росить об одном одолжении. Деликатного свойства. - Что ты хочешь, чтобы я взломал? Он смотрит на меня и большими глотками пьет пиво. Тут я понимаю, что Суга вовсе не так прост, как кажется. Я слишком быстро сужу о людях. Достаю библиотечную книгу, которую Мириам выронила в парке. - Наверное, это очень трудно, Суга, но не мог бы ты проникнуть в компьютер Токийской библиотеки и узнать адрес человека, взявшего эту книгу? Суга вытирает пивную пену: - Шутишь. - Ты можешь это сделать? - Как два пальца обоссать. Корейское имя Мириам - Кань Хьо Юнь. Ей двадцать пять лет, и у нее на руках три библиотечные книги. Я сажусь на электричку, чтобы доехать до ее квартиры в Фунабаси. Район обветшал, но люди здесь дружелюбные. Все вокруг так и просит свежего слоя краски. Я спрашиваю у женщины, что торгует пирожными в магазинчике рядом со станцией, как мне найти дом Мириам, и она рисует мне карту, а на прощание лукаво подмигивает. Вдоль дороги тянется длинная стоянка для велосипедов, я прохожу мимо нее, сворачиваю за угол, и вот оно, море, в этом сентябре я его еще не видел. Морской воздух в Токийском заливе сильно пахнет нефтью. У причала стоят грузовые корабли, их разгружают и загружают краны с четырьмя ногами и шеями, как у лам. Красные сорняки пробиваются сквозь трещины в дорожном покрытии. Ресторанчик, где подают якинику[87], окуривает вечер мясным духом и запахом древесного угля. В гараже какая-то группа репетирует песню под названием "Звуковой геноцид". Водитель такси стоит на углу причала и отрабатывает удар в гольфе, присматривая себе лунку на воображаемом поле в вечерней тишине. Ломбард, с окнами, забранными решеткой, ярко освещенная лавка с пряностями, прачечная самообслуживания, винный магазин, футбольная площадка и, наконец, дом, в котором находится квартира Мириам. Это старое трехэтажное здание. Я выкуриваю сигарету из пачки "Севен Старз" за рекордное количество затяжек. На первом этаже уже никто не живет. Когда я начинаю взбираться наверх, металлическая лестница лязгает. Один приличный тайфун, и это сооружение разнесет по всему Хоккайдо. Вот я и пришел: "303". В полумраке за приоткрытой на цепочке дверью появляется ее лицо. Она захлопывает дверь. Сконфуженный, я начинаю громко стучать. Пригибаюсь, чтобы поговорить с ней через прорезь почтового ящика: - Я принес вам книгу. Вы обронили в парке. Это не имеет отношения к Дэймону. Мириам, я даже толком не знаком с ним! Пожалуйста. Ответа нет. Мимо идет собака с абажуром на голове. Чуть позади пыхтит толстяк-хозяин. Он хмуро смотрит на меня, ожидая, что я засмеюсь: - Бобу оттяпали яйца. Эта штуковина - чтобы он не лизал себя где не следует. Он открывает дверь соседней квартиры и исчезает из поля зрения. Мириам приоткрывает дверь. В руке у нее сигарета. Я все еще стою согнувшись. Дверь по-прежнему на цепочке. - Вот ваша книга. Она берет ее. Потом молча, оценивающе на меня смотрит. - Ты передал Дэймону, что я просила? - Я уже пытался объяснить, что я не знаю Дэймона. Она разочарованно качает головой: - Почему ты все время это твердишь? Если Дэймон не посылал тебя сюда, откуда ты узнал, где меня найти? - Узнал адрес через библиотеку. Она принимает это объяснение, не вынуждая меня вдаваться в противозаконные подробности. - И ты возвращаешь мне эту книгу по доброте душевной? - Нет. - Так чего же ты хочешь? Она немного отступает в сторону, и на ее лицо сбоку падают янтарные блики. Я понимаю, почему Дэймон влюбился в нее. Больше я не понимаю ничего. - Вы в самом деле знаете моего отца? - Что? - В парке Уэно вы говорили о моем отце так, будто знаете его. - Он постоянный член клуба! Конечно, я его знаю. Я сглатываю слюну. - Как его зовут? Она отчасти раздражена, отчасти сбита с толку: - Твой отец - это отец Юзу Дэймона. План "В" рвется как раз там, где тонко. - Это он вам сказал? О, теперь все становится на свои места. Под громким названием "План" скрывалась всего лишь маленькая худосочная ложь. - Он записал тебя в "Пиковой Даме" как сводного брата. У его отца - твоего отца - постоянно не менее двух любовниц, так что ты наверняка не единственный. Я отвожу взгляд, не в силах в это поверить. Нет, это слишком просто. Мириам пытается разобраться: - Так это все грязная выдумка Дэймона? Мой отец снова растворился в миллионной толпе неизвестных. Я не отвечаю на ее вопрос. Она издает что-то наподобие стона: - Это самовлюбленное, тупое ничтожество! Просто чтобы отомстить мне... Послушай, Эидзи Миякэ. Посмотри на меня! - Она гасит окурок своей сигареты. - "Пиковая Дама" - это не... обычное место. Если ты когда-нибудь еще там появишься, с тобой может случиться плохое. О, черт. Что-то очень плохое. Приведя тебя туда, Дэймон... понимаешь, он нарушил самое главное правило. Приглашенные мужского пола - только кровные родственники. Послушай меня. Не ходи больше туда и сюда тоже больше не ходи, никогда. В общем, держись подальше от Сибуя. Это честное предупреждение. Понял? Нет, я ничего не понял, но она все равно закрывает дверь. День отсчитывает последние мгновения. Если бы у меня было настроение любоваться закатом, я нашел бы его прекрасным. На афише мультикинокомплекса "Уорнер Синема" изображено заходящее солнце из фильма о Сан-Франциско. Интересно, какая ветка метро ведет к такому закату и на какой станции нужно сойти? Неторопливо иду обратно той же дорогой, что и пришел, и натыкаюсь на игровой центр. Внутри стоит целый ряд автоматов с полной версией "2084", которые пользуются спросом у школьников. Сегодня плохой день. Я размениваю банкноту в тысячу иен на монетки по сто. x x x Вокруг меня бушуют потоки фотонного пламени, и мой последний товарищ падает замертво. Я ловлю в прицел тюремного охранника и делаю из него фрикасе. Замирает последнее эхо. Зловещая тишина. Неужели стрельба наконец закончилась? Начиная от красной двери, я прошел восемь ступеней. Металлический пол гремит, когда я перешагиваю через груду тел охранников и павших повстанцев. Для меня все кончено. Вот дверь тюрьмы. "Заключенный Нед Ладд. Преступление: Кибертерроризм. Приговор: Пожизненное Заключение. Доступ Охраны: Оранжевый". Внутри - мой отец, человек, который освободит мир от тирании Внешней Сети. Революция, которая перевернет реальность, начинается здесь. Стреляю по надписи "Вход", и створки двери разъезжаются в стороны. Вхожу в камеру. Темнота. Створки смыкаются, и зажигается свет. Офицеры разведки Внешней Сети! С допотопными револьверами? Хочу открыть огонь, но моя фотонная пушка не действует. В камере гнетущая атмосфера. Я где-то не туда свернул. Неверно прочитал указатель. Моя планка "энергии" на глазах снижается до уровня 0,01. Я не могу пошевелиться. Не могу даже стоять. Какой-то человек - я узнаю его, это фермер с соевой плантации из моей реальной жизни, - подходит ко мне, на ходу ослабляя галстук. - Меня зовут Агент К00996363Е. Открою тайну, Игрок I8192727I Нед Ладд - это проект, созданный Внешней Сетью, чтобы выявлять антиИгровые тенденции среди игроков и предотвращать потенциальный вред, который они могут причинить Внешней Сети. Ваша восприимчивость к внушениям наших провокаторов свидетельствует о дефектах в вашей программе. Даже гипотетическое допущение, что мировоззрение сможет когда-нибудь победить образ, безумно как таковое. Внешняя Сеть подвергнет вашу программу переработке в соответствии с Уложением Закона Игры 972HJI. Глубоко сожалею, I81, но это для вашего же блага. Он приближает свое лицо к моему. В нем нет ненависти. Оно полно нежности и прощения. - Игра окончена. ============================================================================ Четыре ОТВОЕВАННАЯ ЗЕМЛЯ ============================================================================ x x x Вот так я умер - сразу после полуночи, на отвоеванной у моря земле, где-то на южном берегу Токийского залива. Я чихаю, и ячмень у меня на глазу вздрагивает и едва не лопается. Воскресенье, семнадцатое сентября. Не могу назвать свою смерть неожиданной, особенно после этих двенадцати часов. С тех пор как Андзу показала мне, что такое смерть, я научился видеть ее: она ждет в поездах, в лифтах, на аптечных полках. На Якусиме, подрастая, я видел, как она бьется о скалы в океане. Всегда на некотором расстоянии. Теперь же она сбросила маску, как в страшном сне. Теперь это действительно происходит - со мной. Вот он, кошмар наяву, и я никогда не проснусь. Я повержен на лопатки, я далеко от всех, кто меня знает, и планка жизни на нуле. Мое тело истерзано, а температура поднимается выше, чем этот мост. В небе россыпью сверкают звезды, огни пролетающих самолетов и спутников. До чего же это грязная, грубая, бессмысленная, неправдоподобная, преждевременная, сопливая смерть! Просто гнусная и грустная авантюра, изначально обреченная на провал. Моя, скорее всего, последняя мысль о том, что, если этой бессмысленной истории суждено продолжаться, Богу-вивисектору понадобится новый подопытный кролик для экспериментов. Так много звезд. Для чего они? x x x В среду после обеда я иду в банк рядом с вокзалом Уэно, чтобы заплатить за сообщения в колонках платных объявлений. Банк примерно в десяти минутах ходьбы вниз по авеню Асакуса, поэтому я решаю воспользоваться осиротевшим велосипедом - служебным транспортом бюро находок. Он слишком дряхл, чтобы кто-нибудь на него польстился, но вполне поможет сэкономить четверть часа от обеденного перерыва, что мне пришлось бы топать по оживленной улице, раскаленной выхлопными газами и угасающим летом. В Токио нет тени, а сплошной бетон удерживает тепло. Я паркую велосипед снаружи и вхожу внутрь - в обеденное время в банке кипит особенно бурная деятельность, сопровождаемая особенным банковским шумом. Гомон трутней, телефоны, принтеры, бумага, автоматические двери, приглушенные голоса. Оплатить план " Г" через банкомат дешевле - при условии, что я не сделаю ни одной ошибки, набирая длинный ряд цифр, в противном случае мои деньги утекут не на тот счет[88]. Виртуальная кассирша на экране кланяется, сжав руки на коленях. - Пожалуйста, подождите. Производится транзакция. Жду. Читаю всякую ерунду о потерянных пластиковых картах и дешевых кредитах. Когда же снова поднимаю глаза на виртуальную кассиршу, она говорит нечто другое. Я не верю своим глазам. - Ты скоро встретишься с отцом, Эидзи Миякэ. Я раза три отворачиваюсь и снова смотрю на экран - сообщение по- прежнему там. Оглядываюсь - должен же быть автор у этого розыгрыша. В начале ряда банкоматов стоит живая кассирша, чтобы помогать клиентам, если у них возникнут затруднения; видя мое замешательство, она спешит подойти. У нее такие же униформа и выражение лица, как у ее виртуальной коллеги. Я молча указываю на экран. Она касается пальцем экрана. - Транзакция завершена. Вот ваша карточка, и не забудьте сохранить чек. - Но взгляните на сообщение! Голосом она напоминает мышку Минни из мультфильма: - "Транзакция завершена. Пожалуйста, заберите карту и чек". Все в порядке. Смотрю на экран. Она права. - Там было другое сообщение, - настаиваю я. Оглядываюсь вокруг в поисках шутника. - Сообщение, в котором ко мне обращались по имени. Ее улыбка становится напряженной: - Это крайне маловероятно. Очередь прислушивается. Я взрываюсь: - Я понимаю, что маловероятно! Зачем же иначе, как вы думаете... На сцене появляется человек в униформе с желтой нашивкой на рукаве. Он всего лишь на пару лет старше меня, а уже Капитан Супер, Самурай Корпоративных Финансов. - Спасибо, госпожа Вакаяма. - Он отпускает свою подчиненную. - Я дежурный менеджер. Что именно вас встревожило? - Я перевел деньги... - Автомат допустил ошибку? - На экране загорелось сообщение. Личного характера. Предназначенное для меня. - Могу я узнать, почему вы пришли к заключению, что сообщение предназначалось вам? - В нем было мое имя. Лицо Капитана Супера принимает обеспокоенно-неодобрительное выражение, почерпнутое на тренинге. - Что именно говорилось в "сообщении", сэр? - Что мой отец хочет со мной встретиться. Чувствую, как домохозяйки в очереди заражаются любопытством и переглядываются. Капитан