он, - люди, как правило, идут на такие жертвы без лишних сомнений. - Вы правы, - подхватил Финбоу. - И последнее: что вы можете сказать о сотрудничестве Миллза и Гарнета? - Это был грабеж средь бела дня! - горячо воскликнул Парфит. - Гарнет хотел заняться научными исследованиями, но у него не было ни гроша за душой. Миллз прослышал про его затруднения, подыскал ему тепленькое местечко, а за это присвоил себе половину его заслуг. Миллз палец о палец не ударил. Он был полным профаном в науке. Самоуверенный болтун, вечно нес несусветную чепуху или с умным видом изрекал прописные истины. - Но ведь они опубликовали этот труд в соавторстве, - заметил Финбоу. - Миллз и Гарнет. Разве так принято в научных кругах, Бутби? - Иногда маститые ученые публикуют работы в соавторстве с молодыми специалистами, которые работают под их руководством, - громко ответил Бутби. - Но в таких случаях они все-таки считают своим долгом внести какую-то лепту в общий труд. - Миллз был глуп как пень, - возмутился Парфит. - С его данными ему вообще нечего было делать в науке. Но этого мало: после выхода работы в свет он стал называть ее "мой труд". А когда Гарнет не присутствовал на научных конференциях, Миллз поднимался на кафедру и разглагольствовал о "результатах моих исследований"... и ему все сходило с рук. Господи, как все это было противно. - А что он говорил о Гарнете в его присутствии? - спросил Финбоу. - Он не раз говорил, будто Гарнет - живой пример того, чем может стать молодой человек заурядных способностей в руках талантливого ученого. На месте Гарнета я давно съездил бы ему по физиономии. - Вряд ли, - пробормотал Финбоу вполголоса. - Ну, вот и все. Весьма благодарен, вы мне оказали большую услугу. Всего доброго. До свидания, Бутби. При всем моем к вам уважении я все же поостерегусь попадать к вам в лапы. В такси по пути в Скотланд-Ярд Финбоу сказал с возмущением: - Ну и подлец! - Надеюсь, ты... - нерешительно начал я. - Теперь меня не удивляет, - продолжал Финбоу с не свойственным ему глубоким волнением, - почему твои юные друзья не сожалеют о том, что Роджер убит. Какая низость! Слыть добряком и рубахой-парнем, делать вид, что принимаешь участие в судьбе начинающего ученого, и в то же время беззастенчиво красть его труды. И все это с самым благодушным видом, в лучших традициях диккенсовской старины. - И, немного успокоившись, Финбоу добавил своим обычным бесстрастным тоном: - Да-а, все мы, конечно, не ангелы. Но должен сказать, что такое полуосознанное мошенничество, которое Роджер творил под видом доброго дядюшки, претит мне лично больше всего. Все, что угодно, только не это! - А что ты теперь думаешь об Уильяме? - спросил я. - Уильям меня беспокоит, - признался он. - Судя по всему, у него были основания для убийства. Теперь я имею представление, что за человек был Роджер, и благодаря этому нам будет легче распутать клубок и выяснить мотивы преступления. Какой грязный тип этот Роджер! - Финбоу улыбнулся улыбкой человека, снисходительно взирающего с высоты на мирскую суету. - Один ученый говорил мне как-то, что мелкие интрижки и подсиживание распространены в мире ученых не меньше, чем в высших финансовых сферах. Я начинаю склоняться к тому, что он был недалек от истины. У ворот Скотланд-Ярда Финбоу оставил меня в такси, а сам направился в кабинет инспектора Аллена - одного из своих старых знакомых. Он вернулся через час, когда я уже начал терять терпение. Но я был вознагражден за свое долгое ожидание, угадав по тону, каким он давал указание шоферу везти нас на стадион, что визит к инспектору увенчался успехом. - Так! - произнес он, усаживаясь. - Потрудились мы сегодня на славу. - А как прошел разговор с инспектором? - полюбопытствовал я. - Я убедил Аллена в том, что нет никакого смысла посылать в Норфолк людей из Центра, пока он лично не побывает на месте преступления. Возможно, он сам сумеет вырваться, чтобы осмотреть яхту и труп. А пока суд да дело, исход следствия - в руках Алоиза Беррелла, пошли ему, господи, здоровья. Аллен обещал также навести кое-какие справки для меня, - закончил он с явным удовлетворением. - Прекрасно! - загорелся я. Одна мысль о том, что дело попадет в руки педантичного, бездушного профессионала, приводила меня в трепет. - Как это тебе удалось? - спросил я. - Я просто изложил ему все по порядку. Нельзя же кидать на это дело всю полицию, - заметил Финбоу. - А что за справки ты просил навести? Финбоу улыбнулся. - Во-первых, выяснить подробности пребывания мисс Тони в Ницце и поинтересоваться, что за уроки музыки она там брала, и, кроме того, я хочу знать, как Роджер проводил там свое время. Думаю, что кое-какая связь между тем и другим найдется. Во-вторых, меня интересуют условия завещания, согласно которому Эвис и Роджер должны получить наследство. Услышав снова имя Эвис, я буквально взбесился. - Значит, ты все-таки натравил их на Эвис! - накинулся я на Финбоу. - Иен, наивный ты человек, неужели ты сам не понимаешь, что им понадобится не более получаса, чтобы узнать всю подноготную любого из нас и без моей подсказки? Это же не игра в оловянных солдатиков. И Аллен не Алоиз Беррелл. Не в пример Берреллу он большая умница, - спокойно уговаривал меня Финбоу. - Самое главное сейчас - докопаться до истины, прежде чем будет заведено официальное досье по этому делу. - Ну ладно, - сдался я. - Ты прав. Но Эвис... - Эта милейшая особа сумеет за себя постоять, если понадобится, не бойся, - заверил меня Финбоу. - Кроме того, у нее есть утешитель - Кристофер... да и вы тоже. Я улыбнулся и тут только осознал, что такси везет нас на стадион. - А зачем мы едем на стадион?-поинтересовался я. - Ведь сегодня нет матча. - Именно поэтому мы и едем туда, - ответил он. - С тех пор как крикет лишился своей первозданной простоты и стал претенциозен, человеку, понимающему толк в игре, ничего другого не остается, как ехать на пустой стадион и грустить о спорте прежних дней. Или идти на встречу второразрядных провинциальных команд и с сожалением думать о будущем крикета. - Ты хочешь сказать, что везешь меня на стадион, заведомо зная, что сегодня нет игры? - недоверчиво спросил я. - Именно это. На стадионе мы облюбовали угол между небольшой гостиницей и павильоном. Ветерок шевелил траву. Солнце еле пробивалось сквозь тучи, и на душе становилось как-то грустно. Огромное счетное табло смотрело на нас мертвыми, пустыми глазницами, и казалось, что сыграна последняя партия и не будет больше ни победителей, ни побежденных. - Однажды я был свидетелем, как Вулли на этом самом поле сделал восемьдесят семь пробежек, - сказал Финбоу. - После этого, что ни говори, любая игра - убожество. Совершенство неповторимо. Появившись на свет и достигнув наивысшего расцвета, крикет сделал свое дело - обогатил мир еще одной интересной игрой, а теперь, выродившись, должен сойти со сцены. Теперь, когда эти шуты гороховые - дельцы - превращают крикет в жалкую пародию на веселенькую оперетку, я предпочитаю коротать время на пустом стадионе... или смотреть игру заурядных провинциальных команд. - Надеюсь, ты хоть счастлив, - заметил я уязвленно, - что затащил меня сюда и я торчу здесь как последний дурак. - Да, я на седьмом небе от счастья, - ответил он. - Сюда бы еще крутого кипяточку... Сидеть на пустом стадионе и попивать лучший в мире чай - это ли не предел мечтаний?! - Ну, меня не проведешь, - сказал я, - уж я-то знаю: когда ты обдумываешь какую-нибудь проблему, ты всегда несешь невероятную околесицу. Просто уши вянут. Ну ладно, выкладывай, в чем дело. Что ты теперь думаешь об Уильяме? Это он убил Роджера или нет? Лицо Финбоу окаменело. - Я все стараюсь нащупать недостающее звено в цепи моих рассуждений и никак не могу. Я знаю, есть какая-то деталь, которая совершенно определенно говорит за то, что он не убийца, но разрази меня гром, если я знаю, что именно. По всем канонам криминалистической науки он мог совершить это преступление. Мотивы? За ними далеко ходить не надо... Во всяком случае, они достаточно серьезны, чтобы считать убийство возможным. Карьера и месть. Я лично не нахожу эти причины достаточно вескими, чтобы лишить человека жизни, но для такого холодного человека, как Уильям, это, пожалуй, и допустимо. Улики против него налицо. Все его поступки после убийства тоже легко объяснимы, если исходить из предположения, что он убийца. Взять хотя бы его ум - трезвый, аналитический ум ученого, это как раз то, что необходимо, чтобы осуществить убийство и тщательно скрыть следы. Правда, если допустить, что преступник именно он, то в этом деле остается много темных мест; но, с другой стороны, если против тебя имеются неопровержимые улики, то кому придет в голову разбираться во всяких там тонкостях. Финбоу невидящими глазами уставился на барьер, огораживающий поле, и вдруг тихо чертыхнулся. - Так! - воскликнул он. - Наконец-то я знаю, почему меня не оставляла уверенность, что Уильям не виновен в смерти Роджера. Передо мной снова мелькнуло волевое лицо Уильяма, его злорадная усмешка. - Ты в этом уверен? - спросил я. - А по-моему, поведение Уильяма выдает его с головой. Помнишь, когда ты зажег спичку... эту улыбку у него на лице? - Вот я как раз и вспомнил улыбку... улыбку на лице мертвеца. Глава девятая ФИНБОУ ТЯНЕТ ВРЕМЯ Все окружающее показалось мне далеким и нереальным, когда я глухо повторил вслед за Финбоу: - Улыбка на лице мертвеца... Как это бывает в неправдоподобно реальных снах, я вдруг увидел, как Эвис, прильнув к моему плечу, показывает рукой на струйку крови на теле Роджера. Финбоу тем временем продолжал: - Эта улыбка, когда я впервые увидел труп, поставила меня в тупик и навела на мысль, что здесь что-то неладно - она появилась не беспричинно. Думая об Уильяме, я не мог отделаться от подсознательного ощущения, что существует некое серьезное обстоятельство, говорящее за то, что Уильям не мог быть убийцей. Я мысленно представил, как могла появиться у Роджера эта улыбка... и Уильям никак не вписывался в эту картину. И, сам не зная почему, я не мог заставить себя поверить, что это дело рук Уильяма. - А я никак не могу забыть его усмешку, - упорствовал я. - Поставь себя на место Уильяма и скажи положа руку на сердце, разве ты не был бы рад, что Роджера отправили на тот свет? Человека, который в отношении тебя не соблюдал элементарной порядочности! Не сомневаюсь, что Роджер делал вид, будто проявляет самое горячее участие в судьбе Уильяма, и, каким бы это странным ни казалось, он, возможно, и самого себя сумел убедить, что успех Уильяма - его кровное дело. Нечистоплотность подобного рода никогда не бывает полностью осознанной. Вероятно, мы больше симпатизировали бы Роджеру, если б он оказался отъявленным мерзавцем, который с откровенным цинизмом радовался, как ловко ему удалось обвести вокруг пальца Уильяма. Но он, наживаясь за счет Уильяма, скорее всего, уговаривал себя, что делает это из самых лучших побуждений. Ну, не кажется ли тебе теперь, что Уильям имеет все основания ликовать по поводу смерти Роджера? - Ты прав, - сказал я, поразмыслив. Финбоу, вынимая портсигар, задумчиво продолжал: - Уильям, конечно, тоже не святой. Это чрезвычайно жесткий, эгоистичный и честолюбивый человек, который твердо намерен завоевать свое место под солнцем. Во многих отношениях он еще духовно не созрел. Он, как ты, очевидно, заметил, сторонится женского общества, равнодушен к классике - читает только научно-популярную литературу. Подобно большинству ученых мужей, он остановился в своем общем развитии на уровне 15-летнего подростка, если не считать тех областей человеческих знаний, которые нужны ему для его научной работы. - Не все ученые таковы, - возразил я. - Разумеется, не все, - подтвердил Финбоу. - Далеко за примером ходить не надо, взять хотя бы старину... - И он назвал имя, известное всякому, кто хоть мало-мальски знаком с современной атомной физикой. - Это колосс, он велик почти во всем, но он - исключение, а Уильям - обычное явление. - А ты не заблуждаешься насчет Уильяма? - спросил я. - Он действительно немного суховат, если угодно, но во всем остальном он ничем не отличается от других ученых, он не теряет все человеческие качества, как только выходит за пределы своей лаборатории. Уильям же увлекается спортом, состоит в яхт-клубе... - Иен, друг мой, - перебил меня Финбоу, - когда я говорю, что человек односторонне развит, не следует это понимать как карикатуру: ученый червь, человек не от мира сего, который забывает поесть и тому подобное. В жизни все выглядит иначе: ученый-исследователь типа Уильяма, как правило, до тонкостей разбирается в парусном спорте и способен своими руками отремонтировать автомобильный двигатель; я говорю о психологической ограниченности, то есть там, где дело касается мира вещей, мира осязаемого, его аналитический ум может сослужить ему службу и он чувствует себя в родной стихии... но его отпугивает все, что связано с областью человеческих чувств, словом, он теряется, как ребенок, когда сталкивается с теми сторонами жизни, которые для большинства из нас представляют какую-то ценность и интерес. Теперь ты понимаешь, какой смысл я вкладывал в свои слова? В моем представлении вполне уживались оба Уильяма - и тот, что стал непререкаемым авторитетом для всех после свершившейся трагедии, и тот, что может быть по-мальчишески робким и неуклюжим наедине с девушкой, скажем с Эвис. В первом случае проблема решалась так же, как и любая научная проблема, в то время как девушка никак не вписывалась в привычный для него мир расчета и порядка. Я вяло кивнул в знак согласия. - Он получил блестящую подготовку для своей деятельности и полон самонадеянности и веры в свои способности, в свои силы,- продолжал Финбоу.