Том Шарп. Оскорбление нравственности --------------------------------------------------------------- Москва, "Новости", 1993 Перевод с английского Н. Косолапова --------------------------------------------------------------- Глава первая В Пьембурге отмечали день героев, и по такому случаю скромная столица Зулулэнда, как бывало всегда в этот праздник, демонстрировала непростительное и безответственное веселье. Цвели и благоухали высаженные вдоль улиц деревья джакаранды, дома тонули за пышно распустившимися в садах азалиями, а на сотне флагштоков развевались знамена англичан и буров -- символы бурской войны, позабыть о которой была не в силах ни одна сторона. Само соседство этих флагов друг с другом подтверждало все еще сохраняющуюся взаимную враждебность. Две белые общины отмечали свои исторические победы порознь и в разных частях города. На торжественной службе в англиканском соборе епископ Пьембурга напомнил своей необычно многочисленной сегодня пастве, что в прошлом англичане отстояли свободу от посягательств столь многих и разных ее врагов, как Наполеон, президент Крюгер, германский кайзер и Адольф Гитлер. В голландской реформистской церкви преподобный Шлахбалс призывал своих прихожан никогда не забывать о том, что именно англичане изобрели концентрационные лагеря, в которых во время бурской войны погибли двадцать пять тысяч женщин и детей -- буров. Иными словами, празднование Дня героев предоставляло каждому желающему возможность позабыть о настоящем и разжечь в, себе ненависть, унаследованную от прошлого. Лишь зулусам запрещалось принимать участие в торжествах, -- отчасти потому, что считалось, будто у них нет собственных героев, достойных таких почестей. Но главным образом по причине того что их участие в празднике, по всеобщему убеждению, привело бы лишь к усилению напряженности в отношениях между расами в городе. По мнению комманданта Ван Хеердена, начальника пьембургской полиции, ежегодные торжества по случаю Дня героев были событием, достойным всяческого сожаления. Начальник полиции остался в Пьем-бурге одним из тех немногих африканеров, среди предков или отдаленных родственников которых были герои бурской войны. Английский солдат застрелил деда Ван Хеердена уже после окончания сражения под Паардебергом за то, что тот не подчинился приказу о прекращении огня. Учитывая это историческое обстоятельство, от Ван Хеердена каждый праздник ожидали речи на тему о героизме, которую он обычно произносил на митинге националистов, проходившем на стадионе "Воортреккер". На этот раз, однако, уже в' качестве одного из высших должностных лиц города начальник полиции должен был присутствовать на торжественной церемонии в Парке первопоселенцев, где достойные сыны Альбиона называли очередную деревянную скамью именем одного из тех, кто пал во время зулусской войны, происходившей примерно на сотню лет раньше войны бурской. В прошлом Ван Хеердену удавалось избегать подобных выступлений: обычно он ссылался на невозможность быть одновременно в двух местах. На сей раз город только что приобрел для своей полиции вертолет, и по этой причине отговорки комманданта не были приняты во внимание. Пока вертолет кружил над городом, коммандант, ненавидевший высоту едва ли не сильнее, чем публичные выступления, лихорадочно рылся в своих записях, пытаясь сообразить, о чем же он будет говорить, когда прилетит на место. Эти записи, однако, были набросаны им много лет тому назад, еще во времена кризиса в Конго, и, поскольку ими пользовались ежегодно, за прошедшее время сильно поистрепались, стали почти неразборчивыми, а их содержание утратило актуальность и производило уже несколько странное впечатление. На стадионе "Воортреккер", говоря о героизме, коммандант Ван Хеерден заверил собравшихся: граждане Пьембурга могут не сомневаться, что южноафриканская полиция готова не оставить камня на камне, лишь бы ничто не потревожило спокойную жизнь обитателей города. В Парке же первопоселенцев. он красноречиво возмущался участью, постигшей изнасилованных в Конго монахинь. Поскольку, однако, выступавший непосредственно перед ним миссионер методистской церкви страстно призывал к гармонии в межрасовых отношениях, слушатели сочли, что речи начальника полиции недоставало хорошего вкуса. И, наконец, в завершение этого хлопотного дня предстоял еще парад стражей порядка. Он должен был проходить на территории казарм конной полиции, и во время его проведения мэр города согласился вручить награду одному из констеблей, отмеченному за выдающуюся храбрость и преданность долгу. -- История с монахинями, о которой вы говорили, по-моему, довольно любопытная, -- сказал мэр, когда вертолет оторвался от площадки в Парке первопоселенцев. -- Я о них почти позабыл. Это же произошло где-то лет двенадцать назад, наверное? Я считаю, полезно время от времени напоминать себе, что нечто подобное может случиться и здесь, -- ответил коммандант. -- Пожалуй. Странно, что кафры как будто бы специально охотятся за монашками. И что им в них так нравится? -- Возможно, то, что они девственницы, -- предположил коммандант. -- Наверное, вы правы, -- согласился мэр. -- Надо будет сказать жене, она давно пыталась понять, в чем тут дело. Под вертолетом проплывали крыши домов, ярко сверкавшие в лучах послеполуденного солнца. Построенная во времена расцвета Британской империи, крошечная столица Зулулэнда все еще несла на себе отпечаток былого великолепия. Над рыночной площадью возвышалось красное кирпичное здание мэрии и городского собрания, выстроенное в готическом стиле. Прямо напротив него стояло строгое классическое здание Верховного суда. Дальше, за железнодорожным вокзалом, располагался Форт-Рэйпир -- прежде в нем размещался штаб английских войск, теперь же клиника для душевнобольных, но внешне здания форта совершенно не изменились. По огромному плацу, где могли бы маршировать до десяти тысяч солдат, теперь бродили пациенты больницы. Бывший дворец губернатора был превращен в педагогический колледж, и на его лужайках, где когда-то происходили великолепные приемы, теперь загорали студенты. По мнению Ван Хеердена, смотреть на все это было странно и грустно. Едва он задумался над тем, почему англичане с такой легкостью отказались от своей империи, как вертолет, зависнув над казармами полиции, пошел на снижение. -- Красиво стоят, -- сказал мэр, показывая вниз на выстроившихся для парада полицейских. Ничего, сухо подтвердил коммандант, вынужденный от размышлений о былом великолепии снова вернуться к серой действительности. Он посмотрел туда, где пятьсот человек, лицом к трибуне, ожидали прибытия начальства. На его взгляд, ничего великолепного и даже просто красивого не было ни в этих шеренгах, ни в стоящих позади них шести бронемашинах-"сарацинах". Вертолет опустился на землю, и, когда его винты перестали вращаться, коммандант помог мэру спуститься и проводил его к трибуне. Полицейский оркестр заиграл бодрый марш, а в нескольких железных клетках разразились лаем и рычанием шестьдесят девять сторожевых собак. Обычно в этих клетках сидели ожидавшие суда негры-заключенные, но сегодня по случаю проведения парада клетки освободили. Я за вами, - сказал коммандант у подножия лестницы, ведшей на возвышение к трибуне. Там, наверху, высокий стройный лейтенант держал на поводке огромного добермана-пинчера, зубы которого, как успел с тревогой заметить мэр, были злобно оскалены. -- Нет, только после вас, -- ответил мэр. -- Вы первый, я настаиваю, -- продолжал уступать дорогу коммандант. -- Послушайте, не стану же я драться там, наверху, с этим доберманом, -- сказал мэр. Коммандант Ван Хеерден улыбнулся. -- Не беспокойтесь, -- ответил он. - - Это чучело. Это и есть та самая награда. Он неуклюже взобрался на возвышение и коленом отпихнул добермана в сторону. За начальником полиции поднялся и мэр. -- Лейтенант Веркрамп, руководитель местного отделения службы безопасности, -- представил наверху коммандант стройного лейтенанта. Лейтенант улыбнулся холодно и как-то печально. Мэр уселся на предназначенное ему место. Он понял, что его познакомили с представителем БГБ - Бюро государственной безопасности, организации, которой не было равных в деле пыток подозреваемых. Скажу несколько слов, - - предложил комман-дант, -- а потом вы вручите награду. -- Мэр кивнул, соглашаясь, и коммандант направился к микрофону. - Господин мэр, леди и джентльмены, офицеры южноафриканской полиции! - прокричал он. - Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы отдать должное героям, вошедшим в историю Южной Африки. И в частности, почтить память недавно ушедшего от нас констебля Элса, трагическая гибель которого лишила город Пьембург одного из лучших полицейских. Громкоговорители разносили над плацем многократно усиленный голос комманданта, в котором не чувствовалось и следа той неуверенности и тех колебаний, какие испытывал начальник полиции, произнося имя Элса. Идея вручить в качестве награды чучело добермана принадлежала лейтенанту Веркрампу. Коммандант согласился, довольный уже тем, что эту штуковину наконец-то заберут из его кабинета. Но сейчас, оказавшись перед необходимостью произнести панегирик в адрес покойного Элса, коммандант уже не был уверен в том, что его посмертное награждение было удачной задумкой. При жизни Эле подстрелил, находясь при исполнении служебных обязанностей, больше черных, чем любой другой южноафриканский полицейский. К тому же он постоянно нарушал законы о нравственности. Коммандант взглянул в свои записи и продолжал дальше. - Надежный товарищ, хороший гражданин, преданный христианин... Мэр всматривался в лица стоявших перед ним полицейских и постепенно проникался сознанием того, что гибель констебля Элса действительно была тяжелой для полиции Пьембурга потерей. Ни на одном из собравшихся лиц не было и следа тех замечательных качеств, которыми, по-видимому, в полной мере обладал констебль Эле. Судя потому, что видел сейчас мэр, средний уровень интеллекта у находившихся в строю должен был быть где-нибудь порядка 65. Размышления мэра прервали последние слова комманданта, окончившего речь и теперь объявлявшего, что награда имени Элса будет вручена констеблю Ван Руйену. Мэр встал со своего места и принял из рук лейтенанта Веркрампа поводок, к которому было привязано чучело добермана-пинчера. - Поздравляю с присуждением вам этой награды,- сказал он, когда вызванный из строя полицейский подошел к нему и по-уставному представился. - За что же вас так высоко отметили? Констебль Ван Руйен смешался, покраснел и пробормотал что-то насчет того, что он застрелил кафра. Он предотвратил побег заключенного, - поспешно объяснил коммандант. Что ж, это в высшей степени похвально, -- сказал мэр и передал констеблю поводок. Под веселые выкрики своих коллег, аплодисменты публики и громкий туш оркестра награжденный призом имени Элса спустился по лестнице с чучелом в руках. Прекрасная идея - вручать такую необычную награду, -- говорил мэр чуть позже, расположившись под тентом и потягивая холодный чай. -- Но должен признаться, мне бы такое и в голову не пришло. Чучело собаки -- как оригинально! Ее убил сам констебль Эле, -- сказал коммандант. Он, наверное, был человеком выдающихся качеств? Голыми руками, -- продолжил коммандант. - О Боже! -- воскликнул мэр. Воспользовавшись тем, что мэр начал обсуждать с преподобным Шлахбалсом вопрос о том, целесообразно ли разрешать приезжающим в страну японским бизнесменам пользоваться плавательными бассейнами, предназначенными только для белых, коммандант покинул его и отошел. У входа под тент лейтенант Веркрамп увлеченно разговаривал о чем-то с крупной блондинкой, которой очень шло прекрасно сидевшее на ней бирюзовое платье. Всмотревшись в лицо, скрытое цветочной розовой шляпкой, коммандант узнал доктора фон Блименстейн, известного психиатра, работавшую в клинике для душевнобольных в Форт-Рэйпире. -- Получаете бесплатную консультацию, лейтенант? -- пошутил коммандант, протискиваясь мимо них к выходу. -- Доктор фон Блименстейн рассказывала мне, как она лечит маниакально-депрессивные психозы, -- ответил