-- это было бы здорово, -- заметил доктор Борд. -- Но газеты
опять  все переврали. И все-таки статья на третьей  странице  что-нибудь  да
значит.
     Он  достал номер газеты "Сан" и показал фотографию мисс  Линчноул в чем
мать родила. Снимок был сделан на Барбадосе прошлым летом. Внизу красовалась
подпись:  "СМЕРТЬ  В  ГУМАНИТЕХЕ:  СТУДЕНТКА  ИЗ  ЗНАТНОЙ  СЕМЬИ  --  ЖЕРТВА
НАРКОТИКОВ".
     -- Да видел я газеты.  Какой позор для колледжа! -- обратился проректор
к членам  комиссии,  которая  вообще-то собралась  обсудить  грядущий  налет
инспекторов Ее Величества, а теперь  вынуждена заниматься новой напастью. --
Я только хочу сказать, что это нетипичный случай и...
     -- Отчего же нетипичный, -- возразил член муниципалитета Блайт-Смит. --
С тех пор как вы заняли  этот пост, на колледж  так и  сыпятся неприятности.
Могу  напомнить.  Сперва  отвратительная  история  с преподавателем  кафедры
гуманитарных наук, который...
     В  разговор вмешалась миссис  Болтанинг,  которая как истая  поклонница
прогресса жила завтрашним днем:
     -- Что толку ворошить прошлое?
     -- Нет  уж, поворошим, --  настаивал  мистер  Сквидли. --  Ведь  должен
кто-то за  это ответить. Мы как-никак платим налоги и имеем право требовать,
чтобы наши дети получили приличное образование.
     -- Сколько у вас детей в Гуманитехе? -- фыркнула миссис Болтанинг.
     Мистер Сквидли возмущенно сверкнул глазами:
     -- Чтобы мои дети учились в Гуманитехе? Через мой труп.
     -- Ближе к делу. -- напомнил начальник управления по образованию.
     --  Куда  уж ближе, --  сказал мистер Сквидли. -- А дело  в том,  что я
работодатель  и  плачу не  за  то,  чтобы свора пустобрехов-недоучек  сажала
будущих рабочих вместо студенческой скамьи на иглу.
     -- Протестую!  -- кипятился ректор. -- Во-первых, мисс Линчноул училась
не на рабочего, а во-вторых, у нас преподают настоящие мастера...
     --  Ох и мастера!  По этим мастерам психушка плачет, -- вставил  мистер
Блайт-Смит.
     -- Я хотел сказать, "мастера своего дела".
     --  Оно и видно. Недаром секретарь  министра образования так настойчиво
добивается,   чтобы  специальная  комиссия  расследовала,  действительно  ли
кафедра гуманитарных  наук. ведет  пропаганду марксизма-ленинизма. Какие вам
еще нужны доказательства, что преподаватели никуда не годятся?
     -- Несогласна! Категорически  несогласна! -- наседала миссис Болтанинг.
--  Корень зла--  сокращение ассигнований. Чтобы  привить  молодежи  чувство
ответственности. пробудить заботу о...
     -- Господи, да разве в этом  дело? -- буркнул мистер Скидли. -- Если бы
хоть половина придурков, которые тут работают, умели читать и писать...
     Ректор   многозначительно   посмотрел   на   начальника  управления  по
образованию, и  от  сердца у  него отлегло.  Пусть  себе  спорят, все  равно
никакого решения не примут. В комиссии всегда так.

     В доме 45 по Оукхерст-авеню Уилт беспокойно поглядывал в окно. С самого
обеденного перерыва, когда он обнаружил слежку,  Уилт не находил себе места.
Возвращаясь  домой, он глаз не спускал  с  зеркальца  заднего  вида, поэтому
прозевал сигнал светофора на Нотт-роуд и приложил машину сыщиков, которые на
всякий  случай  пристроились  спереди.   Последовал  обмен  любезностями.  К
счастью,  агенты были  без  оружия, но Уилт  еще раз убедился, что его жизни
угрожает опасность.
     Ева была мрачнее тучи.
     --  Прешь,  как  ненормальный, --  напустилась  она на мужа, когда Уилт
рассказал про помятый бампер и радиатор. -- Ну что за раззява?
     -- Посмотрел  бы я на тебя, если бы тебе выдался такой денек,--  сказал
Уилт и налил  себе  домашнего  пива.  После первого  глотка он подозрительно
посмотрел на стакан и проворчал:
     -- Сахара, что ли, недоложили.
     Ева  мигом перевела разговор на  происшествие с мистером Геймером. Уилт
слушал вполуха. Странный вкус у этого пива. Оно еще вроде и выдохлось.
     --...Как будто  такие крохи  могут  перекинуть  статую через  забор, --
заключила Ева свое крайне пристрастное повествование.
     Уилт оторвался от пива:
     -- Не скажи. Теперь я понимаю, зачем им понадобилась подвесная  лебедка
мистера Бойкинза, -- Я-то думаю, откуда такой интерес к физике.
     -- Но врать, что они задумали убить Геймера при помощи электричества...
     --  А  ты объясни-ка мне,  почему во всем  доме нет  света. Не  знаешь?
Потому  что пробки перегорели. И  не вздумай  говорить, что  это снова  мышь
забралась в тостер. Я проверял. Из-за мыши пробки не перегорят. А в тот раз.
если бы я не  возмутился, что  вместо  гренков с мармеладом меня на  завтрак
почтуют гниющей мышью, ты бы даже не заметила.
     -- Вспомнил тоже! Тогда было совсем другое дело. Бедняжка полезла  туда
за крошками, ее и пришибло.
     -- А мистер Геймер полез за своим клятым садовым украшением, и его тоже
чуть  не пришибло. Между прочим, это паршивая мышь подсказала твоему выводку
мысль  об  электричестве.  Неровен  час  узнают, как действует электрический
стул.  Вернусь как-нибудь домой,  а  на  кухне Рэдли-младший окочурился:  на
голове кастрюля, а от нее к розетке провод.
     -- Ну вот  еще. Что  они  --  совсем  ничего не  соображают? Вечно тебе
мерещатся всякие ужасы.
     -- Не  ужасы, а  суровая правда жизни. Это  ведь  правда,  что  у наших
малюток ого-го какая  убойная сила. По сравнению с ними террористы годятся в
воспитатели детского сада.
     -- Какие гадости говоришь!
     -- Такие же, как это пиво, -- сказал Уилт и открыл еще одну бутылку. Он
сделал глоток и выругался, но его слова заглушил гул кухонного комбайна: Ева
принялась шинковать морковь и яблоки. С одной стороны, девочкам полезно, а с
другой -- пусть Генри видит, в каком  она бешенстве. Хоть бы раз согласился,
что  у  девочек  светлые  головы  и  золотой  характер.  Так  нет: вечно  он
недоволен.
     Уилт был недоволен и пивом. От любовного зелья -- Ева добавила в каждую
бутылку лучшего горького ровно  пять миллилитров  -- пиво приобрело странный
привкус и выдохлось.
     -- Должно быть, плохо закупорили, -- пробормотал Уилт. Кухонный комбайн
замолчал.
     --   Что  ты  там  ворчишь?  --  сварливо  крикнула  Ева.   Она  всегда
подозревала,  что  под  шумок  комбайна   или   кофемолки  Уилт  высказывает
сокровенные мысли.
     --  Ничего, -- ответил Уилт. О  пиве  поминать не стоит:  Ева постоянно
талдычит, что  пиво плохо действует на печень. По крайней  мере сегодня Уилт
это ощутил. К тому же  если подручные Маккалема  вдруг  нагрянут,  чтобы его
пришить,  лучше  сразу упиться  до  бесчувствия.  И  плевать,  что  у  пойла
отвратительный вкус. Больше в доме ничего из спиртного нет.

     На  другом  конце  Ипфорда инспектор  Флинт,  сидя  перед  телевизором,
рассеянно смотрел фильм о жизни гигантских черепах. И черепахи, и их половая
жизнь были ему до  лампочки. Одно у них здорово:  они не нянчатся со  своими
спиногрызами, а отложат яйца на каком-нибудь далеком берегу -- и поминай как
звали. Вылупятся -- хорошо, хищники слопают -- еще лучше. А так  -- мотал он
этих  тварей,  которые живут по двести лет и, наверно, знать  не знают,  что
такое высокое давление.
     Флинт вернулся мыслями к Роджеру и покойной  Линчноул. Он ловко втравил
Роджера в  неразбериху. на которые Уилт был большой  мастак, но теперь Флинт
решил, что не худо  бы самому раскрыть  это преступление  и  пожинать лавры.
Уилт  к  делу  не причастен,  это  точно.  Разумеется,  без его проделок  не
обошлось --  на то  он и Уилт,  однако чутье  старого  служаки  подсказывало
инспектору, что к наркотикам каверзы Уилта отношения не имеют.
     Значит, смертоносный наркотик девчонка  получила  от кого-то другого. С
неспешным упорством гигантской  черепахи,  преодолевающей  глубинные течения
Тихого  океана.  Флинт  стал  вспоминать,  какими  фактами  он  располагает.
Девчонка отравилась  героином и  фенциклидином. Это факт.  Уилт  давал уроки
ублюдку  Маккалему (который  тоже загнулся от наркотиков).  И это факт. Уилт
звонил  в  тюрьму.  А  вот  это  не  факт,  а  предположение.  Предположение
интересное, но  если оно  не  подтвердится, следствие зайдет в тупик.  Флинт
взял газету и вгляделся в фотографию покойницы.  Снято на Барбадосе. Вояж  в
компании  богатых бездельников,  где каждый второй наркоман. Уж не  у них ли
девчонка  раздобыла  наркотики?  Тогда  Роджеру  нипочем  не дознаться:  эта
публика умеет  прятать  концы  в  воду.  Ладно, у  Флинта и без  них зацепок
предостаточно,  есть  с  чем  работать. Он  выключил  телевизор  и  вышел  в
прихожую.
     -- Пойду малость ноги размять, -- крикнул он жене.
     Миссис  Флинт угрюмо  промолчала.  Ей  было  глубоко  безразлично,  что
собирается проделывать муж со своими ногами.
     Через  двадцать  минут Флинт сидел у  себя в кабинете. Перед ним лежали
протоколы допроса лорда и леди Линчноул. Конечно,  родители ни сном ни духом
не ведали, что Линда балуется  наркотиками. По их ответам Флинт сразу понял,
что они стараются отвести от себя подозрения.
     -- Нечего сказать, заботливые родители. Прямо как эти чертовы черепахи,
--  буркнул Флинт и взялся  за протокол допроса студентки,  которая  снимала
квартиру вместе с мисс  Линчноул. От нее толку было  больше. Нет, Пенни  уже
сто лет не ездила  в Лондон. Она вообще  никуда не выезжала, разве что домой
на выходные. В  дискотеки порой захаживала.  В  основном  одна  -- с дружком
своим из  университета она  порвала еще до  Рождества.  Ну и  так  далее.  В
последнее время  ее  никто  не  навещал. Изредка она сидела  в кофейнях  или
бродила в  одиночестве по берегу  реки.  Соседка  дважды  ее там  встречала,
возвращаясь  из кино. Где именно? Возле доков.  Флинт это  запомнил. Молодец
сержант,   грамотно   ведет  допрос.  Соседка  упомянула   кофейни,  которые
облюбовала  мисс  Линчноул.  Заходить туда нет смысла: там наверняка пасутся
агенты Роджера, а  Флинту не резон показывать, что его это  дело интересует.
Нет,  Флинт полагается на  свой нюх и многолетний опыт. И еще он  знает, что
хотя от  Уилта можно ожидать чего  угодно -- инспектор имел  представление о
его  способностях, --  но чтобы он промышлял наркотиками  --  ни боже мой. И
все-таки  он звонил  в  тюрьму в  день смерти Маккалема  или  не  он? Темная
история: уж  больно много совпадений. Что ж,  инспектор может  порасспросить
мистера Блэггза.  Флинт и старший надзиратель  давнишние приятели: инспектор
не  раз  имел  удовольствие  вверять  преступников  сомнительным  попечениям
мистера Блэггза.
     Скоро Флинт  уже беседовал со старшим надзирателем в  пивной неподалеку
от тюрьмы. Блэггз отзывался об Уилте с прямодушием, которое едва ли пришлось
Уилту по вкусу.
     --  Я  так  считаю,  давать  образование  уголовникам  --  грех  против
общества,  --  философствовал Блэггз. -- Для чего  им  ума набираться?  А вы
потом с ними мучайся, так ведь?
     Флинт  согласился,  что  с башковитыми преступниками полиции приходится
труднее, и спросил:
     -- Как по-твоему, может, наркотики в камере у Мака -- Уилтова работа?
     --  Уилт?   Исключено.  Уилт  просто-напросто   доброхот  недоделанный.
Шизанутый, конечно, как и вся  ихняя братия. Так вот я и говорю:  тюрьма  --
это  тюрьма,  а не  пансион  для благородных девиц. А то  что же получается:
сядет за  решетку мазурик, богом обиженный,  а там из  него делают  матерого
грабителя банков с дипломом юриста.
     -- Неужели Мак учился на юриста?
     Мистер Блэггз рассмеялся:
     --  Маку  это  ни  к чему. У него  денег  куры не  клюют, было  на  что
содержать свору законников.
     -- А почему решили, что по телефону звонил Уилт?
     -- Это Билл Ковен на него подумал. Он  подходил к телефону.  --  Блэггз
выразительно поглядел на пустой стакан, и Флинт заказал еще две пинты.
     --  Вот Биллу и  показалось,  что  звонил  Уилт, --  продолжал  Блэггз,
довольный, что его сведения оплачиваются сполна. -- Может, и обознался.
     Флинт расплатился и прикинул, о чем бы еще спросить приятеля.
     -- А ты часом не знаешь, как Маккалем раздобыл наркотики?
     --  Как  не знать, -- гордо ответил Блэггз. -- Это еще одна  доброхотка
недоделанная нагрянула с  визитом. Будь моя воля, я бы всех посетителей гнал
из тюрьмы в...
     --  Посетительница?  --  перебил  Флинт, не дав  Блэггзу объяснить, что
лучший тюремный  режим --  одиночное  заключение,  а  убийц,  насильников  и
сквернословов,  обругавших надзирателя, надо вешать  в обязательном порядке.
-- И к кому же она пришла?
     -- Да ни к кому. Есть такие идиоты, которые от нечего делать занимаются
благотворительностью.  Им в тюрьму  вход  свободный,  вот  они и  лезут.  На
надзирателей косятся как на преступников, а с уголовниками  цацкаются, будто
это бедные сиротки, которых в  детстве материнским  молочком обделили.  Одна
такая стерва, миссис Джардин, и протащила Маку наркотики.
     -- Ничего себе! Ей-то зачем?
     --  Да  припугнули ее. Какие-то подонки,  дружки Мака, нагрянули домой,
показали бритвы и бутылку с азотной  кислотой и пригрозили: откажется -- вся
морда  будет в  прыщах,  как у прокаженной,  что и собаки  жрать  не станут.
Просекаешь?
     -- Еще бы, -- сказал Флинт. Он пожалел бедную  благотворительницу, хотя
никак не мог представить : себе прокаженную с прыщами. -- И она сама вам про
это рассказала?
     -- Держи карман шире. Она подняла визг,  что это  мы  укокошили мистера
Маккалема. Слыхал? "Мистера"!  По правде говоря, я бы этого мистера и впрямь
придушил к свиньям  собачьим.  Отвели мы  ее в морг, а там как  раз тюремный
врач вскрытие проводит. Зрелище, что  и говорить, не  шибко  жизнерадостное.
Звуки тоже  --  врач  еще  и пилой орудовал.  Стерва, натурально,  лезет  на
стенку:  что,  мол,  вы  с  ним делаете.  Врач -- ноль внимания.  А как  она
очухалась,  ей  и объявляют: отравление наркотиками -- и баста. И  кто будет
против этого вякать, попадет  под суд  за клевету. Тут-то она и раскололась.
Сразу  в  слезы,  у начальника в  ногах валяется. Все как на духу  выложила.
Оказывается, она уже несколько месяцев таскает в тюрьму героин. Ну, конечно,
каяться начала.
     -- Понятное дело. И когда ее будут судить?
     Мистер Блэггз нахмурился и отхлебнул пива.
     -- А никогда, -- буркнул он.
     -- Никогда? Но ведь в тюрьму ничего проносить нельзя: уголовная статья.
А тут -- наркотики.
     -- Сам знаю. Да начальник не хочет шум поднимать. Дрожит за свое место.
И потом, она доброе дело сделала: Маку туда и дорога.
     -- Это верно. А Роджер знает?
     Старший надзиратель покачал головой:
     --  Я же говорю:  начальник  боится огласки.  Притом эта  дура твердит,
будто считала, что снабжает Мака тальком. Врет, конечно, но ты же понимаешь,
какой это козырь для зашиты. Мы еще и виноваты останемся: недоглядели.
     -- Она не говорила, где взяла героин?
     -- Подобрала  ночью возле телефонной будки на  Лондон-роуд. Кто оставил
-- не видела.
     -- Уж конечно не из той компании, которая ей угрожала.
     Из пивной инспектор Флинт вышел окрыленный. Все складывается как нельзя
лучше. Роджер попусту теряет время, а Флинт заполучил свидетельницу, которая
так и  жаждет исповедаться. Инспектора даже не беспокоило, что после четырех
пинт  лучшего  горького писючие  таблетки дадут ему  жару:  он  уже  наметил
маршрут до дома, который пролегал мимо трех относительно чистых общественных
уборных.