Супер вполне убедительно имитирует врача, потакающего душевнобольному: - Я полагаю, что скорее всего наш автомат использует символы, с восприятием которых могут возникнуть некоторые затруднения. - Я не работаю в банке, но читать, спасибо, умею. - Ну конечно же. - Капитан Супер оглядывает мой рабочий комбинезон. Он чешет затылок, чтобы показать, что испытывает неловкость. Он бросает взгляд на свои часы, чтобы показать, что источник неловкости - я. - Я только хочу сказать, что здесь либо произошло недоразумение, либо вы стали свидетелем феномена, ранее не имевшего места ни в истории Токийского банка, ни, насколько мне известно, в истории японского банковского дела вообще. Я прячу карточку обратно в бумажник, сажусь на велосипед и возвращаюсь на вокзал Уэно. До самого вечера мне настолько не по себе, что госпожа Сасаки спрашивает, в чем дело. Я выдумываю что-то насчет лихорадки, и она дает мне лекарство. Во время чайного перерыва я подхожу к банкомату на вокзале, который выдает справки о счетах, но не принимает платежи. Не происходит ничего необычного. Я всматриваюсь в лица посетителей бюро находок, пытаясь уловить многозначительный взгляд. Ничего. Интересно, не Суга ли это? Но Суга не знает о моем отце. Никто в Токио не знает о моем отце. Кроме моего отца. Сидя в вагоне на пути к Кита Сендзю, я оглядываюсь по сторонам. Паранойя. Ни один из трутней не смотрит на меня, мне удается поймать взгляд только какой-то маленькой девочки. По пути домой от станции я ловлю себя на том, что высматриваю преследователей в уличных зеркалах. В супермаркете я покупаю уцененное вполовину окономияки[89] и молоко для Кошки. "Бунтаро", - думаю я, стоя в очереди. Я получил свою капсулу, потому что один из родственников моего учителя игры на гитаре, который живет в Кагосиме, знаком с подругой жены Бунтаро - возможно, это он прознал про моего отца? Но разве может владелец видеопроката быть настолько влиятелен, чтобы использовать экраны банкоматов для рассылки личных сообщений? Что-то вроде коварного союза между Сугой и Бунтаро? Я возвращаюсь в "Падающую звезду" и застаю подозреваемого за телефонным разговором с женой, рукой он ворошит редеющую шевелюру. Речь идет о детских садиках для Кодаи. Он кивает мне и отвешивает шлепок пониже спины самым бесцеремонным образом. Я просматриваю пару сцен из фильма ужасов под названием "Ты пришел по мою душу". Полицейский преследует маньяка-убийцу, который узнает о самых мрачных страхах своих жертв и убивает их, погружая в соответствующий кошмар. - Я знаю, о чем ты думаешь, парень, - говорит Бунтаро, вешая трубку. - Кодаи еще даже не родился. Но в этих заведениях списки претендентов на поступление длиннее, чем гитарные соло "Grateful Dead"[90]. Попадешь в правильный детский сад, и конвейер довезет тебя до правильного университета. - Он, вздыхая, качает головой. - Уж поверь мне. Отцу-воспитателю. Как твой день? Ты выглядишь так, будто из тебя высосали костный мозг. Бунтаро угощает меня сигаретой и вычеркивает себя из моего списка подозреваемых. Как ни трудно в это поверить, единственный оставшийся кандидат сейчас наиболее вероятен: мой отец. И что же нам теперь делать? План "Д". В обед во вторник я снова иду в то же самое отделение того же самого банка, чтобы испытать тот же банкомат еще раз. Дежурит та же самая женщина - узнав меня, она отводит глаза. Я вставляю карточку, набираю свой пин-код, и виртуальная кассирша отвешивает мне поклон. Вот это да! - В какой темной комнате нет выхода, а только входы в комнаты, еще темнее, чем первая? Отец ждет твоего ответа. Пытаюсь разгадать - это что, предупреждение? Оглядываюсь в поисках Минни Маус, но Капитан Супер уже поджидает меня: - Еще одно необъяснимое сообщение? - Если это не необъяснимое сообщение, - ты, саркастичный ублюдок; я стучу по экрану костяшками пальцев, - тогда скажите, как его назвать? - О Боже, мы ведь с вами не совсем Билл Гейтс, правда? Возможно, это сообщение о том, что у вас недостаточно средств на выполнение вашей сделки? Конечно же, экран вернулся в нормальное состояние и показывает жалкий баланс моего счета. Оглядываюсь по сторонам - не смотрит ли кто? Значит, он стирает сообщение, когда подходит свидетель? Но как? - Я понимаю, это кажется странным, - начинаю я, не зная точно, что сказать дальше. Капитан Супер приподнимает брови, - но кто-то использует ваши банкоматы, чтобы дурачить клиентов. Капитан Супер ждет продолжения. - Неужели вас это не беспокоит? Капитан Супер складывает руки на груди и кланяется с видом я-закончил- лучший-университет-Токио. Не сказав больше ни слова, я пулей вылетаю из банка. Сажусь на велосипед и возвращаюсь в бюро находок, с подозрением посматривая на припаркованные машины и приоткрытые окна, как и вчера. Моему отцу достало влияния устроить так, чтобы его имя не значилось в наших с Андзу свидетельствах о рождении, но это, несомненно, другая лига. Остаток дня я провел, приделывая этикетки к забытым зонтикам и отбирая для уничтожения те из них, что пролежали у нас больше двадцати восьми дней. Возможно ли, что моя мачеха пытается каким-то образом запугать меня? Если же это мой отец, то почему он выкидывает такие шутки, вместо того, чтобы просто позвонить мне? Бред. В пятницу нам, сотрудникам, набранным на испытательный срок в середине года, выдают зарплату. Банк забит под завязку - мне приходится ждать несколько минут, чтобы подойти к банкомату. Капитан Супер завис поблизости, ожидая, когда понадобится его вмешательство. Поглубже надвигаю бейсболку. Женщина со страусиными перьями на шляпке не переставая чихает мне в затылок и тяжко вздыхает. Вставляю карточку и запрашиваю 14 000 иен. Виртуальная кассирша улыбается, кланяется и просит подождать. Пока ничего необычного. - Отец предупреждает тебя, что передышка окончена. Я этого ожидал: из-под козырька кепки вглядываюсь в нетерпеливую очередь. Кто? Никакой подсказки. Автомат выплевывает деньги. Виртуальная кассирша снова отвешивает поклон. - Отец идет за тобой. Ну, так иди! Для чего же еще, как ты думаешь, я приехал в этот город? Я барабаню по виртуальному кассиру внутренней стороной кулаков. - Вы не из Токио, не так ли? - Капитан Супер стоит у меня за спиной. - Я это сразу понял, потому что жители Токио обычно хорошо воспитаны, они не нападают на наши автоматы. - Взгляните на это! Взгляните! Я показываю ему на экран, и у меня с языка срывается ругательство. - Пожалуйста, заберите деньги и карту. Банкомат пищит. Если я что-нибудь скажу Капитану Суперу или даже просто посмотрю на него, у меня возникнет непреодолимое желание его ударить, а я не уверен, что мой череп выдержит еще один удар, пока не прошла и неделя после предыдущего. Я оставляю без внимания его раздраженный вздох, забираю деньги, карточку, чек и какое-то время прохаживаюсь по вестибюлю, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд. Очереди, мраморный пол, бой часов. В банках никто ни на кого не смотрит. Заметив, что Капитан Супер говорит с охранником и смотрит в мою сторону, я выскальзываю за дверь. Между банком и Уэно находится самая убогая во всем Токио лавка, торгующая лапшой. Если в Токио самые убогие лавки с лапшой во всей Японии, то эта, скорее всего, самая убогая в мире. Она так убога, что не имеет даже названия и определенного цвета. Мне рассказал о ней Суга - здесь дешево, как нигде, можно выпить сколько угодно воды со льдом и полистать подборки комиксов за последние двадцать лет. Я оставляю велосипед в переулке за углом, вдыхаю запах смолы, выходящий через вытяжное отверстие, и вхожу внутрь сквозь висящие в дверном проеме унизанные бусинами нити. Внутри грязно, засижено мухами. Четыре строителя молча сидят вокруг четырех заляпанных жиром глубоких тарелок. Роль повара выполняет старик, который умер несколько дней назад. Единственный круглый светильник под потолком усеян тельцами дохлых насекомых, а стены украшены брызгами жира, мелкими и покрупнее. По телевизору крутится старый черно-белый фильм про Якудзу, но его никто не смотрит. Какого-то гангстера кидают в бетономешалку. Вентиляторы поворачиваются то туда, то сюда. Вздрогнув, повар реанимирует свой труп и садится прямо: - Чем могу помочь, сынок? Я заказываю собу[91] с темпурой, яйцами и луком и сажусь на табурет у прилавка. "Сегодня", - говорилось в сообщении. Завтра в это же время я буду точно знать, оказался план "Д" верной ниточкой или очередной липой. Я должен держать свои надежды в узде. Мои надежды готовы оборвать узду от нетерпения. Кто это может быть, как не мой отец? Приносят лапшу. Посыпаю ее перцем чили и смотрю, как он расплывается по медузе растопленного жира. Едали лучше, едали хуже. Выхожу из лавки на ослепительный солнечный свет и обнаруживаю, что велосипед исчез. Весь переулок занял черный "кадиллак", наподобие тех, что ФБР использует для президентских миссий. Его задняя дверца приоткрывается, и в щель высовывается ящерица - короткие, ежиком, белые волосы, глаза так широко расставлены, что могут видеть на двести семьдесят градусов. - Чего-нибудь ищешь? Поворачиваю бейсболку козырьком вперед, чтобы прикрыть глаза от солнца. Ящерица облокачивается о крышу "кадиллака". Он примерно моего возраста. Под один из коротких рукавов его рубашки из змеиной кожи уползает хвост дракона, а из-под другого выползает голова. - Свой велосипед. Ящерица что-то говорит, обращаясь к кому-то в "кадиллаке". Водительская дверца открывается, вылезает мужчина в солнечных очках с франкенштейновским шрамом на щеке, обходит "кадиллак", подбирает какую-то груду металла и протягивает мне. - Это твой велосипед? Его руки мускулистее и массивнее моих ног, а фаланги пальцев унизаны золотом. Он настолько огромен, что заслоняет собою солнце. Потрясенный, я беру в руки эту груду и какое-то время держу. - Да, это был он. Ящерица фыркает: - Беспардонное варварство, да? Франкенштейн ногой отпихивает останки велосипеда: - Залезай. - Он тычет большим пальцем в "кадиллак". - Отец приказал привезти тебя. - Вы от моего отца? Франкенштейн с Ящерицей находят это забавным. - От кого же еще? - И мой отец приказал вам превратить велосипед в металлолом? Ящерица резко подается вперед и сплевывает: - Лезь в машину, ты, болтливый прыщ на члене, не то ща все руки пообломаю. Поток машин тащит зной и грохот от светофора до светофора. У меня есть выбор? "Кадиллак" грохочет по понтонному мосту через реку Симуда. Тонированные стекла смягчают яркий свет, а кондиционер охлаждает салон до температуры пива, только что вынутого из холодильника. Я покрываюсь гусиной кожей. Франкенштейн сидит за рулем, а Ящерица со мной на заднем сиденье, развалившись, как поп-звезда. Эта поездка могла бы даже доставить мне удовольствие, если бы я не был похищен Якудзой и мне не грозила потеря работы. Может быть, мне удастся найти телефон и позвонить госпоже Сасаки, чтобы сказать... что? Меньше всего на свете мне хочется ей лгать. Она мне нравится. Я говорю себе, что все это - пустяки, ведь за мной прислал мой отец. Вот что главное. Почему же я не чувствую восторга? Мимо проплывает Северный Токио, одно здание, другое, еще одно. Лучше быть машиной, чем человеком. Скоростные шоссе, эстакады, объезды. Тянутся километры обсаженного крючковатыми соснами трубопровода нефтеперерабатывающего завода. Огромный автомобильный завод. Акр за акром мимо проносятся белые каркасы кузовов. Так, значит, мой отец в каком-то роде член Якудзы. В этом есть определенный смысл. Деньги, власть и влияние. Белые полосы на дороге, раздуваемые ветром паруса-деревья и заводские трубы - как во сне. Часы на приборной доске показывают 13:23. Госпожа Сасаки будет гадать, почему я опаздываю. - А нельзя ли мне позвонить? Ящерица показывает кукиш. Я испытываю судьбу: - Я только... Но тут оборачивается Франкенштейн и говорит: - Закрой варежку, Миякэ! Терпеть не могу хнычущих малолеток. Отец не дал мне права голоса? Нечего гадать, надо откинуться на спинку сиденья и ждать. Проезжаем пропускной пункт[92]. Франкенштейн жмет на газ, и "кадиллак" рвется вперед по скоростному шоссе. 