лейтенант. . -- Похоже, лейтенанта Веркрампа больше всего интересует применение электрошоковой терапии, -- улыбнулась доктор фон Блименстейн. -- Да, я знаю, -- сказал коммандант и вышел из-под тента, раздумывая о том, не увлекся ли Веркрамп блондинкой-психиатром. Ему такое увлечение казалось странным; впрочем, от лейтенанта Веркрампа можно ожидать чего угодно, Коммандант Ван Хеерден давно уже оставил попытки понять своего заместителя. Ван Хеерден нашел место ж тени и, усевшись, принялся рассматривать город. Да, мое сердце навеки принадлежит Пьембургу, думал он, слегка почесывая длинный шрам на груди. С того дня, когда ему сделали пересадку сердца, коммандант Ван Хеерден во многих отношениях почувствовал себя новым человеком. У него улучшился аппетит, он редко стал уставать. Но „ самое главное -- теперь хоть какая-то часть его тела могла претендовать на то, что ее происхождение восходит к норманнам-завоевателям. Это обстоятельство в значительной мере компенсировало недостаток у него уважения к другим частям своего тела. Теперь, когда в нем билось сердце настоящего английского джентльмена, единственное, чего ему недоставало, -- это тех внешних признаков "английскости", которыми он неизменно восхищался. Именно поэтому он приобрел твидовый костюм от Харриса норфолкскую тужурку с поясом и пару грубых коричневых полуспортивных ботинок. По выходным он облачался в эту тужурку и ботинки и в одиночестве гулял по лесам в окрестностях Пьембурга, погруженный в свои размышления -- а точнее, в те интеллектуальные страдания, которые коммандант считал размышлениями и которые сводились у него к поискам ответа на один и тот же мучительный вопрос: каким образом мог бы он добиться признания у английской части пьембургского высшего общества и быть принятым в его ряды. Ван Хеерден уже предпринял некоторые действия в этом направлении, подав заявление о приеме в "Александрийский клуб" -- самый закрытый из всех клубов Зулулэнда. Но безуспешно. Потребовались объединенные усилия президента, казначея и секретаря этого клуба, чтобы убедить Ван Хеердена, что неудача при попытке вступления в клуб не бросает никакой тени на, чистоту его расовой принадлежности и не содержит намеков на цвет его половых органов. В конце концов коммандант вступил в местный гольф-клуб, членство в котором было более доступно, и где он теперь мог часами просиживать, с завистью прислушиваясь к чисто английскому, по его убеждению, произношению. После таких посещений клуба он проводил дома вечера за разучиванием английских песен. И сейчас, подремывая в кресле, испытывал определенное удовлетворение оттого, что добился в этом некоторых успехов. Лейтенанту Веркрампу перемены, произошедшие с коммандантом после перенесенной им операции, не принесли ничего, хорошего. Те преимуществу, которыми пользовался лейтенант раньше -- лучшее образование и более быстрая сообразительность, -- оказались практически сведенными на нет. Коммандант обращался с ним с высокомерной терпимостью, которая доводила лейтенанта до крайнего возмущения, а на саркастические замечания Веркрампа отвечал лег кой, едва заметной улыбкой. Еще хуже было то, что коммандант постоянно препятствовал попыткам Веркрампа освободить Пьембург от коммунизма, либерализма, гуманизма, англофильства, римского католицизма и прочих врагов южноафриканского образа жизни. Когда люди Веркрампа организовали налет на помещение местной масонской ложи, именно коммандант Ван Хеерден высказал по этому поводу самое резкое осуждение. Он же настаивал и на освобождении археолога из местного университета, которого служба безопасности арестовала за якобы обнаруженные им доказательства, что на территории Трансвааля выделывали железо задолго до прибытия сюда в 1652 году Ван Рибеки. Веркрамп был категорически против того, чтобы отпускать этого типа на свободу. Никаких черномазых на Юге Африки до прибытия сюда белого человека не было. Кто утверждает противоположное, тот предатель, доказывал он комманданту. Знаю, -- ответил коммандант, -- но этот парень и не утверждает, что здесь кто-то жил до нас. Утверждает. Он заявляет, что здесь выделывали железо. Если тут выделывали железо, это еще не значит, что здесь жили люди, -подчеркнул коммандант. В результате археолога, у которого к тому времени были явные признаки сильного душевного расстройства, перевели в психбольницу Форт-Рэйпира. Тогда-то Веркрамп и увидел в первый раз доктора фон Блименстейн. Она ловко завернула пациенту руку за спину и почти строевым шагом повела его в палату, а лейтенант Веркрамп смотрел ей вслед, любовался ее широкими плечами и мощными ягодицами и чувствовал, что влюбился. После этого он стал почти ежедневно бывать в больнице, чтобы справиться о состоянии здоровья археолога, и, сидя в кабинете врачихи, внимательно изучал и запоминал мельчайшие подробности ее лица и фигуры. Назад в полицейский участок он возвращался с таким ощущением, будто побывал в каком-то сексуальном Эльдорадо. Он мог часами мысленно восстанавливать образ прекрасной психиатрини в деталях, подсмотренных во время его бесчисленных визитов в клинику. Каждое новое посещение обогащало его каким-то дополнительным штрихом, и ее образ в его представлении становился все более полным. Один день это могла быть ее левая рука. В другой раз -- мягкие изгибы ее живота, образующего резкие складки в том месте, где он был схвачен поясом. Или же одна из ее крупных грудей, плотно лежащая в бюстгальтере. А как-то летним днем ему удалось подсмотреть и ее бедра, скрытые под плотно облегавшей юбкой, - белые, покрытые легкой рябью. Лодыжки, колени, руки, подмышечные впадины -- все это Веркрамп знал отлично и в подробностях, способных удивить саму докторшу. Впрочем, вполне возможно, что, узнай она об этом, она бы не удивилась. Сейчас, когда они стояли в тени под тентом, под которым подавали прохладительные напитки и мороженое, лейтенант Веркрамп заговорил о происшедшей в коммандайте перемене. Не понимаю, в чем дело, -- сказал он, предлагая врачихе еще одну порцию мороженого. -- Он стал так модно одеваться. - Доктор фон Блименстейн пристально посмотрела на Веркрампа. Что значит модно одеваться? -- спросила она. Ну, он купил себе твидовый пиджак. С накладными карманами и поясом сзади. И начал носить какие-то странные ботинки. - По-моему, это все совершенно нормально, -ответила Блименстейн. - - А к духам или женскому белью он интереса не проявляет? Лейтенант Веркрамп грустно покачал головой. У него и речь изменилась. Теперь он предпочитает говорить по-английски, а на письменном столе у себя в кабинете поставил портрет английской королевы. Вот это уже довольно странно, - сказала доктор. Веркрамп почувствовал прилив вдохновения. - Ведь настоящий африканер не станет ходить и у всех спрашивать: "Клево я прибарахлился, а?" Сомневаюсь, что это стал бы делать даже любой нормальный англичанин, - подтвердила врачиха. - А у него бывают внезапные смены настроений? Да, -- многозначительно произнес Веркрамп. А приступы мании величия? Случается, -- ответил Веркрамп. - Что ж, похоже, ваш коммандант страдает каким-то психическим расстройством, -- сказала доктор фон Блименстейн. - Надо мне будет за ним последить. День открытых дверей в полицейских казармах подходил к концу, поэтому, высказав свое предположение, доктор фон Блименстейн отбыла. Лейтенант же Веркрамп после разговора с ней испытывал состояние легкой эйфории. Замечание врача о том, что, возможно, коммандант Ван Хеерден находится на грани нервного срыва, таило в себе перспективу продвижения по службе. Лейтенант Веркрамп предался мечтам о том, что в скором времени начальником полиции Пьембурга, возможно, станет он сам. Глава вторая Два дня спустя, когда лейтенант Веркрамп сидел у себя в кабинете и мечтал о докторе фон Блименстейн, из Бюро государственной безопасности поступила директива. На ней стоял гриф "Лично адресату", и потому, в соответствии с установившейся практикой, прежде чем директива легла на стол лейтенанта, ее прочли всего несколько констеблей. Веркрамп с жадностью набросился на документ и прочел его от первой до последней строчки. Он касался нарушений "законов о нравственности" сотрудниками южноафриканской полиции и был обычной памятной запиской, какие регулярно рассылаются во все полицейские участки Южной Африки. "Настоящий документ обязывает вас провести расследования в тех случаях, когда подозревается наличие связей между офицерами полиции и женщинами банту". Веркрамп проверил слово "связей" по словарю и убедился, что оно означает именно то, на что он надеялся. Чем глубже он вчитывался в документ, тем яснее осознавал, какие возможности открывает перед ним эта директива. "Учитывая, что враги Южной Африки придают высокую пропагандистскую значимость всем случаям сообщений в печати о судебных процессах, по которым привлекаются офицеры южноафриканской полиции и женщины банту, национальные интересы требуют найти эффективные средства и методы противодействия наблюдаемой среди белых полицейских тенденции вступать в общение и иные связи с черными женщинами. В интересах поддержания расовой гармонии следует также предот вращать случаи межрасовых половых отношений. Судебное преследование лиц, в отношении которых существуют доказательства их противоправной сексуальной активности, -- если хотя бы одно из таких лиц является сотрудником южноафриканской полиции, - могут возбуждаться только после предварительного уведомления о том Бюро государственной безопасности". Закончив чтение документа, лейтенант Веркрамп так и не понял, должен ли он возбуждать дела против полицейских, нарушающих "законы о нравственности", или нет. Он понял, однако, что ему поручено проводить расследования в "случаях, когда подозревается наличие связей", и что "национальные интересы требуют найти эффективные средства и методы". Особенно вдохновляюще подействовала на него перспектива совершить что-либо такое, что отвечало бы требованиям национальных интересов. Лейтенант Веркрамп снял трубку телефона и набрал номер психиатрической клиники Форт-Рэйпир. Ему необходимо было кое-что выяснить у доктора фон Блименстейн. В то же утро, только чуть позже, на бывшем английском военном плацу, служившем сейчас местом для прогулок пациентов психбольницы, встретились двое. - Это идеальное место для нашего разговора, сказал Веркрамп врачихе, прогуливаясь с ней среди пациентов клиники. - Тут нас никто не подслушает. - Это замечание породило в груди психиатрини наде жду, что ей собираются сделать предложение. Следующая фраза лейтенанта показалась ей даже еще более многообещающей: "Я хотел спросить вас кое о чем, что касается... э-э-э... секса". Доктор фон Блименстейн холодно улыбнулась и посмотрела на свои туфли девятого размера*. Продолжайте, -- тихо прожурчала она, наблюдая, как кадык лейтенанта ходит вверх-вниз, выдавая его смущение. Конечно, в обычных условиях я бы не стал обсуждать такой вопрос с женщиной, -- выдавил он наконец. Надежды доктора резко упали. -- Но, поскольку вы психиатр, я подумал, что, возможно, вы сможете мне помочь. Доктор фон Блименстейн холодно посмотрела на него. Она ожидала услышать вовсе не это. - Продолжайте, -- повторила она, и на этот раз ее голос звучал привычно профессионально. - - Говорите, в чем дело. Веркрамп наконец-то решился. - Вот в чем. Многие полицейские проявляют антиобщественные наклонности. Делают то, чего они не должны были бы делать. - - Лейтенант вдруг резко оборвал себя. Он начал уже сожалеть, что вообще на чал этот разговор. - А чего полицейские не должны были бы делать? - Голос врачихи звучал уже откровенно неодобрительно. - Черные женщины, -- выпалил Веркрамп. -- Они ведь не должны трогать черных женщин? Ответа можно было бы и не ждать. Лицо доктора фон Блименстейн приобрело розовато-лиловый оттенок, на шее у нее вздулись вены. - Не должны трогать? - - яростно завопила она. Несколько пациентов поспешно устремились к главному корпусу. -- Не должны трогать?! Вы меня вытащили сюда только затем, чтобы признаться, что трахаете цветных девок?! Лейтенант Веркрамп понял, что совершил жуткую ошибку. Голос докторши был слышен за