеймси, если он согласится рискнуть собой. Она чувствовала с жестокостью, уже овладевшей ею от отчаяния, что Джеймси так или иначе лучше быть подальше отсюда. Это место не приносило ему пользы. Однако она все еще не могла решить, заслуживает ли он доверия. Среди всех окружающих он казался шутливым наблюдателем, не имеющим никаких обязательств. Его легкомыслие могло означать, что его не трудно будет убедить. Хотелось бы ей знать точно. Стук в дверь спальни прервал ее размышления, и она быстро отошла от зеркала. Всякий раз, когда кто-то стучал в ее дверь, она разрывалась между надеждой на то, что это может быть Джералд Скоттоу, и страхом получить распоряжение об увольнении. Она открыла дверь одной из горничных, выслушав невнятную речь которой, с трудом поняла, что ее вызывают к мисс Эверкрич. -- Входи, дитя мое. Мэриан, нервничая, вошла. С тех пор, как ей пообещали <краткую беседу>, она, утратив присутствие духа, пыталась избегать Вайолет Эверкрич, хотя и испытывала от этого угрызения совести. Никогда прежде она не подходила близко к этой комнате и даже сейчас не очень поняла, где она находится, так быстро ее привели и так волновалась она по дороге. Это была угловая комната в самой северной части дома, выходившая окнами на Скаррон; и в то время как большинство комнат в Гэйзе было захламлено различными реликвиями, эта komnata выглядела абсолютно современной. Мэриан увидела белые окрашенные книжные полки, белое, подбитое мехом постельное покрывало, полевые цветы в черной вазе. Вайолет Эверкрич сидела в кресле, обитом мебельным ситцем, одетая в пурпурный халат, на маленьком столике рядом с ней стояли бутылка шерри и два стакана. Ее вечернее платье небрежно лежало на кровати. -- Думаю, мы можем выпить по стаканчику перед обедом, -- предложила мисс Эверкрич. Она говорила как о чем-то обычном, и в то же время во всем присутствовало напряженное ощущение экспромта. Мэриан пробормотала слова благодарности и села на стул, придвинутый к креслу мисс Эверкрич. Она с сожалением и отвращением обнаружила, что стаканы покрыты толстым слоем пыли. -- Какое прелестное платье. Откуда оно у вас? -- Мне его подарила миссис Крен-Смит, -- Мэриан, покраснев, опустила глаза и смотрела в пол, испытывая смешанное чувство вины и обиды. Мисс Эверкрич после недолгой паузы, во время которой она смаковала смущение Мэриан, медленно произнесла: -- Что ж, почему бы и нет? -- Действительно, почему бы и нет, мисс Эверкрич. -- Голос ее прозвучал резко и раздраженно, и она почувствовала, что уже почти готова расплакаться от досады. Мисс Эверкрич была слишком внимательна, и это заставляло Мэриан мучиться. -- Пожалуйста, называй меня Вайолет. -- Стаканы были быстро протерты пурпурным шелковым рукавом, и шерри зазвенело, наливаясь в них. -- Да. Хорошо. Спасибо. -- Тогда скажи: <Да, Вайолет>. -- Да, Вайолет. -- Вот так-то лучше. Вайолет Эверкрич повернулась к Мэриан и некоторое время пристально глядела на нее. Мэриан не знала, куда отвести глаза. Ей казалось, что ее профиль был очерчен каким-то пылающим пальцем. Ее нос начал подергиваться. В отчаянии она повернулась лицом к Вайолет и увидела слишком близко бледную припудренную кожу, сухие бесцветные волосы и удлиненные влажные глаза, устремленные на нее с голодной напряженностью. -- Мое дорогое дитя, -- сказала Вайолет, -- дай мне руку. Смущенная и взволнованная, быстро отведя взгляд, Мэриан protianula левую руку к ручке кресла, крепко сжимая стакан правой. Вайолет взяла предложенную руку обеими своими, медленно и твердо сжала и удержала ее. -- В известном смысле я могу говорить тебе только глупости, -- продолжила Вайолет, -- и если я стану рассказывать о себе, то буду говорить только загадками. Поэтому я тебя не прошу выслушать меня, но у каждого есть потребности, давнишние потребности. Мэриан, рука которой одеревенела, будто у куклы, сказала: -- Мне очень жаль. -- А затем, чтобы заполнить молчание, которое вот-вот могло наполниться многозначительным и невыносимым смыслом, поспешно спросила: -- Вы троюродная сестра Ханны, не так ли? -- Да. Знаешь ли, прошло много лет с тех пор, как я вот так прикасалась к другому человеку. -- В самом деле, -- пробормотала Мэриан. Она смотрела вниз, туда, где пурпурный шелк расходился и открывал колено, обтянутое жемчужно-коричневатым хлопком чулка. Какое-то душевное волнение из далекого прошлого сдавило ей горло. Она сделала невнятное движение рукой, которое могло означать как ласку, так и пренебрежение. -- Ты любишь Ханну, не правда ли? -- Да, да, конечно, -- сказала Мэриан. Ей было интересно, получит ли она какое-то предостережение или какой-то уничтожающий выговор. -- Я тоже. Очень. -- Руку Мэриан снова сжали и освободили. Мэриан убрала ее и положила для безопасности на другое колено. Вайолет продолжала: -- Как хорошо, когда ты здесь, в этой комнате. Так нео жиданно хорошо, это застало меня врасплох. Приятно, когда тебе напоминают, что любовь была когда-то простым естественным чувством. Возможно, ты снова придешь сюда еще, и я снова возьму тебя за руку. А может, и нет. Тебе, скорее всего, придется заплатить за то, что ты увидела момент слабости. Но нет, нет. Я пригласила тебя не для этого. -- Она немного отодвинула кресло назад. -- Я хотела сказать тебе кое-что еще, сказать, что ты одержала победу. -- Победу? -- Мысли Мэриан полетели к Джералду. -- Да. Мой младший брат. Ты завоевала сердце Джеймси. -- О, Джеймси. -- Ты разочарована, потому что у тебя другие интересы в этом доме. Да, да, я наблюдала за тобой. Но я хотела попросить тебя быть подобрее к Джеймси. -- Подобрее к нему? Я и так обожаю Джеймси, -- сказала Мэриан, которую захлестнуло душевное волнение. Она чуть снова не протянула руку. -- Я рада. Я знаю, он кажется тебе ребенком, но привя занность, любая глубокая привязанность -- вещь бесценная, и горе тому, кто отвергнет ее. Джеймси сделает для тебя все. -- Я очень тронута, действительно, и удивлена. Я не знала, что он чувствует... -- Он скрытный мальчик, как и все в этом доме. Даже ты становишься скрытной. -- Я? О нет... -- поспешно возразила Мэриан. -- Но Джеймси... Я надеюсь, он не очень огорчится. Он справится с этим, он еще очень молод. -- Он очень молод и нуждается в заботе. Мне кажется, связь с женщиной постарше -- это как раз то, что нужно молодому парню, не правда ли? Я хочу сказать, со взрослой женщиной, которая не любит его... а только обожает. Мэриан вжалась в свой стул и поставила стакан. -- Ну, право, не думаю, что я... если вы имеете в виду... извините, но... -- Ничего, ничего. Возможно, в конце концов, я пригласила тебя ради себя, даже если я никогда больше не обращусь к этому моменту и никогда не увижусь с тобой наедине. Она встала, как будто показывая, что беседа окончена, и Мэриан тоже поднялась. Они стояли, глядя друг на друга. Вайолет была выше. Она двинулась первой, но Мэриан позже поняла, что тоже пошла навстречу пурпурному халату, приведенная в движение каким-то непреодолимым магнетизмом. Ее голова оказалась на плече Вайолет. Она почувствовала, как Вайолет целует ее волосы и лоб. В следующий момент ее яростно оттолкнули, и она оказалась за дверью. Мэриан сбежала по ступеням, едва касаясь пола, и побежала по коридору к большому окну, откуда открывался знакомый, успокаивающий вид на сад без солнца и зеленые уступы утесов. Она прижалась головой к стеклу и почувствовала, что задыхается и дрожит. Она села на стул у окна. Никогда прежде женщина не обращалась с ней подобным образом, и впечатление было странным и volnuiushshim. Она нашла Вайолет трогательной и одновременно отталкивающей, однако сейчас она была настолько возбуждена, что, если бы Джералд Скоттоу появился в этот момент в коридоре, она упала бы к его ногам. Навряд ли эта драма будет иметь продолжение, и все же нельзя сказать, что ей полностью не понравилось все происшедшее, хотя и стало для нее полнейшей неожиданностью. И как удивительно насчет Джеймси! Подумав о Джеймси, она вспомнила и о своей проблеме. <Он