13:41. Здания становятся все роскошнее; дорога петляет среди гор, густо утыканных вышками. Справа на горизонте вычерчивается полоска моря. Ящерица зевает и зажигает сигарету. Он курит "Хоуп". - Стильно путешествуем, а? - говорит Франкенштейн, обращаясь не ко мне. - Знаешь, сколько стоит такая тачка? Ящерица крутит на пальце кольцо с черепом: - До фига. Франкенштейн облизывает губы: - Четверть миллиона долларов. Ящерица: - А на наши? Франкенштейн прикидывает: - Двадцать два миллиона иен. Ящерица смотрит на меня: - Слышал, Миякэ? Если сдашь вступительные экзамены, всю жизнь прокорпишь в офисе, будешь откладывать премиальные и реинкарнируешься девять раз, тоже сможешь разъезжать в "кадиллаке". Я смотрю прямо перед собой. - Миякэ! Я с тобой разговариваю! - Извините. Я думал, что мне надо закрыть варежку. Ящерица присвистнул, и у него из кулака выскочило лезвие ножа. - Придержи свой нахальный... - Нож, сверкнув у моего запястья, рассекает корпус часов и задевает механизм, - хренов язык. Лезвие ножа исчезает в его пальцах. Горящими глазами Ящерица вызывающе смотрит на меня, подзуживая открыть рот, и смеется, мерзко и отрывисто. Он победил. "Ксанаду", расположенный на побережье за пределами Токийского залива, сегодня празднует торжественное открытие. Вдоль съезда со скоростного шоссе развеваются флаги, над невероятных размеров куполом парит гигантский дирижабль "Бриджстоун". У меня начинает болеть горло. "Валгалла" откроется под Новый год, а "Нирвана", с конечной станцией монорельсовой ветки до аэропорта, все еще строится. Поток машин ползет с черепашьей скоростью. Междугородные автобусы, семейные автофургоны, джипы, спортивные машины, снова междугородные автобусы бампер к бамперу выстроились в очередь перед пропускным пунктом. На шестах поникли флаги всех стран мира. Невероятных размеров транспарант с надписями: "Ксанаду" - открытие сегодня! Земной рай для семейного отдыха! Девятиэкранный киномультиплекс! Олимпийский бассейн! Танцевальный зал с криптоновым освещением! Караоке-центр! Кухня всех стран мира! Калифорнийский пляж! Аквапарк "Нептун"! Патинко[93] "Плутон"! Автостоянка на 10 000 - да, на 10 000! - автомобилей". Полицейский на мотоцикле машет нам рукой, указывая на отдельную подъездную дорогу. - На "кадиллаке" всюду проедешь. - Ящерица выбивает из пачки еще одну " Хоуп". - Один из наших, - говорит Франкенштейн, пока стекло ползет вниз. - Возвращаются старые добрые времена. Когда-то каждый хренов полицейский в этом хреновом городе относился к нам с уважением. "Кадиллак" поворачивает и едет вверх по склону прямо на солнце, которое сквозь тонированное ветровое стекло кажется тусклой звездой. Перевалив через насыпь, мы въезжаем на стройплощадку, отгороженную от " Ксанаду" огромным экраном из листового железа. Кучи гравия, штабеля бетонных блоков, бетономешалки, непосаженые деревья с корнями в мешках. - А где работнички? - спрашивает Ящерица. - Выходной по случаю торжественного открытия, - отвечает Франкенштейн. Из-за штабелей строительных блоков выплывает "Валгалла". Это ослепительная пирамида из треугольников черного стекла на основании из каменной кладки. "Кадиллак" спускается по пандусу в тень и замирает перед шлагбаумом. Сторож опускает окно своей будки. На вид ему лет девяносто, и он либо пьян, либо страдает болезнью Паркинсона. Франкенштейн сердито выглядывает из окна машины. Сторож продолжает кланяться и отдавать честь. - Открывай, - рычит Франкенштейн. - Сезам, черт возьми. Перекладина поднимается, и кланяющийся сторож исчезает из виду. - Где его откопали? - спрашивает Ящерица. - На кладбище домашних животных? "Кадиллак" стремительно въезжает в темноту, разворачивается и замирает. Меня охватывает возбуждение. Неужели я действительно под одной крышей со своим отцом? - Выходи, - говорит Ящерица. Мы в подземном гараже, вокруг пахнет маслом, бензином и пылью от строительных блоков. Рядом с нашим припаркованы еще два "кадиллака". Здесь так темно, что не видно даже стен, не говоря еще о чем-нибудь. Франкенштейн толкает меня в поясницу: - Шагай, молокосос. Я иду за ним - кружок тусклого света то появляется, то снова исчезает. Это круглое окошко в двустворчатой двери, за которой - полутемный служебный коридор, где пахнет свежей краской и гулким эхом отдаются наши шаги. - Еще толком не построили, а освещение уже ни к черту, - замечает Ящерица. От этого коридора ответвляются другие. Мне приходит в голову, что я должен бы испугаться. Никто не знает, где я нахожусь. Нет, не так: мой отец знает. Я пытаюсь удержать в памяти хоть какие-то ориентиры: у этого пожарного шланга - направо, дальше - прямо, мимо доски для объявлений. Франкенштейн останавливается у мужского туалета. Ящерица отпирает дверь: - Входи. - Мне не нужно в туалет. - А тебя, черт возьми, никто не спрашивает. - Когда я увижусь с отцом? Ящерица ухмыляется: - Я сообщу ему о твоем нетерпении. Франкенштейн ногой распахивает дверь, Ящерица хватает меня за нос и зашвыривает внутрь - не успеваю я вновь обрести равновесие, как дверь уже заперта. Я в туалете. Плитки на полу, на стенах, потолок, светильники, раковины, писсуары, двери кабинок - все сверкает ослепительной снежной белизной. Ни окон, ни дверей. Та дверь, через которую я вошел, сделана из металла, и выбить ее совершенно невозможно. Я стучу по ней пару раз: - Эй! Долго вы собираетесь меня здесь держать? Слышится шум спускаемой воды. - Кто здесь? Щелкает замок, и дверь одной кабинки распахивается. - Кажется, я узнаю этот голос, - говорит Юзу Дэймон, застегивая ремень на брюках. - Какое совпадение. Ты застал меня врасплох. Так как тебя угораздило попасть в этот дурной сон? Юзу Дэймон моет руки, глядя на меня в зеркало. - Ты ответишь на мой вопрос или будешь играть в молчанку, пока за мной не придет наш тюремщик? - Мне бы твою наглость. Он машет руками под сушилкой, но ничего не происходит, и он вытирает их о свою футболку. На ней изображена школьница из мультфильма, опускающая дымящийся пистолет; рядом - слова: "Так вот что такое - убивать... Мне это нравится". - Понятно. Ты все дуешься из-за отеля любви. - Ты станешь выдающимся адвокатом. - Спасибо за некомплимент. - Он отворачивается от зеркала. - Мы будем продолжать скорбеть или ты все же расскажешь, как ты сюда попал? - Меня привез отец. - А твой отец кто? - Еще не знаю. - Это довольно неосмотрительно с твоей стороны. - А ты здесь зачем? - Чтобы из меня вытрясли все дерьмо. Возможно, тебе удастся посмотреть. - Зачем? Ты тоже удрал из отеля любви? - Как смешно, Миякэ. Это долгая история. Я бросаю взгляд на дверь. - Ладно, - Дэймон залезает на раковину. - Выбирай себе стул по вкусу. Стульев нет. - Я постою. Бачок унитаза наполнился - воцаряется тишина. - Это старинное предание о войне за наследство. Жил да был преклонного возраста деспот по имени Коносуке Цуру. Его империя уходила корнями в дни оккупации, с рынками под открытым небом и выпотрошенными сигаретами. Ты, случайно, не...? Я отрицательно мотаю головой. - Полвека спустя Коносуке Цуру настолько продвинулся вперед, что стал завтракать с членами кабинета министров. Его интересы простирались от преступного мира Токио до правительственных кругов, от наркотиков до строительства - удобный портфель в стране, у правительства которой есть всего лишь одно средство борьбы с экономическим кризисом: лить цемент на горные склоны и соединять висячими мостами необитаемые острова. Но я отклонился от темы. Правой рукой Коносуке был человек по имени Юн Нагасаки. Его левой рукой был Риютаро Морино. Император Цуру, адмирал Нагасаки и генерал Морино. Следишь за моей мыслью? Я отвечаю этому заносчивому фигляру кивком головы. - На свой девяностый с чем-то день рождения Цуру получает сильнейший сердечный приступ и поездку в карете "скорой помощи" в больницу Сиба-коен. Это случилось в феврале сего года. Щекотливое время - Цуру стравливал Морино с Нагасаки, проверяя своих подчиненных. По традиции Цуру должен выбрать преемника, но он стреляный волк и обещает выкарабкаться. Через неделю Нагасаки решил заявить о себе и устроил свой Перл Харбор[94] - но не против сил Морино, которые держатся начеку, а против людей Цуру, которые считали себя неприкосновенными. Более ста ключевых фигур Цуру ликвидированы за одну ночь, на каждого ушло не более десяти минут. Ни переговоров, ни пощады, ни милосердия. - Дэймон поднимает указательные пальцы, притворяясь, что стреляет в меня. - Самого Цуру удалось вывезти из больницы - одни говорят, что его забили до смерти его же собственными клюшками для гольфа, другие - что он перебрался аж в Сингапур, где его накрыл повторный приступ. Его время вышло. К рассвету трон перешел к Нагасаки. Вопросы из зала? - Откуда ты все это знаешь? - Нет ничего проще. Мой отец - полицейский на содержании у Нагасаки. Дальше. Слишком прямой ответ для такого скользкого типа. - Что ты здесь делаешь? - Дай закончить. Если бы это был фильм про Якудзу, уцелевшие члены группировки Цуру должны были бы объединиться с Морино и начать войну чести. Нагасаки нарушил закон и должен был быть наказан, верно? В действительности все не так интересно. Морино колеблется, теряя драгоценное время. Уцелевшие люди Цуру выясняют, с какой стороны дует ветер, и сдаются Нагасаки, поверив обещанию их помиловать. Их быстренько убивают, но это неважно. К маю Нагасаки не только прибрал к рукам операции Цуру в Токио, но и получил контроль над Корейскими группировками и Триадой[95]. К июню он помогает выбирать крестного отца для внука токийского губернатора. Когда Морино отправляет к Нагасаки посланца с предложением поделить империю, Нагасаки отправляет посланца обратно, за вычетом рук и ног. К июлю Нагасаки заграбастал все, а Морино опустился до выколачивания страховых денег из владельцев борделей. Нагасаки доставляет больше удовольствия наблюдать, как влияние Морино сходит на нет, чем пачкать себе ноги, наступая на него. - Почему ни о чем таком не писали в газетах? - Вы, честные японские граждане, живете на съемочной площадке, Миякэ. Вы бесплатные статисты. Наши политиканы - актеры. Но истинных режиссеров фильма, таких, как Нагасаки и Цуру, вам не видно. Постановкой руководят из- за кулис, а не с авансцены. - Так ты мне скажешь, почему очутился здесь? - Нас с Морино угораздило влюбиться в одну ту же девушку. - Мириам. Маска соскальзывает с Дэймона, и я впервые вижу его настоящее лицо. Дверь со стуком открывается, и входит Ящерица. - Леди удобно устроились? Он щелчком открывает свой нож, подбрасывает его в воздух, ловит и указывает им на Дэймона: - Ты первый. Дэймон сползает со стойки с раковинами, продолжая смотреть на меня недоуменным взглядом. Ящерица причмокивает губами: - Пришло время попрощаться с твоим оч-чаровательным личиком, Дэймон. Дэймон улыбается в ответ: - Ты прикупил это тряпье на благотворительной распродаже или тебе действительно кажется, что ты круто выглядишь? Ящерица возвращает ему улыбку: - Умно сказано. Когда Дэймон проходит мимо, Ящерица с силой бьет его по кадыку, хватает за затылок и швыряет лицом в металлическую дверь. - У меня просто встает от случайного насилия, - говорит Ящерица. - Скажи еще что-нибудь умное. С разбитым в кровь носом Дэймон поднимается и, спотыкаясь, выходит в коридор. Дверь снова закрывается. Или я схожу с ума, или стены туалета искажаются, выгибаясь внутрь. Время тоже искажается. Часы встали, я не имею ни малейшего представления о том, как долго уже здесь нахожусь. По полу бредет таракан. Набираю в ладони воду и пью. Потом начинаю играть в игру, которая часто помогает мне успокоиться: ищу Андзу в своем отражении. Я часто ловлю ее черты в верхней части своего лица. Пробую поиграть по-другому: сосредоточиваюсь на лице своей матери; отделяю ее лицо от своего; остаток должен принадлежать моему отцу. Может ли быть, что мой отец - это Риютаро Морино или Юн Нагасаки? Дэймон намекнул, что именно по распоряжению Морино нас привезли сюда. Но он также намекнул, что Морино потерял свою власть. Потерял настолько, что не в состоянии содержать парк "кадиллаков". Я сосу бомбочку с шампанским. Болит горло. Госпожа Сасаки решит, что Аояма был прав на мой счет: я - ни на что не годный тип без чувства ответственности. Снова появляется таракан. Рассасываю свою последнюю бомбочку. Ящерица наблюдает за мной в зеркало - я вздрагиваю. - А вот и минута, которой ты так долго ждал, Миякэ. Отец хочет тебя видеть. "Валгалла" - это курортный отель невероятных размеров. Когда его достроят, он будет самым шикарным в Токио. Сахарные люстры, молочные ковры, сливочные стены, серебряные светильники. Кондиционеры еще не установлены, поэтому коридоры отданы на милость солнцу, и под всем этим стеклом я уже через полминуты начинаю обливаться потом. Густой запах коврового покрытия и свежей краски. Над дальним углом заграждения, идущего по периметру строительства, я вижу громадный купол "Ксанаду", внизу - внутренние дворики и даже искусственную реку и искусственные пещеры. Окна полностью лишают внешний мир цвета. Все окрашено в тона военной кинохроники. Воздух сухой, как в пустыне. Ящерица стучит в дверь с номером "333" - Отец, я привел Миякэ. Я понимаю, как ужасно ошибся. "Отец" - значит не "мой отец"; "отец" - значит "крестный отец Якудзы". Я бы рассмеялся, если бы сегодняшние события не приняли такой опасный оборот. В следующую секунду раздается хриплый голос: - Входи! Дверь открывается изнутри. В идеально чистом зале для совещаний за столом сидят восемь человек. Во главе стола - мужчина лет пятидесяти с небольшим. - Дайте малышу стул. Его голос дерет слух, как наждачная бумага. Впалые глазницы, толстые губы, покрытая пятнами шелушащаяся кожа - так обычно гримируют молодых актеров, исполняющих роли стариков, - и бородавка в углу глаза, будто огромный сосок, выросший не в том месте. Мои запоздалые опасения оправдались: если этот тролль - мой отец, то я - Кролик Миффи. Я сажусь на место подсудимого. Меня собирается судить сборище опасных незнакомцев, а я даже не знаю, в чем обвиняюсь. - Итак, - говорит этот человек, - вот он, Эидзи Миякэ. - Да. А кто вы? x x x Смерть предоставила мне выбор. Выстрел в упор, который вышибет мне мозги, или падение с тридцати метров. Франкенштейн с помощником режиссера этого черного фарса заключают пари - какой способ я предпочту. Когда кончается надежда, уже не теряешь от страха голову. Вот и Монгол, идет ко мне по недостроенному мосту. Мой правый глаз так распух, что ночь перед ним плывет. Да, конечно же, я напуган и расстроен тем, что моя глупая жизнь заканчивается гак быстро. Но больше всего на меня давит кошмар, груз которого не дает идти. Я - как скотина на бойне, ждущая, что ей размозжат череп. Зачем говорить что-то? Зачем умолять? Зачем пытаться бежать, когда единственный выход - падение в темноту? Если голова и уцелеет, то остальное тело - нет. Монгол сплевывает и кладет в рот свежую пластинку жвачки. Вынимает пистолет. После того что случилось с Андзу, мне по нескольку раз в неделю снилось, что я тону, пока у меня не появилась гитара. В тех снах я справлялся со страхом, прекращая борьбу, и сейчас я делаю то же самое. У меня осталось меньше сорока секунд. В последний раз я разворачиваю фотографию своего отца. Его лица сгиб не коснулся. Да, мы действительно похожи. Хоть в этом мои мечты сбылись. Он грузнее, чем я думал, но выглядит отлично. Касаюсь его щеки в надежде, что, где бы он ни был, он это почувствует. Далеко внизу, на отвоеванной у моря земле, слышны восклицания Ящерицы: - Додергался! Бах! Добивать раненых ему интересней, чем смотреть, как умру я. - На тебя тоже икота напала, а? Бах! - Пушка! Вот самая клевая видеоигра! Бах! Один из "кадиллаков", оживая, шуршит колесами. На фотографии мой отец сидит за рулем, улыбаясь тому, что говорит ему Акико Като, которая садится в машину. Далекий черно-белый день. Ближе друг к другу нам быть не дано. Звезды. x x x - Кто я? - Глава Якудзы повторяет мой вопрос. Его губы едва шевелятся, а голос звучит совершенно безжизненно. - Мой бухгалтер называет меня " господин Морино". Мои люди называют меня "Отец". Мои налогоплательщики называют меня "Бог". Моя жена называет меня "Деньги". Мои любовницы называет меня "Потрясающий". - Всплеск юмора. - Мои враги называют меня именами своих кошмаров. Ты будешь называть меня "Сэр". - Он вынимает сигару из пепельницы и зажигает ее снова. - Сядь. Мы и так выбились из графика. Делаю, что приказано, и обвожу взглядом присяжных. Франкенштейн, чавкающий бигмаком. Одетый в кожу человек с обветренным лицом, который, по всей видимости, медитирует, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Женщина, которая набирает что-то на портативном компьютере со скоростью пианистки. Она напоминает Маму-сан из "Пиковой Дамы", и тут я понимаю, что она и есть Мама-сан из "Пиковой Дамы". Она не обращает на меня внимания. Слева - три фоторобота из списка бандитов Якудзы. Отделение духового оркестра на отдыхе. Сквозь щель приоткрытой двери уголком глаза я замечаю одетую в свободную юкату девушку, которая лижет фруктовый шербет на палочке. Когда я пытаюсь поймать ее взгляд, она отступает и скрывается из виду. Ящерица садится на стул рядом со мной. Риютаро Морино смотрит на меня поверх наваленной перед ним кучи пенопленовых коробок с закусками. Звуки дыхания, скрип стула, на котором сидит Кожаный пиджак, теппети-теп-теп компьютерной клавиатуры. Чего мы ждем? Морино прочищает горло: - Эидзи Миякэ, что ты скажешь в свое оправдание? - В чем меня обвиняют? Нож Ящерицы оставляет глубокую царапину по краю стола. Он останавливается в дюйме от моего большого пальца. - В чем меня обвиняют, сэр? Я сглатываю. - В чем меня обвиняют, сэр? - Если ты виновен, то знаешь, в чем тебя обвиняют. - Значит, я невиновен, сэр. Девушка с мороженым хихикает в соседней комнате. - Невиновен. - Морино с серьезным видом качает головой. - Тогда объясни, зачем ты был в "Пиковой Даме" в субботу девятого сентября? - Юзу Дэймон здесь? Морино кивает головой, мое лицо прижимается к крышке стола, рука заламывается за голову; еще градус поворота - и перелом. Ящерица бормочет мне в ухо: - Как ты думаешь, что ты только что сделал не так? - Не - ответил - на - вопрос. Моя рука на свободе. - Умный мальчик. - Морино прищуривается. - Объясни, зачем ты был в " Пиковой Даме" в субботу девятого сентября. - Меня привел Юзу Дэймон. - Сэр. - Сэр. - Однако ты сказал Маме-сан, что не знаком с Дэймоном. Мама-сан бросает взгляд на меня. - Я тебя предупреждала - терпеть не могу хнычущих малолеток. Может мне кто-нибудь сказать, как будет "пятнадцать миллиардов" по-русски? - Кожаный пиджак отвечает. Мама-сан продолжает стучать по клавишам. Морино ждет моего ответа. - Я не был знаком с Дэймоном. Я до сих пор ничего о нем не знаю. Я забыл свою бейсболку в игровом центре, вернулся обратно, она оказалась у него, он вернул ее мне, мы заговорили... - ...а остальное, как говорится, уже история. Но "Пиковая Дама" не обычный клуб. Юзу Дэймон внес тебя в список гостей как своего сводного брата. Ты утверждаешь, что это ложь? Я прикидываю, каковы могут быть последствия. - Ты слышал мой вопрос, Эидзи Миякэ? - Да, это ложь. Сэр. - А я утверждаю, что ты шпион Юна Нагасаки. - Это неправда. - Так тебе известно имя Юна Нагасаки? - Да, я узнал его час назад. Одно только имя. - Вы с Юзу Дэймоном пошли в "Пиковую Даму", чтобы досадить одной из хостесс - тебе она известна как Мириам. Я мотаю головой: - Нет, сэр. - Вы с Юзу Дэймоном пошли в "Пиковую Даму", чтобы убедить ее предать меня и стать агентом Юна Нагасаки. Я мотаю головой: - Нет, сэр. Неподвижное лицо Морино принимает жестокое выражение. Его голос совершенно бесцветен: - Ты трахаешь Мириам. Ты трахаешь мою малышку. Вот он, решающий момент. Я мотаю головой. - Нет, сэр. Франкенштейн шуршит ломтиками жареной картошки в своей коробке. Морино открывает серую папку для документов. - Вот тебе повод еще раз солгать - объясни-ка, что изображено на этой фотографии? Трубачи передают ее мне. Это черно-белая фотография формата А-4, на которой изображен ветхий жилой дом. В фокусе зум-объектива - третий этаж, где какой-то парень моего возраста просовывает что-то в приоткрытую дверь. Собака с абажуром на голове поливает цветочный ящик. Я узнаю квартиру Мириам и себя тоже. Так вот почему я сегодня здесь. Плохо дело. Никакая ложь не поможет мне отсюда выбраться. Но куда заведет меня правда? Морино щелкает суставами пальцев. - Я жду, как говорится, затаив дыхание. - Морино снова щелкает пальцами. Во рту у меня пересохло. - Итак. Зачем твоя прыщавая физиономия маячила перед домом моей малышки? Я рассказываю все, как было, начиная от пруда Синобазу в парке Уэно и кончая разговором с Мириам. Единственный момент, который я пропускаю, это Суга - я заявляю, что сам проник в библиотечный компьютер. Морино обрезает кончик новой сигары. Я замолкаю, и приговор повисает в воздухе. Ящерица ерзает на стуле: - Отец? Морино кивает. - Я думаю, здесь что-то не так. Парни, которые так секут в компьютерах, не зарабатывают себе на жизнь, таская чемоданы на вокзалах. Мама-сан закрывает свой компьютер. - Отец. Я знаю, Мириам очень много для вас значит, но нам нужно уделить внимание куда более срочным вопросам, если мы хотим, чтобы все шло по плану. Это ничтожество из далекой глуши, которое посягнуло на частную собственность, - именно то, чем кажется. Нагасаки не нанимает в шпионы тех, кто еще носит подгузники; его рассказ заполняет пробелы в рассказе Дэймона; к тому же он и пальцем не прикоснулся к Мириам. Чувствуется, что Морино уважает ее. - Откуда вам это известно? - Во-первых, по вашему поручению последние две недели за Мириам следил лучший детектив Токио. Во-вторых, я - женщина. Морино, прищурясь, изучает мое лицо. Я опускаю взгляд. Пищит мобильный телефон Франкенштейна. Он встает и идет в смежную комнату, чтобы ответить на звонок. Из-за головы Морино видно, как за окном проплывает дирижабль. Еще выше, в солнечном поднебесье, блестит самолет. Мама-сан вынимает из компьютера диск и кладет в папку. - Скоро, - гавкает Франкенштейн в телефон. - Скоро. Он возвращается на свое место за столом. Морино закончил меня изучать: - Эидзи Миякэ. Суд признает тебя виновным. Твоя вина в том, что ты глупец хренов, который сует нос куда не следует. В соответствии с нашим окончательным приговором тебе отрежут яйца, вымочат их в соевом соусе, положат тебе в рот, который будет заклеен скотчем до тех пор, пока вышеназванная субстанция не будет пережевана и проглочена до последнего куска. Я обвожу взглядом своих судей. Ни один из них не улыбается. - Однако суд отложит выполнение приговора при условии, что ты подчинишься кое-каким ограничительным мерам. Ты никогда и близко не подойдешь к "Пиковой Даме". Ты никогда и близко не подойдешь к моей малышке. Даже если тебе вздумается увидеть ее во сне, я узнаю об этом, и приговор тотчас будет приведен в исполнение. Я ясно выразился? Я чувствую запах свободы, но не решаюсь попробовать ее на вкус. - Абсолютно, сэр. - Ты вернешься к своей бессмысленной жизни. Без промедления. - Да, сэр. Мама-сан встает с места, но Морино еще не отпускает меня: - Когда я был мальчишкой вполовину младше тебя, Миякэ, мы с друзьями ловили ящериц, что водятся в дюнах на побережье Симанэ. Эти ящерицы очень хитры. Ты хватаешь ее, а она оставляет тебе свой хвост и удирает прочь. Почему я должен быть уверен, что ты не оставишь нас со своим хвостом? - Потому что я боюсь вас. - Твой отец тоже боится меня, но в свое время это не помешало ему оставить меня с целой охапкой хвостов. Трубачи согласно кивают. Я слышу, как хихикает Шербетка. - Вы только что сказали "мой отец"? Морино выдыхает дым. - Да-а. Ты знаешь, что я так сказал. - Мой настоящий отец? - Да-а. - Как... - Как человек из плоти и крови, который обрюхатил твою мамашу, Марико Миякэ, двадцать лет тому назад. Кого еще я могу иметь в виду? - Вы его знаете? - Не особенно близко. Мы встречаемся по работе, от случая к случаю. Похоже, ты удивлен. - Морино смотрит, как земля уходит у меня из-под ног. - Итак, мой детектив попал в самую