        10

     Но  если инспектор Флинт летал как на крыльях, инспектор Роджер  ходил
сам  не свой. После происшествия на  Нотт-роуд  поведение  Уилта предстало в
ином свете.
     --  Неспроста он  долбанул полицейскую машину,  --  втолковывал  Роджер
сержанту  Ранку. -- Почуял, скотина, что мы  у него на хвосте. Знаете, зачем
он лезет на рожон?
     --  Без  понятия,  --  сказал  сержант.  Ему  гораздо лучше  работалось
вечерами, а в час ночи он соображал туго.
     --  На  арест  набивается.  Если арестовать его  сейчас,  мы  не сможем
предъявить никаких улик.
     -- Ему-то какая польза?
     -- Это  повод  поднять  крик  о притеснениях да о нарушении гражданских
прав, будь они неладны.
     -- Странные у него замашки.
     --  А послать жену за наркотой в тот самый день,  когда девчонка умерла
от такой же дряни, -- это не странно?
     -- Да уж, чуднее некуда, -- признался Ранк. -- Обычный преступник сидел
бы тише воды ниже травы.
     Роджер злобно ухмыльнулся:
     -- То-то и оно, что мы связались с необычным преступником.  Я все время
об этом твержу. Уилт такая лиса, что еще поискать.
     -- Уж будто, -- усомнился сержант Ранк.  -- Знает, что мы следим за его
женой, и  посылает ее за бутылкой наркоты? Лисе  такая глупость  в голову не
придет, разве что ослу.
     Роджер  печально  покачал головой.  Когда же наконец  сержант  научится
постигать тайные помыслы преступников?
     -- Предположим, в бутылке вовсе не наркотик. Что тогда? -- спросил он.
     Сержант Ранк стряхнул дремоту и попытался собраться с мыслями.
     -- Тогда она понапрасну гоняла в Силтон -- вот и все.
     -- Нет, не все. Они затеяли эту поездку, чтобы направить нас по ложному
следу.  Обычная уловка Уилта.  Почитайте его досье. Взять  хотя бы историю с
надувной  куклой. Провели старика Флинта как  мальчишку. Почему? Потому  что
Флинт, голова два уха, поспешил  сцапать Уилта, хотя улик только и было  что
надувная кукла  в одежде миссис Уилт под кучей цемента. А где, спрашивается,
пропадала  всю  неделю  сама  миссис  Уилт?  Плавала   на  яхте  с  парочкой
американских  хипарей, одуревших  от наркотиков. И  Флинт, вместо того чтобы
взять их и расспросить,  чем они занимались  на берегу, отпускает  их на все
четыре стороны. Ведь ясно как божий день,  что они тайком провозили наркоту,
а  Уилт  со  своей  куклой  тем  временем  полиции  глаза  отводил.  Тот еще
прохиндей.
     -- Складно у вас получается, -- согласился Ранк. -- Но с чего вы взяли,
что нынче он ведет ту же игру?
     -- Так ведь горбатый.
     -- Кто горбатый?
     -- В смысле, горбатого могила исправит.
     -- Ах, вот вы про что, -- сказал сержант. В час ночи инспектор мог бы и
не говорить загадками.
     --  Но теперь Уилт не на того напал, -- продолжал инспектор, все больше
убеждаясь в своей правоте. -- С Флинта чего взять -- старая школа, вчерашний
день. Со мной этот номер не пройдет.
     -- Точно. Вы его не прозеваете. Кстати, о зевоте. Можно мне пойти...
     --  На  Оукхерст-авеню, -- решительно  сказал  Роджер. -- Вот  куда  вы
отправитесь. Надо  установить в машине пройдохи Уилта микрофоны. Хватит  нам
ходить за ним хвостом. Теперь дело за электроникой.
     -- Вот еще!  -- возмутился Ранк. --  Делать  мне нечего --  соваться  в
машину Уилта. У меня жена и трое детей, и...
     -- Что вы несете? При чем тут ваша  семья? Я же объясняю:  Уилты сейчас
спят, вы пойдете к ним...
     -- Спят! У него калитка -- и то под напряжением. Неужели вы думаете, он
тачку к сети не подключил? На фига мне связываться с этим  маньяком? Не хочу
я предстать перед Всевышним в виде головешки. Даже не уговаривайте.
     Роджер стоял на своем:
     -- Мы сперва проверим, -- пообещал он.
     --  Как? --  Ранк встрепенулся, сна как не  бывало. --  Пошлем  сыскную
собаку пописать на машину и  посмотрим, не  шарахнет ли ей в пипку  тридцать
две тысячи вольт? Хороши шуточки.
     --  Это не шуточки. Это приказ,  -- отрезал  Роджер.  -- Живо собирайте
оборудование.
     Через  полчаса  сержант  в  резиновых  перчатках  и  резиновых  сапогах
дрожащими руками открывал дверь машины Уилта. Предварительно он  четыре раза
обошел  машину, убедился, что никакие провода  от дома к  ней  не тянутся, и
заземлил ее медным стержнем. Несмотря на все меры предосторожности, он так и
ждал подвоха и очень удивился, когда машина не взорвалась.
     --  Готово, --  шепнул он  подошедшему  инспектору. -- Куда  пристроить
магнитофон?
     -- Где-нибудь  поближе, чтобы легче  было достать пленку,  -- прошептал
Роджер.
     Ранк провел рукой под щитком управления, нащупывая подходящее место.
     -- Чего мудрить? Суньте под сиденье, -- распорядился Роджер.
     -- Как скажете. -- Ранк запихнул  магнитофон между пружинами. Скорее бы
выбраться из проклятой машины. -- А передатчики куда?
     -- Один в багажник, а другой...
     -- Другой? -- удивился Ранк. -- Ну, тогда вам придется зарегистрировать
их как радиостанцию. И один-то действует в радиусе пяти миль.
     --  Кашу маслом не испортишь. Если  Уилт  обнаружит один, то  не станет
искать второй.
     -- Если не отдаст машину в ремонт, никто не обнаружит.
     --  Пристройте  там,  куда  обычно  не  лазят.  Наконец  после   долгих
препирательств сержант с помощью  магнита приладил один передатчик в  уголке
багажника. Когда он растянулся  под машиной,  высматривая, куда бы приткнуть
второй, в спальне Уилтов  вспыхнул свет. Инспектор мигом нырнул под машину и
притаился рядом с сержантом.
     --  Говорил я, что сукин сын  непременно подлянку  устроит, -- надрывно
прошептал Ранк. -- Вот влипли.
     Рождер  молчал.  Уткнувшись  в  заляпанный  машинным  маслом,  воняющий
кошками гудрон, инспектор лишился дара речи.

