я и не указывает на меня пальцем; машины не сбиваются в кучу; птицы не падают с неба; никаких "Эй! Посмотрите! Вот парень, который видел, как гангстеры на прошлой неделе взорвали тридцать с лишним человек!" Может быть, такое чувствуют солдаты, когда возвращаются с войны. Когда сверхнормальные вещи кажутся сверхстранными. На почте полно орущих младенцев и ушедших в себя пенсионеров. Встаю в очередь, рассматриваю плакаты "Их разыскивает полиция" с изображениями общественно опасных личностей, с лицами, которые они сами себе выбрали, перекроив свои ножом пластического хирурга. "Не пытайтесь самостоятельно задержать этих преступников. Они вооружены и очень опасны". Меня толкают в спину. Кассирша обращается ко мне в третий или в четвертый раз: - Слушаю вас. - А, да, я хочу отправить письмо. Я расплачиваюсь, она подает мне марки и сдачу. Все это правда. То, что произошло со мной в прошлую пятницу, заперто у меня мозгу и не отражается на лице. Лизнув, наклеиваю марки и просовываю конверт в прорезь почтового ящика, не выпуская из рук. Разумно ли я поступаю? Отпускаю письмо; оно падает на дно - шлеп. Хоть что-нибудь из того, что я делал до сих пор, было разумно? Вперед, план "Ж". Заглядываю в глазок видеокамеры. На улице поднялся ветер, воздух потяжелел, ласточки заныривают вниз. Еще одна видеокамера наблюдает за парковкой у супермаркета. И еще одна укреплена на мосту - медитирует, глядя на поток автотранспорта. Я спешу обратно. Вечер брызжет неторопливым дождем. Я сижу на чердаке. В густеющих сумерках белая бумага постепенно поголубела, а сейчас стала почти такой же серой, как чернила. Я смотрю на струйки воды, что стекают по оконному стеклу. Я почти слышу, как истомившийся от жажды город со звуком оседающей пены впитывает дождь. На Якусиме дождь - предмет гордости. Дядюшка Патинко говорит, что дождь там идет тридцать пять дней в месяц. А здесь, в Токио, когда в последний раз шел дождь? В тот день, когда я сидел в засаде, и грянула гроза. Я был полнейшим идиотом. Морино был неразорвавшейся бомбой. Что, если мой отец на самом деле не испытывает никакого желания встречаться со мной? Что, если он тоже член Якудзы? Иногда струйки сливаются в одну, иногда - разделяются. Тогда ему придется самому мне это сказать. Его работа, да и то, как он вообще живет, - не имеет значения. По улице за окном шуршат колеса машин, на которых обычные мужья едут к своим обычным семьям. Одна из машин останавливается прямо перед домом, и мое умиротворение как рукой снимает. Я вглядываюсь в темноту за треугольным окном: это старая, потрепанная "хонда" Бунтаро. А вот и мой спаситель, перепрыгивает через наполненную водой канаву с газетой над головой. Его лысина блестит под дождем. Я первым съедаю свою порцию лапши и первым завожу разговор о том, что меня волнует: - Бунтаро, мне нужно поговорить насчет денег. Бунтаро вылавливает кусочки темпуры. - Каких денег? Точно. - О квартплате за следующий месяц. Я не знаю, как сказать, но... Мне нечем заплатить. Деньги, что я получил в Уэно, давно кончились. Я знаю, что прошу слишком много, но не мог бы ты взять ее из моего задатка? Бунтаро хмурится - на меня или на скользкую темпуру? Я продолжаю: - Мне действительно очень стыдно, после всего, что вы с госпожой Сасаки для меня сделали. Но ты должен это знать, так что, если, я не знаю, ну, если ты захочешь, чтобы я ушел, то есть я пойму, правда... - Я тебя понял! - Бунтаро зажимает креветку своими палочками и осторожно откусывает ей голову. - У моей жены есть идея получше, парень. Она хочет поехать в отпуск до того, как станет слишком беременной и авиакомпании запретят ей летать. Знаешь, мы тут прикинули, когда в последний раз вместе брали недельку отпуска. Угадай, когда? Никогда! Никогда, в прямом смысле. Пока я не стал хозяином "Падающей звезды", у нас вечно не было денег, а потом... ну, видеопрокат никогда не спит. Когда я работаю, она отдыхает; когда она работает, я отдыхаю. И так уже девять лет. Сегодня утром она обзвонила несколько отелей на Окинаве[121] - сейчас межсезонье, много недорогих предложений. Так вот, слушай, что мы тебе предлагаем: ты присмотришь за салоном на следующей неделе, и это пойдет в счет квартплаты за октябрь. - За весь октябрь? - Работа не бей лежачего - с десяти утра до полуночи, семь дней. За все вместе получится не очень-то большая сумма. Но зато у тебя будет передышка, чтобы подыскать другое место. - Вы действительно доверите мне свой салон? - Никто, похожий на Аль Пачино, о тебе не справлялся. Спрятаться здесь было правильно, но сейчас уже можно вернуться. - Нет, я хотел сказать, вы доверите мне свой, э-э, бизнес? - Моя жена тебе доверяет, значит, и я тоже. Кроме того, у меня есть блестящая рекомендация от твоего прежнего работодателя. - Бунтаро начинает ковырять в зубах. - Управлять видеопрокатом - пара пустяков, я за полчаса тебя всему научу. А моя мать будет забегать вечером, чтобы забрать выручку и свести баланс. Ну что? Я могу сказать жене, чтобы она заказывала нам отель в раю? - Конечно. Я согласен. Спасибо. - Не стоит, парень. Это бизнес. Давай посидим на ступеньках, выкурим по "Мальборо", чтобы отметить это взаимовыгодное соглашение. Только жене не говори. Предполагается, что к торжественному появлению Кодаи я брошу. Мы выходим в сад и выкуриваем почти целую пачку, слушая лягушек и плеск дождя в пруду. Дождь и дым держат москитов на расстоянии. - Кстати, - говорит Бунтаро, - имя Аи Имадзо тебе, случайно, ничего не говорит? Я чешу себе затылок и киваю. - Друг или враг? - Надеюсь, что друг. А в чем дело? - По всей видимости, сегодня утром она зашла в бюро находок в Уэно, чтобы заявить о пропаже Эидзи Миякэ. Моя мать сказала, что ты неожиданно уехал из Токио по семейным делам. Юная дама состроила гримаску "как мило, что он дал мне знать!", поблагодарила мою мать и ушла. Мое лицо непроницаемо. - Что ж, - Бунтаро встает на ноги, - пойду расскажу жене хорошие новости. Я выхожу в коридор вместе с ним. Бунтаро делает вид, что проверяет пыль. - Должен сказать, что здесь у тебя чисто, как во дворце. Во всяком случае, чище, чем в твоем роскошном пентхаусе. - Он хлопает себя по нагрудному карману. - Парень, я болван! Совсем забыл. Эта пиктограмма пришла сегодня на твой адрес! Я прошу прощения. Приятных снов. После того как Бунтаро уходит, я уношу пиктограмму в гостиную и рассматриваю под лампой. "Нагана, Горный рай". Что-то подсказывает мне, что провал в памяти у Бунтаро не случаен - это от моей матери, передано через дядюшку Толстосума. Сажусь, кладу письмо на колено. Оно почти ничего не весит, но как весомо. Небеса, серые от снега, горные склоны, розовеющие цветами сакуры, снег, отливающий бирюзой на фоне неба, счастливые туристы, счастливые лыжники. Снова интимные откровения, избавляющие от чувства вины. Создательница Козла-Сочинителя смотрит на меня сверху вниз из обрамленного ракушками полумрака. Я не вижу ее глаз, но слышу ее голос: - Мне кажется, ты не совсем справедлив. Шагай дальше. Вскрой и раздели с нами свои страдания. Совсем как госпожа Сасаки - одновременно добра и сурова. - Ах, - вздыхает она, и море, что дремлет у нее за спиной, вздыхает вместе с ней, - молодежь. x x x Долгое падение Питекантропа было прервано густой сетью из проводов и кабеля. Сквозь крошечное отверстие высоко вверху пробивался лишь тоненький лучик света, но ночному зрению древнего человека этого было достаточно. Он замычал. - Да, - слабым голосом ответил Козел-Сочинитель, - провидение приостановило м-мое падение с помощью попурри из пористого пластика. Госпожа Хохлатка, госпожа Хохлатка, вы меня слышите? Экономка закудахтала: - Я так просто не сдамся, мой господин! Возможно, я и старая курица, но крылья у меня еще действуют. А это что за паутина кругом? Я с трудом двигаюсь! Перед ними распахнулась стена света, и тишину прорезал женский голос: - Добро пожаловать! - На стене появилось женское лицо. - Добро пожаловать! На ней была корона, сияющая всеми цветами радуги, и увешанный королевскими регалиями костюм с подкладными плечами. Светлые волосы отливали солнечным светом, губы блестели, но она казалась двумерной, потому что таковой и была. Стена оказалась экраном, освещающим комнатушку, сплошь затканную электрическим кабелем. По полу было мягко ступать из-за устилавших его кожных чешуек и выпавших ресниц. - Добро пожаловать, о Козел-Сочинитель! Я - королева Эрихнида. А это мой веб-сайт. - Я м-мало знаком с генеалогией Вашего величества. - Моя генеалогия - информационные технологии! Моя империя - это будущее! - Грандиозно, спору нет, - сказала госпожа Хохлатка, - но мы ищем украденную авторучку, и у нас есть основания подозревать, что она где-то здесь. - Так и есть, - Королева Эрихнида соблаговолила взглянуть на госпожу Хохлатку. - Она здесь по моему желанию. - Как благородно со стороны королевы! - проворковала госпожа Хохлатка. - Тайком рыскать по углам и прикарманивать вещи порядочных граждан! Там, откуда я родом, таких, как вы, называют ворами! - Королева Эрихнида не сама ее украла, ты, постная отбивная! - выкрикнул звонкий крысиный голос. - Это я стащил вашу паршивую ручку у вас из-под носа, когда ее величество нацифровала птичий шторм! Питекантроп изумленно замычал. - Вольный Крыс! - выдохнул Козел-Сочинитель, когда тот появился на экране рядом с королевой Эрихнидой и хитро вытаращился на них, растопырив усы. - Называйте меня "Артист, ранее известный под именем Вольного Крыса". Госпожа Хохлатка раздраженно прокудахтала: - А ты как здесь оказался? - Обретаться на полях было так скучно! Я путешествовал с вами за компанию в этой n6ой ржавой развалине с тех самых пор, как ваш пещерный человек разрушил мое вольное жилище. Сегодня утречком ее божественное величество... - от королевы последовала улыбка в двадцать четыре карата, - сделала мне предложение, от которого не отказалась бы ни одна честная крыса - я заманю вас на ее веб-сайт, а она оцифрует меня в компьютерную крысу ?1! Королева Эрихнида потрепала Вольного Крыса за ухом, и от восторга хвост у него мелко задрожал. - Но почему, - Козел-Сочинитель пожевал свою бороду, - ты добровольно променял свою реальную сущность на виртуальную? - Почему? Потому! Весь Интернет стал моей норой, Козлик! Я проношусь со скоростью света по тем самым кабелям, на которых когда-то упражнял свои ?:|:( челюсти! Меня зацепило. Королева Эрихнида удостоила тебя аудиенции, чтобы предложить то же самое, Козлик. Королева Эрихнида приближалась, пока ее калейдоскопические глаза не заполнили собой весь экран. - Так и есть, о Козел-Сочинитель. Я предлагаю загрузить тебя в Сеть. Там тебя ждет большое будущее! Система ссылок на киберагентов, электронные книжные магазины! Бумажные книги вымирают! - Ее волосы потрескивали от статического электричества, а в голосе звучала поистине оперная страсть. - Ты будешь сочинять свои истории в виртуальном раю! Я буду твоим киберагентом, и... - Ай! - воскликнула госпожа Хохлатка. - Вот счастье-то! - Замолчи, курица! Козел-Сочинитель, оцифровка добавит тебе совершенства! Сгладит этот докучливый д-д-дефект речи! Фразы полетят со скоростью света, вместо того, чтобы плестись, как одноногий м-м-марафонец! Козел-Сочинитель гордо посмотрел на нее: - Мое заикание помогает мне отличить своих настоящих друзей от поддельных, истинных почитателей - от подхалимов, притворщиков и льстецов! Я отказываюсь! Королева Эрихнида выпустила когти. - Как самоуверенно с твоей стороны! Я ведь все равно тебя оцифрую, взломаю твой виртуальный мозг, синтезирую все до единой истории, что ты когда-либо сочинил, а те байты, что останутся, пущу по ветру вместе с твоими нудными сотоварищами - мистером Я и мадам Эго, - Королева Эрихнида прижала руки к груди. - О, признание! Гонорары! Вольный Крыс! Подключай цифровой преобразователь! - Изображение злонамеренной королевы уменьшилось, освобождая место для странного приспособления, полупушки/полугенератора, которое