добрых полмили отсюда. - Не я! -- отчаянно закричал он. -- Я говорю не о себе. Доктор фон Блименстейн недоверчиво взглянула на него. - Не вы? -- переспросила она после затянувшейся паузы. - Клянусь честью, - заверил ее Веркрамп. - Я просто хотел сказать, что некоторые полицейские так поступают. И я хотел с вами посоветоваться, как можно положить этому конец. - Почему нельзя их просто арестовать и предать суду за нарушение законов о нравственности, как поступают в отношении всех прочих нарушителей? Веркрамп отрицательно помотал головой. - Ну, во-первых, они полицейские, и поэтому их довольно трудно поймать. А кроме того важно избежать скандала. Доктор фон Блименстейн уставилась на него с выражением полного отвращения. - Вы хотите сказать, что нечто подобное происходит постоянно? Веркрамп кивнул. - Но тогда наказание должно быть еще более строгим, - - сказала врачиха. - - Семь лет тюрьмы и десять ударов плетьми -- этого слишком мало, чтобы удержать от преступления. С моей точки зрения, любого белого, который идет на половые сношения с черной, надо кастрировать. - Совершенно с вами согласен, -- с энтузиазмом поддержал Веркрамп. - Это принесло бы массу пользы. Доктор фон Блименстейн подозрительно посмотрела на него, но ничто в выражении лица Веркрампа не давало оснований думать, будто он иронизирует. Лейтенант глядел на нее с нескрываемым обожанием. Воодушевленная его откровенностью, врачиха стала развивать свою мысль дальше. - Я столь нетерпима к смешению рас, так ненави жу межрасовые сношения, что готова даже делать эту операцию сама. Да -- а что здесь такого? Лейтенант Веркрамп внезапно смертельно побледнел. Мысль о том, чтобы оказаться кастрированным прекрасной врачихой, так совпадала с его собственными мазохистскими фантазиями, что ему стало плохо. Нет, нет, ничего. -- Он попытался перевести дух и одновременно стряхнуть с себя видение -- сам он лежит на операционном столе, а к нему подходит врачиха в маске и прочем облачении хирурга. Здесь немного жарко. Доктор фон Блименстейн взяла его под руку. - Давайте продолжим беседу у меня в коттедже там прохладно, и мы сможем приготовить чай. Лейтенант Веркрамп позволил увести себя с плаца к коттеджу. Как и все остальные корпуса больницы, этот дом тоже был построен еще в начале века; тогда в нем жили офицеры. С южной стороны дома была веранда, откуда открывался вид на холмы, за которыми проглядывало море. Внутри дома царил полумрак и было прохладно. Пока доктор фон Блименстейн готовила чай, лейтенант Веркрамп сидел в гостиной и несколько запоздало размышлял, стоило ли ему затрагивать тему секса в разговоре с такой сильной женщиной, как врачиха. Снимайте пиджак, располагайтесь как дома, -предложила докторша, войдя с подносом, на котором стояло все необходимое для чая. Веркрамп нервно замотал головой. Он не привык пить чай в обществе леди, которая предлагала бы снять пиджак. Кроме того, ему казалось, что его подтяжки будут констрастиро-вать с убранством комнаты, отделанной с большим вкусом. Бросьте, не надо меня стесняться, - - сказала докторша, - - я вас не съем. - - Мысль о том, чтобы оказаться съеденным врачихой, которая только что выступала как убежденная сторонница кастрации, подействовала на Веркрампа. Он поспешно пересел в кресло. Не волнуйтесь, мне тут очень удобно, -- сказал он, но доктора фон Блименстейн это не убедило. Давайте я вам помогу, -- сказала она, поднимаясь со своего кресла так, что лейтенанту Веркрампу стала видна гораздо большая часть ее ног, чем ему удавалось подсмотреть раньше. -- Я знаю, как это делается, -- улыбнулась она. Веркрамп охотно поверил. У меня большой опыт в больнице. -- Ощущая себя хорьком, перед которым вдруг возник гигантский кролик, Веркрамп сидел в кресле, как загипнотизированный, и смотрел на приближавшуюся к нему докторшу. Встаньте, -- сказала она. Веркрамп встал, очутившись с ней лицом к лицу. Пальцы доктора фон Блименстейн расстегнули пуговицы на его пиджаке, и в следующее мгновение она уже снимала с него пиджак, причем так, что он не смог бы даже пошевелить рукой. - Вот и все, -- мягко сказала она, улыбаясь ему прямо в лицо, -- так ведь намного приятнее, правда? Сам лейтенант Веркрамп вряд ли воспользовался бы словом "приятнее" для того, чтобы передать обуревавшие его в этот момент чувства. Когда ее холодные пальцы начали развязывать галстук, Веркрамп ощутил, что какая-то сила, противостоять которой он не властен, переносит его из отдаленного и безопасного мира сексуальных фантазий в мир реального и близкого удовлетворения. Сказав нечто нечленораздельное и ощутив внезапное облегчение, лейтенант Веркрамп повис на врачихе, и только ее сильные руки удержали его от падения на пол. Он почувствовал около своего лица ее волосы, полумрак в комнате, казалось, сгустился еще больше, услышал ее шепот: "Ну вот и хорошо, мой милый", -- и потерял сознание. Спустя двадцать минут он снова сидел в кресле, испытывая скованность от угрызений совести и смущения, и гадал, как ему поступить, если ему предложат еще чашечку чая. Если он скажет "нет", то чашку у него заберут, и тем дело и кончится. Сказать же "да" означало бы лишиться того единственного средства, при помощи которого он как-то еще скрывал неспособность в достаточной мере контролировать собственное поведение. Тем временем доктор фон Блименстейн рассказывала ему о том, что причиной всех сексуальных проблем всегда является комплекс вины. По мнению Веркрампа, ее рассуждения не выдерживали критики. Однако ум его был слишком занят решением вопроса, соглашаться или нет на следующую чашку чая, и потому лейтенант не ввязывался в спор. В конце концов он решил, что лучше всего будет ответить "Да, пожалуйста" и одновременно положить ногу на ногу. Он пришел к этому заключению как раз в тот момент, когда доктор фон Блименстейн заметила, что его чашка уже пуста. "Еще чая?" - предложила она и потянулась за его чашкой. Тщательно составленный план рухнул, не начав даже претворяться в жизнь. Лейтенант Веркрамп полагал, что докторша подойдет к нему и возьмет чашку, а не станет дожидаться, пока ей эту чашку протянут. Пытаясь одновременно продемонстрировать скромность и хорошие манеры, Веркрамп заложил ногу на ногу и встал, попутно пролив себе на брюки те остатки чая, которые он оставил в чашке на случай, если решит ответить "нет". Пролитый чай смешался с прежними результатами его неумения держать себя. Лейтенант Веркрамп расставил ноги и посмотрел вниз, испытывая стыд и замешательство. Докторша среагировала практичнее. Подобрав с пола чашку и вовремя выхватив у него из руки блюдце, она вышла из комнаты и почти тут же вернулась, неся мокрое полотенце. - Нельзя оставлять на форме пятна, - проворковала она по-матерински, тем самым тотчас сломив возможное сопротивление Веркрампа и не оставив ему времени подумать над возможными последствиями своей готовности к подчинению. Он еще не успел толком сообразить, что происходит, а прекрасная докторша уже протирала ему ширинку полотенцем. Реакция лейтенанта Веркрампа оказалась мгновенной. Первый раз еще куда ни шло, но выдержать нечто подобное дважды он не мог. Сложившись почти вдвое - как будто бы у него внезапно начались родовые схватки ,- он судорожно отпрыгнул от врачихи и ее искушающих рук. - Нет, -- закричал он, - только не это! Хватит, - и спрятался позади кресла. Его реакция крайне удивила доктора фон Блименстейн. - Что хватит? -- спросила она, все еще стоя на полу на коленях в том месте, где ее оставил прыжок Веркрампа. Нет... Что? Да нет, ничего, - бормотал Веркрамп, отчаянно пытаясь нащупать какую-нибудь точку опоры в том ералаше, что творился сейчас у него в голове. - Нет? Что нет? Что ничего? -- спрашивала врачиха, поднимаясь на ноги. -- Что вы хотите сказать? Веркрамп мелодраматично отвернулся и уставился в окно. Вам не надо было этого делать, -- ответил он. Чего не надо было делать? Вы знаете, -- сказал Веркрамп. Что я такого сделала? - не отступала докторша. Лейтенант Веркрамп с несчастным видом покачал головой куда-то в сторону холмов, но ничего не ответил. - Какой же вы глупый, -- продолжала врачиха. Нечего тут стыдиться. У нас в больнице каждый день бывает по несколько непроизвольных эмиссий. Веркрамп сердито повернулся к ней. Но это же у лунатиков, -- возразил он, оскорбленный тем, что она отнеслась к происшествию с клинической отстраненностью. У нормальных людей такого не бывает. - - Он замер на полуслове, почувствовав скрытый в его словах второй смысл. Конечно же, бывает, -- примирительно сказала докторша. - - Это ведь только естественно... между... страстными мужчиной и женщиной. Но пение сирены не заставило лейтенанта Веркрампа сдаться. -- Это не естественно. Это противоестественно. Доктор фон Блименстейн мягко засмеялась. Нечего надо мной смеяться! заорал Веркрамп. - А вам нечего на меня орать! -- огрызнулась врачиха. Почувствовав в ее голосе властные нотки, Вер-крамп сник. - Подойдите сюда, - приказала она. Веркрамп неуверенным шагом пересек комнату и подошел. Доктор фон Блименстейн положила руки ему на плечи. - Смотрите на меня, -- сказала она. Веркрамп послушно смотрел.-- Я вам нравлюсь? -- Веркрамп тупо кивнул головой. -- Я рада, -- сказала докторша и, обхватив голову удивленного Веркрампа обеими руками, страстно поцеловала его в губы. -Пойду соберу нам чего-нибудь поесть, -- сказала врачиха, отрываясь от него. И прежде чем Веркрамп смог что-то ответить, она уже гремела посудой на кухне, орудуя там поразительно ловко для женщины ее размеров. Лейтенант Веркрамп, остановившись в дверях кухни, продолжал мучительную борьбу с собственными эмоциями. Он злился на самого себя, на нее и на то положение, в котором он сейчас очутился, и никак не мог найти, как бы и на ком бы можно было сорвать эту злость. Доктор фон Блименстейн пришла ему на помощь. Кстати, насчет той проблемы, о которой вы говорили, - - сказала она, соблазнительно наклоняясь, чтобы достать сковородку из расположенного под мойкой шкафчика, -- думаю, что я все-таки могла бы вам помочь. Насчет какой проблемы? -- грубо переспросил Веркрамп. С него явно достаточно было и той помощи, которую он уже получил. С вашими полицейскими и черными девками, - ответила докторша. Ах, этой. - Веркрамп успел уже позабыть, зачем пришел. Я подумала, и мне кажется, что есть один способ, каким ее можно было бы решить. Да? -- сказал Веркрамп, который мог бы легко назвать массу таких способов, но сейчас просто не хотел об этом думать. -- Тут все дело в психологической инженерии, -продолжала докторша. - Так я называю те эксперименты, которые я проводила здесь на многих пациентах. Лейтенант Веркрамп весь превратился в слух. Эксперименты его всегда интересовали. У меня есть уже несколько случаев успешного излечения, - - продолжала докторша, одновременно ловко нарезая морковку. - - Этот метод хорошо действует при лечении алкоголиков, извращенцев и гомосексуалистов. Мне кажется, он должен оказаться не менее действенным и в случаях склонности к межрасовым сношениям. Это ведь тоже одна из разновидностей извращения. - - Интерес Веркрампа к ее объяснениям был искренним и несомненным. Лейтенант оторвался от дверного косяка, вошел на кухню и внимательно слушал. И что вы предлагаете сделать? --с любопытством спросил он. Ну, прежде всего выявить те особенности личности, которые предрасполагают человека к подобным сексуальным извращениям. Это, в принципе, нетрудно. Я могла бы достаточно легко очертить круг вероятных причин, обуславливающих подобные отклонения. Лучше всего было бы, если бы ваши сотрудники ответили на специальную анкету. Анкету о чем? Об их половой жизни? - - Веркрампу нетрудно было представить себе, какой прием встретила бы такая анкета в полицейском управлении Пьембурга. О половой жизни и о других вещах. О каких других вещах? -- подозрительно спросил Веркрамп. О самых обычных. О том, какие отношения были у человека со своей матерью. Доминировала ли мать в семье. Любил ли он в детстве свою черную няньку. О первом сексуальном опыте. Самые простые вещи вроде этих. Веркрамп слушал с открытым ртом: все, о чем говорила сейчас