все сделает для тебя>. Если он на все готов ради нее, то и поведет машину, увозящую Ханну прочь отсюда. Мэриан вскочила. Казалось, Вайолет вложила в нее страстное желание действовать. Она почувствовала себя такой сильной, бодрой, ей казалось, что она сможет убедить кого угодно в чем угодно. Она пойдет искать Джеймси сейчас, сию же минуту. И мысль о том, что, увидев его, она, возможно, обхватит его шею руками, ничуть не удерживала ее. Она повернула в темный боковой коридор. Эти комнаты выходили в сад, и Мэриан была совершенно уверена, что одна из них принадлежит Джеймси. Она постучала в дверь и, открыв ее, увидела совершенно пустую комнату. Следующая, по-видимому, принадлежала горничной. Наконец угловая комната; она непременно должна принадлежать Джеймси. Мэриан снова тихо постучала, затем, оглянувшись и удостоверившись, что коридор пуст, осторожно от крыла дверь. Одежда, в которой она узнала вещи Джеймси, в беспорядке валялась на полу, и в комнате царило какое-то зловещее безмолвие. Мэриан оглянулась вокруг и увидела другую дверь, ведущую, возможно, в спальню или во внутреннее убежище. Перешагнув через одежду, едва дыша от волнения, но не теряя смелости, она постучала в следующую дверь и открыла ее. Внутренняя комната была темной и пахла химическими препаратами. Там никого не было. Несколько минут Мэриан, переводя дух, стояла неподвижно. Она рассмотрела неубранную постель и груду детективных романов на полу. На столе стояли подносы и посуда, по-видимому как-то связанная с фотографией. Стены были оклеены обоями с каким-то странным узором. Мэриан инстинктивно подошла к окну и отдернула занавески. Когда в комнате стало светло, девушка подошла поближе, пристально вгляделась и только тогда рассмотрела, что стены были покрыты фотографиями, массой фотографий, больших и маленьких, аккуратно пригнанных край к краю, заполняющих три steny комнаты. Она с любопытством всматривалась в них. Прошло несколько минут, прежде чем она осознала, что все до единой фотографии изображают Джералда Скоттоу: Джералда мрачного, Джералда улыбающегося, Джералда верхом, Джералда пешком, Джералда одетого, Джералда раздетого, Джералда в очень странных позах. С изумлением Мэриан, как зачарованная, смотрела на фотографии. В этот момент выглянуло солнце, сад за ее спиной осветился, и луч света упал ей на плечо. Она виновато вздрогнула, как будто ее разоблачили, поверглась к свету, взглянула на террасу и увидела лицо Дэниса Ноулана, смотревшего на нее. Его лицо выражало ужас, гнев и отвращение. Затем он яростно взмахнул рукой, отвернулся и пошел в сад. -- Подождите, Дэнис, подождите! Мэриан догнала его, когда он дошел до калитки в стене. Ее платье цеплялось за кусты ежевики и молодые деревца ясеня. Он повернулся. Дэнис был одет для музыкального вечера в темно-синий костюм, воротничок и галстук и в непривычной одежде выглядел неуклюжим, плотным и широким в плечах. Он обратил к Мэриан недовольное лицо, его синие глаза сердито щурились. Впервые она испытала страх перед ним. -- Дэнис, пожалуйста... -- В чем дело? Действительно, в чем было дело? -- Вы выглядели так странно, когда я увидела вас из окна комнаты Джеймси... -- Мне нет никакого дела до того, в чьей комнате вы были. -- Нет, я не это хотела сказать. Джеймси там, конечно, не было. Я зашла поискать его, но его там не оказалось. Я никогда не бывала там прежде. -- Мне нет до этого дела. -- Дэнис, не сердитесь. Я не понимаю, почему вы выглядели таким взбешенным, когда увидели меня, и сделали этот жест. Я подумала, что вы позвали меня. -- Я не звал вас. Мне кажется, вы слишком часто суетесь не в свои дела и слишком много думаете. Если вы добьетесь того, что вас прогонят, это может разбить ей сердце. -- Но я же не могу остаться здесь навсегда, -- сказала Мэ риан. Она сказала так в раздражении, имея в виду: я не могу sluzhit" ей таким образом, это полумера, а не лечение. Дэнис еще минуту смотрел на нее, легкий ветерок ерошил его иссиня-черные волосы. Затем он повернулся, прошел через дверь, захлопнув ее перед носом Мэриан. Девушка попыталась последовать за ним, но дверь как будто заклинило. Она несколько минут дергала ее, и та неожиданно с видимой легкостью распахнулась. Мэриан побежала за Дэнисом. Он поднимался к вершине утеса по склону, поросшему невысокой травой. Голубое полуденное небо было наполнено светом. -- Дэнис, Дэнис... -- Что еще? -- Он снова остановился, глядя на нее скорее печально, чем сердито. -- Знаете, я не то хотела сказать. Я так же беспокоюсь о ней, как и вы. Дэнис, почему вы думаете, что я слишком часто суюсь не в свои дела? Ветер, который дул здесь сильнее, теребил ее платье цвета корицы. Отсюда было видно изумрудно-аметистовое море. -- Оставьте в покое Джеймси и Скоттоу. -- Джеймси и Скоттоу. Знаете, комната Джеймси заполнена самыми необычайными фотографиями Джералда. Я... -- Значение увиденного нахлынуло на Мэриан. -- Дэнис, эти двое, они?.. -- Да. И вам лучше оставить их в покое. Эта парочка ревнивая и злобная. Я видел, как вы смотрите на Скоттоу. И видел, как Джеймси посматривает на вас. А здесь и так достаточно бед и жестокости. -- О Боже, -- прошептала Мэриан. Сердце ее заныло от боли и страдания. Джералд потерян, Джеймси бесполезен. Она спросила: -- Они всегда были такими, я хочу сказать, уже давно? Я не представляла, что у Джералда такие наклонности. Он совсем не похож на такого. -- Они часто не похожи. Уже почти три года. Вы не знаете, что сделал Джеймси или, скорее, что он пытался сделать? -- Нет, а что? Пожалуйста, расскажите мне, Дэнис. Вам лучше рассказать мне. Может, тогда я перестану вмешиваться в чужие дела. Теперь они достигли вершины утеса, и дом почти скрылся за горбатым зеленым склоном позади них. Черные утесы казались одинокими, величественными, древними. -- Он попытался увезти ее. -- Джеймси попытался увезти Ханну? -- Да. Она не принимала в этом участия, даже не знала о его планах, он хотел похитить ее. Когда он только приехал сюда со своей сестрой, это было пять лет назад, он был совсем мальчиком и проводил с ней много времени, с миссис Крен-Смит, он был очень близок к ней, и она души в нем не чаяла, называла его своим маленьким пажом. Потом он начал взрослеть и был совсем не таким, как сейчас. И он решил похитить ее, посадить в машину и увезти. Возможно, ему бы удалось сделать это, но его застали, когда он упаковывал ее чемодан. Он не хотел увезти ее внезапно, без ве щей. Скоттоу обнаружил его за сборами и заставил сознаться. -- Что произошло потом? -- Скоттоу здорово его высек. -- Боже мой. Бедный Джеймси. Но... -- После этого он стал рабом Скоттоу. -- Вы хотите сказать, он покинул Ханну и перешел на сторону Скоттоу? -- После того как Скоттоу поднял на него руку таким образом, Джеймси стал поклоняться Скоттоу, и Скоттоу совершенно завладел Джеймси. Вот как все произошло. -- Но, безусловно, такие вещи не могут происходить внезапно. -- Мы опоздаем на обед. Не забудьте о музыкальном вечере. -- Как странно. -- Они начали спускаться вниз. -- Кажется, все здесь имеют какую-то роковую тайну. Она быстро взглянула на Дэниса. У нее не было намерения намекать на него. Он мрачно выслушал ее слова. -- У всех нас есть какая-то вина. -- Кроме меня, -- после минутного раздумья сказала Мэриан, обращаясь, скорее, к себе. -- Кроме меня, кроме меня. ГЛАВА 16 Гостиная всякий раз, когда ее периодически воскрешали, ухитрялась выглядеть весьма нарядной, особенно сейчас -- с зажженными лампами, огнем в камине и высокими окнами, открытыми на террасу, откуда поступал благоухающий воздух, пропитанный живительными запахами моря и тамариска. Неяркий свет, падавший на мебель, заставлял ее смутно поблескивать, а разнообразные veshshitsy, случайно собранные здесь, как будто напоминали о прекрасных днях пятидесятилетней давности. В комнате ощущался дух умирающего расцвета. Снаружи воцарилась звездная ночь. Музыкальный вечер, хотя и достаточно простой, оказался более изысканным, чем ожидала Мэриан. Две красивые