Вольный Крыс вытаскивал на экран. - Приготовься к загрузке, Козлик! Козел-Сочинитель изо всех сил пытался вырваться, но прочная паутина кабеля не выпускала его. - Но выдавать чужие истории за свои - где же здесь творческое удовлетворение? Королева Эрихнида казалась озадаченной. - "Творческое удовлетворение"! Писательство не имеет ничего общего с " творческим удовлетворением"! Писательство - это восхищение! Блеск! Награды! Когда я была всего лишь человеком, "удовлетворение" тоже сбивало меня с толку. Я выучила язык писателей, о, да, - я говорила "кода" и "концепция" вместо "конец" и "главная мысль"; я говорила "мастерский удар" вместо " хорошо написано"; "классика жанра" вместо "эта чепуха никогда не будет продаваться". Я получила от этого удовлетворение? Нет! Я получила безвестность и минусы на кредитных картах! Но когда я заполучу твой мозг, Козел-Сочинитель, весь литературный космос превратится для меня в барную стойку! О Вольный Крыс! Приготовься открыть огонь! - Как прикажете, Королева! Козел-Сочинитель опустил рога. - Вы забыли одну вещь, ваше величество! - Ты хочешь запугать меня, о обитатель скотного двора? - Статья о загадке Закона королевы зла! - процитировал Козел- Сочинитель. - "Любые разногласия, возникшие между королевой зла и ее пленником, решаются с помощью загадки, которую первая сторона загадывает последней. В случае, если эта статья не выполняется должным образом, незаконно удерживать пленника в поисковой системе, пересылать вышеуказанного пленника в любой форме любым способом, как-то: электронный, механический, фотокопия, запись, без предварительного разрешения пленника и его издателей". Ясно как божий день. Ледяной взгляд королевы Эрихниды заполнил экран. - Вольный Крыс, скажи, что это не так. Вольный Крыс потянул себя за ус. - Это просто старинная формальность, ваше величество. Предоставьте это мне. Я открою nereshaemyezagadki@korolevazla.sup.org и раздобуду первоклассную штучку для /*** мозгов! Расслабьтесь! Дело в шляпе! У него нет ни $%# шанса в бангкокском @*&%^%. Королева Эрихнида закрыла глаза в кибероргазменном экстазе. - Давай! А потом его истории, - разноцветные газовые облачка лопались и растворялись на экране, - их "душа", - она запрокинула голову, - права на экранизацию и издания на двадцати семи языках, - ее смеющийся рот поглотил экран и вверг веб-сайт в темноту ее глотки, - будут принадлежать мне! Мне! Мнеееееееее! Тем временем Питекантроп, выскользнув из кабельных джунглей, - он знал, что такое джунгли, - изучал окраины похожего на пещеру веб-сайта - что такое пещеры, он тоже знал. Он заметил, что все провода скручивались и уходили в гигантских размеров штепсель. Над штепселем крутился вентилятор, охлаждающий систему, а на решетке этого вентилятора, спрятанная в футляр с гаечными ключами фирмы "Филипс", висела любимая авторучка Козла-Сочинителя. Сквозь решетку Питекантроп разглядел лестницу, ведущую из соседней шахты на поверхность. Он задумчиво замычал, но, услышав, что Вольный Крыс вернулся, скользнул обратно к экрану. На грызуне был сверкающий пиджак ведущего викторины, а в лапах он сжимал конверт с надписью: "Загадки на миллион долларов". - Добыл, ваше величество! Вот загадка тысячелетия! - Давайте расставим все точки над "i", - сказала королева Эрихнида. - Если ты не ответишь, авторские права перейдут ко мне. - А если господин ответит верно, - госпожа Хохлатка потрясла перьями хвоста, - мы уйдем на свободу - с авторучкой нашего господина. - О, какое живое воображение, - королева Эрихнида презрительно усмехнулась, - для когтистой прислуги. Вольный Крыс! Загадывай! Вольный Крыс вскрыл конверт своим острым клыком. Из невидимых динамиков раздалась барабанная дробь: - Какое животное самое математическое? - Вот чертовщина. - Госпожа Хохлатка сложила свои крылья. - Что за дурацкая викторина? Вольный Крыс стильно сплюнул сквозь зубы. Плевок стек по экрану. - У тебя одна минута, пачка брынзы! На экране появился циферблат секундомера. - Начали! Зазвучала музыка обратного отсчета. Козел-Сочинитель пожевал бороду. - Самое математическое животное... Ну, что касается людей, минута перед телевизором полностью отшибает им мозги... Дельфины побеждают в состязании на соотношение веса мозга и веса тела... Однако нет лучших знатоков евклидовой геометрии, чем пауки... а познания морских гребешков по части создания овальных оптических стекол в декартовой системе координат остаются непревзойденными прочей фауной... Вольный Крыс хихикнул: - У тебя тридцать секунд! Королева Эрихнида радостно захлопала в ладоши и затанцевала страстную румбу с проказником-грызуном. - Я уже чувствую вкус издательских обедов! Слышу восторг писак из "Нью- Йоркера"! Взволнованная госпожа Хохлатка принялась рыться в сумочке, ища чего- нибудь пожевать для вдохновения, но не нашла ничего, кроме засохшего каштана. Питекантроп решил, что момент подходящий, хлопнул госпожу Хохлатку по крылу и сунул авторучку Козла-Сочинителя ей в сумочку. В сиянии экрана острым глазом госпожа Хохлатка разглядела, как меж бровей Питекантропа скачет существо из ее самого страшного кошмара. - Блохи! - пронзительно завизжала она. - Я так и знала! Блохи! - Да, да, конечно же, да! - Козел-Сочинитель застучал копытами. - Именно! Самое математическое животное - это блоха! Румба королевы Эрихниды оборвалась. С мордочки Вольного Крыса сползла усмешечка. - Тебе придется объяснить, почему, или это не считается! Козел-Сочинитель прочистил горло: - Блохи вычитают из счастья, делят внимание, прибавляют горестей и умножают тревоги. Вольный Крыс уставился на своего экранного идола: - Что-то вы выиграли, ваше величество, а что-то вы... Двойным кликом королева Эрихнида заставила Вольного Крыса умолкнуть. - Ты провалил мой план, ты, продажный, нашпигованный жучками киберпаразит! Есть только одно наказание твоему преступлению! "Неее-еее-еее-т..." Вольного Крыса затихло, когда королева перетащила его в корзину. Ярость королевы становилась все ярче. - Что до тебя, о Бородач, если ты думаешь, что всякая болтовня- молтовня насчет законов помешает мне получить, - в ее сощуренных глазах сверкнула ледяная угроза, раздался треск мегабайтов, - предмет моих желаний, то даже для писателя ты невероятно глуп! Стой смирно - сейчас начнется оцифровка! - Она включила преобразователь на экране. - Пять - четыре... - Мой господин! - Госпожа Хохлатка забила крыльями, но сеть по- прежнему крепко ее держала. - Мой господин! Козел-Сочинитель из последних сил пытался сбросить кабельную сбрую. - Проклятая, подлая приспешница дьявола! Зубы королевы Эрихниды сверкнули силиконом. - Три - два... Питекантроп вытащил штепсель из розетки. Экран погас, и веб-сайт исчез, будто его и не было, что в каком-то смысле так и было, потому что Козел-Сочинитель, Питекантроп и госпожа Хохлатка обнаружили себя посреди выжженной солнцем пустыни. Они были так потрясены, что не могли произнести ни слова. x x x Лыжный курорт в горах Нагано, 17 сентября Эидзи, Если ты пытался позвонить или написать мне после того, как я сбежала из клиники в Миязаки, это было очень мило с твоей стороны, но я больше не могла там оставаться. Кюсю, как ни кинь, слишком близко к Якусиме, чтобы найти там успокоение. (Если не пытался, я ни минуты тебя не виню. На самом деле, я и не ждала этого.) Возможно, я не совсем еще поправилась, но другие пациенты были так ужасны, что я решила снова попытать счастья в большом скверном мире. (По крайней мере, здесь можно есть ножом и вилкой.) Сожги мое последнее письмо. Пожалуйста, сожги. Я больше никогда ничего у тебя не попрошу. Единственное, чему меня научила доктор Судзуки, это что в нашей жизни есть рубеж, перейдя который, мы уже не можем измениться. Мы такие, каковы есть, хорошо это или плохо, такими и останемся. Я не должна была рассказывать тебе про тот случай на лестнице. Ты наверняка меня ненавидишь. Я бы ненавидела. Иногда я правда ненавижу. Ненавижу себя, я хочу сказать. Не доверяй психоаналитикам, разным специалистам, главным врачам. Они во все суют свой нос и разбирают все по косточкам, не думая, как соединить снова. Сожги письмо. Такие письма не имеют права на существование. (Особенно на Якусиме.) Сожги. Итак, сейчас я в Нагано. Если бы ты видел закаты и здешних горах! Отель, где я живу, стоит у подножия горы Хакуба, и в моем окне - эта гора. Чтобы описать ее, приходится каждый раз подбирать новые слова. Тебе обязательно нужно побывать в Нагано. В период Эдо[122] все миссионеры из столицы проводили здесь лето, спасаясь от жары. Я думаю, что именно миссионеров мы должны благодарить за то, что эти горы прозвали "японскими Альпами". Почему людям всегда нужно сравнивать свою страну с заграницей? ( Например, Кагосима - японский Неаполь, у меня просто зубы скрипят всякий раз, как я это слышу.) Никто не знает, как местные жители называли эти горы, когда никто еще не ведал, что где-то есть Альпы и вообще Европа. (Неужели это расстраивает только меня?) Я живу бесплатно в маленьком отеле, который принадлежит человеку, которого я знаю давным-давно, еще со времен жизни в Токио, когда я оставила вас с Андзу на попечение бабушки. Он теперь важная персона в гостиничном бизнесе, вполне респектабельный человек, если не считать двух очень дорогих разводов, и я уверена, что он этого заслуживает. (Он успел измениться раньше, чем перешел тот рубеж, после которого все в жизни застывает, как бетон.) Он хочет, чтобы я помогла ему отыскать место для нового отеля, который собирается строить с нуля, но он еще не знает, сколько я пью, или убеждает себя в том, что сможет меня "спасти". Его любимые слова "проект" и "предприятие", что, кажется, значит одно и то же. В конце ноября выпадет снег (осталось всего шесть недель. Еще один год хвост показывает). Если к зиме лимит воспоминаний о добрых старых временах у нас с моим другом иссякнет, я, наверное, подамся туда, где тепло. (Старая китайская пословица: "Гости, как рыба, - через три дня начинают вонять".) Я слышала, что "зимовать" приятно в Монте-Карло. Я слышала, там даже можно встретить принца Чарльза Уэльского. Вчера ночью мне приснилась Андзу. Андзу и сибирский тигр, бегущий за мной по подземному переходу (я поняла, что сибирский, по белым полоскам), и игра, в которой ты должен был спрятать в библиотеке костяное яйцо. Андзу не отпускает меня. Я отдала священнику целое состояние на заупокойные обряды, но что толку? Лучше бы я потратила эти деньги на французское вино. Ты мне никогда не снишься - по правде сказать, я не помню своих снов, кроме тех, что с Андзу. Почему так? Д-р Судзуки, похоже, считает... а, неважно. Просто сожги то письмо, пожалуйста. x x x ОБИТЕЛЬ СКАЗОК Над сумраком зарослей папоротника носились летучие мыши. Козел-Сочинитель размышлял за старинным бюро, всматриваясь в замшелый лес, пока у него перед глазами не заплясали тени. - Я заявляю, я клянусь, что... - начал Козел-Сочинитель. Госпожа Хохлатка со щетками на лапках натирала подножку. - Только не сквернословьте, как этот Вольный Крыс, у которого что ни слово, то помои, мой господин. Козел-Сочинитель погладил авторучку Сей Сенагон. - Клянусь, что в древесной душе этого леса... в недрах его... я различаю отрывки несказанно сказочной сказки... Непонятно было, думает он вслух или говорит про себя. - Почтенный дилижанс заехал в глубь этого леса, насколько позволила дорога, и стоит здесь уже целую неделю... невероятный случай... я уверен, он пытается этим что-то сказать... Потянуло вечерней прохладой, и госпожа Хохлатка зябко поежилась. - Фокстрот-пудинг на ужин, мой господин. Дайте-ка своим глазам роздыху и побудьте немного слепцом. Она мечтала, чтобы ночью почтенный дилижанс сдвинулся, наконец, с места, но сильно в этом сомневалась. На следующее утро Питекантроп раскапывал глубокие скрипучие угольные пласты в поисках бриллиантов. Приближался день рождения госпожи Хохлатки, а несколько ночей назад по дороге мимо почтенного