- Такие личности с их волей и целенаправленным интеллектом - основная движущая сила прогресса в обществе. К тому же Уильям - человек такого склада: он способен чистосердечно радоваться, когда судьба милостиво подбрасывает ему случай утвердиться в своей вере в себя, в том, что будущее сулит ему еще большие возможности и успех. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда я чиркнул спичкой в темноте,- как бы восстанавливая эту картину, Финбоу чиркнул спичкой и закурил,- мы увидели, как Уильям злорадствует по поводу смерти человека, который больно его обидел, радуется, что этот человек больше не будет стоять у него на пути. - Боюсь, что мне этот Уильям, если он действительно таков, не нравится, - резюмировал я. Финбоу, чуть усмехнувшись, ответил: - Может быть, с такими людьми, как Уильям, и трудно ладить, не то что с нами, добряками, из которых песочек сыплется, зато на таких-то уильямах и зиждется общество. - Кажется, ты и на этот раз прав.- Я вынужден был признать справедливость доводов Финбоу. - Разумеется, прав,- подтвердил Финбоу с невозмутимым видом.- Все его поведение после убийства раскрывает его сущность. Он взял на себя все руководство после трагедии, потому что в десять раз энергичнее любого из вас. Он сделал весьма логичные умозаключения об обстоятельствах убийства, потому что обладает трезвым, аналитическим умом. Будучи эгоцентричным молодым человеком, он хочет быть постоянно центром внимания, поэтому мое вмешательство задело его самолюбие. В довершение ко всему он не очень хорошо умеет скрывать свои чувства, поэтому он улыбался, думая, что его никто не видит,- он ведь с полным основанием ненавидел Роджера. Вот цепь его поступков, и Уильям не был бы Уильямом, если бы вел себя иначе. - Вчера тебе показались любопытными кое-какие детали... например то, что Уильям выскочил на палубу в одних брюках и по пути вниз почему-то задержался в своей каюте. Что ты скажешь об этом теперь? - спросил я. - Это довольно путаный вопрос, но решающего значения не имеет. Я тебе объясню потом,- ответил Финбоу. Я ухватился еще за один штрих, который, с моей точки зрения, тоже был знаменательным. - Зачем он навязывал свою версию о том, что убийство произошло не раньше 9.15, если не для того, чтобы отвести от себя подозрение? - Дорогой Иен,- улыбнулся Финбоу.- Уильям подошел к этому вопросу так же, как к решению любой научной проблемы. Он считал невероятным, что река течет по прямой, без единой извилины, на протяжении более четверти мили, и исходил из этой ложной посылки. Но случаю было угодно распорядиться иначе: именно здесь единственное место, где река течет прямехонько, ни разу не свернув, на протяжении нескольких миль. Уильям просто не знает этой реки. Если бы у нас с тобой не было перед глазами карты, мы бы тоже определили время убийства между 9.15 и 9.25. - Значит, - продолжал я рассуждать, - убийца умышленно выбрал этот отрезок реки с таким расчетом, чтобы впоследствии каждый участник прогулки мог бы быть заподозрен в преступлении. - Так! - пробормотал Финбоу. - Теперь я хотел бы знать все причины, заставившие убийцу выбрать именно этот отрезок реки. Во всяком случае, Уильям выбыл из игры. Ты, надеюсь, доволен? - Но ты еще не объяснил мне, почему улыбка Роджера доказывает, что Уильям не мог быть его убийцей, - не сдавался я. Финбоу очень убедительно нарисовал портрет Уильяма, но тем не менее неопровержимых доказательств его невиновности я все-таки не видел. - Я убедился в этом, когда увидел убитого, - ответил Финбоу, устремив взгляд в пространство и вытянув свою длинную ногу вдоль скамейки, - поражает его странная улыбка. Это не гримаса боли и не нервная судорога. Это приветливая, дружеская улыбка. Мне пришлось немало поломать голову, прежде чем я нашел подходящее объяснение. Как правило, никто не приходит в восторг от перспективы быть пристреленным на месте. Ларчик открывался просто. Иен, если ты когда-нибудь задумаешь совершить убийство, выбери своей жертвой одного из своих друзей. Тогда механика этого дела значительно упростится. От будничного тона его слов на меня повеяло таким же унынием и холодом, как и от самой атмосферы стадиона, пустого и заброшенного в этот хмурый, пасмурный день. Финбоу продолжал свои рассуждения: - Это очень просто делается. Ты подходишь к своему приятелю и в шутку - как это делают мальчишки, когда играют в войну, - приставляешь к его груди пистолет. Он в ответ улыбается, а ты спускаешь курок. - Неужели ты полагаешь, что в данном случае именно это и произошло? - поразился я. - Да, или какая-то аналогичная ситуация, - продолжал Финбоу, - а следовательно, Уильям не мог быть убийцей. Представь себе физиономию Роджера в тот момент, когда Уильям приставляет пистолет к его груди. Роджер ведь отлично знал, что Уильям его терпеть не может, и, если бы он увидел перед собой Уильяма с пистолетом в руке... как ты думаешь, стал бы он ему улыбаться? Передо мной опять возникло лицо Уильяма, волевое и суровое, словно выкованное из металла. - Убийство, по-моему, произошло вот по какой схеме: некто, кого Роджер считал своим другом, подошел к нему, когда тот стоял у штурвала, и, угрожая пистолетом, стал его разыгрывать. Вероятно, Роджер написал что-то нелестное об этом человеке в своем судовом журнале, а тот, прочитав запись, пришел к капитану и сказал ему, что тот поплатится за нее жизнью. Роджер рассмеялся - ты же сам говорил, что он был любитель посмеяться. Затем этот человек якобы в шутку сказал: "Я убью тебя, Роджер!" Роджер, очевидно, опять засмеялся. А тот спросил: "Куда мне целиться, чтобы попасть тебе прямо в сердце?" Убийца, разумеется, не врач и не знал точно, где находится сердце. Роджер, принимая игру, сам приставил дуло пистолета к своему сердцу. Злоумышленник выстрелил и выбросил пистолет, а с ним заодно и судовой журнал за борт. Вот так, Иен, когда ты задумаешь убийство, позаботься о том, чтобы твоей жертвой оказался врач. Это облегчит тебе задачу. Он сам покажет, куда стрелять. - Да, Уильям - врач, и Роджеру вряд ли пришлось бы показывать ему, куда целиться, чтобы попасть в сердце, - согласился я. - И кроме того, - присовокупил Финбоу, - все это вовсе не выглядело бы такой уж смешной шуткой, и вряд ли Роджеру пришло бы в голову улыбаться, увидев перед собой Уильяма с пистолетом в руках. Мы поднялись и направились к выходу. С щемящей тоской смотрел я, обернувшись, на пустынный стадион, всеми покинутый и неприветливый. Я знал, что мне никогда не забыть слов, произнесенных здесь, как не выкинуть из памяти картину злодейского убийства под прикрытием дружеской шутки. Не думаю, чтобы меня когда-нибудь еще потянуло на этот стадион. Финбоу повез меня к себе, в Портленд-Плейс. После безлюдного холодного стадиона я был счастлив снова очутиться в теплой комнате, где пламя камина бросало трепещущие красные блики на темные стены. Утонув в глубоком кресле, я пил лучший в мире чай и любовался, с каким изяществом и вкусом были подобраны здесь все вещи. - Финбоу, я еще не видел квартиры, обставленной с большим вкусом, чем твоя. - Жить в квартире, обставленной со вкусом, - это удел тех, кто лишен возможности наслаждаться жизнью во всей ее полноте, - откликнулся Финбоу, и, хотя он улыбался, мне кажется, он сказал это вполне серьезно. Но он не любил распространяться о себе и тут же переменил тему: - Итак, Иен, мое расследование продвигается не так быстро, как следовало бы. Для меня ясно, что ни Уильям, ни Филипп не совершали убийства. Но кто его совершил, я понятия не имею. Все мои опасения ожили вновь. Я не мог отделаться от мысли, что методом исключения круг подозреваемых будет все сокращаться и сокращаться, пока не останется один-единственный человек. И я с ужасом думал о том моменте, когда Финбоу достигнет финальной стадии. Желая отвлечься от мрачных мыслей, я спросил: - Но ты все еще не удосужился объяснить мне, почему, собственно, Филипп не мог убить Роджера? - Ты сам должен был бы догадаться. Это же проще простого, - ответил он с улыбкой. - Не сомневаюсь, - ответил я. - Но до меня туго доходят такие вещи. - Если ты сверишься с нашим графиком, ты увидишь, что Филипп вышел из вашего "музыкального салона" буквально за минуту перед тем, как вышли ты и Эвис, и, само собой разумеется, не мог за такое короткое время - часы показывали 9.24 - совершить убийство. Если считать, что он убийца, то, скорее всего, он совершил преступление еще до того, как появился в каюте. Ты же с поразительной педантичностью описал, как он вошел в каюту, как обнял за плечи Тони... как аккуратно, волосок к волоску, он был причесан. Если ты обращал внимание на его волосы, то, очевидно, заметил, что стоит только дунуть, как они тут же рассыпаются в разные стороны. Я тебе как-то советовал понаблюдать, как Тони треплет его шевелюру - в одно мгновение от прически не остается и следа. Они у него настолько мягкие и пушистые, что ему той дело приходится приглаживать их щеткой - и когда он встает с постели, и перед умыванием, - иначе они упадут ему на глаза и он ничего не будет видеть. Итак, если допустить, что он был на палубе и стрелял в Роджера, а в это утро дул все-таки приличный ветерок, смог бы он вернуться оттуда с прилизанными волосами, как ты полагаешь? Мне хотелось найти хоть какое-нибудь уязвимое место в рассуждениях друга: - Но он же мог забежать на минутку в свою каюту. - Мы абсолютно точно знаем, что его там не было. Уильям несколько раз пытался выжить его из ванной, чтобы самому помыться, и все это время, между 9.00 и 9.05, оттуда слышался голос Филиппа. Уильям занял ванную примерно две минуты спустя, после того как оттуда вышел Филипп, и Филипп больше в каюту не возвращался. Когда Уильям вышел из ванной, он обнаружил Филиппа около приемника. Остается самое большее две минуты, в течение которых мы не знаем, что делал этот шалопай. - Вполне достаточно, - буркнул я, - чтобы застрелить человека. - Но не достаточно, - парировал Финбоу, - чтобы застрелить человека, а потом еще успеть привести мягкие, пушистые волосы в идеальный порядок, не имея под рукой ни зеркала, ни щетки. - Боюсь, что ты опять прав, - согласился я. - Боишься? - удивился Финбоу. - А ты что, предпочел бы, чтобы Филипп оказался виновным? Он безволен, верно, но в обаянии ему никак отказать нельзя. - Да нет же, я далек от подобной мысли. Я вообще не хотел бы, чтобы кто-нибудь из них оказался виновен. Но весь ужас в том, что один из них все-таки преступник, и от этого никуда не уйти. Мне кажется, что Финбоу понял, в каком я смятении, я с трудом подбирал подходящие слова. Он хорошо меня изучил и, видимо, догадывался, что я в душе молил бога: "Кто угодно, только не Эвис!" - И как бы это ни было больно, - сказал он, - ты, скорее, согласишься, чтобы убийцей оказался Филипп, только бы не кто-то другой. - И, покончив с этим вопросом, он спросил: - Иен, мне почему- то думается, что моя версия насчет отпечатков пальцев на штурвале показалась тебе не очень убедительной, а? - Я и сейчас нахожу странным, что на штурвале найдены отпечатки пальцев одного только Уильяма. Финбоу начал объяснять: - Самое главное в другом - там не оказалось отпечатков пальцев Роджера. Это может означать только одно: что штурвал очень тщательно протерли, после того как Роджер прикасался к нему последний раз. Если убийца не дурак, то он сделал это, чтобы уничтожить вместе с ними и свои следы. Еще не совсем понимая, куда он клонит, я кивнул. - Видишь, Иен, - продолжал Финбоу, - значит, версия, будто Уильям, бросившись на твой зов, схватился за штурвал, чтобы можно было потом объяснить, откуда на штурвале отпечатки его пальцев, несостоятельна. Если бы Уильям намеренно хотел всех запутать, чтобы скрыть следы своих пальцев, оставленных еще до того, как был найден труп Роджера, тогда должны быть отпечатки пальцев Роджера. Но