     Когда Уилт понял, что его разбудило, у него тоже отнялся язык. Накануне
он  добросовестно   выхлестал  шесть   бутылок   пива,   и  хотя   вкус  был
мерзопакостный, зато голова затуманилась. Ночью любовное пойло доктора Корее
начало действовать. Уилт проснулся  с  таким чувством, будто ему в причинное
место пробрался  целый  батальон муравьев и деловито прокладывает себе  путь
вглубь.  А может, кто-то из близняшек сдуру  сунул туда электрическую зубную
щетку?  Не похоже.  Это жуткое ощущение вообще ни  на что  не  похоже.  Уилт
включил ночник, откинул одеяло, чтобы взглянуть, что происходит, и уставился
на  широкое красное  полотнище, которое на поверку  оказалось трусиками Евы.
Ева в красных трусиках? Или она тоже вся горит?
     Уилт  выкарабкался  из  постели,  не  развязывая пояса, кое-как  стянул
пижамные брюки  и повернул поудобнее  лампу, чтобы  проверить,  что за  беда
стряслась с его окаянным  шелопутом (Уилт позволял своему члену  в некотором
смысле жить самостоятельной жизнью -- вернее, не считал себя в ответе за его
поведение). С виду  Уилтов постреленок был цел и невредим, но только с виду:
Уилт   испытывал  невообразимые  мучения.  Может   быть,   у   Евы  найдется
какой-нибудь кольдкрем...
     Он заковылял к туалетному столику Евы и  стал перебирать  баночки. Куда
она задевала кольдкрем, черт  бы ее  драл? В  конце концов он остановился на
увлажняющем лосьоне. Наверно, поможет.
     Но лосьон не помог. Уилт перепачкался с ног до головы, измазал подушку,
однако жжение все усиливалось. И что толку  мазать сверху, если жжет внутри?
Оказывается,  батальон  муравьев  прорывался не  внутрь,  а  наружу.  Совсем
потеряв голову, Уилт уже собрался шугануть их аэрозолем против насекомых, до
вовремя  опомнился.  Еще неизвестно,  какую шутку сыграет инсектицид  с  его
мочевым пузырем, тем более  тот полным-полнехонек. Может, если помочиться...
Все еще сжимая в руке баночку с лосьоном, Уилт добрался до туалета.
     -- Что за недоносок назвал это "облегчаться"? -- прошептал он, выполнив
свое  намерение.  Уилт испытал только  душевное  облегчение  --  оттого, что
мочился  не кровью и  не  обнаружил в унитазе  муравьев.  Телесные же  муки,
напротив, усилились.
     --  Как пить дать,  загорится,  -- шепнул  Уилт.  Еще  немного --  и он
кинулся бы  тушить пожар  при помощи ручного душа, но тут его осенило.  Если
наружное  применение лосьона  ни  черта не дает, следует смазать изнутри. Но
как?  На  глаза ему  попался тюбик зубной  пасты. Вот то, что надо. Э,  нет.
Только не  зубной  пастой. Ну неужели трудно выпускать увлажняющий лосьон  в
тюбиках?
     Уилт  заглянул   в   аптечку.  Старые  бритвенные  лезвия,  пузырьки  с
аспирином,  микстура  от кашля. Ничего такого,  что можно  впрыснуть внутрь.
Разве что тюбик с какой-то дрянью для удаления волос.
     -- Ну уж дудки,  -- проворчал Уилт. Однажды  он по ошибке  уже почистил
зубы этой пакостью. -- Ну его к черту, этот дефолиант.
     Одно спасение -- лосьон. А спасаться надо немедленно.  Охваченный новым
приступом отчаяния, Уилт взял  баночку с лосьоном,  проковылял  на  кухню  и
принялся рыться в шкафчике под мойкой. Наконец он нашел то, что искал...
     Ева  сквозь  сон  почувствовала,  что спина  отчего-то  замерзла.  Так,
немного: терпеть можно, а просыпаться неохота. Когда  Ева  все-таки  открыла
глаза, в  спальне горел свет и она  лежала в постели одна. Вот почему  спине
холодно. Уилт скинул одеяло и ушел. В уборную, наверно. Ева подтянула одеяло
и стала  дожидаться мужа. Может, он не прочь заняться любовью. Ведь он выпил
две бутылки пива с любовным снадобьем. Ева и  красные трусики надела. А ночь
--  самое время для любви:  близняшки спят. Не то что  утром в  воскресенье.
Тогда  приходится  вставать  и запираться от  девочек. Но  и  это не  всегда
помогало. Ева  никогда не забудет, как  в одно  прекрасное утро они с  Генри
совсем уж было  кончали и вдруг  запахло дымом  и детские голоса на все лады
завопили:  "Пожар! Пожар!"  Ева и  Генри  скатились с  кровати, не  одевшись
выскочили  в  коридор и  увидели,  что  девочки жгут  газету в кастрюле  для
варенья.  Тут  уж  Ева  сразу  согласилась  с  мужем,  что девчонок  следует
хорошенько выдрать. Легко сказать. Генри и шагу  ступить не успел, а они уже
пулей вылетели из дома. Не мог же Генри голышом носиться  за  ними по улице.
Нет, что ни говори, а ночью заниматься любовью приятнее. Ева прикидывала, не
лучше ли будет снять трусики  прямо  сейчас,  но  тут  снизу  донесся  такой
грохот, что Ева о трусиках и думать забыла.
     Она сорвалась с постели,  накинула халат и поспешила вниз. В  следующее
мгновение всякие мысли о любви вылетели у нее из головы.
     Уилт стоял посреди кухни.  В  одной  руке он держал собственный член, в
другой -- кулинарный шприц. Предметы эти были друг к другу пристыкованы.
     Ева остолбенела.
     -- Что это еще за новости? -- наконец выговорила она.
     Уилт повернулся к ней. Лицо его пылало.
     -- Новости? --  переспросил  он.  Только  сейчас он сообразил, что  его
действия можно истолковать по-разному, в том числе и в дурную сторону.
     -- Да, новости.
     Уилт взглянул на шприц.
     -- Понимаешь...
     Но Ева перебила его:
     -- Это же мой кулинарный шприц!
     -- Я знаю. А это мой Джон Томас.
     Ева посмотрела  и на то и на другое с одинаковым отвращением. Чтобы она
еще когда-нибудь  взяла этот шприц покрывать торт глазурью?  Да ни за что на
свете!  А  что  касается  Уилтова  Джона  Томаса, как  она  вообще  могла  с
вожделением думать об этой мерзости?
     -- А это,  к твоему  сведению, -- продолжал  Уилт,  -- твой увлажняющий
лосьон. Вон там, на полу.
     Ева   уставилась  на  баночку.   Всякое   случалось   в   доме  45   по
Оукхерст-авеню,  но  чтобы  вдруг  в  кухне  ни  с  того  ни  с сего сошлись
кулинарный шприц и Уилтов половой член ("сошлись" -- самое точное  слово) да
еще  на  полу  оказалась  баночка увлажняющего  лосьона  -- такого прежде не
бывало. Ева опустилась на табуретку.
     -- И еще, к твоему сведению...
     -- Замолчи! -- не выдержала Ева. -- И слышать не хочу!
     Уилт обжег ее ненавидящим взглядом.
     -- А я не хочу мучиться, -- окрысился он. -- Думаешь,  я для плезира  в
три часа ночи угощаю свой шершавый лосьоном, которым ты мажешь физиономию?
     -- Зачем тогда ты это делаешь? -- Еве и самой чуть не стало плохо.
     --  Затем,   что  мне  кажется,  будто  какой-то   садист  начинил  мой
водопроводик перцем, вот зачем.
     -- Перцем?
     -- Или  смесью толченого стекла и чеснока. Добавь  маленько кприта -- и
поймешь, что за смесь. Вернее,  что за боль.  Сил  никаких нет. Так что я, с
твоего позволения...
     Уилт снова взял шприц наизготовку, но Ева остановила его:
     -- Должно же быть противоядие. Я позвоню доктору Корее.
     Уилт выпучил глаза:
     -- Что?
     -- Говорю, я позвоню:..
     --  Слышал  уже.  Ты  хочешь  позвонить этой гадюке,  которая  разводит
лекарственные травы и перелицовывает людей. Я спрашиваю: зачем?
     Ева в отчаянии озирала кухню. Но ни кухонный комбайн, ни кастрюльки над
плитой,  ни тем более карта  произрастания  лекарственных трав  не  могли ей
помочь. Злодейка Корее отравила  Генри, и  всему виной Ева, которая пошла на
поводу  у  Мэвис. Но  времени  на  размышление  на  оставалось: глаза  Генри
наливались кровью.
     -- Просто я  подумала, что  тебе надо обратиться  к  врачу.  Может, это
серьезно.
     --  "Может"? --  заорал  Уилт. Он  уже подозревал самое  худшее. -- Это
серьезно без всяких "может", так что изволь объяснить, почему...
     Ева перешла в наступление:
     -- Ну, знаешь ли, нечего было пить столько пива.
     -- Пива?  Ах  ты дрянь!  --  взвыл  Уилт. -- То-то  я чувствую, с пивом
неладно!
     Он  бросился  на  жену.  Увернувшись  от  шприца,  Ева обежала  стол  и
крикнула:
     -- Я просто... На ее счастье, в кухню заглянули близняшки.
     -- А почему у папочки все гениталии в креме?-- спросила Эммелина.
     Уилт  застыл  как вкопанный и воззрился  на  детские рожицы  в  дверях.
Близняшки умели отмочить такое, что у  отца  глаза на лоб лезли. Это же надо
--  проворковать "папочка",  да еще таким тоном,  и  тут же  брякнуть точный
анатомический термин! Эммелина явно хотела его огорошить. И зачем обращаться
не поймешь к кому? Могла бы напрямик спросить у отца.
     Воспользовавшись замешательством мужа,  Ева решила перевести разговор в
другое русло.
     --  Вас  это не  касается,  --  сказала  она  близняшкам  и  театрально
заслонила собой Уилта. -- Папочка не совсем здоров, и...
     -- Вот-вот, -- взъярился Уилт. -- Давай, вали все на меня!
     -- Я на тебя не валю, -- через плечо бросила Ева. -- Это потому, что...
     --  Потому,  что  ты  испакостила  пиво  ядохимикатами  и чуть меня  не
отравила.  Да  как у тебя  язык  поворачивается говорить,  что  я  не совсем
здоров? Хорошенькое дело -- "не совсем здоров"! Да я...
     Уилт  не договорил, потому  что Геймеры принялись барабанить  в стенку.
Взбешенный Уилт швырнул  шприц  в статуэтку  смеющегося,  кавалера,  которую
подарила им  теща.  когда продала  свой  дом,  -- по словам  Евы,  статуэтка
напоминала ей про ее счастливое детство в этом доме.
     Ева прогнала близняшек спать и снова спустилась в кухню. Уилт отхаживал
пострадавший орган льдом из холодильника.
     -- Тебе действительно надо показаться врачу, -- сказала Ева.
     -- Мне  надо было показаться врачу,  когда  я вздумал на тебе жениться.
Сознавайся, что ты мне в пиво набуровила?
     Ева понурилась.
     -- Я  просто  хотела,  чтобы  у  нас была полноценная семейная жизнь, а
Мэвис Моттрем сказала...
     -- Придушу стерву!
     --...сказала, что доктор Корее помогла Патрику, и...
     -- Помогла Патрику? --  Уилт на  мгновение забыл  про  обложенный льдом
член.  --  В  последний  раз,  когда я  его  видел,  ему  не  хватало только
бюстгальтера. Говорит, бриться стал реже.
     --  Вот  видишь. Доктор  Корее  дала  Мэвис  какое-то  снадобье,  чтобы
остудить его пыл, я и подумала...
     Ева замялась, поймав грозный взгляд мужа.
     -- Продолжай. Только, по-моему, слово "подумала" тут не к месту.
     --...В общем, что у нее найдется средство немножко расшевелить...
     --"Расшевелить"!  Говори   уж  прямо  --  раскочегарить.  Нечего   меня
шевелить.  Я  работал как вол, я отец  четырех  детей,  а не сопливый щенок,
свихнутый на сексе.
     --  Просто я подумала...  то  есть мне пришло  в  голову, что, если она
сумела  помочь  Патрику (Уилт возмущенно фыркнул), она и нам  поможет... ну,
достичь счастья в интимной жизни.
     --  И   для  этого   надо  отравить  меня  шпанской   мушкой.  Спасибо,
осчастливила. Теперь послушай меня. Если ты принимаешь меня за  секс-агрегат
вроде  своего  кухонного  комбайна, если  ты  хочешь,  чтобы я  дрючил  тебя
пятнадцать раз в неделю, как  советуют идиотские бабьи  журнальчики, то  ищи
себе другого мужа. От меня ты этого не дождешься. Меня Сегодня так скрючило,
что моли бога, чтобы я вообще когда-нибудь смог с тобой перепихнуться.
     -- Генри!
     --  Пошла вон, -- и  Уилт заковылял вниз по лестнице,  в уборную, держа
перед собой мисочку со льдом. Лед, кажется, помог: боль начала утихать.

     Когда шум  ссоры в доме замолк, инспектор  Роджер  и сержант  опрометью
бросились по Оукхерст-авеню к своей машине. Полицейские не разобрали, почему
повздорили супруги,  однако  сцена произошла бурная, из  чего  Роджер  опять
заключил, что Уилт всем преступникам преступник.
     --  Напряжение сказывается, -- объяснил он  сержанту. -- Я не  я,  если
через пару дней он не кликнет на помощь сообщников.
     -- Если меня не отпустят поспать, я тоже буду не я, --вздохнул сержант.
--  Ничего  удивительного, что  сосед  хочет  продать свою  часть дома. Мука
мученическая жить бок о бок с такой семейкой.
     -- Ему недолго осталось мучиться, -- сказал Роджер. Упоминание о соседе
навело его  на  мысль,  что с  помощью Геймера  он сможет  узнавать обо всем
происходящем в доме. А машина Уилта превратилась в настоящую радиостанцию на
колесах. Дело на мази: еще немного -- и Уилта можно брать.

        11

      Весь следующий день Уилт провалялся  в постели  с грелкой, которую он
охладил   в   морозильнике.   Тем  временем   инспектор   Роджер,  благодаря
передатчикам в машине, следил за передвижениями Евы  по Ипфорду, а инспектор
Флинт  работал  в  другом  направлении.  В лаборатории  у  криминалистов  он
выяснил, что высококачественный героин,  обнаруженный в  камере у Маккалема,
ничем не  отличается от  героина, который нашли в квартире  мисс Линчноул, и
можно с  изрядной долей уверенности утверждать, что источник  героина один и
тот же. Затем  Флинт наведался к  сердобольной посетительнице тюрьмы  миссис
Джардин и провел у нее около часа. Миссис Джардин поразила его замечательной
способностью закрывать глаза  на очевидное. Послушать ее, в смерти Маккалема
повинны решительно все,  кроме, него самого.  Негодяем  он сделался  по вине
общества, неучем остался по недосмотру органов образования,  промышленники и
коммерсанты не предоставили ему достойную работу, судья вынес  обвинительный
приговор.
     -- Он стал жертвой обстоятельств, -- твердила миссис Джардин.
     --  Эдак про каждого можно  сказать, --  заметил Флинт,  поглядывая  на
серебро в угловом серванте. Как видно, по вине своего материального достатка
дамочка стала  жертвой излишней  чувствительности.  --  Взять  хотя  бы трех
бандюг, которые грозились порезать вас своими...
     -- Ах, не надо! -- миссис Джардин содрогнулась, вспомнив о посетителях.
     -- И они ведь жертвы, правда? И бешеная собака жертва, но если  она вас
покусала, это же не  утешение. По  мне, торговцы  наркотиками относятся сюда
же.
     Миссис Джардин пришлось согласиться.
     -- Так вы своих гостей  не  узнаете? -- спросил Флинт. -- Говорите, они
надели на голову чулки?
     -- Да. И пришли в перчатках.
     -- И они,  значит, отвезли вас на  Лондон-роуд и показали,  где оставят
передачку.
     --  За  телефонной будкой, напротив  поворота  на Бриндлей.  Мне велели
зайти в  будку,  сделать  вид, что я говорю по телефону,  а когда поблизости
никого  не будет, заглянуть за нее, взять пакет  и сразу возвращаться домой.
Они сказали, что будут за мной следить.
     -- А позвонить в полицию вы не додумались?
     -- Почему  же? Я  сразу  об этом  подумала.  Но они  предупредили,  что
подкупили уже не одного полицейского.
     Флинт вздохнул.  Знакомая уловка. А впрочем, черт их знает, может, и не
врут. Есть в  полиции такие, кто продает свою совесть. В прежние годы, когда
Флинт только-только поступил на службу, их было куда меньше. Это ведь сейчас
развелись крупные  банды, у которых имеются  средства  купить полицейского с
потрохами, а  не  получится -- пришить.  В  старые  добрые  времена убийство
полицейского так просто с рук не сходило: хоть кого-нибудь, а повесят, пусть
даже не того. А теперь погоду делают благотворители вроде миссис Джардин или
Кристи, который в своих свидетельских показаниях наврав  с три,  короба, а в
результате полоумного Эванса послали на виселицу, хотя убийства совершал сам
Кристи. Вот  из-за таких преступники нынче  и распоясались. Ничего святого у
людей не осталось.  Стоит ли винить миссис  Джардин,  что  она поддалась  на
угрозы? Ну ничего. Флинт слабины не даст. Он никогда не бегал от работы и не
шел против совести, так будет и впредь.
     --  Мы  бы  вас защитили,  -- сказал  он. -- А  если бы  вы  прекратили
посещать Маккалема, бандиты и подавно оставили бы вас в покое.
     -- Теперь-то я понимаю.  Но  в  тот миг я  так  перепугалась, что ум за
разум зашел.
     "Было бы чему заходить", -- подумал Фйинт, но оставил это замечание при
себе  и  снова  принялся расспрашивать  о  том.  как миссис Джардин получила
наркотики.  Трудно  поверить,  что  преступники  оставили партию героина  за
телефонной будкой и не  захотели убедиться,  что она  дошла  по  назначению.
Однако больше они у миссис Джардин  не появлялись. Выходит, они договорились
о связи.
     --  Что, если бы вы заболели? -- спросил Флинт. -- Вдруг вы по какой-то
причине не сумели бы забрать пакет, что тогда?
     Миссис Джардин окинула инспектора удивленно-презрительным взглядом. Как
можно задумываться о таких  житейских  мелочах,  когда речь идет о моральном
долге?  Сразу  видно необразованного  полицейского.  Поскольку полицейские к
числу жертв не относились, они снисхождения не заслуживали.
     -- Не знаю, -- пожала плечами миссис Джардин.
     Флинт начал терять терпение.
     -- Слушайте, вы, хватит носом  крутить, -- цыкнул он. --  Сколько бы вы
ни скулили, что вас взяли на пушку, за распространение наркотиков,  да еще в
тюрьме, по головке не погладят. Кому вы должны были позвонить?
     Миссис Джардин сдалась:
     -- Я не знаю, как его зовут. Мне оставили номер телефона, и...
     -- Какой номер?
     -- Просто номер. Я не могу...
     -- Давайте его сюда.
     Миссис Джардин вышла,  а  Флинт принялся  разглядывать  книжные  полки.
Названия книг ничего ему не  говорили. Он только понял,  что миссис  Джардин
охотно читает или по крайней мере  покупает книги по социологии,  экономике,
интересуется  проблемами   Третьего  мира  и  тюремной  реформой.  Флинт  не
растрогался.  Хороша забота о заключенных --  шляться  в тюрьму и  распекать
администрацию,  что  она-де  плохо содержит  преступников.  Куда как  просто
воевать с людьми, которые взяли на себя черную работу. А слабо самой пойти в
надзирательницы  да  пожить  на нищенское жалованье?  Вздумай  правительство
поднять налоги для строительства новых тюрем, та же  миссис Джардин поднимет
крик. Ох уж эти лицемерные чистоплюйки!
     Миссис Джардин вернулась в комнату.
     --  Вот  телефон,  -- она  протянула  Флинту клочок бумаги. На  нем был
записан номер лондонского телефона-автомата.
     -- Когда вам велели позвонить?
     --  За день  до того,  как  я  должна  была  забрать пакет. С  половины
десятого вечера до девяти сорока. Инспектор взял немного в сторону:
     -- Сколько раз вы забирали пакет?
     -- Только три раза.
     Флинт встал. Ничего не получится.  Даже если  бы газеты не раструбили о
смерти Маккалема,  его дружки  все  равно  дознались  бы.  Едва  ли им снова
лонадобится передавать пакет. Что ж. Флинт по крайней мере убедился, что они
действуют  не  в  Лондоне.  Роджер  идет  по  ложному  следу.  Да  и  Флинт,
оказывается,  дал  маху.  Цепочка обрывалась на миссис  Джардин и телефонной
будке на Лондон-роуд. Если бы Маккалем был жив...
     Флинт отправился в тюрьму.
     -- Покажи-ка мне  список посетителей  Мака,  --  попросил  он  старшего
надзирателя Блэггза.
     С  полчаса он переписывал имена и адреса  в записную книжку.  Закончив,
пояснил:
     -- Кто-то  из этой компашки  -- связной. Разберемся. Надежды  мало,  но
отчего не попробовать?
     В  участке  он  проверил,  не  располагает  ли данными  об  этих  лицах
Центральная компьютерная служба,  не случалось ли  им  проходить по  делам о
наркотиках. Флинт надеялся найти в списке недостающее звено -- какого-нибудь
мелкого жулика,  живущего  в  Ипфорде или  его  окрестностях. Но  такого  не
оказалось. Начинать поиски в Лондоне -- попусту тратить время.  Положа  руку
на сердце. Флинт считал, что и в Ипфорде его поиски совершенно бесплодны, но
все-таки...  все-таки  он   печенкой  чувствовал,  что  ищет   не  напрасно.
Чувствовал  -- и все  тут.  Что  же подскажет  ему  интуиция?  Подруга  мисс
Линчноул  видела ее  у доков. Несколько  раз.  Но  доки -- то  же самое, что
телефонная  будка  на  Лондон-роуд:  передаточный  пункт. Мало, мало.  Чтобы
напасть на след, нужны факты посущественнее.
     Флинт  снял трубку и набрал  номер наркологического  отдела  Ипфордской
больницы.