дилижанса пронесся кабриолет, из радиоприемника которого звучала песня о том, что бриллианты - лучшие друзья девушек. Госпожа Хохлатка не была, конечно, девушкой, но Питекантроп надеялся, что упоминание о дружбе послужит ему оправданием. По пути наш древний предок натыкался на всякие вкусности - гнезда земляных червей, трюфели, личинки, а также на прикольных троллей, кротов, гнилых гадюк и взбудораженных барсуков, снизу до него доносился гул очага Земли, рокочущего в одном ему ведомом ритме. На такой глубине часов не наблюдают, и Питекантроп потерял всякое чувство времени. - Эй ты, деревенщина неуклюжая, - отыскал его невозможно далекий голос. - Куда ты запропастился? Госпожа Хохлатка! Питекантроп мощным гребком рванул наверх, преодолел взрыхленную землю и меньше чем через минуту вынырнул на поверхность. Госпожа Хохлатка бегала вокруг, как безголовый цыпленок, хлопала крыльями и размахивала какой-то запиской. - Наконец-то! Роешься в грязи, когда у нас горе! Питекантроп замычал. - Наш Господин собрался и ушел! Я заметила, что вечером он был сам не свой, а утром я нашла у него на старинном бюро эту записку! - Она сунула ее под нос Питекантропу. Тот застонал - как они любят портить бумагу этими загадочными закорючками! Госпожа Хохлатка вздохнула: - У тебя было три миллиона лет, чтобы научиться читать! Здесь сказано, что Господин пошел в этот мерзкий лес! Один! Он написал, что не хочет подвергать нас опасности! Опасности? А если он повстречает домашнего живодера или того хуже - дикое животное? А если почтенный дилижанс вечером тронется в путь? Мы же навсегда потеряем нашего Господина! И он забыл свой ингалятор от астмы! - Госпожа Хохлатка начала всхлипывать, вытирая глаза фартуком, и это зрелище разрывало гигантское сердце Питекантропа. - Сначала его сказка, потом его ручка, а теперь он и сам потерялся! Питекантроп умоляюще замычал. - Ты... ты уверен? Ты сможешь отыскать следы Господина в этом коварном лесу? Питекантроп замычал с надеждой. x x x Я слышу - внизу входит Бунтаро. - Сейчас! - кричу я. - Спускаюсь! Пробило два часа - сегодня последний день моего изгнания. На меня снова навалилась усталость - прошлой ночью шел дождь, и его толстые пальцы, барабанящие по клавишам крыш, не давали уснуть. Мне не давала покоя мысль, что кто-то где-то пытается разбить окно. Я аккуратно складываю страницы рукописи на старинном бюро, восстанавливая на нем прежний порядок, и осторожно пробираюсь к люку. Кричу вниз: - Извини, Бунтаро! Я зачитался! Прощай, обитель сказок! Спускаюсь в гостиную. Там никого нет, но, обернувшись, я вижу темную фигуру, загородившую дверь у меня за спиной. Сердце комком застревает в горле. Это женщина средних лет, которая без тени страха, с любопытством изучает меня. У нее короткие волосы, просто подстриженные и седые, как у директора школы, который постоянно ждет неприятностей. Одета она неброско и безлико, как модель из почтового каталога. Мимо нее можно пройти раз сто и не заметить. Если только она вдруг не окажется в вашей гостиной. Она очень похожа на сову, и видно, что жизнь оставила на ней свои шрамы. Она смотрит на меня не отрываясь, как будто непрошеный гость - это я, а она находится здесь по праву и ждет, чтобы я объяснил свое появление. - Кто вы такая? - в конце концов выговариваю я. - Вы приглашали меня, Эидзи Миякэ. - Вот голос ее забыть будет трудно. Надтреснутый, как шорох тростника, сухой, как от жажды. - И я пришла. Она сумасшедшая? - Но я никого не приглашал. - Нет, приглашали. Два дня назад вы выслали приглашение на мой почтовый ящик. Она? - Детектив Морино? Она кивает. - Меня зовут Ямая. - Она обезоруживает меня улыбкой, столь же доброжелательной, как удар кинжала. - Да, я женщина, а не мужчина в женском платье. Быть невидимой - главное из тех качеств, которые необходимы в моей работе. Но я здесь не затем, чтобы обсуждать мой modus operand!, так? Вы не предложите мне сесть? Все это так странно. - Конечно, садитесь, пожалуйста. Госпожа Ямая занимает диван, я опускаюсь на пол под окном. У нее взгляд дотошного читателя, под этим взглядом я чувствую себя книгой. Она смотрит мимо меня: - Приятный сад. Приятный дом. Приятный район. Приятное убежище. Кажется, она говорит не со мной. Предлагаю ей сигарету из последней Дэймоновой пачки "Мальборо", но она отрицательно качает головой. Я закуриваю. - Как вы меня, э-э, выследили? - Я получила ваш адрес через "Токио ивнинг мэйл". - Они дали вам мой адрес? - Нет, я сказала, что получила его. Потом проследила, как господин Огизо ехал сюда. - При всем уважении, госпожа Ямая, я просил о досье, а не о визите. - При всем уважении, господин Миякэ, вернитесь на землю. Я получаю записку от таинственного незнакомца, который просит у меня досье на самого себя, подготовленное для покойного Риютаро Морино за три дня до ночи длинных ножей. Какое совпадение. Я зарабатываю на жизнь, разгадывая совпадения. Послать мне записку было все равно что сунуть кусок свежего мяса в бассейн с акулами. У меня было три предположения: вы - возможный клиент, который хочет удостовериться в моем профессионализме; вы интересуетесь Эидзи Миякэ по, возможно, корыстным личным мотивам; или, наконец, вы - отец Эидзи Миякэ. Все три предположения стоило проверить. Проверяю и выясняю, что вы не отец, а сын. Из сада доносится воронье карканье. Интересно, отчего вдруг госпожа Ямая стала такой печальной и непреклонной? - Вы знаете моего отца? - Официально мы не знакомы. Официально не знакомы. - Госпожа Ямая, мне не хочется, чтобы моя просьба показалась слишком прямой и глупой, но, пожалуйста, дайте мне досье на моего отца. Госпожа Ямая складывает свои длинные, сильные пальцы домиком. - Вот мы и добрались до того, зачем я здесь. Чтобы обсудить этот вопрос. - Сколько? - Бросьте, господин Миякэ. Мы оба прекрасно знаем о вашей финансовой несостоятельности. - Тогда что же вы собираетесь обсуждать? Достоин ли я получить его? Ворона вспархивает на балкон и заглядывает в дом. Размером она с целого орла. Шепот госпожи Ямая мог бы заставить замолчать стадион. - Нет, люди моей профессии никогда не должны позволять понятию " достоин" входить в расклад. - Что же входит в расклад? - Обстоятельства. Звонят в дверь, и я резко вскакиваю - горячий пепел падает мне на ноги. Еще звонок. Просто нашествие какое-то! Несколько раз мигает специально установленная - из-за того, что сестра госпожи Сасаки глухая, догадываюсь я - лампочка. Гашу окурок сигареты. Так он и лежит, потухший, там, где я его бросил. Еще звонок - и смешок. Госпожа Ямая не двигается. - Вы не хотите открыть? - Извините, - говорю я, и она кивает. Это глупо, но от волнения я не закрываю дверь на цепочку, а двое молодых людей за порогом так рады меня видеть, что на мгновение я пугаюсь, решив, что это ловушка, устроенная госпожой Ямая, и я угодил прямо в нее. - Привет! - Они просто сияют. Который из них это сказал? Кипенно-белые рубашки, классические галстуки, блестящие, будто смоделированные на компьютере, тщательно уложенные прически. Не похоже на обычный прикид членов Якудзы. - Привет, дружище! Не будь таким мрачным! Потому что у нас замечательные новости! - Непонятно, то ли они собираются выхватить пистолеты, то ли сообщить мне о грандиозной скидке на прокат кимоно. - Э-э, правда? - Я оглядываюсь. - Правда! Понимаешь, в эту самую минуту Господь наш Иисус Христос стоит за дверью твоего сердца - он хочет узнать, не уделишь ли ты ему несколько минут, чтобы он рассказал тебе о радости, которой ты можешь причаститься, если откроешь сердце свое и впустишь туда Его Любовь. Я вздыхаю с искренним облегчением, они принимают мой вздох за согласие и продолжают с удвоенным рвением. - Похоже, твое сердце не миновали бури. Мы принесли тебе весть от Церкви Святых Последнего дня - ты, вероятно, слышал о наших проповедях? - Нет, нет. По правде говоря, не слышал, - сказав так, я сделал еще одну глупость. Когда мне, наконец, удается закрыть дверь - эти улыбчивые мормоны просто прилипли к ней - и вернуться в гостиную, там уже никого нет. Неужели моя мрачная гостья мне привиделась? - Госпожа Ямая? Ворона тоже улетела. Ничего, кроме жужжания насекомых и других летних звуков, скрипящих и шипящих. Бабочка с алчными глазами принимает меня за цветочный куст. Я наблюдаю за ней, и секунды складываются в минуты. На обратном пути я замечаю то, чего не увидел сразу, - коричневый конверт на диване, где сидела госпожа Ямая. Смутная надежда, что она оставила мне досье на моего отца, тут же улетучивается: на конверте написано "Токио ивнинг мэйл" - почтовый ящик ? 33". Внутри - адресованное мне письмо, написанное тонким почерком очень пожилого человека. Я сажусь и вынимаю его из конверта. x x x Когда свисающие с деревьев занавеси мха стали такими плотными, продираться сквозь них стало невозможно, Козел-Сочинитель с плеском вошел в журчащий ручей. Поток отозвался на его поступь не стуком гальки, а звоном тарелок. Вода в ручье была цвета чая. Козел-Сочинитель набрал в рот немного - отличный холодный чай. Проглотил, и в голове у него прояснилось. - Поток сознания! - обрадовался он. - Я наверняка в предгорьях Дарджилинга. Он зашлепал вверх по течению. Фонарики орхидей расцвечивали полуденный сумрак под сенью унылых ландышей. Колибри с опаловыми крылышками пристраивались к инжиру, истекающему сладким соком. Где-то высоко над лесом расстилался чуть тронутый пастелью полог дневного света. Козлу-Сочинителю чудилось, что эти редкие проблески складываются в слова. - Всю жизнь я искал несказанно сказочную сказку в сокровенном и таинственном. А может быть, мои сумасбродные странствия - совершенная суета сует? Может быть, тайное скрывается в явном? Козел-Сочинитель дошлепал до залитой солнечным светом прогалины. Девушка с соломенно-желтыми волосами качалась на качелях, напевая мелодию без начала и названия. Козел-Сочинитель подошел ближе. Голос девушки и был тем шепотом, который старый писатель слышал каждую ночь с середины лета. - Ты ищешь несказанно сказочную сказку. - Она взлетела вверх, и Антарктика унеслась в дальнюю даль. - Да, - ответил Козел-Сочинитель. Она полетела вниз. Взошла Малая Медведица. - Несказанные сказки живут в горной стране. - Как же м-мне найти эту горную страну? - Иди по излучине до священного озера, поднимись на дамбу и пройди над водопадом. - Над водопадом... Девушка с соломенно-желтыми волосами качнулась вверх. - Ты готов заплатить? - Я платил всю свою жизнь. - Ах, Козел-Сочинитель. Ты еще не расплатился сполна. - Помилуйте, чем же еще я могу заплатить? Качели упали на землю, на них никого не было. Когда Козел-Сочинитель подошел к священному озеру, он снял очки, чтобы стереть с них водяную пыль, и, к удивлению своему, обнаружил, что без них видит лучше. Поэтому он оставил очки на мраморной скале и задумчиво уставился в озеро. Как необычно. Во-первых, водопад был бесшумным. Во-вторых, вода не падала с высокого обрыва над озером, а стремилась вверх головокружительным, кренящимся, пенным - и беззвучным - потоком. Козел-Сочинитель не обнаружил никакой тропинки, которая вела бы наверх. Он заговорил сам с собой, не произнеся при этом ни звука: - Я уже не козленок. Я слишком стар для символических странствий. Даже в самую последнюю минуту он подумывал, не повернуть ли назад. Госпожа Хохлатка сойдет с ума от горя, если он не вернется, но у нее есть Питекантроп, чтобы о нем заботиться, а тот позаботится о ней. Писатель в теле животного вздохнул. Потом он подумал о своей несказанно сказочной сказке и спрыгнул с мраморной скалы. Озеро оказалось холодным и внезапным, как сама смерть. x x x Среда, 20 сентября Токио Дорогой Эидзи Миякэ, Надеюсь, вы простите непродуманный, необычный и, возможно, навязчивый тон моего письма. Более того, вполне возможно, что вы и тот, кому оно адресовано, - совершенно разные люди, и это может привести к немалой неловкости. Однако я решился на этот риск. Позвольте объясниться. Я