в том-то и дело, что убийца, перед тем как уйти с палубы, стер абсолютно все следы, имевшиеся на штурвале, а это значит, что Уильям, швартуя яхту, оставил отпечатки своих пальцев на штурвале без всякого умысла. Нельзя было не согласиться с этим здравым и логичным выводом. - Да, все ясно. Только почему ты не додумался до этого раньше? - Да как-то в голову не пришло, - задумчиво произнес он. - Но, по- моему, не такой уж это грех - упустить одну не столь существенную деталь в таком запутанном деле. Не так это, в конце концов, и важно. Единственное, что можно сказать по этому поводу: нет ничего подозрительного в том, что Уильям, когда ты позвал его на помощь, бросился к штурвалу и повел яхту. Он просто не мог поступить иначе - такова его натура, я тебе уже объяснял. И не надо искать никаких скрытых мотивов в его поступках. - Целиком и полностью с тобой согласен, - сказал я, - только почему он отделился от нашей компании и пошел к себе, тогда как все остальные направились в центральную каюту? - На то, - пряча улыбку, ответил Финбоу, - у него была весьма серьезная причина. - Какая? - спросил я. - Он ушел, чтобы надеть сорочку, - ответил он" - Только и всего? - удивился я. - Только и всего, - подтвердил Финбоу. - На палубу он выскочил чуть не нагишом, но для серьезного разговора хотел предстать в приличном виде. Одно время меня мучил вопрос, почему все-таки он появился на палубе полуголый. Как будто заранее готовил себе предлог вернуться в свою каюту на обратном пути. На первый взгляд это выглядело подозрительно. Однако в таком предположении было одно слабое место - ему нечего было больше делать в своей каюте, кроме как надеть сорочку. Он не мог рассчитывать смыть какие-то следы, так как там нет умывальника. Спрятать что-то? Тоже нет, так как Беррелл давным-давно обнаружил бы спрятанное. Словом, мне пришлось отказаться от этой версии. Прямо зло берет: только выдумаешь эдакого коварного злодея- убийцу, как тут же оказывается, что все это только твоя фантазия. Боюсь, что в данном случае все до обидного просто: Уильям выбежал на палубу без сорочки потому, что на нем в тот момент, когда ты ему крикнул, не оказалось сорочки, а в каюту к себе забежал по той простой причине, что ему необходимо было одеться. Обедать мы поехали в мой клуб, и Финбоу упорно настаивал на том, чтобы мы не спешили и отдали должное клубной кухне. - Самое главное, чтобы твои друзья не догадались, что я приехал с целью найти убийцу Роджера. Кое-кто, может быть, и догадывается, но я льщу себя надеждой, что довольно сносно играю роль друга, который в трудную минуту жизни пришел на помощь и не оставил тебя в беде. Если мы сейчас сорвемся и помчимся в Норфолк, чтобы, не дай бог, не пропустить ни одного сказанного там слова, то атмосфера подозрительности еще более обострится. И хотя я действительно не хотел бы пропустить ничего из того, что там говорится и делается, лучше задержаться. Давай посидим, как в старые добрые времена. Что еще остается нам, бобылям? Мне не терпелось вернуться назад, к друзьям, но в то же время я отдавал себе отчет, что надо вести себя так, чтобы никому и в голову не пришла мысль об истинных целях приезда Финбоу. - Против смерти, как таковой, я ничего не могу возразить, но какой смертью умереть - мне далеко не безразлично, - продолжал он. - Вот будет потеха, если меня пристукнут на этом богом забытом болоте и мой бездыханный труп найдут Алоиз Беррелл вместе с миссис Тафтс! Даже если бы жертвой убийцы пал ты, Иен, это не сдвинуло бы дела с места: лишний штрих, который, возможно, только спутал бы все карты. В общем, я не вижу серьезных причин, для того чтобы устранять тебя. - Внезапно он оставил шутливый тон и серьезно сказал: - Запомни, Иен, убийца Роджера на редкость умен и способен на любой самый отчаянный шаг. В полночь Финбоу усадил меня в свою машину, и мы направились к северным окраинам Лондона. Когда позади остались последние дома, я настроился на долгий путь в Норидж. Свет фар ложился длинными светлыми снопами на прямую ленту шоссе, далеко освещая дорогу. Я пребывал в том блаженно-мечтательном состоянии, которое всегда испытываешь во время быстрой езды ночью в комфортабельной машине. Но Финбоу вернул меня на землю. - Завтра к этому времени я должен знать, кто совершил преступление. - Что ты намерен предпринять? - встрепенулся я. - Ничего особенного, просто нарисовать мысленный портрет каждого участника прогулки. Это не так уж сложно. Сделал же я портрет Уильяма, теперь он ясен мне до конца. И Филипп тоже. Я уверен, что смог бы заранее предсказать каждый его шаг, каждое слово. Они оба выбыли из игры. Следующее задание - составить себе ясное представление об остальных трех. Когда я с ним справлюсь, думаю, что все встанет на свои места и загадочное перестанет быть загадочным. А знаешь, Иен, в этом деле действительно есть свои загадки. Зачем Эвис понадобился вчера вечером огонь, хотел бы я знать? Ничего, скоро все выясним. Расследование облегчает одно обстоятельство: в преступлении могут быть замешаны всего пять человек. Итак, как бы туп я ни был, но рано или поздно методом исключения я должен добраться до истины. В том, что имеешь дело с замкнутым кругом людей, есть своя прелесть. Это похоже на расследование убийства, совершенного на необитаемом острове, куда волей судьбы заброшены шесть человек. Около половины третьего ночи мы прибыли в Поттер-Хайгем. Оставив машину в деревне, мы зашагали по тропинке к нашей вилле. По земле плыл плотный туман с реки, и наши пальто отяжелели от влаги. Туман стелился понизу, а над нами темнело чистое, звездное небо. Мне не терпелось поскорее войти в дом и убедиться, что за время нашего отсутствия ничего страшного не произошло. Дойдя до поворота тропинки, мы увидели вначале крышу, а затем и смутные очертания дома. Нигде ни огонька, дом словно вымер. - Все спят, - шепнул мне Финбоу. - Тише! Мы подошли к дому на цыпочках, и я осторожно открыл дверь. В маленькой прихожей было темно как в преисподней. - Зайди в столовую, - тихо распорядился Финбоу, - там на каминной полке стоит свеча. Я открыл дверь справа от себя, ощупью нашел свечу и зажег ее. Подождав, пока пламя разгорелось, я повернулся, чтобы выйти, и весь похолодел от ужаса. Сжавшись в комочек, из угла комнаты на меня смотрела широко открытыми, полными страха глазами Эвис. Глава десятая НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ - Иен! - жалобно вскрикнула она и как тень двинулась мне навстречу. Она была в широкой пижаме, босиком. Я не мог отвести глаз от измученного, трагического лица Эвис. Страх сковал мне сердце, и я пробормотал бессмысленно, с трудом выдавливая из себя слова: - А мы только что приехали... Услышав наши приглушенные голоса, в комнату вошел Финбоу. Я поставил свечу на стол и с беспокойством наблюдал, как Эвис пытается изобразить на лице подобие улыбки. - Хелло! - сказала она. - Я умираю от жажды и встала, чтобы напиться. - Вот как, - посочувствовал Финбоу. - Боюсь, что у вас начинается простуда. Вчера вечером вас бил озноб, а сейчас, среди ночи, мучает жажда. Смотрите не расхворайтесь. Эвис уставилась на него остекленевшими глазами. - Постараюсь, - уронила она. - Вот и чудно, - сказал Финбоу. - А теперь пойдемте в гостиную: нельзя стоять босиком на голом полу. Я внес свечу в гостиную и поставил ее на ломберный столик. Эвис забралась с ногами на диван, закутавшись в плед, она бросала настороженные взгляды то на меня, то на Финбоу. А тот сел рядом и с наигранной небрежностью героя современной комедии закурил сигарету. Я придвинул свое кресло ближе к свету и тут с болью в душе увидел, как побледнела и осунулась Эвис, казалось, она на грани нервного истощения. Если Финбоу решил ей что-то сказать, пусть говорит уж скорей и дело с концом, подумал я про себя, а вслух промямлил: - А не лучше ли нам пойти спать? Эвис, как видно, устала. Да и у нас с тобой, Финбоу, был нелегкий денек. Финбоу, живо улыбнувшись, ответил: - Спать? Сейчас? Да у меня сна ни в одном глазу! Когда же и разговаривать по душам, как не ночью?! Днем разговаривают по обязанности, а вот если в два часа ночи - это уже потребность... и удовольствие... Эвис нервно рассмеялась и заметила: - Надо отдать вам должное, мистер Финбоу, эту обязанность вы исполняете с отменным усердием. Я уловил в ее тоне легкую иронию и, взглянув на взволнованное лицо девушки, в котором не было ни кровинки, не мог не оценить ее мужества. Какая-то тревога, хотя я понятия не имел, какая именно, подтачивала ее силы и не давала ни минуты покоя. Даже я при всем доброжелательном отношении к ней не мог поверить выдумке о том, что она встала ночью, чтобы утолить жажду. Но она нашла в себе мужество отвечать на шутки Финбоу так, как будто он зашел к ней в гости на чашку чая. - Знали бы вы, чего мне порой стоит произнести даже одно слово... - сказал Финбоу. - Оно и видно: поистине великий молчальник! - вставила она. Финбоу не остался в долгу: - Я сразу понял, что найду в вашей тонкой душе полное понимание. Щеки мои пылали как в огне, мне хотелось услышать хоть какую-нибудь реплику Эвис, которая раскрыла бы истинную цель ее ночного путешествия. А вместо этого я вынужден был сидеть и слушать их дурацкую пикировку. Эвис сидела, закутавшись в пушистый плед, и с капризной гримаской слушала дерзости Финбоу. Я понял, что этому разговору не будет конца, и чем больше я напрягал внимание, силясь уловить цель, которую преследует в этой словесной дуэли Финбоу, тем больше мне становилось не по себе и тем сильнее слипались у меня глаза. Сквозь дремоту я слышал плавно льющуюся речь друга и думал, что он выбрал удивительно неподходящее время, чтобы блеснуть своим красноречием. Я знал, что он преследует какую-то определенную цель, и тем не менее не мог без раздражения слышать этот хорошо поставленный голос и эти пространные рассуждения о драматургии. Каким-то одному ему известным образом Финбоу удалось перевести разговор с нашей поездки в Лондон на драму. Эвис призналась, что, как это ни нелепо, ей все-таки нравятся некоторые сентиментальные пьесы. На что Финбоу с улыбкой заметил: - Одна из трагедий нашей жизни состоит в том, что нам, как правило, нравятся именно те вещи, за симпатии к которым мы себя презираем. То же самое и в любви. Почти на каждом шагу можно встретить влюбленного, который прекрасно отдает себе отчет, что предмет его любви или глуп, или скучен, или вообще доброго слова не стоит, а он, несмотря ни на что, все-таки продолжает любить этого человека. Литературная критика не что иное, как борьба между тем, что диктуют нам наши чувства, и тем, что с точки зрения общепринятых понятий о хорошем художественном вкусе принято считать достойным осмеяния. Обычно верх берут эмоции... причем не только у неискушенной публики, но и у эстетов. Боюсь, что моя мысль покажется вам еретической, но мне думается, что сходить с ума по "Гамлету" так же бессмысленно, как и по "Питеру Пену". Я хочу сказать, что не делаю между ними большой разницы. Я с нетерпением ждал, когда остановится этот поток. Однажды я уже имел счастье слышать, как он полемизировал по поводу драмы в Гонконге, и не забыл, какими извилистыми путями пришлось ему пробираться, чтобы прийти к своему литературному кредо в его теперешнем виде. Мне очень хотелось спать и было совсем не до споров; я все еще не догадывался, к чему он ведет. Эвис попробовала робко возразить, но Финбоу уже нельзя было остановить: - Все мы, однако, одним миром мазаны, и вкус у нас безнадежно испорчен. Последние двадцать лет, куда бы меня ни забросила судьба, если у меня нет более интересного занятия, я иду в театр. И я совершенно определенно могу сказать, каким пьесам отдаю предпочтение. Что может быть совершеннее "Вишневого сада"? Ничего, и это мое твердое убеждение. А хотите знать, какая пьеса оставила у меня самые яркие воспоминания? "Дама с камелиями". Ведь общеизвестно, что это одна из бездарнейших пьес. И тем не менее именно она произвела на меня самое сильное впечатление, чем все, что я видел до сих пор. Маргариту играла Дузе. Это было в Риме, давным-давно. В общем-то, я не считаю Дузе великой актрисой, хотя и допускаю, что ее можно считать великой в своем роде; сама манера ее игры противоречила жизненной правде. И все- таки я был в восторге от спектакля и вряд ли еще когда-нибудь испытаю подобное наслаждение. Я был влюблен, и в театре мы были вдвоем... это, конечно, сыграло свою роль. Я заметил, как у Эвис дрогнули уже почти слипшиеся веки. Последняя фраза привлекла ее внимание. Она тихо сказала: - Можно подумать, что любовь заставляет иначе смотреть на вещи. - Да-а, - подтвердил Финбоу. - Любовь преображает все: от хорошей пьесы получаешь удовольствие потому, что она хороша, а от плохой - потому, что