точку. Опять. О, она действительно хорошо работает. Ты и в самом деле не знаешь, кто твой отец, да? Если подумать, такое и в самом деле бывает. Полусирота приезжает в Токио, чтобы найти отца, которого никогда не видел. Значит, ты подумал, что сообщения в банкомате, которые я приказал своим людям в банке передать тебе, были от твоего настоящего отца? - Его губы слегка кривятся, что должно изображать смех. Ящерица давится смешком. Морино хлопает по папке для документов: - Здесь все о твоем отце. - Он обмахивает себя папкой, словно веером. - Раскопать тебя было непросто, но мой детектив может разузнать все, что угодно. Я поручил собрать сведения о тебе, и тут всплыл твой отец. Мы удивились. Несмотря на все. А сейчас можешь проваливать. - Он кидает папку для документов в металлическое мусорное ведро. Ящерица поднимается и пинает мой стул. - Господин Морино? - Ты еще здесь? - Пожалуйста, дайте мне эту папку. Морино, прищурившись, смотрит на Ящерицу и кивает головой на дверь. - Сэр, если вам больше не нужны эти сведения... - Они мне не нужны, это верно, но мне доставляет удовольствие видеть твои напрасные страдания. Мой сын проводит тебя в вестибюль. Там тебя ждет твой друг и наставник Юзу Дэймон. Он выжат, как лимон. Теперь поди вон из этой комнаты, или тебя изобьют до потери сознания и свалят в контейнер для мусора. Я иду за Ящерицей и, прежде чем дверь "333" закроется за моим отцом, в последний раз смотрю на мусорное ведро. Я решил пройти мимо Юзу Дэймона и выказать ему свое презрение, просто не обратив на него внимания. Но лишь пока не увидел его распростертое на диване тело. Я знал нескольких людей, которые умерли, но, как это ни странно, никогда не видел покойника - такого бледного и совершенно неподвижного. Что бы вы сделали на моем месте? Мое сердце бешено колотится, будто механическая боксерская груша. Когда Дэймон шевелится, диван издает скрип. Его веки с дрожью приоткрываются. Взгляд блуждает в пространстве, потом натыкается на меня. - Так - что - они - с - тобой - сделали? Странный звук, как будто со скрипом переключают скорость. - Что они с тобой сделали, Миякэ? Я наконец обретаю дар речи: - Они меня отпустили. - Два чуда за один день. И они тебя не тронули? - Напугали до смерти, но не тронули. Еще секунду назад я был уверен, что сильней испугаться невозможно. Мне показалось, что ты умер! Что они с тобой сделали? Дэймон не обращает внимания на мои слова. - Зачем - ты ходил к... Мириам - зачем? - Она выронила библиотечную книгу, когда мы, гм, случайно встретились в парке Уэно днем, после твоего утреннего исчезновения. Я вернул ее. Вот и все. Уголки его рта дрогнули - это смех. - Что они с тобой сделали? - Один литр крови. Я, должно быть, ослышался. - Они взяли у тебя литр крови? Но это же... - Даже больше... чем контейнер для банка крови, да... Я выживу. Это было всего лишь первое... наказание. - Но что они собираются делать с твоей кровью? - Сделать анализ и продать, я думаю. - Кому? - Миякэ... пожалуйста. У меня нет - сил - для - доклада о черных рынках... - Ты можешь двигаться? По-моему, тебе нужно в больницу. Дэймону очень трудно говорить. - Верно, доктор, да. У меня взяли шестую часть крови в качестве расплаты по счету Якудзы. Ужасно, правда? Да, знаю, мне повезло, что остался жив. Это противозаконно, согласен. Но, пожалуйста, не связывайся с полицией, потому что мой отец тоже в этом замешан. - Хорошо, но болтаться в этом здании совершенно незачем. - Одну - две минуты - дай - мне - собраться с духом. Я оглядываю вестибюль. Мы можем выйти, но не зайти снова. Коридор, ведущий в комнату переговоров, забран решеткой, которую запер Ящерица. Стеклянные стены вестибюля закрыты клеевым пластиковым покрытием. Я отворачиваю уголок - строительная площадка, заграждения и пляж "Нептун" на расстоянии полета футбольного мяча. Загорающие поджариваются на деревянных настилах. Тихий океан спокоен и гладок, как в фильме о морских чудовищах. Я чихаю. Только не простуда, только не сейчас, пожалуйста. Я боюсь, что Дэймон впадет в кому, если мне не удастся его отсюда вытащить. - Попытайся встать. - Отстань. - Надо позвонить твоим родителям. Дэймон почти садится. - Нет, нет, это совершенно исключено. Поверь мне. Позвонить моим родителям - это самое худшее, что можно придумать... - Почему? Дэймон мотает головой, будто отгоняя муху. - Политика. Политика. И что теперь? - Сколько у тебя денег? - Они все твои до последней иены, если ты оставишь меня в покое. - Не искушай меня. Рядом у входа в "Ксанаду" я видел стоянку такси. Мы с тобой сейчас туда прогуляемся. Либо прямо сейчас, либо десять минут я буду на тебя орать, а потом пойдем. Решай сам. Дэймон снова вздыхает: - Ты такой деспот, когда злишься. Пробираясь сквозь толпу, мы ловим на себе странные взгляды, но все думают, что Дэймон так неуклюже держится за мое плечо, потому что мертвецки пьян. Сентябрьское солнце поливает землю атомными лучами. Мой форменный комбинезон служащего Японской железной дороги становится липким от пота. Людской поток течет в "Ксанаду" и обратно. В воздухе висят тучи серебристых гелиевых шариков и шуршащих блесток. Обрывки разговоров, дым из палатки, где жарят кукурузу в початках. Я вижу наше отражение в чьих-то солнечных очках с милю диаметром. Выглядим мы дерьмово. Гигантский черный кролик извлекает из цилиндра карлика-фокусника, и народ разражается аплодисментами. Откуда-то доносятся звуки фортепиано со струнным оркестром, которые играют что-то красивое. Я чувствую, как Дэймон давится воздухом. - Тебя тошнит? - спрашиваю я. - Нет. Я смеялся над забавной стороной того, что сегодня произошло. Интересно, где же эта забавная сторона. - Ты хоть понимаешь, как мне неловко оттого, что мою шкуру спасаешь именно ты, Миякэ? Зэкс Омега вприпрыжку перебегает нам дорогу, продавая свои уменьшенные копии. - Пожалуй, - отвечаю я, - принимая во внимание обстоятельства, это должно быть довольно унизительно. До самой стоянки такси Дэймон не произносит ни слова. Его ноги заплетаются сильнее, а дыхание стало еще более хриплым. Дверца такси распахивается сама собой - на юге их все еще приходится открывать вручную. - Вы знаете Кита Сендзю? - спрашиваю я у водителя. Он кивает. - Вы знаете Тэнмая, что в пяти минутах от станции? Водитель кивает. - Этот видеопрокат находится прямо на той же улице. - Я кое-как пишу адрес "Падающей звезды". - Пожалуйста, отвезите туда моего друга. Водитель такси колеблется, его привлекает очень солидная плата за проезд и отпугивает состояние Дэймона. - Это всего лишь солнечный удар. Минут через десять он придет в себя. Плата за проезд побеждает, и такси увозит Дэймона. Я оборачиваюсь и смотрю туда, откуда пришел. Там, в "Валгалле", у меня назначена встреча с папкой для документов, выброшенной в металлическое мусорное ведро. x x x Монгол подбирается ближе. Он как дыра человеческих очертаний в густой темноте. Я вижу его полуулыбку. Его ковбойские сапоги отсчитывают последние отпущенные мне секунды. Ящерица и фары "кадиллака", освещающие поле битвы, могут с таким же успехом быть событиями из чьей-то другой жизни. Морино с Франкенштейном все еще смотрят сюда? Я боюсь, что если отведу взгляд от Монгола, то, когда я снова па него посмотрю, мой убийца пройдет уже половину пути. Адреналин борется с лихорадкой, но мне некуда деть эту данную страхом энергию. Никакой адреналин не поможет остаться в живых, когда я упаду и ударюсь о землю. Никакой адреналин не поможет разоружить настоящего, из плоти и крови, наемника с настоящим, осязаемым пистолетом. Нет, черт возьми. Я покойник. Кто будет по мне скучать? Уже к следующей субботе Бунтаро найдет себе нового постояльца. Мама пойдет по своему кругу самобичевания, упреков и водки. Снова. Кто знает, что почувствует мой отец? Мачеха, возможно, купит новую шляпку, чтобы отпраздновать это событие. У Акико Като ненадолго прибавится бумажной работы. Кошка найдет другое пристанище. Единственное, что держало ее возле меня, было молоко. Мои дядюшки со своими женами и моими двоюродными братьями и сестрами, там, на Якусиме, будут, конечно же, потрясены этой новостью и убиты горем, но сойдутся на том, что Токио всегда был источником неприятностей и что Япония уже не оплот безопасности, как когда-то. Бабушка выслушает эту новость с непроницаемым лицом и надолго замолчит - на полдня. Потом скажет: "Сестра позвала его, и он ушел". На этом список заканчивается. И это при условии, что мое тело найдут. Куда более вероятно, что меня похоронят в яме под будущей взлетно-посадочной полосой. Через неделю Бунтаро заявит обо мне как о пропавшем без вести, и все будут пожимать плечами и говорить, что я пошел по стопам своей матери. А вот и он, проверяет свой пистолет. К чему все это? Андзу погребена в океанской пучине. Я просто погребен. Я снова чихаю. Чихать в такой момент! Кому какое дело? Отвоеванную у моря землю овевает прохладный бриз. x x x Я решил потянуть с час, прежде чем вернуться в "Валгаллу". Первым делом я нахожу телефон и звоню госпоже Сасаки в Уэно. Но, услышав ее голос, вешаю трубку - в растерянности или от стыда. Я должен либо сказать ей чистую правду - либо солгать. И то и другое исключено. Поэтому я звоню Бунтаро, с которым проще договориться. - Угадай, что случилось, парень! У Кодаи уже открылись глаза! Внутри моей жены! Открылись! Ты только представь! А еще, слушай - он сосет свой палец! Уже! Доктор сказал, что это очень необычно для такого срока. Малыш с ранним развитием - вот как доктор его назвал. - Бунтаро, я... - Я тут смотрел этот видеофильм про младенцев. Материнство, это... в это просто трудно поверить. Ты когда-нибудь слышал, что эмбрионы хотят пить? Правда! Поэтому они пьют амниотическую жидкость и отливают ее обратно. То же самое, что подключиться к бесперебойной подаче "Будвайзера". Только амниотическая жидкость приятней на вкус. Должно быть, ждать своего рождения - это девять месяцев сплошного блаженства. Как бар, где тебе никогда не предъявят счет. Как конец шестидесятых. А мы никогда ничего не вспомним. - Бунтаро, один мой друг... - А ты представляешь, как беременность влияет на расположение женских органов? К третьему триместру матка уже соприкасается с грудиной. Млекопитающим с плацентой в самом деле приходится нелегко. Вот почему... - Какая-то женщина в глубине "Падающей звезды" вопит во всю силу своих легких. - Не вешай трубку, я сделаю потише. Я тут смотрю "Ребенка Розмари". Нашел несколько подсказок, как выяснить, не окажется ли Кодаи сыном Сатаны. Акушерка в больнице говорила... - Бунтаро! - Что-нибудь случилось? - Извини, но я звоню из автомата, и карточка вот-вот скончается. В " Падающую звезду" на такси едет один мой друг. Он сдавал кровь, и ему нужно прилечь, - пожалуйста, когда он приедет, ты мог бы проводить его в мою комнату? Я тебе потом все объясню. Пожалуйста. - А брюки ему не погладить? Или, может, сделать массаж, или... Раздается гудок. Отлично. Я вешаю трубку. Куча парней со своими подружками - не говоря уж о батальоне суетливых молодых семейств, в которые превращаются эти парочки пять лет спустя, - влекут меня за собой по торговому пассажу к дирижерскому пульту. Музыканты играют что-то изысканно-затейливое. Может быть, Моцарта. Совершенно случайно я оказываюсь в первом ряду. Упитанный виолончелист, двое худых скрипачей, коренастый альтист и девушка, играющая на рояле "Ямаха". Если владельцы собак со временем становятся похожими на своих питомцев, то музыканты превращаются в свои инструменты. Кроме пианисток - как может человек напоминать пианино? Если только цветом лица. Ее лицо скрыто волосами - она склонилась над клавишами, как будто какой-нибудь бог нашептывает ей мелодию. У пианистки прекрасная шея, такие редко встречаются: изгибы, гладкость, упругость, ложбинки, выпуклости - все как должно быть. На ней кремовое шелковое платье - вдоль спины видны круглые капельки пота - и совсем никакой обуви. Музыка замолкает, и все вокруг хлопают в ладоши. Струнники наслаждаются аплодисментами, пианистка же лишь скромно кивает. Аи