     К обеду  Уилт  встал  с  кровати.  Собственно, он уже не раз вставал  с
кровати утром, чтобы достать из морозильника  другую грелку,  а чаще потому,
что боялся замастурбировать  себя до  смерти.  Ева напрасно  надеялась,  что
адское зелье  в пиве настроит  мужа  на нужный лад: Уилт рассудил, что жена,
которая  чуть  не извела  мужа отравой,  недостойна  своей  порции  плотских
наслаждений.  Если  она  войдет  во  вкус,  недолго  угодить  в  больницу  с
внутренним кровотечением и пожизненной эрекцией. Он уже и так  не знает, что
делать со своим пенисом.
     Сначала Уилт решил: "Я его, паскуду, холодом дойму". Какое-то время это
средство  помогало,  хотя боль была невыносимая.  Но стоило Уилту задремать,
как через час  он пробудился с мерзким чувством, будто во сне ему вздумалось
прелюбодействовать со свежевыловленной дуврской камбалой.  Уилт  выбросил из
головы мысли  о  сексе и  поплелся на кухню положить  грелку  в морозильник,
однако сообразил, что это несколько негигиенично. Он принялся мыть грелку, и
тут в дверь позвонили. Уилт уронил грелку  в  раковину, схватил ее, хотя она
так  и  норовила выскользнуть  из, рук,  и сунул на полочку для сушки посуды
между перевернутым  чайником и керамическим блюдом. Только  после  этого  он
открыл дверь.
     Вопреки его ожиданиям, за дверью стоял не почтальон, а Мэвис Моттрем.
     -- Что это вы дома? -- спросила она.
     Уилт отступил за створку двери и плотно запахнул халат.
     -- Да вот, понимаете...
     Мэвис уверенно прошествовала мимо него на кухню.
     -- Я просто зашла узнать, может, Ева согласится взять на себя закуску.
     -- Какую закуску? -- спросил Уилт, с ненавистью глядя на Мэвис. Еще бы:
эта ведьма надоумила Еву обратиться к доктору Корее.
     Но  Мэвис  пропустила   вопрос  мимо  ушей.  С  точки  зрения  активной
феминистки   и   секретаря  движения   "Матери  против   бомбы",  Уилт   был
всего-навсего  представитель  мужской половины  рода  человеческого,  чего с
таким церемониться?
     -- Ева скоро вернется? -- спросила Мэвис.
     Уилт  зловеще  улыбнулся  и  закрыл за  собой дверь  кухни.  Раз  Мэвис
обращается  с ним, как  с  неотесанным  мужланом,  он  и  поведет  себя, как
неотесанный мужлан.
     -- А  как вы догадались, что ее нет дома? -- поинтересовался Уилт, взяв
в руки хлебный нож и пробуя тупое лезвие большим пальцем.
     -- Машины не было, и я решила... Ведь обычно вы на ней ездите, -- Мэвис
замялась.
     Уилт поместил нож на магнитную доску рядом с большими кухонными ножами.
Хлебный нож тут явно не смотрелся.
     -- Фаллический символ, -- заметил Уилт. -- Любопытно.
     -- Что любопытно?
     -- Это так в духе Лоуренса14, -- сказал  Уилт и достал  из пластикового
ведерка  кулинарный шприц. Ева отмачивала его в дезинфицирующем растворе  --
надеялась,  что когда-нибудь  снова  решится покрывать торты глазурью с  его
помощью.
     <i>--</i> Лоуренса? -- переспросила Мэвис с тревогой в голосе.
     Уилт положил шприц и вытер руки. Взгляд его упал на резиновые перчатки,
в которых Ева мыла посуду.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил Уилт и стал натягивать перчатки.
     -- О чем это вы? -- спросила Мэвис. На память ей пришло  происшествие с
надувной куклой. Мэвис обогнула стол и направилась к двери, но остановилась.
Уилт  в  одном  халате, даже  без пижамных  брюк, в  резиновых перчатках,  с
кулинарным шприцем в руках внушал опасения.
     --  Знаете,  попросите  Еву  мне позвонить, -- сказала Мэвис.  --  Я ей
объясню насчет закуски для...
     Она осеклась. На лице Уилта снова появилась улыбка. Из  шприца брызнула
желтоватая жидкость. В сознании Мэвис промелькнули образы сумасшедших врачей
из старых фильмов ужасов.
     -- Так вы говорили о том, что Евы нет дома, -- напомнил Уилт и заслонил
собой дверь. -- Продолжайте.
     -- Что продолжать? -- голос Мэвис дрогнул.
     -- Ну, о том, что ее нет дома. По-моему, очень занятная тема, а?
     -- Занятная? -- пробормотала Мэвис, пытаясь уловить в бессвязных фразах
хоть проблеск здравого смысла. --  Чего  тут  занятного? Очевидно, поехала в
магазин.
     -- Очевидно? -- Уилт отсутствующим взглядом рассматривал  сад за окном.
-- Уж будто это так очевидно.
     Мэвис невольно посмотрела в ту же сторону. Сад  нагнал на нее такой  же
страх, что и Уилт в резиновых перчатках, с жутким кулинарным шприцем. Сделав
над собой  усилие, Мэвис повернулась к  Уилту  и  как ни  в  чем  не  бывало
бросила:
     -- Я, пожалуй, пойду.
     С этими словами она двинулась к двери. Улыбка с лица Уилта сползла.
     --  Куда  вы  спешите?  -- воскликнул он. --  Поставим  чайник,  выпьем
кофейку.  С  Евой-то небось не отказались бы. Садитесь,  поболтаем. У вас  с
Евой было так много общего.
     -- "Было?" -- ахнула Мэвис. Черт дернул ее за язык. Уилт снова улыбался
кошмарной улыбкой.
     --  Что  же,  --  отважилась Мэвис,  -- если вы со  мной выпьете,  я не
откажусь. Мне спешить некуда.
     Она взяла  электрический чайник  и  подошла  к крану. В раковине лежала
грелка. Мэвис взяла ее и чуть не  выронила: грелка была не просто  холодная,
она была ледяная. Уилт угрожающе  заворчал. После минутного  колебания Мэвис
обернулась. Так  и есть:  ей угрожает опасность. Опасность глядела на нее из
плохо запахнутого халата Уилта.
     Мэвис взвизгнула,  подскочила к черному  ходу,  рванула дверь и, сбивая
крышки с мусорных бачков, помчалась к воротам, где стояла ее машина.
     Оставшись  один,  Уилт  бросил шприц  в  ведерко  и принялся  стягивать
перчатки  за  пальцы.  Не  лучший  способ:  перчатки  стаскивались с трудом.
Наконец Уилт  с ними справился,  вытащил  из  морозильника  вторую  грелку и
приложил к своему члену.
     --  Гнусная баба, -- ругнул  он Мэвис. Что же  теперь  делать? Если она
пойдет в полицию... Нет, едва ли. И все-таки принять контрмеры  не помешает.
Плюнув на гигиену, Уилт сунул грелку из  раковины  в морозильник и  поплелся
наверх, в спальню. "По крайней  мере,  мы раз и навсегда избавились от Мэвис
М."  --   подумал  он,  забравшись   в  постель.  Хоть  какая-то  польза  от
происшествия, которое еще сильнее подмочит его репутацию. Однако  Уилт и  на
этот раз рано радовался.
     Минут через  двадцать к  дому подкатила Ева.  По дороге она повстречала
Мэвис. Войдя в дом, она первым делом крикнула:
     -- Генри, поди-ка сюда! Что ты тут вытворял с Мэвис?
     -- Иди ты к чертовой матери, -- буркнул Уилт.
     -- Что ты говоришь?
     -- Ничего. Я не говорил. Я стонал.
     -- Нет, говорил. Я же слышала, -- Ева поднялась в спальню.
     Не  успела она и рта раскрыть, как  Уилт вскочил с постели  и,  прикрыв
причинное место грелкой, объявил:
     -- Вот что. Вы мне осточертели. И ты, и твоя чувырла Мэвис, и эта Корее
со  своими ядами,  и  близняшки, и долбанные головорезы, которые  рыскают за
мной по  пятам. Весь  свет осточертел. Ишь,  завели  моду: я, значит, должен
ходить по струнке и всем угождать, а они делают, что им заблагорассудится, и
хоть трава не  расти.  Заруби себе  на  носу:  а) я  вам  не мальчишка  и б)
изголяться над собой  я больше не позволю. Ни тебе. ни Мэвис, ни близняшкам,
чтоб им  повылазило. У тебя мозги, как губка, впитывают любую белиберду, а я
чихать  хотел, что пишут  всякие шарлатаны про новомодные идеи в воспитании,
лечение старческих болезней сексом и целебные свойства цикуты...
     -- Цикута -- это отрава, -- попыталась перевести разговор Ева. -- Никто
не...
     -- А бредни, которыми ты забиваешь голову, --  не отрава? -- ерепенился
Уилт.  --  Оголтелое  распутство,  голые  шлюхи  из  порножурналов для.  так
сказать, интеллигенции, страхи и трахи  по видюшнику на радость безработным.
Суррогаты для тех, кто не способен ни думать, ни чувствовать. Не знаешь, что
такое "суррогаты", -- загляни в словарь.
     Уилт остановился, чтобы перевести дух, и Ева воспользовалась паузой:
     --   Тебе   хорошо  известно,   как   я   отношусь  к  порнографическим
видеофильмам. И девочкам смотреть никогда не разрешу.
     --  Она  не разрешит! Ни мне, ни мистеру Геймеру от этого не легче!  Ты
только  взгляни  на этих маленьких похабниц -- неужели непонятно,  что скоро
страхи и трахи будут твориться у тебя под носом? Куда там! Они у нас умницы,
они одаренные, прямо вундеркинды. Разве можно мешать их умственному развитию
-- учить, как  себя вести,  воспитывать по-человечески? Боже упаси! Никакого
воспитания:  мы образцовые  современные родители. И  пусть  эти  распущенные
шмакодявки превращаются в ограниченных технократок, у  которых  на уме  одни
компьютеры, а совести не больше, чем у Эльзы Кох, когда она не в духе...
     -- Кто такая Эльза Кох?
     -- Садистка,  которая  уничтожала  людей  в  концлагере.  Да  ты,  чего
доброго,  заподозришь,  будто  я мечтаю завести зверские  порядки, заделался
твердолобым консерватором? Черта с два! У этих кретинов тоже мозги не варят.
Я во  всем держусь  середины,  и какие убеждения правильные, какие нет -- не
разбираю. Но зато я хотя бы думаю --  по  крайней мере, пытаюсь думать! Так.
что  оставь  меня  в покое --  вернее, в  непокое.  А своей  подружке  Мэвис
передай:  будет опять  сватать тебе кастраторшу  Корее -- снова нарвется  не
непроизвольную эрекцию.
     Ева  спустилась  на  кухню. Как  ни странно,  после  этого разноса  она
воспряла духом.  Давно  уже Генри  те говорил с таким чувством. Ева, правда,
поняла не все и считала,  что на близняшек  он напустился понапрасну, но как
замечательно, что он наконец показал  себя настоящим мужчиной!  А то  она уж
совсем расстроилась,  когда  негодяйка  Корее молола всякую чушь  про... как
это?..  "сексуальное превосходство женских  особей у  млекопитающих". Ева не
хочет  во  всем превосходить  мужа.  И  никакое она  не  млекопитающее.  Она
человек. А это не одно и то же.