рыжеволосые горничные из Райдерса сидели среди слуг у пианино, и одна из них, высокая девушка по имени Кэрри, открыла программу, сыграв без большого чувства, но очень правильно небольшое произведение Моцарта. Ей громко аплодировали, и Мэриан, хотя и поглощенная мрачными и печальными раздумьями, не могла не погрузиться в тро гательно-нелепую и милую атмосферу любительского представления. Она улыбалась и аплодировала вместе с остальными, поймав взгляд Ханны. Было трудно поверить, что все на этом веселом маленьком семейном вечере совсем не такие, какими казались. Следующим номером была игра двух темнокожих горничных Гэйза на каком-то струнном инструменте. Мэриан не видела такого прежде, он немного напоминал варган (Варган -- самозвучащий язычковый музыкальный инструмент. Представляет собой пластинку из дерева, кости, металла или металлическую дугу с язычком посредине). Звук был слегка гнусавым, бессвязным, но не лишенным приятности. Всем это тоже понравилось. Затем другая пара темнокожих горничных пела песни -- одну по-английски, а две на своем родном языке. Песни были красивые и печальные, а голоса высокие. После этого состоялось исполнение на пианоле. Мэриан не обратила внимания, что большое пианино имело приставку пианолы. Управляемая другой горничной, пианола играла, в некоторых местах немного неровно, <Лунную сонату> Бетховена. Мэриан не ожидала такого воздействия на свои чувства. Она думала, что будет смущена и тронута, но не была готова услышать серьезную музыку. Мэриан не отличалась музыкальностью и обычно избегала подобных мероприятий. Музыка расстраивала ее, так как, казалось, говорила ей только о печальных, трагических вещах. Эти скачущие звуки, эти погони, эти ускользающие, отчаянные повторения всегда казались ей одним долгим криком боли. В нынешней компании она не могла позволить себе такую роскошь, как слезы жалости к себе, являвшиеся для нее высшей данью искусству. Она оглянулась по сторонам: музыка собрала вокруг нее людей, которые так глубоко ее интересовали. Джентри сидели полукругом посередине комнаты, протянувшись ot камина до открытых окон. Полукруг был достаточно изогнут, чтобы каждый мог видеть всех остальных и во время аплодисментов вежливо обмениваться кивками и улыбками. Отношения между обитателями Гэйза на публике были удивительно официальными. Ханна сидела посередине. На ней было лиловое шелковое вечернее платье и ожерелье из голубых камней. При неярком свете она вы глядела очень молодо. Эффингэм сидел справа от нее со стороны камина, а рядом с ним -- Джеймси в ярком свете огня. Джералд расположился слева от Ханны, а Вайолет немного позади него. Мэриан сидела ближе к огню. Дэнис, не считавшийся за джентри, скрестив ноги, устроился у стены. Алиса была приглашена, однако, сославшись на простуду, отсутствовала. Горничные рассеялись по комнате: некоторые расположились у пианино, а остальные -- позади господ. Какие-то очень высокие мужчины, которых Мэриан не видела прежде, стояли у двери. Мэриан осторожно подняла глаза. Музыка, почти неслышная сейчас, погрузила ее в глубокие размышления, она пыталась глубже понять этих людей, за которых так внезапно почувствовала себя ответственной. Джеймси выглядел очаровательно, надев пижонский вечерний костюм, состоявший из узких черных брюк, темно-синего вельветового пиджака, белой шелковой рубашки и пурпурного галстука. Он зачесал свои вьющиеся волосы назад и выглядел старше, его удлиненное костистое лицо, утратившее выражение игривости и насмешки, стало серьезным и спокойным. Взгляд, опущенный в пол, неспешно поднимался, чтобы обратиться к Джералду. Он словно делал глубокую затяжку, затем снова отворачивался. Мэриан вспомнила слова Дэниса о том, что Джеймси переменился. Он был сломлен и подмят Джералдом Скоттоу. Подавив глубокий вздох, она перевела взгляд на Джералда. Его большое лицо выглядело по-южному загорелым, а вечерняя одежда смотрелась на нем внушительно и в то же время непринужденно. Карие глаза, слегка налитые кровью, сверкали в подернутом дымкой свете, а выражение лица было совершенно безмятежным, и все же он явно не слушал музыку. Немного повернув голову, он поймал взгляд Мэриан. Что-то пробежало внутри нее как выстрел, и она отвернулась. Джералд должен быть недостижимым, недосягаемым табу, в то же время он все еще был для нее центром, из которого исходили неистовые волны. Теперь она обратила свой взгляд на Эффингэма. Милый Эффингэм. Милый, милый Эффингэм. Имея сейчас возможность sozertsat" его, когда он сидит там -- такой большой, успокаивающий, окруженный волнами музыки, Мэриан испытала глубокое облегчение от его присутствия здесь. Чем опаснее становились события, тем больше она нуждалась в Эффингэме, так как он был человеком такого же типа, как она. Он действительно понадобится ей, и для самых определенных целей, -- он потребуется, чтобы вести машину, если она осуществит свой план. В этот момент Эффингэм посмотрел на нее и улыбнулся. Мэриан улыбнулась в ответ, согретая внезапным наплывом симпатии к нему, и поймала себя на мысли, что ей немного жаль, что спасение Ханны, вероятнее всего, будет означать безусловный уход из ее жизни Эффингэма. В то же время насколько серьезно намеревалась она осу ществить свой план освобождения? Может, это всего лишь мечта? Ханна умела вызывать мечты, они воплощались в фантазии других, и план спасения, который сначала казался плодом простейшего здравого смысла, теперь представлялся немного безумным. Твердость и основательность единственно возможного союзника Мэриан пошатнула прочность ее идеи. И не потому что она никогда не сможет убедить Эффингэма помочь ей, но образ его жизни, такой похожий на ее собственный, теперь привел ее к тому, что она потеряла уверенность. Само намерение было безумным: оно, должно быть, символизировало еще одно из этих зловещих тайных утешений, связанных с ее состоянием, которое было вызвано беззаботным и безразличным образом Ханны. Музыка внезапно закончилась. Раздались аплодисменты, и Мэриан, возбужденная и немного дрожащая от холода, идущего из открытого окна, повернула голову и увидела позади себя неподвижную фигуру Вайолет Эверкрич. Аплодирующая Вайолет держала руки перед собой в молитвенной позе. Она смотрела на Ханну. Мэриан быстро отвернулась. Странное чувство вины, которую она всегда испытывала перед Вайолет, было лишь тенью того, что она сейчас в замешательстве поняла. С какой надеждой на добро или зло, ведущее к беспорядку и хаосу, из любви или ненависти говорила с ней сегодня Вайолет. У нее тоже были свои фантазии, своя собственная версия несовершенной и разрушительной любви. К пианино подошел Дэнис. Раздался выжидательный шепот, а к Мэриан вернулось смущение. Она даже покраснела за Дэниса и смотрела в пол, когда в полной тишине он коснулся клавиатуры. Затем он начал петь. Мэриан подняла голову. С удивлением и oblegcheniem, испытывая потрясающее удовольствие, прогнавшее другие мысли из головы, она обнаружила, что Дэнис обладает очень красивым тенором. В первых нотах чувствовалась некоторая напряженность, но затем глубокий звук уверенно и властно овладел комнатой. Нет ничего более прекрасного и самоутверждающего, чем хорошее пение. Звук, летящий через пространство, заполнил помещение, образуя единое целое с восхищенными слушателями, как будто превращаясь в огромный золотой диск, медленно пролетающий через пространство. Песня закончилась, и после почтительного молчания раздался взрыв восторженных аплодисментов. Мэриан громко воскликнула и обнаружила, что несколько человек смотрят на нее, явно наслаждаясь ее удивлением. Она наклонилась вперед, чтобы обменяться взглядами с Ханной, улыбнувшейся и кивнувшей ей головой. Песня была довольно простой местной балладой, пропетой на печальный монотонный мотив. Затем последовали две елизаветинские песни, довольно медлительные и тяжеловесные, перегруженные каденциями. В их исполнении присутствовало неуловимое ощущение драмы, и создавалось впечатление, будто