пишу в ответ на сообщение, напечатанное в колонке частных объявлений в "Токио ивнинг мэйл" за 14 сентября. Я узнал о нем только сегодня от одного знакомого, который зашел меня навестить. Вероятно, мне следует объяснить, что сейчас я восстанавливаюсь после операции на сердечном клапане. Вы просили откликнуться родственников Эидзи Миякэ. Возможно, я ваш дед со стороны отца. Двадцать лет назад у моего сына родились - внебрачно - близнецы, мальчик и девочка. Он порвал отношения с их матерью, женщиной недостойной профессии, и, насколько мне известно, никогда больше не видел своих детей. Я не знаю, где они воспитывались, надо полагать, у родственников своей матери. Девочка, очевидно, утонула, когда ей было одиннадцать лет, но мальчик жив, и сейчас ему должно быть уже двадцать. Я не знаю, как зовут их мать, и не видел ни одной фотографии моих незаконных внуков. Мои отношения с сыном никогда не были такими сердечными, как хотелось бы, а с тех пор, как он женился, мы общаемся еще меньше. Тем не менее мне удалось выяснить, как назвали детей, отцом которых он стал, поэтому я и пишу это письмо. Девочку звали Андзу, а мальчика зовут Эидзи, и его имя пишется не так, как это обычно принято (два иероглифа: "умный" и "два", или "править"), а очень редкими иероглифами, означающими "волшебный" и "мир". Как в вашем случае. Я буду краток, так как "свидетельства" иероглифов недостаточно для полной уверенности. Я думаю, что личная встреча поможет прояснить эту неопределенность: если мы связаны кровными узами, уверен, что между нами будет и физическое сходство. Я буду в чайном зале "Амадеус" на девятом этаже отеля "Ригха Ройял" (напротив вокзала Харадзюку) в понедельник, 25 сентября, за столиком, который будет заказан на мое имя. Прошу вас прийти к десяти утра с любым достоверным доказательством своего происхождения, какое у вас есть. Я надеюсь, вы понимаете всю щекотливость этого дела и простите мне нежелание предоставить вам какие-либо личные сведения в этот раз. Если окажется, что вы - другой Эидзи Миякэ, чье имя пишется теми же иероглифами, пожалуйста, примите мои самые искренние извинения за то, что пробудил в вас беспочвенные надежды. Если же вы тот самый Эидзи Миякэ, на что я искренне надеюсь, нам нужно будет многое обсудить. С почтением, Такара Цукияма. Впервые с момента своего приезда в Токио я чувствую себя абсолютно счастливым человеком. Мне написал письмо мой дед. Подумать только, я встречусь и со своим отцом, и с дедом. "Нам нужно будет многое обсудить!" Вот, я падал духом оттого, что это невозможно, а на самом деле установить связь с отцом оказалось проще простого, как я и мечтал. До понедельника всего два дня! Судя по письму, мой дед - человек с хорошим образованием, наверняка в семье он имеет больший вес, чем моя страдающая паранойей мачеха. Завариваю зеленый чай и иду в сад, чтобы выкурить сигарету - на сей раз Бунтаро привез "Кент", а мои "Мальборо" закончились. Цукияма - классное имя! - пишется иероглифами "луна" и "гора". Сад кипит красотой, гармонией, жизнью. Я хочу, чтобы понедельник наступил через пятнадцать минут. А который теперь час? Возвращаюсь в дом и смотрю на часы, которые госпожа Сасаки принесла мне на этой неделе. До приезда Бунтаро по-прежнему три часа. Отсутствующая хозяйка ловит мой взгляд из своей ракушечной рамки. - Вот наконец и тебе улыбнулась удача. Позвони Аи. Это ведь она придумала послать объявление, помнишь? Давай. Поначалу застенчивость может быть притягательна, но, сидя в этой скорлупе, добра не наживешь себе. - Рифма была задумана или это вышло случайно? - Не переводи разговор на другую тему! Выйди на улицу, найди телефон и позвони. Улица с супермаркетом ничуть не изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз, но я изменился. Посмотрите на все эти машины - проезжают себе мимо и никогда не сталкиваются. Порядок трудно разглядеть, но он есть, скрывается под видимым хаосом. Итак, я провел двенадцать часов в аду - ну и что? Некоторые живут в аду по двенадцать лет, а потом всю жизнь про это рассказывают. Жизнь продолжается. К счастью для нас. Нахожу телефонную будку под пожарной лестницей в магазинчике "Юникло". Как только мобильные телефоны захватят весь мир, эти штуки станут такой же редкостью, как газовые фонари. Снимаю трубку и замираю. Трус! Сначала надо подстричься, решаю я, - ты бесхребетный червяк, Миякэ, - и поднимаюсь по ступенькам в заведение с вывеской "Гендзи. Парикмахерские услуги". Перед ней стоит шест с красными, белыми и синими полосками - в свое время Андзу отчаялась втолковать мне, откуда полоски начинаются и где кончаются. Для нее это было яснее ясного. "Гендзи" - убогое место с навевающим зимнюю стужу кондиционером - я здесь единственный клиент, - и в последний раз его красили, когда Япония капитулировала. Немой телевизор показывает скачки. Воздух так насыщен парами лака для волос и других фиксаторов, что, если зажечь спичку, все здание взлетит на воздух. Сам Гендзи, пожилой человек с торчащими из носа волосками, держит в трясущихся руках щетку и подметает пол. - Заходи, сынок, заходи. Он указывает на пустое кресло. Я сажусь, и он драпирует мне плечи скатертью. В зеркале моя голова выглядит отделенной от остального тела. Вспоминаю кегельбан в "Валгалле" и вздрагиваю. - Почему такой постный вид, сынок? - спрашивает Гендзи и роняет ножницы на пол. - Что бы у тебя ни случилось, твоя жизнь никогда не будет такой неудачной, как у моего последнего клиента. Предприниматель, дела, судя по костюму, идут неплохо, но такого несчастного парня я в жизни не встречал! - Гендзи роняет расческу. - Я ему говорю: "Простите, если я не ко времени, господин, но, кажется, вас что-то беспокоит?" Клиент вздыхает и наконец изрекает: "На прошлой неделе умерла Чинтзиву". "А кто это, Чинтзиву. - ваш пудель?" - Гендзи щелкает ножницами. - "Нет, - отвечает клиент. - Моя жена". - Гендзи прерывает свой рассказ и открывает бутылку сакэ. Залпом выпивает полбутылки и пристраивает ее на полочку под зеркалом. - "Как печально, господин, - говорю я. - Надеюсь, вы найдете утешение в работе". " Меня вчера уволили", - говорит клиент. "Какой ужас, господин, - говорю я. - Вас уволили, э-э, из-за уныния, в которое вас ввергла тяжелая утрата?" - " Не совсем, - вздыхает он. - Меня уволили из-за моей шпионской деятельности". - Гендзи останавливается, чтобы допить сакэ. Не глядя, он берет флакон фиксатора для волос и выпивает его почти весь, не заметив ошибки. - Вот это уж точно застало меня врасплох, доложу я вам! "Шпионаж? Я еще никогда не стриг шпионов. На кого вы работаете? Китай? Россия? Северная Корея?" - "Нет, - признается он с некоторой гордостью. - На самое могущественное государство на карте мира. Королевство Тонга". - Гендзи включает машинку для стрижки, но ничего не Происходит; он крутит шнур и с силой бьет ею по стону. Машинка оживает. - Я говорю: "Королевство Тонга? Я и не думал, что у них есть, ну, знаете, секретные службы". - "Никто об этом и не знает. Здорово, правда?" - "Ну, господин, я полагаю, вы у них вроде национального героя. Почему вы не переселитесь туда? Они примут вас с распростертыми объятиями". - Гендзи бреет у меня за ушами. - Клиент хмурится. "Три дня назад там случился дворцовый переворот. Власть захватили милитаристы, меня объявили двойным агентом, и вчера я был приговорен к смерти через повешение". - "Что ж, господин, по крайней мере, вы все еще в добром здравии". - Гендзи вешает бритву на крючок и снова берет ножницы. - И вот в эту самую минуту мой клиент заходится надрывным кашлем, и мне приходится стирать с зеркала кровь. "Гм. Может быть, вам стоит вернуться туда, где вы работали до того, как стали шпионом, знаете". Тут он в первый раз улыбается. "Я был пилотом", - говорит он. "Вот и хорошо, почему бы вам не устроиться в авиакомпанию", - предлагаю я. Он чихает, и, клянусь, сынок, у него вываливается правый глаз! И катится через всю комнату, правду говорю! "Вот наказание! - говорит он. - Это был самый лучший из всех, что у меня есть!" Я в полном отчаянии, можешь себе представить. "Как насчет того, чтобы написать свою автобиографию, сэр? Ваша жизнь заслуживает "Оскара", и не одного". - Гендзи щелкает ножницами раз, другой третий. - "Фильм, который про меня сняли, завоевал три "Оскара". "Как чудесно, сэр! Я знал, что вас ждет свет в конце тоннеля!" - "Он завоевал три "Оскара" через полтора года после того, как мой агент сбежал, прихватив с собой мой сценарий. Из него вышел хит на миллионы долларов, а я не получил ни иены. И что хуже всего, кого, как вы думаете, они наняли меня играть? С Джонни Деппом я бы еще смирился, но Брюс Уиллис?" Тебе покороче, сынок? x x x А тем временем в замшелом лесу госпожа Хохлатка с Питекантропом оказались в ловушке между скалой, полоской твердого грунта и стеной из листвы. Питекантроп поскреб в затылке и замычал. Следы Козла-Сочинителя давно перепутались со следами священных коров и белых слонов, но Питекантроп ничего не сказал из страха лишить госпожу Хохлатку надежды. Госпожа Хохлатка уселась на заросший грибами пень. - Сейчас Господину как раз пора бы съесть второй завтрак... Предупреди он меня, что собирается пойти побродить, я бы заранее что-нибудь приготовила... Какой-то человек с треском вывалился из непроходимых зарослей и растянулся перед ними. От неожиданности госпожа Хохлатка пронзительно вскрикнула и отлетела на несколько шагов вверх по тропинке, а Питекантроп прыжком оказался между ней и лежащим на земле незнакомцем. С виду тот не представлял угрозы; он поднялся на ноги, смахнул гнилые листья с твидового пиджака с кожаными накладками на локтях и поправил на носу обмотанные пластырем роговые очки. Он ничуть не удивился тому, что повстречал в этом девственном лесу курицу с высокоразвитым интеллектом и давно вымершего предка Homo sapiens. - Вы их видели? Его бесцеремонное обращение слегка покоробило госпожу Хохлатку. - Видели кого? - Словесных церберов. - Это не те жестокие истекающие слюной говорящие собаки, которых мы видели на полях? - Должно быть, они. - Он в страхе прижал палец к губам и посмотрел на Питекантропа. - Вы что-нибудь слышите? Потолок тишины спустился так низко, что о его балки можно было биться головой. Питекантроп промычал: "Нет". Писатель вытащил из своего венка длинный шип. - Много лет назад я написал удачный роман. Я никогда не думал, что кто- нибудь захочет его напечатать, понимаете, но захотели; его украли у меня, и, чем больше я желал, чтобы каждый его экземпляр взорвался, как гриб- дождевик, тем лучше эта гнусность продавалась. С ее ошибками, ее позерством, ее самонадеянностью! О, я бы продал душу, чтобы кинуть в костер весь тираж. Но, увы, Мефистофель так и не вернул мне мою рукопись, и слова, которые я выпустил на свободу, преследуют меня с тех самых пор. Госпожа Хохлатка со своего пня выразила мнение публики: - Почему бы вам не уйти на покой? Писатель отдыхал, прислонившись к скале. - Если бы все было так просто. Я прятался в школах мысли, в сложных метафорах, в аэропортах неизвестных стран, но, рано или поздно, я слышу далекие крики и знаю, что мои слова идут по моему следу... - Страдальческое выражение его лица сменилось подозрительным. - Но вас-то что завело так далеко в этот замшелый лес? - Где-то здесь бродит наш друг - вы его не видали? Рога, борода, копыта? - Если это не сам Дьявол, то он наверняка писатель или сумасшедший. - Писатель. Как вы догадались? - Чтобы забрести так далеко в этот лес, нужно быть кем-то из трех. - Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! - Глаза писателя расширились от ужаса. - Лай! Вы слышите лай? Питекантроп негромко замычал и покачал головой. - Лжецы! - зашипел писатель. - Лжецы! Вы заодно с этими собаками! Я знаю, какую игру вы ведете! Они за деревьями! Они бегут сюда! Он сорвался с места и понесся, с шумом ломая молодую поросль. Госпожа Хохлатка и Питекантроп посмотрели друг на