врачиха, казалось ему чем-то совершенно ненормальным. Тщательный анализ ответов позволил бы нам выявить тот тип людей, которым полезно было бы пройти курс лечения, -- продолжала свои объяснения доктор фон Блименстейн. - Вы хотите сказать, что ответы на подобные вопросы покажут, у кого из полицейских может возникнуть желание переспать с черной? - - спросил Веркрамп. Доктор фон Блименстейн отрицательно покачала головой. - Не совсем так. Но у нас появится какая-то основа, от которой можно будет идти дальше. После того как мы выявим круг лиц, у которых наиболее вероятны такие наклонности, я побеседую с ними - - разумеется, совершенно конфиденциально, -- и мы определим, кто из них нуждается в лечении. Веркрампу как-то не верилось в пользу такого подхода. - Не думаю, чтобы хоть один признался, что он хочет переспать с черной, -- возразил лейтенант. Докторша улыбнулась. Вы бы поразились, если бы узнали, в чем признавались мне люди. И что вы станете делать, после того как все выясните? -- спросил Веркрамп. Вы все только о деле. Давайте сначала пообедаем. Здесь, на террасе, -- ответила доктор фон Блименстейн, отлично знавшая, как полезно иногда бывает подержать человека некоторое время в подвешенном состоянии. Она взяла поднос и вышла из кухни. Веркрамп последовал за ней. Когда после обеда лейтенант Веркрамп покидал коттедж, в кармане у него лежал проект анкеты, которую он должен был предложить сотрудникам пьембургской полиции. Однако он совершенно не представлял, в чем будет состоять курс лечения, который намеревалась предложить докторша. Ему лишь было твердо сказано: она гарантирует, что после недели общения с ней ни один мужчина никогда больше не захочет даже взглянуть на черную женщину. Этому лейтенант Веркрамп готов был охотно поверить. С другой стороны, теперь он гораздо отчетливее, чем прежде, представлял себе тот тип человека, у которого возникает предрасположенность к половым сношениям с представителями иной расы. Согласно доктору фон Блименстейн, явными признаками такого человека были одинокий образ жизни, склонность к внезапным переменам настроения, отчетливо выраженное чувство вины на сексуальной почве, какое-либо неблагополучие в семье в детские годы и, конечно же, неудовлетворительная половая жизнь. Чем больше лейтенант перебирал в уме офицеров и других сотрудников полиции Пьембурга, тем очевиднее из всех возможных кандидатур выделялась одна фигура. Лейтенант Веркрамп подумал, что, кажется, он открыл причину перемен, произошедших с коммандантом Ван Хеерденом. Вернувшись к себе в кабинет, он снова самым внимательным образом перечитал полученную из БГБ директиву, просто чтобы убедиться -- у него есть полномочия начать действовать согласно уже созревшему в его голове плану. Полномочия были написаны на бумаге черным по белому: "Настоящий документ обязывает вас провести расследования в тех случаях, когда подозревается наличие связей между офицерами полиции и женщинами банту". Веркрамп запер документ в сейф и вызвал сержанта Брейтенбаха. Чтобы отдать все необходимые приказы и указания, хватило часа. - Наблюдение за ним должно быть круглосуточным, -- инструктировал лейтенант собравшихся в его кабинете сотрудников службы безопасности. -- Нужно фиксировать абсолютно все: что он делает, куда ходит, с кем встречается и особенно все то, что хоть как-то выбивается из обычного распорядка его жизни. Фотографируйте каждого, кто приходит к нему в дом. Установите микрофоны во всех комнатах и записывайте все разговоры. Установите прослушивание его телефона. Записывайте все разговоры. Все понятно? Мы должны сработать по высшему классу. Веркрамп оглядел сидевших в комнате: все согласно кивали головами, давая понять, что задание им ясно. Только у сержанта Брейтенбаха возникли какие-то сомнения. Мне это кажется немного странным, сэр, -сказал он. - - В конце концов, ведь коммандант остается нашим начальником, не так ли? Лейтенант Веркрамп покраснел от злости. Он не любил, когда его приказы подвергались сомнениям. - Вот здесь у меня, -- сказал он, потрясая полученной из БГБ директивой, -- приказ Претории провести такое расследование. Разумеется, -- его голос из официального стал елейным, -- я надеюсь -- полагаю, как надеемся и мы все, -- что, когда такое расследование будет завершено, мы сможем уверенно сказать, что коммандант Ван Хеерден абсолютно чист по всем пунктам. Но пока мы обязаны выполнять приказ. Надеюсь, мне нет необходимости напоминать вам, что на протяжении всей операции должна обеспечиваться ее полная секретность. У меня все, все свободны. Когда подчиненные вышли, лейтенант Веркрамп распорядился, чтобы анкету для опроса полицейских размножили к утру и назавтра раздали ее. На следующий день миссис Руссо, в обязанности которой входило надзирать за черными заключенными, которых ежедневно приводили из пьембургской тюрьмы для выполнения работ по хозяйству в доме комманданта, была крайне поражена. Когда она, как обычно, открыла утром дверь, перед ней предстала группа людей, отрекомендовавшихся сотрудниками коммунальных служб. Они заявили, что в доме комманданта повреждена проходящая под кухней газовая труба, в гостиной - замыкание электропроводки, на чердаке протекает бак для воды. Миссис Руссо отлично знала, что дом вообще не подсоединен к газовой магистрали, что электрическая плита на кухне работает безукоризненно и что на потолке в спальне нет и намека на протечку воды с чердака. Поэтому она попыталась как-то помешать деятельности пришельцев, тем более что ее весьма удивило и другое -- при всей их решимости что-то сделать они демонстрировали полное отсутствие профессиональной подготовки. Может быть, отключить в доме ток? -- спросила она у человека, представившегося сотрудником электрической компании, который тянул какие-то провода в спальню комманданта. Пожалуй, -- ответил тот и отправился вниз. Через десять минут, увидев, что свет на кухне все еще горит, миссис Руссо решила взять дело в свои руки. Она зашла в расположенный под лестницей чулан и сама вывинтила пробки. С чердака послышался приглушенный крик: водопроводчики, искавшие несуществующую течь в баке, пользовались переносной лампой, которую они включили на площадке у лестницы, и теперь остались без света. Наверное, лампочка перегорела, -- сказал один из них и начал спускаться по лестнице, намереваясь вывинтить другую из торшера в спальне комманданта. Но, когда он снова забрался на погруженный во мрак чердак, сотрудник электрической компании сумел-таки убедить миссис Руссо в том, что отключать свет в доме нет никакой необходимости. Ну, если вы так считаете, -- продолжала все же сомневаться миссис Руссо. Я вас заверяю, что это совершенно безопасно, -- уговаривал тот. Миссис Руссо отправилась под лестницу и включила ток. На чердаке раздался громкий вопль: пальцы водопроводчика оказались в этот момент в патроне лампы. Из спальни донесся странный звук, как будто там что-то отрывали, и послышался стук падающей штукатурки. Миссис Руссо вновь отключила электричество и пошла посмотреть, что происходит. Как вы думаете, что скажет коммандант, когда он увидит, что вы здесь натворили? -- обратилась она к ноге, торчавшей через дыру в потолке. В ответ с чердака послышался стон. -- С вами там все в порядке? - обеспокоенно спросила миссис Руссо. В ответ нога энергично задергалась. - Я же вам говорила, надо было отключить ток, сделала миссис Руссо выговор сотруднику электрической компании. На чердаке ее слова вызвали возражения, и нога опять конвульсивно задергалась. Электротехник поднялся на несколько ступенек вверх по лестнице. - Что он говорит? - спросил он, вглядываясь с лестницы куда-то в темноту. Чтобы не выключали свет, - ответил голос сверху. Как скажете, - отреагировала миссис Руссо и снова отправилась под лестницу включать электричество. - Так лучше? -- спросила она, повернув выключатель. Нога, торчавшая из потолка в спальне комманданта, резко задергалась, а затем замерла. Держись, а я подтолкну тебя снизу, - сказал электротехник и залез на кровать. Миссис Руссо вышла из чулана и снова поднялась наверх. Снование вверх-вниз начало ей уже надоедать. Едва она поднялась, как из спальни вновь раздался жуткий вопль. Она поспешила туда и увидела, что на кровати комманданта распростерт электротехник, а вокруг него все усеяно кусками штукатурки. Ну, а сейчас в чем дело? -- спросила она. Мужчина обтер лицо и неприязненно посмотрел на торчавшую ногу. - Она живая, -- сказал он в конце концов. Это ты так думаешь, - ответил ему голос с чердака. Хотела бы я знать, что здесь происходит, -- заявила миссис Руссо. Я знаю, что тут происходит, -- ответил ей электротехник, усаживаясь на кровати. Пойдите и выключите свет. Пока вы этого не сделаете, я к этой ноге больше не прикоснусь. Миссис Руссо, недовольно ворча, вновь отправилась под лестницу. - В последний раз, -- заявила она электрику, -- я не собираюсь все время бегать взад-вперед. В конце концов с помощью негров-заключенных им удалось спустить бесчувственного водопроводчика с чердака, и миссис Руссо настояла на том, чтобы ему сделали искусственное дыхание. Водопроводчика положили на кушетку в гостиной. Уберите отсюда этих негров, - потребовала миссис Руссо от электрика. - Я ничего не стану делать, пока они тут пялятся. Они еще подумают что-нибудь не то. Электрик шуганул из комнаты заключенных, миссис Руссо сделала искусственное дыхание изо рта в рот, и через некоторое время водопроводчик пришел в себя настолько, что его уже можно было отправить назад в полицейский участок. - Идиоты чертовы, - ругался Веркрамп, когда ему доложили о происшествии, -- я же приказывал установить в доме жучки, а не разломать его на части! Когда вечером коммандант Ван Хеерден вернулся домой, там царил кавардак и почти ничего не работало. Он хотел вскипятить чай, но воды в кране не было. Двадцать минут ушло у него на поиски запорного вентиля и еще двадцать - ключа, которым его можно было бы открыть. В конце концов он наполнил водой быстрозакипающий чайник, прождал полчаса после того, как поставил его на плиту, -- и с удивлением обнаружил, что вода в нем по-прежнему холодная. -- Черт побери, почему сегодня все не действует? - недоумевал коммандант, ставя на плиту сковородку. Прождав еще двадцать минут, он, чиркая спичками, полез под лестницу, пытаясь отыскать в темноте распределительный щит. Он вывинтил все пробки, снова поставил их на место, и только тогда сообразил, что отключен общий выключатель. Со вздохом облегчения он перевел его в положение "включено". В распределительном щите раздался громкий хлопок, и зажегшийся было в прихожей свет вновь погас. Еще полчаса ушло у комманданта на то, чтобы отыскать замкнувшийся провод; но к этому времени у него уже кончились спички. В отчаянии коммандант сдался и отправился ужинать в находившийся неподалеку греческий ресторанчик. Возвратившись домой, он мгновенно пришел в то состояние, когда мог взорваться в любую минуту. По дороге в одной из автомастерских он приобрел электрический фонарь и теперь, освещая им лестницу, смог подняться на второй этаж и увидел царивший в спальне разгром. В потолке зияла огромная дыра, вся кровать была засыпана штукатуркой. Коммандант уселся на краешек кровати и направил луч фонаря в дыру на потолке. Посидев так некоторое время, он потянулся к телефону, стоявшему на тумбочке около кровати, и набрал номер полицейского управления. Комманданта несколько удивило, что ему долго не отвечал дежурный сержант, который должен был немедленно принять звонок. Но пока в ожидании ответа коммандант от нечего делать смотрел в окно, он вдруг, к своему удивлению, обнаружил, как нечто, показавшееся ему сперва тенью от жакарандового дерева, курит сигарету. Коммандант положил трубку телефона и подошел поближе к окну, чтобы получше разглядеть, что же там происходит. Пристально вглядевшись в темноту, он с беспокойством обнаружил еще одну тень, уже под другим деревом. Пока он ломал себе голову над тем, что это за тени наблюдают за его домом, телефон у него за спиной сердито зазвонил. Коммандант поднял трубку, но успел лишь услышать, как