слушатели, сидевшие на своих стульях, были готовы принять уча стие в каком-то удивительном преображении. Сам же Дэнис казался теперь почти невидимым, как будто весь растворился в звуке. Он начал новую песню. Мэриан ее немного знала, где-то давно слышала. Что, если мой дрозд птицеловом был пойман? Окрашено море улыбкой зари. Проснись, моя птица, пропой мне, пропой мне, Над деревом красного цвета вспари! Что, если мой дрозд птицеловом был пойман? Море все ярче в объятьях зари. Проснись, моя птица, пропой мне, пропой мне, Над деревом красного цвета вспари. Что, если мой дрозд птицеловом был пойман? Пусть птичьи стаи белеют вдали, А я прорыдаю в саду под тем стройным Деревом красного цвета зари. Перевод Р. Кемпинской. Когда последние звуки замерли в безмолвной тишине, предшествующей всплеску аплодисментов, раздался крик боли. Ханна сидела, уткнувшись головой в колени. Минуту казалось, будто ей нанесли удар. Затем она издала стон, подняла голову, прикрыла лицо, и послышались громкие всхлипывания и затрудненное дыхание истерически рыдающей женщины. Нерешительно зазвучавшие аплодисменты запнулись и сменились молчанием, перешедшим в при глушенный гул голосов. Мэриан встала. Все вокруг нее поднимались и торопились к Ханне или отходили от нее с чувством испуганного почтения. В центре продолжали раздаваться ужасные рыдания. Когда Мэриан двинулась, она мельком увидела через толпу Дэниса, который стоял у пианино и смотрел на свою руку на клавиатуре. Она попыталась пробраться к Ханне, но ее оттолкнули. Высокая фигура Вайолет Эверкрич выделялась над маленькой группкой в центре, где расстроенный Эффингэм и Джералд с сочувствующим раздражением по хлопывали и увещевали Ханну с двух сторон. Вайолет сказала: -- Вставай. Ханна встала, все еще закрывая лицо, и позволила Вайолет отвести себя, спотыкающуюся, к двери. Поднялся шум: люди подталкивали друг друга, освобождая дорогу. Казалось, склоненная плачущая фигурка вызывала и страх, и жалость одновременно. Все отпрянули от нее, дверь за двумя женщинами закрылась. Все дальше и дальше удалялся стон, почти нечеловеческий плач страдающей души. Мэриан обнаружила, что по ее щекам катятся слезы. Она оглянулась в поисках Эффингэма и увидела, что он стоит рядом с ней. Он тотчас взял ее за руку и подвел к открытому окну. В их совместном уходе была безрассудная детская непосредственность. Последний взгляд, брошенный Мэриан на комнату, выхватил фигуру Дэниса, сидевшего теперь с закрытыми глазами у пианино, и настороженный взгляд Джеймси, заинтересованно наблюдавшего за ее бегством с Эффингэмом. Джералд давал указания двум горничным. У него все еще был раздраженный вид. Шум за их спиной утих. Музыкальный вечер подошел к концу. Луны не было, но звезды давали немного света. Эффингэм держал ее за руку, пока они почти бежали через террасу, по подъездной аллее и по мягкой траве среди кустов фуксии. Наконец они остановились во тьме и повернулись лицом друг к drugu. -- О, Эффингэм... -- Холодный морской бриз овевал се щеки, по которым все еще текли слезы. -- Мэриан, -- сказал Эффингэм, и в голосе его прозвучал холодок, это еще больше обострило в ней ощущение жестокости всего происходящего. -- Вы были совершенно правы. -- Права? -- Ваша реакция была правильной, именно той, какая нужна. Все остальные из нас были зачарованы. Мы должны вызволить ее отсюда. Мэриан подумала: <И я тоже была готова подпасть под чары>. Она сказала: -- Да. Мы считали ее разумной, когда она почти сходила с ума, и безмятежной, когда она мучилась. -- Не знаю, -- ответил Эффингэм. -- Она достигла своего рода спокойствия, какой-то середины для себя, и это не только иллюзия. Но внезапно мне показалось, что созданное сооружение в целом слишком опасно, там есть ужасные трещины. Она может потерять самообладание. -- Что произойдет тогда? -- Не знаю. Я просто внезапно ужаснулся. Мы все ее по-своему разрушаем, все мы. Это нужно прекратить. Я согласен сделать то, что вы предложили, увезти ее на днях на машине, и, надеюсь, Бог поможет, чтобы она не захотела вернуться назад. -- Хорошо, -- сказала Мэриан. Ее зубы внезапно застучали от холода и волнения. -- Обсудим детали сейчас? -- Нет. Вы должны сейчас вернуться к ней. Не нужно оставлять ее сегодня со Скоттоу и Вайолет. Приходите в Райдерс завтра днем. Конечно, я не скажу ни Максу, ни Алисе. -- Я тоже никому не скажу. Спокойной ночи, Эффингэм. Они стояли, вглядываясь в скрытые тьмой лица, затем прижались друг к другу, как испуганные дети, и, не целуясь, крепко обнялись. Мэриан подумала: <Скоро мы оставим всех их позади, скоро мы умчимся вместе: Ханна, Эффингэм и я>. ГЛАВА 17 Наступил день. Они много раз обсуждали все детали, и, казалось, уже не осталось ничего, что могло бы подвести. Тревогу vyzyvala только погода, но она, как показалось Мэриан, вставшей рано после бессонной ночи, вероятно, будет безупречной. Одеваясь и дрожа от волнения, она едва могла поверить, что ей сегодня, возможно, удастся разрушить чары, которые околдовали и победили столь многих. Этот путь, что бы он ни принес и чем бы ни обернулся в конце -- победой или несчастьем, -- безусловно, станет последним днем тюрьмы и концом легенды. То, что придет потом, будет совершенно другим, будет реальной жизнью. Иногда ей приходило в голову, что она находится на краю пропасти, но это ни в коей мере не влияло на ее решение. В эти минуты казалось возможным, что внезапное насилие может привести не к исчезновению грез и обретению вновь нормального доброго мира, а к каким-то еще более варварским и абсурдным последствиям. Это могло привести и к ужасному потрясению для Ханны, к разрушению любимого образа. Однажды ночью Мэриан содрогнулась при мысли, что, увезя Ханну из Гэйза, она станет причиной ее смерти. Однако при свете дня, снова вспомнив плач и стоны, услышанные ею на музыкальном вечере, она сказала себе, что оставить Ханну здесь, не увезти с собой -- значит погубить ее. Сама же Ханна почти сразу оправилась от нервного расстройства, и Мэриан, вернувшись после короткого разговора с Эффингэмом, нашла хозяйку в своей комнате, где та пила виски с Вайолет Эверкрич и пристыженно посмеивалась над тем, как проявила себя на вечере. Однако Ханна была изнурена таким избытком чувств и следующие несколько дней обращалась с Мэриан очень трогательно и говорила более извиняющимся тоном, чем обычно. Два последующих дня Вайолет усердно навещала Ханну с видом врача, а затем опять ретировалась в свое одиночество. Мэриан она игнорировала. Эффингэм проявлял теперь необыкновенную твердость. Решившись, он неистово жаждал действия, как будто опасался неумолимого хода часов, которые могут внезапно с лязгом опустить непреодолимую преграду. Конечно, они оба вполне откровенно боялись, что их раскроют. Их взгляды, встречи рано или поздно вызовут подозрение. Но, не говоря ни слова об этом, Эффингэм заражал ее своей решимостью. С легкой грустью она думала, что в нем, видимо, возникло желание добиться в конце концов обладания той, кого он так долго боготворил. Какой будет ее дальнейшая роль, Мэриан не думала. Ее мысли заканчивались разрушением барьеров. Они решили поступить следующим образом: Мэриан приучила Uанну выходить на небольшую прогулку в сад во второй половине дня. Это было легко сделать, так как Ханна практически никогда не отказывалась от предложений, которые делала Мэриан, и прогулка уже стала почти привычной. В день, о котором идет речь, они должны дойти по аллее до въездных ворот, потом появится Эффингэм в <хамбере> Макса и предложит подвезти их назад к дому. Вероятность того, что Ханна откажется, очень мала, особенно если Мэриан притворится, что устала. Когда Ханна окажется в машине, Эффингэм развернется и быстро вырулит за ворота. Затем они поедут очень быстро, но не в Блэкпорт, такой путь Эффингэм счел слишком очевидным и опасным, а в находившийся тоже на пути в аэропорт отдаленный маленький отель в горах, который он хорошо знал. Там они остановятся, запрутся в уединенной комнате и