друга. Питекантроп замычал. - Придурок, - согласилась с ним госпожа Хохлатка, - как пробковый шлем с помпонами! Питекантроп осмотрел дыру в густой листве и снова замычал. За листвой скрывался беззвучный поток. - Поторопись, болван! Госпожа Хохлатка перепархивала с камня на камень, а Питекантроп брел против окрашенного в чайный цвет течения по звенящим тарелкам. Поэтому госпожа Хохлатка первой добралась до священного озера. В следующую же секунду она заметила почтенные очки Козла-Сочинителя, лежащие на мраморной скале. Еще секундой позже она увидела тело самого дорогого и любимого для нее существа, плавающее в воде. - Мой господин! Мой господин! Что же делать! Она полетела вперед через озеро, не замечая ни стремящегося вверх водопада, ни воцарившейся вдруг глухой тишины. С пятым взмахом крыльев она достигла головы Козла-Сочинителя. Шестое чувство Питекантропа подсказывало ему, что священное озеро - это смерть, и он предостерегающе зарычал - но звука не последовало, и ему только и оставалось, что с отчаянием наблюдать, как его возлюбленная скользнула вниз, коснулась воды концами крыльев и безжизненно шлепнулась рядом с Козлом-Сочинителем. В семь прыжков Питекантроп достиг мраморной скалы и, охваченный горем, испустил восемь душераздирающих немых стонов. Он колотил скалу, пока на кулаках не выступила кровь. Внезапно наш дальний предок успокоился. Он выбрал кусочки липкой смолы у себя из волос и стал карабкаться по скале, пока не достиг кромки уступа. Он сосчитал до девяти, это было все, чему Козел-Сочинитель смог его научить, и бросился вниз, туда, где плавали тела его друзей. Красивый нырок, твердая "десятка". Никакая мысль не тревожила его, когда Питекантроп погрузился в священное озеро. Он не знал слова "безмятежность", но именно безмятежностью было то, что он чувствовал. x x x - Добрый день. Кафе "Юпитер". Нагамини у телефона. Ослица. По-моему. - Э-э, алло. Могу я поговорить с госпожой Имадзо? - Извините, но, видите ли, она сегодня не работает. - Понятно. А не могли бы вы сказать, когда ее следующая смена? - Извините, не могла бы. - Понятно. Из-за правил безопасности? Ослица громко хохочет. - Нет, не поэтому. Видите ли, последняя смена мисс Имадзо была в воскресенье. - Понятно... - Она студентка, учится музыке; в колледже начинается семестр, и поэтому она больше не будет здесь подрабатывать, понимаете, чтобы вплотную заняться учебой. - Понятно. Я надеялся поговорить с ней. Я просто друг... - Да, я вас понимаю, если вы ее друг... - Может быть, у вас есть ее домашний номер? На какой-нибудь регистрационной карточке или в списке? - Мы не держим здесь ни карточек, ни списков. К тому же госпожа Имадзо работала у нас всего один месяц. - Ослица что-то мурлычет про себя, размышляя. - Мы не держим здесь личные дела и все такое, понимаете, из-за нехватки места. Даже наша раздевалка - она меньше, чем ящики, в которые фокусники втыкают свои мечи. Это несправедливо. В нашем филиале в Йойоги, понимаете, раздевалка достаточно большая, чтобы... - Спасибо, госпожа Нагамини, но... - Стойте! Стойте! Госпожа Имадзо оставила мне свой номер, но только на тот случай, если позвонит некто по имени Эидзи Миякэ. Убейте меня. - Это я. Меня зовут Эидзи Миякэ. - Правда? - Ослица заливается громким смехом. - Правда. - Вот это да! Ну, не смешное ли совпадение? - Вы полагаете? - Госпожа Имадзо просила меня дать номер, только если позвонит Эидзи Миякэ. И вот звоните вы, и вас зовут Эидзи Миякэ! Я всегда так говорю, понимаете. "Правда удивительней действительности". Я видела, как вы ударили головой того негодяя. Должно быть, больно было! - Госпожа Нагамини, пожалуйста, дайте мне номер госпожи Имадзо. - Хорошо, подождите минутку, интересно, куда же я его задевала? Номер Аи Имадзо из десяти цифр. Я добираюсь до девятой и чувствую, что рука костенеет от страха. А вдруг мой звонок смутит ее? А вдруг она подумает, что я - просто козел, который не хочет оставить ее в покое? Что, если трубку снимет ее друг? Ее отец? Что, если она сама снимет трубку? Что я скажу? Оглядываюсь. Покупатели, свитера, пустое пространство. Нажимаю последнюю цифру. В квартире где-то далеко отсюда раздается звонок телефона. Кто-то встает, может быть, останавливая видео, может - откладывая палочки для еды, проклиная эту помеху... - Алло! Она. - Э-э... - Я пытаюсь заговорить, но мое горло сжимает спазм, и из него вылетают только какие-то невнятные звуки. - Алло! Нужно было лучше подготовиться. - Алло! Я могу узнать, кто звонит? Ко мне возвращается дар речи. - Алло, это Аи Имадзо? Глупый вопрос. Я знаю, что это Аи Имадзо. - Я, э-э, мой, э... Судя по всему, она рада. - Мой рыцарь в сверкающих доспехах. - Как вы поняли? - Я узнала ваш голос. Откуда у вас мой номер? - Мне его дала госпожа Нагамини из кафе "Юпитер". Случайно. Если вам сейчас неудобно говорить, то я могу, э-э... - Вот и нет, сейчас как раз удобно. Я пыталась найти вас в бюро находок на вокзале Уэно, вы говорили, что там работаете, но мне сказали, что вы неожиданно уехали. - Да, э-э, госпожа Сасаки мне говорила. - Это из-за вашего родственника? - Отчасти. То есть нет. В каком-то смысле, да. - Ну, по крайней мере, теперь все прояснилось. Куда вы исчезли тогда, в "Ксанаду"? - Я подумал, что к вам захотят подойти многие, э-э, из организаторов и музыкантов. - Точно! И мне так хотелось, чтобы вы угостили некоторых своим фирменным ударом. Кстати, как ваша голова? Не случилось мозговой травмы? - Нет, мозг в порядке, спасибо. В каком-то смысле. Аи Имадзо это кажется смешным. Мы начинаем говорить одновременно. - После вас, - говорю я. - Нет, после вас, - говорит она. - Я, э-э, - электрический стул, должно быть, приятней, чем это, - тут размышлял, если, то есть это совершенно ничего, если нет, знаете, - никогда не бросайся в бой без четкого плана отступления, - но можно ли, э-э, мне, э- э, позвонить вам? Пауза. - Итак, Миякэ, вы звоните мне, чтобы спросить меня, можете ли вы мне позвонить, верно? Мне и в самом деле нужно было лучше подготовиться. x x x C тех пор как Козел-Сочинитель оставил свое страдающее артритом тело в священном озере, ходьба доставляла ему одно удовольствие. Бамбук расступался перед ним, козодои выводили велеречивые грели. Он поднял голову и увидел на холме дом. Странно было наткнуться на подобное здание на плато Лапсанг Сючанг. Со своим затянутым ряской прудом со стрекозами оно бы лучше смотрелось в каком-нибудь сонном пригороде. На островке светился каменный фонарь. Пестрый кролик исчез в ромбовидных ростках ревеня. Под фронтоном виднелось открытое треугольное окно. Воздух полнился шепотами. Козел- Сочинитель пошел по тропинке к парадной двери. Ее ручка со сломанным язычком закрутилась вхолостую, дверь распахнулась, и Козел-Сочинитель полез по натертым до блеска ступенькам на чердак. - Добрый день, - поздоровалось старинное бюро. - Приветствую, - сказала ручка Сей Сенагон. - Но я ведь оставил вас в почтенном дилижансе! - воскликнул Козел- Сочинитель. - Мы идем туда, куда идешь ты, - объяснило старинное бюро. - А когда вы научились говорить? - Когда ты научился открывать свои уши, - ответила ручка госпожи Сенагон, отточившая кончик своего пера на точильном камне остроумия своей первой хозяйки. - Мы можем начинать? - спросило старинное бюро. - Госпожа Хохлатка с Питекантропом с минуты на минуту тоже будут здесь. Козел-Сочинитель взял чистый лист бумаги. На возвышенности, низменности, тропические леса, трущобы, поместья, острова, равнины, на все девять углов компаса с подернутого туманом неба капля за каплей падало умиротворение. Страница - действительность. Слово - жизнь. ============================================================================ Шесть КАЙ ТЕН ============================================================================ x x x Чайный зал "Амадеус" - это мир, напоминающий свадебный торт. Пастельная глазурь, рюшечки-розеточки. Тетушка Толстосум удостоила бы его своей высшей похвалы: "Восхитительный". Что до меня, то я бы с удовольствием раскрасил из баллончика все эти кремовые ковры, молочные стены и сливочно-нежные драпировки. Я без труда нашел отель "Ригха Ройял" - пришлось еще час гулять по Харадзюку, убивая время. Сонные продавщицы по холодку мыли витрины бутиков, цветочники поливали тротуар. Помешиваю лед в стакане с водой. Мой дед должен прийти через пятнадцать минут. Теперь слово "дед" получит для меня новый смысл. Странно, как легко слова меняют значения. Еще на прошлой неделе слово "дед" означало человека с зернистой фотографии на бабушкином семейном алтаре. "Его забрало море" - это все, что она рассказала нам о своем давно умершем муже. В местном фольклоре он остался вором и пьяницей, который однажды ветреной ночью исчез, едва отойдя от причала. Позор госпожи Оки. "Амадеус" - заведение такого класса, что в нем есть метрдотель. Он стоит за похожей на пьедестал конторкой у жемчужных врат, листает книгу заказов, дает распоряжения официанткам и перебирает пальцами, словно нажимая на невидимые клавиши. На метрдотеля нужно учиться? Сколько им платят? Пробую перебирать пальцами. Но в тот же миг метрдотель устремляет взгляд прямо на меня. Я опускаю руки и отворачиваюсь к окну, жутко смущенный. За соседними столиками состоятельные жены обсуждают секреты своей профессии. Деловые люди изучают газетные развороты и стучат по клавиатурам портативных компьютеров величиной с воробья. Вольфганг Амадей Моцарт, окруженный трубящими в трубы маргариновыми херувимами, смотрит вниз с потолочной фрески. На вид он одутловат и нездорово бледен - ничего удивительного, что так рано умер. Нестерпимо хочется курить - у меня в кармане лежит пачка "Кларка". Через панорамные окна Моцарту определенно открывается грандиозный вид. Токийская башня, "Пан-Оптикон", парк Йойоги, где околачиваются старые козлы с биноклями. В хромированных стеклах небоскреба отражается гигантский кран - точно собственная полномасштабная копия. Баки с водой, антенны, заросли крыш. Сегодня погода вырядилась в хаки. Звон серебряной ложечки о полупрозрачный фарфор чашечки - нет, это массивные часы на каминной полке возвещают о том, что уже десять. Метрдотель, кланяясь, подводит ко мне пожилого человека. Он! Мой дед смотрит на меня - я вскакиваю, взволнованный, все заготовленные слова вдруг вылетают из головы, - и его глаза говорят: "Да, это я" - так смотрят, когда назначили встречу незнакомому человеку. Не могу сказать, что мы похожи, но и не могу сказать, что нет. Мой дед опирается на трость; на нем темно-синий хлопковый костюм и галстук-шнурок с аграфом. Метрдотель проворно бросается вперед и отодвигает стул. Мой дед поджимает губы. Кожа у него болезненно-серая, испещренная пигментными пятнами, и он не может скрыть, скольких усилий стоит ему ходьба. - Эидзи Миякэ, надо полагать? Я кланяюсь ему на все восемь восьмых, безуспешно пытаясь подобрать нужные слова. Мой дед насмешливо возвращает мне одну восьмую. - Господин Миякэ, прежде всего я должен сообщить вам, что я не ваш дед. Я выпрямляюсь. - А... Дворецкий откланивается, незнакомец садится, а я в замешательстве остаюсь стоять. - Однако я пришел по воле вашего деда, чтобы обсудить вещи, касающиеся семейства Цукияма. Сядь, мальчик. - Он наблюдает за каждым моим движением - из-под набрякших век сверкает острый, как бритва, взгляд. - Называй меня Райзо. Мы с твоим дедом знакомы не один десяток лет. Я знаю, кто ты, Миякэ. Именно я указал другу на твое сообщение в колонке частных объявлений. Теперь к делу. Как ты знаешь, твой дед сейчас выздоравливает после серьезной операции на сердце. Первоначальные прогнозы врачей были чересчур оптимистичны, он вынужден остаться в больнице еще на несколько дней. Поэтому я пришел вместо него. Вопросы? - Мне можно его навестить? Господин Райзо качает головой: - Твоя мачеха помогает ухаживать за ним в палате, а... как бы это лучше сказать? - Она считает, что я - пиявка, которая хочет высосать из семьи