        12

     А  вот  инспектор Роджер к концу следующего дня уже не чувствовал себя
человеком.  Уилт  из дома  не  выходил, Ева в  автомобиле с передатчиками то
челночила  между  школой и домом, то  моталась  по  Ипфорду, и Роджер тратил
драгоценное время. наблюдая за ее передвижениями.
     Автофургон,   который  Рождер   переоборудовал  в  пост  подслушивания,
следовал за "эскортом" Уилтов по пятам. Сидя в автофургоне, инспектор поучал
сержанта Ранка:
     -- Мы набираемся опыта. Он нам очень пригодится.
     --  Когда?  --  спросил  сержант  и  пометил  на карте  города  магазин
"Сейнбери", возле которого  сейчас стоял "эскорт". До этого Ева уже побывала
в универмагах "Теско" и "Фаин фэр". -- Когда пригодится? Когда  будем искать
магазин, где стиральный порошок подешевле?
     -- Когда Уилт осмелеет и отправится на дело.
     -- А долго дожидаться? Пока что он из дома ни ногой.
     <i>--</i> Послал  жену проверить, нет ли слежки, а сам сидит  себе  тише воды,
ниже травы.
     -- Вы же говорили, что как раз этого он делать не станет. Я еще спорил,
что он затаится, а вы сказали...
     -- Без вас помню, что я сказал. Тогда он точно знал, что за ним следят.
А сейчас совсем другие обстоятельства.
     -- Так,  значит. Вот ведь гад какой: ни за что ни про что гоняет нас по
магазинам. Хоть бы на чем-нибудь его подловить!
     Той же ночью такая возможность  представилась. Днем  инспектор сжалился
над  сержантом, твердившим, что работа бессонными  ночами  его  доконает,  и
отпустил его вздремнуть. В  час ночи Ранк забрался в машину Уилта  и поменял
магнитофонную пленку.  Через полчаса полицейские слушали запись. Роджера она
как  громом   поразила.  Он  вырос  в  семье,  где  самое  слово  "секс"  не
произносилось. Близняшки же обсуждали ночные похождения Уилта, не  стесняясь
в выражениях. Чтобы  убедиться,  что  мистер  и миссис  Уилт  нераскаявшйеся
преступники, достаточно было  послушать, как Эммелина  упрямо  допытывается,
почему   папочке   вздумалось    ночью   украшать   свой   пенис   глазурью.
Маловразумительные объяснения Евы ее не устраивали.
     -- Папочке нездоровилось,  -- отбивалась  Ева. -- Он выпил много пива и
никак не мог уснуть. Спустился в  кухню и думает: дай-ка я поучусь  украшать
торт глазурью.
     --  Я бы  такой торт есть не стала, -- перебила Саманта. -- И к тому же
это была не глазурь, а крем для лица.
     -- Знаю, доченька, но ведь он только учился. Капнул немного.
     -- Себе на хрен? -- уточнила Пенелопа.
     Ева тут же принялась внушать ей, что это слово нехорошее.
     -- Не надо больше такие гадкие слова говорить. Тем более в школе.
     -- А зачем папа из  кулинарного шприца смазывал  пенис кремом для лица?
Это тоже гадко, -- возразила Эммелина.
     В таком  духе они беседовали до самой  школы.  Когда запись  подошла  к
концу, в лице у Роджера не осталось ни кровинки. Сержант тоже приуныл.
     -- Невероятно, -- бормотал Роджер. -- Не верю своим ушам.
     -- А моя чуть  не завяли, -- отозвался Ранк. -- Про всякие непотребства
приходилось слышать, но это вообще уже...
     -- Нет-нет, не  может быть.  С чего вдруг человек  в здравом уме станет
так охальничать? Опять нас за нос водят.
     -- Как  сказать. Знавал  я одного типа, так он  обмазывал  свой фитилек
клубничным вареньем и заставлял жену...
     -- Идите к черту со своей клубничкой! -- взорвался Роджер. -- Ненавижу,
когда похабничают. Я сегодня уже слышать не могу о сексе -- с души воротит.
     -- Уилта, наверное,  тоже. Невелика радость -- ходить,  сунув  конец  в
банку со льдом.  Только знаете что? Вдруг  у него в шприце был не крем  и не
глазурь?
     --  Бог  ты  мой!  --  ахнул  Роджер.  --  Думаете, он  накачивал  себя
наркотиками?  Да нет, он бы  уже ноги  протянул. А  мерзость эта --  она  же
вытечет в два счета.
     -- Смешайте с кольдкремом -- не вытечет. Вот вам и разгадка.
     -- А что? Есть же такие, кто нюхает  эту гадость. Может, кто-то и таким
манером одурманивается. Только для расследования это ничего не дает.
     --  Еще  как   дает,  --  оживился  сержант.  Он  был  рад  возможности
отвертеться от утомительных ночных  дежурств в  автофургоне. --  Это значит,
что зелье у него дома.
     -- Или в члене.
     --  Пусть  так.  Главное  -- нам  есть  за что  его  повязать  и о  чем
расспросить.
     Но честолюбивый инспектор замахнулся на большее.
     --  Ну  расколется он,  а что проку?  Придумали  бы что-нибудь поумнее.
Почитайте, как он провел старика Флинта...
     -- Нет, сейчас все иначе, -- перебил Ранк. --  Сейчас он  и без допроса
сознается. Засадим его денька на три в камеру, оставим без наркоты, а  когда
у него начнется ломка, подаст голос как миленький.
     -- Непременно. "Где, -- скажет,-- мой адвокат?"
     -- Да, но жену-то мы тоже прихватим. И к тому же на сей раз у нас будут
железные улики, так что за обвинением дело  не станет. А  тех, кто шустрит с
героином, под залог не выпускают.
     -- Сперва добудьте такие улики, -- нахмурился Роджер.
     -- Проще простого. Эти пигалицы болтали, будто он всю пижаму перепачкал
мазью из шприца. Криминалистам разобраться --  раз  плюнуть. А можно взять и
сам шприц. Опять же полотенца... Мать честная, да у них что ни возьми -- все
в наркоте! Блохи на кошке -- и те небось покосели. Надо же, не скупится.
     -- Это меня  и смущает. Чтобы торговец  наркотиками  так  разбрасывался
своим товаром? Как  же,  дожидайтесь. Они  народ  осторожный, особенно когда
почуют слежку. Знаете, что я думаю?
     Сержант  Ранк  покачал головой.  Он  вообще  сомневался, что  инспектор
Роджер был способен думать.
     -- По-моему,  пройдоха взялся за старое.  Набивается  на  арест.  Хочет
поддеть нас на удочку. Тогда все его фокусы становятся понятны.
     -- Только не мне, -- сокрушенно вздохнул сержант.
     -- Вот смотрите.  На пленке записана  сущая околесица.  Так? Так.  Мы с
вами никогда не слышали, чтобы наркоманы намастыривались через конец.  А нас
убеждают, будто Уилт так и  делает. Мало того, среди  ночи он поднимает хай,
тычет себя шприцем и  старается, чтобы дочки  видели. Зачем, спрашивается? А
затем. чтобы эти паразитки всем-всем раззвонили, а там и до нас  дойдет. Вот
чего он добивается. Ну  да я этого  афериста  вижу насквозь. Сразу  брать не
буду: пусть погуляет.  Глядишь -- и выведет на своих поставщиков. Очень надо
возиться со всякой мелкой сошкой, ведь я их теперь могу всем скопом накрыть.
     Инспектор и сам остался доволен своим  объяснением.  Он  уже предвкушал
окончательную   победу.   Он  представлял,  как   Уилт  окажется  на  скамье
подсудимых, а с ним еще десяток преступников, птицы такого полета, что Флинт
и его братия рты разинут: все как один богатей, члены лучших клубов, живут в
роскошных   домах,  играют  в   гольф.  Судья,  объявив  приговор,  похвалит
инспектора Роджера  за  мастерское  ведение  дела.  Он станет  знаменит, его
фотография  появится  во  всех газетах.  Пусть  тогда  кто-нибудь  попробует
сказать, что Роджер для этой работы непригоден.

     Уилт  тоже  подозревал, что его ждет слава, но несколько другого  рода.
Евина  страсть к возбуждающим  средствам дорого ему обошлась: его  член, как
видно, навсегда замер в боевой готовности.
     -- Я же из этого  паршивого дома  шагу  ступить не могу, -- пожаловался
Уилт, когда  Ева уговаривала его не шастать по дому  в халате, когда подруги
по обыкновению зайдут к ней выпить чашечку кофе. -- Ты что же, хочешь, чтобы
я с этим шомполом наперевес поехал в Гуманитех?
     --  Я не хочу,  чтобы ты  огорошил  Бетти  и других гостей так  же, как
Мэвис.
     --  Мэвис  получила  по  заслугам.  Я  ее в дом  не  приглашал --  сама
вперлась. И потом, если бы она не послала тебя к отравительнице Корее, я  бы
сейчас не ходил с вешалкой для платья. Прицепленной к поясу.
     -- Это еще зачем?
     -- Затем,  чтобы клятый халат не натирал воспаленный конец. Знаешь, как
больно, когда плотная ткань, прямо как одеяло, трется о напряженный...
     -- Не знаю и знать не хочу.
     -- А я не хочу  мучиться,  --  рассвирепел Уилт. --  Потому  и  нацепил
вешалку. Но  и  это не  все.  Пойдешь по  малой нужде --  хоть  волком  вой.
Думаешь, легко одновременно согнуть колени и  наклониться вперед? Я об стену
уже. две шишки  набил. А  по  большой нужде не  хожу  второй день.  Присесть
почитать  --  и то  не могу. Только  и занятий -- лежать на  спине,  прикрыв
причинное место  корзиной для  бумаг,  или слоняться по дому  с  вешалкой на
поясе.  Ну да это один хрен. Именно так:  у меня занятий -- один  хрен. Если
так  и  дальше пойдет,  то,  когда я  дам  дуба,  придется  делать  гроб  по
специальному заказу -- с перископом.
     Ева посмотрела на мужа с тревогой:
     -- Раз это так серьезно, покажись врачу.
     --  Как я  ему покажусь? -- взвыл Уилт. -- Ты что -- хочешь, чтобы меня
на  улице  приняли за беременного  извращенца? Да  меня на полпути  задержит
полиция,  а для щелкоперов из местной газетенки это будет счастливейший день
в   жизни.   "ПРЕПОДАВАТЕЛЬ   ГУМАНИТЕХА   ВЫРАЖАЕТ   КРАЙНЮЮ    СЕКСУАЛЬНУЮ
ОЗАБОЧЕННОСТЬ".  Очень  тебе понравится,  если твоего  мужа  прозовут мистер
Пенис Выше Крыши? Ладно, ублажай тут своих гостей, а я затаюсь наверху.
     Уилт осторожно поднялся в спальню и напялил спасительную корзину. Скоро
внизу раздались  голоса: это  собирался  Комитет соседской  взаимопомощи,  в
котором  состояла  и  Ева.  Интересно,  кому  из них Мэвис  успела  напеть о
происшествии  на  кухне?  Вот небось  радуются,  что  муженек  Евы  оказался
эксгибиционистом с замашками  убийцы. Конечно, они  и виду  не  покажут, что
рады: "Бедная Ева! Слыхали, что отмочил этот злодей, ее муж?" -- "Как она не
боится  жить в одном доме с таким чудовищем?" А ведь на самом деле  не Генри
им  ненавистен,  а Ева.  И поделом  ей: кто как  не она испоганила  его пиво
отравой докторши  Корее?  Лежа  в постели, Уилт  думал  о докторе Корее.  Он
предавался  сладким мечтам о  том, как подаст на  негодяйку в суд и взыщет с
нее   кругленькую    сумму   за...    Как   бы   сформулировать   обвинение?
Членовредительство? Посягательство на права мошонки? Или  просто отравление?
Нет,  не  пойдет: яд  подлила  Ева,  и,  соблюдай  она  точную  дозу, вполне
возможно,  последствия  не были бы  столь плачевны.  Откуда  мерзавке  Корее
знать,  что Ева во всем норовит  хватить через  край?  Ева свято верила, что
если какое-то средство идет на пользу, то от двойной порции  и пользы  вдвое
больше. Это уразумел даже кот Чарли:  стоило поставить перед ним блюдечко со
сливками,  приправленными глистогонным порошком, он в мгновение ока  исчезал
из дома  и  не  показывался несколько дней.  Кот не  дурак, он  помнил,  как
однажды Ева  прочистила ему желудок  двойной дозой этого лекарства. Бедолага
две недели прятался  в кустах  в дальнем конце сада, а когда  вернулся, он и
сам походил на глиста, обросшего шерстью. Пришлось отхаживать его сардинами.
     Но уж если  даже  кот  способен  учиться  на  своих ошибках,  то  Уилту
остается  винить только  самого себя. С другой стороны, Чарли с  Евой ничего
особенно не связывает, он может сделать ноги при первой опасности.
     -- Везет этому хмырю, -- пробормотал  Уилт и представил, что  начнется,
если  как-нибудь  вечером он позвонит Еве и скажет,  что на неделю уходит из
дома. Ох, какая гроза  разразится на другом  конце провода! Можно,  конечно,
избежать объяснений  и сразу положить трубку, но когда он вернется, истерике
не  будет конца. А  почему? Да  потому что причину его ухода  Ева  посчитает
чересчур нелепой и  неправдоподобной. Такой же неправдоподобной, как события
этой  недели:  сперва  визит кретина из Министерства образования, потом мисс
Зайц  в женской  уборной отрабатывает  на  Уилте  приемы каратэ,  потом  его
запугивает Маккалем, потом преследуют незнакомцы  в автомобиле.  Прибавить к
этому историю с отравлением шпанской мушкок -- и никто не поверит. Э, да что
толку лежать и попусту бередить душу, раз ничего уже не изменишь?
     --  Бери. пример с  кота, --  сказал себе Уилт и  отправился в  ванную,
чтобы  посмотреть в зеркале,  как поживает  его член. Боль стала стихать, и,
сняв корзину, Уилт с  облегчением увидел, что член несколько опал. Уилт влез
под  душ,  побрился,  сумел  наконец  надеть  брюки  и,  когда  Евины  гости
разошлись, спустился в кухню.
     -- Ну как тут твой курятник? -- осведомился он.
     Ева не поняла, что ее подначивают, и завелась с пол-оборота:
     --  А тебе бы все пакости о женщинах  говорить!  Они и  заскочили-то на
минутку. А вот в следующую пятницу мы с ними устраиваем настоящую вечеринку.
У нас дома.
     -- У нас?
     -- Да. Настоящий маскарад, призы за  лучшие костюмы и благотворительная
лотерея в пользу детского сада "Забота о ближнем".
     -- Чудненько. Ну так я заранее разошлю приглашенным счета за страховку.
Помнишь, каково  пришлось  Вуркелям,  когда  Полли  Мертон  у  них  в гостях
нарезалась до потери пульса и сверзилась с лестницы, а потом подала на них в
суд?
     -- Нашел что вспомнить!  Мэри действительно была виновата: не  укрепила
ковер на лестнице. У нее вообще Дом в жутком состоянии.
     -- И Полли Мертон  была в жутком состоянии после падения с лестницы. Но
дело  даже  не в  ней. Гости  Чуть не  разнесли дом  Вуркелей,  а  страховая
компания   отказалась   платить   страховку,  потому   что  Вуркель  нарушил
постановление муниципалитета -- устроил дома подпольное казино с рулеткой.
     -- Вот видишь.  А проводить благотворительные лотереи  муниципалитет не
запрещает.
     -- Я бы на твоем месте проверил. Кстати, не рассчитывай, что я появлюсь
на вашем  маскараде. У  меня  и так второй день между  ног  черт  знает  что
творится, а ты того и гляди снова, как в прошлое Рождество, напялишь на меня
костюм Френсиса Дрейка15.
     --  Он тебе был очень к лицу. Даже Мистер Перснер сказал, что тебе надо
дать приз.
     --  Было за что: не  каждый  согласился бы щеголять  в панталонах твоей
бабушки, набитых соломой. Но чувствовал я себя препогано. Нет, не останусь я
на ваш маскарад. У меня как раз на этот день назначен урок в тюрьме.
     -- Можешь разок пропустить.
     -- Ты что! Перед самым экзаменом? Вот еще, -- возмутился Уилт. -- Когда
тебе приспичит заняться благотворительностью, ты  без моего ведома созываешь
полон   дом   шутов  в  маскарадных  костюмах,  а  когда  я   хочу  заняться
благотворительностью в тюрьме, ты мне ставишь палки в колеса.
     -- Ты, значит, и сегодня  идешь  на урок? Сегодня  же  пятница.  Взялся
благодетельствовать, так не отлынивай.
     -- Вот черт! -- спохватился Уилт. Он совсем потерял счет дням.  Сегодня
действительно пятница, а  он еще не подготовился к лекции  в Бэконхите. Евин
сарказм подстегнул его. К тому же он сообразил, что  если сегодня пропустить
занятие, то в будущую пятницу на него снова напялят набитые  соломой бабкины
панталоны или  нарядят Котом в Сапогах или акробатом в черном трико, которое
страшно жмет  в шагу. Встревоженный  Уилт засел за старые  "конспекты  своих
лекций о  культуре  и  государственном строе  Великобритании. Курс назывался
"Законопослушность,    патриархальные   устои   и   традиционная   классовая
структура".  По замыслу  автора, лекции  должны были  вызвать  у  слушателей
интерес к этим вопросам.
     К шести часам Уилт управился с ужином и через полчаса мчался по  шоссе,
вдоль  которого  тянулась болотистая  равнина, по  направлению  к  авиабазе.
Сегодня он ехал быстрее, чем обычно. Его член еще дома опять начал поднимать
голову,  и,  чтобы  лекция  действительно вызвала  интерес, а не  скабрезные
замечания, Уилт прижал член к лобку коробочкой от крикетных шаров и примотал
ее бинтом. Так было удобнее.
     Между  тем  мониторы  в двух автофургонах  чутко следили за  тем,  куда
движется "эскорт". Инспектор Роджер сиял.
     -- Я же говорил! -- восклицал  он, прислушиваясь к радиосигналам. --  Я
же говорил, что он отправится на дело. Хорошо, что он у нас под колпаком.
     -- Если Уилт и впрямь такой хитрюга, он нас и нз-под колпака околпачит,
-- сказал сержант Ранк.
     Но инспектор уже сверялся  с картой. Уилт ехал в  сторону моря.  На его
пути значилось  только несколько  Деревушек, вокруг раскинулись однообразные
унылые болота и...
     --  Вот-вот  повернет  на  запад,  --  предсказал  Роджер.  Его догадка
подтверждалась:  Уилт  направляется  на  авиабазу  США  в  Бэконхите.  Итак,
наркотики получены у американцев. Что и требовалось доказать.