дежурный сержант на другом конце кладет свою. Выругавшись, коммандант снова набрал номер управления, однако передумал и, положив трубку, прошел в ванную комнату и открыл там окно, выходившее в сад за домом. В окно влетел легкий ветерок, занавески заколыхались. Коммандант выглянул наружу и только было решил, что в саду никаких соглядатаев нет, как куст азалии зажег сигарету. Встревожившись уже не на шутку, коммандант поспешил назад в спальню и снова схватился за телефон. За мной наблюдают, -- сказал он дежурному сержанту, когда тот наконец ответил на звонок. Да? -- ответил сержант, привыкший к тому, что среди ночи ему обязательно звонили какие-нибудь чокнутые, за которыми якобы охотились иностранные шпионы. -- И кто же за вами наблюдает? Не знаю, -- прошептал в трубку коммандант. - Двое стоят на улице перед домом и один в саду позади дома. А почему вы шепчете? -- спросил сержант. Да потому, что за мной наблюдают, -- раздраженно прошептал в ответ коммандант. -- С чего бы еще мне шептать?! Не знаю с чего, -- сказал сержант. -- Погодите, я запишу. Вы сказали, что за вами наблюдают два человека из сада перед домом и один из-за дома, так? Нет, ответил коммандант, начавший уже злиться на этого дежурного сержанта. Но вы только что сказали... Я сказал, что двое стоят перед моим домом и еще один -- в саду позади дома, -- повторил коммандант, пытаясь еще как-то контролировать себя. Два... человека... перед... моим... домом, -- сержант медленно записывал, повторяя каждое слово. - Я записываю, -- сказал он, когда коммандант поинтересовался, чем он там занимается. -- А быстрее вы не можете? -- заорал коммандант, потеряв наконец терпение. -- У меня тут огромная дыра в потолке над кроватью, и в доме явно установили жучки, - - продолжал он, но в ответ в трубку донеслось, как дежурный говорит кому-то, что у него на линии очередной сумасшедший. - Поправьте меня, если я скажу что-то не так, начал сержант, прежде чем коммандант успел сделать ему выговор за плохое исполнение его обязанностей, - но вы заявили, что за вашим домом следят три человека, что в потолке у вас здоровенная дыра и что в вашем доме установлены подслушивающие устройства. Так? Вы ничего не забыли? Коммандант Ван Хеерден был уже в состоянии, близком к апоплексическому удару. Одно забыл, -- проорал он в трубку. -- Говорит коммандант Ван Хеерден, ваш командир. И я приказываю вам немедленно послать патрульную машину к моему дому! Ответом на это резко отданное приказание было скептическое молчание. - Вы меня слышите? -- прокричал коммандант. Но было совершенно очевидно, что дежурный сержант его не слышал. Сержант прикрывал трубку рукой, но до комманданта все же доносилось, как он говорил дежурному констеблю, что звонит какой-то сумасшедший. Коммандант раздраженно бросил трубку и стал думать, что же ему делать. Наконец он поднялся и снова подошел к окну. Зловещие фигуры наблюдателей оставались на своих местах. Коммандант на цыпочках прокрался к комоду и начал рыться в ящике для носков в поисках револьвера. Наконец он нашел его, проверил, заряжено ли оружие, и, решив, что дыра в потолке делает невозможной оборону спальни, на цыпочках направился вниз по лестнице. В этот момент в спальне зазвонил телефон. Первым побуждением комманданта было не отвечать; но потом он подумал, что это может быть дежурный сержант, вознамерившийся проверить, на самом ли деле ему звонил коммандант. Ван Хеерден поспешил наверх, но едва он добрался до телефона, как тот перестал звонить. Коммандант сам набрал номер полицейского участка. Вы мне сейчас звонили? -- спросил он дежурного сержанта. Смотря по тому, кто вы, -- ответил тот. - Я -- ваш начальник, -- проорал коммандант. Сержант подумал над ответом. - Хорошо, - - сказал он наконец, - - положите трубку, мы вам сейчас перезвоним. Коммандант с ненавистью посмотрел на трубку. - Послушайте, -- сказал он, -- мой номер 54-88. Проверьте. Я трубку класть не буду. Через пять минут полицейские машины со всего Пьембурга съехались к дому комманданта Ван Хеердена, а дежурный сержант ломал себе голову, как он будет утром оправдываться перед начальством. Глава третья Такими же мыслями был занят и лейтенант Веркрамп. О фиаско в доме Ван Хеердена ему доложил сержант Брейтенбах, проведший накануне весь вечер за прослушиваним телефона комманданта и сохранивший достаточную ясность ума, чтобы успеть приказать наружному наблюдению исчезнуть, прежде чем туда съехалась полиция. К сожалению, оставались еще установленные в доме микрофоны. Лейтенант Веркрамп понимал, что, если их обнаружат, это вряд ли будет способствовать улучшению его отношений с непосредственным начальником. - Я вам говорил, что не стоило этого делать, - сожалел сержант Брейтенбах, пока лейтенант Веркрамп одевался. Но Веркрамп придерживался иной точки зрения. А чего это он поднимает такой шум, если ему нечего скрывать? -- возразил лейтенант. Ну, во-первых, из-за дыры в потолке, -- ответил сержант. Однако лейтенант Веркрамп и с этим был не согласен. Такое может случиться в любом доме, -- сказал он. - - И винить ему за это надо водопроводную службу. Не думаю, что они согласятся взять ответственность на себя, - предположил сержант. Чем сильнее они будут отрицать свою вину, тем скорее коммандант поверит, что это сделали именно они, - возразил Веркрамп, немного разбиравшийся в психологии. - Ну ничего, я придумаю, как объяснить микрофоны, не беспокойся. Отпустив сержанта, Веркрамп поехал в полицейское управление и оставшуюся часть ночи провел за сочинением докладной записки, которую утром можно было бы положить на стол комманданту. Однако записка не потребовалась. Коммандант Ван Хеерден приехал на работу, преисполненный решимости заставить кого-нибудь поплатиться за ущерб, нанесенный его собственности. Правда, он не знал, какую из городских коммунальных служб привлекать к ответу, а объяснения миссис Руссо ничего не прояснили. И выглядите же вы сегодня, - сказала она утром, когда коммандант спустился к завтраку, побрившись под холодной водой. Дом тоже выглядит не лучше, - ответил коммандант, водя по щеке кровоостанавливающим карандашом. -- Черт бы все побрал! Ну и выраженьица! - фыркнула миссис Руссо. Коммандант Ван Хеерден оглядел ее холодно и мрачно. Может быть, вы соблаговолите объяснить, что здесь произошло, - спросил он. - Когда я пришел вчера вечером, вода была отключена, электричество тоже, а в спальне откуда-то взялась огромная дыра на потолке. Это водопроводчик наделал, -- объяснила миссис Руссо. -- Мне пришлось делать ему искусственное дыхание, чтобы вернуть его к жизни. Коммандант пожал плечами, ничего не понимая. - О чем вы говорите? -- переспросил он. - О том, почему получилась дыра на потолке, - ответила миссис Руссо. Коммандант попытался вообразить, какие события могли заставить провалиться сквозь потолок водопроводчика, которого только что вернули к жизни с помощью искусственного дыхания, Вы что, искусственное дыхание ему на чердаке делали? -- скептически спросил он. Ну что вы говорите! Конечно же, нет, -- ответила миссис Руссо. - Он искал дыру в баке для воды, когда я включила электричество... Слушать эти путаные объяснения дальше у комманданта уже не было сил. - Вы хотите сказать... -- начал было он, но махнул рукой. - Впрочем, ладно. Я позвоню с работы в водопроводную компанию. Пока он завтракал, миссис Руссо еще сильнее заморочила ему голову, рассказав, что виновником всего происшествия был электрик, который с самого начала не пожелал выключить ток. - Так вот почему здесь такой беспорядок, -- сказал коммандант, глядя на лежавшую под мойкой груду строительного мусора. Нет, это все оставил газовщик, -- поправила его миссис Руссо. Но у нас же в доме нет газа, - удивился коммандант. Я знаю, я ему так и говорила, но он утверждал, что где-то под домом проходит магистраль. Позавтракав, коммандант, все еще ничего не понимая, отправился на работу. Хотя вчера полицейские никого не обнаружили, коммандант был уверен, что за его домом и за ним продолжают наблюдать. Ему даже показалось, будто кто-то сопровождал его всю дорогу до самого полицейского участка; но когда на одном из перекрестков он посмотрел через плечо назад, улица позади него была пуста. Добравшись до своего кабинета, он целый час просидел на телефоне, отчитывая управляющих газовой, электрической и водопроводной компаний и пытаясь разобраться, что же все-таки произошло на самом деле. Объединенными усилиями трое управляющих сумели убедить его, что сотрудникам их компаний не поручались никакие работы в доме комманданта, что с электричеством и водопроводом в его доме все в полном порядке, что в радиусе целой мили вокруг дома нет ни одной утечки газа из труб и что они не несут ответственности за ущерб, нанесенный его собственности. Коммандант заявил, что в отношении последнего он пока остается при собственном мнении и намерен посоветоваться со своим адвокатом. Управляющий водопроводной компанией, кроме того, разъяснил комманданту, что в служебные обязанности его сотрудников в любом случае не входит заделка течей в баках, которые устанавливают сами владельцы домов. Коммандант в ответ возразил, что ни в чьи служебные обязанности не входит проделывание дыр в потолках и что он не намерен расплачиваться за подобные подарки из собственного кармана. В ходе этого обмена любезностями коммандант распалил себя настолько, что давление у него поднялось до опасной черты. Закончив переговоры, он послал за дежурившим ночью сержантом, чтобы тот объяснил свое поведение. Сержанта подняли с постели: он отдыхал после дежурства. - Я посчитал, что это чей-то розыгрыш, -- оправдывался тот, стоя перед коммандантом. - Вы так странно шептали в трубку. Сегодня коммандант уже не шептал. Его голос был слышен даже в расположенных двумя этажами ниже камерах для задержанных. - Розыгрыш?! -- орал он на сержанта. - Значит, ты решил, что это чей-то розыгрыш?! Да, сэр, мы получаем не меньше полудюжины таких звонков каждую ночь. И как же вас разыгрывают? -- поинтересовался коммандант. - Звонят и говорят, что к ним в дом кто-то ломится, или что их насилуют, или что-нибудь еще. В основном женщины. Коммандант Ван Хеерден припомнил те времена, когда ему самому приходилось бывать дежурным сержантом. Он вынужден был согласиться, что ложных вызовов действительно поступает немало. Он отпустил сержанта, предварительно отчитав его. - На будущее, если я вам снова позвоню, -- сказал коммандант, -- нечего со мной спорить. Понятно? Сержант подтвердил, что понятно, и уже собирался было уйти, но в этот момент коммандант передумал. - Куда это вы лыжи навострили? -- гаркнул он. Сержант объяснил, что намерен идти домой досыпать, поскольку всю ночь был на дежурстве. Но у комманданта были свои планы. - Назначаю вас старшим группы по расследованию происшествия в моем доме, - заявил он. - И чтобы к обеду виновные были найдены. Доложите лично. Слушаюсь, сэр, - с недовольством в голосе произнес сержант и вышел. На лестнице ему повстречался лейтенант Веркрамп, вид у него был совершенно измученный. Коммандант приказал, чтобы я к обеду закончил расследование взлома, - сказал сержант Веркрампу. Лейтенант вздохнул, вернулся наверх и постучал в дверь комманданта. Входите, -- раздался громкий голос из кабинета. Лейтенант Веркрамп вошел. - Что с вами, Веркрамп? Выглядите так, будто всю ночь прокутили. Да чердак... -- чуть было не проговорился Веркрамп, которого вывели из равновесия проницательность и наблюдательность комманданта. -Что? - Приступ колик, - поправился Веркрамп, пытаясь совладать с собственным языком. Оступился... то есть оговорился. Соберитесь, лейтенант, - приказал коммандант. Слушаюсь, сэр, -- ответил Веркрамп. Что вы хотели мне сказать? Насчет происшествия у вас в доме, сэр. У меня есть кое-какая информация. Я подумал, что, возможно, она будет вам интересна, -- ответил Веркрамп. Коммандант Ван Хеерден вздохнул. Он мог бы и сам догадаться, что лейтенант Веркрамп приложил к этому делу свою грязную лапу. - Ну что там? Лейтенант Веркрамп проглотил стоявший в горле комок. Мы в службе безопасности, -- начал он, пытаясь