Цукияма побольше денег. - Именно. Скажи просто: у тебя есть такое намерение? - Нет, господин Райзо. Все, чего я хочу, - это встретиться со своим отцом. Сколько раз мне еще придется это повторить? - Твой дед полагает, что хранить тайну - самый верный способ избежать подозрений со стороны твоей мачехи. Милочка! - Господин Райзо пальцем подзывает официантку. - Гигантскую порцию коньяка, как обычно, пожалуйста. Что будешь пить, Миякэ? - Э-э, зеленый чай, пожалуйста. Официантка с заученной улыбкой обращается ко мне: - У нас есть восемнадцать сортов... - Да принесите вы мальчику чайник чаю, черт побери! Официантка кланяется, убрав улыбку: - Да, адмирал. Адмирал? Сколько всего в Японии адмиралов? - Адмирал Райзо? - Это было очень давно. Лучше "господин". - Господин Райзо. Вы знакомы с моим отцом? - Прямой ответ на прямой вопрос. Я никогда не скрывал, что презираю этого человека. Девять последних лет я избегал его общества. С того самого дня, как узнал, что он продал фамильный меч Цукияма. Этот меч принадлежал его - твоей - семье пять веков, Миякэ. Пять сотен лет! Унижение от того, как твой отец распорядился пятью веками истории семьи Цукияма - не говоря о тех Цукияма, которым еще предстоит родиться, - неизмеримо. Неизмеримо! Твой дед, Такара Цукияма, - человек, который верит в кровные узы. Твой отец - человек, который верит в совместные предприятия на Формозе[123]. Знаешь, где сейчас меч Цукияма? - Адмирал скрипит зубами. - Он висит в кабинете совета директоров завода, производящего пестициды в Небраске! Что ты об этом думаешь, Миякэ? - Это постыдно, господин Райзо, но... - Это преступление, Миякэ! Твой отец - бесчестный человек! Он с легким сердцем бросил твою мать на произвол судьбы, даже не подумав о том, что ее ждет! Это дед позаботился о том, чтобы поддержать ее деньгами. Для меня это новость. - Существует кодекс чести, даже когда речь идет о любовницах. Плоть и кровь - вот что имеет значение, Миякэ! Узы крови - основа жизни. Наша сущность! Знать, откуда ты родом, необходимо, чтобы знать самого себя. Официантка возвращается с серебряным подносом и ставит наши напитки на кружевные салфетки. - Я тоже считаю, что узы крови - это важно, господин Райзо. Поэтому я здесь. Адмирал мрачно нюхает бренди. Я отхлебываю мыльный чай. - Знаешь, Миякэ, врачи приказали мне забыть о подобных вещах. Но среди моих знакомых больше престарелых моряков, чем престарелых докторов. - Он одним глотком отхлебывает полбокала, запрокидывает голову и с наслаждением смакует каждую молекулу напитка. - Твои сводные сестры - никчемные создания. Визгливые пошлячки из колледжа для придурков. Встают в одиннадцать утра. Красят губы белой помадой, носят ботинки на толстой подошве, ковбойские шляпы, украинские платки. Они красят волосы в кислотные цвета. Твой дед надеется, что его внук - ты - имеет принципы благороднее, чем эти девицы, кидающиеся на каждый новый поп-хит. - Господин Райзо, простите, если... Я хочу сказать, я надеюсь, что мой дед ни в коем случае не видит во мне своего будущего наследника. Когда я говорю, что не намерен врастать в фамильное древо Цукияма, я хочу сказать именно это. Господин Райзо недовольно перебивает: - Кто - что - когда - зачем - почему - чей... Послушай, твой дед хочет, чтобы ты прочитал вот это. - Он кладет на стол коробку, завернутую в черную ткань. - Это не подарок, потом вернешь. Этот дневник - самое ценное, что у него есть. Храни его как зеницу ока. Вернешь через неделю, когда придешь знакомиться со своим дедом. Сюда. В это же время - десять утра - за этот же стол. Вопросы? - Мы не знакомы - он не боится доверить мне... - Непростительное безрассудство, по-моему. Я уговаривал сделать копию. Не доверять оригинал мальчишке. Но он настоял, старый осел. Копия не передает души, уникальности. Это его слова, не мои. - Я, э-э... - Я смотрю на черный сверток. - Я высоко ценю эту честь. - Еще бы. Твой отец никогда не читал этих страниц. Скорее всего, он пустил бы их с аукциона в своем Интернете. - Господин Райзо, скажите, чего хочет мой дед? - Еще один прямой вопрос. - Адмирал допивает коньяк. Камень в аграфе отливает синевой океанских глубин. - Я отвечу тебе. Войну с возрастом невозможно выиграть. В ходе этой войны мы наблюдаем отвратительные сцены. Истины превращаются в фиглярство. Вера становится предметом торга для лжецов. Жертвы оказываются ненужными крайностями. Герои становятся старыми пройдохами, а молодые пройдохи - героями. Этика теперь - логотип на спортивной одежде. Ты спрашиваешь, чего хочет твой дед? Я скажу тебе. Он хочет того же, чего ты. Ни больше, ни меньше. Шабаш жен разражается хохотом. - Но чего же? Адмирал Райзо встает. Метрдотель с его тростью уже здесь. - Смысла. x x x 1 августа 1944-го С утра было пасмурно. После полудня заморосил дождь. Еду в поезде из Нагасаки. Путь до Токуямы, префектура Ямагути, займет еще несколько часов, а до острова Оцусимы, конечного пункта моего назначения, я доберусь только завтра утром. В прошлые выходные, Такара, я разрывался между двумя обещаниями. Первое я дал тебе: рассказать во всех подробностях о своей службе на Императорском военно-морском флоте. Второе я дал стране и императору: держать все подробности, касающиеся подготовки сил особого назначения, в строжайшей тайне. Чтобы справиться с дилеммой, я решил вести этот дневник. Эти слова - для тебя. Молчание - для императора. Когда ты будешь читать эти строки, матушка уже получит извещение о моей смерти и посмертном повышении в звании. Возможно, ты, матушка и Яэко в трауре. Возможно, вы теряетесь в догадках, что означает моя смерть. Возможно, жалеете, что нечего положить в семейный склеп, - у вас нет ни праха, ни костей. Этот дневник - мое утешение, смысл моей жизни и мое тело. Море - прекрасная могила. Не скорбите слишком. Итак, я начинаю. Военное положение быстро ухудшается. Силы императора понесли огромные потери на Соломоновых островах. Американцы высаживаются на Филиппинах с очевидной целью захватить гряду Рюкю. Чтобы предотвратить разорение родных островов, требуются исключительные меры. Вот почему Императорский военно-морской флот разработал программу кайтен. Кайтен - это видоизмененная торпеда марки 93: лучшая торпеда в мире с кабиной для пилота. Пилот управляет торпедой, наводит ее на цель и наносит удар по вражескому судну ниже ватерлинии. Поражение цели теоретически неизбежно. Я знаю, Такара, ты любишь технические подробности, так вот. Длина кайтен - 14,75 метра. Она приводится в движение двигателем мощностью 5 50 лошадиных сил, работающем на жидком кислородном топливе, которое не оставляет на поверхности воздушных пузырьков и позволяет нанести удар внезапно. Кайтен может двигаться со скоростью 56 км/ч в течение двадцати пяти минут, что позволяет ей настичь корабль, на который она нацелена. Кайтен вооружена боеголовкой с зарядом в 1,5 тонны тонулолнитротротилового эквивалента, которая взрывается от удара. Подводные лодки подходят к стоянкам кораблей противника на дистанцию поражения и выпускают кайтен. Эта новая торпеда, которая под управлением человека превращается в смертоносное оружие, вернет нам недавние потери в полушарии, принадлежащем Великой Восточноазиатской империи, деморализует военно-морской флот США и уничтожит большую его часть. Тихий океан станет японским озером. На военно-морских авиабазах Нара и Цутиура свои жизни для программы кайтен предложили 1375 добровольцев. Строжайший отбор прошли только 160 из них. Видишь, брат, какой чести удостоилось имя Цукияма и сколь славная память о нем сохранится. 2 августа Туманное утро; жаркий, безоблачный день. Я просыпаюсь вместе с другими курсантами на нарах в казарме военной полиции в Токуяме - армейские казармы были разрушены бомбежкой месяц назад. Бомба ударила в топливный склад, и взрыв сровнял с землей весь порт и значительную часть города. Из этих руин нас морем переправили на Оцусиму. Путешествие было коротким - всего полчаса, но перемена разительная. Оцусима сплошь состоит из мирных лесистых холмов с рисовыми полями. База кайтен и завод по производству торпед расположены на низком узком перешейке. Младший лейтенант Хироси Куроки и мичман Секио Нисина - изобретатели кайтен, оказали нам честь, встретив у сходней. Эти два человека - живая легенда, Такара. Вначале Верховное командование военно-морских сил не выказывало особой охоты санкционировать использование сил особого назначения и отклонило предложение младшего лейтенанта Куроки и мичмана Нисины по созданию кайтен. Чтобы убедить Верховное командование и доказать искренность своих намерений, они вновь вынесли это предложение на его суд, на сей раз написав его своей кровью. При всем при этом они - жизнерадостные, скромные парни. Они проводили нас в казармы, перебрасываясь шутками насчет "Оцусимского отеля". Потом весь остаток дня объясняли нам технические подробности, а экскурсию по базе отложили на завтра. 3 августа Ветрено. Море покрыто рябью. Ограждения вокруг базы кайтен охватывают территорию размером около шести бейсбольных полей, где размещаются от пятисот до шестисот человек. Секретность строжайшая - даже жители острова не знают истинного предназначения базы. Сама база состоит из казармы, столовой, трех торпедных заводов, механической мастерской для переделки торпед марки 93 в кайтен, спортивной площадки, плаца для торжественных построений, административных зданий и причала. Через прорубленный в скале четырехсотметровый тоннель узкоколейка соединяет механизированный цех с пирсом, откуда будут запускаться кайтен и где сегодня вечером начнутся тренировки. Я поспорил с Такаси Хигути, однокашником по Нара, за привилегию быть в первой из запущенных кайтен вместе с младшим лейтенантом Куроки. Его камень побил мои ножницы! Что ж, моя очередь придет завтра. 4 августа Душная, влажная жара. Трагедия случилась так скоро. Вчера младший лейтенант Куроки и лейтенант Хигути не вернулись из рейда вокруг северной оконечности Оцусимы. Аквалангисты искали их кайтен всю ночь. Нашли уже на рассвете (через 16 часов после запуска), всего в трехстах метрах от причала, наполовину погруженную в ил. Хотя кайтен оборудованы двумя аварийными люками, их можно открыть только над водой. Под водой не позволяет давление. Запас воздуха рассчитан на десять часов - если пилотов двое, это время сокращается наполовину. Их жертва не была напрасной - они оставили 2000 иероглифов технических данных и наблюдений, относящихся к оказавшейся роковой неисправности. Когда кончилась бумага, они стали выцарапывать слова гаечным ключом на стене кабины. Мы только что вернулись с погребальной церемонии. Мичман Нисина поклялся взять прах Куроки с собой в кайтен, чтобы вместе встретить час славы. Конечно, мы все скорбим, но нас поддерживает уверенность в том, что гибель наших братьев не была напрасной. Вина камнем лежит у меня на сердце. Я попросил коменданта Удзину предоставить мне аудиенцию и рассказал ему, почему чувствую особую ответственность перед душой Хигути. Комендант Удзина обещал не оставить мою просьбу без внимания и включить меня в число участников первой волны ударов кайтен. 9 августа Нестерпимая жара. Извини за долгое молчание, Такара. Тренировки идут полным ходом, и на дневник невозможно выкроить даже десять минут в день. Вечером я засыпаю, едва голова коснется подушки. У меня прекрасные новости. Во время утренней поверки объявили имена участников первой волны ударов кайтен, и Цукияма было в их числе! Эмблема нашего подразделения - кикусуи. Это хризантема с герба Масасигэ Кусуноки, сражавшегося на стороне императора Годайдо. В битве при Минатогаве семьсот воинов Кусуноки противостояли натиску тридцати пяти тысяч предателей под предводительством Асикаги, и Кусуноки вместе со своим братом Масасуэ совершил сеппуку только после того, как получил одиннадцать страшных ран. Мы выбрали этот символ не случайно. Нас семьсот. Наша преданность императору неизмерима. В море выйдут четыре подлодки, и на борту каждой из них будет по четыре кайтен. I-47, под командованием доблестного капитан-лейтенанта Зендзи Орита, примет на борт мичманов Нисину, Сато, Ватанабэ и лейтенанта Фукуду. I-36 - лейтенанта Есимото и мичманов Тоезуми, Иманису и Кудо. На борту I-37 будут лейтенанты Камибеппу и Мураками, а также мичманы Юцуномия и Кондо. I-333, под командованием капитана Ёкоты, повезет лейтенантов Абе и Гото с мичманами Кусакабэ и Цукиямой Субару. После этого объявления нам отвели новые койки, чтобы члены одного пуска спали в одной комнате. Комната тех, кто займет место на I-333, на третьем этаже в конце коридора, окно выходит на рисовые террасы. По ночам лягушки квакают так громко, что заглушают шум литейных цехов. Мне сразу вспоминается наша комната в Нагасаки. 