попытаются убедить Ханну. Маловероятно, что их догонят. Отель, помимо всего прочего, трудно найти, и они выбрали день, когда Скоттоу и Джеймси отправятся в одну из своих обычных поездок. Джералд называл эти экспедиции <поездками на ры нок>, но, как правило, парочка возвращалась домой поздно, благоухая бургундским и не слишком нагруженная товарами. Значит, <лендровера> не будет, а <моррис>, как объяснил Эффингэм, легко вывести из строя, насыпав сахару в бензобак. План казался вполне простым и безопасным, если только Скоттоу и Джеймси уедут, как обычно, и если не будет дождя. Вспомнив, что ошибка Джеймси произошла при сходных обстоятельствах, Мэриан очень осторожно и тайно упаковала вещи Ханны -- небольшой набор старой и нелюбимой одежды, отсутствие которой не будет замечено. Затем она собрала для себя сумку, содержащую необходимый минимум вещей. Обе сумки Эффингэм накануне переправил в Райдерс. Мэриан примирилась с тем, что потеряет остальные вещи, так как она уже не могла представить свое возвращение в замок, какой бы ни была реакция Ханны. В дей ствительности она даже не представляла, что после грядущих событий замок продолжит существование. Мэриан кое-как провела утро. Они с Эффингэмом сверили часы, но она ужасно боялась, что ее часы остановятся, и пыталась заводить их каждые полчаса. Она так бессвязно говорила с Ханной, что та сочла ее больной и пыталась убедить лечь в постель. После ленча, к ее огромному облегчению, Джералд и Джеймси уехали из дома, и она в бинокль наблюдала за движением <лендровера> по дороге в Грейтаун. Потом она управилась с <моррисом>. Но когда ona вернулась незамеченной в дом, успешно справившись с задачей, было все еще слишком рано идти к Ханне. В полуобморочном состоянии Мэриан сидела в своей комнате, ломая руки и чувствуя дурноту. Наконец пришло время идти. Она бросила последний взгляд на комнату, надела пальто и поспешила в комнату Ханны. Хозяйки там не было. После минутной, вызвавшей тошноту паники она увидела из окна, что та уже прогуливается по террасе. Мэриан сбежала вниз, и они -- как всегда медленно -- побрели вдоль по извилистой, освещенной солнцем подъездной аллее. Мэриан несколько раз засекала время и знала точно, за сколько минут они дойдут до нужного места. Она продолжала посматривать на часы, пока Ханна говорила. Расчет времени был абсолютно точен. Только бы Эффингэм не подвел. -- Я попытаюсь выращивать здесь камелии, -- говорила Ханна, -- торфяная почва должна подойти им, правда? Я только думаю, выдержат ли они ветер. Хотя здесь есть и укрытые места. Нужно спросить у Алисы. Дайте мне, пожалуйста, руку, дорогая, я все еще чувствую себя такой усталой. А вам не жарко в этом пальто? Почему бы не оставить его под кустом, мы сможем подобрать его на обратном пути. -- Я, пожалуй, останусь в нем, -- пробормотала Мэриан. Она едва могла говорить. -- Может, нам сейчас повернуть назад? -- Еще немножко. -- Интересно, чувствует ли Ханна, как она дрожит. Мэриан бросила быстрый взгляд на ее спокойное лицо с широко открытыми глазами. Это были последние минуты сна для спящей красавицы. Посыпанную гравием аллею с обеих сторон окаймляла черная мягкая болотистая почва, и было только одно место посередине аллеи -- на круглой площадке с небольшими солнечными часами, где машина могла развернуться. Они как раз проходили по ней. Мэриан чуть-чуть подталкивала Ханну вперед. Как раз сейчас должен был подъехать Эффингэм. -- В конце концов, вы правильно сделали, что надели пальто, -- говорила Ханна. -- Здесь холодный ветер. Ах, моя дорогая, не знаю, как вы всех нас вытерпите зимой. Я, конечно, не должна воспринимать вас как нечто само собой разумеющееся потому только, что вы так прекрасно вошли в наш круг. У вас будет много отпусков -- столько, сколько захотите. И я думаю, вам следует bol'she заниматься своими делами. Я так рада, что вы занялись греческим. Мы должны сделать, чтобы вам было приятно. -- Мне нравится здесь, -- пробормотала Мэриан. Эффингэм на полминуты опаздывал. -- Да ведь это Эффи в старой машине Макса, как славно. <Слава Богу>. Мэриан отвела Ханну немного в сторону от аллеи. Их туфли погрузились в мягкую землю, машина тем временем замедлила ход. -- Подвезти вас? Лицо Эффингэма было настолько бледным, а глаза такими выпученными, что, казалось, Ханна должна обратить внимание. Но она весело сказала: -- Великолепно! И тут же устроилась на заднем сиденье. Эффингэм пре дусмотрительно завалил свободное переднее сиденье множеством книг. Мэриан бросила на него решительный, ободряющий взгляд и села вслед за Ханной. Дверца с шумом захлопнулась, их предприятие началось. Согласно разработанному заранее плану Мэриан сразу же начала жаловаться на то, что повредила ногу. -- Она болела всю дорогу, -- сказала она. -- Посмотрите, я, должно быть, порезала ее о стекло и не заметила, кажется, идет кровь. -- Она нагнулась, опустив голову за спинку сиденья. С сочувствующим возгласом Ханна тоже наклонилась, чтобы осмотреть раненую ногу в полумраке машины. Низко опустив голову, Мэриан почувствовала, что машина разворачивается на площадке. Ханна, должно быть, тоже почувствовала, так как она не медленно выпрямилась. Но <хамбер> со все возрастающей скоростью уже мчался к воротам. Минуту Ханна изумленно смотрела, а затем пронзительно вскрикнула: -- Эффи, нет! Так как она наклонилась вперед и дернула за плечо Эф фингэма, Мэриан схватила ее и оттащила назад, прижав к заднему сиденью машины. <Хамбер> ехал очень быстро. Последующие события тоже произошли чрезвычайно стремительно. Впоследствии Мэриан воскрешала их в памяти со странной фотографической ясностью, какую едва ли ощутила в тот момент, уткнувшись лицом в плечо Ханны. Ханна стонала и вырывалась, но Мэриан была значительно сильнее. Затем, когда они были примерно в шестидесяти ярдах от ворот, там появилась другая mashina. Это был красный <остин> Алисы. <Остин> несся прямо на <хамбер>, как будто намереваясь с ним столкнуться. Эффингэм, не сбавляя скорости, положил руку на гудок и держал ее там. Так как машины мчались друг на друга и <остин> не менял своего курса, Эффингэм немного свернул в сторону, <хамбер> забуксовал на неукрепленном гравии, съехал с аллеи и промчался по мягкой земле в заросли фуксии. Это произошло в двадцати ярдах от ворот. Мотор заглох. В наступившей тишине Мэриан слышала звук мотора <остина>. Алиса резко затормозила и дала задний ход. Поравнявшись с ними, она выключила мотор и наклонилась к рулю, не отводя взгляда от Эффингэма. Эффингэм не смотрел на нее. Он медленно вышел и открыл заднюю дверцу <хамбера>. Колеса завязли в черной земле, и стало ясно: для того, чтобы вытащить машину, потребуется трактор. Предприятие было закончено. Эффингэм протянул обе руки к дверце и помог Ханне выйти. Она была смертельно бледна и тяжело дышала, когда он бережно выводил ее из машины. Затем она склонилась к нему в молчании. Он обвил ее руками и, закрыв глаза, крепко прижал к себе, они так и стояли, абсолютно недвижные, в молчании. Мэриан вышла. Предприятие было действительно закончено. Мэриан ни на секунду не пришло в голову, что они с Эффингэмом еще могут заставить Ханну выйти за ворота. Но даже если бы у нее возникла такая мысль, ей пришлось бы вскоре от нее отказаться, так как в воротах уже показалась другая машина. Это был <лендровер>. <Лендровер> медленно въехал и остановился рядом с <остином>. Из него вышли Джералд и Джеймси. Джеймси встал с противоположной стороны машины, облокотившись на капот, а Джералд подошел к краю аллеи. Он изучал сцену: <хамбер>, прочертивший борозды по земле и врезавшийся в кусты фуксии, развороченный гравий, Мэриан, стоявшую рядом с машиной, и Эффингэма с другой стороны, держащего Ханну в своих объятиях. Эффингэм медленно отпустил ее. Джералд позвал: -- Ханна. Она, спотыкаясь как лунатик, направилась к нему. Он подошел, подал ей руку и отвел к <лендроверу>, усадил ее и медленно пустил машину, осторожно объехал <остин> и направился к дому, оставив Джеймси