плоха. - Что вы хотите этим сказать? - спросила Эвис. Теперь она смотрела на Финбоу широко открытыми глазами. - Что влюбленным все на свете интересно: что бы ни делать, куда бы ни идти - лишь бы вместе, ведь так? Как бы я хотела влюбиться! Молодые люди стали приглашать меня в театр с семнадцати лет, но хоть бы один из них своим присутствием заставил меня глубже прочувствовать ту или иную пьесу. С любимым человеком я бы, наверное, даже на галерке чувствовала себя счастливой. - Вряд ли, - резюмировал Финбоу. - Вот в этом я сомневаюсь. Эвис приподнялась и оживленно продолжала: - А еще я бы хотела иметь свою ложу в каком-нибудь захудалом театрике на весь сезон... о, я бы полжизни отдала за это, только бы не прозябать, как сейчас! Я еще не встречала человека, с которым могла бы поделиться своими сокровенными мыслями. Никого, кто бы меня по- настоящему заинтересовал. Роджер частенько водил меня в театр, но лучше бы он этого не делал... - Да, можно испортить себе всякое удовольствие, если пойти в театр с человеком, не способным ценить искусство, - посочувствовал Финбоу. - Удовольствие?! Это была пытка. - Эвис всем телом подалась вперед, и темная прядь упала на лоб. - Мужчинам не понять, насколько может осточертеть однообразная жизнь. Так порой хочется, чтобы хоть что- нибудь произошло! Я не приспособлена к жизни... не научили. Средств к существованию тоже нет. Я похожа на викторианскую барышню, только чуточку образованнее. Любовь может оказаться самым значительным событием в моей жизни. Это, собственно, единственное, на что я могу надеяться. А она, как нарочно, обходит меня стороной, - голос ее зазвенел, - и боюсь, что это уже навсегда. Кристофер - самый приятный из моих поклонников, он нравится мне. Молю бога, чтобы я со временем могла полюбить его по-настоящему. - Сердцу не прикажешь, - уронил Финбоу. Только Эвис начала снова что-то говорить, как вдруг за нашими спинами раздалось: - Ну хватит, с меня довольно! Мы увидели в дверях миссис Тафтс. Лишь на миг презрительная гримаса мелькнула на непроницаемом лице Финбоу, но тут же ее как рукой сняло, и он обернулся к нашей экономке. - Не хотите ли присесть, миссис Тафтс? - сказал он. - Я не могу этого допустить, не хочу этого допустить и не допущу, - выпалила миссис Тафтс. На ней было черное пальто, из-под которого виднелись ночная сорочка и шлепанцы из красной фланели. На голове торчали папильотки, и это придавало ей еще более воинственный вид. - Я этого не потерплю, - продолжала она. - Слыханное ли дело поднимать человека среди ночи! Стыд и срам! Молодая девица, нет бы блюсти себя, она расселась в гостиной ночью с двумя мужчинами, которые годятся ей в отцы. Мне стыдно, мистер Финбоу, никак не ожидала этого от вас. А вы, - и она пригвоздила меня к месту свирепым взглядом, - я знала, что вы еще и не такое способны выкинуть, с первого взгляда видно, -тараторила она без передышки. - Сброд да и только, никаких понятий о чести. Тоже мне хороши, наверное, считают себя джентльменами... или молодые девицы вроде этой... воображают себя леди... да какие же вы леди и джентльмены, когда ведете себя хуже, чем... Джентльмены только тогда джентльмены, когда они ведут себя по- джентльменски, вот что я вам скажу! Она замолкла, чтобы перевести дыхание, а Финбоу, воспользовавшись паузой, вставил: - Миссис Тафтс, а не пойти ли вам поспать? Но разъяренная фурия затараторила с новой силой. Она, очевидно, только сейчас заметила, что на Эвис под пледом нет ничего, кроме пижамы, и набросилась на нее: - Как вы смеете появляться на людях в таком непристойном виде? Ни одна порядочная женщина не дойдет до такого бесстыдства, чтобы ложиться в постель в эдаком одеянии. А вы вертитесь в одном исподнем да еще с голыми пятками перед этими индюками и рады. - Она снова ткнула пальцем в мою сторону. В ее глазах я становился воплощением всех людских пороков... хотя сам я не знал за собой ничего подобного. Миссис Тафтс тряслась от гнева. - Сейчас я схожу в вашу комнату, голубушка, и принесу вам оттуда халат и домашние туфли и буду стоять у вас над душой, пока вы не оденетесь и не отправитесь, как положено приличной девушке, в постель. Я глаз не сомкну, так и знайте, пока не буду уверена, что в этом доме соблюдаются приличия. - В нашу комнату нельзя. Вы разбудите мисс Гилмор, - сказала Эвис, прикусив губу и стараясь сдержать то ли раздражение, то ли смех, не знаю. Наверное, все-таки она боялась вспышки раздражения, так как брань и оскорбления всегда задевают нас больнее, чем хотелось бы. - Пусть хоть весь дом на ноги поднимется, а вы у меня наденете халат и выйдете отсюда в приличном виде, - заявила миссис Тафтс и решительным шагом направилась к дверям девичьей спальни. Финбоу с усмешкой заметил ей вслед: - Просто удивительно, какое влияние оказал язык молитвенника на речь миссис Тафтс. Человечество многим обязано этому произведению... Вопль миссис Тафтс прервал его на полуслове. - Куда запропастилась другая девица? Что происходит в этом доме? Мы с Финбоу кинулись к спальне девушек и заглянули в дверь. Миссис Тафтс зажгла свечу, стоявшую на туалете, и замерла посреди комнаты, остолбенело глядя на две пустые разобранные постели. Эвис, которая проскользнула вслед за нами и уже успела накинуть халат и сунуть ноги в домашние туфли, констатировала: - Ее здесь нет. - Скажите мне на милость, - произнесла миссис Тафтс, снова обретая дар речи, - что творится сегодня в этом доме? Это же форменный вертеп. Куда девалась та, рыжая, сбежала... или еще что-нибудь почище? - Она выпятила нижнюю губу и стояла, приземистая и тучная, уничтожающе глядя на Финбоу. - Далеко уйти она не могла, - рассудительно заметила Эвис. - Ведь она не одета. Все ее вещи на месте. - Если она в доме, она от меня не скроется - все равно найду, - буркнула миссис Тафтс. - А если ее нет, то она останется на улице на всю ночь. Здесь две двери, и обе будут заперты, уж я позабочусь об этом. Щелкнули шпингалеты на дверях гостиной, опустился засов на входных дверях в холле, и миссис Тафтс, вернувшись к нам, заявила: - Так вот, в кухне ее нет. Когда вы разбудили меня своим шумом, я подумала, что это на кухне. Я заглянула туда, но там никого не было. Посмотрим теперь спальни. Мистер Финбоу, постучитесь-ка в дверь к тому молодчику. Финбоу выслушал тираду экономки с невозмутимым спокойствием. Он громко постучал в дверь Филиппа. В ответ - ни звука. Он постучался еще раз, вошел в комнату и чиркнул спичкой. На кровати Филиппа царил беспорядок, и она была пуста. - Так, - пробормотал Финбоу. Со свечой в руке в спальню вошла миссис Тафтс, а вслед за ней и мы с Эвис. Мы представляли препотешную группу... четверо взрослых людей, тупо уставившихся на пустую постель: высокий, элегантный, благодушно улыбающийся Финбоу; миссис Тафтс в пальто и торчащей из-под него ночной сорочке - сама оскорбленная добродетель; изящная, как китайская статуэтка, Эвис - бледная, усталая, но с искрящимися от смеха глазами; и, Наконец, я сам, с блуждающим взглядом, старательно обходящим миссис Тафтс, немолодой, солидный джентльмен в выходном костюме. - Они убежали вдвоем, и один бог знает, чем все это может кончиться! Только он! - взорвалась миссис Тафтс. - Если их нет и в соседней комнате, то они останутся на улице, клянусь! Я собрался возразить ей, но Финбоу остановил меня. - Правильно, миссис Тафтс. Оставьте их за дверью, если они действительно ушли из дому. Мы вернулись в гостиную, и Финбоу тихонько постучал в дверь комнаты Уильяма и Кристофера. Спустя минуту оттуда послышалось невнятное бормотание, и Финбоу сунул в дверь голову. - К вам случайно не забрели Филипп и Тони, а? - Что вы, конечно, нет, - ответил хриплым со сна голосом Уильям. - С какой стати? - Я и сам думаю, что им здесь делать нечего, - ответил Финбоу. - А зачем они вам понадобились? - Сон постепенно улетучивался, и Уильям начинал проявлять недовольство. - Мне они, собственно, не нужны, - отозвался Финбоу. - Это миссис Тафтс хочет их видеть. - Передайте ей, пусть она катится ко всем чертям! - сказал Уильям. - Спокойной ночи. Финбоу прикрыл дверь и обернулся с улыбкой к миссис Тафтс, которая была вне себя от злости. Но прежде чем она двинулась с новыми силами на поиски, он сказал: - Итак, миссис Тафтс, теперь все ясно. Они, должно быть, на улице и попадут в дом только утром. Обещайте мне, что вы ни словом не обмолвитесь о наших ночных похождениях, когда встретитесь с ними за завтраком. - Ничего я не обещаю... - начала было миссис Тафтс. - Сержант Беррелл вам за это спасибо не скажет, - тихо заметил Финбоу. - А это еще почему? - воскликнула в ярости миссис Тафтс, но, подумав, добавила: - Ну ладно, так и быть, буду молчать, пока сама не увижу сержанта Беррелла, но учтите, я иду против своей совести. - Вот и хорошо, - ответил Финбоу. - А теперь - все спать. Через несколько минут мы уже были в нашей комнате. Финбоу снимал воротничок, а я наблюдал за ним. - Может, поговорим? - предложил я. - Ну что ж, поговорим, - откликнулся он. - Перед отъездом в Лондон я проверял нашу комнату. Она единственная в доме, где можно разговаривать, не боясь быть услышанным. Стены между нею и другими комнатами ни такие тонкие, как везде. - Значит, наша лодочная прогулка вчера ночью не была вызвана никакой необходимостью, - начал я брюзжать. - Никакой, - рассмеялся Финбоу. - Но тогда я не знал этого. Кроме того, благодаря прогулке мы оба окунулись в атмосферу таинственности. - Подумаешь! - воскликнул я. Он задумчиво продолжал: - Веселенькая ночка, ничего не скажешь. - Веселенькая?! - повторил я возмущенно. Я мечтал поскорее добраться до постели, но знал, что не смогу заснуть, пока не выясню, что нужно было Финбоу узнать от Эвис. - Зачем ты мучил Эвис своими бесконечными рассуждениями? Ты же видел, что она еле держится на ногах. - Именно поэтому я и затеял этот разговор, - ответил Финбоу. - Не очень достойный прием, - заметил я, - пользоваться слабостью другого. - Дорогой Иен, - мягко ответил Финбоу. - Такие развлечения не в моем духе. Я затеял разговор с Эвис, потому что хотел узнать кое-что о ней самой... ну и, разумеется, потому, что это гораздо легче сделать в беседе с человеком уставшим. Ты, наверно, знаешь, что чаще всего у людей развязываются языки тогда, когда они валятся с ног от усталости или когда пьяны. Это свойство весьма полезно использовать, если интересуешься процессами человеческого мышления, но, к сожалению, его не всегда по достоинству оценивают. У выпившего человека уже после нескольких рюмок развязывается язык, потому что у него притупляется чувство самоконтроля. Предрассветные часы оказывают на психику человека такое же действие, что и алкоголь. Вспомни только, сколько сокровенных тайн поверяли тебе после полуночи! Вспомни, сколько секретов ты сам рассказал! И как стыдно обычно бывает на следующее утро, когда трезвый рассудок заставляет критически оценить свои поступки! Финбоу продолжал: - К сожалению, мы редко отдаем себе отчет в том, каким образом протекает последовательность наших умонастроений на протяжении одних суток. По-моему, это 'происходит потому, что большинство людей плохо разбирается в психологии и просто не способно заметить колебаний собственных умонастроений. Я в своей жизни встретил единственного человека, который умел тонко использовать способность человеческого мышления к трансформации. Это один мой знакомый писатель. Он всегда садится за работу поздно вечером, когда в психике господствует подсознательное "я". А утром, когда пробуждается способность критически мыслить, он правит написанное накануне. По его словам, он каждый раз делает тройную работу. Правда, это ему не помогает - он все равно пишет из рук вон плохо. Тут мое терпение лопнуло, и я взмолился: - Ради всего святого, будь другом, прекрати свои туманные словоизлияния. Скажи мне толком, зачем тебе понадобился этот разговор с Эвис? Что ты из него вынес? Неужели ты не видишь, что я извелся вконец от этой неизвестности?! Что она искала в доме, когда мы неожиданно вошли? Что все это, в конце концов, значит? - Прости меня, Иен, - сказал Финбоу, присаживаясь на край моей кровати. - Я вижу, как ты нервничаешь. Но ты должен набраться терпения еще на пару деньков. Кто совершил преступление, я до сих пор" еще не знаю. И не знаю, почему Эвис бродила ночью по дому. Могу только предположить, что она хотела что-то сжечь... Вспомни, как она настаивала, чтобы разожгли камин вчера вечером. Я сразу насторожился: - Ты думаешь, это значит... Финбоу оборвал меня: - Это может означать все, что угодно, и ровным счетом ничего. Не забывай, что в этой милой компаньице полно всевозможных душевных драм, однако совсем не обязательно все они должны иметь отношение к убийству. Преступницей может оказаться и Эвис и Тони, но не