     Инспектор Флинт в Ипфордской тюрьме беседовал с Быком.
     --  Сколько тебе  осталось  сидеть?  --  спросил  он, не сводя  глаз  с
заключенного. -- Двенадцать лет?
     -- Восемь. Четыре скостили за примерное поведение.
     -- Как скостили, так и накинут. За то, что Мака замочил.
     -- Я Мака? Да вы что? Это на меня наклепали! Я его и пальцем не трогал!
Он был...
     --  Клык раскололся, -- инспектор Флинт  открыл  досье. --  Говорит, ты
приберег  снотворное,  чтобы угробить  Мака.  Метил  на  его  место.  Хочешь
почитать показания Клыка? Полюбуйся. Все по форме, собственноручная подпись.
     Он положил перед Быком лист бумаги, но Бык вскочил и заревел:
     -- На хрена вы мне дело-то шьете?!
     Старший надзиратель мигом усадил его на место.
     -- Тут и шить нечего, -- Флинт подался вперед и посмотрел перепуганному
Быку прямо в глаза. --  Вздумал  сковырнуть  Мака, а  самому паханом  стать?
Позавидовал,  да? Жадность разобрала.  Лафа, ей-богу, сидишь себе в  тюрьме,
проворачиваешь делишки, через восемь лет  выходишь на свободу,  а  там  тебя
навар дожидается. Живи да радуйся. Твоя вдова небось о выручке позаботится.
     -- Вдова? -- Бык побледнел. -- Как это -- вдова?
     -- А так, -- ухмыльнулся Флинт. -- Вдова. Тебе отсюда живым не выйти. О
восьми  годах  забудь. Будешь сидеть двенадцать, да еще припаяют за убийство
Мака. Лет двадцать семь получишь, но все двадцать семь лет придется сидеть в
одиночке, иначе попишут. Долго ты так не протянешь.
     Бык повесил голову:
     -- На пушку берете.
     -- Ничего,  ничего,  -- одернул его  Флинт и встал с места. -- Лапшу на
уши будешь вешать судье. Может, какого сердобольного и разжалобишь. Особенно
если расскажешь, сколько на тебе дел. Ах да: на помощь жены не надейся.  Она
уже полгода как спуталась с Джо Слэйви. Не слыхал?
     И Флинт направился к дверям. Но Бык уже сломался:
     -- Богом клянусь, мистер Флинт, не убивал я  его! Мак был мне как брат!
Я бы никогда...
     Однако Флинт еще не натешился отчаянием противника:
     --  Мой  тебе  совет -- коси под придурка. В Бродмурской  психушке тебе
будет спокойнее. Не хотел бы я провести остаток жизни в одной камере с Брэди
или Потрошителем.
     Флинт еще потоптался у двери и сказал старшему надзирателю:
     -- Если он пожелает  нам что-то  сообщить, дай  мне знать.  Может,  нам
что-нибудь из его рассказов и сгодится...
     Объяснять подробнее не понадобилось. Бык хоть и Бык, а намек понял.
     -- Что вам от меня нужно? Спрашивайте.
     Флинт задумался. Если  дать Быку опомниться, он  наврет с  три  короба.
Надо ковать железо, пока горячо.
     -- Мне  много чего  надо узнать, -- сказал Флинт. -- Как вы  это дельце
обтяпываете.  Кто  чем  занимается. Кто  передает  наркоту.  Все  до  точки.
Выкладывай.
     Бык сглотнул слюну.
     -- Про все  я не знаю, -- сказал  он и с досадой  покосился на старшего
надзирателя.
     --  На  меня  не  обращай внимания, --  успокоил его мистер Блэггз.  --
Считай меня чем-то вроде мебели.
     -- Перво-наперво расскажи, от кого Мак получал наркотики, -- потребовал
Флинт. Он хотел, чтобы заключенный поведал то, что  Флинту уже известно. Бык
приступил   к  рассказу,   инспектор   записывал.   Откровенность  Быка  его
обнадежила. Но кто бы мог подумать, что надзиратель Лейн подкуплен!
     Сообщив о благотворительнице миссис Джардин. Бык спохватился:
     -- Ох, порежут меня из-за вас.
     -- Да никто и  не  узнает. Мистер Блэггз  будет молчать.  А  когда тебя
будут судить, эти показания без нужды оглашать не станут.
     -- Так вы, значит,  все  равно хотите передать дело в суд? -- испугался
Бык. -- Зачем?
     --  Поговори  мне,  -- строго сказал  инспектор.  Быка  надо держать  в
страхе.
     Через три часа инспектор Флинт вышел из тюрьмы в прекрасном настроении.
Конечно, Бык рассказал не все. Флинт на это и не  рассчитывал. Едва ли этого
дебила посвятили  во все тонкости. Зато он  навел инспектора на след. Теперь
Быка можно  и не  стращать  обвинением в убийстве. Он  уже  заложил  слишком
многих и поневоле станет помогать следствию: стоит его  дружкам узнать,  что
он раскололся, -- и его пришьют прямо в тюрьме. Следующий свидетель -- Клык.
     "Всякому  полицейскому  иной  раз приходится брать грех  на  душу",  --
размышлял  Флинт, подъезжая к  участку. Однако насилие  и наркотики  --  еще
больший грех. Флинт прошел к  себе в кабинет и  принялся изучать список лиц,
упомянутых Быком.
     Тед Лингдон. Где-то Флинт уже слышал это имя. К  тому же оно значится и
в  другом  списке  подозреваемых.  Лингдон  --  владелец  гаража.  Им  стоит
заняться. А кто такая Энни Мосгрейв?