на краю аллеи. -- Эффи, -- Алиса открыла дверцу <остина>. Эффингэм рассеянно смотрел мимо нее. Его лицо было опустошенным, вялым и совершенно лишенным выражения. Затем он нахмурился, покачал головой почти с отсутствующим видом и подошел к машине. Он сел, и дверь захлопнулась. <Остин> резко тронулся, доехал до поворота у солнечных часов, а затем понесся назад по аллее и выехал из ворот. Мэриан стала выбираться назад на гравий. Ее туфли покрылись черной пылью. Джеймси все еще стоял там, где его оставили, и, когда Мэриан взглянула на него, ей показалось, что он сияет от какого- то тайного удовольствия. Он стоял подняв руку, как человек, желающий удержать перед мысленным взором вид какой-то сцены, приведшей его в восторг. Он медленно повернул к ней голову и улыбнулся: -- Мэриан! -- Привет, -- сказала Мэриан. Одна ее туфля слетела. Она начала тихо плакать. -- Не надо! Он наконец сдвинулся с места и обнял ее, поддерживая, пока она управлялась со свалившейся туфлей. Он все еще обнимал ее, когда они направлялись к дому. -- Вот как нас с вами оставили. Здорово, правда? Давайте я покажу вам ваши фотографии. Я специально заказал их в цвете в Грейтауне. ГЛАВА 18 Она прошла прямо к себе. В доме было очень тихо, когда они с Джеймси переступили порог. Его болтовня тут же умолкла, и он исчез в тени лестницы. Войдя в комнату, она закрыла дверь. Здесь было тихо и светло. Солнце большими квадратами лежало на полу. Ее часы тикали. Она очень жалела, что оставила свои часы. Что ж, она не лишилась их. Мэриан смотрела на комнату почти с изумлением. Та оставалась обитаемой, еще не впавшей в запустение. Кофточка из джерси и кое-какое белье в беспорядке лежали на одном из стульев, хотя она собиралась никогда сюда не возвращаться. Что-то новое лежало на столе -- открытка. Она взяла ее и стала пристально рассматривать. Репродукция картины Веласкеса <Сдача Бреды>. Перевернула ее. Открытка была от Джеффри из Мадрида. Он сообщал, что все остальные отказались от поездки, так что им с Фредой Дарси пришлось поехать одним. Он писал, что считает Тициана действительно... Мэриан бросила открытку в корзину для ненужных бумаг. Она медленно сняла пальто. Вполне естественно, что сначала она подумала о себе. Но как быть с Ханной? Они должны узнать, что идея была не Ханны, а их с Эффингэмом. Она все объяснит, и их должны простить. Однако почему <простить>? Ее мысли как будто снова попали в клетку. Даже если они сочтут Ханну невиновной, позволят ли они Мэриан остаться в Гэйзе, раз она оказалась настолько опасной? Не отошлют ли ее немедленно отсюда и не запретят ли Эффингэму посещать этот дом, так что Ханна окажется наказанной, потеряв двоих своих лучших друзей? Мэриан тяжело вздохнула, и обвиняющий образ Дэниса предстал перед ней. Он просил ее не вмешиваться не в свои дела, почему она не послушалась его? Она встала и быстро заходила по комнате, внезапно ос танавливаясь, чтобы подумать, и затем снова принималась ходить. Все это теперь казалось ужасной ошибкой. Ей следовало отнестись с уважением к положению Ханны. И не было ли во всем этом руки судьбы? Они не смогли пройти через эти ворота. И все же это безумие. Она постояла у окна, глядя на Райдерс. Окна при закатном солнце мерцали оранжевым светом. Там Алиса и Эффингэм, должно быть, Бог знает что говорили друг другу. Мэриан почувствовала полное отсутствие интереса к этому. Во всяком случае, откуда Алиса узнала? Очевидно, Эффингэм допустил какой- то промах. Теперь, вспоминая все детали, она пришла к выводу, что он должен был неизбежно совершить какую-то ошибку. Ему не хватало веры. Возможно, ей тоже не хватало веры. Все равно, бедный Эффингэм. Она посмотрела на часы. Наступил час, который она обычно проводила с Ханной. Будет ли она когда-нибудь снова сидеть с ней, занимаясь привычными делами? Замкнутая тихая жизнь Гэйза, жизнь в заключении, внезапно показалась ей самой лучшей жизнью в мире. В ней было достаточно места для любви. Время шло, и Мэриан без устали бродила по комнате, иногда разговаривая вслух сама с собой. Постепенно она поняла, что чего- то ждет, причем ждет напряженно и взволнованно, с надеждой в глубине души. Прошло немного времени, прежде чем она поняла, что zhdiot прихода Джералда Скоттоу. Он появился почти через час. Мэриан сидела у окна, снаружи все окрасилось в красно-золотистые тона, в комнате же потемнело, когда он, коротко постучав, тихо вошел. Она сразу поднялась. Он закрыл дверь, подошел к ее кровати и сел на нее. -- Подойди. Мэриан подошла к нему. -- Садись. Она села на стул у кровати. -- Дай мне руку. Она дала. -- Девушка Мэриан, не глупо ли было делать это? -- Послушайте, -- начала Мэриан и, помедлив, сбивчиво продолжила: -- В этом нет вины Ханны, она даже ничего не знала, мы похитили ее, ну нет, не совсем так, мы просто хотели увезти ее на небольшое расстояние, показать ей внешний мир, а затем привезти ее назад, если бы она захотела. Мы не увезли бы ее, если бы она не захотела. И она ничего не знала, она даже пыталась выскочить из машины, когда поняла. Это всецело моя вина. И Эффингэм не одобрял. Я убедила его сделать это. Вина только моя. Пожалуйста, не отсылайте меня, пожалуйста. Джералд, все еще державший ее за руку, повернул ее и постучал пальцем по ладошке. Его крупное задумчивое лицо нависло над ней в сумерках. Он не улыбался, но его глаза, казалось, расширились и засветились. Он сказал: -- Я тронут твоим страстным желанием пощадить Эффингэма. -- Пожалуйста, не отсылайте меня, -- молила Мэриан, -- и Эффингэма тоже. Вы должны понять. -- Я все прекрасно понимаю. И конечно же, я знаю, что вы затеяли все без Ханны. Думаю, это ты, девушка Мэриан, ничего не понимаешь. Ты слишком молода и очень мало знаешь о жизни и страдании, и так как люди здесь очень быстро сумели привязаться к тебе, твоя головка немного закружилась, да? Ты вообразила, что знаешь наши несчастья и можешь исцелить от них. Но это не так. А? -- Я думала только о Ханне... -- горестно начала Мэриан. Она чувствовала себя совершенно вымотанной и разбитой. -- И мы все думаем только о Ханне. Но это не так просто, как тебе кажется, думать о Ханне. Что ты можешь для нее сделать, для нее с ее годами внутреннего одиночества? Просто, как ты говоришь, <показать ей внешний мир>? Ты думаешь, это что-нибудь ! k значило? Неужели ты считаешь, что для Ханны все еще существуют внешнее и внутреннее? Ты полагала, не так ли -- ибо я могу заглянуть в твой мелкий умишко, -- что если бы вам удалось пройти через ворота, что-то прорвалось бы, что-то сломалось? Выходит, ты еще не понимаешь, с чем ты связалась. В известном смысле это, конечно, вывело бы Ханну из душевного равновесия, стало бы неприятным тривиальным инцидентом, которому нужно положить конец, маленькой раной. Но с другой стороны, видишь ли, она едва бы заметила, едва обратила бы внимание. -- Вы приводите меня в замешательство, -- сказала Мэриан, близкая к слезам. Теперь она цеплялась за его руку. Она чувствовала, как ее запутывают в какую-то ужасную спираль мыслей. Если бы только она смогла найти слова, чтобы вернуть все это обратно к простоте и правде. -- Вы не можете считать, что справедливо держать ее взаперти, и не может же она в самом деле этого хотеть, она не должна хотеть этого, несправедливо... -- Ш-ш-ш, Мэриан, успокойся. Есть вещи, которые кажутся ужасными молодым людям, потому что молодые люди считают: жизнь должна быть счастливой и свободной. Но жизнь никогда не бывает действительно счастливой и свободной в полном смысле слова. Счастье -- жалкая и ничтожная вещь, а у свободы, возможно, вообще нет смысла. Есть великие примеры и судьбы, которые принадлежат нам, и мы любим их даже в тот момент, когда они разрушают нас. Неужели ты думаешь, что я сам отделен от того, что происходит здесь, что я свободен? Я тоже часть окружающего. Все это не принадлежит мне -- я принадлежу этому. И это единственный образ жизни, который здесь возможен, потому что такой образ жизни несколько человек выбрали для себя, и