12 августа Прохладно и тихо. Море гладкое, как река Накадзима, на которой мы пускали игрушечные яхты. Сегодня я расскажу о наших тренировках. После завтрака мы делимся на Хризантем и Курсантов. Из-за того, что на учебные пуски выделено только шесть кайтен, нам предоставили преимущество в тренировках. В восемь тридцать мы по тоннелю направляемся к причалу для пуска кайтен. Когда мы занимаем свои места в кабинах, кран опускает нас в море. Обычно мы садимся по двое. Конечно, тесно, но такое удвоение помогает сэкономить топливо, а " капля горючего так же драгоценна, как капля крови". Инструктор стучит по корпусу, и мы стучим в ответ - в знак того, что готовы к отплытию. Сначала мы проходим серию спусков. Потом решаем навигационные задачи с секундомером и гирокомпасом. Мы определяем местонахождение вражеского корабля и имитируем удар, проходя под его носовой частью. Нужно быть осторожным, чтобы не зацепиться верхним люком за киль - на базе "П" так погибли два пилота. Еще мы боимся застрять в иле, как младший лейтенант Куроки и лейтенант Хигути. Если это все же случится, придется закачать сжатый воздух в боеголовку (которая вместо тротила наполнена морской водой), что должно, в принципе, вытолкнуть кайтен на поверхность. Никому не хочется первым проверять эту теорию. Но больше всего мы боимся потерять тренировочную кайтен и при этом остаться в живых. Такое случилось с курсантом из Йокогамы пять дней назад. Его исключили, и его имя всеми забыто. После возвращения к причалу или в порт базы мы проходим "разбор полетов", чтобы поделиться своими наблюдениями с курсантами. Когда спадает невыносимая дневная жара, мы занимаемся борьбой сумо, фехтуем на кэндо, бегаем или играем в регби. Пилоты кайтен должны быть в наилучшей физической форме. Помни, что говорил наш отец, Такара: тело - это внешний слой души. 14 августа С утра погода прекрасная, но к середине дня стали собираться тучи. Тренировка отменена из-за поломки двигателя, и у меня есть свободный час, чтобы рассказать тебе о своих братьях по I-333. Ютака Абэ - наш лидер, ему двадцать четыре года, он из старинного токийского рода и закончил Пирс. Его отец был на борту "Симантогавы" в славной битве при Цусиме в 1905 году. Абэ - сверхчеловек, у него получается все, за что бы он ни взялся. Гребля, навигация, сложение хайку. У него какого вырвалось, что он выиграл все шахматные партии, которые сыграл за последние девять лет. Девиз его кайтен " Стрела императора не бьет мимо цели". Сигенобу Гото, двадцати двух лет, происходит из семьи торговцев в Осаке, и его остроумие разит с двадцати шагов. Почти каждый день он получает любовные письма от разных девушек и жалуется, что на базе ему не хватает женского общества. Абэ можно описать одним словом - цельность. Гото же способен изобразить кого и что угодно. Он даже принимает заявки: китаец, на которого в уборной напала змея; торговка рыбой из Тохуку, над ухом которой взыграла труба. Он пользуется своим умением подражать разным голосам, чтобы отвлекать Абэ, когда они играют в шахматы. Абэ все равно выигрывает. На своей кайтен Гото написал: "Лекарство для янки". Наш третий товарищ - Исса Кусакабэ. Кусакабэ на год старше меня, это тихий парень, который читает все, что попадет под руку. Технические справочники, романы, стихи, довоенные журналы. Все подряд. Госпожа Осигэ ( наша "мама" на Оцусиме - она думает, что мы испытываем новую подводную лодку) договорилась с одним местным мальчишкой, чтобы тот каждую неделю приносил Кусакабэ книги из школьной библиотеки. У него есть даже томик Шекспира. Абэ спросил, подходят ли сочинения изнеженного европейца для японского воина. Кусакабэ ответил, что Шекспир в Англии - все равно что кабуки[124]. Абэ сказал, что Шекспир оказывает разлагающее влияние. Кусакабэ спросил, какие пьесы Абэ имеет в виду. Абэ предпочел оставить его в покое. В конце концов, Кусакабэ не стал бы пилотом кайтен, если бы его моральные принципы вызывали какое-либо сомнение. На его кайтен написан не лозунг, а стихотворная строка: "Враг может издать тысячу криков - мы будем драться без единого слова". Я должен упомянуть и о Мазуте, нашем главном инженере. Это прозвище он получил за свои руки, которые всегда грязны до черноты. Он избегает говорить о своем возрасте, но явно годится нам в отцы. Настоящие дети Мазута - его кайтен. Кстати, я решил оставить свою кайтен без девиза. Ее девизом и смыслом станет моя жертва. x x x Я прячу дневник под прилавок "Падающей звезды", чтобы дать глазам отдохнуть - хоть страницы и заламинированы, карандашные строки выцвели и стали похожи на привидения. К тому же многих иероглифов я не понимаю, и приходится постоянно заглядывать в словарь. Открываю банку диетической " Пепси" и окидываю взглядом свою новую империю: повсюду видеокассеты - на стеллажах и полках, сложены стопками на прилавке. Источающие слизь чужие, сверкающие доспехами гладиаторы, писклявые идолы. С улицы доносится легкий рок. За ту неделю, что меня здесь не было, на месте старой обувной мастерской рядом с "Фудзифильмом" открылась закусочная сети "Кентукки фрайд чикен"[125]. У ее входа, под обвисшим полотнищем с надписью "Торжественное открытие" стоит жутковатого вида статуя полковника Сандерса[126] в натуральную величину. Взглянув на его упитанную фигуру и улыбающуюся физиономию, вспоминаешь храмовые статуи Эбису. Неужели от "КФЧ" можно так растолстеть? Бунтаро с Матико наверняка уже в самолете "Японских авиалиний", где- нибудь над Тихим океаном. Когда я пришел домой после встречи с господином Райзо, Бунтаро был на грани срыва, хотя до прихода такси оставалось еще полтора часа. Что будет, если рухнет компьютер? Если сломается монитор? Если пойдет дождь из танцующих мурен? Матико буквально загнала его в такси. На мониторе я могу смотреть все что угодно, но выбор слишком велик, поэтому я весь день кручу один и тот же фильм с Томом Хэнксом. Никто не заметит. С двух до пяти клиентов почти нет; как только офисы и школы начинают закрываться, работы сразу же прибавляется. Завсегдатаи смотрят на меня, раскрыв рот, - им сразу же приходит в голову, что у Матико случился выкидыш. Когда я говорю, что чета Огизо уехала в отпуск, они реагируют так, будто я сказал, что Бунтаро с женой превратились в чайники и улетели в Тибет. Вопрос, кто же тогда я, довольно щекотлив - мой ушлый хозяин сдает капсулу, не беспокоя налоговую службу. Школьники толпятся вокруг стендов с ужастиками, секретарши выбирают голливудские фильмы с белокурыми звездами, служащие предпочитают названия вроде "Пэм, дама из Амстердама" и "Академия горячих сосисок". Некоторые приносят кассеты с опозданием - нужно постоянно сверяться с записями в журнале. Госпожа Сасаки приходит в половине восьмого - я несусь наверх накормить Кошку, а потом через дорогу - накормить себя. Цыплята полковника Сандерса сделаны из опилок. Госпожа Сасаки говорит, что мое место в Уэно уже занято, и меня охватывает тоска по моей прежней работе. Она оставляет мне "Токио стар" - в понедельничных выпусках несколько полос отводятся под списки вакансий. Если я хочу стать разнорабочим на кухне в каком-нибудь ресторане, оператором телепродаж, грузчиком в супермаркете или специалистом по выемке писем из почтовых ящиков, тогда Токио для меня - рай земной. Кошка выходит на лестницу - за ту неделю, что я прятался, она научилась открывать дверь капсулы. Я говорю ей, чтобы шла назад, но она не обращает на меня никакого внимания, и когда я отхожу отнести на полку стопку возвращенных кассет, она устраивается на моем стуле, так что мне приходится довольствоваться шаткой табуреткой. "Фудзифильм" показывает 22:26. Поток клиентов сходит на нет. x x x 2 сентября Жара еще не спала, но по вечерам уже прохладно. Сегодня я получил твое письмо, Такара, и посылку от матушки и Яэко, в которой нашел пояс в тысячу стежков. Так как мое боевое задание будет носить особый характер, вшитые в этот пояс пятисеновые монеты не спасут меня от смерти, но я все равно буду обматывать его вокруг талии каждый раз, когда забираюсь в кайтен. Мы с Абэ, Гото и Кусакабэ читаем письма из дома вслух, и я был горд, как Тенгу, когда они услышали, что мой младший брат стал начальником подразделения на фабрике боеприпасов. Ваши игры похожи на настоящую военную подготовку - своими бамбуковыми штыками вы целитесь в Рузвельта и Черчилля. Я думаю о Яэко и ее работе на парашютной фабрике. Стежки, сделанные ее руками, могут спасти жизни моих бывших товарищей по Академии военно-морского флота в Нара. Матушке наверняка больно продавать фамильные драгоценности Цукияма за горстку риса, но я знаю, что отец и наши предки поймут ее. В войну живешь по другим правилам. Ты правильно сделал, что наклеил на окна полоски бумаги, чтобы их не выбило ударной волной. Нагасаки всегда везло, и если будут налеты, то враг будет бить по верфям, а не по нашей стороне города. Но предосторожность не помешает. Скоро я напишу ответ на твое письмо. Сейчас, когда ты читаешь этот дневник, ты понимаешь, почему я не мог ответить на твои вопросы. 9 сентября О погоде: тепло, ясно, дует легкий ветерок. Сегодня мне исполнилось двадцать лет. Праздновать день рождения, когда страна на военном положении, неуместно, поэтому после занятий, на которых нам рассказывали об устройстве боеголовки, я улизнул, не дожидаясь ужина. С благодарностью я принял в подарок заход солнца. На Внутреннем море особенные закаты. Сегодняшний был окрашен в цвет клубничного варенья, которое варит Яэко. Помнишь историю Урасимы Таро? Как он спас гигантскую черепаху и три дня гостил в ее подводном дворце, а когда вернулся, то на земле сменилось три поколения? Я думаю, как будет выглядеть это место через девяносто лет, когда Великая восточноазиатская война станет далеким воспоминанием? Когда мы выиграем войну, привези сюда своих детей. Местный морской окунь очень вкусный, и устрицы тоже. Я уже собирался вернуться в столовую, когда увидел Абэ, Гото и Кусакабэ. Абэ откуда-то узнал о моем дне рождения и рассказал госпоже Осигэ, которая приготовила кусочки курицы на вертеле. Кусакабэ развел костер, и мы поужинали на берегу; было даже немного домашнего сакэ, которое Гото позаимствовал у подручного на кухне. Этот напиток оказался таким крепким, что наши лица онемели, но я никогда не ел ничего вкуснее этого угощения, если не считать того, что готовит матушка. 13 сентября Теплое утро, сырой день. На базе грипп. Я целые сутки провалялся в лазарете с температурой 39°. Сейчас я выздоравливаю. Мне снятся странные сны. В одном я в своей кайтен плыл вокруг Соломоновых островов в поисках вражеского авианосца. Все вокруг было таким голубым. Я чувствовал себя несокрушимым, как акула. Почему-то со мной в кайтен оказался сын госпожи Сиоми, тот мальчик, который бросился с гранатой под русский танк в Номонхане. "Разве ты не знаешь? - сказал он. - Война окончена". Я спросил, кто победил, и тут увидел, что у Сиоми нет глаз. "Император в своей резиденции развлекает американцев охотой на уток. Так он надеется спасти свою шкуру". Я решил, что должен плыть в Токийский залив и потопить хоть один вражеский корабль, и повел кайтен на север. От ускорения тело откинуло назад, и когда я проснулся, у меня было такое чувство, что я помню, как рождался или, может быть, умирал. Позже ко мне пришли Кусакабэ с Гото и принесли конспекты занятий по навигации, но о своем сне я им не рассказал. 