Имадзо. Это и в самом деле Аи Имадзо. Я ищу, где бы спрятаться, но вокруг меня - стена сумок, детских колясок и тающего мороженого. Аи Имадзо смотрит в мою сторону, и на моем лице разрывается граната с румянцем. Потом до меня доходит, что она смотрит, но не видит. Она до сих пор во власти музыки. Вдруг она улыбается мне - определенно - и имитирует удар головой. Я успел вяло помахать ей, прежде чем меня оттирают назад служители в смокингах, несущие букеты цветов раза в три больше обычных. Какая-то женщина размером с гиппопотама, увешанная бусами, что-то делает с микрофоном, и тот отвечает на ее манипуляции громким визгом. Я бреду прочь, чтобы найти в "Ксанаду" укромный уголок, где можно присесть. Я не хочу смущать Аи Имадзо перед ее друзьями с музыкального факультета. "Валгалла" заслоняет собой солнце. Когда час истек, и проскальзываю в щель заграждения и прячусь в его бесконечной тени. Три охранника курят у центрального входа, но незаметно подобраться поближе между рядами бетонных блоков, труб, мотков кабеля и дренажных канав не составляет большого труда. Коли кто-нибудь увидит меня из самого здания - я пропал; надеюсь только, что встреча с Аи Имадзо исчерпала квоту сегодняшних совпадений. Чуть не падаю, споткнувшись о виток кабеля. Вдруг он оживает и сквозь вентиляционное отверстие уползает в "Валгаллу". Да, Змея, не дают тебе покоя. Стараясь держаться вне поля зрения охранников, я подбираюсь к основанию пирамиды и начинаю искать вход. Сооружение поражает своими размерами: чтобы пройти лишь вдоль одной из его сторон, требуется пять минут. Проходя мимо входа в вестибюль, кляну себя за то, что не догадался чем-нибудь закрепить язычок дверной защелки, - возможно, я нашел бы способ открыть внутреннюю решетку. Через двадцать минут вновь оказываюсь у главного входа, где по-прежнему стоят трое охранников. Я подумываю выдать себя за рабочего котельной или кого-нибудь в этом роде - рабочий комбинезон все еще на мне, - но, подобравшись поближе и послушав, как они обсуждают лучший способ превращения человека в инвалида, отказываюсь от этого плана. Я возвращаюсь к спуску, ведущему в цокольный этаж, по которому раньше проезжал Франкенштейн. Спрятавшись за экскаватором, наблюдаю за будкой сторожа. Окна в ней расположены таким образом, чтобы можно было видеть подъездные пути, но не сам спуск. Если держаться стены, я смогу добраться до него незамеченным. Тогда, может быть, удастся проскочить внутрь. Основная опасность - это машины, выезжающие наверх, когда я буду пробираться вниз. Однако в гараже было только три "кадиллака". Я размышляю. План сработал. Мне удается добраться до будки, не будучи пойманным. У сторожа включен телевизор; транслируется бейсбольный матч: "...и "Гиганты" вступают в схватку с "Драконами" перед глазами шестидесяти тысяч зрителей в этот знойный день под куполом Большой арены, в то время как наш мальчик Эноки разминается, и я могу себе представить, какие мысли проносятся в этот момент в голове молодого воина..." - и так далее. До меня доносятся запах свиного капу и звонок микроволновки. Опустившись на колени, проползаю подокном - нога скользит по мелкому гравию, наверняка он это услышал, но я все равно ползу дальше, мимо двери, под перекладину шлагбаума и прочь в темноту, напряженно ожидая криков и сигналов тревоги. С сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, я бросаюсь за колонну. Ничего. Должно быть, сторож совершенно глухой. Вот я и совершил незаконное вторжение. Спокойно. Я иду всего лишь вытащить ил ведра кусок никому не нужного мусора. Три "кадиллака" так и стоят в ряд у стены, что не предвещает ничего хорошего, но коль скоро мой отец в своем металлическом ведре в безопасности, я могу пока где- нибудь спрятаться и достать его, когда горизонт будет чист. Держась отрезков самой густой тени, я дохожу до входной двери и проскальзываю внутрь. Я вроде бы помню, куда идти. Вокруг никого нет. Только змея - она тоже странствует по этому лабиринту. Она оказалась с каноэ длиной. Прохожу мимо туалета, где мариновали нас с Дэймоном, - совсем рядом звенит чей-то резкий смех. Холодею, бросаюсь вперед и скрываюсь за ближайшим углом как раз в ту секунду, когда смех раздается прямо в коридоре. Он преследует меня еще три поворота. Потом затихает. Потом меняет направление и обгоняет меня - или мне кажется? В панике бегу обратно тем же путем - мне кажется, что тем же путем, - и оказываюсь в тупике со стоящими в углу автоматами для продажи напитков. Прислушиваюсь. Голоса двух мужчин приближаются. Получится у меня втиснуться за край этого автомата? Да, получится, но когда я пытаюсь это проделать, то запутываюсь ногой в петле кабеля. Голоса раздаются прямо перед автоматом. Я холодею. Стоит пошевелиться, и они меня услышат. А если заглянут за автомат, то увидят внизу мою ногу. Я чувствую, что вот-вот чихну. Трансформатор врезается в поясницу. Он жужжит, как оса, и раскален, как утюг. - Ну-ка, ну-ка, что у нас здесь имеется? - Импортное "Стелла Артуа". Нектар богов. - По баночке? - Почему бы нет? Кстати, знаешь? У Какизаки группа АВ с отрицательным резусом. - Ну надо же. Надеюсь, ты выжал из него все. АВ с отрицательным - это же просто жидкий рубин, если выбрать подходящего миллиардера. - Выжал из бедняги все до капли. Я думаю, это можно считать актом милосердия. Слышал - из кегельбанной ямы торчали шейные корсеты? Черт, эта машина не принимает пятитысячные. У тебя нет помельче? Сейчас чихну. Автомат проглатывает монеты. - Шейные корсеты? Я думал, Морино распорядился использовать клейкую ленту. - Мы так и сделали, но Набэ слишком дергался. Морино приказал, чтобы не было никаких успокоительных. Ничего не оставалось, кроме как взять шейные корсеты и девятидюймовые гвозди. Какизаки повезло. Он белее, чем мясо индейки; едва ли он что-нибудь почувствует. Мой чих отступает. Из недр автомата со стуком выкатываются банки пива. Мужчины открывают их и уходят, продолжая обсуждать плотничные работы. Я наконец чихаю, больно стукнувшись головой о стенку автомата. Я натыкаюсь на комнату под номером "333" совершенно случайно, продолжая искать, где бы спрятаться. Прижимаю ухо к двери. Кроме собственного пульса, отдающегося в ушах, я ничего не слышу. Раздумываю. Нажимаю на ручку. Дверь поддается с трудом, но вроде не заперта. Затаив дыхание, заглядываю. И сразу вижу металлическое мусорное ведро с папкой для документов. Окно слегка приоткрыто, и жалюзи треплет легкий ветер. Помня о смежной комнате, я тихо крадусь внутрь. Никого нет. Облегчение и ликование. Риск оправдал себя. Я открываю папку, и у меня вырывается стон. Из нее вываливается единственная фотография, она падает на пол обратной стороной вверх. Надпись шариковой ручкой: "Есть одна арабская пословица: "Возьми что хочешь, - говорит Бог, - но заплати за это". Патинко "Плутон", "Ксанаду", сейчас". Переворачиваю фотографию. Я уверен в двух вещах: женщина на фотографии - Акико Като; мужчина за рулем, от угла нижней челюсти до изгиба бровей, - мой отец. Никаких сомнений. Патинко "Плутон" так пропитан потом, дымом и неимоверным грохотом, что, кажется, до зеркальных шаров на потолке в стиле диско можно доплыть. Я бы отдал легкое за сигарету прямо сейчас, вместо того, чтобы ждать пятьдесят лет, но боюсь, что если задержусь хоть на мгновение, то разминусь с Морино, и мой план "Д", лучше которого я пока ничего не придумал, уедет вместе с ним. Что ж, даже просто вдыхая этот воздух, я могу получить дозу никотина, достаточную, чтобы свалить носорога. Посетители теснятся в проходах в ожидании свободных мест. Самый старший из моих дядюшек - владелец единственного на Якусиме зала патинко - рассказывал, что в новых залах специально настраивают несколько автоматов, чтобы те были щедрее на выигрыши: это повышает популярность заведения. Трутни мужского и женского пола сидят рядами, загипнотизированные стуком и сверканием падающих каскадами серебряных шариков. Интересно, сколько младенцев сейчас поджариваются в недрах подземного гаража "Ксанаду". Во второй раз обхожу зал в поисках входа в служебное помещение. Время поджимает. Вижу девушку в униформе "Плутона": - Эй! Как пройти в папашин офис? - В чей офис, простите? Бросаю на нее сердитый взгляд: - Управляющего! - О, господина Озаки? Я дико вращаю глазами: - Чей же еще? Она ведет меня за справочную стойку и набирает код на двери с цифровым замком. - Вверх по этой лестнице, пожалуйста. Я бы сама нас проводила, но мне нельзя уходить из зала. На это я и рассчитывал. Закрываю за собой дверь. Срабатывает пружинный механизм, и замок запирается. Крутая лестница ведет к единственной двери. Тишина, как под водой. Поднимаюсь по лестнице и чуть не падаю, увидев на верхней ступеньке Кожаный пиджак. - Э-э, привет, - говорю я. Кожаный пиджак смотрит на меня и жует жвачку. На сгибе руки у него лежит пистолет. Это первый настоящий пистолет, что мне довелось увидеть. Я указываю на дверь: - Можно войти? Продолжая жевать, Кожаный пиджак едва заметно кивает головой. Я дважды стучу и открываю дверь. Я открываю дверь - человек летит через комнату и пробивает зеркало на противоположной стене. Зеркало с грохотом разбивается - человек исчезает из виду - он упал вниз, прямо в забитый трутнями зал. Место действия сотрясается. Застываю с открытым ртом - неужели это моих рук дело? В кабинет хлынул грохот патинко. Из-за письменного стола на меня смотрит Морино, палец на губе, другая рука приставлена к уху. Я успел заметить лишь трех трубачей - вот кто был автором этого броска - и Маму-сан с вязаньем, пока внизу происходила цепная реакция. Всеобщий беспорядок, визг, крики. Морино опускает локти на стол. По его лицу разливается удовлетворение. Из рамы вываливается еще один кусок зеркала. Кожаный пиджак снаружи закрывает за мной дверь. Начинается стихийное бегство, и шквал криков идет на убыль. Ящерица с Франкенштейном выглядывают из проема, чтобы оценить нанесенный ущерб. В уголках глаз Морино прячется улыбка: - Отличное совпадение, Миякэ. Ты стал свидетелем того, как я объявляю войну. Садись. Мой голос дрожит: - Этот человек... - Какой человек? - Человек, которого они выкинули из окна. Морино изучает деревянную коробочку. - Озаки? И что? - Ему, наверное, понадобится... - я сглатываю, - "скорая"? Морино раскрывает коробочку. В ней сигары. - Полагаю, что так. - А вы не собираетесь ее вызвать? - Великолепно! "Монте-Кристо". Вызвать "скорую"? Если Озаки хотел, чтобы ему вызывали "скорую", он должен был подумать о последствиях, прежде чем мочиться на туфли Риютаро Морино. - Сюда приедет полиция. Морино водит сигарой у себя под носом. - Полицейские? - Франкенштейн смотрит, как людской шквал вырывается из патинко "Плутон" наружу. - Полицейские живут в твоем мире. В нашем мире мы сами себе полиция. Он кивает Ящерице, и они уходят. Меня все еще мутит. Позвякивают спицы Мамы-сан. Трубачи взяли паузу. Морино наконец разворачивает сигару. - Что ты понимаешь в сигарах? Ничего. Так слушай. Запоминай. Марка " Монте-Кристо" для сигар - то же, что бриллиантовая диадема от "Тиффани". Всем известное совершенство. Все только кубинское - наполнитель, обертка, клеящее вещество. Для такого хрена крысиного, как Озаки, даже смотреть на " Монте-Кристо" - богохульство. Я приказал тебе сесть. Я молча повинуюсь. - Ты здесь, потому что хочешь кое-что узнать. Я прав? - Да. - Знаю. Эти сведения стоили мне больших денег. Как ты намерен платить? Я изо всех сил пытаюсь не обращать внимания на го, что этот человек только что приказал выбросить кого-то из окна, и сосредоточиться на себе. - Я был бы благодарен, если... - Я замираю на полуслове. Морино пробует сигару кончиком языка. - Я не сомневаюсь, что твоя благодарность - это благодарность высшего класса. Но жизнь в столице стоит дорого. Твоя благодарность мне, что блошиный помет. Попробуй еще раз. - Сколько? Морино берет со стола специальное приспособление и обрезает сигару. - Ну почему у современной молодежи на уме только деньги, деньги и деньги? Наша чудесная маленькая Япония превращается в