обе. Однако и та и другая ведут себя так, будто им есть что скрывать - и немало. Вот я и пытаюсь разобраться во всех этих хитросплетениях. Поэтому я и беседовал с Эвис сегодня ночью. А ловко я расставил ей сети! Впрочем, ты этого оценить не способен. Начал исподволь - с театра, по опыту знаю, что любая девушка типа Эвис в какой-то период своей жизни втайне мечтает о сцене. Затем потихоньку подвел ее к любовной мелодраме, что, с моей точки зрения, должно было ей импонировать, как это импонирует почти всем в ее возрасте. Если бы я знал, что она увлекается музыкой, я бы завел речь об опере. Мне хотелось создать атмосферу романтики, любви... я прозрачно намекнул на лично пережитое... после этого оставалось лишь сидеть и слушать историю жизни Эвис из ее собственных уст, помнишь, как она рассказывала о своих поклонниках, о том, как она ни в одного из них так и не смогла влюбиться! Я не мог не восхищаться ловкостью Финбоу, хотя все мое существо и восставало против его методов. - Ты чертовски умен, Финбоу, - сказал я. - И падок на лесть, - улыбнулся он, - так что благодарю за комплимент. Подобно всем закоренелым льстецам, я и сам не безразличен к лести. Но на этот раз похвала вполне заслуженна. Я бы вытянул из Эвис все, что угодно, если бы не вторжение этой миссис Тафтс, чтоб ей неладно было. Она испортила все дело. Придется мне завтра еще раз побеседовать с Эвис. Но все-таки мне удалось узнать кое-что. Правда, мне не известно, насколько достоверно то, что я узнал. Во всяком случае, похоже на то, что Эвис действительно не любила Роджера... - Это для меня не новость, - отрезал я. - А вот мне иногда приходила мысль, что она могла любить и ненавидеть его в одно и то же время. Вызывать противоречивые чувства - свойство таких натур, как Роджер. Но в данном случае я ошибся, - произнес Финбоу. - Однако гораздо важнее другое: она не любит и Кристофера. Я должен хорошенько сосредоточиться и обдумать, какие последствия вытекают из этого. Бог мой, какой же запутанный клубок личных взаимоотношений в твоей милой компании: Роджер влюблен в Эвис; Эвис обручена с Кристофером, но не любит его; Филипп и Тони влюблены друг в друга, но у Тони есть от него какая-то тайна, это несомненно; Уильям ненавидит Роджера. Теперь мне остается выяснить отношение самого Кристофера к его помолвке с Эвис. - Он, мне кажется, без ума от девушки, - заметил я. - В противном же случае, - тут у меня мелькнула еще одна догадка, - в противном же случае он хочет жениться на ней из-за денег. Послушай, Финбоу, а ведь это именно он мог пойти на преступление и убить Роджера, чтобы удвоить приданое своей невесты. - Гениально, Иен, - заметил Финбоу. - Не исключено, что так оно и было. Но наверняка пока ничего нельзя сказать. Давай-ка лучше спать. - Он взглянул на часы. - Без малого половина пятого. Я уже улегся и вдруг вспомнил; - Финбоу, - спросил я, - а как быть с Филиппом и Тони? Не можем же мы позволить, чтобы они остались на улице на всю ночь?! - Не можем, - ответил Финбоу, укладываясь. - Они там и не останутся. - Как? - спросил я в недоумении. - Кто же им откроет? - Никто, - ответил друг. - Им это и не понадобится, Они прячутся где-то в доме. - Откуда ты это знаешь? Ты их видел? - Нет, - ответил он. - Просто надо быть совсем без головы, чтобы выйти из дому в одной пижаме в такую сырую ночь. А они хоть и влюблены друг в друга, но рассудок еще не потеряли! - Тогда где же они прячутся? Ведь мы обшарили вс1е углы. Меня охватил какой-то необъяснимый страх, когда я представил, что где-то по темному дому бродят, как призраки, Филипп и Тони. - Их нет на улице, они, очевидно, где-то внутри, - зевнул Финбоу. - Иен, неужели ты в самом деле хочешь, чтобы я сейчас поднялся с постели и пошел их искать? Для этого мне придется чертить план дома, а это дьявольски нудное занятие. Обещаю тебе, что за завтраком ты увидишь Филиппа и Тони живыми и невредимыми. - С ними что угодно могло случиться, ведь мы же не знаем... Не хватает нам еще одного... - Я запнулся. Финбоу снисходительно улыбнулся. - Тьфу ты! Придется, видно, все-таки искать их. Он приподнялся в кровати, достал из пиджака карандаш и бумагу и начал что-то чертить. Закончив, он принялся сосредоточенно рассматривать нарисованный им план дома. Я лежал на боку и видел, как он нетерпеливо постукивал карандашом по колену. Внезадно он рассмеялся. - Все в порядке. А то я уж тоже начал сомневаться, не остались ли они и в самом деле на улице. Слава богу, нет. Я снимаю шляпу перед мисс Тони: это умнейшая женщина, нам с ней не тягаться. - Так где же они? - допытывался я. - Кажется, я догадываюсь, где они могут быть, но они явно не желают, чтобы их беспокоили. Но я все еще не мог отделаться от страха. - Лучше помешать им теперь, чем потом обнаружить Филиппа в таком же виде, что и Роджера, - заметил я. - Не говори чепухи, - оборвал меня Финбоу. - У Тони рука не дрогнет убить любого, но она скорее сама на себя руки наложит, чем убьет Филиппа. Слушай, Иен, будет ли для тебя достаточно убедительно, если я пойду сейчас в комнату девушек и задам Эвис всего один вопрос: "Ходила ли Тони купаться сегодня вечером"? Если она ответит утвердительно, это значит, что оба, Филипп и Тони, находятся сейчас в доме, и ты даешь мне слово, что будешь спать спокойно. Возможность купания в холодной ночной реке казалась мне настолько маловероятной, что я согласился. Финбоу ушел, прихватив с собой свечу, и я остался один. Я лежал, уставившись в черную пустоту. Я так устал за день, что даже не пытался найти ответы на мучившие меня вопросы. Что делала в потемках Эвис? Где сейчас Тони? Неужели нам предстоит стать свидетелями еще более мрачной драмы? Глаза понемногу привыкали к темноте, и скоро я уже различил окно, мутным серым пятном выделявшееся на фоне стены. Эта туманная мгла действовала мне на нервы, внезапно, под влиянием какого-то импульса, я вскочил и сел в постели, вцепившись в подушку и прислушиваясь к каждому шороху. Мне послышались приглушенные голоса... но я силился убедить себя, что это разговаривают Финбоу и Эвис. Я уже начал успокаиваться, как вдруг до моего слуха донесся стон. И как высокий тон скрипки рвет тонкое стекло, так подействовал на мои взвинченные нервы этот стон. Я содрогнулся всем телом. Но уже через мгновение я не мог бы с уверенностью сказать, слышал я этот звук или мне только показалось. Ибо он длился такой краткий миг, что я стал себя убеждать, будто это плод моего расстроенного воображения, вызванного нервным состоянием и безмолвной тишиной дома. Я лежал в холодном поту. Но тут Финбоу открыл дверь, и я с облегчением увидел в свете свечи знакомую ироническую улыбку. - Ты слышал? - спросил я с тревогой. - Что? - Не то стон, - ответил я, не то сдавленный крик. - Мой приятель улыбнулся. - Нет, - сказал он. - Такого я не слышал. Но я бы не стал беспокоиться, если бы и услышал. Я не уловил смысла его слов, но постарался уговорить себя, что могу положиться на Финбоу. - Что сказала Эвис? - спросил я. - Я спросил ее, ходила ли Тони купаться вечером, - ответил Финбоу. - И что же она ответила? - нетерпеливо переспросил я. - Она сказала, что Тони действительно ходила окунуться незадолго до сна, - ответил Финбоу с самодовольной улыбкой. - И ты полагаешь, что все в порядке? - Я был поражен, что его предсказание сбылось. - Вполне, - заверил он меня. - А как ты догадался, что она ходила купаться? - спросил я, почти засыпая. Я чувствовал себя таким уставшим, что, какие бы загадочные события ни происходили вокруг меня, меня это уже не волновало. У меня было единственное желание - спать. - По одному очень простому признаку, - ответил Финбоу. - Ведь Тони - светская молодая особа. Глава одиннадцатая ТРЕВОЖНОЕ УТРО Утром следующего дня я проснулся и увидел около своей постели улыбающегося Финбоу в халате. - Скоро двенадцать, - заметил он. - Миссис Тафтс вот-вот хватит апоплексический удар. Вначале я никак не мог сообразить, где я и что со мной, как вдруг перипетии и страхи прошедшей ночи живо возникли в моей памяти. Как будто видишь во сне, что ты болен... просыпаешься, и оказывается, что это не сон, а ты болен наяву. Я вспомнил Эвис, сжавшуюся в комочек от страха в углу столовой, затянувшийся до бесконечности разговор Финбоу, пустую постель Тони, и стон в темноте. Я вскочил и спросил: - Все целы? Все на месте? Финбоу, сходи проверь. - Все целы и невредимы, - ответил мой приятель невозмутимо. - Только Эвис жалуется на мигрень. Уильям и Кристофер давным-давно позавтракали, а Тони только садится за стол. Эвис и Филипп еще не появлялись. У меня отлегло от сердца. - А ты сам давно на ногах? - спросил я и начал умываться. - С четверть часа, - ответил Финбоу. - То, что я недосыпаю, если поздно ложусь, я с лихвой компенсирую утром - в этом мое спасение. - Я рад, что ты оказался прав в отношении Филиппа и Тони, - сказал я. - Но как ты все-таки догадался? - Я же сказал тебе вчера ночью: потому что Тони - светская женщина. - Что это значит? - спросил я. - Существуют самые различные определения, - ответил Финбоу, - в большинстве своем довольно глупые. Я лично назвал бы светской женщиной такую, которая знает одну тонкость... - Какую тонкость? - Как пользоваться духами. Если она искушена в этом, она не может не знать и всего остального, что связано с понятием светскости. А Тони, как ты сам, вероятно, заметил вчера, когда мы входили в эту комнату, мастерица своего дела, - заявил Финбоу. - А я не почувствовал вчера никакого запаха, - ответил я заинтригованно. - Именно это я и имею в виду, - ответил Финбоу. - Они прятались здесь? - не переставал я удивляться. - Конечно, здесь, - ответил Финбоу. - Пока мы разыскивали их по всему дому, они сидели в этой комнате и посмеивались над нами. Взгляни на мой план. Мы знаем, что, когда мы ступили на порог дома, их не было в кухне, не было и в гостиной, потому что мы сразу направились именно туда. Они не могли прятаться в комнате Филиппа, так как из нее нет выхода в коридор... мы бы застали их там, когда разыскивали. Значит, они или мерзли на улице, что противоречит здравому смыслу, или находились у нас в комнате в течение всего времени, пока мы разговаривали в гостиной и искали их по всему дому. А потом, когда мы, идя по ложному пути, стучались в дверь к Уильяму, они прошмыгнули прямо в комнату Филиппа. - Зачем же они затеяли всю эту канитель? - спросил я со смехом, не в силах больше сдерживаться. Финбоу тоже рассмеялся: - Да просто, должно быть, им хотелось побыть наедине. Целый день им, наверное, мешали то Эвис и Кристофер, то Беррелл и миссис Тафтс. Узнав, что мы не вернулись с последним поездом, они, очевидно, решили, что мы остались ночевать в Лондоне, и Тони пришла идея устроить свидание в нашей комнате. - Но почему именно в нашей? - вставил я. - Почему бы им сразу не пойти в комнату Филиппа? - Потому что она единственная в доме, где можно разговаривать, не опасаясь быть услышанными. Тони ума не занимать. Вещи, которые они говорили друг другу, не были предназначены для посторонних ушей - это не входило в ее планы. - Обычно, - многозначительно ввернул я, - она предпочитает делать наоборот: выставляет свои чувства напоказ. - В том-то все и дело, Иен, - начал растолковывать мне Финбоу. - На сей раз им явно было не до любви, во всяком случае, не только до нее. Были и какие-то очень серьезные дела, им, очевидно, многое нужно было сказать друг другу. Я даже беру на себя смелость предположить, что, если бы мне было известно содержание их разговора, это могло бы в какой-то степени пролить свет на дело Роджера. В общем, события развивались по такой схеме: Филипп и Тони хотели остаться наедине, и, когда все легли спать, они зашли к нам в комнату. Тони не намерена была оставлять никаких следов своего пребывания здесь, а я уже говорил тебе, что это светская молодая женщина, знающая наипервейшее правило, касающееся дамских духов, оно гласит: духи важнее платья. И второе: женщина должна так душиться, чтобы, уходя от нее, ее возлюбленный унес с собой, как воспоминание, легкий аромат ее духов. И третье: иногда это может стать роковым для самого мужчины, если он этим запахом напомнит кому-то другому о своей возлюбленной. Тони прекрасно понимала, что, если, войдя сюда, мы почувствуем запах ее духов, у нас зародятся подозрения. Поэтому она и пошла купаться, чтобы избавиться от запаха духов, - И ты до всего этого дошел логически? - спросил я с нескрываемым восхищением. - Встречал я на своем веку таких, как эта Тони, - улыбнулся он. - Хитрые бестии, обведут вокруг пальца кого угодно. Ей бы и на этот раз все сошло с рук, если бы не случайность. Она просто не учла, что мы можем вернуться на машине. - Ну это как раз и не говорит о большом уме, - заметил я. - Мы же сами сказали, что, вероятно, вернемся