разложить ответственность на как можно более широкий круг лиц, -- получили недавно сигнал, что будет предпринята попытка установить в вашем доме подслушивающую аппаратуру. -- Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова оказывают на комманданта. Ван Хеерден среагировал, как и следовало ожидать. Он выпрямился в своем кресле и с выражением ужаса на лице уставился на лейтенанта. О Боже, -- проговорил коммандант, -- вы хотите сказать, что... Совершенно верно, сэр, -- ответил Веркрамп. -- Действуя на основании этого сигнала, я поставил ваш дом под круглосуточное наблюдение. --То есть... Совершенно верно, сэр, продолжал Веркрамп. - Возможно, вы обратили внимание, что за вашим домом наблюдают. - Действительно, -- сказал коммандант, -- вчера вечером я их видел. - Это были мои люди, сэр, -- кивнул Веркрамп. -- На противоположной стороне улицы, напротив дома, и в саду, -- сказал коммандант. - Так точно, сэр, -- согласился лейтенант. - Мы опасались, что они вернутся. Коммандант почувствовал, что теряет нить разговора. Кто вернется? Коммунисты, сэр. Коммунисты?! Какого черта коммунистам может быть нужно в моем доме? Они хотели установить там подслушивающую аппаратуру, сэр, -- ответил Веркрамп. -- Вчера их попытка не удалась, и я подумал, что они могут попробовать еще раз. Коммандант Ван Хеерден взял себя в руки. Вы хотите сказать, те люди, которые назвались водопроводчиками и газовщиками, были на самом деле коммунистами? Замаскированными, сэр. К счастью, моим агентам удалось сорвать их попытку. Один из коммунис тов провалился через потолок... Коммандант Ван Хеерден удовлетворенно откинулся в кресле. Наконец-то он узнал, кто пробил дыру в потолке его спальни. - Так, значит, это вы наделали? -- спросил он. Так точно, сэр, - подтвердил Веркрамп, - и мы немедленно сделаем весь необходимый ремонт. Эти новости сняли тяжкое бремя с души комманданта. Но кое-что все же продолжало его удивлять. Не понимаю, для чего коммунистам вообще понадобилось ставить подслушивающие устройства в моем доме? И что это за люди? - спросил коммандант. Боюсь, пока еще я не имею права назвать их, - Веркрамп прибег к помощи авторитета Бюро государственной безопасности. - У меня есть на этот счет приказ из центра. Но какой им смысл прослушивать мой дом? - повторил свой вопрос коммандант, который хорошо знал, что приказы, поступившие из БГБ, обсуждению не подлежат. -- Ни о чем важном я там не говорю. Но они ведь этого не знают, сэр, -- полусогласился, полувозразил Веркрамп. - Информация, которой мы располагаем, позволяет предположить, что, вероятно, они рассчитывали получить какие-нибудь материалы, при помощи которых вас можно было бы потом шантажировать. - Говоря это, лейтенант внимательно следил за реакцией комманданта Ван Хеердена. Тот выглядел пораженным. О Господи, - только и смог он выдавить из себя, вытирая платком вспотевший лоб. Веркрамп начал быстро развивать одержанный частичный успех. Если бы они получили какие-нибудь материалы... ну, скажем, о ваших сексуальных привычках или еще что-нибудь компрометирующее. -- Лейтенант выдержал паузу. Коммандант сидел и обильно потел. - Вы ведь могли бы попасть им на крючок, не так ли? В принципе коммандант Ван Хеерден был согласен, что могло бы получиться именно так, но признавать этого перед лейтенантом Веркрампом он не желал. Он быстренько перебрал в уме некоторые свои специфические привычки и пришел к выводу, что среди них есть и такие, о которых другим лучше не знать. Чертова свинья, - пробормотал он себе под нос, и в его взгляде появилось что-то похожее на уважение к лейтенанту. В конце концов Веркрамп доказал, что он далеко не глуп. -- Ну и что вы собираетесь предпринять дальше? -- спросил коммандант. Две вещи, - ответил Веркрамп. -- Во-первых, по возможности успокоить коммунистов, развеять их возможные сомнения. С этой целью мы намерены просто проигнорировать все, что случилось у вас в доме. Пусть они считают, будто мы не знаем, чего они хотят. Возложим ответственность на газовую... э-э...водопроводную компанию. Это я уже сделал, -- сказал коммандант. Отлично. Мы должны понимать, что этот инцидент -- часть общенационального по масштабам заговора, цель которого подорвать моральный дух южноафриканской полиции. Поэтому крайне важно, чтобы мы не действовали слишком поспешно. Нет, это просто из ряда вон, -- проговорил коммандант. - Общенациональный заговор! Я и не думал, что в стране еще столько коммунистов. Я полагал, что мы их давным-давно пересажали. -- Они появляются снова и снова, как зубы у дракона, -- заверил комманданта Веркрамп. - Похоже на то, -- согласился коммандант, никогда не задумывавшийся над этой проблемой с такой точки зрения. Лейтенант Веркрамп продолжил свои рассуждения. - После провала их последней подрывной кампании они все ушли в подполье. Да, наверное, - поддержал коммандант, все еще размышляя над аналогией с зубами дракона, произведшей на него большое впечатление. Они реорганизовались и сейчас начали новую кампанию. Во-первых, с целью подрыва нашего морального духа, а во-вторых, если в этом они добьются успеха, то начнут новую волну подрывных действий, - объяснял Веркрамп. То есть, по вашему мнению, - перебил ком-мандант, -- они пытаются набрать такие факты, которыми потом можно было бы шантажировать всю полицию Южной Африки? - Совершенно верно, сэр, -- ответил Веркрамп. - У меня есть основания полагать, что их особенно интересуют случаи недостойного сексуального поведения офицеров полиции. Коммандант постарался припомнить, какие случаи недостойного сексуального поведения мог допустить за последнее время он сам, но, к сожалению, так ничего и не вспомнил. Но, с другой стороны, он мог бы легко назвать тысячи подобных случаев, в которых были замешаны его подчиненные. - Да, - вымолвил он наконец, - хорошо, что констебля Элса нет больше с нами. Кажется, этот тип отправился на тот свет как раз вовремя. Веркрамп улыбнулся. Я тоже об этом подумал, -- сказал он. В полицейском управлении Пьембурга уже давно ходили легенды о тех делах, что вытворял констебль Эле в сфере межрасовых половых сношений. Но я все-таки пока не очень понимаю, как вы намерены положить конец этой гнусной кампании, -продолжал коммандант. - Элса нет, но многие другие полицейские ведут себя не лучше. Лейтенант Веркрамп почувствовал прилив вдохновения. Я смотрю на это дело так, -- сказал он и достал из кармана анкету, подготовленную доктором фон Блименстейн. -- Я занимался этой проблемой вместе с одним из ведущих психиатров и полагаю, что мы придумали способ выявить тех офицеров и других работников полиции, которые наиболее уязвимы перед этой формой коммунистического проникновения. Вот как? - спросил коммандант, догадывавшийся, кто был этим "одним из ведущих психиатров". Лейтенант Веркрамп вручил ему анкету. - С вашего разрешения, сэр, -- сказал он, -- я хотел бы раздать такие анкеты всем сотрудникам управления. Когда мы соберем ответы, то на их основании сможем выявить потенциальные жертвы шантажа. Коммандант Ван Хеерден взглянул на анкету, озаглавленную довольно безобидно "Исследование личности" - и снабженную грифом "Совершенно секретно". Он пробежал несколько первых вопросов и не нашел в них ничего такого, что могло бы его встревожить. Вопросы касались профессии отца, его возраста, количества братьев и сестер. Дальше он не дочитал: лейтенант Веркрамп начал объяснять комманданту, что имеет приказ из Претории провести такое исследование. Из БГБ? -- спросил коммандант. Из БГБ, -- подтвердил лейтенант. Ну, в таком случае, действуйте, -- сказал коммандант. - Этот экземпляр я оставляю вам, чтобы вы его заполнили, -- сказал Веркрамп и вышел из кабинета, крайне довольный тем, как повернулось дело. Он приказал сержанту Брейтенбаху раздать анкеты сотрудникам полиции, а потом позвонил доктору фон Блименстейн, чтобы сообщить ей, что все идет если и не поплану -- никакого плана у него просто не было, -- то по крайней мере настолько хорошо, насколько позволяют обстоятельства. Доктор фон Блименстейн была весьма обрадована этими известиями. Веркрамп толком так и не понял, как получилось, что он пригласил ее пойти вечером поужинать вместе. Опуская трубку, он сам удивлялся тому, как ему повезло. Ему ни разу не пришло в голову, что вся та ложь насчет коммунистов-шантажистов, которую он вывалил комманданту, существует исключительно в его собственном извращенном воображении. Профессия лейтенанта заключалась в том, чтобы искоренять врагов государства; а отсюда следовало, что существовали те самые враги государства, которых надо было искоренять. Их конкретная деятельность, если такая деятельность была, не имела для лейтенанта особого значения. Как он заявил во время одного судебного процесса, важны не детали подрывной деятельности, а сам принцип, что такая деятельность возможна. Если Веркрамп был весьма удовлетворен ходом событий, то коммандант Ван Хеерден, державший сейчас перед собой экземпляр анкеты, подобного удовлетворения не испытывал. Все, о чем говорил в его кабинете лейтенант, звучало достаточно убедительно. Коммандант не сомневался, что в Зулулэнде действуют коммунистические агитаторы. Ничем иным, как деятельностью подрывных элементов, нельзя было объяснить волнения, возникшие среди зулусов в разных городах страны после последнего повышения платы за проезд в городских автобусах. Но чтобы коммунисты, переодевшись газовщиками, проникали в его собственный дом?! Это уже означало, что подрывная кампания вступила в какую-то новую фазу, и притом в крайне опасную. Дежурный сержант, вместе с несколькими полицейскими осмотревший дом, доложил, что под кухонной мойкой они обнаружили запрятанный там микрофон. Это доказывало правильность того, о чем говорил лейтенант Веркрамп. Приказав сержанту передать дальнейшее расследование службе безопасности, коммандант отправил Веркрампу записку, в которой говорилось: "В продолжение нашего утреннего разговора. Наличие микрофона на кухне подтверждает ваши предположения. Считаю, что вам следует немедленно предпринять соответствующие контрмеры. Ван Хеерден". Убедившись таким образом в профессиональной компетентности своего заместителя, коммандант решил заняться анкетой, которую оставил ему Веркрамп. Он легко ответил на несколько первых вопросов и, лишь когда перевернул страницу, у него возникло ощущение, что его мягко затягивают в болото таких сексуальных признаний, где с каждым следующим своим ответом он будет все глубже и глубже увязать в трясине. "Была ли у вас в детстве черная нянька?" Кажется, невинный вопрос, и коммандант легко ответил "да", но тут же наткнулся на следующий: "Какой величины была у нее грудь: большая, средняя, маленькая" (нужное подчеркнуть)?" Замешкавшись на минуту, но еще не испытывая никакого беспокойства, он подчеркнул "большая" и прочел дальше: "Какой длины были соски: длинные, средние, короткие?" "Чертовски странный способ бороться с коммунизмом", - - подумал коммандант, пытаясь припомнить длину сосков своей няньки. В конце концов он подчеркнул "длинные" и приступил к следующему вопросу: "Дотрагивалась ли черная нянька до интимных частей вашего тела? Часто, иногда, не часто?" Коммандант старательно искал в ответе слово "никогда", но так и не смог его найти. В итоге он подчеркнул "не часто" и приступил к ответу на очередной вопрос: "В каком возрасте у вас произошло первое семяизвержение? В три года, четыре?.." Н-да, похоже, они ни о чем не забыли, -- подумал коммандант, испытывая нарастающее возмущение и раздумывая, что подчеркнуть: "в шесть лет" это не соответствовало истине, но вроде бы меньше * подрывало его авторитет, чем если бы он ответил "в шестнадцать", что было ближе к истине. Он решил остановиться на промежуточной цифре "восемь", припомнив, что, когда .