кладбище моральных и духовных ценностей. Нет, Миякэ. Мне не нужны твои деньги. Кроме того, мы оба знаем, что даже у большинства голубей доход куда более существенный, чем у тебя. Нет. Я предлагаю вот что. Я предлагаю тебе расплатиться своей преданностью. - Преданностью? - Это эхо или мне послышалось? - Что будет означать моя преданность? - Ты так похож на своего старика. Такая же мелочность. Твоя преданность? Дай подумать. Я считаю, мы могли бы провести вместе остаток этого дня. Поиграем в боулинг. Прогуляемся на выставку собак. Перекусим, а потом повидаемся кое с кем из старых друзей. Когда наступит полночь, подбросим тебя домой. - А в обмен... - Ты получишь... - Он щелкает пальцами, и один из трубачей подает ему еще одну папку для документов. Морино просматривает содержимое. - Своего отца. Имя, адрес, род занятий, резюме, личные сведения, фото из газет и журналов - цветные и черно-белые, - подробные телефонные счета, банковские счета, любимый гель для бритья. - Морино закрывает папку и улыбается. - Ты подаришь мне и моей семье несколько часов своего времени, и твои исторические поиски увенчаются триумфальным успехом. Что скажешь? С пола опустевшего патинко внизу доносится хруст стекла и звук опускаемых электрических ставней. Мне приходит в голову, что, принимая во внимание все, свидетелем чего я стал, мое "нет" повлечет за собой последствия намного худшие, чем просто отказ отдать мне папку с документами. - Да. Влажное касание, и в мою левую руку, прямо над локтем, вонзается игла. Я взвизгиваю. Второй трубач крепко держит меня. Приближая свое лицо к моему, он широко раскрывает рот, как будто хочет откусить мне нос. Затхлое дыхание. Прежде, чем мне удается отвернуться, я вижу его пасть крупным планом. Вместо языка у него обрубок. Отвратительный смешок. Трубачи - немые. Шприц наполняется моей кровью. Смотрю на Морино: шприц, торчащий из его руки, тоже наполняется кровью. Кажется, его удивляет мое удивление. - Нам нужны чернила. - Чернила? - Чтобы подписать договор. Я доверяю лишь тому, что написано на бумаге. Шприцы наполнены, моя рука освобождена. Морино выпускает оба шприца в чашку и смешивает кровь чайной ложечкой. Один из трубачей кладет перед Морино лист бумаги и подает кисть для письма. Морино обмакивает кисть в чашку, глубоко вздыхает и изящными штрихами рисует иероглифы, означающие Преданность, Долг и Повиновение. Мори. Но. Потом разворачивает лист в мою сторону. - Быстро, - приказывает он, и кажется, что его взгляд обрел дар речи. - Пока кровь не свернулась. Я беру кисть, макаю ее в чашку и пишу Ми и Якэ. Красный уже сгустился до цвета дерьма. Морино критически наблюдает. - Каллиграфия. Умирающее искусство. - В школе, где я учился, мы практиковались чернилами. Морино дует на бумагу и скручивает ее в рулон. Такое впечатление, что все было подготовлено заранее. Мама-сан откладывает спицы и прячет рулон в сумочку. - Может быть, теперь, Отец, - говорит она, - мы займемся серьезными делами? Морино отставляет чашку из-под крови и вытирает рот. - Боулинг. "Ксаналу", "Валгаллу" и "Нирвану" со временем должен соединить торговый пассаж в цокольном этаже. Сейчас это мрачный тоннель, освещенный фонарями для дорожных работ, где чередуются брезент, облицовочная плитка, деревянная обшивка, листовое стекло и преждевременно доставленные голые манекены, сваленные в кучу и прикрытые дымчатым полиэтиленом. Морино идет впереди, с мегафоном в руке. Позади меня идет Мама-сан, а трубачи прикрывают тыл. Где- то у меня над головой, в залитом солнцем реальном мире, Аи Имадзо играет Моцарта. Слова Морино звучат, как голос самой тьмы: - Наши предки строили храмы для своих богов. Мы строим универмаги. В молодости я ездил с отцом в Италию. Мне до сих пор снятся те здания. Нам здесь, в Японии, недостает мегаломании. Здесь, внизу, промозгло и сыро. Чихаю. Горло постепенно распухает. Наконец мы поднимаемся по лестнице неработающего эскалатора. "Добро пожаловать в Валгаллу", - говорит Тор[96] с молнией в одной руке и шаром для боулинга в другой. Сквозь временную дверь в фанерной стене входим в непроглядную тьму, свинцовой печатью запечатанную от дневного света. Поначалу я совершенно ничего не вижу, даже пола. Лишь чувствую пустоту вокруг. Ориентирами служат хвост дыма и янтарный огонек сигары Морино. Ангар? Впереди маячит свет. Это кегельбан. Мы проходим одну дорожку за другой. Я сбиваюсь со счета. Кажется, что прошло несколько минут, но это невозможно. - Не увлекался на Якусиме боулингом, Миякэ? - иногда кажется, что его голос звучит издалека, иногда - что совсем близко. - Нет, - отвечаю я. - Боулинг помогает юнцам избежать многих неприятностей. Это безопаснее, чем падать с деревьев или тонуть в прибое. Однажды я играл в боулинг с твоим отцом. Твой папаша сильный игрок. Хотя в гольф он играет лучше. Я ему не верю, но все равно пытаюсь его прощупать: - И на каком же поле вы играли? Морино машет на меня сигарой - ее кончик летает, как светлячок. - Ни крошки до того, как наступит полночь. Таков уговор. Потом набьешь себе брюхо подробностями - сколько сможешь переварить. И вот мы на месте. Кожаный пиджак, Франкенштейн, Ящерица, Шербетка. Мама-сан усаживается и достает вязанье. Морино причмокивает губами: - Наши гости удобно размещены? Франкенштейн большим пальцем указывает на освещенную дорожку. Вместо кеглей там установлены три человеческие головы восковой бледности. Центральная голова шевелится. Левую бьет тик. Меня не должно быть здесь. Это кошмарная ошибка. Нет. Это просто допрос. Морино не больной, чтобы швырять шары для боулинга в живых людей. В сущности, он просто бизнесмен. - Отец, - говорит Мама-сан, - я вынуждена сказать: это чудовищно. - На войне как на войне. - А их сетчатки? - Я понимаю вашу озабоченность, в самом деле, понимаю. Но совесть не позволяет мне помешать покойнику ясно видеть, какая судьба его ждет. - Морино! - хрипло кричит Центральная голова. - Я знаю, что ты там! Морино подносит мегафон к губам. Его голос похож на пылевую бурю. - Поздравляю с прекрасным днем открытия, господин Набэ. Эхо шлепается о темноту и откатывается обратно. - Кажется, в зале патинко был какой-то шум, но я уверен, все уже улажено. - Освободи нас! Немедленно! Это город Юна Нагасаки! - Ошибаешься, Набэ. Это Юн Нагасаки думает, что город его. А я знаю, что мой. - Ты совершенный безумец! - А ты, - кричит в ответ Ящерица, - совершенный покойник! Треск в мегафоне. - Ты, Набэ, всегда был ходячим пособием по препарированию мозгов. Твоя смерть прекрасно тебе подходит. Но ты, Ганзо, - я считал, что у тебя хватит здравого смысла схватить свой выигрыш и умотать в тропики. Левая голова произносит: - Мы полезнее тебе живыми, Морино. - Но намного приятнее мертвыми. - Я могу показать, как перекрыть кислород Нагасаки. Морино передает мегафон Кожаному пиджаку, который выплевывает свою жвачку в бумажный носовой платок. - Добрый вечер, Ганзо. - Ты? - Я предпочитаю клиентов, которые платят вовремя. - Он говорит с легким иностранным акцентом. - Черт, я не могу поверить! - Неспособность поверить - причина твоего сегодняшнего плачевного положения. Центральная голова кричит: - Тогда ты тоже покойник, ты, гнусное монгольское дерьмо! Гнусное монгольское дерьмо возвращает мегафон Морино и с улыбкой кладет в рот свежую пластинку жвачки. Левая голова кричит: - Я могу быть твоим посланником к Нагасаки, Морино! - Не посланником, - кричит в ответ Ящерица, - а посланием! - Короче не скажешь, Сын, - замечает Морино с одобрением. - Короче не скажешь. Можешь кинуть первым. Ящерица учтиво кланяется и выбирает самый тяжелый шар. Я говорю себе, что это блеф. Меня не должно быть здесь. Ящерица делает шаг к началу дорожки и выбирает позицию для броска. - Пристрели нас, Морино! - кричит Центральная голова. - Дай нам умереть с честью! Франкенштейн кричит в ответ: - Что ты знаешь о чести, Набэ? Ты продал свою задницу Нагасаки быстрее, чем он успел сказать "нагнись" ! Ящерица делает шаг, другой и - бросок! Шар летит по дорожке, у меня внутри все сжимается, я пытаюсь проснуться, ради своей же пользы отворачиваюсь, но, когда Центральная голова вскрикивает, снова смотрю на дорожку, идиот несчастный. Правая голова - Какизаки, по-моему, - абсолютно неузнаваема. Хочется блевать, но не получается. Внутренности словно склеились. Голова Какизаки превратилась в сплошную вмятину из костей и крови. Трубачи разражаются бурными аплодисментами. Левая голова в отключке. Центральная ловит ртом воздух, задыхаясь, забрызганная кровью. Ящерица снова кланяется и возвращается на свое место у стены. - Превосходная техника, - замечает Франкенштейн. - Посмотрим на повторе, хотите? Я отворачиваюсь и сажусь на корточки, свесив голову между колен. И подпрыгиваю, когда мегафон ревет "Мияяяяяякэээээээээ!" прямо мне в ухо. Ящерица жестом указывает на дорожку: - Давай ты. - Нет. Трубачи жестами выражают удивление. Морино громко шепчет: - Да. Мы подписали договор. - Вы ничего не говорили о соучастии в убийстве. - Твоя клятва означает, что ты будешь делать все, что прикажет Отец, - говорит Франкенштейн. - Но... - Проблема нравственного выбора для ответственного молодого человека, - заключает Морино. - Бросать иль не бросать. Если бросишь - рискуешь причинить некоторый вред этой лицемерной мрази. Не бросишь - станешь причиной пожара в "Падающей звезде" и выкидыша у жены своего домовладельца на двенадцать недель раньше срока. Что тяжелее для совести? Он хочет замкнуть мне рот, чтобы я никогда не рассказал о том, что видел. Капкан защелкивается. Я встаю и выбираю самый легкий шар, надеясь, что какой-нибудь непредсказуемый поворот событий вытащит меня отсюда. Поднимаю шар, самый легкий. Весит он предостаточно. Нет. Я не могу этого сделать. Я просто не могу. За моей спиной раздается смех. Я оборачиваюсь. Ящерица лежит на спине, раздвинув ноги, с засунутым под куртку надувным шаром. На шаре черным маркером намалеваны соски, пупок и треугольник лобковых волос. Франкенштейн встает над ним на колени, занося длинный нож. - Нет, - фальцетом кричит Ящерица, - пощадите, у меня в животе ребенок. - Мне очень жаль, госпожа Бунтаро, - вздыхает Франкенштейн, - но вы сдаете комнаты жильцам, которые нарушают клятвы, что давали влиятельным людям, и вы должны быть за это наказаны... Ящерица визжит во всю силу своих легких: - Пожалуйста! Мой малыш, мой малыш! Пощадите! Кончик ножа прижимается к резиновому животу госпожи Бунтаро, Франкенштейн сжимает свою вторую руку в кулак, изображая кувалду, и Бах! Шербетка, высунув язык, нервно смеется. Мама-сан вяжет, Морино хлопает в ладоши. Скопление висящих в темноте лиц, озаренных светом монитора и огоньков на пульте. Все, как один, они поворачиваются и смотрят на меня в упор. Не знаю, какое из этих плывущих лиц отдает мне окончательный приказ. "Бросай". Я должен промахнуться, но не слишком явно. Меня не должно быть здесь. Я хочу извиниться перед головами, но как? Выхожу к началу дорожки, стараясь дышать ровнее. Раз - целюсь в желоб, в метре от Правой головы. Два - у меня подводит кишки, и шар вылетает из рук слишком рано - от потных пальцев отверстия стали скользкими. Присев, я сжимаюсь в комок - мне слишком плохо, чтобы смотреть, слишком плохо, чтобы заставить себя отвернуться. Шар катится к желобу и потом вдоль его края, пока не достигает последней трети дорожки. Потом сила вращения посылает его назад - прямо в сторону Центральной головы. Его лицо перекашивается, грохот шара перекрывает дикий вопль, трубачи у меня за спиной аплодируют. А я закрываю глаза. Стоны разочарования за спиной. - Ты подбрил ему скальп, - успокаивает меня Морино. Меня бьет дрожь, которую я никак не могу унять. - Хочешь взглянуть на повтор? - ухмыляется Ящерица. Не обращая на него внимания, шатаясь, иду назад и падаю на последнее сиденье. Закрываю глаза. Яркая, сгущающаяся кровь. - Смотрите в оба! - выкрикивает Франкенштейн, требуя внимания. - Мой коронный номер - ветряной экспресс! До меня доносится громкое рычание, звук разбега и грохот запущенного шара. Три секунды