        13

     -- Кто? -- спросил майор Глаусхоф.
     -- Какой-то тип. Он вечерами читает лекции -- по английской литературе,
что ли, -- докладывал дежурный лейтенант. -- Его зовут Уилт. Г. Уилт.
     -- Сейчас приеду.
     Глаусхоф положил трубку и пошел к жене.
     -- Ты, золотко, меня не жди. У них там что-то не ладится.
     -- У меня  тоже, -- ответила  миссис Глаусхоф и  стала  смотреть дальше
очередную серию "Далласа". Вроде и на душе легче, когда видишь, что в Техасе
все по-прежнему: никаких  тебе дождей, никакой  сырости, как в этом чертовом
Бэконхите,  и  люди там  с размахом.  Угораздило же  ее выйти  за начальника
службы безопасности  авиабазы, у которого одна любовь -- немецкие овчарки. А
ведь когда только-только вернулся из Ирана, прямо на руках носил. Скажите на
милость, "служба безопасности"! Где были ее глаза?
     Майор Глаусхоф с тремя служебными собаками забрался в джип и подкатил к
воротам зоны для гражданских лиц. На стоянке, держась подальше от "эскорта",
собралась кучка  военнослужащих.  Глаусхоф осторожно затормозил  и  вылез из
машины.
     -- Что там у вас? Бомба?
     --  А черт его знает, -- ответил  лейтенант, не отрываясь от приемника.
-- Может, бомба, может, не бомба.
     -- Он  как будто  не выключил  радиотелефон.  -- предположил капрал. --
Даже два радиотелефона. Вот и сигналят.
     --  Где  вы  видели,  чтобы  у англичанина  в  машине  было  сразу  два
радиотелефона?  -- возразил лейтенант. --  И потом, радиотелефоны  на  такой
высокой частоте не работают.
     --  Значит, похоже на бомбу, -- заключил Глаусхоф.  -- Так какого черта
вы его впустили?
     С  этими  словами Глаусхоф отошел  от  "эскорта" еще дальше.  В темноте
стоять у  машины было опасно: кто там разберет,  что у нее внутри.  Долбанет
еще. Остальные последовали примеру майора.
     --  Этот малый ездит  сюда  каждую пятницу, читает лекции, пьет кофе  и
отчаливает,  --  оправдывался  лейтенант.  --  И ничего  такого  за  ним  не
замечали.
     -- И вы так вот  запросто его пропускаете. А что у него в машине что-то
пикает  --  это,  по-вашему,  пустяки?   А  если  это  ливанские  террористы
подсуропили?
     -- Сигналы-то мы услышали уже после.
     -- Поздно, -- отрезал  Глаусхоф.  -- Ладно, не будем  рисковать. Ну-ка,
вызовите сюда грузовики с песком. Мы ее обезопасим. Только по-быстрому.
     -- Нет, это не бомба, -- сказал капрал. -- Эта  штука посылает сигналы,
а бомба должна их принимать.
     -- Ну, бомба --  не бомба, а нарушение режима налицо. И  обезопасить ее
необходимо.
     -- Как скажете, -- и капрал покинул стоянку.
     Глаусхоф  задумался:  что  бы  еще  предпринять?  По  крайней мере,  он
действовал решительно,  теперь  ни база, ни его карьера  не  пострадают. Как
начальник  службы  безопасности,  он  все  время  твердил,  что  иностранные
преподаватели здесь только воду мутят. Он уже  засек одного такого географа,
который  читал лекции о становлении  английского ландшафта, а на  самом деле
пудрил  мозги, что, мол, из-за высокого уровня шума и загрязнения  керосином
сокращается число  птиц.  Глаусхоф  заподозрил, что  географ  принадлежит  к
движению  "Гринпис",  и  распорядился  его  задержать.  Но  машина  с  двумя
постоянно действующими передатчиками -- это штука почище. А Глаусхофу только
того и надо.
     Он перебрал в уме  врагов Свободного Мира.  Террористы, русские шпионы,
подрывные  элементы, тетки из  Гринэм-Коммон16.  Всех  не упомнишь. Да  и не
важно. Главное -- разведслужба авиабазы совсем мышей не  ловит, и  теперь  у
Глаусхофа есть возможность капитально  приложить их мордой об стол. Глаусхоф
улыбнулся. Кого  он терпеть не может, так это начальника разведки. Кто такой
Глаусхоф? Никто. А у полковника Эрвина и рука в Пентагоне, и жена путается с
начальником базы -- каждую субботу ее с мужем приглашают к начальнику играть
в бридж. Прямо уж такая важная птица полковник Эрвин. И учился не где-нибудь
-- в Йеле. Ничего, Глаусхоф этой птице крылышки подрежет.
     -- Этот малый... Как, говорите, его звать? -- спросил он лейтенанта.
     -- Уилт.
     -- Где вы его держите?
     -- Мы его не держим. Мы как только поймали сигнал, сразу позвонили вам.
     -- Ну, и где он сейчас?
     -- Где-то читает лекцию. Все данные о нем в караулке. Расписание лекций
и все такое прочее.
     Глаусхоф и лейтенант  поспешили  к воротам  зоны для гражданских лиц. В
караульном помещении  майор познакомился с  краткой справкой  об Уилте.  Она
оказалась не слишком содержательной.
     --  Учебный  корпус номер  девять,  -- сообщил лейтенант.  -- Прикажете
задержать?
     -- Нет, рано. Последите только, чтобы никто не улизнул.
     -- Исключено. Разве что через  новое ограждение. Но далеко он не уйдет.
Я уже пустил ток.
     -- Отлично, как только выйдет из корпуса, сразу берите.
     --  Слушаюсь,  сэр,  --  и  лейтенант отправился  проверить  караул.  А
Глаусхоф снял трубку и связался с охраной службы безопасности.
     --  Окружите учебный  корпус номер девять, -- распорядился он. -- Но до
моего прихода -- никаких действий.
     Отдав  приказ, Глаусхоф устремил отрешенный взгляд на фотографию нагого
красавца из журнала "Плейгерл", висящую на  стене. Если удастся вытянуть  из
этого  мерзавца Уилта признание, майор  наверняка продвинется  по службе. Но
как  развязать  ему  язык?  Прежде  всего  надо  узнать, что  за  устройство
находится в машине. Глаусхоф  уже начал обдумывать  план действий, но тут за
его   спиной   раздалось   тактичное   покашливание   лейтенанта.   Глаусхоф
взбеленился. В этом кашле ему почудился язвительный подтекст.
     -- Вы повесили? -- рявкнул он, указывая на фотографию.
     -- Никак  нет, -- обиженно ответил  лейтенант. Вопрос показался  ему не
менее оскорбительным,  чем  майору -- его  кашель. --  Это  не я,  сэр.  Это
капитан Клодиак.
     --  Капитан Клодиак?  -- майор снова  уставился на фотографию.  -- Я не
знал, что она... он... Да нет, вы шутите, лейтенант. На капитана Клодиак это
не похоже.
     -- Она, она, сэр. Ей такие картинки по душе.
     --  Ишь, бедовая, -- заметил майор, чтобы  его ненароком не  записали в
противники  равноправия полов.  В смысле карьеры такая  репутация была почти
столь же губительна, что и обвинение в гомосексуализме. Какое там "почти" --
гораздо губительнее.
     -- Я принадлежу к  Церкви Бога17, --  сообщил лейтенант, --  и, по моим
убеждениям, это тяжкий грех.
     Глаусхоф не дал втянуть себя в дискуссию.
     -- Может быть, -- бросил он. -- В другой раз поговорим, ладно?
     И майор вернулся на стоянку.  Там капрал,  еще один  майор и  несколько
человек из  подразделения  взрывных и землеройных работ  подгоняли  огромные
самосвалы  к машине Уилта. Самосвалы окружили "эскорт",  мимоходом расшвыряв
десяток  других  машин.  Когда  Глаусхоф  ,  приближался к  месту  действия,
неожиданно вспыхнули два  ярких прожектора.  Ослепленный майор споткнулся  и
заорал:
     --  Вырубите свет, к чертовой матери! Хотите, чтобы и в  Москве узнали,
чем мы тут занимаемся?
     Стоянка мгновенно  погрузилась  во  тьму, и  майор сослепу  налетел  на
колесо самосвала.
     -- Ладно,  управлюсь и без света,  -- процедил капрал.  -- И очень даже
просто. Бомба, говорите? А  по-моему,  никакая  не  бомба. Бомбы сигналы  не
передают.
     И не успел Глаусхоф напомнить, чтобы при обращении к старшему по званию
он не забывал добавлять "сэр", как капрал двинулся к машине.
     -- Мистер Уилт, -- сказала  миссис Офрн, -- будьте любезны,  расскажите
подробнее о месте женщины в британском обществе,  в  частности о  той  роли,
которую играет в своей профессиональной сфере достопочтенная премьер-министр
миссис Тэтчер, а также...
     Уилт недоуменно поглядел  на  слушательницу. Почему миссис  Офри всегда
читает вопросы по бумажке? И почему ее вопросы  никогда не имеют отношения к
теме лекции?  Наверно,  она  их  целую неделю выдумывает.  Причем спрашивает
только о королеве или о миссис Тэтчер. Должно  быть, это потому, что однажды
герцог и  герцогиня Бедфордские  пригласили  миссис  Офри на обед  к  себе в
усадьбу и американка никак не может забыть  радушный прием.  Но сегодня Уилт
уделял вопросам миссис Офри особое внимание.
     Неприятности посыпались  на него, как только он вошел в лекционный зал.
По  пути на базу бинт, который он обмотал  вокруг  пояса, развязался и  один
конец начал спускаться  в  правую штанину.  Дальше -- хуже.  Капитан Клодиак
опоздала на  лекцию, уселась в первом  ряду прямо  перед  Уилтом и скрестила
ноги.  Уилт поспешно прижался к стойке пюпитра, чтобы побороть новую эрекцию
или по крайней мере скрыть это  происшествие от  аудитории. Дабы не смотреть
на капитана Клодиак, он и сосредоточился на миссис Офри.
     Но  и  эта уловка  не  слишком помогла.  Правда,  миссис Офри  напялила
столько затейливо  расписанного  трикотажа, что его производство, как видно,
принесло  целое  состояние  не  одному  фермеру из  Западной  Шотландии.  Ее
прелести были надежно скрыты шерстяным нарядом, и  Уилт мог опамятоваться от
всесокрушающих чар капитана Клодиак -- он  успел заметить, что капитан носит
блузку и, как ему  показалось,  форменную чесучовую  юбку.  Но ведь и миссис
Офри  женщина.  К тому же, чтобы подчеркнуть свою исключительность, она села
слева, поодаль от остальных, и Уилт так  усердно пялился на нее, что чуть не
свернул  себе  шею. Тогда он стал обращаться к прыщавому  служащему торговых
складов, который помимо лекций Уилта посещал занятия по каратэ и аэробике, а
в  изучении английской культуры  ограничился тем, что самозабвенно  постигал
премудрости  игры  в крикет.  И  снова Уилта ждала  неудача.  Минут  десять,
пристально глядя  прыщавому  в глаза, Уилт  сокрушался по поводу  того,  как
отразилось предоставление права голоса женщинам в 1928 году на распределении
голосов при последующих выборах. Но  вдруг он заметил, что  малый озабоченно
ерзает  на  стуле. По-видимому,  он истолковал взгляд  Уилта как  бесстыдное
заигрывание. Уилту вовсе не хотелось, чтобы каратист вышиб из него дух, и он
стал поочередно поглядывать то на миссис Офри, то на стену позади аудитории.
Ему казалось, что капитан Клодиак улыбается все более и более  зазывно. Уилт
еще сильнее налег на стойку пюпитра и думал только о том, как бы не спустить
в штаны прямо во время лекции. Занятый этой мыслью,  он даже не заметил, что
миссис, Офри дочитала свой вопрос.
     -- Как вы считаете, такая  точка зрения справедлива? -- заключила, она.
чтобы Уилту было легче ответить.
     -- В общем...  э-э-э... да,  -- выдавил  из  себя  Уилт. Вопроса он все
равно не запомнил: что-то о матриархальной сущности монархии. -- В целом я с
вами согласен, -- Уилт  изо  всех сил навалился на  стойку. --  Но, с другой
стороны, если  во главе  государства стоит женщина, это,  по-моему, никак не
умаляет  роль мужчин в  вопросах правления.  В конце концов, еще до Римского
владычества  Британией управляла королева Боудикка18.  однако едва  ли в  те
времена существовало Движение за освобождение женщин, ведь так?
     --  Я  не  про  движение  феминисток,  --  сказала  миссис  Офри  таким
презрительным  тоном, каким, вероятно, произносили  это слово американки  до
правления Эйзенхауэра. -- Меня интересует матриархальная природа монархии.
     -- Да-да, конечно,  --  подхватил Уилт.  Надо затянуть время,  а  то  с
коробочкой   для  крикетных  шаров  случилось  непоправимое:   Уилт  ее   не
чувствовал. -- Но то, что у  нас было несколько  королев... да  пожалуй,  не
меньше,  чем королей...  Или даже  больше? А?  То есть, раз у каждого короля
была королева...
     -- У  Генриха  VIII  было  до  фига и больше. Во мужик,  я  тащусь,  --
сообщила  астронавигаторша.  Судя по книгам, которые она читала, ей бы очень
хотелось  пожить  в средние века,  если бы  тогда существовали дезодоранты и
кондиционеры.
     Уилта  обрадовало ее замечание. Надо  направить разговор в это русло, а
самому тем временем разобраться с коробочкой.
     --  Совершенно справедливо, -- согласился Уилт. -- У  Генриха VIII было
пять жен. Это Екатерина...
     --  Простите,  мистер  Уилт, --  вмешался  какой-то сапер.  -- А бывшие
королевы  тоже  считаются  королевами?  В смысле, вдовы. Вдова короля -- она
королева или как?
     --  Королева-мать, -- объяснил Уилт, запустив  руку в карман и стараясь
нащупать коробочку. -- Конечно, это сугубо номинальный титул. Она...
     -- Вы говорите "номинальный титул"? -- поинтересовалась капитан Клодиак
голосом, как показалось Уилту, томным  и с соответствующим выражением  лица.
-- Не откажите в любезности, объясните, что означает "номинальный титул".
     -- Не отказать? -- опешил Уилт. Но его снова перебил сапер:
     --  Простите, что я вмешиваюсь, мистер Уилт,  но у вас что-то болтается
на ноге.
     -- Да? -- Уилт налег на стойка из последних сил. Аудитория во все глаза
смотрела на его правую ногу. Уилт тут же завел ее за левую.
     -- И, по-моему, это какая-то очень нужная штука, -- продолжал сапер.
     Еще бы  не нужная! Уилт покачнулся, отлепился от пюпитра и схватился за
штанину, пытаясь поймать коробочку. Но чертова коробка провалилась еще ниже.
Какое-то мгновение она игриво выглядывала из штанины, потом соскользнула  на
ботинок.
     Уилт молнией кинулся на  коробочку и потянул  в карман. Не тут-то было.
Коробочка накрепко прилеплена к бинту пластырем. Что делать? Дергать сильнее
-- брюки порвутся по шву. А другой конец  бинта обвязан вокруг пояса и никак
не  отвяжется.  Этак  недолго оказаться  перед  всей честной  компанией  без
штанов, да в придачу заработать ущемленную грыжу. Не стоять же согнувшись на
глазах у  аудитории. А лезть в брюки, чтобы вытащить коробочку изнутри,-- не
так поймут.  Кажется, его  уже не так  поняли. Даже стоя в столь причудливой
позе, Уилт  заметил, что  капитан  Клодиак вскочила с места.  Где-то  пикала
сигнализация, а астронавигаторша распространялась про гульфики, какие носили
в средние века.
     Только сапер не растерялся.
     --  Не  вызвать ли  врача?  -- предложил  он.  Уилт  сдавленным голосом
отказался, но сапер будто и не слышал его отказа:
     --  У  нас  тут  замечательное  оборудование  для  лечения  мочеполовых
расстройств.  Такое  разве  что во  Франкфурте имеется.  Так что  если нужен
врач...
     Уилт оставил в покое  коробочку и  выпрямился. Хоть и неловко, когда из
штанины  торчит  коробочка  от  крикетных  шаров,  но  показываться врачу  в
нынешнем  состоянии вовсе ни  к  чему. Бог  знает,  что  подумает врач о его
шальной эрекции.
     -- Не надо врача,  --  пискнул Уилт. -- Просто... видите  ли, я сегодня
заигрался в  крикет, боялся опоздать на  лекцию и  в спешке  забыл... Ну, вы
понимаете...
     Миссис Офри не понимала. Обмолвившись, что все радости  жизни  имеют-де
оборотную сторону, она вышла из зала вслед за капитаном  Клодиак. Уилт хотел
было объяснить,  что  ему  надо  всего-навсего  сходить  в  туалет,  но  тут
неожиданно встрял прыщавый:
     -- Вот оно что, мистер Уилт. А я и не знал, что вы играете в крикет.  Я
же три недели назад  вас спрашивал,  что такое "кривой  шар", а вы не смогли
ответить.
     -- Как-нибудь в другой раз, -- пообещал Уилт. --  А сейчас мне  надо...
э-э-э... в одно место.
     -- Значит, вы не хотите, чтобы...
     -- Нет-нет, я совершенно здоров. Просто... ну, не важно.
     Уилт заковылял из зала, уединился в кабинке туалета и принялся выяснять
отношения  с коробочкой, бинтом и брюками. Слушатели  же оживленно обсуждали
тот  феномен культуры Великобритании,  который только  что продемонстрировал
Уилт -- он заинтересовал их больше, чем  сведения о распределении голосов на
выборах.
     -- И все равно, в крикете он ничего не смыслит, -- настаивал прыщавый.
     Астронавигаторшу и сапера больше волновало физическое состояние Уилта.
     -- У меня в Айдахо  был дядя, -- рассказывал сапер. -- Он как-то весной
красил  дом  и свалился  с  лестницы.  Так  ему  на  мошонку  тоже  наложили
специальную повязку. С этим делом шутить нельзя.