ему было десять лет, у него произошла эмиссия во сне. Уже ответив, однако, он увидел, что угодил в ловушку. Следующий вопрос звучал так: "В каком возрасте у вас была первая эмиссия во сне?", а перечень возрастов начинался с десяти лет. Коммандант ответил "в одиннадцать" и начал подчищать ответ на предыдущий вопрос, чтобы одно не противоречило другому. Пока он этим занимался, на строение у него окончательно испортилось. Он схватился за телефон и набрал номер кабинета Веркрампа. Ответил сержант Брейтенбах. Где Веркрамп? - - резко спросил коммандант. Сержант доложил, чдо того нет на месте, и поинтересовался, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Коммандант вначале ответил отрицательно, но затем передумал: - - Я по поводу этой проклятой анкеты. Кто их будет потом смотреть? По-моему, доктор фон Блименстейн, - - ответил сержант. -- Она их составляла. Ах она! - прорычал коммандант. - Ну так передайте лейтенанту Веркрампу, что я не намерен отвечать на двадцать пятый вопрос. Это о чем? О том, сколько раз в день я занимаюсь мастурбацией, -- уточнил коммандант. -- Скажите Веркрампу, что, на мой взгляд, подобные вопросы - - не что иное, как вмешательство в частную жизнь. - Слушаюсь, сэр, -- ответил сержант Брейтенбах, читая, какие ответы на этот вопрос предлагались в самой анкете. Они располагались в диапазоне от пяти до двадцати пяти. Коммандант бросил телефонную трубку, запер анкету в стол и в скверном расположении духа отправился обедать. - Грязная сучка, чего захотела узнать, -- про себя ругался он, вразвалку спускаясь по лестнице и на правляясь в расположенную прямо в полицейском участке столовую. Пообедав, он все еще продолжал бурчать что-то себе под нос. -- Если я понадоблюсь, я в гольф-клубе, -- сказал он дежурному сержанту и вышел. На протяжении последующих двух часов он тщетно пытался загнать мяч в лунку и провести его по маршруту, пока окончательно не понял, что сегодня неудачный для него день. Вернувшись в здание клуба, он заказал в баре двойную порцию бренди и вышел со стаканом к столику на террасе, где можно было посидеть и понаблюдать, как играют более опытные игроки. Там он и сидел, впитывая в себя английскую атмосферу и пытаясь избавиться от крепнувшего чувства, что размеренный образ его жизни разрушается до основания каким-то непонятным и таинственным образом, когда шуршание гравия на площадке перед зданием клуба заставило его оглянуться. К клубу подъехал роскошный "роллс-ройс", и его пассажиры сейчас как раз выходили из машины. На какое-то мгновение у коммандан-та возникло острое ощущение, будто его перенесло назад в 20-е годы. Двое мужчин, сидевшие на переднем сиденье, были одеты в бриджи, на головах у них были шляпы, вышедшие из моды еще полвека назад. Две сопровождавшие их женщины были облачены в платья, показавшиеся комманданту весьма модными, в шляпы-панамы и держали в руках зонтики от солнца. Но на комманданта подействовали не столько все эти одеяния или же находящийся в идеальном состоянии сверкающий старинный "роллс-ройс", сколько голоса новоприбывших. Резкие, громкие, но одновременно и какие-то лениво-самонадеянные, голоса эти показались комманданту пришедшими откуда-то из лучших времен доброй старой Англии. Вместе с ними как бы накатывалась всепоглощающая волна уверенности, что дела в мире, несмотря ни на что, обстоят вполне благополучно. Подобострастность, составлявшая внутреннюю суть натуры комманданта, -- подобострастность, освободиться от которой он не смог бы полностью никогда, сколь бы высоких постов и власти ни достиг, - восторженно взыграла в нем, когда вся группа прошествовала мимо него, не показав даже самым мимолетным взглядом, что она заметила его существование. Коммандант Ван Хеерден всегда ожидал от настоящих англичан подобной отстраненности от мира и погруженности в себя -- погруженности в такой степени, что она уже выходила за рамки отдельной личности и превращалась в нечто непреложное и абсолютное, в нечто сродни самодостаточности Господа Бога. И вот это чудо возникло вдруг прямо перед ним, здесь, в Пьембурге, в гольф-клубе -- четверо мужчин и женщин, бессодержательный треп которых неоспоримо доказывал, что, несмотря на все войны, катастрофы, на неизбежность близящейся революции, беспокоиться по-настоящему было не о чем. Ком-мандант особенно восхитился той элегантностью, с которой цветущий мужчина, переваливший за пятьдесят и явно верховодивший в этой четверке, пощелкал пальцами, подзывая черного мальчика-служку, прежде чем отправился устанавливать мяч для первого удара. Это просто бесподобно! -- воскликнула одна из женщин, когда они проходили мимо комманданта. Похоже, ее реплика не относилась ни к чему конкретному. Я всегда говорил, что Малыш просто обожает наказания, -- донеслась до комманданта фраза, сказанная цветущим мужчиной. Группа прошла, и, о чем они говорили между собой дальше, было уже не слышно. Коммандант как зачарованный какое-то время глядел им вслед, затем вскочил и поспешил в бар, чтобы порасспросить о них бармена. --- Они называют себя "Клубом Дорнфорда Йейтса", - ~ рассказал бармен Ван Хеердену. - Почему так, я не знаю. Во всяком случае, они говорят, что их одежда и треп -- это в память какой-то фирмы, которая называлась "Бэри и компания" и которая лопнула несколько лет назад. Тот, который красномордый, - - это полковник Хиткоут-Килкуун, единственный, кого они зовут Бэри. Пухлая бабенка -- его жена. Другой мужик -- майор Блоксхэм. Можете себе представить, между собой они его зовут Малышом! А ведь ему, должно быть, не меньше сорока восьми! А кто эта худая женщина, я не знаю. Они живут где-нибудь здесь? - спросил коммандант. Ему не нравился тот чересчур легкий тон, каким говорил бармен о поразившей его четверке, но отчаянно хотелось разузнать о них как можно больше. У полковника что-то есть - то ли дом, то ли квартира -- неподалеку от отеля "Пилтдаун", но, кажется, они в основном живут на ферме в районе Андервиля. Эта ферма как-то странно называется - "Белая женщина" или что-то в этом роде. Мне говорили, что и дела там творятся довольно-таки странные. Коммандант взял еще порцию бренди, сел со стаканом за свой столик на террасе и стал ждать возвращения четверки с поля. Бармен вышел из-за стойки и встал в дверях с озабоченным видом, как бы присоединяясь к Ван Хеердену. Полковник давно член этого клуба? -- спросил коммандант. Пару лет, - ответил бармен, --с тех пор как они переехали сюда то ли из Родезии, то ли из Кении, то ли еще откуда-то. Сорит деньгами, не считая. Заметив, что бармен глядит на него с каким-то странным выражением, коммандант допил свое бренди и, не торопясь, отправился осматривать "роллс-ройс". - Модель 1925 года, называется "Серебряный призрак", -- пояснил подошедший следом бармен. -В прекрасном состоянии. Коммандант что-то буркнул. Он начал уже уставать от бармена и потому перешел на другую сторону машины, однако бармен и там оказался с ним рядом. За ними что-то есть? Вы ими поэтому заинтересовались? -- голосом заговорщика спросил бармен. С чего, черт возьми, вы это взяли? -- вопросом на вопрос ответил коммандант. - Ну просто подумал, -- сказал бармен и, бросив еще одну фразу, смысла которой коммандант не понял (что-то насчет того, что не обязательно кивать головой, иногда достаточно просто моргнуть), вернулся в здание клуба. Оставшись один, коммандант закончил осмотр машины и уже собирался было уходить, как вдруг увидел на заднем сиденье нечто такое, что заставило его замереть на месте. Это нечто было книгой, и с ее задней обложки на комманданта равнодушно глядел портрет мужчины. Широкоскулое лицо, полуприкрытые веки, безупречно прямой нос и аккуратно подстриженные усы. Человек, изображенный на портрете, смотрел мимо комманданта куда-то в светлое, надежно гарантированное будущее. Уставившись в окно машины, коммандант Ван Хеерден внимательно разглядывал портрет, и чем дольше он на него смотрел, тем сильнее чувствовал -- не понимал, но именно чувствовал, притом с необъяснимой уверенностью, что в своих исканиях сути английского джентльменства, которая должна была дополнить пересаженное ему сердце англичанина, он подошел к рубежу какого-то очень важного открытия. Прямо перед ним, на заднем сиденье "роллс-ройса", лежал выписанный с невероятной точностью портрет того самого человека, которым он хотел бы быть. Книга называлась "Похожий на всех", ее автором был Дорнфорд Йейтс. Коммандант вынул блокнот и записал название книги. Когда полковник- Хиткоут-Килкуун и его друзья возвратились с поля, коммандант уже давно ушел из гольф-клуба. Он направился в городскую библиотеку, твердо уверенный, что в трудах Дорнфорда Йейтса найдет разгадку той тайны, что мучила его так долго, - как стать настоящим английским джентльменом. Вечером лейтенант Веркрамп вышел из управления полиции и зашел домой переодеться. Он чувствовал себя в высшей степени счастливым человеком. Легкость, с какой он развеял подозрения комманданта; результаты, которые обещала дать распространенная среди полицейских анкета; перспектива провести вечер в обществе доктора фон Блименстейн - - все это вместе взятое и сообщало лейтенанту радостное ощущение жизни. Особую пикантность всем достижениям Веркрампа придавало и то обстоятельство, что подслушивающая аппаратура оставалась-таки в доме комманданта. А значит, лейтенант может, валяясь в собственной постели, слышать каждое нескромное движение, сделанное коммандантом у себя дома. Лейтенант Веркрамп тоже чувствовал, что он стоит на рубеже какого-то важного открытия, которое изменит всю его жизнь и из второго человека в управлении сделает его первым, что, конечно же, более соответствовало бы его способностям. Ожидая, пока наполнится ванна, лейтенант Веркрамп настроил у себя в спальне специальный приемник и проверил, работает ли подсоединенный к нему магнитофон. Вскоре он сможет слушать все передвижения комманданта по дому, даже когда тот станет открывать или закрывать на кухне посудный шкаф. Убедившись, что аппаратура работает отлично, Веркрамп выключил ее и отправился в ванную. Когда, помывшись, он собирался вылезать из ванной, кто-то позвонил в дверь. Черт возьми, - воскликнул Веркрамп, хватаясь за полотенце и недоумевая, кто мог бы заявиться к нему в столь неподходящий момент. Роняя по дороге капли воды, он пошел в прихожую, недовольно открыл дверь и был поражен, увидев на лестничной площадке доктора фон Блименстейн. -- Я не хочу... -машинально начал он, реагируя все еще на звонок в дверь в неудобное для него время, а не на того, кто стоял за этой дверью. Правда, не хочешь, дорогой? -- громко спросила доктор фон Блименстейн и распахнула свою ондатровую шубку, чтобы продемонстрировать плотно облегавшее ее платье из какого-то кричащего, в блестках материала. - Ты, правда, не хочешь... О Господи! - проговорил Веркрамп, растерянно озираясь по сторонам. Он сознавал, что его соседи весьма уважаемые люди и что доктор фон Блименстейн, при всем ее образовании и при всех ее высоких профессиональных качествах, никогда не пользовалась репутацией человека, соблюдающего все тонкости общественных приличий. Он совершенно не хотел, чтобы кто-нибудь увидел их именно тогда, когда он, обмотанный лишь полотенцем, стоял перед докторшей, тоже вроде бы во что-то замотанной. - - Входите, быстро, -- выкрикнул он. Несколько обескураженная таким приемом, доктор фон Блименстейн запахнула шубку и вошла. Веркрамп поспешно запер дверь и шмыгнул мимо нее назад в спасительное уединение ванной комнаты. -- Я вас не ждал, -- прокричал он оттуда уже помягчевшим голосом. -- Я собирался заехать за вами в больницу. Мне так не терпелось вас увидеть, - прокричала ему в ответ докторша, -- что я решила сделать вам небольшой сюрприз. Да уж, сделали, - - пробурчал Веркрамп, безуспешно пытаясь отыскать в ванной куда-то запропастившийся носок. Не поняла. Говорите громче. Веркрамп в конце концов нашел носок под самой ванной. Я сказал, что вы действительно сделали сюрприз. -- Поднимаясь, он ударился головой о ванну и выругался. - Вы не сердитесь на меня за то, что я пришла без предупреждения? -- спросила докторша. Веркрамп в зто время сидел на краешке ванны и натягивал носок. Тог оказался мокрым. Нет, конечно же, нет. Приходите, когда хотите, - с некоторым расстройством в голосе ответил он. - Правда? Вы это искренне говорите? Мне бы не хотелось оставлять у вас впечатление, будто бы я...