последним поездом, и, мне кажется, она никак не предполагала, что мы нагрянем словно снег на голову, раз уж пропустили свой поезд. А скорее всего, она сознательно шла на риск, считая, что игра стоит свеч, - предположил Финбоу. - Ну ладно, - уступил я, - но почему же тогда они не вышли отсюда, пока мы были заняты разговором в гостиной? Ведь они знали, что рано или поздно мы должны пойти спать... и тогда уж никуда не денешься - попались голубчики. - Пусть тебе подскажет ответ твое собственное воображение, - усмехнулся он. - Разве ты никогда не бывал влюблен? Наша парочка прекрасно знала, с кем имеет дело: с двумя добродушными старыми дураками, которым доставляет удовольствие видеть, как резвится молодежь. - Неужели Эвис не заметила отсутствия Тони? Она явно не знала об этом, иначе она сама бы не вышла из комнаты, - сказал я. - По всей видимости, Эвис вышла первая, -ответил Финбоу. - Тони, вероятно, ждала, когда Эвис заснет, а та все не засыпала. Филипп, наверное, ждал ее в это время в нашей комнате. Стоило только Эвис подняться с постели и выскользнуть за дверь, как Тони тут же воспользовалась случаем и убежала, так я себе все это представляю. - Но она должна была учесть, что Эвис вернется и обнаружит ее исчезновение, - возразил я. - А что ей до этого? - откликнулся Финбоу. - В таком случае она могла бы пригрозить Эвис, что отплатит ей той же монетой, если та вздумает проговориться. - Ты полагаешь, что Тони способна пойти на шантаж? - Я был немного шокирован. - Не сомневаюсь ни на минуту, - решительно ответил мой друг, - И сделает это с превеликим удовольствием. Ведь она ненавидит Эвис и мечтает, чтобы та валялась у нее в ногах. Я не сказал ни слова и молча приглаживал щеткой волосы. Затем спросил: - Ты что, в самом деле думаешь, что она ненавидит Эвис? - Она ее терпеть не может, - уточнил Финбоу, - но и Эвис то же самое испытывает к Тони. Две настолько разные девушки - лед и пламень, - к тому же обе привлекательные, не могут не испытывать неприязни друг к другу. Если ты готов, Иен, пойдем завтракать. Я хочу поставить все точки над i сегодня же, а времени в обрез. Нужно еще поговорить с Эвис и Кристофером; пока у меня не будет полной ясности насчет их отношений, я не смогу ни к чему прийти. Причесавшись, я стал оправлять на себе пиджак. А Финбоу, нетерпеливо посматривая, как я прихорашиваюсь, продолжал развивать свою мысль: - Безусловно, выяснить все, что меня интересует, не имея возможности задавать вопросы в лоб, довольно трудно. С другой стороны, если бы я мог спросить о том, что меня интересует, это еще больше усложнило бы мою задачу. Эти молодые люди - крепкий орешек, не очень- то они открывают тебе душу, если ты им честно задаешь эдакий заковыристый вопросик. Да ты сам знаешь - так называемые невинные вопросы, к которым, как принято считать, прибегают детективы, чтобы среди вороха улик докопаться до истинных мотивов преступления. Детективу-профессионалу пришлось бы на моем месте гораздо хуже. - Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я исчез с горизонта и не мешал тебе поговорить с ними? Тебе одному было бы, наверное, проще, - предложил я. - Ерунда, - ответил Финбоу. - Если ты будешь маячить где-то поблизости, они не сразу сообразят, что за моей болтовней кроется нечто большее, чем простое любопытство. Ты послужишь ширмой для меня. В гостиной по пути в столовую мы увидели Уильяма. - Доброе утро, - приветствовал он нас, затем подозрительно спросил: - Как ваши глаза, Иен? - Окулист Финбоу считает, что нет оснований для беспокойства, - сказал я и мысленно отметил, что, став однажды на скользкий путь лжи и обмана, делаю успехи. - Чудесно, - заметил Уильям, как мне показалось, с иронией. - Что это за дурацкую игру затеяли вы сегодня посреди ночи? - Прятки, - любезно разъяснил Финбоу. - Очень увлекательная игра, Уильям, рекомендую попробовать - гарантия от преждевременной старости. Тони лежала на диванчике. Я заметил, как сверкнули ее глаза при последних словах Финбоу. - Хелло, - вызывающе произнесла она, готовая дать отпор любому, кто вздумает заикнуться о ее ночных приключениях. Кристофер встретил нас веселой улыбкой, отчего на его бронзовом лице собрались симпатичные морщинки. - Доброе утро, - ответил Финбоу, делая вид, что не замечает напряженной атмосферы в гостиной. - Вчера мы с Иеном вернулись довольно поздно и, боюсь, проспали все на свете. Вы правильно сделали, что не стали ждать нас к завтраку. Мы свое наверстаем. За столом молча сидели Филипп и Эвис, оба выглядели очень утомленными, но тем не менее через силу улыбнулись, когда мы подсели к ним. Миссис Тафтс поставила перед нами тарелки с беконом и яйцами. - Все остыло, - прокомментировала она. - Что же делать, - заметил Финбоу, - мы засиделись вчера ночью, миссис Тафтс... а впрочем, вы, наверное, сами помните. Миссис Тафтс в ответ фыркнула. - Мистер Финбоу, - начала она зловещим тоном, - я сдержала свое обещание и ни словечком не обмолвилась о том, что у меня на уме, и обо всех мерзостях, которые творились ночью под крышей этого дома. За что только господь послал мне такое испытание... стой и смотри, как эти греховодники уплетают за обе щеки, и рта не смей открыть! Не подумайте только, что я это из-за вас, мистер Финбоу, пообещала держать язык за зубами. Я пообещала потому, что мне было приказано слушаться вас во всем. Один человек, которому я доверяю, так мне велел. - Кто же это? - спросил Филипп. - Сержант Беррелл, - отрезала она. - Но если бы сержант Беррелл сказал мне, что вы, мистер Финбоу, смотрите сквозь пальцы на такие непристойные вещи, уж будьте спокойны, я бы ни за что не сказала: "Я сделаю все, что могу, для мистера Финбоу". Вчера вы вырвали у меня обещание, мистер Финбоу, но никогда в жизни больше это не повторится. Никогда! Я не знала, куда глаза девать от стыда, когда пошла вчера спать, и сегодня с утра на божий свет смотреть не хочется. - Та-ак! - произнес Финбоу, отсекая ножом верхушку остывшего яйца. - Но вы все-таки не забудьте свое обещание. - Меня и так грызет совесть, - сказала она, хотя на ее сытом свирепом лице не было никаких признаков неспокойной совести. - Не грешно ли не поднять голоса против зла, когда оно творится рядом с тобой, только потому, что ты дала слово? Разве это правильно? - А вы спросите сержанта Беррелла, - посоветовал Финбоу. - И спрошу, не беспокойтесь, - огрызнулась она и вышла из комнаты. Эвис слушала эту тираду с усмешкой в усталых глазах. Но, наблюдая за ней, я видел, что ее руки находятся в беспрестанном движении; своими изящными пальцами она бездумно, словно какой-то автомат, все вертела и вертела кольцо от салфетки. И контраст между нервными движениями рук и бесстрастным, непроницаемым лицом был настолько велик, что невольно выдавал тревогу и отчаянные усилия справиться с этой тревогой. Ее напряженность передалась и мне, и я, слушая сердитый монолог миссис Тафтс, сидел как на иголках. Бывает, что фарс, думал я, вносит разрядку в момент накала страстей, но бывает и наоборот - он лишь усугубляет боль, которую человек несет в себе. Миссис Тафтс, насколько я могу судить, вносила элемент истеричности в эту атмосферу. Когда экономка ушла, Эвис взглянула на Финбоу точно с таким же выражением, с каким Тони встретила его в гостиной. Она тоже ждала, что разговор коснется событий прошлой ночи. У меня мелькнула мысль, что, если бы я был в компании своих молодых друзей один, без Финбоу, они наверняка обращались бы со мной, как с добрым дядюшкой: чмокали бы меня мимоходом в щечку и хором заверяли, что все в порядке и мне не о чем беспокоиться. Присутствие Финбоу все меняло; хотя он и пришелся по душе моим молодым друзьям и произвел приятное впечатление, все каким- то шестым чувством определили в нем человека, которому обязаны давать отчет. Финбоу между тем спокойно разделался с холодным яйцом и вдруг ни с того ни с сего пустился, в обсуждение истории финансовой науки. Он рассказал Эвис о происхождении, значении и недостатках золотого стандарта. Он объяснял предельно ясно, я бы даже сказал - с юмором. Я видел, что Эвис едва сдерживалась, чтобы не закричать. Однако она вежливо слушала его разглагольствования и даже раз или два вполне к месту вставляла какие-то вопросы. Я не спускал глаз с ее бледного, страдальческого лица. Финбоу решил наконец подвести разговор к концу: - Никакой сложности в этой науке нет. В ней гораздо легче разобраться, чем в той грязной истории, в которую вы все попали. Меня передернуло от этой садистской, хладнокровно рассчитанной жестокости. Эвис уставилась на него своими огромными глазами и не сказала ничего. Первым отреагировал Филипп, он сделал неудачную попытку обратить все в шутку. - А по-моему, это самая заурядная история. - Не такая уж заурядная, - возразил Финбоу. Он намазал джем на кусочек тоста и принялся излагать свою точку зрения на японский империализм. Здесь уместно было бы сказать, что, хотя Финбоу и был глубоко эрудированным человеком, у него не было того, что называется "пунктиком" и что часто приписывается детективам в романах... если, правда, не считать кое-каких вопросов, касающихся Китая, но об этом я не берусь судить. Покончив с завтраком, мы присоединились к остальной компании в гостиной. Молодые люди все еще пребывали в состоянии депрессии, которая неизменно приходит вслед за сильным эмоциональным напряжением. Вначале человек, волнуясь, ищет выхода в действии, он не в силах сидеть сложа руки и молча ждать развития событий. Затем он доходит до такого состояния, когда страх окончательно парализует его волю, и он жаждет только одного - конца. Пусть самое страшное, лишь бы конец! Тони по-прежнему лежала на диванчике, закинув руки за голову. Уильям читал детективный роман под названием "Не своей смертью", если не ошибаюсь. Кристофер делал какие-то пометки на обороте письма. Эвис и Филипп уселись где попало и сидели, не произнося ни слова. Окинув взглядом гостиную, Финбоу, ни к кому не обращаясь, сказал: - А мы только что обсуждали положение на Дальнем Востоке. - О, - произнес Уильям, оторвавшись от книги, и посмотрел на Финбоу отсутствующим взглядом, - а что, это вас очень волнует? - Разумеется, волнует, - ответил Финбоу. - Все, что может как-то отразиться на жизни миллионов людей, волнует меня. - А меня лично, простите за эгоизм, - вмешался Кристофер, - в данный момент в тысячу раз больше беспокоит моя собственная судьба, нежели судьба всех китайцев, вместе взятых. - Когда вы и Уильям станете старше, - сказал Финбоу, - вы измените свое отношение к таким вопросам, вот увидите. - Черта с два, - оборвал Уильям. - Ваше поколение исчерпало все запасы социальной совестливости английской нации. Как вы, черт вас дери, пеклись о будущем мира и посмотрите, во что вы его превратили! Возьмите, к примеру, меня и Кристофера. Разгул военной истерии, атмосфера нервозности и мошенничество всех мастей - вот первые впечатления нашего детства. Наше отрочество прошло в послевоенные годы - самые безалаберные годы в истории человечества, я бы сказал. А теперь, когда мы более или менее встали на ноги, на нас того и гляди грозит обрушиться финансовый кризис, который перевернет вверх тормашками все, что мы успели сделать. Это наследие вашего поколения, Финбоу, и вашей, с позволения сказать, социальной совестливости. Как же вас после этого может удивлять, что мы стали "потерянным поколением"? Как же вас может удивлять, что мы замкнулись в кругу сугубо личных интересов и знать не желаем, что творится в мире, пусть он хоть в тартарары летит?! Горечь, сквозившая в словах Уильяма, вполне отвечала настроению собравшихся. Она отражала отчаяние, которое им приходилось переживать... и, как мне кажется, была символом каких-то еще более глубоких процессов. Финбоу задумался. - Вполне согласен с Уильямом, - кивнул Кристофер. - Мой мир тоже не выходит за пределы круга интересов моих друзей. Понятно, Финбоу? - Думаю, что да, - ответил Финбоу. - Но боюсь, что из-за вашего индивидуализма вы очень много потеряете в жизни, если действительно круг ваших интересов так узок, как вы утверждаете. - Может статься, - улыбнулся Кристофер. - Но будем надеяться, что китайцы, которых я буду встречать на каждом шагу в Малайе, расширят мой кругозор. К слову сказать, правление компании вызывает меня на окончательное собеседование. Как вы думаете, Беррелл не будет возражать, если я съезжу в Лондон? - Если хотите, я могу спросить у него, - предложил Финбоу. - Мне это проще, он со мной считается. Узнав от миссис Тафтс, что Беррелл пошел перекусить в Бридж-инн, Финбоу собрался пойти в деревушку и предложил мне составить компанию ему и Кристоферу, Страшно обрадовавшись, я покинул своих друзей, которые остались сидеть в гостиной в полном молчании. Уильям