спустя - восхищенные аплодисменты. - Всмятку! - кричит Ящерица. - Браво! - восклицает Морино. Центральная голова продолжает дико вопить, а Левая хранит зловещее молчание. Даже сквозь закрытые веки я вижу конец дорожки. Сжимаю веки сильнее, но не могу избавиться от этого яркого, как на киноэкране, зрелища. Наверно, оно будет преследовать меня до самой смерти. Меня не должно быть здесь в этот безумный день. Дрожь не унимается. Тужусь, пытаясь вызвать рвоту, но все напрасно. Ядовитые пары окономияки. Когда я в последний раз ел? Несколько недель назад. Если бы я мог уйти отсюда. И наплевать на папку! Но я знаю, что уйти не дадут. Чья-то рука проскальзывает мне в пах. - Сладенькое есть[97]? Шербетка. - Что? Бомбочки с шампанским? - Сладенькое есть? Затхлое дыхание отдает йогуртом. Ящерица хватает ее за волосы и оттаскивает от меня. - Ах ты, сучка дешевая! Шлепок, еще шлепок, удар наотмашь. Морино берет свой мегафон. Уцелевший продолжает вопить. - Хочешь сделку, Набэ? Вопли переходят в сдержанные рыдания. - Если ты заткнешься и без шума выдержишь следующий шар - ты свободен. Только ни писка, помни! Набэ дышит хрипло и прерывисто. Морино опускает мегафон и смотрит на Маму-сан. - Хотите? - Прошли те дни, когда я играла в боулинг. Позвякивают спицы. - Отец, - говорит Кожаный пиджак, - я постиг основы этой игры. Морино кивает: - Ты один из нас. Пожалуйста. - Я покончу с Ганзо. Он никогда мне не нравился. Сильный бросок, сдавленная трель ужаса от Набэ и звук удара. Аплодисменты. - Боже, Набэ, - орет Франкенштейн, - я четко слышал писк. - Нет! - раздается надломленный, контуженный, обессиленный голос. Морино встает со стула: - Попытайся во всем видеть забавную сторону! Юмор - вот основа основ. Меня не должно быть здесь. Морино не торопится. - Какая гадость. Этот шар уже бросали. Тут куски скальпа Ганзо. Или Какизаки. Набэ тихо всхлипывает, как будто он потерял своего плюшевого медвежонка, а никому нет до этого дела. Морино разбегается - раз, два - грохот, шар летит. Короткий, как взвизг пилы, вскрик. Сухой щелчок, будто сломалась палочка для еды. Два тяжелых предмета с глухим стуком падают в яму. Три "кадиллака" скользят по скоростной полосе. Земля без названия, ни город, ни сельская местность. Подъездные дороги, станции техобслуживания, склады. День постепенно стекает в воронку вечера. Память жжет увиденное в кегельбане. Этот ожог не заболит, пока длится шок, пока нервы не оживут. А если бы я не вернулся в "Валгаллу"? Я мог бы болтать с Аи Имадзо, сидя в кафе. Мог бы кормить Кошку и курить с Бунтаро. Мог бы гонять по прибрежным дорогам Якусимы на мотоцикле дядюшки Асфальта. Над поросшими лесом горными склонами всходит луна. Где мы? Где-то на полуострове. Франкенштейн за рулем, Кожаный пиджак - на месте пассажира. Мы с Морино сидим на втором сиденье. Он выпускает кольца сигарного дыма и звонит по телефону насчет "операций". Потом делает ряд звонков, которые в основном сводятся к "Черт возьми, куда подевалась Мириам?". Шербетка отсасывает Ящерице на заднем сиденье. Въезжаем в тоннель. Огни с потолка штрих-кодом пробегают по ветровому стеклу. Под потолком висят мощные вентиляторы. Меня не должно быть в этом кошмаре. - Прекрати это повторять, - говорит Морино, очевидно, обращаясь ко мне. - Это мне действует на нервы. Мы получаем именно те кошмары, которых заслуживаем. Я пытаюсь понять, что он имел в виду, когда раздается голос Франкенштейна: - Мои кошмары всегда начинаются в тоннелях. Мне снится самый обычный сон, никакой жути, ничего такого, а потом я вижу вход в тоннель и думаю: " Вот и кошмар". Въезжаю в тоннель, и кошмар начинается. Под потолком висят люди. Один парень, которого я замочил лет десять назад, снова передо мной, а пистолет дает осечку. Тоннель все сжимается и сжимается, пока не станет невозможно дышать. Шербетка причмокивает. Ящерица издает легкий стон и начинает говорить: - В кошмарах живешь по закону джунглей. Тебя просто оставляют там, одного, на обед тому, кто больше, сильнее и злее тебя. Осторожней зубами! Он шлепает Шербетку, та всхлипывает. Морино стряхивает пепел в пепельницу. - Интересные вещи вы говорите, ребята. По-моему, кошмар - это комедия без выпускного клапана. Тебя щекочут, а ты не можешь смеяться. И давление все нарастает и нарастает. Как газ в светлом пиве. Хочешь поучаствовать в нашей захватывающей беседе, Миякэ? Я смотрю на этого палача и думаю: неужели сегодня для него просто обычный день? - Нет. Такое впечатление, что Морино даже не нужно шевелить губами, чтобы говорить. - Выше нос, Миякэ. Люди умирают постоянно. Те трое сами подписали себе приговор в тот день, когда обманули меня. Ты просто помог его исполнить. Через неделю они полностью выветрятся у тебя из памяти. Говорят: "Время - лучший лекарь". Ерунда. Лучший лекарь - забывчивость. Ящерица кончает с довольным причмокиванием. Шербетка выпрямляется, вытирая рот. - Сладенького! Ящерица невнятно бормочет и расстегивает какую-то молнию. - У тебя рука, что подушка для булавок. Покажи-ка бедро. Ширну, когда приедем. Не раскатывай губу больше, чем положено. В разговор вступает Кожаный пиджак: - У меня на родине говорят, что кошмары - это наши дикие предки, которые возвращаются на отвоеванную землю. Землю, что возделывают для прокорма наши более слабые современные явные сущности. Франкенштейн вытаскивает металлическую расческу и водит ею по волосам, держа вторую руку на руле. - Кто же их посылает? Кожаный пиджак кладет в рот новую пластинку жвачки. - Кошмары посылает тот или то, что мы есть на самом деле, в глубине своей. "Не забывай, откуда ты родом, - говорит кошмар, - не забывай свою истинную сущность". На вывеске шествует на задних лапах неоновый пудель с франтоватым галстуком-бабочкой на шее. Наш "кадиллак" присоединяется к тому, в котором едут трубачи. На третьем "кадиллаке" Мама-сан уехала по своим делам. Все заряжают пистолеты, и Франкенштейн распахивает передо мной дверцу. - Не желаешь ли остаться в этом элегантном надежном авто на пару с охочей до секса молоденькой шлюшкой? Не успеваю я сообразить, что ответить, как Ящерица с силой хлопает по моей бейсболке. - Жаль, нельзя. Мы выходим из машины и направляемся к дверям с пуделем. Каждые несколько секунд включается инсектокьютор. Изнутри доносится то нарастающий, то утихающий рев. Из тени выходят два вышибалы и приближаются к трубачам. - Добрый вечер, господа. Во-первых, я вынужден просить вас сдать оружие. Таковы правила - оно будет под замком, в целости и сохранности. Во- вторых, ваших машин нет в списке. С кем вы? Трубачи расступаются, и Морино выходит вперед. - Со мной. Вышибалы бледнеют. Морино смотрит на них в упор. - До меня дошел слух, что сегодня здесь собачьи бои. Самый массивный из двух вышибал первым берет себя в руки: - Господин Морино... - Прежний господин Морино скончался в тот же день, что и господин Цуру. Теперь меня зовут Отец. - Да, э-э, Отец. - Вышибала откидывает флип своего мобильного телефона. - Просто дайте мне секунду, и я гарантирую, что для вас и ваших людей освободят самые лучшие места вокруг ринга... Морино кивает Франкенштейну, и тот всаживает вышибале нож прямо в сердце. По рукоятку. Один из трубачей резко дергает его голову назад и, скорее всего, ломает ему шею. Все происходит так быстро, что никто не успевает понять, что происходит; так быстро, что жертва не успевает издать ни звука. Остальные два трубача расправляются со вторым вышибалой. Ящерица выбивает у него из руки пистолет и, распростертого на земле, целует. Нет, не целует - откусывает нос и сплевывает потемневшую от крови слюну. Я отворачиваюсь. Глухие удары, мычание, стоны, кровь. - Оттащите этих козлов за ящики, - приказывает Морино. Раздается звон отброшенного в сторону мобильного. Франкенштейн с хрустом расплющивает его ногой. - Дерьмо тайваньское. Ничего японского не осталось. Ящерица открывает дверь склада. Внутри пахнет соломой и мясом. Из темноты ряд за рядом выступают поддоны, уставленные банками собачьих консервов. Склад поражает своими размерами. Издалека доносятся одобрительные возгласы и улюлюканье. Трубачи идут впереди. Я спотыкаюсь и получаю от Франкенштейна по копчику. - Не задерживайся, Миякэ. Пока не пробьет полночь, ты - один из нас. Повинуюсь. А что мне остается? Чтобы успокоить инстинкт самосохранения, я могу лишь поглубже надвинуть бейсболку. Огромная орущая толпа не обращает на нас внимания. Трубачи с трудом прокладывают путь сквозь сплошную стену мужчин с татуировками и в рубашках членов Якудзы. Они сердито оборачиваются, видят Морино, раскрывают рты от удивления и расступаются. Мы добираемся до края освещенной ямы. Серый мастиф и черный доберман рвутся с поводков, с их клыков летят капли слюны. В дальнем углу ямы на ящике стоит человек. Он торопливо записывает ставки, которые выкрикивают из толпы. С его жилетной цепочки свешивается гроздь грубо ограненных крупных бриллиантов. Я зажат между Франкенштейном и Морино - трудно выбрать более безопасную позицию, - так что мне очень хорошо видно, как Морино достает из пиджака пистолет и стреляет мастифу в голову. Тишина. Вокруг собачьей головы по полу ямы расползается пятно. Доберман скулит, спрятавшись за своего тренера. Трубачи навели на толпу автоматы. Толпа откатывается назад. Меня не должно быть здесь. К тренеру мастифа возвращается дар речи: - Вы пристрелили лучшую собаку господина Нагасаки! Морино притворяется, что сбит с толку: - Чью лучшую собаку? - Юна Нагасаки, вы, вы, вы... - А, вот чью. Кажется, тренера вот-вот хватит удар. - Юн Нагасаки! Юн Нагасаки! - Я что-то слишком часто слышу это имя. Не повторяй его больше. - Юн Нагасаки с вас шкуру сдерет, вы, вы, вы... Морино поднимает пистолетБах! Тренер выгибается и падает на своего мастифа. Их кровь смешивается. Морино обращается к Франкенштейну: - Я ведь предупредил. Я предупредил его, верно? Франкенштейн кивает: - Никто не посмеет сказать, что ты не предупреждаешь честно, Отец. Толпа стоит как пригвожденная к бетонному полу. Морино, прицелившись, плюет в тренера. - Стволы и феи крестные осуществляют самые безумные мечты. Вы - все до последнего хрена - убирайтесь. Кроме Ямады. - Он указывает пистолетом в сторону букмекера на ящике. - Мне надо перемолвиться с тобой парой слов, Ямада. Остальные - проваливайте! Пошли! Каждый трубач дает очередь из автомата. Подгоняемая выстрелами, толпа катится прочь по рядам и проходам - вампиры с рассветом не испаряются так быстро. Букмекер стоит с поднятыми руками. Ящерица прыгает в яму и поворачивает голову тренера носком ботинка. Между глаз у того запеклась кровавая корка, словно штука из магазина приколов. - Меткий выстрел, Отец. Снаружи визжат колеса уносящихся прочь машин. Букмекер с трудом сглатывает: - Если ты хочешь убить меня, Морино... - Бедный Ямада-кан. Ты опять поставил не на того пса. Я убью тебя, но не сегодня. Ты нужен мне, чтобы передать сообщение своему новому хозяину. Скажи Нагасаки, что я хочу обсудить с ним военные репарации. Скажи ему, что я буду ждать ровно в полночь у последнего моста к новому аэропорту. Напротив "Ксанаду", на отвоеванной земле. Ты все точно запомнил? x x x Монгол останавливается в десяти шагах от меня. Его пистолет лежит на сгибе руки. Выстрелы и вспышки с отвоеванной земли кажутся далекими-далекими. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Комбинезон весь провонял и вызывает зуд. Мои последние воспоминания о собственной жизни - глупее не придумаешь. В моем шкафчике на вокзале Уэно - невостребованный роман Харуки Мураками[98], который я спас из кучи находок и дочитал только до половины, - что будет дальше с человеком в высохшем колодце без веревки? Моя мать хохочет в саду дома дядюшки Патинко, пытается играть в бадминтон, пьяная, но, по крайней мере, счастливая. Сожаление о том, что я так и не совершил паломничество в Ливерпуль. Как однажды утром я проснулся и обнаружил на нашем с Андзу футоне полоску снега, который нанесло через щель во время раннего снегопада. И из такого хлама состоит жизнь? Я слышу свое имя, но знаю,