он пользуется здесь абсолютным авторитетом. И каждый, кто хочет остаться здесь, должен подчиняться ему, и ты тоже должна подчиниться, Мэриан, если намерена остаться здесь. Слезы хлынули из глаз Мэриан. -- Вы же знаете, я хочу остаться здесь. -- Тогда я должен взять с тебя слово: никаких больше игр подобного рода. Ты обещаешь? Обдумай как следует, прежде чем отвечать. -- Обещаю, обещаю. -- Вот и молодец. Иди сюда и располагайся поудобнее. И давай вытрем слезы. -- Он мягко потянул ее и посадил к себе на колено. Мэриан, всхлипывая, склонилась к его плечу и позволила ему vyteret" себе лицо большим белым носовым платком. -- Ну, ну, полно. Не надо больше слез, дитя мое. Все здесь любят тебя. Я люблю тебя. Обними меня, так-то лучше. Успокойся, девушка Мэриан, не надо печалиться, это хорошая минута. Подними голову и дай мне посмотреть на тебя. Дай мне увидеть твое хорошенькое личико, позволь мне поцеловать тебя, -- шептал он ей, проводя рукой по ее лицу и наклоняя ее голову. В комнате сейчас было уже почти темно. Мэриан беспомощно прильнула к его руке и, закрыв глаза, искала его губы. Он запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Время и место -- все перемешалось в темную жаркую смесь, и она чуть не потеряла сознание. Затем, решительно отстранившись, Джералд снял ее с колен, посадил на стул и снова провел по ее лицу своей большой рукой, держащей носовой платок. -- Полно... Мэриан неловко встала, придерживаясь за спинку стула. Казалось, что-то произошло с ее коленями, и она с трудом могла стоять. Она начала что-то говорить. Джералд поднялся: -- Ни слова больше, дитя мое. Я должен вернуться к Ханне. Ужин пришлют тебе сюда. Потом как следует умойся холодной водой, причеши волосы и приходи в комнату Ханны. Она захочет увидеть тебя. Мы все теперь добрые друзья, да, Мэриан? Она бормотала что-то утвердительное, пока он выходил из комнаты, затем внезапно села на пол. Она не могла бы потерпеть большего поражения, даже если бы он поступил с ней как когда-то с Джеймси. Ее испуганное сердце, ее испуганное тело полностью подчинились ему. ГЛАВА 19 Спустя немного времени Мэриан постучала в дверь комнаты Ханны. Она никак не могла перестать плакать, и ей пришлось несколько раз умываться и пудриться. Войдя в освещенную комнату из темного коридора, она за метила, что все были в сборе, раздавался приглушенный бодрый шум голосов, словно проходил небольшой чинный вечер. Шторы были уютно задернуты, все собрались у камина, держа стаканы в руках. Когда она подошла, фигуры перед ней затуманились, она искала Xанну. Минутой позже пред ней предстало лицо Ханны, побледневшее и омытое недавними слезами, но спокойное и восторженное, как у человека, спасшегося от кораблекрушения. Затем Ханна обняла и поцеловала ее. Секундой позже она тоже держала стакан, протянутый ей Джеймси. Некоторое время она не могла понять, действительно ли тут кто-то говорил или у нее так шумело в голове. Золотистая группа рядом с ней все еще казалась заключенной в зубчатые крылья света, как серафим. Каждый выглядел очень высоким и удлиненным. Она потерла свои заболевшие глаза. Джеймси сейчас действительно что-то говорил ей, подавая сигарету и зажигая ее. Она отхлебнула глоток крепкого, хорошо знакомого ей виски и включилась в ма ленькую компанию. Ханна стояла рядом с Вайолет Эверкрич, и время от времени их руки соприкасались. Вайолет выглядела прекрасной и безмятежной, розовато-лиловый свет чуть коснулся ее лица и волос. В этот момент она, улыбаясь, протянула руку Мэриан, и кончики их пальцев встретились в странном приветствии. Мэриан почувствовала, что тоже улыбается и на ее лицо опускается такое же восхищенное спокойствие, осенившее ореолом остальных. Джеймси кружил вокруг стола, наполняя стаканы и зажигая сигареты, но всегда возвращаясь к Джералду. Мальчик был в приподнятом настроении, почти опьянел от какого-то веселья, лицо его светилось, готовое растаять в приливе чистой радости. Он продолжал смотреть на Мэриан, время от времени открывая рот, словно собираясь окликнуть ее, потом снова закрывал его. Каждый раз, когда он проходил мимо, он касался ее руки, а затем подходил и слегка задевал Джералда, всегда стараясь встать очень близко к нему и немного сгибаясь, всем своим видом выражая поч тение перед его внушительной фигурой. Сам Джералд, как благожелательный исполин, приветливо улыбался окружающим. Он продолжал смотреть на Ханну с довольным видом, будто требуя одобрения, которое она и без того постоянно выражала ему быстрыми просительными знаками внимания, будто высказывая какую-то робкую, вымученную благодарность. <За что она благодарна? -- подумала Мэриан. -- За то, что он позволил мне остаться? > Ханна и Джералд со стороны казались матерью и отцом дружной семьи. Джералд даже время от времени раскидывал руки, как будто обнимая и удерживая всех вместе. Он окинул взглядом всех присутствующих, и когда его взгляд встретился с глазами Мэриан, on выражал своего рода бодрящую, лишенную сентиментальности гордость, -- так отец может смотреть на дочь, когда видит, что она хорошая, смелая девочка. Мэриан сказала себе: <Меня приняли в семью, вот что произошло, я стала их частью. Это мы и празднуем сегодня>. Она почувствовала странное облегчение. Ничего ужасного не случилось. Все будет как обычно. Она выпила еще немного неразбавленного виски. Ощущение их как единой семьи принесло с собой тревожное чувство, что чего-то недостает. Чего-то или кого-то здесь не было. Она начала вертеть головой в поисках этого, как будто оно всегда было вне поля ее зрения, как призрак или второе <я>. Затем она поняла, кого не хватает, -- Дэниса. Она снова оглянулась вокруг. Но нет, Дэниса не забыли, он все время был здесь, стоя в тени позади маленькой группки рядом с портретом Питера Крен-Смита. Он тоже держал стакан и, очевидно, не был обделен гостеприимным вниманием со стороны Джеймси. Еще не видя его отчетливо, Мэриан улыбнулась ему. Он тоже принадлежал этому миру. Затем она увидела его лицо. Оно было черным, в то время как лица остальных светились. Дэнис одеревенело стоял, держа свой стакан, а его черты выглядели как почерневший металл. Его скулы и лоб, будто оттиснутые под ужасным давлением, выступали из тени, отбрасываемой светом лампы. Глаза его казались черными, и рот сложился в темную линию. Рубашка была распахнута, волосы взъерошены, и так как он держал свой стакан, будто это было дуло винтовки, он выглядел словно маленький стойкий партизан, наруша ющий правила, одинокий и наполненный до краев безжалостными суждениями о происходящем. Он не ответил Мэриан на улыбку, она даже не могла разобрать, куда направлен его неистовый, потемневший взгляд. Потрясение от увиденного отрезвило ее, она сразу же поняла, что, должно быть, сильно опьянела, выпив так много виски на пустой желудок, -- от волнения она весь день ничего не ела. Она покачнулась и схватилась за камин. О чем она думала, что делала с тех пор, как вошла в комнату? И до того? Предшествующая сцена вспоминалась как сон. И все же она произош ла, и Мэриан полностью подчинилась и сдалась без сопротивления, без единого стона. Джералд мог бы получить все, что хотел, от нее, в той темной комнате. Должно быть, он знал это, даже если бы он отшлепал ее, как ребенка, и выставил, наказанную, перед лицом всей семьи. Мэриан припомнила свои слова, обращенные к Дэнису, когда сказала, что она единственная iz всех не была ни в чем виновата. Что ж, теперь она тоже была в числе виновных. Внезапно что-то произошло, Мэриан в замешательстве встряхнула головой и попыталась взять себя в руки. Она каким-то образом избавилась от стакана, сцена опять обрела прежний вид. Все повернулись к двери, где стояла одна из темнокожих горничных и говорила что-то неразборчивое Ханне, и та ответила: -- Да, да, конечно, проводите ее тотчас же сюда. По комнате пролетела волна беспокойства и легкий гул голосов, затем дверь открылась, впустив Алису Леджур. Алиса вошла в круг света. Она была растрепана и выглядела испуганной, натянутой и агрессивной. Она подошла к Ханне: -- Эффингэм здесь? В доме? -- Нет, моя дорогая. -- Значит, он заблудился! -- в отчаянии воскликнула Алиса. -- Заблудился? -- Он очень рассердился, и я позволила ему выйти из машины, он пошел в сторону от моря, сейчас уже за полночь, и он, должно быть, заблудился на болоте.