снова углубился в книгу. Филипп и Тони проявляли удивительное безразличие друг к другу, а Эвис, отчужденная и подавленная, сидела в стороне. Бежать без оглядки, хоть полчаса отдохнуть от этой насыщенной страхом атмосферы! Вскоре Финбоу, Кристофер и я не спеша шли по тропинке. - Что ждет вас на этом собеседовании? - спросил Финбоу Кристофера. - Ну, первым делом меня отдадут на растерзание эскулапу. Он будет щупать меня и мять, чтобы вынести свое заключение: перенесу я тамошний климат или нет. Я, собственно, ничего не имею против, - рассмеялся он. - Меня никогда не подвергали медицинскому обследованию, но чутье мне подсказывает, что это единственное испытание, которое я пройду без всяких осложнений. - Не скромничайте, - Финбоу улыбнулся. - Я не сомневаюсь, что вы выдержите любое испытание, если захотите. А что еще предстоит вам завтра? - Вот в письме сообщают, что администрация интересуется кое-какими биографическими подробностями моей жизни. Не очень приятная процедура, но ничего, как-нибудь переживу. После этой конфиденциальной части меня снова отошлют к тому же эскулапу - сделать прививки. - И вы вернетесь обратно в тот же вечер? - полюбопытствовал Финбоу. - Непременно. Много времени это не займет. Я успею на пятичасовой поезд - в пять сорок девять, - уточнил Кристофер. Мы миновали дощатый мостик. - Меня очень заинтриговало, - заметил Финбоу, - то, что вы и Уильям говорили там, в гостиной, Значит, окружающие вас люди - единственное, что вас интересует? - Да, - подтвердил Кристофер. - Разве это так уж необычно? А сами- то вы неужели и впрямь печетесь о судьбах народов? Финбоу не удостоил его ответом. - Вероятно, - произнес он, размышляя вслух, - все мы, за малым исключением, рассуждали бы так же на вашем месте. Любить такую девушку, как Эвис, нелегко. Тонкое лицо Кристофера окаменело. - Я рассуждал так и до того, как встретил Эвис, - сказал он. На сей раз, отметил я про себя, ловушка друга не сработала. Кристофер не клюнул на приманку. Но Финбоу это не сбило с толку. - Странная болезнь - любовь, - сказал он. - Говорят, - ответил Кристофер с вялой улыбкой. - Интересно знать, стоят ли мгновения счастья того, чтобы за них расплачиваться потом нескончаемой, безысходной тоской, - продолжал философствовать Финбоу. - Интересно, - отозвался Кристофер. - Пока человек не любит, он считает, что да, но, стоит ему самому пережить муки любви, он начинает все больше в этом сомневаться, - заявил Финбоу. - Что ж, это вполне естественно, - ответил Кристофер. - Многое зависит от темперамента. Человек жизнерадостный очень скоро забывает нанесенную ему обиду. Мне кажется, таким был Роджер: судя по отзывам, он производил впечатление неунывающего жизнелюба, - спокойно заметил Финбоу. Эти слова вызвали улыбку у Кристофера. - Бедняге Роджеру приходилось туго, - сказал он. - Он был жизнелюб, вы правы. Но надо было обладать неистощимым запасом оптимизма, чтобы переносить холодность, с которой относилась к нему Эвис. И все же он домогался ее. Таких упорных малых я в жизни не встречал. А Эвис это упорство раздражало. Я так до конца и не понял, заговорил Кристофер на эту тему по велению сердца или все-таки попался в сети, расставленные Финбоу. - Эвис на редкость красивая девушка, - сказал Финбоу. -И наверное, мало кому удавалось разбудить ее чувства, Кристофер улыбнулся - немного криво, как мне показалось. - Вокруг таких хорошеньких женщин всегда увивается больше поклонников, чем следует, - сказал он. И, как бы устыдившись своей откровенности, снова замкнулся. - Вы, очевидно, давно ее знаете? - спросил Финбоу. - Три или четыре года, - ответил Кристофер. - Не то что Филипп и Тони, - пробормотал Финбоу. - Те знакомы, по- видимому, около двух месяцев. И уже успели обо всем договориться. - Легкомысленные создания, - заметил Кристофер. - Оба, наверное, не раз влюблялись... и еще не раз влюбятся. - Наверное, - согласился Финбоу. - Молодые люди их типа гораздо проще смотрят на любовь. Кристофер молчал, и Финбоу не пытался больше говорить об Эвис. Вскоре я оказался втянутым в какой-то тривиальный разговор о кино, который продолжался до самого бара, где мы и встретили Алоиза Беррелла. Беррелл стоял, облокотившись на стойку и держа в руке стакан виски с содовой. Я, правда, скорее ожидал бы увидеть его со стаканом лимонада, учитывая его моральное кредо, которое он не раз излагал, но я тут же перестал удивляться, ибо вспомнил, что сочетание пуританства и трезвенности - чисто английское изобретение, а в Ирландии можно пить за милую душу и оставаться чистым и непорочным, как Алоиз Беррелл. Финбоу направился прямо к нему. - Доброе утро, сержант, - обратился он. - Доброе утро, мистер Финбоу, - ответил Беррелл, бросив на него недовольный взгляд. - Миссис Тафтс рассказала мне о том, какие ужасные вещи творились у вас этой ночью. Если бы я услышал это от кого-нибудь другого, я бы ушам своим не поверил. Но миссис Тафтс - женщина порядочная. - Верно. Она сама порядочность, - подтвердил Финбоу. - Однако ничего страшного не произошло, сержант. - Все зависит от того, как на это посмотреть, - изрек Беррелл. - Но вы учтите, в каком смятении наши молодые люди, - льстиво заметил Финбоу, -ведь они знают, что находятся под надзором человека, который видит их насквозь. Нельзя требовать от них, чтобы они отвечали за свои поступки. Беррелл слушал Финбоу с важным и самодовольным видом. - Мистер Финбоу, у меня все готово для проведения операции, - произнес он шепотом, который был слышен во всех уголках бара. - Не имеете ли желания ознакомиться? - Как же, как же, разумеется, хочу, - ответил Финбоу. - Я польщен вашим доверием. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как вы ведете следствие. - Приятно слышать. Итак, - горячо, торопливой скороговоркой начал Беррелл, - вся яхта от носа до кормы обыскана и никаких следов оружия или судового журнала не обнаружено. Не найдено также и отпечатков пальцев вблизи тела. Вскрытие не дало ничего интересного, кроме того, что пуля выпущена из маленького пистолета, возможно 22-го калибра. Из Плимута мне выслали водолазный костюм, он должен прибыть завтра к вечеру. Значит, послезавтра утром я найду на дне реки пистолет и тогда смогу предпринять кое-какие шаги. Начальник нориджской полиции направил в Скотланд-Ярд отчет о проделанной мной работе. Но пока он не получит оттуда ответ, он не выдаст мне ордер на арест кого бы то ни было. - Вы просто чудо, сержант, - восхитился Финбоу. Румяное лицо Беррелла просияло от счастья. - Но дело это запутанное, мистер Финбоу, - произнес он. - Очень запутанное. Ну просто ни одной зацепки. Постороннему может показаться, что все просто, но когда самому приходится расхлебывать эту кашу - совсем другое дело. - Вы справитесь, я уверен, - подбодрил его Финбоу. - Да, хотел я у вас спросить, не будете ли вы возражать, если мистер Тэрент съездит завтра в Лондон ненадолго. Его вызывают на собеседование в правление фирмы, где он будет работать. Беррелл посмотрел на Кристофера пронизывающим взглядом и сказал: - Могу я видеть письменное предписание фирмы? Кристофер с улыбкой протянул ему письмо, и сержант пробежал его. - Кажется, все в порядке, - заявил он. - Только вам после полудня придется отметиться в ближайшем полицейском участке, чтобы в случае, если меня спросят... Кристофер пожал плечами. - Как угодно, - сказал он. - Жаль только время на это тратить. Куда же мне следует явиться? Беррелл смущенно пробормотал: - Вылетели из головы все адреса. Я понял, что он совершенно не знает Лондона, и назвал полицейский участок на Вайн-стрит, вспомнив, как я однажды в студенческие годы попал туда за нарушение порядка во время лодочных состязаний. Беррелл ухватился за мою мысль: - Вот-вот, Вайн-стрит как раз подходящее место. Я позвоню туда по телефону и скажу, чтобы они вас ждали, мистер Тэрент. На обратном пути к дому Кристофер улыбнулся своей милой, чуть ироничной улыбкой и сказал: - У меня такое впечатление, что Беррелл изучал следственное дело на заочных курсах. Финбоу рассмеялся. У меня же было так тяжело на душе, что я был сейчас не в состоянии даже оценить шутку. После каждой отлучки мне все труднее становилось преодолевать страх перед тем, что меня ожидает. Всякий раз возвращение в этот дом сулило что-нибудь неприятное. А у этой истории и не могло быть благополучного конца. В лучшем случае дело кончится тем, что время просто залечит рану. А в худшем... даже подумать об этом страшно. Когда мы вернулись, все уже сидели за столом. Эвис, отодвинув от себя тарелку с мясом, катала хлебный мякиш. Тони выглядела почти такой же грустной, только в отличие от томной дымки, заволакивающей взгляд Эвис, глаза у нее горели. Уильям уткнулся в тарелку и демонстративно отмалчивался. А Филипп выглядел разбитым, как и утром в день убийства. Финбоу, Кристофер и я в молчании заняли свои места. Вдруг Тони протяжно зевнула. - Ко сну что-то клонит, - сказала она. - Сочувствую вам, - откликнулся Финбоу. - На вашем месте я бы прилег после ленча. Слова моего приятеля неожиданно вывели Тони из равновесия, и она взорвалась. - Скажите хоть что-нибудь, - воскликнула она, - ради всего святого! Ведь вы же все знаете, знаете, что этой ночью меня не было у себя в комнате! Почему же вы не спросите, где я была? Может быть, вы подозреваете, что я затевала убийство? Подозреваете, да? Ну скажите. Филипп взял ее за руку. - Да нет, дорогая, ничего подобного. Они просто не хотят вмешиваться в чужие дела. - Но почему же они все молчат? Они же видят, что мы хотим, чтобы они нарушили этот заговор молчания?! Финбоу, почему вы обходите эту тему? Не верите, что я просто хотела сказать кое-что Филиппу... и не могла дождаться до утра? - Это меня не касается, - успокаивающе сказал Финбоу. - Я уверен, что все ваши поступки продиктованы самыми лучшими побуждениями. Тони закрыла лицо руками, и ее пышные рыжие волосы рассыпались во все стороны. Неожиданно в тишине прозвучал глухой голос Эвис. - А обо мне вы тоже так думаете? Ее бледное как полотно лицо было обращено к нам. Тони вспыхнула: - А в самом деле, интересно, что это она делала? Она ведь тоже не ночевала в спальне! Почему только мне нельзя делать то, что мне хочется? Почему ее никто ни о чем не спрашивает? - Разве ты тоже не ночевала в своей комнате? - резко спросил Кристофер, глядя на сидевшую напротив него Эвис. Недоумение и тревога еще больше обострили черты его худого лица. - Нет, - одними губами выдохнула Эвис. Тут вмешался Финбоу. - Милые девушки, - мягко сказал он, - обе вы придаете слишком большое значение всему этому, просто мы с Иеном давно вышли из детского возраста и теперь сами не спим и другим не даем - вот видите, переполошили весь дом. Глава двенадцатая РОДЖЕР ПРЕДЛОЖИЛ ЭВИС РУКУ И СЕРДЦЕ Шутка Финбоу вызвала улыбки у всех сидящих за столом, и до конца ленча больше не было никаких инцидентов. Только иногда молодежь обменивалась враждебными, колючими взглядами, да время от времени в разговоре наступали тягостные паузы - было ясно, что нервы у всех напряжены до предела. После ленча я взял шезлонг и пошел на берег реки, чтобы посидеть в одиночестве, разобраться в событиях прошедших суток и попытаться понять, к каким выводам мог прийти Финбоу. Но вскоре ко мне присоединился сам Финбоу. К моему удивлению, расстелив на траве газету, он стал раскладывать пасьянс. Перехватив мой недоуменный взгляд, он сказал: - Не беспокойся, Иен, я в своем уме. Просто стараюсь как можно лучше играть роль твоего друга - добродушного, но недалекого человека. Всякий раз, когда обстоятельства вынуждают меня проявить какие-то признаки интеллекта, я считаю нужным по возможности сгладить создавшееся впечатление - пусть твои юные друзья видят, что имеют дело с безобидным дурачком. Только вот досада: я так и не освоил этот нелепый пасьянс. Но если разложить карты рядами, а потом собрать их кучками, это, наверное, будет выглядеть вполне убедительно. Сделав вид, что увлечен пасьянсом, Финбоу заговорил со мной. Его голос звучал необычайно серьезно, без тени бравады, которую он порой напускал на себя. - Я зашел в тупик. Ума не приложу, что делать. И чем дальше, тем хуже. Поведение Тони становится все подозрительнее. Что она говорила сегодня ночью Филиппу? Почему она так боится, что он к ней изменится? И почему он сам места себе не находит? Не такой человек Филипп, чтобы его легко было выбить из колеи, - это жуир, не склонный омрачать свою жизнь чем бы то ни было. И тем не менее он нервничает - странно! Или, например, Кристофер, он более глубокая натура, чем Тони или Филипп, и это усложняет дело. Хотел бы я знать, как много из того, что он сказал сегодня утром, было предназначено для посторонних ушей. Все же мне удалось сделать один вполне определенный вывод из нашей