2 октября Весь день моросил дождь. Сегодня на секретном собрании объявили о дислокации целей для Кукусуи. I-47 и I-36 направятся к Улити, большой лагуне на Филиппинах, которую американцы захватили всего 10 дней назад. I-37 и I-333 одновременно атакуют якорную стоянку в проходе Коссол на островах Палау. Двойное нападение необходимо, чтобы нанести максимальный урон моральному духу противника. Найди острова Палау в отцовском атласе, Такара. Ты увидишь, какое там ярко-синее море. Когда будешь думать обо мне, знай: твой брат растворился в морской синеве. Разногласия между Абэ и Кусакабэ все сильнее. Командир нашего подразделения вызвал Кусакабэ на партию в шахматы, но тот отказался. Абэ стал дразнить его: "Ты что, боишься проиграть?" На что Кусакабэ заявил: " Нет, я боюсь выиграть". Абэ продолжал улыбаться, но было ясно, что он задет. Братья, которые умрут одной смертью, не должны ссориться. 10 октября Ясно. Утром выпала роса. После обеда, когда мы с Мазутом и его командой перевозили кайтен к пусковому причалу, была воздушная тревога. Учения на этот день не планировались. Пока комендант выкрикивал в громкоговоритель приказы, тоннель наполнился людьми с пускового причала. Для безопасности тротил опустили в глубокий бункер, подводные лодки ушли из бухты, а мы в тревоге ждали, когда загудят B-52[127]. Если бомба попадет в механические мастерские, проект будет отложен и мы потеряем несколько решающих недель. Мазут рассуждал вслух, означает ли налет на крупные острова, что американцы уже штурмуют Окинаву? Слухов ходит много, но информации, которой можно было бы доверять, почти нет. Через сорок тягостных минут прозвучала сирена отбоя. Очень может быть, что какой-то вахтенный с перепугу принял наши "Зеро" за вражеские самолеты. 13 октября Приятное послеполуденное солнце. К вечеру собрались тучи. Перечитывая дневник, обнаружил, что мне не удалось передать настроение базы. Надо быть здесь, чтобы понять, насколько оно исключительно. Инженеры, инструкторы, пилоты и курсанты - все работают вместе, стремясь к единой цели. Я никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас. Моя жизнь получила смысл - защитить Родину. Дисциплина суровая. Такая же муштра и проверки, как на любой другой военной базе. Но крайностей, которые часто случаются в обычных лагерях, где новобранцев изнуряют работой, а солдат подвешивают вниз головой и избивают, на Оцусиме нет. Мы регулярно получаем сигареты, конфеты и настоящий белый рис. Жаль, что я не могу поделиться едой с тобой, матушкой и Яэко. Но я откладываю свои конфеты, чтобы передать их тебе, вместо того, чтобы играть на них, как это делает Гото и остальные. 18 октября Целый день льет дождь. "Зуикаку" все еще на плаву, и, стало быть, отец почти наверняка жив! Абэ устроил мне возможность по военным каналам отправить телеграмму матушке. Я узнал эти новости от Цуеси Ёкоты - капитана I-333, которая сегодня пришвартовалась на Оцусиме. Капитан Ёкота лично разговаривал с адмиралом Куритой на борту "Атаго" семь дней назад, когда патрулировал залив Лейте. Не могу выразить, как меня поддерживает уверенность в том, что отец в добром здравии и думает о нас. Возможно, когда-нибудь он будет держать этот дневник в своих руках! Капитан Ёкота говорит, что со времен Пёрл-Харбора "Зуикаку" считается заговоренным кораблем. Помни, что гражданская почта в южные моря сейчас не считается грузом особой срочности, и не расстраивайся, если не услышишь никаких новостей. Сегодня вечером личному составу группы Кикусуи дали четырехдневную увольнительную - перед отправкой в пункт назначения. 20 октября Ясный день, дует свежий бриз. Удача рождает удачу. Когда во время ужина комендант Удзина через громкоговорители читал вечерние новости, мы узнали об исключительных успехах камикадзе, которые вчера вылетели на Филиппины. Потоплено пять американских авианосцев и шесть эсминцев! Одним ударом! Наверняка даже американские дикари поймут, как безнадежно их намерение оккупировать наши острова. Лейтенант Камибеппу встал на скамью и провозгласил тост за души отважных летчиков, которые отдали свою жизнь за нашего возлюбленного императора Хирохито. Редко я слышал такие трогательные слова. - Что тверже - чистый дух или металл? Дух согнет металл и изрешетит его. Металл же для чистого духа - не больше, чем ножницы для струйки дыма! Признаюсь, что представил себе день, когда похожие тосты будут произносить за наши души. 28 октября Идет мелкий дождь. Сегодня привели в боевую готовность новые кайтен для I-3 33. Управлять ими легче, чем тренировочными. После затянувшейся проверки я под дождем побежал в казарму и на краю спортивной площадки чуть не столкнулся с Кусакабэ, который стоял, прислонившись к стене склада, и пристально разглядывал что-то на земле. Я спросил, что так завладело его вниманием. Кусакабэ показал на лужу и тихо сказал: - Круги рождаются, пока еще живы круги, рожденные секунду назад. Круги живут, когда круги, рожденные секунду назад, умирают. Круги умирают, когда рождаются новые круги. Это его точные слова. Я сказал, что ему нужно было родиться странствующим поэтом-проповедником. Он ответил, что, может, и был им когда- то. Какое-то время мы вместе смотрели на лужи. 2 ноября Жара 1944-го на исходе. Я только что вернулся из своей последней поездки в Нагасаки. Ты разделил мои воспоминания о ней, поэтому мне не нужно писать о них здесь. Я до сих пор чувствую вкус Матушкиного ёкана[128] и тыквенной темпуры, что приготовила Яэко. Поездка на поезде отняла много времени, потому что двигатель постоянно ломался. Вагон для военных был занят группой высокопоставленных офицеров, и я ехал в вагоне, полном беженцев из Мантукуо. Их рассказы о жестокости Советов и о вероломстве слуг-китайцев были ужасны. Как я рад, что отец так и не согласился стать колонистом, хотя ему предлагали это все последние двадцать лет. Девушка, по возрасту младше тебя, ехала в Токио совсем одна, чтобы отыскать свою тетю. Она впервые попала в Японию. У нее на шее висела маленькая погребальная урна с прахом ее отца, который погиб в Мукдене, матери, которая погибла в Карафуто, и сестры, которая погибла в Сасебо. Она боялась уснуть и пропустить Токио - она думала, что он такой же маленький, как и ее приграничный городок. Она верила, что найдет свою тетю, расспрашивая прохожих. В Токуяме я отдал ей половину своих денег, завернув в платок, и вышел прежде, чем она успела отказаться. Я боюсь за нее. Я боюсь за всех. x x x - Големы, - объясняю я, лежа голышом после душа в полночной темноте своей капсулы с Аи на другом конце провода, - совсем не похожи на зомби. Конечно, и те и другие не совсем мертвецы, но големов лепят на кладбище из могильной грязи по образу и подобию человека, похороненного внизу, а потом чертят у них на груди его руну. Голема можно убить, только стерев эту руну. Зомби же легко обезглавить или поджечь из огнемета. Их собирают из частей тел, которые обычно крадут в морге, или просто оживляют полуразложившиеся трупы. - Что, некрофилия - обязательный предмет в школах Кюсю? - Сейчас я работаю в видеопрокате. Мне положено знать такие вещи. - Смени тему. - Ладно. О чем поговорим? - Я первая попросила. - Ну, мне всегда было интересно понять, в чем смысл жизни. - В том, чтобы есть мороженое с австралийским орехом и слушать Дебюсси. - Отвечай серьезно. Аи хмыкает. - Ты совершенно неправильно задал вопрос. Я представляю, что она лежит рядом со мной. - Как же я должен был спросить? - Ты должен был спросить: "В чем смысл твоей жизни?" Вот, например, " Хорошо темперированный клавир" Баха. Для меня это гармония на клеточном уровне. Для моего отца - сломанная швейная машина. Для Баха - деньги, чтобы заплатить свечных дел мастеру. Кто прав? Если по отдельности, то мы все. Если в целом, то никто. Ты все еще думаешь о своем двоюродном дедушке и его кайтен? - Да, наверное. Его смысл жизни кажется бесспорным и несокрушимым, как скала. - Для него - да. Пожертвовать своей жизнью ради тщеславия военной клики - не то, что я назвала бы "бесспорным", но твой двоюродный дед тоже не счел бы стоящим делом научиться играть на фортепьяно так, как я, - в меру отпущенного моему мозгу, моим нервам и мышцам. Тут входит Кошка. - Может быть, смысл жизни в том, чтобы искать его? Кошка лакает воду в томящемся жаждой свете луны. x x x - Здесь так просторно! - орет Бунтаро в телефонную трубку ветреным утром. - Что делать со всем этим простором? Почему я никогда сюда раньше не приезжал? Перелет занял меньше времени, чем визит к дантисту. Знаешь, когда я в последний раз уезжал из Токио в отпуск? - Нет, - подавляю зевок. - Я тоже, парень. Я приехал в Токио в двадцать два года. Я работал в компании, которая делала трансформаторы, и меня послали учиться. Я вышел из поезда на токийском вокзале и только через двадцать минут нашел выход. И хоть бы раз я пожалел, что прожил жизнь в этой чертовой дыре! Я думаю. Двадцать лет прошло, пора оглянуться назад. Остерегайся отпусков в раю, парень. Здесь слишком много думаешь о том, чего не сделал. - Кто-нибудь еще в этом раю встает в такую рань? - Моя жена встала раньше меня. Гуляет по пляжу под пальмами. Почему океан такой... ну, знаешь... синий? С нашего балкона слышно, как о берег бьются волны. Моя жена нашла на берегу морскую звезду. Настоящую, живую морскую звезду. - Этот океан твой. Ты имеешь сказать, э-э. что-нибудь конкретное? - Да. Я решил, что нужно разобраться с твоими трудностями. - Какие, э-э, трудности ты имеешь в виду? - Насчет салона. - "Падающей звезды"? С ней нет никаких трудностей. - Никаких? - Ни единой. - О... - Возвращайтесь в свой рай, Бунтаро. Пытаюсь снова заснуть - мы с Аи говорили до начала четвертого утра, - но мозг набирает обороты. "Фудзифильм" показывает 07:45. Кошка лакает воду и отправляется по своим делам. Утро вставляет вилку в розетку. Какое-то время я машинально наигрываю блюз, выкуриваю три последние "Лаки страйк", ем йогурт - выудив из него ложкой кусочек плесени - и слушаю "Milk and Honey"[129]. На Андзу маленьким воздушным змеем ложится солнечный свет. Два дня она считалась пропавшей без вести, но ни у кого не хватило жестокости сказать мне: "Оставь надежду". На Якусиме действительно постоянно пропадают туристы, и часто находятся - или их находят - спустя день-два. Но местные жители не настолько глупы, даже одиннадцатилетние, и все мы знали, что Андзу утонула. Ушла, не попрощавшись. К утру бабушка постарела на десять лет и смотрела на меня, едва узнавая. Когда в тот день я ушел из дома, не было никакого скандала. Помню, она сидела за столом на кухне и говорила мне, что, если бы я не уехал в Кагосиму, ее внучка была бы жива. И я думал - и думаю до сих пор, - что это истинная правда. Оставаться в нашей с Андзу комнате, среди ее одежды, ее игрушек и книг, было невыносимо, и я отправился в дом дядюшки Апельсина. Моя тетя освободила угол, чтобы я мог там спать. На следующий вечер полицейский Кума зашел сказать, что поиски тела Андзу прекращены. Двоюродные сестры, которые были старше меня, решили, что я нуждаюсь в сочувствии - они постоянно говорили, что я могу плакать, что все понимают, что я не виноват в смерти Андзу, что я всегда был хорошим братом. Сочувствие тоже было невыносимо. Променять сестру на какой-то гол, который никогда не повторится! И я сбежал. Сбежать на Якусиме просто - нужно просто выйти из дома, пока хозяйки не принялись за свои хлопоты, а туман не снесло к морю, тихо пройти по переулкам, куда смотрят окна домов с подоконниками наружу, перейти дорогу, идущую вдоль берега, обойти чайные плантации и апельсиновые сады, нарваться на лай местной собаки, войти в лес и караб