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  ГЛАВА 20 Прошло какое-то время, прежде чем Эффингэм осознал, что он действительно заблудился, безнадежно и полностью. Когда <остин> отъехал от Гэйза, они с Алисой обменялись гневными репликами. Он был не в состоянии сдержать свое возмущение, горе и раскаяние и велел ей остановиться, внезапно вышел из машины и стал подниматься вверх по холму. Она осталась ждать на дороге, и он издалека еще долго видел маленькую красную машину. Но Алиса не последовала за ним и не окликнула его. Эффингэм рассердился на нее не столько потому, что она стала причиной несчастья, сколько за то, что она предложила ему такое быстрое и надежное средство отступления. Ему следовало остаться, говорил он себе уже тогда, когда закрывал дверь <остина>, ему следовало остаться и сделать что-нибудь, он должен был выступить против Скоттоу, защитить Ханну или по крайней мере все объяснить. Или он мог бы даже реквизировать <остин> и втолкнуть в него Ханну. Но нет, он никогда бы не смог сделать этого. Все же он должен был хотя бы остаться и что-то сказать. А получилось, что он просто удрал, так что только пятки засверкали, оставив двух женщин на милость Скоттоу. Однако, что еще он мог сделать? Прежде всего, он должен избавиться от Алисы и прийти в себя, чтобы решить этот спор, оглушительные раскаты которого зазвучали в его ушах, уже когда его машина вылетела из ворот замка. Одно они выяснили в своем коротком сердитом разговоре -- как Алиса обо всем узнала. Эффингэма подвело его собственное тщеславие. Он уже несколько лет считал само собой разумеющимся, что горничная Кэрри была немножко влюблена в него и сделала бы для него все, что он захотел. Мысль о том, что он мог положить ее к себе в постель, когда был помоложе и более чувственным, пришла ему в голову как приятная фантазия, и он без долгих раздумий допустил, что даже и сейчас она бы не стала возражать. Когда он готовился к перевороту, он написал объяснительное письмо и отдал его вместе с большими чаевыми Кэрри, чтобы та передала его Алисе во время обеда. К этому часу Эффингэм был бы уже далеко. Он, конечно, не намекал Кэрри, что уезжает, но его povedenie, должно быть, выглядело довольно заговорщическим, и хотя планировалось взять очень немного вещей, но одна из гор ничных, наверное, увидела, как он их упаковывает. Во всяком случае, у Кэрри возникли подозрения, и она отнесла письмо Алисе, как только он вышел из дома. Алиса, действительно очень расстроенная, отправилась вслед, как она сказала ему, с единственным желанием -- узнать, что происходит, и когда увидела мчащийся полным ходом по аллее <хамбер> с кем-то на заднем сиденье, она решила ни за что не пропустить его в ворота. Теперь она сожалела и, наверное, не сделала бы ничего подобного, если бы успела подумать. Только Эффингэм не дал ей времени на раздумье. Эффингэм слепо шагал вперед и время от времени стонал. Все, что он сделал, теперь казалось ему ужасным идиотизмом. Почему только он позволил этой умной длинноносой девушке убедить себя? Весь план, как он видел сейчас, был безнадежно плохо продуман. Ханна никогда бы не согласилась, чтобы ее увезли в такой сумятице. Их обоих смутила близость аэропорта. Кажется, он только сейчас понял, что именно тогда, когда Мэриан упомянула аэропорт, она заронила роковое зерно в его разум. Оба они были глупо, легкомысленно и романтически возбуждены идеей отвезти Ханну на самолет. Побег был таким заманчивым. На него также совершенно нерациональным образом повлияла сцена на музыкальном вечере. Без какой-либо основательной причины, казалось, все решил этот крик страдающей души. И конечно, его побудила действовать Мэриан, потому что она казалась такой славной, так убедительно спорила, потому что он уважал ее и она ему нравилась. А теперь посмотрим, что он натворил. Он подверг Ханну опасности и навлек на нее гнев людей, имевших над ней власть. Он почти несомненно помог Мэриан в том, чтобы ее уволили, он причинил непереносимую боль Алисе, а что хуже всего -- вынес себе приговор. Ему, наверное, никогда больше не позволят прийти в Гэйз. Эта мысль была настолько мучительной, что он чуть не согнулся от боли. Если они прогонят его, он действительно сделает что-нибудь отчаянное. Хотя что он мог сделать? Не лишился ли он того единственного, что в состоянии был сделать для Ханны? Если бы даже вступительная часть сегодняшнего плана удалась, что бы из этого получилось? Он вспомнил крик Ханны <Эффи, нет! >, когда они мчались к воротам. Позже они приехали бы v отель, Ханна была бы, наверное, напугана, плакала и молила бы их поскорее отвезти ее назад, и им пришлось бы это сделать. Ее нельзя было таким образом ставить лицом к лицу с внешним миром, и было несправедливо и глупо ожидать от нее согласия с этим. Но если, находясь там, за воротами, он ничего не смог для нее сделать, чем он может помочь, оказавшись здесь? Спотыкаясь, он брел вперед, и обвиняющие, полные раскаяния мысли гудели в голове, ослепляя и оглушая его. Что ему делать теперь? Вернуться в Гэйз и горестно расположиться у ворот? Прошло слишком мало времени, они с презрением прогонят его от дверей, и правильно сделают. Лучше подождать, пока все успокоится. Но какой прием ожидает его в Райдерсе, когда он вернется? Как отнесется к нему Алиса? Что скажет Макс о его безрассудстве, Макс со своим странным взглядом на душевные переживания Ханны, Макс со своей скрытой привязанностью к ней? Мысль о возвращении в Райдерс вернула Эффингэму смутное ощущение времени и места, и он замедлил шаг. Он шел, жестикулируя и разговаривая вслух, а в голове роилось множество мыслей, производя впечатление непрекращающегося шума. Теперь, когда он немного пришел в себя, он начал воспринимать окружающее и постепенно осознал, что окружен безбрежным безмолвием. Он остановился в онемении и огляделся по сторонам. Огромное небо пересекалось перистыми красными и золотыми полосами, темнеющими с приближением сумерек. Земля, потемневшая до багряно-корич невого цвета, была совершенно плоской и пустой. Эффингэм собрался с мыслями. Где он? Поднявшись на холм рядом с ручьем, он пошел по тропинке, ведущей к лососиной заводи. Но сейчас не было видно ни признака ручья, -- видимо, он где-то свернул от него. Здесь не было вообще никаких ориентиров. К счастью, ему просто придется идти назад по пройденному пути. Он повернулся кругом. В конце концов, поможет ему небо. Он шел на восток. Теперь же двинется на запад, по направлению к закату. Он посмотрел на закат. Безусловно, небо ярче и краснее с одной стороны и темнее, синее с другой, но яркая часть пугающе велика и не может четко определить направление. К тому же ему пришло в голову, что береговая линия в этих краях играет иногда странные шутки с востоком и западом. Все же его путь примерно должен пролегать по направлению к более яркой части неба, и он просто пойдет назад по тропинке, на которой стоит. Сделав несколько шагов, он засомневался, тропинка ли это voobshe. Под ногами лежали камни, но ряды камней, как он сейчас обнаружил, прерывались, а вокруг среди бугорков жесткой коричневато-зеленой травы он увидел другие похожие ряды пятнистых камней, которые в равной степени могли быть или не быть тропинкой или дорогой, по которой он пришел. Он прибавил шагу. Выбранное им направление, безусловно, правильно, и ему больше ничего не остается, как идти поскорее вперед. Еще достаточно светло. Вскоре он увидит что-нибудь знакомое. Он шагал, пристально вглядываясь в унылый, низкий, однообразный горизонт. Изменчивый свет утомлял глаза, напряженно смотревшие вдаль, иногда казалось, что земля странным образом