ну... как бы навязываюсь, - - продолжала докторша. Веркрамп, убеждая ее в том, что, напротив, он очень рад и она действительно может приходить к нему, когда захочет, попутно обнаружил, что вся одежда, которую он заранее сложил на крышку унитаза, из-за внезапного прихода гостьи оказалась тоже мокрой. Когдалейтенант Веркрамп в конце концов вышел из ванной, он чувствовал, что весь он какой-то холодный и влажный. К тому же он был совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся его глазам. Доктор фон Блименстейн, сняв ондатровую шубку, в провокационной позе лежала на софе. Ярко-красное платье облегало ее настолько плотно, что создавалось впечатление, будто на теле вообще ничего нет. Пораженный ее видом, Веркрамп недоумевал, как она вообще смогла влезть в это платье. Нравится? - спросила докторша, томно потягиваясь. Веркрамп сглотнул и сказал, что да, очень нравится. Растягивающийся нейлон. Это называется "влажный стиль". Веркрамп как загипнотизированный смотрел на ее грудь. Только сейчас он с ужасом понял, что ему предстоит провести вечер в общественном месте с женщиной, на которой, по существу, не было ничего, кроме полупрозрачного алого чулка, только натянутого не на ногу, а на все тело. Лейтенант Веркрамп всегда гордился своей репутацией человека, который ведет трезвый и богобоязненный образ жизни. Кроме того, как прихожанина голландско-реформистской церкви его просто шокировало то, как была одета докторша. По дороге к отелю "Пилтдаун" он, сидя за рулем, утешал себя только тем, что это мерзкое платье облегало фигуру настолько плотно, что в нем невозможно будет танцевать. Сам лейтенант Веркрамп не танцевал. Он считал, что танцы -- это грех. Когда возле гостиницы швейцар открыл дверь машины, ощущение своей социальной неполноценности стало у Веркрампа еще более острым. Его болезненному обострению способствовало и то, что "фольксваген" Веркрампа оказался рядом с чьим-то "кадиллаком", да и манеры самого швейцара тоже. Где у вас брассерия? -- спросил Веркрамп. Что, сэр? -- переспросил швейцар, не сводя глаз с груди доктора фон Блименстейн. Брассерия, -- повторил Веркрамп. У нас ее нет, сэр, -- ответил швейцар. Доктор фон Блименстейн пришла на помощь. Брасэрия, -- сказала она. Ах, вам нужен гриль-зал, -- сообразил швейцар и, все еще не веря своим глазам, объяснил им, как пройти в бар. Веркрамп обрадовался, увидев, что в баре царил полумрак, и устроился в уголке так, чтобы оставаться по возможности незаметным. Увидев, что Веркрамп тщетно пытается отыскать в перечне напитков хоть одно знакомое ему название, доктор фон Блименстейн снова пришла на помощь и заказала официанту, уже начинавшему высокомерно смотреть на Веркрампа, два сухих мартини. После того как они выпили по три мартини, Веркрамп почувствовал себя намного лучше. Доктор фон Блименстейн рассказывала ему о том, как психиатры вырабатывают у пациентов отвращение к чему-либо. - Мы действуем прямо и честно, - - объясняла она. -- Пациента привязывают к кровати, а на экране показывают ему слайды с изображениями того извращения, которым он страдает. Например, если имеешь дело с гомосеком, надо показывать ему голых мужчин. Правда? -- переспросил Веркрамп. -- Как интересно. А что потом? В тот момент, когда показываешь слайд, надо тряхануть его током. Веркрамп был в полном восхищении. И это его вылечит? -- поинтересовался он. В конце концов всякий раз, когда ему будут показывать слайд, у него будет возникать острая отрицательная реакция, -- сказала врачиха. Совершенно естественно, - - подтвердил Веркрамп, который из собственного опыта хорошо знал, что использование электрошока в тюрьме вызывало у его заключенных только отрицательные реакции. Чтобы лечение подействовало по-настоящему, его надо проводить на протяжении шести дней, продолжала доктор фон Блименстейн, -- но вы удивитесь, какого эффекта мы достигаем при помощи такого простого лечения. Веркрамп ответил, что, по его мнению, ничего удивительного в этом нет. Пока они ели, доктор фон Блименстейн объяснила ему, что для излечения полицейских Пьембурга от склонности к межрасовым сношениям она предлагает использовать схожий, только слегка видоизмененный метод. Веркрамп, в голове у которого уже туманилось от выпитого джина и вина, попробовал представить себе, что именно она имела в виду. Я не очень понимаю... -- начал он. Голые черные женщины, -- ответила докторша с улыбкой и вновь склонилась над тарелкой, в которой лежал толстый бифштекс. -- Показывать им на экране голых черных баб и в это время бить током. Веркрамп смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Великолепно! - произнес он. - - Блистательно! Вы просто гений. Доктор фон Блименстейн жеманно улыбнулась. Ну, в принципе это не мое изобретение, скромно сказала Она, -- но, пожалуй, можно сказать, что я применила идею к условиям Южной Африки. Это настоящий прорыв, настаивал Веркрамп. - - Можно даже сказать, наиважнейший прорыв. Приятно сознавать, что это так, -- промурлыкала врачиха. Я хочу произнести тост, - - сказал Веркрамп, поднимая бокал. -- За ваши успехи! Доктор фон Блименстейн тоже подняла бокал. - И за твой успех, дорогой. За наши успехи! Они выпили. Веркрамп почувствовал, что впервые в жизни он по-настоящему счастлив. Он ужинает в изысканном отеле с красивой женщиной, сотрудничество с которой поможет ему войти в историю. Белых руководителей Южной Африки уже больше не будет преследовать кошмар, что вся страна может со временем превратиться в страну одних только цветных. Заручившись поддержкой и сотрудничеством доктора фон Блименстейн, Веркрамп организует по всей республике специальные клиники, где белых извращенцев будут излечивать электрошоком от их болезненной тяги к сношениям с черными женщинами. Он наклонился через стол к тому месту, где была видна полуобнаженная грудь докторши, и взял ее за руку. - Я люблю тебя, -- сказал он. Я тебя тоже люблю, - - проворковала в ответ докторша, поедая его хищным взглядом. Веркрамп нервозно огляделся по сторонам, но убедился, что никто из находившихся в ресторане на них не смотрит. По-хорошему люблю, конечно, - - добавил он после некоторой паузы. Доктор фон Блименстейн улыбнулась. Любовь не бывает хорошей, дорогой, - - сказала она. - Любовь всегда бывает только темной, страстной, насильственной и жестокой. Да?.. Вот как? -- удивился Веркрамп, который никогда прежде не думал о любви под таким углом. -Я хотел сказать, что любовь -- это что-то чистое. Моя любовь. Огонь, горевший до этого в глазах доктора фон Блименстейн, как будто замигал и потух. Любовь - - это желание, - - ответила она. Ее плотно обтянутая нейлоном грудь практически лежала на столе, и от этой груди исходила какая-то неясная, но реально ощутимая угроза, начинавшая уже беспокоить Веркрампа. Он подтянул под столом свои тощие ноги и задумался, о чем же говорить дальше. Я хочу тебя, - - сказала докторша, подкрепив свои слова тем, что вонзила свои малиновые ногти в ладонь Веркрампа. -- Я очень тебя хочу! -- Лейтенант Веркрамп непроизвольно вздрогнул. Под столом мощные колени доктора фон Блименстейн крепко зажали его ногу. -- Я хочу тебя, -- снова повторила она. Веркрамп, уже начинавший чувствовать себя так, как будто он оказался за одним столом с извергающимся вулканом, машинально ответил: - Может быть, мы пойдем? -- и только потом сообразил, как истолкует врачиха это его внезапное желание покинуть ресторан с его относительной безопасностью. Когда они шли к машине, доктор фон Блименстейн взяла Веркрампа под руку и сильно притянула его к себе. Лейтенант открыл машину, подержал дверь, и докторша с легким свистом нейлона села. Веркрамп, у которого прежнее ощущение своей социальной неполноценности сменилось теперь чувством неполноценности сексуальной - так подействовала на него откровенность высказанных врачихой желаний, - неохотно уселся рядом с ней. - Вы не поняли, -- сказал он, запуская мотор, -- я не хочу делать ничего такого, что могло бы испортить этот прекрасный вечер. Рука доктора фон Блименстейн легла в темноте ему на колено и крепко сжала его. - Не надо чувствовать себя виноватым, - - проворковала она. Веркрамп резко включил задний ход. - Я вас слишком уважаю, -- ответил он. Доктор фон Блименстейн положила голову ему на плечо, и он ощутил тяжесть ее ондатровой шубки, почувствовал запах ее сильных духов. - Ты такой стеснительный, - сказала она. Веркрамп выехал со стоянки около отеля и повернул к Пьембургу, огни которого светились впереди, далеко под ними. Внезапно часть огней в городе погасла: была уже полночь. Веркрамп медленно спускался с горы - - отчасти потому, что опасался быть задержанным за вождение в нетрезвом состоянии, но главным образом потому, что его ужасала перспектива оказаться вновь вдвоем в его квартире. Дважды за дорогу доктор фон Блименстейн требовала остановить машину, и оба раза Веркрамп оказывался у нее в объятиях, а ее губы нетерпеливо искали -- и находили -- его тонкий рот. -- Расслабься, дорогой, -- говорила она. Веркрамп внутренне разрывался между желанием и нежеланием отвечать на приступы ее страсти, и эта раздвоенность в какой-то степени успокаивала голос его совести и в то же время создавала у доктора фон Блименстейн впечатление, что Веркрамп ей отвечает. -- Сексу надо учиться, -- сказала она. Но Веркрампу можно было этого и не говорить. Он снова включил мотор и двинулся вперед, а тем временем доктор фон Блименстейн объясняла ему, что для мужчины естественно бояться секса. Когда они добрались до квартиры Веркрампа, у лейтенанта уже окончательно развеялась вся эйфория, возникшая было после того, как врачиха рассказала ему, каким образом она собирается лечить полицейских, которым нравилось совокупляться с цветными девками. Странное сочетание животной страсти и клинической объективности, проявлявшееся всякий раз, когда врачиха заговаривала о сексе, уже вызвали в лейтенанте такое отвращение к этому занятию, какого не смог бы породить никакой электрошок. Прекрасный был вечер, -- сказал Веркрамп, останавливая машину вплотную к дожидавшейся у его дома машине докторши. Но доктор фон Блименстейн не собиралась еще прощаться с ним. А мы не зайдем выпить на посошок? -- спросила она, и, когда Веркрамп замешкался с ответом, добавила: -- Кажется, я забыла у тебя в квартире сумочку, так что придется подняться. Веркрамп тихонько пошел вверх по лестнице. - Не хочу беспокоить соседей, - - шепотом объяснил он. Голосом, рассчитанным, казалось, на то, чтобы разбудить даже мертвых, доктор фон Блименстейн заявила, что будет вести себя тихо, как мышка, и последовала за ним. Пока он возился с ключом, отыскивая его, вставляя в замок и отпирая дверь, докторша настойчиво пыталась поцеловать Веркрампа. Оказавшись в квартире, она сняла шубку и уселась на диван, выставив ноги таким образом, чтобы они напоминали о желании, высказанном ею во время разговора в ресторане. Волосы ее рассыпались по диванным подушкам, руки были протянуты к лейтенанту. Веркрамп сказал, что приготовит кофе, и отправился на кухню. Когда он вернулся, основной свет в комнате был выключен, горела только маленькая лампочка в углу, возле которой он обычно читал, а доктор фон Блименстейн возилась с его радиоприемником. - Хочу поймать какую-нибудь музыку, -- сказала она. Громкоговоритель, установленный над диваном, потрескивал. Веркрамп поставил чашки с кофе и повернулся, чтобы заняться приемником, но докторша уже забыла о музыке. Она стояла перед ним с той же мягкой улыбкой, какую Веркрамп видел у нее на лице в тот день, когда впервые встретил ее в больнице. Раньше чем Веркрамп успел увернуться, симпатичная докторша прижала его к дивану с той профессиональной ловкостью, которой лейтенант когда-то восхищался. Ее губы заглушили слабый протест Веркрампа, и чувство вины у лейтенанта окончательно исчезло. В ее руках он был совершенно беспомощен и ничего уже не мог сделать. Глава четвертая Коммандант Ван Хеерден вышел из здания городской библиотеки Пьембурга, сжимая в руках томик книжки "Похожий на всех" с тем предчувствием чего-то необыкновенного, какое он в последний раз испытал еще мальчишкой, когда по выходным с жадностью разглядывал кадры