     -- Ну, что я говорил? -- торжествовал капрал.  -- Два радиопередатчика,
один магнитофон. И никакой бомбы.
     -- Точно? -- переспросил Глаусхоф, стараясь скрыть досаду.
     -- Точно, -- сказал капрал.
     Майор из подразделения  взрывных  и  землеройных  работ подтвердил  его
слова  и  спросил,  можно  ли убрать  самосвалы.  Самосвалы  были  отведены,
"эскорт" остался на стоянке в одиночестве. Но Глаусхоф не собирался упускать
такую прекрасную возможность отличиться. Дело в  том, что начальник разведки
полковник Эрвин на выходные уехал с базы  и в его отсутствие Глаусхоф вполне
мог извлечь из происшествия выгоду.
     --  Зачем  же  он  приперся сюда  со  своими передатчиками? --  спросил
Глаусхоф. -- Что скажете, майор?
     -- Наверно, это  проверка. Если бы  все  сошло  гладко,  он  бы  привез
настоящую  бомбу с дистанционным управлением, --  предположил майор, который
на все смотрел с точки зрения своей специальности.
     -- Но это же не приемники, а передатчики, -- не унимался капрал. -- Они
не принимают сигналы, а передают. И для чего тогда магнитофон?
     -- Магнитофон --  не по моей  части,  -- сказал майор. -- Устройство не
взрывоопасное. Ну, пойду писать рапорт.
     Тут Глаусхоф решил наконец взять быка за рога.
     --  Только на мое  имя, --  объявил он. -- Рапорт  подадите мне, больше
никому. Не будем поднимать шум.
     -- Самосвалы уже такой шум  подняли, что мое почтение. Оказалось, мы их
зря гоняли.
     --  И все-таки  надо  разобраться, -- сказал Глаусхоф.  -- Я отвечаю за
безопасность  базы,  и  мне  не  нравится, что какой-то паршивый  англичанин
притаскивает  сюда  эту технику. Может, это действительно проверка, а может,
что-то другое.
     --  Конечно,  что-то  другое,  --  подхватил   капрал.  --   Вон  какая
чувствительная аппаратура: с двадцати миль засечет, как блохи трахаются.
     --  Не иначе  жена хочет  с ним  развестись  и собирает  компромат,  --
догадался майор.
     --  Что-то  она  уж  больно  усердствует, --  заметил  капрал.  --  Два
передатчика  и магнитофон. Такую  сложную  технику  в  магазине  не  купишь.
Никогда  не  слыхал,  чтобы  штатские  пользовались  такой  хитрой  системой
самонаведения.
     -- Системой самонаведения?  --  переспросил Глаусхоф, который  все  еще
представлял, как трахаются блохи. -- Как это -- системой самонаведения?
     -- Эти  хреновины указывают цель.  Передают сигналы.  А  два  оператора
сидят у приемников и засекают, где крутится автомобиль.
     --  Вот  это номер,  -- забеспокоился  Глаусхоф.  --  Думаете,  русские
послали Уилта узнать наши координаты?
     --  Они и так  знают, где мы находимся, у них  спутники  с инфракрасной
техникой. Подсылать  радионаводчика им вроде  бы  ни  к чему.  Разве что они
хотели сбыть его с рук.
     -- Сбыть с рук? Зачем?
     -- А я почем знаю? Вы отвечаете за безопасность, вы и разбирайтесь. А я
техник  и не в  свое  дело  не лезу.  Но, по-моему,  если агента засылают  к
противнику с сигнальным  устройством, по которому  его легко распознать, так
только затем, чтобы его  накрыли. Это же все равно, что  бросить в комнату к
коту писклявую мышь.
     Однако Глаусхоф стоял на своем:
     -- Что  бы  вы  ни  говорили, Уилт  без  разрешения  протащил  на  базу
шпионскую аппаратуру, и я его не отпущу.
     -- Вот они по сигналам и выяснят, где он застрял.
     Глаусхоф   бешено   сверкнул   глазами.  Пропади   он  пропадом,   этот
рассудительный зануда! Но Глаусхоф нашел способ поставить капрала на место.
     -- Что? -- взревел он. -- Передатчики еще действуют?
     -- А как  же. Вы ведь не сказали, что  их надо отключить. Нам с майором
было приказано искать в машине бомбу.
     -- Так точно, -- поддакнул майор. -- Приказ был насчет бомбы.
     -- Сам знаю, что насчет бомбы! --  бушевал Глаусхоф. -- Думаете, у меня
память плохая?
     Тут  он умолк  и с  ненавистью  воззрился  на  машину. Раз  передатчики
действуют,  то  противнику  уже  известно.  что  его  хитрость  раскрыта,  а
значит... Глаусхоф  лихорадочно  прикидывал, как  предотвратить  катастрофу.
Оставались считанные минуты, с решением надо спешить.
     И Глаусхоф объявил свое решение:
     -- Мы принимаем бой, а  вы принимайте машину. Чтобы духу  ее на базе не
было.
     Капрал  заартачился: долбанные шпионы следят за долбанным "эскортом"  в
оба,  а  он, видите ли,  должен  отгонять его за тридцать миль,  да  еще без
долбанного сопровождения.  Однако Глаусхоф был неумолим, и через пять  минут
"эскорт"  покинул  базу.  Предварительно  в  магнитофоне  сменили  пленку  и
оставили  все так, будто к технике не прикасались. Напутствия Глаусхофа были
просты:
     -- Отгоните "эскорт" к  дому  Уилта. Майор будет  сопровождать  вас  на
своей  машине, с ним и вернетесь. Если  что, он  вам поможет.  Пусть слухачи
ищут Уилта у него дома. То-то намучаются.
     --  Зато меня  найдут без  труда, -- буркнул капрал. Хотя  со  старшими
офицерами спорить не положено, в этот раз надо было бы держаться понаглее.
     Машины двинулись в  путь. Глаусхоф посмотрел им вслед и окинул взглядом
по-вечернему сумрачную, унылую равнину. Ему всегда было муторно от ее  вида,
а  теперь она выглядит  просто  зловеще. Еще  бы: равнину обдувает ветер  из
России,  прямиком  с  Урала.  Пролетая  мимо  куполов  и  башен  Кремля,  он
исполнился тлетворным  духом и  несет гибель  всему  человечеству.  И сейчас
далекие враги  ловят  каждое слово,  которое  здесь  произносится.  Глаусхоф
тюбрел назад. Ничего, он с этими коварными соглядатаями разберется.

        14

     -- Помещение оцеплено, сэр, но он еще не выходил, -- доложил лейтенант
Хара, когда Глаусхоф приблизился к учебному корпусу No  9. В этом Глаусхоф и
сам успел  убедиться:  он еле пробился через кордон,  который лейтенант Хара
выставил возле корпуса.  В другой раз  Глаусхоф задал  бы чересчур  ретивому
служаке по первое  число, но  сейчас было не до разносов.  Кроме того, майор
ценил  опыт  своего  помощника.  Лейтенант  Хара,  командовавший   ПОТО   --
подразделением охраны территории объекта, -- получил выучку в Форт Ноксе19 и
Панаме, в мундире английского  полицейского разгонял демонстрации протеста в
Гринэм-Коммон и мог бы по праву получить орден "Пылающее сердце" за  ранение
в бою: его укусила за ногу участница демонстрации, мать четырех детей. С тех
пор  он  невзлюбил  всех  женщин.  Эта черта  его  характера очень нравилась
Глаусхофу. Слава Богу, хоть один человек на базе не полезет в постель к Моне
Глаусхоф.  А если  на  территорию вздумают  прорваться стервы из Движения за
ядерное разоружение, лейтенант Хара уж точно не станет строить им глазки.
     Но  на сей  раз лейтенант  явно перегнул палку. Кроме парней  из группы
захвата  --  шестеро в противогазах  замерли  у стеклянных дверей, остальные
притаились  под  окнами  --  Глаусхоф увидел нескольких  женщин. Они  стояли
рядком у соседнего здания лицом к стене.
     -- Кто это? --  спросил Глаусхоф. Сердце у него екнуло: ему показалось,
что на одной из задержанных вязаный наряд миссис Офри.
     -- Предположительно женщины, -- ответствовал Лейтенант Хара.
     -- Как это -- "предположительно"? Женщина -- она женщина и есть.
     -- Они вышли из зала в женской одежде, сэр. Но это  еще  не значит, что
они женщины. Может, террористы переодетые. Прикажете проверить?
     -- Не  надо, -- бросил  Глаусхоф. Свалял он  дурака: надо  было  отдать
приказ  сразу захватить здание, а уж потом  являться  на место происшествия.
Ему   и   так  грозят   неприятности   из-за  того,   что   жену  начальника
административного отдела распластали по стенке,  приставив к виску пистолет,
а если лейтенант  Хара еще и  подвергнет ее осмотру на  предмет  определения
пола, то пиши  пропало.  Одно  спасение --  представить  дело  так. будто  в
противном  случае  злоумышленник  мог  бы взять миссис  Офри  заложницей. Уж
тогда-то она не посмеет жаловаться.
     -- Вы уверены, что нарушитель не сумеет улизнуть?
     --  Совершенно  уверен,  -- успокоил  лейтенант.  --  На  крышу ему  не
выбраться, в соседнем  доме засели  мои снайперы. Подземные  переходы  между
зданиями  перекрыты.  Все  обойдется без  шума  и пыли:  швырнем канистру  с
паралитическим газом -- и дело с концом.
     Глаусхоф беспокойно покосился на задержанных.  Еще чего -- "без  шума и
пыли". Чем больше шума и пыли, тем лучше.
     -- Я  отведу  женщин в укрытие,  --  сказал он,  --  а вы  приступайте.
Первыми не стрелять. Мне нужно будет допросить этого типа. Все поняли?
     -- Так точно, сэр. Стоит ему глотнуть газа, он и курок не нащупает.
     -- Прекрасно. Выждите пять  минут, пока я разберусь  с женщинами, потом
начинайте, -- распорядился майор и направился к миссис Офри.
     --  Пройдите, пожалуйста, за мной, -- обратился он к дамам и, распустив
охрану, повел стайку задержанных в вестибюль соседнего корпуса.
     -- Что  это...  -- запальчиво начала миссис  Офри,  но Глаусхоф  жестом
остановил ее.
     -- Я  сейчас все объясню. Извините,  что доставили вам неприятности, но
на  территорию проник посторонний и  нам не хотелось, чтобы вас  захватили в
заложники.
     Глаусхоф  умолк  и   с  облегчением  заметил,  что  даже  миссис   Офри
встревожилась.
     -- Какой ужас, -- пробормотала она.
     Зато капитан Клодиак неожиданно ударилась в амбицию:
     -- Посторонний? Лекция шла как обычно, никаких посторонних не  было. Вы
что, хотите сказать, что к нам затесался неизвестный?
     Глаусхоф замялся. Он бы предпочел до поры сохранить  имя Уилта в тайне.
Новость  разнесется по базе  с быстротой молнии, а майор  рассчитывал сперва
допросить Уилта, выжать из него  нужные сведения и потом уличить разведку, в
первую очередь этого  хлыща Эрвина, в том, что они  так неразборчиво пускают
на территорию  иностранцев.  Тогда полковнику Эрвину не  сносить  головы,  а
Глаусхоф,  глядишь, и получит  повышение. Если  же  разведка раньше  времени
узнает о происшествии,  затея Глаусхофа обернется  против  него самого. И он
прибег к испытанному приему: начал стращать секретностью.
     --  Сейчас  об этом  распространяться не время.  Государственная тайна.
Любая утечка информации  нанесет ущерб оборонному потенциалу Стратегического
авиационного  командования  в  Европе.  Поэтому я вынужден  требовать, чтобы
происшедшее осталось между нами.
     На короткое время его слова возымели действие. Даже  миссис  Офри  была
потрясена. Но с капитаном Клодиак никакого сладу:
     -- Я все-таки не понимаю. В зале  только  и народу было что мы да Уилт.
Ведь так?
     Глаусхоф промолчал.
     -- Вдруг как снег на голову сваливаются ваши десантники и  ставят нас к
стенке.  Говорите, в  корпус проник неизвестный? Не верю я вам, майор, ох не
верю. Никто никуда не проникал -- разве что ваш лейтенант-женоненавистник ко
мне в задницу.  Имейте в виду, что я намерена подать рапорт о возмутительном
поведении лейтенанта Хары, и эти ваши байки про шпионов не помогут.
     Глаусхоф  разинул  рот.  Не зря он назвал  капитана Клодиак  бедовой. И
совершенно напрасно он позволил лейтенанту действовать по своему усмотрению.
Оказывается, неприязнь  лейтенанта к женщинам вовсе не так сильна, а капитан
Клодиак, что ни говори, бабенка видная.
     Надо было спасать положение. Глаусхоф сочувственно улыбнулся, но улыбка
получилась кривая.
     -- Я уверен, что лейтенант Хара вовсе не за тем...
     --  Не  за тем меня лапал? Я что, по-вашему,  совсем  дура, не понимаю,
зачем меня хватают руками? -- разорялась капитан Клодиак.
     -- Он, должно быть, искал оружие, -- лепетал Глаусхоф. Капитан выбила у
него почву  из-под  ног; чтобы вновь овладеть положением, придется  отмочить
что-то небывалое.
     По  счастью,  снаружи  донесся  звон стекла. Это лейтенант Хара, выждав
ровно пять минут, пошел на штурм.

     Минут  пять  Уилт  разматывал бинт  и, вытащив его  из  штанины,  снова
закрепил коробочку таким образом, чтобы взбалмошный член не портил ему жизнь
своими истерическими выходками. Приспособление получилось весьма неуклюжее.
     В дверь кабинки постучали.
     -- Как вы там, мистер Уилт? -- поинтересовался сапер.
     -- Спасибо, все в порядке, -- вежливо  ответил Уилт, скрежеща зубами от
ярости. Черт бы  взял  этих услужливых олухов. Не знают, в чем дело, а лезут
помогать. Для  Уилта сейчас одно спасение -- рвать когти, пока не  стряслось
чего похуже. Но саперу это было невдомек.
     -- А я как раз рассказывал Питу про своего дядю из Айдахо, --сообщил он
через дверь. -- Ему тоже приходилось носить повязку на мошонке.
     -- Что вы  говорите,  --притворно  оживился  Уилт, изо всех  сил дергая
застежку-молнию. Она прихватила край бинта. Уилт попытался ее расстегнуть.
     --  Да-да.  Он  несколько  лет ходил  враскоряку,  а  потом  тетя  Энни
прослышала,  что  в Канзас-сити есть классный хирург, и потащила  туда  дядю
Рольфа. Дядя, понятное дело, брыкался, но потом остался  доволен.  Хотите --
могу дать адресок.
     Судя  по  треску  ниток,  молния  снизу  стала  рваться.  Уилт   смачно
выругался.
     -- Что вы говорите, мистер Уилт?
     -- Ничего.
     Сапер  умолк  -- как  видно,  обдумывал,  каким  бы еще советом угодить
Уилту. А Уилт, сжав нижний конец молнии, снова принялся дергать замок.
     -- Конечно, я в этом деле не слишком  понимаю. Я ведь сапер, а не врач.
Знаю только, что в паху происходит повреждение...
     -- Послушайте, -- перебил Уилт, -- у меня поврежден не пах, а молния на
брюках. В нее что-то попало, и она заклинила.
     -- С какой стороны?
     -- Что -- с какой стороны?
     -- С какой стороны попало?
     Уилт уставился на молнию. В сортире поди разберись, где какая сторона.
     -- Откуда я знаю?
     -- Вы ее застегиваете или расстегиваете? -- не отставал сапер.
     -- Застегиваю.
     -- В таких случаях лучше сперва расстегнуть.
     -- Расстегнута  уже, -- огрызнулся Уилт, не  скрывая раздражения. -- На
кой ляд мне ее застегивать, если она не расстегнута?
     --  И то  правда, -- согласился сапер с  готовностью,  которая взбесила
Уилта  еще  пуще.  чем  его  услужливость. --  Но,  может,  вы не  до  конца
расстегнули, потому и не идет...
     Сапер замолчал, но ненадолго:
     -- Мистер Уилт, а что вам туда попало-то?
     Уилт  очумело вперился в табличку,  которая напоминала  о необходимости
вымыть руки и даже поясняла как.
     -- Сосчитай до десяти, -- шепнул он себе. К его изумлению, бинт наконец
отцепился  от  молнии. Отцепился и  сапер со  своими  непрошеными  советами,
потому что где-то зазвенело  стекло и приставала,  мигом отбросив задушевный
тон, завопил:
     -- Эй, что там такое?
     Уилт затруднялся  ответить  на этот вопрос. Напуганный  шумом,  он и не
собирался искать ответа. Он слышал, как с грохотом  распахнулась  дверь, как
по коридору забегали люди,  то и дело сдавленными  голосами  отдавая приказы
стоять  и не шевелиться. Уилт и не шевелился. Он уже  усвоил, что  в  туалет
можно  безбоязненно ходить только дома, в  других местах от таких  посещений
одни  неприятности.  Но  оказаться  в запертой кабинке в  тот  момент, когда
здание штурмует группа захвата, -- это что-то новенькое.
     Сапер  тоже  не привык к  подобным приключениям.  Как  только  потянуло
паралитическим  газом  и   в  корпус   вломились  молодцы  в   противогазах,
вооруженные  автоматами,  сапер тут же  утратил  интерес к Уилтовой молнии и
бросился  в  аудиторию,  но  налетел  на  штурмана  и  прыщавого  складского
служащего, которые опрометью мчались прочь. Между тем парализующий газ начал
действовать.  Прыщавый  пытался обойти сапера, тот пытался  посторониться, а
штурман, во