беседы по пути в деревню. - Какой? - спросил я, наблюдая, как он кладет пикового короля на двойку бубен, что совершенно недопустимо ни в одном из известных мне пасьянсов. - Он не желает говорить об Эвис, - ответил Финбоу. - Что же, по-твоему, это должно означать? - спросил я заинтригованный. - Точно я и сам не знаю, - ответил он. - Если верить всему тому, что говорила ночью Эвис, тогда ничего непонятного нет. Влюбленный мужчина предпочитает молчать о женщине, которая не отвечает ему взаимностью. Особенно если этот мужчина собирается жениться на ней. Если мы столкнулись с подобным случаем, тогда все выглядит вполне логично. По-видимому, Эвис симпатизирует ему, но не больше, а он - и это сразу видно - любит ее без ума. Ты заметил, как он болезненно реагировал на мои настойчивые вопросы об Эвис? И обоим им будущая семейная жизнь рисуется отнюдь не в розовых красках. - Тогда зачем же она обручилась с ним? - недоумевал я. - Этого я не знаю. Любовь - редкая гостья, Иен, и, если бы все стали ждать ее, чтобы вступить в брак, твои расходы на свадебные подарки значительно сократились бы. Но здесь важнее другая сторона вопроса. Как относилась Эвис к Роджеру? Она сказала, что была к нему равнодушна, и даже дала понять, что недолюбливала его. Я тогда поверил ей на слово. Помнишь, я говорил тебе об этом, и ты согласился со мной. Но так ли это на самом деле? Допустим, что так, потому что она была слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать. - Из того, что я наблюдал в последние два года, я уяснил абсолютно твердо, что она была равнодушна к Роджеру, - сказал я, обрадовавшись возможности помочь Эвис. - Я придерживаюсь того же мнения, - заявил Финбоу. - Это обстоятельство может оказаться решающим психологическим фактором в деле. Мне кажется, мы можем принять его за аксиому. Эвис еще никого не любила- это несомненно, здесь ей не удалось бы ввести меня в заблуждение, у лжи есть своя мера. Ей нравится Кристофер, но это еще не любовь. Она и Роджера не любила. Ее собственные высказывания и вывод, который я делаю из слов Кристофера, не противоречат друг другу. Он весьма красноречиво говорил об отношении Эвис к Роджеру, но я, разумеется, не намерен придавать слишком большого значения его словам. - Почему? - спросил я. - Потому что Кристофер знает не хуже меня, что он смог бы легко убрать с пути счастливого соперника, но убивать отвергнутого соперника нет никакого смысла. Если допустить, что Роджер добился любви Эвис и Кристофер убил его из-за этого, в таком случае Кристофер, пытаясь замести следы преступления, старался бы запутать нас и утверждал, что Роджер ничего не значил в глазах Эвис. То есть он преподнес бы нам эту историю именно так, как он это и сделал. Но весь фокус в том, что, если бы Эвис действительно была неравнодушна к Роджеру, предположить, что она стала бы выгораживать человека, который его убил, просто нелепо... нелепо предполагать также, что у нее были какие-то особые причины для того, чтобы навязывать нам мысль, что она не питала никаких чувств к Роджеру. Нет, насколько я понимаю, Эвис действительно была совершенно равнодушна к Роджеру. Надо будет еще разок это проверить. Ясно одно: слова Эвис и Кристофера вполне совпадают - таково положение вещей на данный момент. - Слишком уж ты заинтересовался взаимоотношениями этого треугольника, - заметил я. Финбоу перетасовал карты и ответил: - Если я разберусь в них, я смогу определенно сказать, виновен Кристофер или нет. Он очень умен, этот юноша, и дьявольски хитер, так что такое убийство ему как раз под силу. Ты заметил, как он играет в бридж? Он любит риск! И я думаю, что в случае необходимости он вполне мог бы убить человека. Кроме того, меня немного настораживает это медицинское обследование. Если он не вернется завтра к вечеру или вернется, но будет чем-то обеспокоен, я начну подозревать, что это так или иначе связано с убийством Роджера. Финбоу глубоко задумался. - Впрочем, нельзя во всем усматривать какую-то взаимосвязь. Кристофер просто обязан пройти это обследование. Кроме того, он как будто выходил из каюты всего на какой-то миг. Не так-то просто убить человека, отрегулировать румпель и привести себя в порядок - и все ^то за какие-то три минуты. Может быть, его спугнул кто-то - чье-то неожиданное появление или голос? Я даже в мыслях не хотел представить себе картину, которую нарисовал мой приятель. А Финбоу продолжал: - В общем, не исключено, что убийство совершено Кристофером. Его поступок было бы проще объяснить, если бы налицо был такой мотив, как ревность. Поскольку мы можем исключить ее - а я думаю, ревность в данном случае исключается, - трудно понять, зачем ему убивать отвергнутого соперника. Было бы более естественно, если бы он, видя страдания Роджера, радовался им. - Есть еще один мотив, я говорил тебе о нем вчера, - сказал я. - Кристофер мог убить Роджера ради того, чтобы сделать Эвис богатой наследницей, а после женитьбы эти деньги стали бы их общими. - Вполне допустимо, Иен, - сказал Финбоу. - Но с психологической точки зрения необъяснимо, Сомневаюсь, чтобы человек, страстно влюбленный в женщину, пошел на убийство в целях наживы - особенно если учесть, что сам он будет неплохо обеспечен в недалеком будущем. Кристофера сейчас гложет иная забота - отношение Эвис, потому что он видит, что девушка еще не убеждена, стоит ли ей выходить за него замуж. С точки зрения Кристофера, то обстоятельство, что Эвис получит наследство, скорее, перевешивает чашу весов не в его пользу: став богатой, она начнет сомневаться, стоит ли ей вообще торопиться с замужеством. - И к какому же выводу ты пришел? - спросил я. - Ни к какому, - ответил Финбоу. - Но понемногу у меня начинает складываться довольно четкое представление о твоих молодых друзьях. Чтобы оно стало полным, мне надо еще раз поговорить с Эвис. Подожди меня здесь, я мигом. Откинувшись на спинку шезлонга, я закрыл глаза, надеясь привести в порядок свои мысли. Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь слышал голос Финбоу, и под аккомпанемент этого вкрадчивого голоса передо мной стали возникать жуткие картины. Я увидел Эвис: вот она горюет о Роджере ("Она неплохая актриса", - сказал о ней Финбоу), а вот испуганно смотрит на меня из угла столовой, освещенной пламенем свечи, а то вдруг с жаром начинает рассказывать Финбоу о своем заветном желании- хоть раз в жизни испытать, что такое любовь ("Она слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать", - вспомнились мне слова Финбоу). Но самоистязание не может длиться вечно, и скоро я поймал себя на том, что начинаю строить гипотезы, уличающие Кристофера в убийстве Роджера. Тем более что представить себе Кристофера, с его худым бронзовым лицом, склоненным над своей жертвой, оказалось гораздо легче, чем вообразить Эвис, хладнокровно взирающую на черную дыру в груди своего бывшего поклонника. Похоже, что Финбоу тоже подозревает его. Я попытался суммировать все факты, говорящие за то, что Кристофер - убийца. Спустя четверть часа из сада пришли Финбоу и Эвис. На лице моего друга сияла его обычная приветливая улыбка. - Я вижу, ты уютно устроился, Иен, - обратился он ко мне. - Уютно, - ответил я. - Жаль, - сказал Финбоу. - А мы хотели попросить тебя покатать нас на лодке. Тяжело вздохнув, я поднялся, что поделаешь: я всегда гордился тем, что парусный спорт - моя стихия. Вскоре, разыскав лодку, мы опустили киль и медленно поплыли по Терну к Поттер-Хайгему. - Эвис, - спокойно сказал Финбоу, - я хочу с вами поговорить. Вся кровь отхлынула от лица Эвис, но она все же нашла в себе силы улыбнуться Финбоу, сидевшему напротив. - Ну что ж, это нам обоим пойдет на пользу, - ответила она. - Поговорим о единственном предмете, который может интересовать пожилого мужчину в разговоре с молодой девушкой. Она вяло улыбнулась: - И этот предмет... - Ее увлечения, - ответил Финбоу. - Только к сорока годам начинаешь правильно судить о чужих увлечениях и окончательно запутываешься в своих собственных. Круто вывернув лодку, чтобы не врезаться в острый мыс, я сказал Эвис: - Остерегайтесь его, дорогая. Он всегда славился своим бессердечием, вот и сейчас пустился во все тяжкие, чтобы поймать вас в свои сети. Эвис усмехнулась. - А я, - заявила она, - не склонна обсуждать свои увлечения ни с кем. - Однако вы ничего не имели против этого сегодня ночью, - возразил Финбоу. - Я была не в себе тогда, - сказала она, и ее бескровные губы сжались в тонкую линию. - Все мы иногда делаем глупости. - Бывает, - спокойно подтвердил Финбоу. - Но довольно часто это идет нам на пользу. - И доставляет несомненное удовольствие нашим слушателям, - добавила Эвис. - Я вообще люблю слушать чужие исповеди, - мягко заметил Финбоу. - А исповедь красивой женщины полна особого очарования. - Весьма тронута, - откликнулась она. - Мне остается только надеяться, что я была достаточно откровенна и вы чувствовали себя вполне счастливым. - Для полного счастья мне не хватает еще нескольких слов, - сказал Финбоу. - Вот если бы вы и сейчас были бы со мной так же откровенны, это действительно доставило бы мне немало радости. Мне кажется, вы должны испытывать гордость, зная, что от вас зависит сделать человека счастливым. - Я это слышу уже не первый раз, - презрительно сказала она. - Все пошляки говорят одно и то же: "Почему не доставить мне удовольствие, ведь ты от этого ничего не потеряешь". Мистер Финбоу, мне кажется, вы переоцениваете свои возможности. Стараясь не упустить ни одного нюанса в этой стремительной словесной дуэли, я думал, какая же из двух настоящая Эвис -та холодная молодая женщина, что разговаривала с Финбоу как равная с равным, или хрупкое беспомощное создание, готовое заплакать по любому поводу. Теперь я видел, что обе сочетались в одном лице. - А мне кажется, что вы напрасно так уверены в своей неуязвимости, - произнес он ровным голосом. Эвис как-то сразу обмякла. С трогательным, страдальческим выражением она нерешительно промолвила: - Вы хотите сказать, что полиция может... - Я хочу сказать, - заявил Финбоу, - что, если вы отказываетесь говорить откровенно с нами, безобидными пожилыми джентльменами, как бы вам не пришлось иметь дело с менее обходительными собеседниками. Эвис погрузилась в молчание. Затем, как бы решившись на что-то, она вполголоса спросила: - Скажите, а вам обязательно нужно копаться в моих сердечных делах? - Боюсь, что обязательно, - ответил Финбоу. Эвис прикусила губу и неожиданно заявила: - Я никого в жизни не любила. - В таком случае, - сказал Финбоу, - это несчастье для тех, кто любил вас. - Несколько раз я была увлечена. Мне, например, очень нравится Кристофер. Может быть, я когда-нибудь и полюблю его, если я вообще на это способна. А знаете, почему я стала его невестой? - Не знаю, но хотелось бы узнать, -ответил Финбоу. - Чтобы раз и навсегда отделаться от Роджера, - гневно выпалила она. - Чтобы рядом со мной был человек, который избавил бы меня от его приставаний, помешал бы Роджеру все время стоять у меня над душой, чуть ли не каждый вечер тянуть меня в ресторан и являться ко мне в любое время дня и ночи. Это было невыносимо. - Потом, немного успокоившись, она добавила: - Роджер уже много лет добивался моей руки, но я его терпеть не могла. Как друга я его ценила, конечно... и теперь, когда произошла эта ужасная история, я даже жалею, что не относилась к нему лучше... Уголки ее губ опустились, и в глазах мелькнула грусть. Я следил за Эвис с особым вниманием, так как в моих ушах продолжали звучать слова Финбоу: "Она хорошая актриса". И как бы в подтверждение его слов Эвис, не испытывая к Роджеру ничего, кроме ненависти, если верить гипотезе Финбоу, вдруг стала сокрушаться о его гибели. В смятении чувств я повел лодку, почти касаясь бортом берега. Когда я пришел в себя, я услышал слова Финбоу: - Да, вам, должно быть, было несладко. А когда он сделал вам предложение? - Почти каждый месяц последние три года, - ответила она с меланхоличной улыбкой. - С тех пор как мне исполнилось двадцать лет. - Но вы сразу же дали ему решительный отказ, не так ли? - с улыбкой, вскинув брови, спросил Финбоу. - Вы ведь знали, что он так легко не отступится? - Мистер Финбоу, - чуть не плача, искренне возмутилась девушка. - Я никогда не кокетничала с ним. Даю вам слово - никогда. Мне делали предложение четверо... - Не так уж много, - заметил Финбоу. Взглянув на него мельком, она продолжала: - За любого из троих я могла бы, пожалуй, выйти замуж. Один из них - Кристофер, и я, наверное, стану его женой. Не буду отрицать, что с этими тремя я действительно чуть-чуть кокетничала. Трудно удержаться. - Да, я вас понимаю - искушение слишком велико, - согласился Финбоу. - Но Роджер - другое дело: я бы ни за что на свете не вышла за него замуж